Соколов Глеб Станиславович
Совиньи

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Соколов Глеб Станиславович (pen.mate@gmail.com)
  • Размещен: 23/02/2025, изменен: 23/02/2025. 149k. Статистика.
  • Глава: Детектив
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  • Скачать FB2
  • Аннотация:
    Подлинная история Ильи Муромца темного мира.
    •   
      
      
      
      
      
      
      
      
       Г Л Е Б С О К О Л О В
      
      
      
      
       "С О В И Н Ь И"
      
      
      
      
       Р О М А Н
      
      copyright(C)Соколов Глеб Станиславович Все права защищены
      
      Копирование без ведома Автора запрещается
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      "Земное тяготение!.. В других мирах тяготение совсем иное. Там я порхал, как пташка!"
       (Из размышлений Совиньи)
      
      Этот роман - не оправдание главного героя. Писатель - не адвокат. Но и прокурором быть не намерен!
      
      
      Глава первая.
      СТРАХ В БОЛЬНИЦЕ
      
      
       - Послушай, у меня сейчас на обследовании уникальный тип! - голос в трубке принадлежал старому знакомому профессора Сергея Ивановича Манжелли - Кагарманову. Тоже медику, но работавшему в другой известной главносибирской клинике и специализировавшемуся на научных проблемах, связанных с костными тканями человеческого организма. - Такого я не видел никогда. Ко мне он обратился за консультацией. Угрожал, отказывался платить...
       Странно, Кагарманов говорил о неприятных вещах, а в голосе его при этом звучали восторженные ноты. Речь была возбужденной, захлебывавшейся.
       - Угрожал?! - профессор Манжелли ровным счетом ничего не понимал.
       - Именно! - неслось из динамика профессорского смартфона. - Но я присмотрелся к нему и понял: это тип, которому любой специалист, занимающийся строением человека... Любой из нас должен приплачивать ему за возможность изучать его! - Дмитрий Леонидович - человек немолодой, но чрезвычайно впечатлительный и темпераментный, не мог, да и не пытался справиться с возбуждением. При этом старался приглушать голос - чуть ли не до шепота. Говорил, обхватив трубку ладонью. От этого речь, которую слышал Манжелли, еще сильнее производила впечатление ненормальной, истерической. - Я звоню тебе... Этот тип...
       - Сейчас тебе ничего не угрожает? Ты в безопасности?
       - К черту безопасность! Я в опасности!
      
      
      ***
       - Дело совсем не в этом! Этот человек... Он представляется фамилией Совиньи. Хотя, может быть, это и имя. Не важно! Все равно, мне кажется, это не его имя. Так вот, он интересен как с точки зрения физической, я бы сказал, организации его тела, так и с точки зрения его психики. Вроде бы он нормален, но с другой стороны - это монстр. Да, я тебе не сказал, что я обо всем этом думаю... - и тут Кагарманов произнес фразу, которая заставила психиатра Манжелли испытать страх.
      
      
      ***
       Поднимаясь вверх по лестнице, профессор Манжелли вновь обдумывал сказанную его другом фразу.
       - Это мутант, - сказал Кагарманов по телефону. - Я думаю, что это слово - самое точное определение...
       Профессор знал: тема мутаций в последнее время интересует его друга очень сильно. Кагарманов хотел сделать ее основой для своей новой научной работы. Возможно даже, книги.
       "Да, это понятно... - думал профессор, приближаясь к посту охраны клиники. Тот располагался в глубине холла первого этажа. - Отвратительная экология, мириады автомобилей, излучения. Пьянство матерей, пьянство женихов и невест. Пьяные зачатия. Скоро эта тема обязательно станет одной из главных. Если уже не стала..."
       Манжелли предъявил охраннику паспорт, тот кивнул головой - его уже предупредили о госте. Профессор вгляделся в лицо охранника: знает ли тот что-нибудь о том, что происходит наверху, в кабинете Кагарманова? Похоже, нет. Выдав Манжелли пропуск, охранник равнодушно уткнулся в детектив.
       "Может быть, стоит повернуть обратно?"
      
      
      ***
       У лифта Манжелли неожиданно встретил Кагарманова.
       - О, отлично что ты так быстро приехал!.. - Кагарманов приобнял Сергея Ивановича за плечи и вместе с ним шагнул к только что раскрывшимся дверям лифта. - Я полагаю, этот фрукт будет тебе интересен. Хотя, конечно, ты в своей психушке повидал немало всяких невероятных личностей, но этот... Я тоже многое видел, но такого... Я бы назвал его "внутренним мутантом", потому, что внешне он вполне сходит за нормального человека...
       - Послушай, ты сообщил: он угрожал тебе... - проговорил Манжелли, вглядываясь в лицо друга.
       - Да, - ответил Кагарманов. Глаза его блестели. - Но пойми, по сравнению с научным успехом, которого я могу добиться с помощью этого типа, все угрозы - ничто... Никогда не видел такого невероятного отличия внутреннего строения органов и костной системы от нормы. По тому, как он разговаривает, что при этом произносит... Я уверен: психика у него тоже какая-то особенная.
       Большой лифт с зеркалами, медленно двигавшийся между этажами, наконец остановился. Двери распахнулись.
       - Черт, ты знаешь, я его боюсь! - признался Кагарманов. - Он действительно опасен. Для тебя-то, думаю, общение с такими пациентами - не в новинку. У вас в психушке все для таких случаев предусмотрено: и санитары, и смирительные рубашки, и камеры тюремного типа. А у нас ничего нет.
       Манжелли остановился. Знал, насколько опасным может быть общение с подобными, как выразился его приятель "фруктами".
       - Послушай, - обратился он к Кагарманову. - А почему ты заговорил про смирительные рубашки и тюремные камеры? Уверен, что не подвергаешь опасности своих сотрудников, себя, наконец?
       Впереди был длинный коридор. Левую стену занимали широкие, высокие окна. Через них можно рассматривать внутренний двор, тщательно выметенный больничным дворником, несколько стоявших на нем легковых машин, принадлежавших медицинскому персоналу. У стены, - ее было видно, потому что здание выстроено в форме буквы "г", - рядом с подъездом приемного покоя, белело два микроавтобусика "Мерседеса" скорой помощи.
       По правую сторону коридора - двери кабинетов. За одной из них сейчас находился тот, о ком шла речь.
      
      
      ***
       Машенька Васнецова очень любила рассматривать репродукции картин знаменитого художника Васнецова, - они продавались в книжном магазине, где она работала продавщицей. Машенька сама рисовала, и поскольку мать - школьная учительница - как-то рассказывала ей о семейной легенде, - что каким-то образом их семейство имеет отношение к прославленному живописцу, - девушка копировала в своих рисунках элементы "почерка" знаменитого мастера.
       Было утро обыкновенного рабочего дня. Магазин только час, как открылся. Покупателей не было. Из "работников прилавка" в торговом зале - только Маша. Кроме нее в этот час в магазине находилась еще продавщица в отделе канцелярских товаров, - она еще была здесь и за кассира, - да охранник. Но эти двое сейчас пили в подсобке чай.
       Охранник должен вот-вот появиться в зале. Его место у турникетов на входе, - следить, чтобы никто из посетителей магазина не вынес какой-нибудь товар, не заплатив. Но что-то его до сих пор не было. Машенька - ей было восемнадцать, - сидела на корточках у книжных полок, на которых стояли дорогие, хорошо иллюстрированные издания по искусству. Вход в магазин ей не виден. Она уловила движение воздуха - в книжном кто-то появился. И потом едва слышно пристукнула, закрываясь, дверь. Колокольчик, который должен оповещать о появлении в магазине посетителей, как раз накануне сломался. Починить его еще не успели.
       Машенька - беспечна.
       В магазине работала всего три месяца, но этого времени хватило, чтобы понять: в книжный ходят люди спокойные, вдумчивые. Долго стоят у полок, выбирают, листают страницы.
       Самыми шумными и беспокойными покупателями были здесь школьники младших классов. Приходили вместе с родителями купить какой-нибудь набор фломастеров, несколько тетрадей, пачку цветной бумаги для урока труда.
      
      
      ***
       - Посмотри на его скелет. Он значительно отличается от скелета нормального человека.
       - Не очень умею рассматривать такие рентгеновские изображения, - сказал Манжелли.
       - В этом нет ничего удивительного, - откликнулся Кагарманов. - У тебя другая специализация, психиатрическая. Чтобы научиться читать эти комбинации серых, черных и белых пятен, нужно заниматься ими многие годы. Но у тебя есть я, твой приятель. И я тебе все объясню. Вот смотри сюда... Видишь?
       Манжелли вгляделся в изображение на экране. То, что на нем высвечивалось, напоминало привычные контуры человеческого скелета лишь отчасти.
       - Ничего, признаться, по-прежнему не понимаю, - честно ответил Сергей Иванович. - Не знаю, как насчет многих лет, но, думаю, если я буду рассматривать этот экран в течение нескольких часов, да еще с парочкой книжек по рентгенологии, то стану лучше читать эти, как ты говоришь, комбинации серых и белых пятен. А пока...
       - Ладно, не стану тебя мучить, - улыбнулся Кагарманов. Но веселое выражение тут же сошло с его лица, потому что субъект, стоявший перед рентгеновским аппаратом, зашевелился. Темные и светлые пятна на экране пришли в движение.
       Исследуемый "объект" поднял руку - очевидно, чтобы почесаться, - прежде рука с пальцами не высвечивалась на экране. Но тут она "вторглась" в него. Затем рука исчезла, но "комбинация пятен" дернулась и медленно сдвинулась в сторону. Замерла. Потом вернулась обратно.
      
      
      ***
       Поначалу девушке показалось: в зал вошла рослая толстая баба. Она прошествовала от двери по проходу между прилавком с канцелярскими товарами и торцами книжных полок. "Баба" сопела, - должно быть, была неуклюжей, медлительной и с трудом переваливалась с ноги на ногу. Девушке даже показалось: чувствует при каждом шаге какую-то вибрацию.
       Зайдя за полки, "баба" остановилась, - слышно было, как сопит там. Маша опять уткнулась в своего Васнецова. И тут раздались тяжелые шаги.
      
      
      ***
       - По-моему, он начал нервничать. Я уже ставил его перед аппаратом. Тогда он стоял без движения довольно долго. А на этот раз... Исследование закончится для нас чем-то нехорошим! - испуганно произнес Кагарманов. - Надо спешить!.. Видишь темные линии. Его ребра! Они сросшиеся. У меня нет сомнения, это генетически обусловленный дефект. У него внутри -костный панцирь, бочка, которая делает его чудовищно сильным. Кроме того - масса! Его кости плотны, тверды и обладают большим весом. Словно толстые металлические балки внутри могучего тела! - рассказывая это приятелю, Кагарманов тыкал ручкой в разные места экранного изображения. Но для Манжелли темные и светлые пятна, линии на экране по-прежнему оставались текстом, написанным незнакомым алфавитом. Смысл, заключенный в нем, понимал только из объяснений переводчика.
       - Я исследовал его руки, ноги, позвоночник, строение тазовых костей - во всем есть серьезные отличия от нас с тобой, обычных нормальных людей. Костная система пациента скроена по другим чертежам - она массивней, прочнее. Отсюда и отличия всей мускулатуры этого человека. Во-первых, ей приходится постоянно поднимать больший "груз" - собственную кость. Получается, так сказать, естественная тренировка. Во-вторых, скелет устроен так, что дает своему обладателю, например, при поднятии тяжестей рукой, больший рычаг, лучшую опору. Благодаря этому он способен развивать большее мышечное усилие.
       - Одним словом, монстр! - подытожил слова приятеля Манжелли.
       - Монстр - это обладающее какими-то невероятными способностями злобное существо, - тут же ответил Кагарманов. - То есть, в оценке содержится нравственная составляющая. А я не занимаюсь нравственностью. Я - ученый, исследователь. С моих позиций он мутант. В конструкции его костной системы есть внутреннее противоречие, из-за которого он испытывает мучительные боли... Пациент, выходите из-за аппарата! - крикнул приятель Манжелли и, достав из кармана пачку сигарет, отвернулся от экрана. - Слушай, ты курить-то опять не начал? - спросил он у психиатра.
       - Да нет, уже семь месяцев не курю, - ответил тот. - Но если тебе нужно выйти - пошли, я подожду тебя у курилки.
       - Нет. Не стану подвергать тебя риску. Вдруг тебе станет завидно и ты опять закуришь! - проговорил Кагарманов, вытаскивая из пачки "Мальборо" сигарету, зажимая кончик фильтра губами. - Подожди меня здесь. У меня вон там, - Одной рукой Кагарманов засовывал в левый карман пиджака пачку сигарет, другой вытаскивал из правого кармана зажигалку, в губах была зажата сигарета - стараясь не выронить ее, еле выговаривал слова. - Стоит чайничек. Чашки - рядом. Чистые. Чай, кофе, сахар, конфеты - все найдешь там же.
       Наконец, ему удалось убрать сигареты и достать зажигалку.
       "Мутант" по-прежнему стоял где-то там, в той части помещения, которую Манжелли не видел из-за перегораживавшего ее рентгеновского аппарата.
      
      
      ***
       Странный звук раздался где-то в районе крыльца. Анастасия Ивановна вздрогнула. Была "вся на нервах". Да черт бы с ними, с нервами, хотя всю последнюю неделю она, не останавливаясь ни на час, ссорилась с дочуркой. Поздний ребенок, выросший к семнадцати годам у матери-одиночки в красивое и непослушное создание. В этот вечер...
       А, собственно говоря, почему именно в этот?
       Странности начали твориться еще пару дней назад. Начавшись, уже не прекращались. Так же, как и скандал с дочуркой.
       "Телепортация" - вот какое слово непрерывно приходило в голову Анастасии Сергеевны в эти дни.
       Ее дом находился в одном из тех райончиков частных домовладений, которыми по сию пору окружен многоэтажный современный центр Главносибирска. Шикарных офисов и домов богатых людей здесь не было. По обе стороны улицы стояли за заборами одно- двухэтажные сельские дома. Те, что поновее, сложены из кирпича и выглядели покрасивее и поаккуратнее. Но большинство домов - старые деревянные "избушки".
       Дочка Анастасии Сергеевны начала встречаться с каким-то парнем, которого мать определила, как "уголовник". Главным образом потому, что тот появлялся у жилища Анастасии Сергеевны лишь под покровом темноты. Девушка ежедневно возвращалась домой затемно (когда вообще возвращалась), от нее сильно несло спиртным. А подвозил ее большой черный автомобиль. Молодого человека, сидевшего за рулем, Анастасия Сергеевна рассмотреть так и не смогла. Машина уезжала быстрее, чем женщина выходила за ворота.
       Юля - так звали дочку, - с матерью стала вести себя вызывающе, грубо. Обзывала старой никчемной дурой, которая ничего в своей жизни не "высидела", кроме этой старой развалюхи. Которая, к тому же, была не ее, а родительской... Анастасия Сергеевна в ответ отчаянно бранила дочь, обзывала ее последними словами, хваталась за сердце и пила успокоительные и сердечные капли.
       Но "телепортация" заключалась, разумеется, не в этом.
       Предметы в доме и в саду, который его окружал, стали вдруг сами собой перемещаться. Например, у забора в самом дальнем уголке сада стояла ржавая лопата. Анастасия Сергеевна никогда ей не пользовалась. Вдруг, выйдя как-то поутру из дома, женщина обнаружила, что лопата стоит у забора... Но в совсем в другом месте - у дома.
       Потом - чай. Банки стояли на полке, висевшей на стене в главной комнате старого деревянного дома. Они были старыми, в некоторых из них хранилось немного чая, но мать Юлии его все равно не стала бы заваривать - эти банки она много лет не открывала, чай в них пах чем-то затхлым.
       Но как-то с утра она увидела, что все банки переставлены. Но Юля в эту ночь дома не ночевала. "Наверное, я рехнулась!" - подумала Анастасия Сергеевна. Накануне она смотрела телевизор, ждала дочь, то и дело набирала ей на мобильный. Тот был выключен. Потом Анастасия Сергеевна выключила телевизор - уже не могла следить за сюжетом сериала, который транслировали, - и просто сидела за столом. От дочери пришло короткое сообщение: ночевать не приду, все в порядке, не волнуйся, ложись спать. Мать так и поступила. Никакие банки не трогала.
       Были и другие моменты: дверца печки, которая, когда Анастасия Сергеевна проснулась утром и вышла на кухню, оказалась открытой. А накануне - женщина точно это помнила, она была закрыта.
       И еще - какие-то звуки... Точно бы из космоса. Какое-то странное бульканье. Точно бы где-то рядом происходил переход из одного измерения в другое, телепортация в другой мир. Анастасия Сергеевна сразу вспомнила разговоры, которые шли у них на оборонном заводе. Среди теток... Разговоры, конечно, глупые и фантастические. Но теперь вдруг подумалось: дыма без огня не бывает.
       От этой мысли стало совсем страшно.
       Теперь опасность приобрела определенные, хоть и фантастические черты.
      
      
      ***
       Манжелли зашел в маленькую комнатку, предназначенную для отдыха.
       Вдоль стены - накрытый пледом диван. Перед ним - низенький столик, на нем - радиоприемник, электрический чайник, банки растворимого кофе, чай, пачка рафинада.
       Психиатр подошел к дивану, сел. Взял пустую чашку. Плеснул из чайника теплой воды, отпил глоток. Дверь была открыта, но из комнатки не видно выхода из зала, где стоял рентгеновский аппарат.
       Манжелли услышал шумный вздох. Тут же поставил чашку обратно на столик. Уставился туда, за открытую дверь. Примерно с десяток секунд царила полная тишина. Затем Манжелли услышал шаги.
       Ему стало не по себе. "Мутант" явно шел сюда...
      
      
      ***
       - Где он? - воскликнул Кагарманов, вбежав в комнату.
       - Не знаю, - растерянно проговорил Манжелли. Он все еще был не в силах прийти в себя после пережитого испуга. "Удивительно! Чего это я так разволновался?! Ведь я встречал за свою практику не одного маньяка, патологии которого хватило бы на то, чтобы заставить целый город обывателей испытать ужас. А тут... Подумаешь, мутант, - проносилось в голове Манжелли. - Все дело в том, что я ощутил свою беспомощность. Тут даже ножа под рукой нет".
       - Я слышал только его тяжелые шаги, - проговорил Манжелли вслух. - Он вышел отсюда. Я видел его только со спины.
       - Черт! Я не хочу, чтобы он бродил по клинике, - воскликнул Кагарманов.
       Через десять минут они уже стояли у подъезда медицинского учреждения. Перед этим Кагарманов и Манжелли успели обежать все этажи. "Мутанта", который назвался "Совиньи", нигде не было.
       - Ты уверен, что он не затаился где-то в здании? - спросил приятеля Манжелли.
       Кагарманов пожал плечами. Только что он испытывал только одно чувство - энтузиазм исследователя. Хотелось изучить гостя повнимательнее. Но теперь вслед за Манжелли начал испытывать страх.
      
      
      Глава вторая.
      СОВИНЬИ, РАУЛЬ ВИКОНТ ДЕ
      
      
       Девушка подняла голову. Кто-то медленно шел за длинным рядом полок...
       Ее глазам предстал огромный мужик с гривой нечесаных рыжих волос на голове. Они, должно быть, никогда не знали гребня. Перепутанные друг с другом, грязные ярко рыжие космы торчали в разные стороны. Лицо гиганта покрыто густой рыжей щетиной.
       Верзила давно не брился. Но отрастить усы или бороду он все же еще не успел.
       Нос картофелиной, толстые, искривленные как-то так, что придавали лицу плаксивое выражение, губы, массивный, но словно бы рыхлый, как будто не везде имевший в своем основании кость, подбородок. Возможно, такому впечатлению способствовала щетина, росшая неравномерно. Где-то она была длиннее, где-то короче, отчего казалось, что массивный подбородок верзилы испещрен вмятинами. Лоб у молодого мужчины, - а он был молод, и трудно было понять, отчего он так сопел, когда стоял там, за полками, - низкий, так что его совсем не было видно. К тому же, на него спадали огненно-рыжие, слипшиеся в некоторых местах от пота, космы. А сразу под шапкой волос, словно бы нахлобученных на голову, две коротких полоски жидких рыженьких бровей и два глаза - маленьких, смотрящих на мир с каким-то особенным выражением. Девушка сразу не смогла определить, что оно означает. Была в нем и какая-то особая пытливость, и обида (но на кого?), и злость. Гигант был странно одет. На нем - слишком теплые для апреля брюки коричневого цвета: измятые, бесформенные, с короткими штанинами. Заплаты покрывали их сверху донизу. Кто наложил их? Сам гигант?.. Грубые кривоватые, словно петлявшие из стороны в сторону зигзаги стежков, да, вдобавок, шито везде белыми заметными нитками. Сами заплаты были почти везде коричневыми. Но немного другого оттенка, чем ткань брюк. А в паре мест - серыми. Над брюками, перепоясанными тоненьким ремешком, больше походившем на веревку, с концом, завязанным вокруг пряжки узлом - измызганная светлая: белая в коричневую полоску рубаха. Поверх рубахи накинута куртка. Тоже слишком теплая для нынешней весны, в которую случилась уже пара жарких, почти что летних дней. Темно-синяя, дешевая. Такие продают на вещевых рынках для невзыскательной публики.
       Обут верзила был в черные резиновые галоши - совсем уж старые, чуть ли ни несколько десятков лет назад произведенные.
       Глаза его в этот момент бегали по книжным полкам, губы шевелились, словно бы он читал надписи на указателях - книги какой тематики и где расставлены. Молоденькой, хрупкой девушки, сидевшей на полу у самого края книжного стеллажа, он, смотревший на его верхний ярус, пока не замечал.
       Но вот он подошел ближе. Машенька, сперва уставилась на галоши, - они были сплошь покрыты порезами и трещинами, - затем взгляд ее поднялся вверх и остановился на лице гиганта. Тот продолжал тяжело дышать, губы его шевелились... "Кни-ги по ис.. ис-скус...т..." - медленно выговаривал он, как будто едва умел читать.
       В нем было не меньше двух метров росту, - девушке приходилось запрокидывать голову, чтобы видеть его лицо. Сейчас он сделает шаг. И эта нога в галоше наступит на нее.
       - Подсказать вам что-то? - схлопнув альбом Васнецова и продолжая держать его в руках, она распрямилась.
       Он вдруг вскрикнул и отскочил от неожиданности в сторону. Взгляд его впился в девушку.
       - Ако мышь, - проговорил он. В эту секунду какое-то странное выражение, словно волна, пробежало по его лицу. Губы его еще сильнее искривились. Точно он намеревался заплакать.
       - Боюсь мышей. До судорог боюсь, - он продолжал сверлить взглядом продавщицу. - Все меня испугать хотят...
      Губы его еще сильнее скривились в каком-то плаксивом выражении. Казалось, еще немного - и он заплачет.
       Было странно, что такой здоровый дядька может так испугаться хрупкой девушки. Каких-то там воображаемых мышей! Но девушке все равно стало неудобно.
       - Извините, - пробормотала она. - Покупателей в магазине нет, вот я... - она замолчала, столь неприятным и пугавшим показалось ей выражение, промелькнувшее в глазах гиганта. Он смотрел на нее с ненавистью. Но что она ему сделала?
       - Книга есть одна? - "промямлил" гигант. "Промямлил", потому что слова он выговаривал каким-то слабым голосом, и очень нечетко, словно бы во рту у него оставалась какая-то недоеденная пища.
       - Да, конечно! У нас очень много книг! Вот, пожалуйста, по искусству - фотоальбомы всякие, там репродукции художников, - затараторила девушка. Она произносила слова - на нервной почве - очень быстро. Покупатель пугал ее. Всем: своей фигурой, этим взглядом, в котором читалась ненависть. Когда Маша нервничала, она всегда говорила много и весьма торопливо.
       - Найди мне одну, - прошипел верзила. Теперь "каши" во рту у него не было, словно он ее только что проглотил. - Про Илью Муромца. Эту... басню. Нет, былину. Поняла?
       - Да, я поняла, - закивала головой молоденькая продавщица. - Это среди детских книжек должно быть.
       - А, вот как? - проговорил гигант задумчиво. Взгляд его скользнул по полкам. - А я думал, это детектив.
       Он опять уставился на девушку. Глаза его были злыми.
      
      
      ***
       Еще четверть часа тому назад рыжеволосый гигант, который представлялся всем своим случайным знакомым как Совиньи, Рауль Виконт Де, широким шагом двигался по улице Главносибирска и с удовольствием разглядывал свое отражение в витрине. Случайные прохожие, попадавшиеся ему навстречу (хотя времени было едва только шесть часов. Ну, может быть, пять - семь минут седьмого), не обращали на него особого внимания. При том, что вид он имел престранный.
       Но что значит в современной столице огромного региона престранный вид?!.. Разве удивишь здесь кого-нибудь грязной нелепой одеждой? Когда по улицам бродит столько граждан без постоянного места жительства - грязных, перепачканных в пыли, собственной блевоте и испражнениях! Когда столько граждан за последние десятилетия выпали из жизни и истории - своей личной и, так сказать, общественной и донашивают, к примеру, костюмчики, которые были приобретены еще в пору СССР, и нисколько из-за этого не переживают! Ну кто на них обращает внимание?! Все к этому привыкли. А сколько прибывает из глухих уголков страны в большие города всяких странных личностей - им ли следить за модой и за тем, что теперь принято носить... Нет, отклонениями от нормы в Главносибирске никого не удивить. Отклонения эти - и есть в Главносибирске норма. Наоборот, странным будет смотреться на улице человек с иголочки и по моде одетый. Такому положено быть либо на экране телевизора, либо в салоне шикарного авто. А по улицам теперь бродят совсем другие...
       Так что такие мелочи, как латанные-перелатанные брюки и галоши выпуска конца семидесятых годов прошлого века, надетые на босу ногу, не могли никого удивить. Это было почти что в порядке вещей... Удивились бы, наверное, все, если бы знали то, что знал про себя сам человек с огненно-рыжей нечёсаной шевелюрой - еще совсем недавно, меньше недели тому назад он был не в состоянии ходить.
       Вообще.
       Потому-то с таким удовольствием и смотрел он сейчас на свое отражение в магазинных витринах. В памяти оживало недавнее прошлое.
      
      
      ***
       "Черная дыра" на карте - бедная деревня, в которой когда-то был совхоз и животноводческая ферма. Совхоз развалился пару десятков лет назад. Уже десять лет назад постройки фермы представляли собой жалкое зрелище: выбитые окна, выломанные рамы. По пустым помещениям гулял ветер. Зимой кружил снег.
       За следующие десять лет обвалилась крыша. В некоторых местах стены начали разбирать на кирпичи. Больше никогда и никому эта ферма не даст заработка.
       Других сельскохозяйственных производств в деревне не было. Был неподалеку санаторий, куда приезжали отдыхать горожане, железнодорожная станция. По району курсировало несколько автобусных маршрутов.
       Те немногие жители деревни, кто еще цеплялся за жизнь, пытался барахтаться на плаву, ездили работать в санаторий, на станцию, пытались наниматься на сезонные сельхозработы. Остальные кормились за счет грошовых пенсий - если была у кого пенсия, - выращивали овощи на приусадебных участках.
       Почти вся деревня состояла из покосившихся одноэтажных деревянных домов.
       У самой околицы - низкий, вросший в землю, но как будто раздавшийся вширь дом под покрытой многолетней грязью, обросшей сырым мхом крышей. Вокруг - покосившийся, кое-где просто повалившийся на землю забор из прогнивших до трухи досок, длинных бревнышек-перекладин, вкопанных в землю столбиков.
       На части приусадебного участка за забором выращивают картошку: земля неряшливо перекопана. Часть участка завалена каким-то хламом: пустыми ящиками, дырявыми металлическими бочками из-под горючего, ржавыми, ни на что не годными ведрами без дна.
       В доме за грязным, треснувшем в нескольких местах оконным стеклом горит свет. Гость - он приехал из того самого близрасположенного санатория - появился, когда на поселок спустились сумерки. Затем темнота, стремительно сгущавшаяся, укутала все вокруг.
      
      
      ***
       - Не ходит он, с самого детства не ходит! Болезнь, говорят, какая-то, оттого что то ли родила я его не так, то ли растила неправильно... Был он, когда совсем маленький, нормальный, все ножками сучил, а потом все тише... Тише... - баба, встретившая "медицинского ученого" у развалившегося забора, прошла вперед него через сени, через первую, главную комнату в доме во вторую темную - там находился больной.
       "Медицинский ученый", - он же весьма известный в определенных кругах знахарь, народный целитель и "профессор международной академии тибетской медицины" не торопился идти вслед за хозяйкой. Он внимательно осматривал внутренности убогого домишки.
       Мебели было мало и вся она - старая, поломанная, ободранная. Большая часть комнаты загромождена коробками, тюками с каким-то тряпьем, расставленными прямо на полу пустыми запылившимися от времени банками. Грязь кругом - невообразимая. Из второй комнаты доносился удушливый запах мочи, болезни, давно не стиранного постельного белья.
       Под потолком висела слабенькая лампочка без абажура. Света ее не хватало даже для того, чтобы осветить центр грязной комнаты. У стен и в углах висели густые космы мрака.
       Габриель Сабаттини - он же по паспорту Герасим Свинарчуков - "международный профессор тибетской медицины" - прошел, наконец, вслед за хозяйкой в дальнюю комнату.
      
      
      ***
       - Это и есть тот самый Илья Муромец? - спросил гигант Машеньку, тыча пальцем с длинным широким ногтем, окаймленным черной полоской грязи, в изображение на обложке.
       - Илья Муромец - в середине, - проговорила продавщица книжного. - Рядом с ним - Алеша Попович и Добрыня.
       - Добрыня?! - гигант презрительно скривил губы. - Почему Илья Муромец терпит его рядом с собой? И второго! Разве может такой человек, как Илья Муромец, терпеть рядом с собой каких-то еще двух? Зачем они ему? Подручные? Но Илья Муромец настолько силен, что может делать все, что ему заблагорассудится, сам, без всяких подручных.
       Продавщица уже несколько минут испытывала страшную нервозность. От верзилы, интересовавшегося баснями про Илью Муромца, исходило, как определила для себя девушка, "зло". Но на самом деле, он просто вел себя очень странно. Вернее, что значит, "вел"... Какие-то тени все время пробегали по его лицу. То и дело кривились, - и все недобро, то с обидой, то с презрением, - его губы. Уставленный на Машеньку взгляд сверлил, сверлил... Незнакомец словно бы пытался взглядом сделать ей трепанацию черепа, проникнуть через дырку в ее мозг и узнать там какие-то важные для него мысли.
       - Насчет подручных - это я не знаю. Будете книжку покупать? - проговорила Машенька.
      
      
      ***
       - А врачам вы его когда-нибудь показывали?..
       Саббатини опасливо покосился на внушительных размеров фигуру, лежавшую у стены на ужасающе грязной и ветхой постели.
       Простыня, пододеяльник, наволочки, надетые на нескольких подушках, подложенных под голову больного - все было изорванным, измызганным, серого цвета. Из разорванного одеяла, что торчало в "окошке" пододеяльника, в разные стороны вылезали клочья ватина. Старая софа была сильно продавлена грузным телом.
       Бросив на больного взгляд, "международный профессор" тут же отвернулся. За мгновения, что он видел того, ради чьего исцеления его сюда позвали, ему бросились в глаза длинные, до плеч огненно-рыжие космы, как-то странно искривленные губы, - обозначавшие то ли презрение их обладателя ко всему окружающему его миру, то ли то, что он вот-вот заплачет, да два глаза, следившие за всем, что происходило в мрачном пространстве этой комнаты неотрывно, цепко и очень внимательно. Еще Саббатини обратил внимание на старенький транзисторный радиоприемник, который стоял на подушке и был прислонен к стене рядом с ухом рыжеволосого гиганта.
       - С врачами у нас тут очень плохо. Вот только в пансионате, где вы живете, был раньше медпункт, - ответила мать гиганта, Евлампия Савельева. - Там врачиха, Вероника Карповна. Но потом медпункт упразднили. А Вероника Карповна уехала к дочери. У нас в деревне ничего нет... Ни "полуклиники", ни чего такого... А возить я его куда-то не могла... Куда его такого? Видите, сколько в нем весу, - жестом руки она показала на своего сына, прикованного к постели гиганта Савелия.
       Заезжий лекарь опять покосился на постель, на которой недвижимо лежал его пациент.
       Из под кучи изорванного в клочья белья торчали две очень большого размера ступни с длинными грязными ногтями.
       Савелий был болен странной болезнью костей и нервов, при которой каждый шаг, каждое движение руки вызывало у него чудовищную боль. От нее он тут же валился на пол или даже терял сознание ровно в тот момент, когда нога его ступала на пол и он опирался на нее всей массой тела.
       - Что же он, у вас так и лежит всю жизнь на этой... - Саббатини запнулся, вовремя остановившись от того, чтобы произнести "помойке". - А как он учился?.. Он вообще говорит? Сколько ему лет?
       - Тридцать три! Ровнехонько неделю назад исполнилось, - с готовностью ответила Савельева. - В школу он не ходил. Я его один раз только в город возила, когда инвалидность ему и пенсию оформляла... До ближайшей школы идти и ехать надо. Но читать я его научила. А еще он радио обожает слушать. Он, можно сказать, тридцать три года подряд его непрерывно слушает.
       - Вот это? - Саббатини кивнул на приемник.
       - Оно самое! - с готовностью проговорила Евлампия. - Только батарейки меняем. Радиоприемник здесь один хороший человек забыл. Ровно тридцать три года назад. - Так Савушка его с той поры и слушает! Прямо, можно сказать, с младенчества.
       - Ненавижу тебя, сука старая! - наконец, впервые за все время, пока Саббатини был в доме, подал голос гигант. - С мужиками ты всю дорогу крутила, путалась с кем попало. Потому и меня больным родила. И не лечила, пока я вконец не захирел. А приемник ты у очередного кобеля своего украла. Он вот в этом вот пансионате, что и вы, господин Саббатиний, жил...
       - Не Саббатиний, а Саббатини, - "международный профессор" с интересом посмотрел на верзилу.
      
      
      ***
       - Почему я должна покупать вам эту книжку? - губы Машеньки дрожали.
       - Почему? - негромко проговорил верзила. Он сделал короткую паузу.
       - Я - Совиньи! - заявил он затем. - Знаешь, кто я такой?
       Продавщица книжного отрицательно повертела головой.
       - У тебя есть мать? - спросил верзила.
       Девушка кивнула. Она была напугана, не знала, как себя вести.
       - Я знаю, где ты живешь, - проговорил Совиньи, приближая свое лицо, которое показалось девушке огромным, как какое-нибудь широкое блюдо или автомобильное колесо, к ее лицу. - Уже проследил... Если ты не купишь мне книгу, я расправлюсь с твоей матерью. Ты, конечно, можешь позвать охрану или полицию, но знаешь: кто подтвердит твои слова? Свидетелей нашего разговора нет, - Совиньи посмотрел по сторонам, точно бы желая убедиться в том, что он на самом деле прав. Книжный магазин был пуст. - Я скажу, что ты сумасшедшая, что оклеветала меня... Если будет, кому говорить. Полиция приедет, дай бог, через пятнадцать минут, а охрана... У вас вообще тут есть охрана?
       Он взял девушку двумя пальцами за хрупкое запястье и сильно сжал.
       Машенька испытала почти непереносимую боль, но не проронила ни звука. Верзила отпустил ее руку.
       - Я чудовищно силен. Никакая ваша охрана со мной не сможет справиться! Я уйду из магазина раньше, чем здесь появятся полицейские с автоматами. А вечером заявлюсь к тебе домой. Или нет... Я сделаю это прямо сейчас. Может, твоя мамаша сейчас дома...
       - Что вам нужно? Что я вам сделала? - слабым голосом проговорила девушка. - Мне нужно, чтобы ты пошла, пробила на кассе эту книгу и отдала ее мне, - ответил Совиньи. - В этом случае можешь быть спокойна за свою мать.
       Девушка не двигалась. Она готова была сделать то, что требовал от нее Совиньи. Но от нервного потрясения ее охватил ступор. Она не могла сдвинуться с места.
       - Ну же, иди! - велел Совиньи.
       Гигант уже имел опыт в таких делах: с того момента, как он покинул дом матери, уже прошло некоторое время. Совиньи успел "пообщаться" с людьми и знал, как они реагируют на его "штучки-дрючки". Ему было хорошо известно, что некоторых просто "парализует" - внутренне они готовы выполнять его приказы, но при этом от ужаса не в силах даже пошевелиться.
       Поэтому теперь просто взял девушку за плечо и подтолкнул туда, где, как он успел заметить, была касса.
       - И смотри, не забывай, про что я тебе сказал. Попробуешь как-то напакостить, рассчитаюсь с тобой уже сегодня вечером. Не сам, так с помощью дружков.
       Никаких дружков у Совиньи не было. Но когда ему было нужно, любил сослаться на несуществующих приятелей. Мол, даже если врагам удастся справиться с ним самим, его товарищи тут же нанесут удар возмездия.
       Молоденькая продавщица, - книга была у нее в руках, - медленно двинулась в сторону прилавка с кассой.
       Совиньи вдруг показалось: в голове девушки все еще есть какие-то сомнения на его счет, она недостаточно боится.
       - Стой! - громко проговорил он.
       Машенька остановилась, обернулась. У нее было белое лицо, бескровные губы и какое-то странное выражение глаз - они точно бы были подернуты пеленой.
       Для Совиньи все это было уже много раз виденным "спектаклем". Ничего странного для него во всем этом не было - страх, один лишь он!
       Продавщица не произносила ни слова.
       Верзила подошел к ней. Остановился совсем близко - между ним и девушкой было теперь не больше тридцати сантиметров.
       Он склонил к ней голову - теперь концы его грязных рыжих волос, торчавших в разные стороны, касались ее лица. Савелий заметил, что девушка принялась мелко-мелко дрожать.
       - Я хочу сказать тебе еще одну вещь... Это по очень большому секрету. Ты никому не должна говорить, - Совиньи сделал паузу. - Я действую не от себя. Тут целая история, целая армия... Я только лишь ее часть. Так что ты на меня не обижайся. Я ведь не по своей воле. Хотя, что я говорю, конечно, и по своей тоже. Город ваш обречен... Лучше если ты выживешь, правильно?.. - он опять сделал паузу.
       Она часто-часто закивала головой.
       - Смотри, дело идет не только о каких-то там моих друзьях, а о... Ты знаешь, что такое чертовщина, бесы, космос... Люди могут появляться даже из-под земли, с крыш домов, из ванной комнаты - отовсюду. И они станут убивать тебя и твою мать, мстить всем твоим родственникам, сожгут к чертовой матери весь этот магазин, если ты не сделаешь так, как я тебе велел!
       Девушка опять мелко-мелко затряслась. Потом развернулась и пошла к кассе.
      
      
      Глава третья.
      ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ИЛЬИ МУРОМЦА
      
      
       Поговорив некоторое время с Евлампией, Саббатини приступил к осмотру больного. Столичный доктор с брезгливым видом подождал, пока мать снимет со своего великовозрастного сыночка прикрывавшее его изорванное одеяло.
       Савелий был одет в коричневые латанные - перелатанные штаны, синий шерстяной свитер, - ветхий, весь в дырах. Мать стала снимать с него одежду... Под ней оказалось грязное рваное, какого-то допотопного образца армейское белье - нижняя рубаха и кальсоны. Под ними - еще пара белья. Тоже рваного и грязного.
       Пока мать раздевала его, Савелий никак не пытался помочь ей. Не шевелился. Лишь то и дело громко стонал.
       - Любое движение причиняет ему боль, - пояснила женщина.
       Наконец, Евлампия раздела гиганта полностью.
       Саббатини привык к самым отвратительным картинам - струпьям, язвам... На теле верзилы не было ни ран, ни язв... Ни уродств.
       "Международный профессор", наверное, предпочел бы увидеть гниющие язвы - воспринял бы их спокойно, как ко всему привыкший профессионал. Но это огромное мощное тело... Этот цепкий взгляд... Саббатини не мог понять, чем ему так неприятны глаза Савелия... Постепенно начал ловить себя на мысли, что боится смотреть в его лицо... Как-нибудь случайно не встретиться с ним взглядом!
       Саббатини внимательно осматривал молодого мужчину, ощупывал кости, стучал по нервным центрам молоточком, - Савелий громко стонал.
      
      
      ***
       Совиньи не торопясь шагал по улице. Под мышкой у него зажато детское издание - "Былины". Гигант искал место, где можно спокойно усесться и прочитать ту из "басен", в которой рассказывалось об Илье Муромце, о том, как тридцать три года тот лежал без движения, а потом встал на ноги и через некоторое время о нем заговорили... Как о богатыре!
       "Я - как Илья Муромец! - думал Совиньи. - Так же, как и он, тридцать три года был недвижим, а теперь вот..." Он сжал кулаки, предвкушая, как он покажет этому городу, с кем тот имеет дело в лице Совиньи!
       Гигант услышал про Илью Муромца в одной из радиопередач. Ждал продолжение истории, но сетку радиовещания изменили. В тот момент, когда передавали продолжение истории про Илью Муромца, верзила спал глубоким сном. Верзила спал и так и не узнал, что было с богатырем дальше. Просил мать достать ему книгу, но та только отмахивалась. Никаких книг в их деревне нигде не продавалось. Библиотек не было. Была одна - кстати, в том самом пансионате, в котором отдыхал "международный профессор" Саббатини, но ее некоторое время назад упразднили. Книги вывезли на помойку, а помещение отремонтировали и переоборудовали под биллиардную. Так что шанс узнать продолжение истории Ильи Муромца у Савелия - Совиньи появился только сейчас...
       Вот скамейка - у самого метро... На ней нет свободных мест, но это не смущает Совиньи (кстати, позже расскажет одному человеку, почему теперь так представляется). Он знает: эти жалкие людишки - два паренька и девушка, быстро "слиняют" со скамейки, как только он попросит (по-своему, конечно, как только он умеет это делать) освободить ее.
       Но тут Совиньи чувствует, что у него сводит желудок, - он еще не завтракал.
       "Пожрать" было для гиганта важнее, чем прочитать, наконец, чем закончилась история Ильи Муромца.
      
      
      ***
       "Международный профессор" познакомился с медицинскими документами: данными осмотров, заключением врачей. Их Евлампия собирала для назначения сыну пенсии по инвалидности.
       В какой-то момент "международному профессору" стало ясно, что происходит с пациентом.
       Костная система у Совиньи была не такой, как у всех людей. Она была словно бы взята у какого-то другого существа и вставлена в человеческое тело. Но человеческое тело не могло принять в себя такие кости и потому - болело. Нервы посылали в мозг тревожные сигналы, гудевшие колокольчиками физического страдания. Да и костям было трудно в такой оболочке - они разрушались, уничтожали постепенно суставы.
       "Международный профессор" про себя уже решил, что этим больным заниматься не будет. Случай - сложный. И хотя знал некоторые способы "выхода из положения", риск при их применении - значительный. Не меньше пятидесяти шансов из ста, что больной не только не поправится, но и окажется на грани между жизнью и смертью. Да что там, на грани!.. Больной при неблагоприятном исходе просто-напросто скончается.
      
      
      ***
       - Нет, прошу вас, не уходите, помогите нам! - молила Евлампия "международного профессора", хватая его за рукава.
       Саббатини был уже в сенях.
       - Я не могу ничем вам помочь. Случай с самого начала был очень сложный. К тому же, вы никогда не пытались лечить его. В тридцать три года такие болезни уже не лечатся, - говорил он.
       Фраза лекаря про то, что она не пыталась лечить своего сына, заставила Евлампию испытать острое чувство вины. Одновременно накатило отчаяние, тоска. Баба завыла, повалилась на пол, успев при этом ухватить "международного профессора" за ногу.
       - Не уходите, доктор, на вас была последняя надежда. Больше нам помощи ждать неоткуда, - выла Евлампия.
       - Я же сказал вам, ничем помочь не смогу. Все! Бесполезно меня удерживать, - говорил он, пытаясь освободить ногу.
       - Я заплачу вам, хорошо заплачу! Если вы поставите Саввушку на ноги... Я... Дам вам такое!.. - выкрикнула Евлампия.
       - Что же, интересно, такое вы собираетесь мне дать? - перестав дергать ногой, спросил Саббатини. Ему стало любопытно.
       - Вот... Идите сюда... Я покажу вам, - Евлампия отпустила ногу "международного профессора". Принялась медленно подниматься с колен.
      
      
      ***
       В сотне метров от входа на станцию метро был торговый центр, а в первом его этаже - ресторан. Вход в него - отдельный. Не через торговый центр, а с улицы. Совиньи отправился туда.
       Денег у него с собой - ни копейки. Но это верзилу не смущало. Намеревался плотно поесть.
       Как он собирался это сделать - в этом-то как раз и заключалось "ноу-хау" Совиньи, с помощью которого он собирался покорить сначала этот город, а потом и весь мир.
      
      
      ***
       Инна медленно, осторожными шагами отошла от двери. Только что повернула ручку и толкнула дверь от себя, но та не открылась. Как будто внутри, в большой комнате с камином и люстрой под потолком кто-то был. Придерживал, не давая открыть, дверь изнутри.
       Но в комнате никого не было. Девушке стало страшно. Тут же в памяти возник вчерашний день.
       Вот она стоит в холле первого этажа, разговаривает с подругой по курсу - Инна училась на филологическом факультете Главносибирского университета. Взгляд девушки блуждает по развешанным по стенам холла картинам в рамах, которые собирает ее отец, крупный главносибирский бизнесмен. И вдруг Инна обращает внимание: одна из картин мелко дрожит. Это деревенский пейзаж какого-то малоизвестного художника, жившего в Главносибирске, в то время - Старониколаевске - в самом конце девятнадцатого века.
       Девушка очень удивилась. Тут же сказала о дрожавшей картине подруге.
       - Наверное, грузовик тяжелый мимо дома проезжает. У нас в квартире бывает так. Сразу стекла начинают дрожать, - попыталась успокоить ее та.
       После этого Инна занервничала сильнее. Дом находился хоть и на значительном расстоянии от других домов, но все же - на территории охраняемого коттеджного поселка. В центре поселка - пруд. В него впадала маленькая речка... Между домами, каждый из которых обнесен забором, пролегали неширокие асфальтовые дорожки. По ним изредка проезжали шикарные автомобили. Все стройки на территории поселка давно закончились, никакие грузовики, кроме разве что небольших мебельных фургонов, за забор не въезжали.
       Инна уставилась на картину. Та больше не дрожала. "Странно!" "Наверное, что-то сломалось в замке..." - решила теперь Инна. Однажды жила в гостинице на курорте в Италии. Замок в ванной комнате неожиданно щелкнул. С этого момента собачка при повороте ручки больше не убиралась в торец двери. Открыть ее было невозможно.
       Со сломанным замком придется повозиться. Но это лучше, чем какие-то таинственные необъяснимые явления. Подумав так, девушка испытала облегчение.
       Она не любила одиночества. Тем более, в доме, где сами собой начинают ни с того ни с сего дрожать картины на стенах, а в комнате кто-то... Нет, дверь никто не держал! Просто сломался замок.
       Отец девушки - за границей. Занимался семейной недвижимостью в Европе. Мать - тоже бизнесмен, уехала на Дальний Восток на какую-то там дилерскую конференцию, которую проводила принадлежавшая ей фирма. Инна в коттедже одна.
       Подошла к двери и взялась за ручку. Дверь от небольшого толчка легко открылась.
      
      
      ***
       - Слушай, тут я вчера случайно разговорился с одним мужичком. Он в гараже, где я машину паркую, работает сторожем, - проговорил Манжелли. - В гараже работает по ночам, а днем ишачит где-то в районе вокзала. По-моему, тоже по части охраны парковок. Так вот, этот самый мужичок - зовут его Славкой, сказал мне, что в город прибыл какой-то особый десант... Во главе его - совершенно чудовищный мужик с огромной шевелюрой рыжих волос.
       Саббатини - Герасим Свинарчуков - он тоже был на этой встрече и слушал рассказ Манжелли - словно бы почувствовал какой-то укол. "Чудовищный мужик" с огромной шевелюрой рыжих волос... Ведь он знал одного такого. Его пациент из глухой деревни!
       - А зачем этот десант? Что он будет делать? - спросил Кагарманов.
       Дмитрий Леонидович был в этой компании на правах друга Манжелли.
       - Мужичок с парковки сказал, что они будут совершать в нашем городе что-то ужасное... Какой-то криминальный беспредел... Нет, погоди, он сказал по другому: криминальную бучу, - заметил Манжелли.
       Они сидели в гостиничном номере Герасима Свинарчукова.
       Саббатини "обрабатывал" медицинских корифеев, планируя открыть в городе свое "представительство".
       - Что за чертовщина? Криминальная буча... Что это может означать? Взрыв?
       Свинарчукову меньше всего хотелось, чтобы компания, которую он в этот момент регистрировал в городе, наткнулась бы на каких-то совершенно необузданных головорезов-уголовников с какой-то там их "криминальной бучей".
       - Сам не понимаю, - честно признался Манжелли. - Но мой сторож из гаража был страшно напуган. Сказал, что уже несколько раз видел этого огромного типа с рыжей гривой в районе вокзала. Сам знаешь, привокзальные дела - вотчина уголовников. Их они привлекают прежде всего. Поэтому парковщик боится пострадать первым.
       - Слушай, Сергей,- проговорил Кагарманов. - А ты не думаешь, что это по твоей части? "Криминальная буча"... Какой-то рыжий детина... В нашем городе давно все поделено. Каждая банда окучивает свою делянку, каждый уголовник знает свое место.
       - Банда психов? - откликнулся Манжелли. - Все может быть. Похожий случай был в США в 1957 году. Несколько обитателей психушки под предводительством одного больного - человека с очень сильной волей - сбежали из-под стражи и чуть ли не месяц терроризировали несколько маленьких городков. Загадочные кровавые убийства, садистские проявления, грабежи... Не вижу препятствий к тому, чтобы в нашем городе тоже появилась банда сумасшедших. Но только я не горю желанием их лечить.
      
      
      ***
       "Бриллиант "Полярная корона"!" - Саббатини вздрогнул. "Международный профессор" едва удержался от того, чтобы произнести эти слова вслух. Он считал себя специалистом по драгоценностям, собирал свою небольшую коллекцию и несколько раз слышал про бриллиант, вставленный в оправу золотого кольца, который считался утраченным после революции и гражданской войны.
       - Откуда у вас это? - спросил Саббатини.
       - В здешних краях есть старое барское имение, - объяснила Евлампия. - До революции в нем жили очень богатые люди. После революции им пришлось спешно бежать. Не все богатство удалось прихватить с собой. К тому же хозяева рассчитывали скоро вернуться. Камень был спрятан в потайном месте в одной из печей старого дома. Через много лет там разместился санаторий. Мой отец делал в старом барском доме ремонт. Случайно обнаружил камень. Рядом в этот момент никого не было. Отец спрятал кольцо с камнем за пазуху и вынес его из усадьбы. Потом зарыл его в банке здесь в саду. Перед смертью рассказал про драгоценность мне. В указанном месте я нашла банку, выкопала. Это мое главное наследство от отца. Ни одна живая душа про него не знала и не знает. Только покойный отец, я и вот теперь вы...
       Саббатини продолжал рассматривать кольцо с бриллианом на свет. В том, что это именно "Полярная корона", сомнений не было: на оправе, в которую вставлен бриллиант, изображено созвездие Малой Медведицы, а над входящей в нее Полярной звездой - маленькая корона.
       Именно о таком кольце говорилось в описаниях "Полярной короны", которые Саббатини читал на сайтах про драгоценности.
       Соответствовал описаниям на сайтах и рассказ деревенской женщины: бриллиант исчез куда-то в эпоху революции и гражданской войны, хозяева его то ли умерли, то ли были убиты.
       "Международный профессор" не знал, что казавшаяся такой бесхитростной и простодушной деревенская женщина врала - кольцо с камнем попало в ее руки вовсе не так, как она рассказывала.
       По семейному преданию Савельевых прапрадед Евлампии вытащил это кольцо из подкладки платья растерзанной молодой барыни, над которой он со своей компанией надругался, а потом и убил.
       Члены деревенской "революционной ячейки" сняли с уже мертвой молодой женщины все ценное - дорогую шубку, ботиночки, золотой крестик. Прадеду Савелия ничего не досталось. Но он задержался возле остывающего тела, продолжая обшаривать одежду убитой и после того, как его приятели отправились обратно в деревню.
       Предка Савелия привлекли кружева, которыми был оторочен воротник и рукава платья, надетые на молодой барыньке. Он попытался оторвать кружева от рукава, но ничего не получилось - они были крепко пришиты.
       В этот момент пальцы савельевского предка нащупали что-то твердое, выпуклое, вшитое в самый край рукава. Изрядно повозившись с плотной тканью, превратив рукав в лохмотья, деревенский мужик извлек вшитое в него золотое кольцо с крупным красиво ограненным и "чистым", как слеза, камнем.
       Вскоре из-за этого кольца савельевский предок был убит своими дружками - они требовали, чтобы он поделился добычей. Кольцо искали, пытали савельевскую прародительницу, но куда ее муж спрятал драгоценность, она не знала.
       И только позже, во время Гражданской войны, когда деревню несколько раз занимали то белые, то красные, а дом был сожжен, прабабка Евлампии случайно обнаружила на пепелище маленькую железную баночку, в которой лежало кольцо. В какое место в доме перед этим спрятал его ее покойный супруг, она так и не поняла...
       Камень и мрачные истории, с ним связанные, вызывали у женщины суеверный ужас. Она была уверена, что драгоценность может вновь принести несчастье. А потому никому не сказала про находку, закопала ее в саду возле забора. После войны, когда она была уже старой, у нее родилась внучка. Перед смертью женщина рассказала ей - уже подросшей - про кольцо. Девушка искала драгоценность, но найти ее не смогла.
       История повторилась, когда точно так же, умирая, состарившаяся внучка рассказала предание своей дочери - матери Савелия...
       Евлампия, памятуя об этой истории, время от времени перекапывала землю на границе приусадебного участка и в конце концов обнаружила заржавленную, превратившуюся в труху коробку и в ней - кольцо с камнем.
       Сколько именно стоит кольцо, она не знала и никогда не пыталась узнать, - в глухой деревушке оценить его было негде и не у кого. А в большой город Евлампия Савельева никогда не ездила. Да и поехала бы - такую ценность с собой не взяла. Мало ли чего может случиться в дороге!
       Неделю назад она узнала, что в пансионат по соседству приехал знаменитый лекарь из столицы. Про него говорили, что хоть он и не совсем вроде бы и врач, а скорее - представитель нетрадиционной медицины, но способностями обладает необыкновенными. Поднимает на ноги и заставляет говорить тех, кто парализован и онемел после инсульта. Слепые после его лечения прозревают, заики перестают заикаться, бесплодные - рожают детей, а уж со всякими мелочами вроде кожных, нервных, сердечно-сосудистых болезней он расправляется чуть ли не за минуты.
       Один у этого лекаря недостаток - жаден до безумия. За просто так, без денег не соглашался помогать никому и ни в чем. И никому не давал скидку с назначенной цены. А она всегда была заоблачная. За один прием надо выложить столько, сколько хватит на целый год обычного лечения в хорошей клинике - со всеми анализами, исследованиями, консультациями врачей и лекарствами.
       Кстати лекарства заезжий лекарь тоже использовал. Но только собственного изготовления. Они входили в стоимость лечения. Их названия и рецепта "международный профессор" никому и никогда не раскрывал.
      
      
      ***
       Инна решила спать в зале на первом этаже - здесь стоял большой угловой диван из натуральной кожи. Спальня девушки располагалась на втором этаже коттеджа. Но почему-то ей было страшно проводить там ночь. Представлялось, как будет лежать на кровати в темной комнате и прислушиваться, не раздастся ли какой-нибудь подозрительный звук на первом этаже.
       "Нет, лучше устроюсь на диване рядом с камином! - подумала девушка. - Разожгу поленья... Они будут потрескивать, пламя весело плясать. Будет тепло и уютно. Постепенно дрова выгорят, а я к тому времени усну..."
       Она поежилась, вспомнив, как приотворила дверь, которую до этого как будто кто-то держал изнутри. Оказавшись в "каминном зале" - так еще иногда называли в их семье эту большую комнату, - Инна сделала несколько осторожных шагов. Она внимательно осматривала углы залы... Но они были пусты. Заглянула за массивный диван - быть может, кто-то прячется за ним... Тоже никого!
       Зала была совершенно пуста. "Кто же тогда держал дверь изнутри? Привидение? Наверное, мне просто показалось. Замок заело..." Ей как-то с трудом верилось, что замок мог сломаться, а потом чудом опять оказаться исправным, но другого объяснения не находилось.
       Через несколько часов она разожгла поленья в камине. Не раздеваясь и укрывшись пледом, улеглась на диван.
       Постепенно начала успокаиваться.
       Горящие в камине поленья создавали в зале особую атмосферу уюта. Глаза Инны слипались. Она погасила торшер. Теперь зала была освещена лишь языками пламени, плясавшими в камине. Прежде, чем они погасли, Инна уснула.
       Она видела сны и лишь когда огромная люстра, крепко закрепленная под потолком закачалась, потому что на нее с балкончика перепрыгнула огромная черная тень, ресницы девушки беспокойно зашевелились...
      
      
      ***
       - Сынок, послушай, что там такое?..
       Гена, официант, работавший в ресторане "Японский городовой", сидел в комнате своего отдельного дома на самой окраине Главносибирска.
       Действительно, по крыше что-то ударило.
       - Да ничего там не происходит - отмахнулся официант. Полчаса назад пришел с работы - из ресторана. Теперь пил с матерью чай и смотрел телевизор.
       - А ты знаешь, сынок, какие разговоры в городе ходят? - проговорила со страхом в голосе мать.
       - Что такое?! Какие разговоры? - Гена перестал смотреть в экран телевизора, - там показывали юмористический сериал, - уставился на мать.
       - Говорят, что на нас направлен луч кометы Вельзулла... То есть этого, Вельзавилла... То есть... В общем, черт его знает... Говорят, что американцы сделали какое-то открытие. Но держат его в тайне, потому что основное воздействие идет по России. Им-то как раз это выгодно: противник будет ослаблен... Или даже того, уничтожен...
       Гена не мог похвастаться хорошим образованием. Закончил коммерческий колледж в Главносибирске. Даже диплома нормального, как у всех, чтобы картонной книжечкой, не смогли дать. Дали какую-то бумажку! "Фиговый" (произносил с ударением на втором слоге) листок! Специальность - "менеджер коммерческой организации".
      Устроился в ресторан официантом.
      Работа - живая. Нравилось, что все время появляется много новых молоденьких девчонок-официанток.
       Маманя - совсем темная. Приехала даже не из деревни, а так, с небольшой заимки в ста пятидесяти километрах от Главносибирска. Живя там, еле-еле закончила несколько классов средней школы, научилась читать.
      Всю жизнь возилась на приусадебном участке своего мужа - жителя Главносибирска, который и вывез ее из медвежьего угла.
      Гена - невысокого мнения о маманиных способностях.
       - Да что за чушь вы тут все у нас в Главносибирске несете! - воскликнул он с раздражением. - У нас в "Японском городовом" тоже девки-официантки с ума посходили! Талдычат про этот луч кометы, который, якобы из космоса прямо на наш Главносибирск направлен... Ну бред! Не может этого быть!
       - А в Челябинске метеорит упал? Это тоже, скажешь, бред?.. Хорошо, не в дома. Да и не метеорит этот вовсе. Луч - психический. Его цель - приближение конца света. И начнется все у нас здесь, в Главносибирске. Говорят уже видели ночью на кладбище оживших мертвецов. И телята рождаются с тремя головами... Прямо каждый второй...
      
      
      Глава четвертая.
      ПРИНЦ С НЕБЕС
      
      
       - Сейчас была там, у Снежанки, просто смех! - Люда Симакова, продавщица дорого магазина одежды - в нем продавали костюмы, пиджаки, рубашки известного итальянского бренда - давилась от смеха.
       - Что? Где? У какой Снежанки? - не сразу поняла Настя - ее подруга, тоже продавщица, но работавшая в другом брендовом магазине, торговавшем дорогой женской обувью.
       Оба магазинчика - тот, в котором работала Люда, и тот, где помогала выбрать покупательницам туфли Настя, располагались на одном этаже большого торгового центра - "Кедрофф Плаза" - одного из самых известных в Главносибирске. Он находился на южной окраине города. В микрорайоне, который еще пару десятков лет тому назад был застроен покосившимся деревянными избушками вперемешку с длинными деревянными бараками. Теперь почти все они были снесены и на их месте вырос квартал высоких современных жилых домов и пару кварталов домов не столь многоэтажных, но элитных.
       Их жильцы часто посещали "Кедрофф Плазу". Обедали в здешних ресторанах - их было несколько на последнем этаже торгового центра, "отоваривались" в дорогих магазинах. В модное место - чтобы поглазеть на местных богачей, на товар в магазинах, съезжались приверженцы "хорошей жизни" со всего Главносибирска. "Кедрофф Плаза" котировался!
       - Представляешь, захожу я к Снежанке, - продолжала делиться Люся. - Магазин пуст. То есть какой-то покупатель там ходит, что-то такое на вешалках двигает, но никто им не занимается. Я думаю - странно, Снежанка обычно всегда в зале. Посмотрела, возле примерочной вроде ее нет. Возле кассы - тоже. А там у них есть какая-то комнатка, вроде кладовки. Не знаю, что они там хранят. Там еще чайник у них электрический, коробки какие-то до потолка...
       - А-а, знаю, - протянула Настя. - Мы там как-то с ней там кофе пили и курили. Когда помнишь, было пятьдесят мороза. Так сигнализация пожарная сработала.
       - У нее там был сексуальный проповедник...
       - Что-о?
       - Она стояла голая на коленях, потом правда поднялась и, кажется, села. Мне уже этого было не видно. Я, сама понимаешь, не стала им мешать. Он ей говорит...
      
      
      ***
       - Ее хватилась мать... Приехала сразу, когда пару дней назад дочь перестала отвечать на звонки.
      Следователь Иванов внимательно слушал сыщика из ближайшего к элитному коттеджному поселку отделения полиции.
       Иванов приехал на окраину Главносибирска после того, как получил по полицейским каналам сообщение об очередном убийстве молодой девушки - уже не первом за последние несколько недель.
       Рядом с телом крутились криминалисты и судмедэксперт. Чуть поодаль, у окна дома стоял директор охранного предприятия, которое обслуживало коттеджный поселок.
       Из соседней комнаты доносились громкие рыдания хозяйки дома, то и дело переходившие в вой... Голоса находившейся рядом с ней женщины-полицейского слышно не было...
       Труп девушки выглядел жутко. Она была раздета - по всей комнате были разбросана ее раскромсанная на куски одежда - джинсы, нижнее белье, майка, кофточка...
       - Инна Раднаева, - пробормотал Иванов, глядя на страницу паспорта, который держал в руках. Фамилия была ему знакома. Святослав Раднаев - один из самых известных бизнесменов Главносибирска, владелец большого торгового комплекса на привокзальной площади. Инна была его дочерью.
       Сейчас она валялась на медвежьей шкуре перед кожаным диваном - истерзанная, изрезанная огромным тесаком, который насильник и убийца бросил в угли камина.
       Рядом с диваном стояла лестница-стремянка. Ее принес сюда директор охранного предприятия. С лестницы спустился стоявший на ней до этого один из экспертов-криминалистов. В руках он держал прозрачный целлофановый пакетик, в котором лежало несколько ниточек материи.
       - Мое предположение подтверждается. Он поджидал жертву, расположившись на огромной люстре. И потом спрыгнул на нее.
       - Как паук! - проговорил Иванов. Он представил, какой ужас испытала девушка, когда мгновенно пробудилась от рухнувшего на нее тяжелого тела.
       - Я обнаружил волосинки ткани на люстре - с рубашки или брюк маньяка. Слой пыли - его словно бы размазывали тряпкой. И еще...
       - Но какого черта было взбираться на люстру? Что за экзотический способ нападения? - спросил Иванов, глядя под потолок на массивный круг, к которому крепились подвески огромной, как в каком-нибудь театре, бронзовой люстры.
       - Люстра была лишь перевалочным пунктом. Сначала он проник вон туда, - эксперт показал на маленький балкончик, расположенный у стены под потолком. Для чего он предназначался - было непонятно. Скорее всего, дизайнеры устроили его в декоративных целях. Узкая лестничка, которая вела к балкончику, была разобрана. На стене еще можно было различить ее следы в тех местах, в которых она к ней крепилась. На месте лестницы теперь висело несколько живописных полотен.
       - На балкончик он пробрался с крыши через окно.
       - Получается, он проник сначала на балкон, потом с балкона на люстру, а с нее - прыгнул на жертву.
       - Да. К этому моменту она спала. На балконе он мог прятаться довольно долго. За высоким бортиком лежащего человека не видно... Ты перебил меня, а я хотел сказать об одной важной детали. Похоже, он - рыжий. На люстре и на балкончике я нашел несколько рыжих волос. И еще - на полу балкона нарисован знак Сатаны. Перевернутая пятиконечная звезда. Кто-то процарапал ее ножом совсем недавно...
      
      
      ***
       - Все кончено. Понимаешь, я не Илья Муромец. Я принц, который спустился в этот мир с небес, чтобы сделать его чище...
       - Если вы принц, - проговорила, давясь слезами Снежана. - То почему же вы так со мной поступили.
       - Потому, что так было надо. Ты бы иначе ничего не поняла, мне бы пришлось тебе все слишком долго объяснять. Насилие экономит время...
       - Экономит время... - она затряслась в беззвучных рыданиях.
       - Мир прогнил, треснул, я понял это, когда слушал вот такую вот штуковину, - Совиньи взял с табуреточки, с лежавших на ней его старых заплатанных шерстяных брюк новенький радиоприемничек с блестящими никелированными вставками. - Мораль упала, кругом эти самые, как их... - верзила прищелкнул пальцами. - Бог посылает на землю черных ангелов вроде меня. Чтобы навести порядок. Но я страдаю... У меня будет очень короткий век. Я предчувствую это. Скоро умру. Черные ангелы долго не живут.
       - Черные ангелы?.. - дрожа переспросила Снежана. Она не могла найти свою одежду. Совиньи куда-то зашвырнул ее. Продавщице было холодно.
       - Да, нас еще называют падшими ангелами. Мы присоединились к Сатане, когда он поднял мятеж. Там, как у вас говорят, "на небе" - последние слова Совиньи произнес презрительным тоном, показывая, как он относится к неверным словам глупых людей, которые неправильно трактуют его происхождение.
       - Что, мятеж сатаны? - бессмысленно повторила Снежана.
       - Да, по-вашему на небе, а по нашему - там, в космосе. - Ты слышала про послание Иуды?
       - Того, который продал Христа? - невероятным образом Снежана, голая, трясущаяся, над которой надругался Совиньи, начинала втягиваться в этот разговор, настолько поражал он ее своей странностью, тем, что был дик и не к месту здесь.
       - Да, было восстание там, на небе. И нам пришлось бежать. Я - что... Вместе со мной в Геенну - так у нас называют Главносибирск, бежали Семъяйза, Арестикифа, Ариман, Кокабаел, Тураел, Румъйял, Данел, Нукаел, Баракел, Азазел, Армерс, Батаръйял, Базазаел, Ананел, Турхйял, Симанизиел, Иетарел, Тумаел, Тарел, Румаел, Изезеел. Об этом сообщил Иуда. Он сейчас под видом уголовника находится в одной из колоний в семидесяти километрах от Главносибирска.
       - Так вы уголовник?
       - Я падший ангел. Я потомок тех, что после предыдущего восстания спустился на землю и, сойдясь с земными женщинами, наплодил исполинов и магов...
      
      
      ***
       - Ты маг и шарлатан, Саббатини! - зло проговорил Манжелли.
       - А ты знаешь, что после того, как на землю спустились падшие ангелы, которые женились на земных женщинах, они наплодили исполинов и магов... - "международный профессор" сидел напротив психиатра за столом в отдельном кабинете в тайском ресторанчике в центре Главносибирска.
       На столе - чайник зеленого чая, пиалы, фрукты. Саббатини и Манжелли уже пообедали и теперь пили чай и беседовали.
       - Что? Не понимаю.
       - Ну ты же сам сказал, что я маг. Значит, я потомок падшего ангела. А я тебе говорю про послание Иуды...
       - Иуды? Кого ты имеешь ввиду? Того самого Иуды, вора в законе, которого не признают вором некоторые из вокзальной главносибирской группировки? Того Иуды, который поднял в колонии восстание, которое было подавлено с большой кровью. И теперь неизвестно - где этот Иуда и вообще жив он или нет?
       - Да нет, что ты... Про эту историю я даже не знал. Я далек от колоний, МВД и воров в законе. Я говорю про послание Иуды, - того самого, который был апостолом и который предал Христа. Так вот, Иуда писал, что после того, как грешников на земле станет слишком много, произойдет великий потоп. Такое уже было один раз... Помнишь, Ноев Ковчег, "каждой твари по паре", гора Арарат... Повторится и теперь. Только, может, будет не в форме потопа, а какой-то другой... Понимаешь, перелом времен...
       - При чем тут перелом времен? - раздраженно проговорил Манжелли. - Ты обманываешь своих пациентов. Ты не лечишь их, а только продлеваешь их мучения.
      
      
      ***
       В пятидесяти километрах от Главносибирска на крутом берегу реки стояла колония - знаменитый "Красный мамонт". "Мамонтом" ее называли потому, что в километре на север от нее вверх по течению реки лет сорок тому назад обнаружили огромное кладбище этих гигантских доисторических слонов.
       Палеонтологи из нескольких стран мира раскапывали его.
       Место раскопок окружали усиленные наряды милиции. Ученые несколько раз пытались продвинуться вниз по течению реки, полагая, что там их могут ждать еще более интересные находки. Но власти не советовали им этого делать. Те же, кто как-то проникал через милицейские кордоны, вскоре видели перед собой угрюмые ряды колючки и вышки с часовыми. Желание копать как-то само собой пропадало...
       Красным же "Мамонт" назвали потому, что эта зона отличалась тем особым режимом, который был "поперек горла" "цвету" воровского мира - профессиональным преступникам "ворам в законе".
       Здесь таких ломали.
       Сейчас над зоной, расположенной на высоком берегу реки, словно бы на горке - сгустилась шапка тумана. В какой-то момент белые клочья собрались в огромный круг, который завис над крышами низких бараков колонии - точно нимб над головой святого.
       Именно таким "святым" в глазах отпетых уголовников, которых "приютил" на своем высоком берегу реки "Красный мамонт", был самый коварный, кровавый и беспощадный из них - вор в законе по кличке Иуда. Страшный уголовник, равного которому по неукротимой дьявольской злобе, заключенной в его подгоняемом чифирем и наркотиком сердце и голове, укрытой огромной шапкой ярко-рыжих грязных волос, история российского преступного мира не знала.
       Свое прозвище он, по воровской легенде, получил после того, как "продал" конкурирующей банде уголовников сведения о том, где находится его мать, тоже уголовница, сколотившая опасную банду грабителей.
       Мать была убита, а Иуда продолжил свое восхождение на воровской Олимп.
      
      
      ***
       - Он, этот проповедник - говорила Люда Насте. - Что-то ей болтал, что от того, что она с ним... В общем, про каких-то там богов, про то, что после того, как они в ней... В общем, что после этого где-то там, в космосе произошло восстание. Он ей стихи читал... Да! А одет он был очень даже ничего. Я так поняла, Снежана ему и помогала все эти тряпки выбрать. Перед тем, как они... В общем ты понимаешь, что они делали.
      
      
      ***
       - У вас здесь в Главносибирске народ темный, глупый. Никто тут у вас не понимает, что вас ждет. Ты что, ничего не слышала про восстание в космосе? Или иначе, другими словами - на небесах? Про то, как Сатана поднял восстание против небесных порядков.
       Снежана завертела головой. Она была по-прежнему без одежды.
       - А про то, как Адам соблазнил Еву, ты слышала... Вообще, ты читала... Мильтона... "Потерянный рай".
       Снежана молчала.
       Совиньи много раз прослушал повтор радиопостановки по "Потерянному раю" Мильтона - поэме, основанной на ветхозаветном сюжете про восстание Сатаны. Память у верзилы была отличная. Скудность впечатлений, которые он получал от жизни при его лежачем режиме, приводила к тому, что любые радиопередачи, особенно художественные постановки, производили на него особенное впечатление и запоминались во всех подробностях. Особенно ему нравилось запоминать стихи.
      "Он, без отпора, за руку повел
      Ее на затененный бугорок,
      Под сень ветвей, под кров густой листвы...
      И асфоделии служили им
      Цветочным ложем...
      Они любви роскошно предались,
      Всем наслажденьям плотским..."
      - Повторял Совиньи стихи из радиоспектакля по "Потерянному раю".
       - Знаешь, о чем это?
       Снежана молчала. Все, произошедшее с ней, представлялось девушке чудовищным. К тому же, она каким-то чутьем начала понимать, что верзила не собирается рассчитываться с ней за ту дорогую одежду, которую он уже успел на себя надеть.
       - Это о том, как Адам и Ева вкусили наслаждений после того, как Сатана устроил свой мятеж. Они были в числе его сторонников. Это Мильтон. Потерянный рай. В переводе этого, как его... Штенберга...
       Совиньи поднялся со стульчика, на котором сидел. Натянул новые брюки, застегнул их, затянул подобранный Снежаной к брюкам новенький ремень из натуральной кожи с изящной металлической пряжкой.
       Верзила был бос. На полу у его ног стояла раскрытая коробка из-под обуви. Рядом с ней - светлокоричневые ботинки из дорогой кожи. На один из ботинок наброшена новенькая пара носков. Еще не распечатанная, с картонной облаткой, с приклеенными к ткани ярлычками.
       Совиньи деловито распечатал носки, надел, сунул ноги в ботинки, завязал шнурки. Потом взял со стульчика скомканную и измятую рубашку. Посидев на ней, он успел изрядно ее смять. Надел рубашку на себя, застегнул пуговицы. Потом обратил внимание на противокражные этикетки.
       Верзила аккуратно вырвал их из одежды. На том месте, где они были прикреплены, остались дыры.
       Сняв с крючка клетчатый пиджак, Совиньи отыскал увесистую противокражную "блямбу" и аккуратно вырвал ее вместе с куском подкладки.
       Накинув пиджак на плечи, он вышел из комнатки.
       - Я еще вернусь, можешь не сомневаться, - бросил он на ходу. - И не вздумай жаловаться. - предупредил он Снежану. - Я знаю, где ты живешь, и где живут твои родственники.
      
      
      ***
       Совиньи в этот момент не знал, что пройдет совсем немного времени и он сам, вот с точно такими же, как сейчас у Снежаны испуганными и ошарашенными глазами, будет метаться по городу, испытывать чудовищный страх, ужас перед некой неведомой вторгшейся в его жизнь силой, пытаться как-то улизнуть от ее удара, найти какой-то выход из положения.
      
      
      ***
       Когда звук на крыше повторился, официант Гена медленно встал и, стараясь не топать громко, пошел в сторону входной двери. Медленно приотворив ее, высунулся на улицу.
       Мать, затаив дыхание, сидела на своем стуле на веранде.
       Гена вышел на улицу, поднял голову.
       Молодой человек сразу понял - что-то не так. На крыше веранды что-то чернело.
       Гена почувствовал, что ноги от страха стали ватными. Больше всего в этот момент официант боялся выдать свои ощущения. Мать недавно перенесла микроинсульт. Ей нельзя волноваться. От страха могло тут же подскочить давление.
       Постепенно Генины глаза привыкали к темноте. Теперь мог различить, что на крыше веранды сидит человек. Прежде чем Гена смог окончательно в этом убедиться, большое темное "пятно" заговорило...
      
      
      Глава пятая.
      ВОЛНЫ РАДИОСТАНЦИЙ
      
      
       - Мне понадобится время. Нет с собой всех необходимых лекарств, - Саббатини не отрываясь смотрел на огромный бриллиант, вставленный в тонкое золотое "обрамление" кольца. Евлампия заметила это, зажала кольцо в кулаке.
       - Я отдам вам кольцо только после того, как своими глазами увижу, что мой сын ходит. Как все люди, что он больше не инвалид... Вы можете это сделать?
       - Да, это в моих силах, - спокойно ответил Саббатини. - Но учти, лечение будет очень болезненным...
       - Болезнь? Что такое? - глаза Евлампии округлились.
       Лежавший на промятой кровати верзила издал какой-то странный звук, похожий то ли на мычание, то ли на глухой сдавленный стон. Все время, что "международный профессор" находился в избе, глаза Савелия непрерывно сверлили его лицо.
       - Лекарство нужно будет пить в течение недели. Потом на четыре дня сделать перерыв. Затем еще три дня надо будет пить другое лекарство. К концу первой недели твоему сыну станет очень худо. Отвращение к лекарству появится уже на четвертый день приема, - равнодушным голосом рассказывал "международный профессор". Каждый новый его прием станет приносить все большие мучения. Они будут очень сильными. К тому моменту, когда останется в первой серии принимать лекарство еще в течение одного дня, твой сын будет чувствовать себя так, что ему покажется: если он еще хотя бы раз примет это ужасное лекарство - он умрет. Но в этом-то и будет самое главное дело. Если он сможет заставить себя принять лекарство - у него будет возможность поправиться...
       - Поправиться... Возможность? - прошептала Евлампия. - Значит...
       - Да, именно значит! - раздраженно проговорил Саббатини. - Потому что, если даже он пропьет лекарство в течение недели, он еще не поправится. На четыре дня он должен будет сделать перерыв. Но, хотя он и перестанет пить лекарство, ему будет очень плохо. Причем состояние его будет ухудшаться. К тому моменту, когда надо будет пить следующее лекарство, твой сын будет уже чуть жив.
       - Чуть жив? - опять едва слышно слабым голосом прошептала Евлампия. - Так зачем же...
       - Затем, что, когда он начнет пить следующее лекарство, - повысив голос продолжал говорить Саббатини, - ему будет плохо - так же, как и до этого и еще по-другому. Очень плохо. Но он вдруг почувствует, что может ходить!
       "Если к этому моменту еще будет, кому чувствовать и ходить!" - подумал про себя Саббатини. Но тут же перед его глазами встала картина - сверкающий редкий бриллиант. Против такого соблазна он не мог устоять!
       К тому же Савелий - чудовищно силен. И организм у него - невероятно крепок. Это давало "международному профессору" уверенность: пациент будет умирать от лекарства. Но все же не умрет. Там, где все остальные умрут, прикованный к кровати гигант выживет...
      
      
      ***
       - Официант, привет. Это я, Совиньи.
       Первой мыслью официанта было кинуться в дом - у него был старый пневматический пистолет, лупивший круглыми медными пульками. Но тут же он вспомнил, что пистолет валяется под кроватью не меньше полугода. Сжатый воздух из баллончика, вставленного в его рукоятку, давно вышел. Выстрела не получится.
       - Я спускаюсь к тебе, официант, - над головой официанта раздался шум, треск, Где-то там, вверху, рискуя рухнуть вниз, ворочалось крупное тело.
       Гена понял, как Совиньи, - имя верзилы уже врезалось ему в мозг, - забрался на крышу веранды. У забора валялась старая лестница. Верзила приставил ее к стене дома. Пока в комнатке, где Гена с матерью пили чай, громко работал телевизор, верзила мог взять лестницу, приставить ее к стене, подняться на крышу веранды и остаться при этом незамеченным.
       "Главное, чтобы мать ничего не расслышала, - мелькнуло в голове официанта. - Иначе у нее просто остановится сердце".
       - Вот и свиделись, - Совиньи очень быстро спустился с крыши, и теперь его огромная фигура "нависала" над Геной. - Я же говорил тебе, что для тебя история просто так не закончится. Вот она и не кончилась.
      
      
      Воспоминания официанта о разговоре с Совиньи
       Что-то грохнуло за углом, где был выход с кухни в ресторанный зал. Официант Гена поморщился, - он мучился похмельем, болела голова.
       Накануне здорово напился. Все из-за разговора, который завела с ним мать: уговаривала уехать вместе с ней из Главносибирска. Мол, на город бьет из космоса какой-то особенный луч. Под его действием в Главносибирске происходят "адские" перемены: начинают орудовать кровавые неуловимые маньяки, люди словно бы разом заражаются массовым сумасшествием. На этой почве возникают стихийные восстания, появляются какие-то тайные организации, которые стремятся разрушить привычную размеренную городскую жизнь.
       Мать задумалась над тем, чтобы переехать к дочери, Гениной сестре.
       Та десять лет назад уехала в Москву искать счастья, вышла в столице замуж за такого же, как она, уроженца Главносибирска и осела вместе с ним в купленной на ипотечный кредит маленькой квартирке в дальнем Подмосковье.
       Денег на то, чтобы гасить кредит, не хватало. Генина сестра уговаривала мать продать дом в Главносибирске и перебраться к ним.
       Гена из Главносибирска уезжать не хотел. К тому же, с сестрой и ее мужем он был в натянутых отношениях... Что будет делать в Москве? Удастся ли устроиться на хорошее место? А в Главносибирске у него все же есть, пусть и не самая высокооплачиваемая, но работа. И жилье ему в родном городе снимать не надо. Если, конечно, мать не затеет продажу домика, в котором они жили.
       "Втемяшился ей в голову этот космический луч! - с раздражением подумал официант. - Верит во всякую чушь!"
       Опять что-то грохнуло.
       - Эй, мне бы пожрать! - из-за угла в короткий коридор, в котором сейчас стоял Гена, вошел огромный дядька. Рост, ширина плеч, - все в нем впечатляло. Но все это, - и плечи, и рост, - было бы ерундой, не они привлекали главное внимание... Огромная башка в обрамлении копны рыжих волос. Как же чертовски они были грязны, длинны и нечесаны! И глаза, - какие-то мутные. И одновременно злые и внимательные. Зрачки, из которых исходил взгляд-буравчик, словно прикрыты пеленой.
       - Идите в зал, садитесь за столик, - голос Гены звучал грубо. Но не от грубости и не от того, что Гене было плевать на какого-то странного посетителя, которому "мне бы пожрать" - наоборот, со страху голос сорвался на грубую ноту.
       Рыжий верзила как-то странно растянул губы. То была не улыбка.
       Гена что-то почувствовал: какое-то недоброе обещание таилось в гримасе...
       Верзила ушел в зал...
       Гена сходил на кухню, принес оттуда на столик, за которым сидели две тетки, суши.
       Несколько фраз из разговора теток, случайно подслушанных официантом, пока он переставлял на столике пивные бокалы и бутылки, освобождая место для массивной деревянной "лодки" с суши, странно совместились с появлением гиганта:
       - Пей, давай, ешь, вот, Верка! Суши вот. А то знаешь, какие разговоры ходят. Города нашего больше в прежнем виде не останется. Какой-то луч на нас из космоса бьет.
       - Ой, да откуда вся эта ерунда?!
       - Да слухи. Город наш хоть и миллионник, а большая деревня. В одном районе скажут, через день уже слухами другой район полнится... Из всех щелей... Уже, говорят, лезут какие-то не такие личности. Будут убийства и ограбления...
       Тетка замолчала.
       К этому моменту Гена, наконец, поставил деревянную "лодку" с суши в самом центре стола и, подхватив поднос с пустыми бутылками, понес его на кухню.
       Там он провел не больше половины минуты, а затем вышел в зал, направился к рыжему гостю. Тот давно сидел за столиком у окна, дожидался, когда Гена подойдет к нему.
       Шагая через зал к рыжеволосому, Гена почти физически чувствовал, что в зале взвихривается особенное напряжение. Оно возникло в ресторане в тот момент, когда здесь появился этот верзила. В этом у официанта сомнений не было.
       Верзила - а это был Савелий или, как он теперь представлялся - Совиньи (мы расскажем о том, откуда появилось это имя позже) - в этот момент припоминал, как накануне заходил в магазин электроники...
      
      
      ***
       "Приемничек!" - ни разу не выезжав за всю свою тридцатитрехлетнюю жизнь из родной деревни, Совиньи был поражен, увидев "вживую" целую выставку радиоприемников.
      Пять минут назад он покинул привокзальную площадь. Пошел по какой-то улице, слева был дом, в нем, в первом этаже - магазин. Сквозь широкое витринное стекло была видна полка у стены - на ней стояли портативные радиоприемники. С выдвинутыми антеннами.
       В жизни Совиньи до этого был только один радиоприемник. Старый транзисторный, работавший на батарейках. Но как много для него значил! Старенький радиоприемник, который (так считал Совиньи) оставил в их доме его отец, был для верзилы и собеседником, и единственным источником знаний. Он ловил всего несколько радиостанций, поэтому весь жизненный "опыт" Совиньи, все его знания были определены только тем набором передач, которые передавали эти радиостанции.
       У них было много познавательных "культурных" передач - транслировали всякие старые радиоспектакли, записанные бог знает в какие лохматые года. Эти театральные постановки по известным пьесам добавили "образованию" Совиньи классического "оттенка". Спектакли повторяли по несколько раз, Совиньи слушал их до того, что умудрялся выучить некоторые куски из классических пьес наизусть. Также выучил несколько географических передач из цикла "Вокруг света". А уж про политику верзила знал очень многое! С утра до вечера с самого раннего детства слушал все выпуски новостей. Правда, он, никогда и нигде не учившийся - кроме небольшого количества домашних уроков, которые попыталась дать ему мать, которая сама была полуграмотной, - не понимал очень многого в этих передачах. Даже смысла некоторых слов не знал... Все равно - очень многое из услышанного крепко-накрепко оседало в голове Совиньи.
       За тридцать три года он так свыкся со своим радиоприемником, что теперь ему не хватало всех этих радиопередач, постоянного звука, который бы звучал из динамика рядом с левым ухом.
       В последнее время радиоприемник постоянно барахлил. Так что Совиньи (это было еще до появления в их доме Саббатини) все ждал - и его охватывала тоска - что он замолчит навсегда...
       Но в тот момент не думал, что где-то в мире есть прекрасные новые приемники современных моделей.
       Как был поражен Совиньи, когда увидел на витрине эти изделия электронной промышленности!
       Гигант почти растаял. Если что и могло согреть его сердце, так это воспоминание о приемнике, который оставил в своей "избушке". Он, замирая от восторга и чувствуя, что ему становится тепло - так тепло бывало только, когда мать укутывала его одеялом, - переступил порог магазина.
       Совиньи робко остановился, - такого с ним еще никогда в жизни не было: робость, кажется, вообще не могла появиться в его душе, но она появилась!..
       У него першило в горле, хотелось кашлянуть. Но голос подать боялся. У другой стены магазина, у другой витрины стоял продавец и два каких-то паренька. Продавец рассказывал им что-то о стоявших на полке компьютерах. Верзила почему-то боялся громким звуком потревожить людей в магазине. До сих пор трое, похоже, вовсе не заметили его появления.
       Совиньи был настолько околдован видом приемничка, что ему казалось: радио - видение, которое легко можно спугнуть неосторожным движением, звуком. Он двигался к полкам с приемничками на цыпочках, он - огромный мужчина с копной грязных рыжих волос на голове, один вид которого вызывал у всех ужас!
      
      
      ***
      Настроение у официанта - чертовски скверное. Не выспался, последнюю зарплату получил совсем маленькую. А тут еще неудобство - этот страх. Он боялся нового посетителя. Не хотел об этом думать, но боялся. Все то короткое время, что находился в зале, пока ставил поднос перед этими тетками - боялся! И самое страшное в верзиле были не его огромные руки и ноги, не широкое туловище и не копна рыжих волос, а глаза. Странная патина, покрывавшая их... "Можно ждать от него, чего угодно!" - мелькнуло в голове официанта.
       Он был уже рядом со столиком, за которым сидел гигант.
      
      
      ***
       Совиньи рассматривал радиоприемнички. Товар этот в наши времена не назовешь ходовым, - ну, кому нужен отдельный радиоприемник, когда встроенное радио есть в мобильниках, в автомобилях?.. Да где только его нет!
       Но гигант еще не успел толком разобраться во всем многообразии современных электронных "дивайсов". И радиоприемничек был слишком важной частью всей его предыдущей жизни, чтобы не стать для него чем-то большим, чем просто устройством для прослушивания радиопередач.
       Те, что стояли на полке (кстати, он подошел к ней настолько тихо и как-то бочком, ссутулившись и словно бы намеренно уменьшившись в росте, чтобы его не заметили), были самых разных дизайнов и форм. Черные с блестящими тонкими вставками под металл, серебристо-стальные с округлыми пластмассовыми ручками. Все модели - компактные, гораздо меньше старого радиоприемника, оставшегося там, в деревне, в доме матери. Были и совсем маленькие - они вызвали у Совиньи особенное восхищение. Он взял в руки один из таких приемников, повернул рукоятку на его узеньком торце. Шкала радиоприемника осветилась мягким золотистым светом.
       Гигант посмотрел на цену - она была смешной. Эти приемники мало, кто покупал. Разве что какие-нибудь дачники.
       У Совиньи не было ни копейки. Он поставил приемник обратно на полку, пошел к выходу из магазина. Знал, что в скором времени у него в кармане заведется "монета" и он вернется сюда. Верзила обязательно хотел стать обладателем маленького радиоприемничка.
      
      
      ***
       - Но денег у меня нет. Должны отдать только завтра. В крайнем случае, послезавтра. Поэтому я тебя прошу, друг. Сейчас как-нибудь там со своими реши все это дело. Мне надо где-то питаться, - голос раздавался словно бы из некого устройства, спрятанного внутри огромной пустой бочки. А вовсе не из живого человека. И опять официант видел что-то вроде странной пленки, покрывавшей белки глаз. Существовала ли она на самом деле?
       - Братан, я тебя очень прошу, организуй мне обед, - Совиньи говорил негромко. Так, чтобы его слова не слышали те, кто сидел рядом в ресторане. Гигант смотрел на кушанья, которые стояли на соседних столах - он знал, что это такое. По радио передавали как-то передачу про японскую кухню, про Японию, про суши. Но ни суши, ни других блюд, которые разносили по столам, верзила, само собой, никогда в жизни не пробовал.
       Не знал и вкуса пива, которое в ресторане подавали в красивых высоких бокалах.
       Он вообще никогда до сих пор не пробовал алкоголя.
       Официант молчал. Голова у него начала болеть еще, когда гигант произнес первую фразу. И она болела все сильнее. Гена чувствовал на себе взгляд странных глаз верзилы, белки которых покрыты "патиной". Официант нашел в себе силы сказать:
       - Если у вас нет денег, то лучше уходите отсюда. Никто вас бесплатно кормить не будет. Если откажетесь платить - менеджер просто вызовет полицию.
       - Друг, я не простой человек. И не с улицы здесь появился. За мной стоит... Слушай, я даже не стану тебе говорить, что за мной стоит, - тут Совиньи начал входить в раж. Он сам себе в эту минуту очень нравился. В голове его вертелись разные обрывки из новостных передач и радиоспектаклей, которые слушал по приемничку там, в "избушке", в которой жил с матерью. Как-то на волне одной радиостанции верзила слушал чтение в эфире длинного, - он передавался маленькими частями с продолжением, - детективного фантастического романа. В нем была масса интересных подробностей, которые так и стремились сорваться с языка верзилы. - Это люди, это явления... Ты знаешь, что они могут сделать с этим городом, с Главносибирском. А такой, как ты... Ты - песчинка. Тебя просто разотрут. Да нет, даже и растирать не будут, ты просто затеряешься, - верзила многообещающе улыбнулся.
       Гена понял, что сейчас начнется что-то опасное. Надо было срочно сматываться из зала и говорить начальству, чтобы вызвали полицию. Официант уже чуть отступил назад, как верзила неожиданно резко приподнялся со стула, заставив Гену вздрогнуть, и произнес:
       - Ладно, братанчик, я пойду. Но мы с тобой еще встретимся!
       Верзила поднялся из-за стола и вышел из ресторана...
       Все эти события ожили в памяти официанта пока стоявший перед ним гигант нахально ухмылялся, выдерживая паузу и, очевидно, наслаждаясь убийственным впечатлением, которое он произвел на Гену.
      
      
      ***
       На третий день лечения Совиньи стало "окончательно" плохо. Кроме почти непрерывной рвоты и чудовищных головных болей у него начало останавливаться сердце.
       Как раз на третьи сутки лечения убогий деревенский домик Евлампии и ее сына Савелия навестил "международный профессор".
       Саббатини измерил пациенту пульс, давление и понял, что тот умирает. Работа сердца была нарушена. Пока оно еще билось. Но еще немного - и самая главная мышца огромного человека просто остановится.
       "Ничего... Он сильный, - подумал Саббатини о Савелии. - Не остановится. Будет отчаянно барахлить, останавливаться, но все же самого страшного не произойдет..." В гиганте "международный профессор" был уверен. Перед тем, как назначить ему свое "фирменное" лечение, Саббатини постарался как можно лучше выяснить состояние здоровья пациента. И оно удивило его.
       Совиньи страдал редким заболеванием нервной системы, из-за которого он испытывал при любых сколь-нибудь резких движениях рук и ног такую боль, что не мог ходить. Но по некоторым признакам (а Саббатини использовал экзотические методики восточной медицины и изучил пульс Савелия, цвет его глаз, осмотрел кожные покровы) - организм гиганта работал как часы. Запас его "прочности" был очень велик. Здоровья у верзилы хватило бы на многое. И должно было пройти немало времени и на него должно было навалится немало испытаний, прежде чем он потерял бы его.
       "Рискну! - подумал Саббатини. - Ведь я с самого начала решил рискнуть. Все рассчитано точно. Беды не произойдет".
       - Пусть продолжает принимать лекарство, - бросил "международный профессор" Евлампии, поднимаясь со стула, приставленного к кровати больного.
       Савелий молчал.
      
      
      Глава шестая.
      ГРЯДУЩИЙ АД
      
      
       - Что, друг, еще сомневаешься в моих возможностях? - нагло ухмыляясь, проговорил Совиньи.
       Официант чувствовал: тело его дрожит.
       Здесь перед домом, ночью, когда кругом ни души, Гена был во власти рыжеволосого гиганта. Официант понимал: не стоило и помышлять, чтобы справится с верзилой.
       - Я вижу, ты не сомневаешься. Тем лучше для тебя. Теперь ты подготовлен к тому, что произойдет, - верзила больше не ухмылялся. - Меня зовут Совиньи. Запомни имя, страшное и впечатляющее... Сейчас мы пойдем в твой дом, - Совиньи вдруг выбросил вперед левую руку, схватил официанта, вздрогнувшего от неожиданности и испуга, за предплечье.
       У официанта было ощущение: его схватил механический зажим из стали. Такие поднимают металлические заготовки с конвейерной ленты, чтобы перенести куда-то в сторону... Нечего и думать о том, чтобы попытаться вырваться из этого "зажима".
       - Я знаю, у тебя там сейчас сидит твоя маманя - идиотичная старушка. У нее как со здоровьем? - Совиньи не усмехался. - Что-то она сегодня весь вечер охала... Это может нам помешать. Вдруг помрет, не выдержав зрелища?.. Я ведь сейчас там, у тебя в комнате, где вы смотрите телевизор, создам пыточную камеру. Комнату для истязаний. Буду мучить тебя всеми возможными способами. Там у тебя в комнате обязательно найдутся щипцы и ножницы, и огонь.
       Совиньи вдруг выбросил вперед правую руку, провел ею по волосам Гены, - как бы погладил его по голове. Официант хотел закричать, но тут же мелькнула мысль: и это совершенно бесполезно!
       - Правильно, кричать бесполезно... - тут же проговорил Совиньи. - Заткну тебе пасть, затолкаю в нее кляп. А сдавленный крик - ты, конечно, успеешь его издать. Но кто услышит?.. Станут ли вмешиваться соседи? Да они даже полицию не вызовут. Кто у тебя тут соседи: слева старушка, справа - семья алкоголиков... Видишь, владею всей информацией!
       Гена все понял... Сегодня после визита Совиньи в ресторан у официанта чудовищно разболелась голова. Ушел с работы раньше - в обед. Значит, верзила проследил за ним, выяснил, где Гена живет, все оставшееся время изучал окрестности, соседей...
       Официант припомнил, что днем с участка доносились какие-то странные звуки. Гена был в доме, лежал на кровати, наглотавшись обезболивающих, и, даже когда звякнуло стекло, вставать и смотреть, что происходит, не стал. Матери дома не было. Верзила свободно ходил по участку. Соседи, если и видели его, могли подумать - это новый Генин друг.
      
      
      ***
       - Мать, - прохрипел верзила. - Я продолжу принимать это чертово лекарство.
       - Ты умрешь, Савва! - вскричала Евлампия.
       Состояние женщины было ужасным. Когда она по совету одной деревенской бабушки пришла в пансионат, где находился в тот момент Саббатини, ее надежда на то, что "международный профессор" поможет выздороветь ее сыну, была велика. Слушая, как Саббатини рассказывает про мучения, которые придется испытать ее сыну, когда он будет принимать лекарства, женщина как бы не воспринимала это предупреждение всерьез. Основное, что она поняла из всех его слов: ее сын встанет на ноги! Но теперь...
       Евлампия видела: Савелий умирает. "А что, если этот профессор - обманщик?!" - проносилось в ее голове.
       - Все равно мать, если я не поправлюсь - разве это жизнь? Лучше уж умереть сейчас... Пока ты жива...
       Евлампия и сама иногда с ужасом думала, что станет с ее беспомощным, неспособным двигаться Саввой, если с ней что-то случится. А ведь она постоянно мучилась от болей в сердце. Куда денут сына, если мать неожиданно помрет?
       - Или я умру. Или этот профессор не обманул. И тогда я и в самом деле поправлюсь. Только два теперь выхода. И ждать - какой из них будет - осталось совсем немного.
      
      
      ***
       Совсем мало времени оставалось до того момента, когда с круга, выхваченного из темноты фонарями, от низенькой одноэтажной диспетчерской, медленно, уже на ходу захлопнув двери, отъедет автобус. Предпоследний на Киръягонь.
       Будет еще один - через два часа. Уже последний перед долгим ночным перерывом.
       Аля - Алевтина Башкирова, работавшая администратором на складе одного из колбасных заводов Главносибирска - "Сибирочка - колбасные изделия" не собиралась два часа торчать на скамейке у автобусной диспетчерской на конечной остановке. Намеревалась успеть на предпоследний автобус.
       Для этого надо срезать путь, двинуться не по шоссе, хоть и весьма неприятному для пешеходов, потому что тянулось между двух промышленных зон, но все же освещенному редкими фонарями, а по узкой дорожке, протоптанной между лесом и кладбищенским забором.
       Дорожка была освещена лишь отсветом фонарей, которые ярко горели где-то у противоположного края кладбища - там была церковь и двухэтажное здание администрации. А с этой его стороны из-за невысокого, метра полтора, не больше, забора виднелись только кресты да старые советские кладбищенские памятники - фигуры, стеллы, мраморные обелиски, увенчанные красными звездами.
       "Идти там, конечно, страшно. Зато путь короче. Еще неизвестно, где опаснее: немного пройти вдоль кладбища, где, почти наверняка, нет ни живой души, или тащиться по шоссе, где по которому время от времени проезжают машины... Кто в них сидит? Остановятся, нападут..." - подумала Аля, свернула на дорогу к кладбищу...
       И только когда она прошла по ней метров пятьдесят - когда шоссе, по которому шла до этого, скрылось сзади за поворотом, вспомнила про разговоры, которые слышала сегодня утром и днем от подруг на мясокомбинате и которые упорно повторялись в последние дни из уст в уста по всему Главносибирску...
      
      
      ***
       - Ну что, друг, ты еще сомневаешься в наших возможностях? - Совиньи холодно смотрел на официанта.
       В доме, в комнате, где сидела Генина мать, работал телевизор. Его звук доносился до официанта через слегка приоткрытую дверь. Пока, слава богу, мать не обратила внимание на то, что сын вышел из дома. А может, она уверена, что вокруг дома ничего не происходит, сейчас сын прогуляется и вернется обратно смотреть телевизор?
       Совиньи поднял глаза к небу.
       - Сегодня хорошо видно звезды. Космос!.. Друг, ты боишься сил, которые... Как бы тебе сказать... Они не от мира сего. Нет, не подумай ничего такого. Просто эксперимент. Научно-военный. По орбите кружатся спутники. Новые, секретные. Они влияют... Главносибирск - это дыра. Поэтому его выбрали в качестве объекта. Этот город никому не жалко. Промышленные предприятия давно не выпускают никакой продукции, население вырождается... Скоро ты Главносибирска не узнаешь. И в том аду, который здесь будет, лучше оказаться моим другом... Я многое могу, на многое способен.
       Гена завороженно слушал речь гиганта. Она казалась официанту весьма странной. Верзила как-то не походил на простого бандита или хулигана. Сумасшедший? Но речь его лилась очень гладко и была вполне связной. Гена не мог знать, что Совиньи не останавливаясь цитировал фразы из прослушанных когда-то передач.
       - Кстати, зайди сейчас за угол дома. По-моему, там что-то тлеет. Вот-вот загорится, - Пальцы Совиньи разжались. Он больше не держал официанта за руку.
       - Запомни, меня зовут Совиньи! - проговорил верзила.
       Гена ринулся за дом. Там у самой стены, рядом с лестницей лежал штабель старых досок. На верхних досках медленно разгорался небольшой костерок из нескольких сложенных вместе веток, под которые подложена пылавшая газета. Официант разбросал палки, затоптал подошвами своих тапочек слабенькие языки пламени, только-только начавшие появляться на верхних досках.
       У него была мысль сбежать, но он опасался за пожилую маму - не зашел ли верзила уже в дом?..
       Перед крыльцом Совиньи не оказалось. Войдя, с замиранием сердца, в дом, Гена обнаружил, что мать все так же смотрит телевизор.
       Стараясь не привлечь ее внимания, официант осмотрел дом, потом - участок. Совиньи нигде не было... Похоже, он оставил свою жертву в покое. Надолго ли?
      
      
      ***
       Дорога, которая шла между кладбищенским забором и лесом, "срезала" длинную петлю, которую делало в этом месте шоссе. То самое, которое петляло между промзонами. На другом конце "кладбищенской" тропы Аля должна была выйти на асфальт. Пройти по нему небольшое расстояние и свернуть на короткую - метров в пятьдесят - дорогу, которая вела к конечной остановке автобусов.
       Когда уже протопала между шоссе и кладбищем значительное расстояние, за кладбищенским забором явственно послышались какие-то странные, пугавшие звуки. Кто-то то ли выл, то ли ухал.
       Алю охватила паника. Она остановилась, потом развернулась и торопливо зашагала обратно - туда, откуда пришла. Звуки больше не повторялись. "Сейчас я дойду обратно до шоссе и наверняка опоздаю на автобус. На конечной остановке в это время ни живой души... Свет в диспетчерской не горит..."
       Повинуясь импульсивному порыву, девушка вновь развернулась и торопливо почти бегом двинулась по грунтовой дороге между лесом и кладбищем. То ли ухание, то ли вой не повторялись, - паника немного ослабла. Но через пару минут кто-то громко завыл за кладбищенским забором как раз напротив места, по которому шла девушка.
       Она повернула голову: на кладбищенский забор кто-то лез. Торчали плечи, голова, укутанная каким-то покрывалом. Точно привидение в саване.
       Аля не сомневалась: это не персонаж из загробного мира. Человек! Тем ужаснее все было. Кто может бегать поздним вечером по кладбищу, охотясь за прохожими, идущими вдоль забора?!
       Опять припомнились разговоры с мясокомбинатовскими подругами про луч с американского спутника, про маньяков, насильников и убийц, которых он побуждает к действию, про множество замученных в Главносибирске девушек...
       Некуда деться! Она может броситься только в лес, но там... В темной чаще, где и днем-то никогда не бывает ни живой души - фигура в саване может делать с ней все что угодно. Кричать - бесполезно. Вокруг - ни души. Разве что охрана кладбища. Но она сейчас сидит где-нибудь там, в домике у противоположного забора.
       Пока мысли бешеным вихрем неслись в Алиной голове, фигура исчезла за забором. Девушка побежала.
       В старом заборе были щели. Через них она видела - преследователь стремительно движется вдоль забора вровень с ней.
      
      
      ***
       - Город наш подвергается воздействию какого-то спутника, - говорила Анастасии Сергеевне подруга Галина Петровна. Вместе они работали в конструкторском бюро оборонного завода два десятка лет, знали друг друга прекрасно. - Это американцы. Они испытывают новое оружие...
       - На хрена мы им сдались, бить по нам? - полным пренебрежения тоном спросила Анастасия Сергеевна, намазывая на кусок хлеба печеночный паштет. - Оружие какое-то...
       - Чудачка! Очевидных вещей не понимаешь, - откликнулась Галина Петровна. - В Главносибирске несколько оборонных предприятий. Они-то и являются целью. Если жизнь города будет дезорганизована, нарушится и работа оборонки. Странная ты, Сергеевна, женщина. Все об этом знают, а ты нет... Про биоатаку-то хоть слышала? Про крыс с ослиными ушами?
       Тетки сидели за маленьким столиком в большой, давно не знавшей ремонта комнате отдела.
       Столик - в углу у двери, чуть в стороне от рабочих конторских столов.
       Половина столика заставлена пустыми кружками, тарелками, пакетами с сахарным песком, банками с домашним вареньем, пакетиками чая, банками с растворимым кофе. За этим столиком сотрудницы отдела - коллектив был женским, - обедали, пили чай, подолгу беседовали.
       - Какие крысы с ослиными ушами?! - еще более раздраженно проговорила Анастасия Сергеевна. - Не верю я всему этому.
       - Поверишь, когда одна из них залезет к тебе на крыльцо.
       В комнату вошла третья женщина - Марина. Тоже работала в этом отделе. Подошла к столику, примостилась на краешке свободного стула.
      Глядя широко раскрытыми глазами то на Анастасию Сергеевну, то на Галину Петровну, Марина принялась слушать разговор. Рот ее раскрылся. Сначала чуть-чуть, потом - шире.
       - Самое ужасное: в точности неизвестно, как действует луч... Ну, тот, со спутника. Про то, что из-за него родятся крысы с ослиными ушами - только одно из предположений. Говорят, была передача. Там сказали, будут не крысы, а просто самые обычные люди станут сходить с ума, совершать потом чудовищные поступки. Одно ясно наверняка - Главносибирску придет окончательный конец. Появятся маньяки, убийцы...
       - А я слышала, никакого луча нет, - вступила в разговор Марина. - Просто в Главносибирске будет криминальная война. Наших бандюганов хотят подвинуть бандиты откуда-то то ли из Владивостока, то ли из Хабаровска... А может, с Колымы...
       - Еще скажи, с Сахалина! - недовольно произнесла Галина Петровна. - Чушь это. Нет никаких бандюганов. Американцы работают. Или наши, свои, на своих же космическое оружие испытывают. А что? У нас всегда первым делом на своих испытывают. Результат можно точно измерить...
       - А я слышала, эти слухи про космический луч, который на Главносибирск направлен - их нарочно распространяют. Для отвлечения внимания от криминальной войны, которая скоро будет. А чтобы слухи выглядели правдоподобно, бандюганы сами организуют всякие там случаи и нападения, - Марина откинулась на спинку стула.
       - Какие нападения? - спросила Анастасия Сергеевна. Ей стало по-настоящему страшно. Она подумала о своем доме, стоящем на краю улицы возле пустыря, о дочке.
      
      
      ***
       Алевтина ринулась в лес. За ее спиной человек в черном саване лез через забор. Перед этим он уже несколько раз выскакивал из-за него, но каждый раз спрыгивал обратно на кладбищенскую сторону. А потом в какой-то момент фигура перекинула через забор ногу.
       Девушка поняла: в следующее мгновение он спрыгнет на дорогу и набросится на нее.
       На дороге между лесом и кладбищем у нее точно не было шансов. В лесу был хоть и весьма слабый, но шанс спрятаться где-нибудь за кустами, за деревьями в глухой чаще. Аля ринулась туда...
      
      
      Глава седьмая.
      "КРАСНЫЙ МАМОНТ"
      
      
       Ей повезло. Огромная фигура, закутанная с головой в мрачный саван, неловко спрыгнула с забора. Громила, - а то, что это высоченный и широкий в плечах мужик, - у Алевтины сомнений не было, - припал на одно колено. Резвая девушка уже вбегала в лес. Обернувшись, увидела: верзила в саване был еще только на середине дороги. Хромая на одну ногу, он двигался к лесу и издавал глухой вой.
       Девушка побежала быстрее.
       На ее удачу лесок рядом с кладбищем был густой, а главное - между деревьев росли кустарники...
      Хоть ветви царапали лицо, руки, Алевтина стремительно продвигалась вперед. Обернулась, сзади - никого. Она продолжала бежать.
      Вдруг совсем рядом слева раздался глухой вой. То ли Аля сбилась с дороги и начала забирать в сторону, в то время как человек в саване бежал ей наперерез по прямой. То ли пока она продиралась через кусты, он бежал где-то сбоку по свободному пространству между деревьями.
       Человек в саване глухо выл. Алевтина едва не закричала от ужаса. Хотя, все равно - пусть она и не выдала себя громким криком, верзила в саване обязательно слышал, как она ломает ветви, ее топот, хриплое дыхание.
       "Все, конец! Сейчас произойдет самое ужасное", - пронеслось в ее голове.
      
      
      ***
       - Ну что, посоветуешь что-нибудь вкусненькое. Всегда мечтал попробовать японскую кухню, - Совиньи сел в ресторане ровно на то же место, на котором сидел накануне. Гена встретил его еще у входа в зал. Верзила молча прошел мимо официанта, спокойно расположился за столиком.
       - Я принесу то, на что у меня хватит денег, - ответил официант. Он трусил.
       Увидев входившего в ресторан Совиньи, Гена сразу решил, что выполнит все требования гиганта.
       "Деваться некуда! С этим типом явно что-то не чисто. Он намекал на какие-то силы, которые за ним стоят. Скорее всего, так и есть. Уж больно необычно себя ведет... Бороться с какой-нибудь мафией, а может быть - и со спецслужбами - бесполезно".
       - Ну, принеси... А потом раздобудь денег и принеси еще. Я, между прочим, сейчас от твоего дома. Там у тебя маманя...
       Официант похолодел.
       - В пенсионный фонд с утра направилась. Сейчас там сидит, книжку в очереди читает... - как о чем-то совершенно неважном продолжал Совиньи. Гигант взял со стола металлический столовый нож, оставшийся здесь после предыдущего посетителя, схватил его одновременно за лезвие и рукоятку и резким движением согнул пополам. - Мать читает книжку в пенсионном фонде, а дом стоит никем не охраняемый. Смотри, вернешься с работы - а там пепелище. Подумай, что проще - строить заново дом или накормить меня как хорошего знакомого. Как старого друга. К тому же, я в Главносибирске - гость. А обычаи гостеприимства обязывают жителей города выполнять желания своих гостей. Или у вас, у главносибирцев, не так?.. Тогда придется научить вас вежливым манерам. Вот это что там, на соседнем столе? - Совиньи показал пальцем на тарелку, стоявшую на столике через проход. Сидевший за ней с деревянными палочками молодой человек со страхом посмотрел на рыжеволосого детину и сосредоточенно принялся ковыряться в еде.
       - Это темпура... - слабым голосом ответил Гена.
       - Тащи сюда такую же! - резким, грубым тоном распорядился Совиньи.
       Официант медленно, безвольно опустив руки, поплелся на кухню.
      
      
      ***
       Алевтина увидела за деревьями шоссе. Где-то совсем рядом раздался звук автомобильного мотора. "Люди!" - девушка рванула к дороге. Краем глаза видела верзилу, он был уже совсем рядом. Огромный детина, на голове которого надет какой-то жуткий мешок с прорезями для глаз. Уже тянул к ней руки! Из последних сил задыхавшаяся девушка рванулась вперед.
       Вот шоссе, сноп автомобильных фар. Не помня себя Алевтина бросилась наперерез.
       Сильный удар. Девушку подбросило в воздух. Затем она упала на асфальт.
       Водитель машины, которая ее сбила, остановился, выскочил на шоссе, вызвал скорую и полицию. Никакого человека в черном саване при этом не видел.
       Девушка была без сознания.
       В больнице пришла в себя, рассказала про огромного мужика, выскочившего из-за кладбищенского забора.
       Через два дня ей неожиданно стало хуже: воспалилась гематома в голове, поднялась температура и еще через двое суток Алевтина умерла.
       В день ее похорон на шоссе в районе кладбища ночью была обнаружена машина. Две ехавшие на ней девушки зверски убиты.
       Полиция установила: у автомобиля лопнуло колесо, он съехал на обочину. После этого на девушек напали.
       Мимо кладбища часто ходили работники мясокомбината и еще нескольких предприятий, расположенных в промзоне. После этих двух случаев оказаться здесь в одиночку не рисковали не только женщины, но и мужчины. По округе, а потом и по всему Главносибирску поползли слухи о таинственном "кладбищенском монстре".
      
      
      ***
       - Слушай, ну и клиент у тебя! Он жрет непрерывно, наверное, уже часа три! И все никак не наестся. Сколько он уже слопал? Наверное, чаевых тебе отвалит немерено, - сказал Гене повар-сушист, готовивший в зале за специальной стойкой суши. С его рабочего места был прекрасно виден столик, за которым сидел верзила с рыжей нечесаной шевелюрой.
       В ответ Гена промямлил что-то нечленораздельное.
       Совиньи тем временем поднял глаза от тарелки и, заметив за стойкой рядом с поваром в колпаке Гену, поманил его рукой.
       - Вот что, я наелся... Но на всякий случай... Сейчас мне надо уехать в одну поездку. За город. Собери мне пакет со жратвой. Темпуры положи побольше и этих самых... С тунцом. И денег!.. Давай, иди скорее. А то я уже опаздываю. Да, не забудь парочку бутылок пива мне положить. А лучше, знаешь что, положи пять банок. А то бутылки могут разбиться.
      
      
      Некоторое время назад
       "Алкоголь позволяет мне заглянуть в самые глубины моей души", - думал Совиньи, чувствуя, что понемногу трезвеет.
       Сегодня он попробовал - впервые в жизни - сначала пиво, а потом водку.
       Знакомство гиганта с алкоголем случилось на окраине маленького поселка в двадцати километрах от Главносибирска...
       ...Длинный забор, за которым - товарная станция. Возле забора в разросшейся траве лежат старые шпалы. На них расположились два небольшого роста мужичка. На одной из шпал расстелили газетку, поставили на нее двухлитровую пластиковую бутыль с пивом, бутылку дешевой водки, разложили огурцы, зеленый лук и нарезанный ломтями черный хлеб.
       Совиньи наткнулся на мужичков случайно. В поселок он прикатил на попутном автокране, за которым на жесткой сцепке волочился прицеп с ржавыми трубами. Водитель, огромных размеров толстый мужик, едва умещался в кабине. Но он был настолько добрым малым, что сам остановил машину, когда увидел верзилу, медленно бредущего вдоль узкого, с разбитым асфальтом, шоссе.
       Открыл окно со стороны пассажирского сиденья, крикнул: "Подвезти не надо?"
       Совиньи охотно забрался в кабину.
       Гигант был в дурном расположении духа. Если бы не добродушная улыбка водителя автокрана, не веселые истории, которые тот тут же начал рассказывать, Совиньи обязательно через короткое время пристал бы к нему. Неизвестно чем бы это кончилось: крановщик, конечно же, не сдался бы без драки - наверняка, ожесточенной и кровавой.
       Но Совиньи впервые встретил человека, который оказался, - о, чудо! - ему симпатичен. Верзиле даже показалось, что голос водителя автокрана напоминает голос одного актера из комедийной радиопостановки, которую как-то давно с большим удовольствием слушал в материнской избушке.
       Водитель автокрана шутил и улыбался не преставая, угостил Совиньи пирожком с мясом.
       Хотя в кульке были еще пирожки, верзила не стал брать второй - хотя и был голоден и в другой ситуации отобрал бы у шофера и пирожки, и деньги, и одежду не задумываясь.
       Совиньи вылез из остановившегося на обочине автокрана на самой окраине маленького поселка. Водитель сказал: дальше едет "на точку в глухой лес".
       Подразумевалось, что попутному пассажиру туда не нужно.
       Совиньи, путешествовавший без всякой цели, молча вылез из кабины автомобиля.
       Он был по-прежнему голоден, но о том, что не ограбил водителя автокрана, не жалел. И дело было не в том, что Совиньи побоялся связываться с ним. Симпатия, впервые в жизни испытанная к человеку, помешала ему сделать зло.
       Автокран уехал, Совиньи сошел с шоссе и медленно побрел пешком в сторону видневшихся в полукилометре одно-двухэтажных деревянных строений.
       Вскоре он вышел к длинному забору, за которым на некотором расстоянии торчали высокие мачты с прожекторами. Метрах в пятидесяти от Совиньи у забора сидели два человека. Явно что-то ели. Верзила пошел быстрее.
       Вот он уже возле них...
       Совиньи примостился рядом с мужичками на пропитанную каким-то раствором, не позволяющим ей гнить, шпалу, принялся, не произнося при этом ни слова, сверлить их по очереди, то одного, то другого, взглядом.
       В первые мгновения мужички не могли понять, в чем дело. Прежде, чем кто-либо из них раскрыл рот, Совиньи произнес:
       - Догадываетесь, что я могу сейчас с вами сделать? - левой рукой слегка прихватил шею одного мужичка, правой - другого. Тот выронил кусок хлеба.
       Мужичков парализовал страх.
       - Я голоден. Все это должны оставить мне, - верзила снял левую руку с шеи одного из мужичков и показал на разложенную на газетке нехитрую снедь, водку, пиво.
       - Да ешь, пожалуйста, раз голоден! Конечно, мы ж понимаем, - еле выдавил из себя, с трудом ворочая одеревеневшим языком в пересохшем рту, мужичок.
       - Никогда не пробовал этого, - Совиньи показал пальцем на водку и пиво.
       Его мучила жажда, он взял в руки бутылку водки.
       - Не пробовал, так попробуй, - услужливо предложил другой мужичок, перепуганный не меньше первого. Протянул к бутылке руки, - налить "гостю" водки в стоявший тут же, на газетке, пластиковый стаканчик.
       Совиньи перехватил руку мужичка за запястье:
       - Куда тянешь лапу, это мое!
       - Да просто хотел... - забормотал тот.
       Совиньи продолжал крепко держать его за запястье. Свободной левой рукой свинтил с бутылки пробку, поднес горлышко ко рту, сделал большой глоток.
       Вкус водки напомнил Совиньи вкус одного из приготовленных "международным профессором" снадобий, которым тот лечил его.
       Оно было настояно на спирту. Но порция, которую за один раз принимал верзила - небольшая, водки же хлебнул много. Как будто это - вода, и, мучимый жаждой, хотел напиться.
       Спиртное обожгло горло. Резкий вкус, неожиданный спазм, - хотел выплюнуть водку, но как-то (сам не понял, как) проглотил ее. Тут же закашлялся.
       Мужички смотрели на него с ужасом. Тот, которого Совиньи держал за руку, попытался ее выдернуть, но верзила тут же сжал ее крепче.
       Давно ничего не ел. Водка ударила в голову. Минуту сидел не шевелясь. Потом зарычал и, поставив бутылку на шпалу, резким движением сломал мужичку руку.
       Тот закричал от боли, глазами с расширившимися зрачками уставился на Совиньи.
       Верзила смотрел вдаль и на мужичка не обращал внимания.
       В голове Совиньи бурлили мысли. Одновременно и хотелось в общество - поговорить с кем-то, привязаться к кому-нибудь, и спеть - правда, никогда до этого не пел. И даже сплясать - хотя не представлял, как это делается. Чувствовал в руках и ногах зуд, вот-вот они начнут ходить ходуном.
       Думал, где бы ему сейчас найти общество, в котором сможет осуществить обуревавшие его желания.
       Медленно перевел взгляд на второго мужичка. Тот настолько парализован страхом, что не в состоянии даже позвать на помощь.
       Верзила отпустил сломанную руку. Первый мужичок застонал, тут же поднялся со шпалы. Придерживая сломанную руку, баюкая ее, торопливо посеменил вдоль забора.
       Совиньи испытал прилив сил, настроение - прекрасное. Взял с газетки пластиковую бутыль с пивом, свинтил и отшвырнул в траву пробку, начал пить большими глотками. Потом с аппетитом принялся за разложенную на газетке закуску.
       Настроение стало еще лучше.
       - Ну и уроды же вы все! - воскликнул Совиньи и расхохотался.
       Хлебнул пивка. Поставил бутыль на шпалу, опять захохотал, хлопнул сидевшего напротив мужичка по плечу.
       Тот опрокинулся навзничь. Торопливо встал на четвереньки, отполз от Совиньи на несколько метров, - верзила хлопнул себя по коленке, захохотал громче прежнего.
       Мужичок, преодолев метра четыре на четвереньках, встал на ноги и, не оборачиваясь, побежал, почему-то прихрамывая на правую ногу, в сторону дороги. Туда, откуда недавно появился гигант.
       Совиньи в его сторону уже не смотрел. Опять взял бутыль с пивом, сделал несколько больших глотков. Доел закуску. Потянулся к бутыли. Обнаружил, что пива в ней - на донышке. Выхлебал его, почувствовал тяжесть во всем теле. Потянулся к водочной бутылке, но руки после выпивки были неловкими: Совиньи нечаянно столкнул поллитровку со шпалы. Она полетела к земле, застряла где-то между шпалами горлышком вниз, водка вылилась.
       Совиньи не особенно досадовал - вкус водки не понравился: напоминал бесконечные времена болезни, которые были его прошлой жизнью.
       Закуски на газете уже не осталось.
       Совиньи поднялся со шпалы. Хотелось общения.
       Но местность, куда ни посмотри, пустынна, ни одного человека. Лишь виднелась уменьшавшаяся в размерах спина мужичка со сломанной рукой.
       Верзила издал утробное рычание, погрозил кому-то, сам не знал кому, кулаком. Резко наклонился вниз, вытащил из щели между шпалами пустую бутылку, приложился к горлышку, высосал последние капли.
       Опять зарычал, швырнул бутылку на шпалы, - она с жалобным звоном разбилась, - медленно двинулся вдоль забора.
       Фигура мужичка со сломанной рукой все удалялась и уменьшалась. Совиньи она не интересовала. Чувствовал, что из всех возможных обществ ему необходимо только женское. И спиртное сильнее заставляло почувствовать это.
      
      
      ***
       Гена направился в сторону кухни. Прекрасно понимал, что отвязаться от Совиньи не получится. Но и общаться с ним дальше не намерен.
       Набил сумку продуктами, засунул в нее пять банок пива - оно было в ресторане самым дорогим. Потом пошел к кассе, пробил чек. Вытащил из кармана свои собственные деньги - отдал за пиршество верзилы почти всю свою зарплату.
       Потом взял сумку, чтобы иди к столику... Совиньи уже стоял за его спиной.
       Верзила спокойно забрал из рук официанта сумку, потом взялся пальцами за лацкан надетого на официанте пиджака. Посмотрел по сторонам. В маленьком коридорчике у самого входа на кухню никого не было.
       - Денюжки есть у тебя?
      Гена с омерзением почувствовал, как огромные лапищи гиганта роются в его карманах.
       У официанта после того, как он рассчитался за пиршество верзилы, еще оставались кое-какие деньги. На пару обедов в их ресторане могло хватить.
       Совиньи вытащил деньги. Вместе с пакетом, полным еды, спокойно ушел.
      
      
      ***
       Все произошло стремительно, - Анастасия Сергеевна не успела даже вскрикнуть.
       Десять минут назад Юля открыла дверь своим ключом. Анастасия Сергеевна тут же подскочила к порогу: едва дочь переступила его, принялась кричать на нее. Рука матери в этот момент легла на дверную ручку. Юля быстрым шагом прошла в комнату. Мать прошла за ней, - нет, чтобы при этом закрыть дверь на замок!..
       Тот, кто неожиданно вошел в дом, поразил Анастасию Сергеевну своим видом. У него были длинные рыжие волосы, чрезвычайно всклокоченные, на руки надеты черные перчатки огромного размера.
       - Я из леса, из пригорода, - просипел гость.
       Анастасии Сергеевне вдруг показалось: напрасно обмерла от страха - это какой-то знакомый, может быть, по работе, может, когда-то бывала с ним вместе на военном полигоне. Получив неожиданный удар в лицо, женщина отлетела вглубь комнаты и рухнула на пол.
      
      
      ***
       Совиньи не умер после первого "курса" лекарств. Наступили те несколько дней передышки, о которых предупреждал "международный профессор".
       Они не принесли облегчения. Просто мучиться Совиньи стал по-другому. У него было ощущение, что яд, до этого атаковавший его желудок, сердце и мозг, отхлынул от них (впрочем, не полностью, - муки стали не такими адскими, но не исчезли насовсем), но при этом растекся по рукам и ногам. Они начали болеть. Если раньше они болели только, когда Совиньи двигался, теперь он испытывал мучения даже, когда лежал. Из-за этого почти не спал, а утомление, нервы, которые без того были перенапряжены, делали его совсем слабым.
       У него неожиданно, хотя он не простужался и почти наверняка не мог ниоткуда подхватить заразу, развилась сильная ангина.
       Вдобавок из носа текло, да еще и появился кашель, каждый приступ которого, сотрясая на кровати тело Совиньи, причинял ему адскую боль.
       К тому моменту, когда надо было пить второе "лекарство", Совиньи еще не умер от сердечной недостаточности. Но был уже, в сущности, трупом... Истощенным, исхудавшим, с воспаленным горлом, которое отзывалось дикой болью на каждое проглатывание слюны.
       И вот теперь он должен выпить еще порцию дьявольской микстуры "международного профессора"?!
      
      
      ***
       - Чего-то я опасаюсь, как бы после этого лечения не стало хуже.
       - Ну лечение-то здесь не при чем. Ты имеешь ввиду пребывание здесь, в центре?
       Двое в больничных пижамах стояли у окна широкого больничного коридора - корпус, в котором находились палаты, примыкал к высокому зданию того самого медицинского центра, где работал Кагарманов.
       Один из стоявших у окна был совсем молод, не старше двадцати пяти, другому - уже за пятьдесят. Тот, что старше - Матвей - испитого вида, с редкими седыми волосами, землистым лицом, красными глазами. Молодой - Серега - с круглой мордой, красной то ли от ветра, то ли то спиртного - маленького роста, плотный, коренастый.
       - Да, именно. От одних нервов, похоже, загнусь. Форточки и окна, которые открываются и закрываются сами по себе. Какие-то привидения... Все эти тоскливые вздохи. А вчера...
       - Да, Ибрагимова отделали будь здоров.
       Ибрагимов, такой же пациент, как и эти двое, накануне был зверски избит в одном из больничных коридоров. В том, который вел из столовой к кухне, общей на два больничных корпуса. Нападение произошло поздно вечером.
       Курить в больнице не положено, на улицу не выпускала охрана.
       Ибрагимов выбрал себе местечко в коридоре. Поздним вечером, когда на кухне никого не было, в полутемном уголке в конце коридора можно курить, - здесь некому делать замечания.
       В больницу Ибрагимов попал с диагнозом "камни в почках".
       Потом, когда его нашли избитым, с тяжелым сотрясением мозга, он, запинаясь и с трудом подбирая слова, то и дело впадая в полубессознательное состояние, рассказал: кто-то сзади окликнул его. Едва Ибрагимов обернулся, в него "метнули молнию".
       Но еще за несколько минут до того, как все это произошло, Ибрагимова охватил ужас. "Загробный страх!" - несколько раз повторил избитый.
       - Может быть, это была не молния? - спрашивали Ибрагимова полицейские. - У тебя просто полетели искры из глаз, да?
       Ибрагимов кивал головой: "Я не знаю. Ничего не знаю. Но было очень страшно! Какая-то тень... Она была, там, в коридоре. Я знаю, там морг!"
       - Может быть, это просто кружился в воздухе дым от твоей сигареты?
       Ибрагимов опять кивал головой: "Может быть..."
      
      
      ***
       После первого же приема лекарства боль в суставах рук и ног стала невыносимой. Савелий сначала стонал, а потом уже и выл в голос. Время от времени его рвало. Сердце опять стало останавливаться.
       Но трудными были только первые полдня... Потом Сава словно бы "втянулся" в мучение. Он уже не боялся ни болей, ни того что сердце билось с перебоями. Был уверен - не остановится.
       На второй день утром он почувствовал вместе с болью в суставах какой-то зуд. Он был настолько невыносимым, что, пытаясь как-то одолеть его, Совиньи начал двигать руками и ногами. И, о чудо! Он вдруг понял, что боль от движений не становится сильнее. Тогда он осторожно сел на кровати. Потом спустил ноги на пол и через несколько минут встал.
       Раньше он бы тут же испытал столь сильную боль, что потерял бы сознание. Боль была и сейчас, но уже не такая чудовищная...
       Когда мать Савелия вошла в комнату и увидела сына стоявшим у окна, она упала в обморок.
      
      
      ***
       Ресторан уже заканчивал свою работу, когда на входе появился Совиньи.
       Охранник с испугом посмотрел на него.
      Днем верзила слышал, что другие официанты называли его "приятеля" Геной.
       - Гену позови, - сказал верзила охраннику. Тот молча подозвал одного из официантов.
       - Гену спрашивают...
       - Он сегодня уволился. Днем. Часа в четыре ушел. Насовсем, уже здесь не появится.
       Гигант молча развернулся и вышел из ресторана.
      
      
      ***
       - Надо валить отсюда, - сказал Матвей. - Пока с нами не произошло то, что с Ибрагимовым. Теперь он останется полупарализованным идиотом. Сам знаешь, что говорят... Луч! Военные испытывают спутник. Бабы вон в их палатах уже боятся оставаться. Здесь же больница, а при больнице - морг... Сматываться надо.
       - А я хочу посмотреть. Хотя страшно, а все же любопытно. Как он действует, этот чертов луч? - проговорил краснорожий Серега. - Мертвецов оживляет?
       Матвей снисходительно усмехнулся:
       - Чудак, это же военные технологии! Кто тебе скажет, как он действует? Возможно, наши военные и сами не знают, как. Думаешь, случайно луч на больницу направляют? Здесь воздействие проверить проще. Думаю, кто-то из врачей в курсе всех дел. Обследуют пациентов как бы потому, что лечат их. А сами смотрят, как подействовал луч. Сволочи, получают деньги за то, что над народом эксперимент ставят!
       - А может, это американцы!
       - Может... Ничего нельзя исключать. Вот что, я тебе расскажу про одну штукенцию. Произошла со мной сегодня утром. Вернее, еще ночью. Ну знаешь, самый последний час перед рассветом... Только ты никому не рассказывай.
       Матвей поманил Серегу пальцем, чтобы тот придвинулся ближе.
      
      
      ***
       Боль постепенно отступала. Совиньи начал прогуливаться. Сначала по дому, потом, когда боль стала едва ощутимой и у него начал постепенно пропадать страх, что она неожиданно вернется, - и по участку рядом с домом.
       Выходы на деревенскую улицу - только в темное время суток. Там не было фонарей, Окна соседских избушек светились едва-едва, деревня погружена во мрак.
       - Мать, - сказал рыжеволосый верзила Евлампии вскоре после того, как начал ходить. - Не говори никому, что я поднялся. Пусть никто не знает, пусть думают, что я прикован к кровати и мне никогда не пойти.
       Мать встревоженным взглядом посмотрела на сына и зачем-то перекрестилась.
       - Что ты придумал, Савва? - спросила она. Впервые ей пришло в голову, что, в сущности, она не знает своего сына. Потому что его до сих пор не было. Вернее, был, но совсем другой - тело, не встававшее с кровати... Евлампия знала только голову. Да и знала ли? Что сделает эта голова теперь, когда она заполучила это мощное ходячее тело.
       - Отстань, старая дура! Достаточно, что из-за тебя я тридцать три года не вставал с кровати. Учти, если кто-нибудь в деревне узнает, что я поправился: клянусь тебе, я сведу с тобой, наконец счеты - убью!
      
      
      ***
       - Что это? - глаза Мирославы широко раскрылись от испуга. Она смотрела то на лицо Ланы - своей соседки по палате, то на то, что та держала на ладони.
       - Кто-то подбросил мне это.
       - Как?! Кто? И зачем?
       На ладони у Ланы была прядь женских волос. Сантиметров десять - пятнадцать, темные, с проседью.
       - Я стояла в душе. Вернее, собиралась уже заканчивать - выключить воду. Вдруг... - голос Ланы, когда она рассказывала все это, дрожал, губы прыгали. - Какой-то шум. В дверь кабины постучали. Вернее, нет... Не постучали. Она как будто задрожала вся. Я выключила воду, открыла дверь. Ты знаешь, там такая скамейка...
       Мирослава кивнула головой. Скамейка, - чтобы было удобнее переодеваться, - находилась напротив душевых кабин.
       - На ней лежал листок бумаги. А на нем - вот это... - Лана поднесла к глазам Мирославы прядь волос. - Я сначала ничего не поняла. Смотрела на волосы. Вдруг свет погас. И тут... Понимаешь, я почувствовала, что в помещении кто-то есть. Наверное, он прятался там и до этого. Я вся задрожала... И говорю: кто здесь?
       - Ой, боже! Лана, не рассказывай мне это. Как ты выдержала? От этого рассказа... Не говори больше ничего.
       - А собственно, больше ничего и не было. Он спросил: "Знаешь, чья это прядь волос?" И все... Потом я нашла выключатель. Зажгла свет. В душевой я была уже одна.
       - Чья это прядь волос? - дрожа от страха потому, что она уже знала ответ, спросила Мирослава. - Ее?
       - Да, Гали... - тихим голосом ответила Лана.
       Галя была одной из обитательниц их палаты. И Лана, и Мирослава находились в этой больнице уже не первую неделю. Вместе с Галей они провели в палате не меньше пяти дней. Как-то днем соседки по палате отправились в больничную столовую обедать. Галя плохо себя чувствовала - у нее было больное сердце. Попросила принести ей тарелку с какой-нибудь едой прямо в палату.
       Когда девушки вернулись из столовой обратно, Галя сидела на кровати, откинувшись на высоко поднятую подушку. Голова ее была запрокинута.
       Галя была мертва.
      
      
      ***
       Совиньи приблизился к дому. Дверь была закрыта, свет в комнатах не горел.
       "Спят они что ли?" - верзила помнил, что когда первый раз был у дома официанта, примерно в это же время мать Гены смотрела телевизор.
       Совиньи подошел еще ближе. Хотел заглянуть в окно, но вдруг различил за стеклом лицо пожилой женщины. Следом она отчаянно завизжала, прерываясь лишь для того, чтобы прокричать "Полиция! Полиция!"
       Верзила, которого "трудности" до сих пор только раззадоривали, почувствовал раздражение: "Старая курица! Будет визжать, пока и в самом деле кто-нибудь не вызовет полицию".
      
      
      ***
       Крутой обрывистый берег реки был опять окутан туманом. В просветах между его бесформенными клочьями виднелись ряды колючей проволоки, вышки с прожекторами и часовыми, приземистые угрюмые бараки.
       Колония "Красный мамонт".
       У дальнего от крутого берега реки забора - двухэтажная кирпичная постройка. Здесь располагается администрация колонии. Здесь же есть комната, в которой сотрудники колонии беседуют с заключенными.
       Сейчас в ней находились двое. Один - в скромном дешевом сереньком костюмчике. Из-под пиджака торчит несвежая рубашка блеклого цвета. На запястье - простенькие старенькие часы. На простом деревянном столе перед ним лежит дешевенький блокнот и шариковая ручка - из самых обыкновенных.
       Этот словно бы намеренно подчеркивающий свою неприметность человек - один из опытнейших следователей главносибирского уголовного розыска.
       Ему слегка за сорок, однако выглядит моложе. Черты лица - такие же неприметные, как костюм и рубашка: маленький носик, безвольный подбородок, бесцветные глаза. Темные густые волосы коротко острижены.
       Сидящий напротив него - его полная противоположность во всем. Это матерый уголовник. Точнее, самый отпетый из самых матерых.
       Иуда, знаменитый вор в законе.
       Если следователь уголовного розыска (у него даже фамилия очень "оригинальная" - Иванов) невысокого роста и худощавого телосложения, то Иуда огромен - высок, чрезвычайно широк в кости. У него мощные руки с длинными толстыми пальцами. Он рыж и густо волосат.
       Огненная шевелюра венчает его большую башку, точно бесформенная рваная папаха. Рыжие космы торчат в разные стороны.
       Остричь Иуду невозможно - он поклялся убить любого "парикмахера", который попытается подойти к нему с ножницами в руках. "Не сам буду убивать... Подошлю кого-нибудь! Зека убьют в камере или в бараке. Вольного - на воле. По дороге домой или где еще".
       На Иуде красно-белый спортивный костюм, новенькие кроссовки. Если не присматриваться к вору, то можно подумать, что он "в полном порядке". Но это не так.
       В "Красном мамонте" быть "в порядке" невозможно. Иуда держится развязно, с гонором, но это лишь маска. Он изнурен физическими лишениями - холодом, голодом и постоянным ожиданием того, когда его начнут "прессовать" особые уголовники, сотрудничающие с администрацией "Красного мамонта".
       На "запрессовку" в особых помещениях бараков в "красной зоне" делалась особая ставка.
       Уголовного авторитета помещали в отдельную камеру. А потом к нему подселяли "прессовщиков" - отпетых преступников, каждому из которых свои же давно вынесли смертный приговор. Жить эти ребятки могли только в "Красном мамонте" под прикрытием администрации.
       С Иудой они могли сделать все, что угодно. И хотя рыжеволосый уголовник был чудовищно силен и мог постоять за себя, расправиться с ним можно и ночью, когда спит.
       Но и у Иуды - свои способы подействовать на администрацию колонии. И не только не нее. Матерому вожаку преступного мира подчинялась армия головорезов в лагерях и на воле. Конечно, немало было и врагов - старые обиды, борьба за влияние. Но и преданных сторонников хватало.
       К тому же Иуда хорошо знал воровской мир, был ловким интриганом, ему удавалось так манипулировать людьми, что даже заклятые ненавистники были вынуждены порой "работать" для его пользы.
       Иуда мог послать "малявы" в самые далекие концы страны, там в тюрьмах и колониях вспыхнут кровавые беспорядки - будут убиты врачи в тюремных больницах, разрушено оборудование цехов, в которых зеки "строчат" рабочие рукавицы... А уж в Главносибирске... Иуда вполне в состоянии испортить жизнь городской администрации.
       Поговаривали, что он тайно контролирует несколько ключевых для жизни города предприятий - хлебокомбинат, мясокомбинат, компанию, которой принадлежат трамвайные линии и даже... Городской водопровод!
       Даже в "Красном мамонте" Иуда активно противодействовал администрации. Хоть в "Мамонте" было немало "прессовщиков", но все же основное "население" составляли такие, как Иуда - закоренелые уголовники, которых власть намеревалась сломать враз и навсегда. Они были здесь разобщены и поставлены в очень жесткие, даже для лагеря, условия. Но и в таких обстоятельствах Иуда придумывал варианты для шантажа администрации - массовая голодовка, убийства "прессовщиков", угрозы в адрес работников колонии с обещанием расправиться с их родственниками на воле. У большинства охранников семьи жили где-нибудь в деревнях в глухих районах Главносибирской области.
       "Красный мамонт" - очень закрытое учреждение. Что в нем происходит, толком не знал никто. Даже начальство из управления лагерей.
       Но все-таки через семьи охранников какие-то слухи на волю проникали... Насколько соответствуют правде - сказать невозможно.
       По городу распространялись разговоры, что в "Красном мамонте" поднято восстание. Возглавляет его Иуда. Начальство все скрывает, потому что заключенные требуют не только соблюдения своих прав, но и выдвинули политические лозунги. Якобы восстание собираются поддержать воры в других колониях, а главное - на свободе... Иногда слухи о восстании в "Красном мамонте" обрастали совершенно невероятными подробностями.
       Иуда знал о них. И самое главное - он всерьез подумывал, чтобы и вправду сотворить что-нибудь "эдакое".
       - Иуда, я к тебе вот по какому делу... - проговорил сыщик Иванов. - В Главносибирске есть мясокомбинат, а рядом - кладбище. Мимо идут две дороги, одна побольше, другая - поменьше. Ими пользуются работники. Кроме мясокомбината в этой промзоне находится еще куча больших и маленьких предприятий.
       - Хватить болтать! - рявкнул Иуда. - Мне это неинтересно... Ты что, приехал рассказывать мне про Главносибирскую колбасу? Чхал я на нее. Как и на весь Главносибирск.
       - Там стали находить убитых женщин... Зверские нападения - изнасилования, отрезанные руки, ноги, головы. Люди боятся. А пару дней назад на проходную мясокомбината подбросили записку: "Тот, кто пошел против Иуды, виноват в том, что девушки умирают в муках и будут умирать дальше".
       Иуда фыркнул. Его губы скривились в презрительной усмешке.
       Несколько мгновений знаменитый вор и сыщик молчали. Иванов понял, что Иуда ничего не скажет. Он вглядывался в лицо вора, пытаясь по нему распознать, причастен ли все-таки Иуда к кровавым нападениям и убийствам, к подброшенной записке.
       Внешность у Иуды - отталкивающая. Под торчавшими в разные стороны перепутанными и грязными рыжими космами - низкий лоб, прорезанный двумя глубокими морщинами.
       Вид этих глубоких морщин почему-то заставил Иванова подумать о траншеях, вырытых в холодной сырой земле, в которые сваливают для захоронения трупы. Много трупов.
       Кожа у вора была неожиданно для рыжеволосого человека смуглой.
       Нос картофелиной, толстые губы. Большой и бесформенный, словно бы какая-то перевернутая вершиной вниз рыхлая куча, подбородок. Лицо Иуды заросло густой рыжей щетиной.
       Губы его постоянно кривились в презрительной, злой усмешке. Но глаза Иуды... Это словно глаза покойника. Покрытые странной матовой пленкой, они ничего не выражали. Лицо верзилы могло смеяться, гневаться, презирать, но глаза навсегда умерли. И это их выражение, вернее, его отсутствие, производило на тех, кто общался с вором, жуткое впечатление.
       - Если бы ты был сыщиком, ты бы нашел того, кто подбрасывает записки. Хотят совсем меня... Представить... Я девок не убивал. И никому их убивать не велел, - проговорил после некоторого молчания Иуда. - Все, ты мне надоел. Скажи, чтобы отвели обратно, - проговорил вор и, вдруг запрокинув голову, прикрыл глаза, - показывал, что говорить больше не будет.
       Иванов молча рассматривал огромный, поросший рыжей щетиной подбородок вора. Уверенности, что Иуда сказал правду, не было никакой - теперешний разговор мог быть частью сложного иудиного плана...
      
      КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА
      
      Сайт писателя Глеба Соколова:
      
      http://glebsokolov.ru
      
      Новости, биография, пресса, фото - все о писателе Глебе Соколове.
      
      Телеграм-канал чтеца Adam_and_Adam:
      
      t.me/Adam_and_Adam
      
      Чтец Adam_and_Adam занимается озвучкой произведений Глеба Соколова.
  • © Copyright Соколов Глеб Станиславович (pen.mate@gmail.com)
  • Обновлено: 23/02/2025. 149k. Статистика.
  • Глава: Детектив
    • Связаться с программистом сайта.