Аннотация: Шаман Акай умер. И перед его внучкой Ниной встаёт выбор - уехать с женихом на юг или остаться на Таймыре?
Саня и Нина быстро шли на лыжах по насту. Заканчивалась осень. Скоро на Таймыр должна опуститься полярная ночь. Лишь пару часов в сутки на улице будет становиться светлей, но солнце покажется из-за горизонта только в середине января.
- Постоянно здесь лямку тянуть - я бы не выдержал. - Быстро говорил Саня. - Показывал мне знакомый эвенк, как живёт. На нартах стоит шалаш из жердей, обитых оленьими шкурами...
- Балок. - Поправляет Нина.
- Ну да. В балке буржуйка. Матрасы на голом полу. И ездит этот мужик с женой в балке всю жизнь за оленьим стадом. Двадцать первый век! Из благ цивилизации только мобильный интернет и консервы.
- Дедушка хотел, чтобы я так жила... - Смеётся Нина, но тут же её лицо становится грустным. - Он считал, что это лучшее в жизни. Много оленей, балок, муж из местных, и чтобы я шаманила.
- Чудак!
Саня любовался Ниной. Как ловко она едет на лыжах, в каждом движении - уверенность и сила. А он запыхался. Надо же.
- Помнишь, как твой дед меня хореем от дома гнал? Но я не в обиде - он добра тебе желал. Каждый добро видит по-своему.
- Может быть, дедушка одиночества боялся. Поэтому выдумал, что моя судьба здесь.
- Когда я сюда приехал, меня бедность поразила. - Быстро говорил Саня. - У нас в сёлах обычно дома отделаны красиво. Сайдингом. Окна пластиковые. Заборы высокие. А здесь серые брёвна, доски, иногда клеёнка вместо стёкол. Люди же должны хорошо зарабатывать. Нефть, газ, пушнина, рыба, оленина. Куда всё девается?
- Туда. - Зло сказала Нина, оглянувшись и указав в сторону многоэтажки, которая принадлежала компании. Стояла она на тридцати сваях, чтобы по весне не рухнуть от таянья мерзлоты, и была видна издалека.
- Не мне же.
- Это я обобщаю, конечно. Но суть ясна?
- Мы, между прочим, дома вам строим. Два трёхэтажных для сотрудников и двухквартирных пятнадцать. Живите, работайте.
- А потом нефть разольётся и всё живое сдохнет. Да и работать сюда приезжают издалека, местным ближе оленеводство.
Истрёпанные ветром лиственницы стали встречаться чаще. Саня давно заметил, насколько северный лес отличается от среднерусского. Деревья выглядели чахлыми, у некоторых кроны и ветки заломлены, словно в отчаянии. Они росли вопреки морозам и ураганам, куда упало семечко - там и суждено мучиться. Но человек не дерево.
За тонкими стволами мелькнуло какое-то сооружение. Саня и Нина вышли на поляну, где покоился старый Акай.
- Вот это да! - Сказал Саня. Нина покосилась на него с неудовольствием.
- Последний аргиш. - Сказала она.
Впереди, на деревянной распорке висела шкура оленя. Рогатая голова пустыми глазницами смотрела на север. Словно олень и впрямь готов сорваться с места и рвануться вперёд. Позади него на земле стоит деревянный ящик. И Саня понял, что в нём лежит старый Акай, такой же, как при жизни, с коричневым морщинистым лицом, в парке, расшитой костяными бусинами. А позади ящика стояла нарта. На ней, завёрнутое в шкуры, хранилось добро, которое пригодится Акаю в последнем странствии. Вещи обыденные. Саня заметил чайник, привязанный поверх шкур, и двуручную пилу. Чайник без дна, а зубья пилы сломаны.
- А почему вещи испорчены? Дай вам Боже, что нам не гоже? - Спросил он и тут же смутился - Нина обидится. Но девушка пояснила:
- Все вещи, которые покойнику отдаём, должны сломаться, умереть в этом мире, чтобы быть исправными в Мёртвых землях.
- Понял. - Пробормотал Саня.
К углам ящика были вертикально прибиты рейки. Две передние соединял обрывок проволоки, на котором болтался медный колокольчик с какой-то надписью. Саня подошёл ближе - старинные буквы сплетались в слова:
"Звонит, потешает, ехать поспешает. 1812 год".
Саня поёжился. Нина положила на нарту упаковку печенья и плиточный чай.
- Смотри, смотри! - Саня показывал в гущу кустарника. - Там какой-то зверь.
Нина бегло взглянула на следы.
- Росомаха. Пойдём. Здесь нельзя долго находиться. Не принято".
Читать полностью