Живёт в Таганроге человек, который неоднократно получал от Олега Николаевича Ефремова приглашение занять своё достойное место в руководстве Московского Художественного Академического Театра (МХАТ).
Должен же кто-то, в конце концов, навести там порядок!
Но этот человек вынужден был отказаться от столь лестного предложения, так как не мог покинуть Таганрог и родной чеховский театр.
- Не расстраивайся, Олежка, - успокаивал он руководителя МХАТа. - Я тебе и отсюда помогу. Если что не так, с артистами какие-нибудь проблемы, или вообще - звони, приезжай. Я всегда здесь...
Может быть, именно поэтому Олег Николаевич Ефремов, под предлогом различных фестивалей, научных чеховских конференций и т.п., довольно часто и с большим удовольствием посещал родину А.П.Чехова.
Может быть, именно по той причине, что этот человек своевременно не взял в свои руки бразды правления МХАТа, труппа этого театра раскололась на две части, и теперь в столице два Художественных театра.
Этот же человек был одним из самых близких и лучших друзей Владимира Семёновича Высоцкого.
- Держись, Маринка, не плачь, - успокаивал он Марину Влади у гроба мужа. - Не уберегли мы Володьку. Не уберегли, царствие ему небесное... А тебе поможем. Не волнуйся, не плачь...
Благодаря этому же человеку, оккупация Таганрога немецко-фашистскими захватчиками во время Великой Отечественной войны была практически невозможна, так как именно он, крепко держа в руках пулемёт системы "Максим", самоотверженно защищал каждый дом, каждую улицу, каждый квартал родного города.
Тот факт, что фашисты всё же оккупировали город, был чистой случайностью, нелепой ошибкой Истории.
Зато потом этот же человек, с тем же пулемётом системы "Максим" в руках, исправлял нелепую ошибку Истории, освобождая от захватчиков каждый квартал, каждую улицу, каждый дом Таганрога. Но и, освободив родной город, не смог успокоиться, а погнал коричневую чуму до самого логова, где и уничтожил её успешно и окончательно.
Этот же человек когда-то принял, доучил, воспитал и "дал путёвку в жизнь" незабвенной плеяде таганрогских артистов, выпускников ГИТИСа: А.Глазырину, Л.Антонюк, Е.Солодовой, Н.Подоваловой и т.д. Узнав, что этот человек живёт именно в Таганроге, они всем курсом приехали в 1944 году в театр, которому только что было присвоено имя...
Нет, тогда ещё не этого человека, тогда театр стал имени А.П.Чехова.
Спустя много лет, уже в наше время, этот же человек на каком-нибудь из самых престижных международных театральных банкетов может вдруг отдать кому-то из молодёжи подержать свою неизменную палочку-трость, выйти на середину площадки и пригласить на танец самую прелестную молодую даму. В этом случае все танцующие вокруг расходятся и заворожённо наблюдают за единственной кружащейся парой. И мастерству этой пары, её лёгкости, музыкальности, грации могут позавидовать не только победители международных конкурсов бальных танцев, и не только ансамбль Игоря Моисеева, но и вся балетная труппа Большого театра.
История Таганрогского театра знает немало случаев, когда какой-либо актёр по уважительным, и не очень, по объективным и субъективным причинам не мог выйти в спектакле на сцену. И если спектакль никак нельзя было отменить, этот же человек шёл в костюмерную, переодевался, затем лишь чуть накладывал грим и выходил на сцену.
О, что творилось тогда в зале и за кулисами!
Не только администраторы, монтировщики, костюмеры, гримёры, осветители, билетёры, кассиры, но и вахтёры, полотёры, уборщицы, гардеробщицы, буфетчицы, работники бухгалтерии, и даже официантки из соседнего кафе, появлялись в проходе, в ложах, на галёрке.
Актёры, занятые в спектакле, выстраивались вдоль кулис, а незанятые в спектакле, но узнавшие о невероятном событии по телефону или ещё каким-либо сверхъестественным способом, спешили в театр, чтобы хоть одним глазком взглянуть на этого человека в образе исполняемого героя, поучиться у него искусству перевоплощения и постараться запомнить все нюансы его игры на всю свою жизнь.
Подобные случаи потом очень долго обсуждались, пересказывались в подробностях, обрастали всё новыми и новыми легендами.
Этот же человек может иногда, присев к роялю, с неизменным успехом исполнить Бетховена и Чайковского, Баха и Генделя, Шопена и Шостаковича.
Скромность этого человека - безгранична.
Если вы просто попросите его рассказать о каком-либо из личных подвигов, о дружбе и взаимоотношениях с людьми, имена которых вошли в мировую историю, если вы просто попросите его сыграть 17-ю сонату Бетховена или прелюдию Баха, - вы ничего не услышите. Он снисходительно улыбнётся и, опираясь на свою палочку, скромно отойдёт в сторону.
Но если вам всё же удастся, после долгой подготовки, после длительного и страстного обсуждения театральных, экономических, политических, военных, экологических и прочих проблем, после ваших откровенных и, может быть, даже нелицеприятных высказываний в адрес известных и великих деятелей, после...
Если вам всё же удастся разговорить его, тогда...
Тогда вы услышите...
Только боже вас упаси, возражать ему, поправлять его или что-либо уточнять, потому, что этот человек...
Этот человек - Геннадий Архипович Довиденко, проработавший много лет завтруппой Таганрогского театра и, к величайшему сожалению абсолютного большинства театральных работников, препровождённый на заслуженный отдых.
* * *
- Архипыч, ты что в расписании написал?
- Что?
- Как у Чехова пьеса называется?
- Как называется? "Медведь" называется.
- Ну?..
- Что?..
- А ты что написал?
Опираясь на свою вечную палочку и грозно ударяя ею в пол, он идёт к расписанию.
- Так... Двадцать четвёртого, в одиннадцать. Репетиция... "Медведь". Вызываются: Бондаренко, Хакало.
- Ну?..
- Что - ну? Всё правильно. У меня так и записано.
- А как слово "Медведь" пишется?
- Как пишется?.. - он задумывается, смотрит на расписание, молчит. - Как написано, так и пишется! Иди...
- У тебя же написано "Мидведь"!..
- Ну!..
- Не понял?
- Нет.
- Ну, смотри, написано: "Мидведь"!
- А как ещё?..
- Ну, Архипыч, ты даёшь!.. "Медведь" пишется!
Он опять задумывается, потом хитро щурится и говорит:
- Да?.. А проверочное слово?
- Какое слово?
- Такое! Проверочное! И не надо подначивать!..
- Так какое слово?
- Простое слово. Проверочное слово - мишка! Мишка - значит, Мидведь!
- ?..
- Иди!.. Иди на репетицию! Нечего тут!..
* * *
Не только составление расписания входит в обязанности завтруппой. Само название должности говорит о многом.
Что такое труппа?
Это - артисты, то есть группа людей, бесконечно влюблённых в свою профессию, талантливых и бездарных, добрых и злых, склочных и чистосердечных, довольных и обиженных, пьющих и не выносящих запах спиртного, и т.д., и т.п.
Драматурги, режиссёры, главные режиссёры, помощники режиссёра, постановщики танцев и сцендвижения, композиторы, завмузы, концертмейстеры и даже театральные критики терзают всю эту группу людей, и каждого из них в отдельности, в период выпуска спектакля. Директор театра, его заместители, администраторы, бухгалтерия, и даже вахтёры, терзают этих людей постоянно, независимо оттого заняты они в готовящемся спектакле или нет.
Мало того, эта группа людей имеет ещё и собственного заведующего, должность которого так и называется - завтруппой.
Ну, завмаг - это понятно. Он заведует магазином. Зав. складом, зав. производством - тоже понятно. Даже в театре: завпост (заведующий постановочной частью), завлит (заведующий литературной частью), завмуз (заведующий музыкальной частью) - это всё понятно.
А завтруппой?
О! Обязанности и права заведующего труппой настолько велики, что не будь этой должности в штатном расписании театра, этот вид искусства зачах бы в самом зародыше.
Ко всему, что происходит на сцене, за кулисами, в стенах театра и даже за его пределами, от приема и увольнения актёров до безделушки реквизита, от неработающей раковины в актёрской гримёрке до создания общественного мнения о готовящемся в театре спектакле, и даже к подготовке внутритеатральной революционной ситуации, - ко всему завтруппой имеет самое непосредственное отношение. Должность эта не только трудна и ответственна, но и очень почётна.
Мне, например, довелось работать Красноярском театре с одним завтруппой, проработавшим в этой должности не один десяток лет, и очень гордившемся тем, что в своё время он был инициатором увольнения из театра Иннокентия Михайловича Смоктуновского с формулировкой "за профнепригодность". И это действительно было так.
* * *
- Геннадий Архипович, почему артист N опоздал на репетицию?
- Так ведь он договаривался с режиссёром.
- А причём тут режиссёр? Кто завтруппой, вы или режиссёр?
- Но ведь N в первом эпизоде вообще не занят...
- Как это не занят? Вы на репетицию его вызывали? В расписании выписывали?
- Да, но потом режиссёр сказал, что он нужен только в конце картины...
- Вы на режиссёра не сваливайте! Чем у нас занимается завтруппой, когда артисты опаздывают? Где докладная?..
* * *
- Почему у артиста D в прошлом месяце переработка? У него норма четырнадцать спектаклей, а он сыграл аж шестнадцать! Кто будет платить? Завтруппой будет платить?
- Так ведь я предупреждал, что он в трёх сказках занят. Каникулы ведь... Я же не виноват, что его в серьёзных спектаклях режиссёры не занимают. Только в сказках прыгает. Вот и набежало...
- У него-то набежало, а у вас убежит. Получите строгий выговор.
* * *
- Z заболел!
- Как заболел?
- Вот так. И больничный есть!..
- Что будем делать?
- Отменять спектакль.
- Да ты что, Архипыч?!
- А что делать?
- Кем заменить?
- Как заменить? Там текста сорок две страницы!..
- Тогда... Вот что, Архипыч, бери машину, поезжай, привози хоть мёртвого. Отменять нельзя. Если надо вызовем "Скорую", будет весь спектакль дежурить. Поезжай - привези.
- Да что я поеду... Может быть, вы?
- Ты с ума сошёл, Архипыч! Он же не согласится! Он меня увидит, ещё больше заболеет. А ты уговоришь. У тебя получится, ты можешь... Поезжай, не тяни...
- Ну, ладно, только я тогда больничный фиксировать не буду, а то...
- Делай что хочешь, только привези!..
* * *
В театре - премьера.
Премьера - это, прежде всего, праздник.
Премьера - это начало жизни спектакля.
Премьера - это рождение ребёнка, произведённого на свет бесконечным множеством самых разных, ничуть не похожих друг на друга, порой не понимающих и даже ненавидящих друг друга людей, обречённых в силу профессии на его групповое зачатие, долгое вынашивание и мучительное рождение. Иногда это вынашивание проходит легко и просто, без болезненных токсикозов, нервных срывов и беспричинных слёз. Ребёнок рождается крепким и здоровым. Он громким криком оповещает мир о своём рождении, а все вокруг смеются и радуются.
Иногда в период вынашивания его приходится укладывать на сохранение, под жёсткий контроль (обычно со стороны администрации), делать различные инъекции, вливания, очищения. Ребёнок рождается тихим, недоношенным. Он не кричит, не двигает ручонками и живёт потом очень недолго.
Бывает и наоборот. Недоношенный ребёнок вырастает в шумного здорового гиганта, а рождённый крепышом быстро чахнет, затихает, становится неинтересным.
Случаются и аборты, оставляющие в умах и душах его создателей горечь, обиды, разочарования.
Но, в любом случае, какой бы ребёнок не родился, премьера - это всегда праздник, несущий каждому, причастному к его рождению, что-то своё, личное, неповторимое.
Для кого-то это ещё одна сыгранная главная роль, подтверждающая высокое звание, имя, профессионализм.
Для кого-то это дебют, и оттого, как он прошёл, может зависеть его дальнейшая жизнь в театре.
Для кого-то это окончание мучений по поиску материалов для декораций, круглосуточной работы по пошиву, изготовлению, покраске, подгонке оформления и костюмов.
Для кого-то это освобождение от ненавистного, примитивного и бездарного режиссёра, который умеет только кричать и размахивать руками, окончание долгих нудных репетиций и надежда, что этот спектакль долго идти не будет.
Для кого-то это расставание с прекрасным, талантливым, умным, добрым и неповторимым режиссёром, с которым так хорошо, спокойно работалось, и который по достоинству оценил нераскрытый прежде талант.
Для кого-то это новая головная боль, так как на премьеру зрителя собрать ещё как-то удалось, но спектакль явно не вызовет никакого интереса, и, как дальше загонять на него любопытных, неизвестно.
Для кого-то это ещё одна радостная возможность обратить внимание окружающих на непрофессионализм, бездарность ненавистного актёра-соперника, обвинить его в провале спектакля и подсказать кому следует, что такой актёр нам в театре не нужен.
Для кого-то это долгожданная возможность открыто и честно напиться до поросячьего визга, так как премьера - это непременно банкет. Иногда этот банкет тихий и полулегальный, в актёрской гримёрке, со сдвинутыми тумбочками и гримёрными столиками, накрытыми газетами, с принесённой из дому закуской, с быстрым выпиванием и разбеганием небольшими группками в разные стороны для продолжения по домам. Иногда этот банкет шумный и разгульный, с обильным возлиянием, горячей закуской, песнями и танцами.
Для завтруппой премьера - это, прежде всего, банкет, потому что для рождения спектакля он уже сделал всё, что мог и всё чего не мог.
* * *
Спектакль закончился.
Отзвучали аплодисменты, зритель расходится, актёры поспешно разгримировываются, переодеваются.
Они не выглядят уставшими, глаза искрятся в ожидании предстоящего застолья. Шутки, смех.
Из курилки слышен громкий голос Архипыча:
- Этого делать нельзя!
- Почему нельзя?
- Потому, что нельзя!
- Архипыч, теперь всё можно. Как сказано? Можно всё, что не запрещено законом...
- А это запрещено!
- Кем запрещено? Когда запрещено?
- А я тебе говорю - запрещено, и всё!
- Ерунду ты говоришь, Архипыч!..
- Я - ерунду?! Да ты что?! Я тебе говорю, запрещено, значит, запрещено! И никто тебе этого не разрешит. Запрещено, и всё!
- А я и спрашивать ни у кого не буду.
- Всё равно запрещено!
- Ладно, пошли. Уже все переоделись. Пора начинать...
* * *
Банкет в разгаре.
Кто-то выплясывает на паркете так, что дрожат древние деревянные перекрытия верхнего фойе театра. Кто-то, перекрикивая грохочущую музыку, делится впечатлениями о сегодняшней премьере, рассказывает, как нужно было играть и о чём думать при распределении ролей.
Неимоверно высокий и до неприличия худой радист Гена Сухарев сидит за магнитофоном, с тоской поглядывает на часы. Он устал. Ему уже давно хочется собрать, свернуть, спрятать всю эту музыку и уйти домой. Но танцующие вошли в раж, остановятся нескоро, и ему остаётся только тоскливо наблюдать за ними. Благо, за большой акустической колонкой спрятана заранее взятая с общего стола бутылочка. Можно, протянув руку, взять её, чуть-чуть налить в стаканчик и тем самым скрасить своё печальное, безвыходное, в прямом смысле, положение.
А в дальнем углу стола собралась небольшая компания.
Кому-то всё же удалось, предварительно изрядно поднакачав, разговорить Архипыча, которого уже понесло.
Любопытные обступили рассказчика, весело переглядываются, подмигивают друг другу.
- Помню, когда Володьку Высоцкого хоронили, вышли на улицу покурить, а там мороз, холодина, январь же месяц...
- Архипыч, какой мороз? - не выдерживает кто-то. - Высоцкий, кажется, в июле умер.
Рассказчик медленно поворачивается, строго и долго смотрит на перебившего, твёрдо отвечает:
- Я сейчас не помню, когда он умер, но хоронили мы его в январе! Это точно!.. И вообще не лезь в разговор. Помолчи.
Остальные тоже зашикали на прервавшего рассказ. Кто-то наполнил стоящую перед Архипычем рюмку.
Архипыч выпивает, медленно, степенно закусывает и продолжает:
- Так вот... Мороз, холодина, а Маринка... Ну, Маринка Влади в одном платьице выскочила. Замёрзла, как... У них же там во Франции жара, субтропики. Я ей на плечи шубу свою накинул, обнял и говорю...
- Во Франции субтропики?! Жара в январе месяце?! - не унимается дотошный слушатель.
Но на него уже не обращают внимания. Все слушают Архипыча. Слушают удивляясь, восторгаясь, преклоняясь и радуясь. Удивляясь сказочности, невероятности описываемых событий, восторгаясь правдоподобием замысла, простотой взаимоотношений, точностью мелких подробностей, преклоняясь перед полётом фантазии, убеждённостью повествования, изумительной положительностью рассказчика. А радуясь тому, что довелось им присутствовать при этом рассказе, слышать его собственными ушами и собственными глазами видеть "живую легенду".
- Что он говорит!.. Что он говорит!!! - изумлённо размахивая руками, выбегает на лестницу заслуженный артист РСФСР Анатолий Семёнович Феденко.
- Кто говорит?
- Кто!.. Архипыч!..
- Опять понесло?
- Ну да! Это же уму не постижимо!.. Нет, это всё нужно записать на магнитофон и утром дать ему послушать.
- Зачем?
- Как зачем?.. Как зачем?! Но ведь это же...
- Да. Фантастика. Но интересно же. Пошли, послушаем.
- Пошли. Может быть, уговорим его ещё к роялю сесть?
- Ну, к роялю вряд ли. К роялю он только на сцене садится. Ему зал нужен, освещение, зритель...
- Но ведь как играет!.. Как играет!!!
И, действительно, не будучи знатоком классической музыки, не зная ни одной ноты, садясь к роялю, он так входит в роль виртуозного музыканта, что какофония звуков, извлекаемых им, обретает гармонию, ритм, характер и складывается в завершённое музыкальное произведение. Даже характер композитора, благодаря артистизму исполнения и подражанию, сохраняется в этой какофонии. И если он предупреждает, что будет играть сонату Шопена, - звучит, действительно, соната Шопена, правда, никогда Шопеном не сочинённая; если он говорит, что будет исполнять прелюдию Баха, - звучит прелюдия Баха, только никогда Бахом не написанная.
Кто-то из острых на язык актёров назвал однажды Архипыча музейным экспонатом. Насчёт музея сомнения есть, всё-таки в музеях хранится пыльное прошлое.
Что же касается экспоната - это точно!
Неповторимый, уникальный, театральный, именно театральный, живой экспонат. Частица театра, его история, его жизнь. Живой экспонат, который необходимо беречь и хранить вечно.
|