Строганов Александр Евгеньевич
Суглоб (Роман)

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Строганов Александр Евгеньевич (jazz200261@mail.ru)
  • Размещен: 13/01/2019, изменен: 13/01/2019. 1047k. Статистика.
  • Статья: Проза
  • Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
      Суглоб
      каким его застал Андрей Сергеевич Благово, многоголосый рассказчик и призрачный герой, исследователь Гипербореи
      
      Вступления
      
      Вступление первое
      
      Этот роман не мог быть не написан, поскольку он был написан уже до того, как был написан.
      
      Вступление второе
      
      Многоголосье
      Не замечаем его. Стараемся не замечать.
      Свысока, зачастую раздражаясь, называем фоном, гулом, гудением, шумом. А напрасно. На самом деле не велик труд, принять его и привыкнуть к нему. В награду же можно заполучить (видеть, слышать, осязать и петь) то, что находится под оболочкой слов. Целый мир. Чувственный, шершавый чуть сладковатый мир. Берите, удивляйтесь, пользуйтесь.
      Да, но при одном условии: ни в коем случае не следует пренебрегать шорохами. Я уже не говорю о шепотной речи, сопении и кашле.
      Многоголосье не содержит случайностей. Вспомните хотя бы прижизненные записи концертов Рихтера - хрупкие тяжелые диски в пахнущих канифолью синих коробках.
      
      Вступление третье
      
      Предыстория такова
      С ранних лет я представлял себе, что ношу в себе Гиперборею, лучезарную державу, населенную блаженными людьми, каждого из которых неотвратимо ждет счастье, не теперь, так в обозримом будущем. Теми блаженными людьми, трансформированными в недрах моего зыбкого сознания, были соседи мои, попутчики, прохожие, закономерные и случайные знакомые. Вот, думалось мне, они спешат или прогуливаются, удят рыбу или ругаются матом, а сами того не знают, что счастливы, и впредь будут счастливы.
      Иногда, по недомыслию, я делился своим наитием, но, благодарение щедрым на подзатыльники моим учителям, довольно скоро начал осознавать, что далеко не все понимают меня и радуются моему потаенному знанию. Большая часть соотечественников предпочитает пребывать в зрелом неведении, тем самым, обрекая себя на мутное уныние и сокровенную тоску, тщательно, но, чаще всего, безуспешно скрываемую искусственным весельем, а, подчас, и кромешной дуростью.
      Вот вопрос: А не приметами ли Гипербореи как раз являются эти тоска и веселость, сменяющие друг друга с беспощадностью календаря? что нибудь наподобие генетической памяти или интуиции?
      И еще вопрос: А не гипербореями ли были наши прародители?
      И как далеко можно зайти в подобных рассуждениях?
      И можно ли вообще понять, наконец, откуда всё, в каком направлении, зачем, и что впереди? И нужно ли это понимать?
      Вот и остановиться бы, и жить себе, как люди живут. Большинство людей.
      Да где там?
      А, может статься, Гиперборея вовсе и не внутренняя моя родина, но большая родина моя?
      А, может быть, это я сам?
      А вообще, Родина это место где ты родился и живешь, или то, что родилось в тебе и живет? Вот, например, является ли панцирь улитки ее родиной?
      От таких да этаких мыслей торжественный страх то и дело незамедлительно и больно сжимал мое зыбкое существо. Страх немотивированный и необъяснимый.
      Тотчас представлялся мне провинциальный актер, еще пару минут назад до колик потрясавший полупустой зал утробными анекдотами, теперь уже с дрожащими руками и жестокой испариной у себя в гримерке.
      Да в такую то минуту ему и в зеркало посмотреться страшно, думалось мне.
      Как одновременно велик и мал этот героический лицедей, молниеносно состарившийся ребенок!
      
      Вступление четвертое
      
      Многоголосый рассказчик и призрачный герой, исследователь Гипербореи, Андрей Сергеевич Благово, а вы уже догадались, что рассказ мой ведется, в том числе и от его имени, в первую очередь от его имени, родился и провел первые два года своей жизни в городке Суглоб, что, казалось бы, не имеет никакого значения. Однако же - деталь, согласитесь.
      Пожалуйста, сохраните в себе эту деталь, позже она пригодится, когда начнутся разные там метаморфозы.
      Даже раньше, когда наш герой соберется в дорогу.
      Хотя какие путешествия, если вдуматься, такому то недотепе? А герой наш - классический недотепа, если не сказать больше. А, может быть, только кажется недотепой, хочет казаться? Примерил эту маску, что безусловно выгодно, и живет себе - в ус не дует.
      А, может быть, он - особенный, уникальный такой человек, только я его не рассмотрел, как следует? Не рассмотрел, но описал подробно, как мог. И самого его, и путешествие его, если это можно назвать путешествием. Одним словом, решать вам.
      И не забывайте, Андрей Сергеевич был произведен на свет в Суглобе. Пригодится.
      Или не пригодится, если описание последующих событий и раздумий наскучит вам. Или мои мысли, или мысли моего героя, взбунтовавшись, отправятся в неведомом направлении, и заплутают, не ровен час. Такое тоже может случиться.
      Вообще растерянность, неразбериха, томление по чуду и душевное ветшание - приметы новейшей истории.
      Нет нет, я вовсе не настраиваю вас на то, что мы с нашим героем - безответственные фантазеры, бесплодно мудрствующие персонажи, вдобавок ко всему не отличающиеся психическим здоровьем. Ни ни. Ни в коем случае. Здесь другое.
      Как бы это лучше сказать?
      Некое противление времени и пространству, этим смирительным рубашкам бытия. Своеобразный протест, если хотите. Жажда первозданной наготы, если хотите.
      Пожалуй, так.
      Да, наверное, это - самое главное.
      Ну, разумеется, милосердие, сострадание и прочее и прочее. Многие из нас заслуживают сострадания, честное слово.
      
      Вступление пятое
      
      Многоголосый рассказчик и призрачный герой, исследователь Гипербореи, Андрей Сергеевич Благово картавит. Потому Гиперборея из его уст звучит как Гипобоея. Многие собеседники Андрея Сергеевича, которым посчастливилось словом или делом прикоснуться к его изысканиям, уверены, что предметом его вдохновения является именно некая Гипобоея.
      
      Вступление шестое
      
      Теперь, когда вы погрузитесь в монологи Благово, и обнаружите гортанные пустоты вместо р, вам будет намного проще живо представить себе нашего героя.
      
      Вступление седьмое
      
      Один просвещенный молодой человек, парикмахер, как выяснилось, мой земляк, назовем его Кузьма, по прочтении моих черновиков однажды заметил, Суглоб, не Суглоб, всё - Суглоб.
      Как бы ни так, подумал я.
      Со школьной скамьи привитое нашему подслеповатому и доверчивому поколению свойство обобщать и делать выводы искалечило многие судьбы. Однако вслух я не стал перечить Кузьме. Однако сомнение закралось.
      Суглоб, не Суглоб, всё - Суглоб. Нет?
      
      Вступление восьмое
      
      Не всегда стоит верить тому, что кажется очевидным и наоборот.
      
      Вступление девятое
      
      Вступление восьмое можно опустить. Хотя оно коротенькое, много времени не займет, а лишнее напоминание о невидимых в кричащей июльской листве или по ноябрю слившихся с ослепительной немотой хитроумных ловушках и непостижимых ловцах никому не помешает.
      Все персонажи и события романа вымышлены.
      Любое сходство с реально существующими людьми и ситуациями случайно.
      
      
      Часть первая
      
      Глава первая
      
      Для неведомого все имена, что одно
      
      Лао Цзы
      
      Гиперборея - в древнегреческой мифологии и наследующей её традиции - северная страна, местообитание блаженного народа гипербореев. Название дословно обозначает "за Бореем", "за севером". Согласно Ференику, гипербореи выросли из крови древнейших титанов... наряду с эфиопами, феаками, лотофагами они относятся к числу народов, близких к богам и любимых ими...
      ...Так же как их покровитель Аполлон, гипербореи художественно одарены. Блаженная жизнь сопровождается у гипербореев песнями, танцами, музыкой и пирами; вечное веселье и благоговейные молитвы характерны для этого народа - жрецов и слуг Аполлона...
      ...Смерть приходит к гипербореям как избавление от пресыщения жизнью, и они, испытав все наслаждения, бросаются в море, там неизвестны раздоры и всякие болезни...
      ...Нельзя сомневаться в существовании этого народа.
      Википедия
      Итак.
      
      Лишь самым близким мог я доверить свое чувственное знание, и по неопытности доверял, но оказалось, что известие мое (речь, как вы уже догадались, идет о Гиперборее), как правило, пугает их, точнее я пугаю их, пытаясь детскими своими парадоксами и наитиями обнадежить и укрепить их на пути их.
      
      В одной первостепенной книге я обнаружил, что лейтмотивом в жизнеописаниях выдающихся людей является их несгибаемая убежденность в собственной правоте.
      Признаюсь, я, в отличие от оных, подчас все же испытываю сомнения, и даже серьезные сомнения (смотреть вступление седьмое).
      Благодаря той первостепенной книге, я также узнал, что не являюсь выдающимся человеком. Обстоятельство сие, однако, нисколько не расстроило меня, ибо выдающимся человеком я действительно не являлся, и стать им не стремился.
      
      Участь большинства выдающихся людей, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Они подвергаются топоту, окликам и прочим гонениям, страдают неизлечимыми болезнями, тонут, стреляются и голодают.
      Пьют протяжно, по причине робости стараясь затушевать режущую глаз большинства необычность свою.
      Болеют, тонут, стреляются и голодают.
      Умирают рано.
      Я же с рождения был устремлен к безмятежности и долголетию. Не случайно темой моей жизни стала не какая нибудь коченеющая от собственного отражения Антарктида со стеклянными странниками и их собаками, но нежная, как детская ладошка Гиперборея. Что, замечу, несколько забегая вперед, не исключает присутствие собак.
      
      ***
      
      Она, Гиперборея, определенно существует.
      Было же время, когда человечество не знало или позабыло об Антарктиде? Было, и не так давно.
      Найти, найти, во что бы то ни стало нащупать очертания дивной империи счастья! Дума эта упорно не оставляла меня.
      
      Вот - загадка: откуда во мне, персоне, с самого начала слабохарактерной и ленивой, подобное потайное упорство?
      И зачем мне все это? - размышлял я.
      За что?
      Почему?
      Во имя чего?
      С какой стати?
      Что за бред?
      Как видите, кое какая самокритика во мне присутствует.
      Быть может, это дано мне свыше? - раздумывал я.
      
      Вероятнее всего, это оттого, что весть моя благая, - рассуждал я.
      Не случайно фамилия моя Благово.
      Нет, нет, ничего общего с горностаями, вензелями, бантами, аксельбантами, эполетами и ливреями. Насколько я располагаю информацией, предки мои - угловатые люди с рябыми лицами и котомками, отметившиеся в избах и тюрьмах.
      Не врачи.
      Не юристы.
      Не либералы и не воздухоплаватели.
      Просто Благово.
      Наверное, кто то с кем то согрешил, а, может быть, и нет.
      И вообще, кто может знать, откуда всё и как?
      И что - не грех?
      Можно, конечно, сколько угодно философствовать над этим, жизнь на это положить, но подобные упражнения ума - не моё.
      
      Благово и Благово.
      И, слава Богу, что Благово.
      И счастье, что не дразнили. Просто трудно придумать имечко внезапнее и чуднее.
      Степанов, Маркин, Ливнев, Якин, Гудович, даже Розенфельд... все логично, и, вдруг... Благово. Это, доложу я вам, это - уже того...
      Это уже не имечко, а намек какой то. Двусмысленность, по меньшей мере.
      
      ***
      
      Сочинителей в роду не было.
      Никакого отношения к Дмитрию Дмитриевичу Благово, автору автобиографической поэмы "Инок" и "Рассказов бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанных и собранных ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями" не имел и не имею.
      Стоп.
      
      Здесь - подробнее.
      Бабушку свою помню весьма смутно, только ее трясущуюся лягушачью головку, да исходивший от нее запах укропа. Какому нибудь французу такое сочетание, может быть, и понравилось бы, я же, при виде бабушкиных страданий, всегда испытывал тоску и неотвратимость. Наверное, то же самое чувствует человек, когда его затягивает трясина. Страх остается позади, а вот именно тоска и неотвратимость.
      Да.
      
      Иночества побаиваюсь, ибо остро чувствую его зов.
      Даже подумать страшно!
      Могу растаять вполне в сахарном облаке, коим наполнена каждая келья и каждая иноческая душа. Растаять без остатка.
      Обычно тает сахар, в моем же случае - все наоборот. Откровенно говоря, иногда складывается впечатление, что законы физики и химии обошли меня стороной. Могу, скажем, правой ногой почесать у себя за ухом, как собака.
      Иночество же манит. Подумать страшно, как манит!
      Стоп.
      Надобно переключиться, помолчав минуту.
      
      ***
      
      Единственное, что унаследовал я от своего однофамильца - несомненный литературный дар, о котором говорить вслух по причине скромности не решаюсь.
      Пока не решаюсь. Посмотрим, что будет дальше. Человек на своем пути, изрытом укорами и похвалами, довольно скоро теряет самокритику.
      Впрочем, что об этом говорить, когда вы и так все видите?
      Дар пульсирует в каждом слове. Простите.
      Тем более, что это не я сказал. Другой. Я бы сказать такое не осмелился покуда. Всё одно - простите. Будьте милосердны.
      
      Но куда от факта убежишь?
      Дар поблескивает между строк и в послевкусие.
      Или когда я уже что нибудь написал, а потом, спустя некоторое время читаю, намеренно позабыв, заставив себя позабыть, что писал то я сам.
      Как будто писал это кто то другой, ко мне не имеющий никакого отношения.
      Совсем другой.
      Дмитрий Дмитриевич, например.
      Или еще кто нибудь.
      Так что я не себя прославляю, а того - другого. Как будто.
      Вот так всегда. Только появляется нужда замолвить о себе словечко, начинаю путаться.
      
      Так или иначе, несомненный литературный дар от своего несуществующего родственника я унаследовал. Больше ничего, пожалуй.
      Ну, может быть, еще родинку под левой лопаткой. Я просто уверен, что у Дмитрия Дмитриевича, как и у меня, под левой лопаткой находилась перламутровая родинка.
      Ну, может быть, еще страсть к подробностям. Когда я покупаю спички, непременно пересчитываю их. Занимаюсь этим увлеченно, хотя и помимо воли.
      Еще мне нравится выражение в огороде бузина, а в Киеве дядька. На первый взгляд, как будто нет никакой связи между бузиной и дядькой. Но, если проникнуть в суть, огород запущен, хорошо бы руку приложить, да кто этим займется, когда дядька все время в разъездах?
      Бабушка Дмитрия Дмитриевича наверняка знала и любила эту фразу, равно как и моя бабушка. Так, что все мы, в определенном смысле, братья и сестры.
      
      В сумерках это становится очевидным. Последнее время мне стало казаться, что сумерки - главное время суток. С умозаключением моим можно и нужно, наверное, спорить, но ведь я никому не навязываю свою точку зрения.
      
      И чашки из чайного сервиза люблю пересчитывать. Знаю, что их шесть, а все равно пересчитаю, слева направо, а затем справа налево. Казалось бы, никчемный, пустой ритуал, а сколько в нем достоинства и порядка? Вот и не хочу от него отказываться.
      
      Знаете, отказаться от чего либо - проще всего. А ты возьми, да и не откажись, иными словами, полюби себя таким, какой ты есть. И других заставь.
      Но это, пожалуй, самое трудное.
      
      Разумеется, речь идет о тех дорогих минутах, когда ты остаешься наедине с самим собой. Хотя, в такие минуты я иногда ненавижу себя. Просто взял бы и выбросил себя на помойку.
      
      ***
      
      Русские люди, хоть и теперь, когда сами знаете что, а в прошлом уж вне всяких сомнений, все русские люди - в известной степени Благово. И здесь вы можете со мной не соглашаться.
      Сколько угодно.
      
      Покуда по воле случая не окажетесь в какой нибудь вяленой деревеньке, где дыры, да латки на каждом шагу, а кот последнего карася сожрал.
      Покуда не озябнете и не осиротеете душой.
      Покуда ночь не задрожит на дне вашего страха.
      Покуда не попросите пощады, водицы и ночлега.
      Тут то вам и прилетит, и разверзнется.
      И жаром печным обдаст.
      И поцелуй перед сном, и разная другая любовь!
      
      ***
      
      Будь я Дмитрием Дмитриевичем, наверное, все же попытался бы найти в библиотеке "Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями".
      Как говорится, перечитать, вспомнить.
      Знаете, так бывает, иногда попадет в руки случайно твое же собственное письмецо, и удивлению нет предела: неужели это я такую глупость написал? И как только могло этакое в голову придти?
      Будь я Дмитрием Дмитриевичем, наверняка раздобыл бы "Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями". Но, поскольку я - не Дмитрий Дмитриевич, особой нужды в том не испытываю, да и чаяния мои располагаются совсем в другой области.
      Что мне до его бабушки и ее воспоминаний?
      
      Плохо сказал.
      Неуважительно.
      Наверняка и она, и ее внук были милыми людьми.
      Вместе с тем, как сказал бы кормчий, мне это - ни к чему.
      
      О каком кормчем идет речь?
      А какая разница?
      В любом из них свивал свои головокружительные кольца змей избирательности.
      А как же иначе?
      Однако кормчего рекомендую отметить.
      Позже пригодится. Возможно.
      
      ***
      
      Хотя, иногда любопытство предательски заявляет о себе. Пару раз мои ноги самопроизвольно направлялись в сторону библиотеки, но осознание того, что я - не Дмитрий Дмитриевич, и никакого документального отношения к Дмитрию Дмитриевичу не имею, благоразумно удерживало меня.
      А разыщи я "Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями"?
      Так и до автобиографической поэмы "Инок" не далеко, и кто знает, кто знает, что ожидало бы меня в будущем?
      Известно, что, некие, умалчиваемые биографами, драматические события семейной жизни принудили Дмитрия Дмитриевича уйти в Николо Угрешский монастырь. Мне же думается, что драматические события семейной жизни здесь ни при чем. Он изначально стремился к исходу. И если бы я занялся исследованием жизни своего однофамильца, уверен, я бы нашел тому подтверждения. Но исследование жизни Дмитрия Дмитриевича не входили в мои планы, так как никакого отношения к нему, равно как и к его бабушке, я не имею.
      
      Вот зачем, скажите на милость, мне думать обо всем этом?
      А вам?
      Я же - не Дмитрий Дмитриевич. Даже не Андрей Дмитриевич, светлая память отцу водородного чуда.
      Я - Андрей Сергеевич.
      Как Тургенев.
      Только он - Иван Сергеевич, а я - Андрей Сергеевич.
      Но имя Андрей нравится мне не меньше, а, возможно, и больше, чем Иван, так как напоминает мне об Андрее Тотемском.
      
      ***
      
      Однажды зимой к блаженному Андрею Тотемскому явился слепой по имени Ажибокай, предложил ему большую сумму денег и попросил исцеления, но юродивый убежал. Тогда Ажибокай вымыл глаза снегом, на котором стоял блаженный, и тут же прозрел.
      
      ***
      
      Раньше или позже все мы прозреем. К этому нужно быть готовыми.
      
      ***
      
      Итак, жизнь моя сделалась жизнью сокрытого, а впоследствии и явного, в чем у вас будет возможность убедиться, путешественника.
      Прошу обратить внимание, что антарктических горемык я назвал странниками, а себя причислил к путешественникам.
      Это - не случайно.
      Все дело в звуках.
      В слове странник присутствует сочетание продувающего насквозь звука с, безысходного звука т и душераздирающего звука р. Вот произнеси это странник с чувством, и тут же гусиная кожа, и зуб на зуб не попадает.
      На путешественника же, благодаря п и ш тотчас проливается карамельное тепло Индии или телесное тепло Италии или лиловое тепло Персии, или... ну, и так далее.
      
      Обожаю слова. В особенности - новые слова. Люблю и коллекционирую их, как монеты, марки или фантики.
      
      ***
      
      Только что я упоминал о безмятежности, нежности и все такое. Разумеется, все это - грезы, так сказать. Мечты. На самом деле путешествия мои, как и положено пусть и потаенным, но подлинным путешествиям, изобиловали скрытыми, но впечатляющими трудностями и опасностями, сродни походу по минному полю, наиболее точно отображенному в полотнах американского художника Джексона Поллока, символично убиенного собственным автомобилем.
      
      ***
      
      Надо бы перемениться.
      К лучшему.
      Непременно нужно перемениться.
      Чувствую.
      Нет, не чувствую, убежден.
      Скорее всего, история с Гиперборей насажена в меня с этой именно единственной целью, и я уж конечно, уж как повелось, волен с, неволен с, переменюсь, куда деваться?
      Пренепременно переменюсь.
      
      Или не переменюсь, а только сделаю вид, что переменился, как поступает большинство. Поступает, будучи не в силах перемениться.
      В угоду и только.
      Дабы не расстраивать тех и этих.
      А на деле - ни ни.
      А потому что нет ничего более упрямого и неподъемного, нежели человек, с его нутряной непогодой и кораблекрушениями.
      Это печально, безусловно. Но, куда деваться?
      
      ***
      
      Куда деваться, спрашиваете вы?
      Думаю.
      
      Разве что попытаться все же?
      Думаю.
      
      А, действительно, почему бы не сделать попытку?
      Уж если столько лет носишь в себе такое, о чем многие другие и не знают, и знать не желают, такое, против чего и Колумб - не Колумб, почему бы не попробовать? Грех не попробовать.
      
      И вообще, всякое надобно пробовать.
      А как же?
      
      И сладкое и горькое.
      А как же?
      
      Неужели вы полагаете, что Горькому нравилось его прозвище, даром, он сам себе его придумал?
      Еще как не нравилось.
      Нет, первоначально, может быть, и нравилось, почему нет?
      Молодой человек - хочется удивить, взбудоражить, и все такое...
      А вот потом, по прошествии лет, уже среди погибающих от скуки шагреневых женщин, и вечных студенток с иудейскими глазами маслинами?
      Просто ложка дегтя какая то.
      Просто заноза и конфуз.
      
      Вполне вертикальный мужчина в полоску с загаром, литыми руками, патриархальной тростью, папиросой, гулким голосом, и вдруг...
      Такое печальное, умное лицо дворовой собаки, собаки, которой хочется доверить все свои тайны, которой хочется поплакаться, которая поймет и не осудит, и тоже поплачет, которая промолчит где надо, и где не надо промолчит. Такое очень домашнее, домотканое лицо, лицо, вселяющее некоторую надежду в безнадежных, лицо, приглашающее к величальной песне, и вдруг... горько!
      Простите, Горький.
      Что звучит также пошло и некстати.
      В любые времена.
      
      Впрочем, Сладкий, например, было бы еще хуже.
      Ну что это, в самом деле, за Сладкий? с такими то беспробудными усищами и курортной шляпой?
      Что же делать, когда третьего не дано? когда Соленый - совсем из другой оперы, а Кислый - вообще из области щей?
      
      ***
      
      На определенном этапе всякая задачка кажется неразрешимой. Разумеется, если это - стоящая задачка. Впрочем, при определенных обстоятельствах всякая, даже пустяковая задачка может показаться тупиком и крахом.
      
      Подразумевается пат? цугцванг? спросите вы.
      Никак нет.
      Как же все разрешилось? спросите вы.
      
      Туберкулез все расставил по своим местам.
      Или яд.
      Все равно.
      Не суть важно.
      Прискорбно, но факт.
      Исторический факт.
      
      И какова мораль?
      Перемены необходимы.
      Всегда.
      Жизнь без перемен пахнет недельным бельем. Так что без перемен - никак.
      
      Но это, во первых, должны быть своевременные перемены и перемены во благо.
      А, во вторых - перемены еще до перемен, то есть когда перемены происходят сами по себе. Вне нашей воли и раздумий.
      Лучше всего - еще до нашего рождения.
      Еще лучше - до нашего зачатия, когда мы представления не имеем, что есть горько, что есть сладко, а также солоно и кисло. Когда самое зачатие, казалось бы, еще под большим вопросом, но что то там под ложечкой уже ворочается как полнолуние.
      
      А лицо? Лицо, знаете ли, обманет, и глазом не моргнет.
      
      ***
      Что такое беспричинный человек?
      Беспричинный человек - это такой неприметный, гладкий, как правило, человек, возникающий на вашем пути неизвестно зачем.
      Нет, причина его появления, безусловно, существует, но, ни вы, ни он, ни при каких обстоятельствах не сможете обнаружить ее. Потом, когда нибудь, как говорится, в другом измерении...
      Встретив такого человека где то в компании или по службе, мы его, обычно, тотчас забываем и при новой встрече не узнаем, если кто либо не укажет на знакомство.
      Сам беспричинный человек промолчит. Безусловно.
      Что ждать от такого человека?
      Скорее всего, ничего. Ни плохого, ни хорошего. Подлости он вам не сделает, потому что подлость требует известной страсти, а он бесстрастен. Да и что такое подлость? Пойди теперь, разбери.
      Слово доброе, пожалуй, скажет, но от слова его не будет вам ни жарко - ни холодно. Ибо для того чтобы доброе слово попало в цель, оно должно иметь привкус лести. И не спорьте.
      А откуда же взяться лести, когда беспричинный человек о своем думает? Тихо и подробно. В думах тех он фантазер, да еще какой!
      О, в думах тех он может Бог знает чего достичь!
      Если в думах его покопаться, можно и сварливую и гадливую нотку обнаружить. Но это - не опасно, потому, что думы его всегда были и будут прикрыты волнообразным панцирем одному ему ведомых и прочувствованных незыблемых правил. И правила эти - превыше всего, что бы ни случилось.
      Что бы ни случилось.
      Некое подобие черепахи.
      
      Черепахи - изумительные, неопознанные, я бы сказал, философские животные. Если честно, меня одолевают серьезные сомнения, животные ли они вообще?
      При всей кажущейся бессмысленности существования этих каменеющих на ходу бродяг, одно знаю наверняка - жизнь без них переменилась бы приблизительно так же, как меняется гримаса у человека, в одночасье лишившегося рассудка.
      
      Когда судьба ставит беспричинного человека перед выбором, точнее так, пытается ставить его перед выбором - он попросту проходит мимо.
      И он прав, тысячу раз прав, так как игра эта бесконечна. За дилеммой следует следующая дилемма, а там еще пара дилемм...
      
      А зачем, спрашивается, все это нужно? И надобно ли вообще?
      Надобно. Но с одной лишь целью - чтобы всякая, даже малая неожиданность представала перед нами гремучей неожиданностью.
      И незамедлительно, следом... суровое наказание.
      Шучу.
      Пошутить люблю. Знаю толк в юморе. Не стал бы хвастаться, когда бы ни люди. Близкие и далекие многократно помечали эту мою особенность. Так что я и не хвастаюсь вовсе, констатирую факт. Чтобы вы побольше узнали об авторе заинтересовавших или, напротив, возмутивших вас баек.
      
      Равнодушными я вас не оставлю. Надеюсь.
      Откуда надежда? спросите вы?
      Да просто мне самому интересно, куда приведут меня мои мысли.
      
      Итак. Мы остановились на суровом наказании.
      Суровое наказание. Да.
      Как говорится, вдруг, откуда не возьмись...
      Что я подразумевал под суровым наказанием?
      Выбор? Необходимость выбора и принятия решения. Внезапную и безжалостную необходимость совершения поступка.
      Вдруг, как говорится, откуда не возьмись...
      
      Это - из народного.
      Сам бы я такое не придумал, а если бы и придумал, ни в коем случае не использовал бы, когда бы это не было народным. Так что, уж, пожалуйста, впредь, по поводу разного рода афоризмов, пословиц, поговорок, скороговорок, считалок и куплетов здесь и дальше - не судите строго, ибо - народное есмь.
      Народное всегда волновало меня
      Какой нибудь рушник с петухами попадет мне в руки... ну, что особенного? рушник, эка невидаль? а уж я и обнюхиваю его, и пританцовываю с ним, и лобызаю его, и слезы катятся. Так в нас бурлит генетическая память.
      Когда бы вы застали меня за этим занятием, вы бы не смеялись, вам бы страшно сделалось. Такая вот генетическая страсть.
      С детства.
      По этой причине мать в доме народного не держала.
      Жалко мне этих петушков на рушнике что ли? Или себя маленького жаль?
      Обыкновенно такое слабодушие в старости наблюдается, как правило, у выходцев из деревни. А у меня, вроде бы горожанина - с раннего детства.
      Никто меня этому специально не обучал.
      
      Вот, кстати. Все учат нас, учат. Мы учим кого то в свою очередь. И во всяком учении присутствует смысл.
      Наверное.
      И подчас приносит плоды.
      Наверное.
      И всем как будто полезно.
      И уж если польза не в учении, то в чем, позвольте полюбопытствовать, в таком случае, польза?
      И так дальше.
      
      А вот беспричинного человека незачем учить. Уйдет он от учения. Убежит. Но не во вред, и не в пакость - в себя, в государство свое, потому что в таком то человеке подлинное государство и живет. Ибо государство самое беспричинно и всегда полезно человеку. Я имею в виду идеальное государство, то государство, за которое на смерть идут или, напротив, во имя его спасения, от смерти убегают.
      Помолившись, разумеется. Без молитвы от смерти далеко не убежишь.
      Удобно государству в таком человеке, и ему с государством не хлопотно.
      Вот и выходит - целесообразен он и велик, беспричинный человек.
      В себе велик.
      
      А окружающим - невдомек. Окружающие, обыкновенно, ни о чем не догадываются. Проходят мимо. Ибо неприметен беспричинный человек, да и росточком мал, как правило.
      
      Если проявить любопытство, да присмотреться, как следует, беспричинные люди узнаваемы. К примеру, сейчас Андрей Сергеевич...
      
      ***
      
      Это я, как бы поднимаюсь над собой, как облачко пара изо рта в морозный день поднимаюсь над собой и за самим же собой наблюдаю, чтобы оценить, или посмеяться, или успокоиться. Я все время так делать буду. Так рассказывать удобнее. А вы привыкайте.
      
      ***
      
      К примеру, сейчас Андрей Сергеевич...
      
      ***
      
      А, может быть, это - другой Андрей Сергеевич. Очень похож на меня, но другой. Если - другой, легче придумать для него приключение, а то и подвиг, наделить трогательными слабостями или небывалыми достоинствами. История тогда получится захватывающей, головокружительной и мятной. Может статься, и не такой захватывающей, но самому мне перечитывать ее в голубиной старости будет много интереснее. Хотя, пишу я, конечно же, для вас.
      
      ***
      
      К примеру, сейчас Андрей Сергеевич приняв скорбную позу, сидит прямо на полу скользкой кухни и с жадностью обгладывает бледную куриную шею. Никаких внешних признаков задумчивости, я уже не говорю о вдохновении. Даже цвет самого Андрея Сергеевича совпадает с цветом обгладываемого им фрагмента, Так что можно подумать, уж вы простите мне это сравнение, что Андрей Сергеевич обгладывает какую нибудь деталь самое себя.
      
      Можно ли эту сцену сопоставить с торжественным, я бы сказал, витражным строем его размышлений?
      А размышления его именно что витражно - торжественны.
      Я бы к этим его размышлениям даже инвенцию Баха присовокупил...
      Иоганна Себастьяна...
      Когда бы это не попахивало безвкусицей по причине перебора...
      А здесь, пожалуй, что перебор...
      Но, дело не в этом.
      В конце концов, дело не в этом.
      В конце концов.
      
      В чем же дело?
      А вот в чем.
      Потрудитесь ответить, можно ли этакую филигранную фигуру ума, содеянную едоком куриной выи (а фигура ума, содеянная едоком куриной выи, можете мне поверить, филигранна) сопоставить с простецкой фигурой самого едока куриной выи?
      Нет.
      Ответ кажется очевидным.
      Но здесь то как раз кроется ошибка.
      
      Что такое?
      А вот что.
      Кажется, прикажи ему теперь с чувством, сигани в окошко! он, молча, сиганет. И непременно останется живым. Все равно, какой этаж. Он только сморщится, потрет ушибленный локоть, возможно, скорее всего, пустит шепотом бранное слово и вся недолга. Хотя, согласитесь, это очень неприятная процедура, если не сказать больше.
      
      ***
      
      Беспричинные люди и бранные слова знают, и всякое такое, о чем говорят в подпитии в однополых компаниях, знают не хуже нас с вами. Только все такое в них не особенно то приживается. А, может статься, напротив, звучит в них таким fortissimo, что стоит им немного ослабить контроль, немедленно вырывается из заточения, и на воздухе превращается в конфуз.
      
      Самым лакомым и покойным состоянием для беспричинного человека является созидание. Что и как созидает он - не важно. Он может сочинять стихи, чистить чеснок или вылавливать блох у обожаемого питомца. И то, и другое, и третье для него творчество и наслаждение, и любовь. Примитесь запросто говорить с ним в минуту созидания, в ответ, скорее всего, вы получите невнятное мычание или, хуже того, какую нибудь нелепицу.
      
      С кем же он делит, в таком случае, свои открытия и мечты?
      С вами?
      Со мной?
      Сомневаюсь.
      Так что еще неизвестно, кто для кого беспричинный человек. Он для нас или мы для него.
      
      ***
      
      Что нужно человеку, если он захочет почувствовать дыхание счастья? Не погрузиться в счастье надолго как (если не верить в Бога) погружаются в назначенный срок добрые люди в ванны с формалином, а коротко, на минуту - две, не больше? Как погружаемся мы в смех, когда встречаемся с удачной шуткой. Или в чих, когда кто нибудь по осторожности просыпал перец.
      
      Вы сомневаетесь, что дыхание счастья можно вызвать?
      Вы убеждены, что по желанию сладостный озноб и вдохновение не наступает?
      Заблуждение.
      И доказать это очень просто.
      
      Проведем простой эксперимент.
      Закройте глаза и представьте себя человеком будущего. Далекого будущего.
      Откуда нам знать, что это за человек, так называемый человек будущего? скажете вы. А вы понаблюдайте за собой и окружающими. Заметьте, какие черты наши наливаются и становятся значимыми, а какие мало помалу истончаются и хиреют. И представьте, что много десятилетий спустя убывающие черты наши исчезнут совсем, а те, что просились быть главными, окончательно перевесят и останутся единственными. Вот и получится у вас человек будущего.
      
      И какой же это будет человек?
      На первом этапе это будет человек, то, что нынче называется себе на уме.
      Куда деваться? Мы умнеем из года в год. Многим из тех, кого прежде можно было провести на мякине, нынче палец в рот не клади.
      Простодыр, олухов и бессребреников становится все меньше.
      Последняя рубашка всегда при себе.
      Руки тщательно вымыты.
      Копейка - на страже.
      Чужие пальцы откушены.
      Человек будущего - сам по себе, собой доволен и других оценивает по степени их полезности для себя. Стало быть, на пустые разговоры и подобные моим пустые рассуждения времени тратить не будет.
      Дом - полная чаша, двери закрыты наглухо. Шторы, пожалуй, тоже. Ибо всякое шевеление во дворе бесцельно и бесперспективно.
      
      Кстати, не исключено, что и само шевеление во дворе со временем прекратится.
      Это закономерно.
      И в этом нет ничего предосудительного.
      
      И только потом, по прошествии веков...
      Когда, наконец, впервые (подчеркиваю, впервые, ибо это совсем новое, невиданное качество) ... когда впервые человек (будущего) испытает, насыщение (трудно поверить? согласен) ... так вот, на втором этапе, когда человек будущего накушается, он (внимание) ... возлюбит ближнего!
      Всем сердцем, всей иссохшей и растрепанной в ветошь душой своей.
      И в глазах его займется разум.
      
      Вы скажете, как же? что же? у современного человека в глазах безумие разве?
      Отвечаю - да!
      В сравнении со взглядом человека будущего, взгляд современного человека несет оттенок... не безумия, нет, скорее глупости.
      Трудно объяснить, конечно. Здесь, как говорят ученые, нам потребуется сравнительный анализ.
      Хорошо.
      
      Попробуем сравнить взгляд ламы и электрической лампочки.
      "Лама и лампочка". Неплохое название для басни.
      "Гога и Магога", "Гоголь и Моголь".
      Между прочим, я знавал одного детского врача с фамилией Гоголь. Он тоже был великим гурманом.
      
      Ах, Гоголь, Гоголь! Ну что, скажите на милость, сталось бы со всеми нами теперь, когда бы гений Гоголя в свое время не обнаружил, не узнал, не обозначил бы Чичикова, и не прочертил бы захватывающую дух траекторию его тлеющей брички?!
      
      Ах, Гоголь, Гоголь! Обожаемый! Так бы схватился за зеленые фалды и вылетел вместе с ним в трубу!
      
      Как видите, я большой придумщик.
      Что не мешает быть созерцателем.
      Немного Чичикова, немного Гоголя - вот вам и едок куриной шеи.
      Волшебник на отдыхе.
      Подле печной топки.
      
      ***
      
      Знал я одного беспричинного человека, по имени Федор Иванович Воробушек.
      По работе мне нужно было забрать у него какие то документы... он, кажется, был болен, уже не помню точно... одним словом, я оказался у него дома.
      Такая ничем не примечательная квартира, даже и описывать ее лень.
      Помню, хозяин в дырявом китайском халате с мертвыми птицами проводил меня на кухню, предложил чуть теплого, попахивающего тленом чая, уселся напротив и принялся рассматривать нечто чуть выше и позади меня.
      
      Диалог наш выглядел следующим образом:
      - Федор Иванович, я к вам, собственно, за документами
      - Да, да.
      Пауза
      - Федор Иванович, я к вам за документами.
      - Да я понял.
      Пауза.
      - Федор Иванович, мне бы документы у вас получить.
      - Документы, да.
      Пауза.
      - Федор Иванович...
      - Конечно, конечно.
      Пауза
      - Послушайте, а почему бы вам не выпрыгнуть в окно?
      - В окно?
      - В окно, Федор Иванович.
      Воробушек мой поднялся, неспешно подошел к окну, отворил его и...
      
      Позже я узнал, что он остался жив, только сломал руку и четыре ребра.
      Прибывшему врачу Федор Иванович сообщил, что мыл окно и упал случайно.
      
      Разве не находите вы в этой истории примет героизма? Притом, обоюдного героизма. Как с его, так и с моей стороны.
      
      ***
      
      И все же, и все же...
      
      ***
      
      Тщусь убедить себя и заявляю вслух, что ничего особенного о себе не воображаю, что мне безразлично мое положение в собственном самосознании и глазах окружающих, что я готов довольствоваться малым и не мечтаю ни о чем этаком.
      Что же, в известной степени я действительно не воображаю о себе ничего особенного. В известной степени мне безразлично мое положение в собственном самосознании и глазах окружающих.
      Наверное.
      Я готов довольствоваться малым и не мечтаю ни о чем этаком.
      Наверное.
      Но так ли это в объективной реальности?
      И что это - объективная реальность?
      То, что я ничего особенного о себе не воображаю, то, что мне безразлично мое положение в собственном самосознании и глазах окружающих, то, что я готов довольствоваться малым и не мечтаю ни о чем этаком, разве это и есть объективная реальность?
      Вряд ли.
      Что же, в таком случае?
      
      Ничего.
      
      Вынужден констатировать: без Гипербореи я - ничто.
      Как не прискорбно.
      
      ***
      
      Бессмертие - вот хрустальная мечта человечества.
      Сдается мне, что фразочки типа проклятущего memento mori и простонародного все там будем - настоящий метафизический яд, что медленно ведет индивидуума к кажущемуся вполне логичным концу жизни.
      Под концом жизни я подразумеваю то непредсказуемое неуправляемое несчастье, или (если не верить в Бога) счастье, когда, подобно чертику из табакерки, выскакивает рак или грудная жаба или, леший знает, кто еще.
      
      Не знаю, как насчет бессмертия, но двести - двести пятьдесят лет жизни, по моим подсчетам, в будущем гарантированы. Сбудется мечта великого Павлова!
      
      Видите, как получается?
      
      А дальше?
      А дальше, как говорится, если стоите, присядьте.
      
      Не знаю, о чем еще мечтал великий Павлов, об этом никто кроме него не знает, а самого физиолога, к всеобщему огорчению, уже нет в живых.
      Беру на себя смелость утверждать, что Ивана Петровича, как человека острого и современного, наряду с собаками, заботила проблема микробов и их, вроде бы, незаслуженного могущества.
      Думаю, что Иван Петрович так и не нашел решения этой проблемы, подтверждением чего является произнесенная им незадолго до смерти фраза - Не такой я дурак, чтобы не верить в Бога...
      
      На мой взгляд, верующих людей намного меньше, чем кажется, но значительно больше, нежели есть на самом деле.
      
      Одним словом и фигурально выражаясь, условное письмо корифея потомкам осталось недописанным, а главная сказка, соответственно, недосказанной.
      Ну, что же? пусть письмо, как говорится, и обрывается на полуслове, отвечать все же надо.
      Лучше, как говорится, поздно, чем никогда.
      Миру, как говорится, мир, а старику - радость.
      
      К слову, Павлов кормил своих собачек карамелью, оттуда и пошло - собачья радость.
      Ну, что же? Письмо? Письмо.
      Дорогой Иван Петрович, нас ждут эпохальные перемены!
      Дорогой Иван Петрович, с радостью и трепетом сообщаю Вам - ждать осталось совсем недолго.
      Дорогой Иван Петрович, с радостью и трепетом сообщаю Вам - в недалеком будущем, ждать осталось совсем недолго, бесконечное и, если согласиться с Ламарком (а как с ним не согласиться?) незаслуженное могущество микробов перейдет к человеку. Самих же микробов же, созданий вредных и вредоносных, не станет вовсе.
      Да, да, да.
      Это - аксиома, поскольку закон сохранения энергии никто не отменял.
      Сам замечательный закон претерпит развитие, в результате чего не только энергия, но и само естество сможет путешествовать от субъекта к субъекту.
      Таким образом, человек со временем и внешне приобретет черты микроба, существа еще недавно предельно жизнеспособного, если не сказать совершенного. При этом глаза, взор, точнее, ощущение, что на вас смотрит нечто чрезвычайно осмысленное, останется.
      Больше ничего.
      А больше ничего и не требуется
      Совершенство - в простоте. К этой незамысловатой истине на исходе лет приходит всякий просвещенный человек, если ему удается еще при жизни перешагнуть рубеж зрелости.
      Напрашивается еще один вариант, где акцент несколько меняется, но звук делается более чистым: к этой незамысловатой истине приходит всякий просвещенный человек, если ему удается при жизни перешагнуть.
      И тот, и другой вариант имеет право на существование.
      Точнее так: и тот, и другой вариант уже существует.
      На этом эволюцию, о которой так долго говорили ученые, и Вы в их числе, можно будет объявить завершенной, а Вас поздравить с убедительной победой первой сигнальной системы над законами Паркинсона и теорией падающего бутерброда.
      Еще раз поздравляю всех нас.
      Дата, подпись.
      
      Каково?
      
      Но микробы бестолковы? возразите вы, ознакомившись с эпохальным письмом.
      
      А откуда вам это известно?
      Разве вы владеете искусством беседы с бактериями?
      Разве вы знакомы с их историей и географией?
      А, может быть, вы слышали их напевы и участвовали в их обрядах?
      Нет?
      Почему же с такой легкостью вы заявляете о том, что они бестолковы?
      Но это само собой разумеется, недоумеваете вы.
      
      Вот оно и выскочило треклятое само собой разумеется. Все у нас само собой, все у нас разумеется.
      
      Да разве с таким мракобесием в сердцах сможем мы оторваться от собственной тени, окончательно разорвать сырой купол неба и встретиться с вечностью?! пусть не с вечностью, пусть с ее отражением хотя бы!
      
      Вы говорите, нам все рассказали до того, как мы родились.
      Вы говорите, мы все знали, еще до того как нам рассказали.
      
      Ответ мой вам таков - не нравится? оставайтесь в своем душном клеенчатом кармане. Не нравится? продолжайте оглушительно стучаться в собственный затылок! Не нравится? ступайте вслед за своим кривоногим Дарвиным на дерево и покрывайтесь толстой рыжей щетиной!
      
      Похожая перспектива забавляла еще Чехова, великого писателя, чьи персонажи только при поверхностном прочтении кажутся мелкими чудиками, а при внимательном изучении оказываются теми атлантами, что не дают небу упасть на землю даже, и в особенности, в такие времена, когда, казалось бы, это - единственный и наилучший выход для всех.
      
      ***
      
      Прошу простить великодушно, иногда я бываю несдержан.
      Но вы должны меня понять.
      Осточертели тщетные и тлетворные узоры суеты, честное слово!
      
      Не сомневаюсь, мои рассуждения кажутся бредом сумасшедшего.
      А не спешим ли мы с выводами, дамы и господа?
      
      А разве наши современники уже сегодня не округляются и не лысеют?
      Что скажете, дамы и господа?
      А разве идея спирали, давно вынашиваемая большими учеными и сочинителями, не заимствована из микробьего бытия?
      Что скажете, дамы и господа?
      Съели?!
      То то!
      
      Вот, только окликом и проймешь вас.
      Ох уж эта извечная сладострастная тоска по палке.
      
      ***
      
      Только представьте на минуточку.
      Глаза закрыты
      Томление.
      Мы - счастливые люди будущего.
      Лениво, не прилагая усилий, парим в теплом желе безвременья
      Медленно играем с крахмальными капельками света, свиваем и расплетаем свои орбиты, процеживаем собственную наготу сквозь сито тишины, ласкаем мысленно единственное оставшееся в употреблении слово.
      Алоа.
      Что это за "алоа" мы уже не знаем, да и надобности в том никакой нет...
      Нечто подобное - приветствие в Гонолулу. Но там говорят "алоха". А это - "алоа". Совсем другое дело.
      
      Всякая буква имеет колоссальное значение.
      Но, речь не об этом.
      Зачем оставил слово? спросите вы.
      Вот вы сейчас меня не видите, а я улыбаюсь с хитрецой.
      Передернул, а вы и не заметили.
      Зачем оставил слово?
      Оставил, да и все тут.
      Оставил, но одно лишь. Единственное.
      Ибо нахожу это справедливым.
      Хотя бы одно слово, пусть и не самое важное, но памятное по телефонному прошлому должно остаться. Если хотите - для воспетой Шекспиром связи времен.
      Томная тишина
      Мерцающая бесконечность.
      Лад. Все изумительно хорошо
      Одна досада - нет в том желе места ни ароматной куриной шейке, ни, ароматному же куриному крылышку.
      
      Здесь - пауза и... еще остающийся в репертуаре живительный хохот!
      
      Каково?!
      Что скажете?!
      
      Интересно, чем занимаются шулера на старости лет, когда их сделавшиеся бамбуковыми пальцы карт удержать уже не могут? Наверное, путешествуют. Что им еще остается?
      
      Но какую шутку я с вами сыграл?!
      А какой парадокс в финале?!
      
      ***
      
      Шутка, конечно.
      Какое там единственное слово, при нашей неистребимой и всепоглощающей страсти к разговорам?
      Дом полыхает, захлебывается дымом, хозяева уже черны, уже головешки почти что, а все говорят, говорят. И не то, чтобы важное что то перед кончиной выразить пытаются, нет. Остановиться не могут. Разучились.
      
      Может быть, допускаю, шутка моя, как и вся цепочка умозаключений немного тяжеловата. Но такова уж философия.
      Философия, а в особенности смелая философия, видите ли, не терпит легкомыслия.
      
      Я - философ, в известной степени. И кому нибудь отчет о моем беспримерном путешествии может показаться философским трактатом, ни больше, ни меньше.
      Ну и что же? Хочется вам трактата? пусть будет трактат.
      В конце концов, все мы видим только то, что хотим видеть. А если картинка немножечко другая, мы тотчас книжечку захлопываем, шторки задергиваем, двери запираем и отправляемся на кухню.
      Кухня всегда желанна, даже если в холодильнике мышь удавилась.
      
      Интересно, кому взбрела в голову эта история с мышью?
      Понятно же, что при всей высокой организации, а это совершенно очевидно, мышь все равно не придет к мысли о самоубийстве... Скорее так - именно благодаря своей высокой организации мышь не придет к мысли о самоубийстве.
      
      Одним словом, можно открыть глаза.
      
      ***
      
      Вы сидите на желанной кухне, прямо на шероховатом полу.
      В руках у вас та самая ароматная куриная шейка, что не съедается разом, и нужно потрудиться пальцами и языком, чтобы добыть ее нежное мясо. И самих вас переполняет нежность от того, что проделываете вы все это не спеша, потому что не голодны по большому счету. А шейку куриную обгладываете вы только потому, что вот именно этой самой куриной шейки вам вдруг захотелось смертельно.
      И мысли ваши гуляют как рубахи на ветру или синие птицы.
      И завести ваши мысли могут вас куда угодно, хоть на Мадагаскар, хоть в Абиссинию, хоть... в Гиперборею.
      
      ***
      
      Можно и окно разбить, если уж очень захочется.
      
      ***
      
      Впрочем, последнее, придуманное мной действие не характерно для беспричинного человека. Беспричинный человек скорее выглянет в окно. В крайнем случае, выпрыгнет.
      А там...
      Голуби, голуби, голуби, птицы бестолковые, но чрезвычайно забавные своим высшим предназначением и походкой.
      И наблюдать за ними можно бесконечно.
      Можно даже язык им показать.
      Разве не счастье?
      
      ***
      
      Нет, не удержусь.
      Инвенция Баха.
      Иоганна Себастьяна.
      Пусть у меня дурной вкус. Но мне этого очень и очень хочется.
      
      ***
      
      А голубей стало меньше, чем прежде.
      Над этим следует подумать хорошенько.
      
      ***
      
      Чего только не намешано в нас?
      
      ***
      
      Мой отец простил и покинул нас с матерью, когда мне было шесть лет.
      Предполагаю, что ему было трудно сделать это, потому что он отчаянно рыдал, когда уходил.
      Уверен, что ему было бесконечно трудно сделать это, потому что на помощь он призвал своего отца, которого в тот памятный вечер я осознанно увидел первый раз в жизни.
      Младенчество, частично проведенное в скольжении по его животу - не в счет.
      
      Уже тогда весьма пожилой отец отца показался мне похожим на белого кита, каким его изображали в книжке про Моби Дика тех времен, когда животные в иллюстрациях еще напоминали животных.
      
      Пока мать в комнате, как могла, утешала отца, отец отца сидел со мной на кухне, и терпеливо слушал мой рассказ о Гиперборее.
      Я уже знал кое что о Гиперборее, то есть был чрезвычайно смышленым малышом: некоторые взрослые даже подозревали, что я награжден высокой болезнью, в простонародье - скудоумием.
      
      Когда отец отца понял, что стенания за стеной, равно как и мой рассказ стали приобретать черты бесконечности, он стремительно вырос над столом, умывальником, полками и полотенцами, беспощадно вернув мне и мой возраст и высокую болезнь; удивительным образом не разрушив ничего, ввалился в комнату родителей; взял своего сына (моего отца, как вы справедливо догадались) на руки и вынес, как раненого, с поля боя в дохнувшую сыростью и темнотой неизвестность.
      В то мгновение до меня со всей очевидностью дошло, зачем я упорно на протяжении трех лет, преодолевая оклики и затрещины, расписывал дверь в прихожей обычным мягким и химическим карандашами, чернилами, зубной пастой, пластилином, краской Кастеллани и зеленкой - я готовил для своего отца врата новой жизни.
      
      Насколько помню, плач отца оставался в комнате еще минут двадцать после его исчезновения.
      
      Насколько помню, я зачем то промямлил тогда - запятая.
      
      ***
      
      Мама умерла, я окончил сельскохозяйственный институт и, в согласии с детской мечтой, устроился водителем катка.
      Но не женился.
      Хотя жениться надо было бы.
      Следовало бы жениться.
      Замечательно, наверное, жениться, если судить по впавшим в безмятежность и округлившимся вскоре после лебяжьего обряда моим однокашникам.
      Но, в связи с этим выстраивается колючий ряд головоломок и шарад.
      Чего бы я хотел от своей женитьбы? Точнее, чего хотела бы от нашей женитьбы моя избранница? точнее избирательница меня?
      Не знаю.
      Зарабатывал я совсем ничего и питался бы, преимущественно за ее счет, правда ем я неохотно и помалу. Когда нет аппетита. И если это не курица.
      Во время сомнительных игр (про себя я так называю интимные отношения), я мог бы, не ровен час, засмеяться.
      Во избежание недоумения, верчения пальцем у виска, переглядываний, перешептываний и справедливости ради, замечу, это смех особенный.
      Попытаюсь пояснить. Причин для привлекательности сомнительных игр я не нахожу. Осмыслить их невозможно.
      Растолкуйте мне, если можете, отчего, сталкиваясь с сомнительными изображениями сомнительных игр или сомнительными рассказами того же толка, человек перегревается, наливается гулом и, главное, покидает себя?
      А ведь в этом волнении присутствует и привкус ужаса. Сбросившее оковы рассудка воображение тотчас примеривает на тебя роль одного из сомнительных игроков. Жалом аспида тебя пронзает мысль - как же я смогу, когда ничего не знаю, не умею? кроме того мне нестерпимо стыдно, и лучше бы я жил, как жил прежде, но назад пути, по видимому уже нет.
      А дальше - смех, будьте любезны.
      Такой вот смех.
      
      Впрочем, позже, когда сомнительные игры станут для меня такой же процедурой как ужин или прогулка, качество сомнительного смеха может измениться, но, опять же, не в лучшую сторону. К примеру, в самый неподходящий момент забавная мысль может придти мне в голову, ибо голова моя редко отдыхает, и я опять же рассмеюсь.
      Это частенько случается, когда я остаюсь наедине с собой.
      И в присутственных местах случается подчас.
      Так что, как не поворачивай - чудовищный конфуз и растерянность в перспективе.
      Омут. Омут.
      
      А вот живут же те, другие, настоящие люди, сохраняя серьезность, невозмутимость и значительность, точно и не знакомы с сомнительными играми вовсе. Но то - другие люди. Очень сильные.
      Их много.
      Большинство.
      
      Кроме прочего, к миссии родителя я не был готов, так как к детям у меня особое отношение, и если возня в песочнице кажется мне интересной, я, нисколько не задумываясь о своем возрасте и положении в обществе, с легкостью могу принять в ней участие.
      
      Возможно, супруга моя, как большинство женщин, имела бы некие представления о том, что такое семейная жизнь, и попыталась бы как то обустроить, обучить и упорядочить. Однако, по моим наблюдениям, представления эти, в сочетании с заложенным генетически неудержимым стремлением свить и заполнить гнездо, представляют собой ядовитую смесь, способную вызывать у самих женщин не болезнь, но несчастье.
      
      Наконец, что сталось бы с моей миссией?
      Да разве смог бы я при всех супружеских хлопотах и парадоксах уберечь в себе Гиперборею?
      Навряд ли.
      Тогда, зачем все?
      
      Предположим, родился бы у меня ребеночек. Хороший, да пригожий. Сказочный ребеночек, потому что от меня может родиться только сказочный ребеночек.
      И где прикажете ему жить? когда империя счастья по прежнему не найдена, так как отец его, вместо того, чтобы следовать внятной и благородной цели, увлекся сладкой суетой.
      Этак и до диабета не далеко.
      
      ***
      
      Вождение катка представляет собой нечто среднее между стихосложением и управлением дирижаблем. Всегда вдохновение и запах свежести.
      На катке ты не обгоняешь пространство, но как будто идешь с ним в ногу, так что, со временем начинаешь угадывать, когда зашевелится южный ветер, а когда соберется с духом дождь.
      
      Вождение катка - призвание и радость.
      Во всяком случае, для меня.
      
      ***
      
      По моим предположениям, моя жена простила и покинула бы меня через три месяца после свадьбы. Уходя, она голосила бы как профессиональная плакальщица.
      И подумалось бы мне тотчас - запятая.
      
      Какая запятая, зачем запятая?
      
      Или ушла бы незаметно, как это произошло в случае с Разуваевым. Даже не знаю, какой вариант ухода предпочтительнее, какой выбрать.
      Так или иначе, истории повторяются.
      
      Кто такой Разуваев?
      О Разуваеве расскажу непременно. Примечательный своей непримечательностью человек.
      Или персонаж. Это уж вы сами решайте.
      
      ***
      
      Увлечение писанием вносит в жизнь человека немыслимую сновидную сумятицу. День перемешивается с ночью и в душе образуется вялое такое мерцание, наподобие петербургских белых ночей.
      
      ***
      
      Однако жениться когда нибудь придется.
      Почему?
      Не знаю.
      
      ***
      
      Вообще в моих заметках (почему бы не назвать все это заметками?) множество покинутых. На первый взгляд может показаться - перебор. Но это не так. Поговорите со своими друзьями, товарищами, знакомыми, малознакомыми и вовсе незнакомыми. Если вам удастся расположить их к себе, вывести на хоть сколько нибудь откровенный разговор, уже на пятнадцатой, максимум, шестнадцатой минуте беседы вам сообщат, что кто нибудь когда нибудь кого нибудь покинул.
      А в большинстве случаев выяснится, что покинули как раз вашего собеседника.
      
      Господи, да что там говорить? Вспомните свою собственную жизнь.
      Вот и следующий эпизод, собственно, о том же.
      
      ***
      
      Представьте.
      
      Иннокентий Иннокентиевич Разуваев пишет письмо некогда преданной, и, вдруг (то есть совершенно неожиданно, кажется и для нее самой) предавшей его жене.
      
      Представьте.
      
      Однажды утром Иннокентий Иннокентиевич проснулся и обнаружил, что жены больше в доме нет. И произошло это в тот момент, когда Иннокентий Иннокентьевич как раз нуждался в ней, точнее в том самом стакане воды, о котором говорят всегда и все, если вспоминают о предстоящей беспомощности.
      
      Разуваев умирал с похмелья. Не фигурально, а по настоящему. С испекшейся головой, разверзшейся в кошмаре душой, матовым шаром в груди и омертвевшими конечностями.
      Одному Богу известно, как он выжил тогда.
      Богу и больше никому.
      
      Перед тем, как приняться за письмо Иннокентий Иннокентиевич Разуваев освобождает холостяцкий уже свой стол от грустной посуды, тщательно протирает его бывшим вафельным полотенцем, бережно, точно сапер мину опускает на изрытую оспой столешницу еще не лишенный иллюзий лист бумаги и задумывается, - Сколько же времени прошло?
      Пишет, прошло...
      Пишет едва удерживаемым щепотью хвостиком химического карандаша.
      Мысль зажмуривается и зевает, посчитать, посчитать...
      Что посчитать? зачем посчитать?..
      
      Щепоть погружается в рот, губы Иннокентия Иннокентьевича синеют как у Пьеро, что закономерно, так как будущему письму, вероятнее всего, грозит драматическая судьба.
      Теперь зажмуривается и зевает уже сам Иннокентий Иннокентьевич, только чай, крепкий чай, теперь только крепкий чай.
      Чай?
      Чай.
      Вот это - напрасно. А вот это - напрасно
      Хотя и неплохо было бы. Хотя - вовсе и не факт.
      Анекдот.
      По этому поводу был какой то анекдот. Какой анекдот?
      Надо бы вспомнить, что ли?
      Хорошо, напрягусь, вспомню, а кому рассказывать?
      И не факт, что анекдот смешной. Назидательный? Да. Однозначно. Но вот смешной ли?
      Назидание и смех редко сочетаются.
      Никогда.
      Ну и зачем нужен такой анекдот?
      Отстань.
      Прошло... прошло... семьсот шестьдесят семь дней. Ровно семьсот шестьдесят семь дней
      Однако какая память?! Какая все таки память?! Да, анекдота не вспомнил. Так он и не нужен. Но устный счет! Устный счет - это, доложу я вам... Память, стало быть, на месте. Все же не зря мучили меня в детстве этими задачками. Страдания неописуемые. Однажды над такой задачкой вот этим самым карандашом ткнул себе в глаз. Не нарочно. Испугался! Думал, буду одноглазым. В девять то лет лишиться глаза!
      Или в восемь?
      Нет, в девять, в девять, точно...
      Своим письмом Иннокентий Иннокентьевич не ставит задачи вернуть жизнеточащую оглушительную Валентину, так зовут бывшую жену Иннокентия Иннокентьевича. Мало того, сама мысль о возможном ее возвращении вселяет в его душу беспорядок и озноб. Скорее письмо это должно стать неким отчетом перед самим собой о прожитых семистах шестидесяти семи днях взрослого самостоятельного мужчины, способного к независимости в суждениях и поступках.
      Поступков было мало. Поступков, признаться, совсем не было. Что же касается суждений, они, конечно, присутствовали, но, вот странность, едва вспыхнув, тотчас угасали как слабые спичечные язычки.
      Причина короткой и бесполезной жизни суждений - кромешное отсутствие оппонентов.
      Собеседников действительно не стало. Те, что представляли интерес, спились или умерли, а те, что и прежде были малосимпатичны Иннокентию Иннокентьевичу, слились в едином брюзжании, на что, конечно, имели право.
      Да, имели право. Но не до такой же степени?!
      
      Конечно, более оглушительным было бы число семьсот семьдесят семь, но Валентина снилась сегодня всю ночь зачем то танцующая с молодыми жирными слонами, а потому выжидать еще десять дней было бы неправильным, раз уж такой знак.
      Как Иннокентий Иннокентьевич определил, что жирные слоны были молоды?
      Очень просто. Они были голыми.
      Обыкновенно, нагота животных - данность и остается за скобками. Нагота же этих слонов просто кричала.
      
      Иннокентий Иннокентьевич не умел и не любил танцевать.
      Валентина танцевать любила.
      Поэтому Иннокентий Иннокентьевич никогда не водил Валентину в ресторан.
      
      В принципе, размышляет Иннокентий Иннокентьевич, семьсот шестьдесят семь - тоже знаменательное число. Шестерку посередине вполне можно трактовать как примету тревожности, а, возможно... возможно - что? как еще трактовать?
      
      И вообще, что он сегодня? и кто он сегодня?
      Разуваев
      Иннокентий Иннокентьевич.
      Разуваев?
      Иннокентий Иннокентьевич?
      Разуваев.
      Иннокентий Иннокентьевич.
      
      Шестерку посередине вполне можно трактовать как примету тревожности, а возможно и... обреченности.
      Обреченности?
      Обреченности.
      Вот именно, обреченности
      Былую ненависть сменила не добрая память, как обыкновенно случается, а обреченность.
      И дело вовсе не в хроническом воспалении внутреннего уха. Здесь что то другое, сродни падению римской империи...
      
      Свои бесчисленные фотографии Валентина всегда подписывала "на добрую память". Не дура ли?
      Прошу простить великодушно.
      Обреченность. Или никчемность. Никчемность, пожалуй, точнее
      В самом деле, за два года в жизни Иннокентия Иннокентьевича не произошло ровным счетом ничего.
      Ничего!
      
      Если так пойдет и дальше, рассуждает он...
      А что будет, если так пойдет и дальше?..
      Если так пойдет и дальше?.. и дальше ничего не произойдет?
      
      До смешного, честное слово: за подотчетный период даже дети за окном со своей бесконечной и бессмысленной игрой нисколько не поменялись. Складывается ощущение, что они перестали расти.
      
      И сам Иннокентий Иннокентьевич перестал стареть. Еще вчера наливавшийся как у индийского божества живот опал, седина принялась желтеть. Даже щетина уснула, и процедура каждодневного бритья потеряла всякий смысл.
      
      Прошло семьсот шестьдесят семь дней... сколько же это в часах?
      Посчитать, обязательно посчитать
      Вот и Фрунзе в тюрьме тренировал свою память математическими упражнениями. До Фрунзе ему, конечно, далеко. Хотя и Фрунзе при определенных обстоятельствах мог быть не Фрунзе, а Разуваевым. Иннокентием Иннокентьевичем мог бы быть.
      Да ну?
      А почему нет?
      Да потому что Фрунзе - это Фрунзе, а Разуваев - это Разуваев.
      Вот как вы ставите вопрос?
      Именно так.
      Ну, и ладно. Сейчас речь - не об этом. А о чем сейчас речь?
      Теперь Фрунзе как то по другому называется.
      Там теперь, наверное, жара!
      Когда то хотелось побывать во Фрунзе! Теперь уже не побывать.
      Теперь уже нигде не побывать.
      Муравейник разрушили, куколок растащили.
      Каких куколок?
      Были в муравейниках куколки какие то. На рис похоже.
      Черт знает, что в голову лезет!
      
      Да, взрослому самостоятельному мужчине жизненно необходимы оппоненты. Где же их искать?
      А может быть оппонентом, предположим... предположим... образно... иносказательно лист бумаги?
      Почему иносказательно? Лист бумаги - чем не оппонент? Нет?
      Нет, скорее всего
      А вот мы и нарисуем ему черта.
      
      Кривясь и постанывая Иннокентий Иннокентьевич изображает черта.
      Черт вышел похожим на слона из сновидения.
      Вернулась дума о Валентине.
      
      Но почему слоны? Откуда слоны? Что означает этот их танец?
      Однако все женщины достаточно распущены в складках и помыслах своих.
      
      Вот никогда не любил Иннокентий Иннокентьевич этих ребячьих разговоров о женщинах. Находил их пошлыми и... не от большого ума. А, надо же, прожил жизнь, и сам пришел к тому же.
      Нет, это все от обиды, конечно... обида делает человека глупым, если не сказать больше, куда же больше? но...
      Что, не могла она подобрать себе менее двусмысленных животных? Каких нибудь зайчиков?
      Теперь еще зайчики. Ну что за бред, в самом деле?
      Да зайчик тотчас убежит, если увидит Валентину. Она располнела в последнее время. Как слон.
      Тьфу, ты черт! Опять слон.
      
      Валентина располнела в последнее время. Это - от мороженного. Нельзя в таком количестве употреблять мороженное. Сколько раз я замечал и указывал ей на пагубность назойливого, всеядного, дурашливого, грудастого сладострастия.
      Негоже.
      В нашем возрасте...
      Да в любом возрасте...
      Мороженное - только верхушка айсберга.
      
      Вот насекомых она боялась.
      Боялась и сторонилась. Очень страшно ей было с насекомыми
      А со слонами танцевать ночь напролет не страшно?
      Да только ли танцевать?!
      Иннокентий Иннокентьевич несколько раз просыпался с тем, чтобы сходить по нужде. Что происходило за время его отсутствия?
      Обожает Мопассана. Все понятно?
      Все женщины обожают Мопассана. Как с этим жить?
      Нет, мужчины намного проще и... целомудреннее. Да, мужеские анекдоты бывают скабрезными
      Да, мужчины иногда, подчеркиваю, иногда, волочатся. Но как они волочатся? Вот он (мужчина) насмелится сказать или предложить что нибудь этакое барышне. И скажет, бывает. А вы загляните ему в глаза? Сколько в них смущения и робости?
      У мужчин единственный порок - пьянство. Но порок ли это, если вдуматься? В сравнении с гремучими женскими тайнами.
      Мужчина, если ему хочется выпить, прямо так и говорит, - Хочу выпить.
      Или ничего не говорит, идет и выпивает.
      Но он не шелестит по углам, не лжет, не изворачивается, а если и лжет, единственное, с тем, чтобы не раздосадовать жену. Опять же благородство.
      
      Иннокентий Иннокентьевич поднимается из за стола, вынимает из холодильника водку, наливает полстакана, не морщась (читай, не позируя) выпивает, щелкает пальцами, потягивается и возвращается к столу.
      Прошло...
      Сколько же прошло?
      Какая разница? И вообще все эти подсчеты смешны. Ушла и ушла!
      Куда?
      К слонам. Смех, да и только
      Эти слоны - коварные животные, на чертей похожи. Вот, черт на бумаге - вылитый слон. Их изображают похожими на козлов, да козлы - милейшие, трогательные твари. Не то, что слоны.
      Слоны.
      Глазки маленькие.
      И хоботы.
      На что они намекают своими хоботами? Понятно, на что.
      
      Было же сказано - яблок не трогать! Что, действительно так хотелось яблока? Это же - не баранины кусок. Висит и висит себе. Еще не факт, что оно не кислое. Нет же! Давай сорвем! Кусай, пробуй!
      Адам, конечно, не семи пядей во лбу был. А, может быть, просто такой доверчивый человек. Наверняка доверчивый добрый человек. Предложили яблоко - отказаться как будто неудобно. Могут неправильно понять, и все такое.
      Интересно, каким он стал в старости?
      Что с зубами? Как он переносил зубную боль? Тогда стоматологов еще не было.
      Как? Пил водку. Чаем боль не унять, хоть заполощись. А что еще можно придумать в подобных обстоятельствах?
      
      Иннокентий Иннокентьевич поднимается из за стола, вынимает из холодильника водку, наливает еще полстакана, выпивает, щелкает пальцами и смотрит в окно.
      
      Дети гоняют ультрамариновую на солнце кошку. Кошка забирается на высокое дерево почти вровень с окнами Иннокентия Иннокентьевича и смотрит безумными глазами то на Иннокентия Иннокентьевича, то - на своих обидчиков.
      
      А была бы ты петухом, черта с два забралась бы на это дерево, справедливо рассуждает Иннокентий Иннокентьевич. Петухи то по деревьям не лазят.
      
      Вот и о кошках поговаривают всякое. Между тем, кошки - ласковые и чистоплотные животные. И уж если у них случаются такие эпизоды, это не кошки виноваты. Природа все так устроила. Кошка не может сложно рассуждать, у нее голова маленькая, мозга в ней - с гулькин нос. Наступает пора - да, она кричит, требует кота, но в то время себя не помнит. Это - болезнь. Кошачье слабоумие. Вот проходит неделя, другая, кошка выздоравливает и все, и никаких чудачеств. И вообще не факт, что ей кота хочется, может быть, она по будущим деткам скучает.
      А уж чтобы целенаправленно отправиться танцевать со слонами?! Боже упаси!
      
      Иннокентий Иннокентьевич возвращается к столу.
      Прошло...
      Сколько же прошло, кто его знает? И зачем это?
      А если это переложить на ноты? Что? Это.
      Причем здесь ноты? Гармонисты нот не знают, и ничего. Никто еще не умер. Что значит, не умер? Что же они бессмертны, что ли? Черт знает, что в голову лезет.
      Частушки да страдания. Какие частушки?
      Разные. Их много, частушек этих, что то ни одна в голову не приходит.
      А еще хвастался - память, память...
      
      Иннокентий Иннокентьевич кладет голову на руки и вскоре засыпает. Ему снится Ноев ковчег: нелепая конструкция с зебрами и попугаями посреди пенного океана. В скоплении животных угадываются фигуры черта и Валентины. Валентина в объятиях Лукавого торжествующе улыбается и косится в сторону Иннокентия Иннокентьевича.
      Тоскует, сучка, - думает во сне Иннокентий Иннокентьевич, - хочет вернуться. Надо бы прибраться на всякий случай.
      
      ***
      
      В руках у меня та самая изысканная куриная шейка, что не съедается разом. И нужно долго разглядывать ее при дневном свете и при свете кухонной лампы, дабы высмотреть озорные капельки жира, проступившие на тонкой белесой пленочке. И, с тем, чтобы вдоволь насладиться ее ароматом, продолжительно повертеть в пальцах, как ласкают дорогую сигару. И только после этого взорваться от мысли, что вовсе это не куриная, но лебединая выя.
      Взорваться и оцепенеть навек.
      
      ***
      
      Через год нашу Родину, добавлю, всем Родинам Родину, вместе с родителями, детьми и внуками ее постигла долгожданная свобода, каток мой однажды ночью своровали, вероятнее всего, чтобы сдать на металлолом, и я стал безработным.
      
      Еще через три месяца я получил первое в своей жизни письмо от отца отца, в котором он извещал меня, что его сын (мой отец) давным давно умер вследствие психической травмы, что он (отец отца) живет один, что он накопил изрядные средства, что девятого января ему аккурат исполняется сто лет, что он приглашает меня, единственного оставшегося у него родственника, на юбилей, хотя справлять его он ни при каких обстоятельствах не собирается, что является наиболее разумным решением в сложившихся обстоятельствах (о самих обстоятельствах он умолчал). Вообще приглашал пожить, осмотреться, присмотреться, поработать и развлечься, как следует, помочь посчитать или потратить деньги, и прочее, и прочее.
      
      Теперь самое главное.
      Ему (отцу отца) кажется, что городок Суглоб, где он собственно и проживает и есть та самая Гиперборея, о которой я рассказывал ему на кухне, когда мне было шесть лет.
      
      Первая мысль, что посетила меня, по прочтении письма, была такова: старик тронулся. Вслед за мной. Ничего удивительного к ста летам то.
      
      Что касается траты денег, бедный Кит ошибся адресом. Я сдачу то толком никогда не умел сосчитать. Хотя более сложные задачи, например моментальное перемножение цифр на номере пронесшегося в двух шагах автомобиля я решаю с легкостью и иронией. Ирония заключается в том, что он то (автомобиль) рассчитывал испугать меня, а вместо того получил новое число, которое впоследствии предопределит его судьбу.
      С числами, сами знаете, шутки плохи.
      
      Разгадка близка - размышлял я, рассматривая бывшее фотографией акварельное пятно в паспорте, подле которого значилось, что Благово Андрей Сергеевич родился в селе Суглоб. В те времена подземной фабрики еще не было, и Суглоб значился селом. Хотя, судя по высокопарности названия, селом себя никогда не считал, что дает мне все основания считать себя стопроцентным горожанином.
      
      Если выбирать между сливочной пасторалью с игрушечными лужайками и городским пейзажем с проволоками и глазницами окон, я выберу последнее.
      
      Животные - не в счет.
      
      Сомкнулось и переплелось, размышлял я.
      
      Моя, казалось на века плененная водорослями, щупальцами и тиной, рябая лодка по имени Судьба неожиданно для себя совершала маневр.
      
      Разгадка всегда проста до неприличия, размышлял я, собирая пожитки.
      
      Вот и весна.
      
      ***
      
      Как же я раньше не сложил и не сопоставил интуицию с информацией?!
      Ужели Суглоб и есть Гиперборея? Так просто?
      Близорукость и мишень, пустыня и шампанское, старик Вольта и дуга, туман и крюк, сон и выстрел...
      Карту, скорее карту, скорее, скорее карту...
      Нет карты. И быть не может.
      Почему?
      Из за подземной фабрики.
      Подземная фабрика была закрытым объектом
      Безусловно, разумеется.
      А как же?
      Иначе и быть не может. На то она и подземная.
      Будь она обычной фабрикой, к примеру, чулочной или спичечной, не исключено и даже наверняка о Суглобе знали бы многие. Во всяком случае, курильщики и модницы - точно. А так получается, что вроде бы Суглоб есть, а вроде бы и нет его. Город - невидимка.
      Где вы родились?
      В городе - невидимке
      То то я вижу, вы как то двоитесь у меня в глазах, двоитесь и расплываетесь.
      Это я просто позавтракать не успел. Или - это я только что газировки попил.
      Ну, и так далее.
      Шутка.
      
      Ну, что же, ну что же? Ничего страшного. И ничего страшного. Многое объясняется. Вот, оказывается, где собака зарыта.
      В предвкушении эпохальных событий потираю руки.
      Фабрика зарыта, собака зарыта. Теперь все ясно. Фабрика сокрыта, Суглоб сокрыт. Гиперборея сокрыта.
      Слепота и витраж.
      
      Фабрика до такой степени сокрыта, что об ее существовании даже сами суглобляне не догадываются.
      Хотя и работают на ней.
      
      С несмышленых лет знал о той фабрике.
      Из шепота.
      У меня особый слух на всякий шепот. Я шепот различаю даже лучше, чем полуденные звуки.
      Кто то или что то нашептывало мне, в особенности сразу после пробуждения фабрика, фабрика, фабрика, фабрика...
      Бодрый такой, призывный шепот.
      
      ***
      
      Кто то при пробуждении слышит музыку, кто то далекий собачий лай. Мне в жизни повезло познакомиться с человеком, который слышал, как ссорятся ангелы. Доступные его слуху ангелы отчего то постоянно ссорились. Но ссоры их больше напоминали воркование голубков. Так что еще неизвестно, действительно ли ангелы ссорились или просто беседовали на своем языке за невидимыми чашками чая.
      
      ***
      
      В детстве мне представлялось, что подземная фабрика называется Дрезден. Так что для меня Дрезден был не городом в Германии, а подземной фабрикой в Суглобе.
      Почему Дрезден? Бог его знает.
      Дрезина, дребезжание, брызги, вдрызг.
      Такой серенький моросящий дождик и железо. Дрезден.
      Ерунда, конечно.
      
      В детстве мне представлялось, что подземная фабрика произрастает трубами вниз. Вот интересно, куда уходит дым? Что там, специальный дымоход? А хоть бы и так.
      Наверное, и рабочие там ходят головами вниз.
      А что? Ничего особенного. Существует же такое выражение "ходить на головах". Откуда то пошло это выражение?
      
      Ну, теперь той фабрики, наверняка, нет. Впрочем, если ее и нет больше, об этом никто не знает. Суглобляне - народ работящий, все равно ходят и работают.
      
      Далась мне эта фабрика?
      
      Не слишком ли все просто, чтобы быть правдой?
      
      ***
      
      Я находил приметы вечности в дальних и близких знакомых, бережно коллекционировал, обобщал и систематизировал их, а вот поинтересоваться, откуда они родом, не удосуживался. Например Бабка Варвара, поклонница уринотерапии, бабка Дарья, политический обозреватель задолго предсказавшая Америке черненького, вечно пьяный печник дед Устин, еще люди...
      Наперекор чудовищной официальной статистике смертности довольно внушительный список. Ужели все они - суглобляне?
      Маловероятно.
      Нет, не может быть.
      Вот, к примеру, это я знаю точно, целенаправленно убивший себя, помочившись на оголенный провод, матерщинник и рыболов дед Прохор, в бессмертии которого практически никто не сомневался, родом из Хабаровска.
      А что, если, предположим, дед Прохор, как и я, родился таки в Суглобе, потом был перевезен в Хабаровск, а про то, где родился, забыл? а потом...
      Нет, не то. Слишком запутано.
      Гипотеза должна быть внятной и простой как бельевая веревка, в ту пору, когда она отдыхает перед стиркой.
      
      Мне думается, что в морозные дни бельевые веревки должны гудеть. По моему я даже слышал то гудение. Но не придал значения, ибо мысли мои были заняты совсем другим.
      Догадайтесь, чем?
      
      И потом, не нравятся мне такие вот случайные прозрения. Не верю я в них.
      Случайные потому, что письма, согласитесь, могло и не быть. Письмо могло быть не написано, потеряться в дороге, сгореть в пожаре на станции, наконец, уйти по схожему, но совсем другому адресу...
      
      Вообще слово случайность рождено, как мне кажется, нашим бессилием перед приметами, развилками и знаками.
      К примеру, встречаете вы на своем пути кошку. Самую обыкновенную, не черную, подчеркну особо, но пеструю какую нибудь облезшую бездомную кошку, и думаете...
      А, скорее всего, ничего не думаете. Проходите мимо, и все.
      Чаще даже и не замечаете ее.
      А, между тем, кошка эта встретилась вам не просто так.
      Я бы назвал ее указующей кошкой.
      Но, как понять, что и зачем указала она нам?
      И что такое она сама?
      Какой смысл или власть содержит в себе?
      Неведомо.
      
      А что, если, все мы, весь, так сказать, русский улей родом из Суглоба? Что если там была Пасека?
      
      ...со временем к древним диким пчелам присоединились новые пчелы, и золотистые, и белые, и красные, и рябенькие с хитрыми, как у рысей глазами. Пчеловоды понастроили для них и их смешанных потомств новых удобных и современных пасек. Про Суглоб, в связи с явлением фабрики, забыли, но...
      
      Это не означает, что та первая материнская Пасека канула в Лету. Стоит себе, как миленькая, жмурится на солнышке и улыбается, дескать, ну ну...
      
      ***
      
      Так или иначе, я немедленно отправился в путь, и мое невидимое путешествие приобрело вполне реальные черты плацкартного вагона с затылками и пятками, погруженными в наркоз грузной пляской колес и тесным запахом копченой рыбы.
      
      ***
      
      Как я уже докладывал, прежде приметы лучезарной державы и ее потомков я выискивал в повседневности. Как говорится, на ощупь.
      Первоначально фортуна не благоволила мне. То и дело приходилось сталкиваться с персонажами, погасшими уже на первых порах своей жизни. Ничто не удивляло их, и сами они удивить ничем не могли. При всей разнице в возрасте, комплекции и длине носа, они изумительно походили друг на друга. Складывалось впечатление, что произведены на свет они были одной матерью, вечно нуждающейся, чисто формально верующей в Спасителя, никогда не знавшей страсти, нещадно битой мужьями, то и дело вдовствующей и питающейся исключительно кислой капустой.
      Вероятнее всего мне не везло, так как я был мал и робок, и круг моего общения был чрезвычайно ограничен.
      Постепенно, по мере взросления, предо мной открывались новые пространства. К тому же изменились времена. В свободном теперь Отечестве зачастило солнце, стало теплее, чем прежде. Появились новые цветы, резиновые женщины, петарды и кальян. Педерасты, престидижитаторы и воры сделались всеобщими любимцами и властителями дум.
      
      Как я уже говорил, меня выпроводили с работы, и у меня образовалось много больше времени для исследований. Как раз среди населивших улицы бродяг, торговцев и слепых я стал встречать, как мне казалось, настоящих гипербореев.
      
      Лучезарная держава возвращается, радовался я своим находкам, да она, по всей видимости, никуда и не исчезала, только, как бы это лучше сказать? точно запах или дыхание затаилась в воздухе, воде, выражении глаз, и так дальше, а теперь, когда все переменилось...
      
      Однако восторженность моя длилась недолго. Пронзительные дни довольно скоро состарились, фигуры из моей коллекции стали портиться: болеть, тускнеть, трескаться и ветшать. Многие уснули или просто закрыли глаза.
      Дед Прохор, как я уже докладывал, помочился на провод.
      Я впал в уныние.
      
      Вот именно тогда я и получил судьбоносное письмо от отца моего отца.
      Можете представить себе мою реакцию.
      
      ***
      
      Разумеется, я немедленно отправился в путь.
      
      ***
      
      Все, что я теперь записываю - чистая правда от начала и до конца. Человеческий документ и репортаж... Почему бы не назвать мое писание репортажем?
      
      ***
      
      И немедленно отправился в путь.
      
      ***
      
      Итак, мое главное путешествие началось с плацкартного вагона с затылками и пятками, погруженными в наркоз грузной пляской колес и тесным запахом копченой рыбы.
      
      ***
      
      Кажется, наркоз подействовал и на меня. Хотя уснуть я не мог, душевные и телесные движения мои прекратились. Последнее перед анабиозом видение мое было продиктовано верблюжьей степью с частоколом телеграфных столбов, и довольно скоро сам я сделался верблюжьей степью с частоколом телеграфных столбов.
      
      Должен заметить, состояние степи в известной степени возвышает человека, вознося его над суетой и временем. В состоянии степи человек более всего приближен к любви. Не к влюбленности с ее электрическими ужимками и слабостью в коленях, а к лакомому как вышивание гладью или вечерний свет созерцанию небытия. И телеграфные столбы в данном случае символизируют не что иное, как законченность и совершенство. На мой взгляд, "Черный квадрат" был создан Малевичем в состоянии степи.
      
      Или взять вышеупомянутого Джексона Поллока.
      Если обратиться к вышеупомянутому Джексону Поллоку, какое тотчас разверзнется чувственное пространство! Об этом можно поговорить подробнее, но стоит ли отвлекаться? Можно потерять магистральную мысль.
      Магистральная мысль. Магистраль - степь - столбы. Все рифмуется.
      
      Прошу заметить, в моих заметках нет ни единого случайного слова.
      Наверное, приличнее было бы промолчать. Наверняка. А что, если я так и останусь единственным читателем своих репортажей? Где почерпну я ту малость похвалы? что есть для автора и воздух, и молоко, и поцелуй перед сном.
      Так что иногда я буду хвастаться. Прошу не судить строго.
      Вообще то, я - сам себе великий инквизитор, только виду не подаю.
      
      Так вот, если вспомнить Джексона Поллока...
      Впрочем, оставим Поллока на десерт, а сами вернемся к путешествию.
      
      Итак, мне казалось, что я блаженствую.
      Наверное, скорее всего так и было.
      И, наверное, и скорее всего, и наверняка я пропустил бы свою станцию, когда бы ни посланный мне свыше Продин.
      
      ***
      
      Тишайший, без признаков храпа и бормотания, Продин свалился с верхней полки, точно мешок с углем.
      Если вам когда нибудь приходилось иметь дело с такого рода мешками, вы наверняка обратили внимание, что при перемещении, а, тем более, при опускании их на землю, они, как некоторые виды глубоководных рыб при извлечении из воды бесшумно взрываются хмурым облаком. То же самое при падении случилось и с Продиным.
      Короткий мягкий звук и дальше продолжительная тишина.
      Все произошло мгновенно.
      Так что спящие остались спящими.
      Я же, поскольку взгляд мой не прерывался, не без грусти расставшись с верблюжьей степью и ее телеграфными столбами, встретился глазами с глазами падшего своего попутчика, полными нежности и боли.
      
      Пожалуй, только теперь, когда я по памяти записываю эти свои наблюдения, я начинаю осознавать, сколь значительную роль в моей жизни сыграла встреча с этим человеком.
      Правильнее сказать, я чувствую это.
      Выводов пока не сделал - логика ускользает. Не исключено, что мне так и не удастся ухватить ее за хвост.
      
      Случаются такие беседы...
      Да.
      
      Итак, наши глаза встретились.
      Ненадолго.
      Неловкая ситуация очевидно смущала Продина, и он, прервав наш немой диалог, уселся на мою полку подальше от меня и принялся рассматривать стенку напротив.
      Я вернулся к окну.
      
      Молча, ехали мы довольно долго. Минут пятнадцать или двадцать. Во всяком случае, так мне показалось.
      Наконец Продин изрек, - Ну, и где же эта самая Америка?
      - Простите? - я действительно был обескуражен его вопросом. Да любой на моем месте растерялся бы.
      - Не видно там за окном Америки?
      Я притворился, что оценил его юмор и деланно засмеялся, - Ха ха...
      По видимому, Продину удалось успокоиться, и теперь его взгляд приобрел металлический оттенок, - Смеетесь?
      - Сам не знаю.
      
      ***
      
      Когда Патрик Браун, фермер из Аризоны (не путать с одноименным псом, речь о котором пойдет позже) впервые увидел свою избранницу по переписке Джейн Салмин, еще вчера Женьку Соломину, уроженку поселка Северного, она в клочьях характерного для пасторали неподвижного тумана выглядела в точности как чеховская дочь Альбиона. Хотя Чехов здесь ни при чем, и упоминать его не следовало бы.
      Примерить высокий образ посоветовали ей подруги, имевшие твердое убеждение в том, что смесь скромности и величия, пусть и ценой значительных уступок природной красоте, навсегда покорит угловатого американца.
      
      Угловатый американец, неожиданно для себя впавший в чудовищную неловкость выпил лишку и, неожиданно для себя, под предлогом знакомства со скакуном, за глупость и вредность названным Шаровая молния, изнасиловал Джейн прямо в конюшне, на глазах у животного.
      
      Молодая женщина, биография которой, не смотря на возраст, хранила много тайн и три замужества, впервые испытала то особое состояние, которое можно условно назвать долгожданным внутренним взрывом, и плакала она не от обиды, но от потрясения. Полон раскаяния и нахлынувшего бессилия, отдельно, не решаясь обнять новоиспеченную жену, плакал и Патрик.
      На вопрос примчавшегося на стенания молодых старинного друга, бродяги и знатока России Эстебана Хаммервиннера, что случилось? неожиданно для себя фермер произнес, - Стемнело.
      
      Зачем я вспомнил эту историю?
      Ах, да, вам еще встретится имя Патрик Браун, в неожиданном, так сказать, преломлении.
      
      Вывод: мир полон непостижимых закономерностей.
      
      И еще: Америка не так далеко, как нам кажется. Трудно не согласиться с Продиным.
      
      ***
      
      Иннокентий Иннокентиевич Разуваев пишет письмо решительно отвернувшейся от него и тотчас, до неузнаваемости, погрузившейся в тяжелый пар прошлого жене Валентине.
      
      Перед тем, как погрузиться в пар, вечером, накануне жена Валентина, как ни странно, азартно лузгала семечки, вдохновенно поминала инфернальную бабушку Вангу и даже смеялась над мерцающим скудоумием телевизора, привлекая к веселью и крепко выпившего Иннокентия Иннокентьевича. А к утру растворилась, как говорится, без следа.
      Была Валентина, и нет Валентины.
      
      Впрочем, какое то время по пробуждении, Иннокентию Иннокентьевичу грезилось ее присутствие. Он как будто различал шаги на кухне, несколько раз наблюдал юркую тень цвета топленого молока. Иннокентий Иннокентьевич даже звал ее, с тем, чтобы она смогла осуществить маломальский уход за ним, беспомощным и располневшим лицом к утру.
      Тщетно.
      Была Валентина, и нет Валентины.
      
      Именно так нередко уходят русские жены.
      Навсегда.
      
      Перед тем, как приняться за письмо, Иннокентий Иннокентиевич Разуваев, не забыв высунуть, как полагается в таких случаях, самый кончик языка, долго разглаживает шершавый лист недорогой бумаги, зачем то тщательно протирает вафельным полотенцем одинокую чашку с высохшей вишенкой на боку и, наконец, замирает в преддверие, - А что, когда бы она не ушла? Вот было бы...
      Пишет, Вот...
      Рифмуется с неприличным...
      
      Теперь все так и норовят рифмовать с неприличным. Все без исключения и всё без исключения. Это заразительно. Даже культурным, чистым в каждодневных скромных деяниях своих людям, нет нет, да и напросится на язык что нибудь подобное.
      Почему так?
      Человечество переживает новое отрочество? Похоже на то. Здесь и восторг от наготы в целом, и особенное любопытство ко всему, что связано со срамом.
      Молодеем, Слава тебе, Господи...
      Нет, не то, что то другое. Отрочество - это, прежде всего, смущение, неловкость. Здесь же бессилие. Жестокость откуда то. Другое.
      Устали?
      По видимому, устали.
      А от чего, собственно устали?
      А какая, собственно, разница? Важно, что устали. Устать можно от чего угодно.
      А от радости можно устать? Конечно! Еще как! Попробуй ка задержать улыбку минут этак на пятнадцать, да меньше даже, что с лицом станется?
      Да.
      Но, в большей степени, устали, конечно, от неприятностей и унижений. Это потому что самих неприятностей и унижений больше. Не зря говорят, преисподняя - не что иное, как наша эта земная жизнь. Здесь тебе и удавки скользкие, и трамваи черные, и печной яд, и...
      Нищета. Ох уж эта беспробудная, безразмерная, бесконечная нищета!..
      
      Но, это уж совсем мелко. Еще не хватало на нищету жаловаться.
      Где нищета? Какая нищета? Нет никакой нищеты.
      Есть, что выпить. Всегда. Есть, что забросить на желудок. Всегда
      Есть с кем поговорить. Что еще нужно?
      И сон крепкий. Иногда.
      Вот.
      Написано. Мною.
      И что это за вот? Что подразумевается под этим вот?
      Что я делаю? Пишу письмо.
      Кому? Валентине.
      Зачем? Представления не имею.
      Вот.
      
      Иннокентий Иннокентьевич облизывает кончик химического карандаша и, рискуя порвать хлипкий лист, повторно обводит свое вот.
      
      Вспомнил. Вот бы она не ушла?!
      Ну, что же, давай, давай попробуем, давай представим себе себя лет этак через двадцать - двадцать пять.
      А зачем себя? Давай ка ее, голубушку, представим лет через двадцать - двадцать пять. Это, доложу я вам... это такое...
      
      Иннокентий Иннокентиевич неожиданно для себя и окружающих его неподвижных сумерек разражается смехом. Присвистывает и брызжет, что тот раздавленный апельсин. До слез смеется. Долго. А утихает враз, как будто чья то невидимая рука выключила свет.
      
      Ох уж эти старухи - головки круглые, тельца жалкие, а перышки, не все, отдельные, все еще топорщатся.
      Вообще есть связующая нить между женщинами и старухами?
      Нет, однако. Второе никак не может быть продолжением первого. Ничего же общего, ну, вот просто ничего общего. И взгляд - вранье. Другой взгляд, совсем другой. Ничего общего с тем взглядом, который... который...
      
      Иннокентий Иннокентьевич подходит к покрытому изнутри неподвижными белесыми пузырьками обломку зеркала, смотрится, ощупывает свое лицо, точно чужое.
      Зенит.
      
      Не знаю, к чему относится это слово, и зачем оно вообще. Но чувствую, здесь оно просто необходимо.
      Зенит.
      
      Вполне узнаваем, рассуждает Иннокентий Иннокентиевич уже вслух. Следы времени обнаруживаются, конечно, но... язык синий, отчего синий язык?
      Да что же это?
      Уф, это же химический карандаш.
      Снова смеется
      Сколько мне с таким языком дать можно? лет шесть? Меньше. Три, четыре года. Как раз, когда мне было три или четыре года, в точности таким же химическим карандашом я случайно поранил себе глазное яблоко. Испугался! думал, ослепну...
      
      Иннокентий Иннокентиевич без определенных соображений следует на кухню.
      Добредает до холодильника.
      Останавливается, возвращается.
      
      Однако как дети боятся смерти! Пожалуй, что самый сильный страх перед смертью бывает у человека именно в детстве. Потом страх этот тлеет, истончается. Годам к сорока человек вполне может быть бесстрашным, если, конечно, он не неврастеник... где же нынче найти не неврастеника?
      Допустим, годам к сорока человек относительно покоен.
      А что потом?
      А потом страх возвращается мало помалу
      Что же получается?
      А то и получается, что к старости люди возвращаются в детство. Вопиюще ветхая, до дыр затертая мысль. Стоило огород городить вокруг такой то тошнотворной истины?..
      
      Иннокентий Иннокентиевич на этот раз уже осознанно направляется к холодильнику, извлекает початую бутылку водки, некоторое время изучает ее, ставит на место, возвращается, усаживается за стол.
      Вот бы она не ушла?.. Изобразить Валентину лет этак через двадцать - двадцать пять...
      Старухи - это все же особая порода. Что же в них этакого, особенного, в старухах?
      Напоминают детей. Ну да, ну да, напоминают детей
      Дети ведь рождаются одутловатыми?
      Точно.
      И себе на уме.
      Точно.
      Взрослые сюсюкаются с ними, умиляются. А дитятко свою думку думает, и выгоду свою быстро понимать начинает. Точно, точно.
      Может быть, конечно, грех говорить такое. Но я же знаю, по себе помню. Я детство хорошо помню. В особенности этого, ужа, что дед убил лопатой в огороде. Омерзительное зрелище. Сейчас убийство - обычное дело, а прежде с этим строго было. Убийство прежде очень волновало. До дурноты...
      
      Воронка из мыслей. Не пропасть бы.
      Воронка - штука коварная. Щекочущая, сладковатая. Затянет в миг. И глазом не моргнешь, как ослепительно черной точкой сделаешься.
      
      Что то горло сушит. Отчего это горло сушит? Вроде бы пил вчера только чай?
      Чай, чай... что в чае том находят? Да ничего. Все - иллюзия. Как и сам Китай.
      Что, разве есть такая страна Китай? Я лично не видел. А почему я должен верить тому, чего не видел?
      Вот ведь пакость - человек. Все ему нужно проверить потрогать. Но - так уж устроен. А как иначе, когда вокруг целый океан лжи?
      Лгут, лгут, лгут. Все. Ребенок сконструировал первое слово. Сказал "мама", предположим. Чаще всего этому слову обучают малышей. Сказал, а сам представления не имеет, что он такое произнес, что обозначает произнесенное им звукосочетание.
      И тотчас обрушивается на него восторг и рукоплесканья и его подхватывают и подбрасывают к потолку.
      А нет никакой мамы. В сознании то его нет никакой мамы. Есть некая теплая добрая женщина, чьим молоком он питается, как олененок или волчонок или бельчонок и дальше по списку.
      Так что никакого Китая нет. Есть отвратительный дешевый мутный на просвет чай.
      Оттого, что Китай выдумка - и глаза у них узкие, у китайцев этих. Как у новорожденных.
      Вот уж если дурь привяжется, избавиться от нее бывает крайне трудно.
      Старухи, старухи. Раскольников убил старуху
      Почему не дворника, не извозчика? Почему на старухе именно воздвиг он свою философию? Или бред? Это уж как вам больше нравится.
      Почему не дворника? Боялся дворника?
      Ни в коем разе. Просто в дворнике он бы не смог разглядеть...
      Не смог бы разглядеть...
      Не смог бы... той уверенности... вот вот, уверенности чудовищной. При общей кажущейся беззащитности. В дворниках такого нет. В дворнике нет той силы, которой противостоять хочется.
      Доказал.
      Что доказал? Кому доказал?
      Не важно.
      Ай, молодца!
      
      Иннокентий Иннокентиевич идет на кухню, и на этот раз делает два больших глотка водки прямо из горлышка.
      Ай ай ай!
      Щелкает пальцами, подходит к окну
      А ведь я через двадцать пять лет тоже не буду молод.
      Нет, нет, нет, не могу я стать немолодым.
      Я уже не стал немолодым
      
      ***
      
      - Не ожидали Америки? - на этот раз искусственно смеялся Продин.
      - Ну, почему же? - в унисон фальшивил я.
      - А потому, что далеко не со всем, о чем без умолка рассуждаем всю жизнь, мы готовы встретиться, не потеряв головы.
      
      Во мне затеплился огонек. Собеседник достойный, только отчего то наигрывает, наверное, недоумение от полета еще не оставило его.
      
      Вслух же я произнес следующее, - Откровенно говоря, не вспомню, когда последний раз думал об Америке.
      - Только что и думали.
      - ?
      - Стоило мне озвучить это манящее слово, тотчас вспомнили. Что, манит слово Америка?
      - Не знаю.
      - Простите мне мой циничный тон. Это - так, само по себе, пустое, не придавайте значения.
      
      ***
      
      Дальнейший, изрытый паузами, монолог Продина я окрестил для себя ужином черепахи. Не совсем точно, потому что черепаха, как всякая прочая тварь, во время приема пищи получает удовольствие. Мой же собеседник казался блеклым и подавленным, как ожидание в поликлинике. А вот движения его рта чрезвычайно напомнили мне вышеупомянутое трогательное создание. Кроме того, у него была длинная, плохо выбритая шея и маленькая голова. Ему пошли бы круглые очки или, еще лучше, пенсне, почему то пришло мне в голову.
      
      ***
      
      Я сейчас не принадлежу себе. Упал
      Я упал.
      Вы видели, как я свалился?
      Не поверите, первый раз в жизни.
      Впрочем, я упал еще до этого падения. Фигурально.
      Упал до падения. Смешно, правда?
      В детстве я изумлял окружающих тем, что практически никогда не падал. Обыкновенно ребятишки возвращаются со двора в синяках и ссадинах, выпачканные грязью или песком, я же всегда оставался чистым и невредимым.
      Чистюля, говорила обо мне мама. Отец неприятно удивлялся - что это за мальчишка, который никогда не падает и не пачкается? Что же с ним дальше будет? С такими наклонностями он может забрести далеко.
      Что имел в виду отец, я долго не понимал. А вот сейчас, кажется, проясняется.
      Компенсация.
      Все в мире находится в равновесии. Это - закон.
      Боюсь, как бы в старости меня не разбила падучая. Что скажете?
      При таком развитии событий это возможно.
      Вы не врач?
      Нет, вы - не врач. У врачей другие пальцы, да и уши другие. Я, конечно, детально не изучал их анатомию, но некоторые наблюдения имею. Итак, вы не врач. Ну, что же, это не так уж и плохо. По крайней мере, о некоторых вещах можно говорить, не оглядываясь. Вы понимаете, что я имею в виду?
      Понимаете. Несомненно.
      А, знаете, я теперь с радостью испытываю физическую боль. Нет, я не мазохист. Прежде мне казалось, что нет ничего страшнее физической боли, с содроганием читал о средневековых пытках, и все такое...
      Оказывается, я не знал, что такое душевная боль. Душевная боль, изволите видеть, заметно меняет мировосприятие.
      Хорошо бы сейчас посмотреться в зеркало. Наверняка я и внешне изменился.
      Вы не обратили на меня внимания, когда садились в поезд? Хотелось, чтобы вы сравнили, как говорится до и после.
      О чем я? Конечно, вы не обратили на меня внимания. Я неприметен. Меня часто с кем нибудь путают, перевирают или вовсе забывают имя, я уже не говорю о дне рождения и так дальше.
      Ничего страшного. Я не переживаю. Для переживаний есть причины посущественнее.
      Точнее, были причины, еще недавно. Кажется, еще вчера. Время пролетает со свистом. Ускоряемся, обратили внимание? Да.
      Теперь все позади.
      И я, кажется, уже позади
      Вы любите деревню? Нет, вы не должны любить деревню. Так мне кажется.
      Я ошибаюсь? Вообще я редко ошибаюсь.
      А хотелось бы вам полюбить деревню?
      Поздно. Согласен. Думаю, что и мне не удастся. Хотя, надежда умирает последней.
      
      Продин приблизился и зашептал мне на ухо.
      А знаете, таким людям как мы с вами, людям которые еще помнят свет, светлые денечки, жить нужно исключительно в деревне. Только там... только там...
      
      Вернулся на место, помолчал немного и засмеялся, на этот раз как будто от души.
      Как вам понравились "светлые денечки"? Будет похлеще Америки. Не находите?
      Я еще не окончательно растерял чувство юмора, не находите?
      У вас нет какой нибудь газеты или кроссворда? Сейчас лучше всего было бы уткнуться в газету и замолчать. Но газеты нет, и вам придется слушать меня, мое нытье.
      Заранее прошу простить великодушно
      Впрочем, можете не слушать. Во первых, никто вас не заставляет, а, во вторых, ничего нового или интересного я вам не скажу.
      А что, если вы закроете глаза? Не хотелось бы вам закрыть глаза на время? Ну, что вам стоит? Вам - все равно, а мне будет спокойнее.
      У католиков очень правильно все устроено. У них на исповеди прихожанин не видит священника.
      Если вы закроете глаза, вы как будто исчезнете. А на самом деле будете со мной.
      Каприз. Простите.
      Простите. Это каприз.
      Сам себя не узнаю. Простите.
      Стал капризным как девушка на выданье.
      Еще раз простите, и забудьте мои слова.
      
      Я закрыл глаза и прислонился виском к летящей плоскости окна.
      
      ***
      
      А, может быть, вам хочется спать? Нет?
      А я бы уснул
      Вы спите? Я бы тоже уснул, но... во первых, боюсь - изволите видеть, падаю (нервный смешок), а, во вторых, уснуть все равно не получится.
      А там, наверху душно. До чрезвычайности. Душно, влажно, зевотно. Тропики, честное слово.
      Вы не возражаете, если я посижу на вашей полке? Спасибо.
      Очень похоже, что вы не узнали меня
      Не узнали?
      Я - Продин.
      Николай Антонович Продин. Не слышали? Не интересуетесь литературой?
      Впрочем, теперь я понимаю, что к понятию литература имею весьма приблизительное отношение. Вот лет тридцать назад - другое дело. Лет тридцать назад, я, знаете, таким гоголем ходил. Имеется в виду птица, а не автор "Мертвых душ".
      Хотя, "Мертвые души" - в тему.
      Лет тридцать тому назад меня гладили по головке, давали премии, обо мне много писали. Николай Антонович Продин. Не приходилось слышать?
      Это хорошо, что не слышали. Честное слово, хорошо. Человек, который тебя узнает, немедленно портится как собеседник. Тухнет на глазах.
      У вас есть доллары? У меня есть доллары. Немного, но имеются.
      До ваших долларов, откровенно говоря, мне дела нет. Вижу, вы тоже не Ротшильд.
      Но вы уже держали в руках доллары. Угадал?
      Держали.
      Теперь даже маленькие дети знают, что такое доллар. Теперь это - наша национальная валюта. Прошу любить и жаловать. Молодая страна, зеленые деньги. Территория вечной мечты. Без границ и смыслов.
      Здесь вам и Америка, здесь вам и... Америка.
      Да. Пока - колония. Надеюсь, что не навсегда. Или навсегда?
      Факт остается фактом - мы теперь живем в колонии. Прежде были просто рабами, теперь стали колониальными рабами.
      Грубо. Согласен. Прежде ни за что бы так не сказал. Рабы. Фу!
      Но, времена меняются. У каждого времени свой язык. Теперь обязательно нужно материться. Вы хорошо материтесь? Нет. Вижу, что совсем не умеете. Вот и у меня, откровенно говоря, не очень получается. Зато плакатные пощечины освоил. Рабы. Рабство. Жулики. Прохиндеи.
      Заметили, что все вдруг стали жаловаться на боли в спине? Теперь даже маленькие дети жалуются на боли в спине. Что же это, как не груз рабства.
      Радикулит? У детей? Я вас умоляю.
      Морщитесь. Поморщились только что.
      Не говорите, что у вас чешется нос. Не поверю.
      Не любите политику? Угадал?
      Да, разумеется, вы не любите политику. Теперь никто не любит политику. Сами все сделались политиканами, и, в то же время всех воротит от политики. Ну, что же, это - закономерно.
      Сразу в уме вспыхивает одна французская книжица, недурная история про гинеколога, который не разрешал своей бабе раздеваться, перед тем как ложиться в койку. Он ненавидел все это после долгих лет практики.
      Очень точно.
      Очень, очень точно.
      Вы не читали эту книжицу? Не читали. Иногда мне кажется, что ее вообще никто не читал, кроме меня.
      Ну, и автора, конечно. Хотя то, что ее осилил сам автор, представляется мне весьма спорным. Дрянь - книжица, если вдуматься.
      Настоящие сочинители пишут исключительно для себя. Настоящие сочинители
      Не для книгочеев, не для знакомых, не для близких даже. Для себя. Только для себя. Тогда - умопомрачительная свобода, искрящий полет и смертельный успех. Или тошнотворный провал.
      Увы, на деле так не бывает, или почти не бывает. В основном - игра или торг.
      Иллюзии. Обман.
      Сколько же во мне желчи, а?!
      Святый Боже, откуда во мне столько желчи?! Никогда не был желчным человеком, никогда! Спросите у любого из моих знакомых - никогда.
      Знаю, откуда это. Неприятности с печенью. Цирроз, наверное.
      Долго не выпивал. Совсем. Потом снова стал пить. Печень обиделась, и вот...
      В колониях, уж вы меня простите...
      Согласитесь, тема должна быть завершена...
      Это - больное, понимаете?..
      Так вот, в колониях на писателей лимит. Один, максимум два человечка. Чаще - ни одного.
      Точно так. Сами посудите, много вы знаете гибралтарских или гвианских писателей? Вот видите?
      А самое страшное...
      Это вообще свойственно русской натуре...
      Самое страшное, что я довольно скоро, и, поверьте, искренне согласился с тем, что ровным счетом ничего собой не представляю.
      Парадокс. Чудовищный ментальный парадокс.
      Какой нибудь мерзавец, пользуясь хаосом, забравшись на две ступеньки выше тебя... плут и прохиндей... клейма поставить негде... при том ты знаешь, что он плут и прохиндей... так вот этот мерзавец, преследуя свои мелкие цели, тешась своим превосходным положением... мнимым превосходным положением... в стремлении отомстить тебе... отомстить за бессонно проведенные им десятилетия жгучей зависти... этот мерзавец говорит тебе, что ты ничтожество...
      А ты, вместо того, чтобы расхохотаться, начинаешь задумываться - а не прав ли он?
      Конечно, прав, хотя бы потому, что ты задумался.
      А в скором времени и поверил.
      И вот уже супруга уходит от тебя, и вот уже водочка в холодильнике, а я четырнадцать лет не прикасался к главным напиткам. Четырнадцать!
      Главные напитки - хорошо. Не находите?
      
      Так или иначе, мы по инерции думаем, что живем в России. Так принято думать. Может быть, в этом и кроется некий сакральный смысл, если рассматривать ситуацию в перспективе. И вот уже ты падаешь с полки. Так тихо падаешь, что никто и не проснется.
      
      Скажите, почему всегда, при любых, даже самых скверных обстоятельствах, мы рано или поздно начинаем чувствовать свою несомненную правоту и обиду на тех, кто вел себя с нами не так, как нам того хотелось бы? Вот теперь я совершенно убежден в том, что несправедливо гоним. Чувствую себя этаким, знаете, благородным страдальцем. Святым почти что, прости, Господи...
      Еду в деревню. К старшему брату. К братишке своему. Спиваться еду
      Везу ему в подарок мешочек грецких орехов. В их деревне грецкие орехи такой же деликатес, как для нас вами... не знаю... ну, скажем, паюсная икра.
      Писать больше не могу и не умею. Несчастливые люди писать не могут
      Хотя я то как раз счастливый человек. А знаете, почему? Да потому, что еду в деревню. Но прочувствовать этого по настоящему пока не могу. Что то не получается.
      Ничего. Недельку попьянствую на свежем воздухе, и все пройдет.
      
      Любите Ремарка? У него все герои пьют каждодневно, но умирают совсем по другому поводу. От туберкулеза в основном.
      А что, если не он?.. это я о том условном мерзавце и прохиндее... что если не он - мерзавец, плут и прохиндей, а я сам? Это - похлеще ничтожества будет. Это просто суицид. Не больше - не меньше.
      Или ничтожество вам нравится больше?
      Вот говорю сейчас, а сам себе не верю - он прохиндей, конечно же, он, вне всяких сомнений.
      Ну, знаете, если бы нам не было дано оправдывать и убаюкивать себя, средний возраст жизни равнялся бы четырнадцати - пятнадцати годам. Все бы кончали с собой. Все, как один.
      Я переспал с проституткой
      Вы еще не спали с проститутками? Я переспал.
      Знаете, мне понравилось спариваться по случаю.
      Особенные ощущения. Утешение
      Запах другой. К запахам жены привыкаешь, они с годами делаются все более молочными. А здесь - другое. Нечто острое. Дух перехватывает, честное слово.
      Еще бы научиться в этот момент не наблюдать за собой. А то, знаете, занимаешься любовью и представляешь себе свою красную физиономию. Простите за натурализм. Сам не поклонник, но я, видите ли, упал с полки, и мне простительно.
      Нервный смешок.
      Да, запретный плод все так же сладок. Но это для нас с вами - запретный плод, а вот что будет с теми, кто с малолетства вкушает эти плоды?
      С другой стороны, какое нам должно быть до этого дело? Им же нет дела до нас?
      
      Вы женаты? Впрочем, это не имеет значения.
      У вас нет водки? И хорошо, что нет. Уже не помогает.
      Какое то колдовство! Так много выгодных предложений, не обязательно вечная жизнь, творчество, познание, любовь, наконец, а они выбрали дурость и смерть. Две ипостаси. Деньги, жратва, роскошь - это приложения. Дурость и смерть. Почему?
      
      Вот я теперь философствую, а про себя отмечаю - банальный, бездарный болтун. Непроизвольные три б в начале каждого слова оставляют некоторую надежду, но очень очень робкую.
      
      Послушайте, а, может быть, им нужна моя кровь? Может быть, если бы я дал им немного своей крови, они не стали бы мучить меня?
      Между прочим, эта мысль не первый раз посещает меня. Однажды я уже, было, настроился совершить ритуал. Не до смерти, разумеется. Думал, вот теперь пущу кровь, и несчастья мои пойдут на убыль. Настроился, было, но тут в дверь постучали, уже и не помню кто. Не знаю, благодарить мне того случайного гостя или проклинать. Другой раз уже не решусь.
      Любите пролетариев? (Нервный смешок.) Нет, конечно...
      Хотя, знаете, со временем все изменится. Их же осталось совсем мало, как каких нибудь индейцев племени дакота. Для сравнения я мог бы использовать название другого племени, например, пауни, когда бы в детстве не прочитал потрясающий роман Лизелотты Вельскопф Генрих "Харка сын вождя".
      Вы не читали? Обязательно прочтите.
      Хотя, зачем вам индейцы? Вы же не увлекаетесь освоением Запада?
      Сейчас стараются не касаться этой темы. Я даже знаю почему. Они же индейцев споили. Всех до одного. Вы думаете, Дикий Запад был освоен при помощи нагана системы "Смит энд Вессон"? Черта лысого! Огненная вода. Смешно. Хотя ничего смешного в этом нет. Теперь они и нас тем же способом осваивают.
      
      Простите, кажется, отвлекся. Накипело.
      Так вот, с точки зрения Лизелотты Вельскопф Генрих благородными, доблестными и прочее, и прочее, были именно индейцы дакота, с тех пор мои симпатии целиком и полностью на их стороне. Хотя, кто его знает, как оно было на самом деле.
      Так или иначе, пролетариев осталось совсем ничего. И их все меньше. А коль скоро пролетарии - вымирающий вид, заочная любовь и жалость к ним в людях будет нарастать до тех пор, пока они не станут что нибудь наподобие Олимпийских богов. Впрочем, это - не аксиома, предположение, гипотеза. С ветеранами, например, этот фокус не прошел, что, как минимум нелогично...
      К чему это я?
      Вот, вспомнил. Я писал о заводчанах. Я действительно любил их, их устои, их жизнь. У них очень правильные лица. Не красивые, а именно правильные.
      Осмысленность во взоре.
      Что то от благородных оленей. Без пошлых иносказаний.
      Не замечали?
      А знаете, не называя даже про себя имени его, все они, большинство, во всяком случае, верили в Бога? Да, да.
      Они теперь все в раю. Все до одного. Большинство, во всяком случае. Это даже не обсуждается.
      
      Знаете, бывал я на одной подземной фабрике...
      Ой, об этом нельзя. Давал подписку. Так, что уж простите великодушно, рассказ о подземной фабрике отменяется.
      
      А у вас глаза загорелись. Любите тайны? Разлюбите. Мой вам совет. На самом деле ничего таинственного в тех тайнах нет. Куча мусора и кашель. И больше ничего.
      Одна крамольная мысль вертится на языке, гадость, конечно, хорошо бы промолчать, но сегодня не удержусь. Это, наверное, связано с падением.
      Свалился как тюфяк. Даже испугаться не успел...
      Одним словом, мне кажется, что нынче люди меньше верят в Бога, чем прежде, когда было запрещено. В церковь ходят чаще, а верят меньше. Такой парадокс. Во всяком случае, мне так кажется.
      Американцы, те - вообще безбожники, хотя каждое воскресенье отправляются в храм. Мы - на рынок или в пивную, если конечно средства позволяют, а они - в храм.
      На самом деле, ничего против американцев я не имею. Они - наше зеркальное отражение. А разве можно ненавидеть собственное отражение?
      Вы заметили, сколько среди них левшей?
      Хемингуэй был американцем, как и рыба, которую ловил его старик. В Америке даже рыбы - американцы.
      У нас все сложнее. Вот почему евреи до сих пор любят Россию, сколько бы несчастий она им не принесла.
      А заводчан я любил. Наверное
      Лукавство. Никого я не любил и, в первую очередь, себя. Потому и не сошел с ума. Вот в девятнадцатом веке все, буквально все русские писатели рано или поздно сходили с ума. Советская власть даровала нам рассудок.
      Теперь сумасшествие не в чести. Теперь сумасшествие препарируют, как лягушку. Теперь сумасшествие - фенечка.
      Знаете такое слово фенечка? нет? Напрасно.
      
      Чтобы вас не поколотили, следует изучать новый язык. Изящную словесность нынче не любят. От нее разит старостью и благостью.
      И выучите хотя бы парочку матерщинных слов. Иначе вас скоро понимать перестанут.
      
      Продин в последний раз потянулся к моему уху и прошептал. - Хоть я и ничтожество, я не есть ничтожество. Во всяком случае, вы не должны так думать обо мне. И, уже отстранившись, - Не смейте так думать, слышите? Вы не читали моих повестей и не знаете...
      
      Впрочем...
      Пойду к проводнице. Обожаю проводниц. Раньше у проводников всегда была водка. А нет - пойду в ресторан. А вам не хочется поужинать, или позавтракать, не знаю, сколько теперь времени? Не хотите прогуляться со мной? Нет, конечно. Нисколько не сомневался. Вы - цельный человек. Вот, обдумываете что то. Я прежде тоже был цельным человеком. Да.
      
      Вы тоже познакомьтесь с проводницей. Бьюсь о заклад, это будет полезное для ваших дум знакомство. Ехать в поезде и не сойтись с проводницей - непростительный грех. Как писатель писателю рекомендую.
      Я ненадолго. Отдохнете от меня. (Нервный смешок). Хотите грецких орехов?
      Нет?
      Воля ваша.
      
      ***
      
      Вот - тот человек, которому я просто обязан рассказать о Гиперборее, подумалось мне.
      Как же мы похожи! подумалось мне.
      Отчего я в действительности не писатель? подумалось мне.
      Должно быть, в проститутках мое мужское спасение, подумалось мне.
      Уж не состоим ли мы в родственных отношениях? подумалось мне.
      Пожалуй, что это первый из знакомых мне людей, которому по настоящему был нужен мой рассказ, подумалось мне.
      Не подцепить бы страшную болезнь, подумалось мне.
      Предложу ему поехать со мной, подумалось мне, когда он исчез в мутном туннеле.
      
      ***
      
      Продин больше не вернулся
      Хотел приписать разумеется, но удержался.
      Почему разумеется? Дело в том, что многие из тех, кто в последующем сделались моими персонажами, уходили от меня, что называется, на полуслове и не возвращались больше никогда.
      Может быть, оттого и расселялись впоследствии в моей памяти?
      Не исключено.
      
      А что если я мог его спасти?
      Хотел приписать навряд ли, но удержался.
      Пусть будет запятая.
      
      ***
      
      Продин свалился с верхней полки, точно мешок с углем. Наверное, вы знаете, что при опускании на землю такие мешки бесшумно взрываются хмурым облаком. То же самое при падении случилось и с Продиным.
      Глухой безвольный звук и - продолжительная тишина.
      Я старательно не смотрел на сделавшегося маленьким от согбенного положения и конфуза соседа, точно не заметил приключившейся с ним неприятности. Я пытался рассматривать пейзаж за окном, однако взгляд мой то и дело предательски возвращался к собственному отражению и своевольно устремлялся дальше, вглубь купе к застывшему в неловкости Продину. Моя борьба с пороком, как это бывает в большинстве случаев, завершилась бездарным поражением, апогеем которого явился показавшийся мне омерзительным смех падшего и его словечко низко.
      Продин засмеялся и присовокупил, - Низко.
      Разумеется, я принял замечание на свой счет, и тотчас горячая волна прокатилась во мне, сметая надежду и достоинство. Да, он прав, мое любопытство чудовищно, да еще при напускном безразличии, которое само по себе в сложившихся обстоятельствах...
      - Низко здесь, однако, - продолжал бедняга.
      Что он сказал?
      - Низко здесь, однако.
      Другое. Он имел в виду совсем другое! Слава Богу! Какое облегчение!
      - Жаль, что вы не видели моего сальто мортале. Смеялись бы до колик.
      - Нет, нет...
      - Да не тушуйтесь вы. В смехе нет ничего дурного. Смех - это нравственно. Высоконравственно. Нас отучают от смеха сызмальства, тем самым обрекая на сирость. Смейтесь, смейтесь без оглядки. Как только что нибудь показалось вам смешным - смейтесь. И не думайте о том, уместен ваш смех, или нет. Смех всегда уместен. Я вам вот что скажу. Послушайте. Секрета большого не открою, но часто ли мы задумываемся об этом? Никогда. Послушайте. Там, - Продин указал пальцем на забавляющийся бледным огнем потолок купе, - там, скорее всего, будет не до смеха.
      - Возможно, вы и правы.
      - Возможно? Вы склонны сомневаться?
      - Нет, почему же?
      - Вам требуется обоснование?
      - Нет, зачем?
      - Вам требуется обоснование, и я немедленно предоставлю его вам. Зачем мы смеемся?
      - Не знаю.
      - Вы сейчас сказали "не знаю" только потому, что оставляете мне свободу развивать свою мысль. Из вежливости, так сказать. И совершенно напрасно. Знайте, вы невольно дали единственный правильный ответ. Вы на самом деле не знаете, зачем смеетесь. И я не знаю. Никто не знает. Можно только догадываться, построить более или менее стройную гипотезу. Вот и все.
      Что такое смех, если взглянуть на него с точки зрения физиологии? Судорога. А с эстетической точки зрения - гримаса. Во всех прочих проявлениях ни судороги, ни гримасы не вызывают в нас положительных эмоций, мало того, мы побаиваемся их и стремимся пренебречь ими. Со смехом же - все наоборот. Так отчего же мы рады смеяться? Вот скажите, почему мы смеемся?
      - Смеемся от того, что смешно.
      - Не исключено. Но разве это главное?
      - Что же главное?
      - Главное - то, что все устроено и придумано без нас. И нечего в этом копаться, пытаться понять, покуда мы здесь. А вот когда мы окажемся там, - указующий перст, - когда мы окажемся там, все откроется. Это самое "кто мы, откуда и куда мы идем". Мы сделаемся другими, другим. Никаких тайн, загадок, а, следовательно, никакого смеха. Понимаете?
      - Не совсем, - в действительности, мне совсем не хотелось участвовать в дискуссии, я наслаждался мыслью о грядущей Гиперборее. Интересно, есть ли там катки?
      - Ну, как же? - не унимался мой визави, - смех есть продукт неожиданности, недоумения. А коль скоро вы осведомлены, все предугадываете, предвидите? Коль скоро, вы за пять минут до того как поезд сойдет с рельсов, уже знаете, что поезд сойдет с рельсов?..
      В это мгновение поезд действительно тряхнуло так, что Продин вновь ударился, на этот раз об угол столика.
      - И вот опять вам не смешно, - продолжил он, морщась и тормоша ушибленный висок, - Да. Вас всерьез отучали от смеха. Угадал? Вижу, вы были хорошим учеником - таким букой смотрите. Ударился человек, разве это не смешно? Да на этом построены все самые медоточащие и звонкодивные комедии. А я все равно насмешу вас.
      Улыбка вежливости занялась на моем лице.
      - Вот, вот, вот, - подхватил мелодию Продин, - А я насмешу вас еще больше. Хотите? Я люблю, когда люди смеются. Нет, в самом деле, у вас очень серьезный вид. Что нибудь случилось? Понимаю, скучно в дороге.
      А знаете, как мы поступим? Я насмешу вас.
      Мое терпение подходило к концу.
      - Послушайте... - начал я, еще не зная, чем закончу фразу.
      - Нет, теперь вы меня послушайте...
      - Я...
      - Нет, нет, не перебивайте меня. То, что я сейчас сообщу - очень важно, вы должны знать. Вот - мое падение с полки... А знаете ли вы, что в ноги вам рухнуло только мое тело? И только. Улавливаете мою мысль?
      - Не совсем.
      - Сам я остался на полке. Как лежал, так и остался лежать. Тело пало, а я по прежнему на высоте положения.
      Хотите сказать, что так не бывает? А вот и ошибаетесь. Очень даже бывает. Если вдуматься, только так и бывает. Это очень просто доказывается. Как теорема в пятом классе. Хотите, докажу?
      Нет ничего проще. Вот скажите, что сильнее - душевная боль или физическая? Душевная, душевная, безусловно. Со мной можно спорить. Можно сказать, что бывает такая физическая боль, когда человек уже и себя не помнит. И, вероятно, с этим нельзя не согласиться. Но речь то идет совсем о другом. Речь идет о том, что тело наше - это, всего лишь тело, а душа - это душа. Тот замес, что мы наблюдаем в юности, довольно скоро распадается.
      Продин отчего то перешел на шепот, - В космическую пыль. Вы думали об этом? А, может быть, для вас это очевидно? Скажите честно, вы знали об этом? Для меня это чрезвычайно важно. Не молчите, скажите.
      - Как то неловко.
      - В чем неловкость?
      - Вы так и сидите на полу.
      - И еще. Относительно тела. Любопытное наблюдение. Вот мне приходило - как могли любить этих закрепощенных девушек и женщин двадцатых годов двадцатого века, всех этих синеблузниц и физкультурниц в сатиновых трусах? Разве могло быть в них что нибудь волнующее? И вдруг, случайно, в какой то хронике я наткнулся на необыкновенную красавицу. Хроника черно белая, исцарапанная, дрожащая. Трудно сказать с уверенностью, но по структуре губ и глаз я предполагаю, что она была рыжей. Так вот, никакое самое изысканное и двусмысленное белье не пошло бы ей, так, как эта режимная униформа.
      И вот еще вам пища для ума - в реальном времени превратившаяся в глухую старуху, другого человека, скорее всего уже покойная, казалось бы, та же самая женщина с экрана кружила мне голову.
      Некоторое время я нянчил в себе это видение, смаковал, можно сказать. Никак не мог понять, в чем дело.
      Только ли фигурка? Не трусы же, в конце концов?
      Может быть, сочетание несочетаемого?
      Да нет же.
      Дошло до меня однажды.
      Взгляд
      Ее душа была свободна от предубеждений и запретов. Ей было любопытно все, желанно все и она в то мгновение могла все. Решительность и решимость. Понимаете, что я имею в виду? Вот оно - начало распада, упомянутого мной материалистического замеса.
      Между прочим, доведется мне встретить эту женщину, я убегу. Я всегда бегу от женщин, предначертанных мне судьбой. Если было бы иначе, я бы никогда не стал писателем.
      Я - писатель.
      Член Союза и все такое.
      Продин.
      Меня звать Продин.
      Николай Антонович Продин
      Может статься, совершенно случайно вам попадалось мое имя? Еще недавно я слыл довольно успешным писателем.
      "Путь в будущее", "Светлые дни", "Все будет как всегда", - не читали?
      В свое время "Светлые дни" можно было купить, только сдав тонну макулатуры. Не помните те времена?
      Теперь слова писатель стесняются. Избегают. Теперь принято говорить "литератор". А что такое литератор? Что они подразумевают под этим "литератор"? Кто это? Критик? Учитель литературы? Где? В школе? В институте? А может быть в яслях? В результате не стало ни критиков, ни учителей, ни самой литературы. Пошлость и спесь.
      Ленин в какой то анкете назвал себя литератором, вот оттуда и пошло.
      Ленин до сих пор повелевает нами. Отрицание его - не большее, чем временная неприязнь к обожаемому учителю, одна из красочек любви.
      Любите Ленина?
      Любите, любите
      Я, как и все мы, был увлечен революцией. Это теперь не модно, этого стесняются. А я переживал, что родился позже, не застал, так сказать. Все мы переживали, что не застали этого пламени, так сказать.
      Ну, так я придумал маленькое пламя для себя, точнее для своих персонажей. Я писал о пиротехниках и пожарных. Улавливаете конфликт?
      Что скажете? Пахнет революцией? Нет?
      Прокопченные златокудрые герои в чертоге огня вершат судьбы человечества. Их не очень то замечают. Вне огня они, как бы это лучше сказать, тускнеют что ли. Становятся неприметными, серыми. Плохо говорят, мне всегда удавались косноязычные персонажи.
      Хорошо горят, но плохо говорят. Ха ха.
      Глупость сморозил, согласен. А все - чтобы только рассмешить вас.
      Пьют отчаянно
      И я выпивал с ними. Умирал раз шесть не меньше. Был молод, старался не уступать, а закалка - не та...
      В те времена, когда я описывал своих солдат огня, люди мало что знали о пожарах. Эта информация замалчивалась. Впрочем, и пожаров было не так много. Потому мои книги пользовались успехом. В них присутствовали волнующие, немножечко авантюрные, немножечко детективные детали. Хотя линию я соблюдал всегда. Вы понимаете, о какой линии я говорю? Теперь я бы назвал это линией лояльности. Вы понимаете, о чем я говорю?
      Ха ха. Эзопов язык, да?
      А как вы хотели? Мы так научены. И, уверяю вас, в этом нет ничего дурного.
      Если хотите, в этом много вкуса. Недосказанность - великая вещь. Недосказанность рождает любовь.
      В моих книгах присутствовал эффект костра. Я называю это эффектом костра.
      Наблюдали вы когда нибудь за костром? Ловили себя на мысли, что не в силах отвести взгляда от этого необъяснимого зрелища?
      Теперь, когда наши, так сказать, пожелания сбываются... понимаете о каких пожеланиях я говорю? "Гори все синим пламенем..." - вот о каких пожеланиях я говорю... так вот, теперь, когда наши пожелания сбываются, будем говорить, сбылись уже, интерес к моим опусам пропал. Теперь им трупы подавай. Как говорится, огонь, вода и медные трупы.
      Очередную глупость сморозил, согласен. А все - чтобы только рассмешить вас.
      До космической пыли нынешнему читателю дела нет. Совесть на булку не намажешь
      Они чрезвычайно голодны, не находите? Они едят целыми днями, дома на улице, в театре. На деревьях и под деревьями. В конторах и оврагах. На просеках и за рулем. В кроватях и под дождем. Жуют, жуют, жуют. Все время жуют. Обращали внимание?
      - Кто?
      - Все. Все буквально. Их ждет влажный ад. Любите Данте?
      Любите, любите.
      Да.
      Вы путешественник?
      Можете не отвечать, я это знаю наверное. У меня глаз наметан.
      Вы пишите. Все записывайте.
      И меня опишите. Кто знает, чем все обернется завтра.
      
      Надо бы рассказать ему о Гиперборее. Непременно.
      
      - А вам, наверное, показалось, что я творю что нибудь наподобие эротических романов? После моего рассказа о той рыжей осавиахимовке? Нет, нет, совсем другое, противоположно другое.
      Вообще сейчас я ничего не творю. Наверняка вы, как и многие, думаете, что сам я из пиротехников или пожарных, и знаю предмет как свои пять пальцев? Черта с два. Впрочем, я - погорелец. У нас вся семья сгорела, когда мне было шесть лет.
      Нет, нет, все остались живы, но стали погорельцами. Я и теперь иногда принюхиваюсь к себе. Проснусь ночью, как будто гарью пахнет. Прислушаюсь - нет, как будто. Это участь всех погорельцев.
      А кто в России не погорелец, скажите по совести? В той или иной степени - все погорельцы. Дети революции. Да. Бестелесные дети революции. Бестелесные рабочие, бестелесные колхозницы, бестелесные пожарники, бестелесные проститутки и их сутенеры. Даже породистые обученные собаки - бестелесны.
      - Почему?
      - Так уж случилось. Стали функцией, понимаете? Хотели ухватить Бога за бороду. А стали функцией. Даже не зн"аком.
      Хочется водки. Вам не хочется водки?
      - Нет.
      - А мне хочется. Профессиональная деформация. Ну, что же, пойду в ресторан один.
      
      Продин ловко вскочил на ноги и был таков.
      Вскочил на ноги и был таков.
      
      ***
      
      Сливочными летними вечерами писатель Продин, предварительно постелив узорную листву рукописи, с гулким стоном оседал на пол своей темной кухни, надолго задумывался, иногда так и засыпал до утра.
      
      Сливочными летними вечерами писатель Продин, усевшись прямо на кухонном полу, зазывал вернувшуюся с работы жену Антонину и вдохновенно читал ей главы своего программного романа.
      
      Антонина, жена Продина, воспитательница в младшей группе детского сада "Осинка", уважительная, уютная, склонная к вязанию женщина, страдающая мигренью, на читках плакала. Всегда или почти всегда.
      
      Антонина мечтала о безоблачном бытие.
      Антонина мечтала об Америке.
      Плакать она начинала уже на втором или третьем предложении.
      Продин любил жену за чувствительность и вообще любил ее.
      
      Многие друзья Продина уехали. Кто - в Америку, кто - в Израиль. Продин же, в силу волевой несостоятельности и склонности к покаянию уехать не мог.
      Физически.
      Не мог и не хотел.
      
      Нередко Антонина повторяла, - Что ты думаешь своей головой, Продин? Уже все твои друзья уехали. Кто в Америку, кто в Израиль. А ты все не едешь и не едешь. Посмотри, как ты пишешь. Разве кто нибудь еще так пишет? А ты все не едешь и не едешь. Хорошо, пусть Израиль тебе не нравится. Я, допустим, от него тоже не в восторге. Но чем Америка тебе не хороша? Сколько это может продолжаться, Продин?
      
      Нередко Антонине снился домик на берегу океана, белоснежные яхты и кремовый с золотистой окантовкой кувшин для мытья рук. Иногда вместо домика появлялись тучные стада коров или ручные чайки, но кувшин все равно присутствовал. В домике кувшин стоял на подоконнике, а когда женщина умилялась над животными и птицами, кувшин она держала в руках.
      
      Антонина чахла. Семейная любовь покидала ее.
      Антонина чахла и хирела.
      
      С тем, чтобы как то взбодрить жену, Продин решил покончить с собой. Не столько повеситься, сколько обозначить факт повешения.
      
      В четверг, пятнадцатого сентября, за десять минут до возвращения Антонины, Продин приладил заранее заготовленную веревку с петлей к трубе в ванной комнате и принялся ждать дверных звуков.
      
      Впервые за долгие годы Антонина задерживалась. Она в окружении болтливой и сердечной одноклассницы, по настоянию последней, превозмогая головную боль, вспоминала девичество.
      Ожидание супруги казалось писателю бесконечностью
      Нервное возбуждение сменилось унынием.
      Уныние сменилось пустотой.
      Пустота сменилась любопытством.
      С тем, чтобы испытать торжество висельника Продин сунул голову в петлю и... удавился.
      
      Возвращение Антонины совпало с гибелью трубы, так что бездыханное тело мужа явилось ее взору в клубах пара. Столь потрясающего зрелища Продин не мог себе представить даже в самых коварных своих фантазиях.
      
      Первое, что проронила Антонина, немного оправившись от шока, было - Кто же это?
      В эту минуту она еще не знала, что перед ней Продин, и что Продин жив, как и прежде.
      
      ***
      
      Межу тем, за окном воцарились вечнозеленые болота.
      - Скоро Суглоб, - подумалось мне.
      
      ***
      
      Однако без Продина скучно, подумалось Андрею Сергеевичу
      Что он мне? ведь еще вчера я и знать не знал его, а вот теперь он ушел и чего то не хватает, подумалось Андрею Сергеевичу.
      Как образуются эти связи между людьми? Молниеносно.
      Молниеносно! подумалось Андрею Сергеевичу.
      Вот я теперь помню о нем. Зачем?
      Тревожусь?
      Нет, не чувствую. Да и не о чем тревожиться. Он так скоротечен в своей сути, что скверному событию за ним не угнаться, подумалось Андрею Сергеевичу.
      Что со мной?
      Надо бы до Суглоба сходить облегчиться.
      Кто знает, что там будет и как? подумалось Андрею Сергеевичу.
      Продин прав, надо бы посмотреть на проводницу. Как же так ехать и не узнать проводницы? Зачем?
      Кто знает, может быть... что нибудь существенное... а может оказаться пустое... так или иначе, не дело... хотя... нет нет, надобно, и все тут... в противном случае - малодушие и никчемность, подумалось Андрею Сергеевичу.
      
      Хотя подлинного любопытства нет.
      Во мне любопытство Продина, вот чье во мне любопытство. Как он, однако, заразителен! А как я заражаем!
      Совсем нет иммунитета, - подумалось Андрею Сергеевичу.
      С другой стороны, путешествие в путешествии, подумалось Андрею Сергеевичу.
      
      Малое путешествие - это неплохо. Даже и хорошо. Очевидный плюс. Новые люди. Новые знания. А вдруг, что нибудь из важного и насущного?..
      Решено.
      Или...
      Да нет же, не дело это, сиднем сидеть, факт. И так уже...
      Что так уже?
      Кто знает этих людей?
      Оттого и не знает, что не знакомится. Да разве это труд, в моем то возрасте?.. совсем, напротив... и поперек... дело должно быть сделано, всякое дело... вот, пришла в голову мысль - и, следом, дело... а как же? как же иначе? По другому выходит малодушие и никчемность.
      Несколько сумбурно, но, по сути, верно.
      Сомнения не могут не быть сумбурными, на то они и сомнения.
      И нечего себя уничижать.
      Нечего себя уничижать.
      Нечего себя уничижать.
      Так и до суда Линча недалеко, подумалось Андрею Сергеевичу.
      При чем здесь суд Линча?
      Вот при чем здесь суд Линча?!
      Привязался суд Линча, черт знает, что такое!
      Да, много времени потребуется, прежде чем мы по настоящему полюбим Америку. Любой, даже самый никчемный американец на моем месте уже давно бы сходил и вернулся. И еще раз сходил, и еще раз вернулся. А я что же? Нечто я хуже?
      А случись что?
      А что может случиться?
      Да все что угодно
      Окончательно отринув сомнения, покачиваясь на механических волнах, Андрей Сергеевич боком перемещается в коридор, и... ловит себя на том, что улыбается.
      Беспричинно!
      
      Ах ты, Господи! Вот, опять привязалось. Вот она, фальшь, гадость, размышляет он, живет и здравствует.
      И что за чрезвычайное событие? Вышел в коридор.
      Опасность? Изумление?
      Нет
      Нет никаких причин для волнения, а неприятная, чужеродная, глупейшая, улыбка тут как тут.
      Беда.
      
      Усилием воли Благово уничтожает на своем лице приметы малодушия и отправляется в левое крыло вагона.
      
      Когда нет ясности, субъект, как правило, направляется влево, приходит в голову Андрея Сергеевича.
      Нужно запомнить и по возвращении записать.
      Не забыть бы.
      С чего начать? С туалета или проводницы? Проводница, по моему разумению, должна находиться справа.
      Вот, откуда такие мысли? Точно всю жизнь только и делал, что путешествовал на поездах.
      Проверим.
      
      ***
      
      Наш герой делает шаг, другой. Невольно поворачивает голову и в дверном проеме по соседству видит веретенообразного старца с двумя пустыми стаканами и двумя же колодами карт на столике. Веретенообразного потому, что оставаясь в покое, старец, в то же время, как будто, все время находится в неуловимом движении.
      
      При виде Андрея Сергеевича старец тотчас зашевелил губами, руками принялся описывать в воздухе кольца, точно давно поджидал его. Притом, что и губы и руки старца оставались неподвижными.
      Так и есть веретено, подумалось нашему путешественнику.
      - Входите, входите, мамочка любочка, - звуки издаваемые Веретеном были протяжными и скрипучими точно жернова мельницы.
      Пожалуй, он еще старше, чем выглядит, подумалось нашему путешественнику.
      Пожалуй, таких необыкновенных старцев больше и нет на свете, подумалось нашему путешественнику.
      Не знак ли это?
      Пожалуй, что здесь сокрыта опасность и вред, подумалось нашему путешественнику.
      И зачем я повернул голову? Любопытство губительно, черт... что там сказывали про Варвару? Ей, кажется, прищемили нос?
      - Опасаетесь? - выстрелил и сразу же победил Андрея Сергеевича старик, - Чего? Ах, вот оно что - карты. Так это - не то, что вы подумали. Это - совсем другое.
      
      ***
      
      Благово, истово крестясь про себя, прокрался к неприбранной полке против старца, попытался присесть, но обнаружил в ворохе железнодорожного белья нечто живое, что очень испугало его и вызвало смех Веретена.
      - Это так, это... не смущайтесь. Он без чувств от водки. Спит всю дорогу, проснется, выпьет чуть чуть, и снова - в сон. Вы подвиньте его и садитесь. Он худенький. Его почти что нет уже.
      - Нехорошо это.
      - Хорошо, хорошо. Его познабливает, а вы его согреете. Доброе дело сделаете.
      Что то неодолимо властное содержалось в трескучем голосе Веретена. Его хотелось слушаться. Даже не так. Сопротивляться ему не было никакой возможности.
      Андрей Сергеевич подвинул спящего, показавшегося ему совсем легким, как будто это был и не человек совсем, а скрученное одеяло, и уселся.
      - Вот и славно, - воссиял старик, - одному ехать совсем неплохо, но, случается, хочется собеседника. Знаете, разные мысли приходят, хочется поделиться. Вот вы все на карты смотрите, мамочка любочка. Сами то - не игрок?
      - Нет, я карт не знаю.
      - Есть такая старинная игра, пикет, как раз на две колоды... Шучу я. Какой вы, однако, пугливый, мамочка любочка. Наверное, редко путешествуете.
      - У меня нет денег, - вырвалось у Благово.
      - Говорю же, шучу. Вот когда бы вы чаще в поездах гостили, научились бы разбираться в людях. Игрока - сразу видно. Ну, ничего, у вас все впереди.
      - Я шел...
      - Успеете. Вы все успеете. Может быть, вам неприятно мое общество?..
      - Нет, нет, напротив...
      - Я же прекрасно отдаю себе отчет, в том, что старость - далеко не самая желанная взору материя...
      - Вы не так меня поняли. Просто все неожиданно. Вы меня пригласили и...
      - И вот вы рядом. И очень хорошо. А там, в пикете - следующим образом. Каждый игрок играет своей колодой, которую сам же готовит. Карты снимаются противником. Перед началом каждого королика определяется сдача по картам. Карты сдаются по двенадцать каждому. Остальные восемь - служат для прикупа и распределяются так: пять откладываются направо, три - налево.
      О чем я? Кажется - о пикете. Вот - старый болтун. Вырвалось. Простите великодушно.
      О чем угодно намерен был говорить, только не об этом. Это все, знаете, молодость. Она как щенок тычется мокрым носом у меня в душе, с годами все чаще и чаще. И вот я, как будто сам не свой становлюсь. Так и на женщин молоденьких засматриваюсь, и начинаю околесицу нести, затем прихожу в себя, стыдно. Ну, теперь уже, что скрывать, смолоду поигрывал, случалось, но в последствие взял себя в руки. Когда уже потерял все или почти все. Хотя, знаете, как посмотреть. Не бывает, чтобы человек только терял. В потерях он обретает многое. Теперь, по моему разумению, он даже в большей степени приобретает. Нежели теряет. А карты? Карты - это повод для раздумий. Впрочем, я, кажется, уже докладывал вам. Каких раздумий? А вот, к примеру, случалось ли, чтобы вам гадали?
      - Нет, откровенно, говоря.
      - Ай, умница, счастливый человек! Никогда не соглашайтесь на это. Ни при каких обстоятельствах. И я поясню вам свою позицию. Принято считать, что гадание на картах способно предугадать судьбу. Ну, принято, и принято. Все так и думают. Вообще, вы обращали внимание на то, что люди способны принимать за истину, или, хуже того, руководство к действию, всякий уверенно и жестко сформулированный постулат?
      Русский человек в массе своей чрезвычайно наивен, с рождения, ментально, так сказать. Еще русский человек, впрочем, это проистекает из предыдущего моего замечания, склонен видеть себя в негативном свете. Постоянные сомнения, чувство вины, ожидание справедливого наказания и прочее, и прочее. Этим пользуются те немногие, что имеют натуру испорченную и властолюбивую.
      Но я - не об этом. Я о гадании. Итак, большинство думает, что гадание - это способ узнать судьбу. А, на самом деле, все обстоит совсем иначе. Карты не угадывают грядущие события, но определяют их. Понимаете, о чем я? Вот как ляжет карта, так и будет. Каково? Ужас.
      Или вот еще. Вот ответьте мне на вопрос - вы фантазер?
      - Не знаю.
      - Знаете, знаете. Мы все про себя знаем. Не всегда говорим вслух, даже себе не всегда признаемся в том или ином, но знаем. Не хотите говорить - не настаиваю.
      - Скорее всего.
      - Что?
      - Фантазер. Или нет.
      - Зачем же вы так с собой? Этак вы и ручку стоп крана сорвать не сумеете в нужный момент. Нельзя так, честное слово. В вашем возрасте так уже нехорошо.
      - Фантазер.
      - Что и требовалось доказать. Да вы не смущайтесь, я вас сразу узнал. А знаете вы, дорогой мой собеседник, что человек вообще не умеет фантазировать?
      - Не знаю.
      - А я вам скажу. Человек напрочь лишен этого свойства. Да с! Иными словами, всякая фантазия - не есть продукт его умственной деятельности, но информация, ниспосланная свыше. Да, да, мой дорогой, все что грезится и снится нам - есть информация, посланная свыше. А, следовательно - данность. Реальность, проживающая по соседству. И стоит вам сделать шаг в сторону, вы окажетесь в той самой реальности.
      Не верите? А вот, скажите, чего такого в истории человечества не было, чтобы могло вам пригрезиться или присниться? Предупреждаю, о всевозможных единорогах, драконах, ангелах и чертях мы просто ничего не знаем. Мы вообще очень мало знаем. Мы знаем только то, что нам дозволено знать. Мы очень малы и слабы, мой дорогой. Можете ли вы привести пример того, чего бы ни было никогда?
      - Мне сложно так сразу.
      - Простите великодушно, когда бы я спросил вас, был ли у вас в детстве хвост, вы тотчас ответили бы, что хвоста у вас не было. Или был?
      - Не было.
      - Но вы могли этого не знать. Хвост вам могли удалить еще в возрасте несмышлености.
      - Нет, хвоста у меня не было.
      - Почему вы так уверены в этом?
      - Мама сказала бы мне...
      - Не факт. Она могла скрыть от вас эту деталь, чтобы не травмировать вашу психику.
      - Остался бы шрам.
      - Умница! Вот вы уже отстаиваете и настаиваете. Как говорится, сомнения прочь! Вот и на мой вопрос вам следовало бы ответить либо твердым да, либо решительным нет.
      - Но история человечества - слишком обширная тема. Нужно много читать, заниматься этим вопросом...
      - Еще больше запутаетесь. Знания умножают печаль. Помните? Никто никогда ни о чем не сможет сказать с уверенностью и оказаться правым. А коль скоро правых нет, чего голову ломать? Нужно занять ту или иную позицию и ее отстаивать. В противном случае вас растопчут, мокрое место от вас останется, в противном случае.
      - А как же хвост?
      - А что, хвост?
      - В том, что у меня не было хвоста я уверен, и я прав.
      - Уверены?
      - Уверен.
      - А если я вам скажу, что копчик - есть не что иное, как рудимент хвоста? Что, сели в лужу?
      - Пожалуй.
      - Вот вот. В то же время находятся ученые, которые считают, что это - совсем не так. Кто же из них прав?
      Что же получается? А получается вот что. Прав тот, кто с большей уверенностью отстоит свои позиции. Предположим, у меня нет окончательного суждения на этот счет. Я никому, разве что вам, в качестве примера, не предлагаю эту шараду. Кто бы ни поднял при мне тему хвоста, я - нем как рыба. Мне это не нужно. И так - всю жизнь. Потому что мне этого не хочется.
      Какой же мы имеем итог, мамочка любочка?
      - Какой?
      - Никому и голову не взбредет, что я - великий специалист по хвостам.
      - А на самом деле?
      - А на самом деле я мог бы быть им. И неизвестно, в таком случае, как сложилась бы моя биография. Так то, мамочка любочка.
      - А как вы определяете, что вам нужно, а что нет?
      - Интуиция. Мы недооцениваем свое шестое чувство, а оно, в некоторых случаях, если не сказать, в большинстве случае, является для нас наиважнейшим. Как кино, - Веретено проваливается в смех, увлекая за собой Андрея Сергеевича.
      - Ноги ведут нас, - заявляет, вернувшись в реальность, старик, - Ноги знают. Ноги, руки, живот. Вам же не нужно долго размышлять, когда сосет под ложечкой, над тем, что требуется сделать? Отправитесь на кухню и достанете кусок мяса из холодильника. Отчего же мы сомневаемся, направиться нам туда или в обратную сторону? Любите вы или нет? Есть Бог или нет Бога? Чего тут сомневаться? Интуиция дает точный ответ.
      - Да да...
      - Вам хочется спросить меня о чем то?
      - Спросить?..
      - Ну, да, я же чувствую.
      - Не знаю, мой вопрос может показаться вам неожиданным...
      - Я похож на человека, которого можно застать врасплох вопросом?
      - Просто не хочется выглядеть, как бы это лучше сказать?..
      - Задавайте свой вопрос.
      - Вы верите в существование Гипербореи?
      - В будущем или прошлом?
      - ?
      - Это важно.
      - Не думал об этом.
      - А это как раз самое важное.
      - Вообще.
      - Нет.
      - А как же?..
      - Никак. И на том стою. Расстроил вас?
      - Немного.
      - Ну, что же, без этого нельзя. Знаете, как говорится? Не все коту масленица. Любите Островского?..
      Еще один библиофил. Да их как будто специально собирали для меня.
      ...Нет? Напрасно. Там все такие живые. Смешные имена. Его хорошо читать. Полезно. А куда, позвольте полюбопытствовать, вы направляетесь?
      - В Суглоб.
      - Печально.
      - Почему?
      - Пепелище.
      - В каком смысле?
      - А вы что же, ничего не знаете?
      - Нет.
      - Ну, и ни к чему вам.
      - Позвольте, но...
      - И не спрашивайте. Одно могу присоветовать - подумайте хорошенько. До Суглоба еще есть время одуматься.
      - Но почему?
      - И не спрашивайте.
      
      Некоторое время собеседники проехали молча.
      Упоминание Андреем Сергеевичем пункта следования привлекло в беседу нечто необъяснимое и опасное, наподобие шаровой молнии. С того момента, как прозвучало Суглоб, старец как то скис, точно исполняемую им дивную мелодию нарушил убийственный стон дрели. Наш путешественник же почувствовал необъяснимый страх.
      
      Первым опомнился Веретено, - Вот, что, я вас сейчас чаем горячим напою, с лимончиком, и не спорьте, без чая вам не уйти от меня.
      Точно освободившись о незримых пут, старец заходил всем телом, так несуразно, что человек, не слышавший его намерений, никогда не догадался бы, что тот отправляется за чаем, и вообще намеревается куда то идти. Тем не менее, тело Веретена переместилось в коридор и исчезло за поворотом.
      
      Благово почувствовал легкую тошноту. В минуты тревоги с ним нередко случалось такое.
      Зашевелился ком за спиной. Показалась землистого цвета голова со слипшимися рыжими волосами, - Товарищ, пожалуйста. Там, под столиком стакан, пожалуйста, подайте.
      Андрей Сергеевич извлек из под столика теплый нечистый стакан с водкой и передал страждущему.
      Страждущий сделал глоток, вздрогнул, вернул стакан, - Товарищ, пожалуйста, поставьте на место.
      Благово механически выполнил и это поручение.
      - Спасибо, товарищ. Вы не переживайте. Он это иносказательно. Он не Суглоб, он всё имел в виду.
      - Всё?
      - Да что же вы сами не видите?
      - Что?
      - Всё - пепелище. Вы на меня посмотрите, на него. Да хоть на себя посмотрите. Вы давно себя в зеркале видели? То то. И знаете что, ступайте с Богом, пока он не вернулся. Он вас заговорит. Да еще и в карты играть заставит. Ступайте от греха.
      
      От этих слов наш путешественник встрепенулся, - Да, да, конечно, - вскочил и был таков. Отчего то страх сменил мучительный стыд. Андрей Сергеевич даже покраснел.
      
      ***
      
      Валентина!
      Я не вижу ни малейшего смысла в том, что ты ушла, равно, как не вижу смысла и в том, когда бы ты осталась.
      Пишу плохо не потому, что волнуюсь, а потому, что мне совершенно, то есть абсолютно безразлична ты, равно как и все окружающие тебя, равно как и окружающие меня люди, если то, что называется людьми можно так назвать. Ибо им в точности также все равно. Такие настали времена, Валентина.
      Ибо эмоции кончились, и кончились вдвойне по причине того, что назвать эмоциями то, что принято называть эмоциями, к эмоциям не имеет никакого отношения.
      Пишу плохо и витиевато, но ты поймешь, меня, если захочешь, хотя прекрасно отдаю себе отчет в том, что понимать здесь нечего и незачем.
      Я продолжаю проживать свою жизнь, хотя какая это жизнь? Если вдуматься, человек, Валентина, в чем я убедился, это такое дивное существо, что, сколько его не корми, сколько его не гладь по головке, сколько его не утешай, будет говорить и действовать не сообразно каким бы то ни было установкам и правилам, и не вопреки, что напрашивается, но неизвестно для чего. По воле, так сказать, склизких волн обстоятельств, приготовленных неизвестно кем.
      Исходя из вышеизложенного, жизнь не то, чтобы прекрасна, скорее сумрачна и задумчива. И это я готов повторять раз за разом хоть самому себе, хоть с трибуны, хоть на смертном одре.
      
      ***
      
      Вольная, но практичная женщина Виктория Молот догадывалась, что она проститутка, но от этого ее желание успешно выйти замуж не убывало. Потому что это в прежние годы, годы ханжества и тщедушия, слово проститутка несло в себе ярко выраженное негативное звучание. С наступлением всеобщего просветления и вдохновения, всякое понятие наполнилось жизнью, во всем ее многообразии, и обрело вполне разумный вид. Так что ничего удивительного в мечтах Виктории не было. Мало того, с учетом приобретенных ею специфических умений и трезвому взгляду на жизнь, ее шансы, в сравнении с довольно наивными представительницами постных профессий, выглядели более предпочтительными.
      Тем не менее, время шло, а предложений как то не следовало. Становилось очевидным, что без привлечения метафизики предвкушение брака может затянуться. И Вика, согласно рекомендации уже создавшей к тому времени крепкую семью подруге, в недалеком прошлом такой же вольной и практичной женщине Жанне Жимкиной, отправилась к пожилой цыганке Ляле Геннадьевне, дабы та погадала, а, по возможности, и нагадала ей женского благополучия. Желательно сорока лет от роду, смирного и при деньгах.
      
      Гадание незамедлительно выявило короля червей. Радостное событие должно было произойти буквально со дня на день. Промелькнула мысль, стоило ли вообще ходить к пожилой цыганке Ляле Геннадьевне, когда, судя по всему, червовый король уже навел стрелки на брюках и выбирает или не выбирает галстук в тон?
      
      Это случилось в среду вечером. Уже стемнело, когда Виктория вернулась домой. После встречи с неведомым у нее разболелась голова, и она, приняв таблетку аспирина, сразу же легла спать.
      Четверг и пятница прошли впустую. У любвеобильной женщины стали возникать некоторые сомнения.
      
      Желанный стук в дверь раздался в субботу, что нибудь около шести утра, когда не только Виктория Молот, но вообще все спят. Стук был столь нелепым и неожиданным, что мысль о счастье, не приходя в сознание, повернулась на другой бок и засопела аки ёж.
      Хозяйка, обращаясь скорее к себе, нежели к невидимому визитеру, прошептала кто? и собралась было зарыться с головой в жаркую утробу пухового одеяла, но тотчас получила новую, уже настоятельную дробь. Только тогда озарение осветило всю комнату. Кажется, даже бесплодная лампочка вздрогнула и высунула на мгновение свой ядовитый язычок.
      - Иду, иду! - уже в пути, покрывая себя настырно летящим прочь халатом, запела мечтательная женщина.
      - Иду, иду! - уже в пути внезапно прорезавшимся фальцетом запела мечтательная женщина.
      - Иду, иду! - уже разверзая врата судьбы, все еще пела мечтательная женщина, пока не увидела визитера, и звук ее спиралью вернулся в окончательно пробудившееся горячее нутро ее.
      
      Перед ней по пояс в кресле, в точности как на карточном изображении, восседал настоящий червовый король, облаченный в соответствии с традицией азартных игр.
      Виктория, настоящая кисейная барышня, погрузилась в обморок.
      Преувеличение.
      Ослепительно побледневшая Виктория рухнула на пол и рассыпалась на тысячи мертвенных мошек. Так штукатурка отваливается от стены.
      Виктория растянулась на полу, грохотом своим вполне оправдывая свою фамилию Молот.
      - Ну, что же? Следовало ожидать, - прокомментировал встречу король.
      - Как же это вы так неловко, мамочка любочка, - прокомментировал встречу король, а трамвайчик за окном, брякнув невидимой мелочью, выдал вольтову дугу.
      
      Вот такая история.
      
      ***
      
      После того, как Продин покинул общество нашего героя, в душе Андрея Сергеевича поселился вакуум.
      Похоже, в моей душе поселился вакуум, подумалось нашему герою
      Похоже, я чересчур настроился на своего попутчика, и впал зависимость от него, подумалось нашему герою.
      Похоже, я чересчур настроился на новое, и теперь всякий раз буду растворяться в людях, даже случайных путниках, подумалось нашему герою. Так и до болезни недолго.
      А какая от этого может приключиться болезнь? Всякая. Выбор огромен, подумалось нашему герою
      Похоже, дороги назад, всё одно, нет, подумалось нашему герою.
      Стиснуть зубы, зажмуриться и, единственное, с Божьей помощью, двигаться наугад. Так надежнее.
      
      Так безопаснее.
      Так неприметнее.
      
      У Христа за пазухой наблюдения и выводы точнее.
      
      С этими мыслями Благово самым решительным образом вывел себя из купе и свернул налево.
      И голову повернул налево, сделав не более трех шагов.
      И встретился взглядом с необыкновенным стариком, который, во всяком случае, так показалось, Андрею Сергеевичу, поджидал его именно. Необычность старика заключалась в том, что он самым неестественным образом вращал глазами. Некоторое время сидит спокойно, потом вдруг вытаращит глаза и, помогая всем телом, повернет их по часовой стрелке. Затем снова не шелохнется некоторое время.
      Веретено, подумалось нашему герою.
      Вот так даются имена и прозвища, подумалось нашему герою.
      Однако, если бы не обстоятельства жизни, быть мне насмешником, подумалось нашему герою.
      Хотя никакого презрения во мне нет, равно, как и смеха пустого.
      Вот так живешь, и не знаешь, может быть, давно уже у тебя за спиной шествует какое нибудь прозвище или кличка, подумалось нашему герою.
      
      - Далеко путь держите, мамочка любочка? - поворот глаз.
      - Простите? Вы ко мне обращаетесь?
      - Вот уж не знаю, кто к кому обращается. Вы уже полчаса стоите как вкопанный и рассматриваете меня, - голос у старика горький и скрипучий как дверь в преисподнюю.
      - Полчаса?
      - Да уж не меньше, - старик смеется.
      Уж лучше бы он не смеялся. В ответ на смех этот в затылок Андрея Сергеевича ударяет ядовитое гусиное шипение.
      Однако этот старик - еще тот старик.
      Что делать?
      Ну, да решено, плыть по течению.
      - Да вы входите, не стесняйтесь, вдвоем веселее. Справедливости ради, был у меня попутчик, выбросился минут тридцать тому назад.
      - Как выбросился?
      - Как нынче выбрасываются с поездов? Пива захотелось. Не мог дождаться станции.
      Некрасиво. Очень некрасиво. Не солидно, знаете. Не понимаю таких людей. Нет, не тех, что выпивают. Выпивают все, только некоторые это делают с душком, мамочка любочка. Подонки. Любят настучать или оговорить. В особенности лакомятся кровью тех простачков, что пьют доблестно, на миру, как говорится. Так вот простачков я как раз не осуждаю, мало того, в известной степени симпатизирую им. В то же время я не перевариваю людей поспешных. Всем хочется своего часа счастья. Разве мне не хочется или вам? И счастье явится. Еще как явится, мамочка любочка! не сотрешь, но... в назначенный час. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
      Не раздумывали над этим? Так это же надобно знать! Все беды человечества от торопыг! Эволюции, революции, геноцид, суицид и прочая белиберда.
      А прыгать из вагона прежде времени - это не уважать законов мироздания!
      - Разбился?
      - Упаси Бог! Зачем же ему разбиваться? Справедливости ради, пьяненький он был, это - точно. Однако пьян, да ловок. Есть такие люди. Победители. Я их победителями называю.
      Справедливости ради, все мы в какой то степени победители. Не согласны со мной?
      - Даже не знаю.
      - Это оттого, что вы молоды. Но это - пройдет, - смех, гусиное шипение в затылке, - Это довольно скоро пройдет. Оглянуться не успеете.
      - Все же как то странно.
      - Ничего странного. Вот вы куда следуете?
      - До Суглоба.
      - Чего вы там забыли?
      - Там у меня родственники.
      - Ну, это ваше дело. Так вот, мамочка любочка... как вас звать?
      - Андрей.
      - В моей молодости поезда даже ход не замедляли, и все мы, ваши ровесники, прыгали. Да как прыгали! И, заметьте, у каждого из нас когда то это было впервые. Притом, на моей памяти никто ног, рук не ломал, но, справедливости ради, тогда и воздух другой был, и мысли другие.
      Мы буквально все стремились. Тем только и жили. И чрезвычайно радовались притом. Радовались всему. Буквально.
      Спроси меня сейчас - как ты провел свою юность? отвечу незамедлительно, в радости. И голодали, и болели, и умирали, но жили в радости. Даже уже мертвыми. Что может быть прекраснее?
      А в Суглобе вам делать нечего. Вас там сглазят и заговорят, если вообще вы там кого то найдете.
      А, может быть, час счастья уже миновал? Не исключено.
      - Почему вы сказали, что мне не нужно в Суглоб??
      - А вам что там делать? Вы же молодой человек. Вам расти и летать надобно, мамочка любочка. А вы что же? На печь? простите великодушно.
      - В каком смысле?
      - В самом, что ни на есть прямом. В Суглобе же отродясь бездельники, да недоумки жили. А вы не знали? Про Суглоб легенд не счесть. Если в Суглобе, не приведи Господи, загорелась хата, а хозяин, предположим, отдыхает, он, хозяин этот и пальцем не шевельнет, чтобы огонь остановить. Так и будет лежать, покуда не сгорит вместе с хатой. И не пикнет, ибо лениво ему шуметь то.
      - Насколько мне известно, там народ работящий.
      - Где? В Суглобе?! Это вы о подземной фабрике?
      - Допустим.
      - А кто ее видел эту фабрику то?
      - Да, но...
      - Оставьте. Нет никакой фабрики. Вред есть - это да. Это - точно. Потому людей оттуда и не выпускают.
      - А что за вред?
      - Кто же его знает? Может, хворь, может, яд. Так или иначе, не трижды, четырежды подумайте, мамочка любочка. Как вас звать то?
      - Андрей Сергеевич. Как Тургенева. Только...
      - Точно, как Тургенева. Да вы и похожи на него. Вот немного возмужаете, бакенбарды отпустите. Будете вылитый Тургенев...
      Еще один библиофил. Не вызывает сомнений тот факт, что их специально собирали для меня.
      - Бакенбарды были у Пушкина.
      - Да оставьте же вы, наконец, бедного Пушкина. Убили его уже, и еще раз убили, и еще раз убили, и убивать будут до бесконечности. Я говорю о Тургеневе, неужели не понятно?
      - Понятно.
      - А вы о ком говорите?
      - И я - о Тургеневе.
      - Так в чем же проблема?
      - Не знаю.
      - То то, что не знаете. "Маскарад" читали?
      - Читал, кажется.
      - Вот ведь как бывает. И, заметьте - подобные события не редкость.
      - Наверное.
      - Я вам точно говорю. Просто напросто каждый день такое случается. Если взглянуть, как говорится с высоты Каменного гостя. Грустно все это.
      - Согласен.
      - Так что вы себя, Андрей Сергеевич, поберегите. Тезка такого человека. Это надобно нести. Согласны со мной?
      - Наверное.
      - Поберегите себя.
      - Да, но...
      - Что но?
      - В каком смысле?
      - В наше время соблазнов много. Вот, вы, наверное, уже о девицах подумываете. А знаете, сколько среди них проституток?
      - Да нет же... не то совсем...
      - А вы меня не стесняйтесь. Разве я молодым не был? Правда, в наше время их было меньше, но...
      - Не то, не то.
      - Какой вы теплый, однако? Трудно, трудно вам будет.
      - Но...
      - Ах, да не слушайте вы меня. Я вам только мешаю. Знаю, да поделать с собой ничего не могу. Наступил, знаете ли, скотский возраст, когда требуха моя желает поучать. А с требухой, сами знаете, справиться очень трудно. Далеко путь держите, мамочка любочка?
      Только после этого вопроса Андрей Сергеевич почувствовал, что вновь обретает себя.
      Что же это я навертел в себе? подумалось нашему путешественнику.
      Передо мной старенький старичок в беспамятстве. Жалкий и безопасный. А я что же?
      
      - Вы не расслышали моего вопроса?
      - Какого вопроса?
      - Куда следуете, если не секрет?
      - Какой же секрет? В Суглоб.
      - Я не ослышался, в Суглоб? - переспросил дедушка.
      - Не ослышались.
      
      Старик в последний раз вытаращил глаза, и закрыл их. Сквозь его красноватые щели без ресниц просочились слезы.
      - Что с вами?
      - Ничего.
      - Да как же? Разве я не вижу?
      - Стыдно.
      - Отчего же вам стыдно?
      - Завидую вам.
      - Вот уж...
      - Вот вы, совсем молодой человек, а уже прямиком направляетесь в рай, мамочка любочка. А я еще не знаю своего распределения.
      - Почему в рай?
      - А что же такое Суглоб по вашему? Атлантида? А, может быть, Гиперборея? Нет, мамочка любочка, Суглоб есть рай. Эдем, если угодно.
      - Хотите со мной?
      Слезопад старичка усиливается, - Какой вы теплый, однако, хорошо вам там будет.
      - Хотите со мной? - повторил свой вопрос Андрей Сергеевич.
      Ответа не последовало. Возникла переходящая в стук колес бесконечная пауза.
      
      Уснул, подумалось Андрею Сергеевичу.
      Уснул или умер, подумалось Андрею Сергеевичу.
      
      Андрей Сергеевич приложил ухо к груди старика, нашел мурлыкающее сердце, и, искренне на этот раз, улыбаясь, тихонько вышел вон.
      
      Много ли нужно человеку для душевного благоденствия? подумалось нашему мечтателю.
      Однако у старости есть свои неоспоримые преимущества. Их немного, но они есть.
      
      ***
      
      Чем отличаются главные события от второстепенных? Можно ли найти ответ на этот вопрос?
      Вы скажете - все очень просто. Главные - это судьбоносные события, те, что составляют сюжет нашей биографии. И тотчас назовете, казалось бы, очевидные примеры: первый поход в школу, женитьба, рождение ребенка, развод, повторная женитьба, рождение второго ребенка и прочие вспышки жизни.
      Позвольте не согласиться.
      В альбомах подавляющего большинства пешеходов буден присутствует этот бесцветный набор фотографий с остекленевшими персонажами.
      Возьмите один комплект, другой, третий, сличите их, и вы придете к набившему за десятилетия хоровода оскомину выводу - все люди братья (и сестры). А я присовокуплю - близнецы. Нелепость, потому что на самом деле это - не так.
      Следовательно, сюжетец то - не главное, и, даже, далеко не главное. Главное - деталь. Не то, что вспоминается по требованию, но всплывает из матовых глубин одиночества само по себе, некстати и безо всяких причин.
      Это - как у симпатичной, можно даже сказать красивой, и внешне, и в поступках женщины на лице, где нибудь на веке или на шее вы обнаруживаете пренеприятнейшую родинку. В последующем дама эта окажет вам любезность, выручит вас, а, возможно, даже и спасет. Спасет и пропадет из вашей жизни.
      И вот, пройдет время. Нет нет, да и вспоминаете вы своего ангела хранителя. Но как? Вспомнится вам благородный ее поступок? глубина ее души? красота ее? Не исключено, но не в первую очередь. Прежде всего, перед вашим внутренним взором предстает та самая родинка, будь она не ладна.
      
      И вот еще. Вы такое за собой замечали и за другими наверняка.
      Первое впечатление.
      Встретится, бывало, вам или мне какой нибудь человек. Хороший как будто человек, как позже со всей очевидностью покажут события, однако, в совокупности черт, движений и интонации первоначально покажется он вам неискренним, лукавым, хуже того, опасным. Дальше этот человек следует за вами по жизни, всякий раз доказывая свое искреннее к вам расположение, общность интересов и помыслов. А вы всякий раз при встрече ловите себя на мысли, когда же он, наконец, откроется, проявит истинную свою сущность?
      Грех предубеждения. Грех мучительный и жестокий.
      Впрочем, с тем же успехом, мы влюбляемся в подлецов, единственным достоинством которых является отсутствие родинок или вкрадчивости в голосе.
      И нас во множестве оценивают также.
      
      Что же получается?
      Объективного мира не существует, и всякий бред неподсуден, ибо кто и как может судить, когда все в бреду и всё - бред.
      
      Плохо дело?
      Не знаю.
      Нужно подумать хорошенько.
      
      ***
      
      С тем, чтобы попасть в туалет, Андрею Сергеевичу, пережидая очередь, пришлось провести некоторое время в черном огнедышащем тамбуре с окошками, не имеющими ни малейшего шанса избавиться от презрения природы извне и ненависти людей изнутри. Иконы дьявола эти могут изобразить вам все, что угодно в чудовищном преломлении. Смысл жалкого их существования - свидетельство извечного нашего отчаяния ото всего: что бы ни делалось, о чем бы ни думалось, от самих себя, в особенности от старших. По всякому поводу и без особенного повода. Русский человек, в большинстве, воспринимает мир через такие вот окошки.
      В тамбуре Благово запечатлел березку. В силу своей природной чистоты и наивности, встреть Андрей Сергеевич такую березку где нибудь в околыше или на поляне, он искренне и страстно умилился бы ей. Не исключено, что его потянуло бы прижаться к ней, и слиться в ожидании благости. Адская же линза возродила образ безрукого попрошайки с какой то тиной вместо волос, виденного им однажды на улице и многократно являвшегося позже в ночных кошмарах, образа, казалось, подзабытого навсегда.
      Несчастный этот был настолько явственным, что Андрею Сергеевичу подумалось, Как же бродяжка добрался сюда? И у кого здесь он может попросить?
      И еще, но это из прежних мыслей - вот он просит, вот подадут ему, а как же он возьмет, когда рук у него нет. Ртом?
      А что, если кто нибудь в тот момент напугает его? он может подавиться. Монетка застрянет в горле и конец.
      И так дальше.
      
      Благово почувствовал укол в сердце и бежал из тамбура.
      Уже в туалете он размышлял, так и должно, так и должно. Прежде чем оказаться в благословенном месте, пусть в раю, пусть в Гиперборее, непременно нужно познакомиться с чудищами. Без них - никуда. Главное - не бояться их. Надобно научиться не бояться их.
      
      Вот этот туалет, наверное, то самое место, где хорошо избавляться от страхов. Настоящая жилая комната. И шкафчик и умывальник, и тесноты вовсе не чувствуется, и присутствия другого человека, ну, или чудища, раз уж о чудищах зашла речь, предположить никак невозможно.
      
      Между прочим, вовсе не факт, что чудища злобны. Они могут оказаться милыми и добросердечными. Вспомните Аксакова. "Аленький цветочек".
      
      Разве тот попрошайка может быть злым?
      Только не нужно говорить, что при его жизни он просто обязан быть злым. Нет, нет и еще раз нет, сколько бы ни калечила его жизнь.
      Злыми бывают и сытые люди. Ведь что такое злость? Это - своего рода спазм вдохновения. А вдохновение рождается на сытый желудок. Ну, да уж это проверено. Гиперборея ни разу не являлась мне, когда я был голоден или болен. Нет нет, исключительно перед сном, после ужина, когда нет никаких неприятностей и обид.
      
      Лучше всего Гиперборея представляется, когда лежишь на правом боку, и ноги согнуты.
      Еще когда в доме прохладно, а ты под теплым одеялом.
      Еще когда мама запекала курицу в духовке. Такой божественный аромат!
      
      А в Гиперборее должно быть много лебедей.
      
      ***
      
      Все рано или поздно закольцовывается.
      У всякого автора.
      Подчас вне его воли и вопреки здравому смыслу.
      Впрочем, и в жизни все однажды закольцовывается. Подчас вопреки высшей логике и здравому смыслу. Недаром символом брака было выбрано кольцо.
      Вот вам сюжетец
      Иннокентий Иннокентиевич Разуваев пишет письмо некогда преданной, и, вдруг, то есть совершенно неожиданно, кажется и для нее самой предавшей его жене. Напряжен и расслаблен одновременно.
      Напряжен о того, что письмо это ему желанно, но он не знает с чего начать, расслаблен от того, что уже принял два стакана водки. В таком состоянии он пребывает и двадцать минут, и час, пока не раздается стук в дверь.
      Разуваев открывает дверь. Перед ним молодой красивый человек с признаками вдохновения во взгляде. Очень приятный молодой человек, с виду артист или писатель. Очень приятный молодой человек.
      - Чем обязан, - интересуется Иннокентий Иннокентьевич.
      - Иннокентий Иннокентьевич, я к вам, собственно, за документами.
      - За документами?
      - Именно.
      - Простите, я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Дело в том, что я тут занят записками. Просто весь погрузился.
      - О чем записки, если не секрет?
      - Так, размышления.
      - Какова тема, если не секрет?
      
      Приятный во всех отношениях, но несколько навязчивый, согласитесь, молодой человек.
      
      - Старухи.
      - Вот как?
      - Да, старухи.
      - Что, вдруг? - не унимается приятный, но навязчивый молодой человек.
      - Видите ли, мне кажется, что им не хватает любви.
      
      Очень важный момент. О чем, спросите вы меня все это бесконечное повествование?
      Да о любви же, Господи, Боже мой. Все - о любви.
      Этакое заклинание уходящей... уходящему... умирающему...
      
      - Любопытно.
      - Да. Им не хватает любви. Это несправедливо. Вам не кажется?
      - Не могу ответить так вот сразу. Знаете, откровенно говоря, я не думал об этом.
      - Никогда?
      - Никогда.
      
      Не врет. Странным и фальшивым показался бы иной ответ.
      А, между тем. Подумать об этом стоит.
      
      - Иннокентий Иннокентьевич, я к вам за документами.
      - Зачем?
      - За документами.
      - Ах, да. Да, да, кажется, начинаю приходить в себя. Так вы за документами?
      - Именно.
      Пауза.
      - Иннокентий Иннокентьевич, мне бы документы у вас получить.
      - Документы, да.
      Пауза.
      - Иннокентий Иннокентьевич...
      - Конечно, конечно.
      Пауза.
      - Послушайте, а почему бы вам не выпрыгнуть в окно?
      - В окно?
      - В окно, Иннокентий Иннокентьевич.
      
      Разуваев минуту остается неподвижным, затем неспешно подходит к окну, отворяет его и...
      
      ***
      
      - Что ты сделал с собой, Николай? - выдохнул потрясенный Матвей Антонович Продин, когда младший брат собственной тенью повис на его мраморной шее. Разряд кромешной тишины в ответ побудил его к действию. Он успел подхватить враз сделавшегося ребенком путешественника и понес в холеную избу, на пуховые перины. Перед тем, как окончательно оставить реальность, Николай Антонович успел молвить, Орех.
      Слово погружающегося в небытие писателя, неожиданное и загадочное, отпечаталось в сознании брата и, точно почувствовав собственную значимость, играя и пенясь, вскоре пленило любые прочие мысли и темы и сделалось главным и единственным.
      
      Орех, - размышлял Матвей Антонович, Почему орех? Что хотел он сказать этим? Орех ли он имел в виду, когда сказал "орех"?
      Что за орех? Арахис? Фундук?
      Быть может, ему хотелось есть? Так бы и сказал, "хочу есть".
      Постеснялся? Исключено. У нас это не принято
      Может быть, он имел в виду грецкий орех? В старинные года, когда он приезжал к нам каждый год, всегда привозил с собой грецкие орехи. Ему почему то казалось, что для нас грецкие орехи - деликатес, такой же, как... не знаю... как, скажем, паюсная икра. Может быть, он сам обожает грецкие орехи? Нет же. Во всяком случае, я не замечал, чтобы он когда нибудь прикасался к ним. По моему он как то оговорился, что терпеть их не может.
      Да.
      Тогда еще слабодушная мысль явилась мне "нате, Боже, что нам негоже". Тотчас прогнал ее... Скверно думать так о брате, чем бы он ни был.
      Орех. Ядрышко. Скорлупа. Твердый предмет. Очень и очень твердый предмет. "Твердый как орех". Бытует такое выражение? Что то такое я, кажется, слышал. Или не слышал? Вне всякого сомнения, орех - твердый. И что с того? Не знаю.
      Что значит, "не знаю"? А то и значит. А, действительно, что вообще я знаю? Что вообще мы знаем? Делаем вид, дескать, знаем, а знаем ли?
      "Твердый как орех". Фраза. Вот кто изобретает эти фразы?
      Писатели.
      Николай - писатель. Ну, и придумал "твердый как орех".
      Что там еще есть в орехе? Зернышко
      В грецком орехе зернышко большое, извилистое, похоже на мозг. Вот именно, похоже на мозг. Неумелая модель головы. Череп, твердый как скорлупа и ядрышко мозг. Ирония. Образ. И что с того?
      Шутил из последних сил? Дескать, он и есть грецкий орех? Не человек, способный при долгожданной встрече поприветствовать, улыбнуться, растрогаться, выспросить, а предмет обескровленный и бесчувственный. Намекал на то, что устал, на то, что слова молвить не может.
      Нет, не то. Все же твердость и разум. Это подходит больше. Хотя, как знать?
      Вот, задал задачку! Ай, да Николай! Писатель, чтоб тебе пусто было!
      
      Вот Боркин, сосед, когда умирал, матерился, хорошо помню. У матерного слова тоже много значений, но никто, и я, в том числе, особо и задумываться не стал. Потому что теми немногими словами было сказано все. Казалось бы, ругнулся - а вся жизнь как на ладони. И потом, Боркин, когда умирал, знал, что умирает, чувствовал. Последнее слово должно быть емким и понятным. Николай как будто умирать не собирается. Дышит спокойно, сопит.
      
      Просто устал с дороги, захотел поспать, чтобы потом, проснувшись...
      Вот только не мог он дожидаться, когда проснется. Нужно было сейчас же, сию минуту сказать что то очень важное. И ехал он для того, чтобы сказать что то очень важное. Самое главное, самое сокровенное. Что же это, самое сокровенное? Получается - орех.
      Почему орех? Что за орех?
      
      Николай Антонович Продин спал сутки. Чуть больше. Проснувшись, как это часто бывает в подобных случаях, он не сразу сообразил, где находится. Новое его местоположение было, как минимум, странным. Сундук, склеп, что то в этом роде. Душный теплый запах опасности. Лезвием у самых глаз ослепительная полоска света. Попытался протянуть руку, не смог. Отлежал. Ноги точно связал кто то. Тугие больные узлы на коленях. Что за чертовщина? Прислушался. Ватная тишина.
      
      Это мне снится, спасительная надежная мысль. Закрыть глаза. Попробовать закрыть глаза.
      Глаза не слушались
      - Так и есть, сон. Нужно успокоиться. Все как нибудь устроится само по себе. Сколько раз бывало такое? Похмелье? Нет, это - другое.
      Прислушался
      Ходики. Поступь хромоножки. Сколько им лет?
      Тишина.
      Ну, вот же она, долгожданная тишина. Успокоение.
      Покой. Покой. Покой. Покой. Покой.
      Однако тревожно. Воистину, от себя не убежишь.
      
      Где то в отдалении с эпическим скрипом разверзлась дверь. Приглушенные голоса, смех.
      
      Не стараются говорить тихо. Нисколько не стараются. Забыли про меня, а, скорее всего, уже выпили. Нужно просыпаться, вставать. Сколько я спал? Сколько теперь времени?
      
      Николай Антонович предпринял еще одну отчаянную попытку переменить положение. Тщетно. Голоса и смех приближались. Уже можно было разобрать некоторые фразы.
      - Свежий воздух для них губителен
      - Сколько он не был здесь?
      - Тише. Он, наверное, еще спит.
      - Да уж сутки спит, пора вставать.
      - Он хотя бы живой?
      - Живой, живой. Гала, накрывай на стол. Что там у тебя, вареники?
      - Я и салат из курочки сделала. Слушай, а он не привез грецких орехов?
      - Я не видел.
      - Ну, давай, буди его. Столько спать - вредно.
      - А вареники?
      - И вареники будут. Все будет. Иди.
      - Водочка в холодильнике?
      - У тебя одно на уме.
      - Как же, брат, все таки.
      - Давай, давай.
      - Я задал вполне конкретный вопрос.
      - У тебя одно на уме.
      - Вопрос.
      - На уме. - Вопрос
      - На уме.
      Шаги. Округлились, приблизились. Заиграла шелковая ниточка света
      Что такое? Надо бы крикнуть.
      Собравшись с силами, Николай Антонович крикнул.
      Ни звука. Вместо этого, полон недоумения, совсем близко голос брата, Ничего не пойму.
      - Что такое? - Его нет
      Шаги. Много шагов.
      - Когда он ушел? - И куда, самое главное? - В уборную, наверное. Сейчас придет. - А вот, Гала, и грецкий орех. Как по заказу. - Один? он что, один орех привез? - Не знаю
      - Давай этот пока. Где у тебя топорик?
      
      Все пришло в движение. У Николая Антоновича закружилась голова. Приторно сладким комом к горлу подступила тошнота.
      Да что же это? Что со мной происходит?
      Последнее, что он почувствовал - черный с миллионом пронзительных брызг удар.
      Всё.
      
      ***
      
      Каравай.
      Название, а в данном случае имечко - мужского рода. Женщине не подходит, хотя внешне рыжая проводница - именно, что каравай. Но не годится. Нужно что нибудь в том же духе, что нибудь похожее, но другое.
      Пусть будет Хлебная баба.
      Не знаю, хорошо ли это? но вот Хлебная баба. А больше и подбирать ничего не стану.
      
      Итак, Андрей Сергеевич с желтушным узлом белья в дверях проводницы, Хлебной бабы, источающей доброту и уют.
      - Что ты спросил, мальчик?
      Улыбается всем телом. От ее тяжелого шепота хочется спать. Что теперь совсем некстати, так как Суглоб должен вот вот явить себя.
      - Я спросил, скоро ли будет Суглоб?
      - Так ты присаживайся, а я тебе подскажу. Вещи собрал?
      - Да. Вот.
      - Это белье, вижу. Положи под стол. Свои вещи собрал?
      - У меня все с собой.
      - То есть, ничего нет?
      - Ну, как же? сумка.
      - Да разве это сумка? А ты присаживайся. Здесь, напротив.
      Благово складывается вчетверо на полке против проводницы.
      Хлебная баба и сама зевает, - Все будет хорошо. Дурацкая фраза, но ведь так оно и есть?
      - Не знаю.
      - А ты верь. Верить нужно. Без веры что у нас останется? Ничего. То то и оно.
      Толстое тепло наваливается на Благово. Опасность скорого сна видится неотвратимой, - А долго поезд стоит в Суглобе?
      - Господи, да какая разница? Закроешь глаза, откроешь, еще раз закроешь, еще раз откроешь, вот ты и в Суглобе.
      
      Все последующее осмыслению не подлежит.
      Такая вот женщина, абсолют простоты, по идее должна излагать свои мысли также просто и ладно.
      Что можно было ожидать от нее?
      Предположим, она могла бы предложить баранок или водки.
      Предположим, она могла бы пожаловаться на негодяя мужа, маленькую зарплату, поведать волшебную историю о деревенском детстве, наполненным красным медом и колючими травами, рассказать о семерых своих малютках, опухших щеками и ягодицами от изобилия материнского молока. Не знаю, что еще, но все, чтобы она предположительно не рассказала, должно было иметь отношение к большой и грустной родине, услышать и узнать которую может только сам Господь и никто больше.
      Однако речь Хлебной бабы - совсем иное.
      Речь Хлебной бабы привела Андрея Сергеевича к мысли о том, что Суглоб действительно близок.
      А именно: Суглоб уже здесь и точка возврата пройдена.
      
      Закроешь глаза, откроешь, еще раз закроешь, еще раз откроешь, вот ты и в Суглобе.
      Скажи, мальчик, а ты не чувствуешь воронку в самом слове Суглоб? Нет?
      А не боишься, что эта воронка проглотит и сварит тебя, еще и до дна долететь не успеешь?
      Вор"онок становится все больше. Уж как я их чувствовала всю жизнь, и опасалась, и стороной обходила, а все же попалась.
      Что ты так смотришь на меня? Да да да. Я уже сварена. Вкрутую. Да что я тебе рассказываю? Ты и сам все видишь.
      Не веришь? А ты послушай. Вот, к примеру, лютая зима. Какие неприятности несет в себе лютая зима? Да, в сущности, никаких. Холодно, но всегда можно одеться потеплее - оделся как следует, и холода уже нет, как будто и не было никогда, как будто и не бывает его вовсе. Скользко, но всегда можно подобрать обувь с такой подошвой, что гололед нипочем. Кажется, никаких особенных сложностей. Но...
      Но что, прости, делать с этими крохотными как яблочные зернышки малютками, что снуют туда - обратно. С санками или без санок?
      Ты видел их? обращал внимание на них?
      Ты не видел их. Не обращал внимания, не хотел. Да и молод еще.
      И не спорь, ты очень молод. Сам недавно таким малюткой был.
      Был такой малюткой? был? Скажи по совести.
      А санки у тебя были? Были, куда же без санок зимой.
      
      А вообще не всякий их заметит малюток тех. Не хотят замечать. Не нужны они никому.
      Как страшно. Малютки никому не нужны. В кои то веки?
      Ты пока не поймешь. Молод еще. И не спорь
      Не представляешь, как быстро они мчатся, эти маленькие скороходы. Пусть его снуют, но ведь они просвистывают прямо сквозь тебя, прямо сквозь тело, и не важно, как ты одет. Хоть платками обвяжись.
      Я люблю платками обвязаться. Кочан капусты, ни дать, не взять.
      Хоть тулуп одень. Насквозь. Навылет. Да.
      А эти парочки молодые? Парочки, парочки. Видел их? Еще недавно были горячими, как пирожки, любо дорого посмотреть.
      Любовь, гадство. Против любви не попрешь. Уж это ты запомни.
      И не сопротивляйся. Любовь, мальчик - это приговор. Свыше.
      
      Ты еще не влюблялся? Вижу, что не влюблялся. Ничего, ничего, подцепишь эту заразу. Все болеют, рано или поздно. Но это такая хорошая болезнь. Ты ее не бойся.
      Главное не вздумай вешаться или вены резать. Не вздумай, а то знаешь, мода такая пошла. Мода у них. Повесишься - поплачут, и забудут. Уже через год забудут.
      Нет, помнить будут, конечно, но не так, как положено.
      Фотографией станешь. Был человеком, а стал фотографией, понимаешь? То же самое, но ни рукой, ни ногой не пошевелить, даже не моргнешь, если ты - фотография. Ну, что это за жизнь? согласись.
      О чем я?
      Ах, да, парочки.
      Парочки, парочки, парочки... Никому не нужны. И парочки тоже никому не нужны. Но, не об этом речь. Только что целовались, миловались, говорю же, горячие, как пирожки. И лоснились как пирожки. И - на тебе! На твоих глазах превращаются в одну двойную сосульку и падают.
      Это - завсегда.
      Ты, может быть, в силу молодости, не замечал, а я знаю наверное. Падают.
      Со свистом.
      Но не вниз, как положено, а вверх
      Быстро быстро. Как и те сиротки, что с санками или без санок. Понимаешь, о чем я?
      Ну, что же ты? Сиротки снуют, парочки падают. Быстро быстро.
      И вот о чем я думаю - а не они ли решетят небо то? Ты же понимаешь, что небо - не только там, наверху. Небо вокруг нас.
      Так что мы с тобой, мальчик, небожители.
      Не веришь?
      А туман, что такое туман? Он же и наверху и внизу. Видишь, как просто. А ты и не думал об этом.
      Ну, да ладно. Другое. Ты не заметил, что с некоторых пор наше небо в дырочку? Нет?
      Отчего же, в таком случае, ворон становится все больше и больше? Голубков не стало, а ворон - видимо невидимо.
      А знаешь ты, что скоро от этих самых ворон уже и шагу ступить будет нельзя?
      Все изменилось. Все все.
      Это не обязательно к худшему. Просто все стало по другому. Не заметил?
      Что то совсем не так.
      
      Ну, так я вот о чем. Пришла с улицы, размотала свои платки, гляжусь в зеркало, батюшки светы! Да я же вся красная, как рак вареный. Сварилась, стало быть. Покуда разглядывала этих свистунов скороходов, и сварилась. А это называется "рот не разевай".
      Ты рот никогда не разевай. Ты в этом своем Суглобе удивляться станешь, помни, что я тебе сказала. Видишь, я красная вся, сварилась? Продина, твоего дружка как увидела, что он в гудок превращается, да да да, в самый настоящий паровозный гудок, так меня и ошпарило. Ну, понятно, почему.
      Из воронки еще никому выбраться не удавалось.
      А ты будь внимательным, может, повезет.
      И еще помни - откуда приедешь, туда и уедешь.
      Это ты должен помнить, чтобы не расстраиваться, а то нафантазировал себе всякого, наверное?
      Откуда приедешь - туда и уедешь.
      Еще говорят, "от себя не убежишь". Но я этого не люблю. Глупость какая то. Что значит "от себя не убежишь"? Конечно, не убежишь. Это все равно, что сказать "ночью темно" или "повсюду оспа". И так понятно.
      Видишь ли, зло не обязательно в поступках. Зло разлито как молоко из кринки, и если ты этого не видишь, это не означает, что этого нет.
      Вот сидит себе сапожник в жаркой своей будочке и высекает серебряным своим молоточком искры. А каждая искра - чья нибудь смерть.
      Далеко, где нибудь в пустыне.
      А, может и в доме напротив.
      
      Что, напугала я тебя? А ты меня не бойся. Я тебе так скажу, себя бойся. И не обижайся на меня. Мы сами себе такие враги - ух!
      
      Ну же, закрывай глаза. Суглоб.
      
      Глава вторая
      
      Суглоб проступает.
      
      ...болота, болота, болта, болота, желтый, желтый, желтый, все оттенки, все оттенки, желтого, желтый, желток, гузка, куриная, куриная гузка, же , желтуха, гузка, куриная, куриная гузка, ча , ща , ча , чеснок, чесночок, чок, чесночок, чеснок, агония, агония чеснока, агония чеснока, чахотка, жир, рыбий жир, мышь, мыши, мышь, летучая, летучая мышь, лампа, "летучая мышь", з, дно, поздно, не поздно, не так поздно, поздно, не так поздно, кашель, ша , кашель, мыло, кашель, влажный, влажный кашель, кондуктор, кашель кондуктора, собаки, кашель собаки, нить, сожрала, сожрала, сожрали, сожрала нить, сожрала нить, желтую нить, желтую, желтую, у, угроза, лимон, угроза лимона, глаз, глаза, глазунья, глаза, в глаза, в глаза, желтый, все оттенки, все оттенки, желток, желтого, желток, желтого, го , ого, мо , лимон, пусть, лимон, слепень, слепни, слепой, слепота, лимонная слепота, лимонная слепота, слепень, лы, лыла, мыло, мыло ли? мыло? слепни, ни, ни ни, а, лапы, а лапы? sos, сосна, сосновые, сосновые лапы, сосновые лапы, ре, прелые, прелые, прелые лапы, перловка, год, голод, город, город, далеко, нет, не город, город, нет, далеко, город далеко, ча , моча, там, моча, моча, детская, детская моча, ослиная, ослиная, ослиная моча, здесь, цыплята, поступь, цыплячья, цыплячья поступь, зыбко, зыбкая, зыбкая поступь, зыбкое, что то зыбкое, здесь, что то зыбкое, здесь, цыплята, опять, цыплята, мертвые, цыплята мертвые, мертвые, фа, фонари, аж, мышь, летучая, летучая мышь, лампа, летучая мышь, лампа, фонарь, фонари, кривые, кривые фонари, фонарики, фонарики, ко , ковыль, желтый, желтый ковыль, желтый, желтый ковыль, ту , ду , думать, тугодумы, гнилушки, плач, еврей, евреи, плач, еврейский плач, жемчуг, жемчужный плач, ча , палач, эх, эстрада, утонула, утонула, эстрада утонула, вода, воды, отошли, воды отошли, вода, под водой, эстрада, под водой, агу, агушеньки, агу, гул, нет, гул, нет гула, гул, а, а тоска? тоска, ка , ща , кладбища, нет, перемены, непременно, попеременно, мо , молчание, непременно, кладбище, как еще? еще как, ша , шляпа, око, около, вымокла, вымокло, мыло, пенится, пенится, нам, ням, ням ням, Вьетнам, Мьянма, пул, пусть, мокло, вымокло, всё, джонка, всё, все, дно, на дне, джонка, джонка, худая джонка, на дне, шерсть, как еще? еще как, шесть, шестерка, шестерочка, шесть, шест, шерсть, ш ш ш, пчелы, тучные, тучные пчелы, шерсть, ш ш ш, пчелиная, пчелиная шерсть, ча , ща , пе , перчатки, как? ша , ча , перчатки, как? как перчатки, у, клубок, еще, еще клубок, ча , перчатки, то то, пусть, пустота, пустое, папирус, Гоби, пустыня, Гоби, непременно, Шамо, мо , Шамо, имя, имечко, им, мена, подмена, имена, пусть, и пусть, пусть имена, имена, имена, желтые, желтые имена, желтые имена, жаркое, женино, женино жаркое, да , ца , дацан, пыльца, календарная, календарная пыльца, темная, темная пыльца, ча , чернь, но, тс с, сырость, сырость, но, опять, вот опять, Сахара, сытая, сытый, сыт, Сахара, ужель, сытая Сахара, ужель, тряпье, сваляться, тряпье, сваляться, катышки, катышки, верблюд, верблюжье, верблюжий, верблюжий горб, где, клочья, верблюд, горбатый, горбатый верблюд, да, спит, да, спит, сейчас, сейчас, уснет, да, спит, сейчас, уснет, нет, ша , шествие, шествие, сумасшествие, сумасшествие, sos, ла, ла ла, лов, улов, слова, право слово, дом, желтый, желтый дом, право слово, пост, постой, постояльцы, ча , по , почтальон, письмо, бывший, бывшие, бывшее письмо, бывшее письмо, храп, храп, санитар, из ста, храп, санитар, храп санитара, хоцца? хоцца? а? аз, санитары, санитары, э э, постояльцы, эка, эка важность, пуща, пущая, пущая важность, че , вар, самовар, черный самовар, их, пых, пыхтеть, потеть, пыхтеть, аз, вар, самовар, черный, пыхтеть, лопнуть, еще бы, лопнуть, тс с, затухают, затухают, и вновь, и вновь, медяки, зеленые, зеленые медяки, гниль, быль, гниль, гниение, медь, медный, медяки, треск, потрескивает, то, то то, что то, что то потрескивает, потрескивает, гул, гниль, гниение, треск, Египет, треск Египта, а там, а там, хлебцы, мокрые, хлебцы мокрые, жижа, жизнь, жив, живые, разумеется, разумеется, во, пить, пиво, пиво пить, же , желе, желчь, пузырь, пузыри, пузырь, желчный пузырь, е, подъезд, кыш, кыш, кошачье, кошачьи, следы кошачьи, заячьи, ничьи, у, гул, угол, уголки, губ, уголки, глаз, вал, обвал, подвал, марево, подвал, и марево, и мудрецы, и лежбище, и бродяги, и мудрецы, и бродяги, капуста, а капуста? и капуста, а, квашеная, а квашеная? а капуста? а пирог? а капуста? и, и жалоба, и жалобы, и жалоба, рыба, рыб, рыба рыб, бак, рыбак, жалоба, рыбак, лунь, луна, лечь, конечно, лечь, конечно, луна, лунное, мотыльки, мотыльки, мотыль, лень, ну, ветошь, люто, слон, нюни, слюни, жу , журнал, журналы, и чай, и божество, чайные, божества, чайные божества, божества чайные, шел, шаг, шах, мат, шахматы, шахматы, слон, ладья, конь, ферзь, королева, пешки, пешки, пешки, пешком, но, пропасть, провал, плоскость, пасть, желтая, плоскость, желтая плоскость, желтый, зев, желтый зев, до, дно, пусть, глубоко, уже глубоко, пешки, круглые, головки, круглые головки, круглые, хлам, хам, хлам, холера, из, низ, Хорезм, из Хорезма, ле , холера, мор, морилка, ля, малярия, медь, метить, медь, маляр, где, малярия, тошнота, уж как, тошнота, уж как, зов, чей, зов, желтый, желтый зов, желтый, желтый зев, желтуха, пул, аул, Вельзевул, зов, Вельзевул, если, если, точить, точить, в ночь, ча , одуванчики, одуванчики, чего, чрево, ромашка, чрево, чрево ромашки, чрево, то, самое то, чрево, чего, чахлый, чахнуть, чих, липа, липа ли? лоб, лоб, лоб, лоб, лоб, обморок, да, голод, да, обморок, голод, мед, мед, мед, треп, а Треплев? а лев? а мертвый? мертвец, мертвый? мертвый лев, мертвый, тоже, тоже мертвый, ва , голова, нет, боль, вы, я, вы, увы, ох, чахотка, чахотка, был, были, мед, уснут, сейчас уснут, ау, засыпают, мед, липовый, липовый мед, горный, горный мед, Шива, живот, живот Шивы, око, око Шивы, сок, морковный, морковь, морковный сок, пусть, сок, пусть сок, тон, кон, картон, дрова, персики, персики, персики, дрова, преют, персики, преют, дрова, дрова, утроба, утроба. Вешенка, век, стол, леший, столешница, век столешницы, путь, шелк, путь, шелковый путь, глух, глухой, глухарь, барабан, чик, Чак, барабанщик, глухой, глухой барабанщик, глухота, глухота барабанщика, палочки, пяльцы, пальцы, пальцы, Эванс, Бил Эванс, Эванса, пальцы Билла Эванса, старик, смерть, смерть старика, старик и его смерть, пора бы, пора бы, лунатик, наволочка, наволочка лунатика, волоком, волоком, сыр, сомбреро, брынза, масло, брынза, масло, чары, Богучар, масло, лень, лев, помню, помню, еще, помню, Аннушка, Аннушка, Аннушка пролила, что? пролила, что? или? И, им, нам, им, дым, Индия, опять, гул, арба, раб, арабы, арабы, а гул? гул, море, мертво, Мертвое море, желтый, желток, море желтое, Желтое море, а как же? топь, и топь, и тоска, и топь, тоска, тоска, тоска, болезнь, море, морская болезнь, лис, желтый, желтый лис, лис, лиса, лисонька, Лизонька, рыжая, рыжая, рыжая лиса, ржа, ржавеет, ржавчина, рыжая, ухо, рыжее ухо, рыжее ухо рыжей лисы, ох, изжога, из, и, измена, цвет, нет, измена, ик, заика, мело, похмелье, лис, фас, сфинкс, оскал, оскал, сфинкс, метла, метет, помет, курица, помет, курица, куриный, куриный, куриный помет, ах, Аннушка, ах, пролила, пролила? пролила, точно? точно, очень, точно очень, пролила Аннушка, Анна, слой, толстый слой, помет, куриный помет, кура, курник, ах, курник, няня, няня, а няня? и няня, мешкать, не мешкать, насмешка, то, это, и это, насмешка, это, насмешка, сушить, сушить, осушить, нет, возможно? невозможно, можно ли? нет, невозможно, нет, Нелли, а Нелли? нет, лис, листья, ширь, жир, широкий, листья, широкие, листья, хищные, листья, яд, суд, простуда, яд, ять, жевать, нет, листья, но, мокро, мокро, все, мокро, листья, болеют, листья болеют, болеют, болеют, еж, вареный, еж, жар, жир, капли жира, капли, мутные капли, пламя, жидкое, жидкое пламя, щи, хвощи, вещи, вещи, шар, шаркуны, вол, обл, око, волоокий, язь, как язь, ряска, ряска, ёк, опенок, кад, закат, ладно, ладно? ладно, подкладка, кад, закат, заката, томление, млеть, умиление, томление, чем? что? печень, печь, ах, страх, желтый, желтый страх, желтый, желток, печень, треск, треска, ноготь, деготь, перья, Сальери, сова, пальцы, пальцы совы, не Эванс, нет, не Эванс, сова, пальцы совы, курил, нет, тюрьма, ах, тюрьма, нет, щи, щеки, подельник, понедельник, подельник, щеки, щеки подельника, подушка, подушка подельника, щека, щека понедельника, ельника, ник, пот, складки. в складках, складки, пот, в складках, в складках, доски, доски, утонуть, не утонуть, не утонуть бы, бы, бы, не утонуть, не утонуть, обл, вол, дол, подол, желтый, желтый подол, ос, полон, ос полон, полос, доска, ржа, жар, ржавчина, ржа, ржавчина, чернь, печенье, пусть, печенье, пусть хоть, пусть хоть, пусть хоть так, пусть хоть печенье, печенье, песок, песочное печенье, печенье песочное, воз, вяз, воз, вязнет, вязнет, вещь, вящий, пальцы, пальцы вязнут, пальцы, о, пальцы, сова, пальцы совы, вязнут, солярка, чеснок, чесночный, чеснок, душно, уж, душно, уж как душно, удушье, подушка, без подушки, под подушкой, душно, уж как душно, он, не он, он, поклон, и поклон, слаб, и слабость, и труха, игуана, хвост, игуана, хвост игуаны, веко, змей, змея, где? в корзине, корзина, змея, а в корзине змея, ноготь, ноготок, коготь, ноготь, курить, курильщик, ноготь курильщика, нога, ноги, ноготь, коготь, медведь, капкан, пакля, капкан, а индус? а дочь индуса? а дочка? а дочка индуса? где? октябрь, просто, так просто, октябрь, просто октябрь, нет, так, не так, просто, нет, желтый, желтое, желтая, тень, желтая тень, грузная, о, тень, корь, Корея, кореянка, кореянки, кореянка, тень кореянки, пусть, кореянка, пусть, копоть, пусть, еще, еще, копоть, немного, мена, неметь, медь, непременно, много, немного, и желтый, и желтое, и жидкий, и жидкое, и топь, и топленое, ух, брюхо, вал, подвал, валиться, навалиться, брюхо, брюхом, млеть, мяу, млеть, мямлить, мяу, псы, псина, псы, плести, плеть, эпилепсия, псы, р ры, раз, уговор, вор, разговор, кад, ряд, рядок, порядок, припадок, уж, уже? уже? му , Мурка, жмурки, жмурки, йо йо, танец, танцы, нет, не танец, глянец, нет, остров, нет, остов, остров, рыбий остров, рыбий остов, хлев, хлев, рыбий хлев, сон, клякса, клякс, клаксон, кад, припадок, он, поклон, поклоны, бьет, бьет поклоны, бьет поклоны, мах, еще, мах, еще, мах, взмах, очень, очень, медленно, медленно, медленный мах, но, ша , ши , шипение, суп? не суп, сопение, суп? не суп, ступор, кыш, дышать, нечем, дышать нечем, дышать, нечем дышать, нечем дышать, нечем, нечем дышать, жужжание, ж ж ж...
      
      ...ветерок, серебряный, серебряный ветер, ветерок, ветер, серебряный ветер, воздух, глоток, глоток воздуха, еще, еще, глоток, воздух, воздух, серебряный воздух, с с, серебряный, серебро, серебряный, воздух, серебро, серебро, легче, легче, полегче, как будто, как будто легче, как будто полегче, с с с, стрела, свет, свобода, там, нет, там, с с с, от, свет, свобода, нет, сюда, слюда, свист, свист, стрела, свист стрелы, но, о, олово, оловянный, шар, олово, оловянный, око, высоко, высоко, очень, очень, очнь высоко, а здесь? а здесь? сзади, позади, сзади, позади, то, не то, позади, здесь, а здесь? сеть, легкая, легкие, сеть, апрель, свирель, свиристель, легкая, легкая, легкая сеть, нет, не видно, нет, не видно, смотреть, не рассмотреть, смотреть, не рассмотреть, не высмотреть, с с с, свист, прохлада, цыган, свист, свист цыгана, свист, свист, всюду, повсюду свист, отсутствие, олово, слово, отсутствие, свирель, свиристель, свирель, с, свежесть, о, р ры, опять, опять, рыбы, о, белые, белые рыбы, рыбы белые, белые, белые, вол, белый, белый вол, волы, волна, волны, пресная волна, пресная, бриз, серебряный, серебряный, серебряный бриз, твердь, верь, не верь, ветер, ветер, бриз, лезвие, лаз, лис, весь, лезвие, лезвие, дыры, до дыр, редко, редкий, редкие, деревья, не деревья, редкие, бегом, бегом, кол, дол, дырокол, частокол, до, деревья, з, з зы , узоры, взор, узоры, Сафо, Сафо, фас, фрактал, фас, фрактал, бес, свист, вечность, бесконечность, уф, река, полотно, полотно реки, пила, полотно пилы, ловит, не ловит, болид, целлулоид, здесь, здесь же, высоко, совсем, совсем высоко, и, и, и, зуммер, з з, зуммер, о, Оз, синь, синий, синева, синий, синь, синька, синька, синь, деревья, нет, деревьев нет, нет деревьев, больше, нет больше, нет больше, деревьев нет, пусть, грусть, пусть, простыня, чем? бесконечность, чем? сон, со сна, простыня, синь, синька, да, синька, синяя, синее, пятна синьки, стон, о, стон, стекло, да с, стекло, о, лязг, брызги, стекла, все, все, все, соль, все же, соль, соль, каменная, каменный, соль, поваренная, вар, поваренная соль, поваренная соль, сто, сотня, сто, каменная, соль, каменная соль, сто, струны, струны, струна, спираль, си, смерть, нет, чибис, нет, смерть, нет, не, за, не за... не за горами, за горами, нет, чибис, кол, укол и, наш, шанс, штырь, нашатырь и, холод и, ожог, да, декабрь, ожог, да, пусть, и пусть, ну и пусть, спина, немая, немая спина, спина, иней, ха, иней, ла, скол, около, около, ха, леденцы, мята, птицы, птиц, птицы, спиц, спицы, птицы, и птицы, серые, серые птицы, много, ша , большие, больше, еще больше, большие, серые, большие, серые, птицы, большие, тс с, сойки, сам, просвет, сам, сойки, синий, синь, само, самое, просвет, на просвет, резкость, свист, просвист, з з, резкость, зияние, зерно, зернистое, зернистое, да, зернистое, зуммер, зияние, зола, линии, алюминий, там, алюминий, легко, легко, смех, нет, смех, но, миска, звенит, миска, мимесис, смотри, посмотри, мимесис, лишь, лишка, свищ, суть, ча , чья, чье, свист, присвист, из, из за, миска, привкус, тал, металл, привкус, и металл, и ш ш, и шлемы, холод, холодно, холод, шлем, шлемы, холодные, холодные шлемы, здесь, копья, здесь, мавр, здесь, литавры, литавры, вода, воды, ода, вода, свобода, нет, серебро, нет, свобода, серебряная, свобода серебряная, нет, пар, из, из за, пар, испарина, течь, постичь, испарина, постичь, бриллиант, бриллианты, о, бриллиант, о, бриллианты, бриллиант, бриллианты, цепь, пусть, цепь, цепочка, лоб, упереться, в лоб упереться, колени, упереться в колени, колени, холодные, холод, холодные колени, руки, холодные руки, совсем, совсем холодные, кость, кости, косточки, косточки, кости, обморок, рок, ша , ща , щиколотки, щекотно, песок, песок, зубы, на зубах, песок на зубах, уже, скрип, телега, скрип телеги, уже, скрип, половицы, скрип, половицы, ловец, ловцы, здесь, везде, ловцы, терция, три, трение, твердь, тормоза, свист, и свист, и свист, снова, снова, свист, тормоза, а скрежет? зубы, з з, зубы, совы, засовы, ты, я, ты, бинты, бинты, бинты, ты, босиком, босиком, жим, ужимки, жим, мим, ужимки, ужимки, мим, соль, солоно, солоно, но, скрежет, уже, скрежет, дон, кто, дон, наконец, Дон о Кихот о, конец, наконец, то, наконец то, конец, солоно, полосы, полосы, полоса, лак, лакировка, лак, уже лак, опять, вспять, лак, лак и лак, нет, не то, не тот лак, но, вскользь, скользить, по , скользнуть, поскользнуться, поскользнуться, пасть, не пасть, упасть, не упасть, упасть, не упасть, стыть, застыть, остыть, стоп, акция, акция, акция, стыд, нет, стыд, нет, нет, оса, осы, голые, оса за осой, осы, полоса, осы, акция, пусть, лед, лед, хрупкий лед, брызги, хрупкий лед, скорлупа, лед, скорлупа, чисто, чисто чисто, па, скорлупа, скорлупка, лед, лед, лед, из льда, изо льда, пауза, пауза, чисто...
      
      ...хорошо, хорошо, о, хорошо, да, хорошо, да, хорошо, да...
      
      ...плюх, плюх, топот, белый, топот, белый топот, шагом, шагом, шолом, шолом, ша , откуда, дух, под дых, дышать, одышка, передышка, ложь, ложе, юдоль, лечь, видится, видится, лечь, видится, прилечь, лечь, обернуться, оборачиваться, не оборачиваться, обернуться, завернуться, кокон, кокон, окно, еще окно, огни, уже, огни, уже огни, уже много, огни, до, не до... день, да, день, да с, искра, спички, теплые, теплые, спички, спички, шинель, уж, сапог, сапоги, валяные, валяные сапоги, вата, твердь, вата, ватник, вата, ватник, Ватто, уж, теплушка, вот, живот, опять, ять, вот, живот, живот, куда как, живот, мягкий, мягкий живот, мягкий живот, мягкий, но, слон, прислониться, щека, прислониться, живот, Шива, Шива, нет, Шива, там, Шива, нет, лень, лень уже, лень, бремя, беременная, вот, живот, шествовать, шествие, шествовать, путешественник, живот, путешественник, Вишну, но, новое, все, новое, все, нарыв, вал, вар, ворочать, ворочаться, круглый, округлое, шар, округлое, шар, смола, воля, смола, шар, смоляной, мор, морока, коморка, ложь, лошадь, шаль, тишина, домой, домой, занавески, домой, и шторы, и домой, и сад, там, сладкое, лишь, теплее, теплее, тепло, дыхание, теплое дыхание, вулкан, жерло, вулкан, живое, все, живое, жерло, вулкан, клубок, клубочек, глупость, звери, глупые, глупые, глупые звери, дрема, дремать, дремлют, гул, дремлют, гул, дремлют, звери, дремлют, звери дремлют, клубок, в клубочек, свернулись, в клубочек, нега, лакомство, кресты, кресты, идут, старухи, идут, собаки, идут, старухи, идут, идут, иду, идем, и что же? что же? иду, иду, и что же?..
      
      ...пепел, асфальт, пепел, пепел, асфальт, твердь, твердый, твердь, суд, ус, сущее, щетина, сухой, асфальт, сухой асфальт, уже, сухой асфальт, но, лужи, лужа, лужи, позади, лужи позади, лужи уже позади, резь, резкость, ре, линзы, реализм, черт, предметы, цветные, черт, предметы, пестрые, пестрое, пестрота, Пеструха, все, предметы, да, конфетти, как будто, каркас, сакральный, карст, денежки, бумажные, денежки, бумажные денежки, бум, бумага, бумазея, бум, там, дом, там, пол, трель, пол, половичок, ха, коврик, ха, ковер, рухнуть, бред, надо, надо же, нужно, надо же, мук'а, обваляться, мука, блин, блинчик, ваш, лаваш, маета, ми, мешок, можно, ми, мешковина, мог, много, о, мешок, живое, живой, живы ли, ближе, еще, ближе, живое, живые, мешок, шок, мешки, шастают, шастают, жив, живые, мешки, живые, клубы, клубится, клубится, клубни, хлебать, клевать, клевали, расклевали, халва, хлев, там, разлюли, ближе, жалость, жаль, пол, там, ходят, ходят, лежит, кто то, ходят, ход, пол, капли, дом, пилюли, дом, пилюли, пилюли, глубоко, каша, щенки, кашель, влажно, да, кашель, да, опять, опять, глухой, глухие, глухой, глухота, но, молоко, парное молоко, лов, ловля, лов, улов, и, пар, много, пар, много, лечь, опять, лечь, нет, молоко, млеть, молоко, молочный, чем, вот, ложка, вот, дерево, деревья, дерево, было, было деревом, было всем, будет, дрожь, слегка, дрожь, будет, ложка, стол, стул, пусть, скамья, пусть, скамейка, скамьи и, скамьи и, нет, лечь, надобно, надобно, лечь, нет, ливер, пир, ливер, потом, следы, потом, гул, глубина, глубокий, глубокие, ох и, само, там, следы, будут, да, ушиб, башня, башни, ближе, там, ушиб, чужой, чужое, лечь, весть, что, вещать, весть, невеста, там, невеста, паче, почем, чем, пусть, пачкаться, испачкаться, невеста, невестой, что, пачкуны, и, пучок, и Чук, чукчи, чукчи, были, да, крючок, но, крючок, что это? что это? день, день, да, день, ведать, ведун, неведение, введение, неведение, но, пыль, да, ноги, да, пыль, напылить, вспылить, сполохи, сполохи, переполох, лег, прилег, лег, клекот, лег, клокочет, каракуль, кочет, клокочет, ворс, врос, ощупь, на ощупь, нет, вперед, нет, вперед, вперед, вот, овчина, вот, волнение, лечь, вовлечь, и вата, и водка, ягнятка, мать, ягнятка, мать, мять, измять, мятый, мятый, стакан, пусть, стакан, а как же? а? как же? для, полынья, ну, водка, ну, резьба, мусор, мусор, крошки, крошить, накрошить, крошка, окрошка, слова, окрошка, трошки, потрошить, потрошитель, еще, еще, потрошитель, нет, да, требуха, да, опилки, опилки, завитки, завитушки, вензеля, петли, петли, грунт, грунтовка, плевки, пятна, перламутр, раковины, ракушки, ракушки, голоса, гулкие, голоса, гулкие голоса, но, невнятно, но но, скулит, кто то, что то, скулит, пес псарня, там, поскуливает, пять, пятиться, пятки, пятки, горят, пятки горят, золото, золотом, горят, золотарь, беда, золотарь, кровь, брызги, брызги, куш, еще куш, кишечник, кровь, вар, кровь, пар, пар, клубок, еще клубок, пар, ага, улей, улей, полон улей, далеко, еще далеко, галеты, галеры, галерея, картотека, шатер, шатры, гетры, узел, морской, узел, веревка, воры, веревка, увы, вить, вести, плести, хитро, уж хитро, плетение, хитросплетение, слоги, слова, слова, слоги, муравьи, муравейник, куча, шевелятся, все шевелятся, плести, заплести, расплести, зыбкое, и и...
      
      ...зыбкое, зыбь, зыбкое, нет, не удержать, лад, взгляд, не удержать, нет, сирена, вой сирены, гладкий, нет, вой, нет, сирена, среда, там, идти, идти, ягодицы, ягодицы, ягода, арбуз, ягода, путь, плоть, плоть, нырнуть, нырнуть бы, нырнуть бы, с головой, без головы, с головой, голова, лохмотья, лакомые, лохмотья, горы, сахарные, горы, голова, тряпичная, голова, колено, колени, голени, голь, колени, преклонение, коленопреклонение, окурок, еще, качает, карачки, на карачках, на куличиках, куличи, замша, запах, запахи, запах, резины, запах, кожи, кожа, животное, ого, животное, да, запах, горемыка, жаль, кража, жаль, бежать, жевать, бежать, мозжечок, уже, перебежчик, гюрза, лента, гюрза, тянется, тянется, потянется, тенета, есть, тенета, есть, новости, какие, новости, фикция, фук, за фук, фантики, фантики, паучки, паучки, гонец, спит, гонец, лень, ах, ленивец, ах, кома, день, громада, громадный, там, день, в аккурат, зиккурат, опять, зиккурат, снова, снова, да, в небо, прямо, зиккурат, так ли, поворот, выверт, вельвет, поворот, еще, еще, коловорот, лестница, лестницы, яма, ух, яма, просьба, пузыри, пузыри, метить, пометить, метки, сажа, немного, сажа, еще, непременно, уголь, пусть, крот, кроты, подпол, там, подпол, крот, нора, дно, нет, солнце, нет, дыра, нет, что, ух, скопление, оскопление, люди, люди, вот они, вот они, там, нет, блюда, блюдца, блюдце, блюдо, базар, мелкий, базар, круглый, да, базар, белесый, белесый, опаска, с опаской, у у, усталость, у у, гул, гул, гульба, головы, головы, головастики, глухота, глухие, глухонемые, пни, пень, пни, пелена, компания, червь, червоточина, пусть, коричневый, кочки, компания, баул, баулы, толстый, баул, плечи, ну, плечи, язык, язычок, язык, чаша, миг, мигнуть, подмигнуть, лаз, лазить, соблазн, блазнить, поблазнить, белочка, белок, босяки, плевок, плюнуть, снуют, снуют, хруст, хромота, еще хромота, хруст, белый хруст, белена, мне, немой, немота, мне, тугая, немота, здесь, всяк здесь, всяк здесь, треск, Грум, триппер, три, пусть, тридцать три, триста тридцать три, Грум, морока, речь, чья, речь, нет, чаща, там, бежал, убежал, идти, тащить, идти, тащить, утащить, удила, зоб, бузина, занозы, колени, волоком, волоком, пусть, маета, мерзость, забытье, жим, ляжки, жаль, желание, выскочить, выскочить, куклы, блохи, куклы, блохи, волоком, волоком, перекатом, перекатом, иду, иду, топот, топот, торг, торговцы, торговцы, мулла, лама, мало, кон, карты, кон, кости, костяшки, там, перепелка, перепелочка, ком, кол, груз, укус, горн, ноги, ноги, нога, звонок, звонки, звоночки, три, тридцать три, трюмо, тренога, стреножить, три, трата, три, черт, воротничок, воротничок, щель, еще, щель, щели, глухо, так, глухо, наглухо, до ста, сто, до ста, высь, ввысь, высота, высота, но, удав, там, удавка, там, вниз, вниз, но, вверх, но, вниз, ах, уловка, вот, безволие, вот, плеть, лесть, влачиться, мямлить, влачиться, мямлить, мать, лепетать, мямлить, лепетать, галстук, жилы, галстук, лама, галстук, кричат, еще, кто, кричат, даль, далеко, дальний, и, там, еще, еще, воля, воля ли, воля, ах, кричат, далеко, идут, идут, кто, идут, едва, суть, едва, идут, еще, несут, кто, тон, тела, терпеть, едва едва, треть, три, ладонь, ладони, ладошки, пот, потеть, запотеть, запотели, запотело, зеркало, все, запотело, пятна, ладони, ладошки, пятно, милый, пятно, милые, пятна, еще, еще, пятна, пятна, да, люди, там, люди, люди там, там, люди, или, люди, или, лепет, или, хлопья, хлоп, крен, нет, хлопушки, там, хлопушки, нет, хлопоты, плен, пленение, ложь, блаженство, блажь, боль, блаженство, нож, нет, лицо, чем, лицо, ниц, ниц ли, линии, линии, нет, свет, вниз, вниз, свет, да, сушь, нет, тишина, тишина, сердце, тишина, пусто, пульс, тишина, шествие, сошествие, нет, Су су су суглоб, да а а а...
      
      Можно, конечно можно пропустить данный фрагмент. Да вы, наверное, так и сделали. Но, в таком случае, вы не ощутили того ни с чем несравнимого восторга, что испытывает и поезд и железнодорожный путешественник, погружаясь в так называемую зону турбулентности, а по сути в пространство Гипербореи, где абсолютное счастье и бессмертие ждет их всегда и навсегда.
      Так что, пожалуйста, вернитесь, и прочитайте еще раз. Лучше вслух. Пусть негромко, пусть шепотом. И вы станете другим, новым человеком. Не исключено даже, что вас на некоторое время перестанут узнавать близкие. Признайтесь, разве вам иногда не хочется этого?
      
      ***
      
      На станции Суглоб впечатления от дорожных моих собеседников все еще тлели во мне, подобно угольям, то разливаясь алой волной, то забываясь серебром.
      
      Забегая вперед, замечу, с тех пор нечто подобное испытываю я всякий раз, когда в моей жизни появляются литературные люди. Так именую я не только и не столько людей, склонных к сочинительству, но также и тех, что, возможно, не заражены писанием и к самим книгам не испытывают ни малейшего почтения, однако так или иначе поразили мое воображение чудом, внешностью или беседой. Согласно некоему непостижимому рисунку судьбы с того момента, как я поднялся по опасным ступенькам поезда, обреченного на Суглоб, мне встречались преимущественно (хотелось сказать исключительно) такие люди.
      
      Хотя поверить в это просто невозможно, я стал меньше думать о Гиперборее. На какое то время вот эти самые литературные люди вышли на первый план. Стоило мне закрыть глаза, перед тем как уснуть или днем, чтобы на мгновение отключиться от разнообразия или однообразия, тотчас являлся кто нибудь из них и принимался рассматривать меня с детским любопытством. Иногда просто рассматривал, иногда говорил что нибудь в унисон непрекращающемуся внутреннему моему диалогу, иногда звучало что нибудь неожиданное, даже нелепое, на первый взгляд.
      Подчеркну, только на первый взгляд.
      
      Велись, да и по сей день ведутся бесконечные беседы о писателях. Реже - о художниках. Главный вопрос, чего они все хотят? Могут ли они просто и кратко сформулировать свой вопрос просьбу человечеству? А мог бы я, будучи писателем, сформулировать такой вопрос? И, если все же его сформулировать, не исчезнут ли в таком случае сухие листья из гербариев и не отстранят ли от последнего полета вдрызг напившегося накануне Антуана де Сент Экзюпери?
      Вообще моим заметкам, если они когда нибудь все же увидят свет, можно было бы дать подзаголовок "Ложные воспоминания о писателях Земли русской, других земель, и немного о художниках".
      
      В кажущихся нелепостях всегда или почти всегда вибрирует такая гулкая сущностная нить, что в невидимом отдалении крепко связывает отсутствие и присутствие.
      
      Иногда мне демонстрировались разные фокусы. Вот одна женщина из судьбоносного поезда, сам не знаю, почему не описал ее прежде, из лени, наверное, зевнула, и во рту у нее я увидел детскую головку. Золотистое такое темечко. Вышло что то наподобие фокуса с яйцом, но совсем другое.
      Самое любопытное в этой сценке то, что я нисколько не удивился, но подумал, - вот, еще один маленький человек. Ни грамма смущения, что обыкновенно поселяется в нас при виде чужой наготы или еще чего нибудь необъяснимого.
      Младенец - и хорошо.
      Хотя, что уж тут хорошего, когда младенец изо рта торчит?
      Зевота ушла, женщина улыбнулась мне материнской своей улыбкой округлой и немного бессмысленной.
      Я подумал, если ее не смущает ребенок во рту, почему он должен смущать меня?
      Вероятнее всего, это - намек.
      А дальше - разнообразные мысли, наития, догадки по этому поводу и по другому поводу, и так далее, и так далее...
      
      Вот я сейчас в вашем присутствии закрываю глаза.
      Ну, что?
      Так и есть. Кто то из литературных людей.
      Пока только силуэт.
      Кто же это?
      Проводница?
      Веретено?
      Продин?
      Складывает руки в карманы брюк, смешно поворачивается на месте, укоризненно (ай я яй) качает головой, показывает язык.
      Продин.
      Так я и думал.
      Да, разумеется, и проводница, и Веретено - лакомые, я бы даже сказал, сказочные персонажи, но Продин - это... это - такой... такое!..
      
      ***
      
      Отец отца не встретил своего внука.
      Мертвенно белесый поутру вокзал оживляли только собачки.
      Теперь я называю их мои собачки.
      Это - не метафора. Собачки поджидали именно меня.
      
      Отряхнув с себя пыль, я, обращаясь вовсе не к ним, и вообще ни к кому, спросил, - А что, есть у вас здесь проститутки?
      Проститутки? Какие проститутки? Почему проститутки? Зачем проститутки? Откуда?
      Ума не приложу.
      Надо же такому случиться?..
      
      ***
      
      А, между тем, в то мгновение, когда моя правая нога коснулась благословенной земли Суглоба, мысли мои бродили совсем в иных угодьях.
      Сейчас расскажу.
      
      По обыкновению поворотные моменты моей жизни сопровождают ложные воспоминания о Хемингуэе. Воспоминания с привкусом героизма. Лучшее средство от трусости и волнения.
      В то мгновение, когда моя правая нога коснулась благословенной земли Суглоба, я представлял себе как рябой с похмелья громовержец достает из сырой охотничьей сумки бутылку рома с пошлой оранжевой этикеткой, пунцовое мясо, и, провалившись в тень секвойи, с шипением растворяется в ней.
      Здесь он уснет.
      Нет, не навсегда.
      До величественной смерти ему остается еще двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней.
      
      Наперед я планировал заглянуть в его кишащий мраморными от крови быками и черноглазыми ротозеями сон, что то еще...
      
      И вдруг, на тебе, - А что, есть у вас здесь проститутки?
      Зачем, почему?..
      
      Да как же? яснее ясного, легкодоступные женщины явились прямехонько из железнодорожных бесед. Но ведь я отдавал себе отчет, сколь остра и коварна эта мелодия. Я всегда... всю жизнь... и вчера... и, будучи еще мальчишкой, подсматривал за собой и, рот на замок, Боже упаси, ни при каких обстоятельствах не пускал в себя этот волнующий, самый ядовитый из всех ядов мальчишеский яд. И, уверяю вас, мне казалось, да нет, я был убежден в том, что зело преуспел в своих стараниях. Я даже чувствовал озноб неловкости за своих собеседников, то и дело преображавших эфир приторно запретными темами за их беспомощность перед инстинктом.
      И вообще это не мое, и мне этого не нужно, и я не женат, и не буду женат, и девственен, и это меня нисколько не тяготит, нисколько не тяготит, и все такое прочее, и вдруг, на тебе, - А что, есть у вас здесь проститутки?
      
      Получается, язык мой не просто враг мой, язык мой мне не принадлежит. Вот что получается.
      Надо же такому случиться?
      
      С этим - всё.
      Это неинтересно и будет беспощадно вымарано.
      
      ***
      
      А вот дальше - интересно.
      Дальше - действительно интересно. И кувырок, и пища для размышлений философам и биологам.
      Дальше - шок и воздушный поцелуй.
      Если стоите - сядьте.
      Или, как принято с опаской и намеком говорить в триумфально покрывшем всех и все воровском Вавилоне - присаживайтесь.
      Хотите, верьте, хотите - нет, мои собачки потупили взоры
      Это не мое воспаленное воображение - факт. Факт, потрясший меня до глубины души.
      Стыдно.
      Честное слово - стыдно.
      Что делать?
      Незамедлительно просить у них прощения?
      А не покажется это странным?
      Кому? Собачкам? На вокзале больше никого нет.
      
      ***
      
      Кстати.
      Тема, заслуживающая отдельного разговора.
      Существуют ли в природе пустоты?
      Что происходит в коридоре или соседней комнате или кухне в тот момент, когда я, убежден в собственном одиночестве, свернулся под бесконечно желтым одеялом с головой, пытаясь задремать, точнее, отстать от роя крохотных колючих событий, имитирующих судьбу?
      Что происходит между случайно брошенным предсказанием и его всегда неожиданным воплощением?
      Чьи молоточки стучат по наковаленкам?
      Чьи пальчики запутывают волосы?
      Чьи губы сдувают пенку с молока?
      Кто целится косточкой в нёбо?
      Кем и каким образом исполняется наша нечаянная воля?
      Кто руководит проделками нашей памяти и связанными с этим как бы случайными встречами?
      
      Без особенного с нашей стороны сопротивления, приученные к закономерностям, мотивам и вере на слово, мы слепнем сызмальства, чем, вне всяких сомнений существенно облегчаем жизнь обитателям параллельного мира.
      
      Каково им там, героям и труженикам пустоты?
      Не тесно ли?
      Мне представляется, что совсем не тесно.
      
      Или вот - еще мысль. Посетила меня следом.
      Несколько неожиданная мысль.
      
      Возьмем любой день.
      Нет, не любой, скучный именно день. Один из тех дней, что лучше бы его и не было, так жаль растраченного времени.
      Навсегда ли он останется таковым?
      А не будет ли этот день потом, по прошествии жизни, казаться нам замечательным? очень даже замечательным, полным грудного счастья днем? Таким же запашистым и светящимся, как прежде ненавистная поездка в лес с инородными однокашниками, мокрыми ногами и разбитым носом?
      
      С другой стороны, не грех ли жаловаться на некоторые знания, предметы и явления сокрытые от нас навсегда?
      Да разве я, да все мы готовы лицезреть какого нибудь удильщика с исцарапанной кошкой физиономией или, напротив, гигантскую болотную выпь, затаившуюся в углу между шкафом и стеной?!
      
      Да, не след расставаться нам с верблюжьим своим одеялом из детства. А потому ни при каких обстоятельствах не следует забывать о близости искушений и безумия.
      Когда бы это было так просто исполнить.
      
      ***
      
      В общем, я сробел
      Признаюсь, сробел.
      Не спросил прощения у своих собачек.
      Спешно сменил тему, как говорится, перешел к делу как будто... при этом краска на лице... ужас, одним словом, - И где мне искать Якова Благово?
      Представляете себе сценку? Этакий увалень выбрасывается из поезда, глаза безумные, одышка, и, одним выстрелом, можно сказать дуплетом, - А что, есть у вас здесь проститутки? и здесь же, - Где мне искать Якова Благово?
      Эх!
      
      ***
      
      Дальше - интересно.
      Вот дальше - интересно, честное слово.
      Дальше - озноб и помешательство, и букет фиалок.
      
      Мои собачки проявили несказанное понимание и благородство. Уж не знаю, оценив ли мое смущение, заслышав ли знакомое имя, они, как мне показалось, нет, я уверен в том, тотчас простили меня, оживились и вскочили с очевидной готовностью проводить до самого дома.
      И проводили до самого дома.
      Разноцветные мои собачки.
      Да.
      
      Что можно сказать в заключении?
      На меня обрушилась дружба.
      И я понял, что это навсегда.
      Да.
      
      Собачки навсегда.
      Да.
      
      ***
      
      Жираф появится позже.
      
      А, может быть, и не стоило говорить о жирафе, теперь его появление не будет столь эффектным. Но, в конце концов, здесь не цирк, и всякий раз преподносить сюрпризы не входит в мои задачи.
      
      ***
      
      Наверное, смерть Хэма представляла собой жуткое зрелище. Уж чем чем, а малокровием он точно не страдал...
      Постоянное общение с быками, их размалеванными палачами и прочее...
      
      Разумеется, разумеется, я собой недоволен, по отношению к себе полон серьезных сомнений, даже иронии, но...
      Только ли со мной такое происходит?
      Спросите себя, можете ли вы, способны ли вы по настоящему, без скидок и поблажек, по большому счету, вне странных или критических обстоятельств, каждодневно управлять своими мыслями и словами?
      Каждодневно.
      Что скажете?
      
      ***
      
      Где то там...
      На патриархальной медовой поляне...
      Кое кто голенастый, далеко не ума палата и отнюдь не Голиаф, играет... в прятки.
      Хотя, согласитесь, это непросто - играть в прятки на открытом пространстве, в особенности, если это - плывущее от запахов клевера и иллюзий пространство.
      Онемевшее от пестрых запахов и шорохов пространство.
      Пространство обморок.
      При игре в прятки в таких обстоятельствах приходится ложиться животом или спиной в ледяной кипяток травы, невзирая на ожоги ядовитых красных муравьев прикладывать ухо к слепящей земле, набивать рот пресной ватой воздуха, и...
      И здесь возникает вопрос, - А стоит ли так затрачиваться?
      Согласитесь, играть в тюбики в таких обстоятельствах было бы гораздо проще.
      Знаете, как играют в тюбики?
      Не знаете.
      Этого никто не знает.
      Единственное, что можно сказать об игре в тюбики, это то, что речь идет о тюбиках с красками, а также то, что это - самая азартная игра в мире.
      Ставка - жизнь, не меньше.
      Такие дела.
      Такие дела, брат.
      
      Иногда можно и самим собой поговорить. Не самое худшее времяпровождение.
      Попробуйте.
      
      ***
      
      Явление жирафа
      Нет, нет, еще не время ему являться.
      А Эрасту Нарядову - в самый раз.
      
      ***
      
      В сотканном из пыли ветхом солнце мастерской Эраста Нарядова роскошествует женское тело. Белое, но живое. В отличие от самого Эраста и его картин. От осознания одиночества телу легко и просторно: укладывается на диване, руки за голову, сплетает и расплетает крупные ноги, осторожно пьет кофе из перламутровой ракушки, долго потягивается, наклоняется за оброненной черепашкой заколкой без страха явить тайное место. Тело ведет себя так, будто ни в мастерской, ни на всем Божьем свете нет никого больше. Во всяком случае, складывается именно такое впечатление.
      Эрасту Нарядову, обугленному бородой и болезнями молодому старцу не хочется рисовать. Лет пять, как ему не хочется рисовать. Лет пять, как ему ничего не хочется. Ибо конец света, по его наитию, настал и дальнейшая ловля кувшинок бессмысленна, если не сказать, преступна.
      Постно, обыденно и неспешно в мастерской. Терракотовая черепашка, запутавшаяся в вате между оконных рам, нисколько не привлекает к себе внимание. Одно только живое пятно... нет, вот, нашел еще одно - рубиновое вино в бокале. Горит, пульсирует...
      
      Эраст пьет.
      Притом пригласил натурщицу Зою.
      Зачем?
      Пригласил, заплатил деньги.
      Зачем?
      Пригласил, заплатил деньги, велел раздеться, прищурившись, смотрел, как юрко она выскальзывает из одежд, вспомнил знакомую по пленэру лаковую змейку. Отошел, прищурился, замер, подошел, приблизился, пересчитал брызги родинок на спине, не пропали? взял за руку, повернул, еще повернул, еще раз повернул. Закрыл глаза, открыл глаза, отошел, прищурился, замер. Отвернулся к окну, закурил...
      Зачем?
      
      ***
      Уж если речь зашла о литературных людях...
      Ну, хорошо, вернемся к этому позже.
      
      ***
      
      Сдержаннее в любви.
      Сдержаннее в любви, твержу я себе точно заклинание, приступая к разделу, развивающему тему собачек.
      
      У многих авторов вследствие избытка чувств, собачки дохнут. Тому есть множество литературных примеров, от уже упомянутого Тургенева до Троепольского и Сергиенко. Собачки, их хозяева, родные хозяев у таких авторов бывают биты, несчастливы, болеют, умирают и так дальше. Как будто речь идет не о собачках, а о выдающихся людях (смотреть глава первая).
      Мне это не подходит.
      И не для того произвели мы на свет собачек, чтобы умерщвлять их своей ненасытной нежностью.
      
      Совсем недавно я узнал и с радостью принял теорию, согласно которой человек произошел совсем не от обезьяны, а неизвестно от кого, но, в свою очередь, является прародителем медведей и собак. Подтверждение своей гипотезе ученые нашли, сравнив нижние конечности вышеуказанных представителей фауны. Все же, как не поворачивай, наука - главное.
      
      Мои собачки сыты и веселы. Мои собачки произведены на свет, чтобы утешать и смешить людей. В этом у меня с ними много общего.
      
      Э, да что там?! Мои собачки изысканы.
      Знаете, какой у них окрас?
      
      ***
      
      Здесь небольшое отступление.
      Сравнительно недавно я научился погружаться в томительные и бурлящие бездны словарей. Сам не знаю, как и, главное, зачем это произошло, но, что случилось, того не отнять.
      Меня облепили мириады диковинных и жадных как жалоба слов, дрожащих от нетерпения проникнуть, прокрасться, прошмыгнуть, забраться и поселиться в вас навсегда. По крайней мере, до благодатного и окончательного рассвета деменции.
      
      Знаете, что такое деменция?
      Слабоумие.
      Слово слабоумие порождает жалость, деменция же - нечто утонченное.
      
      Обожаю утонченное. Обожаю народное, кажется уже говорил об этом, и утонченное. Казалось бы разного поля ягоды, однако же...
      Думается, утонченного мне не хватало в детстве. Равно, как и народного. А природа требует.
      
      Только вслушайтесь - деменция.
      Хочется надеть запонки и отправиться куда нибудь в испанский ресторан.
      Ну, да Бог с ней, с деменцией.
      
      И при первом оглушительном знакомстве со словарем, и в последствие, когда я уже окончательно понял, что избавиться от словарной зависимости не в силах, мне, хотите, верьте, хотите - нет, не было страшно.
      Совсем.
      Мало того, каждый раз отправляясь в бездну, я испытывал сравнимое разве только с манным сном удовольствие и подобие неги.
      Мне казалось, что я, точно начинающий гимназист, наливаюсь некоей доселе неведомой радостью.
      Вот и теперь, изволите видеть, радость во мне.
      И прежде и теперь.
      Радостью этой делюсь с вами, и не желаю знать, готовы ли вы принять мой дар, по причине того, что нетерпение делиться радостью больше меня и сильнее меня.
      
      ***
      
      Итак.
      Каков окрас моих собачек?
      О!
      Здесь и вердепешевый, и гридеперливый, и пюсовый, и бланжевый (у Иллариона) цвета. Согласитесь, у изысканных собачек и окрас должен быть изысканным.
      Илларион - самый крупный в собачьем стане. У него каштановые с коричневыми родинками глаза и черные реснички, как у зебры. При другом окрасе, его вполне можно было бы принять за небольшую зебру.
      У вердепешевого Фомы ресниц вовсе нет, а нос - красный, как у клоуна. Наверное, в роду у него были альбиносы. Наверное, он самый настоящий альбинос, только не моется. А мыться Фома, понятное дело, не любит, потому что каждый раз после купания сгорает на солнце.
      Из двух зол выбирают то, что мельче.
      Гридеперливый красавец Гоша слегка грассирует, отпускает бороду и обожает индийскую музыку. Лет тридцать назад это могло шокировать, но теперь, когда на улицах нередко можно встретить буддистов - ничего особенного. Гоша, разумеется, обожает буддистов, так как при их появлении тотчас проникается прошлым и будущим.
      Пюсовый, ближе к камелопардовому, Патрик Браун, не имеющий ничего общего с Патриком Брауном из моей американской трагедии (см. Глава первая), напротив, тяготеет к алкоголикам. Он сам галантен и задумчив как алкоголик.
      
      Вот, для сомневающихся - неопровержимое доказательство подлинности моих наблюдений. Автор вымышленной истории, ни при каких обстоятельствах не допустил бы повтора в именах своих персонажей, тем более, равновеликих персонажей.
      
      ***
      
      Без водки мир был бы другим.
      Некоторым своим мыслям я удивляюсь не меньше вашего, милый сердцу читатель.
      
      Кстати, как вам понравились мои новые слова?
      От них исходит едва уловимый запах миндаля, разве не так? Мне и хотелось, чтобы раздел, развивающий тему собачек, имел именно такой запах. Никаких намеков на яд. Просто запах миндаля. Почему бы и нет? Не о волках же, в конце концов, идет речь?
      
      О волках - отдельный разговор.
      Не теперь.
      
      Скажу одно, волков никто не отменял.
      И об этом, на всякий случай, следует помнить.
      Скажу одно, волк где то рядом.
      Не всегда, и не обязательно, но...
      Скажу одно, волк вам - не конь и не его копыто.
      Немного прямолинейно, но соответствует истине.
      И будет об этом.
      
      ***
      
      Возвращаемся к собачкам.
      Компания была бы не полной без Черныша. В имени его и окрас, и рост, и сущность.
      Кто то должен лаять?
      Вот - весь мой собачий (по аналогии с журавлиным) стан.
      Романтики, вольнодумцы и... романтики.
      Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш, самый голосистый.
      Радужный стан.
      Пять душ.
      Также обожают куриную шейку, также обладают способностью вызывать перистые облака.
      Одним словом, красные собачки, синие собачки и золотые собачки.
      Как у Тонино Гуэрра.
      
      Не исключено, что от собак, в свою очередь, произошли журавли.
      
      ***
      
      Полтора часа безмолвия.
      Полтора часа меловых движений.
      Ослепительный балет.
      Плоский балет.
      Настенный балет.
      - Зачем? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Что? - в свою очередь спрашивает бывший художник Эраст.
      - Зачем ты приглашаешь меня? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Что? - в свою очередь спрашивает бывший художник Эраст.
      - Зачем ты приглашаешь меня, платишь деньги, зачем? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Что? - спрашивает бывший художник Эраст. Удивлен.
      - Зачем, - спрашивает теплая натурщица Зоя, - зачем ты пригласил меня, заплатил деньги, велел раздеться, зачем? Смотришь, прищурившись, приходишь, уходишь, пересчитываешь родинки на моей спине, зачем? Берешь за руку, поворачиваешь, закрываешь глаза, открываешь глаза...
      - Нет...
      - Закрываешь глаза, открываешь глаза, приходишь, уходишь, прищуриваешься, замираешь, отворачиваешься, поворачиваешься, меня поворачиваешь, ходишь, стоишь без движения, молчишь, говоришь, не говоришь - зачем? Куришь. Куришь зачем? Много куришь. Зачем? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Представления не имею.
      
      Лукавит.
      
      ***
      
      А как обстоят дела на самом деле?
      
      ***
      
      Ну, что, мистер Поллок, не передумали играть со мной в тюбики?
      
      ***
      
      Мое знакомство с Суглобом началось со Скучной площади, где нам с собачками пришлось задержаться на некоторое время.
      На Скучной площади у моих собачек было важное дело - они встречали автобус.
      Они всегда встречают этот автобус, и великое счастье, что я выпал из поезда чуть раньше, иначе им пришлось бы разрываться, моим собачкам.
      
      Мы в этом мире теснейшим образом связаны с животными, но почему то крайне редко вспоминаем об этом. Напрашивается набившая оскомину метафора - вспоминаем о правой ноге, только когда она заболит.
      Хотите спросить, почему не о левой?
      А потрудитесь ка сами ответить на свой вопрос.
      
      Прибывает.
      С опозданием на сорок семь минут.
      Точно Голлем, готов рассыпаться на ходу, изъеденный ржой и бранью, косматый от стрекоз и бабочек, кургузый и крутолобый маршрутный автобус номер пятьдесят один прибывает на Скучную площадь с опозданием на сорок семь минут.
      Сам не знаю, как мне удалось запомнить все эти цифры.
      
      После того, как плотоядный увалень, крякнув, замирает посреди мертвенной проплешины, распухшие от трудов и ожидания пышного урожая пассажиры, один за другим начинают открывать глаза. Темный до сего момента салон занимается мутным свечением, и узкие дверки с лязгом разверзаются.
      Садоводы не спешат выходить. Конечно, после трехчасовой тряски по ямам и ухабам им, груженым тюками и котомками, трудно покидать сросшиеся с их телами кресла, чтобы стать пешеходами, но не это - главное. Главное - то, что они уже давно не знают, куда и зачем им двигаться дальше. Точнее, их больные ноги знают дорогу и непременно доставят их по домам, но сами они, за три с лишним часа бездействия, находятся как бы в летаргическом сне. Что то или кто то должен их разбудить.
      Водитель?
      Исключено. За время путешествия они привыкли к его кашлю и брани.
      Кто же разбудит отяжелевших героев повседневности?
      Угадайте.
      
      Конечно же, Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш. Вот зачем мои собачки спешили на Скучную площадь.
      Начинает Черныш. У него пронзительный альт. Когда Черныш берет верхние ноты, стекла автобуса мелко дрожат и покрываются изморозью.
      Бас Иллариона извергается точно лава, сметая на своем пути развороты газет, мотки крапивы и прочие клочья.
      Теплые голоса Фомы, Георгия и Патрика Брауна позолотой заливают растрепанное поле.
      И прозрение, и благость, и радуга.
      
      Один за другим ездоки приходят в себя, еще недавно несчастные, а ныне счастливые и помолодевшие они ступают в большой мир, разверзают авоськи и узлы и дарят певцам разнообразную еду и ласки.
      Я, как вы понимаете, стою неподалеку.
      Одна маленькая, очень маленькая, напоминающая далекий пожар, старушка подходит ко мне и спрашивает, - Это ваш хор?
      - Что?
      - Я спрашиваю, это ваш хор?
      - Нет, - отвечаю я.
      - Это ваш хор, - не унимается карлица, - Имейте в виду, вам не удалось меня рассмешить. Разбудить? да, а рассмешить не удалось.
      - Почему вы думаете, что мне хотелось рассмешить вас?
      - Точно так.
      
      С тем, чтобы предупредить дальнейшую дискуссию, старушка становится на цыпочки, прикладывает длиннющий свой указательный палец к моим губам и тотчас удаляется с гордо поднятой головой.
      На смену карлице тотчас приходит новая, напротив долговязая и дружелюбная с ног до головы укутанная пуховыми платками путешественница. Полевая кукла - приходит мне в голову. Она кланяется в пояс и провозглашает, - Благоденствие.
      
      Вот оно, равновесие.
      
      Теперь капусту и горох почти что не сажают. Можно купить в магазине.
      Купить можно, но что?
      Капусту?
      Горох?
      
      ***
      
      - Много куришь. Зачем? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Представления не имею.
      - Тебе говорить не хочется?
      - Нет.
      - Я пойду.
      - Нет.
      - Почему?
      - Я пью вино, разве не видишь? Хочешь вина? Хорошее вино.
      - Плохое.
      - Мне хотелось бы думать, что это хорошее вино.
      - Думай, пожалуйста.
      - Это хорошее вино.
      - Хорошее.
      - Это действительно хорошее вино.
      - Не сомневаюсь.
      
      - Ты, наверное, уверена в том, что хороша собой? - спрашивает бывший художник Эраст.
      - Да.
      - А на самом деле?
      - Я действительно красивая женщина.
      - Это плохо.
      - Почему?
      - Для меня плохо.
      - Почему?
      - Мне отказал вкус.
      - Тебя сложно понять.
      - И не нужно.
      - Такие штуки задевают.
      - Какие штуки?
      - Разучился беседовать с женщинами?
      - Не хочу. Давай оставим это.
      - Давай оставим.
      
      - Долго ты намерен держать меня здесь? - спрашивает теплая натурщица Зоя.
      - Куда то спешишь?
      - Не особенно.
      - Я доплачу.
      - Хорошо. Скучно.
      - Пожалуйста, не спеши.
      - Не спешу.
      
      - Ты нервничаешь? - спрашивает бывший художник Эраст.
      - Немного.
      - Почему?
      - Я всегда нервничаю, когда чего то не могу понять.
      - Что ты не можешь понять?
      - Не буду спрашивать.
      - Правильно.
      
      - Мне немного не по себе, - шепчет теплая натурщица Зоя.
      - Скучно?
      - Кружится все.
      - Голова?
      - Мастерская.
      - Может быть, выпьешь вина?
      - И так все кружится.
      - Хорошее вино.
      - Я пью кофе.
      - А может быть, вина?
      - Нет. Не знаю.
      - Хорошее вино
      - Плохое.
      - Мне хотелось бы думать, что это хорошее вино.
      - Ну, что же?
      - Мне хотелось бы, чтобы и ты так думала.
      - Зачем?
      - Потому что это действительно хорошее вино.
      - Да будет так.
      - Это действительно хорошее вино.
      - Не сомневаюсь.
      
      - Ну, и? - спрашивает бывший художник Эраст.
      - Что?
      - Как насчет вина?
      - Ты алкоголик?
      - Скорее всего. Попробуешь?
      - Я напьюсь.
      - Нет.
      - Я быстро хмелею.
      - Нет.
      - Я напьюсь.
      - Нет.
      - Напьюсь.
      - Нет.
      - Напьюсь.
      - Нет.
      
      ***
      
      Глаза натурщицы Зои приобрели небывалый при таком освещении каштановый оттенок, лоб покрылся испариной. Возникший исподволь гул, гул на цыпочках, гул, который способен уловить исключительно чуткий человек, каковым без сомнения являлся Эраст Нарядов, свидетельствовал о том, что ее терпению пришел конец. Не будь этого звука, вопрос, что задала Зоя, мог бы застать нетрезвого творца врасплох, не будь этого гула, и не будь Эраст Нарядов, вне зависимости от степени опьянения, исключительно чутким человеком, что, вообще, происходит?
      
      Когда бы вопрос натурщицы застал художника врасплох, вероятнее всего последовал бы ответный вопрос, призванный уточнить, что хочет услышать в ответ Зоя, что она подразумевает, какого результата хочет добиться, и как, вообще, представляет себе дальнейшую жизнь после сказанного, в таких обстоятельствах и в столь ультимативной форме.
      Однако, как вы уже догадались, Нарядов, хотя и пьян, но пошит не лыком.
      Ответ последовал незамедлительно, и твердо, если не сказать жестко, расставил, выражаясь шахматным языком, фигуры в исходные позиции, - А, по большому счету, ничего не происходит. Коротаем время. Играем, если угодно.
      Хотя Зоя и была обескуражена столь мощным ответным ударом, сильной женщине хватило самообладания погасить его, да еще приправив капелькой иронии, - И как называется эта игра?
      - Игра в тюбики.
      - Так вот, какая она, игра в тюбики?
      - Ты слышала о ней?
      - Еще бы.
      - От кого?
      - От Поллока.
      
      Нарядову начинает казаться, что он хватил лишку, - Да? Но... Поллок, насколько мне известно, не приглашал натурщиц.
      - Да. Они ему не нужны.
      - И, потом, это было очень давно, вы не могли быть знакомы.
      - Это было недели три назад.
      
      Нарядову начинает казаться, что он наконец то сходит с ума, - Исключено.
      - Я - честная девушка.
      - Да, да, ты честная, добрая и честная девушка. Хорошая, очень хорошая девушка. Да. А как звать твоего Поллока?
      - Джексон.
      - Кто он?
      - Кондитер.
      
      Нарядов смеется с облегчением.
      Нарядов закатывается от смеха.
      Нарядов закашливается и чернеет.
      Зоя испугана, - Тебе плохо?
      - Хорошо, хорошо. Мне замечательно. Так что же, что же, он знает игру в тюбики, твой кондитер Поллок?
      - Нет, иначе он рассказал бы мне правила.
      - Да, это та самая игра. Игра аскетов и мудрецов.
      - Почему аскетов и мудрецов?
      - Попахивает глупостью.
      
      Ну, что же? Выражаясь шахматным языком, игра сделана.
      Сеанс продолжается.
      Любовь непобедима.
      
      С этим великий Джексон Поллок покидает страницы нашего романа.
      
      ***
      
      В дверях стоял не белый кит.
      Половина, нет, четверть белого кита.
      Кит сморщился и покрылся бурыми пятнами.
      Может быть, я вырос. Может быть, причиной тому - игра освещения.
      Отчего то стал картавить.
      Может быть, я просто не заметил этой его особенности при первой встрече.
      Так или иначе, отец отца отворил дверь и обрушил на меня фундаментальный кашель с клубами табачного дыма пополам.
      - Закурил, - приветствует он меня, по всей видимости, самым важным известием за последнее время, - Что, встретили тебя собачки?
      - Собачки?
      - Собачки, собачки. Не делай вид, что не знаешь, о ком идет речь.
      - Действительно.
      - Что означает действительно?
      - Действительно, мне показалось, что они встречали именно меня.
      - Тебя, кого же еще? Прости, я не пришел.
      - Да.
      - Я не пришел потому, что не выхожу из дома одиннадцать лет. Без малого. Не могу.
      - Плохо себя чувствуете? - тщетно ненавидя себя, стараюсь придать своему и без того сделавшемуся елейным голоску еще больше подобострастия.
      - Сразу же перейдем на ты, если не возражаешь. Мне так будет спокойнее. Видишь ли, мне хочется быть уверенным в том, что мы родственники.
      - Плохо себя чувству... ешь? - Выдавил я, с трудом.
      - Как сказать? Что может сказать о самочувствии человек, который одиннадцать лет как умер?
      - Простите? Я не совсем...
      - Прости.
      - Прости, да. Прости, я не совсем...
      - Умер. Одиннадцать лет назад. Без малого. А ты, наверное, хотел бы усесться дедушке на колени и шептать о своих маленьких бедах? Дедушка. Смешно, да? Что, не похож я на дедушку?
      - Все не так плохо, - родил я кромешную нелепость, что немедленно отозвалось улыбкой на его лице.
      - Верно говоришь. Ты уже посмотрел город?
      - Только Скучную площадь.
      - Вот оно что? Встречали автобус?
      - Да.
      - Ну и как?
      - Что?
      - Познакомился со счастливыми старухами?
      - Откровенно говоря, я не заметил в них признаков счастья.
      - Конечно, конечно. Их счастье - особенное. Пока ты не умеешь различать счастье. Здесь нужно пожить некоторое время. Между прочим, они все тоже умерли.
      - Когда? - более абсурдного вопроса не придумать, но меня можно понять.
      - Кто то раньше, кто то - позже.
      - Я хотел задать другой вопрос, да теперь позабыл.
      - Я пошутил.
      - Как?
      - Я все время шучу. Это помогает справляться с недомоганием. Здесь все шутят.
      - Зачем?
      - А как же? А ты серьезный малый.
      - Да, наверное, не знаю.
      - Трудно тебе придется.
      - Но мне казалось...
      - Ничего, ничего. Скоро всему научишься. Ты же никуда не спешишь?
      - В каком смысле?
      - Не торопишься возвращаться?
      - Не знаю.
      - Со мной не играй. Незачем. Я действительно мертв как штукатурка. Ха ха ха. Не бойся. Ничего не бойся. Ты попал в железные объятия. Наконец то ты попал в железные объятия. Ты же к этому, стремился, сиротка? Видел бы тебя теперь отец!
      - А где он? - апогей глупости, но меня можно понять.
      - Пойдем на балкон, покажу тебе город. Не разувайся и не обращай внимания на беспорядок.
      
      ***
      
      Это я подсмотрел и подслушал. Где? Не помню. Когда? Давно или недавно, не важно. Другой человек спрашивает: Дедушка, зачем ты умер?
      Ответ: Я так хотел, что бы хоть кто нибудь меня полюбил.
      Другой спрашивает, не я. И дед у него другой, совсем не похож на моего.
      Так, к слову пришлось.
      
      ***
      
      - Счастье тех старушек со Скучной площади - особенное. Пока ты не умеешь различать счастье. Видишь ли, для того чтобы по настоящему научиться различать счастье, нужно успокоиться. А ты теперь не спокоен, и не был никогда спокоен, боюсь, что и в будущем вряд ли сумеешь обрести покой.
      - Почему?
      - Падок.
      - Как понять?..
      - А так и понимай. Падок. До всего, что связано с движением, хитрыми замыслами и коварными замыслами, страхом обладания и нетерпением обладания, пищеварением вообще и в частности, сокрытой плотью и сокрытым духом, сумасшедшим здоровьем и заигрыванием с болезнями, пощечинами и нравоучениями, словом, со всем тем, что составляет страсть к животному раю, его датам, нарядам и ритуалам. Хотя виду не подаешь. Стесняешься. Робок. Я прав?
      - Да, наверное.
      - Но свое счастье поджидаешь?
      - Не знаю.
      - Поджидаешь, поджидаешь. Как паучок. Как маленький паучок. Или черепашка. У меня четыре черепашки живут. Хочешь познакомиться?
      - Не сейчас.
      - А что это такое, счастье, знаешь? Нет. Не можешь знать. Пока человек беспокоен, он знать, что такое счастье не может. А оно уже было. В самом начале. Было и забылось. Напрочь. Как будто и не было его. Не понимаешь меня?
      - Почему же?..
      - Нет, не понимаешь. Попытаюсь объяснить, хотя, честно говоря, шансов мало.
      Видишь ли, человек счастлив по определению. Он изначально создан таким, и оставался бы таковым до конца дней, когда бы не взаимодействия. Как только бедолага попадается в тенета взаимодействий - конец котенку. Понимаешь?
      - Не очень, признаться...
      - Чего ты не понимаешь?
      - Вот, взаимодействия - что это?
      - Для начала рассмотрим, что такое человек без взаимодействий.
      Человек без взаимодействий лежит, как правило. Лежит, укутан в простыни и сладкие грезы. В нем молочные родники, сладкие травы, медленное солнце и вечерний дым. Глаза его закрыты и открыты одновременно. Уши слышат и не слышат. Особенные, девственные чувства.
      Пенка, пух, стрекотание кузнечика, слепой дождик... что то в этом роде.
      И вдруг, однажды жаркие портьеры... жаркие бордовые портьеры... жаркие тяжелые портьеры, такие надежные, такие домашние, верные слуги и стражи навсегда, кажется, что навсегда - разверзаются, и является... что? кто?!
      О, ужас! некая озабоченная физиономия. Страшная сказка начинается.
      Вот физиономия является и говорит... нет, пожалуй, даже, ничего не говорит, просто смотрит. Молча.
      Ты смотришь на физиономию, физиономия смотрит на тебя. И ничего больше.
      То есть, внешне, как будто ничего не происходит, на самом же деле еще как происходит. Что? Крушение. Катастрофа. Апокалипсис.
      Что такое апокалипсис? Вот это и есть апокалипсис во всей красе. Окончательное и бесповоротное крушение.
      С этого момента, момента явления заспанной, сердитой как удар по носу и ожог, взрослой этой физиономии человек начинает черстветь. Черстветь, морщиться и глупеть. Сам он этого, конечно не замечает. Мало того, радуется такому пришествию, ибо, ибо в нем начинают бродить, клокотать и щериться что? алкоголи.
      Неведомые прежде ядовитые видения устремляются в портьерную прореху. Видения, живые люди, запахи, музыканты, женщины, насекомые и предметы. Принимаются болтать, тормошить, бить, нацеловывать, жужжать, кусать, читать стишки, показывать рожки и задирать юбки. Человек смеется, смеется, смеется до слез, плачет, снова смеется... делается дураком, одним словом. Все это, если отринуть комментарии, пояснения и объяснения, выглядит именно так. И никак иначе. Вот это я и называю взаимодействиями.
      Взаимодействия имеют все признаки бесконечности. Равно, как и жизнь.
      Ну, что? вспомнил физиономию?
      - Смутно... не знаю...
      - Что и требовалось доказать.
      - Но...
      - Жизнь любишь? Можешь не отвечать.
      Кури, не стесняйся.
      Выпивать еще не начал? Можешь не отвечать.
      А я люблю рюмочку другую на ночь.
      Можешь пропустить это мимо ушей.
      
      ***
      
      Вспомнилось...
      К месту, не к месту - вспомнилось.
      
      Воспоминания всегда к месту.
      Иногда - не к месту, но, как правило...
      
      Из народного.
      Зарисовка с элементами народного.
      
      Одним словом - Ирочка.
      Некая Ирочка, прошу любить и жаловать.
      Изумительная Ирочка... неважно... речь не о ней...
      
      Кто она и что она, эта Ирочка?
      Поверьте на слово, чудный человек. Доброе сердце.
      И достаточно.
      
      Не хотелось бы посвящать вас в подробности, ибо все эти подробности не имеют ни малейшего отношения к тому, о чем пойдет речь.
      
      По хорошему и сама Ирочка, зябнущая в аэропорту в ожидании наземного транспорта, лишена какого бы то ни было смысла. Однако же она прилетела.
      И я ее встретил.
      И мы долго беседовали на ветру.
      И это факт биографии.
      Ее и моей.
      И, уверяю вас, это - не самое худшее воспоминание.
      Нередко события, как бы совсем необязательные, невзрачные события, на деле, оказываются чрезвычайно важными, если не сказать, судьбоносными. Я имею в виду не визит Ирочки, ибо визит Ирочки таковым не является. Однако не скрою, кое что мне открылось, кое что проникло в меня и, не скрою, пробудило некоторую задумчивость, чего на тот момент, ожидать я от себя никак не мог. Не скрою.
      Осталось в памяти.
      Да что говорить? если бы не доброе сердце, я бы так и не узнал ничего о чуде и подвиге тети Шуры.
      Я бы ничего не узнал о чуде и подвиге тети Шуры, а, следовательно, и вам не рассказал бы.
      
      Ну, к делу.
      Итак. Прилетела Ирочка.
      Ирочка прилетела.
      Хотя, может быть, и скорее всего ей вовсе не хотелось этого делать. Бросить все свои дела и мчаться невесть куда к совершенно незнакомой, точнее знакомой, но только понаслышке тете Шуре, неизвестно зачем? Как выяснилось уже на пятнадцатой минуте беседы, Ирочка не очень представляла себе цель своего визита, точнее, она совсем не представляла себе цель своего визита.
      Прилетела и все.
      Веление сердца.
      Веление доброго сердца и все.
      Почуяла беду - и помчалась.
      
      Это надобно произносить торжественно, нараспев, со слезами на глазах.
      Только представьте, почуяла беду - и тотчас помчалась.
      На такое способна исключительно русская женщина
      Если вы встретите неожиданную женщину, с неотвратимостью грома сокрушающую время, непогоду, города и оспу, знайте - это русская женщина и где то неподалеку беда.
      Пожалуй, этот сумасшедший золотой вихрь - единственное, что осталось у нас от Большого величия.
      На том и держится все.
      Пока.
      Без тени преувеличения.
      
      Так что, согласитесь, замалчивание Ирочки было бы, по крайней мере, несправедливым.
      И еще.
      Всяк имеет право, хочется нам того или не хочется...
      
      Итак, аэропорт.
      Мы, с только что приземлившейся Ирочкой на горючем ветру, в ожидании такси, беседуем. О тете Шуре преимущественно.
      Точнее доброе сердце рассказывает, а я слушаю.
      
      Итак, мы с Ирочкой стоим на ветру в ожидании какого нибудь наземного транспорта - такси, автобуса, другого автобуса, чего угодно, метро... нет метро... такси, грузовика, мотоцикла, мотоцикла с люлькой, любого транспорта, грейдера, экскаватора, комбайна, рикши... нет рикши... любого транспорта, только бы убраться, только бы убраться отсюда, подальше, убраться подальше, подальше от этого ветра, от этого ветра, хоть возвращайся в самолет, хоть возвращайся в самолет и улетай назад. До такой степени неприятный ветер.
      Неприятный мыльный ветер.
      Бесцельный какой то.
      Заика, вдобавок, в духе времени.
      Звуки на ветру шипят и лопаются как пузыри.
      Неприятный ветер.
      Ветер полон неприятностей.
      Как жизнь тети Шуры.
      
      Жизнь тети Шуры наполнилась неприятностями три дня назад. Аккурат за три дня до героического, прямо скажем, прилета Ирочки.
      В одночасье.
      Как салют в пустыне.
      Как землетрясение и жар.
      Разом.
      
      В чем же дело?
      Как это могло произойти, и почему это произошло?
      А дело в том, что умерла тетя Люба.
      В одночасье.
      Как гром или салют.
      Как землетрясение и жар.
      Разом.
      Вот.
      
      Стоило тете Любе умереть, жизнь тети Шуры разом наполнилась неприятностями.
      Вообще, люди то и дело умирают. Просто наваждение какое то.
      И когда это кончится, неизвестно.
      Нелепость какая то.
      
      До рокового события тетя Шура и тетя Люба жили вместе. Как две старушки, как две старушонки, как два одиноких человека, как две сиротки, как две горлицы, как два горошка.
      Правда, еще была тетя Зина. Соседка. Грузная, с осиплым голосом. Шептунья. Никогда не поймешь, то ли сипит, то ли шепчет. Этажом выше. Та - постарше. Лет на пятнадцать. А тетя Шура и тетя Люба - погодки. Но тетя Зина, хоть и старше, была крепче тети Шуры и тети Любы. Тетя Зина и в магазин сама ходила и в трамваях каталась. Садилась на трамвай и ездила - один круг, другой, пока кондукторша не выгоняла ее, пока мизантроп кондукторша не выгоняла ее.
      Кондукторша была мизантропом.
      Если честно, тете Зине и двух кругов хватало вполне. У нее после первого то круга голова кружилась, но второй круг она выдерживала.
      Сильный человек, хотя и тучный очень.
      Тетя Люба, и, тем более, тетя Шура на такие путешествия уже не были способны. Время проводили, главным образом, дома. Молча.
      Справедливости ради, тетя Зина нередко навещала тетю Шуру и тетю Любу. Можно сказать часто. По нескольку раз в день. Иногда часами пропадала у горлиц. Пару раз даже оставалась ночевать, но все равно, как ни крути, совместным проживанием это не назовешь.
      Так что тетя Зина - отдельно, и тетя Люба с тетей Шурой отдельно.
      А тетя Зина проживала одна. Как говорится, одна одинешенька. Как сиротка, как подранок, как былинка. Хотя, былинка в данном случае - не очень точное сравнение.
      Но была сильным человеком.
      Конечно, силенками тете Зине не сравниться с мелкой и вредоносной тетей Гапой. Но это не удивительно - тетя Гапа младше и тети Зины, и тети Любы, и тети Шуры.
      Тетю Гапу, когда бы не катаракта, можно было бы назвать вполне здоровым человеком. Вредоносным, но здоровым человеком. А в остальном...
      Но речь не о тете Гапе.
      Тем более - вредоносный человек. Зачем?
      Можно было бы даже имени ее не упоминать. Но настолько вредоносный человек, эта тетя Гапа, что, если даже стереть ее из памяти и повествования, она все равно явится, да еще набезобразничает.
      Есть такие люди, вы их наверняка встречали и знаете.
      А в тете Зине вреда ни на грош.
      Мудрость.
      Только мудрость.
      Исключительная мудрость.
      И постоянное желание спать.
      Тетя Зина по двое, по трое суток может спать. Не удивлюсь, что она и теперь спит. Не пришла же она почему то, когда тетя Люба преставилась, пухом ей земля?
      Спит. И гадать нечего.
      Сон - это тоже своего рода мудрость.
      Сон и молчание.
      
      А тетя Шура - глухонемая.
      И слепая.
      Совсем слепая.
      Если тетя Гапа еще что то видит, пусть у нее и катаракта, а слышит вообще замечательно, тетя Шура - ни гу гу.
      Сокрыта.
      Спрятана в себе наглухо.
      Этакая крохотная тетя Шура внутри большой тети Шуры, которая есть матрешка...
      
      И в этот момент, в этот самый момент, как раз в этот момент тетя Люба умирает.
      А тетя Зина спит по обыкновению.
      О тете Гапе условились больше не вспоминать. Сама о себе напомнит, если захочет. Вспыхнет, как спичка, как головешка.
      Вот, собственно, и все - конец истории.
      Всем большой привет.
      
      Казалось бы все - конец истории.
      Да.
      Где нибудь в Голландии или Дании.
      Почему то выбрал именно эти страны. Не исключено, из за ветра.
      Неприятный был, прямо скажем, ветер в аэропорте.
      Да.
      
      Где нибудь в Голландии или Дании тем все и закончилось бы.
      Только не у нас.
      У нас в таких ситуациях немедленно являются чудеса и подвиги, подвиги и чудеса.
      Подвиги, чудеса и родственники.
      
      Явились.
      К тете Шуре.
      Из Бокова.
      Каким образом узнали? от кого? Сие - загадка загадок с загадкой на макушке, но... вот они - родственники. Тут как тут.
      Как в сказке.
      Дикость и парадокс.
      Все - как один.
      Как одна. Так будет точнее.
      Когда тетя Шура еще зрячей, слышащей и говорящей была, отродясь с ними не роднилась. А тут вот они, как гром или салют, как землетрясение и жар.
      Явились.
      Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной.
      Мужчин не было. Ни одного.
      Мужчин - ни одного. Только женщины.
      Только женщины и дети.
      Явились.
      Явились, как говорится.
      Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной.
      Кто их звал? никто не звал.
      Это еще не чудо. Чудо, конечно, но не такое чудо, чтобы чудо, так чудо. Хотя, так вот, все сразу из Бокова, вдруг?..
      
      Одним словом, расселись по углам и говорят.
      Кто то один говорит.
      По моему, Валентина...
      Точно Валентина. Она самая решительная.
      А по сути - наглая.
      - Ну, что же, - говорит, - понятно, в такой ситуации единственный выход - Тюмень. В такой ситуации единственный выход - отправлять тетю Шуру в Тюмень. Только Тюмень, другого выхода нет. Тюмень и только Тюмень.
      Как вам это нравится?
      В Тюмень.
      Надо же такое придумать?
      В Тюмень.
      
      То есть, у нее, у Валентины, уже все просчитано, подытожено и решено.
      В голове не укладывается.
      По мне, друзья мои, уж лучше тетя Гапа, чем такая то Валентина.
      Тетя Гапа, хотя и вредоносная, но до такого не додумалась бы.
      Да на фоне Валентины тетя Гапа просто ангел, прости Господи!
      
      - Тюмень и только Тюмень, - не унимается Валентина.
      Представляете себе?
      - Тюмень, - сказала громко, безапелляционно, строго.
      Сказала, как отрезала.
      
      И тут...
      Внимание.
      
      Вдруг...
      Внимание.
      
      Не успели Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной...
      Еще не успели Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной загалдеть...
      Еще не успели одобрительно загалдеть... как это полагается в таких случаях... для чего их, собственно, и собрали всех... Валентина собрала, как пить дать... или тетя Лида... но, скорее всего Валентина...
      Не успели Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной загалдеть... как полагается, когда кого нибудь отправляют в Тюмень... или не в Тюмень, в другое место... как положено... раз уж такая ситуация... раз уж все собрались...
      
      И кто их на самом деле собрал?..
      
      Но уж собрались... раз уж теперь собрались... раз уж приехали и собрались...
      
      Уж то, что горбатая Марина согласится ехать в такую даль, никто и предположить не мог...
      Уж то, что потащат с собой вечно сопливых Полю и Машу, никто и предположить не мог...
      Да они вообще вместе не собирались никогда...
      Да их родственниками то назвать у приличного человека язык не повернется...
      А галдеть то... уж погалдеть то... да всяк из своего угла, это - пожалуйста... это - завсегда... это, можно сказать, медом не корми... уж чего чего?.. уж загалдеть то?.. одобрительно загалдеть то?..
      Но...
      
      Не успели.
      
      Здесь - пауза.
      Долгая пауза.
      
      Вдруг.
      Внимание.
      Вдруг.
      
      Тетя Шура прозревает.
      Прозревает и хорошо поставленным, подчеркиваю, хорошо поставленным голосом заявляет, - Нет.
      Нет!
      Так прямо и заявляет - Нет!
      В смысле - не поеду!
      Нет!
      Вот это уже чудо, так чудо! Согласны?
      Настоящее чудо, комар носа не подточит.
      
      Каково?
      
      А гостям каково? родственникам названым? точнее родственникам незваным?
      Клавдии с внучками Полей и Машей, горбатой Марине и тете Лиде с дочерью Валентиной каково?
      Ехали, ехали - приехали!
      Ай да тетя Шура!
      
      А вы говорите - Дания.
      
      Немая сцена.
      Немая сцена, одним словом.
      Как говорится.
      Как у Гоголя Николая Васильевича.
      Немая сцена, лучше не скажешь.
      Молчат, стало быть.
      Все.
      И Клавдия с внучками Полей и Машей, и горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной.
      Все.
      
      А назавтра как раз выборы.
      Ситуация.
      
      Итак. Мы с Ирочкой - в аэропорте, ждем какой нибудь наземный транспорт.
      Онемевшие, не хуже самой тети Шуры, Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной сидят по углам у горлицы. Молчат, стало быть.
      
      Такая история.
      Что же получается? Мы с Ирочкой, добрым сердцем, маемся в аэропорте.
      Она обожает желтые шарфы. Как у Вупи Голдберг в "Jumping Jack Flash".
      К тому времени, как вы помните, тетя Люба уже умерла.
      Клавдия с внучками Полей и Машей, горбатая Марина и тетя Лида с дочерью Валентиной молчат.
      Тетя Зина спит.
      Тетя Гапа вообще неизвестно где.
      
      А назавтра выборы.
      
      Здесь я нахожу уместным вспомнить одно мудрое высказывание Владимира Ильича Ленина: "Политические события всегда очень запутаны и сложны. Их можно сравнить с цепью. Чтобы удержать всю цепь, надо уцепиться за основное звено..."
      
      ***
      
      Эраст Нарядов и натурщица Зоя.
      
      НАРЯДОВ: Художник должен.
      Художник. Должен.
      Несовместимо.
      Художник и должен.
      Несовместимо.
      Должен то, должен это... то, это... то и это...
      Принято, принято, так принято.
      Кем? Когда?
      Они, они думают, они так думают, они полагают... пол, полог, полагать, полагают. Тошнит ото всего этого. И вообще тошнит. Тебя не тошнит?
      Понимаешь, никто никому ничего не должен. Доходит до тебя? Никто и никому. Они думают. Думают они. Ты тоже думаешь? Знаешь ты, что все, то есть абсолютно все, а правильнее будет сказать - все, кому не лень, думают. Все. А ты? А ты? Вот мне до колик интересно, ты - думаешь? Или, правильнее будет сказать - ты думаешь, что думаешь? Или нет? Или же нет? А вот, что такое думать? Что это? А вот откуда берутся мысли? Как они появляются? Разве мы производим их? Разве мы способны рождать мысли? Ой, вряд ли. Ой, сомневаюсь. Ох, как я сомневаюсь, на сей счет! Мысли. Мысли. Мысли, мысли, мысли, мысли, мысли, мысли, мысли, мысли. Послушай ка, а, может быть, они сами себя воспроизводят? Как кролики... ну, или люди. Суть - одно и то же, только кролики добрее и умнее. И красивее. Много красивее. Как думаешь? Могут мысли производить плодовитое потомство? Как считаешь? Нет? Нет. Человек - существо пустое. Сосуд. Кожаный сосуд. Его можно наполнить тем и этим. Наполнить. Извне. Этим и тем. Откуда то извне. Некто наполняет сосуд. Некто. Кто таков этот некто? Вижу, вижу, ты думаешь, сейчас я ударюсь в теософию. Нет, нет. Совершенно не обязательно каждый день уверять себя и окружающих в том, что он есть. Это показывает слабость человеческой природы. Неверие. Убеждая других - убеждаю себя. Пытаюсь убедить. Пытаюсь заставить себя поверить не на словах, но всем сердцем. Что он есмь. Нехорошо. Это нехорошо. Так вот он, как раз, наполняет сосуд крайне редко. А, по преимуществу, этим занят всякий. Всякий, понимаешь? Всякий, кто постарше, повыше положением, посильнее, и кто наслаждается тем, что он старше, выше положением, сильнее. Понимаешь, как это страшно? Ведь это все остается. Ну, предположим не все, но осадок. Пусть крохотная частица, но остается же. Навсегда. Зачем я все это говорю? Зачем я все это тебе говорю? Или себе? Говорю ли я? Говорю, говорю. Вот и я - видишь ты? Пользуясь положением, делаю то же самое. Наполняю твой сосуд. Ты меня не слушай. Уж будь так добра, не слушай меня. Иначе меня потом совесть замучает. Ты - свое думай. Я говорю, а ты что нибудь другое... не знаю, подумай, к примеру, как деньги потратишь. Купишь себе какое нибудь платьице. Голубенькое. Тебе голубенькое пойдет, летнее такое, необязательное, из юности или детства. Ты так на меня не смотри. Ты вообще старайся на меня не смотреть. Самое лучшее для меня, да и для тебя - представить себе, что меня нет вовсе. Ты это умеешь. У тебя это хорошо получается, много лучше, чем у других. Я не обязан тебя рисовать, понимаешь? Вот, ты убеждена, что рисовать - означает водить карандашом по бумаге? Так ты думаешь? Вот видишь, я говорю, думаешь. А ты не думаешь. И я не думаю. Тьфу, ты. Опять та же песенка. Прочь глупые мысли! Кыш! Этак можно свихнуться. Думать. Думает. Человек думает. Человек думает, мыслит. И хорошо. И очень хорошо. Пусть так и будет. Никаких открытий, перемен и революций. В переменах прячется смерть. Всякая перемена - гибель надежды. А без надежды то - никак. Правильно говорю? Что мы без надежды? Без надежды мы ничто. Вот, взять, к примеру, меня. Законченный человек. Ветошь. Уже не червь, но то, что остается от червя, после того, как его снимут с крючка. Приходилось видеть? Рыбу никогда не удила? Блаженство! Не знаю, за какие подвиги человеку спущено такое блаженство. А знаешь, в чем это блаженство? Не в охоте за безмолвными тварями, нет. А в том блаженство, что на час или два дарована возможность слиться с дыханием вселенским. Вот как. Охладить взор душой мировой. Душа то мировая - это вода. Не задумывалась над этим? Ах, ты же меня не слушаешь. Молодец. Очень даже молодец. На чем я остановился? Ах, да. Итак, я - законченный человек. На самом деле - один из многих. Нас большинство сегодня. Это не скепсис и не уныние - нет, нет, я всего лишь свидетельствую. Я пребываю в ясном сознании, память пока еще не изменяет. А песенка моя спета потому, что лично я - ни на что не надеюсь. Следовательно - живой покойник, как это у классика? живой труп. Очень образно и точно. Живой труп. Вот уже и пятна пошли, и запашок. Не слышишь? Запаха не слышишь? Пахнет как в овощной лавке. А руки? Посмотри ка на мои руки. Антоновы огни, видишь? Вот, вот. Да куда ты смотришь? Вот - на запястье. Э э, несерьезный ты человек. Натурщица - одно слово. Шучу. Шучу, шучу, шучу, шучу, шучу, шучу, шучу... но. Факт остается фактом, я - ничто. Ну, что же? Ничто и ничто. Вообще - так д"олжно оценивать себя. Д"олжно. Да. Нет. Не так. Не так. Это не так. О чем я? Ах, да. Итак, ты убеждена в том, что рисовать - означает водить карандашом по бумаге? А вот я, видишь ли, не вожу карандашом по бумаге. Однако же рисую. Понимаешь? карандашом не вожу, а рисую. Тебе не понять. А, собственно... а, собственно, какая тебе разница? Я заплатил деньги. Ужас, ужас. Прости. Хам. Прости. Хам. Прости. Это не я говорю. Кто то другой, плешивый с синим языком. Как у чау чау. Куплю кролика и больше не стану тебя звать. Хочу кролика. Нет, не хочу. Он все изгадит. Никто никому не должен. Представляешь? Эпоха - как рыба. Латимерия. Моя любимая рыба - Латимерия. Умерла. Вымерла. Говорят. Так говорят. Но мне, откровенно говоря, не верится. Не может такое достойное существо умереть. Бог с ней. Нашли. Вспомнил. Нашли ее все же, латимению то. Кто бы сомневался. Бог с ней. А ты вдумайся - никто не обязан. Ничем. И никому. То есть вообще никому. Такое благодатное время. Благодатное, чешуйчатое. Переливается. Переливы. Все цвета палитры. Глаза режет. И там - наверху режет. До слепоты. Где уж нам со своими пейзажами и голыми задницами? Куда нам с мокрыми носками и сломанными стульями? И рыжей прожорливой печенью. Печень всеядна. Ты знаешь, что печень всеядна? Нас не видно! Нет, конечно, сквозь слепоту можно различать что нибудь яркое, синтетическое. Бирюзовые галифе с алыми лампасами, рот раненого солдатика или вольтову дугу. Но, по большому счету, оттуда сверху нас уже не видно. Вдобавок ко всему и сами мы слепнем. Уже ослепли. И все равно, и все равно - какое блаженство! Этак раскинуть руки и лежать на льду не совершая движений. Никаких движений, включая зуд, глотание и движения совести. Соленый покой. Усыпающее совершенство. Египет и стекло. И, главное, не больно, совсем не больно. Прежде как бывало, помнишь? Или ты не застала? Наверное, наверняка не застала. Было весьма чувствительно. А теперь - нисколько. Нисколечко! Но... возвращаемся к латимерии, жизнь - аквариум. Ныне жизнь - гигантский аквариум. Наблюдаем тени и стоны сквозь мутное стекло. Изнутри. Мы - внутри. В иле. В иле и тишине. Ил. Или спирт. Согласен, вещества совсем разные. Спирт прозрачен. Но белок в спирте денатурирует, и, в конечном итоге, получаем что? получаем приблизительно тот же внешний, подчеркиваю, внешний эффект. Слова не ученого, но художника, бывшего художника. Ибо настаиваю, что если, предположим, алкоголик или врач бывшим не бывает, художник - очень даже бывает бывшим, прошу прощения за тавтологию. В данном случае нахожу тавтологию уместной, и, даже целесообразной. Попробуй, возрази. Я так хочу, и на том стоять буду. Каково? Значит, погружены в спирт. Конечно, смола была бы несравненно лучшей средой, но мы выбираем спирт. Вот, ты, конечно, не знаешь, не помнишь, а я тебе расскажу. В прежние времена парикмахерских в спиртовках жил денатурат. Волшебное сказочное существо. Такого красивого свечения я не встречал. Может статься, именно благодаря этому свечению я и выбрал себе ремесло. Несколько пафосно, согласен, но, знаешь, голубушка, в прежние времена не стеснялись фраз. Величие, видишь ли, еще помнилось. Ну, что было, то - было. Итак, жизнь - аквариум. Наблюдаем сквозь мутное стекло. Изнутри. Мы - внутри. Наблюдаем за ними. А они себе путешествуют, снуют, проворят. Они - кто? Они - кто? Они - кто? Незнамо. Тени и стоны. Они там, за стеклом, душат, пытают, расчленяют друг дружку, пожирают друг дружку. Мы видим, нет, не видим, догадываемся, дорисовываем все это, с легкостью дорисовываем, ибо знаем все это, помним все это, все эти мерзости, все эти дыбы, виселицы, лотки для кишок, фартуки, узловатые руки в пятнах крови, и мягкие руки в пятнах крови, мелкие улыбки, сальные мелкие улыбки и дрожащие рты, дрожащие отверстия, все семь, двадцать семь, двести двадцать семь отверстий сквозь стекло, и ничего уже не волнует нас. Мы - латимерии, редкостной безмятежности исполнены. У аквариума стенки толстые, у латимерий чешуя толстая, одно движение в полторы минуты, по воле водорослей, по воле воды или водорослей, не по своей воле. Воля - бред, воля - пустое, ничтожное понятие, придуманное для рабов, придуманное рабами и для рабов. Покой и счастье. Холодное солнце. Холодное цыганское солнце. Как блик на бидоне. Металлическом, казенном, металлическом бидоне со скисшимся молоком. Молоко скисло, скисло, слышишь этот запах? Скисло молоко. В бидонах и грудях. Но - ничего, это - ничего. Кислое молоко полезно. Польза, польза. Все - на пользу. Только на пользу. Ничего кроме пользы. Польза и покой. Покой и счастье. Счастье, счастье, счастье. Хотели счастья? Нате, кушайте. Сдачи не надо. Истерики - в прошлом. Счастье. Счастье, но... счастье, но... это продлится недолго. Мгновение. Несколько минут. Секунд. Наверное. Нужно зажмуриться и получать удовольствие. Хотя, зачем зажмуриваться, когда итак слеп. Слепы. Слеп. Слепа. Вот интересно, ты, к примеру, слепа? Что скажешь? Может быть, я заблуждаюсь? Что же, я не могу заблуждаться? Очень даже могу. Еще как могу. Но, мне кажется, да нет, я просто уверен в том, что я - слеп. А ты? Слепа? Что молчишь? Не знаешь, что сказать? Имей в виду - слепота располагает рядом неоспоримых преимуществ. Да, да, да. Безусловно, многое можно не увидеть, когда слеп, но многое можно и не увидеть. Понимаешь, о чем я? Ну, что скажешь? Ничего. Может быть, ты и права, а, знаешь, может быть, ты и права, наверняка права. Двух мнений быть не может. Права - и точка! Да! Несколько секунд счастья. Глоток радости. Большой глоток радости и вдохновения. Так не было никогда, и никогда не будет. Несколько секунд перед грозой. Последней грозой. Последней. Наверное. Наверняка. Представляешь, какой, вслед за ангельской этой тишиной, будет бум! Бум, бум! Или не будет. Обидно, если не будет. Тогда и эта затея теряет смысл. Вот, кстати, на черта они нужны эти смыслы? Смыслы - это же привычка. Честное слово. Нам вбили в голову, что есть какие то тяжелые бурые смыслы, вдалеке и позади, в глубинах и под самым носом одновременно. А ну, как их нет? Кому то с пьяных глаз пришло в голову, что есть смыслы. А их нет. А жизнь просвистала мимо. Только брызги. Нет, нет. Нет, нет, нет. Нельзя так говорить. Вообще говорить теперь не нужно. Вот ты - не слушаешь, и ты не одинока. Никто не слушает. Некому слушать. Тишина. Ах! Ах! Слышишь, какая тишина? Благословенные мгновения. Как будто детство вернулось. Шесть, нет, пять лет. Огромные желтые лопухи. Прохладные и шершавые. Стрекозы. Громовики. Их глаза - молитва в преисподней. Тебе скучно? Как может тебе быть скучно, когда тебя фактически нет? Перейдем на "вы". Перейдем, так - правильнее. Так будет правильно. Перейдем на "вы". Вас фактически нет. Вы думаете, что вы присутствуете, думаете? думаете. Думаете, что наполнили комнату своим телом, своими шорохами, своими бесстыдными желаниями, дикими своими фантазиями? Ха ха. Ничего подобного. Ха ха. Исключено. Вас нет. И не было. И никогда не будет. Вы - плод моего воображения, моего смертельно больного воображения. Ты - плод моего воображения. Плод моего смертельно больного воображения. Угасшего, как латимерия, в веках воображения. Понимаешь? Слышала? Что ты смотришь на меня? Почему ты не смотришь на меня? Зачем ты смотришь на меня? Отвечать нельзя. Молчать нужно. Вот я сейчас, как будто говорю. На самом деле я молчу. Понимаешь, что я имею в виду? Хоть головой кивни. Ах, да, я же молчу. Прости, прости, прости. Что ты молчишь?
      ЗОЯ: Душно.
      НАРЯДОВ: Парит. Наверное, будет дождь. Я открою окно.
      
      ***
      Все к лучшему
      Как ни крути, все к лучшему.
      Грех жаловаться, все к лучшему.
      Все к лучшему
      Что было, то прошло, чему быть, тому не миновать, а, если вдуматься, все к лучшему.
      Тут уж двух мнений быть не может - все к лучшему. Все к лучшему. Вот увидите. Все к лучшему. Собственно, об этом мое повествование. Все к лучшему.
      
      Все лучше и лучше. Эх!
      
      А что еще ждет впереди?! Скепсис? Ну, знаете, скептики были всегда. Куда же без скептиков то? Нет, нет, все к лучшему.
      Разумеется, рассуждать можно по разному, и так и этак, можно вообще никак, на нет и суда нет, но, просто поверьте, кто бы, что не говорил - все к лучшему.
      Это факт. Это факт. Факт. Факт. Неоспоримый факт. И, если быть объективным, если постараться быть объективным, если изо всех сил постараться быть объективным - все к лучшему.
      
      Все к лучшему. Честное слово. Да вы и сами вскоре в этом убедитесь.
      Все лучше и лучше. Все лучше и лучше. Все лучше и лучше. Да что там?
      Когда все лучше и лучше и пожаловаться не на что.
      И не кому.
      А зачем жаловаться, когда все лучше и лучше? И кому, позвольте полюбопытствовать жаловаться?
      
      Да, древние были правы...
      
      ***
      
      Отец отца отворил дверь и обрушил на меня фундаментальный кашель с клубами табачного дыма пополам.
      - Закурил, - приветствует он меня, по всей видимости, самым важным известием за последнее время, - Что ты так смотришь на меня? Никогда не видел мертвецов?
      - Что значит?..
      - То и значит. Умер я. Одиннадцать лет тому назад.
      - Да, но вы говорите со мной?
      - Прошу, давай перейдем на ты. Знаю, с мертвыми не так просто говорить на ты, но уж постарайся для меня, раз уж приехал, раз уж решился на такое. Теперь уж что уж? Ну что, согласен? согласен? согласен?
      - Согласен.
      Видели бы вы меня во время этого диалога. Чем не сон?
      Всем. Потому что не сон
      Белый кит, точнее Бывший белый кит снова улыбается, улыбчивый Бывший белый кит, - Ну, ну, ну. Ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну, ну. Ну, ну. Ну, ну, ну, обвыкнешь. Ну, ну, ну, ну, ну, нечего удивляться. Знал куда едешь, знал к кому едешь, знал, знал, знал, знал, зачем едешь. Знал, знал. Знал?
      - Знал.
      - Вижу, хочешь спросить? Спрашивай. Вижу, хочешь спросить? Спрашивай.
      - Как?..
      - Как это происходит?
      - Да.
      
      Я вовсе не был уверен в том, что хочу спрашивать его о чем либо. Я вовсе не был уверен в том, что могу спросить его о чем либо. Я вообще не был уверен в чем либо.
      В тот момент, когда Бывший белый кит сообщил мне о своей смерти... надо сказать весьма убедительно сообщил... сообщил так, что сомнений не осталось - Бывший белый кит умер, и никаких гвоздей... в тот момент мне показалось... на минуточку показалось... мне отчетливо представилось, что я тоже умер... что я только что тоже умер... что я умер уже и сам не знаю когда, и вот теперь стою, уже будучи мертвым и беседую с таким же, а то и в еще большей степени... ну, конечно же, в еще большей степени мертвым человеком.
      Так стоят себе два мертвеца.
      Беседуют себе.
      О том, да сем.
      Говорят одинаково.
      Гроздьями срывают чернеющие слова со вчерашней лозы
      Чего бы двум мертвым людям не поболтать? Обычное дело.
      Это живым, бывает, нечего сказать друг дружке при встрече. А у мертвых то всегда найдется тема для разговора. У кого кого, а у мертвого всегда есть чем похвастаться и удивить.
      
      - Пойдем, присядем. Идём ка присядем. Давай, давай присядем. Пойдем, - Бывший белый кит удаляется, отец отца удаляется и зовет меня с собой, Бывший белый кит завлекает меня внутрь.
      Хорошо, что не взял за руку
      Просто отлично, что не взял за руку.
      Просто повезло.
      Только поманил, только поманил, только поманил.
      Пригласил с собой.
      Все же я - живой.
      Все же я еще живой.
      По всей видимости, я живой все еще.
      Уж теперь и не знаю, хорошо ли это?
      
      А что, если сейчас, в этот самый момент, в эту секунду и мгновение, один я только и есть живой?
      
      Что то случилось, что то такое необъяснимое и невидимое случилось, со всеми, со всеми, со всеми без исключения, мгновенно, совершенно неожиданно, враз, как землетрясение, как явление солнца, как рождение Мальвины из под перламутровой пленочки переводной картинки, как рождение глаза Мальвины из под перламутровой пленочки переводной картинки, как рождение глаза из под века, как белый звук, как звук белого ключа, белого ключа, как поворот ключа, поворот ключа в замке, белого ключа в белом замке, вдруг, внезапно, вдруг, молниеносно, как молния, молниеносно, как молния без грома, как белая молния, белая молния, невозможно, когда невозможно, когда понять невозможно, что произошло, что произошло, что произошло, как вспышка, как вспышка, как вспышка фотографа, как инфаркт, как его инфаркт, разом, внезапно, как дождь, как летний дождь, как летний слепой дождь, небо, небо ясное, ясное ясное небо, на фоне ясного неба дождь, дождь, стрелы, первые стрелы, дождь, ни, ни, ни ни, ни с того, ни с сего, как падение, как падение башни, Пизанской башни, как долгожданное падение Пизанской башни, ужасающее, ужасающее, ужасающее падение, Пизанской башни, не упала? упала, не упала? Вавилонская же упала? Вавилонская же упала? Вавилонская же упала однажды? в один прекрасный момент, в один чудовищный момент, как бомба, как вакуумная бомба, откуда не возьмись, вакуумная бомба, как груздь, как груздок, как груздь под ворохом, под терпким ворохом листьев, и листьев, и не листьев, листьев, как груздь под терпким ворохом листьев, и еж, или еж, и еж, под терпким ворохом листьев, иголок, веточек, крохотных веточек, невидимых веточек и жуков, и разнообразных жуков, как озарение, озарение, как похоронка, как похоронка.
      Как известие.
      Как известь, как известие, как похоронное известие, телеграмма, телеграмма, телеграмма, похоронное известие, телеграмма, без текста, но без текста, чистый лист, просто чистый лист, чистый бланк, чистый листок, разворачиваешь, а там нет ничего, а должна быть похоронка, разворачиваешь, а там нет ничего, что тоже страшно, что, пожалуй, еще страшнее, что страшно и необъяснимо, главное, что необъяснимо, понять невозможно, понять ни при каких обстоятельствах невозможно, ни при каких обстоятельствах, ни при каких... невозможно, что то такое, что то этакое, что то такое, что то, чего нет, что то, чего на самом деле нет, не бывает, не бывает, очевидно, совершенно очевидно, но не бывает, нет, не бывает, на самом деле не бывает, никогда, никогда, никогда...
      Умерли
      Все умерли.
      Умерли.
      А я?
      А я - живой.
      Все умерли, а я - живой.
      Один.
      Совсем один.
      Один на свете.
      Ощущения.
      Такие ощущения.
      Такие ощущения.
      В самом деле, не знаешь, что лучше.
      
      У всех глаза пустые, а у тебя еще тлеет огонек, слабый уже, но тлеет. В зеркало заглянул - тлеет. А у всех глаза пустые совсем. Нет, глаза такие же, как и должны быть. Зрачки, белок, даже прожилки, красноватые такие прожилки, изжелта красноватые такие прожилки, и родинка, например, почему бы и нет? я видел, встречал, видел, родинку, и две родинки встречал, и разного цвета глаза встречал, но живые, с огоньком, бывало и не тлеющим, бывало - не тлеющим, а очень даже звучным таким огоньком, прежде, до Суглоба, задолго до Суглоба, прежде, в прежней жизни, до Гипербореи, еще до Гипербореи, еще когда все были живы, все, были живы, были живы, были...
      Дай им всем Бог здоровья!
      
      Что же произошло? Что могло произойти? Как случилось то, что случилось? И что, собственно случилось?
      Бред, конечно, бред, бред, это от страха, это по причине страха, это по причине проживающего во мне сызмальства страха, от неготовности к испытаниям, от неготовности к самым никчемным и никудышным испытаниям, дернул же меня черт с умом и талантом отправиться в Суглоб?
      
      На самом деле - ни ума, ни таланта.
      
      Шучу. Стараюсь шутить. Сам с собой. Выдавливаю из себя шутки, чтобы самому же и порадоваться им. Хоть немного порадоваться. Немного радости, как говорится, разбавить, как говорится, оживить, как говорится.
      
      Жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, только жизнь, только жизнь, кругом жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь, жизнь!..
      
      Так и только так.
      Так или иначе, сидим.
      Уселись и сидим. Бывший белый кит и Андрей. Благово
      Андрей Сергеевич.
      Как Тургенев
      Только он - Иван Сергеевич, а я - Андрей Сергеевич.
      
      ***
      
      Тем временем собачник Павел, напившись памятного юностью портвейна, спит на голой панцирной сетке в пропахшем бензином бирюзовом вагончике. Ему снится тренога.
      
      ***
      
      Отец отца отворил дверь и обрушил на меня фундаментальный кашель с клубами табачного дыма пополам.
      - Добро пожаловать в бессмертие, - приветствует он меня, по всей видимости, намереваясь сразу же смутить, обескуражить, подавить и подчинить своей воле, к чему я, если откровенно, был готов и без громоздкого вступительного аккорда, - Что ты так смотришь на меня? Жив курилка! А мне ведь, батенька, сто лет. Ха ха ха. Жив, и неплохо выгляжу. Только ноги немного подводят, а так...
      - Здесь не умирают, - переходит на шепот, - в Суглобе не умирают. Почти. Если нет настроения, умереть здесь практически невозможно. Разве что несчастный случай? Но, сам посуди, откуда здесь взяться несчастному случаю?
      Да ты сам знаешь, сам мне рассказывал, когда был маленьким. Да ты и теперь маленький, сдается мне.
      Нет? Не так? Прости, прости.
      Да, что же мы в дверях то? Проходи, не стесняйся. Я тебе рад. Не веришь?
      Когда бы я не был рад тебе, зачем бы вызывал? Согласен?
      Что, не утратил еще логики старый перец? Ха ха ха.
      А ты, верно, думал, что старый перец уже давно почил, а письмо - чей нибудь розыгрыш? Кто нибудь из соседей решил подшутить. Так думал? Так? А оно - вона как!
      Жив - здоров.
      Здесь, без особой нужды не умирают. Как в твоей Гипорборее. То же самое.
      Только никакой Гипербореи нет, а Суглоб - вот он. Хочешь - Гиперборей его назови, хочешь - Бомбеем. Зона бессмертия.
      Старушек видел? Божьих одуванчиков? Ха ха ха. Так вот у них дети старше их самих. Так то. А ты уж теперь решай, Гиперборея - не Гиперборея. Ха ха ха.
      В дом то проходи. Что ты, как неживой?
      
      ***
      
      Никто не любит собачников.
      
      ***
      
      Бывший белый кит снова закуривает.
      Отмечаю про себя, Бывший белый кит много курит.
      
      ***
      
      Квартира Бывшего кита и четырех его черепашек располагалась на втором этаже. Во всяком случае, дверь открылась на втором этаже. Вид же с кухонного балкона, куда мы проследовали с ним, попутно сфотографировав остановившиеся ходики, утробный зев серванта, лиловый хоровод карликов ракушек и бездонное остывающее зеркало, предполагал этаж, как минимум двадцатый. Щемящая немота подступила к горлу. Закружилась голова. Я успел ухватить скользкие полозья дорог, рябое домино домов, чернеющую золотую трубу, зловещую слизь движения, и отшатнулся.
      
      ***
      
      - Совсем не Гиперборея, подумалось мне.
      
      Отец отца тотчас прочел мое слабодушие, - Нет, нет, в этом милом равнинном городке присутствует свое очарование. Пока ты не умеешь различать его. Это естественно. Здесь нужно пожить некоторое время.
      Ты же никуда не спешишь? Впрочем, я уже спрашивал тебя об этом. Впрочем, я и без тебя знаю, что ты приехал навсегда. Впрочем, ты этого можешь не знать, но это не страшно. Я это знаю. И это - главное. Есть у революции начало, нет у революции конца, ха ха ха. Коммунизм. Конечная. Дальше поезд не идет, ха ха ха.
      Ты помнишь коммунизм? Нет, не помнишь, не можешь помнить. Хотя? В общем, мы строили коммунизм, я, дядя Димитрий, Варвара Петровна, Демушка, Лазарь Моисеевич, дядя Володя, дядя Карл, твой отец... всех не перечесть. Практически все строили. Строили с утра до ночи и мысленно и фактически. Все. За редким исключением. Те, кто не строил, все равно делали вид, что строили.
      Потом маленько заблудились. Маленько. Но какое отчаяние?! Что ты! Все прахом, конец всему! Мозги потекли! Что ты! Депрессия, паника, хаос. Однако зуд оставался. То, что раньше энтузиазмом называлось. Зуд, Андрюша - не только, и не столько болезнь, но состояние души. Тебе, как мне кажется, это хорошо знакомо. Одним словом, все разобрали до винтиков и на память забрали. И винтики на память забрали. А дальше...
      Дальше что? Дальше - ты родился. Но не в этом суть. Родился и родился, эка невидаль?
      Погоди ка? Или ты раньше родился? Точно, раньше. Конечно, ты еще при коммунизме родился. Самый хвостик застал.
      О чем я?
      А, ну, да. Одним словом, все разобрали, разровняли, по сусекам разбрелись... а Суглоб то забыли! Чуешь?
      - Чую.
      - Ни черта ты не чуешь. Но не расстраивайся. Чуйка с годами приходит.
      А, может быть, все не так было. Скорее всего, не так. Суглоб и до коммунистов процветал... и до ига. Он, слушай ка, покрыт испарениями от болот как непроницаемым куполом. Немцы не оккупировали и не бомбили, потому что знать не знали о его существовании. Болото и болото. Хоть сверху, хоть сбоку. А зачем болото бомбить? Вот он и сохранился, красавец Суглоб. Нравится тебе?
      - Я еще не видел его толком. Вот, обратил внимание, церквей здесь нет.
      - А для Суглоба, внучок, Христос еще не родился. И революции не было, и войны. Понимаешь? Не понимаешь. И мне трудно понять, но факт остается фактом.
      Есть две версии. Либо мы ушли далеко вперед, либо бесконечно отстали. Скорее всего - и то и другое одновременно, - хитро улыбается, - в совокупности отсутствие.
      Главное слово. Отсутствие.
      А город - красавец! Что ты! Вот, подожди, еще кровохлебка зацветет.
      Понравился тебе Суглоб?
      - Я не видел его толком.
      - Ничего, увидишь. Он еще присосется к тебе, ха ха ха...
      - В каком смысле?
      - Как клещ, ха ха ха. Как клещ, или, вот, как песенка. Знаешь, бывает, привяжется с утра и весь день не отпускает, и ночью, бывает, проснешься - она тут как тут, эта песенка.
      Навязчивость.
      Случалось с тобой такое?
      - Один стишок из детства...
      - Или стишок, правильно, очень правильный пример, пожалуй, даже лучше песенки. Стишок - покультурнее будет. Песенки теперь, сам знаешь, вспомнить стыдно. Уж лучше стишки. Хотя, и то, и другое - дрянь отчаянная. Но, все же, стишки попадаются иногда. Песен совсем не стало. Чувствуешь? буксую. Вот это и есть навязчивость. У нас это - фамильное. Ничего, не самая опасная болезнь. Оспа - другое дело. Но оспу, как будто, победили. Или нет?
      
      ***
      
      Однажды утром в голову Виктора Викторовича Кучкина, большого поклонника разного рода песенок, прокралась песенка Бориса Борисовича Гребенщикова "Хочу я стать совсем слепым". Песенка не покидала Виктора Викторовича весь день и, следует заметить, действительно помогала ему до поры до времени. С песней он перевыполнил норму на токарном станке, благодаря песне рабочий полдник показался Виктору Викторовичу немыслимо питательным и вкусным. После трехнедельного отсутствия душевая одарила его и его товарищей горячей водой. Одним словом, Виктор Викторович испытывал тот восторг, что, наверное, испытывают летчики, когда благополучно завершают свой головокружительный полет и лилипуты, когда бездонный зал сатанеет от оваций. К вечеру он дошел до столь редкостного состояния духа, что впервые за двадцать один год супружеской жизни купил своей, отмеченной приступами романтизма жене Клавдии Клавдиевне символизирующий долготерпение и верность цветок гвоздику.
      Уже в подъезде на лестнице межу третьим и четвертым этажом Виктор Викторович поскользнулся, упал, разбил голову и ослеп.
      Навсегда.
      
      Вот какими вопросами задался я, когда услышал эту историю: не являются ли навязчивости приметами закономерностей? и долго ли продержится рабочий класс в условиях высокой облачности?
      
      ***
      
      Взгляд Бывшего белого кита зарычал.
      Переход от зевоты в рык был столь неожиданным, что от Андрея Сергеевича, тотчас растворившегося в углах и створках интерьера, осталась только беззубая улыбка умиления и разведенные, будто в танце руки.
      В интонации Бывшего белого кита было столько тигра, что нашему путешественнику впору было бы задуматься, не было ли у них в роду горцев.
      - Давай уже серьезно, начистоту. Что ты здесь делаешь?
      - В каком смысле?
      - Зачем ты явился? и какую цель преследуешь?
      - Вы... ты пригласил меня.
      - Этого не может быть.
      - Но...
      - Или я сошел с ума. Портить жизнь совсем молоденькому мальчонке - это, доложу я тебе, надо либо отчаянно его ненавидеть, либо, действительно сойти с ума. Есть еще вариант - беспробудный эгоизм. Но такое было бы возможным, когда бы я не мог бы ухаживать за собой. Я же, как видишь, прекрасно управляюсь со своими делами. Так что... так что...
      Есть еще вариант - если тебе это было бы надобно по той или иной причине. Ну, предположим, твоя прежняя жизнь была бы невыносима. Скажи, твоя жизнь до Суглоба была невыносима?
      - Не знаю. Я не думал об этом.
      - Что значит, не знаю? Что значит, не думал? В таких вопросах особенно напрягать извилины не приходится. От этого все кричит и плачет, все в тебе кричит и плачет, или спит с кошмарами во сне. Тебе снятся кошмары?
      - Нет.
      - А, может быть, ты болен?
      - Не знаю.
      - Да, что то такое просматривается. На самом дне. Надо бы тебе обследоваться. Но, здесь хороших врачей нет. Держим так, для проформы. Нет, может быть, когда то они и были хорошими врачами, но, поскольку никто не болеет, практики, соответственно нет. Хиреют. Пьют. Впрочем, врачи везде пьют. У вас - не меньше. Тебе нянька нужна, вот что.
      - Нет.
      - Мне лучше знать. Только нянька из меня, сам видишь...
      Хотя я, в сущности - добрый человек. Внешне может показаться, что я злой, даже чудовищный человек, даже, скорее зверь, нежели человек, но, если, как говорится, поскрести, проявится добрый человек, очень и очень добрый человек, даже, скорее ангел, нежели человек...
      - Мне было нужно...
      - Что?
      - Мне было нужно приехать сюда.
      - Зачем?
      - Гиперборея.
      - Что, Гиперборея?
      - Здесь, предположительно, Гиперборея... была или есть...
      - С чего ты это взял?
      - Вы... ты написал мне.
      - Исключено. Бред. Этого не может быть! Что бы я тебе писал? Бред! Это - не про меня. В чем угодно меня можно заподозрить, только не в этом. И если ты притащил с собой какую нибудь писульку, даже не трудись мне ее показывать. Я заявлю, что это подлог, впаду в ярость, да еще и побью тебя, не ровен час. И откуда в вас молодых эта страсть к аферам? Еще народиться толком не успели, а уже клубки вьете...
      Скажи на милость, на черта тебе эта Гиперборея? Не пора ли взрослеть?
      - Нет.
      - Нет?
      - Нет.
      - В каком смысле?
      - Ничего нет. Все исчезло куда то, ушло. Все что было.
      - Что все?
      - Детство, детские привычки, страхи, радости, дни рождения, коллекция марок, старинные книги, пластилиновый зоопарк, увеличительное стекло, ночной горшок, рисунки на стенах, гланды, морозы, и те исчезли. Должно же было хоть что нибудь остаться? Так не бывает, чтобы все исчезло... враз.
      - Хочешь вернуть?
      - Нет. Наверное.
      - А что хочешь?
      - Честно?
      - Разумеется.
      - Не знаю. Каток, может быть. Я любил свой каток.
      - Гиперборея не исчезла?
      - Нет. Но, боюсь, недолго ей осталось.
      - Плакать будешь?
      - Зачем?
      - Ну, при таких монологах обыкновенно припадают к иссохшей старческой груди и обливаются слезами.
      - Не буду.
      - Очерствел?
      - Похоже на то.
      - О самоубийстве не задумывался?
      - Нет.
      - Стихи не пишешь?
      - Пытаюсь.
      - Пора бабенку искать. Или няньку. Скорее, няньку.
      Пока буду поить тебя чаем. Или ты претендуешь на водку? Нет. Чай, только чай. Я бы и водкой тебя угостил, да закончилась буквально перед твоим приездом.
      Придется искать тебе няньку. Вот уж, как говорится, не было забот...
      - Мне не нужна нянька.
      - А это уже не тебе решать. Ты здесь на птичьих правах.
      Не знаю, сколько понадобится времени, прежде чем ты привыкнешь к свободе. Знаешь, быть свободным человеком - очень непросто. Между нами, я, практически мертвый человек, лишенный головы, ног и принципов, и то не чувствую себя в полной мере свободным.
      А нянька всем нужна. Не все признаются в этом.
      
      ***
      
      ...все эти набившие оскомину дары в виде рапан и прочих раковин, перламутровыми стадами пасущиеся на книжных шкафах, нередко, иногда в самые неподходящие моменты жизни, вызывают в нас мучительную тягу к морю.
      Черепахи - отдельная тема.
      
      ***
      
      До дрожи захотелось бежать без оглядки.
      - Нет, нет, нет, - прочел мои мысли отец отца...
      
      ***
      
      Стоп. Надобно определиться. Уже давно следовало сделать это
      Надобно определиться, как я буду называть про себя отца отца. Бывший белый кит - долго, и я всякий раз в уме не проговариваю до конца это соцветие. Это нехорошо.
      
      При свойственном мне известном смятении мыслей всякая недоговоренность может стать роковой, и зыбучий, я это превосходно понимаю, строй повествования может окончательно поглотить саму мелодраму. Останется только станиславская сверхзадача. И то - не пастушьим рожком, но произвольно гуляющим по речке мычанием далеких стад.
      
      Отец отца также неуклюже и уже при втором использовании, откровенно говоря, исчерпало себя.
      Вот они - муки литературного человека.
      Вот я уже самонадеянно именую себя литературным человеком
      Хочется стать литературным человеком.
      Очень.
      Ну, что с этим поделать?
      Утешу себя тем, что все же пишу. Это - факт. Составляю некий папирус, и надеюсь быть прочитанным однажды.
      А что, разве у других - не так?
      Разве кто нибудь рождается с надписью на лбу литературный человек?
      Прости, Продин.
      Краткость, краткость, краткость
      Краткость - вот, что хорошо, вот что - рецепт и выход, и путеводитель.
      Решено. Впредь буду звать его просто Китом
      Краткость и простота.
      Действительно хорошо.
      Кит исключительно и непременно.
      Хотя, как я уже докладывал, кит, на момент нынешней нашей встречи - метафора весьма условная. Китом он был когда то, а теперь нечто иное. Нового сравнения не подобрал, так что оставлю кита, чтобы, упаси Бог, не соскользнуть на деда. Упаси Бог!
      Все. Обжалованию не подлежит - Кит.
      
      ***
      
      Итак, мне смертельно захотелось бежать без оглядки.
      - Нет, нет, нет, - прочел мои мысли Кит, - ты никуда не побежишь. Бежать некуда и незачем. Бег по сути своей бессмысленная затея. К сожалению, к этому приходишь уже на излете. Впрочем, если поразмышлять над этим самым на излете, как знать...
      Кит надолго задумался. На этот раз взгляд его застыл напоминанием о луне и болотах.
      
      Сейчас он покроется паутиной трещин и рассыплется в тлен, явилась мне в голову новая нелепица, и увлекла меня, и поглотила, так что возвращение собеседника явилось для меня убийственной неожиданностью.
      
      - Когда ты рассматривал город, обратил внимание на Шекспира?
      - На кого?
      - Внизу бежал человек. Шекспир.
      - Какой Шекспир?
      - Шекспир. Вилли.
      - Вильям? Тот самый?
      - Ха ха ха. Смотри ка, даже с лица спал. Ха ха ха. Давно не виделись с тобой, вот я и забыл, совсем забыл, что ты крайне чувствителен и склонен к мистификациям. Ха ха ха. Нет, не тот, разумеется. Хотя полный тезка. Да, да, Шекспир - не прозвище. Настоящее имя. Кажется, он из армян. Скорее всего, не Вильям, а Вильян. Фамилия Вильян, а имя - Шекспир. Или наоборот. Но это - предположение. Хотя, очень логичное предположение. У нас здесь, в чем ты скоро убедишься - все наоборот.
      Слушай, а, может быть, Шекспрстваров? Как думаешь? Жил здесь Ричард Шекспрстваров. Наверное, его отец. Или отец отца? Нет, это я - отец отца. В общем, запутал ты меня окончательно. Совсем не жалеешь старика.
      - Можно попросить у тебя сигаретку? мои кончились.
      Кит протягивает мне сигарету, - Кончились? Бросай. Если купить не на что. Ха ха. Так вот, между прочим, Шекспир и стишки кропает, не стишки, так, рифмованные словосочетания. На сегодняшний день - лучший и главный отечественный поэт. Поклонник краткости. Крайне краток. До неприличия. Пишет, соответственно мало и, между нами, отвратительно. Больше философствует. Вроде тебя. Сумасшедший немного. Вроде тебя. Вы с ним сойдетесь.
      Гости у нас нечасто случаются, так что людишки к тебе липнуть тотчас начнут, но ты перво наперво познакомься с Вилли.
      Кстати, я предупредил его о твоем приезде. Он будет рад новому товарищу, да он уже рад. Он вообще человек компанейский и славный малый. Одна беда, выпить любит. А ты с ним не пей. Но эта напасть, если я умею разбираться в людях, тебе как будто не грозит. Угадал? Угадал. Так что ты с ним дружи, беседуй, а водку станет предлагать - скажись больным или зашитым, что, поверь моему опыту, придает веса в глазах сомнительного общества. Да, да, да.
      Вили покажет тебе город, познакомит со всеми, введет, так сказать, в курс дела.
      А стишки у него чудн"ые. Он и сам немного чудик, но толковый. Читает много. Читал когда то. Теперь уже не читает. Теперь никто не читает. А ты читаешь? Можешь не отвечать. Хотя ничего зазорного нет. Ни в том, ни в другом ответе. Вы чем то похожи. Может понять, посочувствовать, во всяком случае, сделает вид.
      Знаешь, сделать вид в утешение - тоже дорогого стоит. Так что не спеши, никогда не спеши. Лучше насмеши, ха ха.
      Он всех заразил своими рифмами, этот Вилли. Утешит и приободрит. От меня - не дождешься. А он - и по головке, как говорится, погладит, и песенку споет. И похвалит, и посочувствует. А сделает вид - все равно приятно. И направит. А если не направит, значит не нужно тебя направлять, некуда и незачем, значит, сам до всего дойти должен. Ты, как я вижу, малый самостоятельный, хотя сам покамест ничего не можешь.
      Ничего, это пройдет. Глаза лишишься - сразу прозреешь. Ха ха ха.
      Это - я шучу. Хотел сказать, глаза боятся, а руки делают.
      Были бы руки, а ноги - тут как тут, ха ха.
      Что то ты грустный какой то. Я уж и так, и этак стараюсь, а ты все букой смотришь.
      - Нет нет.
      - Не нравятся мои прибаутки?
      - Отчего же?
      - Не нравятся, знаю. Они не могут нравиться. Лет тридцать назад я за такие шутки сам головы отвинчивал. А теперь - другое дело. Теперь я - человек смирный, покойный. А у старичков юмор специфический, никуда не денешься. Сами с собой разговариваем, песенки поем. Слух не имеет значения, ха ха.
      Вот, опять, глаза твои круглыми сделались. Что, что? Хочешь что то спросить?
      - Нет... то есть да.
      - Так спрашивай же. И не тушуйся. Теперь я - твой главный родственник. Ну, что ты хотел спросить?
      - ...такая глупость...
      - Ну же?!
      - Нет, нет...
      - Немедленно. Иначе обижусь навсегда!
      - Все таки вы... ты жив... или нет?
      - Ха ха ха ха. Вот это - вопрос. Ха ха ха ха. Да, уж, спросил, как припечатал!
      Что же? Отвечу. Вот только ответ мой тебе может не понравиться.
      Хотя, почему же? Ответ мой будет вполне в твоем стиле...
      И пауза
      Кит замер, руки его повисли как ветошь, глаза сделались непроницаемыми как у покинутой куклы.
      Долгая, опустошительная пауза.
      Луна и болото.
      В какое то мгновение мне показалось, что я больше никогда, то есть, вообще никогда не услышу человеческой речи.
      
      То, что ответа на свой вопрос я не получу никогда, я понял со всей очевидностью, когда Кит, как то по кошачьи заурчав и улыбнувшись будто спросонья, продолжил свою речь так, будто и не было предыдущего разговора.
      Намеренно или по старости?
      
      - Там внизу бежал человек. Обратил внимание? Шекспир. Вилли. Вам непременно нужно познакомиться. Большой придумщик, выпивоха и прохиндей, но отличается трезвым умом и надежен. Я ему про тебя уже нашептал. Он тебе рад. Ждет приключений.
      Между прочим, он придумывает всякое такое в духе Шекспира. Стихи - не стихи. Рифмованная чушь. Обломки песенок. Думаю, намеренно подражает. Гордится имечком, хотя чем тут гордиться? А, может быть, и не подражает - само по себе получается. Кто знает?
      На самом деле, между нами, двух слов связать не может, но речь у него ладная и дельные мысли приходят иногда. Вообще армяне - умный народ. Очень.
      Иногда, не часто, в своих фантазиях, не побоюсь этого слова, достигает высот. Практически всегда. И не обязательно по пьянке, что, согласись, в наше время имеет колоссальное значение. Всегда имело колоссальное значение, во все времена...
      Чудак немного. Не без этого. Но мы его любим. А здесь вообще все любят всех, ты в этом скоро убедишься.
      Вот ты посмотри, как любопытно получается. Я тебе рассказываю про нашего Шекспира, а ты думаешь, какой еще Шекспир? куда ему до Шекспира? тот Шекспир - ого го! а это, что за насекомое? еще туда же, Шекспир!
      А ведь это не так, внучок. Откуда нам с тобой, старому, да малому, знать, кто из них величественнее, тот или этот? Откуда нам с тобой, старому, да малому, знать, что в свое время думали про того Шекспира? А, может быть, его за идиота держали?
      Слова? Слова, говоришь? По писанному судить, говоришь? Да чушь это все. Разве в словах истина? А ну ка положи на одну руку человека, а на другую - слово, да и взвесь. Что перетянет? Слов то мы много слышали, а вот много ли людей видели?
      Ну, да тебе этого покуда не понять.
      Ты смотри, наблюдай, улыбаться учись, улыбаться. Здесь все улыбаются. Даже собачки улыбаются, обратил внимание? Всегда! При любых обстоятельствах. Думаешь, собачки не догадываются о существовании Павла?
      - Какого Павла?
      - Собачника Павла?
      - Здесь есть собачник?!
      - А как же? Равновесие, деточка никто не отменял. Даже в Суглобе.
      - Да как же?!
      - Постой, о чем мы говорим?
      - О том, что в Гипе... в Суглобе не может, не должно быть собачников.
      - Нет, нет, мы говорили о другом.
      Что еще, что, что?!
      - Что делать?
      - Молчать и слушать! И уму разуму набираться.
      Что, прямо сейчас помчишься к нему? Ступай! Пусть пропишет тебе ижицу!
      Ишь, лыцарь! Ты прежде разберись, осмотрись. Может быть, оно все не так, как тебе грезится.
      И скорее всего не так.
      И всегда не так.
      И слушайся меня. Во мне мудрость кровоточит.
      - Но...
      - Цыц, мелочь! Итак. Здесь все улыбаются. При любых обстоятельствах. А обстоятельства всегда, подчеркиваю, всегда прекрасны. Всегда!
      Все улыбаются, смеются. Вот тебе - главное чудо. Ты же за чудесами приехал? Вот тебе первое и главное чудо!
      Только не пей много, если хочешь жениться. Хочешь жениться?
      - Как то...
      - Что?!
      - Неожиданно...
      - Какая же здесь неожиданность? Ты ведь жениться приехал, разве не так?
      - На ком?
      - А вот это оставь мне. Нам с Шекспиром. Вили в таких делах толк знает, хотя и неразборчив. Мы тебе такую невесту подберем...
      - Да у меня и в мыслях не было...
      - У тебя не было, а у меня было. Ладно, об этом позже.
      Ты - вот что, ты слушайся его. У нас всякое бывает. Как и повсюду, впрочем. Люди здесь разные, встречаются и злоумышленники, ты в этом скоро убедишься. А ты - человек пришлый, новый. А Вилли всех знает, у всех - в почете. Хотя многие его и недолюбливают. За что? Ума не приложу.
      Так что, прошу тебя, слушайся его.
      Если хочешь.
      А если не захочешь, пошли подальше и дело с концом. Не велика потеря.
      Хотя, человек он, в чем ты не раз убедишься, неплохой.
      Хотя положительным человеком назвать его язык не повернется.
      Да что я тебе рассказываю, ты и сам все видел. Видел его?
      - Где?
      - Внизу, где же еще? На площадь он не ходит.
      - Нет. Слишком высоко.
      - Что?!
      - Слишком высоко.
      - Второй этаж! Или третий? Куда ты смотрел?!
      Ну, да, ладно. Я сам виноват. Набросился на тебя. Давно ни с кем не общался. Зато теперь меня не заткнешь. Никогда не был болтуном, а с тобой что то разговорился. Хотя я к тебе не испытываю никаких чувств, так же, как и ты ко мне...
      - Почему?
      - Старцы и дети болтливы. Иногда чувствую себя совершеннейшим ребенком. И слюна в правом уголке рта собирается прямо как у ребенка. Ха ха ха. Шучу.
      Сейчас будет чай. Сейчас ты будешь пить чай. Или ты предпочитаешь что нибудь покрепче? ха ха...
      Так сказать, с дорожки, ха ха...
      Как повелось, ха ха...
      С дорожки, да на посошок, ха ха...
      
      Кит ввинчивал свои перлы, сощурившись как электрик, колдующий с лампочками, не отключив ток...
      Ввинчивал свои перлы, прищурившись как следователь, почуявший сладковатый запах страха...
      Ввинчивал свои перлы, со скептическим клекотом, как будто намекал на некое хорошо известное ему порочащее меня обстоятельство, о котором говорить вслух не прилично, но и скрывать этого не хочется, в силу того, что шила в мешке все равно не утаишь. Хотя уколоться можно до крови.
      
      Собачник Павел ворочался в моей голове.
      
      Кажется, я заразился его манерами, - Я не пью...
      Точнее, пью редко...
      Точнее, мне не хотелось бы пить так вот сразу...
      Точнее, мне вообще не нравится пить...
      
      - Отставить! - прервал он меня в интонации свежеиспеченного генерала кавалерии, но, тотчас вернулся к мотиву увядания, так что я не успел по достоинству оценить этот взмах, - Будешь пить чай, а я буду смотреть на тебя.
      
      ***
      
      При помощи дверей, дверок, ящиков и ящичков Кит приступил к бледному кухонному ритуалу со стаканом мутного чая и баночкой вишневого варенья. Наконец, показавшееся мне нескончаемым действо было завершено, и потусторонний родственник, оседлав пространство напротив, приготовился к наблюдению. Почерневший от любопытства беспризорный взгляд его метался между мной и предметами чаепития так, что предстоящая жалкая трапеза казалась мне кражей или пыткой.
      
      - А сами... сам что же? - попытался я облегчить свою участь.
      - Где ты видел, чтобы люди без головы пили чай? ха ха.
      - Откровенно говоря, эта шутка совсем не...
      - Это, как раз, не шутка. Мне на самом деле одиннадцать лет назад отняли живую голову. То, что ты видишь - парафин. Мне предложили, я согласился. Живая голова ныла каждую ночь. Как говорится, не мог отказать себе в удовольствии, ха ха ха... Но... теперь вижу, поспешил.
      Чаю, конечно, хочется, скрывать не буду.
      Никогда не спеши. Спешка действительно выделывает с нами смешные кренделя.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Не позаботился о будущем. Старый дурак! Я же никого не предупредил о том, что у меня отнимут ноги. Просто не пришло в голову. Первое время ждал, что кто то из соседей заглянет. Но, видимо, соль и спички у них имелись в достатке, а запросто мы не общались. Полежал неделю, кожа стала шелушиться, появились пятна. Ну, ты знаешь, что за пятна. Неприятно. Очень.
      Что же? Пришлось вставать.
      Это уже потом, спустя какое то время заглянул один проходимец, от слова проходить, проходя - проходи, ха ха... поинтересовался, идет ли у меня горячая вода, на что я сказал ему, что у меня нет ног, и он ретировался, точно я болен проказой или бубонной чумой, ха ха.
      Или оспой. Оспа мне больше всех нравится, ха ха.
      Он подумал, что я смеюсь над ним, и был недалек от истины, ха ха.
      Он сам старик, этот проходимец, а старики боятся операций больше проказы или бубонной чумы, ха ха.
      Я и сам операций боюсь до смерти, ха ха.
      Вот такая, ха ха, песенка, такая, ха ха, проказа.
      Между прочим, и проказа, и бубонная чума все еще существует, и не факт, что когда нибудь их серебряное сияние не прольется на наши головы снова. Все к тому идет. Я не предсказываю, не страдаю этим грехом, но вижу это со всей очевидностью. Да ты и сам знаешь, что у вас творится. Людей отпустили, оне тотчас захрюкали.
      Что, скажешь, я не прав?
      Молчишь? то то.
      Не расстраивайся - до Суглоба зияние дойдет нескоро. Если вообще дойдет. Суглоб - место особенное, сокрытое.
      - Какое зияние?
      - То самое.
      Все ты понял. Не лепи дурака. Терпеть не могу, когда из меня лепят дурака.
      А то ты не знаешь, что такое зияние?
      А, может быть, ты - агент, провокатор? Может быть, тебя заслали, сюда? Так мы это уже проходили, зараз тебя вычислим, заразу.
      Кто ты? Агитатор? Так у нас выборов нет, и быть не может. Чьи интересы ты представляешь?
      Тебе деньги нужны? Это - по адресу. Бери, сколько хочешь. У нас деньги - нечто наподобие фотографий из семейного альбома, представляют исключительно гуманитарную ценность. Правда, некоторые коллекционируют. Как ты в детстве. Марки или этикетки. Ха ха ха.
      Что, не ожидал? Ха ха ха.
      Я шучу. Здесь все - замечательные юмористы. Привыкай. Не девушка. А хоть и девушка, здесь это мало кого волнует. Ха ха ха. Скажу больше, здесь это вообще никого не волнует. Ха ха ха.
      Да, совсем забыл. Слушай ка, говорят, Гитлер хоронился сначала в Испании, потом в Аргентине. Не очень то заботился о конспирации. А умер в шестьдесят втором. Ничего не слышал на этот счет?
      - Нет.
      - Скорее всего, он здесь прячется. Здесь - единственное место на земле, где его никто не узнает. Здесь он никому не нужен. Представляешь, какое разочарование? Такой огород из костей нагородил, и никому не нужен.
      Приведи мне его, если встретишь. Мне хотелось бы побалакать с ним о том, о сем. Как ни крути, он - незаурядный человек. Что скажешь?
      - Ничего.
      - Купишь мне радио. У меня уже четыре года нет радио. Как считаешь, может ежик без головы и без ножек находиться в таких нечеловеческих условиях? Ха ха...
      И это - не смотря на сложившееся веками всеобщее безграничное обожание инвалидов.
      Знаешь, как меня теперь обожают? Нет? Вот и я не знаю. А хотелось бы. Не скрою.
      Теперь боюсь укладываться. Стою, хожу. Стою главным образом. В кладовке. Сам не знаю почему, полюбил кладовку. А вот курить выхожу в комнату. И гуляю по комнате. Иногда выглядываю в подъезд. Если никого нет. Зимой на лыжи встану. Ха ха ха...
      У меня, как видишь, нет радио. И телевизора тоже нет. Здесь ни у кого нет телевизоров. Из за болот не могут протянуть кабель. Радио - редкость, а телевизора многие вообще не видели.
      Местные жители не имеют возможности принять участие в дискуссии о Сталине.
      Я не могу принять участие в дискуссии о Сталине.
      Никто не может принять участие в дискуссии о Сталине.
      Понял мой намек?
      - Я не люблю политику.
      - А кто же ее любит? А ты думаешь, что Гитлер и Сталин - это политика? Нет, милый мой, это совсем не политика. Что угодно, только не политика. Что же ты думаешь, сумасшедшие, выдающие себя за Гитлера или Сталина или за их детей или других родственников - политически ориентированные люди?
      Нет, милый мой, сумасшедшие - это сумасшедшие, и больше ничего.
      Телевизор мне не нужен. А вот по радио я чувствительно скучаю.
      В Суглобе двадцать два легковых автомобиля, включая пожарную и скорую помощь. Похоже, и та и другая уже мхом покрылись. Ха ха. Двадцать два. Большинство из них появляется на улицах только в праздники. Первый раз - на первое марта. Мы все очень дружно и весело отмечаем приход весны. Если, конечно, водители еще накануне не отправились в запой, что, к сожалению, и у нас случается.
      Запой! Где? В Суглобе? В том месте, где действительно вольно дышит человек. Почему? Зачем? Это я пытаюсь следовать вашей логике.
      Нет объяснений. Нет - как нет.
      А все же есть. Хотя вам это может не понравиться...
      - К кому ты обращаешься?
      - К тебе и тебе подобным новым россиянам, мать вашу.
      - Я не...
      - Знаю, знаю, что ты не такой. Иначе бы не вызвал тебя.
      Но ты сильно то своим скудоумием не гордись. Тут все с неба звезд не хватают.
      Так вот. Слушай и учись. Запой - не каприз и не болезнь, как вы там у себя наивно полагаете. Это - явление природы, сродни снегопаду или северному сиянию.
      Так вот. Двадцать два автомобиля, двадцать два. Исключительно красные и белые.
      Вообще очень нарядно. Дух захватывает, когда они вдруг вспыхивают на пыльных улочках нашего убогого городишки.
      - Убогого?
      - Что же ты не видел? хотя бы в окно? Ни одной церквушки, ни одного лозунга, ни одной маломальской рекламы! Пыль и пустота! Эх, если бы не автомобили!..
      Вообще, доложу тебе по секрету, здесь никто не любит политику. Хотя городскую голову обожают. Ты должен непременно ей представиться. Первое, что ты должен сделать - представиться городской голове.
      Нет, не так, первым делом - Вилли, но следом - городской голове. Непременно.
      - А что за человек?
      - Кто?
      - Городская голова.
      - А кто ее знает? Ее никто не знает. Ей может оказаться кто угодно. И что угодно.
      Вообще не факт, что это человек. Одно известно - государственник и либерал...
      И большой ученый, самоучка...
      Говорят, президент с ней советуется... да, да, говорят, президент иногда заглядывает к нам, говорят, у него здесь дача...
      Я верю. Где же еще накануне Конца Света иметь дачу, как не здесь?
      Думаю, он после окончания сроков переберется сюда. Мы все так думаем.
      Ждем. Виду не подаем, а на самом деле очень ждем.
      Вообще то мы чуда ждем. Большого чуда. Понимаешь, что я имею в виду?
      И не напрасно.
      Только ты молчи. Об этом никто не знает, и знать не должен. Во всяком случае, все делают вид, что ничего не знают. Чтобы не сглазить.
      Значит так, ждем президента. И Чуда. Тем и живем.
      Вот я тебе буквально в двух словах изложил суть и тайну твоей Земли обетованной. Ха ха.
      Но ты об этом молчи. Молчание - золото.
      Я, как видишь, тебе доверяю. Не подведи меня.
      Одним словом, голова ждет тебя.
      С нетерпением.
      У нас гости - большая редкость.
      А голова, между нами, та еще штучка. Вместе с тем - милейшее создание. Хотя она и на виду всегда, ее не видно и не слышно.
      Откровенно говоря, у меня есть одно подозрение...
      Откровенно говоря, не хотелось бы так вот сразу посвящать тебя... ну, да уж, сказано...
      Есть у меня подозрение, что это как раз моя голова... та самая, ампутированная... только живая.
      Я же не знаю, где она теперь. А вот ты узнай. Это ты мне любезный сердцу подарок сделаешь.
      Собственно, ты всем подарок сделаешь. Ко мне здесь трепетно относятся. Как никак самый большой человек в Суглобе. Я имею в виду рост, ну и прочее. И это, представь, без ног. А с ногами то я повыше водонапорной башни буду.
      Сейчас, я слышал, ноги наращивают. Так что у нас с тобой все еще впереди.
      Вилли поможет тебе. Если, конечно, не окажется, что это он - голова. Почему нет? Ты не смотри, что он - недоумок. Иной недоумок похитрее Мао будет. Закон рынка. Ха ха.
      И, пожалуйста, купи мне радио. Если бы у меня была возможность, я бы уже давно пошел и купил себе радио.
      Что молчишь? Веселенький у тебя собеседник? ха ха ха.
      Так что придется тебе меня хоронить, ха ха ха.
      Я тебя для того и пригласил, ха ха ха.
      Испугался? ха ха ха.
      Не бойся, это будет не скоро, ха ха ха. Если это вообще когда нибудь будет. Я пока еще не решил.
      Знаешь, у моего нового положения есть очевидные преимущества. Во первых, экономия, ха ха ха...
      Да нет, не в этом дело. Я почувствовал, что мне больше ничего не грозит, понимаешь? Знаешь, когда человек общается с себе подобными, сам того не понимая, он постоянно испытывает страх, обиду, подавленность, разочарование, отчаяние, разочарование, подавленность, обиду, страх, и еще круг, и еще круг, так - до бесконечности. Можно ограничиться одним словом - страх.
      По любому поводу.
      Постоянно.
      Каждую минуту.
      Правда иногда наступает нечто наподобие наслаждения от осознания собственного унижения или страдания. Крайне редко и коротко. А так - все страх.
      Страх не оформлен в мысль. Так, неприятное равномерное гудение, душевный зуд, я бы назвал это душевным зудом. Тот зуд, что я уже упоминал. То, что составляет нашу жизнь и то, что отравляет нам ее. То, что толкает нас на необдуманные, нелепые поступки. Во всяком случае, со стороны некоторые наши поступки кажутся высшей степени глупыми, даже неприличными. На самом то деле все достойно. Даже с известным налетом героизма. Плюс тоска по лучшей жизни. Вот тебе - разгадка русской души...
      У меня есть ответ на любой вопрос. Ха ха ха.
      Да, еще - жадность за пазухой. До поры, до вольницы. Жадность до всего. До баб, до денег, до пищи, до работы, до водки, до пляски, до дружбы, до вражды. До жизни. До искр, до пожара. Отсюда и цыгане, и красные рубахи и Сережка в петле. Ну, ты знаешь, о ком я говорю. Вот тебе - разгадка русской души.
      Любишь Есенина? Не любишь. Рано тебе еще.
      Вольницу нам?! Да не приведи Господи! Не дай Бог, помяни мое слово! Порушат все и всех. У вас уже рушат. Рушат?
      - Не знаю.
      - Знаешь. Но осторожен. За это хвалю. Это правильно. Хотя и не по нашему.
      Рушат не по злобе, но от избытка чувств, от той самой жадности и по воле добрых намерений. Добрых намерений у нас - с избытком.
      Ты сейчас не старайся понять меня. Невозможно. Для того чтобы понять меня, нужно оказаться в моем интересном, ха ха, положении...
      И вдруг, ха ха, песенка обрывается, и ты испытываешь необыкновенную легкость, легкость и величие. Да да, именно величие.
      Знаешь, почему, знаешь, почему, знаешь, почему?
      То, чем заняты люди, то, чем я занимался всю свою жизнь действительно смешно. Взять хотя бы записи в дневниках, или росписи на фотографиях, или подписи в поздравительных открытках, или надписи на стенах, или вот стишки по случаю, да мало ли? Человек продуцирует письмена с остервенением педальной швейной машинки Зингер. В мою бытность педальные швейные машинки Зингер были несказанной роскошью и шармом. А смысл? спрашиваю я тебя? и себя спрашиваю.
      И где же человек - венец природы? Разве встречался тебе пишущий медведь или вот, хоть даже таракан?
      Тараканы есть, но ты их не бойся. Они у меня очень боязливы и предельно аккуратны.
      Наволочки и простыни чистые. За день до смерти у меня была большая стирка. Как чувствовал, ха ха...
      О чем я? Ах да, ты никогда не задумывался над тем, что мы пишем? Что скажешь?
      Или, вот еще - деньги? Чуть не забыл. Как говорится, слона то я и не приветил. Деньги! Экая, брат, Абиссиния, экий тотем! Не кажется тебе смешным?
      - Что?
      - Всё. Сами деньги и все, что с ними связано?
      - Как то не задумывался.
      - Над чем же здесь задумываться? Они же между собой похожи, как две капли воды. Ха ха ха! Смешно. Просто до колик смешно, честное слово. А люди их собирают. Да с таким рвением! Зачем?
      Разве можно их использовать во благо? Только смотреть, рассматривать. А что там рассматривать, когда они все одинаковые?
      Можешь ты мне ответить, зачем это делается?
      Молчишь?
      Вот и я не знаю.
      Никто не знает. А остановиться не могут. Глотки друг другу перегрызают. Там - у вас. Я видел, знаю. У нас все по другому. У нас беседу любят. А беседовать до бесконечности невозможно. Вот и получается уныние и грех.
      А чем ты занимаешься?
      - Пишу.
      - Что?
      - Записываю свои наблюдения.
      - Напрасно.
      - Почему?
      - Ты со мной не согласен?
      - Нет.
      - Это - спор? Ты вступаешь в дискуссию?
      - Не знаю. Не совсем понимаю...
      - А о возрасте моем ты подумал?
      Сколько мне лет?
      То то.
      Нет, конечно, если ты настаиваешь - пожалуйста.
      Споры я только приветствую. Изумительное времяпровождение. Хочешь спорить - спорь. У нас здесь спорщики через одного.
      Хотя преимущественно молчат. Что весьма полезно и приятно.
      Хочешь спорить - на здоровье.
      Но рот - на замок. Уловил?
      Да, вот еще что, если будешь покупать что нибудь в магазине, деньги все же оставляй. Не записки, а деньги. Уловил?
      Так принято.
      С одной стороны - формальность, конечно, с другой стороны - порядок. Какой никакой порядок все же нужен.
      А водка у нас хорошая, замечательная водка. Как никак, для себя делаем. Любишь выпить?
      - Нет. Вы уже спрашивали.
      - Ты!
      - Ты уже спрашивал.
      - Конечно, я теперь говорю чрезвычайно банальные вещи, но люди к старости глупеют, так что - нечего удивляться. И, тем не менее, тем не менее, иногда, напомнить себе о том, что на дне брода нет, как говорится, не повредит, ха ха.
      Слава Богу, способность смеяться я сохранил. Не знаю, как другие, общаться со своими, ха ха, товарищами по счастью, как видишь, я пока не имею возможности, но лично мне бывает часто смешно.
      Случается, сутками хохочу, честное слово.
      Да, вот еще что, покуда не забыл! Никогда не рассматривай свои детские фотографии, свои чистенькие детские фотографии, чистоты это тебе не прибавит, зато заметно сократит жизнь. Вот такое дурацкое наблюдение, ха ха.
      Ты привез с собой свои детские фотографии?
      - Одну.
      - Зачем?
      - На случай, если ты меня не узнаешь.
      - Выброси. А лучше сожги.
      Побледнел. Да что с тобой, в самом деле? Уж не болен ли ты?
      Признавайся, притащил чуму? Нет? Что тогда?
      Говори уж.
      Вразрез с расхожим мнением, чужих мыслей глухонемые не читают. Я, например, и теперь не знаю, кому я по настоящему был противен. За исключением разве что тебя, ха ха.
      Еще при первой встрече ты показался мне чудаковатым, не скрою, но смышленым малым.
      Да, вот еще что. Деньги в комоде, бери, сколько хочешь, на всю жизнь хватит, еще немного останется. Я, старый дурак, тоже собирал деньги. Всю жизнь, ха ха ха.
      Ты, я вижу, хочешь спросить меня о чем то?
      Хочешь спросить меня о чем то? Спрашивай, спрашивай. Не жди, что я стану клещами тянуть из тебя твои вопросы. Они мне нужны, как рыбке дротик, ха ха. Ничего не напутал, ха ха?
      - Можно ли здесь устроиться на работу?
      - А что ты умеешь?
      - Я - водитель катка.
      
      ***
      
      Вновь воцарилось долгое молчание. Мне показалось, что упоминание моей профессии произвело на Кита неизгладимое впечатление.
      Он долго пыхал сигаретой, тер виски, кланяясь и приседая, разминал спину.
      Наконец, взял себя в руки, - Духовный зуд. Ты обратил внимание, что Суглоб окружен непроходимыми болотами?
      - Да.
      - Здесь очень много девственных людей, понимаешь, что я имею в виду?
      - Не совсем...
      - Расскажи им о своих догадках. Просто расскажи, и все.
      Или нет, пожалуй. Ничего не рассказывай. Послушай.
      Они сами тебе расскажут. Может быть, с уверенностью обещать не могу, но, не исключено, вместе вы найдете то, что ты ищешь.
      Они все про тебя знают. Я им про тебя все уши прожужжал.
      И про Гиперборею.
      Здесь она. Точно.
      Пока еще здесь. Что будет дальше - не знаю. Надежда - на болота. Болота, дружочек, это - серьезный аргумент.
      Не умер бы, послал бы тебя теперь же за водкой.
      Послушай, сбегай ка за водкой.
      Ах, ты же не знаешь, куда идти. Ну что? принесешь позже.
      Сам часто не напивайся. Отваживаться с тобой некому.
      Пока некому. Вот, сойдешься с какой нибудь из наших, а сойдешься ты скоро, тогда...
      Правда, внучек, найди себе кого нибудь. И мне будет приятно понаблюдать за женщиной. Хотя я и слеп как крот.
      И помни, что я тебе сказал.
      Если хочешь.
      А не хочешь - забудь. Все равно смысла нет.
      Ни в чем.
      Одним словом - не знаю, что тебе сказать.
      Однажды я видел здесь каток. Но, откровенно говоря, не понимаю, зачем это тебе.
      Устал.
      Отправляюсь в свою кладовку.
      Когда вернусь, не знаю.
      Постарайся избавиться от зуда, почувствуй себя хозяином.
      Забудь эту свою Гиперборею. Бред это все, неужели сам не понимаешь?
      А с Вилли непременно познакомься.
      И не будь дураком.
      Как я, ха ха.
      Как нибудь ударюсь в воспоминания, обещаю.
      И купи мне сигарет, у меня кончаются. Это еще одна причина, по которой я позвал тебя, ха ха.
      Водки, радио и сигарет.
      Нет, сигарет, водки и радио.
      Вообще, можно было бы и бросить курить. Но зачем?
      И радио.
      И жену какую нибудь, мне будет приятно...
      Да, деньги возьми, не забудь. Они любят, когда им деньги дают.
      - Кто?
      - Все. Но это пройдет, надеюсь.
      - У меня есть.
      - Что у тебя есть?
      - Деньги.
      - Да сколько там у тебя? Бери, не стесняйся. В комоде. Нижний ящик. Не перепутай с письмами и носками. Бери, не стесняйся, мне их в гроб не класть. Точно.
      
      Собачник Павел ворочался в моей голове. Ворочался, стонал, сучил ногами.
      
      - Жаль, что не вернешься, мне бы хотелось с тобой поболтать еще немного. Но, как говорится, вольному воля, - Кит затушил в раковине сигарету и, не дожидаясь моих возражений, скрылся в своей кладовке.
      
      Почему я не вернусь?
      А. может быть, и не вернусь.
      Что же это должно случиться, чтобы я не вернулся?
      Ничего не понимаю.
      
      ***
      
      Похоже, я на правильном пути.
      
      ***
      
      Малый бизнесмен Платон Петрович Череднов, в пене встреч и прожектов потерявший молодую жену, а вместе с ней, как показалось окружающим, и душевное здоровье, впервые за пятьдесят семь лет своей кольчатой крадущейся жизни оказался на приеме у психиатра. Еще вчера подвижные молодые руки его, в одночасье набрякшие и пустившие побеги вен, безвольно свисают вдоль подлокотников кресла. Еще вчера ворчливый, а ныне тихий и рассудочный взгляд упокоен перламутровой пуговкой, проживающей на сорочке доктора Тевиса.
      Конечно же, Платон Петрович наслышан о хитростях и чудачествах подобного сорта докторов, и при других обстоятельствах ни за что не отворил бы мертвенную, в подтеках белил дверь исповедальни. Но теперь, когда судьба придумала выкинуть коленце, и сущность его немедленно обратилась в пар, оставив душе озноб и пустоту, его физическое тело, став самодостаточным и чужим, без особых колебаний проделало путь от ванной комнаты с петлей на водопроводной трубе до тамбура преисподней.
      Лишенный неги и нетерпения рассудок Платона Петровича работал теперь как бесподобная вычислительная машина, способная составить, разорить и вновь сконструировать миллиарды логических комбинаций. Чего уж там говорить о предстоящей дуэли с рыхлым грезооким психиатром? Если бы ледяная ванная оставила хоть тень чувственности Череднову, он бы, пожалуй, даже пожалел немолодого Тевиса.
      
      Что можно ждать от эскулапа?
      С высокой степени вероятностью, экскурсии в детство с многочасовым, до пунцового круга на ягодицах сидением на горшке, сонными медвежьими затрещинами всесильного отца, жемчужными брызгами на простыне, безысходной и слезливой покорностью матери, щемящей щенячьей жалостью к ней, любованием золотистой выпуклостью у девочки в окне напротив, позором выпавших из нотной тетради порнографических картинок, ужасом впервые восставшей мужской плоти, волнением публичной наготы...
      Затем доктор, не без мысленных аплодисментов, утвердится в своей правоте по поводу страсти пациента к устрицам и острым блюдам, вскроет вполне логичные предрассудки по поводу месячных, не без удовольствия убедится в склонности клиента к садомазохизму и педофилии, без особого труда рассекретит латентный гомосексуализм, вынудит признаться в укромном мужском грехе и прочее, и прочее...
      Покажет, что разочарование и тоска - свойство всех Homo Sapiens, что самоубийство - дело житейское, и, на самом деле, всяк совершает его мысленно по нескольку раз на дню.
      Докажет, что женщины лживы и глупы, что их исчезновение в жизни мужчины - праздник, что нибудь наподобие встречи с одноклассниками или сыромятного убийства на охоте.
      
      Если понадобится, при нынешнем состоянии духа, точнее, отсутствии его, Платону Петровичу не составит труда рассказать о том, как из окна своего автомобиля, он заметил первоначально легкое светящееся марево, а затем саму Оленьку в детском платьице и белых гольфиках на брызжущем искрами велосипеде, как, издав звук, напоминающий поворот ключа, велосипед сложился, чудом не угодив под жирные колеса глазированного чудовища, как он нес ее, невесомую, на руках, изумлен пролившимся где то под сердцем волнением, не в силах отвести взгляда от нежнейшей рубиновой царапинки на смуглой коленке, как мучительно долго искал впоследствии аромат, что исходил от нее тем утром, и не нашел, как беззащитно блестела капелька на кончике верхней губы, когда, очнувшись от близости она улыбнулась ему так, точно предвидела близкий финал, как скоро он почуял в ней то, что отличает пуму от других кошек, как скоро она превратилась в настоящую пуму, и он уже с опаской входил в ее клетку, как однажды, ворочаясь и скуля в любовной ласке, играючи вскрыла его грудь, вынула и сожрала оказавшееся обыкновенным дымящимся куском мяса сердце, как долго вылизывала шершавым своим языком бездонную рану, как протяжно выла, умоляя простить, и так же протяжно смеялась, когда он отправлялся в кислотную ночь, как целовала его глаза, умоляя умереть молодым, как целовала его ноги, умоляя ударить, изуродовать, растерзать, стереть ее молодость, как искренне превращалась в монашку с черными глазами после каждой измены, как отчаянно бросалась в тлеющее жерло греха голая, голая...
      
      Доктор Тевис убрал в ящик стола молоточек с ручкой из слоновой кости, состроил смешную гримасу, удачно скрыв приступ зевоты, потер правое ухо и произнес чуть не по слогам, как обыкновенно беседуют с детьми и глухонемыми, - Вот вам, для начала, четыре предмета или явления, как будет угодно: водка, песенка, радио и сигареты. Вам надлежит убрать что нибудь одно, так, чтобы осталось три. Ну, и, разумеется, пояснить свой выбор.
      
      ***
      
      Сейчас я озвучу краткий монолог или фрагмент монолога, который насторожит, а, может быть, и не насторожит вас.
      
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет, Идет брожение болот...
      Дальше следует повтор.
      
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет, Идет брожение болот...
      Так несколько раз.
      Непременно.
      Сколько?
      Зависит от обстоятельств и настроения исполнителя.
      До сих пор исполняет монолог только один человек - их автор. Литературный человек Шекспир.
      Вильям Шекспир.
      Для жителей Суглоба просто Вилли.
      Вилли - потому что свой в доску малый.
      Пройдет совсем немного времени или несколько лет и монолог этот завладеет сердцами, умами и языками многих. Истории, как известно, повторяются.
      
      Безусловно, кажущиеся на первый взгляд незатейливыми, четыре строчки можно прочесть или проговорить один раз. Человеку несведущему и поверхностному это может показаться вполне достаточным. Да что там греха таить, человеку несведущему и поверхностному может показаться, что эти четыре строчки вообще не заслуживают прочтения, тем более прочтения вслух. Однако если все же уговорить или принудить человека несведущего и поверхностного произнести их, пусть однократно, пусть пятнадцать раз, исполнение это будет отличаться от авторского в точности тем, что отличает крашеное луковой шелухой яйцо от чуда Фаберже. И дело - не в обстоятельствах или настроении исполнителя. Дело в том, что испытуемый - несведущий и поверхностный человек, а Шекспир - гений.
      Или приближается к тому.
      
      Кроме того, надобно иметь в виду, что история упомянутого монолога насчитывает что нибудь около тридцати лет.
      Впервые стихи закопошились в Вилли, когда тому было пять с небольшим.
      Ребенка поразил неприятный запах в овощной лавке, куда он по обыкновению зашел выпить томатного сока, а также навек удивленное по причине беспробудного пьянства совиное личико продавщицы.
      Впервые исполнены - в тот памятный день, когда мальчик заговорил. Будучи десяти лет от роду. Ходит легенда, что это и были первые слова будущего поэта.
      Сейчас Шекспиру тридцать шесть. Вот и считайте.
      
      Теперь закройте глаза и представьте себе его голос.
      Это - высокий, недоброжелатель сказал бы бабий, несколько визгливый голос. Голос, слегка искаженный спортивной ходьбой и сопутствующим ей горячечным дыханием.
      
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет, Идет брожение болот...
      Сначала под аккомпанемент шагов:
      
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет, Идет брожение болот...
      Затем, сквозь одышку и шлепки шагов проступает тишина.
      И мы помолчим, пусть некоторое время монолог, а, точнее, фрагмент монолога побудет эхом.
      
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет, Идет брожение болот...
      На самом деле монолог этот (или диалог?) - очень серьезный разговор Вилли с самим собой.
      В то же время образчик редкого гармонического склада души.
      
      Законы гармонии хорошо известны и универсальны: вспомните шахматы или крест, или имена трех поросят... а в качестве своеобразного контрапункта - трагедию Ван Гога, оставшегося без уха - иными словами, вне гармонии (причина и следствие - безумие). Носителя гармонии или гармонического склада души легко представить себе в виде радиоприемника, настроенного на волну благоденствия. Вот почему внешне Вили напоминает прекрасную, но вымершую птицу дронт.
      
      Не забыть купить радио Киту.
      
      Вилли живет в гараже. Хотя вполне мог бы жить в четвертом подъезде. И в пятом. И в первом.
      
      Несмотря на то, что Вилли поражен спортивной ходьбой, у него горчичное лицо.
      Иногда он срывается на бег. Побежит, побежит, перейдет на шаг, побежит, побежит, перейдет на шаг. Бег - рифма, шаг - тишина.
      
      Немного о грустном.
      Персонаж, имеющий такое горчичное лицо, как и прекрасная птица дронт, по моим наблюдениям, обречен.
      Впрочем - не факт. Все - в наших с вами руках. Разве не так? уж если мы с легкостью протянули нить от Шекспира к вымершей птице?
      
      Когда в природе душно, Вилли надевает салатную майку с лямками, из тех, что теперь не шьют и не носят.
      Нет, он надевает выгоревшую синюю майку.
      Неприятный больничный цвет.
      Сиротский цвет.
      Попахивает известью.
      Как и его монолог.
      
      Вот еще что. Монолог этот Шекспиру не принадлежит.
      Человек в такой майке, пусть даже и в красной, не способен на такую фразу.
      Это же очевидно.
      
      Разве?
      Да.
      Ах, как часто мы ошибаемся.
      
      Но и тот, английский Шекспир никогда бы не написал такой фразы.
      Выходит, есть еще кто то?
      Может быть, эта фраза пришла самому мне в голову как следствие первой утренней сигареты?
      Исключено. Эта фраза принадлежит не мне. В противном случае, все теряет смысл. Не такой я психопат, чтобы разрушить все в самом начале.
      
      Кстати, в связи с этим я знаю одну чрезвычайно забавную историю, но об этом позже.
      
      Что только не приходит в голову с утра, сразу после пробуждения? Именно в эти первые две три минуты. Затем все меняется. Рассудок принимается за свою кощунственную работу. Назовем работу рассудка кощунственной, что чрезвычайно близко к истине.
      
      Итак.
      Желтушный Вилли надевает неприятную свою майку и отправляется бегать.
      Или шагать.
      
      Покоробило слово желтушный?
      Все верно, но вы должны понять мое раздражение. Если бы я не поставил перед собой задачу описывать только доподлинные события, непременно надел бы на него шальвары, алую феску или что нибудь в этом роде. Согласитесь, поэт должен выделяться в тумане. Но...
      
      Итак.
      Вилли надевает неприятную эту майку и отправляется бегать.
      Некоторое время собачки сопровождают его. Те самые собачки, что встретили меня на перроне. Вскоре бесцельный бег утомляет их, и они оставляют литературного человека наедине с собой. По видимому, на бегу, в потустороннем одиночестве и являются или вспоминаются ему такие строки.
      
      Интересно, страдал ли он спортивной ходьбой в возрасте пяти с половиной лет? Узнаем позже.
      
      Итак.
      На минуточку представим себе, что автором бесприютных строк является все же Шекспир. В конце концов, внешность может быть случайной или отчаянно противоположной ожиданиям.
      Почему бы и нет?
      Вспомните Сирано или Демьяна Бедного.
      
      После моциона Вилли оповещает о рождении диалога первых встречных и энергично смеется, тщетно пытаясь вызвать из небытия их остроумие. При этом лицо его остается мертвенно грустным. Он кажется им странным, если не сказать больше. Он чувствует, что кажется им странным, это рождает в нем тяжелую неповоротливую неловкость, которая растет, растет, заполоняет всего Вилли, и, через некоторое время, делается много величественнее его.
      И правда, что за имечко, Шекспир?
      Классик или клоун?
      А, может быть, обыкновенный городской сумасшедший, коих в свете триумфального успеха демократии с каждым днем становится все больше?
      И что остается ему делать с таким именем и вышеуказанным диалогом в голове?
      Напиться.
      
      Собутыльников найти - не проблема. Их много в каждом подъезде. Собутыльники томятся: стоят, сидят на табуретах и на корточках. Не исключено, что полулежат, зарывшись головой в верхнюю одежду. Возможно, лежат, завернувшись в домотканые или вязаные из остатков ткани и чулок коврики в своих потухших коридорах, и ждут Шекспира. Жены не замечают или бросили их. А собутыльники ждут, готовы к смерти и празднику.
      
      Как я уже сообщал, Вилли - свой в доску малый. Не обманет их надежд.
      Обязательно придет и поведет их за собой.
      И, в гудящем от неземного свечения гараже, после нескольких стаканчиков, точно Перун, покрывшись клубами узорного папиросного дыма, уже не робея, но вдохновенно и радостно прочтет новорожденные или вернувшиеся из детства перлы.
      И будет услышан, и принят, и понят, хотя лицо его при чтении и после останется неживым и грустным.
      Вдумайтесь!
      Кто в наше время читает стихи своим товарищам, собрав их в гараже?!
      Кто вообще в наше время читает стихи своим товарищам? тем более столь глубокие стихи?
      Суглоблянин Шекспир.
      Литературный человек.
      Гиперборей.
      А?
      Не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю...
      
      Может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть, может быть...
      
      На первых порах желтый дым как бы является продолжением самого Вилли, но, не успеете вы сосчитать до десяти, освободившись, он вознесется к искусственному солнцу и там, посеребренный превратится в туман.
      
      Или не придет, и не выпьет с ними, и не прочтет им свои будущие стихи.
      
      Не уверен, что страждущие, почему бы не назвать их страждущими?..
      Не уверен, что страждущие, как один, умрут в таком случае.
      Мало того, я уверен, в большинстве своем они не умрут.
      
      Поздняя весна.
      Или лето.
      Или ранняя осень.
      Брожение болот.
      
      Много тумана, обратили внимание?
      
      Или лето.
      
      ***
      
      Благово уже спускается по лестнице.
      
      ***
      
      Ни дать, не взять - самый что ни на есть обыкновенный человек.
      
      ***
      
      Что представляет из себя Суглоб летом?
      
      ...петушок, пряничный петушок, горел, горел, подгорел, петушок подгорел, подгорел, подгорел, Рябушка, просит Рябушка, водицы просит, водицы, камушки, да камушки, да камушки, капельками, капельками, все как капельки, все, не вода, нет, не вода, только капельки, все капельки, да ласточки, ласточки где, ласточки где, ласточки, да ложечки, да, ложечки, да, крылышки, да, кочки, крылышки да кочки, мужичок, мужички, мал, мало, мал, рожицы, рожицы, ржаные, мужички, судачить, судачить, судачат, судак, судака, да, суд, ой, суд, судно, судя, судя, сом, сума, да сом, да сума, сумка, сумятица, мята, сумятица, смято, нет, смято, смято, семя, семена, семена, там, где, как, там, семя, семена, смена, мена, менять, менять, менять ли, мыло, мыльце, мечта, черемуха, ой, сушь, черемуха, но, сушь, а суета, а суета, суй, нет, засов, воз, засов, весело, но, все одно, все одно, весело, веселуха, весело, пусть, уж как весело, пусть, сухарики, да сухарики, крохи, сухарики, мужичок, рожицы, да роженицы, роженицы, стада, стада, тучно, тучные стада, жар, жарко, нет, жарко, дождя, дождя бы, бы, бу, бу, буль, буль, булочная, булка, пых, пах, пах, запах, запахи, да, а вот, а вот, идут, и вот идут, идут, пойдут, идут, пыль, в пыли, пыль, в пыли, все, все, вал, валиться, свалено, велено, свалено, велено, веление, велено, но, сваляно, свальный грех, свальный грех, вал, валять, вал, свалялись, свалено, а мелкие? а мелкие? миленький, мелкие то? клубочком, клубочком, клубочками, клубнями, клубнями все, цветики, цветочки, цветики, мелкие, мелкие, а сушь, суша, сушь, сухо, сухо все, уж как сухо, сушь, сушки, сушки, сушки да баранки, да баранки, пыль, пыльца, пудра, пыльца, да пудра, сахарная, сахарная, пудра, сахар, сахаринчик, а чай? а лужица? лужа? лужица, и лужица, и чай, чай, чай, тепло, ох, тепло, там, там, логовко, а тепло, а логовко? угол, угол, уголок, клубок, клубочек, опять, опять, шерсть, жар, жарко, шерсть, носочек, носочки, шепот, шепот, затеять, затевать, затея, затевать, золотце, золотце, петушок, золотце, петушок, маковка, еще, еще, маковка, макушки, мышки, да макушки, мышь, мышка, шаль, шаль, лакомство, палец, мальчик, пальчик, палец, котики, котики, катышки, фланель, фланель, мягко, мягко как, ох, мягко, милый, миленький, милый, миленький, милая, крылечко, а вот, крылечко, крылечко, а вот, а вот, печь, печенка, печь, печеное, печеный, прянички, вот, яблочко, и вот, печеное, печеный, печеное, яблочко, яблочко ли? яблочко, очень, еще, очень, еще как, яблочко, и не яблочко, что же? что же? яблочки? яблочки, очень, очень, очередь, очень, чересчур, нет, чересчур, да, можно, возможно, как. Как, печь, печка, печенье, чем? чем? чем не печенье? челка, челочка, чесуча, чешуйки, карасики, карасики, краса, краса, румяная, крылечко, на крылечке, под крылечком, колечко, кольцо, колечки, колечки, дым, да дымок, да, душенька, душка, душенька, идут, вот идут, плывут, пава, павой, плывут, нет, лебедь, нет, лебедушка, молча, молчание, молча, лук, луковка, голова, головушка, садовая, сад, садовая, около, около, плывут, лада, плыть, плывут, дом, домой, медь, ручка, за ручку, под ручку, нет, горлица, горница, горлица, нет, крылечко, крылечко, крыльцо, нет, кольцо, нет, медь, медный, медовый, мед, медовый, дом, домушник, дом, мошка, дом, дом, горн, горница, гарь, нет, гарь, гаражи, гаражи, до, доска, сад, нет, доска, до, дело, дельце, дед, дельце, вышла, вышла, нет, дома, сидит, сиднем, седой, сед, дед, седой, Додон, дом, дома, дома сидит, да, не видно, нет, видно, видать, нет, тс с, тс с, тихо, тихо так, так тихо, тихо, лапушка, крылечко, лапушка, лапа, пух, лапушка, рыльце, рыльца, цаца, лицо, личико, челка, личико, лапушка, крыльцо, крылечко, крынка, крынки, крынка, и все, и все, и вот, лопухи, лопушки, лопоухий, малый, малая, мельче, мельче, еще мельче, каш, кашка, кашица, кашица, кашка, кашица, катышки, котики, котики, ходики, да, ходики, угол, угол, уголок, но молоки, мякиш, молоки, мякиш, молоко и, молочко и, молочко, молочко, птички, пичужки, птички, цвиль, цвиль, цап, царап, крошка, котеночек, котик, мячик, клубочек, мяч, качели, катышки, мякиш, молоко, млеко, молок, пышно, пышно как, пышно, а пшено? а пшено? а? тепло, дом, дома, тепло, тепло ли? и тепло, уж как тепло то, теплушка, теплушки, теплушка, нет, тепло, дом, маета, маета, Муся, кошка, Муся, мяу, умять, уминать, бок, бока, бок, греча, да, греча, спать, не спать, спать, не спать, спать, дом, мякиш, дом, и дым, и дым же, а как? а как же? дым, где дым - дом, пусть, пусть так, так, пусть так, лавочка, на лавочке, лавочка, под лавочкой, не очень, очень, не очень, очень, очень, кожа, нет, кожа, да, кожица, и яблочко, и яблочки, яблочко, и мочка, и плечико, лелея, лад, ой ли? щель, щелочка, щель, щелочка, щечки, да щечки, щука, да щучка, щурята, да денежки, да денежки, гроши, грошики, горох, горошка, дай горошка, дай, да не дай, горошка, денежек, денежек, еще, еще, дух, ах, ход, да лад, да ход, да лад, мыть, мыться, мыть, около, лямки, но, лямки, пусть, пусть их, пусть уже, лямка, так лямка, мило, не мило, мило, мило, стать, и стать, и лобзать, пусть, пусть, пеленки, пеленочки, пусть, малый, мал, малышня, малыш, малышня, лишь, лишка, лишка, личико, лишка, кыш, и вот, и вот, идут, снова, новый, новое, снова, идут, идут, мальчики, куколки, мальчики, малыш, малышня, идут, идут, дуть, подуть, вава, вава, идут, вава, идут, куда, куда, идут, кольца, кольцами, круги, круги, кружки, лапы, ноги, лапы, пила, пихта, идут, куда, идут, идут, точки, точечки, точечки, точки, кружочки, чем же, чем же, зачем же, жизнь и...
      
      ...но лесенки, лестницы, лестницы, да, высоко, высоко, да, эх как, ух, лестницы, лестница, вверх, вниз, вверх, вниз, вниз, вниз, ниже, ниже, чад, голос, голоса, гул, чугун, чугунок, гул, чугун, чугунки, сапоги, сапожки, сапоги, сапоги, вниз, вниз, рыбы, тяжесть, тяж, тяжелый, тяжелые, тяжелые рыбы, тяжелые, гул, глубина, глубоко, лоб, лбы, лобастые, о, лоб, рыбий, лоб, о, гулкие, глухие, гулкие, глаза, глаза, глазища, глаза в глаза, другие, друг, недруг, другие, ад, да, ад, другие - ад, да, дрель, делать, дело, посуда, дело, дрянь, паскудь, до, делать, нет, дыра, дыры, дырки, да, дрель, буравь, бур, буравчик, нет, тянуть, протянуть, вытянуть, тревога, тренога, тревога, полотно, пила, пиала, чуб, чубы, надо, да, надобно, белок, белый, белоглазый, нет, белый, нет, болеть, болит, будет, буде, бдение, бульвар, бдеть, бдеть, бадьи, брага, бадьи, бидоны, бидоны, брага, горб, горб, брага, бежать, бежать, лаз, лезть, лазать, бежать, желез, железо, жесть, жена, другая, другой, другие, ад, донца, декор, рога, горилка, или, горилка, дать, подать, бег, бегом, бег, бегать, блюдо, блюда, белобокий, белолобый, без, без дна, бездна, муть, омуль, омут, муть, мутить, мучить, замучить, замутить, пелена, пелерина, пелена, перина, жесть, перина, жуть, пух, вата, нож, охотничий, консервный, нож, садовый, вор, карманный, вор, дымоход, домовой, домовые, голод, драть, ранец, впрок, ранец, рана, драть, выдрать, ниже, ниже, голова, глина, голова, пасть, пасти, другие, пасти, еще, еще, щадить, не щадить, щитом, щитомордник, намордник, морды, да, морды, пасть, пасти, напасти, напасть, тяж, тяжесть, сом, тяжесть, сом, сама, сама, сам, миска, узко, узкий, лаз, еще лаз, еще, зачем, что, что, за что, лаз, пополз, поползень, дуть, дыра, лог, логово, воля, неволя, вниз, вниз, ниже, ниже, чугун, кольца, чугун, кольца, нос, ноздри, скос, покос, укос, кольца, косой, косяк, об косяк, рот, рты, рот, рты, рты, чужой, чужое, через, черед, чудеса, чужой, даже, даже, ни, ни, чем, чемоданы, сажа, чужие, рот, рты, ветер, ветерок, там, там, сквозняк, ветер, дышать, нет, дышать, нет, совсем нет, болт, болты, болот, болота, сапоги, болота, сапожища, болота, ворот, ворота, ворота, ворот, желез, железо, жало, жаль, рот, в рот, ниже, ниже, нет, тяжи, бег, беглый, куда, смур, сумерки, сумерки, и все, у всех, у всех? у всех, висок, и, свисток, и, висок, висеть, сто, сотня, сотник, стольник, сто, запросто, темечко, в темечко, темечко, темя, мести, несть, мета, медь, железо, уж, уже, уже лез, уже залез, зело, зелье, зад, десна, десница, зад, сад, засада, утех, потеха, больно, потеха, а боль, а боль? болеголов, сто голов, голов, голь, все голь, голь, да голь, нет, пыж, пыжи, круг, да круг, кружка, кража, жакан, жакт, жесть, желе, жесть, жим, отжим, сжать, сжаться, ужаться, жатва, жратва, кружат, кружат, корь, карачки, ниже, ниже, пониже, за что, жизнь, жизнь, жилы, живот, жилы, живот, вот, жизнь, мать, жизнь, мать, жир, жито, житница, поры, пот, топот, чужие, другие, но, чужие, чушь, чужбина, чужой, ниже, еще ниже, жаль, как жаль, как жаль, жало, желать, жить, желать, лить, лелеять, спать, вниз, нет, вниз, нет, вниз, нет, там, метан, мета, метан, нем, немота, будет, будить, будет, нет, нет...
      
      ...вот, вверх, наверх, наверх, лестница, лестница, лесенка, весла, весло, весла, вверх, осёл, ослик, копытца, цап, пусть, горох, горошек, бук, бамбук, вверх, наверх, былинка, былинки, быль, воля, вы ли? бусы, гроздь, гроздь, груздь, груздочки, точки, песенка, лить, литься, ах, легко, нет, легко, легко, лист, липа, полок, полочка, на полочке, плечи, плечики, пусть, пусть, пустышка, оп ля, пилот, полька, полечка, там, там, вверх, наверх, строчки, строчечки, через, через, плести, вести, вывести, весть, весть, вот, ворот, поворот, вот, и вот, сопки, сопение, сопки, солоно, нет, солоно, высь, косточкой, косточкой, вишня, вишневый, косточкой, ух, плести, заплести, только, только, еще, еще, уже, уже, ужимки, мамочка, ха, хлопок, хлопки, весть, да лесенка, кончик, нет, кончик, летчик, эх, летчик, чик, чик, ленты, ленточки, нитки, ниточки, шли, шли, и вышли, и вышли, эх, молодо, молодо, молодец, молодцы, цыпа, цыпочка, цып, цып, ха, ха, холить, лететь, холить, нам, все нам, наконец, наконец то, самый, самый, самая, самая, ух, быль, да, былинка, да, дых, дышать, дых, детки, деточки, где, здесь, где, былинки, легко, былинки, легко, ох, околесица, около, частокол, около, лети, лети, лики, лети, блики, лики, блики, блики, ла, ля, листики, листики, листочки, ластик, да, ластик, линия, ли, линия, полоса, полоски, полосочки, леска, ласка, леска, да ласка, мошки, ладно, мошка, да, ладно, мошки, пташки, пичужки, пи, пили, не пили, пили, не пили, лихо, ох, ха, синь, синий, синь, синька, си, бабочки, бабочки, через, лампа, лампочка, лампа, лампадка, ладан, ладушки, ушки, сейчас, через час, свет, свет, ввернуть, вывернуть, колени, коленца, полотенца, свет, светоч, свет, светло, светелка, свет, но...
      
      ...ночь, чесуча, ночь, чело, чем, чешуя, ночь, чем, чем, чернила, всё, все, чем, чернила, четыре, что то, что, чага, волос, волосы, волос, голос, голос, даль, далеко, о, ночь, четки, свеча, спать, свеча, нет, шорохи, нет, ни шороха, шелк, шептун, петунья, шепот, шорох, шаг, часто, часто, шаль, шито, шито, вышито, шу, шушуканье, шу, шуршание, ночь, чело, чу, чурки, печурка, чурки в печурке, челочка, челочка, щель, человечек, маленький, человечек, человечек, еще, человечки, вот как, а вот как, человечек, видно, не видно, не видать, видать, не видать, нет, зги, нет, зги, ни зги, щекотно, щекотно, порошок, порошки, порошок, пороша, шерсть, шерстяной, шерсть, снова, снова, тесно, сон, сна, сном, тесно, усне, нет, усне, нет, невидаль, на, наволочка, очи, тише, тише, ну? мыши, конечно, мыши, ну? сон, нет, сон, шасть, шесть, нет, шамать, шелест, шесть, ворочать, ворочаться, поворот, шесть, нет, спать, спать, сон, сонник, соня, да, соня, лилии, ночь, лилии, пролито, налито, ночь, чем, чем не, ночь, зги, ни зги, жизнь, не жизнь, зализать, зализывать, зной, зелье, зализывать, Зосима, о, Зосима, вот как? вот как? так, да, так, так, не так, так, да не так, так, тик так, за сим, Зосима, о, сон, сон, нос, смешно, не смешно, ночь, смешно, нет, маленький, маленькие, маленький, мал, мала, меньше, ночь, ходят, не ходят, ходики, мыши, ходики, мыши да ходики, да чуланчик, чу, чуланчик, тих, тихо как, мал, мала, тихо как, тихо, Тихо Браге, лежи, лежать, котики, котики, сопят, ходики, стучат, ходики, сопят, стучат, молоточки, очки, да молоточки, точка, точка, ночь, чем не? чем не? очень, очень, встать, нет, встать, привстать, нет, сон, свинка, светится, свинка, светится во сне, свинка, свинка, светится во сне, светится во сне, ехать, не ехать, нет, нет, нет, молочко, молочка, млечный, путь, Млечный путь, Млечный путь, шествуют, путешествуют, снова, нет, нега, нега, спать, сон, не сон, спать, спать, фланелька, вот, фланелька, тепло, ух, фланелька, тише, тише, ночка, ночка, дочки, сыночки, сны, сыночек, дочка, дочка, ночь, шаль, ночка, шаль, чуть, чуть чуть, чу, чуть чуть, еще, еще, очень, очень, вещица, фа, вещица, нет, фа, феска, фа, форточка, теплый, теплый, полночь, ночь, фа, полночь, ночь, финики, финики, ночь, фунт, фетр, увалень, увальнем, фифа, фифа, фифочка, мочка, мелкий, меленький, мальчик, мой мальчик, фа, фонарик, нет, фонарик, да, фонарик, фон, фон, фа, чуть, чуть чуть, еще, еще, фа, фонарик, чу, фонарик, фа, фонарик...
      ...под другой дугой фонарик на оглобельке горит...
      
      ***
      
      И вот какая мысль пронзила Андрея Сергеевича в свете разверзшейся картины, Господи, я совершенно беспомощен перед всем этим.
      
      
      Часть вторая
      
      Глава третья
      
      Разве я не понимаю, что именно здесь, на крутом вираже повествования, требуется составление пейзажа? Полуденного пейзажа с задумчивыми лужами, ротозеями в заплатках и с соломой на голове, сочащимися скукой дебелыми холщевыми бабами, лоснящимися мусорными бачками, тополями с черным ветром в гриве, рыжими до дыр гаражами, тусклыми казенными домами, униженными старостью и плесенью избушками, слюдяной морокой в окнах, круглой головой грузовика в седых узорах папоротника, трескучим велосипедистом, синюшной лебедой, жгучей там и сям проволокой, артритными лавочками, вавилонами прошлогодних листьев, медленными сквозняками, опасными, как вольтова дуга арками, поедаемой тучным песком петелькой детских очков и косматым индюком в центре жизни.
      
      А знаете что? В кажущемся невзрачным пригородном пейзаже этом содержится то самое величие повседневности, что неумолимо заявляет о себе незадолго до смерти или на чужбине, когда возвращение невозможно.
      Ах, как содержателен и поучителен здесь каждый закуток, каждый приступочек! Такой пейзаж - и печать, и печаль, и улыбка и ветра глоток для литературного человека.
      Но очи мои обращены вовнутрь, где тени и приторный пар, и пестрый шепот, и невидимый парад планет на самом дне, где всё вперемешку, эфемерно и непрочно: пророчества, грезы, молитвы, воспоминания и фантазии.
      Из такого то материала не то, что повествования, застольного рассказа не скроишь.
      Распрекрасно понимаю, чтобы сотворить что нибудь дельное, внятное, полезное смотреть нужно прямо, всматриваться до дурноты, до обожания, примечать и нянчить подлинные детали. Те детали, что можно трогать, прикладывать, подбрасывать и приводить в движение.
      Но разве я умею? разве могу?
      Нет, уроню, разобью непременно. Или сам разобьюсь.
      Истинно литературный человек из плоти состоит и плоть воспевает.
      А я? Пустота торичеллиева, пшик.
      Недоразумение - вот самое подходящее для меня слово.
      
      К примеру, какой представлялась мне Гиперборея?
      Какао с молоком, библейское марево...
      
      Сквозь библейское марево и какао с молоком - греческие, арабские...
      ...греческие, арабские, японские, африканские...
      Перебор. Очевидный перебор. Но так и было. Вот именно греческие, арабские, японские...
      Без продолжения.
      Без окончаний.
      
      Что такое, эти греческие, арабские?..
      Не знаю. Просто арабские, японские, африканские... и всё.
      Африканские, пожалуй, перебор.
      Но так и было. Клянусь, были и африканские.
      Так не бывает, но было именно так.
      
      А знаете? ничего страшного.
      Литературным человеком я все равно стану. Мало ли, что может привидеться литературному человеку? будущему литературному человеку? У литературного человека все в дело идет. И сквозняки, и сенная лихорадка.
      Не скрою, судьба Продина немного смущает, но...
      
      Мало ли, что может привидеться литературному человеку?
      А почему, собственно, литературному? Почему именно литературному? Вовсе не обязательно. Любому. Любому и всякому. Самому обыкновенному, простому, проще простого, изумительно простому человеку.
      Человеку будущего, вот что. Прохожему будущего. Нет, в известном смысле, высокой степени и в конечном итоге, конечно, прохожему прошлого...
      
      А, собственно, что такое прошлое?
      Крепко забытое будущее.
      И вся недолга.
      
      Кроме того, речь идет о детстве.
      Это же детство! Детство! Не забывайте. Ни на минуту не забывайте.
      Если прислушаетесь к моей просьбе и не забудете, Бог даст, мы услышим друг друга. Услышим и почувствуем. Всерьез. Как дельфины или черепахи. Лучше, конечно, черепахи. Черепахам в моем повествовании отведена особенная роль. И это, как вы, наверное, уже догадались, не случайно.
      Понаблюдайте за ними, моими черепахами. Труд небольшой, а выводы могут оказаться небесполезными. По крайней мере.
      
      Итак, детство. Условились?
      А детство - это что?
      И сквозняк и сенная лихорадка.
      Детство - всегда перебор. Всегда так было. И будет всегда.
      Конечно, вы скажете, по мере взросления красочки тускнеют, желтеют, стираются. Скажете, и будете, несомненно, разумеется, как всегда правы.
      Только не в моем случае.
      А дело в том, что у меня и в детстве... и позже, в отрочестве, в юности... да и в старости, чего там?.. ну, не в старости, допустим, до старости еще дожить надо, но... скажем, по прошествии времени... скажем так, спустя какое то время... что?
      Спустя какое то время... что?
      А вот что.
      В юности, сами знаете, время тянется - потянется.
      А в детстве? А в детстве - и говорить нечего.
      Факт.
      
      Отвлекся немного.
      Так вот, что нибудь на развилке между юностью и старостью... точнее, между детством и старостью, ибо юности я не ощутил, не знаю, что такое юность...
      Так вот, после того, как пора щенячьей безмятежности...
      Нет, щенячья - нет. Щенячья - нехорошо.
      
      Уже в самом начале, на заре, так сказать, в раннем детстве, в раннем детстве в особенности... в особенности что?
      Впрочем, я уже докладывал.
      Уже доложил. Возвращаться не стану.
      И буду прав.
      
      Фантазии, фантазмы, фантасмагории, факты, фактоиды, фук, придумки, выдумки, чума и чепуха, переполох и чертополох, потроха, горох и ловля блох, разбой, раздрай, разнос, разносолы, сквозняк, сенная лихорадка и прочая чушь... щенячья...
      Щенячья - уже было. Щенячья - нехорошо.
      А кто сказал, что нехорошо?
      А, может быть, напротив, очень даже хорошо?
      Простаки здорово!
      Прекрасно!
      Восхитительно!
      Выше всяких похвал, сусал и правил!
      Очень может быть.
      Да не может быть, а так и есть.
      
      К слову о щенках. То есть, о будущих псах. И вообще о псах.
      Если даже вас испугал или покусал соседский пес, согласитесь, это еще ничего не значит. В другой раз он совершит подвиг. Например, спасет хозяина.
      И вы в другой раз не испугаетесь, и смело войдете в закрытые двери. Даже не сомневайтесь.
      Все относительно и скоротечно.
      Все меняется, хотим мы того или не хотим.
      
      И сами мы меняемся.
      Во всяком случае, складывается такое впечатление.
      Так или иначе, понять суть происходящего невозможно. Как не старайтесь.
      
      Понять суть происходящего невозможно.
      Аксиома, данность и приговор.
      То, что мы не желаем знать сию истину, согласитесь, еще ни о чем не говорит.
      А, коль скоро это так, почему, зачем, с какой целью, почему, с какой стати я должен думать, задумываться, думать, призадумываться?
      Да и нельзя здесь призадумываться!
      Нехорошо это, неправильно, нечестно.
      
      И потом, поймите, если позволить себе задуматься, если вот сейчас прямо задуматься, остановиться, замереть, обернуться - все будет потеряно, утрачено.
      Все пропадет.
      Всё - всё.
      Полетит в тартарары.
      Пропадет, провалится, исчезнет.
      
      Исчезнет что?
      Мои предметы, мои детали, мои предметы и детали...
      ...предметы - не предметы, детали - не детали... что?
      Колонны. Вот.
      Вот, например, колонны...
      
      Нет не колонны, колонн не было...
      
      Или вот - туники.
      Туники? Туники, да, туники.
      Нет, не помню.
      Туники - не туники, что то крылатое было, точно было что то крылатое...
      Кони.
      
      Кони - да!
      Такая златовласая конница. Возможно, способная к полету конница, летящая конница. Возможно.
      Но не пегасы.
      От пегасов меня всегда мутило. И теперь мутит. Почему? Не знаю. Мутит, и все тут. Так что - не пегасы. Нет. Точно.
      И, уж конечно, не пони...
      Колибри - да!
      Ой! Такие цветные, крохотные, колибри, колибри, колибри - это...
      Кто это, колибри? Америка?
      Кажется, Америка.
      Не имеет значения.
      Черт с ним, пусть Америка.
      
      А что, собственно, Америка? Америка - и Америка. Не всегда же Америка Америкой была. Америка - не Америка, какая, в сущности, разница?
      Разница, да еще какая! Конечно же, есть разница. Но не в этом дело.
      
      Но не Россия. Почему то не Россия.
      Россия отчего то не являлась.
      Хотя это неверно. И даже прискорбно. Что же вы думаете, мне самому не хочется, чтобы это была Россия?
      Думается, дело в том, что Россия - все же зимний пейзаж. Преимущественно.
      Да нет, не обязательно.
      А пруды?
      А рощицы?
      А пруды и рощицы?
      А черные избушки?
      А черные избушки? с белыми, с белыми, с белыми горницами?
      А черемуха?
      Именно, что.
      А карасики?
      Именно, что карасики с хреном, жареные карасики в сметане, да с хреном.
      Именно, что.
      А кадки?
      А вечные кадки, вечные кадки с огурчиками, куколками огурчиками, живыми куколками огурчиками?
      И осень.
      Конечно же, осень, разумеется, без осени - никуда, без осени никак, как же без осени то? Осенью - пожар, знамо дело.
      
      Весь этот пожар червонный, пожар червонный с груздочками, пожар с груздочками, золото, золото просто, такое золото, не балуй! Под золотом, а подзолотом, а под золотом то с мальчиками, с груздочуами, с мальчиками груздочками, с мальчиками груздочками и старичками груздочками, под золотом, под по... под позолотой, под чешуйками, золотом сусальным, сусальным крыто, крыто, золотом сусальным крыто, крыто, покрыто, крыта, покрыта вся... золотом, вся золотом, вся золотом сусальным покрыта, вся!..
      И опята, опята, опята, опенки, опята, опяточки, о о!
      
      Не могу!
      Все, не могу! Звон в ушах!
      Даже звон в ушах!
      Звон в ушах и оскомина,
      
      А яблочки?
      Яблочки.
      Антоновка, ранетки, ранеточки, падалица, падалица, о о!..
      Но...
      
      Буду честен, буду честен до конца, буду честен.
      Уж если человек честен, так уж честен до конца.
      России не было.
      Не являлась, не было, не являлась.
      Отступила.
      Как то случилось, что Россия отступила. Спряталась в тенечек. От нас спряталась, от меня. На время. На какое то время. В тенечек.
      Быть может, в этом беда нашего поколения?
      В этом вся беда нашего поколения? В этом?
      В этом - в другом ли, неважно... Никто не знает пока.
      Да.
      
      Лето, однако. Сказочное лето.
      
      Сказки. Вот.
      Сказки? Да.
      Сказки были. Много. Всю жизнь.
      И теперь. И прежде и теперь.
      Сказки, да. Сказки. Сказки. Да, вот, сказки. Персидские сказки, японские сказки...
      Все эти лиловые бани, помните?
      А землянка? чужая земляника, японская, помните?
      Маленький Мук был, точно помню, маленький Мук или что то наподобие маленького Мука.
      
      Более всего в маленьком Муке меня поражал не рост и не размер туфель, а цвет, цвета одежд.
      Да я таких ярких красок никогда не видел и не увижу!
      Краски, краски!
      
      Уж если синий - так это такой синий, что просто проглотит тебя всего.
      Если бы кто нибудь заглянул мне в глаза в тот момент, когда я думал о маленьком Муке... когда он являлся ко мне, маленький Мук...
      Если бы кто нибудь заглянул мне в глаза в тот момент...
      Ох, если бы кто нибудь заглянул мне в глаза в тот момент, обнаружил, обнаружил бы... уж обнаружил бы, уж точно обнаружил бы, нашел... нашел, что и глаза, мои глаза, глаза у меня такие же синие... какие синие? Что?..
      Такие синие! Синие синие! Простаки на простаки проглотят! Целиком.
      
      Или вот красный, красный, к примеру. Не алый, не рубиновый, не гранатовый... красный. Хотя нет такого цвета, я вам точно говорю. Вот, знаю, что красный, точно, красный, но цвета такого нет.
      
      Да, и сиреневый, конечно.
      Сиреневый, много сиреневого. Кругом сплошная сирень. Помните запах?
      Фрагменты, куски, кусочки, фрагменты, много фрагментов, сиреневых фрагментов. Что именно - уж и не припомню, но сиреневый, сиреневое,. И сиреневого такого в природе нет. Такой сиреневый, что...
      Такой сиреневый, что...
      И уснуть хочется. Сию секунду уснуть.
      Чтобы не забыть.
      Ах, какой сиреневый!
      
      Все сквозь дымку.
      Как объяснить? Ну, вот, как будто голову в воду погрузил и глаза открыл, нет, голову в облако погрузил и глаза открыл...
      Покажется, и исчезнет, покажется и исчезнет тотчас.
      Как будто смеются, как будто смеются над тобой.
      Вот, высунет маленький Мук свою красную туфельку из тумана, и тут же спрячет.
      Или конь копытце свое.
      Конь.
      Кони точно были. Кони, лошадки.
      Еще руки. Руки, руки... еще голые руки.
      И ноги. И голые ноги.
      И сирень.
      
      Если ноги, так и туники, наверное? нет, самих туник не помню.
      Отчетливо не помню. Не запомнил.
      Вот пальм не было, пальм точно не было...
      Море - да, море - конечно.
      Море.
      Скорее всего, море.
      Но могло быть и озеро. Вполне. Могло быть озеро.
      Озеро?
      Могло быть.
      Но... но, но, но, но, но, но, но...
      Особенное, озеро особенное, только озеро особенное. Глубокое.
      Я бы сказал, глубокомысленное.
      С ивами, с ивами, с необыкновенными ивами, необыкновенными... по берегам.
      И сиренью.
      По этой причине, по этой самой причине, вот именно, именно, что, по этой вот причине, вот по этой самой причине озеро и само по себе было задумчивым, и побуждало к раздумьям.
      
      Но не о самоубийстве.
      Не о самоубийстве, нет.
      Ни в коем случае!
      Что нибудь иного сорта. Философское что нибудь.
      Самоубийство - тоже философское? Философское, не спорю... спора нет, но... самоубийство? Нет.
      Самоубийство? Нет.
      Философское? А как же? Философское самоубийство. А как же?
      Нет, здесь - иное, другое, иного рода, иного рода. Тоже философское, но не самоубийство. К черту самоубийство! С ним шутки плохи. Еще убьешься, не ровен час. Философское оставим, а самоубийство - долой. Думаю, вы со мной согласитесь.
      
      Отвлекся немного.
      Итак. Что же получается? Россия?
      Все же Россия? Россия, все же?
      Наверное.
      Может быть.
      Наверное. Может быть. Наверное. Но...
      Какая то особенная.
      Как будто вся Азия и Африка в той России.
      А почему нет? а как иначе? а почему нет? Так и есть. Так и есть. Так и есть. Наверное. Ну, да. Кстати, какое лето нынче? А в прошлом году? И в прошлом году. А нынче? А в прошлом году? Россия - не Россия, Россия - не Россия, а что? а что? Аравия? просто Аравия какая то, просто Саудовская Аравия какая то...
      
      И женщины.
      Женщины, женщины, женщины, женщины...
      Светились.
      Женщины светились. Точно, помню - светились. Точнее так - прозрачными были, призрачными и прозрачными, были, как будто, прозрачными, как будто... смуглыми, в то же время смуглыми, при этом смуглыми, при полной невесомости и сквозной немоте как то умудрялись нести в себе этот кремовый привкус. Так что никакой ошибки. Женщины были прозрачными, смуглыми и красивыми, очень красивыми. Очень! Не то персиянки, не то гречанки. Красивые, очень красивые персиянки.
      На одно лицо почему то. Красивые женщины вообще друг на дружку похожи. Как сестры. Во всяком случае, для меня. Подобных наблюдений я не встречал. Другие, напротив, стремятся подчеркнуть уникальность своих избранниц. Для меня же красавицы, в классическом понимании, все - на одно лицо. И возраст у них приблизительно одинаковый.
      Вообще, удивительное дело, конечно. Как такое может быть? Смуглые, а прозрачные. Прозрачные. В то же время как будто брови... глаза, улыбка... ну, локоны, локоны, разумеется. В руке фрукт, фрукты, персик или виноград, персиянки, персик или виноград, или персик. Не абрикосы, нет, точно не абрикосы, виноград, виноград, скорее всего виноград... или персик, персики, или виноград, но, фрукты, фрукты., фрукты налицо... а ее нет, самой женщины нет. А ее самой нет. А женщины нет. А женщины нет. А самой женщины нет.
      
      Нет, не Россия, нет. Точно.
      Что же?
      Не Россия.
      Что же тогда?
      Суглоб.
      Россия? Россия. Или нет.
      Суглоб.
      Летом? Нет.
      Осенью?
      Нет. Летом.
      Лето.
      Суглоб летом.
      И слава Богу.
      
      ***
      
      На самом то деле пространство Суглоба представляло собой нечто третье.
      
      ***
      
      Вот Андрей Сергеевич спустился вниз, тихонько открыл дверь. Сел на крылечко. Шершавое такое крылечко с облупившейся краской. Но чистое. Чистенькое такое крылечко.
      Белое.
      В прошлом - белое. Теперь - рябенькое. Рябенькое, шершавое. Чистое. Белое.
      Сел.
      
      Как будто голова закружилась. Закружилась голова.
      Вообще, довольно гармонично: бледный, глянцевый бледный Андрей Сергеевич на крылечке, на белом, глянцевом в прошлом крылечке. Теперь - шершавом. Издалека не заметно. Издалека крылечко все еще кажется белым. С глянцем сложнее. Даже издалека. Даже летом. Думается, что и осенью.
      Сел.
      
      Ноги сложил. Как кузнечик. Белый кузнечик. Ну, точно как кузнечик, гигантский такой белый кузнечик.
      Сел.
      
      Зажмурился. Зачем то зажмурился. Быть может, ему представлялось, что вот он теперь зажмурится, а потом откроет глаза, и развернется, и откроется, и разольется перед ним та самая Гиперборея, которой и нет, наверное, вовсе? Точнее она есть, точнее - была прежде, до Суглоба, а ныне - все не то, и не так, и дернул же его черт забраться в эту Тмутаракань со странными, еще более странными, нежели он сам людьми и собаками, включая Кита, пропади он пропадом со своим радио.
      Ни библейского марева, ни гречанок, ни маленького Мука.
      Сидит.
      
      Еще до того, как Андрей Сергеевич открыл глаза, ему подумалось, а я, кажется, повзрослел. Как то разом повзрослел.
      Мысль, конечно, нелепая, не может человек сам о себе такое думать, но повзрослел же. Мысль отчетливая.
      Как будто мама высоко в окне, лаская взглядом, шепнула не без гордости, напрасно люди судачат. Он умен. И важен. Надо же?
      Как будто зареванный отец, на мгновение оторвав голову от буйной подушки, пробормотал, умен и важен.
      Повзрослел. Очевидный факт. В чем взросление - словами не объяснить, это можно только почувствовать, ощутить. Это - как мурашки по коже или внезапно обрушившаяся седина.
      Внезапно обрушившаяся седина.
      Как будто потолок обвалился, просыпался на голову. Хорошо ли это? Неизвестно. Такие вещи не подлежат оценке. По большому счету ничто на свете не подлежит оценке, ибо всякая оценка приблизительна и порочна.
      
      По правде ничто на свете не подлежит оценке, ибо всякая оценка приблизительна и порочна, вывел Андрей Сергеевич и открыл глаза.
      Никаких перемен. Сначала никаких перемен.
      Потом...
      Зато - потом...
      Потом он услышал голос. Чей голос? Чей же это голос?
      Сначала кашель. Даже не кашель, нечто наподобие клекота, а уже потом голос. С легкой сипотцой.
      Что же это такое? Что то очень знакомое. Не извне. Изнутри, откуда то со дна сознания. Страшно и торжественно.
      Точно весь взъерошенный, облачный, дремотный мир внутри дрогнул и пришел в движение.
      Точно сникшую на солнцепеке душу одарили ведром ключевой воды.
      Точно сиротка в быстром проблеске окошка из глубины коридора увидел силуэт долгожданной гостьи.
      А он умен, прокашлявшись, констатировал голос.
      Это могло быть окончанием фразы. Андрею Сергеевичу показалось, что голос уже давно беседует с ним, только он не слышал, а теперь услышал, умен и важен.
      Андрей Сергеевич крепко накрепко зажмурился, - Кто?
      Тишина.
      
      - Кто умен и важен?
      Тишина.
      
      - Кто это? Кто, кто, кто, кто?
      Тишина.
      
      Хищные ледяные пальцы забарабанили по вискам, обращая их в звон.
      Под ложечкой зевнула пестрая кошка.
      Грудная клетка, щелкнув, распахнулась, и стая страха взмыла к мраморному небу Суглоба.
      Хорошо.
      Хорошо о о о!
      
      Прощай Сорокин!
      Кто это, Сорокин?
      
      ***
      
      Андрей Сергеевич открыл глаза и...
      Радуга и звездопад, павлиний хвост, и фейерверк, и веер брызг, и ах, и ах, и гули гули...
      Собачки, чудесные собачки, самые лучшие в мире собачки Илларион, Фома, Гоша, Патрик Браун и Черныш давали невероятное представление.
      В невесомом шаре, сотканном из солнца и пыли они ходили колесом и скатывались в ковер, с треском рассыпались узорами из искр и клыков, выпрыгивали из жарких шкур и стелились медвежьей шубой. Оперное рычание обращалось в цитрусовый свист, а то вдруг раздавался расписной речитатив, и нужно быть совершенным сухарем, чтобы не проникнуться, не пропитаться этим абсолютным весельем.
      Некоторое время Андрей Сергеевич оставался недвижим, являя собой иллюстрацию к метафоре разинув рот, что, согласитесь, не часто встречается в реальной жизни.
      Затем - восторг и бисерная дрожь, и пружина, и алый прыжок в самую гущу, в самую шерсть!
      Миг единения, и карусель!
      Торжество детства!
      
      ***
      
      Я открыл глаза и...
      Илларион, Фома, Гоша, Патрик Браун и Черныш в показавшихся мне постановочными позах, точно изготовившись к фотографированию, восседали рядком прямо напротив и ослепительно улыбались.
      
      Павел, собачник Павел.
      Вспомнил. Разом кипяток и пар и тысяча игл во мне.
      Что делать? Они, безусловно, не догадываются об опасности. Наивные, милые, добрые, доверчивые. Как? Как помочь им, как защитить? Зачем все в мире устроено так глупо? Где собачки - там обязательно беда. Отчего доверчивость смертельно опасна?
      
      Вспыхнувший во мне вслед за страхом столь же панический узор спасения предполагал возвращение в дом, однако стоило мне подняться и сделать первый шаг, дверь разверзлась и на крыльце выросла оглушительная фигура Кита, - Что нибудь забыл?
      - Я...
      - Что?
      - Я...
      - Что, что?
      - А вы... ты выходишь из дому?
      - Обязательно. Я люблю свежий воздух. Если я и курилка, это не значит, что мне не нужен свежий воздух.
      - Я...
      - Что?
      - Очень кстати.
      - Что?
      - Очень кстати ты вышел. Представить себе не можешь, как вовремя ты вышел. Спасибо тебе. Спасибо тебе большое.
      - Что?
      - Я, собственно, вот что... я хотел обратиться... неловко, конечно, но я не знаю другого выхода... я...
      - Что, что?
      - Я... наверное... хотел бы позвать собачек к нам.
      Пауза.
      - Собачек в гости?
      - Собачек навсегда. Пусть бы они жили с нами.
      Долгая пауза.
      - Ты в своем уме? Нет, конечно. Что я спрашиваю. Собачек навсегда? Да. Ну, что же? Разумеется. Если ты хочешь. Если уж ты так хочешь. Охота пуще неволи, знаешь ли. Что я могу сказать? Мне все равно. Разумеется, я был бы рад такому соседству. Разумеется, они ни за что не согласятся. Разумеется, мой дом - не конура. Хотя, мне все равно. Поступай, как знаешь. Если тебе нравится запах псины...
      - Им угрожает опасность.
      - Согласен. Или не согласен. Но, всё же, лучше бы ты привел женщину. Я тебе уже говорил об этом.
      - Да.
      - Похоже, ты действительно смышленый малый. Кроме свежего воздуха я люблю шоколад. Горький. Я не заказал тебе шоколада? Непременно купи. А уж потом отправляйся искать свою Атлантиду.
      - Гиперборею.
      - Какая разница? Главное, что ты прибыл искать, исследовать. Или я ошибаюсь? Или там, откуда ты явился, нет собачников? Или ты думаешь, что наши собачники и ваши собачники - близнецы братья? Или ваши собачки хуже наших собачек? Собачки - это здорово, слов нет. Но, увы, как говорится.
      Может быть, выкурить еще одну сигаретку? Как думаешь? Я взял с собой на прогулку. Или не стоит? Как думаешь? Кто знает, когда я в следующий раз выйду из кладовки. Хотя, говорят, много курить вредно. Ничего не слышал об этом?
      - Слышал. Думаю...
      - Да, тебе уже пора начинать думать.
      - Но мне действительно очень жаль...
      - Кого? Кого ты пожалел? Ты еще ни в чем не разобрался, а уже жалеешь кого то. О ком вообще идет речь?
      - О собачках.
      - О каких собачках?
      - Да вот же они, - я щедро, как самодеятельный танцор, начертал рукой радугу дугу.
      - Вот эти? - Кит не засмеялся, нет, заклокотал.
      Я обернулся.
      Мои собачки, Илларион, Фома, Гоша, Патрик Браун и Черныш сидели в тех же позах с неживыми улыбками.
      Я спустился с крыльца
      Я подошел к ним.
      Я коснулся их холодных глаз.
      Я вернулся на крыльцо.
      Сел.
      
      Нет, я рухнул.
      Кит примостился рядом, закурил, - Что?
      - Кто это сделал?
      - Ага?! Нравится? А сделал их большой мастер. Давно. Давным давно. Большой мастер Игнат Притупов. Обрати внимание, сделал лет семьдесят тому назад, а моль не тронула. Ты потом, когда уже купишь мне радио и шоколадку, зайди к нему. Не пожалеешь. Водку не забудь. И мне, и ему купи. Обязательно. Без водки Притупов печалится.
      А хочешь, он тебе подружку смастерит? Как настоящая будет. Шучу, шучу.
      Обрати внимание, не сплевываю. Курю, а не плююсь. Нынче молодежь взяла манеру плеваться. Просто верблюды какие то. Нет, мы в ваши годы, конечно, тоже плевались. Но так, иногда, по случаю. Изредка. Больше свистели. И мелодию могли воспроизвести, и так, пташек погонять.
      А, вот интересно, ты свистеть умеешь? Нет, конечно. Откуда тебе? Да, чего чего, а свистеть то мы умели. Свистели так, что на верхних этажах стекла лопались! Но чтобы плеваться? Ни ни.
      Что там говорить, иногда хочется, конечно. Так бы набрал полный рот и смачно так... но, как видишь, сдерживаю себя. Воздержание - великая вещь!
      А ты, как будто, тоже не склонен плеваться? Или я ошибаюсь? Не хочется или не умеешь? Скажи по правде. Мне это важно, хочу проверить свою интуицию.
      - Как это произошло?
      - А свистеть?
      - Они только что были живыми.
      - Кто?
      - Мои собачки.
      - Конечно, были живыми. Все когда то были живыми.
      - А что случилось?
      - А что случилось?
      - Они - другие. Это - не мои собачки.
      - Нет?
      - Нет.
      - Не знаю. Мне нравится. Не гадят, жрать не просят. Уговорил, забирай домой.
      - Прекрати!.. пожалуйста. Они - мертвые.
      - Да?
      - Да. Они погибли.
      - Не знаю. Я бы с выводами не спешил.
      - Я же вижу.
      - А я - нет. Во первых, у меня плохое зрение. Я практически слеп. А во вторых, я тебе уже говорил, ты видишь свое, я - свое. Запомни это правило, дорогой мой, и это позволит тебе избежать мно о огих неприятностей. Мы видим только то, чему научены. Не согласен? Судя по кислой мине, не согласен. Хорошо. А тогда ответь мне, дружок, чего ты ожидал, когда ехал сюда? О чем мечтал? А что разверзлось пред тобою? Ха ха ха.
      То то.
      Но ты не расстраивайся. Я, например, вообще ничего не вижу. Впрочем я тебе, кажется, уже говорил.
      
      Наверное, именно так сходят с ума, подумал я.
      Ну и ничего страшного, сумасшедшие - тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо, подумал я.
      
      Кит сплюнул в ладонь и затушил сигарету, - Пропасть.
      Кит сплюнул в ладонь, затушил сигарету и отправился домой.
      Собачки тоже нехотя поднялись и вразвалочку отправились в поисках счастья.
      Я же, напротив, растянулся поперек крыльца и принялся изучать подробные хлопоты серебристого паучка.
      Пропасть крутилась у меня в голове.
      Повзрослел. Факт.
      
      ***
      
      Господи, где я?
      
      ***
      
      Спускаюсь
      Действительно, не высоко. Не высоко, Кит был прав. Второй этаж. Или третий.
      Куда я смотрел? Ракушки (и здесь ракушки) попискивают под ногами. Наверное, здесь был океан, но закис от безвестности и сделался болотом.
      Или было море. Но закисло от безвестности и сделалось болотом. Какая разница, когда, еще секунда, и возникнут суглобляне, и примутся смотреть на меня, пялиться на меня, сверлить, просвечивать меня своими водянистыми глазами?
      Почему именно водянистыми? Не знаю. Водянистыми, и все.
      Примутся, примутся, это уж как пить дать. Хотя, конечно, без сомнения, и, разумеется, внешне все будет дьявольски благопристойно, как говорится, каждый спешит по своим делам, или, напротив, никуда не спешит по своим делам, но погружен в свои мысли, и вот уже и вечер не за горами, а вечером уж точно никому ни до кого нет никакого дела.
      Волнуюсь.
      Волнуюсь ли я?
      Волнуюсь.
      Зачем?
      
      Сладкий запах керосина. Наверное, где нибудь неподалеку находится керосиновая лавка или будка чистильщика обуви.
      
      И матовые кошки их застынут в аквариумах их, предвкушая...
      Предвкушая...
      На этот раз собачки не встретили меня.
      То Кит не встретит, то собачки.
      Никому не нужен.
      Зачем я здесь? Если потребуется серьезный, взрослый ответ, что я скажу? И кому?
      И возможен ли путь назад?
      
      Рай.
      Может быть, мне хочется рая? Исключено.
      Что это, рай? Я даже приблизительно не могу представить себе, почувствовать, помечтать. Видим только то, чему научены. И, потом, рай не вызывает во мне любопытства. Гиперборея - да. Пока еще, пока еще. Но в Гиперборее я предполагаю, как бы это лучше сказать, изъян, что ли? изъяны, слабости...
      
      Потом, Господи, прости, я еще так мало грешил. Я же ничего еще не знаю. Вот, воображение подсунуло проституток по прибытии. Явились - не запылились. Надо же? Понятно, что это - с посыла Продина. Но он и о рабочих говорил. Однако рабочие не пришли, а пришли знамо кто.
      На самом деле смешно получилось. Целомудренные собачки - и на тебе. Смешно, честное слово. А так ли уж целомудренны собачки?
      
      Вон собачки строем скачут.
      Тьфу! Только что Кит хвалил меня за чистоту помыслов. Нет, о чистоте помыслов речи не было. Он говорил о чистоте речи, а речи наши чудовищно далеки от помыслов наших.
      Страшно подумать, что сталось бы, когда бы все разом сделались телепатами! Какие открытия, и какие провокации!
      
      Вон собачки строем скачут.
      Тьфу, тьфу! Гадкий мальчик. Еще молоко на губах, а туда же.
      Вот, поговорил с Китом и плеваться стал. Как верблюд.
      Стыдно, но, вместе с тем, смешно. Кому рассказать, обхохочется. Или, обратно же, презирать будет.
      Спартанцы определенно правы были. Таких, как я гадких мальчиков - в овраг надобно.
      Или в сугроб.
      Или в Суглоб.
      Наверное первый поселенец Суглоба не выговаривал р. Хотел сказать сугроб, а получился суглоб.
      Какой нибудь беглый каторжанин.
      Шулер, скорее всего.
      Прочь, прочь кощунственные мысли.
      Суглоб - сугроб.
      Однако рифма.
      
      ***
      
      Вот, к слову, бежит.
      Шекспир.
      
      Направляется ко мне.
      Ко мне? А куда же? Определенно ко мне.
      Что делать? Нечего делать. Ретироваться поздно и бессмысленно.
      Удивительная тишина, потому что я уже давно стою, не шелохнувшись. Застыл.
      Ракушки, стало быть, тоже безмолвствуют.
      Шекспир.
      
      Рано или поздно это должно было случиться.
      Улыбается.
      Кому? Мне, кому же еще? Мне улыбается.
      К примеру, старушки на Скучной площади сдержаннее были. Намного. При чем здесь старушки?
      Улыбается. Мне. Сомнений быть не может.
      Что ж это? что ж это? что ж это?
      Уже различаю его бормотание, Что в имени тебе?.. Нальем.
      Черт знает, что такое. Глупость какая то.
      Что в имени тебе?.. Нальем.
      
      Вот уже близко предсмертное дыхание бегуна, способное сжечь и керосин, и лавку, и сапожника с его гуталином...
      Шекспир выпаливает на бегу, - Благово?
      - Благово. Андрей.
      Ответил. Спокойно. Не покраснел, кажется. И нисколько не страшно.
      Шекспир борется с одышкой, - Я сразу понял, что тебе не нравится моя майка, Благово Андрей.
      Лгу в ответ, - Почему вы так решили?
      Никак не может отдышаться, - Я сразу почувствовал, что тебе не нравится моя майка. Как к этому можно относиться? По разному. Не обязательно ненависть порождает ненависть, совсем не обязательно. Я бы сказал так, - За тем, что в душах происходит, следит невидимая тень.
      Еще раз? Пожалуйста.
      За тем, что в душах происходит, следит невидимая тень.
      Молчишь? Стихи мои тоже не нравятся?
      - Но почему же?
      - А вот это, - Что в имени тебе?.. Нальем.
      Лгу, - Нравится. Очень.
      Или не лгу?
      Своеобразно, во всяком случае. Бессмысленно, но оригинально.
      - А вот это слышал? - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?.. Идет брожение болот, брожение болот. Идет, идет, идет, идет, идет брожение болот...
      - Большое.
      - Что?
      - Это большое стихотворение.
      - Заметил?
      - Да.
      - В самое яблочко попал.
      - Я не хотел.
      - Чего ты не хотел?
      - Не хотел обидеть вас.
      - А с чего ты решил, что обидел меня?
      - Не знаю.
      Шекспир запевает, прикрыв глаза и запрокинув голову, - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?.. Идет брожение болот, брожение болот. Идет, идет, идет, идет, идет брожение болот...
      Это из раннего.
      - Хорошо.
      - Правда?
      - Очень хорошо.
      - Врешь. Врешь? Не врешь?
      Вот она, слава, - напускная ирония в голосе. - А нам придется знаться. Забегая вперед, не могу назвать это дружбой. Уже поздно дружиться, да и глупо. Но знаться придется. Иначе погибнешь. Что скажешь, Благово junior? Вволю посмеялись надо мной со стариком?
      - С каким стариком?
      - Известно, с Яковом. С Благово elder. Ничего, что я говорю с тобой на английском? Ты должен был изучать английский. Во мне есть капля английской крови. Точнее ирландской. Даже не одна. Мой прадед был ирландским евреем, - Вилли шумно опускается прямо на известняк. - Пожалуйста, если тебе так хочется, я брошу бегать по утрам.
      - Нет, что вы, зачем же?..
      - И майку сменю, если уж тебе так хочется.
      - Нет, у вас замечательная майка. И бегайте на здоровье. С чего вы взяли, что мне это не нравится, и все такое?
      - Не обращай внимания, у меня слова - сами по себе. Я - сам по себе, а слова - сами по себе. Впрочем, это - всеобщая беда.
      Или несчастье?
      Беда или несчастье?
      - Не могу так сразу. Нужно подумать.
      - Тугодум?
      - Есть немного.
      - А бегать я, пожалуй, действительно брошу. Пожалуй, в беге по утрам нет никакого смысла. Не переживай, ты здесь ни при чем. Какое мне дело до того, что ты думаешь по поводу моего бега по утрам? Кто ты мне? И кто я тебе?
      Стал уставать. Что то стал уставать. Ты думаешь, мы молодеем? Как бы ни так. Ты, кстати, тоже не самый юный юноша из тех, кого мне доводилось встретить. Да и не в том дело. Центральный вопрос - зачем это мне? Вот ты, когда высматривал меня из окна, только честно, подумал - зачем он это делает? Только честно, подумал, что вот, дескать, чудак, а то и похуже? Скажи, скажи, не стесняйся. Только, чур, честно...
      - Нет.
      - Что нет?
      - Ничего такого я не думал.
      - А старик?
      - Мы вообще не говорили на эту тему.
      - Прошу тебя, не ври мне никогда.
      - Я вас не видел. Не рассмотрел.
      - Навеличиваешь?
      - Как?
      - Навеличиваешь меня? Вас, вам, ваше... с какой целью? Хочешь подчеркнуть мою старость и немощность?
      Хочешь сбежать? или коварство затеял?
      Сам или старик надоумил?
      - Зачем же? Я ехал сюда...
      - А действительно, зачем ты приехал сюда? Молчишь?
      И как же так получается? я тебя видел, а ты меня нет?
      - Вообще мы находились очень высоко.
      - Ну и что?
      - Не знаю, что сказать.
      - Вы что же, со стариком вообще обо мне не говорили?
      - Ну, почему? Он рассказывал мне о... тебе.
      - Вот, другое дело. Уже как добрый, любезный сердцу приятель говоришь. И что старик рассказывал?
      - Что ты - поэт. Лучший поэт.
      - Кто? Я?! Так и сказал?
      - Так или приблизительно так.
      - Странно. Не верю. Он всегда ругал меня.
      Хотя, ничего удивительного. Что возьмешь с сумасшедшего?
      - Он сумасшедший?
      - А ты, что же не догадался?
      - Нет.
      - Он напоил тебя?
      - Нет.
      - Ладно, забудем. Что стоишь? Садись. В ногах правды нет.
      - Если можно, я постою.
      - Что ты любишь?
      - Не знаю.
      - А что ты любишь больше всего?
      - Откровенно говоря, не знаю.
      - Не знаешь, что больше всего любишь?
      - Не знаю, что сказать.
      - Ну, и черт с тобой. Хотя, в сущности, ты прав. Вот - я. Чего я хочу добиться и достичь? Над чем или кем возвыситься? Куда убежать? И, самое интересное, от кого убежать? Да можно ли вообще убежать от кого либо куда либо? Хорошо, когда бы я не выпивал и не курил. Но я выпиваю и курю.
      В таком случае, позволь задать самому себе вопрос, где же я настоящий? Подумай и ты над этим. - Вилли вскакивает, - Пока. Увидимся у меня в гараже.
      - Когда?
      - Все равно.
      - А где гараж?
      - Здесь рядом. Спросишь у кого нибудь.
      - Обязательно приходить?
      - Обязательно.
      - А можно еще вопрос?
      - Валяй.
      - Где живет Павел?
      - Собачник что ли?
      - Да.
      - Зачем он тебе?
      - Дело у меня к нему.
      - Какое к нему может быть дело? Тебя что, собака укусила?
      - Нет.
      - Не хочешь, не говори. В вагончике он живет.
      - А где вагончик?
      - Здесь рядом. Спросишь у кого нибудь. Все. Пока. Выбиваюсь из графика.
      Шекспир сжимается, как пружина. При этом лицо его багровеет, в глазах занимается холодный блеск, свойственный лунатикам. Он уже не слышит неожиданно выросшего во мне крика, - Где здесь можно радио купить?
      Побежал.
      Откуда ни возьмись, появились мои собачки и с восторженным лаем устремились вслед за стайером.
      
      Мои собачки его любят - хороший, должно быть, человек, подумал я.
      Мои собачки чисты в отличие от меня, подумал я.
      Всегда приписываем собственные пороки другим, подумал я.
      И здесь все пьют, подумал я.
      А, может быть, так и должно быть? подумал я.
      Может быть, такие как я, лишенные игривости люди, придают трезвости слишком большое значение? подумал я.
      
      Вообще пока все складывается неплохо, зря я тревожился.
      
      ***
      
      Кареглазая, с порочными, как у Лолиты, жемчужными брекетами корреспондент газеты "Вечерний наблюдатель" Вероника Трубачева, до озноба современная, увлеченная писсуарной литературой, черным театром, татушками, синюшными коготками, колечками, речитативами и анатомией человека девушка, узнав о существовании великого таксидермиста Игната Притупова, явно владеющего к тому же тайной подземной фабрики, пришла в неописуемый восторг. Убедила свое руководство в неизбежности сенсации, буквально с мясом, под самым носом извечной соперницы, грудастой исполнительной дуры Утяшовой вырвала у главного редактора, грозной и уважаемой Софьи Сергеевны камеру и незамедлительно отправилась в Суглоб.
      
      Набивание опилками мертвых животных казалось Нике открытием не меньшим, чем возвращенные из небытия новыми литераторами инцест и некрофилия. После такого то убойного материала и непременно сопутствующего ему успеху ей представлялась совсем другая, шелковая жизнь, пронизанная золотыми нитями, укутанная в миндальные ароматы и морские кружева, ликующая софитами и чувственными улыбками.
      
      Однако как это великолепие далеко от мрачного мира реальности, что, как ни парадоксально, есть пища и средство? вдохновенно размышляла она, наблюдая в окне поезда кажущиеся живыми болота.
      
      И всякое бытие волнует. И это, реальное, триумфально разлагающееся, и то, виртуальное, восхитительно слепящее. Все одинаково созвучно природе художника. Все в нем - дождь небесный, и грязь, и радуга.
      Эту строчку нужно обязательно запомнить. Пойдет на финал. Такой вот финал в духе позднего... позднего... не важно.
      Плачь Утяшова!
      Таксидермия!
      Поэзия!
      Плоть вычерпывает плоть. Плоть наполняет плоть. Плоть рождает новую плоть.
      Получится целый фильм. Назвать "Плоть".
      Далась эта плоть? Наверняка нечто подобное уже было.
      Ну и что?
      Ничего хорошего.
      Ладно, не об этом сейчас. Название придет, никуда не денется.
      Уж такое то кино уж обязательно повезут в Венецию уж!
      Хорошо, не Венеция, пусть уж будет Люксембург. Лихтенштейн.
      Да хоть Ашхабад!
      Только бы шелк.
      Затворы, софиты, вспышки, шелк.
      Щелк!
      
      Шелк, шелк, щелк, шелк! Умереть, не умереть, умереть, не умереть бы, умереть бы не. С, си, сон, си, счастье, счастье, ча ча ча. А а а! Вот, а вот, вот, вот счастье. Искры, искры, искры, звезды, что там еще?.. искры, изыск, изюм, изумительно, зюйд, зюйд, зюйд вест, ля, фа, фото, фатум, фото, фа, уф, уф, триумф, фа, инфанта, инфаркт, нет, ни, ни ни, они, пусть, пусть, пусть они, пусть ничто, ничто, пусть, пусть они, пусть уж они, ш ш ш, да, да, ш ш ш, шествие, шелк, шествие, шелк, щелк, шелк, жемчуг, жемчуга, жемчуг, а а а... Что? что? что там еще, что? Соль, фа, соль, си, соль, софиты, софа, софиты, софа, Софочка, софа с Софочкой, Софочка, да! Нет, не важно, нет, небо, небеса, небесные жители, небожители, нет, да, да, да... пых, пых, пышки, вспышки, целлулоид, цель, поцелуй, поцелуи, поцелуйчики, поцелую, целую ночь, целую ночь... Ми, ми, море, океан, море, ми, море, океан, океан, океан, океан, а а а... Галька, галька, голыши, голый, голая, голыми, плыть, плыть голыми, луна, голая луна, голая, Ника голая, а а а, луна, а а а, шелк, шелк. Щелк, щелк! Шарф, шелковый, шелковый шарф, лиловый, лиловый, щелк, щелк! Золото, золото, лиса, рыжая лиса, лиса. Золото, золото! Щелк. Плоть, плоть? Плоть, у у, мачо, мачо, не мачо, мачо, мачо, ау, ау, Маугли, Маугли, Занд, за, за, Тарзан! Щелк, щелк! Занд, Тарзан, Тарзанд, с с с, си, с с с, SOS, взасос, тьфу!
      
      Лисы.
      Лисы, лисы, лисы, лисы, лисы.
      Интересно, водятся здесь лисы?
      Куда бы они делись?
      Тьфу!
      
      Тяжелый дух болот Нике не нравился, но ради такого случая можно и потерпеть.
      О Гиперборее и гипербореях она, конечно же, ничего не знала и не догадывалась.
      
      В избе Игната проживала сажа и запах кислого теста. Художник терпел похмелье, и не был склонен к беседе. Оттого в ответ на казавшийся юной корреспондентке программным вопрос, таксидермия, это искусство или наука? прозвучало многозначительное несомненно.
      
      Не мачо, конечно, но точно ведун, торжествовала девушка.
      Какая же я молодец, что захватила с собой камеру, торжествовала девушка.
      Венеция, в Венецию, торжествовала девушка.
      
      - Вы могли бы показать мне свое искусство? - спросила Притупова девушка.
      - Несомненно.
      - Правда? Вы собирались набивать чучело?
      - Несомненно.
      - А как часто вы занимаетесь своим любимым делом?
      - Всегда.
      - Вы не будете возражать, если я сниму на камеру вас за работой?
      - Несомненно.
      Молчун, настоящий художник, круто, торжествовала девушка. - А вам приносят уже мертвых животных, или вы убиваете их, перед тем как ваять?
      - Вонять?
      - Ваять.
      - Несомненно.
      Не эрудит, немного расстроилась девушка, и принялась устанавливать камеру.
      - Вы не будете возражать, если я включу большой свет?
      - Нет.
      Ника установила камеру, зажгла большой свет, если большим светом можно было назвать стекающий по суровой нити яичный желток, - Я готова.
      - Да.
      - А вы?
      - Да.
      - А когда вы приступите к работе?
      - Я работаю.
      Круто, воспрянула девушка.
      Реальный художник, радовалась про себя девушка, а вслух молвила - Я не буду вам мешать?
      - Нет.
      - Я вот здесь, в уголочке присяду, а вы на меня не обращайте внимания, как будто меня нет.
      - Несомненно.
      Ника осторожно, точно опасаясь разрушить занимающееся священнодействие, опустилась на скорбящую черными трещинами лавку против бледного иконостаса и затаила дух.
      
      Игнат оседает на скорбящую черными трещинами лавку против Ники Трубачевой. Его взгляд неподвижен и темен, дыхание весомо, одичавшая бородка подрагивает, руки прячутся под столом. Сутулая фигура рифмуется с вечностью.
      По прошествии десяти - двенадцати минут Нике кажется, что мастер уснул, и ее миссия окончена. Но вот, издав глухой подземный звук, Игнат встает и направляется к цинковому ведру. Склоняет голову над слепящим овалом воды, смотрится, шепчет. Оборачивается. В глазах на мгновение занимается лукавство, Луна.
      Зачем луна? А а, должно быть, некогда в ведре обитала луна, гостья не знает, нужно ли в такой ситуации что нибудь говорить.
      Ничего в такой ситуации говорить не нужно.
      
      Игнат прокашливается, неестественно, точно дирижер, изгибает руку, достает из за старушечьей занавески уточку ковш. В нерешительности замирает над водой. Вдруг решительно направляется к матовой фляге, с влажным лязгом раскрывает ее, ладно, ладно, зачерпывает молочную с семечками укропа брагу, пьет маленькими глотками, хвалит - ах, улыбается.
      
      Ну вот, теперь выпил, разговорится.
      Теперь выпил, может быть, разговорится?
      
      Ах. Улыбается. Возвращается на свою лавку, улыбается.
      Не улыбается. Встает. Подходит к пораженному каплями жира окну, берет с подоконника гребень. Глядя в окно, долго расчесывает бесцветные пряди. Улыбается. Дует на гребень, прокашливается, побриться бы. Нет? Свивает из волос сверкающее колечко. Цокает языком, покачивает головой, выходит из комнаты.
      
      За стеной раздаются округлые деревянные звуки, что нибудь из жизни исполинских санаторских шахмат. Следом наступает тишина.
      
      Мастер возвращается с тряпичным свертком в руках. Опускается на скорбящую черными трещинами лавку против Ники Трубачевой. Разворачивает сверток, являя на свет Божий грезящий прожилками белоснежный шмат сала.
      Улыбается. Наблюдает за реакцией гостьи.
      Не получив взаимности, пеленает сало, уносит.
      Возвращается с заиндевевшим огурцом. Выкладывает его на стол.
      Улыбается. Наблюдает за реакцией гостьи.
      Не получив взаимности, уносит огурец.
      Возвращается, опускается на скорбящую черными трещинами лавку. Закрывает глаза.
      
      Издевается. Издевается?
      
      Открывает глаза. Улыбается, ну, что же?
      Хлопнув себя по коленям, поднимается, нет, нет.
      Идет к фляге, черпает, пьет, ладно, ладно. Сейчас, сейчас.
      Достает из под лавки металлический прут и зеленеющую ржавчиной шестеренку. Вдевает металлический прут в шестеренку, раскручивает ее, цвет, цвет. А?
      Смеется.
      Раскручивает ее, наблюдает за реакцией гостьи. Смеется по детски, обнажив белесые десны.
      Не встретив поддержки, серьезнеет. Снимает шестеренку с прута. Прячет на место.
      Садится. Зевает. Вздыхает.
      Встает. Направляется к фляге, черпает, пьет, выходит из комнаты.
      
      Возвращается с мотком суровых нитей. Берет табурет. Судя по натужным звукам, табурет неподъемный. Взбирается на него. Привязывает конец нити к невидимому гвоздю под потолком. Отслеживая пальцами линию, прислушивается к едва уловимому стону.
      Протягивает нить к другому невидимому гвоздю. Еще, и еще. Вот как. Вот как.
      Через полчаса над девушкиной головой образуется гигантская паутина.
      
      Некоторое время мастер любуется своим творением.
      Бесенок просыпается в его глазах. Из остатков нити таксидермист молниеносно формирует петлю, набрасывает себе на шею, зажмуривается, высовывает подрагивающий толстый язык. Хрипит. Так стоит минуту.
      Открывает глаза. Смеется, обнажив белесые десны.
      
      Спускается. Выносит табурет.
      
      Возвращается с мешком в гороховых заплатках, что же, что же.
      Согнувшись в три погибели, обнимает мешок, развязывает горлышко и принимается рассыпать по полу хлебные корки, куриные косточки, капустные листья, подгнившие томаты, картофельные очистки и подобные тому трофеи кухонных баталий. Судя по воцарившимся запахам, мародер трудился не один день.
      Улыбается.
      
      Ника с ужасом обнаруживает, что у нее под ложечкой объявился беспокойный скользкий шар. Удержать бы.
      
      Игнат снова извлекает из под лавки прут и шестеренку. А? Очень, очень.
      Прячет на место. Идет к фляге, черпает, пьет, ладно, ладно. Сейчас, сейчас.
      Уходит.
      
      Отсутствует долго. Тишина.
      
      Пошатываясь, возвращается, прижав к животу пеструю подушку. Садится.
      Извлекает из за голенища нож.
      Зовет протяжно, Петюня, Петюня.
      Замах.
      Вспарывает пространство, окончательно разорив пространство ужасом окровавленных перьев.
      Зовет протяжно, Петюня, Петюня.
      Исчерпанный и обмякший, направляется к гигантской корзине с бельем, боком проваливается в нее и замирает.
      
      Пританцовывая, в комнату врывается боров.
      Видит Нику.
      Останавливается напротив, рассматривает гостью.
      Судя по всему, Петюня недоволен. Глазки животного наливаются кровью. Обнажив кривые клыки, он открывает пасть. Комнату сотрясает трубный звук, нечто среднее между криком слона и паровозным гудком.
      
      Это, наверное, еще можно было бы пережить, но когда на борова внезапно снизошло особое состояние, отчасти напоминающее умиление, и гостья услышала утробное голубушка...
      
      Спотыкаясь и круша по дороге предметы народного творчества, Ника бежит прочь.
      
      Порядок восстановлен. Кажется, Петюня вполне удовлетворен. Теперь его мелодия - жалобная смесь поросячьего и кошачьего.
      Проводив влажным взглядом стремительно удаляющуюся в окне девушку, на цыпочках, дабы не разбудить, он подходит к хозяину и, вздохнув, укладывается рядом.
      Голова к голове.
      
      До сих пор корреспонденту газеты "Вечерний наблюдатель" Нике Трубачевой не приходилось сталкиваться с явлениями подлинного корневого искусства. Сеанс таксидермии поверг ее в состояние шока.
      Впав в культурное оцепенение, то и дело, заливаясь слезами, трое суток бесцельно кружила она в беспробудных чащах c раскисшим бурьяном и молочными каплями яда на буром папоротнике, пока, о чудо! перед ней не разверзлась показавшаяся одновременно океаном и землей обетованной заласканная солнцем, пахнущая людьми и лошадками Скучная площадь.
      Спешно сбросив с себя вместе с телом мокрые лохмотья, Ника свернулась калачиком прямо над чахлым скелетом скамейки и тотчас сладко уснула. Она очень устала и конечно не заметила готовый рассыпаться на ходу, изъеденный ржой и бранью, косматый от стрекоз и бабочек, кургузый и крутолобый маршрутный автобус номер пятьдесят один.
      
      - Чистая душа, - пробасил Илларион, с изумлением и восторгом наблюдавший со товарищи волшебное явление Борболетты. Так впоследствии нарекут новую суглоблянку жители новой Гипербореи.
      - Вот и свобода, - мечтательно изрек Патрик Браун. - Теперь она может стать кем угодно и чем угодно.
      - Для такого случая стоило потерпеть немного, - деловито заключил Черныш и, не оставив шансов погрузившейся, было в перламутровый омут созерцания честной компании, с лаем ринулся навстречу автобусу.
      
      Первоначально старухи приняли девушку за ангела.
      
      ***
      
      Вхожу шумно. Не заметив, опрокидываю потерявшее форму и смысл ведро и, сразу же, еще что то наподобие стремянки, но не стремянку.
      Павел открывает правый, нет, левый глаз, - Вам по дороге не встретилась черепаха?
      - Нет.
      - Уже часа два не вижу ее. Неужели ушла? Как думаете?
      - Не знаю.
      - Да, конечно. Откуда вам знать.
      Павел закрывает глаза, - Между тем они смеялись. Очень, - поворачивается лицом к стене, - Очень смеялись. Все. Что за постоянная потребность смеяться, не знаете?
      Еще что то бормочет, слов уже не разобрать, кажется, засыпает.
      
      Этого нельзя допустить, этак я окажусь в глупейшей ситуации. Надо бы срочно возобновить разговор. О чем он? Кто то смеялся. Может быть, пытается обдумать свой предыдущий сон? Но этого не может быть. Гипербореи, будучи безнадежно сильными людьми, безразличны к своим снам.
      
      Усаживаюсь в углу на пирамиду из потрепанных книг и журналов, обращаюсь громко, наигрываю любопытство, - Вы, Павел, я заметил, пили портвейн?
      
      Уместна ли в данных обстоятельствах моя проницательность? Вряд ли. Но с чего то нужно начинать.
      
      Павел возвращается к реальности. С очевидной неохотой принимает вертикальное положение, устраивается, по турецки скрестив ноги, - Угостите сигаретой?
      - Закончились, к сожалению. Я - приезжий, пока не очень хорошо ориентируюсь. Даже не знаю, где можно было бы приобрести. Мне еще нужно купить кое что... вы, случайно, не знаете, где здесь торгуют?
      - Чем?
      - Мне разное нужно.
      - Не знаю.
      Как отрезал.
      И застыл.
      
      - Скажите, Павел...
      Бесполезно. Это уже не Павел - восковая кукла.
      Хотя, восковую куклу тоже можно называть Павлом, но я - не об этом.
      Неужели собачник способен так расстроиться из за
      черепахи?
      Не может быть. Хотя, всякое случается
      Вообще в голову приходят два варианта. Либо исчезновение черепахи здесь ни при чем, либо я невольно оказался участником некоей хитроумной игры, правил которой я не знаю, но если бы даже и знал, не факт, что они, эти правила, остались бы неизменными до самого финала.
      Влип, одним словом
      Следовало ожидать.
      Провал. Вот это и называется у разведчиков провалом
      Нужно, нужно было все предусмотреть. Обидно.
      Что же делать? как растопить разговор?
      Понравиться, чем нибудь понравиться.
      Портвейн. Конечно, он пьющий человек, это видно невооруженным глазом. Портвейн. Я уже затевал этот напев, что то помешало
      Что? Не важно.
      
      Пробую еще раз, грубо, конечно грубо, но что делать? - Теперь портвейн - редкий выбор.
      
      А что? вполне себе. Вполне светское замечание. Без изыска, конечно, но вполне светское замечание, даже в некотором роде похвала.
      
      Павел, слава Богу, вновь оживает, но, как ни странно, оставляет тему выпивки без внимания, - Стал уставать.
      Спасительная фраза, спешу на помощь, - Что то беспокоит?
      - Ноги. Нога. Правая.
      Ага! думаю про себя, ни одна мысль, даже мертворожденная, не исчезает бесследно.
      Вслух же замечаю, - Все имеет значение.
      Павел, похоже, не в настроении соглашаться, - Не соглашусь с вами.
      Не сдаюсь, - Могли бы обосновать?
      - Нет.
      Снова пытаюсь льстить, - Признак творческого человека.
      - Что?
      - Нежелание участвовать в дискуссии - признак глубокой и художественной натуры.
      - Может быть, вы хотели сказать глубокой художественной натуры. Без "и"? Согласитесь, глубокая художественная натура и просто глубокая натура - понятия разные.
      - Вы правы.
      - Не думаю.
      Все. Тупик. После этого "не думаю" - только шествие по кругу
      Тем временем Павел уже размышляет о своем, - Парад.
      - Что?
      - Я бы назвал это парадом.
      
      Вот это - фраза! Да он, пожалуй, знает все, во всяком случае, догадывается!
      
      Некоторое время Павел молчит. Без признаков неприязни. И вдруг - выстрел гаубицы, тунгусский метеорит, погибель Помпеи (погибель в данном случае кажется мне более уместным, нежели гибель словом), крах Пизанской башни, - Вам хотелось бы поджечь мой домик? - гремучая пауза. - Можете не отвечать.
      
      С позором, по возможности неспешно, ретируюсь, и слышу в след, - Хорошенько поразмыслите над моими словами. И не спешите. Никогда.
      
      Цусима, настоящая Цусима!
      Теперь я знаю, что испытывали русские моряки, погружаясь под воду вместе с золотыми обломками гордых своих броненосцев.
      
      И что я узнал, и чего добился?
      Какой урок!
      
      ***
      
      - И щедро всех дарила ядом...
      В гараже у Шекспира прохладно и уютно.
      Сам Вилли кажется милейшим человеком, а стихи - как минимум талантливыми.
      
      - И щедро всех дарила ядом...
      
      Автор еще и скромен - тщетно пытается изобразить триумфальную улыбку, но смущение, задолго поработившее его лицо, превращает ее в гримасу.
      
      Непременно надобно что нибудь сказать, хотя чувства и мысли мои еще там, в вагончике у Павла, точнее на дне Японского моря.
      Теперь уже я пытаюсь улыбнуться. Тот же результат.
      Представляю себе, как нелепо выглядят наши свирепые физиономии в ядовитой пелене синтетического света.
      
      Шекспир, явно настроен пробудить мой рассудок, усиливает интонацию - И щедро всех дарила ядом...
      
      Ему это удается, черт возьми. Я действительно выхожу из оцепенения, - Кто?
      - Что?
      - Кто она?
      - Не понял.
      - Кто травит всех?
      - Ах, вот ты о чем? - Вилли смеется, - не важно, это - метафора. Между тем чаёк настоялся.
      Шекспир протягивает мне пол литровую банку с горьким пламенем, - На самом деле никто не знает ее имени. И вообще, кому нужны их имена?
      - Я бы предположил...
      - Зря.
      У него есть чему поучиться, у этого Вилли. Он умеет отсекать лишнее. А это как раз самое трудное, не раз убеждался на собственном опыте.
      И что мне далась его майка? Если разобраться, при всей нашей непохожести, именно он, Шекспир, после облачного Продина является первейшим мне собеседником.
      Раскачиваюсь из стороны в сторону, настраиваясь на беседу. У меня есть такая привычка, прежде чем затеять серьезный разговор или принять важное решение, я начинаю раскачиваться из стороны в сторону. Сидя или стоя - не важно. Я умею раскачиваться даже лежа, только это скорее духовный, нежели физический акт.
      Вилли улыбается, - Настраиваешься на беседу?
      Что то последнее время мне везет на прорицателей.
      Вилли улыбается, - Как про себя называешь ты свои письмена?
      Замираю, - Кто сказал тебе, что я пишу?
      - Никто.
      - Я действительно пишу. Только я бы не назвал это письменами, это скорее отчет. О путешествии.
      - Думаешь, то, что происходит с тобой - путешествие?
      - А что же?
      - Хитер.
      - А что же?
      - Видел когда нибудь портрет Афанасия Никитина?
      - Что то такое припоминаю...
      - Раздобудь. Всмотрись хорошенько. Сравни со своей фотографией. Найди семь отличий.
      - Мы не обязаны походить друг на друга...
      - Семь, семьдесят, семьдесят семь отличий.
      Эпоха не та, дорогой Андрей. Персии больше нет.
      После длительной паузы решительно встаю, - Вернусь.
      - Куда?
      - Снова пойду к нему.
      - К Павлу?
      - К Павлу. Хочется понять...
      - Дался он тебе? лучше говори со мной. Я люблю, когда со мной разговаривают. Я даже готов тебе объяснять.
      - Объяснять что?
      - Драмы. Мои драмы. Я называю свои шедевры драмами. Короткими драмами. Что скажешь?
      - Не знаю.
      - Вот и я не очень уверен. Что то здесь не сходится. Как думаешь?
      - Сложно так сразу...
      - Согласен.
      На некоторое время Вилли погружается в себя
      Возвращается, - А ты находишь, что это романы?
      Чудак - человек, находишь романами, а молчишь.
      Ну же, произнеси вслух то, о чем думаешь, и удивишь меня.
      Романы? Романы? Нет?
      Драмы? Нет? Нет.
      И ничем ты меня не удивишь. Время удивления прошло для меня безвозвратно.
      Здесь хорошо бы тяжело и со значением вздохнуть, но это будет игрой, а тебе играть совсем не хочется. Угадал?
      - Да.
      - На самом деле мне все равно. Веришь?
      Оставим стихами? как было? Все уже привыкли как будто.
      - Не знаю.
      - Вот не хочется мне, что бы мои перлы называли стихами. Не мое поле, понимаешь? Вернее, поле то, может быть, и мое, да я не та ягодка.
      Да забудь ты о Павле. Никуда он не денется. Подумай, лучше, о женщинах.
      - О женщинах?
      - О них, голубушках.
      - Да вы, как будто, сговорились.
      - Кто еще?
      - Кит.
      Шекспир смеется, - Якова так называешь? Хорошо. Дивная метафора. Молодец! Действительно, ты совсем не уделяешь им внимания.
      - Кому?
      - Женщинам. А, между тем, они ждут тебя со своими слезами, сюрпризами и погремушками. Понимаю, ты ненавидишь слезы, но слезы, поверь, не обязательны. Особенно в наше время. Может быть, обойдется и вовсе без слез. А все остальное можно вытерпеть.
      Наконец, ты уже большой мальчик, не так ли?
      Подумай, подумай о них. Он прав, старый ленивый Яков.
      Не хочется? Но что же делать, когда женщин так много, и с каждым годом их становится все больше?
      Впрочем, и ты по своему прав. Никуда они не денутся.
      Тогда подумай обо мне. Точнее о моих миниатюрах. Может быть, так их и называть? Миниатюры. А что?
      Вообще то мне все равно, как их называть. Я - реалист. И труды мои никому не нужны. Разве что тебе, да мне, ну, может быть, еще паре чокнутых. Они же аплодируют от скуки.
      - Зачем ты так?
      - Правду говорю, разве нет? Может быть, когда нибудь, в будущем... вообще я этим занимаюсь для будущего. Вдруг что то уцелеет? Нет? Ну, на нет и суда нет. По крайней мере, какая то работа душе.
      Зачем то говорю ему, - Хочешь я как нибудь побегу с тобой?
      Вилли улыбается. На этот раз в его улыбке мерцают рождественские огоньки. - Ты прав. Романы. Короткие романы. А знаешь, почему не короткие драмы?
      - Нет.
      - Как переводится слово драма?
      - Не знаю.
      - Потрясение. Понимаешь?
      - Не очень, если честно.
      - Драмы предполагают постановки. Так?
      - Так.
      - При этом драма - потрясение.
      - И что?
      - Какие, следовательно, должны быть актеры?
      - Не знаю.
      - Потрясающие. А где их взять? То то и оно. Да у нас и театра то нет.
      - Кстати, почему?
      - Совсем некстати. Мы сами - театр.
      - Это же иносказание.
      - Как бы ни так. И ты знаешь это. Вот ты зачем приехал, если на чистоту? Подивиться?
      - Я приехал...
      - Только не ври. И не спорь. Со мной спорить бесполезно. Подивиться ты приехал.
      
      Мучительная пауза.
      Хорошо бы сменить тему разговора.
      Делаю попытку, неуклюже, как все выходит у меня в последнее время, - Почему все же не стихи?
      Вилли с удовольствием откликается на мою "хитрость", - Ненавижу стихи. Стихи - болезнь. А болезни, как ты, наверное, уже догадался, здесь не в почете.
      Вот что я тебе расскажу, пожалуй. Последнее время меня волнует судьба одного датского принца. Давняя история. Он мстил за отца... ну, не будем о сюжете. Пока не созрел. Так наброски...
      А вообще жанр не имеет значения, правда?
      - У вас нет книжного магазина?
      - У нас нет книжного магазина. Разумеется. Благодаря пронзительности и краткости люди запоминают мои произведения наизусть, и передают из уст в уста. Таким образом, мои, фигурально выражаясь, агаты да аметисты, а, в сущности, бриллианты чистой воды имеют вполне реальный шанс выжить. Если бы я писал что нибудь более пространное, был бы обречен. Пойми, сегодня люди лишены возможности, а, главное, желания читать вообще. Между нами, это действительно скучно.
      Меня здесь считают гением. Властитель суглобьих дум, прошу любить и жаловать.
      - Поздравляю.
      - Думаешь, я счастлив? Я глубоко несчастен, от того, что мне в голову приходят эти рифмы. Поверь, рад бы избавиться от них, но ничего не выходит. Это болезнь. Я через эту болезнь уже алкоголиком сделался. Хочешь, верь, хочешь, не верь.
      Не повторяй моих ошибок, Андрюшенька. Ты еще можешь удержаться. Покуда твоя планочка хочу - не хочу, нравится - не нравится.
      Или уже поздно?
      Сам посуди, ну, опишешь ты свое тусклое существование... хорошо, пусть не тусклое, пусть очень даже цветастое существование, нас всех опишешь, выводы сделаешь, мораль выведешь, удовлетворишь, так сказать, свои потребности. А кому, кроме тебя это все понадобится? Дивно будет, просто замечательно будет, если тебя не заметят. А что если какой нибудь дурачок возьмется читать?
      При любом раскладе ты окажешься неугодным.
      Почему? Да потому, что он свою, дурачка, жизнь будет с твоей сравнивать. Неинтересными покажутся твои похождения, и ему скучно станет, будет жаль потерянного времени. Хотя на самом деле, он лодырь и шельма, времени у него целый воз. А ну, как узрит он в твоем мире красоту, да лад, изведет себя от зависти. И себя изведет, и тебя.
      Мне то, пойми, бояться нечего. Мои фразочки слеплены так, что, вроде, как будто и рифма слух ласкает, и, в то же время, бремени смысла не наблюдается. Нет, конечно, определенный смысл и даже глубокий смысл присутствует, но тут, читатель, будьте любезны фантазию включить, струны души, как говорится, настроить. А кому это надобно?
      Между прочим, эта моя взбалмошная идея насчет датского принца меня сильно беспокоит. Понимаешь, уж если мне это втемяшилось, боюсь, не удержусь. Напишу. А это будет уже целая история.
      Но это будет и погибель моя. Отвернутся все. Увидишь. Да еще и заплюют.
      - Я не отвернусь.
      - Ты - первый отвернешься.
      - Почему?
      - Зависть, зависть. Ведь я же - гений.
      Между прочим, зависть напрасно недооценивают. Сильнейшая страсть. Почище многих других будет.
      А вот спроси себя, только всерьез, завидуешь ли ты? Ответишь нет - значит врешь себе. И в этом - и в другом, в большом - и в малом.
      Ну, да ладно.
      Хочешь доброго совета? Откажись от писания. Проживешь долго и счастливо.
      - Не верю, что ты так думаешь.
      Шекспир лукаво улыбается, - Воля твоя.
      - Знаешь, что с тобой происходит?
      - Что же со мною происходит?
      - Муки творчества!
      Шекспир тщетно пытается спрятать смех, - Да?
      - Да. И не смейся. Лично я восхищаюсь тобой и горжусь тобой.
      - Спасибо.
      - Ты - настоящий!
      - Спасибо. Растрогал. Честное слово. Но, к сожалению, все гибнет. И погибнет в обозримом будущем.
      - Да нет же! Все не так плохо! Вот есть ты, Продин, еще множество людей, которых я просто не знаю, а потому не могу привести в пример...
      - Скажи спасибо, что еще костров не разводят. Хотя, кто знает? К болотным я давно не ходил. Нет, наверное, еще не разводят.
      - Зачем костры?
      - Для книг.
      - За что?
      - За то, что в них живут насекомые, за то, что они источают дурную энергию, за исковерканное насильственным чтением детство, за ложь, за назидание, за бесконечные доносы, за воспетую нищету, за имена, за кошмар, что стоит за теми именами.
      Книги, Андрюша - динамит. Ну, или цианистый калий. Как угодно. Так что избавление от скверны сей - вопрос времени.
      Правда, в таком ответственном деле лидер нужен. Вожак. Вождь. Один всего то человечек. Одного вполне достаточно. Пока вроде не просматривается. Но найдется, обязательно найдется. Стоит ему, униженному и оскорбленному, или, уже из другого водевиля, пораженному собственным величием, запалить во дворе томик папочки своего Федора Михайловича и состроить при этом значительную физиономию... эх, хорошо, когда бы при этом мундир на нем присутствовал, все равно какой... впрочем, мундир и представить не трудно...
      Так вот, стоит ему позволить этакий спектакль, те, что торчат в окнах, тотчас ринутся ему на помощь. И свои книжонки понесут. Даже старухины календари и любимые матерные тетрадки понесут. Не сомневайся.
      А все потому, что общественное в нас неистребимо.
      Ну, и, разумеется, не забывай о магических свойствах огня.
      Так что, все будет исполнено в лучшем виде, не сомневайся.
      Послушай ка, да на тебе лица нет.
      Федора Михайловича жалко стало?
      А ты его не жалей. Он о тебе знать не знает, и знать не желает. И живи ты в те времена, пусть на соседней улице, не узнал бы. Да и опасен он для тебя.
      Эй! Да что с тобой? Да ты, братец, никак шуток не понимаешь?
      Устал с дороги, вот что. Тебя надо покормить. Сейчас я смастерю что нибудь на скорую руку. А если немного подождешь, любой заказ выполнить смогу. Что скажешь?
      Как насчет балычка? Сухово Кобылин, к примеру, балычок обожал.
      - Нет, спасибо. Не хочется.
      - Быть такого не может.
      - Честное слово.
      - Ну, как знаешь. Мне меньше хлопот.
      - Пойду я.
      - К Павлу не ходи. Прежде подумай немного.
      Но, если все же соберешься, возьми там, в углу, в рюкзаке, бутылку портвейна и сигареты.
      Но лучше не ходи. Там тебе делать нечего.
      Лучше сам выпей. И подумай хорошенько.
      - Над чем?..
      - Не важно. Иногда, знаешь, просто так, ни о чем подумать полезно. Всё - в дело, честное слово.
      А писательством не занимайся. Пустая трата сил и времени. Писать ты будешь скверно. А если я ошибаюсь, и талант в тебе теплится, еще раз повторюсь, перлы твои никому не нужны.
      Шучу, шучу. У меня завсегда, как понесет, остановиться не умею.
      Добро пожаловать на Парнас!
      Ну, что же ты? Тотчас улыбнись и закажи кусок жирной баранины.
      - Нет, спасибо.
      - Ну, ступай, раз уж решил.
      Да смотри, потешную болезнь не подцепи.
      Вот это уже было совсем лишним.
      
      ***
      
      Вхожу шумно. Не заметив, опрокидываю потерявшее форму и смысл ведро и, сразу же, еще что то наподобие стремянки, но не стремянку.
      Павел лежит на левом, нет, на правом боку, спиной к стенке, лицом к внезапному гостю, то есть ко мне.
      Глаза его закрыты, но сна нет. Я чувствую, что сна у него нет. Есть разочарование, маета, томление и слабость пьющего человека. Вообще складывается впечатление, что Павел и кровать - одно целое, и если ему вдруг, в виду неких из ряда вон выходящих обстоятельств, землетрясения, пожара или падения метеорита понадобится подняться, сделать это придется вместе с кроватью. Так на Свет Божий явится новое дивное существо о шести ногах.
      Павел делает попытку лечь поудобнее.
      Точнее так - Павел намерен попытаться лечь поудобнее, но, тело его категорически отказывается следовать мыслям его. Так что особенного движения не наблюдается, только легкий ветерок пробегает по желтым закоулкам простыней. Однако чешется левая ладонь, и уж здесь лень бессильна. Павел отпускает на волю свой сумрачный взор, - Кажется, у меня сегодня приемный день. Гостей, что мух на Скучной площади.
      - Это я.
      - До вас еще кто то приходил.
      - А вот я и приходил.
      - Понравилось у меня?
      Извлекаю джокера, - Я принес вам портвейна и сигарет.
      Ну, вот, оказывается, для того чтобы хозяин принял вертикальное положение, вовсе не требуется пожара. Только кровать остается кроватью, а нечто наподобие одаренного солнечным лучом муравейника вырастает на глазах, приобретая форму зиккурата, - Давайте.
      - Что?
      - Всё давайте.
      Чудесное превращение. Движения собачника делаются скорыми и точными. Я не успеваю отследить процесс откупоривания бутылки, отсутствуют также глотательные движения. Просто вино до половины исчезает, сигарета, описав полукруг, сосредоточивается на себе жалом огоньком и закута наполняется глумливыми фигурками едкого карнавала.
      - Выпьете со мной? - в интонациях Павла читается надежда на отказ.
      - Нет, благодарю.
      Не то, чтобы счастье, но теплая волна и умиротворение очевидно, - Тренога.
      - Что, простите?
      - Снилась тренога. Не знаете, что это может означать?
      - Нет, к сожалению, в сновидениях не силён.
      - Вы что то хотели?
      - Как?
      - Ну, вы же не просто так зашли на огонек. Что то вам нужно от меня?
      Безмерно удивляюсь своему ответу, - Да нет, собственно, зашел просто так, - и тотчас ужас, и мороз по коже.
      
      Вот, что такое случается с человеком, когда он делается сам по себе, а слова его - сами по себе? Ладно бы, разговор был пустяковым, но здесь же любовь, и страх, и опасность, и судьба. Робость, конечно, робость.
      
      Слегка захмелевший хозяин спасает меня, - Не может такого быть. Вы не просто так наведались ко мне.
      - Верно. У меня к вам дело.
      - Слушаю.
      - Я по поводу собачек.
      Сквозь сепию тумана проступают зрачки осторожного человека, - О каких именно собачках идет речь?
      - Об Илларионе, Фоме, Георгии, Патрике Брауне и Черныше.
      - Знаю эту компанию. А что вас интересует?
      - Что с ними будет?
      - Странный вопрос. Представления не имею.
      Каким образом яд и порох, жгучий перец и селитра сошлись во мне, пожалуй, первый раз в жизни? но следующий мой вопрос прозвучал, нет, громыхнул так, что и меня самого и моего собеседника должно было бы, по хорошему, разорвать на атомы. Хотя, не исключено, что говорил я не меняя тона, - Где у вас живодерня?
      Ответ Павла оказался не менее разрушительным, - Здесь.
      Долгая немота. Так всегда бывает после светопреставления.
      Впрочем, мой Дантес невозмутим, во время паузы тихонько, чтобы не спугнуть пафос, прикладывается к зелью.
      Наконец находит, что дальнейшее молчание может все испортить, - Здесь, здесь. Вот, пожалуйста, откройте любой шкафчик. Извольте полюбопытствовать, у меня в стене, что позади вас шкафчики встроены. Откройте любой. Смелее, не бойтесь.
      Оборачиваюсь. Двери, дверцы, дверки. Открываю и немедленно оказываюсь атакованным пыльной лавиной больших и малых игрушечных псов.
      Кричу от внезапности, - Видел я, видел, я уже видел их такими!
      Мошенник Павел хохочет, - Парад ангелов.
      - Я уже видел их такими! но что это? это какой то обман! я ничего не понимаю!
      - Собачки, как видите, собачки. А на прошлой неделе были птенчики. Маленькие воробьи. Воробушки. А еще раньше - леденцы. Мне ни разу не удалось угадать, что там за стеной. Желания, мечты, фантазии, глупость, игрушки. Чьи? Одному Богу ведомо. Но это представление явно по вашему заказу, хотя собачник, вроде бы я, но, знать, вы их любите больше моего.
      - Я думал о настоящих живых собачках.
      - А что о них думать? У них свой путь.
      - Мне показалось, вы сказали, что любите их?
      - А как их не любить?
      - Да вы же отлавливаете их!
      - Они сами ко мне приходят.
      - Зачем?
      - Отдохнуть, поговорить, пожаловаться на судьбу, попросить о ночлеге. Ирония судьбы, собачки приходят, а черепаха, лучший мой друг и наставник, ушла. Кстати, вы не встретили ее по дороге?
      - Да вы же мучаете их!
      - Кого?
      - Собак.
      - Мучаю. Как вы, как всякий другой. Мы, дорогой мой, мучаем их уже фактом своего существования.
      - Как вас понимать?
      - Обращали внимание на их преданность, чистоту помыслов?
      Почему так? не задавались вопросом?
      Почему так? не задавались вопросом?
      Предположим, чистоты помыслов и другим тварям не занимать, но преданность? Это свойственно исключительно собакам. С чего бы это? Здесь два варианта - либо это банальное слабодушие, зависимость, либо?..
      - Не знаю. Вы путаете меня.
      - Да что же, в самом деле? так просто. Ну же? Любовь, голубчик, любовь. А ну, как здесь и то, и другое? И зависимость и любовь? Что скажете? Какой следует вывод?
      - Не могу я уследить за вашей мыслью. Вы ведете меня куда то... в сторону.
      - Дети.
      - Дети?
      - Дети, дети.
      - Не понимаю.
      Опускаемся в сумрачную бездну тайны, речь Павла становится шепотом, - Детские души. В них души мертвых детишек. Почивших в раннем возрасте или убиенных. Мокрые испуганные души.
      Ком в горле, - Как же это?..
      - Наверное, не стоило мне вам этого говорить. Вы, судя по всему, человек впечатлительный. Не стоило, вижу, не стоило. Вы побледнели. Вам не плохо?
      - Нет уж... я выносливый... что же делать?
      - А что можно сделать?
      - И вы мучаете их?
      - Я вам уже толковал, минуту назад, мы все мучаем их фактом своего существования. Они не могут без взрослых. Они всегда рядом, под ногами, у ног. Нуждаются. Им хочется того и этого. Вопросы. Вы же знаете, что у деток особенно много вопросов. Сформулировать не могут. А мы ни о чем не догадываемся. Страдают. Детство без детства. Слез их мы не видим. Разве что иногда, но списываем это на яркое солнце или соринку. Во многом вы правы, чистая инквизиция. Не лучше ли, когда бы их души оставались на воле? Что скажете?
      - Не знаю.
      Смеется, - А ловко я вас в собачники завербовал?
      - Вы их убиваете?
      - Нет, нет, все не так. Точнее, не совсем так. Никаких ужасов. Это там, откуда вы изволили навестить нас ужасы, а здесь - ничего похожего. У вас там - да, собачники с палками и петлями выполняют свою суровую миссию. Я же только думаю, размышляю. У нас все только размышляют. Но это и есть наша работа.
      Ну, вот, представьте себе. Мы все трудимся на подземной фабрике. И я, и ваш новый приятель Шекспир... и даже дедушка ваш трудится, он, между нами, большой лентяй, - смеется, - прогульщик. Пьет. Вы бы повлияли на него. Мы все пьем, но у него - возраст и здоровье.
      - Вы что, следили за мной?
      Смеется, - Упаси Бог. Просто здесь секретам не климат. То, что вы осчастливите нас своим визитом, я знал, когда вы еще только раздумывали, ехать или не ехать. И очень вам рад. Мы все вам безмерно, безмерно рады. Даже не сомневайтесь. Не сомневайтесь и готовьтесь.
      - К чему?
      - С вашего позволения продолжу свою мысль. Не возражаете? Ну, так вот, мы все, как я уже докладывал, трудимся на подземной фабрике. В вашем представлении, я должен вставать в шесть утра, умываться, завтракать и отправляться на проходную. Так?
      - Приблизительно...
      - Какое там приблизительно? точно так. И здесь вы правы, в части характера и последовательности действий. Даже во времени вы не ошиблись. Да. Но только проделываю я все это мысленно. Мысленно. Дошло, наконец?
      - Выходит, фабрики не существует?
      Смеется, - если следовать вашей логике, так и меня не существует? А вы возьмите, да и потрогайте меня.
      - И что производит ваша фабрика?
      - Все.
      - Как это?
      - Очень просто. Мы же все разные. Запросы у нас разные. Одному хочется бревен на баньку или новый выходной костюм, а другому, вот как мне сегодня - портвейна.
      - И что, будет портвейн?
      - Обязательно.
      - Зачем же, в таком случае, Шекспир велел принести вам бутылку?
      - А знаете, сколько времени нужно, чтобы произвести бутылку хорошего, подчеркиваю, хорошего портвейна?
      - Нет.
      - Вот и я не знаю. Надобно изучить технологию, найти и выбрать виноград, и так далее, и так далее...
      - Подождите, не могу сообразить, вы собачник или инженер?
      - По роду деятельности инженер, иногда рабочий, а по призванию... - вздыхает, - одним словом, я этим занимаюсь в свободное время. По выходным. Если, конечно, остаются силы.
      - Убиваете?
      - Какой вы, однако, упрямый человек. Что же мне сызнова начинать?
      - Увольте.
      - Поверьте, моя жизнь бесконечно далека от того, что вы себе надумали.
      - Абиссаль.
      - Что?
      - Ко мне иногда приходят новые слова. Я изучаю их.
      - Так вы - писатель?
      - Литературный человек. Начинающий литературный человек. Прощайте.
      - Жаль, только разговор занялся...
      
      По моему Павел искренен.
      Или напуган?
      Не ожидал от меня?
      Чего?
      
      - Мне еще радио нужно купить, шоколадку...
      Собачник смеется, - Это вас Яков послал?
      - Да.
      - Разводит вас.
      - В каком смысле?
      - Да вы только что сами все видели. Если бы ему было нужно, у него уже давно было бы и радио, и водка...
      - Откуда вы знаете про водку?
      - Не смешите меня больше. Ноги болят. Нога. От смеха боль усиливается. Просто наказание. А что? очень может быть.
      - Зачем же он?..
      - Отправил вас в путешествие? А, может быть, ему захотелось побыть в одиночестве? не допускаете?
      - Но он сам позвал меня приехать.
      - Порыв. Минутная слабость. После бутылочки выпитой такое случается. На письма, знаете, тянет. Мне это хорошо знакомо.
      - Выходит, что я ему не нужен?
      - Ну, почему же? А, может статься, он заботится о вас? Хочет научить.
      Да не смущайтесь вы так на каждом шагу. Со страхами нужно бороться.
      Он вам рад, как и я, как и все мы. Безмерно. Но учить то вас, согласитесь, нужно?
      - Чему?
      - Всему. Вы же - tabula rasa, чистый лист. Разве не так?
      - Вообще то я - Андрей Сергеевич.
      Смеется, - Не обижайтесь, бога ради. Вы милый, наивный человек, Андрей Сергеевич, вам здесь будет трудно. Правда, правда.
      Я бы на вашем месте, не обижайтесь, собрал вещички и бежал отсюда без оглядки.
      - Прощайте.
      - Прощайте. И вот что еще. Приходите почаще, поиграем.
      - Во что?
      - Все равно. Хоть в тюбики.
      - Откуда вы?.. а вы знаете, как играть в тюбики?
      - Нет. Вы научите меня.
      В очередной раз, споткнувшись о ведро, ретируюсь.
      В голове хмарь и непогода.
      Да, братец, глуп ты безнадежно. Ни себя, ни собачек не уберег. Недоразумение - вот что Павел думает обо мне.
      В лучшем случае.
      Ничего не поделаешь, сам виноват.
      
      Неужели он владеет искусством игры в тюбики?
      
      ***
      
      Вот история, в известной степени созвучная с предыдущим эпизодом.
      Происшествие из жизни профессора Ромыслова Петра Борисовича, биомеханика.
      Сия призрачная и тревожная сказочка наделала в свое время много шума. Это сейчас удивить кого либо чудесами трудно. Волшебства развелось так много, что простые житейские события, даже драмы выцвели, пожухли и совсем не производят впечатления. Но то были семидесятые годы прошлого столетия, эпоха сочных надежд и серьезных намерений.
      
      Петр Борисович Ромыслов, сложносочиненный одинокий человек с тонкими губами и желчным взглядом, на самом деле, был жизнелюбцем, балагуром, и студенты в нем души не чаяли. Кафедральная наука, казалось, его интересовала мало. Изредка, в силу необходимости он выдавал вялые статейки, мямлил на конференциях, прятался от торжеств. Расцветал только на лекциях, где шутил, озорничал, так увлекался образами и парадоксами, что подчас уносился вместе со своими учениками далеко от заявленной темы в пространства неизведанные и зыбкие, туда, где, по его разумению, и проживало подлинное творчество.
      Любили Петра Борисовича и коллеги. Во первых, он искренне не стремился к власти, а во вторых, так непосредственно носил одежды середнячка, что зависть всякий раз проносилась мимо него, высматривая объекты понаваристее. Единственный человек, душеприказчик и друг детства доцент Давид Давидович Зетцер, по прозвищу Даву, знал, что Ромыслов только блуждает в потемках бытия, а полноценно живет по ночам, в живородящем океане бессонных бумаг, изобретая новый метод, призванный подарить человечеству вечную молодость, именуемый металюминизацией.
      Соблюдая достойную шпионского романа осторожность, Петр Борисович делился с товарищем в закутках и кофейнях своими мыслями, подсовывал ему неопрятные тетрадки, до дыр разрисовывал салфетки, неожиданно смеялся, шептал на ухо, подмигивал и шипел, одним словом вел себя как настоящий гений.
      Первое время Зетцер пытался разобраться в шарадах предложенных формул, но довольно скоро утомился и, в оправдание собственной лени, постановил, что вся эта люминизация - абсурд, плод хронического недосыпания и тоска по вдохновенной юности. Между тем на тайные свидания ходил регулярно, безропотно терпел, умудрялся не зевать, даже улыбался наиболее остроумным, по мнению собеседника, фортелям и фокусам монолога - представления. По возвращении же домой испытывал ни с чем несравнимое облегчение. Даву не сомневался, что, рано или поздно, порох затеи иссякнет, и Ромыслов положит свои творения на полку где нибудь на даче пылиться до лучшего или холодного дня.
      Все, казалось бы, так и складывалось. С некоторых пор встречаться заговорщики стали реже. Монологи демиурга потускнели и налились тяжестью. Втайне Зетцер радовался выздоровлению товарища, ему даже стали являться лучезарные картинки грядущей рыбалки. Но история приобрела совсем иной, неожиданный поворот.
      
      В среду, одиннадцатого числа, Петр Борисович, не предупредив никого, не вышел на работу. На звонки не отвечал, двери не открыл, пропал.
      Не появился он ни двенадцатого, ни тринадцатого числа. На звонки не отвечал, двери не открывал.
      Соседи по лестничной площадке, объявили, что все эти дни не видели его.
      На кафедральном собрании было принято решение заявить в милицию. Однако пятнадцатого числа, в воскресенье, пропажа нашлась.
      Давид Давидович зашел к другу уже безо всякой надежды, как говорится, по инерции. Дверь оказалась не заперта.
      - Петя, Петр Борисович! - с прятками в интонации позвал Зетцер.
      - Здесь.
      Показалось, что голос звучал откуда то из под пола.
      Испачканный многодневной щетиной хозяин в расстрелянном молью халате восседал на подоконнике, лузгал семечки и улыбался. Надежды на то, что он был пьян, не оправдались, и страшный диагноз вырос в сознании Зетцера со всей неотвратимостью.
      - Что же ты, брат? - сам Давид не узнал своего, сделавшегося высоким и фальшивым, голоса.
      - Ничего.
      - Как твои успехи?
      Стыдно, стыдно, так говорят с душевнобольными, но он же очевидно сошел с ума.
      - Ничего.
      - Заболел?
      - Простыл немного.
      - Врача вызывал?
      - Зачем?
      - Ну и ладно, и ничего страшного, бывает, прикроем. Закончил?
      - Что?
      - Работу свою закончил?
      - Что ты имеешь в виду?
      - Металюминизацию.
      - Не знаю. Кажется, что закончил, - Петр Борисович улыбался, и, не переставая, щелкал семечки, обильно покрывая оспой паркет.
      - Будем пить чай?
      
      Это был беспомощный безысходный бессмысленный диалог ни о чем, с глубокими мутными лужами паузами и горьким запахом обреченности в воздухе.
      Пили чай с сушками. Зетцер поинтересовался, собирается ли Ромыслов возвращаться на работу? Не получив внятного ответа, он незаметно стащил для грядущего психиатра пару исковерканных формулами и сомнениями листов и, откланявшись, ушел с ужасом в сердце.
      
      В понедельник шестнадцатого числа, ближе к вечеру спасательная экспедиция в сопровождении врача и участкового милиционера отправилась в путь. Дверь, как и накануне, была открыта, но на этот раз хозяин не откликнулся.
      С предельной осторожностью и расстегнутой кобурой, гуськом по одному гости проследовали в комнату.
      И вот что открылось им.
      Во всех углах, на диване, в креслах, на стульях, в свитых из одежды и белья постельках в чудовищной тишине кривлялись розовыми тельцами одиннадцать толстых младенцев.
      
      Ромыслов был объявлен в розыск, но поиски не дали результата.
      Ученый исчез.
      Похоже, что навсегда.
      
      ***
      
      Предполагал, что огорошу Шекспира своим вопросом, - Что то я не вижу здесь детей, то есть, не встретил ни одного ребенка. Вот, сколько я уже здесь нахожусь, никто на улицах не играет, то есть играют в домино, взрослые, а детей нет. Слушай, а где дети? Что то я их не вижу. Или я ошибаюсь?
      - Ошибаешься.
      - То есть?
      - Ошибаешься.
      - Дети есть?
      - Сколько угодно.
      - Что то я их не видел.
      - Видел.
      - Нет, не видел.
      - А я? а Яков? Голова, наконец?
      - Все говорят о какой то голове...
      - А ты разве еще не представился ей?!
      - Нет.
      - Где же тебя носило?
      - Ты знаешь. Я был у Павла.
      - Вот - Павел еще. Яков, Павел, я - разве не дети?
      - Погоди, погоди... погоди, погоди, погоди... не путай меня. Я имел в виду другое... других, я имел в виду... маленьких таких человечков...
      - А маленьких человечков, извините, нет.
      - А как же?..
      - Выросли. То есть, как бы выросли. Понимаешь мой намек?
      - Не совсем.
      - Внешне, по всем признакам - взрослый человек, а чуть копни... понимаешь?
      - Это я понимаю. То, что все мы остаемся детьми до глубокой старости, я понимаю...
      - Допустим, не все, но большинство.
      - Это я понимаю...
      - А этого достаточно, ибо это - главное.
      - Подожди. Например, ты женишься...
      - Вот только давай не обо мне.
      - Хорошо. Я женюсь...
      - Когда?
      - Предположим.
      - А что? В самом деле, давай, тебя женим! То то старому Якову сюрприз будет!
      - Предположим.
      - Нет, милый мой, предполагать мы ничего не станем. Предполагать - последнее дело. Жизнь, дорогуша, хоть и бесконечна, но, по вселенским масштабам, стремительно коротка.
      Я тебе так скажу, конструирование разного рода предположений сродни гаданию на картах. А гадание на картах, поверь моему слову, впрочем, тебе об этом и в поезде говорили, чудовищно. Не скажу опасно, так как в свете открытий, которые тебе предстоит совершить, только предстоит совершить, оная опасность - пшик и тьфу на нее. Но с этической точки зрения выглядит чудовищно. Согласись, портреты валетов и дам выполнил далеко не лучший живописец, даже по меркам Суглоба. А по большому счету, просто мазила.
      Так вот, возвращаясь к моему творчеству...
      - Мы говорили о другом.
      - Разве?
      - Да, мы говорили о детях.
      - Обидно, черт возьми! Очень обидно! Я хотел поделиться с тобой сокровенным...
      - Прости.
      - Проехали.
      - Прости, я действительно не хотел обидеть тебя.
      - Забыли.
      Мне, между прочим, тоже надо быть скромнее. Лезу всюду со своими виршами. Может быть, людям совсем не до этого.
      Эгоист.
      Ненавижу себя иногда. Веришь - нет, так, бывает, накатит, убил бы себя. Это очень хорошо, что ты указал мне мое место. Отрезвляет, знаешь ли.
      Хотя, знаешь, пока я вью свои строки, строфы и прочие вензеля, пушки молчат. А это дорогого стоит. Не находишь?
      Как думаешь, что будет, когда я, последний сказитель Суглоба, потеряю возможность сказывать свои сказы?
      Страшно подумать, что будет, когда я, последний сказитель Суглоба, потеряю возможность сказывать свои сказы.
      - Не сердись.
      - Гамлет. Его звали Гамлет.
      - Кого?
      - Того принца, не важно. И вообще не слушай меня. Ты же хотел поговорить со мной о чем то более насущном?
      - Ты меня не понял, то, что ты говорил о творчестве очень важно, скорее всего, это самое важное, а я, эгоист, перебил тебя. Но пойми, дети, точнее их отсутствие...
      - Дались тебе дети?..
      - Просто мне хочется разобраться...
      - Вот зачем ты все усложняешь?
      - Напротив, мне хочется ясности.
      - Ах, тебе хочется ясности?
      А с кем разговариваешь, забыл?
      Ты с писателем разговариваешь, дозволь тебе напомнить!
      Может быть, с плохим, скорее всего с плохим, никудышным, но писателем, черт возьми!
      А у писателей мозги варят совсем не так, как хотелось бы. Ты им - что то свое, важное, исключительно важное и срочное, они слушают, как будто слушают, кивают головами, подмигивают, улыбаются или сочувствуют, соглашаются, даже очень соглашаются, а думают о другом, своем, не имеющем ничего общего с действительностью. Ерунду какую нибудь думают.
      Досадно?
      Конечно. Еще как!
      Но ты вида не подавай. Раскрыл секрет и молчи.
      Можешь возненавидеть, но молчи.
      Не нужно тревожить этих несчастных. Не буди, знаешь, лихо...
      Да что я тебе рассказываю? Ты же сам, как будто, пробуешь сочинять? пробуешь? угадал?
      - Мы уже говорили об этом. И ты предостерегал меня...
      - Да не слушай ты меня. Никого не слушай. Сегодня я думаю так, завтра - этак. Мы же свободные люди. Вчера я знал, что ты начинающий литератор, а сегодня уже думаю, кто такой? На литератора не похож. С одной стороны, как будто суглоблянин, а, присмотрись повнимательнее - нет. Какого черта он здесь делает? А не заслан ли казачок? Скорее всего, так оно и есть.
      Признайся, ты - казак?
      Где нагайку припрятал?
      - Да ты что? Я - Благово. Андрей. Андрей Сергеевич. Как Тургенев. Только тот - Иван Сергеевич.
      - А на самом деле Андрей - в честь Андрея Тотемского?
      - Хотелось бы так думать.
      - Послушай, да не Якова ли Благово ты сын?
      - Внук.
      - Серьезно?
      - Да.
      - Не может быть!
      - Честное слово.
      - Идиот.
      - Кто?
      - Ты.
      - Обоснуй.
      - Не поймешь.
      Знаешь, иногда складывается впечатление, что ты вырос в доме интернате для умалишенных детей.
      - Я был в интернате один раз. Они очень милые, его домочадцы. Видел бы ты, какие они добрые и любознательные.
      Нет, пытливость - не главное, они - добрые.
      До самозабвения.
      Вот ты сейчас упомянул дом интернат, а я подумал, может быть, мне и хотелось бы там жить.
      Там один мальчик держал улитку в баночке с капустным листом...
      - Это твой рассказ?
      - Что?
      - Ты написал рассказ о мальчике и улитке?
      - Да, точнее хотел бы написать.
      Да, пожалуй, хотел бы.
      Кажется, я начинаю тебя побаиваться.
      - Что это вдруг?
      - Ты опережаешь мои мысли. Всегда. И намного. Как у тебя получается? Вот как ты догадался?..
      - Никаких чудес. Этого, брат, не скроешь. Это - как хвост или сучье вымя, прости за безобразное сравнение.
      Кстати, безвозмездный совет, если не хочешь отстать от времени, если хочешь быть современником своим современникам, и не только литературным людям, как ты их называешь, но всем прочим явным и скрытым пьяницам, используй самые гадкие отвратительные сравнения. Это неизменно радует читателя, ибо возвращает его в годы беззаботной прыщавой юности, когда палачи, морды в горнах, еще спят, можно играючи красть, а желания шипят и пенятся.
      Тебе, в силу врожденной или приобретенной прозрачности, наверное, будет трудно усвоить это ремесло. Но ты тренируйся. Собирай булыжники, лелей за пазухой, пробуй языком, пускай блинчики по лужам, бей стекла.
      И не стыдись. Уже не перед кем стыдиться.
      Хочется тебе выматериться иногда?
      - Не знаю. Нет.
      - Ответ нет. На нет и суда нет. Либо ты - действительно малохольный, либо вертишь вола. Скорее всего, вертишь вола.
      Да не можно не хотеть выматериться!
      Молчишь?
      А знаешь ты, что молчание не всегда золото?
      Молчишь?
      Молчишь, мышь?
      Ладно, забудь. Это кто то другой, не я говорю.
      Увы, хаос просачивается и сюда, не смотря на болота.
      Молчишь, мышь?
      А что, по моему, неплохо.
      Молчишь, мышь?
      Надо запомнить, пригодится.
      Как думаешь, следует запомнить эту мышь?
      Да разве ты не видишь, что их здесь ни при каких обстоятельствах пальцем никто не тронет, черт тебя побери?!
      - Кого?
      - Деток твоих. Никто не тронет, и ремня никто не всыплет. Никто на коленочки не поставит. Никто голоса не повысит. Потому, что мы сами - дети, прав таких не имеем. Понимаешь?
      И что в результате получится? Думал об этом? думал?! Не думал, потому что и сам ты тоже ребенок.
      А получится вот что. Все вкривь и вкось пойдет, по швам поползет, гикнется, да еще и аукнется. Всему хана, понимаешь?
      Они же примутся на головах ходить, хороводы свои водить, в электричество лезть, голосить, да плясать сутки напролет, блажить и мямлить, ныть и канючить, попки, да носы показывать, собачек твоих за хвосты таскать, у мух на Скучной площади крылышки отрывать, слюной плеваться, лампочки стрелять, жуков лопать, каменьями бросаться, смущать и провоцировать, рвать все, жечь все!
      Что? Не то? Не так?
      Так.
      По себе знаю.
      И ты знаешь.
      Они - жестокие. Ты знаешь, какие они жестокие? Хуже нас, поверь. Ты не сталкивался с ними. Это - исчадия ада. Их всегда много. Очень много. Что ты молчишь как висельник? Не нравится тебе то, что я говорю? А ведь это - чистая правда.
      Конечно, детки и мудрость и радость привносят, гордость и смысл жизни, размеренность и волшебство всякое, любовь, наконец, черт бы ее побрал. Но с ними, брат, страшно.
      Они умнее нас, брат.
      Ждешь от меня что нибудь наподобие забудь, это кто то другой говорит, не я? А вот и не дождешься. Сам решай, кто говорит. Я или кто то другой. А, может быть, это ты сам с собой разговариваешь?
      А тебе не приходило в голову, что все мы - плод твоего больного воображения?
      - Кто?
      - Я, Павел, Яков, Арон...
      - Кто это Арон?
      - Ах, да, ты же Арона еще не знаешь. Кулинар, прохиндей, философ, зануда, одним словом, серьезный человек. Я вас сегодня же познакомлю. Мы почти каждый вечер у него собираемся.
      - Нет.
      - Что?
      - Вы настоящие. И Арон, не сомневаюсь, настоящий.
      - И на том спасибо.
      А о детках серьезно подумай. Всякая привязанность смертельно опасна. Согласен?
      - Не совсем.
      - То есть как это?
      - Ты все время уводишь меня куда то, я не поспеваю за тобой, и поэтому... не могу согласиться.
      - Но и не согласиться ты не можешь.
      - Почему?
      - Да потому что тебя послали в народ, чтобы учиться, а не перечить.
      - Учиться?
      - Конечно. Учиться и терпеть. А правильнее сказать - учиться терпеть.
      Разве чокнутый Яков, дед твой, тебе не объяснил?
      Запомни, мой юный друг, в терпении сущее и верховное. Не будет терпения, не будет ни сущего, не верховного. И даже если тебе что то пока, подчеркиваю пока не понятно, соглашайся, как благость принимай.
      Ну не хочешь же ты всю жизнь оставаться чужаком?
      Или тебя прельщает статус в гости приглашенного гостя, вольным странником путешествующего по интимным закоулкам и зигзагам чужой души, не отвечающего ни за что, не вписывающегося ни во что, да еще и подмечающего то да се?
      Нет, брат, этот номер у тебя не пройдет. Ты уж прости меня за некоторую резкость, но мы здесь - не герань на подоконнике и не белые обезьяны. Еще раз прости.
      А то, что же это получается? Тебе - подмечать, а нам - ночи не спать?
      Здесь, дорогой, и ты в этом скоро убедишься, и без того не до сна. Бесконечная бессонница, головная боль и бессмыслица. Чертовы загвоздки и шарады. Задачки и ловушки. Ни одного целого забора. Ни одного, заметил?
      Но вернемся к детям. Чтобы, так сказать, поставить точку в этом вопросе. Еще раз прощу не обижаться.
      Нам тебя вполне достаточно.
      Вполне.
      Уловил мою мысль?
      Что молчишь?
      - Мне неловко. И стыдно.
      - Да ты с ума сошел. Какая неловкость, какой стыд?!
      - Я ворвался в вашу жизнь...
      - Как луноход в пустыню. Помнишь луноход? Ха ха. Не помнишь, тебя тогда еще не было.
      Да, хорошо бы сейчас пошел снег. Хлопьями. Любишь снег?
      - Люблю.
      - Снег - это чистота, точнее будет сказать - мечта о чистоте. Мысль донельзя банальная, но единственная.
      Единственная, понимаешь?
      - Не совсем.
      - Магистральная. Это значит, что все остальные мысли либо повторяют ее в разных вариациях, либо растут из нее как рога из твоей улитки. Понятно?
      - Понятно.
      - А что с улиткой то?
      - Не знаю, наверное, живет и теперь. Я представления не имею, как долго живут улитки. А ты, часом, не в курсе?
      - Здесь - вечно. А так - не знаю, не занимался этим вопросом.
      - А откуда тебе известно, что ваши улитки живут вечно?
      - Теперь уже наши улитки.
      - Наши улитки. Откуда тебе известно, что наши улитки живут вечно?
      - А откуда тебе известно, что Земля круглая?
      - А как же?
      - Да а, это - аргумент!
      А я скажу, что древние были правы, и Земля плоская.
      - Смеешься надо мной?
      - А если я покажу тебе коготь черепахи?
      - Какой черепахи?
      - Одной из тех, что подпирает земную плоскость?
      Коготь торчит у нас в болоте. Живой, шевелится. Она, наверное, случайно зацепилась за Суглоб. Никак не может освободиться. Стонет по ночам. Очень хорошо слышно.
      - Не знаю.
      - Что ты не знаешь?
      - Не знаю, что сказать.
      - Правильно. Только что ты продемонстрировал гибкость. Учись гибкости, Андрей, и скольжение по воронке лет из тошнотворного испытания превратится в увлекательное путешествие.
      Слушай, а почему ты ничего не рассказываешь о маме?
      - О маме?
      - Ну да, есть же у тебя мама? Не хочешь говорить? Обиделся?
      - Нет.
      - А, между тем, это очень хороший пример. Ответ твой, точнее его отсутствие трактовать можно и так и сяк. Можно вообще пропустить. Если проявить гибкость, пропустить ответ - наилучший вариант. Я так и поступлю. И, тем самым, заметь, избавлю и тебя и себя от мучительного диалога. Уловил?
      Вижу, уловил. Однако замечу. Все таки ты обиделся.
      Обиделся, затаился.
      Слабак! Мимоза! Ты же наша родня! Самая настоящая родня! Да ведь мы тебя не только учить да поучать пригласили, мы и у тебя поучиться хотели. Посмотреть на себя со стороны твоими глазами хотели. Тобой проверить себя хотели. Знал бы ты, как мы тебя ждали, дурья башка! Все! Всем Суглобом ждали.
      - И Павел?
      - Опять Павел. А как же? Последние недели и разговоры только о тебе.
      - Как то неловко, честное слово. Наверное, не стоило...
      - Что?! Не стоило?! Да как ты смеешь? Как только у тебя язык повернулся предъявить такое?!
      А, ты, оказывается, еще та штучка! Умеешь зубки показать. Тебе, как я посмотрю, ни пальца, ни мизинца в рот не клади. Эко все перевернул.
      Да, недооценили мы тебя, думали, луч света явится...
      - Да нет же, все не так, все совсем не так... не знаю, как объяснить... я не все понял, правда, я очень многого не понял, но... я чувствую... вы неправильно, не так, не то думаете обо мне.
      - А сам то ты, что о себе думаешь? Только честно, мышь.
      - Уеду я.
      - Куда?
      - Домой.
      - И где твой дом? Разве не здесь твой дом?
      - Я приехал для того...
      - Ты не приехал. Ты вернулся. Разве не так?
      - Да, но...
      - Довольно. Ты устал.
      Зря, духу не переведя, ринулся путешествовать.
      И Яков, старый дуралей, вместо того, чтобы положить тебя отоспаться, заданиями своими придушил. Придушил заданиями?
      - Не то, чтобы...
      - Ладно. Черт с ним. Забудь. Ты сыт?
      - Сыт.
      - Давай договоримся на берегу. Постараемся не врать друг другу. Точнее так, постарайся не врать мне. Потому что я тебе такого обещания дать не могу, так как ты ко многому не готов, и мне, сперва, исключительно во избежание шока и апоплексического удара, врать тебе придется. Понимаешь?
      А ты уж, пожалуйста, не ври.
      Постарайся, во всяком случае.
      Знаю, что это трудно, а если уж совсем откровенно, невозможно. Но, насколько я сумел тебя рассмотреть, ты, собственно, тем и занимаешься, что выкраиваешь из невозможного возможное.
      Угадал?
      А теперь - внимание! Задаю вопрос. Ты сыт?
      - Я не хочу есть.
      - Ну, не знаю. Может быть, может быть.
      Тогда ложись покуда спать, а я что нибудь приготовлю. Куриные шеи, например. Любишь куриные шеи?
      
      Все знает обо мне. Решительно все. Откуда? Не мог же он следить за мной? Хорошо, пусть знает, но зачем демонстрировать мне свою осведомленность на каждом шагу? Что он хочет? Испугать меня? Испугал, поздравляю. Немного, но испугал. Вернее, ввел в некоторую растерянность. И что из этого следует? Я, тоже хорош. Разве я не был готов к тому, что Гиперборея принудит меня удивляться на каждом шагу? Разумеется, был готов. Но, как бы это лучше сказать? я готовился к чудесам другого сорта, что ли. Эти чудеса выглядят какими то мелкими и неприглядными, не чудеса, а кухонные фокусы, что нибудь на вроде тараканьих бегов или кролика в шляпе. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что и кролики, и тараканы вполне загадочные животные.
      
      Шекспир продолжал кружить мне голову своим гостеприимством, - Видишь, там, в углу, топчан? Забирайся как в берлогу и дрыхни, сколько хочешь. А уж потом, на свежую голову подумаем, чем тебе помочь.
      - В чём помочь?
      - А ты не знаешь?
      Хочешь сказать, что ты не нуждаешься в помощи?
      Нуждаешься, еще как нуждаешься, голуба моя. Впрочем, как и я, как все мы.
      А вот, к слову, сам то ты, Андрей Сергеевич, в свою очередь, готов придти на помощь?
      - Кому?
      - Мне, старому Якову, Павлу, всем нам?
      - Конечно, только я должен знать, чем я могу помочь?
      - Вот за это не беспокойся. Мы люди не гордые. Объясним, научим.
      - Чему?
      - Всему. И оказанию посильной помощи в том числе.
      Вообще это очень просто. Вот, смотри на меня внимательно...
      Вилли сосредоточился и... зевнул. Зевнул так глубоко и протяжно, что я немедленно почувствовал, как во мне заструилось медвяная истома.
      Я понял, что действительно устал смертельно, и мне нужно поспать.
      Хоть полчаса, хоть двадцать минут, хоть пятнадцать минут, хоть десять минут...
      
      ***
      
      Сумеречная, без окон пивная Арона похожа на музей. Музей хаоса. Наверное, более уместным было бы сравнение со свалкой, но это не совсем так. Совсем не так. В особенном, поддерживаемом хозяином беспорядке находятся исключительно тяжелые разномастные предметы, как то: сверлильный станок, гончарный круг, колесо от прялки, колесо от паровоза, полевая кухня без одного колеса, колесо от полевой кухни, как новенькие, так и почерневшие от времени самовары, кувшины, амфоры, пружины, графины, котлы, кораллы, цепи, раковины, рояль без крышки и клавиатуры, большие глиняные кружки, исполинские глиняные кружки, цветные, прозрачные и полупрозрачные бокалы, стаканы, граненые стаканы, стаканы в подстаканниках, станковый пулемет, токарный станок, бронзовые скульптуры вождей, лошадиные и бычьи черепа, штандарты, знамена и плакаты непристойного содержания.
      В центре композиции располагается дубовый стол, что нибудь из допетровских времен, поодаль мраморной крошки вертикальные столики уже советских пивных, израненные диваны и кресла с торчащими из дерматина клочками ваты, стремянки, стулья, табуреты...
      Предметы расположены таким образом, что складывается впечатление, будто они срослись между собой и с постояльцами пивной. Эта иллюзия усиливается от того, что они покрыты завораживающими подвижными пятнами приглушенных интонаций, ржавыми, зеленоватыми, жемчужными, в сговоре с лампами, светильниками и свечами, проживающими какой то самостоятельной жизнью.
      При первом знакомстве с пивной и ее обитателями складывается ощущение, что гудит и шевелится каменеющий узор.
      
      Посетители пивной, преимущественно мужчины, выпивают и закусывают, в основном выпивают. Пьют.
      Чем закусывают? Выбор более чем странный. Яйца. Сырые и вареные. Большие и маленькие - куриные, перепелиные. Яйца страусов, еще каких то птиц. Или земноводных. Возможно, яйца ящериц, змей, драконов. Не исключено. Белые, рябые, всякие. Тут и там яйца, яичная скорлупа, ракушки. Мусор напоминает снежные хлопья.
      Что еще? Черепахи, черепашки. Черепаший суп, черепахи, запеченные и живые, большие и маленькие.
      Причмокивание, хруст и кряхтение - едоки трудятся над панцирями, облизывают, пробуют на зубок, высасывают черепашьи головки.
      Пахнет не вином, но молоком.
      Отчего то пахнет молоком.
      
      Андрей Сергеевич чувствует наступление дурноты. Ноги делаются чужими, холодный пот, ослепительные мушки затевают свой хоровод. Не рухнуть бы, стыда не оберешься.
      Тишина.
      Немое кино.
      
      Постепенно кошмар рассеивается. Сквозь вату оглушения вновь проступают отдельные голоса, бряцание посуд, кашель, шипение, смех, вздохи. Всё - негромко, под сурдину, степенно, с ленцой. Всё - на века.
      
      Посетители питейного заведения на фоне грузного интерьера теряют в размерах и значении. Даже две древних черепахи с гримасами ужаса на горбатых спинах, вслед за своим хозяином совершающих бесконечный обход по музею, при всей неторопливости, кажутся легкомысленными кумушками.
      
      Сам Арон, улыбчивый великан в тюбетейке, страдает плоскостопием и шепелявостью, что придает его облику трогательное обаяние с привкусом родства.
      
      При появлении Шекспира и Благово зал возбуждается, звучат бодрые возгласы, витают цитаты из суглоблянского гения, там и здесь взмывают в приветствии руки, явный признак популярности первого и единственного акына Гипербореи. Но вскоре все успокаиваются и возвращаются к однообразному сонному ритуалу.
      Арон устраивает дорогих гостей неподалеку от рояля, сам с кряхтением усаживается рядом. Тотчас со своими графинами и снедью к вновь прибывшим стягиваются какие то люди, вероятно, поклонники Вилли, судя по бесенятам в глазах, настроенные скорее на представление, нежели на лирический лад.
      Обняв Андрея Сергеевича за плечи, Вилли сахарным голосом объявляет, - А вот, друзья, и Благово. Внук старого Якова, наш земляк, в будущем большой писатель Суглоба, да что там? всей земли русской!
      Андрей Сергеевич пытается протестовать, - Нет, нет. Не слушайте его. Вилли шутит. Какой там писатель? Вили, мы так не договаривались. Зачем ты, Вили? в самом деле...
      Тщетно. Хмельные зрители благожелательно воркуют, - Наслышаны. Давно ждем. Жаждем, сл"ова жаждем.
      Теперь, при поддержке клаки, Шекспир с удвоенной энергией коварно плетет свою паутину. - Я уже слышал фрагменты сочинений Андрея Сергеевича Благово. Что могу я сказать? Самобытно. Хочется слушать еще и еще. Хотя истории его могут показаться невнятными и непонятными. Как будто автор описывает жизнь на другой, неведомой и неуютной планете. Как будто хочет представить нам некое предостережение, но сформулировать его не умеет, да, если разобраться, и не желает. Ибо считает нас, слушателей, как бы мягче выразиться, людьми завершенными в своем развитии, точнее, завершенными в своем недоразвитии, и нечего ему время терять на объяснения, пояснения и прочие благоглупости.
      Толпа понемногу затихает. Настороженность. Тревога.
      Вилли мастерски выдерживает паузу, и вынимает кролика из шляпы. - Но в этом то и заключен расчет талантливого автора. Вместо ожидаемого и справедливого гнева, слушатель, можете поверить, я это испытал, внезапно погружается в некое странное состояние, смесь блаженства и любопытства, побуждающее созерцать, восхищаться, сопереживать и созидать. Не теперь, потом, но все же созидать на благо или же просто так, из любви к неведомому, непостижимому и абсолютному идеалу. И это, поверьте, заслуживает всяческой похвалы и уважения.
      Одним словом, таких авторов, как Благово не было никогда, нет и, надеюсь, уже не будет. Он - не фук.
      Друзья мои, друзья мои, Благово - не фук, можете мне верить!
      Арон, дружище, Благово - не фук, можешь мне верить.
      Арон, вторит интригану трескучим голосом, - Знамо, не фук, раз уж ты говоришь, Вилли. Если уж ты так сказал, какие сомнения могут?.. уж если... да что разглагольствовать? Радостно, Вилли! Радостно! Пойми. Ждал! Все ждали! И всегда ждать будем! - смахивает набежавшую слезу, - Вот что я скажу тебе Вилли, и вам, молодой человек, молодой Андрей Сергеевич, надежда наша, без Вилли, без тебя, Вилли, очень, очень...
      Нет тебя и ничего нет. То есть вообще ничего! Пойми. Без вас, молодые львы, нам никак. Скучно. Обреченность какая то.
      Хоть собрал, как говорится, обломки цивилизации, сюда в кунсткамеру свою собрал всё, что смог, всё, что осталось от цивилизации... кстати, ха ха, вот, собственно, и всё, ха ха, что осталось от цивилизации, ха ха, не густо, ха ха... собрал по крупицам. Предметы говорящие, не думайте, всё - говорящие предметы. По ночам говорят, ха ха. Иногда поют. Пила поёт. Жалостливо так. Люблю слушать. Сяду, бывает, ночью... это вот вам, молодой Андрей Сергеевич, для литературы может пригодиться... возьму бутылочку, сяду в уголочке и слушаю. Молодость вспоминаю. Случается, всплакну. Но чаще тоска смертная охватывает. Что в голову приходит? Не было ничего, и не будет уже. Вот, что в голову приходит. Пустое, знаю. Глупость и паралич. Но, наступают такие минуты... с каждым годом всё чаще. И не у меня одного. Со многими такая пандемия. Бывает, не один, бывает со товарищи. Сядем, бывает, ночью, возьмем бутылочку, сядем в уголочке и слушаем. Случается, всплакнем.
      Скучно. То ли по войне тоскуем? Очень. Очень скучно.
      Да разве скучно - то слово? Здесь другое слово нужно, да где же его взять? Без вас мы слова все вскоре позабудем. Без вас, в особенности без тебя, Вилли, простите молодой Андрей Сергеевич, слов не бывает. Дорогой Андрей Сергеевич, рад приветствовать, искренне рад. Не скрою, ждал. Все ждали! - Обращаясь к почтенной публике, - Уж если Вилли Андрея Сергеевича привел, будет дело. Обязательно будет. - Возвращается к Андрею Сергеевичу, - Ты, главное, не тушуйся. Я никогда не тушуюсь, и видишь, какой большой? Как там старик Якоб? Слышал, умер маленько?
      - Пока толком не разобрался.
      - И не разберешься. Никогда не разберешься. Ни за что не разберешься. Другие глаза нужны. Эти - не годятся. Ты еще покуда слепой. Как котенок. Погоди, прозреешь, еще надоест. Чудн"ого здесь много. А ты внимания не обращай. Всё - одно. Повсюду. И там и сям. Чудеса, чудеса. Еще надоест. А ты покуда чаще под ноги смотри. Зазеваешься - промокнешь. Здесь - кругом вода. Я тебе боты добуду. Будешь боты носить?
      Андрей Сергеевич искусственно смеется, - Что то все меня пугают...
      - А ты не бойся. Ничего и никого не бойся. Видишь меня?
      - Вижу.
      - Всё. Больше здесь бояться некого. Все остальные - шелуха рода человеческого. Оболочки. При этом, все, как один - мои друзья. Не приятели, не знакомые - настоящие друзья. Водку вместе пьем. И не только.
      И мы с тобой - шелуха. Не веришь? А ты представь, на что мы будем похожи лет через четыреста. Представил? А ведь это - мы с тобой. Ты, да я. Но ты не расстраивайся. Всё - суета. Главное, чтобы зубы не болели. У тебя зубы не болят?
      - Нет.
      - Это - главное. Согласен? Здесь у многих зубы болят. У большинства. Долголетие и зубная боль. Как тебе сия гремучая смесь? За все платить нужно. Это я знаю, мы все это очень хорошо знаем. Но от этого, видишь ли, как то легче не становится. Так что? зубы у тебя еще не болят? Ах, да, я же уже спрашивал тебя об этом. Память истончается. Здесь у многих память истончается. Близость болот. Я бы даже сказал, наступление болот. Ну, да когда у всех разом память истончается, получается не так заметно. Со стороны, конечно, должно бросаться в глаза. Что скажешь?
      - Что?
      - Беспамятство в глаза бросается?
      - Нет.
      - Врешь. Побаиваешься. Но это не плохо. Страх - не порок, но чувство. Как слух или зрение. Седьмое чувство. Так что там Якоб? Слышал - умер маленько?
      - Не могу сказать с уверенностью.
      - И правильно. Никто ничего не знает. Выходит, умер. Как ни крути - это событие.
      Так почему же он не заходит?
      Ты ему скажи так, скажи, Арон ждет. Умер - не умер, не важно.
      Мы ему лежанку сделаем, хвоя у меня есть, настойку его любимую закажу, нечего дома прятаться.
      Скажи ему, от кого прятаться? Арон тоскует, скажи.
      Без него здесь... Тебе скажу. Вот нет его и ничего нет. Ничего и никого. И ты ему так скажи. Ему будет приятно. От таких слов всегда тепло и покойно.
      Конечно, мертвый человек по гостям ходит редко. Какой смысл? Но нам без него тоскливо. Привыкли к нему. К живому привыкли. Знаешь, какой он живчик был?
      С другой стороны - умер и умер. И ничего особенного. Разве мы без понимания? Сами сколько раз умирали. Тебя как звать то?
      - Андрей.
      - Сами, Андрей, сколько раз умирали! В иной день сюда неотложки одна за другой, одна за другой, так и сновали. Случается, спасут, а нет, так и не спасут, бывало.
      А теперь и не вызываем. Да и нет их уже, неотложек то.
      А на черта они нужны? Умер - умер, не умер - тоже неплохо.
      Все равно к утру все собираемся. И живые и мертвые. Некоторые и ночуют здесь.
      У меня - хорошо. Всё есть, сам видишь. И все есть. Все представлены. Марат, Глеб, Август, Леонид, Алеша, Клавдий, Отто, Сережа, другой Сережа, Теофилл, Миша, Олег, Геннадий, Ростислав, Саид и Николай. Тимофей, Роман. Марк на гармошке играет, когда не спит. А он иногда не спит. Так играет, собака, сердце заходится!
      Хотя, веселья особого нет. Единственное, разве что, разве что Вилли когда заглянет или вот ты пришел, а так веселиться мы не умеем и не любим.
      Материмся себе потихоньку и всё. А что еще надо свободному человеку?
      А Вилли и так каждый день заглядывает.
      И ты приходи. Хочешь - читай, хочешь - пей. Здесь и поспать местечко найдется. Марк специально поспать сюда приходит. Дома его на гармошке играть заставляют, а здесь покойно, спи на здоровье.
      Ничего. Не пропадем, Андрей, не беспокойся. У нас же всё есть. То есть вообще всё.
      Все - мастеровые. Все как один. С нами не пропадешь.
      Знаешь какие мастера? Руки у всех так и зудятся.
      Правда, радости мало, так ее много и не бывает.
      Все равно не пропадем.
      И ты, Андрей - не пропадешь.
      А старого Якоба мы все ждем, все как один. Он знает, что ты здесь?
      - Нет, наверное.
      - Плохо, а то бы уже явился. Я бы его уложил в хвою, настойку его любимую подал бы.
      Значит, ты писатель, Андрей? Писателей люблю. А больше других Шекспира нашего.
      А больше и писателей то нет. Не было покамест. Вот теперь ты появился. Красота.
      Мы здесь все литературу обожаем. Слушаем. Мы литературу слушать любим.
      А ты знаешь, что Шекспир совсем без мата пишет? Как умудряется? И ты без мата пишешь?
      - Стараюсь. В общем то, я еще ничего толком и не написал...
      - Брось скромничать. Тебя Вилли привел?
      - Вилли.
      - Выходит, пишешь. И хорошо пишешь. Думаю, даже лучше всех. Кроме Вилли, разумеется. Вилли все равно лучше всех.
      Мы его жалеем. Все, как один. Так что, ты на него хвост не поднимай. Ни при каких обстоятельствах. Договорились?
      - Договорились.
      - Даже если и лучше напишешь - все равно не поднимай. Договорились?
      - Договорились.
      - Нам, знаешь, по большому счету, одного писаки хватает. С одним то не знаем, что делать.
      Тебя примем как родного. Из уважения к Вилли. Выслушаем. Похвалим. Но ты сильно нос не задирай. И хвоста на Вилли не поднимай. Ни в коем случае. Условились?
      - Условились.
      - Люблю.
      Эй, Вилли, а что, хороший писатель твой Андрей?
      Вилли сияет, предвкушая успех своей затеи, - А вот и не знаю. Хотя знаю, но комментарии свои попридержу покуда. Хочу, чтобы вы сами все услышали, оценили. А не то получится, что я навязываю вам свое мнение.
      - Мы честно скажем. Как есть.
      - Это очень важно. Первое, так сказать, публичное выступление, своего рода показ. Прошу любить и жаловать. Арон, будь другом, водочки почтенной публике подай, и закусить, чем богат.
      Арон в сопровождении черепах отправляется исполнять заказ.
      
      Чем волнуема пивная? Что тревожит Марата, Глеба, Августа, Леонида, Алешу, Клавдия, Отто, Сережу, другого Сережу, Теофилла, Мишу, Олега, Геннадия, Ростислава, Саида и Николая, Тимофея, Романа и других? Чем они живут в отсутствие своих молчаливых невидимых жен?
      Пока Арон в сопровождении черепах исполняет заказ Первого и главного поэта, окунемся в бездонный диалог заложников вечной юности (непечатные слова пропускаются).
      
      - Шагом, говоришь? Шагом не добраться. Ни за что. Тут либо бежать нужно, либо по пластунски. С горбылем в руках.
      - Да, без горбыля делать нечего.
      - Горбыль - это уж как повелось, это - непременно.
      - А вы что, хотели без горбыля? Без горбыля - пустое дело.
      - Знаю тех людей, что пробовали без горбыля. Знал, точнее. Потопли. Все. Без исключения. Может быть, конечно, и не потопли, живут сейчас где нибудь, не знаю. Лишнего врать не буду. Во всяком случае, никто из них не вернулся.
      - А если бы от горбыля не отказались?
      - Так это же совсем другой коленкор
      - Что говорить? С горбылем - другая жизнь, совсем другие возможности.
      - Думаю, с горбылем зробили бы.
      - Зробили бы?
      - С горбылем? зробили бы. Как пить дать. С горбылем все ладится.
      - Славная вещь, этот горбыль.
      - Славная.
      - Тут еще важно, как идти
      - Это - да.
      - Шагом то, пожалуй, и с горбылем не добраться.
      - Без вариантов.
      - Хотя пробовать можно.
      - Но, только с горбылем.
      - Только с горбылем.
      - Только и исключительно.
      - Да.
      - Да.
      
      - И либо бежать. Но очень быстро. Как ветер. Как пуля. Чтобы ноги земли не касались.
      - Так то оно так...
      - А что смущает?
      - Так то оно, конечно, так...
      - Что, что?
      - Ветки мешать будут.
      - Ветки, говоришь?
      - Ветки.
      - Пожалуй, будут мешать.
      - Так что с пробежкой ляпсус получается.
      - Резонно
      - Так, если бы не ветки, туды т их растуды т, можно было бы пробовать.
      - А если на ветки не обращать внимания? Зажмуриться и всё. Как будто и нет их.
      - А что? Нам не привыкать.
      - Зажмуриться, и всё. Лично я в таких ситуациях всегда зажмуриваюсь. Можно сказать, всю жизнь зажмурившись прожил.
      - Все одно, мешать будут.
      - Думаешь?
      - Уверен.
      - Вот, гадость.
      - Да.
      - Признаться, о ветках я как то не подумал.
      - С ветками - просто беда.
      - Еще какая беда!
      - И главное, толку то от них фактически никакого. Помеха одна.
      - Я так думаю, и деревьям они без особенной надобности. Пыль, да хлопоты, и больше ничего.
      - Но листья должны на чем то расти.
      - Могли бы и на стволе расти. Да, зрелище непривычное, кого нибудь, детей малых, например, может напугать или рассмешить, наоборот. Но это - только первое время, а потом, вот увидите, будут говорить - как же это мы сразу не догадались?
      - С реформами завсегда так.
      - Да, но это - потом, когда нибудь. А сейчас то что делать?
      - С ветками - просто беда.
      - Еще какая!
      - А с сучьями? А с кочками?
      - Что?
      - Сучья да кочки забыли?
      - Тьфу ты, сучья же еще!
      - Признаться, о сучьях я как то не подумал.
      - О сучьях завсегда помнить надо.
      - Сучья - это серьезно!
      - Куда серьезнее!
      - Да.
      - Да.
      - Тогда остается один единственный вариант
      - Ну кась?
      - По пластунски.
      - По пластунски?
      - По пластунски.
      - По пластунски.
      - С горбылем?
      - Это уж как повелось
      - А без горбыля - делать нечего. Оно хоть шагом без горбыля не обойтись, хоть по пластунски.
      - Горбыль всегда при себе держать нужно.
      - Еще так говорят - держи горбыль сухим. Слыхал?
      - Не слыхал, но сказано толково.
      - Тупик.
      - Похоже на то.
      
      - Конечно, если постараться, если очень постараться, можно было бы и шагом...
      - Точно.
      - Но как мерить в таком разе?
      - Ну, вот, опять ты со своими замерами!
      - А как же?
      - Это мракобесие - все мерить!
      - А как же?
      - Мракобесие и дурь! Дурь! Дурь!
      - Правда что.
      - Мерим и мерим, и мерим, и мерим. И когда конец этим замерам, туды т растуды т?
      - Правда что.
      - Сколько себя помню, все что нибудь, да мерим.
      - Правда что.
      - А толку?
      - А как без замеров то?!
      - Правда что.
      - Как?!
      - А ведь верно, без замеров - никак.
      - Без замеров всё - путаница и пустота
      - Я бы так сказал. Смысл всего сущего - хороший замер. Я имею в виду правильный, толковый замер.
      - И отчетность.
      - Отчетность - обязательно.
      - Отчет, учет, расчет, перерасчет...
      - Это - обязательно.
      - В первую очередь. Ни в коем случае не забывать!
      - Можно было и не говорить.
      
      - Однако "смысл всего сущего". Надо же? До чего красиво сказано!
      - И умно до чрезвычайности.
      - Слова умного человека.
      - Я бы сказал, слова ученого человека
      - Ученого человека за версту видно. Доводилось мне встречать ученых людей и прежде...
      - Оставь для домашнего пользования.
      - Интереснейшие воспоминания...
      - Для семейного альбома. Сейчас каждая минута на вес золота.
      - Это - да.
      - Да.
      
      - Вообще то хороший замер и правильный замер - не одно и то же.
      - Детали.
      - Соглашусь.
      - Ловля блох.
      - Не спорю
      - Хоть спорьте, хоть не спорьте, хоть глаза друг дружке выклюйте, хоть в поцелуе слейтесь, мерить, все одно, придется.
      - Кому?
      - Нам. Кому же еще?
      - А нам не привыкать.
      - Мерили, мерим и мерить будем!
      - Нам не привыкать.
      - На том стоим.
      - А на том и держится всё, если вдуматься.
      - Что мерить то будем?
      - Решительно все.
      - А как? Каким образом?
      - Известное дело
      - Очень даже не известное. Совсем не известное. Легко сказать, а как именно?
      - А никак. Тут и думать нечего.
      - Пустая болтовня. Чего спорить? Мерить, все - одно, придется.
      - Что мерить будем?
      - Всё. Сказано уже.
      - Бред.
      - Не бред.
      - Нет такой меры, чтобы все мерить.
      - Есть такая мера.
      - Нет.
      - Есть.
      - Нет.
      - Есть. Но нам неведома.
      - А неведома, и нечего о том говорить.
      - Тупик.
      - Еще один.
      - Похоже на то.
      - Куда не ткнись - тупик.
      - Правда ваша.
      - Да что, в самом деле?..
      - Времена такие.
      - Времена - дрянь. Тоскливые времена.
      - Время - тяжкое испытание для всех нас
      - И вновь сказал, что поцелуем одарил. Сперва "смысл всего сущего", теперь ещё это. Это особенно мне понравилось. Но и "смысл" хорош. Так может выражаться исключительно ученый человек. Вы ученый человек?
      - Встречал я на своем веку ученых людей...
      - Опять за свое?
      - Нет никакого времени. Время ваше - чистая афера, и больше ничего.
      - Или грязная.
      - Вот именно.
      - Разве что локтем попробовать? - А почему бы и нет?
      - Голову поднимать придется. А если голову поднять, сам знаешь, что будет.
      - Нет, голову поднимать ни в коем случае нельзя! Ни при каких обстоятельствах!
      - А что будет, если голову поднять?
      - А ты попробуй.
      - Ни в коем случае!
      - Как же тогда?
      - На глазок. Но головы не поднимать.
      - На глазок - не дело
      - А поиначе никак. Либо голову поднимать. Либо - на глазок. Но головы не поднимая. А мерить все же локтем.
      - Что вы, в самом деле? Отлично знаете, не годится все это.
      - Не годится.
      - Болтовня. Пустая болтовня.
      - Должен же существовать способ? Неужто не додумаем?
      - Исчерпались.
      - Да не может такого быть!
      - Говорю тебе, исчерпались.
      - А я говорю, способ есть!
      - Предложи! Знаешь? предложи!
      - А оно мне надо?
      - А оно вообще кому нибудь надо?
      - Так то, кому то да пригодилось бы, конечно.
      - Но не такой ценой, согласись.
      - Да уж. Такой ценой не хотелось бы.
      - Нет, я понимаю, было бы что нибудь такое, этакое, чтобы навсегда, чтобы враз и навсегда, чтобы всем и повсеместно, чтобы как звезда и крест, на весь свет, чтобы счастье всем и... и всё! Вот тогда и за ценой не постояли бы, тогда бы и рубахи долой и душа всмятку, и песня, и подвиг, и знамена через весь Суглоб!
      - В таком то разе - конечно. В таком разе все поднялись бы, просто встали и вышли бы разом!
      - Как один!
      - Точно!
      - Ну, допустим, такого не было никогда и не будет.
      - Было, и не раз.
      - Чтобы разом? Все? Нет, такого, еще не было.
      - Было.
      - Ну, не знаю.
      - А не знаешь, так молчи.
      - А ты мне рот не затыкай!
      - Не буду.
      - Вот вот, рот то не затыкай!
      - Не буду.
      - Много вас умников, и лишь бы рот заткнуть!
      - Не буду.
      - Что вообще происходит, господа?!
      - Тоска и оторопь.
      - Как?
      - Тоска и оторопь. Никакого просвета.
      - Все же мне кажется, ты немного утрируешь.
      - Упадок и кислота.
      - Ну, это куда не шло. Хотя - всё одно.
      - Именно что.
      - А почему так? Почему так? Почему? Вот почему так, а? Почему? Кто нибудь скажет?
      - Немцы.
      - Как?
      - Всё - немцы.
      - Думаешь?
      - Убежден.
      - А телеуты?
      - Телеуты - это понятно, но главное - все же немец.
      - А что? А что? А что, немец?
      - Заметил, сколько их?
      - Телеутов?
      - Немцев.
      - Немцев много не бывает.
      - Бывает.
      - Не знаю, не знаю. Может, все же телеуты?
      - Телеуты позже подтянутся.
      - Не знаю, не знаю.
      
      - А я не могу согласиться. Точнее, я со всем согласен, но согласиться не могу.
      - Предъявляй.
      - Что предъявлять?
      - Аргументы и факты.
      - Как вам будет угодно.
      - Ну, пожалуйста, что же ты?
      - Не спорю, немцев много. Да, немцев среди нас много. Однако же немцы - народ дельный, уважительный, аккуратный.
      Я бы так сказал: с ними, конечно, беда, но без них совсем плохо.
      Я бы так сказал: поболе бы нам немцев то. Тогда и с телеутами не так хлопотно будет.
      - И когда этим заниматься?
      - Каждодневно
      Да, это - нудный, упорный труд. Труд, возможно лишенный перспектив и смысла, но благородный и весьма, весьма перспективный.
      - Слышу речь ученого человека. Речь ученого человека ни с чем не спутаешь...
      - Три месяца уже прошло, как нужно было все замерить, а у нас, как говорится, конь не лежал!
      - Лежал. И сейчас лежит.
      - Я сказал "как говорится".
      - У Арона за пивной. Кажется, ногу подвернул. Орет, пить просит.
      - Так напоили бы его.
      - Поим. Как в прорву, честное слово. Интересно, сколько конь выпить может?
      
      - Мерить нужно, соглашусь. Безотлагательно. Скорее всего - нужно. И скорее всего - безотлагательно.
      - Вопреки всему и, не смотря ни на что.
      - Скорее всего. Но... Вместе с немцем.
      - Это уж как повелось.
      - Непременно с немцем.
      - Это уж как повелось.
      - Стало быть, аккуратно мерить, по существу.
      - А с немцем по другому и не получится.
      - Причем так. Сначала - одно промерить, только потом уже - другое. Так потихонечку, не спеша.
      - Ясное дело.
      - С другой стороны... - Что?
      - То то и оно, что ничего. На поверку то ничего и никак. Мерили уже.
      - И что?
      - Парадокс получается. На поверку то не мы с немцем замерами занимаемся, а он с нами водку жрёт. Что, не так, скажешь?
      - Не совсем так. Я бы даже сказал, совсем не так...
      - Так и только так!
      - Вот, что я вам скажу, други дорогие! Никакого немца нам не надобно! Уж позвольте как нибудь мне самому, мне лично, без немцев, да прочих указчиков и приказчиков, безо всех этих телеутов да прибауток, своим умишкой доскрестись.
      - А где его взять, умишко то?
      Смех
      - Ничего смешного, между прочим, я не сказал. Мысль, между прочим, глубокая.
      - Не утонуть бы.
      Смех.
      - Вам дай волю, вы все осмеете, и себя не пожалеете.
      - Это - точно. Себя в первую очередь не пожалеем.
      
      - А я вот что подумал, братцы. А что, если шагать одной ногой?
      - Как это?
      - Одной ногой шагать, а другая - на месте стоит.
      - Как это?
      - Одна нога - на месте, а другой топаешь. Как будто идешь. На самом деле никуда не идешь, а как будто идешь. Хочешь - влево идешь, хочешь - вправо.
      - Влево лучше ходить. Однозначно.
      - Не знаю, пока не знаю, не могу так сразу.
      - Влево - удобнее.
      - Не факт.
      - Факт.
      - Хорошо, пусть влево. И что?
      - А, собственно, всё
      - Хорошо, предположим, так и сделали. Вот, как задумали, так и сделали. Пошли влево одной ногой. Предположим. Какого эффекта ожидаем, господа?
      - Как заговорил то?
      - Да!
      - Ученый. Сказал - как выстрелил. Просто фейерверк и Везувий! Всего то два слова. И вот уже речь. И мысль. Выстраданная, тщательно сформулированная общедоступная мысль.
      - Сам по себе эффект - нам постольку, поскольку. Мы здесь, в общем то - для поколений.
      - Для чего о о?!
      - Для поколений, для будущего.
      - Скромненько, но со вкусом.
      - И где то будущее? Хотя бы намек, какой никакой, явлен был, огонек бы замаячил или свечку бы кто зажег.
      - Вот вот.
      - И где те поколения?
      - Прибудут, не волнуйся. И телеуты прибудут, и поколения прибудут. Все прибудут, не сомневайся. Вопрос - куда побежим, когда прибудут.
      - Куда укажут, туда и побежим. Нам не привыкать.
      
      - А мне сдается, никто не прибудет. Откуда им взяться здесь?
      - Прибудут, распакуются, разместятся, расположатся, развалятся, разлюли малина, ноги на стол, ходули свои на стол, и давай плевать в потолок. А что не плевать, когда все загодя сделано?
      - Не все.
      - А что не сделано?
      - Замер.
      - Замер произведем. Вот сегодня же и произведем.
      - Если захотим.
      - Это уж как повелось.
      - Не захотим - не произведем.
      - Разумеется.
      - Так что, все ж таки ждать их?
      - Кого?
      - Телеутов?
      - А это - на твое усмотрение.
      - Ну да, ну да.
      - Лично я погружения жду. - Тю!
      - Ничего не тю, рано или поздно погрузимся. Скорее рано, чем поздно, по моим предположениям.
      - Не обязательно
      - Обязательно.
      - И что из того следует?
      - Не могу знать. Не могу и не хочу.
      - По опыту веков, ничего хорошего ждать не приходится.
      - А это, уж извините, как обуться.
      - Все равно.
      - Не скажи.
      - Без разницы.
      - А если сапог на четыре размера больше? Предположим, сапог. Предположим, на четыре размера больше.
      - И на фига такой сапог? Кому в голову придет носить такой сапог?
      - Я говорю, "предположим".
      - По моему разумению в голове сапогу делать нечего.
      Смех.
      - Не нужно смеяться. Вот здесь смеяться не нужно. Не смеяться сейчас нужно, а думать хорошенько.
      - Я о такой то глупости думать отказываюсь. И зачем мне забираться в чужой сапог?
      - Я же не говорю - надень. Я говорю - представь, помечтай.
      - О сапоге?
      - Почему бы и нет?
      - Да у меня отличные сапоги! На кой ляд я буду мечтать о сапоге на четыре размера больше?
      - А если на пять? Опять же предположим.
      - Дурака ты валяешь, что ли? Здесь серьезный разговор. Серьезные люди собрались, серьезный разговор ведем...
      
      - Между прочим, уже шестые сутки пошли, как серьезный разговор ведем.
      - Считал, что ли?
      - Считал.
      - А как считал?
      - С того момента, как Шура Гитлер палец сломал. Вот как только он заорал - тотчас мысль заработала. Сразу же процесс пошел. Мозговой штурм. Главное - палец то сломал Гитлер, а мысль у меня заработала. Я, собственно, и поднял вопрос. А вы все меня поддержали. Вот, с того самого момента и не затыкаемся.
      - Индукция.
      - Физика.
      - Физиология.
      - Главное, о Гитлере, точнее о его пальце все как то сразу забыли.
      - Есть, стало быть, вещи и поважнее.
      - Это уж точно.
      - Выходит, он все таки палец сломал?
      - А ты не знал?
      - Нет. А как сломал?
      - В станке. В станок сунул - и готово.
      - Какой станок?
      - Да здесь же, у Арона. Да вон он на комоде лежит.
      - Это же яйцо.
      - Сам ты яйцо. Станок. Музыкальный.
      - Чудной станок. Что то я его раньше и не видел.
      - Тысячу лет лежит здесь.
      - Не обращал внимания.
      - А что за станок то?
      - Кто его знает? Это у станочников спрашивать надо. А где их взять, станочников то? Мы больше станочников не держим.
      - А какой палец?
      - Указательный. На правой руке.
      - Вот видишь, на правой, не на левой.
      - Эту тему оставим пока.
      - Как скажешь.
      - Жаль. Хороший палец был.
      - Да, редкий палец.
      - А зачем Шура в станок то полез?
      - Инженерия. Понимать надо. Мечта.
      - Мечтатель, туды т, растуды т...
      - Ничего, новый вырастет
      - Вырастет то, может, и вырастет, что, впрочем, весьма сомнительно. Но какой? А ну, как без ногтя?
      - Не исключено.
      - В станок зачем было лезть? Как дитя, честное слово.
      - И где он теперь?
      - Станок?
      - Гитлер.
      - Дома. В бункере своем. Пьет, лечится.
      - Или у Тюленя.
      - Да, да. Скорее всего, у Тюленя.
      - Точно у Тюленя. Пьет, лечится.
      - Слушайте, а чего это он у Тюленя все время торчит?
      - Тюлень его слушает.
      - А мы, что же, его не слушаем?
      - А мы только делаем вид, что слушаем. На самом деле мы никого не слушаем, себя то не слушаем.
      - А Тюлень?
      - А Тюлень слушает. Ему все любопытно. Видел, какие у него глаза?
      - Какие?
      - Одухотворенные.
      - Да, странный человек.
      - Странный - не то слово.
      - Я бы сказал, очень странный человек.
      - Очень странный человек - несчастье в дом.
      - С другой стороны, без странных людей мир был бы шершав и бледен.
      - Золотые слова.
      - Золотые слова.
      
      - Оно, к месту сказать, и Гитлер то - с большими странностями.
      - Да и хрен с ними с обоими.
      - Как раз по теме: два сапога пара.
      - Послушайте, давайте уже остановимся с сапогами. Сил уже нет о них думать. Сколько можно, честное слово?!
      - И то.
      - Хочется мысли оригинальной, творческой. А тут эти сапоги. От них отвязаться решительно нет никакой возможности. Вот вы мне про Гитлера толкуете. Александр Федорович человек заметный, неприятный, но важный, хочется разобраться, давно хочется разобраться, вникнуть в самую его суть, а в голове одни сапоги. Уже и не до Гитлера, хаш с ним, с этим Гитлером, уже попроще бы чего, так нет же и простым мыслям хода нет - сапоги и сапоги, сапоги и сапоги. Сколько можно, честное слово?!
      - И то.
      - О Гитлере ни слова больше. Добро?
      - Добро.
      - Добро.
      - Я старенький старичок, многое повидал. Поверьте, все эти разговоры о Гитлере добром не кончатся.
      - И то.
      - И то.
      
      - Честное слово, рад бы о нем не говорить.
      - И не говори.
      - Уж больно палец жалко.
      - Да, хороший палец был.
      - Что же касается так называемого серьезного разговора, так он начался еще до Гитлера.
      - Думаешь?
      - Уверен.
      - А о чем говорили?
      - О скобах.
      - Точно, о скобах!
      - Точно!
      - Кстати, так ничего и не решили.
      - А вот эта задачка не имеет решения.
      - Согласен.
      - Как и все прочие.
      - Согласен.
      - А почему так, никто не знает?
      - Никто не знает.
      - Гитлер, сука, своим пальцем все карты перепутал.
      - Гитлер карт отродясь не касался, я точно знаю.
      - Может, и не касался, а, может, очень даже касался.
      - Всегда был себе на уме.
      - Навязался на нашу голову.
      - Да оставьте вы его в покое!
      - Ой, ой, пожалел! Нашел, кого жалеть!
      - Между прочим, кто нибудь обратил внимание на его ноги? Нет? Вот у него, аккурат, сапоги на пять размеров больше.
      - Тьфу ты! Опять началось!
      - На четыре.
      - На пять. У меня глаз - алмаз.
      - То то ты водку все время проливаешь.
      - Руки бродят. С устатку
      - Да ладно, нормальные у тебя руки, а в рот попасть не можешь.
      - Засветить?
      - Что?
      - Засветить тебе?
      - Засветить или не засветить, не тебе решать.
      - А кому же?
      - Во всяком случае, не тебе. Есть люди повесомее.
      - Это кто? Это кто же это?
      - Я что то пропустил?
      - Не что то, а кого то.
      - Я кого то пропустил?
      - Неважно.
      
      - Неважно. Слышали? Все слышали? Неважно. Вот - верное слово. Главное слово. Всем словам слово. Неважно, товарищи. Не важ но!
      - Слово, может быть, и верное, да только померить мы, как ни крути, ничего и не сможем. Если даже постараться, если даже поднатужиться.
      - А оно и мерить то нечего.
      - Было бы что мерить, по любому померили бы. Придумали бы как мерить. А когда мерить нечего, оно и мерить то никакого смысла нет.
      - И вновь глубокая мысль.
      
      - Между тем, прошу обратить внимание, окрест ошуюю и одесную бесконечность, господа! Подумать только! Ни конца, ни начала. Красота! Разве, друзья, не красота?
      - А знаешь, как говорят? Знаешь, как говорят? Знаешь, знаешь? Были бы конец, да начало...
      - Да у бабы промеж ног мочало...
      Смех.
      - Удодом пройтись, что ли?
      Смех.
      - А пройдись ка!
      
      - Так будут сегодня прибаутки то, аль нет? Что он там межуется, Шекспир то наш?
      - Цену набивает.
      - Не надо так. Шекспир - хороший человек. Талантливый и очень хороший.
      - А кто сказал, что плохой?
      - Все равно не надо.
      - Надоел он со своими куплетами.
      - Не скажи. Я, бывало, и всплакну. Умеет зацепить за ребрышко.
      - Что умеет, то - умеет!
      - Не знаю. Куплеты - они и есть куплеты.
      - Не скажи...
      - Вишь, вон друга своего привел.
      - А друг то чудной. Обратили внимание?
      - Больной, что ли?
      - Сейчас они выпьют и сами все расскажут. Вообще похож на больного, духовно больного.
      - На вроде Тюленя или Гитлера.
      - Больше Тюленя напоминает. Гитлер - все же другой.
      - А ямочки на щеках?
      - А что, у него тоже ямочки на щеках? я плохо вижу.
      - Дайте очки кто нибудь.
      - Заговором попахивает.
      - Вот - вижу ямочки.
      - Рассмотрел?
      - Рассмотрел.
      - А может быть, он - кондитер?
      - Что о о?
      - Может быть, он кондитер?
      - Нашел кондитера.
      - Насчет кондитера ты хватил, конечно.
      - Или парикмахер?
      - Уж лучше бы ты рыб считал, чем гадать так то.
      - Куда ему?
      - Скажешь, сложная работа?
      - Непосильная.
      - Уж и непосильная!
      - А ты пробовал? Сам то ты пробовал?
      - Пробовал.
      - Ну, и как?
      - Руки мерзнут. И воняют.
      - А ты зачем их в руки то брал?
      Смех.
      - Куплеты им исполнял.
      Смех.
      - Так они же глухие.
      - Не глухие, а немые.
      - Одно без другого не бывает.
      - Бывает.
      - Опасно все это.
      - Не без того.
      - Да.
      - Удодом пройтись, что ли?
      - Уж сколько раз твердили - ждите, ждите. Ну, ждем. А чего ждем?
      - Погружения. Уже сказано.
      - Я серьезно спрашиваю. Что обещают то?
      - Им не до нас покамест.
      - Покупают.
      - Откуда знаешь?
      - Говорили.
      - А что покупают?
      - А всё.
      - А кто говорил?
      - Все говорят.
      - И давно покупают?
      - Сызмальства. Вот, как ходить научились, тут же давай покупать.
      - Вот вам и первопричина.
      - Да.
      - То ли еще будет!
      - А ничего больше не будет.
      - С чего это?
      - Пророчествую.
      - А мы видали и тебя, и твои пророчества.
      - Вольному воля.
      - То то и оно.
      - Да и не наше это дело. Не нашего ума.
      - И то.
      - Наше дело - сторона.
      - И то.
      - Торги - не для нас.
      - Когда нибудь закончатся, поди что?
      - Конечно, закончатся. Но вряд ли.
      - Хоть помечтать.
      - И то.
      - Да.
      - Вот, торги закончатся, и нырнем, наконец.
      - Глубоко нырять то намылился?
      - Все равно, честное слово, все равно. Только бы нырнуть.
      - Между тем, непростое это дело.
      - Кстати, что покупают то? Я так и не понял.
      - Экономический разговор объявляю завершенным.
      - Вопросы остались.
      - Ответов нет
      - Да пусть спрашивает, что ты ему все время рот затыкаешь? Спрашивай, золотенький. Ты что спросить хотел?
      - Что покупают?
      - А кто же их знает?
      - А продают что?
      - И этого никто не знает.
      - И ты не знаешь?
      - Представь себе.
      - Ну, брат, не ожидал от тебя, никак не ожидал!
      - Дурачок ты, золотенький.
      Смех.
      
      - Тут два варианта. Либо удодом пройтись, либо боком.
      - Боком, боком.
      - Уж лучше удодом.
      - Боком, боком.
      - Боком - хорошо.
      - Холеру тебе в бок.
      Смех.
      - А ничего на самом деле не покупают.
      - Глянь ка, прорвало.
      - На самом деле - ничего. Скупили. Все скупили уже. Говорят, что как будто бы для нас покупают, на самом деле, по секрету, ничего не покупают, а только делают вид. Голову нам морочат.
      - Зачем?
      - Чтобы не рыпались.
      - Мы и так не рыпаемся. Кто нибудь здесь рыпается? Нет.
      - На самом деле уже все скупили, продали, скупили и продали.
      - Чистая паранойя.
      - Еще надсмехаются.
      - Да брось ты! Кому ты нужен?
      - Надсмехаются, я тебе говорю.
      - Хорошо. Пусть так. Но ведь тянут понемногу.
      - Что есть, то есть.
      - На самом деле никто не тянет.
      - Тянут, тебе говорю, сам видел.
      - Ну, тянут и тянут. Флаг им и победа. Нам то что с того?
      - Приятно осознавать!
      - Рад за тебя.
      - А тебе неприятно?
      - А у меня, кажется, зуб выболел.
      - Вот именно, что.
      - Зуб, говорю, выболел! Есть ниточка у кого нибудь?
      - Зачем тебе?
      - Зуб выболел.
      - Еще один?
      - Два.
      - Сразу два?
      - Один за другим.
      - Сколько осталось?
      - Четыре.
      - Три.
      - Говорю же, четыре.
      - Три. Не может быть четырех.
      - А коренной что?
      - А нету коренного то.
      - Как нету коренного?
      - Уж год, как нет.
      - Смеешься?
      - Смеюсь.
      Смех.
      
      - Ерунда все. Ерунда, чепуха, бред, шиш, да каёшь, и постное масло, и накаси - выкуси.
      - Эк, ты завернул!
      - А ты - того. Не гони волну то. Волну то не гони.
      - Так не пущают. Обещали пустить, а сами - не пущают. Обидно.
      - Еще раз говорю, не гони волну. Не ровен час, накроет.
      - Иносказание.
      - Обидно.
      - Кому обидно? Тебе обидно? Ему обидно?
      - Обидно.
      - Плохо живешь? А по другому как?
      - Ну, хорошо. Представим себе. Пустят нас. Уже пустили, предположим. А что дальше? Подумал?
      - Ничего.
      - Вот. И сиди, и молчи в тряпочку. Паштеты мажь, пузыри пускай, куплеты слушай. А не хочешь, спать ложись. Но не мешай движению то.
      - Не пойму тебя...
      - И не надо.
      - Стало быть, по пластунски таки, решили?
      - А как по другому?
      - Тогда - всё.
      - Всё, так всё.
      - Порешили?
      - Порешили.
      - Присутствуют, конечно, некоторые сомнения...
      - А ты забудь.
      - Некоторые...
      - Просто забудь.
      - Забыть, что ли?
      - Забыть.
      - Не получается. Вроде бы уже забыл, уже и песню затянул было, а оно все равно лезет.
      - Мне тоже песня не помогает. Все говорят, помогает, а мне - никак не помогает. Что ты будешь делать?
      - Да, с нами кашу не сваришь.
      - Точно.
      - Уж если с кем и варить кашу, так это не с нами. С кем угодно, только не с нами.
      - И то верно.
      - С другой стороны, осуждать нас, предположим, нельзя. Просто подло нас осуждать.
      - Почему это?
      - А ты вспомни, хорошенько вспомни, сколько наших увезли?
      - Вона ты что приплел? И при чем здесь?
      - При том. Все связано. Петелька - крючочек, петелька - крючочек.
      Конца и края нет. Было же? Чего уж скрывать теперь? Было. Слов из песни не выбросишь.
      - Другими стали. Да. Все. До одного. Да.
      - И приплел! А чего удивляться то? Во мне по сей день страх живет. И будет жить, знаю.
      - В игрушечки играем, что ли?
      - Вроде бы люди взрослые. Да только не те уже. А что? Не прав? Что то попутал? или присочинил? Нет, не попутал и не присочинил.
      - Помнить, знаешь, надо. Обязательно помнить надо. А иначе как?
      - И нечего мне тут...
      - А ты, Иван непомнящий, как бы непомнящий, давно постельку то по утрам не сушишь?
      - Ладно, не кипятись!
      - Вообще, эту тему можно было бы и не трогать.
      - В особенности грязными руками. В особенности.
      - Трогать, обязательно трогать, во что бы то ни стало трогать! И только так, и никак иначе!
      - По баланде соскучился?
      - Соскучился!
      - А вот я, откровенно говоря, не скучаю.
      - Я, конечно, тоже не скучаю...
      - А что зяпаешь? Вот они тоже поговорить любили. Очень поговорить любили. Да громко так! И где они теперь?
      - Поезда ждешь?
      - С ума сошел? На кой он мне сдался?
      - Ждешь, знаю.
      - Не жду.
      - Ждешь, сучье вымя! Шуткую, шуткую. Как будто. На самом деле совсем не шуткую.
      - Вообще то поезд - частное дело каждого.
      - Крайне интимная тема, если не сказать больше.
      - Не скажи!..
      - Так, братцы, запахло керосином.
      - А зачем он поезд приплел?
      - Запахло керосином.
      - Давайте еще тюрьму вспомним.
      - А при чем здесь тюрьма? При чем здесь тюрьма?
      - Что, если керосин - обязательно тюрьма?
      - И вафельные полотенца.
      - Обязательно!
      - Не обязательно!
      - Обязательно!
      - Вот, кстати, я так и не могу разобраться. Когда в камеру входишь, и тебе под ноги полотенце бросают, что я должен делать? Мне говорили, но я никак не могу запомнить. Вроде бы и так правильно, и этак. Важный вопрос. Мучает меня. Подскажите, чтобы раз и навсегда. Ночью в холодном поту просыпаюсь. Как вспомню, что не знаю ответа - в холодном поту просыпаюсь. Кто нибудь подскажите, братцы!
      - Все. Тему закрыли! не то перелаемся все тут не за грош.
      - Правда что.
      - Закрыли?
      - Закрыли.
      - Выболел зуб, точно выболел. Эх, некстати!
      - А ведь ты на поезде то катался. Скажешь, нет?
      - Отстань.
      - И к голове ходил.
      - Ходил к голове?
      - Ходил, ходил. И не раз.
      - Не может быть!
      - Я тебе говорю.
      - Да а а!
      - Как она поживает?
      - Не она, а он.
      - Она, она. Нам то баки не завивай. Как поживает? спрашиваю.
      - Замечательно поживает.
      - Какие новые новшества ждать?
      - Никаких.
      - Чем занимается?
      - Думает.
      - И о чем же она думает, позволь полюбопытствовать?
      - Обо всем! До сердечной боли думает! До сердечной боли, между прочим, думает! О нас, дураках, думает!
      Не спит - думает, между прочим!
      Помрет, а думать все равно будет, между прочим!
      - Не помрет.
      - Помрет.
      - Не помрет.
      - Рано или поздно помрет. Вот тогда посмотрим.
      - Посмотрим.
      - Посмотрим тогда.
      - И посмотрим.
      - А о чем, собственно, спор? Думает? Пусть себе думает. Нам то что? Мы живем себе и живем, кто как может. Спокойно живем? Спокойно. Комары не кусают?
      - Кусают.
      - Тихонько кусают.
      - До волдырей.
      - И, вообще то плевали на всех с большой колокольни.
      - Это - да.
      - Думает? И хорошо. И пусть думает.
      - Говорят же, назвалась груздем - полезай в кузов.
      - Назвался.
      - Какая разница?
      - Не скажи.
      - Вот, интересно, как это выглядит?
      - Что именно?
      - Сам процесс. Как он, груздь, забирается туда?
      - Куда?
      - В кузов?
      - Так то - лукошко, дурень.
      - Хоть и лукошко. У груздя же ног нет.
      - Ты на Макара намекаешь, что ли?
      - При чем здесь Макар?
      - А у кого еще ног нет?
      - У груздя. Говорю же - у груздя.
      - Макара не тронь! Макар - герой! Инвалид прогресса!
      - Да вырастут у твоего Макара ноги.
      - Он такой же мой, как и твой.
      - Он - наш, Макар.
      - Доктор сказал, лет через пять отрастут. Сейчас медицина рванула.
      - Куда там?
      - Рванула, говорю.
      - У Гитлера же палец вырос? Без ногтя, но вырос.
      - Ничего еще у Гитлера не выросло. Это мы только предполагаем, что у него вырастет. А, может, вообще ничего не вырастет.
      - У Гитлера, может быть, и не вырастет, а у Макара - вырастет. Макар - герой.
      - А Гитлер - не герой?
      - Гитлер герой?! Ты вообще соображаешь, что говоришь?!
      - Хватит. Вырастут у Макара ноги. У Гитлера палец не вырастет, а у Макара ноги вырастут. И хватит об этом!
      - Вообще то у нас и врачей не осталось.
      - Забудь. Чем такие врачи - лучше вообще без врачей.
      - И то.
      - А без врачей лучше стало. Не заметили?
      - Есть немного.
      - Однако тяжело без ног то грузди собирать.
      - Да Макар и без ног быстрее всех нас бегает!
      - Тяжело, тяжело. И без рук тяжело, и без ног тяжело.
      - Без головы легко.
      Смех.
      - А что, верно подмечено.
      - Что то икорки захотелось.
      - А вот икорка, кстати, мутная пошла.
      - Очень кстати.
      - С фабрикой нелады.
      - Воруют, суки.
      - Кто?
      - Известно кто.
      - Так нет там никого.
      - Никого нет, а все равно воруют.
      - Главное, никто и не замечает, как будто.
      - Замечают, но молчат.
      - Почему молчат?
      - А чего говорить то, когда нет никого?
      - И то верно.
      Смех.
      - Хорошо смеемся.
      - К добру.
      - Точно к добру.
      - Люблю, когда смеемся.
      - А вот сна нет. Главное, раньше, когда бессонница, разные мысли в голову лезли. А теперь и мысли ни одной.
      - Мудрость.
      - Что?
      - Вступаешь в пору мудрости.
      - От мыслей - вред один.
      - Потравили все, сволочи. Вот и мыслей нет.
      - Кто потравил то?
      - Телеуты, кто же еще?
      - Несчастные люди.
      - Чего так?
      - Все у них как то не складывается.
      - А у африканцев складывается?
      - А вот у африканцев как раз складывается.
      - Парадокс.
      - Да какой там парадокс?
      - Жрать нечего, а везение прет.
      - У них то жрать нечего? У африканцев то жрать нечего? Я тебя умоляю!
      - И плодятся как кролики.
      - Как карлики.
      Смех.
      - Умишка то нет совсем, вот и плодятся.
      - А, может быть, как раз наоборот.
      - Что?
      - Ничего.
      - Жалко тебе их, что ли?
      - Никого мне не жалко. Себя мне жалко.
      - А себя чего жалеешь?
      - Да вот, с вами, дураками, время попусту трачу. А мог бы...
      - И что бы ты мог бы?
      - Да что угодно.
      - Ну, что, что?
      - Между тем, на болотах дронта видели.
      - Кто сказал?
      - Не помню уже.
      - А дронт - это кто?
      - Птица вымершая.
      - Вещая?
      - Вещая.
      - Точно птица?
      - Птица - не птица ли, врать не буду. Не знаю.
      - А кто сказал то?
      - Говорю же, не помню. Но сказал.
      - Сам слышал?
      - Не слышал, не говорил бы.
      - Вообще, по хорошему надо осени ждать...
      - Птица. Вымер около ста лет назад...
      - Кто?
      - Да дронт. О дронте же рассуждаем.
      - Вымер?
      - Вчистую.
      - Или вымерла?
      - Вымерла.
      - Или вымер?
      - Не знаю. Но вещает, беса ей в ребро...
      - Ведун?
      - Не исключаю.
      - Все вымрем.
      - Не вымрем.
      - Обязательно вымрем. Без этого - никак. Диалектика.
      - Твою же мать.
      - Аргумент.
      - Да иди ты!
      - Велика ль?
      - Что?
      - Велика ль птичка то?
      - С грузовик, аль меньше?
      - Маленькая пичужка. Была бы с грузовик, выжила бы как нибудь.
      - Не скажи. Крупное скорее погибает.
      - Да ну?
      - Вот те и "да ну".
      - Немочь, кругом немочь одна. Даже бабы измельчали.
      - Не функционируют.
      - Что?
      - Не функционируют, говорю, вот и измельчали.
      - Опять умные разговоры?
      - Аристократы, тра та та...
      - Какие бабы? Какие бабы?
      - Хочу о бабах говорить.
      - Оно тебе надо?
      - Нет.
      - А зачем тогда?
      - Обледенение наблюдаю.
      - Какое еще обледенение?
      - Всеобщее.
      - Глупости все это.
      - Не упиться бы до смерти.
      - Что?
      - Не упиться бы.
      - Не смеши.
      - Штаны подтяни.
      - Без штанов вона как хорошо.
      - Зер гут.
      - По английски говорите, пожалуйста, на худой конец по армянски.
      - Шалава.
      - Зверинец, натурально, зверинец.
      - Шалава, я ее в дом больше не пущу...
      - И этот о бабах. Да вы что, мужики?!
      
      - Пущу - не пущу, прощу - не прощу...
      - Я говорю ему - двести, а он мне - сто...
      - Да хоть тысячу, когда мозгов то уже не осталось.
      - А мозги не тронь. Мозги у нас никто не отнимет!
      - Когда она, осень то обещанная?
      - Еще этого нам не хватало...
      - Осень какая то? Ты чего мелешь, несмышленыш?
      - Несмышленыш? ничего себе несмышленыш...
      - Что в лоб, что по лбу...
      - Купить можно все, но кто здесь что продаст?
      - Опять за свое?
      - Коммерческая жилка, слыхал?
      - Пройдите к бригадиру
      - Слушаюсь!
      - Уши бы отрезал...
      - Нет, эта рыбка - не та рыбка...
      - Шалава...
      - Ша ла ла, оп!
      - Черт бы вас всех побрал...
      - И кто это, с вашего позволения, черт?
      - Не знаю, но слово игривое.
      - Вилы тебе в бок!
      - Вообще то зарезать человека не просто. Если честно
      - Если честно - раз плюнуть.
      - В тюрьму не хочу.
      - Что, поговорить больше не о чем?
      - Опять за старое?
      - Похоже на то.
      - Нальет? не нальет?
      - Нальет, куда денется.
      - Красненькое, кагор, любовь моя.
      - Четыре маленьких, чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж.
      - Суки, суки...
      - Плюнуть и растереть.
      - Полундра!
      - Слышишь?
      - Что?
      - Топот.
      - Какой топот?
      - Копычий топот, топот копыт.
      - Лошади, что ли?
      - Какие лошади? Откуда здесь лошади?
      - Идет, идет... болот, болот...
      Смех.
      - Какие лошади то?
      - Скаковые, какие же?
      - Лошадки, милые, лаковые, не тяжеловозы какие нибудь...
      - Гори оно все синим пламенем...
      - И вечная любовь.
      - Любовь, любовь, какая, к черту, любовь?..
      
      - Господа! Внимание! Птица дронт. Вымер около ста лет назад. Показываю.
      - Отстань, надоел уже!
      - Показываю.
      - Лучше уж удода.
      - Последний раз показываю!
      - Нальет мне кто нибудь или нет?
      - Идет, идет, плывет, плывет.
      - Амба!
      
      Возвращается Арон с черепахами. Подает водку, соленые грузди, ломтики белой рыбы, маринованный лук, что то еще в горшочках, - Кушать подано, господа писатели.
      Шекспир урчит как кот на солнце, - Знаменитое все, Арончик.
      - А как же?
      Вилли обращается к Андрею Сергеевичу, - Ну, что, приступим? Как желаешь? первоначально выпить, а уже потом читать, или наоборот?
      - Я с водки то хмелею.
      - Удивительно точно заметил. Я - тоже.
      Публика смеется.
      - А, может быть, Вилли, сначала ты прочтешь что нибудь из своего?
      - Может быть, но сначала ты.
      Публика смеется.
      Благово осушает целый стакан водки.
      Стон восхищения.
      - Вот, и в голове сразу же зазвенело.
      - Верю, но читать все равно придется.
      - Честное слово, не стоило бы... Но раз уж вы настаиваете...
      Но предупреждаю, это - сырое, написано еще в ранней юности...
      Даже и не рассказ, так черновики... почеркушки...
      Стыдно, честное слово, стыдно представлять такое. Пожалуйста, примите как шутку, анекдот...
      Читаю первый и последний раз, исключительно из уважения к тебе, Вилли. Если бы вот сейчас не выпил, ни за что бы... Словом, из уважения ко всем вам...
      И сразу же забуду, как страшный сон...
      Все, обращаюсь ко всем присутствующим, все, пожалуйста, забудьте тотчас после прочтения... Как страшный сон... Или как неудачный анекдот. Да, пожалуй, как неудачный анекдот. Пожалуй, так будет точнее.
      Шекспир картинно зевает, - очень долгое вступление, дорогой Андрей Сергеевич, очень. Читайте уже.
      Благово в изумлении, - Ты что, Вилли? Что с тобой? Почему читайте? Почему Андрей Сергеевич?
      - Автор на эстраде должен быть чуть выше, чем он есть на самом деле. Чуть над всеми. Статус, так сказать. Своеобразная фора, аванс, понимаешь? Потом мы тебя помидорами закидаем, не сомневайся, обязательно закидаем. А пока - ты настраиваешься, мы - предвкушаем. Так положено. Дошло? Просим, покорнейше просим, Андрей Сергеевич, не томите, будьте ласковы.
      - Статус? Ну, хорошо. - Принимает карикатурную позу чтеца, что вызывает одобрительный ропот в аудитории, - Задумали...
      Шекспир картинно забрасывает ногу на ногу, - Стоп, стоп, стоп. Название, пожалуйста.
      - Что?
      - Вы забыли объявить название.
      - Ты меня экзаменуешь? Складывается впечатление, что ты меня экзаменуешь.
      - С чего ты взял?
      - Сидишь как то так, нога на ногу...
      - Не выдумывай. А название объявите, будьте любезны. Так положено.
      - А нет никакого названия.
      - Так не бывает. Так не должно быть. Без названия все теряет смысл.
      - У тебя такой серьезный вид. Друзья, честное слово, это - почеркушки, шутка. Прошу, не относиться всерьез...
      - Название, дорогой Андрей Сергеевич. Очень просим.
      - Не знаю, я над названием не думал. Анекдот и анекдот... Ну, хорошо, если это так важно... пусть будет... Звери Вавилона.
      - Как?
      - Звери Вавилона.
      - Что это, Вавилон?
      - Древний город.
      - Большой город?
      - Единственный на земле по тем временам. Всеобщая столица.
      - Очень хорошо.
      - Спасибо.
      - Нет, действительно, очень хорошо.
      - Я рад.
      - Есть, правда, некоторые сомнения... но пока рассказ не прочитан, молчок.
      - Можно читать?
      - Все же надо бы прояснить кое что, иначе зреющая проблема будет отвлекать от повествования. Только один вопрос.
      - Пожалуйста.
      - Сомнительно, что в Вавилоне, столичном городе, если верить вашим словам, при свойственном метрополиям скоплении людей, могли вольно обитать звери. Разве что в цирке или зоопарке? Скажите, действие происходит в вавилонском зоопарке?
      - Нет, речь пойдет о совершенно диких животных в естественной среде обитания, которой является весь мир, в том числе и Вавилон. Но не стоит все, что вы найдете в моем рассказе воспринимать буквально. Это - своеобразная аллегория. Нечто наподобие притчи. Хотя до настоящей притчи, конечно не дотягивает.
      - Что же получается? вы предлагаете нам оксюморон?
      - Да.
      - Что да?
      - Вот этот самый... как его?
      - Оксюморон.
      - Да.
      - Спасибо.
      
      Вилли, только что в изящной, как ему кажется, манере уличивший литературного собрата в незнании азов словесности, окидывает зал ястребиным взором победителя. Срывает мысленные аплодисменты общества.
      
      Андрей Сергеевич нисколько не смущен, поскольку не замечает затевающейся игры, - Мне читать или нет?
      - Давно ждем, - снова этот снисходительный взгляд.
      - Итак, я приступаю.
      Дальше возникает совершенно неожиданная, можно сказать, обескураживающая пауза, до краев наполненная виноватой улыбкой автора, - Раньше хорошо помнил. Но, дело в том, что раньше я читал исключительно сам себе. В ванной перед зеркалом. Так что, уж... так что, уж если собьюсь, прошу не судить строго. Что же? Я начинаю.
      Да. Название. Звери Вавилона.
      Задумались звери Вавилона...
      Шекспир пытается выправить положение, - Задумали или задумались? Первый раз вы прочли - задумали.
      И опять простодушие автора одерживает верх. - Можно и так, и этак.
      
      Простодушие или хитрость? Притом отвечает Благово так непринужденно, как будто это вовсе и не испытание, обреченное как минимум на провал, а обыденный разговор с приятелем, где нибудь на остановке, в ожидании трамвая.
      
      Конечно, Вилли вне себя, - Как же так? вы нам задаете два диаметрально разных направления! Пожалейте, уж потрудитесь выбрать что то одно.
      Автор улыбается. Дальше следует изысканная наглость в той же идиотской манере, - А я предупреждал, что могу сбиваться.
      - Сбиваться - это другое, другое! Неужели не понятно?! Здесь два диаметрально разных направления.
      - Я не нарочно, честное слово. - Как невинный пятилетний мальчик, простите, я больше не буду пачкать штанишки.
      
      Ну, что же, мэтру нужно успокаиваться, иначе выскочка одержит чистую победу, да еще и не выдав на поругание вирши.
      
      - Ладно, читайте уже.
      Еще одна коварная пауза, и новый кульбит, - Что то мне расхотелось. Наверное, отложим до следующего раза. Не могу сосредоточиться...
      
      Что и требовалось доказать.
      
      Шекспиру приходится брать извиняющуюся нотку, - Аки красна девица, право слово...
      - Нет, но...
      - Читайте же, читайте. Измучили нас совсем.
      - Ну, хорошо, хорошо. Упреждая возможное... непонимание, что ли... для полной ясности, по ходу чтения я буду делать некоторые комментарии. Мне кажется, так будет лучше.
      Итак, я начинаю.
      Ничего особенного. Так, небольшая историческая зарисовка. Без выводов и морали в конце. Набросок. Еще раз говорю, до притчи не дотягивает. В некоторой степени... может быть, может быть своеобразная пародия... на басню. Без особенной морали.
      Итак, я начинаю.
      Задумались звери Вавилона, отчего они - скорые, сильные, смелые находятся в страхе или в услужении у людей? Чем они - скорые, сильные и смелые хуже?
      А надо сказать, в те времена, при царе Нимроде, в Вавилоне было большое строительство. Возводилась такая башня до небес, так называемая Вавилонская башня. Общая идея, цель, перспективы, ну, и так далее. Возможно, это было, потому что все люди говорили на одном языке. И телеуты и африканцы. Но и звери говорили на одном языке. То есть, друг дружку понимали. Люди - людей, звери - зверей. Но люди зверей не понимали. И звери людей, следовательно, тоже.
      Отвечая на ваш прошлый запрос об ареоле обитания диких животных, сообщаю, что жили они на окраинах. То есть - в центре башня с ее строителями, по окраинам - животные. В страхе и услужении.
      Ситуация, сами понимаете, не устраивала последних. Им было невдомек, как я уже говорил, отчего они - скорые, сильные, смелые находятся в страхе или в услужении у людей? Чем они - скорые, сильные и смелые хуже?
      А надо сказать, звери и животные в те времена жили в полном согласии между собой. И люди жили в полном согласии. Общая идея, и так далее. То есть, звери зверей не поедали. И рыб и птиц не поедали. Питались корешками, да шишками. И тигры, и волки, и лисы. Ну, это - понятно. Одним словом, полное благоденствие.
      Когда то и люди питались корешками, да шишками, но, к моменту настоящего повествования уже освоили охоту и доение. То есть люди стали, простите, хиреть и подгнивать духовно. Так что благородные животные тем более недоумевали, за что такие привилегии двуногим?
      Мало того, само по себе строительство башни до небес - предприятие в нравственном смысле весьма сомнительное. Строительство это являлось своеобразным символом вседозволенности. Остро встал вопрос - если они уже сейчас убивают для пропитания тех, что слабее, что же будет, когда вавилоняне достигнут космических высот? Что и кто ждет их там? И что вавилоняне будут делать с теми, кто встретит их там?
      Ответ напрашивался сам по себе. Будут убивать. Скорее всего, будут убивать. Под предлогом нужды в пропитании. Это понятно.
      Если бы мысль о строительстве башни пришла в голову животным, которые, напоминаю, жили в любви и согласии, можно было бы не беспокоиться за обитателей космических высот, де факто, неведомых существ высшего порядка. Но строительство начали люди.
      Лев, уже тогда избранный царем зверей, подумал, а что, если взяться строить свою башню, пока не поздно? Что, если догнать и перегнать вавилонян? Не изменит ли это установившийся несправедливый порядок вещей? Не образумятся ли люди, когда вспомнят о том, кто на самом деле скор, силен и смел?
      Ну, хорошо. Из чего строить? Вавилоняне делали башню из камней и костей умерших. Но в дело кроме камней можно пустить и стволы деревьев, и ветви, и сырую глину и, простите, навоз. Вот и решена проблема ускорения. Так думал лев.
      Что еще? Руками строить, конечно, проще. Но среди животных руки есть только у обезьян, лемуров, кротов, да крыс. Правда, еще у слонов - хоботы, милое дело. А как строить копытами, рогами да лапами?
      Лиха беда, начало. Приноровятся как нибудь. Так думал лев.
      Ну, что? Нужно собирать сходку. Здесь то все и началось.
      Первым делом лев отправился к собаке. Слабое звено в лесенке Дарвина. Неблагонадежна, но умна. Уже не кошка, но еще не человек. Животное все же. Лучше, конечно, было бы к волку пойти, но волк - точно свой, а собака? вдруг предаст в самый неподходящий момент? Скорее предаст, чем не предаст. А вдруг не предаст? Все же он - царь зверей. Глядишь, одумается псина. Тут уж, либо пан - либо пропал. Ва банк, одним словом. А без собаки как? С собакой, как ни крути, уверенности больше. С собакой - стопроцентная уверенность. Единственное слабое звено в лесенке.
      Пришел, короче говоря. Так и так, говорит, будем строить башню.
      Зачем? спрашивает собака.
      Догнать и перегнать, ну, и так далее.
      Зачем? спрашивает собака.
      Чтобы изменить порядок вещей.
      А ты его устанавливал? спрашивает коварное четвероногое.
      Вопрос кстати справедливый, потому что вавилоняне, в последующем, как покажет история, на этом и погорели.
      Как же зачем? удивляется лев. Вы же сами возмущались, отчего мы - скорые, сильные, смелые находимся в страхе или в услужении у людей? Чем мы - скорые, сильные и смелые хуже?
      Возмущались то, возмущались, отвечает пес, да только кто будет собирать шишки да коренья для моих деточек, когда я буду занят по строительству, для щенят моих кто будет шишки да коренья собирать? Ведь люди потому, строительством занялись, что у них времени уйма. Им не нужно шишки да коренья собирать. Они же как? Под ложечкой защемило, жрать, стало быть, захотелось - убили кого нибудь из наших, наелись до сыта, и весь день свободен. Хочешь - башню строй, хочешь песни пой. Они придумали строить, и пусть их.
      Выходит, чтобы построить башню, нам тоже нужно охотиться? - спрашивает лев.
      Получается, ответствует пес, крупный такой кобель.
      Друг на дружку?
      Получается.
      Надеюсь, равновесие не пострадает?
      Не должно.
      Разрешаю, коли так, сглупил царь.
      Есть, мой генерал, рыкнул пес и в мгновение ока откусил льву голову.
      С этой минуты, безо всякого, заметьте, голосования, человек стал царем зверей.
      
      Сказать, что рассказ Благово произвел впечатление на слушателей - означает не сказать ничего. Бездонная пауза. Следом - овации, слезы, крики браво.
      Плакали все.
      И Арон плакал.
      И огненно бледный Шекспир не мог удержать слез. Мысль о том, что вот именно сейчас хорошо было бы застрелить триумфатора, пришла к нему значительно позже.
      Сам же скромный герой дня, усевшись за рояль, уронил голову на руки и провалился в сон.
      
      ***
      
      У Ивана Ивановича Вагонетова однообразного человека и неспешного служащего был доставшийся по наследству от деда пистолет системы "Вальтер". Иван Иванович хранил смертоносную игрушку в небольшом, обесчещенном следами ремонта сейфе вместе с банкой бесцветных от долгого хранения огурцов, двумя тысячами рублей мелочью, непристойным журналом и карманной расческой. Пистолет был перепеленат клочком замши так, что наружу выглядывал только его хитрый черный нос. О вальтере, разумеется, никто не знал, включая самого Ивана Ивановича, поскольку разглашать страшную тайну кому бы то ни было, включая самого себя, он строго настрого запретил.
      Вы, конечно, догадались, что это - шутка, потому что не может человек запретить себе знать о чем либо, когда он уже об этом знает. Может быть, это лишнее примечание, а, может статься, шутка неудачная, но, знаете, как бывает у литературных людей, когда их несет? Возникнет в воображении ни с того, ни с сего какой нибудь анекдотец, глупейший анекдотец, блин подгорелый, а не анекдотец, грош - цена тому анекдотцу, а вот удержаться и не вставить его нет никакой возможности.
      Так что литературных людей тоже несет. Еще как несет.
      А о трофее в сейфе Иван Иванович, конечно, знал. Знал и холил. Смазывал, в руках лелеял, и все такое. Когда никто не видит, разумеется. Целовал его, случалось. А то, встанет, ловко ноги расставит - чистый агент. В обе руки пистоль возьмет и целится, сощурив правый глаз. Совсем другой человек. Решительный и опасный. Вот что вытворяет с людьми оружие.
      Отсюда и разбой и войны.
      
      В своей конторе Иван Иванович был единственным мужчиной, что, тем не менее, не мешало ему оставаться однообразным человеком и неспешным служащим. Без вальтера, разумеется.
      Каким бы однообразным и неспешным ни был единственный мужчина, уж если он единственный, для трепетного и узорного женского мира, согласитесь, всегда единственным будет. Если даже без сахарного волнения и волооких драм прошел год, и два. Пусть несколько лет прошло, единственный мужчина останется единственным мужчиной. То есть - в цене.
      Ну, а что такое женский мир, вы, наверное, знаете. Пестрый дом. Будуар с лимонным деревцем и амурами. Каждодневные смотрины с пристрастием.
      Намеки, да беседы с подмигиванием и смешки в таком дому обязательны и неизлечимы.
      Смешки, разумеется - амазонкам, гипертония и головная боль, известное дело - Вагонетову.
      Ни амуров по причине врожденной робости, ни головной боли из за страха умереть Иван Иванович не любил. Зато, как я уже докладывал, любил свое оружие. Обожал. Даже не обожал. В определенном смысле Вагонетов считал пистолет частью самое себя, как, например, зубной протез, который бережно опускал перед сном в розовый стакан за шторой. К слову, при этом испытывал детскую радость оттого, что ему (протезу) в воде должно быть хорошо и что вот он (протез) теперь отдыхает, что тоже хорошо, так как за день протезы устают не меньше, чем их владельцы.
      Вообще Иван Иванович находил, что всякий предмет, как и всякая тварь, нуждается в любви и заботе, и что предметы все таки лучше тварей, ибо не требуют ничего и не претендуют ни на что, к власти не рвутся и чужих денег не считают.
      И не лезут со своими разговорами.
      И не судачат по углам.
      И не подсылают уже немолодых располневших купидонов целыми днями липнуть к запотевшим окнам кабинета с тем только, чтобы перехватить на секунду его взгляд и состроить неприличную рожу.
      
      Загадочное событие, послужившее поводом для настоящего рассказа, произошло 15 апреля. Аккурат на Тита Ледолома. За неделю до юбилея нашего героя.
      Во дворе неопрятная весна лепила куличи из птиц и солнца. Ослепительные зайчики затевали в кабинете утреннюю чехарду.
      От насморка не осталось и следа. День обещал быть теплым и ладным. Иван Иванович даже улыбнулся ответственному секретарю Светлане Петровне Колодной, что, подгоняемая собственной глупостью, по обыкновению первой принесла соображения в коллективную копилку пустоты.
      
      Метущиеся мысли Светланы Петровны на первый взгляд касались расписания.
      
      Милый, милый Иван Иванович, я понимаю, что вы устали от всего, и от нас в первую очередь, но и вы должны понять меня. Я практически не спала всю ночь. Думала о расписании. Не могу сказать, что все плохо. Мало того, я ожидала худшего, и расписание можно было бы принять, и согласиться с ним, но, Иван Иванович, дорогой, ведь за каждой строчкой стоит конкретный человек, живой человек, с его планами, семьями, ремонтами и болезнями. Простите за пафос, но за каждой строчкой судьба. При составлении расписания никто об этом не думал. Кто нибудь спросил меня, Людмилу Савельевну, Валентину Гавриловну, Анастасию Ильиничну, Анну Павловну... Антонину, наконец? Не забывайте, Антонина тоже человек. Да, она с неба звезд не хватает, но она несчастна. Несчастна, несчастна! И, поймите правильно, я сейчас не слезы из вас выжимаю и на жалость не давлю. Жалость в наше время - не ходовой товар. Я всего лишь констатирую факты. Конечно, Иван Иванович, вы можете оставить мои слова без внимания, пропустить, как говорится, мимо ушей. Я особенно ни на что не рассчитываю, но вдруг? Вдруг что нибудь теплое и родное проснется в вас? Вдруг чудо произойдет? Почему нет? А что если чудо уже произошло? Предположим сегодня, именно сегодня, вы проснулись и обнаружили, что вы уже новый, то есть совсем новый человек. Скажете, так не бывает? Бывает. Со мной такое случалось. И не раз. И вот сегодня ночью опять произошло. Когда я раз за разом возвращалась к отличному, продуманному, грамотно составленному, но бездушному расписанию. Пожалуйста, подумайте над моими словами, Иван Иванович, и простите мне мою слабость. Как бы то ни было, я женщина. И пожалуйста, не обижайте Антонину. И сами на нее обижайтесь. Она живой и несчастный человек. Антонину, откровенно говоря, мне больше всего жаль. Хотя она плохой работник, никудышный, прямо скажем, работник. Но, по большому счету, это ничего не значит. Потому что, положа руку на сердце, все мы не перетрудились. Положа руку на сердце. Простите, простите меня еще раз.
      
      Светлана Петровна вымучила улыбку и вышла, как то декоративно выбрасывая ноги. Справедливости ради следует заметить, что на сей раз монолог Светланы Петровны был сравнительно недолог, но и этого было достаточно, чтобы зыбкое вдохновение Ивана Ивановича, шикнув, бежало, как молоко. На смену утренней свежести пришло желание соснуть. Хоть полчаса, хоть двадцать минут, хоть пятнадцать минут, хоть десять минут...
      
      Для того чтобы не позволить всевластной лени поработить себя уже в начале рабочего дня, Вагонетов решил вспомнить мамины картофельные котлеты. В детстве мама кормила Ивана Ивановича картофельными котлетами со смородиновым киселем. Ах, какие это были котлеты! Теперь понятно, что за чудо были эти котлеты. В детстве же Иван Иванович их не любил. Ненавидел. Котлеты с киселем были для него мукой нестерпимой. Но вот, прошло много лет, и теперь котлеты с киселем казались ему самым, что ни на есть деликатесом. Всем деликатесам деликатесом. И вполне уместным психотерапевтическим средством.
      Вагонетов сосредоточился. Такие воспоминания лучше всего вызывать при помощи запаха. Какой это был запах? Нет, не получается. А если начать с послевкусия? Пожалуй. Что то такое угадывается. Легкая горчинка, приятная на фоне сладости. Хорошо. Так ли уж хорошо? А вот подай сейчас ему эти самые котлеты? Стал бы он их кушать? Пожалуй. А, может статься, и не стал бы. Нет, все же, начинать следует с запаха. Что за запах? Не тот запах, совсем не тот. Тягучий запах вечерних духов. Откуда? Зачем?
      
      А это - Анна Павловна Люлева. Она материализовалась так неприметно, словно еще с вечера или уже несколько дней существовала здесь и вот теперь, когда Вагонетов попытался вызвать из небытия дорогие сердцу образы, решила, что ее час настал. Неслыханная наглость. Впрочем, он сам виноват в этом. Анна Павловна была единственной коллегой, которой было дозволено обращаться к нему по имени. Когда то где то они вместе учились, или не учились, а состояли в одной компании, или не состояли, а были представлены друг другу по случаю, одним словом...
      
      Ваня, Ванечка, что же ты не бережешь себя? Посмотри, на тебе лица нет. У тебя есть зеркало? Я сейчас принесу тебе зеркало. У тебя что то болит? Только честно. Бессонница? У меня есть чудные таблетки. Послушай, у меня завелся доктор. То есть, он был давно, только я его забыла. А тут, на остановке, смотрю, кто то окликает меня. Какой то толстый мужик. Раз, да два. Думаю, настырный какой! Думаю, что ему надо от меня? Думаю, обознался. Главное, уверенно так окликает. Глядь, Марек Эпштейн. Батюшки светы! А мы с этим самым Мареком в свое время друзья были - не разлей вода. Он столько анекдотов знает! Вот интересно, как люди запоминают анекдоты? Главное, у него все анекдоты про евреев. Знаешь, многие евреи стесняются своей нации. Фамилии меняют. Во всяком случае, так раньше было. Ну, да ты и сам знаешь. Их же преследовали. Слушай, а за что их преследовали? Из за Христа, как думаешь? Но при чем здесь Христос? Тогда ведь церковь вообще запрещена была. И вообще все это придумки. Кому то выгодно. Попахивает заговором наоборот. А ты вообще веришь в заговоры? Теория заговоров, слыхал? А это - заговор наоборот. Мое изобретение. Я вообще изобретательный человек. Развернуться не дают в полный рост. Что скажешь? Я знаю, ты всегда был далек от политики. Я тоже далека от политики, но политика всегда рядом, Ванечка. Так что Христос здесь ни при чем. Ну, да Бог с ним, с Мареком. А зачем я к тебе приходила, не знаешь? Слушай, у меня начались провалы в памяти, а у тебя? Ваня, только честно, это маразм? Ванечка, мы же с тобой не молоды уже. Как же быстро время пролетело! Слушай, ты какой то бледный. Не болеешь? У тебя ничего не случилось? А у меня, Ваня, беда, просто беда. Я же ничего не успеваю. Ванечка, ты должен мне помочь с отчетом. Хорошо, хорошо, не помогай, я вижу, ты не в себе. Справлюсь. Не в первый раз. Здесь, главное - начать. Я уже, было, начала, но что то меня отвлекло. Что то или кто то. Мысли, мысли. Мысли, Ваня, неуправляемы. Слушай, вспомнила. Вот. Давно хотела тебя спросить. Управляемые сновидения. Ты веришь в управляемые сновидения? Вот тебе захотелось увидеть во сне, ну, не знаю, к примеру, котлеты. Вот захотелось тебе котлет, а приготовить некогда, уже надо ложиться спать, завтра рано на работу, и все такое. Ты закрываешь глаза и даешь установку, - Сегодня мне приснятся котлеты. Во сне тоже можно поесть. А почему нет? Или ты думаешь, что все это чушь собачья? Вижу, ты думаешь, что все это чушь собачья. Почему собачья? Не кошачья, например, а собачья? Чем собачки перед нами проштрафились? Не знаешь? Ваня, никакая это не чушь. Ваня, не будь циничным. Что то котлет захотелось. Тебе не хочется котлет? Картофельных? Я понимаю, что тебе не повезло. Уж я то знаю, что такое работать с бабами. Но, Ваня, если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней. А лучше полюби нас. Мы разные, плохие, вздорные, но очень и очень хорошие. Если посмотреть под определенным углом. Ваня, не болей. Тебе бы сейчас соку морковного выпить. Ваня, морковный сок - это нечто! Килограмм, тонна здоровья с одного стакана. Возьми себе за правило. Каждый день. Непременно. В обязательном порядке, Ваня, морковный сок. Один, а лучше два стакана два - три раза в день. Ванечка, ты можешь пожелтеть. Не пугайся. Это - не Боткин. Это - морковный сок. Сделаешь паузу, но потом, непременно, возвращайся. Ваня, проживешь до ста лет, не меньше. Хотел бы ты прожить до ста лет? Вот мне, откровенно говоря, что то не очень хочется. Но я все равно пью морковный сок. Слушай. Держись за стул. У меня собака, когда мы приезжаем на дачу, морковку прямо за хвостик из земли выдергивает и лопает. Вот откуда ей знать про то, что морковка такая полезная? Ничего мы о наших питомцах не знаем. Они же все понимают. Буквально все. Ваня, золотце, ты устал? Вижу, что устал. Слушай, плюнь на все и ступай домой. Знаешь, здоровье дороже! Плюнь и ступай. Мой тебе совет. Ничего здесь без тебя не случится. Потолок на пол не упадет. Заболталась с тобой. У меня же отчет к завтрашнему дню. Как они надоели с этими отчетами! Убегаю.
      
      Из лунной бездны еще недавно дремавшей души по ниточкам нервов к затылку поднимается гул. Еще немного и сливочный день вместе с его планами и постояльцами погаснет. Так занимается головная боль.
      
      Валентине Гавриловне Зачихиной хотелось юбилея начальника. Женщина настолько прониклась темой празднества, что и без того фруктовые щеки ее налились красным вином, и взгляд уже скользил.
      
      Доброго утра, Иван Иванович! С добрым утром, с добрым утром и хорошим днем. Помните? Кто это был? Гордеев? Кажется, Гордеев. Славное было времечко. Гимнастика по утрам. А я до сих пор занимаюсь гимнастикой по утрам. А вы? А вы и прежде гимнастикой не баловались. Угадала? Молчите? Молчите, Иван Иванович? Я молчу, вы молчите. Это - политес? Политес. Признайтесь. Маневры. Права? Не хочется вам юбилея. Не любите вы юбилеев. Ох, как не любите. Юбилеев, торжеств, посиделок, компаний. Только боитесь в этом признаться. Или не боитесь. Откровенно не любите. И не особенно скрываете. Хочется увильнуть, спрятаться. Так? А ведь это не дело. Мы, добрейший Иван Иванович, как бы то ни было - одна семья. А вы - глава той семьи. Сегодня всякой работящей семье не просто. Такие времена. Хотя и раньше было не легче, но праздникам цену знали. Ждали праздников, готовились. Собирали рецепты яств, розыгрышей, подвижных игр, платья шили. Я до сих пор собираю. И платье, вот, шью. Шью сама. Знаете, я все привыкла делать сама. У меня такой принцип, сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится. Шью. А зачем? Надеюсь. А вдруг пригодится? Как думаете, пригодится? Нет ли у нас, в ближайшее время какого нибудь праздника? До Первомая еще далеко. Мне, для того, чтобы платье пошить, целиком, с выкройкой, три дня нужно, не больше. Еще день - чтобы привыкнуть к нему. А Первомай у нас когда? Через две недели Первомай. Да и что это теперь за праздник? Угробили праздник мздоимцы и прохиндеи. И кому могла демонстрация помешать? Да благодаря демонстрации большинство из наших детей на свет появилось. Простите, отвлеклась. Магистральную линию нельзя потерять ни в коем случае. Потому что вы этим тотчас воспользуетесь. Угадала? Вы, Иван Иванович, без обид, великий хитрец и стратег. Просто Мао Цзэдун какой то. Теперь это имя не обидное и к употреблению не опасное. Великий человек был. Так что это вам заслуженный комплимент. А и правда, есть в вашей внешности что то от кормчего. Хорошее слово "кормчий". Но речь не об этом. Итак, Первомай далеко. Какое то событие должно произойти пораньше. Что же это за событие? Не знаете? Напоминаю, я уже принялась шить платье. Так что событие это уже совсем близко. Если честно, так хочется, по простому, по бабьи надеть это платье, напиться, да и плюхнуться кому нибудь на колени. Отчаянно, с размаху. По бабьи так, по простому. Да и расцеловать вас. Простите, вырвалось. Вот уже и слезы. Вы на меня не обращайте внимания, это так, в связи с весной. И не жалейте меня. Я этого не люблю. Вы мне так дороги, Иван Иванович. Да я ради вас в костер бы пошла. Не думайте, что глупая баба признается вам в любви. Нет. Это - другое. Это глубокое уважение на грани страсти. И забота о вас. В каком смысле забота? А вот в каком. Я хочу вас уберечь. Или сберечь? Как правильно? Не важно. Я вас хотела уберечь, и вот от чего, Иван Иванович. Вы с этой женщиной, вы знаете о ком я, вы с ней осторожней. Прошу. Она вас съест и выплюнет. Да, да. Это такая женщина. Вы, конечно, знаете, кого я имею в виду. Она и выпотрошить и отравить может. Запросто. Понимаете, о ком я? Ладно, не будем вокруг да около. Я - об Антонине. Это такая женщина, я бы на вашем месте, от греха подальше, даже на юбилей приглашать ее не стала. Понимаю, она молода, способна взволновать, вот видите, опять слезы. Кстати, по поводу слез. Вы думаете, так просто она льет их каждый день? В ее слезах целый город утопить можно. Нет, Иван Иванович, это дальний прицел. Вы мужчина умный, но и вам с ее коварством справиться будет нелегко. Это, простите, змея очковая. Не больше и не меньше. Самая опасная, напомню, из змей. Притом, у нее совершенно, то есть абсолютно отсутствует вкус. Вот, пожалуйте, легка на помине. Уйду. Не хочу видеть, тем более присутствовать.
      
      Подобием цунами к уже трещащей и осыпающейся от боли келье с крохотным Вагонетовым внутри приближался вселенский плач. Антонина не перестала рыдать, даже когда вплотную приблизилась к Ивану Ивановичу, так что он сумел отметить покрытый белым налетом маленький язычок в топке ее рта. Приблизилась с тем, чтобы бросить ему в лицо скомканный лист, где корявыми размытыми буквами было начертано единственное слово прошу. Приблизилась с тем, чтобы тотчас удалиться, ни на секунду не умолкая.
      
      После у Вагонетова случился некий провал в сознании. Иссиня черный провал, с хороводом мотыльков и едва различимым тирольским пением. Потом, одна за другой, хилые и чужие, стали возвращаться слова и фразы.
      
      Юбилей, прошу, юбилей, сесть, сесть верхом, колени, на колени, прошу, на коленочки, чулки, дырки, чулочки, виноват, Иван Иванович, виноват, Ванечка, ступай, ступай, можно, так можно, Ваня, Ванечка, так можно, так тоже можно, унять, отнять, унять, унять, адмирал, адмирал, можно, так можно, следует, так следует, так и следует...
      
      Ноги совсем не слушались, но Вагонетову все же удалось подняться и подойти к сейфу.
      
      Разумеется, выстрел застал бедных женщин врасплох. Прошло довольно много времени, прежде чем они, гуськом потянулись в кабинет начальника. То, что они увидели, не поддается осмыслению. Самого Ивана Ивановича не было. Зато посреди комнаты, ростом под потолок царствовал кривоногий, с белесым зайчиком в утробе трельяж.
      
      ***
      
      Сам триумф и триумфальное возвращение от Арона представлялось новому гению единым галдящим мутным пятном. Радости величайшего признания Андрей Сергеевич отчего то не испытывал. Что то, точно соринка в глазу мешало ему в полной мере насладиться победой. Хотя наш герой и в пивной то и дело проваливался в сон, этого оказалось недостаточно. Все равно смертельно хотелось поспать. Хоть полчаса, хоть двадцать минут, хоть пятнадцать минут, хоть десять минут...
      Шекспир продолжал кружить голову нашему герою гостеприимством, - Видишь, там, в углу, топчан? Забирайся как в берлогу и дрыхни, сколько хочешь. Ну же, смелее. Добрый топчан.
      Андрей Сергеевич сделал несколько шагов в направлении теплого закутка, уже стал было различать перламутровое мерцание фиалок на ватном одеяле, когда заметил какое то шевеление и отшатнулся, - Что там?
      - Что?
      Андрей Сергеевич спешно вернулся на исходную позицию, - Там что то шевелится.
      Вилли так и покатился со смеху, - Забыл, совсем забыл. Это же Элеонора, совсем забыл про нее.
      - Как Элеонора? какая Элеонора?
      - Элеонора, женщина змея.
      Андрея Сергеевича будто током ударило, - Я боюсь змей. В детстве на моих глазах дядя убил гадюку лопатой, и с тех пор...
      - Не бойся, она не укусит.
      - Знаешь, я собственно укуса не боюсь. Мне ужасно от того как она ползет, шевелится. Даже когда просто лежит без движения...
      - Говорю же, не бойся.
      - Легко сказать...
      - Ты собираешься слушаться меня или нет?
      - А почему я должен тебя слушаться? Вот почему я должен тебя слушаться?
      - Потому, что кончается на у.
      - Послушай, мне спать расхотелось. Правда, правда.
      - А ну ка...
      Вили легонько ладошками толкнул гостя в спину. Андрей Сергеевич почувствовал, как пол под ним проваливается. Ноги сделались невесомыми, окружавшие предметы пошли в пляс, голова закружилась. Тело, потеряв значение, в поисках убежища устремилось в самое себя. Воцарившаяся гигантская воронка бесшумно корежила предметы и запахи, загибая их в полукольца и кольца. Перед тем, как окончательно уснуть, Андрей Сергеевич почувствовал невыносимую жажду.
      Пить, пить, пить...
      
      ***
      
      - Пить, пить...
      - Сейчас, сейчас. Еще минутка, и будет готов, - доносится эхо женского голоса.
      Судя по сопутствующим голосу круглым фарфоровым звукам, источник располагается в невидимой кухонной шахте. Сквозь марево пробуждения проступает окно с наивными шторками в горошек. Не без удовольствия отмечаю, народное. Сердитый угол платяного шкафа с ушастым узлом на голове. Опережая удивление, где я? занимается дурацкая мысль, похоже, у него, у шкафа зуб болит. Где я?
      - Еще минутка и будет готов.
      - Кто?
      - Кофе, солдатик.
      Входит она.
      Фигурка подростка. Ситцевый халатик. Большая алюминиевая кружка. Шелковый кофейный аромат. Смоляные, от того кажущиеся мокрыми волосы собраны в пучок, пара прядей свисает, как бы перечеркивая маленькое лицо с печатью сокрытой порочной привлекательности. Почему порочной? Не знаю. Легкодоступна? Не знаю. Первое впечатление. Говорят, самое верное. Манок. Вот что, в ней живет манок. Хотя, вроде бы ничего особенного на первый взгляд. Только на первый взгляд. Посмотрим, что будет, когда она улыбнется. Однако какой подробный разбор. Что это со мной? Не бывало такого. Манок. Чары. Впалые щеки. Родинка над верней губой. Справа. Нет, слева. Губы чуть припухли. Целовалась? Женщина явно старше меня, но определить насколько совершенно невозможно. Даже специалисту по этой части. Думаю, даже специалисту по этой части. Глаза лунные, усталые. Бесенята спят. Пока спят. Откуда знаю? Знаю и все тут. И что теперь делать? Лежу под толстым одеялом. Голый? Какой я под одеялом? Неужели голый? Потрогать себя неудобно. Она уже здесь. Кофе в постель. Зачем она принесла этот кофе? Я что, болен? Или произошло что то такое, о чем и во сне подумать страшно? Или болен? Господи, да что же я глазами то ее высверливаю? - Почему солдатик?
      Садится на край кровати, протягивает кружку с кипящей лавой, как только она удерживала ее в руках?
      Сажусь, зажав одеяло под мышками.
      Принимаю кружку с кипящей лавой, как только она удерживала ее в руках? Терплю, куда деваться? Что, у нее другой посуды, что ли нет? Однако где я? Почему солдатик?
      - А ты похож на солдатика. Я, таких как ты, много на войне повидала. И вот это пить, пить, пить...
      
      Надо бы, наверное, расспросить ее про войну. Не зря же она упомянула... как то неловко. А что, если она ударится в воспоминания? А она ударится в воспоминания, сердцем чувствую. Получится такая непринужденная беседа, как будто мы тысячу лет знакомы. Уйти будет неловко. А тут, похоже, бежать надо. Я же не помню ничего. Как я здесь оказался? Что делал? Неужели Вилли напоил меня, сукин сын? Да нет, что то не припомню, чтобы я пил. А я выносливый. Пальцы уже не чувствуют ничего, а кружку то держу, не отпускаю.
      
      Все же я удивительный мастер по части нелепых вопросов, - Кружка с войны?
      Смеется, - Кушай кофе то.
      - Спасибо. Еще горячо. А где мы? То есть где я? То есть...
      Смеется, - У меня.
      - А где это?
      - На топчане. Я здесь живу.
      Жернова памяти мало помалу начинают вращаться, - А кто вы?
      - Не помнишь?
      - Ничего не помню.
      - Элеонора. Но уже вчера ты называл меня Элли. Мне нравится Элли. Так звали девочку в "Волшебнике из страны Оз". Ну, что же, позвольте представиться, Элли, женщина змея.
      Видит молнию в моих глазах, улыбается, - Я не опасна. Я не кусала тебя. Ну, может быть, немножечко покусывала, но яда не выпускала, клянусь.
      - Мы, что же?.. мы общались?
      Смеется, - Можно и так сказать.
      - Это исключено.
      - Почему?
      - Это категорически невозможно.
      - Почему?
      - Я бы запомнил.
      - Ты очень устал, солдатик. Заспал, наверное.
      Если я хоть немного разбираюсь в интонациях, а я неплохо разбираюсь в интонациях - не врет. Как же так? - Как же так?
      Женщина змея суровеет (обидел), - Мы не должны были этого делать?
      - Чего?
      - Всего.
      - В каком смысле?
      - Всего того, что бывает между мужчиной и женщиной.
      - Почему?.. ну, почему же?.. очень даже... то есть почему бы и нет?.. а что бывает между мужчиной и женщиной?.. то есть я не это хотел спросить... то есть я отлично знаю, что бывает между мужчиной и женщиной, но... я имел в виду другое...
      - Не волнуйся. Я все знаю. Я понимаю.
      - Что вы знаете?
      - Знаю, что у тебя это - в первый раз.
      - Кто это вам такое сказал?
      - Ты сказал.
      - Нет, это не так... то есть я не мог этого сказать... то есть я, конечно, мог это сказать, но это неправда... то есть это правда, но...
      - Пей кофе то, солдатик.
      - Кто вы?
      - Женщина змея.
      - Ну, какая змея? что значит змея?
      - Самая настоящая. Мой номер в цирке так назывался.
      - Вы циркачка?
      - Была когда то.
      - Да? А я уж подумал, прошу прощения, я, было, подумал, что это в прямом смысле, смешно, конечно, но я так и подумал, мне нужно время, чтобы уловить подлинный смысл, иногда, всегда нужно какое то время, смешно, конечно, точнее, я, конечно, понял сразу, что это переносный смысл, но некоторые сомнения все же оставались, я понял, что смысл заложен переносный, разумеется, разумеется, но совсем другой, нехороший смысл... немного сумбурно, конечно, но, уж как получилось...
      - Ты - молодец, солдатик. Давно таких как ты не встречала. А знаешь, я ведь полюбила тебя, солдатик.
      - Ой, нет, не нужно, пожалуйста. Только не это, пожалуйста. Вы этого не говорили. Пожалуйста. Я не готов...
      Смеется, - Дурачок, я как человечка тебя полюбила.
      - Как человечка?
      - Ну, конечно. Ты - очень хороший.
      - Это не совсем так. Вы меня не знаете.
      - А на другую любовь, солдатик, я, пожалуй, уже не способна.
      - Пожалуйста, не говорите так.
      - Тебе никак жаль меня?
      - Не знаю, нет, просто мне всякий раз становится страшно, если что нибудь, все равно что, или все равно кто умирает или исчезает безвозвратно. Все равно. Вот Кит и Шекспир в один голос говорят, что я здесь навсегда, что я уже никуда не уеду отсюда. И мне страшно. Я даже аппетит потерял. Совсем не курю. Хотя курю. Иные дни много курил. Прежде. Хотя я, наверное, единственный, кто по настоящему стремился сюда. Хотя стремился то я в Гиперборею, а здесь что? Пока не знаю. Но я был уверен, я и сейчас почти уверен, что Суглоб и есть Гиперборея. Ведь Суглоб и есть Гиперборея? Как вы думаете? Вы слыхали про Гиперборею?
      - Нет. Расскажешь мне?
      - Обязательно. Вот только я боюсь, что ошибся. А назад пути уже нет. А что будет, если я ошибся?
      - Ты не мог ошибиться.
      - Вы так думаете?
      - Уверена.
      - А почему вы так думаете?
      - Это у тебя в глазах.
      - Ерунда. Ничего у меня в глазах нет. Только глупость. Я знаю, что глуп. Глупец с амбициями. Но Шекспир поставил меня на место. Вот он - молодец! Он сразу поставил меня на место. Так лучше. Правда, ведь? Лучше, я знаю. Конечно, писать я не брошу. Такие болезни сразу не проходят. Но писать буду меньше и короче. Как же вы не слыхали про Гиперборею? Забавная вы. Говорите, что я хороший. Эх, знали бы вы, какой я на самом деле?! Если бы знали, уверяю, уверяю вас, вы бы и минуты разговаривать со мной не стали.
      Элеонора смеется.
      С ужасом констатирую, что речь моя уже не принадлежит мне, и я ненавижу себя за это, и остановиться нет никакой возможности, - Вот вам пример. Вы открылись мне только что, объявили без обиняков, что к плотской любви не способны. А я то с той самой минуты, как только увидел вас, и до самого мига признания вашего напридумывал себе черт знает что. Совсем другими глазами на вас смотрел... глазами росомахи.
      - Росомахи?
      - Именно так.
      - Это же замечательно.
      - Росомахи - себе на уме. И росомахи - воры. Иногда - убийцы.
      - Ты - вор и убийца? Какая прелесть!
      - Вор! Настоящий вор. Вас хотел украсть.
      - У кого?
      - У вас же. Присвоить себе, подло использовать. Не смейтесь надо мной, прошу...
      - Это же прелесть, как хорошо, солдатик. Ты увидел во мне женщину. Красивую женщину?
      - Да как вы не поймете? Это же самая, что ни на есть похоть.
      - Красивую женщину?
      - Красивую женщину. Поверьте, это - плохо, плохо. Это чудовищно.
      - Дурачок.
      - Дурачок?! А знаете вы, какой вопрос я задал своим товарищам, пусть даже это и собаки, по прибытии в Суглоб?.. не так... знаете какой вопрос я задал своим благородным, чистым, наивным товарищам собакам по прибытии в Суглоб?
      Я спросил у них, есть ли в их городе проститутки?
      Теперь вы можете по достоинству оценить всю степень моего падения.
      
      С этими словами, в полном отчаянии я вскакиваю и, о, ужас! действительно обнаруживаю себя совершенно голым. Достойный финал монолога, ничего не скажешь. Чувствую, как безнадежно краснею. Знаю, что должен немедленно накрыться, укутаться, забраться под одеяло, но, вместо этого остаюсь в оцепенении.
      Готовлюсь к смерти. Судя по тому, как чудовищно колотится сердце, до полного и окончательного его разрыва времени остается с гулькин нос.
      
      Как ни странно, на этот раз Элли не смеется. Наверное, я представляю собой столь жалкое зрелище, что даже несомненный комизм положения не в состоянии хоть как то исправить ситуацию.
      Дальше я умираю. Самым натуральным образом. При этом, будучи коренным суглоблянином, не валюсь, не обрушиваюсь, не падаю, как полагается в таких случаях, но остаюсь в прежнем двусмысленном положении. Потом происходит то, что у метафизиков и парапсихологов называется жизнь после смерти.
      Элли, Элеонора, женщина змея снимает с себя все. Исключительно потому, что умер, не отворачиваюсь, не зажмуриваюсь. Жадно считываю ее взгляд, отчего то серьезный, сосредоточенный, мысленно держу в ладонях ее чуть наклоненную покорную голову, провожу невидимой рукой по ласковым ложбинкам шеи, пью нектар сливовых сосков, вдыхаю серебристую пыльцу тропинки, тянущейся к пупку и ниже, припадаю к отчаянной вспышке над искусным надрезом...
      
      Лежим. Ее голова на моем плече. Дурманящий запах миндаля.
      Что то произошло. Кажется, что я стал другим человеком.
      - Со мной что то произошло.
      - Что?
      - Кажется, что я стал другим человеком.
      - Каким?
      - В голове такая ясность, как будто кто то резкость навел. По моему я стал сильнее. И легкость. Легкость еще. Растерянность прошла. Я же здесь совсем растерялся. Ничего не понимал, что делать не знал.
      - А теперь знаешь?
      - Конкретно - не знаю. Плана, как такового нет. Но чувствую в себе решительность. Странное, ни на что не похожее чувство. Хочу тебе признаться (вот - решительность) прежде бы ни за что не признался, а теперь, кажется, это и не трудно совсем...
      - Признаться в чем?
      - Это у меня в первый раз.
      - Уже не в первый.
      - Ах, да. Но я ничего не помню. А так, чтобы помнить - в первый раз. А у тебя?
      - Что?
      - Ой, прости, что то я опять не то, по моему, ляпнул.
      Смеется, - Мне нравится.
      - Я развратный тип.
      - Нет.
      - Я - испорченный развратный тип. Мне теперь, по хорошему, нужно научиться уходить в запои и играть в карты на деньги. В очко.
      - Обижаешь меня.
      - Ой, прости! Я не это, я не тебя, я не нас с тобой, не то, что случилось, имел в виду. То, что случилось - это очень хорошо случилось, это - счастье, что случилось. Я - другое, о другом, совсем другое имел в виду. Сейчас, сейчас, ты поймешь. Вот. Только не смейся. Это может показаться хохмой, но на самом деле все очень серьезно. Вот, послушай. Знаешь, какой вопрос я задал своим товарищам, я с собаками в товарищах, так вот, знаешь первое, о чем я их спросил по прибытии в Суглоб? Я спросил, есть ли здесь проститутки? Можешь себе представить?
      - И что они ответили?
      - Кто?
      - Собаки.
      - Ты и представить себе не можешь, ой, такие умницы! В них столько такта. Да, собаки - это не люди. Я попросил у Кита, Кит - это мой дед, я попросил у него разрешения расселить их у него, то есть у нас, если я останусь жить у него.
      - Так что они ответили то?
      - Кто?
      - Собаки.
      - Ничего.
      - Видишь, мы еще знакомы не были, а ты уже думал обо мне.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ты же меня искал?
      - Нет, я искал проституток. Точнее, я их не искал, я только спросил. Дело в том, что в поезде, по пути в Суглоб, я познакомился с одним человеком, удивительной судьбы литературным человеком, по моему, он болен или очень очень несчастлив, одним словом, он рассказывал мне всякое такое, про жизнь, но, в основном, про проституток. Он с ними знаком, и они произвели на него неизгладимое впечатление... подожди...
      - Что случилось?
      - Что ты имела в виду, когда сказала, что я тебя искал? Подожди? Как я мог тебя искать? Где искал? На вокзале? Подожди, когда я спросил у товарищей собак о том... подожди... ты хочешь сказать?..
      Смеется, - Ну?
      - Ты хочешь сказать?..
      - Ну же!
      - Ты хочешь сказать, что ты?..
      - Смелее.
      - Не могу. Язык не поворачивается.
      - А на вокзале повернулся?
      - Так ты...
      - Во всяком случае, других проституток я здесь не знаю.
      Умираю еще раз. Теперь уже лежа. Так что со стороны и не поймешь, суглоблянин я или какой нибудь ростовчанин. Умер и умер себе человек. А жив он или нет - понять нет никакой возможности.
      
      Сидим за столом. У меня разыгрался зверский аппетит и я, со свойственной мне новому решительностью, пожираю курицу. В голове крутится слово жрец. Меня всегда интересовал вопрос, связано ли как то слово жрец со словом жратва.
      Женщина змея наблюдает за моей трапезой. Сама к пище не прикасается. Мне отчего то кажется, что она испытывает к курице отвращение.
      
      Лежу, крестообразно сложив руки поверх одеяла.
      Женщина змея, спиной ко мне, курит у окна, - Вообще я здесь родилась. Но еще маленькой меня увезли в Казахстан, потом Москва... одним словом, Суглоба я совсем не помнила. Вроде бы у меня здесь даже родственники какие то имеются, аж в пяти поколениях, но кто они, не знаю, да и, откровенно говоря, знать не особенно желаю.
      А оказались мы здесь случайно. Ехали в Ужанск и заблудились. У нас лошадки, обозы. Знаешь, какие у нас лошадки! А одна, Звездочка, так та - с крыльями. Но не пегас. Крылья маленькие такие, мягкие, как у бабочки. Не летающие. Видел когда нибудь лошадей с крыльями?
      Чудом в болотах не увязли. Как мы могли заблудиться? ума не приложу. Знать, Господу угодно было.
      Ну, что? Начали давать представления. Народ пошел. День, два, неделя. Директор счастлив. Артисты - на высоте блаженства. Публика ходит, правда, одни и те же, но ходят. Разумеется, шикарная касса.
      Никак не могли найти объяснения этому феномену. Это сейчас для меня не секрет. Они же веселье обожают. Для них праздники - как воздух. А веселья нет. Изо дня в день, из года в год ничего не происходит. Никто не женится, никто не умирает. Какой нибудь чудак, случается, раз в год, покончит с собой, но это, как говорится, в правилах игры. Все надоели друг другу смертельно. Мужчины - женщинам, женщины - мужчинам. А также мужчины - мужчинам и женщины - женщинам. Деток, как ты, наверное, уже убедился, здесь нет. Бессмертие, солдатик - как чемодан без ручки, и выбросить жалко... знаешь такую присказку? А люди, хоть смертные, хоть бессмертные, повсюду одинаковы.
      Вот. Однажды и мы надоели, продержались недели две по моему. Надо бы сматывать удочки, а у половины труппы запой. Торчим здесь еще неделю, и еще неделю. Уже очень хочется ехать куда нибудь. На воздух хочется. Вот.
      Ну, слава Богу, гроза миновала, можно трогаться. Тем временем, представь себе, узнаю, что беременна. Иду к директору. Падаю на колени. Так и так, дескать, так то и так то. Но где там? У нас с этим строго, - Я тебя предупреждал? Я тебя сколько раз предупреждал?! Сука он. Ненавижу! Аборт делать я категорически отказалась. Стало быть, меня выгнали. Словом, цирк уехал, а я осталась.
      Ребеночек, чего и следовало ожидать, родился мертвым. Хотя акушеры здесь хорошие. Как ни странно, акушеры здесь очень хорошие, добрые. Понятно, стосковались по работе.
      Значится так. Денег я у своих кавалеров не просила. Они сами совали. Ты же знаешь, сколько здесь денег. Но, каюсь, деньги брала. Собирала, копила. Очень, знаешь, надеялась, что уеду отсюда. Сейчас уже не надеюсь. Планирую жить вечно, чего и тебе желаю. А тоска - это от самого человека зависит. Занятие, знаешь ли, всегда можно найти.
      А мужики здесь есть очень даже неплохие. Хорошие мужики встречаются, интересные. Но больше всех ты мне, солдатик, полюбился. У меня, видишь ли, чувства разные, коленца души, так сказать, еще сохранились немного. Хоть я и проститутка. Вот я тебе все, как на духу выложила. Ты не уснул часом?
      - Нет.
      - Ты плачешь, что ли?
      Подлый ком в горле разрастается, - Мане, факел, фарес.
      - Что?
      - Ко мне иногда приходят новые слова. Я изучаю их.
      - Ты - писатель?
      - Начинающий литературный человек.
      Элли подходит ко мне, гладит волосы, целует в щеку. От этого плачется еще больше, - Я теперь снова не знаю, что делать. Только что... ведь только что я был сильным, а теперь снова слабый. Я - слабый, понимаешь? Совсем совсем не знаю, что делать. Не нужно было есть эту курицу. Она душит меня...
      
      Вваливается хмельной Шекспир, - Чем это моя курочка не угодила? Я вас спрашиваю, Благово junior! Извольте ответить за свои слова!
      Кричу так, как будто это не я, а кто то другой кричит, голос совсем чужой, какой то пузырящийся и, вместе с тем, визгливый - Как же?! как можно?! как ты мог войти?!
      - Я не уходил никуда. Я здесь живу, братишка! Жизнь - колода, карту вынь!
      Нравится? Нравится?!
      Жизнь - колода, карту вынь!
      Здесь все мое, понимаешь? Все!
      И топчан мой, и подушка моя, и змея - моя! А ты - кто таков будешь? Кто ты есть такой? Откуда ты взялся? Ходишь, ходишь, и ходишь, и ходишь. Что ты все ходишь? Вынюхиваешь? Что вынюхиваешь?! Да тебя не подослали ли? Подослали? Кто тебя послал, говори?! И что тебе здесь нужно?! Зачем ты явился? Не знаешь? Я не знаю, ты не знаешь. Кто же, в таком случае знает? Никто? Смеешься? А а, ты ради смеха к нам явился. Смеяться, посмеяться, надсмеяться. Смеяться? Посмеяться над нами? Так и есть. Похоже, так и есть. Ну, что же, я не возражаю. Мне, видишь ли, все равно. И всем здесь все равно. Нам, видишь ли, ни до чего дела нет.
      Мы, видишь ли, страна чудаков. Вот такая страна чудаков.
      Мы, видишь ли, еще забавнее тебя.
      А а, тебе того и надо? Что, там, у тебя дома, плохо, да? плохо, плохо?
      Где, кстати, твой дом? Нет дома? Уже нет? Нет больше дома?
      А был? Конечно, был. Точно был. Что? дома заклевали, да?
      А ты - молодец! Знаешь, что я тебе скажу? Ты - молодец! Не ожидал? Умница! Правильно, что сбежал. Я бы сам сбежал, только мне некуда. И правильно, что пришел к нам. Здесь то тебя никто не тронет. Здесь можешь чувствовать себя в безопасности. Здесь можно все. Хохотать можно, кренделя выписывать можно, на голове ходить можно, гадить где придется можно. Свобода, братишка! Разлюли свобода! Исключительно для тебя. В особенности и исключительно для тебя, особо дорогого гостя.
      При этом можешь чувствовать себя в полной безопасности.
      Мог бы чувствовать себя в безопасности, когда бы добрые намерения имел. Когда бы с открытым сердцем к нам пришел. Как мы и предполагали. Предполагали - придет новый человек, с открытым сердцем. Поддержит, посоветует, направит.
      Оказалось, нет нового человека. А есть такой не очень, мягко говоря, новый, прямо скажем, с душком, то есть не очень чистоплотный человечек, коих мы, можешь мне верить, видели - перевидели. Сомневаешься? Думаешь, ты - один такой? Уникум, думаешь? Ошибаешься. Ошибаешься и заблуждаешься. Ошибаешься, заблуждаешься и в омут погружаешься.
      Писатель, говоришь? Учитель жизни, говоришь?
      Добро пожаловать, писатель! Но помни, настанет час, когда и на тебя свой писатель найдется.
      Посмеяться явился? Над убогими посмеяться? Смешной человечек прибыл посмеяться над еще более смешными человечками. Ура!
      А, может быть, и не посмеяться вовсе, может быть тебе велено погубить здесь всё?
      Кто велел? Отвечай! Сам бы ты до такого не додумался. Не скажешь? Молчать будешь? Вижу, молчать будешь. Да и хрен с тобой! Ибо... ибо напрасный труд! Вот тебе! Напрасный труд! Здесь и так уже все погибло! И сами мы погибли! Но и ты погиб, не думай.
      Почему?
      Открыть секрет?
      На ушко. Нас бессмертие убило, понимаешь?
      На ушко. Жизнь, в смысле настоящая жизнь и бессмертие не сов мес ти мы. Ха ха ха! Вот такой парадокс, ха ха ха!
      Понял?
      Все понял?
      Распадаемся на атомы. И ты уже распадаешься, ха ха ха!
      А как ты хотел? Нырнуть в грязь и не замараться? Так не бывает, дружочек.
      Здесь тебе тупик и потолок. Здесь тебе Сахара со змеей и холерный барак. Проза, проза, проза, тьфу, гадость.
      Да, звезд не считаем. Скобы считаем, черепах считаем, стулья считаем, что еще? да все считаем. Мерим все, если обратил внимание. Опять же, стишки крапаем, правда твоя, никудышные стишки, но нам - в самый раз. Много ли убогим нужно. Два слова связал складно, и довольно. А большее - нам уже не понять, на большее нас уже не хватает. Времени нет, видишь как получается, с одной стороны - бессмертие, читай, бесконечность. С другой стороны, времени вечно не хватает. Вот тебе - еще один парадокс. Зажимай пальцы или записывай. Ты же - писатель? Писатель? Или бумагомаратель? Или просто пачкун? Пачкун Андрюша.
      Писатель, знаю, писатель. Это из меня по причине зависти всякое такое льется. Или нет? Сам как думаешь?
      Зависть, конечно, зависть. У нас стишки попроще. Куплеты у нас, колыбельные куплеты. Такие то куплеты перед смертью хорошо читать. Не занимают много времени.
      Как же ты можешь, junior?! Тебе же талант дан, как ты можешь?! Совесть у тебя есть?!
      Кому я это говорю?! И что это - совесть? Можно ли ее пощупать, взвесить, измерить? Условность, больше ничего.
      Условность, говоришь? А знаешь, может быть, ты и прав.
      Правильно, что смеешься над нами. Нужно, нужно смеяться. Из последних сил, через не хочу. Мы уже не можем. Сил не осталось. Совсем не осталось сил. Хотели у тебя немного позаимствовать, а ты видишь, кем оказался?
      Нет, правда, кто ты, скажи? Ну, скажи, любопытство душит как жаба. Умилостивись, накорми душу.
      Прости, ошибся адресом.
      Устали, понимаешь, очень устали. Считать, мерить, ходить, спать, думать устали.
      Вода капает и капает. Но мы же не вода. И не революционеры какие нибудь. Да, что то якобинское в нас просматривается, в особенности в профиль. Вот, кстати, тебе полезно будет. Понаблюдай, сличи с гравюрами. Желательно, конечно, чтобы гравюры были цветными. У нас богатая библиотека была, но мы все сожгли. Точнее один человек сжег. Сволочь какая то. Впрочем, нет, что это я на себя наговариваю? другие тоже поучаствовали. Но та сволочь была первой. Игривая такая сволочь. Конёк - Горбунёк, мать его. Но если говорить серьезно, а, на мой взгляд, время для серьезного разговора уже давно настало, мы - не революционеры.
      И не ежи, сухие листья не собираем.
      А что ты, собственно, имеешь против ежей? Вот, кстати, они довольно успешно с гадюками борются. А ты с гадюкой сошелся, и сам гадюкой стал. Да ты и был гадюкой, только обличие юродивого принял. Нет? Показалось?
      Показалось.
      Скверное настроение с утра. Не с той ноги встал, наверное.
      Стал гадюкой. Зачем? как зачем? Чтобы вкрасться, прокрасться, вкрасться. Ага! В самую точку попал!
      Ведун сказал, ведун говорил... Что говорил, какой ведун? Не понять. Стали очень плохо, невнятно изъясняться. Какая то каша вместо слов. Винегрет. Мысли проистекают не последовательно, а скачками какими то. Порой складывается впечатление, что все мы здесь разом заболели сифилисом головного мозга. Хотя это не так, потому что сифилиса, во первых, здесь отродясь не было, а, во вторых, ему решительно неоткуда взяться. Решительно неоткуда.
      А историю ты там, у Арона, дерьмовую рассказал. Злую историю, не обижайся. На самом деле и люди, и животные не так уж плохи. Много лучше, чем нежели ты представил. Ежа видел? Ежика? Милейшее создание. А черепаха - вообще произведение искусства. И люди, в особенности, спящие... наблюдал спящих? Была у тебя бессонница? Вообще у тебя когда нибудь бессонница случается? Нет?!
      Нет и нет. Мне то какое дело?
      И рассказал ты эту историю плохо.
      Не верь, не слушай меня.
      И прости, если можешь.
      Люби змею, она хорошая женщина.
      Жизнь - колода, карту вынь! Жизнь - колода, карту вынь! Жизнь - колода, карту вынь!
      
      Во время шекспирова монолога гараж наполняется уже знакомыми завсегдатаями пивной. Они смеются, курят, шумят, смеются, курят, смеются, шумят...
      - Ведун сказал...
      - Вещая птица...
      - По хорошему надо осени ждать...
      - Птица дронт. Вымер около ста лет назад...
      - Или вымерла?
      - Вымерла.
      - Или вымер?
      - Вещает, беса ей в ребро...
      - Немочь, кругом немочь одна...
      - Какие бабы? Какие бабы? Оно тебе надо?
      - Обледенение.
      - Глупости все это.
      - Не упиться бы до смерти.
      - Что?
      - Не упиться бы.
      - Не смеши.
      - Штаны подтяни.
      - Без штанов вона как хорошо.
      - Зер гут.
      - По английски говорите, пожалуйста, на худой конец по армянски.
      - Шалава.
      - Зверинец, натурально, зверинец.
      - Шалава, я ее в дом больше не пущу...
      - Пущу - не пущу, прощу - не прощу...
      - Я говорю ему - двести, а он мне - сто...
      - Когда она, эта осень то?..
      - Еще этого нам не хватало...
      - Несмышленыш, ничего себе несмышленыш...
      - Что в лоб, что по лбу...
      - Купить можно все, но кто здесь что продаст?..
      - Уши бы отрезал...
      - Нет, эта рыбка - не та рыбка...
      - Шалава...
      - Ша ла ла, оп!
      - Черт бы вас всех побрал...
      - Вообще то зарезать человека не просто.
      - Кто его спрашивал? Кого он спрашивал?
      - Нальет, не нальет...
      - Четыре маленьких, чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж.
      - Суки, суки...
      - Плюнуть и растереть.
      - Полундра!
      - Лошади. Какие лошади? Откуда здесь лошади?
      - Идет, идет... болот, болот...
      - Скаковые лошадки, не тяжеловозы какие нибудь...
      - Гори оно все синим пламенем...
      - Любовь, любовь, какая, к черту, любовь?..
      - Господа! Птица дронт. Вымер около ста лет назад. Показываю.
      - Нальет мне кто нибудь или нет?
      - Идет, идет, плывет, плывет.
      - Амба!
      
      Я уже давно пребываю в каком то предобморочном оцепенении. Элли по прежнему подле меня. Пытается перекричать суконную ораву, - Успокойся, солдатик. Ничего не бойся. И не расстраивайся. Вилли пьян. Он завтра и не вспомнит ничего. Не бойся. Все будет хорошо. Мы гости здесь, забыл? Нас Вили приютил, забыл? Нужно потерпеть. Надо терпеть. А как ты хотел? И успокойся, пожалуйста. Мы им совершенно не интересны.
      
      Собираю все, что остались во мне силы, вслед за Элли кричу, как могу, свой голос почти не слышу, - Что вы делаете?! Мы не одеты! Стыдно же, господи! Разве можно так? Разве вы не видите, мы не одеты?!
      
      Дальше - черная тяжелая пелена.
      Не помню, как под улюлюканье и свист, в неглиже, я выскочил из гаража.
      Не знаю, как долго бежал, к изумлению встречных суглоблян сотрясая воздух не то рычанием, не то рыданиями!
      Дальше ничего не помню.
      Помню уже жирафа на Скучной площади. Я буквально налетел на него. О, этот исполин мог привести в чувство кого угодно! Покрыт толстым слоем сухой грязи, он стоял, широко расставив литые ноги. Его голова располагалась высоко в облаках. Я никогда не догадался бы, что это было, если бы жираф не склонился надо мной. Низко. Голова к голове.
      
      И тогда я увидел его глаза.
      Мы смотрели друг в друга.
      Я увидел его глаза.
      На фоне мертвенной корки огромные, влажные, исполненные непогоды и боли.
      
      - Как он переживет зиму? - подумал я.
      - С ним уже не так стыдно быть голым, - подумал я.
      - Что теперь делать? - подумал я.
      
      ***
      
      Изволите видеть, страсти накаляются.
      
      ***
      
      Для нескольких посвященных, тот факт, что улитки являются представителями высокоразвитой инопланетной цивилизации, является непреложной истиной. Вычислить, когда именно дивные создания, даже видом своим напоминающие космонавтов в скафандрах, прибыли на Землю пока не представляется возможным. Также не удается найти сколько нибудь внятного объяснения тому обстоятельству, что пришельцы, располагающие потрясающим арсеналом знаний и умений, в новых диких условиях оказались совершенно беззащитными и беспомощными.
      С легкой руки умника, имя которого, пожалуй, и в энциклопедии не сыскать, инопланетяне были причислены к классу брюхоногих, в связи с чем какие бы то ни было надежды на контакт, суливший человечеству прорыв и процветание, были уничтожены еще до их появления. Вернуться домой улитки не могли, поскольку корабль их при посадке разлетелся на кусочки, напоминающие осколки пивной бутылки темного стекла, и восстановлению не подлежал.
      
      Улыбчивый белокурый мальчуган Витя Тяпов, девятнадцати лет, олигофрен, обитал в психиатрическом доме интернате "Бежин луг". Природа наградила Витю недюжинной силой и выносливостью. Персонал интерната нередко собирался у мутных окон лоснящегося от солнца коридора, чтобы восхищенно наблюдать, когда, переливаясь жемчужными мышцами, юноша вскапывал огород. Он вообще охотно брался за любую тяжелую работу и выполнял ее с какой то особой былинной удалью. Сестры и санитарочки обожали своего постояльца за добрый нрав и часто приносили ему из дома яблочки, да бараночки.
      
      По иронии судьбы Витиным любимым занятием было собирание бутылочных осколков темного стекла.
      По иронии судьбы Витиным другом, пожалуй, единственным настоящим другом, была улитка Юлия.
      
      Правда, был у него еще один, скажем так, необычный друг, золотистым басом и полнотой вполне оправдывающий свою фамилию полковник авиации, сотрудник отдела по подготовке космонавтов Павел Павлович Громыхайло, но виделись они редко, а потому назвать офицера настоящим другом было бы преувеличением. Громыхайло появился в жизни нашего героя в связи с тем, что его отдел шефствовал над интернатом. Павла Павловича поразило в мальчике поразительное внешнее сходство с Юрием Гагариным, а также то, что на вопрос кем бы тот хотел стать, Виталий четко рапортовал - космонавтом. Участвовать в инсценировке пошлого анекдота своего пациента научил злой и неопрятный доктор Золотаркин, проработавший меньше года и уволенный, ко всеобщей радости пациентов и медицинского персонала, не то по причине психического расстройства, не то вследствие беспробудного пьянства.
      Уместно заметить, что после коротких встреч мальчика и полковника, последний нередко говаривал, предварительно тяжело вздохнув, - Эх, мне бы такого парня. И в его интонациях не читалась ирония.
      
      Юлия жила в баночке с капустным листом. Это была талантливая изобретательная улитка, которая в лучшие времена, могла бы стать большим ученым или коммерсантом. Как и все улитки, она мечтала о возвращении на родину. Однако если чаяния ее сородичей носили несерьезный, романтический характер, Юлия пыталась найти практическое решение проблемы. Разные, подчас нелепые и несбыточные мысли рождались в ее круглой умной головке. От большинства из них она решительно отказывалась сразу же. Но вот одна, связанная с новым хозяином - другом, не смотря на очевидную витиеватость, интуитивно показалась ей выполнимой.
      План улитки заключался в следующем. Она, оставшись невредимой, проникает в мальчика. Посредством определенных, хорошо известных улиткам манипуляций становится его новой, однозначно гениальной сущностью, затем, вместе с ним, точнее будет сказать в нем, добирается до космической станции, а там, как говорится, и карты в руки. Абсолютно авантюрный, содержащий множество рисков план. Но что делать, когда ее соплеменники за тысячи лет так и не смогли придумать чего нибудь стоящего?
      
      Виталий понимал речь людей и улитки, мог составлять простые фразы, но вслух произносил только отдельные слова. В остальном от него исходило нечленораздельное мычание вперемешку с гортанными звуками судорожно сглатываемой слюны.
      Его диалоги с Юлией выглядели приблизительно так.
      Виталий приветствует Юлию, - Алоа!
      - Здравствуй, мальчик, здравствуй, мой хороший.
      - Мамочка, мама.
      - Ты сегодня славно поработал.
      - Молодец.
      - Чем тебя кормили на ужин?
      - Виталька. Молодец.
      - Вкусно было?
      - Алоа.
      - Устал, наверное?
      - Мама, мамочка.
      - Растешь. Тебе мяса побольше нужно есть.
      - Виталька.
      - Ты настоящий друг.
      - Молодец.
      - Мы же с тобой друзья?
      - Юля.
      - Слушай, ты мог бы выполнить мою просьбу?
      - Мама.
      - Сначала хорошенько подумай, а потом отвечай.
      - Мамочка.
      - Окажешь мне большую услугу.
      - Молодец.
      - Мне нужно, чтобы ты проглотил меня.
      - Э э!
      - Да, очень нужно. Только ты не должен меня разжевывать. Ты должен проглотить меня целиком. Можешь проглотить вместе с капустным листом.
      Обыкновенно, после этих фраз мальчик принимался плакать. Ему было жаль расставаться с подругой. Аргументы наподобие того, что Юлия не умрет, Юлии будет хорошо, не действовали. Не смерть улитки, а грядущее одиночество расстраивало юного натуралиста.
      И все же благословенный день настал. Кто знает, какая благоуханная мелодия прозвучала в его душе, но после очередной беседы Виталий согласился на уговоры инопланетянки. Сначала он попытался проглотить банку целиком, но, поскольку это оказалось невозможным, осторожно двумя пальцами извлек подругу, зажмурился, положил ее в рот, понянчил немного языком и...
      Тут же в голове у него зашумело, сердце бешено заколотилось, в уголках рта показалась пена и он, бездыханный, рухнул на пол.
      
      Сухонький, седобородый, напоминающий Айболита доктор Петр Сергеевич Калинкин диагностировал припадок эпилепсии, сам сделал укол и не покидал пациента, покуда тот не пришел в себя.
      Когда юноша открыл глаза, его спаситель как то по кошачьи благостно заурчал, - Ну вот, теперь совсем другое дело. И что это ты придумал, на ночь глядя, пугать нас?
      - Я не хотел испугать вас, доктор. Простите. Сам не знаю, как это могло случиться. А что случилось? Я ничего не помню. А вы не могли бы позвонить полковнику Громыхайло?
      Первые секунды Петр Сергеевич не осознавал, что произошло, и отвечал автоматически, - Зачем?
      - Мне хотелось бы поговорить с ним о моем будущем.
      После этой фразы настала очередь доктора Калинкина. Он побелел, смешно всплеснул руками, точно намеревался аплодировать, да передумал, и завалился в обморок.
      
      Полковник Павел Павлович Громыхайло разместил друга Виталия с огромным леденцом петушком и авоськами на заднем сиденье. Сам, довольно покряхтывая, уселся за руль. Прежде, чем тронуться, он повернулся к пассажиру, - Ну, что?
      - Поехали.
      
      ***
      
      Не помню, как под улюлюканье и свист, в неглиже, выскочил я из гаража. Не знаю, как долго бежал, к изумлению суглоблян сотрясая воздух не то рычанием, не то рыданиями! Помню уже Скучную площадь, старух, закутывающих меня в какую то ветошь, и своих друзей Иллариона, Фому, Георгия, Патрика Брауна и Черныша, при виде нового беженца боязливо прижавшихся к зияющей пустыми глазницами бывшей будке сапожника.
      
      Глава четвертая
      
      Жаркая кухня.
      Жаркая кухня рыжей Варвары.
      Жаркая рыжая кухня рыжей Варвары.
      Жаркая рыжая кухня жаркой рыжей Варвары.
      
      Жир, рогожи, речь, нет, нет речи, чепцы, чепчики, речь, нет, печи, топки, костры, крысы, нет крыс, искры, хр р р, кружение, хр р р, костры, искры, огни, огоньки, огонечки, кружение, огни, огоньки, рогожи, ропот, пот, топот, по, по, подпол, жар, подпол, по, по, поварята, поварешки, жир, повар, жир, поварята, кузня, кухня, кузня, дух, кухарка, дух, кухаркин дух, духовка, ох, хор, жар, пожар, ах, дар, жар, жаркое, жарение, жаркое, жарение, трещит, трещит, по, по, потрескивает, по, повар, вар, вар, варево, перо, перья, перо, гусь, гусыня, гусиное, гусиное перо, гусиное перо, пар, треск, пар да треск, трещит, щетина, трещит, пар, пар, жир, парение, рожь, жир, жар, жаркое, режет, режет, глаза, режет глаза, белок, белки, белок, бе, бе е, бе е е, ба, баба, баба, баба, глаз, агнец, глаза, агнец, глаз, глаза, брызги, брызги, зуммер, узнал, зуммер, нет, узнал, си, сито, сушки, сушатся, сушатся, сушки, ш, ш ш, ш ш ш, ж, ж ж ж, жужелица, нет, ж ж, жужелица, жир, глаза, в глаза, глазунья, жир, искры, искры, решето, ж ж, желток, жжет, ж ж, желто, еще, решето, еще, решетки, решетки, решето, еще, желто, еще, красно, красным красно, еще, желто, желток, жар, жарение, жаровня, жарение, брызги, жир, брызги, треск, жажда, треск, раж, кража, пирожки, капище, капище, чу.
      А мука, мучица? а мука? а мучица? а мука? му, мучица, му у, мучица, а? мучица, а? мука, да, мука, да а а, да, до, да, диво, диво, дверь, двери, дверь, долгие, долгая, долгие двери, дверь, открыть, приоткрыть, стоило приоткрыть, только приоткрыть, стоило дверь приоткрыть, стоило приоткрыть, стоило только приоткрыть, чуть приоткрыть, чуть чуть, и, и, и тотчас, тотчас, и тотчас, тотчас и пекло, и пар, и жар, и парение, и пекло, и пар, м"ука, му у у...
      
      ***
      
      Мук"а. Да.
      Всё в муке - поварята, Варвара, всё.
      Стоило только дверь приоткрыть. Чуть чуть.
      Рогожи, печи, поварешки, всё...
      
      Варвара - сахарная голова. Огромная, под потолок сахарная голова.
      Нет.
      Тюк. Тюк с бельем, гигантский тюк с бельем.
      Дышит, сопит.
      Глазенки маленькие, быстрые, дышит.
      Сопит, смотрит.
      Варвара.
      Дирижабль.
      Если на поп"а поставить - дирижабль.
      Сопит, дышит, смотрит.
      Не удивляется. Ничему не удивляется.
      Сопит. Только сопит.
      Смотрит.
      
      Дверь. Двери. Или дверь. Не помню. Уже не помню. Теперь не помню. Не рассмотрел. Не обратил внимания. Пусть. Пусть будет. Пусть будет дверь.
      Стоило приоткрыть, стоило только приоткрыть, стоило дверь приоткрыть, стоило приоткрыть чуть чуть, и, и, и немедленно, тут же, тотчас, сию минуту, сей момент, стремглав, со всех ног горчица, горчица, зной, горчичный зной, дух, горчичный дух, горячечный, горячечный дух, зной, горчичный зной, немедленно, тотчас, тут же свалился, обрушился, свалился, навалился, накрыл...
      Кого?
      
      ***
      
      Входят.
      Старухи.
      С беженцем.
      Старухи с беженцем, старухи с новым беженцем, старухи с Андреем Сергеевичем. В обносках, в каких то обносках Андрей Сергеевич. В ветоши какой то.
      Старухи в обносках и Андрей Сергеевич в обносках.
      Нет, старухи - в нарядном, а Андрей Сергеевич, стало быть, в обносках.
      Нет. Старухи в народном ведут под руки, поддерживают, под руки ведут Благово в ветоши какой то. Несут, несут точно куклу, несут точно куклу тряпичную, точно куклу тряпичную, плохонькую, старую, бледнее бледного Благово Андрея Сергеевича.
      
      Всё замирает.
      Кухня замирает, поварята замирают, точно это не поварята, а фигурки из теста.
      Только Варвара не замирает.
      Сопит, дышит, смотрит.
      
      Маленькая, очень маленькая, к слову о пожаре, напоминающая головешку, бойкая, самая бойкая из старушек, самая бойкая, тетя Гапа, обращается к Варваре, - Вот, вот привели тебе. Привели. Тебе. А нам он на что? А нам что с ним делать? А нам то что с ним делать? Что? Что? Нам с ним нечего делать. Тебе привели. Тебе.
      - Вот и хорошо, - отвечает Варвара.
      - Конечно, хорошо, - не унимается Гапа, - как же не хорошо? Очень хорошо. Очень, очень хорошо!
      - Хорошо?
      - Хорошо.
      - Хорошо ли?
      - Отчего же нехорошо?
      - Да ты видела ли его? Видела? Не видела? Ты его и не видела еще, поди что? мальца то?
      - Видела. Или не видела. Привели и привели. Привели и хорошо.
      Грузная, не такая, конечно, как Сахарная голова, конечно, но тоже грузная, в складках вся, колышется вся, другая, уже другая старушка, рыхлая, в перетяжках вся, знать, до еды жадная, без голоса, сипит, с обидой сипит, то ли сипит, то ли шепчет, Зина, тетя Зина, - А нам за то? А нам что? А нам что за то? А нам что за то будет?
      - Бараночки. Бараночки да калачи. Берите. Бараночки. Хотите бараночек? Берите. Сколько душе угодно. Возьмите бараночек, да калачей. Конечно, возьмите. Баранок, калачей возьмите.
      - Сколь унесем? - уточняет Зина.
      - Сколь унесете.
      - А мучицы?
      - А на что вам мучица? На что она вам?
      - Пусть.
      - На что?
      - Пусть, и всё.
      - Никак готовить надумали? - строго спрашивает, интересуется, как будто строго спрашивает, как будто.
      Тетя Зина млеет, - Рученьки то зудятся.
      - Зудятся?
      - Зудятся.
      - Зудятся?
      - Не зудятся.
      - А то оставайся. Приму. Оставайся. Все оставайтесь. Всех приму.
      Гапа хмурится, - А этому не бывать.
      - Что так?
      - А вот так. Не бывать. Никак.
      - А что так?
      - Ты нас в печь отправишь.
      - Сдались вы мне.
      - Отправишь.
      - А что, печь? Печь у меня - всем печам печь. Чем в печи плохо? Разве плохо в печи то? Тепло, лакомо.
      В старушках гудение и клокотание, - Вот оно что? Тепло да лакомо? Это в печи то? это в печке то? Вот оно что? Вот что удумала? Удумала? Удумала.
      - Шутит она, шуткует, - Гапа успокаивает подруг, - Шутит, шутит.
      - Шутит?
      - Шутит.
      - Шутит?
      - Еще бы? конечно, а как же? шутит, шуткует, шутит, еще как шутит, эх, шутница, шутница Варвара, шутница! А то? а то?
      Мало помалу гудение прекращается.
      Рыжая Варвара зевает, - Ступайте, что ли. Отдыхать. Надо. Отдыхать вам надо. Пожевать мало - мало, да на боковую.
      - И то. И то. И то. И то. - Старушки собирают в подолы кухонные дары, кланяются, уходят.
      Головешка, уже в дверях, оборачивается, - А ты мальца то поспрашай, мальца то. Поспрашай, давай.
      - Учить?! Меня учить?!
      Головешка кланяется, уходит.
      Старушки кланяются, уходят.
      Все. Все ушли. Все старушки ушли.
      
      Андрей Сергеевич в углу, бледный, на себя не похож, в ветошь закутан. Не Андрей Сергеевич, а кукла тряпичная.
      
      ***
      
      Только старушки в дверь, тут же... и поварята, и кухня, и костры, и брызги, и зола, и огни, и другие огни, огоньки, огонечки, искры, выстрелы, и другие огни, и разные другие огни, да выстрелы, все, все - в движении, все в движение приходит, все, огни, выстрелы, всё, огни, огоньки, огонечки, всё.
      Варвара в движение не приходит.
      Только Варвара в движение не приходит.
      Сидит, сопит.
      Смотрит. На Благово смотрит. На героя нашего смотрит.
      
      ***
      
      И я Варвару изучаю. Делаю вид, что придремал, глаза прикрыты, а сам - нисколько не сплю, изучаю. До чего же знакомое лицо? Где то я уже видел эту кухарку. Определенно мы с ней встречались. Где, когда?
      Однако, вот и дети, вот и детки. Поварята то. А говорили, деток в Суглобе нет. Вон их сколько! Поздравляю. С чем? Не знаю. Кого? Не знаю. Просто поздравляю и всё. Человечество поздравляю. Прогрессивное человечество поздравляю.
      Ну же, спросите, спросите, в духе нашего времени, нашего чревопослушного, зверозыкого, подколодного, но карамельного времени, и что, детки? что с того? Детки и детки. Эка невидаль?
      Ан, нет. Все же невидаль. То то и оно, что невидаль, еще какая невидаль! И радость. Обязательно. Еще какая радость! Это - обязательно. А как же? Ведь казалось, все пропало. Казалось, совсем беда. Казалось, опоздал олух в Гиперборею то, к Гиперборее то. Опоздал совсем. Прибыл - а где Гипербоея то? Тю тю. Мыши съели?
      Ан, нет. Не так все плохо. Выходит, что не так все плохо. Не опоздал. Да и невозможно опоздать.
      Теперь, немного успокоившись, я думаю, невозможно опоздать.
      Так бывает при внезапном несчастье.
      Сперва растеряешься, кажется - все, конец, думаешь - как же так? как бы все назад отыграть? думаешь, что угодно берите, все отдам, только бы назад все отыграть, думаешь.
      А придет спасение, советом, светом, делом, теплом, добром ли - мотивчик уже другой, совсем другой мотивчик, уже утренний, уверенный, даже с оттенком пижонства и героической победы мотивчик. - Как?! Разве что то такое было? Было? Разве? Пусть, было. Было и сплыло. Да и не было ничего, и быть не могло. Так думаешь.
      
      Немного забегая вперед, замечу, по такой именно схеме в последующем строилась наша беседа с рыжей Варварой, беседа, которую по справедливости стоило бы назвать парным допросом. Это когда Варвара, например, допрашивает меня, а я, в свою очередь, допрашиваю Варвару, притом каждый думает, что допрашивает другого, и не знает, что на самом деле допрашивают его самого. Такая беседа.
      
      А еще, глянь ка, работают, пекут. А говорили, в Суглобе не работают. Эвона, как работают! Поздравляю. С чем? Не знаю. Кого? Не знаю. Просто поздравляю и всё. Человечество поздравляю. Прогрессивное человечество поздравляю.
      Парят, жарят, пекут. Выходит - не манна небесная им, суглоблянам то? Выходит - не манна небесная им, гипербореям то? Все же не манна небесная им? Не только, выходит, манна небесная им? Смотри ка, и парят, и жарят, и пекут.
      Опять же, детки на месте. Хорошо.
      Детки поварята. Очень хорошо.
      Работают. Очень, очень хорошо.
      Выходит, вертится, вертится, выходит, вертится Гиперборея то моя. И жарит, и парит, и деток родит. Вот ведь что получается. Хорошо!
      Эх! Неистребимо все.
      Кто бы что ни говорил, неистребимо всё.
      Кто бы что ни говорил, все неистребимо, подвижно и р"осло.
      И любовь.
      
      Разумеется и безусловно, это я теперь так разглагольствую, на подъеме, что называется, в мажоре, что называется. Теперь, спустя тысячелетие. Тогда у меня совсем другое настроение было. Не трудно себе представить, что за настроение у меня было тогда. У голого, да после жирафа.
      
      На Варвариной кухне жарко. Я это, как будто, уже отмечал. Жарко. Очень жарко. Не уснуть бы, в самом деле. Как бы, в самом деле, не уснуть. Как бы не уснуть, как бы, как бы...
      А почему бы и не уснуть?
      И даже очень хорошо поспать то.
      Сил, кстати, нет. Сил совсем не осталось.
      Уснуть. Именно.
      Сон.
      Все время норовлю уснуть. Прикорнуть, задремать, забыться на часок. Что это? Прежде, до Гипербореи, со мной так не было. Неужели это отечество счастья оказывает на меня такое влияние?
      Почему?
      Разве счастье - это сон?
      А разве нет?
      Погоди ка.
      Сон. Слово сон. Я когда то уже боялся уснуть. Совсем недавно, как будто. Навеяло. Сон, сон, что то связано со сном. Что? Что?
      Сон, стук колес, дорога в Суглоб, поезд...
      Погоди ка, погоди...
      Да это... да это же...
      Кто это, кто? Кухарка то - кто? Да это... с места не сойти, это же... быть не может, это же... факт, это же Хлебная баба! Ай ай ай! Я и в прошлый раз при ней засыпал. Ай ай ай! Знакомая моя, приятельница моя. Ай ай ай! Надо же? Как только с проводницей встречаемся, я тотчас засыпаю. Ай ай ай! Надо же?! Хлебная баба. Ну, да, конечно. Была Хлебная баба, теперь - Сахарная голова. Не она ли голова? Нет, конечно. Хотя - голова, факт. Сахарная. Сахарная голова.
      
      Путаница, путаница, бесы путают, калейдоскоп, запятая.
      
      А что она здесь делает? Была проводницей. А теперь, что? кухарка? Была Хлебная баба, теперь - кухарка. А теперь - кухарка. Рыжая. Стала рыжей. Ай ай ай!
      Была рыжевата, та, да а а, та Хлебная баба тоже рыжевата была, тоже, да а а... Нет. Русая. Скорее русая. А эта - рыжая, прямо рыжая, прямо огненно рыжая.
      Почудилось?
      
      Сполохи, да костры, да желтый свет, да красный свет.
      Привиделось?
      
      Нет. Не может быть.
      Ай ай ай!
      С другой стороны, та, железнодорожная Хлебная баба - сама доброта и уют. А здесь? а здесь что?
      Доброта? Не знаю.
      Уют? Нет.
      Кухарка. Кормчая.
      Кормчая!
      
      Что такое, в самом деле? Бесы путают? Точно.
      А ну ка - в печь, бесы!
      
      Ну вот, клевал, сон, поклевал, поклевал, да весь вышел. Прочь, сон, не до сна. Какой уж тут сон?
      Однако все равно делаю вид, что придремал. Только делаю вид, что придремал. Хитрю. Лицедействую. Актер, стало быть. Очень, очень хороший актер. Глаза прикрыты. Придремал человек. Что тут особенного? Устал с дороги и уснул. Сам же - помните? нисколечко не сплю.
      Коварство, конечно. Но...
      Не для Варвары. Только не для Варвары.
      Эта краля все видит, сверлит, следит, оценивает. Знает, что нисколько я не сплю, а наблюдаю, что хитрю и лицедействую. Знает, но вида не подает, горгона. Играет со мной.
      Я - с ней, она - со мной.
      
      Да, это - игра. Настоящая. Ну, что же? Игра, так игра. Давненько не брал я в руки... шашек? Шашки? Нет. Здесь не шашками, здесь игрой на живот пахнет. Не верите? А вы поверьте. Шутки, да прибаутки - это так, от страха. Игра. Всем играм игра.
      Опасная? Еще бы.
      Опасная? Да ну.
      Опасная? А вот не знаю.
      Кому игрушки? Кому слезки? Не знаю.
      Ничего не знаю.
      Опасная? Не знаю.
      По причине того, что я в хламьё да ветошь одет, и нос у меня, похоже, разбит - игра скорее не опасная, а, как бы это точнее выразиться? дурацкая. Как вообще всё, что со мной происходит. Обратили внимание?
      
      Вообще, если оторваться, если сойти с этого круга, если открыть глаза и сосредоточиться, хотя бы на несколько секунд сосредоточиться, и если быть честным, смешно, просто смешно, смешно и стыдно в таком то виде сидеть и молчать перед хозяйкой. Кем бы она ни была. Хоть Сахарной головой, хоть тюком с бельем, хоть дьяволицей, хоть дирижаблем. Стыдно, брат, стыдно, брат, стыдно, брат, стыдно.
      
      Не выдерживаю, подаю голос, - Мне бы укрыться, спрятаться, здравствуйте. Укрыться. У вас укрыться бы, здравствуйте.
      Варвара будто и не слышит моих слов, мне, стало быть, не отвечает, а кричит одному из поварят, - Бом!
      Вот такое клоунячье имечко, Бом.
      Бом, только что выписывавший по кухне удивительные огненные зигзаги, замирает, весь внимание.
      - Вот что, Бом, снимай ка с него хламье.
      Бом солнечно смеется, точно он только и ждал этого приказа, точно он давно мечтал об этом, и вот, наконец, его мечта сбылась, и теперь он счастлив, безмерно счастлив заняться мною.
      Вот он приближается и здесь, ай ай ай! здесь и катастрофа, катастрофа с жертвами, и камнепад, и ай ай ай! и гибель, и погибель, Бом оказывается, Бом на поверку оказывается... кем бы вы думали?..
      Ни за что не угадаете, я бы сроду не угадал...
      Бом оказывается карликом!
      Кораблекрушение, падение метеорита, контузия и куриная слепота!
      У него морщины и седые волосы из под колпака. У него сильные маленькие ручки. Красные и холодные.
      Всё. Нет деток. Нет в Суглобе деток! Нет, как не было!
      Соболезную. Кому? Не знаю. Просто соболезную и всё. Человечеству соболезную. Всему прогрессивному человечеству соболезную.
      
      Бом касается моей шеи. Вздрагиваю.
      В остальном тело мое пребывает в некотором оцепенении. Все чувствую, в то же время ничего не чувствую. Со мной так бывает. Ничего не чувствую, кроме этого жуткого, этого обжигающего прикосновения к шее.
      Бом хватает меня за плечи.
      Сопротивляюсь, как могу, - Нет, нет. Я там, внутри совсем голый, здравствуйте.
      Хохот. Поварята хохочут. Неестественный металлический хохот. Как будто мелочь рассыпали.
      Бом уговаривает меня, как маленького. Интонации детские, в то же время скользкие, вороватые, - Пожалуйста, пожалуйста, уж ничего не поделаешь, тут уж сопротивление бессмысленно, уж раз Варвара велела, уже, пожалуйста, потому что всё, теперь уже всё, Варвара сказала, так и будет, уж, пожалуйста, вы ее не знаете, вы ее просто не знаете, вы ее еще не знаете, так что, пожалуйста...
      - Так не могу я, рад бы, да не могу, голый, говорю же - голый.
      Пальцы карлика с каждой секундой наливаются силой, еще немного и он проткнет мне кожу, - А нам то, нам то как же быть? Мне то что делать? Когда велено? Знаете, что означает велено? Уж коли велено, тут, пожалуйста, хучь трава не расти, хучь чучелом, хучь тушкой, уж тут уж разбейся и разлейся, хучь волчком вертись, хучь змейкой вползай, а повеление - изволь. Да не к обеду, и не завтра, а вот прямо сейчас, сей минут. Пожалуйста. Не брыкайтесь, умоляю, во мне татарин есть, меня не пересилить. Нам, ордынцам, знаете, хучь наступать - бежать, хучь отступать - бежать, один хучь, пожалуйста. Ну, пожалуйста...
      
      Спасение удивительным образом приходит от самой кухарки, - Бом, что ты привязался к человеку? Видишь, не хочет он расставаться с подарками.
      Дальше хозяйка принимается за меня. Допрос. Сейчас будет обещанный допрос. Помните, я, забегая вперед, обещал допрос, парный допрос? Так вот он. Сейчас будет, случится, состоится, предчувствую.
      Варвара потягивается, зевает, - Не хочешь расставаться с обносками? Правильно я тебя поняла? Не молчи. Говори. Дороги тебе бабушкины подарки?
      Так и есть, допрос, парный допрос, ну, держись! - Д"ороги.
      - Слышишь, Бом? Малец то наш оказался очень даже хорошим стручком. Или огурчиком? Что тебе больше нравится, перчик или огурчик?
      - Огурчик, если пупырышков немного, если только пупырышков не много.
      - Слышишь, Бом? Малец то наш, огурчик то наш старушек стареньких сумел оценить, подарочки их. А ты его чуть не задушил, Бом. Не стыдно тебе, Бом?
      Бом, уже не человек, но масляный колобок, скользит, пятится, кланяется, - Свинитьтьть... свинитьтьть...
      Извините, вероятно.
      
      Внезапно лицо Варвары накрывает тень заботы, и я с ужасом понимаю, скорее всего, это будет не простой допрос, нога на ногу, с собачьей улыбкой, чашечкой чая, обнюхиванием сигаретки и шелестом страниц, но допрос с пристрастием, возможно, даже, испытанием на дыбе или отрезанием отстающих частей тела.
      Ну, что же, за все нужно платить.
      Нет, тогда эта фраза, конечно, прийти ко мне не могла, тогда, насколько я помню, в голове моей только звон путешествовал, и никакая, даже простая фраза, я уже не говорю о пословицах и поговорках, прийти ко мне не могла. Факт. Это я теперь, спустя тысячелетие говорю, за все нужно платить. Не я, разумеется, говорю, кто то другой говорит, а я повторяю. За все надобно платить.
      Нет. Не то. Не то, конечно. Отчаянная банальность. А если не заплатил? Что тогда? Сразу умер? Вот взял и не заплатил. Ну, и ладно, хорошего, конечно, мало, но пережить можно.
      Нет. Не то. Что же? Ах, да, вот это. Вся наша жизнь игра с. Тоже мысль с бородой, но уж очень хочется в этом месте, вот именно здесь, в этом месте, добавить достоевскую с. Вот именно здесь. Почему? Не знаю. Чувствую так. Хотя мыслишка - с бородой с.
      
      На чем я остановился? Ах, да, игра с!
      Ну, что же? в добрый путь!
      Тур, тайм, раунд, кон, скачки, качка, горячка, битва со слонами и бабочками начинается.
      Прощайте, друзья.
      На всякий случай.
      
      Итак, лицо Варвары внезапно накрывает тень заботы, - Так что ты там говорил? Я не расслышала, сам видишь, шкварчит все.
      - Здоровался.
      - Что?
      - Поздоровался с вами.
      - Не то. Ты что то еще говорил. Какие то прятки... так, что ли? норку себе искал как будто или лаз?
      - Просил укрытия. Схорониться бы мне здесь, говорил. Буквально пару - тройку дней, говорил. Спрашивал.
      - Послушай, Бом, да он весь дрожит. Послушай, Бом, а подай ка ему грогу. Хотя бы.
      
      ***
      
      Грог, напиток, насколько я знаю, требующий приготовления, долгого - не долгого, но все же приготовления, то есть времени. А здесь, глядь, напиток уже в кружке, уже горячий. Так что делаю вывод. Грог был заготовлен заранее. В связи с этим, преодолевая звон, являются две мысли. Одновременно. Одна, не трудно догадаться - запятая, другая, примитивная и неприятная мысль - меня здесь поджидали.
      
      Ну, что же? Пью. Морщусь и пью. Почему морщусь? - не знаю, не так уж и горячо. Горячо, конечно, но не так, чтобы морщиться. Еще я морщусь, когда напряженно думаю, решаю сложные задачи с неизвестными. А в данном случае задачка, врагу не пожелаю.
      Пью. Маленькими глотками. Не тороплюсь. Специально. Думаю. Пью. Горячо. Пряно. Пьяно.
      Опьянел.
      Почти сразу же.
      Если быть точным, после второго глотка.
      Опьянел.
      Но не так, чтобы свалиться.
      Немного, но опьянел.
      Но чувствительно.
      Варвара кажется милейшим существом. Не милейшим, конечно, милым, просто милым существом.
      Милая Варвара.
      Делаю еще несколько глотков. Теперь, несомненно, однозначно, бесспорно - милая, милая, милая, нет, милейшая все же Варвара.
      
      ***
      
      Милейшая Варвара продолжает допрос, и на здоровье, и очень хорошо, и пусть себе продолжает, - От кого бежишь?
      - Не то, чтобы бегу, можно сказать, что и не бегу вовсе, просто отстранился, ушел, как говорят, уходя, уходи, ушел на время, справедливости ради, спешно, нагим, со стороны выглядело, как бег, не скрою, смешно, наверное, как бегство, смех, да и только, убежал голым, нагим, бежал, бежал, что уж тут скрывать? нагим, действительно, нагим, в прямом смысле, как на духу, не поверите, голым, то есть совершенно голым, не очень помню, как это случилось, одним словом, ушел, нет, если угодно, убежал, пусть убежал, на самом деле ушел, конечно, хотя, хотя, люди имеют обыкновение бегать иногда, вот и Шекспир, вы не знаете Шекспира? так, один поэт, тоже бегун, утренний бегун, но поэт, не имеет значения, хотя, может быть, очень может быть, как раз имеет значение, первостепенное, не важно, убежал и убежал, подумать, подумать хорошенько, нужно думать, нужно, не всегда получается, поэт, тот бегун, тот утренний бегун тоже Шекспир, не знаете? Знаете, конечно знаете, и это важно, вот это очень важно...
      Нет, правда, мне бы действительно подумать хорошо, честное слово, разобраться, как следует, сложить, знаете, как кирпичики, в точности так же, как кирпичики складывают, честное слово, вы должны меня понять, немного запутался, откровенно говоря, заплутал, так сказать, если, конечно, есть такое слово, и если оно подходит к сложившейся, так сказать, ситуации...
      Все как то быстро происходит, произошло, не успеваю сосредоточиться, не успел, не успеваю, тугодум немного, есть такой грех, прошу прощения...
      Изволите видеть, много говорю.
      И вот еще - много говорю, очень много, виноват, но не всегда, чаще молчу, но иногда, вот как теперь, это от нервов, нервничаю, так сказать, немного растерялся, и немного растерялся, в довершение ко всем своим бедам...
      Беда, в сущности, одна, но, большой грех, очень большой грех, бросил девушку, хорошая, отличная девушка, малодушно бросил, бежал, думал только о себе, о наготе своей, хотя на ней то же ничего не было, Боже! на ней тоже не было ничего! бросил, бежал, подлец, настоящий подлец, доподлинный подлец, клейма негде ставить, негодяй, бежал стремглав, прощения нет, не знаю, что теперь делать? как исправить? и можно ли исправить? не до конца уж, невозможно, подправить хотя бы, немного, можно? возможно ли, как думаете? можно ли? что скажете? что скажете? что скажете?..
      
      - Стоп. Давай по порядку...
      - Давайте. А не догадываетесь ли вы, что я вас знаю?..
      
      - Ты почему не приходил так долго? - прямо скажем, неожиданный поворот.
      Ничего, и мы не лыком шиты, - А допускаете вы, что я узнал вас? Очень даже узнал. Вы - проводница. Мы ехали с вами в одном поезде, и я сдавал вам белье. Вы - такая добрая женщина, необыкновенно добрая женщина! Вы - исключительной чуткости человек! Я мечтал вас встретить еще раз и сказать об этом! Впрочем, вам, наверное, многие это говорят. Ну, и что же? Пусть многие говорят, а еще я скажу. У вас большое сердце! Огромное, огромное сердце! Я не ошибся?
      - Ошибся.
      - Правда?
      - Я не проводница. И никогда не была проводницей.
      - Правда? А кто же, тогда, проводница?
      - Не знаю.
      - А сердце?
      - Что, сердце?
      - Сердце большое? Нет? Не может быть. Нет? Но, все равно, вы - все равно добрый человек, я угадал?
      
      Ах, какой изящный ход. Во всяком случае, тогда мне казалось, что это была блистательная, обескураживающая, выигрышная импровизация.
      
      - Ты почему не приходил так долго? - хозяйка, черт бы ее забрал, твердо держит суровую нить допроса.
      Ну, что же? а мы попробуем так, - Куда? Простите, я не очень сообразителен, это у меня с детства... куда, простите, я не приходил так долго почему?
      - К голове, конечно же. Тебе не говорили, что первым делом ты должен был явиться сюда?
      - А... мы... я... вы - голова?
      - Не совсем. Но всем здесь управляю я. Фактически. Мне доверено. Понимаешь?
      - Понимаю, конечно. Вы очень точно формулируете, сформулировали...
      - Так, что, первым делом явиться к голове означает первым делом явиться ко мне.
      - Здравствуйте.
      - Теперь о девушке. Что за девушка?
      - Она доверилась мне. Я же - подлец! Она - замечательная девушка, а я - сволочь!
      - Есть у девушки имя?
      - Зачем вам?
      - Есть у девушки имя?
      - Змея.
      - Женщина змея?
      - Да.
      Варвара улыбается, нехорошо, со значением улыбается, надсмехается практически, во всяком случае, мне так показалось, - Что, не понравилась она тебе?
      - Понравилась, очень понравилась, но я проявил слабодушие и бежал при первой же опасности.
      - Может быть, оно и к лучшему?
      - Проявил слабодушие и бежал при первой же опасности.
      - Была опасность?
      - Нет. Не думаю.
      - Была опасность?
      - Мне так показалось.
      - Она укусила тебя?
      - Немного.
      - Немного - не в счет. Пишем, опасности не было.
      - Вы записываете? Кто то записывает?
      - Фигура речи. Если серьезного укуса не было, все остальное - топтание и бред.
      - Но как же?..
      - Бесплодные фантазии.
      - Что же мне теперь делать?
      - А что то случилось?
      - Мне все равно, даже не все равно, а тем более стыдно. Очень. Она так одинока. И мне стыдно.
      - Мы все одиноки, если вдуматься. Но испытываемое тобой чувство - хорошее чувство, если не соврал. Соврал? Не соврал, как будто. Рада, что ты сумел сохранить в себе это хорошее чувство. Невзирая на укус, пусть и небольшой укус. Так был укус?
      - Был.
      - Не было. А то, что было, не укус. Не кусали тебе еще по настоящему. Значит так, малец, ввожу в курс дела. Тебя ждут сюрпризы, подарочки, гостинчики. Разные сюрпризы, приятные и не очень, не важно, главное, что то будет происходить. Понимаешь? Цепляйся за события. Всю жизнь цепляйся. Хватку ослабишь, умрешь. Так и умрешь подлецом.
      - Не знаю, что с этим делать, как исправить?..
      - За змею не беспокойся. Она - сильный человечек, способна многое вынести, вытерпеть, выстрадать, пережить и перебороть. Переболеет, и самой себя сильнее станет. Как изнанка у рукавички. Мех медвежий, а не женщина. Хотя гладенькая. Гладенькая? Гладенькая. А уж какая я гладенькая была, пока не уступила плоти? А за змею не волнуйся. Переживет. Так уже было, не раз. Змеи шкурки то сбрасывают, малец. Не знал? Змеи вообще многое такое умеют, что тебе и не снилось. А как же? Надобно выживать. Знаешь, что собой представляет эта женщина? Она - одновременно воин, его лошадь, колодец и канатоходец. Амазонка и кариатида. Змея, одно слово. Так что, не переживай. И на будущее. Палец в рот не клади. Змея, она и есть змея. Да. Честно говоря, хотелось бы мне ее приготовить. Хотел бы попробовать змею?
      - Вот вы шутите, а мне, прошу прощения, пока еще не до шуток.
      - А что так? По моему тебе уже много лучше. Лучше? Отлегло? признайся.
      - Нет, нет, все равно, нет, все равно, какая то она потерянная, мне она показалась потерянной. Вы же знаете, у нее несчастливая судьба.
      - Судьба не может быть счастливой. И хватит об этом. У меня нет времени на обсуждение змей. Я очень занятой человек. Очень. Скажи спасибо, что с тобой беседую, уму разуму учу. Сам же понимаешь, что нелепицы городишь, а у меня на них времени нет. У меня, знаешь ли, режим и расписание. Иначе все тут рухнет к такой то матери, весь хроманый Суглоб и его жуки обитатели, - смеется, - хорошо сказала?
      - Замечательно. Кстати у меня есть знакомец, поэт...
      - Я и не такое завернуть могу.
      - У меня есть знакомец, поэт...
      - И поэтов терпеть приходится. Видишь, что? Но я понимаю, больные люди.
      - Так вот, этот мой знакомец...
      - Теперь - проводница. Что за проводница тебе пригрезилась?
      - Вылитая вы. Добрая, отзывчивая...
      - Значит так, выбрось из головы всех своих баб. Уловил? Не с того начинаешь.
      - Да я, собственно...
      - Тебе не идет волочиться за юбками.
      - Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Вы заблуждаетесь! О, как вы заблуждаетесь!
      - А кто скликал проституток на вокзале?
      - То - не то, совсем другое...
      - Хватит об этом. Будет невтерпеж, я самолично найду тебе подходящую парочку. Хочется тебе парочку? Хочется, вижу.
      - Нет, не то...
      - Но ты теперь о другом думай. О чудесах думай.
      - О чем?
      - Помечтай, помечтай маленько, и разверзнутся перед тобой чудеса. Не бред разверзнется - настоящие чудеса. Чувствуешь разницу? Нет. Нет, конечно. Это все - поэты. Думай, с кем приятельствовать собираешься, прежде чем приятельствовать. Они тебе, твои пииты, еще сладким пирожком харю то в кровь разобьют. Вспомнишь меня.
      - За что?
      - За талант. Талант, малец - льготный билет в пропасть. С талантом, знаешь ли, помалкивать лучше всего. Знаешь, что одарен, и молчи о том, хватит того, что сам об этом догадываешься.
      - Поздно.
      - Что?
      - Кажется, поздно уже.
      - Раскрыл рот?
      - Раскрыл.
      - Плохо, конечно, но в твоем случае не смертельно. На дурачка спишут. Им так выгоднее. А ты им, слышь ко, подыграй. Да тебе и подыгрывать то особенно не придется. Так что, будем считать, повезло тебе, спасибо скажи матери с отцом.
      И вот что еще. Всякое мое пожелание - на вес золота, уразумей. Хотя, данное мое пожелание, чувствую, не по адресу. Но в целом ты - малец неплохой. Ощущаю. Так что чудеса, думаю, перед тобой все же таки разверзнутся. Но помни, разверзнутся оне при одном условии. Если сумеешь сохранить себя. Вот таким, каков есть.
      Не думай, это не так просто сохранить себя. Пока еще никому не удавалось. Ты - первый.
      - А знаете что? Можно, по секрету?
      - Валяй.
      - По моему, чудеса уже разверзаются понемногу. Вот, к примеру, на Скучной площади я столкнулся с жирафом. Гигантское животное стояло...
      - Кузя. Его Кузей звать. Дворняжка. Жираф дворняжка. Отчаянный попрошайка и обжора. Но умен, гад такой. Умен и хитер. Этого у него не отнять. Но, речь, если помнишь, шла не о Кузьме. Я имела в виду совсем другие чудеса. Ладно, об этом потом, позже. Быть может, со временем ты чему нибудь научишься. Спешка нам ни к чему. Тебе осмотреться нужно, как следует и прочее.
      Так. Теперь. Вот это все, что ты видишь перед собой - святая святых, голодное сердце Суглоба, моя кухня. Как ты уже, наверное, догадался, мы здесь готовим.
      - А что именно, простите за любопытство, готовите?
      - Всё.
      - А зачем вы готовите?
      - В каком смысле?
      - Мне сказали, я не настаиваю, тот человек может ошибаться, но мне так было сказано, один человек сказал мне, поведал, не по секрету, так что я ничего не нарушаю, он сказал, поведал, что готовить и прочее, шить и прочее, ну, там, лудить, паять, что еще? готовить, собирать виноград, другие ягоды, вино, закуски разные, ну, там, салаты, икру разную, балык, портвейн, профитроли, пирожные, например, землянику собирать, другие ягоды, арбузы, например, собирать не обязательно, закуски, и конструкторы, и конструкторы разные, да, радио, например, или как это еще называется? словом, все, что угодно, в том числе радио и сигареты готовить здесь, в Суглобе не нужно, совсем не нужно, а достаточно только, как бы это лучше выразиться? достаточно заказать, что ли? и все, и пожалуйста, все будет исполнено, не сию секунду, конечно, потому что коньяк, например, должен настояться, к примеру, портвейн, и другие хорошие вина, но, рано или поздно, и даже в короткий срок, он настоится однажды, непременно настоится, настоится все же, и, как говорится, будет подано, например, к столу, например...
      В общем, фабрика...
      - Что, фабрика?
      - Фабрика. Речь о фабрике.
      - О какой фабрике?
      - О подземной фабрике.
      - Совсем опьянел.
      - Да, то есть, нет. Вот, я вижу, вы трудитесь, работаете. Я бы тоже хотел работать. Мне для этого нужен каток. Я - очень хороший водитель катка. Выдайте мне каток, и я тоже буду работать. Как вы. А вам, как раз, совсем незачем тратить силы и время. Фабрика сама может все приготовить, у меня была возможность убедиться.
      - Видишь ли, голова любит, когда я готовлю. Голова ест только мое. Только из моих рук. Только мое, и только из моих рук. Я внятно объясняю?
      - Очень.
      - Если голове подать не мое, голова есть не станет.
      - Требовательная.
      - Именно.
      - Что же мне теперь делать?
      - В каком смысле?
      - Мне обязательно с ней встречаться?
      Варвару накрывает волна смеха, - С кем встречаться? С головой встречаться?
      - Мне так сказали, один человек сказал, поведал...
      - Зачем тебе это?
      - Что?
      - Встречаться с головой.
      - Но вы сами только что упрекали меня за опоздание...
      - Вообще то я терпеть не могу повторять одно и то же. Но для тебя сделаю исключение. Сдается мне, не очень то ты, малец, умен, хотя и хитрован. Но, судя по всему - парень все же неплохой. Изначально, как говорится. Задатки хорошие. Поэтому и только поэтому я сделаю для тебя исключение. Уловил? И пожалуйста, впредь будь внимателен, иначе я прикажу тебя выпороть, натереть луком и отправить на мороз. Согласись, сочетание необычное, но поверь, очень и очень эффектное. Можешь поинтересоваться у Бома. А теперь тебе нужно сосредоточиться. Готов?
      Сосредоточился?
      Хорошо.
      Итак. Явиться к голове означает явиться ко мне. Усвоил?
      - Как будто бы.
      - Спрашиваю еще раз - усвоил?
      - Да.
      - Да, малец, с неба звезд не хватаешь. Но ничего, здесь из тебя дурь быстро вышибут.
      - Прошу простить... низко кланяюсь... я бы хотел... мне хотелось... низко кланяюсь... я - насчет побоев... всего лишь одно крохотное примечание. А дело, собственно, вот в чем. Только прошу не принять за малодушие. Хотя, не скрою, мне страшно. Страх, собственно говоря, не исчезал ни на минуту. А дело в том, что я побои не очень хорошо переношу. Прямо скажу, не переношу побоев. Понимаете, я литературный человек, к писательству готовился сызмальства. Мои заметки или, может быть, лучше назвать их репортажами - своего рода исследовательский труд с элементами вымысла...
      - Еще один поэт на мою голову.
      - Не поэт, не совсем поэт...
      - И эту дурь вышибут. Вообще удивительно, как меняются безусые юнцы, после того, как познают женщину. Ведь и было то у вас со змеей это один единственный раз. Я права? Несколько часов, а, может быть, всего то один час вместе, и уже другой человек, совсем другой человек. Все же она тебя крепко укусила.
      - Ни в коем случае...
      - Итак. Что ты должен был усвоить?
      - Прошу прощения. Наверное, я должен теперь молчать, но все же, исключительно для того, чтобы впредь не совершать непростительных ошибок, только один вопрос, можно?
      - Велеречив, прямо Цицерон! Как видишь, простая кухарка, а в Цицероне толк знаю.
      - Говорливость моя от страха.
      - А не нужно ничего бояться. Ты теперь под моим покровительством. Рад?
      - Очень.
      - Будем из тебя суглоблянина лепить. Ты же этого хотел?
      - Не совсем.
      - По большому счету ты именно этого хотел. Позже поймешь, что я была права. А говорливость - не самый большой грех. Я думаю так, если человек говорит, значит, он умеет говорить. Плохо ли, хорошо - не важно. Главное - владеет речью. Многие вообще не разговаривают. А это, знаешь, уже притворство. Или идиотия. Что тебе больше нравится? Выбирай. Притворство? Притворство, конечно.
      - Вы бесспорно проницательны, но...
      - И за это не осуждаю. Все мы немножечко мошенники. А как без этого? А насчет говорливости, что сказать? Я и сама и люблю и умею поговорить. Когда не сплю. Очень люблю. А как без этого? Без этого ты уже и не человек, а самовар какой нибудь. Да и то, самовар, когда в раж войдет, разговаривает, да еще присвистывает! Слыхал? Хороший самовар, разумеется. А я, малец, плохих вещей не держу. У меня и на кухне и во всем Суглобе полный порядок. Да ты, наверное, уже обратил внимание.
      - Признаться...
      - Подожди, то ли еще будет! Рано приехал. Ну, не беда. Подожди немного, вот уже завтра закончатся будние каникулы, и ты увидишь, во всей красе, так сказать... или не увидишь.
      - Почему?
      - Что?
      - Почему не увижу?
      - Да нет, это я так, о своем. Что, испугался? Не бойся, ничего не бойся. Чему быть, того не миновать. Веришь в судьбу? Впрочем, не имеет значения, веришь - не веришь. Какая разница? Вот видишь? Меланхолия у меня. То есть печалюсь немного. Стихи писать начать, что ли? Бросить все, и за стихи приняться, - смеется, - поверил? не поверил? поверил? Напрасно.
      - Я знаю, что такое меланхолия.
      - С утра началось. Свербит что то. Надо бы причину найти, а сил уже нет. А что ее искать? Ларчик просто открывался. Нужно меньше перед сном есть. Веришь, нет ли, перед сном наедаюсь как свинья. Ненавижу себя, а поделать ничего не могу. Днем приходится много думать, вот к вечеру аппетит и разыгрывается. Да так разыгрывается, что просыпаюсь раз пять, шесть за ночь, ну, и трапезничаю. Ничего, я - женщина сильная, возьму себя в руки, дай срок. А не то, с такой то фигурой, так в девках и останусь. Если похудею, возьмешь меня замуж? Я невеста богатая и умная. Как за каменной стеной будешь. Невинность подарю. Вновь шучу.
      Так. Отвлеклись. Что я тебе докладывала?
      - Будние каникулы скоро кончатся, и тогда...
      - А ты знаешь, что такое будние каникулы?
      - Нет, к сожалению.
      - Не о чем жалеть. Откровенно говоря, пустое времяпровождение. Хотя несет в себе великий смысл и потенциал. У меня в речи иногда проскальзывает научная терминология.
      - Я обожаю научную терминологию. Коллекционирую...
      - Не обращай внимания. Пропускай мимо ушей. Как будто это - матерщина. Дурная привычка. Сформировалась за годы самообразования. Я ведь изучила практически все. Но, речь не об этом. Я что то хотела тебе рассказать...
      - О будних каникулах.
      - Да, конечно. Значится так. В году триста шестьдесят пять дней?
      - Не знаю.
      - В году триста шестьдесят пять дней. Триста пятьдесят девять дней у нас праздники. Гуляние, понимаешь? Гуляние, это не обязательно водку пить, улавливаешь? Гуляние - это... Вот я, к примеру, могу вообще весь день с кресла не вставать, только спать, да блинчики кушать. Иногда, редко, песню затяну. Я колыбельные люблю. А так - только сон, да блинчики. А все равно считается, что гуляю. И попробуй мне возрази. Так что, гулять можно по разному. Итак, триста пятьдесят девять дней в году у нас - праздники. Зачем?
      Не знаешь?
      А вот зачем. Праздники - единственное, что люди по настоящему любят. Только в праздники они чувствуют себя желанными, милыми, остроумными, талантливыми, сильными, если не сказать всемогущими.
      Соглашусь с твоими возможными возражениями, праздники иногда утомляют. Иногда от праздников, случается, уже тошнит, скрывать нечего. Для этого то как раз таки и придуманы будние каникулы. Чтобы человек мог немного угомониться, подвести, так сказать, некоторые итоги, сделать выводы, построить планы... на грядущие праздники. Умно?
      Мудро.
      Вот тебе и благость, и гармония, и победа.
      Кроме того, праздники продлевает жизнь. До бесконечности в нашем случае. Так что это еще и лекарство.
      Теперь так. Мы тебя все ждали. Очень.
      Зачем? Поясняю.
      Между нами, здесь все опротивели друг дружке. Мужья - жены, отцы - дети, сваты - сватьи, друзья - товарищи, братья - сестры, кумовья и прочий сброд. Веришь, нет, суглобляне так друг дружке намозолили глаза, что, между нами, даже прогуливаться, например, днем или по вечерам, слоняться, фланировать и прошвыриваться не хотят, судачить, трепаться, обмениваться мнениями, делать замечания и примечания друг дружке, делиться и жаловаться, мямлить, канючить, ныть, восторгаться, какое там? беседовать о том, о сем, болтать ни о чем не желают, перекусывать, замаривать червячка, выпивать и закусывать, завтракать, обедать, полдничать, ужинать, чаевничать друг с дружкой не находят нужным.
      Я уже не говорю о том, что и спать вместе, ну, ты теперь большенький, знаешь, что такое спать вместе, отказываются.
      Между нами. Отдельные субъекты устремились в болото.
      Понимаешь, что я имею в виду?
      Стали топиться и вешаться. На болотах.
      Понимаешь, что я имею в виду?
      Умереть то не у всех получается. На то сокровенное желание надобно. Одного малодушия мало. Словом, отвратительное зрелище.
      Между нами.
      Уже и водка не помогает. Произошло, смерти подобное, всеобщее протрезвление с привкусом критического реализма, если не сказать больше, нигилизма.
      Не сложно излагаю? улавливаешь?
      Тяжелейшее отравление счастьем и благоденствием. Так что нам нужен, как бы это лучше сказать, свежий ветерок, сквознячок, молодая кровь нужна. Сквозняк, в данном случае - совсем новый человек. Не просто новый человек, а необычный, точнее, необычайный человек, который мог бы обратить на себя внимание, фигурально выражаясь, заставить вздрогнуть, изумиться, возможно, влюбить в себя, а, главное, который мог бы помочь всем нам одуматься, заново возмечтать и воспарить. Все нужно начинать сызнова.
      Есть здесь такой. Гитлер. Но, между нами, личность слабая, одиозная, главное, корыстная. А корысть - она сразу в глаза бросается. Так что за ним не пойдут.
      - Вам нужен новый Адам, вот кто вам нужен.
      - Не знаю, кто таков Адам. И знать не желаю. Неожиданный человечек нужен. Пусть круглый дурак и губошлеп. Не имеет значения. У дурака тоже многому научиться можно. И очиститься и воспарить. И не спорь. Ты ничего в этом не понимаешь, и никогда не поймешь. И не нужно тебе это. Сохрани себя, и всё. Большего от тебя не требуется. По крайней мере, попытайся. Тогда цел будешь. Помни, у нас народец суровый. Да.
      Чужаков мы не любим. А ты как будто и совсем новый человек, и, в то же время, как бы свой. Понимаешь? То, что ты немного не в себе... не спорь... то, что ты немного не в себе - не беда, мы все немного не в себе. Я и сама немного не в себе. Но особо на сей счет не расстраиваюсь, как видишь. И тебе не советую.
      - Да я...
      - И тебе не советую.
      Итак.
      Понятно, что к тебе повышенное внимание. Интерес особенный. Ну, что же? Потерпи мало мало. Конечно, кому то захочется тебя поучить чуток, проучить слегка, подтрунить, поиграться с тобой так и этак, ухватить, так сказать, за хвостик, ткнуть в глаз или в ухо. Не беда. Не обращай внимания. Без этого не бывает. В конце концов, это и есть любовь. Чуешь?
      В конце концов, ты всегда можешь мне пожаловаться.
      Хотя, не советую.
      Соображаешь? Или совсем дурачок?
      - Соображаю.
      - Молодец. Так что, уж, пожалуйста. Прошу соответствовать. А мы в долгу не останемся. А если что не так - кнут, лук, мороз, - смеется. - Ну?
      Ты что то хотел спросить? Валяй, спрашивай.
      - Откровенно говоря, побаиваюсь.
      - Мы это с тобой уже обсуждали, не нужно бояться, егозить.
      - Вы... вы...
      - Что? Что еще?
      - Вы... и есть голова?
      Новая волна Варвариного смеха, в сравнении с предыдущей, оказывается настоящим девятым валом. Под гнетом стихии, поварята замирают, огонь замирает, груда посуд замирает. Яблоко падает в обморок и беспомощно катится в ноги кухарке. Наконец, шторм отступает, и голос хозяйки звучит уже мирным эхом миновавшего грома, - Что, похожа на голову?
      - Немного. Только немного. В известной степени каждый из нас похож на голову...
      - Не вздумай где нибудь еще ляпнуть такое.
      - С вами можно говорить откровенно?
      - Со мной можно. Но не советую.
      - Вы мне немного напоминаете сахарную голову.
      - Сахарную голову? Где же ты в свои юные лета мог увидеть сахарную голову? Сахарные головы уже давно исчезли.
      - В одной книжке.
      - Должно быть, старинная книжка?
      - Книжка изумительная, называется Сахарная голова, шарики для хвоста и другие праздничные фигуры.
      Варвара улыбается, - Шарики для хвоста?
      - Это чрезвычайно интересно. Я расскажу...
      - Уволь, хорошего помаленьку. Итак. Будем считать, что с головой ты встретился. Если впредь будут спрашивать, так и отвечай - с головой встретился. Очарован. Ты очарован, дитя неразумное?
      - Благово. Андрей. Андрей Сергеевич.
      - Да знаю я. Ты очарован?
      - Не могу выразить словами...
      - Ну, и прощай.
      - Все же мне хочется рассказать вам про шарики для хвоста. Я сначала тоже не понял, что это такое?..
      - Довольно!
      - Мне так у вас понравилось!..
      - Аудиенция окончена. Голову пора кормить. У головы - режим, ест исключительно по расписанию. Малейшее опоздание смерти подобно.
      - Пожалуй, что никогда и нигде не было мне так покойно и тепло, как у вас. Разрешите мне...
      - Хочешь погибнуть во цвете лет, Андрей Сергеевич?
      - Нет. Этого я как раз не хочу...
      - Тогда вон отсюда! Вон!
      - Простите...
      - Вон!
      - Тысяча извинений!
      - Ну, что еще?
      - А можно мне хотя бы краешком глаза взглянуть на голову? Я вам мешать не стану, спрячусь где нибудь. Ужасно интересно, как она ест.
      - Ну, что ты будешь с ним делать? Исчезни! Бом, отведи мальца в светелку. Ему нужно проспаться.
      
      Карлик хватает меня за пальцы и увлекает в тяжелый, пахнущий квашением коридор.
      Уже на пороге оборачиваюсь, дабы еще раз выразить свою крайнюю признательность, покаяться в бестактности, проститься и... с изумлением обнаруживаю - Варвара с кошачьим урчанием жадно впивается зубами в жирный бок огромного пирога...
      
      ***
      
      На каком то этапе Андрею Сергеевичу показалось, что кромешная стоголосая лестница, по которой под конвоем карлика он взбирался в светелку, бесконечна. Несколько раз путники останавливались, чтобы перевести дух. Удивительно, но маленький Бом, задыхаясь и подкашливая, при этом умудрялся лопотать без умолку.
      
      И что вы думаете? Она все это съест. И довольно скоро. Ни крошки не оставит. Сомневаетесь? Не сомневайтесь. Она съест все, буквально все, что мы приготовили. Целый день готовили.
      Она поедает все без разбору. Конечно, мы готовим превосходно, но даже если бы мы готовили отвратительно, даже если бы мы вообще ничего не готовили, а подавали бы все в сыром виде, и тогда она ела бы и ела, ела бы и ела, ела бы и ела. Сомневаетесь? Не сомневайтесь. Я не понимаю, как в нее все это входит.
      Рано или поздно она съест всех. И всё. То есть вообще всё.
      Вы думаете, нам что нибудь достается? Ничего, честное слово. Живем впроголодь, честное слово. Страшно голодаем. Вырвалось. Не стоило этого говорить. Вы уж, пожалуйста, не выдавайте меня.
      Вы не выдадите меня?
      Уж, пожалуйста.
      Думаете, она не способна съесть человека? Это - риторический вопрос. Вы любите риторические вопросы? Нет? Их никто не любит. Знаете, риторические вопросы - самая унизительная форма назидания. Не находите?
      Я бы не стал задавать вам риторический вопрос, хотя особенной симпатии к вам не испытываю, если честно, но в данном случае без риторического вопроса было не обойтись. Согласны?
      Конечно, мы тоже не ангелы. Хотя, конечно, не так прожорливы. Прожорливы, если быть объективным, но не до такой степени. Не ангелы, нет, далеко не ангелы. Хотя все постигается в сравнении. А нам есть с кем себя сравнивать. И, знаете, без ложной скромности, сопоставления эти - в нашу пользу. Я достаточно объективен, поверьте. Предельно объективен. Возможно - самый объективный человек на свете. Не всегда, конечно, но, по большей части. Вы же не знаете и не догадываетесь, сколько в карликах сомнений и комплексов? Так что мы в своих оценках предельно объективны, поверьте. Во всяком случае, стараемся быть такими.
      Вы не обращайте внимания на то, что я повторяю слова, фразы. Это вам только кажется, что я повторяю слова и фразы. В действительности я не повторяю слова и фразы. Просто здесь время, изволите видеть, неподвижно. Впрочем, и пространство тоже. Вы были на болотах? Рекомендую как нибудь посетить. Все поймете.
      Вы тоже повторяете слова и фразы. Так кажется со стороны. Но вы же думаете, что не повторяете их? Слова и фразы? Видите, что у нас здесь творится?
      Конечно, приходится подворовывать. А что остается делать? Я бы даже сказал, приходится не подворовывать, а воровать. Самым нещадным образом. А иначе же мы умрем. Буквально все умрем. Как один. В одночасье. В одно мгновение. Хотя, может быть, это и не самый худой исход. Думаю, нас нельзя осуждать. Изначально, мы честнейшие люди. Да более честных людей и не сыскать в природе. Вы верите мне? Верьте. Я вам правду говорю.
      Представляете, как мы мучаемся?
      Вам тоже это предстоит.
      Какой у вас рост? Не важно. Это я так, из любопытства спросил. Ничего не бойтесь. Не дайте страху поработить вас.
      Безусловно, в семье не без урода, среди нас встречаются отдельные типажи, типы и типчики, что воруют, как говорится, по призванию. Прирожденные воры, так сказать. Но это, буквально, несколько человек. Два человека. Даже один. Но его имени я вам не назову, и не просите. А зачем вам его имя? Что вы будете с этим делать? Донесете? Я вас умоляю. Он откажется от всего. Тут же. И глазом не моргнет. Да еще такую осуждающую мину состроит, что вам самому же стыдно станет. Знаете, настоящий вор завсегда выйдет сухим из воды. Да что я вам рассказываю? вы наверняка это и сами знаете.
      А вы - молодец, молодчина! Лично я бы стушевался, если бы мне устроили допрос. Раскраснелся бы, заикаться стал. Меня бы сразу распознали. Это удача, неслыханная удача, что она не догадывается устроить допрос нам, поварам. Потому что я не один такой конфузливый. Многие пострадали бы. Да еще как пострадали бы! Если уж она за разбитую тарелку, заметьте не фарфоровую, меня собственноручно до крови выпорола, что говорить? Но я, знаете, не в обиде. Я умею не обижаться, а во всяком происшествии находить для себя пользу.
      А вы знаете, что порка полезна? Нет? А это - так. Во время порки организм каким то образом омолаживается. Это научно доказано. А вы взгляните на меня. Сколько, думаете, мне лет? Тридцать? Тридцать пять? А на самом деле? Не скажу. Я не жеманничаю, просто не хочу об этом и все.
      А вы знаете, кто мы на самом деле? Коренные суглобляне. Вот мы, Варварины кашевары и есть коренные суглобляне. Мы здесь на болотах испокон века живем. И город, и фабрику мы построили. А все те, кого вы видели до сих пор - люди пришлые, из за болот. Там тоже Суглоб был, западная его часть, Западный Суглоб. Этот край пришел в упадок и запустение по причине чудовищной, неописуемой, фантастической лени и глупости своих жителей. Вот они и потянулись на восток. Сюда. Не все. Большинство, опять же по причине лени, осталось превращаться в мох да плесень. А к нам устремились преимущественно, доносчики, соглядатаи, бандиты, ростовщики и воры. Настоящие воры, не чета нам. Потому и денег у них, хоть на зиму засаливай. С собой принесли. А кому здесь деньги нужны? Я вас спрашиваю. Сам же и отвечу - никому.
      Она и деньги съест. И не подавится. Видите, как у нас здесь?
      Мы - коренные суглобляне, говорят. Еще до вас здесь жили, говорят, потом уходили новые земли открывать, говорят, что бы вас, мелких только не видеть, говорят, теперь вернулись, говорят. За аборигенов себя почитают. Да разве аборигены такими бывают? Злые, коварные. Вот мы - действительно аборигены. А они? Преступники, прохиндеи, мошенники, убийцы и кровососы.
      Последнее было лишним. Как думаете?
      Но вы же не собираетесь меня выдать? В этом нет никакого смысла, поверьте. Ваш донос не растопит ее сердца, уверяю вас.
      Так что известные вам суглобляне - ложные суглобляне. Как опята. Ложные опята чрезвычайно ядовиты. Но вы, образованный человек, и без меня знаете. Так вот, наши предки этих самых ложных суглоблян... а давайте, я так и буду их называть опятами? не возражаете? не обидитесь?.. так вот, наши предки опят приютили, накормили, согрели. Здесь раньше, до нашествия, круглый год зима была. Снега, снега. Красота необыкновенная! А когда опята пришли, надышали. Теперь, изволите видеть, жара. Просто Африка. Жирафы пошли, крокодила на болотах уже видели, говорят. Черепаху гигантскую. Не всю, только коготь.
      А мы жару не переносим, вымираем потихоньку. Вымирание - это не физическая смерть - угасание души. Так что внешне мы как будто живы, даже резвы, а там, внутри огонек едва теплится.
      А вообще то, жизненные перипетии нам дарованы с тем, чтобы как то отвлечь от мыслей о смерти. Не находите?
      Вот, кстати, вам анекдот. Хозяйка кого нибудь из наших выпорет, луком натрет и - на мороз. Ну, она вам уже рассказывала про свою методу. Думает, что наказала. А нам - радость. Мы холод любим. Холод и труд. Очень, очень трудолюбивы. И, как видите, к наказаниям привыкли. Даже чего то как будто не хватает, если нас долго не наказывают. Так, что, по идее, жить можно.
      Вы уж, пожалуйста, если все будет хорошо, и ничего с вами не случится, в своих заметках это отразите. Может быть, кто нибудь, когда нибудь прочтёт. Нет, не прочтёт. Теперь не читают. У вас читают? Вот и у нас не читают. Может быть, это и к лучшему. Как думаете? с чистого листа. Всё - с чистого листа. Как думаете? А, может быть, хотя бы один человечек найдется и прочитает? Вы же будете читать, что пишите? Или нет? Нет, конечно. У вас почерк - дрянь. Памяти совсем мало и мысли путаются.
      Или нет? Не пишите ничего. Лучше не надо. Мало ли кому эти заметки в руки попадут? А если они пророческими окажутся? Вы не боитесь пророчеств? А мы - страсть, как боимся.
      Ой! Ой ой! Ой ой ой! А что, если хозяйка прочтет? Об этом то я и не подумал. А вы подумали? А я - не подумал. Если прочтёт, вот тогда уже действительно смерть. Нет. Этого делать нельзя. Ни в коем случае! Ни в коем случае! Ни в коем случае!
      Ужасно жить хочется.
      Почему то.
      
      ***
      
      Говорю Бому, - Вы по определению не должны умирать, если, конечно вам самим того не хочется.
      - Так в том то и дело, что хочется, еще как хочется! Другое дело - нельзя. Топиться да вешаться, как опята, извините, не имеем права. Кто их в таком случае кормить будет? Они же совершенно беспомощны.
      - Фабрика.
      - Фабрика? Не смешите меня, молодой человек. Фабрика уже едва дышит. Не сегодня - завтра встанет. А кто ее починит? Мы уже разучились. Интереса нет. Ни к чему, по большому счету интереса нет. Видите ли, мы всё чувствуем, почти всё знаем. И то, что было, и кое что наперед. Следовательно, отвечаем за всё, почти за всё, практически за всё. Но ответственности ни за что нести не собираемся. Из принципа. Могут у нас быть свои принципы? Да, мы - маленькие люди, но со своими убеждениями и непреклонной волей. Хотя и слабохарактерные. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Будет, как думаете? Будет. А хотите знать, почему? Да потому что в нас еще покуда страсти тормошатся. Страстотерпцы мы.
      Вижу, для вас это слабый аргумент, чушь и абсурд. Что же? Закономерно. Мы - разные, очень разные. Даже внешне, если вы обратили внимание. - Смеется, - Может быть, когда нибудь, ближе к старости, вы поймете меня. А сейчас - даже не думайте об этом. Не тратьте время попусту. Молодость коротка. Нужно ценить каждую минуту.
      Думаете, вся эта трухлявая философия замешена на страхе? Уверяю вас, страх здесь ни при чем, точнее так, уже ни при чем. И мы не играем нисколько. Нисколечко. Какие из нас актеры? Я вам больше скажу... вот только...
      - Что?
      - Боюсь, вы совсем расстроитесь и растеряетесь. Хотя, может быть, это вас насмешит. И хорошо, если рассмешит. Так или иначе, как говорится, слов из песни не выбросишь.
      Не падайте.
      Мы любим хозяйку.
      Каково?
      Искренне любим. Искренне.
      И жалеем.
      Смешно? Нет? Хорошо, что не смешно.
      А теперь, наконец, послушайте меня, мне кажется, вы не всегда слушаете, через раз, нет? А теперь послушайте, вам это пригодится. Или не пригодится, но останется в вас. А вы, в свою очередь, передадите своим детям. Будут же у вас когда нибудь свои дети? Такие же крошки, как мы. А? - смеется. - Иронизирую. Слегка. Мы - народ ироничный. А по другому и быть не может.
      Ну, так слушайте. Всякое мучительное, неприятное, отвратительное чувство, боль, обиду, унижение, страх, отчаяние, стыд, можно превратить в любовь. Если захотеть, конечно. Захотеть и переступить через собственную гордыню. Самое трудное. Я приведу очень понятный пример, но из кулинарных, не судите строго. Чем располагаем, как говорится. Не будете меня осуждать, высмеивать, порочить и дразнить? Нет? Нет. Мне кажется, что нет. Так вот. Помните, как пахнет сырая рыба? А теперь вспомните, что происходит с запахом, когда вы ее принимаетесь готовить? Что скажете? То то.
      Неубедительный пример.
      - Отчего же?
      - Сам знаю, что неубедительный пример. Первое, что в голову пришло. Просто давно рыбы не ел. Захотелось рыбки что то. Тут же и пример сочинил. Так нельзя. Ни в коем случае. Серьезная беседа, серьезная философская беседа, а я с рыбой лезу. Нет, так нельзя.
      - Не казните себя.
      - Нет, казню.
      - Не казните.
      - Хорошо. Не буду. Я - оптимист. Мы все оптимисты. Знаете, все равно остается надежда. Суглобляне живут надеждой. Всегда так жили, при любых обстоятельствах. Надеждой на светлое будущее, простите за банальность. Спроси меня, что это, светлое будущее? с чем его едят и как оно выглядит? - не отвечу. Потому как не знаю. Вот этого никто из нас не знает, но мы это самое светлое будущее остро ощущаем. И близость его ощущаем. Берусь утверждать, что оно совсем рядом. Приблизительно на расстоянии вытянутой руки. Вот как эта дверь в светелку. Поздравляю, прибыли.
      Послушайте. А что если вам, потусторонним, ничего, что я вас так назову? Если вам, потусторонним прийти? Почему бы и нет? Здесь денег много, если в болотах поискать, нефть найти можно. Придете, все перемените. Опят по тюрьмам отправите? Нас - в санатории на реабилитацию?
      Думаете, будет хуже? Нет. Хуже чем есть - не бывает.
      - Хорошо о нас думаете.
      - Как?
      - Думаете о нас хорошо.
      - Да нет, думаем то мы о вас плохо, но ждем, очень ждем. Мечтаем, что поезд когда нибудь остановится в Суглобе. Ну, может же он сломаться, например? Я понимаю, шанс невелик, но мы надеемся. Очень надеемся. Напрасно?
      - Не знаю.
      - Напрасно. Все таки еще хуже будет. Опята вам денег дадут, нефть найдете. И всё. И все останется так же. Только еще вас кормить придется. Да, хуже будет.
      А знаете, мне иногда кажется, что лучше вообще не бывает, а бывает только хуже. Закон природы. Есть такой закон? не знаете?
      - Не знаю.
      - Вы собираетесь бежать?
      - Я только что приехал.
      - Долго ехали?
      - Всю свою недолгую жизнь.
      - Пафос? Пафос. Беда.
      - Ну, что, помочь вам бежать? нет, нет, ни в коем случае! Вам же здесь нравится. Нравится? Нравится. Ну, и черт с вами. Погибайте вместе с нами. А, может быть, впереди цветение и рассвет? Что думаете насчет рассвета? А насчет цветения? Хотелось бы, правда? Реннесанс, так сказать. Коммунизм. Хорошо при коммунизме?
      - Не знаю.
      - Да как же? вы разве не при коммунизме живете?
      - Скорее - вы при коммунизме живете. Если все это можно так назвать.
      - Отчего же не назвать? Назвать можно что угодно, как угодно. И в этом есть определенный смысл. Возникают иллюзии разные, галлюцинации, сказочная жизнь. На время. И пусть на время, пусть хоть на время, правда же?
      - Не знаю.
      - Беда. Ничего, все встанет на свои места. Когда нибудь. Или никогда. Не важно. Хотя вы мне не нравитесь, сразу не понравились, уж простите за откровенность, тем не менее, дам вам добрый совет. Бегите отсюда. Забирайте свою куколку и сматывайтесь. - Грустно смеется, - пока хозяйка из вас суглоблянина не сделала.
      - Кто это, куколка?
      
      ***
      
      С щеголеватостью волшебника Бом открывает дверь, и Андрей Сергеевич оказывается прямо перед грандиозным окном, по краям покрытым серебристыми и перламутровыми узорами, кружками, крестиками, веточками пальмы.
      Бом внимательно следит за реакцией гостя, отчего то шепотом, - А вот и Суглоб, Андрей Сергеевич.
      - Потрескивает. Не слышите треска?
      - Что потрескивает?
      - Окно. Окно?
      - Зима, зима, Андрей Сергеевич. Как видите, я вас не обманывал.
      Благово смотрит в окно, - Как много людей на площади!
      - Это не площадь. Озеро. Озеро Ожидания.
      - Ожидания чего?
      - Не чего, а Кого. Скорее бы Он уже пришел.
      - Кто?
      - Не догадываетесь?
      - Кажется, догадываюсь.
      - Интересно, как Он выглядит? Как думаете, похоже на человека?
      - Конечно.
      - А вы Его видели?
      - На иконах.
      - Это - не то.
      - Почему же? Очень даже то.
      - Нарисовать можно что угодно.
      - В дальних странах, где и не бывал никто, его изображают в точности также, что и у нас.
      - Как это может быть известно, когда в тех странах никто не бывал?
      - Имеется в виду, раньше, когда его рисовали, никто не бывал, а позже - конечно, позже, когда открыли, приезжали, осматривали, знакомились, обнаруживали, удивлялись...
      - Кто?
      - Ну, как же? Как их назвать? чужеземцы, пришельцы?..
      - Пришельцы, вот именно. Гуманоиды.
      Да вы не думайте, я вашу мысль понял сразу. Действительно, с этим трудно спорить. С этим было бы трудно спорить, когда бы не одно обстоятельство. Обстоятельство - вот какое. Видите ли, я не совсем уверен, что вы... я... кто угодно... выглядим на самом деле так, как мы себе это представляем.
      - То есть?
      - То есть, нам кажется, что мы приблизительно такие, как на снимках или в трюмо... Благодаря зеркалам, фотографиям, портретам и так далее, даже не кажется, мы абсолютно уверены в том, что выглядим именно так... А на самом деле? Не исключено, и очень даже вероятно, что на самом деле мы - нечто совсем иное. Совсем иное. Может быть, с точностью до наоборот.
      - Простите, не совсем вас понимаю...
      - Вот, скажите, может Он быть... не знаю... ветром... или, например, людской толпой, или, вот еще, колонной грузовиков?
      - Несколько неожиданный поворот...
      - И все же?
      - Думаю, нет.
      - Но почему? Почему?
      - Не знаю. Не складывается... Конечно, теоретически он может предстать чем угодно и кем угодно...
      - А практически?
      - Не нравится мне этот разговор, честное слово. Давайте прекратим.
      - Почему?
      - Не знаю. Не нравится, и всё.
      - Благодарю вас. Вы исчерпывающе ответили на мой вопрос. Теперь впору вам задуматься над своими же словами. Возможно, откроете что то новое... почище Гипербореи.
      - Вы слышали о Гиперборее?
      - Странный вы человек. В себе поройтесь хорошенько, покопайтесь, не ленитесь. Полезно, честное слово.
      - Боюсь, что не до конца вас понял...
      - И вот еще что. То, о чем мы говорили - совсем не грех. Очень светло и ладно мы с вами поговорили. Откровенно говоря, я не ожидал. От вас не ожидал. Не полюбил вас сразу, с первого взгляда, - смеется. - Спасибо.
      - Я должен чем то ответить? Вам спасибо.
      - Увы, Андрей Сергеевич, мы всерьез не мечтаем о Нем, покуда Он мечтает о нас. Так уж устроен мир.
      - Кажется, я это где то уже слышал.
      - Не знаю. Но вы об этом думали. Или не думали еще, но непременно подумали бы позже. Теперь я уверен, что это - именно так.
      Андрей Сергеевич изучает жизнь за окном, - Шапочки, какие у них шапочки?
      - Что?
      - Почему у всех?..
      - ...коренных суглоблян...
      - Почему у всех коренных суглоблян на темени красные шапочки?
      - То, что вы называете шапочками - крижи. Коренным суглоблянам предписано, в обязательном порядке, носить крижи.
      - Зачем?
      - Чтобы нас не ровен час, не спутать с опятами. Что вы так смотрите? Это - хорошо, это - порядок. Порядок нужен. Вы позже это поймете. Обязательно. Не спорьте. Потом, видите ли, всякие такие детали - не обязательно, совсем не обязательно унижение. Это может быть предметом гордости. Все зависит от взглядов, убеждений. Разве не так?
      - Конечно, конечно...
      - Мы хорошо живем. Мы очень хорошо живем. И плюсом ко всему то, что новые суглобляне, назовем их так, этого не понимают. А, следовательно, мы защищены от ядовитых стрел зависти.
      - Дома прямо на льду строите?
      - Да, на полозьях. А почему нет? Очень удобно. Легко перебираться с места на место.
      - А зачем?
      - Перемены. Человеку время от времени хочется перемен. Иногда - между делом, иногда - до самозабвения. Неотъемлемая черта. Данность. Мы думаем так, пусть уж лучше такие перемены, чем, к примеру сказать, вы явитесь, вся ваша компания явится, хватит нам и вас одного.
      - Ничего не понимаю.
      - А вам и не нужно. Смотрите в окно, и вся недолга. См"отрите?
      - Смотрю.
      - Ну, что там?
      - Муравейник.
      - Да, народу сегодня много. В праздники всегда так.
      - А разве сегодня праздник?
      - Когда у поганок будние каникулы, у нас всегда праздники.
      - Вы их ненавидите.
      - Жалеем и любим. Правда, правда. Вот вам честное слово. Жалеем и любим. Впрочем, мы это, кажется, уже обсуждали. Да вы посмотрите, какая красота!
      - Дети! Смотрите ка, дети! Ну, точно, дети! А у меня было предчувствие. Не может быть, чтобы детей не было. Это же дети?
      - Дети, дети. Рождаются, растут. Ничего не можем с этим поделать. Родятся и все.
      - Это же прекрасно.
      - Перенаселение. Вы умозрительно представляете себе, что это такое, а мы - фактически. Потепление. Понятно? Расплавимся все. Как сосульки растаем.
      Но ничего с собой поделать не можем. Не знаем, как разлюбить друг дружку. Как следствие - короеды. Каждый год, да через год. Любовь, так ее, растак! Любим, видите ли. Потому мучаемся, мучаем друг друга. Живем, не думая о будущем. В этом смысле все суглобляне одинаковы, что старые, что новые, что боровички, что опята. Боюсь, обречены мы.
      - А я думаю, что вы ошибаетесь. Люди никогда, по большому счету не задумывались о будущем. Так было всегда.
      - Хотелось бы верить.
      
      ***
      
      Вот, что я вижу за окном.
      
      Кряжистые Клаус и Митя кривобоко влачат за плавники большую, примерно в шесть раз превосходящую своими размерами самих Клауса и Митю, оловянную с голубыми разводами рыбу.
      Рыбе муторно и страшно. Рыба бешено вращает багровым глазом.
      У Мити в унисон подрагивает капелька крови под носом.
      Удильщиков вприпрыжку сопровождает шумная толпа точно слепленных из снега мальчишек с картонными трубами, флажками и лимонными петушками. Дети строят смешные и мерзкие рожицы, хохочут, ходят колесом, озябшими красными ручонками дергают рыбу за седые усы, норовят прокатиться у нее на спине. Нет нет, да и получат медвежью затрещину, то от Клауса, то от Мити.
      Другие ребятишки увлечены полетами. Облепив мраморный сугроб, они надувают воздушные шары, судя по тяжам и прожилкам, сделанные из требухи. Когда диковинные пузыри достигают нужного размера, они отрываются ото льда, увлекая за собой, то одного, то другого проказника. Невысоко. Довольно скоро шары теряют свой пыл и плавно спускаются на исходные позиции.
      Казалось бы никакой опасности. Но, всякий раз, когда маленький суглоблянин или суглоблянка возносится в небо, круглые пестрые бабы, сгрудившиеся подле ослизлой серенькой кадки, горюющей под ноздреватым гнетом, принимаются голосить, кланяться и похлопывать себя по бедрам на пингвиний манер.
      Другие бабы, такие же округлые и степенные, выстроившись в цепочку, развешивают дышащее паром белье. Исходя из того, что ни начала, ни конца веревки не обнаруживается, возникает иллюзия бесконечности, что, по всей видимости, не так далеко от истины - те, что впереди, выполнив свою работу, возвращаются назад, снимают уже вывешенное прежде белье и становятся в конец очереди.
      Золотистая, востроокая хохотушка Капитолина одаривает людей и ворон горелыми сухариками из расхристанной соломенной корзины.
      Плешивый Марат, живой или мертвый, лежит под опрокинутой на бок заиндевевшей бочкой. Ниточка вина, соединившая суетное и вечное, тянется к его беззубому рту.
      Подле Марата, живые или мертвые, картинно расположились уже насытившиеся друзья по блаженству: такие же лилипуты Август, Леонид, Алеша, Клавдий, Отто, Сережа, другой Сережа, Теофилл, Миша, Олег, Геннадий, Ростислав, Саид и Николай.
      Мрачный лопоухий Тимофей, устроившись на хлипком ящике, пытается подковать лошадь. Бывшую лошадь. То есть не саму лошадь, а черную высохшую лошадиную ногу. Его движения неловки. То и дело промахивается и бьет себе по пальцам. После каждого удара задирает голову и, протянув губы трубочкой, будто для поцелуя, воет по собачьи. Зашвыривает ногу подальше, сидит некоторое время, в отчаянии покачивая головой. Тяжело поднимается, прихрамывая, отправляется за ногой. Возвращается на шаткий свой трон, и все начинается сначала.
      Пропитой, пунцовый от натуги, задыхающийся Петр, задрав подол и прислонив к поваленному забору непослушную жену Домну, из последних сил лупит ее розгами. Домна тем временем улыбается, наблюдая, как художник Эраст Нарядов, точнее миниатюрная пародия на художника Эраста Нарядова, спешит живописать эту бытовую сценку.
      Исчадие ада, ненавистный косматый Роман, похож на черного зверя со слепящим оскалом, варит смолу. Грязные, с огненной мошкарой, клубы дыма, прежде чем раствориться в лазоревом океане совсем некстати являют землякам беспощадные картины корявого прошлого. Или будущего. Будет, будет бит Роман. Позже. Непременно. Пока - смеется, собачий сын.
      Голенастый Глеб, к великому удовольствию проворных, разговорчивых и кусачих мелких местных собак, катает по кругу ржавое колесо. Присутствующие на празднике неразлучные Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш следят за суетой с колесом и шавками с нескрываемой иронией, и, кажется, толикой высокомерия.
      Дерутся много. Не зло. Как будто понарошку. Суглобляне и суглоблянки. Забавные, трогательные. Руками, ногами, палками, лопатами. Там и здесь, по двое и группами.
      Зеваки, сочувствующие, заводилы, певуньи, рыбаки, дурачки, зазнобы, старики, жены, плакальщицы, девки, детки... всего тысяча человек.
      Может быть, чуть меньше.
      Или, напротив, больше.
      В центре композиции, напоминанием о Вавилоне, взмыленный снеговик о двух (одна лошадиная) головах и четырех руках метелках.
      Озвучивает пастораль вдохновенный одноногий аккордеонист Марк. Он расположился подле многострадального зада Домны. Но, в отличие от Эраста откровенный сюжет его нисколько не волнует.
      Его глаза закрыты. Душа его парит вслед за узорной сбивчивой мелодией, скользит по льду, забирается в рукава, за цигейковые воротнички, играет с воздушными пузырями, пляшет на кадках, стучится в двери, заглядывает в окна, возносится к крышам, где шепчутся розовощекие суглобские голуби и ангелы, и еще выше, и еще выше...
      
      ***
      
      Эраст Нарядов обнаружил, что существенно уменьшился в росте воскресным утром 25 сентября. Возможно, превращение случилось ночью. Скорее всего, это произошло ночью, потому что если бы это произошло вечером накануне, когда живописец был пьян, но не мертвецки пьян, или утром... утро в понимании художника наступает где нибудь ближе к обеду, но сон уже поверхностный... часов с шести муть какая то, а не сон... так вот, если бы это случилось накануне вечером или пусть даже ранним утром, когда Эраст как бы спал, он бы все равно хоть что нибудь, да почувствовал. Что? Кто же его знает? Может быть, зуд или колотье какое, или, не приведи Господи, прострел. Вот это - не приведи Господи! Можно представить себе, какой должен быть прострел, когда человек уменьшается вдвое! Да что там вдвое? втрое уменьшается. В три раза!
      При пробуждении Эраст не почувствовал ничего особенного. То есть, ни зуда, ни колотья, ни, упаси Боже, прострела. Похмелье - разумеется, это уж как повелось, это уже - что часики, как говорится, будьте любезны, распишитесь в получении. Но кроме похмелья, к которому он уже давно привык и даже, в некотором смысле почитал за неотъемлемую часть самое себя, ровным счетом ничего. Нет, справедливости ради, кое что он все же ощутил, но это такое... такой нонсенс, такая нелепица и абракадабра... ничего общего с вышеупомянутой катастрофой. Что ощутил? В присутственном месте и говорить то об этом неловко, просто анекдот, честное слово.
      Значит, дальше - анекдот. Хохма. Натуральная хохма, правда, из невеселых. Нет, для кого то, возможно, эта история покажется очень даже веселой, но уж никак не для человека, уменьшившегося вдвое, а то и втрое. В два или три раза! Уму непостижимо!
      Значит, анекдот...
      А как звучал вопрос? А вопрос звучал следующим образом - что испытал Нарядов при пробуждении? Отвечаю. Тесноту. Тесноту и беспомощность. Похмелье, как условились, опускаем. Похмелье - предмет отдельного разговора. Похмелье все таки лечится. Известно как. А вот теснота? Беспомощность?
      Довольно долго Нарядов не мог сообразить, что происходит. Точнее так, на уровне ощущений он сразу сообразил, что происходит. Осмыслить происходящее не мог. Страх парализовал его, и довольно долго он лежал неподвижно, чтобы неловким движением не накликать еще больших неприятностей. Наконец, сделал робкую попытку повернуться на бок... не повернулся на бок, как обычно поворачиваются на бок, а только сделал робкую попытку, и... обнаружил, что запутался... в трусах. Как? Почему? Так не бывает. Можете себе представить состояние творца, существа чрезвычайно трепетного, творческого и одухотворенного? Запутался в собственных трусах. Точно рыба в неводе или муха в паутине. Был запеленат, аки младенчик или куколка. Наружу выглядывали только три пальчика от левой руки и половина лица.
      Все. Смейтесь, если можете.
      Как, почему такое могло произойти? Что такое могло случиться, чтобы... что?
      Вот, кстати, а что было вчера? Кстати - некстати, а все же? Память ленилась и пенилась. Черт с ним! Теперь утро. И что нам до вчерашних поцелуев? Уже утро. День. В понимании Нарядова утро. Самое обыкновенное утро, что несколько утешает. Ничем не примечательное утро с легким, как ветерок, головокружением и дежурным кашлем. И головокружением. Дойти бы до холодильника. Там должно, просто обязано остаться лекарство. Эраст всегда оставлял себе лекарство на утро. Лекарство на утро - это указ, правило и закон. Никто, ни при каких обстоятельствах не смел его нарушать. Любой, осмелившийся посягнуть на него, включая самого распорядителя, был бы наказан самым суровым образом, включая самые крайние меры. НЗ. Неприкосновенный запас. Нектар золотой.
      Так. Сначала выпить воды, потом - лекарство. Не наоборот. Ни в коем случае не наоборот. Так. Нужно каким то образом подняться. Встать. Принять вертикальное положение каким то образом. Однако с трусами то конфуз какой?! Так. Сначала - развязаться, выпутаться, развязаться, выпутаться, развязаться, выпутаться.
      Развязался. Выпутался. Кое как, с грехом пополам. С грехом пополам звучит несколько двусмысленно. Смешно. Смешно же сказал. Нет? Не смешно. Юмор висельника. Ничего, это - пройдет. Увидите минут через двадцать - двадцать пять. Шутки посыплются, аки жемчуга. Легкость, изящество, изыск. Ренессанс. Барокко. Дайте время. Так. Все надобно делать вовремя. Успевать надобно, Дабы не потеряться окончательно и бесповоротно в этих бурунах. Каких бурунах? Всякая дребедень в голову лезет.
      Что же это за трусы? Какой размер то у этих трусиков?
      Кстати, а что было вчера?
      Так. Долой воспоминания. Подъем.
      Нарядов протянул руку с тем, чтобы ухватиться рукой за край кровати, а потом одним движением вскочить на пол. Он всегда так поступал - хватался рукой за край кровати, а затем, браво, бодро, по военному, олимпийски, по молодецки вскакивал на пол. Еще не старик, между прочим. Еще есть, чем попугать и порадовать, между прочим. Чем? Чем угодно. Кого? Не знаю. Кого? Ну, как же? Их, голубушек. Крольчих. Крольчих этих. Крольчиху. Да, точно, она похожа на крольчиху. Я все думал, кого она напоминает? Крольчиху. Острый глаз художника всегда главное схватит. Нет. Острый глаз большого художника всегда главное схватит. Передние зубы у нее определенно как у крольчихи. Что? прежде не замечал? Замечал, конечно, замечал. Но, как говорится, души не чаял, как говорится, с ума сходил, как говорится. Улетал, отлетал, обмирал, умирал, сгорал, растворялся, пускал в сновидения. Зубки. Шарм. Шарм. Шарманка. Charmant.
      Что же было вчера? Что такое она наговорила, что то такое - этакое наплела. Что то как будто не особенно обидное, на первый взгляд, но очень, очень обидное, если вдуматься. Какие то эпитеты, метафоры, сравнения, определения, гадость какую то. Что? что?
      Подонок? Она всегда, не всегда, конечно, но частенько так его называла. Потом, осмелюсь доложить, в некотором смысле, в наше время, когда мускулинум... анимус... не важно, в нашу колено - локтевую эпоху подонок - это комплимент, доложу я вам.
      Животное? Высшая похвала! В его то возрасте? Под толстой коркой из обид и разочарований? Для гарцующего... для пытающегося пока еще гарцевать мужика - высшая оценка! Триумф и триумфальная арка!
      Не то. Что же, что? Что то такое... деградация? Деградант? Деградировал? Нет. Да она и слов таких не знает. Тепло, как говорится, но не то. Что то другое...
      Измельчал. Точно. И что? Чем хуже подонка? Она сказала это так прочувствованно, с такой прохладцей и презрением, не произнесла, а припечатала. Ну и что? Что то взбесило его, взбесило и вызверило его. Что то такое...
      Нет, не так. Она сказала измельчали. Измельчали. Кто измельчал? Люди измельчали? Кто именно? кого конкретно ты имеешь в виду? Тебя, милый. Сука! Как же ему везет на этих сук! Сука на суке и сукой погоняет. Вот так. Вот почему пропал кураж, кураж. Азарт, вдохновение, влюбленность, страсть, дыхание юности, талант. Вот почему то и дело перегорает лампочка в передней. Сука!
      Черт с ней! Черт с ними со всеми! Забыть телефоны, адреса. Все забыть. Не звонить, не отвечать на звонки. Двери - на замок. Хватит! Довольно! Художник должен быть схимником. И в схиме своей царствовать, черт возьми! А не угождать, упрашивать, уговаривать, у, у... Измельчал, у у... голова!
      Нарядов протянул руку. До края кровати далеко. До края кровати - как до Копенгагена. При чем здесь Копенгаген? Вчера расходился, наигрывал, за ниточки дергал, бил в колокола, канючил и ныл - хочу в Копенгаген. К русалочке. Дурак! К русалочкам. К русалкам. К русалкам, так к русалкам. Извольте, уважаемый, карета подана. Следующая станция - Копенгаген, у у...
      Эраст потянулся рукой, оперся на локоть. Приподнялся над ложем. Ложе, лажа, ложе, лажа, ложе. Что с кроватью? Да это не кровать, полигон. Откуда военные мысли у глубоко светского человека, бывшего светского человека, а в недалеком будущем инока покоя? Пить вино, созерцать и плакать - что еще нужно спившемуся художнику для безмятежной старости? Почему полигон? Откуда взялось это слово? Кажется, называл так свою лежанку несколько раз. По моему называл. Или только в голове крутилось? Полигон. Скорее поле брани.
      Вот, вспомнилось. Маленьким, лет пяти шести от роду, перед тем как уснуть, для того, чтобы уснуть счастливым, он представлял себя раненным героем. В красивом, как у князя Андрея Болконского, мундире. Его уже обнаружили, уже он не погибнет, и уже ничего не болит, но он все равно ранен, и ему положено спать побольше. Забинтованный, красивый, бледный. Как есть князь Андрей, или, например, другой князь Петр Иванович Багратион. Мог быть и наполеоновский генерал, какой нибудь Белльяр, почему нет? Неземной красоты барышни в пышных благоуханных нарядах ходят подле него исключительно на цыпочках, и восхищаются, и шепотом прославляют. А он ничего не слышит, хотя все прекрасно слышит. И так отходит ко сну, утонченный, с улыбкой на устах.
      Нет, война - другое. Война - это тугое пеленание, тошнота, стыд, и жизни осталось на понюшку табаку. Вот, что такое война.
      Вперед, генерал! По пластунски. По пластунски. Пластунская дивизия. Совсем недавно узнал, что была такая Пластунская дивизия. И что с того? Была и была. А вот, надо же, застряла в башке. Каждый здесь рождается с предчувствием войны. Война - один из невидимых лепестков русской души. Живем по инерции, по течению, по накатанному. Себя не помня балуем, дурим, перемигиваемся, песенки поем, разговоры разговариваем, а взглядом невольно шарим в поисках врага или укрытия.
      За последние пятнадцать минут Нарядов преодолел тысячу миль по простыням и наволочкам, не меньше. А конца края все не видно. Абсурд. Сон. Сон, конечно. Сон, сновидение, кошмар, ночной, дневной, ночной, дневной, ночной, утренний кошмар.
      Ага! Вот, кажется, цель достигнута. Ну, слава Богу! Наконец то! Господи, спасибо тебе за все! Эраст схватился рукой за край кровати, а затем, браво, бодро, по военному, олимпийски, по молодецки... слетел кубарем и... со всего маха, б... брякнулся об пол головой. Больно брякнулся. Больной, б... головой, б... брякнулся. До искр из глаз. Из одного глаза. В данном случае из одного глаза. Правого. Больно, б!..
      
      ***
      
      Унизительная и беспощадная как публичная порка тайна открылась, когда из комнаты по соседству прибыл заспанный и взъерошенный добрый соратник по субботним кутежам, печальный и веселый, безмерно печальный и неуемно веселый, престарелый и бесконечно юный, одинокая душа компании Доктор Тевис с наполненной лунным светом и туманной песнею бутылкой. Вот только это был уже не доктор Тевис, но безвкусная карикатура на доктора Тевиса, ибо настоящий Лев Натанович Тевис был в два, а то и в три раза крупнее того, что предстал перед Эрастом. Выросший, следовательно, в два, а то и в три раза хмельной сосуд, подрагивал в его, сделавшихся детскими, ручонках. Притом, что доктор беспорядочно улыбался, в глазах его чернел, приложив палец к губам, суицид. И то, что произнес извечный балагур и насмешник, то, что он произнес, как бы смеясь и передразнивая недавние мысли Нарядова, на этот раз было неумолимой констатацией отвратительного факта, - Измельчали.
      Эраст посмотрел на свои руки. Злая муха обморока под ложечкой подала признаки жизни. Холодный пот пролился между лопаток. Стремительно приближающееся лицо Тевиса показалось ему посмертной маской. Мир померк.
      
      ***
      
      Кто бы что ни говорил, пьянство, страшная, но, чего уж там скрывать, сладкая эпидемия, последовательно размывающая души и тела, вместе с тем парадоксальным образом служит великой школе выживания. По мере развития пагубного пристрастия, ее ученики становятся более сердечными, а также терпимыми к явлениям природы и превратностям бытия, теряют брезгливость и высокомерие, приобретают навыки взаимовыручки и смекалки. Я уже не говорю об особой галантности алкоголиков, многократно воспетой классиками литературы.
      
      Обратимся к нашим героям, меньше часа тому назад претерпевшим чудовищную, кажется, несовместимую с жизнью метаморфозу. Откушав вышеупомянутого нектара, уютно устроившись на полу, друг против друга, полулежа, неспешно сплетают они узорную беседу, где, как в зеркале, капли времени, следы от ламп и геометрия Лобачевского. Ни намека на робость и растерянность. Даже легкий привкус бравады у доктора Тевиса. Во всяком случае, складывается такое впечатление.
      - ...я скажу больше, дорогой Эраст, в известном смысле мы должны быть благодарны судьбе, в том, что оказались не последними, а возможно и главными действующими лицами на этом празднике справедливости и здравого смысла.
      - Да разве я не понимаю? Но как теперь представляться, Лева? Кто мы теперь? Как видишь, я спрашиваю тебя об этом без тени волнения. То есть, как прогрессивный человек и вполне современный художник, я душой принял свой новый облик, и, возможно, даже испытал некий творческий подъем. Недолго, но что то такое, как будто, шевельнулось во мне. Так что прошу мой вопрос отнести к категории чисто бытовых, таких как ввинчивание пробок или починка канализации.
      - Мелко мыслишь, Эраст.
      - А ты сам посуди, вот, предположим, придет ко мне натурщица...
      - Гони.
      - Вот, предположим, придет ко мне натурщица... или сосед за солью, если женщина тебе не по вкусу.
      - Гони к чертовой матери! Первое время - гони, и даже дверь не открывай.
      - Ты меня не слышишь. Левушка, я - творец. Какой - никакой, но творец. Так?
      - Допустим.
      - Без натурщиц мне никак нельзя. Согласен?
      - Не знаю. Спорно.
      - Потому что ты не художник. Можешь поверить мне на слово. И вот... рано или поздно придет ко мне натурщица... или натурщик. Хорошо, пусть натурщиком будет старенький старичок, я и старичков люблю. Их руки и шеи. Руки, конечно, больше. Не важно. Кем я представлюсь?
      - Разве это имеет значение?
      - Безусловно, имеет. Я интеллигентный человек...
      - Назовешь свое имя.
      - И меня тотчас арестуют.
      - За что?
      - Лев, ты видел себя в трюмо?
      - Сосредоточенность.
      - Что это значит?
      - Главное слово.
      - Что? что?
      - Нам дан уникальный шанс сосредоточиться, сбросить все лишнее, очиститься от копоти буден! Наконец то, наконец то! Поздравляю, Лев! И тебя и себя поздравляю! Я буду писать. Стихи или прозу, не важно. Письма тебе буду писать. Какие это будут письма!
      - Левушка, хорошо так рассуждать, когда в глубине души живет уверенность в том, что все это произойдет когда нибудь, потом, в неопределенном будущем., а сегодня ты полон замыслов, идей...
      - Так уж полон замыслов?
      - Не важно. Мы сами не знаем, какое брожение в нас происходит. Как рождается, шедевр? Да, я представляю себя в старости, ноги закутаны пледом, томик Диккенса, камин. Но это - в старости, в далеком будущем...
      - Будущее наступило.
      - Не готов. Честное слово, не готов. И картинка совсем другая. Еще раз. Ноги в горячей воде или в шерстяных носках с горчицей, потрескивают поленья, возможно, сверчок. А мы что имеем?
      - Главное. Сосредоточенность.
      - Довольно благоглупостей. Мне нужны практические советы. На каждый день. Быт никто не отменил. На кухне, кран как сочился, так и сочится. Мир рухнул, а кран продолжает сочиться. Между прочим, ты обещал починить. Хвастался, что умеешь командовать кранами.
      - Не морочь мне голову своими копеечками. Ты нещадно постарел, хотя и моложе меня.
      - Сейчас мы выглядим приблизительно одинаково.
      - Помолчи. Дай дорогу моим смыслам, прошу тебя. Уникальный шанс. Потрясающее событие. Каждая деталь дорога. Во всем нужно разобраться, все систематизировать, обобщить, выявить причины, составить программу будущего.
      - Приблизительно к этому я тебя и призывал.
      - Уровень, Эраст. Совсем другой уровень.
      - Пожалуйста, пожалуйста.
      - Еще час назад я и сам назвал бы то, что произошло изумительно, беспрецедентно пошлой фантазией некоего воспаленного ума. Между прочим, я вполне подозреваю некое вмешательство извне.
      - Бред.
      - Не бред. Представь себе. Некто, вполне реальный, осязаемый, с болезнями и запахами, где то у себя в углу раскладывает замусоленные картинки или записывает что то в толстую тетрадь. Пишет, зачеркивает, снова пишет, и вдруг... или совсем не вдруг, что то такое случается, что то такое в высоких слоях приходит в движение, и вот уже мы с тобой, а, может статься, и не только мы с тобой - уже не ура - богатыри, а персонажи господина Свифта. Самое курьезное то, что наш тайный демиург, возможно и не догадывается о нашем существовании.
      - Бред.
      - Не бред. Предположение. Одно из многих. Хотя я сталкивался с подобными вещами в силу профессии. Конечно, я понимаю твою иронию, психиатр, чего от него ждать? А ты не торопись. Вообще, давай сначала, по порядку. Вот ты проснулся. Первое, что ты ощутил?
      - Я уже тебе говорил, запутался в трусах.
      - Сложное действие, сопряженное с предметами. Я спрашиваю об ощущениях. Тепло или, наоборот, холодно, светло, темно, страшно... что было?
      - Тесно. Мне было тесно. Из за трусов.
      - Оставь ты эти трусы в покое. Тесно, теснота. Что же? Годится. Хорошо. Ожидаемо. Понимаешь, куда я веду?
      - Ни черта не понимаю.
      - Мы, Эраст, все, того не ведая, страдаем от невыносимой тесноты. Теснота, мой друг! Бич и объективная реальность. Короткая жизнь. Суета. Кухоньки, копеечки. Это бы Бог с ним. Это можно и даже весело переживается. Отчаянная метафизическая теснота. Вот где бездна с василисками. Спастись, выдернуть себя за волосы, сойти с круга. Как? Искать, искать решение. Не откладывать на потом. Ты был предупрежден многократно. Вспомни, как ты застрял в лифте неделю назад. Вспомни, как у Тетеркиных цинковая ванна упала тебе на голову. Вспомни, как защемил палец дверью. Это тоже было совсем недавно. Знаки. Один за другим. И трусы твои - знак. Тебе. И мне, как выяснилось. Знак. А мы совсем не умеем читать знаки. А они на каждом шагу. А мы ленимся. Или боимся. Согласись, мы отчаянно ленивы. Не знаю, всегда ли так было, вот, в детстве, например? Да, был ленив.
      - И я тоже.
      - Мы повязаны, Эрастик, дорогой. Не только мы с тобой. Все. Без исключения. Когда ты, к примеру, поворачиваешься на левый бок, чтобы лучше уснуть, кто нибудь, на другом конце шарика, в другом часовом поясе, если поверить в то, что время существует, в метро или трамвае наступает своему соседу на ногу. Секунда в секунду. Или, скажем, стреляется, хотя у него и в мыслях не было - он всего то чистил охотничье ружье. Мы - носители колоссальной, колоссальной ответственности! Но мы, кроме того, что ленивы, бесподобно равнодушны и глухи.
      - Терпеть не могу обобщений. Прости, Лева, это - чистой воды словоблудие. А, возможно, и сумасшествие.
      - Ни в коем случае.
      - Что же мне теперь замереть и не двигаться, чтобы кто нибудь на другом конце шарика не полез в петлю?
      - Зачем ты так? Это метафора, друг мой.
      - Да, понимаю я. Или ты думаешь, что я допился до такой степени, что уже не умею распознать метафору? Все понимаю. Но, во первых, легче от этого не делается, а, во вторых, еще раз говорю, терпеть ненавижу мудрствований и обобщений.
      - Можно, мне не обращать на тебя внимания? Не обидишься?
      - Ты никогда не обращал на меня внимание.
      - Нет, серьезно. Ты своими примитивными комментариями сбиваешь меня. Помолчи, пожалуйста. Буквально пятнадцать минут. Иначе у меня концы с концами не сойдутся.
      - Валяй. Меня как раз что то в сон потянуло.
      - Итак, я продолжаю. Теперь же, как бы воспарив над суетой, и водка, согласись, здесь не играет значительной роли... хотя, конечно, в известной степени водку со счетов не сбросить, но она не доминантна... нет, она, без сомнения, доминантна, но не в данном случае, и вне пространства наших исследований.
      - Двух мнений быть не может. Хотя, согласись, всякая болезнь, а уж тем более такая странная, я бы сказал, экзистенциальная болезнь сама по себе, то есть без своевременно и грамотно употребленного лекарства, пройти не может.
      - И ты тысячу раз прав. Кстати, выпьем.
      - Не откажусь.
      Друзья по превращению выпивают, после чего доктор Тевис продолжает экскурс в неведомое, - Но все же я хотел поднять другую проблему, точнее, взглянуть на происходящие события в несколько иной плоскости. Итак, воспарив над суетой, я сумел различить всю грандиозность, все величие замысла некоего выдающегося ума, по сути заключающееся в одной фразе. Всякая вещь знай свой порядок. Имеется в виду и внутренний (внутренний, конечно, прим) и внешний порядок. Только подумай, какими чудаками мы выглядели, искренне проникнувшись величием, в то время как на деле не совершали по настоящему великих дел?!
      - Это - как сказать. Некоторые мои работы...
      - Все так, все так, дорогой друг, ты - дивный художник. И я могу гордиться определенными успехами в своей области. Однако же, давай, по честному (только по честному) спросим себя - перед тем, как приступить к тому или иному значительному, на наш взгляд (следует подчеркнуть) деянию, задумывались ли мы над тем, какой эффект мы ждем от будущего результата в отдаленной (следует подчеркнуть) перспективе.
      Дабы бы было понятнее, Эдисон, придумывая лампочку, предвидел и ужасную смерть златокудрого Клода Франсуа, и ленинский план ГОЭЛРО. Темная энергия грядущего кошмара с цветомузыкой, обугленными трупами и елочными гирляндами питала его мозг и сердце. Великий грех и великое свершение одновременно! Курилка Ван Гог, позируя себе, уже будучи безухим, на уровне самости предчувствовал и пробуждение Этны, и резню в Смирне. А теперь скажи мне, брат Эраст, теплится ли в тебе что нибудь подобное, когда ты рисуешь голую Зою?
      - Далеко вперед, равно, как и глубоко назад я не заглядываю...
      - Вот и все. Шарада разгадана, теорема доказана. И я не думаю о кажущихся сегодня нелепыми, изобретениях своих пациентов. И стихов их не понимаю. Даже не силюсь понять, расшифровать. Я вижу некий клинический случай в контексте общепринятой логической системы. Иными словами, я вижу апельсин, убежден, что это апельсин, знаю, что его можно порезать кусочками, дольками, из него можно приготовить сок, но меня совершенно не занимает вопрос, какие в нем косточки, потому что не вижу в их присутствии никакой пользы для себя. Не потому, что ее нет, а только лишь потому, что я ее не вижу. Не вижу, вот и не думаю о косточках. Вот не думаю, и все. Просто не хочу думать. Не хочу, и не думаю. А теперь давай попробуем помечтать, что такое эта косточка? А, может быть, эта бестолковая косточка на деле много больше, чем, нежели мы ее воспринимаем? и уж точно больше будущего апельсина. А что, если в косточке этой бестолковой спасение наше?
      Итак, мы о косточке не думаем. Окуджава думает о виноградной косточке. Но в пределах виноградного куста. А теперь скажи, дорогой Эраст, если не мы и не Окуджава, кто должен поразмыслить над косточкой? Кто то должен? Простаки обязан!
      - Зачем?
      - Молчи. Если не я? Если не ты? Кто? Может быть, теперь, когда с тобой случилось то, что случилось, когда путь к отступлению отрезан, мосты сожжены и в колодец плюнули, может быть, все же ты напряжешь свой маленький мозг? Ты готов потратить время на подобного рода изыскания?
      - Ни в коем случае.
      - Жаль. Очень жаль. И мне не досуг. Кто же поразмыслит над косточкой? Так называемое человечество? Человечество в подавляющем большинстве, признает исключительно сюрпризы. Не может без сюрпризов. Потому живет бессознательно, поступки совершает бессознательно, с закрытыми глазами, ибо только при таком раскладе явление сюрприза возможно.
      Не исключено, что в суть вещей проникают животные и растения, трансляторы подвигов и грехов наших, но они немы. А после того, что мы наделали, натворили, и продолжаем вытворять с братьями нашими меньшими, они никогда не заговорят. Будьте уверены. Между прочим, теперь для нас с тобой дворовые коты и собаки - большая проблема. И голуби - большая проблема.
      - С воробьями и мухами дружить будем.
      - Может быть, это исключительно забота Бога думать обо всем таком? Наверняка. Но для него это - прочитанная книга. Ибо всё - замысел Божий. Вот бы поподробнее узнать про этот замысел. Правда? А можно ли? Скажешь, нет? Можно, дорогой мой, можно. Наверное. Но это - колоссальный труд. А мы, еще раз вопию, ленивы.
      А можем ли мы в течение жизни хотя бы немного приблизиться к Нему?
      На полшажочка?
      Попытаться разобрать его шепот?
      Да. Наверное. Но даже это главное желание едва едва занимается в нас только в тот час, когда оркестр уже зачехлил трубы.
      Увы!
      Вот, мой друг, почему мы обречены быть карликами.
      Другое дело, что в этом нет ничего зазорного, жизнь и в таком качестве можно устроить вполне благополучную... Здесь я плавно перемещаюсь в сферу тебе близкую и тобой искомую.
      - Ах ты, Боже мой! Неужто обвинительная речь закончена?
      - Да я не обвиняю, только то констатирую факты.
      - А зачем?
      - Чтобы как то успокоить тебя, друг мой ситцевый. В конце концов, это моя профессия.
      - И совершенно напрасно. Я не встревожен. Я не огорчен. Я, как простой человек, думаю о том, как обустроиться в новой реальности. Спокойно, без эмоций и судорог. Думаю, кто и каким образом, к примеру, пойдет в магазин. Над этим пора бы уже задуматься. Не находишь?
      - Пойдем вместе. Вдвоем веселее.
      - Да, представляю себе это веселье. Что же касается Зойки, хотел бы напомнить тебе, милый доктор, добрый доктор, что тебя по определению не должна волновать ее нагота. Или ты будешь настаивать на том, что после стольких лет практики, в тебе еще осталось любопытство?
      - Любопытство, Эраст, умирает в последнюю очередь. Сначала немеет язык, потом отнимаются ноги, останавливается сердце, засыпает мозг, потом погибает надежда, и только в последнюю очередь - любопытство. В случае повешения все происходит как бы в ускоренном темпе, и показательным является тот факт, что перед самым туше у мужчин случается эрекция и непроизвольное семяизвержение.
      - Я бы назвал это трагической иронией.
      - А я бы - прощальной улыбкой юности.
      - Но в размене таланта на полуденную, как ты выражаешься, мелочевку, согласись, есть свое очарование.
      - Безусловно. Но что прикажешь делать с этим очарованием на склоне лет, когда о его существовании известно только тебе самому, и то вызывает большие сомнения?
      - Кровоизлияние, инсульт.
      - Что?
      - Хорошо бы избежать инсульта. Сегодня. И вообще хорошо бы избежать инсульта. Теперь и в баню не сходить.
      - Я тебя умоляю. Сотни, тысячи лилипутов посещают бани, и ничего. Между прочим, тебе, как актуальному художнику и поклоннику натурщиц, будет небезынтересно знать: открываются удивительные перспективы...
      - Послушай... что же я сразу не сообразил?.. послушай, послушай ка, а другие?!
      - Что, другие?
      - Другие тоже уменьшились в размерах?
      - Что за другие, кого ты имеешь в виду?
      - Другие, все, все остальные.
      - Мы это можем проверить.
      - Как?
      - Очень просто, посмотреть в окно.
      - Но мы теперь не доберемся до окна.
      - Кто тебе сказал? Я видел в ванной маленькую табуретку.
      - Скорее, скорее же...
      
      ***
      
      При помощи табуретки, птичьего плечика друга, шпингалета и тесемки, стеная и ругаясь, Нарядов взбирается на подоконник и видит - привычных прохожих нет, точно и не было никогда, а по улице в сером мареве сумерек влачится бесконечная колонна подслеповатых грузовиков, - Ну, вот, началось.
      - Что там началось?
      - Второе Пришествие.
      
      ***
      
      С щеголеватостью волшебника Бом отворил дверь, и мгновенно исчез. Я оказался в меловой комнате с мутной лампочкой под потолком, больничной этажеркой и покосившимся венским стулом. Напоминанием о тепле - слабодушный коврик из всеобщего детства с синим закатом и лопоухим плюшевым олененком, выглянувшим из плюшевых же райских кущ. В углу казенной кровати с раскуроченным выключателем в изголовье, обхватив руками лодыжки, в точно таком же, что и на мне, тряпье, сидела Ника Трубачева. Теперь то я знаю, что это была Ника Трубачева, корреспондент газеты "Вечерний наблюдатель", а тогда?.. Сидит себе девочка, этакий воробушек, растрепанная, заплаканная. Милая. Мне по душе. Сразу же, как говорится, с первого взгляда мне смертельно захотелось, не нужно смеяться, то, что вам может показаться смешным, другому человеку - душевный озноб и радость, так вот, мне до смерти захотелось прокатить ее на катке. Сию же минуту. Немедленно. Такого со мной никогда не случалось, чтобы так вот увидел человека, и, тут же захотелось стать для него героем. Может быть, не героем, но уж, во всяком случае, кем то значительным, заставляющим обратить на себя внимание, побуждающим пусть не восхититься, но, во всяком случае, глаз не оторвать. Удивиться и захотеть познакомиться. Возможно, смущаясь немного. Пусть, хотя бы узнать имя. Не вопросом в лоб, но косвенно, предположим, через общих знакомых. Подумать, ах, если бы таких найти, как было бы здорово! Вот это, наверное, и есть то, что называется любовь с первого взгляда. А также вечная любовь, если принять во внимание, где, в каком волшебном месте мы встретились. Как будто случайно. Конечно, никакая это не случайность, потому что все такие встречи планируются, расписаны на год и на тысячелетие вперед. Так что, добрый мой вам совет, уж если такая, как бы случайная встреча происходит, не следует сопротивляться ни в коем случае, потому что если сопротивляться, последующие события может повести, выражаясь языком строителей и архитекторов. То, что называется сикось накось, а также вкривь и вкось.
      Это теперь я так рассуждаю и раздаю советы. А тогда я ни о чем таком, конечно же, не думал. А когда увидел Нику, просто обомлел и растерялся. Растерялся и обомлел. И молчал минут пять. А то и целый час молчал. Об Элли не вспомнил. О женщине змее забыл сразу же, как только увидел Нику Трубачеву. Невольно предал ее уже во второй раз. Важная деталь. Моя забывчивость еще аукнется мне. А в то мгновение - обо всем забыл. Себя забыл. Оцепенел. Так что, думаю, хотя она и увидела, во многом благодаря старушечьему наряду, во мне родственную душу, немного испугалась. Не исключено, что всерьез испугалась. Правильнее будет сказать, еще больше испугалась, потому что и до моего появления была напугана. Факт. Да что там? здорово напугана была. И плакала по причине испуга. Наверняка. А, возможно, и не плакала. Просто в ее милом личике было что то неуловимое наподобие каприза или жалобы. Как будто она совсем недавно плакала или только собирается заплакать.
      Как бы то ни было, она заговорила. Наперекор ветрам и хлябям, заговорила. Когда наше обоюдное молчание уже сделалось нестерпимым, заговорила. Первой. Смелая девушка. Возраст. Или воспитание. А что гадать, когда все сошлось? Все вместе, и возраст, и воспитание... и мороз и солнце... испуг.
      Страх часто порождает движение или слова. Хотя, опасности я для нее не представлял никакой. Можно было этого и не говорить, об этом все знают. И люди часто, чаще всего обращались со мной пренебрежительно, грубо только потому, что при встрече сразу же чувствовали, уж в этом то малохольном опасности нет ни на йоту. А вот воробушек, по всей видимости, рассмотрел во мне нечто такое, неведомое, мощь сокрытую... Не слушайте меня. Выдаю желаемое за действительное. Ну, что она могла рассмотреть? Разве что, опять же, бродяжьи одежды? Так бродяги и разбойники, смею заметить - не одно и то же. Хотя и разбойники бывают бродягами, и бродяги - разбойниками. Но в разбойнических костюмах должна присутствовать угроза. Намек на угрозу или какая нибудь леденящая деталь, нож или искусственный глаз. Непременно должна присутствовать. Хотя - не обязательно. Мир обманчив. Не всё то золото, что блестит - говорено тысячу раз, детей малых учат.
      А вот интересно, способен ли я на преступление? Именно, что на страшное преступление. Мог ли бы я, скажем, убить кого нибудь? Не запросто, на спор, например, а в силу сложившихся обстоятельств? Ведь обстоятельства подчас складываются так, что человек, погруженный в них, делается совсем иным. Возможно даже своим антиподом. Сразу же на ум приходит опыт с погружением яйца в спирт. Денатурация. Ладная, живучая тянучка враз превращается в колючую гримасу, в усмешку над природой превращается. А человек? Что ни говори, яйцо - в сравнении с человеком совершенно. Обстоятельства, да. Обстоятельства сильнее. Безусловно. Но сам факт совершения убийства? Необходимо иметь какие то хотя бы первоначальные навыки. Хотя бы представлять себе собственные движения при этом. А если этого в тебе нет, и не было никогда, ни репетиций, не замысла? Природа. В таком случае природа все делает сама. Что же получается? Это живет в нас от рождения? Как умение плавать или совокупляться? Не знаю. Ничего не знаю. Знаю одно, воробушек заговорил со мной, и все, и больше мне ничего не нужно. Неожиданно спокойно, очень спокойно, по будничному пичуга сказала, - Все же вы пришли.
      Ума не приложу, что бы это могло значить? Дух перехватило. Выходит она знала о моем визите? Догадывалась или знала? Может быть, сердцем чувствовала? Может быть, действительно, судьба? Но, нет. Я не достоин ее. Кто я? Зачем ей такой, такое...
      Она попыталась примерить будничную интонацию, как будто мы уже неделю с ней беседовали, и за это время стали ближе, чем самые близкие родственники, до такой степени близкие родственники, что и претензии предъявить не грех, и даже нужно предъявить, коль скоро перед тобой окончательно свой человек, - Теперь скажите, как здесь жить? Теснота. И здесь сыро, очень сыро, вечером сами почувствуете. Но не так холодно, как на улице. Я несколько дней провела на улице - вот это был настоящий холод. А здесь - ничего, а первое время казалось - просто рай. Потом стала ощущать сырость. Говорят, на сырость крысы приходят. Я боюсь крыс, а вы? Правда ни одной крысы я еще не видела. Наверное, это все выдумки про крыс. Как считаете? - Долгая пауза.
      Всё, после моего непреднамеренного молчания тональность гибнет. Мы уже не старинные собеседники. Видит Бог, я в этом не виноват. Я был слишком взволнован, чтобы наигрывать.
      Она вновь взволнована, испугана, пытается нащупать меня настоящего, - Сейчас я снова сырости не замечаю. Даже сухо, кажется. Сухо? Одним словом, жить можно. Я очень рада этому новому уголку, своему уголку. Знаете, все познается в сравнении. Я еще очень молода, и что такое реальная жизнь до сих пор не знала. Жила как кленовый лист, а зимой как снежинка. Смешно, правда? Совсем на снежинку не похоже. И кленовый лист - что то мужественное. Как ветерок. В полудреме. Ветерок может дремать? Почему бы и нет? Глупо жила.
      - Не глупо. Вот, как раз, не глупо. Правильно жили. Если хотите я поясню. Нет, позже. Продолжайте, я перебил вас.
      - Теперь - другое дело. Теперь - совсем другое дело. Проснулась. У вас здесь все другое, как то осмысленно все, продуманно. Знаете, я, наверное, впервые в жизни почувствовала себя по настоящему взрослым, ответственным, самостоятельным человеком. Еще раз, спасибо вам за все. И хозяйке от меня, пожалуйста, благодарность передайте. Если бы не она, я бы уже не разговаривала с вами, а мне так нравится разговаривать с вами, хотя вы и молчите. Я очень люблю молчаливых людей. Молчаливые люди кажутся мне чрезвычайно надежными. От вас буквально веет надежностью, какой то скрытой силой и мудростью. Ну, что же? В тесноте, да не в обиде. Вам белье не выдали? Вот видите, какая я глупая, зачем вам отдельное белье, когда кровать односпальная. Но я - небольшая, вы меня и не почувствуете. В крайнем случае, я могу в ногах лечь. Я, знаете, умею клубочком сворачиваться. Как кошка. Или собака.
      - Вы собираетесь здесь жить?
      - Что вы спросили?
      - Вы собираетесь здесь жить?
      - То есть как? Я уже живу здесь. Или это не навсегда? Я думала, что это навсегда, а это, разве, не навсегда? Зачем вы меня спрашиваете? я ничего не понимаю. Вы же видите, что я ровным счетом ничего не понимаю. Я не знаю, как я должна ответить. Не знаю, что должна говорить вам. Я запуталась. На меня так много сразу обрушилось. Пожалейте меня. Хоть вы пожалейте меня. Это вырвалось, простите. Больше не повторится. Вообще я - не истеричка. Совсем наоборот. Я сильная. Вы сможете в этом убедиться. Не разочаровывайтесь во мне, пожалуйста. И, пожалуйста, сами принимайте решение.
      Хочется горячего чая. Вы не знаете, как организовать чай? Когда то я любила кофе. Но это в другой жизни. А вы любите кофе? Хотя бы чай. Господи, о чем я спрашиваю? Какой кофе? Что я говорю? Простите, я сама должна была позаботиться обо всем заранее. Еще когда приносили обед. Но, во первых, я не была до конца уверена в том, что вы придете. А, во вторых, я не знала, когда именно вы придете. Еще раз прошу прощения. Но я же ничего такого из ряда вон выдающегося не сказала? Вы не обиделись? Вы, уж, пожалуйста, не обижайтесь на меня. У меня все по простоте душевной выходит. Простушка, знаете ли. Есть такая порода людей, простаки. С нами немного хлопотно, но зато мы бесхитростные. И с нами неловкости разные получаются. Сглупа. Часто. Беда моя. Это - несчастье мое. Почему? Откуда? Училась хорошо. Очень хорошо. Наверное, учителя ошибались. Конечно, ошибались, нас ведь много. Очень много. Намного больше, чем может показаться. Все учимся, учимся, а чему учимся и зачем? Но вы не разочаровывайтесь во мне.
      - По моему вы меня с кем то путаете. Вы ждали кого то из местных?
      - Нет. Я никого не ждала. Мне велено жить здесь, вот я и живу. А кого мне ждать? Зачем? Вообще то, наверное, ждала. Вас. Но больше никого, честное слово.
      - Я здесь такой же гость, как и вы.
      - Хорошо. Усвоила. Говорю же, я понятливая. Учителя так считали.
      - Я здесь такой же гость.
      - Вы здесь такой же гость, как и я. Поняла. Замечательно. Рада. Можно вопрос на будущее? Вы кофе пьете?
      - Не больше одной чашки в день. Максимум - двух. И то, две чашки уже перебор. Сердце колотится, бессонница. А мне ни в коем случае нельзя не спать. Ни в коем случае. Сами знаете, во сне организм обновляется и выздоравливает.
      - Вы больны?
      - Нет, но я могу об этом не знать. Как и каждый из нас. Можно догадываться, но ошибаться. А можно ошибаться, но догадываться. Здесь присутствует загадка. Я сам сочиняю загадки. Иногда. Когда нечего делать. С загадками не соскучишься. Догадки - другое дело. Догадки бывают опасными. Ловушки. Суть - ловушки. Все начинается с малого, а потом раскручивается, или правильнее сказать, накручивается. Хлоп! И тебя уже не видно. Клубок. Был человек, а стал - клубок. Но сам ты об этом не знаешь. И другие многие не знают. Но те, кому это нужно, те, кто в этом был заинтересован, знают непременно. Нужно стараться не придавать значения догадкам. И лекарства стараться не пить без особой необходимости. Вы же понимаете, что лекарства столь же полезны, как и вредны? Немного сумбурно. Это - от волнения. Со временем вы научитесь меня понимать, да и я сам буду излагать свои мысли более внятно. Четче формулировать буду. Вообще все на свете одновременно полезно и вредно.
      - Амбивалентность.
      - Что?
      - Амбивалентность.
      - Хорошее слово. Очень хорошее и важное слово из пятнадцати букв. Слова из пятнадцати букв не бывают случайными. Всегда ложатся точно по размеру. Да, именно, амбивалентность. На каждом шагу. Я уже давно над этим размышляю. Вот и вы тоже обратили внимание. Поделюсь с вами, мне иногда приходит в голову, что наше время, наша новейшая история - эра амбивалентности. Как перейти эту реку не замочив ноги - не знаю. Думаю, что никто не знает. Хотя видимость создают совершенно противоположную.
      Этак и до шизофрении не далеко.
      Кстати, вот вам и причина шизофрении. Неумение выбрать. Паралич сознания. Но, как ни странно это звучит, в таком состоянии человек абсолютно защищен. Понимаете? В таком состоянии он практически не совершает ошибок. Потому что он доверился стихиям и судьбе, а судьба не может ошибаться по определению. И стихии, надо отдать им должное, честно защищают его. Знаете, почему Россия все еще одна шестая суши? Почему ее до сих пор не растащили по кусочкам? Да по той же самой причине. Ею управляют стихии.
      Я не испугал вас упоминанием шизофрении?
      - Нет! Что вы! Напротив! Я люблю шизофрению.
      - В каком смысле?
      - Ее мелодия, точнее отсутствие мелодии мне близко.
      - Да мы с вами знакомы. Однозначно. Мы с вами знакомы?
      - Знакомы. Наверное. А, может быть, и не знакомы. Но что это меняет? В любом случае уже знакомы. И очень хорошо. Мне нравится быть вашей знакомой. Мне так проще. Безопаснее. Знакомый знакомому глаз не выклюет, правда же?
      - Я тоже люблю пословицы и поговорки. Вообще люблю все народное.
      - Говорилось о птицах, но птицы и люди, в сущности, одно и то же. Только мы летать не умеем. А в остальном, какая разница?
      Я свиней боюсь.
      Одну большую свинью. Она здесь живет неподалеку. У одного художника. Да вы ее наверняка знаете. Ее невозможно не знать.
      Я думала, что он художник, но он больше чем художник. Да вы его наверняка знаете. Его невозможно не знать.
      Я тоже раньше любила народное. А теперь ненавижу. Конечно, выгоднее было бы вам теперь соврать. Но я не хочу водить вас за нос. Не нравится - значит, не нравится. Терпеть не могу народное. Ненавижу.
      Боюсь и ненавижу.
      Договорились, что вы не обижаетесь? Договорились?
      - Договорились.
      - Народное горчит и колется. Не замечали? Боюсь и ненавижу. Но с этим жить нельзя, неправильно. Так? Получается, образно выражаясь, жизнь опавшей листвы, ампутированной конечности. Так? Это у меня пройдет, я вам обещаю.
      Вам понравилось?
      - Что именно?
      - Жизнь опавшей листвы и ампутированная конечность?
      - Не знаю.
      - Не смущайтесь. Говорите как есть. Знаете, я пробовала писать под Шекспира. Не смейтесь. Получается. Правда, правда. Я показывала одному человеку, мнению которого можно доверять. Он сказал, что в отдельных местах, у меня вышло лучше, чем у Шекспира. Не то, чтобы лучше, современнее. Понятнее для современников.
      Он чересчур многословен, да?
      - Кто?
      - Шекспир.
      - Мне так не кажется.
      - Вам кажется слишком самонадеянным с моей стороны сравнивать себя с Шекспиром? Но ведь он тоже себя сравнивал с кем нибудь постарше, так? А без этого не бывает. Без этого не бывает. В конце концов я - девушка.
      - А вот это - аргумент.
      - Конечно, аргумент! Еще какой аргумент! Вы это серьезно сказали?
      - Вполне.
      - Вы поможете мне. Я это чувствую. Поможете? Знаете, я бы хотела так же, как и вы любить народное всей душой. И я полюблю народное всей душой. Справлюсь, обязательно справлюсь. Обещаю вам. Я свои обещания всегда выполняю, имейте в виду. А пока, увы, горчит и колется.
      - А шизофрения - не горчит?
      - Шизофрения тоже горчит немножечко, но по другому. Ее мелодия, точнее отсутствие мелодии мне ближе. И глаза.
      - Что, глаза?
      - Ничего. Глаза. Вы не знаете, что такое глаза?
      - Знаю.
      - Вот видите. Мы понимаем друг друга с полуслова. Так вы с ним знакомы или нет?
      - С кем?
      - С тем художником?
      - С каким художником?
      - Показалось.
      - Что показалось?
      - Не важно. Некоторые мои фразы можно пропускать мимо ушей. У меня есть такая особенность, я разговариваю с вами и с собой в то же самое время.
      - Не путаетесь?
      - Иногда.
      - Зато вам, наверное, никогда не бывает скучно.
      - Точно.
      - Вы собираетесь здесь жить?
      - Опять вы за свое! Не знаю, я не знаю, как должна ответить. Я очень устала. Помогите мне, пожалуйста. Придумайте ответ сами. Как скажете, так и будет.
      - Уж если вы сами для себя ничего не решили, как я могу?..
      - Можете, можете. Сможете. Вы все сможете. Не торопитесь, подумайте. Давайте пока поговорим на отвлеченные темы. Так нам обоим будет проще.
      - Давайте.
      - Предложите какую нибудь отвлеченную тему.
      - Не знаю, честное слово.
      - Свинья, которую я боюсь, говорит и думает. То, что свиньи думают, я знала, а то, что говорят - нет. А вы?
      - Я всегда это знал. Свиньи - те же люди. Как и собаки, и птицы. Просто другой вид или подвид. Что то в этом духе. Давно не повторял биологию.
      - Я стала другой. И мне немножечко не по себе. А вы не хотели бы пожить со мной какое то время? Мне показалось, что вы хотели бы пожить со мной. Какое то время. Сначала мне так показалось. Что скажете?
      - Я дам ответ. Обязательно дам ответ. Чуть позже.
      - Не понравилась вам?
      - Понравились. Очень.
      - Но я - девушка. В том самом смысле. Ну, в том, неприятном, деликатном смысле. А вы, наверное, подумали о возрасте? Наверняка подумали о возрасте. Но, к сожалению, в моих словах сокрыто целомудрие. Сквозит целомудрие. Как лучше? сокрыто или сквозит? Сквозит - не в пример лучше.
      Ох уж это целомудрие! Знаю, что это тяготит всех, это и меня тяготит, но так уж случилось. Кисейная барышня, да? Скажете, кисейная барышня, да?
      - Нет.
      - Не стесняйтесь меня. Говорите, как если бы я была мальчиком. Я должна была родиться мальчиком. Так все говорят. Бедовая. Знаете такое слово? Обязательно знаете, раз любите народное. Вот я - бедовая. Но - девушка. Не то, чтобы предупреждаю, но, наверное, вы должны об этом знать?
      Во всяком случае, еще некоторое время назад, дня три или пять тому назад была девушкой. Наверное, скорее всего, и сейчас еще девушка. Хотя я была у болотных в лесу. Провела там ночь или две. Вы знаете, кто такие болотные?
      - Нет.
      - Вот и я не знаю. Ой, наверное, не стоило об этом говорить. Пожалуйста, сделайте вид, что ничего не слышали. Я ничего не говорила, а вы ничего не слышали. Пожалуйста.
      - Нет ничего проще.
      - Не у всех получается. Я бы, если узнала такое, точно проболталась бы.
      - Болотные, скорее всего потому, что живут на болоте?
      - У вас очевидный аналитический дар. Действительно, они живут в самой трясине. На болотах.
      - Надо же? Прячутся?
      - Я не заметила.
      - Надо же? Повсюду люди.
      - Да.
      - Вы тоже обратили на это внимание?
      - Да. Мне совершенно необходимо все вспомнить.
      - Я бы напротив, посоветовал забыть поскорее.
      - Вспомнить, обязательно вспомнить.
      - Что, например?
      - Например, девушка ли я? Как думаете?
      - Вот этого не знаю.
      - Уверены?
      - Уверен.
      Смеется, - Ой, что это я? Ужасная глупость. Действительно, откуда вы можете знать?
      - Теоретически мог бы, почему нет? Просто я не занимался этим вопросом. Так что опыта, увы, не имею.
      - Это, наверное, хорошо.
      - Плохо. Это всегда плохо.
      - Хорошо. Еще неизвестно, если бы вы были опытным мужчиной, осмелилась ли бы я заговорить с вами. А вам же понравилось, что я все же решилась заговорить с вами?
      - Понравилось.
      - Девушка. Точно. Уверена. Если бы что то во мне переменилось, я бы почувствовала. Как полагаете? Почувствовала бы, почувствовала. Вообще нужно учиться доверять своим чувствам. Знаете, отчего мы хронически несчастливы?
      - Кто?
      - Все мы, все, без исключения. Мы несчастливы оттого, что не умеем доверять своим чувствам. Боимся. Разве нет? Все боятся. Все почему то боятся. Только некоторые, единицы не боятся. Да и то, думаю, только делают вид. Вот вы доверяете своим чувствам? Вряд ли. Если бы вы доверяли своим чувствам. У вас был бы совсем другой нос.
      - А что у меня с носом?
      - У вас хитрый нос.
      - Разве?
      - Ой! Опять меня не туда понесло. Не обращайте на меня внимания. Условились? У меня слова не всегда происходят из головы. Так бывает. Голова - сама по себе, а слова - сами по себе. Язык, при таком раскладе становится главным. Это так тяжело, когда умом ты понимаешь, что этого нельзя, или что это вообще непонятно что, а язык мелет и мелет, мелет и мелет. В это трудно поверить, но так бывает. У меня так случается.
      - Отчего же трудно поверить? Я знаю, что это такое. По себе знаю.
      - Правда?!
      - Да. Как на духу.
      - Сильно страдаете?
      - Нет, мне иногда нравится, что он говорит. Потом, видите ли, язык сам по себе не существует. Просто не может существовать, и все. И если он не принадлежит вашей или моей голове, это вовсе не означает, что он не принадлежит чьей либо еще голове. Остается только понять, чьей именно голове он принадлежит. Но здесь возникает вопрос. А стоит ли? Что, располагая такой информацией, я заполучу, пользу или вред?
      - Действительно.
      - Видите, как все просто.
      - По моему, в моих словах, точнее в словах моего языка, ничего предосудительного на этот раз не прозвучало?
      - Нет. Я бы заметил.
      - Ну, и славно. Так что я по прежнему девушка. Будем считать, что я по прежнему девушка.
      И вы - невинны. Договорились?
      Договорились?
      - Это не совсем так. Еще недавно...
      - Договорились?
      - Сейчас я все объясню.
      - Договорились?!
      - Договорились.
      - В конце концов, какая разница, правда же?
      - Не знаю.
      - Вы обиделись?
      - Просто я привык всегда, при любых обстоятельствах говорить правду. Правду и только правду. Всем ветрам назло. Так в народе говорится - всем ветрам назло. И так лучше, мне кажется. Лучше, спокойнее.
      - Глупости.
      - Потом, на вранье я всегда попадался...
      - Ага! Выходит, все таки вы врали?!
      - До двух лет. До двухлетнего возраста. Потом не стал.
      - Почему?
      - Из за страха. Из за чего же еще люди врут? Вот, интересно, я, когда врал, всегда дрожал. Мама даже считала, что у меня младенческие, а это был банальный страх. В общем неприятная ситуация возникала всякий раз, как только я намеревался соврать. Были испуганы все, я, родители, их гости, если на тот момент в доме были гости, хотя гости в нашем доме были большой редкостью. Одним словом, прежде, очень давно, я боялся говорить правду, а теперь вот боюсь лгать. Такие вот горки. Я всегда с трудом понимал себя. И всегда попадался. Мы же - как на ладони.
      - Да, люди очень хорошо чувствуют страх. Прямо как свиньи или птицы.
      - Или собаки.
      - Или собаки. Вы себе не представляете, какая это радость, что я - снова девушка! Это после болотных то. Представляете?
      - Не очень.
      - Потому что вы их не видели.
      - Не видел.
      - Не мудрено. Их никто не видел, кроме меня.
      - А сами они?
      - Что?
      - Сами они догадываются о своем существовании?
      - Вот уж чего не знаю, того не знаю. Не хочу их вспоминать!
      - Они обидели вас?
      - Напротив. Приняли как родную.
      - Здесь всех принимают, как родных. Но это впечатление обманчиво. Легко купиться, будьте внимательны.
      - Девушка! Ура! Теперь мне опять не стыдно будет вспоминать детство. Я так люблю вспоминать детство. Девушки часто вспоминают детство. Поэтому то и дело плачут. А вы думали, почему девушки так часто плачут? Вот, потому и плачут.
      - Буду знать.
      - С другой стороны, не знаю, радоваться или печалиться?
      - Чему?
      - Да я все о девственности.
      - Радоваться. Наверное. Все радуются.
      - Кто?
      - Не знаю.
      - А не знаете, так молчите. Ой, простите, я не то хотела сказать.
      - Нормально.
      - Наверное, радоваться, вы правы. Вы - хоть и молодой, но мудрый человек. Это - редкость. В наше время это редкость. И молодость - редкость, и мудрость.
      А вам не кажется, что я этому обстоятельству, девственности своей, излишне большое значение придаю? Наверное, не стоит, а уж тем более так долго, беседовать пусть и со знакомым, но все же мужчиной. Что скажете? Это же стыдно! Не находите? По моему мне должно быть стыдно. Как думаете?
      А с другой стороны. Чего стыдиться, если ты девушка? Верно же? Или это ничего не меняет? Да, это ничего не меняет. Конечно. И я должна жить с этим девизом, просто обязана, потому что считала и считаю себя современной девушкой. Продвинутой. Знаете такое слово? Знаете, конечно. Я - продвинутая девушка. До недавнего времени была продвинутой девушкой.
      Но теперь думаю, надо как то устраиваться. Это называется обабиться. Не слыхали? И не надо вам. Поганое слово. Но - по существу, к сожалению.
      Одной выжить здесь будет трудно. Наверное. А здесь как раз вы. На счастье. Очень хочется верить, что на счастье. А, может быть, я тороплюсь? Можно вляпаться в очередную историю. Запросто. Как считаете? Кстати, хозяйка вам ничего не говорила?
      - О чем?
      - О том, что дальше будет со мной.
      - Вы собираетесь здесь жить?
      Ника тяжело вздыхает, - Да разве сами мы определяем свою судьбу? Или вы ждете от меня другого ответа? Другого ответа не будет. И я действительно так считаю. Другое дело, что я так считаю с недавних пор. Но уверенность растет с каждой минутой. Так что мне остается определиться, как было бы лучше, заметьте, не как будет лучше, а как было бы лучше, жить парочкой или одной. Вот вы как считаете? Сложный вопрос. Согласна. Сразу не сообразишь.
      Горячего бы сейчас. Можно было бы чай, кофе, не важно. Еще есть такой суп в пакетиках. Знаете? Можно, конечно, было бы и настоящего борща, но настоящего борща что то не хочется. Он жирный. Настоящий борщ - горячий, но жирный. А в пакетиках - и горячо, и постно. Главное - кипяток. А вы знаете такие супы? супчики, в пакетиках? Знаете, вы все знаете, вы - на самом деле опытный человек. В бытовых и философских вопросах. Женщин не касаемся. Не касаемся? Нет. У вас взгляд опытного в бытовых и философских вопросах человека, человека отказавшегося от всего или решившего отказаться от всего.
      А вы уже отказались от всего? Или только планируете? Я спрашиваю потому, что, если честно, не уверена, что мы знакомы. Но если бы мы и не были знакомы, я бы все равно имела право на этот вопрос. Не так ли? Хотя со знакомым человеком спокойнее. Так что если мы с вами и незнакомы, давайте сделаем вид, что знакомы. Не возражаете? Не возражайте, пожалуйста, сделайте одолжение, уступите девушке.
      - Но мне действительно кажется, что мы уже встречались. Хотя я веду, точнее, еще недавно вел, если можно так выразиться, затворнический образ жизни...
      - А вас не смутило, что я в таких уже немолодых летах все еще девушка?
      Я не больна, не думаю, что больна, ничего такого не подозреваю, самая обыкновенная здоровая девушка. Увлекалась современным искусством. Очень, знаете ли, была увлечена современным искусством. Но оно оказалось слишком хватким. Как палец в мясорубке. У вас палец никогда не попадал в мясорубку? У меня тоже не попадал, но я всегда боялась этого. Так что я боюсь свиней, попадания пальца в мясорубку... и вас. Немного. Совсем немного. Скорее не боюсь, чем боюсь.
      И напрасно. Как думаете? Наверное, совершенно напрасно. Но все равно, хорошо, если мы сделаем вид, что знакомы. Так проще.
      Слушайте, а, может быть, повеситься, а?
      Шучу. Шучу, шучу, шучу. Здесь все шутят, и мне надо учиться шутить. С первого раза, наверное, не получилось. Согласна. Но Москва не сразу, знаете ли...
      - Не люблю висельников.
      - Нет?
      - Не люблю.
      - Доводилось сталкиваться?
      - Если честно, нет. Но мне рассказывали, потом, я много читал, так что знаю кое что. Так что мне ближе география. Книги о путешественниках. Особенно о великих путешественниках.
      - А сами не мечтали стать путешественником?
      - Я - уже он. Правда, мои путешествия несколько отличаются от других. Меня, разве что, можно было бы сравнить с молодым Дарвиным. Я говорю молодым Дарвиным, потому что походить на старого Дарвина мне уж никак не хотелось бы. Но, загад не бывает богат. Во всяком случае, с бородой связываться я бы ни за что не стал. Это хлопотно и привлекает внимание.
      - А разве это плохо, когда на тебя обращают внимание?
      - Для девушки, может быть, и хорошо, но для путешественника!..
      - Если вы настаиваете, я стану с вами жить. Мы привыкнем друг к другу. Со временем. Только, пожалуйста, не спешите. Первую неделю мы могли бы жить как брат и сестра. Если, разумеется, вы не возражаете. Будем пить чай. Вы почините выключатель. Расскажете мне о своей жизни.
      А вы не знаете, как отсюда выбраться? Нет. Нельзя. Простите, простите меня. Что то я расслабилась. Забудьте мой вопрос. Хорошо? Как будто и не было никакого вопроса. Хорошо?
      - Хорошо.
      - Нельзя было говорить об этом. Вы не готовы, вы пока совершенно не готовы к этому разговору. Угадала?
      - Не знаю. Вы же сейчас себя спрашивали?
      - Не помню. Не важно.
      Итак. Сначала совместное проживание. Как брат и сестра. Разговоры за чаем, то, сё... потом небольшие вечерние... нет, лучше, дневные прогулки. Небольшие. Минут по пятнадцать, не больше. Затем все остальное. Возможно, дети. Вы хотите детей? Вообще то с этим можно было бы не торопиться пока. Все же я еще очень юна, не смотря на мой уже немолодой по девичьим меркам возраст... но если вы будете настаивать... Впрочем, я даже не знаю, есть ли здесь врачи. Акушеры. Вы не знаете, есть здесь акушеры? Откуда вам знать? Вы же не женщина. Вы - не женщина? Нет, конечно. Можно не отвечать.
      Слава Богу, я еще умею отличить мужчину от женщины. И наоборот. Значит, дети, если договоримся, а уж потом, как нибудь, в одну из долгих зимних посиделок за чаем, кофе или чашечкой горячего супа из пакетика, после того как на разморит, когда мы уже совсем, окончательно привыкнем друг к другу, когда мы почувствуем, что жить не можем друг без друга, вот тогда можно будет позволить себе близость. Когда дети уснут, разумеется.
      - Когда дети уснут?
      - Да, когда дети уснут. Вы любите детей?
      - Наверное.
      - Вот и славно.
      - Некоторые вопросы...
      - Что?
      - Требуется пояснить.
      - Что пояснить?
      - Из сферы логики, причинно следственных связей.
      - Ну, пожалуйста.
      - Если дети появятся до того, как случится наша первая близость, чьи это будут дети?
      - Наши. Чьи же еще?
      - Да, но как они появятся на свет?
      - Знаете, вот об этом мне сейчас думать совсем не хочется. Какая вам разница? Просто удивили меня, честное слово. Разве люди думают о таких мелочах, когда любят друг друга? Я, между прочим, все это время говорила с вами о любви. О занимающемся светлом, всепоглощающем чувстве, считала вас философом, романтиком...
      - Простите, простите меня.
      - Вы торопитесь. Слишком торопитесь.
      - Простите.
      - И я тороплюсь. Так мы с вами просто погибнем и все.
      - Простите.
      - Я все время торопилась. Всю жизнь. Видите, чем все закончилось?
      - Чем?
      - Светелкой. Или темницей. Одно и то же. Не вижу существенных отличий. А вы видите? Вы уже бывали в темнице? А в светелке? Нет, конечно, не бывали. Это тоже читается. Хотя, если честно, ничего не читается.
      Говорят, некоторые умные люди говорят, прямо так и говорят, что светелка, равно как и темница - очень полезные помещения. И болезни разные, и унижения - очень полезны. А смерть, так это вообще предел мечтаний. Врут себе. Говорят так, чтобы успокоить, самим успокоиться, забыть и забыться. Забыть, забыться. Как будто это так просто, забыться. Забываться тоже нужно уметь. Вы умеете забываться? Мне вот не удается. Я стараюсь, очень стараюсь, но как только закрываю глаза, всякие страхи и придумки всплывают. Откуда? Черт его знает. Из воронки. Со дна. С какого то илистого дна. Что за дно такое? Не знаете?
      - Нет.
      - А сами то вы свиней боитесь?
      - Нет.
      - И правильно делаете. Свиньи чувствуют, когда их боятся, и сразу же нападают. В точности как люди. Но мы, кажется, уже говорили об этом. Так что можете не слушать меня. По моему я уже все сказала, рассказала. Я, чтобы потом не разочаровываться, должна сообщить вам, что не только девственна, но еще и глупа. Реально.
      - Мне нравится вас слушать.
      - Я заметила, вам нравится рассматривать меня, когда я говорю.
      - Да.
      - Это - не одно и то же.
      - Наверное.
      - Ну и ладно. Что это я к вам привязалась? Мы, кажется, еще не муж и жена?
      - Нет, по моему.
      - Выйду замуж за другого, будете знать. Ой, что я несу? Почему вы не остановите меня? Стыдно, стыдно! Давайте так. Я вам ничего не говорила, а вы ничего не слышали.
      - Хорошо.
      - Что хорошо?
      - Все.
      - Я пытаюсь расслабиться. Учусь шутить, понимаете?
      - Понимаю.
      - Навряд ли. Ну, да Бог с вами. Пойдемте, посмотрим в окошко.
      - Не хочется.
      - Чего так?
      - Не знаю.
      - Стесняетесь?
      - Нет, как будто.
      - Боитесь?
      - Совсем нет.
      - Тогда пойдемте. Я первое время целые дни у окошка проводила. Что же они там выделывают! Я, конечно, понимаю, что все там не настоящее, как будто кино, и карлики не настоящие, и показывают всякие фокусы мне специально. Чтобы увлечь или отвлечь от чего то бо"льшего, от бо"льших впечатлений или неприятностей, от чего то большего. Нет? Но иногда обман побеждает меня, и тогда мне думается, что они настоящие. А вы, какого мнения?
      - Думаю, что они настоящие.
      - Теперь уже вы шутите. Скажите, что шутите.
      - Их вы тоже боитесь?
      - Да как вы могли такое подумать? Они - милые, милые, милые! Живые. Очень любят жизнь. Страдают и радуются. Плачут и смеются. Но у них все так строго. Строгость, да. Это не просто. К этому нужно привыкнуть. Воспитанные... игривые в то же время. Так любят друг дружку! Но могут и наказать. Видно, что наказывают скрипя сердце, через не могу, но от души. Плачут, но делают свое дело. Милые, милые! Я их полюбила всем сердцем.
      Ой! А это ничего, что я за ними наблюдаю? Наверное, это неприлично? Конечно, неприлично. Ужас! Ужас! Мне стыдно. Не представляете, как мне теперь стыдно. А я вас предупреждала, что от рождения глуповата. Говорят, девушкам такое прощается? Но я старалась не выдать себя. По вечерам, когда смотрела в окошко, свет не включала. Да света то, собственно, и нет. Видите, выключатель сломан. Вы почините выключатель? Вы умеете чинить выключатели?
      - Нет. Вам запретили смотреть в окно?
      - Почему же? Я свободна. Я совершенно свободна. Могу делать все, что захочу. За это - отдельная благодарность. Все замечательно. Вы по поводу того, что мне стало стыдно? Так это мои заусенцы и занозы. Пойдемте к окну. Пойдемте, пойдемте смотреть на милых, хороших. Они прекрасны. Знаете, я научилась видеть их красоту. Возьмите меня за руку и пойдемте скорее к окну. У них сегодня праздник.
      
      ***
      
      Вот, что мы видим за окном.
      
      Клаус и Митя влачат за плавники большую оловянную рыбу. Толпа мальчишек с картонными трубами. Полеты на воздушных шарах. Бабы развешивают белье...
      Кажется, что время остановилось, вмерзло в эту зимнюю пастораль. Не было, и нет главного большого движения - только что мелкие кольца, рифмы да повторы, жемчужная рябь. Неужели Ника права, и это только картинка, видение, призванное усыпить или свести с ума? Или наша суетная жизнь столь стремительна, что ее со всеми играми и мытарствами можно уложить в одно мгновение вечности? Не является ли в таком случае божественная лень единственным, что выделяет человека из теплой груды телес, ветвей и перьев?
      Нет, кажется, что то сдвинулось с мертвой точки. Марк сворачивает гармошку. Бабы и ребятишки замирают. Их взоры устремлены на плешивого Марата, что точно копьем пронзив площадь чудовищным рыком, открывает глаза. Марат поворачивается на бок, затем садится, подперев живот широко расставленными ногами. Отряхнув от снега, надевает валяющуюся неподалеку пунцовую крижу, окидывает взором площадь, грозит пудовым кулаком никому и вдруг улыбается по детски, обнажив беспомощные розовые десны.
      Откуда то из за тусклого, совсем неприметного сугроба выныривают два звонких молодца. У того, что повыше, топор в руках. Спотыкаясь и подкашливая, мчат по направлению к нашему герою. Вот они уже и у цели. Марат продолжает улыбаться. Молодцы проворно хватают его под руки и, легко преодолев сопротивление, влачат к лопоухому Тимофею. Сперва ставят на колени, затем укладывают голову на ящик. Марат продолжает улыбаться. Тот, что повыше заносит топор, бьет. Неудачно. Алый крап, ящик - вдребезги, голова цела. Тогда палач рубит второй раз. Голова, теперь уже с вывалившимся языком и вытаращенными глазами катится под ноги визжащим бабам, а слепое тело, вырвавшись от мучителей, опрокидывая ведра и бутылки, бежит наугад. Получается - по кругу. Молодцы догоняют Марата, повисают у него на руках и, кое как запирают в сарай. Какое то время тело колотится изнутри, но вскоре затихает.
      Немая сцена.
      Только молодцы, вытирающиеся снегом, по доброму поругиваются.
      Хрустя, вразвалочку, с акушерским саквояжем в руках появляется доктор Тевис. Он достает из сумки газеты. Чертыхаясь по поводу обильного кровотечения, и в связи с тем, что газеты мгновенно намокают и рвутся, заворачивает плюющуюся голову в несколько слоев, и, отчего то виновато пряча глаза, удаляется.
      Тимофея рвет.
      Марк, предварительно выпив стакан вина, разворачивает гамму.
      Клаус и Митя продолжают свой путь.
      Мальчишки трубят в свои картонные трубы, бабы развешивают белье.
      Снеговик подмигивает Нике и Андрею Сергеевичу.
      Нам, стало быть.
      Жизнь продолжается.
      
      ***
      
      Либо Ника оказалась изумительно сильным человеком, либо она в действительности уверовала в то, что все происходившее за окном было искусно выполненной фальсификацией. Так или иначе, существенных перемен в ней после всего увиденного я не обнаружил.
      Откровенно говоря, я был в недоумении.
      Откровенно говоря, я был поражен.
      Откровенно говоря, я ждал от юного создания обморока, или чего нибудь еще в этом роде.
      Оказалось, это я был на грани обморока.
      Оказалось, утешать следовало меня, чем она с готовностью занялась тотчас, - Борболетта. Однажды меня назвали Борболетта. Один безответственный фантазер. Еще в школе. Ничего себе имечко, да? Вообще я Вероника Трубачева, Ника. Ника - это уже в редакции прилепилось. Тоже несколько легкомысленно, но Борболетта? Сначала возмущалась, а потом, ничего, привыкла. Бывает хуже, правда? Вас как в школе дразнили? А вы вообще в школу ходили? Мне кажется, вы учились на дому. Сама не знаю, почему, но мне так показалось. Вот сразу, как только вас увидела, подумала, наверное, он в школу не ходил. Почему, не знаю.
      Не думайте, болезнь здесь ни при чем. О болезни я не думала. Просто не ходил человек в школу и все. Бывает же дети просто так не ходят в школу. Не желают. Или родители их не желают. У вас были очень умные родители. Это видно. Интеллигентные люди. Учителя или врачи. Не сомневаюсь.
      Как вам понравится? вы представляете меня своим чопорными родителям - Борболетта. Умереть и не встать.
      Смешно. Очень смешно.
      Так до сих пор и не знаю, что это значит, Борболетта. По моему, бабочка, не помните? Бабочка или какая нибудь испанская проститутка.
      Очень смешно.
      Но вы, если хотите, можете называть меня Борболетта. Я обижаться не буду. Обещаю. А вот вы, между прочим, не представились. Неучтиво, милостивый государь.
      - Запятая.
      - Что?
      - Нет, нет... это - так... не имеет значения. Я иногда произношу вслух это слово. Сам не знаю. Зачем.
      Мне бы теперь услышать какое нибудь новое слово. Я увлекаюсь новыми совами и все такое. В известной степени я литературный человек. Еще не совсем, но, не исключено, что стану литературным человеком. Поэтому мне нужны новые слова. Литературные люди очень нуждаются в новых словах. Я - не исключение. Вот что, вспомните какое нибудь новое для меня слово. Можно иностранное. Лишь бы новое для меня.
      - Зачем?
      - Это важно. Новые слова придают литературным людям уверенность. Новые слова придают и мне уверенность. Наверное. Может быть, уверенность - не то. Может быть, спокойствие, не знаю. Не могу объяснить, как следует, но такое слово было бы сейчас очень кстати.
      - Онейроид.
      - Вот вот хорошо. Онейроид. Замечательно. Кажется, где то слышал. Нет, не слышал, иначе запомнил бы. Как говорите? Онейроид? Хорошо. Очень хорошо. А что это?
      - Что то медицинское.
      - Хорошее слово. Немного напоминает параноид. Очень, очень хорошее слово. И очень кстати. Запятая. Как, говорите, его звали?
      - Кого?
      - Того мальчика, что, в свою очередь, назвал вас Борболеттой?
      - Олег, кажется.
      - Вы не могли бы рассказать о нем поподробнее?
      - Зачем вам?
      - Мне хотелось бы написать его литературный портрет.
      - Почему?
      - Не знаю. Просто так.
      - Я уже ничего не помню.
      - Но что то вы помните?
      - Пойдемте под одеяло. Вы весь дрожите. Вы не простыли?
      - Не знаю, не исключено. Я долго бегал голым.
      Она смеется, она искренне смеется, она может смеяться. - Зачем?
      - Так сложились обстоятельства.
      
      Не очень то мне хотелось опять под одеяло.
      Точнее, мне, конечно, хотелось под одеяло, но я подумал, не слишком ли это, так вот сразу и под одеяло? Подумал, не часто ли в последнее время я оказываюсь под одеялом с женщинами? Я подумал, не подумает ли она о чем нибудь таком, забираясь со мной под одеяло? Я подумал, если уж она предлагает забраться под одеяло, наверное, она уже так решила, и отказываться не имеет смысла. Я подумал, если я сейчас откажусь, я буду выглядеть смешным, очень смешным. Я подумал, наверное, я и так достаточно смешон в воробьином своем наряде. Я подумал, не зря же она сделала вывод, что я учился на дому. Я подумал, это хорошо, что я учился на дому, а не в школе для умственно отсталых. Я подумал, если бы я учился в школе для умственно отсталых, она бы и это угадала. Я подумал, все женщины обладают даром ясновидения, а потому сопротивление бесполезно. Я подумал, не слишком ли много в последнее время мне встречаются ясновидящие? Я подумал, я уже думал об этом совсем недавно. Я подумал, а что, если она права, и карлики на самом деле не существуют, а существует что то наподобие голограммы, которую нам прокручивают, используя окно как экран, чтобы подчинить. Я подумал, кому подчинить и зачем? Я подумал, это могут быть и актеры, исполняющие роли коренных суглоблян. Я подумал, а что если все - сущая правда? Я подумал, это настоящие гипербореи, потому что хотя Марату и отрубили голову, он не умер, просто вместо Марата образовалось как бы два Марата, туловище Марат и голова Марат. Я подумал, он не умер, потому что не хотел этого. Я подумал, пьяницы вообще любят жизнь. Я подумал, как с этим жить, если все правда? Я подумал, а, может быть, ничего страшного не произошло, раз уж Борболетта нисколько не взволнована? Я подумал, а, может быть, ничего страшного не произошло? Человечество с самого своего зарождения выделывает такие кренделя, и никто из зрителей или наблюдателей не умер, точнее, умерли, но единицы, а большинство сразу же все забыли навсегда, и продолжили себе жить своими мелкими делишками и мелкими же страстями жить, вполне счастливо, и мир не перевернулся, потому что казнь - это естественно, это так естественно, как... как заноза или кража. Небольшая неприятность, не более того. Я подумал, наверное, я - особенный человек, который из самых обыденных вещей выстраивает трагедию или комедию, а людям от этого одни хлопоты и недосып. Я подумал, уж лучше бы я писал пьесы, чем истязать близких. Я подумал, мои пьесы все равно никто не понял бы, потому что в них не было бы никакого сюжета, потому что в настоящей жизни нет никакого сюжета, потому что настоящая жизнь - это не череда событий, а мгновение. Я подумал, в моих пьесах персонажи были бы неподвижны и немы. Я подумал, весь Гоголь заключен в единственной фразе немая сцена. Я подумал, не мне первому в голову пришла эта мысль. Я подумал, скорее всего, главные мысли человечества можно пересчитать по пальцам, все остальное - повторы. Я подумал, праздник за окном - как раз хорошая иллюстрация к этой идее. Я подумал, когда нибудь, раньше или позже я закончу в сумасшедшем доме. Я подумал, еще пара подобных испытаний, и можно будет уже собирать вещички. Я подумал, там нужен паспорт, полотенце, тапочки, зубная щетка, мыло, посуда... что еще? Я подумал, посуду все равно отберут, у них своя посуда, прикованная цепями. Я подумал, надо же было родиться таким трусом? Я подумал, может быть не я один такой трус, но и другие, только скрывают это? Я подумал, наверняка все - трусы, только тщательно скрывают это. Я подумал, но от этих мыслей легче не стало. Я подумал, насколько велик грех трусость? Я подумал, неужели я никогда не повзрослею. Я подумал, неужели они действительно не знают ничего о Сыне Божьем? Я подумал, все они знают, а меня разыгрывают, дурачатся. Я подумал, они приняли меня за шута горохового. Я подумал, потому они и ждали меня с нетерпением, что им скучно. Я подумал, если один человек издевается над другим человеком, это еще никак не характеризует ни одного, ни другого. Я подумал, хорошо бы разузнать у Ники - Борболетты все про того мальчика, и приняться думать о том мальчике. Например, кем он стал, когда вырос? Удачно ли он женился? или не женился? Родил ли детей? Не попал ли в тюрьму, и не заболел ли там чахоткой? И не научился ли писать, и не стал ли великим писателем? Или вором, например? И много ли у него, в таком случае, татуировок? И что они собой представляют, эти татуировки? И где расположены? Я подумал, не было ли, случайно, у него на ягодицах кочегаров, подбрасывающих уголек прямо в топку? Я подумал, не получится у меня обойтись малой кровью, и все, о чем она беззаботно щебечет - игра, и только. Я подумал, не зря она упомянула самоубийство, как бы в шутку. Я подумал, либо она изумительно сильный человек, либо я круглый дурак. Я подумал, зачем об этом думать, когда сей факт очевиден, и нужно всего лишь подчиниться. Я подумал, лучшим выходом из ситуации будет полностью довериться и подчинится Боболетте, и будь, что будет. Я подумал, хорошо бы сейчас юркнуть под одеяло, и свернуться там калачиком. Я подумал, хорошо бы сейчас юркнуть под одеяло, свернуться там калачиком и попытаться уснуть.
      И юркнул под одеяло.
      Вслед за Борболеттой.
      
      ***
      
      А разговор под одеялом сложился следующим образом.
      Я спросил, - Кстати, как, его звали?
      - Кого?
      - Того мальчика, что, в свою очередь, назвал вас Борболеттой?
      - Олег, кажется. Да, Олег. А что?
      - Вы не могли бы рассказать о нем поподробнее?
      - Зачем вам?
      - Мне хотелось бы написать его литературный портрет.
      - Почему?
      - Не знаю. Просто так.
      - Я уже ничего не помню.
      - Но что то вы помните?
      - Вы весь дрожите. Вы не простыли?
      - Не знаю, не исключено. Я долго бегал голым.
      Она смеется, - Зачем?
      - Так сложились обстоятельства. Запятая.
      - Точка.
      - Что?
      - Вы не представились, а это - неучтиво.
      - Да. Не представился. Наверное. Да. Благово. Андрей. Сергеевич.
      - Что то дворянское или купеческое.
      - Как Тургенев.
      - Только Тургенев был Иваном Сергеевичем, кажется?
      - Верно. Но в нашем случае главное - отчество.
      - Сейчас главное - отечество.
      - Что вы имеете в виду?
      - Надо бы как то определяться с отечеством, не находите?
      - Надо бы. Наверное. Я согрелся.
      - Этого недостаточно.
      - Наверное.
      - Вам же хочется есть? И пить?
      - Не знаю. Нет, наверное.
      - А жить? Выжить?
      - Хочется, наверное. Выжить хочется. И жить, наверное. А что?
      - Просто так спросила.
      - Как?
      Кричит как глухому. Раздражена или боится? И то и другое, наверное. Кричит как глухому, - Просто так спросила.
      - Не кричите.
      - Все еще дрожите.
      - Не дрожу.
      - Дрожите.
      
      - Как насчет мальчика?
      - Какого мальчика?
      - Мальчика Олега.
      - Что вас интересует?
      - Были у него юношеские прыщи?
      - Он был осыпан ими как осень божьими коровками.
      - Удивительные создания, эти божьи коровки.
      - В каком смысле?
      - То появляются, то исчезают, то появляются, то исчезают.
      - Пульсирует.
      - Что?
      - Все пульсирует.
      
      - Он угодил в тюрьму?
      - Олег?
      - Олег.
      - Не знаю. Не исключено.
      - В тюрьме тоже люди. Разные.
      - Не ходите туда.
      - Постараюсь.
      - Чего больше боитесь, туберкулеза или изнасилования?
      - Побоев, наверное.
      - А можно привыкнуть к побоям?
      - Нет, думаю, что нет. Иначе их давно бы уже отменили.
      - Кто?
      - Не важно. Люди.
      - А вот если бы к нам сейчас заглянуло, просто так, на огонек, туловище, что бы вы делали?
      - Какое туловище?
      - Туловище того, с отрубленной головой. Принесло бы чай или кофе.
      - Марат.
      - Что?
      - Его зовут Марат.
      - Вы его знали?
      - Лично не знаком. Но его зовут Марат.
      - Ну, и что бы вы делали?
      - Умер бы. Наверное.
      - А вот и нет.
      - Почему?
      - Господь посылает нам ровно столько испытаний, сколько мы способны выдержать.
      - Слышал. Точно сказано. Наверное, следует бежать, но я не знаю, куда бежать.
      - Домой, куда же еще? Есть у вас дом?
      - Был. Теперь я прибыл в Суглоб, и думаю, что мой дом здесь. Думал. Теперь - не знаю. Теперь - в нерешительности. Замер немного.
      - Замер?
      - Замер немного. Но Суглоб перевешивает. Суглоб - это моя миссия. Гиперборея. Нужно возвращаться в Суглоб. Но возвращаться стыдно.
      - Почему?
      - Я напился пьяным и бегал голым.
      - Велика беда!
      - Перед девушкой опозорился. Перед другой девушкой. Перед вами. Как будто еще не опозорился. Зато перед другой девушкой - сильно опозорился.
      - Это исключено.
      - Говорю же.
      - Этого не может быть.
      - Почему?
      - Вы нас, девушек плохо знаете. Вы нас совсем не знаете. Следовательно, что нужно сделать, чтобы опозориться, тоже не знаете.
      - Нехитрое дело.
      - Напрасно вы так думаете.
      - Не знаю, у меня как то легко получилось. Играючи.
      - Послушайте, Дурново...
      - Благово.
      - Послушайте, Благово, а вот мне нужно домой. Очень. Понимаете? Вы мне должны помочь. Что скажете? Я никак не могу добраться до станции. Блужу. Круги нарезаю. Один круг, второй круг, третий круг. Понимаете? Все время возвращаюсь на одно и то же место. А мне очень, очень нужно на станцию. Не подскажете, как это сделать?
      - Говорите со мной, как будто я прохожий.
      - Вам показалось.
      - Вообще я очень ранимый человек.
      - Простите, я не хотела вас обидеть.
      - Это недалеко от Скучной площади.
      - Да, но как туда добраться?
      - Мир?
      - Мир.
      - Мирись, мирись и больше не дерись.
      Здесь живут собачки. Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш. Они прекрасно знают город. Покажут путь. Только с ними нужно очень вежливо говорить. Они не переносят грубость. Глупость еще могут простить, а грубость - никогда.
      - Вы в своем уме?
      - Нет.
      - Понятно.
      - Знаете, какой у них окрас?
      - Мне нужно, чтобы вы проводили меня.
      - Неожиданно.
      - Так нужно.
      - Признаться, не готов.
      - Так нужно, Тургенев.
      - Да нет же, Тургенев - Иван Сергеевич, а я... А что, собственно, вы собираетесь делать на станции?
      - Сяду на поезд и уеду домой.
      - Поезда здесь не останавливаются. Спрыгнуть с поезда можно, а забраться на ходу - никак. Нужно искать другой способ.
      - Какой способ, какой?
      - Поймать попутку, например.
      - Нет здесь попуток. Я вообще не видела ни одной машины.
      - То, что здесь есть машины, я знаю наверняка. Даже каток имеется. Но возвращаться стыдно. Вот незадача. Как вы думаете, я в западне? Это - западня? Да, я в западне.
      - Что же теперь делать?
      - Будем привыкать. Человек ко всему привыкает.
      - Только очень меняется при этом. Не в лучшую сторону.
      - Бывает, что и в лучшую.
      - Понятно. Помощи от вас ждать не приходится.
      - От кого же, в таком случае ее ждать?
      - Андрей Сергеевич, скажите честно, вы хотите, чтобы ваш ребенок вырос здесь?
      - У меня нет ребенка.
      - У вас будет ребенок.
      - Ну, это когда еще?
      - Через девять месяцев. Может быть, чуть раньше, может быть, чуть позже.
      - Откуда?
      - От верблюда! Я жду от вас ребенка.
      - Я нисколько не похож на верблюда.
      - Жизнь исправит эту оплошность.
      - Вы пошутили по поводу ребенка?
      - Какие уж тут шутки!
      - Вас, что же, тошнит?
      - Немного.
      - Хочется соленого?
      - Немного.
      - Ничего не путаете?
      - Ничего не путаю.
      - Похоже на беременность.
      - А вы неплохо разбираетесь в акушерстве.
      - Все же вы смеетесь.
      - Немного.
      - Но ребенку быть?
      - Быть ребенку.
      - Но у нас с вами ничего не было?
      - Мы лежим под одним одеялом.
      - И что?
      - Этого вполне достаточно. Для меня этого вполне достаточно.
      - Наверное, это хорошо. Наверное, ребенок - это хорошо. Так неожиданно. А вы знаете, что он будет жить вечно?
      - То есть?
      - Ребеночек будет жить вечно. Умрет, только когда ему самому этого захочется. Рожденные в Суглобе живут вечно. Вечная жизнь, мечта человечества, осуществлена здесь. Подарок судьбы. Аномалия и парадокс. Кроме того, он не будет ни в чем нуждаться. И вы не будете ни в чем нуждаться. Ребеночек. Неожиданно. Огорошили вы меня. Надо же? Ни минуты без приключений.
      - Вы называете это приключением?
      - Еще бы.
      - Вы циник?
      - Здесь и желания исполняются. Любые желания. Нужно только научиться этим пользоваться. Но, ничего, я уже обзавелся здесь кое какими полезными знакомствами... ах, черт, совсем забыл о своем позоре. К сожалению, мне теперь никто и руки не подаст.
      - Да бросьте вы.
      - Нет, нет, вы их не знаете. Это исключительно моральные, неподкупные, принципиальные, совестливые, добросовестные, кристально чистые люди, каких не было никогда, нет, и не будет... да я и сам, после всего случившегося, не посмею к ним подойти, не то, чтобы обратиться с просьбой.
      Ничего. Пока останемся здесь. А там - видно будет.
      Послушайте, а, может быть, он вас любил?
      - Кто?
      - Олег?
      - Зачем вы его снова вспомнили?
      - Нужно. Для дела. Так что, любил он вас или нет?
      - Наверное, любил.
      - А, может быть...
      - Что?
      - Может быть, это его ребенок?
      - И не надейтесь.
      - Выходит, что мой. Нужно привыкать к этой мысли. Осознать, привыкнуть. Спасибо. В любом случае, спасибо.
      - За что?
      - За все. За ребенка. Я люблю детей. Очень люблю детей. Знаю, с ними хлопотно, они отвлекают, но ко всему можно привыкнуть. Не я первый, не я - последний. Можно. Можно привыкнуть. Наверное.
      Мальчик, девочка?
      - Пока рано об этом говорить.
      - Да, да, конечно.
      А он был рыжим, как хозяйка, угадал?
      - Кто?
      - Олег.
      - Да, он был рыжим. Угадали. Послушайте...
      - Нет уж, теперь вы меня послушайте, дорогая... Ника. Борболеттой называть в данный момент язык не повернется. Для этого нужно совсем другое, игривое настроение. А мы с вами, что называется, уже наигрались. Точнее, вы наигрались, ну, и я с вами заодно. Так что, Борболетту оставьте своему Олегу. Условились?
      Она испугана, не ожидала пробуждения героя, - Да, пожалуйста, я не настаиваю. Ника, так Ника.
      - Вы, Ника, думаете, это так просто, взять линейку и провести красным карандашом прямую линию на карте?!
      - На карте?
      - На карте! На любой карте. Географической. Экономической, политической, какой угодно карте?! Только не на игральной, разумеется. Вот только игральных карт нам сейчас не хватало! Вы, чудится мне, азартная женщина. Любите играть в карты?
      - Не знаю, я не думала об этом.
      - О чем же вы думаете сейчас? О том, как спастись? Или о том, как изменить мир с наименьшим уроном для его ленивых постояльцев?
      - Не знаю. Ни о чем таком я не думаю.
      - Но если вы не думали об этом, если наш будущий ребенок, в силу своего внутриутробного положения, еще не может думать об этом, если Бом не думает об этом, если даже хозяйка, голова, не задумывается об этом, на что вы рассчитываете, когда мечтаете или рассуждаете о лучшей, пусть даже не лучшей, но, во всяком случае, комфортной жизни? Вот что я вам замечу. Уж вы на меня, пожалуйста, не обижайтесь. Не заметить не могу - это важно. Одно существенное слово. Мелкотемье. И еще одно существенное слово. Мошка. Соединим. Мелкотемье как мошка облепило всё. И всех. Согласны? Не согласны? Согласны? Вот скажите, сможете ли вы угадать сосну, когда ваши глаза покрыты гнусом чернее гомеровой слепоты? А сможете ли разобрать зов океана, когда уши залеплены гнусом надежнее одиссеева воска? Ваши уши, его уши, ее уши, мои, не суть важно. На что вы, я, он рассчитываем? Что чайник закипит сам по себе? Вот так запросто возьмет и закипит? Так, что ли? Какую архитектуру вызываете вы на себя, предлагая мне путешествие с будущим ребенком? Задумывались вы, какую из анфилад мы с несмышленым и беспомощным еще ребенком предпочтем и почему? Или вы находите меня всемогущим, всезнающим и непобедимым О? Миллион раз произнесите О, миллион раз назовите меня, его, кого угодно О, не сделаемся мы им от этого. Или в Сибири распустились орхидеи? А что, очень даже может быть, да только во сне или в бреду. Или лабиринтов не существует? Срыли лабиринты к чертовой матери, так что ли? Все выдумки, да враки, говорите? Сами с усами, говорите? Нет, милая Ника, все эти лестницы и сквозняки существуют и кричат. Что кричат? Ну же, вспоминайте, вы каждый день слышите эти леденящие звуки. Что? Что? Осторожно, О, кричат! Осторожно! О! Где благость, там и зло! Что, не прав? Или у вас не было возможности соприкоснуться, почувствовать и призадуматься? Или вы совсем голову потеряли? Что говорит О, если слышать? Если слушать! Постой не шелохнувшись, говорит. Час, неделю, год. И забудь на это время о том и этом, и, в первую очередь, о тех, что у тебя за спиной. Повернешься, они немедленно сожрут и тебя, и твои игрушки погремушки. Кричат, Ника, больно кричат! Но мы не слышим, потому что не можем слышать. И не спорьте. Не слышим! Мы - несовершенство. Принимать решения и следовать принятым решениям - величайшая глупость и погибель человечества. Впрочем, так ли уж важно, что будет с человечеством через сто шестьдесят, скажем, лет? Вот лично вас интересует, что будет с человечеством через сто шестьдесят лет? Только честно? Нет. Вот видите? Я уже не говорю о том, чтобы разобраться, понять, не мироздание, нет, о чем вы? Себя, дорогой друг, хотя бы себя, исключительно и непременно себя. Хотя бы. Спокойно, знаете, без эмоций, без этих знаете, истерик и публичных казней. При этом поймите меня правильно, я далек от того, чтобы кого то обвинять. Я - один из нас, грешен в той же, а, скорее всего, еще в большей степени, нежели вы или он, или она. Грешен, ох, как грешен! Сами посудите, какая к черту Гиперборея?! Оправдать меня и мой младенческий голод, и мою торопливость, и небрежность, и мое путешествие, и мои литературные амбиции может только признание факта тяжелой болезни духа. Вот. А сейчас вам будет интересно, признания всегда интересны. Готовы? Так слушайте же мое признание. Сам то я, видите ли, так не думаю. Ха ха ха. Как вам это понравилось? Ха ха ха. То есть я думаю, что здоров и молод. Мало того, весьма смекалист. Во спасение, исключительно во спасение. Что в совокупности и позволило мне худо - бедно дожить до настоящего времени. И далее. Коль скоро я по настоящему не признаю свой недуг, прощения мне нет. Осознаю, как видите, всю глубину своего падения, но поделать с собой ничего не могу. Подлец, прошу любить и жаловать. Признаю"сь вам в этом охотно, потому что очень хочу быть, или казаться, перед вами честным, предельно честным. Казаться или быть. Пока не решил, но это и без меня решат рано или поздно. Скорее рано, это я интуитивно чувствую. Зачем? Простите, на этот вопрос ответа не существует. Пока не существует. Итак. Резюме. Я, как видите, обречен. А теперь скажите, можно ли доверить обреченному хоть что угодно? даже какую нибудь малость? Я уже не говорю о громыхающих понятиях, таких как жизнь или судьба, или еще что нибудь из области Ниагарских водопадов и Марианских впадин? Поторопились, Борболетта, первый раз назвал вас по имени, обратили внимание? Это - событие. Не очень мне нравится Борболетта, но что делать, не придумывать же вам новое имя? Поторопились. Не только вы. Все торопимся. Точно, простите за грубость, скипидаром намазанные. Куда и зачем - того не знаем. И, самое главное, знать не желаем.
      Между тем, ничего случайного не бывает. Согласны? Но мы не желаем и того помнить. Ни при каких обстоятельствах. Есть прописные истины, что укладываются в нас сразу и навсегда, а есть те, что нам как будто и понятны, и проще нет ничего, а выполнять их - значит схорониться, уберечься, но мы и этого знать не желаем. Точно только и мечтаем, как попасть в очередную ловушку или капкан, если угодно. Вот вы навязали мне этого своего Олега. Зачем? Вы предполагали, что я теперь буду думать о нем денно и нощно? Вы предполагали, что он станет теперь членом нашей семьи? хотя о семье говорить, наверное, рано. В любом случае он станет, он уже стал едва ли не самым близким мне человеком, со своими прыщами и насморком. У него постоянно течет из носа, я угадал? Угадал. Вам кажется - вокруг картинки, сплошные картинки. Чья то неведомая рука неустанно меняет экспозицию, чередуя, чтобы вы не сомневались, зиму, весну, лето, осень, снова зиму. Так? Некто невидимый вкладывает в вашу милую головку те или иные слова, фразы, обломки фраз, слога"? Так? А где же вы сами то, позвольте вас спросить? Или вы думаете, достаточно забеременеть? нехитрое дело под одеялом то, простите великодушно. Выносить, вылечить, выкормить, и всё? На этом ваши функции заканчиваются? Вот, кстати, коль скоро уж мы затронули эту тему, приблизительно так рассуждают, точнее, рассуждали гипербореи. Господи, смертные, бессмертные, все из одного теста, прости, Господи. Как говорится, жили - не тужили. Ясно, что будет завтра, послезавтра, в особенности легко думается так, когда долго нет войны. Жили, стало быть, не тужили, а, гербарий возьми, да и захлопнись! Ни с того - ни с сего! И оказались мы, ни с того - ни с сего, посреди живых цветов и трав. Ждали то сухих, а они живыми оказались. И двинуться некуда, потому что альбомчик на замочке. На золотом, следует заметить, замочке. А о ключике мы загодя не подумали. Не подумали? Нет. Куда там? Мы мечтали и рассуждали о путешествии по Египту, стрижке домашних животных, покупке воланов и пуфов, новом двусмысленном знакомстве, выпивке в милой компании, партии в трик трак, охоте на единорога, и прочее, и прочее, и прочее. О ребенке мечтали, или о двух сразу, прошу не принимать на свой счет. Одним словом, мечтали о сытости и ее химерах. Ну с, вот она, спокойная, сытая, умеренная и размеренная жизнь. Денег? Куры не клюют. Дети? А нужны они, дети то? если вдуматься. Вот вы, дорогая Ника, задали себе вопрос, прежде чем забираться под одеяло, нужен вам лично ребенок? Не мне - вам? Нет. Вы смотрели в другую сторону. Вы рассматривали, простите, пастораль за окном. Наблюдали за жизнью, точно это не жизнь вовсе, а игра в тюбики. Кстати, вы не умеете играть в тюбики? Напрасно. А вот я, к несчастью, теперь умею.
      Млечный путь, говорите? а из чего содеяно то молоко, знаете? И я не знаю. Никто не знает.
      И не узнает никогда!
      И травки в гербарии могут, не ровен час, ядовитыми оказаться. И очень просто. Скажите, разве такое исключено? То то. А мы с лету, с размаху, со всех ног в гербарий - прыг! Вот и все!
      Вот и покатилась головушка бедного Марата. Мерзнет теперь в холодильнике у доктора, после похмелья болеет, жрать хочет, вокруг столько яств разных, близок локоть, да не укусишь.
      Вот вам - народное. На десерт, так сказать.
      
      Устал.
      
      Простите, но я должен был вам это сказать. А теперь делайте со мной, что хотите. Я весь - в вашей власти.
      
      ***
      
      Ника бледна, губы подрагивают, на глазах слезы, - Зачем, зачем вы мне все это рассказали, гадкий человек?
      - А как же?
      - Зачем?
      - Еще раз. Я не хочу ничего скрывать от вас. Да поймите вы, в той ситуации, что мы пребываем, всякая мелочь важна! Я уже не говорю об общей, так сказать, панораме.
      - Вы же знали, что я ничего не пойму. Ваши умозаключения до меня не доходят. Мне передастся только тревога. Мне и маленькому.
      - Вы уверены, что будет маленький?
      - Маленький, маленькая, вам - не все ли равно?
      - А если сразу большой?
      - Не понимаю.
      - А пора бы уже понимать.
      - Ну, вот, теперь из за вас снова кошка в голове вертится.
      - Какая кошка?
      - Так, нелепица.
      - Что за нелепица?
      - Не имеет значения.
      - Нам не дано знать, что в действительности имеет значение. Так что за кошка?
      - Ничего особенного. Самая обыкновенная кошка.
      - И все же?
      - Вот когда я заблудилась, да я уже вам рассказывала... дорогу найти никак не могла. Оказалось, ходила по кругу. Много раз возвращалась к уже знакомым местам.
      - Так, обыкновенно и блуждают.
      - В общем, на одной полянке стоял сгоревший сарай. Двери не было, сгорела. На ее месте зияла отвратительная такая дыра. А в этой самой дыре сидела кошечка. Уже не котенок, но явно молодая кошечка. Сидела, умывалась, намывала гостей. Рыжая такая кошечка с бурым пятнышком у носа.
      - И что же?
      - А то, что я возвращалась к этому сараю три или четыре раза. Кошечка всякий раз оказывалась на том же месте.
      - Значит, она живет в этом сарае.
      - Так то оно так, но всякий раз она была в той же позе. Намывала гостей лапочками своими крохотными. Маленькая такая кошечка, неприметная, если бы не пятнышко.
      - В той же позе, говорите?
      - В той же позе. Гостей намывала. Знаете, как кошечки гостей намывают?
      - Да жива ли она была?
      - В каком смысле?
      - В прямом.
      - Но она шевелилась. Говорю же вам, своими крошечными лапками...
      - Юла тоже шевелится. И вертолет.
      - Ну, не знаю.
      - Гладить не пробовали? Близко не подходили?
      - Подойти боялась.
      - Ну, вот.
      - Что?
      - А вы говорите нелепица.
      - А что?
      - Очень, надо сказать, важная кошечка. Всем кошечкам кошечка.
      - Да не томите вы!
      - Если она жива, в чем я, разумеется, сомневаюсь, это на многое откроет глаза, все расставит по своим местам и перевернет с головы на ноги.
      - Что, например?
      - А то, что ребеночка у вас... у нас, простите, не будет, например.
      - Ребеночка?!
      - Знаете, что такое стоячие обороты?
      - Нет, конечно.
      - Так вот, здесь, в Суглобе, похоже, происходит то же самое, что и в случае стоячих оборотов, только с пространством и его объектами. Я бы сказал, Суглоб по сути - совокупность стоячих оборотов. Время здесь разбивается о пространство, как волны о причал.
      У Ники на глазах слезы, - И что теперь делать?
      - Вы сможете найти тот сарай?
      Ника уже плачет, заходясь как младенец, - Нет, нет, нет! Зачем вы меня пугаете?
      - Слезами делу не поможешь. Нужно немедленно отправляться на поиски сарая с кошечкой.
      - Я никуда не пойду.
      - Пойдете.
      - Не пойду!
      - Пойдете!
      - Новых скитаний я не перенесу!
      - В таком случае я умываю руки. Хотите остаться?
      - А разве у меня есть выход?
      - Отвечаете вопросом на вопрос.
      - Что я должна сказать?
      - Осмелюсь заметить, отвечать вопросом на вопрос можно до бесконечности. Только результата это не даст.
      - Какой результат вам нужен?
      - Вот опять вы торопитесь. Что за торопыга такая?! Я буду звать вас торопыга. Не Борболетта, а торопыга. Ласково. Это - ласковое слово. И прекратите рыдания! Я не выношу женских слез. Я вообще не выношу слез. А вы?
      Перестаньте немедленно, говорю вам. Иначе тотчас отправлю на улицу к лилипутам. Они выколют вам глаза. Карлики тоже не переносят женских слез. Они выколют вам глаза.
      - Нет.
      - Нет?
      - Нет.
      - Плакать перестанете?
      - Перестану.
      - Вытрите глаза.
      Ника вытирает глаза, - Вытерла.
      - Теперь вы снова Борболетта.
      - Плакать хочется.
      - Борболетта - это уныние в переводе с хилейского.
      - Да?
      - Чрезвычайно ласковое слово.
      - Да?
      - Представьте себе. Вам теперь ласка нужна. И молоко с медом. Настоящее молоко. Козье или коровье. Или козье. С липовым медом. Можно с горным медом. Пойду за молоком и медом.
      - Куда?
      - К хозяйке.
      - Сбежать хотите?
      - Ненадолго.
      - Нет. Я боюсь одна. Не ходите, пожалуйста. Или возьмите меня с собой.
      - Пойдемте.
      - Я не пойду. И вы не ходите.
      - Возвращаемся к началу разговора. Хотите остаться? Хотите? Остаться? Вот они - стоячие обороты. Вы спрашивали, что такое стоячие обороты? Вот, пожалуйста, кушайте на здоровье.
      - Дебил. Тоже ласковое слово. Я люблю дебилов.
      - Стоячие обороты. Пожалуйста. Спрашивали, что это такое? Пожалуйста.
      - Я ни о чем не спрашивала. Я хочу уснуть. И проснуться дома, в своей кроватке. Дома!
      - Стоячие обороты.
      - Чувства.
      - Скорее, похоже на ячмень или бельмо.
      - На беличье дупло.
      - На корзину с мышью.
      - Или мышь с корзиной.
      - Хотите остаться?
      - Все равно.
      - Я пошел.
      - Ступайте.
      - Ушел.
      - Уходите. Чтобы я вас больше не видела. Хоть немного отдохну от вас. Скорее возвращайтесь, здесь опасно.
      Ника ложится на кровать и, повернувшись к стене, сворачивается клубочком.
      
      ***
      
      С трудом удерживая себя от того, чтобы снова не выглянуть в окно, тихонько подхожу к двери, открываю дверь... и в эту минуту... нет, не в эту минуту, не здесь, уже на лестнице... точно, на лестнице. После первого пролета. Точно, после первого пролета впервые в жизни я узнал, что такое сердечная боль. Скорее всего, это была сердечная боль. Хотя с уверенностью сказать не могу. Такого со мной прежде не бывало.
      
      Да, последние события развивались стремительно, неожиданно, страшно. Но я вообще мало восприимчив к событиям. То есть я понимаю, когда происходит что то чудовищное, опасное или несправедливое, но дальше понимания, как правило, дело не идет. Нет, что то там, в душе шевелится, конечно, но это не судорога, и не удар, нет. И когда я бежал нагишом от пьяной компании Шекспира, это, скорее всего, был осознанный акт...
      Господи, что я такое говорю?! Какой там осознанный акт?! Провал, пропасть, чернота, смерть! Вот что такое было со мной. Так что даже удивительно, что сердечный приступ так припоздал. Если это, конечно, был сердечный приступ. Я же не врач, чтобы ставить себе диагноз. С чем бы сравнить? Колючий клубок. Ежиха. Скорее, ежонок. То есть сын ежихи. Или дочь. Вот. Интересно, сын ежихи - ежонок, а дочь? Ежонок. Атласная подушечка с иголками. Та самая кошечка из сарая, пропади она пропадом, с ядовитыми коготками и шершавым языком. Прямо в сердце принялась гостей намывать. Чуть повыше сердца. Чуть повыше предполагаемого сердца. Ближе к ключице. Чуть слышно. Едва едва. Боль - не боль. Укус, укол, царапка... Острая, чудовищная боль. Шило. Заточка. Нечто острое и подлое. Страшно? Да нет, не особенно. Ужас, как страшно! Впервые в жизни. Во всяком случае, прежде за собой такого не замечал.
      Разве, может быть, когда уходил отец? Нет, то было другое ощущение. Тогда почему то болела спина. Но тоже слева. Или справа? Уже не помню. Да, по моему, ничего не болело. Это теперь кажется, что болело, а на самом деле нисколечко не болело. Сами посудите, откуда сердечный приступ у маленького мальчика?
      
      ***
      
      Кто же я такой есть?
      Что во мне настоящее, а что - моя собственная фантазия?
      Не велика вероятность того, что я хороший человек. Навряд ли удовлетворительный человек даже. Не то, что хороший. Вот, спускаюсь по лестнице. Совсем недолго спускаюсь. Три или четыре пролета прошел. Всего то. А о Борболетте уже не думаю. О себе думаю.
      
      А что такое или кто такой хороший человек? Все так относительно. Что такое литературный человек, это я понимаю, а хороший человек? Он что же действительно ничего и никого не боится? Или достаточно чистить зубы по утрам?
      
      Потом, если человек - негодяй, совершает, стало быть, негодные поступки, но не стесняется этого, а в известном смысле, даже кичится этим, выходит, что он, кроме всего прочего, правдивый человек. То есть как будто даже честный человек. Только честь его несколько иного рода. Честность всегда, согласитесь, в цене была. Не означает ли это, что он - не такой и негодяй, а, скорее, любопытнейший субъект, а, возможно и образец для подражания? Почему бы и нет?
      Веками не умели мы избавиться от ханжества, вдруг - чудо произошло, а мы опять недовольны! Мы, видите ли, не готовы видеть человека таковым как он есть на самом деле. То есть - демократического человека.
      Что спорно.
      Что спорно? Не знаю.
      Получается, временно эту тему следует оставить.
      Погодить маленько.
      
      ***
      
      Продолжаю путь. Превозмогая боль, продолжаю двигаться. Быть может, навстречу своей погибели. Героически. Хотя ничего героического в этом нет. Человек спускается по лестнице, чтобы поговорить с кем нибудь, с кем угодно, кто попадется, с тем и поговорить. Уточнить, спросить. Ничего не спрашивать, ни о чем не спрашивать, просто поболтать ни о чем.
      
      Спросят, зачем пришел? Что я скажу? Не спалось, не спится. Повертелся в кровати, овечек пересчитал. Всех. До единой. Без толку. Думаю себе, пойти, проветриться, что ли? Ну. И пошел. Сон нагулять. Кто поверит? да никто не поверит.
      
      А боль, между тем, не отпускает. Еще немного и лопнет сердечко то. Но что делать? Возвращаться нельзя. Вперед, только вперед! Подвиг? Конечно, подвиг! А чего стесняться то?! Вот. Доберусь до этих душегубов, и врежу правду матку! Прямо в глаза! Будь, что будет! Хватит трусить, робеть и прятаться! Мало мне горя в жизни робость принесла? С этим нужно кончать! Однажды с этим нужно кончать! Покончить раз и навсегда! Умереть, так умереть!
      Умирать, конечно, не хочется. Очень. Надо сказать, не хочется умирать. Но, с другой стороны, рано или поздно это произойдет. Все равно произойдет. Уж лучше сразу, одним махом! Чем это лучше? Ничего не лучше.
      Да и не верится в смерть то. В какой то мере... вот, это я тайну открываю, самому себе открываю... в какой то мере потому и Гиперборею искал, чтобы жить вечно. Чтобы наверняка. Так то мне и прежде не верилось, что я умру, но, как говорится, сомнения все равно, нет нет, да и возникали. А так - наверняка! Окончательное и бесповоротное бессмертие. Бессмертие. Да. От такого то никто не откажется. Ни хороший, ни удовлетворительный человек, ни даже сволочь какая нибудь. В особенности сволочь, почему то мне кажется, что им, сволочи, особенно хочется жить.
      
      Какая там беседа, какие уточнения? Врежу, и врежу, как следует. Кому? Пока не знаю. Душегубам, сволочи этой. Кто они? Откуда? Почему они так важны, под чьей защитой пребывают, коль скоро живут и здравствуют всегда? Мутят, истязают...
      Кого? Да всех. И во все времена. Вспомните хотя бы... не важно!
      
      А что, если это только иллюзия? Они бы рады не мутить, не истязать, да роль такая выпала. Скажем, для равновесия. Без зла и добра не знали бы мы. А они страдают в глубине души, бедные? Да только поделать со своей планидой ничего не могут. Попали под раздачу, в мясорубку, в сенокосилку, в рукав, в яму, в самую крапиву. Не виноват червь в том, что он червь. Или виноват? Нет по большому счету ни зла, ни добра. А что, когда так все устроено? Нет. Не может такого быть.
      
      Вот только врежу ли? Не знаю. Возможно, посмотрю так, что испепелю взглядом. Возможно - не получится. Просто так посмотрю. Но со значением. Как одни только бессмертные смотреть умеют. Иногда и этого вполне достаточно.
      
      Все бессмертия жаждут. И герои, так называемые герои, жаждут. Так называемые потому, что подлинных мотивов их геройства, никто, за редким исключением, не исследовал. Редкое исключение составляют, как правило, психиатры, прокуроры и ревнивые жены - гиды по сновидениям, саперы мечты. И пусть герои помалкивают. Потому, что если они примутся возражать - солгут явно, а ложь героев не красит. Хотя, не факт. Ложь, знаете ли, тоже разная бывает. Но молчание - золото. Этого никто не отменял.
      
      Когда приступ со мной случился, откровенно говоря, я впервые, впервые в жизни подумал, что, вероятно, подчеркиваю, вероятно смертен. Кощунственное соображение. Не верите? А вы спросите себя, только всерьез, ждете в гости горбатую с косой или нет ли? Получите любопытнейший результат. Вообще чаще беседуйте с собой. Получите любопытнейшие результаты. Хотя, из всякого правила бывают исключения. Случается, и герой соврет, хоть это его и не красит. Хотя, не факт.
      
      Одним словом, смерть не входила в мои планы.
      
      Вот что еще, наряду с пошатнувшимся здоровьем, встревожило меня. Как выяснилось, я совершенно не готов к действиям. То есть рассуждать теоретически я умею, могу дать полезный совет, дельный совет. Это многократно проверено на друзьях и близких. А действовать? нет. Не мое.
      
      Какой черт выпустил на волю мои сновидения? Поманил моих ларв. Они, разумеется, рады воле. Синеглазые, ладные, чудны"е. Чудны"ми кажутся. Сперва. Обхохочешься. Сперва. А потом? Ларвы то сии осязаемы, вот что! Не ожидали? Конечно, не ожидали. И я не ожидал. Предполагаю, что кроме моего случая, такой коллизии как материализация ларв в природе не существует. Ларвы или химеры. Ларв я ларвушками зову, химер - химерками. Химерки. Витые, вертлявые, изящные до известной степени, прыткие. Смешные. Сначала. А потом? Прыг, и заберутся вам в нос. А дальше? Дальше им простор и полная свобода. Вы то думаете, в носу свербит, где это вы простыли, думаете? А оно - вот оно что. Ведь что такое нос? Своего рода врата в зазеркалье...
      
      Ой, не слушайте меня. Заткните уши и вспомните какую нибудь мелодию попроще. Или детский стих про себя повторяйте. Что нибудь из Сергея Михалкова или Агнии Барто. Баснописец Крылов тоже будет хорош. Можно жевать конфеты Мишки в лесу или же Мишки на севере. Курить вредно, но по такому случаю можно и закурить. Опять же папиросы Север. Одним словом, делайте что угодно, хоть на голову становитесь, а меня не слушайте. Только катка моего не трогайте.
      Не то я вам насочиняю.
      А потому, что сочинитель есть. Литературный человек, стало быть.
      Про себя то я уже давно знаю, что - литературным человеком стал. Или родился. Последнее больше на правду смахивает.
      
      А дальше - так. Им же, химеркам моим золоченым, кушать надобно. А они, ох, как прожорливы. Вот как Варвара или, например, сиреневые акулы. Почему сиреневые? А потому, что так хочу. Сиреневые, и точка!
      
      Кстати, кто сказал, что акулы прожорливы? Акулы то как раз наверняка едят в меру. Ровно столько, сколько им требуется. И если акула откусила вам ногу, по вашей, заметьте, вине, это еще не значит, что она обжора.
      
      Сердце успокаивается.
      Успокоилось уже. Совсем успокоилось.
      
      Что делать с этой девчонкой, с этой Борболеттой? Неужели она, в самом деле, беременна? Она не приспособлена к жизни еще больше, чем я. Вот нас таких убогих и заманивают в Гиперборею, потому что в другой, настоящей, реальной жизни мы кто? Ложные опята. Прав Бом. Тысячу раз прав. С виду опята, да толку от нас никакого. Один вред. Потому подлежим нещадному уничтожению. С миной либо брезгливости, либо отвращения, в зависимости от того, какому грибнику поручено благое дело ликвидации поганок.
      
      Надо же, признаю"сь себе в полной никчемности, расписываюсь, можно сказать, в собственном ничтожестве, но при этом нисколько не мучаюсь, не стыжусь этого. Это все от избытка впечатлений. Как то цел еще? Трепыхаюсь покуда. Совсем на меня не похоже. Нисколечко не похоже. Вообще себя не узнаю. Стал подличать, да так легко и просто, будто только этим и пробавлялся всю жизнь.
      
      Страх. Это все - от страха. Страх - великий архитектор душ наших. Уж какие гераклы ломались под гнетом страха, мне - не чета! Свойство в обязательном порядке присущее Homo sapiens. Если кто то заявляет, что он ничего не боится, перед вами самый настоящий плут. Я уже об этом говорил, согласен. Но уж очень задевает! Не знайтесь с таким плутом, и переходите на другую сторону улицы, если он покажется вам навстречу.
      
      Или, наоборот, дружите с ним. Потому что он негодяй, а сейчас как раз время негодяев. Могу ошибаться, но вряд ли. Или желаете на костер? Как Джордано Бруно? Извольте. Но мне с вами не по пути.
      
      Терпение, вот - дефицит и мечта для умного человека.
      Сегодня Д"Артаньян уже на второй день по прибытии в Париж дымился бы на вертеле под мостом.
      
      Или взять бездомных, бомжей...
      Нет. Бомжи - совсем из другой оперы. Можно потерять логику. А логика сейчас очень, очень нужна. Логика - грозное оружие, кто не знает.
      
      А сердце не болит. А сердце то не болит!
      
      Что делать с куколкой?
      В свете озвученной выше концепции, можно и нужно на куколку ту плюнуть и забыть. И жить дальше, как ни в чем не бывало. Идея блистательная, спора нет. Но эта, блистательная, на первый взгляд, идея, все же мне чужда. И корява. Почему не сказать, преступна?
      А потому, что идея эта - в действительности, не моя.
      Я перестал быть самим собой, а, следовательно, идеи, что носятся во мне туда - обратно, тоже не мои.
      Чьи это идеи? Не знаю. Но однажды узнаю. Непременно.
      
      Но клеймить и осуждать не имею права. Если бы это была моя идея, осудил мы, не то, что преступной, кощунственной назвал бы, и ухо бы себе отрезал, и глаза лишил. Но, извините, не суди - не судим будешь. Согласен полностью. Еще одна банальность, сколько их я уже намолол?
      И пусть.
      Почитаю за девиз и руководство к действию.
      
      Ах, как хорошо было с Элли! Настоящая женщина! Никаких нюней, истерик. Вот такая женщина мне и нужна. Факт.
      Вопрос номер два - а нужна ли мне женщина вообще?
      
      А как звучал первый вопрос?
      
      Вот, любопытно, у Ники - ребенок, у змеи тоже какая то история с ребенком. Дети, женщины, дети, женщины, дети... и вся эта круговерть прямо или косвенно касается меня. Я как то невольно участвую в этом. Зачем? Почему? Охотно участвую, сам того не замечая. Отчего то испытываю неловкость. Что, разве к ребенку змеи я тоже имею отношение? Этого не может быть. Зачем мне, в таком случае, эта живородящая симфония? И кто - композитор, и кто - дирижер?
      
      Насмотрелся, так сказать, почерпнул, опыта.
      Поглупел, определенно. И поседел, наверное. Хорошо бы в зеркало заглянуть.
      
      Увяз в бабах, одним словом. Грубая, но точная формулировка. Увяз по уши.
      Как это произошло? Как это вообще могло случиться? Разве для этого я рожден?! Исследователь. Путешественник. Без пяти минут литературный человек. Позади - звездное небо, впереди - солнце. Так было вчера.
      Забыл, все забыл, Гиперборею забыл.
      Счастье свое забыл!..
      
      ***
      
      Забывшись в увлекательной и важной беседе с самим собой на фоне мироздания, я бы так ее охарактеризовал, Андрей Сергеевич не заметил, как оказался на пороге мерцающей вечерней кухни с бронзовыми в свете дремлющих печей фигурами Варвары и Бома. Чаепитие и партия в карты. Отдых и мирная беседа. Слов не разобрать. Бормотание с шепотом пополам. Безмятежность. Томление. Тепло и покой.
      Андрей Сергеевич - вне поля зрения. Во всяком случае, ему так казалось.
      Сердце молчит. Слава Богу, молчит.
      И разум молчит. Надо бы что то сказать. Наверное. Не получается. А сказать что то надобно. Что? Знают ли они, что происходит за окном? Наверняка.
      Для них это все буднично, естественно. Наверняка.
      
      Странно, Благово не испытывал ни малейшего волнения. Напротив, ему захотелось здесь же, прямо на полу прилечь, укрыться медвежьей шкурой, отчего то казалось, что здесь должна быть медвежья шкура. Улечься, и наблюдать, наблюдать за медленными тенями, засыпая.
      
      Захотелось есть. Вот еще новость. Уж это - совсем ни в какие ворота. А что, если присесть к ним за стол, попросить чашку чая, как ни в чем не бывало? А к чаю хваленых блинчиков? Знатные, должно быть, у головы блинчики. Фаршированные икоркой или яйцом всмятку, да с лучком зеленым. В блинчиках также форшмак хорош.
      
      Стыдно. Стыдно. Чума на дворе, а он о блинчиках.
      Странно. Только что человек пережил, быть может, главный ужас своей жизни, чуть концы не отдал, а вот уже о блинчиках мечтает. И о селедочке. О картошечке рассыпчатой в облаке пара. Головы летят как бахча, женщины беременеют, а ему чая с ватрушками подавай. И ведь все он оценивает, Андрей Сергеевич, падение свое нравственное оценивает, а возненавидеть себя и, как следствие, поступка совершить не может. Так и стоит, замерев и сглатывая слюну.
      
      Оказывается, самый обыкновенный, нисколько не тренированный человек может спать стоя. Нечто наподобие шелкового платка нежно скользнуло вдоль спины, веки отяжелели, Благово задремал. Ему даже приснился сон - ослепительной белизны электрический скат. Путешественник гладил рыбу по влажной спине, а она мурчала в точности, как кошка.
      
      Взрыв, землетрясение, разряд тока, апоплексический удар. Андрей Сергеевич прозрел от вспышки, пронзившей его насквозь. Хозяева зажгли большой свет.
      Грохот, смех, суматоха. Крики Петюня, Петюня, Петюня пожаловал.
      
      Прежде чем бежать со всех ног, Благово успел увидеть с кряхтением усаживающуюся за стол гигантскую заскорузлую свинью.
      
      Какое то мгновение, и вот уже наш герой в светелке.
      Не переведя дух, вцепившись в запястье Борболетты, Андрей Сергеевич вскочил на подоконник, разбил окно и, оттолкнувшись изо всех сил, вместе с девушкой рухнул... ввысь.
      То есть первоначально им с Никой показалось, что они врезались в снежный сугроб.
      Первоначально им с Никой показалось, что они вот вот разобьются или утонут.
      Но сугроб оказался облаком. За первым последовало другое облако. И еще, и еще. Благово попытался было что то сказать, но неожиданно пахнущий земляникой влажный воздух тотчас заполнил его рот. Глаза новых летунов были плотно зажмурены, так что сделавшихся не больше гречневых зерен снующих далеко внизу фигурок суглоблян видеть они не могли. И сопровождавших их подрагивающих студенистых ангелов видеть они не могли.
      Да и не нужно им этого сейчас.
      
      Глава пятая
      
      Лов, улов, лов, ловите, ловите, нет, ловите, нет, лет, полёт, лёт, лет, еть , еть , лететь, лечу, летим, летим, Леда, Лада, Леда, Лель, Леда, лет, лье, лет, летим, лет, лён, лелея, лик, о, велик"о, млеко, млеть, лик, а, а лик, май, нет, маета, а, лик, ово, Иван, аве, Ваня, Ванечка, глянь, лик, ликование, ликование, лепет, лепет, лист, листки, лепестки, лет, лепет, лень, а лень, лелея, о, около, лакомо, сто, лье, сто, лакомство, лет, влет, лететь, чу, лечу, тело, летим, лететь, летим, слева, влево, львы, львицы, львята, ять, львятки, львицы, слева, вол, волы, вол, воля, воля, лиана, воланы, лёва, веление, вели, увели, у, увели, ли, велик"о, вел"ико, влет, веление, по велению, нет, велик"о, о, велик"о, олово, лов, ловите, ловите, нет, ловим, ловить, лечь, лечь, ляг, лечь, лоза, вить, лоза, мел, меловая, меловая лоза, меловая лоза, из, без, без вести, безвестие, Свифт, известь, весть, известь, лоза, лепет, ляп, лепнина, вес, нет, веса нет, лоза, лозы нет, овалы, овалы, овально, но, сквозь, сквозить, сквозь, сквозняк, сквозняка, сквозь, насквозь, сквозят, сквозят, скважины, скважины, жаль, а жаль, нет, лежать, нет, лежа, лить, лелеять, лить, лежать, лететь, лежать, лететь, лежать, лепетать, ля, ля ля, ля, Ляля, вы, вы ли? вы, выя, ля, е, Леда, лебедь, лебеда, мел, меловый, лебеда, меловая, белая, белая, лебеда белая, а я? а я? воля, волан, воланы, волан, легко, ах, легко как, ах, о, ово, лов, улов, ловите, нет, лить, льет, лить, вить, па, папа, па, падать, падает, падает, ох, хлопья, хлопья, хлопья, хлопоты, хлопья, хлопоты, там, хлопоты там, нет, нет, хлопья, я, ля, ля ля, ели, ели, белые, белые ели, нет, пели, пели, напели, ча, чаща, там, чаща, белый, чаща белая, чаща белая, чаша, нет, чаять, чаяние, молчание, молча, молчание, лежа, лежать, лет, лететь, пить, нет, чаша, нет, пить, пить, нить, нити, нить, лететь, пли, лететь, лелеять ли? лететь, лелеять, лететь и лелеять, лепет, лепетать, петь, не петь, петь, не петь, пела, не пела, пели, не пели, пелена, пеленать, пленки, пленочки, пеленки, пеленочки, пли, пеленать, перепеленать, око, кокон, белок, бок, белый, бело, белый бок, белок, было, не было, нет, не было, было, бело, былым бело, мел, молоть, намолоть, молоко, молчать, моль, чаяние, молчание, влево, львы, былые, белым бело, белые, белый, белые, лев, белый лев, облако, лакомо, облако, ш, ш ш ш, лошадь, гладко, лошадка, облака, облака, облачно, ча, но, ноша, наша, ноша, поле, поле, ш ш ш, пороша, ш ш ш, хорошо, о, хорошо, о, вес, нет, лес, леса, леса, лес, нет, липы, там, липы, белые, нет, лес, белый, лес белый, лис, белый, лететь, лет, лечу, летим, та, лепота, лепетать, нет, о, молоко, около, молчание, ча, молочное, молоко, млеко, молочное, чем? чем? мечты, млечный, мечта, летим, лечим, лечимся, лечим, мечты, личико, лик, личико, около, течь, лечь, течет, чело, о, чело, гавек, лечь навек, лететь, век, век, веко, века, веки, веко, лечь, лежать, лечь, лечь, ча, ча, чу, человек, человечки, мол, мел, мол, очень, очень, молоко, молочный, молочные, молочные, веки, человеки, вечность, человечки, молочные, молочные человечки, мимо, мимо, милые, милые, милые мои, милые мои, петь, нет, веять, вить, вить и веять, лелеять, лить, лелеять, выше, выше, ш ш ш, шелест, шепот, лешие, там, шесть, там, шесть, вить, шевелить, нет, шевелиться, нет, лед, о, лед, ледяные, облака, ледяные облака, лала, Ляля, лала, лететь, еть, ять, тело, нет, нет тел, лет, нет, лёт, полёт, мел, лень, лень, мел, меловый, Мемлинг, Мемлинг, легато, оголец, легато, легато, о, огольцы, лаг, голь, Гоголь, голь, Омега, ово, лов, ово, меловое, около, мямление, мямление, лишь, лишку, выше, еще, еще, ш, ш ш ш, шелк, щелк, пять, там, опять, пялить, пялиться, лишку, шепот, шептать, шепот, лишь, лишку, лишь, ш ш ш, шаль, шали, шалые, шаль, шелк, шоколад, белый, белый шоколад, лед, белый, боль, нет, лак, лаковый, колотье, колотье, лет, полет, лов, ловите, нет, ох, опять, опять пять, ох, полог, пологи, ой, покой, да, лада, до, поделом, до, окоем, мель, мел, мель, нет, холод, холодно, холод, лед, Леда, ля, фа, Лиля, Лилечка, Лилль, лев, львица, лев, фа, волан, фа, ля, Левиафан, о, Лель, о, Лорелея, ля, коль, коли, коль, голь, ноль, о, по, положите, положить, пол, о, положить, боль, нет, боль? около, около боли, около, боль, нет, около, эколо, вал, лавина, выше, ш ш ш, шесть, шелест, шлем, нет, лилия, лилия, лебеди, Леда, Лель, лить, лилии, Оля, ля, Оля, Оля, ля, лай, лай, далко, далеко, лай, домики, домики, домишки, дома, дома, белые, былые, белым бело, белые, слева, влево, слева, лед, ледышки, леденцы, бу, бу бу, бубенцы, бубенчики, птенчики, плечики, плечи, лечь, лис, лисичка, лисы, лисы, белые, лисы белые, су, стужа, узко, о, узко, нет, лечь, лететь, Лео, бело, белым бело, лебеди, лебеди, лететь, лечу, чу, лечу, тальк, тальк, летим, там, жить, жилье, жилье, жаль, жалеть, жалейка, Леда, жалеть, жаль, жаль, жили были, жилье, но, но, но, но, но, но, мель, мель, мелочь, чем? мелочь, мелочью, мечта, мелочь, мелко, мелко, мелко так, мель, мель, мелко так, лить, литое, лить, литое там, нет выше, ш ш ш, выше, ш ш ш, о, около, выше, до, выше, до, дашь, день, дашь, динь, дин дон, около, да, около, ниже, ниже, да, да, да а а, даль, дали, даль, дали, далеко, далеко о о, мел, мельницы, мельники, молоть, молотки, молоточки, ниже, мел, выше, мел, вниз, ниже, вниз, ниже, ниже, мель, мелко, мелко, мелкие, там, тальк, тальк, там, мыли, мыли, мо, молоко, о, мельничихи, лик, лик, лик ли? о, личико, да, личико, наличники, наличники? наличники, вниз, мел, вниз, мел, пол, мел, ниже, ниже, еще ниже, о, е, мел, ми, милое, милые, милые мои, а, а а, а а а, алле, алле, алле оп, алле, алле, кроль, коль, крольчихи, здесь, кролики, здесь, там, здесь, там, вниз, ниже, ниже, голь, ноль, Гоголь, Гоголь, м м, мама, молчим, молча, молчим, легкие, легко, легкие, луна, где? луна, уже, уже, луны, лужа, лужи, нет, лужи, вал, овал, луна, лунный, лунные, овалы, лунные овалы, ноль, боль, нет, улей, ульи, улей, лей, плен, в плен, плен, жить, жилье, жижа, ниже, жить, ниже, ниже, жаль, ах, жаль, жало, жаль, шаль, ложе, жить, ложа, жаль, жить, ждите, не ждите, ждите, нет, жить, жить, ниже, ниже, ближе, ближе, еще, еще, ниже, дом, дно, дом, но, жимолость, ниже, домики, дома, домики, домики, до, нет, до, нет, дно, донце, дно, нет...
      
      ***
      
      А уж когда...
      А уж когда мы...
      А уж когда мы с Боболеттой...
      А уж когда мы с Борболеттой приземлились...
      
      А как мы приземлились?
      Не знаю, не помню, помню, не помню, нет.
      Как то, каким то способом, каким то дивным дивным способом. Щучкой, топориком, плашмя, задом наперед, головой вниз. Не помню, не знаю, ума не приложу, помню, не помню, нет. Но как то приземлились. Спланировали. Скорее всего. Скорее всего, спланировали.
      Или нет. Но.
      Ни ссадин, ни ушибов, ни головокружения, ни тошноты, ничего такого. Точно всю жизнь только тем и занимались, что летали.
      Единственное, с памятью что то. Что? Не знаю.
      Приземлились, точно всю жизнь только тем и занимались, что летали.
      Точно пух, словно снег, как снежинки.
      
      И тотчас, тут же, немедленно, как по заказу, как из ведра, как будто нас только и дожидался, дождь, пошел дождь, дождь.
      Крупный. Крупные капли. Крупные. Как горох. Нет. Как фасоль. Нет. Как дыни? Нет. Не так. Не как дыни, нет. Как фасоль. Не больше. Но и не меньше. Крупные капли. Крупные капли. Крупные.
      
      ***
      
      Там, наверху больно не было.
      Совсем не было больно.
      Хотя, если немного напрячь фантазию, вы сможете себе представить, что такое все эти болиды, метеориты, кометы, хвостатые кометы, космическая пыль, космические ветры, космические сквозняки, небесные течения, галактические ямы и подоблачные ухабы, звездопады, гончие псы, вселенские блохи и звездные мальчики, пульсары, квазары, кольца, спирали и воронки... опять же болиды и метеориты, словом, всё то, с чем в обязательном порядке приходится сталкиваться аэронавтам во время путешествия.
      Но больно не было.
      Может быть, отсутствие боли связано с тем, что путешествие наше было молниеносным, искрометным, казалось искрометным и молниеносным.
      Если наблюдать со стороны, очень, очень быстро все свершилось.
      
      Внешний наблюдатель, астроном какой нибудь или космогон, окажись мы в поле его наблюдения, наверняка отметил бы про себя, как это у них все так скоренько получилось? И был бы прав. Но.
      Если говорить об астронавтах...
      Если сменить угол зрения и поговорить о героях неба...
      Если самих звездопутников как следует расспросить, задать им пару вопросов по существу, развернуто с ними побеседовать... да просто поболтать, запросто, как будто, ни о чем, хоть о погоде на Плутоне... что все равно принесет оглушительную пользу прогрессивному человечеству...
      Если вывести на разговор самих галактических пилотов, нас, то есть... как то попробовать заинтересовать, разговорить... заставить нас, превозмогающих нечеловеческую усталость, немножечко пооткровенничать...
      Если побудить меня, превозмогающего нечеловеческую усталость, немножечко пооткровенничать... соблюдая приличия и такт, не беспокоить валящуюся с ног девушку, а поговорить только обо мне... со мною же обо мне и поговорить, порассуждать немного...
      Если попытаться ответить на мои вопросы... задать и мне, как говорится, пару тройку вопросов...
      Мне? Ну, почему же, только мне?..
      Шагала, предположим, расспросить или Армстронга Нила, или Грека Феофана...
      Борболетту.
      Конечно, в первую очередь - Борболетту... ах, да, мы же условились ее покуда не тревожить... не важно.
      Тарковского Андрея или Грека Феофана расспросить...
      А того лучше Да Винчи Леонардо или Глазкова Николая расспросить...
      Все, все мы, каждый из нас скажет - такие путешествия, мил человек, кажутся вечностью, скажет.
      Такие то путешествия, мил человек, кажутся вечностью, мил человек... или что нибудь в этом роде скажет.
      
      А лично для нас с Шагалом такой полет - навсегда.
      Как число Пи, глупость, вселенная или загробная жизнь.
      
      За Борболетту говорить не имею права. Проснется - сама голос подаст.
      Что же до нас с Шагалом, так для нас такой полет навсегда.
      
      А вот почему так?
      Может быть, наверное, наверняка это объясняется свойственным Суглобу отсутствием времени и пространства, о чем я прежде не догадывался или узнал перед самым полетом, или знал раньше, да забыл.
      С памятью после полета, не скрою, проблемы возникли.
      Но боли нет, и не было.
      И колотья не было.
      Может быть, предчувствие колотья немного, а самого колотья не было.
      И теперь нет.
      
      Когда же пошел дождь, когда капли забарабанили...
      Знаете, как барабанят капли дородного, спелого дождя?.. когда дождь на славу удался?.. Так вот, когда капли забарабанили нам по спинам и головам, вот тогда то мы вспомнили, всё вспомнили.
      Во первых, что живы, вспомнили, во вторых, что жизнь - не фунт изюма, вспомнили, что жизнь прожить - не поле перейти, вспомнили... что жить - не жать, и ну, бежать, что жито - прожито, а пережито - брошено, что живем -поживаем, а добра что то не наживаем, что жизнь - не жужелица и не в петельке пуговица, вспомнили.
      Много чего вспомнили.
      Что то само по себе в голову пришло. Но, главным образом, вспомнили.
      И тут же снова забыли.
      Однако, что исключительно важно, вспомнили, перед тем как забыть.
      Стало быть, память иногда возвращается.
      Иногда покидает, но возвращается. Иногда.
      Стало быть, есть надежда.
      А что мы без надежды?
      Кто мы и что мы без надежды?!
      Так что надежда, как ни крути - великий, величайший движитель. Единственный, пожалуй, движитель. Без обиняков и околотков.
      Поспорить со мной, конечно, можно, но, как говорит Варвара, не советую.
      
      Такой дождик кровельное железо насквозь прошить может, не то, что человека.
      
      Когда говорю кровельное железо, сразу Кромвеля вспоминаю.
      Откуда Кромвель?
      Ах, да, ему тоже голову, кажется, отрубили.
      А кому еще голову отрубили?
      Ах, да, этому карлику забулдыге.
      
      Видите ли, ждут. Надо же, ждут. Ждут, ожидают, поджидают.
      Ждут или выжидают?
      Ждут, конечно, ждут. А как же? Ждут.
      Кого? Спасителя, не иначе.
      Складывается такое впечатление.
      А имеют они на это право?
      А мы?
      В том то и дело, что всякий, каждый, самый, что ни на есть, каждый и всякий, всякий и каждый имеет право. Вот ведь что получается.
      В чем же, в таком случае, разница? Должна же быть разница?
      Нет?
      Нет. Именно, что всякий, именно, что каждый, именно, что самый самый, самый, что ни на есть... Чудн"о, наверное.
      А вот и не чудн"о - ч"удно.
      А иначе, зачем все?
      
      ***
      
      Как будто Спаситель умеет уберечь от самое себя.
      Думаю, уберег бы. Наверняка уберег бы, когда бы мы не сомневались, не сопротивлялись, не упирались бы всеми шестью лапами, что есть мочи.
      
      А что, если они другого кого то ждут?
      Не Спасителя, как мы его понимаем, а кого то совсем другого ждут?
      Не по вине. Просто так устроено. Такая чудовищная игра. Опознание.
      О Спасителе ничего не знают, только представляют себе некий смутный силуэт. Ищут. Как заблудившиеся щенята среди прохожих. Тычутся мокрыми носами в колени, запахи пробуют, хвостиками виляют. А лица то не видят.
      Чтобы лицо увидеть, нужно голову задрать. Не так это просто.
      
      И что с того, что лицо увидят? Лицо как лицо. Чуть лучше, чуть хуже, полюбить всякое лицо можно. Можно такое полюбить - во сне не привидится.
      
      Кого ждем?
      Представляем себе некий смутный силуэт. Ничего общего с Ним. Что то совсем другое. А какова цена ошибки?!
      
      Кого ждем?
      Подумать страшно. Вот кого!
      
      В полете мысли перемешались, как пауки в банке.
      Не скрою.
      Проблемы с памятью. И с мыслями немного.
      Не скрою.
      Но это пройдет.
      И память и мысли периодически приходят в порядок.
      Так что это пройдет.
      Так что есть надежда.
      Есть.
      
      А иногда мыслями управлять становится решительно невозможно. Иногда мысли - как пауки в банке.
      Или осы.
      Хотя гудения нет. Так что, скорее всего - пауки.
      Определенно пауки.
      Хотя можно было бы придумать сравнение и поприятнее.
      После такого то волшебного, я бы сказал, зефирного приключения можно было бы придумать сравнение и поприятнее.
      Несомненно.
      
      Придумать?
      Сию секунду.
      Пусть будут пастухи в банке.
      Вот что значит литературный человек!
      
      Каких же размеров банка должна быть, и кто их туда собрал, пастухов этих несчастных?
      Но речь не об этом.
      А о чем речь?
      
      Ах, да. Вот. Это важно. Перед приземлением...
      Перед самым приземлением...
      Там, внизу...
      Теперь я уже не уверен, было на самом деле или показалось...
      
      Во всяком случае, Борболетта не видела. Что?
      Я спрашивал, так она не видела. Что?
      А я видел. Не явственно, боковым зрением.
      Или нижним зрением. Не знаю, существует такое или нет. Пусть будет боковое. Боковое зрение точно есть. Видел. Что?
      Павла видел.
      Собачника Павла видел.
      Бредет себе Павел, в пастушьей бурке.
      Сначала показалось, что это горец, присмотрелся - Павел. В бурке. С дудочкой. Почему то с дудочкой. Вроде бы не сказочный Нильс и не факир из Мадраса, а с дудочкой.
      Вишневая такая дудочка, хлипкая, смотреть не на что, если честно.
      Вообще то и хлипкая с виду дудочка может чувствительный звук давать.
      О дудочках многое можно рассказать, но в данной композиции главное, согласитесь, это - Павел. Так что о дудочках - как нибудь в следующий раз, с вашего позволения.
      Итак, Павел.
      Бредет впереди, не спеша.
      Именно, что бредет.
      А за ним - собачки. Сотни, тысячи собачек. Миллион собачек. Я разом столько собачек в жизни своей не встречал. Да столько и собрать то вместе невозможно. Кажется, что невозможно, а гляди ка?..
      
      Идут смиренные такие псы. Некоторые вышагивают даже. Важно так вышагивают. Выступают. Горделиво выступают.
      Знаете, как, появляются на парад алле цирковые собачки? Задрав к звездам морды и оттопырив хвосты. В султанах и с фейерверками на дне зрачков.
      Не все, конечно. Конечно, не все. Иначе я бы так и сказал парад алле.
      Отдельные собачки передвигались запросто, по походному. Даже нехотя. С ленцой. Зато другие! Те - златогривые! Что ты?! Просто уланы и их кони!
      Гусары и их скакуны!
      Гвардия. Королевская гвардия, одним словом.
      Королевская гвардия и королевская же рать.
      Шалтая Болтая одного не хватает.
      Если честно, Шалтая Болтая всерьез не хватает.
      Причем всем. Всем нам.
      
      Иллариона, Фомы, Георгия, Патрика Брауна и Черныша, самого голосистого, откровенно говоря, не рассмотрел. Не знаю, принимали мои друзья участие в той процессии или нет. Не знаю, врать не буду. Не успел, не сумел рассмотреть. Картинка скоро переменилась. Вполне объяснимо. Это же - полет. Мгновение, секунда, какая то.
      Мгновение, секунда, какая то.
      Я даже не успел помечтать, как он, Павел, усядется, добравшись до облитого солнечным желтком румяного холма... усядется, постелив бурку, или какое припасенное полотно, плед или пончо... или вообще ковер... Скорее всего бурку - поход все же.
      В поход ковров не берут.
      Ни ковров, ни коров.
      Или берут? Где нибудь в Персии?
      Или в Индии, уж если коровы, откуда ни возьмись, появились.
      В Персии, наверное, берут. Наверняка. Но мы же не в Персии?
      Или в Персии?
      Не важно.
      Одним словом, Павел постелет бурку... или так усядется, прямо на землю...
      Нет, бурку все же подстелет, чтобы не простыть...
      Усядется таким образом и примется играть на своей дудочке. Звуки волшебные источать. Что нибудь предсердное, наподобие Грига. Что нибудь предсердное, человеческое...
      Или, напротив, нечеловеческое, но торжественное, исполненное неги и тревоги.
      Что нибудь наподобие Грига.
      Или Глюка.
      Зависит от того, в Персии мы все же или в Суглобе.
      Для Суглоба - Григ, для Персии - Глюк, для Индии - Бородин. И так далее.
      Или для Индии - Римский?
      Нет, все же Бородин. Пусть будет Бородин. Не возражаете?
      
      В общем, Павел будет ваять мелодию, а собачки усядутся вокруг и будут слушать. Прямо как люди. Как дети. Как гуси или мыши, или кобры. Будут слушать Бородина, точнее Павла, пытающегося вызвать бледного и строгого Бородина из небытия.
      Некоторые плакать примутся, наверное.
      Наверняка примутся плакать.
      Потому что во все века, о чем мы даже и не догадываемся, во все века, о чем мы даже и подумать страшимся, во все века собачки любили собачников.
      Страстно и безутешно.
      
      Вот ведь что получается.
      Вывод. Ничего мы на самом деле то и не знаем.
      И не узнаем никогда.
      
      Не успел помечтать, представить, придумать, нарисовать, изваять, выдохнуть пастораль с Павлом.
      Вполне объяснимо - это же полет. Короткая вспышка - и всё.
      Но процессия с Павлом, его буркой, дудочкой и собачками отчетливо запечатлелась во мне.
      Если это, конечно, был Павел.
      И если, разумеется, это были собачки.
      
      Просто идиллия какая то! Надо же?
      Вот тебе и собачник!
      
      Если это, конечно, было на самом деле, а не привиделось.
      В космосе, сами знаете, еще не такое пригрезиться может.
      
      Да, есть над чем поразмыслить, подумать.
      Но речь то я вел не об этом.
      А о чем я вел речь?
      Вот еще что. Поезд остановился.
      Показалось мне, что длинный терракотовый змий, описывающий дугу, чтобы не погрязнуть в болотах, взвизгнув, дрогнув и пустив пар, прямо как чайник какой нибудь, вдруг остановился.
      Мордочкой тупой наткнулся во что то или в кого то, не дай Бог, и замер в ужасе.
      Или просто устал. Забыл, что он и кто он и каково вообще его предназначение, забыл, в каком месте он находится, и можно ли здесь задерживаться, забыл. Устал и застыл, как копанный.
      Или, действительно, столкнулся с кем то?
      Не приведи Господи.
      
      Меня это весьма тревожное обстоятельство, тем не менее, не поразило. Потому что к тому времени я уже был поражен до мозга костей самим полетом. Кто побывал в невесомости - меня поймет. Там, знаете ли, не до земных забот. Даже если речь идет об аварии поезда в Гиперборее.
      Хотя, конечно, у себя в подсознании... или надсознании, это - как вам будет угодно, заметочку оставил.
      Заметочку на будущее.
      Заметочку такого содержания:
      Остановился поезд.
      Не исключена авария.
      Не исключены пострадавшие или пострадавший.
      Хотя и не факт.
      Надо будет об этом непременно рассказать.
      Кому?
      Пока не знаю.
      Зачем?
      Дабы предпринять.
      Что?
      Все равно.
      Можно ничего не предпринимать, а просто ждать, что из всего этого получится.
      Не исключаю, что то кардинально переменится.
      Ибо данное происшествие - очевидный замысел. Просто так поезда не останавливаются.
      Чей замысел?
      А вот это - вопрос вопросов. И, вероятнее всего, ответ на него не будет получен никогда.
      Так или иначе, определенно что то произойдет.
      И, либо не произойдет ничего.
      
      ***
      
      Остановился поезд или мне это только показалось - не знаю.
      С другой стороны, что моим грезам делать на железнодорожной станции? С железнодорожными воробьями хороводы водить, что ли? когда они в дни снегопада с ангелами беседы ведут?
      Вот ведь, гордыня, даже в самые интимные закуты души проникает. И как с этим бороться? Не знаю.
      
      С другой стороны, рано или поздно всякий поезд останавливается. Хорошо, когда бы мне это все же пригрезилось.
      Ни к чему пока эта авария.
      Мешает, очень мешает.
      Рано ей еще.
      Я еще толком ни в чем разобраться не успел. Решительно ни в чем.
      Мне все кажется, что я сплю. Сплю и вижу дурной сон. Про себя самого.
      Дурной сон, нехороший. Преимущественно потому, что в нем не просматривается никакой логики.
      
      А разве логика - истина в последней инстанции?
      Ежу понятно, что логика нам навязана. Чтобы запутать. Чтобы окончательно запутать. Чтобы показать - мы на самом деле ничего особенного из себя не представляем. Детьми рождаемся и детьми умираем. Беспомощными, несмышлеными. И не нам вершить судьбы мира, когда мы без мамки то и шагу ступить не можем.
      
      Вопрос - кто эта невидимая мамка.
      Для себя я ответ нашел.
      Правда, их несколько.
      Я бы даже сказал, много.
      Я бы даже сказал, некоторый перебор.
      Я бы даже сказал, что ни день - новый ответ на один и тот же вопрос.
      Однако я для себя ответ нашел.
      Про других - не знаю.
      За других ничего сказать не могу.
      За других говорить категорически отказываюсь.
      Дай Бог в себе разобраться.
      
      Вообще то, если быть до конца честным, интуитивно мне кажется, разбираться в себе - последнее дело. Все равно, что носить воду задом наперед или искать занозу, сидя на вышеупомянутом еже.
      Другие сделают это лучше, и, главное, объективнее.
      У нас же - другая задача. Не слушать других, после того, как они в нас разберутся, и выводы свои сделают. Не слушать ни в коем случае! Ни при каких обстоятельствах!
      Хотя это трудно.
      Но, только при соблюдении этого условия объективность гарантирована.
      Раз уж мы с вами так зависимы от мифической объективности.
      Раз уж мы без нее жить не можем.
      Раз уж она нам - самое дорогое и желанное.
      
      Вот я подметил и припечатал, мифическая объективность. Обратили внимание?
      Я это сказал так, в проброс, как бы, между прочим. А вы обратили внимание?
      Это замысел такой, тест: обратите ли вы внимание на "мифическую" или нет?
      Вот вы обратили внимание. И я рад. И спасибо вам.
      Но вам этого не достаточно. Вам, любознательным, высокоинтеллектуальным людям, конечно, хотелось бы знать, а зачем это я к объективности присовокупил термин "мифическая"?
      Не стану вас томить. Отвечу сразу. И отвечу вопросом - а что такое объективность?
      Не знаете? Не думали об этом?
      А я вам и здесь отвечу. И опять же таки сразу.
      Объективность - это субъективность со знаком минус.
      А минус на минус дает плюс. Вот вам и вся биофизика.
      Хорошо?
      
      То, что никакого поезда на самом деле не было - не исключаю.
      Борболетта, например, его не видела.
      Я спрашивал, так она не видела.
      А я видел.
      Боковым зрением.
      
      ***
      
      Когда мы приземлились, сразу хлынул ливень. Нет, он уже гремел, ливень этот, тропический водопад этот, когда мы приземлились.
      Но, мы не растаяли, потому что на самом деле мы - не снежинки и не пушинки.
      И насквозь, как кровельное железо, нас не прошило. Потому что мы - не кровельное железо.
      Мы вообще не из железа. Как Кромвель, например.
      Дался мне Кромвель! Уж лучше карамель. Или мел. Зачем? Перепачкаться, белыми стать. Как мечта или молоко. Уж если цвет выбирать, лучше белым быть. Нет?
      
      Никак не могу отойти от катаклизма кувырком. Не скрою.
      
      Вот интересно, падения никак не ощутил, но пострадал.
      Как Кромвель.
      Все падают - не все вверх.
      Революция, например. Что?
      Кто его знает, что?
      
      А вот что.
      Зачем, скажите на милость, откуда и зачем явилась мне в голову революция?
      Как это у них называется? то, что вживляют в голову, чтобы напоминать, подсказывать, бабачить, поддразнивать, нахваливать, влюблять, зажигать сердца, ослеплять, блаженствовать, обводить вокруг пальца и водить за нос? Чип? Чипы?
      Революция, конституция, контрибуция, проституция, профанация, декларация, прокламация, суицид. Вот в такой приблизительно последовательности. Хотите - сверху вниз, хотите - слева направо. Иногда, чтобы не конфликтовать с так называемым ядром и традицией, чтобы не обидеть, не дай Бог - справа налево. В целом - лента Мебиуса, пусть будет лента Мебиуса, а фактически та же самая липкая лента для ловли мух. Вы же понимаете, что при таком раскладе, мухи рано или поздно появились бы.
      Так что ничему не удивляйтесь.
      Так что, если вдуматься, прогресс - не что иное, как выжженное ревностью, погромами и революциями поле, усеянное свежими и не очень воловьими лепешками.
      Не является ли пейзаж прогресса выполненным в наивной манере землистым наброском звездного хоровода? Риторический вопрос.
      Даже не вопрос, глас. Глас вопиющего. Глас вопиющего где?
      В пустыне? В болоте? В подвале? На чердаке?
      У Арона в пивной?
      Нигде.
      Глас вопиющего нигде.
      Так лучше. Так, по моему, лучше.
      Чувствуете? воздуха как будто больше стало.
      А уж совсем хорошо - глаз вопиющего.
      
      Нет, в самом деле, зачем нам революции и сатисфакции?!
      Много ли нам надо, если вдуматься? Не много.
      Или много?
      Или не много?
      Не важно.
      Если вдуматься, у всякого все есть.
      И всегда было.
      Иначе бы всякий, тот, кого мы здесь используем в качестве наглядного пособия, надеюсь, он нам простит эту безобидную шалость... не имеет значения кто, просто тот... как угодно его назови... если имечко назвать или придумать, согласитесь, донос получится, а это уже революцией попахивает... а мы исследуем и доказываем как раз обратное... Так вот, если бы у него, того самого всякого ничего не было, он бы просто умер. Взял бы и умер.
      Без лишних сантиментов.
      А так как он жив, получается, у него всё есть. Не правда ли?
      Или было, не правда ли?
      Или будет. Но непременно.
      Четвертого не дано.
      Всё. Теорема доказана.
      Хорошо?
      
      Философия, конечно с душком, но мне так кажется, что вовсе не с душком.
      
      Потом, на всех, знаете ли, не угодишь.
      
      И вообще - довольно угождать, тем более что все эти ужимки в угоду - пустая трата времени.
      Все всё понимают. Даже если делают вид, что не понимают.
      И всегда понимали.
      Иначе бы все, и те, что посложнее, и те, что попроще не прятались бы, не хитрили бы, и не копили бы, и вперед остальных пройти прокрасться не спешили бы, и глаза друг дружке не выкапывали бы, и прочее и прочее.
      Да если бы все ничего не понимали, они бы так в океане и жили, потому что в воде телу намного легче.
      А так как они выбрались таки на сушу и поползли, даже в пустыни поползли, и в Сибирь поползли, получается, все всё понимают. Не правда ли?
      Во всяком случае, понимали. Еще недавно. На нашем веку. Не правда ли?
      Или поймут. Непременно. Поздно не было бы.
      Всё.
      Еще одна теорема доказана.
      Хорошо?
      
      Без ложной скромности замечу, великий мастак я в разгадывании теорем и прочих головоломок.
      
      Вообще всё просто до изумления. Мотивчик всегда до изумления прост.
      Если кто то со мной не согласен, пишите письма.
      Себе самим пишите, на свой адрес, получайте, читайте и думайте. Если есть такая возможность.
      А если такой возможности нет, так и говорить не о чем.
      
      Одним словом, засуньте свои революции себе, сами знаете куда.
      Грубо, не спорю.
      В качестве оправдания, в качестве железного оправдания скажу, будучи интеллигентным человеком, не могу не сказать, вынужденная грубость моя - результат перелета.
      Остаточные явления.
      Это пройдет.
      Хотя сказано по существу.
      
      Грубость пройдет. И запою я совсем другим голосом. Скорее всего, фальцетом.
      Почему бы и нет? Тем более что баритоны осточертели! От баритонов человечество уже на стенку лезет! Равно как и от тромбонов, и геликонов, и туб. Покоя уже хочется. Уже хочется покоя. И воли.
      Мысль - не новая, но сущностная, как вся поэзия Шекспира.
      Или не Шекспира. Не важно.
      У поэзии, если вдуматься, не может быть имен. Подлинного имени того, кто слагает стихи, мы не знаем. И никогда не узнаем.
      Можем только догадываться.
      Или гадать. Например, на костях или бараньих лопатках.
      Или на ромашках.
      Или на ветряных мельницах.
      
      Оказалось, что никакой мы не снег, хотя еще минуту назад вполне ощущали себя снегом. Или пухом. Это - кому что больше нравится.
      
      Может быть, это и есть любовь?
      Даже страшно от таких мыслей.
      
      Две леденящие душу мысли подряд.
      Первая, напоминаю, чьего пришествия на самом деле ждут суглобляне?
      И вторая - а не любовь ли это всё?
      Что?
      Всё.
      
      Итак, выяснили, мы не снег и не пух, не тени и не солнечные зайчики. Еще не хватало. Кто же мы? И что с нами произошло на самом деле? Представления не имею.
      
      Вот почему дождь?
      Должна была быть зима. Декабрь, январь или февраль.
      Впрочем, там, куда мы падали - всегда зима. И в марте, и в апреле, и в мае, и в Звенигороде.
      Откуда Звенигород?
      В башке звенит - вот и Звенигород.
      Теперь зазвенело.
      Раньше не звенело, а теперь зазвенело.
      Значит, там, куда мы падали - зима. А там, куда мы упали - дождь?
      Так получается? Так.
      
      ***
      
      Падали мы из окна. Падали с полным осознанием близкой погибели. Единственный расчет был на то, что нас примет какой нибудь сугроб. Ибо внизу была, как я уже докладывал, настоящая зима с леденцами, домиками санками, катком и заиндевевшими воздушными шариками.
      Память возвращается. Чувствуете?
      Или вы уже оставили тщетный труд следить за моей мыслью?
      Напрасно.
      Или напротив, ура и исполать.
      Не важно.
      
      Так вот, когда мы погрузились в молочное нечто, я был уверен, что Господь услышал мои молитвы и предоставил таки этот самый спасительный сугроб.
      Что же оказалось?
      Оказалось, что это были облака. И летели мы по гиперболе, через сахарное великолепие неба... по направлению к заляпанной грязной жижей желтушной стене с тусклой вывеской "Радио, водка, сигареты, горький шоколад и корм для черепах".
      Стало быть - осень. Сентябрь, октябрь, ноябрь.
      Или весна. Март, апрель, май.
      Или лето. Июнь, июль, август.
      Прекрасно!
      
      Что?!
      Глазам своим не верю!
      Радио, водка, сигареты, горький шоколад и корм для черепах.
      
      ***
      
      Не вызывает сомнения тот факт, что рано или поздно критики и литературоведы по достоинству оценят и классифицируют удивительный сущностный (я называю его так) стиль Шекспира, первого и главного поэта Гипербореи. Историки от литературы составят подробную биографию неподражаемого автора "Болот". Конечно же, копотливая работа будет выполнена профессионально, в соответствии с требованиями, предъявляемыми наукой подобного рода исследованиям.
      Мне, с моей природной леностью и скудными знаниями в искусствоведении, кажется, не следовало бы касаться данной темы. Но, согласитесь, поскольку судьбе было угодно коротко свести меня с удивительным человеком, гением времени и места, и коль скоро великий сочинитель занимает едва ли не центральное место в моих репортажах из Суглоба, было бы непростительным оставить феноменальный образ вспомогательным, так сказать, материалом, не наполнив его цветом и объемом. Точно речь идет не о человеке вовсе, а о некоей персоне, даже не о персоне, а о неодушевленной оболочке персоны, ее тени или оставляемом ею винном запахе. Не думаю, что изложенные мною в дневниках соображения, сколько нибудь пригодятся настоящим ученым, но даже когда они послужат напоминанием, призывом обернуться, вслушаться, присмотреться и призадуматься, буду считать свою гуманитарную миссию выполненной, а полную вполне оправданных страхов, колючих неожиданностей и сумбурных сомнений жизнь интимного путешественника и литературного человека прожитой не зря.
      
      Первые сорок, а то и пятьдесят страниц жизнеописаний великих людей, коими одно время увлекался, я, как правило, пропускал. Потому что речь в них шла о детских летах героев, а я трогательное детство, как явление, не то, чтобы ненавидел, нет, скорее относился к нему как к чему то обязательному, скучному и тошнотворному, чему то наподобие рыбьего жира. Насколько я помню, даже в фигурном катании обязательная программа проходит без музыки, а бабочка в детстве - червяк червяком. Чтобы там не говорили энтомологи, черви, даже будущие махаоны, существа неприятные. Проживая с ними по соседству, имея возможность наблюдать за ними хоть каждый день, никогда не знаешь, кто из нас кого, в конечном счете, съест.
      Одним словом, в своем биографическом эссе, я бы с радостью опустил тему взросления. Но, как на грех, именно этот этап жизни моего героя является ключиком к пониманию, как самого Шекспира, так и сущностного стиля - бесподобного феномена, своеобразного прокрустова ложа и экзистенциального троянского коня грядущего человечества. Разумеется, формирование личности поэта происходило и позже, но эти, внесенные обстоятельствами и слабостями, коррективы уже не были решающими. Все сущностное, грандиозное и триумфальное складывалось, плавилось и кристаллизовалось в детстве. Так что, как говорится, не обессудьте. Потерпите немного.
      
      Если бы я был не Андреем Сергеевичем, а Михаилом Сергеевичем...
      Немедленно опускаем тему Горбачева как курьез и помеху...
      Итак. Если бы я был не Андреем Сергеевичем, а Михаилом Сергеевичем, откуда и до Михаила Юрьевича рукой подать, что (вольно - невольно) переместило бы мой литературный вектор с Тургенева на Лермонтова, и если бы мне пришлось задуматься о герое своего времени, а мне в подобной ситуации вольно - невольно пришлось бы задуматься о герое своего времени, таким героем я бы выбрал Шекспира.
      Героем мог бы стать и Продин, к образу которого я, нет нет, да и возвращаюсь, как мысленно возвращаются к своим первым учителям. Но, поскольку ореол Продина, осветив на мгновение мой фарватер, вскоре погас, выбора у меня, собственно и нет.
      Итак. Жребий брошен. Героем будет Шекспир.
      
      На самом деле никто жребия не бросал, просто захотелось вспомнить и употребить эту благородную, несколько высокопарную (ну и что?) фразу из сравнительно недавнего безоблачного прошлого.
      Согласитесь, высокопарные фразы, на вроде жребий брошен вполне рифмуются с Шекспиром.
      
      Так что краткое (как, собственно, и у самого Шекспира) жизнеописание мое героя своего времени является фрагментарным (как, собственно, и у Михаила Юрьевича) жизнеописанием Шекспира.
      Прошу обратить внимание на слово своего. Герой своего времени звучит, конечно, коряво и даже нелепо, но что делать, коль скоро героя нашего времени уже перехватили. Притом задолго.
      Как говорится у другого классика - Уже написан Вертер.
      
      Сколько же, если вдуматься, классиков на свете?! И всем необходимо уделить внимание. А жизнь обыкновенных людей столь скоротечна. А мы еще умудряемся тратить ее на пустяки, наподобие запоев, войн и толкования сновидений.
      
      Итак. Алеша Шекспрстваров (подлинное имя Шекспира) был единственным ребенком в многодетной семье Ричарда Ивановича Шекспрстварова, заслуженного почтальона и обожателя голубей. Странствуя с тяжелой, напоминающей окорок, сумкой по ухабам Колейска, туманного городка неподалеку от Суглоба, письмоносец нередко засматривался на цепенеющих в лужах шелушащихся серебром пернатых.
      
      Примечание: башней с часами Колейск немного напоминает Лондон после бомбежки.
      
      В такие минуты и сам Ричард Гулькин нос в унисон с любимцами погружался в транс.
      
      Примечание: прозвище Гулькин нос почтальон заслужил из за своего невеликого роста. Следует также заметить, что невысокие люди нередко отличаются чрезвычайно высокими способностями в деле продолжения рода.
      
      Однажды, пребывая в таком состоянии, безнадежный романтик запутался в проволоке, и, рухнув, переломал себе всё - ребра, руки, ноги, шею... Так романтик, отец будущего великого романтика стал инвалидом труда. С работы, тем не менее, его не прогнали, однако он теперь хромал, заикался и подергивал плечом.
      Со временем адресаты привыкли к новому облику своего почтальона, перестали его пугаться и даже полюбили.
      
      У Алеши было семнадцать старших братьев и сестер - Алина, Деметра, Франклин, Иван, Лилия, Петр, Георгий, Петр, Зося, Ипполит, Ирина, Матильда, Тигран, Тигран, Петр, Лев и Альбина.
      
      Примечание: часто одинокие женщины приглашали валящегося с ног от усталости замерзшего Шекспрстварова на чашку чая. Так что история умалчивает, сколько в действительности у Шекспира братьев и сестер.
      
      Дольше всех прожил Петр первый. Две недели. Остальные умерли или совсем маленькими, или еще до появления на свет. Ричард Иванович все равно любил их, и, невзирая на жалобы жены, в своем требовании продолжения рода был настойчив.
      
      Примечание: в случае отказа жены, он мог молчать неделями или, напротив, бесконечно ворчать. Во время алкогольного недомогания, отчаявшись, бывало, поднимал не нее руку.
      
      Может быть, причиной того, что Алеша оказался первым и единственным долгожителем в потомстве Ричарда Ивановича, явился тот факт, что, измученная бесконечными беременностями, мать Алеши, Зинаида Трофимовна скончалась в родах. Таким образом, она, по убеждению отца Алеши, подарила будущему Шекспиру остаток своей жизни, в связи с чем, памятник бесстрашной женщине был украшен горельефом беременной горлицы с одним крылом.
      О том, что гипсовая птица была беременна, Ричарду Ивановичу за бутылочкой портвейна поведал его ближайший друг, такой же хромой заика Семен Семенович Чиж, патологоанатом, знавший толк в орнитологии.
      
      Примечание: вскоре после разговора Семен Семенович утонул в Колее, речке, давшей название родине героя нашего нынешнего времени.
      
      Не в силах боле мириться с чередой смертей, буквально преследующей его по пятам, Ричард Иванович, с грудничком Алешей в почтовой сумке решил перебраться в Суглоб, город всеобщей радости и бессмертия, о котором, как правило, говорили шепотом, предварительно приложив палец к губам. Говорили с восхищением, но, чаще, с опаской.
      Эх, - сокрушался будущий беженец, - чего бы счастливому этому решению не созреть раньше?! Тогда бы и Алина, и Деметра, и Франклин, и Иван, и Лилия, и Петр первый, и Георгий, и другой Петр, и Зося, и Ипполит, и Ирина, и Матильда, и Тигран первый, и другой Тигран, и Петр, и Лев, и Альбина были бы живы. И Зиночка жива была бы. И Алеша головку держал бы ровно.
      
      Примечание: к тому времени Алеша головку еще не держал.
      
      С другой стороны, - продолжал рассуждать Ричард Иванович, - если были бы живы Алина, Деметра и Франклин, как говорят в народе, две няньки и лялька, навряд ли затеялись бы Иван, Лилия, Петр, Георгий, другой Петр, Зося, Ипполит, Ирина, Матильда, Тигран, Тигран второй, еще Петр, Лев и Альбина. А их я люблю не меньше старших детей. Кроме того, они теперь - голуби. Вот кто они теперь. Так что не зря, всё не зря.
      Прости, Зиночка, за строгость в браке. Обещаю, Алешка еще встанет на ноги, и голову поднимет и на ноги встанет. Бессмертия, он, конечно, не обретет, так как рожден вне Суглоба, но знать об этом не будет и проживет свой век счастливым. В конце концов, уверенность в собственном бессмертии - уже бессмертие.
      
      Примечание: о, как в метафизическом смысле ошибался Шекспрстваров старший по поводу мнимого бессмертия сына!
      
      В Суглобе Алеша был переименован в Вилли.
      
      Примечание: что имеет непреходящее значение в свете антропонимики и нумерологии.
      
      Первое время переселенцы жили в заброшенной библиотеке.
      
      Примечание: в Суглобе читать перестали намного раньше, чем в остальном цивилизованном мире.
      
      Как вы понимаете, благодаря подземной фабрике проблем с жильем, как и прочими материальными ценностями, в Гиперборее не существовало. Но возведение жилья требовало некоторого напряжения фантазии, а вот это у заслуженного почтальона, инвалида труда, как раз не получалось. Впрочем, как и у большинства жителей северного Эдема, которым, вместо строительных фантазий, первым делом являлись трудности переезда с узлами посуды, неподъемной угловатой мебелью и кривобокими лестничными площадками. Так что квартировали где придется: женщины - в заваленных шмотками платяных шкафах, по размерам напоминающих складские помещения преисподней, мужчины - в гаражах ракушках, которые, не смотря на почти что полное отсутствие машин, росли как грибы после дождя.
      
      Примечание: главной функцией гаража является отнюдь не содержание автомобиля, как многие ошибочно полагают, но создание благоприятной обстановки для приема гостей, друзей, товарищей, приятелей и сослуживцев хозяина, а также мечтателей, рыбаков и поэтов. В случае Суглоба - единственного и неповторимого поэта. Надеюсь, читатель догадывается, о ком идет речь.
      
      Головку держать и вставать на ноги Алеша - Вилли научился намного позже своих сверстников. Зато в нем проявилась необычная страсть к высоте.
      
      Примечание: в метафизическом смысле весьма обоснованная страсть.
      
      При малейшей возможности мальчуган забирался на стулья, табуретки, стол. Ловко цепляясь за складки, не хуже обезьяны взмывал по занавескам к самому потолку.
      В возрасте двух лет, вследствие высокой болезни Шекспир перенес двойную черепно мозговую травму, которая, наряду с переименованием, во многом предопределила его будущее. Во время очередного восхождения мальчик обрушил на себя один из бесчисленных книжных стеллажей, и незамедлительно получил основательную затрещину от отца. Как следствие - перелом основания черепа и кровоизлияние в мозг. Вилли тут же научился ходить и читать. Тягу к восхождениям сменила страсть к книгам и томатному соку. Книги он проглатывал мгновенно, одну за другой.
      
      Примечание: чтение будущего героя выглядело так: быстро быстро перелистывая страницы, он схватывал самую суть произведения, не особо обращая внимание на текст и сюжет. Суть книги отражалась в его сознании наподобие самодеятельного афоризма, чаще всего в виде какой нибудь псевдопоэтической фразы.
      
      Примеры. Анна Каренина: когда уж мчится паровоз... Преступление и наказание: эта птица с мечтательным клювом... Обломов: пока закрой, пока - покой... Ревизор: как в гости приглашенный гость... И так далее.
      
      Томатный сок Вилли потреблял литрами благодаря одному обстоятельству. Продавщица овощной лавки, Елизавета Лоб, дородная смешливая немочка привечала маленького мальчика, и, кроме томатного сока, знакомила его и с другими, не приветствующимися в его возрасте напитками.
      
      Примечание: знала бы она, чем все это кончится!
      
      Неверно истолковав внимание недавно разменявший шестой годок продавщицы, Вилли попытался удивить ее по мужски.
      
      Примечание: к неожиданному поведению привела доставшаяся по наследству высокая фертильность в сочетании с парадоксальным развитием.
      
      Елизавета с позором изгнала мальчика из лавки и нажаловалась отцу Шекспира. В результате чего была уволена. Ребенок же получил в подарок от отца еще одну черепно мозговую травму и, после непродолжительной комы, навсегда потерял интерес к книгам. Зато им овладела новая страсть, уже знакомая нам страсть к спортивной ходьбе.
      
      После экзекуции первым делом Шекспир побежал к Елизавете, чтобы на пальцах объясниться и умолять простить его.
      
      Примечание: говорить он еще не умел.
      
      О том, что Лоб больше не работает, он не знал, и, разумеется, был шокирован, когда вместо милой его сердцу женщины, увидел в ореоле гнилостных испарений отвратительную, напоминающую сумку отца, физиономию новой продавщицы с бессмысленными круглыми глазами.
      
      Примечание: по свидетельству самого Шекспира именно тогда появились знаменитые строки.
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет
      Идет брожение болот...
      
      Как вы уже знаете, до десятилетнего возраста Вилли молчал. Это вовсе не означает, что он не умел говорить. А. может быть, и не умел. Кто знает? Шекспир не любит вспоминать детство. Он вообще не любит вспоминать. Живет, что называется, сегодняшним днем.
      Но на своем десятом юбилейном дне рождения, неожиданно для Ричарда Ивановича и всех приглашенных им гостей, он вышел на середину комнаты и четко прочел:
      - Какие нынче времена? Какие нынче времена? Какие нынче времена?..
      Идет брожение болот, брожение болот.
      Идет, идет, идет, идет,
      Идет брожение болот...
      
      Прочел, и, простите, громко пустил ветры.
      Шок. Немая сцена.
      
      Отец поэта, к тому времени уже изрядно выпивший, поднялся из за стола и, вероятно, вспоминая своего покойного друга, бормоча Чиж, Чижик, Чиж, Чиж, иду, иду, иду, Чижик, иду... был таков.
      
      Отец поэта, к тому времени уже изрядно выпивший, поднялся из за стола и, вероятно, вспоминая свою покойную жену, бормоча Зина, Зиночка, Зина, Зиночка, Зина, Зина, иду, иду, иду, Зина, иду... был таков.
      
      Отец поэта, к тому времени уже изрядно выпивший, поднялся из за стола и, вероятно, вспоминая своих покойных детей, бормоча Алина, Деметра, Франклин, Иван, Лилия, Петр, Георгий, Петр, Зося, Ипполит, Ирина, Матильда, Тигран, Тигран, Петр, Лев, Альбина, иду, иду, иду... был таков.
      
      Отец поэта, к тому времени уже изрядно выпивший, поднялся из за стола и, вероятно, восторгаясь своим гениальным отпрыском, бормоча Шекспир, Шекспир, мать твою, Шекспир, твою же мать, Шекспир хренов, твою же мать, иду, иду, иду... был таков.
      
      С тех пор его больше никто не видел.
      Поговаривают, что, по примеру настоящих суглоблян, Ричард Иванович удавился в болотах.
      
      Присутствующие были настолько потрясены дарованием мальчика, что, впав в летаргию, не заметили исчезновения хозяина. Так и просидели без движения еще четверо суток, покуда Вилли не вернулся с пробежки и не поджог бывшую библиотеку.
      
      Впоследствии, касаясь темы своего творчества, что случается, можете мне верить, крайне редко, Вилли говорил, - Мои произведения всё же сложны для восприятия. Хотелось бы научиться писать проще, что бы достучаться до каждого сердца.
      В качестве примера он приводил новую редакцию Болот, которая теперь звучала так:
      - Идет, идет, идет, идет
      Болот, болот, болот, болот.
      Нет предела совершенству.
      
      ***
      
      Когда намертво схваченная рыжей пружиной дверь Радио, водки, сигарет, горького шоколада и корма для черепах все же поддалась и пропустила новых посетителей, Андрею Сергеевичу показалось одно из двух: либо то, что он сходит с ума, либо то, что он уже не жив, и ему, как это обычно происходит после смерти, начинают демонстрировать сценки больших и малых его прегрешений.
      Дело в том, что Благово вновь оказался... в пивной Арона.
      Ошибки быть не могло, потому что некоторые экспонаты, например, колесо от паровоза и баклажанную физиономию курилки в тельняшке он запомнил очень хорошо.
      Кажется, ничего не изменилось со времени последнего визита Благово. Складывалось впечатление, что Андрей Сергеевич вышел на минутку проверить своих собачек, сделать пару глотков свежего воздуха заодно и тотчас вернулся.
      Нет, кое что изменилось.
      Кое какие и не кое какие, а очень важные перемены все таки произошли.
      Во первых, не было самого Арона. Его место занял другой человек.
      Олег Павлович Тюлень.
      Ласковый хозяин Радио, водки, сигарет, горького шоколада и корма для черепах и впрямь напоминал циркового тюленя, влажного, в складках, наголо бритого, с игривыми карими глазами, усиленными до размеров удивления шаткими невинными очками с резинкой на затылке. Усов у него, правда, не было, но присутствовала пара золотистых щетинок, произраставших из родимого пятна на шее. Цирк!
      Во вторых, с некоторыми посетителями, во всяком случае, так показалось Благово, произошли чудовищные метаморфозы. Они как будто погрузились или, скорее, вросли в литой интерьер заведения. Или, напротив, сам хмурый исполин поглотил их. Скажем, у одного лопоухого чудака, по всей видимости, задремавшего в подернутом патиной комоде, на поверхности остались только половина головы и левая нога от колена и ниже. Самое интересное то, что чудака это, похоже, нисколько не смущало. Единственный оставшийся на поверхности глаз его был подернут мутной пленочкой нежности и покоя.
      
      Оказавшись среди знакомых, еще недавних свидетелей триумфальной премьеры, Андрей Сергеевич расцвел было цитрусовой улыбкой, хотел даже приветственно взмахнуть рукой, но обнаружив, что присутствующие не обращают на него ни малейшего внимания, стушевался и сник.
      Обнаружив, что некоторые подчеркнуто не обращают на него ни малейшего внимания, Благово стушевался и сник.
      Услышав, как некто взъерошенный за дальним столиком, пожалуй, единственный, заметивший его, с желчью, если не сказать с ядом в интонации процитировал из "Зверей Вавилона"... не процитировал - процедил сквозь зубы... не процедил - сплюнул: есть, мой генерал, Благово стушевался и сник.
      Показалось?
      
      Так или иначе, Олег Павлович незамедлительно поспешил к вновь прибывшим на помощь, - Да вы совершенно промокли, бесценный Андрей Сергеевич.
      - Вы меня знаете?
      - Кто же вас не знает, драгоценный Андрей Сергеевич? У меня все готово. В лучшем виде. Водка, сигареты, горький шоколад, корма для черепах. Знаю, Яков корма не заказывал, но это по причине забывчивости. Возраст, сами знаете, комиссия такая. Скверная, прямо скажем, комиссия. А вот вы ему сюрприз и сделаете. Ему будет приятно. Очень и очень приятно. Да что там? Он счастлив будет. Старики - как дети. Да вы сами знаете. Он своих черепашек любит. Мы здесь все черепах любим до самозабвения. У нас тут просто черепаший рай. Потому что они - в точности, как мы. Не обратили внимания? Мы все ужасно похожи на черепах.
      Да что же это я вас баснями потчую? Водочки. Немедленно подам вам водочки. Нужно согреться. Как бы пневмонии не приключилось. Такой дождь! Девяносто шесть лет такого дождя не было. Опасный, очень опасный дождик.
      - А где Арон?
      - Арон?
      - Да, здесь раньше Арон управлял.
      - Очень может быть. А я вас чем то не устраиваю?
      - Просто хотелось бы знать...
      - Вот - вот. Информация решает все. Злая ирония, закон подлости. Мы о дождике то этом отлично знали. С замиранием сердца ждали его. Шекспир даже стихи написал. И повторял их нам, чуть ли не каждый день. Так что были упреждены. Буквально все. А оно вона как вышло то. Отчаяние, честное слово. Стыдобище! Взрослые люди!
      Тюлень замолчал на секунду, палец к губам, приглашая Благово прислушаться к липкому толстому гулу, - Слышите? Скобы, скобы... Чего теперь о них говорить то?! Поздно антимонии разводить. Да, комиссия!
      Ничего, как нибудь...
      Обидно! В самый последний момент запамятовали. Шекспир куда то пропал, вот и запамятовали. Он с этой своей считалкой и спать ложился и просыпался, и нам все уши прожужжал... идет, идет, болот, болот... да вы слышали наверняка, знаете. И вдруг пропал. Не заболел ли?
      Не видели его, не знаете?
      - Давно не видел.
      - Куда то пропал. Вот, бдительность и потеряли. Знаете, я вам так скажу, поэтов ни в коем случае нельзя выпускать из поля зрения. Мысль не моя, одного мудрого человека. Дальновидно, согласитесь!
      - Кажется, я догадываюсь, о каком человеке идет речь.
      - Да. Вы его знаете, должны знать. Он - у всех на слуху. Правда, его сторонятся, побаиваются.
      - Он действительно опасен?
      - Что вы?!
      - Чего же боятся?
      - Потянуться к нему боятся, полюбить всем сердцем. Проснуться боятся, распеленаться, озябнуть. Каждый, знаете ли, своими делишками занят. Метлешат, снуют, толкутся. Каждый, знаете ли, полагает, что его делишки - не делишки, дела. Какие там дела?! Колгота и снохождение. И легкое оцепенение притом. Такая, знаете ли, неправдоподобная гремучая смесь. Да вы уже наверняка обратили внимание. Но, ничего, вот теперь дождиком то подмочит, и наступит прозрение. Вот тогда и вспомнят своих героев, поименно вспомнят, когда дождиком то подмочит.
      Да только не дождик это.
      - Настоящий ливень.
      - И не ливень. Выглядит ливнем, на самом деле - совсем другое. Совсем совсем другое.
      - Что же это?
      - Не знаю, стоит ли...
      - Я - литератор, а моя спутница - корреспондент. Нам секреты невыносимы, поверьте. Кроме того, мы зверски устали, и она может заболеть.
      - Шутить изволите?
      - Самую малость.
      - Да, скоро будет не до шуток. Конечно, я скажу вам, тем более, сдается мне, что вы и так все отлично знаете... скажу, скажу, только, пожалуйста, не особенно распространяйтесь. Конечно, секрет полишинеля... а вдруг?..
      - Что?
      - Что, если кто то, быть может, один - единственный счастливчик не в курсе? Пусть уж так и остается в блаженном неведении. Ведь это испытание, болезненное испытание, Андрей Сергеевич!
      Такая комиссия, врагу не пожелаю! Да.
      Вот, кстати, заодно и сказочку про бессмертие проверим. У нас, видите ли, в бессмертии все убеждены. И я, если откровенно, грешен, верую в эту белиберду. Верую искренне, до самозабвения. А вы? И вы с нами. Вижу. Просто пандемия какая то, не находите?
      Один только мудрец, большой человек, склонен сомневаться. Кстати, он то, как раз бессмертен, а вот, сомневается. Догадываетесь, кого я имею в виду?
      - Догадываюсь.
      - Мне кажется, вы недооцениваете его.
      - Мы даже не знакомы.
      - Познакомитесь в ближайшее время, и, я уверен, немедленно станете его горячим поклонником.
      - Может быть.
      - Однозначно.
      - Так что же это такое, если не ливень?
      - А вы разве не знаете?
      - Ничего не приходит в голову.
      - Андрей Сергеевич! С вашей то интуицией, с вашим литературным даром?!
      - Да какой там дар?
      Тюлень перешел на шепот, - Болота наступают.
      - Как это понимать?
      - Очень просто. Разливаются. Что то в этом духе. Знаете, как речки весной разливаются? Ну, с речками все понятно, выходят из берегов, подтопляют все вокруг. А болота как бы дождем идут. Только это не дождь. Испарина. Что то наподобие испарины. Только выглядит как ливень.
      Не бойтесь. Перестанет. Когда нибудь все равно перестанет.
      Обойдется. Девяносто шесть лет назад обошлось, и теперь обойдется.
      Хочется верить, что обойдется.
      Вы верите, что обойдется?
      Я обычно по глазам читаю, а в ваших глазах ничего прочесть не могу.
      Обойдется? Что скажете?
      
      Внезапно лицо Тюленя исказила гримаса капризного ребенка, - Андрей Сергеевич, дорогой, вы же спасете нас?
      - Простите?
      - Умоляю, спасите нас, Андрей Сергеевич!
      - Да как же я вас спасу?
      - Спасете? Признайтесь, спасете? Вы шепните, только шепните, только мне шепните, честное слово, я никому не скажу. Поверьте, я умею хранить тайны.
      - Не пойму вас.
      - Да разве мы не догадываемся, что есть темы, которые озвучивать вы не можете, не имеете права? Догадываемся, больше того, знаем. Потому молчим. Не решаемся спрашивать. И себя и вас бережем. Да и прогневать вас опасаемся. А знать надобно, ох, как надобно! У нас же семьи! Андрей Сергеевич, дорогой, вы должны войти в наше положение!
      - Да какое положение?..
      - Знаю, мы недостойны! Столько всего натворили!
      Напакостили, не побоюсь этого слова. Простаки нагадили! не сойти мне с этого места. Именно, что нагадили! Да вы и без меня знаете. Тем более, должны бы оценить...
      Не так выразился, простите, великодушно... конечно вы никому ничего не должны... это мы - ваши должники. Однако же, однако же, Андрей Сергеевич, дорогой, сжальтесь.
      - Просто мучение какое то.
      - Не верите мне? Не верите. Еще раз ответственно заявляю, нагадили и... погрязли, в своем же собственном гуано и погрязли... как говорится, сами себе приговор подписали. Ну, что?
      - Я не знаю, что вам сказать.
      - Все вверх дном перевернули, души продали, как один, а такую малость, спросить напрямую, изволите видеть, не решаемся. Как думаете, почему?
      Да потому, что вину свою чувствуем, Андрей Сергеевич!
      Ох, как чувствуем, Андрей Сергеевич!
      Стараемся не думать обо всем этом, но как, как не думать?
      По ночам не спим. Никто не спит. Раскаяние ибо.
      А раскаяние - самое главное, не так ли?
      То, что вы как раз и ждете от нас, не так ли?
      А раскаяние предполагает прощение, разве не так?
      Обязательно, обязательно, Андрей Сергеевич!
      Разве нет?
      - Ничего не понимаю.
      - Хорошо, скажите, как искупить? что сделать? Боимся вас смертельно. Еще больше, нежели дождя этого боимся. Никто говорить с вами не решается, такой страх. А я вот - решился. Еще год назад ни за что не решился бы, а теперь решился. Научился смелости. Учусь. Мучительно, беспокойно, со скрипом учусь.
      Может быть, не стоило обращаться к вам с этим вопросом?
      Понятно же, что вы сильнее нас, не только что каждого в отдельности, всех вместе нас сильнее. Вы все можете. И руку протянуть, и мимо пройти. Но у вас такие глаза, такие хорошие глаза!
      Испортил все. Да, испортил, конечно, испортил. А все моя поспешность...
      - Поверьте, мне очень хочется вам помочь, очень, очень, но, честное слово, вы меня с кем то путаете.
      - Так я и знал.
      - Не говорите так. Я искренен с вами. Просто вы меня с кем то путаете.
      Дорогой, дорогой мой, что же делать? Мне даже плакать захотелось. Знаете, я никогда не плачу, почти что никогда. А здесь - слезы просятся.
      Видите, в уголке глаза?
      Взгляните на правый глаз.
      Дорогой, дорогой мой, от всей души, от чистого сердца, пожалуйста, постарайтесь меня услышать, я - не то. Совсем не то. Я - грешник. Еще больший грешник, чем вы. Правда, правда.
      И я - очень, очень слабый человек. Много слабее, чем вы думаете, много слабее среднестатистического...
      Голос Тюленя приобрел латунный оттенок, - Извините.
      - Что?
      - Извините. Конечно. Конечно, я вам верю. Нечто подобное я и представлял себе.
      Извините меня еще раз, всех нас извините - думаю, моими устами говорили сейчас, пытались говорить все мои некогда прекрасные, но крайне невежественные братья и сестры. Попытка не удалась.
      Не страшно. Ничего страшного пока не случилось.
      - Я понимаю, вам нужен спаситель. Непременно, обязательно. Без этого нельзя. И это случится. Спасение обязательно придет. И здесь главное - не то, что вы раскаялись. Главное - что вы верите, ждете. Даже не знаете, кого именно, но ждете. И верите всем сердцем. Мне, честное слово, мне очень жаль, но я не знаю, не знаю, как именно помочь вам. Скажите, чем я могу помочь вам, и, обещаю, я все сделаю, все, что смогу!
      - Спасибо.
      - Да за что же?!
      - Спасибо, Андрей Сергеевич.
      
      Мгновение и Тюлень вновь занимается тем синтетическим праздничным лоском, что еще на пороге пивной заставил Благово вспомнить цирковые представления, - И довольно о грустном. Докладываю. У меня все готово. Водка, сигареты, горький шоколад, корм для черепах. Вот только с радио небольшой конфуз получается. Старый Яков не уточнил, какое именно радио его интересует. Есть радио с самыми первыми трансляциями. Там концерты замечательные, сейчас таких концертов уже не составляют. Жизнеутверждающие, я бы сказал, концерты. Есть утренняя гимнастика с Гордеевым и Родиным. Есть Брежнев. Великолепные выступления. Пожилые любят. Сейчас, пожалуй, не только пожилые, и молодежь, все полюбили. Больше не смеются.
      А по этому поводу я вам так скажу, осмеять можно все, что хотите. А ты попробуй ту самую иголку в том самом стоге сена отыскать. Не иносказательно, но всерьез. Вот это - задача! Задача под силу исключительно взрослым людям, по настоящему взрослым людям.
      Так что я эти комические, как бы комические выступления преклонных лет и не очень здорового вождя про себя называю беседами со взрослыми людьми.
      Что, остановимся на Брежневе, или хотите клуб знаменитых капитанов? Якову понравится.
      - Он говорил о каких то дискуссиях...
      - О дискуссиях?
      - О дискуссиях.
      - Дайте подумать.
      Ай, старый дурак! Это я о себе, не подумайте плохо. Вспомнил! Дискуссии. Точно.
      Ай я яй! Склероз. А что вы думали? Я уже не так молод. Самый настоящий склероз. Жизнь, знаете, пролетела как ветерок в пустыне. Конечно, конечно же, дискуссии.
      О Ленине и Сталине. Угадал?
      Не угадал, знал. Это, Андрей Сергеевич - не раритет. Такого то добра навалом. Было бы о чем говорить. Сей минут организуем. Только вот, удивляюсь я, зачем? Пустота быстро надоедает. Потом вспомните меня. Яков же умный человек, хотя и чудак немного. Да вы и сами это знаете. Но, как говорится, хозяин - барин.
      Ой, заговорил, заговорил, заговорил вас совсем. Ваша спутница, кажется, вот вот упадет. Эгоист. Перед вами величайший эгоист и негодяй. На коленях прошу прощения. Все немедленно исправлю. Водочки. Тотчас подам вам водочки. Нужно согреться.
      - Чаю бы горячего, если можно.
      - А это - как скажете. Чаю, так чаю. Вам и... вашей спутнице?
      Юная леди, вам тоже чаю принести? Молчит.
      Ужас, ужас как остыла, а тут еще я со своими побасенками. Решено. Вам, Андрей Сергеевич - чаю, а юной леди все же водочки.
      И не спорьте, так нужно.
      - Хорошо.
      - У вас, Андрей Сергеевич, необыкновенно молодая и красивая спутница. Да, позвольте же, наконец, представиться. Олег Павлович Тюлень. Эх, видели бы вы, как я умею с мячиком играть!
      С этими словами Олег Павлович Тюлень выдал умопомрачительное танцевальное па, нечто среднее между реверансом и прыжком с трамплина, выдал умопомрачительное па и, не дожидаясь ответа, исчез.
      
      Тем временем поминутно взвинчивающая градусы дискуссия в пивной неумолимо стремилась к точке закипания. Следует отметить, что даже перед лицом грядущего болотного кошмара Марат, Глеб, Август, Леонид, Алеша, Клавдий, Отто, Сережа, другой Сережа, Теофилл, Миша, Олег, Геннадий, Ростислав, Саид и Николай, Тимофей, Роман (имен других участников я просто не знаю) умудрялись хранить изобретательность суждений и философскую интонацию (непечатные слова пропускаются).
      - Скобами, говоришь? Крепить скобами?
      - Лучше не придумать.
      - Где ты видел, чтобы потолок скобами крепили?
      - Лучше не придумать.
      - А как ты хотел? Без скоб? Без скоб - дохлое дело.
      - Знаю тех людей, что пробовали без скоб. Знал, точнее. Придавило. Всех. Без исключения. Может быть, конечно, и не придавило, живут сейчас где нибудь, не знаю. Лишнего врать не буду. Во всяком случае, никто из них не вернулся.
      - Откуда?
      - Из небытия. Или бытия. Уже не помню. Заспал. А то, что не вернулись, помню хорошо.
      - Хорошо, наверное, жить, когда память хорошая?
      - Не знаю, не пробовал.
      - Может быть, и небо скобами закрепим?
      - И болота.
      - Болота скобами? Ну, ты - совсем!
      - Это юмор. Чувство юмора. Юмор. Хохма. Очень важно сейчас посмеяться немного. Можно даже похохотать. Помогает. В минуты отчаяния и наплыва бездуховности помогает. Хотя отвлекает немного. Признаться здорово отвлекает. Если канун - лучше не размениваться. Но лица хорошо бы расправить. Улыбнуться хотя бы. Чтобы не спугнуть. Вот так. Смотрите на меня. Видите? Мое лицо отдыхает. Сам я - в мыслях, а лицо отдыхает. Да посмотрите же на меня!
      - Немедленно прекратить зубоскальство!
      - А лицо отдыхает.
      - Прекратить возню! Мы теперь должны сосредоточиться. Собрать все оставшиеся силы и сосредоточиться.
      - На чем и каким образом?
      - Можно посчитать дни недели или ножки у стульев.
      - Бейте меня, но дайте мне смеяться.
      - Плоско.
      - В самый раз. В нынешнем положении - чем площе, тем точнее.
      - Однако хрящики вкусные. Кто нибудь пробовал хрящики?
      - Свиньи теперь сгинут.
      - Без паники.
      - Всего лишь мысли вслух.
      - Кальмаров будет во множестве.
      - А свиньи сгинут.
      - А кролики?
      - Если не ускачут, тоже сгинут.
      - Ты еще о курах вспомни.
      - Ой ой ой ой, курочки, цыпляточки мои...
      - Не блажи!
      - Крупные животные все сгинут. В особенности крупные.
      - На то они и крупные.
      - Отдельные могут выжить.
      - Нет, все сгинут.
      - Отдельные могут справиться.
      - Отдельные?
      - Отдельные.
      - Ну, не знаю.
      - Не беда. Инфекция, вот - беда.
      - Инфлюенция, инвазия, лишай.
      - Лейшманиоз.
      - Лейшманиоз, псориаз, себорея.
      - Борей, Гиперборея.
      - Лепра.
      - Всех не пересчитать.
      - А придется.
      - Это уж как повелось.
      - Отдельные справятся.
      - Может быть, очень даже может быть.
      - Хоть что мне говорите, крупняк первым погибает.
      - Ах, хороши хрящики!
      - Вот что у них за пятачки? Как розетки, честное слово.
      - Они в грязи блох выводят, а не то, о чем вы все думаете.
      - Лично я ни о чем таком не думаю, и не думал никогда.
      - Так! Успокойтесь все! Мы не должны терять изобретательность суждений и философскую направленность дискуссии. Ни при каких обстоятельствах. Даже перед лицом надвигающегося болотного кошмара.
      - Да пошел ты со своим кошмаром. Дохлые страсти.
      - Не дохлые!
      - Как дети, честное слово.
      - Люд.
      - Кто?
      - Люд, больше никто.
      - Вот, вот, вот. Вот, вот, вот.
      - Пожалуйста, по существу вопроса!
      - По существу? Пожалуйста! Где скобы брать будем?
      - Где брать скобы?
      - Да.
      - Нет ничего проще.
      - Где?
      - Где угодно. Их везде навалом. Куда не глянь, всюду скобы.
      - Закажем опять же на фабрике.
      - Сколько времени пройдет, пока их сделают?
      - Дело даже не во времени. Мы выйти то теперь не можем.
      - Как?
      - Ты на самом деле не знаешь, или глупым прикидываешься?
      - Дождик.
      - Какой там дождик?! Цунами.
      - Цусима.
      - Болота грядут.
      - Болот испугался?
      - Это уже не те болота, где мы в пятнашки гоняли. Это, дорогие мои, бездна.
      - Тотальные.
      - Как?
      - Так называемые тотальные болота.
      - Мы все погибнем?
      - Погибнуть, не погибнем, конечно, но намучаемся вдоволь.
      - Как намучаемся?
      - Тебя когда нибудь через соломку надували, как лягушку?
      - Нет.
      - И меня не надували.
      - А стоило бы.
      - Придумали же.
      - Можно и не такое придумать. Да только зачем?
      - Чтобы не засохнуть.
      - Теперь точно не засохнем.
      - Забыл предупредить. Могут выпи прийти. Всю жизнь мечтал на выпь посмотреть.
      - Врешь.
      - Не врет.
      - Выпи, выхухоли.
      - Все, что не делается, все к лучшему.
      - Страусы.
      - Страус не придет. Птица крупная - сгинет.
      - А птица ли это?
      - Страус?
      - Страус. Всегда сомневался, даже не знаю, почему.
      - Все - к лучшему.
      - Только не в данном случае.
      - Крах гармонии.
      - Елец, одним словом.
      - Какая гармония? где ты ее видел то, гармонию?!
      - Слышал.
      - Где?
      - В Караганде.
      - Караганда - Казахстан. Там казахи теперь живут.
      - Караганда - Алушта.
      - Алушта - Алупка.
      - Алупка - Архангельск.
      - Арахис, Ара, рахит, рис.
      - А где Шекспир, что то Шекспира не видно?
      - Волной смыло.
      - Стихов хочется.
      - Нашел время, дурья башка.
      - Слыхали?
      - Что?
      - Трещит.
      - И пусть трещит.
      - А что трещит?
      - Потолок трещит. Вот вот лопнет.
      - Не лопнет.
      - Лопнет.
      - Не лопнет. Он на скобах.
      - Так не закрепили же еще.
      - Не закрепили?
      - Ни.
      - Тогда лопнет.
      - Но не сейчас.
      - Вот, вот, вот. Вот, вот, вот...
      - А тут два варианта - либо сейчас, либо - потом.
      - Всех волной смоет.
      - Туда нам и дорога.
      - Потонем все.
      - Подохнем, зажмуримся, дадим дуба, преставимся, прикажем долго жить...
      - Исключено.
      - Алле - оп!
      - Вот, вот, вот. Вот, вот, вот.
      - Под водой тоже жить можно.
      - Еще как!
      - Как в космосе. То же самое.
      - Маринад кушать будем.
      - Кальмаров.
      - Кальмаров в маринаде.
      - Обойдется. Двери крепкие.
      - А то.
      - Да, двери крепкие, но потолок крепить надо однозначно.
      - А как крепить?
      - Скобами.
      - Опять ты со своими скобами! Нет скоб! Нет!
      - Ручек много.
      - Утюги имеются.
      - Ноготь слез и на пятке мозоль.
      - Несчастья идут по пятам. Сизой вереницей.
      - Почему сизой?
      - Сизари, сизари.
      - Сизый нос. Кто это?
      - Крен.
      - Да?
      - Да, по моему, накренился немного.
      - В Евпатории отдыхал. Хорошо было. Очень хорошо.
      - Прилично накренился.
      - Кто?
      - Четверг?
      - Среда.
      - Ручки, ручки, к ручкам присмотрись.
      - Смекалка.
      - Это уж как повелось.
      - Еще турки диву давались.
      - Что?
      - Смекалке диву давались.
      - Откуда знаешь?
      - Кто же не знает?
      - А ну, как полыхнет?
      - Потоп, а ты говоришь, полыхнет.
      - А проводка?
      - Проводка?
      - Проводка, водка, да.
      - Не тянешь.
      - Полыхнет, как есть полыхнет. Вспомните меня.
      - Нужен ты, вспоминать тебя?
      - Уеду, соберу вещички и уеду.
      - Жену свою пугай.
      - Она за капустой ушла.
      - Далеко собрался то?
      - В столицы.
      - А что? в столицах богато.
      - Тю!
      - А вот там то скобы я и видел. Много.
      - Где мы, и где столицы?
      - Слыхали?
      - Ну, что еще?
      - Как будто по чердаку прокатилось.
      - Что прокатилось то?
      - Шар.
      - Шар, колесо.
      - Пряничка бы теперь.
      - Студень кушай.
      - Черепаший?
      - Не сомневайся.
      - Шар как будто. Шары.
      - Не выдумывай.
      - Или гром заглянул.
      - Что там, гроза начинается?
      - Грозы нам еще не хватало.
      - Наливай.
      - Наливай.
      - Наливай.
      - Подождите, еще болотные явятся.
      - Болотные не явятся.
      - Явятся. Им в радость.
      - Мокнуть в радость?
      - Все, что нам во вред - им в радость.
      - Двери надо бы на засов закрыть.
      - Не помешает.
      - Ты еще скобами закрепи.
      - Скоб нет, сколько можно говорить?
      - Есть, но очень немного. Очень.
      - Практически нет.
      - Практика. Что мы без практики?
      - Ручки есть.
      - Ручки, засовы, затворы...
      - Затворы то откуда?
      - Нет?
      - Нет.
      - Шариковые?
      - Что?
      - Ручки шариковые?
      - Дверные. Чистое золото.
      - Шары, шарики, шарики, шары...
      - Блестят, сука.
      - Рассказывай про ручки.
      - Дошли до ручки. Алле оп!
      - Те же скобы.
      - Заточим, и все дела.
      - Заточки, точки.
      - Заточим, отчим, почта.
      - Пончо.
      - Выхухолем что ли пройтись?
      - Потерпи немного, скоро пройдешься, и выпью и цаплем пройдешься.
      - Бежать надо.
      - Цапелью.
      - Все - одно.
      - Бежать.
      - Куда?
      - Стремглав.
      - Все - одно.
      - А где Вилли, кто нибудь видел Вилли?
      - Потоп Вилли.
      - Типун тебе на язык.
      - Пошел скобы искать.
      - Куда?
      - В пианино кто нибудь заглядывал?
      - Слыхали?
      - Что там?
      - Как будто кирпичами сыплют.
      - А ну ка? Тихо все!
      - Птички.
      - Что?
      - Да птички же. Птички по крыше ходят.
      - Какие на хрен птички?
      - Выпи, да выхухоли.
      - Марабу.
      - Тьфу!
      - Алле - оп!
      
      ***
      
      Ника как будто начала оттаивать, - Прошу вас, Андрей, давайте уже присядем где нибудь. Я совсем без сил.
      - Сюда, пожалуйста, здесь есть место, - раздался глуховатый голос из темного угла, подрагивающего вместе с агонизирующей свечой.
      Уголок, оказавшийся полостью в бывшем панцире гигантской черепахи, одарил гостей раскуроченными, но уютными авиационными креслами, заставленным пузатыми пивными кружками шатким столиком на цыплячьих ножках и соседом - лет шестидесяти обветренным смуглым человеком в наивной южной панаме с длиннющим носом и меланхоличными водянистыми глазами.
      Борболетта одарила хозяина столика искусственной улыбкой, смесь страдания и восторга и спланировала в кресло, - Волшебно. Вероника Трубачева. Корреспондент. И спасибо. Вы - настоящий друг.
      - О, да! - волшебник приветственно, коснулся краешка панамы, - Хотите пива?
      - Ах, пиво. С удовольствием. Обожаю пиво.
      Обхватив обеими руками наполненный золотом сосуд, Ника принялась с жадностью поглощать спасительную влагу.
      - А вы, молодой человек, что скажете?
      - Ничего.
      - Не хотите пива?
      - Нет, нет, благодарю вас, я заказал чай. А дело в том, что люди обыкновенно пьют для того, чтобы захмелеть. В моем же случае так не происходит. Я всегда как бы немного во хмелю. Я сравнивал с показаниями любителей выпить. Ошибки быть не может. Я всегда нахожусь приблизительно в том же состоянии, что они добиваются, принимая алкоголь. Одна беда, когда выпиваю, мне смертельно хочется спать. А я теперь не хотел бы уснуть. Мне хотелось бы с вами немного побеседовать. И с другими людьми. Хотя, мне показалось, что они не очень то рады мне сегодня. Наверное, это из за дождя.
      Благово. Андрей Сергеевич.
      Вам не сложно будет запомнить. Как Тургенев. Только он - Иван Сергеевич, а я - Андрей Сергеевич.
      А если забудете, ничего страшного, я повторю еще раз, без обид. Я сам всегда забываю имена. Случается, человек представится, а я уже через пять минут принимаюсь гадать, как его звать. Вот именно, для решения этой задачи, я и упоминаю Ивана Сергеевича всякий раз, когда знакомлюсь с людьми.
      - Остроумно. А я - Гитлер. Александр Иванович Гитлер. Тоже, как видите, имечко не лишено игривости.
      - В каком смысле?
      - В том смысле, что отчество Иванович в случае Гитлера звучит забавно, если не сказать комично. Но так уж принято у обрусевших немцев. Иоганн - Иван.
      - Да, да.
      А знаете, это большая удача, что я вас встретил.
      - Вот как?
      - Мой дед, местный житель... ein Anwohner... тоже Благово, но Яков... Jacob... мечтает с вами познакомиться.
      - Не нужно немецкого. Я хорошо знаю русский язык. А от кого ваш дед обо мне слышал, если не секрет?
      - Не знаю, от кого именно. Однако ваше имя на слуху.
      - Спасибо, не ожидал.
      - На слуху и на устах у многих. Вот именно. Вы в Аргентине бывали?
      - Прожил без малого сорок лет.
      - Вот именно.
      - Что?
      - Вы очень очень известный человек.
      - Смущаете меня.
      - Не смущайтесь. Постарайтесь побороть в себе это. Меня тоже часто смущали и смущают. Такое неприятное чувство. Как будто, простите, штаны намочил. Или того хуже. Всякий раз. Всякий раз. Отвратительное ощущение. А вы - да, вы - человек легендарный, эпический человек. Идеолог. Да, вот теперь вижу, это - вы. Имя поменяли?
      - Нет, я всегда был Александром Ивановичем. Иногда Алексом, Сашей, Сашкой, иногда Саней, Шуриком, но чаще всего Александром Ивановичем.
      - Прямой тезка Герцена.
      - Как?
      - Герцен тоже был Александром Ивановичем.
      - Совершенно справедливо.
      - Повезло.
      - В каком смысле?
      - Ничего кроме фамилии менять не нужно. И как я сразу вас не узнал? Бывалый человек, мыслитель, вождь, стремительный охотник. И, насколько я знаю, большой писатель. О вас много говорили и говорят. Вы собак обожаете?
      - Обожаю.
      - Все сходится. А знаете, ваши мысли по прежнему звучат. Да, да, звучат и проникают.
      - Искренне тронут. Откровенно говоря, я думал, что мои идеи никого не интересуют. Разве что кроме Тюленя.
      - Тюленя?
      - Тюленя, Тюленя. Да вы его только что видели. Он пошел за чаем для вас.
      - Ах, да, конечно. Вот видите? Что я говорил? Уже запамятовал. А ведь Тюленя запомнить, кажется, не так сложно. Приметная фамилия.
      - Это - не фамилия.
      - А что же это?
      - Он - настоящий тюлень.
      - Да? Да, действительно, что то такое в его внешности... надо же, никогда бы не подумал.
      - Я пошутил.
      - Да? Что же, пожалуй. Конечно, пошутил. Удачная, очень удачная шутка. Сейчас самое время посмеяться. Когда напряжен или испытываешь неловкость, посмеяться обязательно нужно. Не только я так думаю. Вот я сейчас послушал немного, о чем здесь говорят, и, знаете, нашел много единомышленников. В том смысле, что человек, в отличие от других представителей флоры и фауны, предпочитает смеяться, в независимости от обстоятельств и диагноза. Иногда неудачно поставленный диагноз - хорошо. Очень хорошо. Иногда неверно поставленный диагноз способствует... способствует... Одним словом, чем хуже, тем, на самом деле, лучше. Кто то из великих сказал. По моему, китаец. Кто то из китайцев. А вы как думаете? Признаюсь, я очень очень рассеян.
      Гитлер театрально прищурился, - Когда вам это выгодно. Не так ли?
      - Не так ли?
      - Не так ли?
      - Так. Но мне больше импонирует слово полезно. В данном случае использование именно этого слова представляется мне более уместным. Между тем вы угадали, вы еще и хороший психолог.
      - Все же философ. Давайте уж остановимся на чем то одном. Сегодня я предпочитаю быть философом.
      - Философ. Отлично. Философ. Вы - хороший философ. И вы правы. Действительно, рассеянность - не совсем то, что составляет мой стержень, не то, что отличает меня от многих... большинства. Похоже на рассеянность, но не рассеянность. Я бы назвал это избирательностью. Я, точнее мой мозг, избирает, вычленяет главное, отсекая все иное.
      Хотел сказать лишнее, но это было бы неверно. Именно, что иное.
      Ибо то, что воспринимается мною как лишнее, другому человеку видится главным, главнейшим и даже наиглавнейшим. Поэтому я использую более сдержанный вариант - иное. Дабы не провоцировать все равно упадок или протест. Вы следите за ходом моих умозаключений?
      - Внимательнейшим образом.
      - И дальше. Поскольку мое наиглавнейшее (то, что для себя и про себя я называю казуаром) находится во мне, внутри, предположительно в районе мозжечка, а иное располагается снаружи, на первый взгляд мое поведение можно расценить как рассеянность. На самом же деле, и здесь вы тысячу раз правы, я всегда сосредоточен. Даже во сне. Ибо то чем я занимаюсь, требует предельной концентрации внимания.
      - А чем вы занимаетесь, если не секрет?
      - Я - водитель катка. По совместительству землепроходец и литературный человек. Будущий литературный человек.
      Возможно, в случае успеха все равно на литературном или географическом поприще, каток мне придется оставить.
      Замечу, что мои литературные труды тесно связаны с путешествиями, и здесь, слава Богу, выбирать не придется.
      Катка, откровенно говоря, жалко.
      Конечно, можно было бы странствовать на катке. Но, при всех возможных усовершенствованиях, скорость этого транспортного средства останется незначительной. Так что, с катком все же придется расстаться. Наверное.
      Жаль, очень жаль.
      Как вы, наверное, уже заметили, я очень полюбил каток. Всем сердцем.
      Так что жизнь ввергнет меня в весьма чувствительную дилемму.
      Ввергнет.
      Ввергают, как правило, в пучину. Я намеренно употребил это слово, так как вышеназванная дилемма для меня все равно, что пучина.
      Но это - в будущем, далеко в будущем. Только когда я приобрету уверенность, то есть перестану сомневаться на каждом шагу, а также перестану сомневаться и вне ходьбы, то есть в покое. Если представить, что я хотя бы десять, хотя бы пять минут в день могу находиться в покое. Не знаю, лично я представить себе такое не могу.
      Чем же я занят? спросите вы меня.
      Ответ изумительно прост. Он проистекает из моего монолога.
      Сомневаюсь.
      Так что пока я весьма и весьма сомневающийся человек. Собственно, вы уже наверняка заметили.
      - Меня тронули ваши слова.
      - Да?
      - Очень.
      - Правда?
      - Очень тронули ваши слова.
      - Какие именно?
      - О катке.
      - Да?
      - Что касается катка, мы с вами родственные души.
      - Признаюсь, я сразу это почувствовал.
      - Родственники.
      - Да?
      - Лучше не скажешь.
      - Трогательно.
      - А хотелось бы вам, чтобы ваш каток набирал скорость... ну, скажем, сто - сто двадцать километров в час?
      - Но это невозможно.
      - Нет ничего невозможного, дорогой Андрей Сергеевич. То есть, вообще в природе нет ничего такого, что было бы невозможным. Главное - поставить перед собой цель, и неуклонно следовать ей вопреки непониманию, сопротивлению, да хоть и смерти самой.
      - Да, но могут ли мертвые продолжать следовать своей цели?
      - Много успешнее, чем так называемые живые.
      А можно и не ставить перед собой цель, расслабиться и ждать, что будет. Такая практика тоже ведет к исполнению заветных желаний. Но это - путь избранных. Здесь важно доподлинно знать, избран ты или нет.
      - А как это узнать?
      - Никак. Сие дано в ощущениях, словами не передашь. Прислушайтесь к себе. Вообще нужно чаще слушать себя.
      
      К тому времени уже несколько осоловевшая и полюбившая ритм складывающегося на ее глазах ладного дуэта, Борболетта почувствовала, что больше не может молчать, - Вы оба бесконечно трогательные люди, дорогие мои.
      Гитлер ослепил девушку неожиданно пошлейшей сахарной улыбкой, - Ах, когда бы это было так, милая Вероника!
      Интонации Борболетты зарябили вынужденной игривостью беженки, - Так. Это так. Именно так. Уверяю вас, дорогой Александр Иванович. Можете мне верить - я крайне впечатлительна, хотя и корреспондент. Между прочим, это очень мешает профессии.
      - Вы меня простите, милая Вероника, но, на мой вкус, в природе не существует такой профессии, которая в своей цене могла бы быть хоть сколько нибудь сопоставима с вашим даром. Впечатлительность, как и чувственность - редкий дар, бесценный.
      Борболетта, по законам жанра, прилегла на стол, напомнив Гитлеру о том, что женская грудь даже в минуты испытаний остается женской грудью: мечтой и аргументом одновременно, - Может показаться нескромным, но я еще и чувственна.
      - Я почувствовал это.
      - Правда? Чудеса! Как вам удается так точно угадывать людей?
      - Мой маленький секрет. А ваш муж - тоже чувственный человек?
      - Андрюша? Нет, он немножечко сухарь. Мы пока только невеста и жених.
      Здесь Гитлер вспомнил обо мне, - Что же вы медлите, Андрей Сергеевич?
      Ага, похоже - мой выход.
      Похоже - мой выход, - Я должен был и намеревался сказать так.
      Я намеревался сказать это с некоторой иронией, указывающей на то, что я - малый не промах, и что отлично знаю, как будет дальше разворачиваться этот водевиль, и что я таких водевилей видел - перевидел, и, что, на самом деле мне все равно, и ничего, кроме усталости от высокого путешествия я не испытываю, и больше всего на свете мне хотелось бы сейчас зевнуть, повернуться на правый бок и забыться маковым сном.
      Да, моя сногсшибательная, полная сдержанного достоинства фраза была уже готова, как говорят в таких случаях, мой патронник был уже в патроннике, но неожиданно для самого себя я произнес следующее, - Запятая. Игры ревности пропускаем, за неимением воланов и тюбиков. Жена моя покуда не жена мне, хотя мысли о возможном бракосочетании, как вы, наверное, уже заметили, носятся в воздухе. Равно, как и мысли о никчемности подобного гражданского акта. Но, в свете последних, равно как и предпоследних событий, эфемерному, увы или ура, не время и не место.
      - Да вы никак ревнуете?
      - Ни в коем случае. Для таких как я, ревность - мелкая затея, напоминающая выкуривание пчел из улья. Ни больше и не меньше. И вы, прошу вас, пока не погружайтесь во флирт, если можете. Флирт заразен как испанка. Симптомы те же. Заразен и опасен. А таким как я, приготовившимся открыть глаза и не закрывать их продолжительное время, хоть нас - единицы, теперь важнее голос вашего разума, чем, нежели биение сердца. А с выкладками вашими, в отличие от всего прочего человечества, я к несчастью, не знаком, ибо сфера моих интересов до недавнего времени была резко очерчена, и я просто не имел возможности распахнуть окно и слушать о чем болтают майские старухи и закармливаемые ими воробьи.
      
      Что это? Откуда?
      Я такого не говорил.
      Точнее я не думал так.
      
      Однако моя тирада произвела на собеседника ошеломляющее впечатление. В посоловевших было, и без того невнятных его глазах, клянусь, сверкнули настоящие ножи. Стилеты - более точный и подходящий образ, но, излишняя высокопарность могла бы разрушить впечатление от последовавшего программного монолога бразильского гостя. По законам логики правильнее было бы назвать его аргентинским гостем, но бразильский гость показалось мне более благозвучным словосочетанием. А ради высокого штиля литературный человек, убежден, волен тасовать все что угодно и как угодно - страны, континенты, века, тысячелетия, приметы, предметы, стулья и хвосты.
      Ради высокого штиля.
      
      Итак, в невнятных и посоловевших, было, глазах тропического охотника сверкнули настоящие ножи, - Голос разума, говорите? Иными словами, вы жаждете серьезного разговора?
      - Жаждем.
      Никакой жажды до серьезного разговора у меня не было, но, как говорится, поезду, слетевшему с обрыва, стоп кран уж ни к чему, - Жаждем.
      - Что же? Извольте. Только у меня к вам маленькая просьба. Если мои мысли вызовут в вас отторжение, я этого не исключаю, пожалуйста, немедленно забудьте все, что услышите теперь навсегда. Как будто и не было этого разговора. Условились?
      
      Как из под земли возле нашего столика выросла овальная фигура Тюленя. Он поставил передо мной отвратительного вида миску с мутной холодной жидкостью, не сводя глаз с Гитлера, прошептал - суп из черепашьих лапок, объедение и уселся рядом на корточки, открыв рот в ожидании монолога своего кумира.
      Александр Иванович не заставил себя долго ждать. Приблизившись к нам на расстояние выдоха, и приняв вкрадчивый тон заговорщика, он приступил к своей лекции, - Видите ли, я ленивый и слабый человек. То есть очень ленивый и очень слабый человек. При этом я - инженер. Обожаю механизмы и чистоту. Машинное масло - не в счет. Для инженера машинное масло - что спирт для врача. Я не выбирал свой путь, путь выбрал меня. А теперь парадокс. Я, как вы помните, ленивый и слабый человек, оказываю необыкновенное влияние на людей. Что то сродни гипнозу. Больше, чем гипноз. Я - высшей степени безвольный человек, а воля многих мужчин и женщин находится в моей власти. Я этого не хотел, к этому не стремился, но так уж все устроилось само по себе.
      В частности, большинство присутствующих здесь находятся в моем полном подчинении.
      Я испытываю крайнее беспокойство, так как все мои мысли, в том числе случайные мысли, все фантазии, а вы знаете, какие случаются фантазии, немедленно отзываются в них, в их желаниях и поступках.
      Они не догадываются об этом. Большинство из них и не подозревает об этом. Просто живут, как жили до моего появления. Нисколько не изменились внешне. Те же привычки, слабости, характеры. Вот только себе они уже не принадлежат, потому что принадлежат мне.
      Лишь некоторые догадываются и избегают меня. Молчат. Им страшно думать об этом. Они стесняются говорить об этом, потому что их примут за сумасшедших. Оправданно. Ведь того, что происходит, в действительности быть не может.
      Кое кто поселился на болотах. Вы, наверное, слышали о болотных? Болотные крайне агрессивны, сущие демоны.
      Как их туда занесло? Не догадываетесь?
      Все очень просто. Однажды мне приснилось цветущее болото. Диковинные, небывалой красоты растения, божественный аромат, блаженство, привкус счастья.
      Странный, очень странный сон. В основном мне снятся станки, турбины, двигатели, танки... колесо обозрения...
      Я все время думаю о механизмах, машинах.
      Мечтаю о чистоте. Я патологически чистоплотен.
      Механизмы стерильны. Всегда. Даже ржавчина стерильна.
      Понимаете весь трагизм происходящего?
      Они же все, то есть все без исключения утробны. Назовем это так. Они такими родились.
      Что такое утробность? Кровь, слюна, мясо, кишки, грязь, вонь... простите. Все это притекает, вытекает, бурлит, кипит, остывает, сворачивается, множится. Они не могут без этого, но и с этим они уже не могут. Ненавидят все это. Вот, видите, размножаться перестали. Но.
      Удивительное дело. Чем больше ненавидят, тем больше любят, мучительно, на разрыв. Чем больше врастают в грязь, тем больше ненавидят себя за это.
      Потому что я это ненавижу.
      А теперь вспомните то, что они бессмертны. Что получается?
      Изощренная мука. Воплощенный ад.
      Хочется ли мне видеть их счастливыми? Не знаю. Хочется видеть их собранными, радостными, звенящими. Что нибудь в этом роде. Мне было бы с ними комфортно, спокойно, во всяком случае. Ну, и счастье, стало быть, где то рядом. Мне так представляется. Но что об этом говорить? Они последовательно, принципиально, если хотите, нездоровы и бессмысленны.
      Знаете, вот в болотных много больше здоровья. Вам может не понравиться, определенно не понравится то, что я скажу, но будущее - за болотными, да, ужасными, да, злыми болотными. Потому что они организованы. За ними великие свершения. Во благо ли? Знаете, все, что делается, в конечном итоге делается во благо. Наверное, первое время придется потерпеть, где то отвернуться, заткнуть нос, зажмуриться. Ужаснуться, что тоже иногда полезно. А как иначе? Вот вы имеете образное мышление, представьте себе, какой стоял запашок, когда Геракл авгиевы конюшни чистил?
      Не думайте, может быть, мне этого не хочется еще больше чем вам, в том смысле, что мой рассудок сопротивляется этому. Но есть нечто выше, сильнее, чем разум. Наши чаяния, например, часто неприличные, мерзкие. Всплывают откуда то со дна, как глубоководные рыбы.
      И, потом, есть некие вселенские законы, о которых мы только догадываемся. Мне кажется, нет, я уверен, что все мироздание - гигантский невидимый механизм. Я остро чувствую его присутствие. Также я чувствую свою особенную вовлеченность в работу этого непостижимого механизма.
      Страшно. Очень страшно порой.
      Однако признаюсь, временами, не часто, я даже испытываю некое удовольствие от такой причастности.
      Не всегда. Далеко не всегда.
      Наверное, было бы лучше, когда все было бы по другому. По нашей доброй воле, благостно, степенно, стройно, по любви. Но так не бывает. Я, вы, они - не в силах что либо изменить. Вот они ничего не могут изменить, и я ничего не могу изменить. Никто ничего не может изменить.
      Я изобретаю машины - они ломают машины. Мои машины и восхищают их, и до смерти пугают их. Они догадываются, что кощунствуют, грешат, убивают. Да, да, именно убивают. За что осуждать их нельзя. Ибо не могут удержаться. Не ведают, что творят. Слыхали?
      Потому что не принадлежат себе - мне принадлежат.
      Между прочим, то же самое, что с моими железяками, происходит и с поэзией.
      При чем здесь поэзия? спросите вы. Откроюсь вам, я весьма сентиментален. Люблю, знаете ли, стихи. Даже дамские слезливые стихи.
      Стыдно, да. Большой, вроде бы, уже мальчик. Ничего не поделаешь. Это у меня с детства. Матушка моя была чрезвычайно суровой женщиной. Умной, справедливой, но суровой. Часто наказывала меня. Пожаловаться было не кому, отец - холодный, отстраненный...
      Вот я утешение находил в стихах. У мамы были такие маленькие книжечки с дамскими стихами. Розовые, фиолетовые, перламутровые. Как коробочки конфет, которые я тоже обожал. Только вместо конфет - стихи. Про Амура, Венеру, Аврору, звездопад, ангелов, про первые свидания, первые поцелуи... Не думаю, чтобы ей нравились все эти перлы. А хранила она их только потому, что часто использовала в качестве поздравлений на разных торжествах.
      Да уж, эти торжества!
      Не знаю, мне и торжества нравились. Родители быстро уставали от них, а мне нравилось. Только я был очень стеснительным. Прятался в углу и наблюдал, затаив дыхание. Теперь праздников не стало. Совсем.
      Вот видите, уже расчувствовался.
      А я предупреждал...
      Уф!
      И будет, не об этом сейчас.
      Конечно, я тщательно скрываю свои слабости. Но, при том ментальном круговороте, что я вам живописал скрыть что либо очень трудно, практически невозможно, сами понимаете. Таким образом, и здесь, и прежде, я перед всегда оставался голым. Это, мягко говоря, нелегко.
      Да, так вот - о стихах. Наши милые лоботрясы, как вы понимаете, при моем невольном участии нашли себе Шекспира. Вот и забавляются с ним. Притом испытывают к нему и страсть и ненависть одновременно.
      Сей городской сумасшедший, разумеется, это чувствует, поэт как никак. Слабенький, конечно, но, как говорится, что имеем.
      Переживает. Очень переживает, бедняга. По ночам, в тиши, наедине с собою.
      Справедливости ради, поклонники одаривают его комплиментами, прославляют. Но это - внешнее. Наш гений, в силу некоторой природной ограниченности, и в этом его спасение, принимает все за чистую монету. Думает, на счет неприязни, косых взглядов - ошибочка вышла. Списывает на свою мнительность, слабые нервы и все такое прочее.
      Вот, видите - заложник. Заложник ситуации? Ничего похожего. Мой заложник. Потому что это - моя война.
      Кстати - и это чувствует. Когда случайно встречаемся, старается отвернуться или перейти на другую сторону улицы. Нет, все же талантливый человек этот Шекспир.
      Кстати его стихи - фрагменты моих беспощадно уничтоженных черновиков. Бездарных и совершенно справедливо уничтоженных. Не более того.
      Обломки, скомканная бумага, пепел, понимаете?
      Эх, народец. Думаете, мне не жаль их? Жаль, еще как жаль.
      Иногда.
      А вообще - мы все здесь страдаем. Ну, что, в самом деле - я не могу не изобретать - они не могут не ломать.
      И вот ведь я не могу объяснить им ничего, потому что не знаю рецепта спасения. Что за глупость сообщать человеку о том, что он неизлечимо болен.
      Что вы так смотрите на меня?
      Знаю, конечно, знаю рецепт, но, боюсь, вы неправильно поймете меня.
      А, впрочем, какое это имеет значение? Вот мы с вами сейчас побеседуем, и, скорее всего больше не увидимся никогда. Так что сообщу вам свой рецепт, раз уж взялся откровенничать.
      Вообще я редко откровенничаю.
      Никогда. Ха ха.
      Так вот. Единственным спасением для них была бы смерть, но они крайне неохотно уходят из жизни, потому что, не смотря ни на что, отчаянно, до тошноты, до безумия любят весь этот Содом.
      Большинство.
      Нет, самоубийства случаются, конечно, но непростительно мало. Вы же знаете, как мало на свете белом по настоящему содержательных умных людей.
      Ха ха, прочел в ваших глазах вопрос, не проще ли мне самому покончить с собой? Угадал?
      Не поверите, я бы с радостью, Андрей Сергеевич. Скажу больше, однажды я даже пытался это сделать, но, увы, номер не прошел.
      Почему? Я же говорил вам о том, что избран. Себе не принадлежу.
      Впрочем, это - к лучшему. Разве от того, что меня не станет, свиньи перестанут быть свиньями?
      Знали бы вы, дорогой мой, как я соскучился по чистому воздуху! Ах, какой воздух в Кордильерах!
      Между тем я - оптимист. Однажды они все погибнут. Раньше или позже непременно погибнут. Может быть, уже сегодня.
      Вот - жду.
      С нетерпением.
      Вот - на дождик этот надежду возлагаю.
      Думаете, напрасно?
      А вот мертвыми я их окончательно полюблю. Себя, может быть, возненавижу окончательно, а их полюблю. Отчего то мне именно таким представляется финал этого затянувшегося романа.
      Думаете, не может такого быть?
      Презираете меня? Говорите прямо, не стесняйтесь.
      Похоже на то.
      Ничего. Мне не привыкать.
      Да я и сам себя презираю. Но, тут уж ничего не попишешь, таковы условия игры. Человек в муках и для мук произведен на свет.
      А вы, прекрасная Вероника, вы тоже презираете меня?
      Борболетта пробормотала севшим от волнения голосом, - Нет, нет, не думайте так, никогда не думайте так. Вы - Зигфрид. Вы не Александр Иванович, вы - Зигфрид. Я горжусь... нет, другое... я теперь живу вами, и, после небольшой паузы, красно и страстно, - Саша! Зачем вы здесь?! Вам нельзя здесь! Вам нужен солнечный свет! Вам нужно наверх, к солнцу!
      - Вот видите, Андрей Сергеевич. Что я вам говорил? Ника, бедная девочка. Простите меня, милая, добрая девочка, но я очень и очень болен. Вы, в силу своего возраста и отсутствия опыта не сумели увидеть моей болезни, но, к сожалению это так. Я болен и опасен. И ваши лучи, увы, не излечит меня.
      - Не говорите так! Излечат, обязательно излечат! Вы просто не знаете, не верите, все еще можно поправить! Хотите мою жизнь?
      - Не хочу. Простите великодушно еще раз. Честное слово, я не хотел вас огорчать.
      И довольно о грустном.
      Вот, что, друзья, я вам сейчас чудо явлю. Стихов читать не буду, у меня отвратительные стихи, а чудо - явлю.
      Олег Павлович, голубчик, спрячьте меня, пожалуйста.
      
      К тому времени уже основательно зареванный Тюлень прячет платок, с усилием, неуклюже принимает вертикальное положение и повисает над Гитлером, дабы скрыть своего кумира от возможных взоров едоков черепах.
      Александр Иванович забирается под столик, некоторое время гремит железами и, наконец, извлекает матовый в испарине эллипс с четырьмя разнокалиберными отверстиями и рукояткой как у кофемолки, - Вот оно чудо инженерии. Станок Вольдемар. Это - не мое изобретение. Чье - не знаю. Вольдемар, никому не нужный, болтался здесь тысячу лет. Вот я его почистил, подремонтировал. Видите, как блестит? С виду игрушка, шутка. А знаете вы, что у него, как и у всякого прочего механизма есть душа? Чистая, как родниковая вода, душа. Сейчас я вам покажу.
      
      Гитлер поднимает эллипс, вставляет пальцы свободной руки в отверстия, - Прошу вас, Вероника, вращайте.
      - Мне страшно.
      - Не нужно ничего бояться. Пожалуйста.
      Осторожно, как будто Вольдемар - вовсе не Вольдемар, а какая нибудь бомба, Борболетта делает оборот массивной рукоятки. Раздается мелодичный звон и, следом, душераздирающий крик.
      Описав дугу, окровавленный палец Гитлера с длинным ногтем для подчеркивания (только теперь обратил внимание на этот ноготь) плюхается в пивную кружку и некоторое время уже там, на дне кружки, вздрагивает, точно манит кого то.
      
      Олег Павлович валится без чувств.
      
      ***
      
      Зал замирает.
      Зал приходит в движение.
      - Вот оно, начинается
      - Что, что?
      - Что там, а? что там, а?
      - Начинается.
      - Слышите?
      - Храпит кто то.
      - Макар?
      - Какой Макар?
      - Ну, Макар, Макар.
      - Нет никакого Макара.
      - А где он?
      - Нет, и не было никогда.
      - Как у вас легко получается?
      - А у вас?
      - Нет Макара. Мыши съели.
      - Смешно.
      - Катится что то. Слышите? Грузно так катится, прямо накатывается.
      - Ничего не накатывается.
      - Ты вслушайся.
      - У меня глухота.
      - И слепота.
      - Смешно.
      - Тише.
      - Слышите? Хорошо слышно? Всем слышно? Хорошо?
      - Что, что, что, что?..
      - Топот. Круглый. Круглый топот.
      - Это что еще такое?
      - Шары?
      - Шары или кони.
      - Тяжеловозы.
      - Собаки играют.
      - Откуда же на крыше собаки?
      - Не собаки, так коты.
      - Тогда уж морские котики.
      - А что?
      - Актуально.
      - Очень, очень, чрезвычайно актуально.
      - Бесконечная война. Ни конца, ни края.
      - Терпеть никаких сил не осталось.
      - Побрился бы.
      - Шипр, шипр, вспомнил шипр?
      - Никаких сил не осталось.
      - Суглоб.
      - Сугроб.
      - Коты. Точно коты.
      - Играют или дерутся?
      - Кровь пустили?
      - Что, простите?
      - А кровь, говорю, уже пустили?
      - Кто?
      - Это вопрос?
      - Неожиданно.
      - А с утра - засуха.
      - А вот, любопытно, кто пустил кровь?
      - Кто же признается? Где ты видел, чтобы в таком признавались?
      - Гоби и Хинган. Гоби и Хинган.
      - Кому?
      - Да кому угодно. Хоть прокурору, хоть жене. Хоть даже себе самому.
      - Не скажи.
      - Кому? Кровь пустили кому?
      - Ах, в этом смысле? Гитлеру. Кому же еще?
      - С ним это не впервой.
      - Впервой.
      - Не впервой.
      - Дурь какая!
      - Никто не заставлял, между прочим.
      - Да?
      - Да.
      - И хрен с тобой.
      - Лаются, лаются. Чего лаются?
      - Усне.
      - А кому кровь то пустили?
      - Да Гитлеру же.
      - Доигрался, мать перемать.
      - Кровь пустили, кровь пустили, кровь пустили...
      - Хоть что мне говорите, а свинюшек спасать надо.
      - Заткнись.
      - Свинюшек спасать надо.
      - Слышите?
      - Что еще?
      - Слушайте.
      - Потолок.
      - Ну, потолок. Что дальше?
      - Трещит.
      - Потопнем, все потопнем.
      - У меня все свинюшки с именами. Ираида, Гала, Снежанна, Ангелина, Афродита, Марфа.... Все - ладненькие.
      - Прекратить истерику!
      - Нюрка, Полина - детка, Василиса...
      - Тотчас прекратить!
      - Трутни - отдельно, бабы - отдельно!
      - Омшаник!
      - Борова бы хорошего.
      - Придет боров, всем мало не покажется.
      - Бельмо тебе в глаз.
      - Керогаз.
      - Кто кровь пустил то?
      - Кровь пустили? Кому?
      - Да Гитлеру же, туды т его, в качель.
      - Писатель.
      - Сука.
      - А я говорил, я говорил...
      - Потопнем. Как один потопнем.
      - А что, писатель здесь разве?
      - Здесь. Тихо сидит.
      - Сука.
      - Шекспир хвалил.
      - И Шекспир твой...
      - Что?!
      - Где он, кстати?
      - Сдается мне, писателишко этот новый пьет не по детски. Пьяница, сдается мне, писателишко этот.
      - Пьяница, пятница, яичница.
      - Глупо. Очень глупо, господа.
      - Если пьяница - наш человек.
      - Что, прямо алкоголик?
      - Не похож. Нет, не похож.
      - Не знаю, я уже третьи сутки не пью.
      - Дурачок.
      - Узник.
      - Слова то какие!
      - Если пьяница - наш человек.
      - Ваш, ваш. Стукачок.
      - Кто Гитлеру кровь пустил?
      - А вот стукачок и пустил.
      - Сам он, сам себе пустил.
      - Быть не может.
      - От чудес устал.
      - Вообще то от чудес все устали.
      - Страна такая. Страна чудес.
      - Политес.
      - Болотных ждать надо.
      - Нет, нет, нет.
      - Да, да, да.
      - Придут - всех потопчут.
      - Нет, нет, нет.
      - Все потопнем.
      - Утопленники будем, жуть.
      - Аквамарин.
      - Ну, и что, страна чудес? обязательно кровь пускать?
      - Обязательно.
      - Семь раз отмерь.
      - Семь.
      - Ой, недоброе чую!
      - Отмерь, говорится.
      - Мерим, мерим, уже все измерили.
      - А это - очень хорошо. Вот это - очень хорошо.
      - Анекдот вспомнил.
      - Вспомнил, и молчи.
      - Надо бы помощь оказать.
      - Кому?
      - Гитлеру.
      - Так то оно конечно.
      - Помощь - первое дело при кровопускании.
      - Плюнь - в умника попадешь.
      - А ты не плюйся.
      - Беда.
      - Вот так помрешь, и стакана воды никто не подаст.
      - На фига мертвому вода то?
      - Мертвому - мертвая вода. Живому, стало быть - живая.
      - Мудро.
      - Утро.
      - Где там этот рифмоплет засел? А ну, киньте в него стаканом, кто поближе.
      - Щас!
      - Ой, беда!
      - А что, собственно, случилось?
      - Ничего не случилось. Спи.
      - Идем ко дну.
      - А это что такое?
      - Где?
      - У Гитлера под столом.
      - Ветошь.
      - Шевелится.
      - Барышня, что ли?
      - Курсистка.
      - Проститутка. Еще проституток нам не хватало.
      - Почему это сразу проститутка?
      - А кто?
      - Вообще - не факт. Возможно, и не барышня вовсе.
      - А кто?
      - Лебедь, не исключено.
      - Или заяц.
      - Побежали с болот.
      - Или лебедь.
      - Барышня, зуб даю.
      - Так называемые простые люди. Тьфу!
      - А ты пойди, умойся.
      - Вишь вон, убивается.
      - С ней еще кто то по полу ползает. Эй, кто там!
      - Писатель.
      - Шекспир что ли? не похож.
      - Не Шекспир.
      - Откуда писатель то?
      - Приблудился.
      - Барышня и писатель.
      - Морковь и морковкина жопка.
      - Алле оп!
      - Писатель Фет.
      - Марафет.
      - Марафет, буфет, телефон...
      - Бункер.
      - Откуда барышня то?
      - Приблудилась.
      - Стрекоза.
      - Мышь.
      - А кровищи то, кровищи!
      - Надо же, пальца лишился!
      - Кто пальца лишился?
      - Гитлер.
      - Правда, что ли?
      - Правда, правда.
      - Бом.
      - Управдом.
      - В глотку тебе лом.
      - Которого пальца лишился?
      - Указательного.
      - Указательнового.
      - Хороший палец. Нужный.
      - Кровью бы не истек.
      - Этот не истечет.
      - Двери на засов закрыли? все ходуном ходит.
      - Падучая.
      - Крови действительно много? не вижу, ослеп от водки.
      - Много, много.
      - Воды много, крови много.
      - Сырость.
      - Болота идут.
      - Падучая.
      - У тебя всё - падучая.
      - Неужели помрем, наконец, по человечески?
      - Не дождешься.
      - Крови много, спрашиваю?
      - Много, много.
      - По человечески не выйдет. По любому.
      - Падучая забьет на фиг.
      - Идиот.
      - Трясогузкой что ли пройтись?
      - Пройдись, пройдись.
      - Суки.
      - Кто?
      - Не важно.
      - Палец или рука?
      - Судя по тому, сколь крови истекло - рука.
      - Уже проще.
      - А палец где?
      - В кружке, где же ему быть?
      - Что, выносить будем?
      - Кого?
      - Гитлера, мать тьма.
      - Гитлер сам уйдет.
      - Тама еще Тюлень.
      - Да сколько ж их там?
      - А вот: курсистка, писатель, Гитлер, Тюлень и Вольдемар.
      - А Вольдемар откуда? Он Вольдемара спер, что ли? Вольдемар же в буфете лежал.
      - Выходит, спер.
      - Вот, сука!
      - Тюлень.
      - Что, Тюлень?
      - Тюленя не считайте.
      - С чего это вдруг?
      - Кажись, преставился.
      - Да?
      - Похоже на то.
      - Я уже посчитал.
      - Ну, как знаешь.
      - А вот мотоциклов с люлькой вообще не стало.
      - Жаль Тюленя. В мячик классно играл и вообще.
      - Доигрался.
      - Выносить надо, пока не задохлись.
      - Куда выносить то? Везде болото.
      - Где?
      - Повсюду. Уже на крыше стонет, слышишь?
      - Говорю же, глухой я.
      - Пойду, пеликаном пройдусь, пока не потопли.
      - Болото - не болото, Тюленя вытаскивать надо.
      - А с Тюленем то что случилось?
      - Не жилец.
      - Доигрался.
      - Никогда жильцом не был.
      - Конечность оторвало на фиг.
      - Тюленю?
      - Гитлеру.
      - С конечностью проще. Верхняя, нижняя?
      - Верхняя, судя по тому, что палец указательный.
      - А вот, позвольте полюбопытствовать, на ногах?
      - Что?
      - На ногах указательных пальцев нет?
      - Мочало, а не человек.
      - Просто так спросил. Безо всякого умысла. Безо всякого умысла.
      - Макара звать нужно он в конечностях толк знает.
      - Утек Макар.
      - Куда?
      - На войну.
      - А разве война?
      - Всегда.
      - С ума ты, что ли сошел?
      - А то?
      - Ничего. По пластунски как нибудь вынесем.
      - По любому вынесем.
      - Что же он, на коляске на войну отправился?
      - Коляска на войне - первое дело.
      - На колясках на войну не ходят.
      - А он и не ходит.
      - Ходят, еще как ходят.
      - А если по пластунски случится?
      - А это уж как повелось.
      - Непобедимый.
      - И то.
      - Нет, правда, что с Тюленем? кто нибудь может толком объяснить?
      - Падучая у Тюленя.
      - Обморок то есть.
      - Не обморок.
      - Морок.
      - А вот он не потопнет как раз.
      - Почему это?
      - Морок.
      - Турок, мрак.
      - Заткнет его кто нибудь или нет?
      - Славно помирать будем.
      - Неужели помрем?
      - Не надейся.
      
      Гитлер валится без чувств.
      - Все, что ли?
      - Все.
      - Пал.
      - Крови много утекло.
      - Сердце отказало.
      - Не падучая?
      - А вот мы ему пропеллер вместо сердца вставим.
      - Пламенный мотор.
      - Смешно сказал.
      - Прохохотали, мать его.
      - О скобах забыли?
      - Да ну их к лешему, твои скобы.
      - Смешно сказал.
      - Всё прохохотали, мать его.
      - До смеха ли сейчас, господа?
      - Не любишь инженеров?
      - Люблю, люблю. Я всех люблю.
      - А где Тюлень, кто нибудь видит?
      - Вынесли.
      - Лежит, как лежал.
      - А Гитлер?
      - И Гитлера вынесли.
      - Лежит, как лежал.
      - Что, оба лежат?
      - Оба, два.
      - Непорядок.
      - Ладно...
      
      ***
      
      А дальше - феерическое явление.
      Торжество комедии над здравым смыслом.
      С грохотом разверзаются двери.
      Сырой и почерневший после дождя Арон с нелепым игрушечным рожком на груди, Кит на шарнирах и женщина змея в свадебном платье.
      Ошарашенная пивная на время затихает.
      
      Арон говорит намеренно тихо, с долгими паузами. Его скорбный монолог, в сочетании с дурашливым видом самой павлиньей процессии, звучат как органная месса. - Друзья... Тут такое дело. Даже не знаю, как сказать... Но говорить нужно. Даже и в такие минуты.... Хотя, какие слова, какие нужны слова, не знаю... Если коротко. Наверное, это и правильно... Он и сам был краток. Сама краткость. Помните?.. Я пл"ачу, а вы не обращайте на меня внимание... Странно, когда Арон плачет, да?.. Это - дожик... Как Вилли предсказывал... Хоть и не синоптик... Вымок весь... И маленько пла"чу. Всё вместе... Вилли видел. Вили всё предвидел... Не оракул был, поэт. Большой поэт... Короче... Шекспир умер маленько... Это значит, что Вилли умер... Сам... Сам захотел... От меня отказался, вырвался. Хотя я крепко его держал... Попросил... Настоял. И... погрузился... Погрузил себя под воду... Своими собственными руками... Своими собственными руками, ладонями крепко надавил. На затылок, темень... Крепко так надавил, и держал себя под водой, пока... пока не остался под водой... Но сказал, перед этим сказал... Нашел в себе силы говорить и сказал... Никого. В особенности молодого гения, Андрея Сергеевича... Андрея Сергеевича Благово, молодого гения и спасителя нашего не винить... не винить, не обвинять, и косо не смотреть... Сказал - ухожу с великой радостью, и... не знаю... уж не знаю, к чему это относилось... короче, ухожу с великой радостью и... пошли все... в гопу... В гопу. Именно так и сказал... То есть не в жопу, а в гопу... Может быть, намекал на что то? Не знаю... Всё... Буду пить водку... Болота поднялись метра на два... Яков пришел... Змея с ним...
      Да, вот еще, - дует в рожок, выпуская на волю нелепейший писк, - Свадьба будет... Наверное... Прошу любить, Яков - друг. Змея - друг...
      Всё.
      
      Воцаряется грандиозная тишина. На фоне всеобщей летаргии хлюпающие шаги устремившихся к столику Андрея Сергеевича легкомысленных слуг Гименея напоминают слоновье шествие на водопой. Однако уже спустя минуту или меньше того, жизнь берет свое, и рой голосов вновь заполняет суглоблянский ковчег.
      
      Нашел, нашел, так"и, т"аки, так, тик так, тики таки, си, силы, силы, силища, си, кто? нет, шел, не шел, нашел, шел, шел и нашел, ловко, ух, ловко, ух, ух, ловко, уловка, удавка, да, колгота, ла, нож, нож, ужо, вожжи, шок, жакан, лежать, лужа, жало, лов, олово, ловко, уж, уж как, уж как ловко, ужом, уполз, ужом уполз, а шов? а швы? шельма, бельма, жил, не жил, жил - не жил, плач, палач, тише, тише, мыши, мыши, съели, мыши съесли, шурш, шар, где? шар, шары, шарики, опять, опять, тать, опять, спать, мыши, жижа, жижа, мыши, лыжи, навострил, лыжи навострил, шельма, пир, Шекспир, ай, ай яй, горю, еорюю, горю, говорю, говорю же, говорю же, жук, сук, сука, сука, говорю, еще, нет, еще, нет, жаль, не жаль, жаль, жалость, жало, жалость, чужой, нет, чужой, жор, жрать, жор, похоже, надо, еще, надо, надо, о, ни, шкни, нишкни, шкни, нишкни, шур , щур, шур , шнур, шушара, ниц, птиц, из птиц, пах, ах, мало, опахало, чашки, Пашки, черепашки, шить, не шить, жить, не жить, лес, леший, к лешему, вешать, вешаться, вешать, вешать, ни, ни ни, нишкни, чернь, чернь, очень, очень, тать, хвать, исполать, бежать, да, бежать, куда? жать, бежать, нет, нет больше, больше, меньше, нет, больше, большой, был, большое, что? сто, очень, очень, сточная, сточная, кто? никто, некто, лава, вал, канава, канавка, козявка, мышь, брошь, чушь, шучу, нет, шучу, нет, чушь, жаль, очень, жаль? очень, чего, чего, а чего? о, его, у него, от него, из него, туча, буча, чу, тю, буча, бахчи, ночь, ночь, чушки, ночь, чушки, щучки, смерть, щучкой, смерть, мерить, мерить, смерть, треть, твердь, вот, вода, а вот, вода, воды, вода, вот, а вот, вот бы, а вот бы, было, нет, нет, тень, тени, ах, ах, хам, хамы, страшно, скобы, а скобы? а скобы? кто? кто? цыц, блиц, го, гопа, га, гопа, в гопу, фу, в гопу, фу, гопа, шесть, что? шесть, шестьдесят шесть, шестьсот шестьдесят шесть, шестнадцать, дели, дели, скорей, дели, дело, не до, думай, нет, медь, сука, медный, все, медное, все, медное все, ужас, ужас, шесть, шелестит, шелест, шелестит, хамы, хамы, гопа, хамы, фу, фу, фу, койки, в койках, на койках, шесть, сеть, сетки, сеточки, смерть, ах, смерть, нет, месть, тесак, тиски, семь, семьдесят семь, семьсот семьдесят семь, миска, сволочи, сволочи, семнадцать, чес, чесать, чес, тес, сито, шито, пошито, сито, течка, сучка, ситечко, ма, ча, ма, ма, мама, была, мама, была, нет, нет, была, да, дача, да, ча, ча, ча ча ча, лама, чалма, ха, тихо, чих, лихо, пли, чих, зайчиха, лихо, купчиха, чих, чихать, начихать, Вилли, вилы, чихать, Вилли, нет, мерь, не мерь, мерь - не мерь, зуммер, умер, стеснялася, снималася, снималася, стеснялася, стена, стенка, стеночка, мочка, очко, мерь - не мерь, умер? ча, моча, кхмер, мохер, мерь, умер, помер, умер, помер, умер, помер, кто? все, кто? все, мре, умре, вмерли, умерли, все, вмерли, взмерзли, мерить, мерить, мерить, умерли, чушь, чушь, чушь, чущка, чушки, где? чушки, черви, червы, черви, червы, череда, числа, череда чисел, чесотка, чушь, все, все чушь, мешки, мешки, в мешок, шок, мешок, артишок, колышек, мешок, или, били, или, били, убили, убили? убили, бой, убой, убили, Вилли, убили Вилли, кто? а кто? а кто? нет, кто? нет, дырочка, только, дырочка только, толь, тюль, толь, дыра, ай, ай яй, ай я яй, еще, еще, решето, шито, решето, крыто, шито крыто, он, он, тот, энтот, кто? энтот, Эхнатон, тон, затон, о, ово, благо, благо, Благово, ого, Благово, кто? он, как? он, как? кулак, куль, кулек, кол, укол, яд, пол, дол, лото, ьить, убить, бить, убить, благо, убить, кого? его, в лоб, нет, болото, болото, сам, не сам, сам, не сам, болото, топ, потоп, топь, ого, Благово, нет, туз, лес, лез, лес, вылез, вот, а вот, болото, Благово, нет, лень, не лень, лень, вена, велено, не велено, велено, не велено, цить, цить, цить, ниц, лицо, ниц, пусть, и пусть, ну и пусть, мало, мало, пусть, убили, пусть, так, надо, было, надо было, быль, былье, и лак, лакировка, мочка, точка, ла, лакировочка, как? лак, только, лак, только лак, кулак, нет, лак, кони, кони, ляп, пол, по, оп, алле оп, жлоб, лоб, кок, кокон, кок, сток, потолок, мел, мелется, стелется, мелется, кол, лак, кол, колется, кол, катится, цыть, к"атится, к"атится, кат"ится? птица, мать, опять, опять, скобы, где? скобы, скобы, где? зырь, зырь, пузырь, пузырь, пузырится, птица, птица, пройдусь, птицей, пройдусь, что? что? птица, канавка, птица канавка, нет, птица, нет, канава, ляп, ляп, тяп ляп, о, около, кол, колотье, долото, болото, болото, то то, а та та, был, убили, мой, смешной, был, смешной был, балык, былычок, чок, чок чок, убили, не убили, вилы, не вилы, вид, какой вид! какой вид? диво, слева, лев, вилы, хочется, хочется, нет, лет, тет, тет а тет, лет, билет, поэт, нет, мерить, смерть, тьфу...
      
      ***
      
      Кит с Элли усаживаются против нас с Борболеттой.
      Кит напротив меня, змея - напротив Борболетты.
      Можно играть в гляделки.
      Старик многозначительно улыбается. При этом пергаментное лицо его приобретает черты каракули, - Ах, ах, ах. Ах, ах, ах.
      Не знаю, что ответить, вырывается, - Вот, собственно.
      - Уже здесь?
      - Да, прибыл, да.
      - Доволен?
      - Не знаю. Чем?
      - В целом.
      - Устал немного.
      - Не мудрено. Удивлен?
      - Есть немного.
      - А ты поменьше удивляйся. Всему удивляться - надолго не хватит.
      - Попробую.
      - Попробуй.
      - Обязательно попробую.
      - А я - не один.
      - Да.
      - Обратил внимание?
      - Да.
      - Вы знакомы?
      - С кем?
      - Можешь не отвечать. Вижу, ты тоже не один.
      - И я не один.
      - Мог и не отвечать.
      - Ну, почему?
      - Целая компания.
      - Так выходит.
      - Девушки с нами.
      - Да.
      - Не находишь это странным?
      - Не думал.
      - Что то тревожит тебя?
      - Немного.
      - Не спрашиваю, что именно. Обратил внимание?
      - Всегда есть повод для беспокойства.
      - Нет.
      - Нет?
      - Нет. Просто ты уже достаточно взрослый, чтобы владеть собой и ситуацией. Согласен? Хотя не такая у нас с тобой и разница в возрасте. Согласен? Скажем, не критическая разница, согласен?
      - В принципе...
      - А ты, чует мое сердце, уже попрощался со стариком? Угадал?
      - Нет, отчего же?
      - Отчего? Не догадываешься?
      - Не совсем...
      - Что, нашел ты радио? Водки нашел? Сигарет? Горького шоколада старичку хотелось, нашел? Забыл сказать, корм нужен для черепашек моих. Вот, от того, что корм заказать тебе забыл, вынужден был покинуть дом родной и, невзирая на раны, увечья, смертельные болезни и пережитую смерть, проделать невиданное, а фактически невозможное путешествие. Конечно, ты удивлен. Я и сам от себя такого не ожидал. Собственно, я бы и не дошел до цели, слег бы где нибудь по дороге и еще раз дал дуба. Это спасибо девушке Элли, невесте Элли, она подхватила старика, как пушинку, сильная, молодая Элли, и дотащила до места. Элли, если ты уже обратил внимание - невеста. Обратил внимание?
      - Обратил.
      - Возникают вопросы? Или один вопрос?
      - Я должен задать вопрос?
      - Разве тебе не интересно, чья невеста Элли?
      - Чья невеста Элли?
      - А ты подумай.
      - Что то ничего не приходит в голову.
      - Элли - просто невеста. Ничья. Улавливаешь?
      - Улавли...
      - Ничья. Так бывает. Надел человек наряд невесты и вышел прогуляться. Осуждаешь?
      - Нет.
      - И если жених пока окончательно не выбран, это не означает, что человек не имеет права быть невестой. Согласен?
      - Согласен.
      - Никто не помешает тебе надеть костюм жениха, если твое сердце свободно.
      - Надеюсь.
      - Две мысли точно отражают одна другую. Такая зеркальная игра.
      - Похоже на то.
      - Обе мысли здравые, не находишь?
      - Нахожу.
      - Еще бы! В здравомыслии мне и теперь, в зрелом возрасте, отказать нельзя.
      - Да, это так.
      - Просто на удивление! И при этом я умудряюсь демонстрировать превосходную память.
      - Этого у тебя не отнять.
      - Элли - очень выносливая, верная, честная, сильная и здоровая девушка. Невеста. Во всех смыслах. Я бы ни за что не дошел до цели, слег бы где нибудь по дороге и еще раз дал дуба. Спасибо девушке Элли, невесте Элли - подхватила старика, как пушинку, сильная, молодая Элли, и дотащила до места.
      И вот я здесь.
      И ты, оказывается здесь.
      Как будто случайно.
      - Если честно, совершенно случайно.
      - Плохо. Ты должен был рыскать, как гончая, рыскать в поисках радио, водки, сигарет и горького шоколада, дабы хоть как то скрасить одиночество старику. Заметь, я не инкриминирую тебе корм для черепах. Здесь моя вина, и я не собираюсь перекладывать ее на кого либо, даже если этот кто либо, мой собственный внук.
      - Я планировал, честное слово. Думал об этом. Спрашивал у людей...
      - Что теперь об этом говорить?
      - Честное слово...
      - Учиться, учиться и еще раз учиться, понимаешь?
      - В конце концов...
      - Не знаю, раньше все как то иначе было. Гантели, турники, медали, значки... Ответственность. Ответственность. Люди ответственно подходили ко всему. И к себе в том числе. А как же?
      - Здесь есть радио с утренней гимнастикой...
      - Так или иначе, встретились. Ты рад?
      - Рад.
      - Ну, что с тобой?
      - Что со мной?
      - Не так сдержанно, прошу. Не с такой мрачной физиономией, пожалуйста.
      Элли, да и другие... старинные мои товарищи, например... их здесь множество... Что они подумают? Они могут невесть что вообразить.
      С кем это Яков беседует? Родственник? Случайный человек? Поклонник? Доброжелатель? А, может статься, недоброжелатель? Лазутчик? Шпион? Провокатор? Вор? Кто?
      Действительно, сразу и не поймешь.
      Уж не хоронить ли он старика затеял?.. нашего дорогого, если не сказать любимого старика? Как будто рад... должен по идее радоваться, откуда же, в таком случае, похоронная физиономия?
      Так что, пожалуйста.
      Давай еще раз, давай попробуем. Ты рад?
      - Да, очень. Очень...
      - Хотя бы так. Хотя все еще фальшивишь. Ну, да ладно. Как обстановка?
      - В каком смысле?
      - В прямом. Что происходит на корабле? Бунт? Ха ха.
      - Нет. Но, откровенно говоря, что то происходит. Откровенно говоря, я не очень понимаю...
      - Тебе этого и не нужно. Лишняя головная боль. Что происходит? Потоп ожидаем. Всё. Это необходимая и достаточная... исчерпывающая, подчеркиваю, исчерпывающая информация.
      И не нашего ума это дело.
      Будет потоп, не будет потопа, какая разница?
      - Все волнуются.
      - Чего вдруг?
      - Погибнуть боятся.
      - А ты?
      - И мне, признаться, не по себе.
      - А ты выброси из головы. Не нашего это ума дело. Послушай старого моряка.
      - Вы... ты был моряком?
      - Был. Не просто моряком, адмиралом в Адмиралтействе. И генералом в генералитете был. Ха ха. Купился? Большенький уже, а купился...
      Нет, все правильно. Действительно был. Кем - не помню. Всё помню, а этого не помню. Знаю одно. Был, есть и буду доблестным человеком. А для того, чтобы узнать доблестного человека, ему совсем не обязательно рядиться в форму. Согласен?
      - Да, конечно. Олег Павлович обещал, что мой, точнее, твой заказ уже готов и...
      - Кто?
      - Тюлень. Олег Павлович Тюлень.
      Кит тормошит ногой тело Тюленя, - Ты об этом тюлене говоришь?
      - Да. Вот, как раз Олег Павлович.
      - Что с ним?
      - Лишился чувств. Дело в том, что...
      - Ненадежный твой тюлень. Он давно должен был доставить мне все мои заказы. Неужели ты думаешь, что если бы на него можно было положиться, я отправил бы тебя, единственного, любимого внука, беспомощного, потерянного юношу, уставшего с дороги, с рождения и по причине нового места плохо соображающего, в такую даль?
      Да ни в жизнь не отправил бы.
      Но, что случилось, то случилось. Все хорошо кончилось, и славно. Теперь мы вместе. Теперь нам все нипочем. Теперь нам море по колено. Правильно я говорю? Правильно.
      Теперь так. Я промок, и вынужден буду чуток похулиганить. А ты не обращай на меня внимания. И примера с меня не бери.
      Знай и помни, если бы меня не накрыл этот грибной дождик, я бы взял свое и тотчас отправился домой. И это было бы самым разумным решением в моем плачевном состоянии. Но, поскольку, грибной дождик, а, по правде чудовищный ливень промочил меня насквозь, выбора у меня нет. Так что, терпи, внучок, и, главное, ничему не удивляйся.
      И учись, пока старик жив. Учиться, учиться и еще раз учиться. Помнишь?
      Хулиганить, знаешь, тоже уметь нужно. Кураж, голубчик - призвание и триумф. Полет над куполом. Чуешь, какой фокус? Все - под куполом, а ты - над. Знаю, ты мало мало полетал. Каково?
      - Что можно сказать? Довольно таки неожиданно...
      - В штанишки не наделал? Прости, прости, знаю, при дамах нельзя, но ты сам виноват. Впрочем, это - безобидная шутка. В моем исполнении это всего лишь безобидная шутка. У меня все шутки до омерзения безобидны. Потому, что я - гуманист. Быть гуманистом, в особенности в наше время, очень трудно. Невыносимо трудно. Не всем, по плечу. А мне - по плечу. Ибо генерал и адмирал есмь. Кирасирского, Уланского и Драгунского полков, с кортиком и семью золотыми звездами в эполетах.
      Как полеталось то?
      - Тебе действительно интересно?
      - Спрашиваешь!
      - Что можно сказать? Это довольно сложные ощущения, такая смесь...
      - На подобные вопросы, Андрюша, нужно отвечать бодро, четко. Потому что речь идет о празднике. Это был самый настоящий, незабываемый праздник. Возможно, совсем недавно, буквально только что ты участвовал в главном празднике своей короткой жизни. А праздник, Андрюша - как пряник, во время в чай не мокнешь, засохнет. Пойми это, прими всем сердцем и, пожалуйста, возьми на вооружение.
      - Если говорить о бодрости...
      - А теперь еще один праздник тебе ниспослан. За что? В толк не возьму. Самый настоящий незабываемый праздник. Еще один главный праздник в твоей короткой жизни. И, пожалуйста, постарайся хотя бы второй главный праздник не загубить невыносимым своим скулежом.
      - Да я, собственно...
      - Откажись. Исключи из своей речи эти штучки - собственно, как будто, если бы, да кабы. Откажись самым решительным образом. Не для того мы так ждали тебя, чтобы ты здесь слюни распускал и антимонии разводил! Уловил мою мысль?
      - А какой сегодня праздник?
      - Послушай. Во время приземления ты часом головой не стукнулся? Какой сегодня праздник. А ты что, не видишь? не понимаешь ничего?
      Арон на дудочке играл, перед тобой невеста. Следовательно, какой сегодня праздник?
      - Свадьба.
      - Ура! Разрешился, Цари небесные.
      - Но ты говоришь...
      - Что я говорю?
      - Ты говоришь, что жениха нет как будто.
      - Вот и именно, что как будто. И вообще, какая тебе разница? Что для тебя важнее главный праздник или жених?
      - Что то мне нехорошо.
      - Чего это вдруг?
      - Палец в кружке, наверное.
      - Так убери его.
      - Не могу.
      Кит берет кружку и швыряет ее со всей мочи, наугад в полумрак пивной, что на некоторое время вызывает веселое оживление среди гостей Тюленя-Арона.
      Тюлень-Арон. Чем то напоминает Тяни Толкая дедушки Корнея.
      У старика иезуитский тон, - Теперь лучше?
      - Пока не могу ничего сказать.
      - Хорошо, хорошо тебе, сволочь! В жизни тебе еще не было так хорошо!
      Эх, цыгане, цыгане, сколько же костров погасло, сколько звезд попадало!..
      Цыган вспомнил. Видишь, расчувствовался немного. За что царя батюшку Николая Александровича положили? И деток не пожалели. Ну, да ладно. Как говорится, не будем печалиться.
      
      ***
      
      Кит по молодецки вскакивает, забирает с соседнего столика графин с водкой, стакан, пару яиц и, не обращая внимания на волнение изумленных едоков, возвращается на свое место. - Ничего, ничего. Ничего страшного. Меня здесь все знают, любят, последнюю рубашку отдадут. - Одаривает Элли масленым взглядом, - Дорогая Элеонора, не разделите ли вы со мной скромную трапезу? Водка и яйца - в сущности, все, что нужно для счастливой жизни. Что скажете?
      Элеонора с трудом сдерживает смех, - Дорогой Яков, я бы с радостью. Но, сами видите, мой наряд обязывает меня демонстрировать сдержанность, скромность и строгость.
      - Вот здесь бы как раз гавоту подпустить. Обожаю гавоты. А вы, милая Элеонора?
      - Гавоты и менуэты не выходят у меня из головы.
      - Ах, драгоценная Элеонора, ваше молниеносное и благоуханное явление в моей жизни, событие не только приятное, но и поучительное. Как видите, я не перестаю учиться всю жизнь. В этом секрет моей внезапной молодости.
      В этом и в другом.
      Другое, а правильно сказать, первое - это вы, Элеонора.
      До встречи с вами многие обряды и правила, за ненадобностью стерлись из моей памяти. Но теперь, когда я вновь чувствую себя, без преувеличения, в возрасте свершений, многое нужно будет вспомнить. Вы поможете мне?
      - Сочту за честь, мой генерал.
      - А что, осталось во мне что то от генерала?
      - Несомненно. Когда я увидела вас, марширующего по площади, я была уверена, что вы именно генерал. Да я и сейчас так думаю.
      - А знаете что? Некоторые детали своей биографии я мог запамятовать, ну, вот, как обряды и правила. Не исключено, и даже наверняка я был генералом. И адмиралом.
      - Несомненно. Иначе откуда бы появилась эта выправка?
      - Это легко узнать.
      А знаете что? Мы пойдем ко мне, и посмотрим фотокарточки. Вы любите рассматривать фотокарточки?
      - Обожаю. У вас, наверное, и старинные снимки имеются.
      - Исключительно старинные.
      - Какая прелесть!
      - Вот и условились. Однако мне нужно немного выпить, согреться. Внучку своему я не наливаю, это вне моих правил, а вот с ним спутница, осмелюсь ей предложить. Милая особа, не правда ли, Элли? Андрюша, ты не познакомишь нас со своей спутницей?
      - Это... это...
      Борболетта, черная от недавних событий, сообщает целлулоидным голосом, - Вероника Трубачева. Корреспондент.
      Кит как будто не замечает витающее над новой собеседницей облако ужаса, - Вам, Вероника нужно водки со мной выпить и всерьез заняться историей. Хотите, я и вас в гости приглашу? Вы мне сразу понравились. Я еще удивился, как это у моего внучка такая спутница образовалась? Вижу, вы - не суглоблянка. Проездом у нас или в командировке?
      - Была в командировке, но теперь, после всего... после того, что произошло, не знаю, даже не знаю...
      - А на самом деле знаете! Парадокс! Вся наша жизнь - сплошной парадокс! Все вы знаете, и я все знаю. И все всё знают. И знают, и видят, и чувствуют, и дышат, и палочками по батареям постукивают, и странички переворачивают, пьют, едят и полечку танцуют. Когда никто не видит. Ха ха ха. Да на вашем очаровательном личике, вероника, всё написано. Это - любовь. А любовь не бывает без грусти. Так? От любви, Вероника, бежать нельзя. Ни в коем случае. Не спешите. Успеете. Повсюду успеете. И пойте, пойте, пойте. Как можно чаще. Хотите, Шуберта, а хотите, самую банальную гамму. До мажор. Ура! Выпьем, голубушка, выпьем за любовь. За любовь!
      Притом вы - первая.
      Старик наполняет стакан, что называется, с горкой.
      Борболетта, борясь с тошнотой, пьет. Кажется, что она не совсем понимает, что происходит, и если бы ей сейчас предложили яд, она выпила бы и яду.
      В глазах у Кита восхищение, - Какой plaisir! Теперь я понимаю, почему Андрюшка именно вас выбрал вторым пилотом! Кавалерист девица!
      Господа! У нас в гостях кавалерист девица!
      На щеках кавалерист девицы проступает румянец, кавалерист девица обмякает, кавалерист девица глаголет, - Забавно. Правда, забавно. Очень, очень. Вы, наверное, большой придумщик? А вот я вам расскажу. Они называют меня Борболеттой. А не знаете почему? Придумщики обязаны разгадывать такие загадки.
      - Знаю. Все знаю. И вы знаете. И все знают.
      - Почему же?
      - Потому что вы - Борболетта. Ха ха ха.
      - Правда?
      - Ну, конечно.
      - У вас уже была близость?
      Ника смеется, вероятно смысл вопроса не доходит до ее скомканного сознания, - Что?
      - Вы были близки с моим прадетенышем, Андреем Сергеевичем?
      Ника все еще смеется, - Простите, я не очень понимаю, о чем вы?
      И вот в этом месте наступает час змеи. Тол есть в доли секунды Элеонора легко и непринужденно превращается в женщину змею. Вновь превращается в женщину змею, - Ты с ним трахалась?
      - Что?
      - Трахалась ты с ним? спрашиваю.
      - Нет. Но я беременна. Так вот получилось.
      - Да? И я беременна. Но, видишь ли, какое дело, я с ним трахалась.
      - Спасибо.
      - Что?
      - Не знаю, что должна говорить, я должна что то говорить... наверное... но я не знаю, что говорить.
      - Алле оп!
      
      Тупик.
      Да, эта задачка явно не по плечу Веронике.
      Даже Кит несколько растерян. Чего уж обо мне говорить?
      
      Старик выпивает.
      Надо что то говорить. Что?
      Старик выпивает.
      Настраивается. Надо что то говорить. Что?
      Старик еще выпивает. И...
      
      ***
      
      Не думаю, чтобы кто нибудь еще, во всяком случае, из моих знакомых, сумел бы выкрутиться столь изящно, как это получилось у Якова Благово, - Нахожу это еще одним парадоксом, заслуживающим пристального изучения. О сколько виртуозных парадоксов нам уготовано признать иль прозевать! Экспромт. А я вновь, и вот уже живой пример, вновь говорю вам, Вероника, займитесь историей. Займитесь всерьез. История подарит вам множество подобных, и еще более невероятных тайн и загадок. Справедливо воспринимаемые многими продуктом воображения драконы и единороги с их сомнительными подвигами - бледные дети в сравнении с самыми обыкновенными мельничихами и рыбаками, умевшими вить из обыденных событий магические спирали, по сей день заставляющие нас, их далеких потомков, не спать ночами, в предвкушении невообразимых открытий и вселенских потрясений. Рожать думаете здесь?
      - Как?
      - Рожать где будете?
      - Представления не имею. Возможно, лучше было бы вернуться...
      - Ни в коем случае! Рожать будете у меня. Обе. У меня вас никто не тронет. Детей я удочерю и спрячу. В чулане. От греха. Ничего. Врежем окно, проведем дневной свет, все - как положено. Молока, уверен, хватит. Нет - раздобуду. Опять же внучок принесет. Принесешь?
      Отвечаю, а сам себе не верю. Как будто кто то другой отвечает. Помните? Это - не в первый раз. Так что вы уже наверняка обратили внимание на эту мою особенность. Итак, отвечаю, - Конечно, конечно. В такой ситуации... очень... очень хорошо как то все складывается... Рад, очень рад... Я то, откровенно говоря, немного стушевался... А здесь так все решилось удачно... решается... как будто решилось...
      - Решилось, разрешилось. В общем, вы меня поняли, молока раздобуду, если понадобится. Как раздобуду? Мой вопрос. Но, думается, молока хватит. Крошки немного подрастут, можно будет и народу представить, как говорится.
      Будут спрашивать, интересоваться - кто такие? откуда?
      Мои.
      Где взял?
      В чулане жили все это время. Вы же меня не изволили навещать с того момента, как я преставился. Меня с того момента, как я преставился ни одна сволочь не проведывала. Не интересно со мной стало. Вот и нечему удивляться. А мне тоже одному не сладко. Вот, деток себе завел.
      Каким образом?
      Не ваш вопрос. Секрет знаю.
      Правильно? Правильно.
      Дочки именно, что мои. А может быть, и сыновья. Но я, почему то себе дочек представляю. Сыновья надоели. Хватило мне одного оболтуса. И вот еще, - тычет в меня пальцем, - растет недоразумение, любовничек ваш. И что вы в нем нашли? Ну, теперь - все. Кончились его чары. Осознал, junior?
      - Осознал.
      - Вот так. Будем пить чай, в подкидного играть, другие забавы. Я до забав - большой мастак. Не соскучитесь.
      
      Борболетта рыдает.
      Женщина змея рыдает.
      У меня, вот уж не ожидал, слезы на глазах.
      И вдруг.
      
      Борболетта.
      Сквозь слезы, эх!
      И как такое в голову пришло? в такую минуту? Сквозь слезы, эх! - Я Зигфрида люблю.
      Заявила.
      Так прямо и заявила.
      Не в себе.
      Явно не в себе.
      
      Прекрасный, несравненный, восхитительный, волшебный замок пли: ломается, рушится, рассыпается в горсть ослепительных брызг. И мы вновь оказываемся в кислом, хмуром чертоге безвременья.
      Кит скучнеет и стареет, точно некто неведомый повернул рубильник и выключил у него внутри свет. Клюет носом, - Что же, Зигфрид - хороший выбор. Зигфрид. Почему бы и нет? Зигфрид - хорошо, просто замечательно. Знавал я одного Зигфрида, давно, тот Зигфрид водовозом был, воду возил. Ничего себе, приветливый. Забитый немного, но это для семейной жизни - в самый раз. Надо бы с твоим Зигфридом познакомиться. Хотел бы я посмотреть на твоего Зигфрида. Ты это так не оставляй. Непременно познакомь нас. Как же мы без Зигфрида? Как же я без Зигфрида?..
      Засыпает.
      Элли тянется за стаканом.
      
      ***
      
      До сих пор не могу сообразить, как, каким образом, откуда появился Бом.
      Материализовался, не иначе.
      А было так.
      Я голову опустил. Случайно.
      Вообще старался вниз не смотреть, потому что там Тюлень, Гитлер и огромная лужа крови. Я кровь не люблю, боюсь. Кровь слепит и душит меня всегда, а уж когда это кровь собеседников!..
      Чувствую, еще кто то есть. Живой, по всей видимости.
      Гитлер и Тюлень лежат рядком. Давно лежат. Неподвижны, точно мертвые или на самом деле мертвые. И... что то еще. Шевелится.
      Следовательно, кто то еще. Кто?
      Ну, думаю, крыса или котенок.
      Что делать? Да ничего не делать, не обращать внимания.
      Котенка, конечно, можно было бы и на руки взять. И, может быть, уместно было бы котенка на руки взять. Котенок мог бы как то разрядить обстановку. Может быть, и не разрядить, но все же, какое никакое оживление внести.
      А вдруг это крыса? Приятного мало.
      Я крыс не люблю, боюсь крыс. Крысы слепят и душат меня. А уж накануне потопа!
      Шевелится.
      Стоит.
      Это важно, принципиально важно. Долго стоит.
      Котенок и крыса, согласитесь, так долго стоять не могут. Стоит, смотрит. Чувствую, смотрит на меня. Именно, что на меня. Осмысленно смотрит.
      Что вообще ни в какие рамки не лезет.
      И давай за брючину меня дергать.
      Ну, это, вообще рассудка лишиться можно.
      Сам молчу.
      Онемел.
      Сначала глаза зажмурил, думаю, так и буду сидеть с зажмуренными глазами, хоть стреляйте в меня, хоть на куски режьте.
      А потом подумал, да что это я, в самом деле? Это же кто? Это же маленький некто. Это же очевидно. А если ребенок?
      Конечно ребенок! Как же я о ребенке сразу не подумал, дурья башка? Ну, конечно, конечно же, ребенок! Дитя, малютка, кроха, карапуз.
      Вот так всегда, о детях мы в последнюю очередь вспоминаем. А, между тем, детей никто не отменял.
      Даже стыдно стало, честное слово. Ребенок в такой то воронке, в пропасти, в преисподней, в самом пекле. Помощи просит, может быть, голоден.
      Или болеет.
      Или ушибся.
      Или голоден.
      Вообще то, на счет пропасти, пекла и всего такого, я не прав. Как объективный и независимый исследователь, я не имею права оценочные суждения.
      Оценочные суждения. Вот еще хорошее словосочетание, очень мне нравится...
      Так вот. Для меня, может быть, и пропасть. А для жителей тартара?
      Разве жители тартара не имеют своих больших и малых радостей? Разве не здесь хороводятся их сладкие сны и фантазии? Разве не здесь встречают они цветение орхидей и плаунов?
      
      Преодолеваю страх, решаюсь, открываю глаза, всматриваюсь... батюшки - Бом. Лилипут Бом. Стал еще меньше, чем прежде. Чуть больше пальца в кружке. Утрирую, конечно, но, правда, в этот раз он показался мне совсем маленьким, меньше прежнего.
      - Бом?
      
      Бом прикладывает палец к губам, по обезьяньи проворно забирается на столик, достает из кармана красную шапочку, натягивает на Борболетту, обнимает ее за шею, шепчет. Иногда присвистывает, как спущенное колесо. С с с. Свист хорошо слышно. Слов не слышно, а свист выделяется. Неприятный, острый свист. С с с.
      Про себя отмечаю - прежде Бом так не присвистывал. Что то случилось. Заболел или испуган. Волнуется. Оборачивается ко мне. Улыбается фальшиво. Кажется, что фальшиво. Может быть, от волнения, - Я Нику с собой заберу, вы не возражаете, Андрей Сергеевич? Нику заберу с собой, не возражаете? С с с.
      Спасу ее. Ее спасать нужно. Вас спасать нужно, и ее спасать нужно. Не возражаете, Андрей Сергеевич? С с с.
      Я и вас спасу. Не верите? Обязательно спасу. Уже готовлю ваше спасение. С с с.
      Но сперва Нику. Не возражаете? На что она вам? Вы же еще не решили, будете жениться или нет, а я уже все решил. И ребеночек у нее от меня. С с с.
      Простыл. С с с.
      Легкое свистит. Правое. Слышите? С с с.
      Но умирать не буду. Только присвистывать иногда буду. С с с.
      У нас многие присвистывают. Холодно. Легкие не выдерживают. Почему то правое, главным образом. Это ничего. Это ничего. С с с.
      Ну, на что вам чужой ребеночек? Тем более, скоро здесь все рухнет, а у нас не рухнет. Холодно, конечно, у нас, но жить можно. И дождя у нас быть не может. Никогда. С с с.
      Только снег. С с с.
      А снег, с с с, и дождь, согласитесь - не одно и то же. Так что, все будет хорошо, не сомневайтесь. С с с.
      Болота до нас не скоро доберутся. Да им и дела до нас нет. Кто мы такие? С с с.
      Никто, в сущности. Все так думают, и правы. И они правы - и нам хорошо. А девочка не должна пострадать, согласитесь. А уж я создам условия, все условия создам. С с с.
      Ну, что решили?
      - Ничего не решил.
      - Вот и правильно. И ни к чему это вам. С с с.
      Правильно, Андрей Сергеевич, спаситель, спаситель мой. Мы все к вам прикипели. Всей душой. Когда вы покинули нас, многие очень расстроились. И голова расстроилась. С с с.
      Все хотели, чтобы вы еще погостили у нас, а то и остались навсегда. Знаете, никто бы не возражал, потому что вы - человек с пониманием. Чувствительный человек. Хоть и писатель. С с с.
      Не хотите у нас жить? Вы нам не помешаете, нисколько не помешаете. С с с.
      Нет? Очень жаль. Ну, ничего. Вы к нам приезжать, будете, с ребеночком нашим нянчиться. Будете с ребеночком нашим нянчиться? Вы его полюбите, я знаю. С с с.
      Будете в гости приезжать?
      - Нет.
      - С с с...
      - Нет, говорю же.
      - Ну, и правильно. Чего морозиться? С с с.
      Что же, мы пойдем, пожалуй, с вашего позволения?
      - Пожалуйста.
      Бом, и откуда в нем столько сил? взваливает покорную Борболетту на плечо, и исчезает. Также внезапно, как и появился.
      
      ***
      
      Кит пробуждается.
      Еще раньше пробудился и сидел с закрытыми глазами. Слушал.
      Слушать - слушал, но участвовать во всем этом не хотел, а потому делал вид, что еще не проснулся. Так удачно делал вид, что никому бы и в голову не пришло, что он на самом деле проснулся и все все слушает.
      Теперь же, когда Бом, и как это у него получилось? взвалил покорную Борболетту на плечо и исчез, смысл изображать спящего пропал. Поэтому Кит открывает глаза, потягивается, зевает. По моему, даже с некоторым облегчением потягивается, зевает. Спрашивает скорее формально, нежели из любопытства, - Это Зигфрид?
      Если честно, и я, признаться, устал от всей этой буффонады, и я, прямо скажем, испытаю облегчение. И думать о чем бы то ни было, мне совсем не хочется. Отвечаю. Тоже без огонька, - Похоже на то.
      Получается такая ритуальная, немного механическая беседа двух формальных собеседников, формальная беседа двух механических людей. Гитлеру бы наверняка понравилось, - А чего хотел?
      - Кто?
      - Зигфрид.
      - Борболетту забрал.
      - Совсем? или вернутся еще?
      - Думаю, что совсем, но могут вернуться.
      - К лучшему.
      - Мне тоже так кажется.
      - Хорошая пара.
      - Приятная.
      - К лучшему.
      - Бесспорно.
      Кит поворачивается к Элеоноре, - А ты что, водку пьешь?
      - Водку.
      - А это - к лучшему?
      - Конечно.
      - Не повредит нашему ребеночку?
      - Не повредит.
      - Ты серьезно это говоришь?
      - Вполне.
      - Уверена или предполагаешь?
      - Предполагаю, но уверена.
      - Хорошо. Андрюша, ты доверяешь этой женщине?
      - На все сто.
      - Хорошо.
      
      ***
      
      Кит сейчас уснет. Всерьез уснет. Это факт. И что я буду делать?
      Змея напьется, затеет тягостные объяснения. Когда в деле замешаны дети, а, в особенности, будущие дети, без тягостных объяснений не обходится.
      Стоп! А что если весь этот цирк - ловушка?! Ну, конечно, ловушка. Круглым идиотом нужно быть, чтобы не понять этого с самого начала.
      Так, так, так. Что получается? Шутовская помолвка в пивной Арона в Гиперборее, погружающейся в болото. Читай ловушка в ловушке, в ловушке, в еще одной ловушке. Это уже не запятая, воронка!
      Спокойно.
      Что произошло? Старику хотелось, чтобы я привел в дом женщину. Каким то образом он почувствовал, что мне этого совсем не хочется.
      Пока, во всяком случае.
      Но старому упрямцу невтерпеж. Идея забрезжила - стройся шеренга. Уж если чего захотел - вынь, да положь, рожь, раж, мышь!
      Ну, решил адмирал действовать самостоятельно. Вот ведь и силы на исходе... На исходе ли? Вот, старый прохиндей! Ловелас старый!
      Нет, негоже ему спать, пусть расхлебывает свою кашу. Хочется поиграть? поиграем, - Ты хотел что то сказать, дедушка?
      
      Вот не люблю я в себе эту хитрецу. В минуты опасности или неловкости, или когда немедленно требуется принять какое нибудь важное решение, пошлая хитреца буквально порабощает меня. В такие минуты я не принадлежу себе. В такие минуты я - другой человек, скорее всего, скверный человек, трус. Надеюсь, не я один так устроен.
      Ну и что? Разве от того, что у меня появится компания, я стану лучше?
      Бороться с собой трудно. Я не умею, да и не пытался. Потом, как нибудь.
      По крайней мере я честен. Если это может служить утешением...
      
      Ладно, - Ты хотел что то сказать, дедушка?
      - Я?
      Ага, просыпается.
      - Хотел что то сказать?
      - Сказать? Конечно. Уж конечно хотел! И скажу! И не посмотрю на то, что ты - мой внук! Я уже давно хотел сказать тебе кое что, да вот не решался. Из врожденной интеллигентности не решался. Но теперь, теперь то уж, уж теперь то ничто не остановит меня. Сам напросился. Ты, внучок, чует мое сердце, уже попрощался со стариком? Угадал? Угадал.
      
      Нет, не переиграть старика. Хитрый лис поставил свою заезженную пластинку сначала. Похоже, не выбраться мне из этого силка. Кто бы знал, как все надоело!
      Малодушие, стало быть, проявляю.
      В очередной раз.
      Казанова уже на коне, - Что, нашел ты радио? Водки нашел? Сигарет? Горького шоколада старичку хотелось, нашел? Забыл сказать, корм нужен для черепашек моих. Вот, от того, что корм заказать тебе забыл, вынужден был покинуть дом родной и, невзирая на раны, увечья, смертельные болезни и пережитую смерть, проделать невиданное, а фактически невозможное путешествие...
      
      И в этот момент, уж не знаю, на счастье или на беду...
      В этот момент...
      В этот самый момент раздался звук.
      С чем бы сравнить этот звук?
      Вот, представьте себе, когда бы пивная была не пивной вовсе, а сваей, и специальная машина, вы наверняка знаете такие машины, принялась бы ту сваю, то есть пивную, вгонять в землю. Вы наверняка слышали эти чудовищные, выворачивающие душу наизнанку звуки. Вот такой грохот раздался. Один такой удар. Один такой толчок, как при землетрясении или извержении вулкана. Такой грохот раздался, и всё в заведении - мокрый потолок, стены, экспонаты, буфеты, комоды, колеса, прялки, игральные автоматы, кружки, разные другие предметы, машины и механизмы, поедаемые ими посетители, поедаемые посетителями яйца и черепахи, и черепаший суп, и живые черепахи, и яичная скорлупа, и кровь на полу, всё покрыла мелкая рябь.
      
      Под ворохом одежд и журналов пробуждается допотопное радио, -
      В этот вечер, наполненный светом, Нам о радости хочется петь, И к друзьям обратиться с приветом
      И любимым в глаза посмотреть...
      
      Летняя песенка на фоне всеобщего оглушения звучит как писк комара.
      Из заспанного угла на шаткой коляске выплывает рыхлый торс, увенчанный крупной косматой головой с неожиданно мелкими лисьими чертами лица.
      Макар.
      Пивная стряхивает оцепенение, выпрямляется, приветствует своего героя.
      - Ай, Макар, ну, Макар!
      - Потустороннее.
      - А у нас смеркается, обратил внимание?
      - Ты, да не ты, как будто...
      - Ничего, дыры заштопаем...
      - Чувствительно.
      - Теперь мечи на стол.
      - Ай, Макар, ну, Макар!
      - Хотя бы один и то...
      - Вернулся, надо же?
      - Не сотрешь.
      - И то.
      - И то и это, яичницу мечи, давай.
      - Мечи - не кирпичи.
      - Тут песенка какая то.
      - Ничего, стоим, и еще постоим, правда, Макар?
      - Водочки, водочки...
      - Молодца!
      - Что, Макар, задал ты им жару?
      - Туго пеленали...
      - Ты все запоминай, все сгодится.
      - Наскоком хотели. Не тут то было.
      - Да что с них взять то?
      - Дыры, простодыры...
      - А у нас...
      - И то.
      - Полыхнуло, видал?
      - А что полыхнуло то?
      - Разве полыхнуло?
      - Макарушка вернулся.
      - Кому война, а кому мать родна.
      - А вот интересуюсь я, болотных не видел случаем?
      - А граммофончик то - того.
      - И Гитлера нет.
      - А где он, горюшко?
      - В Аргентине, сказывали.
      - Под столом лежит.
      - Иных уж нет.
      - Понедельник, однако.
      - А у тебя что ни день - понедельник.
      - Случаются и воскресенья.
      - Это когда ж?
      - Вот сегодня и воскресенье.
      - С каких это щей?
      - Так ты вернулся? Чего молчишь то?
      - За печкой спал.
      - Печка, речка, водокачка...
      - Говорили - на войне был.
      - За печкой Жучка.
      - Что не так?
      - Ты скоб там не встречал, Макар?
      - А кровищи то, кровищи?!
      - Может, кровохарканье?
      - Папиросы "Север". Роскошные папиросы были.
      - Почему так?
      - Просто роскошные...
      - Да.
      - А без войны не получается. И так пробовали, и этак - никак не получается.
      - Не успеем, ребятки.
      - Это - точно.
      - Потопнем.
      - И то.
      - А закроешь глаза - черным черно.
      - Под горку, под горку.
      - Думаешь, полегчает?
      - Чайник не закипает. Уже четыре часа не закипает.
      - Так, поверни по часовой стрелке.
      - Поворачивал.
      - Как поворачивал?
      - По часовой стрелке.
      - А нужно против часовой. Я же тебе говорил, против часовой, дубина.
      - Один хрен.
      - И хрен намокнет.
      - Уже.
      - А тут убогая одна всё про свинюшек голосила.
      - Зубов совсем нет.
      - А у нас, считай, у половины зубов нет.
      - Скоб то не было, Макар?
      - Лама, вот кто.
      - А я видел. Сидит. Уже плесенью весь покрылся, а сидит.
      - Спастись не получается. Никак.
      - И до нас летали, и мы полетим.
      - Вот это - верно.
      - Что сгорит, то не сгниет.
      - Мудро.
      - Не верю в самоубийство Шекспира.
      - А кто верит? Никто не верит.
      - Прикончили его.
      - Как пить дать.
      - Мальчонка этот, ветеринар.
      - Дарование.
      - Что?
      - Юное дарование.
      - Писатель земли русской.
      - Копатель. Закопаем в огороде.
      - Злые вы, злые.
      - Тряпочку повяжи. Веселенькую тряпочку. И всё.
      - Мы, Макар, никуда. Вот, как здесь лежали, так и лежим.
      - Свадебку сыграем и закопаем.
      - Кого?
      - Да мальчонку этого, ветеринара. Все равно не жилец.
      - Что правда - то правда.
      - А я вам так скажу, а вы послушайте, а я скажу, оне все яды и секреты знают. Опаснейшие люди.
      - Кто?
      - Ветеринары.
      - Тьфу!
      - Лучше не связываться, послушайте меня, послушайте, послушайте, не связывайтесь, послушайте меня, лучше не связываться, вы послушайте...
      - Редеем.
      - Как картофель.
      - Про зверушек разных толковище вел.
      - Токовище.
      - Я уж и овечек считал, ничего не помогает.
      - Май.
      - Не спорьте.
      - Стыдно, господа, честное слово.
      
      ***
      
      Приближается Арон. Вразвалочку. Строит рожи, смеется, дует в рожок. Пьян, конечно, но не до такой степени - наигрывает. Переигрывает. Плохой актер Арон.
      Подходит. Наклоняется. Говорит. Говорит тихо, бегло, невнятно, с трудом разбираю слова, - Вилли, Вилли, Вилли, Вилли, Вилли велел, так что уж, пожалуйста, будьте уж, пожалуйста, будьте готовы, пожалуйста, Вилли, Вилли велел, перед самым затоплением, ослушаться, нет, ослушаться нет никакой возможности, просто полностью, полностью и целиком положитесь на меня, вообще положитесь на меня, вам придется, придется положиться, выхода нет, сами видите, сами видите что, видите? видите? немного, еще немного, и пора, и будет пора, чтобы не опоздать, чтобы не было поздно, пожалуйста, так что, уж, пожалуйста, и прошу вас, прошу, пожалуйста, ни о чем не думайте, ни о чем таком не думайте, просто говорите так надо, говорите себе так надо, и я себе сказал, так надо, не думайте, я себе в точности также сказал, так надо, и всё, и всё, и не о чем говорить, не о чем больше говорить, надо, значит надо. Я бы вам черепашку подарил, но сейчас не время, нужно, чтобы нас не заметили, настроения такие, лучше, если нас не заметят, как думаете, нас не заметили? я специально в рожок дую, чтобы не заметили, обратили внимание? обратили внимание? в рожок дую, думаю, не заметили, думаю, что не заметили, важно, это - важно. Я - сильный человек, вы - сильный человек, сильным людям все нипочем, бравада, да, бравада, да, но, так нужно, нужно, сейчас так нужно, но вы не переживайте, чему быть тому не миновать, Вилли сказал, как Вилли сказал, так и будет, главное, не перепутать, главное ничего не перепутать, следите за мной, все время следите за мной, не упускайте из вида, упустите - ничего страшного, сам вас найду, сами понимаете, ситуация разворачивается буквально на глазах, а без меня никак, и, заклинаю, не пугайтесь. Нужно, нужно помогать, и Бом, и я будем помогать, он - молодец, Бом, вы на него зла не держите, и Вилли, ах, Вили, и Вили, наш Вили, умница Вилли! сейчас запл"ачу, ничего, ничего, ничего не поделать, держитесь, никого не слушайте, на имя не откликайтесь. Побудете ветеринаром, некоторое время побудете ветеринаром, некоторое время. Иначе всё, хана. Какая разница? ветеринар или вертолетчик? Сами посудите, какая разница? Или звездолетчик. Вам разве не все равно? должно быть все равно. Так должно быть, пожалуйста. И вид, независимый вид. Лучше сосредоточиться, лучше всего сосредоточиться. Или расслабьтесь, тоже неплохо, или расслабьтесь. Нужно расслабиться, вы напряжены, вы несколько напряжены, выпейте водки, через "не хочу" выпейте, немного водки, это нужно, нужно сейчас, сильно не увлекайтесь. У вас есть водка? Я принесу вам водки, я мог бы незаметно принести водку, но я вижу, водка у вас есть, это хорошо, очень хорошо, ничего хорошего, конечно, но в целом неплохо, пока все складывается неплохо, по плану, Вилли, Вилли, Вилли говорил, предсказывал, все предвидел, все все предвидел. Но какое несчастье, а? Старайтесь не думать обо всем таком, поверьте - не в первый раз, просто поверьте мне, все уже было, и не раз, и будет, говорят, говорят, так говорят, как оно было, так оно и будет, так говорят, кто то сказал. Не помните? не помните? не важно. К делу это не имеет никакого отношения. Ждем. Я жду и вы ждите, я жду, Бом ждет, все ждут, Вилли ждет, Вилли верит, Вилли ждет, Вилли верит, там ждет, у себя, в новом доме ждет, в новом домике своем ждет. И верит. Все получится, все у нас получится, обязательно все получится. А Вили вернется, Вилли еще вернется, обязательно вернется, вспомните меня, еще вспомните меня, потом вспомните меня. Обязательно вернется. А по другому не бывает, у нас по другому не бывает, до новых встреч, исчезаю, до новых встреч, как говорится, исчезаю, как будто. Внимание, как будто исчезаю, но исчезаю. Ждем и мы.
      Арон подмигивает половиной лица, неловко опирается на столик, чудом не роняет его, все же роняет, но чашку с тюленьим супом, дует в свой рожок, спотыкаясь, удаляется вглубь заведения.
      
      ***
      - А вот и трубы
      - Иерихонские.
      - В каком ухе звенит?
      - Редеем.
      - Тюбиков бы сейчас.
      - Не до игрушек.
      - Пепельницы никто не меняет.
      - Самость.
      - Забудь.
      - Частное мнение.
      - Еще чего!
      - Именно, что частное мнение. И прошу учитывать.
      - Учет, учет.
      - Расчет, перерасчет...
      - О чем вы, господа?
      - Проснулся. Здрассьте.
      - Не погрузились еще?
      - Именно, частное, именно частное мнение. И - как хотите. Я лично уже не хочу. А с частным мнением, все равно, попрошу считаться. И - как хотите. Частное мнение - это частное мнение. Лично я, заметьте, никогда не оспаривал частного мнения. И вас попрошу, очень попрошу, чувствительно попрошу учитывать. Мое мнение, мое частное мнение. И считаться попрошу, считаться с моим частным мнением.
      - А никто и не спорит.
      - Целого борова по волосинке ощипали. Целого борова!
      - Не пойдет.
      - Думаешь?
      - Нет, не пойдет.
      - Неурожай.
      - А нам что?
      - Считать меньше.
      - Опять же.
      - Чётче, чётче. Старик прав.
      - Вспомнил.
      - Старик как всегда прав. Как всегда.
      - А не пошел бы ты?
      - Вы меня, конечно, простите, но все платить нужно.
      - Правда?
      - За все, дословно.
      - При чём здесь?
      - Восемь.
      - Тебе то чего не хватает?
      - Восемьдесят восемь.
      - А хоть бы и так.
      - Держи карман шире.
      - Негоже в карман заглядывать.
      - Восемьсот восемьдесят восемь.
      - Негоже, господа.
      - Гул какой то. До сих пор.
      - Колокол.
      - Что?
      - Как в колоколе.
      - Точно.
      - Голова в колоколе, а кто то снаружи киянкой, сука, со всего маху.
      - Точно.
      - Ногу сводит. Судорога, сволочь. Каждую ночь, каждую ночь.
      - О наболевшем.
      - А песня хорошая. Жаль, песня хорошая.
      - Про себя, будьте любезны.
      - Скобы, скобы, не забывайте.
      - Вообще такого не было.
      - Не бывало, да.
      - Редеем.
      - Апчхи!
      - Правду говоришь.
      - А что им, собственно, от нас нужно? Кто нибудь знает?
      - Макар знает.
      - Ровно через девять месяцев.
      - А ты, Макарушка, аккурат, к свадьбе поспел.
      - Капусту кто нибудь достал?
      - Как ты ее достанешь?
      - Подонки!
      - Океан. С океаном шутки плохи.
      - И зуд как у корабельного кота. Каждую ночь, каждую ночь.
      - Кстати.
      - Макар проснется, расскажет.
      - О котах.
      - И что, коты?
      - Исчезли. Помнишь, сколько прежде котов было? Плюнь - в кота попадешь.
      - Молчаливые животные.
      - Не все. Далеко не все.
      - Это у ветеринара проконсультироваться можно.
      - Пьян.
      - А кто не пьян? ты не пьян?
      - Макар, рассказал бы?
      - Сейчас, сейчас.
      - Гвозди.
      - Что?
      - Гвозди кончаются.
      - И гвозди кончаются?
      - И гвозди кончаются.
      - Ничего, ничего.
      - Наливай, чего замер?
      - Скверные настроения, объективно скверные.
      - Рассея.
      - Рассол.
      - Сев.
      - Плюх!
      - Молох.
      - А по фх.
      - А это уже двадцать пять.
      - Или сорок восемь.
      - Нет, двадцать пять.
      - Спасемся.
      - Земля круглая.
      - Кто сказал?
      - Не тут то было.
      - Именно, что.
      - А глазоньки то блестят, поблескивают.
      - Оживем. Рубль за сто, оживем. Не впервой.
      - Помаемся, помаемся, с тем и сядем...
      - Ни слова!
      - На ту же гопу и сядем.
      - А что Шекспир?
      - Шекспир? Не мог. Нет, нет, и даже ничего не говорите, сам - не мог.
      - Вообще кто нибудь понимает, что происходит?
      - А что происходит?
      - Кто нибудь может объяснить?
      - Ничего особенного не происходит.
      - Хочется бутерброда. Самого обыкновенного бутерброда. С маслом. И с клубничным вареньем.
      - Тю ю ю.
      - К стенке. Кто нибудь отведите ее и поставьте к стенке.
      - И молока без пенки.
      - Суки, суки, суки, какие же вы все суки!
      - Стоять! Лежать! Стоять! Стоять!
      - Разночтения, разночтения...
      - Ос"ип. С утра ос"ип.
      - Холодно.
      - Как?
      - Дни холодные. Осень, что ли?
      - Я не выходил.
      - Смешно сказал.
      - Пробьемся. Верно, Макар?
      - Да ладно тебе...
      - Секретарем пройтись?
      - А пройдись.
      - Нет такой птицы.
      - Главное не спешить. Ни в коем случае.
      - Без граммофона - уже не то.
      - Радио слушай.
      - Вы думайте, как закрепляться будем.
      - Теперь что? Теперь Макар пришел... закрепимся как нибудь.
      - Отворяй ворота.
      - И бесконечные фактоиды. Уже не разобрать, где пол? где потолок? Я образно выражаюсь, конечно.
      - Яйцо.
      - Что?
      - Ладно, забудь.
      - Порт Артур.
      - А вот это - ближе к истине.
      - Детки в клетке.
      - Не знаю, меня запах не смущает.
      - Натренировались за столько то лет.
      - Все равно, жаль будет.
      - Посмотри на ситуацию с другой стороны.
      - Были же пульверизаторы, камни для бритья, помочи...
      - Хорошо, что напомнил. Керосином запастись надо.
      - У Гималайских медведей галстучки такие белые, а наши - без галстучков...
      - Достать белил бочку и закрасить все на фиг.
      - Ладно, не заводись.
      
      ***
      
      Макар возносит руку в римском приветствии. Пивная умолкает.
      У Макара высокий бабий голос, что только оттеняет опасность, серными клубами окутывающую увечную фигуру бога войны, - Кормчего ждете? А его все нет и нет.
      Не знаете, почему?
      Углы. В углах вся штука, граждане. Кто вы мне, граждане, товарищи, собутыльники? Кто?
      Кто меня провожал на пули? Помню какие то морды одинаковые. Что то воевать со мной бок обок никому не захотелось. А почему? Боязно? Нисколько не боязно. Я лично всю войну проспал. Очень хорошо. А оно и война такая была. Натягивай одеяло, да спи.
      Воевать то разучились. А, может быть, наоборот, научились.
      Да потому что надоело всё. До изжоги. Всё и все надоели. Странно, если было бы по другому. То, да потому, то, да потому. Углы, углы, и больше ничего.
      Так что, как говорится, спокойной ночи, друзья, приятных сов.
      И еще бы спал, лет тридцать спал бы. Так нет же. Вы все ходите и ходите, ходите и ходите. Туда - сюда, туда - сюда. Нет бы, просто так ходили, прогуливались, так нет же, вам еще и предметы ронять нужно. Тяжелые и хрупкие предметы, сука, ронять нужно. Хлоп, да хлоп! Хлоп, да хлоп!
      А где ваши бабы? Куда вы их спрятали? И зачем?
      Кто они вам теперь?
      Хлоп, да хлоп. Ну, вот, проснулся. Разбудили. Прошу любить и жаловать.
      Где все?! По углам попрятались? А как же? Милое дело!
      Что вы мне можете предоставить?
      Или я не заслужил?
      Или я один из всех вас не заслужил?
      А я скажу так, я - единственный, кто заслужил. Единственный! Ну, так подавайте! Всё пордавайте.
      Что? Нет ничего? Все скушали? Всех черепашек скушали? Как же так?
      Гопой об косяк.
      Что, пора революцию затевать? Так будет вам революция. Дурацкое дело - не хитрое.
      Не хоцца? Не хоцца. А я ничего иного от вас и не ожидал.
      Так что фокус ваш не удался.
      Ну, что делать будем? Вот я проснулся. Те же самые морды. И углы, сука! Во всех углах углы. Те же самые, острые, прямые, тупые. Геометрия? Нет, это уже не геометрия. Это уже тюрьма. Зря вы в тюрьму не хотите. В тюрьме свободы больше. В тюрьме и на войне. Рай, если бы не углы.
      С самого детства углы. Сколько себя помню. За столом - углы, у кровати - углы, на сеновале, куда не плюнь - углы. У гробов - углы.
      И тьма непролазная. Темная ночь. Темная речь. Ничего. Во мраке мудрость родится.
      Был один среди вас человек - Шекспир. И что вы из него сделали? Еще один угол? Да сколько же вам их нужно? И когда это кончится? Я уже мочиться стал под себя.
      Сожаления нет. Никакого сожаления нет. Не было, и не будет никогда. Немощность, вот что.
      Там на улице - грузовиков пропасть. И еще пребывают. Война закончилась, ура! То болотные возвращаются. Надежда, стало быть. Вот вам и кормчий будет. Коллективный, так сказать.
      Боитесь их? Не бойтесь. Самоих себя побаивайтесь.
      А болотным что? Им тоже свадьбы хочется. На свадьбах морды бьют? А как вы хотели? А как порядок вернуть? Это же вы свиней расплодили, пока я, сонный, лес валил.
      Попомните мое слово, сожрут они вас. Сейчас вы их с ручки кормите, а потом они вас самих пожрут.
      Не болотных, свиней ваших бояться вам надо.
      А потоп - залатаем. Да и не будет никакого потопа. Сами себя пугаете, чтобы спать слаще. Привыкли к сладкому? Скучно и тошно.
      Ждали, говорите? А мне кто нибудь невесту приготовил? Солдата обыкновенно невеста встречает. В особенности, когда солдат без ног возвращается. Чтобы потом, совместно, уже с народившимися детками, внучками и внучатыми племянниками ноги солдату обратно выращивать. Детки растут - и ноги растут. А вы что с детками сделали? Где ваши детки? В снежки играют? Так это - не ваши детки.
      Совестно? Ни хрена вам не совестно. Что же вы от меня сантиментов требуете? Углами своими в глаза тычете, а сантиментов требуете. Нехорошо.
      А тревожиться не стоит. Все равно я вас всех люблю. Какие есть, такими и люблю. На поминках плакать буду. И на девятый день, и на сороковой день.
      Не тревожьтесь. Всяк для себя выход найдет. А нет - болотные подскажут. В них ума накопилось, что молока у пчел. Скоро, скоро болотные подтянутся. На кол сажать будут. Ха ха ха. Не будут. Они - славные. Белок берегут. Им бы погреться, и все. Больше им ничего и не нужно.
      Скоро подтянутся. Там, на улице грузовиков - пропасть.
      Вот, кстати, вам и пришествие. Встречайте.
      Значит, вы говорите, держал себя в воде, покуда не потоп? Шекспир то. Я Шекспира сейчас вспомнил. Смешно.
      И не всплыл? Смешно.
      А ну, как это, интересно, у него получилось?
      
      Макар вытаскивает из под себя револьвер, прикладывает к виску, стреляет.
      Голова, качнувшись, взрывается черным фонтаном.
      Макар, о, ужас, направляется прямиком к нашему столику.
      Пришвартовывается к Киту, прижимает к себе, - Что у вас здесь, добрый вечер, водки подают? - Элеоноре, - Приятное общество, добрый вечер, не скучно ли вам? Познакомимся, обязательно познакомимся. Немного обрызгался, не обращайте внимания. Это пройдет. Дырочка скоро затянется, и я снова буду как новенький.
      Кит вытирает салфеткой лицо, - Вот зачем, Макарушка, объясни ты мне, мертвому дуралею, весь этот цирк? Заикой меня хочешь сделать?
      - Прости, Яков, нервы сдавать стали. Говорят, у тебя внук объявился? Говорят, большой поэт.
      - Не знаю, не помню. Я уже ничего не помню. Я, как звать то меня уже не помню.
      Макар пристально смотрит на меня, - А вы, молодой человек, что можете сказать на этот счет?
      
      ***
      
      И вот на этом опасном повороте новый удар обрушивается на пивную. Снова чудовищный грохот, снова цунами.
      Радио умолкает. Падает и бьется посуда.
      Дверь, не выдержав животного гула, с невероятной скоростью нараставшего вслед за установившейся было тишиной, слетает с петель. Пивная наполняется мутной жижей с барахтающимися в ней свиньями, вперемешку с кривыми фигурами человекообразных существ, вооруженных кольями и ружьями.
      
      Одна из свинок кажется мне знакомой. И она, похоже, узнала меня - на бегу повернула голову, смотрит в мою сторону. Не просто смотрит - задержала взгляд.
      Сначала я подумал, что это Петюня, но Петюня выглядит иначе. Петюня - пестрый, а это - рыжая свинка. И здесь... удар молнии.
      Варвара!
      У бедной хрюшки налившиеся слезами и страданием глаза Варвары.
      Не может быть!
      
      Искрит проводка, пивная погружается в полумрак.
      Ветерок ужаса скользит по столам и затылкам - Болотные.
      Кто то из пришлых рычит, - Куда порося то?
      Голос Арона, - Давай их сюда, на кухню.
      Знакомый звук рожка.
      Гитлер приходит в себя, зовет слабым голосом, - Товарищи, я - здесь. Прошу обратить внимание, товарищи!
      - А скорлупы то, скорлупы!
      - Считай, восемь часов шли. Без малого.
      - По пластунски, фактически.
      - На брюхе.
      - Брюхо, что твой барабан.
      - Грузовики потопли. Все, как один. Докладываю.
      - Спрячься.
      - А какой день недели?
      - Ты еще год спроси.
      - Панариций. Или панарихий? Как правильно?
      - Фасоль можно выращивать.
      - И так брюхо, что барабан.
      - Схрон делай.
      - Сейчас, сейчас. Одно слово осталось.
      - Делай, говорю. Не сейчас, а сию минуту.
      - Что то подташнивает как будто.
      - Гималайские медведи не попадались вам, случайно?
      - Юродивый.
      - Курни его пару раз.
      - Сука, где ты спрятался?
      - Хватай его за передние лапы!
      - Что же ты делаешь? он же живой!
      - А ты - сука.
      - Головой, головой вперед вносите.
      - Скобы есть? Скобы приготовили?
      - Заноси, заноси!
      - Кто там лается?
      - Вода прибывает, братцы.
      - Заткните его, кто нибудь.
      - Прохладно.
      - Прохладно?
      - Три яйца всмятку.
      - Парная, честное слово.
      - Живите богато.
      - Трилистник.
      - На том стоим.
      - Скользко, падло! Что вы здесь пролили?
      - Три. Четыре - не нужно. Четыре - перебор.
      - С бахромою из соплей входит дедушка Гордей.
      - Смешно.
      - Подстаканник.
      - А кто поезд видел? Что, правда, остановился?
      - На столб налетел.
      - Это как же такое может быть?
      - Как в забое, честное слово.
      - Революция, мать ее.
      - Тю ю ю.
      - Ты за ноздри ее тащи.
      - Не получается.
      - Кусается, сволочь!
      - Стреляй, давай!
      - Отсырело всё!
      - Мозоли набил.
      - Или четверг?
      - А этот все смотрит и смотрит. Ты чего зенки вытаращил?
      - Просыпайся, товарищ, заря занимается.
      - Ха ха...
      - Ха ха ха...
      - Ха ха ха ха ха ха.....
      - Да брось ты его, на что он тебе дался?
      - Врешь, не уйдешь.
      - Алле оп.
      
      Выстрел. Еще выстрел.
      Сутолока, визг, храп. Месиво.
      Всё происходит очень быстро. В точности как во время нашего с Борболеттой полета. Пожалуй, еще быстрее.
      Близится развязка, финал.
      
      Не знаю, чем все кончится. Думать не получается.
      А думать не получается вот почему. По идее, как и любой человек, оказавшийся на моем месте, я должен был бы испытывать страх. И что то такое липкое, как будто уже занималось во мне, но вместо страха меня одолела неимоверная усталость. И последняя мысль, встрепенувшаяся во мне, была похвалой усталости. Вот что пришло мне в голову - только безмерно уставший человек способен принять бессмертие.
      
      Согласитесь, только высоколитературный человек способен в подобных обстоятельствах родить такую фразу. Это вам - не в Болдино мечтать, перебирая гербарий. Прости, Александр Сергеевич.
      
      Кстати. Продин, Шекспир, Пушкин... обратите внимание, - у всех незавидная судьба. Почему так?
      
      ***
      
      Кажется, Андрей Сергеевич совершенно готов ко сну. Роняет голову на грудь, готовится забыться и обнаруживает... Бома.
      Бом протягивает руку, увлекает Благово под стол, - Пожалуйста, Андрей Сергеевич, ложитесь, пожалуйста, на пол, вниз, пожалуйста. С с с.
      Мокро? Ничего страшного, потом все высохнет, на солнышке все высохнет, пожалуйста, ложитесь, прошу вас. С с с.
      Там солнышко. Не верите? Солнышко. Кончился дождик. С с с.
      Теперь нужно уходить, Андрей Сергеевич, бежать, смываться, пожалуйста. С с с.
      Уползать, пожалуйста. С с с.
      Как змейка, пожалуйста, за мной, пожалуйста. С с с.
      Они будут искать вас, уже ищут вас, скоро начнут искать, ищут, искать, ищут, искать.... С с с.
      Сказали, что Шекспир из за вас, сказали. С с с.
      Арон сказал, что Шекспир из за вас. С с с.
      Он же сам по себе, правда, Андрей Сергеевич? Сам решил, сам сделал, правда же? Он любил вас. Он же любил вас? С с с.
      Это все Арон. Нечистоплотный человек, Арон, хоть и друг. С с с.
      Но он был вынужден. Не хотел, но был вынужден. Вы на него не сердитесь. Он, в сущности, хороший, очень хороший. Ошибся, допустил ошибку, слабость, ошибся. Большие люди - слабые. Но их нельзя в этом винить. Они - большие, этим все сказано. Ничего не поделаешь. С с с.
      Они у него лекарство отняли. А у него диабет. С с с.
      Ему без лекарств хана. С с с.
      Быстрее, пожалуйста, Андрей Сергеевич, вы очень копаетесь, а нужно спешить, побыстрее, Андрей Сергеевич, пожалуйста. С с с.
      У Вероники все хорошо, чтоб вы знали, все очень хорошо, лучше не бывает. Я забочусь о ней, мы все заботимся о ней, так что не беспокойтесь, за нее не беспокойтесь. С с с.
      Мы ребеночка вашего тоже Андреем Сергеевичем назовем. Как папу. Будет еще один Андрей Сергеевич. С с с.
      Не возражаете? С с с.
      Рады? С с с.
      А вас сюрприз ждет. С с с.
      Я вам сюрприз приготовил. С с с.
      Ни за что не угадаете какой. С с с.
      Прибыли, пожалуйста, кажется, здесь, да, здесь, пожалуйста. С с с.
      Точно, здесь. Осторожно, ступени скользкие, нужно быть очень осторожным. Будет вода, много воды, пожалуйста. Не бойтесь, пожалуйста. С с с.
      Держитесь за мою руку и всё, не отпускайте, и всё. С с с.
      Вот, вот, зажмите нос, пальцами зажмите и зажмурьтесь, пожалуйста. Наберите воздуха и отталкивайтесь ногами. Отталкивайтесь. Отталкивайтесь, пожалуйста, Андрей Сергеевич. Толкайте! С с с.
      
      ***
      
      Дождь действительно закончился. Вернулось солнце, посвежевшее и немного пьяное после купания. При таком солнце болота, насытившиеся домиками, домишками, бараками, гаражами и сараями лоснились и любовались собой как зеркала.
      
      От Радио, водки, сигарет, горького шоколада и корма для черепах остались только окошко на чердаке и покосившаяся труба. И во множестве блеклые острова вокруг - крыши брошенных грузовиков.
      
      Не разнимая рук, осторожно перебираясь с одной крыши на другую, Бом и Благово благополучно добрались до железнодорожной насыпи, и дальше - наверх, к полотну.
      Следует заметить, что подводное и надводное путешествие Андрей Сергеевич совершал с закрытыми глазами. Как зажмурился по приказу еще в пивной, так больше глаз и не открывал. И по крышам шагал с закрытыми глазами. И когда, бывало, оступался, глаз не открывал. Таким образом, приготовленный Бомом сюрприз произвел на нашего героя столь сокрушительное впечатление, что, открыв глаза, он лишился дара речи, сердцебиения и памяти минут на пятнадцать, не меньше.
      Там, наверху, над зыбкой насыпью, над клейкими лоскутами нарождающейся травы, над рельсами и шпалами щурился россыпью золотых бликов новенький каток. Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш, готовы к новым приключениям, ждут своего доброго друга.
      Бом надевает на Благово красную шапочку.
      Счастье.
      С с с.
      
      ***
      
      Каток мчится с небывалой скоростью. Илларион, Фома, Георгий, Патрик Браун и Черныш давно отстали. Должно быть, отправились на Скучную площадь греться на солнышке и ждать своих старушек.
      Из за того, что мчится каток по рельсам, складывается впечатление, что вовсе это не каток, а скорый, самый скорый на свете поезд. Не поезд - стрела, ракета.
      Хорошо о о!
      Из за яркого солнца Андрей Сергеевич видит только алое пятно, и замечательно, и не хочется ему ничего кроме этого пятна и барабанной дроби шпал.
      Африка. Следующая станция - Африка. В Африке Андрей Сергеевич еще не бывал, но много думал о ней. Должно быть там, в единстве с природой живут по настоящему счастливые люди.
      Хорошо о о!
      
      ***
      
      И вот уже летит Благово. Не на катке своем мчится, а по небу летит. Снова, вновь. Летит, пронзая облака. Студенистые ангелы справа и слева. Улыбаются воздухоплавателю, крылышками машут. Андрей Сергеевич для них уже старинный знакомый.
      Внизу - смешные фигурки суглоблян, не больше гречневых зерен.
      Павел в бурке с дудочкой на тесемке пасет своих собачек. У Арона в точности такой же рожок, во всяком случае, очень похожий.
      Внизу - магистраль, зеленой змейкой скользит, торопится поезд. А навстречу ему, прямо лоб в лоб... каток.
      Кто водитель?! Кто этот разгильдяй?! Да разве не видит он, что еще немного и произойдет непоправимое?!
      Благово пытается кричать, но пахнущий земляникой влажный воздух тотчас заполняет его рот.
      Беда а а!
      
      ***
      
      Благово складывается вчетверо на полке против проводницы.
      Хлебная баба и сама зевает, - Все будет хорошо. Дурацкая фраза, но ведь так оно и есть?
      - Не знаю.
      - А ты верь. Верить нужно. Без веры что у нас останется? Ничего. То то и оно.
      Толстое тепло наваливается на Благово. Опасность скорого сна видится неотвратимой, - А долго поезд стоит в Суглобе?
      - Господи, да какая разница? Закроешь глаза, откроешь, еще раз закроешь, еще раз откроешь, вот ты и в Суглобе.
      Так и есть. Речь проводницы получше всякого наркоза будет. Андрей Сергеевич и не заметил, как провалился в сон.
      
      Опомнился он уже на полу.
      Что то случилось. Свет в купе, мигнув на прощание, погас, поезд пронзительно закричал, остановился.
      Авария?
      Сорвали стоп кран?
      
      Благово, вместе с бельем, узлами и сумками полетел на пол. В точности как мешок с углем.
      Если вам когда нибудь приходилось иметь дело с такого рода мешками, вы наверняка обратили внимание, что при перемещении, а, тем более, при опускании их на землю, они, как некоторые виды глубоководных рыб при извлечении из воды бесшумно взрываются хмурым облаком.
      То же самое при падении случилось и с Благово.
      Короткий мягкий звук и дальше продолжительная тишина.
      Кстати, ему и снился не то полет, не то бесконечное восхождение на гору, с каким то карликом в красной шапочке. Бред.
      
      Проводница улыбается, - Ваша станция.
      - Что, Суглоб?
      - Суглоб.
      - Просто как мешок с углем.
      - Что?
      - Свалился на вас как мешок с углем.
      Хлебная баба смеется.
      
      ***
      
      Отец отца не встретил своего внука.
      Мертвенно белесый поутру вокзал оживляли только собачки.
      Теперь я называю их мои собачки.
      Это - не метафора. Собачки поджидали именно меня.
      
      Отряхнув с себя пыль, я, обращаясь вовсе не к ним, и вообще ни к кому, спросил, - А что, есть у вас здесь проститутки?
      Проститутки?
      Какие проститутки?
      Почему проститутки?
      Зачем проститутки?
      Откуда?
      Ума не приложу.
      Надо же такому случиться?..
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Строганов Александр Евгеньевич (jazz200261@mail.ru)
  • Обновлено: 13/01/2019. 1047k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.