Lib.ru : Соколов Глеб Станиславович. Приключение художника

Г Л Е Б С О К О Л О В

"П Р И К Л Ю Ч Е Н И Е Х У Д О Ж Н И К А"

П О В Е С Т Ь

Копирование без ведома Автора запрещается

Дважды пытавшийся покончить жизнь самоубийством молодой художник Высоковатов смотрел на продавца со страхом. Знал: именно от этого невысокого человека в заношенных, давно нестиранных грязных джинсах и рубахе в клеточку зависит его (а Высоковатов считал себя - не сейчас, прежде, когда еще не был так голоден, как сегодня - гением мирового уровня) будущее.

Продавец маленького художественного магазинчика с головой под шапкой густых грязных волос уродился точно бы под размеры заведения - маленькие ручки, ножки, личико, к которому навсегда приклеилась недовольная гримаса.

Был не просто продавцом, а кем-то вроде управляющего. Решал, какие художественные изделия брать на комиссию, какие - нет.

Георгий был выше лавочника на две головы... И полностью в его власти. Художник уже полгода торчал в Москве, снимая угол в комнате. Кроме него в ней жили три студента полиграфического техникума. Деньги за угол Высоковатов внес полгода назад. Отдал все, чем снабдили родственники на поездку в столицу. В кармане остался лишь скомканный и не стиранный еще с родного маленького городка носовой платок.

Как это бывает, все началось с успеха. В первую же неделю в Москве Высоковатов создал чудесную уличную сценку из жизни провинциального городка Липкинска. На картине изображен девятнадцатого века деревянный особнячок, - достопримечательность центра городка, - старый, в три обхвата, дуб, росший возле дома, старушка в нелепой старомодной шляпке, выгуливавшая собаку. В день, который изобразил на картине Высоковатов, в городке шел дождь.

Завернув уличную сценку в большое полотенце, Высоковатов отправился на Арбат. Именно там в свой первый и единственный приезд в Москву видел магазинчики, торговавшие картинами. В их городке тоже была одна такая лавка, только покупателей в ней не было, и лавка скоро закрылась...

С того дня, когда Высоковатов был на столичной пешеходной улице первый раз, она сильно изменилась - исчезла беспорядочность и хаотичность торговли, стало чище, растворились во мраке времени пыльные обшарпанные витрины, вместе с ними и куча неказистых магазинчиков, торговавших всякой художественной всячиной. Осталось лишь несколько - надменных, с высокими ценами и иностранными промышленными товарами. Сунуться в них молодой художник не решился.

Через квартал он набрел на лавку... Торговала сувенирами и разными художественными изделиями: фаянсовыми статуэтками, "китайскими" и "японскими" вазами, скатертями ручной работы, резными столиками в восточном стиле, а главное - картинами.

Продавец-управляющий взял уличную сценку у Высоковатова на комиссию.

Через неделю художник опять прошелся мимо уже знакомого квартала.

- Удивительное дело, думал, эту мазню никто не купит, - огорошил Высоковатова своими словами хозяин лавки. - Взял только потому, что хотел от тебя отвязаться: не люблю я таких высоких, худых, точно от своей худобы переламывающихся. И тут, понимаешь... Ну, ты везунчик!.. А, может, этот - гений? - лавочник хохотнул... - В общем заявляется старушка - божий одуванчик. Знаешь, такая... Жила когда-то хорошо, но все в прошлом. Старенькая шляпчонка с широкими полями и пером - нелепая, обветшалая. Сама маленькая, сморщенная... Она у меня уже что-то покупала, какую-то безделушку... Заходит в лавку, и случайно видит твою мазню... Боже, что с ней сделалось! - лавочник как-то гадко рассмеялся. - Прямо вся затряслась... Говорит, хочу купить эту вещь. Я назвал ей цену. Денег у нее оказалась только четверть от того, что я запросил! Так она долго уговаривала меня принять у нее залог, не продавать никому твою картину! Можно подумать, кто-то ее собирался покупать! В общем, я для виду поломался, но залог у нее взял. Деньги она принесла через несколько часов. Наверное, в банк бегала, последние сбережения со счета снимала.

Неприятное чувство охватило при этом рассказе Высоковатова.

- Пришла, вся трясется, - продолжал, нахально усмехаясь, лавочник. - До последнего момента, даже внеся залог, не верила, что картина не уплывет из рук. Добавила недостававшую сумму и забрала картину...

Выйдя из лавки с деньгами, Высоковатов думал о том, что продавец, скорее всего, отдал ему лишь малую часть суммы, которую содрал со старушки. А взял он с нее, конечно же, немало...

- Старуха твоя в шляпке, наверное, померла, а больше твои картины купить некому... - мрачно проговорил продавец. - Никто не покупает все эти пейзажи, городские сценки... Виды, подсмотренные в жизни!

На прилавке магазинчика рядом со старым стулом, на котором восседал управляющий, стоял радиоприемник. Шла какая-то передача...

Фоном разговора Высоковатова и лавочника стала беседа радиоведущего и его гостей о недавней череде коррупционных скандалов, в которых участвовали чиновники, полицейские, сотрудники спецслужб.

- Не до городских сценок нашим гражданам, - проговорил управляющий магазином. - Видишь, чем заняты - растаскивают все, что плохо лежит, торгуют своим положением... Знаешь, какой масштаб у всего этого?

Молодой художник отрицательно повертел головой.

- Вся столица поражена этой страшной язвой! - в голосе управляющего звучал какой-то странный восторг. Казалось, втайне восхищается чудовищной коррупцией. - Болезнь охватила все верхи. Рука руку моет, нет тех, кто в этом не участвует. Все организовано так, что доказать что-либо и посадить чиновников в тюрьму невозможно. Они ни в чем, по формальным признакам, не виноваты - все законы соблюдаются. Уверяю тебя, из десяти рублей, которые тратятся в столице, восемь, нет девять, заработаны благодаря положению чиновников. Странный ты человек - ничего об этом не знаешь! - управляющий с раздражением посмотрел на Высоковатова. - Кругом только на эту тему и говорят.

Высоковатов промолчал.

Он знал, что все вокруг говорят не только об этом. Но все равно, видеть на разных каналах в сети хоромы жирных котов, чинуш-коррупционеров, с винными погребами, шикарной мебелью из драгоценных пород дерева, комнатами-холодильниками, набитыми всевозможными импортными деликатесами, нищей "массе" невыносимо...

"Что мне и одни, и другие?! - с тоской думал Высоковатов. - И эти чинуши, и те, кого они обирают... Мои картины стоят где-то в стороне от всего этого..."

Словно откуда-то издалека до него доносился голос ушлого торговца безделушками.

- Я уже эту сволочь изучил, этих ворюг-чиновников, - говорил торговец.

Из-за полок вышла толстая мордастая тетка. В руках у нее - коробки с иностранными обозначениями и нарисованными на верхней крышке восточными вазами. Она принялась складывать их на прилавке. Управляющий продолжал разглагольствовать.

- Они ж у меня вроде постоянных клиентов. Они ко мне зайдут, а я с ними обязательно поговорю, порасспрошу. Так вот, хочу тебе сказать, что есть только один вид живописи, на который эта публика обращает внимание: обнаженные тетки. Все остальное их совершенно не интересует. Я им даже и не предлагаю. Например, твои картины их в принципе не могут заинтересовать... Причем тут у них в зависимости от конторы, в которой они служат, тоже есть предпочтения. Почему-то чиновники из министерств любят позадастее, а чиновники из их территориальных органов - посисястее... С чем это связано, я понять не могу.

От голода на Высоковатова накатила волна мучительной слабости. Чтобы не грохнуться на пол, ему нужно было немедленно сесть куда-нибудь, но в магазине - ни одного стула.

Перед входом в магазин, - это было видно через витрину, да Высковатов и так помнил это обстоятельство - тротуар отделен от проезжей части тянувшейся по всему краю металлической перекладиной на металлических же столбиках.

На эту перекладину можно было сесть. Чувствуя, что сейчас упадет, Высоковатов медленно двинулся к выходу из лавки... Управляющий продолжал говорить, не обращая на молодого художника никакого внимания.

Картина так и осталась стоять, прислоненной к стеллажу с сувенирами. Высоковатов словно забыл о ней, да и к чему она ему?! В ближайший час твердо решил свести счеты с жизнью.

Провал, постигший его в этом магазинчике - не первый. Уже создал почти десяток картин, но галереи не брали их, продать удалость только одну - ту, что купила старушка в шляпке. Деньги, которые получил за нее, быстро растаяли.

Потом пришел момент, когда надо платить за угол... Теперь, подходя к дому, в котором жил, художник гадал, пустят его в квартиру, или нет... Работать ему там больше не давали, - чтобы рисовать, приходилось отправляться с мольбертом и палитрой куда-нибудь в парк... А если шел дождь?! Правда, его пускали в одну художественную студию в доме культуры, но находиться там мог только вместе с руководившим ею старичком-художником, а тот недавно слег в больницу.

От тоски в каком-то умопомрачении Высковатов один раз полез на ограду моста через Москву-реку, но его удержали подбежавшие дорожные рабочие. А в другой раз попытался сделать петлю из простыни, повеситься в квартире, где жил. Но и тут неудачно - вошли другие жильцы, сильно пьяные, с руганью выгнали его на улицу, обвинив, что он "ломает комедию" - не хочет вносить свою долю за жилье.

Все это произошло в последнюю неделю. Высоковатов уже понимал: шансов выкарабкаться из этой ямы у него нет. Его ждала участь бомжа, впрочем, ненадолго. Потому что он прекрасно понимал: в компании бомжей вряд ли приживется. Скорее всего, его убьют, изобьют до полусмерти.

Он сделал несколько попыток найти хоть какую-то работу, но в двух местах на него - высокого, худого, с бледным лицом и воспаленными глазами, замотанного длинным шарфом, давно превратившимся из белого в серый, - так посмотрели, что он понял - места ему не видать. В третьем месте его взяли - названивать по телефону по квартирам, но через неделю он узнал от коллег, что контора денег не платит, мол "плохо работаете"...

Высоковатов предпочел не терять времени и свести счеты с жизнью, раз она все равно не удается...

Посидев некоторое время на ограждении возле художественной лавки, решил: лучше этой мысли в голову точно ничего не придет, чем болтаться по городу, лучше сразу приступить к последнему делу.

"Либо удастся разом все покончить, либо меня поместят в психушку на казенный харч!" - Высоковатов где-то читал, что неудавшихся самоубийц власти принудительно отправляют на лечение.

Он медленно поднялся с ограждения... Зачем-то сунул руку в карман старенького темно-синего пиджака. Купил его вместе с брюками в последнем классе школы для выпускного вечера. С тех пор так и носил его бессменно полдесятка лет.

Нащупал в кармане билет на метро. Одна поездка по нему оставалась неиспользованной, это он помнил... Еще - сотенную... Последние его деньги. Больше не было ни копейки так же, как и возможности заработать.

Волоча ноги, как будто был девяностолетним стариком, пошатываясь, Георгий направился к станции метро. Москву знал плохо, не мог представить, где здесь поблизости можно свести счеты с жизнью. А в метро - поезда, рельсы...

Он вдруг горько рассмеялся: мог ли, отправляясь из Липкинска в столицу, подумать, что совсем скоро единственной заботой будет поиск места, где себя убить?!

Что-то щекотало ему щеку, угол губ. Поднял руку, потрогал лицо и осознал, что плачет. "Жалко себя, - пронеслось в голове. - К черту! Чего тут жалеть?.. Таких вот разговоров с этим лавочником?!"

Он вдруг вспомнил старушку, про которую рассказал продавец. "Надо было подарить ей все мои картины. Но только... Где ее теперь найдешь?.. Может, она уже умерла?.. Мы оба умерли: она чуть раньше, я - чуть позже".

Молодой художник решительно зашагал к метро.

По дороге взгляд его много раз цеплялся за шикарные автомобили, фешенебельные фасады домов, припоминалась радиопередача, разговор лавочника. Не этих ли людей, которые владеют всем, стоит винить в собственной гибели?.. Отмахнулся от этой злой мысли. Он никому не мстит. Просто не подходит к этому городу, как запчасть от одного механизма может не подходить к другому.

Дальше провалился в какой-то туман и словно бы вообще ни о чем не думал некоторое время. А когда очнулся, обнаружил: стоит в чудовищной толпе у эскалатора. Тот почему-то не работал. Передние никуда не двигались, а задние, при том, что все видели, напирали с такой силой, словно полагали - только таким образом удастся протолкнуть эту человеческую пробку. Народ на станцию прибывал и прибывал. И каждый прибывший тоже начинал прижиматься к тем, кто стоял перед ним, и подталкивать...

"А ведь сейчас кого-нибудь точно задавят!" - подумал Высоковатов. Стало радостно от того, что среди всех он точно находился в самом выигрышном положении - умереть не только не страшно, но и даже желательно.

На него принялись давить уж очень сильно. К тому же головокружение и слабость нарастали.

"Ничего, здесь упасть просто невозможно!" - не успел он так подумать, как колени его вдруг подогнулись и он начал сползать между сжимавших его со всех сторон фигур вниз. Еще немного - запросто окажется на полу среди ног... Мгновенно охватил ужас. Оказаться затоптанным - такой смерти не желал. Резким движением Высоковатов выпрямился.

Какая-то судорога пробежала по толпе, затем все двинулись вперед. Через некоторое время он был уже на эскалаторе - спускался вниз.

Вестибюль станции забит народом. Молодой художник сошел с двигавшейся лестницы, вместе с толпой направился вправо, к платформе. Поезда не было, - это Георгий уже видел.

Двигаясь вдоль стены глубокой арки, через которую пассажиры попадали из вестибюля на платформу, Высоковатов едва не наткнулся на старуху-нищенку. Должно быть, стояла здесь целый день на проходном месте, собирала монеты, которые клали ей на ладонь спешившие от эскалатора на платформу пассажиры.

Но теперь станция так забита, что старуха вынуждена прижаться спиной к стене. На нее никто не обращал внимание.

Глядя на нищенку, молодой художник подумал о купившей картину старушке, про которую рассказывал лавочник.

И тут понял: пока спускался вниз, пока его несла толпа, он уже успел на это краткое время позабыть про свое ужасное положение. А между тем, оно никуда не делось... Он медленно двинулся по платформе, расталкивая плотную толпу, ему что-то злое говорили, он не слушал.

Взгляд его прикован к стальным рельсам внизу... "И никуда ехать не надо... Тяжелый поезд... Всего лишь подойти к краю и в нужный момент... Не упасть, всего лишь не удержаться..." - неслись в голове мысли.

Странно, вдруг ощутил необыкновенную легкость: страха перед смертью и тем ужасным действием, которое теперь уже точно собирался совершить, не было. Чувствовал: еще мгновение и из глаз хлынут горькие, но очистительные слезы, как будто уже все - жизнь прошла и теперь он оплакивает себя.

Пытаясь отвлечься от подступавших слез, распахнул надетое на нем коротенькое пальтецо-бушлат, опять сунул руку в карман пиджака. Пальцы наткнулись на сторублевку... Он вдруг подумал о старушке, что просила милостыню, вновь вспомнил о той, что купила его картину и понял, что должен отдать деньги нищенке в арке. Но в тоннеле уже ужасающе гремел поезд. Времени не было...

Георгий начал двигаться к краю платформы. К этому моменту он, - сам не заметил, как прошел ее, - был в самом начале, там, где замирает первый вагон и над жерлом тоннеля висят электронные часы.

С грохотом поезд, которому предстояло стать убийцей, вкатился на станцию.

Голова поезда как-то очень быстро пролетела мимо платформы и замерла в метре от молодого художника.

"Прыгну под колеса, как только состав тронется. Времени остановиться у него не будет. Смерть наступит наверняка", - решил он, подошел еще ближе к краю.

Из вагона вывалилась толпа народа, другая толпа норовила поскорее войти в него, люди толкали мешавшего им Высоковатова, он еще ближе придвигался к краю.

Вот посадка окончилась. В вагон влезла лишь четверть народа, скопившегося на станции, но машинист спешил наверстать расписание. Художнику казалось, что человек в кабине неотрывно смотрит на него... Состав дрогнул. В следующее мгновение должен покатиться вперед...

Высоковатов тоже дрогнул и двинул тело в пропасть... В то же мгновение чья-то сильная рука стремительно обняла его, бросила в обратную сторону...

Соколов Глеб Станиславович Приключение художника

Соколов Глеб Станиславович
Приключение художника