Золотые помидоры
(повесть)
1
Ночью прошёл тёплый апрельский дождь. И хотя светало теперь рано, в этот день утро припоздало - было серым, несмелым. Может, оно и к лучшему: не видно опухших лиц, хмурых взглядов. Вчера была получка, и в совхозе "Маёвка" перепились.
Начали, как всегда, механизаторы, народ зажиточный, а к вечеру была пьяной даже тётка Настя, 40-летняя вдова, растившая двух детей. Денег у неё - только концы с концами свести. Но к ней похаживал шофёр Фоменко, пришёл вечером с двумя бутылками, она и напилась. Что там у них было, неизвестно, но только соседи слышали, как у Насти посыпались стёкла. А потом раздался истошный крик Фоменчихи: "Я тебе покажу, курва!"
Затем соседи услышали перебранку во дворе и вышли поглядеть. Застали уже тот момент, когда Фоменко съездил своей жинке по уху и громко сказал в темноту:
- От дура баба! Нельзя уже и за самогонкой сходить.
У Фоменчихи не было передних зубов - Гнат в прошлом году выбил - и она, лёжа под плетнём, шепеляво завыла:
- Люди добри! Хиба самогонку треба шукаты пид спидныцею? И-и-род.
- А ну замовкны! - направился Гнат к жене. Но свернул вдруг к калитке и ушёл со двора.
- Мотря, - советовали Фоменчихе из-за плетней односельчане, - ты ж не все ещё окна повышибала, отут е ще каменюки!
- А може, в Насти самогонка слаще, га?
Однако Мотря ещё бить окна не решилась, покричала, поматерилась и, тоже пьяная, пошла догонять своего ирода. Настя из дому, ясное дело, не показывалась, и соседи, усмехаясь и зубоскаля, разошлись: кто допивать недопитое, кто спать.
Выпила вечером со своим мужиком и бригадирша Мария, прозванная односельчанами за крутой нрав овчаркой. И хотя была молодой и крепкой - 30-ти не исполнилось - поднималась утром тяжело, и была злой на весь свет.
- Трофим! - позвала она мужа. - Вставай, гад, похмеляться! Чего вчера приставал: выпей да выпей? Казала ж тоби, годи, так ни - выпей ще! Ось и выпила, голова, як та кузня - гулом гудэ.
- А закусь приготувала? - осведомился Трофим.
- Та приготувала, вставай! Люды вже на работу йдуть!
- Зараз, не лайся! - Трофим сбросил на пол ноги. - У самого разламуеться! - Он потряс кудлатой головой. - На базар поидымо?
- Ты щё, з глузду съихав? - взорвалась Мария. - Якый базар?! Расплющи очи, девьята годына!
После перебранки они выпили по стакану самогонки и, примирённые, собрались всё-таки на базар - гусей продавать. Гуси этой весной были в цене - 15 рублей штука, терять деньги не хотелось, да и погода наладилась: выглянуло солнце.
Совхозная машина отправлялась в город от конторы. Туда спешили с гусями и индюками хмурые совхозники. Когда в кузове негде было уже повернуться, шофёр посигналил и вырулил на шоссе.
Ехать до города недалеко, 30 километров всего. Дорога к тому же заасфальтирована, не езда - одно удовольствие. По бокам дороги идут посадки, кругом степные просторы, лесочки, радующие глаз, воздух чистый, пока не выберешься на основную магистраль, ведущую в город - там тысячи машин, бурное движение.
Глотнув этого воздуха, оживел, зашевелился механизатор Иван Марущак. Толкнул жену локтем в бок, подмигнул:
- А ну, достань там, Галя!
Через минуту в руках Марущака появилась бутылка, стакан. Закуска тоже нашлась, и в кузове остро запахло сивухой.
Похмелялись деловито, хукая и крякая. Головная боль унялась, и совхознички запели, дружно поддержанные голосистыми бабами. Навстречу ехали редкие машины - из города. Там тоже пели: эти получку праздновали в городе. При встречах наддавали ещё сильнее, улыбались, махали руками.
Весёлое это дело - побывать в городе. Ехали поэтому радостные, наряженные. Продадут индюков и гусей, купят себе обновки, вспрыснут их - чем не жизнь! Домой вернутся опять с песнями, приятными городскими воспоминаниями. Привезут и деньжат. И опять выпьют - уже дома, для успокоения. Детишки будут сосать леденцы, рассматривать гостинцы, а взрослые, выпучив глаза, уставятся в телевизор. Хорошо!
2
Сергей Владимирович Ратников пошёл в субботу на базар сам. Жена приболела, надавала ему кучу поручений, и он, вздыхая от недовольства, покорился. Но вышел из дому поздно, было уже 10 часов, и шёл к трамваю с тяжёлым сердцем: дорого будет всё.
Чтобы не думать о базаре, Ратников переключился мыслями на работу. Тут тоже весёлого было мало, но болело сильнее.
Не сладко складывалась у него жизнь. Родители жили бедно и до войны, а после мать осталась одна - отец не вернулся, и мыкали они горе вдвоём. Кое-как закончил 10-летку и отправился служить в армию. Служить пришлось долго - 6 лет. Механиков в авиации не хватало, и потому был особый приказ: специалистов не отпускать.
Домой вернулся, когда шёл уже 25-й. Мать чуть держалась, больная, нетрудноспособная. Ему жениться пора. Но где там жениться, на что содержать жену? Надо было работать.
Устроился мастером на авторемонтном заводе. Зарабатывал вроде и неплохо, 900 рублей. Но дыр было много, деньги текли, как вода. И одевался он не то чтобы, и ел не ахти как.
Надумал учиться и поступил в строительный институт на вечернее отделение. Не стало и времени. То хоть к Тосе Липягиной, продавщице мороженого, похаживал. А тут начал приходить редко, и она его "рассчитала". Была она его ровесницей, но уже побывала замужем и успела развестись. Девка она была видная, но жениться на ней он не собирался - у Тоси росла дочка, кому охота чужого ребёнка растить. Вот Тоська, похоже, и решила: толку с него мало. И хоть любила, но порвала решительно:
- Ты вот что, Серёжа, - сказала она раздумчиво, безо всякого зла, - больше ко мне не ходи. Ты хочешь устроить свою жизнь - учиться пошёл, правильно это, я одобряю. Но и я хочу. Может, ещё и женится кто на мне. А так... только годы у меня с тобой пройдут. Да и что это за любовь - раз в неделю?
- Некогда же мне... не высыпаюсь! - обиделся Сергей. Уходить от Тоськи ему не хотелось, привык, что ли. Но она стояла на своём, и он ушёл - обиженный, оскорблённый. И с верой: ничего, сама ещё позовёт! Знал: парень он рослый, кудрявый, женщинам нравится.
Но Тося не позвала ни через полмесяца, ни потом. Он затосковал по ней, вспоминал разное. И совсем делалось невыносимо, когда представлял Тосю с другим - лежат, обнимаются.
Не выдержал и прямо с лекций поехал к ней на дом. К знакомому переулку не шёл, а летел. Но увидел в окно, что у Тоси какие-то гости - молодые женщины, мужики, и не постучал - повернул обратно. Всё с этим, кончено!
Но кончалось ещё долго, пока не переболело и не отгорело совсем. И тогда заметил на своём курсе Раю Голобородько - раньше серой перепёлкой была, а сейчас - поди ж ты! Откуда у неё такая стать появилась? 3 года смотрел, а не видел.
Рая была моложе Ратникова на 7 лет. Жила в общежитии, на праздники уезжала куда-то за город к родителям. А теперь оставалась, не ездила.
В один из таких праздников и случилось у них то, что у всех бывает. Рая забеременела, а Ратников, не откладывая, женился на ней. Забрали из общежития вещички и поселились у его матери. Домишко был хоть и ветхий, на окраине, но из двух комнат, прихожей и кухоньки. Полы были деревянные, жить можно.
Появился ребёнок. Рая на время институт оставила, а он с трудом, но доучился. Первые года три после учёбы на стройках пропадал, приходил домой только ночевать, угрюмый и злой, несмотря на то, что получил новую казённую квартиру.
- Ты чего? - спросила как-то жена.
- Опять две машины кирпича угнали шофёры. А вчера - машину цемента.
- Как же так? - испугалась Рая.
- А вот так, - мрачно ответил Ратников. - Все воруют. Все в доле, круговой порукой связаны. Сам не уследишь, а учётчики у них свои.
- Ну и что же теперь будет? Ведь за нехватку материалов с тебя спросят.
Ратников долго молчал, держа в руках ложку с супом. Потом проглотил, сказал:
- Снова добавят в цемент побольше песку. Кирпич при кладке стен положат битый, всё и сойдётся. Они эти дела знают. Прораб домище построил, теперь на машину копит. Шоферня тоже строится. Так и идёт. А называется это: люди жить хотят, мешать им нельзя: сотрут.
- Какое же тут качество, - горько вздохнула Рая.
- Качество? А кому оно нужно? Приедет комиссия принимать жильё, её угостят, напоят. Вот она все акты и подпишет. А то, что через полгода всё ремонтировать надо, это уж никого не волнует. Главное - количество и срок. За это премии дают.
- Серёжа, плохие у тебя отношения с рабочими?
Он опять долго молчал.
- Уйду я с этих строек. Смеются все: дурак, жить не умеет! Другой на моём месте давно бы уже дом построил, машину купил, а мне зарплаты едва хватает.
- А куда уйдёшь-то, куда? - опечалилась Рая.
- С шофёрами надо в долю. Он - ходку себе, ходку мне, 5 - государству, и порядок. В день 300 рублей. Только я так жить не могу. Не могу, и всё. В проектную организацию перейду. Зарплата, конечно, меньше будет, зато спокойно спать буду. И ни холода тебе, ни дождей, ни ругани.
На том и порешили: представится случай - надо уходить. Хватит с него резиновых сапог, грязи! Тем более что квартира уже есть, за производство можно не держаться.
Случай через полгода представился, и Ратников перешёл в Оргтехстрой на должность старшего инженера. Голый оклад 120 рублей - деньги уже новые вышли - и ни льготных, ни премиальных. Чертёжный комбайн перед тобой - разрабатывай проекты организации работ. А строить по ним будут уже другие. Будут ходить осенью в резиновых сапогах, списывать доски, цемент, кирпич. Они жить хотят.
А он, раз не захотел так жить, пусть ходит теперь в штопаном пиджачке и числится старшим инженером. Зато чисто, сухо, тепло.
Но чисто - это только казалось. Не было чистоты и тут. Управляющий и его камарилья приписывали себе премии, раздавали приближённым квартиры, грабили, хапали, обманывали. Те же "ходки", только без цемента - пыли не видно.
Утешался тем, что учителям, к примеру, живётся ещё хуже. Учитель и за 20 лет работы остаётся учителем. Бывшие его ученики зарабатывают вдвое больше и считают его либо бездарным, либо неудачником. В общем, есть люди, которым похуже, чем ему: он хоть теоретически с перспективой - может "вырасти" в должности.
Судьба словно подслушала его мысли - выбрали Ратникова в местком: на виду стал, "рос"! Но начал он отстаивать сотрудникам их права на получение премий, квартир, и начальство разглядело в нём бунтаря. Где можно было его прижать, прижимали, по работе на повышение не выдвигали, хотя работал, как вол, и вообще старались всячески игнорировать. И тогда он ударился в науку: сдал кандидатский минимум, выбрал тему и руководителя, печатал статьи в журналах, готовился к защите кандидатской диссертации. Но защита всё отодвигалась и отодвигалась, а кличка "Кандидат" к нему прилипла прочно.
Кончилось тем, что в местком его не переизбрали, хотя народ на собрании и гудел, а потом была одна из реорганизаций, сокращали штаты, и его хотели уволить, но не вышло. Тогда понизили в должности, а значит, и в окладе - стал он на 36-м году жизни рядовым инженером с обидной кличкой "Кандидат". В командировки посылали его в самые глухие, неинтересные. Часто посылали в совхоз на полевые работы - дело это было поставлено, ездили каждый год. Кто раз на неделю, он же бывал и 3, и 4. Его уж все совхозники знали, благо Оргтехстрой закреплён был за Маёвкой.
И только Ратников вспомнил эту свою обиду, прохаживаясь вдоль базарных рядов, как увидел за прилавками знакомых совхозников - продавали гусей. Он поздоровался, ему ответили, но сделали вид, что не узнаю`т - чугунные такие лица, наподобие гирь двухпудовок.
Ладно, не узнаю`т, и не надо. Ему тоже так даже удобнее. И хотя покупать гусей он не собирался - на какие шиши? - однако спросил:
- Почём, тётка, гусь?
- Пьятнадцять, - сухо ответила Мария.
- Дорого.
- Дорого, то нэ купуйтэ.
- Ишь ты! - усмехнулся Ратников. - Это же базар, тут торгуются. Уступи рубля 3...
- Нэ будэ.
- Чего не будет?
- Нэ уступлю ни копийкы.
- Как же так? - заморгал Ратников.
- А так. Нам що, воны даром достаються? Зэрно - нада? Нада. Ухаживать нада? Нада. Бач, якый! Гуся ему за дванадцять подавай!
Ратников отвернулся от неё и пошёл. Вот жизнь! На зарплату всего 6 гусей можно купить. Правда, ещё червонец останется.
Вспомнил своего шофёра на стройке, делавшего левые ходки. Получалось, гусятину можно есть, если хочешь жить с левым движением. С правым - не получится.
Домой он вернулся с килограммом мяса за 1 рубль 90 копеек, купил кочан капусты, 5 килограммов картофеля, луку, постного масла бутылку и десяток яиц. От 10 рублей у него осталась трёшница, сдал жене.
Сидел и думал. 1 мая на носу, с чем встречать праздники? Ну, получку-то дадут, и ему, и жене. А что останется? Жене весеннее пальто купили - за рассрочку платить надо. За квартиру, газ, свет, воду - тоже надо. Долг соседу - невеликий, 9 рублей - а тоже деньги. Вот и получается, что праздновать придётся без песни, пусть радио поёт.
- Серёжа, - окликнула его жена, - у Юлечки ботинки порвались, надо бы новые купить. - Сказала, и смотрит: ждёт, что скажет. А что он скажет? Нечего ему сказать. И он промолчал, чтобы не обижать.
3
Как и предполагал Ратников, на праздники они никуда не ходили, встречали их дома - он, жена, дочка и старая мать. Хоть и выпили, а сидели притихшие, невесёлые - смотрели на веселье по телевизору. Там веселились 3 дня. Правда, без Райкина. Этот веселить почему-то перестал.
А после праздников по Оргтехстрою пополз слух: готовится разнарядка в колхоз. Правда, все знали, что в совхоз, даже знали, в какой, но по старой, укоренившейся привычке говорили - в колхоз.
Все забе`гали. Кто доставал у врачей справку о болезни, кто прикрывался "срочной" работой, кто писал заявление о том, что дома сложилось "тяжёлое семейное положение", кто пил с начальством - каждый старался себя оградить, обезопасить, как мог. Один Ратников ничего не предпринимал. С начальством своим не пил, потому что не водил дружбы. В больницу не бегал, потому что ничем серьёзным не болел. Заявлений не писал. Срочной работы у него не было. Да и знал, что поедет в Маёвку одним из первых, на то "Кандидат".
Наконец, свершилось. Парторг треста, холёный мужчина, и кадровик, бывший подполковник МВД, собрали на совещание начальников отделов и объявили: завтра в совхоз. От каждого отдела нужно выделить по 5 человек, а всего, значит, 50. Через неделю всех заменить новыми.
- Товарищи, - начал парторг, - все вы знаете о Постановлении правительства, поэтому надо помочь совхозу, как полагается. Нужно нацелить людей, разъяснить задачу, назначить старших и - чтобы никаких отклонений. Вы поняли меня? Отъезд завтра в 8 утра от здания треста. А теперь идите готовьте списки людей на отправку, и в 11 часов - всех отъезжающих сюда, на инструктаж.
Через полчаса начальники отделов составляли и перечёркивали списки. Тот нёс справку, другая отказывалась по семейным обстоятельствам и плакала, третья - ругалась. Список не получался.
Не получался он и в отделе, в котором работал Ратников. Дальше второй фамилии у начальника отдела Кириченко не шло. Первым был записан Ратников, вторым Аносов, остальных набрать не удавалось.
- Ну-ка, позови мне... - Кириченко повернул голову к секретарю-машинистке, - позови мне эту... как её, Фаину...
- Портную? - подсказала девушка и поднялась, чтобы идти.
- Вот-вот, Портную. Она, я слыхал, собирается увольняться, её и пошлём, пока не уволилась.
Инженер Фаина Портная, женщина 30-ти лет, сухая, горбоносая, явилась на зов незамедлительно и начала ещё с порога:
- И не думайте даже, Пётр Васильевич, никуда я не поеду!
- Да ведь ещё не выслушала ничего, а уже...
- Я и так знаю всё, - перебила Портная. - Не поеду! У меня Феликс стал плохо учиться, я потому и с работы думаю уходить...
- Фаина Наумовна, одна неделя ничего же не решит!
- Послушайте, Пётр Васильевич! - завелась вдруг Портная, и её лицо покрылось багровыми пятнами. - А почему вы сами никогда не ездите? И управляющий. И главный инженер, и парторг, и все начальники отделов! Вас Постановление партии и правительства не касается? И на воскресниках начальство никогда ничего не делает, присутствует только, заложив руки за спину!
Теперь покраснел Кириченко, до корней волос.
- Нельзя же оставить отделы без руководства... - вяло пробормотал он.
- А на кой чёрт у вас заместители? - выпалила Портная. - И почему Ленин мог брёвна носить, а вы не снизойдёте! На собраниях говорите о единстве с народом, а как доходит до помощи колхозникам - пусть пашут рядовые, ваше дело лишь призывать! Как премию делить - тут вы мастаки! Себе побольше, а исполнителям - что останется.
- Ладно, идите, - сквозь зубы проговорил Кириченко, дрожа от гнева и не подымая головы от стола, на котором лежал список. - Никто вас насильно не гонит. Не хотите помочь, не надо. Обойдёмся без вас.
- Без нас? Не обойдётесь, Пётр Васильевич! А если это дело добровольное, то нечего вызывать: ждите, когда желающие сами придут.
- Идите! - почти выкрикнул Кириченко. - Я вас больше не задерживаю.
- И пойду! - направилась Портная к выходу.
- Вот и хорошо. А о ваших настроениях я доложу парторгу. Грамотная какая! Расхрабрилась она перед увольнением. Уволить тоже можно по-разному...
- А вам безграмотные по душе? Так их скоро не будет: безграмотность у нас ликвидирована. Он о моих настроениях доложит, видите ли!
- И доложу!
- А какие такие у меня настроения? - не уходила Портная. - Что вам в них не понравилось? Я ничего такого не сказала, чтобы...
- Там разберёмся, о чём вы сказали, не беспокойтесь!
- А всё же?
- А вы не понимаете? - уже ясно, с сознанием правоты смотрел Кириченко на Портную.
- Я вам только Ленина в пример...
- А обобщения? Вы какие сделали обобщения?
- Насчёт чего?
- Насчёт единства.
- Не перевирайте.
- Я вам как коммунист заявляю, что...
- Ладно, записывайте, - вяло сдалась Портная, оценив обстановку. - Поеду, чёрт с вами!
- А вы нам одолжение не делайте, не делайте. Ишь, какая!
- Сказала, поеду, значит, поеду. Хватит, Пётр Васильевич, ссориться, - натянуто улыбнулась Портная.
В 8 утра все отъезжающие, одетые в дорогу, как рыбаки, собрались у главного подъезда и ждали машину. Автобуса всё не было.
Солнце поднялось уже высоко - в мае рано светает. Было тепло, щебетали на деревьях птицы, пахло травой, политым асфальтом. Люди шли в гастроном, из гастронома. Мчались машины. С каждой минутой городская жизнь набирала темп.
Появился кадровик и начал устраивать перекличку. Но из отъезжающих кто ушёл в гастроном, кто попить квасу из бочки. Несколько человек примостились на парапете набережной и играли в карты. Женщины распределились на отдельные группки и что-то обсуждали. Никому не было до кадровика никакого дела. Пришли, и ладно, чего ещё ему?
Однако кадровик разозлился, велел старшему группы всех собрать и построить. Люди подтягивались неохотно, лениво. Ну, какого лешего ему надо? Лучше бы об автобусе позаботился.
- Зачем же строиться? Ведь автобуса ещё нет.
- Сказано построиться, значит, так надо, - прикрикнул кадровик.
- Здесь что, армия?
- Кто это сказал? - обернулся кадровик на голос из толпы. - Кто?!
- Ну, я, - подал кто-то голос.
- Чередниченко, что ли? А ещё комсомолец!
- А при чём...
- А при том. Людей проверить надо или нет?
- Мы уже проверяли: 49 человек.
- А надо 50! Кого нет?
- Портной, - сказала техник из отдела связи Валя Зоря.
- Ну вот... опять эта Портная!
Но тут из-за угла здания показалась Портная с зелёным рюкзаком, и все заголосили:
- Да вон же она, идёт!
Инцидент был исчерпан, и кадровик, насупившись, умолк. Автобуса всё не было.
- Чёрт знает что! - не выдержал он. - По 100 рублей платим за каждый автобус, и не могут прислать вовремя!
По Днепру медленно шёл белый пароход, и Ратников, глядя на него, подумал - уехать бы на нём, далеко-далеко, от всего.
Но ехать пришлось не на пароходе, а на автобусе - пришёл, наконец, и не куда-то далеко-далеко, а в совхоз Маёвку, на прополку помидор. Причём, стоя - сидячие места заняли женщины. У всех были авоськи в руках, сумки или рюкзаки. Хорошо, хоть поехала с ним инженер Татьяна Куртикова - сама вызвалась, из солидарности. Выдержанная, умная, с серьёзным взглядом зеленоватых глаз, она была молчаливой, но он давно приметил её. Почему-то с ней было приятно.
Молчала она и теперь, сидя на сиденье и изредка поглядывая на Ратникова. В глазах светилось утешение: ничего, мол, не расстраивайся, переживём.
Автобус долго ехал по городу, потом вышел на центральную магистраль, смешался с сотнями других машин и автобусов и катил на восток. За городом он круто свернул на север и поехал вдоль полей и перелесков. Тут движения почти не было, и шофёр газанул. Было уже жарковато, открыли форточки.
Кто-то рассказывал анекдоты. Слушавшие дружно смеялись.
Проехали мост через железную дорогу. Потом завиднелся канал оросительной системы, поворот направо, и перед взорами предстала Маёвка - небольшое село в виде буквы "Г".
Автобус остановился возле конторы совхоза. Кадровик отправился докладывать, а остальные высыпали на дорогу и разминались. Из-за палисадника вышел парень лет 20-ти в солдатской форме, с лицом кретина, с детским автоматом в руках. Наставил автомат на толпу и прострочил:
- Ды-ды-ды-ды-ды!
Никто не упал, и парень возмутился:
- Хынды ха! Гиле капу! Сё пада? Вот.
- Вася, - обрадовалась Портная. - Ты что, не узнаёшь нас? Это же мы, мы!
- Ды-ды-ды-ды-ды! - был ответ.
Портная оправдывалась перед новичками:
- Дурак-дурак, а хорошеньких девчонок отличает! Каждое утро цветочки дарил в прошлом году!
- А чего он такой? - спросил кто-то.
- Родители алкоголики у него, - охотно объяснила Портная. - Не просыхают по сей день. Они пьют, а он расплачивается.
Вернулся из конторы кадровик, и приказал следовать за ним. Инженеры подняли рюкзаки, чемоданы и пошли за кадровиком. Тот привёл их в длинный приземистый барак с глиняным полом и указал на пустые кровати:
- Располагайтесь. Здесь будете жить.
- Как, вместе с мужчинами? - изумилась Татьяна.
- Нет, для женщин комната во второй половине барака, вход с другой стороны.
Женщины ушли с кадровиком, а мужчины остались в своей комнате и закурили. Вошёл пожилой тучный совхозный мужчина, оглянул всех, сказал, чтобы следовали за ним получать постели.
Через полчаса кровати были заправлены старыми слежавшимися матрацами, застиранными простынями, старыми одеялами и вафельными серо-жёлтыми полотенцами.
Пришёл опять кадровик, объявил:
- В 12, товарищи, пообедаете, и на работу в поле. Старшие вам покажут, куда. Задания выполняйте, чтобы на вас не было жалоб. Счастливо оставаться... - Он сел в легковую трестовскую машину, которая тут неожиданно появилась, и уехал сердитый и чем-то недовольный.
Ратников снял спортивные кеды и прилёг на кровать в углу. Возле него разместились Толя Чередниченко и Толя Бабенко. Остальные парни, ещё 6 человек, легли возле окон.
"41 женщина и 9 мужиков, - подумал Ратников. - А кроватей ещё много..."
Минут через 20 мужская половина барака была заселена полностью тоже: привезли людей с радиозавода, из таксомоторного парка и других предприятий. Стало шумно, накурили.
- Откуда, хлопцы?
- Из Оргтехстроя. А вы?
Знакомились быстро, громко хохотали, отпуская солёные штучки, а в 12 пошли на обед.
Столовая находилась рядом с магазином, и мужики заворачивали сначала в него. Оттуда выходили, кто с вином, кто с водкой.
В столовой сразу выстроилась очередь, но женщины сообразили занять и на них, и Ратников облегчённо вздохнул - ждать придётся недолго.
Однако он ошибся. К раздаточной то и дело подходили местные, из совхоза, им повара выдавали обеды вне очереди, и очередь почти не двигалась. Ратников заметил, что и мяса местным кладут на тарелку побольше, и борщ заправляют сметаной погуще. Равенства не было и тут.
После обеда их повезли в поле, дали участок, тяпки, и началась прополка. Каждому горожанину по два рядка, и гони их до горизонта. Как кончишь - норма.
Норму дать оказалось не так-то просто. Вокруг каждого ростка помидора нужно срубить сорную траву, разрыхлить землю и перейти к следующему ростку. Если саженцы растут густо - проредить их. Вроде бы и немного дела, а ударов по 10 тяпкой вокруг каждого кустика сделать надо. Кустиков этих несколько тысяч впереди - намашешься.
Через час все мужчины разделись до трусов, даже майки поснимали - пусть загорает тело. Хуже было женщинам - не догадались взять купальники. Но солнце пекло немилосердно, и они не выдержали - бог с ним, со стыдом, липнет же всё к телу, и поснимали с себя кофточки, оставшись в юбках и бюстгалтерах разной расцветки.
Две совхозницы, пожилые и злые, надзиравшие за "городскими", не стесняясь, заговорили:
- От она, культура! Ниякого сорому.
- Зато ж воны образованные!
- Дивчата! А вы б ото и спидныци поскидалы, га!
Валя Зоря, маленькая, аккуратная, с крепенькими стройными ногами, не удержалась, ответила:
- Надо будет, снимем и юбки.
- Ото ж и я кажу, знимайтэ.
Больше бабам никто не отвечал - что с них возьмёшь - продолжали полоть. Вскоре нежная кожа у всех покраснела, как бы не сжечься. Накинули на плечи, кто что смог.
Нестерпимо хотелось пить. Но до бочек с водой идти полкилометра, а уже подустали. Однако первыми дрогнули мужики - пошли всё-таки. И как только начали они пить, жажда стала мучить ещё сильнее. Губы у всех спеклись, обозначились угольные рты, пот застилал глаза, а до нормы ещё, как до Гималайских гор.
То разговаривали, перебрасывались шуточками, а теперь умолкли - ни звука, лишь постукивают по сухой земле тяпки. Пыль скрипела на зубах, лезла в глаза, под потные лифы. Плохо стало городским.
Часто присаживались, отдыхали. И тогда ломило спину и руки. У многих на ладонях появились волдыри. А до вечера далеко, как и до нормы.
- Ну шчо, дивчата, притомились? - весело спрашивали надсмотрщицы. - Цэ вам нэ у городи!
Не отвечали, не было сил. Да и что с ними толковать! Поглядывали в конец поля - много ли ещё?
В первый день нормы никто не сделал, и с работы шли подавленные, невесёлые - ни шуток, ни песен.
Песнями их встретила деревня, когда вошли. Из раскрытых окон многих домов доносились степные голоса подвыпивших баб, вернувшихся из города. Выгодно продали яйца, гусей, и теперь гуляли, благо самогонка своя, а закусить есть чем.
В столовой городских опять встретила длинная очередь. Было душно, жужжали мухи, невкусно пахло из раздаточной. Там повара разливали пустой борщ, заправленный молоком, а на второе клали в тарелку сухие макароны и вонючие котлетки, чёрные от кислого пережаренного хлеба и похожие на собачьи экскременты. На третье - чай, молоко.
Старались побольше взять хлеба и молока - всё-таки продукт, а не собачье дерьмо. Но последним молока не хватило, ели дерьмо. Что поделаешь, после такой работы - намахались, как черти! - и не такое съешь.
Совхозное руководство тоже это знало - съедят, а потому на жалобы городских не реагировало. Санитарного врача здесь сроду не бывало, чистоты тоже, держали только жалобную книгу. Когда обнаружили, что она вся исписана, другую не завели, так оно и тянулось до сих пор.
Со стороны двора шли и шли на кухню через боковушку родственники и знакомые поваров - с кастрюльками, корзинками, мисками. Туда щедро накладывали не котлеты, а гуляш, кому мяса, кому сметаны, и всё это выносилось на глазах у всех, но через чёрный ход, чем как бы молчаливо признавалось - растаскивали по-родственному.
Злые, голодные, городские возвращались в барак.
В мужском отсеке было весело - играла гармошка, на электроплитке стояло ведро, из которого шёл мясной аромат - таксисты варили себе картошку с мясом. На полу под окном стояла батарея поллитровок "московской". Сами шофёры в ожидании ужина играли в карты, сочно матерились и ржали, как жеребцы.
"Этим чего, - подумал Кандидат, направляясь к кровати, - денег навалом, чего не пить!"
Шофёры, как на подбор, были рослые, сильные, 30-летние. От них веяло весельем, грубостью и мощью. А от их ведра - тушёным мясом и разогретым лавровым листом.
Вскоре у шофёров началась пьянка, а у инженеров - преферанс. Приглашали и Кандидата четвёртым, но он отказался и отправился смотреть кино в клубе совхоза.
Однако клуб - это только название, а на самом деле - покосившийся барак с лавками. Плата за вход, правда, божеская - 20 копеек. Ратников купил билет и стал ждать, когда начнут впускать. Но пока не кончатся танцы, механик клуб не откроет, Ратников это знал и поплёлся к танцплощадке в 30-ти метрах от клуба.
Танцплощадка - это бетонированный круг диаметром 10 метров. Над головой - репродуктор на столбе и звёзды. Из репродуктора с шипением и грохотом падал на головы танцующих твист. Потный, натвистившийся киномеханик бросил свою девчонку, мотнулся в радиорубку, и из репродуктора запели иностранцы. Танцующие радостно запрыгали в шейке.
- Шейк-шейк, шейк! - орал хор хриплых голосов.
Кто-то радостно объявил:
- Новую бобину поставил, шейк!
Подошли подвыпившие самогонки местные парни, стали приглашать городских девчонок, что-то у них там вышло, и под развесёлый фокстрот вспыхнула драка.
- Наших бьют! - заорал парень с разбитым лицом.
Стайкой вспугнутых рыбёшек шарахнулись с танцплощадки девчонки, пустились наутёк. На помощь к совхозным прибежали ещё пьяные, и драка загорелась костром. Когда всё кончилось, выяснилось, что совхозных здорово побили - все они были в порванных рубахах и в крови. Драться совхозные не умели, да и были пьяны. А пьяных бить дело простое, к тому же среди городских оказалось сразу три боксёра - парни из "Металлургавтоматики". И вообще городских было больше, со всех организаций съехались, а этих что - 10-15 дураков пьяных. Ну, им и дали.
Парни всхлипывали, пьяно бранились, угрожая, что придёт их час, и уходили подальше. Что поделаешь: сила силу ломит. Грозились для собственного утешения - мужская гордость играла, но, тем не менее, удирали. Да на них и внимания уже не обращали, повалили в кино.
Картина была дрянной, длинной, и Ратников нудился, сдавленный со всех сторон. Жалея, что потерял время, пошёл спать.
Но где там спать! И шофёры не угомонились - только в силу входили, переходя с камыша, который, как известно, шумел, а деревья гнулись, на Ермака, объятого думой, и инженеры не кончили свою пульку - накурили так, что дышать было нечем и не видно никого, как при газовой атаке.
Всё же Ратников лёг и попытался уснуть - утром опять махать тяпками, только уже весь день, полный. Но уснуть не давали.
- Пётр Иваныч, ты, бляха, куда ту бутылку заныкал? Там же оставалось! - орал рыжий шоферюга, высокий и мускулистый. Он стоял без майки, в одних брюках.
- Так ведь это, туды его, Михалёв допил потом! Видали такого: меня спрашивает! - шумел, как и камыш, неведомый Ратникову Пётр Иваныч.
- Михалёв, так твою мать! - возопил рыжий. - Ты чё это делаешь?
- Так я это... думал, что ты, Вась, не хочешь, - оправдывался Михалёв.
- Семь первых, и ложись! - возликовал Бабенко, зачёркивая ёлку.
- Как это думал! Моя ведь бутылка, не твоя!
- Заткнитесь там оба. Из-за бутылки завелись...
На минуту стихло, и вдруг визгливый голос:
- Чего недозаказываешь! У тебя же было восемь нестрелянных на руках, а ты - шестерную!
- Не вистуй!
- Жопа! Не вистуй... С тобой только играть! Игруля.
К играющим подошёл верзила-шофёр:
- Хлопцы, во что играете, не пойму?
"Что за жизнь!" - подумал Ратников, натягивая одеяло на голову.
4
В другой раз попал Ратников в совхоз в августе - шёл сбор помидоров. Только в этот раз ему не повезло - назначили старшим. Группа, правда, была небольшая, 15 человек всего, а всё равно неприятно: хлопотное это дело.
Везли их в комфортабельном автобусе, рассчитанном на 20 человек. Возле Ратникова села Татьяна Куртикова и внимательно посмотрела ему в глаза. Он отчего-то смутился. И всю дорогу смущался, чувствуя на себе пристальное внимание девушки.
Когда слезли с машины возле конторы, из-за штакетника раздалось знакомое:
- Ды-ды-ды-ды-ды1
Ратников повёл группу к бараку, и всё началось в том же порядке, как и всегда - получи постель, распишись, выход в поле после обеда, с вёдрами.
После обеда и вышли. Палило солнце, сжигая всё живое на земле. И только помидорам это было на пользу.
- Вёдра взялы? - подошла к их группе бригадир Мария, из местных.
- Взяли, - ответил Ратников, - разве не видите? В руках держим! - Он приподнял пустое ведро, продырявленное гвоздями (чтобы не увезли в город!).
- Та бачу, шо держите! Посмотрим, як будете работать.
- Работать будем, как все.
- Ото ж и плохо, шо як усе!
Ратников промолчал.
- Сколько вас?
- 15.
- Я бачу тилькы 13, - пересчитала Мария.
- Две девушки идут сзади, не хватило вёдер.
- Так. Значиться, 5 мужиков и 10 дивчат.
- Да. Где будем собирать?
- А вы не торопиться, встыгнэтэ ще!
- Чего ждать-то?
- А от колы прыйдуть уси, тоди... - Мария заметила пожилую женщину в драной кофте и белом платке. Закричала: - Тёть Параска, йдить но сюды!
- Добрый дэнь! - подошла тётя Параска, сморщенная гнилозубая женщина лет 45-ти.
Ей нестройно ответили: "Здравствуйте!" Дальше говорила только Мария:
- От вам, титко, бригада, 15 человек. Будете у них записывать, кто скилькы зробыв. Старший ось, оцэй здоровый мужчина. Мужчина! - окликнула она Ратникова.
- Что, женщина? - насмешливо откликнулся Ратников.
- Ну, а то як же вас звать? - искренне удивилась Мария.
- Если вам хочется по половому признаку, то можно ещё - самец! А я вас буду окликать самкой. Пойдёт?
- Ох, ты якый!
- Вот такой. Меня звать Сергей Владимирович. Фамилия моя - Ратников. Так устраивает?
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis047/parus.jpg)