Игорь Сохань "Беспомощный мир" , Киев, "Наукова думка", 2001, ISBN 966-00-0777-9
"Город встреч, город обманов"
повесть
Я люблю гулять по Торонто. Недаром этот маленький многолюдный зеленый город называют Северным Вавилоном с самой высокой телебашней. Мало где в мире можно за несколько часов совершить путешествие по разным городам и разным континентам, увидеть разнообразные стили домов - от знаменитого Тюдоровского до обыкновенной лачуги (если, разумеется, называть лачугу домом и считать, что это какой-то особенный стиль). И, конечно, никогда при этом не терять из виду торонтскую телебашню. Я упоминаю эту башню, поскольку сам неоднократно слышал: "А, вы недавно в Торонто? Но вы уже видели нашу телебашню?" Как будто изобретен способ, как не видеть эту телебашню. Однако хватит о ней. Торонто - это действительно современный Вавилон! Конечно, так можно назвать едва ли не всякий крупный город мира. И в Лондоне, и в Нью-Йорке можно без труда попасть в "цветные" кварталы. Куда только не расползлись в мире вездесущие трудолюбивые китайцы! Впрочем, как я заметил, не только китайцы: уже давно "расползлись" англосаксы, испанцы, итальянцы. Но в Торонто... какие только народы, народности и племенные группы не попали сюда и не заселили по-своему тот или иной район. Греки, украинцы, португальцы, русские, итальянцы... Эх! Да если бы мне платили за каждое слово, я бы только одним таким перечислением заработал на роскошный лимузин... Но, к сожалению, мне не платят за слова, не платят даже за строчки и, к счастью, мне совершенно не нужен роскошный лимузин.
Как только не называют Торонто! Но я бы, пожалуй, назвал этот город по-своему - город обманов! Опять-таки, где только не обманывают нашего брата?! В том же Нью-Йорке, например, приедешь в гости к знакомому на пару дней (на больше не хватит денег при таком ужасном кросс-курсе валют) и с ужасом смотришь на простодушное удивление этого вечного труженика-американца. Он, скажем, зарабатывает тысяч сорок в год - это по-нашему шестьдесят, но платит за ту, за эту страховку, за проезд по тому мосту, за парковку у этого столба... Я могу продолжать бесконечно, но, повторяюсь, к несчастью, мне никто не платит за количество написанных слов, даже за качество! Этот человек ничего не получает, он ничего не берет себе! Вся его жизнь - это беспрестанная раздача денег в розницу тысячам других людей, тех денег, тех огромных денег, которые кто-то дал ему на две недели, чтобы только подержать их в своих руках. Спроси его об этом и он ответит: "Верно, деньги были, но радость? Нет, радости в этом для меня не было никакой!" Он, простодушный и богатый мой знакомый, тоже ведь обманут! Но что это за обман? Разве сравнится он с нашим, торонтским обманом?! Я даже не говорю о том, что и здесь, если ты заработал 60 тысяч в год, тебе в руки попадает в лучшем случае 40.
Нет, Торонто буквально соткан из обманов и, наверно, поэтому я его так люблю. Возьмем, к примеру, великолепную торонтскую набережную, о существовании которой, кажется, в городе знают немногие. Она тянется на километры вдоль озера. Миллионы долларов потрачены, чтобы построить ее. И, как вы понимаете, не я заработал и не я потратил эти доллары. Но, к счастью, я могу бесплатно наслаждаться великолепным результатом этого пока не оцененного труда. Так приятно гулять по этой набережной: тишина, покой, тихий шелест волны и полное отсутствие людей. Кто и как сюда доберется? Ведь город, как больной пес, страдающий водобоязнью, устремился прочь от прекрасной береговой черты. Обманутые налогоплательщики потратили многие недели своего труда, чтобы оплатить развлечение нескольким безработным, которые случайно живут рядом и любят проводить здесь свободные будничные дни. Да, набережная превосходная, и я очень люблю гулять по ней. Только я никогда не хожу пешком, а всегда езжу на велосипеде. Тысячи толстых, наглых, "генетически" вечно голодных гусынь и гусей облюбовали пешеходные дорожки этого заповедного места. Следы и отходы их сытой беззаботной жизни видны повсюду. Но только попробуй тронь гуся! Эх, услышишь такое, чего тебе никогда не бросала вдогонку даже твоя горячо любимая и ласковая теща! В этих краях гусь - существо священное, впрочем, как и кошки, собаки, женщины, дети и прочие группы зверей и людей, которых тут принято защищать и оберегать, словно какие-то драгоценные майнорити, меньшинства. Я тоже в своем роде меньшинство, у меня нет работы и, считай, нет друзей... И меня, конечно, здесь тоже никто никогда не тронет! Я свободен, как гусь. Могу беспрепятственно оставлять следы своей скромной жизнедеятельности в любом ресторане, баре, где мне позволено пользоваться всеми удобствами жизни, даже если мне нечем заплатить за простой обед.
Я приехал в Торонто примерно полгода назад. За месяц до отъезда неожиданно остался один. Мы расстались с женой. Расстались тихо, без скандалов. У нас не было детей. У жены была работа, у меня работы не было. Она хотела остаться дома, я мечтал уехать и начать жизнь с чистого листа. Так что мы вдруг поняли: глупо не воспользоваться возможностью и не простить друг друга, расставшись, наконец, навсегда. Мы продали квартиру, деньги честно поделили пополам. Как раз мне пора было ехать в Торонто. Мы условились, что все формальности закончим позже. Я попал в чужой город и как-то очень быстро разучился (или забыл) как радоваться обычным человеческим радостям: улыбке ребенка (у меня не было своих детей), привычной ссоре с любимой женой (ссоры и жена были), откровенности и спору с близким другом. Словно некий отшельник школы Дзен, проведший пять лет одиноко в горах, или разочарованный суфий, который вдали (но в то же время вечно "вблизи") от своей "луноликой" погрузился в сладкие мечты и созерцания в пустынных предгорьях возле Тебриза или Тегерана, я научился жить одиноко и наслаждаться бездушным миром прекрасного города: свежим ветром на Янг-стрите, покачиванием белоснежных яхт на волнах городского залива, удивительно разнообразным барахлом в антикварных магазинах Квин-стрита, свезенным сюда, кажется, со всего мира. Я полюбил дешевое свежее пиво, которое нашел в пивоварнях на углу Виктории и Фронт. Я полюбил прогулки по пустынной набережной. Однажды купил на гараж-сейле за два доллара такой старомодный велосипед, который, очевидно, никому не был нужен. Однако он был вполне надежным средством передвижения и стоил мне один жетончик на метро, а сколько уже на нем наездил! Я всегда оставлял его прикованным простой цепью с цифровым замком у парома на набережной и до сих пор никто на нем ничего не тронул. Впрочем, я, пожалуй, зря указал так конкретно то место, где привык оставлять свой велосипед. А вдруг я прославлюсь этой повестью и тем самым прославлю мой любимый велосипед?! Тогда наверняка восторженные читатели, любящие собирать всякую дребедень своих обожаемых писателей, найдут его и раскрутят на детальки. Вообще-то, у меня два велосипеда, второй я обычно держу на углу Блура и Янг. Пусть лучше его дораскрутят мои дорогие читатели, если мне повезет с повестью. Мне этот велосипед когда-то подарили друзья. Велосипед хороший, почти новый, но я не люблю его. В первый же день какой-то жадный мальчишка скрутил прекрасное удобное седло, и мне теперь приходится ездить на нем стоя. А что за удовольствие крутить педали и смотреть вниз? Чтобы, скажем, посмотреть на небо, я должен запрокинуть голову, а как можно запрокинуть голову, если не на что сесть? Велосипед для меня тем и хорош, что он не столько средство передвижения, сколько средство обозрения. Он, как подзорная труба, помогает мне увидеть больше, лучше. Я могу остановиться где угодно и обозреть окрестности так тщательно и подробно, как захочу. А в Торонто (если умеешь) всегда найдешь на что посмотреть. Конечно, я не могу зайти в Лувр или Метрополитен-музей и полюбоваться прекрасными портретами Веласкеса, Рембрандта, как в Нью-Йорке или в Париже, но, собственно, зачем смотреть на портрет, когда перед тобой проходят тысячи живых языческих, средневековых и модерновых женщин всех народов и времен... Ты сам рисуешь эти лица, ты выбираешь и запечатлеваешь их. Они проходят мимо, и ты выхватываешь из калейдоскопа тысяч лиц то, которое достойно быть запечатлено тобою. Ты не досужий зритель, ты художник! Зачем лететь в Мадрид, чтобы увидеть там в музее Прадо, например, портрет дона Родриго работы живописца Доменико Теотокопулоса, прозванного Эль Греко, если ты знаешь, что точно такой же дон, может быть, не с этим именем, но с этим же "портретом на лице", всегда в час дня выгуливает своего эрдельтерьера по улице Евклид в районе Блура?
Город - всегда город обманов. Мы ждем от него больше, чем он может дать. Многие, многие столетия бедный люд старался перебраться в город, оставляя навсегда ближайших родственников и друзей своего провинциального детства, в надежде, что... Господи, и не со- считать, сколько было выдумано и выстрадано за века таких надежд! Большинство из них, увы, оказывались заранее предуготовленным и как бы предназначенным специально нам обманом.
Я приехал в город в полной уверенности, что скоро меня ждет прекрасное будущее. Я был один, мне было все равно где жить. Словно парижанин, я был готов проводить все дни на улице, в кафе и приходить домой только на время отдыха и сна. Мне думалось, что я хорошо знаю язык и рано или поздно найду приличную работу. Однако оказалось, что не только меня никто не понимал, но сам я часто не мог разобрать простой вопрос или команду. Это было плохо. Нужно было срочно искать другие источники дохода. Разумеется, я такой источник нашел. Так получилось, что выбрал, видимо, самый распространенный - социальное пособие. К этому времени я уже жил в Торонто более трех месяцев и мне не составило труда получить его. И тут началась прекрасная, просто "райская" жизнь.
Как точно я сравнил себя с гусем! Я стал таким же бесполезным и гордым производителем отходов. Меня кормили и берегли только за мою священную человеческую природу. Мне дозволялось гадить, всем мешать, путаться под ногами, шипеть и... Нет, нет, я, конечно, не шипел и не ругался, как другие, а с упоением наслаждался миром. Да простит меня Муза за такой несовременный оборот! Сейчас никто ничего не делает с упоением. Мы стали так образованны и осторожны! И даже современный мистер Скрудж уже не станет считать деньги с упоением. Как же! Прибыль - это плата за риск. Прибыль преходяща, а риск вечен! Однако в моей прибыли не было ни малейшего риска. У кого-то прибыль приходит и уходит, а мое пособие вечно, как бюджет государства. А последнее требовало от меня только одного - более или менее регулярно посещать курсы и учить самый распространенный в мире язык. Кроме того, мне повезло изначально. Когда я впервые прилетел в Торонто, то не угадал, о чем конкретно спрашивал меня вежливый и обходительный таможенный офицер, и, ответив невпопад, сказал, что у меня с собой привезено только полсотни книг, так что те пару тысяч долларов, которые тогда лежали у меня в кармане, были ввезены мною как бы секретно. Признаюсь, я тогда еще не знал, что здесь имущество - деньги, а не книги. А когда получал пособие, мне было почему-то неловко признаться, что когда-то совершил эту ошибку. Таким образом, я получил некоторые дополнительные пять-шесть сотен на карманные, вернее, ресторанные расходы, поскольку к этому времени от пары тысяч остались только сотен пять.
Каждое утро я отправлялся на языковые курсы. Вероятно, я попал в какой-то специфический район, поскольку моими одноклассниками в основном были пакистанцы и китайцы. Однажды я дружелюбно поздоровался с моим улыбчивым ближайшим соседом (очевидным переселенцем в первом поколении из Китая или Гонконга) и, желая показать, что мне не чужда его родная культура, тут же назвал имя писателя Цао Сюэ-циня, который, как я знал, был одним из трех классиков китайской литературы и которого должен был знать каждый. "Джеймс Сох" - представился он, охотно пожимая мне руку. "Я не Цяо-цяо-цинь... и не писатель", - на всякий случай добавил он. Я, конечно, знал также нескольких довольно известных мусульманских поэтов, но, покосившись на второго моего соседа, видимо, пакистанца, почему-то воздержался от дальнейших межкультурных связей. "Будет весело, если этот окажется Джеймсом Бондом", - недовольно подумал я. После этого стал томиться на уроках и каждый раз считал часы, когда освобожусь и снова смогу выбраться в веселый город.
Так продолжалось достаточно долго, но однажды утром в класс вошла удивительная... (если бы я знал, как ее точно назвать, меня бы самого еще в детстве окрестили Петраркой или Шекспиром). Девушка, впрочем, выглядела довольно обыкновенно: бледная, худенькая, однако довольно высокая, она была одета в длинное легкое платье, которое казалось узко в бедрах, но внизу трепыхалось свободно, что добавляло некоторую раскованность, гибкость ее фигуре и походке; двигалась она быстро, быть может, даже резко, ступала излишне широко, но все же стойко держала спину "несогбенной" и голову поднятой. Мне показалось, что она с детства была не чужда какой-то хореографической подготовки. Молча, с безучастным лицом она вошла в комнату и села рядом со мной за свободную парту. Судя по манере входить в класс, я решил, что она недавно приехала в Торонто откуда-то из Восточной Европы. Кто она - русская или полячка? Эх, если бы не мой горький опыт, я бы тут же лихо удивил ее несколькими строчками из Мицкевича или Фета. Хотя нет, судя по тому, как она сосредоточенно стала рыться в своих бумагах и листать англоязычный учебник, я решил, что вместо нежных и грустных стишков лучше прочитать барышне пару строк из Достоевского, к примеру, о роковой любви к инфернальной женщине или вспомнить несколько особенно сильных "мыслей из подполья".
"Важно сочинить первую строчку" - помнится, советовал американский классик. Однако то, что хорошо для рассказа, в настоящем романе едва ли поможет! К счастью, я немного помедлил, готовя хорошую первую фразу, и... промолчал. В итоге предпочел работать на контрастах. Думаю, это довольно известный, сильный и опасный способ привлечь внимание женщин. Я стал громко и небрежно барабанить пальцами по столу и смотреть по сторонам приветливо, равнодушно и небрежно. А когда, наконец, моя соседка невольно взглянула на меня, нахально улыбнулся ей в ответ и расплылся той идиотской белозубой улыбкой, которую она, видимо, больше всего презирала. Судя по тому, с какой гримасой она беспардонно отвернулась от меня и уткнулась в свою книгу, первый этап мною был успешно пройден. О! Когда она услышит от меня печальную строку Мицкевича или кого-либо еще из ее любимых поэтов, вот уж удивится! А если еще и услышит, как я пою! Тогда о-го-го! Тогда обязательно сработает идея контрастов. Насколько сильно она меня презирала, настолько сильно с неожиданным удивлением восхитится мной!
Занятый такими глупыми фантазиями и продолжая вести сам с собою подобный разговор, я не заметил, как прошел урок, после которого все шумно и стремительно покинули помещение. Когда я возвратился к окружающей действительности, то был уже в гордом одиночестве. С некоторой досадой я стал собираться, но вдруг увидел на соседнем стуле тот учебник, который так внимательно изучала прекрасная славянка. "Вот! Вот они - контрасты!" - радостно воскликнул я и схватил в руки оставленную девушкой книгу. Сейчас она опомнится, скажет: "Ах! Какая я бестолковая!" Побежит назад, а тут буду я ждать ее с учебником и скажу... Вот, вот, что же я скажу? Пока обдумывал, что лучше бы сказать в таком случае, прошло еще, наверное, десять или двадцать минут. Я наконец усомнился, подумав, что неверно определил тот момент, когда именно моя соседка заметит пропажу учебника и воскликнет: "Ах какая я!.."
"Черт побери, скорее всего она такая бестолковая, что заметит пропажу только дома!" - с досадой подумал я. "Так, так, так, - бормотал я. - Как говорили древние, для умного человека судьба всегда, в одном месте закрывая выход, где-то в другом оставляет вход. Ай-ай-ай! - отвлекся я на секунду. - А что это для меня: выход или вход? О! Браво! У меня в руках ее учебник. А для такой девушки держать в руках ее учебник, это значит, что... Господи, что же это может значить? " - путаясь, размышлял я, выходя на улицу.
И тут вдруг увидел, что прямо на меня со стороны метро впопыхах бежит забывчивая девушка. Она промчалась мимо, даже не взглянув на меня. В полной растерянности я повернул назад и остановился в коридоре, вытащив из сумки драгоценную находку. "Так испуганно и стремительно бегают только девушки, выросшие в России, надо быть полным идиотом, чтобы в таком случае не рискнуть", - подумал я. Увидев возвращавшуюся соседку, поднял высоко книгу и, улыбаясь, торжественно произнес по-русски:
- Девушка, я вас жду уже полчаса, а вы меня даже не заметили и пробежали мимо. Представьте себе, как это мне обидно, - проговорив это, я вновь расплылся в белозубой улыбке. Однако на этот раз моя гордость - моя улыбка - уже не показалась девушке чужой, эгоистичной и противной. Во всяком случае девушка от неожиданности молча уставилась на меня с явным любопытством. Со своей стороны я впервые получил возможность рассмотреть ее не в профиль, а в анфас! Должен сказать, что для меня лицо "лепится" не столько внешними поверхностями, линиями и очертаниями, сколько "показывается", "проявляется" за ними. Да, да, оно живет, оно "является" там, за этими очертаниями. И только нужно открыть в себе способность смотреть именно так: за линию, за черту, за поверхность. Кто-то скажет, что это так же непросто, как понять теорию относительности Эйнштейна. Но это не так. Пониманию мешает не сложность мысли, а способ изложения. Если нам показать два наших портрета, снятые одновременно в разных диапазонах - оптическом и рентгеновском, мы легко согласимся, что этот уверенный острый нос, эти живые насмешливые губы, с одной стороны, и связка незнакомых костей, окружающих череп, которые проявятся при другом взгляде на нас, на самом деле по-разному отражают одно и то же наше (вернее, мое) лицо. Но если такую простую, порой очевидную мысль изложить не примером, а страницами формул, едва ли многие из нас согласятся, что формула Х = ... (виноват, пусть лучше кто-то другой объяснит этот мир с помощью формул!). Но пусть даже мне и не удастся красиво завершить мою эйнштейновскую мысль, я все же предпочту вернуться к литературному описанию этой встречи. Сквозь мягкие и слабые черты ее лица, словно нарисованные не карандашом, не линией-чертой, а странными размывами, оставленными на влажном листе белой бумаги сухой кистью, мне показалась, "проявилась" ее самобытная, грустная и теплая душа. К слову, я крайне не люблю агрессивные, скандальные и вздорные женские натуры. И если встречаю такую... впрочем, я обычно не встречаю, а тотчас избегаю встреч с подобными натурами.
Итак, девушка какой-то миг смотрела на меня молча, удивленно, озабоченно и строго, но вдруг расплылась, оттаяла улыбкой.
- Вы совсем не похожи на русского. Вы давно уже здесь? - спросила она слабым, мягким, но приятным голосом, в котором чувствовался своеобразный "говор" - украинский акцент, впрочем, и манера ее разговора, открытая и в то же время не столько кокетливая, сколько "раздражающе свободная", показывала, что, конечно, она не из Питера. "Жаль, - подумал я, но это сожаление относилось вовсе не к ее манере общаться, а к "фактуре голоса", - она никогда не будет петь".
- Недавно. А не похож потому, что у меня жена была зубным врачом. То есть она осталась зубным врачом... она перестала быть моей женой, - заговорившись, я почему-то смутился. - Вот ваша книжка. Я посмотрел, что она библиотечная. Вы бы с ней поосторожней, тут книги дорогие. Потеряете - с вас сдерут как за новую. В этой стране налоги и штрафы непомерно разнузданны... - весело, но все еще бестолково объяснял я.
- Я это хорошо знаю. Я уже... Поэтому так и бежала назад, когда заметила, что забыла книгу.
Девушка уже не казалась мне слишком замкнутой и строгой, наоборот, она была не только открытой, а словно тянулась ко мне, говорила охотно, дружелюбно. Я с удовольствием осознавал, что могу говорить с ней сколько захочу, и на этот раз она никуда не убежит.
- Мы, наверное, теперь целый год будем учиться вместе. Хотя вы меня скоро обгоните. Я заметил, что вы так старательно впитываете новый язык... Я так не могу. Знаете, я здесь стал большим балбесом. Радуюсь жизни, как ребенок. Будто опять попал в детский сад, - рассмеялся я и, обладая некоторой пластикой, кажется, довольно точно изобразил, как именно пятилетний ребенок моего роста и веса вступает на детскую площадку со своими пасочками и совочком. - Представляете, вокруг на самом деле никого нет, никаких друзей еще не заведено, никаких обид и разочарований. В тридцать лет ты опять как бы попал в детский сад, одел короткие штанишки и стал изучать мир заново... Да, да, да, точно, я же в шортах! - показал я и, разведя края своих штанишек, сделал шутливый реверанс.
- Игорь, - наконец представился я, тыча пальцем себе в грудь и произнося слова отчетливо и громко, как привык говорить здесь, чтобы меня понимали. Впрочем, девушка не только не обратила внимания на мою странную манеру представляться, но и сама таким же образом, громко и внятно, чуть ли не по буквам, назвала себя:
- Надежда... Надья, - нарочито искаженно, как бы с местным акцентом проговорила она.
Мы вышли на улицу. К счастью, я вовремя успел навязаться, напроситься быть сопровождающим, пока моя собеседница не пресытилась моей пустой болтовней. Мне позволили сопровождать... Впрочем, пока я точно не определил куда и как долго? Однако успел узнать довольно много важного: например, что Надя, как и я, живет на западе в районе Джейна, что она в этому году приехала в Торонто, что у нее есть четырехлетняя дочь, которую она пока оставила со своими родителями и приехала одна, что она была архитектором, однако в Канаде этот опыт пока пригодился мало.
- Когда я разговаривала с консулом, - продолжала улыбаясь рассказывать она, как сюда попала, - он хорошо знал язык, но плохо разбирался в архитектуре, особенно в этих компьютерных программах, по которым я как раз проходила, а я плохо понимала и программы, и язык, но как-то смогла убедить его, что мой ужасный английский язык - это как раз мой единственный недостаток. И вот меня пропустили сюда, - наивно призналась она, словно рассказывала, как проехала в метро с чужим проездным билетом.
Я тоже попал в Торонто довольно просто. Тому, кто в этой жизни научился что-то делать и, возможно, так же научился убедительно говорить, несложно уверить приветливую сотрудницу канадского консульства, что быстро найдет себя в новой жизни. Даже те, кто не слишком владеет новым языком, но приветлив, улыбчив и при этом легко, просто и понятно шутит, такие тоже могут быть спокойны - никто им не откажет. Мне показалось, что в каждом посольстве установлена какая-то своя определенная цифра, которую работники посольства обязаны выполнить и, понятно, лучше выполнить эту цифру на веселых, говорливых и безвредных эмигрантах - таких, как я, чем копаться в трудной, нелепой и непонятной судьбе тех, кто весело и просто рассказать о себе не умеет.
Однако оказалось, что все же была разница в том, как Надя и я попали в Торонто. Я расстался с моими родителями и с младшей сестрой, которая с ними жила, без чрезмерных страданий. Наоборот, нам казалось, что в эти трудные годы я смогу поддержать всю семью материально из богатого зарубежья. А Надя, оставив на родине дочь, переживала разлуку болезненно, трудно.
- Я думала, что найду работу сразу. Мне знакомые дали адрес одного поляка, который должен был взять в свой ресторан мыть посуду, пока не найду работу по специальности, - с грустной улыбкой жаловалась она. - Но когда приехала, ресторан был уже продан кому-то другому, и вот я тут четыре месяца и не знаю, когда увижу дочь. Пусть кто-то скажет, что я слабая, что ничего не понимаю в жизни, но я... Что мне делать?! - внезапно разрыдалась она, словно я был первым близким человеком, которого она встретила тут (впрочем, похоже, так оно и было). - Я не знаю, как объяснить, почему оказалась здесь одна, где и почему оставила свою дочь. Они не понимают меня. Я не могу найти работу. Они думают, что я какой-то несчастный человек, что я... не знаю кто... что у меня какие-то проблемы. Но у меня нет никаких проблем! Если бы я была какой-то увечной... не знаю... все бы видели мою беду, а так никто не понимает меня.
Мы продолжали идти. Слезы катились по ее лицу, она всхлипывала, полная переживаний, но в то же время стыдилась своих слез и сама над ними смеялась. Я растерялся. Как я мог выразить сочувствие этой странной девушке? Она смеялась сквозь слезы - горькие слезы! Однако обнять в утешение смеющуюся девушку я не мог, но и самому рассмеяться вместе с ней в такой ситуации было бы глупо. И тут сообразил, что мы не заметили, как прошли станцию метро и были уже на полпути к следующей - Дандас. Я остановился и хотел сказать, что мы, кажется, заболтались, но, увидев мокрое, измученное лицо Нади, растерялся и, жестикулируя, мотая головой, попытался придумать, как нам быть дальше.
- Мы прошли остановку. Но теперь, наверное, лучше идти вперед... тогда и пешком недалеко. Вы не устали? Может, пройдем пешком до дома и сэкономим жетончик? Даже два, - улыбнулся я и, увидев, что Надя тоже улыбнулась в ответ, решил воспользоваться этим и сменить тему. Очень кстати я тут же рассказал моей новой знакомой о своих велосипедах. Но прибавил, что, поскольку погода хорошая, нам не грех пройтись пешком.
Было тепло, тихо, однако несколько душно. Нам навстречу шли, тащились, брели, волоча ноги, школьники и смешные школьницы в коротеньких клетчатых юбках. Безрадостные, усталые и невеселые, они курили по пути свою очередную сигарету, которая называлась "после школы", и отрешенно смотрели вдаль, мимо нас, бог знает куда... а мы уже почему-то радостно и беззаботно болтали без умолку. Я рассказывал о себе, как три последних года числился работающим в своем институте, набирая стаж работы по трудовой книжке, но стаж без зарплаты, без каких-либо серьезных исследований и публикаций - как бы три года работал волонтером. А зарабатывал по вечерам у своего школьного приятеля, открывшего свой ресторан, в котором дважды в неделю пел русские романсы... и пил бесплатно русскую водку.
- В России, как известно, пьющему или поющему все прощается, так что там меня никто не осуждал, - зачем-то оправдывался я. Развеселившись, я вдруг спел несколько душевных строк про русскую тройку и звон бубенцов издалека. Школьная молодежь тут же оживилась и с гримасой удивленной улыбки уставилась на меня, на нас, молча провожая взглядом. Я был загорелый, мускулистый, симпатичный и с заметным воодушевлением "выпасал", "терся", завлекал своими рассказами и песенками милую, живую, стройную и тоже очень симпатичную спутницу.
- Вам хорошо, вы все умеете делать. Вы можете учить язык, зарабатывать песнями и ждать, когда найдете свою работу, - с некоторой завистью отозвалась она.
- О, нет! - досадливо поморщился я. - Не для того я бросал родину, чтобы опять петь в кабаках и ресторанчиках. Честно говоря, мне это не очень нравилось, вернее, мне это совсем не нравилось.
- Да... - смутясь, неловко оправдывалась Надя, словно вдруг заметила, что обидела меня чем-то, - но вы можете тогда попытаться устроить какие-то концерты...
- О-о, нет, не-ет, этого я не могу. У меня голоса нет. Он совершенно не тот. У меня голос кабацкий, он так дрожит, как вы заметили. Он тут за душу берет, - я положил руку на сердце и очень душевно пропел еще одну строчку. - Но, к сожалению, он трогает только очень специфического клиента... ха-ха-ха, а когда клиент не дозрел, я перед ним просто бессилен! Так что на мои концерты, боюсь, соберутся только алкоголики. Эх! Талант пропадает! - веселясь и откровенно потешаясь над самим собой, воскликнул я. - Могу жалостно взять за душу любого прохожего и попросить монетку. Не только спеть под Вертинского, а неподражаемо изобразить профессионального побирушку: - Гра-а-аждане, подайте нищему социологу трагически распавшейся российской импе-ери-и-и-и!
- Не надо так! - смеясь от души, но почему-то несколько обиженно и недовольно остановила меня Надя. - Вы так смешно это делаете. Но это ужасно... я не хочу так смеяться над этим.
- Виноват, - коротко извинился я по-прежнему насмешливым тоном, но уже без внутреннего веселья. - Могу и не смеяться. Как русский человек, могу запросто "нарыдать в жилетку". Нет, но вы согласитесь, - все же не унимался я, поскольку сам попался на некое "настроение", на "сердечную встречу", и внезапно во мне всплыла какая-то затаенная обида, какая-то потребность оправдаться и возвыситься... над чем, над кем?..
- Да, согласитесь, с нами надо было сразу разобраться. Надо было собрать всех жителей нашей несчастной империи и пропустить через один несложный тест. Тест такой: заходишь в комнату и тебя спрашивают: "Достоевского читал? Чехова читал? Нравилось? Никогда не жил в зарубежье?" Если ответ "да", тогда все просто - приговор: к бизнесу неспособен, и надо оставить такого человека в покое. Не нужно его погружать в нищету, в бедствия, предполагая, что в трудную минуту природа возьмет свое и научит бедолагу чему-то полезному - не пониманию и состраданию, а просто умению зарабатывать деньгу. К несчастью, никто с нами так не поступил. Нас просто макнули в бочку с... Эй! Надя! Что вы? - всполошился я, заметив наконец, что моя попутчица опять расплакалась. Только теперь она уже не смеялась, просто слезинки медленно стекали по ее лицу. Я взял ее за руку и ободряюще сообщил:
- Мы в Канаде! У нас есть шанс родиться заново! Но при этом, Надя, представляете, при этом у нас останется в памяти то, какие мы были когда-то возвышенные, духовные и как мы боролись, как мы оберегали и лелеяли свое прекрасное "Я"! Нам с вами просто повезло...
- Игорь, у меня там осталась дочь, - перебила меня Надя. - Я не знаю, когда ее увижу. Я так устала, издергалась за эти месяцы...
- О, Господи! Я забы-ыл... Да, вы правы, - спохватился я и как бы спросонья закрыл лицо ладонями, растирая его, словно умываясь. - Да, да, вы же говорили. Только я не запомнил, почему она осталась... Ах, да! Вас как раз это обижало. Боже, какая я бестолочь! Но вы простите! Вы так и не рассказали, с кем она осталась, почему вы...
Я замялся, не зная, как сказать, поэтому просто повернулся к ней и попытался выразить лицом, как сочувствую ей и что совсем не хочу никого обидеть своими расспросами.
Однако Надя остановилась только на миг. Похоже, ее как раз отпустило. Она усмехнулась, при этом горько фыркнула, но посмотрела на меня вполне уверенно и с достоинством.
- Пойдемте, Игорь, - пригласила она. - Я, конечно, тоже могу расплакаться в жилетку. Вы даже не представляете, как я это умею... но это не поможет. Мне плохо не потому, что мне плохо здесь. И я не хочу искать утешения. Просто это будет очень глупо! Я просчиталась... я так глупо поступила! - внезапно опять запричитала она. - Там, дома, мне показалось, что одна я быстрее найду здесь работу и потом приеду и заберу дочь, но вот прошло четыре месяца, а я только хожу на курсы и учу язык. Знаете, я ведь приехала сюда совсем без денег. Я показала деньги моего бывшего мужа, и даже деньги были не его. Он их занял у кого-то, только бы мы уехали от него с глаз долой и он больше не должен был заботиться о нас. А я, как приехала сюда, отправила назад эти деньги. Никогда еще в моей жизни деньги не играли такой страшной и такой особенной роли! Вы знаете, Игорь, может, я какая-то странная, но я совсем не выношу этого состояния, этой беспомощности, как будто тебя связали и ты должен лежать неподвижно и ждать, когда это кончится и что-то сделают с тобой. Это трудно объяснить, это какое-то насилие... Неужели я должна и через это пройти, чтобы когда-то все это наконец кончилось?!
Я опять растерялся. Моя спутница повела себя совсем не так, как ожидал. В общем-то я, конечно, всегда любил таких женщин. Но в жизни обычно редко встретишь "таких". Они как бы и очень женственны, и слабосильны, и слабовольны, и все такое очень слабое... но в то же время они часто очень мужественны, здравомыслящи и понимают, что человек все же должен всегда и везде защищать и отстаивать себя. Однако это просто мой вкус, а вовсе не погоня за новейшим поветрием. В этом смысле я всегда был большим поклонником Бердяева и с трудом мог оценить женщину, в которой мужской принцип личности и цели был бы ослаблен.
Впрочем, какой тут принцип? Дело в женщине! Кому какая нравится. Один говорит о высоких и стройных, другой превозносит, как я уже сказал, личность и цели, а кто-то вовсе интересуется исключительно одной удивительной дамой с печатью "лунного света". Это меня и самого часто раздражало. Как можно назвать тип женщин, который тебе нравится? Однако, когда пытаешься описать другому то лицо, тот характер, который так сильно тебя поразил, ты сам невольно пользуешься какими-то типами, общеизвестными словами для описания того удивительного человека, которого встретил.
Да, бесспорно, я бы очень хотел описать те дни, те встречи, те чувства - и надежду, и обиды, обманы, и "страсти", которые испытал в свои первые дни в этом странном городе, городе обманов, как я привык называть его, мой маленький и огромный, зеленый и скучный, бедный и славный Торонто! Однако, когда я пытаюсь описать своими словами, показать своими глазами то, что пережил здесь, поневоле использую те известные слова, те привычные образы и описания, которые должны быть понятны всем... и при этом должен вычеркнуть себя самого, забыть свои собственные видения и чувства. Однако зачем тогда описывать все то, что произошло от моего собственного лица, если все равно я должен постоянно от него отказываться и отрешаться. Впрочем, выход есть! Я напишу роман! Я опишу все, что произошло, как бы со стороны.
Итак, вот он - мой новый, придуманный мир. Пожалуй, уже никто не поймет, кто был сочинителем, кто был актером. Раскланявшись, я удаляюсь со сцены, оставив вместо себя... Да, кого я оставляю вместо себя? Вместо себя я оставляю просто героя, героя моего необыкновенного торонтского романа. И, конечно, героиню. Наконец-то я получаю возможность рассказывать о них обоих, как о людях мне хорошо известных, о которых знаю все! Все, что они делали, чувствовали, о чем думали... Я отказываюсь от первого лица и возрождаюсь в третьем, чтобы "объективно" вспоминать эти дни. Наконец-то мне позволено наблюдать со стороны самого себя, называть самого себя "он" и все же, делая вид, что "он" - это не я, писатель, говорить и рассказывать о нем такое, что может знать о себе только сам человек. Вот та чудесная картина, которая мне открылась.
Итак, в Торонто, в районе Индиан-роад и Блур, там, откуда уж виден зеленый уголок Хай-парка, в один из теплых июньских дней прогуливались двое: высокий странный мужчина, который довольно часто выразительно и страстно жестикулировал и двигался как бы боком, и его спутница...
Стоп! Кажется, этот Достоевско-Булгаковский стиль здесь не очень подходит! Впрочем, нет, нет, кстати, очень неплохо получается. Я действительно увидел себя со стороны! Я увидел Нас! О, прекрасный обман - как вся наша жизнь, это светлая, грустная память о чувствах, которые мы вспоминаем. Прекрасный обман...
- Надя! Вы так не переживайте! - воскликнул молодой человек и, разведя руками, с весьма удивленным видом рассмеялся. - С вами тут никакого насилия не случится. Это Торонто, Торонто... Вы такая разумная и целеустремленная... Вы знаете, как они здесь живут? У них голова или в холодильнике, или в телевизоре, во всяком случае, так они сами о себе шутят! Если нечего съесть, будут смотреть интересное шоу - все, что нужно. Но вы! Вы архитектор!.. Наверное, очень хороший. Вы будущий счастливый представитель "верхнего класса". Вам предстоят большие налоги, но вместе с тем вы узнаете, что такое большая потребительская корзина: - сказав это, молодой человек сделал паузу и расхохотался громко и искренне, показывая при этом руками, какая будет корзина: - Вот такая! Ого-го какая! Это я вам говорю как социолог. Все, что вам нужно, - это только терпение! Мне, кстати, гораздо хуже, чем вам. Но я не плачу. Это не слезы горести и плача, это светлые слезы прощания с юностью. О, го-оре мне несчастному! Мне никогда не стать торонтским социологом... - вдруг пропел он и горестно заключил: - Я должен все поменять в своей жизни - не только родину и жену, прости, Господи, но и профессию.
С этими словами молодой человек замер в римской позе, вознеся вверх руку и с вопросительным выражением уставившись на свою спутницу. Однако Надя только лишь мельком взглянула на своего собеседника и не стала говорить что-либо ему в утешение. Некоторое время оба шли молча.
- Представляете, сколько таких горемык, как мы, приезжает сюда каждый год? - нарушил молчание Игорь. - Но знаете, таких Торонто, таких гостеприимных, лукавых и коварных вавилончиков, таких библейских Вавилонов больше в мире нет. Тысячи... нет, нет, десятки тысяч приезжают сюда. Это каждый год! И все попадают в этот огромный котел, и каждый думает, что здесь найдет свое счастье! А что такое счастье? Этого ведь никто не знает. Что лучше: зарабатывать сорок тысяч в год и тридцать платить государству налогами или зарабатывать пять, но чтобы еще пять тебе доплачивало государство? Это не арифметика - это политика, это жизнь. Как русский человек, вы, наверное, думаете, что есть некое счастье, главное счастье, помимо налогов и денег... Что это за счастье, если я должен ради него отказаться от всего, чем до этого жил тридцать лет?! А не откажешься - не получить счастья. "Это есть вопрос", как здесь говорят. Тут каждый из нас играет роль несчастного Гамлета и вынужден сам разбираться в повседневной прозе этой жизни: работе, налогах, страховках, процентах за кредит, пенсиях...
Молодой человек рассуждал уже вполне уверенно, убежденный, что его попутчица совершенно разделяет его взгляды на жизнь, однако неожиданно на углу Пасифик Надя как-то передернулась и, нервно взглянув на часы, с ужасом прошептала:
- Я опоздаю... Простите, мы увидимся завтра с вами. Вы будете на английском? - и не ожидая ответа и не объясняя причины, она вдруг помахала рукой и быстро зашагала, почти побежала на север.
Некоторое время Игорь смотрел вслед удаляющейся попутчице, ожидая, что она обернется и помашет еще, однако он не дождался ничего и вслух пробормотал недовольно: "А я пыхтел, как чайник!.. Такая приятная девушка, родная душа, и такая бестолковая. То книжку забудет и вспомнит о ней через полчаса, а ты ждешь ее, как мальчишка. То вдруг она сорвется и убежит куда-то вдаль, стремительно, как испуганная лань. А куда бежать? И зачем? Такой тихий и безвредный город..."
Наконец убедившись, что остался в одиночестве, Игорь не спеша побрел домой, вспоминая, что он говорил и как себя вел, но в то же время с интересом поглядывал по сторонам, вскоре отвлекся и забыл о встрече...
В это время Надежда, оставив в недоумении своего нового знакомого, торопливо шла в магазин, чтобы успеть принести домой какие-то продукты и вовремя попасть на работу, которая начиналась в шесть. Она заранее просчитала, что легко успеет все это сделать, однако неожиданная встреча с веселым соотечественником и долгая пешая прогулка нарушили все планы. В душе она осуждала себя, что не удосужилась даже посмотреть на часы и совсем забыла о времени. Однако, ругая себя, она вдруг осознала, что впервые за последние месяцы совершенно не думала ни о чем, просто гуляла с незнакомым человеком, и это было так интересно и приятно, что на несколько часов совершенно забыла о всех своих бедах. Угрызения совести замучили ее. Ей было неприятно признаться самой себе, что могла так увлечься разговором и получать удовольствие, на которое "не имела права", как она твердила себе, вспоминая дочь и родных и как бы глядя на саму себя - любопытную, веселую, взволнованную и уже не одну в этой чужой стране и незнакомом городе. И, несмотря на эти осуждения, мысли ее вновь и вновь возвращались к этой случайной прогулке и она, вспоминая, вновь и вновь удивлялась самой себе и тем новым тревожным, назойливым, но все же приятным чувствам, которые испытала.
Приехав в город, Надя уже через месяц осталась без денег и была вынуждена искать любую работу, какая подвернется. Она устроилась работать по вечерам в рыбном ресторане: готовила салаты, сэндвичи и делала всю легкую работу, для которой не нужно было быть большим специалистом по рыбе. Ей платили на руки и этих денег на скромную жизнь вполне хватало. Надя ждала, что скоро ей все же удастся найти хоть какой-то заработок по специальности - она бы могла помогать делать проекты какому-то опытному местному архитектору или что-то другое в таком роде, но для такой работы не нужно было быть большим специалистом, а нужно было знать компьютер и сносно говорить по-английски. Однако и то и другое Наде еще предстояло выучить. Работа, курсы по языку - все это отнимало время, и редко удавалось отдохнуть, выйти куда-то встретиться с теми немногими знакомыми, которых она знала.
Игорь, напротив, мало беспокоился о будущем и с наслаждением, как умел, жил настоящим. В то время, когда Надя торопилась на свою вечернюю "рыбную" работу, он, идя дальше один по Блуру, никуда не спешил. Поднявшись наверх в тот живописный район, который называют "Блур вест виллидж", он зашел в книжный магазин Чаптерс, который только недавно открыли. Выбрав какую-то книгу, он сел в кресло почитать, однако некоторое внутреннее беспокойство помешало ему. Он так и не смог сосредоточиться и вскоре опять вышел на улицу. Рядом был дешевый ресторан, где можно было выпить кружку пива и посмотреть на веселых и говорливых соотечественников, которые любили собираться тут и честно пропивать свою скромную зарплату, а некоторые - социальное пособие. Игорь подсел к знакомому, которого здесь часто встречал. Звали его Алекс. Пару лет назад он приехал, кажется, из Вологды. Это был веселый здоровенный детина с пышными рыжеватыми усами, голубыми вечно воспаленными слезящимися глазами и яркими, молодыми, свежими губами, которые он постоянно облизывал.
- Привет! - обрадовался Алекс и спросил смеясь: - Как твой английский?
- Ничего. Еще месяц... еще десять кружек и я заговорю, - пошутил Игорь.
Он пил жидкое светлое пиво и поглядывал по сторонам, высматривая, не пришли ли еще знакомые. Алекс был не лучшим собеседником. Он работал на стройке и довольно много рассказывал об этом, показывал сбитые ногти на руках, кряхтел, прогибая измученную спину, и шутливо описывал, каково приходится русскому инженеру на "ихней" стройке. Эти рассказы так часто повторялись и так мало менялись, что уже немногие готовы были слушать их. Однако на этот раз Алекс был озабочен чем-то другим и ему, как всегда, не терпелось высказаться.
- Ты даже не представляешь, какой ты счастливый человек! - воскликнул он, наклонившись и придвинувшись ближе к Игорю. - Ты сюда приехал без жены и детей... Дети - ладно, но жена! Мало, что я должен горбатиться на этой стройке ради них, так еще и дома мне такое устраивают, что лучше не приходи.
Игорь с удивлением посмотрел на знакомого и вдруг взорвался хохотом, вначале веселым и насмешливым, но потом раздраженным и злым.
- Алекс, у тебя совесть есть?! Да ты "задолбал" свою жену и детей, в этом я уверен, и ты еще плачешься, что тебя это не устраивает. Про свою семью только мне не рассказывай. Я видел и твою жену, и детей - это ангелы! По сравнению с тобой...
- Но ты послушай, что она придумала, - искренне возмущенно перебил его Алекс. - Она решила пригласить сюда свою сестру. Моя жена, может быть, и ангел, но ты не видел ее сестру - это така-ая зануда! Она так подло подстрекает мою жену, что всегда...
- Не нервничай, - отмахнулся Игорь, стараясь особо не вникать в "надуманные" проблемы своего знакомого. - Тебе-то что? Ты все равно дома только ночуешь...
- Я же об этом и говорю! У нас две спальни и если туда въедет эта сестра и двое детей?.. И ты хочешь, чтобы я не нервничал.
Игорь попытался представить себе эти две комнаты, женщин и детей, но одна мысль тотчас увела его в сторону.
- Она может оставить детей и приехать одна. Найдет работу, снимет квартиру и привезет детей, - возразил он, вспомнив то, что ему рассказала Надя. - Это не слишком приятно, но так, наверное, лучше всего...
Алекс замотал головой, отхлебнул несколькими быстрыми нервными глотками полкружки пива и прежним недовольно-обиженным голосом объяснил:
- Они все узнали. Говорят, так не пойдет. Если она не успеет найти работу, она будет опять платить за визу для детей и ждать еще полгода. А целый год жить без детей она не хочет.
Уловив, что Игорь не расположен ему сочувствовать, Алекс быстро остыл.
- Ладно, я знаю, что буду делать. Мне теперь все равно где работать. Вон в Штатах платят в пересчете на канадские в два раза больше. Черт с ними, пусть тут живут, а я поеду на юг за заработками. Там тепло, море... море красивых женщин и круглосуточно пивко можно купить в каждом ларьке. Знаешь, к нашему характеру американцы намного ближе...
Игорь уже перестал его слушать и думал о Наде: "Надо же, какая она бестолковая! Она сюда выехала, даже не разобравшись, как сможет потом забрать дочь. Воу! - воскликнул он про себя на канадский манер. - Это все я должен ей объяснить! Она меня возненавидит. Хм, как бы это сказать... для умного мужчины милая, но бестолковая женщина вдвое дороже... Нет, ничего не придумать. Ерунда какая-то. Пора домой", - с этой мыслью Игорь допил вино, встал, на прощание с показным уважением поклонился Алексу, пару раз вяло хлопнул в ладоши и, разведя руками, выразительно произнес:
- Вперед! Езжай в Америку! А мне пора домой...
Он еще раз оглядел полупустой зал ресторана и, не заметив больше никого из знакомых, вздохнул и с отрешенным видом вышел на улицу. Теперь он не смотрел по сторонам, а шел машинально, погруженный в размышления. Появилась задача, которую надо было решить, и он, словно увлеченный шахматист, стал думать, как это сделать. Задача про "козу, капусту и волка", как он, хмыкнув, назвал ее. Как бедной Наде привезти в Торонто ребенка, найти работу и тут же бросить работу на неделю, чтобы слетать за море, пока не закрылась детская въездная виза, которая, как он только что узнал, действует только на полгода...
Кто-то устает жить без любви, кто-то без развлечений, а Игорь устал жить в Торонто одними развлечениями и разглядыванием забавного города. Проработав несколько лет научным сотрудником, он привык думать просто ради того, чтобы думать в свое удовольствие, поскольку последние несколько лет зарплату все равно не платили. А теперь, оказавшись без жены, один в чужом благополучном городе, он даже не мог найти, какой задачей загрузить свою простаивающую мыслительную машину. И вот ему повезло. Он нашел человека, который ему понравился, и этот человек оказался так бестолков и нерасчетлив, что мог ежедневно давать Игорю пищу для раздумий и поиска решений. "Она должна найти работу, отложить на дорогу полторы тысячи, а у нее, наверное, остался только месяц. Нет, так она ничего не решит. Она одна не успеет..." - крутилось у него в голове, пока он добирался к себе домой, в полуподвальную комнатку, в которой три месяца назад поселился после того, как друзья уехали в Штаты.
На следующее утро Игорь пришел на урок пораньше, рассчитывая, что Надя тоже не опоздает и он успеет все выложить немедленно: опишет проблему, покажет, какие могут быть ужасные последствия и, наконец, откроет, объяснит, как надо поступить, чтобы все устроилось ко всеобщему удовлетворению... Однако Надя опоздала и вошла в класс как раз вместе с той шумной, забавной испанкой, которая преподавала английский язык. "Конечно, этого и следовало ожидать, - недовольно проворчал Игорь, приветливо махнув рукой долгожданной однокласснице. - Она, наверное, забыла дома билет в метро или села не в тот автобус. А я теперь должен на перерыве где-то в коридоре в углу объяснять этой несчастной, что ее ждет через пару недель и что она уже натворила!" Поэтому первый час урока прошел для Игоря совершенно даром и оборот Once in a blue moon, который они зачем-то как раз разбирали и который на разные языки переводится по-разному, остался в памяти его без перевода.
Когда наконец все вышли на перерыв, Игорь уже успел столько раз повторить про себя одну и ту же речь, что, когда ему пришлось произносить ее "вживую", его едва хватило, чтобы самому не запутаться в сложностях канадского законодательства: сроках, условиях и всех тех ужасных последствиях, которые, очевидно, когда-то наступят для "преступившего", но было трудно понять когда и почему.
Надя слушала умного и настырного соотечественника с вниманием и вначале плохо понимала, о чем он говорит, однако, когда Игорь несколько раз повторил, что она ошиблась и опоздала что-то сделать, она насторожилась, безуспешно пытаясь догадаться, что же такое ужасное она сделала. Возможностей сделать что-то неправильное было невидимое множество, но понять, какая ошибка была сделана на самом деле, она не смогла и тогда она уставилась на собеседника с выражением бессмысленного и безнадежного ожидания. "О дьявол, я же не какой-то Архимед в ванне, чтобы объяснить ей канадские законы так просто, чтобы даже она поняла! - мысленно досадовал Игорь. И, запутывая собеседницу окончательно, еще раз попытался изложить суть вопроса.
- Надя, постарайтесь меня понять. Мы живем в Канаде. Это, можно сказать, старая Англия. Тут никто не выдумывает новые законы, тут усовершенствуют старые, поэтому, чтобы что-то понять, вам надо разобраться во всем с самого начала. Но самое главное, вы должны понять, что тут два всегда равно двум, понимаете? О Господи, слава Богу, что социологи никогда не работают школьными учителями. Так вот, вы не можете тут, как в России, объяснить, что потому-то и потому у вас вышло, что вместо положенных всем шести месяцев вам, конкретно вам, понадобилось восемь или даже семь, чтобы привезти сюда дочь. Вам надо знать, как это тут делается. Вы сюда ехали с визой на въезд в течение полугода, как я понимаю, четыре или пять месяцев уже прошли, а денег у вас нет, нет и нормальной работы, а по самым скромным подсчетам вам надо две тысячи, чтобы привезти дочь. - На каждом вопросе Игорь делал паузу и, когда видел, что собеседница едва заметно согласно кивала, продолжал дальше: - Заработать их чистыми за оставшиеся два месяца вы не сможете, так что в лучшем случае вы заберете дочь через полгода, а то и через год. Это, надеюсь, вам теперь ясно? - И, получив короткий усталый кивок в ответ, Игорь улыбнулся. Он заметил, что всегда, сделав несколько кивков в нужном направлении, она потом обязательно делала один короткий и резкий кивок назад, чтобы отбросить упавшую прядь непослушных волос. - Вот такие плохие новости должен сообщить вам. Но подождите плакать! - патетически воскликнул он, заметив, что что-то дрогнуло в лице Нади. - Пока говорил только мой ум! А ум всегда предвидит только самое страшное и трагичное в нашей жизни. Как жалок ум, что все предвидит! А теперь послушайте, что скажет мое сердце.
К этому времени Надя уже была в полном отчаянии, поскольку слова о том, что она что-то неверно поняла или предвидела, были созвучны тому, что уже давно чувствовала сама. Но если раньше она только смутно догадывалась, что делает что-то не так, но не могла понять, что же именно было сделано ею не так, то теперь встретила человека, готового объяснить, что не так, когда не так и почему...
Игорь медлил. Он готов был открыть душу своей случайной знакомой, вместе с тем осторожный разум подсказывал ему, что никто не гарантирован, что его душевный порыв будет правильно понят. Надя могла просто недоуменно пожать плечами и спросить в ответ: "А собственно, вам что за дело? Я это все знаю и сама решу свои проблемы". И тогда Игорь останется опять один и ничто, и никто не даст ему пищу для размышлений и решений. Надо сказать, Игорь всегда с благоговением относился к человеческой судьбе и знал цену тем внезапным поступкам, которые часто совершенно меняют нашу жизнь. Поэтому то, что он готов был предложить Наде свою помощь, весило на его весах очень много, он думал, что для Нади это был как раз тот шанс, который глупо упустить.
- Надя, вы все время киваете, но молчите, я так и не понял, понимаете ли вы, о чем я говорю? - сказав это, Игорь на этот раз выдержал паузу, ожидая ответа.
Надя от неожиданности как бы очнулась и вместо прежнего безропотного ожидания в ее глазах появилось осмысленное выражение человека, самостоятельно ищущего пути выхода из тупика.
- Понимаю. Конечно, понимаю. Я понимаю, что вы сказали - я не смогу в этом году привезти сюда дочь.
Игорь заметно огорчился и раздраженно, резко махнул рукой.
- Не совсем так. На самом деле я сказал, что вы одна, понимаете, одна не сможете это решить вовремя, - проговорил он и помедлил, подбирая слова, но в это время Надя, как-то странно взглянув на него, спросила:
- Вы хотите, чтобы я попросила кого-то другого помочь мне? Чтобы я вас попросила? - Этот вопрос, как показалось Игорю, прозвучал довольно обидно. Он развел руками и спросил:
- Вы думаете, я вам хочу сделать одолжение и этим как-то вас обязываю? Так ведь я вас прошу оказать мне одолжение и позволить мне вмешаться в вашу судьбу. Вы можете возразить: "Вы, конечно, очень рассудительный мужчина, но я предпочитаю сама думать о себе".
Хорошо, скажите так, и я вежливо извинюсь за свою непростительную настырность и скромно удалюсь в монастырь... Но, честно говоря, я не ожидал, что вы меня так просто пошлете к черту!
Расчувствовавшись, Надя взяла его за руку и хотела что-то сказать, но сразу не нашла что. Она так и осталась стоять, держа его руку и не зная, что сказать и что делать с этой рукой.
- Вы меня совсем запутали. Не понимаю, что я вам должна ответить? - все же честно призналась она.
- Ах, да-да-да, я же так ничего и не сказал, - рассмеялся Игорь. - Не обижайтесь, но я про себя назвал это задачей про козу, капусту и волка, - азартно продолжал он. - Только вы не пытайтесь понять, кто из нас волк, кто коза и где капуста. Это не важно, - на всякий случай уточнил Игорь, - это все неподходящие метафоры. Просто помните эту задачку? Так вот, вы не можете просто продлить въездную визу ребенку, вы должны все формальности повторить для дочери с самого начала. Опять платить налог и ждать.
- Я однажды почувствовала это, - вдруг с горечью призналась Надя, - но побоялась даже подумать об этом. А ничего отложить не удалось. Я не могу за ней сейчас поехать.
- И у меня есть только 300 долларов, - отозвался Игорь.
- Вы говорили, что вам самому нужно кому-то помочь...
- Нет, нет, нет, не кому-то, а именно вам я хочу помочь. В этом-то вся проблема! - воскликнул Игорь. - Если бы вы были несчастной старой эфиопкой с шестью детьми, я бы знал, что помогаю вам по-христиански, из чистого сострадания, но вы... но вы мне нравитесь, черт возьми, и это все меняет! Я уже не могу сам с собой лукавить и изображать из себя святого... Как честный человек, а я честный человек, - на всякий случай оправдался Игорь, - я, так сказать, должен попросить прощения и разрешения помогать вам якобы бескорыстно. Должен вам признаться в этом, чтобы вы знали, от какого человека вы получаете помощь. Так вот, я могу вам помочь, попытаться помочь... я очень умный... Я думаю. Я все время думаю, я это делаю чаще, чем средний канадец, потому что не ем гамбургеры, макдональдсы и не смотрю игры НХЛ.
Надя вдруг загадочно улыбнулась и, перенимая манеру собеседника подшучивать над самим собой в минуты искренности и признаний, утомленно улыбнулась и вдруг опять взяла оставленную было руку Игоря и, как-то странно держа ее, как держат лапу симпатичного ласкового ушастого спаниеля, ответила без обычной для нее в последние недели отрешенной усталой внимательности, а задорно, как бы даже игриво:
- Хорошо, давайте думать вместе. Если вы действительно такой умный, вы должны придумать, что я должна делать.
В этот момент... как будто это происходило когда-то давно, когда она в первый раз почувствовала в себе эту силу (тогда она встретила своего первого мужа), Надя вдруг опять подпала под власть той странной и могучей стихии, используя которую, она когда-то узнала, что может одним щелком пальца очаровать и покорить собеседника своей открытой манерой общаться, своей слабой дразнящей улыбкой и... бог знает, чем еще! Это было ново и неожиданно опять, приятно и отвратительно, соблазнительно для нее самой, постыдно и восхитительно, и это все произошло настолько неожиданно, что она внутренне не была готова опять испытать эти сильные чувства.
Подобное состояние, наверное, каждый из нас испытывал в жизни хотя бы раз. Ученый китаец, смотрящий на мир сквозь "Книгу перемен", сказал бы с холодной "всепонимающей" улыбкой, что Надя сама только что перешла с четвертой прерывистой черты гексаграммы "Невеста" на пятую, сплошную, что в переводе на простой православный язык означало, что ей предстояли большие перемены и она сама должна быть готова к ним, но в любом случае все должно было решиться в ее пользу. Это была "Ее игра". Именно она была той "Невестой", вокруг которой вращались все другие события, гексаграммы и черты.
Она вдруг почувствовала не только обычный страх и неуверенность, а тот кураж, ту храбрость, которая иногда позволяет беззащитному и слабому человеку совершать поступки редкие, необыкновенные. Однако на это раз действовать должна была не она сама, а тот забавный, добрый и разговорчивый человек, которого она встретила в Торонто, в этом большом и маленьком городе - городе обманов, как однажды назвал он его.
Впрочем, Надя тоже была вполне согласна с этим названием. Никакой другой город в мире, наверное, не порождает так много надежд и не доставляет так много разочарований...
- Похоже, мы опоздали на урок, - спохватился Игорь. - Но у нас с вами в жизни готовятся такие перемены, что можно наплевать на это. Мы должны за две недели найти все недостающие вам деньги. Это примерно тысячи полторы. Хо-хо-хо! Вот наконец я обратился к тому, для чего сюда, собственно, и нужно было ехать. Деньги! Представляете, я всегда думал, что на Запад - в Канаду или Штаты - нужно ехать только ради денег. А если ты не чувствуешь всей прелести зарабатывания, даже не обладания, а именно зарабатывания... или получения огромных денег, то зачем, собственно, сюда ехать? Сиди дома и радуйся жизни! Конечно, не мне говорить о деньгах! - воскликнул Игорь, пытаясь веселой и уверенной манерой поведения искупить вину - свою очевидную неспособность зарабатывания денег, поскольку он три месяца жил на социальное пособие и даже никогда не видел, а только слышал, что иногда кому-то "отваливаются" действительно большие деньги. - Но в этом, понимаете, проблема! - довольно огорченно и даже раздраженно отметил он. - Деньги имеют какое-то странное свойство. Какое-то постыдно, что ли... Им все равно к кому липнуть. Я так понимаю, что абсолютный идиот может тут заработать столько же, сколько самая светлая и возвышенная личность! - Игорь вдруг как-то по-недоброму рассмеялся и даже не проследил, понимает ли его Надя. - Идиоту, конечно, в такой системе хорошо, но какую радость от такой системы может получить культурная и образованная личность? Знаете, это меня почему-то всегда так бесило, что я просто не хотел зарабатывать тут... Нет-нет, вы не волнуйтесь. Я все... мы с вами сколько нужно заработаем. Понимаете, я просто хотел извиниться и объяснить вам, почему я такой неудачник. Вы не должны делать выводы, глядя на меня. Надя, вы даже не представляете, сколько бы я мог тут заработать, вернее, не я, а тот, кто бы не поленился, как поленился я, осуществить все мои прибыльные проекты! Жаль только, понимаете, в этой системе личности не нужны. Нужны простые приветливые ребята, которые продуктивно впишутся в эту систему. И наша беда в том, что мы никогда не впишемся в эту "их" систему! Мы не просты, мы и не приветливы. Мы так много пережили и так много в нас напутано, что приятными нас не назовешь.
В этот момент Надежда вдруг с сомнением посмотрела на своего соотечественника и мысль, что, может быть, он говорит все это совсем не для того, чтобы помочь ей, и что, может, как раз не она сама очаровала и завлекла его, а скорее он ее завлек, "заговорил", овладела ею. Это сомнение, этот неприятный вопрос вдруг стал раздражать ее и мешать ей. Она опять почувствовала, что в этом городе одна и никто не может помочь ей. Вновь волна отчаяния, безысходности охватила ее, только на этот раз ей уже не хотелось плакать и кричать, ей хотелось оттолкнуть этого странного близкого и чужого человека, опять остаться одной и погрузиться в свои неразрешимые проблемы.
- Да, я вас понимаю. Спасибо, что сказали мне это. Я совсем не думала, что так важны будут эти сроки, но мне кажется, что смогу найти эти деньги. Я ведь могу получить какую-то кредитную карточку. Я уже думала об этом. А потом, когда вернусь, буду выплачивать ее.
- Кстати, вы нашли хороший ход, - вдруг удивленно, даже оторопело посмотрел Игорь на свою собеседницу. - Это ведь совершенно потрясающая идея! Это решает все наши проблемы.
- Так что смогу легко справиться с этим... Да, смогу, - подумав, убежденно добавила Надя. И быстро просчитав, сможет ли она действительно справиться одна, оттаяла и опять приветливо, с доброй улыбкой посмотрела на Игоря.
- Нет, нет, это еще не все так просто, - как и раньше, путано и сложно стараясь что-то объяснить, перебил ее Игорь. - Понимаете, моя беда была в чем: я ведь получаю пособие и мне дают эти несчастные пять сотен, чтобы я мог спокойно учить этот язык, но я не могу нигде работать, а если где-то работаю, то сначала должен отдать эти 500, а потом уже могу что-то заработать для себя или, скажем так... для вашей поездки. Понимаете, в этом для меня была вся проблема. Я бы не хотел откровенно жульничать, то есть получать пособие и что-то зарабатывать для себя... или даже для этой поездки, все равно, понимаете? А за неделю отбить эти 500 и получить что-то еще было бы непросто, но, слава Богу, вы подсказали хорошую идею. Я ведь тоже могу взять такую же кредитную карточку и таким образом прикрыть вас на время отъезда.
- Зачем же прикрывать? Зачем меня прикрывать? - как-то недовольно и с раздражением воскликнула Надя, передернувшись, словно став на сантиметр выше. - Я ведь могу и сама все это решить по своей карточке.
На этот раз уже Игорь с достоинством "хмыкнул" и решительно отпарировал:
- Не-ет, видите, вы все-таки плохой бухгалтер и вам бы никто не доверил составить даже простой семейный бюджет! Вы думаете, так просто можно оставить все эти наши приобретенные канадские прелести - квартиру, телефон. Не-ет, вы просто плохо просчитали все. Имейте в виду, вам теперь нужны будут деньги, чтобы, как и раньше, платить за все тут в Торонто, но и плюс на билет вам и дочке, а кроме того, и на всякие непредвиденные расходы. - Игорь развел руками, как бы показывая, каковы могут быть эти непредвиденные расходы. - Ну-у все, что вам там может понадобится...
- Какие такие расходы? - прежним недовольным тоном переспросила Надя.
- А шут его знает, какие там могут быть расходы? Вам надо билет покупать в рублях, а у вас с собой будут доллары. Пока вы переведете одно в другое, все может поменяться. Я не знаю... Например, сегодня поменяете доллары, пойдете завтра за билетом, а билет в долларах стоит столько же, но рубль уже упал... Или, скажем, внезапно состарится один президент и на смену ему придет новый, который ради спасения бюджета, например, издаст указ, что бежать из страны теперь может каждый, но платить надо всем и платить сумму немаленькую, так что застрянете вы... Там все время живешь в состоянии стресса. Просто вы должны быть к этому готовы, вам, слава Богу, уже не нужно с этим бороться, вам просто нужно вывезти дочь, но я не знаю, насколько легко это будет сделать. Хорошо, Надя, я не хочу спорить с вами, - добавил он, заметив, что соотечественница тоже порывается что-то сказать. - Если вы можете решить это все сами - прошу. Я только как мог хотел помочь. Но я не хочу навязываться. Знаете, мне, собственно, хвастаться нечем. Я ведь еще не заработал, как говорят наши "новые русские", свой первый миллион. Мне хвастаться нечем...
В этот раз Надя опять вдруг изменилась и с теплой усмешкой посмотрела на "обиженного" соотечественника. Этот неожиданный переход от странной девушки, которая смотрит себе под ноги, нервно, раздраженно, болезненно отвечает на каждый вопрос о том, как она тут живет и что собирается делать, к совершенно другому образу поразил Игоря и он как-то обмяк, сдался, перестал пытаться что-то изобразить из себя.
И в этот момент оба вдруг замолчали, и это молчание, эта неожиданная пауза длилась долго, до неприличия долго, но никто из них почему-то не захотел нарушить эту "неприличную" паузу.
Надя в это время как-то странно поглядывала на своего нового знакомого, словно на незнакомого. И вновь она с любопытством и удивлением увидела нечто новое в нем, в этом веселом и странном соотечественнике, и она вдруг призналась себе в том, что, может быть, эта случайная встреча с ним в необыкновенном Торонто была самой замечательной и важной встречей в ее жизни. И вместе с тем снова пристально всматривалась в него, помня, как легко можно обмануться в человеке и как потом трудно и больно обрывать привязанность к тому, кто на поверку оказался другим, не таким, каким ты его представляла себе.
Наконец дверь в класс открылась и они смогли забрать свои сумки и книги, оставленные там, сославшись на то, что некий важный звонок вынуждает их ехать на встречу.
Разумеется, никакого звонка не было, однако встреча им действительно предстояла важная. Игорь с прежним неистовым азартом, веселясь и чему-то радуясь, счастливо улыбаясь, слегка паясничая, но все же вполне достойно преклонился перед своей спутницей и, подав руку, задушевным голосом, взятым из самого душещипательного куплета какого-то цыганского романса, пригласил ее:
- Надя, позвольте вас пригласить посетить вместе со мной самые дорогие и роскошные русские рестораны Торонто! Похоже, без этого нам не обойтись. Я должен петь опять самые душераздирающие песни, рыдать и плакать... Кстати, вы умеете танцевать? Плакать, как я заметил, вы хорошо умеете. Понятно, танцевать умеете, но боитесь, что будут платить только из сострадания. Очень жаль. Больше всего платят, как я заметил, от глубокого и невыразимого чувства. При сострадании дают намного меньше, хотя, конечно, лезут в карман чаще и поэтому больше оборот. Но нам широкую публику не охватить. О, черт возьми! Мне как раз танцы-то и не очень нужны. Мне нужна гитара! Я пою, но играть не умею. Кстати, это будет большая проблема. У меня был в России хороший компаньон. Вы на гитаре не играете, как я понял?
- Нет, нет, на гитаре нет, - честно отвечала Надя звонким, четким голосом, серьезно и без тени улыбки. - А рояль подойдет?
- Да-а, рояль, конечно, подойдет, - несколько неуверенно ответил Игорь и с большим сомнением посмотрел на свою спутницу. - Вы действительно умеете держать в руках рояль? Я имею в виду не то, что вас бабушка водила за руку в детстве в музыкальную школу... Понимаете, мне нужно, чтобы мне играли на самом деле хорошо... Можно, конечно, и плохо, но тогда мы заработаем не на самолет, а только на билет в метро... - рассмеялся Игорь. Он все боялся, что как-то неосторожно своей экспрессивной манерой выражаться или какими-то неосторожными шуточками отпугнет Надю. Он был еще не вполне уверен в ней, в том, что она понимает его.
Надя как-то растерянно улыбнулась и оглянулась вокруг, словно отыскивая рояль, который должен был быть спрятан в кустах.
- Вы правы, конечно, вы правы! Мы должны проверить. Ведь это очень важно. Если я действительно смогу вам подыграть, тогда нам, несомненно, намного легче будет найти где петь... Да, мы должны вначале где-то проверить. Где же тут можно найти рояль?..
- Мы можем пойти в любой магазин и там попробовать. Я, собственно, человек эстрады в каком-то смысле, - со своей обычной самоиронией, слегка бравируя, сообщил Игорь. - Могу не стесняясь петь в публичном месте. Я думаю, это проще всего. Знаете, я сразу... мы сразу поймем... И если все в порядке, тогда и будем искать, так сказать, "рояль-на-долго", - предложил Игорь. - Я знаю такой магазинчик в центре на Квине. Там полно этих электронных инструментов, я смотрел - клавиатура вполне нормальная, - Игорь изобразил пальцами, как он тренькает на клавиатуре. - Поедемте туда.
Надя согласилась, и они вошли в метро, возле которого как раз оказались. Они как-то перестали вдруг разговаривать, каждый думал о чем-то своем и словно готовился к какому-то важному и ответственному событию жизни. Однако, когда уже сели в вагон и ехали к центру, Игорь вдруг повернулся к спутнице и живо, с интересом спросил:
- Вы мне так и не сказали, как зовут вашу дочь. Ей ведь четыре года...
- Ее зовут Настя. Она похожа... я могу вам показать. Да сейчас, - Надя стала рыться в сумке, наконец достала фотографию и протянула ее Игорю. - Я сделала перед отъездом. Она, наверное, еще не очень изменилась.
Игорь взял фотографию и пристально уставился на нее, не оборачиваясь на соседку, но мысленно стараясь представить ее и сличить с фотографией дочки.
- Хорошая девочка, - промолвил он наконец. - Знаете, лишь бы только ей не досталось то, что досталось нам. Жаль, что мы должны заниматься такой ерундой. Господи, на что мы тратим наши силы? Я в такие минуты всегда вспоминаю стишки одного моего приятеля:
Эх, Россия, что не любишь
Деток умненьких своих?
И за что небрежно губишь
На дорогах на чужих?
Игорь наконец отдал фотографию и посмотрел на соседку, ожидая, что и она мужественно готова терпеть доставшуюся ей трудную судьбу, но Надя, очевидно, вовсе не хотела этого, ей опять захотелось плакать и, как-то кисло и жалко глядя на Игоря, она воскликнула:
- Вы меня совсем не понимаете! Когда я встретила вас... это же было только вчера. Это было только вчера! - повторяла она пораженная. - Я почувствовала себя так уверенно и спокойно, но как только я совсем успокаиваюсь, вы вдруг говорите что-то такое... что-то такое, такое душещипательное (это, кажется, ваше слово), что мне опять так одиноко и так грустно.
- Я вас понимаю. Я вас прекрасно понимаю! - возразил Игорь. - Вы плакса. Вы любите плакать. Но это ничего. У каждого есть своя черта. Я, например, люблю шутить, иронизировать, иногда, может быть, неуместно...
Они опять замолчали и ехали дальше, словно чужие, каждый погрузился в свои мысли, воспоминания, мечты...
Когда они приехали в центр города и, выйдя из метро, очутились в районе, который называют Квин вест, Игорь опять попал в среду, которую он любил и которой умел наслаждаться. Он вновь весело и интересно стал рассказывать о всех особенностях этого места, которые он успел узнать. По пути он показал Наде убогий ресторанчик, в котором, однако, "настоящие ребята, которым было что сказать", играли по вечерам хороший джаз, потом, тыча пальцем в витрины, показывал какие-то магазинчики, как он сказал, "гадюшники", в которых можно было покрасить волосы в зеленый цвет, купить юбку выше попы и туфли, в которых надо уметь ходить. И тут же Игорь придумал название этому району.
- Когда мы достаточно разбогатеем на наших песнях, надо будет вас как-нибудь оформить тут, а кстати, вас можно тут "сделать"... Нет, нет, вы не смейтесь, вам бы очень пошло! Может, не столько пошло, сколько было бы полезно. Надя, это совсем не ваша улица, так сказать, по идеологии. Как я понял, ваш лозунг: "I always care about!..", но знаменитый девиз этой улицы: "I don"t care!", что по-нашему значит: "А мне все по фигу!" Ладно, это все ерунда. Мы уже пришли. Вон этот магазинчик. Видите, он называется "Стивс". Постойте, вы идите за мной как ни в чем не бывало. Я остановлюсь в том закутке, в котором надо. Там, наверное, будет несколько этих электронных пианино. Вы должны сесть и сыграть хотя бы две вещи. Вы говорили, знаете "Рощу золотую" и что-нибудь цыганское... Пошли!
С этими словами Игорь взял Надю за руку и "искра чувства", которую он почувствовал тотчас во вздрагивании и податливости этой руки, показала ему, что он, к счастью, взял "нужную руку в нужное время". Между тем, он, с безучастным лицом озирая все по сторонам, стал медленно продвигаться по залам магазина, ведя послушную спутницу мимо стенда с сотней губных гармошек, разнообразных микшеров, всевозможных видов гитар, пока, наконец, они не попали в зал, где были выставлены клавишные. Потренькав там и сям и показав рукой продавцу, что они зашли просто так и в помощи не нуждаются, Игорь провел Надю в дальний зал и, найдя инструмент, который был включен, прошептал:
- Садитесь и начинайте играть, не обращайте ни на кого внимания. Я буду тихо подпевать...
Надя нервно возилась усаживаясь и что-то недовольно ворчала, типа: Боже мой, какой ужас! Я так не... мне так трудно, я не "человек эстрады", и одновременно с этим поправляла волосы, разглаживала платье...
Но все же она наконец угомонилась, стала наигрывать романс Есенина и, тотчас увлекшись, заиграла двумя руками. Первый куплет Игорь только что-то мелодичное мычал, но почувствовав, что инструмент играет верно и ритм твердый, осторожно запел приглушенным голосом, но так уверенно и точно, что Надя от неожиданности сбилась оглянувшись, но тут же опять поймала мелодию и с сияющим лицом, радостно глядя на Игоря, восторженно прошептала:
- Да, вы это сможете! У вас о-очень хорошо получается... мне, прямо, стыдно...
- Играйте, играйте, - перебил ее Игорь скороговоркой, не прерывая песни, - "А журавлей уносит ветер вдаль...", нам надо потренироваться, пока нас не прогнали. "Я полон дум...".
- Ладно, все понятно. Вы играть можете. Самое главное мы проверили. Теперь надо решить две вещи. Точнее, может быть, только одну. Мы должны найти ресторан с инструментом, который нам подойдет. Кстати, скорее всего там и потренируемся. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, вы играете достаточно... нормально, я могу петь! - одобряюще воскликнул Игорь, заметив, что его компаньонка засуетилась и явно решила опять за что-то извиняться. - Нет, нет, успокойтесь! - уже более экспрессивно воскликнул он. - Это все мне подходит. Мне это нравится! Я ведь говорил вам, что, по-моему, сюда надо ехать, только если чувствуешь вкус "большой деньги"! А для нас в нашем положении заработать за неделю 15 сотен - это все равно что для "нового русского" заработать первый миллион! Так что я все это делаю, можно сказать, для себя и ради спортивного азарта. Ладно, пойдемте, нам осталось всего только какая-то малость - найти ресторан!..
Он опять взял Надю за руку и, словно ребенка, повел к выходу. Она не сопротивлялась, шла послушно и если Игорь, судя по всему, сосредоточенно перебирал в уме все варианты дальнейшего развития событий, то Надя, напротив, с поразившим ее саму безразличием подумала о том, что они смогут найти деньги, что она скоро поедет назад домой и привезет сюда дочь. Все это она перепоручила своему новому знакомому, а сама, словно маленькая девочка, которую первый раз папа привел в Диснейленд, шла вперед, куда ее ведут, и широко раскрытыми глазами смотрела по сторонам на тот необыкновенный, волшебный, незнакомый мир, который постепенно открывался. И, ведомая за руку куда-то, вспоминала свою жизнь, свои прежние встречи и знакомства: мужа, ребят, с которыми училась... Она удивлялась сама себе, тому, что она могла встретиться с таким странным человеком, как Игорь, который, кажется, тоже не привык сам "создавать" такие встречи и, по-видимому, в своей прежней, предыдущей жизни скорее готов был воображать и сочинять такое знакомство, чем реально создавать его.
- Однако, по моему русскому опыту, попасть в чужой ресторан довольно сложно, легче нищему попасть на ужин к щедрому миллионеру, - словно продолжая вслух тот разговор, который он вел сам с собой, вдруг сказал Игорь. - Это надо делать по знакомству. Мне там просто повезло, что у меня был такой одноклассник. Жаль, что у нас тут нет никаких знакомых. Живешь как безродный сирота, - с чувством "жаловался" Игорь. - Как говорится, если бы я знал, что так тяжело будет жить, то лучше бы не рождался!
- Но давайте попробуем! - энергично отозвалась Надя, решив, что все, что от нее требуется и что нужно ее спутнику, - это моральная поддержка женской половины, а все остальное лучше сделает он сам. - Давайте поедем на север, наверное, там все русские рестораны, и просто обойдем их и спросим. Это же не сложно?
Игорь в ответ скривился и без большой надежды подтвердил:
- Да, это не сложно, но вы даже не представляете, какой подлый народ эти ресторанщики, и я не думаю, что местные чем-то отличаются от тех, которых я уже видел. Пока им не покажешь кузькину мать, они будут морочить тебе голову, а этим ребятам кузькину мать быстро не покажешь, так что это все время, время, время, а времени-то у нас и нет! Не думаю, что надо начинать там, в русском районе, боюсь, что там придется заканчивать. Давайте попробуем в центре, думаю, вашего языка и вашей внешности вполне хватит, чтобы с ними объясниться, но в общем-то будьте готовы, что это будет непросто и... не столько надейтесь на правило, сколько ловите случай! - глубокомысленно закончил он и, чуть подумав, пояснил свою мысль: - У нас нет знакомых и совсем нет знакомых ресторанщиков...
- Я ведь работаю в ресторане и ко мне там хорошо... - на всякий случай напомнила Надя, но Игорь ее перебил:
- Ваш рыбный босс нам не поможет. Да и клиенты у него мелкие, тощие, как треска. - Игорь запнулся, подбирая слово. - Кто любит рыбу, тот не любит муз. Любитель рыб к высокому искусству глух! Мы должны найти ресторанных знакомых, мы должны их сделать! А вот помочь нам может только случай. Как правило, я думаю, нам все откажут. Мы должны там потереться, потолкаться и каждый из нас должен ловить случай. А мне кажется, - тут он состроил восхищенную мину, посмотрев на спутницу и совершив вращением глаз широкий оборот, отмечая ее "выразительные" бедра, - у вас большие возможности. Все переговоры с этим народом должны вести вы, а не я. Я буду разбираться потом, когда возникнут сложности! Они возникнут!
Игорь еще слабо знал и понимал свою новую знакомую, однако очень хотел понравиться ей, но часто не знал, о чем она думает, что ей нравится, и поэтому обычно, поймав какую-то тему для разговора, довольно долго, иногда, наверное, чрезмерно долго говорил о ней, пока не замолкал с досадой или не находил следующую тему.
Они довольно быстро продвигались по дороге к метро, в центр; шли молча. Игорь сосредоточенно думал о чем-то, иногда оглядывался и, замечая какой-то ресторан или забегаловку, подходил к ним и внимательно осматривал с улицы витрину, читал вывешенные на окнах меню.
- Плохо дело! Очевидно, торонтчане, как дети эмигрантов в первом-третьем поколении, не привыкли "иметь ужин" при чистых звуках пианино, - наконец заключил он после нескольких таких осмотров. - Мы так можем бродить долго. Но я не знаю, как это можно сделать по-другому. Можно, конечно, порыться в Интернете и быстро найти какие-то адреса, но... Вы не устали? Я думаю, нам бы лучше хоть что-то найти сегодня.
- Я могу ходить долго, - тут же с готовностью отозвалась Надя. - Мы можем попытаться зайти в любой хороший ресторан и спросить - ведь они должны знать, где есть рядом ресторан с пианино?
- Да, несомненно, они должны это знать... Только, понимаете, я и спросить-то об этом не могу, - смущенно признался Игорь. - Хорошо, давайте попробуем, мы зайдем, только спрашивайте вы!
Они как раз попали в зону некоторого сгущения ресторанов на Кинг-стрит. На стенах старых невзрачных домов висела реклама со словами "Ресторан, патио, бар", написанными в разнообразной каллиграфической манере, начиная с древнегреческой. Впрочем, помимо этих довольно распространенных в Торонто слов, стены украшены были иногда и вовсе глубокомысленно и необычно: на одной стене, например, висела счастливая корова, разрезанная пополам так, что когда ее задняя часть только входила в ресторан, ее глупая морда с безмолвным колокольчиком на шее и стройными передними ногами уже выходила на улицу.
- О"кей! - устало вымолвил Игорь. - Вон видите, ресторан... со знакомым мне названием Сент-Тропез... Вы никогда не были на юге Франции? Нет? А я был. Господи, куда только не завозила меня моя прекрасная, богатая, "зубная" половина... Итак, спросим у них. Видите: цветочки, триколор - французский флаг - растянут на кирпичной стене. Здесь вполне могут быть любители музыки. Конечно, вряд ли у них есть рояль! Но скрипка или какой-нибудь баян вполне возможны...
Они подошли к ресторану и, остановившись в дверях, заглянули внутрь. Игорь стал осматривать тесный зал и с огорчением не нашел ничего - ни инструмента, ни даже эстрады, а Надя в это время здоровалась с девушкой, стоявшей на входе, и ненавязчиво спрашивала про "живую музыку". Игорь уже хотел было остановить ее, как вдруг девушка обернулась в зал и указала на небольшой закуток в середине, в котором неприметно скромно стояло пианино:
- Да, у нас есть музыка. Но это после семи вечера. К нам приходит музыкант, она играет на пианино и поет по-английски и по-французски... Так что вы можете всегда к нам прийти вечером.
Надя принялась объяснять, что она тоже музыкант и может играть прямо сейчас и до вечера. Девушка на входе смущенно извинилась и сказала, что она ничего не решает и лучше поговорить с менеджером.
- Если хотите, я сейчас позову его.
Надя согласилась, и девушка ушла вглубь зала.
- Вы заметили, как необычны эти француженки? - прошептал Игорь, когда они с Надей остались одни. - Она так очаровательна, улыбчива, когда говорит "да", показывает вам пианино и приглашает в гости, и так растерянно, болезненно и неудачно улыбается, когда говорит "нет" и в чем-то вам отказывает... Ладно, это все ерунда. Вон идет "главная мадам". О-ох, боюсь, не играть нам с вами в Сент-Тропезе...
Так и оказалось. "Мадам" огорченно и безнадежно развела руками, показывая на плотно уставленный столиками зал, и как-то довольно неопределенно, но бесповоротно объяснила:
- У нас, к сожалению, своя специфика, мы поем французские песни... иногда английские, так что вы никак не можете у нас петь. Попытайтесь узнать у наших соседей. Может быть, тут где-то рядом есть пианино-бар?
Когда они вышли, Игорь ласково тронул за локоть свою спутницу и ободряюще заметил:
- По крайней мере, мы теперь знаем, как они называют то, что нам нужно: пьено-бар! А мы должны искать пьено-ресторан! Не будем отчаиваться, слава Богу, хоть инструмент мы с вами нашли. Значит, в этом забавном городе еще где-то остались пианино. Будем искать! Честно говоря, я бы даже не хотел петь в таком узком и плотном зале. Может быть, одной девушке, поющей как по-английски, так и по-французски, там хорошо, но нам было бы тесно. Я не могу изображать из себя подставку к микрофону и стоять, как истукан, мне надо двигаться, чтобы меня видел зал, иначе я просто начинаю работать, как саксофон, и пою "нечеловеческим" голосом. Ну, ничего. Вот еще один район любителей вкусно поесть. - Игорь остановился на углу Виктории и Кинг и, проведя рукой, указал на дома в округе. - Осмотрим их и, если ничего не найдем визуально, тогда пойдем внутрь! Я, кстати, обожаю этот район! Я тут часто провожу время после курсов. Даст Бог, когда-нибудь мы с вами попадем, свободные и счастливые, в этот район!
Они как раз находились напротив самой старой торонтской церкви, и вокруг было, наверное, с десяток приличных ресторанов, обходя которые, они вдруг наткнулись на один с непонятным французским названием, на витрине которого было вывешено меню с припиской "Живая классическая музыка во время ужина", и сквозь стекло они увидели долгожданный инструмент, даже не пианино, а изящный черный маленький рояль. Он был закрыт, и никого не было рядом, однако и внутри зала они не увидели ни одного клиента.
- Так, так, не останавливайтесь, - нервно прошипел Игорь. - Давайте отойдем от витрины.
И когда они скрылись из поля зрения посетителей ресторана, если таковые были, и, главное, официантов, Игорь остановился и, взяв Надю за руку, с нескрываемым волнением произнес:
- Рояль мы нашли, но постойте, мы должны... приготовиться. Видите, оказалось, что-то не очень много роялей в Торонто. Я боюсь потратить этот выход, точнее вход, впустую. Давайте все чуть-чуть отрепетируем, потому-что... значит, мы вместе заходим, говорите вы (продумайте и запомните ключевые слова, типа "романсы", "рояль", "мы известные русские музыканты", "а вы, кстати, знаете, что такое знаменитая русская музыкальная классическая школа?"), но главное, вы должны быть готовы ко всему: перевести любую мою реплику - я уже научился все понимать, только сам не могу сказать - вы должны тут же сесть и что-то сыграть... подыграть мне! - разгоряченно говорил Игорь. - Вы готовы?
Надя растерянно и возбужденно, с явным желанием и в то же время нерешительностью, страхом, мелко и часто, с выражением готовности и сомнения затрясла головой и выдавила неопределенно:
- Я все сделаю, я буду... я скажу, переведу... - и она посмотрела на Игоря преданными глазами, при этом улыбаясь своей странной долгой "блуждающей улыбкой": губы ее улыбались, но всякий раз можно было легко ошибиться, думая, что ты нашел, как и с какой стороны они улыбались тебе.
Игорь, однако, в ответ не пошевелился, он не спешил. Он стоял в нерешительности, закрыв лицо обеими руками и, видимо, что-то анализировал или о чем-то думал. Наконец, отводя от лица сложенные книжкой ладони рук, он шумно и долго выдохнул в них и промолвил:
- Пойдемте. Жаль, конечно... это первый настоящий, удобный рояль... а мы так и не смогли... - огорченно, с напряжением повторял он.
Они вошли внутрь ресторана. Перед ними открылся зал, в котором стояло около пяти столов и рояль возле окна, напротив него была лестница, которая вела на внутренний балкон второго этажа, где, видимо, стояли еще несколько столов, а стеклянная стена сбоку, должно быть, раздвигалась и открывала доступ к дюжине столиков попроще, которые стояли отдельно под навесом во дворе. Ресторан был многообещающим, мог легко вместить чертову уйму клиентов и принести мешок чаевых. Но зал был пустой, не было видно ни одной пары клиентов, а только за первым столиком сидел официант со стопкой буклетов, которые он как раз разбирал. В глубине зала возвышался, как могучая гранитная скала, стоявшая тут сколько-то миллионов лет, минут или миллисекунд, могучий метрдотель с красным носом и невозмутимой физиономией. Во время всего долгого и мучительного разговора он стоял не шевелясь и словно не слушая, о чем шумела, чего требовала или просила странная пара русских, которая весьма нахально и неестественно ввалилась в зал.
Можно сказать, сцена была классическая. Не вполне владея нужным языком, но обладая выработанной в трудное советское время настойчивостью, а в каком-то смысле просто настырностью, русские музыканты безуспешно попытались "уломать" упрямых канадцев, которые вначале даже вовсе неверно поняли, что именно требует или, может быть, просит эта странная русская пара.
Если удалить паузы, неверно понятые или неправильно произнесенные слова, этот разговор можно кратко изложить таким образом:
- Мы не можем вам позволить репетировать в нашем ресторане - это раз! У нас все время заходят клиенты - это два. Тем более, если не репетировать - это опять раз! У нас уже есть свои музыканты - это три. Они у нас играют давно - по-прежнему три. Они играют все время, уже много лет - все еще три! Нет, сейчас они не играют. - Это, казалось бы, уже четыре, но тут опять: - Сейчас рояль свободен, но у нас уже есть свои... - и это снова оказалось раз! Круг замкнулся, потом повторился еще пару раз в сокращении...
В конце концов им пришлось уйти. Надя с видимым выражением вины и огорчения посмотрела на Игоря, опустив уголки губ и подняв обе брови, однако при этом ее реснички заморгали так огорченно и виновато, что Игорь заметил это и невольно подумал про себя: "Она огорчается, словно играется со мной! Нашла чему радоваться!" Он сам в это время с досадой болезненно кривился и морщился, тихо шипел что-то себе под нос и только можно было услышать его недовольный голос: "Черт знает, что такое! Как трудно работать в этой стране! Я бы дома дал ему двадцать баксов и он бы сам запел. А тут никто не хочет поддержать наш мелкий бизнес! И даже не бизнес, а просто культуру!.."
Когда они выходили, вдруг отозвался наконец понятной "человечьей" речью гранитный столб, метрдотель, по-прежнему стоявший неподвижно в центре зала:
- Что вам надо? Вы хотите петь? - донесся его густой могучий голос.
- Хотим! Мы очень хотим, - тотчас с обычной виноватой и просящей интонацией ответила Надя. - Мы хорошо умеем петь. И нам надо заработать за две недели хотя бы тысячу долларов...
- Каждому! - уточняя вмешался Игорь, увидев в " гранитном столбе" некоторый интерес, и сам в душе рассмеялся, заметив, что невольно процитировал любимый с детства фильм. - Но зато мы можем петь... - Игорь запнулся, исчерпав знакомый запас слов и раздраженно попросил Надю: - Помогите, скажите ему, что мы можем играть когда и сколько угодно, что мы очень "флэксибл", со временем...
Надя собралась было это перевести, но тут "гранитный столб" коротко кивнул головой в нужном направлении:
- О"кей! Покажите, что вы умеете, - пробасил он.
- Сейчас, сейчас, мы все сделаем, - услужливо забормотал по-русски Игорь, взяв Надю за руку и буквально подтащив ее к инструменту. - Приготовьтесь, сейчас все может решиться. Главное - не нервничайте и играйте, пока нас не остановят... если запнетесь, не волнуйтесь, я смогу петь один, а вы просто подождите и, когда поймаете мелодию, вначале пару раз пройдите одной рукой, и потом, я знаю, все будет в порядке...
Игорь вдруг подумал, что зря пытается опекать Надю. "Если она хоть что-то может сделать, она должна сделать это сейчас", - подумал он и оставил ее в покое. Надя тогда в самом деле сосредоточенно занялась своим делом и уселась за рояль, отодвинув ногой брошенную под ноги сумку. Игорь повернулся к залу и вдруг преобразился, закинув назад голову и выразительно развалившись, опираясь на рояль, растянул губы в долгой, вялой, но приятной улыбке.
- Начинайте, - не оглядываясь бросил он назад компаньонке, продолжая "очаровывать" пустой зал. - Таких ребят не возьмешь за душу сентиментальным Есениным, будем их брать более древними и проверенными средствами. Пожалуй, дайте им цыган, играйте "Очи черные", ля-ля-ля-я-ля-ля - тихо пропел он, и Надя тут же подыграла. Игорь запел, стараясь не "выставляться", однако показывал класс, держался уверенно, спокойно и в проигрышах оборачивался к Наде, плавно жестикулируя рукой, "душещипательно" перебирая пальцами, изображая томление и страсть.
Официант и мистер "гранитная скала" - оба улыбались довольно, но трудно было понять, что они скажут, когда песня завершится, однако тут случилось то, чего, видимо, не ожидал и к чему не был готов даже метрдотель "гранитная скала". Открылась дверь и с улицы ввалилась толпа туристов - человек пятнадцать, маленьких, шумных, с резкими птичьими голосами любопытных человечков, по-видимому, из Японии. Они вваливались довольно шумно и по мере попадания в зал дружно затихали, собирались у стенки и с явным интересом разглядывали и слушали поющего. Игорь тотчас решил воспользоваться ситуацией и, всецело повернувшись к новым слушателям, внезапно изменил манеру, стал двигаться, петь не только голосом, но и лицом, используя естественный язык мимики и жестов, складывал брови "домиком", сладострастно раздувал губы до "невероятных" размеров... но при этом придвигался все ближе и ближе к мистеру "гранитная скала", так что, когда песня завершилась и он скромно склонил голову в ответ на аплодисменты группы довольных японцев, то стоял уже возле метрдотеля и небрежно шептал ему на своем странном английском: "Не беспокойся, мы петь, сколько богатый японский гость будет хотеть..." - и с радостью услышал в ответ обычное "О"кей", после чего хозяин вплотную занялся гостями, а Игорь подошел к Наде и нарочито спокойно сказал:
- Мы будем петь. Это пока ничего не значит, но для нас это удача: в любом случае мы нашли самое лучшее место для репетиций. Играйте, - приказал он и, чтобы поддержать прекрасную компаньонку, на секунду обнял ее и по-дружески осторожно похлопал по плечу. - Кстати, японцам мы можем дать Есенина: "Роща", "Клен" - все подойдет... короче, играйте.
Она заиграла, он запел, а деликатная японская публика скромно и вежливо переговаривалась на своем музыкальном птичьем языке и "с пониманием" рассаживалась в зале.
В это время Игорь уже успокоился. Надя играла просто, однако уверенно, и когда ошибалась, все же выкручивалась, вела мелодию одной рукой и это у нее получалось так естественно, словно именно такая была у нее манера. Игорь почувствовал себя в привычной среде. Хоть он и говорил всем (даже самому себе), что не стоило оставлять родину, чтобы петь романсы в заморских ресторанах, однако на самом деле ему нравилась такая "работа". Когда он осваивался в зале, а он осваивался обычно довольно быстро, начинал "работать голосом" автоматически, словно музыкальный автомат, в который бросили монетку, сам в это время с любопытством и довольно нахально (если бы кто-то посмотрел не на его губы, руки и торс, а в глаза) разглядывал ресторанную публику с тем удовольствием, знанием дела и вниманием, с которым он любил разглядывать город. Только сейчас он не столько разглядывал публику в зале, сколько пел и думал о чем-то своем.
"Странно, почему я решил, что Торонто - город обманов? Торонто в переводе - это ведь "место встреч"! Я забыл, кто здесь раньше жил. Какое-то знаменитое индейское племя, кажется, ирокезы. Надо будет сказать Наде, что это не город обманов, скорее, это город встреч и город обманов! Ха-ха-ха, это я хорошо придумал, звучит прекрасно: город встреч и город обманов! Я встретил тут Надю, опять вернулся на эту несчастную, но Бог даст, щедрую ресторанную сцену... А что дальше делать? Я ведь так и не понял, может ли этот метр что-то решить. Или нам надо еще встретиться с каким-то самым главным ресторанным боссом? Эх, жаль, если бы она и на гитаре так могла играть, нам бы цены не было, мы бы тут были нарасхват... - думал Игорь, а в это время голос его пел: "Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда-а-а"... - Как это надо сказать, чтобы они нам платили сразу: мы предпочитаем наличные каждый день и каждому по сто? Вот беда! Это надо продумать..."
Когда они спели без остановки несколько песен, Игорь наконец решил взять паузу. Он выразительно склонил голову, выставив ладони вперед так, чтобы было ясно, что он больше не поет и просит какое-то время не беспокоить.
- Я не ожидал. У нас хорошо получается, - обернувшись к Наде, проговорил он и под аплодисменты поцеловал руку компаньонке. - Так что можно не беспокоиться! Если даже не здесь, то где-нибудь в другом месте мы найдем публику и эти несчастные полторы тысячи на билет.
Надя облегченно и довольно шумно вздохнула. Она повернулась и теперь сидела в пол-оборота к залу и столикам с любопытными, вежливыми и проголодавшимися японцами и победно смотрела на соотечественника так, что было видно, как она горда собой.
- Вы представляете, у нас получилось! У нас просто замечательно получилось! - счастливая и довольная восклицала она. - Знаете, я почему-то так верила в вас, но совершенно не доверяла самой себе, а у нас получилось просто замечательно... У нас все получится, я уже в этом уверена! Вы понимаете, как это странно, что я вас встретила? Ведь это так странно и...
- Это хорошо! Все в порядке! - радостно успокаивал ее Игорь, который, однако, размышлял уже о другом. - Я тоже думаю, что у нас все получится. Недаром Торонто называют городом встреч...
- Вы говорили "город обманов"! - хитро улыбнувшись, возразила Надя. Она была довольна, что может "поймать" своего собеседника на слове.
- В общем-то, Торонто - это город обманов, а потом уже город встреч... или наоборот - город встреч, город надежд, а уже потом город обманов!.. Стоп! Больше ни слова! Кажется, к нам идет наш величественный бог... а бес его знает, какой он бог, но фигура у него внушительная! Помните, что говорить надобно вам...
Игорь улыбнулся своей профессиональной улыбкой, однако на самом деле на душе у него было вовсе не так уж спокойно. С тревогой он смотрел на приближавшегося метрдотеля, ему казалось, что, конечно же, им тотчас откажут и они опять будут искать "гадюшники" с роялем, и никто не может дать гарантии, что они их найдут!
Метр подошел к ним на этот раз довольно развязно, уже никто не сказал бы, что это мистер "гранитная скала", видно было, что это "свой парень", который незадолго перед тем, как стал боссом, тоже кое-что похлебал в жизни и уважал находчивых и стойких.
Однако он остановился перед странной парой русских музыкантов и несколько минут ничего не говорил, видимо, как раз принимал решение.
- О"кей, вы мне нравитесь. Вы поете, как... - похвалил он, однако ни Игорь, ни Надя не поняли конца его фразы. - Но у нас есть свои музыканты. Если вам нужно, вы можете играть у нас каждый день с полудня до пяти вечера, но это "медленное" время, никто может и не зайти к нам. А вы должны играть, когда кто-то заходит. Я буду вам платить наличными 50 долларов в день. Не каждому, а вам вместе. Если я увижу, что в это время к нам стало ходить больше клиентов, я буду платить больше. Это все очень просто: мне платят - я плачу, мне не платят - я не плачу.
Игорь в душе обрадовался и этому и, зная уже, как важно в Торонто быть веселым, интересным и компанейским парнем, взглянул на часы и воскликнул, беззастенчиво путая времена, окончания:
- Это нам подходит, сэр, то есть мы сегодня получать сорок баксов! Мы начинать игру в 1 час пополудни, а закончить в 5. То есть мы играть четыре часа. Пять часов - 50 баксов, четыре часа - 40 баксов! Это о"кей?! - расхохотался Игорь и добавил приглушенно, словно рассказывал неприличный анекдот: - Сегодня уже 15 японских приходить сюда. Много японских - много чаевый! О"кей?! Мы начинать петь опять. Надя, - уверенно пригласил он свою спутницу, - иди сидеть для пианино... я буду петь.
А когда довольный метр с веселой ухмылкой на толстых губах отошел, Игорь наклонился к спутнице и оправдался за свое единоличное решение:
- Я не мог советоваться, вы понимаете... В такой ситуации кто-то должен принимать решение. 50 баксов в день - это, понятно, очень скромно, но ведь у нас есть еще вечер! После пяти мы свободны и можем где-то играть еще! Давайте, начинайте, мы потом обсудим это...
Они опять стали петь. Японцы кушали, слушали, восторженно хлопали в перерывах и что-то живо обсуждали своими тонкими, звонкими голосами... Официант, который обслуживал их, успел принести русским музыкантам графин с водой, к счастью, не водкой, а просто водой, фруктовый салат и какие-то маленькие вкусные бутерброды на отдельной тарелке. Голодные музыканты первым делом поели эти бутерброды и тарелка стояла пустой на столике отдельно. Наверное, вызывающе пустой, потому что, когда довольные и счастливые японцы покидали ресторан, они с поклонами, улыбками, с какими-то теплыми словами на самом распространенном в мире языке, который, однако, русские музыканты вовсе не поняли, но весело кланялись в ответ, оставили несколько мелких купюр на стоявшей "вызывающе пустой" тарелке, после чего музыканты стали кланяться еще охотнее и веселее, а Игорь даже вдруг замер, вспоминая, что крепче всего трогало зарубежную разгоряченную публику в родном Санкт-Петербурге и, приняв классическую разудалую "русскую" позу, удачно пропел любимую, наверное, всеми японцами "Калинку", но при этом отработанным жестом незаметно сгреб все мелкие купюры с опустевшей тарелки. Потом, мельком взглянув на метра, и видя, что тот заметил "типсы", продолжая петь, скривил пренебрежительную мину, которая должна была быть заметна только метру и должна была показать ему, как, в сущности, мало им досталось... Однако сам Игорь в это время не терял головы и тщетно пытался представить в своем воображении спрятанную кучу купюр, обсчитать их и, разделив достоинства, оценить, сколько же в самом деле им "отвалилось". По самым скромным подсчетам, то есть, если уменьшить на пару бумажек то, что подсчитал Игорь, выходило никак не меньше двадцатки.
"Ха-ха-ха! - довольно подзадорил сам себя Игорь после этих подсчетов. - Слава Богу, нам больше не придется работать вечером и искать другой такой замечательный "гадюшник", я даже смогу сам пригласить Надю в какой-то вечерний ресторан... и ей еще хватит на билет на родину и обратно! Вот это жизнь! Эх! Как не прочно буржуйское счастье! Ты платишь и тут же еще больше платят тебе! Вот это экономика! Это в самом деле двигает прогресс!"
Когда ушли благодарные японцы, в ресторан заглянула молодая пара местных торонтчан. Они звонко и бесцеремонно разговаривали, но трудно было понять, о чем: то ли они спорили, то ли объяснялись в любви, или просто обсуждали какие-то свои деловые планы, но голоса их звучали достаточно громко, чтобы понять, что музыка им только мешает. Они издавали звонкие "членораздельные" звуки, словно их с детских лет приучили беседовать в критически опасной для здоровья атмосфере с шумом более чем в несколько десятков децибел. Их странная привычка выдыхать звуки, словно жизненно важно всего за несколько секунд надуть огромный воздушный шар и куда-то срочно улететь, и это шумное выдыхание создавало обстановку, сильно приближенную к шуму взлетной полосы аэродрома крупного международного летного центра. Однако, несмотря на этот шум и это явное безразличие, русские музыканты честно принялись отрабатывать свой контракт, и Игорь что-то вяло и спокойно запел, произнося слова русской песни так нечленораздельно, но музыкально, словно у него в горле была вмонтирована маленькая скрытая флейта... В то же время он не спеша обдумывал, что произошло уже и что надо делать дальше. Незаметно он вытащил из кармана пару пятидолларовых купюр, вернул их на тарелку и придавил сверху металлической "уткой" - как называют в Канаде долларовую монету. Многовековой опыт музыкантов, уличных циркачей и просто попрошаек сработал и на этот раз. Наскоро пообедав, пара торонтчан по пути к выходу внезапно заметила на рояле тарелку с купюрами и автоматически доложила что-то еще, подав русским музыкантам приветливо, но равнодушно, как подают нищим на паперти...
К концу рабочего дня в ресторан пошел крупный и мелкий бизнес, и к пяти часам, когда утомленные музыканты собирали свои вещи и чаевые, когда получили щедрые 50 долларов от по-отечески поздравившего их метра "гранитная скала", оказалось, что деньжат набежало немало.
- Очень, очень неплохо мы с вами поработали, - радовался Игорь, когда они в скверике напротив ресторана точно подсчитали монетки и купюры, - 123 доллара за пять часов... это впечатляет. Мне надо беречь голос, а вам руки! Готовьтесь, через пару недель вы уже увидите дочь!
- Игорь, - сконфуженно, но твердо вдруг произнесла Надя, - возьмите свои деньги, а я на билет буду зарабатывать с вами... но сама, хорошо? Нет, нет, вы не подумайте... я могу, я очень даже могу взять от вас помощь, но зачем? Мне хватит, а вам и так трудно тут... поэтому...
- Черт возьми, я не хочу зарабатывать себе на жизнь в Торонто песнями... Я просто не хочу! И кроме того, я просто не могу так зарабатывать! Мне тут платят пособие как безработному, а я буду петь песенки и обедать в ресторанах! Мы можем заработать вам на билет и я считаю, что это нормально, в этом ничего противозаконного или постыдного нет, но получать эти деньги, чтобы жить в свое удовольствие, я не хочу. Вы понимаете? Так что давайте закроем эту тему. Мы заработаем вместе на билет, вы вернетесь с дочкой, а там видно будет, что делать дальше! И... и... и не дразните меня так! Вы что, даже не представляете, как бы я хотел иметь сейчас какие-то лишние центы, чтобы сходить с вами в ресторан, на концерт, просто погулять свободно по городу? - заволновался Игорь и, вдруг вспомнив, что Надя как-то брала его за руку, неожиданно также взял ее теплые ладони в свои руки и душевно признался:
- Я хочу жить! Я хочу быть уверенным, свободным, знать, что ты можешь взять это, пройти тут, попробовать то... А тут, конечно, не наш привычный мир! Тут каждый шаг - маленькая трата денег. С вами, я чувствую это, я сбросил груз одиночества, и нам осталось только сбросить груз страха и нищеты... Господи! Когда это кончится и я смогу пройти по миру уверенно и свободно, как по родному дому?!
Сказав это, Игорь расчувствовался, внезапно отпустил Надины ладони и нежно обхватил своими руками ее лицо. Заглянув в ее зеленые испуганные глаза, он вдруг нежно и долго поцеловал ее, наслаждаясь робкими откликами ее свежих, чувствительных губ...
Надя вскоре опомнилась, она отодвинулась на край скамейки, словно обиженный кем-то маленький ребенок.
- Я вас прошу... я вас очень прошу - только не целуйте меня! - взволнованно, нервным шепотом попросила она. Она часто и резко дышала, словно могла вот-вот опять разрыдаться, и в то же время улыбалась, но безвольно, жалко, скорее с выражением блуждающей боли на лице. - Игорь, не обижайтесь... я не потому... я так не могу! Я сойду с ума от всего этого! Вы можете, вы должны меня понять! За это время у меня все в жизни перевернулось, я словно лечу в бездну. Да, кто-то держит меня... Я не знаю кто. Наверное, вы. Вы мне очень помогаете, но я вся в отчаянии и страхе, словно пропадаю, словно падаю одна в бездонную пропасть.
- Ладно, ладно, ладно, ладно! - стал успокаивать ее весьма смущенный Игорь. - Я вас понимаю!.. Но и вы меня должны понять! У меня ничего нет... Я никуда не падаю. У меня эти чувства возникли непроизвольно. Не беспокойтесь... не беспокойся! Я буду себя сдерживать. Ты ведь знаешь, я могу просто мечтать. Я могу ждать и мечтать. Я буду тебя ждать, О"кей?! - с ободряющей улыбкой вскликнул Игорь и привлек к себе Надю. - Не бойся, мы не будем целоваться, мы будем только обниматься, мы будем очень нежно обниматься и почти без всякого секса. Мы будем обниматься бесстрастно, но с чувством, как два несчастных соотечественника, которые Божьей милостью случайно встретились в счастливом городе Торонто, в городе встреч, городе обманов!
Они мирно сидели обнявшись еще некоторое время, но вдруг Надя, как это часто с ней уже случалось, встрепенулась: с ужасом, испуганно посмотрела на часы и с искренним отчаянием в голосе воскликнула:
- Это просто рок! Почему я все время забываю и опаздываю на эту работу?! Я должна бежать! Господи! Я уже через полчаса должна быть там. Я опять не успеваю!
Игорь с готовностью вскочил и подал руку Наде:
- Побежали! Вдвоем бежать веселее, - довольный и почему-то счастливый предложил он.
- Нет, нет, прошу вас... Игорь, не надо. Вдвоем веселее, но медленнее. Я побегу одна. Мы с тобой встретимся завтра.
Игорь послушно и обреченно развел руками; он согласился, однако все же постарался воспользоваться моментом и, привлекши к себе растерявшуюся Надю, "вкусно", с желанием поцеловал ее в губы, а потом в щечку.
- Тут так принято... - на всякий случай оправдался он.
Надя осуждающе, но в то же время с улыбкой исподлобья взглянула на него, затем вдруг весело и раскованно рассмеялась в ответ и чуть помедлила, пытаясь придумать что-то, что она могла бы сделать со своей стороны и сказать: это, мол, тут так принято... Однако не нашла ничего подходящего и просто поиграла в воздухе на прощанье своими тонкими длинными пальчиками, улыбнулась и убежала.
Игорь потоптался на месте, глядя вслед уходящей Наде, потом огляделся по сторонам и, не найдя вокруг ничего примечательного, опять уселся на скамейку (уже один) и погрузился в привычные подсчеты и размышления.
Доходность пения песенок в торонтских ресторанах по его подсчетам явно превышала среднюю норму прибыли в каком-либо другом мелком бизнесе этого тихого, прекрасного, многоязычного города, однако опыт, точнее, воспоминания о выступлениях в ресторанах родного Санкт-Петербурга, где веселилась молодая буржуазия, только что родившаяся или, скорее, выброшенная, "абортированная" в процессе неожиданных, но запоздалых и неудачных родов нового русского капитализма... Короче, это была память о тех странных "концертах", когда Игорь иногда просто не понимал, кто должен сегодня "выступать" - он, с его голосом, песенками и романсами, или какой-то новый мелкий местный бандит, который решил сделать сегодня "свой день". И всякие песенки и романсы "знаменитого питерского певца" служили только сопровождением странных и неожиданных сцен, "разборок" (как это теперь называли) этого неудержимого "халифа на час" - как Игорь называл таких "бандитов". В конце концов всегда начинались опять эти странные ссоры, когда взрослый и не совсем еще пьяный человек вдруг начинает лихорадочно "шарить" по своим карманам, как по чужим, пытаясь найти где-то спрятанный "черный пистолет" (или, на худой случай, выкидной нож)... словно в самом деле бывает такое, что можно как-то так спрятать у себя в одежде пистолет и не знать, где и как его найти... Такая была жизнь у Игоря в этот последний год жизни в России. Он пел ради денег в питерских ресторанах только затем, чтобы заработать самому те несчастные пару тысяч "своих денег", которые нужны были ему, чтобы выехать в Канаду и не просить ничего у жены с ее богатыми клиентами и немалыми, в общем-то общими, зубопротезными деньгами...
В этот момент Игорь вдруг обратил внимание на то, что сидит на скамейке в центре города, что ему решительно нечего делать, что еще не так поздно, чтобы идти домой, и почему бы не прогуляться по прекрасному городу хорошему человеку, который умеет гулять (знает где, когда и с кем или, по крайней мере, с чем...) и, более того, всегда замечает прекрасное, если хотя бы что-то мало-мальски прекрасное есть в городе, в котором он как раз живет. Он всегда шутил сам над собой: если у тебя нет денег, то, по крайней мере, ты должен научиться наслаждаться красотой!.. На самом деле тема денег была очень болезненной для него. Женившись шесть лет назад на рассудительной, холодной и красивой Ирине, любившей доминировать всегда и во всем, он вдруг понял, что ему предстоит играть в семейной жизни вторую роль, поскольку никогда и нигде еще даже самый умный социолог не смог соперничать в заработках с зубным врачом. Но почему-то Игорю захотелось попытаться "посоперничать" - впрочем, не столько с женой, сколько в ее лице со всем этим миром, устроенным так, что умный и добрый всегда зарабатывает меньше, чем глупый и злой, а больше всех, конечно, получает умный и недобрый... Впрочем, быть может, это всего лишь красивое и утешительное оправдание неудачника. Однако в любом случае это изречение не во всем подходило в случае с Игорем. Он, вообще-то, имел счастливую способность совмещать оба полюса жизни - умение восхищаться красотой, быть мелким и незаметным зрителем и ценителем жизни, но вместе с тем умел неплохо зарабатывать Богом данным голосом, пусть и не в самых приятных местах и не такие внушительные суммы, какие зарабатывала его жена, все равно... Однако и она, и сам он в общем-то соглашались, что деньги, заработанные романсами в ресторане, ниже заработка Ирины, умевшей глубоко и безболезненно пройти канал в больном зубе состоятельного клиента... Так что тема денег и приличных заработков, которая, видимо, никогда не стихает ни в одном семействе, прожившем вместе более трех лет, была очень близка и до боли знакома Игорю. Он боролся с этой темой, как только мог, и положил на нее, эту неравную борьбу, всю свою молодую "социологическую ученую" жизнь, частично преуспел, однако все же так и не смог избавиться от нее, от этой борьбы и чувства своей ущербности... И когда Игорь подумал о том, что, по сути, никто не мешает ему насладиться вечерним Торонто, он, естественно, приготовился начать очередную вечернюю прогулку и уже готов был влиться в толпу "жаждущих и ищущих невинных развлечений" работников офисов даун-тауна, которые как раз должны были вывалиться из своих стеклянных прохладных офисов на улицы города... Впрочем, как известно, улиц в городе для этой публики было всего несколько: по Янгу от Ричмонд-стрит до Фронт, с другой стороны - от Черч до Спадайны...
И тут как раз случилось странное происшествие... Игорь шел размягченный, добрый и словно пьяный. Словно он вдруг вернулся в родной Санкт-Петербург и вернулись к нему все свойственные всем русским пороки: сострадание к самому несчастному и невозвратимо падшему алкоголику, которого никто и никогда не поймет, не пожалеет на улицах благополучного Запада. Однако случилось так, что, проходя угол Бэй и Кинг, Игорь остановился, чтобы осмотреть при новом, незнакомом ему прежде вечернем освещении этот богатый околоток, и невольно заметил странное поведение нескольких людей: долговязый негр с геморроидальным лицом и отвратительными манерами нагло и громко стучал в стекло какого-то ресторана и неестественно длинным скрюченным средним пальцем вызывал наружу кого-то - одного из тех, кто весело и беззаботно ужинал внутри этого ресторана... С противоположной стороны улицы Игорь видел их со стороны, но, кроме того, заметил и новых действующих лиц, о которых первые, очевидно, и не подозревали. На противоположной стороне улицы стояли двое и внимательно следили за всем происходящим и вместе с тем поглядывали на машину, которая была запаркована чуть выше и которая внезапно как-то странно мигнула, включив и тут же выключив аварийный стоп-сигнал...
Игорь невольно почувствовал что-то неладное во всем этом - за долгие месяцы и годы прогулок по любимым городам России и Канады он научился различать естественные и очень странные ситуации, которые порой возникали на улицах города... И на этот раз его поразил контраст этого высокого наглого худощавого негра и раздраженного, нервного прекрасно одетого господина, который с кем-то ужинал в ресторане и почему-то вышел, а по сути, выбежал навстречу этому странному негру. Игорь, привыкший неосторожно совать нос во все забавное и интересное, что встречал в городе, подошел ближе к странной паре и как раз заметил, как молодой господин открыто и размашисто расплатился с долговязым негром за что-то и, зажав это что-то в руке, отвернулся и, видимо, отключенный, не глядя по сторонам и не оборачиваясь, отошел в сторону... Игорь последовал за ним и, подойдя ближе, проверил в отражении витрины, что рядом никого нет, и только тогда громко и непонятно предостерег богатого, явно пристрастившегося к опасному зелью, несчастного клиента:
За тобой смотреть. Не кури это. Положи в отбросы плохой пакет... Не смотреть на меня. Положи в отбросы, в отбросы... - несколько раз настойчиво повторил Игорь.
Однако оказалось, что испугать богатого клиента было несложно, и находчивый клиент тут же просунул сквозь дырку канализационного люка несчастный пакетик, затем, подумав о чем-то, достал из кармана пачку сигарет, одну сплавил в канализацию прежним путем, а другую закурил и довольный огляделся по сторонам. Счастливо улыбнувшись "спасителю", протянул ему пачку и, уже успокоено рассмеявшись, спросил:
- Ты хочешь?
Но когда услышал от спасителя очень невразумительное "Я не хурью", поменял свой тон и, похлопав по плечу Игоря, сказал:
- Я тоже редко курю... Но все равно, спасибо... Это вот те, двое? - спросил он и, победно скорчив отвратительную гримасу, кивнул на наблюдавших за ними переодетых полицейских.
Игорь подтвердил, что да, как раз эти. Он тщетно попытался как-нибудь правильно построить фразу о том, как вредно курить всякую дрянь, однако понятливый господин и сам поспешил оправдаться, признавая, кажется, довольно искренне, что редко курит эту гадость и что как раз сегодня у него выдался чертовски неприятный день...
- А вы чем занимаетесь? - мимоходом спросил "спасенный".
Игорь растерялся. Сказать, что он поет песенки в ресторанах, ему не хотелось, называться социологом он тоже не рискнул, но его нерешительность длилась всего мгновение и он вдруг, сам не зная почему, нахально и небрежно бросил: