Сохань Игорь Павлович
Я и Мы. Точка зрения агностического персонализма

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сохань Игорь Павлович (isokhan@geocities.com)
  • Размещен: 30/08/2013, изменен: 12/03/2017. 352k. Статистика.
  • Монография: Философия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Персонализм - это изумительная трагикомическая игра одного актера, разговор человека с самим собой, когда думаешь, что все люди: и плохие, и хорошие, такие, как ты сам, и что мир - человечный. Персоналист - это мудрый человек, чувствующий, что в нем живут тысячи других людей.
    • Я и мы. Точка зрения агностического персонализма / И. П. Сохань. - СПб.: Алетейя, 2017. - 160 с. ISBN 978-5-906910-11-0 Первое издание книги до переработки: Сохань Игорь. Исповедь персоналиста. - Киев: Наук. Думка, 2013. - 152 с. ISBN 978-966-00-1345-2. No И. П. Сохань, 2017 No Издательство 'Алетейя' (СПб.), 2017 Посвящается друзьям юности Что нас связывает: любовь, привычки, общее понимание истины, обиды, обманы? Кто владеет истиной: Я или ты. Можем ли мы вдвоем, втроем владеть общей истиной? ВВЕДЕНИЕ В данной работе проблема 'Я' представлена в том виде, что если Я каким-то образом одно, тогда с ним все понятно, совершенно просто в наивысшем смысле и, можно сказать, божественно: вместе с Я, возвышая себя, мы образуем формальное единство - только Бог и Я. Сложности возникают, когда Я не одно и рядом возникает тождественное Ты и множественное всемогущее Мы. В итоге самопроизвольно порождается из ничего кластер хтонических хаотических обид, включающих любовь, ревность, попытки доминировать, подчинять, обманы, насилие, покорность... 'Я', блеснув, моментально начинает тускнеть, усредняться, теряться среди постоянно возникающего подобного. Персонализм не стал общепризнанной философией. В этом нет трагедии. Скорее - положительный признак избранности в переносном смысле: не тебя выбирают, а сам выбираешь и гордишься выбором. Этот текст написан не столько как академический трактат, а с определенным чувством юмора. Как бы мы ни формулировали свое представление о мире, без юмора (а это весёлый, но серьезный взгляд) не обойтись. В этой книге автор часто говорит о своей собаке, пятилетнем спрингере-спаниеле, за поведением которой он наблюдал в течение пяти лет и размышлял о том, как бы поступил в том или ином случае на месте собаки или как бы собака повела себя в определенной ситуации, будучи автором; отмечал общие моменты и различные, когда понятно поведение собаки, когда спаниель понимает поведение хозяина, а также анализировал заключения по отношению друг к другу. Это важно в персонализме. Если постоянно сравнивать себя с самыми близкими, незаметно и непроизвольно погружаешься в такую среду, из которой немногие могут выпутаться. При сравнении себя с близкими - братом или сестрой, папой или мамой, с сослуживцами, коллегами, школьными друзьями - человек ощущает вначале что-то теплое-теплое, потом что-то нечистое (вроде как незачем сравнивать себя с ними, поскольку люди-то разные и сравнение ничего не добавляет, но если не с ними, с кем же тогда?) Большинство наших близких в полноценном смысле нам не близки. Родственники обычно чужды по духу, а друзья по духу зависимы от обязательств и бывают преимущественно связаны со своими родственниками. Дружить легко и просто в юности, когда молодая особь отдалилась и освободилась от обязательств по отношению к семье, но еще не имеет обязательств в семье новой. Легко дружить на службе. Классический пример дружбы разновозрастных людей на службе - четыре мушкетера в известном романе Дюма. Со временем друзья разбрелись: одни по своим поместьям, другие остались на службе, и картина мира этих друзей (литературных героев) лишилась многих совпадений. В персонализме дружба имеет огромное значение, поскольку именно друзья живут максимально подобной картиной мира. У нашего брата и сестры, папы и мамы, жены или мужа, дочери или сына может быть совершенно иная картина мира, и тогда жить с ними со временем становится все сложнее и в результате почти невыносимо, пока не появится то, что может опять так или иначе сблизить: горе, беда, болезнь, радость, рождение, общее дело. В первой части данной книги мы будем говорить об истине, поскольку именно внутренний разговор об истине - это постоянная порождающая составляющая персонализма. К счастью, истина - такое понятие, о котором можно рассуждать бесконечно. КАРТИНА МИРА И ПЕРСОНАЛИЗМ Картина мира - это внутренний мир, микрокосм, включающий в себя все, что мы помним, что можем вспомнить, наши привычки, убеждения, любовь и отвращение, все, чем мы живем или жили, включая неосознанное, потаенное и неназванное, запахи и вкусы. Микрокосм - малая вселенная. Так думали в древнее время, когда индивидуальность не приобрела столь высокое значение, как в Новое время. В персонализме, скорее, нужно говорить, что человек - это не малая, а особая вселенная, во многом подобная микрокосмам других людей, но поскольку каждый из нас по-своему любит свое тело, которое является тоже частью нашего микрокосма, размышлять о полном единстве невозможно. Картина мира - словосочетание, которое было использовано Хайдеггером в его небольшой работе 'Время картины мира' (лекция 1938 года). Вот несколько отрывков из этой лекции: 'При слове 'картина' мы думаем прежде всего об изображении чего-то. Картина мира будет тогда соответственно как бы полотном сущего в целом'. С этим можно согласиться, поскольку мы все художники и рисуем мир по-своему. В персонализме картина мира формируется в голове, в душе, в памяти, во всем нашем 'нашем'. 'Картина мира, сущностно понятая, означает таким образом не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины... Где дело доходит до картины мира, там выносится кардинальное решение относительно сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего'. Хайдеггера цитировать нелегко. Гуссерля тоже непросто. Спасибо переводчикам. Две различные философии, два философа. Это одновременная попытка с разных точек зрения осмыслить и сформулировать на определенном языке процесс познания мира человеком в наивысшей форме: 'что мы можем понять в мире и насколько мы сами мешаем пониманию того, что мы называем познанием'. Это было очень важным критерием для развития наук в то время. Физика, биология, химия в первой половине XX века должны были получить обоснование сквозь призму должного объяснения: как мы все понимаем этот мир, как передавать знания. Передача знаний - это капитальный вопрос, который имел самые неожиданные решения в разные эпохи. В Новое время, когда возникали цеховые гильдии, передача капитала (навыков и умений) осуществлялась одним образом, в современности - по-иному. К тому же разные страны вопрос передачи капитала решают по-своему. Знание - тоже капитал. С передачей знания возникла 'золотая' проблема. Как ни как - передаем истину, которая, как известно, дороже денег. Деньги дороже золота: золото нужно хранить в ФортНоксе, а бумажные деньги сами бегают по миру где хотят и никуда не деваются. Хайдеггер начал дискутировать с учителем Гуссерлем, спустя много лет подключился Сартр, и, если не говорить о всех других мыслителях середины XX века, которые тоже спорили друг с другом, в итоге 99,9 % популяции разумных людей на планете Земля перестали понимать то, о чем они говорят и о чем кто с кем спорит. Произошла офшоризация передачи интеллектуального капитала: так транслируют знание как ценность в университетах, но главное знание передают мудрые мужи на конференциях в самых изумительных уголках земли. Это нормальное явление в науке. При всей близости гениальности Эйнштейна и Пуанкаре, они жили в разное время. Хотя были современниками в течение какого-то периода, это не значит, что один важнее другого, как нельзя сказать, что Сократ важнее, чем Платон. Но они по духу друзья! Хотя именно друзья по духу могут изуродовать жизнь один другому (например, история жизни апостола Петра и его друга). Процесс передачи капитала - сложный сам по себе. В современном мире нужно платить налог на прирост капитала, если не пользоваться исключениями. Знание тоже трудно передать. Любая передача - это риск. Если мы знаем множество способов передачи капи- тала от одного человека другому, от одной фирме другой, от одного поколения другому, неужели хорошее знание бегает по миру, как деньги уважаемой страны? Капитал прилипает, поскольку мысли, деньги не могут бегать сами по себе. Это неестественно. Мысли прилипают к друзьям. Проще всего говорить о важном с надежными друзьями. Друзья нам близки, поскольку у нас с ними не только одинаковые или близкие представления о добре и зле, но примерно равные видения мира и что-то общее важное в нашей памяти. Наши картины мира во многом пересекаются, хотя у нас могут быть различные привычки, убеждения и 'друг моего друга не всегда мой друг'. Редко друзьями могут быть родители, дети, родственники, соседи, государство. Персонализм - капризное мировоззрение и предполагает своеобразную сосредоточенность и ответственность, чтобы человек мог остановиться, опомниться, задуматься, переворошить прошлое и решить, кто ему был дорог и является таковым. Дружба всегда в прошлом. Сомневаться в дружбе так же естественно, как в любви, особенно если понимаешь дружбу как филию (φιλία). Каждый день мы видим множество чужих людей, к большинству из них у нас нет никакого чувства любви, но мы постоянно вспоминаем преимущественно только близких друзей. Сомневаться в исключительном значении друзей - неестественно. Друзья нам кажутся вечно близкими, теми, которых трудно заменить. Нельзя даже помыслить, каким может быть наш будущий друг, если посмотреть на окружающих людей. Среди них трудно найти друга с первого взгляда. Память и совместный опыт - важнейшее в дружбе. Но и близкие друзья могут стать чужими, даже 'хуже всех'. Кто в этом виноват? Как можно друга назвать недругом? Но если вскрылось какое-то обидное потаенное прошлое. Ворошить прошлое опасно. Говорят: 'Не вороши! У тебя руки и глаза нехороши'. Многим хочется покопаться в прошлом жадными руками, чтобы доказать всем, что не ты виноват. Вороша мертвое прошлое, ничего не найдешь, вороша живое прошлое, только руки обожжешь. Но если не ворошить прошлое - ничего не поймешь. Прошлое - жалкое ничто до тех пор, пока, оживая, не принуждает к ответственности, пробуждая бывшее, как мы его помним. Некоторые говорят, что если нет человека, то нет и времени. Возможно, звери, которые осенью запасают корм, перелетные птицы и бабочки, ежегодно пролетающие тысячи километров, - это тривиальная реакция на изменение погоды. Но моя собака, привыкшая, что в 9 вечера ее выгуливают, постоянно в это время требует прогулку. Собака не капризная и готова гулять в урочный час при любой погоде. Может быть, у нее есть часы в голове? Скорее всего, моя собака тоже живет по законам времени. Она помнит прошлое, ставшее регулярным, подходит ко мне и, подняв лапу, как бы говорит: 'Ну, все, хозяин, пришло время, пора идти меня выгуливать'. Впрочем, долговременная память не является отличительной особенностью человека. Белочка зарывает случайное богатство в земле и уже через пять секунд не помнит, куда спрятала, 'заханырила свое будущее', орешки, груши или яблочки, но у нее есть долговременная память и она не может заблудиться, ведь помнит, где живет. Люди другие: они помнят все важное, если не вытеснили что-то по каким-то причинам из памяти. Человек не может создать сам свою картину мира, ему нужны помощники: время, память, опыт, размышления и общение, различные точки зрения. В этом смысле его нельзя упрекнуть в недостатках. Человек - это груз памяти о прошлом и крепче всего запоминает обиды: как обижали и как обижал. Человек - это груз памяти о мелкой подлости, которую трудно вытеснить из памяти. Почему человек дольше всего помнит обиды? Это естественное свойство разума? С точки зрения разума важнее запоминать хорошее, чем плохое, тогда изумительная способность человека помнить сильнее плохое - это не безвредный рудимент, который бесполезен в защищенном мире, а бесполезный дарвинизм, который вредит, и его нужно устранить. Душевная потребность человека - почувствовать себя безгрешным, чтобы освободиться от груза подлости, которую человек помнит. В этом забвении прошлого помогают друзья, любимые, постоянная убежденность в том, что ты сам безгрешен. Человек - это во многом животное существо, но кратковременной памятью трудно манипулировать. Сильная кратковременная память - это, возможно, одно из немногих фундаментальных отличий человека от животного, хотя большинство животных могут быть в эмоциональном смысле значимее человека, поэтому мы так любим своих собак, кошек, лошадей... Человека нужно дрессировать дольше, чем собаку. Чтобы сломать инерцию кратковременной памяти, человека приходится дольше 'обрабатывать'. Сформированные условные рефлексы все равно могут быть потом легко разрушены соответствующим тренингом (это будет не обучение, а, скорее, разрушение пирамиды памяти прошлого). Память - это фундаментальное свойство человека. Мы не знаем, как оно формируется, как некоторые события даже без повторения, возможно, силой ассоциативных связей, остаются в памяти человека на десятилетия. Разделение на кратковременную память (от секунды до нескольких минут) и долговременную память (хранит информацию долго, потенциально - всю жизнь) не всегда помогает. Мы не знаем процессы и не можем описать, как информация перемещается из кратковременной памяти в долговременную, есть ли промежуточные виды памяти (они, возможно, и есть, по крайней мере, не как средняя память, а как процесс обработки и формирования и передачи памяти из простой настольной кубышки-копилки в сусеки или потаенные закрома). Эмоциональное состояние тоже влияет на память: когда мы в хорошем настроении, то хуже запоминаем. Человек - капризное существо. Единственное, что мы не можем отрицать - это ценность памяти как таковой. Истина - это память + размышления. Размышление - это разговор. Животное тоже всегда сомневается в истине: протянешь руку с угощением, собака будет ждать, принюхиваться, пытаясь понять - приманка дается или угощение. Но животное не будет обсуждать истину с другими (если не называть лай собак в деревне вечером, 'собачью брехню', обсуждением истины). Человек в принципе сомневается во всякой истине. Вот, вот... мы пришли к разговору об истине. Подобно экзистенциализму и феноменологии, персонализм говорит с каждым вопрошающим как родной, как близкий, поэтому у персонализма такой специфический мягкий, простой, ненавязчивый язык. Персонализм ближе религии и во многом чужд, далек классической философии. Персонализм - это верование, которое принято каждым по праву рождения, как доверие в детстве отцу и матери. Наверное, поэтому персонализм как привычное, понятное и простое мирово- сприятие оказался в таком пренебрежении другими верованиями и убеждениями, с которыми он, впрочем, не конкурирует и которым не противоречит. О многих философах можно сказать, что они были когда-то в каком-то смысле персоналистами. Для персонализма это ничего не значит, для читателей указывает ориентиры. Современная философия - это не классическая 'любовь-мудрость', Philo Sophia. Новое время породило новые отношения. Современная философия - это право распоряжаться определенной мудростью как личной собственностью размышляющего, которая иногда становится общественным достоянием и служит определенным целям. Мудрость необъяснима и неописуема, она кружится вокруг истины, как пчелка вокруг цветка, как мотылек вокруг огня. Общение между людьми построено преимущественно на спорных заключениях в процессе поиска мелкой истины. Человек ищет истину где только может: правильно ли подобран галстук (не только в смысле правильно-неправильно в данном конкретном случае, а как на примере галстука, рубашки и костюма понять истину, как правильно сочетать), правильно ли приготовлено блюдо, правильных ли друзей нашел сын или дочь... Человек редко думает о высокой истине. Поэтому так сложно понять того, кто постоянно думает о ней. Мы иногда задумываемся о том, правильно ли исторически сформировалось наше государство, верны ли наши представления о Вселенной. Поиск мелких истин нам важнее каждый день, чем поиск крупной истины, которую искать утомительно, да и в ней все равно будешь сомневаться потом опять и опять каждый день. Человек устал и настолько болен поиском высокой, низкой, средней, мелкой истины, что готов называть истиной все что угодно. Мелкие истины в совокупности важнее крупных, первые заполняют обычно весь наш день. Мы не думаем каждый день о крупных истинах, например, сколько мне платят - больше или меньше, чем должны, друг это мой или недруг, верна ли мне моя жена, мои ли это дети, что сделала для меня моя великая страна, чтобы так требовать и так тяжело наседать на меня, зачем мне это все, если это для меня ничто! Веры нет и не будет, пока идут судорожные и беспорядочные поиски мелких истин: покупать фрукты в этом магазине или только мясо, в этот садик или школу отдать ребенка или в другой, по этой улице ехать, чтобы не сломаться на колдобине или попасть в пробку, или по другой. Легко принести ребенку калейдоскоп, чтобы он наслаждался, видя необыкновенные узоры, трудно дать телескоп с диаметром зеркала 6,5 метра. Поскольку в первом случае мы делимся веселыми наблюдениями, развлекаемся, услаждаемся, а в другом - пытаемся передать истину, чтобы близкий человек посмотрел и согласился, принял, поверил. Вот, вот... Если зашел разговор об истине, нужно порассуждать о вере. Истины без веры не бывает, поскольку рано или поздно на какое-то время мы должны поверить во что-то, чтобы прекратить искать истину в определенном направлении (например, согласиться с мнением большинства, что к этому костюму и рубашке идет только этот галстук; что в нашей стране лучше президентская, а не парламентская республика; что видишь в бинокль не одну звездочку, а двойную звезду, которую можно заметить только с помощью телескопа с диаметром зеркала 6,5 метра. После этого поиск истины прекращается, пока не возникнут новые обстоятельства: купили новую рубашку, поменялся лидер государства, мы постарели или получили доступ к новому телескопу. Мы доверяем друзьям, пока нас не предали, нам легче искать истину с друзьями и охотнее всего мы делимся с ними. Это не значит, что друзья всегда и во всем нас понимают лучше других. В персонализме все истины субъективны, только конфликты болееменее объективны. Вот, вот... Если говорим о вере, нужно раскрыть настоящую истину об обмане. Нет обмана без самообмана. Если не научишься и не привыкнешь обманывать сам себя, никто не обманет. Если не научился искать истину в согласии с самим собой, с другими тоже не найдешь. Впрочем, можно сказать и противоположное: самообман - это не обман, а этап поиска истины. В самообмане нет веры, обмана, но истины тоже нет, только мелкое кратковременное наслаждение. Самообман - это защита от обмана в надежде, что лучше самому себя обмануть, чем позволить себя обмануть. Персонализм - это бесконечный разговор об истине, когда вежливо и брезгливо сторонишься обмана, понимая, что все равно рано или поздно споткнешься и обгадишься в поисках истины, пытаясь найти ее вместе с другими. Концепция персонализма противоречива и не позволяет найти истину, тем более если ищешь один, поскольку истина должна быть твоя, но не может быть или не быть общей, а только одновременно общей и твоей. Это противоречие невозможно снять в персонализме никаким образом, поэтому истина всегда останется водоразделом между 'Я' и 'мы'. В поиске истины важна не сама находка, которой, скорее всего, нет, а передача видения истины от одного человека к другому: Сократ - Платон, Спиноза - Декарт, Кант - Гегель, Гуссерль - Хайдеггер, как это постоянно происходит в мире в поисках мелких истин: от отца к сыну, от старшего брата младшему, от опытной сестры или подруги к неопытной. Истина - это умение понять другого, разговаривая об одном и том же. Другими словами, умение разговаривать с другим об одном и том же. Истина - не цель, это одновременно лекарство от болезни и сама болезнь. Эта уравновешенность очень важна. Каждый раз истиной нужно переболеть, как гриппом, и не пытаться поскорее вылечиться. Истина живет рядом с нами, она всегда возле человека, как вирусы, как птицы и звери, ее трудно поймать голыми руками. В горной реке медведь ловит рыбу, плывущую на нерест, лапой, человеку трудно поймать рыбу в воде рукой. Поэтому он придумал удочки, рыбные сети, приманки, чтобы ловить рыбу лучше, чем медведь. Удочка - не лапа, это инструмент, как рычаг, который помогает поднять неподъемные тяжести, как колесо, помогающее перемещать объекты, которые без него не передвинешь. Инструментальность мышления помогла человеку вырваться из природы и позволила создать свой собственный человеческий мир. Это другой мир, не природный, где человек добыл право распоряжаться сущим, в этом можно полностью согласиться с Хайдеггером. Однако человек по-прежнему живет в природном мире, в котором его могут съесть, уничтожить, унизить и разрушить его внутренний мир таким образом, что ничего святого, дорого и любимого не останется. Мир человека сложнее мира животного, поэтому люди легко готовы опуститься в мир 'простых истин' и устоявшихся рутинных ритуальных отношений. Каждый из нас испытывал 'стадный зов бежать, как все'. Таким образом, мы представили персонализм, не являющийся бабочкой, лекарством, мудростью. Мудрый человек, который так или иначе близок к истине и говорит о ней, может быть похож, например, на бабочку или мотылька. Но бабочка, мотылек и мудрец все же не могут стать эмблемой и тем более эмбрионом персонализма. Персонализм - это капризная абсолютная убежденность в том, что ты есть. В отличие от других убеждений, это не нужно доказывать. (Спасибо индивидуализму). Сознание, бытие, существование не могут строиться на свидетельствах и доказательствах, хотя иначе их не так просто определить. Персонализм - это единственная привилегия человека, которому ничего не нужно доказывать, несмотря на то, что человек именно этим всю жизнь занимается. (Прости, Гуссерль, спасибо, Фрейд). Персонализм - это презумпция невиновности человека. Я есть. И ничего не нужно доказывать. Это плохо. Поскольку доказывать все-таки придется. Это отличается от 'Cogito ergo sum' Декарта. Человек ищет, и если не нашел, обнаружит то или иное доказательство своего привилегированного положения, чтобы не думать, но распоряжаться сущим. Это такая душевная болезнь человека. Нельзя сказать - плохая или хорошая, по-разному бывает. Чтобы не думать каждый раз, нужно научиться передавать знания. Это создает проблему для человека: тот, кто приобретает знания, кардинально отличается от того, кто передает. Поэтому знания передаются всем, но принимаются и усваиваются не каждым. Приобретение знаний и передача знаний - это разные вещи. Животное нацелено на получение, но не на передачу знаний. Человек 'заточен' на передачу. Даже если человек не работает учителем в школе, профессором в университете, он все равно старается так или иначе передать свои знания, свой опыт близким: надоедает сове- тами детям, жене-мужу, друзьям-подругам, сотрудникам, соседу в поезде... Человек постоянно пытается формализовать свой опыт таким образом, чтобы его можно было передать другим. Но чтобы передать опыт, необходим тот, кто готов выслушать, прочитать и принять - музыку, стихи, нравоучения, исповедь, советы, пожелания... Формализовать опыт, чтобы он был понятен другим, - чрезвычайно сложное занятие. В русской культуре князь Курбский в переписке с Иваном Грозным и протопоп Аввакум - это, наверное, самые выдающиеся советники, понять которых очень трудно, поскольку они использовали свой личный язык, непонятный большинству. Помимо желания нравоучения, у человека есть еще одна особенность, которая роднит нас с животными. Культура помогает нам передавать знания. Но Курбский и Аввакум смогли передать знания вне культуры, и тут работает второй уровень культуры, перевод, когда можно 'перевести на современный язык' то, что писали знаменитые предки. Это очень важная роль культуры. Пройдет 500 лет - и все равно рано или поздно поймут, что ты говорил. Люди писали свои письма, дневники свободно, хотя мы должны и в наше время понимать, пред- ставлять их чувства. Переводчик - это червь, который использует тебя, когда ты умер. Самое главное для человека, чтобы его никто не трогал. Это такое животное чувство в нас. Затаиться. Оказывается, что добиться, чтобы тебя никто не трогал (на животном языке - не угрожал съесть) - самое сложное. Но труднее достичь, чтобы не трогали так, как ты не хочешь. Мир все же устроен таким образом, что легко избежать одного способа, но невозможно игнорировать все возможные методы. Значит, надо смириться, что другие люди тебя трогать будут. И это самое интимное и интересное в жизни. Персонализм размышляет о том, как, почему и зачем мы вынуждены сталкиваться с другими людьми, можно ли жить без этого и что нам дает прикасание других? В книгу включены две работы, написанные в разное время, в которых автор размышляет, как примирить человека с самим собой, поскольку сделать это можно только посредством других, не всегда приятных людей. Как их принять, оставаясь самим собой, даже не зная, кто ты сам? ПЕРСОНАЛИЗМ ХХ ВЕКА Персонализм был преимущественно религиозным и социалистическим. Даже примитивного агностического персонализма не существовало. Персонализм не был какой-то философской доктриной, направлением в философии. Он являлся калейдоскопом личностей при всем уважении к тому, что сделали многочисленные школы персонализма попутно с классиками персонализма. Николай Бердяев, русский философ, один из творцов русского религиозного возрождения, прожил вторую половину жизни во Франции и был самым ярким персоналистом, хотя его и причисляют к экзистенциалистам. Работа Бердяева 'Смысл творчества', изданная в 1916 году, не оказала большого влияния на культуру, но подействовала на самого Бердяева, который остался приверженцем откры- той им истины о значении творчества. Николай Александрович говорил о творческом начале в человеке так восторженно и увлеченно, словно стоял на цыпочках. В этом он был скорее экзистенциалист, который вслушивается в свои страхи и заботу. Персоналист не стоит на цыпочках. Естественно, Бердяев всегда говорил об истине: 'Цель философского познания совсем не заключается в познании бытия, в отражении в познающем действительности, - цель - в познании истины, в нахождении смысла, в осмысливании действительности'; 'Где же искать критерий истины? Слишком часто ищут этот критерий в том, что ниже истины, ищут в объективированном мире с его общеобязательностью, ищут критерий для духа в материальном мире'; 'У Фихте индивидуальное 'я' лишь часть великого целого. Личность исчезает в созерцании цели. 'Я', с которого Фихте начинает свой путь философствования, не есть индивидуальное 'я'. Для него индивидуальный человек - инструмент разума. В этом Фихте отличается от Канта, единственного из великих идеалистов в германской философии, который был близок к персонализму. Гегель - самый крайний антиперсоналист. Думать для него значило привести в форму универсального... Также антиперсоналистом, хотя и по-другому, был Шопенгауэр. Немецкий идеализм пожертвовал душой для абсолютного духа. Философия абсолютного духа началась с провозглашения автономии человеческого разума. Она кончилась отрицанием человеческой личности, подчинением ее коллективным общностям, объективированным универсалиям' (Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря. М.: Республика, 1995. С. 186, 188). Эммануэль Мунье, французский персоналист, социалист, католик, издавал с 1932 года журнал Esprit, вокруг которого объединились единомышленники, в 1936 году опубликовал классический труд 'Манифест персонализма'. Мунье придал персонализму публичность, узнаваемость. С подачи Мунье персонализм раскрасился, как пасхальные яички, как рождественские лампочки и гирлянды. Все, кто интересуется персонализмом, в первую очередь должны прочитать манифест Мунье, в котором он общается с молодежью как близкий и равный. 'Мы называем персоналистским всякое учение, всякую цивилизацию, утверждающие примат человеческой личности над материальной необходимостью и коллективными механизмами, которые служат опорой в ее развитии'; '...для нас персонализм - это только общезначимый пароль, суммарное обозначение, подходящее для различных учений, которые, однако, в той исторической ситуации, в которой мы находимся, могут приходить к согласию относительно лишь элементарных физических и метафизических условий (возникновения) новой цивилизации. Таким образом, персонализм не заявляет об утверждении новой школы, открытии еще одной часовни, изобретении новой замкнутой системы. Он свидетельствует об общем волеизъявлении и, не касаясь имеющегося здесь разнообразия, ставит себя ему на службу, чтобы вести поиск средств, дающих возможность эффективно воздействовать на историю. Следовательно, мы должны бы употреблять множе- ственное число, говорить о различных формах персонализма... Наша ближайшая цель состоит в том, чтобы... определить совокупность первичных принципов согласия, которые могут стать основанием цивилизации, посвящающей себя человеческой личности. Эти принципы согласия должны в достаточной мере опираться на истину, чтобы...' (Мунье Э. Манифест персонализма. М.: Республика, 1999. С. 269). Бердяев, Мунье, другие философы социалистического или христианского персонализма восклицали лозунги, утверждая, что человек богоравен, социален и только так нужно относиться к человеку и строить цивилизацию вокруг него, а не вокруг наживы, неравенства, денег, войн, торжества насилия над единичной личностью, как раньше до этого тысячелетия развивалась цивилизация. Можно возразить, что Человек богоравен не тогда, когда слаб и вопрошает 'Боже, зачем ты оставил меня!', а когда силен (а человек силен всегда, как видно уже десять тысяч лет). Это считается ересью с точки зрения других мировых религий, но позволило христианству породнить человека с богом в русле древнегреческой традиции, Прометей вылепил человека из глины, Геракл после десяти подвигов стал бессмертным и равным богам человеком. Папу Иоанна Павла II также можно смело назвать одним из великих персоналистов ХХ века. Он говорил: 'Считают, что молитва - это беседа. В беседе всегда есть 'я' и 'ты'; в данном случае 'Ты' пишется с большой буквы. Первоначальный опыт молитвы учит, что 'я' здесь преобладает. Потом мы убеждаемся, что на самом деле всё иначе. Преобладает 'Ты', в котором берёт начало наша молитва'. Сказано абсолютно персоналистично. Отдельно стоит Бертранд Рассел, математик, позитивист, агностик! Его мысли близки агностическому персонализму, но он жил в другую эпоху между двумя мировыми войнами, был социалистом, математиком, атеистом, хотя и называл себя агностиком. Вот что он говорил: ' - Кто такой агностик? - Агностик считает невозможным познать истину в вопросах существования Бога или вечной жизни, с которыми связано христианство и прочие религии. Или, если это и не невозможно вообще, то, по крайней мере, не представляется возможным в настоящее время' . С этим согласится персоналист, хотя и поправит, что вместо слов 'считает невозможным' лучше говорить 'не считает возможным'... Вера должна корениться в убеждениях. Однако при равных убеждениях вера может быть разная. С чем не согласится персоналист, так это с Расселом, который говорит об агностике и называет его 'он': 'Что касается греха, он (т. е. агностик) считает это понятие (греха) бесполезным. Он, агностик, разумеется, допускает, что какое-то поведение может быть желательным, а какое-то нет, но он считает, что наказание за нежелательное поведение может быть лишь средством исправления или сдерживания; оно не должно налагаться лишь постольку, поскольку зло, само собой разумеется, должно страдать. Именно эта вера в карательные меры и привела к возникновению ада. Понятие греха принесло много вреда, в том числе и это'. Понятие греха можно использовать во вред человеку: манипулировать человеком, используя греховность и все, что связано с этим: поведение, убеждения, культуру, пищу, одежду... (Проще, конечно, манипулировать чем-то искусственно возвышенным, что так или иначе выросло в человеке). Достоинство христианства в том, что за две тысячи лет понятие греховности стало внутренним неискоренимым убеждением христианина, а не повиновением внешним требованиям. Это, возможно, единственная мировая религия, которая не требует, чтобы верующий хоть чем-то отличался внешне от неверующего. Данное неформальное требование, которые было принято всеми, сформировало огромные преимущества убеждениям, поскольку никакая иная религия даже близко не подошла к решению основных вопросов, которые беспокоят верующих. Конечно, служитель культа всегда отличался внешне от прихожанина, но верующий от неверующего в обыденной жизни не должен отличаться, иначе... Мы знаем, что может произойти. Многие приняли новое верование и готовы были, скорее, жить рядом с христианами, чем в другом мире. Понятие греха - это краеугольный камень в развитии мира. Если бы не было этого краеугольного камня - понятия и осознания греха, постоянного размышления и оценки - мир был бы сейчас другим. Понятие греховности - клю- чевой момент в христианской цивилизации, об этом думали миллиарды людей последние 2000 лет. Мы можем только воскликнуть 'Браво!!!' тем, кто не забывал о греховности и не стесывал это понятие до размера зубочистки или палочек для еды. В работе 'Счастье и грех' (Игорь Сохань. Счастье и грех. СПб.: Алетейя, 2014) автор сравнивал путь жизни человека, который считает себя греховным относительно своих координат греховности, с жизненной дорогой тех, кому нравится считать себя безгрешными. Понимание греха важно для человека. Если не копаться каждый день в своих грехах, а жить как лунатик, не на этой Земле, а на вымышленной, никому-больше-ненужной, нет и не может быть никакой связи человека с человеком. Только подспудное понимание нами нашей греховности позволяет нам хоть как-то общаться друг с другом и относиться один к другому как человек к человеку. Только грех и понятное всем значение греха - общее между нами. Любить можно свою собаку или лошадь, и в этом нет ничего общего. Любовь к ближним, как она нашла выражение в XX веке, социальность, 'социалистичность' создали 'поколение безгрешных' (см. 'Счастье и грех'), когда человек при всей своей естественной природе Достоевского попытался показать всем, что может жить как романтик Новалис, как 'грустный добрый Байрон', как будто возможно невозможное и мы все, понимая категорический императив Канта, имеем мужество постоянно всю жизнь придерживаться, воздерживаться от плохого и нехорошего, о чем писали Фрейд, Ницше и даже не только Достоевский, а также гуманист Лев Николаевич Толстой в повестях 'Крейцерова соната' и 'Смерть Ивана Ильича'. Человек грешит постоянно, что бы он ни делал: даже если не курит, не пьет и не увлекается плотскими радостями, он все равно грешит, живя согласно своей природе, и изменить это не может. Все, что человек может, - это закрыть глаза и придумать, как нужно успокаивать себя, твердя 'Я хороший, я хороший, я хороший'. Поскольку персонализм не стал канонической философией, мы вправе говорить о нем неформально, как о том, что рождается. Цель данной работы - возродить интерес к персонализму. Соответственно нашему времени, мы будет говорить о персонализме без привязки к каким-то конфессиональным или политическим пристрастиям, то есть будем обсуждать агностический персонализм. В этом есть своя правда, поскольку ребенок начинает познавать мир еще в чреве матери, когда у него нет определенных религиозных и политических предпочтений, хотя он уже личность, возможно, на пятом месяце эмбрионального развития слышит звуки, запоминает их, рабо- тает руками и ногами и порой чувствительно досаждает матери. Персонализм - это вопросы, которые мы задаем о самих себе, и наши ответы себе. 'Чем человек отличается от других?' 'Что в нем хорошего?' 'Что человеку нужно?' Почему, например, относительно пингвинов (социальные птицы водоплавающие, но не летающие) нельзя сказать, что они персона- листы, почему волки не персоналисты, хотя живут стаями, почему, наконец, обезьяны не персоналисты, хотя очень социальны? Персонализм соткан из недостатков, которые порой не осознаешь. И эти недостатки, кощунственные для многих, как раз и формируют 'настоящий персонализм', то, что в тебе больше всего тебе нравится. Столько недостатков, сколько накопилось внутри 'человека', нет ни в каком ином существе и природе в целом. У человека плохой нюх, плохое зрение, плохой слух, он медленно бегает, его нужно учить плавать, он не видит в темноте, у него нет подшерстка, и он зябнет или потеет при малейшем колебании температуры. По всем основным природным параметрам любой взрослый медведь более развит, чем любой человек. Это не главные недостатки человека, которыми он отличается от другого. Человек - существо социальное, и столько зла, сколько может причинить другим человек, никакое иное существо не способно сделать. Даже медведь, учитывая все его природные достоинства. Культура как раз направлена на то, чтобы предложить тот или иной вариант объяснения, почему человек не пингвин и не медведь, и сгладить природные недостатки человека. Философия, выдуманная человеком, объясняет так или иначе, почему мы не смогли по природе своей познать истину, чтобы следовать ей, как природа в каждом организме следует природной истине. Персонализм - это философия человека, который ни с кем не спорит, даже с самим собой. Только думает об этом, о самом себе, разговаривает с самим собой, понимая, что никому объяснить ничего не сможет, а посредством насилия как 'самого верного способа доказательства' не убедит никого, поскольку никто в мире не может добиться того, что хочет. Достигая того, что хотел, разочаровываешься... Удовлетворившись, 'начинаешь продолжать хотеть'. Говорят, истина рождается в спорах. Если отталкиваться от 'споры', то споры порождают споры. Истина рождается в другой среде. В какой? Никто не скажет. Предположим: размышления в тишине текущего времени, беседа с друзьями. Необходимы столетия, возможность израсходовать поколения, чтобы принять очевидные истины, которые потом вдруг время смывает, как дождь или морской прибой детские рисунки на песке. Мысль - это самое вечное и самое недолговечное в мире. На базарной площади простой человек всегда будет изрекать то, с чем будут согласны миллионы. Не знаю, думает моя собака или нет, но говорить нам не о чем, хотя я ее люблю, мы все время рядом. Она приспособилась ко мне, я привык к ней. Но я не чувствую духовной близости с моей собакой, подобной духовной близости с друзьями юности, с которыми до сих пор продолжаю разговаривать в душе, спорить, как много лет назад. Я не беседую с моей собакой так, как с другом. Как определить понимание? Когда можно сказать: что-то понято? А без этого человек не может существовать, поскольку он существо в первую очередь понимающее, а затем уже познающее: верующее, жрущее, насилующее, отдающееся, ворующее, осуждающее... Можно ли как-то завершить понимание чем-то, чтобы получить какую-то вещественную истину? Или понимание - это ничто, а важно познание - вещественный процесс, опыт, копание, конструирование, и ничего идеального нет, и в силу структуры бытия ничего законченного не может быть, поэтому и истину обрести невозможно, чтобы владея, спешившись, познав истину, слившись с чем-то и став вещью, успокоиться. Никто в мире не понимает меня и не знает мои привычки лучше, чем моя собака, если иметь в виду рутинные вещи. Говоря о познании, истине, человеке познающем, мы должны разделять три модуса. Первый, когда человек вовлечен в процесс познания естественным образом. Если хочешь что-то познать, необходимо познавать то, что хочешь, целенаправленно. Без направленности, интенциальности, не будет понимания. Если желаешь познать что-то, нужно ковыряться в нем, а не думать о другом. Это первичная простота понимания. Нужно представить то, что желаешь познать, как картину, которую разглядываешь и изучаешь. Можно возразить, что само желание понять и тем более способы, которые могут быть использованы, могут повлиять на понимание и, соответственно, истину нужно принимать с оговорками. Второй модус - когда любой опыт равен познанию и мы познаем что-то без всякого намерения познавать, как во сне. Это баловство ума, который занимается чем-то, когда нечего делать и вспоминать познанное стыдно. Это бесполезный, скучающий, случайный опыт. Видимо, именно это оседает в памяти. Третий - когда мы познаем что-то как приключение, чтобы потом могли это вспомнить, передать воспоминание другим, когда мы добав- ляем новое, как пристройку к дому уже познанного. Тогда начинает работать вторичная работа ума, связывающая новое с прежним и понятным для других. Так сознание возвращается в первый модус, только интенциальность уже не личная, субъективная, а объективная, общая. Но есть и четвертый модус, потаенный. Он далек от поиска истины - это скрытый мир порожденных обид, которые возникают от накопления сомнений, как описывает экзистенциализм человека в этой естественной правдивой обособленности, пока тот не нашел свои временные абсолютные связи. Сомнения - это страшный крест человека, преодолеть который он не может. Апостолы сомневались, Христос сомневался. Моя собака тоже иногда сомневается, но она всегда уверена в главном. Если я залез рукой в кулек, в котором хранятся лакомства, она знает, что я сделал, видит и ищет их в моей руке, хотя знает, что я не такой благородный и честный человек и могу запросто в своих целях обмануть ее, несчастную. Собака мне не верит во всем, но не сомневается, что я не могу обмануть в самом главном. Для нее самом главном. Я стараюсь не обманывать. Но могу. Человек живет бытовой заурядной жизнью, никуда не взлетает, не падает, а создает свою картину мира и копается в ней. Именно так его представляет персонализм, для которого человек - это червь, копающийся в том, в чем копается червь. Можно ли осудить в чем-то червя? Если нет, тогда человек свободен, если подобен. Осуждать можно кого угодно. Это как сосать леденец на палочке. Обратная сторона осуждения - восхищение и признание одной стороной чего-либо, достойного восхищения. Червь - это бог. Если не я, червь, бог, то кто? Рождаются сомнения. Нельзя боготворить великое, единичное, боготворят мелкое, многообразное и случайное. Иначе не было бы столько религий. В персонализме мы различаем человека познающего от человека живущего. Мы познаем мир, даже если никогда не учились в школе или еще не родились. Познание может быть интенциальным или неин- тенциальным. Например, если ученик сидит в классе и слушает, что говорит учитель, но думает о соседке, он познает что-то интенциально, что-то неинтенциально, поскольку едва ли способен испытывать две интенции: познать соседку и выслушать учительницу одновременно. Когда профессор спит дома в своей кроватке, он тоже что-то познает неинтенциально, и Фрейд на основе анализа сновидений мог делать заключения о сознательной жизни, которые в большей части оправдывались, поэтому психоанализ стал наукой, а не чудесной забавой с гаданием на кофейной гуще. Относительно истины необходимо признать, что, кроме тех, кто пишет об истине, кто читает, кто говорит и кто слушает, других интересантов в истине нет. Истина бесполезна сама по себе. Абсолютная истина доступна только тем, кто имеет власть порождать ее. Условий, чтобы создавать абсолютную истину и распространять ее, человечество знает множество. Любая крупная система на закате развития порождает абсолютную истину. 'Хлеба и зрелищ', 'Свобода - Равенство - Братство', 'Умрем, но не сдадимся', 'Земля - твое, мой мальчик, достоянье. И более того, ты - человек!', 'Кто был ничем тот станет всем'. Мы помним истины, которые были рождены самыми крупными умирающими сис- темами, поскольку от них легче отмахнуться, чем с ними согласиться или спорить. Если бы самых твердых истин различных цивилизаций не существовало, говорить было бы не о чем. Никто не захочет спорить о великом значении египетских или мексиканских пирамид. Все восхищаются. Истина в чем? В том, как это сделали? Зачем? На самом деле относительно истины у нас нет и не может быть никаких значительных разногласий. Если нас так легко могут обмануть с абсолютной истиной, как домашнюю собаку с лакомством, каждый может увлечься всем, чем хочет. Влечение убивает, отправляет в противоположную сторону от истины или добавляет что-то самое важное? Можно ли искать истину и насколько важен момент влечения? Может, истина - это итог размышлений? И можно ли размышлять без желания найти что-то в процессе размышления? Размышления интенциальны, духовная жизнь нет. Что такое истина? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо установить, кто кого спрашивает? Понтий Пилат Христа или наоборот? Спросите человека в различных обстоятельствах, он выдаст нескончаемое множество ответов. В беседе близких людей - это вопрос риторический, поскольку невозможно однозначно ответить. Истина живет в различных клубах. В истине нет точности. В ней необходимо сомневаться. Это как рассуждать о том, свежая осетрина или нет, пока не попробуешь или не почувствуешь обман. Если дух плохой, никто и пробовать осетрину не станет. А если запах нормальный? Любую осетрину по запаху можно сделать соответствующей нормальной свежести. Если можно обмануть нормального человека с нормальным чувством вкуса в ситуации с тухлой осетриной, неужели трудно запутать относительно истины? Истина - это такой замечательный роскошный цветок, который должен рождаться каждый день на радость многим, хотя срывает цветок кто-то один и дарит любимой. В самой депрессивной ситуации необходимо признать, что истина - это базарный продукт. Кто только ним не торгует! К истине тянутся все, и торгуют истиной, как цветочницы цветами. Кто имеет право на истину? Государство? Наука? История? Государство объединенных наций, государство объединенных истин, государство объединенных желаний... Кто получил право торговать истиной, как свежими цветами на базаре? Если ссылаться на безусловное основание истины, тогда ответ приобретает религиозное значение. Проблема истины в том, что она не зависит от того, кто и как ее выбирает. Это базовое положение персонализма вне зависимости от того, какой сущностью прикрывается ищущий. Что есть истина? Это другой вопрос. Истина есть, и необходимо договориться, что она есть, поскольку истиной можно назвать все что угодно. Но есть ли истина? Библейский, евангелический вопрос! Если истина есть - с ней все понятно. Но если ее нет, что тогда? Чем ее заменить? Если можно преподавать в средней школе теорию относительности, почему нельзя говорить, что истина относительна? Возможно, нужно преподавать ее как отдельный предмет в школе, обсуждать? Истина может быть понята как полное и абсолютное соответствие наших представлений о некоторой вещи сущности этой вещи, которую мы не знаем, но дальнейшая история познания показывает, что мы были правы и видели ее именно такой, какая она есть, и поэтому у нас не было и не будет ошибок и неуверенности относительно распоряжения этой вещью. Предполагается некоторая интенциальность: мы смотрим не на все, что вокруг нас, а избирательно направляем взгляд и строим рассуждения, конкретно привязываясь к отдельной вещи, понять которую желаем. Такая истина, очевидно, быстро потеряется в хламе вещей. Это уже, скорее, некоторая 'хайдеггеровщина' - когда важно открыть и научиться распоряжаться, чем понимать. Истина - настолько болезненный инфицированный инфекционный продукт, что поиск истины при любых обстоятельствах не может дать одно решение. Любая истина не видна сразу, ее нужно очищать, вымывать, оправдывать, согласовывать с тем, что не истинно. Даже стыдно описывать все процедуры, которые используют для определения истины. Искать истину трудно, но она сама формирует вопрос: зачем ее искать? Что получишь, если найдешь истину? К тому же неизвестно еще, можно ли найти ее в том виде, в каком ищешь? Истина свела с ума философию. Сократ видел истину не так, как Спиноза или Декарт. Сократ шел на смерть и с удовольствием щелкал истину как семечки. Зачем нам нужна эта приземленная истина, которую мы только и можем понять? Человек живет 60-80 лет и большую часть времени тратит на поддержание жизни и воспроизводство, если исключить потребность в сексуальных фантазиях, которыми большую часть времени озабочен мозг. Каждому истина нужна только в течение 2-3 % отрезка жизни, а если говорить честно, то 0,02-0,03 %. Да и какая это истина? С одной стороны, она нужна, чтобы общаться с другими, накапливать и передавать опыт. Поэтому до Коперника всех вполне устраивала геоцентрическая картина мира. Очевидный факт, что солнце вращается вокруг Земли, никого не смущал, поскольку никому не мешал, никто не искал вторую точку зрения. Для человека истина - это то, что усвоено и соответствует его знаниям, не противоречит общей картине мира, которую он сформировал именно так. Если возникают несоответствия с общей картиной мира, тогда новые данные относятся к области загадочного и необъяснимого: существует ли снежный человек, была ли и где находилась Атлантида, есть ли внеземной разум и почему он нас презирает и не общается с нами, полезны куриные яйца мужчине в зрелом возрасте или вредны... Истина в персонализме - это то, что не противоречит личной картине мира, что принимается как понятное всем. Однако мы знаем, что истина часто взрывает наши представления о мире. Например, гелиоцентрическая картина мира по Копернику. Ведь и до него многие наблюдатели и мыслители замечали, что не солнце, а Земля движется вокруг солнца, но не могли сделать выводы, и бесполезная истина не могла родиться и радовать. Во времена Коперника стало возможно резюмировать, исходя из того, что Земля движется вокруг Солнца. Это стало событием, потом легко было додуматься, что и другие планеты и крупные, и мелкие небесные тела вращаются вокруг Солнца. Но сенсации не было. То, что Плутон тоже вращается вокруг солнца, не повлияло на картину мира обывателя. Истина относительно Плутона оказалась никому не важной даже в современное время, когда открыли Плутон и опубликовали картины его поверхности. В этом относительность истины. Своеобразная Великая Теория всеобщей безотносительности относительности пока бесполезных Истин. Истина становится истиной, когда она кому-нибудь нужна, когда используются справедливые заключения, которые можно сделать, приняв 'текущую' истину. В эту западню легко попасть, если разграничивать абсолютную и относительную истину. Тот, кто устанавливает разграничения, манипулирует истинами, отбрасывая одни как относительные, утверждая другие как абсолютные. Это довольно странно слышать, если мы говорим об истине. Абсолютной истиной в абсолютном определении невозможно манипулировать. Но кому под силу определить манипулятора истиной? Это весьма сложный и дорогостоящий процесс. Манипулирование истиной стоит обычно больше, чем бюджет государства, которое решило этим заниматься. Государства распадаются и умирают, когда берут на себя смелость и обязанность формулировать истину. В данной работе понятие о 'текущей истине' так же значимо, как понятие об абсолютной истине. Текущая истина зависит от картины мира, в которой она временно становится абсолютной. Картина мира и истина персональны. Абсолютная истина - это сложное понятие. Она как перезрелый плод, который очень скоро станет несъедобным, и тогда им можно будет только удобрять землю. Как долго абсолютная истина может оставаться абсолютной? Абсолютность - это категорический императив Канта, это законы Ньютона, это все абсолютные и нерушимые законы, которые определяют и руководят нашей повседневной жизнью, подобные трем законам Ньютона, а также принцип относительности. Человеческая истина не может быть абсолютной, как вода не в силе стоять на месте, иначе через некоторое время это уже будет не вода, а болото. В персонализме истина - это то, что соответствует общей картине мира, а если какой-то факт отличается, его легко заключить в скобки как 'не имеющий значения факт', который хранится в базе данных этой картины мира, но не включен в нее. Сказать, что такое истина, так же трудно, как определить, что такое личность. В персонализме истина - это и есть личность. Ведь истина - не конкретный факт, а мир представлений, связанных с данной личностью. С другой стороны, личность - это тоже мир представлений или, говоря обобщенно, носитель истины. Личность - это то, в чем живет истина, поскольку она должна в чем-то жить, чтобы иметь хоть какое-то право именоваться истиной. Человеческая истина в индивидуальном выражении может быть не всем понятна и далека от логики, философии, законов построения языка. Персонализм существенно отличается от стандартной философии главным образом в вопросе истины, который формирует каждую конкретную философию. Рассел говорит, что '...действительно, математическое знание не выводится из опыта путем индукции; основание, по которому мы верим, что 2 + 2 = 4, не в том, что мы так часто посредством наблюдения находим на опыте, что одна пара вместе с другой парой дает четверку. В этом смысле математическое знание все еще не эмпирическое. Но это и не априорное знание о мире. Это на самом деле просто словесное знание. '3' означает '2 + 1', а '4' означает '3 + 1'. Отсюда следует (хотя доказательство и длинное), что '4' означает то же, что '2 + 2'. Таким образом, математическое знание перестало быть таинственным. Оно имеет такую же природу, как и 'великая истина', что в ярде 3 фута...' Это абстрактная математика Рассела. Попытки арифметизировать реальность в целях познания относительной истины свойственны не всем. Фут - размер стандартной ступни. Сложив три фута, полу- чим ярд, что разрушает всю логику рассуждений. Фут был важен, когда человек стрелял из лука и нужно было как-то измерять дистанцию. В гольф играют, измеряя дистанцию тремя футами - ярдами; запуская космический корабль, никто не меряет расстояния футами, ярдами. Даже арифметика относительна. Например, я встречаюсь с Аней и Катей и с каждой из них у меня образована пара, но если нас соединить, то, очевидно, что я с Катей плюс я с Аней не равняется четырем. Две пары в сумме дали три: я, Катя и Аня. Это чрезвычайно распространено в мире: я+теща и ты+твоя мама не равно 4, хотя это и две пары, которые складываются определенным образом. Лиса ест зайчика, и ворона подъедает остатки этого же зайчика - это не две пары, которые при плюсовании дают четыре. Так, в повести 'Смерть Ивана Ильича' Л. Толстого у главного героя ни с кем арифметически ничего уже и складываться не хочется, и арифметика жизни нарушается хуже, чем у Ф. Достоевского. 2х2 не равно 4. 'В середине разговора Федор Петрович взглянул на Ивана Ильича и замолк. Другие взглянули и замолкли. Иван Ильич смотрел блестящими глазами пред собою, очевидно, негодуя на них. Надо было поправить это, но поправить никак нельзя было. Надо было как-нибудь прервать это молчание. Никто не решался, и всем становилось страшно, что вдруг нарушится как-нибудь приличная ложь, и ясно будет всем то, что есть. Лиза первая решилась. Она прервала молчание. Она хотела скрыть то, что все испытывали, но проговорилась. - Однако, если ехать, то пора, - сказала она, взглянув на свои часы, подарок отца, и чуть заметно, значительно о чем-то, им одним известном, улыбнулась молодому человеку и встала, зашумев платьем. Все встали, простились и уехали. Когда они вышли, Ивану Ильичу показалось, что ему легче: лжи не было, - она ушла с ними, но боль осталась. Все та же боль, все тот же страх делали то, что ничто не тяжелее, ничто не легче. Все хуже. Опять пошли минута за минутой, час за часом, все то же, и все нет конца, и все страшнее неизбежный конец'. Можно так или сяк складывать сущности в своем представлении. Невозможно арифметически складывать бытие. В персонализме более понятен алогизм писателей, поэтов... 'Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман'. Классический философ не согласится с этим, персоналист как раз согласится и будет цитировать Пушкина в таком искаженном обобщенном виде: 'Тьмы низких истин нам дороже / Нас возвышающий обман'. То, что Достоевский описывает как дьявольское своеволие в человеке, - это просто обычная женская душа, которую представил Пушкин в 'Сказке о рыбаке и рыбке' (ее следовало бы назвать 'Правдивая история про бабу, мечтающую стать царицей морскою и ругающуюся у разбитого корыта'). У Достоевского читаем: 'Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, - так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает. Рискнет даже пряниками и нарочно поже- лает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы, единственно для того, чтобы ко всему этому положительному благоразумию примешать свой пагубный фантастический элемент. Именно свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой единственно для того, чтоб самому себе подтвердить (точно это так уж очень необходимо), что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши, на которых хоть и играют сами законы природы собственноручно, но грозят до того доиграться, что уж мимо календаря и захотеть ничего нельзя будет. Да ведь мало того: даже в том случае, если он действительно бы оказался фортепьянной клавишей, если б это доказать ему даже естественными науками и математически, так и тут не образумится, а нарочно напротив что-нибудь сделает, единственно из одной неблагодарности; собственно чтоб настоять на своем. А в том случае, если средств у него не окажется, - выдумает разрушение и хаос, выдумает разные страдания и настоит-таки на своем! Проклятие пустит по свету, а так как проклинать может только один человек (это уж его привилегия, главнейшим образом отличающая его от других животных), так ведь он, пожалуй, одним проклятием достигнет своего, то есть действительно убедится, что он человек, а не фортепьянная клавиша!'; 'Одним словом, человек устроен коми- чески; во всем этом, очевидно, заключается каламбур. Но дважды два четыре - все-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре - ведь это, по моему мнению, только нахальство-с. Дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперек вашей дороги руки в боки и плюется. Я согласен, что дважды два четыре - превосходная вещь; но если уже все хвалить, то и дважды два пять - премилая иногда вещица'. Бертран Рассел - аналитик, математик, для него естественно считать, что ''картина мира' есть совокупность логических высказываний'. Эта фраза непонятна многим, но большинство понимает, что не все можно вербализировать. Человек, попадая в чуждую атмосферу, строит картину мира носом, и первое, что его будет раздражать, - это запахи и звуки. Как их можно вербализировать? Запахи и звуки - это существенная материальная часть нашего опыта и нашей памяти, где она может быть вполне вещественна. Естественно, что многое мы плохо помним и вспоминаем только, если ситуация повторяется, но все равно запахи, звуки, а также прикосновения (особенно оскорбительные) формируют нашу картину миру, определяя, что мы предпочитаем, что отвергаем... В работе 'Исповедь персоналиста' дос- таточно сравнений картины мира собаки и человека. В первой нет абсолютных истин, каждая истина индивидуальна и связана с конкретными обстоятельствами или конкретными людьми. Животные не формируют вторичные понятия, и никакая собака не будет относиться к какому-то человеку дружелюбно только потому, что он относится к классу безобидных философов, как автор. Человек подобен животному и так же, как животное, может легко отличать один класс предметов от других по каким-то признакам. Построить логическую систему распознавания образов не так сложно. Человек отличается от животных не только наличием мочки уха, которая есть только у него, но возможностью создавать иерархию взаимозависимых понятий. Это никакое животное не может представить. Человек может отличить грушу, яблоко от арбуза, вишни. Он может сесть на пенек, как на стул и обеденный стул одновременно: 'Сяду на пенек, съем пирожок'. Животному нужно понюхать, лизнуть. Можно, конечно, сказать, что и животное различает вторичные понятия: съедобные вещи, опасные или обстоятельства, близкие и хорошие, которые не обижают, а кормят. Но это все же зачаточные понятия более высокого уровня, нежели те, которые служат для распознавания и различения одного класса совокупных предметов. Человек всегда формирует вторичные понятия начиная с некоторого возраста. Зачем? Чтобы проще было ориентироваться в мире разнообразных и в то же время однородных предметов. Так легче и понятнее передавать опыт. Это замечательное человеческое свойство имеет свою цену. Якобы так человеку проще жить для более точного познания, но как раз процесс формирования вторичных понятий (например, мебель, фрукты, полезные вещи, бесполезные вещи, хорошее, плохое, общество, конституция, биржа) - самый главный рассадник лжи. Личность - это не только истина, носитель истины, о чем мы так много говорили выше. Одна личность может формировать одни вторичные понятия, другая другие. Например, вторичное понятие: государство. Один видит одно государство, другой другое. Что такое война между государствами? Все животные как-то выживают. Не воюют. Борьба за жизнь - это не война. Можно дать едва ли не бесконечное число определений войны, но общего нет. Вторичные понятия не формализуемы, они открыты, и каждый класс вторичных понятий может быть наполнен новыми первичными понятиями или понятиями низшего уровня. Истина - это то, что мы знаем о предмете, когда наши сведения не противоречат опыту использования. Это та истина, которую отрицал Хайдеггер: если можешь распоряжаться как хочешь, еще не познал истину. Генетически человек не так зависим от того, что 'ему передается'. Некоторые птенцы генетически запрограммированы, что мама - это то, что в момент рождения они видят с красной точкой на лбу. Так что если экспериментатору, принимающего роды у птицы, нарисовать красную точку, то при всем очевидном несоответствии 'акушера' с мамой-птицей, птенец запомнит его навсегда как свою настоящую мать и будет за ним следовать, пока не созреет... Человек должен согласиться сам с собой, если он хочет быть царем мира, и с простым утверждением: 'Без меня мира нет'. Это не самое жесткое разделение: признаешь мир как он есть, или ты и твое присутствие меняют мир. Далее хуже. Если ты меняешь мир фактом своего присутствия в мире, кто и как может понять, что было изменено после того, как ты возник, почему и зачем. Когда человек рождается, он меняет мир на свой взгляд. Но видят ли эти изменения другие, чтобы признать их существенными? Персонализм - это философия, когда человек участник того, что познается, он сам открывает крышку ящика Пандоры, не зная, что в нем заключено. В этот момент философия становится судебной медициной. Мы не способны запомнить положение точки на бескрайнем листе бумаги. Если экспериментатор поставит точку на огромном листе и попросит испытуемого посмотреть и запомнить ее место, потом сотрет точку, отведет испытуемого на несколько шагов в сторону и попросит восстановить ее, ничего не получится. Никто не попадет в старую точку. Даже бесконечные попытки не позволят испытуемому найти место старой точки, поскольку он не знает его. Мы способны запомнить пересечение линий, восстановить картинку пересеченных отрезков. Но никакую точку в мире ни один человек никогда не сможет восстановить и сказать, что это именно предыдущая точка. Человек - сложное существо. В нем перемешаны и Лейбниц, и Маркиз де Сад. Маркиз де Сад должен стать основоположником персонализма, как бы это ни казалось странным. Страсти - основа философии, согласно этому своеобразному эмпирику. Если не возвеличивать бессмысленно и бесконечно путь познания, мы должны признать, что путь страсти не менее важен. Мир, в котором живем, - царство множественности. Человек требует, просит, надеется, что можно в этом мире жить так, как в царстве единичности. Это формирует все вопросы и ответы. Конфликт возникает, когда человеку некому сказать спасибо. Он не знает, какой должна быть благодарность, кому выражать признательность, но желание кого-то благодарить не может быть вычеркнуто из жизни человека. Каждый хочет благодарить, это внутренняя потребность, которая формирует человека. Желание благодарить может превышать возможности реальной жизни. Как бы то ни было, но потребность благодарить выше, чем способность оправдания. Поэтому можно грешить и надеяться на оправдание, что свойственно человеку, но разумных оправданий греха нет. Единственный способ оправдания человека - опора на множественность, поскольку очевидно, что, согласно логике действий человека, никто не хочет сделать самому себе ничего плохого. Множественность создает случайность и помогает сформулировать оправдание, что не так просто сделать, если нет множественности и случайности. Если всегда можно найти оправдание (кто бы сомневался!), тогда за что человек кому-то за что-то должен благодарить? Собака умеет благодарить. Но для человека благодарность - это низкая потребность животного, и только религиозное воодушевление способно подвигнуть человека на благодарность. Впрочем, благодарность - коварная вещь. Не знают, как отблагодарить, только птицы, кошки, рыбы, тысячи других существ. Но так, чтобы было обидно, только человек может не отблагодарить. Философия основана на убежденности, что человек хочет познать мир, и, поскольку очевидно при первом сравнении человека и мира, что познание мира дело трудное и вряд ли земной конечный человек может познать мир сам по себе, значит, ему следует познавать мир последовательно, передавая знания от одного к другому. Знания весомее опыта, как сложный процент крупнее простого. Опыт передается через знание. Поэтому так легко обмануться, перепутав знание и опыт. Древний человек или Робинзон на острове мог исследовать мир так, как хочет, современный человек должен согласовывать свои опыты с основополагающими принципами, принятыми другими. Иначе не о чем говорить, и по-другому современный человек не мог бы возникнуть. Человек - познающее существо. Способность к познанию у нас заложена в генах, и мы познаем мир независимо от нашей воли, как и все живое познает его посредством опыта. Мы говорим о человеке не в том смысле, как он видит сам себя. Человек скрывает себя от всех, даже от самых близких. Кто нам ближе, чем наши друзья? Вспомним, что Персона - это Маска. Человек говорил и говорит о мире десятки тысяч лет. Мир всегда лежал перед ним. Бери и трогай. Раньше были некие попытки избежать мира, чтобы он не навредил человеку, потом оказалось, что в целях безопасности проще научиться использовать мир, чтобы стать главным и единственным рулевым, кормчим. Один человек не справится с миром, но вместе можно и попробовать. В этот момент человек перестал быть связан с миром. Возникла социальность, обрушившая личную связь человека с миром и сделавшая ее ничтожной, без последствий. Можно жить вне мира, прекрасно существовать среди людей с их собственными и особыми закономерностями жизни, которые должны стать законом мира, поскольку для всех мыслящих понятно, что если вытащить человека из сумки мира, в ней ничего не останется. Какой мир? Вы его видели, значит, вы с ним связаны. Если связаны, то должны говорить о том, что есть мир, включающий в себя все, что мы таким образом называем, и есть мы со всем тем, что в нас. А что в нас? Знание? Сила? Умение распоряжаться? Умение благодарить? Теоретически нам нужно благодарить все, что есть, за то, что оно есть, чтобы мы были такими, как мы есть. Человек живет в своем мире, который понимает и знает. Проблема человека начинается, когда он поневоле попадает в другой мир, осознает, что его следует как-то принять, но спустя время видит, что этот мир зависит только от самого человека, а это 'другое-не мое, а свое-мое' порождает все проблемы. Человек слишком умен для тех обстоятельств, в которых живет. Животные живут согласно своему 'уму', как только взрослеют, взрослая собака кардинально отличается от щенка. Щенок бегает за листьями, которые гонит ветер, и стремится их поймать. Щенок больше похож на ребенка: у щенка тоже есть неопределенное будущее. Собака и человек - это различные субъекты жизни. Человек настолько отягощен разумом, что, кажется, он не может быть природным явлением и родиться из ничего. Поэтому так трудно понять, что человек произведен в результате некоторого неописуемого процесса таким, каким он есть, из таинственных великолепных чресл обыкновенней обезьяны. Посмотрите на портрет гориллы в этой книге. Кто из нас мог бы так умно и внимательно посмотреть? Раздвоенность между вечным и временным побуждает человека совершать поступки греховные, путаясь между разумным и животным, при этом разум живет уже отдельно и как бы пользуется телом человека, совершая симбиоз с неродственным организмом. Социальность человека помогает уравновешивать и сглаживать конфликт между излишним разумом и текущими обстоятельствами. Обезьяны в клетке в зоопарке живут социально своей стандартной обезьяньей социальной жизнью. Наслаждаются как могут. У человека такая жизнь не получается. Разум разрывает прутья клетки. Однако это не помогает человеку. Его социальность оказывается не свободой, а новой клеткой, в которую попадает не человек как производное обезьяны, а человек-разум. Это базис персонализма. Разум - это клетка, в которую человек попадает, пытаясь остаться человеком в том смысле, как он себя ценит, понимает. Человек живет в клетке. В клетке разума. Можно не замечать этого или замечать. Феноменология понимает, что мы живем в клетке, и дает возможность открыть настежь ворота и выйти наружу без знания о том, что нас там ждет. Познавай мир и не морочь себе голову, говорит феноменология. Экзистенциализм подталкивает: иди в мир и не бойся, тебе там некого бояться, кроме самого себя. Персонализм тоже, конечно, не знает, что нас ждет. Феноменология спрашивает: как мы могли так долго жить в клетке и что мы делали все это время? Персонализм соглашается с феноменологией, говорит, что было трудное время, а разум - этот дар, за который не знаешь, как и кого благодарить... кому сказать спасибо. Трудно познать мир не только в силу того, что он бесконечен и разнообразен. Человечество тысячи лет пыталось сформулировать основы всякого понимания мира. И Платон, и Аристотель, и Гегель, и, наконец, Гуссерль предлагали различные формулировки способа восприятия, форматирования и передачи знания. Персонализм нельзя назвать философией, поскольку человек не думает о том, как трансформировать свою картину мира другим. Персонализм не может быть психологией, поскольку никто не занимается психологией сам по себе, обычно изучают психологию человека на примере другого человека - даже Фрейд едва ли начал с себя, как практикующий психотерапевт, он основывался на профессиональном опыте. Персонализм - это сказка о картине мира, которую мы все создаем, которой делимся все как можем с другими - расчленяем картину на части, кусочки, чтобы найти каждый раз общее с другими обладателями своих картин мира. Сказочно говоря, персонализм - это сказка, включающая наши любимые и ненавистные миры, в которых мы все живем, не имея никакой возможности доказать, что мы живем вместе, поскольку в любой момент мир и близкие могут отвернуться, оглохнуть, ослепнуть, умереть. Нельзя принципиально говорить о какомлибо единстве, если следовать логике разговора, который постоянно идет в душе каждого человека и сближает людей - не поступки и вовлеченность во что-то и от чего легко можно отвернуться, а внутренняя речь человека, которая не зависит от текущего, непонятного другим, и именно поэтому принимается другими. Внутренняя речь человека в таком понимании отлична от того, о чем говорил Рассел: ''картина мира' есть совокупность логических высказываний' Скорее, картина мира - это совокупность представлений, бессмысленных высказываний, в которых человек постоянно ищет логику, чтобы в каждый момент, когда потребуется, предоставить хаос мнений в виде цепочки логических высказываний, возникающих слу- чайно и заканчивающихся, когда мы выскажемся. Через мгновение мы можем опять порождать новую цепочку, состоящую из перемешанных чувств, старых любимых мыслей, новых наблюдений и размышлений, и оформить все таким образом, чтобы можно было передать другим, которые ничего не поймут. Поэтому в персонализме мы пытаемся передать знания тем, кто тебя понимает. В душе мы всегда говорим с друзьями. Спорим с чужими, ругаемся с любимыми, но говорим только с друзьями. Вот почему в этой книге так много говорится о собаке: ведь она - друг человека. С ней можно разговаривать, как с другом. С кошкой никто не беседует. 'Дай, Мурзик-котик, мне на счастье лапу', - никто такое не сочинит. 'Дай, Друг, на счастье лапу мне', - я сам просил свою собаку неоднократно. 
       Сохань Игорь. Исповедь персоналиста. - Киев: Наукова думка, 2013. -152 с. ISBN 978-966-00-1345-2
       ИСПОВЕДЬ ПЕРСОНАЛИСТА
      
       Глава 1. Простое, понятное
      
      Вначале автор замыслил книгу прямолинейно, по-школьному, как азбуку персонализма, поскольку, очевидно, мало кто знает, что такое "истинный" персонализм, чем он отличается от других "философий" и "психологий". Большинство понимает, что такое экзистенциализм, идеализм, материализм, индивидуализм, эгоизм, феноменология, гештальтпсихология.
      Персонализм не так хорошо представлен в простой, понятной форме, хотя в силу названия (каждый из нас в том или ином отношении - личность, персона) следовало ожидать большего интереса.
      Сначала автору показалось, что можно легко объяснить недоразумения, связанные с персонализмом, если правильно определить базовые понятия, чтобы дальше рассуждать о самом важном так естественно, как играешь в бильярд или шахматы, когда фигуры расставлены и простые законы игры понятны. Без правил играет тот, кто не читал Канта. Если правил нет, зачем играть? Игра всегда должна идти по правилам. Это наивные заблуждения. Человек никогда не играет по правилам. Поэтому ему всегда не по себе. Вялое, мечтательное, блуждающее мышление не успевает за деятельностью, а деятельность - это не только размышления, чувства, обиды, мечты, желания, но и весь адский душевный котел, в который помещен человек со всеми своими "близкими": родителями, родственниками, обществом, государством, Вселенной. Их он должен любить и уважать, благодаря ним только и может называть себя человеком. А если задумался, оплошал, оступился, забыл о самом себе - персоналиста больше нет. Остается холодный эгоист, нудный индивидуалист, бесчеловечный материалист, бездушный позитивист, или "просто мелкая бездарная заносчивая личность".
      Персонализм был знаком человеку с начала времен. Человек всегда задумывался о том, кто он, чем отличается от других людей, от мира природы, и видел, что несхож со всеми.
      Человек уникален и отличается от животных, поскольку может представить, как развивалась Вселенная с первой секунды. Животное едва ли задумывается об этом, хотя невозможно вообразить, о чем "думает" животное, когда любит по-своему детенышей, заботится о них, когда ищет особь противоположного пола или скитается в поисках пищи, когда страдает от болезней или травм. Животное имеет врожденные способности и приобретенные навыки. Собака, с которой хозяин с детства разговаривал и делился опытом, в возрасте пяти лет ведет себя как трехлетний ребенок.
      Среди животных распространена кооперация, и не только внутри стаи, когда обезьяны ищут друг у друга блох или стая волков дружно нападает на слабое животное. В Интернете было представлено видео попугая и собаки, находившихся в одной комнате. На столе стояла кастрюля с макаронами. Собака не могла дотянуться до нее, попугай же, который мог не только прыгать, залетел на столик и стал доставать макаронины из кастрюли. Пока он обрабатывал верхнюю часть макаронины клювом, а нижняя беззащитно свисала ниже стола, собака слизывала и проглатывала доступное лакомство. Еще пример: шимпанзе в зоопарке, по описанию наблюдателей, заранее складировал камни и прятал метательное оружие в различных местах ближе к ограде, чтобы потом было удобнее кидать в зрителей - шимпанзе-самец, естественно, должен реагировать на популяцию нахальных людей-посетителей, которые стоят у сетки. Он привык бросать в них что попадется, чтобы утвердить доминирование, но запасать камни и складировать запасы ближе к цели - это уже высокоорганизованная картина мира в голове шимпанзе. Впрочем, человек все-таки отличается от обезьян и даже от других людей, а порой настолько, что даже трудно понять, как он может жить вместе с ними в одном государстве, работать в одном цехе, учиться в одной школе, лечиться в одной больнице. Многие люди любят свою собаку больше соседа. А как мы любим себя! Об этом писал Поэт: "Любите самого себя, достопочтенный мой читатель. Предмет достойный: ничего любезней, верно, нет его".
      В данной работе мы не будем говорить о самом плохом, что есть в человеке, о том, почему он не любит других людей. Это личное, у каждого своя история, свои обиды, недоразумения. Хорошее свойство плохого в человеке - в том, что оно может быть случайным и ничего не определяющим. Избавиться от плохого в прошлом можно посредством покаяния, независимо от того, во что и как верит человек. Время тоже убирает плохое. Говорят, что мужчины дольше помнят нехорошее. Другим кажется, что это утверждение сомнительное. Зачем спорить? Прошлое так или иначе всегда влияет на настоящее. В прошлом всегда присутствует личность. Невозможно вспомнить что-то, если нет точки зрения, поэтому так трудно вспомнить прошлогодние сны, хотя ночные сны - это почти треть жизни человека и во многом - отражение личности человека. Прошлое - это часть картины мира, которой живет каждый, и у каждого своя картина. В этом недоразумение, но в этом свобода.
      Мы будем говорить о персонализме - о философии личности. Слово персона в русском языке старомодно, скорее воспринимается негативно. Персона, ипостась - в этих терминах чувствуется что-то сложное, запутанное, прикованное. В таком случае персонализм выглядит как архаическое течение, согласно которому мир воспринимается с точки зрения непонятной многоликой личности. В этом, по иронии, есть своя правда. Персонализм - это точка зрения на мир отдельной личности (какова бы ни была эта личность, по мнению читателя: негативная или позитивная, запутанная или распущенная).
      Персонализм отличается от субъективизма и индивидуализма. Персонализм - это видение мира отдельным субъектом, который имеет свои личные пристрастия, определяющие именно его точку зрения. Во многом персонализм субъективен, эгоцентричен, но, согласно этой философии, в этом нет ничего плохого, ведь только так может существовать разнообразный мир, в котором мы все живем. Можно быть субъективистом или идеалистом и не придавать значения существованию в мире других субъектов или индивидуумов. Персоналист не может относиться неуважительно к другим личностям. Личность не может существовать в мире одна, поэтому в определенной мере персонализм индивидуализму противоречит. В первом даже по определению должно быть много социального, не субъективного, не индивидуального.
      Персонализм коварен, игрив и подразумевает маску индивидуальной личности, в отношении которой мы говорим о персонализме. Поскольку персонализм, в сущности, всегда социален, маска - персона - обязательна. Человек не может раскрыться другим людям полностью ни при каких обстоятельствах. Хотя в иные минуты каждый понимает и представляет самого себя таким, каков он есть для себя или для других самым выпуклым и наиболее полным образом. Люди в персонализме - тоже маски, за которыми скрыто что-то родное, понятное, такое же, как в тебе, но в них есть и нечто другое, что понять невозможно, как говорится: "чужая душа - потемки". Персоналист не должен лезть в душу другого, достаточно, что существование другого уже оправдывает человека как точку зрения на мир, как картину мира. Человек имеет полное право носить "маску" (персону), поскольку никто не может полностью раскрыться другому. И любовь, увы, - это не максимальное раскрытие одного человека другому, это только одна из форм раскрытия. Максимальных раскрытий не может быть, так как нет возможности сравнений.
      Индивидуализм создал европейскую цивилизацию (конечно, правильнее сказать: оказал огромное влияние на развитие европейской цивилизации), но в него больше никто не верит. В персонализм тоже никто не верит, путая его с индивидуализмом. Персонализм от индивидуализма невозможно отличить. Нет критериев. Каждого персоналиста можно "осудить" как индивидуалиста или эгоиста. Персонализм как раз и возникает именно тогда, когда индивидуализма недостаточно. Индивидуализм, эгоизм - это детство человечества, персонализм - мировоззрение взрослого человека, обремененного семьей, работающего, планирующего на несколько десятков лет вперед свою жизнь, берущего кредиты, вступающего в долговременные и значимые отношения с обществом.
      Индивидуалистическая философия формировала человека несколько веков и отменно обслуживала на закате феодализма, когда мелкий торговец стал для общества важнее иного аристократа, и на заре капитализма, в период первоначального накопления капитала, и позже, когда начали возникать крупные производства. Социалистическая философия оказалась востребованной в период империалистического капитализма, когда нужно было задействовать массы, увлекаемые идеологией как инерцией, чтобы решать силовыми массивными средствами экономические проблемы. Социализм как идеология - это не торжество совершенной личности, это война, нивелирование личности ради массы, поскольку только последняя способна оказать существенное историческое воздействие, которого добивается социализм как идеология, и только масса может продавить историю. Социализм - это не свобода и равенство, это обман, насилие, постоянная вражда с "иным" миром и война.
      Война - это позор. Нельзя вовлекать граждан в военные действия, умерщвлять семьи ради решения вопросов, которые должны быть решены другими способами. Хотя каждый имеет право воевать, если это ему нравится. В этом нет индивидуализма или персонализма, поскольку это не выбор самого человека. Нельзя воевать одному. Это должны делать многие. Даже Дон Кихот не воевал, а защищал справедливость. Война - это дело социальное и это самое страшное мерило в персонализме. Когда идет война, персоналист должен сидеть в тюрьме, поскольку персоналист - пацифист. Персоналист не хочет воевать, так как это нарушает базовые представления о мире. Если можно убивать других людей при определенных обстоятельствах, как можно построить мир, в котором самое главное - другие люди? А если эти люди могут быть случайными, их можно убить и они больше не будут участвовать в рассуждении, должны быть "выведены за скобки"? Но если люди "выведены за скобки", о каком персонализме можно говорить? Если бизнесмен может достать револьвер и убить конкурента - это не конкуренция. За краткий срок существования человечества в таком виде, как мы его знаем из достоверных источников, чего только не делал человек по отношению к другим людям: сажал на кол, подвешивал за ребра на крюки, разрывал на части, отрубал руки и ноги, чтобы оставшийся обрубок жил и помнил, что согрешил. Поэтому так трудно сказать о себе: "Я - персоналист". Персоналист порой должен жертвовать собой, что неестественно. Он тоже иногда вынужден идти на войну, но делает это с большой неохотой, и в этом нет ничего существенного, поскольку и лентяй не хочет воевать, но у лентяя с персоналистом мало общего. Например, писатель Сартр, участник Сопротивления, как философ он экзистенциалист, но как писатель - персоналист. Совершая поступок, мы выбираем себя, но в персонализме эта идея не работает, поскольку в этой философии человек выбирает себя не тогда, когда совершает поступок, а когда кается, очищается от грязи, которую создал, совершив что-то, поэтому персонализм говорит больше о внутреннем, будущем, нетленном в человеке, чем о прошлом, темном, наносном. Грешат многие. И мечтают многие. Для кого-то мечты, сны смывают совершенный непростительный грех. В персонализме нельзя отмыться от греха, забыть, искупить. Никто, кроме тебя самого, не накажет тебя. То, что ты сделал, остается с тобой навечно в той или иной форме. Беспечно выбирая будущее, мы забываем прошлое, а помня и оставаясь зависимым от прошлого, мы сохраняем связь прошлого и настоящего.
      В персонализме человек всегда должен быть выше своего прошлого, хотя это нисколько никого не возвышает.
      Возможно, персонализм окажется самым близким философским течением молодежи, которая живет на закате капитализма, когда тот уже ничего нового не может сказать, конкурентоспособность государств оказывается зависимой от культуры, рабочей этики и государство может процветать, даже если налоговый пресс достигает 60% или когда налог низкий, производство конкурентоспособно и квалифицированный персонал и бизнес не перетекают в другие страны.
      Социалистические идеи, а не социализм как идеология очень близки персонализму.
      Персонализм - молодое течение. Вряд ли есть смысл указывать его какие-то национальные корни, хотя персонализм французского католического философа Мунье во многом отличен от персонализма Бердяева, русского религиозного философа, и точка зрения каждого философа едва ли может быть оторвана от почвы.
      Значение христианства в развитии персоналистических идей мы не должны недооценивать. Благодаря учению о триединстве, личность впервые осознала, что она родственно связана с другими личностями. Отдельный человек, наконец, смог говорить о себе независимо от того, в какой семье, в каком племени, в какой стране рожден, понимая, однако, что без окружающих людей он логически несамодостаточен. Христианская позиция, вероятно, самая близкая, если говорить о персонализме, также проще всего использовать христианскую догматику, однако иная простота хуже воровства. В данной работе мы стремимся по возможности избегать привязки персоналистических идей к какой-либо конкретной религиозной или антирелигиозной позиции. Персонализм - точка зрения на мир, согласно которой позволительна такая вольность и религиозные убеждения могут быть "надстроены над этим затем". Персонализм - это то, что первично дано человеку и что не может быть "выведено за скобки". Не важно, какой веры человек и принимает ли никейский Символ веры или нет, мусульманин он и есть ли в его картине мира иной Бог, кроме Аллаха. Вначале необходимо конструировать представление о человеке, который способен задумываться о Символе веры, о том, как осознать откровение единства трех ипостасей Бога и как решить вопрос о филиокве. Человек десятки тысяч лет убивал животных и делал это без удовольствия, чтобы питаться или пожертвовать высшему богу принадлежащую человеку еду ритуально, однако никто не убивал животных за неверие, за то, что они отступники и не так, как люди, верят в бога. За веру убивают только людей. Это самое страшное в человеке. В персонализме человек "задан" еще до веры, чего, впрочем, религия не отрицает. В этом ракурсе персонализм - античное мировоззрение, существующее еще с тех времен, когда только зарождались современные религиозные представления. Персонализм - это религия, которая в нужное время не возникла, хотя, если покопаться в судьбах самых известных мыслителей прошлого, можно только удивиться, как эти люди упустили персонализм. Августин в своей "Исповеди" описывает, как всеми силами пытался оторваться от манихейства и привыкнуть к единому Богу. Персонализм, возможно, выжил бы в это время, если бы обрел такую защиту, как церковь, собор верующих. К счастью, такой собор не возник и каждый персоналист имеет полное право думать обо всем, о чем хочет, именно так, как хочет. При этом мы можем говорить о персоналистах во множественном числе. И это очень важный и, вероятно, самый главный факт в персонализме.
      Персонализм нельзя назвать философским течением, как мы говорим о позитивизме, экзистенциализме, иррационализме.
      Французские философы, культурологи, которые публиковали работы в журнале "Эспри", - это собственно все известные персоналисты. Э. Мунье, философ, вокруг которого собрались первые персоналисты, опубликовал "Манифест персонализма". В предисловии он писал, что, пока следует говорить не столько о персонализме, сколько о персонализмах, "мы должны бы употреблять множественное число, говорить о различных формах персонализма" , то есть говорить о близких, но различных точках зрения на мир, которые объединяет одно - "примат человеческой личности над материальной необходимостью и коллективными механизмами, которые служат опорой в ее развитии" . Это предисловие было написано в конце 1936 года. С тех пор персонализм не получил широкого распространения и крупных работ, сопоставимых с "Манифестом" Мунье, написано не было, хотя о персонализме не забыли, костер долго горел, до сих пор не угас, а угли все еще тлеют. Мы считаем, что не стоит раздувать костер из того, что тлеет. Дело не в том, что имеет цену, что осталось важным.
      Нам бы хотелось вновь говорить о персонализме как о таком современном видении мира, которое только сейчас, в начале XXI века, стало возможным. За 70 лет после публикации "Манифеста" Мунье мир изменился кардинально. Конечно, мыслящий человек остался таким, каким был во времена Мунье... Гегеля, Декарта или Платона, но рядовой человек, не обязательно постоянно мыслящий глобально, глубоко или вдумчиво о самом важном, изменился. Соответственно, опорой персоналистического мировоззрения, как нам кажется, впервые становятся не какие-то крупные мыслители, даже не просто мелкие обычные мыслители - философы, как их называют, а рядовые граждане большинства развитых стран. Можно сказать, появилась целая армия маленьких, незаметных, но убежденных и уверенных в себе персоналистов, у каждого из которых в голове (в душе!) свой собственный персонализм, и, если отвлечься от конкретных религиозных и политических убеждений этих людей, следует говорить о некотором "чистом" или "простом, базовом" персонализме.
      Особенность персонализма в том, что он не выводим из других философских течений, поэтому укажем на религиозную составляющую персонализма. "Верю потому, что абсурдно", - так говорили ранние христиане и так можно сказать любому персоналисту, поскольку вера всегда возникает, когда разум упирается в неразрешимое. Вера нужна персонализму, ведь она помогает жить с чужим, враждебным, непонятным, однако необходима и определенная убежденность, возникающая у человека, который и живет, и страдает, и думает, и надеется, и мечтает. В данной работе мы решили не представлять персонализм как философскую концепцию, которой персонализм все же является, а написать книгу как исповедь персоналиста.
      Эта книга о том, что объединяет различные персонализмы: искренность, откровенное и честное исповедание того, во что веришь, когда открываешь душу другому для самого глубокого и самого важного. Ложь, вражда, война - это все чуждо персонализму. Персоналист не хочет никому врать, другим и равно самому себе, не хочет с кем-то враждовать, поскольку только за счет других он получает осмысленное и достоверное убеждение в своем существовании. Персоналист не будет ни с кем воевать, поскольку ему ничего не нужно от других, кроме того, что другой и так дает самое главное: оправдывает тебя, поддерживает и наполняет твое существование. При этом персоналисту абсолютно все равно, что думает и как живет другой человек, за счет которого персоналист находит и обретает такое важное основание своей непротиворечивости. Это загадочная метафизика персонализма, это единственный способ избавиться от жадности и зависти, которые формируют и развивают с детства человеческую натуру и впоследствии так ее портят. Человек "ничего не стоит", он "пустая картина мира", пока не думает о других. Как только начинаешь думать о других, возникает картина мира, обманы, соблазны, прегрешения и все то, что мы все знаем, чем живем, что так ненавидим и чем так наслаждаемся.
      Открывать душу можно по-разному, и в этом простом таинстве много обмана, поэтому мы говорим о коварстве исповеди. То, что открываешь другому, не может быть понято им так, как сам это понимаешь. Человек равновелик миру, он цельная и колоссальная картина мира, и невозможно никаким способом передать эту картину другому человеку, поэтому в самом главном каждый человек обречен на одиночество и различные способы спасения: любовь, наука-творчество, дело-ремесло - не смогут избавить его от одиночества как фундаментальной проблемы человека. У каждого из нас своя картина мира. Это то, что уникально! Человек отличается от любого животного хотя бы потому, что только у него есть мочка уха. Но каждый человек от другого отличается своим волосом, отпечатками пальцев, глазами... Конечно, духовная история всего, что человек пережил, не может быть повторена никогда. Чтобы человеку понять другого, иногда должны пройти сотни лет. В людях много общего, однако найти это общее бывает очень трудно. Поиск общего и сохранение индивидуального опыта жизни - это и есть задача персонализма, и без этого персонализм бессодержателен, как бессодержательна наша жизнь с безличностной точки зрения.
      
      Азбука персонализма
      
      Основы персонализма просты. Только конкретный человек создает свою картину мира. Такое мировоззрение необходимо уважать, иначе говорить не о чем. Картина мира, условно говоря, может быть у каждого общества, но только у конкретного человека эта картина живая. Персонализм присутствует всегда, везде и нигде. Все крупные философы, мыслители, метафизики были в той или иной степени персоналистами: не только Лейбниц, философию (монадологию) которого можно назвать основой, базисом персонализма, не только Кант с его категорическим императивом, устанавливающим, что человек - это личность, открытая другим личностям, направлена на них и не использует других как средство, но и Фихте с его положением: только личность устанавливает различие между А и не А, и в этом личность проявляется в своей основе. Личность - то, что разделяет. Христос сказал: "Я пришел, чтобы разделять". В этом главное. Разделение создает картину мира. Пока нет разделения, не может быть объединения. Человек каждую ночь во сне видит бесконечное множество бездушных, вымышленных миров, в которых нет ничего личного и которые потом нужно еще научиться связывать с конкретной личностью, в чем легко поможет психоаналитик или гадалка. Просыпаясь, мы видим совсем иной мир, наш самый главный мир, в котором мы главные зрители. При такой высокой планке кажется, что, если не быть профессиональным философом-персоналистом, только такие очень развитые, высокоодаренные люди, как Сократ или Достоевский, могут быть персоналистами. Это не так. В персонализме малое равно великому, поэтому любой, самый обычный человек может быть персоналистом. В этом какая-то религиозная аура персонализма. Примкнуть может каждый, хотя не все это делают, но присоединившиеся являются настоящими персоналистами.
      Философы спорили о философии, люди жили и умирали, возникали и распадались империи, развивались общественные процессы, в результате которых возникали различные общества с различными ценностями. В это время нельзя было говорить о каком-то человеке, об "обычном человеке", поскольку тот, кто рассуждал об обычном человеке в прессе, а не на кухне, очевидно, был необычным. Персонализм не мог стать религией, поскольку он и не может быть ею, персонализм не мог стать идеологией, ведь тогда пришлось бы признать, что анархисты, монархисты, либералы, консерваторы - в сущности, одинаковы.
      Персонализм как идеология еще не возник и едва ли возникнет. Зато как своеобразная "бытовая философия", как "точка зрения на главное" он уже готов! Если в развитом обществе государство и община не могут произвольно вмешиваться в личную жизнь человека и закон эффективно в большинстве случаев защищает частную жизнь каждого, а органы правопорядка выполняют свои функции как положено, человек свободен. Ему больше не нужна идеология. Идеология работает только тогда, когда в обществе существуют неразрешимые проблемы. Если в обществе таких проблем нет, отсутствует и идеология, остается только борьба интересов: надо ли поднять налоговые ставки для имущих или понизить для неимущих?
      Это называют "концом демократии", поскольку такие вопросы, в сущности, мало кого интересуют. Демократия и не должна никого спасать. Она не должна быть религиозной. Демократия работает только тогда, когда все хорошо работает. Демократия - это инерция, возникающая в хорошо отрегулированном механизме-обществе. Энергия в демократии зависит от вовлеченной в данный процесс массы. Нет религиозной составляющей в демократии. Демократия - это тяжелое, массивное наследие того, как развивалось то или иное общество и какие законы признает безоговорочно большинство граждан. Демократия - это воспитание. Это объем того, что человек принимает как данность и не может выбросить из жизни, забыть как дурной сон. Закон Эйнштейна, по которому энергия прямо пропорциональна массе, работает и в общественной жизни.
      Персонализм возникает, когда обижаться, ссориться, делить нечего и незачем. В этом он по своей изначальной природе так близок мирскому марксизму, банальному социализму. Мунье манифестировал в своей знаковой исторической работе "Манифест персонализма" как раз эту связь между персонализмом и социализмом. К массам нужно обращаться идеологически на персоналистическом уровне. Иначе это не массы, а "быдло", и вместо революции - бунт.
      Персонализм так размыт, что необходимо написать некую "азбуку персонализма". В этом и состоит проблема. Если предлагать азбуку персонализма, не все согласятся с какой бы то ни было азбукой, а тот, кто будет писать азбуку, едва ли будет понятен большинству персоналистов, которыми, как мы уже сказали, могут быть все.
      В персонализме нет идеологии, которая помогает определенной массе получить дополнительный вес, но это более сильное средство, чем простая идеология. Тот, кто примыкает к определенной идеологии и говорит о себе, что он марксист, социалист, непротивленец, вегетарианец, вынужден совершать определенные ритуальные действия, чтобы остаться вовлеченным, и порой в какие-то моменты то, что он делает, ему самому не нравится. Не хочешь - не делай. Персонализм - это то общее, что чувствует и представляет каждый, размышляет об этом и о том, как же может быть так, что он один.
      
       Значение картины мира для личности
      
      Человек - это живая картина мира. Кроме этого, отметим, что человек - это чувства, эмоции, деятельность, социальность. Подобное можно сказать в той или иной степени и о рыбах, животных, птицах. Вороны тоже по-своему умны (осторожны и пугливы, но не трусы), социальны, особенно, когда ранним утром еще до рассвета летят над лесом, ищут падаль, общаются (галдят, каркают так, что спать на даче невозможно). Взрослые окуньки часто плавают парами, совершают свои ежедневные ритуалы утренних прогулок. Собак от людей вообще отличить практически невозможно. Растения сохраняют на какое-то время память о каких-либо важных для них событиях, например о засухе, и особенно о повторной.
      Эта книга - исповедь отдельного человека, в ней много обобщенного, но есть и личные авторские воспоминания. Помню, прочитал в газете, как дотошный англичанин объехал все страны Евросоюза, когда еще такового не было, и ему приходилось каждый раз проходить паспортный контроль, а в его паспорте была вклеена фотография спаниеля. Мой спаниель, выбегая на прогулку, всегда помнит, где оставил палочку и где самые злачные места с мусором и запахами, куда тянет, но которые посещать запрещается. Если я оставил собаку дома, сам вышел и что-то сделал на заднем дворе, а потом ее выпустил, она обязательно пройдет по моим следам, вынюхает, что я делал, чтобы восстановить картину мира и знать, помнить, кто чем занимался из близких. Чем это не картина мира (постоянно меняющаяся, как и должно быть) в собачьей голове?! В данной работе мы говорим о персонализме, и это, наверное, единственное, что отличает нас от насекомых, млекопитающих... Животные не персоналисты, хотя тоже живут картиной мира, они и социальны, и эгоистичны, и индивидуальны. Только едва ли они убеждены так, как мы, люди, что богоравны и равновелики миру. Это позволяет человеку произвольно считать себя независимым от мира, чего не могут сказать о себе животные. Моя собака (годовалая сука, спаниель) считает меня главарем стаи, и, когда я сержусь на что-то, что обычно к ней вообще не относится, очень подобострастно смотрит на меня. У меня нет такого желания - быть главарем стаи, и для меня не существует каких-то таких главарей. В этом мы различны с моей собакой, которая, однако, даже внешне во многом похожа на меня, особенно после того, как я отпустил бороду.
      Персонализм, свобода верить во все, что хочешь, - именно это отличает человека от других тварей. Современный человек в 40 случаях из 100 (статистика относится к США) поменяет свои верования и принадлежность к той или иной церкви . У собак обычно на протяжении всей жизни бывает только один хозяин. В этом человек выше собаки, свободнее, ответственнее. А любят, представляют, помнят все примерно одинаково: и люди, и звери. В персонализме нельзя говорить о какой-то избранности. В этом отличие этого течения от религии, те или иные члены которой позволяют себе считать, что они избраны Богом в силу убеждений, цвета кожи, местожительства или в зависимости от длины ушной мочки, которую иногда специально вытягивают. В персонализме невозможно представить избранность одних. Кто будет избирать? В персонализме тот, кто избирает, и так избран вне зависимости от того, где и как он еще может быть избран; и этот главный выбор избранности делает ничтожными все остальные попытки быть избранным с других точек зрения. Поэтому персонализм не нуждается в религии и персоналист соответственно тоже, хотя имеет полное право верить во все, что хочет, и поклоняться тому, кому душа велит или к чему привыкла.
      Без субъекта нет объекта. Этот тезис ничего не говорит о субъекте. Субъектно-объектные отношения, которые сформировали индивидуалистическую философию, недостаточны в персоналистической философии. Личность не хочет и не может быть только субъектом, а хочет вмешиваться, быть госпожой субъектно-объектных отношений, формирующихся вокруг нее, окрашивать мир, создавать ароматы. Личность возникает, когда проявляются три составляющие: личность со всеми претензиями, другие личности и реальный мир. Это все размытые категории, границу между которыми трудно установить. Только текущая структура мира, масса различных объектов, пространство и время разделяют одних и других, субъект и объект. Человек может смотреть на мир, в котором действуют другие личности, как со своей точки зрения, так и с точки зрения всех других личностей. Человек может созерцать мир даже в безличностном мире, изучая законы физики, химии, биологии. В персонализме никто не хочет унижать человека, но никто не должен возвеличивать.
      Персонализм - это не просто манифестация Я, то, как личность появляется в мире и что заявляет о себе. Я - главное в индивидуализме. В персонализме личность - это не Я, это мир всего, что можно помыслить таким образом, каким конкретное Я это мыслит. В этом течении много внешнего и примерно столько же внутреннего. Персонализм возник после индивидуализма, поэтому какие-то спорные вопросы решены изначально. Персонализм крепко дружит также с позитивизмом и с иррационализмом. И Локк, и Гуссерль, и Макс Штирнер - это те, кому всегда рады в персонализме. Я не может быть без не Я, при этом всякое Я возникает только тогда, когда разделает внешнее на одно и другое, А и не А. В этот момент возникает мир, и только в этот момент разделения можно говорить о личности. Субъект возникает, когда представляет объект как то, в чем есть одно и другое (если использовать терминологию Фихте). Он и субъект для самого себя, и явление. Шопенгауэр тоже близок к персонализму. Философ - пессимист, а пессимистом не может быть индивидуалист. Только персоналист в отдельном случае может быть пессимистом. Однако Шопенгауэр жил в эпоху, когда генетика еще не была наукой, и многое из того, что потом нашло обоснование в генетике, было замечено философом и подвигло его на особую фразеологию. "Мир как воля и представление" - это весьма невразумительная фраза. Какой мир? Чья воля? Кто представляет, что взято, что дано в представлении?
      "...Личинка жука оленя прогрызает в дереве дыру, для своего превращения, вдвое длинней, когда ей предстоит быть самцом-жуком, чем когда ей быть самкой, чтобы в первом случае приготовить место для рогов, о которых она еще не имеет представления" . Шопенгауэр выводил из этого наблюдения доказательство проявления воли, которая работает еще до представления, поскольку личинка жука не имеет представления о мире и сама по себе не имеет никакого отношения к рогам, которые у нее, возможно, вырастут, если жук будет самцом. Шопенгауэр не знал генетики, не имел "нашего современного" представления о закономерностях случайных процессов. С помощью воли, о которой писал философ, едва ли можно было создать такой мир, какой возник. Психологи говорят, что даже степень нашего милосердия во многом зависит от генов, то есть от того, как какой-то белок вырабатывается в нашем организме в данную минуту в большем или меньшем количестве. Конечно, можно сказать, что генетическое кодирование и передача информации - это не операции с представлениями, а непознаваемая воля. Однако генетический код можно расшифровать, понять, как он работает, и представить, как формировался. Это всегда будет, скорее, картина мира, представление, чем работа слепой воли. Мир - это не воля. Человек - это не воля. Человек - это не представление. И мир - это не представление. Нам кажется, что правильнее говорить о картине мира как о том, чем обладает тот, кто представляет мир так или иначе (так, а не иначе, и в этом своеволие). В персонализме человеку все равно, как решаются основные метафизические вопросы, поскольку как бы они ни решались, человек все равно должен остаться в середине, в центре, во главе. В персонализме человек - это краеугольный камень в любой метафизике. Законы веры и познания мира вторичны и индивидуальны в персонализме, поскольку верить можно во все что угодно и представлять мир можно по-разному.
      Картина мира играет особую роль в персонализме. Она возникает при условии, что присутствует тот, кто воспринимает картину, при этом последняя - это не совершенно точная фотография существующего, это некоторое представление о существующем и о том несуществующем, которое можно помыслить одновременно с существующим; в нем отсечено что-то, существующее в том, что изображено и представлено, а добавлено то, чего нет в реальности, поскольку магия художника (а мы все в душе художники) помогает дополнять видимое невидимым. Конечно, это "добавленное" работает только для человека, но любая, даже самая умная собака совершенно равнодушна к картинам, которые висят на стене. В этом отличие персонализма от других мировоззрений. В музей может зайти или забежать, залететь кто и что угодно: птица, кошка... и только человек, осознающий себя личностью, увидит мир, которого нет больше нигде. Картина мира - это то, что объединяет людей, поскольку они смотрят на одно и то же, хотя и по-разному. Теоретически возможно представить картину мира собаки или кошки, но едва ли она будет понятна во всех деталях. Когда я переодеваюсь, чтобы выйти из дома, и говорю собаке, с которой привык общаться, что "иду в магазин" или "мы идем гулять", она не верит полностью моим словам, а всегда подходит и обнюхивает меня, чтобы понять, как я пахну в одежде тем, кто идет гулять с ней или едет один по магазинам. Для собаки видимое так же важно, как и запахи, я это понимаю, но полностью ощутить собачье видение мира не могу. Обратное в полной мере уже совершенно невозможно. Собака не сможет никогда представить картину мира человека. Это важно для персонализма. Собака или кошка могут жить без сородичей, человек нет. Поэтому одна из самых публикуемых книг - "Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо". Как бы я жил, если бы других не было? Что бы я делал, чем занимался и зачем мне тогда вообще жизнь?
      Человек - существо социальное не потому, что он не может прожить без других людей. Маугли жил как-то среди зверей в известной сказке. Прежняя философия анатомировала человека и ничего в нем не находила, поскольку Фрейд показал, что можно погружаться все глубже и глубже, но это ничего не даст для решения вопроса о том, что же все-таки самое главное скрыто в человеке. Внутри нас живет та же социальность, отображенная в виде различных сознательных, бессознательных способов - это система зеркал, которые уведут нас вглубь, в бесконечность, в "дурную" бесконечность, которая в итоге ничего не покажет. Человек в персонализме - это не тот, кто смотрит внутрь себя, а тот, кто смотрит вовне, хотя внутри себя можно увидеть гораздо больше того, что может быть вовне.
      Для человека внешний мир проще внутреннего. Только внутренний мир интересует немногих, а внешний - большинство. Раньше я думал, какие у меня дети вырастут, о чем будут думать, а потом понял, что никто не поймет, о чем размышляют дети. Внутренний мир человека никому не нужен, хотя он "больше" внешнего мира, который все хотят понять. Человек живет внешним миром, внутренний мешает. Внутренний мир - это хаос, который упорядочивается только тогда, когда подчиняется внешнему миру. В этот момент рождается персонализм. Это самое главное, что можно сказать о человеке с точки зрения персонализма. Персонализм возникает на изломе внешнего мира и внутреннего, когда человек начинает видеть мир, а не только самого себя.
      Поэтому в персонализме столько социальности, так много марксизма, так выражена негативность по отношению к индивидуализму.
      Существует мнение, что общество, пресса, семья, школа, среда, бедный или богатый район проживания и воспитание в детстве, шумный сосед, который много лет живет этажом выше, влияют на развитие и формирование человека массовой культуры. Это во многом верно, как и то, что алкоголь, никотин, большинство лекарств, социальные сети в Интернете тоже оказывают влияние на человека, иногда негативное, если длятся в течение продолжительного времени. Однако человек так не формируется. Каин и Авель родились от одних и тех же отца и матери. У них одни и те же гены, поскольку, кроме папы и мамы - Адама и Евы - никого прежде не было и не могло быть какого-то смешения различных генов. Это довольно буквальная интерпретация библейской легенды, которой многие верят, но все же. В бедной семье рождаются в будущем богатые люди, в необразованной семье рождаются умные, в бездарной - одаренные. Человека нельзя рассматривать только сквозь призму социальности или генетики, каждый человек, даже человек массовой культуры - это существо, равноценное миру, поскольку каждый - личность.
      Человек определяется не только своей "примитивной" личностью как совокупностью особых форм реагирования на окружающий мир (в психологии теории личности этот вопрос хорошо освещен), но также и существующей для него картиной мира. Картина мира - это не только представление о мире, которое каждое живое существо имеет в определенный момент; это и память, которая тоже по-своему селективна: что-то помнит, что-то нет; это и представление о самом себе как о том, что существует внутри мира; это и обманы, ошибки, то, что хочется вычеркнуть из себя, не признавать своим; а это едва ли применимо к другим существам, кроме человека.
      Картина мира часто определяет человека, становится его судьбой. В картине мира не только представления, но и генетически сохраненные приобретения. Мальчишка, увлеченный с детства техникой, велосипедами, мечтающий о машинах, возможно, станет великим изобретателем, организатором производства, но вряд ли станет музыкантом, композитором или художником и с такой же малой вероятностью станет профессором философии. Исключения бывают, но человек редко меняется в период с пятнадцати до шестидесяти лет. Нравственно он может измениться, стать хуже, лучше, но мечту не изменишь, о чем мечтал в юности, тем будешь жить всю жизнь, о том, возможно, будешь жалеть в старости.
      Картина мира - это цельное, единое, устойчивое, хотя и постоянно меняющееся в мелочах представление о мире того, кто видит этот мир так, как он сам себя представляет (без субъекта нет объекта, значит, кто-то должен представлять. Тот, кто представляет, должен установить различие между тем, кто есть он сам, что есть другое, что было в прошлом, что достоверно, что недостоверно, а кроме этого, еще и что хочется забыть, а что не забывается, и еще Бог знает что...).
      Без картины мира нет персонализма. Без картины мира мы должны говорить о человеке как об индивидууме, о чем говорила вся западноевропейская философия. Тогда индивидуум - субъект, который познает мир (объект). Оказывается, что нельзя быть субъектом без объекта. Субъект, соответственно, как-то влияет на объект (как в физике нельзя вполне достоверно понять что-либо, поскольку познающий субъект для своего понимания должен как-то влиять на объект). В духовном мире человек не может быть независим от своей социальности и природности, в нем много от Фрейда, Адлера, Юнга, даже если в нем нет никаких "фрейдовых" отклонений и он обычный человек в возрасте тридцати-пятидесяти лет, занят своей работой, отдыхает на курорте две недели в году и копит деньги на старость. Человек зависит от "общества", как бы и по какому признаку ни объединять людей. Человек зависит от своей истории, от своих врожденных качеств, от того, где в конкретный момент находится.
      Если использовать известные литературные образы, картина мира Обломова отличается от картины мира Хлестакова или Чичикова, тем более Дон Кихота, Одиссея или Фауста.
      В персонализме при всем сходстве каждая картина мира практически несопоставима с другой, если учитывать, что человек зависит от своей памяти, которая может быть коррумпирована, искажена, от своих представлений о мире, которые, возможно, и в абсолютном отношении неверны (иначе кто бы жил познанием?). Человек живет познанием, он ползет по древу знания, даже не зная, кто он сам, куда ползет, зачем, по какому дереву.
      Религиозная позиция заключается в том, что человек не знает этого всего, но главное уже дано изначально, и человек должен открыть в себе то, что ему дано. Другая позиция - ему самому следует открыть то, что в нем может быть. Ему ничего не дано важного изначально, а он сам, своими поступками, решениями, страданиями, выбором и жизнью внутри общества других людей делает себя таким, каким хочет себя видеть. Сколько листьев на дереве, но каждый листочек имеет свой неповторимый рисунок. Личность - это не просто индивидуальность, это картина мира с одной точки зрения. У животных тоже есть личность в данном понимании, поскольку собака помнит свой дом, местность у дома, хозяина, отличает чужих от близких. Наверное, даже можно говорить, что у животных есть мировоззрение, поскольку у них есть общие подходы к кластерам различных ситуаций и свое представление, что такое "хорошо" и "плохо". Это лучше всего показывает, что человек произошел от обезьяны и как он произошел, поскольку не только человек во многом - животное, но и животное личностно, отличается от других, не просто своеобразно, индивидуально, как все листочки дерева различаются между собой.
      В персонализме очень важно понимать, что каждый человек - это индивидуальная меняющаяся точка зрения на мир, который представляют, соответственно, каждый раз некоторым иным образом. Если нацелиться на то постоянство, которое всегда все же выплывает в результате таких субъективно-объективных отношений, можно говорить о личности как о некоторой целостности. Однако личности могут быть нецельными, расколотыми, ущербными... Какие-то нарушения существуют в процессе развития каждой личности, как она сама это сознает, и в том, как личность взаимодействует с другим миром, с объектом, но таким другим миром может быть только мир других личностей, социальный мир, куда попадает любая личность, стоит только даже заговорить о ней.
      Картина мира, о которой мы говорим в персонализме, отличается от описанной картины мира Хайдеггером в работе "Время картины мира". Там картина мира возникает, когда человек в Новое время становится субъектом, и чтобы субъективировать себя, он должен объективировать мир, сделать его картиной мира, чтобы мир стал не чем-то иррациональным, непознаваемым или однозначно заданным в Писании, а наоборот, чтобы мир был опредмечен в представлении человека-субъекта и миром можно было распоряжаться как предметом. Мы уже говорили, что персонализм едва ли мог возникнуть в старое время, поэтому персоналист - человек Нового времени, и то, что Хайдеггер писал о таком человеке, относится и к персоналисту. "Если теперь человек становится первым и исключительным субъектом, то это значит: он делается тем сущим, на которое в роде своего бытия и в виде своей истины опирается все сущее. Человек становится точкой отсчета для сущего как такового. Такое возможно лишь с изменением восприятия сущего в целом... Где мир становится картиной, там к сущему в целом приступают как к тому, на что человек нацелен и что он поэтому хочет, соответственно, преподнести себе, иметь перед собой и тем самым в решительном смысле представить перед собой. Картина мира, сущностно понятая, означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины" .
      Упорядочить и подчинить себе новый человек хочет не весь возможный мир, а тот, который поддается контролю и исчислению, мир как картину мира. Это базис для нового человека и его оправдание. Он не хочет большего, но и не согласен на меньшее. Хайдеггер не персоналист, его интересовали метафизические вопросы, но персоналист во многом согласится с Хайдеггером. Персоналист воспринимает мир как картину, и такая объективация необходима, чтобы субъективировать человека, чтобы тот получил хоть какой-то вес, однако после этого каждый поступает так, как хочет, как он видит мир. Кто-то стремится максимально опредметить его и сделать орудием в своих руках для каких-то целей, а другой, задавленный собственными психологическими проблемами, готов потратить жизнь, чтобы разобраться с ними и потом смириться с самим собой. Говоря о картине мира, в данной работе мы будем использовать персоналистическое "определение-представление" этого понятия. По Хайдеггеру: "При слове "картина" мы думаем прежде всего об изображении чего-то. Картина мира будет тогда соответственно как бы полотном сущего в целом. Картина мира, однако, говорит о большем. Мы подразумеваем тут сам мир, его сущее в целом, как оно является определяющим и обязывающим для нас".
      В персонализме картина мира - это не то, что мы представляем, как писал Хайдеггер, для которого в этом отношении "бытие сущего ищут и находят в представлении сущего". В персонализме это, конечно, тоже верно для кого-то, но большинство людей скорее воспринимают картину мира как то, что им дано, а не то, что они представляют. Картина мира - это то, что они помнят, узнают, что переживали когда-то, что связывает их с миром не в субъектно-объектных отношениях путем представления, а в душевном, социальном мире, любви-ненависти, взаимосвязи, слияния, а не различения, "выкладывания того, что есть, сохранилось и живет в памяти".
      Отступление: моя собака тоже имеет свою картину мира, довольно отличную от моей. Когда мы вместе, я замечаю, что она живет в своем мире, в котором прекрасно ориентируется. Она знает, помнит, что вчера вечером ее две игрушки остались в комнате сына, на следующий день она подходит к этой комнате и скулит, как будто сын в комнате, хотя собака знает, что мой сын уехал в университет. Открываю дверь, она бросается к игрушкам, хватает одну и выбегает. Когда на даче выхожу с ней, она помнит, где пару дней назад видела барсучка, и бежит туда, ищет, нет ли там опять его. Это образ мира, который постоянно возникает и меняется в голове моей собаки, поскольку она запоминает на какое-то время разные образы (не картины) мира, но постоянно помнит близких людей, знакомых собак... При этом мой спаниель совершенно не интересуется моей научной деятельностью. Мне интересно следить за жизнью моей собаки, а она интересуется моей жизнью, только когда ей от этого есть какой-то прок. Она помнит некоторые мои привычки и часто идет впереди, выгибаясь, чтобы оглянуться и видеть, куда иду я и правильно ли она распознала и предугадала мое желание. Конечно, между мной и моей собакой есть много общего, и понимание этого, использование каких-то наблюдений помогает понять, кто же я такой, поскольку понять внутренний мир моей собаки мне едва ли удастся: у меня и нюх другой, и слух хуже, и раздражаюсь я гораздо чаще, чем моя собака, хотя и она порой лает впустую на какой-то звук или явление.
      Собака - тоже микрокосм, малая Вселенная, может, и не меньше человеческой, только построена на других принципах. Визуально для крупного животного в мире мало что меняется: ветер качает деревья, летают птички, самолеты, насекомые, ползают жуки. Запахи - это динамическая картина мира, поэтому у собаки нет времени подумать, так как мир запахов и звуков постоянно меняется. Любое движение воздуха меняет запахи, приносит звуки. Если нет движения воздуха, можно осторожно спать. Мелкие насекомые живут не носом и ушами, а глазами, поскольку каждое движение - опасность. Мухи видят лучше всех. (Неужели придется признать, что любая муха умнее моей собаки!) Человек ближе к насекомым, чем животным. Но человек - это как бы третья ступень развития. Отсутствие нормального для животного мира "слуха и нюха" человек компенсирует представлениями, картиной мира, когда пространственные изменения связываются в памяти с будущими событиями. Проходя мимо закусочной, мы не можем, как собака, понять, хорошо ли там готовят и что именно, мы читаем меню и проверяем в Интернете информацию, размещенную теми, кто уже заходил в эту закусочную, что им понравилось, что нет. Моя собака все сама сразу поймет, и, находясь даже в трех шагах от меня, она знает, что я ем и насколько это для нее вкусно. Я проверял: прятал в другой комнате косточку под одеялом - собака довольно быстро находила. Она видит по-своему то, что нам не видно. Однажды я ел сыр и кусочек упал на пол "под стол", собака была занята тоже своей едой и не видела меня, я подумал, что все равно собаке не нужно есть соленый сыр, и поднял его. Спаниель перестал есть свою еду, обернулся, подошел ко мне и в том месте, где упал крохотный кусочек сыра, все на полу вылизал. Я думаю, что пес почувствовал, как запах сыра переместился со стола на пол, и решил посмотреть, что там произошло, и, если получится, как-то воспользоваться удачей. И воспользовался. Человек - это даже не визуальное восприятие мира, это информация. Это структурированная информация таким образом, каким каждый человек воспринимает по-своему мир. Собака понюхает, что плохо пахнет, и не пойдет (собака любит всякую дрянь, так что то, что для нас плохо пахнет, для собаки - хорошо, но есть и плохо пахнущие для собаки вещи). Человек лишен этой способности. Он несамодостаточен и не может на расстоянии понюхать и определить, хорошо или плохо готовят в закусочной, ему нужны мнения других. Человек зависит от информации. Это как раз и есть картина мира, и лучше так говорить, чем апеллировать к информации, поскольку последняя может быть бессодержательной, невесомой и чужой частицей без массы.
      
       Картина мира в персонализме и научная картина мира
      
      Картина мира - это наиболее общие представления о мире, которые существуют в данное время. Ученики Аристотеля оперировали иной картиной мира, чем ученики Ньютона или соратники Эйнштейна. У питекантропов, вероятно, тоже была какая-то общая для них картина мира, которую едва ли возможно теперь сформулировать и которая отличала их от неандертальцев. В научной картине мира нет личного, хотя мы помним имена ученых, сформулировавших те или иные законы, выдвинувших определенные гипотезы. Из истории науки нам известно, как изменились представления Эйнштейна в процессе жизни. В картине мира это не важно. Научная картина мира каждый раз существует как результат, некий умозрительный итог того, что было познано и обобщено, и неважно кем и как были созданы данные представления.
      В персонализме нет обобщения. Картина мира не представлена, а существует со всем пережитым, со всеми отношениями, которые помним и не помним. Они оказывают существенное влияние.
      Об этом необходимо не забывать, поскольку в нашем представлении персонализма картина мира играет ключевую роль, и не нужно путать картину мира в персонализме с естественнонаучной картиной мира или просто с картиной мира, которая существует в том или ином обществе.
      Человека принято рассматривать как разумное животное. Он не живет один, он социален, но реагирует на мир, на внешние раздражения порой так, как собака Павлова, как лягушка. Никто не изучал человека в первую очередь как картину мира, как то, чем он живет внутренне, а не как реагирует. Познание мира - это реакция на него, то, чем занималась философия от Аристотеля до Фрейда, поскольку неврозы - это тоже запоздалая реакция на мир. В теории относительности пространство и время связаны, дергая за одну ниточку - пространственную - можно изменить временную. Человек в персонализме сам более всего искажает пространство и время, он всасывает время и делает его своим, притягивает пространство и создает картину мира, в которой пространство и время ничего не значат, а последовательность событий имеет другой порядок и иное значение, чем в "обычной жизни". Человек - деформатор Вселенной. С точки зрения абсолютного разума Вселенная подобна каше, которую кто-то сварил из тыквы без сахара и масла. Если смотреть на возникновение мира с расстояния сотни миллионов световых лет, Вселенная скучна, если не однородна. Но человек видит мир другим и делает его таким. В представлении человека мир неоднороден и каждая вещь, каждое явление раскрашивают мир, создают иллюзию, что мир бесконечно разнообразен. Возможно, это разнообразие рано или поздно закончится и человек не сможет раскрашивать мир. Персонализм нерелигиозен, он не может ничего сказать о том, каким будет этот мир в итоге через пять или сто тысяч миллионов лет.
      Человек должен быть сложным, очень сложным, чтобы стоять наравне с миром. Сложность человека невероятная - помимо принятия закона банального бытового социального непротиворечия: "Если я не смогу сегодня съесть тебя, это значит, что ты завтра не сможешь съесть меня", - человек должен найти какую-то основу. Он должен быть погружен в мир различными способами.
       Человек, заброшенный в этот мир, чуждый ему, поскольку не только общество, но родные папа-мама формируют в нем неразрешимые проблемы, о чем писал Фрейд. Конечная цель человека, который живет сколько-то лет, - стать идеальным, совершенным, выполняя попутно обычные бытовые обязанности по воспитанию детей (и формируя в них Эдипов комплекс), участвовать в общественной жизни демократическим путем, в выборах законодательной и исполнительной власти. В персонализме нет требования к каждому человеку быть совершенным. Персонализм - это способ каждого человека примириться с тем, что в его жизни есть, не чувствуя своей ущербности, и не забывать, каким он должен быть, согласно теории максимализма. Можно сказать, что Нерон, который поджег Рим и наслаждался пожарищем, мстил миру за то, что тот его не принял таким, каков он есть, что это была его реакция на мир, существовавший в его эпоху, а может, он просто играл роль в той картине мира, которая была им создана и которой он жил. Конфликт картины мира и того, что есть, вызывает у человека какую-то реакцию, но это совсем не стимул-реакция. Человек привык жить в мире, в котором множество стимулов, и реакции человека порой отвечают не одному, а большинству стимулов. Человек зависит от картины мира, а не от конкретных стимулов. Это как раз то, о чем говорит персонализм. Каждый человек - это вновь возникающая Вселенная, равновеликая Вселенной, в которой возникает человек. Только Вселенная - это Вселенная, а человек формирует свою картину мира, и в таком случае можно сказать, что Вселенных так же много, сколько было и будет людей. Благодаря фразеологии Коперника в оппозиционной интерпретации, можно заметить, что не человек вращается в мире, а мир крутится вокруг него и каждый представляет единый, общий, неделимый мир своим неповторимым образом. В космологии точка зрения - это не центр галактики и не центр мира, но в персонализме каждая точка зрения - это центр духовного мира, поскольку в бесконечном мире центр может находиться где угодно.
      Для человека мир крутится вокруг него и вращается солнце. (Прости, Коперник). За горизонтом ничего нет! Если не видишь ничего за этим горизонтом, значит, для тебя за этим горизонтом ничего нет!
      Говорят, что личность - это микрокосм, нечто подобное миру, только находящееся в голове отдельного человека. Мир и личность - совершенно разные понятия. Мир с первой секунды своего возникновения существует в пространстве и подчинен законам причинности, когда они действуют, времени, когда оно определяет порядок. В различных системах отсчета время течет по-разному. Трудно сказать, как пространственно-временные связи существуют на самом деле, имеются ли они вообще или это просто искривление картины, зависящее от восприятия. В микромире, который человек не в силах представить, а только может допускать предположения: работают иные принципы (принцип квантования), и невозможно говорить о картине мира.
      В личности все просто: нет пространства и нет времени.
      Память так же фривольно обращается с пространством и временем, как наблюдатель в мысленном эксперименте, сидя в вагоне поезда: в зависимости от того, с какой скоростью движется поезд, его картина мира меняется, соответственно - и пространство, и время. В личности нет пространственно-временных ограничений. Зато есть свои ограничения, о которых писал Фрейд. Личность не может быть свободна от своего опыта, от того, что и как воспринимала и усваивала. Это относится к личности с той или иной патологией, но и любая "непатологическая личность" зависима от того, где и как она сформировалась. Если рассматривать мир теистически и признать, что он создан Богом, что Бог един и Он - личность, все равно невозможно сравнивать мир, который создал Бог, с той картиной мира, которой живет отдельная личность. Мир создан и подчиняется одним законам, каждая личность сотворена иначе и подчиняется другим законам. Бог не может быть личностью в нашем человеческом понимании. Человек не может быть богочеловеком, так как имеет особую картину мира. Человек устроен таким особым образом, что несравним ни с Богом, ни с богами, ни с животными. Человек - это картина мира, которая не имеет ни пространственных, ни временных параметров. Человек использует пространственно-временные параметры, как использует счет, вкус, запахи, тактильные ощущения, боль, злость, но пространственно-временные ограничения и законы, которые так важны для реального мира, внутри человека, в его картине мира значат мало.
      В работе "О личности", в разделе "Индивидуальная личность" Л. Карсавин пишет о пространственно-временной личности, описывает ее на языке пространственно-временных отношений и тех противоречий, которые были как раз отмечены Эйнштейном в то время, когда Карсавин писал свою книгу.
      В персонализме нет пространственно-временных ограничений в человеческом сознании, пространство и время - это только аппарат, помогающий классифицировать и оформлять представление о мире, создавать картину мира, необходимую для человека.
      Отступление. Представим, например, стул. То, что мы представляем, не имеет никакой временности, а только пространственность. Отрезок прямой линии - это не стул, хотя очень похож и на него можно положить в двумерном мире другие отрезки, кольца или прямоугольники. Казалось бы, что по существу, по функциональным особенностям любой отрезок - это уже стул, поскольку выполняет функцию стула в трехмерном мире. Отвлечемся от этого и забудем о такой точке зрения на стул. Представим, что стул - это что-то, не намного выше колен, что устойчиво стоит на опоре и может само служить опорой. Стул может иметь одну, три, четыре ножки, иметь или не иметь спинку. Если стул выше колен, его можно использовать как стол, поскольку он тогда похож на него. Это все банальные рассуждения о двух привычных для человека понятиях. Они не имеют временной составляющей, зато их пространственный компонент очень важен. Стул можно представить вне времени, но он должен быть в каком-то пространстве. Стул, стол, табурет - это все однотипные предметы. Если к ним добавить книжный шкаф, секретер, сервант, диван, тогда в нашем представлении возникнет "нечто", что мы называем "мебель". Что общего в предметах "мебель"? Есть ли какие-то временные связи? Есть ли пространственные? Общим будет только функциональное предназначение всех этих предметов. Невозможно назвать признаки пространственного или временного порядка, которые позволили бы отличить один предмет мебели от того, что мебелью не является.
      Для кого-то и сук на сосне, и пенек в лесу, и дупло - мебель!
      Попытки моделировать процесс формирования понятий человеком с помощью компьютера, чем занимался автор данной работы в начале научной карьеры, продемонстрировали сложности этого процесса, которые было даже трудно предположить. Большинство образованных людей могут взять словарь-справочник, посмотреть в энциклопедии и понять все, что им непонятно, если объяснение приведено в источниках. Образованный человек может понять то, что написано в энциклопедии, необразованный - не всегда. Научить машину понимать статьи в энциклопедии еще сложнее, чем необразованному человеку понять, что там написано. Язык человека передает так много, что все это не вместить в энциклопедию.
      Стул, в представлении человека, - это не только трехмерный образ стандартного домашнего стула, но и целая история вопроса, это феномен "стул". И в таком отношении такой простой предмет, как стул, оказывается ничуть не проще, чем такие сложные и непонятные понятия, как "архетипы Юнга" или "бозон Хиггса".
      Человек не только сам формирует представление об объектах мира и явлениях, но в такой же степени использует чужие представления, которые узнает в процессе обучения, социальной активности, и более того - одновременно с этим передает другим свои представления, оформляя (форматируя, соответственно, "искажая") их таким образом, чтобы они были понятны другим.
      В энциклопедии стул - это стул, и это все понимают. В личном представлении конкретного человека стул - это история. История в этом случае не указывает на какие-то пространственно-временные характеристики описания объекта, наоборот, история в этом случае - это вся жизнь. Вся жизнь стула в голове человека. Не все в жизни помнишь, конечно, но что-то же остается. Что остается - это энциклопедия стула в сознании конкретного человека, пока он не стал переводить и форматировать эти представления, чтобы они были понятны другим.
      В персонализме человек живет до энциклопедии.
      В энциклопедии человек живет после того, как он прожил свою жизнь и попал в энциклопедию.
      Понятия в том виде, в каком мы используем их в философии или приведены в энциклопедии, - это не те представления о "данном" предмете, которые у нас есть. Каждый "предмет" для нас - это история, а не представление. Выражение "Мир как воля и представление" можно перефразировать: "Мир как история". История включает и волю, и представление, и различные другие воли и представления. Человек - это мир историй. Герои Гомера жили историями, они встречались на пирах, делились своими историями, точнее сказать: агрессивно с наслаждением лгали, чтобы за счет своей истории возвысить себя среди ближних, но этого не отнимешь - они жили историями и охотно в реальной жизни участвовали в них. Их история была их "массой", утяжеляла их. Наполнившись своими вымышленными или реальными историями, они становились великими и более массивными, чем те мелкие сограждане, родственники и товарищи, которые таких больших историй не приобрели.
      Мы исследуем мир по отдельности, каждый предмет по очереди. Так нас приучила жизнь и так мы привыкли жить, но мир мы видим целиком, не замечая разницы между ближним и дальним, между мелким и большим, единичным и общим, порой между вчерашним и завтрашним. То, что мы видим, - это картина мира, которая может быть так названа только условно. Картина не меняется, а то, что мы видим, постоянно модифицируется не только в силу своих причин, но и в зависимости от нашего восприятия: мы всегда замечаем что-то новое, открываем все больше, забываем что-то... Говоря о том, что мир для человека это в первую очередь картина мира, мы отмечаем только важность понимания, что в мире нет ничего раздельного. Картин во множественном числе, как картин в качестве представления частей сущего, тоже нет. Есть только игра представлений, которые как раз и можно описать как картину, но игра - это игра, это жизнь, это особый мир, возникающий каждый раз внутри каждого человека, соответственно, это история, это то, что невозможно описать только с одной точки зрения: ситуативной, временной, пространственной, личностной. В любой игре много лжи. Картина мира в персонализме - это образ мира в нескольких измерениях: пространственных, временных, значимых, что-то вдруг обрывается или забывается, поскольку больше никуда не ведет, а другое продолжает жить и играть в невообразимых фантазиях.
      
      Глава 2. Трагедия личности и романтика персонализма
      
      Персонализму исторически не повезло. Возможно, он должен был стать самым популярным философским течением, которым бы увлекались больше, чем марксизмом и экзистенциализмом. К сожалению, идеи персонализма пропагандировали те, кто был увлечен также и другими идеями. Два мыслителя разного уровня стоят у истоков персонализма: Лейбниц и Мунье. Лейбница можно назвать источником персонализма, поскольку без его монадологии невозможно говорить о персонализме. Монадология - это совсем не то, чем знаменит Лейбниц. Монадологию ученого мало кто помнит и понимает, зато исчисление бесконечно малых, дифференциальное и интегральное исчисление - это основа основ современной науки, которую изучают в средней школе. Без монадологии Лейбница невозможно говорить о персонализме. Слово "монада" не прижилось, как и "эйдос" Платона, зато понятие, объективная идея остались после Платона, как известны благодаря Лейбницу личность, точка зрения, картина мира.
      Автор "Манифеста персонализма" Мунье - крупнейший представитель персонализма в ХХ веке - сочувствовал идеям марксизма и находил в этом учении зачатки персонализма, хотя и отрицал персонализм в фашизме. В фашизме также было много персонализма, поскольку национал-социализм должен был превозносить определенные личности выше и в ущерб другим. Персонализм не возносит личности выше, чем они есть, и тем более не делает это за счет других личностей, но движение ввысь можно трактовать и представлять по-разному.
      Персонализм, о котором мы говорим, должен быть максимально свободен от социальной составляющей. В нем должно быть меньше политики, идеологии, меньше ограничений, связанных с теми или иными убеждениями. Монадология Лейбница должна висеть, как дамоклов меч, над современным персонализмом. Личности - это независимые сущности, а дальше надо говорить о том, как они пополняют сущность, поскольку со временем все то, что есть, исчезает. Откуда личность может черпать живую воду, чтобы жить в этом мире? Мир, созданный из ничего, не порождает личность. Из факта существования мира нельзя вывести личность.
      В XIX веке социальность понималась как общественность, которая влияет на государственность, поскольку зависима от государства. В XXI веке социальность возникает сама по себе, независимо от законов того или иного государства, и это проблема для современного персонализма. Персоналистическая точка зрения помогает уважать любую личность, какой бы "мелкой и рядовой" она ни была. Таким образом, внутренние законы, принципы персонализма побуждают личность становиться мельче и легче, более связанной с другими, и так первоначальный тяжелый, строгий персонализм, близкий к индивидуализму, оказывается пустым и легким социальным течением, которым увлекаются массы. Существует много болезней, которыми может заболеть персоналист: индивидуализм, марксизм, солипсизм. Самая страшная болезнь - это измельчание персонализма.
      Больше всего личность страдает, когда осознает, что вынуждена зависеть от других. Личность не может быть одна. Это аксиома, но в этом скрыт главный конфликт, апория личности: без других личностей личность не существует, но зависимость от других личностей - это самая тяжкая кара, это именно то проклятие, за которое люди были изгнаны из рая. Личность не может существовать без других личностей, но конфликт в том, что личность не может жить, подчиняясь другим личностям, и самое худшее, что есть, - ее низменное свойство - стремление подчинить других. Когда требования подчинения явные и однозначные - это чаще всего вызывает протест, и личность борется с этим, чтобы сохранить индивидуальность, но часто другая личность подчиняет других неявно, а опосредованно: через социальные связи, любовь, дружбу, товарищество, коллег... Членство в партии, идеология, нация, убеждения - это механизм, который может сломать личность. Личность, потеряв себя и найдя свое субобщество, становится индивидуальностью, заявляющей о себе везде и всюду исключительно, как будто кроме нее ничего в мире больше нет. Индивидуализм помогает понять основы персонализма, однако как бы ни был развит отдельный индивидуум, он никогда не станет персоналистом сам по себе, без опоры на других.
      Нет ничего более трагичного, чем положение личности в мире. Каждый человек может существовать весело и счастливо или испытывать нужду, тяжкую зависимость от обстоятельств. Положение личности - это не ее существование, которое может быть произвольным. Трагедия личности в том, что она одна, и это предначертано как данность, но личность не может быть одна, поскольку один только конкретный индивидуум. Личность должна быть обязательно с кем-то - личностей должно быть много, соответственно, личность зависит в той или иной форме от других личностей, от социального: будь то родовые связи или общественные. Для того чтобы утвердиться, личность вынуждена опираться на внешний фактор - на общество, чувствовать себя включенной в социальные связи (это не только друзья и родственники, но и профессия, государство, которое объединяет граждан). Однако социальность, как живая составляющая того, как и на какой основе объединяются люди, - это не единственная возможность для того, чтобы личность считала себя не единицей, а частью всеобщего. Например, когда личность избегает социальных связей насколько это возможно, а признает преимущественно только духовное родство и то, что наполняет ее жизнь (преимущество) - это не конкретная жизнедеятельность внутри живого социального организма (общества с его нацеленностью на конкретное имущество и право наследования), а идеалистическая (трансцендентная) связь с умопостигаемым миром, в котором человек и общество значат все или много (как это применимо к религиозному человеку), но значимость общества и других личностей в этом случае отличается от ценности общества для реальной личности. Реальная личность всегда находится в конфликте с обществом, поскольку мир, общество никогда не дают и не дадут столько, сколько личность требует. Это позволяет обществу развиваться, создавать новые и новые возможности для реализации личности. Во втором случае - когда личность опирается на духовные связи, а не на законы, существующие в обществе в данное время, и на конкретные условия, - она ценит, боготворит общество, так как оно воспринимается как духовное братство или как та единственная структура, способная оправдать существование отдельной личности и обосновать соответствующую точку зрения на мир такой отдельной независимой, но вовлеченной в мир других личности.
      В ХХ веке был создан новый мир (не только, если говорим об исторических процессах, мировых войнах, исчезновении империй); в духовном мире человека также произошли изменения. Междисциплинарные связи в науке и взаимообогащение несравнимы с прежними веками. Различные науки, которые веками отделялись друг от друга, формировались как независимые научные дисциплины, стали взаимодействовать. Математика во многих направлениях физики стала сердцем физики, психология применяла статистику. А сколько психологии стало в философии, что порой трудно разделить такие совсем разные науки, как философия и психология. Зигмунд Фрейд, великий ученый, психолог, психиатр, писал книги о религии и определял самое интимное в религии как невроз навязчивых состояний. Гуссерль развивал феноменологическую философию, стараясь как можно больше "очистить" ее от психологии.
      Персонализм, возникший в это время, тоже связан и с психологией, и с философией. Более того, он не может быть отделен от них, поскольку в этом течении неразрывно связаны философия и психология. Чувственные представления, память о прошлом в том виде, в котором она доступна нашему восприятию, а также и в той мере, в какой недоступна в каких-то наших неосознанных поступках, предпочтениях, так же, как и наши концептуальные представления о мире, метафизика, - это все определяет каждого конкретного человека таким, каким он есть и каким его исследует и представляет персонализм.
      Персонализм всегда присутствовал в политических течениях: консервативных и либеральных. Персона - это то, что лежит в основе. Кто будет думать о вечном, если не человек! Религиозная, атеистическая или социально-гуманистическая личность всегда должна быть поставлена выше общества, поскольку нет никакой возможности построить социум, в котором нет личностей. Всегда личность была основой всех теорий и мировоззрения, однако не было ничего, что так легко забывали, поскольку только личность может существовать одновременно и в единственном и во множественном числе. Это как мельчайшая трепещущая и непрерывно стремящаяся куда-то и зачем-то частица, определить положение которой невозможно, поскольку нельзя установить, с какими другими частицами в каждый конкретный момент эта вступала в связь и была во взаимодействии.
      Говоря о личности, легко поддаться соблазну и использовать лексику товарно-денежных отношений. Крупная личность, мелкая личность... Как определить значимость личности? Вспомним Эразма Роттердамского! Кто помнит этого удивительного человека и может оценить, какая это была личность по весу: крупная, рядовая, мелкая, незаметная?.. Кто крупнее? Иван Грозный женился несколько раз, убил сына, завоевал Казань, если не укрепил, то расширил границы государства Российского и оказал значительное влияние на формирование законодательства России. Император Нерон убил мать, сжег пол-Рима или, во всяком случае, присутствовал при этом, тоже оказал влияние на развитие римской государственности, а младенец Имярек, который умер неназванным, тоже мог бы стать Нероном, Иваном Грозным или другим более незаметным, но приятным человеком. Должен ли он отличаться от великих состоявшихся личностей? Например, царевич Дмитрий, последний сын царя Ивана Грозного, каким он мог стать? Ведь даже найдя кончину в подростковом возрасте, он косвенно оказал колоссальное влияние на историю России. В Смутное время появлялись Лжедмитрии, после смерти Нерона известны Лже-Нероны, но что это говорит о личности? Если мы утверждаем, что персонализм - это точка зрения на мир любого человека, поскольку именно в этом все люди равны, мы все видим мир со своей стороны, то какую лексику употреблять, чтобы говорить о столь разных людях, как младенец Имярек, Нерон, Иван Грозный? В этом трагедия персонализма, поскольку в научной прозе необходимо придерживаться какой-то изначальной точки зрения, говорить с позиции той или иной философии, придерживаться определенной концепции, чтобы быть понятым. Высказываться с точки зрения абстрактного человека, который может быть святым или негодяем, нельзя, поскольку значение слов зависит от точки зрения говорящего и даже читающего.
      Персонализм можно определить не только "просто и чисто, изначально" как точку зрения на мир любого человека, но и как философское течение: религиозное, атеистическое, социально ориентированное или индивидуалистическое, главное, чтобы о человеке говорили в начале, а не в конце. Соответственно, теорий персонализма может быть много.
      В прежних философиях множественность точек зрения внутри одной определенной философии допускалась. Феноменологический подход изначально предлагал одну позицию на мир, и было понятно, о чем говорят люди, которые видят мир именно так, как высказываются о нем, позитивистский - иную. В персонализме должна была быть тоже своя особая лексика, но, увы, она нереальна: о чем будут говорить младенец Имярек, Нерон, Сократ, если такая возможность появится? Нельзя представить единой точки зрения таких людей, как младенец, который еще ничего не пережил, хотя и был рожден от "знатных исторических родителей", человек, вовлеченный во все грязные скандалы и истории своей империи, и мужчина, рожденный от повивальной бабки.
      Позитивизм нашел окольные пути, чтобы говорить о человеке: он имеет в виду различные "части человека". Романтики боготворили душевный мир, поэзию, которая оплодотворяла чем-то высшим самый обычный бездарный мир, даже Ницше не смог по-другому выразить себя, не обратившись к поэзии. Также и в персонализме легко говорить, если литературный талант позволяет высказываться обо всем, о чем думаешь, поэтому так легко возник религиозный (католический) персонализм Мунье, восторженный (православный) персонализм Бердяева. Можно вспомнить имена бывших в других культурах "явных персоналистов" мусульманского возрождения: Хафиза, Джалаладина Руми. Если Мунье и Бердяев персоналисты, почему Хафиз не персоналист? Они все персоналисты, хотя надо признать, что один другому рознь, но если один готов гореть огнем, приближаясь, как мотылек к пламени, к тому, во что влюблен, то это только личная точка зрения, и нельзя делать ее всеобщим принципом. Как говорить о том самом важном, о чем всем хотелось сказать?! На самом деле персоналистов было много. Не только Гете персоналист, Гомер тоже, поскольку оба именно так выписывали своих героев, что каждый из них становился уникальной, великой или заурядной личностью.
      Личность - это не только богоравный Фауст, душа которого дорого стоит, равна целому миру. И Мефистофель готов был обменять весь мир на душу Фауста, и вначале казалось, что, очевидно, это был "пустой обман"... пока не дочитаешь трагедию Гете. Одиссей - это тоже крупная яркая личность и, возможно, именно самая "подходящая", которая может выразить самое важное, главное, первостепенное в персонализме. Одиссей, безусловно, выше других, он, конечно, геральдически ниже Аякса, Менелая или Ахилла, но он не последний человек в войске. Благодаря своим хитроумным поступкам, которые он совершал, кажется, ежедневно, /пока его друзья пировали и ничего не делали,/ он приобрел значение, не просто влияние, а значение, обогнав тех, кто были выше его по рангу.
      История, поступок меняют мир, человек становится другим, не таким, как был прежде. Новые черты, которые приобрел человек, порой зависят только от него самого, а иногда - от всемогущих обстоятельств.
      Так, персонализм можно определить как философию, которая ценит и понимает историю. Истории бывают разными. Например, можно говорить о всеобщей истории или истории государства Российского, а есть и мелкие истории, например, произошедшая в романе Булгакова на Патриарших прудах. Каждый человек воспринимает мир как историю, и различные истории - это все, что знает человек. Это, казалось бы, поверхностное описание человека, который в минуты страсти - страстной ненависти, любви, обиды - определяется своим поведением; когда поступки созревают и совершаются, часто работает бессознательное в человеке, поэтому его нужно рассматривать с разных сторон. Персонализм - это точка зрения на человека, когда страсти молчат или, во всяком случае, не руководят поступками, когда и поступки особые не совершаются, но человек остается. С чем он остается? Со своими прошлыми поступками, с размышлениями о том, почему тогда то или иное сделал. В пассивном состоянии человек рассматривает мир и самого себя как совокупность историй, как некие бесконечные книги, написанные в разные времена по разным поводам, повествуют о разных событиях, но в своей совокупности, если бы их теоретически можно было представить и прочитать одновременно, - это и есть мир человека, который пребывает в спокойном, метафизически нейтральном состоянии, когда на него не воздействуют проходящие скоропортящиеся силы, когда он думает о себе как о существе вечном, соизмеримом с миром, именно с этой точки зрения вспоминает свою жизнь и думает о себе, о мире, в котором живет. Мы говорим об истории в современном ее понимании, это скорее не история, а память. Клио - муза истории - это только одна из муз, мать которых (всех девяти муз) Мнемозина - богиня памяти. В персонализме, скорее, нужно говорить о Мнемозине, богине памяти, но все же то, каким мы помним произошедшее. Личность - это картина мира. Мир нельзя рассматривать статически, он всегда меняется, но помнить все изменения невозможно. Память - это именно то, что помогает человеку сохранять картину миру, в которой остается все самое важное, а мелочи жизни сами собой исчезнут. Останутся истории!
      Если согласиться с тем, что история - важное понятие для описания самого главного в персонализме, нельзя будет говорить о человеке с метафизической точки зрения, поскольку он зависит от историй (совокупность значимых событий, которые меняли человека). Так персонализм как чистое философское учение погружается в темную, непознаваемую материю "психологизма", который исследует, как те или иные события, представления, поступки меняли личность.
      В этом много неисследованного, того, что даже и изучению не подлежит. Важные события, с одной стороны, меняют человека (тогда нужно вести учетную запись таких событий, чтобы "вылечить" человека и вернуть его к нему самому изначальному, когда никакие Фрейдовы соблазны не изменили личность, и тут помогает анализ оговорок и сновидений, гипноз как средство вернуть память о вытесненных событиях, о забытых историях), с другой стороны, порой даже самые трагические события никак не меняют самого человека, а его личность остается будто вечной. Это приводит к тому, что в одних случаях кажется, что очень важно человеку придерживаться психологической точки зрения и не забывать самые мелкие, но очень важные поступки и происшествия, а в других - унизительно человеку быть рабом соблазнов и чувств, отдельных событий; и хочется верить, что человек в обществе важен не только блеском всех своих граней и прошлого, а тем, что соединяет его с другими, как в калейдоскопе или мозаике важно именно формирование целого из своеобразного единичного.
      В своих работах мы говорили о том, что в XXI веке активный, творческий человек, живущий в одной из развитых стран мира, приобрел свободу, о которой веками раньше мог только мечтать. Конечно, с точки зрения персонализма нет никакой разницы между Сократом, который жил в то время, когда жил, и так, как жил, и современным маргинальным философом. Последний живет частной жизнью, не преподает в университете, не читает лекции публично, а среди друзей и знакомых ведет разговоры о смысле жизни, об ответственности, об искушении, искуплении, исполнении предназначения... Однако если говорить о деятельных, активных, творческих людях, которые хотели бы преобразовать мир, создать новые структуры, которые изменят мир, тогда нужно признать, что так хорошо, как в XXI веке, никогда не было прежде. Человек, принадлежащий к среднему классу, в развитых обществах имеет возможность передвигаться свободно в большинстве стран мира, ездить на машине, летать на самолетах, получать кредиты, создавать производства, нанимать и обучать персонал, получать доход, а затем решать любые вопросы. Он может стать конгрессменом и развивать законодательство, создать благотворительную организацию, способную решать вопросы, которые не может решить то или иное маленькое или большое государство. И эти люди, очевидно, должны придерживаться персоналистической точки зрения, каковыми бы ни были их социальные или религиозные убеждения и предрассудки.
      Не далек день, когда идеи персонализма станут определяющими для большинства "правых" партий, занимающих вполне левую позицию с точки зрения ответственности человека за других людей, близких родственников, друзей или других граждан.
      Религиозные учения существовали для того, чтобы государство, закон, власть "не задавили" личность, а когда возникли современные развитые демократические государства, в которых человек во многом свободен в своей деятельности, персоналистическая идеология может заменить религиозную.
      Есть определенный предел материального благополучия, выше которого нет смысла подниматься. Если у человека есть дом и соседи не мешают, если холодильник всегда полон и в винном погребе тоже не истощается запас, если можно выезжать на природу, ходить в рестораны, посещать театры, общаться с друзьями и родственниками, если быт не мешает жить так, как хочешь, тогда, с точки зрения персонализма, жизнь человека устроена так, что и пожелать нельзя ничего лучшего. Дальше человек может реализовывать себя, преображать мир так, как ему хочется. Человек свободен. Конечно, когда в развитых странах возникает кризис перепроизводства или срабатывают дефекты управления, начинается рецессия, вызванная "мыльными пузырями" в банковской сфере, раздуванием стоимости объектов в технологии, сырьевых ресурсах, недвижимости, тогда даже среднему классу туго. Однако в персонализме нет зависимости от текущего состояния, человек не имеет дела с присутствующим бытием, в персонализме всегда много будущего и непременно присутствует прошлое.
      
      Зависть и ревность
      
      Зависть и ревность - вполне сознательное бессознательное, поскольку его обычно легко "оправдать". "Оправдание" - это как раз один из показателей того, что мы живем картиной мира, а не просто миром или самими собой. "Оправдание" (умение оправдываться) позволяет увидеть мир таким, каким мы бы хотели, но не получается в силу каких-то фактов. Факты можно уничтожить, даже не забывая их, оправдав себя. Если оправдание шаткое, в нравственном мире человека происходит примерно то же, что описывал Фрейд, анализируя влияние детского бессознательного на жизнь человека. Когда человек кается, он приходит к согласию с миром. Оправдание и покаяние - это две силы, которые приводят душу в состояние относительного равновесия. Персонализм - это очень широкая конструкция всего, что может быть связано с человеком. Когда человек кается или оправдывается, он не осуждается в персонализме.
      В индивидуализме мы говорим о бессознательном, о том, какое влияние оказывает оно на жизнь отдельного человека, рассуждаем о социальном бессознательном, архетипах, структурирующих бессознательную личность. В персонализме есть подобная категория. Ревность - это то, что подспудно, в большинстве случаев неосознанно разрушает наше отношение к другому человеку, а в персонализме важно родовое, семейственное или социальное общение людей. Зависть, ревность - это то, без чего не существует человек, так как в каждом из нас осталось что-то от детского бессознательного. Если мы говорим, что человек в персонализме - это в основном картина мира, то зависть и ревность - это то, что искажает более всего картину мира, и в крайних, клинических случаях даже невозможно говорить о человеке как о личности, социальном субъекте, поскольку зависть и ревность не оставили никакой возможности относиться к другим личностям просто и открыто, а обиды, обманы и своеобразные интерпретации обид и обманов не позволяют личности раскрыться целиком. В таких случаях невозможно говорить о личности, о персонализме. Видимо, должна быть отдельная наука - патологический персонализм, однако нельзя забывать, что ревность и зависть - это естественные и неистребимые свойства человеческой натуры. В персонализме необходимо открыто говорить о том, что всякий человек завистлив, как социальное существо, которое зависит онтологически от других и без других не может определить себя, и ревнив, поскольку всегда индивидуалистичен, а социальность ему необходима только для оправдания себя как той личности, которая создает данную конкретную картину мира.
      Зависть - это решающее в персонализме. Если завидуешь - значит не персоналист? Персоналисту завидовать некому. Однако это легко сказать. Человек не может жить без зависти. Противоречивое чувство.
      "У моего брата есть лошадка, а у меня нет".
      Нет и не будет.
      Поскольку необходимо будет уже то, чем не обладает брат. Кому нужна лошадка, которая уже есть у брата.
      В высоком смысле все люди равны, но в вульгарном представлении человек, который опирается на самое близкое, уверен, что он такой же, как его брат, сестра, сват и даже одноклассник. Это абсолютно неверно, и каждый знает, что даже "природа пропускает поколение", так что если гениальные отец или мать, дети все равно будут другими, а внуки могут наследовать неординарные качества. В каждом правиле есть свои исключения. Но дар Божий не передается генетически. Каждому в жизни достается свое, и невозможно это с чем-то другим сравнивать. Зависть - это как раз и есть попытка оценить себя, меряясь с тем, чему не равен.
      Зависть - это крик души мелкого человека, который понимает, что он должен быть огромным и равновеликим космосу, но видит, что даже хуже соседей в том отношении, которое сейчас конкретно важно для него.
      Персоналист самокритичен, и поэтому ему так трудно жить. Никто его не жалеет. Индивидуалиста можно пожалеть, но от этого индивидуалисту не станет легче. Персоналисту никто не поможет. У него своя судьба. Персоналист ревнив, поскольку весь мир должен быть его картиной мира. Но так не бывает. Как бы ни пытался персоналист стать индивидуалистом, эгоистом, у него не получится. Персоналист всегда обременен необходимостью жить вне себя, как молодая женщина, ожидающая ребенка. Персоналист постоянно беременен миром, который он носит в себе. Поэтому он капризен, непостоянен, противоречив, редко вызывает уважение. Уважают индивидуалистов, дружат с социалистами, а персоналисты всегда в стороне. Это проклятие персонализма.
      
      Светлое и высокое в персонализме
      
      Персонализм - это картина мира в первую очередь, хотя он индивидуалистичен и эгоистичен. В персонализме много жадности в разных формах и так важны мечты и обиды, все то, что делает человека человеком. Картина мира, обиды и мечты - смех, слезы и любовь. Мечты - это едва ли не самое главное для человека, то, что отличает одного от другого, что делает каждого индивидуальным. Мечты не могут возникать сами по себе, поскольку они вырастают из опыта, мечты - это сплав того, что человек пережил, как пережил и как это помнит. Мечты очень индивидуальны (если не говорить о тех полуночных развлекательных мечтаниях, которым предаются все, засыпая, и которые ничего общего не имеют с большими мечтами, конструирующими нашу жизнь).
      Не все в жизни идет так, как мы бы хотели. Остаются обиды. Обижаются не только на родных, любимых и близких, обижаются на общество, государство, нацию, историческое время, в котором живут, бытовые условия, начальника на работе. Когда мы говорим о картине мира человека, мечты и обиды включены и не могут не учитываться, поскольку всякая индивидуальность во многом определяется именно обидами и мечтами, а не статической картиной мира, как ее можно представить "теоретически". Картину мира невозможно представить даже теоретически, ее нельзя оцифровать в двоичных кодах, поскольку это и есть сам человек со всем его личным, эгоистичным, желанным, со всей его генетикой, опытом, незавершенными гештальтами, экзистенциальными переживаниями, всем вытесненным и скрытом. Только учитывая мечты и обиды, можно говорить о душевности, которая как раз и отличает человека во всей его духовной полноте от индивидуума. Поэтому наука не в силах описать человека, удержать его в рамках какого-то объема представлений, так как человек отличается от себе подобного только в самом мелком и жалком, в своих обидах, и в самом высоком и чистом, в мечтах. Верования, убеждения - это скорее сплав обид и мечтаний. Персонализм, конечно, очень психологичен, и хочется, чтобы в психологии были исследованы мечты и обиды как категория, как то, что отличает и, конечно, объединяет всех нас. Эдипов комплекс - это как раз и есть одна из конструкций сплетения мечтаний и обид, но таких комплексов, возможно, существует множество.
      Впрочем, метафизика не может быть негативной. В персонализме мечты и обиды создают то, что мы любим, картину мира, в которой нам комфортно жить. Один из вариантов названия этой книги был "Романтика персонализма", поскольку мечты, романтика неоткрытого прекрасного будущего чрезвычайно важны для человека. Это самое светлое и самое темное в нем. Именно через эту брешь можно проникнуть в человека и получить над ним контроль. Человек теряет себя, становится равным другим, "массовым человеком", если мечты становятся идеалом, который вместе с другими легко можно осуществить. Идеал - это опрощение сложного (подслащение горького).
      
      Нет светлой личности в персонализме
      
      Персонализм, как любящая мать, должен относиться одинаково с любовью как к зловредным, патологическим, безнравственным, асоциальным личностям, так и к хорошим, обычным, дружественным, которых, видимо, большинство. Персонализм не может осуждать личность, только сам человек или его близкое окружение имеют право порицать другого. Это стало нормой, поэтому тот, кто расплатился с обществом за свои преступления, больше не может быть привлечен к ответственности за злодеяние. В душе, конечно, каждый может винить себя сколько угодно.
      Нельзя создать образцовый персонализм, так как нет простых правил и законов, послушание и подчинение которым может превратить личность в персоналиста. В персонализме все - это личная точка зрения и персональная ответственность за все, что произошло. Однако в этом нет и не может быть "дурной всеобщности", когда никто ни за что не отвечает. В этом главное отличие персонализма от других течений. Если не отвечаешь ни за что или думаешь, что в том или ином случае не ты отвечаешь за то или иное - это не персонализм. Это вульгарная мистификация ответственности, когда человек признает, что должен отвечать только за то, на чем его поймали. Нет персонализма без ответственности, нет личности без ответственности. Никто не может оценить, есть ли ответственность в каждом случае или нет. Оценивает только сам человек. Даже суд присяжных заседателей, которые, по идее, должны заменить подсудимого человека и быть такими же, как тот, кого судят, все же они другие и едва ли могут осудить конкретного человека за провинности перед самим собой.
      Уход от ответственности - это искусство! Отдельная личность, персона вряд ли умеет уходить от ответственности так, как делает большинство людей в каждом поколении. Это искусство, которое воспитывается и передается из поколения в поколение, чтобы персонализм и его "крайние, критические идеи и подходы" не мешали жить обществу. Личность без ответственности, человек, который не сознает, когда грешит, поколение безгрешных - об этом см. подробно в моей книге "Счастье и грех". С точки зрения персонализма осознание человеком своей греховности - это основное, что делает человека личностью в персоналистическом понимании. В этом много христианского, однако в персонализме нет положения об изначальной греховности человека. "Все мы грешны" - это "чужая" фраза для персоналиста, поскольку большинство людей практически не осознает своей греховности и обычно легко оправдывает любые свои поступки. Но и другие религиозные позиции также малоприменимы к персонализму. Нельзя расплатиться за свой грех и очиститься той или иной процедурой.
      В персонализме исполнение фетвы, принятое причастие - это не повод считать себя очищенным от прошлого, поскольку осознание прошлого, память о совершенных поступках вместе с постоянными размышлениями о том, что человек сделал плохо или хорошо, зло или добро, совершил ли он преступление перед самим собой, нарушив свои убеждения, разрушил свою картину мира - это не уходит, а продолжает жить в душе человека какое-то время, пока он сам не выстрадает очищение и не даст себе прощения.
      
      Темное и нечистое в персонализме, или
      Что трудно понять и принять не персоналисту
      
      О персонализме говорить легко. Можно делать это бесконечно. Люди рождаются, как трава, каждый человек - личность, все особенные и интересные, в каждом много низкого и высокого (с определенной точки зрения). В персонализме есть свой водораздел. Каин и Авель - равны, и не потому, что это два брата, один убил другого, а другой первого не убивал и даже не имел такого намерения, согласно легенде. Иуда и Христос равны, хотя последний был насильственно распят, Иуда повесился, апостол Петр предал учителя и потом попросил распять себя иным образом. Персонализм не осуждает этих людей, он принимает их такими, какими они были, поскольку с внешней, сторонней нравственной точки зрения они неисчерпаемы и неопределимы, как Вселенная. Их трудно осуждать, едва ли возможно (хотя в истории были случаи, когда покойников судили за их преступления, трактуя законы и поступки обвиняемых как угодно). Однако есть преступления и Преступления. Предать учителя, предать Христа, убить брата или отца - это не преступление при тех или иных обстоятельствах, это трагедия, но надругаться над дочерью соседа, с которым происходят бытовые ссоры, - это преступление.
      Самое страшное в персонализме - когда человек использует других как средство. В таком случае персонализма нет. Говорить не о чем, пока люди сами не разберутся. Нельзя использовать другого человека не только потому, что это противоречит Канту, но и потому, что это невозможно логически. Нельзя определить, кто, кого и как использует. Часто в ситуации, когда кажется, что манипулируешь другими, получается, что манипулировали тобой. Человек не должен так сильно "привязываться" к другим людям. У персоналиста всегда есть четвертая или пятая степень свободы, чтобы быть независимым от пространства, времени, гравитации, общества, государства. В этом нет анархизма в том виде, как его представляют. Не понимая этой "чертовой божественной свободы", нельзя понять персонализм. Описать эту "свободу" невозможно, поскольку только личный опыт человека ее наполняет и формирует. И то, что есть и было у другого, того нет и не было у тебя. Персоналистами не рождаются, ими становятся. Люди рождаются такими жалкими, что постороннему и смотреть на них неприятно. Поэтому одни считают, что можно убивать людей в зародыше, другие против этого. С точки зрения персонализма убивать, конечно, нельзя, но это каждый в своей жизни решает сам. Нельзя осуждать одних и восхвалять других.
      
      Возрастной персонализм
      
      Рассуждая о романтике персонализма, невозможно не упомянуть о возрастном персонализме. Идеи, мировоззрение, все, чем мы увлекаемся в наши молодые годы, - это совсем не то, что греет человека в пожилом возрасте. Можно говорить о персонализме, когда в представлении молодая, активная, одаренная персона, перед которой неописуемые возможности. Даже трудно помыслить, каким может быть ее будущее, поскольку потенциал безграничен. Например, человек родился в бедной корсиканской семье... а закончил жизнь, как Наполеон на острове Эльба. Наполеон - условная фигура, речь не идет о конкретном человеке, поэтому таких наполеонов было тысячи... Форд, создавший эффективное производство автомобилей, Майндоф, оказавшийся героем скандала в компании Энрон... Говорить о самых интересных и известных людях после того, как их жизнь в том или ином (плохом или хорошем) виде состоялась, стала "интересной", легко. Что сказать о тех миллиардах, жизнь которых прошла как полет пылинки с пола в пылесос: было что-то, было движение, но зачем, кто будет интересоваться, как летела пылинка с пола в пылесос! Это проблема персонализма.
      Персонализм пожилых людей совсем не такой, как персонализм молодежи.
      Как бы то ни было, но любой человек в своей жизни проживает три этапа: на первом руководит семья, государство, церковь, школа, которые дают опору, позволяют не затеряться в этом мире; на среднем этапе важна реализация призвания, работа, профессиональные связи и успех; третий этап - старость, увядание. Какой персонализм может быть в беспомощном старческом возрасте! Кому-то удается почивать на лаврах, это кому как нравится. Большинство в третий период жизни не почивают на лаврах, эти люди лечатся, ждут, когда дети родят внуков, внучек. Старый организм создает проблемы, какие государство не создавало раньше. На этом этапе персонализм опрощается. Личность не стремится больше воспарить в небесах, человек обучается наслаждаться тем, что дано, поскольку большего уже не достичь. Зато помогает опыт, уважение к старости, создается иллюзия того, что человек прожил жизнь не зря, как будто умер как Наполеон, как Фихте, как Александр Македонский (в раннем возрасте), как множество других хороших людей, о которых мы хоть что-то знаем. Пожилого человека с его персонализмом даже невозможно сравнить с юным, с молодым, агрессивным, безумным персоналистом.
      А зачем нужно знать о ком-то?! Кому это нужно? Неужели нельзя умереть счастливым, если о тебе никто в мире ничего не знает? Если говорить о персонализме, необходимо дать какой-то ответ и на этот вопрос. Современный персонализм должен отвечать на любой вопрос, поставленный молодым человеком, умудренным жизнью старцем или беспомощный стариком, который не знает, зачем живет и ради чего должен так доживать последние годы.
      Личность - это не нечто заданное. Она меняется, и поэтому иногда говорят: "Я тебя не узнаю!", "Я тогда был сам не свой". Это все ситуативные изменения, а могут быть и кардинальные: при травмах, потрясениях, при "перерождении личности". Святой Петр, который трижды отрекся от Христа, - это один персонаж; святой Петр, который был распят головой вниз, - во многом это уже другая личность.
      Необходимо провести широкие исследования и выяснить, как меняется личность и при каких обстоятельствах: душевные травмы, телесные недуги, изменение обстоятельств в близком окружении, в социуме, в обществе, как меняется личность и остается ли всегда какая-то константа, существование которой как раз и позволяет говорить о том, что во всех случаях личность остается одной и той же, или происходит перерождение, метапсихоз, при которых новая личность не имеет ничего общего с прежней, а их связывают случайные и нехарактерные связи. Так мелкая, жалкая личность порой говорит о себе в прошлом в ответ на упреки: "Что вы от меня сейчас хотите, я тогда была маленьким человеком, поэтому делала зло. Я за то зло не отвечаю. Я уже другая". Другая ли?!
      Для персонализма очень важно сознавать, как отличается личность от себя самой в других обстоятельствах и как отличается от других личностей, почему нельзя сказать, что все личности в сущности одно и то же и различие между ними - это только различие радиуса и окраски мыльных пузырей, которые в бесконечном количестве выдуваются и разлетаются при определенных обстоятельствах.
      В рамках данной работы мы не будем обсуждать идеологию персонализма. Личность возникает в семье, там рождается, она не может существовать без общества, общество не может существовать без государства. Романтические отношения в определенный момент заканчиваются, даже если остается и живет романтическое настроение. В нашей книге мы говорим о том, что переживает и как относится к миру человек, в котором романтическое отношение еще не возникло и не захлестнуло его в полной мере, когда он еще ищет свое положение в мире, придерживается персоналистической позиции, но еще не потерял голову от романтики персонализма. Она начнется только после того, как читатель прочитает эту книгу и получит удовольствие от восхищений, восторгов и обид, размышляя о том, как у него самого сложилась жизнь. Философия персонализма не может ничего добавить, задача персонализма - показать мир метафизически, таким, какой он есть при данной точке зрения.
      Если какая-то партия, общественное движение будут декларировать, что максимально выполняют требования, удовлетворяющие все запросы личности, к ним нужно относиться как к финансовой компании, которая обещает неограниченные проценты прибыли. Это финансовая пирамида. Никакое общество не может быть более или менее персоналистическим. С точки зрения личности все общества одинаковы, поскольку одним личностям нравятся одни общества, другим - иные, и наличие различных обществ только подтверждает эту базовую установку. Личность и общество не имеют ничего общего в персонализме. Конечно, каждая конкретная личность вполне зависима от того общества, в котором живет. Только в персонализме существует своя теория относительности. Какое бы ни было общество и каким бы оно ни видело отдельного гражданина, это не имеет ничего общего с тем, как какой-то конкретный гражданин оценивает общество. В этом нет равенства, тождества, в этом вообще ничего общего нет. В персонализме общество и личность можно связывать только в силу каких-то условностей, необходимых для некоторой точки зрения, при обязательном указании, что никакой связи между личностью и обществом нет. Такая связь в реальности, конечно, есть, но проблема в том, что нет никакой возможности установить характер этой связи, как нельзя определить в природном мире положение и импульс мельчайшей частицы. Личности в обществе - это мельчайшие частицы в мироздании. Куда они движутся, как и к чему стремятся, мы не можем знать. Законы физики позволяют только выяснить общее направление. Это же происходит и с личностью в обществе. Никто не знает, что хочет и к чему стремится отдельная личность, но легко вычислить, чего хочет группа! Группа заменяет личность, о личности забывают, и любой разговор об обществе начинается с того, что первым делом забывают личность. Персонализм именно и возник как протест против этого. Персонализм противоречив.
      Трудно оценить личность. С одной стороны, все личности равны, как в демократическом государстве граждане перед законом, все обладают одинаковыми базовыми правами на жизнь, свободу, законный суд, лечение, образование, похороны, наконец... Но в реальности, даже если права не нарушаются, все равно понятно, что нельзя всех граждан похоронить в центре города на центральном кладбище, кто-то рано или поздно окажется на окраине. Необходимо сказать, что в персонализме личности не равны. Младенец не может быть таким же в понимании личности как истории, события, того, что произошло и наполнило содержанием эту личность, как умудренный опытом старик, переживший и три смерти, и революции, и войны. В персонализме много христианского, демократического, но для того чтобы говорить об этом течении, необходимо отсечь всякую демократизацию, уравнивание, религиозность. В христианской религии существует завет: будьте как дети, но не в том смысле, что надо быть малообразованным и беспомощным как семилетний ребенок. Заповедь призывает быть такими же чистыми и непорочными, как дети. К персонализму это не имеет никакого отношения. Персоналистом может быть и закоренелый преступник, и глубоко безнравственный человек. Персонализм не делит людей на плохих и хороших. Это делает человек. Персонализм представляет точку зрения на мир отдельного человека со всеми его привязанностями и предубеждениями. Очевидно, что личности бывают разными. Это разнообразие, возможно, больше, чем то, которое мы наблюдаем в мертвой, бездушной Вселенной. Люди различаются не менее чем далекие планеты, существующие в различных планетарных системах, чем муравьи и мошки, которых не сосчитать. Люди разные, и невозможно говорить о них, если не установить некую иерархию личностей. Существуют более богатые, более глубокие, более тонкие... даже не представить, когда и как можно закончить перечисление эпитетов и соответствующих характеристик.
      Личность уникальна. Есть рядовые, мелкие, незаметные, вспомогательные, средние, нормальные, обычные, крупные, высокие, разносторонние, прекрасные и восхитительные люди. Они все разные! Одна личность может быть намного интереснее, значительнее, влиятельнее, чем другая...
      Однако личности нельзя сравнивать! В этом нет никакого смысла, поскольку каждый человек - это айсберг, в нем часто больше скрыто, чем проявлено, соответственно, как можно сравнить айсберги?! Сравнивает всегда сама личность, соизмеряя себя с другими, как она видит их и оценивает себя. В персонализме есть только то, что нам кажется, и весь мир - это только наша личная точка зрения. Именно поэтому в этом самом важном, в животном (от живот, т. е. самый важный, порождающий) смысле персонализм слит с индивидуализмом и эгоизмом, и нет никакой возможности внешне их разделить. Только человек может определить, что такое персонализм, индивидуализм, эгоизм. Нет никакой вероятности построить систему правил, ограничений, условностей, чтобы раз и навсегда определить, что такое эгоизм, альтруизм, индивидуализм, персонализм. Всякий ...изм каждый человек выбирает сам и, соответственно, посредством своих предпочтений определяет и устанавливает как то непреложное, что должно быть, чтобы говорить о том или другом. Это роковое проклятие персонализма, поскольку в большинстве случаев разговор о личности зависит от того, кто говорит: социальный активист-либерал или национал-социалист будет выпячивать одну грань личности, консерватор-традиционалист увлечен иной, и каждый по-своему прав. В данной работе мы стараемся как можно больше очистить личность от ...измов, понимая, что это едва ли возможно, так как нереально отнять личность от ...изма. Личность социальна, и это предполагает, что все признают некий ...изм. Наша задача - описать человека как социальный элемент, который имеет тот или иной ...изм, но все же не отличается от другого человека с другим ...измом. Это задача персонализма. Можно сказать, что персонализм - это ...изм, мечтающий избавиться от ...измов.
      Изм - это социальность, поскольку даже эгоизм невозможно представить, если нет социальности.
      Персонализм - это философия человека, который понял, в чем проклятие, выяснил, что нельзя быть человеком, если ты один, что зависимость от общества меняет человека, так как Адам, очевидно, никогда бы не согрешил без Евы, не важно, кто виноват, но если бы Адам съел яблоко без Евы, какой в этом грех? Это несчастье, которое привело бы в худшем случае к расстройству желудка. Грех - если рассматривать его с точки зрения большинства - это то, от чего всем будет плохо, то, что нельзя делать ни при каких обстоятельствах, поскольку известно, что никакие обстоятельства никогда не оправдают то, что будет.
      Говоря о персонализме как о философии, как о метафизически определенной точке зрения человека на себя и общество, необходимо открыто заявлять о том самом страшном, что есть, возможно, в каждом человеке. Романтика персонализма должна быть неотделима от трагедии - подобно тому, как царь Эдип не смог избежать роковых событий, которые изменили его жизнь. Каждый человек - это не только розовый воздушный шарик, рвущийся на свободу. Каждый человек - это все зло в истории человечества, включая самые страшные, самые кровавые эпизоды, которых не счесть. Это делал каждый из нас... или мог сделать. В персонализме нельзя отделить личность от социальности, от всего самого светлого и теплого, но также невозможно оградить личность от истории, от самого темного, всего того, что было раньше совершено и, очевидно, может быть опять сделано личностью, поскольку в персонализме личность не меняется по существу и все хорошее и злое, что она уже совершила, может быть повторено. Адам опять может быть соблазнен, может согрешить, быть изгнанным из рая, Каин может убить Авеля...
      
      Лирическое начало в персонализме
      
      Если попытаться воплотить идеи персонализма в обществе (а философия предполагает общую точку зрения на существенные вопросы), получим социально ориентированное общество, в котором рано или поздно персонализм умрет, останется социальность, общественность, о личности будут говорить, личности будут появляться, но они не будут иметь ничего общего с тем обществом, в котором родились. Персонализм - это такая игривая бестия, которая в одном случае может казаться многоголовой гидрой, соответственно, человек, разделяющий идеи персонализма, может выступать в различных обстоятельствах и как индивидуалист, и как эгоист, но также и как общественник, и прекрасный семьянин. Персонализм - это мировоззрение отдельного человека, оно едва ли связано с тем, что думают другие в данное время. Однако в персонализме есть и то общее, что объединяет людей, имеющих одинаковый взгляд на мир не в деталях, а по существу, в подходе, но как только мы попытаемся в каждом конкретном случае обозначить это особое персоналистическое мировосприятие, тотчас заметим, что и другие видят мир так же и в каждом конкретном случае невозможно отделить истинно персоналистическое мировоззрение от другого.
      Персонализм - такая лукавая бестия, которая манит, но не дает ответа. И лучше не слышать эти сладкие звуки свободы и величия, как звуки сирен в эпопее Гомера об Одиссее.
      Персонализм сладок, как соблазн, поскольку каждый хотел бы сказать о себе, что он персоналист, что равен Вселенной, которая существует только пока он сам, этот человек, воспринимает ее и, соответственно, находит свое место в ней. Для большинства попытки поиграть в равенство с Вселенной заканчиваются тем, что человек смиряется с тем, что ему дано, соглашается жить в тех конкретных обстоятельствах, в которых живет, и так, как живет, и с точки зрения персонализма говорить больше не о чем. Впрочем, анархисты, бунтари, революционеры, "неудобные люди", которые всегда есть везде, - не персоналисты. Персонализм - это не бунт, не протест, это единственная точка зрения, которую может принять человек, думающий о том, как он возник, почему. Вопрос "почему?" вполне уместен, ведь каждый имеет право отвечать на него как угодно. Это очень важно понимать в персонализме, так как если бы не было такой свободы - не было бы персонализма. Если я возник и осознаю себя как то, что есть, и в силу этого возникает для меня весь остальной мир (картезианское мыслю=существую), мое существование в персонализме предполагает, что я существую не просто как объект, а как совокупность всего опыта, истории, характера, отношений.
      
      Личность и общество
      
      В персонализме нет существенной связи между личностью и обществом. Конечно, личность не одна, она всегда социальна. Социальность предполагает общество и государство, поэтому очевидно, что всякая личность так или иначе связана с обществом и вовсе не в акте отрицания общества, а принятия. Личность укоренена в обществе. Яблоня не может расти без земли (может, конечно, но имеется в виду обычное земное дерево), она растет и в северных, и в южных широтах, и там, где холодно, и там, где жарко. Порой мы даже удивляемся: земля разная, а плоды - так похожи.
      Общество никогда не рассматривает человека, гражданина как личность. Для общества человек - это элемент системы со своими правами и обязанностями. В современных развитых обществах человек более или менее независим от первостепенных потребностей, которые общество научилось удовлетворять. "Безоговорочное право на удовлетворение имеют только первостепенные потребности: питание, одежда, жилье, в соответствии с достигнутым уровнем культуры. Их удовлетворение является предпосылкой удовлетворения всех потребностей, как несублимированных, так и сублимированных" .
      Маркузе пишет о новом обществе, которое выросло "из пеленок раннего капитализма". Для него демократия, свобода и право не так важны, как в демократическом обществе XX века, а возможности манипуляции и контроля человека и гражданина обществом стали неизмеримо могущественнее, чем были в эпоху индустриального капитализма. Это, по-видимому, верно. Однако в персонализме мы должны видеть иной аспект. В индустриальном обществе человек как личность мог уйти от власти общества, исповедуя социалистические идеи, религиозные, в постиндустриальном обществе у человека как личности появилось еще больше возможностей уйти от контроля общества:
      - по-прежнему остались доступными религиозные пути;
      - социалистические теории стали не так важны, как социальные связи, когда радость жизни, общения могут получать простые люди, у которых нет трехпарусной яхты или роскошной виллы с бассейном, зато они могут собираться вместе, совершать путешествия, ходить в горы, заниматься благотворительной деятельностью, создавать новые формы социальных связей в Интернете;
      - заниматься творчеством: искусством, наукой, бизнесом.
      С точки зрения социологов можно говорить о "первостепенных" потребностях. В персонализме таких потребностей нет. Общество более устойчиво, когда первостепенные потребности большинства граждан удовлетворены, но для личности нет никакого преимущества в том, чтобы жить в обществе, где такие потребности гарантированно будут удовлетворены. Личность - это скорее Фауст, чем Акакий Акакиевич.
      В социальных науках легко говорить о том, что люди имеют разные возможности, можно заявлять о социальной стратификации, об элитных личностях, о лидерах и массе, о неравенстве. В персонализме нам тоже следует акцентировать неравенство личностей, хотя нет никакой возможности сравнить Фауста с Акакием Акакиевичем, так же нереально сравнить одного человека с другим. Мы всегда сравниваем тех и других, но это не имеет никакого отношения к тому, как действительно живут те, кого мы сравниваем.
      
      "Володя большой и Володя маленький"
      
      Из рассказа Чехова мы узнаем о судьбе молодой девушки Софьи Львовны, дочери военного доктора, которая с детства дружила с двумя разными, в том числе и по возрасту, людьми: полковником Ягичем, сослуживцем отца, и младшим Володей, отец которого тоже служил когда-то с отцом Софьи. Она любила в разное время по-разному и Володю большого, и Володю маленького. Автор описывает, как меняется отношение героини к двум Володям. Для нее, в конце концов, и тот и другой оказываются одним и тем же. В рассказе представлены три личности, и на десяти страницах видно, как каждая из них относится к двум другим. У читателя все трое вызывают сожаление, и, видимо, виновна жизнь, общество, в котором люди так живут.
      Самое сложное - это оправдание каждого человека, принятие таким, каким он есть, признание императивного равенства всех личностей при всем очевидном неравенстве, существующем в мире, в котором возникает и формируется личность.
      В религиозной мысли абсолютное равенство всех в реальном неравенстве достигается за счет целеполагания. Только наличие цели может уравнять и того, кто идет прямо и гордо, и того, кто криво и косо.
      Целеполагание в христианстве: представить мир, в котором триединство определяет структуру мировоззрения, и различные формы интерпретации триединства, которые, в сущности, едины и представляют мир, где человек свободен, отвечает за свои поступки так или иначе, но обязательно стремится достичь согласия с миром, в котором живет или к которому стремится. В буддизме другая форма триединства: мир "отвратителен", "неприемлем" потому, что в нем человек страдает, как страдала Софья Львовна. Кого бы она ни выбирала, ей все равно было плохо, она страдала не только потому, что она сама была такая плохая, но и все вокруг нее тоже были такие. И хотя автор жалуется на жизнь устами Софьи Львовны: "- Ну, хорошо, я ничтожная, дрянная, беспринципная, недалекая женщина... У меня тьма, тьма ошибок, я психопатка, испорченная, и меня за это презирать надо. Но ведь вы, Володя, старше меня на десять лет, а муж старше меня на тридцать лет. Я росла на ваших глазах, и если бы вы захотели, то могли бы сделать из меня все, что вам угодно, хоть ангела. Но вы... (голос у нее дрогнул) поступаете со мной ужасно. Ягич женился на мне, когда уже постарел, а вы..." .
      Никто не будет отвечать за другую личность. Как могла это требовать от других Софья Львовна?! Никто из ближних не должен был делать, "ваять" из нее другую личность. Конечно, каждый человек, с которым мы общаемся, меняет нас. Нельзя требовать от всех, чтобы меняли нас, чтобы мы стали не такими, какие мы уже есть, поскольку социальная составляющая не настолько сильна, чтобы каждый менял всех вокруг в зависимости от того, каков он сам. В истории религии только некоторые люди так делали (Иисус Христос), и это не пример для всех. Отречение Петра и предательство Иуды показывают, что нельзя требовать от других то, что каждый человек должен сделать сам. Нельзя быть Софьей Львовной и требовать: я хочу стать личностью, но не могу, поскольку те или иные мои друзья детства меня не так воспитали.
      В человеке много эмоционального, он часто что-то осуждает, а потом раскаивается, в нем много "лишнего от ума". Индивидуальное-особенное-общее... В персонализме не три измерения, а пять!
      Особенное может быть личным и общим социальному. Индивидуальное может быть социальным. Общее может относиться к различным отдельным группам. В персонализме свои законы. Это не законы познания. Это не законы общества.
      
      Элементарные законы персонализма.
      Порочная природа персонализма зависит именно от точки зрения. От нее зависит весь персонализм
      
      В реальном мире нельзя говорить о законах без учета обстоятельств. Существуют законы микромира, макромира, социальные закономерности.
      В персонализме мир, общество, социальность, свобода и закон, ответственность и расплата получают свое особое преломление.
      Мир - это картина, наш взгляд на него. Существуют другие миры, которые мы даже не представляем и которые представляют другие. Можно этими мирами пренебрегать или учитывать их, чтобы получить более объективную картину мира.
      Мир, воображаемый нами, не может быть индивидуальным, зависеть от той или иной индивидуальности, даже от нас самих. Мир, который мы представляем, должен быть всеобщим. При этом, конечно, у каждого своя точка зрения на мир, и это создает определенный казус. Человеку все равно, как сосед смотрит на мир, но важно, как его видение мира согласуется с принятым в обществе.
      Всеобщность людей базируется на одном принципе, и чтобы говорить о том, что люди в том или ином отношении неравны, необходимо указать принцип деления.
      Социальность - это и есть этот принцип. Личность может быть разделена только по социальному признаку. Сама по себе она не делится. Человек должен хоть чуть-чуть умалить себя, допустить в себе присутствие малой толики чего-то высшего, чтобы стать личностью. Техника уничижения личности как раз и определяет личность. Личность - это все: общество, социальная общность, индивидуальная история.
      Личность зависит от времени.
      Без времени нет личности, но особенности той или иной личности можно рассматривать вне времени. Именно тогда возникают классы личностей, подобные личности. Об этом пишут, снимают фильмы.
      В персонализме нет одинаковых личностей.
      Каждый - это точка зрения, возникшая в определенном месте в данное время.
      Как только мы говорим о реальной личности с точки зрения личности, все сложности исчезают. Согласно нашей памяти, мы всегда находились в одном и том же месте в одно время, мы такие же, как и раньше (спасительная убежденность), зато в силу убежденности мы личности.
      Точка зрения - это и есть убежденность. Только когда есть убежденность, можно говорить о личности.
      Что такое личность? Если она всегда проявляет себя полностью в каждый конкретный момент, тогда можно говорить, вслед за Карсавиным, о социальной личности, о симфонической личности, поскольку, в понимании исследователя, каждый раз, когда две личности осуществляют контакт, рождается новая личность, и в таком отношении и общество, и собрание членов партии, и семью, и все что угодно в человеческом мире можно называть личностью.
      Личность - это не только "представление", но и "воля". Конечно, можно утверждать о том, что съезд партии тоже имеет представление и волю, что семья - это тоже представление и воля, что дружеские встречи собутыльников тоже сопряжены с волей и представлением (и преследуют некоторую цель), но личность - это не момент, это микрокосм, все, что отображено в одном индивидуализированном представлении, согласно с волей жить в мире, который представляешь так, как хочешь. Это созвучно творчеству Достоевского, особенно если вспомнить образ Свидригайлова. Своя воля и свое представление... В реальном воплощении такой мечты, скорее всего, будет насилие, ругань, бесконечная вражда. В персонализме эта "злая основа индивидуализма" устраняется так, как в религиозной философии удаляется зло посредством религиозных способов. Карсавин - религиозный философ, хотя он сам претендовал на то, что говорит от истины, а не из убеждений. В христианском представлении весь мир пропитан триединством Божиим: Бог-отец трансцендентен миру и непознаваем, хотя он и личность, мир одухотворяет Дух Святой, а Христос, очеловеченный Логос, представляет образ самой полной личности... Это одно из представлений о христианстве. Существует множество других соображений о христианстве, о других религиях. Христианство самое близкое к персонализму.
      В религиозной философии, близкой к персонализму, личность человека может рассматриваться с трех точек зрения:
      1. Она богоподобна, следовательно, несовершенна, но стремится стать ближе к Богу, уподобиться Ему в земной ипостаси Логоса, Христа, и на этом пути получает помощь Святого Духа и посредством этого совершает свой земной путь развития.
      2. Человек - уже сформированный дьявол, бесы владеют его душой, а он выбрал именно такой путь. Остается только забыть об этом человеке, а ему самому посоветовать полагаться на милость Божью, поскольку, очевидно, другие личности или даже Дух Святой уже едва ли помогут ему.
      3. Это жалкая, "дешевая, ничтожная, совсем не богоподобная личность", которой каждый человек должен помогать, чтобы она стала более совершенной и устремилась к идеалу богоподобной личности.
      Говорить о второй и третьей личности в религиозной философии бессмысленно, поскольку они, наверное, являются "увечными" вариантами первой личности. Негативных путей развития личности может быть множество. Зачем об этом говорить? Это тварная низкая жизнь, которая дурно пахнет. Она многообразна, подобно различным бесам, которые в игре своей и бессмысленном баловстве могут опустошить любого человека, поддавшегося им. В религиозной философии имеет смысл говорить только о положительной, светлой, богоподобной личности.
      В персонализме нет ограничений. Идеала нет. Сравнивать не с чем. Каждый сам решает этот вопрос. Тот, кто не интересуется этим, вряд ли увлечется персонализмом. Соответственно, в персонализме третья точка зрения религиозного персонализма не учитывается. Остаются только две первые: человек богоподобен или может путаться с дьяволом. Это приводит нас опять к картине мира. Если картина мира светлая, прозрачная, богоподобная, чистая, то и человеку легко найти себя в мире и понять, кто он и что мир для него. Если картина мира темная, смутная, спорная, совсем не богоподобная, тогда и человек продолжает искать себя, и эти поиски могут стоить жизни, быть равноценными ей. Для тех, кто видит только светлое в мире и стремится к этому, существуют свои сложности, свои соблазны, но, как писал Пушкин, "блажен, кто верует, тепло ему на свете". Кто видит мир иначе, тем сложнее. Порой близкий любимый человек может стать самым страшным и роковым, что изменит самого человека, высушит его, опошлит, наполнит злостью и руганью. Деградацию человека из-за любимого в романтическом стиле описано в романах "Манон Леско", "Идиот", "Страдания юного Вертера", "Евгений Онегин". Этот список можно легко продолжить. Иногда человек, который в идеале должен спасать тебя, "определяет" тебя, поскольку без другого нет и тебя. Этот другой человек становится проклятием, унижающим тебя, высушивающим твою душу, отравляющим дух, толкающим к гибели, а не к святости, светлому, добру, пользе...
      Личность может быть порочна с точки зрения других личностей. В социологии это минус, в государстве - это повод к наказанию такой личности, в персонализме это ничего не значит. Личность порочна, если она сама себя в своей картине мира признает таковой. Персонализм расколот между социальностью, поскольку без других личностей не может существовать никакая личность, даже Бог, и индивидуализмом, ведь какое нам дело, что думают и как живут другие личности. Для личности важно близкое окружение, то, что ее волнует. Мы это называем картиной мира. Это важная черта в персонализме. Если представлять заранее, что важно, что трогает человека, мы будем говорить о религиозном персонализме. Если размышлять о картине мира, которая значима для каждой личности и индивидуальна для нее, тогда можно рассуждать о персонализме безотносительно к ее религиозным убеждениям. И даже для верующих это не так плохо, как, возможно, кажется. Как бы мы ни смотрели на личность, пытаясь ее понять, она обязательно должна быть связана с другими "такими же" личностями, и невозможно вытеснить эту связь и определить личность вне ее.
      
      Глава 3. Спорное в персонализме
      
      Соблазнять нельзя, грех это. А не соблазнишь - ничего не получишь. Есть таинства, к которым лучше не принуждать приблизиться, поскольку каждый сам сделает это, когда будет готов. Без личности таинство все равно не совершится, а грех будет, если поспешишь или затянешь другого.
      Так можно сказать не только о самом таинственном, божественном и скотском, о плотской любви, которая непонятно зачем нужна человеку, без которой его нет. Так можно рассуждать и о самом высоком, что есть в человеке, в духовном его мире, и о самом низком: эгоизме, индивидуализме.
      Без соблазна нет греха. Называть себя персоналистом - это словно влюбиться в самого себя, но при этом не быть подобным Нарциссу с его комплексами и тем, что осталось от "него" в нас. Персонализм - это выход из себя с возможностью не концентрироваться больше на самом себе как на самом главном.
      Соответственно, могут существовать всевозможные отклонения. Говорить о персонализме сложно: размышлять о хорошем можно долго, а о плохом в персонализме скучно говорить.
      О персонализме как таковом писали только несколько авторов, зато о личности (метафизический аспект), о конфликтах в личности (психологический аспект) высказывался едва ли не каждый философ или психолог.
      В данной работе мы не ставим цель представить какое-то новое видение персонализма и всего, что связано с самым светлым в человеке и с его катастрофическим положением в обществе, когда он исчезает и, чтобы остаться, должен разрушить общество, где живет. Соблазны персонализма - это своего рода романтика личности, то, что увлекает, тянет, завораживает, засасывает. Поэтому нужно вначале описать эмбриональное состояние конкретной личности в тот период, когда она еще не познала "все иное".
      В персонализме нельзя рассматривать человека только с философской точки зрения, метафизической, всех одинаково, учитывая их видение жизни. В персонализме каждый человек - это особая картина мира, и именно это определяет человека, а не его реакции. Если нам плохо, мы кричим, плачем, просим о помощи все одинаково: и взрослые, и дети. Разница только в картине мира. Кто-то голодает и готов на любую работу, лишь бы только иметь кусок хлеба. Другой недоедает, но не обращает внимания на это. Он в иных обстоятельствах, возможно, тоже принудил бы себя принять какие-то решения. Человек, совершающий кругосветное путешествие на яхте, голодает неделями, но не обращает на это внимания, послушник в церкви, готовясь принять обет, порой проверяет себя голодом, телесными страданиями, постится, носит вериги... Блокадники, пережившие месяцы голода, смерть близких, фронтовики-ветераны, которые воевали, рисковали молодой жизнью, работники тыла, работавшие без отдыха в годы войны - все они получают особенную помощь и дополнительную помощь от государства. Попробуй не дай кому-то то, что всем им по праву положено - каждый возмутится и будет требовать, хотя ведь все они жили, очевидно, когда-то и в худших обстоятельствах и, возможно, более счастливо. Личность - это не натура, это не животный мир. Это картина мира, это то представление, которое мы имеем о мире, а не совокупность наших реакций на те или иные раздражители. Все это, однако, спорные утверждения, поскольку трудно проверить, "оцифровать на компьютере" душу человека. Почему, например, какой-то человек хамит? Потому, что у него такое воспитание и он готов хамить всем, или потому, что его раздражают все и ему кажется, что все ведут себя грубо, нагло, бессовестно и с ними можно разговаривать только одним способом, а с другими людьми в других обстоятельствах он готов вести себя иначе. Реакция человека на внешний мир ничего не говорит о человеке. Человек - это не собака Павлова. Поэтому так трудно понять человека. В бытовом мире оценка реакций важна. Пьяный не должен вести машину, раздраженного не нужно нервировать еще больше, с возмущенным не следует спорить и доказывать свою правоту. Понять другого человека едва ли возможно. Только сам человек может понять себя или хотя бы попытаться это сделать. И это важно учитывать в персонализме. Вполне вероятно, что большинство людей похожи друг на друга в самом главном, но нет никакой возможности это определить. Каждый человек такая же тайна, как весь мир, Вселенная. Он живет своей жизнью, своей картиной мира. Вокруг человека мир, равновеликий ему, но кроме этого еще и множество людей. Они тоже равновелики миру, живут своим миром. Человек создан так, что в нем есть внутреннее, внешнее и социальное, и эти три мира равновелики, равноценны, разнообразны и невообразимы. Человек живет внутри триединой тайны, и это позволяет каждому, даже если он живет десять, двадцать, сорок или сто лет, пребывать внутри этой тайны, разгадывать ее. Именно это делает человека человеком, отличает от тварей. Главное в персонализме - это картина мира, которая определяет человека.
      
      Русский персонализм
      
      Русский персонализм до сих пор не был представлен как отдельная философия, однако культ личности не как индивидуальной, а как соборной возник при Хомякове и в той или иной форме присутствовал у большинства русских философов: философия всеединства, софийность, "симфонический человек". Это грани одного кристалла - великолепного сапфира, которым был для русских философов полноценный человек. Русский персонализм был религиозным. Личность, о которой говорили философы, должна была быть богоподобной. Предусматривалось, что несовершенство отдельной личности, связанное с временным в ней, в акте веры и просветления выведет каждую личность в область божественного, бесконечного. Русские философы в персонализме дотрагивались до самого высокого и чистого, что есть в каждом человеке. "Всеединство" Вл. Соловьева, "Творчество" Бердяева, "Симфоническая личность" Карсавина - выше этого едва ли что-то можно представить и вряд ли о чем-то более высоком можно мечтать. Проблема персонализма в том, что человек смертен. С точки зрения духовного мы знаем, как можно и нужно смотреть на человека. А как смотреть человеку на мир, на себя самого, если живет он 65-70 лет, из которых можно смело откинуть 15 лет его обучения в школе, приобретения чего-то важного для себя, багажа, с которым будет дальше жить. Остается 50 лет, пока человек работает, любит, растит детей, строит "свой дом". Работа, быт, семейные обязанности по воспитанию детей, уходу за престарелыми родственниками - если все годы подсчитать, то на внутреннюю, духовную жизнь у современного человека мало времени. О каком всеединстве, творчестве, симфоническом человеке можно говорить! Учитывая, что первые 15 лет жизни, по сути, сделали нас уже такими, какими мы будем в конце нашего пути. Мы - история.
      Персонализм нельзя упрощать, иначе это будет не философия, но опростить и представить персоналистическое видение мира с точки зрения конечного, бытового человека, возможно, следует. Такая операция была проведена Гуссерлем в феноменологии. Были выявлены феномены, которые присутствуют в душе каждого человека как индивидуальной личности. Фрейд тоже искал, находил и определял такие феномены психической жизни, Юнг обнаружил архетипические формы, в которых оформляются основные представления человека. Персонализм принимает это. Низкое, психологическое, реактивное, высокое, мечтательное, религиозное, существующее в нас, важно знать и понимать, но человек находится посредине этого. Персонализм - это картина мира человека, идущего горизонтально, стремящегося вверх посредством своих религиозных представлений, завлекаемого вниз своими кондовыми ограничениями принадлежности к определенному полу, к обществу с его мифами и штампами, поставленными на нас в процессе воспитания, и к некоторой социальной группе, позволяющей раскрыться в нас чему-то особенному, нашему, личному.
      Карсавин опубликовал в 1929 году работу "О личности". В ней изложены основные представления о личности, которые возникли в русской религиозной культуре. Это учение можно назвать "азбукой русского персонализма".
      Но если раньше в работах Хомякова речь шла о соборной личности, Карсавин впервые озвучил понятие "социальная личность", близкое к представлению человека XXI века. Неожиданно это было услышать от религиозного философа, для которого социальность - пустой звук, а церковь - уникальное единение людей. Карсавин также ввел понятие симфонической личности, что звучит более секулярно, чем соборная личность Хомякова.
      Для Карсавина симфоническая личность - это весь мир, в котором несовершенные индивидуальные личности могут быть выше рангом - люди, группы людей с точки зрения того, что их объединяет, - социальные личности, более низкие личности - животные и потенциальные личности - предметы. Такой подход близок к религиозному - Бог творит мир, и, соответственно, все в мире так или иначе обожено, но в персонализме называть тот или иной "социальный организм" личностью - это не просто "смелая гипотеза", это неверно.
      Религиозного философа нельзя назвать персоналистом, даже при всей близости представлений. Персоналист может быть религиозен, но это его вторичная черта, один из способов симфонизации жизни, связанности, цельности. Религиозный человек не может быть персоналистом, хотя понять они друг друга могут, к тому же в персоналисте много от религиозного человека.
      В христианской религиозной философии человек несовершенен, конечен в своем земном существовании, Бог - личность, и его можно любить и почитать как отца родного. В персонализме человек сам принимает решение относительного того, совершенен он или нет, у каждого своя картина мира, своя история, ведь каждый человек индивидуален по набору своих возможностей, по-своему воспринимает мир и функционирует в нем.
      Персонализм восполняет тот недостаток, который образуется, когда человек "потенциально верующий" не верит. Персонализм - это не новая религия, не замена религии, однако это и не ее "компенсация", не ее эрзац. Персонализм ближе к философии, в современном понимании, как размышление о самом главном, но это не философия. В персонализме больше поэзии, чем метафизики. Метафизика говорит о вечном, поэзия - о временном и прекрасном. Персонализм ближе к поэзии.
      В персонализме много индивидуализма, монадологии. Персонализм - это точка зрения на мир отдельного человека. Это пассивный аспект персонализма. Активный состоит в том, что всякий человек - это не только то или иное отражение Вселенной и картина мира, но существование вовне, функционирование в мире, который представляет человек. В высших формах эта внешняя стороны личности - творчество, о чем так много и так великолепно писал Бердяев, который говорил больше о себе, имея в виду творческого человека. Обычный человек в большинстве цивилизаций не творец, а исполнитель. Выполняет то, что поручили, делает то, что велят совесть и убеждения, что надо делать, следуя партийной принадлежности... В реальной жизни трудно сказать, что каждый человек - творец своей жизни и господин своей судьбы. Человек зависит от своей сексуальности и от опыта сексуальных отношений, от общества в силу своего рождения и воспитания, от архетипических представлений и, весьма вероятно, от множества других "вещей": от знака зодиака, от космических лучей, от наговора старушек... Когда человек творит что-то сам или когда выполняет волю других или подчиняется высшим силам - это со стороны определить трудно. В персонализме это и не важно. Главное, что каждый человек - это картина мира, в сотворении которой человек принимает участие. Не так важно, как именно участвует: как творческий человек, как господин и распорядитель или как слуга, как зомби, как раб или подопытное животное. Это дело каждого человека - решать, как он хочет жить. Персонализм объединяет и великих ученых, и правителей государств, и мелких клерков, и преступников в тюрьмах, и больных в больницах и домах для недееспособных. Персонализм не говорит, что конкретно нужно делать. Это каждый решает сам. Персонализм не утверждает, что мы все одинаковы, поскольку мы все в чем-то одинаковы, в чем-то нет. Персонализм показывает только пространство возможностей, открытых каждому. Выбирает сам человек. Постулат персонализма - "Каждый человек - это картина мира, в сотворении которой он лично участвует". Человек - часть мира. Человек - отражение мира. Человек - господин мира в той мере, в какой ему хочется и удается. Человек может быть Дон Кихотом Сервантеса, может быть Поприщиным Гоголя, может быть Фаустом Гете.
      
      Казус "цельного человека"
      
      Слово цельный происходит от слова целый (подразумевается отсутствие раздвоенности). В персонализме это слово нужно писать в скобках, поскольку человек не может быть цельным как скала, как монолит, в нем всегда есть раздвоенность, множественность. Большинство людей по-разному относятся к различным обстоятельствам; многие теряются, их личность не видна, другие узнаваемы всегда в любых обстоятельствах. Это ничего не говорит о достоинстве личности: кто больше, кто меньше, кто лучше, кто хуже.
      Главное в персонализме - образ "цельного человека". В политике такого человека называют "харизматический лидер", в жизни - это человек, который не меняется, даже если условия жизни существенно трансформировались. Большинство из нас, такие же, как мы, есть и вне зависимости от обстоятельств остаются такими же. Цельный человек отличается от обычного только тем, что он пережил различные катастрофические обстоятельства и не изменился, остался таким, каким был, и мы всегда его узнаем, в рубище ли он или на вершине славы. В персонализме существует конфликт конечного и бесконечного. Все люди в той или иной мере уникальные личности, каждого человека можно запомнить в зависимости от обстоятельств. Те, кого помнишь вне зависимости от обстоятельств, - это цельные личности. Они могут быть лидерами, политиками, бизнесменами или простыми "отцами семейства", которых ценят только близкие. Это религиозные деятели, у которых нет ни семьи, ни родины, ни призвания. Они ничего не делают, не связаны ни с какими конфликтами, постоянно так или иначе происходящими в мире. У них нет полезной другим профессии, у них нет семьи, однако, один раз увидев такого человека, мы его помним всю жизнь. Цельный человек - это тайная основа персонализма. Непознаваемая тайна. Едва ли возможно определить такого человека с помощью какого-либо набора признаков или качеств.
      Цельный человек виден со стороны. Цельного человека может узнать только тот, кто принял себя, согласился с собой. Со стороны он может выглядеть как нецельный, расколотый. В этом сказка и романтика персонализма. Мы все живем примерно 60-80 лет, мы все - это определенный образ Вселенной, мы сами по себе - ничто, нас нельзя потрогать руками, чтобы "что-то почувствовать в нас" и сказать, что "там что-то есть". Чтобы "нас" почувствовать, надо быть людьми. Собаки, которые нас любят, голуби, которые нас узнают и слетаются, когда мы приходим на площадь, чтобы их покормить, - это не узнавание, они нас не знают. Они нас распознают и отличают от других. В персонализме человек должен сам отличить себя от других. Не отличил - нет проблем. Но тогда нет смысла говорить о персонализме.
      В русской религиозной философии целостность - одно из главных понятий. Конечно, этого понятия в духовном мире нет, но русский человек в своих мечтаниях стремится к целостности. У Вл. Соловьева философия всеединства, у Хомякова соборность - тоже целостность. Это "естественно". Русский человек расколот и никогда не был един. Поскреби русского - увидишь татарина (Тютчев). У Достоевского все герои расколоты: и Раскольников, и Карамазовы, и Человек подполья. Цельные только так называемый Идиот - князь Мышкин (который расколот между психической неустойчивостью и доброй душой), и Соня (расколотая между доброй душой и порочными обстоятельствами). У Толстого Анна Каренина расколота между тем, что ее раскалывает; у Гоголя и Поприщин, и Чичиков, и Хлестаков - расколотые персонажи, Чацкий Грибоедова расколот так, что дальше и расколоть невозможно: "Прочь из Москвы. В Москву я больше не ездок. Карету мне, карету". У Лермонтова только Максим Максимыч цельный человек. В русской литературе есть и цельные герои: Рахметов, который спал на гвоздях, многие герои Пушкина, не только Гробовщик, но и Дубровский, только, конечно, не Онегин. Самый цельный персонаж - Обломов.
      В персонализме, если мы говорим только об азбуке персонализма, русские герои мало помогут. Русская философия - православная, соборная, общинная - тоже не поможет. В персонализме необходимо говорить о цельности человека, о цельной личности по-особому.
      Расколотость - это только путь к достижению единства и цельности. Поэтому расколотые личности так интересны в прозе. Впрочем, Байрон и в поэзии возвысил расколотого человека...
      В религиозной философии человек приобретает цельность, приобщаясь к ауре духовных ценностей, которые позволяют пренебрегать личным опытом, ошибками, болью. Духовный подвиг миллионов других людей помогает забыть о своем мелочном, случайном несчастье. Когда стоишь в церкви и участвуешь в Божественной литургии или когда слушаешь музыку, которая возвышает, или общаешься с близкими друзьями, которые много значат, - легко забыть о себе. Конечно, забыть себя можно и другими способами. В персонализме мы должны говорить о человеке, когда он не забывает себя.
      Это, казалось бы, непреодолимое препятствие - что делать человеку, если он ничем не воодушевлен, никто его не спасает. Нужно представить человека таким, какой он есть, ведь люди живут 60-80 лет, и лишь 40 лет продуктивно: где-то работают, кормят семью, пытаются "найти в жизни праздник"... Как можно говорить о каком-то абстрактном человеке, что он равноценен миру, в нем не только отображается, а живет Вселенная! Персонализм - это не религия, это живая, игривая философия.
      На цельную личность можно смотреть и с другой стороны, определять ее через совершенство. "Блажен, кто смолоду был молод, кто... постепенно жизни холод..." - писал Пушкин. Спросишь такую цельную личность в возрасте 20 лет: "А не хотите ли вернуться в детство?" - "Нет, увольте! Я столько шалил и балагурил в детстве, что сил на это больше нет, да и неинтересно". Потом спросишь в 30 лет: "А не хотите ли в молодость вернуться?" - "Нет, увольте! Я столько нагулялся и набезобразничал в молодости, столько шишек набил, столько нагрешил, что стыдно, стыдно вспоминать, не хочу такого больше, хочу жить так, как взрослый серьезный человек". А в 50 спросишь такую цельную личность: "А не хочешь ли вернуться в тридцать или сорок?" - "Нет, увольте! Я столько намучался, пытаясь доказать миру, что я что-то значу, добиться чего-то, занять какое-то весомое положение. Мне теперь это уже неинтересно. Я чувствую себя прекрасно и в моем нынешнем положении, лучшего не хочу и вам того же желаю". А спросишь в 60: "Не хотите ли молодость вернуть, покуролесить еще, чтобы бес в ребро, так сказать" - "Нет, увольте! У меня уже и здоровье не то, и интересы, знаете, другие, внуки вот меня больше занимают, чем официантки, когда ужинаю с детишками в ресторане".
      Цельная личность - это, может быть, не только цельная в данный момент или однажды, а цельная всегда или, с другой стороны, совсем не цельная в каждый момент жизни, зато цельная в совокупности всех этапов, утрат и достижений.
      Конечно, цельность духовной жизни тысячелетиями придавала человеку вера, религиозное сознание, будь то христианское, мусульманское, буддистское или еще какое-то. В Новое время это осталось, и религиозные постулаты того или иного учения могут поддерживать, оформляя духовную жизнь конкретного человека.
      В психологии вряд ли кто рискнет говорить о цельной личности. Никто не может оценить, насколько личность цельная, развитая, совершенная или исключительная. Конечно, некоторые оценки личности можно давать, можно даже сравнивать две личности в каком-то отношении. Личность при всем своем своеобразии сиюминутном также имеет и особенный, ни с чем несравнимый и едва ли поддающиеся определению со стороны личный опыт, историю души, которые как раз и делают каждого неповторимым.
      Философия персонализма позволяет говорить о единстве личности, поскольку в этой философии каждый говорит сам о себе. В персонализме не важно, кто каких высот достиг, кто что пережил, если это не ты сам. Чужая жизнь - это роман, который читаешь, а своя шкура ближе к телу. Именно это позволяет одинокому бродяге, о котором не помнит даже его бывшая семья, и успешному бизнесмену, у которого и работа есть, и семья, и дом на озере, - одинаково быть персоналистами, определенным образом видеть мир и называть себя персоналистами. И тот и другой могут считать, что их личность цельная, хотя жизнь и возможности у них, очевидно, разные.
      Персонализм позволяет различным людям, которые в обычной жизни едва ли могут найти что-то общее, иметь примерно одинаковое представление о мире и, соответственно, считать себя равными. Такие возможности раньше человек получал, только принадлежа к той или иной религии, которые помогали объединить разных и никоим образом несравнимых людей: князя и холопа, патриция и раба. Персонализм также объединяет совершенно разных людей и устанавливает в них нечто общее.
      О личности говорят философы, психологи... Едва ли не все! Персонализм должен быть чрезвычайно "юридически агрессивен" и отстаивать свои "авторские права". Например, известный психолог, философ А. Маслоу пишет: "Наше первое положение гласит, что личность представляет собой интегрированное, организованное целое... когда человек голоден, он испытывает голод всем своим существом и отличается от той личности, которой является в другие моменты времени" .
      В персонализме так говорить нельзя. Невозможно утверждать, что когда без наркоза отрезают живому человеку ногу, он кричит от боли и что в этот момент он другая личность, не та, которая за день до этого пила шампанское. Личность от шампанского и от боли не меняется. Конечно, если человек каждый день длительное время пьет много шампанского или испытывает боль месяцами, а не днями, он может измениться до неузнаваемости. Личность, возможно, меняется, но обычно это не столько изменение, сколько различная реакция на различные "сильные" воздействия, раздражения. Мы говорим, что личность, очевидно, меняется, поскольку нет никакой возможности убедительно определить, что личность изменилась. Личность развивается, меняется со временем, как в простейшем случае дерево растет, на нем появляются новые ветки, иногда мы даже не узнаем давно знакомое дерево, которое долго не видели, а оно сильно изменилось, но ведь оно не стало другим деревом, "оно осталось самим собой". Если мы говорим, что личность больше мира, как она может измениться? Это как Бог в теологии, который объемлет все и неизменен.
      
      Тело и душа
      
      Человек - это в первую очередь тело, мы рождаемся как тело. А тело в природе - это малая Вселенная, связанная с другими Вселенными, и когда тело, просуществовав какое-то время, умирает, гибнет также эта Вселенная, исчезает бесследно, поскольку даже если другие тела потом используют умершее тело, они не помнят ничего о нем. В персонализме важно понимать, что, кроме сознания, у человека есть тело, которое весит не меньше сознания, и вокруг тела существует мир с другими телами и сознаниями. Телесность для человека порой важнее сознания, которое в большей части живет и отрабатывает телесность: посредством долгосрочной памяти вспоминает сексуальные отношения, с помощью короткой памяти не забывает вкус еды, другие удовольствия, приобретаемые за счет телесности. Духовная память - это воспоминание об обидах, о своем торжестве или унижении, любви и дружбе, заботах и сострадании, социальности и гражданственности. Это равноценная телесной часть духовного мира человека. И в персонализме нужно об этом говорить.
      
      Коварство персонализма
      
      Персонализм признает, что каждый человек - личность. В христианской религии подобное отношение к человеку: и разбойник, и Христос равны в известной степени и при известных обстоятельствах. Как можно мелкого и возвышенного человека ставить на одном уровне, если они, очевидно, находятся на разных? В этом отличие персонализма от религии. В религии можно равнять несравнимое, земное и божественное, в персонализме равнять некого и не с кем, каждый человек - это взгляд на мир, и личность не может измениться из-за сравнения с другой личностью, даже если преобразуется самооценка, степень уважения в группе, но личность не меняется. Она только развивается определенным образом, но не преображается по существу.
      Как объяснить человеку, почему он должен жить так, как живет? Почему возникает отчуждение? Почему результаты труда достаются не тому, кто работает, а кто нанял работника? Почему люди, от которых зависишь, которых любишь, из-за которых страдаешь, никогда не делают ничего так, как ты бы хотел? Почему общество, в котором живешь, применяет и использует такие законы и нормы, которые ты бы пожелал только самому страшному врагу? Почему говорят, что мир существует только потому, что в нем живет любовь, а ты никогда любви нигде не видел?
      Персонализм отвечает на эти вопросы. Ты один. Никакие фантазии о том, что ты такой же, как все, что у тебя много общего с другими, спасти не могут. Ты должен научиться жить в том мире, в котором живешь, ты не можешь жить без других!
      Личность и общество - это две противоположности, которые в философии персонализма "даны". Личность не может существовать без других личностей. Общество не формируется посредством одной личности. "Государство - это я", - так можно сказать только сиюминутно, если человек хорошо пообедал, доволен всем.
      Персонализм, и об этом надо говорить открыто, может быть только атеистическим.
      Личность - это путь, который прошел человек в духовном развитии. Каждый человек - это тот, "о котором есть что вспомнить". История, путь - не только цепочка событий и картина того, что произошло, но личностное осмысление всего мира, в котором жила каждая личность. Это персонализм.
      Персонализм неатеистичен, он не выше той или иной религии. Персонализм, конечно, имеет влияние на то, что формирует и наполняет религиозное мировосприятие. Персонализм - это то, что остается, когда та или иная мировая религия перестает господствовать в обществе.
      Если признать, что персонализм - это точка зрения на мир конкретного человека, то последним может быть монотеист, атеист, дуалист, политеист, следовательно, необходимо заключить, что персоналистов объединяет не то, во что они верят, а то, как они верят и насколько важна личность в их представлении.
      Не важно, признает ли человек наличие единого Бога, сотворившего мир, нескольких богов или того, что мир был создан в результате определенных бездуховных, бездушных природных манипуляций, а жизнь и затем личность возникли как результат осуществления всего что угодно в мире, который и есть такая открытость, распахнутая возможность для всего. В любом случае личность, если она уже есть, важна сама по себе, а вопрос о том, как она возникла, - вторичный, поскольку отрицать наличие личности тому, кто уже есть, невозможно, а спорить о том, как кто-то возник, можно бесконечно долго даже с самим собой.
      В таком представлении персонализма нет внутреннего противоречия. Труды Платона и Аристотеля широко использовали христианские философы, отцов церкви часто цитировали марксисты-атеисты.
      Персонализм - это определенная точка зрения на мир, и она подразумевает некоторые метафизические константы, легко интригует любую философию и идеологию. Поэтому трудно однозначно сказать, что такое современный персонализм. Мы будем говорить только о подходе, о видении, о романтике персонализма как едином представлении о мире, объединяющем всевозможные теологические и натуралистические описания и обоснования мира.
      Персонализм универсален и уникален, поскольку объединяет временное, проходящее и вечное, неизменное. Человек рождается только раз и "только раз" проживает свою жизнь. Нет возможности переиграть, прожить жить иначе. Проиграть заново можно, но переиграть нельзя. При этом человек богоподобен, представляет мир таким, каким он есть, может быть, был или будет.
      Персонализм - точка зрения, которой придерживались многие философы. Едва ли не каждый мыслитель, оказавший влияние на развитие философии, был в той или иной мере персоналистом, и какие-то идеи этого философа оказали влияние на развитие персонализма. И Сократ, и Платон, и Аристотель, и Авиценна, и Фома Аквинский, и Декарт, и Спиноза, и Кант... Все эти философы оказали влияние на развитие персонализма, хотя ни одного из них нельзя назвать персоналистом. В XX веке о персонализме заговорили открыто. Мунье написал "Манифест персонализма" и начал издавать журнал "Эспри", в первом номере которого участвовал Бердяев - русский персоналист. Тем не менее, ни Бердяева, ни Мунье нельзя назвать персоналистами. Бердяев вырос из марксизма, затем стал опорной фигурой русского религиозного возрождения. Мунье был социалистом по убеждениям, католиком, верующим человеком, который всегда мыслил в рамках своих убеждений, воспитания, своей веры. Персоналист не может быть католиком или марксистом, поэтому автор затрудняется назвать кого-либо из философов персоналистом. В данной работе сделана попытка представить персонализм таким, каким он есть на самом деле, вне влияния других течений, увлечений и соблазнов, без которых, естественно, персонализм не мог бы возникнуть и не может жить текущей жизнью. Персонализмом ХХ века был во многом католический модернизм, в котором христианские убеждения искали себя вновь в гуманистической философии, в персонализме, чтобы только отграничиться от фашизма и национал-социалистических убеждений. Персонализм нельзя вырвать из живой паутины мыслей и споров, которые постоянно присутствуют в философии, однако персонализм - это не точка зрения какого-то отдельного крупного мыслителя: Лейбница, Канта, Гегеля, Платона, Сократа. Персонализм по своим истокам возникновения и развития - это результат того, как разные философы находят общее во взглядах на мир разных людей, в том, что объединяет их различные точки зрения. В персонализме очевидно смешение марксизма, кантианства, гегельянства, платоников, сократиков... и в результате такого смешения родилась эта философия.
      В ХХI веке необходимо говорить о новом персонализме, поскольку идеология уже не так давит на метафизику, как это было в середине ХХ века, человек стал более свободен в своих социальных отношениях с близкими, с обществом, с государством. Персоналистом может быть и католик, и мусульманин, и буддист, и атеист. О персонализме теперь легко говорить, поскольку в ХХI веке главное сосредоточено в социальности, а какая может быть социальность без личности?! ХХ век был социалистическим, массовым. Идеология, политика формировали общество сверху. Как только мы начинаем рассматривать общество с точки зрения личности, мы попадаем в "дурную бесконечность", поскольку общество не создано и не может быть создано для того, чтобы обслуживать интересы личности. Общество не способно видеть личность. В этом нет ничего негативного. Каждый предмет в мире создан из неисчислимого количества мельчайших частиц, которые между собой как-то взаимодействуют, однако между этим взаимодействием мельчайших частиц и реальными предметами, как мы их представляем, и тем более социальными организмами нет никакой связи. Между личностью и обществом тоже нет связи, как нет связи между конкретной молекулой, атомом, электроном, формирующими конкретный предмет, и диалогом, который ведут пользователи социальной сети в Интернете, хотя все эти объекты и явления имеют один источник, из которого порожден этот мир.
      В персонализме общество для каждой личности - это та ипостась человека, без которой он не может существовать как личность. Персонализм рассматривает человека в двух ипостасях. С одной стороны, каждый человек - это образ мира, точка зрения, соразмерная миру, и в этой ипостаси человек богоравен. В другой ипостаси человек смертен, ему отведено несколько десятков лет жизни в тех конкретных условиях, в которых он существует, и человек должен подчиняться временному, хотя пытается изменить все текущее, выступая как творец, деятель, свободная личность. Этот второй, "земной человек", во многом отличается от первого, "вечного человека".
      Радости, печали, окружение вещей и социальные связи человек обретает как земной человек. Он мечтает жить в спокойном, разумном государстве: в хорошем районе, чтобы рядом были детские площадки, школы, магазины, развитая транспортная сеть, и если этого удобства нет, оно должно "окупаться" наличием других важных благоустройств, поскольку бытовые условия ограничивают свободу "земного человека" и многие ради большей свободы готовы пожертвовать бытовыми удобствами, тем более, что карьера, профессиональная деятельность во многих случаях увеличивают свободу "земного человека". "Вечный человек" должен жить в гармонии с "земным человеком", тогда достигается наибольшая свобода, а это именно то, что человек хочет в своих двух ипостасях.
      
      Нужно ли различать мужской и женский персонализм?
      
      Удивительно, что Лейбниц, который не только хорошо разбирался в дифференциальном исчислении, но, можно сказать, создал его, отлично знал и другие науки, переписывался с Ньютоном... В философии, где он занял достойное место рядом с Декартом и Кантом, создал свое уникальное видение мира - монадологию, хотя так мало посвятил анализу женского и мужского в природе. Конечно, всему свое время, через несколько сотен лет вопросам сексуальности в природе стали придавать важнейшее значение. В монадологии Лейбниц допускал, что одни монады более развиты, стоят выше на ступень, другие ниже. Таким образом, монады, при всей своей уникальности, могут быть разными. У людей, у зверей... еще какие-то градации возможны. Однако главная градация - это разделение на мужское-женское, инь и ян в восточной интерпретации. Почему же монады, даже такими, какими их представлял Лейбниц (конечно, трудно сказать, что представлял, но Лейбниц написал всего несколько работ, в которых упоминал монады и монадологию), не могут быть различными по самому главному водоразделу: женская природа в них существует или мужская. Если взять на себя неблагодарный труд описать, чем же конкретно мужские монады отличаются от женских, можно с определенными оговорками (извинениями) сказать, что мужские монады более направлены на то, чтобы покорить мир, сделать его более разумным и подходящим тому, что данная монада считает нормальным (при всех ограничениях, которые признаются существующими для монад). Женские монады, скорее, требуют от мира признания их индивидуальности и учета всех мелких или важных потребностей, капризов... Если говорить о монадологии, автор данной работы, по всей видимости, принял бы точку зрения о двух типах монад: женских и мужских, помимо той градации монад, которую предложил Лейбниц: высокие, низкие, духи, души... В таком случае нет ничего странного в том, что и в персонализме нужно говорить о двух типах: о мужском и женском. Как бы соблазнительно ни было автору данной работы написать первому все, что нужно сказать о женском персонализме, указать принципы, все же в нашей книге мы будем говорить о мужском персонализме, если такой действительно существует, а если нет, тогда просто о персонализме с точки зрения человека, который живет в ХХI веке, знает, любит, верит, хочет то, что хочет, во что верит, с чем живет, к чему стремится.
      
      Краеугольный камень нельзя разбить. Без субъекта нет объекта, без объекта нет субъекта
      
      Лейбниц ввел в научный лексикон слово "монада". Оно не закрепилось в бытовой лексике. Мы понимаем, что такое "атом", "дифференциал", "Эдипов комплекс", "экзистенция", используем эти понятия в разговоре. Монада осталась в прошлом, о ней забыли. Без монад невозможно представить себе мир. Должны быть какие-то неделимые сущности, которые для своего существования порождают мир, возникает точка зрения и то, на что возникшее смотрит. Монадология Лейбница оказала колоссальное влияние на развитие философии.
      Монада... В свое время это был великолепный термин, который использовался для того, чтобы говорить о личности с точки зрения самой личности. В современном персонализме мы тоже должны говорить о личности, подчеркивать все самое возвышенное и прекрасное в ней, как Лейбниц говорил о своих монадах.
      Если рассуждать о мире как о том, что создает сам человек, тогда мир - это точка зрения, а если мир - это то, что угнетает нас, тогда мир - это те ограничения, из-за которых мы не можем быть такими, какими хотим.
      Всякая личность предполагает свободу, свобода предполагает ответственность... Заблуждение! Свобода не предполагает ответственность. Хороша всякая свобода, но, с другой точки зрения, хороша лишь такая свобода, при которой у человека есть ответственность. В результате существующий мир неотделим от человека и зависит от него. Если мир не зависит от человека, человеку легко уйти из мира. Монада не отвечает перед другими монадами за свои действия!
      В данной работе, говоря о романтике персонализма, едва ли стоит постоянно вспоминать Лейбница, монадологию, отягощать текст книги спекулятивными рассуждениями о характере духовных субстанций, которые одни только и создают с разных точек зрения существующий мир, без которых метафизически невозможно построить какую-либо картину мира. Это верно, поскольку, если говорить о персонализме по существу, без Лейбница говорить не о чем. В монадологии Лейбница темы личности, духовной деятельной субстанции, монады как точки зрения на мир представлены так, что невозможно миновать этого философа, как нельзя обойти Канта с его вещью в себе и категорическим императивом, если говорить о персонализме.
      
      Глава 4. Возрождение персонализма
      
      В персонализме и монадологии много общего
      Монада неделима. Личность тоже неделима, поскольку даже в патологическом случае разделения личности существуют лекарства, которые помогают на какое-то время восстановить единство личности. В монадологии монада неделима, соответственно, и восстанавливать ничего не нужно. В персонализме личность может стать другой и возродить прежнюю личность будет невозможно. Личность меняется. Человек, который пережил утрату близких, распад государства, тяжелые болезни, возможно, меняется. Или нет? Может, личность не меняется никогда и восстанавливать ничего не нужно?
      Личность - это представление о добре и зле. Это разделение мира. Но делить мир можно по-разному. Можно больше ценить высшее, чем низшее, можно ценить более сильное, чем слабое. Можно делить мир, когда тебе плохо, можно - когда хорошо. Хотелось бы иметь общие правила. Их нет, и даже принципы не помогут. Лейбниц об этом говорил: каждая монада воспринимает мир так, как воспринимает, и никто не может этого изменить.
      Монада - это картина мира. Личность - это тоже картина мира. В персонализме личность зависима от мира, который она воспринимает и картиной которого сама является, поскольку мир - это не застывший в каждый миг бездушный организм, а результат его жизнедеятельности вместе с личностью. Монада, возможно, может быть одна. Признание верховной личности, монады всех монад, Бога, показывает, что Лейбниц принимал теоретическую возможность существования одной личности без присутствия других. В персонализме такого быть не может. Личность не может быть одна. Предполагаемое наличие других личностей определяет существование реального мира, в котором личности встречаются, где существует пространство, время, случайность.
      Лейбниц - ученый, открывший исчисление бесконечно малых, перевернувший представление о мире. Лейбниц слишком пассивно относился к случайности. А случайность, как и бесконечность, - это две стороны одного явления. Без них не могло возникнуть мира, который мы представляем и который сознаем. Личность во многом случайна. Она как мелкая элементарная частица, о которой мы не можем сказать, где она и какая она одновременно. Если видим частицу, мы не знаем, какая она и откуда возникла, мы не можем дать ей имя, поскольку оно будет тут же потеряно, а если смотрим на частицу, не можем проследить, где она окажется через миг и как ее надо будет называть, если давать имена частицам. Этот закон работает в реальном мире точно как часы. Даже на уровне высочайших организмов, а не примитивных изначальных монад легко отличить одну личность от другой по "внешним признакам", однако, чтобы понять, какая личность действует в данном случае на самом деле, необходимы исследования, рассуждения, оценки, чтобы понять, какая из двух, трех или нескольких личностей в данный момент действует. В этом проблема монад Лейбница, поскольку, чем шире монада, тем меньше она отличается от других подобных широких монад, тогда и картина мира, которую они представляют, ограничена только бесконечностью!
      Монады могут быть разными: мелкими, недоразвитыми, более развитыми, широкими. Это согласуется с тем, что принято в персонализме: личности могут быть разными, хотя все личности - это личности, как монады - монады. Говорить о неравенстве личностей трудно. Проще говорить об этом лексикой монад. Монада может быть бездуховной, это, например, только картина мира, которую представляет собака или другой зверь, в котором есть душа, но духа нет. Говоря о личности в терминах монадологии, она может быть такой, другой, третьей... вот и все! В персонализме личность может быть такой, какой угодно. И какой она видится, таким и должен быть в данном ракурсе персонализм.
      Лейбниц отмечал, как много может быть подспудного в монаде, что главное в ней - не воздействие окружающего мира, который может никак не воздействовать на монаду, а то, как протекает процесс кипения, жизнедеятельности внутри монады, и поэтому все монады различны. Говоря о личности с точки зрения персонализма и применяя постоянно аксиому персонализма, согласно которой никакая личность не может быть рассматриваема сама по себе, необходимо отметить, что личность "не кипит" сама по себе; если нет других личностей, обычная личность как можно скорее постарается перейти в состояние покоя, замереть. "Бурления" в личности возникают только в процессе столкновения с другими личностями, соответственно, энтропия уменьшается, когда вмешиваются другие личности. В монадологии Лейбница нет места энтропии, нет случайных процессов, которые определяют то, что описывал Лейбниц.
      
      Старый персонализм
      
      Персонализм создавался в начале прошлого века, новый персонализм формируется сейчас. Расстояние между ними - бесконечность. В старом персонализме можно было говорить о том, что он подразумевает свободную, развитую, ответственную личность, и только такой человек может быть личностью, следовательно, всякая безответственность в самом важном, игривость, лукавство, игра позициями в персонализме недопустимы. В современном персонализме об этом уже не говорят, как и о том, что человек должен бороться со своими сексуальными потребностями, обуздывать их, искоренять, никогда не проявлять чрезмерную агрессивность... В XXI веке мы видим человека по-другому: у него может быть чрезмерная сексуальная активность, агрессивность, асоциальность, социальные теории больше не отвергают того, что очевидно есть. Важно, как человек сам и общество в целом справляются с этими "особенностями и отклонениями". В персонализме человек не должен быть героем, абсолютом, образцом, он может быть каким угодно. Персоналист - не святой. Это тот человек, который смотрит на себя и видит, что отличается от всех других людей, которые жили до него, и, скорее всего, будет отличаться от всех, кто будет жить дальше. Однако уникальность - значимость каждой мелкой отдельной личности - ничего не стоит, то есть в результате дает ноль, если мы умножаем пустую личность на любое другое исчислимое множество. Пустой человек при любых метафизических операциях не добавляет ничего, как ноль не добавляет ничего при операциях арифметических.
      Персонализм, опирающийся на монадологию Лейбница, давно закончился на Ницше. Чтобы говорить о современном персонализме, необходимо забыть Лейбница, монады. Личность имеет историю, личность меняется, она не может быть одна по определению, личность конфликтует сама с собой и с окружающими, поскольку последние всегда создают конфликты внутри личности, поэтому личность - это не монада Лейбница.
      Это главный вопрос персонализма. Может ли личность меняться? Как связано прошлое с настоящим и кто связывает? Если личность меняется, тогда можно говорить о ней, о персонализме как о представлении личности с ее судьбой, историей, социальными контактами, внутренним миром, со всеми конфликтами, которые она испытывала с другими и с собой. Если личность не меняется и внезапно происходит только фазовый переход, подобно как вода превращается в пар или в лед, был человек такой, стал другой, тогда персонализма нет.
      Персонализм начинается и заканчивается в тех пределах, когда мы допускаем, что личность меняется, у нее есть история, и история личности не может быть оторвана от истории ее ближайшего окружения, как бессмысленно исследовать поведение живого существа, у которого нет свободы воли, ответственности, памяти. Такие существа никто не исследует, это никому не нужно. Существование предполагает место, время, обстоятельства, соответственно, каждый человек зависит от места, времени, обстоятельств и памяти.
      
      Психология и персонализм
      
      Психологию называют философией XX века, поскольку в это время было создано мало философий, а сколько различных психологий возникло.
      В философии личность всегда занимала и занимает важное место, однако такого почтения, как в психологии, ей в других науках не найти. Без личности невозможно представить современную психологию. Психология устала заниматься "нечистыми", "оборотными" сторонами личности, тем подспудным, что было открыто в прошлом веке. Вместо Фрейда пришел Роджерс, вместо "индивидуального плохого" взгляд устремился на "общечеловеческое хорошее". Социальная жизнь человека, которая по определению не может быть негативной, а должна быть светлой, позитивной, заняла главенствующее положение, и в силу этого человек стал рассматриваться как нечто, скорее, положительное, чем отрицательное. Личность стала королем мира с точки зрения психологов. Личность теперь обожают и психологи, и философы, и кто только не любит личность, к которой, конечно, никому нет никакого дела. Если бы не персонализм, личность бы выращивали как капусту на грядке, как сельдерей, как редис, как помидоры, как огурцы и даже как баклажаны в парнике. Простите за излишнюю эмоциональность автора.
      Философия и психология занимались человеком как старая добрая бабушка, которая холит и лелеет внучка и видит в нем только самое хорошее. Человек перестал быть животным, и всегда, везде его можно рассматривать как простой и безвредный социальный организм. Какой вред он может принести? Ну, увлечется фашизмом, национализмом, придумает новую инквизицию, карающую других за то, что они не совершили! Конкретные мучения отдельного человека ничего не стоят! И какое нам дело, как горел на костре тот или иной ученый, как подвешивали за ребра, как сажали на кол? Общество проглотило человека, как крупная рыбка маленькую. Индивидуальный человек сам по себе потерял ценность. Говорить "мыслю=существую" бесполезно, поскольку никто не поймет, о чем идет речь. Человек существует только как личность, которую нельзя представить без общества, поскольку личность не может быть одна, и это уже всем известно. Социальная составляющая - это главное в личности, поэтому можно забыть о старых одиноких индивидуальных личностях, которые так надоели в прошлой философии, а заниматься только самым светлым и прекрасным, что можно найти в каждом человеке, так как теперь уже всем очевидно, что грязного и дурного в каждом человеке можно найти сколько угодно. Только каждый человек ценен не тем, какой он плохой, а каким может быть хорошим, надо лишь уметь его видеть таким, поэтому в совокупности люди хорошие. Кто будет объединять плохих людей?!
      Зачем это делать?
      Таких людей нужно объединять, поскольку иначе они не смогут жить.
      Человечество - это объединение плохих людей, которых никто не любит. Лейбниц был не прав со своими монадами. Общество - это механизм объединения различных точек зрения, чтобы в результате большинство согласилось с определенным мнением. Общество объединяет плохих людей, хорошим людям общество не нужно. Они сами найдут способ объединиться.
      Человека можно ругать, но его как личность нельзя ни в чем осуждать, даже если он нарушил уголовный кодекс и его необходимо наказать. Личность стала такой веселой циркаческой придумкой. Плохой личность не может быть, о плохой личности давайте не говорить, а о той личности, которая есть, будем говорить только хорошее. Это профанация персонализма. Так слова о личности крутятся в разговорах обо всем, о чем можно говорить, но так личность теряет значение. Личность "зализали" как сладкий леденец, хотя все еще везде и во всем "чувствуется сладость личности".
      Личность с легкой руки социальных позитивистов (мы знаем, что такое социальность, позитивисты, так что нетрудно представить социальных позитивистов) стала самой важной, ключевой фигурой, королевой мира, тем, что в силу своих внутренних достоинств может служить образцом, быть иконой мира. Так личность, как самое высшее, что есть в мире, стала самой распространенной и обыденной. Личность богоравная. Это значит, что каждая личность равна Богу в своей возможности видения, а может быть, и действия, равна мелкой хорошей индивидуальности, которая вместе со всеми мечтает создать что-то хорошее в этом мире. Так открывается поле деятельности для психологий, философий, концепций человека, так человек становится популярной личностью, а личность теряет индивидуальность.
      Популярный персонализм. В этом словосочетании скрыта интрига. Что имеется в виду? Это подобно выражению: "обычный и всем понятный гений". Гений - это обычный человек, в нем что-то или много чего незаурядного. Животное реагирует только на изменения в мире, а все то, что неподвижно, неизменно для животного не представляет ценности, и только человек может видеть сложность в простом, поэтизировать обыденность, и лишь поэтому можно сказать, что в человеке есть божественное, что он больше мира, богоравен в своих возможностях преобразовать мир, но для этого ему необходимо опираться на всемогущество всего человечества, которое (как это можно представить) в бесконечном деянии сможет преобразить мир, так как очевидно, что он нуждается в преобразовании с точки зрения человека, ведь всякий человек - это только пылинка, а между конкретным человеком и всей Вселенной в реальности жизни - пропасть! Чтобы не погибнуть в этой пропасти, каждый человек питается от всего человеческого источника, цивилизации. Возможно ли такое? Ведь многие отмечали, что человек одной цивилизации никогда не сможет понять другую цивилизацию и даже внутри одной цивилизации, например, западноевропейской, представления о времени, пространстве, высшем и низшем, мелком и всеобщем были различными для человека античного мира, позднего Средневековья, современности. Однако это не значит, что всякая связь вообще потеряна. Мы читаем книги великих путешественников прошлого века, где раскрыт взгляд на мир других народов. Мы понимаем этих путешественников, и все, кому доводилось путешествовать одному в чужих странах, знают, что говорить есть о чем, только не всегда с собеседником соглашаешься. Люди различны не только в разные эпохи, но и внутри одного времени. Нет смысла говорить об обычном имущественном и образовательном расслоении, но каждый человек зависит от случайности, поскольку живет во времени. Тот, кто умер в 20 лет в силу каких-либо обстоятельств, это совсем не тот человек, который мог прожить 95 лет. Этот тезис кажется спорным, но если сдвинуть временную шкалу, то, конечно, ребенок, который погиб в младенчестве, это такая же полноправная личность по существу, как и старик в 90 лет, однако между внутренним миром младенца и старика - пропасть! Это создает трудности, когда мы говорим о персонализме. Какую личность мы имеем в виду? Ту абсолютную богоподобную личность, живущую в каждом из нас как Платонова идея, или каждого конкретного человека, который в отличие от абсолютной личности весьма подвижен, а то, каким он был в 20 лет, не отразится на его жизни, когда ему будет 50? Пример раскаявшегося разбойника, распятого рядом с Христом, доказывает это, поскольку таких раскаявшихся разбойников в истории было множество. Именно поэтому трудно говорить о персонализме, так как кажется, что персонализмов может быть и должно быть множество. Есть ли какой-то чистый, единый, всеобщий персонализм?!
      Этот спор связан с шатким положением персонализма, ведь, с одной стороны, господствует субъективизм и трудно отличить персоналиста от индивидуализма, с другой - персонализм апеллирует к самому высшему, всеобщему, божественному в человеке. И тогда получается, что персонализм социален, должен опираться на что-то высшее, а на что опереться? Значит, персонализм не может быть атеистическим.
      Поэтому многие персоналисты, Мунье, в частности, возмущались индивидуалистическим буржуазным миром, который "портит" человека и мешает ему стать полноценной личностью, поскольку деньги порабощают, массовая культура убивает... Мы, напротив, хотели бы сказать "спасибо" буржуазной культуре, вследствие которой только и явился человек, который может вообразить мир персоналистически. Умных индивидуалистов было достаточно в прошлые века, всех мелких "сократов", "декартов", "спиноз" не сосчитать. Только персонализм не мог возникнуть, и поэтому стоит поблагодарить буржуазию за то, что вместе с ней возник мир, в котором не только появился "первый персоналист Мунье", но и такое видение мира стало возможным, а на смену индивидуалисту-папаше-господину мира родился персоналист-сынок-человек, любящий мир и уважающий себя.
      
      Мир относительного равенства. Персонализм и демократия
      
      Персонализм мог возникнуть и развиться только в мире реального простого равенства. Не только равенства возможностей, которое предоставлял и ранний капитализм, но в мире реального равенства. Еще недавно, в конце XX века, в массовой прессе преподносилось как нечто очевидное колоссальное расслоение людей в современном мире: на планете, где живет 6 млрд людей, только золотой миллиард живет достойно, остальные прозябают в нищете и голоде. Руководители множества крупных компаний получают зарплату, включая бонусы, в десятки, а то и сотни раз превышающие среднюю зарплату, и это происходит везде, и в самых развитых странах! Трудно спорить с цифрами, нужно спорить с убеждениями. Колоссальная разница в уровне доходов - это явный недостаток экономической системы, которая, возможно, не научилась работать по-другому, однако в современном мире все же есть некое равенство, пусть условное, сомнительное, но дающее чувство свободы, и это хорошо, так как свобода никому не нужна сама по себе, но без глотка свободы жизнь - каторга.
      Что мы имеем в виду, когда говорим о торжестве равенства в современном мире? В конце XX века существовал термин золотой миллиард, миром управляла семерка развитых стран. В конце первого десятилетия нового века в мире появился серебряный миллиард, а может, даже и два миллиарда: поскольку многие густонаселенные области Китая, Индии, России, Бразилии, можно сказать, серебряный миллиард, точнее, два, где уровень жизни далек от золотого миллиарда, но уже сопоставим по некоторым важным параметрам и сравнительно во многом мало отличается, так что средний класс и в золотом, и в серебряном миллиарде имеет возможность отдыхать один-два раза в год на курортах, ходить в театры, музеи, читать книги и т. д. Явная тенденция к выравниванию. Хотелось бы отметить такую же тенденцию и в странах золотого миллиарда, в которых богатые все больше и больше получают, а бедные не так много. Это плохо, и цифры уровня зарплат свидетельствуют о большом неравенстве. Однако неравенством пропитана вся жизнь в странах золотого миллиарда, а не только уровень доходов. Номера в гостинице могут стоить от 50 до 200 долларов, а в соседней и 500. Хлеб можно купить за доллар в дешевом магазине, а свежий хрустящий "венский батон" за три. Самая доступная машина стоит примерно 15 тыс. долларов, авто отличного качества - больше 60 тыс. Дом в центре в хорошем районе стоит в три-пять раз дороже, чем такой же дом в пригороде. Цена билета в оперу 70 долларов на третьем ярусе и 200 долларов в партере. В среднем все цены отличаются в 2-4 раза за один и тот же товар, который может быть другим по качеству, еще каким-то характеристикам, однако семья, имеющая совокупный доход 80 тысяч, получает удовольствие от жизни и чувствует свободу доступа к тому, что необходимо семье с доходами в 300 тысяч. Более того, многие крупные собственники живут примерно так же, как семьи с доходом в 300 тысяч .
      Только согласившись с тем, что люди в XXI веке, скорее, равны, чем неравны, можно говорить о современном персонализме.
      Прежний персонализм был противоречив. С одной стороны, личность была представлена как самое важное, от чего нужно отталкиваться, думая о мире, с другой, мелкая массовая личность при всей своей генетической и геральдической абсолютной ценности все же при такой мелкости и ничтожности, какой она обычно бывает, не стоит ничего и чаще всего осуждается в том или ином отношении. Это противоречие удавалось решить только за счет крайней эмоциональности авторов-философов, которые с восторгом превозносили одни личности, осуждали другие, хотя и признавали всех так или иначе равными и убеждали мелкие личности становиться крупнее. В этом главное противоречие "традиционного" персонализма, поскольку личность - это то, что постоянно меняется. Не существует образцовой неизменной личности.
      
      В отличие от традиционного представления современный персонализм не делит личности на классы, не ранжирует, не предлагает знаков различия. Каждая личность равна другой, и лишь при этом условии может быть персонализм и существует то, что объединяет все личности. Какой бы мелкой, жалкой, наглой и пакостной ни была бы личность с точки зрения другого, она равна всем иным личностям и ее взгляд на мир имеет такое же право существовать, как и другие.
      Личность не может быть одной, ей необходимо не только признать, что существуют другие личности, но и установить какую-то их иерархию, поскольку каждый человек по-разному относится к другим людям: близким друзьям, сотрудникам, школьным товарищам и т. д. Иерархию личностей каждый строит по-своему. Для кого-то необходимо признать, что существует верховная личность, которая выше всех, а остальные примерно равны, как архангелы перед Богом, другие, наоборот, именно себя ставят во главу угла, поскольку различных классов других личностей бесконечное множество. Между двумя крайними делениями мира на личности:
      1. Я - один из многих, кого объединяет верховный Бог (религиозная позиция).
      2. Среди множества личностей, порой абсолютно одинаковых, только я один имею для себя первостепенное и исключительное значение (индивидуалистическая позиция).
      Существует и промежуточный вариант. Он, возможно, самый распространенный. Весь мир (вся Вселенная, которая возникла до меня и исчезнет одновременно со мной, хотя я и представляю ее существующей без меня) - это мой дом, в котором у меня есть и любимые, и, конечно, совершенно незнакомые мне места (если бы все места в доме были каждому знакомы, наверное, и мышей бы в доме не было). Все люди - это мои близкие, хотя отношусь я ко всем по-разному: кого-то люблю больше, кого-то стараюсь не замечать, кого-то избегаю, а о большинстве даже никакого представления не имею, но у меня есть друзья, близкие. Иерархия сущностей - это как человек относится к тому, что есть в этом мире, и как оценивает свое положение среди других людей, поскольку без других личностей сам человек лишен места в мире, а мир ему чужд. Без других людей можно представить мир каким угодно. Воображение человека безгранично. Фантазия натыкается каждый раз только на других людей, поэтому итоговая всеобщая картина мира никогда не может быть построена.
      Философия персонализма отличается от других философий, ведь в первую очередь мы говорим о личности, значит, и философия будет каждый раз личностной. То, как автор этой работы понимает персонализм, как видит мир, отличается от того, как видел мир и понимал персонализм Мунье, Бердяев или другой философ. Каждый читатель поймет автора по-своему, у каждого возникнет свое представление о том, что же такое персонализм.
      
      Демократизация свободы
      
      XX век был уникальным. Каждый век уникален! "Свобода, равенство и братство!" - коварный лозунг Великой французской революции, который до сих пор определяет историю последующих двухсот с небольшим лет и показывает, что и в ХX веке тоже происходило что-то уникальное. Говоря об уникальности ХХ века, можно вспомнить две мировые войны, конфронтацию двух систем: капиталистической и социалистической, бурное развитие технологии, когда процессы производства менялись порой быстрее, чем обычный человек мог адаптироваться к ним. Однако, кажется, самое главное, что произошло в прошедшем веке, - это демократизация свободы. Человек был свободен всегда. Сократ был свободным, "Граф Монте-Кристо", Фауст. Но обычный человек по большей части был несвободным. Конечно, трудно определить степень свободы или несвободы человека, но в ХХ веке произошло раскрепощение человека. Он освободился от всего, что его связывало. Церковь, общество, деньги перестали угнетать и подавлять. Можно было ходить каждую субботу в церковь или не ходить никогда, и будничная жизнь, отношения с близкими, государством от этого не менялись. Разрешалось жить общественными интересами или только личными, тратя на что угодно колоссальные суммы денег, если они были доступны, или вообще не иметь денег, доходов, зарплаты, не работать и жить только за счет помощи государства (имеется в виду не только пособие от государства, социальное жилье, но и возможность получать помощь от неправительственных благотворительных организаций (банки помощи, где можно бесплатно получить еду, одежду, бытовую технику)).
      В ХХI веке не свобода человека, а проблемы управления общественными, мировыми, природными процессами становятся главной задачей, которую будет пытаться решить человечество.
      Мир сложнее, чем мы себе его представляем. Это не значит, что человек меньше мира. Любой человек может представить себе гораздо больше того, что в мире реально может произойти. Фантазии, сны, мечтания, воображение позволяют каждому видеть мир богаче, разнообразнее, чем он есть на самом деле. Однако поскольку в мире действуют определенные законы, существует история мира, никто не может предвидеть, каким мир будет, и запомнить, каким мир был.
      В нашей книге "Счастье и грех" мы приводили пример, который можно назвать "казусом теплого стакана". Возьмем два стакана. В одном триста грамм ледяной воды, в другом 700 грамм теплой. Смешаем. Получим литр воды какой-то температуры. После этого смешения уже будет невозможно сказать, сколько какой воды перемешали. Необходимо было постоянно скрупулезно фиксировать, как происходил процесс смешения. Если такие наблюдения не были проведены, не осталось никакой памяти об этом процессе и нет никакой возможности восстановить изначальную картину опыта. Многие процессы в жизни необратимы, более того, когда они произошли, уже нет никакой возможности определить, как именно они свершились. Так устроен мир, и в этом его свобода.
      Демократизация свободы, о которой мы говорим, не могла произойти сама по себе. Чтобы конкретный человек мог обрести такую по крайней мере теоретическую, потенциальную свободу, необходимо было, чтобы общество сформировалось определенным образом и свобода восторжествовала выше отдельного человека. Например, сейчас кризис в экономике Соединенных Штатов: безработица, нарушение системы кредитования и ответственности заемщиков и банков. Государство пытается использовать все механизмы, чтобы стимулировать развитие. Однако это происходит непросто. Многие крупные транснациональные корпорации накопили значительные суммы, аккумулируя доходы от ежегодной деятельности в неналогооблагаемых зонах. Деньги у корпораций есть, они хотели бы вернуть прибыль акционерам и утверждают, что это стимулирует внутренний спрос и что сами корпорации за счет средств, которые они вернут в страну прописки, смогут расширить производство, увеличат занятость. Руководители корпораций предлагают осуществить такой одноразовый возврат капитала-прибыли с низким уровнем налогообложения, однако с этим не согласны некоторые законодатели, утверждая, что уже было такое в прошлом, но деньги тогда так и не попали на рынок труда и потребления. Нет смысла в данном контексте обсуждать, кто прав, однако важно, насколько свободными стали крупные корпорации, которые могут зарабатывать на стороне, копить деньги там, где нет больших налогов, и ждать случай, чтобы получить прибыль. Это диалог крупных корпораций с государством. Это признак определенной свободы корпораций, у которых есть несколько вариантов. Это создает основу для свободы отдельного человека. Конечно, он не хочет быть свободным. Человек желает выбирать узы, которыми он сам себя "дремлет" обременить. Поэтому в современном мире многие граждане накладывают на себя ограничения, и развитие социальных сетей в Интернете подтверждает это. При определенном уровне свободы человека социальность возникает спонтанно, и группы интересов, которые сформировались, получают влияние по праву большинства активных и убежденных. Формируется другое общество, которого никогда раньше не было. Даже не общество, поскольку многие активные участники социальных сетей общественно индифферентны, а возникает новый мир, в котором человек, испытывающий подавление в одной реальности, может найти другой мир в иной реальности. Если раньше подобный уход от мира предполагал крайнюю индивидуализацию и обособление человека от общества и социума, в новом мире человек не должен обрывать связи с обществом и государством, ему достаточно жить так же хорошо, как он живет со своими друзьями или корреспондентами социальных сетей.
      Возникновение таких анклавов единомышленников, которых смогли объединить новые технологии, их количество и широта охвата указывают на то, что это едва ли теперь изменится и государство не в силах будет задавить такую активность. Значит, социальные сети останутся и будут все больше и больше оказывать влияние на нашу жизнь, формировать новое общество, а поскольку таких разнообразных, по-разному ориентированных анклавов множество, преимущества не будет ни у кого; в таком случае даже отдельный человек сможет говорить на равном с государством языке, как сейчас могут делать только крупные политические партии и транснациональные корпорации.
      Невозможно достоверно предвидеть, что произойдет. Мы говорим о том новом, что возникло в мире: о демократизации свободы. Трудно определить, что такое свобода, демократия. Нелегко установить, что такое демократизация свободы. Об этом нужно говорить, и тогда, в процессе дискуссий о том, что такое истинная свобода, что такое истинная или ложная демократия, возникнет представление об этих понятиях. Нет истинной или ложной демократии, нет истинной или ложной свободы. Важно то, что мы все думаем об этом, а мы все думаем по-разному. Нас всех в жизни вдохновляют те или иные музы (в переводе "мыслящие"). Мы должны мыслить о свободе и демократии - и тогда у нас будет и свобода, и демократия именно такие, какими мы их представляем.
      По мнению Фукуямы, с торжеством либеральной демократии уже не будут возникать никакие фундаментальные противоречия, которые не могли бы быть разрешены в рамках демократического либерализма.
      Однако мы хотим обратить внимание именно на фундаментальное, на наш взгляд, противоречие. Оно заключается в феномене отчуждения человека от истории, и пока не ясно, возможно ли в рамках либерализма преодолеть его. Именно здесь, пожалуй, таится самая большая опасность.
      Об этом мы писали в 2001 году, когда еще не было создано социальных сетей в Интернете и когда такие события, как молодежные бунты и погромы в Париже в 2011 году, недавняя акция "Захвати Уолл-Стрит", могли, казалось бы, перерасти в крупные социальные движения. Однако этого не происходит. Движения, протесты "выдыхаются", их не подхватывают. Большинство людей в развитых странах находят другие способы выплеснуть накипевшее: они не выходят на улицу, не стремятся участвовать в исторических событиях, как молодежные массы в различных цветных революциях, которые в это же время происходят в развивающемся мире.
      Новое время предполагает, что возник новый человек со своими характерными особенностями. В книге "Время нового мира и человек" (К.: ВИПОЛ, 2001) мы говорили о том, что это человек управляющий, а не завоевывающий. Количество управленцев крупных компаний в современной экономике и уровень их зарплаты показывают, что такой человек возник и занял центральное место в Новом мире. Однако за 10 лет, прошедших после написания книги, появился еще один класс людей - не менеджеры крупных или мелких компаний, а обычные, скорее, мелкие, нежели крупные, социальные личности, и их стало так много, что можно уже утверждать: класс таких людей - это уже не масса, как мы говорили раньше о миллионах избирателей и потребителей рекламы, а разнообразная, разноликая социальная сеть, в которой объединены сотни миллионов.
      Итак, характеристикой новой эпохи, Нового времени является появление человека управляющего вместо завоевывающего, кластеров социальных личностей вместо однородной массы потребителей или избирателей.
      Мы используем термин кластеры, который взят из информатики, программирования. Это ряд устройств, которые... На наш взгляд, в социальном мире тоже уместно это понятие.
      Все это возникло благодаря развитию новых технологий, тотальной информатизации развитых обществ, торжеству либеральных ценностей. В связи с этим нынешнюю эпоху можно охарактеризовать как эпоху демократизации свободы, когда доступ к свободе в различных проявлениях, будь то либеральные свободы (выборность власти и свобода объединений, свобода вероисповедания, свобода передвижения) или новые свободы (свобода доступа к информации, свобода самовыражения, наконец, свобода и возможность прекрасного ничего неделания), - создал Новый мир, в котором жить по-прежнему сложно, опасно, но все же лучше, и, кажется, что такой мир стоило выбрать, как это и сделало человечество в своем совокупном действенном волеизъявлении.
      Элементы персоналистической философии можно найти в большинстве современных течений. Нет смысла называть их. Наша задача - отмечать как раз не совпадение, а отпадение от персонализма, нарушение того, что для любой личности из "образованного сословия" считается априори и на каком-то историческом промежутке принимается без доказательств. Маркузе в книге "Одномерный человек" в главе о контроле общества над личностью пишет: "Право на окончательный ответ в вопросе, какие потребности истинны и какие ложны, принадлежит самим индивидам", - и любой персоналист с этим охотно согласится, хотя иные могут это оспорить. Далее философ пишет: "...Но только на окончательный, т. е. в таком случае и тогда, когда они свободны настолько, чтобы дать собственный ответ. До тех пор, пока они лишены автономии, до тех пор, пока их сознание - объект внушения и манипулирования (вплоть до глубинных инстинктов), их ответ не может считаться принадлежащим им самим". Это замечательный отрывок! Никто не знает, что принадлежит им самим и принадлежат ли они себе сами. Ибсен в "Пер Гюнте" поэтически, драматически представил человека, потерявшего самого себя; все, что он делал, было только фантазией, мечтами и обманами. Только близкий человек, который его всегда любил как мать=возлюбленная, только подруга детства Сольвейг оправдала его перед смертью, перед небытием тем волшебным и роковым "ластиком", стирающим все, что было нами написано. Персоналиста в приведенном нами отрывке многое раздражает, ему это кажется неверным. Человек - личность, но социальная, поэтому иным образом не может существовать, ведь любой человек подвержен манипулированию и о каждом можно сказать, что он - только манипуляция. Все люди манипулируют другими, и кажется, что ничего "своего" в человеке нет. Конечно, в человеке есть много "своего". В нем присутствуют глубинные инстинкты, о которых писали Фрейд и Юнг, и никто никогда не сможет освободиться от влияния этих "глубинных инстинктов", от социального, от общества, от государства. В персонализме нельзя говорить о том, что человек может быть свободен от других, от мира. Человек, прежде всего, - картина мира. А дальше мы видим детали, частности.
      Картина мира - это то, что объединяет людей, что фундаментально (а кроме человека в этом мире нет и не может быть никакого иного фундамента) создает самого человека.
      Для живых существ определенная картина мира задана генетически, не только социально и индивидуально в процессе личной живой истории. Гуси осенью летят на юг. Это картина мира. Бабочки летят из Канады в Аргентину и возвращаются назад. Это картина мира. Без представления о мире в целом с определенной точки зрения такое невозможно вообразить. Собака не кусает кормящего. Это тоже картина мира, но в ней уже есть что-то социальное, не предметное, не только память о расположении предметов и базовых свойствах: твердый, жидкий, съеженный, вкусный... а постоянное и утвердившееся отношение к другому существу, которое не имеет раз и навсегда заданных признаков и характеристик. Картина мира - это то, что отличает живое существо от неживого.
      Золотой век античности - это 500-300 годы до н. э. в Элладе, когда можно говорить о зарождении первичного, классического персонализма. "Я знаю, что ничего не знаю" - кредо Сократа - это первичный персонализм, это "яканье", это робкое интеллектуальное желание захватить и охватить мир, завоевать и мир, и себя интеллектуально. После Сократа уже трудно говорить о персонализме, поскольку Платон и Аристотель задали такой мощный вектор в сторону от персонализма.
      Второй золотой век - это конец ХIХ - начало ХХ века. В это время человек опять заговорил о личности. Достоевский, Бердяев, Ибсен, Киркегард, Ницше и бесконечный список великолепных философов в Германии от Фейербаха до Шпенглера. О личности говорили все, поэтому невозможно было говорить о персонализме. Затем полвека катастрофических общественных перемен, внезапное возникновение и мгновенный распад идеологических империй, мировые войны, события, в которых отдельный человек чувствовал себя песчинкой. Только в этот период человек начал рассуждать о персонализме, устав от той воинственной общественности и государственности, которые его окружали.
      Персоналистичен был Сартр с его убежденностью, что каждый человек сам выбирает себя, персоналистичен был "апостол персонализма" Мунье, написавший "Манифест персонализма" - такую романтическую повесть об индивидууме, который флиртует с социализмом, убежден в своей религиозной настроенности и презирает мелочность и слабости.
      Как далеко ушел человек, стремившийся триста лет назад в Новое время в образе Фауста познать и, вероятно, даже оплодотворить весь мир, но закончил жизнь инженером, который остался все же Фаустом, но стал служить не сам себе, а социальности - помогать другим так, как он умеет, инженерно, конструктивно осушать болота, например; и каким стал Пер Гюнт, который тоже прожил непростую жизнь, но итоговое самосознание его опиралось, зависело и определялось представлением его личности другими. Только "другая" (прекрасная Сольвейг) смогла в итоге оправдать его жизнь, и оказалось (в таком представлении!), что близкий человек, который тебя помнит и в представлении которого ты всегда один и тот же, спасает от пустоты бессмысленного существования, когда кто-то постоянно теряет, утрачивает самого себя, не может найти опору. Лишь другой близкий человек, а не Бог, помогающий всем, оказывается именно тем особенным и уникальным, кто может спасти самую мелкую человеческую индивидуальность.
      Это несколько нетрадиционное для персонализма оправдание человека, но в современном персонализме оно имеет место.
      В персонализме никто не должен спасать человека от самого себя и от мира, отчужденного от человека. Картина мира - это бесконечная игра, в которой никто никого не побеждает и никто ни с кем не борется, хотя и происходят самые удивительные встречи, столкновения, кровавые конфликты. Играть - значит наслаждаться жизнью! В персонализме человек наслаждается жизнью как игрой, жизнь не пугает его. Циничный ответ на провокационный вопрос: "А что с вами будет после смерти?" - "Ничего не будет". Если после смерти останется старая картина мира, значит, ничего и не изменится, а если картина мира пропадет (внезапно в силу каких-то фатальных обстоятельств картина не может измениться), значит, смерти нет, поскольку смерть не меняет человека. Человек как лампочка: включили свет - загорелась, выключили свет - погасла, разбили лампочку - больше не горит, обесточили квартал - и все лампочки погасли, наша лампочка тоже ушла в небытие. А потом исправили поломку, дали электричество, никто уже не может вспомнить и определить, какая зажглась лампочка, старая или новая.
      С одной точки зрения, ужасно представлять человека как лампочку, которую включают и выключают другие, и, поскольку никакой существенной разницы между одинаковыми лампочками нет, человек вообще теряет ценность. Он не только не имеет никакой товарной, менной стоимости, но и лишен всякого предназначения. В персонализме человек не имеет предназначения изначально, хотя у каждого может быть любое предназначение, которое он или другие придумают. В персонализме каждый человек - это светящаяся лампочка... Кому светит, почему светит и светит ли на самом деле - это вопросы, которые не могут и не должны пошатнуть уверенность каждого в том, что он лампочка, которая светит.
      
      Глава 5. Примитивный персонализм
      
      Пустая личность
      
      Может ли быть личность пустой или это уже не личность? А как и чем должна быть "наполнена" личность, чтобы о ней можно было что-то сказать? Как ее отличать от всего иного в этом мире?
      Самый великий соблазн в персонализме - создавать теорию, которая оправдывает, что личность должна расти со временем, что она не может быть мелкой, что еще что-то должна... А как создать теорию, согласно которой уважаемой должна быть самая пустая, ничтожная личность, почти не влияющая на мир. К сожалению, нет смысла создавать теорию, где придается высшее значение самым бездарным, инертным элементам. Это не теория, это картина мира личности такой, какой она есть. Личность - это всегда точка зрения. Точнее, и это самое важное, это две точки зрения, которые объединены в одну. Личность, не имеющая возможности посмотреть на саму себя со стороны других, - ничто. Поэтому, конечно, собака, дельфин или ворона - это не личности, сколько бы они ни проявляли признаков индивидуального и социального поведения. Личность - это конфликт того, как смотришь на себя, и того, как на тебя смотрят другие. Умение манипулировать точками зрения присуще только человеку.
      Самая широко издаваемая книга, как мы писали выше, - "Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо". Даже Библия на втором месте. Робинзон Крузо - это образ такого человека, какой он есть, вне зависимости от обстоятельств. Человек попал на необитаемый остров, остался один. Анализируя эту ситуацию, можно сразу отбросить Пятницу, поскольку такую книгу не напишешь без Пятницы. Но для реального Робинзона, который оказался один на острове, Пятница не так важен. К сожалению, Робинзон не новатор: так поступила бы любая собачка, оказавшись на необитаемом острове. Она бы искала пропитание, в первую очередь нашла бы воду, выбрала бы и обустроила некоторое жилище, научилась бы забавляться тем миром, в котором приходится жить.
      Робинзон, мистер Крузо, - это знаковая фигура, если мы говорим о мире человека. Это почти все, что можно было отнять у здорового развитого человека, чтобы увидеть его в наготе - без иллюзий, фантазий. Это голый человек сам по себе, без того социального флера, который при любых обстоятельствах остается у каждого.
      "Можно даже сказать, что я существую в той мере, в какой я существую для "другого", и в конечном итоге существовать - значит любить" - такова изначальная истина персонализма. Вот почему цивилизацию, к которой человек стремится, можно назвать персоналистской, или общностной. Вопреки индивидуализму и идеализму персонализм утверждает, что субъект не занимается самоедством и что мы владеем лишь тем, что отдаем другим, или тем, чему посвящаем всю свою жизнь; и нам не достичь спасения в одиночку - ни в социальном плане, ни в духовном.
      "Итак, первейшее дело личности заключается в том, чтобы совместно с другими строить общество личностей, где обычаи и образ жизни, общественные структуры и устои соответствовали бы требованиям личностного существования. Такое общество и лежащую в его основе нравственность мы только еще предвидим, причем в самых общих чертах" .
      Мунье писал эти строки в первой половине ХХ века, когда в умах было слишком много наивного социализма, идеология отравляла мысль, всем хотелось поскорее построить нормальный, нравственно и более того - духовно приемлемый мир и казалось, что это так легко сделать. Вторая мировая война, фашизм, тоталитаризм раскололи этот век и мир пополам. В одной половине мире жить становилось лучше, формировалось гражданское общество, граждане получали реальную социальную защищенность, в другой - социальная защищенность и равенство декларировались, однако жить становилось хуже. Ирония процесса заключалась в том, что там, где жизнь сама собой становилась лучше, это никто не декларировал как обязательство, которое должен взять на себя каждый, а там, где "улучшение жизни" делали обязанностью, ничего не получалось. Нам кажется, едва ли возможно реализовать "манифест персонализма" по рецепту Мунье, который мы цитировали выше. Личность может быть больной, страшной, одинокой, разуверившейся, унылой или веселой, активной, общительной... Персонализм не должен отвергать никакую личность. Понятно, что с некоторыми личностями ничего светлого, прогрессивного, хорошего не построишь, но это не повод подвергать их остракизму, выгонять из стаи. Задача персонализма не в том, чтобы персонализировать природу или построить личностно-ориентированное общество. Персонализм должен стать точкой зрения каждого человека. Он должен отвечать на главные, кардинальные вопросы любого человека.
      Теоретически невозможно не согласиться с Мунье. Личность не может быть личностью, если ей достаточно того, что она одна. Одна личность не может быть личностью. Бог не мог быть сам по себе, ему был нужен мир, чтобы Он мог возникнуть. Вопрос не в том, какое это содержание - внутреннее, как у Бога, по определению объемлющего и приемлющего все, или внешнее, как у человека, который лишь отображает все, однако при этом делает мир своим, личностно персонифицируя его. Естественно, личность будет стремиться к тому, чтобы все в мире персонифицировалось как можно более выпукло и ярко. Это, так сказать, категорический императив персоналиста, своеобразный закон тяготения, согласно которому все реки текут вниз. Однако из этого вовсе не следует, что каждый персоналист должен посвятить всю свою жизнь только тому, чтобы максимально персонифицировать универсум. Каждая личность - это особый мир. Категорический императив гнетет каждого, но все поступают так, как они сами считают нужным. "Пусть весь мир летит к черту, лишь бы я был доволен и чувствовал, что я прав", - так сказал бы всякий "человек подполья". Или человек подполья - это уродливая обезьяна, которой не место в грядущем обществе персоналистов? Можно ли вводить нравственные критерии в персонализм или каждая личность имеет право иметь свои собственные нравственные принципы? ХХ век завершился в полной растерянности: кто такой человек? Обычный, мелкий, порой жалкий и неприятный человек - это личность? Крупная историческая персона - это личность? Простой человек, который думает о других и помогает им всю жизнь, добрый самаритянин в бесконечном повторении - это хороший человек? Лучше ли, чтобы бы был он или чтобы рождались пассионарные, жестокие, властные правители, которые увлекают массы и меняют мир? В советской философии существовала проблема личности и истории: кто важнее для общества, кто определяет, каким будет общество? Личность, гражданская инициатива или совокупное волеизъявление рядовых граждан? Если говорить, что персонализм - это наиболее широкое мировоззрение, включающее в себя точку зрения на мир любого человека, как разделить личности по весу? Или они равны только потому, что они все личности, хотя каждый видит, что люди не равны не только генетически, по положению и обретенным навыкам, но и в целом.
      Мунье призывает всех быть "настоящими" личностями, осуждая тех, кто живет пошло, мелко, приземленно. Философ не должен быть сентиментальным. Чехов мог описывать плачевную жизнь тех, кто потерял свою личность, в ком угасла страсть создавать по-своему мироздание, кто смирился, угас, от личности которых остались только искры пепла, живущие в мечтах, и жалкие стоны бессилия.
      Философия персонализма не может, не имеет права и не должна играть личностями. Все личности - это личности, каковыми бы ни были их позиции, отношение к другим личностям и прочее. Каждая личность - это точка зрения на мир, равновеликая миру, и независимо от социального статуса человека, его успехов, его социализации, наличия семьи, друзей, политической, сексуальной, нравственной ориентации каждая личность - это временное рождение определенной Вселенной, причем с точки зрения самой личности - ее личная Вселенная вечна, поскольку никто не знает, когда человек возник, так как его не было до возникновения, и не ведает, когда исчезнет, а исчезнув, закроет вообще свою Вселенную и свой взгляд на мир. В такой позиции нет индивидуализма. Индивидуализм и самовозвеличение тут только кажущиеся. Допуская, что другой может быть иной личностью, никто не превозносит самого себя, кроме тех моментов, когда каждый понимает, что он - это он и только он видит мир таким образом, каким он его видит, и никто другой таким уже быть не может. Признавая это, личность свободно может общаться с другими личностями, создавать горизонтальные и вертикальные кластеры близких людей (семья, работа, друзья, партия, нация, все человечество вообще или даже любая разумная жизнь).
      Личность никому ничего не должна, поскольку, кроме этой личности, для нее самой нет ничего постоянного и вечного в мире. В этот момент личность можно упрекнуть в эгоизме. Это так. Личность, которая видит только себя в этом мире, - эгоистична. Но это ее право. Или беда... Конечно, всякая личность, которая свободна в том мире, где живет, и может принимать какие-то решения, а не просто отвергать мир и замыкаться, постарается жить не одна, а в мире других личностей, так как личность нельзя представить без мышления, а мышление очень быстро покажет, что нельзя быть личностью, если других личностей нет. Чтобы в мире что-то появилось, субъект не может быть один. Если он один - последуют остановка и исчезновение до появления.
      Личность - это самое капризное, обидчивое, свободолюбивое, общительное, наглое, возвышенное, жалкое, комичное существо, которое только могло появиться от начала времен во Вселенной. В личности мелкое совпадает с великим - это и вся Вселенная в одном зеркале и пустота, о которой сказать нечего.
      Мы говорим о том, что личность не может быть одна по определению, а поскольку это так и она понимает это, то должна стремиться к объединению с другими личностями, к социализации. Это только гипотеза. Вполне возможно, что с определенного момента развития личность захочет быть одна и существовать вдали от социума, и при этом нельзя будет назвать ее "греховной" или "пустой". Святой Иероним удалился в пустыню, отказался от земных наслаждений, мало общался с другими личностями, но при этом не перестал быть личностью в нашем понимании. Личность может выбрать путь асоциальной жизни. В этом нет ничего плохого и крамольного, это не свидетельствует о том, что данная личность деградирует, уродливая или вообще не должна называться личностью.
      Мы уже говорили о том, что с определенной точки зрения и душевно развитую собаку можно назвать личностью. Конечно, личность - это не чисто человеческий дар. Что-то подобное в той или иной форме мы можем наблюдать в живой природе. Хоть определенные нейроны, характерные для человека, встречаются только у высокоразвитых приматов, макак, слонов, китов, может, и еще их где-то найдут, но человеческая личность видна в ростках чего-то личного в животных. Самое первое, что можно заметить, - это значение отрицания в формировании личности. Отказ от чего-то уже даже в животном мире напоминает нам о мире высшем, духовном. Если собака отказывается идти к вам, когда вы предлагаете ей вкусную еду, она в этот момент проявляет некоторые свойства личности, поскольку опыт прошлого (негативный, очевидно) руководит ею, а значит, прошлое не забыто собакой. Это очень важный момент. Чтобы научить собаку приходить на первый зов "Иди ко мне", необходимо потратить много усилий, тренировать ее. Но для того чтобы собака всегда боялась подходить к вам, достаточно один раз обидеть ее. Есть люди, которые тоже "никогда не прощают". Персонализация - это закон природы, а не точка зрения одного человека на то, что противоречит и мешает ему жить.
      Персонализм - это новое рождающееся течение. К нему можно причислить много страстно увлеченных всем личностным, свободным и великим одухотворенных людей. В основном христиан, а не атеистов. Пора приземлить персонализм, говорить об этом философском течении как об одной точке зрения на мир, которую разделяет большинство, точке зрения, которая не размежевывает людей по какому-либо признаку, согласно которой низкий и высокий, крутящийся, подвижный и спокойный, уравновешенный, светлый и темный - все одинаковы. Самое главное - рождена ли новая Вселенная, возник ли новый личный взгляд на мир?
      Персонализм - это игра, поскольку, играя, мы никогда не знаем, чем все закончится.
      Метафизические убеждения счастливого человека просты, понятны. Если меня нет, то и мира нет. Если мир не замечает меня, то и такого мира нет, не должно быть и никогда не будет. Обманы не могут создать мир. То, что создают обманы - так называемый мир - не заслуживает того, чтобы я в нем жил и тем более так мучился. Мир создает человек, когда возвышается над самим собой и понимает, что он не один творит этот мир. Человек не Бог и не может один создать мир. Мир создают люди. В этом мире человек вынужден жить с другими людьми в первую очередь ради того, чтобы этот мир существовал вообще. Персонализм позволяет человеку жить комфортно и так, как он хочет, в мире, который окружает его. Если человеку плохо, если он чужой в мире, который возник вокруг него, персонализм смыкается, пересекается с другими представлениями: тогда мы говорим, что каждый сам определяет свой выбор, особенно если вынужден был сделать выбор, который потом никогда не можешь сам себе простить. Персонализм принадлежит благополучному человеку, тому, кто рад жизни, кто готов взорваться от счастья, что имеет такую жизнь.
      А что вообще можно сказать о человеке? Вспомнить Нагорную проповедь? В XXI веке мы знаем о человеке уже очень многое. Достаточно ли этого и для чего? Или мы знаем о человеке даже слишком много?! А может, множественность представления о человеке мешает увидеть человека, поскольку понять его мы не сможем никогда. Физиологические, психологические, социальные представления о человеке стали настолько непознаваемыми и неусваемыми, что трудно представить, зачем возник человек. Огонь возникает, чтобы превращать металлы в жидкое состояние, чтобы распылять мелочи жизни... вода, чтобы сглаживать, ветер, чтобы уносить и разнообразить мир... А зачем возник человек? Вопрос не в том, почему он возник: вследствие эволюции обезьяны или как изначальное личное творение бога. Зачем? Что добавилось в мире от человека? Мир меняют и животные. Динозавры оказали колоссальное влияние на развитие познавательных функций человека, поскольку до сих пор не ясно, как и почему они исчезли. Собаки очень повлияли на человека, и некоторые исследователи утверждают, что благодаря собакам гомо сапиенс победил и выжил неандертальцев. Зачем возник человек? Что он добавил? Или он сам теперь существует и вообще может быть единственен в этом мире?
      Персонализм был слабо развит в прошлом. Вместо него процветал индивидуализм, поскольку в обществе личность могла жить и процветать, только подавляя общество и возвышаясь над массой. В массе же отдельная рядовая личность была задавлена. Об этом часто сокрушались философы, социальные психологи. Развитие европейской цивилизации в ХХ веке создало почву для персонализма. Социализм как идеология и политическое течение насытил познающего индивидуального человека социальным содержанием (и в итоге родился персонализм как гибрид метафизических представлений позднего европейского индивидуализма вплоть до атеистического экзистенциализма) и новыми социальными течениями, которые были сформулированы Прудоном, разработаны Марксом, реализованы Лениным и получили новое рождение в многочисленных мелких социальных инициативах конца ХХ столетия. Мунье, главный теоретик французского персонализма, призывал личность окунуться в общество, сродниться с другими, обрести корни, точнее, ветви...
      Современный персонализм, гуманистический персонализм, готов взять слишком много от социализма, от социальных убеждений во всеобщем равенстве, которые сродни верованиям. Против этого надо категорически возражать и постоянно утверждать персоналистические представления, отвергая идеологию, политику и пафос. Люди не равны. Если не согласиться с этим утверждением, можно забыть о персонализме. Говорят: люди разные, но все одинаковы перед законом. В этом суть демократии: работает власть большинства. Люди не равны перед законом, поскольку обычного человека можно привлечь к ответственности по той или иной статье закона, однако избранного представителя так просто нельзя задержать, предъявить ему обвинения, начать уголовное преследование. Если у человека есть связи, большие деньги, то, независимо от того, насколько коррумпировано общество, ему с деньгами легче решать вопросы, связанные с правосудием, чем человеку без связей, без денег, одинокому, тем более тому, который страдает от алкоголизма или одиночества и не может нанять толкового адвоката.
      Люди не равны генетически: одни крупнее, другие мельче, одни темные, другие светлые. Люди не равны социально: одни больше стоят, другие меньше. К одним полгорода придет на похороны, других и родная дочь забыла. Люди равны только в воображении, поскольку никто не может знать, кто выше, кто ниже на самом деле, поэтому все должны быть равны, хотя есть избранные, есть иные, но никакой человек никаким способом не может определить ценность другого. Так возникает абстрактное равенство реальных неравенств.
      
      Двойственность персонализма
      
      Создавать философию, во главе которой стоит отдельная личность, сложно не только потому, что личности разные: незрелые, агрессивные, крупные, мелкие... Можно ли всякую личность ставить во главе угла? Или персонализм - это точка зрения на мир совершенного человека, который смог полностью реализовать себя и нашел самые широкие и прочные связи с обществом? В таком случае персонализм становится настольной книгой примерного гражданина - "Домостроем", популярным руководством, где указано, как молодому человеку преуспеть в жизни или как девушке выйти наилучшим образом замуж и стать счастливой. Если философия персонализма должна включать и точку зрения на мир любой, самой захудалой и неразвитой личности, тогда сколько придется делать оговорок?
      Кто должен стать личностью, которая представляет философию персонализма: мелкий, незаметный человек или крупная историческая личность? В первом случае трудно привести общеизвестный пример реально жившей мелкой и незаметной личности. Наверное, самые яркие, живописные примеры маленьких людей можно найти в творчестве Н. Гоголя. Его Акакий Акакиевич Башмачкин ("Шинель"), Поприщин ("Записки сумасшедшего") - это по-настоящему жалкие, бездарные, мелкие личности. Иван Ильич в повести Л. Толстого "Смерть Ивана Ильича", учитель Беликов в рассказе Чехова "Человек в футляре" не такие, о них еще не все сказано, и кажется, что при известных обстоятельствах они могут быть вполне приличными людьми. Надо ли создавать философию персонализма, основываясь в первую очередь на таких микроскопических литературных персонажах, или отталкиваться от другого типа: Фауста (Гете) или реальных героев Александра Македонского, апостола Петра, короля Артура и рыцарей круглого стола, Наполеона?
      Вероятно, между этими людьми, персонажами пропасть. Как можно объединить их, найти общую точку зрения, которую разделяли бы все они. Это проклятье, которое не позволяет персонализму стать общепринятой и понятной большинству философией, идеологией и приватными, но твердыми убеждениями. Если "подавать" персонализм как элитарное мировоззрение, упустишь большинство и, в конце концов, поймешь, что такой гимн никому не нужен, никто не будет петь его, поскольку тот, кого восхваляешь в этом гимне, чужд всем. Даже самовлюбленный Нарцисс не пел гимн самому себе, а восхищался нимфой Эхо. Личность не может наслаждаться сама собой.
      Если согласиться с тем, что персонализм должен стать мировоззрением, идеологией совершенно разных людей, которые в иной плоскости, кроме метафизики персонализма, невозможно объединить, и даже любовь не сможет объединить их, поскольку она избирательна, а метафизика вечна, что общее должно быть? Любовь, эгоизм... Это все не подходит. Как объединить различных людей чем-то общим, кроме любви и эгоизма (которому служит торжество гражданского права)? Нет иной возможности связать воедино точки зрения различных личностей, как только признать и в личном мире справедливость законов теории относительности. Только в относительном равенстве высший может стать равным низшему, Акакий Акакиевич Наполеону. Закон относительности в духовном мире такой же, как и в мире массовых реальностей: энергия пропорциональна массе. Чем крупнее личность, тем больше энергии у нее и тем большее влияние она может оказать на окружающий мир. Мелкие личности, согласно этому закону, оказывают меньшее влияние, но это и так очевидно. Личность, отталкивающаяся от других, совсем иная, чем личность, которая катится и толкает всех.
      Как индивидуализм стал метафизической основой консерватизма, позитивизм - основой либерализма и социализма, так и персонализм должен стать основой определенной новой идеологии, которую разделяет значительная часть граждан развитых стран. И только так Наполеон может породниться с Акакием Акакиевичем.
      Можно представить спор Наполеона с Акакием Акакиевичем, точнее, не спор, а душевную беседу.
      Н а п о л е о н. Кем бы ты ни был рожден, но рожден в этом мире только раз и должен добиться самого высокого положения, иначе зачем жить?
      А к а к и й А к а к и е в и ч. Истинная правда, ваше императорское превосходительство. Я и сам мечтаю добиться самого высокого положения, только боюсь, у меня ничего не выйдет и мне станет только хуже. Вот если бы мне выглядеть поприличнее, чтобы все ко мне относились с уважением, я бы, пожалуй, мог добиться некоторого успеха.
      Н а п о л е о н. На тебе, Акакич, горностаевую шубу, которую я надевал, когда позировал художнику Энгру. Ходить в ней неудобно, сидеть жарко, зато почетно. Оденешь - тебя сразу вознесут и признают.
      А к а к и й А к а к и е в и ч. Благодарю покорно за шубенку, но мне бы что-то попроще, подемократичнее что-то, мне бы вашу шапочку, чтобы меня все признали за своего: и помещик Собакевич, и барыня Коробочка, и всем известный Плюшкин, и коллежский советник Павел Иванович Чичиков, а то в старой шинелишке я не имею достойного вида, кто меня заметит без шапки Мономаха? А в компании достойных людей я и побольше вашего могу значить, поскольку всем известно, как вы кончили, а я еще, позвольте, живу и как умею наслаждаюсь жизнью.
      Человек часто забывает, каким он был раньше, и те, кто прожили долгую жизнь, по крайней мере лет сорок, часто говорят, что они раньше были другими: каждый молодой человек имел совсем другие реакции на внешний мир, другие ценности, нежели тот же молодой человек на двадцать лет старше, когда он из молодого беззаботного любопытного студента превратился в того, кем большинство студентов становятся в сорок-пятьдесят лет. Человек несвободен. Социальные, юридические и физиологические ограничения препятствуют ему делать все, что он хочет, наверное, больше, чем собаке мешает жить его хозяин. То, что человек ценит в 20 лет (если не указывать только самое главное, а представить полный список), по большей части будет отличаться от того, чем тот же человек будет дорожить через двадцать лет. Можно ли после этого утверждать, что лишь у человека может быть личность, а в собаке личности нет и быть не может? Конечно, с точки зрения максимальной возможности, которую может достичь человек в своем развитии, понятно, что это все намного выше того, чего может добиться в своем развитии самая умная собака. А если провести корректный эксперимент и не сравнивать самую умную собаку с самым умным человеком, а просто сравнить два класса объектов: собак и людей - и посмотреть, есть ли где-то пересечение, можно заметить, что какие-то собаки при таких-то условиях показывают примерно такие же "результаты", как иные люди в других соответствующих условиях. Если очевидно, что есть много общего, тогда не пора ли признать, что личность не определяется извне, что каждое существо имеет полное право считать себя личностью? А с внешней точки зрения каждая личность может быть признана как личностью, так и неизвестно чем. Именно это создает все те трудности в определении, как должен жить человек, как ему следует видеть мир, как зависеть от других, насколько бессмысленна или, наоборот, спасительна такая зависимость. Соответственно, возникают различные точки зрения на человека: экзистенциализм, позитивизм. В ином случае все бы были персоналистами по определению, ведь каждый человек - это личность в том или ином значении этого слова.
      
      Гуманистический персонализм
      
      Если согласиться с тем, что в современной философской прозе необходимо не только философское содержание, например, персонализм, но обязательно и некоторая идеология, например гуманизм, тогда понятно, почему мы решили использовать такое громоздкое словосочетание: "гуманистический персонализм". Гуманизм требует уважать человека примерно так же, как персонализм личность. В этих понятиях много общего, и, возможно, использовав всю казуистику, относящуюся к человеку в гуманизме, и применив ее к личности, мы как раз и найдем родовое гнездо, в котором были высижены эти течения мысли: одно - социальное, культурное, другое - философское, метафизическое. Это характерная черта XX века, когда философия с кем только не флиртовала! В этот период особенно близко к философии подступала психология и использовала философию как что-то родное, однако отличное от психологии. Бытовая проблема психологии оказалась сродни философии. Большинство не понимало ни философию, ни психологию, хотя интересующихся в обоих случаях было достаточно. Гуманистическая психология как практическая наука, помогающая несчастным, легко находила адептов, даже клиентов. Персонализму не повезло.
      Трагедия персонализма в том, что он не может быть философским течением и идеологией одновременно. Если рассматривать персонализм как философию, как некий общий взгляд на мир, трудно отойти от индивидуализма и, соответственно, эгоизма. Пафос личности, творчества в таком аспекте будет выглядеть как нечто искусственное, что добавлено к индивидууму, который сам по себе эгоистично и целеустремленно исследует мироздание, как белочка, которая поздней осенью подбирает шишечки, орешки, семечки и занята совсем не любовными играми и социальной активностью, а борется за выживание, запасает, накапливает. Персонализм оказался также и бесполезной идеологией. Возможно, самое большое влияние идеи персонализма в его зачаточной форме - эпикуреизме - оказали на жителей нескольких городов Древней Греции. Эпикур при жизни был почитаем, у него были сотни последователей в Афинах и других городах на окраине Ойкумены, людей, которые разделяли убежденность учителя в том, что надо научиться наслаждаться малым, простым, близким, дорогим, приятным: дружеской беседой, мелкими радостями жизни, например, кусочком сыра, который с оказией прислал в подарок дальний друг, не пытаться исследовать и тем более завоевывать весь этот бесполезный мир.
      Если отнять персонализм от индивидуализма, первый перестанет быть философией, превратится в обычное социальное течение, которых множество, в течение, идеологически близкое социализму. В этом особенность современной эпохи: политика и философия XXI века совершенно отличаются от тех, какими они были столетие назад. Философия становится все более далекой и непонятной рядовому гражданину, а политика все более понятной большинству тех, кто голосует и избирает власть, и непонятной всем остальным.
      Мир изменился таким образом, что более нет смысла заниматься чистыми вопросами философии или политики, поскольку чистая философия не понятна большинству, а политика все дальше удаляется от философии. Философствовать в XXI веке уже нельзя просто так. Необходимо сразу указать точку зрения: кто философствует, на каких примерно основаниях, и главное - определить, кто должен разделять такую философию, данную точку зрения. В этот момент философия смиряется, преклоняет колена перед политикой, идеологией. Нельзя быть просто мыслителем, называться Декартом или Спинозой и одновременно величать себя философом. Но если тебя понимают другие, тогда данная точка зрения реально существует, о ней можно говорить. В противном случае - философии нет, нет "декарта", нет "спинозы". Философ - это не тот, кто говорит истину о самом важном, а узкий специалист в определенной области науки, подобный проктологу, диетологу, социологу... Это новые правила игры в философии. Рыночные понятия вторглись в святая святых. Точка зрения существует, и о ней можно говорить только в том случае, если другие разделяют такой взгляд на мир; и тогда тот, кто имеет такую точку зрения, начинает существовать как некая точка зрения. Философия стала товаром. Если производишь товар и намерен продать его по конкретной цене, но никто не готов купить, значит, ничего не производишь и товара нет. Философия должна не только производить образы масштабных картин мира, но философию должны потреблять. Иначе это уже не философия, а метафизика прошлых веков, которую все давно забыли.
      
      Гуманизм и беспредельное уважение всего личного
      
      XX век оказался самым негуманным, наибольшее число людей было уничтожено другими людьми в это столетие. Фронтовики, которые пережили эти войны и попытались осмыслить, что случилось, отмечали, что человек в это время стал "одноразовым". Человек, в этих страшных обстоятельствах оставаясь полноценной личностью, тоже вынужден был совершать одноразовый поступок: например, пробегал в составе группы открытое поле, погибал, и больше никакой личности и никакого поступка не оставалось, в лучшем случае жители хранили память о том, что такие-то воины, имена которых отражены на обелиске, в жестокой схватке с врагом захватили тот или иной холм или высотку.
      С точки зрения персонализма человек, который сделал свой выбор и решился пересечь поле, зная, что не было шанса остаться в живых, отвечает сам за свой выбор. Вроде бы и нет трагедии. Решил совершить подвиг - совершил, погиб, честь и хвала. Если бы не было индивидуализма и эгоизма, некому было бы осудить этого человека. Абсолютный эгоизм провоцирует на вопрос: зачем погиб, ради каких-то почестей, которые не ты получишь? Индивидуализм интересуется вопросом "зачем погиб?"; надо было раньше думать, менять правительство в стране, чтобы оно не затевало бесполезные кровавые войны, а если не удалось поменять правительство, надо было вовремя удалиться из этой страны, жить там, где власть давно научилась регулировать захватнические позывы соседей и в течение столетий не допускает вторжений, как, например, в Швейцарии, Австралии или Англии.
      Персонализм - философия, которая должна думать об этом. В этом персонализм родственен с гуманистической психологией, где слишком много положительного. Обиды, которые испытывает человек, - это как раз то, что связывает его с миром. Не понимая эти обиды, нельзя понять человека. Человек всегда обижен на что-то! Цель должна быть! Чем меньше будет обид на жизнь и близких, тем счастливее будет человек. Человек без обид на мир... Как его назвать? Это ли идеал человека?
      А того, кто постоянно и во всем обижен на мир, как назвать?
      
      Ничтожество. Почему все же можно сказать о человеке,
      что он ничтожество
      
      Чем только не обязан персонализм марксизму, анархизму, атеизму и природной человеческой безалаберности.
      Даже если еще не определено, что такое персонализм, можно использовать и описывать другие религиозные, философские течения, рассматривая их с точки зрения тех идей, которые потом оказали существенное влияние на формирование персоналистических представлений.
      Вытеснение церкви как единого регулятора "земной" общественной жизни человека потребовало достаточно много времени. Со времен Лютера началось унижение христианской церкви. Расколотая и прежде христианская церковь разделилась снова уже в западноевропейской римско-католической ветви. После Лютера и Эразма Роттердамского церковь унижали Вольтер и Руссо, затем и православные Толстой и Достоевский. Русское религиозное возрождение, последовавшее за этим, уже не смогло спасти церковь. Распространение социалистических, марксистских идей, возникновение массовой культуры на долгое время затормозили развитие персоналистической философии, которая перестала быть модной.
      Персонализм как философия - это отрыжка, которую вызвала неусвояемая масса пищи в виде различных коммунистических, социалистических учений, возникающих как огонь, дым и пепел в вулкане революционных восьмисотых, империалистических девятисотых. Человек готов был жить как тварь, как бездуховное существо, однако не хотел жить как скот, как вьючное животное. Миллионы людей согласны были стать массой безличных автоматов, лишь бы не страдать постоянно, ежедневно, выполняя однообразный, принудительный труд на конвейерах и плантациях, или не трудиться рабски, как бытовые слуги, живущие без прав, с непосильными обязанностями в сфере услуг и обслуживания.
      Учения Прудона, Маркса, Ленина создали калейдоскоп всевозможных анархических, социалистических и радикально коммунистических теорий, которыми были увлечены миллиарды людей, живших в период после Наполеона до Первой мировой войны. Это было новое мировоззрение. Оно отличалось от прошлых увлечений, так что от лозунга семисотых: "Свобода, равенство и братство" - не осталось ничего. Ни свободы, ни равенства, ни братства.
      Философия приземлилась, особое значение приобрела математика и, в частности, статистика, экономика и политэкономия, политология во всех ее формах.
      Если персоналист так привержен существующему порядку и согласен, что есть личность, общество, что личность без общества ничто, можно ли сказать, что персоналист гегельянец, государственник и высшие законы, господство идеи и развитие идеи должны определять жизнь человека? Нет. В этом месте персоналист расходится с историческим развитием мысли. Персоналист не гегельянец, не социалист, не марксист. Может быть, он анархист? Нет, персоналист не анархист. Государство персоналисту мешает, но не до такой степени, чтобы вообще признать государство "бесом", чем-то противным существующему миру. Персоналист терпимо относится к государству. Это естественно, ведь если ценишь свою персону превыше всего, видишь мир сквозь призму своего представления о нем, не будешь отводить господствующую роль государству.
      Возможно, персоналист - нарциссическая личность, которая холодно относится к потребностям других людей, не отрицая их существование, озабочена своими проблемами, и, следовательно, ей нет дела до других. Нет, персоналист не нарциссист. Человек, который уважает свою личность, знает, как она возникла в результате внутривидового и социального развития, не будет ставить себя во главу угла, персоналист не выводит мир из факта существования самого себя, персоналист не субъективист, не индивидуалист. Он признает существование мира, понимает, что без мира он бы сам был ничем, осознает, что мир такой, какой есть, что не сам персоналист определяет его законы. Единственное отличие персоналиста от простого позитивиста, видимо, заключается в признании первым того факта, что он сам равноценен миру, что, в принципе, не будет отвергать и позитивист. Итак, анализируя развитие персонализма, сравнивая его с господствующим позитивизмом, можно сказать, что это примерно одно и то же, но для позитивиста этот мир важен, даже если вычесть из мира собственную персону позитивиста, для персоналиста это не так: если нет самого персоналиста как конкретной личности, говорить о мире нельзя. Говорить не о чем. Позитивист может рассуждать часами о том, каким будет мир, когда его самого уже сто лет как не будет. В этом нет ничего предосудительного, каждый философ по-своему смотрит на мир. Существуют только разные точки зрения.
      
      Вульгарный персонализм
      
      Личность может думать о себе, гуляя и глядя не только вверх, но и вниз. Соответственно, решающим будет не то, как высоко можно взлететь, чтобы за краткое мгновение обычной жизни, как Фауст, пережить все, что возможно, осознать все, что может быть осознано. Это называется "высоким персонализмом". Личность способна оценивать низменность своего самого высокого состояния, и тогда персонализм возникает как протест человека, осознающего, что живет не так, как должен жить любой нормальный человек. Поэтому основа для персонализма широка, хотя в этой обширности не теряется главное в персонализме: то, как человек видит себя, что считает нормальным для каждого, и то, куда его возносит мысль в самых дерзких мечтах о том, как бы он жил, если бы был вечен, богоравен.
      Такого рода популярность персонализма не добавляет ничего в концепцию персонализма как мировоззрения, однако показывает, что персонализм жив, как листочки на старом огромном разрушающемся дереве свидетельствуют, что есть еще жизнь в этом дереве, значит, и в персонализме еще скрыто много потаенного и непроявленного, что еще должно показать себя и расцвести тем или иным образом, оплодотворить какую-то почву.
      Вульгарный персонализм отражает точку зрения "задавленной личности", "задавленной", но непокорной, которая не находит места в мире, осознает себя жалкой и ничтожной и одновременно верит, что богоравна и, очевидно, не может быть такой "минимальной", как элементарные частицы, создающие весь мир.
      В этом трагедия персонализма, поскольку приходится одновременно говорить о таких различных людях, как Наполеон и прапрадед Наполеона, о котором мы совершенно ничего не знаем. Это грозит увести рассуждения в "глупую бесконечность", когда многое равно одному, чужое родному, понятное непонятному. Вульгарный персонализм как определенная точка зрения мешает понять, что настоящее - в персонализме, поскольку, если не различать человека в его обыденном состоянии, человека в состоянии бездеятельной эйфории и человека, занятого какой-то творческой деятельностью, от персонализма ничего не останется. Если признавать, что мелкий, жалкий человек равен высокому и могучему, философию не создашь, только религию, но, если самое высокое, что есть в каждом человеке, не отличать от самого низкого, что тоже присутствует в каждом, тогда даже религию не построишь. Необходима все же какая-то иерархия ценностей, на которой и строится вся конструкция, нужен фундамент персонализма. Персонализм ценит личность и каждый раз возносит ее выше, чем даже она сама могла взлететь в своих самых дерзновенных мечтаниях, поскольку персонализм - это точка зрения не одного, а многих на одно и то же, соответственно, и возможностей больше. Так персонализм как мировоззрение смыкается с социализмом как политическим течением. В социализме самое главное личность, а все общество рассматривается как сообщество личностей. Следовательно, самое главное во всякой личности - это ее возможность социально выражать себя, а не замыкаться в себе. В персонализме личность также не значит сама по себе ничего, так как, хотя все и выводится из отдельной личности, без других личностей, без общества, социальности, истории личность тоже невозможно определить.
      Между социализмом и персонализмом много общего, хотя истоки у них разные. Едва ли не каждый готов сказать, что он социалист: и тот, кто мало зарабатывает, которому нужна помощь государства, соответственно, других людей, чтобы содержать семью и выполнять основные функции человеческой жизни - растить новое поколение, и тот, кто зарабатывает больше других, считает, что это несправедливо, и сам готов отказаться и пожертвовать часть своего заработка для пользы других. Поэтому персонализм, как и социализм, всегда получается несколько нечистым, и кто только им не пользуется. Ни социализм, ни персонализм не могут быть спасением. Персонализм - это только точка зрения. В социализме подразумевается, что все люди равны, в вульгарном персонализме это становится точкой зрения. Но какую философию можно построить при неправильном воспитании: я особенный, хотя и такой, как все.
      Мир изменился в начале девятисотых. Мировые войны за полстолетия несколько раз переделали карту Европы. В них участвовали сотни миллионов людей, которых никогда раньше нельзя было бы заставить воевать в таком количестве так долго. Только идеология, политика, обман поддерживали это, поскольку во всех прошлых затяжных бесконечных войнах участвовали наемники, а в девятисотых воевали постоянно бесконечно все, оставляя семьи и любимых.
      Именно в это время только некоторые личности, возмущенные чудовищными войнами, гибелью десятков миллионов людей, попытками стереть память о нациях, существовавших тысячелетия, и целых государствах, потрясенные тем, какая масса человеческого материала в виде миллионов готовых для смерти солдат участвует в этом кошмаре, создавали теорию персонализма, которая стала классической и которую мы знаем сейчас.
      В двухтысячных годах человеческий мир вновь изменился, стал таким, каким не был еще никогда. Соответственно, изменилась философия, которая описывает этот мир. Большинство студентов заинтересовались позитивной психологией, социальным партнерством. Всем показалось, что о личности опять забыли. Но можно ли забывать о ней? Забудешь о личности - и от маленького человека ничего не останется.
      Можно ли быть счастливым среди массы людей? Реально ли чувствовать себя счастливым, если ты не такой, как все? Где и как найдешь того, с кем тебе будет хорошо? Не помешает ли вашему счастью общество, которое, согласно закону, имеет право во многих случаях вторгаться в личную жизнь граждан: если началась война, боеспособные граждане обязаны идти на войну. И дальше начинается то, что продолжается уже столько столетий.
      В ХХI веке возникло позитивное отношение к миру. Оно пока не оформилось в какой-то новый подход, в новое видение мира. Новой позитивной философии не было создано на волне этого движения. Если раньше мир рассматривался с точки зрения личности, которая может быть равновеликой миру, а мир, скорее, зло, обратная сторона духовного, и личность живет в постоянной конфронтации с обществом, с государством, то в новом подходе свое место в мире ищет не крупная уникальная единственная личность, какой ее можно представить в самом высоком воплощении, а мир рассматривается с точки зрения простого, обычного, заурядного человека, которого можно анализировать как отдельную личность, но это ничего не раскроет в нем. Новый позитивист - это личность в массе других. Новая личность должна быть гармонично вписана в этот мир. Если раньше существовали техники, описывающие, как отдельная личность могла бы жить с другими в одном обществе и оставаться чистой, доброй, светлой личностью (большинство религиозных течений предлагало разные способы, как достичь этого: любовь к Богу, к ближним, послушание, неукоснительное соблюдение заповедей и т. д.), то новый позитивный подход, возникший в конце ХХ века, когда большинство в развитых странах перестало бояться своего родного государства, других государств, был обращен именно к каждому отдельному мелкому гражданину как к личности, а не как к одному из элементов социальной массы людей, вовлеченных в те или иные исторические преобразования. Есть ли какое-то противоречие между человеком и государством такого плана? Что мешает государству? Персоналистическая позиция отдельного человека? Приемлема ли, например, индивидуалистическая позиция, когда человек один, не защищен и нуждается в опеке государства? На поведение власти в государстве все чаще стали оказывать влияние поведения отдельных групп граждан, и такая социальная активность оказалась пригодной государству, которое вплело в свою сеть работу социальных групп. Образование социальных групп - это, скорее, персоналистическая, чем индивидуалистическая тенденция.
      Феноменология возникала одновременно с персонализмом, поэтому не удивительно, что в них много общего. Однако, поскольку это все же разные философии, должно быть что-то, что кардинально различает их. Нам кажется, что главное отличие в том, что феноменология в поисках истинного знания отвергает историзм, так как это ложное представление (то, что мы помним сами по себе, и то, что помним в силу воспитания и принятия некоторых устоявшихся "истин", - это далеко не то, как человек должен видеть мир в последней и самой чистой истине). Погоня за чистотой в феноменологии привела к тому, что ее не принял "обычный человек", для которого история, чужие точки зрения, социальная составляющая в истине порой важнее самой истины. "Тьмы низких истин нам дороже, нас возвышающий обман". Персонализм и феноменология - это попытка говорить о человеке в самом простом и незамутненном виде, каков он есть и как видит мир. Соответственно, и человек в этих двух философиях рассматривался в разных ракурсах. В одном (в феноменологии) человек как можно дальше отодвигается от социальности, поскольку каждому все же важно именно то, как он видит и ощущает мир, в другом - человека рассматривали во всей роскоши его социальности, поскольку он сам по себе, без социальности - животное, зависящее только от капризов окружающего природного мира. Человеку больше некуда было идти спустя несколько столетий индивидуализма. Мыслю=существую. Нет. Мы теперь знаем, что мысли могут быть не наши, взятые со стороны, в нас так много архетипичного, подспудного, что говорить, что мы думаем об этом, потому что мы думаем об этом, наивно. Может быть, мы думаем об этом не потому, что это нам так важно, а просто сегодня годовщина "этого", и неосознанно мы думаем об "этом".
      
      Утрата, или Потеря личности
      
      Персонализм свободен от оков индивидуальности и живет вне клеток социальности, поскольку - это точка зрения на мир каждого человека. Каждый человек в зависимости от своей эпохи, предрассудков, общеизвестных знаний, своего социального положения, национального колорита и т. п. по-своему видит мир. Когда-то такое видение мира начиналось с первоначального: я знаю, что ничего не знаю, потом: я знаю только то, что я мыслю, и, поскольку мыслю, существую. Феноменология иначе представила нам этот мир: я вижу мир так, как я его вижу в силу тех феноменов, которые общие для меня и других, и поэтому мой мир в чем-то совпадает с миром других людей. Персонализм примерно также видит мир: я вижу мир так, как я его вижу, но поскольку я личность и таких личностей "не сосчитать", важно не то, как я вижу мир, а то, каким я его помню! Человек помнит мир таким, каким он его помнит. Память зависит от различных причин, например, можно не помнить зло, которое произошло в твоей стране. Г. Маркес в романической форме описывал такой феномен, Фрейд изучал вытесненные мысли и память о вине (Эдипов комплекс) в трагическом прошлом. Память становится историей и из историй образуется. Личность - это память, она также состоит из историй. То, что произошло только что, - это уже история. История - это то, что помнишь и о чем можно рассказать с той или иной долей истинности. Соответственно, память это не просто то, что помнишь, а то, что помнишь со знаком вопроса - почему это именно так помнишь? Личность - это и есть этот знак вопроса. Если помнишь только то, что помнишь, и считаешь, что это было именно так, как ты это помнишь, - личности нет.
      Потеря личности - это едва ли не самая обсуждаемая тема в политологии и, соответственно, в современной философии. Массовая культура формирует тип человека, в котором потеряна личность. Общество потребления создает общество, где потеряна личность. Современное образование формирует человека, в котором потеряна личность. Весь мир способствует тому, чтобы человек потерял личность. Как можно потерять личность?! Личность нельзя потерять. Никто не может потерять личность. Потеря личности бывает (лоботомия, коматозные состояния и т. д.), но это никак не связано с обществом или личностью и абсолютно ни при каких условиях не вытекает из них. Потеря личности - это случайное событие. Оно иногда происходит в мире, но это не то явление, о котором стоит говорить в философии. Личность потерять нельзя, всякая личность важна сама по себе, какой бы она ни была... Это все верно. Только кому нужна плохая личность, кто и как может отличить хорошую личность от плохой? Или так вообще не нужно делить людей?
      В персонализме нельзя разделять личности на хорошие и плохие. Соответственно, не следует относить в один класс личности, которые обладают общими моральными качествами.
      Куда отнести человека, который говорит о себе: "Я вообще-то редко грешу, но иногда случается".
      В персонализме человек представлен как единственная реальность, которая существует сама по себе, но связана со всем, что в мире существовало, существует или может существовать.
      
       Персонализм и бессмертие
      
      Персоналист не может думать, что он конечен, смертен, что придет срок - и человек должен будет умереть, чтобы дать возможность жить другим, что он умрет, но после него останутся дети, внуки. В персонализме такой веры нет. Такая вера - это личное дело персоналиста. Персоналист оправдывает и основывает свою жизнь не на том, что он только звено в цепи. Эти звенья только усиливают его радость от того, что он существует и у него есть близкие, за счет которых и вместе с которыми он радуется и представляет себя живущим. Человеку трудно представить себя обитающим среди других неживых предметов. Человек живет только среди других людей, с которыми и за счет которых он радуется, что жив, и наслаждается миром. В персонализме много эпикурейского.
      Персоналист наивен, поскольку должен верить, что он бессмертен. Иначе не может быть "истинного" персонализма, а это все только обман, профанация великой идеи. Это главная проблема персонализма. Как можно оправдать и объяснить бессмертие обычного простого человека, который ничем не отличается от других, таких же, как он, и как можно говорить, что каждый из нас равноценен всей Вселенной?
      Если любой человек может вдруг исчезнуть и не оставить следа в этом мире (как это обычно происходит с нами), как можно говорить о персонализме и придавать человеку необыкновенное значение?
      
      "Всеядность" персонализма
      
      Личность в персонализме представлена иначе, чем в других течениях и философиях. Мы говорили о том, что личность индивидуальна, социальна, в ней много задано генетически, она зависит от истории своего собственного развития, а бессознательное - это тоже "часть" личности. Личность - это котел, в котором переварено все это, однако она еще сложнее этого. Личность в первую очередь - картина мира. Лейбниц именно так говорил о монадах, но личность - это не монада. Личность - настолько сложная, равноценная миру конгломерация, в которой бесконечно много внутреннего и бесконечно много внешнего. В этом смысле личность крупнее, весомее мира. В личности есть инерция, которая отсутствует в вымышленном безличностном мире. Мы помним, какими мы были в детстве. Все постоянно меняется, и с годами вспоминается разное. Мы соотносим себя с теми, кем мы были раньше, но видим, что мы уже другие. Иногда в первой половине жизни мы представляем, какими будем во второй, потом вспоминаем это и видим, что произошло на самом деле. Личность привязана к времени, соответственно, зависит от обстоятельств, в которых живет, но и свободна от времени и обстоятельств. В детстве мы думаем о будущем, и наши мысли и мечтания в дальнейшем создают и формируют нас, а затем вспоминаем, какими мы были, и при всей "нечестности" таких воспоминаний, которые не могут изменить нас прежних, они меняют нас нынешних. При этом во многом мы остаемся прежними.
      В персонализме личность ответственна за мир еще больше, чем в экзистенциализме каждый ответственен за каждый свой шаг, каждый выбор. В персонализме человек ответственен за мир, а не за конкретный выбор: выбирая себя, мы выбираем мир. Между личностью и миром бесконечное количество препятствий, и препятствий внешних столько же, сколько и внутренних. Человек - это не точка, выбор, положение, человек - это не вектор, устремление, направление, человек - это весь мир внутри себя, это единственное, что смотрит на мир, располагая его внутри себя.
      Есть ли у персонализма что-то общее с философскими течениями?
      Готов ли персоналист сказать, как Декарт: "Я мыслю, следовательно, существую", - определяя свое бытие чем-то очевидным: сознанием, мышлением? Готов. Персоналист не может не мыслить. Если персоналист не мыслит, он не существует как персоналист.
      Готов ли персоналист следовать категорическому императиву Канта?
      Готов. Для персоналиста все, что происходит с ним и вокруг него, очень важно, особенно человеческое.
      Можно говорить о двух типах общества. Восточное общество контролирует личность, следит, чтобы человек не сделал ничего плохого для общества. Западное общество - кредитование личности. Каждый человек имеет право получить кредит от общества, в котором живет, и, пока не нарушает правила и не мешает обществу, имеет право пользоваться кредитом доверия, покупать дом, машину, возить детей в школу, обучать их в ремесленном училище или университете.
      Персонализм еще только создается, о нем думают люди в разных точках мира. В персонализме мы впервые можем оценить и взвесить, сколько нашего личного в общественном и сколько общественного в нас самих. Личность не может жить без других личностей, общество необходимо, но и общество - это не масса личностей, которая подчиняется "простым законам стаи: поводку, воле вожака, капризам лидера".
      
      Близкое - не далекое
      
      Человек сам по себе не может познать мир. Чтобы познать мир как целое, необходимо научиться познавать. Треть жизни мы тратим на то, чтобы познать то, что познали другие. Если предположить, что человек живет и работает 60 лет (потом отдыхает), то 20 лет он учится (а порой и дольше, поскольку, читая книги или разговаривая с друзьями, мы продолжаем учиться). Такая зависимость человека от человека - это не только формообразующее, но и страшное проклятие. Адам и Ева не смогли с Богом ужиться в Раю. Им было запрещено делать то, что они хотели. Апостолы, которые со временем выдержали страшные пытки, предали Иисуса. Нужно было сказать самым первым людям: идите и живите друг с другом, если сможете, а если нет - живите раздельно. Легче пережить голод, холод, жару, чем то, что может причинить тебе другой человек, а самая большая беда - это твои самые близкие. Чем дальше от тебя человек, тем меньше для тебя может быть от него бед. Поэтому история человечества - это не только все большая зависимость человека от других людей, культуры, общества, но и противоположное стремление - постепенное отдаление человека от человека, уменьшение зависимости от других людей. Деньги способствовали быстрому освобождению человека, как только он смог не только зарабатывать, но и надежно сохранять в банках, в акциях, в недвижимости не только в своей родной стране, но и хранить деньги в других странах. Деньги помогают мужчине быть независимым от других, а женщины могут быть независимыми от мужчин. В наше время даже дети более свободны от родителей, и не только потому, что могут получить "бесплатное" образование или дешевый кредит на образование и потом найти работу, но даже маленькие дети становятся менее зависимыми от бабушек. То, что раньше маленький человек спрашивал у старших, теперь находит сам в Интернете: обжег пальчик, бежит не к бабушке, а к компьютеру, смотрит в Интернете, как лечить: надо ли мазать маслом, протирать спиртом. Впрочем, ребенок может, как и раньше, любить бабушку "ни за что", а просто за ее любовь. Ведь чем ближе человек - тем большим может быть наслаждение. Обычно мать, родившая ребенка, наслаждается совершенным больше всего возможного.
      Близость-дальность - это понятия относительные. Для кого-то пьяный тюремщик, который истязает, - это чужой, далекий человек, для другого любимая жена - это самый близкий мучитель, который тебя ненавидит.
      В человеке происходит конфликт близкого и далекого, поскольку он хочет жить всем-всем далеким и прекрасным, каким бы даже опасным оно ни было, а зависит от самого близкого: папа-мама, сын-дочь, свекровь-теща, все близкие родственники, которых обычно не так много - двадцать человек в среднем. Каждый из нас зависит от них, а живет, выступая как демиург, в другом мире: друзья-подруги, коллеги, приятели-подружки, хорошие знакомые, приятные соседи, с которыми можно поговорить (а если дополнить этот реальный мир полуночными грезами, полусонными эротическими фантазиями, с которыми засыпает почти каждый человек почти каждую ночь!). Человек расколот, его широта и узость, простота и сложность создают маленький мир, который существует лишь несколько десятков лет.
      Человек зависим и определяется посредством других, поэтому самое важное - это не то, что двигает жизнь и производит: труд и семья, дальнейшее развитие продуктивных технологий, а то дополнительное, что сохраняет жизнь каждого человека: культура. Память о тех, кто жил раньше, о том, о чем они думали, что переживали, какова была их история. Если мы помним, знаем судьбу, характер, понимаем душу других людей, которые жили сотни лет до нас, тогда мы персоналисты и жизнь продолжается. А если мы помним только тех, кому фамильярно пожимаем руку, здороваясь, в этом нет персонализма.
      В персонализме много религиозного или почти религиозного, но все же это не религия. Это не контакт отдельного мелкого человека с великим, могущественным, божественным, запредельным, а просто разговор различных обычных людей, которые живут в разное время в различных обстоятельствах, но понимают друг друга, слыша сакраментальный шепот Фейербаха: "Человек человеку бог". Персоналист понимает и принимает в своем представлении кого-то бывшего сотни лет назад как самого близкого друга и может в душе своей говорить с ним как с существующим человеком, поскольку, по его мысли, он понимает этого далекого, но духовно близкого друга, лучше, чем других самых близких-близких, с которыми встречаешься каждый день, обнимаешь, доверяя как самым близким.
      Другого человека трудно понять, и нельзя ему вполне доверять, другой человек может быть адом, встреча с ним может разрушить жизнь. И это можно сказать о каждом. Поэтому необходимо уважать каждого. Другой человек - это, возможно, твоя Смерть, и это важно в персонализме, поскольку мы все хорошие, с одной стороны, и не так чисты, с другой. С другими людьми нельзя баловаться, использовать их как предметы даже не потому, что это запрещает категорический императив Канта, а потому, что это невозможно, иначе бы и Нерон, и Гитлер прожили бы долгую счастливую жизнь. Все технологии использования человека, которых придумано множество, рано или поздно все равно дают сбой.
      Мы не знаем других людей. Влюбился - женился, родились дети, потом с женой развелся, дети стали называть папой другого. Мог ли кто-то (кроме наших родителей, которые говорят, что они все знали заранее) предсказать, что не возникнет хорошая семья?
      Мы настолько зависимы от близких, столько вовлечено в отношения наших мыслей и переживаний (ночные мысли в данном случае не учитываем), что человеку найти самого-самого близкого очень сложно. Хотя это возможно практически для каждого. Если не спешить.
      Близкий человек, впрочем, облегчает жизнь. Вдвоем жить проще, и каждый, согласно статистике, получает шанс жить дольше и лучше. Одиноким людям сложнее. В персонализме есть что-то, взятое не от одного человека. Он сильнее индивидуализма. В крайностях они сходятся, но в жизни крайности не может быть. Персонализм - это выжатый индивидуализм, как вино производится из забродивших виноградных ягод. Даже неловко сказать, что персонализм имеет что-то общее с индивидуализмом.
      Люди во многом похожи, но при этом они такие разные. Не все люди одинаково думают. Философские течения, предлагающие ту или иную точку зрения, не всегда понятны людям, которые привыкли к другим взглядам. Ни один персоналист не привязан к определенной точке зрения. В персонализме много игры, баловства личности с теми представлениями, которые можно вообразить. В этом разнообразии можно увидеть общее. Каждый видит это общее по-своему, порой тысячи людей видят главное в мире одинаково, но так не всегда бывает. Тогда начинается персонализм, который стоит над всем, что может придумать человек, поскольку все всегда начинается и заканчивается в самом человеке. Человек - это игривая картина мира, индивидуальная и культурная.
      Культура в этом случае для каждого из нас - это баловство отдельного человека, который создает свой маленький мир и играет в игру сам с собой, воображая, что он бог. Все эти игры формируют исподний мир культуры, ткут основную ее ткань.
      Жить без любви нельзя. По крайней мере, трудно. О любви нужно говорить во множественном числе... Но таких слов нет, хотя мы все любим в разное время и по-разному разных людей: и близких и далеких, и родственников и друзей.
      В персонализме нет места для любви, она ничего не определяет в человеке. Конечно, персоналисты влюбляются, но это никак не связано с персонализмом. Иначе невозможно объединить людей, которые никого не любили, кроме самих себя или своих мам... Как ни важна любовь, но это все же скорее просто ветер, который разносит семена и перемешивает существующее.
      Человек грешен, но совестлив. Ему нужны оправдания. Не так важно прощение, как оправдания. Оправдываться умеют все. Тот, кто оправдался перед самим собой, уже прощен. (Бывает, прощают и ты веришь этому, хотя ты сам себя не простил, но церковь, друзья, родственники, близкие говорят, что не осуждают тебя за то, что ты совершил). Персонализм позволяет простить себя, оправдавшись перед самим собой.
      С точки зрения неперсоналиста это звучит кощунственно, поскольку кажется, что логически можно вывести следующее: в результате все будут делать то, что хотят, а потом сами же себя и будут оправдывать.
      Это неверное представление.
      Оправдать себя перед самим собой намного сложнее, чем избежать ответственности в суде за свои порочные действия.
      Легко обмануть другого, трудно обмануть себя.
      Чем умнее ты, тем труднее тебе себя обмануть. В какой-то момент понимаешь, что это бессмысленное занятие, Сизифов труд, когда закатываешь камень на гору и в последний момент сдаешься, а камень катится вниз.
      Персоналист культурный. Он живет не только тем, что волнует его сейчас, а всем тем, чем жило человечество до него, поскольку иногда помнишь то, что случилось с другим, лучше того, что произошло с тобой, и тогда персонализм выступает как максимальное расширение человека, хотя каждый "расширяется" так, как ему хочется. В этом нет ничего патетического. Это трудная свобода, которая дается нелегко и зависит от жизненного опыта. Можно быть математиком в пятнадцать лет, химиком в шестнадцать, можно быть поэтом в десять лет, но нельзя быть персоналистом в таком возрасте... Персоналист - это взрослый человек, ведь он воплощает совокупный опыт жизни, который "умудрил его". Нельзя в двадцать лет хвастаться и называть себя персоналистом. Это возможно только тогда, когда жизнь сделала тебя равноценным миру. Когда не видишь разницы между миром и самим собой, когда созданный тобою маленький мир мало отличается от большого мира, который ты признаешь, тогда ты - персоналист.
      
      Персонализм и хамство
      
      Хамство - это... Как определить хамство? Были разные попытки описать это понятие. Хамство - это не грубость и не наглость, не чувство безнаказанности. Это отношение к человеку как к предмету (даже не как к вещи, поскольку последняя имеет какой-то специфический философский аромат). Классическое определение хама - человек, который смотрит на спящего отца и видит только его "спящие достоинства", а потом говорит об этом. В России, увы, хамами называли и нормальных людей, которые сословно и имущественно были ниже называвшего, как простолюдин перед благородным.
      Поскольку человек может определить себя только посредством других людей, а сама по себе личность несамодостаточна, есть возможность использовать других людей не в общем смысле концептуально, а вполне конкретно и буквально, чтобы возвеличить, превознести себя.
      Ты низкий - я высокий, ты бедный, а я богатый, ты ничего не можешь взять, а я могу где угодно брать все, что хочу, ты худенький, незаметный и тощий - я большой, весомый и толстый, тебя никто не слушается - меня слушают все.
      Не важно, низкий ты или высокий, важна масса, то, какой у тебя вес в том или ином отношении. Такие качели построены высокоразвитыми животными, приматами, и это можно наблюдать в зоопарке повсеместно. Любая деятельность или бездействие регулируются одним принципом неравновесных качель. К счастью, у обезьян в зоопарке нет качель. "Давай покатаемся", - говорит толстый тонкому. Сели на такие качели. "Я крупнее - я внизу, хорошо сижу, ты мельче - ты взлетаешь. И сколько полетаешь? Пока я не встану. Все зависит от меня. Все летают, пока я сижу. Встану - все попадают. Все зависят от меня. Всех и все, что захочу, использую". Это довольно нетрадиционное описание хамских убеждений.
      Персоналист отличается от всех других тем, что он не может быть хамом. Это, наверное, его единственное убеждение. В остальном персоналисты могут быть разными. Без Канта нет и не может быть персоналиста. В этом смысле можно сказать, что Лейбниц с его монадологией больше сделал для индивидуализма, чем для персонализма, но Кант с его категорическим императивом был естественным отцом персонализма и дал этому течению "правильное воспитание". Лейбниц, скорее, породил персонализм в лоне своей необъятной, невообразимой, великолепной головы.
      
      Бытовой персонализм
      
      Это самая веселая глава исповеди. Как должен относиться персоналист к инопланетянам, если такие есть? Могут ли инопланетяне быть "нашими" персоналистами? Например, на расстоянии 20 световых лет мы обнаружим другую цивилизацию и разумную форму жизни. Что делать? Как с ними общаться и нужно ли это? Наши современные представления о мире показывают, что общий язык найти будет трудно. Пишешь им "Привет, ребята!", потом лет сорок жди ответа. Возможно, мы найдем какие-то другие способы общения, быстрее скорости света, построим какие-то туннели, которые позволят быстрее связываться. Но если мы сможем построить такие туннели, зачем нам инопланетяне? Легче изменить дельфина, собаку или обезьяну, генетически родственных нам, внедряя им мыслительные способности высокого уровня, чтобы они открыли нам новое представление о мире, который мы не знали, или хотя бы создать переводчик с животного языка на человеческий, что сделать совсем не трудно. Мечты об инопланетянах и контактах с внеземным и цивилизациями - это веселая глупость, поскольку кому нужны такие контакты, зачем? В наше время различные земные цивилизации, имеющие высокий уровень развития, не могут общаться. Что добавят инопланетяне?! Персоналист - социальная личность, он должен общаться с другими. Но как общаться непонятно с кем? Далеких ищут те, кто не может найти близких.
      Если так трудно общаться с инопланетянами, если они есть, легко ли общаться с Богом так, как раньше общались смертные, когда боги спускались в земной мир в том или ином обличии. Может ли Бог быть твоим другом? Тем, кого понимаешь как самого себя и который понимает тебя? Как Персей, потомок Геракла, всегда получал помощь от Афины? Достаточно ли весом отдельный человек, чтобы сесть за стол с Богом, тихо поужинать, пообщаться или его тут же сдует ветер времени, как палый листок? Бог принимает и понимает всех своих сыновей и дочерей, но что ты скажешь Господу, если сядешь с ним за один стол, если случится такая "тайная вечеря". Будешь каяться, вспоминать свои грехи или, наоборот, хвастаться, показывая, что не зря жил или живешь. Это будет разговор с самим собой. Что тебе скажет Бог? Осудит? За что? Другие были хуже. Похвалит? За что? Другие были лучше.
      Человек говорит только с самим собой: или хвастается или извиняется (кается, чтобы извинить самого себя). Таков диагноз. Человек не может сесть и поужинать с Богом, поговорить о самом важном. Человек - это не поступок, а история, личная история данного человека, которая никому больше не интересна. Вся прелесть существования человечества - это возможность постоянно наслаждаться человечеством, прошлым и будущим. Кто пытается выставить выше всех самого себя, тот не наслаждается.
      Совершая поступок, мы ничего не делаем. Это не меняет мир и нас. Все теории, утверждающие, что, совершая что-то, делая выбор, шаг, мы двигаемся и меняем мир, скорее всего, ложны, поскольку каждый наш поступок может быть полностью забыт и больше никогда не оказывать никакого влияния на нашу жизнь, любой наш поступок может приобрести такое значение, что разрушит нашу личность, точнее, будет постоянно разрушать. Маленькое и большое в мире могут иметь равную массу, энергию. Размеры не важны, значима энергия. Энергия не важна, если значимы размеры. В этом нет иронии. Если летишь на отдых, багаж должен быть не только ограничен по весу, но размер чемодана должен соответствовать не только трем конкретным измерениям, ведь никто не может потребовать провезти тоненький предмет длиной 40 метров или маленький предмет весом полторы тонны.
      Человек обречен всю жизнь жить с самим собой и разговаривать с самим с собой, оправдываться, обвинять других, просить о помощи, но при этом он всегда остается один. Человек не собака, помочь ему некому. Любая помощь - это благодать, полученная просто так от другого, случайное подаяние. И его получаешь тогда, когда принимаешь, а не когда подают.
      Человек не может ни от кого ждать помощи. Можно ее получать от друзей, близких, чужих людей, которые случайно оказались рядом и помогли, но ждать помощи как "ожидания" никто не может. Никто не должен помогать человеку. Ребенку помогут родители, взрослые, собаке или кошке хозяева. Помогать вроде бы должны соседи, близкие, помогать должно государство, но как они могут помочь? Мы же не надеемся, что высокоорганизованные инопланетяне помогут нам жить лучше, не так грязно, как мы живем на нашей планете.
      В этой главе можно было бы порассуждать о том, каким бы был персонализм, если бы мы говорили не о земных людях, а инопланетянах. Могут ли другие разумные существа быть лучше, выше человека?
      Выше человека ничего не может быть. Человек богоподобен. Трудно представить Бога, который не человекоподобен. А как представить человекоподобного Бога?
      Мы уже говорили, что персонализма нет и не может быть в юном возрасте, но персонализма нет и в старости, когда память слабенькая, ноги "гудят", "не ходят", раздражительность чрезмерна, усталость невыносима. В зрелом возрасте персонализм угасает, он характерен для людей, возраст которых 20-60 лет. До этого личность формируется, потом угасает. Конечно, многие персоналисты значительно вырываются за возрастные рамки, и годы - не приговор, но все же есть период, когда личность рождается, развивается, питается, затем в лучшем случае - это яркая, сочная, добрая милая личность, потом она угасает. Это уже личное дело каждого человека, и говорить об угасших личностях "нехорошо". Каждый угасает в свое время. Персонализм нужно рассматривать как природное явление, как то, что есть. Персонализм - не философия, не общая (научная) картина мира, принимаемая многими.
      Человек не Бог, он только богоподобен. Что общего может быть у Бога и человека? Только то, что человек хочет быть чистым и безгрешным, как Бог, а живет так, как получается. Человек - случайное существо, которое постоянно рождается, и невозможно отличить одного человека от другого (если не делать бесполезные анализы ДНК). Человек - это существо, которое всегда "болеет Богом". Без общего всечеловеческого зачем жить отдельному человеку?
      Солнце возникло 4-5 млрд лет назад и с тех пор мало изменилось. Оно меняется каждый миг, но точно так же оно менялось и вчера, и сто миллионов лет назад. Человек живет не больше 140 лет и за это время успевает увидеть столько интересного: родился где-то у кого-то, в школу ходил, дружил с кем-то, появились друзья детства и юности, женился, дети родились, вышел на пенсию, поездил, мир посмотрел, родились внуки... И другой человек переживает не меньше интересного. Он вне времени в душе своей. Пространство и время - это только две линейки, которыми человек конфигурирует мир, хотя сам живет в другом мире, где эти линейки неприменимы. Нельзя измерить расстояние между тобой сейчас и тобой в прошлом, в каком-то месте, ведь ты и там и тут присутствуешь одновременно, если помнишь, так что линейки бесполезны, они ничего не могут измерить в душе человека. Поэтому мы говорим, что каждый человек равен Вселенной.
      Плохой человек или хороший - это относительная оценка, которую можно получить в зависимости от конкретных обстоятельств. Никто не знает, каким бы был Гитлер, если бы не Первая мировая война, в которой он участвовал. Не было бы войны, возможно, остался бы Гитлер никому не известным художником или известным архитектором. Стал бы Наполеон воевать с Россией, если бы пожил пару лет в Москве, подрабатывая репетитором?
      Общество - зеркало человека, иногда кривое. Но без него человека нет. Государство - это не общество. В персонализме можно сказать, что это мегаличность, которой равен каждый персоналист и от которой каждый более всего зависим.
      У персоналиста самое простое отношение к обществу. Нет общества - нет персоналиста. Государство - это надстройка над обществом, механизм управления. К государству у персоналиста нет никакого прямого отношения, хотя конфликт, скорее, возникнет у персоналиста с государством, чем с обществом.
      При наличии двух переменных величин - личности и государства - ни одна не может постоянно зависеть от другой. Личности разные, государства разные, и нет никакой возможности построить конструкцию, когда и личности, и государству хорошо. Государство называют "аппаратом насилия", впрочем, так можно сказать о каждом человеке.
      В персонализме реализуется попытка представить человека во всей его сложности, хотя сам человек этого не хочет. Никто не знает, чего желает человек, можно только предполагать. Никто не скажет, как человек выглядит. На него нельзя и некому посмотреть со стороны. Человек смотрит только на то, что видит. Один человек другого обычно не видит. Каждый хочет, чтобы смотрели на него, и видит только себя, только так понимает других.
      Это первая исповедь, когда автор не претендует, чтобы смотрели лично на него, потому что это исповедь не автора, а исповедь персоналиста.
      Перефразируя известный императив, можно сказать: в персонализме человек не должен допускать, чтобы общество, государство, близкие относились к нему как к вещи или как к средству...
      Взрослый человек в наше время обладает достаточными знаниями, чтобы в любой ситуации не позволить себя деперсонализировать. Порой это трудно, особенно если человек преследует другие цели: стремится накопить денег для осуществления каких-то целей, наслаждается властью, славой или, наоборот, больше не мечтает о власти, славе и богатстве, а готов довольствоваться мелкими радостями жизни. Персонализм не выше и не ниже этого, он в стороне. Он там, где человек равен миру и бережет это равенство как самое ценное, что у него есть.
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сохань Игорь Павлович (isokhan@geocities.com)
  • Обновлено: 12/03/2017. 352k. Статистика.
  • Монография: Философия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.