Банкет после очередного фестивального спектакля.
Ресторан "Волна".
Вход только по именным приглашениям.
Круг приглашённых строго ограничен. Работники театра предупреждены - мужей и жён не приводить.
Тем не менее, зал полон.
Кто-то всё же пришёл с мужем - ревнивый, одну не отпускает. Кто-то привёл жену: а куда ж я её дену. Кто-то даже привёл великовозрастного сына - ребёнка не с кем оставить.
Кроме участников спектакля, московских критиков, мужей, жён, взрослых детей работников театра, членов оргкомитета фестиваля, почётные места за отдельным столом занимает городское начальство. Местные бизнесмены, которые, собственно, и оплачивают этот банкет, рассаживаются среди актёров.
Современный вариант меценатства. В духе времени.
Если обратиться к бизнесмену с предложением, точнее с просьбой, вложить деньги в оформление спектакля, сразу звучит вопрос:
- А какую прибыль я смогу получить?
- Какую прибыль? Хороший спектакль.
- А деньги?
- Какие деньги?
- Те, что вложу в спектакль.
- Откуда деньги?
- Ну, ведь вы же продаёте билеты?
- Продаём. И получаем 5-7 процентов.
- Прибыли?
- Нет. От того, что вложено в спектакль.
- А какой смысл?
- Искусство... А смысла, в общем-то, действительно, никакого. Извините, спасибо, до свиданья.
Что же касается банкета - здесь всё понятно. Да это же просто по-русски, от широты души. Какая ж тут прибыль - тут престиж, уважение, и даже любовь народа, общение с бомондом, с городским начальством. Кстати, за одно с этим начальством в неформальной обстановке можно и вопросы кой-какие порешать. А это уже не просто прибылью пахнет, это иногда, может быть, и поважнее. В смысле перспективы и насыщенности того же прибыльного аромата.
Банкет - это святое, здесь потратиться не жалко.
* * *
На столах закуски, салаты, фрукты и, естественно, бутылки.
Диалог у входа в зал:
- Батюшки, это сколько ж всё это стоит?
- Ты чего? Улыбнись. Всё оплачено. Радуйся!
- Буду я радоваться, как же!.. Дома жена с детьми пшённую кашу без масла едят, а я тут обжираться буду...
- На этот случай пакетик надо иметь. Для излишков, так сказать. Кстати, я узнал, ещё будет горячее, так что холодные закуски можно поберечь. Пошли вон за тот столик, там, кажется, водки побольше стоит.
* * *
Банкет в разгаре.
Бутылки давно распечатаны. Некоторые из них уже опустошены и стыдливо выглядывают из-под столов. Отзвучали официальные дежурные тосты, и теперь каждый стол поднимает бокалы и рюмки по собственной инициативе, не дожидаясь общей команды.
Играет оркестр, заглушая шум вилок, тарелок, бокалов и громкие разговоры. К удивлению музыкантов, танцующих нет, каждый занят своей компанией, закуской и частыми тостами.
В зале появились официантки с большими подносами. Они разносят горячее, уносят пустые бутылки и тарелки.
Остатки буженины, салями, сыра, салатов перекочёвывают в пакеты, дамские сумочки и даже карманы.
Кто-то из начальства с рюмкой в руке переходит от столика к столику - старая партийная школа, профессиональная привычка. Даже в протоколах официальных банкетов предусматривалось. Должен начальник иллюзию создать, что лично с каждым из подчинённых на грудь принял, демократию показал. Народу это нравится.
Кто-то выходит из кухни, победно неся впереди себя две бутылки водки. Несколько человек, увидев победителя, поспешно направляются на кухню, в надежде повторить тот же манёвр.
Кто-то поднимается на эстраду, что-то говорит в микрофон. Его не слышно. Он поворачивается к музыкантам и знаками пытается остановить их, но оркестр с завидным упорством доигрывает мелодию до конца.
- Пожалуйста, пожалуйста, Зиновий Самойлович! Попросим!.. - кричит в микрофон незнакомый человек и начинает аплодировать, призывая всех присутствующих поддержать его.
На эстраде появляется маленький, тщедушный, но какой-то весь светлый и аккуратный, старичок.
Ресторанный шум немного стихает, и старичок начинает говорить. Говорит он ярко, интересно, с юмором. Видимо, он готовился к этому выступлению. Только вряд ли предполагал, что будет произносить свою речь в кабаке, перед подвыпившей, уже разгулявшейся публикой. Скорее, это выступление должно было прозвучать в театре, с трибуны, перед многочисленными любителями творчества Антона Павловича и профессиональными гробовщиками (официальными ценителями и толкователями) его живого литературного наследия. Но, то ли в регламент фестиваля не вписалось это выступление, то ли кто-то решил, что шутить на эту серьёзную тему с трибуны не стоит, и оставили оратора на закуску. Под закуску и вытащили на помост.
Только для межтостового пространства речь оказалась чересчур длинна, да и говорит он слишком тихо.
После первой шутки в зале раздаются аплодисменты, смех.
После второй аплодисментов не слышно.
После третьей его уже не слушают.
Звенят бокалы, цокают вилки, общий гомон заглушает тихий голос оратора.
Музыканты, переглянувшись, уходят на перекур. Уходя, они выключают аппаратуру. Микрофон плавно умирает вместе с тихим голосом. Но этого никто не замечает, даже сам оратор. Его и с микрофоном было еле слышно, теперь же не слышно совсем. Но он продолжает говорить, говорить, говорить...
- А это ещё что такое? - спрашивает сидящий рядом со мной бизнесмен, кивая в сторону эстрады. Именно так и спрашивает: не "кто", а - "что".
- Это известный писатель, критик, сатирик, чеховед - Зиновий Самойлович Паперный.
- Да?.. Ну, ладно... Наливай.
Мы выпиваем, кажется, за великую силу искусства.
За соседним столом шумно требуют у официантки ещё бутылку водки. Она раздражённо объясняет, что всё заказанное уже выдано, а за дополнительное нужно платить.
- Несите! - кричит бизнесмен. - Туда и сюда! Я плачу!
За соседним столом возгласы радости, аплодисменты.
Старичок на сцене, кажется, принял их на свой счёт. Ободрённый вниманием, он повернулся в нашу сторону и продолжает говорить.
Я пытаюсь услышать, понять смысл, но даже обрывки фраз, погибая в застольном шуме, не долетают до моих ушей.
Возвращаются музыканты, рассаживаются на свои места. Какое-то время они терпеливо ждут, обняв свои инструменты, потом, переглядываясь, усмехаются. Что их смешит непонятно - то ли сам старичок, то ли его шутки.
Кто-то подходит к сцене, что-то кричит музыкантам. Один из них начинает возиться с аппаратурой. Звучат свист, хрип и прочие противные электронные звуки. Наконец, сквозь них пробивается слабый голос оратора. Но это оказываются уже заключительные слова длинной, видимо, содержательной и интересной речи.
Старичок медленно спускается с эстрады, идёт к своему столу.
Музыканты настраивают инструменты и громко начинают разухабистую кабацкую песню.
Я наблюдаю за Зиновием Самойловичем.
Он одиноко сидит за своим столом, смотрит прямо перед собой и, похоже, ничего не видит. Все его соседи по столу куда-то подевались.
Мне почему-то становится жалко его.
Я достаю из кармана "Приглашение" на этот банкет (ничего более подходящего не нахожу), прошу у бизнесмена ручку и иду к Зиновию Самойловичу.
- Зиновий Самойлович, можно автограф?! - кричу я.
Он приветливо, открыто улыбается, кивает и жестом предлагает мне сесть на стоящий напротив него стул.
Я сажусь, и понимаю, что он не слышал моего вопроса.
- Можно автограф?! - кричу я ещё громче, протягивая ему "Приглашение" и ручку.
Он понимает, кивает, долго пристально смотрит на меня, хитро улыбается и начинает писать.
В этот момент кто-то подходит ко мне с двумя рюмками водки, предлагает выпить. Я поднимаюсь. Мы о чём-то говорим, что-то друг другу желаем, обнимаемся, пьём, прощаемся.
Я сажусь. Зиновий Самойлович протягивает "Приглашение", ручку и по-доброму, ласково смотрит мне в глаза.
- Са-а-а-аша!.. - слышу я крик нескольких голосов в другом конце зала.
Это за моим столом. Бизнесмен показывает мне принесённую официанткой бутылку водки, остальные машут руками, зовут.
Я благодарю Зиновия Самойловича, прячу "Приглашение" в карман, возвращаюсь к своему столу, отдаю бизнесмену ручку, поднимаю рюмку.
После ресторана банкет не заканчивается.
Выясняется, что у кого-то дома стоит полный трехлитровый баллон домашнего вина. Мы едем в гости, тесно рассаживаемся на маленькой кухне и продолжаем пить, закусывая принесёнными из ресторана бужениной, колбасой, сыром.
Возвращение домой, видимо, было поздним и тяжёлым.
Ещё тяжелее утром.
Лёжа в постели и мелкими глотками вливая в себя отнюдь не освежающее пиво, я вижу брошенный на стул пиджак и торчащее из кармана "Приглашение".
Сквозь похмельный синдром в памяти всплывают отдельные фрагменты воспоминаний.
Я с трудом поднимаюсь, какое-то время жду, пока мой организм хоть как-то сбалансируется в положении стоя, медленно подхожу и беру "Приглашение"...
Александру Альбертовичу
на память
мой давний афоризм:
"Да здравствует всё то, благодаря чему
мы
несмотря ни на что!"
Может, поможет.
З. Паперный.
Кажется, я пытаюсь улыбнуться, но, то ли состояние организма, то ли горечь души, искажает мышцы лица в печальную гримасу.
Может быть, мне просто стыдно.
Хотя, в общем-то, за что?..
|