Повесть состоит из двух частей. В первой показаны причуды старого писателя, ведущего странные беседы с ушедшими из жизни людьми, известными человечеству. Во второй части старик мысленно разговаривает с президентом Украины В.Ющенко, предостерегая своих граждан-современников об опасных последствиях проводимой главой государства политики. В целом же повесть носит философский характер, раскрывающий духовный мир старого честного писателя как героя произведения, одновременно знакомя читателя с жизнью прошлых времён.
Часть 1. Поиски истины.
Пролог
Писатель Алексей Иванович Русанов прожил в Украине 33 года после демобилизации из армии. Бывший пилот реактивного бомбардировщика 30-летний капитан Русанов был уволен из рядов Вооружённых сил СССР в связи с их вторичным сокращением в 1958 году (хотя истинной причиной его увольнения явилось то, что он, командир звена, не желал вступать в партию Ленина). Он приехал жить в Днепропетровск. Здесь сразу же поступил учиться в университет на филологический факультет из-за склонности к писательскому ремеслу. Женился на любимой женщине, которая родила ему дочь. В 1961 году Русанов был взят КГБ под негласный надзор. Жена, пытаясь помочь ему выпутаться из сетей КГБ, погибла в подстроенной ей гебистами катастрофе. Но жизнь не остановилась. Русанов закончил учёбу и стал писателем, выпустившим в свет книгу о своих бывших коллегах, северных лётчиках. Однако надзор за писателем продолжался 30 лет, и его рукописи нигде не принимались к изданию. Но он упорно продолжал их писать, как говорится "в сундук". Его новая жена, любившая его и ставшая идейной соратницей, помогала их редактировать и набирать на компьютере.
И вдруг, казалось бы, ни с того, ни с сего, Советский Союз распался в 1991 году, и республика Украина стала самостоятельным государством. А 63-летний Алексей Иванович, превратившись в свободного гражданина Украины, обрадовался: "Ну, всё, теперь-то уж мои рукописи полетят в свет не окольцованными птицами с подрезанными крыльями, а белыми голубями, несущими людям правду о Ленине, Сталине, их "лагерном социализме" и о других кремлёвских фашистах, "верных ленинцах".
К сожалению писателя, удалось выпустить только одну книгу. Новый властитель Украины, президент Кравчук был из бывших ленинцев, а его новое "недреманное око", которое в Конституции Украины не значилось - республика стала демократической - быстро "оценило" птичку писателя с прежних, "коммунистических" позиций. И с 1994 года, после того, как голубь "Запретные повести" был выдвинут днепропетровским обществом "Узники совести" на соискание государственной премии Украины, но провален руками киевских националистов, сидевших в союзе писателей Украины, все очередные попытки русского писателя выпустить в свет новых птичек не удавались.
А время неумолимо шло. Алексей Иванович писал новые запретные повести о новых властителях и их бандитской власти, которая оказалась хуже советской. Но нигде издать их не мог. К 2007 году он состарился. Дочь выросла и жила самостоятельной жизнью. Жена стала пенсионеркой, в свои 60 простудилась и легла в больницу. Остался Алексей Иванович один в квартире, без каких-либо надежд печататься и почувствовал, что старость и одиночество - самое скверное, что может случиться с писателем, переставшим даже играть сам с собою в шахматы и страдающим от невозможности общения с интересными людьми, которых у него теперь не было - вымерли, как и общество "Узники совести".
В один из тоскливых зимних вечеров, когда на дворе мела позёмка и не хотелось выходить на улицу, Алексея Ивановича осенило: "Но ведь мне хорошо знакомы не только произведения Горького, Достоевского, Лермонтова, Льва и Алексея Толстых, других умных писателей, но и их биографии, письма, в которых проявились их души, мечты и настроения. А что если я побеседую с ними на бумаге? Ведь зная их характеры, убеждения, можно представить себе их ответы на мои вопросы в поисках истины. Интересно, что из этого получится?.. Вдруг мне что-то откроется..."
Беседа первая
- Алексей Максимыч, вы для меня - самый уважаемый и самый умный писатель и человек, к тому же ещё и тёзка. Поэтому начну я, пожалуй, с вопросов к вам. Согласны?
- Конечно, согласен, - пробасил Горький, привычно напирая на "о". - Ведь вы жили в Советском Союзе и после меня, знаете, чего достигла советская власть и натворила под управлением Сталина дальше. Мне это - очень интересно!
- О, Сталин натворил всего столько, что за один вечер не рассказать! Собственно, продолжал "дело" Ленина, как обещал. Ну, а что сотворил Ленин, вы знаете сами, но... тоже не всё. Теперь рассекречены архивы его власти и партии, и выяснилось, что он - первый в истории человечества правитель, создавший террористическое управление государством и его гражданами.
- Фашизм, что ли, хотите вы сказать?
- Вот именно, фашизм. Но самое любопытное заключается ещё и в том, что нам его преподносили в прессе добреньким "дедушкой Лениным", гладившим кошечку по головке, а в действительности - он был жестоким до садизма и циничным до палачества!
- Но такой же сволочью был и Сталин. Потому и продолжал "дело" фашизма Ленина.
В разговор вмешался Лермонтов, проскользнувший в комнату невесомой тенью:
- А что такое фашизм, господа?
Ему ответил Горький:
- В сентябре 1918 года помощник Ленина, еврей Троцкий, привёл к Лобному Месту на Красной площади 500 героев Японской войны из высшего офицерского состава, к тому времени уже пенсионеров, и расстрелял их из пулемёта без объяснения причин. У нас в России свергли в 17-м году царя, началась гражданская война в 18-м. Семью царя расстреляли в Екатеринбурге, царю отрезали голову и привезли Ленину в Кремль на показ. А когда Ленина вскоре подстрелили, Троцкий устроил в Москве этим русским офицерам-пенсионерам так называемую "еврейскую месть".
- Так фашизм - это массовые расстрелы, что ли? - уточнил Лермонтов.
Хозяин квартиры, Алексей Иванович Русанов, кивая, согласился:
- Да, фашизм - это террор правящего режима в стране.
Лермонтов спросил:
- А при чём тут "еврейская месть"? Ленин что, был жидом тоже, что ли?
Русанов с грустью заметил:
- У Ленина мать была еврейкой. А по их верованию национальность определяется по матери. Всё правительство Ленина состояло преимущественно из евреев.
- И долго оно продержалось? - задал новый вопрос Лермонтов.
- Лет 70, почти до самого конца Советской власти, так как Брежнев был тоже евреем, - ответил Русанов.
Лермонтов изумился:
- Жиды правили Россией?!. Непостижимо!
Горький мягко поправил Лермонтова:
- Не жиды, Михаил Юрьевич, а евреи. В ваше время их называли жидами, но это было шовинизмом со стороны русских.
Русанов объяснил Горькому:
- Алексей Максимович, "евреи" - это не национальность, нет и не было такой нации. Правильнее говорить - иудеи. А "евреи" - означает в переводе на русский "другие", то есть, принадлежащие к партии Моисея. Эти партийцы стали считать себя "Божиими избранниками", которым Бог Яхве предписал править всеми остальными народами на земле. Это - тот же фашизм, но сионистского толка.
Лермонтов горько вздохнул:
- Несчастный русский народ: рабами были, рабами и остались!
Горький заметил:
- У итальянцев - уж куда, какая здоровая и жизнерадостная нация! - а тоже был фашизм. И у немцев был фашизм. Так что... не одне мы... А когда я был в Соединённых Штатах Америки - там уже тоже всеми заправляли евреи.
Русанов прибавил:
- Они и теперь там правят! А если говорить точнее, то из Америки - и всем остальным миром, так как в их руках половина мирового капитала. То есть, сбылось пророчество Бога Яхве.
Горький, закашлявшись:
- Возражать трудно, факты, видимо, на вашей стороне, но я лично - всё-таки не согласен. НЕ было никакого Яхве и его пророчества! Всё это религиозные мифы...
Беседа вторая
- Иосиф Виссарионович, зачем вы уничтожили Горького? Ведь он ничем не мог вам навредить, не мешал вам ни в чём...
- Откуда тебе это известно?! - с сильным грузинским акцентом возмущённо вопросил Сталин.
- Теперь это известно всему миру, - спокойно заметил Алексей Иванович. - После вашей смерти Хрущёв устроил так называемое разоблачение "Культа личности Сталина". Накопал в ваших кремлёвских архивах много секретных документов, изобличающих вашу зловещую деятельность, ну, и я... как писатель заинтересовался подробностями, и тоже многое узнал о вашей жизни и представляю себе её. Но хотелось бы послушать и "противную" сторону, как говорят юристы, то есть, вас.
- Зачем тебе? - успокоился Сталин.
- Вам я посвятил немало места в своих рукописях, которые ещё не напечатаны. Может, что-то поправлю, если поверю, выслушав вас. Я люблю достоверность. Так что эта беседа и в ваших интересах.
- А если я тебе совру? Не допускаешь?..
- С возрастом я научился отличать позу от правды. И получу моральное право изобразить вас как человека, привыкшего к лести, но трусливого перед людьми дальновидными.
- Дальновидным был Ленин. Но и он не разглядел во мне своего скрытого врага, а не соратника. А вот Горький, как оказалось, видел меня насквозь и даже начал уже писать обо мне какую-то книгу, которую мог напечатать за границей.
- Откуда вам это известно?
- Ягода сфотографировал из его рукописи плохие страницы о Сталине, когда Горький заболел и лёг в больницу. Что оставалось Сталину? Только убрать Горького навсегда. А его рукопись я сжёг. Вот тебе мой правдивый ответ.
- Верю. Ну, и кем же вы считаете себя после этого? Я имею в виду порядочность?
Сталин усмехнулся, шевельнув усами:
- А как поступил бы на моём месте порядочный писатель Алексей Русанов?
- Я никогда, ни при каких обстоятельствах, не смог бы очутиться на месте главы государства и вашей партии! - чётко, с вызовом ответил Алексей Иванович.
- Почему не смог бы?
- Во-первых, потому, что я - не экономист и не управлял ни фабрикой, ни даже цехом. Какой же из меня был бы правитель? Второй Ленин, разоряющий Россию? А, во-вторых, вашей фашистской партией не мог бы руководить порядочный человек, только подлец. А я к таковым себя не отношу.
- И вы, - перешёл Сталин на "вы", - хотите, чтобы я, бывший вождь этой партии, разговаривал сейчас с вами, оскорбившем меня, да?
Теперь откровенно усмехнулся Алексей Иванович:
- Оскорбляйтесь, я не против. Только не по-базарному, словно дурачок, а сформулируйте, чем оскорблены. И разговаривайте как политик, а не близорукий позёр, привыкший к подхалимажу типа "великий Сталин", "гений человечества", "вождь и учитель народов". Покажите этот свой гениальный ум и дальнозоркость. Ведь это даже интересно. И не забывайте правило своей партии - в которой я не был ни единого дня! - "лучший вид обороны - нападение". Ну, жду нападения!..
- Ах, какой ты опытный спорщик! Хочешь взять Сталина "на слабо", да?
- Ну, что же, подведём итог: Сталину нечего мне сказать, и он предпочёл беседе оскорблённое молчание и позу.
- Не торопись, дорогой! Сталин умел разговаривать и не с такими, как ты, а с самим Лениным, Троцким, Шляпниковым, которым ты - даже в подмётки не годишься!
- А сам, со страха передо мною, то - "ты", то "вы". Я ведь сейчас старше вас по возрасту и соблюдаю всё же политическую корректность. А Сталин умеет только по-базарному: "ти". Так, нет?
- Хорошо! - злобно, но негромко, вспылил Сталин. - Давайте корректно, без оскорблений, но... - И запнулся, не находясь, что сказать.
Поняв это, Алексей Иванович поинтересовался:
- Скажите, какая у вас профессия? Вот я, например, писатель-профессионал и редактор русской прозы, много лет проработал в издательстве. А вы?
- Сталин всегда был революционером, - последовал самодовольный ответ.
- Ой ли! - вырвалось у Русанова. - Нет такой профессии "революционер". Да и настоящую вашу биографию я слишком хорошо знаю, так что не надо мне вешать лапшу. У вас на всю жизнь осталась на груди воровская татуировка. Вас даже из тифлисской семинарии исключили на последнем курсе за... воровство денег у семинаристов. Об этом есть документ. Но вы, тем не менее, считаете себя профессионалом. В чём?.. Вы никогда не были военным, но... как только началась война с Германией, присвоили себе чин маршала. Да и государством вы руководили, как и Ленин, не разбираясь в экономике. В чём же вы профессионал?..
- В политике! - резко произнёс Сталин.
- Политика - тоже не профессия. Да и политиком вы оказались никудышным! Доверились Гитлеру, а своих умных политиков - перестреляли! Даже Рихарду Зорге, своему разведчику не поверили... Уничтожили безобидного и грамотного экономиста Бухарина.
- Чего вы хотите от меня? Чего добиваетесь?! - оскорблено надулся Сталин.
- А вы, такой хитрый и самолюбивый, не догадываетесь?
- Нет, не догадываюсь.
- Разговор начистоту. Ведь свидетелей-то - нет! Мне важно лишь одно: признание вами вины в ваших поступках, которые я вам перечислю, основываясь на известных теперь фактах, засвидетельствованных в рассекреченных документах. И в общеизвестных фактах. Хотя бы в нескольких...
- А кто ты такой, чтобы Сталин сознавался тебе, словно следователю?
- Ну, а кто ты такой, чтобы я спасовал сейчас перед тобою?
- Я - Сталин, генералиссимус! А ты - никто пока!
- Вот именно - пока. А ты уже покойник, и бессилен что-либо изменить. Да и звание генералиссимуса ты... украл у маршала Жукова, присвоив себе его заслуги. Ты - продержал революционера Шляпникова 20 лет в тюремной одиночке ни за что, а в 41-м - расстрелял. И я об этом... живой ещё... так и напишу. И многое другое, показывающее всю твою гнусность и низость честолюбивого подонка, перестрелявшего всех талантливых военных, оставив Красную Армию без оружия, без новых танков и самолётов и без умного командования. Ты - убил свою жену Надежду Аллилуеву. Ты - организовал в Баку в 1909 году воровскую шайку, которая грабила торговые суда на Каспии. А потом это скрывал от всех, изображая из себя - революционера, затем - ученика Ленина. Наслаждался речами твоих подхалимов, от которых сгорел бы от стыда любой умный человек, понимающий, что только полное ничтожество может слушать о своей мнимой гениальности, не запрещая этого. "Гений человечества", а на самом деле Иосиф Джугашвили, сын алкоголика и сам впоследствии алкоголик. И единственная заслуга этого завистливого Иосифа заключалась лишь в том, что он научился у чёрного мага Гюрджиева закалять свою волю, которая и помогла Иосифу превратиться в Сталина-интригана, уничтожившего всех своих соперников руками энкавэдистов. Ну, и ещё научился сдерживать себя и в пьянстве, и в высказываниях вслух. Всё! В остальном Сталин - это злопамятность, насилие во всём и тирания! - Алексей Иванович чуть не задохнулся от ярости и презрения. Сталин же спокойно на этот раз заметил:
- Зачем же пригласил писатель Русанов тирана Сталина на этот разговор? Где логика писателя?..
- Очень простая логика: хотел убедиться в правоте характера, который я предполагал в Сталине. Что горбатого - и могила не исправит!
- Горбатый - это ты сам, потому что горбатился вместе со всеми на Сталина. Сталин сделал из отсталой аграрной России страну индустриальную, Сталин победил Гитлера. А ты хочешь победить Сталина после его смерти? Не выйдет!
- Выйдет, - твёрдо и, уже не горячась, заявил Алексей Иванович. - Я уже показал, как ты "побеждал" Гитлера и мычал у себя в Кунцеве: "Всё, дело Ленина погибло!" Ну, и как ты, пользуясь своей властью, заставлял народ строить индустрию, умник! На голоде, страхе, да на слезах строилось всё.
- Дурака - народ не побоялся бы. А Сталина - боялись все. Вот и выходит, что Сталин - великий человек. А ты - только мелкий завистник. Понял логику Сталина, нет?
- Да я-то тебя, червяка-скорпиона, давно понял. И показал в своих рукописях убедительнее твоей логики тирана. Нерон тоже был тираном. Но все знают теперь, что он был и ничтожеством. Как и о том, что все тираны мира вырастали из ничтожных людей. Вот на этом и закончим нашу встречу. Исчезни, фашист... А правдивые рукописи рано или поздно превращаются в книги, которые вечны.
Беседа третья
- Фёдор Михайлович, - обратился старик Русанов к Достоевскому, - все считают вас, ну, как бы это поточнее сформулировать... самым сострадательным человеком и писателем, сочувствующим страданиям русского народа. А не примешивается ли к этому состраданию чувство какой-то собственной вины?
- Перед кем?.. - вопросил Достоевский. - Перед народом, что ли? Или перед самим собой, что не создал в своих книгах какого-то утешения людям? Так для утешения - есть Библия, вера в Бога. А я - не Бог, да и царём никогда не был. То есть, не имел возможности влиять на жизнь людей. Что вы имеете в виду конкретно?..
Горький, сидевший напротив, пояснил:
- Я полагаю, не стоит нам, старикам, изображать из себя тут, друг перед другом, невинных барышень, не ведавших грехов! Алексей Иванович имел в виду неясную историю с гибелью вашего батюшки в загоревшемся доме. Эта гибель - якобы целиком на вашей совести и потому-де ваша психика стала какой-то больной, что ли. И это отразилось на вашем писательстве.
Достоевский обиделся, глядя на Русанова:
- А зачем это вам? Для чего спрашиваете?..
- Ладно, снимаю свой вопрос, - сдался Алексей Иванович. - Задал я его, каюсь, из любопытства: уж слишком много и путаного написано про это вашими биографами. Но то, что это повлияло на стиль ваших писаний - вопрос не праздный. А именно: как вы считаете, если бы не этот стиль - жалостливый, что ли, отнимающий у читателя уверенность в собственных силах - вы смогли бы привлечь к своим произведениям столько поклонников, что стали известны всему человечеству?
- Откуда же мне это знать? - удивился Достоевский. - Писал, как писалось, как умел...
Горький вздохнул и, взглянув на Русанова, неопределённо заметил:
- На земле - больше несчастных людей, чем счастливых, как мне кажется. Вот и потянулись на жалостливость читатели. Фёдор Михалыч, естественно, не на это рассчитывал, просто писал, как ему писалось. Вы же, Алексей Иванович - писатель иного склада: бунтарь. Потому вас и держали жандармы НКВД взаперти, не выпуская ваши книги на волю. Успех к вашим книгам, мне думается, придёт после вашего ухода из жизни. Зато ваши книги - будут звать всех вперёд, к переменам. Людей, ожидающих перемен к лучшему, ещё больше, чем несчастных. И это хорошо, я полагаю.
Когда Достоевский ушёл, Русанова сказал:
- Я много лет проработал редактором прозы в издательстве, и часто изумлялся тому, сколько неуклюжих слов в произведениях Достоевского, сколько лишних "ахов" и "охов", мусора в его предложениях, который затрудняет чтение. Как он сам-то не видел и не чувствовал этого?
- Дак ведь он всю жизнь кормился литературой, вечно спешил, чтобы заработать денег на пропитание. Ему некогда было редактировать себя!
- А почему никто не отредактировал его произведения потом? Насколько чище, короче они стали бы! Ведь классик же, просто стыдно за его неряшливый стиль!
- Да потому и не отредактировали, что классик. Кто мог решиться на это?
- Ваш друг, Антон Павлович Чехов, тоже классик. И хотя писал чистенько, прозрачным языком и даже афоризм после себя оставил, но... кому нужны сейчас его пьесы?.. "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры", "Вишнёвый сад" в особенности! Скучища.
- Согласен с вами: его пьесы недолговечны, он - не Шекспир. Так ведь он мало прожил - всего 44 года - и не успел узнать глубин жизни. Тем не менее, успел написать и хорошие вещи: "Палата N6", "Скучная история", "Дуэль", "Дом с мезонином"!
- Везде у него одно: идейные искания интеллигенции, недовольство скукой жизни. Но сама эта интеллигенция у него - вялая, неспособная ни на что. Да и без крупных мыслей.
- Ну, не было на его пути, повторюсь - очень коротком - крупных и ярких людей. Когда ему было с ними знакомиться-то? Всё время уходило на писательство, врачебную практику, да на собственное лечение в Крыму. Кого он мог там встретить?
- А каким он был сам, как личность? Ярким, что ли?
- Согласен: тихим был человеком, вежливым, скромным. Ярким был - до хулиганства порою, когда матерился даже - Лев Николаевич Толстой. Но и он, скоко написал пустого, лишнего! Не знал же ссыльно-тюремной жизни, а написал "Воскресение". А разве естественен поступок Анны Карениной, сиганувшей под колёса поезда? Типичная литературщина! Но ведь и шедевров скоко намахал!! Его "Казаки" и повесть о "Хаджи Мурате" - чистейшее золото! Этот - и жизнь знал, и жил долго. Одним словом - Лев в нашей литературе! И вообще - разве легко писать только хорошо и отлично? Да ещё у каждого писателя была какая-нибудь личная болячка в жизни: неустроенность, водка, сломанная жизнь, болезни. А преследования властей! Нет, писателем быть нелегко. Ну, и чтобы повидать жизнь и людей, надо много ездить, а то и пешком пройти по России. А она у нас - огро-о-мная!..
Беседа четвёртая
- Тарас Григорьевич, признайтесь, пожалуйста, по-честному: почему вы так не любили русских, и доходили в своих высказываниях до воспаления националистических чувств? Ведь именно русские люди поспособствовали вам стать и личностью, и художником, и помогали вам жить в Петербурге. А вы... такая неблагодарность: "москали разрыли наши украинские могилы"!
- Отвечу вам... Зная из ваших слов, что вы по матери украинец, а по отцу русский, шо вы не можете быть российским шовинистом, признаюсь вам. В те времена, когда я написал такое, на Украине все ненавидели русских: царя, его губернаторов, полицию, солдат, служивших у нас... И было модно ругать "москалей" и винить их во всём. Та и крепостное право ж - от кого шло? От государства. В молодости я как крепостной искренне ненавидел русских. А потом уже, когда разобрался, что к чему, не решился выступать дома против национализма. От и вся суть, если по-честному. Не хотелось показаться для своих предателем. К тому же я собирался жениться на русской женщине.
- Спасибо вам за искренность! Впрочем я никогда не забывал и ваших заслуг. Написать такие строки, как "Від молдаванина до фіна все мовчить, бо благоденствує" - мог только великий поэт. А вот с вашими пьесами... жизнь показала, что они - однодневки, и теперь на них не заманишь зрителей даже конфетами!
- Чому так?
- Потому, что жизнь времён "Назара Стодоли" и "Украденного счастья" это такое далёкое прошлое, что не вызывает сейчас никакого интереса к тем старым проблемам. А общечеловеческих каких-то интересных проблем вы в своих пьесах не поднимали. Всё устарело... и ушло вместе с водою, в которую вы когда-то вступали в Днепре.
- Ну, що ж, спасибі и вам за правду. Час не стоть на одному місці. Прощавайте...
Беседа пятая
- Алексей Максимович, помните, вы предложили мне сформулировать главные пороки государственной власти в России?
Горький усмехнулся:
- Россия существует много веков. При разных царях и разных исторических обстоятельствах. Вряд ли я мог предложить вам такую необъятную тему. Видимо, я имел в виду пороки Советской власти, которая объявила себя служительницей интересам народа.
Русанов согласно закивал:
- Да, конечно. Именно о Советской власти, вернее о её пороках я и написал тут, - Алексей Иванович кивнул на тетрадь, которую развернул перед собою на столе.
- Ну, хорошо. Читайте, послушаю... А перебивать можно по ходу дела, если что?..
- Конечно, для того и беседа. Я буду делать пометы в нужных местах, чтобы поправить потом, если возражения будут дельными.
- Договорились, приступайте...
Русанов принялся читать свои формулировки:
- Государственная власть - это правительственный аппарат, опирающийся в своей деятельности на изданные им законы, традиции, идеологию и... на людей, исполняющих эти законы, традиции и идеологию. Отдельный человек (чиновник) не может существенно изменить работу государственного аппарата.
- Почему? - пробасил Горький.
- Да потому, что каждый чиновник занимается лишь своим, узким кругом вопросов, которые на него возложены, и... подчинён своему начальству.
- Логично, - проокал Горький, кивая. И Алексей Иванович продолжил чтение по своим записям:
- Таким образом, каждый отдельный чиновник оторван от общей полноты государственных проблем, стоящих перед правительством, и настроен на исполнение только того круга вопросов, который ему поручен и за который он несёт ответственность перед своим начальником. А коли так, рассуждает чиновник, то пусть начальник беспокоится обо всём остальном. То есть, он, чиновник, отвечает только частично, а начальник - полностью. Следовательно, чиновник изо дня в день привыкает к личной пассивности. То есть, перестаёт думать широко, новаторски, так как знает, что от него ничего в общем масштабе дел не зависит. Согласны?
- Согласен, - кивнул Горький.
- Но то же самое происходит и с его начальником, у которого... тоже есть свой начальник, ещё более высокий, - загорелся Русанов. - И цепочка пассивности продолжается ввысь, к самому высокому начальнику, на котором, казалось бы, должна замкнуться. Однако, и глава государственной власти, от которого все ждут указаний и решений, не может в одиночку охватить все проблемы, выдвигаемые жизнью. Он - тоже всего лишь человек с одной головой. И вынужден обращаться к своим подчинённым.
- Ну, и что в этом плохого? - заметил Горький.
- Да то, что те, боясь впасть в ошибку, а, стало быть, в немилость, начинают проявлять в своих советах осторожность и... следуя сложившейся традиции, ничего нового не предлагают, а предлагают только те идеи, которые в государстве уже функционируют.
- Действительно, - согласился Горький. - И... что же из этого следует? Каков ваш вывод?
- Вывод простой: новизна идей, философии, да и прогресс, таким образом, постоянно отсутствует. И власть превращается в консервативную, отстающую от требований времени всё более и более. Госчиновники вообще не читают философов!
Горький возразил:
- Но в государстве-то ещё существуют учёные, научные достижения! Я вот - тоже не читаю философов, хотя и боготворю Лукреция и Шопенгауэра, особенно - последнего! Мастер излагать свои мысли. Но наш век не жалует философий. Наши философы не углубляют миропонимание своими рассуждениями, а только упрощают и человека, и окружающий его мир.
Русанов удивился:
- Почему вы так решили?
- Из-за того, что современное наше бытие неизмеримо сложнее, чем оно мыслится. Наши познания, как писал немецкий философ Ганс Файнхингер, имеют слишком биологическую сущность, исходя из задач борьбы за жизнь, и потому не обладают ценностью истинности. То есть, наши познания являются лишь средством для... подчинения мира нашим целям.
Русанов вздохнул:
- Больно мудрёно что-то...
Но Горький загорелся:
- Тут сталкиваются 2 хаоса: мир - хаос, но и человек - ведь тоже хаос, я имею в виду наш внутренний мир, освещённый слабеньким огоньком разума. Этот огонёк слишком слаб, чтобы насквозь осветить хаос мира.
- То есть, проще говоря, мы слишком мало знаем Вселенную, чтобы судить о ней?
- Вот именно! - согласно пробасил Горький и попросил: - Продолжайте про государство и наших чиновников...
- Вы правы, что познания учёных ещё малы, - согласился Алексей Иванович, - и потому государство становится всё же сильнее своих правительственных чиновников, которые не в силах договориться между собою, хотя и видят порознь кучу недостатков или слышат об этих недостатках от учёных. Но... что толку?! Недостатки накапливаются, а никто не решается ткнуть в них носом главного начальника. То есть, государственный механизм власти обюрокрачивается тоже всё больше. А хозяйство в государстве - плановое!
- Не понял! - воскликнул Горький. - Поясните: почему?
- Потому, что при капитализме каждый владелец железной дороги или завода, рудников и прочего - сам заинтересован в прогрессе и нанимает себе учёного с его новыми идеями, реконструирует своё производство, внедряет достижения техники. Ему важна прибыль! А государственному чиновнику важнее удержаться в своём кресле!
Горький рассмеялся:
- Действительно, как просто всё!
Алексей Иванович заулыбался тоже:
- У нас при Советской власти делалось срочным порядком только то, что поощрялось начальством. А главный начальник всему был цека партии. И потому граждане, зная установки партии, в первую очередь политические, а не экономические, предлагали на спрос партии лишь то, что могло повлиять на их карьеру: статьи в газету, книги в издательство, выступали на собраниях с... "правильными высказываниями". Ну, а что партией не поощрялось, за что можно было поплатиться партбилетом или рабочим местом, то не предлагалось. Люди боялись риска, даже, бывало, и крупные учёные. Вот почему подавляющее большинство населения было пассивным.
- Ну, и чем же это закончилось? Я ведь не дожил до результатов, как вы знаете.
- В государстве отмирала критика - её заменили всеобщим восхвалением мудрости партии. Душилась всякая свежая или непривычная мысль, стремление к переменам - прекратилось.
Сменялись поколения. В правительственный аппарат приходили новые, выбившиеся вперёд партийцы. Эти уже и не пытались что-либо изменять. Появился, правда, один - Михаил Горбачёв со своей идеей "перестройки". Но всё это у него было только на словах. А на деле - шла лишь косметика фасадов, а не перестройка. Это был хитрый парт-трепач. Когда люди это поняли, то вынуждены были заботиться не о благе государства, а о своём личном благе, переложив ответственность за всё на "козлов отпущения". Но от этого ничего не изменилось, хотя в стране есть тысячи светлейших умов.
Вот почему любому очередному правительству всегда доставалась в наследство груда ошибок прошлого, с которыми они не знали, что делать, при всём желании исправить жизнь людей к лучшему.
Горький спросил:
- Неужели так уж трудно было обнажить причины, о которых вы говорили, перед народом хотя бы раз?
- Это, Алексей Максимович, вы забыли про психологию, о которой я говорил. Кто решится обнажать, зная, что за это тебя растопчут? Вот и продолжается... Потому что главную-то ошибку совершил не кто иной, как сам Ленин.
- Что вы имеете в виду?
- Придя к власти, Ленин... отменил частную собственность. И - убил этим личную заинтересованность людей в труде. Сколько ни старайся хороший работник, всё равно получит за свою отличную работу одинаковую зарплату с плохим работником. Произошла обезличка во всём, особенно в колхозах, где обобщили урожай и скот, и за ним уход стал, как за чужим.
- Так ведь это и моя ошибка. Я тоже был врагом частной собственности. Я писал: "Мы - социалисты, а это значит, что... мы враги частной собственности". И так далее...
- Да, вы писали об этом в своём романе "Мать". Ну, и кто же мог после вас с Лениным решиться заявить другое в печати?.. Какой писатель или журналист? А вы ещё придумали и теорию "социалистического реализма", которая предписывала не обнажать ошибки, а хвалить достижения советских людей. От литературы требовалось создавать не упадническое Общественное Мнение, а поднимать народный дух.
- Я этого не понимал тогда! - признался Горький.
- Зато все ссылаются на ваши высказывания о необходимости показа в литературе "нового человека", с которого должны брать пример. И пошло восхваление новой жизни! А на самом деле жизнь ухудшалась, а не улучшалась. Строились новые особорежимные тюремные лагеря, а не новая жизнь. Писателей-прославителей этой жизни - награждали Сталинскими премиями. А таких, как вот я, держали по 30 лет под негласным надзором, лишая права на свободу печати. Либо в тюрьмах...
- Ну, и что же вы делали? Я имею в виду честных писателей. В чём видели выход?..
- О, это уже из области "вечных вопросов": "Кто виноват?" и "Что делать?" А на них должно отвечать каждое новое поколение, а не только старое. А новые-то, "сталинские" поколения были воспитаны в духе рабов-добровольцев.
- Что это значит? Никогда не слыхал такого термина.
- Так называется мой многотомный роман - "Рабы-добровольцы". Это обманутые советской властью поколения людей, воспитанные в духе: "если ты патриот, то - сам обязательно пропадай, а Родину выручай!" Долго рассказывать, это - надо читать...
- И среди этих рабов... выросли вы? С таким восприятием советской власти? Как же это вам удалось? Кто ваши любимые философы?
- Кант и Платон, - ответил Русанов, не задумываясь.
- Ну, если Кант с его понятиями о совести, тогда всё понятно! - заулыбался Горький. - А как вам поэма Сергея Есенина о "Чёрном человеке", нравится?
- Нет, - твёрдо признался Алексей Иванович. - Ведь "Чёрный человек", в которого автор бросил что-то тяжёленькое и проснулся от звона разбитого зеркала, это сам Сергей Есенин, а точнее, его совесть, так как Есенин действительно увидел себя в остатках разбитого стекла. А перед этим автор видел в Чёрном человеке, приходящим к нему по ночам во сне, низкого подлеца и сволочь. То, что же выходит?.. Есенин - подлец? Вернее, так он думал о себе?
- А может быть, Есенин видел всех людей подлецами во время припадков совести? - заметил Горький.
Русанов возразил:
- Тогда его поэма - ещё хуже: мир людей - сплошная подлость и мерзавцы! А это - неправда. Правда лишь в том, что Есенин был алкоголиком и пьяным хамом. Остальной мир тут не при чём.
Горький долго молчал, затем согласился:
- Похоже, правда на вашей стороне. - И признался: - А мне эта поэма очень понравилась, когда я её впервые услыхал в 25-м году из уст самого поэта. Понимаете, не читал, а кричал, чуть ли не плакал! Впечатление искренности осталось на всю жизнь.
- А я прочёл эту книгу холодными глазами и был удивлён. Ну, да Бог с ним, с Есениным, много пил... Вернусь к своему, обманутому властями поколению. Я увидел лживость хитрого постулата большевиков "Народ, а не вожди и герои, творец истории", а ещё понял, что нельзя исправлять жизнь революциями, которые отбрасывают назад экономику государства на многие годы, а потому ухудшают, а не улучшают жизнь.
- Это интересно. Расскажите подробнее...
- Чётко и подробно я изложил это в своём лучшем очерке, который был напечатан в 2005 году в интернет-журнале "Сенатор" под названием "Не мы выбирали себе эти дороги".
- А кто же вам их выбрал?
- Ленин и его окружение. Сталин - продолжал "дело" Ленина 30 лет. А меня 30 лет их КГБ держал под негласным надзором.
- Благодарю, вопросов больше нет, кроме одного: в чём лживость постулата о народе - творце истории?
- Народ - это слепая бульдозерная силища в мирное время, и - атакующий танк во время войны. Куда повернут руль бульдозеристы или танкисты, то народ и сотворит: либо построит, либо разрушит. Если построит и жизнь будет хорошей, хвалить будут народ и партию коммунистов. Если разрушит и жизнь станет плохой - виноват сам народ.
- Да, удобно для партии.
- "Партия - наш рулевой", - ответил Русанов старым лозунгом из песни.
- Ну, а што надо делать-то? Если революции - беда, а не спасение.
- Добиваться свободы печати, чтобы писатели и журналисты могли создавать в народе Общественное Мнение по всем важным вопросам жизни с указанием, кто и в чём виноват, и - что надо делать? Народ не может идти вперёд, не понимая, что его ждёт за горизонтом. Так что призывы "буревестников", "пусть сильнее грянет буря", нам больше не нужны!
- Благодарю вас, Алексей Иваныч, за справедливую, но и деликатную выволочку! До встречи, и всего вам хорошего!
- Э, нет, Алексей Максимыч, - запротестовал Русанов, - наша беседе ещё не окончена. И вот почему: мне хотелось бы, чтобы вы послушали Ленина, которому я желаю задать кое-какие, важные для меня, и для вас, вопросы. Давайте пригласим и его сюда. Как вы относитесь к такой идее?
- Согласен, - доброжелательно улыбнулся Горький и усомнился: - Токо вот, захочет ли он с нами беседовать?.. У меня с ним под конец жизни отношения, можно сказать, испортились.
- Ну, это я беру на себя: объясню ему, что хотя мы с вами и антагонисты его убеждений, но... ради поиска истины, которая, как известно ему, рождается в спорах, он согласится. Да и главный-то вопрос для всех нас - один: "Что делать?.."
- Ладно, зовите, коли так.
Как только Ленин появился за столом, Алексей Иванович произнёс, обращаясь к Горькому:
- Ну, вот, товарищ Горький, я обо всём договорился с товарищем Лениным, а он согласился на такую беседу, но... с непременным условием: на личности - не переходить и до личных оскорблений тоже.
- Не возражаю, - пробасил Горький, - токо на ехидный тон Владимир Ильич любит соскальзывать первым. Как быть нам в таких случаях?
Вопрос был задан хозяину квартиры, но ответил на него Ленин:
- Будьте ехидными тоже. Но - без оскорблений!
- Итак, - подвёл итог хозяин, глядя на Ленина, - можно начинать?..
- Валяйте, - согласно кивнул Ленин.
- Тогда вопрос первый к вам, Владимир Ильич, - начал Русанов. - Как вы относитесь к русскому народу, зная его покорность властям?
Ленин, промокнув лысину платком, заговорил уверенным тоном:
- Понятие русский народ - слишком общё. Русский народ неоднороден и состоит из 4-х классов: рабочих, крестьян, мещан и дворян. Поэтому к пролетариату как к наиболее сплочённому своими революционными интересами классу я отношусь сочувственно. К дворянству - враждебно. К мещанству - имею в виду его разночинцев в основном - терпимо. Ну, а к крестьянам - отрицательно: рабы!
- И что же вы предлагаете делать, чтобы русским народом в целом можно было гордиться? - спросил Русанов.
- А я это уже проделал в 17-м году, господа писатели! Ре-во-лю-цию! Иного пути - не вижу, - горделиво ответил Ленин, прищурив левый глаз. И тут же обратился к оппонентам: - А что предлагаете вы?
Русанов, посмотрев на Горького, спросил:
- Можно, сначала выскажу своё мнение я? Как человек, который родился через 10 лет после Октябрьского государственного переворота, а не революции, как назвал его товарищ Ленин. Какая же это революция, если Керенский чуть ли не помогал вам сделать переворот, лишь бы без крови, чтобы вы потом нашли ему местечко в своём правительстве. Вы же всех евреев созвали в него, а он был давним вашим знакомым и даже вступил в партию социалистических революционеров. Ваша "революция" оказалась чисто еврейским завоеванием. - Ленин молчал, и Русанов продолжил: - Ну, а как человек, при жизни которого все планы Ленина провалились, и Советский Союз, созданный им и его еврейскими лидерами, распался на ряд джунглево-капиталистических стран, продолжающих и по сей день называть свои государства Республиками, добавлю, что хвалиться Ленину его путём - не стоит.
Горький кивнул:
- Согласен, продолжайте... Я своё - выскажу потом...
Ленин выкрикнул:
- А я - задам вам после этого несколько вопросов, Алексей Иваныч.
- Договорились, - примирительно ответил Русанов. - Продолжаю. Дело в том, Владимир Ильич, что вы построили не социализм, хотя и прикрывали свои задачи словесной шелухой о социализме и коммунизме, а... террористическое управление государством и его гражданами, то есть насильственное. Но насилие - это фашизм, а не социализм. Социализм обязан защищать права граждан, а вы превратили нас всех - я имею в виду граждан всех классов - в бесправных рабов! А Сталин ещё и расстрелял более 20-ти миллионов граждан, не согласных с бесправием! 20 миллионов, которые погибли в лагерях и тюрьмах - это целое государство! И все слова о заре коммунизма превратились во враньё! Которое мы расхлёбываем до сих пор, не зная, что делать. Как объединиться после власти Советов, которая никогда и ни с кем не советовалась! В настоящее время все бывшие советские республики погрязли в национализмах, ведущих к новому фашизму - националистическому!
Ленин недоумённо спросил:
- И что же вы предлагаете? Выясняете моё отношение к русскому народу, а сами смешиваете народ в какую-то общую кучу, словно это солома. Привыкли к высоким категориям: "на-род, народ, великий русский народ"! А сути-то знать и не хотите!
- Какой это сути? - не понял Русанов.
- Простой, как мычание коровы. Народ - это толпа, сборище галдящих дураков! А я выделяю из этой кучи только революционный пролетариат, часть, способную восстать и защитить свои права! Народ как категория вообще - меня не интересует. Мокрая солома, которую надо ещё высушить, чтобы была пригодна для растопки.
Русанов ощетинился:
- Да это же цинизм, а не суть! А если суть, то суть вашего презрительного отношения к народу. Суть высокомерия, которое и привело вас к созданию фашизма.
Ленин огрызнулся:
- Ну, это - не вам судить!
- А кому? Троцкому, который расстреливал пленных, тоже считая их соломой?
В разговор вмешался Горький:
- Владимир Ильич, а ведь революционная часть народа, то есть рабочие, для чего вам были нужны? Не для их же власти, которую они завоевали, свергнув Временное правительство, а для вашей... личной власти. Им вы её только обещали, но... так и не дали. Как и землю - крестьянам. Считали, что они ещё не доросли для власти, что их тоже надо ещё подсушить. Так ведь и это - также цинизм! Русанов прав. А что надо делать - вы не знали, даже когда получили власть. Растерялись, можно сказать. Я это видел тогда сам, лично, своими глазами.
- Глазами обиженного на меня владельца газеты "Новая Жизнь", которую я закрыл. Так это был необъективный взгляд, - возразил Ленин.
Горький усмехнулся:
- Вам и молодой Бухарин казался необъективным. А ведь это он спас вас от вашей растерянности, предложив вернуть народу личную заинтересованность в труде НЭПом, вместо вашей уравниловки. Вы-то хотели отделаться только партмаксимумом для кремлёвских сотрудников.
- Ну, о партмаксимуме - не вам судить с ваших беспартийных позиций, Алексей Максимович! - заметил Ленин. На что немедленно огрызнулся Русанов:
- Да эта ваша статья "Государство и революция" - наивная по своей сути - обсуждалась всеми в России. А партмаксимум вызывал лишь смех. Была бы у чиновников хорошая должность, а дополнительный заработок им принесут взяткодатели сами, на блюдечке с голубой каёмочкой. Но главная ваша ошибка, Владимир Ильич, всё-таки - пренебрежительное отношение к русской интеллигенции, которую вы изгоняли из России насильственным путём. Ну, и остались из-за этого в окружении подхалимов и дураков. А руководить государством с помощью дураков и насильников - дело всегда тупиковое. Вот вы и загнали Россию в экономический тупик и разорение. От позорного провала спасла вас лишь смерть. А Сталин, чтобы удержаться у власти, пошёл на откровенные фашистские методы - расстрелы и лагеря особого режима. Вот чем окончился ваш "коммунизм". Такого и заклятым врагам не пожелаешь, что увидел мой отец, очутившись ни за что на строительстве Беломоро-Балтийского канала. Такой зверской каторги не было нигде в мире!
Ленин, не зная, что возразить, молчал. Тогда Горький подвёл итог:
- Сталин и меня приказал отравить в больнице под вашими Горками. Ну, а закончил он своё правление, замучив и перестреляв более 20-ти миллионов. Вдумайтесь в эту цифру уничтоженных мужчин и женщин. Ведь это означало не только 20 миллионов разрушенных семей. Это нанесло невосполнимый урон всей нации! Не хватало рабочих рук, и всю Россию облепили женщины с лопатами и кирками. А страх перед советскими правителями стал доминирующей чертой русского характера. - Горький повернулся к Русанову: - Так вы мне рассказывали, Алексей Иванович, или не так?
- Всё правильно, - подтвердил Русанов, - всё так, Алексей Максимыч. Слова "партиец" и "партия" звучали для нас, граждан Советского Союза, как сволочь и подлость. А корни этой подлости и сволочизма закладывали вы, Владимир Ильич! Сейчас снят с производства даже орден с вашим изображением.
Ленин, раскрасневшись от гнева, резко спросил:
- Ну, и что же вы собираетесь делать теперь с вашим капитализмом на Украине?
- Сначала - разоблачать его в печати, затем - перестраивать в современный капитализм. А дальше - решать будет народ, его новые поколения.
Ленин прокартавил:
- Без оружия? Голыми руками?..
Русанов парировал:
- Так ведь расстрелами можно построить лишь социализм Ленинского толка, то есть, сволочизм.
Ленин обиделся:
- Договаривались, кажется, обходиться без оскорблений? Не так ли?
- А какое же это оскорбление, если вы, действительно, были отцом насильственного управления государством и его гражданами, - заметил Русанов.
- Зачем тогда вы меня позвали сюда? - уставился Ленин на Горького. Тот пожал плечами:
- Чтобы осудить вас и вашу практику. Кому же судить об этом, если не нам? Вы же предали Россию немцам, а построенную вами - продали сионистам.
Став красным от возмущения, Ленин заверещал:
- В таком случае, вы, оба - антисемиты!
Русанов рассмеялся:
- Но к арабам мы хорошо относимся.
- Да при чём тут арабы?!
- При том, что они принадлежат к семитской группе народов, - перестал смеяться Русанов. - Так что ваша терминология - неверна. Да и нет такой нации на свете под названием "евреи", а есть иудеи. А сионизм - это идеология превосходства иудеев над всеми остальными народами, то есть, расизм, порождённый, согласно легенде о Моисее, на Синайской горе.
Ленин вскочил:
- Тогда я - умываю руки!
- Поздно! - выкрикнул Русанов. - Вам не отмыть их уже от пролитой вами крови!
Ленин исчез, Горький прокомментировал его уход:
- И вот так он вёл себя всегда, когда нечего было сказать. Даже умер, как говорил мне Бухарин, тоже, когда нечего было сказать жене. Самолюбивый человечишко. А жаждал управлять государством. Да разве же с таким характером можно жить среди людей! Потому и сбежал в свои Горки - в берлогу...
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis112/parus.jpg)