Сотников Борис Иванович
Жизнь прошла... (сценарий)

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com)
  • Размещен: 30/06/2014, изменен: 30/06/2014. 105k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • 8. Сценарии, готовые к экранизации
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
    •  Ваша оценка:
    []
    Жизнь прошла...
    (сценарий)
    Действующие лица: 
    
 1
 2
 3
 4
 5
 6

 7
 8
 9

10
11

12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23

24
25
26
27
28
29
30








31

    
Сталин, седой, морщинистый старик
Сталин второй, крепкого сложения
Георг Геладзе, дед Сталина
Сосо Джугашвили, мальчик
Тенгиз Майсурадзе, крестьянин
Автандил, громадный, пузатый священник
духовного училища
Рютин Мартемьян Никитович, высок, костист
Ягода Генрих Григорьевич, зам. нач. ОГПУ
Надежда Сергеевна Аллилуева, вторая жена
Сталина
Бухарин Николай Иванович
Жемчужина Полина Семёновна, подруга
Аллилуевой, жена Молотова, красавица
Молотов Вячеслав Михайлович
Енукидзе Авель Сафронович
Орджоникидзе Григорий Константинович (Серго)
Ворошилов Климентий Ефремович
Калинин Михаил Иванович
Горничная Сталина
Кухарка Сталина
Экономка Сталина
Ежов Николай Иванович
Следователь
Жданов Андрей Александрович
Берия Лаврентий Павлович
Второй раз - лысый
Андреев Андрей Андреевич
Постышев Павел Петрович, носит усы (седые)
Каганович Лазарь Моисеевич
Рыков Алексей Иванович
Раскольников Фёдор Фёдорович
Ленин Владимир Ильич
Статисты для изображения внешности:
Рудзутака, Чубаря, Петровского, Акулова,
Тухачевского, Уборевича, Надежды
Константиновны Крупской, Марии Ильиничны
Ульяновой, Станислава Косиора, Эйхе,
Шверника, Будённого, Антипова, Шкирятова,
Хрущёва, Калинина, Варейкиса, Литвинова и
Николаевой, присутствовавших на Пленуме ЦК
ВКП(б) 23 февраля 1937 года
Статисты на одну реплику:
Екатерина Сванидзе, первая жена Сталина
Степанида Перепрыгина, сожительница Сталина в
Сибири
Наталья Ларина, жена Бухарина
Мавра Петровна Тухачевская, красавица-
старуха, очень крепкая на вид.
Её дочери: Ольга, Мария, Софья, Елизавета.
Сыновья: Александр, Николай
Евдокия Рютина, жена Рютина Мартемьяна

    
70 лет
50 лет
65 лет
10 лет
40 лет


41 год
39 лет
31 год

44 года
35 лет

42 года
55 лет
46 лет
51 год
57 лет
30 лет
45 лет
52 года
46 лет
40 лет
40 лет
38 лет
48 лет
50 лет
50 лет
48 лет
57 лет
54 года
54 года










22 года
40 лет

23 года


Всем за
30 лет
45 лет

    Действие первое
    Картина первая

    Ночь. Дача Сталина в Кунцеве. Сталину 69 лет. Он стоит перед окном в пижаме, курит трубку и слушает радиоприёмник за спиной, из которого звучит славословный стих, посвящённый великому Сталину. Вождь наслаждается. Но вот стих окончен, Сталин выключает приёмник и вновь идёт к окну, где чувствует себя опять одиноким, не спесивым, уставшим от всего. За сценой начинает звучать голос Автора. Затем его сменяет голос самого Сталина, думающего о себе. А потом возникает за окном образ деда Сталина по матери Георга Геладзе. Он в одежде грузинского горца - в меховой шапке, с большим кинжалом на поясе.
    Голос Автора. На 70-м году жизни полное одиночество охватило Сталина на его даче за городом - друзей не было, сын спивался в Москве, дочь приезжала лишь по праздникам. Даже страной руководил он теперь только по телефону. Окружённый глухим Кунцевским лесом, не мог уснуть по ночам и вспоминал перед окном свою жизнь.

    Голос Сталина. Ошибается тот, кто думает, что Сталин жалеет о прожитом, Сталин несчастный старик, которого мучает совесть. Нет. Сталин призывает в своей памяти свидетелей не для суда над Сталиным - просто так ему нравится. Это театр для одного, где Сталин и режиссёр, и Шекспир одновременно. И нечего жалеть Сталина даже самому Сталину! Сталин пришёл в этот мир не для жалости - он пришёл увековечить своим именем 20-й век. Сталин - это эпоха, которую он создал для всего мира. Мир будет и должен считаться с этим, потому что не считаться нельзя. Как можно жалеть или не жалеть эпоху?
    (В окне возникает образ деда Сталина)
    Сталин. Дедушка, что бы ты сказал теперь обо мне, а?
    Георг Геладзе. Не знаю, Сосо. Вижу, большим человеком стал - как мой князь. А почему нет веселья вокруг тебя? Где вино, зурначи, люди где? Почему такой невесёлый?
    Сталин. Тебе этого не понять, дедушка Георг.
    Геладзе. Почему так говоришь? Разве я глупее тебя?
    Сталин. Нет, ты не глупее. Ты учил когда-то меня жить, я помню. Но теперь совсем другая жизнь, дедушка, и мы - не в Грузии.
    Геладзе. Вай, как нехорошо! Переезжай назад. Сделай Тифлис столицей.
    Сталин. Нельзя этого сделать, дедушка Георг.
    Геладзе. Как нельзя, если ты - самый главный! Не понимаю. О чём думаешь всё время, почему не поёшь никогда?
    Сталин. Дедушка, если убить 10 Грузий сразу, можно после этого веселиться?
    Геладзе. Зачем тебе тогда всё?
    Сталин. Ну вот, и ты притворяешься, что не понимаешь. Хочешь на моё место? Иди, князем будешь.
    Геладзе. Но ты же не Грузию уничтожил, чужих. Их много...
    Сталин. Всё равно. Такого размаха не было ещё ни у кого. Был детский лепет, игра по сравнению с тем, что у меня получилось. Если бы это сделал Георгий Саакадзе, думаю, не выдержал бы, сошёл с ума. Там были и грузины - много...
    Геладзе. Не говори так, у нас во всём роду никто не сходил.
    Сталин. Вот за это спасибо тебе, дедушка Георг! Утешил. А то профессор Бехтерев пугал тут когда-то... Впрочем, тебе это не надо знать - давно было...
    Геладзе. Сосо, по ночам надо спать. Ты же не филин!
    Сталин. Теперь не могу, дедушка, разучился. И нельзя.
    Геладзе. Почему нельзя? Зачем так говоришь?
    Сталин. Начнут сниться. У меня уже было один раз. Это хуже, чем просто думать и не спать. Тогда точно - можно сойти с ума.
    Геладзе. А днём тебе кровь разве не снится, когда спишь?
    Сталин. Днём нет. Откуда знаешь, что кровь?
    Геладзе. Догадался. Тебе Бухарин приснился, да?
    Сталин. И ещё Ежов, его тёзка. Слишком много знал, нельзя было оставлять.
    Геладзе. Ты помнишь меня, да?
    Сталин. Помню, дедушка Георг, всё помню.

    Картина вторая

    Родная деревня Сталина в детстве. Маленький Сосо Джугашвили подрался с сыном соседа, мальчишкой Михо. А тут приехал из своего Гамбареули дед Сосо Георг Геладзе. Отец Михо Тенгиз Майсурадзе помирил мальчишек. Вдали видны горы, орёл в небе.

    Майсурадзе. Ну, теперь пожмите друг другу руки и обнимитесь.
    Геладзе. Иди сюда, Сосо.
    Сосо. Слушаю тебя, дедушка. Здравствуй! Ты к нам в гости приехал?
    Геладзе. Да, приехал. Разве можно целовать того, кто тебя ненавидит?
    Сосо. Зачем так говоришь, дедушка, мы с Михо вместе ходим, играем вместе.
    Геладзе. Знаю, что говорю. Если тебя ударил кто хоть раз, это уже не друг, враг твой. Больше он никогда тебя не полюбит, разве не так?
    Сосо. Но мы же с ним простили друг друга.
    Геладзе. Скажи мне, кто учил тебя спорить со старшими? Кто из нас больше знает о людях и жизни, я или ты?
    Сосо. Дедушка, скажи, в чём моя вина перед тобой? Почему ты не хочешь разговаривать со мной?
    Геладзе. Потому, что ты пытаешься спорить со мной - со старшим. У нас так не принято. А может, ты считаешь себя осетином?
    Сосо. Осетины плохие, да?
    Геладзе. Всякие бывают. Но грузины - это грузины, понял?
    Сосо. Прости меня, дедушка.
    Геладзе. Ладно. Я тебя прощаю. Потому что ты ещё глупый и мой внук, у тебя наша кровь, Геладзе. Вообще же, мужчина никому не должен прощать. Прощённый будет ненавидеть тебя потом ещё больше. Зачем его прощать?
    Сосо. Как же мне тогда быть с Михо? Я же ещё не мужчина.
    Геладзе. Да, ты ещё мальчик. Но учу тебя сейчас. Когда ты станешь мужчиной, учить тебя будет поздно.
    Сосо. А что мне надо делать теперь, чтобы стать мужчиной?
    Геладзе. Сначала ты должен стать главным в вашей мальчишеской стае.
    Сосо. Зачем?
    Геладзе. У воробьёв и то есть главный воробей, которого все слушаются. Тогда из тебя вырастет мужчина. Зачем, зачем!.. Это как у воинов в отряде. Все хотят командовать, но командовать будет только один.
    Сосо. Ты же знаешь, у меня левая рука не действует, как правая, с тех пор, как я упал с крыши. Я слабее других.
    Геладзе. Разве я сказал, что у воинов командует самый сильный? Когда я это сказал?
    Сосо. Ты не говорил так.
    Геладзе. Правильно, я так не говорил. Потому что я так не думаю. Я думаю, командует всегда тот, кто умнее других и хитрее, а не сильнее. Буйвол сильнее своего хозяина, а делает то, что хочет хозяин. Запомни это.
    Сосо. Хорошо, дедушка, я запомню.
    Геладзе. У людей, знаешь, кто самый сильный?
    Сосо. Кто?
    Геладзе. Тот, кто умеет подговорить других стоять за него. За кем людей будет больше, тот и диктовать будет, понял?
    Сосо. Понял, дедушка.
    Геладзе. Ронять потом эту свою власть над людьми - нельзя, даже ночью. Сразу подхватит другой.
    Сосо. А как можно удержать власть во сне, дедушка?
    Геладзе. Запомни, Сосо, самый твой надёжный союзник и ночью - чужой страх перед тобой. Будут люди тебя бояться, будут и покоряться тебе. Люди должны драться между собой за право быть твоим другом. А ты - должен только использовать их силу, стравливать их между собой и с твоими врагами. Кто хоть раз отойдёт от тебя, даже на шаг, тот уже твой враг навсегда. Его должны уничтожить твои люди. Иначе он потом уничтожит тебя.

    Картина третья

    Подросший Сосо в доме священника Автандила, преподавателя Горийского духовного училища. Огромный пузатый Автандил ходит по комнате в чёрной сутане, с большим серебряным крестом на груди. Сосо выслушивает его стоя. Одет он в форму семинариста.

    Автандил. Я заметил, ты всегда молчишь. Это хорошо. Из молчунов вырастают надёжные люди. Но в нашем духовном училище таких всегда бьют. Тебя бьют, Иосиф?
    Сосо кивает.
    Автандил. Садись со мной за стол - пообедаем. И слушай меня. Никто не узнает, что ты был здесь. Я научу тебя, как надо защищаться. После этого тебя не тронут даже старшие. Завтра вечером, когда ученики помолятся и будут ложиться спать, в ваш зал войдут два рослых парня. Подойдут к тебе и потребуют: "Покажи!" Ты подведёшь их к Шемико Багратуни и скажешь: "Вот этот!" Эти двое изобьют у тебя на глазах и Шемико, и Васо Далакишвили. Они драться умеют. И предупредят всех: "Если кто-нибудь ещё хоть раз тронет нашего Иосифа даже мизинцем, будет иметь дело с нами!" После этого тебя не тронет больше никто до самого окончания училища. Понял?
    Иосиф. Почему?
    Автандил. Потому что будут бояться возмездия. Будут знать, что за тобой сила.
    (Занавес. А потом снова та же комната в доме Автандила. Только вечером - горит свеча на столе, темновато)
    Автандил. Ну как, Иосиф, не трогают тебя больше?
    Иосиф. Не трогают, батюшка Автандил.
    Автандил. А ты всё так же молчишь?
    Иосиф. Молчу, святой отец.
    Автандил. Будешь большим человеком. Кто умеет молчать, достигнет всего. Но мне - ты будешь рассказывать обо всём, что у вас там происходит. Ты понял меня?
    Иосиф стоит с недоумённым вопросом в глазах.
    Автандил. Нет, об этом никогда никто не узнает: я тоже умею молчать. Тебя никто не тронет. Но если не согласишься служить мне, те же самые парни, что приходили к вам...
    Иосиф в знак согласия опускает голову.
    Автандил. Когда будешь учиться в духовной семинарии, присмотрись к семинаристам: кто верховодит? Угости, денег не жалей. Станет твоим заступником. Потом найди его противника и тайно угости тоже. Когда же будешь знать сокровенные мысли того и другого - сталкивай их на противоречиях. Иногда давай по очереди то одному, то другому полезные советы. А главное - хвали каждого в отдельности и ты научишься, как использовать людей, чтобы они служили тебе, а не ты им.
    Иосиф. Святой отец, почему вы избрали меня, а не другого? Кого за это благодарить?
    Автандил. Себя. Ты умеешь молчать и у тебя есть терпение. Другой бы мне не подошёл.

    Картина четвёртая

    Приёмная перед кабинетом Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина в Москве. На стуле сидит, ожидая приёма, кандидат в члены ЦК редактор газеты "Красная звезда" Мартемьян Рютин. Он разглядывает большой лист календаря на стене: 1930-й год. Секретарь Сталина Постышев выходит из кабинета Сталина и приглашает Рютина жестом к Сталину. Захватив свою папку с докладом, Рютин входит в кабинет Сталина. Тот подаёт Рютину руку, жестом приглашает садиться напротив своего стола. Сталин в сером полувоенном костюме, в сапогах. Ему 51 год. Рютину - 41. Идёт 1930 год.
    Сталин. С чем пожаловали, товарищ Рютин? Редактор "Красной Звезды" пришёл к генеральному секретарю за советом или нуждается в помощи?
    Рютин. Нет, товарищ Сталин. Я пришёл к вам на приём как кандидат в члены ЦК с вопросом государственной важности. А не с личным вопросом.
    Сталин. Что за вопрос, товарищ Рютин? Говорите, государственной важности? Сталин слушает вас.
    Рютин. Я пришёл просить вас созвать Пленум ЦК (Кладёт на стол перед Сталиным свою папку).
    Сталин. Внеочередной Пленум?!.
    Рютин (тыча пальцем в папку). Тут я изложил всё очень подробно и с фактами. Но, если говорить коротко, речь идёт о неправильной политике проведения идей социализма в жизнь и практику нашего народа.
    Сталин. Что?! Товарищ Рютин, я не ослышался? Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите?
    Рютин. Да, я в полном уме и здравии.
    Сталин. Хорошо. Давайте рассуждать тогда с партийных позиций. Здесь - надеюсь, вы понимаете это - ЦК, а не санаторий, где врачи заботятся о том, чтобы не причинить неудобства своим пациентам. Почему вы решили идти со своим вопросом сразу к Сталину? Требуете от Сталина созыва ЦК! Это же вам не шуточки!
    Рютин. Никто не решается на рассмотрение такого вопроса.
    Сталин. Почему?
    Рютин. Боятся.
    Сталин. А вы пробовали?
    Рютин. Официально - нет. Только намекал кое-кому в частном разговоре.
    Сталин (сурово). Кому?
    Рютин (уклоняясь). Это неважно. Главное сейчас заключается в том, что я этот вопрос глубоко исследовал и готов отвечать за свой доклад как перед ЦК, так и перед его Пленумом. Поэтому прошу вас ознакомить с ним всех членов ЦК.
    Сталин. Товарищ Рютин, может, будет достаточно, если один Сталин посмотрит сначала твои бумаги? А тогда уже будет решать, надо созывать по ним Пленум ЦК или можно обойтись без Пленума и без ЦК?
    Рютин. Дело в том, товарищ Сталин, что мы невольно порываем с ленинизмом по всем его основным направлениям. И обойтись без ЦК никак не удастся!
    Сталин (поднимаясь). Товарищ Рютин, ты хорошо всё обдумал? Ещё раз спрашиваю тебя.
    Рютин. Да. И как кандидат в члены Центрального Комитета я не могу больше молчать, когда аппарат нашей партии вовлекает нашу страну в кризисную ситуацию всё больше и больше!
    Сталин. Значит, не можешь? А кто ты такой? Откуда взялся?
    Рютин (поднимаясь). Я - коммунист!
    Сталин. Я тоже коммунист. Но Сталин спрашивает тебя сейчас о другом: чего коммунист Рютин хочет?
    Рютин (пересыхающими губами). Я... пришёл... просить вас как генерального секретаря партии... созвать Пленум ЦК. Чтобы... обсудить на нём... неотложный больше... вопрос... государственной важности! Чтобы... Центральный Комитет... ознакомился с моим докладом.
    Сталин (беря папку со стола). Ну что ты заладил! Что у тебя тут, что?!
    Рютин. Там у меня... выводы.
    Сталин. Какие выводы? О чём, я тебя спрашиваю?
    Рютин. Что учение Маркса... и Ленина... нами... извращается. И потому... нужны... срочные меры... для...
    Сталин (потрясая папкой Рютина над головой). Погоди! Ты думаешь, когда говоришь, Рютин? Или у тебя язык опережает голову? Кем извращается?!
    Рютин (вдруг успокоившись). Лично вами! Я потому и добивался приёма. Чтобы сказать всё в лицо. Открыто, а не в кулуарах. Прошу вас, таким образом, обо всём довести... до сведения остальных членов ЦК.
    Сталин (в сторону). Кто мне рекомендовал его в кандидаты? Какой ишак?.. Но хорошо, что он попал сразу ко мне, а не пошёл в другое место. (Вслух) Ты не переоцениваешь себя, Рютин?
    Рютин. Думаю, что нет. Факты говорят о том, что мои выводы совершенно правильны.
    Сталин (швыряя папку Рютина на стол). Хорошо. Оставляй свою бумагу: почитаем. Надо будет, ещё раз позовём и тебя! Только учти: разговор пойдёт тогда не как сейчас - не дружеский, серьёзный будет разговор! И выводы - тоже.
    Рютин (вызывающе). Вот и отлично! Этого я и добиваюсь!
    Сталин. Ты что, угрожаешь? Кому угрожаешь? Сталину?
    Рютин. Там разберёмся...
    Сталин. Всего хорошего!..
    (Рютин уходит, а Сталин садится, открывает папку Рютина и начинает читать доклад. Затем снимает телефонную трубку)
    Сталин. Сталин говорит. Пожалуйста, заместителя ОГПУ товарища Ягоду. (Ждёт) Товарищ Ягода? Генеральный секретарь Сталин говорит. Зайди, пожалуйста. Когда освободишься. По какому делу? Надо срочно арестовать одного сумасшедшего мерзавца. Что? Нет, товарища Менжинского не стоит беспокоить по такому вопросу. Я думаю, обойдёшься своей властью.
    (Из трубки слышится голос Ягоды)
    Ягода. Кого надо арестовать, вы можете сказать? И почему вдруг такая срочность?
    Сталин (наливаясь злобой и угрожая). Генрих, не забывай об одном уважаемом докторе, которого твои люди... Ты понял меня? Это - почти такое же дело, с которым нельзя тянуть. Приходи, узнаешь. Не советую об этом распространяться...

    Действие второе
    Картина первая

    Кремлёвская квартира Сталина. 1932 год. Жена Сталина, Надежда Аллилуева, только приехала из Харькова, где побывала у родной сестры Анны, а теперь, узнав дома московские новости об освобождении из тюрьмы Мартемьяна Рютина, устраивает ссору с мужем. Надежде 31 год. Сталину теперь - 53 года.

    Надежда. Ты чудовище! Если бы я не была твоей женой, ты и меня посадил бы в тюрьму!
    Сталин. Почему так говоришь со мной?
    Надежда. Да потому, что ты уже сажаешь безвинных людей.
    Сталин. Кого я посадил? Зачем болтаешь языком?
    Надежда. А Мартемьяна Рютина?!
    Сталин. Какого ещё Рютина? За что я его посадил?
    Надежда. За то, что думает не так, как ты!
    Сталин (вспомнив). Не понимаю тебя.
    Надежда. Об этом весь институт Красной профессуры сейчас говорит! Его выпустили - полностью оправдан. А сажали, между прочим, по твоему личному приказу! Два года назад.
    Сталин. Откуда знаешь?
    Надежда. Люди говорят.
    Сталин. Какие люди?
    Надежда. Которые читали его "Обращение" к коммунистам.
    Сталин. Какое ещё обращение?! В какой газете?
    Надежда (не желая говорить правды). Не знаю. Это не в газете... Пойду готовиться к празднику. (Уходит)
    Сталин (по телефону). Сталин. Прошу соединить меня с Ягодой (ждёт). Это ты, Генрих? Сталин. У тебя что, Рютин уже на свободе, да? Что, опять арестован? За антипартийное выступление? Правильно. Он там какое-то "Обращение" написал, нет? Хорошо, присылай - почитаю. Узнай, кто ему помог освободиться и кто восстанавливал его в партии? (повесил трубку)

    Картина вторая

    Банкетный зал в Кремле. За длинным столом, уставленным едой и бутылками, сидят многие члены правительства с жёнами. На стене лозунг: "Да здравствует 15-я годовщина Великого Октября!" Сталин сидит напротив своей молодой жены, рядом с которой, слева от неё, сидит одинокий Бухарин (вторая жена, Гурвич, уже оставила его), справа - жена Молотова, Полина Жемчужина. Видны дальше Енукидзе, Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе с женой. Пьяный и злой Сталин тихо ссорится со своей женой: бросает ей в лицо то мандариновую корку, то косточку от вишни из варенья. За этой сценой напряжённо наблюдают Бухарин и Жемчужина. Наконец, Надежда Аллилуева не выдерживает, резко поднимается и, прихватив сумочку, уходит в слезах из-за стола и из банкетного зала. За нею устремляется Полина Жемчужина и скрывается тоже - она подруга.
    Звучит музыка, гости поднимаются с мест и начинают танцевать. Сталин отходит в сторону от стола, останавливается, мрачный, возле колонны. Достаёт трубку. К нему подходит Бухарин.

    Бухарин. Коба, зачем ты с ней так при всех? Всё-таки жена.
    Сталин. Какая она жена! Она мне такая же жена, как ты друг! Оба ненавидите меня. Ты думаешь, я не знаю, кто её настраивает? Знаю.
    Бухарин. Ну и кто же?
    Сталин (в сторону). Он думает, я не знаю, что это он помог Рютину! Он дружит с моей Надеждой и сбивает её с толку - волчицей женщина стала! Академик вонючий! Это в твоём институте Красной профессуры враги Сталина свили себе гнездо.
    Бухарин. Ну так кто же? Ты не ответил.
    Сталин. Николай, отойди от меня: не могу с тобой сейчас разговаривать! Не до тебя.
    (Бухарин отходит)

    По пустой сцене медленно прохаживаются Надежда Аллилуева и Полина Жемчужина. Слышен бой Кремлёвских часов: полночь.

    Аллилуева. Не могу, не могу его видеть! Интригует, пьёт. Завёл себе шлюху. НЭП - отменил. Куда катимся - непонятно. Все старые большевики его ненавидят. Окружил себя подхалимами.
    Жемчужина. Мой тоже в их числе.
    Аллилуева (извинительно). Твой хоть не напивается, интеллигент. А мой - хам, зверь! Я ему была раньше нужна только в постели. А теперь - совсем озверел, убить готов, разве не видишь?
    Жемчужина. Не надо было возвращаться к нему, когда оставляла его в первый раз. Помнишь, ты уезжала к своим в Ленинград.
    Аллилуева. Уговорил меня по телефону. Обещал...
    Жемчужина. Ладно, не горюй: все они, мужики, сволочи.
    Аллилуева. Ну не скажи. Вон Бухарин... Сколько лет как жена парализована, а не оставил на произвол судьбы.
    Жемчужина. А Эсфирь Гурвич? Ангелом была, что ли, при нём?
    Аллилуева. Он мне рассказывал, Гурвич сама не захотела жить в одной квартире с Надеждой Михайловной, хотя та не мешала им совершенно. Он только заботился о ней. Надежда Михайловна и теперь не против, если Николай Иванович женится на ком-нибудь снова.
    Жемчужина. Кто согласится на такие условия?..
    Аллилуева. Кто полюбит, тот и согласится.
    Жемчужина. Да, он человек удивительный, может, и найдёт своё счастье. Ну а ты - успокоилась? Пойдёшь спать?
    Аллилуева. Спасибо тебе! Пойду. Просто не буду больше обращать на него внимания: как будто его нет. Посвящу себя работе и детям. Институт я в этом году закончила, специальность - интересная, проживу как-нибудь...
    Жемчужина. Вот и хорошо. Пошли спать...
    Картина третья

    Горничная средних лет на квартире Сталина находит в спальне его жены Надю Аллилуеву мёртвой в постели. Лицо горничной в ужасе. Бежит в гостиную, объясняет случившееся пожилой кухарке. Вбегает экономка.

    Горничная. Я к ней - а она мёртвая! Все простыни в крови. И маленький пистолетик в постели лежит, как игрушка.
    Кухарка. Надо разбудить Иосифа Виссарионовича. Он у себя в кабинете, на диване лёг спать. Поздно явился, часа в два ночи, и пьяный.
    Экономка. Нет, лучше давайте вызовем коменданта Кремля Авеля Сафроновича Енукидзе - пусть он сообщает об этом товарищу Сталину, а я - боюсь...
    Кухарка. Правильно. И ещё это... можно позвать подругу Нади, Полину Семёновну с мужем. Вот они всё и решат...
    Горничная. А как быть с детьми, если проснутся?
    Экономка. Детей к матери не пропускать пока. А там отец решит (Направляется к телефону). Это с квартиры товарища Сталина. Случилась беда. Срочно соедините нас с товарищем Енукидзе (ждёт).
    (Из трубки слышен голос сонного Енукидзе: "Енукидзе слушает. Кто это так рано?")
    Экономка. Авель Сафронович, у нас Надежда Сергеевна мёртвая в постели лежит. Приезжайте немедленно.
    Голос Енукидзе. А где Иосиф?
    Экономка. Спит. Поздно пришёл. Мы боимся ему говорить.
    Голос Енукидзе. Ладно, сейчас оденусь. Приду.
    Экономка. Позвоните, пожалуйста, Молотовым: чтобы шли тоже. Как-нибудь все вместе будем сообщать...
    Голос Енукидзе. Хорошо.

    Прислуга на квартире Сталина ходит на цыпочках, шепчется. Являются Молотов с женой, Серго Орджоникидзе.

    Молотов. Ну что тут у вас?
    Экономка. Беда, Вячеслав Михалыч, беда!
    (Из спальни жены Сталина появляется Енукидзе)
    Енукидзе. Я осмотрел её. Странно... И Полина Семёновна говорила по дороге, что Надя пошла спать успокоенной...
    (Сталин стоит у себя за дверью уже одетый, немного опухший от выпитого вчера, подслушивает, что говорит Енукидзе)
    Енукидзе. Ни записки не оставила, ни письма. Так не бывает, когда хотят убить себя.
    (Лицо Сталина за дверью искажается от ненависти, он потрясает кулаком)
    Сталин (в сторону). Ну, ишак, ты дорого заплатишь мне за эти слова!

    Картина четвёртая

    Кабинет Сталина у него в квартире. На стене - портретик Ленина, фотография матери Сталина, на которой она снята со своими внуками - Василием и Светланой. На другой стене - полки с книгами и табличка, принадлежавшая когда-то Ленину, с изречением Дантона на латинском языке.
    На письменном столе Сталина лежат, отпечатанные на машинке, листы. На верхнем листе надпись: "Обращение ко всем членам ВКП(б)" М.Рютин". Рядом ещё листы. На верхнем надпись: "М.Рютин. "Сталин и кризис пролетарской диктатуры" (статья)". Посредине стола - портретик Нади в траурной рамке.
    Сталин сидит за столом и вслух перечитывает надписи на обоих листах. Затем поднимается и читает вслух табличку с изречением Дантона по-русски.

    Сталин (подходя к табличке на стене). Иди своим путём и не придавай значения людской молве. Дантон. Эту табличку я забрал себе из кабинета Ленина после его смерти. А Рютин хочет, собака, чтобы я обращал внимание на его писанину!
    (Возвращается к столу, садится, читает вслух)
    Сталин. Обращение ко всем членам ВКП(б). Эм.Рютин.
    (Читает глазами, а слышен голос Рютина)
    Голос Рютина. Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его свитой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы, с помощью террора Сталин за последние 5 лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие большевистские кадры партии, порвал с ленинизмом и установил в стране свою личную диктатуру и произвол.
    Сталин. А, шени могитхан! Какой ядовитый шакал.
    (Сталин берёт спички и поджигает лист, глядя, как он чернеет и скрючивается на огне - будто казнит. Читает второй лист, затем поджигает и его)
    Голос Рютина. В перспективе - дальнейшее обнищание пролетариата, труд держится на голом принуждении и репрессиях. Всё молодое и здоровое бежит из деревни, остающиеся - голодают. На страну надет намордник. Бесправие, произвол и насилие висят над головой каждого рабочего и крестьянина.
    Сталин. Какой мерзавец! (отдёргивает обожжённый палец. В руках Сталина новый листок, который он читает)
    Голос Рютина. Наука, литература, искусство низведены Сталиным до уровня низких служанок и подпорок сталинского руководства. Всё подлинно ленинское загнано в подполье. Подлинный ленинизм становится в значительной мере запрещённым, нелегальным учением.
    Сталин. Неужели всё это читала когда-то Надя! Вах!
    Голос Рютина. Ложью и клеветой, расстрелами и арестами, всеми способами и средствами клика Сталина будет защищать своё господство в партии и в стране, ибо они смотрят на них как на свою вотчину.
    (За сценой звучит голос жены Сталина)
    Голос. Я стыжусь тебя! Ты и твои подхалимы, что вы делаете, что вы делаете?..
    (Звонит телефон. Вздрогнув, Сталин снимает телефонную трубку)
    Сталин. Сталин слушает.
    (Прожектор высвечивает в углу сцены Ежова у своего телефона)
    Ежов. Здравствуйте, товарищ Сталин, это Ежов беспокоит. Вы запрашивали, где находится теперь бывший редактор "Красной Звезды" Рютин.
    Сталин. Да. Если жив, хотел бы, чтобы его привезли в Москву и показали мне. 4 года прошло, как-никак!
    Ежов. Я всё выяснил. Рютин находится в Суздальской тюрьме. Скоро привезут. Так доложил мне начальник тюрьмы. Но он ещё доложил, что арестованный отказывался ехать при отправке.
    Сталин. Почему?
    Ежов. Ему сказали, что его ждёт встреча с вами. Что возможно повторное рассмотрение его дела.
    Сталин. А он что же?
    Ежов. Вероятно, боится. Пришлось при отправке применять силу. Разговаривать Рютин отказался тоже.
    Сталин. Ничего, теперь не 32-й год, заговорит! Сколько ему лет?
    Ежов. 47-й пошёл. Уроженец Иркутской губернии. Сын крестьянина.
    Сталин. Знаю, что из крестьян - когда-то интересовался им, но теперь забыл его данные. Кто он по образованию?
    Ежов. Кончил учительскую семинарию. Народный учитель.
    Сталин. Что о нём известно ещё?
    Ежов. Женат. Трое детей: два уже взрослых сына и дочь. Участник Гражданской войны в Забайкалье. В партии - с 14-го года. В 22-м командовал войсками Иркутского военного округа, затем был секретарём Иркутского губкома, Дагестанского обкома партии. Оттуда его не хотели отпускать к нам в Москву - сработался.
    Сталин. Что он за человек?
    Ежов. Говорят, теоретик марксизма, хороший докладчик.
    Сталин. Ты и это успел узнать?
    Ежов. Когда работу поручает товарищ Сталин, Ежов готовит материалы, зная, что товарищ Сталин может задать такие, казалось бы, побочные вопросы, которые как раз и отражают самую суть человека.
    Сталин. А если товарищу Ежову работу поручает не товарищ Сталин, а, скажем, товарищ Молотов или товарищ Ворошилов? Как тогда поступает товарищ Ежов?
    Ежов. У каждого члена правительства свой подход к делу, товарищ Сталин. Для товарища Ворошилова я поинтересовался бы, какие награды имел Рютин, на каких воевал фронтах.
    Сталин. Видимо, вот за это и ценит товарища Ежова Центральный Комитет партии - за его умение организовать работу и за его личные деловые качества. Особенно - память.
    Ежов. Благодарю за доверие, товарищ Сталин.
    Сталин. Какой срок получил Рютин?
    Ежов. 10 лет.
    Сталин. На этот раз надо обвинить его в терроризме. Поручи это от моего имени Ульриху и Вышинскому. Рютина - надо расстрелять. Понял?
    Ежов. Понял, товарищ Сталин. Расстреляем.
    Сталин. Где находятся его сыновья?
    Ежов. Оба авиаинженеры. Один - в КБ у Туполева.
    Сталин. Арестуй обоих и расстреляй. Жену Рютина - тоже. Самого, как приедет, покажешь перед расстрелом мне - приеду к тебе на Лубянку. (Повесил трубку)
    Действие третье
    Картина первая

    Одиночная камера Внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. За тюремным столиком сидит измождённый заключённый Рютин и пишет заявление в Президиум ЦИК огрызком химического карандаша. За сценой слышится его голос.

    Голос Рютина. В Президиум... Центрального... Исполнительного... Комитета... Я... не признаю себя виновным ни в чём...
    Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду...
    Ни одно уголовное законодательство, начиная с римского права и до наших дней... во всех странах... в том числе и советское уголовное законодательство... не допускают привлечения к ответственности и наказания... два раза... за одно и то же...
    История судебных процессов и карательной политики Европы и Америки... в течение последних столетий... не знает подобного чудовищного случая...
    ... находя обвинение абсолютно незаконным..., продиктованным озлоблением... и жаждой новой... на этот раз кровавой расправы..., я категорически отказываюсь... от признания предъявленных мне обвинений...
    ... я не буду говорить на себя неправду... чего бы мне это ни стоило.
    (Гремит засов, в камеру входит вооружённый конвоир)
    Конвоир. Рютин, собирайся на допрос!
    Картина вторая

    Кабинет следователя в подвале с инструментами для пыток: шприц, клещи, бутылка с торчащими вверх рваными краями вместо горлышка, тиски, ремни для привязывания к пыточному креслу. Следователь сидит за столом. Перед ним журнал допроса на столе. Напротив - привязанный ремнями к креслу, оголённый до пояса Рютин. Ноги его привязаны проволокой к кольцам в цементном полу возле "кресла" - не шевельнуться. В лицо направлен яркий свет из рефлектора на столе следователя.

    Следователь. Ну, надумал честно признаться в организации покушения на Сталина или повторим сеанс? Дурак, ведь орать сейчас будешь, мучиться. А сознаешься - срок: но зато жизнь!
    Рютин. Я уже отсидел полсрока, а новый - незаконно...
    Следователь. Ты что, скот, да? Не понимаешь, что ли? Вчера мы тебя селёдкой накормили и не даём воды... Хочешь пить, ну? (Следователь наливает воду из графина в стакан) Смотри, какая вкусная! Но это ещё только цветочки. А вот как посадим тебя на эту штуку, и полезет она тебе в задний проход - это будут уже ягодки, от которых полезут на лоб глаза! Соображаешь ты своей задницей или нет?! Выбирай...
    Рютин. Я смерти уже не боюсь - можете убивать...
    Следователь. До смерти-то ещё далеко, падло! Намучаешься, пока околеешь...

    Занавес. Рютин опять в своей камере. Губы его разбиты, глаз заплыл. Он снова сидит за столиком и продолжает писать заявление. За сценой слышится его медленный, измученный, но упрямый голос.

    Голос Рютина. Ко всему сказанному считаю необходимым добавить... что сами методы следствия... применяемые ко мне... являются также... совершенно незаконными и недопустимыми... Мне... на каждом допросе... угрожают... кричат, как на животное... меня оскорбляют... мне, наконец, не дают даже дать... мотивированный отказ... от дачи показаний.
    Я... само собой разумеется... не страшусь смерти...
    Я заранее заявляю... что не буду просить... даже о помиловании... ибо я не могу... каяться... и просить прощения... или какого-либо... смягчения наказания... за то, чего не делал... и в чём абсолютно... не повинен... Но я не могу... и не намерен... спокойно терпеть... творимых надо мной беззаконий... и прошу меня... защитить от них. В случае... неполучения этой защиты... я ещё раз... буду пытаться... защитить себя... теми способами... которые в таких случаях... единственно остаются у беззащитного... бесправного... связанного по рукам и ногам... наглухо закупоренного от внешнего мира... и невинно преследуемого... заключённого. 4-го ноября... 36-го года.

    Картина третья

    Из радиоприёмника слышится здравица Сталину, которая заканчивается чтением стиха о великом Сталине. Дача Сталина в Кунцеве. Ночь. Сталин стоит перед окном в пижаме, с трубкой в руке, слушает. Он - морщинистый, седой старик. Выключает приёмник. За окном появляется Авель Енукидзе в защитной гимнастёрке 1937 года. Его образ Сталин воскресил в своём воображении.

    Енукидзе. Что, корчишь из себя вождя, великого человека, да?
    Сталин. Я не корчу. Я и есть великий человек, ты в этом убедился. Какой высокий пост занимал, а стоило Сталину только пальцем шевельнуть, и тебя лупили в подвалах Лубянки, как мелкого жулика. Ты был исключён из партии как растратчик казённых денег и разложившийся бабник.
    Енукидзе. Ты прекрасно знаешь, что все наши грузинские пирушки в Москве я устраивал для тебя, по твоему желанию. Тебе надоела твоя жена, и ты сам хотел, чтобы я приглашал к тебе на секретную дачу под Москвой самых красивых женщин. Это может подтвердить и Серго. Но аморалку пришили мне, а не тебе. Ты предал меня, а потом выкинул из Кремля в какие-то Минводы заведовать курортами.
    Сталин. Ты сам виноват, Авель. Ты тоже вёл себя нехорошо, вспомни. О наших вечеринках стали знать не только в ЦК, но и старые пенсионеры! Я должен был, понимаешь меня, должен был принести тебя в жертву этим старым большевикам, этим мумиям, чтобы заткнуть им рот.
    Енукидзе. Моей судьбой? Нет, ты не из-за этого приказал меня расстрелять в 37-м. Я написал брошюру о подпольной типографии в Баку, в которой не написал ни одного слова о тебе! Потому что Авель Енукидзе не приучен врать.
    Сталин. Это тоже был нехороший поступок с твоей стороны. Но дело не в нём. Лаврентий Берия на 20 лет моложе нас с тобой, а написал обо мне целую книгу. А Енукидзе - не захотел.
    Енукидзе. Знаю. Этот подхалим развил твою любимую идею: что в России было два революционных центра - один на Кавказе, где начинал это движение Иосиф Сталин, а другой - в Петербурге, с Лениным во главе. Берия уравнял тебя с Лениным, получил за свою книгу Ленинскую премию и переехал к тебе в Москву на пост Ежова. Вот как ты сделал себя великим!
    Сталин. Ну и что?
    Енукидзе. Какой ты, к чёрту, великий?! Вспомни, как ты приехал осенью 903-го года под конвоем в Баку. Полтора года просидел в Кутаисской и Батумской тюрьмах, а потом два стражника из наших, из грузин, повезли тебя с тремя товарищами до Баку и отпустили вас всех за угощение на 3 дня. Тебе негде было ночевать, и ты пришёл от многодетного Аллилуева ко мне - он дал тебе адрес.
    Сталин. Что ты хочешь этим сказать?
    Енукидзе. Как это, что! Ты даже не знал тогда, что в Баку существовала подпольная типография, которая печатала ленинскую "Искру". Её создали мы: Ладо Кецховели, Гальперин, Леонид Красин и я. А ты потом, через 30 лет, захотел всё это присвоить себе! И присвоил. Вбил людям в мозги, что типографию организовал не Ладо, а Сталин. Сталин руководил там нами всеми! А на самом деле, ты, тогда ещё никому неизвестный сопляк, сидел в тюрьме и не мог руководить никем, если бы даже и захотел. Почитай свою биографию, которой ты завалил всю страну! И ты увидишь: у тебя не сходятся даты. Концы с концами не сходятся. Как ты мог организовать типографию в Баку, если ты во втором году находился в тюрьме? На другом конце Кавказа!
    Сталин. Это не твоё дело!
    Енукидзе. Тебе захотелось чужой славы, но я, живой свидетель, мешал тебе в этом. И ты расстрелял меня, сделав "врагом народа".
    Сталин. Тебя следовало расстрелять уже только за твоё подлое подозрение, что Надя не сама убила себя в постели!
    Енукидзе. Ты убил бы и Ладо Кецховели, у которого был тогда мальчиком на побегушках в Тифлисе. Но зато теперь - ты организатор всего движения на Кавказе, а не он! Ты стал "вождём, учителем и другом народов", тебе не стыдно, а?
    Сталин. Мне нечего стыдиться: я сам достиг всего!
    Енукидзе. Но как?! Если я - Авель, то ты - Каин!
    Сталин. Ты с кем разговариваешь, ничтожество!
    Енукидзе. Плевать я на тебя хотел! Сам вызвал меня для беседы, так слушай, не перебивай! Кого ты расстреливал в подвалах Лубянки? Товарищей по партии, членов ЦК! Друзей Ленина! Ты начал с Кирова. Обвинив его в убийстве Каменева и Зиновьева, ты стал чудовищем с тех пор. В гробы легли по твоему приказу Радек, Пятаков, Сокольников и с ними целая группа. Потом ты принялся за военных - Тухачевского, Корка, Уборевича, Артузова, Примакова. И опять целая группа пошла в печи крематория. Ты расстрелял не только самого Тухачевского, но и двух его невинных братьев, посадил его четырёх сестёр на каторгу, его старую мать! Ты хищный зверь, не знающий ни к кому пощады!
    Сталин. Замолчи! Кто такой ты, и кто я - подумай!..
    Енукидзе. Ты арестовал даже жену своего сына Якова, Юлию Мельцер! Целых 2 года сидела у тебя в тюрьме! А ведь она - мать твоей внучки. Она осталась тогда без отца, без матери и - без тебя, своего кровавого дедушки.
    Сталин. Замолчи, ты не можешь этого всего знать!..
    Енукидзе. Зато ты знаешь. Поэтому знаю и я. Какой грузин мог бы сделать такое? Ты садист. Вот твоё настоящее лицо. Вспомни, как ты хотел встречи с Рютиным. Тебе привезли его из другого города, так тебе хотелось взглянуть на муки человека, чтобы торжествовать перед его смертью! Но когда ты прочёл жалобу Рютина в ЦИК, которую Ежов послал не в ЦИК, а тебе, чтобы ты сам мог убедиться, что человек не боится смерти и может плюнуть тебе при встрече в лицо, ты испугался и не пошёл в камеру к Рютину. Смелых людей Сталин боится. Он приказал расстрелять Рютина и двух его сыновей без суда. Детей своих врагов Сталин убивает, чтобы не отомстили. Сталин у нас такой герой, что воюет даже с женщинами и убивает их.
    Сталин (задыхаясь). Кого, кого я убил?! Каких женщин?!.
    Енукидзе. Забыл? А ты вспомни, вспомни... Хотя бы историю Бухарина и его семьи.
    (Сталин закрывает глаза, охватывает голову руками. Енукидзе в окне исчезает)

    Действие третье
    Картина первая

    Кабинет Сталина. На стене висит большой календарь-плакат, который покрыт огромными цифрами 1937. На столе папки с бумагами, два телефона. Сталин в привычной серой форме сидит за столом и разговаривает по телефону с Ежовым.

    Сталин. Ну как, Пятаков, Радек и Сокольников начали давать нужные нам показания?
    Ежов. Куда им деваться? Как слезли с бутылок, сразу же начали писать.
    Сталин. Ты эти показания прикажи отпечатать на машинке и по одному экземпляру присылай на дом Бухарину для чтения. Они пишут там, что он хотел поднять восстание в Сибири, убить Сталина?
    Ежов. Пишут, товарищ Сталин.
    Сталин. Вот и хорошо. Пусть Бухарин каждую ночь читает об этом - присылай всегда вечером! - и сходит с ума перед Пленумом.
    Ежов. А я уже посылаю ему, товарищ Сталин.
    Сталин. Ну и каков результат?
    Ежов. Объявил голодовку.
    Сталин. Но читает?
    Ежов. Читает.
    Сталин. Пусть читает. А с его голодовкой мы на Пленуме разберёмся 23-го февраля, недолго осталось. Вот только Орджоникидзе не справился с задачей, которую я ему поставил. Хотел сделать его докладчиком на открытии Пленума, а он мне вместо обвинения Бухарина и Рыкова в измене родине написал в проекте резолюции Пленума, чёрт знает, что! Даже пожалел мелких людишек из своего наркомата. Придётся, наверное, поручить Ворошилову.
    Ежов. А вы нажмите на самого Серго. Пора выбрать, наконец, за кого он.
    Сталин. Я тоже так думаю. Как раз жду его для последнего разговора и поеду к себе в Кунцево спать. Устал что-то.
    (Сталин вешает трубку, некоторое время работает молча - правит доклад Орджоникидзе красным карандашом, злится, поднимает в изумлении брови, морщит лоб и пишет, пишет едкие замечания на полях доклада, отпечатанного на машинке. И тут в кабинет входит Серго)
    Серго. Добрый вечер. Мне передали, что ты звал меня, Коба.
    Сталин. Да, вызывал. Ты какую получил от меня задачу? Написать толковый проект резолюции, который должен будет утвердить Пленум по Бухарину и Рыкову. А ты что тут написал? На, посмотри сам мои замечания на полях!
    Серго (просмотрев оскорбительные замечания и наливаясь обидой). Значит, я для таких задач не гожусь - тут одни оскорбления.
    Сталин (сурово). А если не годишься, то зачем ты мне тогда? Подавай в отставку.
    Серго. Это будет решать ЦК.
    Сталин. Не беспокойся, решит, если надо будет! (вырывая из рук Серго проект резолюции и потрясая им). Ты кого тут жалеешь?
    Серго. Я всех этих людей знаю лично. Сам их себе подбирал. А теперь во "вредители" их, да? Тогда, выходит, и я вредитель.
    Сталин (зловеще). Ну что же, в этом надо разобраться. А Бухарина, Рыкова и всю их компанию - ты тоже знаешь?
    (Опустив голову, Серго тяжело молчит)
    Сталин. Ты читаешь показания арестованных? Почему молчишь? Почему это не нашло должного отражения в твоём "проекте"?
    Серго. Потому, что всё там написанное - липа, и ты это знаешь!
    Сталин. Липа? Кто ты такой, а?
    Серго (бешено). Ну и кто я, кто?!
    Сталин (многообещающе). Ты это скоро узнаешь. Я тебе так объясню, что ты сразу поймёшь и сообразишь, что тебе делать! Иди...
    (Серго выходит из кабинета, а Сталин снимает трубку и ждёт, когда телефонист ему ответит)
    Сталин. Это Сталин. Кабинет Ежова...

    Картина вторая

    Ночь. Квартира Орджоникидзе. Сотрудники НКВД разбросали по всей спальне вещи, книги. Роются в столе, книжном шкафу. Дверь в кабинет приоткрыта. Там стоит с телефонной трубкой в руке бледный Серго и ждёт, когда Сталин снимет трубку у себя в комнате на Кунцевской даче. Наконец, Сталин подходит к телефону и снимает трубку.
    В спальне столбом стоит перепуганная жена Серго, смотрит на происходящее с изумлением и непониманием.
    Сталин. Слушаю. А, это ты, Серго? Почему не здороваешься, почему такой возбуждённый?
    Серго (почти криком). А ты не знаешь, да? Не знаешь. Что у меня, члена ЦК, члена Политбюро ЦК, на квартире идёт обыск!
    Сталин. Обыск? Ну и что?
    Серго (взрываясь). Как это что?! Ты разве не понимаешь, что это означает для меня?!
    Сталин. Погоди, не горячись. Никогда не надо горячиться, Серго. Разве ты не догадался, что это не обыск, а только шутка.
    Серго. Какая к чёртовой матери шутка. Проснись! Говорю тебе, обыск, самый настоящий! Приехали люди Ежова. У них ордер, всё настоящее, я сам читал!
    Сталин. А ты не подумал, для чего это всё?
    Серго. Послушай, Коба, мне сейчас не до шуток. Жена перепугана, люди роются в моих книгах, вещах!
    Сталин. Зачем роются, не догадываешься?
    Серго. Не догадываюсь. Я член ЦК и не давал повода...
    Сталин. Нет давал. Надо, чтобы ты понял, за кем тебе идти до конца! За мной, твоим другом, или за этой лисой, за Бухариным. На днях Пленум, а ты что подготовил для этого?
    Серго. И ты решил выяснить это таким способом? Да?
    Сталин. Да. Тебе надо почувствовать, что всё обстоит очень серьёзно! Ты хорошо сделал, что позвонил мне. Сейчас я перезвоню Ежову, он отменит всё.
    Серго. А если бы я не позвонил?
    Сталин. Я знал, ты позвонишь.
    Серго. И после таких штучек ты хочешь, чтобы я шёл за тобой?
    Сталин. Извини, не подумал, что это может тебя так напугать.
    Серго. Скажи мне, куда ещё идти за тобой дальше? К этим зверствам, да? К расстрелам, нет?
    Сталин. Ты с кем разговариваешь!
    Серго. Я с тобой разговариваю. Я хочу понять...
    Сталин. Серго, не строй из себя девочку! Ты давно уже всё понял. Да, нет? Чего хочу от тебя, чего хочу от других.
    Серго. Покорности, да? Это я понимаю. Но зачем ты всё это делаешь так, как сейчас делают в Германии? Ты большевик или национал-социалист?!
    Сталин. Как ты смеешь?! Я сидел в тюрьме, когда ты ещё сиську сосал!
    Серго. Ошибаешься, я младше тебя всего на 7 лет! В тюрьме он сидел... А теперь, кто сидит у тебя в тюрьмах? Старые большевики, да? Которые шли против царя и сидели вместе с тобой, нет? За что ты их сажаешь? За что расстреливаешь?!
    Сталин. Сажаю не я, сажают органы. И приговоры - выносит суд, тоже не я. Что тебе от меня надо? Разве ты сам их не подписывал?
    Серго. Ты отлично знаешь, что все они - ни в чём не виновны! Их сажают по твоим приказам.
    Сталин. Зиновьев был не виновен? Каменев не виновен?! Ты тоже причастен к их приговору. И не только к одному! А теперь испугался, да? Хочешь барашком прикинуться? Не получится!
    Серго. Да, я испугался. Раньше я верил тебе и шёл за тобой. Теперь вижу: вину свою надо искупать кровью.
    Сталин. Брось болтать, будь мужчиной! Делай свой выбор, и кончим этот дурацкий разговор. Мы с тобой оба грузины.
    Серго (снова воспламеняясь). Нет, дорогой, я на этом с тобой не кончу! Ты как морфинист, который дорвался в аптеке до морфия: всё тебе мало!.. (В кабинет заглядывает начальник опергруппы, но увидев лицо Серго, скрывается)
    Сталин. Зачем ищёшь ссоры, Серго? Повторяю тебе, мы с тобой оба грузины, мы не должны ссориться между собой. Неужели ты действительно мог подумать, что я дам тебя арестовать? Вспомни, как я выручил тебя, когда Ленин хотел исключить тебя из партии за тот мордобой, помнишь?
    Серго. Никакого мордобоя не было, ты не сравнивай! Я вгорячах лишь дал пощёчину этому меньшевику и всё. А вот твои люди - отбивают теперь головы и почки!
    Сталин. Ну хватит!
    Серго. Мой брат Папулия - тоже грузин. И Сванидзе грузин! А куда ты их дел? По твоим приказам уже и грузин много мёртвых!
    Сталин. Замолчи! Иначе никого не оставлю от всех Орджоникидзе! Ты меня знаешь.
    Серго. Знаю. Ты - не грузин, ты убийца, вот твоё настоящее имя! (Серго рывком повесил трубку на рычаг аппарата)
    (Сталин, послушав гудочки, тоже вешает трубку и тут же снимает её)
    Сталин. Немедленно мне квартиру Ежова (ждёт).
    Ежов (сонным голосом). Слушаю, товарищ Сталин, Ежов (он в нижней рубашке).
    Сталин. Сейчас мне звонил Орджоникидзе. По-моему, он решил там застрелиться. Я думаю, не надо ему мешать, он должен это сделать. Ты меня понял?
    (Ежов долго молчит, что-то обдумывая)
    Ежов. Должен, говорите?
    Сталин. Да. Пусть сделает это, если решил.
    Ежов. Вас понял, товарищ Сталин, не мешать.
    Сталин. Он нервный, горячий. Пусть твои люди помогут ему, если надо.
    Ежов (поняв, наконец, смысл, в ужасе). Сейчас?..
    Сталин. Ну вот, теперь ты понял всё правильно: сейчас. Зачем откладывать? Зачем позор такому человеку? Это будет лучшим оправданием всему.
    Ежов. Понял, товарищ Сталин. Немедленно распоряжусь.
    Сталин. Не промахнись, доложишь обо всём мне лично! Жду тебя... (Сталин повесил телефонную трубку)
    (Из кабинета Орджоникидзе показывается голова Серго, он зовёт к себе ладонью начальника опергруппы. Тот подбегает. Серго показывает ему на снятую телефонную трубку. Улыбается, полагая, что Ежов сейчас всех отзовёт, прикрывает за вошедшим дверь. Слышен голос начальника опергруппы: "Слушаю вас, товарищ нарком! Что-о?!. Да, понял, понял..." Голос у энкаведиста растерянный, упавший.
    Жена Серго стоит возле окна, кутаясь в шаль. Обыск в квартире продолжается. А потом в кабинете раздаётся выстрел. Услышав его, жена Серго летит туда птицей.
    Орджоникидзе лежит на полу, голова его прострелена. Рядом с ним, на коврике, лежит пистолет)
    Зинаида Гавриловна. Что с ним?! А-а-а!..
    Энкаведист. Застрелился. (Вбегающим операм). Пошли! Нам тут делать нечего теперь: застрелился...
    (Люди Ежова быстро уходят. За сценой звучит голос автора)
    Голос автора. Ежов прибыл к вождю лишь на рассвете. Доложил, что Орджоникидзе покончил с собой из личного оружия. Не знал Ежов одного: в "личном оружии" Серго, которое было изъято у него в самом начале обыска, а затем вытащено из кармана начальником оперативной группы и подброшено на ковёр, все патроны были целы, а ствол пистолета остался без нагара. Вся оперативная группа была посажена в ту ночь и уничтожена. Нарком тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе был похоронен перед самым открытием Пленума торжественно и с почётом.
    Сталин. Вот теперь разговор окончен, Серго.
    Действие четвёртое
    Картина первая

    23 февраля 1937 года. В зале заседаний ЦК Сталин открывает очередной Пленум. В зале сидят: отдельной группой сторонники Бухарина - Рыков, Бухарин, ослабевший от 5-дневной голодовки, Рудзутак, Постышев, Чубарь, Петровский, Акулов, Тухачевский, Уборевич, Крупская, Мария Ильинична Ульянова, Станислав Косиор, Эйхе. Другое крыло, сталинское, на этот раз было более многочисленным: Молотов, Каганович, Ворошилов, Ежов, Жданов и сам Сталин в президиуме за красным столом. Да в зале - Андреев, Берия, Шверник, Будённый, Антипов, Шкирятов, Хрущёв, Калинин, Варейкис, Николаева, Литвинов. Эти все будут голосовать за предложения Сталина. Да ещё много делегатов из других городов - эти тоже пойдут за вождём. Сталин поднимается, подходит к трибуне и открывает Пленум.

    Сталин. Товарищи! Прежде чем перейти к решению вопросов повестки нашего Пленума, мне хотелось бы напомнить вам о некоторых перегибах, допущенных нами в связи с арестами враждебных нам элементов. Наши товарищи, работающие на местах, стали забывать нашу Конституцию, хотя она и принята была нами только в прошлом году. А там ясно сказано, что сын не отвечает за своего отца, брат за брата или сестру. Однако даже в Москве уже имеются случаи, когда с работы увольняют, а то и даже арестовывают членов семьи арестованного врага. Это в корне недопустимо, товарищи. Это - противоречит нашим законам и демократии.
    А теперь слово для чрезвычайного сообщения имеет товарищ Ворошилов.
    (Сталин уходит с трибуны, уступая место Ворошилову и садясь снова за красный стол, в президиум Пленума)
    Ворошилов. Товарищи, надеюсь, вы уже все ознакомились с розданными вам материалами наших органов безопасности. И понимаете, что в нашу среду, прикрываясь партийными билетами и высокими должностями, вновь проникли враги! Которых, как выяснилось, давно завербовали к себе на службу иностранные разведки. Кое-что из их деятельности нам было известно ещё в прошлом году. Но отдельные товарищи из Политбюро тогда не согласились с этим, потребовали прекращения дела, и товарищ Сталин вынужден был...
    Каганович (перебивая, из президиума). А может быть, эти товарищи из Политбюро опасались и за свою шкуру? Может, они были замешаны тоже?
    (В зале воцаряется зловещая тишина, пауза)
    Ворошилов. Да, товарищ Каганович, вполне возможно и такое. Ещё неизвестно, почему застрелился Орджоникидзе. И хотя народу мы сообщили в газетах, что он скончался от сердечного приступа, вы понимаете, что это было сделано только ради спокойствия населения. У нас и без того достаточно развелось предателей и шпионов.
    Сталин (перебивая, из президиума). Оставим мёртвых в покое, товарищ Ворошилов. Тут есть живые, о которых уже всё известно, но они продолжают корчить из себя заслуженных большевиков.
    Ворошилов. Вот я и говорю. У делегатов Пленума на руках материалы, изобличающие таких махровых главарей предательства, как Бухарин и Рыков, как их приспе...
    Бухарин (вскакивая в гневе от неожиданности). Что?! Что вы сказали, повторите! Как вы смеете такое заявлять?! Ещё не было никакого следствия, ещё ничего не доказано! А в знак протеста против таких методов, как показ мне фальшивок Ежова и распространение их вот теперь по делегатам, я 5 дней назад объявил голодовку! Кто дал вам право оскорблять нас? Да ещё на Пленуме!
    Сталин (вместо растерявшегося Ворошилова). А ты не горячись так, Бухарин, побереги нервы: они тебе ещё пригодятся! Следствие уже идёт. Зачем изображаешь оскорблённую невинность? Ты же всё знаешь: в чём вас обвиняют и кто обвиняет! Под протоколами допросов арестованных, которые ты уже читал, стоят их личные подписи. Что тебе ещё надо?
    Бухарин. Товарищи! То, что приносили мне на дом - сплошной вымысел, фальшивки! Сами подумайте, зачем мне или Рыкову, занимающему также высокий государственный пост, вербоваться в какие-то шпионы? Это же чушь!
    Сталин (поднимаясь). Чушь? Месяц назад был процесс над Пятаковым, Радеком и Сокольниковым. Они тоже занимали высокие посты. Однако же признались во всём, и это известно всему миру. Арестован Ягода. Есть и другие лица, которые будут арестованы. Так что не надо мешать товарищу Ворошилову закончить его чрезвычайное сообщение!
    Ворошилов. Товарищи, мы не можем далее оставлять их на высоких постах, которые они занимают. И в партии - тоже.
    Молотов (из президиума). Из п-партии н-надо г-гнать в п-первую о-очередь!
    Андреев (вскакивая с места в зале). Вот именно, там им не место!
    Жданов (из президиума). Им место на скамье подсудимых! Существует чудовищный заговор, который теперь раскрыт!
    Рыков (поднимаясь рядом с Бухариным). Да опомнитесь же в-вы, т-товарищи! Ч-что за охота на ведьм!..
    (Поднимается Сталин, просит у председательствующего Молотова слова, идёт на трибуну, обращается к залу)
    Сталин. Товарищи! Лет 10 назад я уже предупреждал вас с этой трибуны: при построении социализма классовая борьба в нашем государстве начнёт лишь увеличиваться, а не затухать. Разоблачая сегодня заговорщиков, прикрывающихся партбилетами и маскирующихся большевиками, мы имеем блестящее подтверждение этой старой моей мысли! Бухарин и Рыков, которых вы здесь видите перед собой - надеюсь, в последний раз - предали дело социализма и дело Ленина, перейдя на службу к германскому фашизму.
    Бухарин. Это ложь! Сумасшествие! Я протестую против таких методов!
    Сталин. Нет, товарищи, к сожалению это не ложь. Я сам хотел бы, чтобы это была ложь. Но документы, которыми располагают наши органы безопасности, свидетельствуют о другом. Они свидетельствуют, что наш бывший "любимец партии", как в своё время назвал Бухарина наш великий и бессмертный Ленин, предал его партию. Предал свой народ и предал самого Ленина. Таковы факты.

    Рыков (с места). С-сталин! Мы ещё не в суде. А в-вы - н-не п-прокурор! В-вы-ыбирайте хотя бы в-вы-ыра-ажения! Все эти ва-аши так на-азываемые "ма-атериалы" - вами же и сфа-абрикованы, чтобы устра-анить нас!
    Сталин (с горячностью). А вот это, товарищи, уже оскорбление! Не Сталину оскорбление - Сталина заговорщикам никак не оскорбить! Органам безопасности оскорбление. Да, мы ещё не в суде. Но что из этого следует? Из этого следует только одно: суд - будет! Это я вам гарантирую, товарищи.
    Жданов (из президиума). Да, мы требуем над ними суда!
    Бухарин (с места). Кто это мы?
    Рыков (с места). Ну! Кто это в-вы? Лучше пусть ва-аш н-новый на-арком б-безопасности объяснит здесь, откуда у н-него эти фа-альшивки? К-которые он вы-ыдаёт за д-документы! Пу-усть п-по-окажет подлинники, а н-не р-распространяет б-бумажки, отпечатанные н-на его ма-ашинках!
    Сталин (испуганно, торопясь). Нет, товарищи, это не фальшивки! Это Рыков хочет, чтобы они были фальшивками. Это настоящие документы. И, как вы понимаете, в одном экземпляре и находятся, где надо. Мы не можем носить один экземпляр и каждому показывать лично. Поэтому сняли с документов копии. Как вам известно, нами уже арестован наш бывший полпред по Франции Христиан Раковский. Так вот он на допросе показал...
    Бухарин (перебивая). Сталин, бросьте вы эту чушь с Христианом Георгиевичем! Я читал всю эту галиматью, которую вы мне присылали якобы как показания Раковского. Но там же...
    Сталин (тоже перебивая, криком). Там, под этой чушью, как ты говоришь, имеется личная подпись Раковского! Так что, Бухарин и Рыков, прошу не кричать здесь и не топать на меня ногами. Вы нам рот не заткнёте!
    Андреев (с места). Лучше пусть поднимутся оба, да покаются перед всеми, пока не поздно!
    Бухарин. Я вам не Зиновьев, и не Каменев, и лгать на себя не буду! Я уже сказал здесь, что в знак протеста против незаконных действий Сталина объявил голодовку! Почему не соблюдается закон о презумпции невиновности? Вину сначала надо доказать, а потом уже действовать. А не наоборот!
    Молотов (поднимаясь в президиуме). Не б-будете п-признаваться - этим и до-окажете, что вы фашистский наймит! Они же п-пишут в своей п-прессе, что на-аши п-процессы провока-ационные? Вы именно это и х-хотите п-подтвердить своими за-аявлениями, чтобы с-сыграть им н-на руку. (Передразнивает) "Д-документы вами сфа-абрико-о-ваны!" Вот а-арестуем вас, т-тогда уж во всём сознаетесь!..
    (Занавес. За сценой звучит авторский голос: "Первый день Пленума ничем конкретным не кончился. Сталин был обескуражен, неудовлетворён. Пленум загудел неодобрением и несогласием, когда поступило предложение немедленно исключить Бухарина и Рыкова из партии, предать суду и расстрелять. В общем гуле голосов слышались даже отдельные возгласы: "Что же это, ещё и суда не было, ни следствия!", "Разве так можно?" "Мы же не прокуратура!.." И хотя Сталину удалось протащить в резолюцию тяжёлую для Рыкова и Бухарина формулировку "Бухарин и Рыков заслуживают немедленного исключения из партии и предания суду", тем не менее уверенность его в победе над ними поколебалась. Вождь почти не спал всю ночь: "А вдруг победят они?!." Это было бы равносильно смерти..."
    Картина вторая

    Занавес открывается. Тот же зал, все на тех же местах, только на трибуне Ежов, потрясающий руками и что-то доказывающий делегатам. Голос автора за сценой продолжает: "Следующий день работы Пленума начался с доклада Ежова, который длился несколько часов с перерывом на обед".
    Ежов (заканчивая). Товарищи, "рютинская платформа", одним из пунктов которой было уничтожение товарища Сталина и свержение советского правительства путём вооружённого восстания, была также составлена по инициативе двурушников Бухарина и Рыкова! И я как нарком внутренних дел и член ЦК и Политбюро требую исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК и из партии, предать их суду Военного трибунала с применением высшей меры наказания - расстрела! (Забирает свою папку с докладом и сходит с трибуны)
    Ворошилов (из президиума, он председательствующий). Слово предоставляется Бухарину.
    Бухарин (поднимаясь на трибуну). Товарищи! Что я могу сказать по поводу клеветы, изложенной в докладе наркома Ежова? В нём нет ни единого слова правды. В одну кучу свалено всё, что угодно, всё мыслимое и немыслимое - вы все, только что, были тому свидетелями. Организация какого-то Сибирского государства! Ну разве же это не подлая выдумка? И на чём всё это основывается? На так называемых "показаниях" каких-то неведомых мне людей, путающих элементарные вещи. Могу объяснить...
    Голоса с мест. Время-а!.. Довольно-о!.. Хватит врать! Лучше сознавайтесь во всём, а то хуже будет!..
    Бухарин. Я говорю правду. Никто не заставит меня наговаривать на себя чудовищные вещи, которые тут произносились! Ни при каких условиях и никто от меня этого не добьётся, какими бы эпитетами меня не называли! Изображать из себя вредителя, террориста, изменника родины я не буду! (раскладывает перед собой бумаги). Вместо этого у меня есть экстренное заявление... Товарищи! В одной из своих статей я когда-то писал... (начинает читать по бумаге). "Для всей нашей партии и для всей страны одной из главных возможностей действительного перерождения являются остатки произвола для каких-нибудь привилегированных коммунистических групп".
    Сталин (перебивая). Это что - "экстренное заявление"? Я не вижу экстренного заявления. Я вижу статью Бухарина, которую мы уже читали. Это было давно.
    Бухарин. Сталин уже чувствует, каким будет заявление и потому пытается помешать мне. Почему он ведёт себя здесь как хозяин? А не как равноправный член партии. Но я всё-таки закончу свою мысль... (Опять начинает читать по бумагам). "Когда для группы коммунистов закон не писан, когда коммунист может свою тёщу, бабушку, дядюшку и так далее - тащить и "устраивать", когда никто не может его арестовать, преследовать - если он совершил какие-нибудь преступления, когда он разными каналами может ещё уйти от революционной законности, это есть одно из крупнейших оснований для возможности нашего перерождения".
    Сталин (перебивая, из президиума). Товарищи! Ну, к чему всё это сейчас?!
    Бухарин. К тому, товарищи, что Сталин - уже сколотил возле себя такую группу привилегированных! И она по его указке готова теперь обвинить кого угодно и в чём угодно!
    Сталин (перебивая с гневом). Товарищи, где здесь экстренное заявление, я спрашиваю? О чём Бухарин говорит? Так стоит ли это слушать? Я не вижу "экстренного заявления"!
    Бухарин. Товарищи! Что изменилось с тех пор в нашем ЦК? Застрелился лишь честный большевик и член ЦК Томский, не выдержавший клеветы Сталина. Но изменил ли стиль своей работы-травли Сталин? Ничуть! Перерождение, наметившееся в нашей партии из-за привилегий - как было, так и продолжается. А её генсек Сталин как держал курс на подавление неугодных ему членов ЦК, так и продолжает его со своими клевретами и поныне!
    Сталин (с ненавистью). Ты говори, да не заговаривайся! Сам, понимаете, завербованный агент Германии - имеются сведения, имеются! - а хочет свалить всё на других!
    Бухарин (выкрикивая). Вот вам его методы! Вот вам его приёмы! Дошла очередь до меня с Рыковым, и он готов клеветать на нас, какую угодно чушь, только бы убрать нас со своей дороги!
    Сталин (ударив кулаком по столу, закричав). Молчать, сукин сын! Предатель! Имеются документы!..
    Бухарин. Не смей кричать на меня, деспот, султан! Не смей называть предателем! Кто тебе дал такое право?! (Выхватывая из нагрудного кармана заявление). Товарищи! У нас с Рыковым действительно имеется письменное заявление в Центральный Комитет! Пусть ЦК разберётся... Мы требуем от ЦК назначить партийное расследование действий НКВД, который фабрикует со Сталиным и Ежовым фальшивки вроде тех, что вам вчера всунул Сталин! А "чудовищный заговор", о котором кричал Жданов, действительно существует! (В зале обрывается шум, все замирают). Да, заговор существует, товарищи. Но только возглавляет его не Бухарин и Рыков, а Сталин и Ежов! Это они стремятся к личной диктатуре, основанной на полицейской власти над партией и страной!
    Ворошилов (с места, перекосясь). Типун тебе на язык, падла!
    Сталин (в ненависти). Кто ты такой - требовать!.. Предатель!
    Бухарин. Нет, это ты предатель и фальсификатор! Ленин вводил НЭП всерьёз и надолго, а ты - отменил его, предал...
    Сталин (испуганно, почти оправдываясь). Я не один это решал!
    Бухарин. Ты и сейчас распоряжаешься, кому и что` надо говорить!
    Сталин (беленея). А я повторяю тебе: это трибуна не для врагов партии и народа, слезь с неё!
    Бухарин. Товарищи! Вы же видите, как ведёт себя этот новый Цезарь! Повторяю: я и Рыков требуем в нашем письменном заявлении в ЦК, чтобы было назначено расследование действий НКВД, который начинает выходить из-под контроля партии, если изготовляет такие фальшивки. Мы ещё в прошлом году не были согласны с расстрелами старых членов партии Каменева и Зиновьева. Сталин обещал нам, что этого не будет, но тем не менее люди были расстреляны.
    Сталин (пугаясь). По-твоему, Сталин должен был отменить решение суда, нет? Отменить закон?
    Бухарин (выкрикивая). Мы требуем проверки действий НКВД!
    Сталин (ужалено вскочив). Вот мы тебя туда и пошлём! Сам посмотришь... Нашёл, кого защищать, понимаешь! Каменева, Зиновьева, врагов! Кто может защищать у нас врагов? Только тот, кто сам враг. Товарищи! Кто желает ещё высказаться по вопросу о Бухарине и Рыкове?
    (В зале поднимает руку 50-летний, седоусый Павел Постышев. Сталин кивает ему, тот направляется к трибуне)
    Постышев. Товарищи, Николай Иванович Бухарин известен нам много лет как крупный теоретик марксизма и ленинизма. Он сидел в тюрьмах России и Европы, ссылался. Философ, академик. Написал такие известные всем труды, как "Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз", "Теория исторического материализма", "Азбука коммунизма" и другие работы - не буду их здесь перечислять, они общеизвестны. Он считался среди нас "теоретическим Геркулесом", сам Ленин назвал его любимцем партии, и вдруг - такое нелепое, такое тяжёлое обвинение.
    Сталин (резко обрывая с места). Откуда тебе известно, что нелепое?!
    Постышев (смутившись). Ну... как-то не вяжется всё это с личностью Николая Ивановича. Во всяком случае, лично я не могу поверить, что честный член партии, прошедший долгий путь непреклонной борьбы с врагом за партию, за социализм, может оказаться в стане наших врагов. Зачем это ему? Да ещё на посту члена правительства, редактора "Известий"! Не могу я в это поверить...
    Сталин (вскакивая в президиуме). Ты что?!
    Голос автора за сценой. С этой секунды вождь уже ненавидел Постышева и заранее вынес ему в душе своей смертельный приговор, который и приведёт вскоре в исполнение.
    Сталин. Ты кому не веришь?! Чекистам не веришь? А Зиновьеву, Каменеву - веришь, так? Может, ты ещё Берлину поверишь? А нам, членам Политбюро и ЦК ты не доверяешь, так тебя понимать? Мы для тебя здесь враги, да? Свалить всё с больной головы на здоровую, так? Академик, говоришь? А великий Ленин сказал о нём, что он никогда не разбирался в диалектике!
    Постышев. Так сколько лет прошло с тех пор!.. Он рос...
    Сталин. Постышев, не советую тебе защищать врагов, даже если они академики. (Постышев опускает голову) Бухарин объявляет тебе, понимаешь, голодовку, а ты до сих пор не понимаешь, кому она адресована, да? Она адресована всей нашей партии, которой Бухарин перестал доверять. Она адресована Советской власти, которой Бухарин не доверяет так же и хочет её проверить своими людьми. Стало быть, против кого выступает Бухарин, ну?! Кого он хочет запугать своей угрозой голодать и проверять? Он и в 18-м году пугал нас, когда великий Ленин предлагал заключить Брестский мир с Германией. Бухарин даже готов был тогда арестовать Ленина.
    (Занавес. За сценой звучит авторский голос: "И второй день работы Пленума не принёс окончательной победы ни Бухарину, ни Сталину. Хотя люди Сталина поднимались один за другим на трибуну и припоминали то Бухарину, то Рыкову разную мелочь из области личных отношений, которая на фоне доклада Ежова выглядела уже зловеще и не предвещала добра. В защиту Бухарина и Рыкова никто больше не поднялся после Постышева, надеясь лишь на последний шанс во спасение товарищей при голосовании - авось поднимутся тогда руки и у других, чтобы смягчить наказание)

    Картина третья

    В зале, где проходит Пленум ЦК всё те же. Гробовая тишина. Вытянутые от напряжения лица. Сталин в президиуме за столом обращается к Молотову.

    Сталин. Вячеслав, ты что-то хотел сказать?
    Молотов (поднимаясь). Да. У нас тут есть з-заключение к-комиссии, выбранной вчера по делу Бухарина-Рыкова. Оно основано на изучении документов, и мне х-хотелось бы его о-огласить. Р-ра-азрешите?
    Сталин (кивая на Ворошилова). Спрашивай у него, он тут сегодня хозяин.
    Ворошилов. Оглашай, если заключение готово.
    Молотов (с места, по бумаге). Изучив материалы и документы, предоставленные нам органами государственной безопасности, мы в составе...
    (Голос Молотова почти не слышен, его поглощает голос автора за сценой)
    Голос автора. Слова Молотова сыпались легко, как камешки с горы, и заваливали, заваливали Рыкова и Бухарина - вот уже по пояс, по грудь: "арестовать", "судить", "расстрелять"... Бухарин, понявший, что борьба проиграна и надо хоть в чём-то покаяться, если дорога` жизнь и есть желание сопротивляться Сталину и дальше, попросил слова.
    (Бухарин идёт к трибуне)
    Бухарин. Товарищи! С голодовкой у меня получилось совсем не так, как пытался изобразить всё Сталин. Да, это моя крупная политическая ошибка, которая отчасти может быть смягчена тем, что я находился в исключительно болезненном состоянии. Никого запугивать я не собирался. Просто это была ошибочная реакция на клевету, которая обидела бы любого из вас, окажись вы на моём месте. Так что, если кто-то истолковал мой болезненный порыв другим образом, то прошу вас, товарищи, простить мне эту излишнюю горячность и извинить.
    Сталин (злорадно-торжествующе). Этого мало, Бухарин, мало! Посмотрите на него: совершил столько всяких преступлений и хочет отделаться простым извинением. Я бы на твоём месте на колени упал перед партией, если бы раскаялся во всём, что совершил. Рассказал бы сейчас всё... А ты?.. Нет, Бухарин, тебе не удастся разжалобить нас таким способом!
    Бухарин (устало). Я отрицаю всю остальную нелепость. И не потому, что это имеет только личное значение, но и потому, что я считаю, что нельзя ни при каких условиях брать на себя что-то лишнее, в особенности тогда, когда это не нужно партии, не нужно стране, не нужно лично мне.
    Жданов (выкрикивая из президиума). Хватит прикидываться ягнёнком!
    (В сталинской части делегатов раздались злые смешки, реплики, мешающие говорить. Бухарин заканчивает выступление, ослабев, надрывно, с трудом)
    Бухарин. Тут были на меня нападки со стороны членов ЦК. Я их могу квалифицировать как личный момент борьбы, как стремление судить о моей деятельности не с точки зрения партийной истории, но главным образом с точки зрения текущего момента.
    Берия (выкрикивая из зала). Да что его слушать! Ему в тюрьму пора!
    Бухарин (взрываясь). Хорошо, сажайте! Вы думаете, оттого, что вы кричите "посадить в тюрьму", я буду говорить по-другому? Не буду.
    Ворошилов (прерывая). У вас всё?
    Бухарин (безнадежно махнув рукой). Да, всё.
    Ворошилов (объявляя из президиума). Товарищи, какие будут предложения по делу Бухарина-Рыкова?
    Ежов (поднимаясь в президиуме). У меня такое предложение: исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов цека и из членов ВКП(б). Предать их суду Военного трибунала с применением им высшей меры наказания - расстрела!
    Ворошилов. Какие будут предложения ещё?
    Постышев (с места из зала). Предать суду, но без применения расстрела.
    Ворошилов. Товарищи, поступило два предложения. Кто за первое, прошу поднять руки.
    (В гробовой тишине медленно, одна за другой, поднимаются руки Будённого, Мануильского, Шверника, Косарева, Якира. Больше никто руки не поднял)
    Ворошилов. Кто за второе предложение?
    (И снова завораживающе медленно поднимаются руки - Шкирятов... Антипов... Хрущёв... Николаева... Косиор... Петровский... Литвинов. Остальные сидят, воздерживаясь от голосования)
    Сталин (поднимаясь). У меня есть третье предложение: суду не предавать, а направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД. Для дополнительного расследования. Пусть проверят там всё ещё раз. Зачем спешить, если можно наломать дров? Дело тонкое, товарищи...
    (После этого хитрого, ханжеского предложения у многих в зале появляются улыбки, вздохи облегчения. И только Рыков и Бухарин каменеют, поняв всё коварство вождя)
    Ворошилов. Кто за предложение товарища Сталина?
    (Первой поднимает руку Мария Ильинична Ульянова, за нею Крупская, Молотов, Варейкис, Ворошилов, а потом дружно остальные кандидаты и члены Политбюро. Бухарин и Рыков от голосования воздерживаются, но это ничего уже не меняет. Сталин коротким взмахом руки над головой подаёт кому-то знак вдалеке. Двери в зал открываются, все видят входящих трёх сотрудников НКВД в ремнях, с наганами в кобурах, с нашивками в виде скрещённых мечей на рукавах гимнастёрок. Они подходят к Бухарину и Рыкову и в мёртвой тишине уводят их с собою из зала)
    Действие пятое
    Картина первая

    Подвальный коридор Внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. Где-то далеко слышны гулкие шаги двух человек по цементному полу. За сценой звучит голос автора: "Прошло 14 месяцев. Были пытки в подвалах, допросы. Не пытали только Бухарина - Сталин желал, чтобы тот добровольно пошёл на признание вины и унизился. Это было ошибкой. На суде Бухарин, как не сломленный пытками человек, произнёс знаменитую речь, после которой Сталин захотел взглянуть на него перед казнью, как когда-то в истории с Рютиным, приказав Ежову удалить всех часовых из подвалов на его пути.
    Проходя мимо прямоугольников дверей, ведущих в камеры, где сидела чья-то, ещё живая душа, ожидающая последней своей участи в эту ночь, вождь размышлял под гул шагов о бренности жизни людей на земле. Здесь пахло мочой, подвальной затхлостью, хотя везде было чисто - бетон. На потолке светились лампочки в решётках из проволоки - как узники в одиночках. Одна из них, видать, перегорела, как яркая судьба. Сейчас он подойдёт и погасит другую... Совсем недавно, прошлым летом, развеялся дым в печах крематория от красавца-маршала Тухачевского, на распыл пошли и его сподвижники - Иона Якир, Иероним Уборевич, Виталий Примаков, Август Корк, Роберт Эйдеман, Витовт Путна, Артур Артузов, Борис Фельдман. Встали в очередь за своей смертью маршал Блюхер, жёны, братья, сёстры, и даже тот, кто ведёт сейчас Сталина к камере Бухарина - лишний свидетель".
    На сцене показываются Ежов и Сталин, идут к камере Бухарина. Голос автора сменяется внутренним голосом Сталина: "Ежов ещё не знает, что должен умереть тоже. А Сталин - хотя и не бог - уже знает об этом. Интересно смотреть на людей, едущих вниз на эскалаторе метро. Сотнями затаскивает их за несколько мгновений под землю! Вот так и в НКВД - как на эскалаторе... Генрих Ягода тоже едет вместе с другими, хотя недавно распоряжался уезжавшими на кладбище сам. Нет, это не насмешка судьбы. Просто Сталину не нужны такие свидетели".
    Сталин останавливается и смотрит на Ежова, достающего из связки ключ, чтобы открыть дверь в камеру. За сценой звучит голос Сталина, усомнившегося вдруг в целесообразности своего прихода: "Зря пришёл... Но не уходить же вот теперь, чтобы Бухарин увидел спину убегающего от него Сталина. Ошибся с приходом сюда, не ошибся, дверь в историю уже открыта - надо входить..."
    Сталин видит в открытой камере Бухарина, стоящего перед ним, как святой мученик, и резким кивком отправляет от себя Ежова подальше.

    Сталин (Бухарину). Ну что, допрыгался, герой! Думаешь, тебя ждёт просто расстрел? Лёгкая смерть? Нет, ты будешь кричать здесь и мучиться!
    Бухарин. Ты за этим пришёл?
    Сталин. Ты погубил своего маленького сына своим поведением на суде! И жену погубил, знай это.
    Бухарин. Их погубил не я. Это ты всех губишь в нашей России. На суде я сказал не всё и жалею об этом. Ты беспринципен и лжив!
    Сталин (покосившись на отошедшего подальше Ежова). Это ничего не изменило бы. Но ты не сказал того, что хотел потому, что все вы цеплялись за свою жизнь. Потому и обгаживали себя и других.
    Бухарин. Нет, я за свою жизнь не цеплялся.
    Сталин. Какая разница. За свою, не за свою. Ты хотел спасти жену, которая теперь в ссылке. Важно, что цеплялся. Сталин нашёл для каждого из вас свой страх. Все люди чего-нибудь да боятся. Люди - ничтожны.
    Бухарин. Ничтожны - ничтожные люди. А люди, если они люди, добры и благородны.
    Сталин (охватываемый закипающим гневом). Тебя ещё не били ни разу! Ты не знаешь, что такое посидеть на бутылке, а говоришь!.. Но вот только я уйду отсюда, и ты узнаешь всё тоже. Ты не использовал шанс, который я дал тебе, чтобы спастись и выехать за границу. Ты вернулся тогда, и теперь подохнешь. Тебя не Сталин приговорил к смерти - ты сам! Ты сам себя проклял! (Бухарину жутко, он дрожит и в страхе закрывает глаза. Сталин же продолжает, смакуя) Сейчас тебя начнут бить! Мордой об эту стенку! Двое будут держать, а третий - схватит сзади за остатки твоих волос, и мордой об стенку, понял! А потом твой труп отвезут в крематорий. И газеты сообщат миру, что приговор - расстрел - приведён в исполнение.
    (Лицо Сталина странно перекашивается, а у Бухарина начинается озноб - его будто всего кто-то трясёт)
    Сталин. Ну, что же ты? Скажи что-нибудь. Ты такой умный у нас был. Академик весь. Говори. Для истории говори.
    Бухарин. Ты - не история, не сохранишь, не запишешь... Неужели не понимаешь, что и государственным деятелем ты уже перестал быть!
    Сталин. А кто же я, по-твоему?
    Бухарин. Ты похож на Петра, который приходил в подвал к арестованному сыну, чтобы присутствовать на его пытке.
    Сталин. Ишак! Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь!
    Бухарин. С ненормальным.
    Сталин. Что-о?!
    Бухарин. Нормальный человек не создал бы в государстве такого насилия. Придёт время, и твоим именем будут пугать детей.
    Сталин. Ну, шакал, сейчас ты будешь завидовать даже мёртвым! (Сталин жестом подзывает к себе Ежова. Говорит ему) Позови своих!.. Ну этих... сам знаешь... Завтра, чтобы ты лично - не мог его узнать!..
    Ежов. А заику?
    Сталин. Обоих! (Бухарину) Ты глупец, Бухарин. Весь мир сейчас знает: Сталин спасает детей Испании целыми пароходами. Спроси Долорес Ибаррури. А то, о чём ты сказал - глупость недальновидного барана! (Ежову) Ну, чего ждёшь!.. (Ежов убегает)
    Бухарин. После смерти Ленина ты забрал из его кабинета дощечку с изречением Дантона и повесил в своей квартире - я видел её у тебя.
    Сталин. Ну и что?
    Бухарин. Но ты - не якобинец, ты идёшь дорогой термидора и стал палачом нашей революции.
    (Сталин замахивается, чтобы ударить, но останавливается)
    Сталин. Но осудили как заговорщика контрреволюции тебя, а не Сталина.
    Бухарин. Это не суд, расправа шайки наёмников - как над Рютиным, Каменевым, Пятаковым, другими.
    Сталин. Я тоже вспоминал сегодня Рютина. Но где он теперь? Вот и ты пойдёшь догонять его.
    Бухарин. Рютин был прав в своём "Обращении". А мы - дураки, что не поднялись против тебя все сразу, как он предлагал. Всё чего-то ждали...
    Сталин. Правильно, вы ждали своего бесславного конца. Кто против Сталина - тот против государства! Кто идёт за Сталиным, тот живёт и работает. Бухарин тоже мог пойти за Сталиным. Но он выбрал другой путь.
    Бухарин. А ты хотел, чтобы Бухарин писал о тебе, как этот твой Берия из Тбилиси? Которому ты присудил Ленинскую премию 3 года назад.
    Сталин. Теперь - Сталин присуждает Сталинские премии. Ленинских больше нет и не будет!
    Бухарин. Тебе осталось только убрать его из Мавзолея и занять его место и там.
    (Лицо Сталина искажает гримаса ненависти, он выскакивает из камеры, хлопнув стальной дверью так, что всем кажется, будто раздался выстрел из винтовки)
    Картина вторая

    Снова комната Сталина в Кунцевской даче. Старик Сталин в домашней пижаме перед летним раскрытым окном, в котором видна пыль звёзд в небе. В окне вдруг появляется Фёдор Фёдорович Раскольников и начинается ночной разговор-воображение.

    Раскольников. Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи!
    Сталин. А, Раскольников? Зачем пожаловал?
    Раскольников. Сказать, что вами руководит чудовищное желание командовать всеми людьми на земле, зависть ко всем талантливым переходит у вас в ненависть, вам хочется быть выше их.
    Сталин. А при чём здесь ты?
    Раскольников. Вы объявили меня вне закона. Ваш социализм, при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решёткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата.
    Сталин. Снова читаешь своё знаменитое письмо? Зачем?
    Раскольников. Что сделали вы с Конституцией, Сталин! Вы растоптали её, как клочок бумаги. Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста. Никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный. Колхозник и полпред Союза, народный комиссар и рабочий, интеллигент и маршал - все в равной мере подвержены ударам меча, все кружатся в дьявольской карусели. С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинения знакомые вам по семинарским учебникам средневековые "процессы ведьм". Над гробом Ленина вы принесли торжественную клятву выполнять его завещание. Клятвопреступник, вы нарушили его! Вы оболгали многих соратников Ленина - Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и других, невиновность которых Вам была хорошо известна. Перед смертью вы заставили их клясться в преступлениях, которые они никогда не совершали.
    Сталин. Фёдор Фёдорович, скажи: ну чего ты достиг, когда напечатал это открытое письмо Сталину из Франции?
    Раскольников. Весь мир узнал правду!
    Сталин. Какую правду?
    Раскольников (вновь читает по памяти своё письмо). Где герои Октябрьской революции? Где Бубнов? (за сценой гремит выстрел. Оба прислушавшись к эху, вздрагивают) Где Крыленко? (За сценой гремит ещё один выстрел) Где Антонов-Овсеенко? (За сценой гремит выстрел) Где Дыбенко? (За сценой гремит выстрел) Вы растлили и загадили души ваших соратников. Вы заставили идущих с вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей. В лживой истории, написанной под вашим руководством, вы обокрали мёртвых и убитых, опозоренных вами людей, и вы присвоили себе их подвиги и заслуги. Вы уничтожили партию Ленина, а на её костях создали новую!
    Сталин (пятясь, закрывая лицо). Хватит!..
    Раскольников. Скольких вы расстреляли, Сталин? С жестокостью садиста вы избиваете кадры, полезные и нужные стране: они кажутся опасными вам с точки зрения вашей личной диктатуры. Накануне войны вы обезглавили Красную Армию и флот! Вы истребили героев гражданской войны, которые преобразовали Красную армию по последнему слову военной техники и сделали её непобедимой. Где маршал Тухачевский? (За сценой гремит выстрел) Где маршал Блюхер? (выстрел) Где маршал Егоров? (выстрел)
    Сталин. Хватит, я сказал!
    Раскольников. Нет! Вы обещаете даже при коммунизме сохранить ГПУ. Вы отняли у колхозного крестьянства всякий стимул к работе. Организатор голода, грубостью, жестокостью, неразборчивостью методов, отличающих вашу практику, вы сделали всё, чтобы дискредитировать в глазах крестьян ленинскую идею коллективизации.
    Вы лишили минимума свободы труд писателя, учёного, живописца. Вы зажали искусство в тиски, от которых оно задыхается и умирает. А бездарные графоманы славословят вас как полубога, и вы, как восточный деспот, наслаждаетесь фимиамом грубой лести. Вы беспощадно истребляете талантливых, но лично вам неугодных писателей. Где Борис Пильняк? (выстрел) Где Сергей Третьяков? (выстрел) Где Тарасов-Родионов? (выстрел) Где Михаил Кольцов? (выстрел)
    (После каждого выстрела Сталин пятится, делая шаг назад и закрывая лицо рукой)
    Раскольников. Во всех расчётах вашей внутренней и внешней политики вы исходите не из любви к родине, которая вам чужда, а из животного страха потерять личную власть. Бесконечен список ваших преступлений! Вы объявили социализм построенным до конца, и рабочие с недоумением спрашивают друг друга: "Если это - социализм, то за что же боролись, товарищи?" Вы - повар, готовящий острые блюда: для нормального желудка они несъедобны. Вы культивируете политику без этики, власть без честности, социализм - без любви к человечеству. В вашем понимании политический манёвр - синоним надувательства и обмана. В промежутках между сессиями Верховного Совета вы бесшумно уничтожаете "зафинтивших" депутатов, насмехаясь над их неприкосновенностью, напоминая, что хозяином Земли Советской является не Верховный Совет, а вы. Вы сделали всё, чтобы дискредитировать советскую демократию, как дискредитировали социализм. Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых, как предателя социализма и революции, главного предателя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов!
    Сталин. Во-он!.. (топает ногами. Раскольников исчезает, вместо него теперь лишь сияет звёздами небо)
    Картина третья

    Та же комната Сталина в Кунцеве, только идёт 1946 год - об этом свидетельствует большой календарь на стене. В комнату входят Сталин в форме генералиссимуса и Берия в форме маршала. Сталин раздражён, вешает зло фуражку на вешалку и нервно ходит по ковру. Берия - напротив, чуть ли не сияет, доволен, что маршал Жуков выдворен из Москвы в Одессу. Берия по-хозяйски достаёт из портфеля бутылку коньяка, ставит на стол, берёт из буфета рюмки - тоже на стол.

    Берия. Ну вот, Коба, покорился тебе и этот национальный герой маршал Жуков. И ничего не произошло - поехал, как рядовой генерал, на должность командующего округом.
    Сталин. А ты как хотел? Не покориться Сталину?!
    Берия. Да нет, дорогой. Я не об этом.
    Сталин. Тогда о чём? Говори.
    Берия. Я хотел сказать - трижды герой, маршал!.. Даже не пикнул. Нет, наши, грузины, так не раболепствуют, как эти русские.
    (Сталин видит, как в раскрытом окне появляется на фоне звёзд преподаватель духовного училища Автандил и усмехается. Сталин мгновенно искажается от злобы, от напоминания о собственном, забытом унижении и резко оборачивается к Берии, уставясь на него тигриным взглядом. Затем подходит к телефону на маленьком столике, снимает трубку, поставив палец на штырёк до утопления его, повернувшись к Берии спиной. Начинает делать вид, что говорит с личной охраной)
    Сталин. Сталин говорит. Личную охрану ко мне, немедленно! Надо арестовать здесь одного наглеца!.. (рывком вешает трубку)
    Берия. Коба, за что? Что я такого сделал? Чем мог так обидеть тебя? (мертвеет)
    Сталин. Ты? Меня? Обидеть? Обидеть Сталина?! Кто ты такой? На колени!..
    Берия (опускаясь на колени). Коба, умоляю тебя: прости! Не знаю, что я сделал, но всё равно я виноват: прости, если можешь. Выплесни мне в лицо коньяк, как ты любил делать, только не надо так на меня смотреть!.. (плачет)
    Сталин. Хорошо, поднимись (тот поднимается). Ну, понял теперь, что нет на земле людей, которые не раболепствуют?
    Берия (вытирая платком слёзы, лысину, пенсне). Я понял тебя, Коба. Я всё понял, только ради бога прости!
    Сталин. Я и не думал тебя убивать. Просто провёл над тобой небольшой эксперимент, чтобы ты больше не забывался.
    Берия. Отмени, пожалуйста, охрану. Сейчас придут...
    Сталин (усмехаясь). Без разрешения не войдут. Здесь живёт Сталин, а не какой-нибудь Бухарин! (Насмешливо оглядывая Берию) Вах, какой новый Наполеон нашёлся: Лаврентий Бе-рия! Историю надо знать, дорогой, изучать её, а не с бабами в постелях возиться.
    Берия. Коба, а кто был самый великий человек на земле?
    Сталин (не задумываясь). Ленин! Его брат в 20 лет не способен был унизиться даже перед царём и пожертвовал своей жизнью. А Ленин - в 10 раз мужественнее и принципиальнее всех людей на земле. Это говорю тебе я, Сталин, ученик Ленина.
    (Сталин подходит к радиоприёмнику на подоконнике закрытого окна и включает его. Загорается зелёный глаз, раздаются слова диктора: "Великий Сталин, вождь, друг и учитель всех времён и всех народов сказал..." Сталин, усмехнувшись, выключает приёмник, расстёгивает на себе китель генералиссимуса и отрешённо смотрит в окно)
    Берия (очень тихо). Так я пойду, Коба? Шьвидобит... (уходит, не замеченный Сталиным)

    Картина четвёртая

    Та же комната. Сталин один перед окном. Там, за подоконником, возникает на фоне звёзд Ленин.

    Сталин. Ну что, товарищ Ленин, не ожидали такого поворота событий, да? Когда писали своё письмо съезду, чтобы Сталин был перемещён с поста генсека.
    Ленин. Я вам не товарищ теперь, запомните это! Вы уничтожили мою партию, мои идеи и отлично знаете об этом.
    Сталин. Ладно, Владимир Ильич, не хотите, чтобы я называл вас товарищем - пожалуйста. Просто мне надо побеседовать с вами, чтобы проверить себя кое в чём.
    Ленин. Оставим это и займёмся более важным: к чему Сталин пришёл и куда он ведёт страну? Наша идея была - построить государство, в котором все были бы равны перед законом. А что вы построили?
    Сталин. Не сердитесь только, Владимир Ильич (закуривает трубку). Когда после вашей смерти дело дошло до вопроса, как быть дальше, всё кончилось, извините, не марксизмом, а обыкновенной борьбой за личную власть. Не победил бы я, победил бы Троцкий или Зиновьев. Может быть, Бухарин. Но всё равно кончилось бы тем же.
    Ленин. Новым царьком и деспотом?
    Сталин. Не советую иронизировать над этим. У всех на языке красивые слова о народе, любви к нему и к марксизму, но везде, как показывает история, к власти приходит кто-то один.
    Ленин. Но Октябрьская революция явила иной пример, когда было доказано, что страной стал управлять народ, а не царьки. Следовательно, можно было продолжать и такую практику в истории?
    Сталин. Равенство, равенство! Разве это возможно? Разве захочет равенства красивая женщина с некрасивой? Член правительства с рядовым колхозником?
    Ленин. Сталин, не путайте идею равенства перед законом с уравниловкой в способностях и других качествах. Конечно, физически сильный человек не равен физически слабому, красивый - некрасивому, талантливый - бездарному. Равные права по закону - это не равенство в уме, любви, искусстве, в науке. Конечно, женщина предпочтёт умного дураку, красивого некрасивому. Руководящую должность должен занимать более умный и способный. Но гражданские права у всех людей должны быть одинаковыми, если мы хотим установить в государстве справедливость. И мы к этому уже шли, только не успели всего сделать. А вы свернули с этого пути... Вы заставляли крестьян в мирное время кормить страну даром и убивали заинтересованность людей в труде. Вы пытались создать в стране режим хуже царского.
    Сталин (с обидой). Может, тут дело не в Сталине, а в однопартийной системе? Вы не задумывались над этим?
    Ленин. К однопартийности мы специально не стремились - так получилось по ходу развития событий. "Левые" эсеры сами поставили себя вне закона в июле 18-го года. Более мелкие партии самораспускались и вливались в нашу партию, потому что оказались неспособными самостоятельно влиять на общественно-политические события. Это - история. Но вы тут же ловко использовали установившуюся однопартийность в своих целях. Вместо её усовершенствования вы избрали другой путь. И идея однопартийности, которую вы опять же приписываете мне, стала служить при вас уже не построению социализма, а удержанию политической власти в ваших руках. Себя вы превратили в непогрешимого бога, а народ - в послушные вам "винтики". Бюрократизм же, получивший развитие ещё при мне из-за отсутствия демократического государственного аппарата, о создании которого я столько раз говорил как о первейшей необходимости, при вас стал развиваться и дальше. Вы уже намеренно не захотели иметь демократический государственный аппарат, при котором партия была бы ему подчинена. Напротив, вы, и только вы, поставили партийный аппарат единственной в стране партии над аппаратом государственным, исказив этим смысл Советской власти, погубив её.
    Сталин. Я этого не понимаю. Туманно как-то...
    Ленин. Как всегда, лжёте, Сталин! Вы отлично понимали, что делали. Партия - это лишь частичка нашего народа, хотя и революционная, и передовая. Государственный же аппарат должен был выбирать себе весь народ. Поэтому партию, созданную и выбранную только членами партии для себя, нельзя было ставить в положение правящей всем государством - народ её себе не избирал. Улавливаете, в чём тут дело?
    (Вождь угрюмо молчит)
    Ленин. Неужели непонятно? А если бы "левые" эсеры не устроили своего антиправительственного мятежа в 18-м и в стране было бы две правящие партии, вы же не смогли бы поставить их обеих над Советской властью? Было бы не управление страной, а чехарда! Поэтому правительственный аппарат при эсерах у нас был сводным. Какая партия лучше народу служила, та и получила в правительстве больше мандатов. У каждой партии были свои газеты, острая критика другой партии. Была демократия. Народ видел, какая партия работает лучше, той и отдавал своё предпочтение на выборах власти. Беда пришла неожиданно: эсеры докритиковались до того, что совершили мятеж, предательство, когда у них не хватило убедительных политических аргументов.
    Сталин (настороженно). Что вы хотите этим сказать? Что многопартийная система лучше однопартийной?
    Ленин. Я этого не утверждаю. Мы не успели проверить жизненность двухпартийной системы. Может быть, не объяви эсеры мятеж, система двухпартийности и выработалась бы в дальнейшем, усовершенствовалась - судить теперь трудно.
    Сталин (решительно). Нетрудно. Межпартийная критика всегда кончалась бы дракой: кто кого! Был бы один крик, а не управление страной.
    Ленин. Не знаю, не знаю. Возможно, драки кончались бы лишь обычной переменой большинства в правительстве. В этом особого вреда ещё нет: критика только учила бы нас быть лучше своих соперников, если у обеих партий в главном одна цель - строительство социализма. Здоровая конкуренция в любом деле - лишь стимулятор. Но вышло, как вышло, в истории, как в шахматах, перехаживать не дано.
    Сталин (играя в невинность). В чём же тогда моя вина?
    Ленин (с гневом). Своей хитрой Конституцией вы довершили разгром идей социализма! Вы лишь провозгласили демократию на словах. А на деле у вас были не выборы власти - выбора как раз и не было, один кандидат! - а глумление над демократией. Устанавливалась несменяемость, власть одних и тех же людей, угодных и нужных вам. Сами же вы - стали тираном, который заставлял себя "избирать" каждый раз в вожди.
    Сталин. Говорить можно всё. Надо доказать. Как это можно было при социализме стать тираном?
    Ленин. Не лукавьте, батенька. Какой там социализм! Вы принуждали людей к доносам друг на друга, построили тюремный лагерь в государстве. У вас можно арестовать хоть самого Томаззо Кампанеллу при вашей, извините, "государственности".
    Сталин. И всё-таки, Владимир Ильич, я хотел построить социализм. Я верил вам... Не знаю, почему у меня так вышло. Рассуждать теоретически - легко.
    Ленин. Я вам уже объяснял, почему. Если строить социализм хотя бы даже в одном городе, как хотел Кампанелла, то его надо было начинать с четырёх-восьми домов на каждой улице. С маленьких кооперативов, в которых люди могли бы видеть, кто работает хорошо, а кто отлынивает. Там всё на виду. Стало быть, легко вести учёт, управлять на должном экономическом уровне. Лозунги, призывы были бы не нужны. А вы именно этим подменили живое дело. Вам надо было идти от простого к сложному: от маленьких кооперативов к сложному хозяйству, советско-колхозному, учась на практике малых кооперативов, накапливая опыт, как нужно строить большой городской кооператив и управлять им. Без доносов. На реальной экономике и выборности всего талантливого, выявленного в ходе работы. А вы начали сразу с города, нет, со страны в целом, с обезлички в труде. Да ещё на лжи, обманах и расстрелах. В ходе такого, "расстрельного" социализма, у вас вырабатывался иной опыт, который при общей вывеске "социализм" лишь дискредитировал идею социализма. Вы её расстреляли в душах людей, опорочили навсегда. Теперь людям кажется, что даже уровень жизни бывших крепостных был лучше и человечнее вашего так называемого "социализма".
    Сталин. Однако никто не сомневался, что мы делали что-то не так.
    Ленин. Как это никто? А Рютин? А Бухарин, его ученики? Да и сами крестьяне. Ваше счастье, что народ во время революции и гражданской войны успел настолько глубоко поверить в правильность идей социализма, что потом уже просто не понимал ваших махинаций с социализмом на практике. И продолжал, и продолжает отдавать все силы именно строительству социализма, а не чему-то другому. Его сбивает с толку отсутствие эксплуатации частными лицами. Это вас и спасает от разоблачения.
    Сталин. А! Так, выходит, социализм всё-таки есть!
    Ленин. Больше по форме, нежели по существу. Но и в этом не ваша заслуга.
    Сталин. Чья же тогда?
    Ленин. Заслуга прекрасных, притягательных людей! Неужели не понимаете?
    Сталин (выколачивая трубку). Скажите, если бы к власти пришёл Троцкий или Бухарин, разве они не стали бы расстреливать своих противников? И в первую очередь - Сталина.
    Ленин. Сталина, возможно, и расстреляли бы. По суду, за его преступления.
    Сталин. Потом и тех, кто поддерживал Сталина и за ним шёл. Стоит лишь начать, тогда не остановишься! Такая была обстановка: либо ты, либо - тебя.
    Ленин. Это когда к власти приходит один. Тогда, разумеется, возможно всё, что угодно - как у царей. Но ни Троцкий, ни Бухарин не стали бы забирать всю полноту власти в свои руки.
    Сталин. Это почему же?
    Ленин. Им не позволили бы. Когда руководство коллегиальное, пусть даже и при однопартийной системе, которая получилась у вас на практике, ничего страшного не произошло бы. Практика показала до вашего захвата власти, что социализм можно строить разумно и при однопартийной системе. Догмы тут нет.
    Сталин (торжествующе). Но Сталину ведь как-то позволили взять власть в одни руки!
    Ленин. Потому что Сталин действовал методами, не присущими более никому.
    Сталин. Какими это такими методами?
    Ленин. Не лукавьте. Вы отлично понимаете, о чём я говорю. Устроенная вами борьба за власть не носила печати идейной борьбы. А при ней все средства хороши. Виноват, конечно, и я, что не предусмотрел одной вещи, на случай появления тирана, что и позволило вам...
    Сталин. Разрешите тогда вопрос: почему Ленин перед смертью так и не назвал никого своим преемником? Кого вы хотели бы видеть на своём месте? Фрунзе? Рыкова? Рудзутака? А может, Бухарина?
    Ленин. Какая разница, если руководство всё равно коллегиальное? Зачем это вам?
    Сталин. Я думаю, если бы вы это сделали, у нас, возможно, никакой борьбы не произошло бы.
    Ленин (мотая головой). Во-первых, я не собирался умирать, а надеялся, что выздоровею и ещё поработаю сам. А во-вторых, назначать кого-либо на своё место или рекомендовать - я не имел права. И вообще, это недемократично и не в моих правилах. В ЦК сидели не дети, чтобы рекомендовать им "наше царское повеление". Сами должны были выбрать себе достойного человека. Сами потом и нести за это ответственность. Зачем же её перекладывать на усопших? Чтобы в случае неудачи было на кого легко свалить? Так что, я считаю, было бы ещё хуже, если бы я вам кого-то порекомендовал.
    Сталин. А что могло быть?
    Ленин. Вспыхнуло бы недовольство. Может, даже глухая борьба, которую не преминули бы организовать вы и Троцкий. А именно этого я и опасался более всего - раскола в партии. В партию пришло много новых людей. Основное её большинство было ещё идейно неокрепшим.
    Сталин. И потому вы решили предупредить ЦК о моём перемещении?
    Ленин. Безусловно.
    Сталин. Если уж Сталин такой плохой, как вы считаете, то почему же все эти ваши хорошие и умные люди не уничтожили его, не отстранили? Ведь они, получается, только и делали, что терпели от Сталина! Так, нет? У двоих членов ЦК Сталин арестовал даже жён. Любой, уважающий себя мужчина, зарезал бы Сталина за это прямо за столом! Или застрелил - нет? А эти - только терпели и соглашались на любые унижения. Почему? Помните, как вы сами заступились за свою жену, когда я не то что хотел её арестовать, а лишь грубо поговорил с ней? И это при том, что Ленин был тяжело болен, у Ленина не было сил! Но он заставил Сталина даже извиниться за его грубость!
    Ленин. Крыть женщину бранными словами - это что же, по-вашему, мелочь?
    Сталин. Я не об этом сейчас. Сталин - никогда и не перед кем не извинялся!
    Ленин. Нашли, чем хвалиться...
    Сталин. А эти - молчали и терпели, хотя были здоровыми, как буйволы. Почему молчали?
    Ленин (раздражаясь). Да потому, Сталин, что это были ваши лакеи, а не члены правительства! И дело вовсе не в мужчинах и женщинах. Вы окружали себя людьми, у которых либо не было достоинства, либо которых вы сломали страхом перед казнями. Нельзя требовать от всех людей одинакового мужества и упиваться превосходством своей власти.
    Сталин. Нет, Владимир Ильич, дело не в мужестве. А в том, что эти люди не хотели терять привилегий - они были дороже жён. Они цеплялись именно за своё положение.
    Ленин. О привилегиях и к чему они ведут, я писал в статье "Государство и революция".
    Сталин. Знаю, писали. Но без привилегий нельзя было обойтись в нашей борьбе. Кто захотел бы тогда идти в правительство и поддерживать меня за 100 рублей в месяц, которые получали даже вы? Вот почему я пошёл на создание привилегий.
    Ленин. И рассуждаете после этого о социализме?!
    Сталин. Ну хорошо, оставим это. Вы не ответили мне, почему Сталина не смогли отстранить от власти столько умных людей: все эти Троцкие, Бухарины, Каменевы?
    Ленин. Потому что не умели, вероятно, бороться с вами неправыми средствами - интригой, сговором, обманом.
    Сталин (насмешливо). Что?! Троцкий не умел? Каменев не умел?
    Ленин. За Бухарина во всяком случае я ручаюсь. Вы же шли на любые приёмы: подтасовки, использование власти, втягивание в уездные аппараты и в ЦК своих людей. Наконец - прямые расправы. Вот вы и победили - как более опытный в таких делах. К тому же в ваших руках находились государственные силы подавления, как жандармы у царя.
    Сталин. Выходит, Сталин - непобедим? (торжествует)
    Ленин. Чтобы на борьбу с вами поднялись массы, необходимо 3 фактора: организация, сообщение правды о вас и время. Время разоблачит вас!
    (Ленин исчезает, Сталин остаётся в задумчивости один. И тут по очереди, одна за другой, появляются женщины, которых он узнаёт и называет вслух, кого по имени, кого по фамилии. Так перед ним проходят, проклиная его, первая жена, Екатерина Сванидзе; сожительница по сибирской ссылке Степанида Перепрыгина из станка Курейка (лицом она похожа на женщин северных народностей); Надежда Аллилуева; последняя жена Бухарина Наталья Ларина; мать маршала Тухачевского, ещё крепкая и красивая старушка с четырьмя взрослыми дочерьми и двумя сыновьями; за ними жена Рютина, а потом мимо окна пройдут, останавливаясь, сплошными тенями, десятки женщин - до бесконечности)
    Сталин (в изумлении). Като?! Зачем? Я не звал тебя...
    Екатерина Сванидзе. Будь ты проклят! Ты погубил даже сына! (Уходит)
    Сталин. А ты тут почему, Степанида? (Морщится)
    Перепрыгина. Кобель! Не поинтересовался даже, что с сыночком, которого я от тебя родила. (Уходит)
    Сталин (пятясь от окна). Бухарина?1
    Ларина-Бухарина. Палач! Ненавижу тебя! (Проходит)
    Сталин. А вы кто будете?
    Тухачевская. Тухачевские мы. Ни один ещё ирод с бабами не воевал, а ты - хуже Мамая, осталось только младенцев есть! (Уходит)
    Сталин. А ты кто?
    Рютина. Евдокия Рютина (Показывая туда, откуда появилась). Смотри, зверь ненасытный! Это идут жёны сосланных тобой крестьян, миллионы вдов, солдаток - народ, проклинающий тебя, палача!
    (Уходит. Мимо окна пошли тени в женских платках. Сталин, пятясь, дошёл до приёмника, обернулся к нему и с радостью щёлкнул выключателем, обрадовано ожидая привычной осанны ему. Но из приёмника на этот раз врывается в комнату трагическая оратория, оканчивающаяся душераздирающим женским плачем-воем, исполняемым без слов. Вой этот катится, потрясает душу, уходит к ночным звёздам в окне. Сталин в кителе генералиссимуса стоит раздавленным, опустившим голову)

    Конец
    15 ноября 1998 г.
    г.Днепропетровск
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com)
  • Обновлено: 30/06/2014. 105k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.