Соколов Глеб Станиславович
Банкноты Килькина

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Соколов Глеб Станиславович (pen.mate@gmail.com)
  • Размещен: 24/05/2025, изменен: 24/05/2025. 1020k. Статистика.
  • Роман: Детектив
  • Скачать FB2
  • Аннотация:
    Что делать молодому человеку, если приснился страшный сон? А если начинает казаться, что сон сбывается?.. Отбросить страхи и продолжать заниматься прибыльным дельцем, в которое совсем недавно начал втягиваться, несмотря на риск оказаться за решеткой? Жить, как жил, насмехаясь над сверстниками-неудачниками, которые предаются наивным мечтам, а в действительности могут рассчитывать только на одну жизненную перспективу - безденежье, безработицу, бесконечные унижения в разных конторках и фирмешках? Или все же задуматься? Но о чем - о собственных фантастических страхах? А может, купить билет на поезд - исчезнуть на какое-то время из Москвы? Но получится ли при этом сбежать от страшного сна?.. Слишком много вопросов встает в одно утро перед Никитой Килькиным. Ничуть не меньше, чем появится скоро в его жизни случайных (или неслучайных?!) знакомых - мутных личностей, жалких неудачников, которые, тем не менее, проводят долгие вечера и ночи, таскаясь из ресторана в ресторан, выпивая, закусывая... Рассказывая дикие небылицы, заставляя Килькина задаваться новыми вопросами... И везде, где бы они не оказались в эту ночь - рассчитываться банкнотами... Его, Килькина, банкнотами!
    •   
      
      
      
      
       Г Л Е Б С О К О Л О В
      
      
       "Б А Н К Н О Т Ы К И Л Ь К И Н А"
      
       Р О М А Н
      
      
      copyright(C)Соколов Глеб Станиславович Все права защищены
      
      Копирование без ведома Автора запрещается
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Вместо эпиграфа
      Не так страшен умирающий, но свой, мир, как ужасен тот новый, что только рождается, потому что нам в нем места уже не будет.
       ГС
      
      
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ЗАТЯНУВШАЯСЯ ПЬЯНКА
      
      Глава первая.
      ТЕТКА СМЕРТЬ У ДВЕРЕЙ КВАРТИРЫ
      
      
       Нажав кнопку звонка, Смерть уставилась на табличку "45" - номер квартиры. Должно быть хотела удостовериться, что никакой ошибки нет и она заявилась по правильному адресу.
       "Но почему ко мне?!" - проносились ошарашенные мысли в голове Килькина Никиты. Вообразить ответ на этот вопрос, особенно во сне - ведь молодой человек спал - очень трудно.
       Он стоял - конечно же, в своем сне, который принял под утро страшные черты - на лестнице в своем подъезде. Вернее, подъезд этот был не его, в этом доме и в этом подъезде располагалась квартира, которую он снимал с начала месяца (пока было только седьмое число, наступившее этой ночью, в которую он спал).
       То есть он одновременно и спал в своей новой съемной квартире и в этом сне стоял за дверью, на лестничной клетке, на один лестничный пролет ниже двери и видел: в его квартиру звонит Смерть!
       "Зачем?! Я так молод еще!.. Нет, эта тетка не может стоять здесь из-за меня! Я - не ее клиент!" - мысли эти проворачивались в его голове, которая спала, тягуче, медленно. Тем временем он рассматривал тетку.
       Она была среднего роста и совершенно нормального, ничем не примечательного телосложения. Одета в какой-то серый плащик, - ужасно старый, измызганный, темный. И самое главное - с большим капюшоном, который был накинут на ее голову.
       Килькин, стараясь не дышать, поднялся на две ступеньки вверх и сильнее высунулся за перила, - тетке, чтобы заметить его, достаточно было повернуть голову влево... Нет, и тогда бы она его не увидела. Ей надо еще отодвинуть рукой край капюшона.
       Кстати, руки у тетки Смерть были свободны. Она держала их поднятыми, на уровне груди. Кажется, она слегка потирала одну об другую. Никакой остро отточенной косы на плече - для срезания беззащитных жизней - с ней не было. Никита ожидал увидеть под капюшоном череп с пустыми черными глазницами. Но тетка слегка повернула голову, край капюшона сдвинулся.
      Он увидел широкое лицо с грубым бесформенным носом - картофелиной, массивными скулами, кривым ртом с толстыми губами, узкими щелочками глаз, которые смотрели из под низкого, нависавшего над ними лба, зло и недовольно.
       Тетка еще раз нажала на звонок, подождала и потом несколько раз ударила в дверь кулаком.
       Килькин отпрянул. Ему показалось: она вот-вот двинется в его сторону вниз по лестнице. Уже собрался бежать из подъезда, но тетка развернулась и сделала несколько шагов к квартире, дверь которой выходила на ту же лестничную площадку и располагалась напротив килькинской.
       Никита замер.
       Тетка сделала еще несколько тяжелых, шаркавших шагов. Теперь она была где-то у соседней квартиры. Раздалось пиликанье дверного звонка. Этот звук был ему уже знаком. К соседу часто приходили какие-то люди. Килькин слышал, как они звонили в дверь...
       Прошло не меньше минуты прежде, чем Килькин услышал голос соседа. Тот громко говорил из-за двери.
       - Что?! Кого вам?
       - Килькина! Никиту! - противным, злым голосом произнесла тетка. - Не знаете, он дома?
       Молодой человек обмер. Хотя, по правде, он и так был чуть жив от ужаса. Но то, что эта тетка Смерть шла именно к нему!.. До сих пор его одолевали самые мрачные предчувствия, но все же он надеялся, что это какая-то ошибка. "Да, может, она дверь перепутала!" - так думал Килькин. Ведь вернее было бы ей припереться сюда за стариком соседом!.. Но теперь надежды рухнули.
       - Кого?! Какого еще Килькина? - прокричал из-за двери сосед. - Не знаю я такого! Нет тут таких...
       - А в квартире напротив вашей? Не знаете, не живет там такой? - не унималась тетка.
       Никита услышал, как несколько раз с клацаньем провернулся ключ. Потом скрипнули петли. На них висела тяжелая выкрашенная черной краской грубая металлическая дверь. Сосед, должно быть, высунулся из квартиры.
       - Кто ж его знает, кто там живет? - проговорил сосед. Голос у него был хриплый, низкий.
       Килькин один раз встречался с ним на лестнице, когда выходил из квартиры. Сосед тогда был одет с претензией на модность. Как понимают ее граждане, собирающиеся по двое, по трое у винного магазина.
       На нем были новенькие, вполне еще чистые спортивные брюки явно подпольного вьетнамского пошива с четырьмя ярко белыми лампасами по бокам, желтая рубашка "поло". На ногах - пластиковые шлепанцы. Тоже с каким-то быдлофонским шиком - черные с какой-то особенно яркой надписью "спорт" и чуть ли не со стразами.
       Венчала эту картину испитая физиономия. Сосед чем-то был похож на тетку Смерть, у него было такое же широкое лицо, увенчанное шапкой всклокоченных, ужасающе грязных рыжих волос и бесформенный мясистый нос.
       В руках в тот день, когда Килькин встретил его, сосед держал бутылку водки с каким-то идиотским названием - то ли "Калинка", то ли "Малинка", то ли "Рябинка" - и круг краковской колбасы с золотистой фирменной бандеролькой на нем. Он уставился на Никиту с явным неудовольствием и вызовом. И даже, кажется, успел пробормотать "Понаперлось тут всяких..."
       Но Килькин был широк в плечах, в тот момент заспан, всклокочен. И смотрел очень недобро - был он способен на такой взгляд, под которым люди робели. Сосед под этим взглядом осекся, зашел со своей колбасой и "Калинкой-Малинкой" в квартиру.
       - В этой квартире кто только не живет! - пробормотал теперь, во сне, сосед. - Не знаю я ничего!
       Соседская дверь с шумом захлопнулась.
       Тетка крякнула. Килькин услышал какой-то странный звук. В его сне этот звук обрел особенное угрожающее значение... "Да ведь она как будто рычит от злости! Как собака... Или как волк..." - ужас Килькина разрастался.
       Тетка зарычала громче. Она, видимо, была страшно недовольна, что не застала никого за Килькинской дверью.
       Шаг, другой... "Сейчас она начнет спускаться по лестнице и наткнется на меня!"
       Он осторожно переступил на ступеньку ниже. В своем сне он больше всего боялся выдать себя каким-нибудь звуком. "Вот как она сейчас расслышит, что я здесь и ринется вниз..." - крутились тяжелые мысли в его сне.
       Никита преодолел еще несколько ступенек... Тут сон его пропустил что-то, словно бы перемотав вперед ленту событий. То ли он просто забыл, что было в этой пропущенной части, то ли в странном кинотеатре ужасов, фильмы в котором можно смотреть только лежа в кровати, произошла техническая неполадка.
       Следующей отложившейся в его сознании картиной было: он уже во дворе, стоит за разросшимися у забора кустами, наблюдает за входом в подъезд.
       Железная дверь отворяется. Тетка в своем старом темном - то ли выцветшем черном, то ли грязном - до черноты - сером плаще выходит на улицу. Вдалеке, у самого выхода со двора - какие-то люди. Тетка смотрит на них, поправляет свой капюшон, чтобы он надежнее закрывал лицо, медленно идет вдоль дома. В сторону кустов, за которыми прячется Килькин, даже не смотрит.
       Килькин еще раз внимательно ее разглядывает. Из-под плаща торчат теткины мосластые лодыжки. Обута она в старомодные полуботинки грубоватого фасона. Такие, будь они размером побольше, подойдут и мужчине.
       Тетка Смерть медленно идет со двора. Она выглядит, как обычная пенсионерка - вполне крепкая еще, отнюдь не жалкая - отправляющаяся поутру куда-то по своим делам. Скажем, в какое-нибудь районное отделение Пенсионного фонда - узнать, перерассчитали ли ей пенсию...
       Никита провожает ее взглядом, потом выбирается из кустов и идет обратно к своему подъезду. Тетка в этот момент находится на углу дома. Вот-вот она скроется из виду. И тут...
       Смерть останавливается и начинает поворачиваться, чтобы, видимо, еще раз напоследок взглянуть назад, на двор, на подъезд, в котором она только что побывала. Килькин понимает, что слишком рано покинул свое убежище в кустах, что вот сейчас тетке, наконец, удастся отодвинуть в сторону свой капюшон, она уставит на него взгляд своих маленьких, полных непонятной ненависти глазок и тогда...
       Надо метнуться к кустам. Но успеет ли он спрятаться в них прежде, чем она его заметит?! Заметив, что он от нее прячется, тетка Смерть следом догадается, что это он и есть тот самый Килькин, которого она здесь разыскивает!
       Но стоять и ждать, пока она обернется и увидит его... Ведь она и тут может понять, что это он - Килькин! Да ведь, она, может, уже знает его в лицо!
       А до подъезда добежать за те секунды, что ему остаются, он уже не успеет. Что же делать?! Это конец! Так глупо попасться Смерти!..
       Тут Килькин проснулся...
       Это был сон! Он испытал облегчение. "Надо же! Приснится такое!"
       Столь красочных снов Килькину - он был парнем без особых фантазий, хоть и с недавних пор - с высшим образованием - прежде никогда смотреть не приводилось.
       "Это шампанское! В смеси с коньяком и белым вином..." - подумал Килькин и потянулся.
       Тут он обнаружил, что лежит в кровати полуодетый. Накануне он снял с себя рубашку и свитерок, а брюки, носки и главное - новые туфли из кожи крокодила... Все это было по-прежнему на нем! Во всем этом он спал.
       Тем не менее, чувствовал он себя прекрасно. Никакого похмелья - голова не болела. Самое неприятное, что он сейчас испытывал - это какой-то осадок после того чувства липкого ужаса, что испытал во сне, когда эта мрачная бабища поворачивала свою голову в капюшоне, чтобы посмотреть назад, вдоль дома...
       "Конечно, если спать в туфлях из крокодиловой кожи - и не такое увидишь!" - подумал Килькин и, закинув ногу на ногу - он валялся прямо поверх застеленной бельем кровати - принялся рассматривать новую туфлю.
       Занятие это доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Туфля была великолепна. Темно коричневая, ярко блестевшая - удивительно, шляясь накануне по кабакам, Килькин нигде не испачкал ее, не поцарапал дорогую, любовно начищенную перед выходом из дома щеточкой кожу...
       "Да даже если бы и поцарапал, - думал он. - Что мне стоит теперь приобрести себе еще одну пару таких туфель. Даже две, три пары, четыре... Сколько захочу!"
       Килькин знал, что под кроватью лежит грязный, измызганный пакет, в котором - еще один пакет. В том пакете - еще один, а уж в том - сверток из газеты, в котором лежит пять пачек билетов Банка России самого высшего достоинства. Деньги были фальшивыми. Но очень хорошего качества.
       Килькин занимался их распространением уже несколько месяцев.
       Поначалу он работал на "дядю". Тот был из банды фальшивомонетчиков. Фабрика по изготовлению денег находилась не в России, Килькин подозревал - где-то в селе в глухих, труднодоступных местах на склоне Главного Кавказского хребта. Про место, где печатают банкноты, "босс" Никите ничего не говорил. На прямые вопросы не отвечал.
       Никита получал от него деньги, делал на них какие-нибудь незначительные покупки в магазинах, рассчитываясь крупными купюрами, получал большую сдачу. Ее и отдавал "боссу". Тот "отчинял" Килькину плату за риск. Не больше пятнадцати процентов.
       "Условия шикарные! - думал Никита. - Босс просто идиот! Делиться легкой прибылью - какая глупость!"
       За время, что Килькин распространял деньги, у него было не так много случаев, когда кассирши начинали испытывать подозрения. Один раз он сбежал, когда девушка-кассир позвала заведующую - охранник был далеко от выхода и не стал гнаться за молодым человеком. Другой раз все сложилось хуже - кассирша подозвала охранника и стала тщательно проверять банкноту. Килькину стоило немалых нервов вести себя совершенно спокойно - он не стал изображать возмущение, дождался, пока кассирша проверила купюру на своей "машинке" и признала ее подлинной.
       Правда, в последнее время случаев, когда кассирши начинали что-то подозревать, было больше. Из чего Килькин сделал вывод: качество денег ухудшилось. А может, он просто обнаглел и стал менее осторожным?
       Поначалу он перед тем, как взять товар и подойти к кассе, исподтишка изучал кассирш. Тех из них, которые казались ему умными и внимательными, избегал. Напротив, если за кассой сидела какая-нибудь совсем молоденькая глупышка - Килькин подходил и без страха вытаскивал из кармана фальшивую банкноту. Чувствовал, что риск попасться минимален. И ему, действительно, везло... Но в последнее время...
       Впрочем, этому "последнему времени" предшествовал ряд событий. Босс Килькина сначала исчез. При том, что в руках у Никиты осталась пачка фальшивых банкнот. Самая большая из всех, которые попадали к нему за все время, которое он занимался распространением поддельных денег.
       Килькин несколько раз пытался выйти с боссом на связь. Но телефон не отвечал. Тогда молодой человек поехал к нему домой. Один раз он был у босса и помнил адрес...
       Босс жил в полусотне километров от столицы в маленьком городке в двухэтажном отдельно стоявшем доме. Килькин долго нажимал кнопку звонка. Ему так никто и не открыл. Когда он уже развернулся, чтобы отправиться обратно, откуда-то из-за дома появился низкорослый коренастый дядька в черной майке - руки до самых плеч покрыты воровскими наколками.
       - Чего тебе?
       - Виталия ищу, - ответил Килькин.
       - Я тебя знаю, - проговорил изтатуированный дядька. - Виталия убили!.. Забудь этот адрес. Теперь другие его делами занимаются...
       - Другие... Может, я с ними... Как бы мне...
       - Сгинь, - спокойно проговорил дядька. - И забудь все...
       Через тридцать секунд Никита уже шагал по единственной улице к железнодорожной станции.
       "Выйти бы на этих новых людей. Уж больно дело хорошее!" - думал Килькин. Какая Никите разница, от кого получать на распространение пачки фальшивых банкнот?!
       "Какое-то время продержусь на банкнотах, которые есть, потом найду конкурентов, заваливших босса. Предложу услуги... Вряд ли откажутся!" - решил Килькин.
       Килькин приподнялся на кровати и протянул руку за бутылкой, что стояла на табуретке, придвинутой вплотную к кровати.
       Бутылка была пустой.
       "Надо сходить за пивом! И не только за ним..." - он осторожно встал с кровати и отправился искать свою рубашку. В комнате ее нигде не было.
      
      
      ***
       Держа в руках целлофановые пакеты, набитые продуктами и выпивкой, Килькин перешел дорогу. Оказался на улице, где торцом к проезжей части стоял его дом.
       Пройдя шагов пятнадцать, вдруг почувствовал - задыхается. Заболело сердце. Прежде ничего похожего с ним не случалось.
       "Неужели допился?!" - с изумлением и страхом подумал он. Алкоголь играл в его жизни огромную, если не сказать - главную роль. Отказаться от выпивки?! А ведь придется, если с сердцем плохо. Здоровье-то свое берег!
       Нет, отказаться от пьянки невозможно!
       Килькин остановился, поставил пакеты со жратвой на пыльный, в выбоинах и неровностях асфальт.
       Минуту стоял, положив ладонь на сердце, чувствуя его учащенное биение. Постепенно оно успокаивалось. Он глубоко вдохнул, медленно, прислушиваясь к своим ощущениям, выпустил из легких воздух. Покалывание в груди больше не ощущалось.
       "Ерунда, временное недомогание! - с облегчением подумал Килькин. - Наверное, коньяк был разбодяженный. Не стоило его пить".
       Накануне в одном из баров он, хлеставший весь вечер шампанское и вино, выпил с какой-то девицей сто граммов дорогого французского коньяку.
       С девицей познакомился там же, в баре. После совместной выпивки за его счет она исчезла.
       Килькин посмотрел по сторонам. Хмыкнул... Район, в котором недавно поселился, производил мрачное впечатление.
       Большинство домов в округе, - и тот, в котором снял квартиру Никита, - были построены в двадцатые - тридцатые годы прошлого века.
       Выкрашенные желтой бледной, уже облезшей краской, походили то ли на крепостные башни, то ли на стены древнего города, который давно покинут жителями, теперь рассыпается в песок.
       Торчавшие кое-где чахлые деревья только дополняли картину.
       "Все обветшало... Обвалилось... Ну и райончик! - подумал Килькин. - Не город, а кладбище".
       Подтверждая его слова, от стены дома, возле которого он стоял, отвалились и упали на асфальт несколько крупных кусков штукатурки.
       "Нет, не хотел бы здесь жить!.. Хотя, конечно, отдельная квартира... У меня такой никогда не было. Но район..."
       Килькин был родом из маленького городка, расположенного в двадцати километрах от границы Московской области. Отец Никиты умер, когда мальчику было два года. Утонул пьяным в реке. Мать - жива, работала сторожихой на складе районной организации по ремонту объектов ЖКХ.
       Килькин сладко зажмурился: он представил, как прекрасно в такую летнюю погоду на его малой родине! Большинство домов одноэтажные, частные, отдельно стоящие. Хоть и бедные, старые, деревянные, зато окруженные тенистыми садами, с плодами и ягодами, с травкой и птичками... А речка, протекающая через весь городок! А здесь... Килькин поморщился... Но зато там, в городке, он жил вместе с суровой ворчливой матерью в разваливавшейся хибаре с сортиром во дворе и без горячей воды и газа. А здесь - целая квартира со всеми удобствами! Недалеко от центра, где полно кафе, баров и ресторанов - самых важных, по мнению Килькина, достижений цивилизации.
       "Рассыпающиеся здания с облупившейся штукатуркой - ерунда! - подумал молодой человек. - Если пойдет, как задумано, квартира - первый этап. Скажу району "прощай"! Сниму новое жилье".
       Настроение улучшилось. Килькин взял с пыльного асфальта пакеты со жратвой, двинулся дальше.
       Срезая дорогу, он решил подойти к своему дому через соседние дворы мимо стоявших в каком-то хаотическом порядке домов, - такие же старых, ветхих, рассыпавшихся, как килькинский.
       Собираясь снимать здесь жилье, он залез в Интернет. Узнал: дома на улице, на которой агентство предлагало съемную квартиру, - середины двадцатых годов прошлого века.
       Архитектор создал проект района как образец застройки будущего коммунистического города. Задумал "единое пространство", по которому должны перемещаться счастливые пролетарии от своих домов-коммун к общественным фабрикам-кухням, баням, спортивным сооружениям.
       Дома проекта были большими только в сравнении с одноэтажными деревенскими хибарами - дореволюционной застройкой московской окраины. Она пошла "под нож", чтобы освободить место творчеству революционного архитектора.
       Выстроенные в двадцатые дома - пятиэтажные. Баня, спортивные сооружения - приземистые, не намного выше деревянных хибар, стоявших здесь раньше.
       Но в подаче фотографов, - их снимки Килькин рассматривал на страничке, посвященной архитектуре квартала, - конструктивистские изыски выглядели устремленными ввысь каменными гигантами - символами обновленной жизни.
       Молодой человек равнодушно просмотрел фотографии. Внимание привлекла одна - фонтана. Под ней подписано: "Разбит на месте огромной воронки, образовавшейся на месте падения фашистской бомбы".
       Подпись "кликабельна". Килькин перешел по ссылке. Прочитал открывшийся текст.
       Оказалось, во дворе одного из домов в первые месяцы войны упала бомба. Воронку не засыпали и в конце концов решили использовать большущую яму как фонтан. Одели бетоном, подвели воду... Килькин тогда не знал, что фонтан будет виден из его окна.
       За десятки лет дома обветшали. Квартиры в них ценились только из-за близости к центру.
       Проходя мимо стены дома, Килькин поднял глаза вверх: балкон на третьем этаже обветшал настолько, что виднелась ржавая железная арматура. Куски бетона с нее давно обвалились вниз.
       Вон и фонтан в центре двора. Старый дом рядом с ним - килькинский. Надо обогнуть его, чтобы оказаться в начале узкого темного проезда. С одной его стороны дом, подъезды с грубыми железными дверями, с другой - заборчик, вдоль которого растут чахлые деревца с листвой буро-зеленого цвета, кустарник. В нем Килькин прятался в своем сне.
       При воспоминании о ночных видениях, Килькин почувствовал, что его охватывает подавленность. Причин для нее не было. Разве что... Нет, усилием воли он отогнал эту чушь.
       За забором - территория какого-то учреждения.
       В нескольких метрах от забора возвышалась кирпичная стена высокого старого здания, загораживавшего небо и солнце.
       В Килькинским дворе всегда было сумрачно и сыро.
       Не без усилия таща пакеты, молодой человек завернул за угол дома. Прошел вдоль узкого торца. Завернул еще за один угол. Вот уже виден его подъезд...
       Сейчас поднимется на этаж, зайдет в квартиру. Первым делом, даже не проходя на кухню, достанет из пакета бутылку пива, откроет ее. Надо было сделать это еще в магазине!
       День - теплый и солнечный, но ему показалось: во дворе дома как-то особенно пасмурно.
      
      
      Глава вторая.
      ДРУГ ПО "МЕХАНИЧЕСКОМУ" ИНСТИТУТУ
      
      
       Когда до двери подъезда оставалось метров десять, она раскрылась и оттуда вышла... Сходство с теткой, которая привиделась ему этой ночью во сне, было поразительным! Лица ее Килькин не увидел, - она сразу повернула в сторону улицы - оттуда должен был появиться он, Никита, если бы не пошел от продуктового магазина короткой дорогой. Но капюшон, мосластые ноги, ветхий темно-серый плащ - все было именно таким, как во сне!
       Это была она, Смерть!
       "Нет, этого не может быть! Какой-то бред!.. Просто вчера, возвращаясь домой пьяным, я встретил эту бабу... Она живет в этом подъезде... Как-то все это смешалось в голове... Потом - сон. Фантазия!"
       Но он уже поддался страху и свернул к тем самым кустам, в которых прятался ночью ("Ночью?! Да ведь это был только сон!") Тетка удалялась от него вдоль стены дома. Килькин помнил, какую ошибку совершил во сне. "Стоять! - говорил он себе, сжимая в руках тоненькие ручки от пакетов. - Пусть уйдет со двора..."
       "Да что я, совсем что ли рехнулся?!" Слыханное ли это дело - испугался какую-то бабу только потому, что ночью приснилась во сне!
       Пока все эти мысли проносились в его голове, тетка вышла со двора и завернула за тумбу забора. Скрылась из виду.
       Он подавил в себе желание дойти до конца дома и, выглянув за тумбу забора, посмотреть ей вслед.
       Вышел из кустов, торопливо добрался до подъезда, зашел внутрь. Поднявшись на два пролета вверх, остановился и поймал себя на том, что прислушивается - не вошел ли кто в подъезд. А вдруг та самая тетка?
       "Да нет, все это ерунда! Просто она здесь живет, вчера спьяну с ней встретился. И вот так вот во сне все это обыгралось!.." - он стал подниматься по лестнице вверх.
       - Килькин! - голос - прежде он его уже слышал - раздался сверху. До своей лестничной площадки ему оставалось пройти всего один пролет. "Сосед!"
       И точно - личность все в тех же "супермодных" тренировочных брюках и "дизайнерских" с ближайшего вещевого рынка шлепанцах на босу ногу, с какой-то неприятной улыбкой взирала на него сверху, стоя на ступеньках и опершись локтями о перила.
       Молодой человек спокойно дошел до своей двери, поставил пакеты с едой и выпивкой на выложенный кафелем пол и повернулся к пьянице-соседу.
       - А ты откуда знаешь, как меня зовут? - проговорил он, постаравшись придать своему лицу как можно более грубое выражение.
       Пьяница-сосед нисколько не смутился.
       - Знаю! Как говорили у нас в ракетных войсках, цель поражена! На сто процентов.
       Рубашка на соседе была сегодня другая. Не та, что в прошлый раз, - на одежду Килькин обращал внимание. Сегодня пьяница-сосед напялил на себя давно не стиранную, измызганную клетчатую светло-коричневую рубашку без рукавов с кармашком на груди.
       Из него сосед извлек какую-то пластиковую карточку с фотографией и помахал ей перед килькинским носом.
       - Твоя?.. Выхожу сегодня утром из квартиры - валяется. Прямо возле твоей двери. Ну и фотография... Думаю, ясное дело, ты потерял. Из кармана, значит, вывалилась.
       - Дай сюда, - Килькин резко выбросил руку вперед, выхватил у соседа карточку. Поднес ее ближе к глазам.
       Это был его пропуск в спортивный зал. Он давно уже туда не ходил, но пластиковую карточку пропуска зачем-то носил с собой в бумажнике. Оттуда она, должно быть, вчера и вывалилась. Вот, только, зачем он, стоя перед дверью, доставал бумажник из кармана?.. Ведь ключи от съемной квартиры лежали у него совсем в другом месте. Наверное, рассчитавшись у подъезда с таксистом, не убрал бумажник обратно в джинсы. Так и держал его в руке.
       У двери, когда полез за ключами (да еще начал ругаться с матерью этого пропойцы, которая потом привиделась ему во сне!), перевернул бумажник, и пластиковая карточка выскользнула из него на пол.
       Позже, - ночью, а, может быть, и утром, - сосед, возвращаясь с пьянки, подобрал ее.
       - Давно здесь живешь?.. Хотя... Чего спрашиваю... Живешь ты здесь без году неделю. Несколько дней! Откель к нам в столицу приперся? - сосед вроде бы улыбался, но Килькин чувствовал: улыбка эта - фальшивая. Если бы соседу не нужно было маскировать свои подлинные чувства, улыбка бы тотчас сошла с его лица. - Из каких краев-деревень?
       - Из Боровска! - соврал Килькин, назвав, на всякий случай, по привычке никогда не говорить правду, городок, из которого был не он, а его товарищ, с которым он дружил в "механическом" институте - Филипп.
       "Механическим" Килькин называл вуз, который совсем недавно закончил: там преподавали точные науки и готовили конструкторов всевозможных механизмов, инженеров...
       - Что это за Боровск такой! - со злобой произнес сосед. - Где это?.. А-а... Понятно! Боровск... Тайга значит, сосновый бор. Сибиряк, черт бы вас всех побрал!.. Из-за таких, как ты, здесь совсем жизни не стало!.. Я вот на фирме одной, на складе ихнем кладовщиком работал. Все было хорошо, пока не набрали там по объявлению одного. Из Сибири. А он еще своих туда перетащил!.. И все!.. Поперли меня, выжили!.. Я ведь не ихний, в Сибири никогда не был.
       Сосед играл желваками. От него исходили флюиды злобы.
       - И не я один такой!.. - добавил он. - У нас много кто из-за вас работы лишился.
       - А я-то здесь причем?! - проговорил Килькин. Сосед ему не нравился. Но молодой человек чувствовал: ему совсем не выгодно ссориться с этим выпивохой - от соседа сильно разило спиртным. Черт его знает, как он может насолить Килькину, живущему на съемной квартире без договора, без прописки. Да еще и занимающемуся такими делами! - Боровск - это не в Сибири! Это под Москвой. Меня самого неделю назад с работы выгнали...
       - Это за что ж? - Килькину показалось, что в соседском голосе зазвучали довольные нотки.
       - За это дело!.. - молодой человек показал на горлышки пивных бутылок, торчавшие из пакета.
       - Все понятно, - пробормотал сосед. - Отмечаешь свободу. Пропиваешь заработанное... Молодец! Угости, раз такое дело...
       Не успел Килькин раскрыть рот, чтобы ответить что-то, как сосед стремительно наклонился к его пакету и вытащил оттуда бутылку с пивом. Тут же откупорил ее, залпом выпил ровно половину. Затем, ухмыляясь и посматривая на Килькина, попытался поставить пивную бутылку на перила. Поскольку перила были полукруглыми, ему это не удалось...
       Сосед продолжал смотреть на Килькина и ухмыляться.
       - Как же ты квартиру снимаешь, при таких-то делах? Пропьешь сейчас все - и что дальше?..
       - Может, устроюсь куда-нибудь, - пробормотал Килькин.
       - Как же вы задолбали, устраивающиеся!.. Может, устроюсь... Черт бы вас всех побрал, - он залпом осушил бутылку пива и уставил на молодого человека злые глаза. - Ладно, пойду!.. А то сейчас мамаша моя из магазина вернется, старая карга! - проговорил пьянчуга и отвел взгляд от лица Килькина. Мысль о скором возвращении собственной матери явно испортила соседу настроение.
       "Так вот, что это была за тетка!" - Килькин внутренне возликовал. Все его предположения оказались верными. Накануне, сильно пьяный и уже ничего не соображавший, а впоследствии и ничего не помнивший, он повстречал соседскую мать. Должно быть, поругался с ней - нагрубил ей, или она сделала ему какое-то неприятное замечание. Потом вся эта поздняя ссора (а он приехал домой на такси глубоко за полночь) вылилась в его сознании в страшный сон.
       Сосед покачнулся и едва не выронил из рук пустую бутылку.
       "Да ты, дядька, видимо, не просто от случая к случаю выпиваешь, а болен этим делом... - подумал Килькин. - Раз тебя с одной-то бутылки пива так развезло!"
       Килькин припомнил одного своего приятеля-алкоголика, у которого начинал заплетаться язык после нескольких больших и жадных глотков пива.
       - Сейчас вернется, начнет ворчать... Опять напился! Опять про брата начнет. Конечно, он же у нас хороший! Работает в этой, как его... Ну, ты знаешь... Ну, вот такой же... - он показал рукой на Килькинские пакеты с продуктами, на которые был нанесен логотип магазинной сети. - Как это называется? Магазинной сети.
       - Кем он там работает? - спросил Никита.
       - Этим... Как его?.. Водителем-экспедитором! Возит там всякую жратву. У него грузовик большой. "Форд". Тонн двадцать в него влезает. Не меньше. А то и все тридцать! Сначала на базу... У них в Подмосковье, вот забыл, где... В общем, огромные склады. Туда им все поставщики жратву свозят. А он с этого склада по магазинам... Не знаю, как ему это удается, но он все время при работе. И при зарплате. Маманя наша все грозится, что квартиру эту ему оставит, - сосед пьяно покачнулся и показал рукой на дверь за его спиной. - Хотя у него своя есть... Вернее, жены!.. В этих, как их, в Бутово! Так что я пойду... А то мамаша сейчас вернется... На, забери свою бутылку...
       Килькин машинально взял из рук соседа пустую пивную бутылку. "Как все оказалось просто!.. Мамаша... Два сына... Один безработный алкаш, другой - на грузовике... А я-то развел канитель: смерть, вещий сон!" - Килькин даже крякнул от удовольствия. Это был тот редкий случай, когда он испытывал удовольствие от того, что оказался таким идиотом.
       Сосед развернулся и сделал несколько шагов к своей двери, принялся отпирать ее ключом. Килькин повернулся к своей.
       - Да, слушай, забыл тебе сказать! - раздалось у него за спиной. Килькин обернулся. Держа в правой руке ключ, уже вставленный в замочную скважину и тоже обернувшись, сосед смотрел на него мутными, совершенно пьяными глазами. - Тебя какая-то тетка искала... В дверь тут звонила. Я ей говорю, вам кого, Килькина что ли. Она говорит "да"... Ты с ней едва не встретился. Она, наверное, за несколько минут до твоего прихода отсюда ушла. Странно, что вы с ней во дворе не встретились.
       Килькин почувствовал, как ладони его становятся мокрыми.
       Сосед лязгнул замком и через несколько мгновений исчез за дверью своей квартиры.
      
      
      ***
       Дверной звонок пиликал и пиликал. Килькин к этому моменту был уже сильно пьян, поэтому расслышал его не сразу. Войдя в квартиру после разговора с соседом, он первым делом занес пакеты на кухню. Не разбирая их, вытащил из одного пиво и залпом, не закусывая, вылакал две бутылки. Его тут же развезло. Сказались вчерашние "дрожжи". Почувствовав, что после этого ужасного утра с этой странной теткой, после неприятного разговора он - совершенно без сил, Килькин перешел из кухни в комнату и повалился в изнеможении на кровать.
       Тут же начал засыпать, но, кажется, к тому моменту, когда стали звонить в дверь, он еще не уснул... Сначала он испытал раздражение, а потом, когда в сознании его всплыла вся эта история с теткой, которую он видел во дворе и сон про Смерть, заявившуюся по его душу, ему стало страшно.
       "Звонит!.. Сосед сказал, что меня искала какая-то тетка. Это она. Та самая, которую видел во дворе". Он не собирался открывать, но любопытство - в железной двери был глазок, в который можно посмотреть на того, кто стоит за дверью, заставило его подняться с кровати и пошатываясь отправиться в прихожую.
       По коридору он прошел на цыпочках, хотя это и далось ему с трудом. Не дай бог громкими шагами выдать свое присутствие!
       Он прислонился к глазку... Боже мой!..
      
      
      ***
       Как же он его напугал!..
       За дверью стоял тот самый Филипп из Боровска, его хороший друг по "механическому" институту. Обрадованный, что это не тетка Смерть заявилась по его душу, Килькин тут же принялся отпирать замок. От пережитого только что волнения руки у него тряслись, движения были неловкими. Странно, но в этот момент он совершенно не чувствовал себя пьяным. Словно алкоголь выветрился из его головы.
       Замок никак не открывался. Филипп, словно не слышал возни с другой стороны железной двери, продолжал звонить.
       Наконец, Килькин отворил дверь... Он увидел стоящего у порога Филиппа, а за его спиной - у той самой двери, за которой жил сосед-пьяница - маленькая сморщенная старушонка. Поставив на пол сумку, из которой торчал кочан капусты, она копалась в маленькой дамской сумочке, висевшей на ремешке у нее на плече.
       На носу у старушонки были огромные с толстыми линзами очки.
       Это, конечно же, была мать соседа. На своего сына она совершенно не похожа. Молодой человек опять испытал неприятное чувство: все складывалось так, словно бы какая-то высшая сила упорно не хотела, чтобы он наконец-то обрел покой. Перестал мучиться из-за привидевшегося ему отвратительного сна. Зачем тетка, которая вышла из подъезда, была так похожа на ту, с которой он встретился во сне?! Почему не она была матерью соседа-пьяницы?!
       Вдруг его осенила догадка: "Да ведь никаких проблем нет! Тетка, которую я повстречал во сне и которая вышла из подъезда - живет здесь. Накануне я, значит, поскандалил с ней спьяну. Вот она мне и приснилась! Но к соседу эта баба не имеет никакого отношения".
       - Здорово, Килькин! Пустишь? - заговорил Филипп. - Я сегодня дома не ночевал... Боюсь! - проговорил Филипп. Килькин пропустил его в квартиру.
       Приятель, осматриваясь, остановился в коридоре.
       - Ну и дух у тебя здесь! - проговорил Филипп, потягивая носом.
       "Боится?! Чего он боится так, что не ночевал дома?" - Никита медленно притворил за собой дверь.
      
      
      ***
       - А я тебе говорил! Говорил! Как же, будешь ты заниматься самолетостроением... Конструктор! Мечтатель! - громко говорил, размахивая руками, Килькин. - Вообразил себе всякие фантазии. Сам же в них и поверил. Но, друг мой, фантазии - это только фантазии. Так что ты с самого начала был обречен. А я оказался прав: таким, как ты, мечтателям, в нашей нынешней жизни места нет.
       Они с Филиппом сидели за столом в комнате съемной квартиры. Оба были здорово пьяны. На столе расставлены снедь и бутылки, которые Килькин принес утром из магазина. К ним добавились две бутылки дорогого армянского коньяку, купленных Филиппом по дороге к приятелю.
       Кроме стола и трех стульев в комнате старого дома ничего не было.
       Потолки в доме - высокие. От этого впечатление, которое производила голая оклеенная обоями стена было еще более тяжелым.
      Сами обои выглядели жалко.
      Тот, кто оклеивал ими комнату, был человеком мастеровитым. За столько лет, что обои покрывали стены большой, не меньше пятнадцати шагов в длину, комнаты, ни один их уголок от стены не отклеился и не отстал. Но обои были слишком простенькими и непритязательными, к тому же, за долгие годы выцвели до бледно-желтого цвета.
       Вдоль стен ничего не стояло и взгляду, который блуждал по ним, не за что было зацепиться. Разве что спуститься вниз и пробежаться по деревянному плинтусу, крашеному светло-коричневой краской. Пол был паркетный, но досточки - мелкие, низкого качества, старые, щербатые...
       И паркетный пол, и крашеный масляной краской плинтус перед тем, как Килькин появился в квартире, старательно вымыли. Но за то короткое время, что он жил здесь, на полу появились крошки, колбасные шкурки, какие-то обрывки бумаг, апельсинные корки...
       Полированная поверхность стоявшего посредине комнаты обеденного стола еще до появления в квартире Килькина во многих местах испорчена горячей посудой, прожжена сигаретами, вытравлена какими-то едкими жидкостями.
       Приставленные к столу стулья дышали на ладан.
       - Да, я мечтал! - уныло проговорил Филипп. Некоторое время назад, выпив, он приободрился, но теперь сник.
       Килькин же, наоборот, узнав, в какое положение угодил его хороший друг, воспрял духом.
       - Я всегда увлекался самолетами. С детства... Поэтому и в наш, как ты его называешь, "механический" университет поступил, - продолжал Филипп.
       - Помню... Как сейчас вижу, стоишь ты перед входом в наш "механический" и долдонишь про свои реактивные двигатели, крылья с изменяемой стреловидностью, фюзеляжи и прочую дребедень! Я тогда сразу понял, что ты полный идиот! - воскликнул Килькин и плеснул в большие старомодные фужеры, из которых они только что прихлебывали чешский "Пльзеньский Праздрой", армянский коньяк. - Идиот, понимаешь?! Полный и окончательный! Ну что, нашел ты работу, о которой мечтал, когда стоял там, перед нашим институтом в первый наш день?! Тогда, первого сентября шесть лет назад...
       - Ни хрена, - проговорил Филипп и залпом выпил налитую в фужер немалую порцию коньяка.
       - Ни хрена! - Килькин ударил кулаком по столу. Он расходился все больше и больше.
       - Нет таких вакансий, чтобы самолеты конструировать... Или есть, но платят... А ты ведь знаешь, у меня мать в Боровске одна. Больная. Пенсия копеечная. Я помогать ей должен. Мне деньги нужны! Какие тут, к черту, самолеты?! Деньги, деньги!
       - Кому, приятель, сейчас деньги не нужны?! - воскликнул Килькин.
       - Да, это точно. А ты знаешь, какая странная история сейчас по Москве ходит?.. Говорят, что есть какая-то банкнота. Особенная.
       Килькин напрягся.
       - Тот, кто ей владеет... - продолжал Филипп. - В общем, в ней - смерть. И вся история имеет вполне рациональное научное объяснение. Говорят, один секретный научный институт дал по этой банкноте свое заключение... Сейчас... - Филька тяжело поднялся из-за стола. - Мне нужно... В туалет, - покачиваясь, он вышел из комнаты.
       Килькин остался сидеть за столом.
      
      
      ***
       Филька вернулся в комнату.
       - Слушай, там происходит что-то странное, - с порога сказал он.
       - Где? - Килька (так прозывали его приятели в институте) встрепенулся. Он изрядно протрезвел еще после слов Фильки про странную банкноту, которая гуляет сейчас по Москве. А теперь хмель, кажется, и вовсе слетел с него.
       - Возле двери твоей квартиры, - как-то очень спокойно, буднично произнес Филипп.
       Килькин почувствовал, - при том, что он изрядно нагрузился горячительными напитками, да и в квартире было скорее жарко, чем холодно, - его пробирает неприятный озноб.
       - Какие-то люди там стоят. Явно по твою душу, непонятно зачем. В дверь не звонят...
       "Вот оно, началось! - мелькнуло в голове у Килькина. - Недаром сны жуткие виделись. В руку!"
      
      
      ***
       А ведь еще совсем недавно настроение у Никиты было самым распрекрасным. И так приятно было слушать рассказ Филиппа о всех его неудачах, с таким наслаждением Килька потешался над незадачливым приятелем.
       В последнее время Филипп, друг Килькина по "механическому" институту, работал на должности менеджера по продажам в автосалоне, торговавшем новыми и подержанными автомобилями.
       Отношения с директором автосалона у Филиппа не складывались.
       Некоторое время назад между директором автосалона и Филиппом состоялся разговор, о котором, в числе прочих тем, и поведал Филипп Килькину.
       ...Через открытую дверь директорского кабинета было видно: в просторном помещении автосалона - пустынно. Филипп сидел за столиком, приставленным к большому директорскому столу, за которым сидел сам директор.
       - Я ведь, знаете, хочу самолеты конструировать, - проговорил Филипп.
       - Что, какие еще самолеты? - не понял директор.
       - Обыкновенные, с крыльями. Чтобы летали. Я с самого начала их хотел конструировать. Мне без этого никак нельзя. Автосалон - это так, ерунда какая-то. Вот самолеты!
       - Да мне плевать на эти самолеты! Я что, в "Аэрофлоте" что ли работаю?! Я директор автосалона.
       - Автосалон - это хорошо, хотя, конечно, полная лажа. Но главное, про что надо помнить - это самолеты.
       - Ты что, издеваешься надо мной что ли? - вскричал директор.
       - Нет. Но наша авиация должна развиваться. А самолеты - конструироваться. А вам этого не понять. Вы, мне кажется, больше заточены под всякие денежные вопросы. Продажи там... А чего - продажи? Что, ими вся жизнь что ли, ограничивается? Ведь есть люди, которые не только ими... Того, этого самого...
      
      
      ***
       На этом месте филькиного рассказа Никита расхохотался.
       - Вот дурик! Ну зачем же ты ему все это сказал?! А? Ведь ничего этого говорить не надо. Он, этот твой директор автосалона, понять твои слова категорически не в состоянии.
       - Директор их и не понял.
      
      
      ***
       - Я хочу, чтобы до вас дошло, наконец, что в ваш этот автосалон я попал не от хорошей жизни, - продолжал говорить директору автосалона Филипп. - Целью было и остается конструирование летательных аппаратов. Но сейчас, но теперь... Не знаю, как так получилось. В общем, не получается пока с авиаконструированием. Нигде нет таких вакансий. А деньги нужны.
       - Сидишь и рассказываешь мне про... Чего мне про твои летательные аппараты. Давай про продажи наших автомобилей. Ты все-таки в автосалоне, а не на аэродроме. Здесь про продажи важно.
       - Нет, само собой, все это важно. Но только я вам про то, что действительно интересно. А это... Продавать автомобили, которые сконструировали другие... Есть в этом что-то мелковатое. Мелконькое, я бы сказал. И пошленькое. Нет в этом величия, так сказать, конструкторской мысли. Вы-то сами, как я полагаю, закончили технический вуз. Верно?
       - Ну, верно, и что? Нет, я вот не понял... Мелконькое - это про меня, да? А если я спрошу, какие у тебя продажи в этом месяце? Я знаю ответ: продажи - мелконькие. И пошленькие. Пошловато пошли у тебя продажи! Авиаконструктор хренов!
       - Зря вы так. Самолеты здесь вовсе не при чем.
       - Продажи здесь, по-моему, тоже не при чем. Их просто у тебя нет. Одни самолеты! Ты не продажами весь месяц занимался, а самолетами.
       - Я самолетами не занимался. А занимался я, как раз вашими вонючими продажами. И прошу теперь не вилять, и заплатить мне мои комиссионные. И зарплату, между прочим. А то, что же это получается: как к покупателям выходить, втюхивать все эти новые и не очень автомобили - так я. А как зарплата - то меня здесь вроде, как и не было. Непонятно, зачем я сюда целый месяц таскался.
       - Вот именно! В этом моменте мы с тобой сходимся. Мне тоже непонятно, зачем ты сюда целый месяц таскался. До тебя, наверное, не дошло, что ты здесь не на аэродроме, а в автосалоне!
      
      
      ***
       - Там какие-то голоса за дверью. Твое имя называют...
       Килькин встал из-за стола и медленно, крадучись, направился к входной двери...
       Вот он в прихожей. Неслышно приближается к двери, Голова его приближается к глазку. Зрачок килькинского глаза оказывается ровно напротив выпуклого стеклышка.
       За дверью - никого...
       Никита вернулся в комнату. Тихо сказал:
       - Там никого нет.
       Филька отправил в рот кусок ветчины. Проговорил, пережевывая его:
       - Значит, ушли.
       - Кто?
       - Откуда знаю. Я выглянул - было видно только одно лицо. Какой-то мужик... Остальных я не разглядел, - Филипп с любопытством посмотрел на приятеля по "механическому" институту. Ему было непонятно, почему так нервничает друг.
       - Мужик? - Килька схватил со стола бутылку коньяка, фужер, наполнил его, выпил.
       - Ну, может, парень, я не разглядел. Вышел из туалета, слышу - кто-то топчется. Голос вроде какой-то. Посмотрел в глазок. И сразу к тебе. Я их видел всего несколько мгновений. А что?..
       А действительно - что? Еще недавно Никите было так весело... Хотя нет. Какие-то странные завихрения, кружившие вокруг Килькина в воздухе, делали атмосферу в комнате предгрозовой.
      
      
      ***
       - Не на аэродроме, а в автосалоне! Вот умора. Ну, молодец твой директор, здорово сказанул. - Килькин начал хохотать. - А ты - идиот! О чем ты ему говорил?! Какие там еще самолеты? Ты - идиот, который выпал из времени и пространства. Я, знаешь, даже не могу понять, как такой идиот мог в наше время и среди моих друзей оказаться. Но ведь ты уже давно такой. Ты с самого начала был таким!
       - Да погоди ты, Килька, дай скажу!
       - Что ты мне скажешь? Ну что?! Надо было говорить там - в директорском кабинете!..
       - Да я же говорил, честное слово! Но я тебе не про это хочу сказать, а про слухи. Те, что по Москве ходят.
       - Да какое значение сейчас имеют слухи? Мы говорим о тебе, дурачке. О том, как тебя с твоей глупой наивностью обломали. Вспомни себя! Ну, какой ты был после окончания нашей "механической" шарашки?
       - И вовсе не "шарашки". А ведущего технического ВУЗа страны. Был я нормальным парнем со здоровыми интересами. Хотел конструировать самолеты.
       Килькин принялся хохотать.
       - Что, я не понимаю, я такого смешного сказал?..
       - Вот именно: ты не понимаешь, что ведешь себя смешно! В наше время такие как ты годятся только для сумасшедшего дома. И я тебя об этом честно предупреждал, еще когда мы учились. Странно: я выбрал себе в друзья человека, как это там говорят: "не от мира сего".
       - Погоди ты со своими предупреждениями и насмешками. В городе появились банкноты, одна из которых...
       Филька вдруг замолчал.
       - Я не рассказал тебе самого главного. Из-за чего я ушел из автосалона.
       Килька тоже уже молчал. Ему вдруг показалось, что дешевенький пластиковый абажур, висевший под потолком, начал вертеться. Сначала медленно, потом все быстрее.
       Должно быть, слишком много выпил. Или коньяк - некачественный.
      
      
      ***
       - Ни фига себе! - проговорила секретарша пораженно.
      Как и Филипп, смотрела на байкера, который не спеша подобрал полы черного плаща, слез с двухколесной машины.
       Оставив мотоцикл прямо на проезжей части напротив входа в автосалон, байкер, не снимая шлема с черным султаном, направился к стеклянным дверям. За ними по залу были расставлены новенькие, сверкающие отполированными боками автомобили, стенды с рекламами.
       Войдя в автосалон, мотоциклист остановился, медленно снял с головы шлем, взял его под мышку. Взгляд его сразу остановился на Филиппе, который стоял, прислонившись к стойке ресепшн. Человек в длинном черном плаще неторопливым, уверенным шагом направился к молодому человеку.
       На лице байкера играли желваки. По мере того, как он приближался к Филиппу, лицо странного визитера сильнее искажала злость.
      
      
      Глава третья.
      "КРАДУЩЕЕСЯ" НЕСЧАСТЬЕ
      
      
       - Ты что-то сказал про банкноты, - прервал Фильку Килькин.
       Он вдруг почувствовал - протрезвел. Абажур перестал вращаться. Захотелось добавить еще. На столе перед ним были коньяк и пиво.
       - Банкноты?.. Да, сейчас расскажу. Понимаешь, этот Грач... Ну, тот, который в плаще и на мотоцикле...
      
      
      ***
       - Правильно сделал, что пришел ко мне! - воскликнул Килькин. - Туда, на квартиру, тебе, конечно, заявляться нельзя. Этот тип обязательно после автосалона станет поджидать тебя там. Ничего, придумаем, как тебе быть. А из этой помойки, из этого автосалона тебе в любом случае надо было валить! Так что не расстраивайся, что уволили!
       - Да, пожалуй, ты прав! Место в самом деле - гнилое! - настроение Филиппа вроде бы начало улучшаться. - Директор автосалона расставил кругом своих родственников. Так что все равно, я был бы там вечным дурачком на побегушках.
       - А ведь, дружище Филипп, я именно так вам всем, однокурсникам и говорил! У нас все конторки строятся по такому принципу.
       - По какому?
       - Ты разве забыл, что говорил нам Михалыч?
      
      
      ***
       Михалыч был пожилым пьяницей, который работал у них в "механическом" институте лаборантом. У него были ключи от полуподвального помещения, где располагалась одна из институтских лабораторий. Электроника, которая в ней использовалась, давным-давно устарела и учить на ней студентов было просто смешно. Новой же на замену не было, - денег "механическому" институту (хотя, конечно, он был не такой уж "механический", как пытался представить Килькин) государство выделяло очень мало, спонсоры отсутствовали. Лабораторией почти не пользовались.
       Если бы на полуподвальное помещение нашелся арендатор, оборудование лаборатории давно бы выбросили на помойку, а на ее месте появился бы очередной офис. Таких в институтском здании было уже немало.
       Но уж больно неудобным и кривым был вход в лабораторный полуподвал, а сам он - темный и узкий. Желающих арендовать его не было. Единственным, кто обитал здесь, был Михалыч - допотопное оборудование числилось в его ведении.
       Сюда-то он как-то раз и пустил Килькина и Филиппа. Тем надо было проделать лабораторную работу, которую они прогуляли в семестре. Чтобы умилостивить Михалыча, который должен был включить им лабораторные стенды в неурочный час, они купили ему бутылку коньяку.
       Он неожиданно предложил им распить эту бутылку вместе после лабораторки.
       Выпив, Михалыч разоткровенничался. Рассказал парням, что у него есть взрослый сын, который недавно переехал к нему от матери. Накануне михалычева сына наконец-то уволили с работы...
       - "Наконец-то" я вам, робяты, говорю потому, что дело к его увольнению шло уже давно, - пояснил Михалыч, разливая остатки коньяка по рюмкам. - Он мне все подробности с самого начала откровенно рассказывал... Сожрали его, робяты, загоняли! Заездили! А поскольку он у меня парень с характером - весь в меня, то он этому на всю катушку противостоял. Так вот и кончилась для него вся история - ничем. Предложением убраться вон!.. И ведь такая, робяты, ситуация во всех российских компаниях. Какая там наука, какие там инновации! Разве может что-то быть хорошего, кроме рабства, раболепства и несправедливости в российских компаниях?! - вещал в тот день в своем подвальном царстве, заправившись коньяком, Михалыч. - Знаете, робяты, по какому принципу вот уже более двадцати лет, во всю ту пору, что живем мы в СКР - советской капиталистической республике, - организованы все российские компании?!.. Во главе стоят всегда не самые умные, а те, кто самый подлый. Какой-нибудь бывший коммунистический партийный работник или из этого... Как его... Из КГБ... При коммунистах он все рассказывал, какие капиталисты плохие и как они всех эксплуатируют... Потом чего-то там себе под шумок, когда советская власть разваливалась, приватизировал. Шахту, нефтяное месторождение, хлебокомбинат или, на худой конец, мастерскую по ремонту обуви или, скажем, комиссионный магазин по продаже "Волг", "Москвичей" и "Жигулей". И тут уж он, голубчик, занялся такой капиталистической деятельностью, что на его фоне любой американский капиталист, которых он так любил обличать в советские годы - просто щенок! Но, как вы сами прекрасно понимаете, если американский капиталист что-то производит - какие-нибудь там "форды" или "боинги", то наш - только копает и перепродает... Для этого большого ума не надо - значит, это как раз то, что подходит нашему капиталисту. В условиях, когда ума не требуется, он чувствует себя, как рыба в воде, потому что подлости и умения расталкивать окружающих локтями у него - хоть отбавляй!.. Но что же дальше делает в своем антитехнологическом, антинновационном и антинаучном бизнесе наш капиталист-кровосос, переквалифицировавшийся из коммуниста-комсомольца-агитатора? Наш кровосос окружает себя помощниками. Это обязательно родственники и любовницы. Но эти помощники сами тоже ничего делать не хотят. Они вроде нашего кровососа, но только поменьше, послабее. Манеры у них точно такие же, но возможностей, конечно же, куда меньше. Эти мини-кровососы, прихлебатели большого кровососа, получают большую зарплату и в свою очередь окружают себя своими собственными родственниками, любовницами и школьными друзьями. И таких кровососов-бездельников целая пирамида. Но кто же находится в самом ее низу?.. А, робяты? Знаете?
       - Да вот такие, как вы оба, огуреи! Как мой сын!.. Те, у которых ни связей, ни денег... Такие вот наивные мечтатели, которые полагают, что им все дороги в этой жизни открыты!
       Килькин усмехнулся. Уж он-то точно не был мечтателем и с самого начала твердо знал: для него все дороги закрыты. Потому что... Потому что он Килькин! А людей с фамилией Килькин ни среди членов Политбюро, ни среди олигархов не было.
       - Вас в такие вот фирмешки берут, выжимают из вас все соки, пока у вас силы есть, а потом - пинка под тощий зад!.. - воскликнул Михалыч.
       Килькин и тут усмехнулся: уж его-то зад был не тощий, а, слава Богу, вполне раскормленный.
       - Мой сынок бегал там один за всех, как бобик, а все эти проститутки - директорские любовницы, все эти его тупые и ленивые родственники с огромными зарплатами на него покрикивали! А потом, когда он попытался им возражать - просто выгнали в шею. И зарплату за последний месяц не заплатили. Потому что сотрудников они оформляют по-хитрому с официальной, по договору зарплатой такой, что ее на проездной на трамвай не хватит!.. Вот вам, робяты, правда жизни! Мотайте на ус!
      
      
      ***
       - Так что Михалыч-то тебе все предсказывал! - воскликнул Килькин. - Да что там Михалыч! Я ведь вам всем, дурачкам, телятам неразумным все сам, еще когда мы на последнем курсе учились, говорил!.. Вы все резюме эти свои рассылали! И мне еще советовали, - продолжал Килькин. - Ну что, дорассылались?! Заработали вы себе богатств с помощью своих резюме?.. Эх, ведь обидно-то как мне: ведь я же вас предупреждал! Вот вы все попались: и ты, и Гурьев!..
       - А Гурьев-то что? - спросил Филипп.
       - Да как что... Выперли его! Вернее, он сам ушел, - тут же откликнулся Килькин. История, которая недавно произошла с еще одним его приятелем по "механическому" институту изрядно его пару дней назад позабавила. - Ему зарплату не заплатили... Пришел он, значит, за зарплатой, а ему говорят... Ноль тебе... Он говорит, а как же так, я же месяц работал!.. А ему: что толку, что ты работал, у нас прибыль низкая. Себестоимость очень большая, мы директору новый автомобиль купили, так что извини... Тем более, сам понимаешь, ты же ничего не делал... Ну ладно, если хочешь, продолжай ходить на работу бесплатно. Так и быть, мы тебя еще месячишко подержим. Гурьев их спрашивает: а как же я жить-то буду? Жрать-то что? Ну, займи у кого-нибудь, говорят. Понимаешь?! То есть он, чтобы эти бездельники могли и дальше процветать, должен залезать в долги и работать бесплатно. А ведь тоже все рассказывал, как он устроился! Устроился!.. А меня вы укоряли, что я не работаю. Вышло у вас что-нибудь хорошее?!
       - Да ладно, черт с ним, с хорошим! Мне его и надо! Тут ведь совсем другое началось... Ты мне посоветуй, что мне с этим чертовым мотоциклистом - покупателем "Крайслера" делать?
       - Слушай, я не могу в такой обстановке! - Килькин вдруг вскочил со стула. - Это как-то не по-нашему. Сидим, пьем в этой берлоге, как два алкоголика. Давай, вставай и пойдем в ресторан. К тому же, закуска у нас что-то заканчивается. А я без нее хлестать коньяк не могу.
       Филипп послушно вскочил со стула.
       Килькин к этому моменту уже совершенно забыл про странную тетку, явившуюся к нему из сна, и про тех людей, которых Филипп видел у двери квартиры. Позабыл он и про те странные фразы, которые промелькнули в этом разговоре у Фильки.
       Только что Никита хлобыстнул еще пару рюмок коньяку и был теперь опять пьян и едва ли не совершенно счастлив.
       К тому же у него была одна задняя мысль-идея. В ресторане за выпивку и еду придется рассчитываться. Можно будет сплавить с помощью Филиппа фальшивые банкноты, поразменивать их. Да и чем черт не шутит, может быть приобщить "механического" друга к размену банкнот. Ведь деваться Фильке теперь совершенно некуда. Работы нет, денег, скорее всего - тоже, у съемной квартиры подкарауливает психопат - потомственный киллер.
       Через четверть часа приятели уже шагали по улице в сторону ближайшего ресторана.
      
      
      ***
       - Знаешь, я все-таки и не согласен с тобой, что все, что со мной произошло - это так... Как все сейчас всегда происходит. Неправда! Сейчас может происходить и по-другому! - вдохновенно говорил Филипп. - Вообще хочу по этому поводу обратиться в СМИ. Поднять шумиху, так сказать. Зачем они со мной так поступили?
       - Да кто? - Килькин в очередной раз осматривал интерьер японского ресторана, в котором они сидели. - Ты говори точнее. А то непонятно.
       Угловатые перегородки из массивного дерева отделяли ресторанные столики друг от друга. От холла и от кухни, из которой появлялись официанты, зал был отделен стенами, "собранными" из толстого бамбука, золотисто-коричневого дерева венге и молочного стекла. На стенах над каждым столиком висели картины из старинной японской жизни: иероглифы, гейши, пузатые самураи в кимоно и деревянных сандалиях на босу ногу.
       - Они все, - ответил, наконец, "механический" друг. - Главным образом, конечно, директор автосалона. Он не должен был меня увольнять. В чем я виноват? В том, что у меня есть мечта - заниматься нормальным делом, конструировать самолеты? Получается, людям, вроде меня, не место в нашей жизни? Нет, это тема для телевидения! - Филипп припечатал ладонь к столу. - Позвоню им, расскажу все. Пусть снимают про меня телерепортаж. В моем положении обратиться к журналистам - единственный выход.
       Килькин рассмеялся.
       - Филя, какие журналисты? Ты никому не интересен.
       - Мне, между прочим, журналисты понадобятся еще для одного дела, - как-то вскользь бросил Филипп.
       Килькин точно бы его не слышал. Никита обвел стол рукой:
       - Вот это по-нашему, согласись!
       На столе - множество тарелок и тарелочек со всякой снедью. Блюда японской кухни: суши, темпура, мисо суп, луковые кольца, мидии.
       Приятели ели мало, половина заказанного по-прежнему оставалось на столе.
       - Согласись, что так, как мы сейчас с тобой, а вернее, как я - никто из наших "механических" выпускников не выпивает, - проговорил Килькин. - Разве вы, голубчики, будущие мечтатели о летательных аппаратах, ходили когда-нибудь по ресторанам? Нет, вы такой привычки никогда не имели. Хочешь знать, как сейчас пьет Гурьев, которого выперли с работы? Да и можно ли назвать работой место, где не платят зарплату?!
       - А что, он сейчас пьет что ли, Килька? - Филипп часто называл Никиту так, как прозывали его в "механическом" институте.
       - А что же, не пьет что ли? Что ему теперь остается делать - только заливать водкой бельмы, - Никита подцепил деревянными палочками луковое колечко с длинного и узкого прямоугольного блюда и отправил его в рот. - Но я уверен, что пьет он совсем не по-моему, не по-Килькинский. Он сейчас в своей берлоге обложился "клизмами" с дешевым пивом, бутылками с водкой и квасит по-черному. Носа на улицу не высовывает и никого и ничего не видит. Другое дело - мы с тобой... - Килькин взял со стола низенькую узкую бутылочку с саке и вылил остатки ее содержимого себе в маленькую чашечку. - Вот, посмотри, вот это роскошь, это стиль жизни, это, я бы сказал, практическое воплощение образа мысли и несогласия с общепринятыми в "механических" вузах нормами, - Килькин опять сделал широкий жест, обводя рукой стол. Опрокинул чашечку с саке в рот, поморщился: в саке было мало спирта, а вкус - слишком резким и приторным.
       В полупустом зале ресторана, тем временем, возникла суета. Официантки и метрдотель, до этого болтавший с поваром-сушистом, ринулись ко входу в зал. На его пороге появились четыре фигуры, заставившее сердце Кильки тревожно застучать в груди. Его "механический" друг весь этот пьяный день делал какие-то странные пьяные намеки. Начинал говорить о чем-то странном, пугавшем и тут же замолкал, обрывал только что начавшийся рассказ на полуслове. Потом начинал нести какую-то пьяную чушь. Но она фантастическим образом принималась сбыватьс я.
      
      
      ***
       - Можно нам тут у вас как-нибудь по-быстренькому перекусить? - громко спросил "старший" группы телевизионщиков. По крайней мере Килькин про себя окрестил его "старшим".
       Никита воспользовался тем, что в зал, переполошившись, сбежались чуть ли не все официанты ресторана. Пальцем поманил одного из них. Попросил бутылку коньяка.
       Заказ в несколько минут был исполнен.
       Официанты и метрдотель к тому моменту, когда на столе парней среди креветок, риса, соевого соуса и японской горчицы появилась бутылка коньяка, успокоились. Ресторанные люди поняли: съемочная группа появилась здесь просто перекусить. А вовсе не чтобы снимать критический репортаж о недостатках общественного питания.
       Усевшись за соседний с Килькой и Филиппом столик, телевизионщики изучали меню. Никита загружался коньяком, Филипп пил наравне с ним. Градус опьянения приятелей нарастал.
       Журналистам принесли еду - японский суп "мисо", суши. Члены съемочной группы принялись торопливо есть. Килькин, к удивлению Филиппа, встал со стула, подвинул его к столу телевизионщиков, уселся за него:
       - Друзья, пользуясь случаем, хочу рассказать вам, журналистам, об одной истории, - пьяно проговорил Никита.
      
      
      ***
       - В этом, любезнейший, нет совершенно никакой темы для новостного репортажа! А я работаю именно в департаменте информации. То есть, занимаюсь новостями, - сказал Килькину "старший" - корреспондент и одновременно руководитель съемочной группы. - Твоего друга разве что в качестве героя в какое-нибудь ток-шоу по проблемам образования. Да и то, на отдельный сюжет он никак не потянет.
       - А как же эти твари из автосалона? - настаивал Килькин. Язык его при этом пьяно заплетался.
       - А что, их тоже можно понять, - говорил старший телевизионной группы. - Они занимаются своим делом - зарабатыванием денег. И продают они то, что пользуется спросом - автомобили. А самолеты... Я что-то не слышал, чтобы у нас кто-то зарабатывал на их конструировании.
       - Получается, все только через деньги, да? - начал злиться и выходить из себя Килька.
       Филипп постучал ногтем по столу. Он знал, "под градусом", заведясь, как следует, его приятель способен угодить в историю.
       Никита обернулся.
       Филька пренебрежительно махнул рукой:
       - Брось, они ничего не понимают. Это хреновые журналисты. Поворачивайся сюда, я тебе кое-что расскажу.
      
      
      ***
       - Я не сказал тебе всей правды, - произнес Филька.
       Килька уставился на "механического" друга. По спине у него опять побежал холодок. Как тогда, когда Филипп сказал ему про то, что у его двери кто-то стоит.
       - Что?.. - тихо пробормотал Никита. - Какой правды?
       - Я уже обратился в СМИ. И нашел журналистов, которых заинтересовала моя тема. Дело в том... Не знаю, стоит ли грузить тебя всем этим, - Филипп нервным движением схватился за коньячную рюмку, которую на их столик принес официант.
       Рюмка наполовину, - щедрой рукой Кильки, - была наполнена пятизвездочным армянским коньяком. Филипп выпил его.
       - Ладно, говори, - сдавленным голосом произнес Никита. Он тоже потянулся к коньячной бутылке, наполнил свою рюмку коньяком, опрокинул ее в рот.
       - В общем, я уже нашел себе новую работу. Понимаешь, конструирование самолетов. Все, как я хотел, как мечталось. Хоть ты мне и не верил. И никто не верил.
       - Что за фирма? - как-то механически спросил Килькин. - Известная?
       - Нет, они только организовались. Будут выпускать летательные аппараты нового типа. Летающие тарелки.
       Килькин присвистнул.
       Лицо у него было осунувшимся.
       - Я понимаю: звучит смешно, - сказал Филипп. Хотя его приятель не смеялся. - Но они действительно собираются заниматься прорывными проектами. Рассказать о них - никто не поверит. Звучит, как фантастика. И даже ненаучная. Но это правда...
       Он замолчал.
       - Но они попали в беду, - продолжал Филипп. - Все дело в том, что сейчас Москва подвергается чудовищной опасности из-за наплыва странных банкнот. Это и не банкноты вовсе. А нечто другое... Ужасное...
       Килькин потянулся к бутылке. Чувствовал, опьянение стремительно улетучивается. Хотелось как можно скорее вернуть это состояние. Спирт - надежный защитник. От новостей странного, тревожного дня.
      
      
      ***
       - Понимаешь, по Москве ходят банкноты. Они ничем не отличаются от обычных. Может быть, выпустил их не Центральный банк, но только сделаны они так, что Центральный банк не может отличить их от настоящих, - продолжал рассказ Филипп. - Вся петрушка в том, что банкноты приносят особенное "крадущееся" несчастье. Тот, кто ими обладает, в какой-то момент обнаруживает: все у него плохо. Товар, купленный за эти деньги, оказывается такого качества, что его невозможно использовать. Если за аренду дома заплатили этими банкнотами, он обязательно сгорит. Или протечет крыша. Если этими банкнотами заплачено за какую-то работу, человек, который их получил, начинает чахнуть и умирает. В чем секрет банкнот - никто не знает. Но есть одно предположение. Рассказать?
       Килькин кивнул.
      
      
      ***
       Когда Филипп открыл рот, чтобы рассказать про секрет таинственных дензнаков, к столику подошел официант.
       Никита был уже достаточно пьян, - подействовал коньяк, - разговор про банкноты на короткое время показался ему чем-то менее важным, чем размен тех купюр, которые плотной пачкой лежали сейчас в кармане.
       Вдруг осенило удачным вариантом развития идеи про угощение безработного Филиппа, совмещенное с разменом фальшивок (той, что пришла ему в голову еще на съемной квартире одновременно с мыслью отправиться в ресторан): можно переходить из одного кабака в другой. И в каждом проводить совсем немного времени. Но рассчитываться новенькой купюрой. Через Филиппа... Вроде как он, Килькин - щедрый друг, по барский протягивает деньги нищему приятелю - "На, заплати!"
       Филька не откажется! Что ни говори, гуляют на килькинские деньги. Гуляют широко! "Механический" друг, поди, со своим автосалоном на ресторан не заработал. Да он и раньше в них не ходил.
       Как только официант, - он конечно же рассчитывал на щедрые чаевые от двух молодых людей, изрядно пьяных, непрерывно что-то заказывавших, - произнес обычное "Желаете чего-нибудь еще?", Никита заплетающимся языком потребовал счет.
       - Ведь хорошо же отдыхаем! - изумился Филька.
       - Я не хотел тебя расстраивать, но что это за японский ресторан?! - тон Никиты был пренебрежительным. - Его иначе, как японский ресторан с русским рылом, не назовешь! Я бы сказал, с русской харей, - Килькин задумался. Разлил остатки коньяка по рюмкам. - Нет, харя несет в себе характер агрессии, - Никита чокнулся с "механическим" другом. Выпили. - Ресторан с русской ряхой - вот как!.. Хотя, ряха - как-то беспонтово. Все же самое лучшее - рыло! - радостно продолжил он.
       Филипп выглядел окосевшим. Порции коньяка добили его. Это вызывало у Кильки радость.
       - Понятие "рыло" полностью характеризует своего обладателя. Ведь что такое рыло - это морда свиньи, которой она роется. В отбросах! - закричал Килькин и расхохотался. - Так что этот ресторан вполне соответствует. Именно с рылом! А иначе, как? Глянь по сторонам! Здесь же кругом одно сплошное свинячье корыто. Японский ресторан, а японок изображают узбечки в кимоно! - Никита осознавал, даже несмотря на опьянение: расходится как-то уж через-чур.
       Говорил громко. Каждое его слово разносилось по всему ресторанному залу. Узбечки в японских нарядах слышали килькинские речи. И бросали на него возмущенные взгляды.
       Дело шло к скандалу.
       В зале появился странный человек в тюбетейке. Администратор. А, может, повар? Остановился в нескольких метрах от столика приятелей. Не отрываясь принялся смотреть на Никиту.
       - Пойду в туалет. А то они здесь все вместе сейчас на меня набросятся, - проговорил Килька. Поднялся из-за стола.
       Сделал шаг к выходу из зала... Тут, словно вспомнив о важном деле, остановился. Полез в карман куртки, вытащил пару крупных купюр. Бросил перед Филькой на стол:
       - На-ка, рассчитайся. Я в туалет... И сразу пойдем! Нечего время терять. На японский ресторан с русским рылом!
       Сцену Килькин расчетливо сыграл. Так же, как перед этим обругал ресторан, нарываясь на скандал с обслугой. Был уверен: после того, как повздорит с кем-нибудь из официанток, его "механическому" другу самому не захочется сидеть здесь дальше.
       Килька хотел уйти, дернулся... Опять застыл.
       На этот раз ничего не разыгрывал. Вспомнил, что забыл спросить про фразу, которую произнес Филипп. Ту, что показалась Никите важной.
      
      
      ***
       Прежде чем Никита успел раскрыть рот, чтобы задать Фильке вопрос про загадочные банкноты, которые ходят по Москве, тот проговорил:
       - Знаешь, ведь когда-то хотел стать художником. Все натюрморты рисовал. Правда, увлечение мое длилось недолго. Две недели. Я просил мать покупать разные продукты. Раскладывал их на столе. Так, знаешь, чтобы поживописней.
       - Сколько тебе было лет? - усмехнулся Килькин.
       - Сколько лет?.. Да, наверное, десять - одиннадцать. После натюрмортов увлекся самолетами. Сначала день или два рисовал их. Потом перестал. Но интерес, вернее сказать - страсть осталась на всю жизнь... Я сейчас подумал: был бы художником, обязательно изобразил наш стол. Богато! Живописно!.. Нарисовал бы этих гигантских королевских креветок, обжаренных в скляре. Мне нравятся их светло-коричневые загнутые кверху хвосты! А эти блюдечки с соусами. Расположились на нашем столе, как озера. А кувшин с пенящимся пивом. Мы так и не смогли его одолеть. Напоминает мне ювелирное изделие из гигантского куска янтаря.
       - А эта гора картофеля фри на блюде что напоминает? - усмехаясь, спросил Килькин.
       - Это, действительно, гора! - начал фантазировать Филипп.
       - И у ее подножия - котлеты! - неожиданно мрачно проговорил Килькин. При этом посматривал по сторонам.
       - Подожди, какие котлеты?! Котлет тут нет!
       - Вот и я о том же! А мне захотелось котлеток. В общем, рассчитывайся тут пока и пойдем. Поищем другой ресторан.
      
      
      ***
       - Предположение заключается в том, что главный источник бед - номера банкнот, - говорил Филипп. - Неизвестно, как оно там происходит, но каким-то образом номера вступают друг с другом в резонанс, производят особые волны. Эти волны... В общем, они могут воздействовать на психику человека и косвенно - на человеческие взаимоотношения. На бизнес. Черт его знает, на что еще они могут подействовать! Воздействие настолько сильное, что кричи караул. Тот, к кому попали банкноты - вроде как сглазили его. Ни в чем пути не будет. Конь споткнется... В общем, ты понимаешь...
       Килькин слушал невнимательно. Перед его глазами проходили эпизоды уплаты по счету. Велась она фальшивыми купюрами и заставила Кильку немало понервничать.
      
      
      ***
       Килькин отцепился от стола. Покачиваясь, - алкоголь ударил по ногам, - двинулся в туалет.
       Провел там не больше минуты, быстро вышел обратно в предбанник ресторана.
       Остановился напротив двери в зал, но их с Филиппом столика отсюда не видел.
       С потолка ресторана свисали странные квадратные фонари. Формой напоминали японские или китайские фонарики. Но в отличие от тех сделаны огромные фонари-ящики не из бумаги, а из дерева и матового стекла.
       Снизу к ним привинчены не менее странные, чем сами фонари, латунные приплюснутые полусферы. В полусферах отражался, хотя и искаженным, зал ресторана. В одной из полусфер виднелся темный силуэт Филиппа. Вот, к нему подошел официант. "Сейчас либо пан, либо - пропал!" - понял Килькин.
       "Обойдется. Как много раз до этого", - успокоил себя Никита. Он посмотрел на охранника, стоявшего у входа в ресторан...
      Банкноты были не совсем "тряпочными". Вернее, как раз тряпочными и были: бумагу для них фальшивомонетчики использовали особую, похожую на гознаковскую, из которой делают настоящие банкноты. Изготавливается по особому засекреченному рецепту.
       Килькин слышал: ее "варят" из тряпок - отходов швейного производства. Получается плотной, выдерживает тысячи жадных потных пальцев, хватающих ее, как самую вожделенную субстанцию в мире...
       Из зала с перекошенным лицом вылетел официант, подбежал к охраннику. Килькин увидел в его руках купюры.
       "Все. Конец!"
       Никита пошел к выходу из ресторана. Старался выглядеть спокойным.
       Натуга, с которой играл спокойствие, отразилась на лице. В момент, когда проходил мимо охранника, тот преграждая дорогу, протянул руку:
       - Стой! Куда?..
       "Дать в морду и бежать!" Килькин с тоской подумал, что после одного удара охранник может не утихомириться.
      
      
      Глава четвертая.
      ПОТОМСТВЕННЫЙ ПАЛАЧ
      
      
       Официант перехватил массивную клешню ресторанного секьюрити.
      Тот не вцепился Килькину в рукав и не получил в ту же секунду в челюсть...
       - Этот нормальный, - выпалил официант. - За него друг рассчитался.
       - Я им на столик уже и сдачу отнес, - официант кивнул на Килькина головой. - А вот те... Денег, говорит, у него оказалось меньше, чем думал.
       Никита, стараясь не смотреть в глаза этим двоим, приблизился к двери. Вышел из ресторана на улицу.
       Вечер был теплым. На тротуаре перед заведением было пустынно и как-то пыльно, неуютно, грязно. Ресторан располагался в заплеванном углу...
       Килькин несколько раз медленно прошелся из стороны в сторону, постоял у ресторанной витрины, поглазел на выставленные в ней японские вазы и самурайский доспех, зашел обратно в дверь.
       Официанта в маленьком холле уже не было. Охранник на вошедшего Никиту даже не посмотрел. Килька медленно, словно сомневаясь, правильно ли он сделал, что зашел сюда и не лучше ли вернуться обратно, пошел через холл.
       Он раздумывал о том, что как-то слишком много тайн и непонятных событий свалилось на него за этот день. Сон, тетка, филькины рассказы про загадочные опасные банкноты, в которых Никита уже окончательно запутался - все время что-то мешало Филиппу рассказать историю до конца.
       Килькин, в сущности, так и не узнал, что же происходит в городе с банкнотами. Филипп то начинал рассказывать про одни банкноты, потом перескакивал на другие.
       Килька встряхнулся и энергичной походкой вошел в зал.
       Держа в руках сдачу, Филипп поднимался из-за стола.
       - Ну что, пойдем? - не приближаясь к столику, крикнул Килькин. Постарался сделать вид, что сильно возбужден и не желает терять ни минуты... Вот только ради чего?..
       "Механический" друг задергался. Поначалу принялся засовывать сдачу в карман брюк, потом подошел к Килькину, протянул деньги ему.
       - Да черт с ним, потом сочтемся! - проговорил Килькин, но деньги, тем не менее, взял.
      
      
      ***
       Они шли по улице. Килькин - здорово пьян. "Скажу ему обо всем сейчас, - думал он. - Нечего тянуть. Филипп только что, как ни крути, замазался - разменял фальшивки. Деваться ему некуда... Без работы... Предложу ему процент, пусть рискует... Согласится!"
       Никита уже было раскрыл рот, чтобы начать разговор, но Филька опередил его:
       - Тут ведь с банкнотами еще одна история. Возможно, как-то связана с той, в которую попали мои знакомые из самолетного конструкторского бюро. Главную роль тут играют фальшивомонетчики...
       Килькин, хоть и был пьян, а едва не вздрогнул. Почувствовал, что начинает стремительно трезветь.
       - Вернее, не фальшивомонетчики, а террористы. Не скажу, какие цели преследует эта группа, но, слышал, на счету у них ряд громких терактов. На арабском востоке. С большим числом жертв. На этот раз задумали нечто особенное. И уже в России. Для запугивания населения они решили использовать деньги...
       - Что?!. - Килькин остановился. Быть может, у него началась белая горячка?! Алкогольный психоз? Не стоило пить так много. Ему мерещится... Слуховые галлюцинации.
       Погода в эти дни была неустойчивая. Словно природа стремится за один день продемонстрировать все оттенки своего поведения. Утром, когда Килькин вышел из съемной квартиры в магазин, на небе сверкало солнце. Его время от времени закрывали тучи, но ветер быстро прогонял их.
       Солнечно было и когда после пьянки на съемной квартире Никита с Филиппом вышли на улицу и направились в ресторан. Теперь же - еще не поздно, летом в этот час светло, - молодым людям показалось: надвигаются сумерки. Яркое дневное светило было скрыто каким-то сплошным серым маревом, распространившимся по небу. Воздух - влажен. Нечто тревожное висело в нем. По улице в разные стороны сновали прохожие. Лица у них точно сведены судорогой.
       Филипп поежился.
       - Что-то, по-моему, похолодало. А я в рубашечке, - проговорил он. - Какое-то лето непонятное: то жарко, то холодно, словно уже осень на дворе... Да при том - глубокая.
       Килькину было не до погоды, хотя она и премерзкая.
      
      
      ***
       Тетка с мясистым вздернутым носом медленно шла следом за двумя приятелями. Держалась в тени домов, иногда пряталась за углами.
       Следила за молодыми людьми от самого дома, в котором располагалась квартира, которую снимал Килькин.
       Ей был непонятен маршрут, которым двигались приятели.
      
      
      ***
       "Механический" друг уставился на Никиту. Взгляд у Филиппа - странный. Словно бы подернутый пеленой вечного холода... Неживой взгляд!
       - Знаешь, сны странные снятся. Наверное, переутомился со всеми приключениями. Хоботы по ночам возникают. Во сне. И покойники. С окровавленными головами. Может, это к смерти?
       Килька вздрогнул. В голове пронеслось: "Час от часу не легче!"
       Опять ожили все подробности сна про зловещую тетку, которые и так, по большому счету, ни на минуту не забывались, утренняя встреча перед подъездом.
       - Чего с головами-то? - пробормотал Никита.
       Филипп неожиданно оживился. Странное "застывшее" выражение лица вмиг слетело. Взгляд оттаял.
       - Да понимаешь, непонятно: все в кровище! Волосы спутанные, в каких-то красных сгустках и ошметках, лицо - словно его содрали - нос, губы, ничего не видно, одно мясо без кожи!
       - Жуть! - искренне пробормотал Килькин. - По этому поводу надо выпить. А то от картин с ума сойдешь. В гробу я видал такие картины!
       - Да, надо выпить! - тут же согласился Филипп. - Так вот, погоди... Я тебе все никак не дорасскажу. Про эту историю с банкнотами. Террористы внедрились на производство. Какое-то "Гознаковское" подразделение - варят бумагу, на которой потом печатают рубли. Рецепт ее засекречен. Она - особо прочная, не рвется, не стирается... Террористы добавили в нее радиоактивное вещество. Изотопы... Что-то очень сильное. Каждый, кто возьмет такую банкноту в руки, подержит ее некоторое время - облучен. Рак, мутации, лучевая болезнь. Если у тебя пачка таких денег, таскаешь ее с собой - все, считай, покойник! Все равно, что носил в бумажнике Чернобыль с Хиросимой и Фукусимой вместе взятые. Понимаешь? Таких банкнот должны были отпечатать миллионы. Разошлись бы по стране!.. О, смотри, ресторан! Может, зайдем сюда?
       "Сон был в руку! Считай, покойник... Банкноты, пачка... Как же я так попался? Бежать... Куда и от чего?! Ко врачу? Но может, мои банкноты не опасные?"
       Килькин чувствовал: его мутит. То ли был слишком пьян, то ли от страха, но мысли в голове путались. Перед глазами словно бы стояло какое-то марево. Не сразу понял, куда показывает приятель.
      
      
      ***
       Филипп потянул за ручку, но заведение оказалось закрыто.
       Килька и так видел - ловить здесь нечего. Кафе закрылось не меньше года назад. Вывеска и стекла витрин покрыты густым слоем пыли и грязи. Внутри в зале царил полумрак. Светильники под потолком - погашены.
       Можно было рассмотреть пустовавшие столы и стулья.
       - Пошли дальше, - сказал Филька. - Так вот... Террористы подмешали свою радиацию в бумагу, но их тут же накрыли. Смертельные деньги на "Гознаке" не напечатали. Но дальше начинается интересное... Высвечивает весь бардак в государстве. Даже там, где подразумевается идеальный порядок - у спецслужб. В их работе.
       Килькин не перебивал. Шли по улице. Ресторана или кафе нигде не видно.
       - Бумага для банкнот оказалась у фальшивомонетчиков.
       Это был момент, когда Никита похолодел. Почувствовал, что совершенно трезв. Захотелось выпить. Желание было нестерпимым.
       - Бумагу вывезли с охраняемого предприятия "Гознака". По дороге машина попала в аварию. Жуткую! Черт его знает как, но мафия оказалась на ее месте раньше, чем люди в погонах. Бумагу из разбитой машины украли. После чего на ней отпечатали хренову тучу фальшивых банкнот. Причем такого качества, что распознать подделку не в состоянии и в госбанке. Радиоактивная зараза гуляет теперь по городу. А целый ее запас хранится где-то в каких-то преступных тайниках. И ждет своего часа. Представляешь, что будет, когда его разменяют дилеры фальшивомонетчиков?.. Тысячи и тысячи маленьких Чернобылей, которые можно уместить в обыкновенный бумажник.
       - Послушай, выпьем... Не могу я больше ходить трезвым. Горло пересохло - сил нет, - Килькин и в самом деле схватил себя за горло. - Если нет на этой чертовой улице ресторана, должен же быть хотя бы магазин! Купим бутылку водки, раздавим поскорее...
       - Погоди, Никита, не истери. Сам же говорил: так пить - не по-нашему...
       - Черт с ним, что говорил! Выпьем! Хочется - сил нет, - схватив "механического" друга за рукав, Килькин потащил его дальше по улице. Впереди, и вправду, виднелся продуктовый магазинчик.
       - Ладно, купим бутылку водки, раздавим ее в подворотне, - бросил раздраженно Филипп, освобождаясь от Килькиной руки. - Да вон же ресторан, смотри!
       - Где? - Килькин не видел никакого ресторана.
       - Вон там, за углом! Смотри. Вон указатель! - теперь уже Филька схватил Никиту за рукав. Потащил на другую сторону улицы.
      
      
      ***
       Над входом в подвальчик красовалась вывеска "Апшерон".
       Кафе располагался в самой середине старинного дома, стоявшего на углу перекрестка. Его образовывали две улицы. По одной сюда пришли Килькин с Филиппом. Другая, на которой и стоял дом с кафе - странная: неустроенная, словно предназначенная под снос, но так и не снесенная.
       Середина улицы, большая часть тротуара были со снятым верхним слоем асфальта. Новый вместо него еще не положили.
       Вдоль тротуара стояло несколько грузовичков. С оранжевыми компрессорами в кузовах. В кабинах и рядом с машинами - никого.
       Почти все дома на улице - такие же старые, дореволюционные, как и тот, в подвале которого был "Апшерон". Между домами зияли пустыри. Здесь и там на них лежали кучи щебня.
       Кое-где стояли временные ангары: шиномонтаж, пункт приема вторсырья...
       "Как будто одни психи здесь все переломали и перекорежили, а потом другие наспех и без особого энтузиазма попытались подправить то, что первые разрушили! - отвлеченно подумал Никита. - Странные места! Кто здесь так все устроил?!"
       Вопрос на пару десятков секунд увлек Никиту. И словно бы враз позабыл про товарища по "механическому" институту, про то, что тот совсем недавно рассказал. Про толстую пачку фальшивых банкнот, которая лежала у Кильки в кармане и казалась теперь "смертельной".
       При всей брутальной внешности и ухарских замашках, у Кильки были, как говорила его мама, "свои особенности". Интересовался эпохой Наполеона - вторжением французской армии в Россию. Даже несколько месяцев (правда, это было на первых курсах института) посещал кружок реконструкторов. Те шили военную форму, изготавливали кремниевые ружья, палаши, сабли и шпаги по образцу тех, что были в ходу при Наполеоне. Устраивали показательные - на публику - бои, в которых солдаты и офицеры одеты в форму русской и французской армий.
       У Кильки была французская форма. Сшил ее сам, - если когда-нибудь останется не у дел, может попробовать зарабатывать себе на кусок хлеба портняжным мастерством. Лежала сейчас эта французская офицерская форма на чердаке их домика в Кашире.
       Кильке вдруг показалось: находится в городе, по которому прокатилось наполеоновское нашествие. И сразу все, что было вокруг, обрело некую законченность: стал понятен и этот содранный, словно кожа с живого существа, верхний слой асфальта, и эти пустоши, зияющие между домами.
       "Война, - подумал Килькин. - Кругом - поля сражений".
       - Погоди, Килька! Кто-то мне звонит... - сказал Филипп. - Не держи меня! Не могу вытащить телефон из кармана. Вот, черт! Так я и знал! - неловкое движение - и смартфон выпал из кармана на асфальт.
       С неприятным хрустом зеркальная поверхность недешевого аппарата разбилась. Покрылась паутиной глубоких трещин.
      
      
      ***
       Филипп поднял смартфон с грязной, пыльной, ребристой асфальтовой поверхности - той, с которой какая-то специальная техника содрала верхний слой.
       Килька уставился на разбитый широкий экран. Хотел узнать, кто звонит "механическому" приятелю. Вместо этого увидел лишь отражения их с Филиппом рож. По экрану - зловещая паутина трещин. Себя и "механического" друга видел в калейдоскопе темных зеркал, искривлявшем окружающий мир и дробившем его на десятки маленьких отражений.
       - Как в зеркале! Которое разбилось. Плохая примета, - прошептал Килькин.
       Тем временем из отворившейся двери "Апшерона" высунулась голова женщины-азиатки. Гладкие черные волосы собраны в тугой пучок, - схвачен на затылке резинкой. На несколько мгновений задержав на парнях взгляд, молодая женщина приоткрыла дверь шире. Вышла на улицу. Посеменила куда-то мимо Килькина и Филиппа...
       "Механический" друг ответил на звонок. Телефон - у его уха.
      
      
      ***
       Входя в полуподвальную дверь "Апшерона", Килькин успел поднять голову и еще раз взглянуть на здание.
       Его словно током ударило!
       "Сильно напоминает дом, в котором снимаю квартиру. Только там подъезд, здесь - вход в ресторан..." Обветшалая стена с облезлой краской, со старыми неровными кирпичами под ней... "Будто в сегодняшнем сне!"
       Кильке показалось, какая-то мрачная тайна, ужасное будущее все сильнее приоткрывает ему себя. Пройдет совсем немного времени - и чудовищная правда станет очевидна...
       Захотелось броситься наутек. Но еще сильнее захотелось напиться.
       "Радиоактивные банкноты!.. Как это могло произойти?! Словно вижу страшный сон. В реальности этого не может быть!"
       Никита испытал чудовищный приступ страха.
       - Погоди, эти банкноты... А как их отличить?
       - Они светятся, Никита, в темноте!
       За дверью в предбанничке, увешанном пыльными коврами и уставленном позеленевшими медными кувшинами для воды, стояла еще одна молодая азиатская женщина. Пол был грязный...
       "Что за паршивое заведение?! Очередной антураж кошмарного сна?"
       - Если вы в "Апшерон", то его больше нет! - заявила азиатка вместо приветствия. - Хозяин вашего "Апшерона" влез в долги. Сбежал.
       "Механический" приятель что-то бормотал в смартфон. Никита не улавливал из сказанного ни слова. Мыли в голове роились пчелами.
       "Ну вот! Не ошибся насчет антуражей дурного сна... Банкноты с радиацией, сбежавшие хозяева ресторанов".
       - Что здесь теперь? - автоматически спросил Никита.
       Из зала, дверь в который была открыта едва-едва, доносились звон посуды, голоса посетителей.
      
      
      ***
       - Здесь теперь другое кафе, - ответила азиатская женщина. - Названия не знаю...
       Филипп, стоявший до сих пор в паре шагов от Килькина, подошел к другу. Встал между Никитой и азиаткой. "Механический" друг держал перед собой телефон. Разговор был завершен - он только что дал отбой.
       - Звонил покупатель "Крайслера". Целый день караулил меня возле автосалона. Теперь, наверное, поджидает где-то возле квартиры.
       - Поздравляю! - мрачно проговорил Килькин. - Что станешь делать?
       - Представления не имею, - вид у "механического" друга был испуганный.
       - И я бы на твоем месте не знал. Вот почему предпочитаю быть на своем. И на этом месте мне хочется выпить.
       - Мне тоже.
       Тут произошло событие, заставившее Килькина укрепиться в недобрых предчувствиях.
      
      
      ***
       Филипп, тем временем, продолжал думать про то, что произошло сегодня в автосалоне...
       Когда мотоциклист в черном плаще появился в автосалоне, Филька стоял у стойки ресепшн.
       Мотоциклист - ниже среднего роста, коренастый. Черты смуглокожего лица - тонкие, красивые. Но их портил словно отнятый от другого человека бесформенный, вздернутый мясистый нос, - никак не вязался с изящной линией четко очерченных губ, выразительными большими глазами, бровями, разлетавшимися стрелами в разные стороны.
       Еще больше, чем нос, лицо мотоциклиста портило словно навсегда прилипшее к нему выражение злобы, ненависти ко всему миру.
       Филипп видел этого мотоциклиста не впервые. Прежде уже рассмотрел его лицо, мощные руки с волосатыми кистями, толстые, как у футболиста, чуть кривоватые ноги. Скорее всего, был ненамного, лет на пять - шесть, старше Фильки, но ему легко можно дать и сорок и даже пятьдесят - настолько старило его злое выражение лица.
       Фамилия мотоциклиста - Грач. Две недели назад приходил в автосалон, искал подержанный "Крайслер" белого цвета.
      Филька сказал об этом директору. Тот через неделю сообщил, что подходящая машина есть, пообещал Фильке хорошую комиссию за продажу...
       Грач отнесся к машине настороженно. Что-то его смущало, хотя и марка, и цвет - все было, как хотел...
      Покупать "Крайслер" не спешил, но Филька уговорил его сделать это...
      
      
      ***
       Из двери, что вела в зал вышла, вернее, вывалилась, вихляясь, пьяная девица. Не падала только потому, что держалась за двух молодых мужчин. Они выползли вместе с ней. Вид у девицы - не просто вульгарный... Олицетворение порока!
       Сколько лет - понять невозможно. Выглядела не то, чтобы старой, - просто скверно. Волосы редкие, сожженные краской для волос. Одета по неписанному стандарту жриц свободной любви в суперкороткую юбку, ажурные чулки. Туфли на высоком каблуке. Рядом с ней - двое: уголовного вида, с лицами, перекошенными давно и навсегда. Крепко выпили. Руки - красные (почему-то Килькин обратил внимание именно на них), рожи - тоже, прорезанные неприятными кривыми улыбками.
       "Что за место? Откуда такие уроды?! - мелькнуло у Килькина в голове. - Да ведь и я один из них. Нет, я - другое дело. С уголовниками временно. Просто нужны деньги. Как бы не нарваться в "Апшероне" на сложности!"
       Килькин и "механический" друг вошли в ресторанный зал.
       Народа здесь было полно. Кто бы мог подумать: в разрушающемся старом доме за грязно-желтенькими стенами с облупленной штукатуркой, за дверью под неизысканной запыленной вывеской, за окнами с разбитыми стеклами, за которыми, кажется, нет давно ни квартир, ни жильцов, скрывается столь "густонаселенное" заведение!
       Стены "Апшерона" - грязные, словно об них девица, а еще - множество подобных ей и ее уголовным кавалерам личностей, - обтерли не только спины, бока и животы, но и свои сальные, покрытые налетом, тонкие, толстые, неживые, слюнявые губы.
       Подонки подонков, грязная пенная накипь тюремного мира, вчерашнее злобное мелкое хулиганье, низший состав преступного мира, - вот какая была здесь публика!
       Под стать джентльменам и "красотки". Все проститутки - а их было в два раза больше, чем "кавалеров", - исключительно молоденькие. Гадкие. Мерзость, которая возникала в душе того, кто смотрел на них, была тем больше, чем они были моложе.
       У одной из стен обшарпанного грязненького зала - барная стойка: обшита безвкусными красными панелями.
       За стойкой - молоденькая барменша. Посматривала на посетителей ресторана с ленивым презрением.
       В нескольких метрах от стойки - свободный столик. На его краю - маленькая тарелочка. По ней размазаны остатки красного соуса. Рядом лежит скомканная бумажная салфетка. Стул отодвинут. Будто с него только что встал человек.
       Килька подтолкнул "механического" друга к столику.
       Едва друзья уместили свои задницы на стулья, к ним подсела девица, - с маленькой круглой головкой, похожей на раздувшийся грецкий орех, младенческим личиком и красным носиком - пуговкой.
       - Потом к нам приклеишься! - рявкнул Килькин. - Дай поговорить.
       Круглая головка окрысилась, но из-за столика встала. Перешла к стойке. Показывая рукой на Килькина и Филиппа что-то негромко проговорила барменше. Та кивнула головой. Развернулась, взяла с полки за стойкой две больших бутылки с красивыми этикетками...
       "Будет готовить коктейли! Разумеется, их включат мне в счет. "Крысиная мордочка" заказывает как бы с моего ведома и для меня. Сейчас разведут меня по полной... Как последнего лоха. Впрочем..."
       Килькин вспомнил вдруг (Как такое мог забыть?!): банкноты, что лежит в кармане - фальшивые!
       Тут же сильный приступ страха пронзил ег о.
       "Радиация! А что, если она - там?! Много рентген. Смертельная доза... Но как проверить? Он говорил, что банкноты с радиацией светятся".
       Подошла официантка. Не предложив меню, спросила:
       - Что будете заказывать?
       - Сначала тарелку вот заберите, - бросил Килькин. Голос его звучал нервно.
       Официантка бросила на него короткий злобный взгляд, обошла стол, взяла грязную тарелку, бросила в нее валявшуюся тут же на столе измятую бумажную салфетку и удалилась.
       - "Пересылка"! Что за идиотское название?! Нет, "Апшерон" было гораздо благозвучнее, - выйдя из-за спины Килькина, к свободному стулу, перед которым только что стояла грязная тарелка, подошел, покачиваясь и то и дело опираясь о стол руками, немолодой мужчина. Плюхнулся на стул.
       - Столик занят! - рявкнул Килькин.
       - А, пожалуйста!.. - мужчина сделал попытку встать, но тут же рухнул обратно.
       Это был человек лет пятидесяти - пятидесяти пяти невысокого роста с простонародным некрасивым лицом.
      Круглая и словно бы сплюснутая сверху голова похожа на тыкву, по обеим сторонам которой торчат большие грязные уши. Под шапкой спутанных и давно не знавших гребня рыжеватых волос - лоб, прорезанный двумя глубокими морщинам. Кожа по их краям сильно бугрилась.
      Широкие разросшиеся рыжеватые брови.
      В глазах сквозила такая незамутненная годами и алкоголем живость, что благодаря им некрасивое, ничем не примечательное лицо могло показаться привлекательным.
       Нос - ровный и длинный ровно настолько, чтобы его нельзя было назвать коротким. Маленький рот. Стесанный безвольный подбородок многое объяснял в характере немолодого мужчины.
       На нем надеты старые, чудовищно заношенные немодные темно-серые брюки от костюма. Пиджак - тоже от костюма, но от другого, грязно-серого цвета, вполне еще новый. Под пиджаком надета совершенно не подходившая к нему розовая рубаха с воротником, обтрепавшимся от долгой носки и многочисленных стирок. На ногах у мужичка - стоптанные ботинки.
       - Вы извините, я просто здесь сидел... Пять минут назад. Пока не ушел в туалет. Где-то здесь была моя тарелка, - он провел рукой по поверхности стола, словно пытаясь нащупать отсутствовавшую там тарелку. - Унесли, наверное... Ладно, зачем я сел?.. Счет оплачен, а мне давно пора. Слушайте, ребята, мне кажется, я вас знаю. Вы не друзья Амира? - мужчина несколько мгновений смотрел на Килькина, потом уставился на Филиппа.
       "Механический" друг повертел головой:
       - Амира не знаем. Никакого! - Филька выглядел пьяным.
       - Тогда извините. Обознался! Ладно... - незнакомец уперся руками в стол, попытался встать. Ничего не получилось. - Вот же черт! Эк, меня развезло! Думал, прогуляюсь до туалета - станет легче. Не помогло! И выпил вроде не так много.
       Филипп, - только что он сидел на стуле с мрачной физиономией, - иронически хмыкнул.
       - Ребята, я сейчас встану! Не буду вам мешать... Сейчас напрягусь, встану.
       Килькин и Филипп молча наблюдали за своим соседом. Тот несколько мгновений сидел не шевелясь.
       В голове у Никиты вертелись мысли про банкноты. "Надо либо немедленно убедиться, что они не светятся, либо избавиться от них. Но что тогда?.. Все - прахом. У меня останутся только деньги, которые успел разменять. Не так много!.. В случае, если обнаружится, что они светятся, не стоит ли разменять всю пачку?!.. Если облучен, мне понадобятся деньги на лечение".
       Килька почувствовал, что у него мелко трясутся руки: "Какое лечение?! Если все, как он сказал, и купюры - те самые, я - покойник! Мне уже ничего не понадобится, даже деньги".
       "Стоп! Он что-то говорил еще про другие банкноты: номера приносят несчастье. Может, у меня они, а вовсе не радиоактивные?" - страх перед облучением был так велик, что если бы Килькин сейчас наверняка узнал, что у него в кармане банкноты с приносящем беду цифровым кодом, а не радиоактивные, он бы испытал облегчение и даже обрадовался.
       Филька тем временем тоже переживал - подробности своей последней встречи с владельцем "Крайслера"...
      
      
      ***
       - Мразь, тебе удалось провернуть твое подленькое дельце!.. Сегодня я уже точно выяснил, почему ты так уговаривал меня купить этот "Крайслер"! Это "трупаковская" машина! Она побывала в аварии и в ней погибло сразу четыре человека. Их мозги, внутренности и кровь еле отскребли от салона. Половина машины была разбита вдрызг. Ее выкупили за бесценок и восстановили твои друзья-умельцы: взяли для этого части корпуса и узлы с другого "Крайслера" - тоже разбитого в аварии с трупами!.. В "Крайслере", который ты мне продал, до сих пор пахнет похоронами и кладбищем, - лицо Грача кривилось от злости. Надетый на нем черный плащ колыхался от того, что Грач, от ненависти, которую он испытывал к Филиппу, дрожал всем телом.
       - Я не виноват! Директор схимичил! Я ничего не знал про историю этой машины, - попытался оправдаться Филипп. - Продажа была сделана с подачи директора, он пригнал машину в автосалон.
       - Само собой, других слов я от тебя и не ожидал. Сейчас ты еще скажешь, что работаешь в автосалоне меньше месяца... - по-прежнему дрожа от ненависти проговорил Грач. - Вот что, знаешь, кем были мои предки? Потомственными палачами! Была такая в древние времена профессия. Ей занимался целый род: навыки передавались от деда к отцу, от отца к сыну. Все люди с фамилией Грач были палачами. Даю тебе времени до вечера: соберешь и вернешь мне все деньги, которые я внес в кассу вашего вонючего автосалона. Иначе - смотри...
       Грач несколько мгновений тяжелым взглядом смотрел на Филиппа, потом резко развернулся и пошел к входным дверям.
      
      
      ***
       - Когда я рассказал обо всем директору, он перевел стрелки на меня. Сказал, что ничего не знает, что это я виноват в том, что не проверил машину, - Филипп покосился на мужичка, по-прежнему сидевшего за их столиком.
       - Что?.. - Килька не сразу понял, о чем говорит ему приятель.
       Филипп обратил внимание, что его друг Килька находится словно бы не с ним и не в этом ресторане. Никита даже как будто побледнел: когда они выходили из съемной квартиры, Филька отметил, что Килькин - красный, как рак. А теперь в его лице не было ни кровинки. Отрешенный взгляд Никиты был уставлен куда-то в стол.
      
      
      Глава пятая.
      УЛИЦА ЗАБЛУДИВШИХСЯ ДУШ
      
      
       - Я навел справки, - сказал директор, подойдя к Филиппу через полтора часа после того, как Грач ушел из автосалона. - Ты впутался в историю. Да еще хочешь подставить всех нас... Я не стану тебя защищать, улаживай историю с этим человеком сам. Он - из тех, с кем лучше не связываться...
       - Откуда вы знаете? - Филька пристально смотрел на директора.
       - Я же тебе сказал: навел справки. За этим Грачом - целый шлейф всяких темных историй. Он связан с уголовниками. Какая-то банда... Они в последнее время активизировались.
       Увидев, что ему машет рукой появившаяся на пороге своего кабинета бухгалтер автосалона, директор, не говоря больше ни слова, пошел к ней.
      
      
      ***
       - Пойду схожу, ты побудь здесь... А то официантка подойдет. Закажи нам что-нибудь. Пива... - буркнул Никита и, повинуясь охватившей его панике, встал.
       Чувствовал: если еще хотя бы минут десять проведет в неведении насчет того, что его ждет, вполне может сойти с ума.
       "Он говорил, светятся в темноте... Главное, чтобы туалет был подходящий - маленькая комнатка с закрывающейся на замок дверью, выключателем. Вырублю свет, достану пачку, переберу все купюры. Не светятся, значит - не радиоактивные!"
       Мысль о том, что будет, если окажется, что купюры - светящиеся, Килькин в эту минуту допустить в свою голову просто не мог - чтобы не сойти мгновенно с ума. Ужас и паника его были и без того слишком велики.
       - Ребята, можно я у вас хоть пять минут посижу! - попросил сосед по столику.
       Килькин вдруг совершенно автоматически, - при том, что он даже сам не понял, что заставило его произнести эти слова, - про размен фальшивых банкнот он точно в эту минуту не думал, - проговорил:
       - Сиди, пожалуйста! Хотя, что просто так сидеть... Мог бы все же сделать над собой усилие и переместиться хотя бы на пару метров. Вон, к бару! Купить для всех по кружечке пивка. Я угощаю!
       Вот уж точно - по-килькински! Быть, вполне вероятно, насмерть облученным из-за банкнот и тут же чисто автоматически ловить малейшую возможность сделать "дело": разменять фальшивки!
       Услышав про угощение, мужик инстинктивно дернулся, но со стула подняться все-таки не смог.
       - Ребята, я сейчас схожу! - взмолился он. - Ей богу! Потерпите немного. Совсем что-то я плох стал. Даже за халявным пивом подняться не могу. Надо же, развезло!.. Не иначе, они там что-то бодяжат в напитки.
       "Здешние точно бодяжат!" - согласился с ним про себя Килькин.
       Никита встал, медленно двинулся по залу, словно раздумывая, стоит ли в самом деле идти в туалет.
       Кругом гудело веселье. Килькин остановился в проходе между столиками, несколько мгновений стоял, оцепенев.
       Обернулся, посмотрел на их столик. Мужик по-прежнему сидел рядом с Филькой.
       Никита - на этот раз не медленно, а быстрым шагом, - точно бы решившись, - направился к двери мужского ватерклозета.
       Вот он уже переступает его порог. Все как нужно: дверь туалета запирается изнутри, есть выключатель - чтобы погасить свет. Дальше, за писсуаром и раковиной, еще одна дверь. Рядом с ней тоже есть выключатель. Свет можно погасить и там.
       Дрожащими руками Килькин (он был уже почти трезв от страха) повернул ручку замка. Тот щелкнул, дверь теперь была закрыта.
       Никита протянул руку к выключателю. Щелчок - лампы, вмонтированные в подвесной потолок, погасли. Но яркий свет продолжал струится из-за приоткрытой двери в кабину.
       Килька сунул руку в карман, нащупал пачку банкнот. Осторожно вытащил ее, потом решительно шагнул к двери в кабинку и выключил свет.
       Туалет погрузился в полную темноту. Ниоткуда не проникало ни лучика света. Килькин ощутил какую-то непонятную тревогу. Словно бы его органы чувств уже уловили что-то необычное в окружавшей его темноте. Но пока он еще не понимал, что... Какой-то шорох, вздох. Килька сжал в руке пачку фальшивых банкнот.
       В кабинке кто-то был.
       Никита опять потянулся к выключателю. Щелчок. Из-за двери полился свет.
       Он осторожно заглянул в кабинку. В первое мгновение он ничего необычного не увидел: унитаз, облицованные кафелем стены. Взгляд его поднялся выше. Подвесной потолок был составлен из широких пластин, лежавших на поперечных и продольных рейках. Часть пластин отсутствовала. Был виден кусок стены туалета, - такой, какой она была еще до того, как здесь сделали ремонт. Отстававшая от стены лохмотьями штукатурка, какие-то перепутанные между собой, свисавшие откуда-то оттуда, с высокого потолка, черные старые провода, замотанные на концах изолентой. Доска... Странно, что она здесь делает?
       Доска казалась здесь чужеродным предметом. Она была явно новая: светлая, свежая... "Старые доски - потемневшие..." - пронеслось у Килькина в голове. - "Кафе поменяло владельца... Может, затевают ремонт".
       Что-то хрустнуло там, за подвесным потолком. Потом еще раз...
       Килькин быстро сунул пачку обратно в карман. Замер.
       Он стоял и прислушивался. Тревога, которую он испытал, еще когда только вошел сюда, усилилась. Из-за нее он не мог погасить свет и вытащить одну за другой банкноты из пачки. Ему уже хотелось уйти отсюда. Но какое-то мучительное любопытство - он чувствовал, что оно принесет ему только вред, - не давало ему это сделать.
       Ему показалось, что в кабинке туалета кто-то вздохнул. Потом отчетливо скрипнуло что-то там наверху - то ли в самом подвесном потолке. То ли выше его.
       Килькин не выдержал. Быстро вошел в кабинку, влез на унитаз. Опираясь руками о стены, дотянулся до проема в подвесном потолке и заглянул за него.
       То, что он увидел, заставило его вздрогнуть всем телом. От неожиданности он едва не соскользнул с унитаза и не полетел вниз.
      
      
      ***
       Через некоторое время после визита Грача, Фильку вызвал к себе директор автосалона. Он объявил молодому человеку: дает ему неделю "на исправление ситуации с продажами". Если этого не произойдет, Филипп может считать себя уволенным.
       Выйдя из кабинета директора, Филька отправился обедать. После кафе он не спешил обратно на работу: некоторое время гулял по району вокруг автосалона. А когда вернулся к нему, увидел у входа джип. В нем какие-то гаврики - все, как на подбор, уголовного вида... От джипа к автосалону медленно шел Грач. На этот раз он - без шлема с султаном и плаща.
       Филька развернулся и пошел прочь... Походил еще по городу. Не заметил, как оказался возле дома, в котором снимал вместе с еще тремя молодыми людьми двухкомнатную квартиру. Один из них был в квартире.
       - Тут тебя некоторое время назад какой-то странный человек спрашивал. В мотоциклетном шлеме с султаном и в черном плаще, - сказал он Филиппу.
       После этого Филька отправился к Килькину.
       Никита некоторое время назад зазывал "механического" друга к себе в гости: "Приходи, когда хочешь! До обеда, а иногда и до вечера я дома..."
      
      
      ***
       Между подвесным потолком туалета и потолком капитальным было не меньше полутора метров. Поверх подвесного потолка лежала пара досок, опиравшаяся на те рейки, на которых держался подвесной потолок и которые были крепко прикручены к стене. На этих досках, скрючившись в три погибели, сидел человек в черном спортивном костюме, в синих кроссовках и черных перчатках. Килькину показалось, что ему лет пятьдесят, хотя на самом деле он, скорее всего, был гораздо моложе. Старше своих лет человек под потолком выглядел из-за жуткого оскала, который обезображивал его лицо.
       Это была гримаса злобной обезьяны, ощерившейся на врага. Левой рукой человек держался за стену, а в правой сжимал рукоятку кинжала с длинным узким лезвием.
       Удержавшись в последнее мгновение рукой за стену, Никита несколько мгновений смотрел на это злобное оскаленное лицо. Потом человек в черном спортивном костюме сделал короткий энергичный выпад рукой, в которой был кинжал.
       Никита время от времени посещал спортивный зал. Да и реакция у него от природы была очень быстрая. Он отшатнулся назад, кончик острого ножа не успел вонзиться ему в лицо.
       К тому же, - так во всяком случае показалось Килькину, - человек в черном костюме совсем не стремился ранить его. Так - испугать...
       Килька потерял равновесие и рухнул с унитаза вниз.
       Он попытался ухватиться за стенки руками, но они лишь скользнули по кафелю. Он с маху рухнул на пол: плечом, спиной, задницей.
       Ужас, который испытывал в эти мгновения, был так велик, что несмотря на сильную боль, Килька вскочил на ноги, бросился к двери в холл. С такой скоростью, что впечатавшись в нее, едва не выбил плечом.
       Попытался открыть замок - руки не слушались его. Изо всех сил налегал на маленькую ручку. Она не поворачивалась. Сдвинулась с места лишь тогда, когда уже был готов высадить дверь плечом.
       Выскочил в коридор.
       Не оборачиваясь, быстро двинулся в ресторанный зал.
       Никита задыхался, на ходу ощупывал во внутреннем кармане куртки пачку фальшивых банкнот. Не помнил, когда, в какой момент сунул ее туда...
       На пороге ресторанного зала Килька остановился, перевел дух. Обернулся.
       В холле никого не было, дверь мужского туалета закрыта. Никакого человека в черном спортивном костюме с длинным острым ножом в руке... Никого...
       Никита повернулся к залу ресторана лицом. Посетители мужского пола шумели громче прежнего. Девки, наоборот, стали сосредоточеннее.
       "Боятся, что пропустят момент, когда лучше всего подмешать в пойло какой-нибудь отравы. Хотя с уголовниками опасно связываться. Но не все же здесь матерые уголовники!.. Сейчас мне обязательно что-то подмешают".
       Страх был непереносим. Опасность мерещилась всюду.
       - Что-то не очень у вас здесь, - негромко сказал Килькин соседу по столику. - Гниловатое место. Официанток не дождешься, - Никита готовил почву для того, чтобы, когда пиво будет оплачено, уйти.
       Вопрос заставил мужчину оживиться. Шмыгнув носом, подбоченившись, проговорил:
       - Точно, ребята! Здесь и не может быть иначе. Вы - в доме тьмы. На улице заблудившихся душ.
       Филька хохотнул.
       Килькин занервничал сильнее. Хотя уж куда больше!.. Показалось, от этого мужика сейчас услышит что-то еще более ужасное, чем новость про радиоактивные банкноты.
       "Улица заблудившихся душ!" - Килькин не забыл, как глядя на здешние неуютные места, подумал про наполеоновское нашествие.
       - Улица заблудившихся душ, где туманно, где бывает тоска, - пьяным заплетавшимся языком продолжал говорить дядька. - Где в печальную погоду все выглядит еще печальнее, чем на самом деле. Я был ученым, сотрудником НИИ - научно-исследовательского института - занимался разработками, которые потом применялись при конструировании самолетов.
       Филька вскинул на дядьку глаза, тот продолжал:
       - У меня все было: дом, семья, работа, деньги. Но потом все рухнуло - работу я потерял да и НИИ закрыли, ничего нет. И есть только улица заблудившихся душ, на которой я нахожусь. И с вами будет то же самое, вы все потеряете и окажетесь здесь - на этой проклятой покрытой туманом мрачной улице, среди обветшалых домов и таких же заблудившихся душ, как и вы сами, тысяч заблудившихся душ. Без денег, без работы, без друзей и любимых, без семьи.
       - Что стало с "Апшероном"? - спросил Филипп. Килькину показалось - чтобы прервать словоизлияния соседа по столику.
       - С "Апшероном"? - сосед по столику встрепенулся. В глазах мелькнуло удивление, словно не мог понять, о чем идет речь. - Ах, кафе "Апшерон"! - наконец, дошло до него. - Не знаю... Говорят, владелец убит. А что еще может произойти в доме тьмы, кроме убийства и смерти?
       "Ага, вот что все означает! Человек с ножом в туалете поджидал кого-то, кто либо владеет этим кабаком, либо связан с его владельцами. Криминальные разборки!"
       - Думаю, новый владелец тоже долго не протянет, - дядька замолчал.
       "Я так и не посмотрел, светятся они в темноте, или нет... С кинжалом... Что-то ужасное здесь произойдет. Не иначе! Должно. Чую! Но как узнать? Что?.. Да какая разница! Отсюда надо сматывать! Пока не поздно!" - неслось в голове у Никиты.
       Но ведь еще неизвестно, что опаснее - сидеть здесь, ждать, когда разрешится история с человеком с кинжалом, или болтаться по улицам, таскать за пазухой Чернобыль, источающий лучевую болезнь.
       Килькин совершенно трезв. От страха и мыслей о радиоактивных лучах смерти его стал бить озноб.
       - Ну же, черт, иди, наконец, за пивом! - выкрикнул Килькин громко. Не просто нервничал, - молодой человек едва владел собой.
       В зале во весь голос хохотали, разговаривали друг с другом истерическим криком, от которого срывались голоса. Но килькинский баритон своей особенной нервозностью выделился среди общего гама.
       Уголовные личности, сидевшие за соседними столиками, обернулись, посмотрели на него.
       - Сейчас я один с удовольствием вылакаю целый двухлитровый кувшин! Только бы ни о чем больше с гарантией не думать! - воскликнул Никита.
       Дядька словно не слушал его слов. Проговорил:
       - Вы, парни, на этой улице заблудившихся душ, чувствую, тоже начали плутать. Теперь вам конец: будете бродить здесь бесконечно, а время идти. Лишь изредка, как все заблудившиеся, станете возвращаться на место, с которого ушли и радоваться встрече с ним - хоть какой-то, да ориентир! Помяните мои слова.
       - Как называется улица, на которой мы находимся? - спросил "механический" друг.
       - Я же сказал - улица Заблудившихся душ.
       Дядечка впился в лицо Фильки испытующим взглядом. Словно по тому, как изменится выражение лица молодого человека, пытался понять что-то очень для себя важное.
       - Таких названий у улиц не бывает, - сказал Филипп.
       - Почему? - дядька пожал плечами. - А когда-то... В далекие годы улица была милой и тихой, утопавшей в зелени садов. Одноэтажные деревянные домики, несколько красивых церквей с золочеными маковками. Нет, ребята, жизнь здесь была другая.
       - Куда она делась, твоя жизнь?! - Филька говорил грубым, развязным тоном.
       - Хорошая жизнь - такая штука... По собственному опыту скажу: легко и быстро может исчезнуть. Война началась, ребята, первая мировая. Потом революция и гражданская... Церкви разрушили, деревья срубили, домики сломал бульдозер. Начала улица плутать во тьме. Покатилась вместе со всей Москвой под откос!
       "Не такой ли рубежный момент наступил сегодня для меня? - мелькнуло в голове Кильки. - День, после которого все понесется под откос".
       Никита грубым тоном, словно подделываясь под Фильку, произнес:
       - И докатилась до сегодняшнего дня, содранного асфальта, снесенных домов и этого кабака! Слушай, что ты нам зубы заговариваешь? Когда пиво будет?
       Дядька не обращал на Кильку внимания, продолжал:
       - В последнее время, ребята, тут особая история...
       "Что же вокруг меня происходит!" - Килька подался на стуле вперед, словно хотел оказаться ближе к рассказчику, не пропустить ни слова.
       - Доломали на улице заблудившихся душ все... Ощущение, что просто черти в людей вселились - водят, водят их за собой по адским кругам. Да что там черти! Я, ребята, думаю, такого, как здесь, обычные черти натворить не могли. Здесь действовал сам Король Черт! Самый главный и... - тут он перешел на шепот. - Самый зловещий из чертей. Знаете, это как Черт-Наполеон!..
       Килька вздрогнул. Сигнал тревоги, и без того звучавший в его душе, завизжал особенно пронзительно.
       Визжание это было столь сильным, что он готов был немедленно встать, смыться отсюда, но в этот момент сосед по столику встрепенулся, уперся руками в край стола. С усилием поднялся со стула.
       - Так это, как насчет пива? Давай принесу. Только деньги, чур, клади сразу.
       Килькин встрепенулся, тут же сунул руку за пазуху, во внутренний карман короткой курточки. Подумал, вот сейчас, вероятно, облучает пальцы. Потом решил - сердце облучать страшнее. Вытащил из-за пазухи банкноту, положил на стол.
       Мужчина схватил деньги. Развернувшись, перебрался к бару. В какой-то момент его сильно качнуло.
       Кильке и Фильке показалось: дядька сейчас упадет. Но сосед по столику успел сделать шаг вперед и ухватиться за край барной стойки.
       За соседним столиком раздался дружный хохот. Ржали, конечно, не над дядькой. На него кроме Кильки и Фильки никто не обращал внимания...
       Того, как дядька спрашивает пиво, Килькин не слышал.
       Барменша наполнила пивом и поставила перед знатоком уличной истории первую пол-литровую кружку. Вскоре рядом появилось еще две.
       Дядька протянул барменше деньги. Вернулся с пивом к столику.
       За соседним столиком опять грянул дружный хохот. Килькин видел: барменша, держа в руках банкноту, рассматривает ее.
       "Вот он, тот самый момент! - пронеслось в голове у Кильки. - То, ради чего все было затеяно". Он был уверен, барменша сейчас примется отсчитывать сдачу.
       Но вместо этого она что-то сказала подошедшей к ней официантке. Килькин уловил лишь "Деньги фальшивые!".
       За соседним столиком по-прежнему громко смеялись.
       Никита испытал очередной, уже по другому поводу, приступ паники. "Надо сматываться!" Выход из зала - близко. Но для того, чтобы оказаться в холле, нужно пройти мимо барной стойки. Килькин глянул на нее и встретился взглядом с барменшей - она пристально смотрела на него.
       Никита отвел глаза, уперся руками в ручку кресла, в котором сидел, начал подниматься. То, что произошло следом, заняло какой-то десяток секунд.
       На входе в зал появился человек в джинсах и черной кожаной, не по погоде теплой, куртке. Принялся рассматривать посетителей ресторана, явно разыскивая кого-то. Его взгляд остановился сначала на Кильке, потом перешел на Фильку и их нетрезвого соседа по столику.
       Человек в кожаной куртке сделал стремительное движение - выхватил из-за пазухи черный овальный предмет. Граната! Пару секунд потратил на то, чтобы выдернуть чеку. Швырнул гранату в зал. Под столик Кильки и Фильки.
       Человек в кожаной куртке бросился вон из ресторана.
       Килькин был все же пьян. Единственная мысль, которая промелькнула в голове: "Конец! Странно, почему такой?!"
       Из-за всей этой пьянки он даже толком не испугался собственной смерти.
       Хотя этим утром один лишь сон про встречу с ней вверг его в подавленное состояние.
      
      
      ***
       Граната не взорвалась...
       Гвалт в зале поднялся чудовищный. Столик Кильки, Фильки и их нового знакомого располагался неподалеку от выхода.
       Чтобы выскочить к двери в ресторанный холл, троице нужно было пробежать мимо длинного квадратного стола, за которым сидела большая шумная компания. За несколько секунд до момента, когда человек в черной кожаной куртке бросил в зал гранату, за этим столом вдруг поднялся невообразимый гвалт и тарарам.
       Отдыхавший там молодой человек в красном тренировочном костюме принялся бороться с сидевшим по соседству парнем в точно таком же спортивном костюме, только черного цвета. Делалось все в шутку. Отбиваясь от "атаки", черный костюм продолжал хлестать пиво, - прямо из кувшина. Остальная компания с восторгом подбадривала нападавшего.
       В какое-то мгновение кувшин выскользнул из рук "черного костюма", ударился боком о край стола и разбился.
       Обоих борцов обдало пивом.
       Восторгу сидевших за столом не было предела! Они не сразу заметили гранату, со стуком упавшую на паркет, подпрыгнувшую в воздух и еще раз грохнувшуюся об паркет...
       За другими столиками гранату заметили сразу, и она вызвала ужас. До взрыва оставались секунды. А может, и меньше.
       С дикими воплями часть посетителей ресторана, - те, что рассмотрели, что произошло, - хлынули к стене, дальней от входа. При этом что-то большее, чем вскочить со стула (одновременно опрокинув его), преодолеть в истерическом рывке полметра - метр, никто уже не успел.
      
      
      ***
       Килька, Филипп и тот дядька, что сидел с ними за столиком, были на улице. Ринувшись к выходу из зала, троица оказалась там первой - целой и невредимой. Не помня себя и едва не опрокидывая друг друга, они пролетели через совершенно пустой холл и, распахнув дверь, оказались за порогом.
       И только здесь остановились.
       - Не грохнуло! - прошептал дядька.
       Никита не мог отвести взгляд от фигуры, стоявшей на противоположном тротуаре. Ровно напротив входа в "Апшерон".
       Не узнать тетку Смерть было невозможно. Капюшон теплого не по погоде, хорошо запомнившегося Килькину плаща покрывал голову. Лица тетки было не видно. Но она явно рассматривала "Апшерон" и стоявшую у его двери троицу.
      
      
      ***
       Глядя на людей, стоявших у двери под вывеской "Апшерон", - двух парней и дядьку за пятьдесят, - тетка припоминала фразы, которые были произнесены совсем недавно во время одного чрезвычайно важного разговора.
       Собственно говоря, из-за этого разговора она и торчала сейчас на этом тротуаре напротив входа в кафе.
      
      
      ***
       - Он зарвался. И пытается осуществлять наши функции. Этого позволить ему никак нельзя. Поэтому он должен быть завершен. Прикончен, понимаешь!
       Тетка не смела поднимать глаза на собеседника.
       Нет, собеседник не испугался бы пространства двух теткиных глазниц, источающих ненависть. Но мог посчитать ее прямой злобный взгляд признаком несогласия с тем, что он говорит. А это могло бы иметь для тетки серьезные последствия.
       Она знала: ей недовольны. А раз так, дававший сейчас ей указания начальник над множеством таких же, как она, теток, мог изменить ее судьбу и отправить ее в такие места, по сравнению с которыми даже Москва, в одном из районов которой болталась сейчас тетка, показалась бы ей райским уголком. И о нем она через некоторое время обязательно бы принялась вспоминать с ностальгией.
       - Дело должно быть сделано как можно быстрее... - говорил начальник над смертями.
       Тетка, по-прежнему не поднимавшая своих злых глаз, и не смотревшая на начальника, пыталась представить, как в эту минуту он выглядит.
       Начальник всегда выглядел ужасно. Но это, пожалуй, было единственное, что можно было сказать о его внешности определенного.
       Потому что он был облачком серого дыма, которое каждые пять минут принимало новый образ. То мертвой женщины, попавшей в страшную - лоб в лоб на огромной скорости - автокатастрофу, то скончавшегося девяностолетнего старца, то дохлой собаки, то гроба...
       Тетка привыкла к ужасным видам, и начальник не производил на нее особенного впечатления.
       - Найдешь его по этому адресу.
       Тетка протянула вперед руку, кисть ее была темного землистого цвета. Тут же между указательным и средним пальцем оказалась зажата какая-то странная полоска, больше похожая на закрученную в спиральку стружечку, чем на бумажку. На ней пляшущими буквами, точно писал глубоко больной, немощный человек или пьяный, были указаны улица, номера дома, подъезда, квартиры.
       - А фамилия? Имя? - поинтересовалась тетка.
       - Они мне неизвестны. Знаю только то, что уже передал тебе - адрес логова, из которого он все время выползает. Чтобы соревноваться с тобой...
       - У меня нет логова.
       - Неправда. Оно у тебя есть. Но ты его часто меняешь.
       Тетка хотела сказать, что в последнее время она бродит по столичным улицам чуть ли не сутки напролет и очень редко оказывается в том месте, которое можно назвать ее логовом, но в последний момент сдержалась...
       Начальнику ее слова могли показаться вызывающими.
       Знали бы они там, на земле, что здесь, как они говорят, "на небе", а на самом-то деле - в темном закоулке времени и пространства, уходящем от земного человеческого мира не вверх, ни вниз, а куда-то вкривь, вкось и вбок, - кипят страсти совсем не небесные. А точно такие же, как на земле, но только еще более темные и жестокие.
      
      
      ***
       Троица, стоявшая под вывеской "Апшерон", вдруг резко повернулась и торопливо зашагала от входа в заведение прочь.
       Тетка не понимала причину, заставившую двух молодых людей и дядьку так резко сорваться с места...
       Некоторое время она стояла на месте. Словно бы стремительный уход троицы не имел к ней совершенно никакого отношения. Тетка даже подошла ближе к стене дома, что стоял напротив "Апшерона", повернулась к ней лицом, принялась осматривать старую, осыпавшуюся во многих местах штукатурку.
       Потом повернулась и медленно, словно бы в задумчивости, двинулась следом за Килькой, Филькой и прибившимся к ним дядькой. Те уже были в самом дальнем конце улицы. Еще немного, и они скроются из глаз, повернув за угол дома.
       Тетка намеренно шагала, держась как можно ближе к стене. Так она будет менее выделяться на "профиле" улицы, если кто-то из троицы обернется и посмотрит назад.
       Тетка не обратила внимание на человека, стоявшего у угла дома, - того, что располагался наискосок от "Апшерона" на противоположном от него тротуаре. Тетка не то, что не рассмотрела черты лица этого человека, - она даже толком не увидела его фигуру. Так, какой-то смазанный силуэт...
       Из "Апшерона" выбежала толпа возбужденного народа, ринулись на противоположный тротуар. Туда, где только что стояла тетка.
       У людей в толпе был такой перепуганный вид, словно следом за ними из дверей "Апшерона" вот-вот появится какое-то ужасное чудовище.
       Человек у стены потерялся в толпе.
      
      
      ***
       - Вот он!.. Черт, как он меня нашел?!.. Скорее отсюда, - Филька схватил Никиту за рукав и потянул в сторону. Килькин подчинился.
       У автобусной остановки стояли какие-то люди.
       С момента, когда они выбежали из двери "Апшерона", прошло, должно быть, не больше десяти секунд. Но Никите показалось, что ветер времени пронес мимо них целую вечность.
       Они зашагали по улице прочь от "Апшерона". Килька не оборачивался.
       "Мне показалось... Никакой тетки не было. Я видел мираж, галлюцинацию, последствие перенапряженных нервов. Если не обращать внимания, не всматриваться, то мираж развеется, уйдет... А как же радиоактивные банкноты?! Это тоже мираж?"
       Ему захотелось спросить Филиппа, в самом ли деле он рассказывал ему историю, про денежные знаки, от которых струится радиация, но он вовремя сдержался...
       "Все - было. Все - правда. И тетка там, на тротуаре напротив "Апшерона", и в самом деле стояла. И от того, что все это - правда, я и в самом деле не выдерживаю и схожу с ума!"
      
      
      Глава шестая.
      ПОХОРОННЫЙ МАРШ
      
      
       Кафе "Апшерон" осталось позади.
       Они медленно двигались по незнакомой улице. Филипп - погружен в свои мысли. Дядька шагал метрах в двух позади них...
       Навстречу из-за угла выкатилась машина - большой черный джип. Одновременно из проулка справа появились пятеро молодых мужчин. Неотрывно глядя на Кильку, Филиппа и дядьку, они двинулись в их сторону.
       Один из пятерых, - у него было мрачное лицо, - как-то странно вихлялся, словно выделывая руками и ногами движения ритмичного танца.
       Лицо второго дергалось. Казалось, его поразили сразу несколько нервных тиков: у него ходила ходуном правая щека, левый глаз, нижняя губа.
       Третий - бледен, как мел...
       У четвертого безумный вид, он был похож на человека в состоянии сильного наркотического опьянения.
       - Бежим! - завопил шагавший сзади дядька раньше, чем Никита успел рассмотреть пятого.
       Краем глаза он заметил: черный джип снизил скорость, стекло заднего пассажирского сиденья опустилось, из салона высунулась рука с пистолетом. Загрохотали выстрелы...
       Сколько их было - Никита не сосчитал. Кажется, из кафе от неразорвавшейся гранаты он бежал медленнее.
       Килька успел заметить: один из пятерых упал.
       Метрах в пятнадцати дальше по улице был еще один проход во дворы. Они вбежали в него и понеслись дальше, не выбирая дороги. Перемахивая через какие-то заборчики, огибая гаражи из ржавого железа, старые на сдутых шинах грузовики, ветхие дома с черными окнами, за которыми угадывалась пустота, разруха...
       В конце концов они обогнули старое, этажа в четыре здание, некоторые окна которого были заложены матовыми стеклянными кубиками, а сверху, под самой крышей была укреплена вывеска "Бани" и остановились.
       - Хватит, стойте... Сердце сейчас из груди выскочит! - взмолился мужичок. - За нами никто не гонится. Незачем бежать.
       Килька и Филипп остановились. Сзади никого не было.
       - Что происходит?! - истерически закричал Никита.
       - Какая разница, что? - язык у дядьки по-прежнему заплетался. Несмотря на пробежку, он все еще был сильно пьян. - Я же говорил, что мы на улице заблудившихся душ, сами - заблудившиеся души, в клочьях тумана, где прячется печальная правда о нашей жизни и нашем будущем, среди полуразвалившихся и полуобитаемых домов. Здесь только те, у кого ничего нет, кроме воспоминаний, кто все потерял. А где все всё потеряли, там остается только криминал: убийства и ограбления. Гранату бросили, чтобы рассчитаться с новыми владельцами кафе, а эти в джипе - обычные местные криминальные разборки.
       Филька повернулся к Никите:
       - Это за мной идет охота, это автосалоновские дела!
       Кильке казалось, что он видит страшный сон: радиоактивные банкноты, стрельба, труп... Состояние "механического" друга, похоже, было ничуть не лучше.
      
      
      ***
       - Сначала в нас бросили гранату. Она не взорвалась. Потом пытались застрелить... Охота идет за мной... Это он! Я видел его возле входа в ресторан, - сказал Филипп.
       - Кого? - проговорил дядька. - Ребята, я совершенно протрезвел. - Деньги, потраченные на выпивку, выброшены на ветер! Кто был у входа в ресторан? Что за чертовщина происходит?
       - Да, чертовщина, действительно, есть... - пробормотал Килькин. Сам он чувствовал, что несмотря на все пережитые страхи, остается по-прежнему пьяным.
       "Не спирт ли мне помог не подохнуть от разрыва сердца, когда увидел гранату?" - думал Килькин.
       Когда граната с громким звуком ударилась о пол, никто не мог знать, что она не разорвется. Но тогда Килькин, его приятель и прибившийся к ним дядька должны были неминуемо погибнуть...
       Никита пошатнулся. Посмотрел на дядьку. Тот тоже шатался...
       "Да ты, мужик, тоже изрядно пьян!" - подумал Килька.
       - Нарезались! - словно прочитал его мысли Филипп. - Не дошло до вас, что нас два раза чудом на тот свет не отправили?!..
       - Как же не дошло... Доходит... Зовите меня дядей Сережей, парни, - проговорил дядька. - Теперь мы с вами вроде как родственники... Наша общая возможная смерть нас сплотила...
      
      
      ***
       Троица торопливо зашагала по улице.
       Неожиданно Филипп схватил друга за руку. Остановился, задержал Килькина.
       - Послушай, что за музыка? Ты слышишь музыку?
       - Что, музыку? Какую музыку? - Килька ничего не слышал. Непонимающее посмотрел по сторонам.
       - Где-то звучит музыка, Килька! - лицо Филиппа перекошено ужасом. - Это похоронный марш! Реквием! Я слышу его!
       - Ты что, сбрендил?! Допился?! - вскричал Килька. - Какой похоронный марш?!
       Ища поддержки, обернулся, уставился на дядю Сережу.
       Тот пока они двигались от кафе "Апшерон" шел все время позади приятелей. Метрах в двух от них. Не приближаясь, не удаляясь. Не произнося ни слова и не участвуя в разговоре. Впрочем, ведь они и не разговаривали ни о чем!
       Фразы, которые были произнесены между двумя приятелями, дядя Сережа явно расслышал. Тут же остановился и как-то странно закатил глаза. Словно это помогало вслушиваться в звуки, которые доносил до его ушных раковин и барабанных перепонок влажный и становившийся все более холодным, полный клочьев тумана воздух позднего вечера.
       - А ведь музыка-то, и в самом деле звучит, - проговорил он, перестав закатывать глаза. - Реквием... Нет, не знаю. Не уверен... Это какая-то классика! Подождите, надо понять, откуда она доносится.
       Дядя Сережа запрокинул голову, закрыл глаза.
       Стоя с запрокинутой головой, вытянул безвольную, слабую руку в сторону. В любую секунду она была готова вновь повиснуть, как плеть, вдоль его туловища.
       - Это там! - проговорил новый знакомый двух "механических" приятелей. - Слабые, едва слышные звуки доносятся оттуда, - вид у нового знакомого был теперь совершенно безумным. Он уже открыл глаза.
       Килькин и Филипп переглянулись.
       - Идемте! - с важным видом произнес дядя Сережа и решительно двинулся вперед по тротуару.
       Филипп двинулся вслед за ним.
       Килькин остался стоять. Всматривался туда, куда только что указывал "перст" дяди Сережи. Но ничего особенного не видел.
       Там, куда указывал только что дядин Сережин "перст" торчало с одной стороны квадратное, серое, с широкими грязными окнами, немытыми последние лет двадцать или тридцать, бетонное здание в семь этажей. В первом этаже - вход, несколько дверей, которые вели куда-то внутрь, где должно было существовать некое просторное помещение. Холл, конечно же, как в каком-нибудь большом учреждении или институте. Иначе, зачем столько дверей? Но все они были с закрашенными изнутри черной краской или заделанными металлическими щитами окнами, с оторванными ручками, с грязью и мусором на щербатых, полурассыпавшихся бетонных ступенях, которые красноречиво свидетельствовали: двери много-много лет уже не открывались. И в просторный холл за ними никто не входил. С другой стороны - высокий забор, за которым - глухая стена здания. Между забором и стеной и перед забором с его внешней стороны было единственное на этой улице место, полное зелени: высокие старые деревья, хоть и с поредевшими, и тронутыми какой-то ржавчиной, которая, говорят, появляется у московских деревьев от дурной экологии, кронами.
       Между зарослями и стеной - пятачок свободного пространства, пыльный, с покоробленным щербатым асфальтом, забросанный давно не убиравшимся мусором: пластиковыми пакетами, обрывками газет, окурками. На его краю стоит какая-то непонятная дюралевая конструкция, похожая на то ли на рекламный щит, то ли на большую доску объявлений.
       К ней-то и направлялся дядя Сережа.
       Подойдя следом за ним ближе к странной конструкции, Килька смог прочитать несколько букв, оставшихся от искореженной надписи: "До..ап..ет."
       - Эх, ребята, это же знаете что... Это же доска почета! Висит... Вернее торчит...
       - Тогда уж "торчала"! - усмехаясь проговорил Килька.
       - Точно! Торчала здесь в советские времена! - согласился со своим новым знакомым дядя Сережа. - Даже знавал одного человека, который на ней когда-то был размещен. Правда, все портреты, как видишь, посдирали... И буквы тоже. Остался только этот алюминиевый остов. Человечек этот... Он работал в одном НИИ, мы у них как-то запчасти для лабораторного оборудования брали... Институт высоких... Вот же черт! Забыл... Институт высоких... То ли температур, то ли высокого давления! Работал он в этом институте и даже висел на доске, правда, его оттуда быстро сняли...
       - Э-э! Дядя Сережа, вот ты у нас какой! Да ты, оказывается, вон с какими людьми был знаком! - издевательским тоном произнес Килькин. - Из НИИ. Научно-исследовательского института!
       Никиту охватила какая-то странная словоохотливость - обратная реакция организма, не желающего сходить с ума, со стороны могло даже показаться, что молодой человек в эту минуту очень весел. Голос его звучал громко, рот кривился в усмешке.
       - А зачем, позволю я себе спросить тебя, почтеннейший дядя, протирал ты свои штанцы, кои, подозреваю, до сих пор на тебе надеты (Килькин, когда у него было настроение, обожал разговаривать в подобном заковыристом стиле.) в оном научном институте. Ведь ты, дядя, не глупая институтка и должен был себе представлять, что этот НИИ в один прекрасный день превратится вот в такую развалину, которую мы здесь имеем несчастье наблюдать!
       - Так что же было делать, ребята, и кто ж знал! Ведь мы все так тогда жили! И все не ведали... Да и что было ведать? Что вот так вот, с доской этой получится... Тьфу ты черт, привязалась доска эта проклятая, хотя дело не в ней.
       Килькин расхохотался.
       - Погодите, ребята, не время об этом... - ответил дядя Сережа серьезно. - Мы же пришли сюда, чтобы найти музыку... О! Вот она!
       Из-за деревьев, из самого темного места между ними донесся громкий треск заводимого мотоциклетного двигателя. И через несколько мгновений прямо на троицу выкатился старый мотороллер, в рулевую колонку которого было вмонтировано радио с динамиками, игравшее классическую музыку. Может быть, и вправду реквием. На мотороллере сидели две девушки, - обе с длинными развевавшимися волосами. Что они делали за разросшимися деревьями - неизвестно.
       Хохоча над Филиппом и похлопывая его по плечам, Килькин и дядя Сережа пошли от разломанной доски почета прочь. Все, что произошло с ними за последние десять минут, все, что увидели здесь, казалось им очень смешным...
       А ведь смеяться им не стоило хотя бы потому, что сейчас они находились на месте глубочайшей трагедии, в гиблом месте, и эта гибель - кого-то или чего-то, какой-то прошлой жизни, оставили на всем здесь такой неизгладимый след, что двигаться здесь лучше всего с положенными на кладбище скорбными и возвышенными мыслями. И действительно, самая подходящая для этих мест музыка - реквием или похоронный марш.
       - Э, сколько здесь хлама кругом! Неприбрано, верно? - говорил Филипп.
       - Точно, согласен с тобой! - отвечал Килька. - Вот зачем этот грузовик тут стоит?
       Старый "МАЗ" стоял возле обочины. Кабина, брезентовый тент были покрыты толстым слоем грязи. Боковое стекло в кабине рядом с местом водителя - разбито и закрыто картоном. Сколько уже стоит здесь эта машина? Способна ли она сама двинуться с места? Кто оставил ее здесь и почему? Какой-то неудачливый работяга, который не смог найти заказы? Кто-то другой?
       - Видать, заказов не смог... водила! - проговорил дядя Сережа - Сергей Сергеевич. - У меня один знакомый во дворе вот так же... Машину старую купил в складчину с другом. А заказов на перевозки найти не смогли. Так она и сгнила у тротуара. Пока уже сама не могла с места тронуться.
       - А может, какая-нибудь фирма бросила свой хлам? - предположил Никита. - Им ведь иначе надо его как-то утилизировать, платить за это. А так - бросил машину и жди, пока ее растащат на запчасти...
       - Как же, жди! Бросят они тебе... - возразил дядя Сережа. - Эти нынешние предприниматели - они бы эту машину укатали до смерти, и уже когда она бы развалилась, они бы сделали все, чтобы она продолжала ездить. Главное, побольше извлечь прибыли. Без тормозов, с отваливающимися колесами - все в рейс бы отправляли. Такой уж у нас народ... О! - вдруг воскликнул он. - Глядите, ребята, какой замечательный кафешантан. Почти что под открытым небом! Честно говоря... - Сергей Сергеевич полез в карман своих немодных брючек и достал оттуда несколько мелких купюр. - Я бы тряхнул скудными средствами, чтобы приобрести в нем немного алкогольных удовольствий.
       Килькин с напряжением смотрел вдоль улицы. Но никакого "кафе-шантана" не видел. Впереди прямо на тротуаре стояли две старые проржавевшие "газели" с высокими металлическими кузовами, разрисованными рекламами фирм по оптовой торговле продуктами.
       - Знаете ребята, чего бы я сейчас употребил? Проголодался я сильно. Сейчас бы я с огромным удовольствием съел бы двойную порцию пельменей со сметаной или же просто с маслом, - с этими словами дядя Сережа ринулся вперед.
       Килькин едва поспевал за ним. Впереди были несколько зданий - постройки разных периодов советской эпохи. За дальним из них росли - так же, как и рядом с доской почета - несколько чахлых деревьев и начиналось что-то вроде пустыря.
       - Погоди, а где твой приятель... Как его, Филипп?! - воскликнул дядя Сережа.
      Килькин остановился, посмотрел по сторонам... Филиппа рядом с ними не было. Исчез!
      
      
      ***
       - Да вон он! - воскликнул Сергей Сергеевич, показывая на Филиппа, который стоял на другой стороне улицы - напротив останков "Доски почета" - возле витрины какого-то магазина, который был давным-давно закрыт.
       Килькин и Сергей Сергеевич развернулись и пошли обратно.
       Филипп рассматривал картинку, - рекламную фотографию, нанесенную на пленку, которой было заклеено внутреннее стекло в двойной раме магазинной витрины. На картинке были шашлыки, лежавшие на блюде, нарезанные в виде красивых розочек помидоры, горка салата - наструганных и перемешанных между собой овощей.
       Увидев подошедших к нему "компаньонов", Филипп проговорил:
       - Я вдруг подумал, а не заняться ли мне, и в самом деле, рисованием натюрмортов? Я бы мог изобразить все это красками гораздо лучше и аппетитнее, чем на фотографии.
       - А, брось! - с неожиданным раздражением проговорил дядя Сережа. - Просто надо скорее подкрепиться. Тогда тебя перестанут мучить дурацкие мысли.
       - Нет, не перестанут. Эта картинки интересны мне именно потому, что я решил начать рисовать!
       - Да какого черта тебе вдруг начинать рисовать? - изумился Килькин.
       - Как это, какого?! Да ведь больше у меня ничего не получается! - воскликнул Филипп. - Я мечтал конструировать самолеты. Но где они, мои самолеты? Где я стану их конструировать?
       - Теперь уже, наверное, нигде, - пробормотал Сергей Сергеевич.
       - Именно! - тут же откликнулся Филипп. - Я пошел работать в автосалон. Заделался менеджером по продажам, но и из менеджеров по продажам меня сегодня выгнали.
       - Так ты менеджер по продажам? - спросил Сергей Сергеевич. - "Савраска", значит!
       - Что? Какая еще "Савраска"? - не понял Филипп.
       - Ну как, какая... Разве ты не знаешь?.. Это я там, у нас "Апшероне" услышал, - проговорил дядя Сережа. - Это такой, знаешь, менеджер на собачьей работе - пашет целые сутки, бегает, как лошадь, а жрет на ужин один овес. Вон Амир, с друзьями которого я вас в "Апшероне" спутал, у него таких саврасок - полно. Они у него бегают, а потом он их кидает на зарплату.
       - Ах-ха! - принялся веселиться Килькин. - Савраска! Вот хорошо сказано: бегаешь, как конь... За овес... А бывает, как у тебя Филипп, и овса нет, одни проблемы. Нет, Филька, тебе повезло, что у тебя есть такой друг, как я! Ты еще скажешь спасибо Килькину.
       - Килькину?! Кто это такой? - спросил дядя Сережа.
       - Как кто?! Килькин! Человек, который не сломался под гнетом всех этих уродов. Не стал бегать, как савраска на овсе и воде и радостно ржать, как лошадь! Который торит собственную дорогу в жизни назло уродам, - отвечал обладатель пачки фальшивых денег. - И готов при этом помогать людям, которые находятся рядом с ним, найти верную дорогу в жизни.
       Трое энергично зашагали по улице дальше.
       "А может, фигня все это, про радиоактивные банкноты? Почему мои фальшивки обязательно должны оказаться из этой партии?! Были же и другие фальшивомонетчики. К тому же, пачку я получил некоторое время назад... Авось, беда пройдет стороной! - думал Килькин. - Но кто покушался на нас?"
       Вскоре далеко позади оказалось и унылое, обветшавшее здание института высоких температур и искореженная доска почета. Вот и угол дома, и чахлые деревца.
       - Что это? - Килькин изумленно развел руки и уставился на дядю Сережу.
       - А что, чудесное место, - отвечал тот. - Во всяком случае, мне сейчас только такие и по карману. И то, в день оплаты... Кафе "Апшерон" было, скорее, исключением из правил.
       "Кафе-шантан", представший глазам троих гуляк, оказался чем-то вроде небольшого кафе-стоячки. Часть видавших виды круглых столиков на одной высокой ножке было просто под открытым небом. Часть находилось под навесом, состоявшим из пластиковых листов, волнистой формой напоминавших листы шифера, которым кроют крыши. Навес держался на шести вмурованных в асфальт выкрашенных черной краской тонких металлических трубах и был ровесником "Доски почета", по какой-то случайности сохранившимся в целости.
       Никаких официантов тут не было. Все, чем угощались те, кто стоял за столиками - а народа было довольно много - отпускалось из окошка белого киоска, на маленькой стеклянной витрине которого были выставлены какие-то нехитрые кушанья.
       - Надо выпить что-нибудь. И сожрать! - дядя Сережа ринулся к киоску.
       Килькин с недоумением продолжал осматривать "заведение". Сначала взгляд его прошелся по столикам, по навесу, по немолодой толстой бабе, торчавшей в оконце ночного киоска. Потом он переключился на здешнюю публику. Опустившиеся личности, доходяги-алкоголики, полубомжи. Была одна компания молодых людей, - четыре парня и девушка. У всех пятерых был такой вид, что сразу ясно - каждый из них либо скоро сдохнет с перепоя, либо сядет в тюрьму, либо скатится до бомжевания на улице.
       Никита спохватился: дядя Сережа стоял у окошка киоска, баба-продавщица с вопросом смотрела на него. Еще чуть-чуть и новый знакомый протянет ей деньги... "Шанс пропадает! Разменять..." - пролетело огненной стрелой в килькинской голове.
       - Сергей! Дядя Серега! - воскликнул он.
       Новый знакомый обернулся.
      
      
      ***
       Думал, как покончить со всем. Подоконник в подъезде холоден и шершав. Его интересовало, какой это этаж. Не меньше, чем пятый.
       "Результат гарантирован!"
       Горько усмехнулся: положение - хуже некуда.
       "Результат гарантирован!" - прежде любил произносить фразу, когда лабораторное оборудование в НИИ готово к важному эксперименту, теперь фраза относилась не к науке, а к самоубийству.
      
      
      ***
       Тетка Смерть отделилась от стены дома и перешла улицу.
       Троица - два молодых человека и приставший к ним мужчина слегка за пятьдесят - к этому моменту исчезли за разросшимися деревьями.
       Тетка Смерть не боялась потерять их из виду.
       Была уверена: они завернули в кафе-стоячку, которое, словно магнит, притягивало к себе всех местных пьяниц.
       Смерть знала: из кафе дорога только одна. На широкую и пыльную, прекрасно просматривавшуюся улицу. Так что даже если троица покинет кафе-стоячку раньше, чем рассчитывала свирепая тетка, она сразу заметит это.
       Оказавшись на тротуаре, тетка Смерть остановилась. Ей было непонятно, что так заинтересовало троицу в тесном уголке городского пространства между заброшенным подъездом какого-то старого института и забором. Вот эта вот искореженная, наполовину разломанная конструкция из дюралюминия?!
       Не торопясь тетка Смерть подошла к "Доске почета". Что так привлекло их здесь? Пытаясь понять это, тетка стала перебирать в памяти тех, чьи фотографии когда-то здесь красовались.
       Вот здесь, в левом верхнем углу, вспоминала тетка, висел Грымзин Николай Фокич, заслуженный то ли токарь, то ли фрезеровщик.
       Рожа у Грымзина была, как у старого разожравшегося бульдога с обвисшими щеками и угрюмо сжатыми пухлыми губами.
       Грымзин работал в опытном цехе института - изготавливал на своем станке лабораторное оборудование, стучал на товарищей одновременно в КГБ и в местное отделение милиции, осведомителем которого являлся, заседал в парткоме.
       Пил, но умеренно, в пьяном виде не дрался и не хулиганил, витрин не бил, так что считался образцовым кадровым пролетарием.
       Тем более - ветеран: в последний год войны послужил в заградотряде. В атаку не ходил, стрелял только по своим. Живой-невредимый вернулся после "фронта" к станку.
       Как раз перед Перестройкой Грымзин вышел на пенсию, стал никому не нужен. Принялся выпивать особенно сильно.
       Тетка Смерть обернулась: сердце подвело Грымзина как раз на том углу. В те годы посредине широкой улицы были проложены два ряда рельсов, ходил трамвай. Грымзин выходил из него на остановке. На верхней ступеньке ему стало плохо, он потерял сознание и рыбкой полетел вниз.
       Ширококостный, грузный, тяжелый - со всего маху ударился головой об асфальт и от этого удара скончался.
       Под ним на "Доске почета" висела фотография директора местной районной школы, Заслуженного учителя РСФСР, Депутата Райсовета... Умер от острого приступа алкогольного панкреатита.
       Тетка посмотрела вдоль улицы и увидела троицу: двух парней и прибившегося к ним дядьку. Вынырнув из-за деревьев, те медленно двигались по тротуару в сторону кафе-стоячки.
       "А ведь сейчас что-то будет", - подумала тетка. Почувствовала душевный подъем - накатывал каждый раз, когда очередной человек оказывался у врат смерти.
      
      
      Глава седьмая.
      МУТИРОВАВШИЙ КАЗАХ С ЯДЕРНОГО ПОЛИГОНА
      
      
       - На-ка, возьми на всех. Ты, вроде, говорил, знаешь здешние блюда, - Килька протянул дяде Сереже фальшивую банкноту. - А мы с Филькой пока займем место у столика.
       Никита кивнул головой в сторону ближайшего столика. За ним стоял доходяга-алкоголик с банкой дешевого коктейля. Время от времени отхлебывал из нее пойло, ставил банку обратно на столик.
       Дядя Сережа пожал плечами, взял купюру, вернулся к киоску.
       Филька вдруг проговорил:
       - А ведь эти банкноты и через наши с тобой руки проходят!
       Килькин вздрогнул:
       - Что имеешь ввиду?
       Сигнал тревоги вновь зазвучал в душе молодого человека. Он и не замолкал ни на минуту! Килька просто смог заставить себя не обращать на него внимания, убедил себя, что надсадный неприятный звук не имеет к нему отношения.
       - Вполне возможно, к нам в руки могут попасть радиоактивные фальшивки. Никто не застрахован. Ты дал ему деньги, - Филька кивнул в сторону дяди Сережи, стоявшего у киоска. - А ты знаешь, что это за деньги? Ты проверял их?
       Килькину вдруг стало холодно, он поежился.
       - Как я проверю?
       Никита и Филипп подошли к столику.
       - Я же говорил, они светятся в темноте, - "механический" друг положил ладонь на край стола.
       - Но пока светло, - пробормотал Килькин. - Не проверишь.
       - Можно найти место, где всегда мрак. Хотя бы вон там...
       Филька показал на соседствовавшее с пустырем, на котором расположилось кафе-стоячка, старое здание без окон с обвалившейся после пожара, обгоревшей крышей.
       Смотревшая на пустырь стена из старого красного кирпича кренилась к стоячке.
       "Да ведь она того и гляди рухнет прямо на кафе, на столики, на всех его посетителей", - подумалось Килькину.
       - Как туда попасть? - проговорил он вслух.
       - Можно поискать вход.
       Стоявший за одним столиком с приятелями алкаш покосился на них, запрокинув голову вылил остававшуюся в банке жидкость себе в рот, швырнул банку на землю.
       Между тем дядя Сережа у киоска должен был уже рассчитываться за еду и напитки.
       Килька намеренно старался не смотреть в его сторону. Молодой человек исподтишка разглядывал людей, стоявших за соседними столиками.
       За тем, что был к нему ближе других, жрали омерзительные пирожки, покрытые сальным налетом.
      . Губы поглощавшего пирожок молодого парня, пившего пиво в компании приятеля в бейсбольной кепочке, лоснились, челюсти энергично работали, а вся физиономия выражала крайнюю степень удовольствия.
       - Ну, вот и я! - дядя Сережа поставил на столик перед Килькой и Филиппом маленький шкалик водки, сок, пирожки, шаурму.
       - Сколько ты истратил? - поинтересовался Килькин.
       Дядя Сережа отдал сдачу. Филипп, словно позабыв про свою идею зайти в соседний сгоревший дом, проверить банкноты, накинулся на еду.
       Откуда-то потянуло жареной курятиной.
       Килька обернулся. За навесом, оказывается, примостилась еще одна палатка. То ли Килькин поначалу ее не заметил, то ли она еще пять минут назад была закрыта, а стеклянная витрина прикрыта щитом.
       За стеклом орудовал повар, нарезая ломти шаурмы. Возле окна уже стояла очередь из трех человек. Последним в ней - тот самый алкаш, который только что пил коктейль за их столиком.
       Никита оперся локтем о столик, потом положил на него ладонь. Почувствовал - испачкался в чем-то липком.
       - Ну, ребята, предлагаю выпить за вас, за моих новых друзей! Сожалею, что не познакомился раньше, - проговорил дядя Сережа, разлив водку по пластиковым стаканчикам. - Сегодня у меня зарплата. Первая. Думал, гульну на нее. Да вот, никак не получается гроши истратить. Пью на ваши.
       Чокнулись пластиковыми стаканчиками. Килькин вслед за дядей Сережей отправил водку в рот. Вкус ее показался странным.
       Филипп "беленькую" лишь слегка пригубил.
       - Я в "Апшероне"... Вернее, в том, что там теперь... Не знаю, как называется. Вывеску еще не сменили... Подсобным рабочим устроился. Лампочку вкрутить, мусор выбросить, двор подмести. Хозяйство большое. Кафе - только малая часть. С другой стороны здания - автосервис, шиномонтаж, химчистка и точка по продаже разливного пива. Само собой, нужен при этом хотя бы один мальчонка на побегушках.
       - Мальчонка?! На побегушках? - Килькин принялся хохотать. - Сколько тебе лет?
       - Давно за пятьдесят.
       - За пятьдесят! - хохотал Килькин. - Хорош мальчонка!
       - А что оставалось делать? Я ж в НИИ... Научным сотрудником... Оборонная тематика... Сюда-то еле устроился. Не хотели брать. Здесь одни нелегалы из Азии работают. У них своя мафия. Чужому с улицы не устроиться. Так я сказал, что я - ихний, азиат...
       - Да что ты врешь, какой ты азиат? Никак на азиата не похож! - воскликнул Килькин.
       - Верно, не похож, - откликнулся дядя Сережа. - Только я сказал им, что я казах с ядерного полигона. В Семипалатинске. Мутрировал и теперь похож на русского.
       - Что за фигня?! - Килькин расхохотался.
       Дядя Сережа снисходительно усмехнулся, разлил остатки водки по стаканчикам.
       - Вот и они расхохотались, - продолжал "мутировавший казах". - И взяли на работу. Хоть и дерьмовая должность, зарплата - гроши, а все же лучше, чем с голоду подохнуть.
       - Как ты, дядя Сережа, до такой жизни дошел? - Филька отхлебнул из своего стаканчика водочки.
       - Как... С одной стороны, пью и пил, - он пристукнул ногтем по пустому шкалику водки. - С другой стороны, тех, кто не пил, постигла та же судьба, что и меня.
       - Дело не в водке, - продолжал дядя Сережа. - Там, в задней комнатке заведения, в котором мы были... Вернее, это не комнатка, а пристройка к ресторану, больше похожая на конуру - там самый наш лучший специалист по оборонной тематике!
       - Что он там делает? - спросил Килькин.
       - Прибился ко мне неделю назад. Мужик неплохой, бывший мой институтский начальник. Всегда меня покрывал, когда я по пьяному делу работу прогуливал. Спас меня несколько раз от увольнения по статье. Так что, когда он ко мне заявился, дать ему от ворот поворот я не мог. Только совсем он... Это... Обветшал, еле ноги таскает! А был - светило науки! По международным конференциям непрерывно ездил.
       - Если он такой специалист, как же в твоей подсобке оказался? - мрачно проговорил Килька. Чувствовалось, все, что говорит собеседник, не вызывает у него доверия.
       - Так же, как и я, - вздохнул доходяга. - "Ящик" наш...
       - Какой еще ящик? - раздраженно спросил Килькин.
      
      
      ***
       Грач приметил Филиппа, когда приятели входили в двери бывшего кафе "Апшерон". Мотоциклист в черном длинном плаще, в шлеме с высоким султаном проезжал по соседнему перекрестку. Повернув голову, увидел знакомую фигуру, но не был уверен, что не ошибся. Объехав квартал, покатил по улице, на которой располагалось кафе.
       Филиппа перед входом уже не было.
       Мотоциклист проехал вперед, повернул за угол, остановился. Закатил мотоцикл вглубь двора, снял с себя шлем и плащ, убрал все в маленький багажник мотоцикла.
       Вернувшись пешком к зданию бывшего "Апшерона", Грач спрятался за углом дома, стоявшего наискосок от кафе, принялся ждать.
       Грач был уверен, продавец из автосалона - Филипп - выйдет из кафе нескоро. Но, к удивлению мотоциклиста, Филипп в компании еще одного парня и дядьки за пятьдесят выскочил из двери кафе, как ошпаренный, меньше, чем через полчаса после того, как вошел в нее.
       За минуту до этого перед кафе остановился легковой автомобиль. Из него выбрался человек, вошел в дверь кафе, через пару минут выбежал из нее, распахнул заднюю дверцу машины, бросился на сиденье. Легковой автомобиль тут же тронулся с места, стремительно набрал скорость.
       Следом за продавцом автосалона и его приятелями из кафе вывалилась целая толпа народа - посетители, которые до этого были внутри.
       Пораженный зрелищем, Грач спрятался за угол.
       Немного переждав, вышел из-за угла, смешался с толпой у кафе. Все здесь говорили о какой-то брошенной гранате.
       Некоторое время он прислушивался к разговорам. Но так ничего и не понял. Затем двинулся следом за Филиппом и его знакомыми по улице.
       Прежде, чем Филька, Килька и дядя Сережа появились в кафе-стоячке, Грач, обогнав их, пройдя за домами по другой стороне улицы, притаился в кустах наискосок от стоячки - напротив сгоревшего дома. Того самого, стена которого кренилась в сторону злачного места.
      
      
      ***
       На третий этаж сгоревшего дома мотоциклист забрался без труда.
       Двери уже были заколочены досками, но одно из окон на первом, высоком этаже - без рам и стекол - открыто. Рядом с ним по стене дома проходила водосточная труба, - выше второго этажа она была покрыта копотью.
       Поднявшись по трубе до первого этажа, Грач перебрался на окно, с него спрыгнул на этаж. Часть деревянных перекрытий сгорели или обрушились. По сохранившимся лестничным маршам мотоциклист смог подняться на два этажа вверх. Здесь было окошко без рамы: пустырь с кафе-стоячкой виден, как на ладони. Грач видел и Филиппа, и его приятелей.
       Судя по ужасному запаху гари, стоявшему внутри дома, пожар был недавно.
       Мотоциклист уже знал, что сейчас сделает.
       Но предстояло подыскать подходящее орудие убийства.
      
      
      ***
       Дядя Сережа взял со столика пустой шкалик водки, принялся рассматривать на просвет.
       - Так в советское время говорили - "ящик" - институт, который работает на оборону. Адрес его держится в тайне, все письма надо отправлять на почтовый ящик.
       Килькин проговорил:
       - Слышал я про такое. Предание ушедших дней.
       - Не только дни ушли, институтское здание ушло. Директор наш, гнида, в советское время заливал в уши про грядущий рассвет коммунизма и победу Советской власти во всем мире, выслуживался у начальства. Потом первый заявил: наш институт приносит государству одни убытки, продал всех скопом какой-то омерзительной девке. Через какое-то время узнали: она его дочурка от первого брака.
       - Классика жанра! - усмехнулся Килькин и подумал: он-то сам на такую "классику жанра" купиться не может и никогда не купится.
       - А ты, дядя Сережа, - продолжил Никита вслух. - Нравится быть лохом - будь им. Только знай, это очень смешно. Это смех и хохот, который становится все громче и громче.
       Килькин при этом чувствовал: ему совсем не смешно. Потому, что помимо "классики жанра" в этот момент думал о радиоактивных банкнотах.
       "Все же было хорошо! Казалось, нашел дело, которым буду заниматься, и вдруг - конец, ужас, полная неизвестность. Приплыл!"
       - Что ж теперь делать - все уже в прошлом.
       - Как же ты довел до того, что все прошло?! - вскричал Килькин, думая в эту секунду о своем, больше самого себя подразумевая.
       Настроение его, кажется, передалось Сергею Сергеевичу:
       - Дело было сделано. И быстро. Взяла она нас всех, замечательных ученых, и выперла коленом под зад на улицу. Научный наш институт превратила в объект недвижимости, все научное оборудование вывезла на свалку, объект продала за доллары, которых мы сами до того момента в глаза не видели.
       - Ну, ты и дурак! Просто редкостный! Как же так можно было, дядя Сережа! Сколько же ты потерял на все это времени? Пятьдесят лет? Это сколько же дней? Триста шестьдесят пять помножить на пятьдесят.
       Килька, чувствуя - от страха, о котором он не может никому сказать ни слова, сходит с ума - стремительно выхватил из кармана смартфон, открыл в нем калькулятор, перемножил дни на годы, воскликнул:
       - Больше восемнадцати тысяч дней! Как же можно истратить столько времени даром?!
       - Можно - научный факт, единственный неоспоримый и не требующий доказательств во всей этой истории. Да только верно и то, что не все дни прошли задаром. Можно сказать, большая часть прошла очень хорошо. Мы занимались интересными исследованиями - ракеты, летательные аппараты. Я прожил интересную жизнь, занимался нужным делом, вот только в конце... У меня такое чувство, все это какой-то обман, галлюцинация, всего этого не может быть!.. Я заблудился, или все это мне снится.
       В голове у Никиты мелькнуло: "Вот и я тоже! Вижу страшный сон про радиоактивные банкноты. Сейчас проснусь, и все будет по-прежнему хорошо".
       - Я же сказал вам ребята, это улица заблудившихся душ, и я - одна из них. Сам не могу понять, в какой момент я угодил не туда, куда надо, кто меня к этому подтолкнул! Мой вам совет, мои молодые друзья, сматывайтесь отсюда, пока не поздно, пока не закружило вас здесь, не оказались вы в какой-то момент в таком месте, в таком положении, которое раньше вам в страшном сне не могло присниться!
      
      
      ***
       Грач помахал тяжелой ржавой скобой, один конец которой привинчен увесистым длинным болтом с гайками к обгорелому куску, отвалившемуся от рухнувшей балки.
       Если такой массивный кусок железа, да еще с привинченной к нему деревяшкой, рухнет с высоты нескольких этажей на темя продавца автосалона, его черепок расколется.
       "Скорой помощи делать будет нечего", - осторожно выглядывая в закопченный проем окна, подумал Грач.
       Он бы швырнул железяку вниз прямо сейчас, но его смущало: Филипп стоял совсем рядом с другим молодым человеком, а напротив них за столиком был еще какой-то дядька.
       С такой высоты Грач мог промахнуться - если железяка не попадет в Филиппа - полбеды, а если она убьет второго парня или дядьку?
       Повесить на себя ненужный ему труп, а потом продолжать охоту на продавца автосалона Грачу не хотелось.
      
      
      ***
       - Мы с тобой, Сергей Сергеич, в каком-то смысле коллеги, - мрачно проговорил Филипп. - Я тоже начал с науки, а закончил черт знает чем!
       - Уж ты-то и закончил?! Ты еще молод, у тебя еще куча времени впереди, не то, что я! Погорели мы, научные работники, непонятно на чем!
       "Этих бы всех бывших ученых мне в распространители!" - думал тем временем Килькин.
       "О чем я думаю?! У меня в кармане - вполне возможно, Хиросима на пару с Чернобылем. Без пяти минут покойник, а продолжаю размышлять, как побыстрее нажиться!"
      
      
      ***
       По улице, мелькнув перед глазами лишь на пару кратких мгновений, не проехала, пролетела из конца в конец низкая, словно приплюснутая сверху легковая машина. За рулем сидел молодой парень.
       Тетка была уверена: он - из тех, кто держит в уме тайный план заменить на Земле ее саму - Смерть. Предстать в ее образе хотя бы десятку или полудесятку человек.
       Лихач! Тетка Смерть знала, что он врежется однажды, сидя в своем автомобиле в компании трех девиц в микроавтобус, в котором будут ехать в аэропорт две семьи с детьми. От страшного удара микроавтобус бросит на встречную полосу, он столкнется с груженым самосвалом.
       Погибнут почти все, кроме лихача, который останется калекой и мальчика, который останется сиротой.
       Лихач исчез.
       Тетка поморщилась. Она не любила своих "заместителей". Кому жить, а кому умереть - решать ей. Не жалким смертным людишкам.
       От неожиданно охватившей ее злобы на лихача тетка утробно зарычала.
       Опять посмотрела в сторону кафе. Улица перед ним была пуста. Компания, за которой следила тетка Смерть, по-прежнему была в кафе. Лихач не врезался в нее на своем автомобиле. И все же что-то должно было произойти. Тетка Смерть чувствовала это...
       Впрочем, для всех этих предчувствий у нее было одно очень простое объяснение: среди этих троих есть тот, кто несет гибель очень многим людям. И это дыхание грозящего кому-то небытия тетка и чувствует.
      
      
      ***
       - Этот мой друг, о котором я начал тебе рассказывать, - продолжал говорить Филиппу дядя Сережа, - он из наших, ученый. Только если мы с тобой, Филька, позволяем себе водку пить, то Валерий Михайлович - человек одержимый. Был в институте ведущим специалистом. Финал у него хуже моего! Института не стало. Жена Валерия Михайловича оказалась очень коварной женщиной, рассталась с ним, выгнала из жилья. Он умудрился в свое время переписать на нее квартиру, доставшуюся от родителей. Бывшая жена от квартиры его избавила.
       - Когда это произошло? - встрепенулся Килькин.
       - Финальный аккорд трагедии прозвучал примерно неделю назад: он оказался на улице. Я уговорил нового хозяина "Апшерона" пустить его в конуру при ресторане, иначе Валерий Михайлович уже валялся бы на улице. Только в "Апшероне" мой друг никому не нравится. Боюсь, выгонят - где же он жить-то будет?
       "Сколько таких "кадров" по Москве! В таком положении не только фальшивые банкноты станут распространять. Они... Если бы не история с радиацией, все было бы у меня хорошо: двое распространителей фальшивок - Филька и дядя Сережа - точно при мне!.. Стоило оказаться на этой улице, все враз испортилось. Как он ее назвал? Улица заблудившихся душ! Уносить отсюда ноги!"
       Трель мобильного телефона из кармана пиджачка Сергея Сергеевича вернула Кильку в действительность. И "механический" друг подавал знаки: показывал пальцем на обгоревшее здание, предлагал направиться туда, проверить, идет ли от банкнот радиация.
      
      
      ***
       - Сказал, что буду в кафе? Все верно, я в кафе. Нет, не в "Апшероне". Правильно, оттуда все разбежались, и ты уходи. Там саперы с полицией. Если не приехали, то приедут. Я в стоячке на улице, где, помнишь, НИИ с доской почета. Да, рядом со сгоревшим домом, жду, - дядя Сережа дал отбой, убрал старенький дешевый телефон в карман брючек.
       - Легок на помине! Валерий Михайлович, светило науки, про которого рассказывал, звонил, - заявил дядя Сережа Никите и Фильке.
       - Пришел после безуспешных поисков работы в каморку, а дверь заперта и меня нигде нет. Обычно я ему отпирал, а тут... Спать, говорит, хочу, - весело сказал Сергей Сергеевич молодым людям. Тут же тень закрыла его лицо. - Я бы его к себе взял, но ко мне нельзя. Я у сестры живу. С нее и меня достаточно. Так... Где у меня ключ? Вот он... - Сергей Сергеевич вытащил из кармана ключ. Посмотрел на него, убрал обратно.
      
      
      ***
       Так она и знала! Все трое стояли, окружив круглый столик на высокой ножке, и выпивали что-то из пластиковых стаканчиков. Тетка Смерть не спешила подходить к ним. Ей надо было найти ответ на свой вопрос... Стоя и наблюдая за этими тремя издалека, ей было проще все еще раз обдумать.
       Рядом с кафе, на другой стороне улицы, была небольшая площадка, огороженная деревянными щитами. Между ними - широкие щели. За щитами стоял желтый иностранный трактор с навесным ковшом и была вырыта яма, на дне которой виднелись трубы. К одному из деревянных щитов была прибита широкая "доска объявлений", на которой было указано: ведутся строительные работы.
       Рабочих не было - оставили яму, огородив ее, до следующего утра.
       Тетка Смерть протиснулась в щель между щитами и, встав за одним из них, принялась наблюдать за кафе-стоячкой. Место это было ей хорошо знакомо.
      
      
      ***
       - Привязался, не отцепишься, - Филька посмотрел в сторону дяди Сережи, оставшегося в одиночестве за столиком...
       Дверной проем в кирпичной стене сгоревшего дома заделан щитом из досок.
       Килькин потрогал толстую металлическую проволоку. Петля из нее была пропущена в дырки в щитах и с другой стороны как-то прикреплена к краю дверного проема.
       - Мы все равно сюда не попадем! - Килькин задрал голову и посмотрел на окна верхних этажей.
       В эту секунду Грач, смотревший вниз, на макушку Филиппа, отпрянул от оконного проема.
       Наклонившись, мотоциклист поднял с пола металлическую скобу, соединенную с куском обгоревшего дерева, повернулся обратно к закопченному пожаром оконному проему.
      
      
      ***
       - К черту дом! Видишь, входы заделаны, - Килькин посмотрел на Филиппа. Тот разглядывал деревянный щит, закрывавший дверной проем.
       Филька выглядел совершенно спокойным.
       А вот Никита чувствовал: если сию минуту не разрешит вопросов о банкнотах, не выдержит, бросит в кафе-стоячке знакомых, поймает у бровки тротуара первую попавшуюся машину, чтобы отвезла к дому, где снимал квартиру. Там стремительно поднимется на этаж, зайдет в квартиру и выйдет из нее только, когда переберет в темноте в ванной комнате всю пачку.
       Из-за угла неожиданно появилась женщина лет тридцати пяти в строгом костюме серо-голубого цвета и кремовых на высоких каблуках бежевых туфлях:
       - Молодые люди, что вы там делаете? Немедленно уходите! Здание вот-вот рухнет!..
      
      
      ***
       Грач уже прицелился металлической скобой в макушку Филиппа, когда какая-то молодая женщина, вдруг появившись из-за угла, остановилась и что-то прокричала двум приятелям.
       Мотоциклист отпрянул от окна.
       И тут же здание вздрогнуло, словно от землетрясения, с потолка посыпался мусор.
       Грач увидел: в стене прямо перед его глазами в кирпичах образовалась трещина шириной в сантиметр. Она бежала от пола до потолка.
       Здание вздрогнуло еще раз. Мотоциклист в ужасе бросился к полуразрушенной ведущей вниз лестнице.
      
      
      ***
       Услышав сухой треск и грохот где-то там, над своими головами, Филипп и Килька бросились к проезжей части.
       "Все, конец!" - Килькин не видел того, что происходит над его головой, но она сама собой вжималась в плечи. Чувствовал жуткую махину кирпичной стены, кренящуюся в их сторону, представлял, как обрушатся каменные обломки.
       "Смерть снилась не зря!"
       По правую руку от него к другой стороне улицы несся Филипп. Туда же, бежала, нелепо подбрасывая вверх ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, молодая женщина.
       "Зря боялся радиации! Умереть суждено придавленным кирпичами!"
       Откуда-то сверху полетел мелкий песок.
       Алкаши в стоячке зашевелились...
      
      
      ***
       Остов сгоревшего здания не рухнул.
       Стоя на другой стороне улицы, Килькин смотрел в сторону стоячки.
       Дядя Сережа вышел из-за столика и замер рядом с каким-то мужчиной.
       "Валерий Михайлович, несчастны ученый", - догадался Никита.
      
      
      ***
       Тетка Смерть хорошо знала все истории, которые произошли в этом кафе с круглыми столиками на ножках под убогим старым навесом.
       Рассматривая исподтишка, как "ее" компания угощается водкой, шаурмой и пирожками, она вспоминала, как примерно с месяц тому назад здесь вот в такой же пьяной компании неожиданно вспыхнула драка, которая привела сначала к одному молниеносному удару ножом, потом к другому - ответному.
       Первый удар через час закончился смертью в реанимационном отделении ближайшей больницы.
       Второй удар был гораздо более радикальным - проткнутое сердце перестало биться в то же мгновение и тот, в чьей груди произошла эта самая непоправимая и долгая из всех остановок, мгновенно рухнул на асфальт как раз к ножке того столика, который сейчас обступили трое...
       Врачи скорой помощи были бессильны. Тело доставили не в приемный покой больницы, а сразу в морг.
       Туда же доставили и другого пациента больницы. Правда, между кафе и моргом он успел в тяжелейшем полуобморочном состоянии добраться (а вернее - его доволокли) до комнаты коммунальной квартиры, в которой проживал. Приятели-алкоголики бросили его, уже умиравшего на грязный диван в его комнате (ключи отыскались у несчастного в кармане пиджака) и поторопились покинуть коммуналку. Соседка, которая за всем этим наблюдала, непрерывно орала на них.
       Когда они ушли, соседка с гневом захлопнула дверь в комнату "алкоголика". Тот к тому моменту уже не дышал.
       То, что он умер, соседи обнаружили лишь на следующий день к вечеру. Сквозняк распахнул дверь комнаты, ходившие по коридору коммуналки люди увидели безжизненное тело на диване...
       Все потом думали, что умер он, упившись водки. На самом деле водка оказала здесь только сопутствующее воздействие. Главная причина - в пирожке. Покойник приобрел его с витрины киоска.
       Пирожок этот был несвежим и содержал в себе такую порцию ядов и бактерий, что обострил до предела хронические болезни, которыми страдал пьяница.
      
      
      Глава восьмая.
      ТРИНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ НАПРАСНО ПОТРАЧЕННЫХ ДНЕЙ
      
      
       - Вот, ребята, еще одна заблудившаяся душа на улице заблудившихся душ!
       Валерий Михайлович уставился на своего приятеля. Ученый-неудачник не мог понять, какое отношение его знакомый имеет к двум молодым парням.
       Пьяницы в кафе галдели...
      
      
      ***
       - Видал, как вздрогнуло! Я думал, рухнет нам на головы, - кричал один из пьяниц кафе-стоячки, маленький мужичок с плешивой головой и подбитым глазом.
       Он вздымал руки с растопыренными пальцами кверху.
       - Здание здесь лет сто пятьдесят стоит! - кричал другой пьянчуга - немолодой, того же возраста, что и дядя Сережа с Валерием Михайловичем, как и первый пьяница, лысый. - Его при царях выстроили. Фабрика!
       - Еще лет пятнадцать назад здесь шили пальто. Помню, купил одно. До самых последних времен носил, недавно только выбросил. Совсем изорвалось, - раздалось из очереди, стоявшей к киоску, торговавшему шаурмой. Говорил седой мужик небольшого роста, но широкий в кости. На нем были старые черные брюки, очень широкие, с брючинами в стиле "трубы парохода" и застегнутая на молнию до самого подбородка синяя спортивная кофточка.
       Из кармана брюк торчало горлышко и верхняя часть нераспечатанной водочной бутылки.
       Лицо мужика прорезали глубокие морщины, а глаза окаймляла темная - в черноту - синева.
       - Задушили фабрику, последнюю на здешних улицах! А теперь вон и здание того и гляди рухнет. А какое это было здание! Исполин, а не здание, - вновь подал голос немолодой лысый посетитель.
       - Да что там, вся улица разрушилась! - громко кричал молодой посетитель стоячки. - Даже я помню, сколько домов тут еще недавно стояло. И вот уже нет ничего, одни руины.
       - Это все нынешние развалили, за два десятка лет со всеми этими приватизациями да собственниками накуролесили такого, что и в страшном сне не приснится, - сказал мужик с бутылкой водки в кармане. - Места наши как будто подверглись бомбежке и моровой язве одновременно. Что не разрушено, то в жутком запустении, травой поросло.
       - Да при чем тут нынешние?! - возразил плешивый с подбитым глазом. - Это все Советская власть - пока хозяева были, все дома стояли, а превратилось в народное - считай, стало бесхозным. Я в этих местах побольше твоего живу и помню, как вот эта вот фабрика постепенно ветшала. А сколько тут всего посносили в округе - уму непостижимо! Одних только церквей разобрали на кирпичи не меньше десятка.
       - Это все царь последний довел! Его работа! - это крикнул кто-то, стоявший за столиком за спиной килькинской компании.
       - А он-то при чем здесь? - удивился плешивый с подбитым глазом.
       - А при том, что страна отсталая была и чтобы из всей этой отсталости выйти надо было много сокрушить... - раздалось из-за спины Никиты.
       - Досокрушались, так что теперь того и гляди накроет всю нашу кафешку кирпичами и всех нас прибьет, - заметил негромко второй лысый пьяница.
       Но молодой его расслышал и проговорил:
       - Да пусть уж лучше прибьет, чем так-то жить!
      
      
      ***
       Килькин не стесняясь рассматривал "крупного ученого".
       Валерий Михайлович был одет по моде двадцатилетней давности. Потрепанный серенький костюмчик: пиджак и брюки, серая от грязи рубашка, когда-то белая в полоску.
       Несколько странно смотрелся в руке ученого смартфон последней модели, который он торопливо убрал во внутренний карман пиджака.
       - Выпьем? - проговорил Филипп негромко, чтобы его расслышал один Никита. - А потом подумаем, где нам как следует рассмотреть все гроши на предмет...
       - Знакомься, дружище, мои новые приятели! - громко проговорил дядя Сережа, похлопывая "крупного ученого" по плечу. - Отличные парни, рекомендую! В науке ни черта не смыслят, зато составят прекрасную компанию таким, как я, загульным личностям.
       Килька машинально сунул руку во внутренний карман курточки, вытащил фальшивую купюру, протянул Сергею Сергеевичу:
       - Давай, возьми там что-нибудь... На всех. Обмоем знакомство.
       "Так я, пожалуй, разменяю все фальшивые купюры раньше, чем смогу узнать, облучены они или нет... Ничего, когда появятся первые симптомы лучевой болезни, сразу пойму, как обстояло дело", - с тоской подумал Никита.
       И следом:
       "Неспроста мне так везет на легкий размен. И на тех, кого можно использовать при этом размене. Впереди - большая беда".
      
      
      ***
       Тетка Смерть видела: к троице, выпивавшей за круглым столиком на ножке, присоединился человек. Разговор в компании стал нервным, громким. До тетки, притаившейся за щитами, установленными строителями, долетали теперь слова и фразы.
       "Да ведь это возможность для меня! - подумала она. - Раз громко разговаривают, то, конечно..."
       Тетка вышла из-за щитов, двинулась через улицу к кафе-стоячке. Показалось: совсем скоро узнает ответ на вопрос, который мучил.
      
      
      ***
       Валерий Михайлович - Валерий Переверзев вдруг испытал мучительное желание напиться.
       "Напьюсь!" - подумал он. Когда он вспомнил, как ухнуло после первого удара, оконное стекло, которое он пытался разбить, его передернуло. Никакого желания изображать из себя гордеца у него больше не было.
       Сергей Сергеевич уже переминался с ноги на ногу возле киоска, ожидая своей очереди.
      
      
      ***
       Никита почувствовал - в какие-то мгновения пьяница-ниишник испытывал колебания: хоть бывший сотрудник научного института, а ныне мальчик на побегушках и был изрядно пьян, все же не утратил еще способность соображать: щедрость новых знакомых показалась ему переходящей через край, а потому - подозрительной.
       Но потом дядя Сережа, видимо, счел, что судьба немолодого ученого и в самом деле могла тронуть денежного парня. И странного в желании угостить - нет.
       Сергей Сергеевич развернулся и пошел к киоску. Туда к нему подошел и его знакомый.
       - Давай, выбери что-нибудь. Ты же не жрал, поди, целый день! - расслышал Килька. - Ребята угощают.
       Ученый не ответил, посмотрел в сторону стоявших у столика Кильки и Филиппа.
       "Не хочет принимать подачки! - пронеслось у Никиты в голове. - Гордый!"
       Килькин отвернулся от бывших сотрудников НИИ, бросил взгляд в сторону киоска с шаурмой.
       Именно в этот момент тетка Смерть, до сих пор не попавшаяся Никите на глаза, должна была оказаться в поле его зрения.
       Но Килька отвернулся и не заметил ее.
       Тетка взяла левее, прошла вперед и встала за углом дома, соседствовавшего со стоячкой.
       Посетителям она была невидна.
      
      
      ***
       Как и в первый раз, фальшивая купюра была принята у Сергея Сергеевича без возражений. Уже когда он протянул ее молодому повару-азиату, появившемуся в окошке киоска вместо толстой бабы и во всю шинковавшему какие-то овощи на узком прилавке перед оконцем киоска, Килька вдруг сообразил: сделал роковую ошибку! То, что какой-то запойный мужик в ободранных брючках и немодном пиджачке второй раз подряд протягивает крупную купюру, хотя у него в кармане должна уже быть сдача с первой разменянной "розовенькой", обязательно наведет продавца в киоске на верные мысли. Но давать задний ход - поздно!
       Ничего не произошло... Повар-азиат поставил на прилавок перед Сергеем Сергеевичем поллитровку водки, пластиковую тарелку с пирожками.
       Дядя Сережа взял бутылку и пирожки, и, не дождавшись сдачи, уже хотел идти, но один из пирожков упал с тарелки на прилавок.
       Ниишник замешкался. В этот момент повар вдруг поднял вверх, держа ее обеими руками, банкноту, принялся рассматривать ее на свет.
       "Догадался, что фальшивая!" - пронеслось в голове у Килькина.
       Повар громко, так что Никита расслышал, проговорил:
       - Ваша не светится!
       Килька вздрогнул.
       Дядя Сережа поставил бутылку и тарелку с пирожками на прилавок, с недоумением уставился на повара.
       - Сейчас вот эти крупные, говорят, попадаются светящиеся! - громко продолжал повар. - Какая-то радиация, говорят, попала в деньги!..
       - Откуда там радиация? - удивился Сергей Сергеевич.
       Килькин чувствовал: опять стремительно трезвеет. Весь превратился в слух. Его охватывала истерическая радость, хотя он еще и не верил своему счастью и избавлению от кошмара: "Ваша не светится!"
       - Не знаю, откуда там радиация!.. То ли террористы какие-то ее туда добавили, то ли это делают там, где печатают деньги, чтобы можно было отличить фальшивые от настоящих. Если светится, значит все в порядке, такое подделать нельзя! - повар отсчитал и протянул дяде Сереже сдачу, тот убрал ее в карман, взял с прилавка пирожок, положил его обратно на тарелку, медленно двинулся к столику.
       - У меня друг на днях от такой банкноты радиацию схлопотал! - раздался за одним из столиков стоячки хриплый голос.
       Никита повернул голову к говорившему - этот был тот самый алкаш-доходяга, который прикончил за их столиком банку алкогольного коктейля. Теперь он стоял с шаурмой и пластиковым стаканчиком, наполненным до половины "беленькой".
       - Матери его дали в пенсии. Он пошел в магазин за молоком, разменял ее, а ночью приехала скорая. Говорят, одевайтесь, повезем вас в больницу, вы облучены... - Я же тебе говорил! - Филипп положил руку на грязный столик и постучал ногтем по его поверхности.
       Купленная дядей Сережей водка, которой здесь торговали из-под полы и незаконно, была разлита по стаканчикам, пирожки, толстые валики шаурмы, - Валерию Михайловичу дали самый большой из них, - разошлись по рукам.
       Килька водку выпил, - напиток опять произвел на него неприятное впечатление каким-то странным привкусом, - здешней снедью побрезговал.
       Несколько минут Килькин тупо смотрел в поверхность круглого столика.
       Затем на него накатила очередная, - бог знает, какая по счету, волна опьянения. Вдруг все показалось необыкновенно простым и легким. Все хорошо, банкноты размениваются, ребята вокруг него подобрались и для пьянки, и для дела подходящие! Да он еще сам выйдет на подпольную фабрику, станет во главе вот такой вот гоп-компании (Килькин внимательно посмотрел на Валерия Михайловича) распространять их "хрустящую" новенькую продукцию с радужными разводами и "орловской печатью" (был такой термин в печати банкнот, как знал с недавних пор Килькин).
       Отчего-то припомнился и сон, и утренняя странная тетка, выходившая из его подъезда. Господи, да как же он мог воспринимать всю эту чушь всерьез, расстраиваться из-за этого по-настоящему!
      
      
      ***
       Тетка Смерть по-прежнему стояла на тротуаре за углом дома. Голоса в стоячке стихли, тетка перестала прислушиваться.
       "Может уйти отсюда? Сколько еще болтаться по улицам?.. Вернуться к квартире и подкараулить Килькина там. Рано или поздно он вернется домой... А если нет? Если будет болтаться по кабакам несколько дней к ряду. А ночевать у друзей. Деньги у него есть".
       Нет, просто так она уйти не могла!
      
      
      ***
       - Ну что, Валерий Михайлович, хотел тебя спросить, - начал Килька развязно. Ему хотелось поиздеваться над неудачливым ученым. - Вот есть у меня кое-какие научные разработки. Ищу сейчас институт, в который можно было бы с ними обратиться. Вот ты с Сергеем Сергеевичем в институте сейчас подвизаешься...
       - Это какая-то ошибка, - серьезно ответил Валерий Михайлович. - Работали мы раньше в одном месте, но его больше нет.
       - Как так?! - картинно всплеснул руками Килька. - Куда же оно делось? Землетрясение?
       - Да нет, хуже... Сволочи всякие довели нас всех до ручки. Менеджеры всякие... Доменеджирили нашу лавку. А потом...
       - Знаю, что было потом, - продолжал веселиться Килькин. Он вдруг увидел свое отражение в стекле киоска, за которым орудовал нарезавший шаурму повар. Никита замолчал, внимательно вгляделся в отражение, словно видел себя впервые.
       Увидел раскрасневшуюся физиономию: мясистый нос, глаза, - показалось, даже отсюда, в нечетком отражении может различить, как они блестят, - копну рыжих волос. За день, который пропьянствовал с утра и до вечера, ни разу не прикоснулся к ним гребнем, не пригладил рукой. Волосы разметались в разные стороны.
       "У меня демонический вид!" - подумал Килька самодовольно.
       Он внимательно оглядел всю свою фигуру: на нем были коричневые, совсем недавно купленные брючки, которые, как ему казалось, были ему немного коротки. Но теперь Килька решил, что то, что брюки немного коротки - даже хорошо. Словно бы это такой фасон.
       Ему нравилась их ткань - с широкими, хорошо видимыми, если поднести брюки ближе к глазам, коричневыми нитями. Брюки были излишне теплыми для той погоды, которая стояла теперь, но он все равно одевал их.
       К этим брюкам он специально купил три дня назад туфли - темнокоричневые, кожаные, с тиснением под кожу крокодила. Их носы были не то, чтобы острыми, но и тупоносыми их тоже не назовешь. "Кожа рептилии", которую Никита накануне тщательно начистил, тускло поблескивала, отражая свет вечерних уличных фонарей, сияния, лившегося от витрины киоска. К брюкам Килька надел отличную, весьма дорого стоившую кремовую рубашку с длинными рукавами. Манжеты Никита скрепил запонками. Они были недорогими: стекляшки, изображавшие из себя массивные куски горного хрусталя с латунными ножками и вращавшимися перекладинками. Разумеется, латунь должна была изображать из себя чистое золото.
       Поверх рубашки Килька набросил легкую куртку из синтетической ткани бежевого цвета.
      Она, эта курточка, очень шла ему.
       Никита перевел взгляд с отражения в стекле на ученого-неудачника и принялся вновь внимательно разглядывать его. Чувствовал он себя при этом исследователем, разглядывающим жалкое, копошащееся у его ног насекомое.
       Валерий Михайлович был гораздо старше своего друга-ниишника. Но если Сергей Сергеевич выглядел человеком, который "пал" и опустился уже давно и нисколько не сопротивлялся этому с самого начала, то его старший товарищ...
       Он выглядел, как человек, который до сих пор еще не "рухнул в грязь". Хотя жизнь, а вернее, братья по разуму, усиленно подталкивали его к подобному развитию событий. Бывший ведущий научный сотрудник решительно не хотел становиться бывшим человеком.
       Килькин отметил, брючки на дяде Сереже - Сергее Сергеевиче - и Валерии Михайловиче чем-то похожи: одинаково старомодные, изрядно истасканные.
       Они были словно солдаты какой-то армии, которые носят одинаковую форму. Только Валерий Михайлович по-прежнему носил ее, пытаясь выглядеть подтянутым, хотя это и было в его положении почти невозможно, а дядя Сережа считал свою армию проигравшей войну и потому не тратил сил на то, чтобы выглядеть браво.
       "Господи, какими же идиотами надо было родиться, чтобы дожить до положения, в котором они оба оказались!" - думал Килькин.
       - Смотрю на вас, дорогие бывшие ученые, старшие вы мои товарищи, Валерий Михайлович и Сергей Сергеевич, и размышляю, какими же надо было быть идиотами и кретинами, чтобы прожить всю свою жизнь напрасно и получить в один совсем не прекрасный и вовсе не счастливый день такой вот финал - стоять тут со мной, издевающимся над вами, с вашей точки зрения, вероятно, сопляком и слушать мои оскорбительные, но, тем не менее, совершенно справедливые речи! Ведь это сколько же надо было впустую и бездарно ухлопать времени?! Я не устаю этому поражаться: такая бездарная трата собственной жизни просто не укладывается в моей голове! Как я там уже говорил? Время сознательной деятельности, ну скажем, лет тридцать пять - сорок лет перемножить на триста шестьдесят пять дней, имеющихся в году.
       Килькин сунул руку в карман куртки, вытащил смартфон, перемножил дни на годы, воскликнул:
       - Почти тринадцать тысяч! И это даже если брать самое минимальное количество лет, потраченных вами впустую на эту вонючую жизнь, это никчемное непрерывно разваливающееся государство с его проваливающимися в тартарары научными институтами! Тринадцать тысяч!
       - На самом деле даже гораздо больше, потому что в расчете есть ошибка, - проговорил, воздев палец к небу дядя Сережа. - Не каждый год состоит из трехсот шестидесяти пяти дней. В некоторых годах - триста шестьдесят шесть дней. Так что дней потрачено гораздо больше, если учесть количество лет за плечами у меня и Валерия Михайловича.
       - Молчать! Заткнитесь все! - Валерий Михайлович с силой ударил кулаком по поверхности столика на высокой ножке. - Я не понимаю, Сергей, как ты можешь спокойно слушать все эти издевательские речи?! Мы не тратили дни впустую. Мы жили и работали на благо великого государства, первого в мире государства рабочих и крестьян, которое завещал нам великий Ленин... А вы... Подонки!
       - Полно, Валера, не оскорбляй ребят, которые тебя угощают! Какое великое? Посмотри кругом - одни руины... Разве могло великое государство так быстро и так беспомощно превратиться в ничто. Какое же оно великое, если само себя не может защитить, - сказал Сергей Сергеевич.
       После этих слов бывшего подчиненного Валерий Михайлович сник, понурил голову.
       - Твои друзья ничего не понимают, а ты им поддакиваешь, - пробормотал он, обращаясь к Сергею Сергеевичу. - Это была дорога, процесс, результат которого невозможно было гарантировать. Да, мы проиграли, но не потому, что дело было с самого начала никчемным.
       - Да, Валера, они многого не понимают, - грустно согласился с ним дядя Сережа. - Да только ты сам признаешь, что мы проиграли. А проигрыш - дело такое... Он обнуляет всю игру. И вот оказались мы с тобой здесь, на этой улице заблудившихся душ среди руин, старые, никому не нужные, без копейки, в каком-то мерзком кафе среди доходяг и алкоголиков...
      
      
      ***
       Тетка повернулась лицом к проезжей части. Затем посмотрела на угол дома, за котором было кафе.
       Тротуар перед кафе был пуст.
       Столиков и пьяниц за ними, киоска, в котором готовили шаурму, из-за угла дома и росших рядом с ним деревьев видно не было. Но тетка Смерть была уверена, что "ее" компания никуда из кафе не делась.
       Она решила продолжить слежку: дождаться, пока они, наконец, покинут это кафе и двинуться за ними следом.
       Ждать тетка Смерть умела. Она стояла на тротуаре, смотрела вокруг себя.
       Вот рот ее скривился, - мимо нее медленно проезжал автомобиль. Несмотря на то, что люди в автомобиле - их было четверо - не были знакомы с теткой, она их знала. Это были, в некотором роде, ее помощники, уголовники-убийцы. За каждым из них числилось от одного до четырех трупов. Но такая работа вовсе не означала, что тетка Смерть как-то особенно к ним благосклонна. Эти люди раздражали тетку точно так же, как все остальные. Хотя к конкуренции с их стороны она относилась равнодушно.
       Таких, как они, вокруг на улицах было немало. Четверо прокатили в своем автомобиле очень медленно. Вскоре их машина скрылась из вида.
      
      
      ***
       Килькин витийствовал:
       - Не надо было с самого начала в эти дурацкие игры играть, - твердил он Сергею Сергеевичу.
       Обладатель пачки фальшивых банкнот чувствовал: его странным образом развозит, водка, растворяясь, расщепляясь где-то там, в желудке, действует все сильнее, забирает себе его сознание - раньше с ним такого не было, он словно бы окончательно в эти минуты терял контроль над собой и выдавал свои самые сокровенные мысли. Он даже чувствовал, что вот-вот может рассказать новым знакомым про фальшивые банкноты, и, самое страшное, не мог остановиться.
       - Вот, посмотрите, - Килькин кивнул на своего приятеля Фильку. - Он - молодой человек самого перспективного возраста. Казалось бы, ему и карты в руки! А ведь точно так же, как и ты, дорогой Валерий Михайлович, ученый ненаглядный, марксист ты наш ленинец, получил грандиозного пинка под научный зад.
       Килька допустил победный хохоток, весьма довольный собственной шуткой.
       - Был он, правда, не ученым, а менеджером. Но все равно, стоит теперь передо мной и, как вы, кретины, не знает, что делать. А не надо было ни во что верить! Надо иметь голову на плечах, - Килька все сильнее входил в раж. - Кретины! Идиоты!
       Валерий Михайлович побледнел. Подбородок затрясся, губы запрыгали. Казалось, он хочет сказать что-то, но от обиды и волнения не удается вымолвить ни слова.
       - Напрасно ты нас обзываешь! - опередил его дядя Сережа. - Не обижай Валеру! Ты смеешься, что нам дали пинка. Но это произошло в нынешней жизни, а мы люди из жизни прошлой. Там, в прошлой жизни, с нами никогда бы не произошло ничего подобного. Мы были вполне обеспеченными людьми. Но прошлое исчезло, мы потеряли дорогу, заблудились в этих улицах. Стоит вернуться туда, где все когда-то было хорошо - нормальная жизнь восстановится. Надо верить: возвращение возможно. Кто знает, быть может, все произойдет именно сегодня, в этот странный день - вместе с гранатой, стрельбой из джипа, бегством, спасением... Какой-нибудь новый поворот дороги, очередной пройденный квартал, и мы опять в раю! И там...
       - И там, конечно же, нет меня, потому что я еще не родился и не могу над вами надсмехаться, - закончил за Сергея Сергеевича Никита.
       - Это уж точно! - злорадно сказал Валерий Михайлович. - Таких, как ты, там не будет.
       - Кстати, Сергей, - бывший ученый повернулся к своему коллеге-ниишнику. - Я слышал, институт разогнали, а юридическое лицо осталось. Одна институтская лаборатория по-прежнему работает в филиале. Буквально через несколько месяцев государству могут потребоваться исследования по нашей оборонной тематике и нас всех вернут обратно.
       - Никуда вас не вернут! - неистовствовал Килькин. - Нет вашего НИИ больше, продали его, а все научное оборудование - на свалку. Там его уже, наверное, растащили на цветные металлы бомжи.
       - Но погоди, если нас не вернут в НИИ, если все кончилось, то тогда получается противоречие, отсутствие логики, изъян во всей конструкции! - не согласился Сергей Сергеевич.
       - Какой еще изъян?
       - А такой, что мы все здесь - заблудшие души, верно?..
       - Понятное дело! Оказаться в таком дерьме: на старости лет без денег, без профессии мальчиком на побегушках. А у него, - Килькин кивнул в сторону Валерия Михайловича. - И того нет... Жить, и то негде.
       - Верно! Но если мы заблудившиеся души в тумане на улице заблудившихся душ, то обязательно где-то должна быть верная дорога, с которой мы в какой-то момент соскочили. Пусть найти ее очень трудно, но теоретический она обязательно где-то существует. И каждая из заблудившихся душ всегда несет в себе надежду выйти на эту потерянную правильную дорогу. А если так, то почему бы не предположить, что в какой-то момент старые времена вдруг вернутся, восстановится наш НИИ, быть может, в том же самом здании. И нас всех позовут обратно заниматься наукой.
       Килька презрительно фыркнул:
       - Это только теоретически. А практически вы дали себя одурачить и оказались сегодня в полном дерьме. Это есть, и никуда не денется. Вероятнее всего, так будет до самой вашей смерти. И я до того момента, пока вы все не подохнете, буду хохотать и издеваться над вами. Потому что вы этого достойны - нечего было быть такими идиотами!
       - Что ж, тогда нам придется до самой смерти плутать в тумане по улице заблудших душ среди полуразвалившихся зданий в поисках потерянного рая! Давайте за это выпьем! - Сергей Сергеевич разлил водку по пластиковым стаканчикам.
       Едва его стаканчик был наполнен, Валерий Михайлович, не дожидаясь других, опрокинул водку в рот, громко крякнул.
       - Правильно, Валера, все у нас будет хорошо, - сказал ему дядя Сережа. - Мы перестанем плутать на этих мрачных улицах и вернемся в наш потерянный рай.
       Валерий Михайлович, как показалось Килькину, с надеждой посмотрел на старого знакомого.
      
      
      ***
       - Не расстраивайся, старик, - говорил Килькин Валерию Михайловичу, хотя тот вовсе не был стариком. - Она свое получит, эта твоя дочка директора - "эффективный менеджер", - почему-то в голове Никиты заклинило, что ученого уволил из его института "эффективный менеджер". Хотя на самом деле дочка директора, может, Валерия Михайловича в глаза не видела. - Он тоже был "эффективным менеджером". - Килька показал на Филиппа. - Пока ему пинка не дали под зад... - Килькин расхохотался. Неудачи людей, которых он сегодня повстречал, повышали ему настроение.
       - Я не был... Какой я эффективный менеджер?! - отнекивался Филипп. - У меня и продажи-то всегда шли ни шатко, не валко. Я по показателям - последний с конца.
       - Так какого черта ты там сидел?! - продолжал насмехаться Килькин.
       - Да вынужден был! Деньги-то мне нужны, - вид у Фильки был пришибленный. - Своими мечтами о конструировании самолетов я ничего не заработал.
       - Ну и дураки же вы! Как вы не понимали, что сразу надо со всем этим заканчивать. Не дожидаться, пока еще хуже будет. А сразу рвать - и сразу резко! Меня бы спросили... Я бы... - Килькин осекся. Взгляд его вдруг уперся в женскую фигуру, двигавшуюся к кафе через проезжую часть улицы.
       Возможно, он посмотрел на нее оттого, что невольно почувствовал на себе ее взгляд.
      
      
      Глава девятая.
      БЛЕДНАЯ ДЕВУШКА С КОЛОКОЛЬЧИКОМ ПРОКАЖЕННЫХ НА ШЕЕ
      
      
       Он сразу узнал и этот старый, слегка мешковатый плащ непонятного темного цвета, и эту походку.
       Тетка медленно прошлась между столиками, посматривая на пьяниц. Кто-то из них даже решил, что тетка собирает бутылки и бросил ей: "Нет пока, тетка, не допили еще. Позже подходи, мы тебе отдадим бутылочку". Она ничего не отвечала, посматривала то на столики, то себе под ноги.
       Точно искала что-то, что уронила здесь недавно.
      
      
      ***
       "Так вот же, что с этой теткой! Все ясно, она здесь ходит, бутылки собирает. Потому я ее опять встретил..." Но тут же Килькин подумал "Но почему тогда она звонила ко мне в квартиру?" и настроение его провалилось куда-то вниз, в черный колодец и потерялось там, кажется, навечно.
       Тетка подошла к киоску, в котором нарезал куски шаурмы молодой азиатский повар и что-то негромко спросила его, показывая на куски мяса на металлическом противне, выставленном на обозрение едоков у самого окна. Что сказала тетка, Килькин не расслышал. Повар-азиат наклонился к окошку и принялся негромко, с очень услужливым видом что-то ей рассказывать. Тетка едва заметно кивала головой.
       Полы ее старенького поношенного плаща колыхались в такт движениям накинутого на голову капюшона.
      
      
      ***
       Тетка смотрела на убогие куски старой, вымоченной - уж это она точно знала - в химическом растворе курицы. В голове возникали другие картины. Те, которые мечтала увидеть...
       В огромной зале на первом этаже богатого дома на Лазурном берегу в солнечной Южной Франции стоял низкий, вытянувшийся вдоль стены столик, на котором расставлены бутылки изысканных вин и коньяков. У края столика - красивые хрустальные бокалы, стаканы всех видов: для вин, коньяков, виски и ликеров. Тут же - ваза с фруктами. Так положено в хороших приличных домах на Лазурном берегу Франции... Для траура еще рано, богач еще не умер, все ждут ее - тетку Смерть. Впрочем, здесь никакая она не тетка. Здесь, на Лазурном берегу Франции, нет теток. Здесь дамы и их кавалеры. И она дама, а ее кавалер сейчас лежит бледный и тяжело дышащий на роскошной кровати среди пышных подушек и шелковых простыней. Красавец ждет ее, даму Смерть, - когда она ляжет рядом с ним!
       Повар-азиат рассказывал ей какую-то чушь про жирность мяса и как оно полезно для печени и легких. Она не слушала его. Ей все равно, что он говорит, его ложь не производила на нее впечатления, хотя она знала, что мясо это опасно чуть ли не как яд. Может быть, страшнее яда, потому что яд действует очевидно и понятно, а эта пища разлагалась в организме, отравляя каждую его клеточку по отдельности, оседая в ней, как радиоактивный изотоп и гния неделями и месяцами, не перевариваясь до конца никогда...
       "Сколько можно болтаться среди этого убожества!" - думала тетка Смерть, машинально кивая головой, пропуская две трети из того, что говорил ей повар-азиат, мимо ушей. Тут же понимала, что "болтаться" здесь придется очень и очень долго: народа в этом городе полно, и каждый день прибывали поездами, самолетами, автобусами и автомобилями новые толпы. Даже в этом чудовищном кафе за неудобными стоячими столиками не было в этот час свободных мест.
       Ходить по этим улицам тетке Смерть еще дни и дни. И Лазурный берег с ожидавшим ее в мечтах красавцем на пышной кровати пока не для нее...
       Она отвернулась от повара, медленно подошла к столику, за которым отдыхали те, за кем упорно следила весь вечер.
       Один из компании не отрываясь смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Ему-то тетка Смерть и задала прямой вопрос.
      
      
      ***
       - Кто из вас, ребята, будет Килькин? - голос у тетки был хриплый, низкий. Как раз перед этим Филька, который, по своей простодушности, обязательно показал бы на Никиту, отправился в сторону ближайших деревьев - там был полумрак, там посетители стоячего кафе справляли малую нужду. Килька видел Филиппа: стоял, опустив очи долу.
       - Да черт его знает!.. - проговорил Никита. - Вроде нет тут таких...
       - Мы по фамилиям друг друга не знаем! - пьяно проговорил Сергей Сергеевич, которого к этому моменту сильно развезло.
       Тетка не уходила, переминаясь с ноги на ногу.
       Килькину ужасно хотелось рассмотреть ее, но он боялся встретиться с ней взглядом и потому отвернулся в сторону. Словно ему нет дела до незнакомой женщины, расспрашивавшей про какого-то там Килькина.
       Тетка не говоря ни слова развернулась и поплелась куда-то прочь от кафе...
       Килькин схватил со стола бутылку водки, выплеснул остатки ее содержимого себе в пластиковый стаканчик, махом опрокинул его в рот. Поперхнулся, долго кашлял, спазмы перехватывали горло. Взял со столика пирожок с мясом, разломил его надвое. Кусочки фарша выпали на столик. Съел половину пирожка.
       В голове царил хаос.
       - Водка-то кончилась! - проговорил изрядно захмелевший Сергей Сергеевич.
       "Кто она?! Зачем меня разыскивает?!" - молодой человек сунул руку в карман, машинально вытащил из пачки фальшивую банкноту, не думая, что теперь-то повар-азиат обязательно обратит внимание на то, что их компания старается сбыть с рук крупные банкноты...
       Сергей Сергеевич взял деньги и, покачиваясь, двинулся к киоску, где не прекращалось ни на минуту нарезание мяса, шинкование каких-то овощей, раскладывание всего этого по широким тарелкам, противням и лоткам.
       Килькин взглянул на улицу рядом с кафе - тетки нигде не было.
       К тому моменту, когда Сергей Сергеевич вернулся к столу с водкой, шаурмой в лаваше и пирожками, с Килькиным происходило что-то ужасное...
      
      
      ***
       Слабость, охватившая Килькина, была столь сильна, что у него подламывались в локтевых суставах руки, - еще пару мгновений и рухнет мордой в собственную рвоту.
       Стоя на карачках, он исторгал из себя содержимое собственного желудка в том темном углу под кронами деревьев, где только что справлял нужду его друг Филипп. Земля, в которую руками и коленями упирался Килька, была совершенно мокрой. Нужду на этом пятачке пространства справил не один Филька, но Никите было все равно. По сравнению с тем, что он мог сдохнуть прямо сейчас, все остальное было ерундой.
       Там, у столика, он дожевал пирожок, некоторое время вглядывался в улицу возле кафе, - не появится ли где-нибудь загадочная тетка. Тут все и началось: резь в груди слева, где сердце, слабость и чудовищная тошнота. У него хватило сил отойти сюда.
       У столиков кафе кто-то даже смеялся над ним. Может быть, Сергей Сергеевич, или Филипп... Перед тем, как скончаться, он должен был услышать эту прощальную благодарность мира живых за то, что он поил и кормил его представителей за хоть и фальшивые, но все же свои деньги.
       - Ишь, как нажрался! Молодежь! - расслышал умиравший Килькин. Сознание начинало ускользать от него. Голос принадлежал Сергею Сергеевичу.
       "Я не пьян! Не настолько пьян! Это пирожок! В нем была какая-то отрава", - хотелось крикнуть Кильке. Но в это мгновение особо сильная судорога принялась выворачивать его, как портной старое пальто, которое он вознамерился перешить, наизнанку.
      
      
      ***
       Пока Килькин отдавал богу душу среди лужиц мочи и корней деревьев, выступавших из плотно утрамбованной, влажной земли, тетка Смерть стояла за углом.
       Она была раздражена. Там, у столика, ей уже показалось, что нашла Килькина, на чей след надеялась напасть. Но это "Да черт его знает!", сказанное молодым пьяницей, выбило ее из колеи.
       Не представляла, что делать: какого черта она полдня таскалась за этой компанией?!.. Уж двое-то точно вышли из той самой квартиры. Стоп!.. Одного из парней, которые вышли из квартиры, за столиком в тот момент не было.
       "Ведь они - пьяницы! - рассуждала теперь тетка Смерть. - А у этой категории... У них, что ни день - то новый собутыльник. И значит, они всех свои знакомых толком не знают. Имена, клички - вот, что им про собутыльников известно... Фамилию "друга" они вполне могут и не знать!..".
       Тетка Смерть, посмотрев по сторонам, опять погрузилась в свои, доставлявшие ей такое удовольствие, мечтания о Лазурном береге Франции и умирающем молодом красавце-богаче, что ожидал ее в своей шикарной кроватке с пуховыми подушками и одеялами и шелковыми простынками...
      
      
      ***
       После того, как Килькина несколько раз вывернуло наизнанку, судорога немного ослабла.
       - Надо бежать! И как можно скорее! - говоривший человек находился за кустами, отделявшими стоявшего на четвереньках Кильку от улицы.
       - Посмотри, что происходит кругом: банкноты действуют, вернее - их номера. Этот - готов, другой - тоже на подходе, смерть, несчастья, заболевания, рак, чудовищные кожные болезни, опухоли, уродства, убийства, взрывы, стрельба на улицах. Рухнувшие враз биографии. И все так стремительно, даже можно теперь говорить, что не за какие-то там дни, а за часы. Причем в самом прямом смысле слова, - голос был нервный, взвинченный и то и дело срывался на визгливые нотки.
       Килькин почувствовал, что портной злыми уверенными руками сейчас вновь начнет выворачивать "пальто" наизнанку. Чудовищная мука вновь начала скручивать его внутренности, сознание стало мутиться, но Никита невероятным образом нашел в себе силы подавить судорогу.
       - А ты заметил, какая странная сейчас погода, какой необычный оттенок накладывает она на улицы Москвы - что-то в них появилось мрачное, напряженное, таинственное, - проговорил другой голос, тоже мужской. - Эти убогие здания, эти неряшливые улицы...
       - И матовой, словно бы покрытой пеплом была накануне полная луна, - откликнулся первый.
       - Скоро Людка появится здесь... Сопровождает свою бледную девушку. У той через день-два слезет в мучениях кожа.
       - Может быть даже и быстрее. При этой болезни, говорят, иногда это происходит и в несколько часов.
       Килькина вывернуло наизнанку, от слабости он рухнул лицом в лужу собственной рвоты, смешанной с чьей-то мочой.
       Двое говорили что-то еще, но Килькин уже не разбирал слов. В висках стучали чудовищные молоты.
      
      
      ***
       Сознание несколько раз оставляло его на мгновение - два, но потом опять возвращалось. Его уже не рвало, просто лежал, согнувшись пополам, и какая-то слизь сама собой вытекала из уголка его рта.
      
      
      ***
       Килькин бежал вдоль забора из бетонных плит. В паре десятков метров впереди между ними была щель. Это - единственный лаз, через который можно было попасть обратно на пустырь с кафе-стоячкой. В другую сторону никак нельзя: там наперерез Никите быстро двигалась худая, чрезвычайно бледная девица - та самая, про которую шла речь в разговоре загадочных незнакомцев, подслушанных молодым человеком в кустах, пока его выворачивало наизнанку.
       На шее девицы позвякивал колокольчик как у средневековых прокаженных. Один вид ее приводил Килькина в ужас. Не знал, что за ужасная болезнь, бактерии которой она вокруг себя распространяет, но не сомневался: главная цель девицы - заключить его в свои объятья, поцеловать жадным поцелуем. После этого зараза перекинется на Килькина. Через пару дней с него в муках слезет кожа!..
       Двор, в котором сейчас находился Килькин и девица, тесный. Никита находился в его углу. Девица, если бы он рванулся не к лазу в заборе, легко бросилась бы ему наперерез и преградила дорогу. Килькин отбросит девицу от себя - он во много раз сильнее, но она успеет если не обхватить и поцеловать его, то "мазнуть" ладонью, передать заразу.
       "Это конец!" - пронеслось в голове.
       А ведь короткое время назад не иначе, как благодаря какому-то чуду он ожил после того, как умирал в кустах, валяясь в собственной рвоте...
      
      
      ***
       ...Возле Килькина суетились повар-азиат с бутылкой воды и стеклянным стаканом в руках, немолодой темноволосый дядька в спортивных штанах, широких от пояса и суживавшихся к щиколоткам, походивших на восточные шаровары.
       Эти двое уже успели оттащить Никиту на несколько метров от кустов, положить на землю возле самого киоска, оперев голову и плечи о боковую стенку.
       Тот что в "шароварах" сунул под нос Килькину пузырек со снятой крышечкой - нашатырный спирт из стандартной автомобильной аптечки.
       Никита вздрогнул и пришел в себя...
       Потом ему дали выпить несколько стаканов воды. Никиту опять вырвало. После этого ему стало легче.
      
      
      ***
       "Шаровары" был хозяином кафе, которое правильнее было назвать точкой, где нелегально торгуют дешевым алкоголем.
       Он подъехал к кафе на старой ржавой легковушке, вытащил из ее багажника коробку со жратвой и напитками. Там была отрава для гостей и замечательные продукты для своих.
       Когда "шаровары" понес коробку к киоску, его взгляд скользнул по загаженному пятачку земли между кустами и стеной дома. Там корчился Килькин.
       Алкогольная точка регулярно поставляла трупаки в морги, но пьяницы всегда, прежде чем умереть, успевали покинуть кафе. Хозяин стоячки панически боялся: кто-нибудь умрет прямо за столиком, приедет полиция... Заметив опытным глазом видавшего виды немолодого человека: пьянчуге по деревьями не просто плохо, - подыхает, "шаровары" всполошился.
      
      
      ***
       Килькин уже сидел на корточках.
       Поразительно, ему становилось лучше даже не по минутам, а по десяткам секунд.
       Филька сидел рядом, поддерживал его за плечи, но в этом не было нужды.
       Над Килькиным склонились хозяин стоячки, дядя Сережа с другом-ученым.
       Несмотря на протесты "шаровар", утверждавшего: пить парню нельзя ни грамма, дядя Сережа налил ему пополам с водой домашнего вина из коробки, привезенной хозяином точки. Килькина еще раз стошнило, ужасные симптомы окончательно исчезли.
      
      
      ***
       Килькин стоял за столиком.
       Его курточка перепачкана в грязи и моче, молодого человека это не волновало. Чувствовал себя, как человек, лишь благодаря чуду вернувшийся с того света.
       Плохо слушавшимися его руками уже вытащил из пачки фальшивок в кармане курточки одну, передал ее "шароварам". Тот отдал килькинской компании еще бутылку домашнего красного вина, пару бутылок минералки, зелень, лепешки, сыр.
      
      
      ***
       Взгляд Никиты был прикован к медленно двигавшейся по улице женщине.
       Он заметил ее издалека. Она обращала на себя внимание тем, что шла по середине дороги, по разделительной линии между встречными полосами.
       Но вот она близко. Килька видит: у нее отрешенный вид, она словно бы погружена в себя. Явно направляется в стоячку!
       На ней легкое летнее платье.
       Тем временем чудовищный приступ стремительно улетучивался. "Шаровары" не дал Килькину сдачи, но тот не расстраивался. Был счастлив, что "отпустило".
       - Это красненькое тебя спасло! - громко говорил дядя Сережа, опрокинувший в глотку полстакана домашнего вина и зажевывавший его сыром, зеленью. - Клин клином вышибают.
       С каждой минутой Килькину становилось легче. Сердце не останавливалось, слабость отпустила руки и ноги. Чтобы не упасть, не нужно было становиться на четвереньки.
       Тетка в непонятного цвета заношенном темном плаще испарилась, исчезла.
       Странная женщина - в полдесятке метров от стоячки. Она вдруг поправила разметавшиеся от ветра длинные волосы, отвела их от лица, принялась с интересом рассматривать кафе-стоячку. Через несколько мгновений взгляд ее остановился на киоске, в котором продавали напитки и кушанья и в который только что зашел спасший Килькина "шаровары".
       Женщина в платье подошла к киоску, несколько мгновений стояла у витрины, что-то негромко сказала повару-азиату, тот ей так же негромко что-то ответил. Женщина, сделав несколько шагов, оказалась сбоку от киоска, потом зашла в него.
       Минуту или две ее не было видно.
       Килькин, еще когда женщина лишь приближалась к стоячке, был уверен: ее появление имеет отношение к нему. Какое-то чутье, которое невероятно обострилось в нем в невероятный мрачный день, подсказало это.
      
      
      ***
       Выйдя из киоска, женщина принялась рассматривать посетителей стоячки. Взгляд ее переходил с одного лица на другое, через минуту дошел до Килькина.
       Никите показалось: женщина смотрит на него особенно пристально, не так, как на других персонажей злачного места.
       Килькин опустил глаза. Женщина продолжала рассматривать его. Он чувствовал это.
       Тогда он посмотрел на нее вновь.
       Она смотрела на него в упор!
       Взаимное это сверление взглядами продолжалось четверть минуты. Потом женщина сделала Килькину какой-то странный знак. Она слегка повела головой в сторону, при этом взгляд ее был неподвижно уставлен на его лицо. Через несколько мгновений знак повторился.
      
      
      ***
       - Я уверен, что он отравился! - громко говорил собутыльникам - Фильке и Валерию Михайловичу, Никите - дядя Сережа.
       Килька, о котором шла речь, в этот момент словно бы отсутствовал за круглым столиком на высокой ножке. Не отрываясь смотрел на женщину в платье.
       Но дядя Сережа не замечал этого и продолжал говорить:
       - В пирожке был испорченный фарш. Реакция на яд: рвота, сердце начало останавливаться.
       - А мне это кажется странным, - заметил Филипп. После красного вина он особенно сильно охмелел и теперь язык заплетался. - Все ели пирожки! Но богу душу чуть не отдал только Никитка. Странно, почему?
       - Здесь нет противоречия, - проговорил Сергей Сергеевич. - Протухшим бывает один кусочек. Он попал в пирожок. Вино кончается, ребята! - дядя Сережа выпил очень много, но его не клонило в сон. Наоборот, кровь, насыщаясь спиртом, бегала по венам быстрее.
      
      
      ***
       Странное движение женщины головой означало предложение пойти вместе с ней куда-то.
       Повинуясь охватившему любопытству, Килька сделал шаг от столика, другой.
       Женщина в платье поняла: готов идти за ней. Медленно, не спуская взгляда с Никиты, пошла от киоска. Не в сторону улицы, а куда-то туда, ко второму киоску, где торговали шаурмой.
       Там - длинные столы. Тоже на высоких ножках, "стоячие". За киоском - бетонный забор из прямоугольных обветшалых блоков. В некоторых местах бетон рассыпался, торчала ржавая арматура, перед забором росли чахлые кусты.
       Не сразу Килькин заметил за кустом щель в заборе. Женщина вела именно к ней. Никита понял: незнакомка хочет увести его из кафе.
      
      
      ***
       Протискиваясь в щель между блоками, Килькин чувствовал страх. Остановиться не мог. Жгучее любопытство требовало узнать продолжение.
       За забором - двор, зажатый полуразвалившимися зданиями. То ли бывшими складами, то ли заводскими цехами. Сквозь треснувший, изрытый колдобинами асфальт прорастала трава. Не видно ни человека.
       Женщина махнула Килькину рукой, подзывая к себе.
       Голос у нее оказался высокий, с надтреснутыми нотками:
       - Вас зовут Никита. Вы должны скорее бежать из кафе и города. Вам угрожает несчастье. Сюда придет девушка, больная страшной неизлечимой болезнью. Жить ей совсем немного. Она очень заразна и распространяет болезнь вокруг себя даже одним дыханием, - произнесла противным визгливым голосом женщина.
       - Откуда вы меня знаете? - прохрипел Килькин.
       Он вдруг почувствовал, что задыхается, хотя вечер не был душным, кислорода в воздухе - достаточно.
       Ее лицо было перед ним. Широко посаженные глаза, неестественно маленькие и круглые. Носик тоже маленький, но хищной формы, как клювик птички. Бледные губы, покрытые запекшимся налетом. Все время кривятся. То ли от того, что незнакомке хочется заплакать, то ли выражая внутреннее презрение ко всему окружающему.
       Какие-то тени непрерывно бегали по ее лицу.
       - Я случайно узнала вас на улице. Там, раньше, когда вы еще шли в это кафе. Вы не заметили меня, а может не обратили внимание. Мы встречались с вами раньше как-то у дома, мы жили рядом. Вы всегда нравились мне, и я не хочу, чтобы вы пострадали.
       Килька вдруг сообразил, насколько ужасно должен сейчас выглядеть: вернувшийся с того света, перепачканный в собственной рвоте, чужих испражнениях - что в нем может нравиться?!
       - Вижу, как вам плохо! - продолжала незнакомка. - Это все нынешние времена, они убивают нас. Прикончили предыдущие поколения, людей, вроде тех, что сейчас выпивают с вами, там в кафе. Принялись за вас. Бегите отсюда. На Луну, на Марс, лишь бы не оставаться при последнем действии драмы, которая вызвана страшными номерами банкнот. Деньги всех погубили! Проклятые бумажки притягивают заразу!
       На последних словах она уже визжала в полный голос, слюна брызгала из ее рта и попадала на Килькина. Он испытывал ужас, но все, что она говорила ему, было настолько странным! Он отказывался верить ее словам.
       Все же мускулы его напряглись. Чувствовал, что и в самом деле готов броситься наутек, сам не зная от какой опасности.
       - Если тебе не удастся убежать, скоро окажешься в таком же положении, как два твоих нищих собутыльника! - визжала тетка.
       - Этому не быть! - вскричал Килькин, настолько задели его слова незнакомки. - Два ниишника - идиоты! Невозможно понять, как можно было лохануться так, как они. Со мной такого не случится. Я никогда не окажусь идиотом! Потерять впустую жизнь, позволить, чтобы кто-то пустил ее собаке под хвост! Слушали бы меня!
       - Слушал бы ты меня! - взвизгнула женщина. - С тобой произойдет ровно то же самое. От судьбы не уйдет здесь никто. Если не сбежит вовремя! Это все банкноты, их номера!
       Килькин вдруг увидел в дальнем конце пустынного двора фигуру - высокая худая девушка, всклокоченные волосы, смертельно бледное лицо. На шее на шнурке, спадавшем на впалую больную грудь - колокольчик как у средневековых прокаженных.
       "Это алкогольный психоз, бред, страшный сон, продолжение того, который приснился прошедшей ночью", - пронеслось в голове.
       Килькина обуял ужас.
       Заметив, что он пристально смотрит за ее спину, женщина резко обернулась, увидела приближавшуюся фигуру, взвизгнула:
       - Вот она! Идет!
       Оттолкнула Никиту, кинулась к забору. Обернувшись, Килька увидел, как она лезет через узкую щель.
       Девушка с колокольчиком приближалась, Неприятное жестяное позвякивание отчетливо слышалось даже на расстоянии.
       Девушка заметно прибавила шагу, она пристально, не мигая смотрела на него. Никаких следов заразы ни на лице, ни на руках - на ней была надета длинная, до земли темная юбка и серая кофточка без рукавов, - Килькин не видел. Но она неестественно бледна. Кожа ее узкого лица была белой, как мел. Тяжело дышала, Килькин видел, как вздымается ее чахлая грудь. И все ускорялась...
       "Да она того и гляди бросится ко мне бегом!" - понял Никита.
       Он продолжал стоять без движения.
       "Как в страшном сне, когда чувствуешь, надо спасаться, но не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой!"
       Он резко развернулся, в несколько больших прыжков достиг забора. Тут, - о, ужас! - обнаружил, что щели между блоками... больше нет!
      
      
      ***
       Филипп поднял глаза от асфальта под ногами, глянул вдоль улицы: мусор, изрытый ямами асфальт, облезлые деревья. Ветхие фабричные строения. Их стены и крыши, казалось, готовы были рухнуть в любой момент под собственной тяжестью.
       Никиты нигде не было.
       - Чтоб оно все!.. - Филька громко выругался, сплюнул на асфальт и, покачиваясь, побрел с тротуара обратно к столику, за которым по-прежнему выпивали и угощались сыром и зеленью, купленными щедрым Никитой у "шароваров", бывшие ниишники.
       "Как я мог все проворонить?!" - мысли тяжело ворочались в голове у Филиппа. Он чувствовал: давно перебрал норму и слишком пьян.
       Когда Никита двинулся от столика к киоску, Филипп решил: приятель пошел купить еды и выпивки.
       Внимание неудачливого менеджера автосалона привлек громкий разговор за соседним столом:
       - А я говорю, что никаких банкнот, которые принесут Москве несчастье, не существует! - пьяницу, которого только появившись в стоячке Килькин застал с банкой алкогольного коктейля в руках, сильно развезло. Еле держался на ногах и упал бы, если бы не наваливался на столик, опираясь о него локтями. Разговаривал, глядя в столешницу перед собой. Глаза его были уже полуприкрыты. Еще немного - заснет стоя. - Вся эта история выдумана! На самом деле опасные банкноты - есть, но они не с номерами, а радиоактивные. Их запустили в кассы магазинов террористы. И эти банкноты светятся!
       - Откуда ты знаешь?! - спросил какой-то молодой парень.
       - Подсказало логическое мышление, знаешь о таком? - проговорил с полузакрытыми глазами пьянчуга. - Хотя, куда тебе! Ты-то наукой в нашем НИИ имени Карпова не занимался! А я занимался и, может, еще продолжу заниматься.
       Дядя Сережа повернулся к соседнему столику и громко вставил:
       - НИИ Карпова разогнали, а потом продали в качестве недвижимости. Я сам оттуда. Был когда-то...
       - Вот именно, что был, - тут же ответил пьянчуга, хотя, казалось, погружался, стоя, все глубже в пьяный сон. - Потому, что не знаешь: институт Карпова по-прежнему работает. Военно-космическая тематика. Прежнего директора-мошенника сняли. Продал он многое, но не все...
       Валерий Михайлович молчал.
       - Институт Карпова накрылся полностью, последним остававшимся сотрудникам совсем недавно дали... - ниишник посмотрел по сторонам, ища глазами Кильку, но того нигде не было, - задосминательного пинка под одно место!
       Сергей Сергеевич посмотрел на Валерия Михайловича, сказал:
       - Кстати, Валера, твой конверт с институтскими делами... Ты его в подсобке забыл. Я забрал. Только он у меня... Сунул, понимаешь, в карман пиджака, а он завалился за подкладку! Пиджак-то старый, все нутро у него рваное. Теперь конверт твой лежит у меня за подкладкой, достать его не получается. Вот здесь где-то, в самом низу, - дядя Сережа похлопал себя по карману пиджака.
      
      
      ***
       Со стороны стоячки щель между блоками бетонного забора была закрыта деревянным щитом. В панике Килькин ударил по нему кулаком. Щит тут же повалился. Обдирая бока, Никита втиснулся в спасительный проем.
      
      
      Глава десятая.
      ДЕНЬГИ СГУБИЛИ МОСКВУ
      
      
       - Никакие банкноты тут не при чем! - продолжал говорить пьяница, опиравшийся, чтобы не упасть, о столик на высокой ножке. - Москву и всю нашу жизнь сгубили не какие-то там особенные купюры, а деньги. Деньги как таковые. Зло сосредоточено в денежных знаках. Но обычно это зло действует исподволь, медленно. А на наших улицах оно сбесилось. После этого конец нам всем пришел стремительно. Погибла наука, деньги нарочно сбежали из нашего НИИ, напустили тумана и темноты на улицы. Все потерявшим людишкам никогда не найти дороги из этого кошмара!
      
      
      ***
       Обернувшись, Килькин бросил короткий взгляд в щель между блоками забора. Бледная девушка уже возникла в ней. Рот ее раскрыт, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Она лезла вслед за ним.
       Килькин испытал ужас. Ринулся через кафе, отталкивая попадавшихся на его пути пьяниц, на улицу.
      
      
      ***
       Тетка Смерть выглянула из-за угла дома: пьяная компания шла прочь от кафе. Впереди - молодой парень, позади метрах в пяти - два шагавших нетрезвой походкой, раскачивавшихся из стороны в сторону мужчины. Еще один парень куда-то подевался.
       "Может быть, он и не Килькин? - подумала тетка Смерть. - Или отлучился к заборчику по нужде, скоро догонит их?"
       Она вышла из-за угла, медленно, так, чтобы отстать от компании на как можно большее расстояние, но и не потерять из вида, двинулась следом за молодым человеком и двумя пьянчугами.
       Преследуя троицу, тетка старалась держаться у стен домов, заборов, - в любую минуту иметь возможность спрятаться в тень, во мрак.
       Помогала менявшаяся погода. Набежавшие тучи закрыли половину неба. Ветер гнал их куда-то дальше: не успевала одна туча проплыть по небу, открыв солнечный диск, его тут же закрывала другая.
       Стало темнее. Воздух запах сыростью. Появился какой-то странный туман.
       Тетка ежилась. Чувствовала, что сегодняшним вечером соберет большой урожай, но не знала радоваться или нет.
      
      
      ***
       "К черту все! К дьяволу этих разменщиков, сам разменяю банкноты. Ужасов, каких натерпелся сегодня, хватит на всю жизнь!" - Килькин торопливо шел по улице, то и дело переходя на рысцу.
       С надеждой вглядывался во встречные и попутные машины с одной мыслью: поскорее поймать такси, ехать на съемную квартиру.
       "Проверю купюры, приду в себя, успокоюсь!"
       Он то и дело оглядывался - не бежит ли за ним "бледная зараза" - так про себя окрестил повстречавшуюся за забором стоячки девушку.
       Как назло, желтые такси с шашечками по улице не проезжали. В конце концов, пройдя безлюдный перекресток, завернул в какой-то переулок.
       В нем было сумрачно. С одной стороны над тротуаром и проезжей частью возвышались темные старые фабричные здания, с другой росли деревья с густыми кронами.
       Дул сильный ветер. Солнце исчезло, закрытое серыми тучами, следовавшими без конца одна за другой. Казалось, уже наступили сумерки, следом грядет ночь, хотя до настоящего заката очень далеко.
      
      
      ***
       - Куда ты подевался? Я пошел тебя искать, - тень от деревьев настолько густа, что Килька узнал "механического" друга только по голосу.
       - Думали, ты нас бросил! - вместе с Филькой из тени вышел дядя Сережа.
       - Никого я не бросал. Сам не понял, куда вы делись.
       Следом из тени вышел Валерий Михайлович.
       - Ладо, друзья! - проговорил дядя Сережа, обнял молодых друзей за плечи. - Главное, все встретились. Наша приятная компания может продолжить общение.
       Под мышкой у дяди Сережи торчали завернутые в газету сыр и зелень. Значит, покидая кафе-стоячку, он прихватил их со столика.
      
      
      ***
       Старый цех выходил торцом на улицу.
       Забор, окружавший заводскую территорию, сломан. Остались лишь несколько тумб, сложенных из кирпича, оштукатуренных и выкрашенных голубенькой краской.
       На уцелевших тумбах - следы разрушения: отбитые углы, осыпавшаяся штукатурка. Рядом на земле валялись расколотые, с торчавшей ржавой арматурой, бетонные плиты. Прежде соединяли тумбы забора.
       Часть плит в нескольких метрах от стены цеха сложены одна на другую.
       Цех - в печальном состоянии: крыша провалилась, над верхним четвертым этажом видны закопченные полуобгоревшие деревянные балки. Широкие и высокие оконные проемы - без стекол. Кирпичи оконных проемов покрыты копотью.
       Повсюду на территории завода, - на поваленных плитах забора, на грудах кирпичей, - кучки людей.
       Рядом с цехом - гусеничный экскаватор. Его ковш угрожающе упирался в разрушенную стену на втором этаже. Экскаваторщика в кабине нет, двигатель заглушен.
       Из пролома в стене выглядывали люди.
       К стене прикреплен плакат: "Не пустим воров на наше предприятие! Руки прочь!"
       Килькин и его приятели остановились возле одной из тумб.
       Старое здание цеха за долгие годы было окружено пристроечками, сарайчиками, низенькими домиками. От построек остались где пара стен с крышей, где часть стены, где только фундамент... Кругом возвышались кучи битых кирпичей вперемешку с деревянными оконными рамами, битым стеклом, дверями, конторской мебелью, заводским оборудованием.
       По царству разрушения бродили возбужденные люди. В руках - таблички с лозунгами, какие-то плакаты, из которых выходило, что люди эти не намерены пускать на территорию старого завода нового собственника.
       - Интересная картина! - проговорил Сергей Сергеевич. - Валера, она не напоминает тебе институт? Только у нас экскаватора не было!
       Ученый отвернулся от приятеля и медленно пошел по заводскому двору.
       Дядя Сережа двинулся за ним.
      
      
      ***
       Дальняя часть двора, на которую ни Килька, ни его приятели поначалу не обратили внимания, была ограждена не старым - с кирпичными тумбами, а вполне современным низеньким ограждением, выкрашенным симпатичной серой краской. За ним - аккуратно заасфальтированная площадка, расчерченная белыми линиями, предназначенная для стоянки автомобилей. Но ни одной легковой машины не было.
       За стоянкой возвышалось здание современного офисного центра. В первом этаже - красивый круглосуточный супермаркет. К нему-то и направился Валерий Михайлович.
       - Зря я ему напомнил про наш институт! - сказал Сергей Сергеевич и поспешил следом.
       Ученый дошел до серого ограждения, прошел в распахнутую калиточку и остановился рядом с опустившимся субъектом, неподвижно стоявшим спиной к заводу и смотревшим на супермаркет.
       С Валерием Михайловичем творилось нечто странное. Он стоял лицом ко входу в магазин и, казалось, ничего не видел. Взор его погружен в себя. При этом ученый мелко дрожал. Тряслись его ноги, руки, макушка. Килькину поначалу показалось, что ученый, не издавая ни звука, рыдает. Но вглядевшись в него, молодой человек отметил: лицо Валерия Михайловича - каменное, с плотно сжатыми губами.
       Дядя Сережа негромко сказал Кильке и Фильке:
       - Это с ним в последнее время случается. Мелко дрожит. А, бывает, так ходуном ходит, что ни стоять, ни сидеть не может.
       За спиной послышались громкие крики. Килькин обернулся. Народ на заводском дворе и на этажах изуродованного пожаром заводского здания пришел в движение.
       К заводу подкатил роскошный легковой автомобиль. В нем сидели люди в деловых костюмах.
       Машина остановилась, пассажирская дверь начала открываться. Сидевший за ней господин хотел выйти к митингующим, но тут из кучки людей, которая стояла в широком оконном проеме второго этажа, вылетел то ли недоеденный бутерброд, то ли остаток хот-дога с майонезом, то ли огрызок груши. Шмякнувшись о стекло открываемой двери, кусок оставил на ней грязный след.
       Дверь тут же захлопнулась.
       Люди загалдели. Лица у всех были злые.
       Секунд десять роскошный автомобиль стоял на заводском дворе. Потом те, кто сидел в нем, окончательно решили, что разговора не получится, Водитель задним ходом резко тронулся с места. Выкатился обратно на улицу. Машина умчалась за поворот.
       - Кто эти люди?"- воскликнул Филипп.
       Тут же к нему повернулся расхристанного вида человек, стоявший рядом с ученым, проговорил:
       - Последние сотрудники нашего предприятия.
       Забулдыга зябко поежился.
       - Холодно, однако, люди!.. Хочется выпить, а, как всегда, нечего, - он покосился на стоявшего рядом с ним Килькина.
       "Еще один кандидат!" - подумал Никита.
       - А что за завод? - поинтересовался Сергей Сергеевич, оглядывая забулдыгу.
       Килька внимательно посмотрел на их нового собеседника. Потом перевел взгляд на дядю Сережу.
       Сергей Сергеевич в стареньком костюмчике и грязной сорочке выглядел человеком, забулдыга, хоть и одетый во все новенькое - шутом гороховым: спортивные штаны напоминали кальсоны - темного цвета, тоненькие, коротковатые. Торчали голые щиколотки.
       Новые полуботинки надеты на босу ногу.
       Свитерок с изображением каких-то героев мультфильмов больше подойдет подростку, короткая курточка.
       - Одет я, ребята, по последней моде! - заявил забулдыга, заметив, что молодой человек его рассматривает. - Дочка снабжает. Это от бомжей. Только голландских. Тамошнее барахло от бомжей стирается, обрабатывается и передается нам! А здесь бомжам передается... Дочка моя в благотворительной организации работает. И меня приодевает. А завод наш - "Красное Знамя"! Хотя, конечно, как был он не нашим, а французским, француз его построил, французам до революции принадлежал, так не нашим и закончился... Собственник теперешний его решил того... Сломать!
       - Понятно! - заявил Килькин. - Вы значит, стоите и завод свой от собственника и экскаваторов обороняете?
       - Да я-то, собственно, и не стою. Завод давно не мой. Сколько лет на нем не работаю! И митинг мне до лампочки. Я у магазина... Жду, может грузчики выйдут...
       - А чего тебе грузчики? - дядя Сережа пьяно покачнулся.
       - А то, - забулдыга тоже покачнулся, - что нашел я золотую жилу... Только... - он приложил палец к губам, - никому ни слова! Тут надо быть внимательным. Не пропустить главный момент.
       Вдруг работяга - Килькин понял, что он сильно пьян, - всем телом дернулся, проговорил:
       - Давайте-ка отсюда! Вон, кажется, кто-то из них... Вы их спугнете. И без того... Митинг этот! - забулдыга схватил Килькина за рукав курточки, а дядю Сережу - за пиджак, потащил за угол торгового центра.
       У стены офисного здания, в котором располагался супермаркет, возвышались поставленные друг на друга картонные коробки. За них-то и заскочила вся компания.
       Рядом с коробками - стеклянная дверь. В нее виден пустой коридор, освещенный лампами. Выходившие в него двери - закрыты.
       - Это не магазин, - проговорил забулдыга, заметив, что Килькин смотрит в коридор. - Это относится к офисным помещениям. Магазин - с другой стороны. Уже четвертый по счету! Всего за полтора года...
       - Почему четвертый?
       - Три предыдущих супермаркета закрылись. И все по одной причине. Из-за воровства сотрудников. Место здесь особенное!
      
      
      ***
       - Вот здесь, где сейчас находится этот офисный центр и этот супермаркет, тоже был завод, - рассказывал забулдыга. - Самая старая его часть. Тут я работал. Когда совсем молоденьким на завод пришел. Потом меня в другой цех перевели... Его тоже сломали. Как все здесь... На месте, где стоит чертов офисный центр, был маленький домик. Еще в царские времена в нем была заводская конторка. Располагался примерно вон там... Где подсобка магазина, - забулдыга показал в дальний конец коридора.
       - В домике в лихие годы сразу после революции и гражданской войны часто бывал один человек, - продолжал работяга. - К заводу имел отношение так... Небольшое... Немного поработал на нем в юности. Пока не принялся за основное ремесло - воровство. Вот в этом деле он, как говорится, и достиг расцвета. Был таким дерзким и удачливым, в здешних местах о нем складывали легенды. Да... Вот...
       - В домике у него был тайный схрон, - продолжал рассказ забулдыга. - Ну об этом-то - что прятался он от милицейских не где-нибудь, а на самом заводе - узнали потом, когда его пытались здесь захватить. Взять дом штурмом. Вор ушел через потайной ход! - с какой-то особой радостью проговорил мужик. - Он вел от домика к трубе канализации. Вон там! - он показал рукой.
       Килькин тихо психовал: "Что надо от меня этой бабе?! А главное, кто она?.. В этом-то - кто она? - самый главный ответ на все вопросы... Но для того, чтобы узнать его, надо ей раскрыться!"
       Мысли в Никитиной голове бежали быстрой тревожной чередой.
       - В большой перестрелке погибло несколько милицейских, - теперь заводской забулдыга обращался к одному лишь Сергею Сергеевичу. - И воров убили несколько человек. Но главный из них, за которым охотились - сбежал. Поймали его через год. И в другом месте. А это место с тех пор стали называть в народе воровским домиком. Прилепилось, понимаешь, и все тут - воровской домик да воровской домик!
       Ученый уселся на ступеньку перед дверью в офисный центр. Рассказ забулдыги его, казалось, мало интересовал. Он всматривался в людей, которые стояли в оконном проеме на втором этаже разрушенного здания.
       - А в нем потом, между прочим, партийный комитет расположился! - продолжал забулдыга. - А народ его по-прежнему воровским домиком называл.
       Килькин повернулся к забулдыге и стал внимательно слушать, что говорит.
       - Смех сквозь слезы! - воскликнул тот, ободренный вниманием. - Потому что, говорят, за это название - вовровской домик, - даже при Сталине посадили пару человек.
       - Что-то ты сочиняешь! - усмехаясь проговорил Сергей Сергеевич. - Домик какой-то придумал.
       - Ничего я не вру! - обиженно произнес тот.- Завод наш ломали по частям. Одним из первых разрушили воровской домик. И построили взамен бизнес-центр. А на его первом этаже - круглосуточный магазин... Магазин, правда, чуть позже появился. Воровским домиком, правда, его уже почти никто не называл... Ну разве что я. Потому что все, кто помнил, что на этом месте раньше было, и как оно называлось - умерли.
       Килька вдруг почувствовал, к нему стремительно возвращается привычное настроение. Больше не хотелось думать ни про какую тетку.
       - Ну ты еще поплачь здесь при нас. Умерли! - с привычной издевательской усмешкой сказал Килькин забулдыге. - Тебя как звать-то?
       - Геннадием меня величают, - забулдыга внимательно посмотрел на Никиту.
       - Чего же так все плохо, Геннадий? - продолжал развязным тоном Килька. - Почему все поумирали?
       - Жизнь такая... И потом, старые они все были. Время их вышло, они и того...
       - Время у них вышло! Что же это за люди такие, у которых время выходит! Ты вон тоже старый, а у тебя-то время не вышло, - не унимался Килькин.
       - Я не старый, - обиженно проговорил забулдыга.
       - Так почему же ты тогда все помнишь? И про домик этот... Как его? Воровской. И про стрельбу?
       - Э-э, приятель, я хоть и не старый, а из другой жизни. Поэтому все про ту жизнь помню.
       - Из другой жизни?! - расхохотался Килькин. - У одних время вышло, другой из какой-то жизни, которую никто не видел, вывалился! Как же вы до всего этого дошли?! А ребята?! А, Генаш?! Вот мы с Филькой - посмотри на нас! - Килька сделал жест, показывая на свои брючки, рубашку, курточку, обильно перемазанные в грязи и еще не высохшей рвоте. - Никакой жизни, о которой бы никто не помнил, и из которой бы мы вывалились... И прекрасно себя чувствуем! Бабки есть!
       - Я очень рад за вас, братцы! - промямлил Генаша. - Но у меня так не получается, я давно уже вывалился. Только и остается, что помнить...
       - Что помнить-то! Ты самого главного не сказал! - воскликнул дядя Сережа. - Друзья, дайте ему дорассказать.
       - Главного? А все очень просто, - Геннадий подбоченился. - За короткое время на этом этаже поменялось несколько продуктовых магазинов. Торговали одним и тем же. Но принадлежали разным фирмам. Как я узнал от одного местного грузчика, все они закрылись из-за убытков. А убытки - из-за воровства. Товар пропадал целыми ящиками и паллетами. Все сотрудники воровали, как бешеные. Ставили к ним охрану, она через неделю тоже начинала воровать. Есть этому только одно объяснение - место особенное, с особым духом! Воровским! С поры, как наш знаменитый парнишка с завода здесь обитал.
       - Истории людей, которые выпали из прошлой жизни. - Килька опять расхохотался. - Только и остается, что придумывать истории про какой-то особенный дух.
       - Ничего я, парень, не придумываю! - в голосе забулдыги звучала обида. - Ты бы узнал это место так, как я его знаю - обязательно со мной согласился. Здесь обитает самый настоящий воровской дух! Еще когда здесь заводские корпуса стояли... В советское время отсюда тащили все подряд - нужно, не нужно - крали, что плохо лежит... Это я помню!..
       Килькину хотелось еще поиздеваться над мужиком, который казался ему чрезвычайно глупым. Но у него опять начался зуд по поводу фальшивых банкнот. Хотелось использовать мужика для главного дела: размена фальшивок. Но уж очень этот рассказчик про "воровской дух" казался Кильке подозрительным: не одолеет ли самого забулдыгу здешнее поветрие, не исчезнет ли со сдачей...
       - Ладно, сказочник, признавайся, что здесь делаешь? - спросил Килькин грубым тоном. - Ищешь, кого бы обворовать?
       - И да, и нет! - признался забулдыга. - Да, потому что то, чего я поджидаю, будет украдено... У того, кому принадлежит супермаркет и весь товар в нем. Нет, потому что я ничего красть не буду, а просто кое-что найду... То, что будет вроде бы ничейным там, где я это найду. Так я себя вором не считаю. Воры - те, кто это спрячет...
       Глаза дяди Сережи, и без того блестевшие от большого количества выпитого, засверкали интересом.
       Ученый стоял чуть в стороне. Рассказ забулдыги его совершенно не заинтересовал. Он был погружен в свои мысли.
       - Погоди, ты о чем? - дядя Сережа подошел к забулдыге ближе. - Непонятно... Клад что ли какой?
      
      
      ***
       - Нет, клада тут не будет, - откликнулся забулдыга. - Жду, когда вытащат пустую тару - палеты и целлофан. В них спрятана жратва. И может, но на это надеюсь слабо, выпивка.
       - Откуда ты знаешь? - удивился Килька.
       - Все время возле магазина пасусь, - ответил забулдыга. - Не дома же сидеть... Там дочке мешаю. Раньше на заводе токарем работал. Производство ликвидировали... С тех пор на вольных хлебах! Раньше нет-нет да на рынке ящики подтаскивал. Теперь рынки в округе закрыли... Эх, завод! - забулдыга с сожалением оглядел округу - новое офисное здание, кучи битых кирпичей перед полуразрушенными заводскими цехами. - Только теперь понял, как тебя любил!
       - Любил?! Что же там не задержался?! - опять начал насмехаться Килькин. - Из прошлой жизни он, завод любит, но работать не старался. Знаем вас, рабочий класс! Трепаться мастера! Дерьмовую продукцию выпускали. Но очень ей гордились. Ходили под красным знаменем. Посмотри на меня, Генаша! Знаешь, почему я хорошо себя чувствую, пьян, сыт и хорошо одет? Потому, что никогда не играл в вонючую игру под названием "Завод "Красное Знамя"! А ты играл!
       - Да, ребята, играл! - ошеломленно подтвердил работяга. Словесное нападение молодого человека подействовало на него угнетающе.
       - И чем это кончилось?! - продолжал нападать Килька. - Отблагодарили они тебя?! Пенсию выделили?
       - Да какую пенсию, по возрасту не положено, - с тоской вздохнул работяга.
       - Вот! А доживешь ты при таких делах до пенсии?! - воскликнул Килька.
       Лицо работяги сморщилось, словно он неожиданно почувствовал сильную боль.
       - Эх, ребята, при таких-то делах... Может, до следующего понедельника не доживу! Сердце так и прихватывает. Только водочкой и лечусь.
       - Значит, я прав! - Килькин хлопнул себя ладонью по бедру. - А как они от тебя избавились?
       Работяга несколько мгновений молчал прежде, чем проговорить:
       - Первыми под нож попали работяги вроде меня. Токари, фрезеровщики... Я токарем был. А эти вот, - он показал на людей, собравшихся на заводском дворе. - Они нас не поддержали. Наоборот, некоторые даже говорили, что правильно среди токарей сокращения проводятся. Мол все мы пьяницы, а продукция наша никому не нужна. И надо производство перепрофилировать на выпуск товаров для населения. Например, каких-нибудь кастрюль.
       - Ха, кастрюль! - опять развеселился Килькин. - Хорош завод "Красное Знамя", выпускает кастрюли. Хотя, вы только кастрюли, а еще лучше - дырявые корыта выпускать и достойны. Не надо было тебе с этим производством связываться. Брал бы с нас с Филькой пример!
       - Примерно так нам эти, которые там сейчас митингуют, и говорили... Наверное, думали, что они не на производстве работают. И после того, как от работяг избавятся, наступит счастливая пора...
       - Эх, не хотели вы слушать таких, как я! - с восторгом произнес Килькин. - А ведь наверняка вам говорили!
       - Говорили нам только ерунду... Вот эти, за забором... Вон там, на втором этаже в оконном проеме стоит один. Больше всех старался... - с раздражением сказал забулдыга. - А когда нас выгнали, прошло еще немного времени и принялись уже за них. И если мы, работяги, приняли судьбу спокойно, то эти стали дрыгаться...
       - А как за них принялись? - спросил дядя Сережа. Вид у него был какой-то особенно возбужденный.
       - Да очень просто: советский заводской директор, который стал его хозяином, некоторое время сохранял здесь подобие завода. На самом-то деле, конечно, доход извлекал из сдачи заводских помещений в аренду. Но с десяток работяг в паре цехов еще оставались. Принимали заказы на какую-то ерунду - ремонт ранее выпущенного оборудования. А инженеры и заводоуправление хоть и в меньшем составе, но работало. Ждали, когда госзаказ поступит. Хотя к тому моменту ни цехов прежних не было, ни оборудования - вышло из строя, проржавело, было растащено. Потом вдруг выяснилось, что арендаторов на старые здания находить все тяжелее. И директор, а к тому моменту всем заправлял не он, а то ли его дочка, то ли внучка, решил продать заводскую землю под жилую застройку. Часть заводских территорий и так к тому времени продали. Как например это место, где стоит офисный центр. А перед тем, как продать остальное, избавиться от всех, кто еще работал. Но только не как-то там половинчато, а окончательно... Вообще! Дали всем пинка под зад. Дочке бывшего директора работнички больше не нужны. Завод с цехами, с инженерными и научными корпусами - там новые изделия разрабатывали - снесут, а на его месте будет какой-то там комплекс... Элитный!
       - Чудесно! Получили, что заслуживали, - радостно проговорил Килька.
       - Уж эти, что митингуют - точно!.. Как только узнали, что никакого завода, а соответственно и работы, у них больше нет, тут-то и замитинговали!.. - в голосе работяги появилось злорадство. Даже начал похохатывать. - Забегали, запрыгали!
       Тут как раз одна из групп людей, что митинговали на заводской территории, подошла к серому забору автостоянки. Некоторые положили свои транспаранты прямо на пыльный асфальт заводского двора...
       Килька раздухарился настолько, что выскочил из-за ящиков, громко прокричал участникам митинга:
       - Ну что, лопушки, от работяг давно избавились, теперь и вам пенделя под зад дали! Зря торчите тут... Право частной собственности священно, а она принадлежит директору. А вам...
       Килька сделал неприличный жест и громко захохотал. В ответ послышалась брань. Кто-то из митинговавших даже схватил с земли камень и швырнул его в молодого человека. Каменюка ударился в серый металлический забор, отделявший автостоянку от заводской территории.
       Килькин сделал еще один неприличный жест.
       - Кретины! Достойны только одного - презрения! - выкрикнул еще раз молодой человек, вернулся к компании.
       Генаша воскликнул в восторгом:
       - Вот уж ты их уел, так уел! Спасибо! Самому мне так не сказать. Верно: кретины, презрения.
       - Вот видишь! - самодовольно произнес Килька. - Наконец-то ты понял, о чем я говорю. Надо слушать людей, которые понимают толк в современной жизни. А эти... - он махнул рукой в сторону митинга. - Их время прошло. Теперь им даже выпить нечего... Вот что...
       - Погоди, - перебил Кильку дядя Сережа. -Ты про жратву не рассказал... Кто ее туда засовывает? Как? А главное, зачем? - поинтересовался он у работяги.
       - Да все очень просто. Это очередные ворюги, которые обкрадывают очередной здешний супермаркет. Схема простая. В супермаркет прибывают паллеты с товаром - соками, молоком, коробками консервов, сыром и прочей жратвой... Товар с паллет постепенно снимается и относится в торговый зал, где его разбирают покупатели. А сами паллеты остаются. Они с целлофаном, со всякими там пустыми коробками, с лентами, которыми был перехвачен товар, чтобы не разваливался...
       Генашка продолжал:
       - Эту тару - вместе со всем целлофаном и всей намотанной мотней поставщики товара забирают из супермаркета обратно. Магазинные ребята - уж не знаю, кто они там, по-моему, охранники и менеджеры, придумали простую схему. Прячут жратву и напитки в паллеты, - в весь этот ворох целлофана и прочей дребедени, потом выставляют их во двор.
       - Ловко! - проговорил Килькин.
       - Весьма! - откликнулся работяга. - Я этих ребят с паллетами давно уже приметил. Они работают в паре с водителями грузовиков, которые забирают пустые паллеты и целлофан. Машины отъезжают от магазина, и они вытаскивают бутылки, дорогую нарезку, красную рыбу... Но перед тем, как за паллетами приезжает машина, они некоторое время стоят у магазина без особого присмотра. Вытащившие их магазинные людишки стараются поскорее вернуться в магазин, чтобы их ни в чем не заподозрили. Тут то я и успеваю быстренько пошуровать. Такие дела!
       - Здорово ты это придумал, - проговорил Килькин. - Хотя, все за тебя ребята из магазина придумали. Оставалось только вклиниться в их схему... Но только... Рано или поздно они поймут, что кто-то обворовывает их! Тогда придется тебе искать новый источник дохода, - Килькин в эту минуту думал о своих фальшивых банкнотах. И о том, что можно предложить работяге заняться разменом. - Вот что, надо бы выпить... А то мы стоим, разговариваем, а в горле давно пересохло. И в брюхе пустовато. Пока твой главный момент не наступил - сходи-ка в магазин и купи выпить и закусить. Только закуски много не надо, а то тут и разложиться негде. Я угощаю. Вот деньги! - Килькин вытащил из кармана крупную купюру.
       Работяга с изумлением вытаращился на нее.
       - Давай, ладно, хватит смотреть, - губы Килькина скривились в усмешке. - Дают - бери, бьют - беги. Используй момент и в воровском месте запасись для нас жратвой и выпивкой по-честному.
       Килькин чувствовал: в последние полчаса его мучает словесный понос, скрытая истерика, реакция на пережитые нервные потрясения.
       - Что ж, я попробую, - решительно проговорил Генаша. - Чего взять? Водочки, колбаски?
       - Как говорится, в ассортименте: водочки или коньячку, сырку там, колбаски... Много не бери... - Килька надеялся получить хорошую сдачу.
       Генаша развернулся и решительной походкой направился за угол. Туда, где с противоположной стороны здания - вход в круглосуточный супермаркет.
       Килькин и его компания остались стоять у черного входа в офисную часть здания.
      
      
      Глава одиннадцатая.
      СДОХЛА НАША ТЕТЯ ГЛАША
      
      
       - Говорил, место проклятое! - Генаша развел руками, в которых не было ни еды, ни бутылок.
       Из-за его спины выглядывали двое парней.
       - Эти двое - бесы. Заставили меня украсть.
       - Точно, мы бесы! - воскликнул один из молодых людей. - Как же в воровских местах без бесов?
       У второго молодого парня в этот момент зазвонил смартфон, заиграл какую-то очень ритмичную, быструю мелодию со множеством барабанов, звучавших в разных тональностях. Первый бес тут же начал очень ловко и артистично приплясывать, непонятно чьему вниманию адресуя короткий танец.
       Второй бес ответил на звонок. Что сказал ему звонивший - неизвестно, но бес начал хихикать, потом хохотать, потом тоже начал приплясывать. Потом выдал какую-то длиннющую матерную тираду, смысла которой Килька не уловил, завершил разговор.
       - Видел? - жалостливо протянул работяга, заглядывая Килькину в глаза.
       - Я не хотел красть! - рассказывал работяга. - Уже набрал выпивки - пару бутылок водки, банку огурцов, нарезку и четвертинку бородинского. Держу все это в руках. Шаг сделал, чувствую, все сейчас выскользнет. Разобью бутылки и банку... А стоял в тот момент в самом дальнем, глухом уголке магазина. Стою и думаю, куда бы все засунуть: ну, думаю, бутылки за пазуху, а банку с колбасой и ветчиной в руках понесу. Поставил добро на пол, а сам начал бутылку за пазуху умещать. Чувствую, кто-то на меня смотрит. Оборачиваюсь, из угла двое смотрят. Один говорит: "Бутылку суй в рукав. Сейчас на кассе полная идиотка сидит. Охраннику не до тебя. У него машину разбили. Мы сами видели, как он к стоянке побежал". Но я, само собой, стал отказываться. Я ведь хоть и бедствовал, хоть без денег сидел, но чтобы прямо из магазина, внаглую... Никогда в жизни ничего не украл. А эти прицепились, хоть кричи... Главное, убедительно уговаривают. Про то, что контроля сейчас нет, и что бутылка ровно в рукав влезает. Что взять надо только водку. И что они отвлекут кассиров... А за это - одна бутылка их!.. В общем, я не выдержал. Вынес водку как последний ворюга. В двух рукавах, правом и левом, ровно две бутылки. Вот они! - Генаша, державший до этого руки сцепленными на груди, осторожно расцепил их и, извиваясь, с помощью бесов вытащил из рукавов две бутылки с водкой. - Говорю, место - особенное, с воровским духом. Тут кто не крал - потащит... Вот, - он вытащил из кармана килькинскую банкноту. - И деньги были. Все равно - украл. Возвращаю! - Генаша протянул банкноту Килькину.
       - Ну, папаша, пора рассчитаться. Водку ты украл с нашей помощью. Так что... - проговорил, мерзко усмехаясь, один из бесов.
       - Да чего там! Пожалуйста! - работяга схватил с асфальта бутылку водки, протянул своим помощникам.
       Бес, тем временем, смотрел на дядю Сережу. У того из-за пазухи высовывался пакет, из которого в свою очередь торчали белый овечий сыр, кусок лепешки, зелень.
       - А не распить ли нам все это, - проговорил бес, показывая на стоявшую на асфальте водку, - вместе, а? У вас, я вижу, и закуска есть.
       - А что, конечно! - весело воскликнул второй бес. Тут же уставился на Килькина. - Чего время тянуть. Под закусочку.
       - Под закусочку... - задумчиво пробормотал Килькин. - Закуски-то...
       Он хотел сказать, что закуски почти нет, а ту, что есть, готовы отдать новым "друзьям" прямо сейчас, только чтобы те отвязались.
       Но в дело вмешался Филипп:
       - Да, скорее пойдем! Закуска есть, водка тоже. Осточертело стоять здесь, - голос его срывался от нервного напряжения. - Неужели нельзя найти нормальное место?!
       - Есть одно прекрасное место, - заявил Генаша. - Это там, за цехами. - Он махнул рукой куда-то в сторону заводской территории. - Придется немного пройтись. Зато там отлично... Раньше туда никого не пускали.
      
      
      ***
       - А где Валерий Михайлович? - спросил дядя Сережа, остановившись. - Черт, его нигде нет.
       Килька и Филька тоже остановились. Килькин нервно посмотрел на двух бесов - их звали Сашка и Машка.
      Причем непонятно почему Машку звали именно Машкой...
      Глаза этих двоих лихорадочно перебегали с лица на лицо, с предмета на предмет. Килька опасался: скоро никакие распространители фальшивых банкнот не понадобятся. Два беса помогут ему расстаться с заветной пачкой во внутреннем кармане курточки навсегда.
       "Как от них отвязаться?" - вспыхивала тревожная мысль - красная лампа сигнализации - в голове Никиты.
      Два беса не проявляли никакого намерения отвязываться.
       Они зашли в какие-то городские дебри.
       - Нет, ну куда он мог деться? - повторил свой вопрос дядя Сережа. - Наверное, отправился в свою каморку спать... Правильно, пусть идет, там ему спокойнее. Лучше, чем болтаться весь вечер напролет по улицам... Да вот же он!
      
      
      ***
       - Вот оно, то самое место, - заявил работяга. - Когда-то это была наша заводская столовая... Завода "Красное Знамя".
       Они - у входа в пристройку к старому заводскому цеху. Цвет кирпича, из которого сложены ее стены светлее и новее, чем темно-красные, потрескавшиеся кирпичи цеха. Видно, что столовку выстроили через век после того, как был построен заводской цех.
       - Вот, понимаете, заботились о простом человеке, - с гордостью заявил работяга. Обвел рукой светлокирпичную пристройку. - Даже надпись сохранилась.
       - Заботились... Видимо, поэтому ты тут сейчас с нами оказался. С двумя крадеными бутылками водки в карманах, - пробормотал Килька.
       Над входом, действительно, следы от букв - "Столовая". Самих букв, правда, уже не было. Генаша толкнул дверь. Она со скрипом распахнулась.
       Работяга быстро вошел внутрь. Следом в пристройку медленно втянулась вся компания...
       Бесы долго не решались переступить порог. Килькин чувствовал - осторожничают. Сам он вошел следом за работягой. Обернувшись, увидел: бесы стоят с другой стороны двери, заглядывают внутрь...
       Внутри царил полумрак.
       Работяга щелкнул выключателем. Несколько ламп дневного света под потолком пролили на бывший заводской храм еды слабый и холодный, словно бы тоже умиравший, как и все здесь, свет.
       К бесам вернулась прежняя наглость, начали перемигиваться и гадко посмеиваться.
       Филька не входил в пристройку, стоял спиной к двери, напряженно смотрел по сторонам.
       - Сволочи, довели-таки меня! - вдруг воскликнул он громко.
       - Кто тебя довел? - тут же откликнулся Генаша.
       - Да эти все... Люди довели! - Филька посмотрел в дверной проем, за порог столовой.
       - Его сегодня с работы выперли, - негромко сказал Килька работяге.
       - То-то я смотрю, он какой-то нервный. Дергается непрерывно.
       - Давай выпьем. Помогает от нервов, - сказал Филиппу Генаша.
       Помещение столовой не знало ремонта с тех пор, как его построили.
       - Меня, когда выперли с "Красного Знамени", я первым делом... - он пристукнул по стеклу водочной бутылки. - Поллитровки три выпил. Чуть не умер с перепоя. Но, знаешь, помогло... И тебе советую. Когда выпрут с работы, водка - лучшее лекарство.
       - Тебя что же, выперли с работы? - спросил Фильку, ухмыляясь, бес Сашка.
       - Выперли?! - радостно взвизгнул Машка. - Плохо работал? Идиот! - закричал он, приблизив свое лицо к лицу молодого человека.
       Филипп, только перешагнувший порог столовой, отшатнулся.
       Килька с радостью повторил обидное слово:
       - Идиот! В "механическом" институте мечтал конструировать самолеты, а никаких самолетов нигде нет!
       - Нигде нет! - с хохотом повторили Сашка и Машка. Удивительно, хотя рты их были раздираемы в этот момент улыбками, глаза оставались холодными, злыми.
       - Это с самого начала было ясно, - выпалил Килькин. - Какие сейчас самолеты?! Где их взять?.. Огорчился малый, решил с горя устроиться в автосалон. Менеджером по продажам. Думал, там такие как он, знатоки конструирования самолетов, нужны!.. - Килька расходился все сильнее, тема вводила в раж.
       - Так ты конструктор?! - спросил с издевательским хохотом Машка. - Странно, я всегда считал, что конструкторы - в очечках. А ты без очков...
       Бес хотел сказать еще что-то, но его перебил дядя Сережа:
       - Давайте выпьем. Не разговоры разговаривать сюда приперлись! - Он взял бутылку водки. Свинтил пробочку. Достал из-за пазухи грязные пластиковые стаканчики. Из них выпивали в кафе-стоячке.
       Бывшая столовая имела унылый вид. В прежние времена зал выглядел по советским меркам прилично. Столики на тонких металлических ножках - их пластиковая поверхность была во многих местах протерта до того, что торчало деэспэ. Стульев почти не было. Те, что оставались - либо с отломленными вбок ножками, либо без спинок.
       - Скажу вам, заведение открыто только несколько дней назад, - с важностью объявил Генаша. - Мы здесь - первые посетители.
       - Как так? - удивился дядя Сережа. - Говорил, здесь была столовая.
       - Правильно, когда было "Красное Знамя", функционировала столовая. Но потом ее прикрыли, дверь - на замок. Скоро завод снесут. Перед сносом отсюда вытащили все ценное, дверь оставили открытой. Произошло это недавно... Эх, когда-то здесь было прекрасно. Храм наслаждений обеденного перерыва!
       - Храм наслаждений? Здесь-то? - усмехнулся бес Сашка.
       Компания осматривала стены, обшитые фанеркой, окна с треснувшими стеклами, оштукатуренные много лет назад и облупившиеся балки потолка, между которыми прикреплены большие нелепые светильники с лампами дневного света. Большая часть не горела. Те, что еще работали, освещены наполовину и то и дело гасли. От этого непрерывного мерцания атмосфера в бывшей столовой была какой-то фантастической. Словно и вправду они стоят на пороге прошлого, но вот только что-то в механике этой машины времени заедает и перемещение во времени никак не происходит.
       В настоящем остался только старый прилавок раздачи, такой же ободранный и похожий на инвалида на костыле, как и здешние столы и стулья.
       По другую сторону раздачи зияло голое пространство - все емкости и противни, из которых работники столовой должны были раздавать обеденные кушанья, куда-то исчезли. Места, в которых они когда-то находились, чернели пустотой.
      
      
      ***
       - Чувствуешь, кругом происходит что-то странное? - спросил дядя Сережа.
       Они вышли из столовой через пролом в стене на свежий воздух. Килькин хотел осмотреть окрестности. Боялся, что опять увидит странную тетку. Или бледную заразную девушку. Но в полуразрушенных кирпичных закоулках ни души.
       Следом за дядей Сережей из помещения столовой вышел Валерий Михайлович.
       - Какая-то атмосфера особенная, - Сергей Сергеевич обернулся, увидел своего приятеля.
       - Это деньги, - проговорил тот. - Там, когда я стоял в каморке перед дверью, услышал разговор. Говорили про какие-то купюры, которые ходят по городу. Якобы они приносят беды... Деньги, конечно, могут приносить беды. Особенно неправедно нажитые. А в нашей стране все большие деньги - такие. Но с этими банкнотами история другая. Какие-то номера, резонанс, в который они вступают. Никогда не верил в подобные рассказы, но сегодня хочется найти всему этому научное объяснение. Уверен, если банкноты, приносящие несчастья, в действительности существуют, у этого явления обязательно должно быть рациональное научное объяснение.
       - Я тоже слышал про это дело с банкнотами. Не помню, правда, где... Кажется, совсем недавно, - дядя Сережа поднял глаза вверх. Посмотрел на уже начавшую разрушаться кирпичную кладку. - Мне тоже показалось, что несмотря на фантастичность разговоров, муть с денежными знаками - не бредовый слух, за ней что-то стоит. Что-то, что имеет рациональное объяснение. Валера, ведь мы же ученые!
       - Ну и что? - Валерий Михайлович уставился на старого знакомого.
       - Неужели не хочется разгадать эту тайну?! Может, мы находимся в самом эпицентре событий.
       - С чего ты взял?
       - Невнятные, но настойчивые ощущения. Они меня ни разу в жизни не обманывали, - ответил дядя Сережа.
       На этих словах Килькин невольно вздрогнул. Принялся озираться.
       - Кому как ни нам, Валера, уметь решать всякие головоломки. У нас есть знания, исследовательский опыт, - продолжал дядя Сережа. - Ребята нам помогут, - он показал на Килькина. - Возможно, им тоже что-то известно.
       - Мне кажется, разгадка этой истории, - задумчиво произнес Валерий Михайлович. - она как-то связана с этим...
       Он сделал круговое движение пальцем, указывая на все, что их окружало:
       - Все эти улицы, как ты их называешь, заблудившихся душ, печальная история нашего НИИ, митинг, который мы видели, этот завод "Красное Знамя", его столовка...
       - Да, Валера, мы можем разгадать тайну нашей сломавшейся судьбы, чем черт не шутит! Узнать, почему все произошло так! - с жаром произнес дядя Сережа. - Ведь не должно было! С самого начала ничто не говорило о таком плохом конце, ничто не предвещало его.
      
      
      ***
       - Все вынесли перед грядущим сносом! А может, я ведь не знаю, украли еще раньше, - пояснил Генаша, уловив, куда смотрит Филипп. - А ведь когда-то там было все кухонное столовское оборудование. Как положено! И для котлет специальные железяки такие, и для макарон тазики, и для борща... А какая добрая заведовала всем этим тетя Глаша! Толстая, в белом фартуке, колпаке, который возвышался над ее добрейшей рожей, круглой и масляной, как самый настоящий блин... А может - как колобок!
       - Ну и где же теперь твоя тетя Глаша?! - воскликнул бес Сашка. Жеманясь и кривляясь, подошел к останкам столовской раздачи.
       - Дорогая тетя Глаша, не могли бы вы предложить нам несколько порций котлеток? А то нам не хватает закуски под водочку, - произнес он, обращаясь к воображаемой столовской тетке, стоящей по другую сторону раздачи.
       Неисправная лампа дневного света под потолком в этот момент как-то странно и особенно часто замигала, словно это был глаз женщины, которая пытается сморгнуть внезапно набежавшую слезу.
       Филька испытал безотчетный ужас. Ему показалось, что сейчас откуда-то из темного, слабо освещенного угла выйдет тетя Глаша, только будет она не блинорожей и доброй, а в длинном до пят черном плаще и мотоциклетном шлеме с высоким султаном.
       Даже бес Машка перестал пританцовывать.
       - Ну что, не откликается? Куда же она подевалась?..- бес Сашка повернулся к работяге.
       Генаша судорожно сглотнул слюну. Кадык его дернулся.
       - Побойся бога, парень! Сам не понимаешь, что ли... Тетя Глаша. Я еще совсем молоденьким был, а она уже много лет здесь работала. Тетя Глаша уже тогда за сердце хваталась. Болело у нее оно... Тяжело ей было с ее то весом тут колготиться! Должно быть она того... Нет, когда завод работал, она еще здесь, за раздачей стояла... А потом и ей вместе со всеми пинка дали... Померла она где-нибудь!
       Словно в подтверждение этим словам лампа неонового света под потолком опять часто замигала.
       - Ха! Померла! - с каким-то особенным радостным остервенением воскликнул Сашка. - Сдохла наша тетя Глаша, - он несколько раз прихлопнул себя по груди, по бедрам, изображая русскую народную присядочку, чем вызвал особенный восторг беса Машки. Тот тут же пустился в какой-то дикий ритмический танец под воображаемую танцевальную музыку, которая, должно быть, постоянно звучала у него в ушах боем барабанов и десятков ударных тарелочек.
       - Сдохла наша тетя Глаша! - повторял при этом бес Машка.
       В этот момент обратно в столовку зашел Килькин, а за ним - дядя Сережа и ученый Валерий Михайлович.
      
      
      ***
       - Померла, а царство ее... Нет, погоди, как ты там, Генаша, говорил: храм наслаждений, в котором она была царицей - растащили. А со дня на день и вовсе снесут! Дура была, тетя Глаша, и ты дурак, - продолжал Килькин, обращаясь к работяге. - Стоило вам всем на этом "Красном Знамени" в поту париться, чтобы так вот, таким унынием, разорением все кончилось?
       - Эх, да что ты все про грустное! Я тебе говорю, какие у тети Глаши были вкусные оладушки, а ты мне... Едали мы эти оладушки и наслаждались. Все ребята их любили. Не только я.
       - Оладушки, ребята... Тетя Глаша!.. - с раздражением произнес Килькин. - Баба эта ваша, тетя Глаша, валяется уже давно где-то там, в земле, сгнившая, мертвая, а ее оладушки - о, они сгнили вместе с желудками тех, кто поглощал их! Потому что все твои дружки, Генаша, скорее всего спились и сдохли! И валяются на кладбище рядом со своей любимой толстой столовской кормилицей!
       Опять замерцала трубка дневного света и опять жутко стало Филиппу. Вновь почудилось, что явится сейчас откуда-то из-под земли тетя Глаша, чтобы ответить на злые насмешки. На этот раз килькинские.
       - Придурки, идиоты! Стоило время тратить, на что? На то, чтобы потом вот какой-то мерзавец и кретин - директор, а вернее его дочурка, курва с крашеными волосами...
       - Э, да ты все сам лучше меня знаешь! Видел ее, красотку крашеную? - удивился Генаша.
       - Да никого я не видел, - ответил Килька. - Впервые от тебя сегодня услышал всю эту историю. Но только ты же должен знать, что все эти истории похожи одна на другую. Достаточно знать лишь одну и считай - ты знаешь все остальные.
       - Ладно, черт с ним со всем. Давайте же, наконец, опустошим эти чертовы бутылки, которые я украл, - предложил Генаша.
       Ниишник Сергей Сергеевич уже успел разложиться на одном из столов: разломал на газетке хлеб, сыр, разбросал веером зелень. Все смотрелось очень аппетитно...
       Забулькала, разливаясь из горлышка бутылки в грязные пластиковые стаканчики, водка. Тревожно мерцала доживавшая свой век лампа дневного света под грязным, доживавшим свой век потолком.
       Фильке выпивать не хотелось. Резкий запах водки вызвал у него, хотя он и был под сильным хмельком, отвращение. "Где-то там, за разломанной столовской раздачей должна быть еще одна дверь. Не могли же сюда вносить продукты через вход для работяг-посетителей" - увиливая от распития первой бутылки, Филипп завернул за длинный прилавок, по которому в столовой передвигали подносы, и оказался на бывшей кухне. Здесь еще сохранились большие столовские газовые плиты.
       Компания у старого стола взялась за пластиковые стаканы, Генаша приготовился произнести речь.
       В этот момент на пороге бывшей столовой появилась килькинская тетка.
      
      
      ***
       - В этой столовой прошли лучшие гастрономические моменты моей жизни! - проговорил работяга. Он стоял спиной к двери и тетки не видел. Та остановилась рядом с порогом, щурила глаза, пытаясь получше рассмотреть в свете неоновой лампы, которая с появлением тетки стала светить еще хуже, людей, собравшихся в зале.
       - Эх, какие у тети Глаши были биточки, котлетки... А супчики! - продолжал Генаша. - Дорого бы я дал, чтобы сейчас на той вот раздаче, которую несколько дней назад разломали и растащили, можно было бы получить хотя бы пару порций каких-нибудь шницелей, которые едал здесь, когда наше "Красное Знамя" еще работало, а я был токарем, а не тем, в что превратился сейчас... - Генаша исподтишка посмотрел на Кильку - был уверен: молодой человек обязательно разразится в этом месте какой-то насмешливой и презрительной тирадой. Но тот стоял, онемев. Лицо парня было каменным и ничего не выражало.
       Генаша повернулся туда, куда смотрел молодой человек, увидел тетку. Подумал, что это представительница собственника, пришла проверить предназначенное к сносу помещение.
       "Нас отсюда выпрут!" -подумал Генаша, сказал:
       - Ну, болтать можно бесконечно. Вздрогнем!
       Компания торопливо опрокинула содержимое пластиковых стаканчиков в глотки.
       Килька поперхнулся, закашлялся, с сипом втянул в легкие воздух, вновь начал кашлять. Дядя Сережа несколько раз стукнул его по спине.
       - Ничего, не надо... - проговорил Никита. Кашель прекратился.
      
      
      ***
       Работяга схватил со стола вторую бутылку, свинтил пробку, щедро наполнил килькинский пластиковый стакан.
       - Пей, может подобреешь! - Генаша опять посмотрел на тетку.
       Та прошла чуть дальше за порог, но к компании не приближалась.
       Незнакомка переводила взгляд с одного пьянчуги на другого, внимательно рассматривая каждого.
       Килькина охватило сильное волнение: что может быть нужно от него этой бабе, что она целый день, с утра и до позднего вечера, таскается за ним по городу?
       Сейчас он подскочит к ней, схватит за обшлага ее идиотского старенького плаща, начнет трясти, вытряхивая душу. Пока, наконец, не расскажет, что ей нужно!
       Парень испугался собственного желания. "Только не это! Не должна найти меня. Не психануть, не выдать себя!" - пронеслось у него в голове.
       Он схватил со стола стакан, наполненный Генашей, опрокинул его в глотку. Краем глаза неотрывно следил за теткой.
       Та перестала шарить глазами по компании и уставилась на Килькина.
       Водка в этот раз пошла лучше, чем в предыдущий. Никита ощутил сильное опьянение. Вместе с ним вернулось самообладание.
       Тетка медленно приближалась к нему. Складки плаща колыхались. Мерцание неживого света, вспыхивавшего под потолком, добавляло сцене атмосферу нереальности.
       Он почувствовал слабость, захотелось усесться прямо на пол.
       Стулья возле стола заняты. На них раскачивались, рискуя свалиться на пол, бесы - Сашка и Машка.
       - Ребята, вопрос у меня... - тетка остановилась возле Кильки, в упор разглядывала его.
       Он тоже попытался рассмотреть ее лицо, выражение глаз, но мгновенно испытал приступ дурноты.
       Его покачнуло, он был вынужден напрячь остатки воли, чтобы не упасть.
       Лампа под потолком гасла, вспыхивала, тут же гасла вновь, капюшон нависал над теткиным лицом. Рассмотреть его у Килькина не получалось.
       Работяга тоже внимательно смотрел на странную гостью, но не мог разглядеть ее лица, скрытого капюшоном.
       Генаша ждал, когда тетка заявит, что она представительница собственников и попросит их убраться отсюда.
       - Кто из вас будет Килькин? - спросила тетка, глядя Никите в лицо.
      
      
      ***
       Ему было плохо. Водка подействовала на него как-то совсем нехорошо. Но он, тем не менее, еще соображал:
       "Если она подошла к нам во второй раз, к тому же явно выслеживала нас, значит в то, что Килькина среди нас нет - не поверила... И не поверит!" Филипп в этот момент стоял за прилавком у окна столовой, осматривал через стекло решетку из массивных железных прутьев, закрепленную в оконном проеме с внешней стороны.
       - Вон он! - проговорил Килькин, показав на Фильку. - Вон Килькин!
       Тетка, стоявшая к останкам столовской раздачи спиной, резко развернулась.
       Взгляд ее впился в Филиппа. Тот стоял спиной к компании, затем повернулся к двери, которая вела в следующее помещение кухни, совершенно темное. Тетка могла различить его профиль. Филипп сделал несколько шагов к двери, заглянул в нее, остановился.
       В этот момент он почувствовал на себе пристальный взгляд тетки, резко повернулся. Фильке почудилось: он пропустил момент, когда в бывшую столовую вошел покупатель "Крайслера" - стоит и смотрит на него... Но это была какая-то незнакомая баба в старом плаще с капюшоном.
       Пока тетка смотрела на Филиппа, бесы успели повскакать со своих стульев и разлить по стаканам вторую бутылку водки. Ту самую, из которой наливал Никите дядя Сережа.
       Выпили. Бесы, еще больше охмелев, принялись перемигиваться друг с другом, пританцовывать под музыку, которая звучала у одного из них в смартфоне - каждый сунул в ухо по одному наушнику.
       Тетка внимательно, насколько это было возможно в свете постоянно мерцавшей лампы, рассмотрела Филиппа. Не говоря ни слова, вышла из бывшей столовой.
      
      
      ***
       Тетка была уже в двери столовой. Перед тем, как выйти из "храма наслаждений", она на мгновение задержалась на пороге, еще раз внимательно посмотрела на Фильку. Тот не обратил на нее никакого внимания, - он смотрел за теткину спину - туда, где катил по заводской территорий мотоцикл его знакомый.
       Тетка вышла из бывшей столовой.
      
      
      ***
       Едва дверь за теткой притворилось, Килька согнулся напополам: накатил приступ рвоты.
       Слабость стала невыносимой.
       Вытирая рукой рот, другой хватаясь за стол, Никита проковылял пару метров, отделявших его от сломанного стула, на котором только недавно сидел Машка, повалился на него.
       Из четырех ножек стула одна к этому моменту уже торчала вбок, другая от резкого удара подломилась, Килька рухнул на пол.
       Кое-как поднялся на четвереньки, тут же его опять начало рвать.
      
      
      Глава двенадцатая.
      НОЧЬ, МОРЕ, КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
      
      
       Вдруг стало легче: тошнота исчезла. Улетучилась стремительно, как и возникла, противная слабость.
       "Что это со мной? Что за странные припадки: то как будто умираю, то все проходит, так же неожиданно, как и накинулось" - после приступа рвоты с Килькина немного слетел хмель.
       После того количества спиртного, которое Никита выхлестал за сегодняшний день, полностью трезвым ему не стать еще, наверное, сутки, а то и двое. Но все же теперь он был менее пьян, чем четверть часа назад.
       - Что с тобой, парень, перебрал? - участливо поинтересовался бывший рабочий "Красного Знамени".
       Килькин испытал неожиданный приступ злобы и раздражения: Генаша обманул его ожидания - украл водку, вместо того чтобы разменять на нее фальшивую банкноту, привел двух бесов, затащил в эту паршивую нору - бывшую заводскую столовую, а теперь еще имеет наглость проявлять участие!
       От злости Килькин взбодрился еще больше. Появились силы подняться с карачек.
       - Да не перебрал, а от пойла твоего стошнило! - громко произнес Никита, пошатнувшись, - Притащил в какую-то дыру - с роду в таких местах не пил!
       - Верно! Пора отсюда сваливать! - поддержал Кильку "механический" друг.
       Филька теперь думал только о том, как бы скорее исчезнуть с заводской территории: если Грач следит за ним, а вероятность этого сбрасывать со счетов нельзя, здешние закоулки - идеальное место для нападения и убийства.
       - Ребята, я же не нарочно, - слова Никиты огорчили работягу. - Я-то думал, всем здесь понравится...
       Никита повернулся к Фильке:
       - Пойдем в ресторан! Надо заесть и запить это пойло чем-нибудь приличным...
       - В ресторан? - переспросил дядя Сережа. - Эх, ребята, не уверен, что я это дело осилю.
       - Не переживай, - Килька барским движением похлопал ниишника по плечу. - Я тебя приглашаю. Надо же, чтобы на улице таких дураков, как ты, хоть когда-нибудь наступил праздничный день. Налью стаканец!
       К Никите возвращалось прежнее хорошее настроение.
       - А нам нальешь? - бесы задергались всеми членами, но глаза их стали еще злее, чем до этого.
       - Нехорошо откалываться от компании, с которой начал пить, - злобно заявил Машка.
       Килькин замер. Тащить бесов в ресторан не хотелось. Но и отвязаться от них непросто, это он чувствовал.
       - Жаль, ребята, что уходите... С вами было не скучно, - грустно проговорил бывший рабочий завода "Красное Знамя" Генаша. Он отвернулся от Кильки и посмотрел в сторону останков раздачи, словно бы пытаясь увидеть там тетю Глашу, которая, скорее всего, и в самом деле давным-давно скончалась.
       - Пойдем с нами! Угощаю всех, - сказал Килька и пошатываясь направился к выходу из столовой.
       Филька уже осторожно выглядывал из двери на улицу.
      
      
      ***
       - Не забывай про главное дело, - "механический" друг придержал Кильку за руку, так, чтобы они оба отстали от компании, спешившей найти ресторан.
       Пьяницы давно миновали территорию завода "Красное Знамя", оставив позади людей с плакатами, шли через незнакомые Килькину места.
       Кругом были унылые разрушавшиеся производственные строения, перемежаемые не менее унылыми административными зданьицами, - пустовавшими, с темными окнами и объявлениями о сдаче офисов в аренду.
       Килька с недоумением уставился на "механического" друга: от обрушившихся на него событий он с трудом соображал.
       - Какое дело?
       С языка Никиты чуть было не сорвалось "Разменивать фальшивые деньги?"
       Неминуемо произнес бы эту роковую фразу, но Филька проговорил раньше него:
       - Надо проверить, не подсунули ли тебе где-нибудь те самые радиоактивные банкноты.
       - Ты же слышал: тот, из киоска, сказал, что купюра, которой я с ним рассчитался, не светится! - истерически воскликнул Килькин.
       - Ничего не значит. Подумаешь, одна купюра! Сколько их у тебя всего?.. Среди них вполне может оказаться радиоактивная. Учти, ты подвергаешь опасности не только себя, но и тех, кто рядом с тобой.
       Что-то странное почудилось Килькину в словах приятеля.
       Сзади доносился шум. Он все время усиливался.
      
      
      ***
       "Она приближается", - строчка прыгала перед глазами.
       Никита вгляделся в огромный экран смартфона: номер отправителя был ему незнаком.
       Рев автомобильного мотора заставил его резко повернуться и инстинктивно сделать шаг в сторону.
       Мимо них с Филькой по краю проезжей части у самой кромки тротуара промчалась большая черная машина.
      
      
      ***
       Бесы непрерывно включали на смартфонах музыку, совали друг другу в ушные раковины наушники. Со своими ужимками они выглядели подростками-переростками, глуповатыми и дурашливыми. Но Никита не удивился бы, если б узнал, что каждый из двух носит в кармане острый нож и без колебаний пустит его в дело.
       Кругом - все те же уныние и разруха. Разве что асфальт не был разворочан. А тротуары - так те, похоже, и вовсе совсем недавно отремонтировали. Бордюрные камни - ровные, новенькие и высокие, а асфальт - гладкий, темный, свежий.
       Дома, деревья - все словно бы тлевшее и разрушавшееся изнутри.
       Оба ниишника вдруг остановились, Валерий Михайлович, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял бывшему подчиненному.
       Обогнав двух ученых, бесы прошли вперед и тоже остановились. Развернулись, уставились на отставших знакомых.
       Килька и Филипп поравнялись с Валерием Михайловичем и дядей Сережей, остановились.
       Не обращая на них внимания, Валерий Михайлович продолжал говорить своему другу:
       - Ты прав, Сергей: не надо идти на поводу у распространителей страшных слухов. У истории с загадочными банкнотами должно быть какое-то естественнонаучное объяснение.
       - Ты полагаешь? - недоверчиво спросил дядя Сережа.
       - Конечно! - тут же откликнулся ученый. - Это же почти в точности тема чисел, которой я занимался все последнее время, пока нас не разогнали.
       - Тема чисел? - недоуменно проговорил дядя Сережа. На лице его появилось беспомощное выражение. - Что-то я не помню... Это, наверное...
       - Да, именно! - перебил его Валерий Михайлович. - Институт занялся ей уже после того, как ты нас покинул. Но все равно, ты же должен был проходить это, когда учился. По крайней мере, слышать про это.
       Филька и Никита с изумлением переводили взгляды с одного ниишника на другого.
       - Да, что-то такое я припоминаю, - пробормотал Сергей Сергеевич. - Но только, извини, вряд ли я смогу принять участие. Обидно, вот же черт! Есть загадка, а я все забыл.
       - Ничего, зато я все помню! Вот, смотри, - Валерий Михайлович вытащил из внутреннего кармана пиджачка потрепанный блокнотик, листы которого еле держались на скрепке-спирали, дешевенькую шариковую ручку еще советского производства (как только она могла сохраниться у него столько лет!) и, раскрыв блокнот, начал торопливо писать на его странице формулы.
       Все трое - Килькин, Филипп и дядя Сережа - заглядывая в блокнот, пытались понять смысл странных значков, которыми Валерий Михайлович стремительно покрывал белый листик бумаги.
       В стороне от них пританцовывали бесы.
       - Ничего не могу разобрать, - пробормотал Филипп
      
      
      ****
       - Вот, смотрите, - проговорил Валерий Михайлович, прекратив писать. - Механизм действия купюр мне до конца не понятен. Но комбинация цифр, которую я вывел, показывает: дела нашей компании плохи. Вот-вот должно случится что-то ужасное. Но и разгадка тайны банкнот тоже невероятно близко! - Валерий Михайлович с удовлетворением захлопнул блокнот и убрал его в карман пиджака.
       - Так что расслабляться нельзя, скоро мы все узнаем, - добавил он.
       Никита и Филипп переглянулись.
       В этот момент произошло событие, которое заставило всю компанию поверить в истинность слов Валерия Михайловича.
      
      
      ***
       Та самая огромная черная машина - старая, с облупившейся краской на дверях, уже исчезнувшая за углом стоявшего на перекрестке дома, неожиданно на огромной скорости вынырнула из-за него.
       Мотор ревел. Автомашина неслась в сторону Кильки и его знакомых.
       Автомобиль взял на несколько метров правее, перескочил через тротуарный бордюр и помчался прямо на Кильку, Фильку и дядю Сережу.
       На счастье троицы, между тротуаром и стеной фабричной постройки, использовавшейся под офисы, валялись два, положенных один на другой, куска бетонной плиты. Нижний под тяжестью верхнего врос на половину толщины в землю, край верхнего вздымался над землей примерно на полметра. К тому же, из него торчало несколько прутов ржавой, в палец толщиной арматуры, загнутых вверх.
       Вот за эти-то плиты - к стене дома - и метнулись инстинктивно Филька с Килькой. Дядя Сережа - за ними...
       В последнюю секунду вильнув перед бетонными плитами влево, старый автомобиль, помчался дальше, слетел с тротуара на проезжую часть. Еще через несколько мгновений он скрылся из виду.
      
      
      ***
       - Наконец-то! Вот и ресторан, - воскликнул Килька и пошел быстрее.
       Желание выпить - нестерпимо.
       "Как в меня только влезает столько?! - поразился Никита. - Сколько влезает, столько и вылезает".
       Припомнил, как несколько раз за вечер его выворачивало наизнанку.
       Компания затихла, всматривалась в фасад заведения.
       Над ресторанной дверью висела небольшая вывеска "Летучий голландец. Ресторан".
       И тут Килька вдруг понял, что во всей этой истории было самым странным...
      
      
      ***
       Узнав, кто Килькин, тетка не подошла к нему. Не затеяла разговора. Просто развернулась и вышла из столовой.
       "Зачем она тогда меня ищет?! Просто посмотреть на меня?! Узнать, как выгляжу?.. Зачем? Никакая мать бывшей подружки это делать не станет".
       - Нечего стоять! Поскорее зайдем в ресторан и там... - Филька подтолкнул приятеля к двери. Понизив голос, так, чтобы услышал только Килька, произнес:
       - Проверим чертовы бумажки. Понимаешь, о каких я говорю. Думаю, в заведении найдется темный уголок.
       При упоминании о темноте страх Никиты усилился.
       Смартфон Килькина издал мелодичную трель. Резким движением вытащил его из кармана. Номер - тот же, с которого ему было прислано сообщение "она приближается".
       Никита поднес аппарат к уху.
       - Ты не знаешь, какая тайна стала частью твоей жизни. Твое счастье, что вся эта история для тебя пока... - речь человека (это был мужчина, голос, низкий, уверенный, Килькину незнаком) неожиданно прервалась.
       Толи связь дала сбой, толи какие-то обстоятельства помешали собеседнику произнести следующие слова - в телефоне была тишина.
       Никита раскрыл рот, чтобы задать вопрос, но тут раздались короткие гудки.
       Дядя Сережа произнес:
       - Друзья, пророчество Валерия Михайловича, сбылось - нас чуть не убила черная машина. Не знаю, какие формулы удалось вывести в блокнотике, но поскольку его предсказание обещает смерть, а на мой взгляд, лучше смерть, чем жизнь, которую влачим сейчас, то давайте выпьем. Поскорее!
       Килькин торопливо прошел внутрь ресторана.
      
      
      ***
       - Странное место! - Килька встал с дивана и вернулся за столик к своей компании.
       Валерий Михайлович продолжал писать формулы в потрепанном блокнотике.
       Дядя Сережа старался заглянуть в математические выкладки знакомого, тот все время бормотал "Погоди, ты меня отвлекаешь, не время...", отворачивался в сторону, передвигая по столу блокнот. Сергею Сергеевичу не удавалось увидеть, что пишет знакомый.
       В один момент Валерий Михайлович вдруг резко поднял голову от записей, отложил в сторону шариковую ручку, ударил по странице блокнота раскрытой ладонью.
       - Черт возьми, у меня рождается преинтересная гипотеза!.. И что самое удивительное: ведь об этом же самом между строк можно прочитать в Библии!
       Он повернулся к Сергею Сергеевичу:
       - Все еще даже ужаснее, чем я предполагал вначале. У меня есть основания полагать, что история гораздо масштабнее, чем просто вопрос каких-то банкнот. Жизнь скоро провалится в тартарары, - он сделал небольшую паузу. - И знаешь, Сергей, я нисколько не боюсь этого. Моя жизнь погибла в этом проклятом мире. Так почему я должен переживать за жизнь и счастье других людей?!.. Пусть все катится ко всем чертям!
       "Что-то происходит! Но никак не могу обнаружить ниточку, потянув за которую можно распутать весь клубок. А ведь дело, похоже, идет о моей жизни и смерти. Удастся ли найти разгадку и путь к спасению?!" - Килькин давно стоял рядом со столиком знакомых.
       Он слышал, что говорил Валерий Михайлович. Слова ученого как-то перемешались с собственными мыслями, тревога возросла.
       С минуты на минуту он ждал появления Смерти или ее молодой заместительницы - заразной девушки.
       Никита уселся за столик.
       Все в этом "Летучем голландце" навевало неприятные ассоциации. Зал был оформлен так, чтобы у посетителей создавалось ощущение - они находятся на палубе корабля, который плывет туманной ненастной ночью по морю.
       "Ночь, море, кораблекрушение, - думал Килькин. - Ведь это верные предшественники смерти! Зачем мы зашли сюда?"
       Самое страшное в ночь ненастья - встретить летучего голландца, корабль-призрак. Вынырнувший из мрака, предвещает неминуемую гибель. Он - обитатель потустороннего мира, который открывает "портал" - место перехода в небытие.
       Чтобы у посетителей не оставалось сомнений: встреча с призрачным парусником - действительно недобрый знак, в нишах в стенах зала стоят несколько скелетов.
       Все наряжены в истлевшую, словно пролежавшую какое-то время в гробу под землей морскую форму - офицерскую и матросскую.
       В довершение картины - в центре зала на широком и круглом - диаметром в несколько метров - постаменте, опоясанный со всех сторон свисающей причудливо изогнутыми волнами с потолка прозрачной, невесомой, "газовой" материей, изображающей туман - макет парусника с голыми мачтами без парусов, с большой пробоиной в борту, сломанным бушпритом. На его палубе и реях горят огоньки, - вместе с подсветкой скелетов в нишах составляют едва ли не единственное освещение зала. Разве что на столиках горят таким же призрачным и холодным светом тусклые лампы.
       "Это ресторан-ловушка! Немедленно бежать!" - пронеслось в голове у Килькина.
       От "газовой" материи, волнами спускавшейся с потолка, создавалось жуткое впечатление. Словно они потерялись в тумане и сейчас возникнет из серого марева Летучий Голландец, а затем то, вернее, та, предвестником чего корабль является.
       Компания Кильки, кажется, всего этого не замечала. Приятели сидели и изучали меню. Его принесла официантка, которая встретила их в тесном ресторанном холле, декорированном примерно в том же стиле, что и зал. Только без макета парусника и скелетов в истлевшей морской форме.
       В матросской форме была и официантка. Вместо брюк-клеш - короткая черная юбочка.
       По соседству - еще один зал.
       В том дальнем зале горел такой же призрачный свет и кто-то сидел - но кто, видно не было: в дверной проем можно рассмотреть лишь чье-то плечо, руку.
       Килькинская компания продолжала рассматривать меню. Выбор блюд затягивался.
       Никита чувствовал: дело вовсе не в том, что случайные знакомые не могут решить, что им есть. Они не знали, до какой степени он готов на них потратиться. Его щедрость казалась им странной. Но от этого спиртные напитки, которых они жаждали, не переставали опьянять, а закуска - перевариваться в желудке.
      
      
      ***
       - Здесь только рыба! - проговорил Филипп и протянул Кильке меню, которое за короткое время смог от начала до конца прочитать в свете тусклой лампочки.
       Никита взял меню. Ему было совершенно все равно, что есть. Главное - выпить.
       "Сейчас опять напьюсь! Хотя, и так пьян... Но все же после того, как меня вывернуло, я здорово протрезвел" - Килькин краем глаза все время держал в поле зрения дверь в холл, боялся и ждал, что оттуда появится одна из его знакомых.
       Но что он сделает, когда это произойдет?
       "Надо постараться разменять здесь хоть сколько-нибудь денег", - привычное дело, размен денег, было соломинкой, ухватившись за которую пытался не сойти с ума, сохранить хотя бы маленькую толику самообладания.
       "Применю уже опробованный трюк! - решил Никита. - Оставлю деньги на столе, а сам выйду, как будто в туалет".
       В меню рядом с описанием каждого блюда была фотография. На красивых тарелках, окруженные порциями гарнира - пучеглазые рыбины самых разных форм, раки, креветки.
       А фоном на страницах меню - изображения того самого "Летучего голландца", макет которого стоял на широком круглом подиуме посреди зала, окруженный "туманом" из "газовой" ткани.
       "Какого черта везде рисовать проклятого "Летучего голландца"?! Это ресторан, куда люди приходят за хорошим настроением, а не аттракцион ужасов. Страх и таинственная атмосфера вряд ли способствуют пищеварению", - недоумевал Никита.
       Ресторан все более казался ему странным.
       Никак не мог сосредоточиться на выборе блюд.
       Официантка, - он только сейчас заметил, что она стоит рядом с ними, - уже начинала нервничать.
       Килькин ткнул пальцем в меню, в фотографию, на которой изображена рыбина на тарелке:
       - Мне вот эту, самую пучеглазую, круглую, как сковорода. С торчащими губами!
       Захлопнул меню в кожаном переплете, протянул его Филиппу.
       Тот взял, раскрыл. Посмотрел на выбранную другом рыбину, мрачно проговорил:
       - Похоже, она и обглодала морячков, которые стоят скелетиками.
       Филипп кивнул головой на ближайшую нишку. Как и все здесь, подсвечена бледным, чуть голубоватым светом.
       - Как бы она и тебя не сожрала! Будешь стоять скелетом. Курточка на тебе истлеет, превратится в лохмотья.
       Бесы сидели молча. Не дергались и не приплясывали.
       Килька вскинул глаза на "механического" друга. Показалось, в словах приятеля появились какие-то несвойственная ему прежде ноты: словно бы насмехался над Килькиным.
       - Принесите коньяк! - велел Никита официантке. Барски махнул рукой, жестом как бы накрывая стол дорогими напитками и кушаньями.
       "Механический" ткнул пальцем в фотографию рыбины:
       - Вот эту красавицу мне принесите. Правда, она какая-то бледная...
       При словах о бледной красавице Килькин на секунду замер, инстинктивно бросил взгляд на дверной проем, ведущий в ресторанный холл. Там никого не было. Уставился на "механического" друга.
       - Но, может, бледность придает ей какой-то особый вкус? - продолжал Филипп. - Знаете, говорят, предсмертная агония насыщает живые существа особыми ферментами, которые придают мясу изысканность.
       - Не знаю, как насчет агонии и ферментов, - тут же откликнулась официантка. - Но вкус у рыбы и в самом деле хороший. Поздравляю вас с прекрасным выбором! - она принялась огрызком карандаша записывать заказ в маленьком блокнотике. - Мясо у рыбки нежное со специфической отдушкой.
       - А гарнир? - вмешался Килькин. - На фото плохо видно.
       Ему вдруг показалось, в приоткрытом дверном проеме, который вел в ресторанный холл, мелькнула фигура. Кто это был: те, кого он боялся и втайне от своих приятелей ждал все время, пока находился здесь, кто-то другой - официантка, какой-нибудь менеджер ресторанного зала?
       Он страшно нервничал. После того, как Филипп сказал про бледную красавицу, тревога и страх усилились до предела. Чтобы скрыть их, заговорил, бестолково размахивая руками:
       - В блюде важна не только рыба, но и гарнир, с которым она сочетается.
       - Гарнир замечательный. Капустка, картошечка-фри, ломтики лимона, потом это... Это... Давайте я вам принесу коньяк! - завершила официантка выступление.
       - А мы?! А наш заказ никто не принял! - задергались бесы.
       Официантка принялась записывать в блокнот названия "такой вот хвостатой рыбки", "этих губастых", "пучеглазика", "под майонезом", "в остром перечном соусе... И можно еще лука". Вслед за бесами заказали еду работяга с "Красного Знамени" и дядя Сережа.
       Килькина продолжало трясти от страха.
       К нему наклонился сидевший рядом Филипп:
       - Мрачное место - "Летучий голландец". Но у "голландца" есть достоинство: здесь царит мрак, а во мраке свечение банкнот заметнее.
       Филька внимательно осмотрел зал, взгляд его прошелся по стоявшим в нишах скелетам, по паруснику-призраку, проник в проемы дверей.
       - Главное - не терять времени, - сказал "механический" друг. - Есть у меня какое-то странное чувство: в этом "Летучем голландце" не все в порядке. Нас поджидает опасность.
       Слова "механического" друга поразили Никиту. Опять принялся озираться. Но в ресторанном зальчике кроме их компании никого не было. Скелеты в нишках "взирали" на гостей заведения пустыми глазницами черепов.
       Испещрив заметками две страницы блокнота, официантка удалилась.
       - Пойдем? - спросил Филька.
       - Куда?! - еще больше занервничал Никита. - Ты сам сказал: в этом "Летучем голландце" небезопасно.
       - Никита, ты что с ума сошел?! - истерически воскликнул Филька.
       Дядя Сережа, оба беса и Валерий Михайлович уставились на приятелей.
       В этот момент вернулась официантка с подносом, на котором возвышалась изысканной формы бутылка дорогого коньяку.
       Килькин сильнее прежнего ощутил желание напиться.
       Один из бесов тут же протянул руку к бутылке, взял ее со стола, торопливо разлил жидкость по бокалам.
       Бутылка опустела больше, чем на три четверти.
       - За вас, ребята! - проговорил Генаша. - За друзей, которых я встретил, о которых ничего не знаю. Но вижу - вы люди все замечательные.
       Они опрокинули бокалы.
       Не пил только Валерий Михайлович. Он уже вновь достал из кармана пиджачка и раскрыл, положив на стол, свой блокнот. Принялся заносить в него какие-то формулы:
       - Все подтверждается: ужасные события произойдут в самое ближайшее время. Причем, как говорит математический прогноз, это будут события значительного масштаба. Им станут предшествовать несколько мелких событий. Но самое главное даже не в этом...
       - А в чем? - тон Килькина был почти равнодушным. Все дело в коньяке - ударил в голову, прогнав страх, вернув самообладание.
       - Мне кажется, разработка, которой я занимался в последнее время в институте, - задумчиво произнес Валерий Михайлович. - Тот математический аппарат, который я вывел, позволяет проникать не только в будущее, еще и в прошлое. Обнаружить там тайные причины событий произошедших и тех, что должны случиться.
       - Тайные?! - возбужденно воскликнул дядя Сережа. По его пунцовому лицу видно: коньяк подействовал не только на Килькина.
       Беседу прервало появление официантки. Принесла две тарелочки: с лимоном и с какими-то морепродуктами.
       - Что это? - спросил Килька.
       - Вы заказали дорогой коньяк. Всем, кто берет его, от заведения полагается маленький презент: закусочки...
       - О, отлично! - в один голос заявили работяга с "Красного Знамени", оба ниишника - Сергей Сергеевич и Валерий Михайлович, Килька.
       Промолчал лишь Филипп. Молча взял с тарелочки дольку лимона, положил ее в рот.
       Официантка ушла.
       Валерий Михайлович продолжал:
       - Да, причины тщательно скрыты. То, что произошло со всеми нами в последние десятилетия - результат случайности. Жизнь стала ужасной не в результате каких-то объективных причин. Наоборот, никаких причин не было.
       - Я так и знал! - воскликнул дядя Сережа. Он ударил ладонью об стол.
       - Теперь вариантов развития событий только два, - Валерий Михайлович был мрачен. - Они - следующие: либо мы все пропадем, либо прежняя счастливая жизнь благополучно и неожиданно возвратится!
       - Возвратится?! Ты ничего не путаешь? - Сергей Сергеевич подался всем туловищем вперед.
       - Нет, я ничего не перепутал. И я не сошел с ума! Все будет, как я сказал, - голос Валерия Михайловича звучал зловеще.
       - Когда это может произойти? - голос дяди Сережи дрожал. Видно было, что он чрезвычайно взволнован.
       - Скоро! Быть может, уже сегодня вечером или ночью! - выпалил ученый и зачем-то опять посмотрел в свои записи.
       Сергей Сергеевич издал что-то вроде протяжного стона.
       "Какой-то бред! Эти двое, похоже, всерьез в него верят! Как может жизнь измениться из-за случайности? - неслось в голове у Никиты. - Как она может так измениться? И как может сегодня ночью вдруг взять и вернуться прежняя жизнь? И в чем это будет заключаться? В том, что к Валерию Михайловичу вернется жена? Или вдруг откуда-то в полночь возьмется СССР, в котором они жили?.. И вдруг посреди улицы возникнет, как призрак, восставший из праха завод "Красное Знамя", на котором работал пролетарий Генаша. А в столовке станет печь оладушки давно умершая тетя Глаша?"
       Кильке вдруг стало жутко: "Все вернуться может только в одном случае - если мы все каким-то невероятным способом окажемся в том потустороннем мире, куда все это кануло - на кладбище в могиле у тети Глаши!"
       Кажется, Валерий Михайлович хотел сказать что-то еще, но тут Филипп, с шумом отодвинув стул, поднялся из-за стола. Всем на мгновение показалось, что он встал для того, чтобы произнести тост.
       Вместо этого "механический" друг схватил Никиту за предплечье и потащил куда-то в сторону от стола.
       В этот момент в зале появились новые люди.
      
      
      Глава тринадцатая.
      ПОКОЙНИКУ НАЛИВАЮТ ПОЛНУЮ
      
      
       Молодой человек и девушка появились со стороны ресторанного холла. Девушка была на голову выше своего спутника. Тот с глупой улыбкой остановился сразу за порогом зала и принялся озираться по сторонам.
       Килькинские знакомые принялись разглядывать вновь вошедших. Тем более, что те появились сразу после предсказания ученого про то, что что-то должно произойти.
       Никита и сам уставился на парня и девушку. Они были ему не знакомы.
       - Пойдем же, черт возьми! Что ты замер? Пойдем скорей, - по-прежнему держа друга за предплечье, напряженным шепотом произнес Филипп.
       Никита повернулся к "механическому" приятелю: лицо у того было красным, то ли от коньяка, то ли от охватившего его нервного возбуждения.
       - Что ты тянешь? - проговорил Филипп. - Пойдем, найдем какой-нибудь темный угол. Достанем твои деньги и проверим каждую купюру в темноте. Ты же видишь, народа в ресторане почти нет. Нам никто не помешает... Я уверен, на купюрах обнаружатся тайные знаки.
       Килька попытался убрать со своего плеча руку Филиппа, но ему это не удалось: пальцы "механического" приятеля сдавили его предплечье, точно железные клещи. Никита чувствовал: Филька весь дрожит. То ли от нервного возбуждения, то ли от страха.
       Никита и сам был в эту минуту не в себе, хотя изрядная порция коньяку и притупила его страх и нервозность. Но ему было непонятно, что могло так встревожить друга. Хотя, конечно, тот говорил про радиоактивные банкноты, но почему они стали вызывать у него такой ужас именно сейчас?
       - Что с тобой происходит?! - Килькин схватил приятеля за плечи и резко встряхнул его.
       - А ты разве не слышал? - "механический" друг отцепился от Никиты, безвольно опустил руки вниз. - Мрачные предсказания начинают сбываться. Даже этот ободранный Валерий Михайлович подтвердил это. Я же тебе говорил: есть одни люди, мои новые коллеги по работе. Они уже столкнулись с этими странными банкнотами. Но я не все рассказал тебе. История гораздо шире. То, что говорит этот Валерий Михайлович - бред, но и истинная правда. Но только все еще хуже, чем он говорит. Мои новые знакомые по работе уже испытали это на своей шкуре. Там такое...
       - Да что, черт возьми?! Что такое?! - Килька вдруг резким движением схватил приятеля обеими руками за грудки и притянул к себе. Никита уже не выдерживал нервного напряжения. - Говори же!
       Филька не попытался освободиться:
       - Ученый прав. Вся эта история с деньгами тесно увязана с прошлым, со всеми давними событиями, которые привели к нынешней несчастной жизни. Но там есть еще одно очень мрачное обстоятельство... Послушай, сейчас не время обо всем этом говорить!
       Филька взялся за килькинские руки, сбросил их с себя.
       - Тут нужно рассказывать очень долго, - продолжал "механический" приятель. - А я, честно говоря, знаю, по большому счету, лишь какие-то отрывочные сведения. В каких-то моментах я осведомлен даже меньше, чем этот Валерий Михайлович. Мои друзья, там, по новому месту работы, знают многое. Но ведь мне-то они не все сказали. Я не думал, что это окажется так важно, не расспрашивал. Не буду тебе всего объяснять, но сейчас важно проверить твои банкноты.
       В зале появилась официантка, - не та, которая обслуживала килькинскую компанию, другая. Она подошла к молодому человеку и девушке, проводила их к столику. Тому, у противоположной стены зала, за который присаживался Никита, ища в "Летучем голландце" место посветлее.
       Усадив гостей, официантка отправилась за меню.
       - Никита, мы не должны терять ни минуты, ни секунды, - серьезно проговорил Филипп, глядя Килькину в глаза. - Пошли, что бы там не обнаружила проверка, мы должны это сделать!
       Он дружески обнял Килькина за плечи и повернул в сторону прохода к другому залу.
       Там, за приоткрытой дверью, Никита увидел все то же мертвенное сияние, которое царило и в этом зале вокруг макета "Летучего голландца".
       "Что я здесь делаю?! - вдруг пронеслось в голове Никиты. - Зачем я связался с этой странной компанией? Почему не удрал еще там, в кафе-стоячке? Зачем потащился со всеми ними дальше? Ведь уже тогда было ясно, что происходит что-то странное! Зачем слушаю весь этот бред?"
       Его охватила паника, малодушие, показалось, что он все делает не так:
       "Надо исчезнуть из этого ресторана, удрать, лечь на дно и не с кем не видеться. Быть может, сменить квартиру, пока мне не станет ясно, что же вокруг меня и со мной происходит. И уж ни в коем случае не продолжать участвовать во всей этой истории. Неизвестно, чем она кончится!"
       - Я никуда не пойду! - проговорил Килькин вслух. - Это очень странный ресторан. "Летучий голландец" - само название говорит за себя. У меня есть ощущение, что это ловушка. Но я пока не могу объяснить всего этого. Посмотри, какая темнота... Что за странное сияние? Разве так оформляют рестораны, куда люди приходят за хорошим настроением. Так оформляют аттракционы ужасов!
       - Да, у меня тоже есть такое ощущение, - сказал Филипп. - Но все равно надо действовать. Ты не пойдешь со мной?
       - Нет, - Килька решительно повертел головой.
       - Тогда я пойду один. Дай мне банкноты.
       - Ты что, с ума сошел? Хочешь оставить меня без денег? Мало ли что может произойти! Да и про какие банкноты ты говоришь? - слова "механического" приятеля изумили Килькина.
       Все в этот день было чрезвычайно странным.
       - Про те, что ты таскаешь с собой. У тебя же есть деньги, которыми ты расплачивался во всех этих кабаках, - ответил Филька. - Хорошо, дай просто несколько случайных купюр из твоей пачки. Я найду темный угол, проверю их, а потом куплю на них в баре пива или коньяку на всю компанию. Думаю, выпивка, во всех случаях, не окажется лишней. Ребята жаждут надраться!
       Килькин чувствовал, что "механический" друг просто так от него не отстанет.
       Никита засунул руку во внутренний карман куртки, вытащил из пачки две крупных купюры, протянул Фильке.
       Филька развернулся и медленно пошел к двери в соседний зал.
      
      
      ***
       Филипп смотрел по сторонам. Обстановка в соседнем зале была почти такая же, как в том, где расположился Килькин с компанией. Только на круглом широком постаменте в центре зала стоял немного другой парусник.
       Здешний корабль был длиннее и уже, с более высокими мачтами.
       Зал - почти пуст. Занят только лишь один столик.
       Мертвенно мерцают холодные огоньки на мачтах корабля-призрака. Истлевшую матросскую форму на скелетах в нишах, - здесь их меньше, чем в первом зале, - колышет легкий сквознячок. От этого кажется, что скелеты стоят не в зале ресторана, а на палубе плывущего через бурю и шторм "Летучего голландца" - предвестника несчастий, ужаса моряков всех широт.
       Мрак клубится в углах ресторанного зала, плохо освещенного мерцающими огоньками. Казалось, какое-то очень большое зло готовится выпрыгнуть из него на Филиппа. Тот крепче сжал в кулаке банкноты Килькина и еще раз внимательно посмотрел по сторонам...
      
      
      ***
       Разливая остатки коньяка, плескавшиеся в бутылке, бес Сашка плеснул небольшую, - гораздо меньшую, чем другим, - порцию в стакан Филиппа. Тот по-прежнему отсутствовал.
       - Чего ты ему так мало? - неожиданно возмутился работяга с "Красного Знамени" Генаша. - Как будто покойнику на кладбище.
       - Покойнику на кладбище, наоборот, полную наливают, - рассмеялся другой бес - Машка. - Боятся покойников, да и потом покойники коньяк не пьют. Им рюмочку водочки и черного хлеба ломтик на закуску - вот их кладбищенское меню.
       Бес Машка громко заржал.
       - Покойники пьют все, - неожиданно продолжил тему ученый Валерий Михайлович. - У нас одного ветерана труда поминали на кладбище, он у нас в одной лаборатории работал, так я точно помню - налили ему, ну чтобы на могилку поставить, большой такой стаканчик коньяка. Он его, бедный очень любил... От этого и, можно сказать, и помер.
       Ученый продолжал строчить что-то в своем блокноте. Сергей Сергеевич то смотрел в покрытую формулами страничку, то с тревогой заглядывал в лицо своему бывшему коллеге по научно-исследовательскому институту.
       - Да, слава богу, пока никто не помер, - проговорил Валерий Михайлович, отвлекшись от своих записей и положив на стол свою старенькую шариковую ручку. - Но, друзья, то ли место мы нашли для продолжения вечера?
       - Что, твои расчеты что-то показывают? - со странным возбуждением спросил дядя Сережа.
       - Нет, по поводу ресторанов мои расчеты не говорят ничего, но мне кажется, место какое-то... Что-то в здешней обстановке кажется мне странным, - откликнулся Валерий Михайлович.
       "Они все словно бы намеренно делают так, чтобы я нервничал еще больше", - пронеслось в голове у Килькина.
       Он опять обвел взглядом зал: ничего подозрительного, если не считать подозрительным таинственно мерцавшие огоньки на мачтах парусника и скелеты в нишах. Молодой человек и девушка, наклонившись друг к другу, молча изучали меню.
       - Сколько мы будем сидеть с налитыми рюмками?! - громко спросил бес Сашка. - Давайте уже выпьем!
       Он поднял вверх свою рюмку, вся компания принялась чокаться, они выпили.
       В этот момент в зал вошел Филипп. Килькин, потянувшийся через весь стол к блюдцу с нарезанным на закуску лимончиком, заметил его фигуру краем глаза. Он уже было взялся за кружок лимончика большим и указательным пальцем правой руки, поднял его над блюдцем, но тут же уронил обратно. Резко повернулся к "механическому" приятелю.
       Тот по-прежнему стоял в двери, соединявшей между собой оба ресторанных зала. Взгляд Фильки был неподвижно уставлен в макет "Летучего голландца", плывшего, поблескивая бледными огнями, через время и пространство от одной катастрофы к другой, от одних будущих жертв крушения, обреченных сгинуть в темной морской пучине, к другим.
       Лицо "механического друга было таким же бледным, как и горевшие на мачтах корабля-призрака огни.
      
      
      ***
       За спиной "механического" друга появилась официантка, державшая в руках несколько тарелок. Она что-то негромко сказала, и Филька, явно расслышав эти слова, но не обернувшись и ни сказав ни слова в ответ, медленно, с остановившимся взглядом, подошел к столу, за которым восседала развеселая компания, отодвинул стул, сел.
       Официантка подошла следом за Филиппом к столу, поставила перед обоими бесами, Генашей и "механическим" другом широкие тарелки с пучеглазыми рыбинами и красиво уложенным гарниром.
       - Ух, вкусно, должно быть: рыбешка, картошечка, красная капустка. Чую, не хуже, чем в столовке "Красного Знамени" у тети Глаши! - восхитился изрядно опьяневший работяга. Он потирал руки и явно не думал о том, что в своих дешевеньких одежках смотрится на дорогих диванах весьма неподходяще.
       - Вот твой коньяк, - добродушно проговорил "краснознаменный" работяга Филиппу.
       Тот вздрогнул, словно бы придя в себя, схватил со стола рюмку, махом опрокинул ее в рот, ножом отковырял от лежавшей перед ним на тарелке рыбины кусочек, заел им порцию коньяка.
       Килькин наклонился к "механическому" приятелю:
       - А где выпивка? Ты же обещал принести что-нибудь из бара.
       Филька повернулся к Никите:
       - Ты не представляешь, что там с этими банкнотами! - очень тихо, так чтобы не было слышно случайным собутыльникам, сидевшим вместе с ними за столом, сказал "механический" друг.
       У Кильки на лбу выступила холодная испарина. Он понял в эту секунду, что самый немыслимый, худший из всех, что можно было вообразить сценарий и будет тем, который разыграет с ним судьба этим вечером.
       - Они светятся? - чуть слышно произнес Килькин. Во рту пересохло, язык еле ворочался.
       - Да, сверкают и переливаются, как новогодняя иллюминация! - неожиданно зло ответил Филипп.
       - Все гораздо хуже, чем если бы они просто светились. - добавил он после небольшой паузы. - В самое ближайшее время твои купюры готовятся принести нам мрачные несчастья!
       "Механический" друг встал из-за стола, пристально посмотрел на Валерия Михайловича, не отрывая от него взгляда, громко проговорил:
       - А все же, дорогой Валерий Михайлович, наука в наших НИИ всегда стояла на высоком уровне. И специалисты там были соответствующие. Я заключаю это из того, что прогноз, который вы сделали, полностью подтверждается полученными мною сведениями.
       Прежде, чем ученый смог сказать что-либо в ответ, Филька отодвинул кресло, на котором сидел и быстро ушел в соседний зал - туда, откуда совсем недавно появился.
      
      
      ***
       Сразу после того, как Филька исчез в дверном проеме, в нем появилась официантка. Она несла поднос, на котором стояла бутылка коньяка.
       Поставив ее на стол перед килькинской компанией, она подошла к соседнему столику - принять заказ у сидевших там молодого человека и девушки.
       Половина поставленной на столик бутылки коньяку была тут же разлита по бокалам.
       Через короткое время официантка принесла еще заказанную еду, бутылка коньяка была допита, градус пиршества тут же вырос. Бесы принялись хихикать и кривляться, Генаша понес какую-то чепуху про кушанья столовой "Красного Знамени", даже ниишник дядя Сережа, словно в него уже перестал вселять тревогу мрачный прогноз его бывшего коллеги, начал напевать что-то, как он выразился "из репертуара краснознаменного ансамбля песни и пляски Забайкальского военного округа".
       Филька обратно за стол не возвращался. Правда, с момента его отлучки прошло пока совсем немного времени, но Килька терялся в догадках: что сейчас может делать "механический" друг?
       Килька чувствовал: постепенно перебирает свою норму - дальше он либо уснет прямо за столом, либо его... Нет, только бы не начало опять рвать!
       Он чувствовал, его организм уже отвечает на происходящее с ним и вокруг него как-то необычно: ему бы испытывать страх после слов "механического" друга, а его вдруг одолела сонливость. Еще мгновение, и, кажется, уснет сидя. Плевать на таинственные огоньки, мерцавшие на мачтах "Летучего голландца", на скелетов в шевелившихся от сквозняка истлевших одеждах. Взгляд упал на блокнот на столе перед Валерием Михайловичем. Бумажная страница испещрена какими-то формулами.
       - Что показывают расчеты - какое будущее ждет нас сегодня вечером? - Килькин задал вопрос просто так, чтобы что-то сказать. Затеять разговор, чтобы скоротать за ним время до появления Филиппа.
       Ответ ученого был неожиданным:
       - Да не веду я расчетов! Ты что, мог подумать, что на клочке бумаги из блокнотика шариковой ручкой можно написать формулу будущего? Угадать его? Да еще и объяснить прошлое?!
       Сергей Сергеевич встрепенулся:
       - Валера, ты сам сказал, что решил применить метод. Тот, что разрабатывали в нашем институте!
       - Сергей, как ты мог поверить?! Боже мой! - Валерий Михайлович схватился за голову руками. - Ты должен был узнать формулы, которые я пишу. Ты много раз пользовался ими при расчете эффектов!
       - Я? Пользовался? - Лицо дяди Сережи изменилось, словно бы в это мгновение почувствовал сильную боль. Щеки втянулись, кожа на скулах, наоборот, пошла вверх, опустились вниз уголки рта. - Ничего не помню.
       - Эх, Сергей, ты ли это?! - продолжал Валерий Михайлович. - Я уже начинаю думать, что общаюсь не с Сергеем Запрудным, а с человеком, которого можно принять на постаревшего Сергея Запрудного, который знает многие подробности его биографии.
       Гримаса боли сильнее исказила лицо дяди Сережи.
       - Я давно не Сергей Запрудный, да и как могу быть им, если вместо работы в лаборатории, которой уже не существует, плутаю сутками по мрачной улице заблудившихся душ. Теперь я, как ты точно сказал - человек похожий на состарившегося Сергея Запрудного. Но, Валера, что и зачем ты с такой одержимостью писал в блокноте?
       - Что писал? - воскликнул Валерий Михайлович. - Вспоминал математические выкладки из кандидатской диссертации. Проверял, отупел ли за время, что не занимаюсь наукой, или нет. Смогу ли по памяти воспроизвести математические формулы. Оказалось, пока с этим все в порядке. Только надолго ли?! Смогу ли сохранять интеллектуальные силы, не занимаясь наукой?
       - Я не узнал твоей диссертации! - ссутулившись за столом, с горечью проговорил Сергей Сергеевич. - А ведь когда-то эти формулы я по памяти мог написать, хотя бы меня разбудили ночью. Значит, я, Валера, свои способности утерял, превратился в овощ, и что бы не происходило дальше, даже если этим вечером или ночью мы найдем правильную дорогу и наши души вырвутся, наконец, из мрачного лабиринта улиц-ловушек, мне все равно не вернутся к прежней жизни. Куда я такой? Я теперь могу быть только мальчиком на побегушках.
       - Да, Сергей, боюсь что так, - с ожесточением и каким-то непонятным решительным блеском в глазах проговорил Валерий Михайлович. - И то же самое рано или поздно ждет меня самого. Как бы я этому не противился.
       Валерий Михайлович замолчал.
       - Жаль, папаша, что все, что ты говорил - лишь розыгрыш, - Килькин говорил искренне.
       Валерий Михайлович пристально посмотрел на него:
       - Что, понравилась идея, что ночью мы найдем выход, который уведет нас от всех бед? Будем пить, шататься по ресторанам, а потом враз избавимся от всего мрачного?
       - Да.
       Лицо Валерия Михайловича исказила злоба.
       Она давно бушевала в нем, но теперь он был не в сила сдержать ее, и она прорвалась:
       - Какой же ты дурак, молодой человек!.. Хорошо ты над нами попотешался!
       Валерий Михайлович изобразил Килькина, издевающегося над учеными, бывшими работниками НИИ:
       - Жалкие идиоты: всю жизнь протирали дешевенькие портки в научном институте, потом позволили тупой пигалице, директорской дочке, вышвырнуть себя пинком под зад на все четыре стороны! Кретины! Болваны!..
       Валерий Михайлович на несколько мгновений умолк.
       Не произносил ни слова и Килькин. Привыкший видеть в своих сегодняшних собутыльниках лишь безответный и безропотный объект для издевательств, был поражен речами ниишника.
       Тот заговорил вновь:
       - А получается, Никита, - ученый назвал Кильку по имени, - идиоты-то не мы с Сергеем, а ты! Каким надо быть кретином и неучем, чтобы без малейшей тени сомнения поверить, что можно за пять минут на страничке блокнотика предсказать будущее и заодно разгадать тайны прошлого! Люди моего поколения... Мы...
       Валерий Михайлович не мог подобрать нужных слов, - злоба душила его.
       - Я тебе знаешь, что скажу... - глаза Валерия Михайловича сверкали, чувствовалось, он пытается подобрать какие-то такие слова, которые обидят Кильку посильнее.
       "Только этого с припадками злости не хватало! - пронеслось в голове у молодого человека. - Долго молчал, теперь не выдержал. Чего доброго, в драку полезет. Скандал - некстати".
       - Дядя, чего ты разбушевался-то?! - попытался утихомирить Валерия Михайловича Килькин. - Это дружеские шутки, не стоит из-за них горячится.
       - Точно, горячиться не стоит, - встрял в разговор бывший пролетарий Генаша.
       - Ты ведь тоже с нами пошутил, - продолжал Килька. - Насчет прогнозов будущего. Получается, издевался.
       - Да! - воскликнул ученый со злостью. - Вы заслуживаете!.. Тем, что верите во всякую бредятину, в предсказания будущего. Стоило рассказать вам чушь, тут же слопали. А знаете, почему?
       Килькин молча смотрел на ученого.
       - Потому что вы верите во что угодно - в бога, в черта, в привидений, в смерть, которая ходит с косой по городу, но забыли, что в истории человечества было только одно учение, которое вело его к счастью по-настоящему верной дорогой: марксизм-ленинизм. Вы его, в отличие людей старшего поколения, никогда не учили!.. А ведь только оно способно пролить свет на происходящее!
       Дядя Сережа подавленно молчал.
       - Прочитайте классиков: Маркса, Энгельса, Ленина! Они прольют свет на окружающую тьму!.. Что молчите?!.. Глупо призывать вас к учению.
       Он встал из-за стола:
       - Я ухожу, мне нечего здесь делать, я не подхожу к этой компании.
       Отодвинув стул, Валерий Михайлович направился к двери в ресторанный холл и через несколько мгновений исчез за нею.
       Все члены килькинской компании молчали.
       - Нехорошо как-то получилось, - пробормотал Сергей Сергеевич. - Чего его понесло?!.. Подумаешь, обидели... Без работы, без жилья остался, в подсобке на птичьих правах из милости жил - молчал, ни к кому претензий не предъявлял, а тут - водят по всяким заведениям, поят его, кормят - и все совершенно бесплатно, - завелся ни с того, ни с сего! Хотя... Наверное, это все в нем давно копилось. А сейчас вот выплеснулось, прорвалось.
       Килькин едва слушал то, что говорит дядя Сережа: что обнаружил, когда был в соседнем зале Филипп, куда он подевался, почему не возвращается? - Вот вопросы, которые мучали Никиту.
      
      
      ***
       Вторая бутылка коньяка была выпита еще стремительнее, чем первая. Бесы и бывший пролетарий с "Красного Замени" словно бы не могли поверить, что случайный знакомый и в самом деле намерен щедро угостить их, и торопливо надирались и закусывали, - успеть до того момента, когда парень опомнится и щедрость его, больше похожая на проявление психической неустойчивости, прекратится.
       Уход Валерия Михайловича не произвел ни на кого, кроме Сергея Сергеевича, никакого впечатления. Да и тот, выпив, - точно бы в стремлении заглушить мучившие его тяжелые мысли, - изрядную порцию коньяку, осоловел и, кажется, перестал, тупо уставив взгляд в поверхность стола, о чем-либо думать.
       Бесы же и "краснознаменный" пролетарий впали в состояние особой, какой-то истерической общительности. Они шутили, смеялись, говорили друг с другом, что-то спрашивали у Килькина, - едва понимая, о чем идет речь, Никита отвечал им, едва сам при этом соображая, что говорит. Он, как и вся компания за столом, сильно охмелел.
       Слова Филиппа про то, что все хуже, чем предполагалось до этого, постоянно перекатывались, точно какие-то раскаленные камешки в его голове. Под действием коньячной анестезии они обжигали меньше, но боль от ожогов, хоть и меньше, но чувствовалась. К тому же, - Килькин чувствовал это, - в нервной обстановке спиртные напитки действовали на него как-то необычно - опьянение быстро выветривалось.
       Филька все не возвращался, еще немного и Никита начнет сходить с ума: что усмотрел в банкнотах "механический" друг? Они светились? Номера у купюр были какие-то особенные?
       Килькин терялся в догадках.
       "Давно надо было сбежать от этой компании. Я же порывался это сделать еще там, после кафе стоячки. Какого черта они все встретились в тот момент на моем пути?!"
       Он решил исчезнуть из "Летучего голландца". Единственное, как это сделать так, чтобы его не остановили его новые знакомые?..
       Ему страшно нужно было зайти в туалет - настолько сильно, что тянуть с этим он больше не мог.
       "Отправлюсь туда на дорожку", - мелькнуло в голове у Килькина. В эту секунду он совершенно не подумал о Филиппе, который должен был находиться где-то там, в глубине ресторана.
       Никита уперся руками в стол, чтобы встать, и тут, подняв глаза, обнаружил: в проеме двери, что вела в ресторанный холл, стоит Валерий Михайлович. Вид у ученого был подавленный.
       Встретившись с молодым человеком взглядами, он медленно, продолжая смотреть на него, подошел к столу.
       Килька остался сидеть на своем стуле.
       Заметив остановившегося рядом с ним старого приятеля, дядя Сережа поднял голову, несколько мгновений с ошарашенным видом смотрел ему в лицо, потом выговорил:
       - Валера, ты?! - дядя Сережа попытался привстать с кресла, в котором сидел, но тут же опустился обратно.
       - Вот, вернулся я, - пробормотал ученый. - Вышел я из ресторана, прошелся... Верно ты, Сергей, сказал: какие-то улицы заблудившихся душ кругом. Бредешь и тут вдруг осознаешь, что сам не понимаешь, куда бредешь... Нервы, - как-то потерянно пробормотал в конце Валерий Михайлович и опять посмотрел на Килькина.
       Сергей Сергеевич вскочил, засуетился, отодвигая для старого знакомого стул, на котором тот сидел до ухода, подвинул ближе к краю стола рюмку, вылил в нее из пустой бутылки несколько последних капель коньяка:
       - Зачем нервничать, Валера, садись вот. Куда ты сорвался...
       Валерий Михайлович осторожно, по-прежнему глядя на Киькина, сел за стол.
       - Зачем тебе эти улицы заблудившихся душ? - продолжал дядя Сережа. - Куда ты по ним пойдешь?.. В каморку на задворках "Апшерона"? А чего тебе туда так торопиться? Чего ты там забыл? Там, небось, сейчас холодно.
       - Да, - обреченно согласился Валерий Михайлович. - И холодно, и тоскливо. Да и вдобавок, я понял, что все равно туда не попаду.
       - Это еще почему? - удивился дядя Сережа.
       - Я где-то потерял, пока мы бродили, ключ от каморки, который ты мне дал, - тихо проговорил Валерий Михайлович.
       Он негромко пробормотал что-то еще, но Никита его слов уже не слышал: твердо решив избавиться, наконец, от тяготившей его случайной компании, он все-таки встал из-за стола и сделал шаг в сторону двери в соседний зал ресторана.
       Но уйти туда было ему не суждено и на этот раз.
       В двери появился Филька. Лицо у него опять было каким-то застывшим. Он медленно подошел к столу.
       Килька замер. Ему надо было в туалетную комнату. Сдерживался из последних сил. Но не двигался с места: почему у "механического" друга такое странное лицо?
       Филька обогнул свое кресло, отодвинул его дальше от стола, сел. Не придвигая кресло к столу, положил руки на подлокотники кресла.
       С этого момента взгляд Никиты был прикован к кистям рук "механического" друга.
       Левая, а особенно - правая были перепачканы в чем-то буром, уже подсохшем. Килькин хорошо знал, что это: лет шесть-семь-восемь назад, когда был учащимся школы в родной Кашире, часто дрался на улице - знал, какого цвета кровь, которая хлещет из носа, разбитых губ, рассеченных бровей, помнил, как выглядит она, когда подсохнет на коже.
       На руках Фильки крови было что-то уж слишком много. При этом на них не было ни ран, ни порезов. Да и лицо "механического" друга не разбито. Оно, правда, было необыкновенно бледным - "ни кровиночки". Может там, в соседнем зале из килькинского приятеля выпустили кровь?!
      
      
      Глава четырнадцатая.
      ТРУП. "ОНА УЖЕ ЗДЕСЬ"
      
      
       Бес Сашка начал рассказывать какой-то анекдот. Внимание за столом переключилось на него.
       Килькин уже еле стоял на месте: срочно нужно в ту комнатку, где есть унитаз, но его удерживало любопытство и страх: что произошло с Филькой?
       Сашка громким голосом дорассказал, размахивая руками, задевая за второго беса, за Генашу, анекдот. За столом разразился гогот: пьяный, веселый, предвкушавший еще одну бутылку коньяку от щедрого Кильки...
       Никита наклонился к уху приятеля.
       Прежде, чем Килька успел спросить что-то, "механический" друг резко повернулся к нему:
       - Все очень плохо! Что хочешь услышать?! Больше сказать нечего.
       Килькин схватился руками за стул. Филипп добавил:
       - Подтвердилось совершенно точно - банкноты приносят несчастья. Очень большие несчастья, - лицо Фильки было мертвенно бледным, губы его, когда он говорил, как-то странно подергивались.
       В неживом свете, разлитом по залу "Летучего голландца" вид и слова "механического" друга производили впечатление части мизансцены фильма ужасов.
       Килькин уже едва терпел.
       Гогот за столом как раз в это мгновение прекратился. Валерий Михайлович поднял голову, посмотрел стоявшему Никите в лицо, проговорил:
       - Там у входа какая-то баба болтается. По-моему, она кого-то разыскивает. По-моему, даже тебя.
       Никита торопливо вышел из зала, - он уже едва сдерживался.
       Когда уже был в двери и видел соседний зал, почувствовал, как завибрировал в кармане брюк смартфон.
       Ему кто-то звонил...
      
      
      ***
       Кровь была повсюду. На полу, на стенах, в раковине ее было особенно много. Там же, в раковине валялись острые осколки разбитого зеркала.
       Из одной из кабинок - всего их было две - торчали ноги мужчины, на нем были джинсы, обут в легкую спортивную обувь. Она тоже перепачкана в крови.
      
      
      ***
       Молодой мужчина, - прежде Килька его никогда не видел, - лежал между стенкой кабинки и унитазом. Лицо его было все изрезано и в крови, а из горла торчал кусок зеркала, своей формой очень напоминавший треугольник с одной узкой и двумя широкими сторонами.
       Плечом убитый привалился к стене кабинки, руки его как-то неестественно заломлены. Скорее всего, он упал в кабинку после того, как здесь, на тесном пятачке пространства у раковин во время ожесточенной драки ему воткнули в горло острый кусок разбитого зеркала...
       Перед глазами Килькина пронесся весь его короткий переход от столика до двери туалетной комнаты. Весь путь занял не больше трети минуты: он прошел через соседний зал, там были заняты два стола: за одним из них сидел мужчина, который неотрывно смотрел в сторону маленького коридорчика, вход в который начинался у дальней стены зала. В углу - недалеко от прохода в первый зал - сидели два молодых человека и девушка. Они пили шампанское и закусывали.
       На выходе из соседнего зала Килькин столкнулся с официанткой, обслуживавшей их столик. Она несла какие-то тарелки с едой. Никита спросил ее, где туалет. Кивком головы она показала ему на проход, что вел из зала куда-то еще дальше вглубь ресторана. Он двинулся туда, оказался в коридоре, еще более темном, чем тускло освещенные мерцавшими холодными огнями залы ресторана.
       В дальнем конце коридора напротив плафона на стене, горевшего мягким светом - две двери со значками туалетных комнат.
       В коридоре - ни души. Килькин прошел в туалет...
       В том, что Филька был совершенно прав и банкноты, действительно, приносят несчастья, сомнений у Никиты уже не возникало никаких: четыре человека видели, как он шел сюда. Значит, он подходит на роль вероятного убийцы.
       "Немедленно сматываться! Только спокойно. Пройти мимо тех, в зале, мимо официантки предельно невозмутимо. Как будто я подошел к двери туалета, но она оказалась заперта. Я подергал ее и пошел обратно", - пронеслось в голове у Килькина. Он развернулся и пошел прочь из туалета.
      
      
      ***
       Даже из другого зала Никита видел, насколько Филька бледен - он по-прежнему сидел с отрешенным лицом. Наклонившийся к нему дядя Сережа что-то говорил, широко растягивая рот в улыбке и тыча пальцем в стоявшую перед Филькой тарелку.
       Сидевшие за столиком в зале, через который проходил Никита, два молодых человека и девушка даже не посмотрели в его сторону. А вот из-за соседнего стола одинокий мужчина проводил его взглядом исподлобья.
       Вот Никита прошел в открытую дверь, соединяющую оба зала между собой. Он уже может расслышать, что говорит "механическому" другу Сергей Сергеевич:
       - А пучеглазик-то у тебя на тарелке лежит аппетитный! Поел бы. Да выпил!
       Валерий Михайлович и бесы сидели к двери спиной и пока Килькина не видели.
       Картина, которую Никита увидел в ресторанном туалете, так подействовала на него, что он направился мимо стола к двери в ресторанный холл.
       "Сматываться отсюда, скорее!"
       - Эй, друг!.. - раздалось за столом, это был голос одного из бесов.
       Килькин остановился. Звериное чутье, не покидавшее его ни на минуту, подсказало: если он направится к двери, не обернувшись на окрик, бесы ринутся за ним, - решат, что он хочет смыться, не расплатившись (А ведь так оно и было, хотя деньги тут играли самую последнюю роль - он просто хотел смыться, а рассчитываться за заказ ему было некогда!).
       Никита повернулся к столу.
       Бес Машка смотрел на него с пьяной улыбкой:
       - Друг! Заказывай еще одну бутылку! - он был здорово пьян.
       Никита вытащил из кармана пачку фальшивых банкнот и торопливо отделив от них несколько купюр, положил на стол. Этого должно было с лихвой хватить на оплату выпитого и съеденного.
       Компания уставилась на деньги. С этого можно было получить солидную сдачу.
       Филипп, до этого сидевший, уставив взгляд в пучеглазую рыбину на своей тарелке, и не принимавший участия в разговоре, поднял глаза на Килькина.
       Генаша, протянув руку, взял со стола килькинские деньги. Но убрать их в карман у него не получилось - в банкноты тут же вцепились одновременно и бес Сашка, и бес Машка. Каждый из этой троицы тянул деньги в свою сторону.
       Килькин уже не смотрел на банкноты. Их с Филиппом взгляды встретились, "механический" друг словно бы хотел сказать что-то, но не произносил ни слова. Он медленно поднялся из-за стола, кивнул на дверь, что вела в холл, предлагая Килькину выйти.
       Но Никите уже стало и не до Филиппа.
      
      
      ***
       В кармане молодого человека отчаянно завибрировал смартфон. Килькин машинально ответил на звонок, успев перед этим отметить, что номер не знаком.
       - Она уже здесь, совсем рядом. Пока еще за стенами метрах в двадцати от тебя. Но скоро окажется перед твоими глазами. Дойдет ли хоть что-нибудь до тебя после этого? - этот хриплый голос Никита уже слышал сегодня.
       - Что дойдет?! Что вам от меня нужно! - громко воскликнул Килькин в ответ. Нервы его не выдерживали. Хотя уже давно были не в состоянии сопротивляться валу событий и не подводили Килькина только потому, что твердости им добавлял коньяк, водка, вино, пиво - все те напитки, которые он безжалостно вливал в себя в этот день.
       Звонивший повесил трубку.
       До Кильки дошло, что он прокричал в телефон две фразы слишком громко. Пьяная компания уставилась на него.
       Филипп уже вышел из-за стола и слегка подтолкнул Никиту в спину, чтобы тот шел в ресторанный холл.
       "Он сказал, что она пока еще за стенами! - пронеслось в голове у Никиты. - Сейчас я выйду из ресторана и наткнусь на нее... Но на кого?"
       Подталкиваемый Филиппом, Килька вышел в холл.
       - Там, в мужском туалете... На твоих руках была кровь! - воскликнул Килькин, сверкая глазами. - Что происходит?!
       В холле - никого. Никита мог говорить громко. Сквозь стеклянную дверь виднелась улица. Там тоже никого не было.
       - Это я хочу тебя спросить, что происходит?!.. Все события, которые были, как-то вертятся вокруг тебя! И дело здесь не только в банкнотах, - закричал в ответ "механический" друг. Бледное лицо его мгновенно порозовело. От былой отрешенности не осталось и следа.
       - Я никого не убивал, - проговорил Филипп, оглядевшись по сторонам. - Поверь мне, Килька!
       "Механический" друг схватил Килькина за обшлага куртки. Никита тут же схватил друга за запястья, попытавшись оторвать его руки от себя, но у него ничего не получилось - хватка у приятеля была мертвой. Килька почувствовал, что Филипп весь мелко дрожит.
       - Его убили какие-то незнакомые люди, я никогда прежде их не видел, но они как-то связаны с тобой! - продолжал Филька, отпустив Килькина.
       - Со мной?! - тихим голосом пробормотал Никита. Он чувствовал, что начинает сходить с ума.
       "Не может быть, чтобы ко всему как-то были примешаны фальшивомонетчики", - мелькнуло у него в голове.
       Страшно хотелось выпить. Он чувствовал, если немедленно не возьмет себя в руки, не найдет какую-то единственно разумную линию поведения во всем этом кошмаре, то пропадет, погибнет.
       - Все произошло совершенно неожиданно. Не знаю, откуда он появился. Не успел я достать эти банкноты...
       - Подожди, в первый раз на твоих руках не было крови, - судорожно соображал Никита. - Ведь ты же куда-то отлучался из зала два раза. Что происходило? Был еще первый раз.
       - Да, и в этот первый раз я даже не зашел в туалет. Я остановился в коридоре, там было темно. Я достал банкноты. Они светились, Никита, они чудовищно светились! И тут в коридор вошли какие-то две женщины. Я тут же сунул деньги в карман, вытащил из него смартфон, сделал вид, что отправляю почту, они не обратили на меня внимания. Но они говорили между собой и этот разговор был о тебе, Никита.
       Килькин неожиданно для себя громко икнул:
       - Что они говорили?
       - Одна из них сказала так: этот, по фамилии Килькин, будет до последнего момента прикидываться, что ничего не знает, не понимает и вообще не при делах.
       - Но я действительно ничего не понимаю, Филька, что, черт возьми, происходит?! Я и в самом деле не при делах!
       - Они так между собой и говорили: ни в чем не признается, все будет отрицать, говорить, что ничего не знает и нигде не при чем! А между тем, Никита, помнишь, что сказал недавно этот ученый, дядя Сережа: он сказал, что мы находимся на улицах заблудших душ. Понимаешь, заблудших душ!
       - Да ни черта я не понимаю! - Килькин чувствовал, что его колотит мелкая дрожь, она была как та вибрация, от которой вдруг рушатся здания, проваливаются вниз мощные, кажущиеся незыблемыми мосты... Что с ним сейчас произойдет?
       - Ни черта не понимаешь?! - "механический" друг прищурился. - Странно от тебя слышать такие речи, Никита. Если ты ничего не понимаешь... Нет, тетки-то эти были правы. Ведь ты же все знал с самого начала и с самого начала над нами потешался: идиоты и все такое. Что-то тебе было известно. Какая-то тайна. Не знаю, какая, и откуда ты ее узнал. Ты же смеялся надо мной, про то, что я с самого начала был обречен, что мне... Как ты там точно выразился, "дали пинка под высокообразованный зад"!
       - Я такого не говорил! - возразил Никита.
       - Неважно, но ты говорил похожие вещи, - Филька приблизил свое лицо к лицу Никиты. - Значит, ты с самого начала знал, где мы плутаем - тетки тоже сказали про улицу потерявшихся душ... Кстати, одна из них и не тетка вовсе, скорее, молодая девушка, только сначала, пока к ней не присмотришься, выглядит старше своих лет, потому что очень бледная... Ты с самого начла знал про действие банкнот.
       - Да при чем тут банкноты?! - воскликнул Никита. - Когда ты поступил в наш "механический" колледж, чтобы стать конструктором самолетов, никаких банкнот и в помине не было!
       - Были, Никита, деньги были уже тогда и уже тогда они имели колоссальное воздействие на жизнь людей и на мою тоже. И ты это прекрасно знал! - прошипел Филипп, еще сильнее приближая свое лицо к лицу Никиты. - Ты и сейчас знаешь выход, потому что прекрасно понимаешь, что происходит. Но не хочешь рассказать обо всем мне. Я не сказал тебе всего, что там говорилось...
       - Кто этот человек, который лежит убитый там, в туалете? - перебил Никита Филиппа.
       - Это мотоциклист!.. Но я его не убивал, - ответил "механический" друг. Губы его прыгали. - Он влетел в туалет уже в крови, увидел меня, бросился на меня с такой яростью, как будто это я разбил ему лицо. Я оттолкнул его и тут в туалет ворвались люди. Мне кажется, это те самые, которых я видел в глазок твоей квартиры. Значит, и к убийству ты причастен.
       Килькин вдруг увидел знакомую фигуру - худую бледную девушку, - она медленно прошла мимо стеклянной входной двери ресторана и скрылась из глаз.
       Руки Никиты затряслись. "Вот о ком говорил звонивший по телефону!"
       Ему еще сильнее захотелось выпить. Он уже едва слушал то, что говорит ему Филипп.
       Тот продолжал:
       - Между этими людьми и мотоциклистом тут же завязалась жуткая драка. То есть это была не драка, а убийство - они норовили убить его, а он - их. Выскочить из туалета нельзя - дравшиеся преграждали дорогу. Да и находиться рядом с ними тоже нельзя. Я тут же заскочил в кабинку, захлопну дверь. Благо, она там довольно массивная. Страшный грохот, стоны, звон разбитого стекла, хрипы...
       Килькин, слушавший "механического" друга вполуха, неотрывно смотрел на прозрачную ресторанную дверь. За ней опять появилась бледная девица, она теперь шла в обратную сторону. Взгляд ее скользнул по двери, но, не остановившись, она прошла мимо и опять скрылась из глаз.
       - Было такое ощущение, что за дверью кабинки катается клубок тигров, каждый из которых грызет другого, - говорил "механический" приятель, вытаращив глаза. Килька его едва слушал. - Потом раздались особенно страшные хрипы и стоны, послышался грохот падавшего тела, потом все стихло. Из-за двери не доносилось ни звука. Я осторожно открыл ее. Пол туалета засыпан осколками разбитого зеркала. Кругом - кровь.
       Бледная заразная девица опять появилась у двери "Летучего голландца". На этот раз она подошла к стеклу и, приблизив к нему лицо, пыталась рассмотреть холл.
       "Механический" друг успел сказать:
       - Из соседней кабинки торчали ноги мотоциклиста, он был зарезан куском зеркала. Оно торчало у него из горла. От этого зрелища мне стало плохо, я начал терять сознание, инстинктивно, чтобы не упасть схватился руками за раковину, через несколько мгновений пришел в себя, вышел из туалета.
       Килькина эти рассказы уже совершенно не интересовали. "Механический" идиот (так Никита в это мгновение воспринимал приятеля), похоже, понимал в том, что происходит, еще меньше Никиты. А тот испытывал все нараставший ужас.
       Бледная девица повернулась в их с Филиппом сторону. В следующее мгновение она ухватилась за ручку двери и, потянув ее на себя, слегка приоткрыла.
       Паника захлестнула сознание Никиты:
       - Сматываемся! - он схватил Фильку за руку и потянул за собой обратно в зал ресторана. Но "механический" друг не двигался с места, и Никита отпустил его.
       Килька уже ничего не соображал, времени что-то объяснять не было. Не обращая внимания на "механического" приятеля, Килькин ринулся обратно в зал. Что делает девица, он уже не видел.
      
      
      ***
       Генаша, дядя Сережа, Валерий Михайлович, бесы что-то громко обсуждали.
       Увидев Килькина, дядя Сережа что-то выкрикнул, но Никита не разобрал что и не повернул головы. Он уже был у порога следующего зала.
       Не помня себя, миновал и его и только оказавшись в полутемном коридоре, из которого можно было попасть в туалетные комнаты, остановился.
       "Надо найти какой-то черный ход, попасть на кухню!" - думал Килькин, но вместо того, чтобы искать дверь, из которой официантки выносили кушанья, сделал несколько шагов в сторону двери в туалет. Она была закрыта.
       Странное желание овладело Никитой - ему захотелось заглянуть за нее. Быть может, ему почудилось все то, что он увидел, как и разговор с Филькой?
       Он посмотрел по сторонам. В коридоре не было ни души.
       Осторожно толкнул ногой дверь туалета. Прошел внутрь. Кровь, ноги, торчавшие из кабинки, разбитое вдрызг широкое зеркало над раковиной, - все было прежним.
       Увидел на полу на подсохших лужицах крови следы своих ботинок. И тут его телефон вновь зазвонил...
      
      
      ***
       Номер был тот же, принадлежавший хриплому незнакомому "голосу". Килькин успел запомнить его последние цифры - они отображались сейчас на широченном экране смартфона.
       "Очередное предупреждение?!" - пронеслось в голове у Никиты.
       Он понимал, что, находясь рядом с окровавленным трупом в туалете, в который в любой момент может кто-нибудь зайти, страшно рискует.
       Зачем он вообще сюда вернулся? Спасался от бледной заразной девицы? А если она сейчас зайдет и сюда? Ей-то все равно. Она-то вот-вот в страшных мучениях останется без кожи. Что ей какое-то убийство, расследование!
       А что ей он, Килькин, почему она за ним гоняется?!
       Действие загадочных банкнот?
       Килькин не отвечал настойчиво вызывавшему его абоненту. Смартфон раз за разом содрогался от вибрации, но Никита чувствовал: ему не надо подходить. Он уже и так ни черта не соображает, запутался, чувствует себя, точно в бреду. Что скажет ему "голос"? Может быть, после этого сознание Килькина окончательно помутится. Тогда он не сможет защитить себя и погибнет.
       Сколько он так простоял в туалете, Никита не знал, но телефон, который, казалось, уже вибрировал целую вечность и не прекратит своего дрожания - успокоился.
       "Когда тебе снится кошмар, бесполезно пытаться избавиться от него во сне. Попытаешься бежать - ноги не будут подниматься, решишь оттолкнуть кого-нибудь - руки не станут тебя слушаться. Единственный разумный выход - просто взять и проснуться", - подумал Никита.
       Он по-прежнему стоял на пятачке у двери туалета. Кругом кровь, осколки битого зеркала, из кабинки ноги торчат. Но к нему вернулось спокойствие.
       "Немедленно бежать из ресторана! К черту все: Фильку - он сам ничего не знает, случайных собутыльников - я отвалил им денег, теперь смогут рассчитаться за заказ, ко мне не может быть никаких претензий. Бледная красавица... Но что она делает сейчас? Заражает всех в зале ресторана? Но как? Или дожидается меня в холле? Постараюсь как-нибудь проскочить мимо нее..."
       "В конце концов, почему я решил, что она на самом деле заразная? - подумал Никита. Он чувствовал, что совершенно трезв. - Быть может, это просто розыгрыш? Но только к какой целью? Кому я так насолил, что он мстит мне столь жестоким и требующим немалых приготовлений способом?"
       Никита развернулся, открыл дверь туалета - за ней никого не было, прошел через темный коридор, - он по-прежнему был пуст. Вот ближний к туалетам зал ресторана. Здесь все те же персонажи: два парня с девушкой, одиноко сидящий за столиком мужчина - его скрывала официантка, стоявшая рядом с ним спиной к Килькину. Никите была видна лишь рука посетителя ресторана, его плечо.
       Бледной заразной девицы в этом зале не было.
       Не было и Фильки.
       Не глядя на своих новых знакомых, Никита проследовал к выходу в ресторанный холл. Сердце учащенно колотилось.
       Никто не сказал ему ни слова, лишь дядя Сережа и бывший пролетарий Генаша вскинули головы и посмотрели ему вслед.
       Оказавшись в холле, Килькин с облегчением обнаружил, что он пуст.
       "Куда он мог подеваться?" - подумал Никита о Фильке, посмотрел на стеклянную дверь: за ней никого не было - ни "механического" друга, ни бледной красавицы. Килька ринулся к ресторанному порогу... Вот и улица!
       Еще держась рукой за распахнутую дверь, осмотрелся: по противоположному тротуару шли старичок со старушкой, оба с палочками. На Никитиной стороне метрах в двадцати от "Летучего голландца" - грузовичок. Его водитель пытался закрыть двери высокого кузова, но в замыкавшем их запоре что-то заело, - его части никак не хотели вставать на положенное место.
       Килькин посмотрел в другую сторону. Улица вливалась в другую, оживленную. К перекрестку, обнявшись, приближались юноша и девушка, а метрах в пяти перед ними - уже у самого перекрестка - видеть ее мешала парочка, но Килькин все равно различил - спина бледной заразной девушки в простеньком платьице.
       Мимо Килькина проехало несколько автомобилей. На перекрестке появилось желтое такси и, свернув в полупустую улицу, покатило вдоль бровки тротуара в сторону Никиты. Водитель искал пассажиров...
       Килькин вытянул руку. Машина тут же прибавила скорость и, подкатив к парню, резко затормозила.
       В Килькине вдруг возникло и начало стремительно нарастать ощущение освобождения, удачного бегства. Он распахнул заднюю дверцу такси - случайно она оказалась к нему ближе всего и, не говоря водителю ни слова, забрался в салон.
       Успел кинуть взгляд вдоль улицы: заразная девушка по-прежнему медленно шла к перекрестку. Парень и его спутница успели догнать ее, теперь обходили слева.
       Килькин хлопнул дверцей.
       Водитель тронул автомобиль с места, Килькин назвал адрес своей съемной квартиры.
       "Все, вырвался, кошмар окончен! - проносились в голове радостные мысли. - Как только дал втянуть себя в него?! Наверное, просто не выспался сегодня из-за этих снов".
      
      
      ***
       Килькин катил в такси на съемную квартиру. За окном мелькали дома, уличные фонари. В голове проносились разные мысли... Только что он чувствовал себя почти что счастливым от того, что избавился от этой компании, от разговоров про улицу заблудших душ, про банкноты. И до него еще каких-нибудь пять минут назад не доходило - от компании-то он избавился, но труп с осколком зеркала в перерезанном горле по-прежнему лежит в ресторане "Летучего голландца", там уже, наверное, суматоха, снуют перепуганные официантки, с минуты на минуту приедет полиция.
       "Вовремя смылся! - думал Никита. - Всех, кто находится в ресторане обязательно заберут в полицию. Подозрение падает на всех! А особенно на нас с Филькой".
       Тут Никиту прошиб холодный пот. До него дошло: подозрение - значит, наверняка обыск в полиции, а при нем - здоровенная пачка фальшивок! Какой срок ему за нее отмотают!
       И ведь он ни разу за все это время об этом не подумал!..
       "Допился! Вот, что значит, алкоголь. Потерял бдительность. С моими делами надо все время сохранять трезвость, быть на чеку. Но как с моими приключениями не пить?! Сойдешь с ума!"
       Он пожалел, что с собой у него нет никакой бутылки - он "хлобыстнул" бы из нее прямо здесь, в салоне такси.
       Таксист, к счастью, попался молчаливый. Не пытался заговорить с пассажиром и не отвлекал своей болтовней Килькина от непрерывно сверливших голову тревожных мыслей.
       Машина уже катила по улицам рядом с домом, в котором Никита снимал квартиру. Поездка заняла немного времени.
       "То, что я умудрился смыться из ресторана до того, как там объявили тревогу из-за найденного трупа - ничего не решает и ничего не значит. Скорее наоборот - своим бегством навлек на себя большие подозрения. Правда, Филипп тоже куда-то исчез... А если нет?.. Его заберут в полицию, во время допроса сдаст меня. Где живу - знает... И опять полиция может обнаружить фальшивые банкноты".
       Самым лучшим будет исчезнуть, съехать с квартиры. Хотя, конечно, если его станут искать всерьез...
       Они уже подъезжали к его дому.
       - Остановите здесь! - распорядился Никита. Ему не хотелось, чтобы таксист видел, куда он пойдет.
       Машина остановилась, молодой человек протянул водителю деньги.
       Спокойно дожидаясь сдачи, Килькин вдруг почувствовал: не хочется вылезать из машины. Такси уедет. Он останется один. Дойдет до "своего" двора, окажется перед подъездом. В сознании всплыл ночной кошмар, тетка в бесформенном старом плаще.
       Таксист протянул ему деньги, Никита сунул их в боковой карман куртки, открыл дверь, выбрался на тротуар. Медленно пошел к дому. Мимо проехало, набирая скорость, такси.
       Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее какая-то невидимая рука сжимала сердце.
       Уже поздно. Изредка по улице на хорошей скорости проносились автомобили. Зажглись фонари, сияли ярким светом, отбрасывая его далеко во все стороны. Килькин тут же представил зал "Летучего голландца", полумрак, мерцавшие на реях парусника призрачные огонечки, потом его воображение нарисовало ему картину темного коридора, дверь в туалет, вот он открывает ее...
       Труп!..
       Килькина начало выворачивать наизнанку. Хорошо, что в этот момент находился рядом с кустами. Быстро зашел за них, тут же согнулся в три погибели...
       Когда вышел из кустов, его трясло от страха и нервного напряжения. "Я - замешан в убийстве!" - непрерывно вертелось в голове.
       Он был совершенно трезв и теперь положение, в котором оказался, представлялось чудовищным.
       Пройдя по тротуару несколько метров, Никита остановился. Мысли его "качнулись" в другую сторону:
       "Но ведь я никого не убивал. Первым труп в туалете увидел Филипп. Даже не труп, а само убийство. Но и он не при чем... В конце концов, что я видел: какие-то ноги, торчавшие из кабинки. Я мог и не понять, что человек убит. Я был сильно пьян. - он сошел с места и медленно пошагал по тротуару. - Нет, нечего беспокоиться: я не убивал и это самое главное. Переживать надо по другому поводу: почему, в самом деле, вокруг меня начало происходить столько непонятных и ужасных событий?"
       Он решил, что первым делом после того, как окажется дома, подумает, где можно спрятать фальшивые деньги, так, чтобы они не находились постоянно при нем. Вот и вход в его двор.
       Какое-то неприятное предчувствие охватило Никиту. Ему стало тоскливо.
       Вот также утром он приближался к этому двору и не мог даже подумать, что начало загадочных событий уже поджидает его там - странная женщина в темном старом плаще, которая как раз в тот момент упорно звонила во входную дверь его квартиры.
      
      
      Глава пятнадцатая.
      ТЕНЬ
      
      
       Килькин стоял на асфальте у подъезда. Один. Кроме него во дворе - ни единого человека. И в "его" доме не горело ни одного окна.
       Он испытывал страх. Показалось: сходит с ума, галлюцинирует. Не могло быть такого, чтобы в доме не было ни одного огня.
       Вдруг в соседнем подъезде в одном из окон под самой крышей загорелся свет. Никита испытал облегчение. Медленно пошел к своему подъезду.
       "Все кажется что-то, - подумал, чувствуя, как начинает расслабляться. - Слишком много тревог и мало выпить... А может, наоборот - пью чрезмерно много и уже начинаются какие-то алкогольные психозы. Надо от всего отрешиться и сосредоточиться на действительно важных делах".
      
      
      ***
       Он распахнул дверь и прошел за порог. Щелкнул выключателем. В прихожей загорелся свет. Килькин повернулся в тесной прихожей, бросил взгляд на совершенно пустую, неярко освещенную лестничную площадку, захлопнул дверь. Начал снимать куртку. И тут ощутил в кармане тяжелую пачку: фальшивки, они увесисто стукнули его по ребрам.
       Килька тут же накинул куртку обратно.
       Вот он, тот самый момент, именно те обстоятельства, о которых чуть ли не весь сегодняшний день долдонил ему Филипп: он один в квартире, прихожая, в которой - погаси свет и наступит темнота. Свет сюда может проникнуть из комнаты, но на улице темнеет, а на окне - плотные шторы.
       "Странно, что я совершенно забыл про собственное намерение окончательно разрешить вопрос с этими чертовыми банкнотами: проверить, светятся они или нет! Слишком много всяких событий, страхов: шарахает меня из стороны в сторону!"
       Он вдруг испытал внезапный приступ злости: на себя за то, что забыл про самое важное, на Филиппа, за то, что принес ему сегодня столько дурных вестей, на всех этих случайных собутыльников, на этого чертова филькинского мотоциклиста, которого угораздило быть зарезанным в ресторанном туалете.
       Килькин протянул руку к выключателю и решительно выключил в прихожей свет.
       Воцарилась почти полная темнота. Килькин ощутил волнение: сейчас все станет ясно - напрасно ли он испытывал муки страха или нет. Он сунул руку в карман и не без труда вытащил из кармана объемистую пачку. Она была ровной, с твердыми краями, о которые можно обрезать пальцы. Новенькие купюры плотно прилегали одна к другой.
       Никита взял верхнюю и поднес к глазам...
       Никакого свечения! Банкнота выглядела темным прямоугольником. Килькин сложил ее в четыре раза и приложил к пачке снизу. Теперь каждую очередную проверенную купюру он будет подкладывать вниз пачки под сложенную банкноту и когда, наконец, эта сложенная купюра окажется с самого верха, это будет означать - все, проверка закончена.
       Килька с замиранием сердца снял с верха пачки следующую купюру и поднес ее к глазам: опять черный прямоугольник и никакого свечения. Подложив его под низ пачки, Никита торопливо взял с ее верха очередную банкноту. Опять черный прямоугольник.
       Он проверил еще несколько банкнот: ни одна из них не светилась. "Да ведь должны же они, черт возьми, светиться! Иначе непонятно: из-за чего весь этот сыр-бор".
       Торопливо проверил еще десяток или полтора купюр - все они выглядели в темноте одинаковыми черными прямоугольниками - Никиту охватила истерическая радость: "Все - бред, Филька просто переутомился и поверил дурацким слухам! Никакого свечения, никакой радиации".
       Он быстро проверял банкноту за банкнотой. Их было много и движения стали в какой-то момент быстрыми и точными - автоматическими.
       "Ну, найдись хоть одна, которая светится! Ну, где? Ищись! А то, получается, я зря пережил столько страхов и мучений!" - говорил сам себе Килька, подзадоривая себя и взвинчивая. Но на этот раз нервозность его была исполнена радостных предчувствий: ни одна из банкнот не светилась - чернота совершеннейшая. Сколько там их еще остается в пачке? Кажется, совсем немного.
       Наконец, он снял очередную банкноту и почувствовал, что под ней лежит что-то - что-то вроде сложенного листа бумаги.
       "Банкнота?" Нет, не она. Бумага дензнаков была плотной, чуть шершавой, какой-то вещественной на ощупь, а этот сложенный листок - гладкий. Килькин взял его, развернул: и в самом деле лист обычной белой бумаги то ли из тетрадки, то ли из блокнота. Он поднес его к глазам, - кажется, на нем что-то написано.
       Никита торопливо скомкал лист бумаги, сунул его в карман и продолжил проверять банкноты. Ни одна из них не светилась - ровные черные прямоугольники.
       "Сколько же их тут еще?!"
       Наконец, он дошел до сложенной вчетверо банкноты. Она была теперь с самого верха - все, проверка закончилась.
       Он испытал радостное чувство: страхам - конец.
       "Я не облучен! Это точно".
       Но тут какая-то тень сомнения промелькнула в его голове: "Банкноты - сделаны из плотной бумаги. Что если радиация, точно краска, нанесена только с одной их стороны? Я смотрел на ту сторону купюр, которая была верхней. Но есть еще нижняя".
       Он перевернул пачку вверх ногами, сложенная вчетверо купюра оказалась снизу. Килькин развернул ее, осмотрел со всех сторон - никакого свечения, даже намека на него! Опять свернул ее, подсунул под пачку.
       Начал брать из пачки купюры и, осмотрев их уже с другой стороны, прикладывать к низу пачки.
       Он уже устал, и его пальцы были теперь не такими ловкими и быстрыми, как в первый раз: то снимал с пачки несколько купюр сразу, то чуть не выронил всю пачку на пол. Килькину лишь в последнее мгновение удалось подхватить ее двумя руками.
       "Да скорее проверить эти чертовы деньги!"
       Раз за разом его взгляд устремлялся к черным прямоугольникам. Он уже был уверен на все сто процентов, что не обнаружит никакого свечения и с другой стороны банкнот и продолжал перебирать их лишь на всякий случай.
       Автоматически брал банкноту из пачки, поднимал вверх, к глазам, смотрел, не видел ничего особенного, лишь черный квадрат, подсовывал ее под низ пачки.
       "Нет, все фигня! - понял Килькин. - Все эти разговоры про светящиеся банкноты не имели никакого ко мне отношения".
       Он торопливо проверял банкноту за банкнотой. Чувствовал пальцами: проверены почти все, осталось допроверить совсем немного. Банкнота, еще одна... Последняя!
       Пальцы Никиты наткнулись на сложенную вчетверо купюру: так и есть, все, проверка окончена!
       Но теперь, после того, как он проверил купюры уже и с другой стороны, он отчего-то не испытал никакого удовлетворения, наоборот - в нем стремительно начало нарастать вроде бы и не объяснимое, а с другой - вполне резонное беспокойство:
       "Банкноты - нормальные, не светятся. Но тогда что это за странная история с теткой, что за заразная девушка? Влияние номеров банкнот? - думал Килькин, стоя в темноте. Она был бы полной, если бы не рассеянный, очень слабый свет, который проникал в комнату из-за неплотно сдвинутых занавесок, а из комнаты - в прихожую. - Получается, если и может быть в чем-то дело, то только в номерах! Но что за номера... Надо посмотреть, выписать, попытаться найти какую-то закономерность..."
       Килькин вдруг испытал сильную тревогу. В памяти пронеслось, какой животный, едва переносимый ужас он испытал, когда Филипп рассказал ему про радиацию. Как он тут же попрощался с жизнью, потому что моментально поверил: его банкноты обязательно должны быть с радиацией. Как мучительно захотелось выпить - немедленно, не дожидаясь какого-то там ресторана с официантами...
       "Нет, не может быть, чтобы все так легко кончилось: банкноты не радиоактивные, со мной ничего не случилось, никакая заразная девушка меня не заразила. Правда, это убийство... Но я его не совершал и убитый мотоциклист - не мой знакомый, а Фильки", - беспокойство Никиты стало таким же сильным, как в тот момент, когда н начал по новой проверять купюры на свечение, осматривая их с другой стороны.
       "Нет, все-таки это какое-то сумасшествие! - подумал он. - Не светятся они. И, следовательно, не радиоактивные! У меня просто развилось навязчивое состояние, страх, которого я не могу преодолеть. Слишком сильный ужас я испытал в момент, когда Филька объявил мне про радиацию. Страх, который я пережил, разрушил мою нервную систему".
       И тут же его обожгла мысль: а что, если купюры светятся лишь едва, и свечение заметно лишь в полной темноте. В прихожую все-таки проникает хоть и очень слабый свет из комнаты.
       В другой квартире Килька бы зашел для проверки купюр в ванную или туалет, но именно в этой квартире - очень старой - и ванная комната и туалет были с широкими окнами под высоким потолком. Окна эти выходили на кухню и были сделаны для того, чтобы в дневное время можно было пользоваться ванной и туалетом не включая электрического освещения.
       "Закрыть дверь в комнату, проверить пачку еще раз - хотя бы с одной стороны. И уж после этого не мучиться! После этого все страхи можно точно считать полным бредом!" - решил Килька и сделал шаг к двери.
       Но следом он вдруг неожиданно для себя самого замер.
       Он вдруг понял, что уже с минуту или две, а может быть и больше, его (вернее, его подсознание, потому что его сознание целиком занято проверкой пачки денежных знаков) беспокоит что-то странное, что происходит здесь, в его квартире. Вернее, в комнате, в которую он до сих пор так и не зашел.
       Это было что-то, ощущаемое каждым человеком на уровне инстинктов, "шестого чувства", какие-то шорохи, не совсем ясного происхождения, движение воздуха, словно бы вызванное чьим-то сдерживаемым дыханием...
       Никиту прошиб ледяной пот. Он, замерший в темной прихожей в нескольких шагах от открытой двери в темную комнату вдруг испытал такой же животный ужас, как и тогда, когда Филька сообщил ему про радиацию.
      
      
      ***
       В комнате кто-то был, - Килькин мог поклясться, что ему не кажется. Он только что слышал в полной тишине едва различимый шорох, едва уловимое шуршание - кто-то чужой переминался с ноги на ногу. Гость (или гостья?! Быть может, это было легкое шуршание складок старого серого плаща) стоял в комнате и ждал, когда Килькин войдет в нее.
       Никиту охватил ужас. В первое мгновение он замер, стараясь не дышать. Мыслей в голове не было никаких: он даже не пытался предположить, кто дожидается его, невидимый ему - там, в нескольких метрах за порогом. Он понимал одно: банкноты не светятся, но кошмар продолжался!
       Никита сделал два осторожных шага назад. Ему казалось, что они были бесшумными, но в комнате (или ему так показалось?) произошло какое-то движение.
       Килькина охватила паника - уже не таясь, громко топая он ринулся к двери. Его отделяли от нее каких-нибудь пару шагов. Он вцепился в ручку, толкнул дверь, и тут она распахнулась.
       Зайдя в квартиру, Килькин забыл запереть замок.
       Он пулей вылетел на лестницу и захлопнул за собой дверь. Несколько мгновений стоял, навалившись на дверное полотно плечом. Он был уверен, что сейчас изнутри начнутся мощные удары... Он уже готов был кричать: переполошить весь подъезд, пусть выскочит на лестничную клетку сосед-алкоголик, его мать, кто угодно, лишь бы не остаться один на один с тем ужасом, который обязательно попытается вырваться сейчас из этой двери.
       Ничего не происходило: из квартиры не доносилось ни звука, в подъезде царила гробовая тишина. Казалось, все жильцы умерли или съехали. Килькин вспомнил про сплошь темные во всем доме окна, которые так поразили его, когда он оказался во дворе.
       Килькин простоял у двери минуту или две. Если бы в это время из двери напротив на лестничную клетку вышел сосед, Никита, наверное, захлебываясь рассказал ему почти все - кроме того, что банкноты были фальшивыми: и про тетку в плаще и про то, что кто-то поджидает его в квартире... Настолько он был слаб духом в эту секунду.
       Но это состояние длилось недолго.
       "Быть может, там, за дверью, никого не было? - пронеслось у него в голове. - Алкогольный психоз, последствие переутомления?"
       Сколько он будет так стоять у двери? Его пугала пустота подъезда. Ни из-за одной из дверей на лестничной площадке не доносилось ни звука. Тихо было и вверху, и внизу.
       "Кто же был там, за дверью?" А может, кто-то поджидает его и ниже на лестнице?
       Он сделал шаг от двери, она оставалась неподвижной, никто не попытался открыть ее изнутри. Килькин прислушался: в подъезде по-прежнему царила тишина.
       Он торопливо сбежал на несколько ступенек вниз по лестнице, остановившись на предпоследней ступени лестничного пролета - по-прежнему нигде не раздавалось ни звука.
       Килькин принялся спускаться по лестнице дальше. Он то и дело перевешивался через перила и пытался заглянуть на несколько лестничных пролетов ниже, не поджидает ли его там кто-нибудь. Но лестница была пуста. Пока он не спустился по ней до самого низа, до двери подъезда, и не вышел через нее на улицу, он не слышал других звуков, кроме стука каблуков собственных ботинок.
      
      
      ***
       Оказавшись во дворе, Никита остановился, осмотрелся. Нигде не было видно ни одного человека. Двор был пуст.
       Только тут он сообразил, что по-прежнему сжимает в руке толстую пачку банкнот. Удивительно, как она до сих пор не развалилась у него в пальцах, не рассыпалась где-нибудь на лестнице подъезда.
       Килькин убрал банкноты во внутренний карман куртки, сунул руки в боковые карманы, правой нащупал бумажку. Ту самую, которую обнаружил между банкнот и о которой уже успел забыть. Развернулся, посмотрел на вход в подъезд, потом на окна дома - почти все были черными.
       "Что же делать?! Не в полицию же мне обращаться? Но кто там у меня дома?"
       Он машинально вытащил скомканную бумажку из кармана. Начал разворачивать ее, но не смог сделать это сразу: руки его не просто тряслись, они ходили ходуном.
       "Если стоять возле подъезда, то рано или поздно из него выйдет тот, кто дожидался меня в темной комнате... - проносилось у него в голове. - Или та! Я уже чуть было не повстречался с ней сегодня утром, возвращаясь из магазина. Потом она целый день преследовала меня... Нет, лучше сматываться отсюда пока не поздно".
       Тяжелая рука легла Никите на плечо.
      
      
      ***
       Вздрогнул так, что чуть не выронил из рук странную бумажку, которую так и не успел развернуть.
       - Это он, я не ошибся! - радостно произнес за спиной Никиты незнакомый голос.
       Килька медленно повернулся. Краснознаменный пролетарий Генаша растягивал рот в улыбке.
       - Ты?!.. - прохрипел Никита. Мгновение назад от ужаса чуть не потерял сознание.
       Машинально сжав в кулаке бумажку, которую не успел рассмотреть, сунул ее в карман.
       - Мы тут... Ну, на самом деле всего несколько минут назад приехали. Закатываем сюда, - черный пустынный двор, ни одного человека... Этот, который там сидит, ученый этот... Говорит: как в кино, как в фильмах ужасов. Дом, а ни одного окна не горит... Даже подумали, что он нежилой.
       Килькин обернулся, посмотрел на дом: когда только что стоял у подъезда, несколько окон все же горели... Едва не вздрогнул от ужаса, - явственно увидел: в одном из узких окошек подъезда мелькнула тень. Самым страшным была даже не тень, а то, что Кильке показалось (все произошло неожиданно, быстро, полностью доверять глазам нельзя): темная тень смотрела через окошко на двор, на Килькина. Стоило ему повернуться к ней лицом, тут же отпрянула, чтобы остаться незамеченной, вглубь подъезда.
       Затем Килькин увидел, - это ему точно не померещилось, - как в окнах подъезда мелькает, спускаясь вниз по лестнице, темная фигура.
       "Тетка в плаще увидела меня, идет сюда!"
       Утро, когда в собственном дворе едва не наткнулся на тетку в плаще с капюшоном, повторялось, только в более опасном виде - тетка заметила его и торопливо спускалась к нему.
       Генаша, не замечая с пьяных глаз состояния молодого человека, рассказывал:
       - Друг твой, парень этот, говорит: вот дом, точно! Его! Только хотели из такси вылезти, пойти на квартиру, узнать, значит, дома ты или нет, выяснилось, денег рассчитаться за такси не хватает. С таксистом сразу не договорились, когда в машину сели, вот он и потребовал, сколько в голову взбрело...
       Килькин дернулся, развернулся обратно к Генаше. "Сматываться! Быстро!" - пронеслось в голове.
       - Я, как тебя увидел, сразу выскочил... Может, добавишь?..
       - Где машина-то?! - он не видел во дворе прокатного автомобиля.
       - Да вон! - краснознаменный пролетарий показал на выезд из двора: возле высоких кустов, сливаясь с ними, стоял с выключенными фарами черный микроавтобус.
       Килькин быстро пошел, почти побежал к машине. Охватывала паника.
       Генаша заковылял следом.
       - Понимаешь, мы там, в "Летучем голландце" сидели, официантка пришла, говорит, друга вашего нет, расплачивайтесь, пока не смылись, - выкрикивал Генаша вслед парню. - Рассчитались чин чином, сидим... Выпить уже нечего, пожрать тоже... Твой приятель занервничал: куда-то друг мой делся, может, ему плохо стало, поехали, говорит, искать его, знаю, где он живет.
       Распахнув дверцу, Килькин ввалился в машину. Рядом с дверцей на асфальте стоял здоровенный мужик, на водительском сидении никого не было.
       Едва Никита забрался в салон, мужик сунулся следом:
       - Ты куда влез?
       В салоне на сиденьях - оба ученых, бесы, Филька.
       Килькин торопливо вытащил из внутреннего кармана куртки крупную купюру. Этого хватит на несколько концов от "Летучего голландца" до килькинского дома.
       - Это за моих друзей, - проговорил Килькин, протягивая купюру шоферу.
       - Мы же говорили! Друг за нас заплатит! - воскликнул дядя Сережа.
      Бесы, когда Килькин открыл дверь микроавтобуса, сидели с мрачными лицами. Теперь, разглядев в темноте его физиономию, воспрянули духом, оживились.
       - Говорили мы тебе! - загалдели они. - Все будет нормально, командир, у нас друзья! В беде не оставят. Ты из нас каких-то преступников сделал... Еще бы полицию позвал.
       При упоминании о полиции Килькин нервно сглотнул слюну.
       Чувствовал: может ненароком выдать себя. Хотя, что ему выдавать? Что у него в кармане - фальшивые деньги? Но не будет же говорить об этом со случайными знакомыми!
       Таксист повертел в руках протянутую Килькиным банкноту. Точно пытался понять, все ли с ней в порядке - не отпечатана ли на цветном принтере. Проговорил:
       - Другое дело! Только сдачи нет. Может, поищите. Не разойдемся. Надо бежать разменивать.
       - Не надо, - Никита поудобнее уселся в кресле микроавтобуса. - Это все тебе. Отвези нас куда-нибудь, где выпить можно... Выпить хочется!
       Таксист обрадовался: оплата -щедрая. Заерзал на водительском кресле:
       - В лучший ресторан отвезу. Сейчас музычку включу, чтобы не скучно было.
       Он принялся нажимать кнопки вмонтированной в переднюю панель микроавтобуса старенькой магнитолы.
       Зазвучала старомодная мелодия. Водитель блаженно улыбнулся - видимо, мелодия ему нравилась - взялся за рычаг переключения передач.
       - Что за музыка? - раздраженно спросил бес Сашка.
       Водитель, словно не замечая тона, с каким задан вопрос, ответил:
       - Был у меня друг, ребята, лучший, он потом погиб, разбился! Я к нему часто в гости приходил. И была у него старая-престарая радиола. К этой радиоле - всего одна единственная пластинка. С этой мелодией, что сейчас играет. "Провинциальное диско" называется. Друг мой уже, наверное, процентов на семьдесят разложился, радиола на помойке, пластинка, разбитая на кусочки - на другой помойке. А музычка-то, ребята, осталась... Вот она!
       Несколько старомодная, но ритмичная и приятная мелодия продолжала литься из динамиков.
       Микроавтобус тронулся с места, медленно поехал по двору.
       Бесы принялись совать друг другу в уши наушники - поделиться музыкой, которая играла в их смартфонах.
       - Отличная машина, а, командир, комфортная! - бывший пролетарий, а ныне безработный люмпен Генаша что было силы ударил по спинке соседнего с водительским сиденья.
       Водитель быстро обернулся, потом несколько раз кивнул головой.
       - Вот я, помню, на нашем "Красном Знамени" тоже как-то на таком же автобусе ездили, только нашем, отечественного производства, - продолжал Генаша. - Надо было в одну подмосковную организацию съездить. Так скажем, организацию с налетом секретности. Доработать на месте одно изделие, выпущенное нашим заводом. Нас вот тоже человек... Ну, может, немного побольше, чем сейчас, было. Погрузились мы в этот автобус, покатили! А там нам потом, как всю, значит, работу успешно сделали, стол накрыли - закуска, коньяк, водка. Ценили в те времена специалистов, квалифицированный рабочий класс! Это сейчас я никому не нужен. Эх!..
       Пока Генаша говорил, Килькин сидел, чувствуя, что его все больше охватывает страх, нервозность: что происходит вокруг?! Что означал этот ужасный утренний сон и тетка из сна, которая преследовала его уже наяву?
       Его охватила злость на всю эту прилепившуюся к нему (или собранную им самим?) пьяную компанию: у него весь день то и дело начинают дрожать поджилки, а им - небывалая лафа и удовольствие: бесплатно кормят и поят, таскают по ресторанам. В последнем - "Летучем голландце" - он ничего не разменял, только зря истратил фальшивки.
       Смотреть на довольную рожу работяги с закрытого и проданного под строительство коммерческих объектов завода "Красное знамя" было невыносимо.
       - Эх, завод наш, завод! На кого ты меня оставил и зачем? - проговорил в этот момент Генаша.
       Килькина охватила злоба.
       - На кого он его оставил и по какой причине! - передразнил молодой человек бывшего работягу. - Очень интересный вопрос. Интересней его только вопрос о том, зачем ты работал на этом идиотском заводе до того, как тебя уволили? Не было бы этой твоей работы, не было бы и всего остального. Это ты и такие, как ты, виноваты в том, что с нами произошло! Не было бы всех этих ваших терпеливых глупостей, не было бы и всего остального. Генаша, ты полный идиот! Быть может, из-за того, что такие как ты терпеливо все переносят, так ужасно все вокруг, такие улицы заблудившихся душ... - от напряжения, которое свело гортань, пока он произносил все эти слова, Килькин закашлялся.
       Краснознаменный пролетарий смог вставить слово.
       - Да я... Я ведь... - начал он с напором, но не смог выдавить из себя ни одной связной фразы.
       - А я так думаю, что так и есть, парень правильно говорит, - неожиданно встрял в этот разговор водитель. - Да только... Только как бы это сказать, все так, да не так... Вот мой друг, у которого была пластинка, и от которого осталась в моей памяти эта музыка... Он тоже был работяга, ишачил, да ишачил... Между прочим, работу свою не любил, считал ее скучной, недостойной, но когда начались все перемены и реформы, он и ее, эту скучную и недостойную работу потерял. И вроде как получилось, что стало ему еще хуже и уже о том, что раньше так ему не нравилось и что он считал чуть ли не неудачей и злой насмешкой судьбы, он теперь вспоминал с тоской и жалел, что этого больше нет, потому что все, что появилось позже, было еще хуже...
       - Вот и я также! - тут же с одобрением воскликнул Генаша. - Не понимаю, чего ты, парень, ко мне привязался, чего на меня налетел, - повернулся он к Килькину. - Именно, что не очень-то я ее и любил, эту нашу заводскую работу, пока она у меня была. Но только, когда ее у меня не стало, я понял, что потерял.
       - Да что ты там потерял!.. - раздраженно отмахнулся Килькин. Злоба в нем накипала все сильнее.
       Он чувствовал, что разговор этот глупый и бессмысленный, что не стоит его продолжать - тратить время, что у него Килькина, есть сейчас то, над чем надо очень серьезно подумать: что происходит вокруг него, кто проник в квартиру и поджидал его там и зачем? Надо постараться придумать какой-нибудь план действий.
       Но Килькин был не состоянии обдумывать планы. Он был взвинчен и не мог остановиться.
       - Как что потерял?! - отвечал Генаша. - Да вот хотя бы эти обеды в нашей заводской столовой, добрейшую физиономию тети Глаши, которая раскладывала по тарелкам оладушки.
       Микроавтобус медленно катил по длинным заставленным машинами проходным дворам. Несколько раз водитель, оказываясь в тупике, разворачивался и ехал обратно.
       - Там я был при деле, в компании таких же, как я, заводских рабочих - вместе в столовую заваливались, стол занимали - самый длинный, составленный из нескольких столов, брали подносы, еду накладывали, шутили... - продолжал краснознаменный пролетарий. - Хохот всегда стоял!.. А после смены - винцо. А теперь что? Ни работы, ни смены, винцо, правда, есть. И даже получше, чем раньше. Да только приятели все мои давно умерли. Выпить-то можно, да только одному. Таких приятных людей, как вы, я только сегодня и встретил. Уж не знаю, насколько долго продержится наша компания - мне бы, конечно, хотелось, чтобы подольше.
       - Подольше! - опять злобно передразнил пролетария Килькин. - Все вы тут одним миром мазаны. Один на заводе торчал, пока от завода ничего не осталось, два других в НИИ штаны протирали, пока им задосминательных пинков не отвесили. А потом они, видишь ли, попали на улицу заблудившихся душ. Да не вы ли сами эту улицу, черти старые, и организовали?!
       - Да как, дружище?! - с укором воскликнул дядя Сережа. - Что ты такое городишь?! Как мы могли организовать весь этот кошмар?
       - Да вот сам удивляюсь: как вы могли это сделать? - воскликнул со злостью Килькин. - Да только на этих чертовых улицах подкарауливают почему-то именно меня, а не вас!..
       Он осекся, сообразив, что сказал лишнее.
       Он посмотрел на своих новых знакомых, все они смотрели на него с изумлением и явно не понимали, о чем идет речь.
       Бесы сидели молча на паре кресел в самой "корме" микроавтобуса и, заткнув уши наушниками, были погружены оба в экраны смартфонов. Что говорит Килькин, явно не слушали.
       Следом взгляд Килькина упал на Филиппа, и тут молодой человек вдруг понял, что совершенно забыл про труп в туалете "Летучего голландца".
       "Да ведь я совершенно не протрезвел! Ни капельки! Я все это время пьяный пребываю, - пронеслось у него в голове. - Несу черт знает что. У меня явно какая-то истерика. Должно быть, со страха. Надо бы как-то остановиться... А то как бы мне чего-нибудь не сболтнуть такого, что на самом деле говорить ну никак нельзя!"
       Чтобы как-то закруглить свою речь, чтобы никто не догадался о его тайных мыслях, он сказал еще:
       - Все из-за таких, как ты, Генаша! Ты сам создаешь проблемы. Говорите, я что-то знаю... - сказав это, Килька опять замолчал. Сообразил, что никто не говорил ему сейчас этого. Говорил Филька, но еще там - в ресторане "Летучий голландец", наедине, никто кроме Килькина этих слов не слышал.
       - Ничего я не знаю, - пробормотал Килька тише, чем до этого. А потом опять прежним громким голосом:
       - Но знаю, что это вы как-то со всем связаны. Вы молчите, придурки, а кто-то не дремлет, ждет момента, чтобы вцепиться нам всем в горло. Эти улицы заблудших душ еще себя покажут! Они еще сделают свое черное дело!
       - А я, кстати, тоже так думаю, - проговорил обернувшись водитель микроавтобуса. - Что-то тут такое на этих улицах готовится...
       - Почему ты так думаешь? - спросил Сергей Сергеевич.
       Кильке показалось, что дядя Сережа в этот момент даже и не был уже пьян. А может, он, как и в свое время Килькин, начал быстро трезветь от страха - на него подействовало мрачное предположение водителя микроавтобуса?
       Тот тем временем зачем-то остановил микроавтобус.
       Килькин и дядя Сережа невольно переглянулись.
       Водитель отпустил рулевое колесо и повернулся к пассажирам.
       - Я в столице недавно, а в этом районе - и того меньше. И могу точно сказать: с этими улицами совершенно определенно что-то нечисто. Вот, кружу-кружу, знаю, куда хочу попасть, знаю, что проезд туда точно есть, а найти его не могу. Как будто какая-то потусторонняя сила меня путает... А сегодня мне всю ночь покойники снились. Да какие-то жуткие: с содранными лицами, вместо лица - кровавая маска.
       - Вот и мне тоже снились! - воскликнул Филипп, который до сих пор не произнес ни слова. - И тоже какие-то совершенно жуткие: без лиц, одно месиво. Только глаза через всю эту кровавую кашу проглядывают. А у некоторых и глаз нет.
       - Думаю, не случайно в последнее время все эти истории начали рассказывать, - продолжал водитель. - Слышали, небось, про деньги-то?
       - А что про деньги? - спросил Никита.
       Оба беса продолжали слушать музыку на своих смартфонах, а дядя Сережа, Валерий Михайлович, Филипп и Генаша старались не упустить ни одного слова из тех, что произносились в салоне старенького микроавтобуса.
       - Да как что, - тут же откликнулся водитель. - Говорят, ну я не знаю, люди так говорят, что якобы в последние месяц-два деньги какие-то странные. Точно бы как с ума они сошли. Говорят, что есть нормальные деньги, ну, такие, как раньше, а есть те, что с какими-то особенными номерами. И эти номера точно бы друг с другом разговаривают. Ну или с кем-то еще...
       - А с кем еще они могут разговаривать? - как-то очень нервно и истерически взвизгнул ниишник Валерий Михайлович. - Что вы такое несете?! Ведь вы же взрослый человек. И, я думаю, хоть какое-то образование вы получили. Как же можно всерьез говорить, что деньги с кем-то разговаривают?!
       - Да так и можно, Фома вы неверующий! - с неожиданной злостью ответил водитель микроавтобуса. - Не с людьми же они, в самом деле, разговаривают. И не человеческим языком. Я так слышал, что деньги эти особенные, которые наряду с обычными сейчас хождение имеют - это что-то вроде посланий, которые обращены к потустороннему миру.
       - Но кто эти послания отправляет? - спросил Филипп.
       - Вот этого я не знаю, - виновато ответил водитель. - Не успел я одну тетку знакомую расспросить, а она теперь в другой город поехала. Не скоро вернется. Но я так думаю, что может, это колдуны какие эти сообщения отправляют, чтобы нечистую силу вызвать...
       - Ну а деньги-то они как делают? - опять вставил свой вопрос в разговор дядя Сережа.
       - Да черт его знает. Получается, что деньги эти колдовские - фальшивые. Кто-то их делает такими, что они неотличимы от настоящих - я даже не знаю.
       Килькин почувствовал мучительное желание выпить.
       "Да я ведь и так уже пьян! И сильно! Чтобы протрезветь после такого количества спиртного, которое я уже вылакал, должно пройти еще не меньше суток... - Подумалось Никите. И тут же он мысленно сам себе возразил: - Но не действует. Значит, мало выпил. Но сколько же можно пить? У меня же белая горячка просто начнется!"
       И тут же он опять попытался сам с собой поспорить и самого себя опровергнуть: "Но меня несколько раз выворачивало наизнанку. Последний раз - не так давно, так что тот спирт, который не проник в кровь, уже туда и не проникнет. Так что пил-то я много, да только большая часть, получается, из меня вышла. Нет, надо выпить!"
       Он хотел сказать водителю, чтобы тот скорее вез их туда, куда ему сказали везти - в какой-нибудь ресторан, но его опередил Генаша:
       - Ну ты уж давай, трогайся с места-то, наконец. И поедем куда-нибудь. А то, если на месте стоять, то так мы никогда до ресторана не доберемся.
       Водитель тронул микроавтобус с места, они медленно поехали по очередному темному двору.
       Генаша повернулся к Килькину и проговорил:
       - Друг, ты зря на меня обижаешься. Я ни в чем не виноват. Я тебе все объясню. Вот, сейчас приедем в ресторан, выпьем, и я тебе все объясню.
      
      
      Глава шестнадцатая.
      ПРИЧАЛ В ТУМАНЕ
      
      
       Старенький микроавтобус выкатился на очередной перекресток.
       Килькинская компания притихла, все смотрели сквозь заляпанные засохшей грязью стекла на улицу. Медленно проплывали мимо них дома с обветшалыми фасадами, редкие чахлые деревья на краю щербатых тротуаров, темные входы в неухоженные грязные дворы.
       Килькин думал: "Жуть какая-то началась! Приплыл, приехал, докатился с фальшивыми деньгами до ручки. Что же делать?.. А еще смеялся над всеми этими Генашами и Валериями Михайловичами!"
       Водитель, не зная дороги, ехал медленно. Никита мог хорошо разглядеть людей на тротуаре: одни бомжи и сильно подвыпившие личности. Некоторые что-то кричали друг другу, кажется, чуть не лезли друг с другом в драку.
       Вот старый, с проржавевшими боками микроавтобус еле-еле, точно в страшном сне, таком же, как привиделся сегодня ночью Килькину или в замедленной киносъемке докатился до очередного перекрестка. Там мрачный дом, похожий на тот, где Никита арендовал квартиру. И тоже почему-то ни одно окно в нем не горело, словно жителей дома выселили.
       - Друг, я все тебе объясню! - сказал Генаша. - Но сначала выпьем. Такой у меня характер: на трезвую голову, а сейчас я немного протрезвел, говорить толком не могу.
       Водитель микроавтобуса вертел головой, точно не узнавал места, по которым они катились, не знал, куда ехать. На углу у мрачного дома остановились, хотя светофор мигал в автоматическом режиме желтым светом. Через несколько секунд водитель включил передачу, тронулся с места, повернул за угол.
       Едва они добрались до очередного перекрестка, - ехать до него совсем немного, каких-нибудь десять-пятнадцать метров, - повернули за угол, сразу пошли какие-то особенно неприятные места. Дома сплошь старые, как будто нежилые: темные пыльные окна, двери, по которым видно - их давно не открывали.
       В старых зданиях от трех до пяти этажей. Некоторые из домов из кирпича, крашеного желтой краской. Другие - оштукатуренные. За давностью лет штукатурка во многих местах облетела, оставив крупные проплешины.
       Сверху над всем этим надстилалось низкое черное небо. Оно переходило в черные крыши домов, сползало с них на черные стены, оттуда текло дальше вниз, заражая своей мрачной чернотой, которая при свете дня, была не чернотой, а серостью, почву, на которой стояли дома, асфальт тротуаров и мостовых, чахлую травку газонов.
      
      
      ***
       Они медленно приближались ко входу в ресторан. Фасад здания, в котором он находился, грязен. Килька обернулся - водитель сидел, засунув руку в нагрудный карман надетой на нем курточки. Что-то оттуда вытащил, - то ли деньги, то ли какую-то бумажку, повертел в руках, рассмотрел, включив подсветку в салоне у верхней кромки лобового стекла, убрал обратно в карманчик, выключил плафон. Взялся за рычаг переключения передач, медленно тронул микроавтобус с места.
       - Друг, я тебе обязательно все объясню! - долдонил Генаша. - Вот уже кабак: сейчас там выпьем и поговорим, уверяю тебя, услышав все, ты на меня обижаться не будешь.
       Килькин повернулся обратно к ресторану. Еще несколько шагов, и вот он стоит перед входом. За ним сгрудились и все новые случайные знакомые. Филька стоял позади всех чуть в сторонке.
       Килькин сделал еще один шаг к входу: слева от двери на уровне глаз висела спрятанная под стекло табличка. В самом ее верху было написано заглавие "Сплошное рыбное меню".
       "Опять эта чертовщина! - подумал Килька, - только рыбное меню! В точности, как в "Летучем голландце": пучеглазики, каракатицы, раки с огромными загребущими клешнями..."
       Сверху над табличкой - узкая колба лампы. Чтобы посетители могли разобрать каждую строчку в меню.
       - Скумбрия, карп, тунец, угорь, - прочитал краснознаменный работяга. - Кажись, ребята, наши пучеглазики, хвостатики и щучки-зубастики из "Летучего голландца" тоже, как и мы, снялись с прежнего места и, упредив нас, переместились сюда...
       - Скажи еще, скелеты, которые там у стен стояли, тоже сюда перебежали! - мрачно произнес бес Машка.
       - Не исключено. Очень даже может быть, - с серьезным выражением лица ответил Генаша. - Ну, ничего, это не страшно. Главное, чтобы было что выпить, а с этим, я думаю, там проблем не будет. Тогда я смогу произнести свою речь.
       К этому ресторану водитель микроавтобуса подвез их со словами: "Причал в тумане". Это одно из лучших заведений в этом районе! Один мой приятель был здесь. Очень советовал сюда сходить... Вкусно кормят, вежливый персонал".
       - Ладно, пойдемте. Нечего у двери стоять! - в очередной раз обернувшись и посмотрев назад, - не нарисовались ли за спиной кошмары сегодняшнего жуткого вечера - загадочная тетка или заразная бледная девушка, - Килькин толкнул ресторанную дверь. Прошел за порог. Следом за ним, точно так же, как и Килька, обернувшись и внимательно оглядев окрестности ресторана, не обнаружив ничего подозрительного, внутрь, протиснувшись через толпу собутыльников и опередив их, вошел Филипп.
       Следом за двумя "механическими" приятелями в "Причал в тумане" вошли бесы, оба бывших ниишника, краснознаменный работяга.
       В маленьком ресторанном холле их встретила девушка - то ли официантка, то ли метрдотель. За ее низенькой худенькой фигуркой через приоткрытые створки дверей виднелся ресторанный зал. Килькин замер...
       "Эти два ресторана... Их что, оформлял один дизайнер?.. Принадлежат одному владельцу?.. И он делает все свои рестораны одинаковыми? Возможно, но маловероятно. Но тогда... Как объяснить?"
      Килькин почувствовал, как по спине пробегает холодок. Представилось, что просто их компания прошла по какому-то волшебному заколдованному кругу и оказалась вновь в точке, из которой вышла: в зале мерцал тот же холодный, призрачный свет, что и в "Летучем голландце". Правда, макета парусника не было видно, зато развешанные тут и там у самых стен рыбацкие сети были очень похожи на "газовую" ткань, что спускалась с потолка в том ресторане, где произошло убийство.
      "Не нужно здесь оставаться" - подумал Килька.
       - О, хорошее местечко! - проговорил Генаша, оказавшись за спиной у Никиты, толкнув его нечаянно плечом, обогнув его и пройдя вперед молодого человека - внутрь ресторана.
      
      
      ***
       Скелетов, как в "Летучем голландце" здесь не было. Зато в стенах точно такие же, как и в предыдущем ресторане, нишки. Правда, шире и ниже. В них на специальных подставках - чучела больших рыбин. Раздувшиеся, с кривыми зубами, с острыми костяными плавниками и хвостами.
       "Так я и думал! - пронеслось в голове у Килькина. - Пучеглазики преследуют меня".
       Был здесь и постамент. Правда он располагался не в центре зала, а у стены. На нем - огромный аквариум, в котором лежал на дне, время от времени извиваясь и всплывая вверх, огромный "сом".
       Возможно, эта рыбина называлась как-то по-другому, но Килькину своими размерами, широкой пастью и плоской тупорылой мордой она напоминала именно сома.
       При появлении новой компании "сом" загоношился, заизвивался всем своим длинным темным туловищем и выпустил изо рта какие-то пузыри. Как будто он мог видеть и слышать то, что происходит за пределами аквариума...
       - Надо заказать его на закуску! - проговорил бес Машка.
       - Погоди, - заплетающимся языком ответил ему дядя Сережа. - Он еще сам тебя закажет. Ишь, как заворочался... А рыбы могут видеть через стекло?
       - Только через бутылочное. От коньячных бутылок. Надо скорее заказать что-нибудь промочить горло... Нет коньяку, так хотя бы водки, - громко произнес Килькин. Его охватывала истерика: "Причал в тумане" вызывал все больший страх, граничивший с ужасом, и одолеть это чувство казалось возможным только одним привычным способом: напиться.
       Килькин чувствовал: если не одолеет страха, не сможет как следует соображать, а значит - не сможет вовремя принять верного решения, не удастся противостоять грозящей опасности.
       - Да, водки! И поскорее! - громким голосом, истерически повторил Никита. Страх перед окружавшей обстановкой с каждой минутой становился сильнее.
       "Лучше, если бы водка была какая-нибудь паленая, чтобы вся компания, за исключением меня, как-нибудь побыстрее вырубилась, - подумал про себя Килька. - Тогда бы я легко мог отсюда смыться!"
       - Да, водочки-то - лучше. Я тоже так думаю, - тут же проговорил Генаша. - Коньяк-то он как-то не того... А как ты считаешь? - он повернулся к Валерию Михайловичу, который вместе со всеми вошел в зал.
       - Лично мне для душевного разговора лучше подходит водочка, - добавил краснознаменный пролетарий.
       Ниишник промычал что-то нечленораздельное и покосился на "сома", в очередной раз загоношившегося в своем огромном аквариуме, больше похожем на океанариум...
       Бесы уже уселись на один из диванчиков, что стоял у стены в нескольких метрах от аквариума - океанариума. И диванчик, и столик очень напоминали те, что были в "Летучем голландце". Мерцали "причальные" фонари... Через десять минут официантка принесла сразу три бутылки - две водки и одну коньяку.
       Одну бутылку водки распили до неприличия сходу. Тут же начались крики, опрокинули пару стаканов, один из них разбился. Его забросили куда-то под диванчик. Бесы веселились, подтрунивали над Сергеем Сергеевичем.
       Краснознаменный пролетарий сидел рядом с Килькиным. Заглотив пару рюмок, Генаша повернулся к молодому человеку, проговорил:
       - Вот ты, друг, ругался на меня, что я в чем-то там перед тобой виноват! - краснознаменный пролетарий ударил ладонью по столу.
       "Отлично, только скандала сейчас не хватало, - пронеслось в голове у Килькина. - Хотя, возможно, именно он сейчас и нужен: начнется шум, гам, тарарам. Под шумок смоюсь к чертовой матери!"
       Он представил пустынную мрачную улицу где-то там, на некотором расстоянии - дом, в котором он арендовал квартиру, темные окна... И кто-то там - в квартире, на лестничной клетке или в подъезде поджидает его. А может, уже спешит по черным улицам с обветшалыми черными домами, в которых не горит ни одно окно, сюда, в ресторан "Причал в тумане"? Килькин должен бежать, но куда он пойдет, сбежав из этого ресторана?
       - Нет, ты не думай, что я уж такой дурак и не понимаю, что ты не совсем меня что ли обвинял. Ну, то есть, не меня именно, а всех таких, как я. Ну, как говорится, людей старшего поколения, - несмотря на то, что Генаша много выпил, язык его не заплетался.
       Разговорчивый пролетарий сидел по правую руку от Кильки, а слева от него сел Филипп. Как раз в этот момент "механический" друг вздрогнул, точно бы какие-то невидимые железные руки схватили его сзади за плечи стальной хваткой и сильно тряхнули. Голова Фильки мотнулась вперед.
       - То есть я, конечно, понимаю, что ты не в прямом смысле говорил, а имел ввиду вину так сказать перед твоим, ну что ли, как это говорится - поколением, - краснознаменный пролетарий пожевал губами. Килькин, который только что смотрел на Филиппа, повернулся к Генаше - Никита едва понимал, о чем говорит случайный знакомый. Сознание затуманивалось, словно через мутное стекло он видел старую помятую генашину физиономию.
       - Нет, я, конечно, понимаю, ребята... Я понимаю, друг, что все не так... Но тут... Это... - речь краснознаменного пролетария становилась бессмысленной. Действовала последняя порция выпитого горячительного. Никите показалось: еще мгновение, и пролетарий упадет лицом на стол.
       - Я понимаю, ребята, что вы на меня злитесь. Да, я согласен, я был полным идиотом. Всю жизнь был. И это, парень, правда. Но пойми, я и не мог быть другим. Знаете, как я попал на этот завод? - Генаша отвернулся от Килькина. Теперь он обращался ко всем, кто сидел за столом.
       Бесы перестали веселиться. Теперь вся компания за столом слушала краснознаменного пролетария.
       - Я ведь это... Я был бездомный беспризорник, - продолжал краснознаменный пролетарий.
       Валерий Михайлович цокнул и покачал головой.
       - Эх, Россия! Сколько ж обездоленных людей кругом! - проговорил он, разведя руками.
       - А сам-то! - пьяным голосом воскликнул дядя Сережа. - У тебя-то самого дома нет. Живешь в хозпомещении из милости, а туда же - сочувствовать лезешь! Тоже мне, сочувствующий!
       В голосе дяди Сережи звучала злость. Килькин чувствовал: первоначальное добродушное и веселое настроение, царившее в их компании, куда-то стремительно улетучивается. Его место после последней распитой бутылки водки стремительно занимает раздражение.
       Краснознаменный пролетарий продолжал рассказывать:
       - Подобрали меня на ступеньках у входа в больницу. Лежал я, завернутый в какую-то грязную тряпку - даже одеяльца нормального - и того не было.
       Килькин слушал генашину историю вполуха. Краем глаза он следил за Филиппом - тот каким-то судорожным движением вытащил из кармана смартфон. Что было на его экране Никита не видел: "механический" приятель то ли намеренно, то ли случайно чуть отвернулся от Кильки, так что смартфон теперь был не виден Никите из-за плеча приятеля.
       - Ну, подобрали, фамилию дали какую-то идиотскую - в честь больничного повара: он меня первый на ступеньках заметил, ступеньки были черного хода, он через него какую-то жратву в свою больничную кухню заносил, - продолжал Генаша, Килькин едва его слушал. - А день в этот день был рыбный, четверг значит, поэтому таскал этот больничный повар какую-то рыбу, которая хранилась на холоде, в сарае.
       Никита надеялся, что "механический" друг как-нибудь повернется в его сторону и станет видно, что там, на экране смартфона - какое-то сообщение или, быть может, какой-то номер телефона человека, который звонил Филиппу и чей звонок так поразил его. Но тщетно - "механический" приятель по-прежнему старательно отворачивался от Кильки.
       Потом Филипп вдруг резко встал из-за стола и, по-прежнему глядя в экран смартфона, вышел из ресторанного зала в холл.
      
      
      ***
       - Он отдельно стоял, сарай этот с рыбой, - продолжал свой рассказ Генаша. - Была зима, холода стояли лютые, поэтому сарайчик этот был на зиму чем-то вроде холодильника...
       - Таскал он, значит, рыбу, а потом притащил тебя. Ну и поварята хотели тебя уже тоже распотрошить больным на обед... - с хохотом проговорил бес Машка.
       В первый момент, когда Генаша только начал свой рассказ, компания килькинских случайных собутыльников за столом притихла. Но теперь, кажется, ко всем и первым делом - к бесам, возвращалось чрезвычайно веселое и игривое расположение духа, которое никто не считал нужным скрывать.
       Все предчувствовали продолжение пьянки за чужой счет.
       - Да ладно бы больным, ребята, - с тоской проговорил Генаша. - А то ведь, знаете, что это за больница была?.. Психиатрическая!..
       - Так, может, мать твоя там и лечилась когда-то в этой больнице?.. Откуда она знала, на какие ступеньки тебя подкинуть? - сказал бес Сашка.
       Бес Машка как-то гадко усмехнулся.
       - Может, и лечилась, - проговорил Генаша. - Мне про нее ничего не известно.
       - А что там с поваром? Ты про повара начал! - задавая этот вопрос, бес Машка ехидно улыбался.
       - Да что с поваром... В честь этого повара меня Геннадием и нарекли, потому, что его так звали. А повар уже, в честь рыбного дня, дал мне и фамилию соответствующую. Рыбную. Вот так я и вступил в эту жизнь: со ступенек психушки, да с рыбной фамилией.
       Бесы громко рассмеялись.
       Валерий Михайлович с выражением какого-то болезненного участия на лице смотрел на краснознаменного пролетария и не произносил ни слова.
       Килькин думал о том, что ему надо сматываться, но не представлял, как он сейчас встанет и уйдет, и куда двинется после этого.
       - А потом и в самом деле оказалось, что я это... больной. Какие-то провалы у меня временами происходят, - продолжал рассказывать Генаша. - Словно бы отсутствую в этой жизни.
       В зал "Причала в тумане" из холла вернулся Филипп. Телефона в руке его уже не было, убрал в карман.
       Подошел к столику, уселся на свое прежнее место рядом с Килькой.
       - А еще обмороки бывают, - продолжал краснознаменный пролетарий. - Стою-стою, а потом - бах, и все: потерял сознание, грохнулся. И что самое удивительное, пока пью, все эти напасти со мною не приключаются, а лишь только какое-то время не употребляю, начинаются с новой силой.
       - А, ну тогда понятно, почему ты так пьешь! - воскликнул бес Сашка. - Мы, собственно, так сразу и поняли, когда тебя там, в магазине увидели, что водка тебе нужна по медицинским показаниям.
       - Зря вы так, - обиженно проговорил Генаша. - Я же с вами искренне делюсь, а не для того, чтобы вы надо мной поиздевались. "По медицинским показаниям!" - передразнил он беса. - Я ведь, и вправду, больной человек. Напрасно я вам все рассказываю. Издевательство...
       - Ладно, давай, рассказывай! - подбодрил краснознаменного пролетария дядя Сережа. - Никто над тобой не издевается.
       - Пробовал я учиться в училище, да не смог, отчислили из-за этих моих припадков. В армию, правда, тоже не взяли. А на заводе, на "Красном Знамени", куда я подсобным рабочим устроился, мастер был один добрый. Взял меня учеником. Ну я со временем-то квалификацию и получил. Тяжело, конечно, было с моими провалами, но ребята заводские помогали. Как же мне не любить "Красное Знамя"? - Генаша посмотрел на Килькина.
       Тот машинально кивнул головой. В этот момент к тому наклонился Филька и проговорил:
       - Все очень плохо. Я получил новые данные по деньгам. Нам грозит чудовищная опасность.
       Очередное "пришествие" официантки почему-то затягивалось.
       Справа от Килькина продолжал громко говорить Генаша:
       - Родное "Красное знамя" для меня, можно сказать, вместо семьи. Родительской семьи у меня не было, так что вот эта появилась...
       - Какие данные? Откуда ты их получил? Что за опасность? - шепотом спросил Никита у Фильки, голос Генаши смолк.
       Никита отвернулся от "механического" приятеля. Бесы, оба ниишника, Генаша - смотрели на него.
       - Может, она и неважная, эта семья, - вновь заговорил работяга. - да только никакой другой в тот момент все равно не возникло. Ну, что мне, по-твоему, парень, было делать?!..
       Генаша смотрел на Никиту и обращался к нему одному.
       - Ты говоришь, зачем я на "Красном Знамени" столько сидел? Да ведь я и не хотел сидеть, а никуда больше меня бы не взяли! Так что все твои обвинения, как говорится, беспочвенны. Да, верно, кругом творится что-то не то... Можно сказать, дела наши крайне плохи. Можно сказать даже, что есть вероятность, что жить нам осталось всем очень недолго. Да только то, что я долго и тупо и без всяких вариантов ишачил на "Красном Знамени", пока оно не развалилось, не имеет к этому никакого отношения!..
       Филька уже некоторое время изо всех сил тянул Килькина за рукав:
       - Выходи из-за стола, отойдем на минуточку. Это очень важно! - едва слышно шептал он ему на ухо.
       - Ладно, признаю, к улицам заблудших душ ты не касался, - произнес Никита, он изо всех сил старался говорить обычным, даже бодрым голосом, но получалось скверно - слова звучали глухо, сдавленно. Его терзал страх.
       - Что-то официантка куда-то запропастилась, - сказал Килька, поднимаясь из-за стола.
       Филька уже тоже встал и медленно шел куда-то вглубь ресторана, в следующий зал, который был расположен здесь, точно также, как в "Летучем голландце", следом за первым, тем, в котором расположились Килька с компанией.
       "Куда он меня ведет? - пронеслось в голове у Никиты. - Раз там, так же как в "Летучем голландце", следующий зал, то должен быть и темный коридорчик и туалеты".
       Тут же в воображении возникла картина: кафельные стены, перепачканные кровью, разбитое вдрызг зеркало, труп в луже крови с осколком стекла в горле.
       Никита почувствовал, что руки его начинают дрожать.
       - Пойдем, посмотрим официантку, - проговорил он тихо и двинулся вслед за Филькой.
       Компания осталась сидеть в каком-то странном молчании.
      
      
      ***
       Едва Филипп и Никита скрылись в темном проеме арки, которая вела в соседний зал ресторана, оттуда вышла официантка.
       Подойдя к столику, она на мгновение замерла, рассматривая собравшуюся за ним странную разношерстную компанию: двух бывших ниишников в стареньких, затертых до неприличия костюмчиках, вороватого вида бесов, Генашу в совершенно диком и неприличном наряде.
       Очевидно было, что официантка не может понять, что собрало этих людей вместе, и как они, такие, могут ходить по ресторанам.
       Но в следующее мгновение она овладела собой и спросила:
       - Будем заказывать? Вы уже ознакомились с меню?
       - Да какое это меню?! - пьяно рассмеявшись проговорил дядя Сережа. - Сплошной набор каких-то пресмыкающихся гадов и каракатиц. И пучеглазиков, и прочих плавающих тварей...
       Официантка обиженно поджала губы.
       Валерий Михайлович взял лежавшее перед его бывшим коллегой меню, открыл его, принялся перелистывать.
       Набор картинок на страницах книжицы был словно бы чередой кадров из каких-то фильмов ужасов, посвященных морской тематике. Рыбины на блюдах, зажаренные, сваренные и запеченные целиком, выглядели, на взгляд Валерия Михайловича, еще более отталкивающе, чем те, которые были в "Летучем голландце": слишком много пучеглазых тварей. С раздутыми боками или вытянутыми мордами, или с торчавшими в разные стороны острыми зубами или с длинными, скользкими и извивавшимися туловищами.
       - Да, меню отменное... - задумчиво проговорил Валерий Михайлович, рассматривая картинки. - Все рыбешки - как на подбор. И где вы только всех этих тварей понабрали?
       Официантка поджала губы еще сильнее.
       - Сережа, а помнишь, к нам приезжал один сотрудник... Из родственного НИИ. Он нам рассказывал об исследовании, которое они в тот момент проводили. По теме обитателей прибрежных морей на Дальнем Востоке Советского Союза.
       - А, погоди, что-то припоминаю! - тут же откликнулся дядя Сережа. Язык его пьяно заплетался, но на лице появилось выражение блаженства. Вспоминать прошлое, в котором они с Валерием Михайловичем были не двумя личностями в ободранных костюмчиках и без постоянного источника доходов (а один из них - так еще и без жилья), а вполне обеспеченными сотрудниками уважаемого престижного института - с зарплатой, семьей и надеждами на будущее, было для него огромным наслаждением - одним из немногих, которые еще оставались для него доступными в этой жизни.
       - Они к нам приезжали посмотреть на наше оборудование, - продолжал Валерий Михайлович.
       - Да, точно! Помню! - еще сильнее оживился дядя Сережа. - Узнали, что у нас есть кое-какие наработки по передвижным лабораторным стендам и хотели позаимствовать их у нас на время.
       Официантка смотрела то на одного, то на другого ниишника, и на лице ее появлялось выражение непонимания и брезгливости. Она пыталась скрыть его, но получалось у нее плохо.
       - Да, именно!.. Этот стенд был нужен им для работы по их теме. Но помнишь, что нам говорил их старший, ну, руководитель темы. Такой высокий, худой со шкиперской бородкой - он еще трубку все время незажженную во рту держал. Помнишь, у нас был с ним как-то разговор "за рюмкой чая". Он сказал, что они фиксируют в океане достаточно странные перемены... Появились какие-то морские твари, которых раньше не было... Он еще кое-что сказал... Просто не знаю, стоит ли говорить об этом сейчас, портить всем настроение. Но, думаю, вся эта рыбная тема напрямую связана и с нашим с тобой, Сергей, нынешним положением, и с тем, что происходит сейчас на этих улицах, как ты их называешь, заблудившихся душ...
       - Вот как? Каким образом? - язык Сергея Сергеевича заплетался все сильнее.
       Официантка не выдержала:
       - Если вам не удается подобрать что-то по вкусу из этих блюд, хотя я вас уверяю, что в каждом из них есть своя особенная изюминка... - заговорила она.
       Но тут ее перебил дядя Сережа:
       - Конечно... Как же тут без особых изюминок. Должно быть так: съешь вот этого пучеглазика - выселят из квартиры, того рака - заболеваешь смертельным заболеванием, эту каракатицу - выгонят с работы и никогда больше не найдешь новую.
       - Да что вы такое говорите! - воскликнула официантка и, точно бы от ужаса, прикрыла рот ладонью.
       - А что, ничего особенного... - поддержал дядю Сережу Валерий Михайлович. - Мы ничего не утверждаем, это просто один из возможных вариантов развития событий. Сейчас вообще происходит очень много странного вокруг. Вы, например, слышали уже, наверное, про странные деньги, которые циркулируют по городу.
       - Да ничего я не слышала! Ну хорошо, не устраивает вас то, что в основном меню - не беда. Обратите внимание на вкладыш.
       - Какой еще, к чертовой матери, вкладыш? - грубо откликнулся бес Сашка. - Давайте лучше нам несите еще водки, а лучше - коньяку. Самого дорогого, какой у вас только есть.
       Словно бы не расслышав то, что он сказал, официантка продолжала:
       - У нас есть новости в меню. Пока мы еще не успели перепечатать основную книгу, поэтому новое предложение вы можете посмотреть на вкладыше.
      
      
      Глава семнадцатая.
      СКОЛЬЗКИЕ МОРСКИЕ ТВАРИ В МУТНОЙ ВОДЕ
      
      
       Губы Филиппа дрожали. Он силился что-то сказать, но не мог выговорить ни слова.
       Никита чувствовал: он боится того, что сейчас скажет его товарищ. Кильке больше не хотелось узнавать про все эти тайны, обстоятельства, скрытые прежде в городской суете, - хотелось только, чтобы весь этот кошмар, который начался со странного сна, увиденного накануне под утро, прекратился.
       - Я только что получил сообщение... Потом звонок, - заговорил, наконец, "механический" друг. - Это мои новые знакомые... Я тебе говорил, с новой работы.
       - Какой знакомый?!.. С какой новой работы?! - истерически почти в полный голос закричал Килькин.
       Он тут же осекся, обернулся: в этом зале, в который они попали, было очень темно. Он не мог сразу привыкнуть к этой темноте. К тому же, Килькину что-то попало в глаз, он слезился. Никита плохо рассмотрел то, что было за его спиной. В метре от них с Филиппом стояли какие-то две девушки-официантки. Когда они появились, Килькин не представлял, вроде бы когда они с "механическим" приятелем вошли в этот зал, их не было. За официантками - какое-то большое светлое пятно, какой-то аквариум...
       Никита обернулся. Уже приглушенным голосом, но с напором заговорил:
       - Какие друзья, какая новая работа?!.. Ты думаешь о том, что осталось там, где мы были до этого? Что там сейчас происходит? Ты понимаешь, чем это для нас может кончиться?!
       Никита обернулся, посмотрел на официанток. Те о чем-то шептались, не обращая на двух молодых людей никакого внимания.
       - То, о чем мне сказали мои новые друзья, как раз и связано с этим. Это новая информация! - выпалил Филька. - Я тебе говорил. По городу циркулируют странные деньги.
       Килькин вытаращился на "механического" приятеля одним глазом, прикрыв другой ладонью.
       Сказать что-то еще Филипп не успел.
      
      
      ***
       - Новые предложения... - краснознаменный работяга медленно перелистал меню и нашел в самом его конце листок, отпечатанный на цветном принтере. - Да тут опять какие-то морские твари...
       - Совершенно верно! Притом живые! Вы выбираете рыбу прямо из аквариума, и потом ее готовят наши повара... Единственное - приготовление некоторых блюд занимает достаточно большое время. Но вы можете скоротать его за закусками или рыбными супами. Они будут принесены вам немедленно.
       - Выбираете? Прямо из аквариума? Но она там одна! - потрясенно воскликнул дядя Сережа. Мысль о том, что кто-то, возможно, вот эта стоявшая перед ними официантка, осмелится бросить вызов огромной тупорылой рыбине - схватить ее и вытащить из аквариума, почему-то привела его в ужас.
       - К сожалению, эту рыбу мы вам приготовить не можем... Она не для еды, а для оформления, - проговорила официантка, мило улыбнувшись. - Аквариум с рыбой, предназначенной для вашего выбора, находится в соседнем зале... Пойдемте, я вам покажу.
       Компания тут же поднялась со своих мест, хохоча и отпуская шуточки, отправилась "смотреть морских тварей".
      
      
      ***
       "Механический" друг уже раскрыл рот, чтобы сказать еще что-то, но в этот момент в зал гурьбой ввалилась вся компания случайных килькинских знакомых.
       - О, ребята вот вы где! - завопил во всю глотку Генаша так, что стоявший к нему спиной Филька от неожиданности даже вздрогнул всем телом.
       - А нас тут пригласили выбирать рыб из дополнительного меню! - продолжал во весь голос говорить Генаша. - В основном меню ничего подходящего не нашлось. Вот, смотри, дали вкладыш...
       Он сунул вкладыш из меню Кильке, тот машинально взял в руки тонкую картонную книжицу.
       Официантка и оба беса уже прошли куда-то за спину Никиты. Ему не оставалось ничего другого, как развернуться и вместе с краснознаменным пролетарием и ниишниками двинуться вслед за ними.
       Две девушки-официантки, только что стоявшие между ним и аквариумом, уже куда-то делись.
       На ходу Никита раскрыл вкладыш с меню и быстро пробежал глазами пару страниц. Цены на живую рыбу были просто безумными.
       "Ни один нормальный человек это заказывать не стал бы. Ну а мне, какая разница? Разменяю еще какое-то количество фальшивок. Расход их большой, но ведь не настоящими же расплачиваюсь".
       Килькин хмыкнул. Сам удивился, что он еще способен хмыкать, думать о чем-то, кроме тетки в плаще, убийства в ресторанном туалете, того, что произошло совсем недавно в съемной квартире. Толкнув Генашу под локоть, протянул ему книжечку дополнительного меню, подошел ближе к аквариуму.
      
      
      ***
       - Вы можете заказать на пробу что-то одно, наш повар приготовит на всю компанию. Рыба будет подана с разными видами гарнира на отдельном блюде, - рассказывала официантка, кивая на морских тварей за толстыми стеклами аквариума, подсвеченного изнутри и снизу, как и весь ресторан, мертвенным холодным светом. Рядом со стеклянными стенками вместилища для рыб -декоративные деревянные сваи с досками, - часть изрядно траченного временем причала заброшенной пристани. То ли речной, то ли морской.
       Рыбины пребывали в непрестанном хаотическом и напряженном движении.
       Вода мутная то ли от недавно высыпанного обитателям огромной стеклянной "колбы" корма, то ли от того, что она давно не чищена и полна каких-то рыбьих выделений. То ли рыбин в аквариуме слишком много и в своем непрестанном движении они взбаламучивали песок, насыпанный на дне. Рассмотреть толком обитателей аквариума невозможно.
       Темные, скользкие губастые твари, возникавшие на мгновение перед глазами Килькина, казалось, норовили спрятаться друг за друга от рассматривавших их людей и так прожить подольше.
       Можно было различить, что рыбины очень большие. Не такие огромные, как пускавший в соседнем зале пузыри в аквариуме "сом", но все же в два или в три раза больше средней рыбины, продающейся в рыбных отделах супермаркетов.
       "Омерзительно!" - подумал Килькин. Его всего аж передернуло.
       - Теперь понимаю, почему всю последнюю неделю снились хоботы, - тут же услышал он над ухом. Повернувшись, увидел физиономию "механического" друга. Тот успел отойти от аквариума, обойти кругом сгрудившуюся у огромной стеклянной колбы компанию случайных собутыльников, подойти к Кильке со спины.
       - Я все пытался понять, кому хоботы принадлежат, - продолжал негромко говорить Филька, - не мог этого сделать. - Войдешь на кухню: хобот из под раковины высовывается, я в комнату, ложусь на диван. А с торца, где ноги, гляжу - опять хобот. С потолка свешивались, пройти не давали... Это, знаешь, кто себя так проявляет...
       - Кто? - Килька оторопело повернулся к "механическому" другу.
       - Вся эта история с деньгами - из нее хоботы растут! Я тебе не дорассказал, там очень важные подробности. Все, что происходило до этого - мелочи по сравнению с тем, что будет!
       От вида скользких тварей, которыми кишел аквариум, от рассказа про хоботы Никита чувствовал: начинает сходить с ума.
       "Сейчас, по идее, должна появиться тетка!.. Вернусь к столику, обязательно выпью хорошую порцию коньяка!" - когда все пропускали в "Причале в тумане" первую рюмку, Килька лишь для виду пригубил свою рюмку и поставил ее обратно на стол. Теперь она должна была стоять там, - пузатая, на короткой ножке и широкой подставке. И дожидаться его.
       - Давай вот эту, друг! - возопил дядя Сережа, тыча пальцем куда-то в аквариум.
       Никита устало махнул рукой. Ему было все равно, какую рыбину выбрали его случайные знакомые. Приготовленное из нее блюдо Килька есть не собирался.
       "Хорошо, что рыбина такая большая, - мелькнуло у него в голове. - Долго будут жарить. За это время я успею смыться... Не придется жрать эту гадость".
       - Отличный выбор! - проговорила официантка.
       В этот момент к аквариуму подошел немолодой толстый мужчина в белом халате и высоком колпаке - повар. В одной руке он держал за перекладину сложенную лестницу-стремянку, в другой - сачок на длинной деревянной ручке.
       Установив стремянку возле аквариума, повар начал при помощи сачка ловить рыбину, на которую показала ему официантка. Скользкая тварь в стеклянной колбе изо всех сил норовила в этот сачок не попасть, виляла хвостом, извивалась, кружилась по всему аквариуму. Повар изо всех сил орудовал сачком.
       Зрелище "подводной охоты" вызвало у килькинской компании приступы хохота. Больше всех развеселились бесы - они принялись надсмехаться над неловкостью повара, подавать советы, как быстрее изловить рыбину.
       Килька хотел сказать что-то еще, но тут один из бесов, чтобы лучше рассмотреть, что происходит в аквариуме, сделал несколько шагов в сторону. При этом грубо толкнул Фильку и оказался между ним и Никитой.
       "Хватит слушать все эти истории и платить за этих идиотов! - подумал Никита. - Надо сваливать!"
       Он сделал шаг к проходу, что вел в соседний зал, но Филипп тут же сделал несколько шагов наперерез ему. "Механический" друг явно не все сказал и намеревался продолжить разговор.
       Килькин резко развернулся и направился вглубь ресторана.
       Он искал туалет, по позвоночнику у него бегал неприятный холодок. Он не оборачивался и не видел, пошел ли следом за ним Филипп.
      
      
      ***
       Вход в узкий коридорчик, что вел к дверям в туалеты, в "Причале в тумане" был расположен так же, как в "Летучем голландце".
       "Почему такие совпадения? Этого не может быть".
       Он медленно приближался ко входу в мужской туалет. За несколько метров до двери он рассмотрел табличку на двери - она была точно такой же, как и табличка в "Летучем голландце".
       Но те секунды - полдесятка, а, может, и десяток, - что заняли несколько шагов, отделявших его от двери в "мужскую комнату", Никита думал не о странных совпадениях, а еще об одном беспокоившем его моменте, появившемся меньше минуты назад.
       Когда он шел через второй зал "Причала в тумане", то увидел в нем за столиком у стены в полумраке двух мужчин. Оба лет тридцати - тридцати пяти в темных рубашках и надетых поверх них черных кожаных курточках. На столе перед ними не стояло ничего кроме китайского фарфорового чайника и двух чайных чашек.
       В этих двух ресторанных посетителях не было ничего необычного и привлекавшего внимание за исключением одного - Килькину казалось... Нет, он был на сто процентов уверен, что этих двух мужчин он уже где-то видел.
       Причем совсем недавно. Сегодня.
      
      
      ***
       Килькин находился в туалете уже минут пять. Дверь в него он открывал с ужасом. Казалось, что кошмар повторится: сейчас непременно увидит огромное разбитое зеркало над раковинами, острые осколки в крови на кафельном полу, торчащие из кабинки ноги.
       Но туалетная комната, хоть и похожая своими размерами и формой на ту, что была в "Летучем голландце", оказалась отделанной совсем в другом стиле - стены покрывали пластиковые панели, неотличимые, если к ним долго не присматриваться, от натурального дерева, плоские неглубокие стильные фаянсовые раковины с угловатыми никелированными кранами, хорошо подсвеченное узкое зеркало...
       Двери в обе кабинки распахнуты, туалетная комната пуста.
       Килькин, ожидавший, что вслед за ним в туалетную комнату вот-вот войдет Филипп, тут же вошел в одну из кабинок, закрыл за собой дверь, провернул ручку замка, повернулся вполоборота к двери, оперся спиной о пластиковую панель.
       Какими бы чудовищными, ирреальными, странными не казались ему события, затянувшие его в свой водоворот с самого утра, он, как ни был пьян, пытался осмыслить их, разглядеть подноготную, причинно-следственные связи. Стремился составить разрозненные цветные кусочки стекла в картинку калейдоскопа. Но ничего не получалось.
       Он чувствовал, какие-то важные обстоятельства все время ускользают от него. Он силится схватить их, но они прошмыгивают между пальцев. Быть может, они только мерещатся ему? Их нет вовсе - все только бред?..
       Страх и чувство самосохранения не давали Килькину расслабится. Он знал: либо он разгадает тайную причину и механизм, заставлявший черную воронку омута вертеться все быстрей, либо его в конце концов утянет в нее навсегда.
       "Что, черт возьми, происходит?!"
       Он сам не понял, в какой момент изо всей силы ударил кулаком по противоположной стене кабинки.
       Что хотел рассказать ему Филипп? О каких еще обстоятельствах сообщили ему по телефону знакомые с новой работы?
       "Я не стал слушать всего этого, потому что устал от этого бреда. А надо было набраться терпения и дослушать до конца. - Килькин прислушался: в туалете царила тишина. - Почему Филипп не пришел сюда следом за мной?"
       И следом в голове у него опять застучал вопрос:
       "Где видел этих двух посетителей из зала?"
      
      
      ***
       Килькинская компания вернулась за столик.
       Филька уселся на место Никиты, на прежнее место "механического" друга пьяно повалился краснознаменный пролетарий Генаша.
       - О, прекрасно: принесли еще пару бутылок коньяку! Не помню, чтобы мы его заказывали! - возопил Генаша.
       На середине стола возвышались две бутылки: пузатая, с большой пробкой и золотистыми буквами, нанесенными прямо на стекло, и высокая, стройная, с длинным узким горлышком и черной этикеткой.
       - Это называется сервис! - заявил дядя Сережа и, упреждая беса Сашку, схватился за пузатую бутылку. - Ты не успел высказать желание, а оно уже осуществлено.
       Бес Машка потянулся к другой бутылке, но его опередил Филька.
       "Механический" друг пододвинул к себе по столу чей-то грязный бокал со следами губ. Не произнося ни слова, наполнил до краев коньяком.
       Поставив бутылку обратно на стол, Филька торопливо поднес бокал к губам и в несколько больших глотков выпил коньяк. Лицо моментально покраснело, глаза налились кровью.
       Генаша по-своему истолковал его состояние, проговорил:
       - Ну, друг, за то, чтобы ты поскорее пришел в себя. Да-а... Выгнали с работы! Преодолей свой невроз, так сказать... - произнес краснознаменный работяга.
       - Ну, надо выпить, - заявил Сергей Сергеевич. - Хотя зажевать коньяк нечем: закуска будет нескоро.
       - Но ее уже выловили и отправили на кухню! - заплетающимся языком громко провозгласил Генаша.
       Филипп сидел, уставившись в одну точку, и не произносил ни слова.
       Дядя Сережа взял бутылку, налил в бокалы коньяк на два пальца.
       Все чокнулись... Выпили...
       Принялись обсуждать рыбину, выбранную Килькиным: как она ловко увиливала от поварского сачка, а потом, когда все-таки угодила в него и была вытащена из воды, извивалась и по-собачьи скалила зубы.
       Филька вдруг повернулся к Генаше:
       - Хобот... Вон тянется... - "механический" друг как-то неопределенно повел пальцем.
       - Где? - краснознаменный пролетарий не мог понять, куда показывает молодой человек.
       - Вон там... - не глядя на Генашу, молодой человек неопределенно махнул рукой.
       В огромной стеклянной колбе продолжал пускать пузыри огромный "сом". Его тупорылая морда находилась у самого стекла. Казалось, сом внимательно рассматривает килькинскую компанию.
       - Да нет у него никакого хобота, - сказал краснознаменный пролетарий, посмотрев на "сома".
       - Вон он, в углу! Появился! - взвизгнул Филька и показал пальцем куда-то в сторону аквариума.
       - Да нет там никакого хобота! - с испугом сказал Генаша.
       - Как это нет?! Вон там, в углу из стены тянется хобот. Он весь в крови, - Филька обвел затравленным взглядом собутыльников, словно ища поддержки.
       - Ну, ты, дружок, кажись что-то совсем переволновался, - сказал краснознаменный пролетарий, дружелюбно приобнял Фильку и похлопал его ладонью по плечу. - Я тебя понимаю. Я сам был не свой, когда наше "Красное Знамя" спустило работяг в унитаз. Я всегда страдал припадками. Они тогда обострились.
       - На-ка, лучше выпей еще, полегчает! - краснознаменный пролетарий взял со стола пузатую бутылку. Плеснул коньяка в филькин стакан.
       Филька схватил стакан. Лицо у него было искажено ужасом, рука дрожала.
       Стуча зубами о край стакана, Филипп выпил коньяк.
       - Надо тебе еще выпить, тогда точно полегчает! - краснознаменный пролетарий вновь взялся за бутылку.
       - Хватит ему пить! Ты что, не видишь?! - вскричал Валерий Михайлович.
       Он вскочил со своего места. Опершись о стол руками, мгновенно подался вперед. Выхватил коньячную бутылку из рук краснознаменного пролетария, с силой впечатав донышком в стол, поставил обратно.
       - Вы что, не понимаете, что ли?!.. - Валерий Михайлович медленно обвел взглядом собутыльников. Филька смотрел в угол. - У него же алкогольный психоз!
       - Никогда не видел, как это бывает. Вот как, значит: хоботы из стены кровавые... А куда они тянутся, эти хоботы? - радостно взвизгнул бес Машка.
       - Вы же пьете, не переставая! Сейчас кто-нибудь ляжет трупом от перепоя, - резко проговорил, повернувшись к бесу Машке, Валерий Михайлович.
       Дядя Сережа схватил приятеля за рукав старенького пиджака, попытался силой усадить обратно на место. Тот не дал этого сделать.
       - Отдай бутылку, ему надо выпить, не видишь, в каком он состоянии, - мрачно произнес Генаша. Он кивнул на молодого человека, с застывшим на лице ужасом смотревшего в угол.
       - Он умрет! - сказал Валерий Михайлович, не отпуская бутылки. - Сейчас не только хоботы из стены увидит... Сейчас...
       - Труп надо скормить сому, - проговорил, отвернувшись от угла и уставившись на беса Сашку, Филька. - Морда у него зверская, с такой мордой он должен питаться окровавленными трупаками. Они ему в самый кайф!
       - Я же говорил! Отдай бутылку! - Генаша сильнее потянул коньяк в свою сторону, но Валерий Михайлович не отпустил.
       Дядя Сережа сильнее потянул своего старого знакомого за рукав старенького пиджака вниз - обратно в кресло. Но Валерий Михайлович продолжал стоять, вцепившись в коньяк.
       По компании пробежала нервная искра. Все были напряжены: назревала драка.
       Генаша вдруг подался вперед и заговорил:
       - Ребята, ему сейчас нужно хорошо выпить. Иначе, ему его состояние не преодолеть. Со мной точно такое было! Когда меня не приняли в училище, стали мерещиться кошмары.
       - Кошмары?!.. - радостно взвизгнул бес Машка. - С окровавленными хоботами?
       Краснознаменный пролетарий подбоченился:
       - На улице возле "Красного Знамени" трамваем разрезало человека. Когда труп увезли, на улице осталась лужа крови. Ее смыл дождь.
       - Труп... - задумчиво проговорил Филька. - Надо скормить труп сому.
       А потом как-то иду - смотрю, а пятно-то появляется... А следом на асфальте возник разрезанный труп.
       - Какая чушь! - воскликнул Валерий Михайлович.
       Генаша в ответ виновато и явно ища сочувствия посмотрел на ниишника:
       - Я же говорю - не в себе был, довели. Молодой тогда был. Хотелось профессию получить, ремесло освоить. Так ведь не брали никуда, какие-то обидные замечания про меня делали. И не один раз, постоянно доводили и доводили.
       - Брось! - грубо оборвал краснознаменного пролетария бес Сашка. - Довели тебя... Сам сказал, что у тебя припадки бывают. Ты больной, недоделанный, ублюдок. Поэтому никуда и не брали. Ублюдок! - смачно повторил бес Сашка и злобно рассмеялся.
       В тон ему - злобно и презрительно - рассмеялся бес Машка.
       Лицо краснознаменного пролетария изменилось - его исказило выражение глубокого горя:
       - Я - ублюдок?!
       Следом краснознаменный пролетарий схватил со стола бутылку и принялся хлестать коньяк прямо из горлышка.
       Эй, отнимите у него, а то он сейчас все наше бухло выпьет! - закричал бес Сашка.
       Оба беса вскочили со своих мест и мгновенно перегнулись через стол, чтобы отобрать у Генаши бутылку, но тот вдруг уронил ее на стол.
       Бутылка упала на бокал, тот раскололся, сама она осталась цела, из горлышка полился коньяк.
       Генаша попятился к выходу. В глазах краснознаменного пролетария сквозило безумие. Он заговорил:
       - Больного человека обидели, ублюдком меня назвали. Всю жизнь я это слово слышал - и на заводе, и дома. Думал, что когда-нибудь будет мне от кошмара, которым была моя жизнь, избавление. А оказалось, стало только хуже. И уже о "Красном Знамени" я вспоминаю с тоской... Господи, хоть бы все это поскорее закончилось! А вам, сволочи... Будет вам за то, что больного человека оскорбили, наказание! Бог накажет! Быстро, прямо сейчас! Это из-за вас я нищим стал, из-за вас моего завода больше нет, моего "Красного Знамени".
       Дядя Сережа уже успел подскочить к Генаше. Схватив его за плечи, он силой тащил краснознаменного пролетария обратно за стол:
       - Стой! Сядь обратно за стол!
       Генаша перестал пятится и, словно бы нехотя подчиняясь дяде Сереже, не произнося больше ни слова, вернулся обратно к столу.
       На лице краснознаменного пролетария застыло мстительное выражение. Он словно бы говорил про себя обидчикам: "Подождите, будет вам расплата!"
       В зале "Причала в тумане", в котором кроме килькинской компании не было ни одного человека, повисла зловещая тишина.
       В здоровенной стеклянной колбе шевелил губами "сом".
       Филька начал мелко-мелко дрожать.
      
      
      ***
       "Либо я разгадаю секрет этой черной воронки, которая начала крутиться рядом со мной этим утром, либо..." - продолжал размышлять Килька.
       Чувство тревоги, которое он испытывал, непрерывно усиливалось. Если бы в туалете оказалось окно, через которое можно было бы вылезти на улицу, он бы непременно сделал это. Но окон не было. Он не мог понять, чего боится больше всего: того или той, кто поджидал его в квартире, неожиданного появления заразной девушки, полиции, которая арестует их по подозрению в убийстве в туалете "Летучего голландца"?
       Никита тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на себя в зеркало: на него смотрел круглолицый, со вздернутым мясистым носом и толстыми губами, но чрезвычайно бледный - просто, как полотно, молодой человек. С взъерошенными рыжими волосами, в курточке, - странно, но до сих пор она оставалась чистенькой, как будто Килька не валялся в ней в лужах мочи, не стоял на четвереньках, сотрясаемый приступами рвоты. Словно грязь, подсыхая, падала с нее вниз... На брюках Килька разглядел несколько пятен.
       Никита сунул руки в карманы и повернулся к двери - идти обратно к своим знакомым. Он уже сделал шаг к выходу, как рука его нащупала в кармане бумажку.
       Килькин остановился: он вспомнил, как стоя в темной прихожей собственной арендованной квартиры обнаружил эту бумажку в пачке фальшивок и потом засунул в карман.
       Килькин вытащил бумажку из кармана - скомканный листок, вырванный из блокнота - неровные края. Никита развернул бумажку. Ровным почерком на ней было написано "Деньги - только часть. Остальное возьмешь у этого человека. Булат..." И номер мобильного телефона.
       Молодой человек скомкал бумажку, засунул ее обратно в карман и, подойдя к двери туалета, потянул ручку на себя.
       "Кто же эти двое посетителей и где он видел их? Причем совсем недавно, сегодня..."
      
      
      ***
       Он медленно прошел через зал, в котором плавали рыбины "для еды", и приблизился к порогу первого, ближнего ко входу в ресторан зала, где сидела за столиком его компания и угрожающе извивался в своем огромном аквариуме-"океанариуме" "сом".
       На пороге он остановился. У их столика стояла официантка. Та самая, которая ходила вместе с их компанией выбирать живую рыбину из аквариума. Наклонившись к столику, она что-то говорила бесам - Сашке и Машке. Те с ухмылками слушали ее и время от времени бросали какие-то фразы, после которых официантка тоже начинала улыбаться. За ее спиной...
       Никита почувствовал слабость в ногах.
      
      
      ***
       Между ним и теткой стояла официантка, но Кильке была виден торчавший рукав темного плаща, широкие складки внизу. Вот тетка чуть сдвинулась и Никите стал виден край капюшона.
       Никаких сомнений быть не могло: это была она. Видимо, в зале "Причала в тумане" тетка появилась только что, увидела за столиком знакомую компанию, хотела подойти к ней и заговорить, но килькинские собутыльники в этот момент общались с официанткой.
       Тетка никуда не спешила, не хотела перебивать их и просто ждала, когда этот разговор закончится.
       Килька медленно сделал несколько шагов вперед.
       К страху, который он испытывал перед загадочной бабищей в темном поношенном плаще вдруг примешалось какое-то ужасно тоскливое предчувствие: он словно бы в этот момент каким-то чутьем, - оно позволяло ему приоткрыть дверь в будущее и сквозь образовавшуюся щелку увидеть, что там станет происходить, - различил: все у него очень скоро будет плохо, с ним произойдет почти то же самое, что и с дядей Сережей, Валерием Михайловичем, краснознаменным пролетарием Генашей - нынешняя его жизнь, словно под воздействием злого волшебства, стремительно рухнет, а он вдруг, сам еще толком не понимая, как это все с ним произошло, окажется уже не преуспевающим и самодовольным человеком, а жалким, отвергнутым жизнью и людьми, неудачником на улицах заблудившихся душ и станет бесконечно плутать по ним, с тоской вспоминая свое счастливое прошлое и надеясь только на одно - на чудо, которое каким-то сказочным образом отнесет его обратно в "хорошую" жизнь.
       "Скорее бы уж все кончилось! Что ей от меня надо?.. Пусть, наконец, скажет..." - Килька был готов уже подойти к тетке и заговорить с ней.
       Но его все сильнее охватывала какая-то противная слабость. Она мешала ему действовать. Пошатываясь, он сделал несколько шагов вперед.
       "А что, если все-таки бежать?!" - пронеслось у него в голове.
       Он мгновенно представил, как ни говоря ни слова проходит мимо Фильки и случайных собутыльников к выходу из ресторана. Занятые разговором с официанткой, они вряд ли обратят на него внимание.
       "Быстро выйти из ресторана, еще скорее поймать первое попавшееся такси, домчаться на нем до вокзала, купить билет на первый попавшийся поезд, главное - чтобы он отправлялся как можно скорее, и уехать из Москвы... Что меня держит здесь?!.. Сломать этот странный, ужасный, пугающий ход событий... Быть может, пронесет, и я не окажусь в результате на улицах заблудившихся душ?!"
       Он сделал решительный шаг вперед, но тут официантка выпрямилась, кивнула головой, затем резким порывистым движением развернулась и пошла навстречу Килькину.
       Все произошло так, словно бы сама злая судьба, в ведении которой находились все эти улицы заблудившихся душ, успела разгадать новый план Никиты и стремительно выставить перед ним заслон.
       "Значит был прав - надо бежать!" - пронеслось у него в голове.
       Бесы, смотревшие вслед официантке, через мгновение уставились на Никиту. Молодой человек понял, что уйти, не оставив денег, ему не дадут...
       Он смотрел на тетку. Она, как ему казалось (тень от большого капюшона падала на ее лицо, и его не было видно), тоже смотрела на него. Тетка и Никита двинулись к столику одновременно с противоположных сторон.
       Официантка вдруг заспешила, прибавила шагу, и в мгновение ока исчезла за порогом. Килька сделал еще несколько шагов и оказался у самого столика. С другой его стороны к компании подошла тетка.
      
      
      Глава восемнадцатая.
      "ВСЕ, ПРОИСХОДИВШЕЕ С НАМИ, БЫЛО ДЕЙСТВИЕМ ТАЙНЫ"
      
      
       В своем старом плаще, с головой укрытая капюшоном, тетка странно смотрелась в зале ресторана.
       Килькин пытался рассмотреть ее лицо, но над ним нависал, отбрасывая внушительную тень, огромный капюшон. Килькин скорее угадывал, чем видел под ним мясистый нос картофелиной и два злобных глаза.
       Килькинская компания пока не обращала на тетку внимания. Едва она подошла к столу, один из бесов - Сашка, - поднялся со стула и медленно, пошатываясь направился в соседний зал.
       - Туалет там? - спросил он у Килькина.
       Никита кивнул головой. Он хотел сесть на свое место. Но оно было занято краснознаменным пролетарием Генашей. Килька уставился на него.
       На Генашу же уставилась и загадочная тетка. Следом она спросила его:
       - Кто среди вас будет Килькин?
       Никита, стоявший возле стола, вдруг почувствовал во всем теле чудовищную слабость. Краем глаза Килька видел, как из зала выходит бес Сашка. Следом в зале появилась официантка. В руках у нее были тарелки с закусками - разумеется, все рыба: на одной тарелке маленькие скользкие с виду рыбешки, на другой - креветки, на третьей тоже рыбешки, но с огромными глазами и маленькими хвостиками.
       Килькин испытал сильнейший приступ тошноты.
       - Нет тут никакого Килькина... - пробормотал работяга.
       Никите показалось: он слышит, как тетка рычит.
       Мотнув головой, словно бы от злости от того, что ей в который раз не удалось разузнать, кто из этой компании - Килькин, тетка медленно повернулась и, чуть ссутулившись, двинулась в обход столика - туда, где стоял Никита. На ее пути оказалась официантка - она возилась со своими тарелочками, расставляя их по столу и сдвигая при этом другие тарелки, бутылки и бокалы.
       Но вот официантка уместила на столе закуску, развернулась и быстрым шагом ушла.
       Тетка приблизилась к Килькину. Свет в "Причале в тумане" был призрачным, слабым. Тетка стояла в двух шагах от Килькина, но он по-прежнему не мог рассмотреть ее лица, - его покрывала тень от капюшона. Но молодой человек мог поклясться, он видит теткины глаза и они, словно красные огоньки, горят яростной злобой.
       Килька вдруг почувствовал: ему не хватает воздуха. Тетка явно хотела о чем-то спросить его, но он раскрыл рот, словно был той рыбой, которую повар вытащил из аквариума для того, чтобы зажарить для завалившейся в "Причал в тумане" пьяной компании.
       Никита с силой втянул воздух в легкие, тут же закрыл глаза и почувствовал, что сознание сейчас ускользнет от него...
       Он покачнулся...
       Тетка фыркнула, издала какой-то звук, похожий на злобное рычание и, пройдя мимо Килькина, исчезла из виду, пройдя за порог следующего зала.
       У Кильки отчаянно закружилась голова. Зал ресторана завертелся перед глазами. Чувствуя, что сейчас грохнется на пол, Никита, собрав последние остатки воли, ухватился за спинку стула.
       Тошнота усилилась, накатила очередная волна слабости, опять завертелись перед глазами аквариум, в котором томился огромный "сом", стол с рассевшейся вокруг него килькинской компанией, огоньки светильников, которыми был подсвечен "Причал в тумане". Верчение становилось все быстрее.
       Отцепившись от спинки стула, Килька грохнулся на пол.
      
      
      ***
       В тот момент, когда Никита потерял сознание, на пороге с очередными тарелками с рыбой появилась официантка.
       Увидев лежавшего на полу молодого человека, она на несколько мгновений замерла. Потом подошла ближе.
       Никита лежал, уткнувшись лицом в пол и не шевелился.
       Официантка вскрикнула.
      
      
      ***
       Килькин очнулся. В маленькой комнатке пахло специями, жареной рыбой. И к этим запахам примешивался еще один. Молодому человеку он был как будто знаком. Но он никак не мог припомнить, что же так пахнет?
       Он осмотрелся.
       Килькин находился в маленькой, заваленной всяким хламом, комнатке.
      Молодой человек лежал на старом, изрядно потрепанном жизнью диванчике с высокой спинкой и двумя валиками по краям. Обивка диванчика в некоторых местах была протерта чуть ли не до дыр.
       Спинкой он был прислонен к стене, один валик упирался в угол старого письменного стола, со стороны другого была дверь. Прямо перед диванчиком, отделенный от него узким, всего сантиметров в тридцать, проходом - стоял низенький журнальный столик.
       Килькин силился понять, что это за комнатка и как он в нее попал, но не мог этого сделать. Резко приподнявшись на диванчике, он сел.
       Странно, но у него ничего не болело. Голова не кружилась.
       Вдруг Килька вспомнил про фальшивые банкноты. Стремительно сунул руку в карман куртки. С шумом выпустил воздух - пачка была на месте.
       Молодой человек осмотрелся: комнатка была завалена всяким хламом. На столе лежали запылившиеся пачки счетов, два калькулятора, большая хрустальная пепельница, - вместо окурков в ней были старые ручки, скрепки, степлер.
       Журнальный столик был завален старыми книжками меню, которые в ресторане обычно вкладывают в пухлую кожаную папку. Сверху лежала на боку коробка, в которую упаковывают дорогой коньяк. Она была открыта, бутылки внутри не было.
       В отличие от залов "Причала в тумане", светильники в котором горели тусклым, безжизненным светом, в комнатке с диваном в подвесном потолке были вмонтированы яркие лампы дневного света, горевшие ярким, жизнерадостным светом.
       Килькин глубоко вздохнул. И следом вздрогнул.
       В маленькой комнатке, расположенной где-то "на задворках" помещений, занимаемых рестораном "Причал в тумане" раздался глухой голос.
      
      
      ***
       В тот момент, когда Килька рухнул, как подкошенный, за столиком его случайные собутыльники, - все, кроме Фильки, - громко выкрикивали какие-то шутки, пьяно хохотали.
       Всех веселил ниишник Сергей Сергеевич - он старался как-то развлечь всю компанию, а главным образом - краснознаменного пролетария, отвлечь всех от разыгравшейся только что сцены с Генашей.
       Взяв в обе руки по рыбине, - с тарелок, которые официантка принесла еще раньше, - дядя Сережа разыгрывал (надо сказать, и вправду довольно смешно) нечто вроде сценки кукольного театра. Рыбины ссорились между собой, а ниишник дядя Сережа то и дело кусал их...
       Из-за этого спектакля прошла, может быть, даже целая минута прежде, чем килькинские приятели обратили внимание на то, что Никита упал и валяется на полу.
       В это время тетка, которая вошла в следующий зал и остановилась, о чем-то раздумывая, увидела беса Сашку, возвращавшегося из туалета.
       Тетка развернулась и пошла вместе с бесом обратно к столику килькинской компании.
       Сашка повернулся к незнакомой тетке, уставился на нее.
       Она тут же спросила его:
       - Не знаешь, кто из них Килькин? - тетка показала пальцем в сторону компании, сидевшей вокруг стола.
       Бес остановился на полдороги от соединявшей два зала "Причала в тумане" двери до столика с сильно нетрезвой компанией.
       В этот момент дядя Сережа всучил обе рыбины Генаше, а сам наклонился над лежавшим на полу молодым человеком. Ниишник был уверен: молодой человек упал на пол потому, что организм его, наконец, оказался неспособен сопротивляться все новым и новым рюмкам спиртного: сознание вырубилось, мышцы обмякли.
       Бес перевел взгляд со своей неожиданной собеседницы к своим пьяным собутыльникам. Уставился на рыбин, которые краснознаменный пролетарий держал в руках.
       - Килькин?.. - бес Сашка усмехнулся. - Да вот этот, с рыбинами. Он сам нам сказала, что он - подкидыш, его повар назвал в честь рыбного дня. И фамилию дал рыбную - Килькин.
       Не задерживаясь больше возле тетки, бес прошел дальше в зал и, вскользь глянув на валявшегося на полу молодого человека и гаденько усмехнувшись, уселся на свое место. Взял в руки бокал, вылил в него остатки коньяка из бутылки.
       Тетка некоторое время постояла на пороге (при этом она внимательно смотрела на Генашу). Затем, продолжая кивать головой, словно бы выражая этим жестом мысль "Ага, теперь все ясно! Так я и думала" и негромко рыча (быть может, тетку особенно злило то, что Генаша откровенно соврал ей совсем недавно) она перешла в первый зал, миновала столик и вышла, медленно пройдя через холл ресторана, на улицу...
       За столиком, тем временем, воцарилась тишина.
      
      
      ***
       Голос был тих и звуки его своей силой вовсе не напоминали громовые раскаты. Но Килька подпрыгнул на диванчике чуть ли не до потолка.
       Мгновенно повернув голову на голос, молодой человек наконец увидел того, кто до сих пор каким-то чудом не попался ему на глаза.
       В дальнем углу маленькой комнатки (впрочем, помещение было настолько тесным, что все углы в нем, даже дальние, были ближними) между журнальным столиком, старой вешалкой, у ножки которой стоял большой полуразвалившийся и полураскрытый старый зонт, и стулом, чуть повернутым к двери, на котором горой возвышались канцелярские папки, на полу сидел дядя Сережа.
       Ниишник с кряхтением поджал под себя ноги, скрестив их по-турецки. Только что он, должно быть, сидел, прислонившись спиной к пыльной стене комнатки. В этом положении его от Килькина загораживал стул, торчали только ноги, и потому молодой человек ниишника не заметил.
       В руках у дяди Сережи была водочная бутылка - пустая - и рыбий хвост...
       Глаза молодого человека и ниишника встретились. Дядя Сережа как-то странно улыбнулся.
      
      
      Некоторое время назад
       - Эй, парень! Ты жив? - тормошил Генаша Никиту.
       Рыбин, которые он только что держал в руках, бывший пролетарий переставшего существовать завода "Красное знамя" успел положить в первую попавшуюся, стоявшую на краю стола тарелку.
       Килькин не подавал признаков жизни: не мычал, как это делают пьяные, не шевелился, хотя лежал очень неудобно. А главное: веки его были приподняты и были видны белки закатившихся глаз. Килька был в глубоком обмороке...
       - Боже мой, он же мертв! Смотрите, он умер! Какой ужас! - запричитала официантка.
       Принесенные ею тарелки уже стояли на столе.
       Прикрыв рукой рот, она стала пятиться назад - в сторону прохода в следующий зал.
       - Да, допился, готов! - с видимым удовольствием заявил бес Сашка.
       - Чего ты радуешься, кто платить-то будет?! - негромко сказал бес Машка.
       Официантка развернулась и стремительно убежала из ресторанного зала.
      
      
      ***
       Через минуту в зал быстро вошел немолодой человек, одетый в темный костюм и рубашку с галстуком, походивший на управляющего рестораном. Рядом с ним семенила всхлипывавшая официантка.
       Одновременно с ними со стороны холла в зал вошли два мужчины и молодая женщина.
       "Управляющий рестораном", стремительно склонился над Килькиным, схватил его за запястье правой руки, сжал его пальцами, бросил официантке:
       - Да успокойся ты! Он жив! Пойди, быстро займись гостями... Усади их... Хотя нет... - он посмотрел на лицо официантки, по которому текли слезы. - Беги, позови кого-нибудь еще...
       "Управляющий рестораном" повернулся к килькинской компании.
       - Вашему приятелю, похоже, нужен врач... Но он не может здесь валяться. У нас ресторан. Посетители!.. Помогите мне... У нас там есть комната. Диванчик. Положим его туда. Да помогите же! - он взял килькинскую руку, висевшую безжизненно, как плеть, начал поднимать Никиту с пола.
       Филька подскочил к валявшемуся на полу "механическому" приятелю, схватил того за другую руку. Вместе с "управляющим рестораном" они подняли Никиту с пола, потащили, взвалив его себе на плечи в соседний зал. Оттуда - под недоуменные и испуганные взгляды едоков - в какую-то комнату рядом с кухней.
       Генаша хотел было пойти следом за ними, но "управляющий рестораном" бросил на него оценивающий взгляд и проговорил:
       - Нет, всем туда нельзя...
       "Боится, что я что-нибудь сопру у него", - подумал краснознаменный пролетарий, приблизился к столу и с тоской взялся за водочную бутылку. Она была еще полной не меньше, чем до половины.
      
      
      Спустя некоторое время в комнатке рядом с кухней ресторана "Причал в тумане"
      
       - Оклемался? - голос дяди Сережи дрожал. - Слушай, я вот что никак не пойму... То есть, я все понимаю, но никак не могу поверить: ты что же, был в отключке все это время?
       Килькин кивнул головой. Он постепенно вспоминал подробности произошедшего с ним до того, как он потерял сознание.
       Чем ярче были картины недавнего прошлого, всплывавшие в сознании молодого человека, тем стремительнее разрастался в его душе ужас: тетка, неожиданно появившаяся у столика "Причала в тумане", труп в туалете "Летучего голландца", а главное, - это почему-то ужасало Килькина больше всего: непрошенный гость, поджидавший его в темноте в съемной квартире.
       Да, еще те двое, которых он встретил в соседнем зале "Причала в тумане", когда шел в туалет! Где же он все-таки их видел?!
       Вопрос этот тоже казался Килькину особенно важным. Чувствовал, ответ на него как-то напрямую связан с разгадкой всей таинственной истории - не истории, а настоящей черной воронки смерча, крутившегося с раннего утра вокруг Килькина.
       - Ничего не помню, - сказал Килькин. - Даже, как грохнулся - не помню. Словно лампочку в какой-то момент выключили, а включили только сейчас.
       - Повезло тебе парень. Не иначе, как это вознаграждение за твою доброту, - сказал дядя Сережа. Никита заметил, что зрачки у ниишника сильно расширены. Он по-прежнему сжимал в руках - словно бы их раз и навсегда свела судорога - пустую водочную бутылку и обглоданную рыбину. - Там у столика произошло убийство...
       - Что?! - едва слышно прошептал Никита.
       Он не понимал, как с его губ сорвалось именно это слово, он хотел задать другой вопрос: кого?
       - Водки бы выпить! - ниишник показал глазами на пустую бутылку. Его пальцы, сжимавшие горлышко, побелели от напряжения. - Сил нет, как хочется! Но ничего нет, ни капельки не осталось. Все только что выпил. Бутылку, не меньше, и совершенно не опьянел.
       Никита дернулся. Он хотел встать с диванчика, но почему-то не смог даже оторвать от него зад, точно бы некая повышенная сила земного тяготения тянула его вниз - к полу.
       - Постой, а скорую-то тебе вызвали? Врача какого-нибудь, - дядя Сережа говорил еле слышно.
       Килька помотал головой:
       - Ничего не знаю, ничего не помню...
       - Если что, врач теперь займется покойником. Только тебя уволокли, в зал вошел какой-то человек и начал стрелять из пистолета. Нет, погоди, перед этим твой приятель успел в зал вернуться. Он телефон забыл на столике, наверное, скорую хотел тебе... Все на пол повалились, кто под стул, кто под стол.
       - А тетка? - так же тихо, как и Сергей Сергеевич, словно опасаясь, что их подслушают, спросил Килькин.
       - Какая еще тетка? Никакой тетки не было. Потом у него патроны кончились. Нажал на курок, пистолет лязгнул, и никакого выстрела.
       - И что?
       - И все. Усатый убежал.
       - Сколько трупов? - придавленным голосом спросил Никита.
       - Один. Пролетарий с "Красного Знамени", Гена. Усатый не мастер стрелять, не профессиональный киллер. Всех остальных даже не задело. Парень, ты чуешь, чуешь что происходит?!
       - Да, - Килькин закивал головой. Губы у него задрожали. - Надо сматываться. И быстрее...
       - Ты не понял! - ниишник поставил бутылку на пол, положил рядом рыбий хвост. - За сегодняшний день это не первое нападение на нас. Понимаешь?! Кому и где мы перешли дорогу?
       Дядя Сережа произнес последнюю фразу тихо, но с таким напряжением в голосе, что жилы на его шее вздулись.
       - Ты забыл уже, что произошло в "Апшроне"?! - ниишник, дико тараща глаза, подался чуть вперед, в сторону Килькина.
       Никита замычал... Слова Сергея Сергеевича пролетали словно бы мимо его ушей. И без них молодого человека сильнее охватывал ужас: убийство, уже второе! Пьяная компания, сбитая вместе и напоенная до полубезумного состояния всевозможными спиртными напитками на его деньги, шастает по ресторанам, И куда бы она не пришла, рядом с ней укладывается труп.
       Первый мертвец появился в туалете "Летучего голландца". Не успели они перебраться в следующий ресторан и толком заказать блюда - бац, рядом с ними возникает еще один трупешник! Смерть...
       Но она снилась ему сегодня ночью! Ночные видения были пророческими. Они предрекали покойников!
       - Там, в "Апшероне" какой-то человек бросил в нас гранату. Мы бы погибли, но она не взорвалась, - продолжал дядя Сережа. - Потом - стрельба... Почему ты не обратил на нее внимание?
       - Как это, не обратил? Обратил, - прошептал Килька. - Это ты вел себя так, будто ничего не происходит.
       - Да я был пьян уже в стельку. Я еще до встречи с вами зарядился так, что из ушей текло. Я же алкаш, что с меня взять! Происходит! - дядя Сережа приблизился к Килькину еще ближе.
       - Теперь протрезвел?! - Никита начал мелко дрожать.
       - Протрезвел! Я сейчас полбутылки водяры залпом вылакал. Хочу напиться вусмерть - не берет. Что-то вокруг нас происходит. Все это непросто...
       - Нашел, что сказать. Понятно, что непросто. Было бы просто, трупаки бы не возникали один за другим, - Килькин сделал над собой усилие и поднялся с диванчика.
       Дядя Сережа тут же встал с пола. Они с Килькой были одного роста, ниишник стоял лицом к лицу с парнем.
       Ниишник сделал шаг вперед и оказался совсем рядом с Никитой.
       - Нет, ты, парень, не понял, - глаза дяди Сережи округлились. - Это "не так", которое сейчас крутится вокруг нас - не простое. Это тебе не какой-нибудь обычный криминал. У меня знаешь, какая мысль вертится... Я тебе хочу сказать...
       Чувствовалось, что мысль, которую хочет высказать ниишник, вводит его в состояние огромного волнения.
       Возбуждение старого пьяницы предалось Никите. Он и без того испытывал ужас, но теперь ему вдруг почудилось: у дяди Сережи есть ключи к тайне. К той самой, которая властно вторглась в жизнь парня сегодняшним утром.
       - Дело не только в сегодняшнем дне! - прошептал с каким-то остервенением ниишник. - Речь идет о всех последних временах. Задумайся, что повергло нас с Валерием Михайловичем, Генашу, теперь уже покойного, в нынешнее униженное положение?
       - Не знаю. Какая разница, что повергло? О чем ты?
       - О деньгах, вот о чем! - от нервного возбуждения ниишник затряс головой. - Они довели нас всех. До тех пор, пока они еще не взяли всю свою власть над нами, все в нашей жизни было еще более-менее нормально...
       - Ты пьян, ты надрался, ты несешь чушь!
       - Нет, парень, я не пьян! Я чувствовал все последние дни, месяцы, годы, десятилетия даже - чувствовал, что происходит что-то не то, но никак не мог докопаться до сути. Не то происходило!.. - Ниишник затряс руками, сжатыми от напряжения в кулаки.
       - Надо сматываться отсюда, пока и до нас с тобой не добрались, - слух Никиты фоном к страстной речи Сергея Сергеевича улавливал какие-то негромкие звуки, похожие на звуки осторожных шагов, доносившиеся из-за двери комнатки.
       - Успеем смотаться, дослушай, это важно. Помнишь, я говорил тебе, что считаю эти улицы - улицами заблудившихся душ.
       - Да помню конечно! Ты уже раз сто, наверное, это повторил.
       - А как мы оказались на этих улицах? Ну ты-то - недавно, а мы с Валерой уже давно. Как мы сюда попали? Почему мы так глупо потеряли работу? Ведь не были же мы до такой степени непроходимо тупы! Уж Валера-то - точно не был! Он несколько высших образований имеет. Светило науки. И вдруг - без работы, без денег, без жилья. Понимаешь, Валера - на улице!.. И оказался он на ней совсем недавно. Чувствуешь, какое странное совпадение: пошли слухи про эти чертовы купюры, и словно бы окончательно нас всех добило!
       - Вы сами - кретины!
       - Да, верно, всему есть простое объяснение, ты много раз его повторял: мы идиоты, жалкие дураки, бездельники. Не смогли вовремя понять того, что вокруг происходит. Я на твои слова не обижаюсь. Потому, что ты сам ни черта не понял, что происходит. А происходит ужасное!
      
      
      ***
       - Ты кичишься тем, что ты - самый хитрый и ловкий, но ты тоже попал впросак! - продолжал дядя Сережа. - Все, что вокруг - это лишь дымовая завеса, маска, ложное представление. Ты принял за правду ложь, которую тебе очень хитроумно подсунули. И потому ты в конце концов оказался в нашей пьяной компании жалких неудачников, ты плутаешь по мертвым улицам, и там в зале у столика нас поджидает трупешник, вокруг которого натекло целое озеро крови. "Причал в тумане". Вот к чему мы все сегодня причалили!.. И ты - вместе с нами!
       Килькин чувствовал: речь ниишника начинает задевать его, он больше не считает слова дяди Сережи бредом жалкого неудачника. Он внимательно следит за ходом его мыслей и с каждой минутой все сильнее осознает: в них что-то есть.
       Каждой клеточкой своего существа Килькин чувствовал, что им грозит чудовищная опасность, что нужно как можно скорее уходить из этой комнатки, но не двигался с места, продолжая слушать речь дяди Сережи.
       - Все, происходившее с нами, было действием тайны. Она разрешится в ближайшие часы. Враг выходит из тени и идет в открытую атаку! Вспомни, что говорили там, в стоячке: появились какие-то странные деньги, они приносят несчастья. Деньги с какими-то там таинственными номерами. От них - несчастья, беды, смерть... Все это признаки того, что решающее сражение наступает!
       Килькин тут же подумал про тетку в капюшоне и ему стало еще жутче, чем прежде.
       - Если мы не оплошаем, если окажемся достаточно умны и хитры, то мрак развеется, и завтра мы проснемся уже не жалкими подобиями человеков - бездомными, безработными пьяницами, спившимися идиотами, а людьми, понимаешь! Людьми, как прежде! И прежняя счастливая жизнь вернется!
       Дядя Сережа вдруг смолк.
       Они с Килькиным оба одновременно услышали за дверью чьи-то шаги. И оба тут же подумали о предыдущих нападениях и о том, что один из их пьяной компании уже убит.
       В глазах дяди Сережи мелькнул страх.
       - Слышишь? - почти совсем без голоса, одними губами спросил Килька.
       - Да, - так же, одними губами ответил ниишник. - Это убийцы, я уверен. Теперь они ищут нас с тобой.
       Шаги стали громче, потом они стали удаляться, пока не стихли совсем.
       - Все, что ты говорил - бред! - произнес Килькин. - Всего этого нет, ты и твой приятель и этот Генаша, которого убили, оказались в полном дерьме, потому что были идиотами. Нет никакой тайны и решающего сражения!
       Килькин сам себе не верил, он верил ниишнику, но боялся, что от этой веры просто-напросто потеряет рассудок, не сможет сопротивляться убийцам, которые подкарауливают его за каждым углом, за каждой дверью, в каждой съемной квартире, погибнет.
       Дядя Сережа еще сильнее приблизил лицо к лицу молодого человека и проговорил:
       - Но трупак-то есть! А значит, прав я, а не ты: все самые невероятные слухи сбываются...
       Дядя Сережа вдруг отстранился от Никиты. По лицу старого пьяницы потекли слезы:
       - Я ведь чувствовал, все последние десять, пятнадцать, двадцать лет чувствовал: что-то не так, - произнес он, то и дело всхлипывая. - Ну не мог я в жизни настолько ошибаться, не мог быть таким законченным идиотом, чтобы оказаться в таком ужасном дерьме! Кто-то или что-то упорно помогало мне это сделать.
       Он вдруг схватил Килькина за грудки и, тряся его, с жаром произнес:
       - Понимаешь, я не должен был оказаться жалким идиотом в заношенном костюмчике - мальчонкой на побегушках на старости лет у каких-то грязных типов! Все должно было быть по-другому, но что-то помогло мне сойти с верной дороги. Какая тайна за всем этим кроется?
       - Не знаю, - слабым голосом произнес Килькин.
       Ниишник вытер рукавом слезы.
       - Надо выбираться отсюда, найти Валеру... Послушай, парень, когда ты лежал в отключке, у тебя крутка распахнулась и так это, знаешь, вывернулась... Я увидел пачку у тебя в кармане. Откуда у тебя столько денег, скажи?..
       - Какая тебе разница, - прошептал Килькин, но тут же, сообразив, что лучше все-таки как-то объяснить происхождение пачки банкнот, добавил. - Я машину продал. Машина у меня была суперская, от родственника по наследству досталась, вот я ее и загнал. Это дело сегодня с вами и обмываю.
       - Понятно. Такую сделку, конечно, надо обмыть. Только, вот что, парень, нет у тебя подозрения, что подсунули тебе в этой пачке как раз те самые опасные банкноты, про которые теперь весь город гудит, а? Что если в этой-то твоей пачке все и дело, а? Проверить бы ее надо...
       - Как проверить?! - прошептал Килькин. - Раньше, чем мы все это проверим, нас всех здесь просто поубивают... Сматываться надо!
       - Надо, - ниишник кивнул головой.
       Килькин посмотрел на дядю Сережу с надеждой. Он чувствовал, что этот неказистый, нищий и немолодой мужичок может помочь ему выкрутиться из всего этого кошмара.
       Дядя Сережа приоткрыл дверь комнатки и осторожно выглянул в коридор.
      
      
      Глава девятнадцатая.
      СОДРАННЫЕ СКАЛЬПИРОВАННЫЕ МОРДЫ ШАСТАЛИ ВО СНЕ НЕ ЗРЯ
      
      
       Старые, давно не мытые пластиковые плафоны под потолком светили тусклым светом. В коридоре, в который с двух сторон выходило несколько дверей - все они были закрыты и лишь одна полураспахнута, никого не было. Сделав несколько шагов, дядя Сережа остановился. Килькин медленно прошел мимо него и тоже замер.
       "Куда теперь? - неслось у парня в голове. - Обратно в зал, к трупу, к тетке?!"
       Он почувствовал, что от этой мысли (хотя, с чего он взял, что тетка по-прежнему находится в зале) у него начинают слабеть ноги и мелко дрожать поджилки. "Не-ет!"
       Вдруг Килькин явственно услышал за своей спиной шаги. Он резко обернулся. В нескольких метрах от того места, где они с дядей Сережей остановились, узкий коридор - Никита совершенно не помнил, как его волокли по нему, - поворачивал направо. Что там, за поворотом, видно не было, но звук шагов доносился оттуда.
       Никита и ниишник не сговариваясь посмотрели друг на друга, встретились взглядами. Глаза дяди Сережи были полны страха.
       Килькин запаниковал. Резко повернулся. Другой своей стороной узкий коридор упирался в дверь, она была закрыта, но ручка вдруг повернулась вниз, - кто-то намеревался открыть ее и выйти прямо навстречу молодому человеку и ниишнику.
       Полуоткрытая дверь была ровно напротив Никиты. Он в ужасе нырнул в нее, следом за ним за порог проскочил дядя Сережа. Мгновенно, постаравшись не издать ни звука, прикрыл дверь.
      
      
      ***
       За дверью раздались шаги: одни - грузные и тяжелые, другие - едва слышные, крадущиеся, осторожные, упругие.
       Затем раздался голос, хриплый, низкий. Килька для себя определил, что он принадлежит тому из двоих людей, что шагал грузно и тяжело:
       - Сколько у тебя осталось патронов?
       Тонкая деревянная дверь, возле которой стояли Никита с дядей Сережей, пропускала звуки, словно ее склеили из тонких слоев бумаги.
       "Вот она, смерть! Не странная баба с мясистым носом в плаще с капюшоном, а убийца - он сейчас пересчитает патроны".
       Килькин чувствовал: он уже не просто трезв, он слишком протрезвел - до такой степени, что пребывать в состоянии такой трезвости опасно. Просто сойдет с ума - слишком много на него навалилось всяких событий и ужасов.
       Было даже какое-то мгновение - правда, оно продолжалось всего десятую долю секунды, Никиту захлестнул столь сильный страх смерти, что захотелось выскочить за дверь, оттолкнуть, что есть сил, от себя убийц, кинуться очертя голову по коридору к выходу "на свободу". Должен же быть где-то там, за поворотом, выход хоть куда-то! В какое-то такое место, где есть дверь и можно через нее вырваться в зал "Причала в тумане" или на улицу.
       Но слабость эта длилась лишь очень короткое мгновение: он знал, что единственный его шанс на спасение - это, наоборот, затаиться. Если повезет, то убийцы не заглянут в эту комнатку и, переждав пока они уйдут, они с ниишником смогут вырваться из ресторана.
       Второй "голос" тем временем ответил первому там, в коридоре за дверью:
       - У меня полная обойма, - второй убийца (как определил его про себя Килькин) разговаривал хоть и не низким и хриплым, но каким-то неприятным "уголовным" голосом - было в нем что-то развинченное, истерическое.
       - Когда же ты успел ее перезарядить? - спросил первый хриплый голос.
       - Я на такие дела всегда беру с собой несколько обойм. И после стрельбы перезаряжаю всегда новую, нетраченную. Чтобы каждый раз сделать свои девять выстрелов.
       Взгляд Никиты упал на лицо дяди Сережи: тот стоял бледный, как полотно, глаза расширены ужасом.
       Хриплый за дверью кашлянул, следом послышались его тяжелые удалявшиеся шаги. Следом прозвучали и едва слышные осторожные шаги второго человека - обладателя пистолета с полностью заряженной обоймой.
       Никита и дядя Сережа стояли, боясь пошевелиться. Сколько так прошло минут - молодой человек не понимал.
       "Почему они за мной охотятся?! - стучал в его голове один и тот же вопрос. - Ниишник прав: это уже не первое нападение за сегодняшний день... Была уже и стрельба, и наезд машины. А эта заразная бледная девица?! Как она за мной гонялась! А ведь она сейчас тоже может быть где-нибудь там, за дверью".
       От этой мысли Килькина прошиб ледяной пот.
       "А что за тетка предупреждала меня там, в кафе-стоячке о появлении бледной девицы? Ее-то какая роль во всей это истории? - продолжал думать молодой человек. - И был еще некто... Некое существо, которое поджидало меня в темной комнате пустой съемной квартиры".
       Тут Килькин опять вспомнил про тех двух, которых он увидел за столиком в соседнем зале "Причала в тумане".
       "Где же я видел их раньше? - показалось, что в ответе на этот вопрос находится ключ ко всем тайнам сегодняшнего дня. - Надо напрячься!"
       Килькин принялся напряженно вспоминать.
       Он чувствовал, что еще немного, и пришпоренная память выдаст ему ответ на мучающий его вопрос, но тут напряженное припоминание было остановлено голосом дяди Сережи:
       - Надо выбираться отсюда, они ушли и больше сюда не придут.
       Килькин медленно отошел от двери, наконец-то смог оглядеть толком просторное помещение, в котором они находились.
       Это была кухня "Причала в тумане". Посреди большой комнаты стояли плиты, у стен - столы и широкие холодильники с массивными дверными ручками. Кругом на столах лежали ножи, разных размеров миски и тазики, плиты работали, на них готовились блюда, пар и чад от кастрюль и сковородок утягивала вверх работавшая вытяжка.
       - Вон, смотри! - воскликнул ниишник.
       Килькин дернулся, испытал мгновенное чувство опасности, ужас, но, проследив за пальцем дяди Сережи, почувствовал облегчение. В углу кухни у стены возвышался стеллаж. Из стоявшей на нем кастрюли торчало закрытое пробкой горлышко бутылки-поллитровки.
       Дядя Сережа, бывший научный работник, у которого сегодня начался запой, едва слышно проговорил:
       - Господи, только бы эта бутылка не оказалась пустой!
       Тут же он посмотрел на Килькина, добавил:
       - Извини, друг, но я уже на пределе сил. И мне очень надо выпить. Иначе, уж я себя хорошо знаю, у меня будет нервный срыв. Слишком много для меня сегодня потрясений.
       Никита и сам чувствовал: ему тоже надо выпить. Если сейчас выпьет, то хуже не будет, только лучше. Под действием спиртного немного отпустит страх, нервы хоть чуть-чуть, но успокоятся. Если же он будет оставаться трезвым, то в таком состоянии, как сейчас, может наделать ошибок.
       Ниишник осторожно крадучись, стараясь не издать ни звука, - дядя Сережа все-таки ни на мгновение не забывал о тех, чьи голоса совсем недавно были слышны через дверь из коридора, - подошел к стеллажу.
       Килькин молча наблюдал за ним.
       Истерическим нервным движением дядя Сережа резко выбросил вперед руку. Взялся за горлышко бутылки и осторожно, с трепетом, вытащил ее из-за кастрюли.
       В поллитровке оставалось грамм триста. Ниишник рассмотрел этикетку:
       - Отечественный коньяк!
       Килькин ни на мгновение не переставал вслушиваться в то, что происходило в коридоре, но из-за двери не доносилось ни звука.
       "Куда подевался весь персонал "Причала в тумане"? Повара, официанты..."
       - Из чего бы выпить? - Сергей Сергеевич поставил коньяк на один из кухонных металлических столов и принялся осматриваться по сторонам, ища взглядом стакан или чашку.
       Рядом с бутылкой на металлической поверхности лежал огромный нож-тесак,
      к которому прилипла рыбья чешуя, и тарелка с несколькими разделанными рыбьими тушками, вымазанными красновато-коричневым соусом. Миска с ним стояла тут же, возле ножа.
       Дядя Сережа взял нож со стола. Сжал рукоятку в кулаке, сделал несколько движений, как будто он колет кого-то острым лезвием, посмотрел на закрытую дверь кухни.
       В воображении Килькина как-то сам собой возник образ тетки в капюшоне. Никите очень не хотелось оказаться рядом с еще одним трупом - на этот раз его мог подложить к ногам молодого человека старый пьяница - бывший ученый.
       - Вон какие-то стекляшки, - негромко проговорил Килькин, показывая кивком головы на еще один металлический стол. Там, у противоположной от двери стены, стояла горкой посуда: несколько тарелок, прозрачные мисочки из толстого стекла, какие-то стаканчики.
       Дядя Сережа засунул грязный, в рыбьей чешуе, нож в боковой карман брюк, прикрыл его полой пиджака и двинулся, обходя кухонные плиты, стоявшие на самой середине комнаты, к дальней стене.
       Вдруг он остановился, прислушался, - из коридора по-прежнему не доносилось ни звука, - приглушая голос, сказал:
       - Обрати внимание, я, как бы тяжело мне не было, никогда не брал чужого. А теперь намереваюсь покуситься на чей-то коньяк, должно быть, повара. Получается, я готовлюсь его обворовать!.. О-па! Смотри! Что это здесь? - ниишник жестом позвал Килькина к себе.
       Никита обогнул дышавшие жаром электрические плиты и медленно приблизился к Сергею Сергеевичу.
       На полу между плитами и еще одним железным столом, на котором лежали какие-то полуфабрикаты, полуочищенные и словно бы в спешке брошенные рыбины, ножи, огромные ложки с множеством дырок, стоял большой алюминиевый чан, доверху наполненный прозрачной водой. В нем преспокойно плавала та самая рыбина, которую демонстративно выловил сачком из аквариума для килькинской компании повар.
       - Если бы они хотели ее для нас зажарить, то не наливали бы для нее бадью воды и не выпускали поплескаться, - сказал дядя Сережа. - Налицо подлый обман клиентов. Рыбина в чане пережидает, пока мы откушаем и покинем ресторан. После чего она будет благополучно возвращена в аквариум.
       Килькин бессмысленным взглядом смотрел на бадью. Ему сейчас было не до рыбин и не до обмана клиентов, - выпить ему хотелось, но при этом он не переставал прислушиваться: а не доносится ли каких-нибудь звуков из коридора. Те двое, которые говорили про патроны в обойме пистолета, могли в любой момент вернуться. Как ниишник смог так быстро отвлечься от того, что происходило только что, и говорить о каких-то там рыбинах - этого Килькин не понимал.
       Тем не менее в голове пронеслось: "Хорошенькое заведение! Посетители думают, что их здесь потчуют безумно дорогой якобы "живой" рыбой, которую готовят по их заказу... Они выбирают рыбу, ее у них на глазах на показ долго вылавливают сачком из аквариума. Потом посетителям предлагают подождать. Пока они накачиваются коньяком, на кухне жарят дешевые готовые полуфабрикаты. А живую рыбу потом выпускают обратно в аквариум".
       Дядя Сережа подошел к металлическому столу у стены, взял с него два стаканчика из мутного, словно бы покрытого липким слоем грязи и пыли, стекла. Проговорил:
       - А ведь причал-то этот, и вправду, окутан густым туманом. И за его завесой творится обман. Да еще и убийства!
       Килькин опять испытал приступ паники:
       - Пойдем отсюда скорее! Сейчас не до того, чтобы подводных тварей рассматривать.
       - Погоди, я сейчас в таком состоянии, что мне надо выпить. Иначе у меня просто нервы не выдержат, и я сам убийцам сдамся. К тому же, теперь получается, что полбутылки коньяку эти - наша добыча. Это справедливая компенсация за обман. А к коньяку я возьму еще и закуску, - дядя Сережа нагнулся к стеклу электрического духового шкафа, стоявшего рядом с плитой. Видно было, что в шкафу на металлическом противне лежат румяные куски рыбы, запеченные в сырном соусе.
       Ниишник взялся за ручку шкафа, открыл его, осторожно сунул руку внутрь, пробормотал "Совсем не горячо", пальцами быстро схватил кусок рыбы, сдернул его с противня, вытащил наружу, положил на край стоявшей по соседству плиты, тут же вытащил еще один кусок, закрыл духовой шкаф. Проговорил:
       - Похоже, духовка уже некоторое время не работает - рыба готова, шкаф выключился сам собой на автомате.
       - Таймер! - пробормотал Килькин. - Повар, включив духовку, зарядил ее на определенное время. Но потом весь персонал кухни разбежался. А духовка выключилась сама собой в определенное время, - Никита уже огибал плиты, он шел за бутылкой с коньяком.
       Килькин чувствовал: надо скорее распить этот коньяк и, не теряя времени, сматываться с кухни.
       Вернувшись обратно к дяде Сереже, молодой человек вытащил из бутылочного горлышка пробку, бросил ее на пол. Ниишник уже поставил грязные стаканчики на край работавшей плиты - рядом с рыбой.
       Никита разлил коньяк, они выпили, закусили, отщипывая пальцами куски от двух рыбных порций.
       - Рыба вкусная, - сказал ниишник.
       Килькин кивнул головой.
       - Дошли мы с тобой до ручки, парень, - мрачно проговорил дядя Сережа. - Где-то там, в зале, трупак, по "Причалу в тумане" бродят двое с оружием, на нас идет какая-то непонятная охота, а мы с тобой смакуем рыбу. До чего надо было довести людей, чтобы их уже вообще ничего не смущало! Скоро на трупе сможем закуску раскладывать... Не просто так все это: что-то происходит, история близится к развязке. Поверь, если сейчас мы не оплошаем, то не только спасемся, но и разгадаем какую-то очень большую тайну, которая давит на нашу жизнь.
       Килькин разлил остатки коньяка по грязным стаканам.
       - Пугает меня эта рыба из духовки. В "Причале в тумане" во всем должен быть какой-то обман, подвох и засада... На то он и в тумане, - проговорил Никита.
      
      
      ***
       - Мертвец, еще один. Не зря мне, значит, всю ночь хоботы снились, - Филька пошатнулся. Взгляд его, в котором сквозило безумие, блуждал по распростертому на полу у ресторанного столика телу пролетария с "Красного Знамени" - теперь и работяга и завод сравнялись, их обоих не существовало, - блуждал по опрокинутым стульям, валявшимся в беспорядке на полу, по осколкам посуды, которыми, точно новогодним конфетти в преддверии праздника были усыпаны поверхность стола (с краю она была расщеплена пулями), пол, стулья, труп.
       В зале "Причала в тумане" отчаянно пахло порохом.
       Удивительно, но ни одна из бутылок, пустых и полных, при стрельбе не разлетелась осколками в разные стороны. Как будто сама Смерть заботилась о том, чтобы алкоголь - одно из мощных орудий медленного убийства, успешно применяемых ею против людей в этом городе, осталось невредимым и продолжало действовать.
       "Механический" друг приблизился к столу. По-прежнему пошатываясь, взялся за бутылку. Вылил остававшийся в ней коньяк - его было немного, чуть больше пятидесяти граммов, - в уцелевший чужой бокал со следами жирных губ на краешке стекла. Махом отправил его в глотку.
       Не поморщившись, поставил бокал обратно на разгромленный стол, заговорил:
       - Покойничек, покойнички! Не зря, значит, рожи эти окровавленные, содранные скальпированные морды во сне шастали, все одно к одному - к сырой землице дело клонится. А она нас давно ждет, мать сырая земля, где-то там, под полом.
       С момента стрельбы прошло совсем немного времени.
       Филька тогда сидел спиной к двери, что вела из зала "Причала в тумане" в холл. Молодой человек не увидел того, как порог пересек усатый дядька, как торопливо, словно бы опасаясь, что ему не дадут совершить задуманное, что какая-то случайность в последнюю секунду вклинится в его планы и разрушит их, достал пистолет, как-то неумело, с натугой передернул затвор и потом, несколько раз поведя стволом из стороны в сторону, сделал выстрел.
       Бесы к этому моменту уже валились на пол у стола. Стол был тяжелый, массивный. Вокруг него в беспорядке стояли стулья. Их несколько раз передвинули с места на место после того, как Никита потерял сознание. Случайные килькинские друзья после этого заняли места не так, как сидели до Никитиного обморока. Один из бесов - Сашка - в момент появления усача с пистолетом оказался сидящим лицом к двери в ресторанный холл, другой - Машка - сидел к ней боком.
       Краснознаменный пролетарий Генаша, повернувшийся в сторону усача лишь после того, как маленький ресторанный зал сотряс оглушительный грохот выстрела, рванулся к двери, что вела в соседний зал, но натолкнулся на Фильку.
       "Механический" друг, который был к этому моменту здорово пьян, увидел усача позже всех...
       Когда на Фильку налетел Генаша, молодой человек пошатнулся и следом вцепился, чтобы не упасть, обеими руками в краснознаменного пролетария. Но Генаша тоже в этот момент не очень прочно стоял на ногах. Потеряв равновесие, увлекаемый вниз Филиппом, краснознаменный пролетарий полетел на пол, в последнее мгновение ухватился за стол, но не удержался и все же упал - правда да пола не долетел: успел выставить вперед руку и ногу, припал на одно колено.
       Выстрелы продолжали грохотать один за другим. Пули крушили стол, стулья, посуду.
       Рухнув на спину, Филипп, повинуясь боровшемуся в его организме с алкогольными парами инстинкту самосохранения, крутанулся, потом еще раз, - усач продолжал палить, Филька рывком попытался встать на ноги, но неудачно, рухнул на пол.
       Времени с первого выстрела прошло не больше пяти - десяти секунд.
       Краснознаменного пролетария, которому к этому моменту пуля уже угодила в голову, молодой человек не видел. Он еще раз перекатился через правый бок и хотел опять вскочить на ноги, но в зале "Причала в тумане" воцарилась тишина.
       Ей предшествовало какое-то сухое клацанье. В обойме, вставленной в рукоятку пистолета, из которого палил с порога усач, кончились патроны.
       Филька поднял голову, увидел, что на пороге никого нет - убийца успел скрыться в темноте холла, - в изнеможении уронил ее обратно на ресторанный пол.
       Бесы не шевелясь лежали на полу под ресторанным столом.
       Не двигался и покойник, глаза его были раскрыты, полбашки разворочано - пуля угодила Генаше в висок, когда он столкнулся с "механическим" другом Никиты Килькина.
      
      
      ***
       Выпив, Килькин и в самом деле почувствовал - паника уходит, к нему возвращается способность соображать.
       Его поражало то, что, хотя совсем недавно он валялся в комнатке без сознания, теперь не чувствовал совершенно никаких последствий глубокого обморока.
       "Почему я потерял сознание? Только лишь потому, что увидел эту ужасную бабищу?"
       Килька кивком головы показал на дверь ниишнику, продолжавшему отщипывать маленькие ломтики от двух порций запеченной в соусе рыбы, лежавших на краю электрической плиты.
       Молодой человек медленно пошел к выходу с кухни, дядя Сережа двинулся следом.
       "Вырваться из этого чертова "Причала в тумане", отбежать от него как можно дальше, найти какое-нибудь темное глухое место, где меня никто не найдет и там посидеть на какой-нибудь скамейке, подумать: что делать дальше... Но сначала сосредоточиться и вспомнить, где я прежде видел тех двоих, что в зале. Это самое главное!"
       Килькин уже подошел к двери и хотел схватиться за ручку, но вздрогнул: где-то в коридоре, - пока еще, видимо, в дальнем от двери его конце, раздавались голоса - что именно говорят, разобрать было невозможно.
       Дядя Сережа, увидев, как вздрогнул молодой человек, тут же замер. От лица его, только что красного после коньяка, от страха отхлынула кровь, и оно стало бледное, как полотно.
       Ниишник на цыпочках подошел следом за Килькиным к двери. Сделал еще один шаг - в сторону - и, чуть подвинув молодого человека к дверной ручке, сам прислонил ухо к щели между дверным полотном и косяком двери - чуть ниже дверной петли...
       Прошло несколько томительных мгновений. Голоса еще несколько раз прозвучали где-то там, далеко от двери, разобрать по-прежнему было ничего нельзя. Потом все стихло, казалось, люди из коридора ушли, Килькин уже хотел раскрыть дверь и выскочить в коридор, как вдруг послышались приближавшиеся тяжелые шаги.
       Совсем недавно Никита и дядя Сережа уже слышали точно такие: это был один из тех двух, что разговаривали про патроны в пистолетной обойме.
       У самой двери шаги стихли. Никита и Сергей Сергеевич замерли. Старались не дышать. А из-за тонкой двери слышалось громкое сопение.
       "Удивительно, до какой степени легко проникают через эту дверь все звуки!" - поразился Килькин.
       Потом раздались шаги еще одной пары ног.
       Возле самой двери в кухню они тоже стихли, подошедший человек проговорил:
       - Я посмотрел, его там нет... В зале - трупак, какие-то люди, я их точно не разглядел, но его среди них точно нет.
       - Трупак? - хриплым басом переспросил второй. - История усложняется: никакого трупака быть пока не должно...
       "Пока!.." - пронеслось в голове Килькина.
       - Ладно, слушай, я пока посмотрю в том конце, а ты загляни во все эти комнаты. Может, в какой и найдешь, - сказал первый. Послышались удалявшиеся шаги.
       То, что произошло затем, заняло каких-нибудь десять - двадцать - тридцать секунд.
       Шаги стихли, тут же тот, что стоял за дверью - обладатель хриплого голоса, - взялся снаружи за ручку.
       Едва дверь начала раскрываться - а раскрывалась она прямо на Килькина, грозя ударить его, - Никита стремительно отскочил в сторону, едва не столкнулся с дядей Сережей - тот успел вовремя податься назад.
       Оба пьяницы, молодой и старый, замерли, затаив дыхание - возникла какая-то странная пауза: чудовищное напряжение повисло в воздухе, - так продолжалось долго - очень долго, тишина показалась Килькину бесконечной - пять секунд, десять, двадцать, - тот, кто стоял на пороге кухни, скрытый от не дышавших Никиты и дяди Сережи дверным полотном, медлил, не входил внутрь.
       Должно быть, взгляд его блуждал сейчас по горевшим электрическим плитам, по стоявшим на них сковородам, по ошметкам, оставшимся от двух кусков рыбы, запеченной в соусе, по металлическому столу, по стаканам, из которых Килька и Сергей Сергеевич пили только что коньяк, а где же бутылка?..
       И тут какие-то шестерни стремительно провернулись в Никитиной голове: он понял, что произойдет через мгновения. Краем глаза он уже видел эту коньячную бутылку, - дядя Сережа держал ее в руках, в ней оставались какие-то капли коньяка - стекли по стенкам с донышка, перед тем как Килька направился к двери, ниишник собирался, запрокинув голову, высосать из горлышка эти последние остатки.
       Поспешив вслед за Килькиным к двери, ниишник так и не поставил бутылку ни на край плиты, ни на стол... Теперь она была у него в руке.
       Из-за дверного полотна высунулся пистолет, - его сжимала пухлая ладонь. Был виден рукав черной курточки. Рукав курточки, надетой на Килькине, был почти такой же, только не черного, а коричневого цвета.
       В эту секунду Никита протянул руку и схватил за горлышко бутылку, которую держал в руках ниишник. Тот тут же разжал ладони. Килькин мгновенно перехватил бутылку поудобнее.
       Голова, появившаяся из-за двери, была с ершиком коротко стриженых светлых волос, ее обладатель - так в это мгновение показалось Никите, - был очень широк в кости, низкоросл и толст. Пистолет в его руке не оставлял никаких сомнений по поводу его намерений, - Килька изо всех сил ударил незнакомца пустой коньячной бутылкой по голове.
       Бутылка со звоном разлетелась на куски, незнакомец, как подкошенный, рухнул на пол.
       Пистолет, который незнакомец выронил из руки, с металлическим стуком брякнулся на пол одновременно с ним самим.
      
      
      ***
       - О, денежки! - проговорил Сашка.
       Он держал в руках раскрытый на первой странице паспорт. В документ было вложено несколько мелких купюр.
       С того момента, как усач выбежал обратно в холл "Причала в тумане" и, скорее всего, выскочил из ресторана на улицу, где его, должно быть, уже и след простыл, прошло не больше четверти часа.
       Поднявшись с пола, оба беса несколько минут не двигались и не произносили ни слова. Их словно бы охватил ступор. Оба смотрели на окровавленный труп.
       Потом бесы посмотрели друг на друга. Взгляды встретились. Они словно бы передавали друг другу информацию, которая бежала от беса Сашки к бесу Машке и в обратную сторону по двум невидимым лучам, протянувшимся в мгновение ока между парами их глаз. Что это была за таинственная информация? Неизвестно. Да и некому было в тот момент в полутемном зале "Причала в тумане" возле разгромленного стола, опрокинутых и валявшихся как попало стульев, возле окровавленного трупа разгадывать ее...
      
      
      Глава двадцатая.
      ВПЕРЕДИ ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ
      
      
       Персонал из ресторана разбежался, - должно быть, после того как кто-то из обслуги увидел убийцу с пистолетом, услышал выстрелы, он (или она) стремительно сообщил об этом по телефону остальным работникам "Причала в тумане".
       "Механический" друг Килькина, стоя у стола, продолжал рассматривать покойника.
       Вдруг у него подкосились ноги, он мгновенно осел вниз и, казалось, в следующую секунду неминуемо рухнет на пол, но схватился за стол, выпрямил согнувшиеся колени, глухо, но протяжно застонал. Потом его стон перешел в хрип, завершившийся потрясенным шепотом:
       - Вот оно, чем все кончается. С нами со всеми так будет! Скоро! Совсем скоро ни одного из нас не останется! Никто не будет жить, все окажутся убиты!
       Бесы в этот момент были заняты деньгами краснознаменного пролетария, на Фильку не обращали никакого внимания.
       Килькинский "механический" друг схватил тем временем со стола каким-то чудом оставшуюся на нем совершенно нетронутой пузатую бутылку, полную коньяка, начал пить из горлышка.
       Сделав несколько больших глотков, поперхнулся, тут же отнял горлышко ото рта, рука его с бутылкой опустилась вниз, он принялся кашлять.
       - С приятелями положено делиться, - сказал бес Машка, когда бес Сашка вытащил из генашиного паспорта купюры и сунул себе в карман.
       Бес Сашка не обратил на слова приятеля никакого внимания. По-прежнему держа в руке паспорт, он принялся обшаривать карманы надетой на мертвеце куртки.
       Филька перестал кашлять, лицо его страшно побагровело, пунцово-красными стали даже уши, глаза выкатились из орбит. Он тяжело дышал.
       Несколько мгновений он стоял, шатаясь и не говоря ни слова, глаза его были остекленевшими и совершенно бессмысленными.
       Потом Филька вдруг резким и необъяснимо точным движением вскинул руку с бутылкой вверх, обхватил горлышко губами и принялся вновь залпом хлестать коньяк.
       В этот момент бес Сашка поднял на него глаза.
       - Э, перестань, оставь нам! - вскричал бес. - Сколько можно пить?.. Ты же сейчас подохнешь, идиот! Смертельная доза!..
       Бес Машка подскочил к Филиппу и попытался вырвать бутылку из его рук, но ему это не удалось.
       Филька допил коньяк и поставил бутылку на стол, уставился на беса Машку. Глаза килькинского друга неожиданно обрели смысл. Так же неожиданно от лица Филиппа отхлынула кровь - оно стало бледным, побелели и уши.
       Бес Машка с сожалением посмотрел на бутылку:
       - Все-таки ты ее прикончил! Нам ничего не оставил.
       - Да, ты же сказал - смертельная доза. Как раз для меня... Ах да, ты ведь не знаешь, я же - мертвяк. Так что доза эта мне - как раз кстати! - Филька хрипло расхохотался.
       Взгляд его перешел с лица беса Машки на распростертое на полу мертвое тело.
       Филька медленно обошел труп и, оказавшись с противоположной от беса Сашки стороны, наклонился к мертвецу.
       Несколько мгновений молча смотрел на труп, потом заговорил:
       - Кровищи-то сколько натекло! - Филька пошатнулся, медленно наклонился к мертвецу, мазнул пальцем по натекшей у простреленной головы краснознаменного пролетария, крови. - Красненькая, да не такая уж, чтобы красненькая. Не алая... У того, другого, тоже была не алая.
       Бесы переглянулись.
       Бес Машка опять уселся на корточки рядом с трупом и быстрым движением отвернув куртку на груди краснознаменного пролетария, засунул руку в ее внутренний карман, - тот, что еще не успел обшарить бес Сашка.
       Филька стоял спиной к двери, что вела из холла в зал, и не видел, что там происходит, не видели этого и бесы, - один из них тоже сидел на корточках спиной к двери, от другого дверь была скрыта фигурой "механического" килькинского друга.
       А в этот момент на пороге залы появилась фигура в старом темно-сером плаще - та самая килькинская тетка.
      
      
      ***
       "Труп!" - ужас приковал взгляд Килькина к полу кухни.
       Он смотрел на распростертое у его ног грузное тело незнакомого человека, на кровь, растекавшуюся вокруг его головы, на пистолет, под который она подтекала. Хотелось завыть в голос. Никита чувствовал, что вой этот будет протяжным, на какой-то нечеловеческой ноте - такой же невыносимой для слуха, как была невыносима тоска, охватывавшая его все сильнее.
       - Трупешник, еще один! - словно бы читая его мысли, проговорил дядя Сережа.
       "Страшный итог сегодняшнего дня - вот он! Пришел. Я думал, каким он будет. А он оказался вот таким: я стал убийцей, - пронеслось в килькинской голове. - По сравнению с этим, все, чем я занимался до этого - распространение фальшивых денег - шалости".
       Килькин не был законопослушным молодым человеком, но стать убийцей... Он не думал, хорошо это или плохо, не вспоминалась ему грозная заповедь "Не убий!", но чувствовал он, что вместе с трупом, который он поставит на дорогу к кладбищу, войдет в его жизнь что-то тяжкое, как глыба свинца, серое, как пасмурный день в начале ноября. И шагая своими заплетающимися, неверными ногами по дороге к кладбищу, почерневший, с запавшими глазами и невидящим взглядом мертвец унесет от него, Килькина, навсегда в безвозвратное прошлое легкую, светлую, беззаботную жизнь.
       "Не хочу так жить! Пусть все окажется страшным сном - продолжением того же самого кошмарного видения, которое я видел сегодня ранними утренними часами перед тем, как проснулся".
       "Теперь, если меня поймают, я получу за все вместе такой срок, что выйду из тюрьмы стариком. Прощай, моя жизнь! Как же я так вляпался?! Еще вчера вечером, нет, даже сегодня ночью все было прекрасно, а потом мне приснился этот дурацкий сон - и вот результат... Правда, сам я пока жив, но за мной явно идет охота. Что все это означает?!.."
       И тут Кильке в голову пришла мысль - вернее, это было даже не рассудочное заключение, не плод работы разума, а мысль-чувство, идея-ощущение: "А что, если и вправду умереть, погибнуть, разом все кончить? - Заманчивое избавление, прекращение страхов, не придется жить убийцей".
       Лежащий у ног Никиты в луже крови человек застонал, сжал пальцы правой руки, словно хотел вновь обхватить ими ребристую рукоятку пистолета. Но пистолет валялся в полуметре от руки...
       Словно бы пелена спала с глаз Килькина.
       "Вот, как она действует, эта смерть! Она проникает в твою душу, разлагает тебя изнутри до того, что ты сам готов стать ею: сначала ты - убийца! Потом - самоубийца! Я больше пальцем никого не трону, никогда в жизни, я не стану орудием смерти. А сейчас - бежать!" - пронеслось в его голове.
       Никита решительно перешагнул порог и оказался в коридоре. Там никого не было. Никита двинулся туда, где коридор загибался влево чуть ли не под прямым углом, и что за этим поворотом - не было видно.
       Дядя Сережа неотступно, как тень, двигался за ним.
      
      
      ***
       - А вы знаете, что за день сегодня? - проговорил мрачным, хриплым голосом Филипп.
       Бес Машка отрицательно повертел головой и выхватил у беса Сашки паспорт убитого краснознаменного пролетария, который тот держал в руке.
       В это время тетка медленно прошла через весь зал и встала в нескольких метрах за спиной у беса Сашки.
       - Сегодня, за три дня до Троицы, Троица умерших! - сказал Филька и пошатнулся. - Сегодня поминают особых покойников - заложенных покойников, нечистых покойников, всех, кто умер не своей смертью - опившихся насмерть водкой, наркоманов, преступников, погибших в драках и ДТП, в войнах, казненных преступников...
       - Что ты несешь? Хватит этой пьяной ахинеи... - злобным голосом проговорил бес Сашка. - Надо сматываться отсюда, с минуты на минуту нагрянет полиция. Заложенные покойники... Мы даже не знаем, как его звали, этого алкаша.
       Бес Машка раскрыл паспорт и громким голосом прочитал.
       - Рыбаков Геннадий Иванович! Вот как его звали! И теперь он тут у нас валяется...
       - Рыбаков! - злобно взвизгнул Филипп. - Геннадий Иванович Рыбаков сдох! Сдох Рыбаков!.. Сдох!.. - он закружился в каком-то странном танце, повторяя, как ритм. - Сдох Рыбаков! Сдох!..
       Тетка внимательно смотрела на него.
       В этот момент оба беса, наконец, заметили ее.
       Вид странной бабищи в старом темном плаще с головой, укрытой капюшоном, произвел на них такое впечатление, что оба мгновенно заткнулись и даже как будто осунулись и побледнели лицами.
       Бесы молча смотрели на тетку. Она не была сотрудницей полиции и, конечно же, не была врачом скорой помощи - не было на ней медицинской униформы, а в руках - чемодана, с каким ходят доктора. Но при этом она приблизилась к трупу совершенно спокойно. Как будто видела мертвых людей тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч. Словно встреча с покойником была для нее чем-то обыденным, она даже и не замечала его вовсе. Так задумавшийся человек, который бредет по улице, погруженный в собственные рассуждения, не замечает шагающих ему навстречу случайных прохожих.
       А ведь на полу зала "Причала в тумане" валялся не просто мертвый человек, а покойник, который имел все шансы привлечь к себе внимание даже тех, кто привык к смерти.
       Убиенный Генаша был покойником с жуткими "прелестями": с расплескавшимися мозгами, смешанными с какой-то даже не кровью, а с сукровицей, с кровищей - и в самом деле не алой (прав был Филька!), а густой, бурой, с изломанной позой конченой жизни.
       Она подошла к ним, как будто двое здесь не склонились над телом убитого (третий наблюдал за ними стоя), а словно бы здесь жарили шашлык и бесы колдовали над мангалом, а тетка была соседкой, которая намеревалась одолжить у молодых людей для своего мангала и своего шашлыка спички.
       - А еще в такой день, когда поминают заложенных покойников, - продолжил говорить Филипп, - появляются среди бела дня ужасные русалки, опасные для человека девицы, бледные, с длинными до плеч распущенными волосами.
       Не успел он договорить это, как на пороге появилась та самая бледная красавица, которая не так давно наводила ужас на Никиту Килькина.
       Тетка стояла, не произнося ни слова. Девушки, - она была у нее за спиной, - она не видела.
       Один из бесов, Сашка, наконец вышел из оцепенения, нервно проговорил:
       - Да брось ты этот чертов паспорт, оставь его Рыбакову!
       Бес Сашка мог поклясться, что, услышав эти слова, тетка злобно зарычала. Он не видел ее лица, оно было скрыто огромной тенью, падавшей на него от капюшона, виден был лишь нос, его мясистый краешек.
       Злобное рычание, словно его издает огромная свирепая собака, у которой пытаются отнять сахарную кость, могло доноситься только оттуда, из-под капюшона. Больше неоткуда!
       Бес Сашка от внезапно охватившего его чудовищного парализующего ужаса не мог пошевелить пальцем. Он смотрел на тетку, но мог поклясться, что той в эту секунду нет никакого дела, хоть она и рычала только что, ни до Машки, ни до Сашки.
       Бледная девушка, словно бы высмотрев в зале "Причала в тумане" все, что она хотела здесь рассмотреть, неожиданно исчезла там же, откуда она появилась - за порогом.
       - Да брось же ты, наконец, этот паспорт! - истерически вскрикнул бес Сашка, выхватил из руки Машки паспорт и швырнул красную книжечку на труп - словно бы возвращая документ хозяину. - Надо сматываться, скорее!
       Бес Сашка повернулся и с нескрываемым ужасом посмотрел на тетку. Взвизгнул:
       - Ну вставай же, пошли! - бес Сашка вскочил и торопливо пошел, почти побежал к выходу из зала "Причала в тумане" в холл.
       Бес Машка словно бы очнулся и, больше не глядя на тетку, тоже поспешил к выходу.
       В зале остались тетка и Филипп. "Механический" друг Килькина был смертельно пьян - вряд ли в это мгновение он осознавал, где находится.
       Тетка несколько мгновений постояла, глядя на труп, потом сделала шаг ближе к распростертому телу, медленно наклонилась, взяла с груди мертвеца валявшийся на ней паспорт, раскрыла его на первой странице, где была фотография, примерно полминуты рассматривала изображение Генаши в дешевом пиджачке, белой рубашке и галстуке, читала имя и фамилию - Геннадий Рыбаков, потом вновь злобно зарычала, бросила паспорт обратно на грудь покойнику, развернулась и медленно пошла к выходу из "Причала в тумане".
       Филька остался в зале один. Он, пошатываясь и тяжело ступая, подошел к столу, подвинул к себе один из стульев, сел на него, откинулся на спинку стула, бессильно опустил вниз руки, запрокинул назад голову и мгновенно заснул, хрипя и пуская изо рта какие-то пузырьки.
      
      
      ***
       Через коридор, в который выходили двери туалетов, они прошли, не встретив ни одного человека.
       Потом дядя Сережа осторожно заглянул в зал - тот самый, в котором находился огромный аквариум-колба с живой рыбой и где пировала недавно килькинская компания. Лицо ниишника изменилось.
       Килькин находился в нескольких шагах позади Сергея Сергеевича - стоял, прижавшись к стене ресторанного зала. Увидев, как дядя Сережа все сильнее бледнеет, как вытягивается его лицо, Килькин напрягся...
      
      
      ***
       - Бедный Генаша!.. Несчастный пролетарий с завода "Красное Знамя"!
       Лицо Сергея Сергеевича, когда он произносил эти слова, было залито слезами.
       Зал "Причала в тумане" совершенно пуст. На полу возле стола между поваленных стульев лежал мертвец с простреленной головой.
       Пахло порохом.
       - Убили! - ниишник подошел к мертвому пролетарию с "Красного знамени", пьяно всхлипнул.
       Килькин чувствовал: в другое время при виде пьяных слез, этого всхлипывания обязательно расхохотался бы. Но теперь - не до смеха.
       Где-то там, в "недрах" "Причала в тумане" бродит убийца с пистолетом. Второй убийца, - они оставили его лежащим на полу кухни, - мог в любую минуту очнуться, поднять с кухонного линолеума пистолет, двинуться на поиски Килькина и дяди Сережи.
       Дядя Сережа вдруг заговорил с покойником:
       - Ты лежишь мертвый на полу какого-то левого кабака, весь в крови. Так закончилось то, что было твоей жизнью. Когда-то давно... О, как давно, должно быть, это было! Много-много лет назад ты мечтал работать на "Красном Знамени". Лучшей судьбы не мог вообразить. Когда оказался на заводе, ты думал: теперь для тебя открыта широкая дорога, впереди только хорошее. А если и будет плохое, то так - временно, несерьезно, преодолимо. В обеденный перерыв мог ходить в заводскую столовую, радоваться оладушкам добрейшей тети Глаши.
       Молодого человека все сильнее охватывало ощущение: все вокруг сошли с ума. Надо скорее, не теряя не то, что ни минуты, а ни секунды, уносить ноги из ужасного "Причала в тумане". А Сергей Сергеевич, весь в слезах, разговаривает с трупом:
       - Куда делась твоя прошлая жизнь? Вот главная загадка, которая требует решения. Мы ее не разрешили, ничего не поняли! И кто-то на этих улицах заблудившихся душ настолько не хочет, чтобы мы разгадали эту загадку, что прислал за нами смерть. Она бродит с самого утра за каждым из нас. Пасет нас с того самого момента, когда мы повстречались в "Апшероне". Помнишь гранату, которая чудом не взорвалась?.. Смерть сейчас находится совсем рядом. Где-то здесь, в залах "Причала в тумане", или рядом с рестораном на улице.
       Килькин вздрогнул.
       - Ага, ты испугался! - ниишник впился в Килькина взглядом. - Хотя после того, что с тобой уже произошло, ты не должен ничего пугаться...
       Ниишник медленно подошел к Килькину, приблизил к его лицу свое:
       - Ты уже должен быть напуган до такой степени, что никакие страхи на тебя не подействуют. Тебя хотели убить, ты видел покойника, где-то здесь, рядом с нами шастает киллер с пистолетом. В любую секунду может появиться вон из той двери, - дядя Сережа кивнул головой на дверь в соседний зал. - Сделать пару выстрелов. И все же, ты побледнел еще сильнее, хотя уже и так был бледный, как смерть...
       Килькин опять вздрогнул. В лице Сергея Сергеевича ему почудилось что-то сатанинское.
       "Может, наша встреча с ним в "Апшероне" была, на самом деле, совершенно неслучайной?!" - пронеслось в голове молодого человека.
       - Ты вновь вздрогнул! - со злостью проговорил ниишник. - Я ведь знаю, чего ты боишься. Хочешь, скажу, чего?
       Килькин похолодел и отступил назад. Молодого человека все сильнее охватывал ужас. Какое-то особое звериное чутье подсказывало ему что сейчас скажет Сергей Сергеевич.
       И чутье его не обманывало!
       - Ты боишься вовсе не дядьки с пистолетом. Тебя страшит она... - Сергей Сергеевич замолчал.
       - Кто? - едва слышно спросил молодой человек.
       - Смерть собственной персоной!.. Не убийцы, а женщина, которая является воплощением Смерти во плоти. Она и в самом деле может ходить по городу. Сейчас где-то здесь, совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы от нас! Я чувствую. Еще немного - она появится здесь, в зале.
       Килька испытал очередной приступ ужаса. Надо бежать, но страх парализовал его, он не мог сдвинуться с места.
       Ведь и в самом деле: она обязательно должна быть где-то рядом, эта ужасная тетка в потрепанном темно сером плаще.
       Еще недавно она стояла рядом с этим столом. Вряд ли за прошедшее время ушла далеко.
       Но откуда про нее знает ниишник?! Для него она - лишь диковатая бабища в старом плаще с капюшоном.
       "Нет, с Сергеем Сергеевичем все непросто!.. Заношенный костюмчик - маскарад. Он не тот, за кого себя выдает себя. Но кто на самом деле?"
      
      
      ***
       Тетка в старом плаще с капюшоном в этот момент стояла радом с "Причалом в тумане"...
       Когда усач принялся стрелять из пистолета в зале, в котором пировала килькинская компания, тетка Смерть находилась на улице наискосок от входа в ресторан на противоположном тротуаре.
       Она видела: из "Причала в тумане" сначала выбежал усач, кинулся к машине с замазанными свежей грязью номерами, распахнул незапертую водительскую дверь, прыгнул за руль.
       Через десяток секунд машина, взвизгнув колесами, рванулась с места и помчалась по улице, скрылась за поворотом.
       Из "Причала в тумане" выбежало несколько молоденьких девушек. Они были в форменной одежде официанток.
       Перебежав улицу, официантки кинулись через проход между домами во дворы.
       Тетке стало ясно: в "Причале в тумане" произошло что-то ужасное, персонал ресторана спасается бегством.
       Смерть медленно перешла дорогу, прошла по тротуару два десятка шагов, отделявших ее от входа в ресторан, схватившись за ручку двери, раскрыла ее и вошла внутрь...
       Холл "Причала в тумане" поприветствовал ее могильной тишиной.
       Не встретив в нем ни одного человека, тетка прошла дальше...
      
      
      ***
       Бесы, которые изучали в зале "Причала в тумане" паспорт краснознаменного пролетария Генаши, были так увлечены своим занятием, что заметили тетку в капюшоне не сразу.
       Благодаря этому обстоятельству, из разговора Сашки и Машки тетка Смерть узнала, что фамилия убитого вовсе не Килькин, как она полагала до этого, а Рыбаков.
       То, что гибель настигла не Килькина, которому было суждено умереть в этот вечер, а какого-то Рыбакова, которому, несмотря на всю жалкость существования, предстояло влачить его еще очень долгие годы - околачиваться возле продуктового магазина в надежде на краденую выпивку, медленно, день за днем, месяц за месяцем, год за годом спиваться, нигде не работая, существуя только подачками дочери, - поразило тетку. Для нее это означало возможные неприятности: она искала Килькина, чтобы погубить его, а вместо него погубила какого-то случайного жалкого Рыбакова, не имеющего ни к чему никакого отношения.
       А ведь начальство предупреждало тетку, что действовать надо очень избирательно и умереть должен именно тот, кому суждено умереть, а вовсе не кто-то другой - "за компанию" и по теткиной неразборчивости.
       Инструкции начальства нарушены. Тетка смотрела на труп стертого с лица земли Рыбакова и испытывала ужас, ничуть не меньший, чем ужас, испытываемый Килькиным при мысли о ней, тетке.
      
      
      ***
       В темном страшном мире, к которому принадлежала тетка Смерть и который довлел над человеческими жизнями, готовились перемены. Они в этом мире - обычное дело, но...
      ...Мир этот был в точности таким, каким его представляли древние: темное подземное царство, дорога в которое идет через несколько других подземных царств, темных, сообщающихся между собой, но разделенных широкими очень медленно текущими реками с темными водами.
       Перемены в темном мире происходили, когда звезды, планеты, галактики, космические миры меняли свое положение друг по отношению к другу, в пластах вселенной происходили тектонические сдвиги, почувствовать которые не могут современные приборы наблюдения.
       Представления современной науки о мире - слишком примитивные. Наивными и не отражающими истинное положение вещей являются даже самые сложные, заумные теории.
       Ученым будущего научные представления нынешних людей будут так же смешны, как нынешним людям смешно представление древних о том, что земля покоится на спинах трех слонов или трех гигантских китов, плавающих в океане.
       Перемены в темном мире чаще происходили в високосные годы. Сопровождаемые пятнами на солнце и магнитными бурями, несли людям беду и неисчислимые страдания. Но все же были чем-то вроде малых тектонических сдвигов.
       Теперь же должно было произойти масштабное сотрясение темной материи. Такое, о каком говорится в древних пророчествах: "и мертвые восстанут из гробов!"
       Само собой, тектонические движения темной материи в темном мире изменят и мир людей. Но только как?..
       Этого тетка Смерть не знала. Скорее всего, не знал этого и ее начальник...
       Да и не очень хотели они оба знать это: что им люди, когда все перемены в темном мире прежде всего касаются не людей, а их - выходцев из мрачного царства, для них тектонические сдвиги -- неведомая чудовищная угроза!
       Конечно, для кого - угроза, а для кого и шанс, но...
      Для тетки Смерть известие ее начальника о грядущих потрясениях могло означать как то, что она, наконец, может покинуть ненавистную ей Москву, так и то, что ее отстранят от всех дел и упрячут куда-нибудь в самое глубокое подземелье, в самый центр земного шарика, где она уже не будет никакой теткой Смерть, а станет одним лишь маленьким комочком ужаса, тоски, горя, который будет гореть черным огнем и излучать мрачную энергию наверх, в мир людей, где ее лучики сделают кого-нибудь несчастным, помешанным, запойным алкоголиком или безнадежно пропащим наркоманом.
       То, суждено тетке пропасть, или, наоборот, выкрутиться и оказаться на Лазурном берегу, зависело от того, как она будет себя сейчас вести.
       Но чего ждут от нее хозяева из темного мира?
       Что, если они только и ждут того, что тетка Смерть сделает какую-нибудь ошибку? И после этого они с радостью превратят ее в ничто, в уголек в центре земли, в раскаленную точку в расплавленной плазме.
       "Не-ет, - размышляла тетка. - Сейчас мне надо быть крайне осторожной. Не делать никаких резких движений, постараться не попасться ни на каком нарушении инструкций... И от этого трупа Рыбакова лучше уйти как можно скорее, оказаться на улице, а потом подумать, что делать дальше".
       Тетка развернулась и медленно и совершенно невозмутимо вышла из зала "Причала в тумане", оставив в нем бесов Сашку и Машку недоумевать, кто же она такая и почему с таким равнодушием смотрела на труп пролетария, хотя любая другая тетка должна была начать причитать, вызвать полицию или, на худой конец, с криками кинуться наутек.
       Филька в этот момент настолько пьян, что не соображал, где он, что происходит и кто находится рядом с ним в ресторанном зале. А потому появление и уход тетки не произвели на него совершенно никакого впечатления. Он словно бы и не заметил ее вовсе, а если и заметил, то мгновенно забыл.
      
      
      ***
       Выйдя из "Причала в тумане" обратно на улицу, тетка призадумалась: а где же другие члены компании, за которой она следила?
       Она уже собиралась перейти дорогу, чтобы встать на прежнем месте - на другой стороне улицы наискосок от "Причала в тумане" и поразмыслить, что ей делать дальше, как вдруг увидела: из-за дома, в первом этаже которого располагался "Причал в тумане", быстрым шагом вышли несколько человек в поварских передниках и колпаках, а с ними - три девушки в форме официанток.
       Все эти люди были явно чем-то напуганы.
       Тетка торопливо шагнула к стеклянной витрине "Причала в тумане" и чуть склонилась к асфальту.
       Теперь с некоторого расстояния ее вполне, если не присматриваться, можно было принять за обычную городскую бомжиху-нищенку, старушку в заношенном грязном плаще и грубых, с чужой ноги ботинках, которая увидела у стены оставленную кем-то то ли бутылку, то ли какой-то объедок чего-то съестного: огрызок яблока или кусок хлеба и теперь рассматривает его, раздумывая, поднять с земли или нет.
       Не обращая на тетку Смерть никакого внимания, повара и официантки из "Причала в тумане" торопливо, почти бегом, пересекли улицу и, озираясь, скрылись в том же проулке, что и официантки, которые выбежали из двери "Причала в тумане" незадолго до этого.
       Тетка Смерть постояла еще с полминуты у стены дома, рассматривая низ своего грязного плаща и носок разношенного грубого ботинка, а затем медленно пошла к углу дома, из-за которого появились беглецы.
       "Что же теперь делать?.. Я должна была погубить Килькина, но прикончила вместо него другого, - двигаясь к углу дома, раздумывала тетка. - А ведь меня предупреждали, что надо быть аккуратной и отправить в другой мир именно того, кого нужно..."
       От того, что она еще сильнее осознала этот неприятный факт, тетка даже остановилась и пару минут стояла без движения, словно бы собираясь с силами после перенесенного удара.
      
      
      Глава двадцать первая.
      НЕ НА ЗАПАД, А НА ВОСТОК
      
      
       Килькин обернулся - ему казалось, что за его спиной, в проходе, что вел в соседний зал "Причала в тумане", сейчас обязательно должна была появиться тетка Смерть собственной персоной, но там никого не было.
       - Я пойду. Отсюда надо уходить! - едва слышно, одними губами, прошептал Килькин.
       И громче - уже в голос:
       - Пойдем!..
       Он бы кинулся наутек, - он чувствовал, что первый ужас, испытанный после слов ниишника дяди Сережи про тетку Смерть, немного отпустил и он, Килькин, больше им не парализован. Руки, ноги - они подчиняются ему...
       Но Килькин боялся, что дядя Сережа сделает что-нибудь неожиданное. Какой-то такой ход, который враз спутает все планы Никиты. И этим "Пойдем!" молодой человек как бы провоцировал и испытывал своего противника.
       Пусть тот поторопится сделать ход, а уж Килькин найдет, как на него ответить.
      
      
      ***
       "Такой ошибки - погубить вместо Килькина какого-то там жалкого Рыбакова - мне могут не простить. И тогда..." - тетка Смерть призадумалась.
       По-прежнему стояла в паре метров от угла дома, из-за которого появились повара и официантки "Причала в тумане".
       "Мечтала попасть на Лазурный берег Франции!.." Куда на самом деле после таких "успехов", как смерть Рыбакова, ее могут отправить?
       Точно, не на Лазурный берег! Зато кое-какие другие места на планете могут раскрыть перед ней "гостеприимные" объятия.
       Тетка совсем по-человечьи поежилась. Хотя вообще не могла испытывать холод. Да и в плаще, сшитом из плотной ткани, да еще и с капюшоном, в теплый вечер трудно замерзнуть.
       Тетка знала: Москва, которая ей так не нравилась, была лучшим городом этой страны, - в ней, раскинувшейся на необъятных просторах шестой части земного шара, полно других городов, городков, поселков городского типа - во всех требуется присутствие тетушек вроде нее, тетки Смерть, для выполнения работы. У начальства не будет трудностей с выбором города, когда захочет наказать тетку за плохое выполнение указаний, отправить ее в мрачную ссылку...
       "О, им будет достаточно просто ткнуть пальцем в первое попавшееся место на карте - и они не ошибутся!" - думала тетка и ежилась.
      Представлялось: начальству каким-то образом известно о ее тайной мечте попасть на Лазурный берег. И знание это начальство использует, выдумывая способ наказать тетку побольнее.
       "Нарочно отправят в противоположном направлении: не на Запад, а на Восток. Запихнут в самую заштатную глубинку!" - думала она.
       Тут же воображение нарисовало картинки множества больших и маленьких городов, где в ветхих, уродливой архитектуры зданиях живут личности, которых и людьми назвать-то трудно: мрачные алкоголики, различающиеся между собой лишь степенью агрессивности, угрюмые злобные старушенции, ведущие образ жизни нищенок, но нищими не являющиеся, жуткие юноши и девушки, наркоманы и наркоманки, двадцатилетние алкоголики обоего пола, несущие в себе, как плод в утробе, зародыши будущих преступлений - воровства, которое в этих местах выглядит по сравнению со всем остальным злом просто невинной шалостью, - убийств, мошенничеств, брошенных младенцев обоего пола, вечного сознательного тунеядства.
       "Броди там среди них!" - подумала тетка. Ее бросило в самую настоящую человеческую дрожь при мысли о том, сколько грязной, мелкой, тупой работы предстоит, попади она в один из таких "райских уголков".
       "А ведь точно, меня туда отправят!" - в эту секунду тетке казалось очевидным: начальство уже решило ее судьбу. И что бы не делала - не поможет, обязательно вышлют из Москвы в какое-нибудь ужасное место.
       "Туда, где нет нормальных городов, а только зоны с мрачными лагерниками..." - ужас охватывал тетку Смерть все сильнее.
       Знал бы Килькин, - в эти минуты он испытывал то же самое чувство, - что та, которая вселяла в него ужас, сама холодеет от предчувствия будущего.
       Ужас! Вот, что веяло в недобрый вечер над "Причалом в тумане", над окрестными дворами.
       "И торчать мне там - без всякой надежды вернуться обратно - многие годы".
       Тетка представляла сколоченные из досок вышки, ряды колючей проволоки, мерзлую землю. Или начальство забросит ее в какой-нибудь глухой вымирающий городок на русском Севере, где холод, глушь, и загибающиеся в доме для престарелых старики и старухи - броди вокруг них в тоске... Куда ее закинут?..
       Тетка Смерть вспомнила мечты: Франция, Лазурный берег, умирающий на огромной кровати на белых подушках красавец...
       "Этому не суждено сбыться!" - поняла она.
       Нет, она не должна мириться с тем, что ее грезы никогда не воплотятся в реальность! Тетка вздрогнула всем телом. Плащ всколыхнулся, вздрогнули и края капюшона, еще сильнее нависнув над теткиным лицом.
       Тетка прошла несколько медленных шагов к углу дома и остановилась.
       Мысль ее лихорадочно работала. В ней, стоявшей на унылой московской улице, зрела прежде неведомая решимость. "Если они не отправят меня на Лазурный берег, как я уже не раз их просила, я двину туда сама!" - думала тетка Смерть.
       Тут же, словно огромная черная глыба, начала придавливать ее к земле мысль о наказании, которое за этим последует, пусть и не обязательно, - были случаи, когда про беглецов забывали.
       Тетке Смерть пришла в голову идея: "Что, если подстраховаться на случай погони?!.. Представлю все так, будто я не сбежала на Лазурный берег, а погналась за Килькиным, который двинулся во Францию. Но для этого надо захватить с собой на Лазурный берег Килькина. Но живого, а не мертвого!"
      
      
      ***
       Сергей Сергеевич отвернулся от молодого человека. Ссутулившись, медленно подошел к телу краснознаменного пролетария, склонился над ним.
       До сих пор Килькин старался не смотреть на труп. Тот лежал в неестественной, изломанной позе на полу между опрокинутых стульев. Возле головы убитого растеклась лужа крови.
       Теперь смотреть на Сергея Сергеевича и не видеть покойника - невозможно.
       Килькин испытал приступ рвоты. С большим трудом справился с ним, повторил:
       - Пойдем, надо сматываться! Иначе она и в самом деле появится.
       - Да, смерть здесь может появиться, - задумчиво проговорил дядя Сережа. Он не смотрел на Килькина. - Подожди, не торопи. Кажется, начинаю кое о чем догадываться. Эти улицы заблудившихся душ - они все время пытаются что-то сделать с нашим прошлым, как-то видоизменить его. На крайний случай, изменить наше отношение к прошлому, заставить забыть его.
       - Хватит о прошлом! - нервно произнес Килькин.
       Почувствовал, что в кармане у него коротко провибрировал смартфон, - пришло какое-то сообщение. Сунул руку в карман, чтобы вытащить устройство, добавил:
       - Давай сматываться. Долго будем стоять возле покойника?!
       - Покойника... - тихо повторил дядя Сережа. Лицо его сохраняло задумчивое выражение. Словно ничего не боялся и не спешил покинуть ужасный зал смерти. - Так этот покойник - и есть прошлое. Прошлое живет в нем.
       Килькин уже достал из кармана смартфон, нажал на кнопку, ожидая, когда загорится успевший погаснуть экран.
       Молодой человек пока не видел текста полученного сообщения. Перед мысленным взором возник образ другого мертвеца - тоже в крови, только не с простреленной головой, а с перерезанным осколком зеркала горлом.
       Никита чуть было не проговорил "Что-то слишком много вокруг покойников!", но удержался, потому что здесь покойник был один.
       Килькин уставился в экран смартфона. Сообщение, полученное от абонента, чей номер был ему незнаком, заставило руки молодого человека затрястись:
       "Она уже совсем рядом. Если не хочешь, чтобы твоя жизнь прекратилась, сматывайся как можно скорее".
       Дядя Сережа, словно читая килькинские мысли, проговорил:
       - Думаю, покойников появилось в последнее время так много не случайно. Если предположить, что они - и есть прошлое, значит, прошлое через мертвецов посылает нам знак, который мы не можем прочесть, пытается подействовать на нас, вынудить разгадать какую-то тайну...
       - Тайну? Какую? - руки у Килькина тряслись.
       "Если розыгрыш, то весьма злой... - подумал он в это мгновение про сообщение. - Нет, это не розыгрыш, а попытка подействовать на мою нервную систему, подавить ее, лишить меня возможности соображать!"
       - Ту тайну, - проговорил, тем временем, дядя Сережа, - которую скрывают от нас улицы заблудших душ, которая привела на эти улицы меня, его... - ниишник показал пальцем на лежавший у его ног на полу труп, - Привела на эти улицы Валерия Михайловича...
       Килькин едва слушал бывшего ниишника. В голове неслось:
       "Никто не станет меня разыгрывать! Среди моих друзей и знакомых заниматься этим некому. Остается одно - сообщения правдивы, каким-то образом Смерть... Она рядом! Тот, кто присылает мне эти сообщения, предупреждает о ее присутствии".
       Ужас, было отпустивший, охватил душу Килькина с новой силой.
       - Кстати, не знаешь, где Валерий Михайлович? Куда подевался?
       - Не знаю, - Килькин повертел головой.
       Его вдруг охватила истерическая говорливость - так проявлялись страх, напряжение:
       - А куда он мог подеваться?! Сбежал куда-нибудь, конечно, отсюда все сбежали... Не здесь же оставаться. Надо сматываться! Давай скорей, пошли!
       Килькин сам не понимал, зачем он зовет с собой этого подозрительного (явно не того, за кого он себя выдавал) дядю Сережу. Молодому человеку казалось: в компании с ниишником у него еще остается шанс выжить, точно бы какая-то темная сила, которая ведет на Никиту охоту, не решится напасть на него при свидетеле, - хотя, свидетель ли дядя Сережа или соучастник нападения?.. Едва молодой человек останется один, зло тут же выйдет из темноты, в которой до поры прячется.
       - Скорее сматываемся! - истерически повторил Килька, схватил Сергея Сергеевича за локоть.
       Тот одернул руку:
       - Я никуда не пойду!.. Остаюсь здесь, с ним. Я знаю, он тебе не нравился - вызывал у тебя раздражение. Ты издевался над ним, надсмехался, говорил, что Генаша вывалился из старой жизни. - со злостью проговорил, повернувшись к Килькину, Сергей Сергеевич. - Так вот, я тоже вывалился из прежней жизни. И потому мое место рядом с ним, собратом по несчастью!
       Сергей Сергеевич кивком головы показал на окровавленный труп.
       - Постараюсь понять, какая злая сила подействовала, чтобы нас с ним вышвырнуло из нашей прежней жизни на эти туманные улицы.
       Килькин сделал шаг к двери в ресторанный холл. Он боялся того, что поджидало его за ней, и не мог заставить себя войти в нее.
      Смартфон опять завибрировал.
       "Очередное сообщение!" - Никита вздрогнул.
       Он поднял руку со смартфоном, уставился в него:
       "Скорее сматывайся, тебе надо оказаться в квартире, иначе произойдет ужасное! Бледная смерть приближается. Хочешь заболеть?" - строчки плясали на ярко освещенном экране перед килькинскими глазами. Буквы расплывались.
       Шок от очередного сообщения ("Бежать обратно в квартиру?! Но я уже возвращался туда - там меня поджидает некто!") настолько силен, что Килькин не сразу понял: ниишник что-то еще говорит ему. Слова доносились словно откуда-то издалека.
       - Когда он был жив, ты презирал его: он, как идиот всю жизнь тупо работал на "Красном Знамени", мог бы вовремя с него смыться. До того, как завод со всеми работниками станет никому нужен.
       - Тебе говорил то же самое! - воскликнул Килькин. Он нервничал все сильнее. Хотя куда уж нервничать сильнее - весь этот день был сплошным вибрированием отчаянно натянутых нервов. Но в иные моменты нервы-струны просто громко звучали, в другие же, как сейчас, их звучание срывалось на столь отчаянный визг, что было трудно поверить, что они, вообще, могут исторгать подобные звуки.
       К чему чертов дядя Сережа затеял сейчас разговор? Пытается задержать Никиту у трупа?
       "Или, наоборот, хочет вытолкнуть меня одного в холл?!"
       - Пойдем скорее. Тот, который валялся там, в кухне, мог прийти в себя. А есть еще второй.
       Килькин думал не о двоих с пистолетами, ему мерещилась тетка.
       Казалось, стоит где-то совсем рядом, прячется за дверью, слушает, о чем они здесь говорят друг другу, готовая в любой момент войти.
       Килькин опять обернулся. Никого...
       Дядя Сережа его словно не слушал.
       - Как он мог смыться с "Красного Знамени"?! - говорил ниишник. - Чтобы дать тягу, нужно в какой-то момент понять, что это нужно делать. Но злу, которое крутит нами на этих улицах заблудившихся душ, важно застать нас врасплох. Поэтому Генаша, как ни крути, не мог знать, что нужно сматываться с "Красного Знамени". Он был уверен, все у него хорошо, кушал свои оладушки у тети Глаши. А когда все понял, сматываться - поздно. Послушай, - дядя Сережа поднял глаза на Килькина. - ты в такой же ситуации. Был уверен, все у тебя хорошо, ан - бац, оказался в нашей компании неудачников! Здесь везде незримо присутствует Зло. Все дело в нем: оно погубило его, - дядя Сережа опять кивнул головой на лежавший у его ног труп с окровавленной головой. - Погубило тебя... Ты даже не знаешь, как. Рядом с нами незримо присутствуют какие-то тайные обстоятельства. Просто еще не знаем, в чем они. Именно они виноваты в том, что завод "Красное Знамя" перестал существовать и Генаша потерял работу.
       - Сам во всем виноват, этот Генаша, - пробормотал Килькин.
       Вдруг понял, почему, несмотря на смертельный риск, по-прежнему стоит в зале "Причала в тумане" рядом с трупом: ждет, что ниишник какой-нибудь фразой даст ему подсказку, ниточку, с помощью которой он, Никита, размотает этот запутанный клубок. Выйдя из ресторана, Килькин шанса на подсказку лишится.
       Глаза Никиты шарили по столу. Отчаянно хотелось выпить, помнил, что был коньяк, но стоявшие между осколков разбитой посуды пузатые бутылки пусты. Выпить хотелось теперь просто нестерпимо. Килькин чувствовал себя, как больной, который стал отходить от наркоза еще до завершения болезненной операции.
       Зачем-то он опять схватил дядю Сережу за локоть, потянул его в сторону выхода из зала в холл. Ниишник, как и в первый раз, выдернул локоть.
       - Не тяни меня, хватит этого! - со злобным раздражением (прежде было трудно вообразить, что он способен на него) воскликнул он и отошел от Килькина на два шага. - Я же сказал тебе, я остаюсь здесь. Устал, хочу допить коньяк, дожрать жратву, больше никуда не бегать.
       Килькин еще раз бросил взгляд на стол. Никакого коньяка на нем не было.
       - Если сюда придут киллеры, - продолжал говорить дядя Сережа. - пусть приходят - лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас, бесконечная беготня!.. Что я теряю? Пристрелят меня - и пусть, настанет конец ужасным мучениям. Не могу больше работать за копейку в ужасном ресторане "Апшерон" или как там он теперь называется, где меня сегодня чуть не убили гранатой. Не могу унижаться, ходить в старом нищенском костюмчике, - дядя Сережа схватился за лацканы пиджака и попытался потрясти ими. - Зачем такая жизнь?! А если нагрянет полиция - я никого не убивал, ничего не знаю, что с меня взять? За что меня арестовывать? Не за что!
       Килькин вдруг услышал в соседнем зале - там, откуда они с Генашей появились, - чье-то покашливание.
       Никита быстро сунул телефон в карман. Повернулся, сделал шаг в сторону выхода в ресторанный холл.
       Голова его работала четко, понял: решительный момент настал.
       Он был напряжен. Чувствовал, временная слабость прошла - паники нет.
       За последний час еще не было минуты, чтобы он владел собой так хорошо, как сейчас.
       Сделал еще шаг - более решительный, чем первый - в сторону прохода в холл ресторана. Тут Сергей Сергеевич дернулся в его сторону, схватил за локоть:
       - Постой, я хочу кое-что сказать тебе...
      
      
      ***
       Тетке вдруг поверилось: мечта ее сбудется.
       И какое-то предчувствие сказало: до мечты доберется не благодаря начальству, не через новое назначение на Лазурный берег Франции, а отказавшись выполнять указания начальничка, вступив с ним в настоящий опасный конфликт.
       То же предчувствие говорило: выполнение теткиных желаний - не какая-то фантастика. Реальность. Очень близкая!
       Надо было только придумать, как повернуть дело с Килькиным. Без того, чтобы использовать Килькина, весь план тетки не стоил выеденного яйца.
       Бегство из Москвы на Лазурный берег превращалось в самовольную отлучку. Такое со стопроцентной вероятностью будет жестоко наказано - тетку ждет самая глубокая, самая страшная и безвозвратная часть земных недр.
       С другой стороны, если тетка не отправится на Лазурный берег, ее вскоре непременно пошлют куда-нибудь в самый дальний, убогий уголок шестой части суши. Теткина уверенность основывалась не на твердом знании, а на чутье: полагала, что уже обречена - историю с Килькиным начальство подсунуло ей не случайно, а чтобы подставить ее, получить при неизбежной теткиной неудаче повод отправить ее в Тьмутаракань...
       Тетка словно бы очнулась. Подняла глаза, до этого уставленные на темный асфальт, обнаружила, что находится не рядом с углом дома, в котором располагался "Причал в тумане", а в каком-то темном дворе, окруженном постройками, в которых не светилось ни одного окна.
       "Как я здесь оказалась?"
       Взгляд ее упал на бачки, наполненные торчавшими через верх пищевыми отходами - картофельными очистками, рыбьими хвостами.
       "Наверное, хотела зайти с черного хода в "Причал в тумане", отыскать, наконец, этого Килькина!" - поняла тетка Смерть.
       "Но странно, почему я не помню того, что было пять минут назад? Почему все вылетело у меня из головы? Брожу возле ресторана, словно лунатик, - тот меряет шагами свою комнату, не пробуждаясь от сна" - подумала тетка.
       Она знала: всему виной - ужасные улицы, на которых приходилось работать.
       Ей нужно было как можно скорее покинуть их. Оставить эти ужасные места, где люди умирали волнами, словно бы их косила неведомая врачам и науке эпидемия: менялась власть, менялся даже сам социальный строй, и тут же начинались валы и цунами смерти.
       Люди гибли в бандитских перестрелках, мерли потому, что вовремя не приехала скорая помощь, пропадали среди бела дня на людных улицах. Их обгорелые, обезображенные до неузнаваемости трупы обнаруживали в лесополосе за самой дальней окраиной столицы.
       Все эти смерти были грязными, бездарными, происходили в таких чудовищных пейзажах и антуражах, что когда тетка Смерть сравнивала их с теми, которые она видела в своих мечтах про умирающего в шикарном доме красавца, ей хотелось завыть в голос, распугав жирных крыс, вертевшихся возле ресторанных мусорных бачков.
       Сейчас она предчувствовала: вот-вот ее охватит приступ страха и тоски. Причина - в глубине души знала, план бегства на Лазурный берег вилами на воде писан.
       Она гнала от себя уныние: нельзя отчаиваться!
       "Скорее начать делать что-то!" - думала она, медленно двигаясь по темному двору и в очередной раз поражаясь тому, до какой степени грязна и неприглядна внешняя сторона жизни в краях, где тетке приходилось работать.
       В прежние годы, - тетка помнила это, - в здешних дворах повсеместно валялся хлам, пустые сломанные деревянные ящики из магазинов, штабеля ржавых труб. Теперь все это убрали. В неярком свете, который лился из редких горевших окон, были видны неряшливо отремонтированные стены домов, неряшливый двор, мусорные баки. Все здесь было сделано словно бы спустя рукава, из-под палки, через силу, с неохотой. Даже наоборот - с подспудным желанием навредить, сделать свою работу похуже...
       "Поганый народец! - злобно думала тетка Смерть. - Светлых личностей среди него - единицы. Остальные - дерьмо, мрази, уродцы. Их даже на тот свет переправлять противно!"
      
      
      ***
       Дядя Сережа смотрел Килькину в глаза:
       - Послушай, хочешь я тебе кое-что скажу... - еще раз повторил ниишник. - Тебе не нужно никуда идти. Что бы ты не сделал - это все бесполезно, бессмысленно. Лишь метания по дороге к неизбежному концу...
       Никита опять вздрогнул.
       "Как же я все-таки его не разглядел? - пронеслось у молодого человека в голове. - Ведь этот дядя Сережа, должно быть, с самого начала... Он непрост! И все с ним непросто! С самой первой минуты. Проглядел!"
       Килькин вдруг пожалел, что пьян, - он чувствовал, что винные пары, которых по-прежнему была полна его черепная коробка (а как иначе с учетом того, сколько он выпил?!), не позволяют ему разгадывать те загадки, которые одну за другой вытаскивала, как фокусник из черного блестящего цилиндра, перед ним жизнь.
       Сергей Сергеевич прищурился:
       - Все метания - пустая трата сил и времени. Куда бы ты не шел, куда бы не бежал - будет только хуже. Тебе остаться здесь...
       Дыхание у Килькина перехватило, глаза широко раскрылись: он не хотел остаться здесь навсегда - умереть в этом ужасном зале рядом с аквариумом, в котором медленно передвигались, извиваясь, рыбины, где тускло светились фонари и уже лежал один труп...
       - Тебе стоит остаться здесь, - поправился дядя Сережа. - И здесь встретить свою судьбу. Ты, также, как и я, обречен. Мы все в этом городе обречены...
       Килькин выдохнул, хотел спросить, почему они все обречены, но ниишник не дал ему этого сделать:
       - Перед тем, как тебе стало плохо, и ты потерял сознание, Валерий Михайлович сказал мне... Ты можешь очень сильно рисковать...
       - Рисковать? Почему? - в тишине, царившей в "Причале в тумане" и нарушаемой только голосами ниишника и молодого человека, Килькин опять расслышал какой-то странный звук - он донесся из раскрытой двери в холл и походил на стук каблуков о "звонкий" пол ресторана.
       "Надо бежать!" - пронеслось в голове у Килькина.
       Он, хотя и задал свой вопрос, не сомневался в том, что рискует. Правда источник грозящей ему страшной опасности был ему неизвестен, но в том, что он есть, сомнений у него не было никаких.
       Прежде, чем ответить ниишник немного помолчал. В воцарившейся тишине Килькин услышал отчетливые, доносившиеся из холла шаги.
       "Это она - тетка Смерть! - пронеслось у него в голове. - Или киллер с пистолетом, что - то же самое, что тетка, потому что он представляет ее!"
       - Все дело в тех банкнотах, которые у тебя есть, - дядя Сережа пристально посмотрел Никите в глаза.
       - Что с этими банкнотами? - произнося свой вопрос, Килькин опустил взгляд вниз и вдруг увидел, что колени его мелко дрожат.
       Он никогда бы не подумал, что способен до такой степени трусить, что его страх может так проявляться.
       - Понимаешь, они приносят несчастья... - задумчиво произнес Сергей Сергеевич. Казалось, он не слышит чьих-то шагов, раздающихся в холле. А может, не придает этим звукам значения?
       - И потом, они радиоактивные... - добавил ниишник. - Ты слышал что-нибудь про это?
       Килькин вдруг почувствовал у себя в кармане мелкое дрожание смартфона.
       - Ничего я не слышал, - молодой человек не сомневался в том, что означает это дрожание, вернее - в том, какого рода сообщение поступило к нему в смартфон.
       Рука его уже была в кармане. Он вытаскивал оттуда смартфон.
       - Что я мог слышать? Всю эту чушь? Что террористы... Что несчастья. Но они - не радиоактивные, я в этом уверен.
       Он уже читал сообщение, высвечивавшееся на экране:
       "Если ты немедленно не покинешь ресторан, то у тебя просто не останется шансов. Шансов выжить..."
       - Это воронка, водоворот. Мы все подставились, оказавшись заблудшими душами на этих улицах, - бормотал дядя Сережа, глядя вниз на простреленную, - ужасную, всю в крови, - голову краснознаменного пролетария. Глаза у ниишника были безумными. Такие же, как были некоторое время назад у килькинского "механического" друга. - И потом, мы слишком много сегодня выпили!
       Больше не слушая дядю Сережу, Килька поторопился к выходу из ресторанного зала в холл. Через несколько мгновений он был уже на пороге.
       Сердце его замерло: еще пара секунд - и он перешагнет его и окажется в холле.
       И тут произошло неожиданное.
      
      
      ***
       Что-то ужасное стало происходить в темном московском дворе.
       Вдруг завыл ветер, загрохотали железные крыши, полетел по земле мусор. А главное - освещавшие двор лампы вдруг стали светить все слабее, слабее. Казалось, еще немного - и они погаснут совсем.
       Лучи света, попадавшие во двор, тут же гасли, словно бы сталкиваясь с какой-то невидимой темной материей, вытягивавшей из них всю энергию.
       Тетка опять, как и совсем недавно на улице, шагнула к стене, прислонилась к ней спиной и принялась ждать - что же будет дальше?
      
      
      Глава двадцать вторая.
      ЗАЛОЖЕННЫЕ ПОКОЙНИКИ
      
      
       Он сделал несколько шагов вперед, и тут что-то заставило его остановиться. Килькин еще не понимал, что, но чувство опасности было настолько острым, что его ноги и руки вдруг стали ватными.
       Только что он получил еще одно, уже которое за последнее короткое время сообщение: "Близится кульминация. Она, конечно же, именно такая, какая только и может быть - твоя Смерть! Вопрос в том, разгадаешь ли ты перед смертью тайну или сдохнешь, так ничего и не поняв..."
       "Все чушь! - подумал Никита, убирая в карман смартфон. - Просто кто-то пытается сделать так, чтобы я окончательно потерял разум. Какие могут быть тайны?"
       Но тайна-то была, и он мысленно пытался оспорить этот факт лишь с одной целью - не потерять окончательно рассудок.
       Взгляд молодого человека медленно двигался от одного темного угла холла к другому.
       То ли в тот момент, когда они появились в "Причале в тумане", он находился под слишком сильным воздействием спиртовых паров, то ли все эти ужасные события, сути которых он никак не мог понять, так давили на его психику, что он в тот момент уже не замечал ничего вокруг, но теперь он словно бы видел этот холл впервые.
       Проходя через него в первый раз со своей пьяной компанией, он совершенно не запомнил, как выглядит это преддверие "Причала в тумане": стоит ли в нем какая-то мебель, какого цвета стены, чем они украшены. Он даже не запомнил, где здесь находится дверь на улицу, через которую они вошли в ресторан.
       В холле царил полумрак. Окна - даже маленькое продолговатое окошко в двери - были наглухо задраены плотными, раскатывавшимися сверху вниз шторками. Фонари на стенах и в простенках между окнами, стилизованные под те, что горят на бакенах, указывая ненастной ночью путь судам, рыбацкие сети, словно вытащенные из воды для просушки, свисавшие с потолка и по углам, задерживавшие тусклый свет фонарей и отбрасывавшие дробившиеся на множество кусочков тени, - массивные буфеты, на которых громоздились дымчатого стекла, словно бы пыльные, старые бутыли - в холле "Причала в тумане" было, где спрятаться, затаиться, поджидая того, кто выйдет из зала ресторана.
       Никита вдруг понял, что ноги и руки его опять дрожат. Напротив двери на улицу стоял один из буфетов с громоздившимися на его приполке двумя "морскими" фонарями - керосиновыми лампами с толстыми стеклами и металлической крашеной серой краской "оплеткой" вокруг них. За буфетом, невидимый со стороны выхода из зала ресторана, стоял человек.
       Килькин не заметил бы его, если бы человек не сделал ошибку - чуть выдвинул вперед руку. Правда, он тут же убрал ее обратно, но Килькин успел увидеть край слегка высунувшегося из-за буфета рукава.
       Никита не мог поручиться на все сто процентов, но ему показалось, что ткань была серого цвета.
       "Тетка Смерть?.. Конечно же, самое простое для нее - подождать меня здесь, у выхода из ресторана. А может, это киллер? Как только пройду мимо буфета к двери, набросится на меня сзади".
       "А может, это просто официантка - стоит не жива не мертва, боится пошевелится?" - подумал Никита следом.
       До выхода из ресторана - всего ничего, но он не мог заставить себя преодолеть этот десяток шагов, его охватывала паника.
       Мелькнула дикая мысль: быть может, просто сдаться полиции и сохранить жизнь, это лучше, чем быть убитым здесь непонятно кем, непонятно за что!..
       Следом мысли в голове его стали путаться, то гнать куда-то во весь опор, то тормозить и наскакивать друг на друга:
       "Он только что начал со мной это странный разговор, этот чертов ниишник. Почему именно сейчас? Эта баба, что ей надо от меня?! Почему именно сейчас?.. Он выталкивал меня из ресторана, чтобы я встретился с этим, который стоит за буфетом. А может, это она, та, что из сна, поджидает меня, чтобы окончательно свести счеты. Ниишник и тут руку приложил".
       Вдруг и полутемный холл, и огоньки фонариков, и плотные шторы, и буфеты, за одним из которых его поджидала неведомая смерть - все завертелось перед глазами Килькина, он понял, что еще пару мгновений, и рухнет вниз, распластается здесь, на полу, среди теней, отбрасываемых бутафорскими рыболовными сетями.
       Он опять увидел, как слегка высунулся из-за буфета рукав какой-то одежды. Непонятно было, что это за одежда, на ком она надета - на мужчине или женщине.
       Очередная волна ужаса захлестнула Никиту.
       Трезво оценить то, что происходит в эту минуту вокруг него, он уже не мог.
      Собрав в кулак последние силы, Килькин бросился обратно в зал ресторана...
      
      
      ***
       Минут пять по двору метался ветер, со злостью перегоняя из одного угла в другой какие-то смятые листки бумаги, скомканные сигаретные пачки, окурки, отломанные ветки деревьев.
       Тетка продолжала терпеливо ждать, прижавшись спиной к стене дома и не шевелясь.
       Она знала: это неожиданное буйство природы не случайно.
       И вдруг - тетка этого совершенно не ожидала - свет во дворе полностью померк. Она стояла, прижавшись спиной к грязной стене и не могла понять, что происходит. Погасло все: звезды, луна, фонари, единственное освещенное окно в здании по соседству с тем домом, в котором располагался ресторан.
      
      
      ***
       В тот момент, когда Килькин влетел обратно в зал "Причала в тумане", Сергей Сергеевич все так же стоял рядом с трупом и, наклонившись к краснознаменному пролетарию, вглядывался в его обезображенное пулей, залитое кровью лицо.
       Никита испытывал ужас от того, что представлялось: человек из холла ринулся за ним следом. Уже в зале Килькин, продолжая бежать, обернулся назад, не рассчитал, сходу налетел на ниишника, чуть не сбил того с ног.
       Отскочив невольно, чтобы не потерять равновесие, на метр в сторону, дядя Сережа с нескрываемым ужасом уставился на молодого человека.
       - Что тебе нужно от меня? Откуда ты появился? Зачем прилепился ко мне? - Килькин, прежде чем дядя Сережа успел опомниться после его неожиданного появления, схватил ниишника за лацканы пиджака и несколько раз грубо и сильно тряхнул его.
       Глаза дяди Сережи округлились.
       Килькин истерично воскликнул:
       - Что вам от меня надо? Хотите убить - ну, убейте! Зачем обставлять все таким диким спектаклем?! - Килька еще раз с силой тряхнул дядю Сережу. Голова ниишника мотнулась.
       - Тетки в плащах с капюшоном под видом Смерти, какие-то странные рестораны с рыболовными сетями в предбаннике. Когда, наконец, это закончится?.. - продолжал кричать Никита. - Послушай, ты ведь здесь не просто так, ты ведь все знаешь. Хочешь я тебе заплачу? Хорошо заплачу!
       Еще раз хорошо тряхнув дядю Сережу, Килька отцепился от его пиджака.
       Резким движением молодой человек сунул руку во внутренний карман куртки.
       Дядя Сережа смотрел на парня с ужасом, руки ниишника безвольно, как плети, висели вдоль тела. Вид молодого человека - раскрасневшегося, с широкими плечами и массивными кулаками, подавлял его.
       Никита достал из кармана тугую пачку фальшивых банкнот:
       - Вот деньги... Здесь много!
       Килькин ничего не соображал в эту минуту. Его терзал страх, злость на самого себя, на своих неведомых противников, отчаяние от того, что он, похоже, в борьбе с ними играл роль жалкой, ничего не понимающей жертвы.
       - Я могу поделиться с тобой значительной суммой! - воскликнул Килькин. - Купишь себе нормальный костюм, остальное положишь на счет - не нужно будет унижаться в "Апшероне" в качестве мальчонки на побегушках. Учитывая, что ты доволен и своей нынешней зарплатой, того, что я тебе дам, хватит надолго!
       Килькин потряс тугой пачкой банкнот перед носом у завороженно смотревшего на нее ниишника. Все купюры в пачке были самого большого достоинства, новенькие, ровненько сложенные и тесно прилегавшие друг к другу в аккуратном денежном "параллелепипеде".
       - Только расскажи мне все, что тебе известно: кто стоит за историей, почему меня хотят убить... - продолжал говорить Килькин. - Любая подробность может быть важна. Ну, ничего не утаивай, говори!
       Он еще раз тряхнул перед носом дяди Сережи пачкой банкнот. Ниишник словно бы пришел в себя, и начал медленно пятиться назад.
       - Деньги, столько денег... Зачем? - прошептал дядя Сережа.
       Руки его избавились от паралича и двинулись вверх - дядя Сережа точно бы пытался защитить ими лицо, глаза от дьявольского наваждения в виде большой пачки денег.
       "Эк, он струсил!" - пронеслось в голове у Килькина. И тут же какое-то смутное воспоминание мелькнуло у него в голове: эти округлившиеся от страха глаза, дрожащие губы - совершенно точно, он где-то и когда-то уже один раз видел это лицо.
       И следом совершенно неожиданно для самого себя, Килькин разрешил мучивший его вопрос, казавшийся ему ключиком ко всем тайнам сегодняшнего дня - про тех двух, что сидели за столиком в соседнем зале "Причала в тумане".
       Он наконец-то вспомнил, где их видел до этого.
       И ровно в тот момент, когда яркое воспоминание озарило, словно вспышка, его сознание, произошло чудовищное.
      
      
      ***
       Ветер недолго метался и завывал в пустом пространстве между сложенных из потемневших от времени кирпичей двух-трехэтажных домов, потом угомонился, стих.
      Наступила полная тишина.
       Тетка Смерть стояла, прижавшись спиной к старой кирпичной стене. Взгляд блуждал по двору.
       Тетка знала: и неожиданно поднявшийся ветер, и наступившая вслед тишина - не случайны. Что-то последует.
       И что-то очень быстро наступило.
       Из-под земли, из стен домов стали возникать люди-тени.
       "Заложенные покойники! О-о, дошло дело и до этих гавриков!" - тетку Смерть начало охватывать напряжение.
      Мечась из стороны в сторону, суетливо снуя по двору из угла в угол, а то, наоборот, прохаживаясь по его середине рядами по двое-трое, словно бы маршируя, издавая громкие стоны, которые слышали только тетка и подобные ей существа из потустороннего мира, размахивая руками, покойники кого-то боялись: озирались, вздрагивали от слышных только им звуков. Кто-то мог на них неожиданно наброситься, - кто-то, про кого им было все известно, кого они хорошо знали...
       Тетке непрерывно озиравшиеся покойники во дворе показались похожими на воров, забравшиеся на территорию чужого поместья, - те боятся появления сторожевых псов.
       Заложенные покойники были опасны как для живых, так и для мертвых. И даже самой тетке Смерть встреча с ними не предвещала ничего хорошего.
       Маявшиеся от того, что смерть их была неправильной, нечеловеческой, заложенные покойники пытались найти того, кто виноват во всех их бедах (если бы Килькин знал про это, то заложенные мертвецы напомнили бы ему дядю Сережу), отомстить, восстановить на том свете справедливость, которая была нужна им в отношении событий, случившихся еще, когда они принадлежали к миру живых.
       "Заложенными" этих покойников называли потому, что существовало древнее, пришедшее из глубины веков поверье: погибших насильственной смертью, самоубийц, опоиц, несчастных умерших, скончавшихся в молодом возрасте, нельзя хоронить как всех в обычной могиле - они из нее непременно выберутся и отправятся к живым, "доживать" свою недожитую жизнь, отыскивать свою ненайденную правду, сводить несведенные счеты... Чтобы такой мертвец не беспокоил после своей смерти живых, его надо похоронить по-особенному - заложить в такое место, из которого он не сможет найти дорогу домой, к тем людям, с которыми он провел жизнь.
       Самым верным способом считалось "заложить" покойника на перекрестке нескольких дорог. Сверху над могилой ставился крест - "у четырех дорог". Выбравшись из-под слоя земли, "заложенный покойник" растеряется: его шатает, он словно бы пьян - как, скажем, дядя Сережа или Филипп, - и совершенно не соображает, куда идти. Из нескольких дорог он, скорее всего, в конце концов выберет не ту, что ведет к дому...
       Хорошо также заложить покойника в могиле несколькими тяжелыми камнями, чтобы ему было тяжелее выбраться. Сбрасывая с себя большие камни, мертвец так умается, что уже точно не сможет соображать что-либо на перекрестке, где он окажется перед необходимостью выбора дороги.
      
      
      ***
       То, что творилось сейчас перед теткиными глазами, было "гулянием заложенных мертвецов". Ужасным, неопровержимым знаком надвигавшейся большой беды, ее доказательством.
       Души умерших в окрестных местах людей (впрочем, места - сильно сказано, скорее - на этом пятачке городского пространства) заколобродили, заходили, заголосили своими немыми воплями в одной единственной надежде: вернуться в момент, когда встретились не со своей смертью, с чужой теткой, которая не предназначалась им в убийцы.
       Некоторые из мертвецов в свой последний час так не хотели умирать, так сопротивлялись кончине, что любая смерть, любая тетка оказывалась не их. Какой бы смертью ни умерли, все равно превращались в заложенных покойников.
       Один из заложенных покойников, бледный молодой человек в полуистлевшем длинном драповом пальто, подошел к тетке вплотную, принялся размахивать руками с растопыренными пальцами перед ее лицом.
      Тетке Смерть казалось: нечаянно сунет руку ей под капюшон, ткнет пальцем в глаз.
       Она инстинктивно зажмурилась.
      
      
      ***
       Тетка знала, откуда берутся заложенные покойники: кто-то из таких же, как она, теток, по ошибке или из-за небрежности забирает жизнь того, кто предназначен вовсе не ей, а другой тетке Смерть, той что должна убить его позже и совсем в других местах - быть может, на другой городской улице, а может - и вовсе в другом городе или даже стране, - человек превращается в заложенного покойника.
       Между небом и землей, между адом и раем, вечно на печальной дороге между мирами, не имея сил ни вернуться обратно в мир живых, ни достичь мира мертвых - заложенные покойники способны разрушить существовавший в потустороннем мире привычный порядок.
       Тетка знала, заложенные покойники действуют в интересах какого-то третьего мира - тайного, неясного, происхождение и местонахождение которого было неизвестно не только людям из мира света и жизни, но также и обитателям сумеречных, мрачных долин потустороннего мира.
       "Очень странно, что они здесь появились, - думала тетка. - К чему это возникновение? Что оно предвещает?"
       Тетка уже начала думать, что появление заложенных покойников как-то связано с ней, что это какая-то часть тех событий, которые уже некоторое время происходят вокруг нее, но тут во дворе что-то начало меняться. И в самом деле: появление заложенных покойников - лишь первая часть действия, которое должно разыграться на маленькой площадке, ограниченной со всех сторон стенами домов.
       Посреди двора начала образовываться из стремительно закручивавшегося воздуха воронка вихря. Она вертелась все быстрее.
       Вдруг бешеное верчение прекратилось и из столба возникло черное совершенно засохшее дерево. Примерно четверть минуты стояло неподвижно. Затем, точно живой человек, принялось размахивать ветвями, окутываясь облаками черного дыма.
       Какие-то огоньки побежали по ветвям дерева, оно начало вертеться, вокруг ветвей взвихрился пенными струями воздух.
       Воздушный вихрь стал распространяться на весь двор.
       От вихря в разные стороны разлетелись заложенные покойники.
      Когда заложенных покойников во дворе не осталось, вращение дерева стало замедляться, вихри - ослабевать.
      Дерево замерло, тут же начало превращаться в черное облако. То, в свою очередь, стремительно превратилось сначала в какого-то гиганта с длинными руками и косматой головой, потом обернулось говорящим черепом, парившим в воздухе и обращенным безглазыми глазницами к тетке Смерть.
       Череп заговорил глухим голосом.
       "А, начальничек! - пронеслось в теткиной голове, накрытой темно-серым капюшоном. - Вот ты и появился!.."
      
      
      Глава двадцать третья.
      ЧЕРНЫЙ ЛЕБЕДЬ
      
      
       - Послушай, долго будешь возиться?! Слишком много трупаков! Сказал: нельзя превышать полномочия, тебя накажут! Среди заложенных покойников, которые здесь были, могут возникнуть твои ребята, - глухо проговорил череп.
      Он парил в воздухе. Перемещаясь то вправо, то влево, заставлял Смерть поворачивать вслед за собой накрытую темным капюшоном голову.
       "Про какие трупаки вещает? - недоумевала тетка. - Всего-то один... Генаша, бывший рабочий с завода "Красное Знамя"".
       - Я не кладу трупов! - громко сказала тетка.
       Череп, только что медленно плывший в воздухе справа налево на уровне теткиной головы, замер, начал покачиваться, словно покоясь на волнах.
       - Кто же их кладет? - голос теткиного начальника прозвучал задумчиво. -Может, действует кто-то еще? Какая-то еще смерть?
       - Может быть. В гробовых делах сейчас беспорядок. От меня требуете четкости. А сами порядка организовать не можете, - проговорила тетка Смерть.
       Ее вдруг охватила человеческая тоска: "Бесполезно предъявлять претензии. Все свалят на меня. Неважно, виновата ли на самом деле... Все равно свалят. Стоит ли мне с таким упорством определять, кто из этих ребят - Килькин? Может, погубить их разом, превратив всех, кроме одного, в заложенных покойников? Все равно меня потом обвинят черт-те в чем".
       В воображении тетки Смерть в противовес мерзкому двору с маячившим перед ней черепом-начальником возникла ее мечта, которая в эту минуту была далеко, как никогда: теплый вечер на берегу моря на юге Франции, мягкие лучи закатного солнца играют в стекле бокалов, отражаются от полированной мебели.
       На пышной, застланной чистым бельем кровати с огромными подушками, на которых надеты чистые белые наволочки с красивой золотой вышивкой лежит умирающий красавец...
       - Ладно, не расстраивайся! - глухо произнес череп, начав опять едва заметно плыть на невидимых волнах воздуха справа налево. - Твои дела не так плохи. У меня и выше есть понимание: не от тебя одной в этих местах все зависит.
       Тетка с трудом вернулась из своих прекрасных грез в "гробовую" реальность темного московского двора.
       И тут же занервничала: из слов черепа следовало - на здешних мрачных улочках работает еще одна Смерть. А это может означать, что на тетке уже поставили крест. Пока по каким-то причинам просто не ставят ее в известность об этом.
       - Скажу откровенно, - продолжал начальник над смертями, - тут все не просто. Вместо тебя действуют не другие такие, как ты, Смерти, а местные жители. Они теперь - коллективная Смерть. Если ищешь ответ на вопрос, кто лишил тебя хорошего настроения... А ты ведь ищешь, не так ли?
       Череп закачался на невидимых волнах сильнее прежнего.
       Тетка молчала.
       - Это обитатели здешних улиц, - глухим голосом закончил череп, перестав качаться. - Намереваются лишить нас работы. Хотят сделать ад и потусторонний мир ненужными: намерены организовать столичные улицы по образцу чистилища и загробных стран. Сами будут орудовать в роли Смертей, демонов, мрачных чудовищ, подлавливающих в темных углах чужие души.
       Тетка по-прежнему молчала. Она почему-то не верила теперь ни одному слову, глухо доносившемуся из-за зубов черепа, нижняя челюсть которого во время всего разговора оставалась неподвижной.
       Тетке Смерть казалось, что начальник над Смертями намеренно пытается внушить ей какое-то ложное представление о том, что происходит на этих улицах, а сам при этом раздумывает, в какие далекие края на Севере страны он отправит ее к новому "месту службы".
       "Единственный способ оказаться на Лазурном берегу - это сбежать туда без спроса, - думала тетка Смерть. - И прихватить с собой на всякий случай этого распроклятого Килькина, которого мне никак не удается распознать среди поганых рож этих подзаборных алкоголиков".
       Она уже почти не слушала, что говорит ей начальник.
       - Они уже давно всех раздражают, эти здешние людишки. Не только меня или тебя, но и тех, кто повыше нас, - продолжал вещать череп.
       Тетка Смерть вдруг вернулась из своих фантазий в окружавшую действительность.
       - Вот как? - тетка усмехнулась, припоминая неряшливые фасады домов, некрасивый двор. - Неужели же обитатели здешних мест умудрились разозлить саму... - она закатила глаза кверху, как бы тоже указывая на тех, кто находился на иерархической лестнице темного потустороннего мира значительно выше ее самой - тетки Смерть - ее начальника, который покачивался сейчас перед ней в виде безглазого и безносого черепа.
       - Саму всемогущественную Инстанцию? - закончила тетка.
       Инстанцией обитатели потустороннего мира называли между собой верховное начальство - мрачных чудовищ-демонов, правивших царством вечной тьмы.
       - Представь себе! - глухо ответил череп. - Думаю, они и тебя изрядно злят. Да они всех злят - такой уж на здешних улицах поганый народец. Хочу тебе сказать, к нам поступают сведения: отдельные субъекты из числа обитателей здешних улиц, - тетка уже много раз обращала внимание, что в речи ее начальника частенько проскакивают какие-то, как она для себя определяла, "полицейские" канцеляризмы.
       - Так вот, - продолжал начальник над смертями. - Отдельные личности из тех, что болтаются по здешним улицам, вообще утверждают, что здешние места какие-то особенные. Вроде заколдованных. Что в них есть какая-то мрачная тайна...
       Тетка подумала: "А ведь, вероятно, так и есть!"
       Мрачная тайна вполне могла существовать. При этом, если возникновение этой тайны как-то связано с Инстанцией, то ни тетка, ни ее начальник о ее существовании могли даже не догадываться, - это не та тема, в которую Инстанции нужно их посвящать.
       Догадка о том, что и ее начальника кто-то держит в неведении, используя, как обычного простачка, заставила тетку хмыкнуть.
       Череп продолжал вещать:
       - Всеми россказнями про якобы существующие тайны эти людишки пытаются оправдать все неудачи и свое чудовищное поведение, то, что они стали действовать в этих местах вместо тебя, пытаются заменить собой промысел высших сил.
       Тетка Смерть продолжала думать о том, что Инстанция, наверняка, дурачит ее начальника и опять довольно хмыкнула. Было приятно: не одной ей, тетке, плохо.
       Начальник над смертями вдруг осекся. Воцарилась тишина. Пустые глазницы черепа были уставлены на Смерть. Она чувствовала: из них исходит что-то особенное, притягивающее внимание, точно взгляд, уставленный на нее в упор.
       Череп продолжал молчать. Потом начал растворяться в воздухе, превращаясь в облачко дыма, темно-серого, словно теткин старый заношенный плащ.
       Затем с облачком стала происходить метаморфоза: оно приняло форму парившего в воздухе гробика с мертвым младенцем. Младенец раскрыл рот и заговорил голосом, средним между змеиным шипением и хриплым карканьем старого ворона:
       - Решено с ними, с этими обитателями здешних улиц, кое-что сделать.
       Тетка поразилась:
       - Что?
       То, что говорил шеф, было неожиданно и очень серьезно.
       - Не знаю, но что-то весьма роковое, губительное... С ними со всеми, со всем их обществом. И главное - все случится как бы вдруг, ничем не предвещаемое. "Черный лебедь"! Время начала операции не знаю даже я. Сигнал поступит от Инстанции. Без предупреждения. Тогда же станут известны подробности. Ясно одно: то, чему в скором времени суждено случится, будет подобно вспышке солнца, землетрясению, ядерному взрыву, цунами...
       Тетка поежилась. Задумалась: как то, о чем говорил начальник, что должно произойти в ближайшее время, скажется на ней, ее планах. Если ядерный взрыв или цунами... Работы у таких, как она, будет невпроворот. И уж, конечно - прощай все мечты о Лазурном береге Франции. До него в случае ядерного взрыва тетке не добраться никогда.
       - То есть, их всех в самое ближайшее время ждет какой-то природный катаклизм, стихийное бедствие? - задумчиво спросила тетка.
       - Нет, я говорил иносказательно... - ответил начальник. - Вполне возможно, когда им всем настанет конец, в природе будет царить тишь да благодать...
       Что-то ухнуло где-то глубоко в земле.
       Звук этот неразличим для обычного человека. Но тетка и начальник над смертями уловить его способны.
       - Слышала? - спросил тетку начальник.
       Та кивнула головой.
       Смерть судорожно соображала... Новости, услышанные от начальника, повергли в смятение: будущее могло смешать не только планы жалких человечишек, за которыми она весь день тащилась, пытаясь определить, кто же из них Килькин, но и ее самой.
       Гробик с младенцем, тем временем, стал превращаться в облачко темно-серого дыма, которое тут же начало принимать какие-то новые контуры. Но что это за предмет - тетка Смерть пока понять не могла.
       Думала об одном способе заглянуть в будущее, который был ей известен...
       Облачко темно-серого дыма приняло форму автомобиля, разбившегося в страшной аварии. В искореженном корпусе оставались сидеть трупы водителя и его четверых пассажиров.
       Откуда-то из искореженного салона донесся голос начальника над Смертями:
       - Глухой звук, который мы с тобой только что услышали, вызван цунами. Огромная многометровая волна обрушилась на побережья нескольких стран юго-восточной Азии. Волна принесла туда ужасные разрушения и многочисленные жертвы.
       За первым глухим уханьем, раздавшимся где-то в глубине Земли, до тетки и ее начальника донеслось второе уханье.
       - А это начавшееся извержение вулкана в Латинской Америке, - проговорил голос из салона искореженного автомобиля. - Вулкан начал выбрасывать в воздух пепел. Он достигнет многокилометровой высоты. Извержение вулкана приведет к десяткам тысяч жертв, огромным разрушениям. Лава проложит огненную дорогу через деревни и маленькие города. Я думаю, сама понимаешь...
       - Предзнаменования? - понимающе проговорила тетка.
       - Да... - донеслось откуда-то из глубины автомобиля, который уже, как и гробик с младенцем, принялся расползаться, терять свои формы, превращаться в облако дыма. - Именно предзнаменования. Для живых людей они ничего не значат, вернее, просто не слышат их. Им не дано улавливать отголоски событий, происходящих на другом конце земли. Но мы-то с тобой понимаем: то, что началось там - лишь знак, предвестие бед, которые придут и сюда.
       Воспользоваться способом, позволявшим заглянуть в будущее, было опасно. Тетка Смерть не имела права смотреть на то, что будет. Ее удел - заниматься теми, у кого уже нет будущего, только прошлое.
       С другой стороны, такая уж ли серьезная и неминуемая опасность грозит тетке Смерть, если одним глазком посмотрит из-под капюшона на грядущие дни, месяцы, годы?
       "Если учесть, что мне и так, с большой вероятностью, гореть угольком где-то в сердцевине планеты Земля, - может, и какой-то другой - так уж ли много рискую потерять?!" - с горечью подумала тетка Смерть.
       "На все плевать! Больше никаких правил для меня не существует, - решила она. - Если посчитаю нужным, воспользуюсь способом узнавать будущее. Но это - позже... А пока просто некогда: надо искать чертова Килькина! Во всех случаях, нужен мне до зарезу".
       - С какой же стороны подкрадется к ним самая большая, окончательная беда? - решительным тоном спросила начальника тетка Смерть.
       - С неожиданной! - резко ответил тот, словно заражаясь решительностью тетки.
       - А как это отразится на мне? - вдруг не выдержала напряжения, проговорилась о том, о чем весь день думала, тетка. - Я бы хотела поменять место, в котором работаю!
       Ей вновь представились благословленные места на берегу лазурного моря, где тепло, где светит яркое солнце и в светлом, выкрашенном белой и кремовой краской доме лежит в просторной светлой комнате на широкой кровати, застеленной белоснежным постельным бельем, среди пышных подушек и невесомых пуховых одеял умирающий красавец...
       Пока тетка не к месту грезила своими фантазиями, ее начальник не произносил ни слова.
       Наконец тетка пришла в себя, поняла, что на время просто выпала из разговора, что начальник почему-то не отвечает на вопрос... В горле у тетки Смерть першило.
      Прокашлялась. Край капюшона колыхнулся.
       Теткин начальник, который только что представал перед подчиненной в виде облачка темно-серого дыма, принявшего форму разбитого в аварии легкового автомобиля с мертвецами, начал в этот момент растворяться в воздухе.
       Контуры автомобиля с мертвецами словно бы размылись, потом весь он превратился в облачко.
       Тетка ждала, что облачко начнет принимать новую форму, но оно лишь ужалось в размерах, продолжая оставаться просто облачком.
      Изменило цвет. Стало не темно-серым, а грязно-коричневым...
       Не сразу тетка Смерть осознала, что облачко вовсе не безобидно. Это - газ, что освобождается после разрыва артиллерийского снаряда с химическим отравляющим веществом.
       Внизу под облачком вдруг забрезжила в воздухе нечеткая картинка, точно бы транслируемая на экран, поверхность которого тетка Смерть не могла различить: восточная деревня, белые одноэтажные дома с плоскими крышами, белые стены. У стен на земле - трупы, трупы... Мужчины, женщины, дети. И продолжают взрываться снаряды, выбрасывая в воздух грязно-коричневые облачка, несущие смерть живому.
       "Обстрел деревни на Ближнем Востоке химическими боеприпасами!" - поняла тетка Смерть.
       Картина растворилась в воздухе так же неожиданно, как и возникла.
       Вместо нее появился бомж. Холодной зимней ночью он валялся на асфальте у стены какого-то дома в темном переулке.
       Ни души, жители домов - в своих квартирах, а столбик термометра движется вниз, опускаясь к отметке минус сорок по Цельсию.
       Бомж замерзает насмерть, потом встает и начинает говорить с теткой Смерть глухим голосом ее начальника:
       - Твою будущую судьбу, то, в каком городе ты станешь работать дальше... Об этом говорить рано. Не потому, что не хочу. Многое зависит от обстоятельств, от твоей работы. Сейчас этот город и люди, которые в нем живут, находятся в промежуточном состоянии. Нечто вроде паузы, антракта между действиями. Следующее будет резким и очень активным... Что же касается того действия, которое идет сейчас...
       Тетка напряженно смотрела на бомжа-начальника. Она и понимала, и не понимала, о чем он говорит.
       - Этот город, страна, столицей которого он является, больше ста лет не живут мирной жизнью, - монотонно произносил бомж глухим голосом. - Ими правят ненависть людей друг к другу, зависть, жестокость, социальная вражда, нищета, преступность, голод, злоба. Как ты уже, наверное, заметила, здесь не всегда требуется твое присутствие, обитатели здешних улиц выполняют твою работу самостоятельно. И это сейчас - в особый период. Что же говорить о временах злобы и крови, которые часто приходят в здешние места!
       - Особый период? - переспросила тетка Смерть.
       - Да. В любой войне, в любом сражении, в любых кровавых и мрачных событиях приходит момент, когда силы участвующих людей истощаются. Они не могут продолжать кровавую грызню, еще удар, шаг, движение - упадут замертво. Наступает вынужденное перемирие. Война затихает как бы сама собой, лютый мороз отступает, начинается оттепель. Так было здесь во времена НЭПа, при хрущевской "оттепели", да и времена правления Брежнева - их тоже можно считать временами "оттепели", если сравнивать, конечно, с временами Сталина... После бандитских и диких девяностых наступили более-менее сытые и спокойные нулевые... Но все кончается...
       - Значит, здесь сейчас что-то вроде условно спокойных и условно сытых брежневских времен? - задумчиво спросила тетка начальника.
       Тот уже перестал быть мертвым бомжом и вновь вернулся к образу младенца-покойника, вещающего из своего маленького гробика глухим голосом.
       - Да, времена похожи на брежневские. Обрати внимание, ведут себя так, как они обычно ведут себя в спокойные периоды - главным образом, непрерывно накачиваются алкоголем. Но спокойные времена для них стремительно заканчиваются. Совсем скоро наступит судный день. По поводу этого у меня есть к тебе одно дело. Кое-что совсем скоро, быть может, даже через несколько часов, а может - и через несколько минут может произойти...
       Начальник тетки вдруг исчез совсем - темно-серый дым за какие-нибудь десять секунд растаял в воздухе. Перед глазами тетки Смерть не было ни мертвого младенца в гробике, ни трупов, лежащих вдоль улицы деревни на Ближнем Востоке, которую обстреляли химическими снарядами - ничего...
       Минуту тетка остолбенело стояла на темном дворе без движения и уже собралась уходить, решив, что странное появление начальника над смертями закончилось... За ее спиной раздался его глухой голос:
       - Слушай меня внимательно, я должен тебя предупредить... Это очень важно. Твой Килькин может в ближайшее время прикоснуться к одной тайне. Думаю, лучше не давать ему этого сделать. Так что поторопись... Ты должна убрать его скорее. Но не ошибись. Именно его и никого другого! Хватит с нас заложенных покойников. Заложенный покойник должен появиться один - мертвый Килькин. И так уже столько натворил, что стать ему заложенным покойником неминуемо - закончит жизнь сегодня ночью или через пятьдесят лет.
       - Кстати, - предчувствуя, что разговор подходит к концу и начальник над смертями неожиданно исчезнет и больше не появится, торопливо заговорила тетка. -Почему в этом дворе появилось столько заложенных покойников, а потом они исчезли?
       - Я прогнал их, - ответил начальник. -Появились потому, что предчувствуют приближение конца света, хотят кое о чем поговорить с нами.
       - О чем, этого, конечно, мне знать не положено? - не в силах скрыть своего раздражения, спросила тетка.
       - Это лишняя информация, она ничем тебе не поможет.
       - Я работаю, словно вслепую. Было бы проще, если б знала подробности. Эти ребята, за которыми иду по пятам - они какие-то странные, вся компания. Вроде бы заурядные алкоголики, а с другой стороны - есть в них что-то... Оно ускользает от меня. Они...
       - Скажу тебе так: все может быть. Но это не снимает с тебя задачу найти среди них... Забыл, как фамилия.
       - Килькина, - подсказала тетка.
       - Да. И прикончить его, завершить, так сказать, бренный его путь на земле.
       Тетка хотела расспросить начальника над смертями еще, но тут из-за ее спины выплыло и стало таять на глазах белесое облачко. В нем уже невозможно было различить ни мертвого младенца в маленьком гробике, ни замерзшего насмерть бомжа, ни трупов в обстрелянной химическими снарядами ближневосточной деревне, ни покойников в искореженном автомобиле.
       Через десяток секунд теткин начальник исчез.
       Смерть некоторое время стояла, глядя в асфальт на задах ресторана "Причал в тумане".
      
      
      ***
       Первые десять секунд Килькин не мог понял, что произошло. На долю мгновения - очень краткую, - сверкнула чудовищная мысль, пронзительная, точно ударившая молния: он мертв, в голову ему попала пуля, и свет померк. И та минутка, в которую какими-то остатками сознания, еще способен понимать, что мир гаснет - последняя в его жизни.
       Но она улетучилась, эта минутка, а он все еще находился в темноте, слышал, как стучит его загнанное, истерзанное ужасом сердце.
       Он был жив и находился в зале "Причала в тумане", рядом негромко кашлянул Сергей Сергеевич.
       До Килькина, наконец, дошло: никакая пуля в него не попадала. В зале ресторана попросту выключился свет.
       Ниоткуда не проникало ни лучика света. Разве что... Килькин с ужасом обнаружил: сом, плавающий в аквариуме, светится слабым мертвенным светом: можно было различить его тупорылую морду, широкие, медленно движущиеся плавники, хвост.
       "Почему выключили электричество?.. Сделал киллер? Зачем? В темноте невозможно прицелиться, - мысли проносились в Килькинской голове стремительно. - Может, свет вырубил тот, кто спасается от убийцы? Кто? Второй ниишник - Валерий Михайлович?"
       Вдруг раздался какой-то шорох, словно бы шаркнула по полу подошва ботинка, - звук, как показалось Килькину, донесся не с той стороны, где стоял возле трупа Сергей Сергеевич, а от двери в соседний зал ресторана.
       Килькин стоял ни жив ни мертв.
       Он еще не мог прийти в себя после того, как понял, что видел тех двух - за столиком в ресторане - сидевшими на водительском и пассажирском сидении того джипа, который чуть не сбил их, когда они шли с дядей Сережей, Валерием Михайловичем и Филькой из кафе-стоячки.
       "Значит, это были убийцы! Джип не случайно вильнул в нашу сторону, за рулем сидел не пьяный, - они намеренно неслись на нас, чтобы раздавить насмерть. И вот теперь они оказались в этом кафе - значит, охота на меня продолжается. Она идет и здесь!" - пронеслось вмиг в килькинской голове.
       Несколько секунд царила полная тишина, ниоткуда не доносилось не звука. Было даже странно, как в ресторане, в котором до этого были посетители, работала кухня с поварами, сновали по залам официанты, может за короткое время наступить такая поистине могильная тишина.
       Килькин продолжал прислушиваться - ни звука.
       Прошло секунд десять. Килькину стало жарко. Потянул к вспотевшему лбу левую руку.
       Дощатый пол скрипнул, тут же - еще, звук приближался.
       Двигавшийся человек был совсем недалеко, быть может, в нескольких метрах от Килькина. Возможно, он намеренно двигался, держась стены, дальней от разгромленного столика килькинской компании - обойти Килькина и дядю Сережу в темноте стороной, пройти между стеной зала и аквариумом и выйти к двери в холл, перекрыв выход из ресторана.
       Килькин замер, потом медленно опустил руку. Ужас его нарастал. Его вдруг охватила слабость, он чувствовал, что ноги и руки становятся ватными. Никита сам себя не узнавал: он ли это - Килькин, великий и ужасный?!
       Мелькнула мысль: "Если он сейчас на меня набросится, я не смогу оказать сопротивления!" Но кто этот "он", притаившийся в нескольких метрах от него в темноте?
       "Это убийца, нет никаких сомнений. Надо взять себя в руки, - думал Никита. - Конечно же, они должны быть где-то рядом, эти убийцы - никуда не делись из "Причала в тумане"".
       Секунд пятнадцать он стоял, пытаясь справиться со своим страхом. Наконец, ему эту удалось.
       Прислушался. Зловещая тишина.
       Его тело опять принадлежало ему, но теперь его охватила дрожь, и унять ее Никита был не в состоянии: дрожали ноги, руки, мелко трясся подбородок.
       И тут чья-то железная пятерня схватила его за локоть.
      
      
      ***
       В то мгновение, когда стальная клешня впилась ему в руку, Килькин пришел в себя, словно ему удалось скинуть с себя парализовывавшие его до этого злые чары. Он чуть было не нанес схватившему его человеку страшный, наполненный всей злобой и страхом этого дня удар, но ровно в последнюю долю секунды уловил чудовищный по силе знакомый запах - таким перегаром могло разить только от дяди Сережи.
       То, что он услышал этот запах, хотя ни по каким законам биологии различить его не должен был, показалось Килькину фантастичным.
       Он сам пил весь день, он был пропитал спиртом от пяток до макушки, от него самого должен был исходить чудовищный запах перегара и тем не менее каким-то чудом его обоняние уловило этот дух - чудовищную смесь коньяка и всего того, чем они накачивались весь этот день в предыдущих ресторанах, стоячих кафешках, в заброшенной заводской столовой, здесь, в "Причале в тумане" на виду у этих жутких рыбин из аквариума-колбы, одна из которых сейчас непрерывно двигалась, светясь, как подводный призрак.
       Ухватившись за килькинский локоть, дядя Сережа не отпускал его. Никита не шевелился. Ниишник потянул его в свою сторону. Килькин не сдвинулся с места - нервы молодого человека были напряжены до предела. Он вслушивался в тишину - но она теперь была полной, подозрительной - такой тишины не может быть в ресторане.
       Килькин почувствовал, что хватка ниишника ослабла, рука дяди Сережи дернулась в сторону, тут же едва слышно шаркнула подошва, и следом молодого человека обдало чудовищной волной перегара: дядя Сережа приблизил лицо к килькинской голове и затем едва слышно прошептал ему в ухо:
       - Быстро отсюда. За аквариумом кто-то прячется.
       Килькин дернулся - он уже был готов броситься бежать, не видя ничего перед собой, не разбирая дороги.
       Но ниишник вцепился ему в руку с новой силой. Опять Никиту обдало перегаром (и он вновь отлично почувствовал этот запах!).
       - Двигайся тихо, она тоже ничего не видит! Постараемся перехитрить ее, - проговорил дядя Сережа Кильке в ухо.
       "Она! - Килькина точно бы обожгло пламенем. - Значит, этот чертов дядя Сережа все-таки знает про тетку Смерть! Но откуда? Какая между ними взаимосвязь?"
       В голове Килькина мелькнуло и вовсе жуткое и фантастическое предположение:
       "Быть может, этот ниишник вовсе не "дядя", а тоже - какой-нибудь инфернальный гость из снов про потусторонний мир? А может, я и в самом деле еще не проснулся и вижу продолжение того мрачного сна про тетку?"
       Он уже ничего не понимал. Но, как это очень часто случалось с ним в минуты крайнего нервного перенапряжения при самой страшной опасности - он окончательно овладел собой, собрался полностью: "Он подталкивает меня обратно в холл, там меня или нас кто-то поджидает... Но и здесь кто-то есть. Ниишник (он, конечно же, никакой не ниишник) боится ее (получается, он, так же, как и я, боится тетки Смерть). В любом случае, мне надо выскочить из этого ресторана и другого пути, кроме, как через холл, сейчас нет. Они, конечно же, набросятся там все на меня, но я..."
       Молодой человек опять испытал раздражение и злость на самого себя. Было очень обидно, что с ним играют в какую-то игру, а он не может ничего понять, защитить самого себя, разделаться несколькими мощными точными ударами со своими врагами.
       "Да Килькин я, в конце концов, или не Килькин!" - подумал он с нарастающим раздражением и накипающей яростью. Сделал решительный шаг вперед и дальше двинулся через зал хоть и осторожно, но уже с какой-то внутренней уверенностью, что ему все же удастся справиться с врагами, что ничего они ему не сделают по той простой причине, что он - не кто-нибудь, а Килькин, "великий и ужасный".
       Он сделал еще несколько шагов. Он не особенно старался ступать тихо, но подметки его, тем не менее, ни разу не шаркнули. Хватка, которой дядя Сережа держал его за руку, ослабла, потом рука ниишника и вовсе соскользнула с килькинской.
       Килькин был уже у двери в холл. Ему показалось, что дядя Сережа отстал и теперь стоит где-то там, на середине ресторанного зала. Но вот совсем рядом - может быть, в метре или полуметре за спиной парня - шаркнула по ресторанному полу подметка, - ниишник был за Никитиной спиной.
       "Наступает самый волнительный момент!" - подумал Никита.
       Он чувствовал, что совершенно трезв и отменно владеет собой. Пальцы его сами собой сжались в кулаки.
       Он постарался представить холл, - таким, каким он увидел его совсем короткое время назад: все эти буфеты, рыболовные сети, бутыли, входную дверь и фигуру, которая готова наброситься сзади на того, кто приблизится к порогу ресторана, чтобы покинуть его...
      
      
      Глава двадцать четвертая.
      ТАЙНА УЛИЦЫ ЗАБЛУДИВШИХСЯ ДУШ
      
      
       Килькин слишком поздно сообразил, что сделал ошибку - не надо было стоять у порога, раздумывая, потому что этим он дал ниишнику возможность настичь себя.
       Дальше все заняло какие-то секунды. Килькин, прикинув, как надо действовать (он намеревался стремительно пересечь холл, напротив буфета, за которым кто-то прятался, резко развернуться и нанести этому человеку неожиданный удар ногой в живот, а потом выскочить из ресторана) ринулся к двери, но тут же сзади за локоть его ухватил дядя Сережа.
       Килькин попытался сбросить со своей руки ниишникову клешню, но тот тут же вцепился свободной рукой в другой Никитин локоть.
       Парень дернулся, но освободиться от клешней дяди Сережи ему не удалось. Ниишник, наоборот, вцепился в Килькина сильнее, - он как будто тянулся своей физиономией к килькинскому уху, - Никиту обдало очередной чудовищной волной перегара, - точно хотел сказать Килькину что-то.
       И тут Никита явственно расслышал какой-то сухой щелчок. Точно бы какой-то предмет упал на пол и словно бы в темноте, - она в холле была менее густой, чем в зале ресторана, - двинулась в его сторону какая-то черная тень.
       "Вот оно! Попался-таки! Ведь так и предполагал: этот будет держать сзади, и тут же на меня набросится кто-то еще!" - с отчаянием подумал Никита.
       Он резко присел, двинул руки вперед, потом резко поднялся, крутанулся, ниишник отпустил его локти. Ткнул куда-то кулаком и попал ниишнику в грудь.
       Дядя Сережа охнул. Килькин рванулся вперед. Несколькими огромными шагами - не шагами, а скачками! - преодолел еще метра три-четыре, крутанулся опять вокруг своей оси. Он ожидал в эту секунду нападения, кулаки его были на уровне головы - он был готов нанести резкий сокрушительный удар.
       Но никто не набросился на него. Вместо этого произошло неожиданное. Килькин уловил движение, он различил в темноте фигуру дяди Сережи - тот вслед за молодым человеком двинулся к выходу из ресторана. И в следующее мгновение слева от темной фигуры ниишника возникла еще одна темная тень - человек.
       Ниишник вскрикнул, взмахнул руками, потом послышались звуки возни, хрип, дядя Сережа еще раз отчаянно вскрикнул.
       "Бежать! Уносить ноги пока еще есть для этого хоть чуточка времени!" - пронеслось в голове у Никиты. Он совершенно не понимал, что происходит.
       Килькин ринулся туда, где должна была находиться входная дверь. Он не забывал, что возле нее его кто-то поджидал: оказавшись у темной громадины буфета, Никита вновь крутанулся вокруг своей оси, готовый нанести резкий удар ногой и обеими кулаками, но никто не набросился на него.
       Ошалев от ужаса, он рванулся к двери, толкнул ее плечом. Дверь распахнулась, Килькин вылетел на улицу.
       За своей спиной он успел расслышать стоны, чей-то хрип, глухие звуки ударов, отчаянный крик дяди Сережи и шум упавшего тела.
       Дверь, громко хлопнув, закрылась. Килькин, объятый ужасом, ничего не соображая, побежал по тротуару вдоль плотно зашторенных изнутри окон "Причала в тумане".
      
      
      ***
       Килькин находился в каком-то дворе. Кругом - помойные бачки: и справа от Никиты, и слева, и впереди - по обе стороны от арки, через которую виднелась тускло освещенная улица. На самой ее середине - ямища, обставленная загородкой из металлической сетки и поручней, выкрашенных желтой краской. Красный фонарь предупреждал водителей об опасности.
       Автомашин или прохожих не видно.
       "Улица заблудившихся душ!" - с тоской подумал Килькин. В воображении возник дядя Сережа.
       "Чем закончилась для него история в "Причале в тумане"?" Вполне вероятно, чертова ниишника уже нет в живых...
       "Но как я здесь оказался?!" - пронеслось в голове молодого человека. Он дернулся встать (до этого сидел, вытянув ноги вперед), но не смог. Слабость прижимала к земле, он лишь подтянул к животу правую ногу.
       Через стеклянную дверь одного из старых домов, окружавших двор, лился неяркий свет.
       Дверь распахнулась, вышел человек в белом фартуке и белой шапочке - не накрахмаленный поварской колпак, но все же что-то, навевавшее мысли о кухне. В руках - пластиковое синее ведро, доверху наполненное отбросами.
       Бросив короткий взгляд на Килькина, - тот полулежал в дальнем конце двора на какой-то покрытой сверху жестью каменной тумбе у стены дома, - "повар" подошел к мусорному контейнеру, опрокинул в него ведро. Затем скрылся за дверью.
       "В доме, где стеклянная дверь - какой-то ресторан", - озираясь, подумал Килькин.
       В воображении возникла кухня "Причала в тумане", ресторанный коридор, зал с распростертым у стола трупом. Килькин испытал страх. Принялся мучительно припоминать: что приключилось с ним перед тем, как оказался в этом дворе?
       Выбежав из "Причала в тумане", он со всех ног полетел по улице. Скоро истратил силы.
       Остановился, медленно развернулся, принялся всматриваться в дальний конец улицы - никого, погони не было.
       Он еще раз развернулся и медленно побрел по улице.
       Его одолевала невероятная слабость, ноги заплетались. Начало шатать, - такого с ним в этот вечер еще не было: по ногам выпивка до сих пор не била. Он оперся рукой о стену дома.
       Дальше так и шел - хватаясь, чтобы не упасть, руками за стены.
       "Хорошо, что не началась по новой рвота!" - думал Килькин.
       Ноги заплетались все сильнее, начала кружиться голова. Шатаясь, Килькин едва соображал, куда идет.
       "Неудивительно! - мелькали в его голове мысли. - Столько выпить! Как я вообще еще жив?"
       Стена, словно бы понимая, что преследователи молодого человека могут в любой момент появиться сзади, в дальнем конце улицы завернула влево, следом за стеной свернул и хватавшийся за нее рукой Килькин.
       Темная арка. Килькин обо что-то споткнулся, чудом не упал, - в последний момент схватился за шершавую стену. Вот двор...
       Он чувствовал себя без сил. От стены пришлось отцепиться - слева от арки к ней был придвинут мусорный бачок. Килькин побоялся: уцепившись за скобу на его металлической крышке, окажется не в состоянии отцепиться от нее, - если это произойдет, повалится у бачка и так и останется валяться возле помойки.
       Шатаясь из стороны в сторону, молодой человек двинулся вперед.
       Добравшись до стены дома, стоявшего напротив арки, Килькин почувствовал: он совсем слаб, едва что-то соображает, и того и гляди просто рухнет плашмя на асфальт и будет валяться здесь, посреди двора, как валяются, бывает на улицах, пьяные.
       Из последних сил он добрался до какой-то каменного выступа, торчавшего у стены дома и обитого сверху новенькой, тускло блестевшей в вечернем свете жестью. Что под ним находится: какие-то торчавшие из земли трубы или, быть может, замурованный по каким-то причинам спуск в подвал - непонятно.
       Килькин неловко сел, - вернее, повалился, пытаясь в падении опереться о руку и тем смягчить удар, - на скользкую жесть, продвинулся по ней к стене, чтобы было обо что опереться спиной, мутным взглядом окинул двор - в нем не было ни одного человека, мерцал красный фонарь на дорожном ограждении - там, на улице за аркой. Какие-то путанные мысли крутились в голове молодого человека. Он сам не заметил, как все померкло...
       Килькин, полулежавший на жестяном полотне, попытался сесть прямее, - руки и ноги плохо слушались его. Он чувствовал сильную слабость.
      "Что мне теперь делать: возвращаться в съемную квартиру, продолжать болтаться по городу?"
       Какие-то неведомые могущественные силы взвихривали вокруг него события, укладывали на его дороге трупы, подсылали кого-то, кто поджидал в квартире, а он... Не мог понять, что происходит этим вечером!
       Перед глазами Килькина все стоял образ тетки в капюшоне, ему стало казаться, что, если он еще немного поваляется в этом дворе на жестяном ложе, она обязательно появится, выйдет, словно из какого-то смертельного небытия, из освещенной стеклянной двери или медленно войдет в арку со стороны улицы, подсвеченная в своем плаще с капюшоном красным фонарем, мигающим у дорожной ямы.
       Образ был настолько ярким, что Никита заелозил по скользкой гладкой жести, торопливо начал вставать, словно тетка - она вон уже, входит во двор.
       Он встал, пошатнулся, сделал шаг, другой. Его пошатывало.
       Голову охватил спазм. "Надо выпить!" - подумал Килькин скорее уже по привычке думать так этим вечером - со страху.
       Килькин медленно пошел. Но не к арке, а налево вдоль стены дома.
       За домом был проход куда-то в следующий двор. Там было гораздо темнее. Никита медленно, шатаясь поплелся во мрак.
       В проходе, образованном двумя стенами старых построек, тоже оказалась пара мусорных контейнеров. Правда, они были пустыми и стояли, перевернутые вверх колесиками, вплотную придвинутые к стене дома.
       Килькин медленно прошел мимо них и оказался в следующем дворе.
       Пройдя по нему метров пять, молодой человек остановился. Двор был, собственно, и не двор, а пересечение узких проходов между постройками, самая большая из которых и совершенно черная возвышалась впереди справа наискосок от Килькина.
       В других зданиях, стоявших слева и справа, несколько окон были освещены неярким светом. За стеклами трех из них, расположенных одно над другим, была видна пустая лестница с черными перилами и стенами, выкрашенными до середины выцветшей зеленой краской, а выше ее - выбеленными белилами.
       Другое окно - в другом здании - было снаружи закрыто решеткой из редких ржавых прутьев, а с внутренней стороны - закрашено на три четверти серой краской, впрочем, в нескольких местах ободранной. Сквозь полосу незакрашенного стекла вверху окна был виден грязный потолок с облупившейся побелкой, свисавшая с потолка на замотанном изоляционной лентой шнуре электрическая лампочка без абажура, бросавшая во все стороны неяркие и какие-то очень тоскливые, неуютные лучи света.
       Взгляд Килькина спустился вниз и устремился в дальний конец прохода между постройками. Там виднелась улица: по ней проехал легковой автомобиль, торопливо прошел одинокий прохожий.
       "Улица заблудившихся душ!" - с тоской подумал Килькин.
       Он вдруг окончательно понял, что ниишник дядя Сережа нисколько не ошибался: он, Килькин, несмотря на молодость, несмотря на то, что только начинает жизнь и ничто ни в его прошлом, ни в его биографии, не роднит его с дядей Сережей и его приятелем Валерием Михайловичем, так же как и они окончательно и безвозвратно увяз, потерялся на этих ужасных улицах заблудившихся душ.
       "И значит, тайна этих улиц - это теперь и моя тайна. Что произошло на них такого, что безвозвратно искалечило наши жизни?!" - пронеслось в голове у Килькина, и следом он настолько поразился, что такая мысль могла возникнуть в его, килькинской голове, что, только что медленно двигавшийся вперед, он остановился и, словно боясь, что его опять начнет шатать из стороны в сторону, ухватился рукой за шершавую и, как показалось молодому человеку, сырую стену.
       "Я разгадаю тайну! - подумал Килькин следом. - Ведь правильно говорит дядя Сережа: как только тайна будет разгадана, мы сможем вернуться в счастливое прошлое..."
       Для него, Килькина, это счастливое прошлое отстояло от нынешнего момента всего на сутки. Еще вчера вечером Никита был совершенно доволен собой и счастлив. Какие темные силы вмешались в его жизнь?! Что происходило вокруг него, начиная с раннего сегодняшнего утра, с того самого момента, когда он еще спал и в утреннем сне увидел странный сон про тетку Смерть?
       "А если нет... Если разгадать тайну не удастся?" - с тоской подумал Килькин.
       Он вдруг почувствовал, что очень слаб и прислонился к стене. Его начало знобить.
       "Как все плохо!.. Не стоило мне сегодня так напиваться. Организм мой явно таких пьянок выдерживать не в состоянии. Сдохну вот прямо здесь в темноте... Место безлюдное, здесь и не найдут. Буду валяться, пока крысы не обглодают", - думал он.
       Килькин вдруг вспомнил про свою компанию - про Фильку - старинного институтского приятеля, про ниишников - дядю Сережу и Валерия Михайловича, бесов... Генашу - и того вспомнил, но воспоминание это было неприятным, потому что краснознаменный пролетарий возник в воображении уже мертвый, с разворочанной пулей головой, залитый кровью.
       Но даже это воспоминание про кровь не помешало Никите подумать: "А хорошо бы сейчас здесь был дядя Сережа! Это ведь он первый понял все про эти мрачные улицы заблудившихся душ. С ним можно было про них поговорить. Он-то все понимает".
       Килькина стало знобить сильнее.
       Было тоскливо: один, в каких-то темных проходных дворах, возле зданий, в которых черт знает какие помойные организации находятся - разве будет в нормальном офисе такая лампочка без абажура свисать на шнуре с потолка!.. Никита вдруг понял, насколько ему важно всегда находиться со своей компанией, пусть даже это и не какие-то добрые старые друзья (хотя Филька - именно такой друг), а случайные, собранные со всего района собутыльники.
       Он, Никита, совершенно, получается, был не способен переносить одиночества. В полном одиночестве он мог только напиться и уснуть - вот как сегодня утром, перед появлением "механического" приятеля. Но спать ему теперь негде - в квартире его кто-то подкарауливает. А стоять здесь, в темноте, у стены дома одному - хуже не придумаешь!
       Ему захотелось выпить.
       "Еле стою, а все продолжаю хотеть выпить!.. Так меня точно кондрашка хватит... Но не пить при таких делах - еще хуже!" Следом Килькин с горечью подумал, что так он, пожалуй, очень быстро превратится в алкоголика.
       "На улицах заблудившихся душ иначе и быть не может!" - с тоской подумал молодой человек. Он вспомнил, каким безнадежно спившимся пьяницей предстал перед ним в этот вечер Сергей Сергеевич.
       И все же в компании дяди Сережи сейчас можно было выпить и, скорее всего, Килькину было бы в этот момент как-то спокойнее. Он тосковал в эту минуту о дяде Сереже и словно бы позабыл про то, что немолодой ниишник там, в последний момент в ресторане "Причал в тумане", показался ему подозрительным типом, не тем, за кого пытается себя выдать.
       "А может этот дядя Сережа вовсе и не такой подозрительный тип, каким я пытаюсь его представить? Может, мне просто показалось? - думал Килькин. - Я бросил его там, в холле ресторана, в тот момент, когда на него напал кто-то. Я не попытался ему помочь, потому что считал, что этот дядя Сережа - злодей. И вот теперь мне не хватает его общества... А Филька... Как же он так: этот труп, вымазанные в крови руки?!"
       Килькин зябко поежился.
       Он вдруг понял, что уже десять или двадцать секунд что-то мешает ему сосредоточиться на воспоминаниях и мыслях про собутыльников.
       Никита повернул голову в сторону прохода между стенами домов, из которого сам появился некоторое время назад, и почувствовал, как весь подбирается, напрягается, отодвигается от стены...
      
      
      ***
       - О, вот ты где!.. Слава богу! - проговорил дядя Сережа. - А то я выскочил из этого чертова "Причала в тумане", как сумасшедший, пока на нас еще кто-нибудь не накинулся, и бежать!..
       Какая-то фальшь почудилась Никите в словах ниишника: "Бежать?.. Но только что ты никуда не бежал, а стоял... Как будто притаившись..."
       И в самом деле, в тот момент, когда Килькин заметил дядю Сережу, тот стоял в углу, образованном стеной дома и какой-то сложенной из кирпича подпоркой-выступом, вздымавшейся от подножия стены аж до третьего этажа, внимательно смотрел на него.
       Килькин не знал, появился дядя Сережа в этом темном углу совсем недавно или стоял в нем, незаметный во мраке, еще тогда, когда Килькин вошел в этот проулок.
       Килькин всматривался в ниишника. В проходе между домами - темно. Тени, ложившиеся на лицо дяди Сережи, скрывали детали. Но все же молодой человек разглядел: нос и верхняя губа Сергея Сергеевича были перепачканы в чем-то буром - в крови, в чем же еще?!
       Килькину казалось, он видит (хотя в темноте все подробности расплывались, виделись нечетко), как то ли порез, то ли глубокая царапина, пробороздившая нос, кожу над губой и губу ниишника, набухает кровью.
       - Ты цел?! - спросил, всматриваясь в свою очередь в молодого человека, Сергей Сергеевич. - На тебя он не напал?
       - Кто? Не знаю... - проговорил Никита. - Там была темнота!
       - То-то и оно! -Сергей Сергеевич достал из кармана носовой платок, прижал к лицу. - Съездил меня чем-то острым по физиономии. Такое ощущение, когтями. А я его даже не разглядел!
       - Черт его знает... - сказал он, отнимая от лица платок и пытаясь рассмотреть его во мраке закоулка. - Скорее всего, конечно, не когти, а нож!
       Килькин тут же вспомнил человека, который таился в туалете бывшего кафе "Апшерон" на перекладинах подвесного потолка. Тот тоже пытался ткнуть Никиту кинжалом в лицо. К счастью, Килькин увернулся.
       - От боли я словно обезумел, - продолжал говорить, захлебываясь словами, Сергей Сергеевич. - Двинул его ногой и кулаком, рванул к выходу... Выскочил из ресторана, тут подумал: ты-то куда делся? Успел выскочить из холла? Если да, то куда исчез потом?..
       - Что же ты меня там не подождал?! - с деланной обидой спросил Никита.
       Молодой человек сообразил: ниишник не понял - он, Килькин, сам бросил собутыльника в темном холле "Причала в тумане", кинулся что было мочи бежать.
      - Может они меня прикончили, эти... Убийцы. В темноте, - сказал Никита.
       - Не мог я остаться у входа в ресторан, - ответил Сергей Сергеевич. - Из дверей мог выскочить убийца. Или убийцы. Подумал, ты постараешься скрыться во дворах... Так и получилось, - ниишник опять прижал платок к ранам. - Ничего. Задел он меня не сильно. Кровь останавливается быстро. Заживает все, как на собаке.
       Килькин поежился - его продолжал колотить озноб, - посмотрел по сторонам. "Один ли этот дядя Сережа здесь?" - Килькину казалось, за внезапным появлением случайного собутыльника в темном проулке кроется подвох. Быть может, где-то во мраке закоулков старого городского района таятся сообщники дяди Сережи.
       "Сообщники в чем? - спросил он себя. - Просто схожу с ума: кругом грезятся враги. Ниишник - обычный алкоголик, спившийся старый мужик. Все бред, не надо себя накручивать".
       Тут же другая мысль тревожным зуммером зазвучала в его голове: "Сначала думал, что бред - сон про тетку. Но бабища в капюшоне на голове возникла наяву, целый день упорно преследует меня, словно тень. А убийцы, а трупы, которые ложатся за мной в заведениях, которые посещаю -тоже бред, плоды больного воображения?!"
       От мысли его опять продрал нервный озноб. Внимательно всмотрелся в проход между домами - ни одного человека. За спиной ниишника, там откуда он появился, тоже вроде никого. Но в проулке темно и какой-нибудь человек вполне мог таиться во мраке у стены здания.
       Пока Килькин озирался по сторонам, дядя Сережа внимательно смотрел на него.
       - Ладно, пойдем, - сказал ниишник. - Не торчать же вечно в темном закоулке.
      Дядя Сережа вслед за Килькиным посмотрел по сторонам. В проходе между домами темно и тихо.
      - У тебя водки или коньяка нет?
       Килькин повертел головой.
       - Плохо... Водки бы - рану мою промыть... А лучше - выпить! Отпраздновать наше чудесное спасение. И подлечить нервы.
       Килькин механически кивнул головой.
       - Трясет, - добавил ниишник.
       Килькин опять кивнул головой.
       - Пойдем отсюда, - решительно сказал дядя Сережа, схватил Килькина за рукав, потянул за собой.
       Килькин подчинился.
      Пошли в сторону улицы. Дядя Сережа вдруг ускорил шаг:
       - Те, кто напал на нас в "Причале в тумане", никуда не делись. Ничто не заставляет их торчать в ресторане вечно. Они - не призраки, которые не могут выйти за меловой круг, очерченный вокруг "Причала в тумане".
       Ниишник вдруг осклабился. Оскал показался Килькину зловещим.
       "Чему он радуется?! Нет ничего хорошего... Или, быть может, что-то скрывает и ему хорошо?" - с тревогой подумал молодой человек.
      Никита осознавал: пугающее впечатление может быть лишь результатом того, что он себя "накручивает". В такой темноте да еще и на ходу разглядеть выражение лица Сергея Сергеевича толком невозможно.
      Может быть, и не мелькала на нем, а просто привиделась торопливо шагавшему, содрогавшемуся от озноба Килькину зловещая ухмылка.
       - Выйдут эти сволочи из ресторана, примутся нас искать по окрестностям, - продолжал дядя Сережа...
      Вдруг он остановился.
       Килькин машинально сделал несколько шагов и тоже замер.
       До выхода из проулка на улицу оставалось несколько метров. Виднелся тротуар.
       Дядя Сережа развернулся, щуря глаза вгляделся в дальний конец проулка, туда, где между домами -проход в соседний двор.
       Килькин тоже повернулся...
      Проулок - совершенно пуст.
       - Начнут искать нас, первым делом придут в эти дворы, - сказал дядя Сережа. - Расположены к "Причалу в тумане" ближе всего.
       - Пойдем, - Килькин потянул ниишника за рукав. Надоело слоняться по темным дворам, знобило, одолевала слабость. Хотелось сесть - хоть на скамейку на автобусной остановке!
       - На улицу выходить нельзя! - ниишник выдернул рукав из килькинской руки, сам схватил молодого человека за локоть, потянул обратно в проулок. - Это та самая улица, где "Причал в тумане". Выйдем на нее, черт знает, кого встретим.
       Килькину не хотелось обратно в темноту дворов, но при словах дяди Сережи о встрече, представились тетка в капюшоне, бледная заразная девушка, - он последовал за ниишником.
       Уверенным шагом тот шел по проулку в места, откуда они с Килькиным только что ушли.
       Поведение дяди Сережи все сильнее казалось молодому человеку подозрительным.
      Хотя, как он, Никита, мог в тот момент оценивать чье-то поведение?.. Он понимал: подавлен и, как напуганная ворона из пословицы, ничего не соображает, шарахается от каждого запойного алкоголика, который в больном воображении представляется чуть ли не главной фигурой какой-то тайной, мрачной игры, направленной на уничтожение его - Никиты.
      
      
      ***
       Дойдя до прохода между домами, Сергей Сергеевич потянул Килькина не влево, в соседний двор, а куда-то вправо - в глухой тупичок, образованный стенами домов. Там стояла ржавая металлическая конструкция, похожая на раму большого то ли ящика, то ли шкафа. К "раме" со стороны стены было прислонено несколько железных листов.
       Присмотревшись, Килькин увидел, что за "рамой" и листами между кирпичными стенами старых зданий есть узкая щель - шириной меньше полуметра. В нее-то, обогнув "раму" и начал протискиваться Сергей Сергеевич.
       Выждав с минуту и внимательно посмотрев по сторонам - в проулке по-прежнему не было ни души - Никита приблизился к щели. В царившей в ней почти полной темноте, ниишника видно уже не было. Но слышалось его напряженное кряхтение.
       Килькин полез в щель. Под ногами - битые кирпичи, короткие обрезки металлических труб, бутылки.
       Упираясь ладонями в стену перед носом, он осторожно переставлял ноги, стараясь не наступать на бутылки, чтобы не раздавить какую-нибудь из них тяжестью своего тела.
       В щели царила кромешная тьма. Килькин проклинал себя за то, что забрался вслед за Сергеем Сергеевичем в эту каменную ловушку. Запрокинув голову, видел небо, пару тускло светившихся звезд. Справа сопел ниишник, слышался металлический лязг, звон бутылок, которые тот отодвигал в сторону, чтобы в очередной раз поставить ногу.
       Килькин повернул голову, всмотрелся во мрак... Его и без того знобило, но тут... Никита задрожал весь от пяток до макушки, так, словно его обмотали электрическим проводом и подключили к электросети. В темноте Килькин различил мрачный чудовищный силуэт: капюшон, бесформенная грузная фигура.
       Невероятно! Что она здесь делает?! Как она, эта немолодая бабища смогла вообще протиснуться в эту узкую щель, заваленную бутылками, сколько она уже здесь стоит?!..
       Но одновременно становилось понятно, зачем этот проклятый ниишник, с которым, конечно же, как и подозревал Килькин, было не все чисто, а вернее - все было нечисто, заманил его в это узкое пространство между старыми кирпичными стенами.
       Никита понял - еще мгновение, и его сердце не выдержит, он скончается от ужаса.
      
      
      Глава двадцать пятая.
      В КОМПАНИИ НЕУДАЧНИКОВ
      
      
       "Я сошел с ума! - понял Килькин. - Я вижу тетку Смерть везде, даже там, где ее нет".
       Они дошли до конца щели - там были прислонены к стене какие-то старые дворницкие лопаты, а потом сразу за лопатами - забор... Заборчик...
       Ниишнику он был примерно по плечо, но вскарабкаться на него дядя Сережа все равно не смог.
       Он стоял возле заборчика, рядом с его головой стояли лопаты, одна из них стояла почему-то не ручкой вверх, а широким жестяным полотном. Черенок лопаты был зажат между черенками лопат и какими-то прислоненными к стене досками. Голова дяди Сережи на фоне лопаты - все в темноте выглядело темными пятнами, - Килькин принял их за голову тетки в капюшоне.
       - Подсади, подставь руки, - шепотом попросил дядя Сережа Килькина.
       Никита по-прежнему весь ходил ходуном, будто попал под напряжение. Ему казалось: после пережитого потрясения, уже не сможет не то, что помочь дяде Сереже, - не способен самостоятельно выбраться из этой чертовой щели, споткнется через два шага, рухнет вниз. Выставит в последнее мгновение руки, чтобы не удариться лицом об землю... Наткнется ими на бутылки, стекло от удара разобьется, острые осколки взрежут в мгновение кожу, вопьются в мясо, кровь хлынет ручьями... Все - он готов, труп!
       Одно бредовое видение тетки убьет его! Он будет валяться мертвый в этой щели, похожей на чудовищную, невероятно глубокую могилу - из тех, что невозможно вообразить днем, а легко встретить ночью в каком-нибудь кошмарном видении, из которого невозможно вырваться раньше, чем проснешься, а пробудиться - не получается.
       "Все, конец! Каюк!" - лихорадочно, ужасно неслось в голове Килькина. Он понял, что пропал, погибает - все потому, что залез в эту треклятую щель и здесь случайно вообразил тетку.
       Жаль, что протрезвел раньше, чем оказался в этом жутком месте. Будь по-прежнему пьян, все было бы трын-трава, не одолела бы паника!
       И тут, - о, чудо! они вырвали его на какое-то мгновение из объятий психоза и паники, но и этого было достаточно, - молодой человек в этот момент явственно услышал донесшиеся со стороны прохода между домами, ржавой "рамы" и начала щели, голоса.
       Слов было не разобрать, голоса были мужскими, их обладателей тоже не было видно. Стоявшие у входа в щель металлические листы скрывали говоривших от Килькина и дяди Сережи. Ниишник и молодой человек замерли.
       "Убийцы!" - почему-то с железной уверенностью подумал Килькин, хотя, мало ли, какие люди могли ходить по здешним проулкам, - они же не были необитаемыми! Но Килькина никакие соображения не могли сбить с мысли: это убийцы, и они рыщут по дворам, чтобы отыскать их с дядей Сережей, ниишник был прав!
       Килькин уже забыл, что еще меньше минуты назад был уверен, что ниишник - сам сообщник убийц и намеренно заманил молодого человека в эту жуткую щель.
       "Сейчас они заглянут сюда, и все - конец! Отсюда не вырваться, здесь не развернуться, не спрятаться, деться некуда, выстрел - и все, готово!" - Килькина окатила очередная волна ужаса. Еще более невыносимой ее делало то, что он не мог уже ничего сделать - абсолютно ничего. Наоборот, единственный, скорее выдуманный, чем по-настоящему существовавший его шанс остаться в живых заключался в том, чтобы не шевелиться, не двигаться, не выдавая себя ни звуком, ни малейшем шевелением воздуха.
       "Да ведь они знают, что я здесь - ниишник меня нарочно сюда заманил!" - вспышка мелькнула в килькинских мозгах и к той миллисекунде, когда это зарево обожгло его черепную коробку, в ней уже не было ни одной мысли про бабищу в капюшоне - тетку Смерть - хотя еще полмгновения до этого только ее черный силуэт и заполнял его сознание полностью.
       Голоса стихли.
       Килькин стоял не жив, ни мертв.
       "А может, я уже умер и это в могиле меня мучают такие видения? Я умер сегодня ночью во сне. Я же сильно напился вчера, перебрал, как чертила, пришел домой, завалился в беспамятстве на кровать, обблевался во сне и в отключке захлебнулся насмерть собственной блевотой - стандартный конец опойцев, - вдруг даже с какой-то внутренней радостью догадался Килькин. - И все эти события - это какой-то смертный сон, который видится всем покойникам... Как там говорил Филька? Заложенные покойники - те, кто умер не своей смертью. Я - заложенный покойник в могиле..."
       Он поднял глаза - просвет неба вверху отлично подчеркивал ширину щели, равную ширине могилы. Если бы Никиту уложили в гроб, то ширина щели была бы для этого гроба идеальна... "Могила, точно!" - без всякого страха окончательно поверил Килька. Жизнь была кончена. Да как страшно, погано, а главное - неожиданно! В тот самый момент, когда он был так доволен собой. Улицы заблудившихся душ - точно их работа, с ними не поспоришь, они довлеют над всеми...
       Дядя Сережа изо всех сил толкнул Килькина в плечо.
       - Да что с тобой! - просипел ниишник злобным шепотом. - Заснул ты что ли здесь?! Это - убийцы, которые охотятся за нами. Они могут вернуться и заглянуть сюда.
       Он схватил молодого человека за руку и потянул в сторону заборчика. Килькин, - он был даже рад отбросить от себя те кошмарные мысли, которые царили только что в его голове, - тут же, каким-то чутьем понимая, что хочет от него старший товарищ (теперь уже Сергея Сергеевича нельзя было считать простым случайным собутыльником), слегка присел, стараясь при этом принять устойчивое положение, сцепил руки в замок.
       Хватаясь руками за шею Килькина, за голову, дядя Сережа поставил одну ногу на сцепленные в замок кисти килькинских рук, и, из последних сил потянувшись вверх, навалился животом на заборчик, закинул на него ногу, другую... С громким треском разорвалась, зацепившись за что-то ткань пиджака, ниишник спрыгнул с заборчика куда-то туда, на другую его сторону.
       Килькин вдруг понял, что задыхается, его бил озноб, он обливался ледяным потом. Слишком много ужасных переживаний за последние минуты!
       "Если бы я не накачивался с раннего утра спиртным, если бы был трезвым, озноб и ледяной пот начался бы у меня со страха еще утром, днем..." - мелькнуло у него в голове.
       Он - во мраке, лишь сверху в просвете виднелось небо. Но оно в этот вечер нужно было словно бы только для того, чтобы четче выделить размеры просвета, показать, что они совпадают с шириной могилы.
       "Нет, к черту все эти бредни! Взять себя в руки, я еще жив и никакой это не смертный сон, просто вокруг меня происходит что-то чудовищное, а я никак не могу в этом разобраться. Скорее выбираться вслед за этим!" - пронеслось у него в голове.
       Он ухватился руками за верхний край забора, уперся в него ногой и следом... Ему казалось, что, сделав резкое ловкое движение, он окажется на самом верху забора, но вместо этого нога бессильно скользнула по доске, руки дернулись, словно по ним пробежала судорога, он занозил ладонь, но... Опять отскочил туда же, где стоял до этого.
       Килькин вдруг понял: подсаживая дядю Сережу на забор, он истратил последние силы. "Да я ведь теперь просто не выберусь отсюда!" - с ужасом подумал он. Так ему и остаться в этой жуткой каменной щели!
       Нет, не бывать этому! Он с надеждой посмотрел в другой конец своей каменной могилы, туда, где стояла ржавая железная рама. Дернулся, повернулся вполоборота, уже подошва его ботинка на какой-то миллиметр оторвалась от каких-то железных полос, на которых она стояла до этого... И тут же опустилась обратно!
       Со стороны проулка опять послышались голоса. Килькин пока не видел говоривших, но понимал, что они уже, может быть, в каких-нибудь двух-трех шагах от "могилы" и еще какое-нибудь мгновение, - и он увидит их в слабом свете, что лился из окон зданий в проулок, а они - кто знает! - в свете звезд увидят его...
       - ...Таких покойников, разбитных мертвецов! - расслышал Килькин грубый мужской голос. Это придало ему сил...
       Словно он вновь стал двадцатитрехлетним полным сил физически крепким молодым человеком, а не молодым старичком-полупокойником, затянутым в гиблое болото улиц заблудившихся душ. Распространитель фальшивых банкнот легким прыжком опять подскочил к заборчику, воздев вверх сильные руки, ухватился за его верхний край, словно бы подброшенный вверх какой-то сверхъестественной силой оказался на заборчике и в ту же секунду спрыгнул вниз...
       Килькина охватил ужас!
       Сколько раз уже за этот день он испытывал это чувство - не сосчитать. Уже должно было его сердце измучиться и остановиться в какой-то момент от пережитого очередного потрясения. Но вот не останавливалось оно и забилось, как пришпоренное, и в этот раз!
       Грудь начала вздыматься от учащенного дыхания.
      
      
      ***
       Бледное лицо дрожало и плясало, точно какое-то мутное изображение на экране старого сломанного телевизора. Губы, рот, скулы, подбородок - все прыгало и двоилось. И это была уже не прежняя заразная девица!
       Вместо нее метрах в пяти перед Килькиным стояла невысокая худощавая фигура - это был мужчина, но кто? Пока молодой человек не мог различить этого.
       Здесь, в очередном проулке, в котором он оказался этим вечером, царил совершеннейший мрак. Не горело ни одного фонаря.
       Напротив заборчика, с которого спрыгнул Килькин - металлическая, крашеная зеленой краской решетка ограды. За ней на некотором расстоянии - светло-салатовое четырехэтажное здание с рядами высоких окон, похожее на школу.
       Между зеленой металлической оградой и краснокирпичной стеной одного из домов, который вместе с другим домом образовывал щель, из которой только что выбрался Килькин - крытый невысокий павильончик с контейнерами для мусора.
       Между заборчиком, запиравшим вход в щель, оградой то ли школы, то ли какого-то технического колледжа, то ли учреждения, разместившегося в здании, похожем на старое типовое школьное, и задней стенкой крытого "мусорного" павильончика - пятачок пространства размером с площадь небольшой комнаты. Со всех сторон над ним нависают стены без единого освещенного окна, а в центре - фигура со смертельно бледным лицом, выхваченная из темноты бьющим с неба ярким лунным светом.
       Килькин обмер: еще мгновение - и обладатель бледного ужасного лица набросится на него. Иначе зачем же преследуют его весь сегодняшний вечер эти обладатели жутких бледных лиц, похожие на персонажей, шагнувших в жизнь с экрана кинотеатра, в котором демонстрируют какой-то дурной фильм ужасов? Но бледное лицо не приближалось. Напротив, оно как будто отшатнулось от молодого человека. И тут Никита различил рядом с бледным мужским лицом еще одно.
       Килькину оно было хорошо знакомо.
      
      
      ***
       - Что ты стоишь, как столб! Помоги мне! Он сейчас свалится, - воскликнул дядя Сережа.
       Словно в глазах Килькина начал сам собой наводиться фокус, все, что было перед ним, стало приобретать ясные очертания. Бледное лицо стало физиономией несчастного ученого Валерия Михайловича. На Килькина тот не смотрел.
       Глаза Валерия Михайловича были полуприкрыты, руки безвольно висели вдоль тела, он словно был в обмороке.
       - Он выключился! - подтвердил килькинскую догадку дядя Сережа.
       Ничего толком не соображая, словно бы еще во власти испытанного от "бледного лица" ужаса, Килькин на ватных ногах подошел к Валерию Михайловичу, ухватил его обеими руками за предплечье.
       Несчастный ученый тут же вздрогнул и, придя в себя, широко раскрыл глаза, уставился сначала на Сергея Сергеевича, потом - на Килькина.
       - Что-то мне, ребята, не очень... - пробормотал Валерий Михайлович. - Нет, вроде сейчас получше...
       Бывший ученый повел плечами, пытаясь освободиться от державших его Килькина и Сергея Сергеевича.
       Никита тут же отошел в сторону. Словно бы нехотя перестал поддерживать за предплечье своего старого знакомого и дядя Сережа.
       Валерий Михайлович пошатнулся, Килькин хотел опять схватить его за предплечье, но тот отвел руки молодого человека в сторону. Медленно, пошатываясь, двинулся к металлической ограде "школы".
       Подойдя к ограде, развернулся и привалился к ней задом. В изнеможении схватился руками за прутья ограды, проговорил:
       - Черт, не нужно было мне сегодня так напиваться! Повелся я на ваши... Да как тут с вами было не напиться. Сердце у меня... Плохо... Эх, все-таки не надо было пить!
       Дядя Сережа, стоя в нескольких метрах от своего старого знакомого по научному институту, пристально вглядывался в него.
       - Слушай, а что там в ресторане-то было? Что ты видел? Как ты вообще из ресторана-то исчез? Куда? Я потерял тебя! - проговорил Сергей Сергеевич.
       Повернувшись к Килькину, дядя Сережа произнес:
       - Спрыгиваю с заборчика, - ниишник кивнул на дощатый забор, через который только что перемахнули они с Килькиным. - А тут он! Идет прямо на меня, бледный шатается, того и гляди, упадет! Узнал меня, хрипит "Помоги!"
       Дядя Сережа повернулся к Валерию Михайловичу:
       - Откуда ты здесь взялся? Куда там, в "Причале в тумане" делся?
       - То же самое я хотел у тебя спросить... Ты же пошел к нему, - Валерий Михайлович показал на Килькина. - А потом меня такой ужас обуял, что я схватил бутылку - вернее, это ее этот ваш схватил парнишка, хлебанули мы, чего делать не стоило, и побежали... Тут я как-то от коньяка, от всех переживаний словно бы выключился. Очнулся - стою где-то на какой-то улице, полиция проехала, ну я думаю, сейчас меня заберут в таком-то виде, да еще это убийство там, привлекут...
       Валерий Михайлович на какое-то время замолчал, словно бы истратив последние остатки сил и набираясь их для продолжения разговора.
       Килькин заметил, что бывшего крупного ученого и в самом деле мучает одышка.
       Валерий Михайлович вновь заговорил:
       - Пошел скорее в какой-то двор прятаться. И тут, ребята, мне натурально стало плохо сердцу. Чувствую, помираю... А ведь пьяный, ну кому я в таком состоянии нужен? Меня ведь даже скорая помощь в таком состоянии не заберет. Привалился я к какой-то стене и сидел. Потом там какие-то люди появились, я встал и пошел... Тут - ты... Черт меня дернул пить! Я ведь не очень по этому делу. У меня всегда после этого сердце - не того... Так и в этот раз произошло.
       - А я думаю, коньяк не при чем! - уверенно заявил дядя Сережа. - Коньячок был очень качественный. Я думаю, ты просто перенервничал, от этого тебе плохо и стало. Вспомни, похожий случай был много лет назад: когда хотели сменить тебя, как руководителя темы на родственника директора. Было большое собрание, скандал, в итоге ты победил, потому что тебя поддержало министерство, но после собрания тебя все-таки увезла скорая помощь... Тогда ведь тоже было сердце?
       Валерий Михайлович удрученно кивнул головой.
       Опять возникла пауза.
       Ниишник посмотрел на "школу", павильончик для мусорных контейнеров, здания из красного кирпича. Взгляд его случайно скользнул по Килькину и тут же вернулся обратно, впился в молодого человека.
       Ниишник не произносил ни слова. Но взгляд его был долгим, слишком долгим и в нем Килькину в эти мгновения мерещилось что-то особенное, странное.
       Нервы молодого человека были напряжены до предела. Необъяснимого взгляда было достаточно, чтобы он начал истерить.
       - Что?! Что ты так смотришь? - воскликнул Никита.
       - Что с тобой парень? - тихо спросил дядя Сережа молодого человека, продолжая все так же странно смотреть на него.
       - Что? - Килькин вздрогнул. Он не понимал, что значит и этот странный взгляд и эти слова ниишника, и в них ему мерещилась какая-то неведомая опасность.
       Лицо Валерия Михайловича, по-прежнему стоявшего, прислонившись к решетчатой металлической ограде, опять словно бы утеряло свои черты и казалось бледной условной маской, на которой обозначены глазные впадины, рот.
       - Да ты седой весь! - вдруг твердо проговорил дядя Сережа.
      
      
      ***
       Килькин держал руку на волосах, он инстинктивно прикоснулся к ним, словно бы с помощью этого жеста мог как-то убедиться, действительно ли он теперь - в свои-то двадцать три года! - совершенно сед.
       Нигде рядом нет стекла, в котором можно увидеть свое отражение. Да и на пятачке пространства между решетчатой оградой - так темно, что все равно, даже будь тут зеркало, толком ничего не разглядишь.
       "Но чтобы дядя Сережа рассмотрел, что я сед, я должен быть сед просто, как лунь!" - ужаснулся Килькин.
       Весь этот чудовищный день был теперь ему ясен: он опускался в ад круг за кругом. И вот теперь за какой-нибудь час он от пережитого ужаса превратился в старика - ему не вернуться назад! А ведь у него были здоровые густые волосы каштанового цвета!
       Килькин опять невольно потрогал себя за прядь волос.
       - Черт! Свет луны такой яркий, что померещилось - серебрит твои волосы, как будто ты совершенно седой, а ты, как и был - нормальный, молодой! - проговорил дядя Сережа, который все это время, что Килькин ощупывал голову, не отрываясь смотрел на него.
       Никита опустил руку вниз.
       "Как и был, молодой!" - его охватила неожиданная радость, словно он избавился вмиг от чего-то чудовищного, тяготившего его.
       Молодость, несмотря на все пережитые страхи и испытания на крепость нервов, все же никуда от него не делась! Пусть он заплутал вместе со всеми на этих многократно проклятых улицах заблудившихся душ, но все же его здоровье все еще при нем, и его молодые годы никуда от него не делись. А это значит - у него все же есть шанс вырваться из тьмы, пусть душе его суждено плутать долго, когда-нибудь он все же сможет отыскать выход "на свободу" из этого кошмара к нормальной жизни. Просто потому, что лет у него на эти поиски еще о-го-го сколько много! В отличие от тех же дяди Сережи и его приятеля, который стоял бледный с больным сердцем, опершись о металлическую ограду. Эти-то двое были уже стариками - для них все кончено! Улицы заблудившихся душ засосали их в себя навсегда. У двух старичков просто не оставалось времени что-то изменить в своих жизнях, вырваться из кошмара, хоть дядя Сережа, сильно выпив, и пытался изображать из себя такого ухаря, который все понимает и еще имеет какие-то шансы на что-то в этой жизни.
       И в этот самый момент, когда все эти мысли промелькнули в килькинской голове, он краем глаза заметил... Нет, ему, скорее, просто померещилось: где-то в дальнем конце двора, там, где решетчатая ограда школы зрительно сливалась с оштукатуренной и выкрашенной блеклой желтенькой краской стеной кирпичной постройки, появилось что-то, напоминавшее Килькину фигуру в плаще с капюшоном.
       Он не стал дожидаться, когда эта фигура подойдет ближе и ее будет видно отчетливо, или, наоборот, когда этот жуткий мираж растает в ночном мраке, - он подскочил к дяде Сереже и схватил его за рукав пиджака:
       - К дьяволу из этого двора! Сматываемся! Когда ты спрыгнул, я... Там, по ту сторону заборчика, - резким порывистым жестом Килькин показал на оградку из старых досок, отделявшую от них узкий проход - щель в соседний двор.
       - Я видел этих... Двоих... Они были с пистолетами. Переговаривались, искали нас! Все я не расслышал, но, кажется, они собирались пройтись по соседним дворам. С минуты на минуту могут оказаться здесь!
       Килькин двинулся мимо помойки к выходу из двора, дядя Сережа, пошатываясь, пошел следом за ним.
       Миновав павильончик для мусорных контейнеров, ниишник остановился, поджидая, когда его догонит его бывший начальник.
       Валерий Михайлович уже оттолкнулся от решетчатой ограды, но тут же, подойдя к павильончику, уперся рукой в его рифленую стенку.
       Вернувшись обратно, дядя Сережа приобнял бывшего ученого и поволок его за собой:
       - Пойдем, Валера, скорее! Нам нельзя здесь оставаться!
       Килькин не оборачивался и не видел, замаячила ли уже на углу, у забора, тетка в старом плаще с большим капюшоном.
      
      
      ***
       Валерий Михайлович еле шел.
       Дядя Сережа остановился, вернулся назад на полтора десятка шагов - поторопить старого знакомого.
       Килькин тоже остановился.
       Развернувшись вполоборота, он смотрел на собутыльников.
       Они уже четверть часа плутали по дворам. Выходить из них на улицу Килькин опасался, - она была той самой, на которой находился "Причал в тумане".
       Кругом мерещилась тетка Смерть, старый бесформенный плащ с широким капюшоном на голове. Пока, слава богу, она нигде не вышла им навстречу из темной подворотни...
       Килькин часто оборачивался.
       Страх был главным ощущением, царившим в его голове. Он бы давно бросил во дворах случайных собутыльников, но боялся остаться один. Дядя Сережа - подозрителен, но теперь к их компании присоединился и Валерий Михайлович. Фигура несчастного ученого в стареньком чистеньком костюмчике внушала Килькину спасительное ощущение: в мире остались хоть и совсем не трезвые, зато трезвомыслящие люди. Они, если что, противопоставят химерам из загробного мира здравый подход и уверенность в непобедимости научной мысли.
       При воспоминании о речи Валерия Михайловича, которую тот произнес за столиком ресторана про марксистско-ленинское учение, про то, что его случайные собутыльники, в том числе и Никита, окончательно деградировали, готовы слепо уверовать в любую чушь, у Килькина теплело на душе.
       Он словно бы переносился на краткие мгновения с мрачной темной улицы, по которой шастают жуткие привидения, в ярко освещенную уютную комнату, где сидят вокруг стола спокойные уверенные в себе люди, - им на глаза тетка из кошмарного сна появиться не посмеет, рядом с ними Никита чувствовал себя в полной безопасности - словно он опять маленький мальчик, находится в компании взрослых, которые обязательно защитят его от всех напастей.
       "Такого никакая тетка Смерть не проймет! - обернувшись и глядя на еле шагавшего, бледного бывшего ученого с удовлетворением думал Килькин. - Он сдохнет, но будет упрямо давить на свой принцип: наука, вычисления, формулы, "марсизьм-ленинизьм", ни бога, ни потустороннего мира - нет, такого кошмары под утро не мучают! Он мне поможет разобраться в этом бреде. Как никак, наука у нас всегда была мощная. Если и есть тут воздействие каких-то загадочных банкнот, которые приносят всем несчастья, идеальный компаньон в борьбе с ними - ученый, обладающий научными знаниями и здравым умом, Валерий Михайлович!.. Главное, чтобы он не сдох раньше времени - потрепала беднягу жизнь: жить негде, жрать нечего... Вот кого мне надо было на свой счет подкормить, даже без учета размена банкнот - чтобы он подольше протянул, ученый недорезанный!"
       Лучше уж такой компаньон, чем оказаться на улицах заблудившихся душ с их опасностями, совершенно одному!
       Никита в этот момент не думал о "механическом" приятеле. Мысли о нем если и мелькали где-то там, на самом дальнем заднем плане, то молодой человек тут же гнал их прочь.
       Филька исчез. А вместе с ним растворялось в прошлом - словно оно тоже было кошмарным сном, вроде того, что привиделся Никите под утро про Смерть, звонившую в дверь его квартиры, - убийство в туалете "Летучего голландца". Может, и не видел Килькин там в туалете никакого трупа - привиделось черти что спьяну!
       Плутая по дворам и ведя за собой еле передвигавшихся собутыльников, Килькин надеялся выйти на незнакомую улицу, на которой прежде он никогда не был, двинуться по ней, куда глаза глядят, подальше от "Причала в тумане", соседних темных проулков.
       Но проулки эти были словно заколдованные. Проходные дворы переходили в следующие дворы, те оказывались замкнуты со всех сторон плотно прижатыми друг к другу домами с темными окнами. Выход на улицу отыскать никак не удавалось...
       Килькин слышал, как за его спиной дядя Сережа заплетавшимся языком увещевал Валерия Михайловича:
       - Не отставай от нас, Валера. Похоже, в этих местах не совсем безопасно. Я бы даже сказал, совсем небезопасно. Будешь так плестись, не выберемся отсюда никогда. Так и сгинем в этих проулках заблудившихся душ. А я ведь рассчитываю все же разгадать их тайну и вернуться обратно к человеческой жизни. Нет, Валера, еще не все для нас кончено, выкрутимся!
       - Мне уже лучше. Только ноги все время заплетаются, - отвечал тот. Килькин в очередной раз обернулся. Как раз в этот момент дядя Сережа слегка приобнял Валерия Михайловича, чтобы подстраховать на случай, если того опять начнет шатать.
       Что-то заставило старого пьяницу вздрогнуть.
       - Черт возьми! - выругался дядя Сережа. - Как меня этот твой конверт с бумагами раздражает! Прямо в бок впивается углами, что б его! Иду, и все бьет меня по боку, и бьет!
       Ниишник остановился. Принялся поправлять что-то за подкладкой пиджака.
       Килькин видел: они в очередной раз оказались в тупике. Проход между домами, по которому шли, никуда не вел. Килькин видел: то, что он поначалу принял за улицу, было двором здания, в котором располагалось какое-то учреждение.
       Двор выходил на улицу, но был отделен от нее высоким решетчатым забором с запертыми воротами и калиткой.
       Никита остановился, обернулся, посмотрел на свою случайную компанию.
       Дядя Сережа продолжал ощупывать полу своего пиджака.
       Сзади к нему подошел Валерий Михайович. Лицо несчастного ученого немного порозовело, - или Килькину это только показалось?
       - Да что я таскаю это с собой, точно пояс смертника! Разорву подкладку к чертовой матери. Твои это бумаги, или нет?! Ты их и таскай, - проговорил дядя Сережа.
       Он взялся за фалду пиджака и, задрав ее наверх, вывернул наизнанку.
       - Да вон она все равно треснула! - сказал дядя Сережа.
       Он ухватился одной рукой за ткань подкладки, другой - за ткань пиджачной фалды и с силой рванул их в разные стороны. Раздался громкий треск, но подкладка не оторвалась.
       - Чертовщина! - воскликнул в раздражении дядя Сережа. - Он же весь разошелся по швам, этот пиджак. В карман ничего не засунешь, все проваливается за подкладку. А подкладочка-то сама - словно заговоренная, не отрывается!
       Ниишник схватился за фалду пиджака, опять попытался оторвать от нее подкладку. Раздался громкий треск.
       Но подкладка не оторвалась и на этот раз.
       - Я тебя сейчас растерзаю! - воскликнул дядя Сережа с таким ожесточением, словно в подкладке и бумагах, провалившихся за нее из внутреннего кармана пиджака, заключена причина несчастий всей его жизни.
       И тут ниишник Валерий Михайлович воскликнул:
       - Сергей, помоги!
       Оба - дядя Сережа, и Килька, - повернулись к нему.
       Несчастный ученый, держась левой рукой за сердце, громко застонал, принялся медленно оседать вниз, на асфальт.
       "Ведь она мелькнула там, у школьной ограды не случайно!" - сверкнула мысль в голове Килькина.
       Образ тетки Смерть в старом бесформенном плаще с капюшоном возник в воображении.
      
      
      Глава двадцать шестая.
      ИНСТРУМЕНТ СМЕРТИ
      
      
       Дядя Сережа в последний момент успел схватить под мышки валившегося на асфальт Валерия Михайловича, потащить его к стене дома. Там перед наглухо закрытой, с облезлой краской, явно много лет уже не отпиравшейся дверью - пара ступенек.
       - Помоги! - крикнул Сергей Сергеевич Килькину.
       - Черт, да ты, Валера, оказывается, тяжелый! Не успел отощать от теперешней жизни, - пробормотал ниишник.
       Килькин несколькими быстрыми широкими шагами подошел к собутыльникам, обхватил несчастного ученого за пояс, поволок к ступенькам.
       Дядя Сережа отпустил старого знакомого.
       Никита подтащил Валерия Михайловича к ступенькам, усадил на них. Тот откинулся назад, к облезлой двери, бессильно закрывая глаза прохрипел:
       - Плохо, сердцу плохо!
       Дядя Сережа стремительно, словно бы вмиг протрезвев, подскочил к старому знакомому, наклонился к нему, заглянул в лицо, выпрямился, развернулся, окидывая взглядом окружавшие со всех сторон тесный двор дома с темными окнами, воскликнул, - голос его при этом истерически срывался на визг:
       - Скорую ему надо скорее вызвать. Сдохнет ведь здесь!
       - Эх, доканали мужика! - пробормотал, на этот раз совсем тихо, Сергей Сергеевич после короткой паузы.
       Килькин стоял рядом с Валерием Михайловичем. Тот опять застонал.
       Сам не зная зачем, Никита ощупал в этот момент в кармане пачку фальшивых банкнот. Парня в этот момент опять начала стремительно охватывать необъяснимая тревога.
       Он уже начал поворачиваться, чтобы посмотреть по сторонам по уже вошедшей в привычку манере непрерывно озираться, но тут за его спиной раздался громкий, хорошо знакомый голос:
       - Я смотрю, за сегодняшний день все в нашей компании очень сильно ослабли здоровьем!
       Филька стоял в нескольких метрах от ступенек.
       Любой, взглянувший на килькинского "механического" приятеля, сразу бы понял: Филька чудовищно пьян.
       Дело было даже не в том, что брюки делового костюма, в котором "механический" друг ходил на работу в автосалон, перемазаны в засохших рвоте, крови (должно быть, это была кровь убитого Генаши - пролетария с "Красного Знамени"), светлая рубашка вытащена из штанов, несколько ее пуговиц оторваны, цвет рубашки из кремового превратился в грязно серый. Почти такого же цвета был плащ на преследовавшей целый день Килькина тетке. Пиджак, - он тоже был весь в грязи и подсохшей рвоте, - "механический" друг в какой-то странной манере накинул его себе на плечи, точно свитер или кофточку, завязал рукава, один из которых был разорван в лохмотья, в бесформенный узел вокруг шеи.
       Крайнюю, дикую степень опьянения выдавало багрово-красное опухшее лицо Фильки, всклокоченные, торчавшие в разные стороны волосы, в которых застрял мусор: маленькие веточки деревьев, какие-то бумажки - должно быть, Филька только что валялся где-то на земле. В глазах "механического" друга сквозило пьяное безумие.
       В руке Филипп держал полную до половины коньячную бутылку без пробки. Приложившись к бутылочному горлышку, он громко, на весь двор проговорил:
       - То этот блевал и готовился подохнуть, - "механический" приятель показал свободной рукой на Никиту. - теперь другой за сердце хватается. Надо его вылечить тем же способом!
       Филька резко шагнул к скорчившемуся на ступеньке несчастному ученому и сунул ему под нос горлышко бутылки:
       - На, пей!
       Ученый промычал что-то нечленораздельное, рука Валерия Михайловича пошла вверх, он хотел отвести от своего рта горлышко бутылки, но килькинский "механический" приятель в следующее мгновение наклонил ее...
       Коньяк потек у ученого по подбородку, но немного коньяка, похоже, попало и ему в рот: Валерий Михайлович закашлялся, потом принялся жадно хватать ртом воздух.
       Филька отвел ото рта несчастного ученого бутылку, сделал шаг назад:
       - Я же говорил, ему это поможет!
       Валерий Михайлович и в самом деле сел на ступеньках прямее. Лицо его порозовело.
       - Тебе помогло, когда ты блевал там на четвереньках в стоячке, - закричал на весь дворик, повернувшись к стоявшему рядом со ступеньками Никите, его "механический" приятель. - И этому - тоже. Получается, прав наш друг, бывший представитель бывшей отечественной науки: самые лучшие лекарства - это спиртные напитки из винограда. Всем помогают! - Филька пьяно расхохотался.
       - Деньги, то есть коньяк - самое лучшее средство для лечения, - Филька опять начал хохотать.
       Он несколько раз пытался сказать что-то, но вновь захлебывался душившим его хохотом.
       - Да погоди ты! Он только что чуть не сдох, - попытался остановить его дядя Сережа.
       Справившись с хохотом, Филька прокричал:
       - Этот-то? - Филька показал пальцем на несчастного ученого. - Да он... Посмотри на него, какой розовый! Да он и раньше был здоров, как бык! А после глотка коньяка стал здоров... Как... Как слон!
       Филька вновь затрясся в хохоте. Из волос его выскочила веточка дерева и упала на асфальт.
       Никита невольно повернулся к Валерию Михайловичу и посмотрел на него: лицо несчастного ученого, еще совсем недавно бледное, как полотно, теперь и в самом деле порозовело.
       "Механический" приятель перестал хохотать и прокричал в лицо Килькину:
       - Я вижу, ты обратил внимание: в свои годы он выглядит лучше, чем ты! Он - розовенький, а ты - бледный, как покойник. Виноваты деньги! Я же говорил тебе: тем, у кого окажутся эти банкноты, не будет счастья.
       Килькин вздрогнул, как от удара. За мгновение до этого он сунул руку в карман и в очередной раз, быть может, сотый за этот день, ощупал в нем пачку фальшивых банкнот.
       Филипп словно об этих деньгах говорил: о Никитиных фальшивках, а не о тех странных банкнотах, которые якобы ходят по городу.
       Самое странное: Никите показалось, что вздрогнул от последних слов "механического" приятеля не только он, но и Валерий Михайлович.
       От пачки банкнот Килькина отвлекло то, что дядя Сережа зачем-то сделал шаг в сторону и потрогал бумаги, которые после того, как он пытался оторвать подкладку, выпирали из-под ткани пиджака.
       Филипп моментально повернулся к дяде Сереже и так же громко, как и до этого, прокричал:
       - Отлично! Ты, старикан, как и в прошлый раз оказался предусмотрительнее всех: загрузил в ресторане полные карманы закуской. Доставай, что у тебя там? Давай, сыр, зелень... Все, как в прошлый раз, или что-то еще? Надо выпить!
       - Да, выпить надо, это точно! - озабоченно пробормотал Сергей Сергеевич. Вывернув наизнанку фалду своего пиджака, он опять ухватился за подкладку двумя руками, - резким движением, наконец, разорвать ее.
       - Только пить лучше не здесь, - проговорил Сергей Сергеевич, пытаясь поосновательнее ухватиться за подкладку. - А то ты так кричишь, что как бы кое-кто из тех, что устроили стрельбу в ресторане, не услышали и не появились здесь.
       Валерий Михайлович вдруг поднялся со ступенек.
       - Да, все, нечего торчать здесь! - проговорил он. - Этот, который палил в ресторане... Чем черт не шутит, мало ли что?.. Двор... Здесь до "Причала в тумане" - несколько минут ходьбы. Надо сваливать, пойдемте.
       Валерий Михайлович взял дядю Сережу за рукав.
       Тот уставился на старого знакомого.
       - Валера, а ведь и в самом деле мой метод лечения творит чудеса, - проговорил Сергей Сергеевич.
       - Конечно творит! - Филька вновь пьяно захохотал.
       Несчастный ученый медленно пошел прочь от ступенек у закрытой двери, на которых сидел, потянул за собой за рукав Сергея Сергеевича - в ту сторону, откуда недавно появились Килькин с его приятелем-ниишником.
      
      
      ***
       После пяти минут хождения по темным дворам, которые Валерий Михайлович, как оказалось, знал гораздо лучше, чем Килькин и дядя Сережа, компания вернулась обратно на ту самую улицу, где располагался "Причал в тумане". Вход в ресторан был едва различим в дальнем ее конце. Рядом с "Причалом в тумане" не было видно ни машин, ни людей.
       "Странно, - подумал Килькин. - В заведение врывается какой-то усач, палит из пистолета, убивает случайного посетителя, весь персонал разбегается от страха, по пустому "Причалу в тумане" бродят непонятно кого разыскивающие киллеры. И никто не вызвал ни полицию, ни скорую... В центре зала до сих пор должен лежать труп краснознаменного пролетария Генаши. А в холле... Куда делся человек, который подкарауливал меня?"
       Кильке стало не по себе.
      Резким движением, уже вошедшим в привычку, обернулся: за спиной - никого. Посмотрел по сторонам.
       По столичным меркам улица почти пустынна. Автомобили не тянулись сплошной вереницей. Время от времени по пустому асфальту пролетали две-три машины, потом парочка автомобилей - в противоположную сторону.
       По сторонам на тротуарах виднелись прохожие, не больше полдесятка. И все на значительном расстоянии от компании Никиты.
       Не сговариваясь, Килька и его собутыльники торопливо пошагали прочь - подальше от ресторана "Причал в тумане".
       Первым шел Никита. Собутыльники признавали его первенство в компании: он платил за всех, ему выбирать, в какое место направиться для продолжения гулянки.
       Килькин же, обуреваемый страхом, стремился скорее дойти до ближайшего перекрестка, перейти на другую сторону улицы, потом завернуть за угол. После этого со стороны "Причала в тумане" увидеть их будет нельзя.
      Он боялся убийц, которые могли рыскать в квартале рядом с рестораном. А еще преследовало видение: тетка в бесформенном темно-сером плаще с большим закрывающим лицо капюшоном.
       Ему казалось, она бродит где-то вокруг "Причала в тумане".
      Сейчас уже не мучал себя рассуждениями, что это за тетка и какого черта вторглась в его жизнь. Стремился лишь к одному - оказаться от мест, в которых она может обретаться, как можно дальше, исчезнуть из этого района. Сделать это быстро, как только можно - бежать, раствориться в городе так, чтобы не быть найденным, потому что понять что-либо с этой теткой - он это чувствовал - все равно был не в состоянии. Для размышлений нужно иметь свежую голову, а его была пьяной, утомленной, перепуганной...
       Угол улицы - вот он, уже близок.
       Позади всех брел, стремительно отставая от компании, "механический" друг. То и дело прикладывался к коньячной бутылке, хотя и без того вдрызг пьян. Его шатало из стороны в сторону, он, как делал за некоторое время до этого Килькин, хватался рукой за стены. Один раз даже обхватил двумя руками столб, некоторое время стоял, держась за него, потом отцепился и пошел дальше...
       Килькин и оба ниишника в этот момент уже поворачивали за вожделенный угол.
       За ним собутыльников ждала очередная встреча.
      
      
      ***
       Не успели Килькин и его собутыльники повернуть за угол и пройти вдоль стоявшего на нем дома с низкими зарешеченными окнами и десятка шагов, с противоположной стороны дома - тоже из-за угла, за ним, видимо, был какой-то проулок, вход во двор, - появились оба беса - Сашка и Машка.
       Вид у них был, по крайней мере, издалека, вполне трезвый. Они не шатались, шли бодро, быстро - со стороны могло показаться, что два молодых человека спешат куда-то по делам...
       Может быть, так и было, но едва увидев Килькина с ниишниками, Сашка и Машка, только что явно намеревавшиеся перейти на другую сторону улицы, передумали делать это, ринулись навстречу собутыльникам.
       - Какая встреча! - бес Сашка раскрыл навстречу Килькину объятья.
       "Черт бы их побрал!" - подумал Килькин, испытывая неприятное чувство брезгливости.
       Лучше бы он выбрал на перекрестке противоположную дорогу!
       - О, привет! Тысячу лет не виделись! - завопил Сашка и, точно они в самом деле были давно не видевшимися закадычными приятелями.
       Бес заключил Кильку в объятья.
       Когда Сашка "по-братски" стиснул его, Никита ощутил бьющий из бесовской пасти перегар.
       Никита опять поразился: как он может различать этот запах, когда перегаром, и, наверняка, еще большим, чем от беса, разит от него самого?!
       - Ну, друзья-алкоголики, куда направляетесь? Где то место, в котором будет продолжение грандиозной пьянки?! - Сашка отстранился от Никиты. Когда лицо его оказалось напротив лица Килькина, их глаза встретились.
       Килька поразился: мутные, подернутые пеленой глаза беса были словно мертвые. Никуда не смотрели, будто это не глаза, а стеклянные шары, вставленные в глазницы.
       "Нет, эти два парня - не похожи на обычных пьянчуг. Они не как ниишники, не как Филька, ни даже не как я. Хотя я - парень со своим секретом. Но эти... Бесы... Что это за люди такие, кто они, чем занимаются?" - думал Килькин.
       И следом: "Какой же способ придумать, чтобы от них отвязаться?!"
       - Мы идем пить! - прокричал в ответ на вопрос, заданный Никите, дядя Сережа бесу Сашке.
       "Да ведь и этот дядя Сережа давно уже кажется мне странным и подозрительным! - подумал Никита. - И с ним тоже мне, скорее всего, лучше не таскаться по этим улицам. Но я продолжаю таскаться!"
       И следом он подумал: продолжает болтаться со случайными собутыльниками по улицам заблудившихся душ по единственной причине - в съемной квартире его поджидает кто-то.
       Он, Никита, готов сейчас таскаться по городским подворотням и кабакам и пить с кем угодно - лишь бы не оставаться в полном одиночестве.
       Он чувствовал, что стоит на ногах непрочно, голова кружилась.
       Уставившись на Сергея Сергеевича и размахивая руками, Сашка говорил:
       - Мы с Машкой никак прийти в себя не можем. - Он схватился за пояс надетых на нем узких джинсов и подтянул их выше. - Криминальные разборки... Лихие времена возвращаются. Народ не доверяет мусорам и решает свои вопросы самостоятельно. Но где-то произошла неувязочка. Толи мы заняли чужой столик, то ли компания, которая должна была отдыхать в "Причале в тумане", в последний момент решила выбрать другой ресторан. Киллер не знал, кого он должен будет убить, в лицо. И разрядил обойму в нас.
       Дядя Сережа бросил в сторону Килькина короткий взгляд. На долю мгновения их взгляды встретились. Глаза ниишника словно бы говорили молодому человеку: эти бесы не знают, что мы с тобой кое-что знаем...
       Дядя Сережа повернулся обратно к бесам и весело проговорил:
       - Там вообще непонятно, по кому пальба шла.
       Килькин почувствовал: его тошнит.
       Килькин обернулся. По появившейся за этот день привычке и потому, что, действительно, испытывал страх. За спиной никого не было. Он взглянул вперед, вдоль улицы...
       Дома на ней в это мгновение показались ему особенно унылыми. При том, что большинство из них были либо недавней постройки, либо построены самое большее - лет двадцать-тридцать тому назад. Все равно - словно бы какая-то серая патина покрывала их. Враз бросились в глаза Килькину разошедшиеся уже швы между бетонными блоками, из которых состояли стены недавно построенных домов, влага, сочившаяся на стены непонятно откуда.
       Словно бы ее выдавливало изнутри домов сквозь стыки плит.
       "И вправду, улицы заблудившихся душ!" - с тоской подумал Килькин.
       Все вокруг словно бы хотело убедить его в правоте слов дяди Сережи: чертовы улицы поглотили его, Килькина, жизнь. Навсегда, без остатка. Теперь до самой смерти - только одно: бродить здесь в неизбывной тоске и искать выход, которого не существует.
       - Пить-то где будем? - ехидным голосом, точно он хорошо знал, о чем думает в этот момент молодой человек, поинтересовался бес.
       - Куда, дружище, мы все вместе движемся по этим улицам? И мы, и ты! - продолжал Сашка.
       "Да это же явный намек! - полетели стремительной чередой в голове Никиты мысли. - "По этим улицам" означает: по улицам заблудившихся душ. Но откуда... Как он мог узнать, о чем я думаю?!.. Читает мысли?!.. Но как?!.."
       - Не все движемся по улицам, - начиная, по своей обычной привычке, гримасничать и приплясывать, заявил бес Машка. - Теперь нас на одного меньше. Так что... Как ни крути, каждому достанется алкоголя больше. Сдохнув там, в "Причале в тумане", пролетарий Генаша сделал доброе дело! Позаботился о товарищах.
       Никита начал, несмотря на опьянение, чувствовать все усиливавшуюся нервную дрожь во всем теле. Скоро явит себя разгадка!
       Тут Филипп вдруг вскинулся, словно проснулся, и пьяным голосом завопил:
       - В кабак!
       Всю компанию охватило безудержное возбуждение и веселье.
       - В кабак! В кабак! - завопили одновременно Сашка, Машка и дядя Сережа.
       "Пир во время чумы!" - мелькнуло в голове Килькина.
       Где он слышал это выражение, он вспомнить не мог.
      
      
      ***
       Килькин стоял на самой середине какого-то путепровода. Внизу тянулись железнодорожные пути. Метрах в двухстах от путепровода приближаясь к нему медленно полз товарный состав, который тащил старый локомотив. Из прожектора над его кабиной бил яркий сноп электрического света.
       Молодой человек словно бы очнулся от пьяного забытья. Перед ним пьяно покачивался, стоя на асфальте, дядя Сережа, физиономия его была растянута широкой довольной улыбкой, обнажавшей гнилые мелкие зубы.
       - Вот видишь, не зря я ее из кафе прихватил! Опыт, брат!
       Никита вдруг почувствовал: по голове его с волос на лоб, брови, щеки течет вода. Машинально поднял руку к лицу, вытер его ладонью.
       "Когда успел пойти дождь?! Я не заметил", - пронеслось в голове.
       И тут опять ему на макушку полилась вода.
       Он вскрикнул, часто заморгал. Вода текла по лбу, бровям, падала на ресницы, застилала глаза.
       Дядя Сережа захохотал:
       - Прочухался от холодной водички! То-то!
       Килька разглядел: ниишник держит в руках уже почти пустую бутыль питьевой воды. Ее-то он и лил молодому человеку на голову.
       Килькин смутно помнил: бутыль приобрели в кафе - чтобы было чем запивать коньяк.
       - Идешь ты, а я чувствую, совсем ты выпал из времени и пространства, - продолжал хохотать дядя Сережа. - Ни на что не реагируешь, ничего не замечаешь, шатаешься. Если бы тебя под локоть не поддерживал, свалился бы где-нибудь, лежал в канаве.
       Молодой человек во все глаза смотрел на ниишника. Действительно словно бы выключился там, на тротуаре у кафе, пришел в себя только здесь, на путепроводе.
      
      
      ***
       Еще когда дядя Сережа поливал голову Килькина питьевой водой из бутылки, молодой человек краем уха слышал доносившийся словно бы очень издалека голос беса Машки:
       - Ну, что Килькин-Селедкин, видок у тебя теперь стал особенно отупелый. Готов ты парень! Доконала жизнь.
       Никита мог подумать, что Машка обращается к нему, но бес не знал, кто на самом деле в их компании Килькин, и к тому же Никита видел, что Машка смотрит на Филиппа.
       - Как ты с такой рожей станешь самолеты конструировать?.. - продолжал бес Машка. По его лицу блуждала гадкая улыбка. - Ах, да, я забыл, тебя выперли с работы и самолеты ты конструировать не будешь! - бес громко заржал. - Ладно, Селедкин, не переживай. Кому нужны твои самолеты?! Никто не заметит, что ты перестал их конструировать!
      
      
      ***
       С двух сторон путепровода - массивные каменные тумбы.
       Бес Машка забрался на одну из них, вглядываясь с высоты тумбы в окрестности, громко кричал собутыльникам:
       - Сейчас скажу, куда двинуть, где кабак!
       Смысл слов, которые выкрикивал, стоя на тумбе, бес, доходил до Килькина словно с задержкой.
       События же развивались стремительно.
       Задрав голову, бес захохотал.
       По темно-синему, почти черному озеру небесного пространства в просвете между облаками двигались огоньки самолета.
       - Селедкин-Килькин, по небу летит самолет!.. Но его сконструировал не ты. А тебя... - прокричал, перемежая слова хохотом, Машка.
       В ту же секунду в Филиппе, пьяно пошатывавшемся на тротуаре путепровода, словно бы распрямилась туго закрученная пружина.
       Оскалившись и зарычав, точно зверь, килькинский "механический" друг подскочил к бортику путепровода, влез на него. При этом едва не рухнул вниз, на железнодорожные пути. Встал, выпрямившись во весь рост, на каменном поручне бортика. Его ширина - не больше сорока сантиметров.
       Фильку качнуло. Он в очередной раз едва не полетел вниз. Взмахнул руками, балансируя на ограждении путепровода, перескочил, наклонив корпус, с перил на тумбу.
       Зарычав, "механический" приятель схватил Машку за грудки. Выкрикивая "Сволочь! Паскуда! Ненавижу таких, как ты!", принялся в ярости трясти.
      Бес не сопротивлялся. Его голова моталась, руки болтались жалкими плетями вдоль туловища. Чтобы удержать равновесие, он сделал шаг назад, нога соскользнула с наклонной поверхности тумбы. Беса качнуло в сторону железнодорожных путей, ровными лентами бежавших под путепроводом.
       Он страшно закричал, вцепился в Филиппа и, увлекая его за собой, полетел вниз...
      
      
      ***
       От потрясения Никита не мог сдвинуться с места, точно магнит притягивал подошвы ботинок к асфальту.
       Вдруг за его спиной раздался крик.
       - Убили! Люди, хватайте их! Полиция!
       Голос - женский, старческий, надтреснутый.
      На их стороне путепровода никого не было. На противоположной - два парня в спортивных костюмах и кроссовках, бабулька с большой сумкой. Она-то и кричала.
       В самом начале путепровода через дорогу у кромки тротуара стоял фургончик с большой сдвоенной кабиной и компрессором в укороченном кузове. Из него выгружали отбойные молотки и лопаты трое дорожных рабочих в ярко-оранжевых, с отражателями, комбинезонах.
       Прохожие и дорожные рабочие видели, как Филька взобрался на поручень, перепрыгнул на тумбу, набросившись на Машку, полетел, сцепившись с ним, вниз.
      Трупы, распростертые на железнодорожном полотне, с другого края путепровода разглядеть было нельзя, но в том, что уцелеть после такого падения невозможно, никто из случайных свидетелей сомневаться не мог.
      Что-то заставило Кильку повернуть голову и посмотреть в дальний конец улицы. Там был светофор. На нем стояла полицейская машина.
       Увидеть, как зажигается зеленый свет, как машина трогается, Килькин не успел.
      Бросившись бежать, дядя Сережа вцепился в предплечье чуть выше локтя, рванул его за собой.
       Через пару минут трое - дядя Сережа, Валерий Михайлович, Килька были в каких-то дворах.
       Их никто не преследовал.
       Куда делся бес Сашка, Никита не знал: кажется, он бежал вместе с ними, бросив, так же, как и Килька, своего товарища, но потом куда-то исчез.
       Никита сначала хотел вернуться обратно, к Филиппу, но потом вспомнил про фальшивые банкноты в кармане, про полицию, которая уже на месте - никто не знает, чем кончится для него общение с ней. Если его задержат - обязательно обыщут, найдут пачку...
      Бедный Филипп!
       Страх встречи с полицией - слишком велик, Никита не мог заставить себя повернуть назад...
       Он бежал уже из последних сил.
       Дядя Сережа вырвался вперед.
      Валерий Михайлович что-то кричал им сзади, но Никита не разбирал слов. Потом он словно бы выключился: как автомат куда-то бежал. Квартал за кварталом, улицу за улицей, пока окончательно не выбился из сил.
      
      
      ***
       Ему казалось, что он очнулся сам, просто открыл в какой-то момент глаза, потому что расхотелось спать. Но на самом деле он пробудился от тяжелого болезненного пьяного сна, больше похожего на потерю сознания, чем на сон, потому что его непрерывно тряс за плечо дядя Сережа.
       - Парень, парень... Проснись... Парень... Очнись...
       Килькин открыл глаза. Он полулежал, полусидел у стены какого-то дома, в каком-то закутке за павильончиком, в котором стояли мусорные контейнеры. Темнота, нигде не видно ни одного человека. Только откуда-то сверху, из горящего окна спадает в закуток слабый рассеянный свет.
       Дядя Сережа продолжал трясти его, хотя он уже открыл глаза, и продолжал твердить:
       - Очнись... Просни-ись... - слова эти свои ниишник выговаривал тоскливо и выходили они жутко, протяжно, точно источающий знаки беды одинокий в ночи собачий вой.
       Не сразу в темноте Килькин рассмотрел лежавшее у павильончика тело другого ниишника - несчастного ученого.
      
      
      ***
       - Он мертв! Захлебнулся блевотой! - ниишник дядя Сережа мелко дрожал всем телом.
       Килькина тоже начало трясти. Валерий Михайлович лежал, вытянув руки и ноги. Плечи - на какой-то доске, край которой покоился на цементном основании павильончика для мусорных контейнеров. Голова Валерия Михайловича была запрокинута, вокруг рта и на подбородке, на шее, стекая куда-то за воротник рубашки - подсыхавшая рвота.
       Килькин медленно приподнялся.
       Валерий Михайлович не шевелился.
       "Мертв! Еще один... Который уже за день - четвертый, пятый?"
       - Подойди к нему, мне кажется, он жив, шевелится... - тихо проговорил Килькин. Ему было тяжело говорить, челюсть прыгала.
       - Нет... Он мертв. Какие-то люди были здесь. Не знаю, кто они... Один из них щупал его руку. Сейчас приедет скорая. И полиция...
       - Какая полиция?! Ты что, с ума сошел? - Килькин стремительно - и откуда вообще взялись силы, - поднялся с земли.
       - Они вызвали. Не я вызвал... - тихо проговорил дядя Сережа. - Я же тебе говорю: какие-то люди, один пришел выкинуть мусор, остальные - прохожие, он позвал их. Они сейчас где-то здесь, за помойкой.
       Килька увидел, что по лицу ниишника текут слезы. У него что-то шевельнулось в душе, он чувствовал, что ниишник что-то хочет сказать ему, и этот разговор... Он знал, что тема этого разговора - она и про него тоже. Но он уже пятился - "Полиция! Может появиться у мусорных контейнеров вот-вот... Сию минуту! Люди, что вызвали ее - за помойкой".
       Какие могли быть разговоры!
       Килькин вдруг резким, нервным движением схватился за карман куртки, за пачку банкнот в нем. Она была на месте.
       Дядя Сережа даже сквозь застилавшие его глаза слезы, - они были пьяные, конечно же - в это захотелось в эту минуту поверить Килькину, - уловил жест молодого человека и хотел что-то сказать. Но Никита вдруг начал пятиться быстрее, споткнулся о какую-то валявшуюся на щербатом асфальте пустую пластиковую бутылку. Удержался на ногах, попятился еще, услышал какие-то голоса, крикнул ниишнику - впрочем, крик вышел слабым, даже не крик, а так, сказанные даже не громким, а приглушенным голосом слова (но Килькину-то показалось, что он кричит во весь голос): "Бежим! Отсюда скорее надо!"
       И тут молодой человек кинулся с этого маленького пятачка пространства за павильончиками с мусорными контейнерами наутек.
      
      
      ***
       Килькин совершенно не помнил, как он оказался за павильончиком для мусорных контейнеров, лежащим у стены дома. Он помнил, как они бежали после сцены на путепроводе по каким-то дворам, выскакивали на какие-то улицы, потом вновь ныряли во дворы, опять после них оказывались на каких-то улицах, потом то бежали, то переходили на шаг, потому что сил уже совсем не было, Килькин задыхался, лицо Валерия Михайловича было совсем черным. Сколько продолжался этот бег Никита, даже приблизительно, сказать бы не смог.
       Ему показалось, они уходили от какой-то воображаемой погони, которой на самом деле не было, целую вечность. Но на самом деле все, возможно, заняло каких-нибудь пару десятков минут.
       Оказавшись на каком-то перекрестке, все трое поняли - дальше бежать (или, вернее, идти более-менее быстрым шагом) сил нет совсем. Дядя Сережа тяжело дышал.
       - Пить хочу! - проговорил он и посмотрел по сторонам.
       На противоположной стороне улицы в первом этаже углового дома, что на перекрестке - магазин. Сквозь пьяный туман и пот, который тек со лба на глаза, Килькин различил только огромное слово "Экспресс" на вывеске... Больше ничего...
       Ни говоря ни слова, дядя Сережа направился через дорогу к магазину.
       Потом, уже когда он оказался у входа в магазин, он неожиданно остановился. Никита видел, что ниишник шарит по карманам. Потом дядя Сережа развернулся и пошел через дорогу обратно.
       - У меня денег нет, - ниишник не смотрел на Никиту. Взгляд его блуждал по стене дома, как будто на ней было где-то написано, что делать, если в кармане - ни копейки.
       - Дай на бутылку воды, - добавил дядя Сережа...
      
      
      ***
       "В этот момент все и произошло! - думал теперь Килькин. - Если бы я ему дал несколько десятков рублей на самую дешевую воду, этот чертов Валерий Михайлович был бы теперь жив". Я принес ему гибель. Получается, смерть использует меня, как свой инструмент".
       Никита протянул дядя Сереже не мелкую купюру - из тех, что наменял на свои фальшивые деньги, а крупную поддельную банкноту.
       Из магазинчика ниишник вышел с пакетом. В нем была двухлитровая бутылка с красно-белой этикеткой - "Кока-кола" и поллитровая бутылка армянского конька - пять звездочек.
       На закуску дядя Сережа купил пару шоколадок "Люкс".
       Если бы Килькин в тот момент мог хоть что-то соображать, он бы подумал: за этот день его нищие собутыльники, давно отвыкшие от человеческой жизни, успели привыкнуть к отличным напиткам и дорогой закуске - к такой, какой в их жизни не было даже в самые лучшие ее годы.
       Килькин пошатывался. Дядя Сережа впервые не отдал ему сдачу. Никите было наплевать. Перед глазами стояла улица, по которой приближаются к путепроводу тетка и заразная девушка. Потом представлялся окровавленный Филипп, лежащий, раскинув руки - мертвый - на железнодорожных шпалах между рельсов.
       - Я не могу все это терпеть, не могу, прости! - истерически выкрикнул, потрясая пакетом, дядя Сережа. - Хочется выключиться, но никак не выключаюсь.
       Килькин не понял, к чему относятся эти слова. Он не знал еще, что в пакете лежит бутылка спиртного.
       Не обращая внимания на Никиту, дядя Сережа схватил ученого, который к этому моменту еле стоял на ногах, под локоть и пошагал, - он и сам отчаянно шатался, этот Сергей Сергеевич, - дальше по улице.
       Дядю Сережу отчаянно тянуло к стенам домов. Во-первых, за них можно было хвататься в последний момент, чтобы не упасть, а во-вторых - ниишник искал проход во дворы.
       Через пару домов после того, как они повернули на перекрестке налево (Налево! Все время на левую сторону, и шли они по левой стороне, в этой "левизне" обязательно почудилось бы Килькину что-то странное, не будь он так пьян), такой проход между домами нашелся.
       Они завернули, - теперь Никита ясно вспомнил это, - за тот самый павильон для мусорных контейнеров, за которым они потом все валялись, и уже там дядя Сережа достал свою бутылку.
       Килькин пить не хотел, кажется, отказывался и Валерий Михайлович, но все же они все сделали по глотку. Потом появился какой-то еще человек, - эту сцену Никита уже помнил очень плохо.
       Человек начал упрашивать, чтобы налили и ему. Кажется, дядя Сережа дал ему выпить.
       "Потом этот человек, должно быть, и вызвал скорую и полицию. Или какие-то его приятели", - решил Никита.
       После того, как все сделали по глотку, они присели, кто куда, ноги уже не держали. Валерий Михайлович уселся на край бетонного основания, того, на котором был возведен из металла легкий павильончик для мусорных баков. Дядя Сережа уселся рядом с приятелем. Килькин привалился к стене дома. Сначала он сидел на корточках, но потом уселся прямо на асфальт и безвольно вытянул ноги.
       Прибившийся к ним мужичок куда-то ушел. Кажется, он сказал им, - теперь Килькин припоминал это, - что сбегает домой, - он жил в каком-то доме совсем рядом, за какой-то закуской. Должно быть, надеялся за закуску получить еще глоток коньяку.
       Кажется, - вот это Никита помнил совсем смутно, - как только мужичок смылся, дядя Сережа опять пустил бутылку по кругу.
       Валерий Михайлович попытался сделать глоток, но поперхнулся, коньяк вылился у него изо рта на грудь, на рубашку, на лацканы старенького пиджака.
       Килькин тоже сделал зачем-то большой глоток и... Дальше все. Видимо, тут он и вырубился. Слава богу, валиться ему было к этому моменту уже некуда. Он и так почти лежал на земле.
       Черная бездна поглотила его, что было дальше он не ощущал, не знал, не помнил. Из забытья его вывел дядя Сережа.
      
      
      ВТОРАЯ ЧАСТЬ
      ЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ
      
      
      Глава первая.
      МОТЕЛЬ "У ПОГИБШЕГО ТУРИСТА"
      
      
       В другую сторону от перекрестка отходило узкое шоссе: не шоссе, а какая-то асфальтовая нитка. Через поле, - бугристое, заросшее высокой травой, островками кустарников и небольшими группками деревьев, асфальтовая нитка тянулась к высокому, темному и густому лесу. На некотором расстоянии от леса стоял невысокий, всего в два этажа, но широкий, какой-то грузный дом с просторной двускатной крышей. Она выдавалась по краям за стены чуть ли не на полтора метра.
       Силуэтом своим постройка напоминала швейцарское шале, затерянное где-нибудь в Альпах. Не хватало только могучих горных вершин в качестве фона. Вместо них - лиственный лес, видимо, вплотную примыкавший к ельнику. Деревья за "шале" были очень высокими, с разросшимися, шевелившимися на ветру кронами.
       Деревья как бы обхватывали "шале" полукругом, отгораживая его от голого пространства, которое тянулось несколько сот метров до какой-то деревеньки. В ней почти не было деревянных "избушек" - большинство домов, по силуэтам - крепкие, недавно отстроенные коттеджи.
       Деревенька спала, почти полностью погруженная во мрак - горело лишь несколько фонарей у шоссе, да и те - как-то тускло. Все окна были совершенно темными.
       Между деревенькой и шале сквозь деревья с широкими раскидистыми кронами виднелась широкая гладь воды - какое-то озеро.
       В "шале" ярко "горел" весь первый этаж. Над освещенными окнами, в которых виднелись какие-то силуэты, красовалась вывеска "Ресторан - кафе - мотель" - "У погибшего туриста".
       Название Килькину не понравилось, - оно навевало прямые ассоциации с событиями прошедшего чудовищного дня, но эти ассоциации были не самыми главными. Самыми главными были ассоциации с названием ресторана, в котором Килькин наткнулся на труп зарезанного Аввакума - человека, из-за которого, похоже, во многом и начался весь сегодняшний вал событий.
       То название, "Летучий голландец", тоже было каким-то не совсем заурядным для ресторана, слишком мрачным для места, в которое люди приходят поесть и пообщаться за рюмкой спиртного.
       При воспоминании о картине, которая открылась его глазам в туалете "Летучего голландца", Килькин испытал острое желание выпить...
       Он опять посмотрел в сторону мотеля. Теперь ему показалось, что неоновые буквы в "У погибшего туриста" горят как-то тускло, печально, словно бы и вправду как-то "по-погребальному", точно остывшее тело этого самого туриста и в самом деле лежит где-то там, в главной зале отеля...
       "Нет, не пойду! Хватит с меня этих заведений с мрачными названиями!" - пронеслось в голове у Килькина.
       Он остановился и уже был готов развернуться и идти обратно - к перекресточку, к развилке, и уже дернулся, чтобы сделать шаг, но его остановило (он все же был Килькиным, а не кем-нибудь другим) желание выпить.
       Не брести же ему без конца - пока не свалится где-нибудь от усталости - по третьеразрядному подмосковному шоссе! Какое тут расстояние до ближайшей железнодорожной станции?
       К тому же, он все равно не знал, где она, эта станция. К ней ли ведет это загородное шоссе...
       Округа словно бы вымерла: ни людей... Ничего! Даже лая собаки ниоткуда не доносилось, не слышно было и стрекотания насекомых, далекого голоса какой-нибудь ночной птицы...
       Больше всего на свете Килькину в этот момент хотелось завалиться на кровать и спать (только бы не видеть больше этих чертовых сновидений!) часов пятнадцать, а то и целые сутки подряд! Но перед этим, конечно же, выпить.
       Стоя на перекрестке и терзаясь бесплодными и бессмысленными рассуждениями, он в конце концов почувствовал, что ужасно продрог. Заметно похолодало.
       Килькин бодро двинулся к мотелю, от которого его отделял теперь последний десяток метров.
       Килькин взялся за ручку, повернул ее и, толкнув дверь от себя, решительно шагнул за порог...
      
      
      ***
       Звоночек на двери мелодично тренькнул, и Килька оказался в уютном маленьком холле - такие бывают в небольших семейных гостиницах. Прямо напротив двери - небольшая стойка. На стене - толстая доска, на которой висели ключи. Слева от двери - диванчик, обитый темнокоричневым кожзаменителем. Перед ним - низенький столик на резных ножках, на котором разложены разные журналы и проспекты.
       Холл совершенно пуст. В левой и правой его стене - двери.
       Молодой человек подошел к стойке. Взгляд его был прикован к ключам, висевшим на крючках. Типичные гостиничные ключи от номеров - на массивных деревянных брелоках, - чтобы постояльцам было неудобно уносить их с собой в карманах... То, что большинство крючков было занято, означало - почти все номера в мотеле свободны.
       Килька ждал, что кто-то выйдет к нему, услышав звонок входной двери. Они ведь при таком положении дел, когда клиентов мало, должны радоваться каждому новому гостю - это их клиент, который несет им деньги.
       Но прошло полминуты, минута, другая - к молодому человеку никто не выходил.
       Мотель словно бы вымер...
       "Чего я хочу? - размышлял Килькин. - И в Москве-то во всяких заведениях персонал сплошь и рядом расхлябанный, думает о чем угодно, только не о клиентах. Сколько ни плати, нормального обслуживания не получишь. Но там все же - столица. А здесь уже Подмосковье - почти что провинция".
       Но все же, молодой человек начинал испытывать какую-то подсознательную тревогу. Что-то в этом странном мотеле казалось ему не так: приближаясь к "шале" по дороге, он видел, что в окнах ярко горел свет, да и здесь словно бы только что были люди... Но теперь он ниоткуда не слышал ни звука, как будто какая-то вата у него в ушах или он спит и по-прежнему видит свой сон?
       "Надо взять себя в руки! - подумал он. - Ничего страшного не происходит".
       Ему удалось успокоиться.
       Время шло, - он не знал, сколько уже прошло минут, - но к нему никто не выходил. Килькин потоптался на месте, постучал зачем-то ботинком о ботинок, поправил на плечах куртку, в какой только грязи не измызганную.
       Время шло, а к молодому гостю никто не выходил.
       Килькин решил взять инициативу в свои руки.
      
      
      ***
       Килькин пересек маленький холл и оказался возле той двери, что была с левой стороны от стойки. Потянул за ручку. Дверь была не заперта и легко открылась. Килькин ожидал, что за дверью окажется комнатка, в которой в каком-нибудь кресле или на диванчике дремлет кто-нибудь из дежурных работников мотеля.
       Но вместо комнатки, в которой бы приглушенно горел свет, он оказался в узком коридоре с голыми матовыми стенами, в которых не было дверей.
       "Что за чертовщина?! - подумал он. - Куда ведет этот лаз?"
       Килькин двинулся вперед по коридорчику - через несколько метров тот повернул вправо.
       Глазам Килькина открылся еще один коридор - продолжение первого, только раза в три длиннее и с узкими деревянными дверями по обе стороны прохода, покрытыми темным лаком.
       Килькин сделал несколько шагов вперед и остановился. Прислушался, ниоткуда не доносилось ни звука. Он взялся за блестящую под золото ручку двери, возле которой оказался, повернул ее, потянул на себя.
       Дверь была заперта.
       Килькин дернул дверь еще раз. Взгляд его был уставлен куда-то в темную, покрытую лаком поверхность двери над ручкой. И в эту секунду каким-то боковым зрением (а может, он даже и не увидел ничего, а просто ощутил некое колебание воздуха), Никита заметил, что как будто кто-то вышел из двери в дальнем конце коридора.
       Отпустив ручку, он резко повернулся. Коридор был пуст. Молодому человеку тут же стало ясно, что из двери выйти никто не мог, потому что за время, понадобившееся ему, чтобы повернуться, дверь не успела бы сначала раскрыться, выпустить человека, человек бы это не смог раствориться в воздухе, а дверь - притвориться за ним.
       Но Килькин был уверен: ему не показалось...
       Кажется, он догадывался, что только что произошло.
      
      
      ***
       Дальний конец коридора упирался то ли в небольшой холл, то ли в еще один коридор, только немного шире этого, - там и промелькнула какая-то фигура.
       Все это напомнило Килькину обстановку в служебных помещениях "Причала в тумане", убийц, шаставших по ресторану.
       В душе его шевельнулось неприятное предчувствие.
       "Сколько ж можно!" - пронеслось у него в голове.
       Но деваться было некуда. Коль скоро он зашел в этот "У погибшего туриста", надо было попытаться получить хотя бы порцию выпивки.
       "Выпить, поспать несколько часов, а утром вызвонить какое-нибудь такси и смотаться отсюда к чертовой матери! В любом случае, главное - додержаться до рассвета. При свете солнца, в любом случае, будет легче", - думал молодой человек.
       Он двинулся вперед по коридору. Когда до следующего то ли коридора, то ли холла оставался какой-нибудь метр, Килькин явственно различил глубокий, исполненный, как показалось молодому человеку, тоски, вздох.
       Никита замер. Вздох повторился. Невозможно было различить, кто его издал - мужчина или женщина, - но человек находился совсем рядом, в паре метров за углом.
       Неприятный холодок пробежал у Килькина по позвоночнику.
       Он уже было хотел развернуться, чтобы пойти обратно по коридору к выходу из мотеля.
       Но тут же он представил узкое ночное шоссе, темный лес по обе его стороны - все это ожидает его, как только он выйдет из звякающей колокольчиком двери "У погибшего туриста".
       "Эх, будь, что будет! В конце концов, от того, что я узнаю, кто там, за углом (а может, там и нет уже никого!), моя жизнь мгновенно не оборвется... А не узнаю, так буду брести потом по ночному шоссе и терзаться догадками!", - он решительно завернул за угол.
       Там был не холл, а продолжение коридора. У стены, опершись о нее плечом, спиной к Килькину стояла рослая девушка. От того, что она была в туфлях на высоких каблуках, она казалась еще выше, короткая юбка едва прикрывала стройные ноги в ажурных, каких-то вызывающих, словно бы с особым намеком, чулках.
       Девушка медленно обернулась на звук килькинских шагов.
       Он уже был в метре, может быть даже меньше, от нее, а потому, увидев ее лицо, отшатнулся.
      
      
      ***
       Она была невероятно бледна. В первую секунду даже подумал о девушке, встреченной им тогда, когда с развеселой компанией отдыхал в кафе-стоячке. Плохо запомнил ее черты. Отразились в сознании лишь огромные глаза, неподвижный, тяжелый, устремленный на него взгляд.
       Встреченная в коридоре мотеля красавица в короткой юбке и туфлях на высоких каблуках с вопросом посмотрела на Никиту.
       - Я... - заговорил Никита. Никогда не встречал девушек с таким цветом лица. Та, что в стоячке, была бледной. Но у ее бледности были живые оттенки - черные полукружья вокруг глаз, темнота в уголках рта.
       У этой же красивое лицо - одинакового ровного цвета, точно из него выпустили кровь. Даже губы красивой формы были словно бы густо накрашены какой-то странной помадой, словно бы специально придуманной для того, чтобы вызывать странные мысли... О чем?.. О болезни?..
       - Шел вот... - пробормотал Никита. - Где-нибудь тут у вас... Какой-нибудь бар, ресторан... Рюмку водки, лучше - коньяку.
       Он уставился на красавицу: теперь цвет ее кожи не казался ему таким неестественным. Должно быть, первые впечатления вызваны эффектом от ламп дневного света, горевших под потолком коридора.
       У красавицы были густые черные, тщательно уложенные и подстриженные волосы. Килькин не сомневался, что цвет натуральный, а у девушек-брюнеток частенько бывает очень бледная, словно бы они уже умерли, кожа.
       - Хотите выпить?.. - задумчиво спросила красавица и переступила с ноги на ногу, каблучки ее бодро цокнули по красивому, выложенному из светлых досок, полу коридора. Взгляд ее соскочил с лица молодого человека и уставился куда-то в стену рядом с ним, словно бы она была озабочена какими-то своими мыслями, и они мешали ей сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас.
       - Да, - Килькин кивнул головой. - Очень хочу, ты даже не представляешь, как!
       Он сунул руку во внутренний карман куртки, отделил от пачки тоненькую, в десяток или полтора банкнот, пачечку и, вытащив ее из кармана, помахал ей перед носом красавицы:
       - Готов платить двойную цену, только чтобы поскорее... Машина сломалась, друзья подвели, долго брел по ночным дорогам, заблудился, устал, очень надо выпить, - он изобразил на лице улыбку. Но вышла она какой-то кривой. Как ни пытался убедить себя в том, что с этой красавицей - все в порядке, ее неестественная бледность пугала. А может, просто вызывала воспоминания о встреченной сегодня заразной бледной девушке?..
       - Выпить... Не знаю, уже ночь, можно ли что-нибудь... Где сейчас возьмешь?.. Все уже закрыто.
       - Ну, я же плачу! - проговорил Килькин и потряс перед ней пачечкой фальшивых банкнот. - Неужели, никому не нужны деньги?
       Она как-то вяло подняла руку, чтобы взять деньги, но Килькин тут же прижал пачечку к груди:
       - Заплачу, когда будет выпить...
       - А, может, и что-то еще... - красавица вдруг принялась внимательно смотреть ему в глаза.
       - Что "еще"? - загипнотизированный ее взглядом, пробормотал он.
       - Ну, не знаю... Подумай сам... - она вдруг высунула изо рта язык и облизнула губы.
       Глаза ее оставались совершенно холодными, словно бы неживыми.
       - Тут есть номера с большими кроватями, - она сделала шаг в его сторону, одновременно так поправляя отложной воротник надетой на ней блузки, чтобы как можно шире раскрылся вырез на груди.
       Килькин отшатнулся: и шея, и грудь были восково-бледными.
       Эта девушка (она, конечно же, была проституткой или официанткой, подрабатывавшей проституцией), вызывала в нем необъяснимый ужас.
       - Нет, сначала выпить... Там посмотрим... Потом можно и пойти куда-нибудь в номер... - проговорил он, чувствуя, что голос его начинает предательски дрожать от страха. - Но первым делом - выпивка.
       - Ну, хорошо, ладно, давай деньги.
       Килькин с радостью отделил от пачечки несколько купюр, - их за глаза должно было хватить на коньяк, каким бы дорогим он ни был, - и протянул девице.
       Она взяла купюры и, сложив их в несколько раз, зажала в кулаке.
       Приблизившись к Килькину, она подтолкнула его за локоть, разворачивая к двери:
       - Пойдем, посидишь там, подождешь, пока я принесу коньяк.
       Он понял, что она все-таки не утратила надежды затащить его в номер.
       - Нет, сначала выпить, - заартачился Килькин. - Принеси коньяк, потом пойдем в номер... Может быть.
       - Да сейчас принесу, - беззлобно проговорила красавица, огибая Килькина и открывая дверь. - Ты только сядь сначала, а то нести-то некуда. Где ты меня ждать-то станешь?
       Она пропустила его вперед себя. Килькин, широко раскрыв глаза, шагнул за порог.
       Он был уверен, что за этими дверями по обе стороны коридора - номера мотеля с кроватями, тумбочками и всем, чему положено быть в гостиничных номерах.
       Но в проеме двери его глазам открылся зальчик. Со столиками на четверых, накрытых белыми чистыми скатертями, на которых стояли в стеклянных вазочках без воды букетики засушенных мертвых цветов, наборчики из солонок, перечниц и баночек с тоненькими деревянными зубочистками.
       В ресторанном зале не было ни одного человека.
       У противоположной от двери стены был огромный камин, возвышавшийся чуть ли не до самого потолка. На его полках стояли какие-то то ли вазы, то ли чаны из потемневшей керамики, бока которых были покрыты то ли пылью, то ли чем-то вроде патины. На самой высокой полке над жерлом очага стоял медный трехсвечный подсвечник с оплывшими толстыми в человеческую руку толщиной свечами почему-то черного цвета.
       В паре метров от камина возвышалась барная стойка, отделанная коричневыми пластиковыми панелями, на стене за ней были обычные для баров полки с зеркальными задниками, на которых, к огорчению Килькина, не стояло никаких бутылок. Из-за барной стойки торчали два крана с логотипами какого-то незнакомого Никите производителя пива.
       Над центром зала висела огромных размеров круглая люстра из кованного железа, выкрашенного мрачной черной краской.
       - Садись... - негромко проговорила красавица за спиной Килькина и еще раз подтолкнула его под локоть.
       - Куда? - он обернулся.
       Она уже успела развернуться и сделать по коридору несколько шагов от двери, обернулась:
       - Куда тебе больше нравится, за любой столик!
       Никита прошел в зал. Услышал за спиной щелчок, обернулся: красавица прикрыла за ним дверь.
       "Просто щелкнул язычок замка, которого подтолкнула пружина или эта девка заперла меня снаружи?" - пронеслось у него в голове.
       Он замер, испуганно посмотрел сначала на дверь, потом - по сторонам.
       Килькин расхохотался: собственные страхи показались ему идиотскими и комичными.
       "С чего бы она стала запирать меня? Она видит меня впервые в жизни, я никогда не бывал в этих местах! Я даже не знаю, что это за места, потому что сначала катил в багажнике джипа, ничего не видя в окно, кроме неба, а потом бежал, как сумасшедший, сам не зная куда! И я продолжаю думать, что кругом все только и думают, как бы... Как бы что?" - он опять захохотал.
       Но следом ему припомнилось все, что произошло с ним с того момента, как он оставил возле мусорных контейнеров умершего Валерия Михайловича...
      
      
      Килькин вспоминает недавние события
       Килькин попытался ударить усача, сжимавшего в руке нож, ногой, но тот молниеносно отшатнулся.
       Нога усатого угодила в ту же выбоину в асфальте, попав в которую, споткнулся молодой человек. Дядька оступился, начал падать. Вывернулся, как кошка, в воздухе, выбросил руку, упал не нее.
       Килькин попытался вскочить на ноги. Правую ступню пронзила резкая непереносимая боль. Килькин застонал, повалился обратно на асфальт.
       Усач уже успел ловким резким движением подняться с асфальта. Вид у него - собранный, злой. Такой же, как и в момент, когда, выхватив нож, он кинулся на Килькина у итальянского ресторана.
      
      
      За полчаса до начала драки с усачом
       Хриплый голос в динамике смартфона со странным акцентом произнес "Алло".
       Только что Килькин набрал номер, записанный на бумажке, той самой, которую обнаружил между банкнот в пачке фальшивок.
       Несколько минут назад он оставил в привокзальном кафе в дым пьяного, уснувшего прямо за столиком дядю Сережу, расплатился с официантом и вышел на улицу.
       У тротуара стояли одно за другим полдесятка желтых такси.
       Рядом с машинами в ожидании пассажиров кучкой стояли таксисты, курили, разговаривали.
       Килькин намеревался в ближайший час купить билет на первый подвернувшийся поезд и покинуть Москву. Уехать в какой-нибудь дальний город, - неважно какой, - снять номер в гостинице. Сидеть в нем до тех пор, пока не придет в голову, как же теперь ему себя вести после того, как с ним произошло столько непонятных событий.
       Перед тем, как направиться в кассу, - он еще не знал, где она находится, - любую кассу любого ближайшего вокзала, - он решил сделать попытку получить еще пачку фальшивок.
       "Деньги мне понадобятся", - думал Килькин, нажимая на экране смартфона клавишу вызова.
      
      
      За полчаса до начала драки с усачом
       - Привет, - проговорил Килька. - Этот сказал мне... Короче... Хочу забрать остальные деньги.
       Никита говорил медленно, делая между словами большие паузы.
       Человек на другом конце телефонной линии явно находился не дома, во всяком случае не в квартире, не в комнате, а в каком-то людном месте. Фоном слышались голоса, даже хохот, звон посуды. По тому, как гулко раздавались звуки сразу можно было предположить, что помещение, в котором находится килькинский собеседник, просторное. Какой-то большой зал, где много места, воздуха, высокие потолки.
       - Что?.. Деньги? - переспросил килькинский собеседник. Он тоже, как и Никита, говорил с большими паузами. - От Виталия, значит...
       - Да, он сказал. Взять остальное. Мне бы, главное, поскорее...
       - Так... Хорошо... - ответил незнакомый Никите человек. - Тогда давай... Встретимся прямо сейчас. Ты где находишься?
      
      
      ***
       ...Вот он уже подходит к итальянскому ресторану. Видит витрину, за ней никого нет, пустой зал.
       Ночь уже близится к часу, за которым в летние ночи происходит перелом. Кажется, еще каких-нибудь десять-двадцать минут, и начнется утренняя кутерьма, - обычная, хорошо знакомая. Народ повалит на работу, улицы станут с каждой минутой все сильнее заполняться толпами нервных железных коней - автомобилей... Но пока...
       Странно, если ресторан не работает, то где же собирался встречаться с Никитой таинственный собеседник?.. Хотя, все может произойти и на улице.
       Килькин пошел совсем медленно.
       Какие-то два бомжа, какая-то девка, похожая на проститутку. Но вот только, что она делает здесь в такой час? Клиентов сейчас явно не найдешь... Курит...
       Нет, звонивший сказал, что будет сам, а не пришлет вместо себя какую-то девицу.
       Килькин остановился.
       Он вытащил смартфон из кармана... Тронул пальцем сенсорную клавишу вызова.
       - Алло... Ты уже у ресторана? - молодой человек сразу узнал этот голос, хотя слышал его до этого всего однажды. - В чем ты?.. - как-то приглушенно и очень торопливо спросил незнакомец. - Что на тебе надето?
       - Светло-коричневая куртка, - так же торопливо ответил Никита. - И брюки.
       Взглядом Килькин сверлил молодого человека, который сначала медленно шел мимо ресторана в сторону вокзалов. Потом вдруг остановился. Поскольку он стоял в профиль к Килькину, Никита видел лишь его правую руку.
       Вполне возможно, левой рукой молодой человек прижимал к левому уху трубку телефона, - это он, тот самый член банды фальшивомонетчиков!
       Но нет, левой рукой молодой человек сунул в рот сигарету, потом поднес к ней зажигалку, раздался приглушенный щелчок, вспыхнуло пламя, молодой человек пошагал дальше в сторону вокзалов.
       Какое-то тоскливое, словно бы не из этого мира чувство вдруг пронзило Никиту. После он вспоминал этот момент, но сколько ни думал про то, что это было за чувство, объяснить его не мог.
       Какой-то словно бы толчок от чьего-то взгляда в спину заставил его обернуться...
       Метрах в семи от него стоял, держа рукой у уха смартфон, тот самый усач, - молодой человек сразу узнал его, - которого Килькин видел за столиком в ресторане "Летучий голландец"... Тогда, за минуту до того, как вошел в туалет ресторана и обнаружил там кровь, разбитое зеркало, человека с перерезанным горлом.
       Лицо усача было искажено злобой. Полный ненависти взгляд сверлил Килькина.
       Усач сунул руку за пазуху, вытащил короткий нож, его лезвие блеснуло, отразив свет многочисленных огней реклам и вывесок, все еще горевших ночных фонарей, фар автомобилей. Усач с каким-то шипением, точно разъяренный кот, ринулся на молодого человека.
       Килькин бросился бежать...
      
      
      ***
       ...Усач покрепче сжал в руке короткий острый нож. Все его короткое, коренастое туловище напряглось.
       Никита смотрел на противника глазами, полными ужаса. Нога нестерпимо болела, если бандит сейчас опять сделает попытку воткнуть нож ему в горло, удара не отвести.
       Усач перехватил в руке нож. Теперь он оказался лезвием вниз. И тут Килька краем глаза заметил появившегося на углу дядю Сережу.
       То ли его, спавшего, уронив голову на лежащие на столике руки, растолкали и выгнали из кафе официанты, то ли проснулся сам - но каким-то образом ниишнику удалось настичь Никиту. Старый алкоголик хотел еще бесплатной выпивки, а наткнулся на усача с ножом.
       А чуть наискосок на другой стороне улицы взгляд молодого человека выцепил развернувшееся и остановившееся у тротуара желтое такси. Через заднюю дверь из него на тротуар высунулась женская нога, обутая в грубый мужской стоптанный ботинок. Показался краешек темно-серого плаща.
       Это была она, тетка Смерть.
       "Все, теперь точно - конец!" - мелькнуло в голове Никиты.
       Усач бросился в атаку.
      
      
      Глава вторая.
      СОПЕРНИЦА В ЧЕРНОМ ПЛАТЬЕ
      
      
       Камень, брошенный дядей Сережей, попал усатому в голову чуть выше левого уха.
       От неожиданного удара усач остановился, пригнулся, резко обернулся, так и не преодолев и половины расстояния, отделявшего его от Кильки.
       - Полиция! Кто-нибудь... - кричал ниишник. Он рысцой спешил к Никите, а сам глазами выискивал на тротуаре еще кусок тротуарной плитки, вроде того, который только что швырнул в усача.
       На улице недавно прошел ремонт, и в некоторых местах еще валялись отколотые куски плитки, которые не успели убрать.
       Вот ниишник наклонился и поднял увесистый обломок тротуарной плитки.
       Тетка, уже выбравшаяся из машины, стояла на бордюре и внимательно наблюдала за тем, что происходит на другой стороне улицы.
       Ее такси отъехало...
       И тут же из-за угла, скрипя на повороте резиной об асфальт, вылетел огромный черный джип и подкатив к тротуару рядом с усачом и Килькой, резко затормозил.
      
      
      ***
       Дуло пистолета в руках выскочившего из джипа громилы смотрело на дядю Сережу.
       Глаза ниишника расширились от ужаса. Здоровенный камень по-прежнему - в его руке.
      
      
      ***
       Особое чутье подсказало тетке: примчавшиеся в джипе люди, их было трое вместе с водителем - из тех, что стремятся подменить собой ее, Смерть, но плодят при этом исключительно заложенных покойников.
       "Члены банды - сообщники усатого!" - пронеслось в теткиной голове, накрытой большим капюшоном.
       Догадка была верной...
       Губы дяди Сережи зашевелились...
       - Не надо! - произнес он, едва слышно.
       Тетка разобрала фразу по движению губ.
       "Не надо?" - повторила про себя слова дяди Сережи стоявшая на противоположной стороне улицы тетка Смерть.
       "А ведь и в самом деле, зачем?" - подумала она.
       Бабище в темно-сером плаще с капюшоном смерть ниишника была ни к чему. Она не добивалась ее. Но было в этом человеке - Сергее Сергеевиче - что-то, что заставляло ее все время напряженно припоминать о каком-то обстоятельстве, о котором она никак не могла вспомнить, но которое, тем не менее, существовало.
       Она была уверена, что уже когда-то сталкивалась с этим человеком. Но вот при каких обстоятельствах?..
       Время словно бы остановилось.
       Пистолет нацелен на дядю Сережу, палец молодого бандита лежал на курке. Казалось, что он уже начал нажимать на бездушное железо...
       Что-то заставило тетку резко повернуться и посмотреть в сторону перекрестка.
       У угла дома, стараясь высовываться из-за него лишь едва, так чтобы все видеть самой, но не броситься в глаза Кильке, усачу и парням из огромного черного джипа, стояла она - та, другая Смерть, которая на пару с теткой в темно-сером плаще с капюшоном ошивалась в этот ночной час в районе площади трех вокзалов столицы.
       На этот раз тетка смогла рассмотреть ее лучше: ее соперница была небольшого роста, худенькой, в черном бесформенном платье. На голове - такой же черный платок, край которого нависал над лицом, бросая на него черную, стиравшую черты, тень.
       Непонятно порой, как те или иные образы приводят к тем или другим ассоциациям, которые, в свою очередь, порождают следующие ассоциации, неожиданно вызывающие из памяти давно, кажется, стершиеся в ней картины.
       Глядя на вторую "привокзальную" Смерть этой летней ночью, бабища в темно-сером плаще с капюшоном вдруг вспомнила, при каких обстоятельствах много лет назад встречалась с дядей Сережей.
       Тетка Смерть вспомнила все в деталях.
      
      
      ***
       "Не надо?" - спросила себя тетка Смерть, глядя на дядю Сережу, беспомощно застывшего перед направленным на него дулом пистолета, который держал в руке бандит.
       "Нет, надо!" - сама себе ответила тетка.
       Тетка испытала приступ бешеной ярости!
       Выстрел грянул. Ниишник повалился на асфальт.
       Страх смерти заставил Килькина, невзирая на сильную боль в ступне, вскочить с асфальта, сильно хромая, побежать по тротуару.
       Джип резко тронулся с места, пролетел с десяток метров вперед и, подпрыгнув на больших широких колесах, вылетел на тротуар, преградил путь молодому человеку.
       Килька метнулся в сторону, пытаясь обогнуть автомобиль.
       Дверь большой черной машины уже распахивалась. На тротуар выскочил еще один громила.
       Мгновение ока - и он уже рядом с Никитой, попытался ударить Кильку огромным кулаком в лицо, но парень ловко увернулся, обогнул джип и бросился бежать дальше по тротуару. Громила кинулся следом...
       Хотя Никита был изнурен всеми событиями сегодняшнего дня, бандиту, который в отличие от него был полон сил, не сразу удалось догнать его.
       Оказавшись у Килькина за спиной, головорез попытался подставить парню ножку. Тот споткнулся, но не упал. Тогда бандит с силой толкнул его в плечо. Килькин, - нога отчаянно болела, - на этот раз не удержал равновесия, повалился на асфальт. Бандит ударил его каблуком по затылку...
       Сознание оставило Никиту...
       Бандит сунул руку за пазуху, вытащил пистолет, щелкнул затвором, - пистолет был готов к выстрелу.
       Тетка впилась взглядом в тело, парня, безжизненно, точно мешок, валявшееся на асфальте.
       "Нет!.." - подумала она и поняла, что окончательно утвердилась в своем плане насчет молодого человека - он нужен живым и не здесь, а на Лазурном берегу Франции. До того момента с Никитой Килькиным случиться ничего не должно. Она - тетка Смерть будет его ангелом хранителем.
       - Не стреляй! В машину его! - усач, по-прежнему сжимавший в руке нож, спешил к приготовившему пистолет верзиле.
       Второй громила, - Михей, убийца Сергея Сергеевича, - сжимая в руке пистолет, спешил следом за усатым.
       Оказавшись возле джипа, Михей крикнул в дверь водителю чтобы тот открыл багажник...
       Усатый был возле Никиты. Вместе с другим бандитом они подхватили бесчувственного парня и потащили к машине... Михей уже держал в руках вытащенный из багажника джипа ролик клейкой ленты. Когда двое забросили парня в просторное багажное отделение джипа, Михей перемотал ему клейкой лентой руки и ноги. Ей же замотали рот.
       Михей захлопнул дверь багажника, забрался на заднее сиденье автомобиля, в котором уже сидели усатый и второй головорез.
       Дверь джипа за Михеем захлопнулась, машина в очередной раз резко дернулась с места, сделала крутой зигзаг, соскочила с тротуара и стремительно набирая скорость помчалась по улице.
       Тетка Смерть несколько мгновений смотрела на хорошо видный в электрическом свете, заляпанный грязью и нечитаемый номер уносившегося прочь джипа. Следом, проявив неожиданную резвость, она выбежала на проезжую часть и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание водителя такси, двигавшегося по привокзальной улице, - той самой, недалеко от перекрестка с которой тетка сейчас стояла.
       Водитель двигавшегося на небольшой скорости такси еще мгновение назад сворачивать в теткину улицу не собирался. Увидев призывно размахивавшую рукой бабищу, резко затормозил и свернул вправо почти под девяносто градусов.
       Через четверть минуты тетка захлопывала переднюю пассажирскую дверь прокатной машины.
      
      
      ***
       "Нет, я даже не стану подходить к этой двери, чтобы проверить, заперта она или нет", - подумал он и опять осмотрелся в зале: ничего необычного он не заметил. Все было очень чисто. Должно быть, прибрали после того, как ресторан прекратил работу после последнего посетителя. Между прочим, Килькин обнаружил что в стене слева от него есть еще две двери. Одна широкая, состоящая из двух половинок, каждая из которых была украшена вставленным в нее витражом - из кусков стекла темных цветов и оттенков, изображающих черные розы и тюльпаны. Другая дверь была небольшой и обитой металлическим листом, походила на дверь, которая ведет в какое-то техническое помещение. Присмотревшись Килькин и в самом деле увидел на ней приклеенную узкую полоску бумаги, на которой такими маленькими буквами, что он едва прочитал их, было написано: "Служебный вход. Только для персонала".
       Килькин окончательно успокоился.
       Килькин устало отодвинул от ближайшего к нему столика стул, опустился на него.
       За его спиной раздался скрип дверных петель.
       Он резко обернулся... Красавица, державшая в одной руке коньячную бутылку, другой, в которой она зажала за ножку пузатый бокал, притворяла за собой дверь.
       Быстрыми шагами она подошла к нему. Поставила на стол перед ним коньяк, бокал, отодвинула от стола стул, села рядом с молодым человеком, уставила на него какой-то неживой, совершенно бесстрастный взгляд.
       Килькин под этим взглядом начал нервничать, - хотя, разве не нервничал он и до этого, без всякого взгляда бледной красавицы?!
       Молодой человек взял со стола бутылку - она была закупорена, - в этом не могло быть сомнений: даже тонкая пластиковая облатка, обхватывавшая горлышко вместе с пробкой, была не на месте. Коньяк этот только что достали либо из коробки, либо из какой-то заначки...
       Резким, нервным движением, - впрочем, все его движения в этот день были именно такими, - он сорвал полоску с торчавшим кончиком, снял с пробки пластиковую облатку и вынул пробку из бутылки.
       Небрежно бросив пробку на стол, Килькин наполнил пузатый бокал почти доверху - влезло в него немало, почти целая треть бутылки.
       Никита посмотрел на красавицу, ему показалось, что впервые на ее лице появилось выражение - любопытства. Он залпом выпил коньяк.
       Жидкость обожгла глотку, тяжелым камнем провалилась в желудок.
       - Запить бы... Водички чего не принесла? - спросил Никита, чувствуя, что у него сейчас начнется икота.
       Она продолжала с интересом смотреть на него, не произнося ни слова.
       Килькин по-своему истолковал ее молчание: сунул руку во внутренний карман еще вчерашним утром новенькой и чистенькой, а теперь грязной и замызганной куртки, отделил в кармане от пачки банкнот одну, достал, протянул красавице:
       - На, принеси запить и закусить. Сама-то выпить хочешь?.. - он спросил это вовсе не потому, что ему хотелось угостить красавицу. Просто его пугало ее молчание и хотелось, чтобы она произнесла хоть слово.
       - Пойдем в номер, там выпьем, - проговорила она в ответ, беря деньги.
       - Попозже, - отмахнулся Килькин. - Принеси запить и заесть чего-нибудь.
       Он взял бутылку и налил в бокал еще коньяка.
       Красавица поднялась и медленно, словно бы обдумывая что-то направилась к двери.
       "Черт бы ее побрал! - почему-то с неприязнью подумал Килькин. - Теперь непросто будет от нее отвязаться! Если она занимается проституцией, почему не стала пить... Хотя, почему она обязательно должна пить? Может, она колется?.."
       Он выпил коньяк. То ли всосалась первая порция, то ли вторая порция помогла усвоиться первой, но он почувствовал, как внутри его становится тепло, а душу охватывает какое-то особенное спокойствие.
       Он подумал, что напрасно нервничает - по большому счету, все его самые большие трудности - позади. В этом мотеле он может отсиживаться достаточно долго, и совершенно не надо ехать куда-либо в другой город, ни к чему возвращаться в Москву - на вокзал.
       Он устал, измучался, и ему не хотелось, чтобы теперешнее его блаженное состояние вдруг прекратилось.
       "Что же она так долго несет воду и закуску?" - подумал Килькин о бледной красавице и обернувшись, посмотрел на дверь, через которую он попал в ресторан.
       Она была закрыта.
       Никита повернулся к столу, положил на него руки, потом налил себе в бокал еще коньку.
       Посмотрел на бутылку - он уже выхлебал без запивки и закуски больше половины высокой бутылки. Сколько в ней - поллиртра? Три четверти литра?
       Он выпил, стало совсем хорошо - тепло, накатила приятная слабость. Никакой икоты, в горле не жгло... "Этого не может быть! - подумал Килькин, кладя голову на руки и потирая щеку о рукав куртки. - Видно, я так здорово научился за этот день пить, что уже могу одолеть полбутылки коньяка, как будто это простая вода... А воду - зачем запивать!"
       Глаза его уже были закрыты. В какое-то мгновение он совершенно позабыл, где он находится, как сюда попал, что было до этого и просто уснул безмятежным, почти что счастливым - потому, что физически ему в эти мгновения было очень хорошо, - сном.
      
      
      ***
       В какой-то момент Никита открыл глаза.
       Сначала он не мог понять, где он находится. Он по-прежнему сидел, уронив голову на стол, глаза его не видели ничего, кроме спинки стоявшего рядом стула.
       "Где я?"
       Поднимая голову, он все вспомнил: и то, где он находится, и то, что бледная красавица должна была принести ему водичку и закуску. Сколько он проспал и куда она запропастилась? А может, она решила исчезнуть с его деньгами?
       Глаза его, в первые мгновения плохо видевшие, стремительно привыкали к свету...
       Килькину показалось, что он спит, бредит - что ему все еще снится какой-то дурацкий сон!
       То, что он увидел, никак не укладывалось в его сознании.
      
      
      ***
       За одним из столиков по-прежнему совершенно пустого ресторанчика боком к Килькину сидела бабища в темно сером плаще с капюшоном.
       Килькин сразу узнал ее. Хотя, собственно, поверить в то, что рядом с ним в совершенно пустом ресторане сидит еще одна какая-то другая тетка в темно-сером плаще с капюшоном, - нет. конечно, поверить в это невозможно!
       Да и узнал он и этот плащик, потертый и забуревший от грязи, эти мужские разношенные башмаки, один из которых прекрасно сейчас был виден Килькину, всю эту кургузую фигуру, огромный капюшон.
       Что-то еще в зале было не так, как прежде - в тот момент, когда Килькин, хлобыстнув коньячку, уснул глубоким сном без сновидений.
       Раздался сухой треск, и Никита понял, что изменилось: в камине теперь горели дрова. Из-за теткиной фигуры, из-за загораживавших от него камин столиков, он поначалу не заметил мерцавших в просторном очаге огней.
       Тетка подняла руки к капюшону и начала медленно сдвигать его со своей головы.
       Килькину показалось, что бабища только что села за столик, во всяком случае на нем перед ней ничего не стояло.
      
      
      ***
       - А не обманешь, тетка? - спросил таксист, молодой симпатичный парень. Они преследовали джип, в багажнике которого находился Килькин, уже минут десять.
       Такси остановилось на светофоре. До джипа - машины три.
       "Тетка... - с горечью подумала про себя Смерть. - Не девушка, не женщина, а тетка! Ну да, конечно, чему тут удивляться?" - ей вспомнилось, как она стояла и рассматривала собственное непривлекательное отражение в витрине.
       Тетка пообещала таксисту хорошие деньги за то, что он будет ехать вслед за джипом, не отставая и не теряя его из вида, но и не привлекая внимания тех, кто сидит в нем.
       - Не боись, не кину... - проговорила тетка. - Давай, прибавь. А то вон они тронулись уже, уходят!
       Таксист прибавил газу. Включил радио.
       Передавали новости.
       "Дерзкое убийство произошло неподалеку от площади трех вокзалов, - сообщил диктор. - Убийцы скрылись на черном джипе..." Диктор назвал марку автомобиля.
       Таксист побледнел, повернулся к пассажирке:
       - Тетка, а ведь джип-то... Того... Мы, случаем, не за этими, про которых сейчас сказали, гонимся?
       - Посмотри на меня, - мрачно проговорила тетка. Сделала жест правой рукой, обращая внимание таксиста на свой старый плащик, стоптанные грубые ботинки дешевой марки. - Разве я похожа... Я - вот такая...
       Тетка упивалась самоуничижением.
       - Такая, как я, может участвовать в таких историях... Убийства... Бандиты... Джип...
       - Да, это точно! - таксист рассмеялся с облегчением. Доводы пассажирки показались бесспорными. - Не похожа ты на такую... Которая в историях...
       - А на кого я похожа? - еще более мрачным, чем до этого, тоном, спросила тетка, посмотрела на таксиста.
       - Ну... На пенсионерку какую-то... Нищую... - проговорил таксист и помрачнел. Ему стало ясно, что у тетки, если она, как сама утверждает - нищая пенсионерка, не может быть лишних денег на такси. Да и зачем пенсионерке гонятся по ночам за джипами?!.. Значит, тут в любом случае, что-то нечисто...
       - Гони и не задавай лишних вопросов! - мрачным тоном проговорила тетка и показала рукой вперед, на джип.
       Перед самым выездом из города "Тойота", сильно разогнавшись, принялась лавировать между попутными автомобилями.
       Таксист некоторое время не произносил ни слова, внимательно глядя на дорогу и на джип, который двигался впереди, обогнав несколько автомобилей.
       Из такси была видна маячившая впереди черная крыша джипа. Она непрерывно двигалась то вправо, то влево, и с каждой минутой удалялась от такси. Стараясь не дать джипу уйти слишком далеко вперед, ловко обгоняя машину за машиной, таксист заговорил. Тон у него был решительный:
       - Уговорились, не буду, только за скорость и за риск добавить надо.
       Таксист прибавил скорость.
       Джип резко свернул вправо на второстепенную дорогу, ответвлявшуюся от магистрали.
       - Добавлю, командир, - сказала тетка, когда они "прошли" поворот и чудом не врезались в попутный грузовик. - Только не потеряй их. И не приближайся, чтобы нас не заметили. Если нас заметят, все будет скверно...
       Узкая асфальтовая дорога петляла из стороны в сторону. Массивная "Тойота" скрылась за очередным поворотом.
       Таксист криво усмехнулся.
       - Прямо шпионский боевик!.. Очень скверно! - передразнил он тетку. - Раз такие дела, не просто добавь, а добавь, как следует!
       - Гони! - мрачно проговорила тетка. - Все будет хорошо!
       Бабища в темно-сером плаще с большим, отбрасывавшим на лицо густую тень, капюшоном, не переносила, когда ее передразнивали или, того хуже, смеялись над ней. Делать это - смертельно опасно.
       Но сейчас она не могла позволить себе расправиться с таксистом.
      На таксиста она не обращала внимания. Просто не могла себе этого позволить сейчас, когда Килькин, который - центр ее плана, и от которого зависело ее будущее, мог исчезнуть в неизвестном направлении, быть увезенным куда-то, где тетка не сможет его найти.
      
      
      ***
       По узким подмосковным дорогам джип мчался примерно четверть часа.
       Вот и конец пути!.. Выехав из-за леска, водитель такси и сидевшая рядом с ним тетка увидели: джип свернул к дому на краю поселка, стоит перед воротами.
       - Проезжай мимо. На хорошей скорости! - велела Смерть.
       Такси промчалось мимо дома бандитов, завернуло за поворот.
       - Проедь еще немного, - велела тетка Смерть, - выключи фары, сверни к обочине.
       Тетка Смерть достала из-за пазухи пачку новеньких банкнот, отсчитала таксисту гонорар, дала сверху несколько крупных купюр.
       Таксист прищелкнул языком, проговорил:
       - А я, ведь, тетка не верил, что рассчитаешься...
       - Чего же вез? - усмехнулась тетка.
       - Честно? - спросил таксист, убирая деньги в карман. Был рад, что сейчас избавится от непонятной пассажирки и необходимости продолжать странный рейс.
       Тетка кивнула головой.
       - Глаза у тебя, тетка... Мороз по коже продирает... Как-то не хочется с тобой ссорится, - таксист криво улыбнулся. - Ну откуда у тебя, тетка, могут быть деньги?
       - Честно? - тетка усмехнулась.
       Таксист не видел ее лица: оно было закрыто капюшоном. Понял, что она усмехается по интонации в голосе.
       Теперь таксист кивнул головой, хотя пассажирка и не смотрела в его сторону. - Я - бандерша, - мрачно проговорила тетка. - Содержательница публичного дома. Девки здоровье за месяц теряют напрочь, заражаются всякой гадостью - сифилис, СПИД - дохнут, на иглу садятся и снова дохнут, а мне доход... Видел пачку, сколько набрала!..
       - Ну, ты сука... - вымолвил таксист.
       Он смотрел на тетку, но не видел лица. Оно скрыто капюшоном.
       - Точно! Меня так и зовут: Сука Сукина. А еще у меня вот здесь, - она взмахнула рукой, показывая на окрестности, - неподалеку притон для наркоманов. Им игла и всякий там кумар недодоз-передоз и смерть, а мне еще больше денег... Ладно, вали отсюда, шоферюга. Парень ты неглупый, поэтому уноси ноги, пока цел. Настроение у меня может поменяться...
       Тетка открыла дверь и стала вылезать:
       - До встречи!
       - Не хотелось бы с тобой больше встречаться, - злым голосом проговорил таксист.
       Тетка хмыкнула и захлопнула дверь.
       Машина, резко дернувшись с места, умчалась. Ни фары, ни лампочки на приборной панели такси не горели - полная темнота. Фары разнервничавшийся таксист включил только, когда доехал до первого крутого поворота. Понял, еще немного - вылетит, потеряв дорогу, в кювет.
      
      
      ***
       Ворота были приоткрыты. Тетка Смерть подошла к ним, заглянула в щель. Увидела площадку перед особняком, стоящий на ней бандитский джип.
       Окна дома ярко освещены.
       Тетка протиснулась в щель между створками ворот. Осмотрелась. Нигде не видно ни человека.
       Быстрым шагом тетка Смерть пересекла площадку перед домом, зашла за угол, остановилась. Между стеной особняка и забором было узкое пространство. Там лежал штабель досок и стояли два аккуратных кубика из красивых бледно-оранжевых кирпичей.
       На забор смотрело три окна. Одно из них приоткрыто и слабо освещено. Источник неяркого света - где-то там, в глубине комнаты.
       Тетка подошла под окно, прислушалась...
      
      
      Килькин продолжает вспоминать недавние события
       Килькин с по-прежнему связанными скотчем руками и ногами, замотанным широкой липкой полосой ртом, валялся в метре от окна на полу.
       В паре метров от него у стены в дорогих массивных кожаных креслах сидели два громадных бандита. Один из них был тот, что сбил Никиту с ног на улице неподалеку от привокзальной площади. Другого Килькин прежде никогда не видел.
      
      
      Глава третья.
      БЕГСТВО
      
      
       - Кто это, Петька? Откуда вы его приволокли?
       - Убил племянника Булата, - лениво ответил бандит, сбивший Килькна с ног.
       - Племянника булатова прирезал? Это Аввакума что ли? - широкий, толстый зло усмехнулся. - Сказать по правде, Петро, этого Аввакума давно пора было прикончить... Многих гадин я в своей жизни повидал... Но чтобы такую...
       "Что же это получается... - стал понимать Килькин, . - Я здесь потому, что они считают... Усатый погнался за мной не потому, что я захотел получить еще фальшивых банкнот. Да и в самом деле: разве стал бы он гнаться за мной с таким остервенением явно с желанием убить? Они считают, что я убил какого-то Аввакума. Прирезал!.. Но почему?.."
       - Да, не завидую я ему, - с ноткой сочувствия в голосе сказал Пархом. - Попал он в переплет из-за этой мрази... Слышал, небось, Петро, про то... Ну, последнее, получается, что этот Аввакум устроил?
       - Что?.. Это ты про то, что он рассчитался от имени Виталия его же фальшивыми деньгами? Подменил пачки банкнот...
       Килькин даже невольно открыл глаза, но бандиты этого не заметили - они смотрели друг на друга.
       "Пачки банкнот?! Виталий?!" - пронеслось у него в голове.
       - Именно! - воскликнул, словно бы отвечая его мыслям, Пархом. - После этого Виталия грохнули... Ни за что! Потому что он-то этому гаду передал деньги не фальшивые, а настоящие.
       - Ну, да, - сказал Петро. - Мне ж рассказывал кто-то... Я так и понял: у Аввакума были фальшивки, много фальшивок, которые он как бы распространял... На самом деле ни хрена он не распространил, все при нем осталось... Он вроде даже не попробовал ничего разменять...
       - Ну а потом Виталий передал этому Аввакуму хорошую сумму, так ведь? - спросил, глядя на Пархома, Петр. - Вроде как, какой-то старый должок, который был за этим Виталием... Только я не знаю, почему он не мог отдать эти деньги сам - деньги-то в пачке были самые что ни на есть настоящие, не фальшивые.
       -Да, это он глупость сделал, - подтвердил Пархом. - Из-за нее его и грохнули. Виталий этот долг поначалу не признавал. А потом ему пришлось согласиться... Но человека этого он видеть не хотел. Они с ним как-то очень плохо... В общем, передал он для него деньги через Аввакума, а тот подменил настоящие фальшивыми и получилось, что Виталий долго долг не признавал, а потом, когда все же согласился отдать, всучил вместо денег фальшак. Те, которым Виталий был должен, были люди непростые. Такого они не терпят и за такой расчет тут же Виталия, который, на самом деле, был не при чем, и грохнули.
       - Да, - сказал Петр. - Ведь все знали, что Виталий через своих людей фальшивки распространяет и этим кормится.
       "Вот оно что! - думал Килькин. - Если это именно мой поставщик, а совпадения маловероятны, и это, конечно же, мой поставщик, то значит, его убили из-за какого-то Аввакума... Стоп! Где я в первый раз встретил усача?.. Этого Булата... Я его увидел в том самом ресторане, где Филька зарезал в туалете своего мотоциклиста. Усатый сидел за столиком и ждал кого-то. Я прошел мимо него сначала в одну сторону, потом обратно. Усатый Булат решил, что это я зарезал мотоциклиста. Про Фильку им ничего не известно, а зарезанный мотоциклист - и есть Аввакум! Все становится на свои места!"
       - Аввакум же настоящие деньги, которые передал ему убитый Виталий взял себе, - продолжал Пархом.
       - Все верно, и про это я тоже слышал... - сказал "килькинский" бандит. - После Виталия все фальшивки, которые он раздал разменивать остались у его дилеров... Никто их требовать обратно не стал. Так вот этот парень - человек Виталия, - Килькин не видел этого, глаза его были, как и прежде, закрыты, но кожей опять все почувствовал: Петр смотрел на него.
       - Он решил еще и забрать деньги, которые был должен Аввакум Виталию, - сказал Петр.
       "Вот оно что! Теперь ясно! - сверкнула мысль в килькинской голове. - Записку я нашел в пачке, которую передал мне Виталий. Значит, написал ее сам Виталий своей рукой: он хотел вернуть себе деньги, которые не отдал ему Аввакум. Скорее всего, записка была написана еще до того, как Виталий понял, что Аввакум сыграл с ним в жестокую игру и прикарманил себе подлинные Виталия банкноты. Виталий нечаянно засунул записку... Как-то она попала между фальшивых банкнот, банкноты - в пачку, а пачку Виталий передал мне... А потом его грохнули!.. И найдя записку, я позвонил на телефон, который принадлежал уже мертвому, убитому Филькой Аввакуму. У кого в этот момент был телефон? У усатого Булата?.. Он решил, что звонят люди Виталия... Конечно, кто же еще?! Я и есть человек Виталия!"
       Жуткая тоска вдруг охватила Никиту - прямо на полу, с закрытыми глазами, - с крепко замотанными скотчем, так, что он не мог пошевелить ими, руками и ногами, с замотанной скотчем башкой, чтобы не произнес ни слова: он и есть человек этого уголовника Виталия! Он бы мог сейчас, как его друг Филипп конструировать самолеты, а вместо этого он, проклятый дурак Килькин, связался с уголовниками и теперь валяется на полу и ждет смерти! Скорее всего, мучительной!..
       "Да какой Филька?! - тут же пронеслось у Никиты в голове. - Филипп уже мертв. И отправился он в царство Смерти даже еще раньше, чем я. Без всякой связи с уголовниками!"
       - Не знаю, чем он думал... Взял, да позвонил по аввакумовскому телефону, который в тот момент был уже у Булата, - продолжал Петр. - Говорит, гони деньги...
       - Да нет, слушай... Это не он так решил, - возразил Пархом. - Это же их заход такой... Виталия людей... Мол, с Аввакумом за дела его тяжкие расчет произведен, а теперь по понятиям положено и деньги взад вернуть. Точно!..
       Когда Пархом произносил последнее слово, в голосе его вдруг зазвучала отчаянная тревога.
       - А вы его, Петро, сюда приволокли! Да вы с дуба рухнули все, что ли?! - воскликнул в страхе Пархом.
       Не открывая глаз, Никита внутренним зрением увидел, как на этих словах толстый широкий Пархом даже подпрыгнул на мягком красивом диване - такими сильными были враз захватившие его чувства.
       - Петро, это же часть!.. - вновь воскликнул Пархом уже в самом настоящем ужасе. - Часть этого...
       - Часть чего?! - в тон ему, заражаясь этим каким-то неистовым страхом воскликнул второй бандит. Он ничего не понимал.
       Ничего не понимал и Килькин, но страх стремительно передавался ему, заражал собой, ужасно было лежать в таком состоянии связанным, да еще и закрыв глаза, делая вид, что находишься без сознания. Ему хотелось раскрыть глаза, уставиться на бандитов, приподняться, сесть на полу. Он едва не сделал это, но в последнее мгновение сдержался, остался лежать с закрытыми глазами.
       - Ну, бандюганы, которые стояли за Виталием, которого из-за нашего Аввакума грохнули, поступили по справедливости: Аввакума замочили, это - за Виталия, и прислали человечка своего - вот этого, - лежавший на полу с закрытыми глазами Килькин понял, что Пархом кивает на него. - Мол, верните теперь денежки, которые ваш Аввакум прикарманил. Если бы Булат отдал деньги, на этом бы все и закончилось. А вы вместо денег избили их человека... Теперь все - война!.. Они же сейчас будут здесь! Человек двадцать! С автоматами!.. - Пархом визжал на всю комнату. - Я слышал раньше... Был разговор, кто-то сказал мне: Виталий этот - так, не самый там у них был, они все под этим... Как его... Забыл! Под ним ходили! И этому кто-то все дела слил: рассказал, из-за чего на самом деле Виталия грохнули! Про Аввакума и его дела с Виталием рассказал! Все наши дела выдал!..
       - Да брось ты, Пархом! - попытался урезонить толстяка Петр, но в голосе у него самого при этом звучала сильная тревога, слова бандита подействовали на приятеля. "Человек двадцать с автоматами", про которых тот говорил, стали казаться реальностью.
       - Да чего, брось! - взвился толстяк сильнее прежнего. - Ваня из Ростова, на которого Виталий работал, просто в первое время не мог ничего понять. Виталия грохнули за какой-то долг, который тот отдал фальшаком. Почему фальшаком? Почему Виталий так поступил? И только теперь ростовский Вано узнал правду: и Виталий, и которые грохнули - все по-своему не при делах. Главный здесь - Аввакум! Это он, гадина, все это устроил, потому что решил на Виталия делах так разжиться, угробив его. И вот сегодня ростовский Ваня прислал чела и за Аввакумом, и за деньгами! Ни мы, ни кто другой, кроме Аввакума и денег, которые ему Виталий передал для своего кредитора ростовским не нужны. Но Булат влез в это дело и тем втянул в него всех нас и погубил!
       Килькин лежал спиной к окну. Запястья его связанных за спиной рук были бандитам не видны. Он чувствовал в перехватившей руки петле из клейкой ленты какую-то слабину. Непрерывно, так чтобы не замечали бандиты, шевелил руками, еще сильнее растягивая повязку.
       - А ведь Аввакум пронюхал некоторое время назад, что ростовские начали на него охоту, - сказал Петр. - По крайней мере с квартиры съемной... Ну, помнишь, он все рассказывал про фонтан на месте, где бомба в войну грохнулась? Вот с той... Спешно съехал.
       "Фонтан... И бомба! Это совсем рядом с местом, где я живу... Странное совпадение!" - пронеслось в голове у Килькина.
       Что, если совпадение - еще более точное?!.. Что если... Но додумать эту мысль он не успел. Петр произнес такие слова, что Килька едва не забылся и не открыл глаза, не уставился, не таясь, на бандита, стараясь впитать не только смысл каждого слова, но и выражение лица, с которым оно произносится. Лишь в последнюю долю секунды Кильке удалось овладеть собой, его глаза остались закрытыми.
       - Хоть с квартиры он съехал, а его все равно грохнули... Вернее, прирезали... Этот прирезал, - Килькин кожей почувствовал, что бандиты уставились на него. - Прямо в ресторане, где Аввакум пытался у Булата получить совет, как ему быть. Аввакум зашел в туалет, там он его и зарезал, как свинью! Куском разбитого сортирного зеркала!
       - Молодец! - воскликнул Пархом. - Давно пора было это сделать!
       И не успел толстый бандит договорить, в комнате произошла какая-то стремительная перемена. Какой-то шум...
       Почувствовав, что происходит что-то особенное, Никита начал осторожно открывать глаза. Но тут же стремительно раскрыл их...
       Он увидел испуганно приподнявшегося с мягкого дивана Пархома и Булата, который с громким стуком каблуков стремительно вошел в комнату.
       - Что вы тут с ним болтаете? - резким тоном спросил Булат у бандитов.
       - Да мы не с ним. Мы между собой, у него вот рот завязан... - проговорил Пархом.
       - Сейчас я ему рот развяжу! - подскочив к валявшемуся на полу Никите, Булат носком ботинка ударил его куда-то в область солнечного сплетения.
       От боли молодой человек едва не потерял сознание.
       - Выкатывайтесь сейчас отсюда! - закричал Булат на двух головорезов. - Когда понадобится, я вас позову...
       Пархом и так уже был на ногах, Петр тут же поднялся, и оба быстро вышли из комнаты.
       Булат сел возле Никиты на корточки. Молодой человек к этому моменту еще толком не пришел в себя после удара ботинком.
       Булат выхватил из-за пазухи нож. Булат резким движением оттянул обмотанную вокруг килькинской головы клейкую ленту, залеплявшую ему рот, чиркнул по ней кончиком стального лезвия. Затем схватил ленту за край... Круговое движение рукой, - он сорвал ленту с головы молодого человека.
       Килькин глубоко вдохнул, потом со стоном и хрипом выдохнул воздух.
       Приставив нож к килькинскому горлу, Булат зашипел:
       - Говори, что вам надо?!.. Деньги?.. Кто рассказал Ваньке Ростовскому про Аввакума? Что это он подменил пачки?.. Кто-то из моих? Говори, паскуда!
       Ладонью левой руки он что было силы хлестнул Килькина по лицу. Из носа, из разбитой губы парня на пол тут же потекла кровь.
       - Ну, говори же! - прошипел усатый. - Молчишь?..
       Бандит вдруг вскочил с корточек и трясясь от злости принялся наносить беспорядочные удары ногами Килькину в живот, по плечам, рукам. Пару раз усатый попытался ударить Никиту ботинком в лицо, но извивавшийся и подставлявший под носок ботинка руки Килькин удары отвел.
       - Мразь, убил Аввакума! Сожгу живьем! Истреблю, замучаю, живьем в могилу закопаю! - визжал усатый.
       Килькин тоже закричал:
       - Я не убивал! Не знаю никакого Аввакума, вас не знаю! Это ошибка... Я просто!.. Мне дали телефон...
       Усатый вдруг замер. Тяжело дыша, он стоял над валявшимся на полу Килькиным, сжимая в левой руке нож.
       - Я ничего не знаю... Я с Виталием работал, просто набрал номер... Откуда он в пачке - не знаю... - продолжал торопливо бормотать Килькин. Он чувствовал, что слова его действуют на усача. И главное - если он, Килькин, не сможет как-то заинтересовать его своей речью, бандита опять охватит приступ ярости, но уже такой, после которого он, Никита, станет либо калекой, либо покойником, а скорее всего, сначала - первым, а потом через короткое время, промучившись - вторым.
       Вдруг Булат сделал полшага в сторону Килькина, опустился возле него на корточки.
       - Говоришь, не при чем, ничего не знаешь... - тихо произнес Булат и вдруг резким, истерическим движением приставил нож к кильнскому подбородку, уколов его кончиком ножа так, что в месте укола, - Никита чувствовал это, - стала набухать кровь.
       Булат правой ловко обшарил килькинские карманы. Вытащил пачку денег, еще какие-то банкноты - уже настоящие, подлинные, - которые Килькин наменял в ресторанах, бросил все это на пол, потом вытащил, смартфон, ключи.
       Держа их в руке, задумчиво спросил:
       - Так, это от квартиры, в которой живешь?
       Килькин часто закивал головой.
       Никита уже почти освободил за спиной руки, - ему удалось сначала слегка растянуть кольцо из клейкой ленты, а потом сдвинуть его с запястий на кисти рук... Теперь кольцо, которое он непрерывными движениями растягивал и сдвигал, уже приближалось к пальцам и двигалось при этом все быстрее.
       От непрерывных движений рук лежавший на полу Килькин дергался, плечи его ходили ходуном. Частыми кивками головы он пытался замаскировать свою тайную работу.
       - Один живешь?.. - спросил бандит.
       Килькин опять энергично закивал головой. Руки - уже почти свободны... Неожиданно схватить бандита за руку, в которой тот держит нож, вывернуть ее, забрать оружие убийства... А там - окно, где-то во дворе должен стоять джип. Хотя, скорее всего, ключей в замке зажигания нет.
       Да и черт с ними! Он вырвется за ограду, побежит куда глаза глядят...
       Знал бы в эту минуту Килькин, кто стоит сейчас у самого окна, вслушиваясь в каждое слово, сказанное в комнате, стараясь не пропустить ни одной подробности разговора!
      
      
      ***
       - Назови адрес, - допытывался Булат, играя в правой руке килькинскими ключами от квартиры.
       Он вдруг сунул нож в боковой карман легкой куртки, вытащил оттуда зажигалку "Зиппо", чиркнул колесиком.
       Пламя мгновенно ровным столбиком поднялось вверх, - в комнате не было сквозняков.
       Бандит поднес зажигалку к Килькинскому лицу. Поводил ею у парня перед носом.
       Килькин завороженно смотрел на пламя. Был уверен: усатый сейчас поднесет пламя ближе к его лицу, был готов мгновенно дернуть голову назад.
       Руки были уже почти свободны, Килькин только ждал момента, чтобы сбросить с пальцев петлю из клейкой ленты.
       Булат вдруг накинул колпачок на фитиль зажигалки, сунул ее в карман, взамен опять вытащил нож. Лезвие хищно блеснуло в руке.
       Булат приставил кончик лезвия к килькинскому горлу. Никита не сомневался: при малейшей попытке сопротивления лезвие вонзится в его плоть.
       - Ну, давай же, говори адрес! - воскликнул Булат. - Проверим твою хату, что у тебя там... Не пробуй соврать! Если ключи не подойдут... Говори, или я прямо сейчас располосую твою рожу так, что ее не склеят ни в одном институте красоты!
       Слышать от усача про институт красоты было странно.
       Килькин назвал адрес съемной квартиры.
       С Булатом вдруг стало происходить что-то необъяснимое: лицо его приобрело зеленоватый оттенок, осунулось. И это осунувшееся лицо вдруг перекосилось, в глазах зажегся особенный огонек. Словно бы адское пламя загорелось где-то там, в глубине зрачков.
       Усач медленно поводил перед лицом молодого человека лезвием ножа, и, делая большие паузы между словами, словно бы для того, чтобы подчеркнуть их особенный смысл, произнес:
       - Я смотрю, ты смелый парень. Шутник... Назвал адресок... Ты что хочешь этим сказать? Что не боишься смерти, лютых пыток?.. Я ведь тебе устрою ад!
       Лезвие, которым усач водил перед лицом Килькина, вдруг замерло. Никита с ужасом понял, - его шестое чувство позволяло ему улавливать все малейшие колебания в состоянии мучителя: в следующее мгновение он, поддавшись ярости, полоснет Никиту лезвием по лицу.
       - За что?! Я ничего не сделал! Никого не убивал! Ты сам спросил, где моя квартира! - Килькин выкрикивал фразы, единственная цель которых - отодвинуть мгновение, в которое усач нанесет ужасный ножевой удар.
       Молодой человек пытался сбросить петлю с рук, но, как назло, она не сбрасывалась, клейкая лента уже должна была соскочить с пальцев, но прилипла к коже. Страх сделал Килькина неловким, не давал сбросить ленту.
       - Сам спросил, какой адрес, а теперь угрожаешь!.. Где мне еще жить, если именно там, я снял квартиру... - выкрикивал Килькин первое, что приходило в голову. При этом так и эдак выкручивал за спиной кисти рук.
       Чертова петля из клейкой ленты прилипла к запястьям, освободиться от нее никак не удавалось.
       Булат вдруг убрал нож в карман.
       - Хочешь сказать, что живешь там же, где еще недавно жил мой племянник, Аввакум, которого ты сегодня убил? - спросил он, внимательно глядя на валявшегося в полуметре от него Килькина.
       - Он живет в моей квартире? - пробормотал, таращась на усача, Никита.
       - Не живет, жил... - спокойно сказал усач. - Он съехал оттуда несколько дней назад, как только узнал, что его заказали.
       "Несколько дней назад! - думал Килькин. - Как раз несколько дней назад я и заехал в новую квартиру!.."
       Килькин помнил - был конец месяца, хозяйка сказала ему: предыдущий жилец неожиданно передумал снимать дальше...
       Сам того не зная, он занял место Аввакума!
      
      
      ***
       Тетка Смерть привстала у окна на цыпочки, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорилось в комнате. Голоса были слышны лишь едва. Но тетка смогла уловить все подробности разговора.
       Все последние минуты какое-то особенное тревожное чувство не давало ей расслабиться. Чувствовала, сейчас в загородном доме произойдут необычные события.
       Хотя и допрос лежавшего на полу связанного Килькина и так - событие из необыкновенных.
       Тетка вдруг занервничала особенно сильно. Что-то подсказывало ей: сматываться надо немедленно. Тревога ее росла столь стремительно, что она отошла от окна, а потом быстрым шагом двинулась через двор к приоткрытым воротам.
       Тетка чувствовала, возле дома появилось несколько других Смертей, она пока не видела их, но не сомневалась: у забора, в зарослях кустарника, с другой стороны дома, если присмотреться, различишь странных женщин в темных одеждах.
      
      
      ***
       "Теперь все ясно!.." - пронеслось в голове у тетки.
       Она едва не расхохоталась: как глупо! Целый день ходила за совершенно случайным человеком, который не имел никакого отношения к тому, кто ей нужен. Просто оба проживали в одной и той же съемной квартире.
       "Кого я искала? - думала тетка. - Килькина?.. Но эта фамилия - Килькин - появилась... Когда же она появилась?!.. Ах, да! Ее назвал мне дядька-алкаш из квартиры напротив. Алкаш откуда-то знал: фамилия парня, который теперь снимает квартиру напротив - Килькин. Ее он мне и назвал!.. Но Килькин поселился в квартире недавно. Сразу после того, как оттуда в панике съехал тот, кто мне нужен... Съехавший - мертв. Убит без моего участия. Вместо него я угробила нескольких других..."
       Тетка в голос расхохоталась.
       Нет, она истратила на этого Килькина слишком много сил, чтобы оставить его в покое.
      
      
      Килькин продолжает вспоминать недавние события
       - Сейчас мы поедем в квартиру и проверим, так ли все на самом деле, как ты говоришь! - сказал Булат, глядя на лежавшего на полу Килькина.
       Во дворе загородного дома что-то звякнуло.
       Килькин не придал бы этому звуку никакого значения, но тот произвел ужасающее воздействие на усача.
       Ьулат вздрогнул и тут же вскочил с корточек. Лицо исказил страх.
       Килькин не понимал, что происходит. Чудовищное напряжение, которое, словно клубы какого-то газа мгновенно окутало Булата, подействовало и на него.
       Опять что-то звякнуло и следом кто-то вскрикнул, - как будто от неожиданного, сильного удара. Что-то происходило...
       Лицо усача исказил еще больший ужас, чем прежде. Он перехватил нож правой рукой, сжал рукоятку, лезвие блеснуло.
       Секунд пять ничего не происходило, усач замер.
       За дверью послышался топот, крики... Усач бросился к выходу из комнаты, рывком распахнул дверь. Килькин изо всех сил вертел за спиной связанными руками, цеплял пальцами, стараясь сбросить кольцо из перекрученной клейкой ленты.
       С чудовищным грохотом прозвучал выстрел.
       Отброшенный страшным ударом попавшей в него пули, энергия которой равнялась энергии мощного гидравлического молота, Булат отлетел с порога обратно вглубь комнаты. Рухнул спиной на лежавшего на полу Килькина.
       Следом прозвучало еще несколько выстрелов.
       Послышались крики - "Там... Вон... Назад!" - ругань, какая-то возня, выстрелы. Дверь комнаты была широко распахнута. Кильин продолжал вертеть руками в отчаянной попытке освободиться от клейкой ленты.
       Вот он резко дернул рукой, петля соскользнула с пальцев. Руки его были свободны!..
       Не давая вздохнуть полной грудью, сверху его придавливала туша усача.
       Раздались торопливые шаги.
       Кильин замер. Одно плечо усача лежало как раз на его голове, так что Никита ничего не видел.
       Шаги замерли. Килькин понял: человек остановился напротив открытой двери.
       Килька затаил дыхание - он не сомневался, что на пороге стоит убийца, - один из многих убийц, которые встретились сегодня на его пути. Килькин надеялся: он решит, что в комнате - два трупа...
       Опять раздались шаги, - человек удалялся по коридору от двери в комнату.
       Все, надо бежать! Момента более подходящего уже не представится! Сейчас или никогда: да его просто убьют здесь!
       Морщась от боли и напряжения, Килькин вытащил-вывернул страшно затекшие руки у себя из-за спины, тело покойника по-прежнему тяжело придавливало его. Краем глаза Никита видел лужицу крови, стремительно увеличивавшуюся сантиметрах в двадцати от его лица. Кровь стекала у Булата откуда-то сбоку с надетой на нем кофты.
       Не сбрасывая с себя покойника, - ему казалось, что валявшийся на нем, словно на диване, мертвец, прикрывает его от самой страшной беды - от смерти, - Никита согнулся, подтянул ноги. Крови из усача уже натекла не лужица, а целая лужа, но Килькин каким-то чудом до сих пор в ней не перепачкался.
       Клейкая лента с ног сматываться не хотела. Но тут невольно скошенный от напряжения в сторону пола глаз молодого человека увидел наконец лежавший совсем рядом с ним блестящий предмет - нож, который выпал из руки падавшего Булата и отлетел сюда.
       Килькин протянул руку, - для этого ему пришлось чуть встряхнуть плечом валявшееся на нем, как на диване мертвое тело, - схватил нож, и несколькими движениями, - лезвие было отточено до необычайной остроты, искромсал в двух местах клейкую ленту. Дернул ногами, развел их в стороны, лента лопнула. Он был свободен от пут!
       Сильным движением плеча Килькин подкинул, сбрасывая с себя, труп.
       Булат с грохотом свалился на пол, голова его повернулась в сторону парня и уставилась на него мертвыми остекленевшими глазами. Стараясь не смотреть на покойника, молодой человек доковылял до окна. Повернул ручку, распахнул створку - на окне была решетка.
       "Все, конец! Пока буду пробираться через весь дом, меня прикончат..." - пронеслось у него в голове.
       Тут он разглядел, что решетка - поворачивается на петлях и не заперта на замок. Кольцо на решетке было всего лишь прикручено к раме проволочкой. Килька принялся раскручивать ее...
       Окно комнаты выходило в темный двор. Слабый электрический свет горел где-то с другой стороны дома...
       Проволока распутана. Килька распахнул решетку, взобрался на подоконник. Спустил с него ноги. Держась руками за подоконник, уперся ногами в какой то выступ в стене. Спрыгнул вниз.
       Двор был совершенно пуст. Килькин побежал к забору. Он был в два метра высотой, но молодой человек уверен - легко перемахнет через него: там, где длинные металлические поперечины крепились к вкопанным в землю трубам-столбам, было за что ухватиться. Потом он подтянется, заберется на самый верх забора.
       Килькин боялся собак, но их не было, хотя в углу двора виднелся большой крытый вольер, огороженный проволочной сеткой с дверцей.
       Боковым зрением Килькин различил, что с другой стороны особняка перед раскрытыми воротами стоит несколько автомашин. На них должны были приехать те, кто вогнал в Булата пулю. Людей возле машин не было.
       "Все в доме?" - пронеслось у Никиты в голове.
       Он подбежал к забору, ухватился за место крепления перекладины к трубе, подтянулся, оказался на самом верху. Морщась от боли, перекинул правую ногу через забор, обернулся.
       Теперь особняк был перед ним во всей своей "красе": двухэтажное здание, выстроенное в странном эклектическом стиле. Нижний этаж - кирпичный, грубый, без изысков: прямоугольные оконные проемы с белыми пластиковыми рамами окон, на них - крашеные белой краской решетки.
       Второй этаж декорирован светло-бежевым сайдингом. По бокам окон - колонны, облицованные бежевой глазированной плиткой. Над вторым этажом - покатая красная черепичная крыша.
       Окна в доме, кроме одного на первом этаже, из которого выбрался Килькин, не горели. Но было видно, что откуда-то изнутри - то ли с лестницы, то ли из каких-то внутренних помещений через открытые двери в комнаты проникает свет. Виднелись какие-то силуэты, метавшиеся по комнатам.
       Килька перебросил через забор левую ногу, осторожно, медленно согнул руки в локтях. Спрыгнул с забора на землю. Особняк располагался на отшибе то ли деревни, то ли дачного поселка. В стороне виднелись силуэты домов. В окнах некоторых горел свет. Два дома, ближайших к особняку усача, погружены во мрак.
       На другой стороне перекрестка двух дорог, рядом с котором возвышался особняк Булата, чернели заросли кустарника. Килька ринулся туда...
       Обдирая руки, царапая лицо и рискуя выколоть себе глаза, продрался сквозь кустарники. Побежал по какому-то полю вдоль кустов.
       Впереди - шоссе. Совершенно пустынное. Лишь один раз по нему в сторону булатовского дома проехал автомобиль.
       Не приближаясь к шоссе, Килькин какое-то время шел по полю, потом - через какой-то лесок. Потом он уперся в забор, за которым между густых деревьев торчали крыши особняков.
       Двигаясь вдоль забора, Никита вышел на шоссе. С двух сторон за заборами были какие-то стройки, потом пошли складские комплексы, затем по сторонам дороги возник сосновый лес. Килькин продолжал идти...
      
      
      Глава четвертая.
      СТУК КАБЛУКОВ
      
      
      Ночь. Мотель
       Бабища сдвинула с головы капюшон, но Килькин не смог различить ее лица, так как оно было скрыто огромной копной пегих волос, закрывавших собой теткин профиль.
       "Нет, всего этого не может быть, мне все-таки это снится! Как она могла оказаться здесь, за столько километров от Москвы, что ей, вообще, здесь делать?!" - он ущипнул себя за руку. Ему мучительно хотелось проснуться!
       "Как она могла здесь оказаться?! Да также, как оказалась у двери квартиры, когда звонила в нее, так же как она оказалась в мужском туалете возле площади трех вокзалов", - Килькина все сильнее охватывал какой-то особенный, прежде за эти дни им еще ни разу не испытанный панический ужас.
       Он начал подниматься из-за стола, - медленно, не отрываясь глядя на тетку. Та сидела не шевелясь, положив на стол слишком крупные для женщины, с узловатыми пальцами руки.
       Килькин почувствовал - такого ощущения он тоже никогда в жизни до этого не испытывал, - как волосы у него на голове встают дыбом. Он не хотел ни о чем объясняться с этой бабищей, он знал - объясняться с ней нельзя ни при каких условиях!
       Но она начала поворачивать к нему голову... Сейчас состоится разговор, ему даже показалось, что она начала подниматься из-за стола. По крайней мере, он увидел, что она подвинула вперед руки.
       И тут Килькин почувствовал, что у него внутри стремительно рождается неодолимой силы приступ тошноты.
       "Надо бежать в туалет, иначе..." - ему на самом деле в эту секунду было плевать на "иначе", он просто зацепился за эту тошноту, как за повод броситься наутек. За хоть какую-то причину, которая в который раз откладывала на потом разговор с теткой.
       Килькин вскочил, как-то при этом неловко повернувшись боком, оттолкнув от себя стул, так что он едва не упал и удержался, лишь ударившись об край стола и отвалившись обратно, грохнувшись со стуком об пол двумя тяжелыми деревянными ножками.
       На тетку он в эти мгновения больше не смотрел. Едва не поскользнувшись на полу, который до его сна вроде вовсе не был скользким, он какими-то нелепыми, дерганными движениями ринулся к двери, - ноги его после сна еще едва слушались его, к тому же он был здорово пьян.
       Повернув ручку и дернув ее на себя, - дверь мгновенно распахнулась, - Никита оказался в коридоре.
       Он тут же захлопнул за собой дверь и вцепился в ручку, чтобы не дать тетке открыть дверь, если она будет преследовать его.
       Никита тяжело дышал.
       Он вдруг услышал равномерный усталый стук молотка - это долбилось о грудную клетку его загнанное ужасом сердце.
       Странно, - хотя чего же тут странного, так бывало каждый раз! - как только он скрылся от тетки, тошнота тут же принялась отпускать.
       Он принялся озираться: где тут может быть туалет? Из-за одинаковых дверей по обе стороны коридора не доносилось ни звука.
      
      
      ***
       Весь прежний ужас и прежнее чувство, что он сходит с ума - были ничто по сравнению с тем, что пришлось испытать Клькину теперь - ему казалось, что он превратился в какой-то электрический провод, помещенный между двумя полюсами высокого напряжения, по которому бежит мощнейший электрический ток, стал куском голой медной проволоки, по которой бежит электричество такой силы, что она, искрясь, мгновенно нагрелась до какой-то чудовищной температуры, и вот-вот примется плавиться, стечет вниз раскаленной каплей, разлетится в стороны огненными брызгами...
      
      
      ***
       ...Оказавшись в коридоре, Никита двинулся по нему куда-то, как он представлял, вглубь "шале". Коридор повернул вправо, потом метра через три, делая резкое колено - влево. Там шел какой-то ремонт, - стены были ободраны до кирпичей, стояли какие-то пустые объемистые банки из-под краски, в которых лежали засохшие кисти, под грязным, в углах которого в некоторых местах висела паутина, потолком, были укреплены рейки, на которых должны будут держаться пластины подвесного потолка, которые пока лежали в коробках тут же на полу.
       Впереди виднелось что-то вроде холла, от которого в одну сторону уходил еще какой-то коридор. В той стене, что смотрела на Килькина, были две двери со значками мужской и женской туалетной комнаты.
      После того, как он сбежал от тетки в плаще с капюшоном, тошнить его стало меньше, но все же он не был уверен, что его не вырвет и то и дело инстинктивно обхватывал ладонью рот и подбородок.
       Туалетная комната показалась Килькину слишком большой, - точно она была создана не для удобства постояльцев небольшого подмосковного мотеля, а располагалась где-нибудь на вокзале или в аэропорту, через который каждый час проходят сотни и тысячи людей.
       Сначала был какой-то маленький предбанничек, что-то вроде сеней в деревянном деревенском доме. В небольшом пространстве между двумя деревянными дверями, покрытыми, как и дверь в зале ресторанчика мотеля, темным лаком, с одной стороны стоял большой шкаф, - в приоткрытую дверь виднелись емкости с какими-то моющими средствами, запечатанные в целлофан новенькие губки. Шкаф явно предназначался для хранения "арсенала" местных уборщиц.
       У противоположной стены, выложенной до самого потолка черным мрачным кафелем, ничего не стояло.
       Никита прошел во вторую дверь. За ней было просторное помещение, тоже отделанное черным мрачным кафелем, слишком большое для двух раковин и двух укрепленных над ними зеркал.
       Молодой человек прошел еще дальше - туда, где был целый ряд кабинок, почти такой же, как в общественном туалете рядом с площадью трех вокзалов, где он прятался от тетки. Он быстро зашел в одну из кабинок...
       Его тут же вырвало, потом еще и еще...
       "И все же я должен отсюда сбежать! Бежать! - стучало у него в голове. - Может быть, все эти кошмары действуют, только пока длится ночь и не наступило еще утро. Сбежать отсюда, дотянуть до рассвета..."
       Его продолжало выворачивать наизнанку, но связанные с этим физические мучения были ему теперь уже не так страшны, потому что внутренне он понимал: они пока, на какие-то минуты, отвлекают его от жутких мыслей.
       Закончатся мучения, и кошмар вновь вернется к нему, придется что-то решать: как быть? И потом - эта тетка... Кто сказал ему, что она сейчас не заявится в этот туалет, как зашла она в тот, что расположен неподалеку от вокзалов?!
       Минут через пять Килькин почувствовал облегчение. Но только физическое. Голова у него шла кругом, что ему делать дальше, он не представлял. Он даже отдаленно не мог представить, что вокруг него происходит. В доме Булата он узнал кое-что, но это новое знание никак не помогало ему объяснить преследования тетки и само ее появление сегодня утром.
       Когда Никита, вытирая тыльной стороной ладони рот, развернулся, чтобы выйти из незапертой кабинки, где-то там, в "предбаннике" туалета, раздался скрип дверных петель, а потом и стук закрывшейся двери.
      
      
      ***
       Килькин почувствовал, как по позвоночнику поползла противная холодная ящерка, касавшаяся его нервных окончаний своим влажным ледяным брюшком.
       "Вот она!" - пронеслось у него в голове.
       Он представил тетку в темно-сером плаще с капюшоном, медленно движущуюся через малюсенький "предбанник" туалета, через комнату, отделанную черным кафелем, в которой были две раковины и два небольших зеркала. Он словно наяву видел, как колышутся волнистые складки ее большого капюшона. Вот сейчас она войдет сюда, в узкий проход между отделанной все тем же черным кафелем стеной и дверьми кабинок...
       Килькин уже был готов взяться за ручку двери, распахнуть ее и юркнуть в кабинку - ничего другого ему в голову не пришло, но тут он услышал шаги - молодые, быстрые... Кто-то торопливо простучал каблуками по кафельному полу и остановился.
       Стук этих каблуков никак не мог принадлежать тетке!
       "Это не она!" - Килькин глубоко вздохнул, он в это мгновение почувствовал себя так, словно страшные ледяные руки, схватившие его за сердце и за горло, вдруг разжали пальцы, отпустили его.
       Он медленно пошел в сторону наполовину приоткрытой двери, что вела из узкого коридорчика в комнату с раковинами.
       Килькин толкнул дверь и как-то автоматически, словно бы завороженный тем, что он увидел, а потому, не имея воли остановиться, перешагнул через линию, обозначенную границей между двумя рядами плиток, которая была здесь порогом.
       Возле раковины, рассматривая свое лицо в отражении в зеркале, стоял Филипп. В глаза бросалась, что надетый на Фильке костюм ужасно грязен и измызган, измят так, словно бы молодой человек некоторое время перекатывался в нем по мокрой земле с боку на бок, а потом так и остался лежать, еще больше сминая образовавшиеся складки.
      
      
      ***
       Поразительно: в первое мгновение, еще до конца не осознав всех подробностей и обстоятельств происходившего, Килькин даже обрадовался: его лучший прекрасный друг вновь с ним! И это вдвойне здорово, учитывая то, в каком чудовищном, невероятном и фантастическом положении Никита сейчас оказался!
       Услышав скрип, с каким отворилась дверь, которую толкнул Килькин, перешагивая через порог, Филипп резко повернулся в его сторону. Никита в это мгновение, уже начиная осознавать, что все не так, но еще не избавившись от первого, скорее от неожиданности встречи, нахлынувшего на него ощущения радости, улыбался. Хотя улыбка эта была какой-то мимолетной, жалкой, испуганной, и уже сходила с его лица.
       Лицо же Филиппа было совершенно серьезно.
       "Но как он мог очутиться здесь так быстро, если учесть, что не такое большое время назад он лежал на рельсах с окровавленной разбитой башкой?!.. - пронеслось в голове у Никиты. - Он же должен был побывать в больнице..."
       Додумывая последнюю мысль, вглядываясь в Филиппа, Никита уже не улыбался. Тут он, наконец, разглядел то, что было видно с самого начала, но вид чего словно бы прошел в первые мгновения мимо сознания Никиты - лицо Фильки было чудовищно бледным, из него словно бы вышла вся кровь. зато кровь, - правда, уже высохшая, побуревшая, коркой обильно покрывала половину головы молодого человека, а в том месте...
       Там, куда пришелся страшный удар об рельс, голова Филиппа была, как упавший и ударившийся об пол арбуз, с огромной трещиной, края которой кажется даже разошлись в сторону и там, в этой трещине, тоже была запекшаяся кровь.
       "Да это - покойник!" - сверкнуло в голове у Никиты.
       Филипп по-прежнему не отводил от лица старого друга внимательного взгляда.
       - Филька? Ты здесь?.. - промямлил Никита.
       Он чувствовал, что все тело его начинает мелко дрожать от ужаса. Сердце застучало с перебоями, а к горлу подкатила тошнота - почти так же, как это бывало с ним каждый раз, когда к нему приближалась тетка.
       Филька же, тем временем, сделал шаг в сторону от умывальника, и Никита явственно заметил, что его друг сильно хромает на левую ногу, - так сильно, что едва не упал.
       Как-то все же удержавшись на ногах и перебросив вес тела на правую ногу, Филипп сделал легкомысленный жест руками, который, видимо, должен был означать "Где только меня ни носит! Болтаюсь и там, и здесь!" и развязным тоном произнес:
       - Да. Занесло вот! Ты уже выяснил, что там наливают? Что-то я до хорошего коньячку разлакомился сегодня. Все ты приучил... А на закуску что? Как местный повар?
       Филька страшно шепелявил, - Никита видел, что у его "механического" друга нет передних зубов - только по бокам торчали какие-то два обломка, губы были все в запекшейся крови и какая-то густая бурая жидкость - то ли кровь, то ли что-то еще, - обильно наполняла филькинский рот, норовя стечь из уголков рта на подбородок, отчего "механический" приятель все время облизывался и как бы втягивал бурую жидкость обратно в себя.
       Филька вновь как-то фривольно взмахнул рукой, - Никита заметил, что рука у него неестественно вывернута в суставе и сказал:
       - А?..
       Возникла пауза, во время которой Филипп, ковыляя, впрочем, как-то очень пружинисто и бодро, приблизился к по-прежнему стоявшему в дверном проеме Никите на пару шагов.
       Филька смотрел на Никиту, ожидая, что тот ответит, но Кильку так трясло, что он просто не мог заставить себя вымолвить хотя бы слово.
       - Ну что ты не отвечаешь?! - воскликнул между тем "механический" друг с сильным раздражением.
       - Филя, ты мертв?.. - едва выговорил потрясенный Никита, который в это мгновение был едва ли не бледнее своего "механического" приятеля, а уж на ногах-то точно стоя гораздо менее прочно, чем тот.
       Филипп приблизился к Никите еще на шаг, - теперь их разделяло не более полуметра, - и зашипел:
       - Да, теперь я мертв! Но я был еще жив, когда ты бросил меня лежать под путепроводом на железнодорожных путях. Я изломался, у меня были сильные внутренние кровотечения, отбиты органы, тяжкое сотрясение мозга, я был без сознания, но я был еще жив... Понимаешь, жив!
      
      
      ***
       Филипп мелко затрясся, бурая густая жидкость вытекла у него сразу из обеих уголков рта, и он не успел слизать ее языком, глаза горели ненавистью.
       Мелко трясся и Килькин.
       - И это значит, что меня еще можно было спасти, - продолжал Филипп. - Если бы кто-то вовремя вызвал скорую, если бы поехал в карете скорой вместе со мной, находившимся без сознания, настоял, чтобы меня отвезли в хорошую больницу, заплатил бы врачам, проследил, что мной занимаются - я мог выжить! Понимаешь, выжить! - закричал Филипп, резко приближая свое лицо к лицу Никиты.
       Килька отшатнулся.
       - Я долго бы валялся в больнице, но выжил!
       Филипп всхлипнул, как будто его охватили рыдания, но в его злых глазах не было слез.
       - Но меня бросили валяться одного! Одного живого вместе со вторым - трупом, - Фильку перестало трясти. Он словно враз успокоился.
       Килькина же, наоборот, продолжало мелко трясти.
       - Бес подох мгновенно, размозжив башку о стальную рельсу, - сказал Филипп. - Пока машинист проезжавшего мимо состава сообщил о валявшихся на полотне телах диспетчеру, пока тот вызвал скорую, пока они нашли место, пока сообразили, как спуститься вниз и подобраться к железной дороге - было уже поздно. Никто не помог мне, время было упущено!
       Филька вдруг сделал короткий замах своей правой - именно той, что была неестественно вывернута, - рукой (движение, которое Никита ожидал меньше всего) и со страшной силой ударил Кильку в печень.
       Никите показалось, что его ударила не рука, а какая-то покореженная железная труба. Чудовищная боль разорвала килькинские внутренности. Согнувшись, словно его переломило напополам, Никита полетел назад, впечатался спиной в дверь, своим телом распахнул ее, начал валиться, но в последнее мгновение умудрился, превозмогая боль, уцепиться руками за ручку двери, за край дверного плотна и не грохнуться с маху на черный кафель пола - в проход перед кабинками.
       Боль не ослабевала.
       "Он убьет меня!" - пронеслось у Килькина в голове, пока он, не падая только потому, что держался за дверь, пытался встать на подкосившиеся после удара ноги.
       Силища, с которой ударил его искалеченной рукой покойник, поразила Килькина.
       Едва он успел встать ровно, как Филипп, сделав еще два шага в его сторону, вновь ударил его в то же самое место - в печень. На этот раз уже левой рукой.
       Удар оказался чудовищной силы. Килькин, с грохотом задевая двери кабинок, пролетел вдоль прохода и, ударившись спиной о кафельную стенку в дальнем его конце, рухнул на пол.
       От боли в печени он на несколько мгновений потерял сознание.
       Тут же очнувшись, он увидел, как сделав шаг в его сторону, мертвец остановился примерно в полуметре от порога.
       Филипп злобно смотрел на приятеля, а сам правой искалеченной рукой потирал кулак левой, точно он у него болел после удара.
       Потом мертвец сделал шаг в сторону Кильки. Взгляд Филиппа сверлил жертву. Он перестал потирать кулак, расслабил левую руку, - она плетью свесилась вниз, - потом напряг ее, сжав пальцы в кулак. Явно разминался для следующего удара.
       Килькин чувствовал сильную боль там, где печень.
       "Он разбил мне ее, раздавил! Там какое-то кровоизлияние, сейчас я умру", - проносилось у него в голове.
       Лицо Фильки прорезала зверская улыбка, он сделал еще шаг к своему институтском приятелю.
       "Он меня добьет!" - мелькнуло в голове у Килькина.
       Тут он понял, что сегодня на филькинском пути, пока "механический" друг был еще жив, уже был один труп, оставленный в туалете, труп Никиты станет следующим.
       Обуявший Никиту ужас надвигавшейся смерти - на этот раз в обличье "механического" приятеля - был столь велик, что молодой человек, несмотря на сильную боль, сел сначала на корточки, а потом, опираясь рукой о стену, выпрямился во весь рост.
       Филька, не двигаясь с места, продолжал смотреть на него в упор, ухмыляться и разминать левую руку.
       "Забьет меня насмерть. Точно!" - понял Никита.
       Справиться с мертвецом он не надеялся. Оставался один единственный шанс: Килькин напряг последние силы и, не теряя времени и рассчитывая на неожиданность, ринулся вперед, целясь в узкое пространство между "механическим" другом и дверью кабинки.
       Филипп не ожидал от своей жертвы такой прыти. Он попытался загородить ему проход, но неудачно: прежде чем "механический" приятель сделал на своей хромой ноге шаг в сторону, Килька уже оказался между ним и дверцей кабинки и, извернувшись, что было сил толкнул Филиппа к стене, а сам опрометью бросился к двери в коридор.
       Килькин успел расслышать, как Филипп где-то там, за его спиной издал звук, - что-то среднее между вздохом и стоном. Он схватился за дверную ручку, рванул ее на себя и, не оборачиваясь, выскочил из туалета в коридор.
      
      
      ***
       Добежал до угла, повернул за него и тут же натолкнулся, едва не сбив ее с ног, на бледную красавицу, - она шла ему навстречу по коридору.
       Он уже было хотел обогнуть ее и бежать дальше, но она словно бы нарочно сделала шаг, как будто уступая ему дорогу, а на самом деле шагнула ровно в ту сторону, куда и он, так что они опять едва не столкнулись лбами.
       Он был в эту минуту настолько возбужден, что совершенно не чувствовал боли там, куда его только что ударил Филька. Вернее, боль была, но ужас и невероятное нервное возбуждение позволяли прямо сейчас не обращать на нее внимания.
       Хотя даже сейчас, задержавшись перед красавицей, он слегка сгибался в поясе, словно бы старался хоть немного самим положением тела загнать боль, которая только что была непереносимой, куда-то вглубь тела.
       "Надо вырваться на улицу!" - пронеслось у него в голове. Но тут же он представил ночную дорогу - прежде, чем он дойдет по ней хотя бы до большого шоссе, его догонит либо тетка в плаще с капюшоном, либо Филипп.
       К тому же, Никита почувствовал боль, - она стала ощутима. Скорее всего, из-за нее не сможет бежать...
       Он посмотрел на красавицу, - лицо ее было совершенно бесстрастным.
       Ему показалось, что он слышит за спиной, где-то там, за углом коридора медленные ковыляющие шаги - именно такие должны быть у хромого на одну ногу Фильки.
       - Спрячь меня! - вдруг истерически воскликнул неожиданно для себя самого Килькин, чувствуя, что теряет последние остатки самообладания. Он схватил красавицу за руки.
       В глазах ее отразился испуг. Она попыталась вырвать руки, но у нее это не получилось.
       - Что?.. - как-то беспомощно спросила она.
       - Ты же предлагала провести время! Где? Куда идти?..
       - Я сейчас не могу... Дела еще есть. Давай чуть попозже... Я подойду...
       - Куда?! - выкрикнул Килькин.
       Ему казалось, что он слышит неумолимо приближавшиеся шаги.
       - Я не хочу больше сидеть в этом ресторане. Ты же говорила, что тут есть номера, - Килькин тряхнул руки красавицы. - Отведешь меня, я подожду тебя там...
       На лице ее мелькнула тень какого-то сомнения, но и явный интерес.
       - Но как... - она явно не могла решиться.
       Килькин мгновенно отпустил ее руки, полез во внутренний карман куртки, вытащил свою огромную пачку фальшивок - всю целиком.
       - Смотри, я хорошо заплачу! - воскликнул он. - Поторопись, а то упустишь щедрого клиента. Такого, какого у тебя никогда не было!
       - Хорошо, - проговорила она и облизала губы, ей передалось его лихорадочное возбуждение. - Только деньги вперед!
       - О чем разговор! Только быстрее!.. - он обернулся - сзади никого не было. И никаких ковылявших шагов тоже не слышалось, точно они ему показались.
       - Только быстрее приходи, - поправился Килькин, повернувшись к красавице.
       Он отщипнул от пачки банкнот тоненькую пачечку, в которой, тем не менее, содержалась значительная сумма и сунул деньги красавице за отворот блузы.
       Она тут же вытащила деньги из блузы, торопливо сглиссировав пачечку между пальцев, оценила, сколько в ней денег.
       В блузе был кармашек, она вытащила из него никелированный ключ, потом засунула в кармашек пачечку банкнот, протянула ключ молодому человеку.
       Никита посмотрел на ключ. На нем был выгравирован номер комнаты - двести тринадцать.
       - Иди в номер. Это на втором этаже. И там меня жди, - проговорила красавица. Килькин еще раз поразился тому, насколько она бледна. Хотя уж ужасных личин перед ним сегодня прошла целая галерея и он, кажется, после этого должен был утратить способность хоть чему-то удивляться.
       - Только никому не открывай, - продолжала красавица. - Я постучу три раза. Вот так...
       Она протянула руку к стене узкого коридора и постучала о нее костяшками пальцев - два отрывистых удара один за другим, потом пауза, потом еще один удар.
       Килькин кивнул головой. Он весь мелко дрожал и, кажется, пританцовывал на одном месте - надо было скорей уходить отсюда. Странно, что из-за угла коридора до сих пор не появился покойник Филипп.
       - Если не услышишь условного стука, никому не открывай. Меня пасут, чтобы я никого к себе не водила, - говорила красавица. - Если застукают - будут большие проблемы. Эта гостиница и ресторан в ней принадлежат бандитам. Они, если захотят, с кем хочешь могут расправиться.
       Килькин кивнул головой. Он знал, что красавица сильно заблуждается. В этой гостинице сейчас находилось по меньшей мере два человека, с которыми не под силу расправиться никаким бандитам. Наоборот, эти двое сами с кем угодно сведут счеты.
       Ему показалось, что красавица собирается сказать ему что-то еще, но он больше не в силах был стоять на одном месте. Обогнув девушку, он быстро пошел, почти побежал по коридору.
       Лишь завернув за очередной угол, Никита сообразил, что не представляет, как попасть на второй этаж - где находится лестница?
      
      
      Глава пятая.
      ДОЖДАТЬСЯ РАССВЕТА
      
      
       Он пробежал через весь коридор - а что ему оставалось делать?! - оказался перед раскрытой наполовину дверью, за которой - холл. Тот самый, с которого началось его знакомство с этим странным, словно бы необитаемым, мотелем.
       Килькин перешагнул порог, выдохнул из легких воздух.
       Холл был пуст. Все тот же мягкий свет, лившийся из светильников, укрепленных на стенах, та же стойка ресепшн.
       Через стеклянную дверь Никита увидел узкую ленту пустынного шоссе, - она вела к мотелю от перекрестка, - там по-прежнему царил ночной мрак, нигде не видно ни одиноко горевшего окна, ни света автомобильных фар, ни, уж тем более, фигуры человека. Черный массив леса, беззвездное небо...
       Никиту перестало трясти. Подумал, что, пробегая по коридору, так и не понял, за которой из дверей - зал ресторана, где пил коньяк, заснул, а проснувшись увидел тетку.
       Сейчас мог уйти из этого чертова мотеля - побежать туда, к перекрестку... Но Килькин подумал, что Филипп - не было никакой гарантии, что покойник не окажется в этом холле через минуту или даже раньше - увидев на шоссе Кильку, поковыляет на переломанной ноге следом. Сможет ли Никита уйти от такого преследования?!
       "Лучше затаиться в номере здесь, в мотеле, дождаться рассвета..." - решил он.
       Когда все вокруг зальет яркий солнечный свет (О, как он ждал этого яркого света!), история обязательно пойдет по-другому. Мрачные призраки исчезнут.
       Но где же лестница?.. Он медленно прошелся по пустому холлу, с тоской посмотрел за стеклянную дверь - на шоссе, темный лес, поле. Как хотелось сбежать из этого ужасного мотеля!
       Килькин прислушался: пока - тишина. Но если не поторопится, совсем скоро, - в этом был уверен, - компанию в маленьком холле ему составят тетка в стареньком темно-сером плаще с капюшоном или мертвый "механический" приятель. А может быть, и они оба.
       Взгляд Никиты упал на дверь с другой стороны ресепшн... Подошел, потянул за ручку.
       За дверью оказалась ведущая вверх узкая, ярко освещенная лестница. Торопливо, успев перед этим бросить взгляд в холл (он был по-прежнему безлюден), скользнул за порог. Притворил, постаравшись не издать ни звука, дверь. Принялся подниматься по лестнице. Рука в кармане измызганной, грязной куртки сжимала ключ.
       Попытался припомнить, сколько этажей в шале - три или два?
       Лестница дальше второго этажа не шла. Дверь открыта, за ней - коридор. С одной его стороны - окна, с другой - двери номеров с металлическими табличками, - гравировкой нанесены номера комнат.
       Килькин двинулся вдоль них, вытаскивая из кармана ключ. Остановился, посмотрел на номер на ключе - двести тринадцать. Пока шли только двадцатые, он медленно двинулся дальше.
       Где же, черт возьми, этот двести тринадцатый?!
       Никита то и дело посматривал за окна. Уже знакомый вид: тот же, что из окон холла. Узкая асфальтированная дорога извивалась от мотеля до загородного шоссе, по сторонам и впереди за перекрестком чернели лесные чащи.
       От коридора куда-то вглубь здания ответвлялся еще один коридор. Килькин свернул в него, там тоже были двери комнат с табличками...
       Двухсот тринадцатый номер... "Во всем этом отеле, похоже, не наберется и сотни... Да что там сотни, пятидесяти номеров!" - Килькин развернулся и пошел обратно в тот коридор, из которого свернул в этот аппендикс.
       Оказавшись в коридоре, повернул налево и шагов через десять оказался в небольшом холле - чуть меньше того, в котором на первом этаже была стойка ресепшн.
       На стене - огромный плазменный телевизор, под ним на широкой тумбе - какая-то приставка, на которой разноцветными огоньками перемигивались несколько лампочек. Экран телевизора черен.
       Перед телевизором - два широких кожаных кресла, в одном из них, спиной к Никите, - молодому человеку виден только седой затылок, - сидит старичок.
       Голова старичка отчего-то часто и мелко вздрагивает.
       Килькин, не видя его лица, проговорил:
       - Скажите...
       И тут же Никита пожалел, что обратился к этому человеку, - нет, старичок (он тут же повернулся на голос) был ему незнаком, но молодой человек подумал, что ни одна встреча с новым человеком не заканчивалась в этот день для него ничем хорошим.
       - Никак не могу найти двести тринадцатый номер... - голос Килькина дрогнул.
      Старичок - высохший, бледный, совершенно седой, в стареньком, лет двадцать назад купленном костюмчике, белой рубашке с застиранным до бахромы воротом. На тощей шее туго затянут галстучек, - достался старичку, кажется, по наследству - выцветший и даже не то, что не модный, а просто не определить, по моде каких лет изготовлен. Килькин, во всяком случае, считавший себя знатоком моды, этого сделать не смог.
       Но не поношенный костюм поразил молодого человека: старичок рыдал!
      Когда молодой человек заговорил с ним, постарался скрыть это - вытер сухоньким кулачком слезы. Но они опять заблестели в глазах.
       Старичок отрешенно посмотрел на Килькина. Во взгляде пожилого человека - такая чудовищная мука, неизбывная тоска, что Килькин испытал острый приступ тревоги.
      Молодой человек уже понял: случайных событий, не имеющих к нему отношения, вокруг не происходит.
       Но что означает рыдающий старик?! К чему он возник перед Килькиным?
       - Вот здесь на ключе номер... - пробормотал Никита и, словно желая убедить старичка, что не обманывает его, показал выгравированные на металле цифры.
       Старичок бросил короткий, но как показалось Килькину, все же внимательный взгляд на ключ. Следом глаза старичка наполнились слезами, он закрыл их ладонью левой руки и, вздрагивая, отвернулся от Килькина.
       Никита несколько мгновений смотрел на него, потом повернулся, чтобы идти на поиски комнаты номер двести тринадцать, тут старичок сказал:
       - Номер, который вы назвали, в мотеле не существует...
      Речь его была прервана какими-то всхлипываниями, которые он издавал, вздрагивая всем телом.
      - Ключ изготовлен по ошибке...
       "По ошибке?! - поразился Никита. - Получается, красотка всунула мне ключ от несуществующей комнаты. Но зачем?! Чертовщина какая-то кругом!"
       Тут он вспомнил, что отдал ей деньги, испытал приятное расслабление, успокоение: "Ну, конечно! Просто кинула на деньги! Взяла банкноты, взамен сунула какой-то левый ключ - мол, иди, жди в номере. Сама либо спряталась где-то, либо уже покинула отель, сейчас потешается где-то над простодушным молодым человеком. Тварь!"
       Впервые в жизни Килькину приятно, что обманули. Означало: пока пребывает в настоящем мире, где действуют живые люди, а не в мире кошмарного сна, где бродят ужасные тени...
       - Как же быть? - произнес Килькин, по-прежнему стоя к старичку вполоборота и словно бы не с ним разговаривая.
       Он вертел в руках ключ. Рассматривал, словно видя впервые.
       - Ключ с номером двести тринадцать на самом деле подходит к номеру двадцать один, три на нем - лишнее... - проговорил старичок, по-прежнему то и дело вздрагивая всем телом. - В свое время они потеряли ключи от двадцать первого номера. А в фирме, которая снабжала их замками и ключами, на тот момент была почему-то только заготовка с номером двести тринадцать.
       - Понятно, - пробормотал Килькин.
       Кто этот старичок? Откуда знает такие детали?
       Получается, красавица все же не обманула... Он был разочарован. Теперь казалось зловещим, что в номере на ключе присутствует тринадцать - чертова дюжина.
       Старичок, продолжая всхлипывать, отвернулся от Килькина.
      Никита пошел из маленького холла в коридор... Вроде он проходил дверь с номером двадцать один, она была справа по коридору...
      Не успел сделать и трех шагов, старичок вновь заговорил:
       - Сижу здесь, а моя дочь где-то сейчас мертвая лежит... Где-то в морге!
       Старичок как-то особенно истерически, как показалось Килькину, всхлипнул, потом, часто и мелко затрясшись, зарыдал в голос.
       Килькин замер.
       "Опять покойники!" - подумал с неприятным чувством. И еще: стало ясно, старичок возник на его пути не случайно. Кошмар продолжался! Значит, ведет себя слишком расслабленно: бродит по второму этажу, как будто на розыски гостиничного номера, к которому подходит этот чертов ключ, ему отпущено бог знает сколько времени. Филипп уже приближается, - Никита не сомневался в этом. Обитатели мира мертвых чрезвычайно настойчивы и последовательны, - сегодня успел в этом достаточно убедиться.
       Уже хотел быстрым шагом двинуться к двадцать первой комнате, но старик вдруг прервал рыдания и заговорил:
       - Бедная моя дочечка!.. Кристина!
      Он вытер ладонью слезы со щеки.
       Килькин повернулся к старикашке.
       - Я ведь предупреждал ее: все кончится бедой, - произнес тот неожиданно спокойным, ровным голосом. Словно и не рыдал только что!
      - Непременно кончится бедой!
       Старик посмотрел на Килькина.
       Тот сглотнул набежавшую густую, со странным "кровавым" привкусом, слюну, хрипло спросил:
       - Почему?
       Старик словно только и ждал вопроса. Стерев ладонью слезы с другой щеки, бодро зачастил:
       - Дочка-то моя... Ведь была наркоманкой. Хорошая девочка, красавица, умница, но пошла по кривой дорожке, пристрастилась к наркотикам. Через это дело и погибла... Говорят, дозу какую-то большую употребила - и все!.. А как она на эти наркотики деньги зарабатывала, одному богу известно. Хотя, конечно, при чем тут бог. Ведь все давно понятно было... А я-то... Она у меня красавица... Вот, посмотрите...
       Старичок сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил квадратик фотографии, отпечатанной на белой фотобумаге - из тех, что делают на документы.
       Судя по размеру - для паспорта.
       Никита повернулся к старичку, чтобы взять фотографию, но вдруг замер, а потом от пяток до макушки затрясся мелкой дрожью... Уши Килькина уловили доносившиеся с деревянной лестницы шаги.
       Тяжелые, медленные, перемежались каким-то шумом. Сначала скрипели деревянные перила, как будто кто-то наваливался на них всем телом. Потом раздались какие-то шлепки, словно кто-то валился на стены, в последнее мгновение успевал опереться о них рукой, ударяя при этом о деревянную стенку раскрытой ладонью.
       Двигался как будто больной, еле стоявший на ногах человек.
       Именно с таким шумом должен подниматься по лестнице, шатаясь из стороны в сторону, мертвый Филипп.
       Грязные, спутанные волосы на голове Никиты поднялись дыбом.
       На минуту Килькин застыл. Надо бежать - скорее заскочить в номер, ключ от которого дала бледная красавица, сделать это раньше, чем в коридор с лестницы войдет мертвый "механический" друг. Но он, парализованный ужасом, не мог сдвинуться с места.
       Кто-то дернул его за рукав.
       Килькин вздрогнул всем телом... Заплаканный старичок протягивал ему фотографию.
       Килькин машинально взял ее из рук старичка.
       Шум все усиливался. До маленького холла уже доносятся кряхтение, чье-то тяжелое дыхание...
       "Филипп. Точно!"
       Нельзя терять ни секунды!
       Не говоря старичку ни слова, Никита кинулся по коридору туда, где видел комнату под номером двадцать один.
       Маленькая фотография оказалась зажата у него в потных от ужаса и липких пальцах.
       "Филька разыскивает меня по мотелю!" - кричал в голове Килькина какой-то чужой, не его голос, словно бы Никита не знал и до этого, что да, конечно, "механический" друг обязательно должен был разыскивать его везде, где только можно.
       Резкий, на девяносто градусов, поворот коридора. Вот он, номер!
       На двери табличка с цифрами - два и единица!
       Никита сунул ключ в замочную скважину. Зажатая в пальцах фотография, повернутая к нему белой, тыльной стороной, мешала, но движения, несмотря на ужас, были точными.
       Поворот ключа - замок щелкнул, еще поворот - дверь открылась.
       Килькин мгновенно юркнул за порог, вставив ключ в замочную скважину с обратной стороны, запер замок.
       С шумом выдохнул воздух. Кажется, пронесло! Все же ему удалось спрятаться!
       Он глубоко дышал. Только теперь вновь начал чувствовать сильную боль в печени - ровно в том месте, куда его со всей силы ударил искалеченной рукой Филька. Еще минуту назад, когда он стоял в холле рядом со старичком, боли вроде не было. Или она не была такой настойчивой, едва переносимой?
       Килькин согнулся в поясе. Опершись копчиком о дверь и уперев руки в колени, прикрыл глаза. Даже не успел толком рассмотреть комнату мотеля, в которой оказался. Бросились в глаза только широкие темно-бордовые занавески, закрывавшие целиком противоположную от входа стену. За ними должно быть окно. Может, дверь на балкон.
       Фотография по-прежнему зажата у Никиты в пальцах.
       Молодой человек старался задержать дыхание, прислушиваясь к своей боли. "Все, сейчас придет успокоение, - говорил себе, занимаясь чем-то вроде самогипноза. - Здесь я в безопасности... Сейчас боль пройдет, - она и в самом деле успокаивалась. - Я отлеплюсь от этой двери, - продолжал говорить себе Килькин. - подойду к кровати, не раздеваясь и не снимая ботинок, рухну на нее и усну... Надо выспаться!"
       Чудовищный удар сотряс дверь с внешней стороны.
       Килькин широко распахнул глаза. Резким движением выпрямился. Возможно, сделал это отчасти по инерции, получив толчок от двери, дернувшейся на несколько миллиметров вглубь комнаты.
       Мгновенно развернулся вполоборота, уперся в дверь плечом.
       Самое поразительное: после удара опять воцарилась тишина. Килькину показалось: сошел с ума, перемещается из одной галлюцинации в другую. В одном безумном воображаемом мире кто-то ломится в дверь, в другом - мертвое молчание, словно в целом мотеле ни других постояльцев, ни обслуги, ничего...
       Взгляд упал на узкую щель между половинками штор. Виднелась на некотором расстоянии от окна водная гладь: большое озеро, окруженное со всех сторон густым лесом.
       Мертвую тишину, царившую в сумасшедшей реальности, нарушил негромкий вкрадчивый голос "механического" друга, раздавшийся с другой стороны двери:
       - Килечка, отопри, пожалуйста, я знаю, ты здесь, стоишь у двери. Хватит играть в дурацкую игру. Отопри, что тебе бегать от меня, обещаю, больше не трону тебя пальцем. Не обижайся, ты ведь тоже там, в туалете, толкнул меня. Потолкали друг друга, и ладно, хватит, - проговорил за дверью Филипп.
       Никита молчал, тело его невольно напряглось сильнее, плечо что было силы уперлось в дверь.
       Секунд пять из-за двери не доносилось ни звука. Никите даже начало казаться, что голос, который только что слышал - очередная галлюцинация, бред, никакого "механического" друга за порогом нет.
       Потом дверь дернулась, сначала несильно, потом со стуком, сильнее... Скрипнула, задвигалась ручка, - Филька толкал, крутил соединенную с ней дверную ручку с другой стороны.
       Килька ухватился за дверную ручку со своей стороны, с огромным усилием удалось удержать ее от того, чтобы она повернулась - Филька с другой стороны давил на нее с дьявольским усилием.
       Но все же живой Никита оказался сильнее мертвого Филиппа.
       Филька перестал крутить ручку. И тут же, без всякой паузы, дверь еще раз дернулась, - "механический" друг попытался "вдавить" ее в номер мотеля, но без успеха.
       Раздался глубокий вздох, который перешел в протяжный стон, - словно Филипп тосковал о преждевременно покинувшей его жизни.
       Затем ручка чуть повернулась вниз, Килькин сжал ее сильнее. Она вернулась в прежнее положение, дверь тут же мелко задрожала. Филька зачем-то тряс ручку.
       Быть может, покойник надеялся: от мелкого сотрясения винтики и шурупчики дверного замка расшатаются, замок рассыплется, отворяя проход в гостиничный номер...
       Затем тряска прекратилась. Ожидая, что же еще предпримет его мертвый приятель, Килькин тяжело дышал.
       Нервы - на пределе...
       Филипп начал равномерно бить в низ двери ногой.
       Деревянное полотно издавало такой грохот, что Килькину казалось - во всем мотеле нет уголка, в котором его не слышно.
       Если в этих номерах есть хоть какие-то постояльцы, а в самом мотеле - хоть какая-то обслуга, управляющий - они неминуемо появятся здесь через очень короткое время узнать, кто же так страшно шумит.
       К тому же при каждом ударе "механический" друг издавал громкий протяжный стон. Будто удары причиняли ему едва переносимую боль.
       Стон отдавался во всех углах гостиничной комнаты Никиты. Как же громко он должен разноситься по коридору мотеля, проникая в самые отдаленные закоулки, за двери комнат прямо в постели постояльцев!
       Удары "механического" друга - сильные, но дверь пока выдерживала их.
       После каждого удара Филипп обязательно что-то говорил:
       - Моя нога! Черт, какая чудовищная боль! - голос у него после смерти стал странный, ломающийся. То визгливый, то скрипучий.
       - Больше не могу так мучиться, - выкрикивал за дверью Филипп. - Моя нога!.. И так не ходит... После ударов вообще не сдвинусь с места, я инвалид, не смогу пройти шага. Мне не бегать никогда! Когда выломаю дверь и ходить не смогу.
       Никита с каждым словом "механического" друга, с каждой новой произнесенной фразой испытывал все больший ужас:
       "Он намеренно пытается обмануть меня! Ввести в заблуждение! - проносилось у него в голове. - Хочет, чтобы я расслабился, подумал, что он со своей покалеченной ногой для меня не опасен, что он не сможет мне ничего сделать, даже если проникнет в комнату. Но ведь мертвецу плевать, больная нога или нет! Он уже и без того мертв. И значит, все его стоны - притворны... Он дьявольски силен и способен передвигаться на своих искалеченных ногах быстрее, чем я на здоровых!"
       Удары ногой прекратились.
       После этого без всякого перерыва Филька принялся то толкать, то дергать ручку двери, наваливаться на дверь плечом, пытаясь выдавить ее.
       Дверь заходила ходуном, да так сильно, как не ходила до этого.
       Килькина охватил леденивший кровь ужас.
       Из-за двери - громкие крики мертвеца:
       - Почему же она никак не открывается?! Проклятье, кажется, выбил себе еще плечо! Осталась в моем теле хоть одна целая кость?! Такая хлипкая дверь, а так долго держится.
       Раздался громкий удар в нижнюю часть двери, потом еще - "механически" друг долбил ногой. Шуму много, но вышибить дверь, которую держал изнутри, навалившись на нее плечом, Никита, так у покойника не получится.
       - Черт, нет сил, кости ужасно болят, - плаксивым голосом затянул Филипп. - Я сломал руки и плечо, когда упал с путепровода на рельсы.
       Дверь начала ходить ходуном все сильнее.
       - Килечка, дружочек, отвори, - выкрикнул Филипп.
       - Килька, отвори! Я расскажу тебе много интересного!
       Никита напрягся. Тело и без того напряжено, но теперь мысли, привыкшие бегать по кошмарному, но знакомому кругу, проторившие за эти сутки дорожки, знавшие на этих дорожках каждый поворот, каждый изгиб, вдруг застопорились, рванулись куда-то вбок, в незнакомую сторону: "расскажу интересное" - что-то новое!
       А новое в этот день всегда было вовсе не хорошим!
       Удары в дверь прекратились. Раздался вкрадчивый голос "механического" друга:
       - Килечка, я ведь знаю: есть вопросы, которые тебя мучают. Так ведь, Килечка?..
       Филипп опять выдержал паузу, словно давая своему институтскому приятелю время осмыслить то, что он говорит.
       Килькин по-прежнему стоял, припирая плечом дверь. Мысли лихорадочно вертелись вокруг одного: откуда Филипп знает?.. Ведь и в самом деле... В самом деле, он Килькин, только об одном и думает: что же на самом деле вокруг него происходит? Из-за чего? Кто все те люди, которые сегодня его окружали, что им от него нужно?
       - Да-да, Килечка, я знаю, ты задаешься вопросами именно об этом, - ехидно произнес "механический" приятель, словно читая мысли друга на расстоянии.
       - Не думай, я не выступаю в роли провидца, - Филипп усмехнулся. - И у меня нет дара слышать слова, которые ты говоришь сам себе там, под черепной коробкой.
       Филипп опять усмехнулся.
       - Совершенно естественно, что ты думаешь об этом... Я бы тоже думал. Любой живой человек задавался бы этими вопросами, если только не полный идиот. Кто эта бледная девица, зараженная страшной болезнью, которая преследовала тебя там, возле кафе-стоячки? Зачем это делала? А странные покушения и убийства? Неужели веришь, что их можно объяснить случайностью?! Да и потом, какой длинной должна быть цепь случайностей... Нет, все это просто требует объяснения!
       Филипп опять замолчал.
       - Отвори, Килька, давай поговорим, - раздалось после небольшой паузы. - Не ломать же, в самом деле, мне дверь?.. Килька, ну что ты молчишь?
       Никита к этому моменту переменил, - это произошло неосознанно, - позу, теперь не подпирал дверь плечом, а стоял, прислонившись к двери и дверному косяку спиной. Молодого человека мучало желание заговорить. Одновременно он понимал, что даже одно единственное слово, произнесенное в разговоре с таким ужасным собеседником, может привести к ужасным последствиям. Килькин вспоминал сейчас: то ли читал, то ли слышал где-то (хотя, где такое можно услышать?!), что с мертвецами ни в коем случае нельзя заговаривать. Даже если они сами говорят с тобой.
       "А может, перестать бегать от тетки в плаще с капюшоном, от мертвого Филиппа?! - думал Никита следом. - Ведь они явно хотят что-то сказать мне! Хотят же! Что-то важное. Иначе не стали бы так упорно добиваться встречи со мной, преследовать, где бы я не оказался. Я скрываюсь от них, но, быть может, в этом и заключается моя самая большая ошибка?.."
       Он понял, что наступил момент, когда он сломается, заговорит и уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но Филипп упредил его:
       - Килечка, я вижу, ты сомневаешься, что я и в самом деле знаю ответы на вопросы, которые тебя мучают, - проговорил негромким голосом из-за двери "механический" друг. - Ты боишься, что я обманываю тебя, добиваясь, чтобы ты открыл дверь... Ну так проверь, спроси меня о чем-нибудь... Спроси на пробу, и я тут же отвечу.
       Килька молчал. Слова, которые были готовы сорваться с его губ, так и не сорвались, опять казалось, что ни в коем случае нельзя говорить с покойником...
       Килькин еще не знал, что совсем скоро - через какие-нибудь минуты - произойдет такое... После чего разговор с мертвецом продолжится.
       Но уже в другом темпе и при других обстоятельствах.
      
      
      Глава шестая.
      ФОТОГРАФИЯ ПОКОЙНИЦЫ
      
      
       - Не бойся, Килечка, открывай, я больше не буду тебя бить!.. - хрипел за дверью мертвый Филипп. - Тебе было больно? А думаешь, мне не было больно, когда я валялся внизу, еще живой, брошенный тобой подыхать? Думаешь, мне было лучше, чем тебе?
       По лицу Никиты тек ледяной пот.
       Наконец, он все же решился:
       - Что это за баба в темном плаще с капюшоном, которая преследует меня весь сегодняшний день?
       Он спросил это таким тихим голосом, что, кажется, сам едва расслышал, что говорит. И уж тем более невозможно было расслышать его слова через дверь.
       Но Филька расслышал.
       Покойник хмыкнул. Килькин представил, какая противная ухмылка изобразилась на бледном лице мертвеца.
       Потом "механический" друг медленно, делая большие паузы между словами, заговорил:
       - Это не баба, Никитушка, это никто иной, как твоя смерть. Она охотится за тобой, за Килькиным, - Никита вновь расслышал неприятный гаденький смешок "механического" друга. - Хочет, наконец, настичь тебя. Но вот беда для тетки: она знает твою фамилию, но не знает, как ты выглядишь. Эта мерзкая баба, эта тетка Смерть...
       И вдруг что-то изменилось, причем так стремительно, что Филипп, кажется, не успел даже договорить последнего слова.
       Килькин услышал шум. Он был неясного происхождения, кажется, стукнул об пол каблук килькинского ботинка. Ручка двери повернулась, сама дверь дернулась, но не внутрь, как тогда, когда мертвец пытался высадить ее, а наоборот - наружу. Филипп потянул ее на себя. Это получилось у него невольно, он, видимо, резко повернулся вбок, при этом чуть не упал на своих сломанных ногах, вцепился в последнее мгновение в дверную ручку.
       Что-то привлекло филькинское внимание, что-то, происходившее сбоку от него в коридоре.
       - Что это? - вдруг с истерической нервозностью взвизгнул покойник. - Я слышу шаги!.. Это она! Мне кажется, приближается! Да, я слышу, она движется сюда - тетка Смерть!
       Леденящая волна ужаса окатила Никиту от макушки до пяток.
       Охватила паника. Чувствовал, происходит нечто ужасное, чего до сих пор за этот день еще ни разу не было. Не понимал, как спасаться, что надо в эту секунду делать.
       Из-за двери раздался очередной крик Фильки:
       - Да, это она! Смерть движется сюда, поднимается по лестнице, она уже близко. Ненавижу ее, мразь!
       - Мразь! - повторил "механический" друг, но теперь гораздо громче.
       Следом Филипп завыл - это было что-то среднее между тоскливым воем собаки, оплакивающей мертвого хозяина, стоном чудовищной боли, которую издает терзаемая палачом жертва, и плачем гиены, кружащей вокруг жертвы.
       Килькин за этот день пережил немало ужасных мгновений. Но если бы сейчас спросили, что было самым ужасным за последние сутки, не задумываясь ответил бы - этот филькинский вой.
       - Мразь! Ненавижу ее! Я не должен был умереть. Если бы не она, не ее ошибка, я был бы до сих пор жив! - слова Филиппа перемежались воем.
       Как ни был потрясен Килька всем происходившим, а все же какой-то участок его мозга продолжал размышлять над тем, что же все-таки с ним сегодня случилось и что значат все эти события. "Что значат эти слова Фильки? - колотилась мысль в этом бешено работающем участке килькинского мозга. - Что он знает и откуда он может знать?! Но ведь ему явно что-то известно!"
       - Ненавижу ее! Это все она. Я не должен был умереть. Она ошиблась, перепутала, - выкрикивал Филипп. - Мразь. Ей нужен ты, так тебя бы и забирала, почему она забрала меня. Открой, выйди к ней! - голос покойника становился все более истеричным.
       Неожиданно Филипп резко ударил в дверь. Она дернулась, язык замка попытался вырваться из привинченной к дверному косяку скобы. От мощного напора дерево, к которому крепились дверные петли, затрещало.
       Килькин, до этого при каждом ударе только сильнее подпиравший дверь плечом, отшатнулся от нее. Ему показалось: это больше не Филька, пусть и мертвый, долбит в дверь со стороны коридора. В дело вступил железный робот, еще немного, и разнесет дверь, разрушит номер, весь этаж мотеля...
       От ужаса молодого человека охватило безволие. Если бы сейчас дверь распахнулась, он бы, наверное, так и продолжал стоять, не пытаясь избежать опасности.
       Из-за двери донесся протяжный стон мертвеца:
       - А-а, какая боль!.. Рука! Моя сломанная рука!
       Тут же, несмотря на жалобный стон, покойник ударил по дверному полотну с еще большей силой.
       Косяк двери явственно захрустел. Откуда у мертвеца такая чудовищна сила?!
       Тут же Филипп взвыл:
       - А-а, мое плечо! Мое сломанное плечо. Все кости переломаны. Открой, вон она идет, ей нужен ты! Она идет! - на последней фразе вой покойника перешел в истерический визг.
       И опять дверь чудовищно дернулась. Килькин увидел, как одна из дверных петель с хрустом выперла примерно на сантиметр внутрь комнаты. Еще два - три таких удара и дверь просто рухнет на пол гостиничного номера.
       Килькин попятился вглубь комнаты. Мгновенный приступ безволия прошел, он не собирался сдаваться без боя, как бы ни невероятна и чудовищна ни была угрожавшая ему опасность.
       Молодой человек стремительно развернулся. Теперь слева от него была дверь в другую комнату номера, а впереди за широкой шторой угадывалось не менее широкое окно и, скорее всего, дверь на балкон!
       Даже если мертвец выломает входную дверь, у Кильки остается шанс скрыться на балконе... Правда, что стоит Фильке легким движением высадить оконное стекло - вряд ли мертвец побоится изрезаться, - перебраться через подоконник и пустую раму на балкон?
       Килькин с надеждой посмотрел на дверь в другую комнату номера: выглядела прочной. Во всяком случае, не слабее той, в которую ломился сейчас мертвый Филипп.
       Ожидал очередного, третьего мощного удара в дверь, но его не последовало. За дверью - тишина.
       Килькин замер, потом осторожно приблизился к двери номера. Из коридора не доносилось ни звука.
       В душе Килькина затеплилась надежда:
       "Филька убежал. Испугался тетки. Она не знает, что я в номере... Пройдет мимо. Тогда выскочу в коридор и бежать... К чертовой матери! Со всех ног бежать из этого мотеля!"
       Сделал еще шаг, - лицо теперь было в паре десятков сантиметров от двери.
       Прислушался. Нервное напряжение достигло верхней точки - если мертвец не ушел, по-прежнему стоит у порога номера, если с той же силой, что и в последние разы, ударит по двери, она сорвется с расшатанных петель, рухнет прямо на Никиту.
       Килькин не шевелился. Вдруг понял: ему что-то мешает... Господи, что он держит в руке! Это же та фотография, которую протянул старичок и на которую до сих пор не взглянул.
       Килькин уставился на фотографию.
       Сколько раз за этот день испытывал ужас, от которого от пяток до макушки словно бы сотрясал удар электрическим током?.. Теперь - вновь!
       С фотографии на него смотрела красавица, которую повстречал в зале местного ресторанчика.
       "Но ведь старичок сказал... Да! Она сейчас лежит мертвая в морге!"
       Теперь Килькин начал кое-что понимать в том, что происходило в этом мотеле.
       Во-первых, это странное отсутствие людей - разве бывают гостиницы, в которых на "ресепшн" нет ни души, пусть даже ночью?! Единственные люди ("Люди! - подумал Килькин. - Ха-ха!), которых он повстречал в холле и в ресторанном зале - красавица и тетка - килькинская Смерть. И это, конечно же, недаром и не просто так!
       Не успели эти мысли стремительно просквозить в килькинской голове, дверь сотряс мощный удар.
       Произвел на Никиту тем более сильное впечатление, что тот стоял, чуть ли не прислонившись к двери лицом. Когда раздался грохот, а деревянное полотно вздрогнуло, молодому человеку показалось: петли не выдержат, он получит страшный удар дверью в лицо, опрокинется навзничь.
       Даже закрыл от ужаса глаза, ожидая этого неминуемого удара, - ни отклониться, ни увернуться!
       Петли и замок выдержали, а из-за двери раздался крик Филиппа:
       - Тварь!.. Вон она!.. Какая же ты тварь! Килькин, открой! Идет твоя смерть, должен выйти к ней!
       "Если смерть в коридоре - а она, конечно же, там, то теперь она знает: я - в номере!" - пронеслось в Килькинской голове.
       Мысль ужаснула его сильнее, чем беснования Филиппа.
       От страха разжал пальцы, фотография покойницы упала на пол.
       Никита попятился от двери вглубь комнаты.
       Очередной мощный удар сотряс дверь. Она хрустнула. Что-то лязгнуло в замке...
       Что, если у бабы в плаще с капюшоном есть ключ: подошла к двери, открывает ее?
       Килькин был почти уверен - еще мгновение, и дверь распахнется. И тогда они оба окажутся здесь - бесновавшийся мертвый "механический" друг и его, Никитина, смерть.
       "Все, это конец!"
       Ужас, с которым он не смог бы совладать даже, если бы напряг всю свою волю, одновременно - мощное желание спастись толкнули Килькина к двери в соседнюю комнату.
       В мгновение ока заскочил за нее, захлопнул, подпер плечом - замка не было.
       Прошло несколько мгновений. Килькин, уперев лоб в дверь, уставив глаза в пол, ждал.
       Был уверен: дверь номера, у которой винты, державшие одну из петель, на целый сантиметр вырваны из дерева, раскрываясь, издаст ужасающий скрип. Или Филька нанесет в дверь еще один страшный удар.
       Его не последовало.
       Килькин выдохнул и только теперь осмотрел комнату, в которой оказался.
       Лучше бы скончался от пережитого ужаса еще в первой комнате!
      
      
      ***
       Комната была такого же размера, что и та, первая, в которой только что был Никита.
       Только вместо журнального столика и набора мягкой мебели здесь стояла большая двуспальная кровать с резной деревянной спинкой и двумя прикроватными тумбочками по бокам.
       На кровати лежала покойница. Та самая красавица, с которой Килькин встретился в ресторане и которая и дала ему ключ от этого номера.
       Она же была изображена и на фотографии, которую молодой человек только что выронил из руки в соседней комнате.
       В том, что это - покойница не могло быть сомнений. Лежавшая на кровати девушка была одета совсем не так, как тогда, когда Килькин встретился с ней: теперь на ней был какой-то старомодный темно-серый костюмчик - в цвет надетого на тетке плаща, плотные белые чулки и белые тряпочные тапочки.
       Руки сложены на груди, кровать убрана свежими цветами.
       В комнате царил удушливый приторный запах - то ли увядавших цветов, то ли трупного разложения.
       Запах был столь силен, что не будь сейчас Килькин от пережитого только что ужаса и без того в полуобморочном состоянии, а чувства его - словно бы ошпарены всеми потрясениями и не способны ни на что откликаться, он бы, наверное, мог потерять от него сознание, его бы начало выворачивать наизнанку...
       Едва Кильин притворил дверь, красавица, словно она только и ждала щелчка щеколды, резко раскрыла глаза. Еще мгновение - и она вскочила, спустив ноги с кровати.
       И в этот момент через две закрытых двери, через первую комнату в комнату к покойнице из коридора донеслись крики килькинского "механического" приятеля:
       - Да открой же, Килькин, черт побери! Я прошу тебя, скорее! Открой, мразь. Она здесь, смерть в коридоре!
       - Смерть здесь! - взвыла каким-то страшным, неживым голосом красавица и, стремительно поднявшись на ноги, ринулась к двери, к Килькину.
       Она сделала это столь стремительно, что Килькин едва успел отскочить в сторону, иначе бы она натолкнулась на него.
       С дикой энергией мертвая Кристина ударилась о полотно двери. Сделала она это так, словно была слепой и дверь попросту не видела.
       - Мразь, ты здесь! За что ты меня погубила?! Я должна была жить, - провизжала красавица.
       На Килькина она не смотрела так, словно Килькина вовсе не было в комнате. А может, покойница и в самом деле была лишена зрения и попросту не видела появившегося в комнате молодого человека?!
       Ударившись о дверь, красавица, словно бы дверь спружинила и оттолкнула ее от себя, отскочила на пару шагов назад, едва не упала - ноги ее подогнулись и как-то странно сплелись между собой.
       Но она устояла, переставила ноги ровнее и тут же вновь кинулась на дверь. Та не была заперта, но открывалась не наружу - вовне комнаты, а внутрь. Поэтому когда покойница еще раз - теперь уже с какой-то особенной дьявольской силой, которую все же невозможно было ожидать от худощавой и какой-то хрупкой, хотя и довольно рослой, девушки, ринулась на дверь и вновь - точно она ее не видела - впечаталась руками, туловищем, лицом, лбом, подбородком, губами, зубами, коленями в деревянное полотно... Удар был такой силы, что дверная коробка с грохотом дернулась... Точно произошло землетрясение. С потолка посыпалась штукатурка, вокруг дверной коробки по белым обоям пошли мелкие трещины.
       Кристина, - страшное столкновение с дверью не произвело на нее никакого видимого воздействия, - ее лишь вновь словно бы отбросило назад, ноги ее подогнулись, заплелись, но тут же она распрямилась, ноги покойницы заняли прочное положение, как у готового атаковать боксера, она подскочила к двери, но на этот раз удержалась от нее в каком-нибудь десятке сантиметров и забарабанила по дверному полотну кулаками, принялась долбить ногой.
       - Мразь, зачем ты убила меня! Это был не мой черед! - визжала Кристина.
       Она по-прежнему не обращала на молодого человека никакого внимания, точно его не было в комнате.
       Сквозь грохот ударов и крики Кристины до Никиты доносился грохот ударов уже в другую дверь - входную в номер.
       И оттуда тоже доносились крики - только Филькины:
       - Она в коридоре, Смерть! Она пришла к тебе... Выходи!
       Ужас обуял молодого человека: там, возле "механического" друга - его смерть. Еще минута - другая, и либо Филипп сломает входную дверь, либо Кристина сообразит, что для того, чтобы выйти из комнаты ей нужно всего-то потянуть на себя ручку незапертой двери. Тогда она выскочит в соседнюю комнату, отомкнет замок и тогда...
       Килькин резко обернулся: в комнате было такое же широкое окно, как и в соседней и точно такая же дверь на балкон.
       Как же он с самого начала не сообразил: вот выход, спасение!
      
      
      ***
       Не обращая на мертвую красавицу внимания, - так же, как она на него, - Килькин кинулся к балконной двери. В мгновение ока преодолев короткое расстояние, он отбросил в сторону взметнувшиеся вверх и вбок, точно крылья огромной птицы, занавески и быстро преодолел еще метр - он был возле балконной двери...
       Никита вцепился в ручку, резко повернул ее. За его спиной опустились занавески, точно огромная птица укрыла его своими крыльями, отрезая его от остальной комнаты.
      Дверь распахнулась. Еще мгновение - и, перешагнув порог, оказался на балконе.
       Килькин вдохнул воздух полной грудью. Ночная тьма по-прежнему укрывала все вокруг, - она казалась вечной, эта сегодняшняя ночь, она никогда не закончится! Кругом не было видно ни одного огонька, словно бы Никита находился не в Подмосковье, а где-то на просторах Сибири, в каком-нибудь таком месте, где на много тысяч километров вокруг нет ни одного человеческого жилья...
       В нескольких сотнях метров от здания мотеля поблескивала в свете луны и звезд гладь озера, которое теперь, с балкона, показалось Килькину огромным. Дальние его берега поросли лесом. Ближние - какими-то кустарниками, за которыми виднелись темные крыши, в одном месте на берегу озера была устроена пристань.
       На том берегу, который примыкал к тому, что Никита для себя определил, как территорию мотеля, тоже была устроена пристань, у которой застыли на неподвижной спокойной воде несколько прогулочных лодок и небольшая яхта с убранным, скатанным и привязанным к мачте парусом.
       Между зданием мотеля и берегом озера с пристанью были разбросаны приземистые домики с верандами, на которых стояла плетеная дачная мебель - столы и плетеные кресла.
       Килькин посмотрел вдоль стены - она была с примыкающими друг к другу балконами. Секции балконов были разделены между собой невысокими металлическими решетками. Перебраться через такую и оказаться на балконе соседнего номера не представляло никакого труда.
       Килькин обернулся: через плотную занавеску невозможно было различить, что происходит в номере. Но через раскрытую дверь Килькин по-прежнему слышал визг мертвой красавицы: "Мразь! Ты не должна была меня убивать! Мое время не пришло..."
       Молодой человек, обуянный страхом, подскочил к перегородке и одним резким движением перемахнул на соседний балкон. Куда он бежит, Килькин не представлял, но ужас его был так велик, что даже если бы для того, чтобы не оставаться рядом со своим номером, из которого следом за ним на балкон обязательно выйдет тетка в темно-сером плаще в капюшоне ("Это твоя смерть, Килечка!"), ему нужно было прыгнуть в пропасть, он бы не задумываясь сделал это.
       Килькин сделал несколько быстрых шагов вперед. Справа - широкое окно гостиничного номера, балконная дверь. За стеклами в пластиковых рамах - чернота. Свет в номере не горит, плотные занавески не дают проникать внутрь слабому свету луны и звезд, льющемуся с улицы.
       Килькинский взгляд устремился вперед - вдоль стены мотеля, ряда окон.
       Дальше была перегородка, - такая же, как та, через которую только что перемахнул Килькин. За ней - очередной номер. Килькин замечает, что окно номера слегка приоткрыто, быть может, на каких-нибудь десять сантиметров.
       Это неудивительно: погода стоит теплая, в номерах, не оборудованных кондиционерами (их нигде не видно), может быть душно.
       Молодой человек бросил быстрый взгляд назад: за те несколько десятков секунд, которые прошли с того момента, как он выскочил из двери номера, в котором на кровати лежала мертвая красавица, на балконе ничего не изменилось. Килькин видел лишь широко распахнутую дверь. Тетки, появления которой он так боялся, не было.
       Надо спешить!
       Он подскочил к сделанной из металлических полос перегородке между балконами, схватился за верхнюю полосу обеими руками. Почувствовав в эту секунду сильную боль где-то там, в том месте, куда нанес страшный удар Филька, он все равно подпрыгнул вверх, закинул ногу на перегородку, еще одним ловким энергичным движением, не обращая внимание на боль, перебросил тело на соседний балкон.
       Приземлившись на покрытый керамической плиткой пол с другой стороны перегородки, Никита рассмотрел, что балконная дверь номера прикрыта неплотно. Должно быть, она была сначала раскрыта обитателем номера, а потом прихлопнута порывом ветра, заглянувшего на балкон, или случайным сквозняком.
       Килькин еще раз обернулся: на балконе того номера, в котором была мертвая красавица - никого! Да и была ли она по-прежнему в номере?! Никаких криков - ни Кристины, ни мертвого Филиппа до килькинских ушей больше не доносилось.
       Молодой человек в несколько больших пружинистых шагов, - не шагов, а каких-то прыжков, - преодолел расстояние до балконной двери, схватился за ручку и, - занавески были закрыты, в номере было темно, Килькин не мог различить, есть ли там кто-то, - шагнул за порог.
       В последнюю секунду бросил еще один взгляд на балкон номера, в котором он наткнулся на мертвую Кристину: ни тетки Смерть, ни Филиппа на нем не было...
       Через мгновение молодой человек уже стоял в полной темное, - глаза его отчего-то не различали даже контуров предметов.
       Со все усиливавшимся страхом Никита вдруг отчего-то вспомнил собственную съемную квартиру: как он стоял в темноте прихожей, рассматривая одну за другой банкноты, а потом вдруг осознал, что рядом с ним, в комнате, кто-то есть.
       Кто-то, от чьего присутствия на голове дыбом встали волосы.
      
      
      ***
       Тетка Смерть в этот момент медленно шла по коридору вдоль дверей, за которыми были номера мотеля. Тетка знала, что Никита, вполне возможно, за одной из них. Может быть, за этой... А может - вон за той... Тетка Смерть не особенно прислушивалась - не раздастся ли за одной из дверей голос, какой-то звук, выдающий присутствие того, по чьему следу она двигалась весь этот долгий предолгий день, быть может теперь уже даже дольше чем один день!.. Сколько времени прошло?..
       Нет, все-таки меньше, чем день, значительно меньше, потому что рассвет нового дня так до сих пор и не наступил.
       Тетка усмехнулась: само время, казалось, помогает ей - остановилось, чтобы она могла благополучно завершить все свои дела в Москве и...
       Тетка улыбнулась сама себе и хмыкнула: скоро ее самые смелые мечты могут исполниться! Она окажется на южном побережье Франции - а уж отыскать там такого прекрасного богача, который представлялся ей в мечтах, будет делом несложным. Там, на южном побережье Франции полно богачей, и каждый из них может неожиданно для себя заболеть и отправиться на тот свет!
       Тетка еще раз хмыкнула.
       Килькин, - так считало теткино руководство, - должен был стать ее провалом. И сама тетка еще вчера, еще сегодня утром полагала, что даже, если она сделает все правильно, так, как надо, к ней все равно придерутся и засчитают успешно завершенное дело за провал. Килькин был до какого-то момента ее знаком беды, неудачи, конца надежд... Но потом произошло одно маленькое событие, тетка Смерть кое-что узнала и поняла, что дело обстоит ровно наоборот: встреча с Килькиным не ее беда, а удача!
       У нее в тот момент почти сразу возник в голове план. Она даже сама в тот момент поразилась: как это он мог сложиться в ее сознании столь стремительно - чудесный законченный план!
       Тетка в очередной раз усмехнулась - на этот раз самодовольно.
       Для того, чтобы этот план воплотился в жизнь, ей не нужно немедленно убивать Килькина. Наоборот, он должен остаться жить! Но только что это будет за жизнь!
       Тетка еще раз усмехнулась - на этот раз злорадно, любые мысли о страданиях людей доставляли ей удовольствие: если бы Килькин каким-то чудом узнал, что за жизнь предстоит ему по теткиному плану вместо смерти, он бы, наверное, предпочел бы немедленно умереть. Да только черта с два она даст ему теперь это сделать!
       Он будет жить! И ей нужно с ним поговорить, обстоятельно поговорить.
       "Скорее всего, мыслей сбежать из мотеля у него не возникнет, - подумала тетка Смерть о Килькине. - Он понимает, что здесь, в здании, ему проще затеряться, спрятаться, притаиться... Он постарается переждать время до утра. Надеется, что при свете дня что-то поменяется. Наивный!"
       Мысли тетки опять вернулись к тому, что произошло некоторое время назад...
      
      
      ***
       Тетка Смерть, не таясь, прогуливалась у входа в "Летучий голландец". Внутри за дверями была "ее" компания, но тетка не ждала появления знакомых на тротуаре. Хотя собутыльники находились в ресторане давно, по теткиным ощущениям время покинуть заведение для пьяниц не наступило.
       Неожиданно дверь ресторана начала отворяться.
       Быстро развернувшись, тетка пошла к углу старого двухэтажного дома, в первом этаже которого располагался "Летучий голландец".
       За углом повернула в узкий проход, что вел между стенами двух домов в темный двор. Стены домов глухие, без окон, в проходе царил мрак. Свет с улицы, попадая сюда, тут же умирал, словно сталкиваясь с особо плотным воздухом, через который не проникают световые лучи.
       Тетка остановилась сразу за углом, прислонилась плечом к стене. Капюшон скрывал ее лицо, вся она, в грязно-сером плаще, сливалась с мраком, царившем в проходе, с бурой кирпичной стеной.
       Если бы кто-то посмотрел в проход с улицы, вряд ли различил ее...
       Тетка осторожно выглянула из-за угла, посмотрела вдоль стены дома.
       В ее сторону медленно шел молодой человек. Это был Филипп. Тетка Смерть, разумеется, не знала его имени. Для нее был просто парнем, который вторым вошел в квартиру, куда наведалась прошедшим ранним утром.
       Филипп пошатывался, был здорово пьян. В руках молодой человек держал смартфон. Не произнося ни слова, двигался в сторону прохода между домами.
       От тетки Фильку отделял какой-нибудь десяток шагов.
       Чутье подсказало тетке: оказавшись на углу, парень обязательно повернет сюда, в проход между домами.
       Тетка обернулась. В темноте глаза не сразу различили нишу в стене.
       Развернувшись, тетка Смерть торопливо перешла туда...
       Там было еще темнее, и тетка скорее угадала, чем рассмотрела в подробностях утопленную в стену на полметра старую металлическую грязную, с облупившейся краской, никогда не открывавшуюся дверь.
       Тетка Смерть вступила в нишу, сделала шаг к двери, развернувшись, прислонилась к ней спиной.
       Еще больше надвинула капюшон на голову. Теперь край сильно нависал над теткиным лицом, она плохо видела, что перед ней... Чуть отодвинула край капюшона, всмотрелась в полумрак.
       Через десяток секунд в проходе между домами, как и ожидала тетка, появился Филипп. Темнота не помешала тетке хорошо рассмотреть его, когда остановился наискосок от нишки. В руках молодого человека - смартфон с ярко светившимся экраном.
       Свет выхватывал из темноты руки молодого человека, его лицо, подсвечивал всю фигуру.
       Парень то ли отправлял кому-то сообщение, то ли искал что-то в памяти смартфона.
       Притаившуюся тетку не замечал - после яркого экрана глазам трудно различить в темноте неясный силуэт: фигура тетки сливалась с мраком. Она старалась не шевелиться, не выдать себя каким-нибудь нечаянным движением, шорохом... Но это было лишним - молодой человек был так увлечен тем, что отображалось на экране смартфона, - не замечал ничего вокруг.
       У тетки возникло предчувствие: сейчас произойдет что-то важное.
       И предчувствие не обмануло!
      
      
      Глава седьмая.
      ШАГИ ЗА СПИНОЙ
      
      
       Узкое пространство между стенами домов огласилось мелодией вызова смартфона.
       Молодой человек вздрогнул. До этого по-пьяному расслабленный, враз подобрался, вытянулся.
       Резкая перемена показалась тетке подозрительной...
       Также подозрительным показалось, что по лицу молодого человека пробежала какая-то нервная судорога. Тетка различила ее в мертвенно-бледном свете, струившемся от экрана смартфона, - молодой человек поднес его к уху.
       Филька медленно пошел по проходу между стенами домов. Смотрел на асфальт под ногами. Пройдя мимо нишки, в которой притаилась тетка, остановился.
       Теперь Смерть была у Филиппа за спиной.
       Чтобы не пропустить ни слова из телефонного разговора, она подалась вперед, и если бы Филипп обернулся, увидел бы торчавший из ниши край огромного капюшона.
       Парень был уверен: здесь, в темноте, он один, подслушивать его некому, разговаривал довольно громко. Не менее громко говорил его телефонный собеседник. Динамик смартфона включен на полную мощность, а потому тетка слышала не только то, что говорит молодой человек, но и слова его таинственного собеседника...
      
      
      ***
       Дверь была заперта, но ключ торчал, вставленный в замочную скважину. Килькин легко нащупал его.
       Замок два раза лязгнул, дверь чуть приоткрылась внутрь. В темный номер хлынул свет.
       Словно опасаясь, что яркие лучи упадут на существо, недвижно стоящее где-то там, за килькинской спиной в глубине комнаты, заставят его обнаружить себя, броситься на неожиданного пришельца, Никита стремительно шагнул за порог - в коридор, притворил за собой дверь.
       Прислушался. Ждал: из-за двери донесутся какие-то звуки, шаги, словно и вправду существо, поджидавшее его в квартире, переместилось из Москвы в номер подмосковного мотеля. Хотя, почему бы и нет?..
       Килькин вдруг понял, что весь дрожит. Руки ходили ходуном... "Кругом покойники: Филька, Кристина! Моя собственная Смерть идет за мной по пятам!.. Еще бы не трястись!"
       "Да я свихнулся, брежу, какие могут быть покойники?!.. Да вот же они - кругом здесь!.. Нет, это - сон, страшный, яркий, но все же сон, бредовое сновидение..."
       Килькин прекрасно знал: никакое это не сновидение... Торопливо зашагал по коридору... Прошел не больше семи-восьми шагов, остановился. И справа, и слева - одинаковые двери номеров, под потолком - матовые плафоны светильников, из которых лился яркий свет.
       Куда идет?!
       "Надо очнуться! Прийти в себя..."
       Тело колотила мелкая дрожь.
       Захотел поднять руки - посмотреть, сильно ли трясутся, но не смог: висели, как плети, не слушаясь его.
       "Что со мной?!"
       Попытался сделать шаг, тоже не смог! Ноги точно приросли к полу.
       "Допился, парализовало!" - подумал без всякой доли сомнения. В эту секунду был уверен: это именно так.
      Но странно, мысль как будто прибавила настроения:
      "Но значит, и остальное - лишь последствия запоя, галлюцинации! Ничего нет - ни мертвой Кристины, ни Фильки... Все - бред больного воображения!"
       Уши различили за спиной звук шаркающих шагов. Сразу начало тошнить и мутить.
       Страх вернул ему власть над собственным телом. Ринулся по коридору, - впереди виднелось ответвление от него.
       "Да это же тот самый коридорчик, в конце которого холл. Я встретил там старичка, отца мертвой Кристины!" - пронеслось в голове Килькина.
       Лишь свернув к коридорчик, понял, что это - не тот, в котором был. Во-первых, в том, который заканчивался холлом со старичком, ярко горел свет, здесь половина плафонов не горела, остальные - неприятно мигали, словно подавая кому-то знак тревоги, а во-вторых, в конце коридора Килькин увидел автомат для продажи всяких банок, бутылочек с напитками, легких закусок. Его витринка была освещена изнутри... Такого автомата в том первом холле не было.
       Шаги за спиной стали громче и торопливей... Проклятье, он, кажется, выдал себя каким-то громким звуком! Неужели она расслышала его шаги и теперь спешит следом?!
       Впереди из стены выступало что-то вроде квадратной полуколонны. Никита, чувствуя, как отчаянно кружится голова, как мог быстро преодолел несколько метров, отделявших его от выступа, спрятался за него - прижался к стене.
       Рассчитывал, что тетка пройдет мимо ответвления коридора, но шаги остановились. Затем они послышались вновь - приближались... Тетка двигалась в его сторону.
       Килькин еще сильнее вжался в стену. Еще несколько мгновений, и она пройдет мимо выступа и увидит его.
       Молодой человек подавил желание броситься наутек, посмотрел направо - деться совершенно некуда. По обе стороны коридора только закрытые двери комнат. Дальше - тупик холла. Но прежде, чем доберется туда, тетка неминуемо обратит на него внимание. Что потом? Из холла нет выхода...
       Сейчас она окажется возле него, и эта ужасная чернота из-под капюшона "посмотрит" на него, раздастся голос...
       Килькин почувствовал, что умирает. Пришло и его время, кругом - одни покойники, теперь и Никита станет одним из них, присоединиться к Филиппу с раскроенным черепом, к дяде Сереже, приконченному там, на тротуаре неподалеку от привокзальной площади, к умершему от пьянства ниишнику Валерию Михайловичу, к бывшему пролетарию с "Красного Знамени", к тому малому, который валялся с горлом, перерезанным осколком зеркала, в туалете "Летучего голландца"... Сердце Никиты начало останавливаться, он широко раскрыл глаза, чтобы получше в последний миг жизни рассмотреть ее - собственную Смерть, но... Ничего не происходило!
       Шарканье подошв прекратилось, Смерть остановилась где-то совсем рядом от Кильки... Боже, да вот же она!
      
      
      ***
       Никита видел колыхавшийся край плаща грязно-серого цвета. Тетка стояла в каких-нибудь пятидесяти сантиметрах. Быть может, в этот момент повернулась к притаившемуся за выступом молодому человеку вполоборота, а может, Никита так плотно прижался спиной к стене, что тетка пока просто не могла увидеть его - даже носки ботинок не торчали из-за выступа. Но сейчас она сделает еще шаг...
       Никита испытал чудовищный приступ тошноты, но успел вскинуть руки ко рту, зажать его. Издал булькающий, рыкающий звук. Тут же словно затолкал его обратно в себя. Между плотно сжатых пальцев протекла зловонная жижа.
      Тошнота исчезла, охватила слабость. Ноги подкосились, он принялся валиться вбок. Глаза его скосились, повинуясь дошедшему до сознания... Даже не звуку, - лишь едва ощутимому (но он ощутил его!) колебанию воздуха.
       Килькин увидел: дверь ближайшего номера, - она была в метре от него, - приотворяется, оттуда на полшага за порог выходит мертвый Филька. Покойник тянет к нему руку, машет: мол, иди сюда скорее. Губы мертвеца беззвучно, чтобы не услышала стоящая рядом тетка, шевелятся, произнося какое-то слово. Глаза Филиппа округлены, словно понимает, какая опасность грозит товарищу, и изо всех сил желает его спасения...
       Килькин не колебался ни мгновения. Ничего уже не соображал, но, как это бывает, какая-то клеточка сознания, а вернее даже - подсознания, работала, как надо.
       Если еще хотя бы пять секунд простоит за колонной рядом с теткой, сердце его перестанет биться...
       Килькин даже не шагнул, а упал в сторону Филиппа.
       Ледяные, твердые руки "механического" друга (словно он и в самом деле был теперь не человеком, а железной машиной) легко подхватили падавшее тело и в мгновение ока втянули за порог в номер.
       Дверь номера была тут же Филиппом бесшумно притворена.
      
      
      ***
       Итак, они были друг напротив друг друга - Никита и его мертвый "механический" приятель.
       Филипп стоял молча, не шевелясь. Был такой же, каким Килька увидел его в туалете: бледное, без кровинки лицо, раскроенный череп. Теперь страшную рану на голове с запекшейся поверх бурой слизью прикрывали растрепавшиеся филькинские вихры.
       Взгляд "механического" приятеля, уставленный на Никиту, странно равнодушен.
       Фигура Филиппа выглядела кривой. Впечатление возникало от того, что левая нога вывернута в суставе и изогнута под неестественным для живого человека углом.
      Так Филька и не был живым!
       Рука тоже странно изогнута. Но это не уменьшало ее силы. Даже наоборот, в чем только что убедился Никита.
       Мертвый Филипп по-прежнему не произносил ни слова.
       Кильку вновь начала одолевать тошнота. Тетка - где-то рядом! И в самом деле: Никита расслышал за дверью знакомое шарканье. Непонятно, правда, подошла тетка Смерть вплотную к двери или, наоборот, пошла куда-то дальше - в маленький холл?
       - Иди сюда!
       Килькин пребывал словно в полусне. Не заметил, что Филипп отошел от него и теперь стоял в центре комнаты у низкого широкого столика.
       На нем - несколько бутылок: две водочные - одна закрытая, полная, другая - в которой водки оставалось лишь на донышке, и открытая бутылка коньяку. Пробка от нее валялась рядом на столике. Между бутылок - несколько пустых бокалов, выглядевших совершенно чистыми, разломленные и раскрошенные шоколадки, несколько упаковок с нарезанными кружками колбасы и ветчины, батон белого хлеба в нераспечатанной целлофановой упаковке.
       - Ну что ты стоишь? Подходи к столу! - прохрипел покойник.
       Килькин смотрел в этот момент не на него, взгляд притягивала коньячная бутылка, светло-коричневая жидкость, подходившая под самое тонкое горлышко.
       Мелькнула дикая мысль: если сейчас "добавит" - глотнет коньячку, произойдет что-то вроде опохмеления - весь кошмар, существующий, конечно же, только в его голове: мертвый "механический" друг, тетка - все мигом исчезнет, спирт растворит эти картины. Выпить хотелось ужасно!
       Рот, руки были в рвоте. Но "механического" друга это не смущало:
       - Подходи, Килька, выпей! Как пили мы весь этот день! Я же знаю, тебе хочется! - мертвец жутко улыбнулся.
       Никита испытывал сильную слабость, его мутило, опять приступ тошноты - тетка здесь, совсем рядом. Может быть, стояла за дверью и подслушивала?
       Он резко, опасаясь, что, если не проявит решительность, просто не сможет удержаться на ногах, грохнется на пол, прошел к столу, схватил с него первый подвернувшийся под руку прозрачный стеклянный бокал, бутылку. Налил полбокала коньяка, залпом выпил.
       Когда пил, думал, что станет еще хуже, что кошмар на самом деле только усилится. Но когда коньяк опустился по пищеводу вниз, в желудок, вдруг испытал облегчение - насколько его можно испытывать, когда рядом с тобой стоит мертвый "механический" друг.
       И тут Килькин посмотрел на чуть приоткрытую дверь, ведущую в соседнюю комнату...
      
      
      ***
       ...Виднелась кровать, на ней валялись в безжизненных позах три молодых худеньких паренька и девушка. Все в джинсиках, в маечках...
       - Не бойся, они-то как раз живы, - проговорил скрежещущим голосом Филька, - просто приняли свою дозу. Она и два парня - наркоманы, а еще один паренек - наркотиков не употребляет. Но чтобы не отставать в отупении от приятелей вылакал почти бутылку водки, а поскольку пить он не силен, вырубился вместе с наркоманами... Очнутся они очень нескоро, только завтра... Нам надо, Килечка, поговорить...
       Килькин перевел взгляд на мертвеца.
       Коньяк подействовал, - тошнота отступила, да и сердце больше не останавливалось. А главное - Никита мог смотреть на покойника, не отводя от ужаса глаз, слушать, что он говорит, и мысли Кильки при этом не путались от страха.
       - Пришло, Килечка, время нам поговорить откровенно... Жалко только, что я уже мертвый.
       - А что, до этого мы не говорили откровенно? - спросил Никита.
       Филипп покрутил головой.
       - Не-а! - сказал он следом. - С тобой, Килечка, дорогой мой дружок, трудно говорить откровенно! С такими, как ты, говорить откровенно не получается. Ты же считаешь всех глупцами, идиотами, глумишься над всеми, это поднимает тебя в собственных глазах! Это я уже заметил... Ты и меня считаешь идиотом! - с неожиданной злобой произнес мертвец. - Как же! Я хотел конструировать самолеты. Я не тот, Килька, кем ты меня считаешь!.. - мертвый "механический" друг злобно рассмеялся.
       - Что?.. Не тот... - проговорил Килькин. Он с трудом соображал, но слова мертвеца показались ему какими-то особенно странными.
       - Да, не тот! - со злобной радостью воскликнул мертвец.
       - "Какой же ты был дурак, Филипп!.. Какие самолеты!?.." - передразнил покойник Кильку.
       Никита никак не мог сосредоточиться. Он, вроде, и понимал смысл произносимых слов, а с другой стороны - слова эти невероятны, непонятны. "Не тот, кем считаешь?!"
       А кем он его считал? "Механическим" приятелем, кем он его еще мог считать?..
       - Я не конструирую никаких самолетов... Хотя... - Филька усмехнулся. - Все время забываю: не конструировал, я же теперь - покойник!
       Лицо мертвого "механического" друга исказила гримаса злобы. Килькину в это мгновение показалось, - нет, он был в этом совершенно уверен! - покойник дернулся, чтобы шагнуть в его сторону, но в последнее мгновение удержался, понял: лучше ему сейчас этого не делать...
       "А чего этого?!" - вихрем пронесся вопрос в килькинской голове.
       С этого момента словно пришел в себя, переломил ужас. Чувствовал: это ненадолго, паника одолеет. Не может в нормальном состоянии находиться рядом с покойником...
      Но именно в эту минуту вернулась к нему способность осмысливать чужие слова...
       "Механический" друг хрипел - лицо его было искажено злобой и яростью, которые не в состоянии скрыть, хотя и стремился, по крайней мере до поры, делать это:
       - Теперь я - лишь пришелец из мира мертвых, еще не похороненное тело! Все благодаря тебе, Килечка! Бросил меня умирать на рельсах... Если бы там появилась скорая, если бы грамотные врачи... Да просто врачи - они бы спасли меня! Я бы сейчас мог еще жить, а не стоять тут рядом с тобой с проломленным черепом.
       Под действием страшного лица, маячившего перед глазами, от страха, который вызвала злобная речь Филиппа, Никита шагнул к столу, опять схватился за коньячную бутылку. Быстро налил, проливая на руку, - она тряслась, - в бокал коньяку, - примерно до половины, - опрокинул спиртное в глотку. Поставил бутылку обратно на стол, - чуть не упала, - поставил и бокал, - он как-то неловко повалился набок. Звякнуло стекло, но бокал не разбился.
       Он стеклянного звука мертвец вздрогнул, словно испугался.
       Килькин уставился на него.
       - Вот что, Килечка, я давно, еще с институтских лет являюсь сотрудником одной... В общем, какая разница какой. Когда я был жив, я работал в органах... Спецслужба... Да, Килечка, я был сотрудником. И действовал по заданию...
       - Ты? По заданию?.. - Никита чувствовал: по мере того, как коньяк действует, его способность мыслить и говорить усиливается.
       - Да, Килечка. Ну как, по заданию... Ты-то не наш, не военный человек, что я тебе буду рассказывать, как мы работаем. Все подробности тебе ни к чему. Ты выпей, Никитушка, еще... Тебе понадобится... Ну, ты понимаешь... Непросто, небось, с покойничками общаться? А главное, закуси. А то, Килечка, как бы тебе от такого количества...
       Не успел он договорить последнее слово, как внутри Килькина мощно толкнулся приступ тошноты. В следующую секунду Никита метнулся к приоткрытой двери, за которой - ванная и туалет.
       Покойник неожиданно рванулся следом за ним...
      
      
      ***
       - Я знал, что вы все, остальные студенты из нашей группы, как ты его называешь, "механического" института, презирали меня! - хрипел покойник над склонившимся над унитазом Килькиным. - Вы считали меня человеком... Как это называется... Не от мира сего! А я хотел... Я очень хотел конструировать самолеты, я бредил ими! Я помню, как я приезжал к аэродрому, - был там, рядом с теми местами, где я жил тогда, военный аэродром, - и я стоял и смотрел в небо. И провожал глазами серебристые машины... О, это были незабываемые минуты, незабываемый восторг!
       "Тетка рядом! - проносилось в эти мгновения в голове Килькина. - Иначе откуда такой зверский припадок рвоты?!"
       Пальцы его изо всех сил сжимали фаянсовое полукружье унитазного верха.
       - Но очень быстро я понял, прошло должно быть не больше двух лет учебы, - продолжал хрипеть над Килькиным мертвец, склоняя свою разбитую голову к голове живого приятеля. - Что никогда не смогу ничего путного конструировать, потому что мне нужны были деньги!.. Деньги, чтобы помогать вечно больной матери, которую я не мог бросить!.. Я, конечно, мог бы устроиться после института в какое-нибудь конструкторское бюро, возможно, если бы дотянул до того времени со своей нищенской стипендией, но только вряд ли бы тех денег мне хватило на то, чтобы содержать и себя, и мать... И вот именно в этот момент ко мне и подошел у нас в институте, на этаже, в одном из коридоров человек, который сказал, что хочет поговорить... О, его слова состояли из одного лишь яда! Он перед этим разговором словно бы каким-то волшебным образом смог проникнуть в мои мысли и хорошенько изучить их. Он предложил мне работу в одной специальной службе. В первое мгновение я не мог понять, почему они остановили выбор на моей кандидатуре. Но он пояснил: мы верим, ты станешь идеальным работником, ты будешь работать не за страх, а за совесть, потому что тебе захочется разоблачить и наказать тех, из-за кого не может состояться твоя мечта - конструирование самолетов. Из-за кого разрушена авиационная промышленность, из-за кого на рынке труда нужны только экономисты, менеджеры и бухгалтеры. Из-за кого такие, как ты, конструкторы от бога не нужны никому. Потому, что им нечего конструировать! "Я предлагаю тебе наказать преступников, аферистов и комбинаторов, победить их!" - сказал он. Он еще много говорил всякого такого, но это уже было лишне. Потому, что внутренне я уже согласился: мысль о том, что я накажу тех, кто повинен в моей судьбе, мысль о мщении захватила меня! "Да! - сказал я себе. - Разве это не благородный выход из ситуации. Я не смог сам пробиться к своей мечте, но я сделаю все, чтобы общество изменилось, очищу его от грязи и какой-нибудь новый Филипп, который придет мне на смену, уже не окажется в том же положении, что и я, и сможет осуществить мою мечту - видеть в небе быстрокрылые серебристые самолеты, созданные по его чертежам!"
       Когда Филипп произносил эти слова, он уже успел схватить дрожавшего от ужаса Килькина за ворот куртки, поднять его от унитаза вверх и прислонить, словно какой-то мешок, к кафельной стенке комнаты.
       Последние фразы он говорил, брызгая в бешенстве в лицо Килькина слюной, то и дело с силой встряхивая приятеля, отчего голова Никиты болталась и ударялась затылком о кафельную плитку.
       - И знаешь, что мне было обиднее всего? - хрипел "механический" друг. - То, что вы, мои приятели издевались надо мной, надсмехались! Ты помнишь это?
       Филипп тряс Никиту, голова того болталась, то запрокидываясь назад, то ударяясь подбородком в грудь, как будто он изо всех сил соглашался, что да, помнит. Но все же у Килькина хватило сил выкрикнуть:
       - Мы никогда не смеялись над тобой! Неправда!
       - Вслух - нет, но я уверен, что про себя вы потешались надо мной: я выглядел на вашем фоне странно. Особенно - на твоем! Я - наивный мечтатель, полудурок, фанатик каких-то там самолетов. Ты же... О, ты еще на первом курсе хорошо знал, что тебе нужно: деньги, выпивка...
       - Но я не потешался над тобой! - выкрикнул Никита.
       Мертвец неожиданно отпустил его, вернее словно бы отбросил к стене, отчего Килькин в очередной раз ударился затылком о кафельную стенку.
       Филипп развернулся и сделал несколько шагов в сторону комнаты, остановился на пороге, отделявшем от нее ванную.
       - И сегодня ты тоже не потешался надо мной, не хохотал во весь голос над моими бедами?! - спросил покойник, стоя спиной к Килькину.
       Никита молчал. Прислушиваясь к собственному состоянию, он с удивлением понимал, что чувствует себя вполне сносно. Как будто мертвец вытряс из него и тошноту, и эти замирания сердца, когда казалось, что еще немного - и оно остановится, и тогда все - Килькин перестанет дышать, жизнь покинет его...
       "Филипп - сотрудник органов?" - вместе с жизнью к Никите вернулась и способность соображать.
       Килькин внимательно посмотрел на затылок покойника. Филипп резко обернулся, глаза их встретились.
       "Механический" друг усмехнулся какой-то злобной, все понимавшей усмешкой:
       - Ты очень много не знаешь, Никита, в этой истории. Самое главное все время ускользает от тебя. И раскрыть тебе это главное могу только я!.. Но я не стану делать этого бесплатно. Мне тоже нужна от тебя информация.
      
      
      Глава восьмая.
      СПЕЦИАЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ
      
      
       - Выпей, Килечка, а то помрешь со страха. Непросто, небось, с покойником-то разговаривать, - проговорил мертвец, повернувшись к по-прежнему стоявшему, прислонившись спиной к кафельной стенке санузла, Килькину. - Выпей, не стесняйся.
       Филипп сошел с порога и сделал несколько шагов вглубь комнаты, но по-прежнему оставался при этом на виду у Никиты.
       - Вон, еще полно тут для тебя, - сказал мертвец, показывая рукой на невидимые Килькикну бутылки, стоявшие на столе.
       "Грезится мне это или нет, вижу я очередной страшный сон или мертвецы на самом деле могут ходить среди живых, разговаривать с ними - сейчас не понять, не решить. Станет ясно, может быть, через несколько часов, может, завтра-послезавтра!"
      Но вне зависимости от того, когда станет ясно, перед Никитой стоит прежний вопрос: что за странные события происходят? Раз так, имеет смысл выжать из общения с покойником (или это только бред килькинского воображения?!) как можно больше... Решив так, Никита насколько мог твердым шагом вышел из ванной комнаты.
       То ли от встрясываний "механического" приятеля, от ударов затылком о кафель у Никиты произошло какое-то такое сотрясение мозга, после которого он вполне мог ходить, не шатаясь и не падая, но уже отчасти был не в себе, ничего не соображал, не мог испытывать обычных человеческих чувств, которые бы испытывал, находясь на его месте, любой другой человек, то ли он от того, что уже довелось ему перенести, он просто отчасти уже сошел с ума, но, оказавшись в комнате, глянув на стоявшего как-то криво, с наклоном на своей изломанной ноге Фильку, Килькин подскочил к столу и подняв лежавший на боку бокал, принялся наливать в него коньяк.
       Краем глаза Никита видел, что покойник, как казалось Килькину, внимательно и с ненавистью наблюдает за ним.
       Не успел Никита поднести стакан ко рту, как "механический" приятель проговорил:
       - Ну что же ты не расспрашиваешь, а?.. Я же не просто так сказал тебе, что являюсь сотрудником органов, а?..
       Никита повернулся к Филиппу.
       - Ну, что ты смотришь?.. - злобно спросил покойник. - Нервничаешь?
       Килькин в эту минуту совершенно не нервничал. У него даже мелькнула мысль (очень скоро оказалось, что она неверная), что он просто-напросто уже отбоялся и неспособен бояться вообще ничего. Никита сейчас готовился распивать этот коньяк так, словно он не в каком-то мрачном мотеле в одной комнате с мертвецом, а в каком-нибудь ресторане, вроде "Причала в тумане" или "Летучего голландца", со своими еще живыми собутыльниками.
       - А ведь ты не нервничал, когда надсмехался надо мной в присутствии всех этих... пьяниц! Высмеивал мою мечту... - прохрипел "механический" приятель-покойник, делая несколько шагов в сторону Никиты.
       Теперь их разделяло чуть больше полуметра. Килькин выпил коньяк, и спокойно, аккуратно поставил бокал на столик. Отломил дольку от плитки шоколада, бросил ее в рот, начал жевать.
       Как Килькину удавалось сохранять такое спокойствие - еще и есть при этом! - он и сам в этот момент не мог понять.
       - Кто вы? Что здесь происходит?.. Эта тетка - моя смерть! Но почему?.. Отчего она все время ходит за мной и почему я должен умереть? - проговорил Килькин. Собственный голос поразил его - заданные вопросы вызывали у него чувство ужаса, так что голос должен был дрожать, в нем должен был чувствоваться страх, но вместо этого он звучал ровно, уверенно, как-то обыкновенно, как будто речь шла о незначительных вещах.
       - Я могу сказать тебе, почему... Но я не буду делать этого просто так! - прохрипел мертвый Филька, губы его расплылись в злобной улыбке. - Ты должен пообещать мне сказать кое-что взамен! Понимаешь, мне нужна от тебя кое-какая информация...
       - Филя, но как я могу тебе пообещать, если я не знаю, какая именно информация тебе нужна? - проговорил Никита.
       Покойник не отрываясь смотрел на него. Килька и сам не мог отвести глаз от бледного лица мертвеца, от всей его изломанной, искривленной, но не выглядевшей слабой и болезненной фигуры.
       Филипп-мертвец весь источал дьявольскую энергию. Килькин не сомневался: дрожит от желания наброситься на него. Поэтому боялся хоть на мгновение отвести от мертвого приятеля глаза.
       - То есть ты еще торгуешься?! - злобно спросил Филипп. - Ты боишься продешевить, ты, видимо, считаешь меня идиотом! Да что там, "видимо", ты точно считаешь! Ты этого никогда не скрывал. Ты и сегодня с того самого момента, как мы с тобой встретились на пороге твоей съемной квартиры, не переставал смеяться и издеваться надо мной. И не просто над чем-то там, а над самым святым, что у меня было - над моей мечтой, которую я вот из-за таких как ты любителей злата-серебра, установивших порядки в нашей стране, так и не смог осуществить! Если бы я не пришел к тебе с тайным заданием, если бы я внутренне тоже не издевался над тобой, еще неизвестно, смог бы я спокойно вынести твои насмешки!
       - Подожди, Филя, а какое тайное задание?
       Килькин лихорадочно соображал. Нет, не зря он подумал там, когда стоял в санузле номера, прижавшись спиной к кафельной плитке, что надо ему теперь пусть и из последних сил, но собраться - приложить все усилия, чтобы выяснить все, что знает "механический" друг. Разгадка всех тайн может быть гораздо ближе, чем думает Никита!
       Мертвец торжествующе рассмеялся.
       Повинуясь порыву охватившей его какой-то непонятной живому Никите покойницкой радости, Филипп, - видимо, от радости мертвецов тоже охватывает какое-то желание двигаться, - сделал, глядя себе под ноги, в пол, несколько шагов вдоль стола, в сторону от Никиты, а потом остановился и резко повернулся к Килькину лицом.
       Взгляд Никиты, следовавший за покойником, невольно скользнул по окну номера - шторы не были сдвинуты - и наткнулся на фигуру мертвой Кристины, стоявшей с другой стороны стекол на балконе.
       Филипп, пока шел несколько шагов вдоль стола, Кристину не заметил, а теперь стоял к ней спиной...
       - Такое, Килечка, тайное задание!.. Пока ты, мой друг, потешался над всеми, считая себя самым умным, воображая себя удачливым дельцом, ты уже плотно сидел на крючке у наших, от ареста тебя отделяло только мое желание раскрутить всю историю получше, а сегодня против тебя и велась, можно сказать, специальная операция!
       - Какая специальная операция? - остолбенело спросил Килькин.
       Слова приятеля настолько потрясли Никиту (хотя уже и предыдущими словами он уже, кажется, был достаточно потрясен), что он на мгновение даже позабыл про мертвую красавицу, которая неизвестно кого и чего поджидала на балконе. Уже, кажется, он и не воспринимал Филиппа покойником. А так, вроде, просто - старый знакомый откуда-то опять рядом с ним взялся. Хотя, вроде, Килька в этот мотель старых друзей не приглашал, потому что и сам не знал, что набредет на этот стоявший на некотором расстоянии от шоссе дом. Но каким-то образом "механический" приятель про это прознал и тоже сюда заявился. Вот только почему-то у Фильки голова раскроена, нога и рука вывернуты, как у живого человека вывернуты быть не могут... Ну, да чего только в этой жизни не бывает, и каких только странностей в ней не встретишь!
       - А такая, Килечка, спецоперация: по противодействию особо опасному преступнику Килькину Никите Викторовичу, который не просто фальшивомонетчик...
       Тут Никита вздрогнул и потянулся к коньячной бутылке.
       -...А участвует вместе с другими террористами в сложном глобальном теракте, который даже терактом-то не назовешь, потому что это не акт, а целая война террористов со всем остальным миром... Уж с Россией-то точно! - продолжал Филипп.
       - Филька, да ты... Да я тебе клянусь!.. - воскликнул Никита, так и не взявшись за коньячную бутылку.
       "Это точно бред! Я клянусь в чем-то... покойнику!.. Да даже, если он что-то знает... Даже, если все знает, какая разница?! Кому он расскажет такой-то, с пробитым черепом?! У людей дыбом волосы встанут, они завизжат от ужаса, как резанные, когда он, такой-то, с пробитой башкой, с вытекшей и засохшей вокруг страшной раны... Черт его знает, что это такое - кровь или какое-то вещество мозга, которое у него из башки вывалилось... Кому ему, такому-то, рассказывать?! Разве что только ей, которая на балконе неизвестно чего поджидает, или той, что в капюшоне!" - все эти мысли промелькнули в голове Килькина даже не за секунду, а за какие-то доли секунды.
       - Да не клянись, к чему это нужно, если все известно. И уже давно... - сказал покойник. - Ты уже бог знает, сколько времени на крючке и в разработке. Курилова помнишь?..
       Нет, все же Килькин уже не воспринимал Филиппа, как покойника, - разговор этот так затягивал, что Никита воспринимал стоявшее перед ним изломанное чучело как живого человека. Да и какая разница: живой - не живой! Для такого разговора это, кажется, не имело значения, потому что речь сейчас шла о жизни и смерти Килькина.
       В первые мгновение после того, как была произнесена фамилия Курилов, Никите показалось, что все же мертвец бредит, несет какую-то чушь, что сейчас весь этот ужасный разговор окажется полным бредом, - от этого Килькин, как это ни странно, испытал радость... Дело в том, что Курилов был каким-то случайным персонажем в его, килькинской, истории. Он никак не мог быть причастен к тому, что он, Никита, находится в разработке у органов.
       "Причем тут может быть Курилов?!.. Нет, конечно же, совсем не причем!"
       Он и видел-то Курилова после окончания их "механического" института всего один раз - примерно полгода назад, встретились случайно...
       - Он заложил тебя, - мрачно проговорил покойник, по-прежнему стоя к окну спиной.
       Килькин не произносил ни слова.
       "Как Курилов мог заложить меня, если он попросту ничего не знал?!" - мысль вызвала радость. Она означала, что все же все, что говорит "механический" покойник - чушь, бред, ахинея.
       - Ты выпивал с ним, Килечка, и на той пьянке вы оба здорово перебрали. Вот только в отличие от тебя, Никитушка, Курилов не страдает по пьяной лавочке провалами в памяти. Пьян-то он был пьян, но при этом хорошо наутро помнил, что ты ему говорил... А вот ты-то, Никита, похоже, попросту половины из того, что несешь в пьяном виде, не помнишь... Я ведь это вижу, Килечка... По глазам твоим вижу, по выражению лица, - мертвец усмехнулся, но странно, усмешка эта была какой-то печальной, словно Филипп и сам не рад собственной проницательности.
       Килька понял: выражение его лица выдает растерянность и охватившую душу смятение.
       - Хотел бы я, Никита, всего этого тоже, как и ты, не помнить, не знать, не думать об этом. Хотел я, когда был жив, чтобы в голове моей были мысли не о фальшивых грязных банкнотах, а о настоящих серебристых самолетах, но только вот... - выражение грусти и печали стремительно слетело с лица покойника. - Ты сам все рассказал на той пьянке Курилову. Ты знал от него, что он находится в бедственном положении.
       В голосе Фильки теперь звучала нескрываемая злоба.
       - Мы все, твои приятели по, как ты издевательски называешь, "механическому" институту, "механики", находимся в бедственном положении. Ну, я-то на самом деле, нет, но ты-то, пока я был жив, был уверен, что да. Так же и Курилов. Леша, как и большинство наших с тобой сокурсников, не смог после окончания "механического" вуза сыскать приличной работы. Да и где бы он ее нашел, по специальности-то?! Кому сейчас нужны "механики"? Промышленности своей у нас больше нет... Так... Что-то где-то как-то... Но и туда Курилова не взяли. Как он рассказывал нам, как только ты узнал об этом, тебя просто раздуло от радости и самодовольства. Тебе очень приятно узнавать, что окружающим тебя людям плохо, особенно, если они вместе с тобой учились. Это я сегодня почувствовал на себе. Точно также ты начал в тот день глумиться над Куриловым. Говорил ему, что он идиот, что надо было еще в институте подыскивать себе хорошенькое местечко в какой-нибудь торговой фирме, а не питать глупых надежд на высокооплачиваемую работу по специальности. Хвалился, как хорошо устроился ты сам... Ну, в точности, как сегодня, а, Килька? - лицо мертвеца, когда он задавал этот вопрос, было бледным и злым.
       Никита не произносил ни слова.
       - Тебе ведь, Никита, приятно, что у твоих друзей и, вообще, у всех, с кем ты встречаешься, все плохо! Это возвышает тебя в твоих собственных глазах, - продолжал говорить Филипп. - В тот день, вдоволь наиздевавшись над Куриловым, а еще больше - набравшись водки и пива, ты предложил Леше работу. Признайся, ее же ты хотел в какой-то момент предложить и мне - распространять по твоему заданию фальшивые банкноты. За процент... Видимо, в тот момент, когда ты говорил все это Леше, ты уже слабо соображал что-либо, а через несколько минут и вовсе вырубился. Курилову пришлось тащить тебя на себе до такси. Он-то как раз, хоть и был тоже здорово пьян, соображал нормально. И ваш разговор у него наутро из памяти не выветрился. А поскольку был он на тебя за твои пакостные насмешки здорово обижен, то позвонил в органы по телефону доверия. Там ему назначили встречу... Так нам стало известно про то, чем ты занимаешься. Заметь, произошло это уже значительное время тому назад.
       Никита по-прежнему не произносил ни слова. Он помнил ту пьянку с Куриловым. Он действительно надсмехался над Лешей Куриловым, действительно надрался в тот день, как свинья, и точно не помнил, чем та пьянка закончилась. Чтобы он предлагал Курилову распространять банкноты, - такого он не помнил, но зато помнил, что после той пьянки Леша Курилов куда-то пропал, хотя Килькин ему несколько раз звонил. Но тот не брал трубку. Косвенно это могло подтверждать слова мертвеца.
       - Среди наших, разумеется, знали, какой вуз я совсем недавно окончил и, конечно же, рассказали об этой истории с Куриловым, а главное - с тобой мне. Они хотели узнать, знаком ли я с вами обоими, что по этому поводу думаю... Ну, там всякие характеристики, подробности. Когда же выяснилось, что ты - самый лучший мой друг, причем до сих пор... Хорош, к чертовой матери, друг! Бросил меня подыхать на рельсах и даже и не подумал спасать!
       Килькин увидел, как после этих слов сжались у мертвеца кулаки. Филипп сделал шаг в сторону Никиты. Тому показалось, что предел, до которого ужасный покойник еще мог себя сдерживать, уже наступил. Еще секунда-другая и "механический" друг набросится на Никиту. Силу ударов покойника Килька уже знал - при такой ярости он убьет его почти мгновенно.
       Что-то особенно жуткое было сейчас в глазах мертвеца. Килькин испытал ужас.
       Он дернулся назад, но там был стол. Еще один резкий шаг, и он опрокинет его, полетят на пол бутылки, бокалы, закуска.
       У Килькина возникло страшное чувство: бежать - некуда!
       - Филечка, ты заблуждаешься, все не так... - униженно затараторил Никита срывавшимся от ужаса голосом. Этими словами он надеялся предотвратить неминуемый удар. - Я совсем не так... Ты не то... Я не бросал тебя, за нами гнались, все получилось совершенно неожиданно. Понимаешь, там же полиция... О, если ты был еще жив, ты должен был слышать вой сирены! Они бросились к нам... Филька, я хотел вернуться! Я всегда был твоим другом... Я...
       Слова застряли в килькинской глотке, он больше не мог вымолвить ни одного, - бледная рука мертвеца с тонкими, с виду казавшимися слабыми и безвольными пальцами, словно железная клешня схватила его за горло, сжала его так, что, кажется, еще мгновение, и раздавит горло, раскрошит позвоночный столб.
       Глаза Килькина дико округлились, но мертвец тут же ослабил хватку.
       - Говоришь, всегда был моим другом? - прохрипел мертвец.
       Килькин задергал головой, пытаясь кивнуть ей, но покойник держал его достаточно крепко и кивок не получился.
       - Что ж, раз ты, как ты утверждаешь, всегда хорошо ко мне относился и всегда был моим другом... - продолжал мертвец.
       Килькин опять задергал головой, пытаясь изобразить кивок.
       - Тогда помоги мне. Ты можешь мне очень помочь, ты знаешь одну вещь, которую мне тоже до зарезу надо знать, - проговорил мертвый Филипп.
       "Что он хочет узнать?!" - пронеслось в голове Килькина. Он не видел, но слышал, как кто-то повернул ручку входной двери номера, - тихо, осторожно. Потом уже более решительно толкнул дверь. Та не открылась, но, дернувшись, издала громкий стук.
       - Ты погубил меня, Килька, не оказав мне помощь там, под мостом на железнодорожных путях... Ты говоришь, что это не намеренно. Что ж, у тебя есть шанс спасти меня, вернуть к жизни. В прямом смысле слова. Я собираюсь воскреснуть, как Иисус Христос. Тот тоже умер, его тело положили в пещере, а он ночью просто ожил и вышел из нее. И все... Наутро там, где лежало тело, уже ничего не было...
       - Не таращи глаза, это возможно, - говорил мертвец, опять усиливая хватку на килькинском горле. - Но для того, чтобы это произошло, ты должен сказать мне одну информацию. - Мертвец еще сильнее сжал килькинское горло.
       Никита начал задыхаться.
       - Филипп, отпусти горло, ты убьешь меня, - так же сдавленно, как и только что говорил покойник, прохрипел молодой человек.
       - Да, именно, я прикончу тебя, если ты не скажешь мне этого, можешь в этом не сомневаться! - прохрипел мертвец и еще больше сдавив пальцами Никитино горло, с силой тряхнул приятеля.
       - Я раздавлю тебя, как мерзкую гадину, размозжу твою башку об стену так же, как мою размозжило об рельс. Ты должен рассказать мне все откровенно, как я рассказал тебе! Я же признался тебе, что я - совсем не тот, за кого выдавал себя при тебе.
       - Отпусти! - прохрипел Никита. - Горло!..
       - Горло?! - взревел покойник. - А моя голова?! Мой треснувший череп - тебе было до него дело, когда ты бросил меня подыхать на рельсах?!
       Мертвец опять с силой тряхнул Кильку. Да так, что тот сдвинулся назад, опять налетел на стол, чтобы удержать равновесие и не опрокинуться на спину, всплеснул руками.
       - Задушу тебя! Вытрясу душу, если не скажешь мне сразу то, что нужно! - заорал мертвый "механический" друг.
       Угроза не была пустой - пальцы покойника сильней сжались на килькинском горле. Килькин почувствовал, что еще мгновение - и он потеряет равновесие и если и не повалится с грохотом на стол, уставленный стеклянной посудой, давя ее спиной, боками, режась об острые края расколотых бокалов, то просто повиснет в воздухе на этой филькинской клешне, как на виселице.
       - Хочешь жить?! - взвизгнул покойник.
       И тут Килькин изо всех сил ударил "механического" приятеля под дых, тут же, чтобы не давать Филиппу опомниться и сгруппироваться - левой и правой в челюсть...
       Здоровенные кулаки Килькина, - в свое время он, кстати, получил разряд по боксу, - били словно бы не по плоти, состоящей из мяса и костей, а по какой-то деревяшке. Тело покойника было жестким и холодным.
       Но пальцы Филиппа на килькинском горле неожиданно разжались. Килькин опять пошатнулся, в очередной раз толкнул край стола, зазвенели бокалы и бутылки, - одна, водочная, повалилась со стола на пол, разбилась. По полу со спиртовым запахом разлилась водка, разлетелись бутылочные осколки.
       Покойник злобно осклабился.
       - Ну, что, ударил меня? - громко спросил Филька. - Может, тебе хочется ударить меня еще? Так, пожалуйста!.. Ну, бей!
       Филипп картинно подставил Никите щеку.
       Никита понял: любой ценой ему надо вырваться сейчас из этого номера мотеля, иначе мертвец его просто убьет. Но куда? В коридор он выскочить не может: краем глаза Килька видел, что ручка опять повернулась и опять дернулась дверь. Это тетка! Она стоит с другой стороны за порогом.
       - Не хочешь больше меня бить?! - закричал Филипп. - А вот мне очень хочется рассчитаться с тобой за все издевательства и приложить тебя как следует!
       Но не успел он еще договорить последних слов, как дверь сотряс сильный удар и из-за нее донесся голос тетки:
       - Откройте!.. А ну, откройте скорее! - так она еще никогда при Кильке не кричала.
       И тут же опять сильнейший удар сотряс дверь, что-то затрещало, откуда-то сверху, с окаймлявшего дверной проем наличника посыпались твердые мелкие кусочки то ли краски, то ли штукатурки.
       Ручка задергалась.
       На лице Филиппа, - Килькин явственно заметил это, - отразился испуг, через доли секунды - ужас. Покойник повернулся к входной двери.
       Килькин понял, что другого такого момента - не представится. Он рванулся и выскочил с узкого пятачка пространства между покойником и столом с поваленными бутылками и бокалами к окну. Там стояло кресло с мягким сиденьем и спинкой и деревянными подлокотниками с боков.
       Никита рассчитывал схватить кресло за удобные подлокотники, рывком поднять его с пола и что было силы швырнуть его в мертвеца. Килька был уверен - Филипп не устоит на своей сломанной, кривой и хромающей ноге и повалится на пол. А там... С лежачим мертвецом у Никиты будет хоть какой-то шанс справиться: огреть его столом, бутылкой, еще раз обрушить на него все то же кресло...
       - Откройте! - ревела долбившаяся в дверь так, что она вот-вот, казалось, слетит с петель, тетка Смерть.
       Отскочив от стола и оказавшись теперь лицом к окну, Килькин, неожиданно для себя, обнаружил, что мертвой Кристины на балконе уже не видно, - она успела куда-то деться.
       "Вот он, выход!" - пронеслось в килькинской голове.
       Не размышляя и не оборачиваясь к покойнику, лишь слыша за спиной отчаянный стук в дверь и крики тетки "Откройте!", он подскочил к балконной двери, - она была заперта, - рванул за ручку, распахнул дверь и выскочил на балкон.
       Еще не успев развернуться обратно лицом к окну, он услышал за спиной громкий, вскрик, - не вскрик, а всхрип! - Фильки. Тот, должно быть, хотел выкрикнуть "Эй, куда?!", но получилось какое-то сдавленное булькнувшее "Э-кх-а!"
       Но уже когда Килькин торопливым судорожным движением закрывал за собой дверь, до его ушей донесся громкий топот. Никита глаз не поднимал, он торопился понадежнее схватиться за ручку - вцепиться в нее двумя руками. Дверь открывалась внутрь, запиралась изнутри, и внутрь, на себя будет тянуть ее через какое-то короткое мгновение покойник. Так что вцепиться в ручку надо будет что есть сил...
       Да и то, хватит ли этих килькинских сил? - Килькин уже изведал на себе всю мощь мертвого тела. И откуда она только взялась?! При жизни "механический" приятель не только не выказывал каких-то особых спортивных способностей, но даже, кажется, напротив, был хиловат... Типичный отличник-знайка, хотя и без очков!
       Килька еще хотел глянуть по сторонам, - оказавшись на балконе, он так и не успел еще глянуть по сторонам и увидеть, куда делась мертвая Кристина. Но Никита не сомневался, что она не исчезла куда-то далеко.
       Но Килька не успел повернуть головы - покойник впечатался в балконную дверь. Если бы плечо "механического" приятеля налетело не на раму балконной двери, а на стекло, Филька неминуемо выбил бы его. Осколки стекла полетели бы на лицо Никиты, режа его, а сам покойник бы вылетел через образовавшийся проем на балкон.
       Но от удара "механического" плеча дверь только содрогнулась...
       Филька тут же отскочил на метр назад, а затем вновь с силой впечатался в дверную раму. Удар был такой силы, что дрогнули не только дверной проем и оконные рамы, но, кажется, и сам балкон.
       Килькин в последнюю секунду резко отстранил лицо от двери, - стекло от филькинского удара зазвенело так, словно в следующую секунду разлетится на мелкие кусочки.
       Еще удар - опять зазвенели стекла.
       Килькин не видел Кристины. Куда исчезла мертвая девчонка?!.. Куда здесь вообще можно деться?
       Покойник ударился об дверь еще раз. Килькину бросилось в глаза перекошенное ненавистью лицо мертвеца.
       Филипп явно никак не мог сообразить, что дверь открывается внутрь комнаты и от его долбежки она раскроется только если разлетится в щепки.
       Но вдруг бледное лицо, торчавшее перед Никитой, исчезло. Килькин не сразу понял, что покойник развернулся и стоит теперь к нему спиной, Никите был виден его затылок.
       Следом Никита услышал страшный грохот, который доносился до него даже через двойные окна и закрытую балконную дверь. Перед Килькиным через стекло в слабых лучах света, проникавших с улицы, с балкона, маячил затылок "механического" приятеля, - затылок странно дергался, как будто Филька переминается с ноги на ногу.
       Потом Филипп попятился. Затылок его был теперь в каких-нибудь десяти-двадцати сантиметрах от окна. Входную дверь номера Килька с балкона различить не мог, - ее скрадывала темнота. Но грохот от мерных мощных ударов продолжался.
       На мертвеца, похоже, этот грохот наводил ужас, он дергался в страхе, что дверь не выдержит, и распахнется, хотел бежать - но куда?.. Дверь балкона не открывалась...
       "Сейчас покойник догадается разбить текло..." - понял Килькин.
       Никита повернулся влево - лицом к загородке, разделявшей две секции одного длинного балкона. И увидел Кристину - спину покойницы, она исчезала в двери, которая была в стене в самом конце длинного ряда балконов, шедшего вдоль всего этажа.
       Еще короткое мгновение - дверь притворилась, Кристина исчезла за ней, словно покойницы и не было, словно она лишь померещилась Килькину.
       "Дверь! Выход!.." - пронеслось в голове молодого человека.
       Каким-то боковым зрением заметив, что мертвый Филипп все еще стоит к балконной двери спиной, - удары в дверь продолжались, Килькин слышал их грохот, - Никита ринулся к металлической перегородке, разделявшей балконы.
       Сходу перемахнул ее, оказался на соседнем балконе, побежал дальше, перемахнул через еще одну перегородку.
       Миновав несколько балконов, меньше чем через минуту он оказался в самом конце балконного ряда у угла здания. Там была пожарная лестница с заделанным досками проемом, который вел вниз.
       Дверь была слегка приоткрыта, на каких-нибудь пару сантиметров, виднелся торчавший из замка язычок, который как раз на эти пару сантиметров не добрался до паза и не защелкнулся. Сейчас подует какой-нибудь сквозняк, дверь захлопнется, защелкнется замок, отрезая Килькина от коридора, который должен быть за дверью, оставляя его на балконе. А ведь сейчас мертвый Филипп может выйти из номера!
       Никита резким движением схватился за балконную ручку. "Успел!" Он потянул дверь на себя, она растворилась, впуская его в коридор...
       Молодой человек шагнул за порог.
      
      
      Глава девятая.
      БАНКНОТЫ ПРИНОСЯТ НЕСЧАСТЬЯ
      
      
       Килькин лежал на гладко обструганных досках. Они были потолком для тесной квадратной комнатки. Ее размеры, - длина и ширина, - не на много превышали его рост.
       Комнатка была самой маленькой, - не комнатка, а какая-то кладовка, - в деревянном одноэтажном домике с большой верандой, стоявшем примерно на полпути от мотеля до лодочной пристани на берегу озера.
       Домик, видимо, предназначался для сдачи постояльцам мотеля, но по какой-то причине оборудование его для гостей не было завершено. С потолка свисали провода электропроводки, не было ни плафонов освещения, ни лампочек. Комнаты, - вместе с той, над потолком которой спрятался Килькин, их было четыре, стояли совершенно пустые - ни кроватей, ни другой мебели.
       Забежав в домик, Никита обнаружил: в самой маленькой комнате, должно быть, предназначавшейся для кухни, доски потолка лежат неровно, сдвинутые в стороны. Между ними - щели.
       Потолок - низкий. С него свисали до пола электрические провода, один из которых - в палец толщиной. Уцепившись за него, болтая ногами, упирая их в стену, Никита умудрился подтянуться, просунуть руку в щель между широкими досками, зацепиться за одну из них.
       Упершись обеими ногами в стену, он свободной рукой отодвинул одну из досок потолка в сторону - она не была прибита. Потом сдвинул другую доску - она тоже оказалась не прибитой.
       Закинул ноги за потолок, - ужас удесятерял его силы, добавлял ловкости.
       Теперь, когда ноги его были наверху и держались за доски, он еще ближе подтянулся по проводам, как по канатам, к потолку, а потом ухватившись обеими руками за доски, просунул, расцарапав в кровь щеку, голову и плечо в щель. Дергаясь, как-то спиной раздвинул доски еще. Наконец, перевалился за них всем телом.
       Торопливо втянул провода наверх так, чтобы снизу их вообще не было видно, сдвинул, выровнял доски, затих...
       Теперь он лежал в тесном пространстве между потолком и крышей домика. Над головой у него громоздилась под наклоном толстая, поддерживавшая крышу домика балка...
       Прижимая руку к ране на щеке, из которой сочилась кровь, Килькин прислушивался, - в домике и за его стенами царила полная тишина.
       Молодой человек надеялся, что здесь, в этом тесном деревянном гробу, словно таракан, притаившийся в укромном месте за ящиком буфета, он сможет долежать до рассвета, до утра - времени, когда яркое дневное солнце неминуемо разгонит всех оживших покойников, призраков, теток в капюшонах. По крайней мере, об этом он читал в книгах и фильмах, и, значит, так должно быть!
      
      
      ***
       - Килечка, дорогой, я знаю, ты где-то здесь... Ну, скажи, голубчик, где ты стоишь, а? - голос "механического" покойника раздавался ровно под тем местом, где на досках потолка лежал Никита.
       Килькин не только не шевелился, - впрочем, в тесном "гробике" под крышей он бы не мог двинуть и рукой, а если бы попытался поднять голову хоть на сантиметр, то ударился бы затылком о балку, - но теперь он и дышать старался через раз, - вдруг чуткие ноздри мертвеца уловят через щели в досках чудовищный, исходивший от Никиты, запах алкоголя?
       - Я ведь знаю, что ты где-то здесь. Я видел, как ты зашел в домик.
       Скрипнули половицы, потом как-то дробно стукнули филькинские каблуки, точно мертвец вдруг пустился вприсядочку, тут же и бросил это занятие - так же неожиданно, как и начал... Звуки означали: покойник сделал пару шагов. Ноги его, одна из которых как-то странно сломана и вывернута, при каждом шаге отбивали дикую чечетку. На гулком деревянном полу раздавалась особенно громко.
       Килькин хорошо представлял: мертвый "механический" приятель стоит, обводит внимательным взглядом стены каморки, напряженно соображая, куда же мог спрятаться Никита, хотя, на первый взгляд, спрятаться здесь совершенно негде.
       Мертвец проговорил:
       - Килечка, понял, где ты спрятался! - голос покойника полон злобного ехидства.
       Никита от ужаса едва не потерял контроль над собой - не дернулся, - при этом обязательно бы треснулся головой о балку, глухой звук удара его бы выдал.
       - Ловко это ты, Килечка, придумал, перебегать из комнаты в комнату. Давай, выгляни из-за угла, я же видел: ты туда заскочил!
       Раздалась дробь каблуков.
       - Выходи!..
       Каблучная дробь оборвалась. Филипп остановился.
       Килька живо представил, как тот стоит сейчас на пороге каморки, откуда уже хорошо видно всю смежную комнату, смотрит на ее голые стены, понимает: Никиты здесь нет. Думает, думает, куда же он спрятался?..
       Лицо Кильки покрыто ледяной испариной, щипало рану на щеке. Самое главное: молодой человек чувствовал - нервы его не выдержат даже раньше, чем Филипп обратит внимание на потолок каморки, на широкие щели между досками, поймет: именно там прячется Никита.
       Опять странный чечеточный стук каблуков, замерший ровно под местом, где лежал Никита.
       "Что это значит? Он уже все понял?! Обнаружил меня?!" - стремительными антилопами, напуганными хищником, пробежали в килькинской голове мысли.
       Готов был раздвинуть доски, спрыгнуть вниз, попытаться убежать. Но в тесном пространстве под потолком и пошевелиться-то непросто. Пока станет спускаться вниз - угодит прямо в руки покойнику. Тот его разделает так, что на Килькине живого места не останется.
       - Килечка, ну где ты? - опять заладил покойник.
       Никита испытал облегчение. "Все-таки не догадался, где я прячусь!" - захотелось пошевелиться, ноги и руки страшно затекли, но он по-прежнему боялся не только шевелиться, но и дышать.
       - Килечка, друг ты мой старинный, что мы с тобой все ссоримся? - голос "механического" приятеля зазвучал вкрадчиво. - Мы с тобой в истории оба - пострадавшие. Нам нечего делить! Наоборот, у каждого - сведения, которые нужны другому. Не проще ли по-дружески поделиться ими? Килечка, дорогой, что за глупая игра в прятки? Пойми, пока мы с тобой теряем время...
       Мертвец издал какой-то странный звук, потом крякнул. Никите показалось: Фильку вырвало.
       "Как это может быть?! Ведь он уже мертвый!" - ужаснулся Никита.
       Он, хотя и не хотел этого, явственно представил: какая-то темная гнусная сукровица вырвалась из мертвеца наружу, окропила доски пола... Килькин из последних сил прогнал от себя эту картину. Иначе его самого начало бы рвать.
       - Никитка... - опять заговорил покойник, но уже каким-то другим, изменившимся голосом.
       "Что-то с тобой, Филипп, явно происходит!" - подумал Никита.
       - Ты спрятался от меня, разговаривать не хочешь, а времени у нас для беседы очень мало. Можно сказать, вообще нет, - раздался дробный "чечеточный" перестук "механических" каблуков. Звук удалялся... Значит покойник двинулся в дальнюю комнату домика.
       "Что он бродит? Почему не стоит на месте? Надеется найти, где я прячусь?" - с тревогой подумал Никита.
       Шаги остановились. Несколько мгновений царила полная тишина. Килькин задержал дыхание. Знал - мертвец намеренно не шевелится, пытается уловить каждый, даже самый незначительный звук: шорох, скрип, едва уловимое колебание воздуха, чтобы по ним определить место, где затаился Никита.
       - Килечка, давай откровенно, знаю, чего боишься... Хочешь, скажу? - по тому, откуда доносился голос мертвеца, Никита пытался определить, в какой Филипп из комнат.
       Склонялся к тому, что комната эта - дальняя.
       - Я скажу тебе, - продолжал хрипло говорить покойник. Слова доносились до Никиты слабо, но разбирал каждое.
       - Боишься, что наброшусь на тебя, начну зверски избивать, ты уже почувствовал на себе весь страх моих смертельных ударов. Боишься, что начну выбивать из тебя то, что мне нужно. А, Килечка, угадал? Но это неверно! - мертвец повысил голос. - Никита, я не забыл, что мы с тобой друзья, были и остаемся...
       У Килькина екнуло сердце, - от мысли, что с сегодняшнего дня у него такой друг охватил уже не ужас, а... Расхотелось жить!
       "Ну, нет! Врешь!.. - вдруг со злостью подумал Никита. - Вы меня не угробите: не заставите самого выполнить за тетку Смерть ее работу!"
       От злости, забывшись, едва не дернулся и стуком локтей о доски не выдал себя.
       - А раз мы друзья, то стану ли я тебя, Килечка, трогать. Зачем мне тебя убивать? Ты мне нужен живым. А веду я себя так, Килечка... Килечка, я ведь нервничаю. Я ведь хочу выяснить кое-какие подробности, а ты мне не говоришь. Что тебе стоит?.. Ты что, хочешь унести тайну в могилу?.. Думаешь, тетка тебя оставит в покое?..
       Килькин еще больше напрягся - внимательно слушал.
       - Тебе проще рассказать все...
       "Да что, черт возьми, хочет от меня узнать?! Какую такую тайну, которая мне известна?"
       Килькин перебирал в уме подробности, которые сообщил Филипп, никак не находил среди них зацепки, штриха, по которым можно догадаться: что интересует "механического" приятеля?
       "А главное, зачем ему теперь что-то знать? Что в его положении это непонятное знание изменит?" - задумывался Килькин.
       На время он даже перестал вслушиваться в то, что продолжал говорить в другой комнате Филипп:
       - Откликнись, Килечка! Не могу понять, где ты тут спрятался... И ведь знаю, что ты где-то здесь, видел, как в домик заходил, а где именно спрятался - не вижу... Хорошо, если не хочешь, не откликайся. Но я знаю, что ты здесь. Не хочешь говорить, а на самом деле - очень зря. Я собираюсь рассказать тебе массу интересных вещей. Будут тебе полезны, можешь быть уверен. Вот например... Килечка, я...
       Килька словно бы очнулся от забытья, принялся внимательно слушать. Но "механический" приятель не произносил больше не слова.
       Никита почувствовал: внимание его вновь стремительно ослабевает. "Да я сейчас усну прямо здесь - между крышей и потолком, Филька обнаружит меня по храпу!" - пронеслась в голове тревожная мысль.
       "Уже, наверное, сутки не сплю. Да еще и пью непрерывно. Еще бы не клонило в сон!" - подумал он, но тут же припомнил: несколько раз за вечер дрых - и в кафе, и за мусорными бачками.
       Он начал погружаться в странную дремоту - пограничье между сном и явью. И тут... Килькин опять едва не вздрогнул, настолько поразил его звук...
       Это был вздох - тяжкий, исполненный глубочайшей тоски.
       В первое мгновение решил, что это тетка невероятным образом (впрочем, чего тут невероятного?!) появилась там же, где и он. Но тут же отмел предположение - его не тошнило, сердце не останавливалось...
       Услышал перестук филькинских каблуков - "механический" приятель сделал несколько шагов. Потом вновь громко вздохнул, - теперь Килька не сомневался: этот звук издает именно он. Потом Филипп опять заговорил, на этот раз с особенным надрывом:
       - Ну, что за глупая канитель, Килечка!.. Ты же понимаешь, никаких сомнений, что ты где-то здесь, у меня нет. Ты - здесь и никуда отсюда не делся! - уверенно проговорил Филька. - Но единственное, чего я никак, Никита, не могу понять, где же ты, черт возьми, мог спрятаться?!..
       Надрыв в голосе покойника усилился:
       - Мне, Килечка, трудно искать тебя!.. Ты не представляешь, как я долбанулся об эти рельсы и шпалы! - воскликнул Филипп.
       Раздалось несколько дробных шагов. Никита явственно представил, как Филька осматривает комнату, поворачивается то в одну сторону, то в другую.
       - Я ударился сначала об рельсу, потом об шпалу, - проговорил Филипп чуть тише, чем прежде. - С такими внутренними повреждениями, как у меня, очень трудно что-либо делать, трудно искать, трудно смотреть, трудно, вообще, на чем-нибудь сосредоточиться, особенно трудно задирать голову вверх, в ней сразу какие-то процессы возникают, слизь захлестывает пробитый мозг.
       Опять послышался дробный стук каблуков. Долго - не меньше полминуты - мертвец не произносил ни слова. Потом негромко, так, что Килькин некоторые слова не расслышал толком, а просто догадался, что были сказаны именно они, произнес:
       - А ведь ты, Килечка, спрятался где-то наверху, между потолком и крышей.
       Никита вдруг почувствовал сильный озноб. Его начало колотить, дрожали руки, ноги, ему стоило труда как-то обуздывать себя, иначе его ноги начали бы дергаться, колени и ботинки застучали по доскам потолка.
       - Да, ты таишься именно там, теперь это для меня очевидно, - продолжал покойник. Голос его опять начал становиться громче, словно это не Филька, а какой-то радиоприемник, у которого кто-то крутит ручку громкости, то убавляя, то прибавляя звук.
       - Я только не знаю, где точно, в какой комнате ты спрятался на этом чердачке. А искать тебя мне тяжело, я же тебе говорю...
       Опять раздался стук, которым каждый раз сопровождались шаги мертвого "механического" приятеля.
       И вдруг Филипп истошно закричал:
       - Вот же ты где сидишь! Все! Я увидел! Вот они, эти щели в досках!
       От неожиданности Килькин все же потерял контроль над собой и резко дернулся. Ударился головой о балку, каблук правого ботинка громко стукнул о доску.
       Но тут же до Никиты дошло, что истошные крики Филиппа раздаются не под досками, на которых лежит, а откуда-то из дальней комнаты. Значит Филипп решил, что Килькин прячется именно там!
       - Сейчас я тебя оттуда выкурю, сейчас я тебя достану! - кричал мертвец.
       И хотя крики доносились из дальней комнаты, Никиту охватила паника.
       "Мог услышать стук каблука!.. Он все равно осмотрит потолок во всех комнатах!" - пронеслось в голове у Никиты.
       Совладать с паникой Килькин уже не мог.
       Доски, на которых валялся, не были закреплены. Никита судорожными движениями принялся сдвигать ту из них, что была сбоку от него, в сторону. Доска - тяжелая, ухватиться пальцами за нее трудно, но Килька в таком состоянии, что кажется, была бы возможность выворачивать доску лишь языком, не задумываясь, стал делать это...
      Ободрав в кровь костяшки пальцев, - задевали об угол соседней плохо обструганной доски, - Никита стремительно сдвинул в сторону сначала одну доску. Тут же, - это было уже проще, - другую. Ноги провалились вниз, болтались, не достигая пола.
       В дальней комнате кричал мертвец:
       - Килька, я же вижу, вон ты! Лицо в щели между досок белеет! А значит, голубь сизокрылый, Килечка, никуда от меня не денешься! Куда тебе деваться? Только если крышу разберешь, на небо вознесешься! Не разобрать тебе крыши!.. Вот что, Килька, могу кое-что рассказать... Скажу, что от тебя узнать нужно.
       Килька в этот момент с шумом отодвинул третью доску и легко соскользнул вниз.
       Ему показалось, что приземлился на дощатый пол тихо, но "механический" приятель вдруг замолчал.
       "Услышал!" - пронеслось в голове у Килькина.
       В ту же секунду посмотрел в сторону выхода - рванувшись туда, опередил бы Филиппа.
       Но дробных шагов не раздалось, "механический" приятель не двигался с места. Опять заговорил:
       - Твои банкноты - фальшивые, это мы узнали с самого начала, когда на тебя заявил Курилов. Но потом стало ясно, что они не просто фальшивые, они приносят особенное несчастье и неудачи. Да-да, Никита, именно твои банкноты несут горе. Не все фальшивые банкноты вообще, а в последнее время их было немало, а именно те, которые попадали в город через твои руки.
       Слова "механического" приятеля заставили Килькина замереть и не двигаться с места. Принялся внимательно слушать Фильку.
       Тот продолжал:
       - Я говорил тебе, что есть банкноты, которые содержат огромную дозу радиации, помнишь? Говорил тебе, что они светятся. Помнишь?
       В памяти Никиты всплыли подробности сегодняшнего дня: как Филька сказал ему, что банкноты облучены... После этого кинулся искать уже не ресторан, а первый попавшийся магазин, чтобы купить бутылку водки, вылакать ее, заглушить страх.
       - Так вот, Килечка, и террористы, и вся эта история, и банкноты с радиацией - все существует. Но только к тем купюрам, которые распространяешь именно ты, это не имеет никакого отношения. Твои купюры - не радиоактивные! Они - гораздо хуже...
       В этот момент Филька замолчал. Никита напряженно ждал, что он скажет дальше, но вдруг словно какая-то волна пробежала в воздухе - Килькин физически почувствовал ее.
       Это было нечто, что можно было назвать воздушным ударом. Мертвец, изо всех сил рванувшийся в сторону каморки, туда, где спустился на пол из своего укрытия под потолком Никита, резко толкнул своим телом воздух. И этот резко сдвинутый воздух рванулся по комнатам, ударом настиг Килькина.
       От удара даже не ужас, а чувство самосохранения, достигшее за доли секунды высшей степени, заставило Килькина метнуться к двери на улицу.
       Хоть Филипп и вложил в бросок все силы, а, ковыляя на изломанных ногах, все же не мог двигаться так быстро, как Килькин. Никита легко опередил его, вылетел из домика, успел не только захлопнуть деревянную дверь раньше, чем "механический" приятель с другой стороны подбежит к ней, но подобрал с пола веранды, огибавшей с двух сторон домик, какую-то узкую щепку, воткнул ее в железные ушки, одно из которых привинчено к дверному косяку, другое - к самой двери.
       Ушки предназначались для навесного замка, которым дверь неотапливаемого холодного домика запирали снаружи на зиму.
       Через мгновение Филипп с силой ударился плечом в дверь. Она даже не дернулась, лишь раздался глухой звук.
       Следом Филька ударился в дверь плечом еще раз. И вновь она не дрогнула, лишь раздался глухой звук. Дверь открывалась внутрь и от ударов филькинского плеча, вышибавшего ее наружу, открыться не могла.
       Дверь и дверная коробка сработаны на славу: толстые массивные доски, петли с железными полосами и мощными винтами. Словно не домик для отдыха, а башня средневекового замка!
       Килькин замер на мгновение. Но тут же дверь дрогнула - мертвый Филипп принялся изо всех сил дергать ручку на себя. Никита вцепился в нее со своей стороны.
       Мертвец дергал все сильнее:
       - Килька, мразь, открой! Я все равно достану тебя! Никуда не денешься, отпусти дверь!.. - закричал покойник. - Отпусти, гадина, ручку, все равно не выдержишь, отпустишь!
       Филипп дергал дверь, явно полагая, что она не открывается лишь от того, что ее с внешней стороны держит Килька. Про замочные ушки и вставленную в них щепочку не знал.
       Мертвец дергал за дверь все сильнее и сильнее.
       "Что же делать?! Когда это кончится?! - в ужасе подумал Никита. - Так и бегать до рассвета от покойника?!"
       Филипп, похоже, не способен испытывать усталость. С каждым рывком за дверную ручку энергия его только усиливалась.
       "Так и стоять мне здесь?! - неслось в килькинской голове. - Если не стану держаться со своей стороны за ручку, он размозжит щепку, вырвется наружу".
       - Я уничтожу тебя! Тебе - конец! - злобно визжал мертвец, дергая за дверную ручку все сильнее. - Ты сейчас мне все скажешь, я выверну тебя наизнанку и завяжу узлом, проколю и выпью твои глаза. Ты мне выложишь, как на духу, где ты брал свои банкноты и где лежит сейчас остальная партия!
       Обезумев от страха, Килькин отпустил дверь. Ожидал, что покойник вырвет ее, дверь мгновенно слетит с петель. Но этого не произошло.
       Филька еще раз с силой рванул дверь.
       Дверь дернулась, но щепка выдержала.
       От ужаса Никита не мог сдвинуться с места. Подошвы ботинок словно прибиты гвоздями к деревянному полу веранды. Мертвец казался всесильным и вездесущим, бегство - бессмысленным. Куда Никита не кинься, через короткое время мертвец, высадив дверь, появится рядом.
       Мощный удар сотряс дверь. В массивной и крепкой дверной коробке что-то затрещало.
       Филипп действовал, словно был не покойник из мяса, в котором не теплится жизнь, а таран, сделанный из железа. Он выломает эту дверь, если понадобиться - вместе со стеной!
       Взгляд Килькина упал на накрытый тряпкой прямоугольный, высотой примерно в полметра, предмет у стены в дальнем конце веранды.
       "Канистра!"
       У причала покачивается на воде озера лодка с навесным мотором. Раз мотор, должен быть и запас бензина. Отсюда - канистра!
       Он уже срывал с нее тряпку...
       Открыл крышку, цеплявшуюся за петли на горлышке металлическими клыками. Резкий запах бензина ударил в нос.
       Со злобной энергией, - ее удесятеряло радостное предвкушение мести, - Никита стал обливать бензином из канистры, - была полной до горловины, - стены деревянного домика, окна, наглухо задраенные массивными дощатыми ставнями. Плеснул несколько раз на дверь.
       Странно: как раз в этот момент удары Филиппа прекратились.
       Никита быстро обогнул домик, облил его бензином с другой стороны. Вернулся к двери.
       Канистра почти пуста. Килька выплеснул остатки бензина на дверь.
       Швырнул пустую канистру в сторону. С металлическим грохотом, который должен разнестись в ночной тишине по всей территории мотеля, ударилась о дощатый пол веранды. Соскользнув с ее края, свалилась на траву у домика.
       - Никитушка, что задумал?.. С ума сошел?! Не делай этого! Никитушка...
       Мертвец взвыл, словно зверь, которому нанесли смертельную рану.
       - Не дела-ай э-этого, Ники-ита! - прокричал мертвый "механический" друг так, что Килькина, который и без того от ужаса - сам не свой, мороз продрал по коже.
       - Мы же дружили! Я ведь и умер из-за тебя! Не кремируй меня! - покойник завыл, с силой ударил в дверь.
       Что-то громко хрустнуло.
       Килькин понял: времени мало - какие-нибудь минуты. Если не спалит чертов домик вместе с запертым мертвецом, тот вырвется на свободу. И тогда...
      
      
      ***
       Не было спичек или зажигалки! Да и откуда им взяться, ведь Никита не курил!.. Расплескивая бензин, Килькин не подумал, чем поджигать его.
       "Как все глупо! Целый день сплошное идиотство!"
       Он крутанулся вокруг своей оси, ища взглядом что-то, чем можно поджечь бензин. Но чем подожжешь?!.. Если только палочку о палочку тереть несколько часов...
       - Килечка, я тебя очень прошу... Пожалуйста, ради всего святого! Если осталось в тебе хоть что-то... - подвывал за дверью покойник.
       Филипп уже не долбил в дверь, голос доносился откуда-то снизу, словно из-под пола.
       "Опустился вниз, не выдержали переломанные ноги", - догадался Никита.
       - Ники-и-и-та-а-а! - взвыл покойник.
       Килькина осенило: понял, как можно использовать положение. Бензин ему не поджечь, но мертвец-то не догадывается, что у него нет спичек.
       - Вот что, я могу не кремировать тебя. Но только при одном условии. Чего я там не знаю? Ты расскажешь мне все!.. Ведь ты же мне друг... - Килька сделал паузу.
       Она тут же была прервана учащенной речью покойника:
       - Да, расскажу тебе все... Все, что знаю. Только не играй с огнем, убери спички. Этот бензин... Он мгновенно испаряется, а его пары - они вспыхнут от любой искорки. Ты можешь нечаянно чиркнуть. Этот домишко выгорит до тла за несколько минут... - в голосе покойника сквозил ужас.
       - Не трепись, не трать время! - рявкнул Никита. - У меня коробок и зажигалка. Чиркну огнивом как только почувствую, что ты хитришь и тянешь время! Говори!..
       - Что?! - взвизгнул покойник. - Банкноты приносят несчастья.
       - Радиация? - опять рявкнул Никита. - Это я уже слышал. Мои банкноты не светятся, я проверял их. Я сейчас чиркну огнивом!
       - Не надо! - взвизгнул мертвый "механический" друг. - Никита, прошу тебя!.. Я не обманываю. Все началось именно с радиации. Я не врал, когда рассказывал про радиоактивные банкноты. Террористы на самом деле хотят использовать их... Все существует в действительности: и радиация, и бумага, и террористы. Мы пытались взять под контроль всех фальшивомонетчиков. Никогда прежде на них не было обращено такого внимания! Но дело оказалось не в этом!
       - А в чем? - вскричал Килька.
       - В том, что, когда мы заполучили образцы тех банкнот, которые распространял ты, мы обнаружили, что они представляют опасность совсем другого рода.
       - Какую? - Никита трясся от любопытства и нетерпения. А сердце его замирало от предвкушения разгадки, которое было одновременно и леденящим душу и полным болезненного желания.
       - Они приносят несчастья, Никита! Я не шучу - именно так. И не все фальшивые банкноты вообще, а именно твои.
       Мертвец замолчал.
       Килькину показалось, что "механический" приятель о чем-то задумался. Если покойники могут думать.
      
      
      ***
       Покойник и вправду вспоминал о том, что было.
       После того, как Курилов оставил в спецслужбе письменное заявление на Килькина, агенты стали изымать банкноты, которыми рассчитывался молодой человек.
       Собрав образцы фальшивок, спецслужба была намерена установить: радиоактивны килькинские банкноты или нет.
       Через короткое время в руки агентов попала маленькая пачечка килькинских банкнот, которыми тот расплатился за туристическую путевку.
       Экспертиза установила: деньги фальшивые. Но никакой радиации от них не исходило.
       Однако беду эти фальшивые купюры все же принесли.
      
      
      Глава десятая.
      СЛУХИ, ДОМЫСЛЫ И НАРОДНАЯ МОЛВА
      
      
       - Это уже второй случай! Это банкноты, они! Как вы не понимаете!
       Громкие крики доносились из комнаты, в которой стоял рабочий стол Филиппа. В ней, кроме него, стояли столы еще нескольких сотрудников.
       Времена на улице стояли еще те, давние, когда килькинский "механический" приятель был жив, находился в прекрасной физической форме, работал в специальной службе, с которой стал сотрудничать еще во время учебы на третьем курсе института, - того самого, где они с килькиным и познакомились.
       Филька медленно шел по коридору. До его комнаты оставалось еще метров десять, но дверь - широко открыта и был слышен происходивший в комнате разговор.
       Филипп догадывался, о чем идет речь.
       Преодолевая последние метры до двери комнаты и предвкушая чашку крепкого растворимого кофе, которую он сейчас обязательно выпьет, он вспоминал, что того сотрудника, который с самого начала возил тонкую пачечку килькинских фальшивых банкнот на экспертизы, - деньги были помещены в специальный контейнер для перевозки радиоактивных материалов, - сбил автомобиль.
       Сотрудник остановил свою машину у обочины, быстро распахнул дверцу и вылез из машины. Тут-то на него и наехал грузовик.
       Потом все объяснили этот случай тем, что погибший сотрудник нервничал: все боялся, что радиация, исходящая от фальшивых банкнот, как-то проникнет через стенки контейнера и облучит его.
       От этой нервозности он и полез под колеса грузовика, не взглянув на всякий случай в зеркало заднего вида...
       Банкнотами пришлось заниматься другому сотруднику.
       К этому моменту уже было известно, что никакой радиационной опасности они не представляют. Однако через некоторое время сотрудник, в столе которого в пакете в качестве вещественного доказательства по делу фальшивомонетчиков лежали банкноты, заболел... Он не выходил на работу, врачи постоянно продлевали больничный. Вскоре в отделе узнали, что страдает он онкологическим заболеванием.
       Кто-то, - Филька не запомнил, кто, - с дуру ляпнул:
       - Это все банкноты!
       Хотя, какая могла быть связь между банкнотами и заболеванием, если отсутствие в них радиации к этому моменту было доказано и передоказано несколькими экспертизами?..
       Килькинский "механический" приятель вошел в комнату.
       - О, Филипп! - обрадовался его появлению коллега. - А у нас беда! Похоже, эти банкноты приносят несчастья!.. Только непонятно, как они это делают. Представляешь, сегодня Смирнов взял их с собой на встречу с коллегами из МВД, и по дороге его сбил грузовик - накатил на него почти в точности, как на Федоренко. Только тот вылезал из машины, а этот выходил из-за большого автобуса, из-за которого ничего не было видно. Ну, скажи, разве это не доказывает, что банкноты - несчастливые?..
       - Я вам больше расскажу, - мрачным тоном произнес Филипп. - Пока мы здесь с вами постигали ту истину, что наши банкноты... Те, которые оказались у нас - несчастливые... По городу, как выяснилось, циркулируют упорные слухи, что часть денег, которые в данный момент находятся на руках у населения, приносят неминуемые серьезные несчастья. Получая сдачу в ресторане, в столовой или в магазине, не знаешь, повезет тебе или нет. Получишь ли ты просто бумажки, отпечатанные на фабрике "Гознака", или беду, которая каким-то неуловимым образом к ним прилепилась...
      
      
      ***
       Мертвый Филипп замолчал.
       Потом, скуля, как собака, которую побили, добавил:
       - Килечка, дорогой, только это известно мне доподлинно: банкноты приносят несчастья, но не все вообще, а именно те, фальшивые, которые распространял ты. Через наш отдел прошло немало пачек поддельных банкнот - мы специально собирали их по городу, - никаких несчастий они никому не принесли. Это проверено. И только твои фальшивки приносили и приносили беду!.. Мы в отделе уже знали: для того, чтобы накликать ее, достаточно положить твои купюры себе в карман. Да разве мой сегодняшний конец не свидетельствует именно об этом?
       Никита не произносил ни слова. Вот уже минуту или две, слушая доносившийся из-за двери голос мертвого, но вовсе не покойного "механического" друга, он сначала разыскивал в смартфоне закладку, ведущую на страничку интернет-сайта, потом открывал ее, читал...
      
      
      ***
       Килькин вышел на фальшивомонетчиков случайно и, как почти всегда бывало в его жизни, по пьяному делу.
       Еще учась в институте, Никита выказывал склонность к "красивой" жизни. Для него она заключалась прежде всего в дорогих напитках в неограниченном количестве, вкусной ресторанной еде, красивой модной одежде - всяких там ботиночках, курточках, брючках... На случайные доходы, которыми пробавлялся скромный студент без влиятельных и богатых родственников, позволить себе это нельзя.
       Килька влезал в долги, брал, сколько давали, в банке, у знакомых... В кармане все равно - пусто.
       Однажды во время пьянки с какими-то случайными собутыльниками, тоже студентами, но только другого вуза, он заснул за столиком пивного бара. Место было людное и шумное, работало допоздна, перед Никитой, сидевшим на высоком табурете за длинным узким общим столиком у окна и опустившим голову на лежащие на столике руки, стояла почти полная кружка темного пива дорогого импортного сорта, на него никто не обращал внимания.
       Знакомые, вместе с которыми пришел в этот бар и с которыми успел здесь повздорить, бросили его, спящего, а сами куда-то ушли...
       Очнувшись, Никита обнаружил, что на месте его друзей сидит какая-то сильно нетрезвая личность, пальцы которой синели от воровских наколок.
       Никита успел протрезветь. Быстро осушив стоявшую перед ним уже оплаченную, - в баре - самообслуживание, - кружку пива, - Килька полез в карман. Пары измятых мелких купюр, которые там отыскались, не хватило бы и на маленькую кружечку самого дешевого пива.
       Килька негромко выругался.
       Нетрезвый сосед, который, как оказалось, внимательно смотрел на него уже некоторое время, протянул ему крупную купюру.
       - Мои деньги, твоя ходьба. Возьми нам по кружечке какого-нибудь... Ну, выбери там получше. И на закуску чего-нибудь... Ты ведь здесь один?..
       Килькин кивнул.
       - И я один!
       Так началось знакомство, последствием которого стала работа Никиты на фальшивомонетчиков. В конечном итоге привело странной ночью на веранду деревянного домика... За дверью - мертвый "механический" приятель.
      
      
      ***
       - Этот Валера, с которым я хочу тебя познакомить, он тот еще деятель... Жадный и хитрый. Но, может быть, из-за того, что он такой хитрый, с ним и удобно иметь дело, - рассказывал на съемной квартире Килькину на следующий день новый знакомый.
       Никита уже знал, что его новый приятель, который был намного его старше, распространяет фальшивые банкноты очень хорошего качества, а главное: по заданию Валеры создает сеть распространителей фальшивок.
       Никита и его новый знакомый сразу нашли общий язык. Килькин успел разменять значительное количество банкнот. Никаких трудностей у него с этим не возникло, единственным последствием криминальной операции стало для Никиты появление в кармане денег - долю за размен новый друг выдал ему сразу.
       Сейчас они сидели на кухне, пили бутылочное пиво - коробка стояла у ножки стола, - Никита был здорово пьян.
       - Знаешь, где этот Валера хранит фальшивки? Только не пугайся... В морге инфекционной больницы... Ну, может, и не в морге, но в каком-то таком ее отделении, где держат самых заразных. Тех, которые не просто исходят заразой... Но это... Ну, как бы тебе сказать... Тех, которые уже совсем не жильцы. Которые уже опасности не представляют. Сил у них уже нет фальшивки взять... Они даже с кровати уже встать не могут. У Валеры там какой-то свой человек. То ли врач, то ли медсестра какая-то...
       Килькин тупо смотрел в поверхность стола. Слова странным образом оставляли его равнодушным. Он понимал их значение, но это был словно бы рассказ о жизни не преступника, на которого они оба работали, а какого-то вождя малочисленного племени, живущего на далеком островке, затерянном где-то в Тихом океане. Килькину до такой степени не было дела ни до этого островка, ни до этого племени, ни до его странного предводителя, что, прослушав их историю, он тут же забывал ее...
       И вот только теперь, стоя у запертой им самим, облитой бензином двери домика, в котором томился мертвый "механический" друг, Килька вспомнил, что рассказал ему тогда, совсем скоро после знакомства, подручный фальшивомонетчиков...
      
      
      ***
       Те, кто был посвящен в подробности валериных дел, - а таких всего несколько человек, - знали: его фальшивки оказались предметом медицинского расследования. На бумажках в город из больницы были вынесены бактерии опасной тропической болезни. Ее эпидемию перед этим удалось предотвратить лишь чудом.
       Валера забирал пачки фальшивок с большими предосторожностями: прямо в больнице клал деньги в пакет, стараясь не притрагиваться к ним руками. Потом, раздав деньги распространителям, тщательно мыл руки.
       Конечно, сообщница Валеры, прятавшая деньги в больнице, не стремилась специально "заражать" банкноты. Но то ли с санитарией в больнице было плохо, то ли сообщница Валеры - неряшлива... Несколько раз зараза на банкнотах вырывалась из больницы в город.
       Про случаи с менее опасными инфекциями никто не узнал, но вот тропическая болезнь... Тут источник заражения искали специально организованные группы. Обнаружили: зараза приходит в город на денежных купюрах...
       В расследовании принимали участие "гражданские" врачи. От кого-то из них сведения утекли в народ. Поползли слухи...
       Как всегда, слухи обросли целым клубком домыслов.
      
      
      ***
       Когда прятать деньги в инфекционной больнице стало невозможно, - Валерина сообщница отказывалась брать пачки, после случая с тропической болезнью к ней тщательно присматривались, - Валера придумал новое место для хранения.
       Фальшивки поступали к нему крупными партиями. Распространить их в короткий срок был не в состоянии. Держать банкноты дома боялся...
       Валера свел знакомство с могильщиком с кладбища. Тот прятал деньги в фамильных склепах, в могилах...
       И оттуда опять пошла зараза...
       Вновь поползли слухи.
       Поначалу имели весьма ограниченное хождение. В общество, в котором в тот момент вращался Килькин, студенческую среду, причем самую расхристанную, недисциплинированную ее часть, не проникали вовсе. Потом Никита стал вращаться в еще более забубенной компании. До нее разговоры про вызванные деньгами болезни, про визиты в торговые и финансовые организации, имевшие дело с наличными деньгами, странных групп, состоявших из врачей и сотрудников спецслужбы, и вовсе не доходили.
       Но однажды Килька на форуме в Интернете наткнулся на ссылку... Что-то вроде "гляньте, что люди пишут... Какие сейчас слухи про банкноты ходят..."
      У Никиты не было времени пройти по ссылке и прочитать, что пишут люди.
      Подумал, что это про обмен денег - очередные слухи про деноминацию. Ссылочку у себя в телефоне сохранил...
       И вот теперь прошел по ней...
      
      
      ***
       Килькинские предположения подтверждались. Народная молва, как всегда, выворачивала факты странным образом. В тексте - это был пост на очередном форуме - скрывавшийся за псевдонимом автор утверждал, что по городу циркулируют банкноты, которые несут на себе особо опасные заболевания. Якобы в такие банкноты вживлена какая-то микрополоса с микромембранами. Когда человек берет такую банкноту пальцами, он невольно сдавливает бумагу. В этот момент мембрана пропускает через себя порцию бактерий. Они попадают на пальцы. Потом человек, касаясь ими лица, заносит заразу в рот, в нос, в слизистую оболочку глаз. Да еще бог знает куда...
       Сами заболевания - какие-то малоизученные. Вроде бы их специально разработали в бактериологических лабораториях западных спецслужб, чтобы уничтожать народы России.
       Но Килькин занялся распространением фальшивок уже после того, как по городу пошли эти тревожные слухи. Значит, его фальшивки никак не могут быть теми единственными, которые приносят несчастья.
       Никита убрал смартфон в карман и посмотрел на дверь.
       - Сожгу тебя вместе с этим домиком! - угрожающе произнес Килькин. - Если ты не скажешь мне...
       - Никитушка, погоди, я все расскажу, - залепетал мертвый "механический" приятель.
       Если бы не эти слова, Килькин бы, возможно, отвел свой взгляд от двери. Может быть даже повернул голову и увидел, что тетка Смерть медленно, стараясь не привлечь к себе внимание Килькина, но в то же время, видимо, не надеясь на это, движется от мотеля к домику, как бы обходя его по дуге.
      
      
      ***
       - Что я могу тебе доказать, Килька? Банкноты твои действительно приносят несчастья! Что тут еще скажешь?.. Я тебе уже все рассказал, ни с какими другими банкнотами такого не было. А ведь мы имели дело со множеством разных партий и образцов...
       Никита молчал. Мысль его напряженно работала. Он сейчас если и был пьян, то не настолько сильно, чтобы не соображать и, кажется, простое и ясное объяснение уже складывалось в его голове из тех разрозненных фактов, которые он узнал от валериного друга, из странички Интернета, со слов мертвого Филиппа.
       Мертвец вдруг с силой ударил в дверь, прокричал:
       - Никитка, открой немедленно! Что ты делаешь, а?!.. Не вздумай поджигать, Никита! Гад, я же тебе все рассказал!
       Он опять с силой ударил в дверь и тут же принялся долбиться в нее с удесятеренной энергией - во много раз сильнее прежнего. Потом, видимо, сообразив, что дверь открывается внутрь, и проще сломать замок, чем выставить наружу всю дверную коробку, мертвый "механический" друг принялся с силой дергать дверь на себя.
      
      
      ***
       Ни мертвый Филипп, ни Килькин не знали всех подробностей: как в столице рождалась легенда, что деньги приносят несчастья.
       Был, например, в истории эпизод...
       Однажды Валера нашел на фальшивки оптового покупателя.
       Банкноты были из инфекционной больницы.
       Оптовый покупатель, разумеется, об этом не знал. Деньги - очень качественные, он рассчитался ими за несколько крупных покупок.
       Но затем начало происходить то, что никто не мог объяснить.
       Во всех семьях появились тяжело заболевшие. Это были не те, кто имел дело с валериными банкнотами: не оптовый покупатель и не те, с кем он рассчитывался. Заболели дочь оптовика, жена одного покупателя и сын другого.
       Зараза была завезенной из далекого уголка Азии, столичные медики опыта лечения ее не имели. Да и поняли, с чем имеют дело только после того, как двое из заболевших умерли.
       Но эти смерти - не единственные несчастья, которые принесли троим покупателям фальшивые купюры.
       Человек, с которым оптовый покупатель банкнот расплатился фальшивками, и чей сын умирал в тот момент от экзотического вируса, водил автомашину. В один из дней, подавленный смертельной болезнью сына, управляя автомобилем, почувствовал себя плохо.
       Через минуту начал терять сознание, принялся останавливаться, но было поздно. Вильнув, автомобиль, врезался в другую машину.
       В обеих машинах сработали подушки безопасности, в аварии никто серьезно не пострадал.
       Беда оказалась в другом: автомобиль, в который врезался потерявший сознание обладатель фальшивок, принадлежал матерому уголовнику - он был за рулем в момент аварии.
       Через некоторое время стал предъявлять к виновнику аварии требования, значительно превышавшие сумму, которую покрывала страховка гражданской ответственности.
       Требования были настойчивыми, даже слишком.
       К этому моменту у обладателя фальшивых банкнот умер заразившийся экзотической инфекцией сын.
       Вскоре к нему - он жил за городом в отдельном доме - приехали бандиты. Пригрозили, что, если "долг" за разбитую машину в ближайшее время не будет возвращен, разгромят загородный дом, вывезут все ценные вещи.
       У хозяина дома по-прежнему лежала в сейфе увесистая пачка валериных банкнот. После бандитских угроз отнес их к соседу по коттеджному поселку, с которым дружил.
       Этим случайным в истории людям деньги приносят несчастье.
       У соседа - сын, студент младших курсов, который втайне от всех пристрастился к картам.
       Как раз в эти дни он крупно проигрался в подпольном игровом салоне. Ему дали время собрать деньги и отдать долг.
       Обнаружив в отцовской комнате принесенную соседом пачку банкнот, украл ее. Отправился в салон, где играли в карты на деньги, - другой, не тот, в котором был должен.
       Там рассчитывал выиграть, вернуться домой, незаметно вернуть в стол отцу украденные деньги, выигрышем рассчитаться за карточный долг.
       Игра у молодого человека, как назло, не задалась. Спустил всю украденную сумму. Толстая пачка фальшивок перекочевала в карманы нескольких игроков и держателя салона.
       Отец картежника вскоре обнаружил пропажу денег.
       Между ним и сыном произошел взвинченный разговор, под конец отец непрерывно кричал. Сын выбежал из дома, хлопнув дверью.
       На какой-то случайно остановленной машине отправился в небольшой городок, рядом с которым находился коттеджный поселок. Там нашел бар, темный и полный подозрительных личностей...
       Сильно напился, повздорил со случайным собутыльником, тот в драке убил его страшным ударом кастета в висок.
       Тем временем, проигранные валерины фальшивые банкноты, попавшие к картежникам в притоне, заразили одного из них.
      Он слишком поздно обратился ко врачу, оказался в больнице, уже когда помочь ему было невозможно.
       Умирая, рассказал врачам, где, по его предположению, подцепил заразу - в картежном притоне. В последние месяцы кроме этого места заядлый картежник, нигде не бывал.
       Медики отправились в картежный притон в компании полицейских. Вход в салон был заблокирован, следом началась облава.
       Не прошло и десяти минут, как в салоне прогремел взрыв...
       В момент облавы в притоне оказался человек, находившийся в розыске за крупную растрату и не собиравшийся сдаваться полиции.
       Когда люди в масках и с оружием ворвались в квартиру, - салон располагался в многоэтажном доме в центре города, - растратчик подорвал себя гранатой. Погиб он сам, двое полицейских, стоявших в этот момент рядом с ним, и трое картежников.
       Еще пять человек было ранено, в том числе двое - тяжело.
       Обо всем этом стало известно отцу молодого картежника - того самого, который украл деньги и был убит после того, как ушел из дома после ссоры с отцом. Тот вышел на этот салон, пытаясь понять, кто же пристрастил его покойного сына к картам.
       О заразившемся картежнике и взрыве в салоне безутешный отец рассказал своему соседу - тому самому, чьи деньги хранил у себя дома. Тот, знавший остальные обстоятельства истории, связанной с деньгами, пораженно воскликнул:
       - Это все эти банкноты! Поразительно, но они приносят тяжелую болезнь и несчастья всем, кто к ним прикасается!
       Эти слова отец убитого молодого человека передавал всем, с кем потом он общался.
       Вскоре он узнал еще об одном обстоятельстве, которое сделало его горячим сторонником версии о том, что в Москве появились какие-то загадочные банкноты, которые приносят всем, кто подержит их в руках, болезни, несчастья и даже смерть.
       Поскольку он общался с полицейскими, занимавшимися делом салона картежников, то вскоре узнал новость, подтверждавшую его версию...
       Отвечавший за полицейскую облаву в карточном салоне полицейский начальник был уволен. Ему не простили жертвы, которыми сопровождалась операция и которые потом обсуждались в средствах массовой информации заодно с темой циркулировавшей по Москве заразы.
       Дальше - больше. После своего неожиданного увольнения полицейский сошел с ума и в один из дней открыл из имевшегося у него пистолета огонь по посетителям магазина.
       Это событие, разумеется, получило огромный отклик в самых разнообразных средствах массовой информации. В том числе в одном из них - правда, не самом популярном, промелькнул сюжет, в котором выступил отец погибшего молодого картежника, заявивший, что по столице ходят банкноты, которые приносят несчастья.
       Это короткое выступление отца погибшего картежника услышала одна тетка - знакомая жены того человека, с которым рассчитался фальшивыми банкнотами оптовый покупатель валериных купюр. Она знала уже значительную часть истории от своей знакомой и вот теперь услышала еще и ее продолжение от выступившего в новостях кабельного канала отца картежника...
       Тетка страшно испугалась. Она как-то сразу поверила в то, что приносящие несчастье банкноты существуют. Теперь ей казалось: поскольку она общалась с семьей, в которой эти банкноты побывали, их действие может сказаться и на ней.
       В страхе сплетница, имеющая множество знакомых, стала рассказывать об этой истории по всей Москве.
       Поскольку ее знакомыми были большей частью такие же сплетницы. как и она сама, информация сразу распространилась по столице широко, и чем дальше, тем быстрее увеличивалось количество знакомых с ней людей.
       Килькин, разумеется, не знал всех этих подробностей. Но некоторую их часть он почерпнул из сбивчивого поста на форуме в Интернете.
       Ему бы поинтересоваться всем этим раньше!
      
      
      ***
       Мимо Килькина прошла не только история, которую он не прочитал вовремя на форуме в Интернете. Он ничего не знал о многих эпизодах, происходивших в этот момент в городе. О них, как сотрудник спецслужбы, был прекрасно осведомлен Филипп. Когда был жив.
      
      
      ***
       - Я не стану брать этих денег! - громко воскликнула толстая гладкая женщина лет шестидесяти. К ней очень подходило слово "тетка".
       Она была одета в короткие на низеньком каблуке ботинки, длинную толстую юбку и полупальто из дешевого искусственного материала, спускавшееся ниже колен. На голове у тетки был повязан платок, и она походила бы на прихожанку церкви, только что побывавшую на службе, если бы вся одежда ее не была ярких цветов: платок - ядовито зеленый, пальто - розовое, юбка - небесно-голубая.
       Длинная очередь к кассе супермаркета, - во всем зале работала только одна кассирша, - словно бы встрепенулась.
       Шеи вытянулись, взгляды устремились к тетке, всем хотелось не пропустить ни слова из разговора между ней и кассиршей.
       - Нашли дурочку! - продолжала возмущаться тетка. - Я уж из того возраста, когда глупости делают, лет тридцать назад вышла. Вон, на номера у денежки посмотрите! - она показала пальцем на банкноту, которую перед этим швырнула на специальную квадратную тарелочку для денег, стоявшую возле кассы.
       Банкноту тетке дала на сдачу кассирша.
       Сейчас она молча с выражением брезгливого изумления смотрела на тетку.
       - Забирайте обратно свою денежку! - тетка сделала шаг от кассы, словно опасалась, что кассирша попытается засунуть купюру ей в карман. - Гляньте на ее номера. Это ж как раз те самые, которые приносят несчастья!
       - Женщина, что вы чушь-то городите?! - воскликнула, не выдержав, кассирша. - Несчастья приносят банкноты крупного достоинства. А я вам дала мелкую. Так что забирайте свою сдачу и не мешайте работать.
       Кассирша не притрагивалась к банкноте, не собираясь забирать ее обратно.
       Но тут немолодой мужчина, стоявший в очереди, неожиданно поддержал тетку:
       - Это раньше только крупные несчастья приносили, а сейчас уже все! И крупные, и мелкие.
       - Вот, и вы слышали?! - повернулась к говорившему тетка. - На черта мне из-за какой-то мелочевки беду на себя накликать?!.. Забирай купюру обратно, я ее не возьму. Ишь, хитрая, хочет мне несчастья сбыть!
       - Да как же я вам сдачу-то дам, если вы мелкие купюры брать отказываетесь?! - в сердцах воскликнула кассирша.
       - Мелочью давай, десятирублевками! - решительно заявила тетка. - Ничего, деньги есть деньги. А монеты никакой беды не принесут. Это я точно знаю.
       - Правильно, тетка, бери монетами! - крикнул кто-то из очереди. - Это уж во всяком случае наверняка безопасно. Тем более, сдача у тебя маленькая. А вот что мне делать?
       - Совсем с ума сошли с этими слухами. Вот... - кассирша хотела произнести какое-то ругательство в адрес тетки и сочувствующих ей людей из очереди, но сдержалась. Опасалась, что ее могут наказать за грубое обращение с покупателями.
       Она взяла с тарелочки купюру, сунула ее обратно в выдвижной денежный ящик под кассой и принялась выгребать из него мелочь на сдачу.
      
      
      Глава одиннадцатая.
      НА РУКАХ У ТЕТКИ
      
      
       В отделе Филиппа не могли точно ответить на вопрос, когда по столице принялись распространяться слухи о приносящих несчастье банкнотах. Но сотрудники спецслужбы, само собой, в эти слухи не верили. Хотя и было у них подозрение, что слухи могут быть связаны с тем, что степень радиоактивного излучения от банкнот столь велика, что они вызывают лучевую болезнь чуть ли не за несколько часов.
       Но против этого предположения работало то, что по данным медиков, которые спецслужба тщательно мониторила, в столице не было зафиксировано ничего похожего на случаи лучевой болезни.
       Да и те купюры и даже партии купюр, которые перехватывала спецслужба, не несли в себе радиации и никаких несчастий никому не приносили...
       Другое дело - банкноты, которые распространял Килькин.
       Во-первых, лаборатория, в которую принесли для проверки на радиоактивность купюры, сразу чуть не сгорела. Потом сотрудник, который чуть все не сжег, устроив короткое замыкание, оправдываясь говорил, что в этот день слишком разнервничался. Ему впервые в жизни пришлось столкнуться со спецслужбой. Встреча с ее сотрудниками и рассказ про террористов так подействовали на него, что он нарушил правила техники безопасности в работе с лабораторным оборудованием.
       Через некоторое время произошло еще одно событие...
       Изъятые у одной из Никитиных квартирных хозяек банкноты, которыми молодой человек рассчитался за жилье, привезли на экспертизу в крупный научный центр, занимавшийся мирным атомом.
       В тот же день, когда банкноты оказались в институте, там чуть было не произошел взрыв одного из небольших исследовательских реакторов.
       Институт располагался в черте города в старом обжитом районе. Взрыв реактора стал бы катастрофой такого уровня, о которой бы тут же заговорили во всем мире.
       Несколько человек, находившихся к реактору ближе остальных, получили смертельные дозы радиации и через неделю скончались. Но взрыв удалось предотвратить.
       Когда Филипп позвонил в научный центр, чтобы узнать о результатах исследования банкнот, директор института сказал: экспертиза затягивается, сотрудники работают с привезенными банкнотами неохотно, открыто говорят между собой, что эти денежные знаки способны принести беду любому и лучше с ними дела не иметь.
       На следующий день - еще звонок. Из Центрального банка.
       Начальник отдела, который занимался экспертизой фальшивых купюр, сказал:
       - У нас произошло крупное ограбление. Убили сразу трех инкассаторов. Все говорят какие-то странные вещи... Мол, ограбление неслучайно. Мол, те купюры, которые привезли от вас, приносят несчастья. Мистика!.. Но люди боятся брать фальшивки в руки. Что скажете?
       Филипп не знал, что ответить.
       Сам он ни в какие несчастливые банкноты не верил.
       До определенного момента...
      
      
      ***
       Через два дня после того, как килькинские фальшивки вернулись поле экспертизы, не обнаружившей радиации и подтвердившей высокое качество банкнот, обратно в отдел, среди его сотрудников произошел разговор.
       Часть сотрудников верили, что каким-то мистическим образом банкноты могут приносить несчастья.
       Филипп же говорил, что это невозможно.
       Ему предложили доказать это...
       - Возьми несколько купюр и положи их в свой бумажник. Радиации в фальшивках нет, так что с этой точки зрения ты ничем не рискуешь. А что до того, что они приносят несчастья, так ты в это не веришь, так ведь? - сказал Филиппу коллега.
       После этого килькинскому "механическому" приятелю не оставалось ничего другого, как взять из пачки несколько купюр и положить их в бумажник.
       Он не верил, что с ним может что-то произойти.
       Но произошло...
      
      
      ***
       Филька шел по переулку в центре.
       Сумерки. Очертания домов сливались, фары редких автомобилей, - переулок был с односторонним движением, - подсвечивали, но не разгоняли темно-серый туман.
       Филипп обдумывал одно дело, не связанное с фальшивыми банкнотами... Смотрел на асфальт под ногами. Не обратил внимания на мужчину средних лет в костюме, шагавшего навстречу.
       Когда мужчина поравнялся с Филиппом, он как-то странно замедлился, словно хотел спросить о чем-то, но не спросил и исчез где-то там, за спиной килькинского "механического" приятеля.
       Молодой человек прошел еще метров десять и завернул за угол.
       Впереди был еще один переулок, - еще более темный в сгущавшихся сумерках, чем предыдущий, - длинный.
       Молодой человек пошел медленнее. Его охватило чувство какой-то необъяснимой тревоги.
       "Ерунда, мерещится! Все из-за этих банкнот... Боюсь, что они и на самом деле приносят несчастья. Хотя на самом деле этого, конечно же, нет... А все же нервы как-то поневоле напрягаются", - подумал Филька и тут же какое-то необъяснимое предчувствие, - инстинкт самосохранения, фиксировавший малейшие странные звуки, колебания воздуха, заставил его рвануться вперед и вбок.
       Благодаря этому рывку он избежал удара длинным ножом сзади в шею.
       Филька сделал в панике еще один стремительный шаг, одновременно разворачиваясь к нападавшему лицом.
       Боже! Это был Суратов!
       В руке у Суратова - длинный нож. Первый удар сорвался. "Осечки" Суратов почти никогда не давал, - он был профессионально подготовленным агентом спецслужб, до этого служил в элитных подразделениях войск специального назначения, еще раньше, в юности, насколько было известно Филиппу, активно занимался акробатикой, боксом и карате. Много раз становился призером юношеских соревнований, ему прочили карьеру в спорте высших достижений, но Суратов стремился к военной службе...
       Суратов участвовал во всех вооруженных конфликтах на территории страны, причем выполнял самые опасные задания: ликвидировал главарей бандформирований, наводил ракеты... Филипп слышал, что по уровню владения боевыми искусствами, различными видами оружия, по своей ловкости, тренированности и физической форме Суратов не имеет себе равных ни в их спецслужбе, ни во всех отрядах специального назначения, какие только есть в стране. И вот такой человек был завербован террористами, разоблачен, - это было одно из первых дел Филиппа в спецслужбе, и осужден на пожизненное... Выйти из тюрьмы он не должен был уже никогда!
       Но он каким-то невероятным образом оказался на столичной улице перед Филиппом и с ножом в руках.
       Фильку Суратов ненавидел: его и взяли-то только благодаря молодому человеку, который втерся к нему в доверие. Во время закрытого суда Суратов неоднократно после того, как Филипп давал показания, впадал в ярость, бился о прутья клетки, обещал задушить Филиппа, загрызть его, разорвать горло, сжечь живьем. Ярость подсудимого - бессильна. На свободу, где разгуливал Филипп, вернуться не суждено.
       Но каким-то образом вернулся! Да так, что Филипп ничего не знал об этом.
       Чудо помогло Суратову вернуться в Москву, оно же уберегло Фильку от первого удара.
       Справиться с Суратовым не было шансов. Сейчас тот убьет его!
       И в эту секунду Филиппа обожгла мысль о килькинских банкнотах: все-таки они действовали, приносили несчастье, смерть! Мистика, но ему суждено отправиться на тот свет даже раньше, чем закончится первый день, в течение которого он носит их в своем бумажнике.
       А он еще отказывался верить, что загадочные банкноты существуют!
       То, что ему не удалось убить Филиппа первым ударом, выбило Суратова из колеи. Второй выпад рукой с ножом он сделал как-то без затей, предсказуемо, не попытавшись обманным движением отвлечь молодого человека от ножа. Филька опять умудрился увернуться и отскочить на метр в сторону.
       Суратов злобно выругался: то, что ненавистный ему парень все еще жив, вызвало в нем ярость. Суратов нисколько не сомневался, что сейчас он расправится с Филиппом. Он не боялся сопротивления жертвы, - Суратов легко справился бы и с очень подготовленным противником. Сопротивляться ему Филька мог с тем же успехом, с каким может сопротивляться кошке попавший в ее лапы воробушек.
       Единственный шанс воробушка пока ему не сломали крылья - судорожно взмахнуть ими и взлететь.
       Филипп что было сил бросился бежать. Суратов - за ним.
       К счастью парня, за следующим углом у тротуара стояла раскрашенная в белый и синий цвет машина, а возле нее - три человека в форме полиции. Филька, крича, что было мочи, о помощи бросился к ним. Один из троицы, - через минуту Филипп рассмотрел, что это был наряд дорожной полиции, приехавший по вызову к месту аварии, - тут же принялся расстегивать кобуру с пистолетом.
       Искушать судьбу Суратов не стал: свернул в проход между домами.
       Автоинспекторы не стали устраивать за ним погони.
       Тяжело дышавший Филипп набрал по мобильному начальника.
      
      
      ***
       Суратов сбежал из заключения.
       Какие бюрократические проволочки и тайные механизмы, работающие внутри силовых ведомств, помешали узнать об этом спецслужбе, в которой работал Филипп - так и осталось неизвестным.
       Вскоре Суратов был арестован... Из того, что он рассказал на допросах, следовало, и это поразило Фильку больше всего: Суратов не разыскивал его и не собирался мстить. Их встреча в переулке была случайной: в темноте Суратов узнал в шагавшем навстречу прохожем заклятого врага и не смог сдержать охватившую его ярость.
       Все узнанное только подтверждало: на Фильку начали действовать килькинские банкноты.
       Филипп был потрясен.
       Рабочий день давно уже кончился, молодой человек оставался в кабинете один. Заперев дверь, он отправился домой...
       В задумчивости Филипп вышел из подъезда. Полдесятка метров прошел по широкому тротуару, потом двинулся к его краю - перейти дорогу.
       Филька посмотрел по сторонам. Автомобилей было, на удивление, мало. Слева - ни одного, а справа - с пяток машин замерли на светофоре, горевшем красным светом.
       Филипп шагнул на проезжую часть и двинулся к противоположному тротуару... Вдруг - рев мотора, визг тормозов.
       Филипп сделал мощный прыжок вперед и влево, уходя от страшного удара. Ему удалось выпрыгнуть из-под колес автомобиля. Падая, он перекувырнулся через голову, несколько раз, обдирая одежду, разбивая в кровь локти и колени, перекатился по асфальту.
       Тут же вскочил на ноги - бежать! Ему казалось, автомобиль тронется с места и двинется на него. Но водитель уже выскочил из салона и бежал к нему.
       - Живой?! Ну ты молодец, ну ты мастер прыгать! Я уж думал все... Я думал ты видишь!..
       Автомобиль, чуть не сбивший Филиппа, перед этим на огромной скорости вылетел из переулка и помчался по улице. Водитель думал, что пешеход видит его, вовремя остановится...
      Но Филипп не увидел машины. В момент, когда смотрел налево перед тем, как шагнуть на дорогу, она еще не выскочила из переулка. Звук мотора не услышал из-за наушников.
       После того, как во второй раз за те несколько дней, что килькинские банкноты лежали у него в бумажнике, чуть не отправился на тот свет, Филипп поверил в то, что фальшивые купюры, распространяемые его приятелем, и в самом деле приносят несчастья - да еще какие! Но будучи приверженцем материалистической философии и отказываясь верить в какую бы то ни было мистику, Филипп в эти дни дал себе слово во что бы то ни стало докопаться до тайны банкнот: как они действуют?
      
      
      ***
       Вдруг Килькин расслышал скрип половиц. У него не было сомнений: это скрипел пол веранды, его доски. И это означало, что кроме него, Никиты, и мертвого Филиппа, молча стоявшего в этот момент за дверью домика, здесь был кто-то еще.
       Килька сделал неслышный шаг к стене. Теперь если кто-то выглянет из-за угла домика - не сразу увидит его, а может, и не заметит вовсе.
       Затем Никита, стараясь ступать как можно тише, двинулся вдоль стены к углу, осторожно выглянул из-за него.
       Но он уже не сомневался в том, что сейчас увидит. Еще когда он услышал скрип половицы, его уже начало подташнивать. Сердце стучало с перебоями. Он ощущал все усиливавшуюся слабость.
       Никита осторожно выглянул из-за угла.
       Тетка стояла боком к нему, прижавшись спиной к стене. Он, прежде чем резко отпрянуть, успел увидеть лишь низ ее плаща, грубый разношенный мужской ботинок.
       Она затаилась! Может быть, обдумывала, как ей поудобнее наброситься на него, а может, рассчитывала, что он двинется вокруг дома и сам угодит к ней в руки.
       Удерживаясь от того, чтобы кинуться бежать со всех ног и громким топотом выдать себя, Никита, ступая на носки ботинок и непрерывно оглядываясь, дошел до противоположного угла домика, выглянул из-за него -никого! И только после этого пролез под поручнем веранды и, бесшумно соскочив на траву, побежал к мотелю.
       Тетка не должна была его видеть.
       По мере того, как он удалялся от деревянного домика, самочувствие его стремительно улучшалось.
      
      
      ***
       Он метнулся к стойке ресепшн. Тетка скорее всего не заметила его. Взгляд ее направлен куда-то вдоль стены здания.
       Никита заскочил за стойку, опустился на четвереньки, заполз в угол.
       Минуту ждал, когда раздастся звук, означающий, что Смерть вошла в мотель: стук закрывшейся двери или скрип петель. Ни звука... Полная тишина!
       Килькин чувствовал все усиливавшуюся тошноту. Заболело сердце. Тетка - где-то рядом.
       Осторожно выглянул в узкий проход между стойкой и стеной.
       То, что увидел, поразило его!
      
      
      ***
       Тетка по-прежнему стояла снаружи у входа в мотель. В руках у нее был металлический навесной замок, поблескивавший в лучах света, струившихся из лобби, никелированными поверхностями.
       Тетка качала вставленный в замок ключ, пытаясь открыть его. Вот дужка замка откинулась в сторону, и Смерть стала продевать ее в петли, которые были снаружи на входной двери.
       Самих петель Килькин не видел, но угадывал то, что они были там, по движениям тетки.
       Странно: петли снаружи на входной двери! Как в каком-нибудь сарае со старым хламом, в который заглядывают не чаще нескольких раз в год. Он не обратил внимание на них, когда входил в мотель в первый раз. В тот момент ему было не до петель.
       Тетка продела дужку замка в петли на двери, повернула ключ, затем вынула его и убрала в карман бесформенного темно-серого плаща.
       Посмотрела сквозь прозрачную дверь в холл.
       Килькин тут же отпрянул за стойку.
       Он не был уверен, что тетка не заметила его. Примерно с минуту он просидел на полу за стойкой не шевелясь, ожидая опять, что вот-вот послышится скрип отворяемой двери, но в небольшом помещении царила полная тишина.
       Вдруг раздался телефонный звонок. До Никиты не сразу дошло, откуда он доносится.
       Звонил стоявший на стойке аппарат городской телефонной сети.
       Никита взял трубку.
      
      
      ***
       - Ты думаешь, весь день бродил в компании неудачливых, непрактичных, но все же приятных, милых людей - ученых? - хрипел в трубке голос покойного "механического" приятеля. - А ты наслаждался своей удачливостью, ты грубо надсмехался над ними. Какая смешная картина! Так ведь, Килечка?
       - Что тебе надо? - выдавил Никита.
       - Мне? Ничего! - "механический" приятель обрадовался вопросу. - Просто хочу открыть тебе глаза на этот день. Прошедший... Ты думаешь, в этом твоем дне только я один оказался не тем, за кого себя выдавал?
       - Кто еще? - вновь выдавил из себя Килькин.
       - Валерий Михайлович...
       "Механический" мертвец молчал. Он явно наслаждался впечатлением, которое произвели его слова.
       - Несчастный ученый! Талантливый, но непрактичный!.. Всю жизнь отдал науке, а потом институт закрыли, а из квартиры выселила бывшая жена! Как ты над ним издевался!.. А он - это совсем не он. И издевался тут не ты, а он!
       - Кто он? - прохрипел Килькин.
       Никита выглянул из-за стойки, за которой сидел сейчас, согнувшись в три погибели, держа на коленях телефонный аппарат.
       Он увидел только спину тетки, край ее плаща. Она двинулась от двери куда-то вдоль здания.
       - Институт на самом деле продолжает работать. Дядя Сережа просто не знает этого. Да, его сократили, преобразовали, но главная научная работа - военные разработки для министерства обороны - осталась! Валерий Михайлович - иностранный шпион. Долгое время он передавал вражеской разведке особо секретные сведения, к которым имел допуск. Ты потешался над ним, а он, должно быть - над тобой. Весь его облик: стоптанные ботиночки, тщательно отглаженный, но заношенный костюмчик - маскарад. У него на самом деле на Западе на счетах в банках - сотни тысяч долларов, престижная недвижимость в западных столицах. Он им такие секреты выдал!..
       Последних фраз "механического" друга Килькин не слышал. В его голове вдруг вспыхнуло яркое воспоминание. Странно смотревшийся в руках "несчастного" ученого дорогой смартфон последней модели!
       "Так ведь я сразу обратил на это внимание! - поразился Никита. - Чутье-то у меня есть. И его не обманешь!"
       Связь неожиданно оборвалась.
      
      
      ***
       Килькин бежал по коридору. Поворот, еще один.
       Он уже не сомневался: ему не доведется встретить рассвет. Бабища в темно-сером поношенном плаще с капюшоном прикончит его раньше, чем первые яркие лучи солнца прорежут мрак погибающей ночи.
       По тому, что сердце его, казалось, еще немного и остановится вовсе, он понимал, что Смерть следует за ним по пятам.
       Килька то и дело сворачивал в очередное ответвление коридора. Новый поворот разделял их с теткой: он не видел ее. Но она была где-то совсем рядом, их разделяло каких-нибудь двадцать шагов и расстояние стремительно сокращалось.
       Он наткнулся на нее, не успев отойти от маленького мотельного лобби и двадцати шагов, еще не миновав того коридора, в котором он в самый первый раз встретил бледную мертвую наркоманку.
       Тетка стояла за изгибом коридора, прижавшись спиной к стене. Она ждала, когда Килькин повернет за угол. Тут бы она на него и набросилась.
       Получается, она с самого начала, еще когда заметила его, прятавшегося за стойкой там, в холле мотеля, знала, что он пойдет этим коридором.
       Но до чего стремительно она смогла обогнуть мотель, войти в него с другой стороны и притаиться в коридоре!
       Он увидел ее отражение в хромированном ободке светильника на потолке, - случайно поднял глаза.
       Услышав, что шаги его смолкли, а потом раздались вновь - но уже удалявшиеся, - Смерть двинулась за ним следом.
       Он шел быстро - она тоже двигалась быстрее. Он бежал, и при этом не слышал топота теткиных ног за своей спиной. Но шорох складок плаща, который сопровождал ее шаги, не отставал от него. Наоборот, усиливался, превращаясь в мелкий дрожавший шелест.
       С каждой минутой он становился все ближе...
       Никита быстрым шагом, то и дело оборачиваясь, дошел до конца коридора - там была дверь на лестницу, которая располагалась в торце здания.
       Оказавшись на лестничной площадке, он на несколько мгновений замер, мучительно соображая, куда лучше ринуться, вверх или вниз.
       Выходы из мотеля наверняка заперты. Даже если он разобьет окно и побежит к ближайшему леску... Смерть увидит его раньше, чем он успеет спрятаться за какими-нибудь кустами, ринется в погоню.
       Единственный выход - затаиться в каком-нибудь укромном месте здесь, в мотеле.
       Чья-то рука неожиданно взяла Килькина сзади за предплечье.
      
      
      ***
       Мертвая Кристина приложила палец к губам, предупреждая Никиту, чтобы он случайно не произнес ни слова.
       Кристина слегка кивнула головой в сторону двери и тут же посмотрела молодому человеку в глаза, давая понять: тетка совсем рядом.
       Следом она опять взяла Никиту за руку и потянула за собой вверх по лестнице.
       Килькин подчинился. Он понял, что мертвая наркоманка хочет помочь ему спрятаться от тетки. О том, зачем она это делает, Никита не думал. Страшнее собственной смерти в это мгновение для него не было ничего. Даже бледная покойница...
      
      
      ***
       - Тут кто-то есть! - вскрикнула Кристина и стремительно шагнула за колонну.
       Килькин попятился. Глаза его различали фигуру, стоявшую в темноте в проходе между нагромождениями старой мебели: поставленными на торец кроватями, сломанными офисными стульями на колесиках - без ручек, спинок, колесиков, гарнитурами для ванной комнаты со встроенными зеркалами.
       Килькин различал предметы в свете, лившемся в большую, но захламленную мансарду через несколько больших окон. Похоже и в самом деле светало - это не был свет луны и звезд. Словно бы какое-то зарево начиналось где-то там, за окном на линии горизонта и свет его, невидимого пока Килькину, проникал и сюда в мансарду.
       Несколько минут назад молодой человек вошел в мансарду вслед за покойницей. Дверь за ними притворилась.
       - Иди за мной, спрячешься здесь, - проговорила мертвая красавица и медленно пошла вперед.
       Потолок мансарды подпирали широкие квадратные колонны. Поравнявшись с одной из них, Кристина неожиданно остановилась. Килькин едва не натолкнулся на нее.
       Он не сразу понял, что произошло...
       ...Фигура, возникшая из мрака, медленно приближалась. В свете, лившемся из окон, Никита не сразу узнал человека.
       Это был Филипп!
      
      
      ***
       - Ну вот теперь мы с тобой и поговорим! - сказал мертвец, медленно приближаясь к Килькину.
       Килькин чувствовал, что не может сдвинуться с места.
       - Что, Килечка, не удалось тебе меня кремировать? - скрипучим голосом произнес мертвый Филипп. - Теперь ты - мой...
       Филька расхохотался.
       - Бежать тебе некуда, - проговорил он следом. - Там за дверью в мансарду, через которую ты только что вошел - твоя неминуемая Смерть. Думаю, что ее обществу ты предпочтешь любое другое. Даже мое!
       Филипп шагнул к Килькину и неожиданно ударил его кулаком в грудь.
       Удар был чудовищной силы и пришелся в сердце.
       В это мгновение Никита думал: "А ведь эта мертвячка намеренно привела меня в эту мансарду в лапы к Фильке. Получается..."
       Додумать он не успел. Сознание его выключилось, он рухнул на пол.
       Лицо Филиппа приняло злорадное выражение. Он сделал еще шаг вперед и склонился над телом Никиты. Несколько мгновений он всматривался в него, а затем протянул к килькинской голове руку, словно намереваясь взъерошить ему волосы.
       Но сделать он этого не успел.
       Возникшая откуда-то из темноты, но вовсе не со стороны двери в мансарду, через которую сюда попал Никита и за которой она должна была стоять, за спиной Фильки появилась тетка.
       Она вдруг выбросила вперед руку и схватила Фильку за воротник пиджачка, резко дернула к себе. Мертвец потерял равновесие. Следом Смерть резко бросила его, словно это был мешок с ничего не весившим тряпьем, в сторону, куда-то на пол у нагромождения старой мебели.
       Затем тетка Смерть подошла к лежавшему раскинув руки на полу Килькину. Тетка наклонилась к молодому человеку, всмотрелась в его лицо. Затем она неловко опустилась на одно колено, подсунула правую руку под плечи Никиты, левую - под колени и, держа парня в руках, встала.
       Все это она проделала с некоторой медлительностью, но без особых видимых усилий.
       Неся Килькина на руках, тетка направилась к двери на лестницу - к той самой, через которую молодой человек попал в мансарду.
      
      
      Глава двенадцатая.
      ВОСПОМИНАНИЯ СМЕРТИ
      
      
       Килькин очнулся.
       В первое мгновение не мог понять, снится ли ему то, что он видит вокруг себя, или, наоборот, все предыдущее, произошедшее с ним и возникшее теперь в памяти, было сном.
       Он сидел в кресле с мягким сиденьем и спинкой и жесткими деревянными подлокотниками, украшенными резьбой.
       Кресло стояло у большого камина, в котором жарко пылали дрова. Это был тот самый зал ресторана, в котором Никита оказался в самом начала своего пребывания в мотеле - тогда его привела сюда мертвая наркоманка.
       Он удрал из зала, увидев за одним из столов ресторана тетку Смерть.
       Она и теперь была здесь. Только сидела не за столом, а рядом с Килькиным возле камина - на точно таком же кресле, как и он.
       Обстановка в ресторанном зале была несколько другая, чем была, когда Килькин появился здесь в первый раз. Светильники под потолком и на стенах не горели. Везде, куда не проникал свет от горевших в камине дров, царил мрак.
       Кроме Килькина и его Смерти возле камина никого не было.
       Шторы в зале были закрыты. Что происходит за окнами Килькин не знал. Не знал он и сколько времени находился без сознания. Быть может, долгожданный рассвет наступил?..
       - Ты, наверное, не понимаешь, что мне от тебя нужно? - прохрипела тетка. - Ведь ты уже понял, я на самом деле не твоя смерть... Мне нужен был Грач, я привязалась к тебе случайно, решив, что ты - это он.
       - Так отпусти меня! - воскликнул Килькин. - Можно я уйду? Прямо сейчас!
       - Нет... - спокойным мрачным голосом произнесла тетка. - Теперь у меня появилось к тебе другое дело. Кроме того, чтобы убить тебя. После того, как я узнала про тебя столько всяких интересных вещей, я поняла, что ты можешь быть мне очень полезен. Ты поедешь со мной на юг Франции!
       - Я?!.. - Килькин дернулся назад, как будто пытаясь отшатнуться от Смерти. Но он и без того сидел, вжавшись в спинку кресла. Вжаться в нее еще сильнее было невозможно.
       Слушая тетку, он все время пытался рассмотреть ее лицо, но даже свет от ярко горевших в камине поленьев не мог как следует разогнать падавшие на лицо от большого капюшона черные тени.
       Никита видел мясистый уродливый нос, маленькие поросячьи глазки, толстые широкие щеки, узкий рот, вокруг которого были жесткие складки. Но черты лица в килькинских глазах словно бы никак не могли соединиться в одно целое. Ему не удавалось схватить какого-то общего выражения.
       - Тебе нет никакого смысла упираться, - сказала тетка. - В том городе, в который ты хочешь вернуться, тебе - конец. Твой приятель правильно сказал тебе: ты потешался над всеми, но на самом деле, если уж над кем и надо было смеяться, так это над тобой... Про якобы несчастного ученого Филипп тебе уже рассказал. А знаешь, почему он привязался к вам?..
       Никита повертел головой.
       В первое мгновение после того, как очнулся, Килькин не чувствовал ни тошноты, ни слабости, ни режущих болей в сердце. Но теперь он почувствовал, что сердце болит, голова начинает кружиться, слабость начинает накатывать волной.
       Причем эти явления с каждой новой минутой становились все сильнее.
       - А что же ты не спросишь, почему вас несколько раз пытались убить?! - вдруг вскричала тетка и резко сдвинулась в кресле в сторону Никиты. - Ты не хочешь отправиться со мной в прекрасные места - на юг Франции. Но при этом ты чуть не сдох и не раз, а несколько, здесь, в этой чертовой Москве!
       - Кто хотел меня убить? - выдавил из себя Килькин.
       - Не тебя. Вернее, тебя вместе со всеми заодно, - тетка откинулась на спинку кресла. - Тот, кого вы называли дядей Сережей, случайно схватил... Нет, тут надо рассказать тебе кое-что еще... Шпион Валерий Михайлович был уже практически провален. На самом деле, он уже провалился. Контрразведка вычислила его, но не спешила арестовывать. Валерий Михайлович не знал, что уже на крючке. Но чувствовал, что что-то не так и собирался в ближайшие дни удрать за границу. Жить дома он боялся, ночевал, где придется, в гостиницах останавливаться он страшился. В это-то время он и пришел к своему старому знакомому - дяде Сереже. Рассказал небылицы про то, что из-за жены он лишился квартиры... Валерий Михайлович случайно оставил в каморке дяди Сережи конверт с бумагами, в котором у него были сведения о новейшей научной разработке, имеющей военное назначение, которые он собирался лично передать иностранной разведке, уже находясь в одной из стран Запада.
       Килькину становилось все хуже. Настолько, что он уже едва улавливал смысл слов, которые произносила тетка.
       "Еще немного, и мне не понадобится никакая..." - он не успел додумать мысль о том, что никакие тайны, которые раскрывала ему бабища в темно-сером плаще с капюшоном уже не будут нужны ему, потому что мертвому ему не понадобятся тайны, как потерял сознание.
       Но через несколько мгновений он очнулся, словно в лицо ему плеснули холодной водой.
       Острая режущая боль разрывала грудную клетку.
       Он хотел сказать тетке "Отпусти меня, иначе я просто умру и не смогу никуда поехать с тобой!", но не смог вымолвить ни слова.
       - Дядя Сережа увидел конверт. Не раскрывая, сунул в карман старого пиджака. Шпион Валерий Михайлович был уверен: Сережа ознакомился с содержимым конверта. Умному человеку по тому, что было написано на страницах, понятно - это шпионское донесение. Валерий Михайлович был уверен: его вот-вот схватят. Но дядя Сережа в конверт даже не заглядывал. Что в нем - не интересовало. Понял, что конверт забыт старым знакомым, решил захватить - передать Валерию Михайловичу при встрече. Сунул конверт в карман. Ткань прорвалась, конверт провалился за подкладку. После этого не мог его вытащить из-под подкладки, не разорвав пиджака... Валерий Михайлович успел вернуться в свою каморку, обнаружил: конверт исчез. Сообщил хозяевам из иностранной разведки: старый знакомый нашел конверт. В панике сказал: будет провален и арестован в ближайшие часы, как только дядя Сережа прочитает содержимое конверта. Хозяева шпиона запаниковали. Решили срочно прикончить дядю Сережу, - продолжала говорить тетка Смерть. - Убийцы были подосланы в дешевый ресторан, в котором тот часто бывал в последнее время... Вернее, не ресторан, а так - дешевая забегаловка. В нем вы и познакомились...
       - "Апшерон"! - выдохнул Килькин, несмотря на резкую, едва переносимую боль в груди.
       - Да, именно он!.. - прохрипела тетка. - Там в туалете дядю Сережу поджидал человек с ножом. Но бывший ниишник обнаружив, что мужской туалет занят, отправился в женский - свободный... А человека с ножом в конце концов спугнул ты. Тогда они предприняли быстрое отчаянное действие - прислали в ресторан человека с гранатой...
       - Ты врешь! - вдруг неожиданно для самого себя воскликнул Никита. - Никакие шпионы по Москве с гранатами не бегают!
       Килькину показалось, что лицо тетки прорезало какое-то подобие улыбки.
       - А почему ты думаешь, что с гранатой по Москве должен бегать именно резидент западной разведки? - спросила она Никиту.
       И не дожидаясь ответа продолжила:
       - Западная разведка использует местных бандитов. Киллеров. Причем в темную. Те получают через посредника срочный заказ, солидный задаток... А кому выгодно это убийство, на кого они работают - этого они не знают. Да им это и не нужно.
       - Вас все время сопровождало несколько спецслужб. Одна - та, к которой принадлежал твой друг Филипп. Он незаметно вызвал подкрепление после того, как кто-то бросил в ресторане "Апшерон" гранату. Филипп решил, что кто-то пытается устранить тебя. Подумать так было естественно в тех обстоятельствах, в которых он находился. После того, как с гранатой не получилось, к вам подослали нескольких человек с автоматическим оружием. Коллеги Филиппа заметили машину, которая привезла молодчиков, засекли, как те вылезали из нее с оружием - те быстро спрятали его под пиджаки. Стало ясно, что тебя опять идут убивать. Хотя на самом деле убить собирались дядю Сережу. Филипповы друзья проявили решительность и открыли огонь первыми.
       Тетка сделала небольшую паузу.
       - Еще раз на вас напал уже человек близкий к вражеской разведке. Он хотел задавить Сергея Сергеевича на своем джипе, но в последнее мгновение увидел, что рядом с ним - шпион Валерий Михайлович. Побоявшись задавить заодно и шпиона, уехал... Ну что ж, теперь ты знаешь все, - сказала тетка.
       Килькин пораженно молчал.
       - Да, кстати, те бесы, которые привязались к вам возле руин завода "Красное Знамя" - это сотрудники контрразведки, - сказала тетка. - Они не знали, что Филипп - тоже сотрудник российской спецслужбы. Думали, что это просто какой-то случайный молодой забулдыга, который прибился к объекту их наблюдения - Валерию Михайловичу. Так что ты, Килькин, когда надсмехался над всеми, считая их, своих случайных собутыльников, круглыми идиотами, на самом деле был единственным круглым идиотом среди прожженных мерзавцев и жуликов, профессиональных предателей и агентов тайной полиции...
       Килькину показалось, что лицо тетки прорезала презрительная ухмылка.
       - А дядя Сережа?.. - выкрикнул молодой человек. - Он что, тоже был агентом тайной полиции?!
       Тетка слегка помедлила с ответом.
       - Нет, в полиции, тем более тайной, он не служил. Он...
       Смерть вдруг замолчала.
       Потом она откинулась на спинку кресла и слегка запрокинула голову в капюшоне, словно бы о чем-то задумавшись...
      
      
      ***
       Тетка вспоминала...
       Много лет назад тетка Смерть хоть и незримо, но участвовала в одной сцене...
       Тетка Смерть через окно с двойными рамами наблюдала за тем, что происходит в квартире. Там в единственной комнате было двое - маленькая девочка - звали ее Светочкой и ее папаша - молодой сотрудник НИИ Сергей.
       Сергей Сергеевич.
       Квартира располагалась на первом этаже, был декабрь, уже стемнело, в комнате горел электрический свет, а шторы не были задернуты.
       Тетка Смерть оказалась у этого дома случайно - она шла мимо, и когда ее взгляд упал на освещенное окно, она испытала какое-то особое чувство, никогда не обманывавшее ее и подсказывавшее - за этим окном происходит нечто такое, что будет неполным и незаконченным без ее, тетки, присутствия.
       Там, за окном была работа, в поисках которой тетка, собственно, и болталась этим темным и ненастным вечером по окраине Москвы.
       Тетка никогда не пренебрегала собственным чутьем, а потому она подошла к стене дома, взобралась на стоявший у окна, неизвестно кем сюда поставленный и зачем ящик, и заглянула в окно.
       За ним оказалась средних размеров бедно обставленная комната. Особое чутье уже подсказало тетке, что комната эта в маленькой квартире на первом этаже - единственная. Живет в ней молодая семья - муж, жена и их совсем еще крошечная девочка.
       Тетка, - на ней был тот же самый плащ, что и сегодня, только гораздо более новый, холодный не по погоде, - благодаря своему особенному чутью, которое было чем-то вроде особенного знания о том, что уже произошло и еще произойдет в тех местах и с теми людьми, среди которых бродила тетка, уже знала, что молодая мать девочки на целый день уехала к своему больному отцу в подмосковный городок.
       Знание это было словно бы считано со скрижалей судьбы, в которых заранее описано все - и что будет, а уж тем более - что было.
       Молодой отец - будущий дядя Сережа - в этот день взял отгул и не пошел на работу в свой НИИ. Он должен был сидеть дома и присматривать за девочкой - она была маленькой и очень непоседливой.
       Мамы не было с раннего утра. С тех пор дядя Сережа успел - по случаю незапланированного выходного - выпить сначала одну бутылку водки, потом - вторую.
       После этого он, сидя в кресле, "вырубился". Маленькая девочка находилась в кроватке, - ходила по ней, держась ручонками за перильца.
       Рядом с кроваткой стоял письменный стол, на котором валялись в беспорядке стопка свежих пеленок, утюг, градусник, какие-то журналы и - ближе всего к кроватке, так что девочка могла дотянуться до нее своей ручонкой, - тарелка с сухим детским печеньем...
       Пока папа валялся на диване в пьяной отключке, девочка стащила с тарелки печенья и разбросала их по своей кроватке.
       Потом она устала, ей захотелось спать. Она легла на свое одеялко...
       В этот-то момент и заглянула в окошко тетка Смерть. Увидела пьяного папашу - сотрудника НИИ Сергея, храпящего на диване - на полу пустая бутылка водки, стакан. В кроватке - малышка.
       Тетка поправила капюшон... Малышка, засыпая, протянула ручку и взяла с простынки сухое печеньице, сунула в рот, пожевала. После этого прошло несколько мгновений, она широко зевнула, втягивая в легкие воздух - ведь ей хотелось спать - и тут же подавилась сухим твердым куском.
       Печенье сделало свое дело!
       Малышка начала кашлять, хрипеть... Сережа спал пьяным сном, храпел, выпускал изо рта слюни. Тетка смотрела в окно. Малышка, которой никто не помог, не перевернул ее хотя бы на бочок, начала синеть.
       Совсем скоро все было кончено...
       На кроватке лежал остывающий трупик ребенка, на диване - дрых живой и здоровый, только очень пьяный отец.
       У ярко освещенного окна никого не было.
       Про этот случай тетка вспомнила на улице, примыкавшей к району вокзалов...
      
      
      ***
       Тетка стояла на улице рядом с вокзалами...
       "Не надо?" - спросила себя тетка Смерть, глядя на дядю Сережу, беспомощно застывшего перед направленным на него дулом пистолета, который держал в руке Михей.
      "Нет, надо!" - ответила себе тетка.
       Тетка хорошо помнила: в тот первый день, когда, соблазнившись видом беспомощной малышки и не менее беспомощного отца, убила девочку, начальство было ей недовольно.
      После того дня она и оказалась на плохом счету.
       "Ты не должна была поддаваться соблазну, плодить заложенных покойников, смерть должна приходить к человеку в предназначенный для встречи час, а не тогда, когда хочется самой смерти, - сказал в тот вечер тетке Смерть ее принимающий каждый раз новые образы начальник. - За то, что убила девочку, хотя могла этого не делать, будешь серьезно наказана!"
       С того наказания началась для тетки Смерть тоскливая неудачливая полоса биографии, которая в конце концов привела ее на эти улицы, к мечтам о красавце, ожидающем на далеком Лазурном берегу Франции.
       Тетка Смерть помнила: тогда, много лет назад, она убеждала начальника, что во всем виноват отец девочки, молодой сотрудник НИИ Сергей. Если бы он не валялся пьяным, у тетки не возникло бы соблазна сыграть штуку с сухим печеньем, девочка была бы жива...
       - Но могла не поддаться соблазну! - резонно заметил тогда теткин начальник...
       И вот теперь невольный виновник всех теткиных бед - рядом на другой стороне улицы. Наконец-то узнала его!
       Тетка испытала приступ бешеной ярости!
       Выстрел грянул. Ниишник повалился на асфальт.
      
      
      ***
       - Те двое, чей разговор ты услышал, когда тебя рвало в том вонючем углу возле кафе стоячки... Они говорили про Людку и ее заразную девицу... - тетка Смерть на мгновение замолчала.
       - Их целью было отогнать тебя от дяди Сережи. А отогнали бы тебя - вместе с тобой исчез бы и Филька, - Смерть повернула голову в капюшоне к камину.
       Килькин едва слушал ее. Тоненькая ниточка, в которую превратился его пульс, грозила исчезнуть совсем. Сильная боль там, где печень, была лишь фоном к останавливавшемуся биению сердца.
       - Эти двое, а вместе с ними - эта баба, Людка, которая говорила с тобой в стоячке, эта бледная девица - они все работали, сами того не зная, на иностранную разведку, - тетка опять замолчала. - У этой разведки теперь это... Мягкая сила и новые технологии. Они имеют множество помощников...
       Голова тетки в капюшоне повернулась к Килькину:
       - Десятки людей работают в нашей стране на иностранную разведку, даже не зная, чьи интересы они обслуживают... То же самое - в их странах... - тетка замолчала, подумав о Франции, о Лазурном береге, об умирающем красавце, который обязательно должен дождаться ее. - В их странах действуют такие же люди, которые сами о том не догадываясь, работают на разведку из Москвы...
       - От шпиона Валерия Михайловича иностранный резидент все время, что ваша компания болталась по городу, получал сведения: где вы, чем занимаетесь, о чем разговариваете. Болтовня про банкноты навела его на мысль - испугать тебя, разыграв представление с заразной девицей. Никакая она, на самом деле, не заразная... Ты купился и побежал, но потом вы встретились вновь... И болтались все время вместе, мешая людям разведки убрать дядю Сережу.
       Килькин наклонился вперед. Он чувствовал: сейчас его начнет рвать.
       Тетка, казалось, не обращала на его состояние никакого внимания. Она продолжала говорить:
       - Иностранная разведка очень боялась за своего агента. Сегодня Валерий Михайлович едва не совершил самоубийство...
       В камине жарко пылали крупные поленья.
       - У него не хватило духа. Он стоял у окна в каком-то случайном подъезде, хотел разбить стекло и сброситься вниз, но не смог. Этот тип панически боялся ареста и тюрьмы...
       Килькин чувствовал, что, если будет просто так сидеть и никак не попытается помочь самому себе - умрет, присутствие тетки заставит его сердце остановиться! Надо что-то делать! Если сбежать от тетки нельзя... Хотя бы заговорить с ней!
       - Кто звонил мне на телефон?.. С угрозами... Какой-то незнакомец...
       Тетка пренебрежительно махнула рукой:
       - И те, и другие - все звонили тебе. И те, кто подослал Филиппа - пытались вывести тебя из себя... И иностранная разведка - запугать, чтобы ты бросился в бега, оставив при этом шпиона и дядю Сережу одних. Тогда бы они без свидетелей прикончили ниишника Сергея Сергеевича и забрали из-под подкладки его пиджака документы Валерия Михайловича.
       - А кто ходил по кухне "Причала в тумане"? - прохрипел Килькин.
       - Те самые убийцы, которые до этого чуть не задавили вас на джипе. Они пришли в ресторан убить дядю Сережу. Но ты помешал им сделать это. Хотя, ты и за себя боролся. Убив его, они бы обязательно заодно прикончили и тебя.
      
      
      ***
       - Отпусти меня! - взмолился Килькин. - Ведь ты уже поняла, ты - не моя смерть, произошла ошибка. Тот, кто тебе был нужен, Аввакум, с которым мы снимали одну и ту же квартиру, убит Филиппом...
       - Кстати, знаешь, кто находился в съемной квартире, когда ты заявился в нее, рассматривать в темноте свои банкноты?.. Коллега Фильки из спецслужбы. Они знали от твоего друга, что тебя нет дома и решили использовать возможность и обыскать квартиру, изъять фальшивые банкноты... Их там, на самом деле, не было... Ты так хочешь уйти отсюда? А зачем? Ты думаешь, в этой жизни тебя ждет что-то хорошее?
       Никита не отвечал.
       Он чувствовал, что жить ему оставалось недолго: плохо было так, что он не сомневался - пройдет какой-нибудь десяток минут, и сердце его остановится.
       Резь в груди стихала. Но сердце билось с перебоями: то стучало лихорадочно быстро, то начинало замирать и все тело Килькина охватывала слабость, как-то ужасно цепенели руки и ноги, мутило, в глазах начинало темнеть и от того, что в воздухе залы словно бы заканчивался кислород, Никита принимался судорожно затягивать в легкие воздух, дергался в кресле.
       - Хочешь, я покажу тебе твое будущее? - голос тетки прозвучал так резко, что Килькин от ужаса дернулся в кресле с такой силой, да еще и ноги его оттолкнулись от паркета - кресло сдвинулось на полметра от кресла, в котором сидела тетка.
       - Значит, хочешь. И одновременно боишься. Потому что в будущем ты своем не уверен! - удовлетворенно произнесла тетка Смерть.
       - И правильно, что не уверен! - сказала она следом. - Потому, что как бы ни корчил ты из себя умника, как бы не насмехался над теми людьми, с которыми свела тебя судьба, а...
       Тетка неожиданно замолчала.
       Как ни был Килькин в этот момент раздавлен ужасом, а все же шевельнулось у него в душе какое-то особенное чувство: вот он, момент, когда благодаря мистическому стечению обстоятельств, встрече с потусторонними персонажами, он узнает тот самый главный итог своей жизни, который при обычных обстоятельствах он бы смог узнать только в самом ее конце, через десятки, быть может, многие десятки лет, став уже седым стариком.
       И какая-то странная печаль охватила Никиту.
       Он больше не дергался, словно бы оцепенел.
       Тетка заговорила:
       - Ты проживешь жалкую ничтожную жизнь. Не достигнешь десятой доли успехов, которыми могли похвастаться сегодняшние твои покойные собутыльники. Усач, который пристрелил краснознаменного пролетария в ресторане, он мог бы сделать тебе одолжение, прикончив тебя сегодня... Оставшись в живых, ты обрек себя на ужасную смерть. Хочешь тебе ее покажу?
       Килькин молчал. Он вдруг почувствовал страшную слабость и затем начали все сильнее болеть сердце и печень, куда нанес ему свои сокрушительные удары "механический" друг.
       - Подойди сюда! - велела Смерть. Она уже подошла к одному из окон зала. Здесь их было три. И все занавешены плотными тяжелыми шторами.
       Тетка подождала, пока молодой человек подойдет к ней, и торжественным голосом произнесла:
       - Смотри! - она отдернула край прикрывавшей окно шторы. - Учти, это не нынешний день. Это - будущее!
       Килькин в первое мгновение не узнал места.
       Но потом он понял, что перед ним та самая маленькая деревенька, что была расположена поблизости от мотеля.
       Присмотревшись, он различил и косогор, и овражек. Места вокруг "шале" уже почти полностью поглотил разросшийся город.
       Не успел Килькин толком рассмотреть его многоэтажки - "Странно, что в будущем они будут мало отличаться от тех, что строят сейчас!" - пронеслось у него в голове, - как вдруг в небе над горизонтом мелькнула чудовищно яркая вспышка.
       - Не бойся, не закрывай глаза! - успокоила его тетка Смерть. - Это только так... Картинка! Воздействия не будет... Это ядерный взрыв. Таких над твоим городом будет несколько. Но ты погибнешь во время самого первого. Он произойдет недалеко отсюда. Ты погибнешь в седле мотоцикла... Видишь, вон - ты!
       Килькин и в самом деле различил фигурку мотоциклиста, мчавшегося по шоссе на самом верху косогора: шлем, надуваемая ветром кожаная куртка...
       "Неужели это, и в самом деле, я?! А что, похож!.. У меня будет мотоцикл?.."
       Вспышка разрасталась... Мгновение - и мотоцикл вместе с седоком осветился пламенем.
       - Ядерный взрыв - это чудовищный жар, - продолжала тетка Смерть. - От него бензобак мотоцикла, который будет находиться рядом с твоей промежностью, взорвется и тебя всего снизу страшно обожжет и изуродует. Следом все вокруг выгорит до тла... Нужна тебе такая смерть?
       Килькин не мог говорить. "Это неправда! Она врет. Это - обман, спектакль". Сильно болела печень, по которой нанес страшный удар покойный Филипп.
       -Ладно! Молчишь, хорошо... - проговорила Смерть. - Мне кажется, ты должен оценить мое предложение. Вернемся к этому вопросу попозже.
       Вдруг тетка дернулась...
       - Черт! Пересечение! - взвизгнула она.
      
      
      Еще одна двенадцатая глава.
      ПЕРЕСЕЧЕНИЕ
      
      
       Килькин не знал: "пересечением" инфернальные персонажи вроде тетки Смерть называли внезапное вторжение реального мира в их загробный. Или в какое-то место - порождение загробного мира.
       Порождением загробного мира был странный ночной мотель без обслуживающего персонала и постояльцев.
       Материализовавшийся мираж! Никакого мотеля не было: грязный притон наркоманов в старом полуразвалившемся доме, стоявшем посреди разросшегося неухоженного сада на отшибе на окраине деревеньки в дальнем Подмосковье.
       В том доме и в самом деле был камин: иногда затапливали какие-нибудь совсем экзотические посетители притона, которым командовала странная тетка, носившая все время один и тот же грязно-серый плащ с капюшоном, который никогда не снимала с головы.
       Тем посетителям притона, которых еще хоть что-то в жизни интересовало, кроме дозы наркотика, и которые очень редко, но спрашивали ее, почему она никогда не снимает ни плаща, ни капюшона с головы, тетка отвечала: дом старый, со множеством щелей в стенах, денег на дрова у нее нет, да и печки нормальной в доме - тоже, только камин, поэтому ходит по дому всегда в верхней одежде.
       Этим объяснением странные посетители обычно удовлетворялись. Начинали растапливать камин всем, что попадало под руку. Благо, старого деревянного хлама, - сломанных стульев, старых подвесных шкафчиков без дверок, ножек от табуреток, запыленных газет тридцатилетней давности, - в доме хватало.
       Тетка против растопки камина не возражала.
       В доме появлялась крайне редко, всем здесь заведовал ее подручный - длинный худой наркоман. Он закупал сырье, варил зелье, общался с наркоманами со всех окрестностей, посещавшими дом.
       По ночам под видом наркоманов в дом редко, но приходили покойники - работали на тетку, выполняли ее поручения.
       Едва тетка взвизгнула про пересечение, в залу вбежала мертвая Кристина. Лицо ее искажено страхом.
       - Полиция! Облава! - прокричала она.
       Где-то там, за стенами залы, раздался гулкий, мощный удар.
       Люстра под потолком мигнула. Следом дверь залы с грохотом распахнулась. Один за другим вбежали четверо молодых людей: двое наркоманов, девушка-наркоманка и один паренек, который приехал с ними за компанию. Их Килькин видел лежавшими "в отключке" на кровати в номере мотеля. Туда затащил его мертвый Филипп, когда Никита спасался от тетки Смерть.
       Никита узнал девицу - лицо бледнее, чем у Кристины, но губы ярко накрашены красной помадой. Рукав кофточки на левой руке задран вверх, виднелись следы от уколов.
       Тетка вскочила с кресла. Вскочил и Никита.
       Густые тени по-прежнему падали на теткино лицо, мешая разглядеть его, но Килькину показалось: на нем появилось выражение испуга.
       В зал влетел молодой мужчина, невероятно бледный, в расстегнутой до пояса яркой летней рубашке с завернутыми до локтя рукавами. На коже рук выделялись многочисленные следы от уколов, воспаленные и красные.
       У джинсов на нем одна штанина - подвернута, другая - разорвана и ужасающе грязна.
       - Мусора ломают дверь! - завизжал он. - У окон - тоже они!
       В мгновение в зале словно от щелчка переключателя все переменилось...
      Бледная Кристина ринулась к камину. Неслась прямо на Килькина. Инстинктивно дернулся в сторону, толкнул кресло, с грохотом опрокинул его. Споткнувшись, едва не упал. Взмахнул руками, удержал равновесие. Невольно вскрикнул, пораженный тем, что следом произошло перед глазами.
      Пролетев мимо него, мертвая Кристина едва не ударилась головой об рельефное изображение лилий на каминной доске.
       Лишь в последнюю секунду выбросила вперед руки - мертвенно-бледные с тонкими запястьями и пальцами, ногти которых накрашены сочным темно-бордовым лаком.
       Удержавшись в последнюю секунду у портала камина, Кристина наклонилась к топке, в которой горели крупные поленья, уже превратившиеся в объятые пламенем сверкающие и пышущие жаром головни. Рука покойницы скользнула с каминной доски на перемычку над жерлом камина. Следом Кристина сунула ногу в камин, поставила туфельку на одно из поленьев, лежавшее в самом низу на металлической решетке зольника - проема, через который осыпалась вниз, в специальную камеру, зола. Полено тут же разломилось, нога бледной красавицы провалилась вниз, каблучок туфельки неловко подвернулся и застрял в решетке.
       Пламя охватило лакированные бока туфельки, мгновенно вспыхнули и оплавились колготки красавицы, с противной вонью стала обугливаться кожа на ноге.
       Волосы на голове Никиты уже стояли дыбом. Словно позабыл в ту минуту, что Кристина - не живой человек - труп, который ничего не чувствует.
       Бледная красавица не смогла выдернуть каблук из решетки. Выдернула назад босую ногу, поставила ее на кафельные плитки, которыми выложена площадка перед топкой камина.
       В следующее мгновение Кристина отлетела в сторону.
       Оттолкнувшая ее тетка резко наклонилась, сунула голову в каминную топку. Согнувшись еще ниже, подалась вперед, просунула голову в капюшоне так далеко, что она уже была у самого дымохода. Пламя лизало полы теткиного плаща, но ткань не загоралась, лишь, обугливаясь, темнела.
       Из топки во все стороны полетели огненные искры. Килькин видел: Смерть своими грубыми мужскими ботинками разбрасывает пылающие головни.
      
      
      ***
       Покойники столпились у камина. Килькина они оттеснили в сторону, - он не противился. Теткины ботинки дымились в пламени, через несколько мгновений вспыхнул плащ.
       На Килькина никто не обращал внимания.
       Мертвецы скулили и выли, словно от ужаса. При этом норовили оказаться как можно ближе к дышавшей жаром топке камина. Оттуда торчал обтянутый плащом теткин зад.
       Туловище тетки задергалось. Обомлев, уже не веря своим глазам, Килькин увидел, как упираясь ботинками в стенки каминной топки, руками цепляясь за что-то там, внутри дымохода - за что, молодой человек не видел, - тетка Смерть принялась карабкаться вверх.
       Прошел какой-нибудь десяток секунд - она исчезла, оставив после себя лишь разворошенные поленья, которые, тем не менее, продолжали жарко пылать.
       Исчезновение тетки произвело среди мертвецов перед камином необычайный эффект. Они с воем ринулись в топку.
       Покойники отталкивали друг друга, вытаскивали, вцепившись в одежду, из топки тех, кто уже влез в нее, бросались вслед за Смертью в топку сами.
       Пламя с поленьев было сбито, из топки повалил густой белый дым. На какое-то время в его клубах скрылись и покойники, и камин.
       Килькин стоял в двух метрах от топки. Его словно парализовало, надо бежать, но не мог сдвинуться с места.
       Из-за двери раздавался мерный, тяжелый грохот. Словно кто-то, вооружившись кувалдой, ломает стену мотеля, намереваясь проникнуть через пролом внутрь.
       Дым, скрывавший топку камина, немного развеялся.
       Килькин с ужасом увидел: в камин влезает тот самый пожилой дядька, которого встретил в холле второго этажа. Старичок подсказал Килькину, где найти номер, который разыскивал.
       "Так, значит, он тоже был мертвый?! - поразился Килькин. - Как и его дочь-наркоманка Кристина?"
       Старичок уместил свою худенькую, низкорослую фигурку в топке, прямо на горевших поленьях. Надетый на нем костюмчик тут же вспыхнул.
       Старичок неловко подпрыгнул и огненным силуэтом исчез в дымоходе. Перед камином толпились покойники.
       Странно, но Килькин не заметил, как они вошли в ресторанный зальчик: бледные пареньки спешили влезть в камин, отталкивали от топки худых девиц.
       Килькин вдруг увидел Кристину - стояла, дрожа, сбоку от топки, держалась рукой за край каминной доски. Смотрела вниз, на босую правую ногу, словно не понимая, куда делась ее туфля на высоком каблуке.
       Девица вздрогнула, словно придя в себя, ринулась к жерлу топки.
       Оттолкнула от топки парня, девушку. Та упала, ударившись головой о лежавшее на боку килькинское кресло.
      Кристина неловко задом полезла в топку.
       Туфля, в которую все еще обута левая нога красавицы, начала темнеть в огне.
       Вдруг согнувшаяся в три погибели Кристина посмотрела в зал, взгляд ее уперся в Никиту.
       - Что-о?! Его здесь оставим?! - вскричала красавица. - Надо забрать с собой!
       Наркоманы, - парни и девушки, - стоявшие у камина, кинулись к Кильке.
       Раздававшийся из-за двери грохот ударов стал громче, удары - чаще.
       Послышались крики:
       - Открывайте, все равно никуда не денетесь! Полиция!
       Килькин метнулся к двери. Не знал, не мог вообразить, откуда могла появиться полиция, что ей нужно от покойников, как полицейские могут оказаться в этом царстве мертвецов?! Да и полиции ему, распространителю фальшивых банкнот, пачка которых по-прежнему лежала в кармане, надо избегать. Но лучше полиция и тюрьма, чем покойники и Смерть.
       Мертвецы догнали Никиту прежде, чем успел пробежать на слабых от пережитого ужаса ногах половину расстояния до двери.
       Покойники - парни-наркоманы, наркоманки-девушки, - вцепились в Кильку. Их худенькие руки походили на филькинские: словно из стали, жесткие, сильные.
       Килькин понял - у него нет сил сопротивляться. Замахнулся кулаком и попытался ударить одного из покойников-наркоманов по лицу, но тот увернулся. Две девицы-наркоманки схватили Никиту за руки. Словно не хрупкие девицы, а два дюжих мужика, стремительно поволокли к камину.
       Ноги Никиты волочились по паркету.
       Вот он у камина, железные руки пригнули ему голову и толкнули его в топку. Там, в самой ее глубине, еще была Кристина.
       Наступив ногой на уголья, от которых даже через подошву ботинка прожог нестерпимый жар, Килькин истошно заорал и рванулся из топки обратно в зал.
       Но молодой наркоман, стоявший у самой топки, не дал ему высочить. Сзади Килькина неожиданно схватила за шиворот чья-то рука. Кристина, кто же еще!..
       Потянула Килькина в камин.
       Потеряв равновесие, он повалился на ярко пылавшие уголья, разбросанные по топке. Страшная боль пронзила ноги, спину. Хватаясь руками за горячие кирпичи, Килькин поднялся и еще раз попытался вырваться из камина.
       Один из парней-наркоманов с силой ударил его ногой в печень.
       Испытав страшную боль, Килькин повалился назад на уголья, заорал, вскочил. Рванувшись вперед ударился головой о кирпичи перемычки над жерлом топки.
       Сознание его померкло, рухнул вниз, боком на выложенный плиткой пол перед топкой. Ноги остались внутри, среди ярко сверкавших углей.
       Грохота распахнувшейся двери и топота армейских ботинок уже не слышал.
      
      
      ***
       Из реанимационного отделения Килькина везли в обычную палату.
       В больницу на окраине Москвы его доставили ночью, - перед самым рассветом. Он был в ужасном состоянии - с ожогами, с разбитой головой, весь в крови.
       Полиция, которая обнаружила его в притоне наркоманов возле какой-то опрокинутой жаровни, поначалу приняла его за одного из обычных посетителей этого места.
       Килькин дрожал от ужаса, говорил, что его захватили в плен мертвецы... Закатывал рукава и штанины, демонстрируя, что на руках и ногах нет следов от уколов.
       В то, что наркотики он не употребляет, полицейские в конце концов поверили. Странные рассказы и дрожь они объяснили чрезмерным употреблением алкоголя, быть может, алкогольным психозом. От парня чудовищно несло спиртным. Да и сам он рассказывал, что весь день пил в разных ресторанах, в последнем встретился с каким-то человеком, которого до этого дня не знал. Тот попытался его убить. Произошла драка...
       Килька сбивчиво рассказал, что во время драки пытался не дать себя зарезать, потом его захватили какие-то бандиты, затолкали в багажник джипа и привезли сюда...
       Потом молодой человек схватился за сердце. Побледнел... Полицейские не сомневались: парню очень плохо. Скорую к этому моменту уже вызвали.
       Приехавший врач сказал, что больного надо срочно везти в больницу. Скорая помчалась по ночным улицам. Вскоре Никита был в приемном покое. Беглый осмотр не внес в диагноз ясности. Но поскольку больному было очень худо, его направили в реанимацию.
       Там его еще раз осмотрели, кое-как сделали рентген. Никаких серьезных травм не нашли. Печень продолжала болеть, но врачи сделали вывод, что это последствие серьезного отравления алкоголем...
       Под утро Килькина отправили из реанимации в обычную палату...
       - Хватит возиться с этим алкоголиком! Мест в реанимации на всех не хватает, - проговорил врач-реаниматолог. - Придет в себя - и выпишем его. Будет в следующий раз меньше пить.
       Теперь Кильку, лежавшего на каталке, катили по больничному коридору два полупьяных санитара.
       - Точно там был спирт! И полбутылки коньяку, - говорил один санитар другому.
       Килькин невольно слушал разговор.
       - Ничего нет, вот сейчас посмотришь, - отвечал другой санитар. - Я вчера в этот шкаф заглядывал. Все вылакал этот, новенький... Его вчера трясло...
       - А сегодня меня. Нет, посмотришь, все там в шкафу - и спиртяга, и коньяк! Он не мог их найти. Бутылки, не там, где ты думаешь. Они на самой нижней полке, в ящике под халатом... Сейчас подлечимся. Докатим этого доходягу... Сука, чтоб он сдох!
       Килькин лежал с закрытыми глазами, поэтому санитары решили, что он спит и не слышит их разговора. "И здесь одни алкаши!" - думал Никита. У него страшно болело где-то там, внутри, в месте, куда ударил Филипп. "Они меня не обследовали, не лечили... Этот реаниматолог - он, наверное, тоже был нетрезвый. Я здесь сдохну... Мертвец, наверняка, сломал мне ребра! Рентген ничего не показал... Да и что там за рентген!.. Все врачи - алкоголики..." - Кильку охватила тоска. Он был без куртки.
       Когда она исчезла - он не имел ни малейшего представления. То ли ее забрали полицейские, разговор с которыми он помнил весьма смутно. То ли это произошло уже здесь, в больнице... "Нет, кажется, в больницу я приехал уже без куртки..."
       А может, пачка фальшивых банкнот и деньги, которые он наменял за весь этот чудовищный день, выпали у него прямо на раскаленные угли в каминной топке?.. Выходит, все его старания по размену прошли зря!
       Теперь он был нищим, больным, и два каких-то алкоголика волокли его в палату грязной муниципальной больницы, переживая при этом, что он до сих пор не сдох...
       - Слушай, а может, бросим его здесь?!.. - проговорил тот из санитаров, который утверждал, что спирт и коньяк в шкафу все-таки есть. - Пусть пока проветрится. Выпьем, а потом отвезем его в палату... А то там... Там...
       - Да что там?.. Нет, давай по быстренькому туда докатим его, потом сходим выпьем, если, как ты говоришь, там есть. А потом вернемся и переложим его на кровать, - предложил второй. - А то сейчас кто-нибудь пройдет, увидит каталку с ним, начнет вонять...
       - Ну ладно, закатим, выпьем и быстро вернемся, - согласился первый.
       Килькин не открывал глаз. Ему хотелось только одного: чтобы эти как можно быстрее довезли его до палаты: санитаров непрерывно "штормило", раскачивало из стороны с строну. Каталка то резко разгонялась, то замедлялась, то дергалась вправо, то влево. Килькина болтало так, что он боялся упасть на пол... Каждое невольное движение причиняло ему боль в груди и под ребрами, куда бил Филька.
       Молодому человеку хотелось покоя.
       Наконец, болтанка прекратилась. Каталку с Килькиным последний раз толкнули. Она уткнулась во что-то, - то ли в стену, то ли в спинку больничной кровати, - и замерла.
       - Ну все, отдохни пока тут, поспи! - проговорил тот самый санитар, который верил - бутылки целы. - А мы быстро... Вернемся и того... Все устроим.
       - Слушай, да тут... Это кто ж... - по голосу второго санитара чувствовалось, что он очень неприятно изумлен чем-то.
       - Да это вот как раз он, новенький... Он должен был отвезти. Все, пойдем! Быстро - и вернемся. Надо выпить!
       Санитары вышли из палаты. Хлопнула дверь.
       Примерно минуту Килькин лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему состоянию. Острая боль в том месте, куда его ударил Филька, начала проходить. Никита открыл глаза. Повернул голову...
       Он был в убогой больничной палате. Стояло несколько кроватей. А рядом с ними - каталка. На ней лежал кто-то... закрытый полностью простыней. Картина настолько поразила молодого человека, что он, преодолевая боль в области печени, приподнялся на локте. Закрытыми простыней в больницах лежат только покойники...
       "Мертвец?! Не может быть! Сколько можно мертвецов?!" - мелькнуло в голове у Килькина прежде, чем фигура под простыней пришла в движение.
       Сначала высунулась рука, которая взялась за край простыни, закрывавшей лицо.
       "Ну слава богу! Он жив! - Килькин испытал облегчение. - Просто укрылся с головой простыней. Наверное, мешает свет..."
       Под потолком палаты тусклым мертвенным светом горела люминисцентная трубка.
      
      
      ***
       Рука резким движением сдернула простыню с лица. На каталке, повернув к Килькину голову, лежал его "механический" друг. Он был в точности таким, каким Никита видел его в "шале", в кафельном предбаннике возле туалетов: пробитая голова, бледность, запекшаяся кровь...
       Злобно улыбаясь, Филька смотрел на Никиту, но не произносил ни слова. Но вот губы "механического" приятеля слегка шевельнулись, - он собирался сказать что-то...
       В коридоре раздались громкие шаги, голоса "Так... А кто у нас в этой палате?.. Сейчас посмотрим!"
       Кто-то взялся за ручку двери. Она со скрипом опустилась вниз.
       - До встречи, друг! - проговорил Филька, губы его скривились в зловещей улыбке. Дверь уже начала открываться. "Механически" друг стремительно отвернулся и ловко укрылся обратно простыней.
       - И она придет! - проговорил он торопливо уже из-под простыни.
       В палату вошел грузный, усатый человек с большой головой в накинутом на плечи белом врачебном халате. Вместе с ним была тетка в халате, тоже большая, полная, и какая-то немолодая женщина - похожа на какую-нибудь старшую санитарку.
       - Господи! Да как же они надоели!.. Как же такое можно!.. К покойнику живого привезли!..
       - Как? Что произошло? - встревоженно спросил усатый. - Кто это - под простыней.
       - Это тот, что свалился с моста на баржу... - отвечала старшая медсестра.
       - Да не на баржу, - перебила ее толстая тетка - врачиха. - Он упал с путепровода на бетонную площадку. Долго пролежал на ней... Привезли его к нам уже без сознания. Мы сделали все, что могли... Но совсем недавно он умер... Должно быть эти пьяницы-санитары везли его из палаты реанимации, но... Не понимаю, почему они завезли его сюда! Надо немедленно увезти его...
       На Килькина врачи не обращали внимания.
       Молодой человек лежал с закрытыми глазами. И как будто спал.
       Он-то не был мертв. И впереди у него была целая жизнь.
       Пока она, как сообщил мертвый Филька, не придет.
      
      
       К О Н Е Ц
  • © Copyright Соколов Глеб Станиславович (pen.mate@gmail.com)
  • Обновлено: 24/05/2025. 1020k. Статистика.
  • Роман: Детектив
    • Связаться с программистом сайта.