Сотников Борис Иванович
Чёрная дорога (киносценарий)

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com)
  • Размещен: 24/05/2011, изменен: 24/05/2011. 160k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • 8. Сценарии, готовые к экранизации
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
    •  Ваша оценка:
    []
    От автора
    К замыслу этого киносценария меня подтолкнула заметка, напечатанная в газете "Известия" 28 марта 1964 года:
    Слепой за рулём автомашины.
    "Потерять работу для простого труженика Испании - настоящая трагедия. По неписаным законам страны, безработный уже не человек, а бесправное существо, которого преследует нужда. Поэтому страх лишиться работы необычайно велик.
    Недавно достоянием общественности стал следующий факт, говорящий о трагедии в Испании. В городе Аликанте водитель пятитонного грузовика Антонио Барселона, будучи полностью слепым, продолжал, однако, в течение года работать шофёром. Потеряв зрение в результате прогрессирующего заболевания, он тем не менее регулярно совершал рейсы по стране. Антонио вынужден был скрывать своё заболевание от хозяина, так как боялся лишиться работы. Проработав длительное время шофёром, он хорошо запомнил дороги страны и родного города, но, главное, все поездки Антонио совершал в сопровождении мальчика, который был для него как бы лоцманом, точно описывающим, что он видит на пути. Но вот недавно, когда Антонио хотел поставить грузовик в гараж, было помято крыло, так как мальчик замешкался предупредить его. Водитель стал упрекать своего "лоцмана", чем и привлёк внимание хозяина. И тайна перестала быть тайной.
    Врачебная комиссия города после осмотра Антонио подтвердила его полную слепоту".
    А.Сененков
    До титров
    Московский аэродром Внуково.
    Аэровокзал.
    Широкие стеклянные двери. Входят и выходят пассажиры с чемоданами в руках. Подъезжают автобусы, такси.
    По ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж, поднимаются двое. Один совсем ещё молод, ему лет 20. Он смугл, черноволос. Другой уже заметно начал полнеть, ему за 35. Оба в хороших костюмах, идут, не обращая внимания на снующих людей. Старший останавливается перед входом в ресторан. Это Андрей Иванович Старостин, московский друг испанца Хуана Дортикоса, который прибыл в СССР из Франции два года назад и теперь улетает обратно.
    Андрей Иванович. Зайдём? На посошок, как у нас говорят. Пока ребята сдадут твой багаж...
    Хуан. А оньи?
    Андрей Иванович. Им нельзя, Хуан: прямо отсюда на работу. Они подождут нас внизу.
    Оба входят в зал ресторана и садятся за свободный столик возле окна. Отсюда им хорошо видно лётное поле. Там садятся и взлетают самолёты.
    Андрей Иванович. А может, останешься? Ну подумай, куда тебя несёт! Ведь в самое пекло... Сцапает тебя там ваш куадрильо и... А здесь - ты уже подучился, в техникум тебя определим...
    Хуан. Нет, Андрэа Ивановьич, надо льетэть. Испанья - моя Родьина. А врэмья идьёт...
    Андрей Иванович. Какое время?
    Из невидимого репродуктора разносится по залу голос диктора:
    - На посадку прибывает самолёт рейс 718: Ленинград-Москва-Ростов-Адлер. Пассажиров на самолёт рейс 205 Москва-Киев просим занять свои места: отправление через 8 минут. Повторяю...
    Хуан. Тепьер наше врэмья. Развье я не гавариль?
    Андрей Иванович. Нет, что-то не помню...
    Хуан. О, это цэлий исторья. Я биль тогда... как это?.. а, мальшишком. Поньял всьё послэ, когда много узналь...
    Чёрная дорога
    Часть первая

    С высоты птичьего полёта виден в ранней утренней дымке небольшой приморский город Испании Аликанте. Белеют дома. Виднеется гладь моря. Слышен бой часов на городской ратуше и удары колокола.
    А вот и сама ратуша - мрачная, средневековая. Мы поднимаемся по ней взглядом от основания до раскачивающегося вверху колокола. "Бом! Бо-мм!" - медленно плывёт по городу. Купол ратуши золотят первые лучи солнца, всплывающего над морем красным буем. Огромные часы на башне показывают 4 часа утра.
    Бьёт колокол, идёт время...

    Звук колокола, замирая, переходит в скрежет сотен кирок по камню, в горный обвал, похожий на тяжкий вздох. Осыпается, шуршит невидимая галька.
    Вдоль крутого, уходящего вдаль, берега моря петляет шоссе. Слева от шоссе, словно сгорбившиеся от непосильной тяжести и горя, застыли угрюмые безлесые горы. В одном месте дорога проходит рядом с огромным котлованом, вырубленным у подножия гор. Это каменоломня. На дне котлована работают сотни заключённых в полосатых робах и шапочках - бьют кирками, носят к грузовикам носилки со щебнем. Грузовики стоят цепочкой на дороге в котловане, готовые ехать наверх. Стоит удушливая пыль. И стоят цепью по краям котлована стражники с карабинами наперевес.
    Вот рослый заключённый, раздетый до пояса и лоснящийся от пота, подбивает киркой под большой выступ, уже подкопанный им снизу, и отскакивает в сторону. Глухой грохот обвала, и заключённого заволакивает пылью.
    Передний грузовик, уже наполненный щебнем, трогается с места и, натужно воя, медленно начинает выбираться наверх. В кабине грузовика сидит в синем комбинезоне, с беретом на голове Антонио Хименес. Ему 28 лет. Он курит сигарету и напряжённо следит за крутой дорогой.

    Автобаза на окраине Аликанте. В воротах стоит вахтёр. В глубине двора виднеются грузовики, ходят в комбинезонах шофёры. Они чем-то недовольны, сгрудились, шумят. Вот один из них, отчаянно жестикулируя, вдруг резко протягивает руку в сторону конторы в гараже, и все направляются туда.
    Разъярённую толпу замечает, глядя в окно, управляющий и выходит на крыльцо. Маленький, толстый, в сером элегантном костюме, он поднимает руку, и толпа стихает.
    Управляющий. Сеньоры! Нечего здесь шуметь: сами знаете - спад. А с этим ничего не поделаешь. Хозяин никого не примет. Он свёртывает дело. 20% шофёров будут уволены, и глоткой тут не поможешь. Останется тот, кто внёс залог. Хозяин не может рисковать. Список уволенных сейчас вывесят на доске. Всё!
    Толпа устремляется к Доске объявлений, от которой отходит конторщик, прикрепивший белую бумагу с фамилиями.

    По шоссе вдоль моря мчится грузовик. Впереди в дымке показывается город. За баранкой сидит Антонио и курит. Он отгоняет рукой дым.
    Приближается крутой поворот у самого обрыва в море. Над обрывом высокая железная решётка, чтобы машины не срывались в море.
    Мы видим обрыв со стороны моря - мрачный, скалистый. О камни внизу ударяются волны и разбиваются вдребезги. Вверху чуть виднеется решётка, грузовик, едущий по самому краю обрыва. До них метров 100 - высоко.
    Антонио резко крутит баранку вправо и проезжает опасное место. Лицо его опять заволакивается дымом от сигареты.
    В дыму появляется потный заключённый с киркой. Вот он замахивается ею и бьёт изо всей силы.
    Видение исчезает. Доносится бой часов с городской ратуши и удары колокола.
    Ратуша. Часы. Качается колокол. На часах уже 6.

    Грузовик Антонио выезжает из ворот цементного завода пустым и сворачивает в улицу. Он едет из одного переулка в другой, продвигаясь к окраине города.
    Впереди показываются на пригорке ворота автобазы.
    Вахтёр распахивает ворота, и Антонио въезжает в гараж. В глубине двора, возле Доски объявлений, видна толпа шофёров. Лица у них мрачны.

    На другой окраине города, возле горы, что как бы склонилась к морю попить, лепится рабочий посёлок. Одна к другой жмутся здесь чаболас с чёрными табличками номеров. На верёвках сушится бельё бедняков. Всюду мусор, нечистоты, рой мух.
    Солнце поднялось уже высоко и нестерпимо печёт, хотя ещё утро. Бегут по узкой улочке вниз от горы оборванные грязные мальчишки с вёдрами и кувшинами: приехал на ослике водовоз с бочкой.
    Из ветхой чаболас, что стоит возле самого моря, выходит стройная смуглая девушка в простеньком платье без рукавов. Это Бенита, невеста Антонио. За ней следит, умываясь над тазом, её брат Рамон в брюках полицейского. Он раздет до пояса и что-то говорит жене с огромным животом, вынесшей полотенце. Она передаёт ему полотенце и тоже смотрит на Бениту.
    Бенита подходит к соседней чаболас и в нерешительности останавливается. Оглядывается на брата, замечает его жену и, вздёрнув головой, отворачивается от них.
    Бенита. Донья Мария, доброе утро! Антонио вернулся из рейса?
    Отбросив полог, заменяющий дверь, на пороге появляется седая морщинистая женщина, худая и плоская, как доска.
    Донья Мария. А, это ты, Бенита. Доброе утро, слава тебе господи! Нет, ещё не вернулся. А что?
    Бенита. Вчера ко мне приставал этот аристократ.
    Из-за полога высовывается голова девочки лет 15-ти и с любопытством смотрит на Бениту, прислушиваясь к разговору. Её замечает донья Мария, даёт ей подзатыльник, и девочка исчезает.
    Донья Мария. Что же я могу, дочка? Скажи об этом Антонио, он твой жених. После свадьбы, я думаю, этот тип оставит тебя...
    Бенита. Свадьба! 5-й год уже слышу о ней, а дело всё так и ни с места.
    Дёрнув плечом, девушка поворачивает обратно. Старуха, часто моргая, горестно смотрит ей вслед.

    Из ворот автобазы выходят мрачные шофёры. Среди них и высокий угрюмый Антонио. Тоже уволен - спад.
    Не прощаясь, шофёры расходятся в разные стороны.
    Антонио остаётся один и направляется в сторону посёлка у моря. На мостовую летит окурок. Гулко стучат по булыжнику тяжёлые на толстой подошве ботинки.
    Показывается гора, море, чаболас...

    Сумеречная темнота в чаболас доньи Марии. Антонио мрачно сидит за столом. На него с ужасом смотрит мать и 15-летняя сестрёнка Чарита.
    Донья Мария. Что же с нами теперь будет, Антонио?!
    Антонио. Поеду снова в Валенсию, к сеньору Торесу.
    Донья Мария. Опять в матадоры? И думать не смей... Ты уже чуть не погиб тогда.
    Антонио. Не умирать же нам с голоду! Не беспокойся, на этот раз я долго работать не буду.
    Донья Мария. Что ты надумал, сынок? Опять какой-нибудь трюк...
    Антонио. Риск, конечно, есть. Но это единственный выход, иначе он не примет меня: у него хватает людей. Я придумал номер, от которого он не откажется. Я загребу кучу денег, увидишь! Он возьмёт меня, потому что это даст ему небывалый сбор.
    Донья Мария. Нас не жалеешь, пожалел бы Бениту. Опять приставал к ней этот парень...
    Антонио. Что?!
    Донья Мария испуганно отворачивается от сына и тихо плачет, утирая слёзы передником. Вот она поднимает его и закрывается им от всего, как тёмной ночью.

    Лунная ночь. На берегу моря, обнявшись, стоят Антонио и Бенита. Целуются. На плоский унылый берег ласково накатываются волны.
    Бенита. Антонио! Возьми меня с собой. Я не могу больше ждать, надо мной уже смеются. Станем мужем и женой так, без венчанья...
    Антонио. Это невозможно.
    Антонио выпускает девушку из объятий, задумчиво смотрит на море.
    Антонио. Нас с тобой проклянут. Кто будет кормить мать и Чариту? Мать не примет от меня и кусочка...
    Бенита. Мои и так проклинают меня каждый день своими попрёками.
    Антонио. Потерпи немного ещё. На этот раз я заработаю кучу денег, увидишь!
    Бенита. Ах, Антонио, сколько раз я такое слышала. А вместо этого ты в тюрьму попал. Если бы не амнистия, сидел бы до сих пор.
    Девушка начинает плакать. Антонио обнимает её и гладит.
    Антонио. Я придумал номер...
    Бенита поднимает на парня тревожные глаза.
    Антонио. Я выйду на бой с торо с чёрной повязкой на глазах.
    Бенита. Антонио! Не оставляй меня, этот парень...
    Антонио. Я переломаю ему рёбра!
    Бенита. Что ты! Опять захотелось в тюрьму? Я и так устала тебя ждать. Не трогай его, умоляю!
    Антонио. Из-за него меня посадили.
    Бенита. Он не виноват, ты же сам говорил... Это его отец. Не надо было тебе ходить к нему. Возьми меня, Антонио!
    Антонио. Это невозможно, Бенита!..
    Антонио прошёл по берегу, вдруг обрадовано обернулся.
    Антонио. Я вышлю тебе с аванса денег, чтобы ты смогла приехать на корриду посмотреть мой номер. А после вернёмся домой, я внесу им этот проклятый залог за автомобиль, и мы поженимся, Бенита!
    Бенита. Когда ты едешь, Антонио?
    Антонио. Утром. Я вызову тебя, как всё устроится.
    На далёкой ратуше часы бьют полночь, звонит колокол.

    Валенсия. Возле здания цирка стоит тумба, оклеенная новой афишей. На афише красуется Антонио в костюме матадора и с чёрной повязкой на глазах. На него несётся разъярённый бык. Антонио протягивает навстречу быку шпагу.
    Возле тумбы толпа. Рассматривают афишу и валом валят в цирк. Слышен смех, шутки. Играет музыка, все праздничны.
    В толпе движется Бенита, одетая во всё лучшее. Она всё время осматривается, будто кого-то ищет, и входит в здание цирка.
    Внутри цирка уже все ярусы заняты публикой. Бенита показывает билет служителю, тот ей улыбается и проводит её к месту в первом ряду возле самого барьера. За барьером арена, посыпанная светлым песком.
    В проходах вверх и вниз снуют мальчики с большими корзинами в руках. Они выкрикивают: "Бокадильос! Купите бокадильос!"
    Никаких быков ещё нет, хотя и дружно грянула где-то вверху музыка. На арену выбегают клоуны в ярко-пёстрых костюмах. Они смешно начинают изображать матадоров, дерущихся с быком. Пугаясь воображаемого быка, они неуклюже прыгают и пускаются наутёк. Бенита, глядя на них, простодушно смеётся.
    Но вот вверху под куполом цирка торжественно протрубили трубы, и зал замер. На арену выходит из центрального прохода празднично наряженная куадрилья. Впереди, рядом со знаменитым Эрнандесом, красиво вышагивает Антонио в тяжёлой мантии.
    Матадоры приветствуют правой, поднятой вверх, рукой публику, встряхивая кистью, затем с достоинством кланяются в сторону ложи президента корриды и под звуки аплодисментов идут по арене, отмахивая рукой в такт музыке. На головах их красиво чернеют треуголки.
    Следом за Антонио и Эрнандесом вышагивает куадрилья каждого: бандерильеры с пёстрыми лентами на красных металлических палочках-бандерильях, которые они держат в руках перед грудью, за ними едут на лошадях, укрытых до пола ковровыми попонами, пикадоры с длинными копьями, поднятыми вверх. Левый глаз у лошадей прикрыт большим кожаным наглазником - чтобы лошадь не шарахалась от быка. Бык от неё всегда слева. За пикадорами следуют остальные чулос - простые статисты куадрильи в красных коротких куртках с позументами. Они ведут за собой упряжку мулов. Мулы нужны, чтобы оттаскивать убитых быков.
    Шествие на арене разделилось, и обе куадрильи скрываются. Теперь мрачно трубят трубы, красная дверь корраля распахивается, и публика взрывается от восторга:
    - Олэ! О-лэ-э! - несётся с ярусов. Коррида началась.
    Почуяв после тёмного загона свободу, осаживая с разгона на задние ноги и нюхая песок, бык останавливается, поводит по сторонам мордой и опять с шумом нюхает песок.
    На арену выскакивает бандерильер с красным плащом. Бык увидел его и, храпя от возбуждения, погнался.
    Бандерильера сменяет Эрнандес и, войдя в красивое ките, делает несколько вероник плащом. Бык кружит вокруг матадора.
    - Олэ, торо! - грянуло с ярусов.

    Рыжего убитого быка волокут на брезенте два мула, от которых тянутся к брезенту верёвки. Чулос торопят мулов, погоняют их. По арене с поднятыми руками кружит счастливый Эрнандес: торо был им заколот красиво. Эрнандес улыбается, беспрестанно кланяется и, подойдя к барьеру, отдаёт своей даме сердца отрезанное ухо быка. Публика взрывается радостными возгласами, аплодисментами.

    На арену выпущен чёрный бык. Вот он бросается на Антонио. В загривке быка торчат бендерильи с ленточками. Антонио, дразня быка мулетой, выкрикивает:
    - Ю-у! Торо, ю-у!
    Красивое ките, и бык выведен мордой прямо против пикадора на серой лошади.

    Публика ревёт - чулос потащили на мулах ещё одного быка по песку арены. Теперь с поднятыми руками идёт улыбающийся Антонио. Он тоже всем кланяется и, подойдя к барьеру, бросает Бените ухо убитого торо. Ликует толпа.

    Рядом с ложей президента сидят дон Торес - хозяин цирка, и какой-то богатый сеньор, его знакомый. Они курят и разговаривают.
    Сеньор. Это правда, что последний тур он проведёт с чёрной повязкой на глазах, или это блеф?
    Владелец корриды смотрит на арену, как там гоняет пикадор уже нового быка, оглядывается и замечает в проходе мальчика с корзиной. Он манит его рукой и опять поворачивается к собеседнику.
    Дон Торес. Конечно, правда. Сначала он погоняет торо в открытую, а потом, когда нужно будет его заколоть, парню наденут повязку.
    В ложу входит мальчик с корзиной, и дон Торес берёт у него бутылку, рюмки и наливает коньяку.
    Сеньор. Бык превосходный! По-моему, здесь предстоит убийство, а не коррида.
    Дон Торес. Вы так думаете?
    Он спокойно выпивает из рюмки, вытирает платочком - словно промокает бумагой - губы и небрежно, держа деньги меж пальцев, передаёт их мальчику.
    Теперь на арене Антонио. Потряхивая красным плащом перед мордой огромного быка, он делает веронику за вероникой. Бык злится и кружит вокруг него, подкидывая задом. В загривке у него торчат четыре бандерильи, шерсть в этом месте лоснится от крови.
    Бык хочет поддеть Антонио рогами, но тот ловко уходит от рогов. Публика восторженно хлопает, ревёт.
    Антонио сменяет выехавший на серой лошади пикадор. Он дразнит быка копьём.
    Антонио уходит за красный щит возле барьера и смотрит оттуда не за ходом поединка, а на Бениту. Бенита ему улыбается.

    Бенита задорно улыбается, влюблено смотрит на Антонио и всё время отходит от него, отходит, словно маня за собой к стене дома. И он идёт за ней, идёт, растопырив руки, но поймать никак не может. Виден оставшийся позади них пофыркивающий грузовик, огни фонарей вдоль улицы, освещённая витрина магазина с манекенами, роскошный бар. Там, возле бара, стоит одинокая проститутка. Из бара выходит подвыпивший мужчина, и проститутка немедленно приподнимает повыше свою юбку и начинает "поправлять" на ноге чулок. Мужчина не обращает на неё внимания и проходит мимо: проститутка старая.
    Бенита всё звонко смеётся, всё отступает от Антонио вдоль стены. Наконец, он ловит её и целует.
    Вдали прохаживается полисмен с дубинкой - тучный, пожилой.
    Бенита ласково отталкивает Антонио, смеётся и опять отступает.
    Заметив приближающуюся парочку, проститутка передёргивает плечами и уходит в узкий тёмный проулок. Там она останавливается за углом и закуривает.
    Освещённые фонарями, Антонио и Бенита, задрав головы, смотря на окна бара. Там какой-то шум, сгрудились возле столика мужчины. Кто-то выплескивает пожилому сеньору бокал вина, но тот стерпел это, и Бените опять стало смешно.

    Бык проносится мимо лошади пикадора. Антонио, оторвав взгляд от Бениты, делает из-за щита шаг и тихо говорит пикадору:
    - Бей поглубже, Альберто! Это очень сильный бык, надо его измотать, чтобы побольше потерял крови.
    Пикадор. Я понял тебя, Антонио.
    Он изловчился и ударил приблизившегося быка копьём между лопаток. Шерсть там залоснилась, и кровь закапала на песок, а торо рванулся от боли так, что чуть не вырвал у пикадора копьё.
    Скрестив на груди руки, невидяще смотрит за поединком Антонио. Видится ему совсем другое...

    Смеясь, Бенита занимает вдруг место сошедшей со ступенек бара проститутки, приподымает юбку и тоже начинает "поправлять" чулок.
    Бенита. Ну как, Антонио? Ха-ха-ха! У меня получается?
    Антонио. Не надо, Бенито, увидят...
    Однако Бенита не унимается, и игра продолжается. Неожиданно за их спинами появляется тучный полицейский и берёт Бениту за плечо.
    Полисмен. Сеньора, следуйте за мной!
    Антонио. Оставь её, это моя невеста, не видишь!
    Полисмен. Докумэнтос!
    Бенита. Нет у нас документов, дома оставили! Чего привязался?
    Антонио. Шуток не понимаешь?
    Полисмен. Следуйте за мной оба, разберёмся в участке!
    Из окна бара сыпется разбитое стекло, там началась драка. Полисмен оставляет Антонио и Бениту и устремляется в бар. Антонио хватает Бениту за руку и бежит с ней к своему грузовику.
    Антонио. Вот и всегда так с тобой: вечно влипаем в какую-нибудь историю! Теперь ей захотелось показать свои ноги...
    Бенита. Ах, так тебе не нравятся мои ноги, да? Пусти!
    Из дверей бара выскакивают четверо возбуждённых парней в щегольских костюмах. Они сбегают вниз по ступенькам.
    Антонио. Я твои ноги видел 100 раз, а вот сигарет из-за тебя - так и не купил. Садись!
    Антонио замечает бегущих к ним парней, появившегося в дверях полисмена и торопливо вталкивает Бениту в кабину. Садится сам и включает скорость. Машина трогается, в её кузов, уже на ходу, вскакивают парни. Один из них, свесившись через задний борт, прикрывает шляпой номер грузовика.
    Изумлённый полисмен застывает на месте. Из бара спешит к нему с разбитым лицом толстячок и в негодовании потрясает над головой кулаками.
    Высокий парень в кузове наклоняется к дверце кабины и кричит Антонио:
    - Давай, парень, жми за город, мы заплатим! - Он просовывает в дверцу пачку денег.
    Грузовик исчезает в глубине улицы, доносятся лишь выкрики и хохот парней.

    Ошалевший от боли бык тяжело водит боками. Капает на песок кровь. Торчащие меж рёбер бандерильи причиняют ему нестерпимую боль. Он хрипло дышит.
    Дразня быка мулетой, Антонио становится перед ним как бы в позицию для удара шпагой и мысленно колет его неотразимым ударом - корхо и дерехо - коротко и прямо. Он вытягивается для этого на цыпочках, как бы нацеливаясь для удара сверху между лопаток, и шепчет:
    - Вот так надо будет выбрать позицию, когда завяжут глаза и... корхо и дерехо!
    Бык бросается на него. Антонио делает едва уловимое движение корпусом влево и резко выбрасывает вперёд правую руку с воображаемой шпагой.
    Вскрикивает Бенита. Но бык не задевает Антонио, рог его проносится в сантиметре от правого бока матадора.
    - Браво-о! - выстрелом раздаётся с ярусов: публика понимает, что к чему.

    - Давай! - орёт парень в кузове возле кабины. - Там за поворотом есть таверна!
    Крутая дорога над берегом моря, город остался позади - видны только огни. А впереди показывается поворот, забранный огромной высокой решёткой из стальных прутьев, чтобы машины не опрокидывались в море.
    Мы видим поворот со стороны ночного моря. Пенные волны бешено ударяются в тёмные высокие скалы в расселинах, опадают водяным туманом. Вверху виднеется мрачная решётка, до неё метров 100. Мчится грузовик - кажется, что по самому краю. Его фары упираются в решётку.
    Антонио резко крутит баранку влево - он зазевался - и машину заносит бортом прямо на решётку. Раздаётся глухой, звенящий удар, сотрясающий прутья решётки. Антонио сидит в кабине бледный, к его плечу во время заноса прижалась испуганная Бенита. Но всё обходится благополучно, и машина мчится дальше.
    Один из парней в кузове пьяно орёт:
    - Какое счастье, что Франко наставил решёток! Быть бы нам в море!..
    Теперь спуск. Впереди виднеются огни таверны.
    Грузовик едет почти по самому берегу моря и останавливается возле таверны. Парни выскакивают из кузова и смотрят на море, лунную дорожку.
    Хлопают дверцы, из кабины выходят Антонио и Бенита. Парни подхватывают их под руки и, громко разговаривая и жестикулируя, направляются к таверне. Вот они с шумом вваливаются в двери таверны. Один из них бежит к стойке бармена, остальные рассаживаются за столиком, придвигая плетёные стулья. Начинают знакомиться:
    - Мигель!
    - Альфредо!
    - Фернандо!
    - Антонио!
    - Бенита!
    - Очень приятно. Эй, Пабло, скоро ты там? Возьми тинто и паэлью.
    Бармен подносит чашки с вкусной паэльей, расстанавливает бокалы. Ему кивают, и он уходит.
    Мигель. А как я прикрыл шляпой номер, а!
    Альфредо. А здорово ты, Пабло, дал этому толстяку по роже! Великолепный был удар!
    Фернандо. Так им и надо, этим прихвостням фаланги!
    Пабло садится напротив Бениты и восторженно на неё смотрит. Парни смеются, разливают вино. У Бениты радостно блестят глаза, ей нравится такое приключение. Нравятся, видимо, и парни: они наперебой ухаживают за ней, как за знакомой сеньоритой.
    Пабло. Друзья! Выпьем за свободу Испании! Долой каудильо!
    Он осушает бокал и опять пристально смотрит на Бениту.
    Антонио тоже парни нравятся, но он боится их слишком уж смелых речей и всё время поглядывает на подозрительного человека в углу за столиком. Кажется, он прислушивается к ним, достал блокнот. И Антонио трогает Пабло за рукав.
    Антонио. Не нравится мне этот тип. Прислушивается, что-то записывает...
    Пабло. Плевать нам на него, вздуем и этого.
    Альфредо. У Пабло отец начальник городской префектуры, плевать!
    Пабло. Выпьем за прекрасную сеньориту!
    Бенита. Антонио, ты чего?..
    Антонио. Сдаётся мне, что тот тип из гвардии...
    Бенита. А мне тут нравится.

    На Антонио смотрят испуганные глаза Бениты из-за барьера. Вверху, под самым куполом, мрачно трубят трубы. К Антонио подходит один из чулос с чёрной повязкой в руке и начинает завязывать ему глаза.
    На середине арены тяжело дышит бык. На его загривке и в боках торчат бандерильи.
    О чём-то переговариваются в ложе знатный сеньор и дон Торес.

    Антонио держит Бениту за руку и направляется с ней к выходу из таверны. За ними с шумными выкриками идут перепившиеся парни.
    Мигель. Гвардия? Плевать нам на гвардию!
    Пабло. Франко давно место на помойке!
    Фернандо. Будущее за молодёжью Испании!
    Их провожает злобным взглядом человек в синем берете. Он ещё раз что-то записывает в свой блокнот, поднимается и тоже медленно идёт к выходу.
    Бармен. Сеньор, вы не рассчитались...
    Шпик. Я ещё не ухожу, Ривейра, не беспокойся.
    Антонио с Бенитой уже в кабине. Парни лезут в кузов, горланят песни. Антонио, высунувшись из кабины, замечает шпика на крыльце, даёт газ и трогается с места.
    Машина разворачивается, и когда показывается задний борт, шпик записывает номер машины. Он провожает машину взглядом до тех пор, пока она не исчезает в темноте.

    На арену выходит Эрнандес и, поклонившись публике, громко объявляет:
    - Сеньоры и сеньориты! Сейчас наш уважаемый тореро Антонио Хименес проведёт свой заключительный бой с торо вслепую!
    - Браво! Браво! - взрываются ярусы.
    Эрнандес, прося внимания, поднимает руку.
    Эрнандес. Прошу, сеньоры, соблюдать полнейшую тишину! Тореро должен слышать дыхание быка, без этого ничего не получится. Прошу вас, сеньоры!
    На глазах Антонио чёрная повязка. Сжимая в руке шпагу, он даёт подошедшему к нему Эрнандесу левую руку, и тот выводит его на арену и ставит в позицию перед быком.
    Эрнандес. Антонио, торо перед тобой, на расстоянии вытянутой руки.
    Он шепчет это на ухо матадору и чуть громче прибавляет:
    - Храни тебя Бог!
    Эрнандес пожимает Антонио локоть и быстро отбегает.
    Замирает зал. Слышно, как хрипло дышит бык.

    Дон Суарес, начальник городской префектуры, дышит тяжело. Он сидит у себя дома, в кресле, и с ненавистью смотрит на Антонио. Парень пришёл к нему с жалобой и робко стоит перед ним.
    Антонио. Меня нашли по номеру машины, сеньор. Но я ничего такого не говорил. Это ваш сын со своими дружками...
    Дон Суарес. Ну и чего же ты от меня хочешь?
    Антонио. Меня выгнали с работы.
    Дон Суарес. И правильно сделали! Да за такое...

    Антонио с чёрной повязкой на глазах делает полшага вперёд и, прислушиваясь к дыханию быка, напрягается для удара шпагой. В правой полусогнутой руке его шпага подрагивает, готовая к резкому выпаду вперёд - корхо и дерехо.

    Дон Суарес поднимается с кресла и, плотный и тучный, как бык, медленно идёт на Антонио, которого мы не видим. Мы его только слышим.
    Антонио. Правильно сделали? Я вообще ничего там не говорил! Я их лишь подвёз! Это Пабло выкрикивал: долой каудильо! А выгоняют с работы меня! Это справедливо, по-вашему? Я должен кормить семью!
    Дон Суарес останавливается, тяжело дышит, словно ожидая удара шпагой, и вдруг с гневом обрушивается на парня.
    Дон Суарес. Замолчи, негодяй! Мой сын студент. Он вчера только приехал на каникулы и не знает тебя! Ты лжёшь!
    Антонио. Тогда позовите его!
    Дон Суарес. Замолчи или я проучу тебя на всю жизнь!
    Антонио по-прежнему не видно. Он вскрикивает:
    - Ах, так!..

    Антонио бросается на быка и... колет шпагой воздух: бык проносится рядом, задевая рогом его белый рукав, который свисает теперь лоскутом.
    Хохотом взрываются ярусы.
    Заслышав шум сзади себя, Антонио резко оборачивается. На него несётся бык.
    В ужасе закрывает глаза Бенита.
    Хохот не стихает.

    Дон Суарес. Ха-ха-ха-ха! Что ты можешь мне сделать, несчастный? Сле-пе-ц!
    Дон Суарес поднимает над собой кулаки и всем корпусом идёт на Антонио.

    Раскидывая ногами песок, бык опять несётся на Антонио, на этот раз уже с другой стороны. На Антонио оборван и второй рукав.

    Дон Суарес с поднятыми вверх кулаками вдруг расплывается в каком-то тумане и превращается в тучного судью в чёрной мантии. Одна рука его высоко поднята, он стоит перед листом приговора на кафедре - в поднятой руке его чернеет печать - и с грохотом опускает печать на лист приговора - бум!

    - Бум... бум... бум! - стучат по железным ступеням лестничной клетки толстые тяжёлые ботинки заключённого.
    Антонио Хименеса ведёт по узкому пустынному коридору мадридской тюрьмы пожилой массивный конвойный. На Антонио полосатая куртка, полосатые шаровары и такая же, полосатая, шапочка. На руках - стальные наручники: его только что привезли в Мадрид по этапу из Аликанте. Стражник топает за спиной Антонио и тяжело дышит.
    Опять подъём по лестнице.
    - Бум... бум... бум!

    - А-а! - вскрикивает Бенита и рывком отворачивает голову от арены. Но в последний миг Антонио успевает увернуться от удара торо и отскакивает в сторону.
    - Браво, торо! - ревёт толпа, неистовствуя на ярусах.
    Бык неожиданно останавливается и, стоя к Антонио задом, шумно начинает нюхать песок.
    С ярусов раздаётся хохот:
    - Ты его презираешь, торо?! - слышится глумливый выкрик.
    Антонио выпрямляет рукой шпагу и неуверенно идёт на сопение быка: надо как-то кончать этот затянувшийся спектакль. Лицо его мёртвенно бледно.
    И бледное лицо одного молодого человека в третьем ярусе. Он один молча смотрит на обречённое мужество матадора.

    Под грохот своих ботинок Антонио считает - мы слышим за кадром его голос:
    - ... 8...
    - Бум!
    - ... 9...
    - Бум!
    - ... 11... 14... Теперь - площадка. Опять: одна... две... 4... Мадри-ид! 12... 16. 16! Почему 16? Там... было 14.
    Подъём окончен, ещё один мрачный длинный коридор. Вверху, под самым потолком, тускло горят редкие лампочки. Их мутные жёлтые пятна раздражают после лестничной темноты. Свет, а какой-то не такой, что-то не так тут у них... Но что, что?! Антонио то и дело запрокидывает голову и смотрит на мутный свет лампочек.
    Коридор заканчивается, и пожилой, видавший виды, конвойный с кожаной сумкой на боку и с карабином за спиной привычно и равнодушно командует сзади:
    - Наверх! Ты что - оглох? Ещё наверх!
    И снова лестничная клетка, снова ступеньки.
    - Бум... бум... бум!
    За кадром звучит голос Антонио:
    - Одна... две... 3... 8... Зачем я считаю? 10... 11... Я - политический. Теперь все политические...
    Где-то поют молитву заключённые - доносятся их голоса.
    Голос Антонио за кадром:
    - Испанская музыка! 14... 15... 16. Кончилась. Опять 16! Странно: дали - 14. Могли и 16, им всё равно. Ошиблись? Не считали ступенек?
    Опять мрачный коридор. Антонио продолжает:
    - Когда выпустят - будет 40. Что у них тут со светом? А окон нет. Зачем им окна?
    Да, окон в коридоре нет. И людей не видно. Антонио всё запрокидывает голову:
    - Что у них со светом?!
    Устало дышит сзади конвойный - на пятый уже поднялись.
    Антонио вдруг смотрит на свои наручники, задирает голову вверх и спотыкается. Лицо его искажает гримаса: он видит на потолке тусклые, зарешёченные, как в бане, лампочки. Они поражают его.
    - Ха-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! - трясётся он в истерике.

    - Хо-хо-хо-хо! - издевательски несётся с ярусов. На Антонио уже распорот и красивый жилет тореро на боку. На рубашке виднеются капли крови: бык таки достаёт его.
    Антонио стоит посреди арены бледный, растерянный и выправляет рукой шпагу. На глазах у него повязка. А толпа воет:
    - Мясник!
    - Верните деньги!
    - Это надувательство!
    - Торо, проткни его!
    На песок арены летят, запущенные в Антонио, кожаные подушки сидений, помидоры. Один из помидоров попадает Антонио в спину, и толпа вновь взрывается от хохота.

    - Ха-ха-ха-ха! - содрогается Антонио, словно в припадке.
    - Ты чего? - изумляется конвойный. - Спятил?
    - Свет, свет! - выкрикивает Антонио. - У вас закован свет! Как я. У вас всё заковано! Ха-ха-ха.
    Смех вдруг обрывается. Нервно-напряжёнными глазами Антонио смотрит на конвойного и чего-то ждёт.
    - Спятил! Разве можно заковать свет! Святая мадонна! - всплескивает руками конвойный. - Пошли!
    Они идут по коридору дальше. Впереди коридор пересекает на уровне головы неширокая полоса света, похожая на луч прожектора. В сумерках видно, как роятся в луче золотые пылинки.
    - Возле окошечка остановишься! - говорит конвойный Антонио в затылок. - Приёмная канцелярия для политических, - поясняет он, боясь, что Антонио может выкинуть что-нибудь ещё.
    Небольшое квадратное окошечко на стене слева, из которого бьёт свет. Антонио останавливается перед ним.
    Отыскивая нужные бумаги, конвойный роется в кожаной сумке на боку. А у Антонио темнеют и заворожено останавливаются глаза: сквозь зарешёченное окно он видит на стене канцелярии крупномасштабную карту Испании. Пиринейский полуостров на карте с жирной косой надписью "Espana" чётко пересекают вертикальные и горизонтальные прутья решётки, торчащие перед лицом.
    Антонио в изнеможении закрывает глаза и... видит синее высокое небо с бледными перьями облаков, горы и виноградники на склонах холмов, пальмы на берегу моря, смеющееся лицо Бениты, рыбаков, тянущих сеть, и море - бирюзовое, с парусниками, бликующее, исчезающее где-то там, у горизонта, в дымчатом мареве. А вот на прибрежные скалы несётся крутая морская волна. Удар - и, разбитая вдребезги, волна опадает вниз белым кружевом пены, пылью водяного тумана.
    Словно на волне, Антонио качнулся возле окошка: его грубо оттолкнул конвойный.
    - Привёз вот ещё одного, по этапу из Аликанте, - доложился конвойный, протягивая кому-то сквозь решётку пакет с документами. - Пошли! - обернулся он к Антонио и открыл дверь в канцелярию.

    Посреди арены стоит Антонио с чёрной повязкой на глазах. Шпага его опущена вниз - кажется, он смирился со своей участью и ждёт смерти. На него мчится разъярённый бык. Однако торо спотыкается о валявшуюся на песке подушку от сиденья и падает на передние ноги. Удара не получилось - бык скользит на коленях мимо матадора.
    Раздаётся такой оглушительный хохот, что бык, поднявшись на ноги, забывает о своём намерении пронзить человека.
    Приподняв шпагу, Антонио вяло кричит:
    - Ю-у, торо!
    И опять с ярусов несётся хохот.
    Опустив голову, рыдает Бенита.

    В тюремной канцелярии два огромных открытых окна - жарко! В окно, что напротив двери, виден верх тюремного двора - этажи камер с маленькими окнами в решётках, красный кирпич стен впереди, справа, слева. А вот, если на тюремный двор посмотреть сверху - это мрачный глубокий колодец с каменным полом.
    Из второго окна открывается вид за город, на далёкий Эскориал. На фоне чистого неба выпечатывается огромный крест-монумент на одинокой горе.
    - Подойди ближе! На середину...
    Это говорит вставший из-за стола в глубине канцелярии жандармский офицер в белом кителе. За его спиной щебечет канарейка в клетке. Неподалёку от офицера, возле стены, стоит пузатый тюремный священник в чёрной сутане, с большим белым крестом на колышущемся животе. Священник перебирает пальцами чётки.
    Слева от Антонио, под зарешёченным приёмным окошком, низенький столик, заляпанный чернилами. За столиком сидит лысый писарь в униформе капрала. Приготовившись записывать, он смотрит, как бухает Антонио своими ботинками, выходя на середину канцелярии. На спине Антонио чёрной краской выведен номер - 206.
    Офицер поднимает со своего стола папку, разворачивает её и громко, отрывисто начинает читать:
    - Антонио Хименес, 25 лет, испанец, уроженец провинции Альгамбра, католик. Шофёр грузовика. Малограмотен. Осуждён на 14 лет тюремного заключения. Прибыл из Аликанте под номером 206. Жалоб - не имеет. Претензий - не имеет. Казённое имущество - комплектное. Личных вещей нет.
    Капитан бросает папку на стол и тем же размеренным голосом, глядя на писаря, диктует:
    - Поместить в камеру 109 четвёртого блока.
    Офицер оборачивается к священнику:
    - Падре, вы будете беседовать с заключённым?
    Получив утвердительный кивок, капитан отходит к канарейке и постукивает пальцем по клетке, чтобы расшевелить птичку. Он улыбается. К Антонио медленно подходит капеллан.
    - Сын мой, - говорит он нараспев, - смирись и будь терпелив в новом обиталище твоём, и господь наш не оставит тебя милосердием своим. Не ропщи и не богохульствуй. Каждый из нас несёт свой крест в жизни.
    Антонио смотрит на крест священника, лежащий поверх огромного живота, переводит взгляд на карту на стене, читает "ИСПАНИЯ" и отворачивается к окну. Оттуда валится на страну огромный, доминирующий надо всем, 150-метровый Мадридский крест - самый большой и самый тяжёлый в мире: его вес - 200000 тонн, 48 метров крестовика. Он достался Испании.
    Антонио закрывает глаза...

    Бык мчится на Антонио. Удар - и тело матадора, распластавшись в воздухе, летит на песок арены.
    Вздрагивает молодой мужчина в третьем ярусе.
    Сжав голову ладонями, кричит, потрясённая увиденным, Бенита.
    На арену выскакивают Эрнандес и два бандерильера. Размахивая плащами, они отвлекают быка от его жертвы и не дают ему добить Антонио. Бык устремляется за ними.
    На арену выбегают двое чулос с носилками и подхватывают Антонио. В цирке устанавливается тишина, затем все встают с мест, и начинается гвалт.

    Комната матадоров. Возле стола посередине столпились все участники корриды. Кто-то из пикадоров подходит к телефону на стене и начинает крутить диск.
    На столе лежит окровавленный Антонио. К нему сквозь толпу протискивается врач в белом халате с чемоданчиком в руке. За ним, тоже в халате, спешит старуха санитарка. Врач склоняется над раненым, разрывает на нём рубаху и приступает к осмотру раны.
    В комнату врывается Бенита - растрёпанная, заплаканная. Протиснувшись к врачу, она спрашивает:
    - Сеньор доктор, это мой жених, он будет жить? Он вызвал меня из Аликанте, я вчера только приехала...
    Антонио, услышав голос Бениты, открывает глаза и, не в силах что-либо сказать ей, только смотрит на неё, смотрит...

    На подножке вагона стоит Антонио и смотрит, как приближается родной вокзал. Ему кажется, что поезд идёт слишком медленно, и он от нетерпения начинает размахивать беретом над головой и что-то кричит, но всё тонет в гудке старенького паровоза.
    На перроне уже можно отличить лица людей. Антонио отыскивает в толпе встречающих мать, Бениту, сестрёнку. Возле них стоит полицейский. Это Рамон. Но, боже мой, как изменилась, как постарела донья Мария, какие на неё лохмотья! Не сладко им тут жилось без него.
    Антонио на ходу соскакивает с подножки допотопного вагона и бежит по перрону к родным навстречу. Донья Мария отстала от молодых, не несут ноги. А Бенита первой повисает на шее Антонио и целует его в губы, глаза, небритые щёки. Плачет и смеётся. Затем она уступает Антонио Чарите, и он быстро целует сестру, отпускает и бежит к матери.
    Донья Мария. Сыночек! Сыночек мой, ты вернулся!
    Больше донья Мария сказать ничего не может и слабеет в руках Антонио, силы покидают её.
    Бенита. Я же говорила, что его помилуют! Если уж за это взялся мой брат... Верно, Рамон?
    Антонио. Так это ты, Рамон?
    Рамон. Да, Антонио, нам пришлось повозиться из-за тебя! Ведь не было никакого состава преступления. А когда мы добились пересмотра дела, наш адвокат сумел доказать это. Ну, и из тюрьмы о тебе отзыв дали хороший, это, конечно, тоже помогло.
    Антонио. Да, самому мне бы не выбраться... А чего это ты так вырядился? Ты же учителем был!
    Бенита. Он теперь в полиции, там больше платят.
    Антонио. И кем же ты там?
    Рамон. Регулировщиком на дороге. Я ведь женился...
    Бенита. Антонио, теперь и мы не расстанемся, да? Я так ждала тебя!
    Донья Мария. Это верно, сынок. Лучшей невестки я бы не хотела...
    Антонио целует Бениту, обнимает её и мать за плечи, смеётся сквозь слёзы, и все они направляются с перрона домой.

    Из глаз Антонио медленно выкатывается слеза и сползает по худой смуглой щеке. Он закрывает глаза.
    К Бените поворачивает лицо врач.
    Врач. Если хотите, чтобы он жил - отойдите и не мешайте мне!
    Он достаёт из чемодана инструмент и приступает к операции.
    Врач. Сестра, тампон!
    Санитарка подаёт ему тампон, зажатый в щипцах.
    Возле стены пикадор говорит в телефонную трубку:
    - Скорая помощь? Что, уже выехали? Благодарю вас...
    Он вешает трубку и с грустью смотрит на Бениту. Подходит к ней, берёт её за локоть и отводит в сторону, к стулу.
    Пикадор. Ничего, всё будет хорошо. Это - наш доктор... он знает своё дело и заштопает всё, как надо. Вот только в госпитале придётся поваляться с полгода... а там нашего брата не лечат за одну храбрость... э, да что теперь об этом говорить!

    Ночь. Идёт холодный зимний дождь - кончилось лето.
    Голые, почерневшие от дождя деревья.
    Мрачная городская ратуша.
    И колокол - "бом! Бом!"
    Бьют часы. Полночь. Мрак.

    Чаболас Бениты. На общей постели на полу лежит вся семья: донья Мануэла, Бенита, её отец - старый дон Серхио, Рамон, его жена Фуэнсанта с грудным младенцем. Сквозь ветхие стены слышно, как шумит разгулявшееся море, барабанит дождь, свистит ветер. В чаболас тесно, холодно. В маленькой железной печке кроваво догорают дрова, роняя отблески пламени на лежащих на полу.
    - Кха! Кха-кха! Ак-кха! - раздаётся вдруг надрывный кашель старика. Он приподнимается и, морщась от кашля, садится на постели. Кашляет он так, что кажется, будто у него отрываются лёгкие.
    Заплакал проснувшийся Мигелито. Его стала убаюкивать и успокаивать Фуэнсанта - дала грудь.
    Фуэнсанта. Проклятая жизнь! 6 человек на 7 метрах! В могиле больше дают... Святая мадонна!
    - Ак-кха-кха-кха! Кха-кха!
    Возле стены не выдерживает донья Мануэла.
    Донья Мануэла. Матерь божия, владычица и сеньора! Ну что, что у тебя там, старая развалина? Ты можешь это кончить или нет? Младенца угробишь...
    Дон Серхио. Старая ведьма! Ты что же, не знаешь, что я не нарочно, что у меня туберкулёз!
    Донья Мануэла. Надо обратиться к врачу. Похоже, будто ты собираешься до утра выплюнуть свои лёгкие!
    Дон Серхио. Святая мадонна! Она ещё посылает меня к врачу! Да было ли у нас хоть раз лишнее дуро! Может, ты знаешь кого-нибудь из чаболас, кто позволил бы себе эту роскошь?
    Донья Мануэла. Ну ладно, сказать ничего нельзя. Ты же спать не даёшь...
    Дон Серхио. А, так я тебе мешаю? Всю жизнь я тебе мешаю! Надорвался на работе, и теперь никому не нужен!
    С постели поднялся Рамон. Посмотрел на часы и полез куда-то в угол, под стол.
    Фуэнсанта. Ты чего?
    Рамон. Должна быть передача...
    Он достал транзистор и включил его, вращая ручку настройки. Чаболас наполняется хрипом, посвистыванием.
    Дон Серхио. Я ей не нужен стал, старой ведьме! Так зачем же ты ко мне прибежала, когда тебя хотели выдать за этого ублюдка Игнасио? Зачем, я спрашиваю? Спала бы сейчас на перине, и не в чаболас, а в мясной лавке!
    Донья Мануэла. И сожалею об этом.
    Донья Мануэла воздела в темноте руки.
    Рамон. Ну хватит вам!
    Он усилил звук, и транзистор заговорил голосом диктора:
    - Рот-фронт! Говорит радиостанция "Свободная Испания"!

    Квартира начальника городской префектуры дона Карлоса Мигеля де Суареса.
    В его кабинете горит настольная лампа. Сам он не спит, сбычившись, слушает радиоприёмник на красивом низеньком столике, курит сигару. На доне Суаресе длинный махровый халат.
    Из приёмника звучит голос диктора:
    - ... каждый пятый испанец не может жениться: он не в состоянии прокормить семью из двух человек. Каждый второй труженик ест всего два раза в сутки. 12 песет стоят самые дешёвые сигареты. 80 песет - килограмм телятины. А зарабатывает рабочий в лучшем случае 60 песет в день. Разве это жизнь? В стране голод и туберкулёз, бесправие и полицейский террор.
    В дверь кабинета кто-то стучит. Дон Суарес выключает приёмник.
    Дон Суарес. Это ты, Пабло?
    Пабло. Да, отец. Можно к тебе?
    Дон Суарес. Входи. Почему так поздно?
    В кабинет входит молодой щёголь, он изрядно навеселе.
    Дон Суарес. Вернулся? И, как всегда, конечно, пьян!
    Пабло. Я уже не мальчик, отец, не студент. Поговорили немного о политике, выпили, разумеется.
    Дон Суарес. Сколько раз я тебе говорил, не смей касаться политики! Горничные - это по твоей части. А в политике у тебя мозги навыворот...
    Пабло. Нет, отец, с тех пор, как я окончил университет и стал работать в цензуре...
    Дон Суарес. У нас нет больше цензуры, нет! Сколько раз напоминать тебе об этом! Ты пойди скажи такое где-нибудь ещё в ресторане, негодяй! Но учти - выручать тебя я больше не буду. Хватит! Не забывай: ты - Суарес. Поэтому бросай свои университетские бредни! Стань взрослым, наконец. А твоё детство, похоже, затянулось. Вся эта игра в демократию, любовь к народу... Всё это пройдёт. И чем скорее, тем лучше. Ты такой же, как все, пора это понять.
    Пабло. Ты не прав, отец, я кое-что уже смыслю. Писатели, журналисты приносят издателям правдивые рукописи, статьи об ужасных бедствиях испанцев...
    В кабинет входит служанка в переднике. Прикрыв ладонью зевоту, она спрашивает:
    - Сеньор, кофе нести сюда?
    Дон Суарес. Да! Ему - 3 чашки!
    Служанка молча выходит.
    Дон Суарес. Это не писатели, если пишут о бедствиях! Поощряйте других, такие всегда найдутся. Они будут писать о процветании нации. Здравомыслящие из них поймут: на статьях о бедствиях не разбогатеть.
    Пабло. Но они бездарны. А у талантливых - мы всё вычёркиваем и ещё заявляем всему миру, что у нас нет цензуры и что мы не вмешиваемся в произведения искусства.
    Дон Суарес. Ты осёл, Пабло, повторяю тебе это ещё раз - осёл! Пей кофе!
    Пабло. На мало-мальски честные книги, которые нам не удаётся запретить, мы организовываем травлю в газетах и журналах, выступая от имени народа. Мы платим деньги мерзавцам, которые обливают грязью эти книги и имя честных писателей и называют белое - чёрным.
    Дон Суарес. Болван! Ты с ума спятил сегодня. Но я... я объясню тебе, как устроен этот мир! Щенок...

    Рамон держит на коленях транзистор и продолжает слушать передачу. Диктор говорит:
    - ... за свою долгую политическую карьеру генерал Франко "даровал" испанцам более 10-ти помилований... Теперь правительство сделало ещё один "подарок" народу. Мы не склонны его преувеличивать. Каудильо и на этот раз действует по французской пословице: "чем больше перемен, тем больше всё остаётся по-прежнему".
    Рамон выключает транзистор и прячет его под стол. Донья Мануэла, как ни в чём ни бывало, продолжает начатую перебранку с мужем.
    Донья Мануэла. Да, повторяю тебе: я глубоко сожалею!
    Дон Серхио. Ах, сожалеешь? Почему же ты не хочешь тогда выдать дочь за дона Ферреро! Он тоже владелец мясной лавки. Два года человек сватается...
    Донья Мануэла. Я никогда не торговала своей любовью, не будет торговать ею и моя дочь! Тебе этого никогда не понять: что ты можешь знать о любви? Ты только и думаешь о том, как бы наесться из этой проклятой лавки! 50 лет: хорош зятёк, нечего сказать!
    Дон Серхио. Святая мадонна, так за что же ты меня упрекаешь?
    Рамон. Отец, прекратите это!
    Дон Серхио. Ты слыхал? Ха, я уже не понимаю в любви! А что понимает эта старая калоша в долгах, которыми мы опутаны с головы до ног? Хотел бы я посмотреть, как ей завтра дадут в кредит бобов! Бенита уже год как не работает. Может, её Антонио после госпиталя никогда не женится на ней! Может, бык оторвал ему что-нибудь и... А жрать надо каждый день, это научно доказано. Я не помню, чтобы она хоть раз отказалась от завтрака...
    Бенита, уткнувшись в подушку, начинает глухо рыдать.
    Донья Мануэла. Оставь девочку в покое! Попрекает ребёнка куском, отец называется! Мало она стирает, старается...
    Дон Серхио. Я не попрекаю. Но она не приносит домой ни одного дуро. Все мы сидим на шее у Рамона. А у него теперь своя семья...

    Прихлёбывая из чашки кофе, дон Суарес продолжает отчитывать сына.
    Дон Суарес. Любишь хорошо одеваться, пить коньяк? Ездить на курорты с девками, иметь счёт в банке? Если тебя послушать, так всё это твой народ отберёт у нас. Другие начнут ездить на курорты, а ты - будешь нищим! Так какая же разница, кто будет ездить? Всё равно ведь не все!
    Пабло. Отец, режим Франко изжил себя, это понимает сейчас даже церковь. Один ты держишься за фалангу...
    Дон Суарес. Жить богато всем сразу - невозможно, такого ещё не было. Никогда прачка не будет иметь и десятой доли того, что имеет профессор. Всякая власть охраняет благополучие кучки, запомни это. Всех сытно не накормить. А, может, ты хочешь стать прачкой?

    Рамон удобнее усаживается на постели и закуривает.
    Рамон. Я же вам ничего не говорю... Сейчас трудно найти работу, сестра не виновата - спад...
    С постели вскакивает в одной рубашке Фуэнсанта. Из глаз её текут слёзы.
    Фуэнсанта. Ты бы мог покурить и на улице! Грудной ребёнок! Он скоро задохнётся от этой вони и дыма! Отец прав: почему бы Бените и не пойти за этого дона Ферреро? Много она о себе думает! И работу нашла бы, если бы хотела...
    Рамон. Фуэнсанта, опомнись, что ты говоришь!..
    Фуэнсанта. 3000 песет на всех! С ума можно сойти! У меня молоко от этих бобов пропадает, жизнь пропадает! Мы даже треску едим не каждый день!
    Донья Мануэла. Не плачь, Фуэнсанта, не плачь, дочка. Этим беде не поможешь. Все сейчас так живут, всем трудно.

    Дон Суарес. Я начинал с рядового репортёра газеты. Я поставил на фалангу и, как видишь, не прогадал. В своё время меня оценили в полиции - я пригодился им. Услуга за услугу, и в то время как мои коллеги оставались на прежних местах, я быстро продвигался. На-род! Если даже ты тупица, но предан фаланге - тёплое местечко тебе обеспечено. Партия своих не забывает. Мне присвоили даже частичку "де", хотя я и не знатного происхождения.
    Пабло. Народ восстанет, отец, если так всё пойдёт и дальше.
    Дон Суарес. Не восстанет. Не думай, что мы так глупы. У нас огромный штат полиции, осведомителей: мы в безопасности, потому что народ твой боится нас. Кому охота быть арестованным или уволенным с работы? Страх, вот кто наш союзник. И народ послушен и тих. Пусть расходует свою энергию и страсти на корридах, футболе. Я бы даже выдал всем телевизоры, только бы они сидели возле них и смотрели футбол.
    Пабло. Это примитивизм, отец. Народ уже не тот. Сейчас все и всё понимают...
    Дон Суарес. Правительство никогда не должно доверять народу и говорить ему правду. Правду должна знать только наша партия, наша руководящая её часть. Низшим классам мы должны говорить, что наша главная забота - это процветание нации. "Ни одного крова без очага, ни одного испанца без хлеба!" - вот наш лозунг. Мы должны внушать им, что у нас полная свобода слова, печати. Что у нас легко разбогатеть, потому что у нас - лучшая в мире система. Хорошие слова всегда вселяют у многих надежду на лучшее будущее. Человек, который верит в это, никогда не взбунтуется и будет препятствовать тем, кто хочет бунтовать. Раскол - вот наше оружие!
    Пабло. Отец, ты безнадёжен. Надо быть человечнее, демократичнее. Это поняли уже все...
    Дон Суарес. Надо быть реалистом, а не слюнтяем! Всех, кто выступает с критикой наших порядков - нельзя подпускать к народу и на пушечный выстрел! Отнять у них право говорить, печататься! Не предоставлять трибун! А для этого нужны полиция, цензоры - мы с тобой. Народ никогда не узнает, где была правда, а где ложь.

    Цветут сады. Весна.
    В глубине сада виден огромный корпус госпиталя. На лавочках сидят выздоравливающие больные в халатах. Среди них и Антонио. Он играет в домино.
    Коридор госпиталя. По нему идут двое: врач в белом халате и хозяин госпиталя - толстячок маленького роста. Лицо врача нам знакомо: мы его видели в цирке на корриде.
    Хозяин. Нет, сеньор Орландо, и нет! Я не могу на это пойти. Если больные перестанут мне платить, госпиталь придётся закрыть.
    Врач. Но такой случай, сеньор Барселона! Жаль, вы не были на корриде... Антонио Хименес - герой. Видели бы вы...
    Хозяин. Он должен мне ещё 500 песет. Я не выпишу его до тех пор, пока он мне не заплатит сполна! И кормить не намерен, он уже не больной, раз готов к выписке.
    Врач. Но у него нет больше денег! Он отдал вам весь свой аванс, всё, что у него было.
    Хозяин. У меня не благотворительное общество. Выписывайте его, но я передам дело в суд!
    Они останавливаются и, не глядя друг на друга, чего-то ждут. До внутреннего слуха врача доносится рёв толпы на корриде.
    Врач. Хорошо, сеньор Барселона! Его долг оплачу я сам.
    Хозяин. Вы?! У вас что - завелись лишние деньги?

    Из ворот госпиталя выходит Антонио. Его провожает медсестра в белом халате и шапочке, на которой вышит красный крестик.
    Антонио. До свидания, сеньора Мария! Дальше я сам... Валенсия мне знакома.
    Девушка крестит парня:
    - Храни вас бог, Антонио!
    Антонио поднимает голову и жмурится от яркого солнца.
    Антонио. Тихо как! К морю схожу, искупаюсь...
    Он пожимает сестре руку и выходит на улицу. Мария долго смотрит ему вслед.

    Воскресный день. Звонят колокола. Люди спешат на утреннюю мессу. Идут пожилые женщины, надвинув на самые глаза чёрные мантильи, подняв в руке незажжённые свечи. По другой стороне тротуара идут мужчины. Встречаются полицейские, священники. Обгоняя старух, со свечой в руке проходит Бенита. Лицо у неё отрешённое, хмурое.
    В соборе святого Павла идёт месса. На кафедре молится за всех перед господом богом благообразный падре с головой, повязанной по-женски чёрным платком. Он в зелёной ризе, расшитой парчовыми нитками. Его спокойный голос звучно плывёт по собору, эхом откликаясь где-то под куполом, и от этого в душу проникает благостное чувство, а на лица нисходит покой и умиротворение. Тихо в соборе со стрельчатыми сводами, хотя и молятся прихожане. На их головы столбами льётся причудливый свет из цветных витражей, золотятся пылинки.
    Заиграл торжественную мелодию орган, и под его тягучие вздохи запели на хорах ангельскими голосами дети:
    - Дэус, кви хуманэ субстанциэ дигнитатэм мирабилитэр кондидисти-и...
    Рядом с Бенитой быстро-быстро забормотала молитву старушка, одетая во всё тёмное. Присоединяясь к ней, Бенита страстно зашептала:
    - Господи! Помоги мне устроиться на работу, господи! Защити и заступись за раба твоего Антонио...
    Музыка оборвалась, и вместе с ней оборвалось пение на хорах. Служка трижды потряс колокольчиком, и те, кто сидел на скамьях, опустились на колени. Заметив, что за ней следит Пабло Суарес, Бенита тоже поспешно опускается на колени. В соборе воцаряется торжественная тишина. А теперь все запели хором "Слава всевышнему".

    Море в белых барашках. Пустынный пляж. Вдали слева виднеется город - Валенсия. А здесь, возле рыбацкого посёлка, сидит на песке раздетый до пояса Антонио и подставляет солнцу шею, грудь. На его правом боку большой белый рубец - след удара рогом.

    Торжественные и просветлённые, идут из собора верующие с зажжёнными свечами в руках - колеблются язычки пламени. Опять по одной стороне движутся женщины, по другой - мужчины: так принято. И опять блестят на головах женщин чёрные мантильи, надвинутые на самые глаза. Некоторые из старух несут в правой руке молитвенники, лёгкие раскладные стулья.
    На Бените тоже мантилья, и лицо её, бледное и красивое, кажется нарисованным, похожим на Божью Матерь. Она идёт и всё время посматривает исподтишка на правую сторону улиц. Там идёт Пабло, он тоже следит за девушкой.
    Навстречу женской процессии идут два полицейских в пилотках и в синих мундирах, перепоясанных нагрудными ремнями. Навстречу мужчинам - студенты-теологи, похожие на императорских пингвинов в своих чёрных мантиях с белыми воротничками.
    Узкая улочка переходит в широкую, и процессии, наконец, смешиваются. Пабло переходит поближе к Бените и догоняет её.
    Пабло. Добрый день, сеньорита!
    Бенита. Добрый день, слава тебе господи! Это опять вы?
    Пабло. Вы говорили в прошлый раз о работе, помните? Вы ещё тогда прогнали меня...
    Возле стены магазина стоит слепой нищий с лотерейным билетиком в руке. Он жалобно тянет:
    - Купи-те-е лотерейный биле-тик!..

    Разметав руки, спит на песке Антонио. Рядом лежат его брюки, ботинки.
    Неподалёку останавливается изящная легковая машина, из неё выходит на берег белокурая женщина с фотоаппаратом через плечо. Это туристка из ФРГ Лотта Шперлинг, путешествующая одна. Муж у неё старый банкир, вечно занят делами, и она предоставлена сама себе. Ей 35 лет, но выглядит она ещё молодо и свежо. Только по морщинкам у глаз можно разглядеть следы бывалости и не очень-то счастливой жизни.
    Лотта останавливается и, расстегнув на боку платья "молнию", начинает раздеваться. На ней сверхоткровенный полосатый купальник - узкая полоска на пышной груди и полоска чуть пошире на бёдрах. Она водружает на нос тёмные защитные очки и, приняв великолепную позу, разглядывает спящего Антонио.
    Антонио просыпается, садится и, изумлённый, смотрит на шоколадную оголённую немку. Та ему немедленно улыбается, и он чувствует, что нравится ей, и что она ему нравится тоже, и что у него перехватывает дыхание и нервно начинает биться сердце.
    Лотта улыбнулась ещё раз, обнажая ряд ровных белых зубов, и повернулась к Антонио гладкой холёной спиной.
    Растерявшийся парень нашарил рукой на песке пачку сигарет, зажигалку и закурил, продолжая рассматривать ноги женщины.
    Почувствовав дымок, Лотта обернулась к Антонио снова.
    Лотта. О, я отшень извиняйт... Могу я просит вас айнэн сигарэт? Я есть иностраньец, турист фэдеративный рэпюблик Германий. Майнэ намэ... как это... имья - есть Лотта. Лотта. А фи?
    Переведя указательный палец с себя, Лотта ткнула им в Антонио.
    Антонио. А-а, понял! Антонио. Я - Антонио! Угощайтесь...
    Улыбаясь, он протянул ей сигареты. Она закурила, закашлялась.
    Лотта. О! Это есть некарош сигарэт, я угощайт вас люччи!
    Она направляется к своей машине и возвращается оттуда с дорогими сигаретами.
    Лотта. Закуряйте это! Отшень карош! Фи здьес отдыхайт, я? А это есть что?
    Немка показала пальцем на белый шрам Антонио.

    Пабло водит Бениту по своей квартире, поглядывая на лицо девушки в чёрной мантии. Оно похоже на лицо богоматери.
    Пабло. Здесь у нас - столовая. Здесь - ванная. Мой кабинет. А это - кабинет отца. Отец, познакомься: наша новая горничная, сеньорита Бенита Гомес.
    Дон Суарес поднимается с кресла, оставляет газету и слегка кланяется. Девушка смущается, опускает голову и не знает, что ей делать.
    Пабло. Бенито, вы можете пойти осмотреть ещё кухню... она у нас там, направо.
    Бенита поспешно выходит, а начальник префектуры оценивающе осматривает её фигуру. В его глазах восхищение.
    Дон Суарес. Это она?
    Пабло. Хороша, правда?
    Дон Суарес. Да, вкус у тебя есть. Но тебе, Пабло, пора кончать всё это и жениться. После смерти матери прошло уже 6 лет, ты взрослый...
    Пабло. Если на Бените - я готов хоть сейчас.
    Дон Суарес. Не паясничай. И не смей трогать эту девушку. Да, да, запомни, на этот раз я говорю тебе серьёзно! Больше этот номер с горничными не пройдёт! Хватит! У меня нет банка обеспечивать всех...
    Дон Суарес круто поворачивается и уходит из кабинета.

    Деревенская таверна на берегу моря. Рыбаков в таверне почти нет, все ушли в море. За столиком сидят Антонио и Лотта, пьют вино. В их сторону предупредительно поглядывает бармен. Жена бармена, собрав со стола бокалы, подходит к мужу и, ополаскивая посуду, ждёт, когда муж обернётся к ней.
    Жена бармена. Опять появились эти проклятые немки!
    Бармен. Тебе-то что?
    Жена бармена. А о рыбаках ты подумал?
    Бармен. Эти... платят парням подороже.
    Жена бармена. И приучают их к пьянству. А зимой голодают семьи. Прямо национальным бедствием стало...
    Бармен. Не наше это дело. Я для того и торчу здесь, чтобы люди у меня пили.
    Лотта за столиком достаёт из сумочки зеркало, помаду и начинает подкрашивать губы.
    Лотта. Антоньё! Зачем фи есть такой э... траурихь? Надо пить вино... один раз живьём! Но здьесь некарош, ми будем поехать в бар.
    Она улыбается, затем встаёт и щедро рассчитывается с барменом (у бедняги от радости даже брови подскакивают).
    Лотта и Антонио выходят на крыльцо бара и направляются к машине Лотты. Вдали зажигаются огни Валенсии - уже темнеет.
    Вдали на море появляются парусники рыбаков - спешат домой.

    На берег на большой скорости идёт волна - шипит.
    Лихо мчится по асфальту вдоль моря машина Лотты - шелестят шины.
    Лотта, не сбавляя скорости, поворачивает лицо к Антонио, улыбается и смотрит на него. Её волосы треплет ветер.
    Волна круто, с размаха ударяется в берег.
    Словно брошенная волной, резко делает поворот машина - шоссе здесь от моря отворачивает к городу, и море остаётся позади.
    Лотта. Нет, Антоньё, ми не поехать в бар. Ми будем провьести времья у меня в номер, да? Бист ду айнфэрштандэн?
    Антонио безразлично кивает.
    Они въезжают в город - мелькают витрины, рекламы, огни магазинов.

    С мокрой головой, в халате и с полотенцем в руках из ванной комнаты выходит посвежевший, побритый Антонио. Он растирает голову.
    Лотта расстанавливает на столе бокалы, вино, закуску. Она тоже в халате - лёгком, шёлковом, который часто будто ненароком распахивается внизу при движении. Лотта, глядя на стол, улыбается.
    Лотта. Ну как, карош?
    Антонио, взглянув на фрукты, вино, улыбается тоже, проходит к зеркалу и причёсывается. В комнате чуть слышно играет радиоприёмник - разносится чёткий красивый фокстрот.
    Антонио. Откуда у тебя мужские вещи?
    Он показывает ей на свой халат.
    Лотта. О, я всегда имею... как это? - запас. В Испанья я приезжаю уже четвьёртый раз. Даже язык выучить.
    Она смеётся, подходит к нему и уводит его в танец. Прижимается к нему всё теснее, теснее... Антонио целует её, и ему начинает казаться, что все заботы, горести остались где-то там, за дверью, а здесь так уютно, и мир, в общем-то, неплохо устроен.
    Из распахнутого окна виден весь город внизу - в рекламах, огнях.

    Ночь. На квартире одного из рабочих собрались коммунисты: Рамон в полицейской форме, товарищ Педро - низенький крепыш с резким белым шрамом на правой щеке, хозяин квартиры и ещё два интеллигента в серых широких блузах. Это братья Сикейросы - Артур и Хуан. Артур склоняется над картой и просит внимания.
    Артур. Итак, товарищи, задача ясна: надо организовать серию местных радиопередач по подготовке к выборам в "Вертикальные синдикаты". Тексты уже готовы и утверждены Центральным Комитетом.
    Педро. Радиостанция у нас слабовата. Прошлый раз...
    Артур. Другой пока нет. Надо повыше забираться в горы.
    Хуан. Аккумуляторы тяжело тащить. Была бы своя машина - можно вести передачи на ходу. И удобно, и пеленгаторы не засекут.
    Артур. Да, дорога в горах Альмерии проходит высоко, было бы неплохо... Но, что поделаешь! А теперь, друзья, давайте обсудим план действий...
    Все наклоняются к карте, приготовившись слушать приказ.

    Утро. В номер Лотты Шперлинг через раскрытое окно несмело заглядывает рассвет. На столе пустые бутылки, тарелки с остатками ужина, окурки. На кровати спит Антонио с женщиной, которая много старше его, со следами пьянства на лице и усталости. В свете наступающего дня её лицо выглядит отрезвляюще бывалым.
    Антонио просыпается, встаёт и, взяв со стола бутылку, пьёт прямо из горлышка. У него трещит от боли голова. Он морщится, оставляет бутылку и пристально смотрит на Лотту.
    Просыпается и Лотта. У неё отёки под глазами. Она вскакивает, смотрит на себя в зеркало и, застеснявшись, отворачивается от Антонио. Ей не по себе.
    Лотта. Добрый утро, Антоньё! Ти уходит, да? Я некарош тебье?
    Антонио. Мне пора, Лотта. И так я уже пятый день у тебя, надо ехать домой.
    Лотта. Тебья ждёт жена?
    Антонио. Нет, я холост.
    На тумбочке возле кровати звонит телефон. Лотта подходит к нему, снимает трубку.
    Лотта. Ихь хёрэ, то ест я слюшаю.
    Из трубки раздаётся голос телефонистки:
    - Валенсия? Сейчас будете говорить с Гамбургом. Соединяю...
    Лотта. Вэр ист даст? Ихь хёрэ. Дас ист ду, Вольфганг?
    Волфганг. Да-да, это я, но от этого тебе не будет лучше, потаскуха!
    Лотта. Вольфганг! Что с тобой, как ты со мной разговариваешь?
    Вольфганг. А как я должен ещё с тобой разговаривать? Я знаю, как ты там отдыхаешь! Мне сообщили, подлая тварь, девка! Ты можешь больше не возвращаться, так и знай...
    Лотта. Как вы смеете, старый осёл?
    Лотта рывком повесила трубку и обернулась к Антонио. Лицо её было ещё гневным, но уже и растерянным.
    Лотта. Антоньё, побывайт со мной ещё... немногу. Прошу тебья! Отшень прошу.
    Антонио в нерешительности останавливается у двери.
    Антонио. Нет, Лотта, надо ехать.
    Лотта. Антоньё, совсем немного, а? Мне плёхо сейчас, останься!
    Лотта берёт с подоконника фотоаппарат и фотографирует Антонио.
    Антонио. Ну ладно. Только недолго...

    В красивых купальных костюмах на пляже стоят две молодые женщины и о чём-то разговаривают. Мимо них проходят Бенита и Пабло. Они тоже пришли сегодня на городской пляж.
    Всюду разноцветные грибки с одеждой, купальщики, зонтики. Возле бара вдали стоят, блестя лаком, "мерседесы", модные итальянские "альфа-ромео", французские "пежо".
    В шезлонгах на берегу развалились знатные фалангисты, читающие воскресный номер своей газеты "АБЦ".
    Бенита идёт впереди, отыскивая свободное место на пляже. За ней, чем-то удручённый, идёт Пабло. Кажется, девушка не хотела, чтобы он шёл с ней, но он идёт.
    Из множества транзисторов на песке несутся "босановы", "рок-н-ролы". То и дело преградой возникают загорелые парни, играющие в волейбол.
    По ровной глади моря несутся за катерами морские лыжники. Мелькают красные плицы морских велосипедов.
    Позади Бениты и Пабло идёт парень с гитарой и во всё горло распевает "Аделиту".
    Возле берега плавают на полосатых надувных матрацах дети богачей. В небе проносится звено американских реактивных истребителей, оставляя белый след за собой.
    Бенита останавливается и, недовольная, оборачивается к Пабло.
    Бенита. Вы, как эти американцы... Непрошено идёте за мной. Как не стыдно? Я же 100 раз говорила вам...
    Пабло восхищённо смотрит на неё и молчит. Бенита отворачивается, снимает платье и ложится на песок. Раздевается и ложится с ней рядом и Пабло.
    В нескольких шагах от них останавливаются 3 девицы. У одной в руках транзистор, из которого, захлёбываясь, вещает диктор:
    - Наша главная забота - ни одного очага без огня, ни одного испанца без хлеба! Народ, способный на столь высокий духовный подвиг, на такое общение с богом и, будучи поставлен на рельсы культурного прогресса...
    - Викки, заткни ему глотку! - взрывается одна из девиц.
    Щелчок, и транзистор умолкает. Викки и её подружки рассматривают лежащую на песке Бениту.
    Викки. Ну и нашёл же себе Пабло сеньориту!
    Раздражённая девушка. Какая она тебе сеньорита! Посмотри на её руки... Разве не видишь - она из низших классов.

    Окраина Валенсии. Небольшая конторка в переулке. Возле конторки толпятся безработные. Внутри конторки двое дельцов подписывают какие-то бумаги.
    К толпе подходит Антонио.
    Антонио. Что здесь происходит?
    Безработный. Вербовка. Подписывают контракты на сбор какой-то травы в горах Андалусии.
    Антонио. А платить, небось, будут гроши.
    Безработный. Нет, платят они как раз хорошо. Слишком хорошо!
    Антонио. Так в чём же дело?
    Безработный. Слишком хорошая плата! Это всегда настораживает...
    Подошедшего Антонио замечают вербовщики.
    Первый вербовщик. Тебе чего, парень? Ищешь работу?
    Второй вербовщик. Так давай, не тяни, а то мы уходим.
    Антонио. На какой срок вы заключаете контракты?
    Первый вербовщик. На лето. Осенью вернёшься домой.
    Второй вербовщик. С денежками! И немалыми, парень.
    Антонио оборачивается к безработным. Те что-то мнутся, опускают глаза.
    Антонио. Ладно, я согласен. А что за работа?
    Второй вербовщик. Вот это мужской разговор, сразу видно настоящего парня! Подходи, расскажем... Ну, кто ещё? Подходите...

    Поздняя осень. Туман. Деревья опять стоят голые, чёрные, как нищие при дорогах. Вечереет. На городской ратуше бьют часы. Качается колокол. Его заунывные удары плывут медленно и печально.
    И печально серое свинцовое море. Берег пустынный, неприютный. По берегу вдали, в сторону закатного солнца, движутся две фигурки. Вот останавливаются, целуются.
    Это Антонио и Бенита.
    Антонио. Наконец-то ты пришла. Я уже неделю как вожу грузовик, а тебя всё нет и нет. Зачем ты пошла к ним?
    Бенита. Без работы не сладко жить. Рамон всех не прокормит, да и попрёки надоели. Я так ждала тебя, Антонио!
    Антонио. Ничего, теперь будет всё хорошо. Правда, то, что заработал в горах, пошло на взнос за грузовик, но зато - постоянная работа. Я думаю, к рождеству мы поженимся. Вот только скоплю немного денег, и поженимся.
    Бенита. Мне не хотелось к ним идти, Антонио, но...
    Антонио. Я понимаю. Уж так устроена жизнь: идёшь туда, где тебя берут.
    Бенита. Спасибо тебе, Антонио! А что это у тебя с глазами? Ты всё время щуришься.
    Антонио. Не знаю. Это началось ещё там, в горах. Что-то плохо стал видеть по вечерам. Но это пройдёт, так уже было.
    Бенита. Сеньор Суарес не знает, что ты мой жених... что это ты сидел из-за него...
    Антонио. Я понимаю. Иначе нельзя, он уволит тебя.
    Бенита. Его сын... он неплохой человек. Я попросила его, чтобы он тоже не говорил ему ничего. Но он...
    Антонио. Что он?
    Бенита. Он... он пытается ухаживать за мной.
    Бенита поднимает на Антонио ясные глаза и печально смотрит.
    Антонио. Я переломаю ему кости!
    Бенита. Не трогай его, Антонио. Ты же знаешь... я не даю ему повода. Я не хочу, чтобы ты опять пострадал. И потом... мы же скоро поженимся, Антонио?
    Антонио. Вот скоплю на свадьбу... Завтра мне опять в рейс, на два дня. Но ты, если что - только скажи мне, и я утоплю этого хлыща в море!
    Бенита. Я буду ждать тебя... я отпрошусь.
    Антонио и Бенита молчат и, глядя на море, прислушиваются к шуму волн. Солнце уже наполовину скрылось за морским горизонтом.

    Рокот волн переходит в далёкий рокот мотора.
    Лунная ночь. Вдоль залитого голубым светом шоссе стеной стоят голые осенние горы. Справа от шоссе - мерцает равнина моря. Шоссе вьётся, петляет.
    Показываются фары грузовика. Он идёт с юга на север, растёт, приближается.
    В кабине, сцепив зубы, сидит Антонио и, сощурившись, напряжённо всматривается в дорогу. Слева горы, справа - море. В кузове Антонио какие-то бочки. Он возвращается из рейса домой.
    На шоссе появляются фары встречного грузовика. Вдруг в глазах Антонио они начинают двоиться, троиться и становятся из жёлтых зелёными. Антонио трёт глаза кулаком, но огней становится всё больше - заняли всю дорогу, и дорога тоже расплывается в каком-то тумане. На лбу Антонио вздуваются жилы, а лицо покрывается капельками пота.
    Антонио судорожно крутит баранку и шарахается из стороны в сторону. Грузовики проносятся совсем рядом, чуть не зацепившись бортами.
    Антонио сбавляет скорость и едет дальше осторожно, но всё равно грузовик его выписывает змейки на дороге. Антонио трёт глаза, но шоссе по-прежнему просматривается мутно, как сквозь зелёное бутылочное стекло. Опять двоятся и троятся фары встречных машин.

    Горы залиты лунным светом. На одной из невысоких холмистых вершин двое склонились над радиопередатчиком - один с микрофоном у рта, в полицейской форме, дугой в одежде крестьянина, с лицом, на котором виден глубокий шрам. Это Рамон и Педро. Педро держит наготове пистолет и, глядя вниз на шоссе, осматривает местность.
    Педро. Скорее, Рамон, сядут аккумуляторы!
    Рамон подносит к губам микрофон и начинает передачу:
    - Гнёт каудильо и его фаланги разорили страну. Мы помним, одновременно с расстрелами коммунистов, Франко провозгласил: "С победой над коммунистами мы навсегда ликвидировали в нашей стране опасность классовой борьбы. Мы создадим свои профсоюзы, которые братски объединят рабочих и предпринимателей. "Так появились у нас в Испании "вертикальные синдикаты". Членство в этих, с позволения "братских" организациях обязательно: так называемые "профсоюзные взносы" автоматически удерживаются из нашей зарплаты.

    По шоссе, залитому лунным светом, на расстоянии километра друг от друга медленно едут два грузовика-пеленгатора. На крыше каждого из них вращаются круглые кольца антенн. За вторым пеленгатором едут до десятка гвардейцев на мотоциклах.
    Кабина первого радиопеленгатора. Рядом с шофёром сидит жандармский офицер с микрофоном у рта. Он передаёт:
    - Шестой, я - пятый, даю отсчёт: 249. Сколько у вас?
    Фургон второго пеленгатора. За радиостоликом сидит оператор и офицер. Офицер смотрит на лимб с градусами, подносит к губам микрофон и отвечает:
    - Пятый, я - шестой. У меня 247. Они где-то недалеко...

    В квартире дона Суареса гости. Они сидят за столом, выпивают, смеются. Дверь в зал открывается, и входит Бенита. Она отыскивает глазами хозяина и, найдя его, показывает знаками, чтобы он подошёл к ней. Дон Суарес нехотя покидает весёлую собеседницу и направляется к дверям.
    Бенита. Вас зовут к телефону, сеньор. Я сказала, что у вас гости, но это... из префектуры.
    Дон Суарес идёт в кабинет, а Бенита направляется к себе в комнату. В коридоре появляется раскрасневшийся от выпитого вина Пабло. Он оглядывается и на цыпочках крадётся к двери Бениты.
    Дон Суарес стоя разговаривает в своём кабинете по телефону. Он слушает, морщится и стряхивает с сигары пепел.
    Дон Суарес. Передача ещё ведётся? Засекли? Что, в горах Альмерии? Хорошо, пусть продолжают поиск. О результатах сообщите мне. Да, в любое время ночи.
    Он вешает трубку, включает радиоприёмник и настраивает его на нужную ему волну. Раздаётся голос диктора:
    - ... таким образом, сама идея такого "профсоюза" есть отвратительный фарс, а не демократия. Цеховые комитеты собираются не чаще двух раз в год. У вас должны рассеяться последние иллюзии в способности "вертикальных синдикатов" защищать наши классовые интересы.

    Рамон на горе продолжает говорить в микрофон, глядя на текст, освещённый лучом фонарика:
    - ... но покончить с классовой борьбой Франко не удалось. Создавайте всюду по примеру рабочих Барселоны при "вертикальных синдикатах" рабочие комиссии. Власти смогут их уничтожить, только уничтожив рабочий класс.

    По шоссе медленно едут автопеленгаторы. Вращаются круглые антенны на их крышах. В чистом небе ярко свет луна. Спокойно дышит прибоем внизу море. И настойчивым прибоем доносятся приливы сверчков. Движется кортеж гвардейцев на мотоциклах.

    Дон Суарес злобно уставился на радиоприёмник. Оттуда льётся спокойный уверенный бас Рамона:
    - Прямая связь с массами и рабочая солидарность - вот тот фундамент, на котором возникают и усиливаются рабочие комиссии. Не бойтесь входить в них. Рабочий класс Испании борется и не сдаётся!
    Дон Суарес резко выключает приёмник и выходит из кабинета.

    По шоссе, виляя из стороны в сторону, мчится пятитонный грузовик Антонио. Антонио всё трёт глаза. Вот он сворачивает за выступ горы, съезжает с шоссе на обочину и останавливается возле кювета. Справа блестит под луной равнина моря.
    Хлопает дверца. Антонио вылезает из кабины и прислоняется спиной к борту, глядя на море. Он вздыхает, достаёт сигарету и закуривает.

    Выйдя в коридор, дон Суарес слышит за дверью Бениты возбуждённые голоса. Он останавливается и прислушивается.
    Бенита. Как вам не стыдно? Уходите! Я теперь буду запираться от вас на ключ.
    Пабло. Но я люблю вас, Бенито!
    Бенита. Вы же знаете, у меня есть жених! Если вы будете приставать ко мне, я пожалуюсь вашему отцу. Или вообще уйду от вас.
    Дон Суарес. Пабло!
    Дверь открывается и появляется растрёпанный Пабло. Он смущён, растерян. Но дон Суарес почти дружески берёт его за локоть и уводит к себе в кабинет.
    Дон Суарес. Оставь девчонку в покое, есть дела поважнее. Я хочу ещё раз поговорить с тобой...
    Пабло. Что-нибудь случилось?
    Дон Суарес. Коммунисты опять ведут передачу.
    Пабло. Ну и что?
    Дон Суарес. Это не из Праги. Местные, в моём округе.
    Пабло. Тебе грозят неприятности?
    Дон Суарес. Тебе тоже. Вот об этом я и хочу поговорить с тобой, как проводим гостей. А сейчас пошли к ним...

    Полицейские пеленгаторные машины остановились. Перестают вращаться кольца антенн. Останавливаются и мотоциклисты.
    В кабине первой машины офицер подносит к губам микрофон:
    - Они кончили передачу, мы опоздали!
    В динамике раздаётся ответ:
    - Они где-то недалеко и будут спускаться. Едем быстрее! Нам надо растянуться по дороге...
    Обе машины и мотоциклисты рванули вперёд на большой скорости.

    По глинистому склону возле шоссе сыплется земля, камешки. Выше видно, как с горы спускаются двое. За плечами у них тяжёлые ранцы. Это Рамон и Педро, луна осветила их лица, одежду.
    Рамон. Надо поторапливаться, Педро. Мы и так затянули...
    Педро. Ничего, до деревни недалеко, успеем.
    Рамон. Мне утром на смену, надо ещё успеть вернуться в город.
    Внизу показывается серая лента шоссе. Коммунисты отдуваются, вытирают капли пота с лица и поглядывают вниз на море, шоссе.

    По шоссе быстро идёт мальчик. Он оборван, на вид ему лет 13.
    Впереди, сбоку шоссе, мальчик замечает машину. Возле неё, облокотясь на крыло, стоит и курит Антонио. Мальчик прибавляет шагу.
    Мальчик. Доброго здоровья, сеньор шофёр! Не исправен мотор?
    Антонио. Здравствуй, малыш. Нет, что-то у меня с глазами...
    Мальчик. До Аликанте не подвезёте?
    Антонио. Я там живу. Вот отдохнут немного глаза, и поедем. Тебя как звать?
    Мпльчик. Хуан Дортикос. Я один, родных у меня нет.
    Антонио. А-а...

    Из кабины пеленгаторной машины высовывается офицер и кричит мотоциклистам:
    - С этого места становитесь по одному, перекрывайте дорогу! Всех подозрительных - задерживать!
    Офицер поворачивает лицо к шофёру, приказывает:
    - Быстрей!
    Машина увеличивает скорость. Офицер опять высовывается и смотрит, как ещё один из мотоциклистов остановился.

    Хуан и Антонио сидят в кабине грузовика.
    Хуан. Дядя, может, поедем?
    Антонио. Пожалуй, я ещё не смогу, малыш: вижу всё, как сквозь зелёное бутылочное стекло.
    Хуан. А я вам буду подсказывать, что увижу на дороге: "Машина! Правее, левее, а?" Как-нибудь доедем вдвоём.
    Антонио. Что ж, давай попробуем... Будешь у меня, как лоцман на корабле.

    С горы на шоссе спрыгивают Рамон и Педро. Замечают грузовик Антонио впереди за выступом и бегут к нему.
    Рамон. Машина какая-то, вот удача!
    Педро. А может, не стоит... рисковать.
    Рамон. Я же полицейский! Шофёры не любят портить с нами отношений.
    Они подбегают к грузовику, который уже заурчал и, поставив рюкзаки возле колёс, устремляются к кабине: "Эй!"
    Из кабины высовывается Антонио. Он удивлённо смотрит на перепачканных землёю людей, но видит их плохо.
    Рамон. Антонио, ты?!
    Антонио. Рамон?! Что ты здесь делаешь?
    Рамон. Контрабандиста поймал. Подбрось-ка меня в город!
    Антонио. Садитесь...
    Первым залазит в кузов Педро и принимает от Рамона тяжёлые рюкзаки с рацией и аккумуляторами. Рамон тоже прыгает в кузов, отряхивает с мундира землю и кричит:
    - Поехали!
    Антонио снимает машину с тормоза и выезжает на шоссе.

    По шоссе навстречу друг другу несутся машины: грузовик и два пеленгатора. За вторым пеленгатором мчат три мотоциклиста с карабинами за спиной. Из переднего пеленгатора высовывается офицер и знаками показывает шофёру грузовика, чтобы тот остановился.
    Хуан толкает Антонио в бок, и тот останавливает свой грузовик.
    Остановились и пеленгаторы. Мотоциклисты вырываются чуть вперёд и тоже останавливаются. Из кабины первого пеленгатора выходит офицер и направляется, посвечивая фонариком, к машине Антонио.
    В кузове грузовика томительно переглядываются меж собой Рамон и Педро.
    Педро. Кажется, влипли... Стрелять?
    Рамон. Их много, подожди с этим, успеешь...
    Он поднимается над кабиной и громко спрашивает:
    - В чём дело?
    Офицер направляет на него луч фонарика, рассматривает его форму и машет шофёру рукой: "Давай, проезжай..."
    Антонио даёт газ и медленно объезжает пеленгаторов, мотоциклистов.
    В кузове опять переглядываются Рамон и Педро: "Пронесло!"
    Рамон. Понял теперь, зачем я вырядился в это?
    Грузовик Антонио удаляется, становится всё меньше, меньше.

    Гости Суаресов уже разошлись, а отец и сын ещё не ложатся, сидят в гостиной за столом, уставленным бутылками, остатками ужина, и разговаривают. Дон Суарес налил себе в бокал шампанского.
    Дон Суарес. Пора тебе кончать эти дурацкие знакомства со студентами, ты должен подумать о своей карьере.
    Пабло. Но я не собираюсь быть ни министром, ни даже начальником префектуры.
    Дон Суарес. Глупо! У таких, как ты, коммунисты давно отобрали бы власть, если бы не мы. Вступай в фалангу. Партия всегда позаботится о тебе, если будешь ей верно служить.
    Пабло. Мне и так неплохо. И потом фаланга ведь должна, как вы любите говорить, заботиться о процветании нации, а не о своих членах.
    Дон Суарес. Не путай слов с делом, сколько мне учить тебя! Слова - это одно, а дела... Это разные вещи. И разве так уж плохо быть избранным? Разве плохо сидеть в дождь под навесом на стадионе, в то время как все остальные мокнут и смотрят не на футбол, а на небо? Нет, сын, видимо, придётся тебе кое-что показать...
    Пабло. Ты начинаешь говорить загадками.
    Дон Суарес. Я дал слово матери, когда она умирала, что позабочусь о тебе. И я позабочусь. Я выбью из твоей головы дурь!

    Хуан и Антонио в кабине грузовика. Проехали ещё одного гвардейца, сидящего на мотоцикле на обочине дороги. Вьётся вдоль берега моря шоссе. Слева угрюмые горы. Тихо, спокойно вокруг.
    Хуан. Чуть вправо, сеньор. А кто эти двое, вы их знаете?
    Антонио. Я знаю только полицейского. Это брат моей невесты. Он как-то ухитрился со своими выцарапать меня из тюрьмы. Грамотные, черти!
    Хуан. Вот так полицейский!
    Антонио. Он парень ничего.
    Хуан. Встречная! Вправо, ещё вправо... спокойнее, дядя Антонио. Вот так, теперь хорошо.
    Антонио. Молодец, малыш, так мы быстро доедем. Останешься ночевать у меня.
    Хуан. Спасибо, дядя Антонио, вы так добры ко мне.
    Антонио. А! Я тоже много бродил. Отец у меня погиб в 37-м, при Эбро. Он был республиканец. Но я его плохо помню. Запомнил лишь вот это - "рот-фронт"! Так научил он меня здороваться. Нас преследовали из-за него. А потом появился отчим. Чарита - моя сестра - уже от него. Тоже был красный. Умер, бедняга.
    Хуан. А вы - коммунист?
    Антонио. Что ты, малыш! Я сам по себе. Хватит с меня бед и без этого. Нет, я сам по себе. И считаю, если бы все того же держались - может, и легче людям жилось бы. Ну их к чертям все эти партии! Они дерутся между собой, а людям от этого житья нет, вот что я скажу. Разве это жизнь на 60 песет! И потом всё равно им не одолеть Франсиско, нет. Всё в решётках кругом! Разве можно порвать решётку?
    Хуан. А что у вас с глазами? Как же вы будете ездить?
    Антонио. Это ты верно, малыш, работу я опять могу потерять. Надо сходить к врачу, хоть это и дорого. Придётся взять из свадебных... Видать, не жениться мне и к рождеству: не водятся у меня, малыш, деньги! Проклятая жизнь. Визит к врачу стоит 200 песет, туда не находишься. А лекарство! Нет, в счастливом мире Франсиско дешевле умереть... Хотя и это не дёшево: гроб тоже стоит 300 песет.
    Вдали показываются огни Аликанте. К дверце Антонио склоняется из грузовика Рамон и громко кричит:
    - На окраине остановишь! Я сойду с ним... А завтра зайди ко мне: дело есть!
    Антонио. Ладно.

    Утро. К чаболас Рамона идёт Антонио, жмурится от яркого света. Он останавливается возле полога, словно раздумывая, заходить или нет.
    Антонио. Рамон!
    Рамон. Сейчас, Антонио!
    Из чаболас выходит заспанный Рамон, угощает Антонио сигаретой, закуривает сам и, взяв Антонио под локоть, уводит его к морю.
    Антонио. Слушаю тебя...
    Рамон. О том, что подвёз меня ночью, не болтай.
    Антонио. Очень мне нужно. Меня твои контрабандисты не интересуют.
    Рамон. Напрасно. Ты мог бы неплохо заработать.
    Антонио. Каким образом?
    Рамон. Твоя машина может пригодиться ещё. Вот тебе адрес, зайдёшь по нему и скажешь: "Я от Рамона". Тебе заплатят за вчерашнее. Об остальном - договоритесь там.
    Антонио. Но предупреждаю тебя сразу: если контрабанду возить, я ничего не знаю! Подвёз по дороге, и всё. А что подвёз, кого, куда - не знаю, я шофёр, и всё. Меня вы в свои дела не впутывайте, только так. За хорошие деньги, конечно.
    Рамон. Не знал я, что мой будущий родственник такой жадный.
    Антонио. Ты знаешь, для чего мне деньги. Об остальном не спрашивай.
    Рамон. Но я думал, тюрьма тебя хоть чему-нибудь научила!
    Антонио. Ещё как! Попробуй, тоже поумнеешь.
    Рамон. Ладно. Только и тебе следует иногда подумать, у кого деньги берёшь. И о том, как они достаются.
    Антонио. Мне всё равно, чьи. Полиция, коммунисты. Житья от вас нет, от всех!
    Рамон. А с кем же ты хочешь жить?
    Антонио. Я сам по себе.
    Рамон. Ну ладно, жизнь покажет... Будешь получать 100 песет, так и скажешь. И кончим на этом.
    Антонио. Я согласен, цена подходящая. И ты знаешь: молчать я умею.
    Рамон. Иначе я и не разговаривал бы с тобой, парень. Ты сейчас куда?
    Антонио. Позавтракаю, и спать, куда же ещё. Всю ночь не спал.
    Рамон. Тогда пока! Мне ещё на дежурство...
    Они возвращаются в посёлок и расходятся. Антонио направляется к своей чаболас. Перед порогом он оглядывается и входит.
    За столом сидят Чарита, донья Мария и Хуан. Сложив перед собою лодочкой руки, они совершают молитву перед едой. Антонио пододвигает ногой стул и садится тоже, взяв ложку.
    Донья Мария косо поглядывает на мальчика: слишком тот быстро и жадно ест. Антонио перехватывает её взгляд.
    Антонио. Ладно, проживём как-нибудь... (Закипая) Куда же теперь ему деваться! Пусть поживёт, пока пристроится куда-нибудь...
    Донья Мария. Ладно, сын, что же с этим поделаешь, если иначе нельзя. Я не виню тебя, только надо было посоветоваться.
    Антонио. Вот и посоветовались.
    Он встаёт, закуривает и выходит из чаболас.
    Из соседней чаболас доносятся возбуждённые голоса:
    Донья Мануэла. Ешьте, ешьте, чего смотрите!
    Рамон. Опять эта треска и фасоль! Хорошо хоть Бенита теперь не видит этого...
    Донья Мануэла. Пусть выходит за своего Антонио и ест мясо!
    Дон Серхио. За Антонио, и мясо?! Как бы не так! Этот молодчик уже столько лет морочит девчонке голову, а до свадьбы всё так же далеко, как до Мадрида! Мясо! Ха. Да у него ни одной свободной песеты в кармане нет.
    Рамон. Оставьте его, он хороший парень.
    Дон Серхио. Что толку! Всё равно у него на свадьбу нет денег. А лавочник, сеньор Эмилио, хоть сейчас: руку и сердце.
    Антонио швыряет окурок, зло затаптывает его и уходит вновь в чаболас: нет правды на свете!

    Из трамвая выходит в форме полицейского Рамон. Оглядывает всё вокруг и направляется в скверик на центральной улице.
    В сквере сидит на лавочке и читает газету Педро. Его не узнать. Он побрит, чисто одет, в берете. К нему подсаживается Рамон. Оглядывает сквер - никого поблизости нет.
    Педро. Ну как он, согласился?
    Рамон. Да. Придёт к Артуру после полудня.
    Педро. Ты с ума сошёл: на явочную?!
    Рамон. Нет. Передай Артуру, чтобы ждал его у старухи.
    Педро. А-а... На него можно положиться?
    Рамон. Да, он парень крепкий. Только он ничего не хочет знать. Думает, что речь идёт о контрабанде. Но это, может, и к лучшему: будет осторожен. Пусть теперь сеньоры из гвардии засекают!
    Педро. Со временем узнает, конечно, если станет нашим.
    Рамон. Предупредите его: на дороге не останавливаться, в кузов не заглядывать! Рисковать пока рано. Ну, я пошёл.
    Педро опять "читает" газету, а Рамон поднимается и не спеша выходит из сквера.
    Он выходит на широкую улицу. Впереди виден перекрёсток. Там с белой палочкой в руке стоит полицейский регулировщик. Рамон подходит к нему, отдаёт честь, и они меняются местами.
    Теперь регулирует движение Рамон. Он серьёзен и сосредоточен.
    Мимо Рамона проезжает в открытом красивом "пежо" начальник городской префектуры дон Суарес. Рамон отдаёт ему честь, но майор не поворачивает даже головы в его сторону, засмотревшись на хорошенькую женщину на тротуаре.

    Лунный вечер. На берегу моря встречаются двое. Это Антонио и Бенита. Море разбушевалось, и Бенита не сразу услыхала, как подошёл к ней сзади Антонио. Он обнял её, и она, вздрогнув, радостно оборачивается к нему, попадая в объятия.
    Бенита. Антонио, милый! Мы так редко стали видеться...
    Антонио. Ничего, Бенито, скоро мы уже не будем разлучаться. К пасхе мы обязательно поженимся. Кажется, у меня будет теперь неплохой приработок.
    Бенита. Правда, Антонио?!
    Девушка несколько раз целует его от радости, а Антонио замечает, как на тёмных горбах волн появляются два каких-то тёмных предмета. Это оторвались от берега плохо причаленные лодки рыбаков. Море перед непогодой разгулялось, и всё вокруг охватила неясная тревога. Появились тучи, сильнее засвистел ветер.
    Антонио щурится, плохо видит и, прислушиваясь к рокоту волн, напряжённо всматривается: хочет понять - что там, впереди?
    Лодки крутит, уносит в открытое море - они чёрные и беспомощные на громадных волнах, они - сами по себе, у них нет направления.
    Антонио. Что это там, в море?
    Бенита. Рыбацкие лодки оторвались. Их уносит в море. Ты так и не ответил мне.
    Антонио. У меня после каждого рейса намечается приработок в 100 песет. Мы всегда будем вместе, Бенито!
    Лодки относит друг от друга всё дальше, дальше...
    Бенита. А потом мы построим свою чаболас, верно?
    Антонио. И будем жить отдельно...
    Бенита. И нам никто не будет мешать. Мы купим себе кровать - настоящую, с сеткой!
    Антонио (улыбаясь). Нет, лучше мы купим тебе красивое платье и туфли на каблуках, как у настоящих сеньор.
    Бенита. А потом мы купим тебе мотоцикл, Антонио! И сможем уезжать из этого вонючего посёлка далеко-далеко, где нет никого. Ах, как хорошо нам будет, Антонио! Я так люблю тебя!
    Антонио всматривается в море, но ничего не видит. А лодки разносит всё дальше.
    Антонио. Где лодки? У них нет направления...
    Бенита. Какое нам до них дело... Пусть об этом думают рыбаки.
    Антонио. Надо бы предупредить их, пропадут...
    Бенита. Их прибьёт к берегу. Антонио! Рамон говорит, что дни нашего каудильо сочтены, и жить скоро будет всем легче.
    Антонио. Нет, Франсиско ещё крепок, его не одолеть. Зря только народ мутят, жили бы тихо, каждый сам по себе...
    Бенита (смеясь). Брат сказал про тебя, что ты - слепец: тёмный...
    Антонио. Много он понимает, этот полицейский!
    Бенита вскрикивает - одну из лодок перевернуло, и она исчезла в волнах. Теперь на море видно только одну лодку, и ту крутит так, что она вот-вот потонет.
    Антонио. Что там?
    Бенита. Ничего. Всё будет хорошо, Антонио. Почему ты не любишь Рамона? Он неплохой...
    Антонио. Кто теперь любит полицию?
    Бенита. Но ты же знаешь... И потом он...
    Антонио. Почему ты замолчала?
    Бенита. А ты никому не проговоришься? Ведь это мой брат!
    Антонио. Ну вот ещё! Слово мужчины!
    Бенита. Знаешь, я слушала вчера транзистор, и вдруг... говорит радиостанция рот-фронта, "Свободная Испания". И голос... нашего Рамона!
    Антонио. Тебе показалось.
    Бенита. Что же я, по-твоему, не знаю голос своего брата! Наверно, он коммунист.
    Антонио. Повторяю: тебе показалось. И смотри сама не проболтайся где-нибудь! Будет похуже, чем со мной.
    Бенита. Ты так думаешь? Видимо, показалось...
    Антонио. Я вчера привёз твоего брата домой. Похоже, там за кем-то охотились... Ты всё перепутала!
    Бенита. Да-да... наверно, ты прав. Спасибо, Антонио! Мы... мы скоро поженимся, да? Я так тебя поняла?
    Антонио. Ты всё правильно поняла, Бенито. Потерпи ещё немного, милая, теперь уже скоро...
    Антонио целует девушку, не даёт ей дышать и пытается снять с неё платье. Бенита испуганно вырывается и отбегает от него в сторону.
    Бенита. Ты что, Антонио?! Нет-нет, не подходи ко мне: этого не будет до свадьбы! Не подходи ко мне, Антонио...
    Антонио. Бенито, я же люблю тебя! Ну сколько нам можно ждать?
    Бенита. Я себя боюсь... Не надо, Антонио, я прошу тебя: не надо!
    Антонио. Прости меня, Бенито!
    Бенита. Я понимаю, Антонио. И не сержусь на тебя: я тоже хочу этого, но ты же знаешь - нельзя. Спой мне, Антонио! Ты так давно не пел для меня...
    Антонио покорно подходит к Бените, берёт её за руки и сильным глубоким баритоном начинает петь о любви:
    - Ту-у, солё-ту-солёту-у...

    Антонио в кабинете врача-окулиста. Врач уже закончил осмотр и сидит за столиком, выписывая рецепт. Врач очень старый, с бородкой.
    Врач. Вы не работали случайно в горах Андалусии на сборе волокнистых растений?
    Антонио. Да, сеньор доктор, работал. А что?
    Врач. Я так и думал. Негодяи! Они отлично всё знают и продолжают своё дело!
    Антонио. Какие негодяи, доктор? Они платили хорошо, очень хорошо.
    Врач. Эту траву запрещено собирать. В стране уже десятки тысяч слепых! Первое место в мире! А впрочем, где их сейчас нет: каждый второй - слепец.
    Антонио. Доктор, я не ослепну? Я буду видеть хорошо? Работать - смогу? Что у меня с глазами?
    Врач. Работать шофёром? Ни в коем случае! Вам надо лечиться, у вас прогрессирующая глаукома. Нельзя напрягать зрение: это гибельно для вас.
    Антонио. Что это - глаукома?
    Врач. Повышенное давление на глазной нерв. Зелёная вода по-народному. Грузовик придётся оставить. Не будете лечиться - слепота!
    Антонио. Что вы, доктор! Как же это - не работать? А кто будет кормить семью? Это же смерть, сеньор доктор! У меня невеста...
    Врач. Как хотите. Я предупреждаю вас... Вот рецепт глазных капель...
    Антонио. Лекарство дорого стоит?
    Врач. Это вам скажут в аптеке, молодой человек. Лечиться надо под наблюдением врача.
    Антонио. Каждый раз 200 песет? Да ещё лекарство! Вы шутите, сеньор доктор!
    Врач. Иначе ослепнете. Вы хоть понимаете это?
    Антонио с рецептом в руке смотрит в спину отвернувшемуся, сгорбившемуся врачу и переводит взгляд на окно.
    На улице идёт дождь. Стёкла плачут, и кажется, что плачет Антонио за окном.

    Часть вторая

    Из подъезда дома выходит Пабло и дон Суарес. Они направляются к голубой машине и поднимают её верх. Накрапывает дождь.
    За руль садится дон Суарес и нажимает на стартёр. Машина начинает подрагивать. Садится и Пабло, и они выезжают со двора под красивой аркой на городскую улицу.
    Пабло. Ты так и не сказал мне, куда ты меня хочешь везти в такую погоду?
    Дон Суарес. Потерпи, скоро увидишь. Я договорился с начальником местной тюрьмы - он пропустит нас в одну камеру...
    Пабло. Мы едем в тюрьму?! Зачем?!
    Дон Суарес. Там тебя ждёт...
    Пабло. Полицейский сюрприз?
    Дон Суарес. Возможно. Я хочу, чтобы ты посмотрел на него...
    Пабло. Не понимаю...
    Дон Суарес. Тебе не нравится быть у власти... Я хочу дать тебе предметный урок.
    Впереди на здании кинотеатра показалась огромная афиша, на которой цветными красками нарисовано жуткое убийство, и убийца с пистолетом в руке. Шёл американский кинобоевик.
    Пабло. Детство какое-то...
    Дон Суарес. Детство? Посмотрим... Обрати внимание на то, как будет выглядеть этот заключённый. И вспомни потом, как молодо, упитанно выглядят наши работники политического аппарата. И никуда не стремятся оттуда переходить.
    Пабло. И что же?
    Дон Суарес. Приказания отдавать легче, чем выполнять их. Запомни, сколько существуют на свете народы...
    Огромный толстый полицейский поднимает дубинку, и дон Суарес и другие машины, следующие за ним, вынуждены остановиться. На дона Суареса уставилось хмурое, бессмысленное лицо с толстыми губами.
    Дон Суарес. ... у власти почему-то всегда были скоты.
    Полисмен показывает, что путь открыт, и машина трогается дальше.
    Пабло. А ты знаешь, отец, мне нравится твоя объективность.
    Пабло смотрит на вывески, на рекламы впереди. Одна из них настойчиво призывает: "Пейте только коньяк!"
    Пабло. Ты действительно трезво смотришь на мир!
    Дон Суарес. Этого не изменить. А Испания - страна особая...
    Дон Суарес всматривается в лица прохожих и затягивается сигарой. Лица встречных либо ничего не выражают, либо покорно опущены. Бодро идут только монахи в чёрных сутанах да высокие гвардейцы в голубых мундирах.
    Дон Суарес. У нас народ покорный, верующий. Ничего он сам не изменит, и не сто'ит о нём думать и ломать себе голову. Бери жизнь, как она есть, и ты увидишь, что это не такое уж скверное блюдо. И знай: ложь всегда будет сильнее правды. Правда любит честных, а их, согласись, не так уж много. Потому что быть честным нелегко, если бы ты и захотел. Честных мало, и они не могут объединиться: окружающая их ложь мешает им это сделать.
    Пабло. А если всё-таки объединятся?
    Перед остановившейся у светофора машины села стая голубей. Надо ехать, а голуби не разлетаются, хотя машина и пытается тронуться. Дон Суарес чертыхается и нажимает на сигнал. Голуби продолжают ходить по асфальту. Пабло усмехается.
    Дон Суарес. Сейчас ты всё увидишь сам и поймёшь меня.

    Дождь всё идёт. Подняв воротник плаща, стоит Антонио и смотрит на мостовую. Вода вдоль бровки течёт, течёт и... исчезает между решёток водостока. Рядом с Антонио стоит подросток, это Хуан. На доме сзади них вывеска: "Аптека".
    Хуан. Ну, что он сказал, Антонио?
    Антонио. Э, малыш, с нашими деньгами в аптеку ходить только за геморроидальными свечками. Пройдёт как-нибудь и само... Да и работу: не могу же я оставить работу, чтобы лечиться!
    К разговаривающим подходит переодетый в штатское полицейский агент в котелке.
    Агент. Сеньор, докумэнтос!
    Антонио достаёт права водителя и суёт их полицейскому под нос. Тот смотрит, сличает Антонио с фотокарточкой и, прикоснувшись к котелку, возвращает удостоверение.
    Они опять вдвоём на дожде. Антонио вдруг взрывается, глядя в спину удаляющемуся агенту.
    Антонио. Всё проверяют. Каждый день всех проверяют! Всю жизнь только и делают, что проверяют!
    Хуан. А почему они проверяют?
    Антонио. Так хочет наш каудильо! В Испании, по его мнению, слишком много подозрительных. Подозревается весь народ, понял!
    Антонио закуривает сигарету и смотрит в сторону решётчатых ворот городского сада напротив. Накрывшись зонтиками, туда идут прохожие. Створки решётки, видимо, чуть разведены, и Антонио с его места кажется, что люди, как вода на мостовой, просачиваются сквозь решётку.
    Антонио отворачивается и смотрит на слепого нищего возле магазина. Над нищим на стене висит огромный плакат Генеральной миссии: "Dios te auvdare!" - "Бог тебе поможет!"

    Рядом гонит ослика, нагружённого чесноком и капустой, высокий худой крестьянин в альпаргатах .
    Мимо Антонио и Хуана на большой скорости проносится машина Суаресов. Дон Суарес и Пабло о чём-то оживлённо разговаривают.

    Звеня связкой ключей, дверь тюремной камеры открывает коридорный стражник. За его спиной стоят и ждут дон Суарес, Пабло и майор, начальник тюрьмы.
    Дверь, наконец, открывается, стражник отходит, и всем предстаёт зрелище - с табуретки вскакивает измождённый заросший заключённый интеллигентного вида, в пенсне.
    Дон Суарес наклоняется к уху майора и что-то шепчет, видимо, просит его оставить Пабло с заключённым наедине, потому что тот кивает, кивает, и оба отходят вглубь коридора.
    Дон Суарес. Входи, Пабло, не бойся. Поговори с ним...
    Пабло входит внутрь камеры и закрывает за собою дверь.
    Пабло. Здравствуйте...
    Заключённый. Вы, сеньор цензор?! Здравствуйте! Какое счастье, что вы посетили меня, боже мой, какое счастье!
    Пабло. Вы меня знаете? Откуда?
    Заключённый. О, сеньор Суарес! Вы не помните меня? Я - писатель Орландо Ривера. Вы ещё вызывали меня по поводу одной моей повести, которую не хотели у меня пропускать.
    Пабло. Что-то не припомню... А за что вас посадили?
    Заключённый. Вы ещё тогда разделяли мои взгляды и добивались, чтобы повесть пошла. Советовали, в каких местах надо поправить, разве забыли? Ну да, меня теперь трудно узнать...
    Пабло теряется, что ему на это ответить, и в замешательстве потирает пальцами лоб, стараясь не встречаться взглядом с Риверой.

    В коридоре разговаривают начальник тюрьмы и дон Суарес.
    Начальник тюрьмы. О, этот сломался у нас с первых же дней!
    Дон Суарес. Значит, ваш выбор, вы полагаете, будет удачен?
    Начальник тюрьмы. Ручаюсь вам за вашего парня, как за себя! Сейчас этот писатель ему такого наговорит, что вашему сыну от одного вида демократов будет делаться тошно.
    Оба пожилых сеньора дружно хлопают золотыми крышками портсигаров, угощают друг друга сигарами и закуривают.
    Вдали от них прохаживается коридорный стражник, подглядывая в глазки камер. Тихо в коридоре, гулко раздаются шаги.

    Заключённый. Сеньор Суарес, помогите мне! Разве можно сажать человека за решётку только за то, что он не так думал, как другие! За статью, которую даже не напечатали! Ведь это же, выходит, за мысли? Посудите, нигде в мире не сажают людей за мысли!
    Пабло. Что же это за мысли? Если вы не возражаете, конечно...
    Заключённый. Ничего особенного, сеньор цензор, смею заверить вас - ничего особенного. Во всех учебниках истории на десятках страниц расписываются походы различных завоевателей - Македонского, Цезаря и других. А восстаниям народов за свободу и справедливость, их руководителям в тех же учебниках не отводится и десятой доли! Я выразил эту мысль. Ничего в этом такого, как вы сами понимаете, нет. Ну, и ещё о том, что, сколько существуют народы, столько будет длиться борьба за торжество справедливости на земле. Вот и всё. Это же чистая история. Я могу отказаться от этих мыслей, если надо, но меня не хотят и слушать. Судили закрытым судом, даже без присутствия адвоката.
    Пабло. Какой вы кончали университет?
    Заключённый. В Барселоне. Исторический факультет. Помогите мне, сеньор цензор! Умоляю вас - помогите мне выбраться отсюда: я во всём раскаиваюсь. Человек - червь, гнусь, что он может изменить? Видите, я раскаиваюсь, во всём! Я молод, люблю свежий воздух, женщин - и всё это я сам отдал. Я проклинаю себя за это! Чего мне недоставало? У меня было всё, всё, а я... Нет, вы должны мне помочь. Вы тоже молоды и поймёте меня! Даю вам слово благородного человека, что никогда, никогда больше... Свобода, демократия - бред всё это, слова, из-за которых не сто'ит лишать себя удовольствия жить.
    Пабло. Но я не в силах что-либо... Я всего лишь рядовой служащий.
    Заключённый. Поручитесь за меня! Я дам подписку, что впредь буду писать только о любви и спорте. Никаких социальных проблем! Никогда! К чёрту! Меня ждёт невеста. Мы вообще можем уехать... Поверьте мне: в этом мире каждый должен быть сам за себя. На улице сейчас солнце, цветы...
    Пабло. Какие цветы? Ведь зима...
    Заключённый. Что? Зима?
    Он смотрит на Пабло безумно, неотрывно.

    Начальник тюрьмы. Страшны не эти хлюпики-писатели. Вы правы. И хорошо сделали, что придумали этот спектакль. Завтра же приведу и своего бездельника: пусть полюбуется! А то всё не так: нет свободы, демократии...
    Дон Суарес. Скорее бы уж весна. Надоела эта погода...

    Весна. Цветут деревья, цветы. Их белые гроздья видны даже в темноте.
    Полночь.
    Из трамвая выходят двое - мужчина и мальчик. Мужчина держится за плечо мальчика так, будто они очень дружны, и потому он не хочет его отпускать. Это Антонио и Хуан. С ними здороваются встречные и те, кто обгоняет их. Антонио весело отвечает на эти приветствия, и никто не догадывается о его слепоте, никому это в голову не приходит. А он уже слеп, слеп совершенно. Они идут по тротуару.
    Впереди, на перекрёстке дорог, стоит Рамон в полицейской форме. Он замечает Антонио и Хуана и покидает свой пост.
    Рамон. Еле дождался вас. Думал, может, ты сегодня не в ночь? Отменили рейс...
    Антонио. Я всегда теперь в ночь: сам напросился. А хозяин даже рад - кому охота по ночам! Он думает, что я днём подрабатываю в другом месте.
    Рамон. А зачем тебе это? Тяжело ведь.
    Антонио. Так надо.
    Рамон. А мальчика зачем таскаешь с собой? Ему спать надо.
    Антонио. Он учится водить. А днём, сам знаешь, инспекция на дорогах. Будет у парня профессия. Это верный кусок хлеба, правда, малыш?
    Рамон. А-а, это неплохо. Остановишься сегодня на 63-ей миле, подберёшь их. А высадишь на 102-й, понял?
    Антонио. Ладно, знаю. Ну, мы пошли...
    Рамон. Пока. Мне ещё дежурить.
    Он возвращается на место регулировщика и принимается за работу.

    Мимо вахтёра в воротах автобазы проходят Антонио и Хуан. Они сразу же направляются в глубину гаража к своей машине. Но мимо шофёров так просто не пройти. На Антонио налетает молодой весёлый парень в комбинезоне, вытирает руку тряпкой и подаёт её.
    Шофёр. Привет, Антонио.
    Антонио подаёт руку как-то вяло, и шофёр находит её сам и пожимает.
    Шофёр. Ты это что, зазнался, что ли? Ну, как тебе нравится мой новый грузовик? Красавец, не правда ли? Да не туда смотришь, это же не мой! Вот он мой, здесь...
    Антонио поворачивает голову на голос, смотрит, торопливо вдруг закуривает и так же торопливо говорит:
    Антонио. Хорош, Метралья, но мне некогда его сейчас пощупать, спешу в рейс...
    Шофёр. Вечно тебе некогда! Изменился ты последнее время, Антонио, сильно изменился!
    Антонио. Ты находишь?
    Шофёр. Да, Антонио, это так, и ты не обижайся. Мы все видим - заноситься ты стал. Раньше вместе ходили по стаканчику гинебра пропустить, а теперь тебя не дозовёшься. Друзья не нужны стали...
    Антонио. Метралья, извини, но всё далеко не так. Пошли, малыш, нам надо спешить.
    Антонио и Хуан направляются к грузовику. Антонио садится в кабину, что-то говорит Хуану, и мальчик бежит в диспетчерскую.
    Из гаража то и дело выезжают автомобили.
    Хуан возвращается с путевым листом в руке и садится в кабину тоже. Заревел мотор. Грузовик медленно трогается с места.
    Хуан. Прямо! Тише, тише, люди... посигналь...
    Антонио знает во дворе каждую кочку и ведёт машину уверенно. Шофёры - народ свой, сторонятся, не обижаются, когда на них лезешь прямо буфером.
    Вот и ворота.
    Хуан. Стой!
    Грузовик останавливается, Антонио протягивает из кабины подбежавшему вахтёру путевой лист. Вахтёр заглядывает в путёвку, затем в кузов машины и говорит:
    - Проезжай!
    Антонио прячет лист в нагрудный карман, даёт газ и привычно съезжает вниз по шоссе.
    Хуан. И правда, ночью лучше. Никто к тебе не приглядывается и не видит, что у тебя болят глаза.
    Антонио. Ничего, малыш, скоро это пройдёт, а пока давай, помогай...
    Хуан держит свою руку на правой кисти Антонио и, если надо, легонько тянет её - вверх или вниз, куда надо повернуть баранку. И ещё помогает голосом. Сколько потянет Хуан за руку, столько и даёт Антонио руля. Отпустит - держит Антонио прямо. Так и ездят: привыкли уже.
    Темно на дороге, и Антонио включил дальний свет. Вьётся дорога...
    Хуан. Чуть правее (потянул за руку): впереди встречная! А почему Рамон говорит - ещё чуть правее, вот так! - что каждый десятый у нас полицейский, либо священник. Левее, так, хорошо. А врачей и учителей мало.
    Антонио молчит, думая о чём-то своём. Лицо его словно высечено из камня - застывшее, напряжённое.
    Хуан. Держи вот так... Проезжаем 17-ю милю. Здесь ещё за поворотом рыбацкая коптильня внизу, знаешь?
    Антонио. Я на этих дорогах каждую выемку знаю. Вот сейчас будет поворот влево, верно?
    Хуан. Верно! Ты отличный шофёр, Антонио!
    Антонио. Был когда-то лучшим здесь на побережье.
    Хуан. Правее, ещё. Так держи. И ещё он говорит: чёрные сутаны и синие мундиры - преобладающие цвета нации. Наверное, это так.
    Антонио. У Франсиско на всех хватит решёток, голыми руками их не порвать. Скажешь, когда будет 20-я миля, зальём там воды.
    Хуан. Ладно. Держи прямо.
    Впереди темно, и мальчик вытягивает шею, щурится, глядя вперёд. Проклятая дорога!

    А здесь, в комнате Пабло, светло. Из приёмника льётся тихая прекрасная музыка. Пабло стоит перед зеркалом и завязывает на шее галстук. Он самодовольно рассматривает себя. И вдруг лицо его обезображивает испуг: из зеркала на него смотрит не он, Пабло, а заключённый писатель с безумным взглядом. Пабло встряхивает головой, и видение исчезает. В зеркале опять нерешительное лицо Суареса-младшего.
    Пабло отходит от зеркала, надевает шляпу и выходит из комнаты.
    Пабло идёт по освещённой фонарями улице - модный, элегантный. Он задумчив, нетороплив.
    У входа в богатый бар толпятся молодые парни, кого-то поджидают. Это Мигель, Фернандо и Альфредо - дружки Пабло по студенческим годам. Они почти не изменились - смеются, толкают друг друга. Вдруг Мигель замечает идущего по улице Пабло.
    Мигель. Хэлло, Пабло! Греби сюда, старик! Сейчас подойдут такие крошки - пальчики оближешь!
    Пабло подходит к ним, здоровается с каждым за руку и усмехается.
    Пабло. Вы всё такие же...
    Альфредо. А чего нам? Вчера полицейского вздули. Привязался...
    Пабло. Всё с режимом воюете?
    Фернандо. А то!
    Он замечает красивую аристократку, прошедшую мимо них с мужем, и провожает её жадными глазами.
    Пабло. Ну воюйте, воюйте...
    Мигель. Тебя не узнать, старик! Что с тобой? Идём с нами, вспомнишь старое доброе время, а?
    Пабло. Нет, Мигелито, с меня хватит: детство кончилось.
    Альфредо. Что с тобой, старина?
    Пабло. Ничего. Просто я предпочитаю смотреть футбол из ложи. Мир устроен неплохо, и не надо его менять.
    Фернандо. Да уж не влюбился ли ты, старик?
    Мигель. Тут, пожалуй, другое: он состарился, наш Паблито!
    Пабло. Нет, просто я вырос. Надо же когда-то взрослеть! Желаю удачи с крошками...
    Пабло приподнимает шляпу и всё так же чинно и торжественно продолжает следовать по улице, освещённой фонарями. Он идёт спокойный, уверенный в себе, и фонари словно отдают ему честь и указывают дорогу - сплошной свет перед ботинками.

    Мчится в ночи грузовик.
    В его кузове сидят двое возле радиостанции. Торчит антенна. Один из склонившихся над радиостанцией поворачивает лицо, и мы узнаём в нём Педро. Он говорит в микрофон:
    - Внимание, внимание! Рот-фронт. Говорит радиостанция "Свободная Испания"! Слушайте нашу передачу...

    Кабина грузовика. В ней Антонио и Хуан.
    Антонио. На 102-й миле они сойдут, и мы заедем потом в таверну сеньора Мендоза. Замечательная у него яичница по-манчегски! На всём побережье нет дешевле и лучше этой таверны. Я у него каждую половицу на полу знаю, поверь. Столик в углу под фикусом - моё любимое место. А какое у Мендоза пиво! Можно промочить и горло, верно, малыш?
    Хуан. Что они там делают?
    Антонио. Ты пил когда-нибудь пиво?
    Хуан. Нет. Но я видел, как его пьют. На нём пена...
    Антонио. Какое нам дело. Мы ничего не знаем, понял? Ничего не делают. Едут, и всё.

    Педро продолжает говорить в микрофон:
    - ... отдавайте свои голоса за кандидатов рабочих комиссий. Первый тур выборов, который начнётся в этом году, может позволить рабочему движению овладеть основанием пирамиды "вертикальных синдикатов", чтобы взломать их изнутри. Возможны провокации. В Астурии, например, на крупной шахте "Камоча" власти сократили число профсоюзных делегатов с 48% до 26-ти и уволили наиболее вероятного кандидата от рабочей комиссии. Провокационный расчёт был откровенным: рабочие, дескать, откажутся голосовать. Получилось наоборот: шахтёры "прокатили" почти всех официальных кандидатов.

    Дон Суарес стоит в своём кабинете дома и держит в руке телефонную трубку.
    Дон Суарес. Да, слушаю. Что-что? Не могут засечь? Ускользает? Значит, передача ведётся с подвижной точки, и сделать что-либо будет весьма трудно. Да. Попытайтесь... Но, видимо, у них слабая радиостанция. Да, рассчитанная на местную округу. Значит, и они местные. Хорошо, я буду дома.
    Он вешает трубку.

    С ночного шоссе съезжает грузовик и направляется к таверне, которую он осветил фарами. Вот он подъезжает к крыльцу и останавливается. Гаснут фары. Хлопают дверцы. Появляется Антонио и Хуан.
    Антонио. Ну вот мы и добрались до сеньора Мендоза. Сейчас ты попробуешь пива, малыш.
    Антонио привычно переступает через ступеньки, с двух раз нащупывает ручку двери и входит в таверну. Ещё с порога он громко говорит, обращаясь к хозяину.
    Антонио. Добрый вечер, сеньор Мендоза!
    Мендоза. Здравствуй, Антонио! Пора уже закрывать, но так уж и быть, для тебя я сделаю исключение. Что будешь заказывать?
    Антонио. Две яичницы и два пива.
    Антонио проходит в угол, где возле окна и фикуса стоит столик, ногой нащупывает табуретку и бросает на неё свой берет.
    Антонио. Посиди тут, малыш, я сейчас...
    Хуан садится, а Антонио идёт к стойке, берёт два бокала с пивом и возвращается. Один бокал он ставит перед Хуаном, второй - на самый край стола, и уходит опять. Хуан переставляет бокал Антонио, чтобы он не упал, и ждёт.
    Антонио возвращается с двумя порциями яичницы по-манчегски и ставит тарелочки на стол. Затем садится.
    Антонио. Ну что, малыш, попробуем, да?
    Антонио подмигивает мальчику и улыбается. Тот берёт свой бокал и вдруг с ужасом начинает наблюдать за Антонио. Антонио хватает пальцами воздух в том месте, где раньше стоял бокал с пивом. Хуан смотрит, как Антонио нащупывает на столе кружку, не выдерживает и всхлипывает.
    Хуан. Антонио! Ты же не видишь совсем! Ты совершенно ничего не видишь! Как ты ездишь?!.
    Антонио натыкается на бокал пальцами, нащупывает ручку и молчит. Улыбка исчезает с его лица. Так проходит несколько секунд.
    Антонио. Да, малыш. Это случилось ещё позавчера, ты не заметил. Ты боишься? Боишься теперь ехать со мной?
    Хуан. Антонио! Ты знаешь, кто ты, ты знаешь?! Ты великий человек, Антонио! Другого такого нет в целом мире! Ты... ты настоящий мужчина, понимаешь!
    На глазах у Хуана блестят слёзы, но он пытается улыбаться другу, забыв, что тот этого не видит. Он начинает пить пиво, и Антонио слышит, как у мальчика лязгают по стеклу зубы, выбивая дробь.
    Антонио сидит, опустив голову, свесив руки.
    Антонио. Если я не сяду за руль, малыш, все мы умрём с голоду. Мне и самому делается не по себе, когда я подхожу к машине, но что поделаешь...
    Хуан. А как же теперь Бенита?..
    Ах, мальчик! Неосторожный ты задал вопрос, но ты ещё мал и потому не понимаешь этого. Не понимаешь, почему так тяжело молчит твой друг и делает вид, что слишком уж горькое пиво.

    Лунная ночь. К берегу моря ведёт мужчину за руку мальчик. Это Хуан и Антонио. Они останавливаются.
    Антонио. Её ещё нет?
    Хуан. Не видно.
    Антонио. Хорошо, иди. Домой я вернусь сам.
    Мальчик уходит. Антонио, оставшись один, закуривает.
    Раздаются лёгкие женские шаги. Антонио поворачивается на звук и, прислушиваясь к тому, как хрустит гравий, вытягивает шею. Доносятся мерные вздохи моря: это подлизываются к берегу волны. Появляется Бенита.
    Бенита. Антонио! Так-то ты мне рад...
    Антонио доворачивается корпусом на голос, протягивает руки и, нащупав девушку, прижимает её к груди, начинает гладить. На лице его в этот миг разливается нежность и скорбь. Антонио целует Бениту так, словно прощается с ней навеки. И девушка почувствовала его состояние.
    Бенита. Антонио, что с тобой: ты сегодня такой нежный! И у тебя влажные ресницы... Ты плачешь?
    Антонио. Нет, что ты! Тебе показалось.
    Бенита охватывает голову Антонио руками, поворачивает его лицо к луне и пристально разглядывает его. В свете луны на неё смотрят мёртвые, безжизненные глаза. Девушке становится страшно, но она бодрится.
    Бенита. Ты какой-то странный сегодня... А за мной опять увязался сын хозяина, еле отделалась от него.
    Антонио. Мне сказали, что тебя видели с ним на пляже! Ты ходишь с ним?
    Бенита. Что же тут такого? Это было всего один раз. Он сам...
    Антонио. Ах, вот оно что! Значит, правда!
    Он отталкивает девушку и бьёт по щеке.
    Бенита. За что? За что ты меня, Антонио?! Я так ждала тебя все эти годы...
    Девушка закрывает лицо ладонями и горько плачет. Антонио порывается было к ней, но тут же одёргивает себя и остаётся на месте.
    Антонио. Уходи! Иди к нему. Ты свободна...
    Бенита. Антонио!..
    Антонио. Уходи! Видеть тебя не хочу!
    Бенита. Ты же знаешь: он не нужен мне! Зачем ты так, Антонио?!
    Антонио. Дрянь!
    Бенита. Ты разлюбил меня, Антонио?
    Обиженно опустив голову, плача, Бенита почти бегом уходит в сторону посёлка.
    Уходит и Антонио, вытянув вперёд руки, как ходят слепые, потерявшие палку. Перед ним появляется Хуан.
    Хуан. Что ты наделал, Антонио? Я всё слышал. За что ты её?!
    Антонио. Так надо, малыш, так надо...
    В голосе Антонио боль и страдание.
    Хуан. И ты с ней не помиришься?
    Антонио. Почему ты не ушёл домой? Меня ждёт... чёрная дорога. Чёрная, понятно вам?

    Ночь. По дороге едет грузовик. Он приближается к городу. Фары выхватывают из ночи крутой поворот впереди, забранный высокой решёткой. За решёткой 100-метровый обрыв, пенистое море. Клокочет прибой.
    Хуан впивается в руку Антонио, и они вместе крутят баранку, чтобы не врезаться в решётку, но всё-таки задевают её бортом и, сбавив скорость, медленно огибают её и начинают подниматься круто вверх по дороге.
    Со стороны моря видна тёмная точка, ползущая по краю обрыва. От точки - нити света. Высоко! Если упасть, не соберёшь и костей.
    И опять ровная дорога. Видны огни Аликанте вдали.
    Хуан. Ненавижу этот поворот! Дорога на тот свет...
    Антонио. Франсиско и туда решётку поставил, не убежишь!
    Хуан. Через полчаса будем дома. Антонио, помирись с Бенитой! Ты сам на себя не похож после этой истории.
    Антонио. Ах, малыш! Зачем я ей слепой? Достань-ка лучше сигарету...

    По фойе местного театра прохаживаются Пабло с Бенитой. На Бените дорогое вечернее платье, модные туфли. Но она смущена этим, держится неуверенно, хотя и замечает на себе восхищённые взгляды мужчин. Пабло рядом с ней доволен, держится независимо, гордо. Он берёт Бениту под руку.
    Пабло. Ну вот, всё чудесно, а вы не решались. Это платье вам очень идёт. Моя мать, кажется, так ни разу его и не надела. Вам нравится здесь?
    Бенита. Да, здесь интересно. Я никогда раньше не бывала в театре.
    Девушка обмахивается веером и смотрит на Пабло с чувством глубокой признательности, взгляд её излучает благодарность.

    Грузовик Антонио едет уже по освещённой улице Аликанте, спускаясь вниз, к морю.
    Перекрёсток возле приморского бульвара. Виднеется море. Светит луна.
    На освещённые окна таверны поглядывает проститутка. Над входом в таверну надпись на красном овальном щите: "Вева Соса-Соlа!" Такие щиты с надписью висят над всеми тавернами Испании. Рядом с таверной на стене ещё один примелькавшийся плакат Генеральной миссии: "Бог тебе поможет!" Эти плакаты всюду. И всегда под ними устраиваются слепые нищие, словно взывающие к совести людей и бога. Стоит нищий и тут.
    Возле нищего никто не останавливается, все проходят мимо - к таверне. Не останавливаются люди и возле сидящей на углу - напротив проститутки - старухи со страшным мучнистым лицом. Старуха продаёт финики, они у неё в корзине. Лицо старухи неподвижно, будто застыло.
    Прошёл священник в тёмной длинной сутане и подал нищему пол-песеты. Следом за ним проходят два рослых гвардейца в мундирах и ремнях. Завидев их, прячется за угол проститутка.
    Показался тучный господин в шляпе. Проститутка немедленно выходит из тени и начинает поправлять чулок, высоко поднимая юбку.
    Всё это освещает фарами появившийся грузовик Антонио. Он останавливается возле таверны. Выходят Хуан и Антонио и скрываются за дверями таверны.
    В таверне шум, людно.
    Хуана замечает пожилой рабочий в красном каталонском берете.
    Рабочий. Эй, малыш! Попроси у бармена "Мундо де портиво". Он, верно, уже прочёл, попроси, пожалуйста.
    Хуан идёт впереди, Антонио за ним. Подходят к столику рабочего.
    Рабочий. Это ваш мальчик?
    Антонио. Да. Разрешите присесть?
    Рабочий. Садись, парень. Пусть он попросит газету...
    Антонио нащупывает ногой стул и садится.
    Антонио. Сходи, Хуан, принеси... И, если есть, попроси ещё "Ля вангуардия". Надоели эти корриды, футбол. Узнаем, что на белом свете делается...

    На сцене театра идёт спектакль. В зале полумрак. Виден партер, ложи. В одной из боковых лож сидят Бенита и Пабло. Пабло склоняется к голове Бениты.
    Пабло. Вы прекрасны, Бенито! Я люблю вас...
    Пабло осторожно целует Бениту в шею.
    Девушка смущена, не знает, как ей быть, но и не возмущается. Ей приятно, что она нравится богатому сеньору. Она признательна ему за всё, но ей и грустно - она всё ещё любит Антонио. Все чувства у неё разом смешались, и она молчит.
    Пабло. Вы сейчас думаете о нём? Где он работает?
    Бенита. Он шофёр. Знаете автобазу, что за городом, сразу возле шоссе?
    Пабло. Я его почти не помню. Кажется, он пострадал тогда из-за нас? Я этого не знал, отец отправил меня в тот же день в Мадрид.
    Бенита. Что будет, если сеньор Суарес узнает, что я была с вами в театре и надевала это платье?
    Пабло. Его не будет сегодня всю ночь.
    Бенита. На нас уже обращают внимание. Идёмте отсюда, я чувствую себя здесь неловко.
    Пабло. Пусть смотрят. Я сам вас только сегодня по-настоящему рассмотрел...

    В таверне за столиком каталонца собралась уже целая компания. Один из рабочих читает газету, остальные пьют вино, переговариваются. Двое играют в карты - в "туте и хулепе".
    Читающий газету. О, здесь указ правительства о "лёс пунтос"! Денежное пособие многодетным служащим!
    Парни перестали играть в карты. Все сгрудились.
    Каталонец. Ты прочти нам это вслух, Грегорио, чего рассуждать.
    Грегорио. Установление пособий многодетным семьям является свидетельством новой заботы правительства и лично нашего дорогого каудильо о своём народе. Если бы не коммунистическое окружение с его агрессивными блоками и планами, наш трудолюбивый и благочестивый народ мог бы получать благ втрое больше. К сожалению, нам приходится ещё содержать большую и могущественную армию и флот, помогать нашим союзникам по борьбе. Всё это требует от народа великих жертв и напряжения. Однако, несмотря на временные затруднения, правительство и наша фаланга, как и всегда, вновь идёт на очередное облегчение...
    - А-а! - протянул рыжий детина, похожий на докера. - Знаю я их пунтос! На него даже башмаков сыну не купишь!
    Грегорио. Ну, ты об этом потише... Из-за тебя и мы...
    Рыжий докер. Чего стоит пунтос, я говорю, если хлеб - 8 песет! 40 песет - килограмм трески. 300 - пара обуви! Я - каменщик. За 10 часов сумасшедшей работы мне платят 35 песет! Пунтос! Нет, от работы у нас не разбогатеешь. Весь заработок уходит на жратву. А надо ещё одеваться...
    Из-за стола поднимается Грегорио и, оставив газету, уходит из таверны. Все примолкли, разговор явно расклеился.
    Каменщик. Чего мы боимся? Здесь все свои. Расскажу вам кое-что... Знакомый моего брата живёт в Чехословакии. Недавно от него письмо привезли... через Францию.
    Рабочие посмотрели в сторону бармена, приготовляющего аперитивы двум американским матросам, и сгрудились теснее вокруг рассказчика. Антонио сидит, опустив голову, чтобы не заметили его слепоты.
    Каменщик. Вот там пунтос - не чета нашему. Работают, к примеру, два каменщика одной квалификации. Но тот, у которого больше детей, получает надбавку на каждого ребёнка. У них дети не испытывают неравенства от рождения, как у нас. А разве дети виновны в том, что рождаются?
    За столом рассмеялись.
    Каталонец. В этом повинны, пожалуй, мы сами.
    Каменщик. И продукты у них вдвое дешевле, и заработки хорошие.
    Картёжник. А может, враки всё, пропаганда?
    Каменщик. Может, и враки. Как проверишь, если нет иностранных газет на испанском. Только у нас такое... Будто мы дети и можем чего-то не понять, если сами прочтём.
    Второй картёжник. А наши соседи жили в Советском Союзе. Потом вернулись домой. Но не понравилась им Родина после той жизни, укатили в 59-м назад.
    Каменщик. Пунтос! Задабривают перед выборами, вот и всё.

    Утро. Бенита в белом переднике прибирает в комнате Пабло. Парень смотрит на неё восторженно. Он только что прочёл ей какие-то стихи и ждёт её одобрения.
    Пабло. Ну как, Бенито, понравилось вам это стихотворение?
    Бенита. Вы так хорошо читаете, сеньор, я и не думала!
    Пабло. А вы так прекрасны, Бенито, что я только и думаю о вас...
    Бенита. Зачем об этом? Я вам не пара.
    Пабло. Моё поколение не смотрит на такие предрассудки, Бенито. Я люблю вас!
    Пабло обнимает девушку и почти насильно целует в губы. Бенита легонько высвобождается и смотрит на Пабло с укоризной.
    Бенита. Если любите, не поступайте так, это ведь... неуважение.
    Пабло. О, простите меня, Бенито! Вы всё ещё думаете о нём?
    На лицо Бениты набегает тучка.
    Бенита. Мы поссорились...
    У Пабло от радости загораются счастливым светом глаза. А девушка отходит от него к постели, поправляет её, достаёт на груди медальон и незаметно от Пабло раскрывает его. На неё смотрит улыбающееся лицо Антонио.

    Жаркий полдень. На пляже, раздетый до плавок, стоит Антонио. Пустым, отсутствующим взглядом он смотрит перед собой на море. Кругом полно народу. Хуан играет неподалёку с мальчишками в мяч.
    По берегу, у самой воды, идут Бенита и Пабло. Бенита вдруг замечает Антонио и, вздрогнув, останавливается. Антонио смотрит почти на неё, но не зовёт её, и Бениту это пугает - столько равнодушия на лице Антонио. Она хочет позвать его сама, но в последний миг передумывает и со слезами убегает вперёд. За ней устремляется, ничего не понявший, Пабло.
    К Антонио подбегает Хуан.
    Хуан. Антонио! Здесь только что была Бенита с каким-то сеньором.
    Антонио. Где? Куда она пошла?
    Антонио подходит к Хуану и нащупывает его плечо.
    Антонио. Пошли! Веди меня к ней...
    По пляжу идут двое - взрослый и мальчик. Мальчик всматривается в лица молодых женщин, кого-то отыскивает, не находит, и оба идут дальше.
    Бениты и Пабло нигде нет.

    Утро. По кабинету нервно расхаживает дон Суарес, одетый в домашний халат. Он курит сигару и поглядывает на дверь в ожидании сына. Наконец, Пабло появляется у него в кабинете.
    Пабло. Я ухожу на службу, отец. Машина тебе не нужна?
    Дон Суарес. Бери. Скажи только Бените - пусть принесёт мне кофе в кабинет. Две чашки! И печенье...
    Пабло. Хорошо, я передам.
    Пабло уходит, а дон Суарес достаёт из стола пробирку с белым порошком и прячет её в карман. Он подходит к окну и начинает барабанить пальцами по подоконнику.
    Входит Бенита с подносом в руках и ставит на маленький столик две чашки с кофе и печенье.
    Дон Суарес. Бенита, вы работаете у нас уже больше года. Мы довольны вами, и я хотел бы вас отблагодарить...
    Дон Суарес достаёт из кармана деньги - целую пачку - и передаёт их Бените.
    Дон Суарес. Считайте, что это - премия за хорошую работу. Ваша семья нуждается, деньги вам пригодятся.
    Бенита. О, благодарю вас, сеньор! Вы так добры, но это... много.
    Дон Суарес. Берите, берите. Вам надо прилично одеться... Выпейте со мной чашечку кофе, и забудем об этом: не люблю говорить о деньгах и выслушивать благодарности. Только принесите ещё, пожалуйста, мне газету. Люблю почитать за кофе...
    Бенита выходит, а дон Суарес торопливо достаёт пробирку и насыпает в одну чашку с кофе белого порошка. Затем садится за столик, придвигает к себе другую чашку и ждёт.
    Входит Бенита с газетой и передаёт её дону Суаресу.
    Дон Суарес. Садитесь, пожалуйста. Выпейте со мной...
    Бенита смущённо садится. Суарес закрывается газетой и начинает прихлёбывать кофе.
    Пьёт и Бенита.
    Кофе выпит. Бенита хочет уйти, но Суарес задерживает её разговором.
    Дон Суарес. Ну как вам, нравится у нас?
    Бенита. Да, сеньор. Но у меня что-то кружится голова. Я пойду прилягу, пожалуй. Извините меня...
    Бенита пытается встать и не может, голова её клонится, вся она вдруг обмякает и сползает со стула. Суарес вскакивает и подхватывает её на руки. Он хищно озирается, несёт Бениту на диван, кладет её и торопливо бежит к двери. Запирает дверь на замок, подходит к Бените и жадно набрасывается на неё с поцелуями. Бенита слабо постанывает. Тогда Суарес торопливо раздевает её, разрывает на ней рубашку, цепочку медальона. На шее остаётся лишь беленький крестик с распятым на нём Христом.

    Вечер. Из ворот автобазы выезжает грузовик Антонио.
    В кабине Антонио и Хуан.
    А вот виден задний борт машины - она уезжает по шоссе всё дальше, дальше...

    Кабинет начальника префектуры. Дон Суарес сидит за письменным столом в мундире майора и рассматривает медальон Бениты. Бормочет:
    - Удивительно знакомое лицо... Где я его видел, где?
    Он встаёт с кресла и направляется к сейфу. Открывает его и достаёт большую чёрную папку.
    Папка лежит на столе. Она раскрыта. Сплошные фотокарточки. Это фотокарточки преступников, разыскиваемых по стране. Майор перебирает их. А вот и крупно увеличенное лицо Антонио.
    Дон Суарес. Он! Так вот оно что... Ну, теперь она и без денег не пикнет у меня!

    Поздний вечер. Останавливается трамвай на последней остановке за городом. Из трамвая выскакивает Бенита и бежит к родному посёлку. Волосы у неё развеваются, лицо - опухло от слёз.
    Вот и улочки чаболас. Бенита устремляется к домику Антонио и врывается туда без стука. На неё в испуге смотрят Чарита и донья Мария.
    Донья Мария. Что случилось, дочка?
    Бенита. Где Антонио?!
    Донья Мария. Уехал с Хуаном в рейс.
    Бенита. Я домой не пойду, останусь у вас... Когда Антонио вернётся?
    Донья Мария. Антонио вернётся на третий день, вечером. Так он сказал. Оставайся, дочка, места хватит. А что всё-таки случилось, Бенито?
    Бенита. Ах, не спрашивайте меня ни о чём! Не спрашивайте!
    Она разрыдалась у доньи Марии на груди.

    Ревёт мотор. На дороге то и дело появляются из ночи фары встречных грузовиков, и Антонио крутит баранку. Автомобили проносятся с рёвом, лицо Антонио каждый раз напряжённо каменеет.
    Сквозь гул и рёв, накладкой, звучит голос Хуана:
    - Влево, Антонио, ещё... так, хорошо. А теперь чуть вправо: впереди встречная! Сбавь скорость. Так, хорошо... - Мальчик всё время помогает Антонио рукой: нажимает вправо, влево.
    После встречной машины фары грузовика выхватывают из темноты босую женщину на шоссе. Она вся в чёрном, еле бредёт. Это старушка. Она останавливается, заслышав машину, поворачивает назад и поднимает руку.
    Хуан. Останови, Антонио! Какая-то старушка просит подвезти.
    Антонио останавливает грузовик и высовывается из кабины.
    Антонио. Вам куда, мать?
    Старушка. В Мадрид мне, сынок. В Бургосскую тюрьму...
    На старой женщине не одежда, а рубище. Вся она в серой пыли, со сбитыми в кровь ногами, губы у неё почернели, а на лице столько глубоких морщин, что оно похоже на пашню.
    Антонио. Что вы там забыли?
    Старушка. Сыночек там у меня. Единственный, больше никого у меня нет. Я не видела его уже 11 лет, хочу вот повидать перед смертью. Он ни в чём не виноват: не убил, не украл...
    Антонио вылезает из кабины, закуривает.
    Антонио. И откуда же вы идёте?
    Старушка. Издалека, сынок. Я уже полгода иду...
    Антонио. Что-о?! Через всю страну пешком?
    Старушка. Иногда меня подвозят. Болела вот... иду я медленно. Кому нужен старый человек? На работу брать не хотят, подадут кусочек, и иду дальше. Бывает, добрые люди пустят переночевать в хлев к скотине, тогда я отсыпаюсь. Днём идти тяжело - жарко.
    Антонио. Хватит ли у вас сил? Мы через 100 миль свернём в сторону. А вам надо на северо-запад, далеко ещё...
    Старушка теребит свой узелок и ничего не говорит, из глаз её текут слёзы. Но Антонио ничего этого не видит. Он подходит к ней, берёт её на руки, как пушинку, и подсаживает в кузов. В кабину идёт нехотя, останавливается, вздыхает в раздумье и садится как человек, обречённый на пытку.
    Машина трогается, и опять дорога, дорога... Чёрная дорога.

    За окнами квартиры Суаресов светло, горят огни, а в квартире темно. Угрюмый Пабло курит, курит, затем включает свет. И опять ходит по комнате, поглядывая на часы.
    Наконец, он не выдерживает и проходит к отцу в кабинет. Дон Суарес читает газету.
    Пабло. Отец, ты не знаешь, где наша Бенита?
    Дон Суарес продолжает читать.
    Дон Суарес. Нет, не знаю, а что?
    Пабло. Да так... Не прибрано всё, а её нет и нет. Два дня уже нет. Может, случилось что?
    Дон Суарес. Кажется, она говорила: у неё заболел отец...
    Дон Суарес старается не смотреть на сына и тоже закуривает.
    Пабло. Спокойной ночи, отец.
    Дон Суарес. Подожди, Пабло. Я хочу поговорить с тобой...
    Пабло. Я тебя слушаю.
    Дон Суарес. Видишь ли... дело в том, что нам придётся, видимо, от Бениты отказаться.
    Пабло. Как это?! Почему?!
    Дон Суарес. Сядь и выслушай меня... Её жениха разыскивает полиция: он совершил убийство. Отравил иностранную туристку в Валенсии. Теперь понимаешь, что значит для меня держать её?
    Пабло. Ничего не понимаю. Расскажи подробнее...

    Кабина грузовика. Антонио за рулём. Хуан напряжённо смотрит вперёд, на освещённую фарами дорогу.
    Хуан. Неужели ты не видишь совсем, ничего? Антонио, что ты видишь сейчас?
    Антонио. Что я вижу?..
    На экране чернильная темнота. Слышно, как ревёт мотор, как проносится встречная машина, и чуть слышен голос Хуана:
    - ... ещё встречная, правее, так...
    Антонио. А что я могу видеть? Чернота...
    Хуан. Сбавь скорость. Чуть влево, так... теперь спуск...
    А теперь чернота исчезает, и мы глазами Хуана видим дорогу, огни какой-то деревни впереди, и самого Антонио, застывшего за рулём.
    Грузовик въезжает в деревню. По бокам шоссе потянулись домишки. Справа впереди показывается освещённая таверна. На её крыльце толпятся мужчины, смеются, глядя на дорогу. На дороге лежит человек.
    Хуан. Антонио, останови! Человек на дороге!
    Скрипнув тормозами, грузовик останавливается.
    К мужчине на шоссе подбегает растрёпанная женщина и хочет поднять его и увести. Но он неожиданно садится на корточки и начинает лаять на женщину по-собачьи.
    Женщина. Святая мадонна, владычица и сеньора! За что мне такое наказание?.. Вставай, негодяй! Люди смотрят...
    Пьяный. Оставь меня, ведьма, в покое!
    Женщина. О, позор на мою голову! Шестеро детей, а он...
    Антонио высовывается из кабины на голоса.
    Антонио. Давай его ко мне в кузов: я увезу его подальше.
    Мужчины с крыльца таверны начинают отпускать шуточки:
    - Он ей самой ещё нужен!
    - Кто сделает её седьмого?..
    - Кармен! Возьми меня вместо него...
    Хуан. Поехали, Антонио. Охота тебе на это смотреть!
    Заметив, как сразу слетела с лица Антонио улыбка, мальчик прикусил язык.

    В пустынном ночном соборе гулко раздаются шаги. Кто-то идёт в тёмном платье. Выходит на середину и опускается на колени. Под своды собора несётся страстная, горячая молитва.
    На коленях стоит Бенита. Воздев руки, она истово молится. Ей страшно, в глазах у неё слёзы. Мёртвенно белеет лицо. Глаза запали.
    Доносится бой часов с городской ратуши и стонущие удары колокола. Бенита вздрагивает и ложится на пол, дёргаясь в сдерживаемом плаче. В стрельчатые окна заглядывает луна и освещает пол, Бениту, мрачные гипсовые фигуры богов, смотрящих фанатично и отрешённо. Голова одной богини в профиль напоминает голову Бениты.

    Приближается слабый серый рассвет. Лента шоссе становится всё заметнее, и Хуан выключает фары.
    Впереди показывается крутой поворот вправо. Слева - белые столбики ограждения, за ними - обрыв, скалы, море. А справа от дороги стеной стоят высокие горы.
    Хуан. Антонио, поворот вправо!
    Антонио, чувствуя руку мальчика, отворачивает вправо и занимает середину дороги.
    Хуан. Антонио-о!! Встречная!!
    Завизжали тормоза. Антонио крутанул баранку вправо ещё, и машина утыкается буфером в земляной вал горы, встав поперёк дороги.
    Встречный грузовик тоже заскрежетал тормозами, шарахаясь в сторону белых столбиков над обрывом. Он остановился, уткнувшись передним колесом в столб.
    Хлопает дверца, и из кабины встречного грузовика выскакивает на дорогу бледный перепуганный шофёр.
    Шофёр. Ты что, уснул там за рулём? Или сошёл с ума?
    Антонио тоже нехотя выходит из кабины. Пальцы его дрожат. Он пытается закурить, но к нему подлетает шофёр.
    Шофёр. Что же ты молчишь, негодяй? Ты посмотри, посмотри, гад!.. Куда рожу воротишь? Ты на мою машину посмотри!.. Ещё полметра, и я бы полетел с обрыва.
    Из кабины выскакивает на шоссе Хуан. Он перепуган.
    Хуан. Антонио! Он хочет ударить тебя!
    Но поздно, шофёр уже ударил Антонио по зубам, и у того в уголках губ показывается струйка крови.
    Антонио. Малыш, где он?!
    Хуан. Перед тобой, в полушаге.
    Неожиданно, резким и сильным ударом, Антонио бьёт шофёра под дых. Шофёр сгибается пополам. Антонио нащупывает его фигуру, голову, приподнимает её и, пока шофёр не может вздохнуть, бьёт его ещё раз - сильно и резко, как умеют бить матадоры, правой рукой по челюсти.
    Ойкнув, шофёр летит на дорогу.
    Шофёр немного полежал и зашевелился. Вдруг он вскочил на ноги и выхватил из-за пояса нож - наваху. Приседая, он медленно направляется к Антонио, оскалившись от злобы, как волк. Оглянулся - пустынно кругом и не слышно шума моторов.
    Хуан. Антонио! У него наваха, он убьёт тебя!
    Антонио, как и тогда, перед быком, молчит и ждёт. Глаза его стеклянно смотрят перед собой.
    Подрагивает капот машины Антонио.
    Дрожит от ужаса мальчик.
    Шофёр уже перед Антонио, он готовится нанести удар, но боится, что противник может перехватить его руку и отводит нож подальше назад.
    И вдруг оба мужчины вздрагивают от истошного крика мальчика.
    Хуан. Что вы делаете?! Он же слепой!!
    Шофёр вскидывает голову, смотрит в неподвижные глаза Антонио и в ужасе начинает пятиться.
    Шофёр. Ты... ты - слепой?!
    Антонио молчит, прислушиваясь к тому, как всхлипывает Хуан. И тогда шофёр, ошалевший от потрясения, бросается к своей машине. Уже с подножки кабины он кричит:
    - Как же он ездит?! Вы с ума с ним сошли!
    Он вскакивает в кабину, хлопает дверцей и нажимает на стартёр. Задний ход, снова вперёд, и машина скрывается за поворотом.
    Хуан подбегает к Антонио и прижимается к нему, не переставая всхлипывать. Антонио достаёт сигарету и закуривает.
    Антонио. Ничего, малыш, ничего... успокойся.
    Антонио гладит мальчика по голове. Пальцы его вздрагивают.

    И опять дорога над самым морем. Взошло солнце и всё осветило. Но ещё рано, встречных машин больше нет. И Хуан, и Антонио очень устали за рейс. У Хуана слипаются глаза, голова его частенько клонится на грудь. Он вскидывает её, машинально поправляет на руле руку Антонио и подаёт свои команды всё реже и реже.
    В дремотном состоянии и Антонио: мышцы на лице расслабились, голова часто клонится к рулю, и он выпрямляется только тогда, когда Хуан говорит: "Правее... сбавь скорость..."
    А скорость уже невелика, они еле едут, виляя по дороге. Потом - это хорошо видно сзади - машина стала не ехать, а ползти вперёд. И ползёт она влево, влево, приближаясь к краю дороги, к обрыву в море.
    Откинувшись на спинку сиденья, обмяк Хуан. Глаза его закрыты, но рука всё ещё на руке Антонио, вздрагивает во сне и толкает руку шофёра вверх, влево. Он и во сне "работает". Мотается на груди и голова Антонио: мальчик молчит, и Антонио успокоился, ничто не приводит его в себя.
    Скалы со стороны моря. Клокочет внизу прибой.
    Машина медленно ползёт к пропасти. Надвигается, надвигается...
    И вдруг её встряхивает: колесо переехало камень. Хуан открывает глаза.
    Хуан. Антонио!!
    Антонио вскидывает голову и жмёт на тормоза.
    Зависнув передними колёсами над пропастью, грузовик останавливается, подрагивая капотом. Впереди и внизу - синь моря. Она переходит в синь глаз мальчика и заволакивается слезами.
    А теперь во весь экран чернота. И звучит совершенно спокойный - и это ужасно - голос Антонио:
    - Что там, малыш? Кажется, мы задремали... ничего, вечером будем дома.
    Опять всё видно. Хуан с ужасом смотрит на спокойное лицо Антонио.
    Крутятся передние колёса над пропастью.

    Крутятся, крутятся на шоссе колёса: опять серая лента дороги. Только теперь вечереет, и солнце уже закатное, оно - за спиной, за кузовом.
    Антонио курит, заволакивается дымом. Крутит баранку, чувствуя на своей руке руку мальчика.
    Антонио. Вот мы и возвращаемся...
    Хуан (зевая). Мало мы поспали, Антонио. Спать хочется...
    Антонио. Ничего, малыш, зато быстрее доберёмся.
    Хуан. Согласись, Антонио, рейс был не из лёгких. Ты устал?
    Антонио. Устал, малыш. Я ведь тоже не из железа...

    Грузовик въезжает в деревню. Мелькают слева и справа домики.
    Вдруг из двора слева на шоссе выезжает велосипедист с девушкой на раме. Парень пытается девчонку поцеловать, но она уклоняется, балуется, смеётся. Велосипед начинает выписывать на шоссе змейки и мешает Антонио ехать: Хуан то и дело дёргает его руку и кричит:
    - Левее... а теперь вправо, Антонио! Опять влево!
    Антонио. Что там?
    Хуан. Парень на велосипеде. Везёт девчонку и целуются.
    Антонио сигналит, но велосипедист так увлёкся своей приятной игрой, что ничего не слышит. И тогда Антонио съезжает с дороги вправо, останавливается возле кювета и в изнеможении откидывается на спинку сиденья. Лоб его в капельках пота. И вдруг лицо Антонио начинает судорожно кривиться и по его небритым щекам катятся слёзы. Он горестно шепчет:
    - Господи, за что ты меня так?..

    Ночь. Вьётся лента шоссе. Виден на пригорке гараж автобазы, в котором работает Антонио. А здесь, на обочине дороги, прохаживается взад-вперёд Бенита. Она в тёмном плаще. Мучительно вглядывается в дорогу. Но там нет ни одной машины.
    В воротах автобазы стоит дежурный вахтёр. Никого нет, и он зевает, закуривает сигарету.
    Лицо у Бениты отрешённое, как у человека, пережившего сильное потрясение. Она ждёт Антонио. Дома так и не сказала ничего, а вот ему - всё скажет, хоть и поссорились. Пусть отомстит за неё, если он настоящий мужчина.
    Позади Бениты, со стороны города, показываются фары легкового автомобиля. Осветив Бениту, машина останавливается, разворачивается назад и снова останавливается у обочины дороги. Гаснут фары, хлопает дверца, и на шоссе появляется Пабло. Он направляется к Бените.
    Пабло. Бенито! Насилу нашёл вас... Что случилось? Я был у вас дома. Мне сказали, что вы ушли сюда, встречать этого шофёра.
    Бенита. Какое вам дело, кого я пошла встречать? Я ушла от вас, и вы это знаете, чего вам ещё от меня нужно?
    Пабло. Бенита, я хочу предупредить вас...
    Девушка гневно откидывает голову.
    Пабло. Я вас люблю.
    Бенита. И вы ещё смеете говорить мне это? Ненавижу! Всех вас ненавижу! Оставьте меня!
    Пабло. Бенито! Выслушайте же... Я люблю вас и потому хочу предупредить: вам нельзя встречаться с этим человеком - он убийца!
    Бенита. Что-о?! Вы с ума все посходили?
    Пабло. Его разыскивает полиция. Вот. Это его портрет... Он разослан по всем префектурам страны. Его ищут: он убил и ограбил иностранку. Только фамилия была неизвестна...
    Бенита. Что за бред? Антонио не способен убить...
    Пабло. Выслушайте, что я узнал. Вот как это было... в полиции знают всё... Это было больше года назад...

    Номер Лотты в гостинице. В номере полиция. Лотта лежит на полу, лицом вверх, неестественно подвернув руки. На столе бутылки, закуска - всё, как было перед уходом Антонио.
    Полицейский комиссар отодвигает фотоаппарат на столе и нюхает рюмку.
    Комиссар. Мышьяк! Конечно, мышьяк. Плёнку проявили?
    Следователь. Да, сеньор комиссар. Вот она... Почти на всех кадрах один и тот же парень. Видимо, он её и укокошил. Прикажете начать розыск?
    Комиссар. Да. И немедленно. Он может пролить свет... Скверно, что иностранка. Возни теперь не оберёшься с посольством...
    Следователь ещё раз фотографирует на полу мёртвую Лотту - вспышка магния, и все выходят.

    В кабине грузовика Хуан и Антонио. Они возвращаются домой. Взошла луна.
    Хуан. А что было дальше, Антонио?
    Антонио. Я бросил её. Надо было искать работу. И вообще - зачем она мне, меня ждала Бенита. Так уж всё вышло, малыш...

    Бенита выхватывает у Пабло фотокарточку и рвёт на клочья.
    Бенита. Вот вам, вот! Лжёте, всё лжёте!
    На шоссе появляется грузовик и освещает фарами Бениту и Пабло. Они жмурятся, прикрывают лица руками. Но Хуан узнаёт Бениту.
    Хуан. Антонио, останови, здесь Бенита! И с ней какой-то парень.
    Антонио. Бенита?! Значит, что-то случилось, малыш: в гараж пока не поедем - вдруг машина понадобится.
    Антонио останавливает грузовик у обочины шоссе и выходит из кабины, поджидая Хуана. Берёт мальчика рукой за плечо, и так они подходят к Бените и Пабло.
    Бенита. Антонио! Ты приехал, Антонио!
    Девушка бросается к нему, целует его небритое лицо, плачет.
    Бенита. Я так люблю тебя, Антонио! Зачем ты меня оставил? Ах, зачем ты меня оставил?..
    Антонио. Что случилось, Бенита? Что с тобой?
    Пабло. Вас ищет полиция. Вы подозреваетесь в убийстве иностранки.
    Антонио. Что-о?! Какое убийство? Я не убивал никого.
    Бенита. Ну! Вот видите?
    Пабло. Немка из ФРГ. Лотта Шперлинг.
    Антонио. Разве она убита?!
    Бенита. Ты её знаешь? Знаешь, да?!
    Пабло. А что я говорил? Он не любит вас...
    Бенита. Антонио! Скажи ему, что всё это неправда! Скажи ему!
    Антонио. Бенита, кто это? Кто этот человек?
    Бенита. Это Пабло Суарес. Я у них работала...
    Антонио. Почему - работала? Они тебя прогнали, да?
    Бенита начинает рыдать.
    Антонио. Подойди сюда, Пабло Суарес, если ты мужчина!
    Пабло. Я слушаю вас...
    Антонио. Ты всё лжёшь, Пабло Суарес! Я не убивал...
    Пабло. Мой отец получил вашу фотокарточку для опознания...
    Антонио. ... но теперь, кажется, готов это сделать!
    Антонио - на голос - сильно бьёт Пабло в лицо, и тот летит в кювет. Но тотчас же вскакивает и вновь появляется на дороге. Начинается дикая драка, в которой Антонио явно проигрывает: незрячий, он не успевает уворачиваться и находить своего противника. Лицо Антонио в крови.
    Хуан. Бенита! Он же слепой, твой Антонио! Ты не знаешь этого - он совершенно слепой!
    Бенита. Как слепой? Что ты мелешь?
    Хуан. Он слепой, говорю же тебе!
    Бенита. Ты с ума, мальчик, должно быть, сошёл! Антонио! Что же ты смотришь, дай ему!
    Антонио удачно бьёт Пабло, и тот летит на дорогу. Антонио поворачивает к Бените окровавленное лицо. Из-за тучки выходит луна, и Бенита видит на лице Антонио жуткие, недвижные глаза. Со страху, в истерике она кричит:
    - Дай же ему! Его отец изнасиловал меня! А теперь он хочет...
    Бенита ещё раз встречается с глазами Антонио и, схватившись ногтями за нижнюю губу, раздирая её в кровь, страшно кричит: "А-а!"
    Антонио. Что?! Он тебя изнасиловал?!
    Пабло. Кто? Мой отец?! О, боже...
    Пабло начинает пятиться, его бьёт нервный озноб, а невидящий ничего Антонио выхватывает нож и, расставив руки, весь в крови, идёт на Суареса-младшего, чтобы убить.
    Антонио. Где ты, Суарес? Выходи!..
    Увидев нож, жуткое лицо шофёра, Пабло бежит к своей машине. Хлопает дверца, взвизгивает стартёр. Мотор взревел, вспыхнули фары, и машина Пабло уносится прочь, рывком снятая с тормозов.
    Тихо становится на дороге. Напряжённо светит луна. Пофыркивает мотор грузовика. И тяжело дышат эти трое, собравшись на дороге.

    Светает. Возле дома Суаресов останавливается грузовик Антонио - на обочине шоссе. В кабине теперь трое - Антонио, Хуан и Бенита.
    Антонио. Сколько времени?
    Бенита. Не знаю. Но примерно через час он появится. Обычно он рано убирается в свою префектуру.
    Антонио. Ладно, иди туда и стой напротив арки его дома. Как только он появится на машине, махнёшь Хуану платочком. Поняла?
    Бенита. Да. Я всё сделаю... Не прозевай, Хуан: его машина голубого цвета, "пежо".
    Антонио. Иди, Бенита, иди. Потом мы тебя возьмём...

    Взошло солнце.
    Появились прохожие. Пошли первые троллейбусы. Стало людно и шумно в городе. Сменились регулировщики на перекрёстке - там встал на дежурство Рамон возле мотоцикла. Мимо него проследовали два монаха в сутанах. Проехал дежурный наряд полиции на мотоциклах.
    Антонио сидит в кабине и курит. Далеко впереди стоит Бенита. За ней, не отрывая глаз, следит Хуан.

    Арка. Виден небольшой двор. В глубине двора стоит голубая машина с открытым верхом.
    Появляется на крыльце дон Суарес в форме майора и направляется к машине.
    Бенита взмахивает платком.

    Хуан. Антонио! Заводи...
    Антонио нажимает ногой на стартёр, и кабина грузовика начинает подрагивать.
    Антонио. Это точно, что он поедет сюда? Она не напутала?
    Хуан. Нет, она знает, что делает: она испанка! Приготовься...

    Из-под арки выезжает голубой "пежо". В кабине за рулём сидит дон Суарес. Он плавно выезжает на широкое шоссе, разворачивается по кругу возле дежурящего на перекрёстке Рамона и устремляется навстречу грузовику Антонио, стоящему вдалеке.
    На городской ратуше раздаются удары колокола.
    Хуан. Антонио! Показался...
    Антонио. Правь рулём сам, чтобы рядом... И крикни, когда до него останется 10 шагов. Не ошибись, малыш!
    Грузовик Антонио срывается с места и, резко набирая скорость, несётся навстречу дону Суаресу.

    Коррида. Антонио с чёрной повязкой на глазах наклоняется вперёд и ждёт со шпагой в руке. На него несётся разъярённый бык.
    Бык превращается в дона Суареса, идущего на матадора с поднятыми кулаками. Слышен голос Антонио: "Ну, нет, сеньоры, хватит так!"
    Антонио на арене неожиданно срывает повязку с глаз и, направив шпагу прямо в грудь дона Суареса, слышит команду Хуана:
    - Антонио, давай!

    Навстречу друг другу мчатся грузовик и "пежо". И в этот миг Антонио хватается за баранку и резко крутит её влево: машины почти поравнялись.

    Удар! И машина дона Суареса, вспыхнув пламенем, переворачивается с шоссе в кювет. А грузовик, вильнув вправо, выравнивается и мчит по шоссе дальше, туда, где виднеется Бенита.
    "Пежо" в кювете горит, весь искорёжен. Там, откинувшись на сиденье, лежит раздавленный дон Суарес, на виске его кровь. Он мёртв.

    Антонио. Я убил его, малыш, убил?
    Хуан. Да, Антонио. Он горит в кювете. Тормози! Бенита!
    Антонио останавливает грузовик и высовывается из дверцы. К нему бежит по шоссе Бенита.
    Бенита. Что теперь с нами будет? Он готов!
    Антонио. Скорее садись! Да нет, не сюда, с той стороны...
    Бенита обегает машину и садится возле Хуана, у самой дверцы.
    Антонио. Вы тут не при чём. А я - удеру, не бойтесь!
    Он даёт газ и рывком трогается с места.
    Антонио. Хуан! Правь за город. К таверне, что за решётками внизу! Я удеру с рыбаками...
    Сзади на шоссе раздаются крики, полицейские свистки. К месту происшествия бегут люди. Среди них и Рамон.

    Антонио открывает дверцу. Одной ногой он становится на крыло машины и оборачивается назад. Лицо его радостно, он громко хохочет:
    - Ха-ха-ха! Ну что, Франсиско?! Ха-хаха-ха-ха!
    Машина мчится с бешеной скоростью. Баранку крутит Хуан. А Антонио всё стоит на подножке и, высунувшись так, зловеще смеётся - как сумасшедший. Волосы его развевает встречный ветер.

    По шоссе мчатся за Антонио полицейские на мотоциклах. Но грузовик Антонио уже далеко, он почти скрывается из виду. На одном из мотоциклов мчится Рамон. Он ещё не знает, кто убил дона Суареса.

    Впереди показывается опасный поворот над обрывом к морю - он забран решёткой.
    Прямо перед спуском к решётке грузовик останавливается.
    Антонио. Что-то со скатами! Выйдем...
    Он выскакивает на дорогу. К нему подбегают Хуан и Бенита.
    Бенита. Надо бежать, Антонио! Я тоже с тобой!
    Антонио обнимает её, торопливо целует в губы, лицо, глаза.
    Антонио. Я люблю тебя, Бенито! Я любил тебя всегда, прощай!..
    Антонио выпускает Бениту и прыгает на крыло машины. Обе дверцы кабины распахнуты настежь.
    Бенита. Я с тобой, Антонио! Я не хочу больше разлучаться! Антонио, что ты задумал?!
    Антонио. Хуан! Прощай, малыш! Береги мать и Чариту!
    Он быстро садится в кабину и, так и не закрыв дверцы, снимает машину с тормоза, даёт полный газ и со страшной скоростью несётся вниз, прямо на решётку.
    Бенита и Хуан каменеют от неожиданности. А когда до решётки остаётся всего несколько метров, Бенита кричит:
    - А-а! А-н-тонио-о!!
    Она хватается за голову и рвёт на себе волосы.
    С бешеной силой грузовик ударяется в решётку, проламывает её и со 100-метровой высоты падает в море.
    В кабине, ещё живой, навалился на руль Антонио. Внизу - вода.
    Сверху видно, как машина падает, падает, становится маленькой, будто игрушечной. И вот всплеск, и нет ничего. Будто и не было.

    Показывается полиция на мотоциклах. Все останавливаются и в ужасе смотрят на пролом в решётке. Тишина. Все в оцепенении.
    К Бените подходит Рамон и берёт её за плечи. Она смотрит на пролом и в шоке бессмысленно повторяет:
    - Он был слепой, Рамон. Понимаешь, совершенно слепой...
    Рамон, не понимая истинного смысла слов сестры, а делая политическую оценку всему, тихо говорит:
    - Нет, Бенито, он прозрел...
    Стоит с трясущимися губами Хуан. Он тоже смотрит в развороченный в решётке пролом - удар был чудовищной силы. В дыру видно синее-синее небо. Там, словно вырвалась на свободу, парит ослепительно белая чайка.
    В наступившей ужасающей тишине доносится бой колокола с городской ратуши. Идёт время...
    И тут же, словно звук сотен невидимых кирок по щебню. И звук горного обвала, похожего на облегчённый вздох - будто рухнуло что-то, подгнило и завалилось, как негодная стена. Это ухали волны внизу, вещая всем, что время идёт, идёт невидимая разрушительная работа.
    Глядя в пролом и на чайку, Хуан поднимает на уровень плеча свой детский кулачок, как когда-то учил его Антонио, и потряхивает им: "рот-фронт!"

    В ресторане аэровокзала "Внуково" сидят за столом Хуан и Андрей Иванович. Возле них пустые тарелки, рюмки. Дымятся в пепельнице окурки.
    Хуан. Вот и всё, Андрэа Ивановьич. Врэмья работает не на Франко. Поднимайются тисячи нових бойцов, а ви не хотель, чтоби я ехаль.
    Андрей Иванович. Да-а...
    К ним подходит официантка:
    - Вас рассчитать?
    Она кладёт на стол счёт. Андрей Иванович расплачивается, благодарит официантку и поднимается со стула.
    Андрей Иванович. Ну, пойдём?
    Хуан поднимается, и в это время диктор по радио произносит:
    - Самолёт рейс 15-й - Москва-Прага-Париж объявляет посадку. Граждане пассажиры! Повторяю...
    Андрей Иванович. Твой! Пошли...
    Они выходят из ресторана, спускаются по лестнице и вдруг Андрей Иванович вспоминает:
    - Да, Хуан, а что же стало с Бенитой?
    Хуан останавливается, закуривает. На лицо его набегает тучка.
    Хуан. С Бенитой?..

    Ночной Аликанте.
    Уже известный нам перекрёсток на приморском бульваре.
    Освещённые окна таверны.
    Старуха сидит на углу с финиками. Идут прохожие.
    Слепой нищий с лотерейными билетами под плакатом Генеральной миссии. А напротив него, завидев мужчин, начинает поправлять чулок проститутка. Мы видим её лицо. Это Бенита. Она сильно изменилась, но это она.
    Звучит музыкальная тема из прошлого, когда Бенита была ещё счастлива, мечтала о счастье и баловалась, изображая из себя девушку лёгкого поведения. "Ха-ха-ха-ха!" - наплывает её смех счастливым серебряным колокольчиком.
    Неподалёку от Бениты останавливается грузовик. За рулём сидит Хуан. Он в тоске смотрит на Бениту и закрывает глаза. Он уже взрослый парень, и всё понял.

    Лётное поле. Хуан и его спутники останавливаются перед трапом самолёта и обнимаются, похлопывая друг друга.
    Хуан. Из Парьижа пэрэбросьят друзья, как два года назад доставили сюда, к вам. Нье бэспокойтэсь: Испанья борьется!
    Хуан поднимается по трапу. В проходе в фюзеляж он вдруг оборачивается и поднимает к плечу кулак: "Рот-Фронт!"

    Самолёт в небе. Он удаляется, становится точкой.

    Конец
    Апрель 1969г.
    г.Днепропетровск
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com)
  • Обновлено: 24/05/2011. 160k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.