|
Зачем меня лечили?
|
|
|
Зачем меня всю жизнь лечили?
Нет, не подумайте, что я всю жизнь болел, вовсе нет, но ведь приходилось же обращаться.
Так зачем они меня лечили? Причём, по их мнению, совершенно бесплатно, то есть даром.
Конечно, мелкие непредвиденные расходы выпадали и на мою долю. Лекарства, бинты, вату приходилось покупать. Правда, всё это было дефицитом, всё из-под полы, всё втридорога. Ну, ещё шприцы большой проблемой были. Не те, которые теперь, а те, которые тогда. Их совсем непросто было достать. Не купить, не приобрести, и даже не найти, а именно достать. И перед уколом их обязательно нужно было кипятить в кастрюле, а иголки затачивать мелкой наждачкой, потому что эти иголки были ужасно тупые и никак не хотели встревать, куда им полагается.
А уж личным аппаратом для измерения давления могли похвастаться только родственники тех самых бесплатных врачей или особо одарённые, в смысле доставания, граждане. Но мне повезло, я этот аппарат купил в Азербайджане, в туалете железнодорожной станции Дебенды у посиневшего русского алкаша. Думаю, что он был ворованный. Не русский алкаш в Азербайджане, а аппарат для измерения давления. И вёз я этот аппарат, несмотря на отсутствие таможни (тогда и слово-то "таможня" казалось далёким, экзотическим и ассоциировалось лишь с фильмом "Белое солнце пустыни"), упрятав на дно чемодана и опасаясь: а вдруг не положено, а вдруг отберут.
Потом оказалось, что одним этим аппаратом измерить давление нельзя. Для этой процедуры необходим ещё и стетоскоп, который я через несколько лет с успехом выклянчил в обмен на магнитофонную бобину с записью Высоцкого у гинеколога "Скорой помощи" в гостинице города Красноярска.
А вот мумиё тогда привозили прямо с Алтая. И здоровые бородатые ребята, называющие себя альпинистами и выглядевшие как что-то среднее между грузчиком винного магазина и младшим научным сотрудником, держали на него такую цену, которая позволяла им не только приобретать полное альпинистское снаряжение, но и безбедно жить весь период между своими восхождениями.
Но все эти расходы ерунда по сравнению с тем, как они меня лечили.
Мы оба, то есть и я, и они, прекрасно знали, что от всех болезней помогает только одно универсальное лекарство, которое не пишется по-латыни и называется очень просто - больничный лист. Все другие лекарства тоже иногда лечат, но очень избирательно, то есть, если лечат одно, то обязательно калечат другое. Но им же надо было показать, что они понимают больше меня. И они писали по-латыни, а я покупал лекарства. И пил их, и колол, и прикладывал. И в таких количествах, что организм с трудом выдерживал эту атаку.
А вот больничный лист для любого организма был в строго регламентированных дозах. ОРЗ - три дня, грипп - неделя, перелом кости - двадцать один день. И ты здоров, иди работай.
Сегодня я уже не спрашиваю: как и почему, сегодня меня интересует: зачем.
Зачем они меня лечили?
Лечили с первого дня моей жизни, с первой минуты, и даже раньше, когда я был ещё не я, и не мог им возразить.
Ну, зачем они меня оттуда вынули? Чтобы потом всю жизнь посылать обратно?
Но я же, находясь там, ещё не знал, как у них здесь.
Если бы я знал, я бы никогда в жизни, я бы не то, что сам, я бы и внукам своим, и правнукам наказал: ни головой, ни ножками, ни бочком, ни пуповиной, ни через кесарево, ни в коем случае. Сюда, вот именно сюда, туда, где я оказался, - ни в коем случае. В любое другое место - пожалуйста, хотя там тоже, чёрт его знает, но сюда точно никаким боком не надо.
Но это я понял гораздо позднее, а тогда, даже если бы они спросили, и даже если бы я смог им ответить, то, скорее всего, согласился бы с ними, и появился там, где меня угораздило. Я ведь не знал, что они будут меня лечить, и до сих пор не могу понять, зачем они это делали.
Но они, видимо, знали, что я ещё ничего не знал, и сразу стали не только лечить меня, но и учить. Причём учить так же бесплатно, как и лечить, то есть совершенно даром. В этом, мне кажется, и заключалась наша с ними главная проблема. Они ведь думали, что учиться я буду так же, как они лечат. То есть, если мне от врача нужно только одно лекарство - больничный лист, чтобы не работать, то им нужно заставить меня работать, и для этого достаточно написать что-нибудь умное по-латыни.
А лекарств всё равно нет, и взять их негде.
Им даже в голову не приходило, что я эти лекарства найду, достану, выкопаю из-под земли, и буду пить, колоть и прикладывать. Если бы они это знали, то по их расчётам, я не то, что жить, родиться не мог.
Отсюда вывод: меня вообще не должно было быть, потому что, если бы мы с ними вовремя обо всём догадались, то первое: я бы сам никогда не родился, потому что боже упаси; и второе: они бы очень серьёзно задумались, прежде чем помогать мне в этом нелёгком деле.
Но вопреки всему я родился, и они мне сказали:
- Вот это белое.
- Да, - согласился я. - А это что?
- О, это чёрное.
- Понятно.
И мы были очень довольны друг другом.
Ещё они мне сказали:
- Нужно всегда говорить правду.
- Понятно, - ответил я.
- А воровать нельзя.
- Хорошо, я воровать не буду.
- Молодец, - обрадовались они. - Но если украдёшь, то сразу приди и расскажи.
- Так если нельзя, как же я смогу?
- Ну, мало ли...
- Мне что-то не совсем понятно. Если нельзя, то разве можно? - переспросил я.
- Потом поймёшь. Пошли дальше.
И мы пошли дальше. Они же не думали, что я ещё и жить буду так, как они меня научат. Им это и в голову не могло прийти. И они продолжали меня лечить и учить.
- Нужно честно трудиться и приносить пользу обществу, - сказали они.
- А что такое общество? - спросил я.
- Это все мы.
- И я тоже?
- Ну, в принципе, да... Можешь им быть, если станешь достойным членом нашего общества.
- Кем, простите?
- Членом общества.
- Извините, а других вакансий у вас нет?
- Пока нет. Вот научишься жить, принесёшь пользу, тогда посмотрим. Пошли дальше.
И мы опять пошли дальше.
Они говорили мне о том, что нужно уважать старших, защищать слабых, любить детей, любить и уважать женщин, защищать любимую Родину, и тогда все будут уважать, любить и защищать меня.
- Как хорошо, как мудро всё устроено, - радовался я, усваивая их науку.
Но они, наверное, думали, что я слепой, глухой и очень глупый. Может быть, именно поэтому они продолжали меня лечить. Но ведь я был не слепой, не глухой и, как мне кажется, не совсем глупый. Выходя на улицу после занятий, я смотрел по сторонам, всё видел, слышал, и очень сильно удивлялся.
Но вот пришёл день, когда они решили, что уже научили меня, выдали аттестат зрелости и сказали:
- А теперь живи.
Я тогда ещё не всё понял, и осторожно спросил у них:
- А как жить?
Они очень удивились и спросили у меня:
- Ты что, больной?
- Не знаю, - ответил я так, как они меня учили, то есть честно.
Они удивились ещё больше, и стали ещё сильнее меня лечить.
Но я уже не хотел, чтобы меня лечили, я хотел, чтобы меня научили жить, и попросил их об этом, потому что больше просить было некого.
В итоге, кроме аттестата зрелости, у меня появилось ещё два диплома. Это не шутка, это факт, подтверждённый документами.
Но и второй раз, и третий, они учили меня точно так же, как первый, и всему тому, что я уже знал.
Может быть, именно потому, что мне пришлось слишком долго у них учиться, я стал жить так, как говорили они, а не так, как жили вокруг.
Я увидел, как сильный обижает слабого, заступился, и они оба били меня по лицу. Причём очень больно. И слабому это занятие доставляло ещё большее удовольствие, чем сильному.
Я увидел больного, несчастного старика и помог ему подняться. Он дыхнул на меня перегаром, сказал, что я сам гожусь ему в отцы, взял у меня десять рублей, и скрылся в винном магазине.
Я полюбил женщину и предложил ей выйти за меня замуж. Она поинтересовалась, какая у меня зарплата, спросила на что же я живу, и ушла к другому.
Я увидел, как жулик украл, посочувствовал ему, и посоветовал всё честно рассказать. Он пошёл и рассказал, но не о том, что и как украл, а то, что он думает обо мне. И думал он обо мне не очень хорошо. А о том, что он украл, они знали ещё до того, как он это сделал. И когда он это сделал, они стали уважать его, и позвали к себе, но совсем не для того, чтобы наказать. Теперь, когда он ворует, ему даже некуда пойти, чтобы рассказать об этом, потому что он сам уже сидит там, где об этом надо рассказывать. И к нему приходят, и рассказывают, где что плохо лежит и что можно украсть.
Я увидел детей и подумал, что они играют в больницу. Оказалось, что шприцы у них настоящие и колют они сами себя по-настоящему, и они действительно больны. Я хотел отвести их в больницу, но они обругали меня матом, сказали, что меня самого надо лечить и предложили уколоться.
Но меня и так всю жизнь лечили. Только я не знаю, зачем.
Одно время я думал, что меня лечат для того, чтобы я лучше работал. Но я и так хорошо работал, хотя платили они мне, как если бы я совсем ничего не делал. Я стал работать ещё лучше, но платить они стали ещё меньше.
Тогда я стал понимать, что они просто меня не любят и не уважают, но почему-то очень обо мне заботятся. И ещё я стал замечать, что, несмотря на то, что я всё делаю так, как они учили, меня не любят не только они. Слабые меня не любят, потому что я не хулиган. Женщины меня не любят, потому что я не ворую и мне мало платят. Старики меня не уважают потому, что мне нечего с ними вспомнить, даже если я много выпью. Дети меня не любят, потому что я не понимаю, в какую игру они играют, и мне эта игра кажется очень страшной.
Оказалось, что меня вообще никто не любит.
Но ведь по-другому жить я не умел!
А как жить, если тебя никто не любит?
И тогда я впервые подумал о том, что лучше умереть, чем так жить.
Но прежде чем умереть, я пошёл к ним и спросил:
- Зачем же вы меня лечили?
- Да-а... - сказали они.
- Ага, - ответил я.
- Ничего, - сказали они. - Мы о тебе позаботимся.
- Так вы же и так всю жизнь обо мне заботились. Я ведь хотел пожить, а получилось...
- Ещё ничего не получилось. Вот когда получится, тогда и поживёшь, - сказали они.
- Это когда же?
- На пенсии.
- Вы так думаете? - спросил я.
- Мы не думаем, - ответили они. - Мы знаем. У нас теперь такие законы, такие законы!.. Теперь те деньги, которые мы откладывали тебе на пенсию, мы будем выгодно вкладывать в производство, и когда ты пойдёшь на пенсию...
- Извините, - перебил я. - А не могли бы вы эти деньги никуда не вкладывать, а сразу отдать мне?
- Да-а... - сказали они. - Плохо мы тебя лечили.
- Ага, - согласился я. - Неважно.
- Но теперь уже поздно. Теперь будешь лечиться сам, за свои деньги.
- Да где же я их возьму?
- Как где? Мы же тебе объясняем. Теперь твои деньги мы будем вкладывать, получать прибыль, и копить, копить, копить... А вот когда ты пойдёшь на пенсию...
- Извините, а если я не доживу до вашей пенсии?
- Ну, ты уж постарайся.
- Я, конечно, постараюсь, но всё-таки. А вдруг я умру на следующий день после выхода на пенсию? Вот так, спонтанно. Выйду на пенсию, устрою вам банкет за свои деньги, отгуляю вместе с вами, и на следующий день умру.
- Ну, тогда... Тогда, если ты правильно составишь завещание, приложишь все справки, и те, которые должен был собирать всю жизнь, и те, которые ещё должен будешь лично собрать после смерти, то при благоприятных обстоятельствах, твои близкие родственники, в первую очередь дедушка с бабушкой, если они, конечно, до 1917 года рождения, смогут получить какую-то часть твоих денег.
- Чиво?
Это не опечатка и не ошибка. Это естественный вопрос, который самопроизвольно возникает и который хочется повторить. Причём возникает он не от недоверия к кому-то конкретно, а просто жизненный опыт подсказывает.
- Чиво-чиво у меня там, на ушах, разлохматилось? Нет, я, конечно, вам верю. Я всю жизнь только это и делаю, что верю вам, а вы доверяете мне. Но давайте попробуем наоборот. Хоть раз в жизни попробуем наоборот. Давайте вы не будете забирать у меня мои деньги, а я их получу. Все! Буквально все, которые уже заработал и которые ещё сумею заработать. Вот прямо так - приду в кассу, распахну рюкзак, и положу туда все деньги, которые заработал за свою жизнь и которые вы даже не собираетесь мне отдавать. До рубля, до копеечки. И буду я с этими деньгами... Я понимаю, что это страшно, но давайте попробуем хотя бы представить. И буду я с этими деньгами делать всё, что захочу. Захочу дворец построить, построю. И граф Воронцов со своей крымской избушкой окажется, по сравнению со мной, советским дачником на шести сотках. Захочу, книг накуплю. Очень много книг, на все деньги. Но на свой вкус, а не на ваш. И поскольку тогда дворец построить не получится, а квартирка у меня не ахти, ваша, - то есть полученная ещё в советские времена от вас, - то хранить эти книги придётся в библиотеке. В той самой библиотеке маленького провинциального городка, для которой покупал за свои деньги и присылал книги всеми уважаемый Антон Павлович Чехов. И если кто-то захочет почитать мои книги, я возражать не буду. Но если кому-то взбредёт в голову заныкать у меня хоть одну мою книгу, книжечку, книжонку, брошюрку, абзац, слово, букву или даже знак препинания, я не буду грозить ему штрафом в десятикратном размере на почтовой открытке в конце будущего года, а сразу же самолично найду его, припру к стенке и очень вежливо попрошу:
- Дорогой ты мой
полиглот1
, будь любезен, верни, пожалуйста, мою книгу.
И будьте уверены, он вернёт её в целости и сохранности. Сам придёт, положит на место и скажет:
- Спа-си-бо!
А я ему отвечу:
- Пожалуйста. Приходите ещё и передайте всем остальным, кто этого ещё не понял.
А захочу, оставлю все свои деньги собственным детям. И они, в отличие от вас, будут кормить, поить и ухаживать за мной до самой смерти с благодарностью и уважением.
- А как же тогда мы? - спрашивают они.
- А какие у вас проблемы? - спрашиваю я.
- Да как же?.. Да мы же... Да вся страна... А интересы нашего родного государства?.. И вообще!..
- А вот не надо вообще. Давайте конкретно. Что значит, "интересы государства"? Государство, это конкретно или вообще? Государство, это я, он, она, оно, в смысле дитё, и все мы вместе взятые? Или только вы, отдельно живущие? Если ваши проблемы совпадают с моими, то я готов вместе с вами до победного конца и до гробовой доски. Но когда вы говорите "в интересах государства", то я понимаю, что это не в моих интересах, а в интересах неизвестно кого и лично вас. Поэтому давайте договариваться чётко, конкретно, как взрослые интеллигентные люди. Ну, хорошо, извините за то, что обозвал вас интеллигентными людьми, не обижайтесь, Готов взять свои слова обратно. Давайте разговаривать, как простые взрослые люди. Какие у вас проблемы?
- Ну, в первую очередь безопасность, - отвечают они.
- Чья безопасность? - спрашиваю я.
- Твоя, идиот, - говорят они.
- Хорошо. Объясните этому идиоту, то есть мне, кто мне, этому идиоту, угрожает?
- Пока никто, но мало ли...
- Стоп-стоп-стоп! Мы же договорились - конкретно. Я же ни от чего не отказываюсь, я просто хочу знать: кто конкретно он, конкретно мне угрожает?
- А вот это не твоего ума дело. Это государственная тайна, - шепотом говорят они.
Я тоже шёпотом:
- Ну, скажите хоть какого государства эта тайна.
- Твоего, болван.
- Интересная конструкция, - уже не шёпотом говорю я. - Ребята, я ведь, конечно, боже упаси, но если вы будете скрывать от меня, кто мне угрожает, я ведь могу и чёрт знает на кого подумать. Ну, хорошо, я на него не подумаю. Но вы хоть намекните, этот кто-то здесь, близко, или этот кто-то там, далеко? Впрочем, теперь и вы там очень часто бываете, и они к нам, как домой. Ну, хорошо, не говорите. Я понимаю, тайна есть тайна. Может быть, действительно лучше от всех скрывать, что он мне угрожает. В первую очередь от него самого, чтобы он случайно об этом не узнал. Это я понимаю, и поставлю вопрос иначе: что вам нужно для того, чтобы оградить меня от этого злодея? Ну, конкретно, что? Пистолет? Пулемёт? Танк? Самолёт? Не стесняйтесь, говорите, здесь все свои.
Они молчат, только глаза закатывают. Пытаются умное лицо сделать и показать, что они задумались.
А я продолжаю:
- Хорошо, тогда я куплю вам тяжёлый истребитель-бомбардировщик. У вас же его куплю, и вам же его отдам, чтобы вы меня защитили. Если, конечно, у вас хватит ума и таланта сделать этот самолёт хотя бы так, чтобы он взлетел. Потому что, если я буду его покупать, то непременно захочу сначала посмотреть, что я покупаю, и как это работает. И если это плохо работает, то у вас я покупать не буду, а куплю в другом месте. Но отдам вам, если у вас найдётся человек, который умеет управлять этой сложной техникой. Ах, он ещё не умеет? Хорошо, покажите мне человека, который сможет его научить. Я с ним поговорю, достану немного из рюкзака, и он его научит. Это я вам обещаю. Потому что я ведь буду следить, чем они там занимаются. Летают или читают друг другу лекции о
непокобелимости2
маркситско-фрейдовского учения. Ведь то, что я достану, в смысле - деньги, будет из моего рюкзака, а не из вашего, и даже не из общего, которым вы так лихо распоряжаетесь. Но хочу предупредить. Прежде чем я всё это буду делать, вам придётся убедить меня в том, что мне действительно кто-то угрожает. И без всякой тайны, и без всякой секретности, и без "мало ли...".
Конкретно он, конкретно мне3
. Вы должны будете доказать мне, но без аргументов, а с фактами, что вот этот израильтянин хочет набить мне морду, забрать у меня мой рюкзак, поселиться в моей, не ахти, квартире, читать мои книги и спать с моей женой. Причем неважно, с какой женой, бывшей, настоящей или будущей. Я их всех безумно люблю. И если вы меня убедите, что он это собирается сделать конкретно в моей квартире, на моём рюкзаке с любой из моих жён, и он это документально подтвердит...
Почему только я должен полжизни зарабатывать право получить, а вторую половину собирать справки, которые мне никто не хочет давать? Поработайте и вы немного ради безопасности государства, чтобы убедить меня лично.
И вот если у вас это получится, клянусь, я куплю вам самолёт и танк, и пистолет, и ракетку. Но не теннисную, к которой вы так привыкли, а ту, настоящую и конкретную, которую вы покажите этому подлому израильтянину, и он сразу надолго закроется в своём собственном конкретном туалете, а не в вашем абстрактном сортире.
Вы желаете мне возразить? Вы всё подсчитали, и у вас получилось, что моего рюкзака не хватит? Ребята, я ведь арифметике вместе с вами, и у вас же, учился. Если вы отдадите мне всё, что я за свою жизнь заработал, всё, до последней копеечки, то хватит. Ещё и на книги останется, и на дворец, и дети не обидятся. Но если всё же действительно не хватит, так я же такой не один. Ведь вы же там, у себя, давно подсчитали, сколько нас у вас. Это мы никак не можем у вас добиться, сколько же вас у него. В смысле у государства. То есть, сколько вас на нас, в смысле конкретно на нашей шее. И на нашей зарплате, которую зарабатываем мы, а самолёты пока ещё покупаете вы. Вы постоянно так резко сокращаетесь, что, по нашим расчётам, ваше количество увеличивается со скоростью полёта как раз того самолёта, которого вам не хватает. Но если вы возьмёте калькулятор и подсчитаете, сколько мы сможем подарить вам самолётов, если, конечно, вы отдадите нам наши деньги, и сумете убедить в том, что эти самолёты вам действительно нужны для нашей защиты... Да всего Израиля не хватит, чтобы их там даже не посадить, а один к одному поставить в два этажа, как быка с коровой.
Но насчёт Израиля это я просто, как пример, привёл, чтоб другие страны не почувствовали себя агрессорами. Лично мне кажется, что не один израильтянин лично для меня никакой угрозы представлять не может. Потому что у них там практически уже все наши. Не в смысле мои, а в смысле, ваши тоже. То есть они жили у нас, потом уехали туда, и теперь приезжают иногда, но уже, как они, с дружественными, братскими и родственными визитами. И вряд ли они ещё когда-нибудь захотят жить здесь. Тем более в моей квартире, тем более с моей женой, и даже на моём полном рюкзаке. И убедить меня в том, что вам нужен самолёт, чтобы защитить меня конкретно от них, будет очень трудно.
Нет, я не еврей. И не к сожалению, а просто не еврей. Даже если вы считаете меня талантливым - я не еврей. Извините, так уж получилось. Но в моей крови столько намешано! Немцы, хохлы, москали, греки, татаро-монголы... А сёстры - француженки, а братья - мусульмане, а племянники - негры. И это не шутка, это факт, который я могу доказать и объяснить.
Мою троюродную бабушку, то есть родную сестру моего дедушки, в 1942 году фашисты угнали в Германию. Там она познакомилась с пленным французом, полюбила его, и после счастливого освобождения нашими союзниками американцами, благополучно вышла за него замуж, уехала во Францию и родила ему детей. Поэтому на сегодняшний день я имею во Франции трёх сестёр. И хоть я не знаю французского, и мы с ними не переписываемся, и они пока ещё даже не приглашают меня на уик-энд, но я думаю, что чеховская тоска по лучшей жизни и восклицания его трёх сестёр: "В Москву! В Москву!", звучат для моих трёх сестёр не очень конкретно. А одна из них вышла замуж, как ни странно, тоже за француза, но негра. В прямом смысле за негра, потому что он действительно негр, и француза, потому что он действительно француз. Конкретно, по паспорту. Поэтому племянники мои имеют не только чёрный цвет кожи, но и дальних родственников на своей исторической родине, то есть в Африке.
А другая моя троюродная бабушка ещё до того, как в Закавказье установилась советская власть, вышла замуж за иранца и уехала с ним в славный город Баку. И прежде чем советская власть послала её мужа умирать на Колыму, успела нарожать ему детей. У них, в свою очередь, тоже родились дети. Так что и с мусульманским миром у меня не только дружественные, но и родственные отношения.
А мой родной дедушка был немец, родившийся в России, за что и отправился в тридцать седьмом году в Красноярский край на десять лет без права переписки.
А моя родная бабушка - хохлушка. И у меня там тоже очень много родственников, к которым, благодаря вам, я теперь должен ездить, оформляя загранпаспорт и преодолевая таможню.
А я - русский. И не только по паспорту, но и по духу, и даже по запаху. Но если вас интересует, где моя историческая Родина, я могу вам ответить очень конкретно и даже точно: планета Земля и прилегающие к ней галактики. Точнее быть не может.
Так что если вас интересует вопрос, откуда же я такой взялся, то вам придётся сильно попотеть, изучая всемирную историю не по рекламе вашего банка "Империал", а в беседах с живыми свидетелями всех событий со времён Рождества Христова.
На основании вышеизложенного, хочу на всякий случай предупредить вас ещё раз. Если вы захотите убедить меня в том, что мне угрожает мой племянник-француз или двоюродный брат моего троюродного зятя, который до сих пор проживает в одной из африканских стран, бывшей французской колонии, я могу не сразу вам поверить. Даже если вы предоставите мне кучу справок. И уж, в крайнем случае, прежде чем купить вам самолёт, я выучу несколько фраз по-французски, узнаю его телефон, позвоню и вежливо, по-родственному, спрошу, что он против меня имеет. Думаю, что мы найдём с ним общий язык. Даже не будучи полиглотами. Но, конечно, при условии, что вы не будете переводить для нас наш разговор с русского на русский и с французского на французский. И вообще не будете его слушать. Обещаю, что мы, в отличие от вас, не будем употреблять непарламентские выражения, и быстро всё уладим без вас.
- А как же мы? - опять спрашивают они.
- А у вас что, других проблем уже не осталось? - спрашиваю у них я.
- Осталось! Ой, как много осталось! - кричат они.
- Например? - спрашиваю я, закуриваю и пускаю дым им в лицо.
- А внутренняя безопасность и целостность? - возмущаются они, пытаясь поставить меня в тупик.
- Под целостностью вы имеете в виду тот немногочисленный горячий народ, который захотел жить без вас и без меня? Так я не возражаю, пусть живут. Мне непонятно, почему возражаете вы. Они вас чем-то обидели, оскорбили, обокрали, и вы хотите им отомстить?
- И то, и другое, и третье, - гордо говорят они.
- А вы их не обижали, не унижали, не обкрадывали, не расстреливали, не ссылали всем народом в двадцать четыре часа в голые казахские степи? И вы хотите, чтобы они вас любили и уважали? Ах, это давно было, ах, это не вы, это до вас? Но ведь вы помните. Значит, и они помнят. И никогда не забудут. Им не за что любить не только вас, но и меня. А я могу лишь извиниться перед ними за вас, пожать им руку, пригласить в гости на уик-энд, и очень обрадоваться, если, несмотря на всё вышесделанное вами, они примут моё приглашение.
Ах, они вас ещё и обокрали? Так, извините, чьи деньги они украли? Я думаю, что мои. А у кого? У вас. Так во-первых, если бы эти деньги были у меня, я бы их лучше охранял, а во-вторых, я им прощаю, потому что они тоже за свою жизнь заработали не меньше, чем я, и получили не больше. Отдайте им то, что они заработали, извинитесь за то, что сделали до вас и отпустите с богом, потому что ни копейки, ни крошки сухаря, ни даже нитки для погона, на то, чтобы принуждать кого бы то ни было жить по вашим законам, я вам не дам. Хватит того, что мне приходится жить по вашим законам, которые вы пишите для меня в угоду себе.
Мало того, если вы, по вашим законам и вопреки моей воле, заберёте в вашу так называемую армию моего сына, и пошлёте его с автоматом защищать ваши, а не мои интересы, я вам этого не прощу. Никогда не прощу.
Даже если он вернётся оттуда живым и здоровым, всё равно не прощу вовеки веков.
И если вы удосужитесь почитать вами же писаные законы, то с удивлением узнаете, что каждый народ имеет право жить так, как желает он, а не так, как хочется вам.
- А если они бандиты? - кипятятся они.
- Бандиты, жулики, наркоманы, извращенцы? - переспрашиваю я.
- Да!
- Хорошо, начнём с жуликов. Вы их боитесь? А я нет. У меня моя квартира под круглосуточной охраной. И не только, когда меня нет, но и когда я дома. Причём мне, в отличие от вас, бесплатная охрана не полагается. Но она у меня бесплатная. И я в ней уверен, как в самом себе. В смысле, вашей охране, со всем её вооружением и оснащением, до моей, как до Киева, сами знаете как, да ещё через ваши таможни. Ваша охрана может не успеть из-за пробки на дороге, из-за спущенного колеса, из-за того, что её в это время вызвали в другое место. Вашу сигнализацию молодой специалист с незаконченным средним отключит одной шпилькой для женских волос. А я, когда уезжаю куда-нибудь, стучу в соседскую дверь, протягиваю ключи и говорю:
- Баба Маня, я тут отлучусь на несколько дней. Цветочки польёте и рыбок покормите?
Она с радостью:
- Конечно, милок.
Вот и вся моя охрана, вот и вся моя сигнализация. И гарантия сто пятьдесят процентов.
Бабу Маню шпилькой не вырубишь. И если кто-то к моей двери подойдёт ближе, чем на сто метров, так баба Маня через две минуты, точнее, - я по секундомеру засекал, - через одну минуту пятьдесят девять и тридцать пять сотых секунды, всё знает: кто пришёл, зачем пришёл, где он прописан, где его найти после двенадцати ночи и чем в детстве болела его бабушка. И если этот кто-то всё же зачем-то ко мне приходил, то после допроса бабы Мани он будет долго вспоминать, что же ему было нужно. Но обязательно вспомнит и даст ей полный отчёт.
- А если он с оружием? - вопрошают они.
- Если он кухонный нож в пьяном запале прихватил, так баба Маня в два счёта посредством только одного своего зычного голоса с ним справится. В миг отрезвит, по мягкому месту нашлёпает, а его ножом ещё очень долго будет у себя на кухне капусту шинковать. Но если он с настоящим оружием придёт, так это уже не жулик, а бандит. И прежде чем с ним разговаривать, хочу вам несколько вопросов задать.
Сначала объясните мне, откуда он взялся, этот двухметровый детина в камуфляже и черной шапочке с прорезями для глаз? У него и пистолет на поясе, и нож в сапоге, и автомат за спиной и граната в кармане. Это я конкретно у вас спрашиваю - откуда он взялся? Я ему это снаряжение и оружие не покупал, баба Маня тем более. Ах, вы тоже ему не покупали, он сам это взял? А, простите, у кого? Может быть, и у вас, но вы об этом не знаете? Вот это мне непонятно. Я понимаю, что вы много всякого оружия делаете, и трудно уследить, куда оно девается, но всё-таки. Вы на каждом стволе номер ставите? Причём такой, что обычной наждачкой и не сотрёшь. Да его и не стирает никто. А куда этот ствол вы направили, у вас разве не записано? И разве тот, за кем он числится, каждый раз не расписывается в особом журнале? А если он это оружие вовремя не вернёт, что с ним будет? Так что же это, за учёт у вас такой, если по стране столько оружия гуляет?
Когда из этого ствола кого-то убили и вам в насмешку оставили, вы сразу находите, когда он был сделан и кому принадлежал, но как в чужие руки попал, сообразить не можете. Так почему же вы его не ищите ещё до того, как из него кого-то убили? Не знаете где искать? А я знаю. И могу его не только найти, но и купить. Пойду на обычный городской рынок, спрошу у одного, второго, третьего. А пятый мне и предложит. Это я точно знаю. Причём предложат мне не какой-нибудь там газовый пистолетик, а всё что угодно, от автомата до ракетной установки. Только плати, и пользуйся. И зачем я это покупаю, в лес по грибы ходить или к тёще на день рождения, он спрашивать не будет.
Да я вам больше скажу. Никогда этот ствол в чужие руки не попадал. Он в своих остался. В смысле из одних своих перешёл в другие свои же. Потому что, кто же научил этого бандита с оружием обращаться, шейные позвонки одним движением переламывать, одним ударом кости дробить? Я этому научить не мог, я сам не умею.
Помните, что один мудрый писатель изрёк, кстати, военным лётчиком был: "Мы в ответе за тех, кого приручили". А кого научили? Вы его полжизни учили убивать, потом он вам на политзанятиях что-то невпопад ответил, и вы его выгнали. И вы думали, что он на стройку пойдёт, кирпичи подавать? Он же этого делать не умеет. Он по специальности работу искать будет. И найдёт.
Вот поэтому, если вы моего сына будете учить такому ремеслу, не дождаться вам моего прощения.
- А если это не наше оружие? Если оно оттуда? - не унимаются они.
- А вот это уже совсем глупость, которая на практике реально существует. Сколько дармоедов мои сумки и руками и приборами прощупывают, когда я к тётке на Украину еду? И все без исключения один и тот же умный вопрос задают:
- Оружие, наркотики везёте?
- Обязательно, - признаюсь я. - Два кило сала и три вяленых леща.
Ну, рыба-то там давно, как наркотик шла, особенно под пиво, а теперь и национальное лакомство - сало в тот же разряд попало. Из России везти приходится.
А вы, не знаете, как сюда оружие попадает? Да через этих же дармоедов и попадает. И наркотики так же.
Ах, про наркотики вы знаете. Ну, знаете, а дальше что? Ах, очень серьёзная проблема? И все о ней знают?
И я знаю. И могу минимум три точки показать, где эти наркотики в розницу продают. И откуда их привозят, могу показать. И почём там берут, и почём тут продают, поведаю. Вот сколько платят, за то, чтобы вы их не трогали, не скажу, потому что не знаю. Это у них тайна. Да спросите любого таксиста в любом городе. Он вам ещё больше покажет и расскажет. А ваши стражи порядка, целые отделы по борьбе с этим зельем, - не знают? Всё они знают. Только место у них тёпленькое, и с наркотиками им бороться незачем. Службу свою показать - это всегда пожалуйста. Они ведь всех наркоманов наперечёт знают, и за полдня приведут сколько захочешь, только прикажи. Но наркоманы люди больные, их, по вашему же закону, отпускать придётся. А точки торговые закрывать вашим бойцам никакого смысла нет. Кто ж тогда этих доблестных воинов кормить будет? И если вы станете меня убеждать, что они там не кормятся, так я не только не поверю, но и понятно мне будет, что вы тоже из той же кормушки хлебаете. А главная причина, почему им нет смысла эти точки закрывать не только мне, но и любому младенцу понятна. Ну, переловят они всех торговцев за месяц, а дальше чем заниматься будут? Их же в другое место пошлют, а там вряд ли теплее будет. Это только дураки за один день всю работу сделают, и без дела остаются. Умный и результат показать сумеет, и работу, за которую ему платят, так спланирует, что её на всю жизнь хватит. Ведь кто его учил? Не вы ли?
Я однажды имел глупость, решил помочь, как они меня учили. Пассажир попался. Попросил в другой город ночью его отвезти и обратно доставить. Всё точно сходилось: и заехать я за ним должен был ко двору, где торговая точка, и везти в город, откуда обычно привозят, а уже приходилось туда ездить, и цену хорошую он за проезд предложил и, главное, по виду понятно, что, кроме как наркотиками, ничем другим он заниматься не может.
Договорились.
Подумал я, и поехал в городское УВД.
Вот кто жуликов, бандитов больше всех боится!
На окнах решётки, стёкла пуленепробиваемые, причём видно через них только изнутри. Снаружи они тёмные, и что за ними - ни черта не видно. И двери заперты. У двери, на стене, маленькая коробочка, переговорное устройство. Я кнопку нажал, оттуда хриплый голос:
- Вам чего?
- Откройте, мне поговорить надо.
- Говорите.
Это я должен на всю улицу кричать, что наркотики везти буду.
- А зайти нельзя?
- Нет.
- У меня сообщение есть.
- Говорите.
Постоял я у закрытой двери, помолчал, пошёл назад в машину.
"Ну и чёрт с вами, - думаю. - Сами ловите".
Потом вспомнил, как знакомые мои девчонки по ночам на дороге стоят, и в дождь мокнут, и в мороз дрожат, чтобы заработать на эту гадость, как издеваются над ними, и бьют, и унижают, и те же менты с них мзду требуют. Жалко мне их. Как будто и сами виноваты, сами такую жизнь выбрали, а с другой стороны, и не совсем сами, и помочь им некому, и лечить их никто не будет.
Вдруг вижу, двое дармоедов пасутся на дороге. Ну, те, которые якобы службу несут, а сами на ужин выклянчивают. Меня не останавливали, но я остановился, подошёл к одному, рассказал в чём дело.
Он на меня уставился:
- А я тут причём?
- По вашей рации нельзя связаться с теми, кто этим занимается?
Удивился, но решил попробовать, пошёл к своей машине. Потом вышел, говорит:
- Езжайте в УВД.
- Так я только оттуда. Они даже дверь не открыли.
- А я что могу сделать? Езжайте, может, теперь откроют.
И палочкой своей уже машет очередному кошельку. Некогда ему со мной трепаться.
Поехал я назад в УВД.
Теперь дверь действительно открылась, и за мной сразу же захлопнулась.
Зашёл в вестибюль - никого. Одна стена стеклянная, но стекло такое же тёмное, что там за ним - не видно. Ни окошечка, ни щелочки, но понимаю, что они из-за стекла за мной наблюдают: а не задумал ли я какой пакости? Напротив ещё одна дверь, но тоже закрыта. И никого. Стою, как болван. Вдруг голос непонятно откуда:
- Подождите, к вам подойдут.
У них и здесь переговорное устройство.
Стою, жду.
Минут через десять появился один бугай в гражданском. Морда холёная, чисто выбритая. Пиджак расстегнут, из подмышки кобура с пистолетом выпирает.
- Чего вы хотели?
Рассказал ему. Он подробно выспрашивал, как выглядит мой клиент, почему именно я везти его должен.
- Да не должен я ничего. Просто случайно пассажир попался.
- А как его зовут?
- Откуда ж я знаю.
Но когда я сказал ему адрес, куда за клиентом заехать должен, он аж скривился:
- А, понятно. Теперь всё понятно.
И мне понятно стало, что знает он его прекрасно.
- Так что делать будем? - спрашиваю я.
- Ну, давайте так договоримся. Мы здесь подумаем... Вы когда назад ехать будете?
- Откуда ж я знаю.
Рассчитали с ним примерное время.
- В общем так, если вас на посту ГАИ остановят, не пугайтесь. Вас на пост пригласят. Выйдите из машины. А там уж наша забота.
- Понятно. Только вы уж, пожалуйста, по машине не стреляйте, - кивнул я на пистолет.
- Да нет, конечно. А может, вас и не остановят, ещё не знаю.
- А как же тогда?
- Не знаю...
Повернулся он и пошёл.
За моей спиной дверь щёлкнула, можно выходить.
Клиент, когда туда ехали, заснул в машине, а проснулся уже в другом городе и в том районе, где эту гадость продают. Он даже не удивился, что я его туда сразу повёз, хотя он мне адреса не говорил.
- Вот здесь, в переулке, останови. Дальше я пешком пойду.
Остановились.
- Только давай рассчитаемся, потом пойдёшь.
- А вдруг ты уедешь?
- А вдруг ты не придёшь? И какой мне смысл одному назад ехать?
- Хорошо. Половину сейчас, половину потом.
- Давай.
Он достал толстую пачку крупных купюр, отсчитал.
Я ещё подумал: "Ведь вряд ли он рассчитается, если его менты заграбастают. Хоть половину отдал и то хорошо".
Вернулся он минут через двадцать, в руках пакет. Когда уходил, пакета не было.
Поехали назад. Всю дорогу молчал, курил постоянно. А дорога дальняя.
Доехали, наконец, до поста. Я медленно, даже медленнее, чем положено, проезжаю. Мент посмотрел на машину, на меня, не остановил. Да и на самом посту ещё один мент за пультом сидит, больше никого не видно.
Проехали.
Я ещё наивно подумал, может, они его там, на точке, ждать будут, ведь знают они его. Не сообразил, что если знают, так и ждать не будут. Да он и не поехал туда, другой адрес назвал, в другом конце города. Рассчитался полностью, и пошёл со своим пакетом.
Вот и вся борьба с наркотиками.
- А мы-то здесь причём? - обижаются они. - Мы хотим, как лучше, а получается... Мы учим одному, а они делают другое. Мы их ловим, наказываем, в тюрьму сажаем, а они продолжают такое вытворять! Так и ждём со всех сторон чего-нибудь, не приведи господи.
- И будете вот это "чего-нибудь, не приведи господи" постоянно получать со всех сторон. Непременно будете. Пока не перестанете думать, что вы умнее и сильнее меня. И пока не перестанете меня учить, так, как вы учили, и лечить, так как вы лечите, и заботиться обо мне, так как вы заботитесь. Я не только о себе, но и о нём, и о ней, и о них, и о том, кто ещё оно, в смысле - дитё. Пока вы будете сильнее меня, ничего у вас не получится.
- Нет, лечить тебя уже бесполезно, - утверждают они. - Тебя надо уже...
- Вот! Вот об этом я и говорю. Пока вы будете иметь возможность делать со мной то, что считаете правильным вы, ничего у вас не получится.
Сколько дармоедов охраняет вас от меня? Сколько ваших медкомиссий они проходят, прежде чем стать в этот почётный, как вы утверждаете, строй? И они, по-вашему, здоровы?
Если у человека в руках пистолет, автомат, пушка, ракета, может он быть здоров?
Вы ему объяснили, что перед ним враг, и этого врага надо победить. Он пошёл, и победил. От вас ему почёт и слава. И он ждёт, когда вы укажете на следующего врага. Но пока он ждет, пока вы соображаете, кто же будет следующим врагом, ему самому ведь тоже кто-то может не понравиться.
А вдруг ему не понравитесь вы? Даже если вы будете давать ему много моих денег, даже если дадите ему то, чего ни у кого нет. А вдруг всё равно не понравитесь? Ну, просто настроение у него плохое, а у вас уши большие или нос кривой.
Вам самим не страшно, ребята?
Ах, у вас всё продумано, за ним командиры следят.
А мне всё равно страшно. И не только за себя, но и за вас. И не только потому, что мы с вами можем ему не понравиться, а, прежде всего, потому, что не могу я считать здоровым человека, который способен убивать. А уж того, кто посылает убивать, посылает умирать за какие-то там ваши идеи и, извините за выражение, принципы, никак я не могу считать здоровым?
Так кого, милые вы мои, лечить надо?
Да нет, я не против вас, а как раз наоборот. Я против тех, кто с оружием.
И вы против?
Прекрасно! Давайте договоримся, что завтра, буквально - завтра, возьмём всё оружие, сложим в одну кучу, обольём бензином и подожжём. Во, костёр будет, а?
Да, долго гореть будет, и дым столбом.
Как задохнёмся? А противогазы? Всё равно задохнёмся? Ну, хорошо, поджигать не будем, но соберём в одну кучу, пригласим специалистов и скажем: "Пожалуйста, господа учёные, заберите это всё и сделайте из него то, что нужно человеку для жизни, а не для смерти". Думаете, учёные нас не поймут?
Ах, это очень дорого обойдётся. А человеческая жизнь дешевле? Одна человеческая жизнь против всей этой кучи.
Что, по-вашему, дороже?
Как это - не все принесут? А давайте договоримся, чтобы все. Я ведь имею в виду не только то оружие, которое у вас якобы само потерялось, и теперь неизвестно в чьих руках. Я имею в виду всё. И то, которое потерялось, и то, которое у вас, и даже то, которое у них, в смысле там, далеко. Что значит, это практически невозможно? А вы пробовали? Нет, не так, как вы пробовали - сократить, уменьшить, обмануть. Давайте не так, как вы привыкли, а по-настоящему.
Вы на них нападать собираетесь?
Прекрасно.
А они на вас?
А я знаю, что нет.
А я точно знаю, что - нет.
А вы у них спросите.
Обманут?
Конечно, обманут, если вы их обманывать будете.
А давайте по-честному. Пригласим их сюда и покажем нашу кучу.
А мы всех пригласим. И покажем конкретную кучу, и предложим присоединиться. И сделаем одну очень большую кучу из всего этого... оружия.
Что значит - не согласятся?
А я думаю, что согласятся. Не согласится только тот, кто свою власть силой оружия удерживает и кого собственный народ боится. Вспомните нашу милую Историю. Разве не так было?
Так давайте все вместе с тем, кто своё оружие в нашу общую кучу положить не захочет, спокойно поговорим. Просто поговорим. А если он вдруг и после этого не согласится, тогда мы возьмём здесь же, из этой кучи, чуть-чуть, самую малость, и наставим на него. И будем держать, пока он всё своё оружие в эту кучу не положит. Нас ведь уже много будет, а он один. И поверьте, его же народ нам огромное спасибо скажет, потому что без оружия он там и дня у власти не продержится.
Что значит, внутренние дела и международное право?
Мы во внутренние дела не вмешиваемся, и никаких прав не нарушаем. Мы как раз наоборот, предлагаем, чтобы никто ничьих прав не нарушал, тем более с позиции силы.
Вы только представьте, какая на Земле жизнь начнётся, если у власти будут не те, кто сильнее, а те, кто умнее.
- А если всё же какой-нибудь злодей спрячется или захочет тайно оружие сделать? - сомневаются они.
- Да что же вы всё время: тайны, секреты, обманы. У вас других мыслей не бывает? Какие же могут быть тайны? Кто от кого прятаться будет? И кто же это вздумает тайно оружие делать? Ведь все будут знать, что оружие это не хорошо, как вы думаете сейчас, а плохо.
Если я иду и вижу, что он рогатку мастерит, разве я не подойду и не скажу ему: "Милый мой человек, ты неправильно делаешь. От этой конструкции кому-то может быть больно". И он меня поймёт, потому что жить мы будем не по законам, которые вы сочиняете и не по понятиям, по которым вы сейчас живёте, а по совести. И она, в смысле совесть, будет чистой. И не в том сравнении, как привыкли вы - у меня чище, чем у него, - а просто чистой. Как тот эталон, который один для всех, как первый снег, как капля воды, которую мы не будем загрязнять, и будем с удовольствием пить.
И почки наши никогда не будут болеть. И лёгкие не будут болеть, потому что дышать мы будем чистым воздухом. И инфарктов не будет, потому что нам никто не скажет обидного слова, и никто нас никуда не пошлёт. А пойдём мы или поедем, только если сами этого захотим. И жить будем там, где захотим, а не там, где предлагаете вы.
Хочешь жить с родителями? Живи на здоровье. Хочешь отдельно? Пожалуйста. Нравится квартира в высотном доме, с бассейном на крыше и супермаркетом внизу? Вселяйся, живи. Хочешь в собственном доме жить? Пожалуйста, иди к архитектору, рассказывай, какой бы тебе хотелось? Ведь у архитектора задача будет, не как бы поскорей да подешевле тебе дом построить и в другом месте заработать, а чтобы красиво получилось и удобно для тебя. Он же не просто дом построит, а произведение искусства создаст. И строитель раствор экономить не будет, он же его налево не продаст. И будет твой дом века стоять, радовать окружающих, давая тебе возможность жить спокойно и счастливо. И поставят тебе этот дом именно там, где захочешь ты, а не разрешит кто-то.
Жару любишь? Весь экватор в твоём распоряжении. Хочешь, в Африке живи, хочешь, в Америке или Индии.
Мороз тебе нравится? Выбирай любой полюс, любуйся белыми медведями и моржами. А они тобой любоваться будут.
Кашель у тебя, лёгкие пошаливают? Тогда тебе лучше в Крыму или на Капри. В Плёсе на Волге, среди голубых елей, тоже неплохо.
Бананы любишь? Тогда тебе лучше жить там, где они растут, а впрочем... Если ты любишь и мороз, и бананы, тоже не проблема. Живи на полюсе, а бананы тебе пришлют. Позвонишь, скажешь сколько ты со своей семьёй за день съешь, и каждый день будешь получать свеженькие, только с пальмы.
- А я мясо люблю! - крик раздаётся. - Бифштекс с кровью из медвежатины.
- Пожалуйста. Поставь домик в тайге. Ухаживай за медведями, подкармливай их медком, умножай популяцию, кушай свой бифштекс, и посылай тем, кто ещё его любит.
А художник для твоего дома картины напишет, но не так, чтобы подороже, а так, чтобы тебе нравилось.
Ты шестнадцать комнат захотел? Тебе же в этих шестнадцати комнатах приборку придётся делать. Когда ж ты работать будешь на благо цивилизации? И зачем тебе эти шестнадцать комнат? Ты же во всех всё равно жить не будешь. Удивить кого-то захотел тем, что у тебя больше чем у других? Так этому никто не удивится. Ведь смысл будет не в том, что у тебя чего-то больше, а в том, сколько ты другим добра и пользы принёс. Ах, ты хочешь большую семью, планируешь шестнадцать детей. Тогда, конечно. Тогда - пожалуйста. Дети - это очень важно и полезно. Дети - это прекрасно.
А знаете, какая профессия станет самой главной и самой уважаемой?
Учитель.
И он с детства, с самого рождения, сумеет научить не только писать, читать и считать, но и любить. Любить всё, что есть в этом мире - и животных, и растения, и землю, и воду, и небо, и другого человека. Не заниматься любовью, а любить. Ведь когда любишь, невозможно гадить, засорять, уничтожать, убивать.
Что значит, это экономически невозможно?
Конечно, невозможно, пока экономика - это деньги, деньги это власть, власть это сила. Но ведь мы уже отказались от оружия. Так давайте дальше пойдём. Чего же на полпути останавливаться? Откажемся от денег. Нет, не вам отдадим, и вообще никому отдавать не будем, а так же соберём в кучу, но поджигать не будем, - они горят плохо, а пригласим специалистов, может, они что-то полезное придумают. Из монет посуду или украшения сделать можно. Из бумаги обои для наших красивых домов и квартир. А может, из этой бумаги какие-нибудь особо полезные женские прокладки получатся.
И когда мы откажемся от денег, нам не нужны будут ни таможни, ни границы, ни банки.
- А как же тогда? - недоумевают они.
- А очень просто. Вы только представьте, сколько рук, а главное, светлых голов, освободится. А если эти руки, эти головы, и то, что в них там шевелится, направить на мирные цели? Если они будут думать не о том, как больше себе урвать, а о том, как лучше для других сделать?
Кстати, о деньгах. Недавно на весь мир шум подняли: новый голливудский боевик обошёлся в 500 миллионов долларов. И все побежали смотреть, на что же там умудрились такие деньги потратить, как же там будут откусывать голову главному герою, после чего он самозабвенно сокрушит всех злодеев.
А если мы не будем знать, сколько эти киношные зверства стоят, побежим мы их смотреть? Может, мы, в конце концов, и о душе подумаем?
Умные люди когда-то отрезали кусок металла, положили его под стекло при определённой температуре, чтобы он, не дай бог, не изменялся, и договорились, что вот такая длина будет называться метром. Это будет эталон, от него и плясать начнём. И пляшем, и как будто не так уж плохо. Но это, что касается длины. А вот с шириной, точнее с широтой, не получается. Не в том смысле, что тот же метр поперёк положить нельзя, а в смысле души.
Ни в одной религии, ни в одной вере, ни в одном учении не сказано, что главное в нашей жизни это материальное благополучие, высокий доход, престижная должность, дача на побережье, кадиллак в гараже и самолёт в ангаре. А нам хочется. Может быть, мы просто не тем метром свою жизнь измеряем? Так давайте, как умные люди, договоримся о нормальном человеческом эталоне, положим его под стекло, рядом с той железякой, и от него начнём плясать.
Оружия нет, денег нет, границ нет, таможни нет. Проезд, проход, пронос, провоз - всё бесплатно и, главное, свободно.
- Какой же дурак тогда работать будет? - удивляются они.
- А вот как раз дураку работать не надо. Мы же с вами отлично знаем, что все беды у нас именно от дураков и оттого, что они работают. Боже упаси, не надо ему работать! От него гораздо больше пользы, если он ничего делать не будет. А умный всё равно без работы не проживёт. День просидит, два, на третий не выдержит.
- Но тогда же никто не захочет работать, скажем, ассенизатором! - перебивают они.
- И не надо. И это вовсе не значит, что мы с вами, извините за выражение, заплывём тем, что они вывозят. Я думаю, что такой профессии вообще не будет.
Вы хотите знать почему?
Да, вам действительно желательно поменьше работать. Ну, если у кого-то хватило ума придумать водородную бомбу, неужели не хватит этого серого вещества, чтобы придумать, как отходы жизни человека превратить в удобрения без использования грязного и унизительного труда.
Ах, давно придумали, но пока это тайна?
Извините, а от кого тайна?
- Так, на всякий случай. Промышленный шпионаж и всякое такое... - лопочут они.
- Да какой же шпионаж? Зачем тебе шпионить? Ты же на этом всё равно ничего не заработаешь, денег-то нет. Ты ведь можешь спокойно прийти или приехать куда захочешь, и просто посмотреть, что там делают. А вдруг тебе это понравится, и ты тоже захочешь это делать.
- А как же новые разработки? Кто ж этим руководить будет? И вообще, как же тогда прогресс? Ведь всё остановится! - не унимаются они.
- Ничего не остановится. А вот руководить как раз и не надо. Тем более так, как вы руководите.
Ты, допустим, учёный, сиди думай. Даже прежде того, скажи всем: "Ребята, я хочу придумать машину, которая будет без нашего участия выращивать бананы, следить за их поспеванием, срывать готовые плоды и отсылать урожай тем, кто без этих бананов жить не может. Кто хочет со мной поработать?"
- Я! Я! Я! Я! Я!
Сели, придумали, посчитали, что нужно для изготовления этой машины. Оказалось, нужно построить металлургический завод, деревообрабатывающую фабрику и выкачать из матушки-земли двадцать баррелей нефти.
Ну что ж, для такого полезного дела придётся выкачать. И за это земля-матушка на нас не обидится.
- Что значит, двадцать баррелей? А где ж на всё остальное энергию брать? - не понимают они.
- А остальное - это что? Крейсеров с пушками у нас нет, танки мы давно на велосипедные спицы переплавили. А транспорт у нас исключительно на экологически чистой и избыточной солнечной энергии летает.
Кстати, о транспорте. Если сегодня у вас ракета без космонавта вылетает из определённой точки Земли и точно пристыковывается к космическому комплексу в расчётный час, в минуту и даже секунду, то не очень сложно сообразить, как сделать, чтобы я со всей своей семьёй вышел на балкон, сели мы в уютные кресла, нажал я несколько клавиш на компьютере, и этот балкон очень быстро доставил нас на противоположную точку Земли, к тёще на блины. Поели блинов, поиграли с тестем в шахматы, детвора на зебрах покаталась, и на этом же балкончике назад. Ну, можно у Эйфелевой башни притормозить, по чашечке кофе выпить, или в Лувр заскочить, с Джокондой поздороваться.
Нет, я, конечно, понимаю, что не всем сразу всё это будет понятно. Женщины, например, в первый момент могут растеряться.
Как узнать, который из нас лучше, если оба не имеют счёта в банке, не бьют из-за неё друг друга по лицу, не стреляются на дуэли, и даже не говорят о своём сопернике гадостей? Зачем уходить от этого к тому, если у него уже трое детей от другой женщины, и он их любит? И он не бандит, и не ворует больше чем этот, и не врёт людям с экрана телевизора, о том, что он лучше всех, и если они дадут ему в руки власть, то жизнь у них станет сплошным раем. Я понимаю, что трудно выбрать из всех мужчин того единственного и неповторимого, если знаешь, что ни один из них никогда тебя не обманет, не оскорбит, не скажет грубого слова, не будет приставать, когда у тебя действительно вдруг заболела голова. И не забудет, когда у тебя день рождения, и когда годовщина свадьбы. И эти даты будут для него не поводом хорошенько выпить, а праздником вашей любви и счастья.
Вы спросите, как же тогда выбирать? А я вам отвечу. Я, правда, сам недавно узнал, причём совершенно случайно.
Оказывается, утки... Не те домашние утки, которые носят по двору своё жирное тело, выплёвывая повсюду из одного места зелёный помёт, в ожидании, когда попадут на рынок и потом к нам на стол, а нормальные дикие утки, которые улетают на зиму в тёплые края, и потом возвращаются на родную землю, чтобы спокойно жить, любить и выводить потомство. Так вот эти, казалось бы, глупые утки влюбляются всего один раз в жизни. В прямом смысле: один раз полюбила - и на всю жизнь. И каждый год потомство. Так до смерти и живут парами. Ну, о лебединой верности и говорить не стоит. Сколько песен о ней сложено.
И ещё интересно. Оказывается, селезни утиные и лебеди лебединые в брачный период не дерутся между собой, не сталкиваются лбами, как это принято у козлов и баранов, не кусают и не рвут клыками друг друга, как волки и шакалы, а вытягивают шейку, расправляют крылышки и помахивают ими. Вот, мол, я какой красивый, открытый и добрый.
И вожак у них в стае, которая так красиво клином летит, не тот, который самый сильный, а тот, который самый умный и опытный. Если бы он был только самый сильный, он бы сразу, как наши вожаки, далеко вперёд улетел, а вся стая, как мы, там же и осталась.
Так может, за то птицам крылья-то и даны?
Я понимаю, мы тоже летать научились. И не только под облаками. Вона куда сигануть можем! Накачаем из матушки-земли нефти, наковыряем руды, переплавим, перегоним, передымим, перегреем, перегадим, и построим себе железную птицу. Засунем в неё своё грешное тело, и - в полёт.
Я понимаю, что мы рождены на земле, а полетать хочется. Но, может, не только этот наш, так называемый прогресс, должен отличать нас от тех, кто рождён лишь ползать? Может, когда не только тело, но и душу свою очистим, тогда-то и полетим? Сами, тихо, по-семейному, на балкончике, к любимым родственникам на блины.
И ещё.
Я, конечно, понимаю, что если вам и нравится то, что я говорю, вы всё равно не станете даже пробовать жить так, как я говорю. Ни вы, ни тем более они. И поэтому я в который раз спрашиваю у вас, и тем более у них:
- Зачем меня лечили?
Молчите?
Тогда отвечу я. Они хотели, чтобы я был здоровым, полноценным и достойным членом их общества, то есть тихим, послушным, молчаливым, исполнительным. Они хотели, чтобы я, по первому их требованию, готов был исполнять всё, что им вздумается, и сам при этом ни о чём не думал, и даже был бы счастлив оттого, что им чего-то захотелось. Мало того, они хотели, чтобы я обманывал вас и никогда не обманывал их. Они хотели, чтобы я предавал вас и защищал их. Они хотели, чтобы я воровал у вас и отдавал им. Они хотели, чтобы я убивал, - да-да они хотели этого! - убивал вас, по первому их приказу.
Но у них ничего не получилось! Со многими получилось, а со мной - нет. И не потому, что я какой-то особенный. И не потому, что они плохо меня лечили и плохо обо мне заботились, а как раз наоборот. Они-то думали, что если будут плохо меня лечить и плохо обо мне заботиться, то я сам начну лечиться и заботиться о себе. Но они не учли самого главного, что я буду любить вас, и даже их, больше, чем себя. И они учили меня так, как если бы я любил себя больше всех остальных. Они говорили одно, подразумевая, что я буду думать и делать совсем другое. Они убеждали меня, что любить нужно других, а не себя, что деньги не самое главное в этой жизни, что нельзя обижать слабых, что делать кому-то больно, а тем более убивать, это страшное преступление. Они даже думали, что я буду бояться их, потому что захочу всё делать наоборот. Что главным в этой жизни для меня будут деньги, за которые можно купить не только красивые вещи, но и власть и даже любовь. Что ради денег я буду лгать, воровать, обижать слабых, убивать, как это делают они. И как они, я буду любить только себя, и никого больше. Но получилось совершенно наоборот.
Вы, конечно, спросите, почему так получилось?
Да только потому, что я полюбил всех вас сильнее чем себя. А вот почему я так полюбил, - не знаю.
Может быть, действительно зря они обо мне заботились, лечили и учили. Может быть, не надо было всего этого со мной делать, и было бы лучше, если бы меня вообще никогда не было. Но ведь я не напрашивался. Впрочем, я думаю, что даже если бы меня никогда не было, я всё равно любил бы вас, и даже их, так же, как и теперь, когда меня уже нет.
И меня уже никогда не будет.
А я всё равно вас люблю.
Я всех вас безумно люблю.
1
Полиглот - это не ругательство. По-гречески polys означает многочисленный, обширный, а glotta по-гречески всего-навсего - язык. Так что всё вместе это означает человека, владеющего многими языками. Извините за консультацию и за то, что я его так обозвал. Но ведь я буду говорить с ним на том языке, который он понимает, а не на библиотечном.
Назад
2
Это тоже не опечатка, так точнее звучит.
Назад
3
От латинского concretus, что означает реально существующий, вполне точный и вещественно определённый, в отличие от абстрактного, отвлечённого. Извините за консультацию, но так написано в словаре Сергея Ивановича Ожегова, переизданного в двадцатый раз в 1989 году издательством "Русский язык".
Назад
|
|
|