--------------------------------------------------------------------------------------------------
Эпопея    "Трагические встречи в море человеческом"
Цикл  2    "Особый режим-фашизм"
Книга 10 "Рабы-добровольцы"
Часть 7    "Мёртвая петля" (окончание)
------------------------------------------------------------------------------------------------- 

Глава шестая

1

В 4 часа дня в квартире Алексея Русанова, отпросившегося с работы пораньше, чтобы поехать на юбилей к отцу, раздался настойчивый телефонный звонок от "междугородки". Едва войдя в комнату вместе со Светланой, Алексей бросился к телефону: "Уж не случилось ли что с отцом?.."

- Слушаю вас...

- Здравствуйте, Алексей Иванович, это вас беспокоит мама Светы. Я только что звонила ей на работу, а мне сказали, ушла домой. Нет ли её рядом с вами? Заболел её отец - был сердечный приступ...

- Сейчас передам ей трубку, Анна Максимовна. Простите, что не успел поздороваться... - Алексей протянул жене трубку: - Заболел твой папа...

Через минуту весь юбилейный план был переигран. Светлане нужно было ехать на вокзал, и оттуда, на электричке, в Днепродзержинск. А ему - собрать подарки для отца в сумку, забрать на улице играющую с девочками Юльку и ехать в Новомосковск, чтобы утром поздравить юбиляра с 70-летием.

- Жаль, - с грустью произнесла жена, - что не смогу поздравить Ивана Григорьевича. Он так хорошо ко мне относится, а я вот...

- Не переживай! Он поймёт...

- А знаешь, через полчаса под мост приедет маленький новомосковский автобус, и я, пожалуй, успею ещё вас проводить. Моя электричка будет на вокзале только в 17.25.

Схватив сумки, они заторопились, и хорошо сделали: напротив дома уже тормозил троллейбус. Подхватив Юльку за руки, они перебежали через дорогу и сели. Ещё одна остановка, и впереди уже цирк, а за ним и мост. Выскочили, купили билеты, а тут и автобусик подошёл. Юлька, вытянувшаяся ростом, похожая на 5-классницу, хотя перешла в третий, обняла Светлану за шею и, не зная, почему та опечалена, спросила:

- Ма, ты чего такая?

- Папа тебе расскажет. Будь умницей, веди себя там, в гостях, прилично.

- Ой, ма! Ну, сколько можно?

- Дедушке - мой привет и стихотворное поздравление! А Джеку и Дику - по ломтику колбасы от меня. Ну - всё, садитесь, а я побежала! - Она чмокнула Алексея в щёку, накололась о его щетину и упорхнула с большой клетчатой сумкой.

Вечером, за ужином, Иван Григорьевич вздыхал:

- Это же надо, какой я не везучий! Думал, и Светлана будет с вами, а у неё вот беда...

- Да не беда пока, слава Богу, не каркай! - остановил отца Алексей. - Приступ прошёл, тёща сказала, что меры приняты. А дочь вызвала на всякий случай, чтобы не волновался.

- Какая она тебе тёща?! Ты сначала женись! А то всё тянешь, тянешь... - обиделся отец.

- Ну ладно, ладно, не сердись. Мы тут подарки привезли, а Светлана даже стих тебе посвятила!

- Она что, умеет, да?

- Умеет. И рисует здорово! Акварелью. Она вообще талантливый человек. Закончила 11 классов с золотой медалью и поступила в университет по конкурсу на общих основаниях.

- Смотри ты, какая молодец!

А вот родным сыном был недоволен из-за ерунды: ну, чего не женится, чудак? Живут вместе, бюджет общий, убеждения тоже, но официально до сих пор не зарегистрированы. Сколько же надо ещё проверять свои чувства? Да они видны даже для постороннего взгляда - всё хорошо. Что с того, что старше намного? Любви, как сказал классик, все возрасты покорны. Пора бы уже и общего ребёнка завести, если хотят прочности своего союза. А самое главное, считал Иван Григорьевич, лучшей женщины, чем Светлана, сыну не найти: и чистоплотная, и готовит вкусно, и тексты ему редактирует и перепечатывает. А какая умница! В таком возрасте столько знаний, метких суждений, да и культурной выдержки, умения с достоинством держать себя с любым.

Спрашивать сына о причинах Иван Григорьевич не решался: был суеверен. Вдруг сглазит девочку. Ладно, дело в конце концов не в печати на документе. Вон, какой счастливый, шутит, что 70 - не возраст...

- Ладно тебе, отец, ну, чего расстроился? В другой раз приедем все.

- Эх, Алёшка, как ты не понимаешь! Кто за черту "70" перешёл, тот уже в "опасной зоне". Другого раза может и не быть. Так что лучше, налей сначала, а тогда уже и шути. - Иван Григорьевич заулыбался своей хорошей "русановской", как говорила когда-то его жена, улыбкой.

- Отец, так ты же ещё за черту - не перешёл! Только завтра имеешь право считать себя и стариком, и в опасной зоне.

- Завтра, так завтра. Давай!.. - протянул он рюмку, чтобы чокнуться. Потом чокнулся с внучкой, которой налил в рюмку сиропа из вишнёвого варенья, и, вкусно выпив, предложил:

- Завтра встанем пораньше, когда ещё вода сонно чмокает сазанами. Возьмём с собой удочки, водочку, закуску - прикормку рыбам я уже высыпал - и сядем на мой помост. Тишина вокруг - как в раю! Туманчик от воды отрывается... Ни ветерка, ни шорохов. Только петухи сзади, во дворах, горло дерут. Вот тут и мы своё... промочим! Ух, как это хорошо! А потом тихонько, без разговоров, закусим. Забросим удочки, вода от поплавков - кругами, кругами... И начнёт она золотиться... Это заря ей щёки покрасит. А потом, братцы кролики, настанет время первой поклёвки. Правда, появятся и комары. Но мы, на всякий случай, натрём шеи "репудином", чтобы не трогали нас. Особенно Юлечку! Тебя - как? Поднимать рано, вместе с нами, или будешь спать?

- Поднимать, дедушка! А как же без меня? Я страшно как люблю ловить рыбку! И чтобы Джек сидел рядом. Ты его завтра с ошейника отпусти! И мама-Света велела дать ему и Дику по кусочку вкусной колбаски. От неё.

- Будет исполнено, милая! Всё сделаю, как приказываешь! - улыбался Иван Григорьевич от счастья.

Алексей подначил:

- А если клёва не будет?

- Тогда - мы ещё по рюмочке! И станем слушать кукушек. Под кукушечек, знаешь, как хорошо да сладко вспоминается жизнь?!. М-м! Как и под рюмочку.

- А если в жизни, отец, сладкого мало было? Меня - с 13-ти лет! - как начали пороть объездчики... за колоски на колхозном поле... так и продолжалось это издевательство потом всю жизнь. Такое уж у нас государство: всегда с кнутом в державных руках.

- Да, это верно, сынок. Тогда вспоминай, кого в жизни обидел сам. Каждый мужчина должен это сделать хоть раз. Вспомнить своих женщин...

Алексей вспомнил Машеньку и вышел покурить в сад - деревню напоминает...

Утром рано, как и планировал Иван Григорьевич, они сидели на помосте: он, Алексей, Юлечка с детской удочкой, отпущенный с ошейника Джек, и даже лентяй Дик, у которого был, правда, интерес, кроме колбаски: пескарей Иван Григорьевич отдавал ему прямо с крючка, если попадались. И была уже "принята" рюмочка. И сонно чмокала вода в речке. И были на ней золотистые круги от зари. И зудели комары, не решаясь садиться к ним на шеи. Всё было. Даже кто-то шуршал рядом в камыше - должно быть, ондатра или лягушка. Но это уже сверх плана...

Зато клёва почему-то не было, несмотря на вчерашнюю прикормку, сделанную Иваном Григорьевичем, который обиженно подумал только что: "Неужели Алёшка накаркал?.." Будто почуяв его обиду, проснулись на другом берегу кукушки в лесу. И словно выполняя его заказ, оттуда, по очереди, понеслось: "Ку-ку, ку-ку, ку-ку!.."

Алексей, следя за своим поплавком, подумал: "Ты спросила меня, зачем свела нас судьба снова? Что я мог тебе на это сказать?.. А зачем ты... родила второго ребёнка? Ведь я мог бы... уже готов был тогда... жениться на тебе. Значит, затем свела, чтобы и ты поняла, как непросто всё. У меня была девочка Маша. Машенька. Влюбилась вроде бы в Генку, а вышла замуж почему-то за Гришку, которого не любила. А встретились, поняла, что любит меня. Но виноватым остался в этом квадрате я. Почему? Разве это было справедливо? У нас не Италия, где мягкий климат и мягкие люди. Когда-то я думал, что нам ковали душу гигантские просторы, где много свободы и ветра. А на самом деле, эти просторы поглощали наши рабские крики, чтобы никто не мог нас, взывающих, услышать в свободной Европе. Это в маленьком государстве всё слышно и видно. А у нас - кричи, не кричи, бесполезно. Никто не поможет, если даже задушат насмерть. Убили же вот мою Танечку ни за что, и никому до этого нет дела. Исчез человек - ни могилы, ни гроба, и пожаловаться некому: "А какие у вас основания что-то требовать? Кто вы такой?!."

"Ку-ку, ку-ку, ку-ку!" - снова донеслось из леса. Алексей вздохнул: "Словно не из леса, а из советской энциклопедии: "Мы были... мы жили... не забывайте нас!" А что, по сути дела, смогут вспомнить о нас потомки? Если мы, действительно, для них, как эхо от кукушек, не оставили даже следа. 3 поколения прожило под негласным надзором. Какой уж тут исторический след..."

Иван Григорьевич, будто подслушал сына. Закурил, завёл тихий, неторопливый разговор:

- Вот, сынок, уже нет в живых ни твоих дедушек, ни бабушек. Нет матери. Не станет скоро и меня. Да и тебе уже за 40... 3 поколения, считай, почти что уже прошагало по дороге истории нашего государства. А чего достигли?... И дураков в нашем роду вроде бы не было.

- Так всё го`ре-то в России - от ума, писал Грибоедов.

- Но ведь и подлецы - не все дураки! Один - сверг силой избранное народом правительство и сломал судьбы твоим дедушкам и бабушкам. 200 миллионов людей улеглось в гробы, так и не повидав счастья жизни - никто тогда хорошо не жил, все только мучились!

Другой идиот загонял нас миллионами в тюрьмы - для бесплатной работы. Потом - война с Германией. Это уже судьба моего поколения. Молодость твоей матери - прошла в ожидании меня: то с Беломоро-Балтийского канала, откуда я не мог послать ей ни копейки на твоё воспитание, то с Великой Отечественной войны, где мне искалечили здоровье. Тебя в это время - пороли плетьми за сумочку колосков. А колхозники? Разве они были похожими на свободных людей? В ватниках, как арестанты, в сапогах из кирзы и женщины, и мужчины, и молодёжь. Разве им, беспаспортным, платили за труд? Из моего поколения - миллионов 100 уже в гробах. Ушли они - не из жизни! С бессрочной каторги.

Твоё поколение, третье, существует, правда, последнее время уже без голодовок. Но и без человеческих прав по-прежнему. Да и чего ты достиг тоже? Писатель, которого не печатают, так ведь?

- Ты хочешь сказать, папа, что моё поколение - никчемные приспособленцы? Среди которых нет даже решительных одиночек, способных на сопротивление властям?

- Погоди-погоди!.. - пытался остановить Иван Григорьевич обидевшегося непонятно на что сына. Но Алексей уже закусил удила:

- Да если бы не Юлечка на моих руках, я бы тоже, как и её мать, не пожалел бы себя! Но я - не имею права жертвовать судьбой малолетней дочери! На кого она останется?

- Вот, дурак-то! - вырвалось у Ивана Григорьевича. - Да разве же я к этому призываю тебя? Разве не понимаю...

- А к чему же? - сбавил тон Алексей.

- Чтобы ты свои рукописи - не держал больше здесь! - Иван Григорьевич кивнул назад, на дом. - Увези куда-нибудь подальше, где их не будут искать. Да и если уж взялся, пиши так, чтобы и через 200 лет помнили все, какая у нас была житуха в 20-м веке! Как Радищев про своё время. Как это у него?.. "Я оглянулся окрест себя, и страданиями народными моя душа уязвлена стала!" Во, какие слова находил человек! Такому нельзя не поверить. А новых "решительных одиночек" - не требуется, хватит с нас! Опять революции, что ли? Новые отставания от Европы на 100 лет?

- А для чего же тогда писать?! Кто устроит для Юльки все необходимые перемены?! - опять обиделся Алексей. - Пусть ещё одно обманутое поколение растёт рабами?

Джек на него гавкнул, кот от его неожиданного лая шарахнулся и убежал, а Иван Григорьевич успокаивающим тоном произнёс:

- Не пугай ребёнка. Да и не надо бы... при ней такие вещи...

- А ты, дедушка - первый начал! - заступилась девочка за отца. - Говорил, что нельзя разговаривать на рыбалке, рыба уйдёт, а сам...

Иван Григорьевич "завёлся" тоже, но незлобиво, любя:

- Ладно, сегодня пусть и рыба уходит подальше от обмана!

- Какого обмана, дедушка? - не поняла Юлька, для которой главным было, не какая рыбка поймается, маленькая или большая, а чтобы она чаще клевала и ловилась. Ей нравился азарт ловли - тут она вся была в мать, которую теперь уже плохо помнила. На рыбалке она старалась поддерживать тишину, запрещая Джеку лаять даже от радости, а коту шипеть на Джека, если тот пытался его обнюхивать, хотя уже изучил кошачьи повадки вдоль и поперёк.

- Обман, который у нас на крючке, - серьёзно произнёс Иван Григорьевич, глядя не на Юльку, а на сына. - Рыба думает, что мы ей жирных червячков приготовили. Как вчера - вкусную рисовую кашу. Так это мы - как Сталин: лишь для приманки. А в червяках-то у нас - подлинная суть: "Всё - для рыбы!", "Всё - для человека!" - Он тихо рассмеялся своей шутке, решил, что удачная. Но сын спросил его без улыбки:

- Скажи, отец, а перемены к лучшему возможны без крови?

Иван Григорьевич ощетинился:

- Жизнь людей должна развиваться естественным путём, как и вся остальная природа, которая сама всё балансирует. Мы с тобой говорили об этом. А искусственные взрывы - я имею в виду насилие, революции - лишь нарушают естественное равновесие и отбрасывают назад и нас, а заодно губят и природу.

Алексей возразил:

- В природе - волки тоже каждый день кого-то режут, проявляют насилие. Весь мир - кого-то жуёт каждый день!

Иван Григорьевич поднял палец:

- Не нарушая... установленного природой... баланса! То есть, съедая только больное или же лишнее. Стоит волкам неумеренно размножиться, корма для них перестаёт хватать, и численность волков снижается до нормы. Естественным путём. А вот американцы - ядерную бомбу рванули над японцами! Чтобы не размножались, как комары или китайцы.

Алексей, проверяя самого себя, подловил:

- А почему же, в твоей природе, позволительно размножаться комарам? Зачем ей их столько?

Иван Григорьевич рассмеялся:

- Сразу видно, что ты - не рыбак. Комары откладывают свои личинки в речки, болота, а сами погибают. Личинки же, очутившись в воде, становятся кормом для миллионов рыбёшек, и только определенная часть личинок - природно-нормативная, отработанная тысячелетиями - превращается весной в комаров, всплывая на поверхность. Баланс, таким образом, не нарушается.

- Значит, никого за подлость не надо трогать, а ждать, пока сама природа сократит число подлецов, так, что ли? - спросил Алексей.

- Возможно, - пожал плечами Иван Григорьевич. - Во всяком случае, это дешевле обходится, чем Ленины и Сталины, вот что надо понять. И если уж природа не может более регулировать прирост населения людей, то людям нужно заняться этим регулированием медицинским путём, а не революциями и ядерными взрывами! Но я боюсь, что у нас найдётся какой-нибудь новый вождь-идиот, который затянет петлю на шее и у Юлечкиного поколения, вот что страшно. Сколько мы отравляющих веществ накопили! Вместо новых станков. Сколько плутония!..

- Самое удивительное, папа, что и кремлёвцы рождаются и живут с психологией рабов: боятся системы, которую породили Ленин и Сталин. Ведь и Хрущёва эта система прихлопнула, как комара, напившегося чужой крови. Понимает и Брежнев: один неверный шаг, и мышеловка захлопнется и для него. Все боятся. Вот государство, ё-моё!..

Иван Григорьевич повернулся к внучке:

- Юлечка, ты гляди, чтобы никому, что ты тут от нас слышала...

- Не надо, дедушка, не маленькая! - перебила Юлька. - Мама Света давно всё объяснила.

Иван Григорьевич пришёл в восхищение:

- Во, система!..

И тут Юлька спросила:

- Дедушка, а что такое Советский Союз?

Вместо отца ей быстро ответил Алексей:

- Это, Юлечка, круглосуточно врущее радио в каждой квартире!

Отец возмутился:

- Ты что, ошалел?!.

Алексей угрюмо уставился на воду, на лист дерева на воде, который медленно плыл, как и отражённые в ней облака, куда-то в бесконечность. Молчал Иван Григорьевич. Смотрела на поплавок Юлечка и молчала. Нигде и ничто не шевелилось (затих ветерок) и не булькало, и ни чмокало, не слышно стало даже комариного зуда. Казалось, вымерло везде всё и остановилось. Но неслышно вращалась и мчалась куда-то планета Земля, и вот из-за горизонта, брызнув ослепительным светом, покрасив небо и воду золотисто-зеркальными отблесками, появилось яркое солнце. А из дальнего перелеска, как судьбоносная неожиданность, опять понеслось:

- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..

Иван Григорьевич, затаив дыхание, суеверно принялся шевелить старческими губами: сколько накукует?..

Алексей подумал: "А ведь судьба, - сказал чемпион мира по шахматам Алёхин, - всегда играет белыми". Значит, она делает ходы первой, а мы должны думать, как ей ответить?.. Вот и думай, Алёша, думай! Народ давно отучен думать. Может, придумаешь такой роман, чтобы все очнулись, прочитав его?.."

- Ку-ку... ку-ку... ку-ку!.. - донеслось эхо откуда-то рядом, с этой стороны речного рукава. Замирая где-то, отскакивая к горизонту, эхо, казалось, вот-вот умрёт, и Алексей взмолился: "Господи, ты спасал меня от смерти, значит, я для чего-то был нужен. Так помоги же и мне спасти хоть кого-то моими книгами, написать их от искреннего сердца и прозорливого ума".

Шевельнулся вздохнувший ветерок, затрепетали на деревьях листья, защебетали невидимые птицы, чему-то улыбалась Юлечка - может, мечтала о земном рае? - и Алексей принял решение: "Надо бросить курить... Такой воздух, а я!.."

Едва он так подумал, Иван Григорьевич поймал на третью удочку с "живцом" молодую и сильную щуку. Она извивалась, когда он её тащил, била хвостом по воде, пытаясь сорваться с крючка, а завороженный этой сценой Алексей, почему-то вспомнил, как отбивался, словно щука, от Галки, которая не хотела отпускать его на свободу. Вздохнул: "А ведь щука-то - Галка, а не я. И Антонина под Свердловском тоже была хищницей. У обеих и "философия" хищников: всегда думали только о себе".

Остро запахло "Примой" - это закурил на радостях отец. Обрадовано известил:

- Ну - теперь дело пойдёт!.. Пришли хищники, значит, начнётся жор. Переоснащай все крючки на "живцов", которых я наловил! - кивнул он на верховодок в ведре.

Юлечка тоже поймала на свою детскую удочку маленькую краснопёрку. Возле неё стояла литровая стеклянная банка, наполненная до половины речной водою, и девочка, обрадованная не меньше деда, сняла красивую рыбёшку с крючка и опустила её в банку, как в прозрачный аквариум, где та, расправив красные плавнички, стала выписывать круги.

Наблюдая за счастьем дочери, Алексей вспомнил, как однажды, перед праздником "Октябрьской революции", пришёл за Юлькой в детский сад после работы и застал там сценку, потрясшую его до глубины души. Юлька стояла на табуретке перед воспитательницей и громко, будто обученный попугай, произносила текст, не имеющий для её возраста никакого смысла: "Дорогие наши мамы и папы! Поздравляем вас с великим праздником Октября и хотим поблагодарить партию за наше счастливое детство!"

Обомлев от "воспитательского идиотизма", он молча забрал дочь, попрощался с воспитателями и ушёл с Юлькой, не решившись заявить им протест. А теперь, глядя на краснопёрку в банке, похожую в своих красных перьях на маленьких "октябрят" в алых бантиках, помещённых в детские сады, он думал: "Дети, воспитываемые в таком духе с бессмысленного возраста, не могут вырасти людьми с психологией свободолюбия, а только запрограммированными рабами, не имеющими собственной точки зрения на жизнь. Аквариум - иллюзия свободы..."

В этот миг, словно по какой-то команде, из леса судьбою-считалочкой понеслось:

- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..

- Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку!.. - вторило кукушкам эхо.

Иван Григорьевич поймал ещё одну щуку, большую. Поместив её в плен на рыбацкий "кукан" в воде, вытер руки и, торопливо налив в рюмки, восторженно произнёс:

- Ну, пока нет поклёвки, давай "под кукушечек"!.. Ветчина - в промасленной бумаге.

К банке с краснопёркой подошёл вернувшийся из кустов старый многоопытный Дик и с интересом стал наблюдать за рыбкой, примериваясь, как можно её достать, чтобы закусить "под кукушечек" тоже. А пока, как бы, устанавливал за нею свой, "негласный надзор".

Жизнь всё равно продолжалась везде с радостью. "Наверное, поэтому люди и дорожат ею", - подумал Алексей отвлечённо. И вдруг с пронзительностью глубокого чувства ощутил: "Господи, какая удача, что рядом со мною оказался этот "Светлячок", мой светлый лучик! Это же и есть Счастье, о котором люди мечтают, не зная, из чего оно складывается. А я теперь знаю: счастье - это любимая женщина, ставшая ещё и единомышленницей".
2

Московский писатель-пенсионер Владимир Максимович Хомичёв, одиноко живший в однокомнатной квартире неподалеку от Ярославского вокзала, собирался утром в свой обычный вояж: автобус, вокзал, электричка - и до любой, понравившейся остановки в лесу. Билет у него был действителен на полгода, катайся, сколько угодно. В лесу - прогулка с собакой, которая приблудилась к нему 5 лет назад. Пёс был обычной дворнягой, но с симпатичной мордой, с умными несчастными глазами, привязался, и Хомичёв, страдавший от одиночества, забрал его с собой в Москву. Там зарегистрировал, купил ошейник, поводок, прикрепил к ошейнику номерок, и с тех пор ездил с Дружком вдвоём, надевая собаке намордник только в дороге. Дружком прозвал пса потому, что не знал его имени. Тот к этому быстро привык, легко отзывался и всё понимал. Но самое главное, он был горячо преданным и ласковым псом. Хомичёв не мыслил уже своей жизни без этой собаки. Раньше его грызли тоска, одиночество, а с появлением пса Владимир Максимович обрёл не только друга, но и внимательного слушателя, перед которым мог безбоязненно выступать, спрашивать совета, жаловаться, негодовать на кого угодно, вплоть до вождей - пёс был смышлёным и всегда принимал сторону хозяина. Словом, он никогда не предавал и был живой душой, с которой можно было общаться.

В это октябрьское утро Владимир Максимович, худой и высохший по-лагерному до рёбер и позвонков, лёгкий, с головой, похожей на белый и поредевший одуванчик, разговаривал с псом в своей обычной манере:

- Ну, что, Дружок, сколько вместе живём, а так и не спросишь меня о семье: где, что? Эх, ты!.. Ну, давай тогда собираться...

Была у меня и жена, и дочка 4-х лет. Люсей звали. Да-а. Арестовали меня - в 39-м, весной. А через полгода после этого забрали и жену. Вон, сколько лет с тех пор, брат, прошло!.. Как это не обращался? Как вернулся в 56-м, так сразу... Сказали, жена умерла ещё в 42-м, в одном из колымских лагерей. А Люсю - сдали куда-то в детдом. Сменили, будто, фамилию. Девочка и затерялась где-то в этих домах. Их часто, говорят, перевозили. Детей при этом передавали из одного неродного дома в другой. В 56-м Люсе, если осталась живой, было уже, знаешь, сколько? 21. Может, замуж вышла, и опять сменила фамилию. В общем, разыскать мне её, Дружочек, не удалось. Если она и есть где-то, так уж теперь ей - 38! Вот как быстро проходит жизнь - оглянуться не успеешь.

Что же ты не напомнил мне про чай? Завтракали с тобой, а ты и не напомнил. Тебе-то хорошо, ты и росы напьёшься в лесу. Или из луж полакаешь - вон как раз и дождишко, ситничек принялся. А мне - захочется горяченького, из термоса. Гавкнул бы по привычке, напомнил. А теперь вот сам будешь меня ждать, остыло всё. Будешь, куда ты денешься!..

Что? Почему это, никого на свете! На свой аршин, что ли?.. Была у меня сестра. Екатерина Максимовна, а как же. Старше меня на 2 года. До войны - жила с мужем в Могилёве. А когда началось у нас это "драп нах остэн", эвакуироваться не успели. Погибла она, оказывается, в партизанском отряде. А муж её, Пётр Петрович Быстряков, остался. И сын их, мой племянник, Женька, тоже уцелел. В 57-м, когда я к ним в гости приехал... нагрянул, можно сказать...

Погоди, как считаешь, может, мне лучше надеть резиновые сапоги, а? Дождь вон и впрямь! Промочу ноги...

Почему нагрянул, спрашиваешь? Так ведь не ждали, не вспоминали обо мне. Может, боялись вспоминать, может, забыли. В тюрьме человек был, не на министерской работе! Если б сидел где в министерстве, не забыли бы, глядишь. В общем - нагрянул... Женьке - 29 тогда уже стукнуло, двое детей. Я ему нужен был, знаешь, как щуке зонтик.

Да, а зонтик-то, зонтик! Тоже напомни потом, чтобы не забыть...

Короче, хоть и своя кровь, а встретились, как чужие. Быстряков этот, Пётр Петрович, женился ещё раз. Тот мне - и вовсе чужой. Побыл я у них там 3 дня, и назад. Кроме простого любопытства ко мне - ничего. С тех пор обменивались только открытками к новому году. А потом как-то и это, само собой, прекратилось. У Женьки своя семья, зачем я им? Люди, вообще, стали равнодушны друг к другу. А знаешь, такими их сделала наша власть. Режим, в котором выросли не только отцы и дети, но... и внуки уже. Вот в тебе, я полагаю, человечности и то больше. А люди у нас... Да что тебе рассказывать, сам знаешь. Тебя ведь - тоже бросили. В Москве, брат, если упадёшь, все мимо пройдут. Пьяный! А с пьянством у нас - борьба. У нас во всём борьба. За сено, урожай. Всю жизнь. Ну, а там, где сражаются, какое же может быть милосердие?

Погоди, кажется, закипает. Надо же ещё и свежую заварочку настоять! Что ты всё шкуркой-то дёргаешь, нетерпение проявляешь? Сколько тебе? Тоже не молод уже! А торопишь...

Нет, сапоги не возьму. Тяжело в них при моём возрасте. Надену-ка я лесные ботинки. В которых за грибами хожу.

Слушай, а что же ты не спросил ни разу, почему это я один живу? Почему не женился? У собак - дело кобелиное, знаю: не принято. А человеку без семьи - тяжело. Да и быт заедает стариков. Без женской руки, без женского глаза, смекаешь, что у нас получается? Вон оно всё - перед тобой... Полюбуйся нашим холостяцким житьём.

Ишь ты! Псина, а понял. Жалеешь. Ладно, дам тебе ещё раз колбаски. За человечность твою, за сочувствие. На, лови!..

Ну вот, скажу тебе как холостяку. Сначала у меня - своей квартиры не было. Снимал конуру. Получить жильё по реабилитации тогда было легче, пожалуй, в других городах. А в Москве - не то. Слишком много явилось нас из лагерей. И почти все - осиротелые. Я-то - рядовой был человек. А были и фигуры покрупнее меня. Им - надо вперёд. Вроде мы по-разному там страдали. Тебе нашей собачей субординации не понять, тут дело тонкое, его сам Никита решал. А он, как ты знаешь, привык уважать не человека, а чин. Ну, такое воспитание было у него...

Да, так о чём я тебе хотел-то?..

Вспомнил! Вот склероз проклятый - из-за него ведь и писать перестал. Только читаю теперь. А читать у нас нынче - хоть до покраснения глаз! Есть что почитать. Вот с колбаской - тут по-другому теперь обстоит: почти исчезла. Хотя и подорожала до полной бессмыслицы. Ну, а читать - сколько душе угодно, на любой вкус! Спасибо хоть за это. Лично я - могу и без колбаски. Мне - важнее почитать. Так ведь я не шахтёр, я много калорий не трачу...

О чём я тебе начал-то? Ага. Сначала не было своей комнаты. А потом - я не мог выбрать себе подходящей женщины. Не рычи! Много ты знаешь про москвичек... Тоже оказалось - не простое это дело! А дальше... Тебе-то можно теперь признаться - перестал я быть мужиком. Как-то рано у меня это остановилось. Наверное, из-за нервной истощённости. Я, право, постеснялся пойти к врачам с этим... Ну, а сходиться с какой-нибудь старушкой только ради кормления и стирки - посчитал оскорбительным. Я же писатель всё-таки! 2 книжки у меня вышло до ареста, ещё 3 - после возвращения. А больше - не получилось, Дружок. Задавил, слопал меня, старика, быт. Какое уж тут писание!.. Когда? Вот большой книги так и не написал. Да при Хрущёве, Брежневе писать честные книги - всё равно было бесполезным занятием. Спасибо, хоть в союз писателей приняли. В Домах творчества зимой можно жить. Там с бытом - ты сам видел - налажено. Опять же - люди рядом. Свой брат, писатель. Поговорить можно. Есть интересные... В общем, кое-как притёрся и я к жизни. Но, если быть честным, прожил впустую: не оставил после себя Книги.

Я ведь до тебя, Дружок, думал, с ума сойду. Одиночество, брат, это не жизнь - ожидание смерти. Стал я из дому убегать на вокзал. Сядешь в первую попавшуюся электричку и возвышаешься на скамье над всей железнодорожной насыпью. Рядом - люди, за окнами - простор. Лес мчится с обеих сторон. И хотя едешь ты, брат, в никуда, и нет у тебя никакой цели, зато есть ощущение скорости. Вроде и ты вместе со всеми живёшь. Всё видишь, всех слышишь. Каких только разговоров в дороге я не наслушался!.. А дома - что? Сиди и вспоминай, если не можешь находиться в гуще событий.

Ну, пошли, что ли? Вроде собрался я. Зонтик, термос, саквояж - ничего, кажется, не забыли?

Хотя в воспоминаниях, брат, тоже есть свой смысл. Как бы снова живёшь. Только оцениваешь всё - уже по-другому. А теперь, давай-ка, я надену на тебя намордник. По улице пойдёшь ты у меня на поводке. Вот так, хорошо...

И ещё, знаешь, что скажу я тебе. Писатели и философы всего мира пытались определить, в чём счастье человека и смысл его жизни? А так и не ответили на этот вопрос. Вот я и думаю, а может, проще определить, в чём главные несчастья человека?

Нет, ты погоди, не дёргай меня! Надо же ещё плащ надеть. Тёмный берет. Что там ещё?.. Да и мысль я тебе свою недосказал. У нас - во все времена - что не давали человеку? Возможности высказать свои сокровенные мысли. Вот ты и смекни, о каком же счастье могла идти речь, если нельзя было не то что восстать против чего-то или с чем-то не согласиться, но даже сказать об этом! Какой же можно было искать смысл там, где не было элементарной демократии? Всех нас куда-то вели - вот как я тебя сейчас поведу - на поводке. За ошейник. Интересно тебе это? А нам - ещё приговаривали: что ведут - в коммунизм, к счастью.

Тебе-то, положим, может, и ничего - ты собака и веришь, что всё равно приведут к миске. А я - всё ж таки писатель! Я-то - понимал, куда ведут. Мне хотелось выть! Кусаться - я уже не способен. Зубов нет. Каково это было мне?

Правительство у нас - всегда дружно стояло на страже только своих интересов. И - запрещало печатать всё, что было ему не по душе. Но выдавало этот запрет - за мой и твой интерес. За народный, так сказать. А свою точку зрения - на жизнь, на события - считало единственно правильной. Точки же зрения остальных людей - "кочками" зрения, понял! Мне, например, дозволялось обсуждать любую серьёзную проблему только с тобой. Все эти наши "возможности", Дружок, были логическим следствием главной причины: несовпадения интересов правительства с интересами народа. Если бы они хоть раз совпали, может, в жизни наших людей появились бы и смысл, и счастье. Но я вот... до сих пор высказываю всё это - только тебе. Выходит, что счастья у меня - на длину поводка, отмерянного мне новой демократией.

Вижу, не понял ты меня, хотя я и не ем в тайне от тебя копчёных осетров. И даже не считаю, что я - вправе их кушать, а ты - нет, ты, мол - собака. Так рассуждает у нас только правительство, которое самовольно отделило себя от народа в питании. Берёт валюту, заработанную нами, и закупает для себя заграницей экологически чистые продукты. Ну, так это, по сути, не правительство, а ворьё, думающее лишь о себе и своих привилегиях. А народ - бросили в аралы, чернобыли, карабахи. Люди в республиках правы, что торопятся избавиться от такого правительства. Хотят отделиться от гибели и всеобщего бедлама. Так что и ты, Дружок, прав тоже, если считаешь, что главный показатель доверия начинается со стола: кто и что ест и где берёт? Если столы разные - это уже не народное правительство, а правительство подлецов, облапошивших своих избирателей. А вспомни-ка, что заявляли?.. Что они и народ - едины. Едины, а гавкнуть на них, на собственных слуг - не смей. Потому что, как и ты вот сейчас, все мы на поводке. А когда человек по-прежнему не может публично высказать того, что он думает и чувствует - счастье для него уже невозможно. Но ему продолжают твердить, что впереди у него - счастье, что всё будет, мол, хорошо и спасибо Брежневу, что он такой у нас умный, Герой соцтруда и задним числом Герой Советского Союза, награждает сам себя каждый месяц медалями и орденами, и от них стал, как в броне. Это, мол, он сотворил нам такую счастливую жизнь. Только хорошо-то - не будет. Всё это заведомая ложь. Хорошо будет лишь ему и тем, кому и было хорошо. А от простого человека не остаётся даже воспоминаний. Вот и весь тебе смысл. Ладно, об этом - я как-нибудь в другой раз... Пошли!

Но и на лестницах этажей Владимир Максимович продолжал наставлять своего младшего друга, не в силах остановиться и бормоча себе в козлиную белую бородку:

- Нельзя, Дружок, допускать к власти необразованных и грубых людей. Короче говоря, хамов. Грубость и хамство - стали у нас национальной чертой.

Что у нас произошло? Вот ты не понимаешь ещё - что ты там видел-то в своей собачьей жизни! - а я-то знаю, где собака зарыта. Не лай, не про тебя речь... Лучше передохнём вот тут, на этой площадочке... Весь мир вокруг нас развивался как? Погоди! Ну, что за нетерпение! Успеем ещё, успеем. Ты лучше послушай, а то так и останешься дураком. Я помру, а ты - и рассказать толком ничего не сможешь. Весь мир развивался, говорят, на основе свободного рынка и здоровой конкуренции между производителями товаров. Потому-де и продвигался успешно вперёд. А у нас - рынок присвоило себе государство. И взяло на себя функции распределителя производимых народом благ. Сечёшь, в чём тут дело? Вместо честной трудовой конкуренции между людьми - кто больше вырастит свиней или кто напишет лучше книгу, придумает хорошую машину - появилось что? То-то. Желание угодить хозяину, ведающему распределением. Тогда - он прикажет хорошую книгу не печатать, а плохую - напечатает. Хорошим назовёт и наградит того работника, который ничего не вырастил, но привёз ему колхозного мёда. А того, кто вырастил и не хочет делиться с ним, раскулачит. Обзовёт кровососом и сошлёт. Посадит в лагерь думающего писателя, чтобы не распространял вредных идей. Сечёшь, что возникло? Самое бандитское, самое хамское в мире правительство, которое придумало ещё и номенклатуру. И развратилось после этого - до последней степени человеческого падения! Где ещё в мире есть правительство, которое живёт в тесном сотрудничестве с преступниками? Так вот, я тебе и говорю: развратились сами до уровня ночного ворья, да ещё растлили своей системой душу несчастного народа. Сделали и народ - вором, насильником и грабителем. И как ты думаешь, чем должно кончить такое правительство? Не признающее морали и состоящее из ворья. Молчишь? То-то... Создав в государстве жизнь по образцу лагеря с особым режимом, беззаконием, оно - уничтожило под корень всё праведное! Как чума. Понял?

Вместо честной трудовой конкуренции у людей появилось желание не работать, а угождать. И получать за это - от распределителя благ - чужую долю. Не заработанную. Не стало никакой заинтересованности в производстве. Появилась заинтересованность - побольше получить. Урвать. Вот это и привело к массовому угодничеству, а детей - к неуважению своих родителей, понял? Каждый стал видеть в другом человеке не делового соперника, а врага, который может вырвать или отнять добычу. Люди - стали похожими на волков. Доброта в стране исчезла. Её заменила жестокость.

Ну, хорошо, хорошо, пошли... Только не торопись на ступеньках, не рви поводок: я-то тебе - не враг.

За полвека таких отношений... уф. Недоверия друг к другу. Предательства. Зависти. Всеобщей бедности и стояния в очередях - народ стал злым и раздражительным. Появились зависть и жадность.

Дурак ты, Дружочек! Чему радуешься? Вон и глазки блестят от восторга, я же вижу... Если весь мир, как и во все времена, продолжал жить в сочувствии к людям... богател и стремительно развивался, уходя от нас всё дальше и дальше, то нас, наша государственная система, вынуждала развивать в себе всё самое низменное и худшее. У нас - даже дети рождаются теперь завистливыми и злыми. Да. К 15-ти годам - это уже беспощадные субъекты. Не веришь? А чего же тогда боишься их на улице? А, то-то. Небось, заметил и ты, что никто тебя не погладит. Не угостит частью своего пирожка с ливером. Небось, шкурой чувствуешь, что каждый норовит только крикнуть на тебя или ударить. У нас теперь - страна всеобщей ненависти.

Иду, иду. Вот только передохнём и на этой площадочке немного. Что-то сердце сегодня... Наверное, из-за погоды.

Да. Никаких тебе нравственных принципов. Одни поджатые губы кругом. Хмурые или жестокие глаза. Лица - тоже. Да-да, не скули! Это и есть наше подлинное зеркало - дети. Наш подлинный, скажу тебе, и скорпионий вид. Ни улыбок нигде, ни жалости. Хотя каждый в отдельности, если вдуматься - несчастнейший человек. Да, несчастливый, если взглянуть на него с высокого небушка.

Недавно читал вот в газете... Одна женщина - мать 7-х детей! - рождённых, правда, от разных мужиков - ну, прямо, как у вас, у собак - так вот эта женщина, знаешь, что делала? Ходила по вечерам на вокзалы, и заманивала к себе на дом транзитных пассажирок: переночевать. Выбирала, какая побогаче на вид и не привыкла спать сидя - во как намётан был глаз! А потом - злодейски душила их в постели. С помощью старшей дочери. Да ещё требовали при этом назвать номер автоматической камеры хранения. План удушения - обсуждался всегда заранее, по-партийному: в присутствии остальных детей. Ещё маленьких. Труп - резали потом в ванне на части. Складывали в мешок и относили ночью на свалку. Там обливали мешок ацетоном и поджигали. На чём и попались однажды: жареным мясом пахло по ветерку - аж до шоссе, где проезжала милиция. Волосы шевелятся, Дружок, читать про такое!

Иду, иду... Понимаю, тебе хочется скорее на волюшку, на свежий воздух. Какой лес тебя ждёт за городом! Какие запахи!..

Да, в отдельности - каждый несчастен. Каждый - всего лишь только гость на земле. А когда мы все вместе? На улице. В троллейбусах или в очередях. Или в тюрьме, не приведи Бог. Тогда - мы бешеные собаки. Ты не обижайся - не про животных тебе говорю. Они-то - как были, остались с добрыми чувствами и совестью. Вот, как ты у меня. Говорю тебе - про людей. Упаси нас, Господи, иметь дело с нашими людьми! Особенно, когда они после работы в очереди. В толпе. Или едут в напичканном автобусе. Тут - проявляется наша главная, объединяющая черта: грубость и хамство всех наций. До милосердия нам, Дружок - как нашим бухгалтерским счётам до японской вычислительной техники. У нас - особый режим был во всём. Он сожрал у народа, я тебе уже говорил, душу, сожрал экономику, а когда жрать будет нечего - сожрёт и себя когда-нибудь. Повторится история могучего Рима. Вот что означает власть идиотов, желающих ничего не делать, а жить - лучше всех. Потому что главнейшей чертой наших правительств все годы - стала нечестность! Нечестность по отношению к своему народу, нечестность к иностранным правительствам, к союзным республикам. Что является их первейшей задачей? Обмануть. И тех, и других, и третьих, и вообще всех на свете. Все отношения строятся - только на обмане, нечестности. Что из этого получается? Всеобщее недоверие и ненависть.

Правители наши - увлекаются только строительством личных дач, охотничьих домиков, бассейнов. Для разврата ещё много народных средств уходит. Всё остальное в государстве - ветшает. Больницы, например, превратились в сортиры с десятками тысяч тараканов. Ни оборудования, ни медикаментов. Железные дороги - с изношенными рельсами, без костылей, гаек. Заводы - без новых станков, с выходящим из строя парком механизмов. Сельское хозяйство - без комбайнов, хранилищ, без кормов для скота. Новые автодороги - не строятся, вагоны - не ремонтируются. Я уже не говорю о театрах, Дружок, о библиотеках. Слышал, один только Георгадзе накрал себе 3 миллиарда рублей из нашей казны! А сколько другого правительственного ворья! Никакой, самый злейший внешний враг не наносил стране такого тяжёлого урона и разорения, как Политбюро ЦК КПСС и сам ЦК этой грабительской партии! Правильно: гавкай, гавкай! А я передохну маленько... Где уж тут было наказывать за правительственный обман во время Челябинской ядерной трагедии? А ведь это было преступлением века!

Ну, вот мы и на улице... Сейчас начнётся всеобщая, лагерно-городская жизнь...

Было холодно, дул ветер, моросило. Несло мокрые листья с деревьев. Навстречу Хомичёву шёл автобус, большой и прозрачный лоб которого на жёлтом фоне, казалось, от натуги потел. Ещё бы, везти на себе сразу столько людей! Капли по его лобовому стеклу сползали волнистыми линиями вниз, на отпотевший металл, окрашенный в жёлтое, ещё ниже, к номеру "69-96", отмывая, казалось, перевёрнутые цифры до угольной черноты.

От мелкого и, вроде бы, неслышного дождя слегка туманило. Вдали всё выглядело размытым - деревья, столбы, фигурки людей. Когда Хомичёв и Дружок приближались к ним, они начинали как бы сгущаться и превращались в реальность. Но голоса, гудки машин и городской приглушённый шум растворялись в дожде, как сахар в воде. Прочным и неистребимым оставался только сплошной шелест мокрых шин.

На боках троллейбусов дождевые капли укрупнялись и казались похожими на густую самолётную клепку, но там - бока были алюминиевые. Всё это замечал лишь старый писатель, привыкший во всём видеть "деталь". Пёс же его натягивал кожаный поводок с настойчивостью бывшего передовика производства, и обнюхивая на мокром асфальте раскисшие бумажки и жёлтые листья, спешил к нужной ему остановке, которую знал так же хорошо, как аппаратный марксист конечную цель народа. Писатель же думал о том, что на правой передней ноге у Дружка растёт между двух когтей тёмная щетинка, пучком вверх. Лапы у собаки намокли, и теперь этот пучок был хорошо виден.

В электричке Хомичёв вспомнил, как на пороге его квартиры появился в прошлом году сгорбленный человек с измождённым незнакомым лицом. Это было в конце декабря, сквозило, а незнакомец снял с головы шапку и стоял перед ним совершенно лысый, детски голубоглазый и улыбающийся. Его руку оттягивал раздутый чёрный портфель.

- Добрый вечер, Владимир Максимович! Что, не узнаёте? - И скалил в обрадованной улыбке свои стальные прокуренные зубы.

Вглядываясь в гостя и так и сяк, Хомичёв ответил растерянно:

- Здравствуйте. Но... извините, что-то не припомню...

Добродушный Дружок тоже подошёл к раскрытой двери и самодовольно гавкнул. Но тут же принялся выискивать на лохматых "штанах" блоху, а его хозяин всё ещё смущённо моргал и ждал, видимо, каких-то объяснений. Он стоял в своём стареньком, протёртом на локтях, свитерке, в спортивных байковых брюках, в шлёпанцах и выглядел при белой козлиной бородке довольно нелепо в проёме двери, освещённом изнутри жёлтым светом.

Гость, вроде бы, не стал больше томить, заговорил, но опять всё как-то загадками:

- А я вас - тоже не узнал бы, если бы встретил на улице. Но, когда по адресу, когда знал, к кому шёл... Как только увидал ваш нос, присмотрелся к былой синеве в глазах, так сразу понял - вы!

- А, мою "картошечку" на носу... - Хомичёв улыбнулся. - Примета, как говорят сыщики, главная.

Гость, продолжавший мучить, улыбался тоже:

- Ваша борода сбивает с толку: делает вас неузнаваемым. Если б на улице - точно: не узнал бы! - И всё это радостно, со счастьем в голосе. Хомичёву было даже неловко. Но взял и спросил напрямик:

- А вы кто же будете? Не томите уж старика.

- Цех медеплавильного комбината в Норильске помните?

- Ну, помню. Ещё бы!..

- А Крамаренцева, "Бороду", помните?

- Вася?.. Живой?! Господи!..

Хомичёв обнял тщедушного Крамаренцева, похожего теперь на старика тоже, и почувствовал, что свело губы. Потом, отохавшись, отудивлявшись, они вошли, наконец, в квартиру, и Хомичёв, принимая гостя, бестолково суетился.

- Вот, Васенька, живу один, с собачкой. "Дружком" прозвал: ласковый пёсик. Как же ты нашёл-то меня?

- Прочёл вашу статью в газете. Подумал: уж не вы ли это? Я теперь в Подольске живу. Взял, приехал в Москву. Узнал в редакции ваш адрес и телефон. Звонил вам. Никто не берёт трубку. Решил проверить всё лично...

- Ну, проходи, Васенька, садись... Рад-то я тебе как!.. Сколько же это мы не виделись с тобой?

- Можно подсчитать. - Крамаренцев, ставя на стул пухлый портфель, начал считать: - Расстались мы - в 52-м, так? Сейчас - заканчивается 73-й. 21 получается. - Он вытащил из портфеля бутылку коньяка, шпроты. Спросил:

- Ну, как вы тут? Один, что ли?..

- Да, да, Васенька, живу один. - Хомичёв принялся рассказывать о себе - сумбурно, перескакивая с одного на другое. Полез в буфет за тарелками, вилками. Приговаривал: - Ах, какой же ты молодец, что так всё предусмотрел! И шпроты, и коньяк, и дома своих предупредил. Какую славную ночь мы теперь проведём!.. Я тут - просто погибаю от одиночества и нищеты. Всеми забыт, обносился, никто не приходит... Если бы не Дружок вот... - Он с обожанием посмотрел на собаку.

- Поговорим, Владимир Максимович! Конечно же, поговорим. Я ведь тоже рад вам.

Хомичёв огорчённо проговорил:

- Жаль вот, не пью я совсем. Отвык.

- И я... почти не пью, - признался Крамаренцев. - Только по праздникам или в особых случаях. Язва желудка у меня...

- Ты-то - рюмочку выпей, коли привёз. Случай, действительно, особый. Я буду с тобой только чокаться. Чтобы ты не чувствовал себя в одиночестве. - Хомичёв достал из буфета 2 маленькие рюмки, поставив их на стол, спросил: - Ты - младше лет на 15, наверное?

Наконец, всё было приготовлено, расставлено. Крамаренцев открыл шпроты, нарезал сухой колбасы, и они сели друг против друга. Хомичёв налил в рюмки коньяк.

- Ну - за встречу! - произнёс он.

Крамаренцев выпил, а Хомичёв только пригубил. Выждав, когда гость немного закусит, попросил:

- Рассказывай теперь - как ты, где? Кто уцелел из наших? Я - не переписываюсь: не с кем...

- О себе я вам потом, - перебил Крамаренцев нетерпеливо. - Расскажите, как получилось с восстанием? До сих пор толком не знаю.

- Расскажу, Васенька, расскажу, - согласился Владимир Максимович с просьбой гостя. - Только невесёлая это история...

- Я знаю, что невесёлая. Рассказывайте.

- Ну, как ты, наверное, помнишь, восстание назначено было в конце августа. В ночь с субботы на воскресенье, когда в лагерях - ни начальства, ни лишней охраны. Только одна караульная.

- Мы - получили от вас время восстания. На 2 часа ночи, помнится, - вставил Крамаренцев.

- Правильно, - подтвердил Хомичёв. - Ночи тогда - были ещё коротенькие, каких-то 2 часа всего. Вот и назначили на самое тёмное время. Руководил у нас всем этим - Комдив или "Монгол". Небось, помнишь его?

- Смолякова-то, Алексея Леонидовича? Ещё бы!

- Если бы не он, вряд ли мы сумели бы проделать всё так четко. А он стал готовить нас к этой ночи заранее. Подобрал в обе группы захвата бывших военных разведчиков. Проверил их сам. У нас их - всего 5 человек и нашлось-то. Вот с ними и предусмотрел он... все самые, несусветные, что ли, обстоятельства.

- А что, например?

- Для того чтобы всё гладко прошло на вахтах, он договорился, например, с двумя шофёрами грузовиков с комбината. Чтобы подъехали за людьми к вахтам точно в 2.15 ночи. Один - к северной вахте, другой - к западной. Учёл даже вариант: вдруг у нас выйдет какая-нибудь задержка! Что тогда шофёр скажет часовому на вахте? Зачем приехал? Человек может дрогнуть или совсем растеряться. Поэтому комдив и предупредил их, чтобы к воротам - сразу не подъезжали. А остановились метрах в 150-ти, не доезжая. Вроде бы мотор заглох. Посоветовал даже поматериться вслух по этому поводу. А потом, мол, как услышите, что идёт к вахте строем группа, так сразу подъезжайте. На вопрос часового, "зачем?", можно смело уже объяснить, что прислан за рабсилой. На комбинате, мол, авария, начальство послало. А не спросит часовой, так самому заговорить с ним и отвлечь на себя: "Эй, мол, паря! Чего резину тянете, где аварийная группа? Начальство - велело срочно!"

Ну, тут, как сам понимаешь, всё остальное выглядело уже естественно. И группе захвата легче. Часовой должен воспринять её как бригаду, вызванную на аварийную работу. А чтобы у самих шофёров дело из-за чего-нибудь не сорвалось, посоветовал им: в субботу - машины в гараж не ставить, а держать дома. Мало ли где машина могла застрять. Или понадобилась шофёру для своих дел. Это ведь практиковалось нередко. Ну, короче, чтобы всё было надёжно. А то - не выпустит вдруг из гаража дежурный? Путёвку ему подавай или ещё что-нибудь.

- Мо-лоде-ец! - восхитился Крамаренцев.

- Это ещё не всё! - Владимир Максимович молодо оживился. - На захват - должен был выйти только один наш барак. Весь остальной лагерь - должен был жить обычной жизнью: спать. Чтобы не бросилось в глаза - подозрительный шум, непонятное движение всюду. А так - обычное дело вроде бы. К бараку подойдёт лейтенант с часовыми. С матом откроет дверь. Построят группу, вторую. И поведут строем к вахтам. Открыто, не таясь. Ни один часовой на это и внимания не обратит. Ну, посветит, в крайнем случае, прожектором.

- А у вас - что, - перебил Крамаренцев, - в заговор вошёл даже лейтенант?

- Ты слушай, не торопись...

Хомичёв посмотрел на свою рюмку и предложил:

- Давай, ещё по одной!

Крамаренцев выпил и стал заедать, а Хомичёв опять только пригубил и продолжил рассказ:

- Говорю же тебе, всё предусмотрел наш комдив! В военторге - ему вольняшки купили майорские погоны, фуражку, шинель. И всё это - удалось провезти в лагерь одному шофёру. Его обычно не проверяли: ездил на "санитарке" с крестом. Вот туда, в фельдшерский барак, он и привёз этот маскарад за неделю до дела. А Монгол в пятницу - лёг уже к фельдшеру, "лечиться". Там, кстати, лежал с отравлением - уголовники подсыпали ему в чай - и "Спартак". Чуть не помер, еле спас его наш доктор: сначала догадался хорошо промыть желудок, а потом лечил. Ну, а наш комдив ещё и меня с собой прихватил и пристроил "лечиться": вроде я тоже заболел. Денег тогда - не жалели. Вопрос жизни и смерти стоял!

Короче, Воротынцев был тоже предупреждён. Чтобы внутри барака, к часу ночи, были обезоружены все воры. Нужно было забрать кинжалы, ножи, и ждать, когда комдив, переодетый в форму майора, откроет барачную дверь. Тогда быстро, не задерживаясь ни минуты, построиться в 2 колонны - и к вахтам! С ножами уголовников и с тремя пистолетами. Пистолеты - тоже заранее купили у бандитов в Норильске. Пронесли в лагерь в разобранном виде - по винтику, по пружинке. Патроны, завёрнутые в масляную бумажку, проносили через вахту во ртах.

Да, ещё вот что. Воротынцеву было приказано: если без 10-ти минут 2 комдив не откроет им дверь, выходить всем в заранее пробитую дыру. Ну, чтоб осталось только ногой пнуть в стенку, и выходи через дыру. Ну, и делать всё остальное, что было намечено. Без комдива. Его, на такой случай, должен был заменить один бывший подполковник. Там - у всех были намечены заместители, если произойдёт у кого-то что-то непредвиденное. Шофёрам, например, которые остановятся невдалеке от вахт, было приказано: если группа захвата - не появится, а в лагере начнётся стрельба - немедленно уезжать.

- Правильно! - одобрил Крамаренцев.

- Там - ещё вот что было предусмотрено... Настоящие шофёры грузовиков - должны были напиться в ту ночь. И ночевать у себя дома с приятелями. А в их грузовики - должны были сесть люди, которых они даже не знали. Машины, когда исчезнет надобность, нужно было бросить на окраинах города, самим скрыться.

- Ну, а если в лагере часовые открыли бы по вас стрельбу, тогда что?

- Тогда - бой. Это было тоже предусмотрено. Заключённые должны были выйти через стены во всех бараках. И - на штурм!

- Да, это уже - дело табак!

- Конечно, табак. Но, всё равно: было бы привлечено к такому табаку внимание правительства. Текст требований тоже был подготовлен - я его сам писал.

- И как же у вас всё произошло?

- Сейчас... - Припоминая ту ночь, Хомичёв прикрыл глаза.

Комдив Смоляков переоделся ночью в санитарном бараке в форму майора, подошёл к двери и позвал часового:

- Эй, вохра! Тут у нас - понос у одного. Забери его, пусть там, под стенкой, сделает своё дело.

- Ишь, чего захотели! А параша - на что? - отозвался часовой, подходя к двери с наружной стороны.

- Да он её, гад, уже всю обосрал, дышать нечем! Будь другом, уважь. А мы те за это - спиртику!

- А есть? - не поверил часовой.

- Да есть, только мало. Грамм 100.

Снаружи загремел сначала засов, потом отворилась дверь и появилась голова часового. Комдив мгновенно сорвал с него левой рукой шапку, а правой, в которой был пистолет, нанёс сокрушительный удар по голове. Часовой упал, не вскрикнув.

Его тут же втащили и принялись раздевать. Хомичёв напялил на себя тёмную вохровскую шинель, шапку, пояс, и пошли, не дожидаясь, пока оставшиеся 2 зека свяжут часового по рукам и ногам. Поправляя на ходу винтовку на плече, Хомичёв напомнил комдиву:

- Алексей Леонидович, ключи - не забыли?

- Нет, вот они. - Смоляков показал на ладони 2 ключа, изготовленных на заводе по слепку от замка на бараке.

Шли быстро, уверенно. Пройдя сортир, попали в ярко освещенную прожекторами часть. На плече комдива заблестел офицерский погон. На вышках было тихо. И тогда Смоляков нарушил тишину сам:

- Вот жизнь, твою мать! Даже в воскресенье нет тебе ни сна ни покоя! Вечно что-нибудь...

Он быстро отомкнул замок, отодвинул засов и, открывая дверь, прокричал:

- А ну, падлы, выходи строиться! Авария на заводе: быстро-о! - И понёс "мать-перемать".

Заключённые, белея нижними рубахами - так было предусмотрено - выскакивали наружу, на ходу надевали тёмные фуфайки и строились в колонну по 2, освещённые лучами прожекторов. На вышках беспокойства не было.

Хомичёв, зайдя внутрь барака, снял с себя шинель вохровца и передал её Воротынцеву вместе с винтовкой. Тот сразу же повёл свою группу к северной вахте, не основной. А комдив повёл к западной - с этой группой пошёл и Хомичёв. Смоляков, который вёл их, идя сбоку, покрикивал:

- Шевелись, падлы! Пожар в цехе не ждёт! После проходной по моей команде сразу в машину!

И действительно, впереди, за воротами вахты, зажглись фары грузовика. Грузовик подъехал первым, и шофёр, высовываясь из-за дверцы кабины, прокричал часовому:

- Готовы люди? Пожар ждать не будет!..

Вот тут Смоляков и приставил сзади пистолет прямо в затылок часовому, прошептав:

- Тихо! Застрелю без предупреждения! Зови привычным голосом: "Начальник караула на выход!"

Тот прокричал, чувствуя, что лишается автомата и что его подталкивают сзади к дверям караульного помещения. Обезоруженный, помертвевший от страха, он не видел уже, как взяли под прицел из его автомата часового на вышке. Тот ничего ещё не подозревал и продолжал смотреть в сторону города, пытаясь отыскать там пламя пожара.

Из двери появился заспанный начкар. Увидев незнакомого, похожего на калмыка, майора, шагнул к нему, чтобы выяснить, откуда взялся и чего надо. Но с боков к его горлу уже были приставлены 2 финских ножа. Раздался зловещий шёпот:

- Тихо! Одно неосторожное слово, и ты покойник!

Ножи впились в кожу.

Комдив продолжал тихо командовать:

- Зови вниз часового с вышки! Скажи ему что-нибудь правдоподобное! Не скажешь - смерть без предупреждения!

Начкар позвал:

- Керимов! Спускайся вниз, надо!

- Керимов сменился, товарищ лейтенант, - отозвался часовой на вышке.

- А, это ты, Савичев? - узнал начкар.

Комдив прошептал:

- Скажи ему, что поедет сопровождать зеков на пожар!

И начкар послушно повторил:

- Спускайся, поедешь сопровождать заключённых на пожар.

И вновь чёткий шёпот:

- Собаку - пусть оставит!

- Собаку - оставь на вышке!

- Слушаюсь, товарищ лейтенант! А почему - я? Других, что ли, нет? Я только заступил... - начал канючить часовой. Но спускался.

- Поговори мне! - естественно возмутился лейтенант. - Чем ты лучше других?

На последней ступеньке часового мгновенно разоружили, он и сообразить ничего не успел. Не сообразил, что происходит и появившийся в дверях разводящий - разоружили и этого. А тогда, вооружённые двумя автоматами и пистолетами, отнятыми у разводящего и начкара - 2 своих пистолета, пронесённых в лагерь с воли, были отданы группе Воротынцева - ворвались в караульное помещение, и через минуту всё было кончено и там. Оружие тут же раздали группе захвата. Сонную вохру связали её же ремнями из брюк, заставив самих связывать друг друга. Посмотрели на часы. Прошло 15 минут.

Смоляков приказал безоружному начкару обзвонить все вышки и предупредить часовых, что сейчас их немедленно подменят, так как из города приехало высокое начальство и будет опрашивать всех. Из лагеря, мол, сбежали 2 зека.

Выделив обезоруженному разводящему 12 переодетых в форму охранников заключённых, комдив решил проверить, как обстоит дело на северной вахте, и приказал начкару соединить его с ней. Тот позвонил, и Смоляков, услышав в трубке знакомый бас Воротынцева - "Слушаю", радостно сообщил:

- Серёжа, у нас всё в порядке! Сейчас разводящий снимет с моими людьми часовых с вышек, и всё. А как у вас?

- Обезоружили всех по твоему плану, - отвечал Воротынцев тоже радостно. - Потерь нет.

- Ну вот, значит, да здравствует свобода! Я сейчас поеду с товарищами помогать соседям, а ты - здесь останешься. За старшего, понял! Ворьё - можно выпустить из лагеря. Чтобы не мешали. А поваров - никуда! Выставь охрану возле продсклада, чтобы не растащили. Меняй потом часовых на вышках - не забудь! Проверь умение обращаться с пулемётами. Я вернусь - отпустим всю эту сонную вохру в город. Чтобы не отвлекаться потом на них. Их же - стеречь надо, кормить... На кой хрен нам эта морока? И - сообщим в управление лагерей наши требования. Первое - вызов представителей от правительства. Второе: что у нас - полный порядок в лагере. И третье - что ворьё пошло в город. Чтобы приняли там меры против грабежей. Понял?

- Поздравляю тебя, Алёша! Ни одного убитого - чисто всё, без крови. Я сам не ожидал...

Посмотрев на красного от стыда начкара, комдив сказал:

- А я - ожидал. Жирное сонное царство, а не служба! Дармоеды! Таких на фронте - только в обоз! А у нас - все из разведки, языков брали! Ну, ладно, остаёшься, значит за меня...

Дождавшись привода арестованных часовых и заперев их вместе с остальными связанными охранниками, начкаром и его сержантом, Смоляков приказал: одну машину с шофёром - немедленно отпустить. Чтобы человек скрылся. А на другой с группой вооружённых и переодетых зеков выехал на помощь соседнему лагерю, отпустив по дороге и второго шофёра: повёл

грузовик сам.

- Ну, а чем всё закончилось, ты, наверное, знаешь, - закончил рассказ Владимир Максимович. - Ещё один лагерь - восстал без крови. А два - с кровью. Остальные - вообще не поднялись. На наше требование по телефону вызвать представителей от правительства, управление лагерей - вызвало вертолёты с пулемётчиками! К середине дня. Пустили нам такую кровь за порядок и за то, что не разбежались, что трупы потом - возили к Шмидтихе на грузовиках, как дрова, целый день.

Сам я - был ранен в бедро. Уцелел случайно, можно сказать. Наш фельдшер меня хорошо знал и пожалел. Забрал к себе в барак. А потом, я слыхал, прилетал кто-то из правительства и запретил добивать раненых. Ворьё - переловили. И опять продолжалась лагерная жизнь - целых 2 года ещё!

- А как же с Воротынцевым и комдивом? - спросил Крамаренцев.

- Оба погибли. Как увидели, что началась кровавая баня страшнее, чем у царя 9-го января, так сорвали занавеску в конторе и выбросили белый флаг. Чтобы начать переговоры о сдаче. Им ведь - победа была не нужна, да это и невозможно. Хотели одного - чтобы услыхал о наших лагерях мир. Вот тут их... и закосил пулемётчик с одной очереди. Так мне потом рассказывали.

Хомичёв расстроился, руки тряслись, когда хотел пригубить глоточек из рюмки. Чтобы не молчать, спросил:

- Ну, а у вас, как было? Почему не поднялись?

- Анохина - посадили в карцер. А я - лежал с приступом язвы. С кровью меня рвало. В лагере прошёл слух, что заговор о нашем восстании - выдал какой-то провокатор. А после этого не решились. - Крамаренцев виновато опустил голову.

- Понятно, - тихо проговорил Хомичёв и замолчал.

- А где инженер Николаев? Живой, нет? - спросил Крамаренцев, вспомнив об их добровольном защитнике.

- Так и умер в Норильске. Не захотел уезжать от своего детища. Хотя был реабилитирован уже полностью. А его жена - умерла здесь, в Москве. Старше нас всех были... Поколение мамонтов, что же ты хочешь!

- Хорошее поколение, теперь такого нет.

- Мы - новых-то не знаем с тобой, - не согласился Хомичёв. - Может, ещё лучше есть. Но и те были хороши, что верно, то верно.

Хомичёв рассказал Крамаренцеву, как Николаев помог Воротынцеву встретиться с женой. Закончил:

- Об этом мне потом Сергей сам рассказывал, когда поднялись. Представляешь! Кто из теперешних стал бы рисковать головой, чтобы устроить такое свидание?

- Воротынцева с комдивом где похоронили?

- Говорю же, Шмидтихи хватило на всех. Целую автоколонну пришлось подгонять, чтобы вывезти трупы из лагерей.

- А в "голосах", не знаете, было что-нибудь о восстании? Помните, как мечтали? Чтобы узнал весь мир!

- Рассказывали, было. Но - глухо, без подробностей. Видимо, кто-то сообщил им только сам факт. Столько крови, трупов, и всё бесполезно!

Громко гавкнул - на весь вагон - Дружок, недовольный тем, что хозяин о нём забыл. Хорошо, людей почти нет, а то началось бы... "Везёте собаку в поезде, так следите за ней!"

Отрываясь от горестных воспоминаний, Владимир Максимович погладил Дружка, чтобы не роптал. Почесал у него за ухом и мысленно вернулся к вопросу Крамаренцева, отвечая на него теперь своему верному псу. Поглядывая то на него, то на мелькавший за окном лес, вздыхал, мысленно "разговаривал" под стук колёс с собакой: "Эх, Дружочек, надо было, видно, уходить в город и политическим. И уже оттуда связываться с Москвой и добиваться вызова представителей от правительства. Поднять на ноги весь город... рассказать обо всём... Не сообразили, как всегда. Хотя вроде бы и всё предусмотрели, когда строили планы. Не предусмотрели, выходит, одного: извечной чиновничьей подлости.

Крамаренцев-то мне: "Чего, мол, книгу не написал об этом?" А кто мне её пропустил бы? Брежнев? Он только и делал, что отбеливал Сталина, чтобы сохранить за правительством прежние привилегии. Восстановил Молотова в партии. Весь ему партстаж сохранил. А нас всех - после лагерей - вступайте снова! Я и не захотел больше. Тогда ведь многие обиделись.

Да и то, подумай. Если бы мы не подняли восстание, может, и не было бы Хрущёвской амнистии в 56-м?

Ну, правильно, даже ты понимаешь. Сначала - утопили невинных людей в крови. А потом только - дошло, что и до этого они невинно мучились. С амнистии начинать - надо было сразу! А они - целых 3 года телились после смерти Сталина. Не до нас было - делили власть. Керенский, небось, тому же Сталину и другим противникам царского режима - как только самодержавие рухнуло, сообразил амнистию. А тут - не больно-то спешили. Не своё, не болит...

А как поступил Хрущёв с генералом Григоренко? Что, не знаешь такого? Его многие у нас не знают - до сих пор. Никакой информации, как будто и не было человека. А ты - собака, где уж тебе-то знать! Тогда послушай хотя бы меня, не скули на весь вагон. Мне ведь и поговорить не с кем...

Генерал Григоренко заведовал кафедрой в Академии Фрунзе. Был уважаемым учёным, не то, что этот... который пишет про "истину" и "честность", а сам меняет их в зависимости от политического направления ветра. Григоренко - выступил с критикой самого Хрущёва на партконференции в Москве. Разделал там под орех всю внешнюю и внутреннюю его политику. Ну, и что же ты, думаешь, сделал после этого коммунист Хрущёв? Уже на другой день - генерала исключила Академия из партии. Ну, как, хороша была критика при Хрущёве? Эх, ты, собака! С ним поступили хуже, чем с тобой. Разжаловали из генералов в рядовые, чтобы не платить пенсии. И выгнали из армии. Старик работал подсобным рабочим в овощном магазине. Потом - психушка. Ну, каково?! А родственники Хрущёва - пытаются нарисовать теперь с него икону. Никита-де - чуть ли не мучеником был. А вот про муки генерала Григоренко - молчат. Человек и умер на чужбине по милости их Никиты.

Да что там один человек для него!.. Теперь-то известно, что и он подписывал документы на расстрелы во время сталинских репрессий. Не на Соловках же был, в Кремле сидел!.. От родного сына отрёкся в начале войны, и того - тоже прихлопнули. Об этом - не пишут. Будто и не было у Никиты старшего сына.

А ядерная катастрофа под Челябинском в 57-м году! Ведь по количеству радиации этот выброс на военном заводе был равен Хиросиме и Нагасаки! А он, сволочь свинячья, даже людей оттуда не вывез. Чтобы "не болтали". Подыхайте, дорогие соотечественники, от облучения и молчите, а мы - вся кремлёвская погань - будем оплакивать японцев и класть им на могилы цветы.

Ну - слёзы-то, конечно, и там были лицемерные. А вот то, что никакой помощи своим облучённым, и что вообще это скрывали от народа, за это - нужно было всех судить. Кстати, и Горбачёва, который начал с такого же обмана.

А что делал после Никиты новый царь? Этот "Бровеносец в потёмках"! Когда-то - пи`сал под себя от страха перед Молотовым и Кагановичем. А потом - уж такое паскудство в государстве развёл, что не снилось ни Хрущёву, ни бабам-императрицам Елизавете и Анне Иоанновне. Собрал вокруг себя всех этих кунаевых, алиевых, рашидовых, щелоковых, адыловых, подгорных. На них уж и пробы негде было ставить, а они у него - в коммунистах ходили, в порядочных людях. Он их Геройскими звёздами награждал. А Сахарова, заработавшего эти звёзды честно, лишил их. Загнал в ссылку. Взял там под насильственную охрану, будто он вор. Кстати, Брежнев за истинного вора - выдал собственную дочь. И выдвинул его из майоров - сразу в генералы. Сделал заместителем Щелокова, главного милиционера страны. И тоже - вора. А честных и несогласных с этим - сажал в психушки.

А сам?.. Да во всей истории государства российского, пожалуй, не было такой головокружительной карьеры! За 2 дня, на глазах у всей страны, этот сукин сын проделал путь от рядового генерала до маршала. Это нам показывали по телевидению, Дружок. Помнишь, смотреть на такое бесстыдство было тошно даже тебе. А все члены Политбюро - млели от удовольствия. Поздравляли его с заслуженным чином: сегодня - с полным генеральским, а завтра - с маршальским. И не краснели. Шеварнадзе сравнивал его с горным орлом!

Знаю, не лай! Был номер и похлеще, согласен. Это когда "Лёню" награждали орденом "Победы", что ли? Ты это имеешь в виду? Так нет, дорогой, тут уж и мы не плакали от стыда за него, тут - смеялись. По всей стране катился такой хохот, что, наверное, было слышно и на Марсе. Любовь дурака к медалям и орденам была смешнее любви древних папуасов к значкам и бусам. Но Политбюро, олицетворяющее ум и совесть режима, опять рукоплескало.

Более безнравственной политики, Дружок, не знало ни одно государство. И если говорить о государственной преемственности, то в этом смысле у нас традиция сохранялась незыблемо. Потому что партийно-коммунистический цинизм пропитал их мещанские тела от мозгов до жирных задниц. Их - никогда не интересовала жизнь собственного народа. Они всегда думали только о своей власти над нами. О своих креслах, дачах. Главное их занятие - обман, лицемерие и кремлёвские интриги. Слежка друг за другом. Лизание вышестоящих задниц, рытьё ям и постановка капканов. Из их среды не вышло ни одного порядочного человека. Достигнув вершины, они окружали себя только мерзавцами, достойными лишь одного - повешения вниз головой. Лично я никогда не верил, что из недр ЦК КПСС может появиться человек, свободный от демагогии, двурушничества и бессердечия. Так оно и вышло, Дружок. Мерзавцы следовали один за другим до тех пор, пока не угробили всё, что можно было угробить, а сами расползлись по своим дворцам на "заслуженный" отдых. Очередь осталась за последним из ЦК КПСС - за Горбачёвым.

Вот я - не могу себе поставить зубов. А про цыган ходит уже анекдот... "Дай Бог, - говорят они, - нашему президенту здоровья ещё года на 2. Тогда поставим золотые зубы не только всем цыганам, но и нашим лошадям!"

Ещё бы! На спекуляции только сигаретами можно нажить сотни миллионов - получают их у мерзавцев директоров прямо с фабрик уже. Так что горбачёвская "перестройка", Дружок, поставила на колени весь трудовой народ и возвысила над нами - всех спекулянтов и рвачей. Молодёжь - не идёт уже ни на заводы, ни в совхозы. Все хотят только спекулировать. А путь в спекуляцию - указан "перестройкой". И неизвестно ещё, кто её подлинный автор. Может он откуда-то из США? Потому что на практике получается, что главная цель президента Горбачёва - вывоз нашего золота туда и развал СССР. Без единого выстрела и ракет, с помощью только одного Горбачёва, Америка всё углубляет и углубляет нашу нищету и беспомощность и скоро положит нас всех с колен на лопатки. И станем мы колонией с варварским капитализмом древнейших времен. Вот такие у нас дела, милый Дружок. Привыкли подчиняться все одному.

Как ты полагаешь, какие нужно было иметь мозги, чтобы кинуть 800 миллиардов рублей под рельсы БАМа, которые уложили на замёрзшие болотные топи и мерзлоту? Летом - всё поползло, стало разваливаться. И теперь - вместо дохода от этого "гениального" предприятия - мы каждый год тратим только на его ремонт по 150 миллионов рублей. А сколько планировалось утопить средств на поворот северных рек на юг? Ты и не знаешь! А во сколько обойдётся уничтожение Аральского моря? Молчишь? Правильно. "Ум и совесть" - тоже молчали. Один идиотский канальчик - и Аральского моря не стало. Зато есть засолённость земель во всем прилегающем районе, миллионы гектаров испорченной земли! Есть нехватка продуктов первой необходимости. Загадили Байкал, Волгу, Ладожское озеро. И распевали во всю глотку, до развязывания пупков, радостную песенку про собственную кончину - "А короче БАМ!"

Не гавкай, потерпи! Я должен высказать тебе всё, что думаю. Можешь ты мне позволить хоть раз? Не по радио и телевидению, а хотя бы здесь, в пустом вагоне. Надеюсь, даже ты понимаешь, что все эти бессмысленные многомиллиардные затраты - я не говорю уже о разворованных миллиардах - означают для нас только одно: смертный приговор. Смертный приговор народу, кормившему и поившему своих слуг, которые создали за это для нас режим жизни на грани вымирания.

Да что я тебе перечисляю... Один только Чернобыль показал истинное отношение этих "слуг" к нашей судьбе. И если бы не бросился спасать человечество рядовой пожарник, погибший, но предотвративший всеевропейскую катастрофу, ещё неизвестно, где бы эти мерзавцы сейчас находились. Скорее всего, где-нибудь на другом континенте. А народ - бросили бы.

Да не гавкай ты на меня, пёс! Ещё и ты нашёлся... Лучше подумал бы: даже для благополучного использования машин есть термин - "щадящий режим". А у нас для миллионов и миллионов людей никогда не было пощады. Особенно на химических заводах. Только - на износ, только - на вымирание и вырождение. Я испытал этот режим на себе. Я - имею право на свою речь, понял ты! Брежнев со своей воровской камарильей окончательно установил в масштабах государственной политики идеологию презрения к трудовым людям и к труду. Что и привело нас в конце концов к национальной катастрофе, потому что его знамя подхватил его ученик. Но и теперь нам внушают сверху, что нужнее всех для развития экономики не трудовое население, а воры, награбившие у нас миллиарды. Они нам построят всё. Вот официальная "логика", основанная на политике предательства интересов народа. Что остается после этого думать, Дружок, ответь? Помнишь, что мне выкрикнул Вася?.."

- Вот поэтому я и вышел из партии! Ещё тогда... - Крамаренцев возбуждённо вскочил, лицо пошло красными пятнами, воскликнул: - Сначала - вступил. После лагерей. А когда начались все эти хрущёвско-брежневские фокусы - положил им на стол партбилет!

Хомичёв изумился:

- Ты-ы?! - И смотрел на хилого, словно раздавленного самой жизнью, друга по-новому. Каким был человек сильным внешне! И каким стал сильным внутренне, потеряв силу физическую. Выйти в те годы из партии - это же... поступок! Наверное, отсидел ещё раз, потому и такой измождённый.

Владимир Максимович спросил:

- Ну, и что тебе за это?

- Нет, не посадили, - отвёл Крамаренцев предположение. - Но зато уж оскорбляли на бюро в обкоме, сколько хотели! "Это же совесть надо иметь! Плюнул на партийный билет!.." - передразнил он кого-то. - Понимаете, они мне говорили о совести! Сами плюнули на народ, ещё черт знает когда, а изображали из себя передо мной коммунистов. "Как тебе не стыдно! На партбилете - силуэт Ленина!" "За такие вещи надо судить, - продолжал Крамаренцев передразнивать на разные голоса, - а не в обкоме разбираться!" "Предатель!" "Признайся, с какой целью ты заварил эту кашу? На кого работаешь, сволочь, на чью мельницу воду льёшь?!" Гады самодовольные! - Крамаренцев налил в рюмку, хватанул, не закусывая. - Вы бы видели их широкие зады! В дверь не пронести. Я против них - сморчком выглядел. Пожелтел в своём цеху от кислоты!

Хомичёв простонал:

- Боже, какое гадьё! Я же их вижу, прямо вижу!

Крамаренцев опять закурил.

- Если б нормальной была у меня жизнь, я, может, и не курил бы... - оправдывался он, перехватив укоризненный взгляд. - А она у меня - собачья. Одни переживания, ненависть, тяжкая работа. Я почему купил себе домик в Подольске? Чтобы уехать подальше от этих красномордых партийных барбосов. Они бы доконали меня там. А так, видите, ещё живу... Правда, давно импотентом.

Владимир Максимович принялся утешать:

- Теперь-то о КПСС - почти в открытую заявляют, что это преступная партия. А ведь если юридически смотреть на неё, это и не партия вовсе. Партия - это, когда есть другие партии. Какая из них победит на свободных выборах - это правящая партия. Ни в одном демократическом государстве правящая партия не становилась после своей победы органом управления государством.

- Вот-вот! - подхватил Крамаренцев возбуждённо. - А у нас КПСС - фактически превратила себя в институт власти. Бесконтрольно распоряжается хозяйством страны, всеми нашими богатствами, армией. Всеми народами, в конце концов! Ведь своей власти она - Советам, практически, так и не передала.

- Да, к сожалению, аппаратчики по-прежнему держат всё под своим контролем, особенно снабжение продуктами.

- А ведь ни в какой коммунизм Политбюро КПСС никогда и не верило. И вообще эта партия страшнее, чем была партия Гитлера, - яростно говорил Крамаренцев. - Я абсолютно уверен, что в Политбюро не может быть ни одного порядочного человека! Если уж дошёл кто до цека и Политбюро - это уже законченный помещик, а не коммунист.

Хомичёв подхватил с азартом:

- А во что они превратили КГБ! Какая это госбезопасность? Карательные органы против народа. Чтобы охранять этих помещиков, а не нас. Я тут случайно узнал, что у нас, в Москве, "топтуны" схватили какую-то женщину с нашим "Воззванием" в сумочке. Так она, чтобы избежать пыток, выбросилась из окна уборной на 8-м этаже. Документов при ней не было, но всё сходится, я полагаю, к тому, что ею могла быть жена Воротынцева, которая приезжала в Норильск и была пропущена к нему в цех Николаевым. Больше некому.

- Почему вы так думаете? - удивился Крамаренцев.

- Да потому, что Воротынцев мне рассказывал, что это она размножала наше "Воззвание".

- Постойте-постойте, а ведь в Днепропетровске живёт их сын! - говорил мне Русанов, мой хороший знакомый. - Надо будет ему сообщить о вашем предположении.

- Ну, и власть, мать её в душу! - продолжал возмущаться Хомичёв. - Мало ей её подлого КГБ, так создали ещё и целый класс паразитов на местах, чтобы опираться на них. А Номенклатура - это фактически новый класс.

- Согласен с вами. Угнетатели. И - взяточники! - Крамаренцев ткнул в стол пальцем. - Так что, если господству их КПСС не оказывать сопротивления, она замордует нас до конца.

- Я тоже давно понял, что программа КПСС и её официальная идеология - не имеют ничего общего с её практической деятельностью. У них - давно всё делается... в тайне от нас.

- Понимаете, Владимир Максимыч, они же всегда знали, что их главная забота - не убеждать нас, а сеять в наших душах страх перед ними. Наблюдать за несогласными, запугивать всех до онемения, и мстить смелым. Я уже не говорю о том, что мы - голодаем сейчас, а они - обжираются. И каждый день набивают свои карманы нашим золотом и бриллиантами. Их вторая ежедневная забота - не пропускать в печать правды о себе. И - печатать свою демагогию. - Крамаренцев устало замолчал.

Тогда Хомичёв перевёл разговор на другое:

- А как там твой товарищ? Анохин, кажется? Уцелел, нет?

- Сначала - уцелел. Но потом - дома уже - повесился.

- Как повесился! - изумился Хомичёв. - Почему?

Крамаренцев рассказал. Потом заключил:

- Как же было ему не повеситься? Если возле Кремлёвской стены похоронены с почётом всякие палачи и мерзавцы! А сколько подлых имён красуется на стене: Жданов, Вышинский, другие. И все они - по сей день члены компартии! Партия, значит, не желает очистить от них свои ряды? Выходит, остаётся, как бы, заодно с ними? Вот если бы их всех исключили из партии - одним заходом или чохом, как говорится, может, он и не покончил бы с собой. Он-то - коммунистом был истовым, настоящим! Видимо, от всей этой несправедливости, да стыда, и удавился.

Крамаренцев помолчал, закурил снова.

- Я бы всю эту погань - убрал от Кремлёвской стены, да перезахоронил бы перед Чёрной стеной. Которую давно пора построить на Лубянке. И написать. Что здесь, мол, замурованы теперь бывшие палачи народа. Вошедшие в историю, как самые крупные мерзавцы.

- Непросто это сделать, Вася. - Хомичёв вздохнул. - Опять иностранцы скажут про нас, что мёртвых без конца таскаем за ноги, покоя им не даём. Сразу надо было делать.

- Иностранцы - Бог с ними. Тут свои уже начали счёт предъявлять, - расстроено произнёс Крамаренцев, вспомнив о встрече с сыном Анохина. - Даже не счёт, а вообще отрицают всё. И Ленина, и Советскую власть. Не нужно, мол, было и вашего Октября, пусть был бы царь. Хорошо, мол, при нём всем жилось.

- Да, к сожалению, вся наша печать принялась и за Ленина, и за Октябрь. Памятники валят везде. Мол, берём пример с Ленина, а он тоже - рушил церкви и памятники.

- Так что же тогда, Владимир Максимыч, выходит? Наша жизнь - тоже была бессмысленной? - с надрывом спросил Крамаренцев. - Боролись с одним идолом, Сталиным, а теперь выясняется, что и вся система была подлой, а мы - отстаивали её. Да и теория неправильная, мол. Вместе с её создателями.

- Не знаю, - устало произнёс Хомичёв, - старый я стал, нет уже сил разобраться. Но жизнь - думаю, не бывает бессмысленной. Мы чего хотели? Справедливости. Так? Добивались её, потому что она была людям нужна. И всегда будет нужна. Но я вот всё чаще теперь думаю: а может, у нас страна такая... невезучая?

- Россия, что ли?

- Ну - Россия, люди.

- Люди у нас, Владимир Максимыч, тоже не одинаковые. Разные они. Я ведь эти штуки-то... про Ленина, революцию - много лет назад услыхал. Спорил. И знаете, с кем? Ни за что не догадаетесь. Даже не подумаете, что такое возможно! Вот в чём весь ужас. Или трагедия. Не знаю, как правильнее и определить. Ведь тогда, выходит, что я человека с пути сбивал! Был, ну, неправ, что ли?

- Да не томи ты, выкладывай...

- А может, это он мне всю мою жизнь перечеркнул? Знаете, как это на меня подействовало?!.

- Да что случилось-то?.. Ты можешь сказать?

- Сына Анохина я встретил! Разговор-то был - крупный...

- И что он тебе?..

- Я к нему ездил, чтобы рассказать ему о его отце. Анохин сам просил меня об этом в своём последнем письме. А у сынка-то его - я встретил не сочувствие нашему делу, а полное, можно сказать, осуждение! За что, мол, вы боролись, на то и напоролись. Что так и должно было быть всё - что нас посадили...

- Погоди, погоди. Ты яснее - можешь?.. Что именно он осуждает?

- Понимаете, он осуждает не столько даже Сталина, сколько Ленина и большевизм вообще. Сталинщина, мол - лишь продолжение идей большевизма. А они-де - замешаны на насилии.

- А, вон оно что. Так ведь Сталин-то считал себя большевиком лишь на словах. А идеи у него - были свои, шкурнические. Ради захвата власти. Забыл, что ли?

- Да я-то не забыл, забыли, видно, те, кто пишет сейчас о Ленине и большевиках. Разве не читали?

- Читал. Много путаницы всякой... Только Сталин - не коммунист был, что бы там ни писали! Ну, да ладно, что ты ответил парню-то?

- Да ответить-то - ответил, только после того и сам задумался. Я ведь тогда ничего подобного не читал и не слыхал ещё. И по-настоящему - готов не был к такому разговору. Помните, мы писали "Воззвание"? Ленин для нас был - как бы, эталоном, святыней. А этот щенок мне - тоже небезынтересные факты... Припёр так, что и в поезде потом башка трещала! Еду домой и думаю: а может, мы вообще напрасно все жили? И не за то боролись?

- Как это - напрасно? - по-стариковски рассердился Хомичёв. - Вечно это шараханье в крайности!.. Напрасно - вообще ничего не бывает, говорил уже...

- Я ему тоже это сказал. Не было б, мол, Октября в России, не было бы и современного капитализма.

- Вот это - ты правильно, молодец! Был бы и до сих пор хищный капитализм. Монополистический, как при Ленине. А с таким - надо было бороться. Почему же тогда напрасно? Не напрасно...

- Я тоже потом проверил кое-что из фактов, про которые он мне... Действительно, ведь и Ленин не ставил жизнь других людей и в копейку. А теперь этому - доказательств ещё больше находят. Что же тогда получается? Выходит, одно насилие, царское, мы заменили на своё, новое?

- Так уж сразу и заменили? Это - проделал Сталин, а не Ленин того хотел. То, что творилось при Ленине - навязано было гражданской войной. И вообще, без ошибок - никто ещё не жил. Находясь всегда только в обороне, не побеждают. Хочешь чего-нибудь добиться - наступай.

- Значит, и Сталина можно так оправдать?

- Сталина - нет. Сталин боролся со своими, за личную власть. Ленин - пусть даже тоже за личную, но - с чужими. Это разные вещи. Сталин - за личную, чтобы царствовать, как восточному деспоту. Которому бы все поклонялись. Ленин - за личную, чтобы создать счастье для всех трудящихся. Ему казалось, что он лучше других сможет это сделать, и потому боялся потерять личную власть. Если отымут - сделают не то. Был, то есть, излишне самонадеянным, ощущал свою исключительность. Вот в чём, как мне кажется, природа его ошибок. Но! Он быстро умел их обнаруживать, и на ходу, буквально на ходу, исправлял. Это дано только гениям. И его НЭП - вывел бы нас и на верную дорогу, и в социализм. Вон как живут и работают сейчас в Израиле "кибуцы" - это же настоящие коммуны, если мерить по-нашему. И там - самая высокая производительность сельскохозяйственного труда в мире! Значит, можно найти формы правления, при которых экономика не входит в противоречие с политикой? Так что фигура Ленина - сложнее, чем понимает её сын твоего Анохина. И Сталин засадил Ленина в Горки, как в тюрьму - неспроста! Там он, как написал потом Троцкий, якобы и отравил его через своих врачей.

- Я тоже читал. Но это - пока только версия.

- Конечно, всё это ещё надо проверять и проверять. Как и то, на чём споткнулись большевики. Но сама идея борьбы за справедливость - была, есть и пребудет в умах людей вечно. Люди никогда не примирятся с тем, что один - открывает свой ресторан или публичный дом, а другого - нанимает к себе мойщиком посуды. А его дочь - к себе в бордель. Особенно это невозможно теперь - в нашей стране! Кто согласится на такую "справедливость"?

- Я ему тоже ответил, примерно, так же.

- Это сложный вопрос, как и сама жизнь. Тому, кто наворовал миллион, хочется, конечно, открыть свой ресторан и нажить себе ещё миллион - для любимого внука. А тем, кто всю жизнь только пахал и варил сталь - а таких у нас большинство - не хочется, чтобы жизнь повернулась вспять. Им - будут дороги идеи социализма. Значит, борьба за справедливость не прекратится до тех пор, пока на земле не настанет всеобщего изобилия.

- Так вы считаете всё-таки, что при Ленине можно было построить хорошую жизнь? - спросил Крамаренцев.

- Я в этом - убеждён. Сталин, уничтожив Ленина, уничтожил затем и крестьянский рынок, и этим - доконал экономику страны. Уничтожив ленинскую партию, создал вместо неё, но под её флагом, институт власти. Заклеймив немецких социал-демократов как фашистов, оттолкнул от нас международное рабочее движение. Обо всём этом, если помнишь, мы писали ещё в "Воззвании". Не понимаю, чем ты так расстроен?

- Да тем, что вот уже и вы сказали, что не можете разобраться в том, что сейчас пишут наши газеты. Состарился, мол. А может, вы просто не хотите разбираться - устали?

- Да, пожалуй. Я уже не верю в государственность в нашей стране - что она возможна.

- Истосковался я по настоящему разговору, - признался Крамаренцев. - Скоро на пенсию, а поговорить не с кем. - Что-то вспомнив, добавил: - Даже в фашистской Германии, помните?.. Превыше всего - был "орднунг"! То есть, порядок, закон. Чтобы посадить человека, требовалось доказать сначала его вину. Что совершено какое-то нарушение закона. Пусть и фашистского, но - всё же закона.

- Да, вне закона у них была тогда только компартия. За членство в ней - могли посадить.

- А у нас - могли посадить просто так, кого вздумается. За стихи Лермонтова, например. Неугоден - иди в кутузку. А то и на расстрел. Вот я и спрашиваю: когда наши "слуги" прекратят нас запугивать? Когда у нас не будет "покорителей" и "покорённых"?

- А у нас, Васенька, уже все плюют на закон. Путь-то к этому - указали сами вожди. Правительство только делает вид, что село с нами в общий поезд и едет в социализм. А сами не отказались ни от особых курортов, ни от своих дач с бассейнами.

Видя, что Крамаренцев всё время выходит из себя, страдает, Хомичёв решил переменить тему разговора ещё раз:

- Послушай, а зачем ты свою бороду сбрил? Какая была бородища! Не то, что вот у меня теперь. Такой бороды - не было больше ни у кого! Я тебя, наверное, потому и не узнал, что лицо - стало похожим на куриное яйцо.

Крамаренцев его манёвр разгадал, обиделся:

- Что вы мне - про яйцо!.. Я с вами о серьёзных вещах, а вы мне - про кота Леопольда...

- Ну, а я-то при чём? - Хомичёв развёл худыми руками, и гость увидел дырки на его свитере и локтях. Возмутился:

- Как это - при чём? Вы - писатель. Писать надо!..

- Васенька, быстро могут писать - не писатели, а журналисты. Ты - не путай, пожалуйста.

- А вы - так что? Не можете написать нужную народу статью?

- Например? О чём?.. Да и статьёй дела уже не поправить. Вон их сколько пишется!.. Народ устал и не читает уже их.

- Надо по телевидению! - кричал Крамаренцев. - Ведь это же всё, что у нас делается - кому на руку? Чтобы мы - без войны развалились. А тогда над нами возникнут новые мошенники- миллионеры. И ещё чужие, из-за границы приедут.

- Васенька, да ведь на телевидение меня не пустят! Оно тоже не в наших руках.

- Значит, пусть говорят про нас, что мы ленивые, ни к чему не способные, да? И должны уступить место способным евреям, которые будут командовать нами опять, как баранами.

- Да что ты на меня-то кричишь! Я - старик. Ты - к молодым обращайся. Им объясни, что характер русского народа - это не мелочь, с которой не следует считаться.

- А при чём тут характер?

- При том. Что наш климат, наша история, наши природные ресурсы - всё это веками делало русских людей не индивидуалистами, а общинниками. Мы привыкли всё делать сообща. Да и жить - тоже. Вон, какие у нас расстояния! А нас призывают всё делать - по американской схеме, где всё уже освоено и построено.

- Ну, значит, все заводы и фабрики захватит новое ворьё в свои руки.

- И даже вернут в магазины и колбасу, и сыр. И даже в больших количествах. Но работать-то - мы опять будем не на себя, на дядю! - подхватил Хомичёв.

- А вот этого - народ не захочет больше терпеть, когда поймёт, что снова обманут! - возразил Крамаренцев, вновь загораясь и противореча тому, что говорил перед этим. - Схватится за оружие!

Хомичёв махнул рукой:

- А! Терроризм - вообще безнравственная вещь. А ведь именно с этого начинали эсеры в России. С безнравственности. К безнравственности потом пришли и остальные партии. Вот поэтому и не получилось у нас настоящего социализма. Была только теория, да стремление к нему. А практика - ты её знаешь, на себе испытал. Убийцы - не имеют права управлять государством, какие бы мотивы ими не двигали. И - хватит на сегодня. А то у меня уже сердце прихватывает.
3

Алексей Русанов, зарегистрировавший брак со Светланой Барашковой, был с нею настолько счастлив и так интенсивно поглощён любовью, успешным писанием задуманной им эпопеи о судьбах 4-х поколений, что замечал, как летит время, лишь по переходам дочери из класса в класс, да по событиям, о которых сообщало по вечерам телевидение.

Но были и огорчения, взрывающие течение нормальной жизни, словно неожиданные снаряды на войне, попадающие в близких ему людей. Первый такой снаряд разорвался в 1973 году, когда бывший однополчанин Мищеряк прислал письмо из Запорожья о смерти человека, который стал главным героем законченной недавно повести о Словацком восстании. Казалось, совсем недавно виделись, ездил с отцом и Порфирьевым к нему - а человека уже нет. Остался лишь памятник с его лицом на холме перед Братиславой. Повесть о нём получилась правдивой и горькой, отец и Порфирьев высоко оценили её и гордились Алексеем как писателем. Но она разоблачала подлость КГБ СССР, и потому её не смели напечатать нигде - пошла в писательский сундук, как в гроб. Порфирьев, правда, пошутил:

- Не переживай, Алёша, считай, что она лежит в мавзолее Героев. Придёт время, и она воскреснет в печати, да ещё и прославит не только героизм лучшего из сынов Украины, но и тебя самого, создавшего в украинской литературе, наконец-то, крупный литературный образ национального героя.

- Да ну тебя, пустомеля! - отмахнулся Алексей. - Не будет этого никогда.

- Это почему же? - удивился отец, присутствовавший при разговоре. - Я, да и Леонид Алексеич, надеемся, что это случится ещё при нашей с ним жизни. - Он обернулся к Порфирьеву: - Верно я говорю, как вы считаете?

- Конечно, верно! - светло согласился Порфирьев.

И вот нет уже и их на земле: отец умер в 1975 году от рака лёгкого, в которое попал на войне минный осколок (рентгеновский снимок показал метастазы, пошедшие именно от точки ранения), а Порфирьев умер в 1983 году, на 62 году жизни, от инсульта. Их смерти были для Алексея взрывами в душе пострашнее смерти героя-запорожца: они унесли отца и лучшего друга. Даже война, развязанная в 1979 году Брежневым с Афганистаном, так не потрясла Алексея. А ещё через 4 года пришлось ехать на похороны Василия Емельяновича Крамаренцева в Подольск - скончался от рака лёгкого тоже. И вновь не стало большого друга и героя литературного, выписанного Алексеем в "особом режиме" вместе со "Спартаком", Воротынцевыми и другими. А пробиться с произведениями об этих героях в печать так и не представилось возможности. Потому что страною правил пьяница Брежнев, награждавший себя, неизвестно за какие подвиги. Алексея это постоянно возмущало. Брежнев присвоил себе звания: маршала в 1966-м году, Героя Советского Союза в 1976-м, трижды Героя соцтруда в 1978-м, чем доказал миру, что не имеет ни стыда, ни совести в своей "застойной эпохе", которую расхваливал, опять же сам, в маразматических речах по телевидению. Его смерть в 1982 году вызвала облегчённый вздох у миллионов граждан, в надежде, что КПСС как "ум, честь и совесть эпохи", возможно, изменит хоть немного свой деспотический характер и привычки.

В 1987 году, когда Алексей поехал в Подольск на похороны Крамаренцева, дочери Алексея, представительнице 5-го поколения ХХ века, исполнился 21 год, вот-вот вступит в самостоятельную жизнь. А он, её отец, всё ещё под негласным надзором и пишет страшные, разоблачительные книги, понимая, что это опасно может отразиться и на её судьбе. Как же быть-то? Он не сможет не писать, это означало бы отречься от самого себя и от судьбы народной. Какой же выход из создавшегося положения? Эмиграция? Но Солженицын, выдворенный туда, не пропал, потому что уже имел имя. А как быть ему, Алексею? Да и захотят ли покидать родину Светлана и Юля?

Словно в насмешку, память подсунула Алексею случайную встречу в парке Шевченко с Кириллом Полюховым. Это было перед отъездом в Подольск.

Алексей смотрел в парке на деревья, держа на коленях "самиздатскую" запрещённую книгу русского писателя, бывшего кагебиста, сбежавшего за границу и там прославившегося своими сочинениями. В Советском Союзе их переиздавали подпольные "самиздаты", и брат Крамаренцева, Виктор, привёз Алексею один из таких экземпляров под названием "Ледокол", с пышным псевдонимом автора Виктор Суворов. Внимание Алексея привлекла даже обложка книги, с которой на него смотрела игральная карта. Верхняя часть карты в виде валета "пик" была с лицом Адольфа Гитлера. На нижней, в перевёрнутом виде, красовался бубновый валет с изображением Иосифа Сталина в кителе генералиссимуса. Алексей оценил ум не только Автора книги, но и талант художника А.Быкова, вложившего в своих "валетов истории" мысль о сходстве двух фашизмов и их вождей. Заинтересовала и тыльная часть обложки с броским газетным текстом: "Эта книга написана профессиональным разведчиком, а не историком, и это резко повышает её ценность. Советские товарищи и их западные друзья будут в дикой ярости. Не слушайте их, читайте "Ледокол". Это честная книга".

Привлекали и другие сведения об авторе книги: "4 года работал в женевской резидентуре ГРУ. Затем бежал в Великобританию. Приговорён к расстрелу. Автор 7 книг. Сегодня "Ледокол" опубликован на 11 языках".

Непривычно было читать и обращение автора "к моему русскому читателю": "... Вторая мировая война - это термин, который коммунисты приучили нас писать с малой буквы. А я пишу этот термин с большой буквы и доказываю, что Советский Союз - главный её виновник и главный зачинщик. Советский Союз - участник Второй мировой войны с 1939 года, с самого её первого дня. Коммунисты сочинили легенду о том, что на нас напали и с того самого момента началась "великая отечественная война".

... Я не боюсь смерти. Страшно было умереть, не написав этой книги, не высказав того, что открылось мне. ... Мой главный источник - открытые советские публикации. Даже этого вполне достаточно для того, чтобы поставить советских коммунистов к стене позора и посадить их на скамью подсудимых рядом с германскими фашистами, а то и впереди. ... Ценность моих источников в том и заключается, что преступники сами говорят о своих преступлениях. ... Коммунисты сами признают, что руками Гитлера они развязали в Европе войну и готовили внезапный удар по самому Гитлеру, чтобы захватить разрушенную ими Европу. Декабрь 1987 года, Бристоль".

Алексей, дочитав последние страницы книги, тяжело вздохнул, рассматривая сытое, смеющееся лицо автора, размещённое на её тыльной обложке. Владимир Богданович Резун, не боявшийся смерти, выглядел уверенным в себе крепышом, избравшим псевдоним "Виктор Суворов". В этой умной книге псевдоним автора показался Алексею единственной неразумной вещью, бросающейся в глаза и коробящей. Викто`р - это Победитель, ну, а Суворов это Суворов, но не Резун. Книга была правдивой. Плохо же на душе было оттого, что ради её публикации автор выдал военные секреты отечества и как-то слишком литературно-кокетливо просил за это прощения у русских читателей. Сам Алексей до сих пор не мог напечатать у себя на родине ни одной своей книги о подлости советского режима, но никуда убегать из-за этого не собирался.

Душу придавила такая свинцовая тоска, что не услышал шагов подошедшего к скамье человека. Очнулся от возгласа:

- Русанов, ты, што ль? Здравствуй! Давненько не виделись? Но я тя узнал сразу, как подошёл ближе.

Голос был знакомый, с особенным твёрдым выговором звуков "ч" и "ш" - кажется, он любил говорить "жэншшына". Только по этому признаку и определил, когда поднял голову, что перед ним Полюхов. Старика разнесло, словно тесто, запаренное в бочке - не узнать. И глядя в его заплывшие, безбровые глаза-щёлочки, ответил:

- Здравствуйте, Кирилл Афанасьич!

- Ух, ты! - восхитился Кирилл. - Ты моё имя и отчыство помнишь. А вот я твоё, прости, забыл. Но зла на тебя не держу.

- А за что же вам на меня? Это я на вас должен был бы...

- И ты не держи, я те тоже ничего плохого не сделал.

- Так ли?

- Может, што и не так, я не помню. Вон скоко лет сплыло! Кончилась война в Афганистане. Так што надо уметь, как говорится, и прошшать, если и было што. Каки могут быть обиды?

Русанов понял, старик ничего не забыл. Ну, что же, ладно...

- Говорите, надо уметь прощать? Вот некий Суворов, сбежавший за границу, тоже просит прощения. Да ещё в какой красивой форме!

- Этому? Не прошшу никогда! Чытал недавно тоже. Сволоч, предатель! Ни за што не прошшу!

- Как это вы читали? Где?!.

- Ты што, забыл, где я служил? - Чего-то испугавшись - это видно было по блудливо метнувшимся глазам - Кирилл, должно быть, на всякий случай, переменил тему: - Ты же вот не сбежал за границу, хотя тожа писатель. А Солженицын, к которому ты ездил в Рязань, кому теперь служит за границей? Как и этот Суворов. Миллионером там стал.

- Да ведь он теперь известен всему миру как разоблачитель враждебного народу режима! Как не сломавшаяся совесть.

- Совесть - это у тебя! Вот тебе и кажется, что все с совестью. Ты, я знаю, и местному стихоплёту посылочки посылал, когда его выслали под Астрахань.

- Ну и что?

- Не разбираешься в людях, вот что!

- Это вы не разбираетесь: он гениальное стихотворение про нашу эпоху написал!

- Какое?

- "Аквариум - иллюзия свободы, вокруг свобода, а свободы нет!" - яростно процитировал Алексей.

Но Полюхов не согласился:

- В стихах я, может, и не разбираюсь, но чэловек твой "аквариум" - чужой!

- Это чем же он вам не угодил?

- Не мне он не угодил. Выступал против нашего строя, а теперь пытается восстановить своё членство в КПСС.

- Может, ему дороги идеи, о которых многие мечтали.

- Да ну тя! - отмахнулся старик. И добавил: - То он писал свои стихи по-русски, а в этом году печатает уже на украинском.

- Ну и что? Это же его родной язык!

- Да как это что! Он жа стопроцентный приспособленец! Он и в партию вступал, чтобы построить карьеру. Потому и писал на русском. Чтобы печатали ево стихи. А теперь заигрывает с украинцами. А в душе он - еврей!

- Да откуда вы всё это берёте, знаете? Даже то, что я ему посылки...

- Моя жена родом из Приазовья. А бабка твоего "гения" тожа оттудова. Еврейка.

- Да поймите же вы, важна не родительская кровь или наследственность, а убеждения человека. То, как и кто его воспитывал!

- Што с тобой спорить, если для тебя даже Суворов хорош человек!

- А "Красные протоколы" Григория Климова вы читали? Тоже в Америке живёт.

- Этаво не чытал, - равнодушно произнёс Кирилл.

- Ну, и не читайте, - заметил Алексей.

- Это почему жа?

- Тоже "предатель". Да и не в коня корм... Хотя он и из КГБ.

- Язык же у тебя!.. - обиделся Кирилл, и заторопился: - Ну, бывай, всего тебе!..

Кирилл удалился. Наверное, уже навсегда. А вот встреча с поэтом Сиренко произошла у Алексея уже в поезде, когда получил телеграмму о смерти Василия Крамаренцева и выехал на похороны в Подольск.

- Олексий Ивановыч, ты?! Прывит! - увидел Сиренко Алексея в вагон-ресторане за столиком. Подошёл, протянул руку: - До чого ж я радый тэбэ бачиты! Та шче раз подякуваты за твои посылочкы!

- Я - тоже рад. Присаживайся...

- Куды це ты йидеш?

- В Подольск, на похороны друга. Бывший лагерник, потому и скончался преждевременно: мой ровесник почти. А куда ты?

- Добра ты, Олексию, душа! Допомогаешь усим, та шче й йидеш далеко на поховання.

- А что в этом особенного? Умер мой идейный товарищ...

- От я и кажу: мы з тобою булы мало знайёми, вси друзи вид мэнэ видвэрнулыся, колы мэнэ вытурылы на заслання, боялыся навить лыста напысаты, а ты - нэ тилькы лыстувався зи мною, а шче й ковбаску пэрэсылав! - На Алексея смотрели благодарные и - вдруг обнаружил - библейские глаза. Да и внешне, несмотря на украинские усы и смуглоту, Владимир был похож на иудея. Раньше как-то этого не замечал. А после разговора с Полюховым, неожиданно увидел и подумал: "Какая сильная всё-таки у его далёких предков наследственность! Наверное, это от многовекового стремления созранить своё родство, не смешиваясь с поработителями, без конца захватывающими их Иудею". Вслух же произнёс:

- Из-за твоего гениального образа несвободы в стихотворении "Аквариум" я - просто не мог оставаться равнодушным к твоей судьбе. Идейная близость мне дороже родственных чувств, вот и всё. - Он улыбнулся.

- У тебя, - перешёл Владимир на русский, - и улыбка какая-то особенная. Редкая, я бы сказал.

- Ну, это не моя заслуга, - смутился Алексей, - наследственность. Как вот у тебя глаза.

- А шо глаза? - не понял Сиренко.

- Иудейско-библейские.

- А-а... - смутился и Владимир. - То в мэнэ вид бабуси: вона еврейка.

"Как сильно у них въелась в плоть и кровь эта привычка называться не иудеями, а евреями, считая еврейство не партийным признаком, а национальностью! - подумал Алексей с удивлением. - Ведь как образованный человек он обязан знать, что не существует ни еврейского языка, ни религии, ни государства. Государство - Иудея, религия - иудаизм, национальность - иудеянка. Даже война была - "иудейская", а не еврейская".

- А в Москву едешь, к кому? - напомнил Алексей свой вопрос.

- Не к кому, а "зачем", - поправил Владимир.

- Так, зачем? - улыбнулся Алексей.

- Вызывают в ЦК КПСС по моей жалобе на несправедливое исключение из партии. Кажется, готовы меня восстановить! - привычно "гэкнул" Владимир.

- Странно устроены люди... - вырвалось у Алексея.

- Не понял тебя: шо - странно?

- Мой друг, на похороны которого я еду, тоже был коммунистом. После ареста - его исключили. А после освобождения - он тоже потребовал восстановления в партии. Ему предложили вступить снова. Он вступил, так как считал себя не просто членом партии, а коммунистом по убеждениям. Его приняли. А несколько лет назад он сам подал заявление о нежелании состоять более в КПСС.

- Шо ты этим хочешь сказать? - вновь смутился Сиренко.

- Зачем тебе сейчас это восстановление, когда КПСС полностью себя дискредитировала?

- А ты, шо, считаешь справедливым, шо ко мне щас везде относятся, как к какому-то врагу народа? И я не могу из-за этого работать по своей профессии в газете...

- Да нет, я так не считаю. Просто удивляюсь чехарде, которая творится везде по воле бездарного руководства, ломающего этим судьбы людей.

На этом они расстались, позавтракав за общим столом, пожелав друг другу удачи и всего доброго, и разошлись каждый в свой вагон, как в разные судьбы, не зная, кого и куда завезёт в одном и том же государстве.

"Каков характер, такова и судьба" вспомнил Алексей мудрую русскую пословицу, которую хорошо уже проверил за свою жизнь. Судьбу определяют поступки человека, а их чаще диктует характер, а не рассудок. Правильные мысли приходят потом, как говорится, "на лестнице", когда уже нельзя изменить сделанного, когда "поезд ушёл".
4

Под привычный стук колёс электрички и мелькание леса за окнами в этот день ехал и писатель Хомичёв со своей собакой. Отрываясь от воспоминаний, тоскливо думал: "Крамаренцев был прав. Не было ни войны, ни бомбёжек, а нас - вроде бы кто-то победил в страшной войне и как победитель присваивает себе всё. И вопрос ещё задал мне напоследок:

- Владимир Максимыч, ну, а к чему всё идет, как вы считаете? Ведь у людей отнимают надежду, веру в добро. Сгубили обыкновенную человеческую мораль. Жить за чужой счёт - для многих стало желанной целью. Обмануть - это доблесть теперь. Вот я и спрашиваю: к чему всё идёт?

- Не знаю. У нас - 40 миллионов хронических алкоголиков и пьяниц. А сколько больных детей, калек? Стариков. Впереди - духовный тупик. На культуру по-прежнему расходуют средств меньше, чем на содержание правительственных дач. Кто же будет работать, спасать всех? Если эгоизм и нажива - стали главной чертой характера всех, кому ещё нет 30-ти. А дружба, товарищество - остались уделом стариков. Не хочется видеть всего этого!.. Значит, пора умирать. Билет в "Черный вагон" куплен давно. Вопрос лишь в том, где последний километр пути? Последний шаг и столбик покосившегося креста. Наверное, мы всё-таки кончились как нация.

- Ну, это вы уж, пожалуй, чересчур... - пробормотал Крамаренцев и молча выпил из рюмки сам, не чокаясь с Владимиром Максимовичем. Но тот, намолчавшись за годы одиночества, продолжал:

- За всё надо платить. Наше правительство всегда занималось только одним - губило народ. Высоко оценивая службу жандармов и ни во что ставя тех, кто трудится, оно сделало бессердечным всё наше общество. А своим личным примером поощряло в людях желание только жрать и пить, ничего не производя. Ну, а безнравственное общество - безнравственно во всём. В том числе и в своём отношении к живой природе, которую обрекло на вымирание. В том числе и к осетрам, которых так любили жрать наши жандармы и царедворцы. Но жандармы и властители - сами-то ничего не производят. Они - только для уничтожения всего живого и думающего. Вот именно эта их сущность и погубит всё. Как бумеранг, запущенный их же рукой.

Крамаренцев, как при удушье, схватился рукой за горло - поглаживал. Потом еле проговорил:

- Ну и нарисовали же вы картину!..

- А что, ты не согласен? Наше общество не способно уже к конкуренции. Не может и прокормить себя с загаженной земли. Мы же из-за этой проклятой КПСС всё время только отставали от других народов и стран. По всем направлениям.

- Что же мы теперь? Должны исчезнуть с земли, как скифы, что ли?

- А что же ты хочешь, Васенька!.. Если во рту народа осталась одна лишь бутылка, да вонючая сигарета. Более уже нет ничего. Значит, и перспектив нет.

- Я думаю, народ всё же останется.

- Может и останется. Только жить будет - под другими народами, которые спасут его от вымирания. Самостоятельности - уже не будет. Отнято всё, что только можно было отнять! Съедено или разбазарено. Сам же ты сказал: "завоеватели". Вот они и ведут себя по отношению к нам, как враги. Покоряли... Демократию, Васенька, без справедливости не установишь. Как не перехитришь судьбу. Я частенько теперь вспоминаю классификацию российских характеров по Достоевскому в "Братьях Карамазовых". Ну, пусть были у нас и смердяковы, и карамазовы-отцы. Но были же и Иваны-философы. И правдоискатели Алёши были. И, готовые на всё, бесшабашные Мити. А что осталось теперь от русской души? Что могло вырасти за 60 лет непрерывного приспособленчества и покорности? Что осталось надёжного в жизни?

- Надёжны у нас были только тюрьмы, - горько заметил Крамаренцев. - Но и те стали разваливаться. Изнутри.

- Да, Васенька, жизнь подорожала. Пишут, и охрана в тюрьмах не хочет уже служить. У неё у самой теперь собачьи условия. А одними "Указами" из Кремля ничего не поправить, нужны дела. Вот и ходим по бессмысленному кругу. Остаётся лишь кричать о молитвах, душе...

Лизнул в руку истомившийся Дружок, и Владимир Максимович оторвался от воспоминаний. Глядя на мелькание леса за окном, он сидел несколько секунд словно в прострации. Не было у него ни цели - куда едет и зачем, ни смысла в жизни, ни надежд на будущее, как бывало прежде. Старик. Никому не нужный, кроме Дружка, старик. И едет вот в никуда. Захочет, выйдет на следующей остановке. Не захочет, будет ещё сидеть, но двигаться в пространстве, как мёртвая планета. Движение есть, проездной билет - тоже на весь сезон, а жизни - нет. Так, одно биологическое догнивание.

За окнами на воле распогоживалось, сквозь тучи проглядывало уже солнышко. Выходит, жизнь, какая ни есть, всё-таки продолжалась. Он вспомнил прошлогоднюю мысль о "Чёрном вагоне", высказанную Крамаренцеву, что никому не дано знать судьбы! Думал ведь тогда... о себе. А первым приехал к конечному столбику Крамаренцев в своём Подольске, хотя и моложе на много лет - рак лёгкого.

На Курском вокзале, когда прощался с ним в Москве, Василий курил, курил. Обещал и звонить, и навещать. Но так ни разу больше не приехал и не позвонил. Оказалось, докурился... В апреле пришла из Подольска телеграмма, вызывающая на похороны. Вот тогда, слушая, как ударяются о крышку гроба комья мокрой земли, нагребаемой лопатой, понял, что та ночная встреча у них и разговор были последними. А не звонил Василий потому, что тяжело болел и слёг в больницу без шансов на выздоровление.

Стоя возле его могилы, всё ещё не мог до конца поверить, что Василия больше нет - кончилась жизнь, пресеклась навсегда вместе с надеждами и страданиями. Похоронены страсти, обиды и выкрики. Нет более ничего, стало бессмыслицей. А главное - самого мучил опять вопрос: "Для чего всё было? Зачем была эта долгая жизнь?"

Рядом всхлипывала жена Крамаренцева. Стоял с опущенной головой сын. Молча плакала дочь. От них узнал, что Василий собирался написать о своей жизни и передать бумаги своему другу, писателю Алексею Русанову, с которым был знаком много лет.

Русанов этот, предпенсионный крепыш, бывший военный лётчик, приехал на похороны тоже по телеграмме. На поминках Владимир Максимович с ним разговорился, да так потянулся к нему, а потом и прикипел, что пригласил его к себе в Москву - тому всё равно нужно было уезжать на другой день домой. Поэтому, прибыв на Курский вокзал, зашли сначала в кассу предварительной продажи, Русанов купил себе билет, а потом уже поехали, как договаривались, к Владимиру Максимовичу.

- Я ведь тоже немного сидел, - рассказывал Алексей Иванович по дороге в метро. - Ещё когда был молодым лётчиком, влюбился в одну деваху у нас на Кольском, а ездить-то к ней - было далековато. Да ещё полёты каждый день шли - погода была хорошая. Я и выбился из сил от недосыпаний. Вечером - прямо с аэродрома на поезд, и к ней. В Оленегорске жила, езды больше часа. А утром - ещё до света - опять на поезд. Он мимо нашего аэродрома проезжал. Выпрыгнешь на ходу, и прямо на стоянку. Поезд замедлял там как раз ход, очень удобно было. Узкоколейка. Ну, и на самолёт - и в воздух.

На 5-й день я так вымотался, что уснул в полёте, когда настроил автопилот. Экипаж - все в разных кабинах, не смог меня добудиться, покинул машину на парашютах. А я - проснулся аж за Белым морем, перелетел уже Чешскую губу и шёл на бреющем над болотами в районе тундры. Проснулся, горючее уже кончалось, сел прямо на болоте, на брюхо. Чуть не пропал потом в этих болотах - безлюдье на сотни километров вокруг. Но спасли меня там геологи. У них собака была, она и нашла.

Кончилось тем, что судили за гибель самолёта. Дали 3 года, и - в лагерь под Архангельском: там их много... Было. На лесоповал. А в полку в это время лётчики написали министру Обороны письмо с просьбой - подписался, кстати, и командир полка, не побоялся. Будучи в отпуске, он сам пошёл на приём к Жукову. Попросил, чтобы маршал походатайствовал перед военным прокурором СCCР о пересмотре моего дела и помиловании.

- Какие же мотивы он выдвинул?

- Очень простые на вид, почти наивные. Но, к счастью, подействовало.

- А что же именно?

- Что нельзя наказывать за правду: я сознался, что уснул, а не потерял сознание. Ведь получится, что если тюрьмой наказывают за правду, то никто её говорить в дальнейшем и не будет. А кроме того авиация навсегда потеряла лётчика первого класса, на обучение которого были затрачены огромные государственные средства.

- А ведь логично.

- Вины моей они тоже не умаляли. Объяснили, что виноват в том, что недосыпал из-за напряжённых полётов - о женщине не стали говорить, но продолжал летать и погубил дорогостоящий самолет. Но указывали на то, что я и без тюрьмы всё понял, чуть не погиб, что другие летчики тоже сделали себе выводы. Поэтому, мол, нужно ли было наказывать летчика за его ошибку лишением свободы? Не проще ли, мол, сделать в авиации такой порядок, при котором лётчики не боялись бы признаваться перед полётами в том, что не выспались или плохо себя чувствуют. Ведь сейчас в армии признайся в таком, затаскают по медкомиссиям, а полковой врач будет добиваться отстранения от лётной работы. Врачи в таких случаях заботятся о своём благополучии, а не об интересах государства.

- Вот тут я не всё понимаю: чем врач-то рискует?..

- Ну, как же. Если с пожаловавшимися на здоровье что-нибудь случится - даже в 10-м, 100-м полёте! - к ответственности могут привлечь врача. Почему, мол, не настоял на медицинском обследовании, допустил к лётной работе. Выбора у врача в такой ситуации тоже нет, он лучше спишет летчика, но летать ему больше не даст. Подстраховывает себя. Так вот, чтобы этого не случилось, лётчики никогда не говорят правды о своём самочувствии. Получается заколдованный круг.

- И чем кончилась ваша история?

- Министр обороны, видимо, обращался к прокурору страны, и моё дело было пересмотрено с благополучным для меня исходом.

- То есть?

- Я был блестяще аттестован - и как хороший лётчик, и как честный и ничем незапятнанный офицер - и меня восстановили в прежнем звании и освободили из-под стражи. Я был только понижен в должности с командира звена до старшего лётчика, когда прибыл в свой полк.

- Смотри ты, просто невероятно!

- После смерти Сталина всё же кое-что изменилось. Так что вместо трёх лет, я валил деревья только 5 месяцев. А потом снова летал. До самой "Хрущёвской" демобилизации, когда началось сокращение вооружённых сил по его указке. У нас - так почти всю нашу авиадивизию турнули в запас. Я попросил начстроя, чтобы выписал мне документы на юг, где много фруктов и солнца - соскучился за 5 лет на севере! Да и родственник у меня объявился в Днепропетровске - у него свой дом большой, никакой проблемы с жильём. Вот я к нему в город и прибыл. Поступил учиться в университет на филфак. На втором курсе у меня вышла в свет первая моя книжка. А потом - за острые разговорчики - попал я под негласный надзор на всю жизнь. Стукачи были тогда везде. КГБ даже специальные нормы для них установил: на каждую сотню рабочих - один стукач. Вся страна заполнилась стукачами, которые, за 30 сребреников, докладывали о разговорах. Если бы такие средства отпускались государством на развитие культуры или на лекарства, а? Но нет... Ну, и началось у меня с тех пор хождение по мукам, а не жизнь. Длинная история... Зато 5 хороших романов написал. Опубликовать, разумеется, не удалось, но общий наш друг, которого мы сегодня похоронили, отозвался о них так: "Если бы их напечатать - хоть где-то, Нобелевская премия обеспечена!"

- А что за романы?

Гость коротко рассказал - сразу почувствовалось: и умён, и талантлив, и умеет рассказывать - захотелось с ним подружиться. Уж очень сильное впечатление производил - и своей незаурядной личностью, и осмысленно прожитой жизнью. Время ещё было, спросил его:

- А на той девахе - что же, не женился, выходит?

- Нет. Когда я вернулся из лагеря на Кольский, её там уже не было. Рассказать, не поверите, где она оказалась по иронии судьбы! Вышла замуж - ей сказали, что я погиб - за начальника лагеря, в котором я потом очутился. Рядом были, а не встретились.

- Как же это?..

- Тоже длинная история. Но мы всё же случайно встретились, только через много лет. Детей у неё от мужа не было - да она и не любила его - сразу же развелась с ним и переехала в Днепропетровск, чтобы поближе ко мне. К тому времени она тоже закончила на факультете журналистики, устроилась у нас в газету, получила квартиру. Мы поженились, но дальше - совсем невесёлая история. Поэтому, чтобы не расстраиваться, не стану вам...

- Ну, и не надо, коли так. К тому же, нам сейчас выходить - приехали. Тут - уже недалеко: несколько остановок на автобусе, и мой дом.

И хотя Русанов не захотел рассказывать о себе, всё равно весь остаток дня и чуть ли не до полночи шёл у Хомичёва с ним разговор, как и с Крамаренцевым в прошлом году. Говорили о жизни, политике, о том, что надо делать и кто виноват. Извечные вопросы, без которых не бывает разговора у русских писателей. От Русанова, несмотря на его солидный уже возраст веяло здоровьем и увлечённостью своими писательскими замыслами, и Владимиру Максимовичу это нравилось. Хоть один знает, что надо делать. Сначала, правда, подумалось: может, не понимает всего? Нет, понимал.

Глава седьмая

1

В 1987 году Алексей Русанов вышел на пенсию и полностью посвятил себя литературному труду, хотя нигде так и не издавался. Но зато ни на что не отвлекался - отпала необходимость думать о куске хлеба. Дочь училась на третьем курсе университета и готовилась замуж за 28-летнего аспиранта, как только тот защитит кандидатскую диссертацию и перейдёт на преподавательскую работу. Немного легче стало и жене, работающей днём программисткой в конструкторском бюро треста "Жилстрой", а по вечерам набирающей на домашнем компьютере тексты, подготовленные Алексеем. После смерти мужа, тёща переехала жить к ним, и освободила дочь от домашней работы. Как тёща она вела себя сдержанно-холодно - не нравилась ей разница в возрасте зятя с её дочерью, но как умный и наблюдательный человек она быстро поняла, что Светлана счастлива, и на этом успокоилась, не вмешиваясь в их семейные отношения. Пугало её лишь то обстоятельство, что Алексей находится под негласным надзором КГБ, и в любой момент может быть арестован. Он сам посвятил её в это, не желая скрывать от неё ничего, потому что она стала членом семьи. Однако и на этот счёт нашлось успокоение после заявления Светланы, что она "не собирается заводить детей", так как тоже понимает "степень риска испортить себе жизнь".

В тайне души Анна Максимовна, оказалось, даже гордилась своим зятем, почитав 2 его изданные книги и кое-что из набранного дочерью на компьютере. Светлана однажды призналась Алексею:

- Ты знаешь, Алёша, она мне сказала: "Я рада за тебя, дочка... У него хороший характер, он умный, добрый и чистый человек. А самое главное: любит тебя! Дай ему Бог здоровья, чтобы жил подольше..."

- Ну, и замечательно, - обрадовался Алексей. - Жаль только, что нам пришлось оставить квартиру в красивом месте, но зато у нас теперь, после обмена, хорошая трёхкомнатная! Всем удобно... А как она вкусно готовит! Это тоже талант.

В общем, личная жизнь у всех в семье благополучно утряслась и продолжалась, как и в государстве, в котором тоже, казалось, мало что изменилось после смерти Брежнева. Его сменил Черненко, "умеющий хорошо затачивать карандаши", как когда-то отзывался о нём Брежнев. Затем, в феврале 1984 года удалился в мир иной и Андропов, не успев процарствовать и года. Да, ничего не изменилось в "эпохе застоя", как названо было время старцев-правителей: Брежнева-Черненко-Андропова. А потом к власти неожиданно пришёл молодой, настроенный на демократические преобразования в государстве 53-летний Михаил Горбачёв, затеявший в стране перестройку, объявив её "новым мышлением".

Алексей, клюнувший на "новое мышление", решил вступить в союз писателей Украины: "Может, кончилась моя "поднадзорная жизнь"? Да и Брежнев разрешил издать мою очередную книгу..." Собрав у знакомых днепропетровских писателей 3 рекомендации, он сдал их в местное отделение союза писателей, и был, к радостному удивлению, принят. Его писательское "дело" председатель отделения отправил на утверждение в Киев. Увы! Союзом писателей Украины руководил националист, и "дело", подлежащее утверждению, положил в "долгий ящик". Потянулись ничем не примечательные дни. Да ещё опечалила неожиданная смерть Акимова от инфаркта.

Знакомый Алексею с давних пор, этот журналист, сотрудничавший с Таней в редакции газеты, признался ему в 1987 году при случайной встрече:

- Привет, Алексей. Хорошо, что я тебя встретил...

- Почему хорошо?

- Сразу по трём причинам! - расплылся тот в счастливой улыбке. - Во-первых, давно не видел тебя...

- Так я же теперь на пенсии, никуда не хожу, - объяснил Алексей первую причину.

- Во-вторых, сам собирался позвонить тебе и договориться о встрече на серьёзную тему. Ну, и в-третьих, и это самое главное: я носом чую, пришло твоё время, о котором мечтала Таня, когда мы вместе работали.

- Какое "моё время"? - не понял Алексей.

- Когда тебя можно будет печатать, вот какое! Она мне говорила, что у тебя в "сундуке" есть какой-то "Особый режим" о сталинской эпохе, от которого нельзя будто бы оторваться, настолько интересно всё.

- Есть, а что толку...

- А можно мне прийти к тебе и полистать его?

- Да тебе-то, зачем это?

- Не так ставишь вопрос, Алёша: это в первую очередь нужно не столько мне, сколько тебе. И если я полистаю твою рукопись, и увижу, что мой нюх не обманул меня, что в рукописи есть то, что сейчас необходимо напечатать, то я попробую протолкнуть это для печати в нашей газете.

- А что интересует твой нюх?

- Таня мне говорила, что ты описывал в этом "Особом режиме", в частности, и хитрую борьбу Сталина с евреями. А мне нужен - точнее, не мне, а нашей общественности - так называемый "еврейский вопрос", а ещё точнее - его поднятие, именно теперь.

- Но, почему он тебя интересует?

- Не меня лично, хотя у меня жена и еврейка. А общественность, как я только что уточнил.

- Ничего не понимаю. Зачем он сейчас общественности? Нет давно в живых ни Сталина, ни этого "вопроса"!

- А вот и ошибаешься. Кто правил нашим государством последние 19 лет?

- Ну, Брежнев.

- Не только он, но вместе с ним и Андропов. То есть, 2 замаскированных под русских, еврея. Как в своё время Ленин и Троцкий, заполонившие евреями всю советскую печать, издательства, культуру, органы безопасности и юриспруденцию. То же самое было продолжено и при Брежневе с Андроповым. Наша общественность устала от еврейского засилья! Но разве можно было хоть словом обмолвиться об этом при Брежневе?

- А теперь, ты считаешь, можно?

- Да. Так подсказывает мне моё журналистское чутьё.

- А при чём тут упоминание о твоей жене?

- При том. Отвечу тебе честно, однако при условии, что это останется между нами.

- Даю слово. Мог бы и не предупреждать об этом, зная меня столько лет.

- Извини. Я знаю, ты интернационалист, и вообще порядочный человек. Но вот моя жена внушает моему сыну, что он... еврей, а не русский!

- Но ведь она образованная женщина! "Еврей" - это не национальность, а скорее, партийность, что ли. Моисеевцы. Как ленинцы.

- Вот-вот, ты прав. Но она полагает, что евреи - самые умные и самые талантливые среди людей, особенные. И таких, как моя жена, 90% среди еврейства. Да и по религии у них национальность ведётся по матери, а не по отцу. Но речь сейчас не о том. Если у тебя в твоём "Особом режиме" есть что-то интересное по "еврейскому вопросу", то я добьюсь, чтобы наша газета напечатала. Страниц 150-200. То есть, серию глав с продолжениями. Если есть, дай мне посмотреть.

- Хорошо, пойдём ко мне хоть сейчас. Но... я как честный человек обязан предупредить тебя, что нахожусь под "негласным надзором" КГБ.

- Ну, и что?

- Как это, ну, и что? Меня нельзя печатать.

- Считай, что я этого не знал.

- Когда вызовут тебя "на ковёр" за публикацию даже в одном номере, тогда всё поймёшь через свою задницу, по которой тебе так надают, что задумаешься и пожалеешь о содеянном.

Акимов ответил с вызовом:

- Мне твоя Таня рассказывала по секрету, что ты ездил, кажется в 67-м, к Солженицыну. Из-за этого тебя вызывали в наш "Серый дом" и тоже пугали. Но ты же не изменил себе после этого! Почему же не веришь в моё гражданское мужество?

- Я-то верю, потому что, тоже от Тани, слышал о твоих "левых" убеждениях. Но я же не из-за этого... А просто из добрых чувств к тебе... Ведь могут быть любые последствия. Зачем тебе рисковать так из-за опубликования "поднадзорного" автора? Да и что это даст, если тебе даже удастся выпустить один номер? Впрочем, я сомневаюсь и в этом: не ты хозяин газеты, ты лишь его заместитель. Зачем подвергать опасности и его?

- Он часто оставляет меня вместо себя, когда уезжает в отпуск или надолго ложится в больницу. Значит, и отвечать буду только я. Но чего мы об этом? Ты дай сначала почитать, может, я и сам ещё не захочу...

- Ну, это другой разговор, - согласился Алексей. - Пошли ко мне, как говорится, не откладывая в долгий ящик.

- Пошли! - с готовностью согласился и Акимов. По дороге спросил: - А здорово тебя запугивал следователь, когда вызывал к себе?

- Да нет, взял лишь подписку не вякать против Советской власти, показал секретные статьи уголовного кодекса, и всё. А под конец даже заметил, провожая меня уже в коридоре, что верит в меня и надеется, что мои рукописи увидят свет.

- Неужели не побоялся такое сказать? - удивился Анатолий.

- Вероятно, поверил в мою порядочность и в то, что я - "светлячок".

- Это ещё, что такое?

- Это моя классификация людей, - объяснил Алексей. - Полезные люди освещают в темноте путь другим. Есть такие ночные трудяжки. Особенно их много в Крыму.

- Ух, ты-ы! - восхитился Акимов. - Хо-рошая мерка!

Потом Акимов несколько часов провёл в доме Алексея за его писательским столом, читая главы из "Особого режима" и даже откладывая отдельные в сторону. А когда их набралось более 230-ти, заявил:

- Вот эти я у тебя на время возьму для напечатания по "еврейскому вопросу". А вот "Ночную радиограмму" о подвиге в Чехословакии своего Батюка, поднявшего на восстание против немцев всю Словакию, хотя она и интереснее с точки зрения художественности, Воронин не решится печатать.

- Почему? - удивился Алексей. - В ней же нет никакой политики, а по силе героизма, я считаю, в украинской литературе нет героя, равного Батюку! Да и герой-то - подлинный, не выдуманный.

- Есть и политика, Алёша! Кто главный враг твоего героя? Кагебист Коркин. И хотя фамилии изменены, всё равно этой повестью мы раздразним гусей КГБ. Понял?! А про "еврейский вопрос", решаемый Сталиным и осуждённый партией, я надеюсь, удастся напечатать. И делать это нужно, не откладывая, пока не изменилась ситуация!

Ситуация, вроде бы, не менялась, хотя и пришёл уже к власти, как считалось, демократ Михаил Горбачёв, выпустивший из "психушки" генерала-историка Григоренко и других "инакомыслящих", вернул из горьковской ссылки академика Сахарова, наладил официальные межгосударственные отношения с Афганистаном. Однако не было даже каких-либо заявлений о том, что в игреньской "психушке" находится Юрий Гагарин. Напротив, человек, который знал об этом, молчал, занимая уже пост председателя Верховного Совета Украины, куда его переместил с поста секретаря обкома партии ещё Брежнев за непонятные "заслуги". Засомневался после этого в правде о Гагарине даже Алексей Русанов, тем более, что именем "Украинского Пуза" была названа в Днепропетровске улица Калиновая, на которой проживал теперь Алексей, знавший правду о "коммунисте Пузо". Да и, судя по тому, что Акимов не печатал взятых у Алексея глав из "Особого режима", политический климат в стране почти ни в чём не изменился.

И вдруг в Киеве стреляется, по слухам, "Пузо", а по другим слухам его пристрелили кагебисты, раскрывшие тайные связи "Пуза" с днепропетровской преступной мафией, организованной каким-то уголовником по кличке "Матрос". Улицу имени "Пуза" в Днепропетровске вновь (без официального объявления причин) переименовывают в Калиновую, а журналист Акимов сообщает Алексею в августе 1988 года, что начинает с завтрашнего дня печатать главы о "еврейском вопросе" из его романа "Особый режим", пока главный редактор в отпуске и оставил Акимова вместо себя. А когда и в самом деле вышли в свет 3 номера газеты с этими главами, и никто Акимова не остановил и не тревожил, он снова позвонил Алексею и заявил:

- Приходи завтра утром в центр, к газетным киоскам! Посмотришь вместе со мной, что там делается.

Алексей был изумлён: за газетами с его "Режимом" выстроились длинные очереди у нескольких киосков. Покупали сразу по несколько экземпляров. В очереди протестовали: "Зачем вам столько? Ведь не хватит же всем". Один из купивших ответил:

- Пошлю знакомым в Омск, разве там такое читали когда-нибудь! Да это же впервые в стране, даже в Москве такого не было! А город Омск, знаете, как расшифровывается? "Общее Место Ссылки Каторжан".

Акимов радостно произнёс:

- Ну, вот, теперь ты - для всех "светлячок"! Поздравляю... Поздравь и ты меня: я понял, как надо делать Общественное Мнение. Ты обратил внимание на то, что в очереди много евреев?

В очереди кто-то сочинял на ходу: "Говорят, автор - фронтовой лётчик, Герой Советского Союза, обиженный на Сталина, что тот не дал ему вторую Звезду. Потому и разрешили напечатать".

Они рассмеялись, и пошли в закусочную почти счастливыми. Читательский ажиотаж продолжался более месяца. В редакцию посыпались благодарные письма читателей. А затем журнал "Огонёк", выходящий не только в Советском Союзе, но и за границей, вылил на голову автора "Особого режима" ложку дёгтя. Харьковский еврей В.Юхт обратился к главному редактору журнала В.А.Коротичу с письмом, которое тот и опубликовал: "Спешу Вас уведомить...", что из Днепропетровска получил несколько номеров газеты, в которых печатается "махровый антисемитизм", а его автор... и т.д. Это письмо Коротич напечатал полностью. В.Юхт подозревал Алексея в юдофобии всего лишь за приведённую им коротенькую (исторически правдивую) справку о количественном преобладании евреев в ветвях советской власти в 30-х. Этого Юхту было достаточно, чтобы печатно оскорбить автора.

- Да не переживай, - утешил Акимов. - А знаешь, меня в твоём "Режиме" особенно поражает жуткое описание гулких шагов Сталина в подвалах Внутренней тюрьмы НКВД. Когда он шёл ночью к Бухарину в камеру, чтобы поговорить с ним в последний раз и увидеть страх на его лице; а затем вдруг передумал и вернулся: унижение! Это потрясает... Но сионистам - а этот Юхт, наверно, просто сионист - важна не художественность, а "неприкасаемость" к ним. Обо всех - можно, а о них... только с похвалой. Хотя бы поинтересовался, что ты за человек, позвонил бы в редакцию. Нет, считает себя вправе оскорблять писателя по одному лишь подозрению, полагая, что остальные люди не могут иметь другую точку зрения. Такие, как он, даже Достоевского зачислили в "антисемиты"!

- Так ведь он понимал, что твоя редакция солидарна с автором, раз напечатала меня. Разве Коротич напечатает мой ответ "своему" Юхту, если я назову его махровым сионистом? Тогда и Коротич... такой же, если напечатал его подозрения, сознательно приписывающего отношение Сталина к евреям мне, чтобы отбить охоту и у других писателей к "неприкасаемым" темам. Нет, я этого так не оставлю. Поеду в Москву, если Коротич не напечатает в "Огоньке" моего ответа Юхту...

Давно это было... Первый секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв за это время успел подружиться с президентом США, ездил к нему в Сардинию в Средиземном море (прошёл слух, что там его втянули в орден масонов). Его "перестройка" заключалась в том, что он навёл косметику на фасадах своей власти, да разрешил немцам разобрать у себя в Берлине кирпичную стену, отделявшую "социалистических" немцев от капиталистических, за что был провозглашён президентом США "лучшим в мире политиком года" и представлен шведской академии на соискание Нобелевской премии, которую и получил. Ещё он исключил из ЦК КПСС и из самой КПСС хамоватого Бориса Ельцина с деспотическим характером. За пьянство и антидемократические высказывания, гласил приговор. Высоченный Ельцин каялся, просился назад в КПСС чуть ли не на коленях, но помилован не был, и расстался с Горбачёвым и его ЦК непримиримым врагом. А Горбачёв, забыв про "перестройку", разъезжал с любимой женой Раисой Максудовной, татаркой по происхождению, по заграницам. "Счастливчик", "Везунчик", говорили о нём в народе, однако дружно не любили по всей России и считали болтуном и бездельником.

Алексей вспомнил, как ездил в Москве в редакцию журнала "Молодая гвардия", где его хорошо приняли и обещали напечатать статью против "Огонька": "сионисты и антисемиты". Старик Хомичёв был рад: "Ну, что я вам говорил!.." А на другой день, проснувшись, были обезоружены известием о том, что Организация Объединённых Наций признала сионизм с этого дня не реакционным идеологическим движением еврейства, как было прежде, а теперь патриотическим, направленным на объединение всех граждан иудейского происхождения, разбросанных по миру, вокруг своей исторической родины.

И Алексей, и Хомичёв были изумлены не только поразительной осведомлённостью Всемирного Еврейского Центра в Нью-Йорке о том, что Россия находится на грани взрыва против нового сионистского засилья, но и политической дальновидностью лидеров сионизма, сообразивших так своевременно обезопасить себя официальным отказом от своей прежней идеологии и политики.

- Это означает, предположил Алексей, - что должно произойти что-то ужасное и у нас.

- А что ужаснее может быть, чем взрыв на Чернобыльской атомной электростанции в 86-м году? - недоумённо спросил Хомичёв.

- Не знаю... - тихо ответил Алексей. - Но чувствую - должно! В апреле 86-го Горбачёв двое суток молчал вместо того, чтобы предупредить людей об опасности и о необходимости покинуть Чернобыльскую зону, иначе погибнут.

- Так до сих пор же гибнут, хотя и побежали после облучения.

- На этот раз взорвётся что-то ещё!

- Типун вам на язык!

Но предчувствия не обманули Алексея. Он давно говорил, и не раз, что придёт время, и Советский Союз развалится как гнилая тыква. А когда это случилось в 1991 году, и не стало ни Советского Союза, ни фашистской КПСС, он не обрадовался, а испугался: началось новое "смутное время", в котором он, гражданин Украины, сразу стал "чужим" для союза писателей, возглавляемого украинцем-националистом. Уж если поэт Сиренко перекрасился в националисты, добра не жди. Могут и к власти прийти националисты, а это конец дружбе народов.

Дружба народов кончилась сразу во всех бывших республиках Советского Союза, и это было страшнее Чернобыльского взрыва и намного масштабнее. Алексей написал повесть о жизни в Украине после развала СССР, назвав её "Бордель". Повесть была правдивой и хорошо написанной, но напечатать её было негде. У власти везде находились бывшие капээсэсовцы, на словах были "независимость", "демократия" и отсутствие цензуры, а на деле всё шло, как и при фашизме КПСС.

А вот киевскому поэту Борису Олийныку каким-то образом удалось опубликовать в 1992 году, правда, почему-то не в Киеве, а в Днепропетровске, тиражом в 200 тысяч экземпляров, свой крупный очерк-брошюру "Два года в Кремле", в котором он как бывший депутат Верховного Совета СССР обращается к Горбачёву в форме "открытого письма", перемежая его авторскими характеристиками, обращёнными к русским читателям (очерк написан на русском языке):

"... Мог бы кто-нибудь из нас подумать даже в бреду, допустить, что кто-то задумал под хоругвями обновления ВОССТАНОВИТЬ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ СТРОЙ, который - как ни верти - предполагает эксплуатацию человека человеком?

Ныне, после глобального шока, осмысливая случившееся, всё больше склоняешься к мысли, что мы совершаем ещё одну, не менее тяжкую ошибку, обвиняя только Вас и "ваших" в содеянном. Не Вы и не Александр Яковлев с присными замысливали и готовили нам этот политический Чернобыль. Более того, даже не ЦРУ или другие спецслужбы замышляли эту чудовищную акцию: они тоже лишь реферировали, детализировали план разгрома да подыскивали и воспитывали действующих исполнителей...

И Вы, Михаил Сергеевич, хоть и "первый немец" или "первый американец" - тоже всего лишь пешка в последнем ряду сатанинской игры.

Но, в силу занимаемого положения, Вы - хотели того или нет - сыграли первую роль троянского коня, обитатели которого внедрились в сердцевину нашего духа. В результате содеяно то, что не под силу было на протяжении столетий самым коварным, самым изощрённым и жестоким врагам человечества, включая фашизм.

И самый тяжкий грех, вольно или невольно ложащийся на Вас - даже не реставрация капитализма (тут перестройщики явно промахнулись - капитализм западного образца у нас не пройдёт), а в политическом разврате, когда Вы на глазах мирового сообщества поочерёдно отдавались то заокеанским, то западноевропейским лидерам.

Возможно, и вопреки своей воле, но именно Вы открыли путь тем, кто с ног на голову перевернул исконные понятия совести, чести, достоинства, верности Родине, долгу и присяге, канонизировав как добродетели первой категории - ренегатство, жульничество, коллаборационализм, нигилизм, клятвопреступничество, наглое воровство, продажность, торговлю идеями, идеалами и национальными святынями, оплёвывание истории, унижение воинов Великой Отечественной и ветеранов труда. Тем, кто натравил народ на народ - на чьих руках кровь Карабаха и Цхинвале, Баку и Сумгаита, Тирасполя, Шуши, Вильнюса и Оша, - всех без исключения горячих точек межэтнических схваток.

Отравив духовную ауру, они сделали нормой самое отвратительное АПОЛОГИЮ ПРЕДАТЕЛЬСТВА. И уже откровенные - не только по нашим, но и по законам всех цивилизованных стран - шпионы и предатели предстают героями. Типажи, подобные изменнику Родины Гордиевскому, делятся своими "воспоминаниями", как... борцы против застоя. Далеко не голубой мздоимец Артём Тарасов преподносится как невинный предприниматель. Наконец, Борис Ельцин амнистирует взяточников, опять же откровенных шпионов, вплоть до убийц.

И самое кощунственное - ЭТИХ приравнивают к самому Андрею Сахарову как... правозащитников!

Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, ПРЕДАТЕЛЬСТВО СТАЛО НОРМОЙ. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали... предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире".

Алексей Русанов во многом был согласен с поэтом, читая его страстное и запоздало смелое обвинение Горбачёву. Горбачёв, следуя своему "новому мышлению", ввёл для себя, генерального секретаря ЦК КПСС, ещё и должность главы государства с неограниченными полномочиями, именуемую "президентом" СССР, и начал перестройку в стране от брежневского "застоя" в сторону демократизации. Дескать, чем мы хуже США, Франции, Англии и других демократических стран. А это означало переход на предпринимательство, как в капиталистических государствах, на усиление прав народов в Республиках, что вызвало там конфликты на этнических почвах. В Грузии и Азербайджане это дошло до резни осетин в Цхинвале и армян в Карабахе. В Вильнюсе поднялась целая буря против русских. А главное, везде так называемые "предприниматели" непомерно разбогатели, разрыв между бедными и богатыми становился всё глубже. Миллионам неимущих это не нравилось, и президента Горбачёва дружно возненавидели не только в России, но и в Республиках. Особо же ненавидел его Борис Ельцин, пробившийся к председательскому креслу Верховного Совета РСФСР. Этот пьяница и беспардонный циник окружил себя богатыми евреями и способствовал их обогащению, надев на себя маску интернационалиста и демократа, пострадавшего от ЦК КПСС, которым руководил Горбачёв.

Читая строки брошюры Б.Олийныка, Алексей припомнил бурные события тех лет и подумал: "А он во многом прав, при Горбачёве тогда всё было именно так. Но что же ты не пишешь о главном: как развалился Советский Союз! Ведь до Горбачёва у нас был фашизм, а не социализм. А Горбачёв начал его потихоньку разрушать. Другое дело, что нерешительно, не по идейной убеждённости, а по науськиванию президента США, с которым рабски заигрывал. Но всё равно читать эту брошюру Горбачёву будет обидно и неприятно теперь, когда он остался у разбитого корыта. Нобелевская премия спасла везунчика Мишку от ареста. А может, и Борис Ельцин его прикрыл после того, как судьба снова свела этих врагов в общую подлость..."

И вдруг нашёл, читая брошюру дальше: "Вот это место про историю мнимой болезни Горбачёва и о его хитроумном плане государственного переворота с целью придушить всякую демократию в стране".

Тут же явилась мысль: "Знал бы всё это Ленин, точно перевернулся бы в своём почётном коммунистическом гробу! Жаль, некому нарисовать ему эту картину политического разврата кремлёвских коммунистов". Подумал, и решил: "А что мне мешает нарисовать эту картину в моём романе?"

Решение взбудоражило. Русанов быстро пересел за письменный стол, достал чистую бумагу, вставил лист в пишущую машинку и принялся строчить...

"- Владимир Ильич, хотите знать, как кремлёвские коммунисты развалили созданные вами Советский Союз и Вашу коммунистическую партию?

- Разумеется, - прокартавил Ленин.

- Тогда слушайте... Ну, каким "коммунистом" в кавычках был Сталин, вы знаете. После него Советским Союзом руководил пьяница Хрущёв с начальным образованием, разоривший государство до нищеты. Затем нами рулил пьяница и бабник, еврей Леонид Брежнев, автор так называемого "застоя".

- А при чём здесь - "еврей"? Разве это важно? - перебил Ленин.

- Важно. Потому что снова, как и при вас, все ветви государственной власти оказались в руках евреев.

- Ну, вы, господин Русанов, словно мой современник Шляпников, становитесь шовинистом-националистом. А это не украшает писателя, а лишь позорит.

- Запомните, Владимир Ильич, еврейство - это не нация, а идеология, причем, самая худшая на земле, хуже фашизма. "Мы, евреи, божии избранники, а все остальные - скоты с человеческими лицами" - вот главный постулат еврейства: расизм сионистской выпечки.

- Не все же евреи сионисты, - заметил Ленин. - Я приглашал в свою партию и в правительство коммунистов, а не сионистов.

- Но ведь слово "еврей" означает "другой", то есть особенный, а это идеология, а не национальность. Стало быть, кто называет себя "евреем", а не "иудеем", тот сионист.

- Ладно, оставим это... - Ленин поморщился.

- Хорошо, вернёмся к русским коммунистам Горбачёву и Ельцину, развалившим Советский Союз. Правда, Ельцин был до этого исключён из вашей партии за пьянство и разногласие с политикой Горбачёва, пришедшего к власти.

- Что это за люди? - поинтересовался Ленин.

- Горбачёв пришёл в ЦК КПСС как секретарь Ставропольского крайкома партии, а Ельцин - как секретарь Свердловского обкома. Стали в ЦК врагами. Горбачёв возглавил государство и затеял "перестройку" внутри партии и страны в сторону демократизации, как он считал. Разрешил немцам в Германии разобрать "Берлинскую стену", разделявшую Германию на советскую часть и капиталистическую. Получил за это Нобелевскую премию с подачи президента США, и сам стал президентом Советского Союза. Но в наших союзных Республиках начались бурные националистические выступления. Гобачёва это сильно напугало и он...

- И что же? - насторожился Ленин.

- ... решился на хитрый государственный переворот, во время которого хотел арестовать всех бунтарей и несогласных с его политикой. А с Ельциным помирился на случай провала переворота.

- Ну, прямо новый Керенский! - усмехнулся Ленин.

- Да, в смысле предательства они похожи, - согласился я. - Но Керенский, вероятно, был поумнее.

- Почему вы так думаете?

- Горбачёв выглядел как человек, не выходящий из задумчивости. Как показать себя народу, чтобы тот почувствовал, что к власти над ним пришёл не какой-то "хухрю-мухрю", как бывало прежде, а "мухрю-хухрю", человек с "новым мышлением"!

- Ну, и злой же язычок у вас! - заметил Ленин, рассмеявшись.

- Не с чего быть добреньким, Владимир Ильич. И потом. Я пишу романы, а не научные статьи. А художественность - это эмоции, чувства. Короче, Горбачёв выпустил миллионным тиражом брошюрку: "Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира"! 269 страниц сплошной "мудрости"! И цена этой "мудрости" - 45 копеек. Однако автор брошюрки до сих пор всем твердит, что процветает он именно на этот, честно заработанный, гонорар. Хотя ни всего мира, ни своего государства так и не перестроил, а родину ещё и угробил.

- С чего же он начал эту перестройку?

- С борьбы с алкоголизмом методом насильственного поворота рек. Если рассказывать с подробностями, то это был политический идиотизм, ввергнувший огромную страну в унизительный маразм. Только человек, не желающий знать судьбы народа, его психологии, страданий и нищеты, мог решиться на такую дурь, объявив её делом своей жизни. Странно, что потом, когда иностранные политики выдвигали его на Нобелевскую премию...

- Что?! За политическую тупость?

- Вот именно! Странно, что они даже не вспомнили об этом, так как им нужно было его выдвинуть за другое...

- Простите, что перебиваю, но... рассказывайте уж обо всём по порядку.

- Ладно, вернёмся к его борьбе с пьянством. Приказал вырубить в стране виноградники и сократил в 10 раз производство вина и водки. Вы бы видели, что у нас творилось от его "нового мышления"! Люди давились в очередях. Хищники стали выпускать подпольную водку скверного качества. Государственная казна получила такую пробоину, что корабль наш чуть не утонул. Обо всём этом кинорежиссёр Говорухин сделал потрясающий документальный фильм. А тут началась Горбачёвская перестроечная "прихватизация" в Москве. Бабушки шептали: "Антихрист! Антихрист пришел к власти! И кровь на голове..." У Горбачёва на лбу огромное родимое пятно. И получил он кличку: "Меченый", в смысле - Антихрист.

Что делать? Чем ещё удивить и оправдаться? И придумал. Демократией. Стране, мол, как воздух, нужна демократия, иначе задохнёмся. Чувствовал, все мы устали от гнёта партии и её КГБ, то есть, от фашизма. Академик Сахаров сослан в Горький, другие, известные всему миру, инакомыслящие - в тюрьмах или в "психушках". В народе бурлит ненависть к фашистскому режиму, о котором я вам говорил, надо было его как-то видоизменять...

Чтобы на корабле "Советский Союз" не взорвался клокочущий котёл, Горбачёв разрешил смягчить цензуру печати, позволил создавать новые демократические общественные организации, вернул из ссылки академика Сахарова, известного защитника прав человека. Но делал он всё это не потому, что был сторонником демократии, а желая спасти от гибели пароход, на котором плыл, стоя на капитанском мостике. Понимал, не разрешишь перемен сверху, взорвут снизу. Взгляд у него сделался бегающим, глаза перепуганными... Пытаясь отвлечь нас от ненависти к "уму, совести и чести эпохи", он решился даже на воссоединение двух Германий. С его разрешения немцы снесли в Берлине "разделительную" стену. Советский Союз был объявлен Горбачёвым демократическим президентским государством. Роль КПСС превратилась как бы во второстепенную, уступив место Верховному Совету, а сам Горбачёв стал президентом СССР. Вскоре он получил за миротворческую деятельность Нобелевскую премию мира, закрыл "психушки", в которых держали наших диссидентов, и принялся разъезжать по странам Европы, Азии и Америки. Всюду обвальный успех, речи, аплодисменты, выкрики: "Горбат-шёф, Горбат-шёф! Эс лебё Горбат-шёф!" То есть, да здравствует Горбачёв! За границей не знали его сущности.

И вдруг непредвиденное: закипели в нашем демократическом государстве националистические страсти и брызнула первая кровь от ненависти к "угнетателям-азербайджанцам" в армянском Карабахе. За Карабахом вспыхнули гражданские войны за независимость от Грузии Южной Осетии и Абхазии. Пожар национализма перекинулся в Молдавию, Таджикистан, Узбекистан. И вождь-президент Горбачёв делает вывод: вот, мол, к чему приводит демократия. Этак дело может дойти и до революции... Да и наглядно уже видел: приватизация государственных учреждений частными субъектами людям не нравится; так называемые демократы, идущие на смену коммунистам тоже не нравятся. Всюду поднимают головы националисты-сепаратисты. Резня в Фергане, Цхинвале, в далёком киргизском Оше, в Баку, Сумгаите, в Тирасполе поражала воображение фотоснимками в газетах. А что же там творилось на самом деле?!.

Особенно агрессивно, правда, без крови пока, были настроены националисты-прибалты. Вы-де, русские, силой загнали нас в свой Советский Союз, а теперь, если вы объявляете себя демократами, не мешайте нашему выходу из этого союза-тюрьмы!

В Баку, Тбилиси и Вильнюсе Горбачёву пришлось даже подавлять митинги протеста войсками специального назначения. Против этого дружно выступила вся западная пресса. Горбачёв вынужден был валить всю вину за применение военной силы на генералов: проявили, мол, неуместную самодеятельность. Успокаивать Грузию он послал ловкача-депутата Верховного Совета Анатолия Собчака. Этот умный и обласканный Горбачёвым юрист умел делать из чёрного - белое, из мерзавцев - миротворцев. Обелил и Горбачёва. Талантливый человек...

Однако везде уже зрело широкое недовольство, и Горбачёв это остро почувствовал: "А не пора ли кончать с этой демократией раз и навсегда? Пока не поздно..."

По злой иронии судьбы свою первую расправу Горбачёв начал с академика Сахарова, лауреата Нобелевской премии. Старик бесстрашно нападал с трибуны Верховного Совета на правительство, требуя прекращения позорной войны в Афганистане. Советский Союз действовал там точно так же, как американцы когда-то во Вьетнаме. Мы ввели в суверенное, независимое государство 100 тысяч своих солдат под видом оказания помощи "законному правительству Афганистана", хотя оно давно там было уже незаконное, привезённое к власти на советских танках. Одним словом, Сахаров срывал маску с нашего Кремля, и Горбачёв пошёл на крайнюю, причём, похабную, меру. Отключил Сахарову микрофон, вступил с академиком в грубую перепалку. Всё это нам показывали по телевидению. Депутаты-подхалимы - принялись оскорблять Сахарова, обзывать предателем родины, и у него случился вскоре инфаркт, от которого он умер. Все поняли, эту смерть спровоцировал Горбачёв, и маска демократа с него была сорвана.

Тем не менее, его главный враг перестал дышать и "мутить воду" в стране с новым мышлением, а демократу Горбачёву, хотя и замарал свою репутацию дерьмом, дышать стало вроде бы легче. Да только длилась эта передышка не долго.

Дело в том, что он часто выезжал по приглашениям иностранных правительств то в США, то в Англию, Германию, Францию. И там - видимо, в США его подловили на чём-то опасном, либо очень позорном (американские спецслужбы умеют подстраивать такие ситуации). Последовали условия. Отказаться их выполнить, значит, положить конец своей карьере. Горбачёв, как человек сообразительный и ловкий, выбрал, вероятно, "служение" чужому отечеству...

- Но ведь он же - не рядовая шавка, а президент! Зачем ему?!. Думаю, что всё это - лишь ваше предположение.

- Не моё, Владимир Ильич! Меня там не было, да и кто я такой, чтобы иметь возможность на что-то повлиять? Горбачёв начал вдруг такую деятельность, которая заставила заподозрить его в предательстве людей, вполне официальных. Они и заявляли ему в конце концов об этом чуть ли не открытым текстом на одном из пленумов цека. Но - ещё до этого - неожиданно поднял хвост кандидат в члены Политбюро Ельцин, начавший тянуть на себя партийное одеяло.

- Прямо романический сюжет! - воскликнул Ленин.

- Погодите, дайте обо всём по порядку. А романический сюжет ещё впереди! Даже корифей моргсизма Сталин на такие фокусы не решался.

- А к вам на язычок лучше не попадаться! Я, казалось бы, жил рядом со Сталиным, а такой уничтожающей характеристики, какую дали ему вы в своей рукописи "Тиран Сталин", которую показывали мне, я не сделал бы. Кстати, я хотел бы прочесть её ещё раз. Можно? Я быстро...

- Пожалуйста. - Я достал с полки рукопись, вынул из неё первые страницы и передал Ленину. Тот принялся читать:

"ЭПИГРАФ

Иосифу Джугашвили-Сталину,

самому зловещему из тиранов мировой истории, посвящается с целью воссоздания его психологической, политической и бездуховной сущности, сложившейся в первую очередь из параноидально-болезненного самолюбия и природной тяги к насилию и унижению людей.

Тщедушный, покрытый рябью детской оспы, он воспитывался под оскорбительные ссоры пьяного сапожника-грузина и пеняющей ему жены, которые считались его родителями, но были заняты только собой. Низкорослый, с усыхающей левой рукой, Иосиф никого уже не любил и жил в чёрной зависти ко всем, кто был красивее или талантливее. Став хамом по натуре и злопамятным по духу уголовником, он, по совету мага Гюрджиева, специальными упражнениями принялся тренировать в себе стальное терпение и железную волю, чтобы никому не подчиняться больше, а только властвовать над другими. В 1918 году он приказал утопить в Волге баржу с пленными офицерами белой армии.

Коварство вечного завистника и расчётливая логика опытного интригана, магическая актёрская игра и лицемерие инквизитора помогли ему на ступеньках к власти победить самых выдающихся претендентов, а честолюбие восточного хана маниакально толкало его к шулерским подтасовкам исторических фактов и к присвоению чужих заслуг. Боясь разоблачений в устраиваемых им подменах, он с хладнокровием циника уничтожал людей и документы, которые могли пролить свет на его связи с уголовниками и царской охранкой.

Палач, погубивший миллионы человеческих жизней в адских тюрьмах и лагерях ради эгоистичных целей и фальшивой славы "строителя социализма", садист, ходивший в 30-х годах в подвал НКВД смотреть на расстрелы политических соперников, вампир, приказавший в марте 1940 года расстрелять 26 тысяч молодых пленных поляков, он выпустил за годы своего тиранического правления столько крови, что в ней можно было утопить всё его красно-фашистское Политбюро. В годы войны он насильственно переселил "за предательство" несколько "малых" народов. Будучи некомпетентным в военном деле человеком, напялившим на себя маршальские погоны главкома, заставлял нести такие огромные потери, что после войны в государстве не стало хватать мужчин не только для строек социализма, но и для воспроизводства потомства.

Спесивец, не желавший признавать ошибки, недальновидный политик, заставлявший называть себя в печати "вождём, другом и учителем народов", он создал в конце концов "железный занавес", отделивший Советский Союз и от общечеловеческой демократии, и от государств-соседей, замкнув экономику на странах так называемого "социалистического лагеря". Движение вперёд вместе с остальным Человечеством прекратилось. Об удобных предметах быта и красивых вещах граждане СССР перестали даже мечтать. Зато наступило изобилие чугуна и железа.

Тем не менее, он был изощрённым психологом и выдающимся злым умом нашей эпохи. Благодаря многолетнему общению с крупнейшими государственными циниками из Кремля и политических борделей Европы он стал не просто тираном, продолжавшим как ученик Ленина красный фашизм, но возвёл недоверие к гражданам собственной страны в государственный принцип. Будучи всесильным императором, перекроившим карту Европы и саму историю многих стран 20-го столетия по меркам лжи, предательства и жестокости, Сталин панически боялся смерти и окружил Кунцевскую дачу, в которой жил последние 20 лет, высоким забором и дивизией охранников. Присвоил себе после победного окончания войны высшее мировое звание генералиссимуса. Получается, он всю жизнь боролся за личную славу и благополучие и, так и не овладев ни одной полезной для общества профессией, направлял все усилия на создание атмосферы страха как в собственной дьявольской империи зла, так и во всём "социалистическом лагере"-тюрьме, сея подозрительность, тайные и явные убийства и нищенский жизненный уровень. Извращая исторические факты, он написал 13 томов "сочинений" о своей политической деятельности в партии с 1900-го по 1935-й год, лживую автобиографию и лживый учебник "Краткий курс истории ВКП(б)".

Изменник по натуре, он предал родную мать, трёх жён и четверых детей от них, всех внуков, Грузию как родину, церковь, марксизм, Коминтерн, всех товарищей по партии большевиков и кончил невольным предательством самого себя, когда заточил личную жизнь в камеру-одиночку дачи-тюрьмы в кунцевском лесу, где и стал её пожизненным узником, вздрагивающим от страха перед отравлением, и был, наконец, убит в марте 1953 года лекарством, повышающим кровяное давление до инсульта. Этот вождь-пахан, державший половину населения страны в тюрьмах и лагерях, заставивший вторую половину народа ходить в тёмных фуфайках и сапогах, работать на его воровской партийно-номенклатурный режим в полуарестантских колхозах и заводах почти бесплатно, не дождался расплаты за последствия содеянного им зла, так как Советский Союз, сгнивший на корню от "паханского" режима тирана Сталина, распался лишь в 1991 году.

Автор"

- М-да-а, - промычал Ленин, закончив чтение и возвращая листы мне, - для эпиграфа - длинновато, но по существу - важно и ужасно. Никогда бы не подумал, что Сталин достигнет таких размеров власти и тирании.

Я вздохнул:

- А вы что же, не согласны с этой характеристикой?

- Мне трудно об этом судить, вы - человек из другой эпохи, - признался Ленин.

- Ваша эпоха не лучше, Владимир Ильич, - заметил я. - Жаль, что вы не знаете о том, как Сталин выгнал Троцкого из Политбюро, а затем и с поста военного наркома, благодаря характеристике, которую Троцкий написал на вас в 13-м году председателю ЦИКа Николаю Семёновичу Чхеидзе.

- Что ещё за характеристика? - живо заинтересовался Ленин.

- Похабнейшая, Владимир Ильич, словно её сочинила базарная торговка. Обвинил вас и в воровстве заголовка газеты "Правда", и в интриганстве, цинизме, во всех смертных грехах.

- Невероятно, - удивился Ленин.

- Вполне вероятно, так как это письмо было написано Троцким во время вражды с вами, а не тогда, когда он уже верой и правдой служил вам. Да ведь и вы называли его "Иудушкой"!

- Я об этом публично никого не извещал. Но как это письмо оказалось у Сталина?!

- Длинная история. Важно, что Троцкий и пикнуть не посмел на Сталина после этого. Сталин - официально заступался за вас, хотя боялся вас при жизни и ненавидел. Но... это ваша эпоха.

- А ваш Горбачёв - что, лучше? История - вообще скверная штука.

- Почему вы так решили? Дело ведь не в эпохах, а в конкретных людях. Скверные эпохи создают скверные люди.

- Опасаюсь другого: вы так разочаровались во всех коммунистах, что...

- А вы считаете Горбачёва коммунистом? Да и не в идеях коммунизма я разочаровался, а в чудовищной практике их внедрения. Но вы не бойтесь: рисовать карикатуры на коммунистов я не хочу. Постараюсь быть честным художником.

- Мне сейчас трудно об этом судить. Но если вы собьётесь на показ только моего характера вместо идей, боюсь, что может получиться и карикатура.

- Почему?

- Характер у меня - сам знаю: архисквернейший! Давайте вернёмся лучше к Горбачёву.

- А перебивать больше не будете?

- Прошу прощения, я - весь внимание и с интересом слушаю!

- Так вот, Борис Ельцин, почувствовавший, что отношение к Горбачёву меняется и в народе, и в Кремле, а может, и что-то пронюхавший...

- Не понимаю, - вновь перебил Ленин, - неужели вы всерьёз считаете возможным подкуп главы государства каким-нибудь...

- А почему - обязательно подкуп? Есть мастера гипноза, чтобы втянуть человека в какую-то грязную историю или внушить поставить свою подпись под компрометирующим документом.

- В присутствии переводчиков и сопровождающих лиц? - насмешливо заметил Ленин.

- У Горбачёва было несколько встреч... без сопровождающих лиц! За чужой и закрытой дверью. Без ведения протокола. Это известно.

- Ладно, продолжайте.

- За одну из ошибок, допущенных Ельциным, Горбачёв тут же выгнал его из состава Политбюро. И это - тоже было показано по телевидению. Горбачёву хотелось внушить свою силу всем претендентам на президентское кресло, чтобы остудить их горячие головы и планы.

Но Ельцин хотя и хлюпал носом во время политической порки и вроде бы растерялся потом, однако, всё по той же злой иронии судьбы, не пропал. Это вам - ещё один баловень судьбы и её "везунчик". Ему неожиданно уступил свой мандат в депутаты Верховного Совета Российской Федеративной Республики один добродушный юрист-сибиряк - пожалел "пострадавшего человека" - и Ельцин оказался в составе этого Верховного Совета, а затем, будучи опытным интриганом и горлопаном, проявил себя на московских митингах и пробился в председатели Верховного Совета России.

Возродившись, словно птица Феникс из пепла, Ельцин тут же оформил себя в глазах общественности как бы главным борцом против политики Горбачёва. А тот, продолжая ездить по заграницам, давно уже проводил ненавистные народу реформы, выдавая их за свои, а на самом деле сочиняемые для него заокеанскими хозяевами. Ельцин, видимо, знал об этом и не боялся Горбачёва. В то время даже пошли слухи о том, что Горбачёв вступил за границей в орден масонов. - Ожидая реакции, я с любопытством уставился на Ленина. Тот смущённо спросил:

- Ну, а где же была ваша контрразведка, наконец? Разве она эти слухи не могла проверить?!

- Во-первых, Владимир Ильич, есть пословица: не пойман, не вор. А во-вторых, Горбачёв - не рядовой гражданин, за которым можно установить слежку, ничем не рискуя и без официального разрешения. И в-третьих, председатель Комитета Государственной безопасности СССР Крючков был выдвинут на этот пост самим Горбачёвым, который к тому же и ввёл его в своё окружение. У кого же брать после этого разрешение на слежку? Ну, а по собственной инициативе, кто на это решился бы?.. Для нашего государства - это нонсенс. А для инициатора - самоубийство.

- Ну, и чем же кончилось?.. - облегчённо вздохнул Ленин.

- В связи с "демократией", утверждаемой Горбачёвым, в республиках возникли президенты тоже - брали пример с вождя. А потом, на апрельском пленуме цека КПСС 91-го года делегаты уже чувствовали: Горбачёв своей "перестройкой" не налаживает управление государственной экономикой, а разваливает её умышленно. Тон разоблачительной критике задал первый секретарь Кемеровского обкома партии Зайцев, вцепившийся в "Меченого" зубами, словно бульдог. Идёт, мол, предательство национальных интересов. В республиках - межнациональная резня. Реальной политикой правительства становится-де в государстве капитализация экономики и развал страны. А выдаётся всё это за "новое мышление" партии. Но ведь автор этого мышления - не партия. Кто и зачем разъезжает у нас по капиталистическим странам?

- Ах, какой умница этот Зайцев! - воскликнул Ленин. - Какая принципиальность и смелость! А что же на это - Горбачёв?

- Испугался. И, видимо, боясь разоблачений более конкретных и опасных, хотел уйти с поста, чтобы затем скрыться куда-нибудь под шумок. Я, например, тоже верю теперь Зайцеву, что Горбачёва втянула Америка в какой-то сговор, вынудив его сначала к предательству нашего Советского Союза.

- Почему - теперь? - удивился Ленин.

- Потому, что сценарий "государственных переворотов" Америка повторила потом в Сербии, затем в Грузии, втягивая в свой заговор продажных лидеров, как Горбачёв, с которым "переворота" не вышло до конца, не получилось, как в "банановых" республиках. Но зато в Сербии всё прошло уже, как по нотам - были учтены ошибки с Советским Союзом, который всё равно в итоге им удалось развалить с помощью Ельцина. Всё прошло гладко и в Грузии. Так что идея "тихого" переворота власти в СССР родилась, видимо, всё-таки в США, где сумели опутать Горбачёва чужие спецслужбы.

- Но почему всё же можно верить Зайцеву? Ведь никаких фактов он не привёл, одни подозрения.

- Факты появились чуть позже сами. Из Гохрана исчезло золото, когда Крючков сидел уже в тюрьме, а его место занял поставленный Горбачёвым настоящий предатель, удравший с этим золотом в США. Вслед за ним, видимо, хотел удрать и Горбачёв - потому и заявил о добровольном уходе с поста. Но член цека от Украины Борис Олийнык разгадал тогда его манёвр и отсек ему путь к бегству. Нет, мол, уважаемый Михаил Сергеевич, вы заварили эту кашу, вы её и расхлёбывайте, а мы - будем вам помогать.

Деваться было некуда, и Горбачёв остался. В США, наверное, тоже почувствовали, что под ним качается почва и может уйти из-под ног - стали его, вероятно, торопить. И он, загнанный в угол, решился, как многие думают теперь, на отчаянный шаг: государственный дворцовый переворот, который помог бы ему изменить в корне и государственную систему, как того хотели его хозяева, и спасти от разоблачения себя. Вопрос, видимо, заключался для него уже только в том, как это сделать с минимальным риском? На тот случай, если произойдёт какой-то непредвиденный сбой, и привычная везуха-лошадь не вытянет его на Олимп. Всё это свидетельствует о том, что нити разыгравшегося после этого "переворота" тянутся в Америку.

- Действительно - Керенский! - восхитился Ленин.

- Дальнейшие события показали, ответ на вопрос "как?" был найден Горбачёвым удивительно простой, и в то же время хитрый: внешне - инициатива с переворотом должна исходить и выглядеть как бы не от него...

- Макиавелиевское решение, - заметил Ленин, увлечённый в историю.

- Да, конечно. Но... только в России возможны столь невероятные сюрпризы судьбы! А на самом деле - не судьбы, а хитрого плана, который сбил с толка десятки тысяч москвичей, клюнувших на эту приманку. План переворота - предусматривал дьявольщину: участие в одном и том же заговоре и Горбачёва, и Ельцина! Двух, казалось бы, заклятых врагов. Вот где настоящая чертовщина, а не макиавелиевский сюрприз!

- Не может этого быть! Чушь! - не выдержал Ленин, чувствуя себя обманутым. - Всё это - неправда!

- Правда, Владимир Ильич. Как и то, что Керенский - тоже вступил в заговор с генералом Корниловым, своим врагом, вроде бы, против собственного правительства. И тоже в августе. Как и то, что оба - и Керенский, и Горбачёв выдавали себя за демократов. Их сходство ещё и в том, что и Керенский был главою правительства, и Горбачёв. И оба эти заговора - провалились. Но и Керенский, и Горбачёв - выбрались на свои кресла сухими из воды только благодаря личной предусмотрительности. Потому что и тот, и другой - были циниками и предателями по крови. Однако история Горбачёвского переворота - намного поучительнее и интереснее!..

- Историю переворота Керенского, - перебил Ленин, - я знаю в деталях. А вот вашим Горбачёвым - вы меня прямо-таки заинтриговали! Керенский - был трус и позёр, вы это верно подметили. А Горбачёв?..

- Тоже трус. Но он - почти на 100% был уверен, что ничем не рискует.

- Расскажите, я - весь внимание! Действительно, матушка-Россия не перестаёт удивлять своими феноменами.

- Тогда слушайте... Горбачёв понял, если не сделать молниеносного переворота, то Ельцин сколотит мощную демократическую оппозицию, и власть выскользнет из рук Горбачёва. Что можно этому противопоставить? Только одно: союз с самой всесильной и жестокой организацией в стране, которая ненавидит и всякую демократию, и всех демократов, начиная с Сахарова, Солженицына и кончая Афанасьевым и Ельциным.

- Союз - с жандармами, вы хотите сказать? - догадался Ленин.

- Именно так. Председателем Комитета Государственной безопасности был тогда умный и хладнокровный генерал Крючков. Узнав от своих осведомителей о том, что в Запорожье возникла идея создать в защиту от рыночной стихии некое народное движение "Братство", в которое вошли бы и члены партии, и беспартийные, Крючков, видимо, доложил об этом Горбачёву с раздражением, а может быть, и зло резюмировал: "Вам не кажется, Михаил Сергеевич, что мы уже доигрались с этими новыми реформами до такой стадии перестройки, что вот-вот низы начнут создавать в республиках - под видом всякого "Братства" - новые партии, параллельные КПСС?!"

Горбачёв как человек сверхосторожный и хитрый, не желающий, чтобы опасная инициатива переворота исходила от него, скорее всего, я думаю, воспользовался докладом Крючкова об опасности переворота снизу. И - спровоцировал того на ещё большую откровенность прямо-таки напрашивающимся вопросом: "Да, возможно, мы действительно можем доиграться до такого огня, что все эти бакинские, тбилисские и вильнюсские митинги покажутся нам детской забавой. Но констатировать, Владимир Александрович, умеют и в цека, это проще всего. А вот, что делать? Это сейчас - самый главный вопрос, на который всегда почему-то некому ответить! Но мою отставку, тем не менее, не приняли..."

Ленин усмехнулся:

- И вы полагаете, жандарм клюнул на это и смело ответил, что надо сделать?

- Именно так! "Кончать, мол, надо с заигрыванием в демократию. Вы же сами убедились на примере Сахарова, что его не следовало выпускать из Горького!" Вот тут Горбачёв мог задать вопрос ещё конкретнее: "В таком случае, что предлагаете вы сами? Как?.."

Дальше всё уже было, видимо, проще. Крючков предложил план, Горбачёв его принял.

Ленин не без ехидства заметил:

- Да вы - прямо-таки... - Пауза всё затягивалась, и Ленин торопливо досказал, но... не то, что хотел: - Шерлок Холмс.

- Вы не это хотели сказать, Владимир Ильич. Договаривайте по совести: кто я, по-вашему? Не обижусь...

И Ленин чётко произнёс:

- Политический... подозреватель.

- А кто меня к этому вынудил?!

Ленин обиделся:

- Ну, не я же, в самом деле.

- "Ум, совесть и честь нашей эпохи". Своей постоянной ложью. Вот кто! И я полагаю, что Горбачёв в разговоре с Крючковым придумал примерно следующее:

- А что, если я выеду из Москвы куда-нибудь лечиться? Ну, могу же я заболеть? А вы - объявите народу о том, что я из-за болезни временно не дееспособен как руководитель государства и... вместо меня изберёте временный государственный комитет, в который войдёте лично вы и ваши люди, и начнёте действовать вместо меня.

Крючков ему на это:

- Зачем, Михал Сергеич?

Горбачёв ему:

- А вот зачем... Ликвидируете Политбюро при ЦК КПСС, да и сам ЦК".

- Вы что, Михал Сергеич?! Да нас же примут за сумасшедших или ещё хуже - за врагов и предателей!.. Восстанет народ, его поведёт за собой ваш враг Борис Ельцин. Да ещё и армию поднимет. Вы же знаете, какой он говорун-агитатор! И пересажают нас в тюрьму...

Ленин кивнул, прокартавив:

- Гезонно!

Я предположил:

- Но Горбачёв мог посоветовать Крючкову:

- А вы заранее пригласите этого Бориса к себе, где буду и я. И я его спрошу: согласен ли он присоединиться к моему плану роспуска КПСС, которая считается властью в государстве и ставит себя выше правительства, или нет? Мне кажется, он пойдёт нам навстречу, так как ненавидит партию, исключившую его. А мы ему пообещаем место моего главного зама. Он мужик честолюбивый, и согласится.

- Нет, Михал Сергеич, давайте сделаем немного иначе, чтобы в любом случае всё было наверняка. Сначала мы предложим ему быть с нами заодно. А потом уже, если против нас народ поднимет и армию, то Ельцин арестует меня для видимости, а вы сразу "выздоровеете" и прилетите в Москву. Вместе с Ельциным распустите ЦК КПСС и его Политбюро, кому они нужны? Ни нам, ни народу, который не станет заступаться за них. Ельцину вы пообещаете место заместителя, меня - помилуете: что я не так себя повёл, как надо было. И главная цель - роспуск КПСС, висящей над правительством - и будет нами достигнута. А тогда уже все ошибки "перестройки" вы повесите на Политбюро и ЦК КПСС, которые всем только мешали, а сами ничего не делали. А уж я постараюсь, если обойдётся всё нормально и без вмешательства Ельцина, пересажать всех кремлёвских блядей, мутивших воду. В любом случае победа будет за нами. Ну, как?..

Ленин рассмеялся:

- Ладно, не будем ссориться. Досказывайте: что там у них произошло на самом деле и как?..

- Полагаю, Крючков мог предложить начать сразу повальные аресты всех демократов. Горбачёв на такое не согласился: слишком прямолинейно, надо что-то другое, чтобы ему не терять лица. И Крючков мог посоветовать:

- Уезжайте тогда в отпуск и там... "заболейте". Мы тут - сделаем всё без вас...

Горбачёв на это мог посоветовать тоже:

- Хорошо, продумайте детали, чтобы всё прошло быстро и выглядело политически приемлемо; а я подумаю ещё...

Ленин кивнул:

- Логично. Жаль только, что вы не можете знать конкретных деталей сговора. Кто, кому доверил такую тайну ещё? Кто за кем входил в заговор, каков был выработан общий план организации переворота?

- А вот тут нам поможет ваш Шерлок Холмс! - улыбнулся я. - С его логикой и сопоставлением уже известных мне исторических фактов.

- Это интересно: давайте!..

- Начну с известного... В начале августа 91-го года Горбачёв с семьёй выехал в отпуск и отдыхал в Крыму на своей государственной даче в Форосе. То есть, далеко от Москвы. Кстати, такой роскошной дачи - не было даже у царей!

17-го августа - об этом я узнал спустя много лет - одна из газет Америки сообщила о том, что ЦРУ 17 августа предоставило государственным деятелям США доклад о том, что путч в Советском Союзе готов. Ясное дело, у нас в Москве не печатали тогда всех зарубежных газет, поэтому американские сообщники заговора, снабдившие заранее наших предателей портативной радиостанцией, спокойно сообщили по тайному радиоканалу в московский штаб будущих "защитников" демократии, чтобы те не боялись выйти на эту "защиту", следующее: "Передвижение войск, обязательное при классическом перевороте, не было замечено".

Что из этого по закону логики следует? Первое. Что кто-то из участников московского переворота - какой-то новоявленный Зиновьев или Каменев - тоже заранее сообщил кому-то из Центрального Разведывательного Управления США о готовящемся заговоре, а потом и то, что для переворота всё готово. То есть, это был сообщник для ЦРУ и одновременно - предатель компартии Советского Союза. Так?

- Да, - согласился Ленин.

- Второе. Предупреждение из ЦРУ о том, что большого количества войск на Москву направлено не будет, а только несколько танков и батальонов солдат из-под Москвы, чтобы создать иллюзию опасности для непосвящённых москвичей, тоже направлялось какому-то предателю КПСС, чтобы он не боялся и смело шёл исполнять возложенный на него предательский план. Так?

- Согласен и с этим, - кивнул Ленин.

- Третье. Ну, и кто же мог быть Зиновьевым, а кто Каменевым в Москве?

- Тут я затрудняюсь что-либо сказать, - Ленин пожал плечами.

- Я тоже затрудняюсь. Но - как "политический подозреватель" - могу предположить, исходя из логики произошедших потом событий, ими были: Горбачёв - как человек, встретившийся с президентом Рейганом и, вероятно, завербованный ЦРУ, и Ельцин - как человек, посвящённый в то, что в Москве будет искусственный, а не классический, переворот, и Борису следует сыграть роль героя, предотвратившего этот переворот.

- А почему выбор пал именно на Бориса? Это же враг Горбачёва!

- Именно поэтому. Народ легче поверит в происходящее. В этом - вся дьявольщина, о которой я вам говорил!

- Стоп! - прервал Ленин. - Тут, на мой взгляд, есть неувязка... Зачем тогда переворот, если он не настоящий и ведёт к власти Ельцина, а не Горбачёва, и американцы - об этом знают заранее? Горбачёв - получается у вас, сумасшедший, что ли? Да и американцы - тоже: кто для них Ельцин? Никто. И почему сам Ельцин верит в то, что американцам выгодно поменять Горбачёва на него?

- Всё правильно, Владимир Ильич, вопросы ваши - абсолютно логичны. Но - только в том случае, если кто-то из перечисленных вами людей действительно был бы ненормальным. А если предположить, что план государственного переворота учитывал и настоящий его провал - мало ли чего в жизни не бывает? - то, чтобы избежать трагической развязки для заговорщиков переворота, нужен был и "свой" победитель над ними: Борис Ельцин. Он - и только он - мог быть избранным на место Горбачёва как герой, он подержит заговорщиков какое-то время в тюрьме, а потом - амнистирует.

- А если не захочет?!.

- Тогда Горбачёв и Крючков - выдадут его на суде. Зачем ему такой риск?

- А если заговорщики осуществят свой переворот удачно? Зачем рисковать тогда Ельцину?

- Браво, Владимир Ильич! У вас железная логика. Но только Горбачёв рассчитал всё куда хитрее нас! Вернее, он лучше нас знал характер Ельцина. Если ему пообещать после своей победы над ним полное прощение и возвращение в Кремль, то он пойдёт ради этого на роль "защитника демократии" - подумаешь сложность!

- А если вместо возвращения в Кремль Горбачёв его посадит потом?

- Тогда Мишку выдаст на суде Борис, и весь мир узнает правду о заговоре. Да ещё для страховки Борька напишет своё признание до суда. И если и с ним что-то случится, материал кто-то опубликует за рубежом, а подлинник признания будет храниться в надёжных руках. Да ещё и американскую рацию покажут, шифровки! Начнётся такой бедлам!

- Согласен. Действительно дьявольский план!

- Вот и Ельцин знал, что вариант у него беспроигрышный в любом случае. Чем он рискует? Да практически - ничем. А вот резоны побеждать мятежников и воевать с ними по-настоящему ради обладания властью у него появились вполне реальные. Человек он решительный, смелый. Подымет всю Москву против десятка танков. Почему же не сыграть в безопасную игру? Сама судьба посылает ему её!

И авантюрист, пройдоха и мастер интриг Ельцин, естественно, согласился на такое предложение. Теперь ваши вопросы отпадают?

- Нет. Если Горбачёв знал Ельцина лучше, чем мы, то как же он не подумал о том, что Ельцин постарается победить в игре, в которой он ничем не рискует, да ещё может и выиграть?

- Горбачёв был уверен в своей победе больше, чем Ельцин. Он был абсолютно убеждён в том, что народ у нас - рабский, а жандармы умеют делать перевороты молниеносно; так уже было в Чехословакии, Афганистане. К тому же, подумайте, каких представителей законной власти втянул он через Крючкова в свой заговор!

- Вот это чрезвычайно важно и интересно! Ну, и кто же остальные заговорщики?

- Помимо Крючкова, которого все боялись в Кремле, в заговор вошли министр обороны СССР маршал Язов, получивший это звание от Горбачёва совсем недавно. Министр Внутренних дел СССР генерал Пуго, латыш. Министр финансов Павлов. Вице-президент СССР, то есть, непосредственный заместитель Горбачёва, Янаев - совершенно никчемная личность, склонная к алкоголизму, которую Горбачёв сам выбрал себе в заместители и еле протащил потом через утверждение Верховным Советом, чтобы не иметь в лице этого Янаева опасного конкурента, способного выхватить президентскую власть. Так вот, именно Янаев, сидя вместе с другими заговорщиками за одним столом перед телекамерами центрального телевидения СССР, 20-го августа 1991 года объявил нам и всему миру, что президент Советского Союза Горбачёв Михаил Сергеевич, находясь в отпуске в Крыму, заболел и не может по состоянию здоровья управлять страной и исполнять обязанности президента. Поэтому-де он, Янаев, как законный вице-президент берёт эти обязанности на себя временно, а в государстве вводит Чрезвычайное Положение. Вот, мол, перед вами сидят известные стране силовые министры, из которых-де составлен мне в помощь Государственный Комитет Чрезвычайного Положения.

Руки Янаева, когда он читал по бумажке это заявление, тряслись, как у перепуганного алкоголика, поднятого с постели милицией. Остальные члены ГКЧП сидели напряжённо-хмурые. На вопрос диктора, ведущего передачу, а что же, мол, с Горбачёвым, вразумительного ответа не последовало. Всё выглядело как-то тревожно и странно, и я, помню, подумал: "Неужели инсульт? Что же теперь будет?.. И почему промолчал председатель Верховного Совета Лукьянов? Почему нет представителя от КПСС?.."

Ленин вскинул голову:

- А действительно: почему сразу выставили этот Государственный Комитет, если его должен создавать Верховный Совет и партия, а не какой-то Янаев?

- Партию, Владимир Ильич, заговорщики - боялись, и собирались арестовать её Политбюро и цека. А председателя Верховного Совета Лукьянова они в заговор, похоже, не посвятили, опасаясь, что как человек умный и дальновидный он может сообразить, в чём дело. Поэтому поставили его сначала перед свершившимся фактом, надеясь убедить авторитетным составом ГКЧП, а потом, выставив его сидящим с ними рядом, втянуть и в заговор, "пост-скриптум". Ведь расчёт-то весь строился на молниеносность событий. А потом уж, после арестов и "наведения порядка", когда не смогут поднять своих голосов ни демократы, ни КПСС, которую они распустят, появится сам Горбачёв и всё объяснит. Тем более, что начало переворота прошло вроде бы многообещающе: Лукьянов не опомнился, прервав отпуск, и Верховного Совета не созвал. Да и как он его мог быстро созвать, если Горбачёв отпустил всех на отдых? Члены цека и Политбюро разъехались по курортам. Уехал и сам подальше. Тишь и благодать в Москве, вот никто и не собрался, не вмешался никто: ни от Верховного Совета, ни от партии.

Ленин только пыхтел, слушая и наливаясь краской:

- Ну, и партия, ну, и государство!..

- А на следующий день настал звёздный час Бориса Ельцина. Вот кто кричал на улицах Москвы в мегафон и созывал народ: "Где же, мол, сраная партия?! Почему она молчит? Где Верховный Совет: почему молчит он? Что с президентом? А если это заговор, то почему ничего не знает КГБ? А может, именно оно-то и знает?"

Теперь взметнулся переполох в стане гэкачепистов: что делать? Надо же что-то говорить. Отвечать на вопросы...

Ответить решили танками, поднятыми по тревоге и пущенными на Москву. Москвичи, мол, увидев танки, наделают сразу в штаны оттого, что вышли на улицы против законной власти, и разбегутся.

Но Ельцин-то знал, что танков и солдат будет немного! Геройствовал: "Москвичи, не бойтесь! Как один - на защиту своего президента! Это - заговор! Президент незаконно арестован в Крыму! Кем?.. Пусть нам скажет Янаев: что происходит?! Почему против народа пустили танки!.. Кто?.. Спрашивайте у танкистов, лю-ди-и!.. Это же ваши дети..."

Представляете, что поднялось?!. Говорить на митингах Ельцин научился. А главное - все видели - вёл себя, как герой, ничего не боялся. Бывший враг Горбачёва, а как защищает законность и справедливость! Ну, и хлынули к нему толпами, почувствовав вкус к свободе и демократии, которые, может быть, и впрямь восторжествуют.

Этого заговорщики не ожидали и растерялись, не зная, что говорить в ответ. Народ перетаскивал на свою сторону танкистов. Переворот стал захлёбываться, а Ельцин, возглавивший народное движение, обратился по американской радиостанции, назвав её подпольной, ко всей России, что повергло заговорщиков в настоящий шок: молниеносного переворота не получилось и, похоже, не получится. Стало быть, впереди маячит тюрьма?

Через сутки Ельцин уже был полновластным хозяином Москвы. Правда, в его рядах случайно погибли 3 парня, но это лишь усилило впечатление, что борьба идёт настоящая, до крови, значит и героизм со стороны Ельцина, решившегося на эту борьбу, настоящий.

Самым же любопытным в этой истории оказалось ещё и то, что так называемые "коммунисты" - "ум, совесть и честь эпохи" даже не вышли на улицы и не попытались защитить эту свою честь от её верховных предателей. Вот во что превратилась партия, созданная вами, Владимир Ильич.

- Полагаете, испугались?

- Полагаю, побоялись, как всегда, ответственности.

- Кто же побеждал тогда с Ельциным?

- Новые приспособленцы - лавочники, которым Горбачёв разрешил спекуляцию, назвав её при "новом мышлении" народной инициативой.

- Ну, это понятно, во время непогоды всегда много пены. А что же Горбачёв... в Крыму?

- Когда в Москве начали арестовывать самих гэкачепистов, так и не придумавших сообщить, где он и что с ним? - он, полагаю, тоже трясся в Форосе от страха. Он уже знал там, что Ельцин посылает и за ним самолёт в Крым. Вероятно, его тревожила одна мысль: а вдруг Ельцин не побоится правды и арестует его в Москве, как и всех? Иначе, почему же застрелился на своей даче министр внутренних дел Борис Пуго? Всё Горбачёв там знал, радио у него было, да и телефон тоже.

- В августе 1917-го генерал Крымов, узнавший о провале переворота, точно так же застрелился в Петрограде. Но тот - был не виновен. Как фронтовой генерал, посланный в Петроград главкомом Корниловым, он выполнял лишь приказ. А застрелился, чтобы не замарать офицерской чести.

- Пуго, вероятно, был порядочным человеком и не знал о задуманном плане Горбачёва. Результатом же этой подлости стали самоубийства: Пуго пустил себе пулю в голову, а маршал Ахромеев - о причастности которого к заговорщикам мы даже не знали! - повесился. Но Горбачёву - хоть бы что: ну, мол, и хрен с ними, раз дураки! А он, затеявший всю эту дьявольскую подлянку, обманувший с Ельциным всех и предавший - умный. Строит какие-то новые планы. Вот вам понятие о чести и морали у главного коммуниста страны! У него "новое мышление", не людское. И собирается эта поганка, знаете, что делать в эти дни? Возглавить какое-то движение новых демократов по защите свободы печати и журналистов! На его месте давно следовало утопиться в сортире, а он даже не выехал никуда: уверен, что его преступлениями так и не займутся никогда. А ведь если бы кинорежиссёру Станиславу Говорухину правительство разрешило поставить документальный фильм о преступлениях Горбачёва и Ельцина на основе лишь телевизионных кадров - я уж не говорю о художественном фильме, который мог бы превзойти своей интригой многие нашумевшие детективы! - то отпала бы всякая необходимость в следствиях и суде: кинодокументов достаточно для вынесения приговора на столетнее заключение в злейшую каторгу! Они и сейчас шикуют, словно короли. Куда делось золото всей страны?

- Просто не верится, что правда может быть настолько постыдной! - Ленин вздохнул. - Впрочем, с заговором Керенского тоже была сплошная низость.

- Дело в том, Владимир Ильич, что концовка горбачёвской истории ещё похабнее.

- Рассказывайте уж... Не могу не дослушать: не имею права.

- Переворот заговорщики Горбачёва осуществляли топорно - лобовым способом - погубила привычная самонадеянность. Актёрами на роли оказались никудышными. Ельцин же в отличие от них выглядел прямо-таки "народным": ни в чём не сфальшивил. Ему верили, за ним шли.

- Ну, и как он обошёлся с Горбачёвым?

- Я думаю, что Горбачёв с генералом Крючковым имели ещё какой-то запасной вариант для устрашения Ельцина, чтобы он не повёл себя непредсказуемо, если победит.

- Почему вы так думаете?

- Уж очень уверенно чувствовал себя Крючков в тюрьме: совершенно не боялся ни предстоящего суда, ни каких-то разоблачений.

- Ну, а что они могли придумать?

- Например, такое. Ещё до начала переворота Горбачёв - а может, Крючков - мог вызвать Бориса к себе и пугнуть его убийцей, заготовленным на такой вариант, либо сказать: "Вот у меня в столе, Борис Николаич, заготовлены документы с моей подписью, которые будут находиться у надёжного человека, известного в мире, которому поверят, если ты нас предашь, что ты - заговорщик тоже: он покажет эти документы, где надо. А копия этих документов будет храниться в одном из наших посольств. Нам терять будет нечего, но погибнешь и ты. А если всё будет хорошо с твоей стороны, мы этот компромат получим назад не распечатанным. Это - с гарантией тоже. Так что, знай это и не зарывайся.

- Блестящая мысль! - воскликнул Ленин. - Наверное, так всё и было. Не дураки ребята!..

- А теперь я предполагаю, что эти секретные документы оказались известными кому-то из людей, подмявших Ельцина, когда он заделался президентом и пьянствовал. Уж больно нагло обращались с ним такие люди, как Абрам Березовский и его компания. Вероятно, Горбачёв продал им кое-что за дивиденды... Борька буквально скис под этой мафией из сионистов. Запил, заболел... Но это всё лишь моя фантазия. А тогда, когда ещё Горбачёв находился в Крыму, Борька разыграл перед Мишкой роль сначала его "освободителя" из лап мятежников. Для этого ему пришлось послать за ним в Крым самолёт с группой "освобождения", которую возглавлял некий бывший "афганец"-лётчик Руцкой. Он знал, что никакого "захвата" президента в Форосе не было, и, стало быть, никакого его "освобождения" там не предстоит. В противном случае нужно было бы посылать не группку, а полк спецназовцев. Однако никто на это тогда не обратил даже внимания - происходящему верили.

Хорошо помню кадры по телевидению: прилетел самолёт с Горбачёвым, подрулили к Ельцину. Шёл дождь... И вот на трапе появляется: под зонтиком, в какой-то мокрой, мятой болоньевой курточке, согнувшийся, дрожащий от страха, карточный шулер, боявшийся, что сейчас будет схвачен за мошенническую руку и начнётся расправа. Ничего президентского! Мокрое, дрожащее ничтожество. Ельцин перед ним - что хозяин-помещик перед провинившимся слугой. Сыто рокочет:

- С возвращением вас в Москву, Михаил Сергеевич! Ну, что там у вас произошло в Крыму? Рассказывайте...

А рассказывать-то и нечего. Даже требуемого вранья Горбачёв не придумал, так растерялся. Глаза бегают, бьёт нервная дрожь, забыл, что и говорить... Начался детский лепет про отключения телефонов, радио, про каких-то, стерегущих его, охранников. Всем стало ясно: врёт! А почему врёт, что на самом деле произошло, так и не говорит. Храбрым и хитрым был только до переворота, когда придумывал варианты. А в жизни сник...

Зато Ельцин - само величие, Пётр Первый, истребивший всех врагов и тараканов! Тут же объявляет, что присваивает за проявленное мужество и героизм по освобождению президента полковнику Руцкому звание генерал-майора. Заявляет Горбачёву, что его предала не только-де кремлёвская верхушка, которая арестована и находится под стражей в тюрьме "Матросская тишина", но и сама партия. Коммунисты, мол, даже не вышли на улицы Москвы, чтобы защитить президента и советскую власть от мятежников. А закончил свою речь явно по договорённости:

- Ну, теперь вы согласны, что такая партия нам не нужна и её следует распустить?!

И Мишка вроде бы с сожалением, но согласно прокудахтал, глядя себе под ноги:

- Да, да. Согласен.

Курица, наконец, поверила, что останется в президентах, а не будет ощипана и препровождена в тюрьму. В глазах заблестела мокрая радость: спасён! Пронесло. Борька - не выдаст, нет резонов.

А вот я, сидевший у телевизора, не понимал: почему Ельцин прощает своего врага? Ведь нужно было тут же назначить расследование: "Михал Сергеич, кто вас арестовал, охранял, отключал ваши телефоны? Кто не выпускал никуда? Почему вы не нашли способа сообщить?.." И так далее, и так далее, пока лжец не упал бы на колени. Я недоумевал: какое "мужество" в том, чтобы слетать в Крым в качестве пассажира, забрать там на самолёт никем не охраняемого Горбачёва и его семью и сопровождать их потом в Москву, сидя с ними рядом и спокойно разговаривая обо всём? Почему сам Руцкой не заявил Ельцину, что в Форосе у него - не было никаких затруднений! Выходит, Ельцин его зачем-то мгновенно купил? Генеральским званием, чтобы молчал? Тогда зачем это нужно Ельцину? Он же знал, что посылает Руцкого к свободному союзнику!

Ни в чём не сходились концы. Нам показывали какой-то сырой, импровизированный на ходу гадкий спектакль, но никого это почему-то не заинтересовало и потом, когда Горбачёв снова уселся в президентское кресло. Да и сам он тоже не торопился ничего прояснять. Напротив, стал тянуть с расследованием заговора ГКЧП и судом над заговорщиками. Зато проявлял завидную активность с роспуском своей "родной партии", дезавуированием собственного весеннего заявления по телевидению о бесповоротно сделанном им "социалистическом выборе".

Удивляло, что в газеты просачивались странные заявления: арестованного Крючкова - о том, что его судить не будут; уволенного с поста председателя Совета Министров РСФСР Силаева - о том, что о заговоре "мы всё знали", поскольку среди заговорщиков был "наш человек".

Разумеется, в конкретных деталях сговор этой троицы и порядок исполнения заговора происходили как-то иначе. Но то, что Крючков, Горбачёв и Ельцин объединены были взаимными интересами, сомнения не вызывает.

- Почему? - спросил Ленин.

- Потому, что не будь этого, Крючков мог поступить по-другому и гораздо выгоднее для себя.

- А именно?

- По отношению к Горбачёву в его распоряжении было два варианта. Первый: объявить по телевидению, что Горбачёв не болен, а предаёт Советский Союз, попав в сети иностранных разведок, когда разъезжал-де по миру. И народ поверил бы этому. Горбачёва к тому времени все уже ненавидели и, стало быть, у Крючкова не было никаких проблем. Он объявил бы о выборах нового президента и остался в глазах населения как честный человек и патриот. Советский Союз был бы сохранён, все руководители в республиках сразу бы поджали хвосты, борьба за власть везде утихла бы, как и проявление национальных амбиций у вожаков, не боявшихся до этого спекулировать на чувствах своих народов.

- Так почему же Крючков так не поступил?!

- Наверное, из опасения, что на суде Горбачёв его выдал бы, как соучастника, и это сумели бы доказать официальные органы американской разведки. Заварилась бы каша, которой Крючков не хотел.

- Каков же тогда второй вариант? - заинтересовался Ленин.

- Самый простой и самый надёжный: тайно отравить Горбачёва в Форосе или убить при каких-то не разгаданных обстоятельствах, повалив это убийство на происки врагов из-за рубежа.

- Действительно, в условиях далёкого от Москвы Фороса это можно было осуществить без особого риска для себя, - согласился Ленин. И вскинув голову, спросил: - Так почему же не сделал и этого? Пожалел товарища по сговору?

Я усмехнулся:

- Пожалел он не Горбачёва, который сам был безжалостен.

- Тогда кого же?

- Вероятно, нас, народ. В связи с убийством президента, лауреата Нобелевской премии, в Москве могла вспыхнуть схватка граждан, которая, как пламя, охватила бы всю страну. Гражданская война, кровь, десятки, а может быть, и сотни тысяч погибших - это не для патриота и умного человека Крючкова.

- Вы полагаете его патриотом?

- Да. В отличие от Горбачёва и Ельцина, которые могут перешагнуть через чужую кровь и смерть. Горбачёв доказал это на Чернобыльской катастрофе, Ельцин докажет чуть позже, при "завоевании" Верховного Совета и на бомбёжках по гражданам российского города Грозного.

- На что же рассчитывал в таком случае Крючков, отбросив и такой вариант?

- Надеялся на авось... Не предполагал, вероятно, что Язов и его заместители окажутся людьми с совестью и тоже не решатся на большую кровь. Самые порядочные из них - маршал Ахрамеев и министр внутренних дел - покончат даже самоубийством, как генерал Крымов в 1917 году.

- А какой вариант был у Крючкова по отношению к Ельцину? В смысле выгодности для себя.

- Такой же, как и с Горбачёвым. Ельцин был рядом, в Москве. И если бы Крючков надумал устранить Горбачёва, то мог дать команду на уничтожение и этого. Тоже прошло бы для него без последствий.

- Значит, не пошёл на это потому, что не решился на убийство Горбачёва?

- Конечно. Надеялся, что обойдётся... А когда увидел, что не обошлось, было уже поздно. Оставалось надеяться уже только на то, что и они, Горбачёв и Ельцин, не погубят его, а будут вынуждены спасать.

- Рука руку моет, так, что ли?

- Вот именно. Да ведь так всё и произошло! Они же "почему-то" не засудили его. А приняли формулу: "никакого заговора не было", а так... недоразумение... Как при Керенском. И, мне кажется, эта троица - Крючков, Горбачёв и Ельцин - никогда уже не расскажут, что было на самом деле. И сочинять полуправду, полувраньё будут следователи, журналисты... Из соображений "сенсационности" и роста интереса к себе, а не к подлинности событий.

- Вы неплохой сочинитель версий. Во всяком случае мне слушать вас интересно. Тем более что правда по этой истории не будет обнародована, в этом я с вами согласен.

- Тогда дослушайте, как развивались события, пока Крючков и организованное им "правительство" ГКЧП находились в тюрьме под следствием...

- Я - весь внимание. Слушаю...

- Однажды вечером я включаю дома телевизор и слушаю ошпаривающее душу заявление автора программы "500 дней экономической перестройки" Григория Явлинского о том, что в кремлёвском ГОХРАНе вовсе нет того количества золота в слитках, на которое "все вы рассчитываете".

Действительно, нам всегда было известно, что золотой запас страны, а не партии, огромен. И вдруг оказывается, что его там осталось всего-навсего до трёхсот килограммов. А куда же девалось остальное?.. Казалось, должны были всполошиться все: президент, правительство, Верховный Совет, КГБ. Посудите сами, если правительство, прокуратура, зная, что исчез весь золотой запас страны, никого не арестовало, не стало даже расследовать это дело, то, что это означает?

- Что нужно немедленно арестовать само правительство! - подсказал Ленин.

- Правильно, Владимир Ильич. Но у нас уже не было государственности - к власти пришло ворьё! Поползли слухи о том, что Горбачёв поставил управлять Комитетом Государственной Безопасности - вместо арестованного Крючкова - опять "своего" человека. И человек этот, Вадим Бакатин, "продаёт Америке все наши государственные секреты". Слухи эти будто бы шли от самих "чекистов", патриотов России, и показывающих пальцем на генерала Олега Кулагина, которого Бакатин использовал для этой цели и всячески прикрывал. Бакатин уволил из КГБ этих офицеров. Якобы за клевету на честного генерала и за "приверженность к старому мышлению".

И вот выбрасываются вдруг из окон своих квартир два старых коммуниста, имевших отношение к хранению государственного золота. Надоело жить, решили покончить с собою. "Самоубийцы..." Тут уж всем стало не до заговора ГКЧП - запахло золотом!

Вы думаете, президент Горбачёв стал бегать по Москве и рвать на себе последние волосы? "Лю-ди-и!.. Да что же это творится?! Ограбили, раздели!.. Теперь и воров никогда не найдём, Бакатин ничего не делает! У нас же - бардак, а не государство!.." Зачем это ему? Он всё знал, золото у Бакатина... Можно списывать на улетевших в окно птичек. Мёртвых старичков допрашивать, конечно, не стали, и всё заглохло. КГБ - ведомство секретное, отчётов, кому попало, не даёт. А сунется кто из "чужаков" - дорога известная: в окно. Ну, а если что... самим тоже надо уносить душу подальше. Райские места есть и на этом свете, а Миша прикроет...

Ленин рассмеялся:

- Значит, Горбачёв, а может, и Крючков с Ельциным, причастны и к этому тоже? Ну, и чем кончилось?

- Рухнул Советский Союз. Развалился Дом 250-ти миллионов людей, которых за один день сделали нищими. Когда Горбачёв разрешил убрать в Берлине каменный забор, называемый "Берлинской стеной", то получил за это Нобелевскую премию. А когда развалил наш дом, из Гохрана исчезло почти всё золото, только тогда в его лице мы увидели тысячеликого Каина, предавшего нас. На Западе это поняли тоже. Но... премии не лишили. Как его теперь судить? Так что с этими премиями для политиков пора вообще кончать. За политику не следует награждать, потому что она не бывает "заслугой" одного человека, да и нравственной тоже.

Ну, и началось... Генерал Кулагин живёт где-то в США и работает на ЦРУ. Бакатин - там же. Всё это случилось не сразу, конечно. Разложение - процесс хотя и быстрый, но незаметный. Политика, мне кажется, это на 75% цинизм.

- Согласен с вами, - кивнул Ленин. И удивился: - Так почему же вы так осуждаете меня? Вот вы на моём месте... когда обстоятельства сильнее ваших желаний... разве не так же вынуждены были бы поступать? Только честно...

- Ну, во-первых, я никогда, ни за какие коврижки не согласился бы на роль главы государства.

- Почему?

- Потому, что я не разбираюсь ни в экономике - а это подарок для чиновнического ворья, ни в руководстве народными массами, так как кроме трёх десятков подчинённых в бомбардировочном звене у меня никогда не было.

- И что с того? Зато вы разбираетесь в политике, а это главное. Найти хорошего наркома финансов - дело несложное. Руководить народными массами - тоже дело наживное. Я, как и вы, начинал с руководства тремя десятками подчинённых в редакции, даже меньше. Да и Керенский начинал с руководства адвокатской конторой. А закончил руководством Россией! Была бы охота...

- Охоты к этому у меня не было никогда и не могло быть, Владимир Ильич!

- Почему?

- Я люблю писать романы, а не властвовать людьми. То есть, у меня - совершенно иное призвание.

- Ну, с этим я согласен. Каждый рожден для своего дела и должен делать то, что любит и умеет.

- Но вы-то, Владимир Ильич, и Керенский, как выяснилось, любили только властвовать, а хорошо управлять государством - не научились. Зато вошли в историю как создатель партии, ставшей главной властью над Россией, а Горбачёв войдёт как человек, уничтоживший эту власть

- Я - тяжело заболел и потому не успел научиться. А Керенского мы вынуждены были сбросить... - Ленин покраснел.

- А зачем его было сбрасывать, если он уже подготовил для избрания постоянного, нового правительства Учредительное собрание?

- А вы полагаете, - Ленин раскраснелся ещё больше, - Керенский не вошёл бы в это новое правительство в качестве его главы?..

- Допускаю это. Но ведь могли бы избрать, например, и генерала Алексеева.

- Это ещё почему?! - изумился Ленин.

- Генерал Алексеев - прекрасный организатор снабжения многомиллионной армии. Честен и не амбициозен. Патриот, все помыслы которого сосредоточены были на служении отечеству. Ворьё при нём быстро оказалось бы в тюрьме.

- Вы... вы это серьёзно?..

- Почему бы и нет. И Германия нас никогда бы не победила и не ограбила. И гражданской войны у нас не было бы. И царя и великих князей он не любил. Он ведь из простых мужиков...

- Да откуда вы это всё знаете?! - начал раздражаться Ленин. - И вообще, судить о том, как повернулась бы история, пустое занятие.

- А я сужу об истории России по историческим фактам, Владимир Ильич. А они - не в вашу пользу. Насилие во всём, с которого вы начали, привело к власти над государством и над вашей партией тирана Сталина, прошедшего у вас школу. А распустил вашу партию Михаил Горбачёв не по идейным соображениям, а просто она ему мешала бы править. Но об этом через 20 лет все забудут, и он останется в истории как избавитель от фашизма! И произошло всё это потому, что и теория любимого вами Маркса отстала от жизни ещё при вас: не стало "мускульного" капитализма, эксплуатирующего людей, их заменили машины, и потому ещё, что все последующие "вожди" вашей партии, не разбираясь в экономике, старались удержать власть тюрьмами, пытками, "психушками", то есть, фашистскими методами. Об этом мы уже говорили... Ну, так что? Продолжать вам историю развала Советского Союза, созданного вами и загубленного вашими наследниками-цекистами? А точнее, сталинскими номенклатурщиками.

- А при чём тут отсталость учения Маркса, если всё загубил Сталин? При чём Ленин...

- А у кого учился всему Сталин, разве не у вас? Да если бы не вы, Сталин вообще не оказался бы у власти.

- Что вы этим хотите сказать?!

- Многое, Владимир Ильич! Очень многое, логично вытекающее из вашего управления государством, из ваших методов и политики. Если православным священникам чекисты выкалывали глаза и отрезали перед расстрелом щёки согласно вашему распоряжению, то при Сталине "верные ленинцы" сажали маршалов Тухачевского, Блюхера, редактора газеты с названием "Правда" на раскалённые горла бутылок в подвалах Лубянки!

- Да бросьте вы эти сравнения!

- Это почему же?

- Сталин был просто садистом, злобным азиатом. Он даже свою жену... исключил из...

- Сталин был не глупее вас с Троцким и вёл себя так не только потому, что был садистом... Кстати, когда вы умерли от инсульта, вскрытие показало, что у вас усохла та часть мозга, которая ведает добротой и творческой деятельностью, если говорить упрощённо. То есть, в последние годы жизни... от перегруженности умственными занятиями... вы стали злым и беспощадным человеком...

- Остановитесь! - выкрикнул Ленин. - Мы, кажется, сошли с рельсов разговора и катимся уже не в том направлении. Хватит валить всё на одного меня! В чём вы находите прямую связь "тирана Сталина", как назвали вы его, с политикой Ленина? Вы знаете о том, что Троцкий прозвал его "Серым Пятном" в смысле интеллекта.

- Знаю, - кивнул Автор. - Но я знаю и другое: способности Троцкого не идут ни в какое сравнение с знаниями Сталина-марксиста, Сталина-богослова, Сталина-пахана и Сталина знатока жизни. А главное его свойство вождя государства - стальная выдержка! Ибо люди, не обладающие сдержанностью, как Троцкий, Иван Грозный, Пётр Первый, да и вы сами, Владимир Ильич, не имеют права занимать государственные посты вообще. К тому же Сталин, не будь рядом с ним вас, Бухарина, Луначарского и других умных людей, никогда не стал бы тем, чем он стал. А в умении анализировать политические события Сталин опередил даже вас: чёткостью и ясностью мысли, раскладом умозаключений по логическим полочкам. Правда, в экономике Сталин не разбирался, как и вы, Владимир Ильич, и даже доходил до курьёзов, когда перечёркивал министру финансов Звереву его плановые финансовые расчёты. Не разбирался он и в военных делах, хотя назначил себя в годы войны "верховным главнокомандующим" Красной Армией и надел мундир маршала. Обожал газетный и радио подхалимаж. Принял как должное звание генералиссимуса, сравнявшее его с Суворовым. А в действительности он был генералиссимусом интриганства. В этом смысле он был настоящим гением, победившим всех своих врагов.

- Ладно, хватит о нём! Досказывайте, чем кончилось дело с Советским Союзом.

- Пусть будет по-вашему, - согласился Автор, не желая раздражать Ленина. - Ельцин понял: Горбачёв против него - по волевым качествам и характеру - что шавка по сравнению с волкодавом. Ну, и решил спихнуть его с поста главы государства. Тут как раз новшество произошло: согласно принципам демократии руководить республиками стали председатели Верховных Советов. Ельцин - в РСФСР, Кравчук - в Украине, Шушкевич - в Белоруссии, и так далее. Вскоре между Горбачёвым как президентом СССР и руководителями республик возник конфликт по вопросу нового подчинения президенту. Ельцин неожиданно решает "посоветоваться" по этой проблеме с украинцами и белорусами. Их встреча была организована в "Беловежской пуще", без согласования с Горбачёвым. Там советник Ельцина Бурбулис подал своему шефу гениальную мысль: сговориться с Кравчуком и Шушкевичем о выходе этих трёх республик из состава СССР.

Ленин удивлённо заметил:

- Но это же... опять противоконституционный заговор!

- В принципе, Владимир Ильич - выход из Союза - по конституции возможен. Нужно было лишь соблюсти гласные процедуры: народные референдумы, рассмотрение этих документов Верховным Советом СССР и Верховными Советами выходящих республик. Что и было проделано потом, как говорится, "задним числом". Но сначала был сговор или заговор, если хотите, и Горбачёв, вместо немедленного созыва Верховного Совета СССР по этому вопросу, растерялся, когда Ельцин, Кравчук и Шушкевич сообщили ему о решениях своих республик выйти из состава СССР. Помнится, что-то мямлил, тянул, уговаривал. А в республиках, причём уже во всех до единой, спешно проводились националистические народные референдумы. Многие простые люди считали, что как только они отделятся от громадной насильственно-имперской власти, жить им станет полегче - о ломке общей экономики на 15 отдельных экономик никто из них тогда не думал, а националистически настроенные руководители и их экономисты уверяли, что всё будет прекрасно, и народы дружно проголосовали везде за отделение. Союз наш мгновенно распался, и Горбачёв остался президентом без государства. А республики выбрали себе своих президентов - ими стали всё те же Ельцин, Кравчук, Шушкевич и так далее, доходя до смешного: президенты возникали потом чуть ли не в каждом крошечном национальном образовании. В них тотчас же потребовались свои армии, милиции, министры, финансы. А вот финансы-то сразу лопнули, так как Центробанк СССР и его сберегательные банки по всей бывшей стране прекратили существование. Наши личные сбережения куда-то пропали. Власти делили армию, флот, железные дороги, всем было не до нас, и 250 миллионов бывших граждан СССР превратились в одночасье в нищих, а их новые государства - стали ничтожествами как на международном рынке, так и на международной политической арене. Общая государственная экономика была разорвана, во всех сферах общественной жизни произошёл чудовищный обвал, и мы, безо всякой войны, проиграли Соединенным Штатам Америки все наши жизненные позиции. И только потому, что несколько бывших коммунистов, "верных ленинцев", поставили эгоистические интересы выше интересов 250-ти миллионов людей. Горбачёву, Ельцину, Кравчуку и Шушкевичу как пионерам этого вселенского сверхэгоизма наплевать было на это, лишь бы скорее заполучить неограниченную власть. Такого масштаба ограбления и уничтожения в людях их гордости, национального и гражданского достоинства человечество ещё не знало. Но его достигли идеологи и практики коммунизма, Владимир Ильич! Поздравьте с этим и вашего учителя Карла Маркса, если встретите. Может, хоть после этого откажетесь от своих догматов?

- Каких?! - выкрикнул Ленин. - Вы же свалили в одну кучу правильную теорию с практикой предательства и перерождения!

- "Народ - творец истории" - разве не ваш догмат? "Революция - хирург капиталистических язв"?..

- А вы что, не согласны с этим?

- Но вы же зарезали своим коммунизмом и революцией не капиталистов, а нас, нашу жизнь! Неужели вам не понятно, что это ваши плоды! Что во всяком деле есть плюс, но есть и минус! Есть и закон физики: с какой силой давишь, с такою же возникают и силы противодействия!

- При чём тут законы физики в общественной жизни?! - Ленин, раскрасневшись, кричал.

- При чём? 70 лет вы нам силой навязывали ваши теории применительно к нашей человеческой жизни! И всё время лгали нам, водили за нос! Пока не отняли всего. Теперь, с такою же силою, только не 70 лет, а 170, люди будут сопротивляться!

- Чему?

- Всему! Исходящему от любых коммунистов - бывших ли, новых. Ельцин наградил трёх, случайно погибших во время путча Горбачёва зевак, званиями Героев России. Это нужно было ему, чтобы создать видимость героических усилий собственной "борьбы за демократию". Но разве он демократ? Он взял себе потом в вице-президенты фальшивого генерала Руцкого. И начал душить Верховный Совет России танками! Там находился и Руцкой, который захотел занять место Ельцина. Тот понял, "вицепрезидентство" в России нужно ликвидировать поправкой в Конституции, а демократию раздавить, чтобы ею в его государстве и не пахло. И как более опытный и властный победил. Руцкого посадил в "Матросскую тишину". А через год с лишним, чтобы вновь обмануть всех своей "приверженностью к демократии", амнистировал его вместе со всеми "гэкачепистами" и выпустил на свободу. "Вот вам, москвичи, глядите: я - человек, могу и ошибиться, но имею мужество исправлять свои ошибки!" И полез в президенты ещё на один срок, ничего не делая для государства, не умея делать и не собираясь. Загнал Россию в полное разорение, да ещё и сотворил войну с Чечнёй, приведя в Грозном к власти своего ставленника Дудаева. Этот искусственный генерал тут же предал его и провозгласил Чечню независимым государством. Ельцин вынужден был оставить в Чечне стратегические запасы российского оружия, а войну проиграл, осрамив Россию на весь мир. В Чечне же остались такие запасы оружия, которых хватит всему Кавказу на 200 лет!

- Но при чём же всё-таки какая-то кучка негодяев и миллионы честных коммунистов?! - возмутился Ленин.

- Че-стны-ых?.. Ко-мму-нистов?! Да какие они коммунисты, если позволили двум проходимцам мучить всё государство вот уже 15 лет! Их распускают как партию баранов волевым решением всего двух человек, а коммунисты даже не потребовали созыва съезда своей партии. Нет, Владимир Ильич, это действительно стадо баранов, а не коммунисты. Их главный враг - Горбачёв - ходит на свободе, у телевидения полно плёнок, по которым его можно осудить на 100 лет тюремного срока, а они - ни одного шага в этом направлении! Знаете, сколько у нас их было?! Почти 17 миллионов!.. И среди такого количества не нашлось ни одного Сахарова, ни одного Марченко или Солженицына. Генерал Григоренко не побоялся попасть в "психушку" за свои принципы! А эти с поджатыми хвостами живут. Вы хоть догадываетесь, почему они такие?

- Откуда же мне это знать?

- Да потому, что все они из семей хитрых приспособленцев. В эту кормушку КПСС они, кроме разве патриотов-фронтовиков, вступали не по идейным убеждениям - знали, что такое КПСС с её КГБ и "психушками" - а по корыстному расчёту: кто ради привилегий, кто ради карьеры. Рабы, неспособные к сопротивлению! Об этом, кстати, все мои книги.

- Во многом я вынужден согласиться с вами. Члены партии, а не коммунисты, были и при мне. Это люди, платившие взносы и пользовавшиеся званиями коммунистов, как выгодной вывеской. Но то, что и сама идея коммунизма вредна, с этим я никогда не соглашусь! Мы ещё поговорим... Другое дело, что идея загажена, это страшнее.

- Немного не так. Идея всеобщего Равенства, Братства и Справедливости, я согласен, хороша. Однако, преждевременна и утопична пока. Люди не дозрели до этого. На всё требуется время... Об этом вам говорил и Плеханов: "В России не смололи ещё муки, из которой можно было бы испечь нового человека". Кажется, так, дословно сейчас не помню.

- Ладно, отложим спор. Плеханов считал и нашу революцию преждевременной.

- Потому, что хороши у вас были только идеи - Свободы, Равенства и Братства. Но они оказались утопичными. А вот на практике был построен фашизм, от которого осталась у людей при разговоре по телефону мудрая фраза: "Это - не телефонный разговор!" Прощайте... Нет, постойте. О жизни в Украине под новой властью президентов Кравчука и Кучмы я написал повесть "Любовь в рассрочку". А народу кажется, что при Советской власти им жилось лучше.

- Ну, и что из этого следует?

- Следует то, что прав Грибоедов со своим афоризмом: "И злая тварь мила пред тварью вдвое злейшей". Что добровольная рабская покорность, привитая фашиствующей КПСС народу насильственно, искалечила на 100 лет вперёд и психологию людей. Это хорошо знали московские евреи, мгновенно окружившие президента Ельцина во главе с его ставленником Чубайсом, ведающим приватизацией предприятий. Ельцин не разбирался ни в людях, ни в сионизме. Всё произошло, как при вас, Владимир Ильич. Только вы в льстецах разбирались, а самодур Ельцин нет, и сразу же клюнул на эпитеты: "великий Ельцин", "непредсказуемый Ельцин". А что такое непредсказуемый? Человек, лишённый логики, то есть, дурак. Евреи считали его ещё и настоящим интернационалистом и заполонили весь Кремль. А Россия с её заводами и фабриками, золотыми приисками и нефтяными промыслами оказалась в руках евреев, превратившихся в олигархов-миллиардеров. Естественно, сам Ельцин попал вскоре в гости к президенту США, тот повёз его на Мальту в центр масонов, и великий лишь ростом Борис Николаевич сфотографировался там в униформе главы масонов как рыцарь этого ордена. А вернувшись в Россию, издал указ... - Я достал из стола папку, полистал её и, найдя нужную бумагу, стал зачитывать текст вслух: - "Руководствуясь Указом Президента Российской Федерации N1400 от 21 сентября 1993 года, прекратить деятельность газет "День", "Духовная оппозиция", "Русское дело", "Русское воскрешение", "Русский пульс", "Русский порядок", "За Русь!", "Наш марш", "Националист", "Русское слово", "Московский трактир", "Русский союз", "К топору!", так как их содержание прямо направлено на призывы к насильственному изменению конституционного строя и целостности государства". Ну, и так далее, указ, направленный на удушение русского общественного мнения. А вот газету евреев "Эхо Москвы", выступающую против русской интеллигенции, не тронул. Да ещё назначил президентом Чечни лётчика полковника Дудаева, который тут же потребовал отделения Чечни от России в самостоятельную Республику. "Непредсказуемый", забыв, что в Чечне расположены огромные запасы оружия на складах, объявил Чечне войну и приказал бомбить город Грозный, основное население которого было русским. Вот такая у нас всегда "демократия", - заключил Русанов. - Сталин - был тираном и правил нами 29 лет. Хрущёв - пьяницей, но правил государством 10 лет. Еврей Брежнев, при котором Кремль был заполнен русскими стариками-маразматиками и евреями, правил 18 лет. Горбачёв и Ельцин - 15 лет. Таков итог коммунистов у власти по количеству лет.

- У вас всё?.. - спросил Ленин. А в голосе раздражение и несогласие.

- Нет. Послушайте итог власти бывших коммунистов Кравчука и Кучмы на Украине за 10 лет после развала СССР. Образовалась чудовищная безработица. Уничтожены все права человека. Установлены нищенские пенсии. Люди продают собственные органы, а теперь - уже и чужие: убивают детей и взрослых, чтобы забрать сердце, почку или печень. Торгуют девушками, продавая их в иноземное рабство в качестве проституток. Жизнь человека оценивается не дороже мухи: жужжит - убивай. Журналисту Гонгадзе в Киеве отрезали за жужжание голову. Суды - выигрывают только богатые, а конкурсы в институты - это конкурсы родительских кошельков. В городах появился массовый туберкулёз, сифилис и беспредел госчиновников. Врачи вымогают у больных взятки за операции, а преподаватели ВУЗов - у студентов на экзаменах. Ну, и так далее: грабежи на улицах в вечернее время, коррумпированная полиция, отсутствие отечественных лекарств, а заграничные - не по карману, всеобщая народная нищета и миллиардеры олигархи, продажные министры. Где, в какой ещё Африке, в каких джунглях возможна такая жизнь, как у нас? Ведь это же не жизнь, а мёртвая петля! Мои разоблачительные рукописи негде печатать: государственные издательства задушены этой петлей полностью. Вот теперь - всё, Владимир Ильич, прощайте! Я бесконечно устал от всего, мне 80 лет, в Швейцарию или ещё куда-то уже не уехать".
Конец эпопеи
"Трагические встречи в море человеческом"
апрель 2001г.
июль 2002г.
август 2008г.
г. Днепропетровск

---

Оставить комментарий © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com) Обновлено: 12/01/2013. 218k. Статистика. Роман: Проза

Ваша оценка: шедевр великолепно отличная книга хорошая книга нормально не читал терпимо посредственно плохо очень плохо не читать

---

Связаться с программистом сайта.