Сычёв Сергей Федзерович
Чернобыль глазами солдата

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 25/11/2024.
  • © Copyright Сычёв Сергей Федзерович (serzh.sichyov@mail.ru)
  • Размещен: 25/01/2014, изменен: 25/01/2014. 139k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 14 шт.
    • Оценка: 6.50*11  Ваша оценка:

       Чернобыль глазами солдата
      
      
      
       Начало
      
       Я не знаю, нужно ли это кому? Найдётся ли у меня читатель? Зачем ворошить прошлое, если это не интересно молодому поколению? Но мне почему-то грустно и больно, когда на моих глазах, стираются значительные даты истории. Когда не хотят знать правду, стараются забыть или исказить то, что составляет историческое наследие народа. Именно народа, а не бездарных руководителей, разного уровня. О, сколько их было! Мы почему-то восхищаемся Петром Великим и негодуем по поводу Ивана Грозного, хотя последний, реформ провёл не меньше, объединил земли русские, расширил княжество Московское, а народу загубил при этом не столь и много, - не сравнить с Петром! Мне было бы глубоко плевать на них, на их реформы, если бы они не ломали человеческие судьбы. Но именно от них, от наших правителей, зависит принятие решений судьбоносного характера. В наше время, когда сознательно уничтожается история и культура русского народа, я хочу напомнить лишь о некоторых страницах двадцатого столетия. О том, что пережил лично, и что тяжёлым отпечатком пронёс через дальнейшую жизнь. Я хочу рассказать о трагедии, которая произошла в далёких восьмидесятых. Как эти события воспринимались глазами участников этих событий. Конечно, у каждого из нас был свой Чернобыль, со своими впечатлениями и ощущениями, со своей болью и своим несчастьем. Большинство из нас были невольниками, рекрутами. Благодаря этому, история выглядит ещё более трагично. И я хочу, что бы те, кто будет жить после нас, знали, из чего и как, складывалась нелёгкая жизнь тех, кто принимал участие в ликвидации аварии, на Чернобыльской атомной станции. Забывается всё! Сейчас уже многие и не знают, что когда-то случилась страшная авария, изменившая мир и отношение к мирному атому. Особенно, в этом вопросе, меня поразили познания школьников. Когда один из них спросил меня: - "Вы что там, с немцами воевали"? У меня долго не закрывался рот. Вот она, школьная реформа - налицо! Скоро наши потомки не будут знать, что и война была, и люди погибали. Но так не должно быть! Почему нас заставляют забыть собственную историю, забыть отцов и предков? Кому это нужно? И чтоб этого не случилось, чтоб память наша не истёрлась, я и хочу оставить потомкам, хоть какие-то, но знания истории.
       Я хочу рассказать правду, глазами очевидца, что там происходило, и чему был свидетель сам. История имеет замечательное свойство учить! Но мало кто на это обращает внимание. Достаточно вспомнить, как в тридцатых годах прошлого столетия советская власть демонстрировала свою силу и мощь, танки и самолёты не сходили с экранов кинотеатров, в театрах шли пьесы героического характера, а в результате, страна оказалась не подготовленной к войне. Глупо трясти мускулатурой, которой у тебя нет. В восьмидесятых годах, правительство убеждало население в безопасности ядерных реакторов, в результате взрыв и неумение совладать с ситуацией.
       Мысли путаются и рвутся. Я сижу за столом и никак не могу заставить себя окунуться в прошлое. Оно сделало меня инвалидом, изменило жизнь до и после аварии, и возвращаться к нему нет никакого желания. Я заставляю себя собраться, и начать своё повествование. Где я переступил черту, чем прогневил Бога? Почему я оказался там? В какой момент дьявольские силы стали руководить миром? Перед глазами горит тусклый свет лампы. Не прибранная, пустынная квартира холостяка и я, закутавшись в старый халат, сижу в кресле и с безнадёжностью взираю на будущее. Нет ни семьи, ни детей, ни друзей! Все остались где-то там, за чередой прошедших лет. Где-то слышен шум городской жизни, веселье, смех, а мне холодно, я зябну, крепче кутаюсь в халат и вспоминаю то, что не хочу.
       Саркофаг, сооружённый над реактором, можно смело назвать братской могилой для тех, кто волей судеб попал туда. Пусть в разное время, в разные периоды, но все они оказались замешаны одним тестом. Их прах покоится на всей территории бывшего СССР. Ведь что такое саркофаг? Плиний старший объясняет, что это название буквально - "пожирающий мясо". Так сколько мяса советских солдат он вобрал в себя, за годы после аварии? И это мясо тех, кто был приговорён партией и властью, ликвидировать последствия разыгравшейся трагедии. Теперь, оставшиеся в живых неохотно вспоминают те годы. Да и вспоминать особо нечего. Разве что: пейзаж рыжего леса? Машины, покрытые свинцом? Эвакуацию населения, когда хватали под руки и силком заталкивали в машину? Пустой город Припять и разграбленные деревни? Недаром, местные жители называли Чернобыль войной. И надо же до такого додуматься, что к 1 мая, в честь победы над плутонием, какого-то
       ядерного взрыва, руководство решило водрузить флаг на трубе реактора, словно это был рейхстаг! Об этом молчат массовые средства информации, но это было! У меня даже сохранилась фотография, где на трубе лежит красный стяг. Его так и не смогли торжественно водрузить отважные смертники. К сожалению, фото от времени пожелтело и на нём плохо виден флаг, но поверьте мне на слово, он есть. Лежит на трубе и демонстрирует, повержен будет всякий, кто двинется сюда! Хорошо помню, как мы возмущались по этому поводу. Нашлись ведь дураки, полезли. Оно и понятно, соблазнились деньгами, сумму не малую давали, орден обещали. Вот фото, мы стоим перед третьим и четвёртым энергоблоком. На нём не видно, как по крыше третьего блока бегут солдаты, Ленинградского полка. Им можно работать две минуты, фон за две тысячи рентген. И за это время, нужно добежать до назначенного места, что-то сделать и вернуться обратно. Им всем писали по двадцать пять рентген, больше нельзя, запрещено. В мирное время допустимая доза составляла только такое количество облучения. Но об этом я ещё скажу. Меня до сих пор мучает вопрос?
      
       0x01 graphic
      
       Зачем и для чего было селить целый полк, в тридцати километровой зоне? Где фонила сама земля и всё, что на ней располагалось? Почему моя жизнь должна принадлежать некоему абстрактному государству? Почему оно вправе распоряжаться ею? Ломать мою судьбу, подвергать чужую жизнь опасности, своими глупыми, необдуманными действиям? Так Г.К.Жуков, во время Великой Отечественной войны, жизнь солдат ценил ни дороже копейки, губя целые армии, ради своей карьеры. Я не ставлю перед собой цель кого-то обличать или искать правду. Что такое Чернобыль? Если кто-то думает, что это массовое проявление героизма, то это не так! Думаю, что выражу мнение большинства, если скажу, что Чернобыль - это хамское, наплевательское отношение советского правительства к своему народу. Его несостоятельность и безграмотность! Кто такой был Л.И. Брежнев? Малокультурный и малообразованный человек, как и всё политбюро в целом. Это прямые наследники и преемники сталинского режима. Они взяли на себя смелость легко распоряжаться судьбами и здоровьем всей нации. Сейчас, даже трудно сказать, назвать точное число людей, подвергшихся ядерному облучению. Их привозили на станцию эшелонами, как скот, и тупо облучали, прогоняя через крышу третьего энергоблока. Зачем? Они и ушли из жизни раньше других. Но остались их дети. Кто может сказать и поручиться, что будет с ними дальше? Какое они произведут потомство? Мутированных детей, для будущего зверинца, с двумя головами и с четырьмя ногами? Или особей доисторического периода? Вот оно, наше будущее потомство! Смотрите, любуйтесь и пусть это будет напоминанием для тех, кто старается забыть прошлые годы!
      
       0x01 graphic
    0x01 graphic
      
       Ведь генные изменения происходят через поколение. Возможно, человечество хочет видеть себя таковыми? Или слепая глупость руководителей приведёт нас к исчезноввению потомства, созданного по образу и подобию Всевыышнего? Кому-то повезло больше, работали на могильниках, закапывали заражённый металл и всё, что попало в зону отчуждения. Кто-то собирал мусор вокруг реактора, где каждый болтик или винтик звенел до боли в ушах. А лежало там всё, вплоть до графитовых трубок. Если уж заразилась Скандинавия, то можно себе представить, что творилось вокруг четвёртого реактора. Последствия Чернобыля глобальны и вечны лишь потому, что его заражёнными частицами была покрыта вся планета. А, как известно, плутоний станет безопасным всего лишь через 240 тысяч лет. От нас скрывали правду и о полученных дозах и об опасности. Нас посылали туда, где умирали роботы, предлагая взамен побрякушки, в виде медалей. Мы шли навстречу с живой смертью.
       Мой единственный друг слушает меня внимательно, он не перебивает и не перечит. Свернувшись калачиком, молча, внимает моим словам и только изредка открывает глаза, удивлённо вопрошая, и это всё? Я думал, будет интереснее. Собака, она не предаст и не обманет меня, и как я ей благодарен за это!
       Светлая память тем, кого уже нет в живых, тем, кто стал жертвой заклания политической системы. Вы не найдёте здесь слов о героизме, патриотизме и прочей словесной мишуры какой принято наделять каждую страницу периодического издания. Это будет простое повествование рядового солдата советской армии. Который, своими кирзовыми сапогами, измесил немало радиоактивной грязи и получил достаточное количество бутербродной смеси, называемой - дозой.
       Дни тогда стояли солнечные, светлые. Была весна и так хотелось жить и верить в светлое будущее. Все мы были молодые. Всем хотелось, простого человеческого счастья. Что где-то случилась какая-то авария, нас не касалось. О ней передавали короткие сведения, как о пустячном недоразумении. Ошибке дежурного персонала, о недосмотре пожарного состава. Но это было далеко, и все были уверены, что советская наука, как всегда, находится на передовых рубежах мировых достижений, и она легко справится с какой-то там незначительной аварией на атомной станции.
       Но мы ошибались. 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС (СССР) произошла масштабная и тяжёлая в истории освоения атомной энергетики катастрофа. Она имела глобальный характер - её последствия включили практически все континенты и страны. По международной шкале опасности INES Чернобыльскому взрыву была присвоена седьмая, самая высокая категория опасности. По масштабам воздействия её относят к "катастрофам цивилизации"! Это коснулось и нас. И не только! Когда забили тревогу соседние государства, и мировая общественность потребовала объяснений от СССР, нас проинформировали, что случилось невероятное, атомная угроза находится на территории нашего же государства! Взорвался четвёртый реактор на строящейся атомной электростанции. Радиоактивным облаком были уничтожены не только посевы, но и заражены реки и озёра, стада крупнорогатого скота. Уже нельзя было пить молоко, есть мясо, ловить рыбу, человечество почувствовало себя неуютно, не комфортно на собственной планете. Надо было срочно что-то делать, что-то предпринимать! Об этом говорили не только у нас, но и за рубежом. Один из участников этих событий Мельников Николай Лаврентьевич, вспоминает об этом так:
       "Я учился тогда в Киевской высшей школе МВД СССР им. Ф.Дзержинского. Тревогу нам объявили двадцать шестого апреля в 23. 30. Такое случалось часто, для учебных заведений, учебная тревога дело обычное. Вот и на этот раз, думали, всё пойдёт по накатанному сценарию, но что-то не складывалось, мы не бежали, сломя голову, нам не отдавали приказы. Среди слушателей начали возникать слухи о какой-то аварии на станции. Во втором часу ночи курс был построен и зачитан приказ министра ВД УССР. Нас срочно отправляли на Чернобыльскую АС.
       Собирались наспех, кто-то успел взять с собой немного денег, кто-то просил у товарищей верхнюю одежду, продукты. Суета была и среди начальства. По тревоге, почему-то не был поднят начальник материально технического снабжения, в результате чего мы остались без защитных костюмов и палаток. Но зато нам выдали противогазы! Как выяснилось позже, этот намордник не спасал от радиации. Из Киева выехали автобусами. Зловещая колонна транспорта растянулась на несколько километров, в сторону Чернобыля. Туда отправляли пустой транспорт для эвакуации населения, полк солдат из внутренних войск, что-то ещё, но в целом обстановка оставалась не ясной. Многочисленные КПП мешали продвижению вперёд. На одной из остановок, все вышли из автобусов, разлеглись на траве, а так как погода стояла солнечная, некоторые разделись до пояса и с удовольствием загорали, чувствуя себя как на пляже. Что возмутило начальство - непонятно! Но всем почему-то приказали одеться и из автобусов не выходить. Оказалось, что вышло недоразумение, здесь прошло радиоактивное облако, и радиация составляла 17 рентген. И опять мы ехали и ехали, наконец, приехали! В конечном итоге, службу нам пришлось нести в городе Припять! Что интересно, паники там не было. О слаженности действий говорит тот факт, что 52тысячи населения эвакуировали за два часа! В 14 часов начали и в 16 закончили.
       Когда мы заступали на смену, начальник мед части прошёл перед строем и каждому налил в стакан йодистого калия. Понятно, пьянство не порок, пьют и денатурат, пришлось выпить! Нам пояснили, радиоактивный йод действует на щитовидную железу, и чтобы её забить, рекомендуется пить йодистый калий. Если бы сказали пить мочу, пили бы её, ели кал. Ради спасения родины, что не сделаешь! А вот спать приходилось прямо в автобусах, не было воды, столовая находилась тут же, среди сидений! И в таких антисанитарийных условиях мы пробыли несколько дней. Ропота не было, все понимали - так надо!
       Что меня поразило, так это город Припять. Теперь он выглядел сюжетом из фантастического фильма. Пустые дома, бездомные собаки и ни одного человека. Казалось, что даже мухи выросли в своих размерах и превратились в мутантов, захвативших целый город. Они ползли по стёклам окон, по мусорным бакам с пищевыми отходами, кружили над на теми, кто появлялся в их владениях. Хищным взглядом кровожадных монстров взирали на пришельцев и ждали, когда же они, наконец, превратятся в трупы. Странная, жуткая картина, среди зелёных парков и садов, царит безмолвие и пустота.. Особую зловещность, пейзаж приобретал ночью. Среди застывших, бетонных зданий, напоминавших трущобы, где-то светилось одинокое окно, где-то выла собака, разыскивая хозяев. А над самой станцией, поднимаясь высоко в небо, стояло фиолетовое сияние! Как будто чрево ада разверзло свою пасть. Жуть, да и только"!
       Пост у нас был на нефтебазе, не далеко от станции. Хорошо помню фруктовый сад - красота!
       - Это я уже всё слышал! - стараюсь сбить его с напыщенности фраз. - Ну, вот вы эвакуировали население, и что? Никто не сопротивлялся?
       - Нет! Какой смысл? Остаться умирать? Здесь ведь жили семьи тех, кто работал на станции, а они отлично понимали всю угрозу заражения! В квартирах оставалась только оперативная смена.
       - А как насчёт мародёрства? - всё ещё пытаюсь вывести его на откровенность. - Я своими глазами видел разграбленные квартиры, сёла! И от местных жителей слышал, что это делала милиция!
       - Нет! Среди нас таких не было! Категорично заявляет он. Вот позднее, когда ввели войска внутренних сил Украины и Молдавии, где были солдаты срочной службы, то инциденты случались. Особенным спросом пользовалась техника, грабили! Скажем так, не сознательные элементы решили воспользоваться ситуацией, и проявили крайнее усердие в присвоении чужого имущества.
       - Ну, и долго вы там были?
       - Нет, трое суток. Потом всех привезли в Киев, раздели догола, забрали одежду, мы приняли душ и нам выдали новое обмундирование. Все прошли амбулаторное лечение, несколько человек попали в госпиталь. Двоих комиссовали сразу же. Впервые дни на станции бардак творился. Не было у нас химзащиты, не умывались, вот и результат.
       - То есть вас вывезли, не проводя никакой обработки?
       - Какое там! Это уж потом дивизию химических войск пригнали, они и машины стали проверять и зону оцепили.
       - Но ведь и жители, уезжая, забирали с собой целые чемоданы одежды.
       - Забирали. А что делать? Им никто другой не предлагал.
       История забывается, но нет ничего случайного! Это было первое предупреждение о том, что наша цивилизация вплотную подошла к тому рубежу, за которым наступает погибель! Человечество, как раковая опухоль изживает самоё себя! Уже появился и СПИД, и генная инженерия, и искусственные катаклизмы, вроде жары 2010 года. Но и тогда, и сейчас, мы не придаём этому значения. Мы по привычке умираем с песней!
       * * *
       - Не думал, что мне когда-нибудь придётся писать мемуары об этой трагической истории, во многом запутанной и непонятной, - вспоминает академик Легасов В.А, об аварии на Чернобыльской АЭС. Но произошли такие события и такого масштаба, которые породили множество различных толкований. И наверное, мой долг, как гражданина, сказать то, что я знаю о тех противоречиях, ошибках и неудачах того периода.
       26 апреля 1986 года была суббота, прекрасный день! Я раздумывал, поехать ли мне в университет на свою кафедру или поехать на партийно-хозяйственный актив в Министерство, к которому принадлежал институт атомной энергетики им. Курчатова? И, разумеется, поехал в Министерство. И там я услышал, что на Чернобыльской атомной станции произошла какая-то неприятная авария. С досадой, говорил начальник 16 главного управления Николай Иванович Ермаков. Позже, об этом упомянул в своём докладе и министр Славский Ефим Павлович. Он красочно расписывал, что все показатели хороши, ругал кого-то из руководителей, пел победные реляции, а в конце добавил, правда, в Чернобыле что-то натворили. А уже в перерыве, мне сообщили, что создана правительственная комиссия по Чернобыльской АЭС и что я включён в её состав. В четыре час дня комиссия должна собраться в аэропорту Внуково. Я немедленно покинул актив и уехал к себе в институт, где попытался найти кого-нибудь из реакторщиков. Удалось найти начальника отдела, который разрабатывал и вёл станции с реакторами РБМК Александра Константиновича Калугина. Он сообщил, что ночью пришёл шифрованный сигнал 1;2;3;4, что означало, на станции возникла ситуация с ядерной опасностью. Возможен взрыв и все вытекающие отсюда последствия. Но в соответствии с приказом, заранее создана команда, которая в зависимости от типа аварии, должна руководить действиями персонала. И она уже вылетела к месту происшествия. Но пока она туда летела, со станции стали поступать сигналы, что реактор, в общем-то, управляем. Правда, один или два человека уже погибли. Забрав все необходимые технические документы и получив некоторое представление о структуре станции, я отправился во Внуково. Там я узнал, что руководителем Правительственной комиссии утверждён заместитель Председателя совета министров СССР Борис Евдокимович Щербина. Кто ещё входил в эту комиссию, перечислять не буду, но были все: КГБ, академия наук, здравоохранение, атомщики и.т.д. В обсуждениях и догадках прошёл весь полёт. Вспоминали аварию на станции "Тримайален", которая произошла в США в 1979 году, что в Чернобыле совсем другая ситуация.
       В Киеве нас встретила кавалькада чёрных, правительственных автомобилей. Тревожная толпа руководителей Украины информацией не владела, только занудно твердили, что там дело плохо, и нужно срочно что-то предпринимать. Быстро погрузившись в автомобили, поехали на атомную электростанцию. Расположена она в 140 км от Киева. Все были в напряжении и каждый из нас желал побыстрее попасть на место, чтобы понять какого масштаба событие? С чем мы встретимся? Что за монстр нас там ожидает?
       Вспоминая сейчас эту дорогу, я должен сказать, что тогда мне и в голову не приходило, что мы двигаемся навстречу событию надпланетарного масштаба! Событию, которое, видимо, навечно войдёт в историю человечества как, скажем, извержение знаменитых вулканов! Гибель людей в Помпеи или что-нибудь близкое к этому. 0x01 graphic
       Через несколько часов мы достигли города Чернобыля. Находится он в 18 км от станции. Здесь уже находился Майорец, он прилетел туда раньше, чем правительственная комиссия. Сразу было устроено первое заседание, где не было доложено сколь не будь точной обстановки, которая сложилась на станции и в городе. Точно было доложено только то, что это произошло на 4-м блоке. Произошло два последовательных взрыва и было разрушено здание реакторного помещения. Пострадало заметное количество персонала. Цифра была ещё не точна, но было видно, что в масштабе - сотни человек получили лучевое поражение. Доложили так же, что уже два человека погибли, остальные находятся в больницах города и что радиационная обстановка на 4-м блоке довольно сложная.
       Комиссия не знала! А люди уже гибли. Ах, этот реактор! Сколько тайн он содержит в себе. Даже сейчас, спустя десятилетия, никто с точностью не может утверждать о причинах взрыва. Мнения разделились, но остались человеческие судьбы.
       * * *
       "Я не знаю, о чём рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и тоже?... О чём?
       Мы недавно поженились. Ещё ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли... Я говорила ему: - "Я тебя люблю". Но я ещё не знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там ещё три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже, стояли машины. Это была его служба Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня, закричал: - "Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду"!
       Самого взрыва я не видела. Только пламя. Всё, словно светилось... Всё небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его всё нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар... Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы собирались ехать к его родителям, сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы... Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся, только в пожарники! Ничего другого не признавал... Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовёт... И во сне... Это я его зову...
       Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины "Скорой помощи" заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
    - "Пропусти меня!" - "Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо". Держу ее: - "Только посмотреть". "Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут". Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... "Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра". - "Но он не пьет молоко". - "Сейчас будет пить". Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют... Умрут... Но никто тогда этого не знал... В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые...
    Спрашиваю:
       - "Васенька, что делать?"
       - "Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок".
       А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: "Уезжай! Спасай ребенка!"
       - "Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим".
       Прибегает моя подруга Таня Кибенок... Ее муж в этой же палате... С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом... Покупаем много трехлитровых банок с молоком... Шесть - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало... Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на лотках...
    Вечером в больницу не пропустили... Море людей вокруг... Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули, чтобы мы не кричали, не плакали... Ночь... По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене... Мы по ней идем... Ругаемся и плачем... По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
    Плакали только те, чьи мужья пострадали.
    Не помню дороги... Будто очнулась, когда увидела его мать: "Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!" Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо... Ночью сплю, слышу что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: "Люся! Люсенька!" А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу... Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама...
       - Куда ты такая? - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
    Дороги не помню... Дорога опять выпала из памяти... В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
    - Шестая больница - на "Щукинской"...
    В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: "Иди". Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
    Она сразу меня спросила:
    - У вас есть дети?
    Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно. - Есть. - Отвечаю.
    - Сколько?
    Думаю: "Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит".
    - Мальчик и девочка.
    - Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
    "Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным".
       - Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса. Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!
    Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
    - Вася! - кричат ему.
    Поворачивается:
    - О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
    Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
    - А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.
    И он хочет меня обнять.
    - Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься. Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
    - Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
    Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
    - Не садись рядом. Возьми стульчик.
    - Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали...
    - Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
    Тогда так говорили. Думали.
    На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире... Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними... Там всех выселили, ни одного больного... Под ними и над ними никого... Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо... Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила... Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить. Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила... Мир сузился до одной точки... Укоротился... Он... Только он... Помню пожилую санитарку, которая меня учила: "Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки".
    Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить... Кто-то просил: "Привези яблочко". С шестью полулитровыми баночками... Всегда на шестерых! В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!! - Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
    - Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду. Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
    Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились... Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются...
    Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать дней человек умирает...
    В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все "горело". И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся "чистке". В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: "Батюшки, что с тобой?" А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие... Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить... Проглотить сырое яйцо... А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: "Девочки, - прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж". Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая... Он всегда мне говорил: "Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела". Сижу возле него в палате, открыл глаза:
    - Сейчас день или вечер?
    - Девять вечера.
    - Открывай окно! Начинается салют!
    Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
    - Вот это да!
    - Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы...
    Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.
    Подбежала и целую:
    - Мой единственный! Любовь моя!
    Разворчался:
    - Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
    Мне не разрешали его обнимать... Но я... Я поднимала и сажала его... Перестилала постель... Ставила градусник... Приносила и уносила судно... Всю ночь сторожила рядом...
    Хорошо, что не в палате, а в коридоре... У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник... Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
    - Вы беременная?
    - Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
    - Не обманывайте, - вздохнул он.
    Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
    Назавтра меня вызывают к заведующей:
    - Почему вы меня обманули? - спросила она.
    - Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
    - Что вы наделали!!
    - Но я с ним...
    Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь! Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы... Мама Володи Правика все время просила Бога: "Возьми лучше меня". Американский профессор, доктор Гейл... Это он делал операцию по пересадке костного мозга... Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех... Я уже могу об этом рассказывать... Раньше не могла... Я десять лет молчала... Десять лет.
    Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: "Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая". Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет. "Только бы он жил", - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах... Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа... Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности... Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла... А я тогда металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему... Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: "Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала... Только он... Он... А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок. Умер... Как молотком по темечку...
    Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить:
    "Даже удобно. Не надо носить расческу". Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко... Минутку и то жалко... (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: "Я тебя туда не пущу!" А отец говорит ему: "Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!" Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: "Меня угостили. Возьми себе". А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. "Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины". Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе... А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в памяти... Кто-то увещевает: "Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки". А я как умалишенная: "Я его люблю! Я его люблю!" Он спал, я шептала: "Я тебя люблю!" Шла по больничному двору: "Я тебя люблю!" Несла судно: "Я тебя люблю!" Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
    А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю... Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
    - Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
    - А как мы его назовем?
    - Ну, это ты уже сама придумаешь...
    - Почему я сама, если нас двое?
    - Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташка.
    - Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо. Я еще не знала, как я его любила! Он... Только он... Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем... Хотя была уже на шестом месяце... Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен... О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался... Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: "Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе". Я, как собачка, бегала за ними... Стояла часами под дверью. Просила-умоляла... И тогда они: "Черт с тобой! Ты - ненормальная". Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: "Беги!". На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала... Пока я с ним... Этого не делали... Но, когда уходила, его фотографировали... Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
    "Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки". Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали... Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое... Все любимое... Если бы я могла их туда не пустить! Если бы... Выйду из палаты в коридор... И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: "Он умирает". - Она мне отвечает: "А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора". Все мое... Все любимое. Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт... Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли... Столярку.
    Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв...
    Ночь сижу возле него на стульчике... В восемь утра: "Васенька, я пойду. Я немножко отдохну". Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: "Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!" А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: "Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу". В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: "Как он там?" - "Пятнадцать минут назад умер". Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: "Почему? За что?" Смотрела на небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти... Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: "Люся! Люсенька!" - "Только отошла. Сейчас прибежит", - успокоила медсестра. Вздохнул и затих... Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до гроба... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет... Этот пакет... В морге спросили:
    "Хотите, мы покажем вам, во что его оденем". Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
    На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху осталась...
    Съехались все... Его родители, мои родители... Купили в Москве черные платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди... Принадлежат государству. Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией... По рации передают: "Ждите наших приказаний! Ждите!" Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся... По рации: "На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите". Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: "Почему моего мужа надо прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?" Мама:
    "Тихо, тихо, дочечка". Гладит меня по голове... Полковник передает:
    "Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика". На кладбище нас окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили... Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал офицер. Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все крадком... Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами заплатили... За четырнадцать суток...
    Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток... За четырнадцать суток человек умирает...
    Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток... Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон".
    Мне было двадцать три года...
       * * *
    А среди гражданского населения, тогда была объявлена всеобщая воинская мобилизация. В основном призывали тех, кто уже имел семью и детей, тех, кому было далеко за тридцать. Рассчитывали на то, что им уже не надо производить следующее поколение. От них требовали просто отдать свой воинский долг, в связи с чрезвычайной ситуацией, сложившейся в стране. Разве кто-нибудь догадывался в то время, сколько молодых жизней унесёт этот, чёртов реактор? Сколько жертв придётся принести, в заклание науке? Сколько будет инвалидов, брошенных на произвол судьбы? Но всё это будет потом, а пока смех и веселье, в майские дни! Страна праздновала Первомай, что напоминало пир во время чумы! Коммунистическая партия была уверена в своей непогрешимости и могуществе! Знала, стоит бросить клич и тысячи героев бросятся на амбразуру реактора. Несчастна та страна, которой нужны герои. Так оно и получилось. Стоило только объявить о наборе добровольцев, как тут же откликнулись десятки людей, пожелавших принять участие в массовом самоубийстве. Но не патриотизм двигал этими безумцами, а желание выбраться из нищеты. Огромные деньги, по тем временам на них можно было купить машину, манили и притягивали. Вот и ехали добровольцы, на весёлый танец смерти, с надеждой обогатиться. Но их количество, что капля в море, людей не хватало. Вот тогда-то и прибегли к испытанному методу проявления патриотизма. Благо, опыт был накоплен богатый, стоит лишь вспомнить знаменитые комсомольские стройки. Когда под вооруженным конвоем, добровольцы проявляли массовый героизм, в кратчайшие сроки, в любую непогоду, строили каналы, возводили корпуса фабрик и заводов. Так возник Беломорканал, Кузнецкий металлургический комбинат, урановые шахты, золотые прииски.
       Сценарий не изменился и на этот раз. Я стал невольным участником этих событий. Помню, как рано утром, принесли боевую повестку, извещавшую о том, чем вызвана такая поспешность. Оказывается, меня призывали на срочную военную переподготовку. Прошло двенадцать лет, как я демобилизовался, к чему меня готовить? Старый я уже, негодный. Надеясь, что это простая формальность, я явился в военкомат и отдал документы в четвёртое отделение, ведавшее уволенными в запас.
       Таких как я, набралось человек семьдесят, нас тут же погрузили в автобус и отвезли в поликлинику, где был сделан забор крови на анализ. После чего прошли медицинскую комиссию и вернулись обратно. В военкомате, в это время, царила суета. Служащие бегали из одной двери в другую, что-то выясняя между собой и до нас им не было ни какого дела. Мы для них были уже призраками. Так как домой нас не отпускали, то мы мирно курили на улице, посмеиваясь над тем, как удачно складывается день. Не надо идти на работу, стоять у станка или тупо сидеть в душном помещении. Надеялись, что нас скоро отпустят и можно будет зайти в кафе и выпить пива. А если и увезут куда-нибудь в лес, в воинскую часть, то мы недельку, другую, с удовольствием поиграем в войну. Как же мы ошибались! Ближе к обеду, нас опять погрузили в автобус и отвезли на вокзал. Там нас ждал плацкартный вагон, где мы все и разместились. Все двери тут же были перекрыты и мы почувствовали себя не совсем уютно. Создавалось впечатление, что ты арестант, не хватало только кандалов. Через какое-то время поезд тронулся, и мы понемногу успокоились, наверное, оттого, что многие (у кого были с собой деньги) благоразумно успели запастись спиртным. До Свердловска ехали весело, смеялись, пели песни, только сопровождающий нас майор, не уставая, призывал нас к благоразумию. Стоя в проходе, массивный и огромный, он кричал, тряся тройным подбородком, что мы солдаты! Бойцы! И не имеем права пьянствовать! Его пунцовое лицо от негодования, было готово разорваться на части. Он нёс ответственность за нас, и обязан был доставить всех в надлежащем виде в конечный пункт. Но после стакана водки, который ему подали, успокоился и он. Ещё больше раскраснелся, и даже принял участие в застолье. В Свердловске стояли долго. За это время умудрились открыть дверь и послать гонцов за очередной партией лёгкого вина. Банкет продолжался! А на сердце щемило:
       - Как думаешь, надолго нас туда? - обратился я к одному из товарищей.
       - А хрен его знает! - ответил он.- Главное не сдохнуть там!
       К разговору подключились все, кто ехал в нашем купе.
       - Да ерунда! Ничего страшного! Вон, на Белоярке, был взрыв и ничего, живут!
       Взрыв на Белоярской атомной станции широко не оповещался, никто не знал, что там творилось.
       - Живут, но только как? Все инвалиды. А сколько умерло, и не считал никто.
       - А Семипалатинск? Нам не говорят, что было там.
       - Да там вообще кошмар творился.
       - Да бросьте вы пугать друг друга! Времена сейчас не те! Наверняка там техника, роботы разные работают, а нас, как водителей, забрали, что бы мусор вывозить.
       Забыл сказать, что все мы имели военную учётную запись, специалист колёсных машин. В основном все были шофера.
       - Как бы нас, как мусор, не вывезли оттуда.
       - Ну, о цинковых гробах пока не слышно было.
       Город Златоуст, встретил нас не дружелюбно. На этом пересыльном пункте, называемом военной частью, уже собралось несколько тысяч мобилизованных солдат. Кто-то прибыл сюда несколько недель назад, а кто-то, как и мы - сегодня. Нас быстро переодели в военную форму и оправили в столовую, которая располагалась на свежем воздухе, можно сказать на снегу, от переизбытка солдат, в помещении - места всем не хватало. Жирные щи, на морозе замерзали и есть эту баланду никто не стал. На душе было скверно. Эта холодная каша, сборище людей, вывезенных сюда насильно, придавали мыслям мрачный оттенок. И почему я должен ехать? Почему моей жизнью и судьбой так нагло кто-то распоряжается? Уже вечером, нас погрузили в эшелон. Двери опять были заперты и мы вновь стали узниками военной диктатуры.
       Стучали колёса, мелькали пейзажи и каждый думал о том, что ждёт впереди. На больших станциях эшелон долго не стоял, его быстро отправляли. И только из громкоговорителей, предназначенных для простых граждан, было слышно: "Туристический поезд, с востока на запад, отправляется"! Вот с такой циничной формулировкой мы и ехали. Для пассажиров, стоящих на перроне, мы были туристы. Они только недоумённо пожимали плечами, было странно видеть туристов в военной форме. Что за экскурсия такая? Может, по следам былых сражений? Но ближе к Украине, народ понимал, на какую живодёрню отправляют целый эшелон доброкачественного мяса. Женщины на перроне плакали, и рукой крестили вагоны, прощаясь с отъезжающими.
       Вот таким образом, мы добрались до Чернигова. Там всех пересадили в машины и отвезли до конечного пункта назначения, тридцати километровой зоны, где стоял военный городок.
       Полк, где мне предстояло провести долгих пять месяцев, был в составе Уральского военного округа и представлял из себя: несколько вагончиков, стоявших в отдалении и десяток больших, полевых палаток, окружённых колючей проволокой. Чуть подальше находился автопарк, где рядами выстроились АРСы. Машины, предназначенные для дезактивации заражённой территории. Были тут: и БМП и КАМАЗы и ЗИЛы, и много другой техники.
       Народ, радостно ликуя, выпрыгивал из грузовиков на землю. Как ни странно, она ничем не отличалась от нормальной почвы, ни каких признаков ядерного взрыва не было, может она и не была заражена? Дорога, порядком всем надоела и сотни будущих калек, дружно строились в колонну. Пока они ещё были без артритов, артрозов, палок, язв, сердечных заболеваний и главное, живые. Тут и там, раздавались возгласы:
       - Ну и где эта драная станция?
       - Нас прямо туда, или как?
       - Не терпится в могилу?
       - Да плевать!
       - А что это пустынно так? Городок есть, а солдат нет?
       Действительно, заметённые снегом палатки и одни офицеры. Они покрикивали, стараясь ввести военную дисциплину. Мужики-то были все взрослые, давно отслужившие, и уже отвыкшие от выполнения устава. Всем казалось, что к ним должно быть другое отношение. Люди прибыли на выполнение важного правительственного задания. Но нет! Командиры сразу решили показать кто тут главный! Заставили два часа строем маршировать по плацу. Мы матерились, но топали. В кирзовых сапогах, ноги быстро замёрзли, не исключаю, что кто-то и отморозил конечности. Возгласы недовольства сыпались со всех сторон:
       - Что, молодых нашли, чтоб издеваться?
       - Не на парад приехали, твою мать!
       Возмущение нарастало. В самом деле, неужели надо было везти нас столько вёрст, что бы заставить глупо маршировать? Но офицерские амбиции и заложенная в них тупость делали своё дело, мы долбили плац сапогами.
       - Да этим сукам всё равно! Выслуживаются перед начальством!
       - Что возмущаться? Мы для них бараны! Загнали как козлов на живодёрню! А сами щас пойдут самогоночку хлестать.
       Сергей Кудрявцев вспоминает об этом так:
       - Командир части после своего приветствия подошёл к нашей роте из кировских ребят и сказал: "А этих, салаг, откуда нагнали?". Мы ответили, что с Кировской области. Тогда он крепко выругался и сказал: "Ведь есть указ направлять на ликвидацию аварии мужчин за 40 лет и у кого есть дети". В дальнейшем, как мне сообщили, был написан рапорт на имя главнокомандующего, о нарушении указа набора на специальные военные сборы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, военкоматами Кировской области.
      
       Удовлетворившись тем, что дали понять, кто мы для них такие, офицеры завели всех в клуб, сооружение из оцинкованного железа. В таких сейчас располагаются, наспех сделанные, супермаркеты. Холод стоял такой же как на улице, но своим дыханием мы нагрели помещение. Нам представили генерала, который делал замер радиации, на разрушенной станции. Он выступал с багровым, красным лицом, как после южного загара, и призывал нас ничего не бояться. Дескать, ерунда! Ничего страшного! Только панику тут развели! И капиталисты возмущаются напрасно, ну сдохло несколько коров, ну и что? Посыпались вопросы и реплики, и главным из них был:
       - А стоять-то будет?
       - Говорят, после станции амба! Пинцетом доставать придётся.
       Немного позднее, учёные сравнили половое поведение одних и тех же видов червей, обитающих в двух озёрах - одно внутри, другое вне 20-километровой зоны вокруг АЭС. Изучались черви, проживающие в донных осадках этих озёр. И выяснилось, что черви гермафродиты перешли к половому способу размножения. Подумать только, черви занялись сексом! Снощаются и всё тут! Раньше не сношались, а теперь все поголовно, как с ума сошли. Занимаются любовью и плюют на мнение учёных! А чем ещё в озере заниматься? Некоторые "черви", с давних пор любят баню с сексом, девочек туда приглашают. Дело в том, что такой тип воспроизведения способствует отбору более устойчивых к радиации потомков. "Эти черви, в своём развитии проходят сначала стадию самца, а потом - самки", - говорит кандидат биологических наук Никита Кучерук. В озере Карачай, где произошла авария с выбросом огромных количеств радиоактивных веществ, водятся двуполые карпы и однополые серебряные караси (самки). Такого карпа на сковородку не положишь (сильно светит). А у карасей часто нет хвоста и глаз, а чешуя растёт не к хвосту, а к голове. Воздействиями радиации на живые организмы занимался ещё Тимофеев-Ресовский. Учёными выдвинута теория, что превращение примитивных гоминид в homo sapiens произошло под воздействием радиации. Неужели перволюди были гермафродитами и именно радиация, как меч, разделила их на пары. И кто знает, не тогда ли родился миф о вечном поиске своей второй половины?
       Генерал гордо вскинул голову, его ответ был ясный и простой, как он сам. Простым жестом, согнув руку в локте, показал:
       - У меня стоит и у вас будет! А я получил такую дозу, до которой вас не допустят. Есть норма, её получите и по домам! Всё ясно?
       - А доказать можете? - крикнул кто-то из зала. - Сомнения берут!
       - Может тебе ещё, и показать? - не растерялся генерал. - Подойдёшь позднее, продемонстрирую. Юмор ценю, но сейчас не до шуток. Помните, что бы продлить себе жизнь, не суйтесь, куда вас не просят. Слушайте командиров.
       Из зала кто-то крикнул:
       - Да у них, по-моему, аж через чур, стоит! Зачем нам строевая подготовка тут?
       - Напомнить вам, что вы солдаты! - оборвал его на полуслове генерал.
       Беседа продолжалась минут пятнадцать. Нас предупредили, что пьянство здесь запрещено. Если кто-то будет замечен в употреблении алкоголя, то его тут же отправят домой. Лишат всех льгот, предназначенных для ликвидаторов аварии, а на предприятие, где ты работал, напишут письмо, в котором говорится: "При выполнении важного правительственного задания, проявил трусость и малодушие", со всеми вытекающими отсюда последствиями. А вот героям, наоборот, дадут квартиру или установят телефон. Теперь это звучит дико, но в то время, домашний телефон считался роскошью. Чтоб установить его, в очереди стояли годами. А про квартиры и говорить нечего, лет двадцать ждать приходилось, а то и больше.
       Затем нас распределили по ротам и взводам. Я попал в первый химический взвод, что это значило, не понимал. Казалось, что больше всех повезло тем, кто попал в хозяйственную роту. Возить продукты из чистой зоны, это та же самая работа, как и дома, никакого риска. Не надо ходить на станцию и получать порцию атомного бутерброда. Но как выяснилось позже, я ошибался. Через станцию прогоняли всех подряд, не могли допустить, что бы кто-то остался обделённым, и не получил облучения. Так что всех, кто сюда прибыл, не минула чаша с радиацией.
       Закончив с распределением личного состава, командиры подразделений развели всех по местам, то есть по палаткам. Каждая из них, была рассчитана на тридцать человек. Двухъярусные, железные кровати, стоящие по обе стороны прохода и две печки буржуйки составляли весь интерьер, полевой казармы. Правда в углу стоял ещё и стол, за которым мы проводили свободное время. Но об этом позже. Молодых лейтенантов, это те, у кого в институте была военная кафедра, поселили отдельно, в вагончиках. Условия у них были лучше, они считались офицерами. И вот тут уже начинал проявляться сам человек. Некоторые из них почувствовали всю сладость власти, своё превосходство над другими. Теперь в их жилах текла голубая кровь, они пытались поучать, наставлять, командовать. Но их просто посылали в одно известное место, что било по их самолюбию. Как же! Не признают авторитет, не считаются со званием! Сейчас не помню его фамилию, но был и у нас такой политработник. Зайдёт, бывало, в палатку и давай нудить о долге, о чести, призывать к патриотизму. И сидит до тех пор, пока его дружно не покроют матом, и не пошлют куда подальше. Особенно в этом вопросе отличался я. У меня всё-таки было высшее гуманитарное образование, и быстро сформулировать свою мысль мне было проще, чем простому работяге. Может быть поэтому, но солдаты относились ко мне с уважением.
       В солдатскую палатку, в обязательном порядке, назначался истопник. Он, естественно, освобождался от работ, и в его обязанности входило только смотреть за чистотой и порядком. Пить чай, топить печку - благодать! Каждый из нас мечтал попасть на эту должность, но нужен был только один человек. Остальным солдатам пришлось выполнять свой воинский долг, дезактивировать деревни, дороги, а затем уже и станцию. Так начиналось моё героическое прошлое.
       Удручало одно, находясь в тридцати километровой зоне, дозиметр трещал не умолкая. И на кровати, и под кроватью - фон был везде. Но официально записывали только тот уровень, который находился в метре от земли. Изначально, стелящийся выброс, вокруг станции, составлял тридцать тысяч рентген. Мы находились среди долгоживущих радионуклидов (плутония - 239, америция, кюрия, йода - 129 и др.). Сохло во рту и болела голова. Если при взрыве в Хиросиме или Нагасаки, человек получал только прямое облучение, то мы ежедневно и ежечасно, дышали заражённой пылью, поражая все внутренние органы непосредственно. Вскоре у всех остановились часы, не выдержав воздействия радиации. И только человек продолжал жить и зачем-то находиться в заражённой зоне. Зачем? Уж не для того ли, чтоб учёные имели под рукой испытуемый материал? Чтобы узнать подробнее о воздействии радиации на живой организм? Анализ крови проводился каждую неделю. Мелкодисперсность радиоактивных продуктов затрудняла дезактивацию местности. В условиях пылеобразования повышала опасность аэрогенного поступления в организм биологически активных альфа-бета-излучающих радионуклидов. Были также обнаружены "горячие" радиоактивные частицы, мрачное порождение Чернобыля, содержащие большое число высокоактивных осколков ядерного топлива. Попадание таких частиц в организм через органы дыхания приводят к тяжёлым последствиям. Похожие на обычную сажу, они появились в результате спекания частиц ядерного топлива с графитом. Легко переносимые воздухом они покрыли землю на сотни километров вокруг. И негде укрыться, спрятаться нельзя. Начиненные ураном, они имеют свойства вызывать тяжёлые заболевания. Но это нас коснулось позднее, когда мы оказались выброшенными из общества.
       Что государство обещало этим людям? Чем расплатилось по долгам? А ни чем! Участь была одна, бесславное прошлое и горестное настоящее. Кто-то умер быстро, а кто-то так и остался инвалидом на отпущенный Богом срок.
       А вот со стороны правительственной комиссии тогда всё выглядело иначе. Не было международных правил и вообще никаких о допустимой дозе облучения. Их нет и до сегодняшнего дня. Минздрав сам вырабатывает такие правила. На тот момент они заключались в том, что если человеку грозит опасность получить дозовую нагрузку 25 бэр, то тогда местная власть ИМЕЕТ ПРАВО (имеет право, а не обязана) осуществить эвакуационные мероприятия. А если вероятность облучения достигает 75 бэр, то местные власти обязаны принять меры. Почему-то не закон, не правительство, а местные власти. С какой лёгкостью руководство страны перекладывает ответственность на нижестоящий уровень власти. Но 75 бэр, это уже смертельная доза! Я так понимаю, Минздрав собирался эвакуировать покойников. И в тот момент медики оказались в затруднительном положении, по их правилам они не имели достаточных оснований для эвакуации населения. Вот, что говорит по этому поводу академик Легасов В.А.
       "Мы, как специалисты говорили, что завтра будет 25 и больше, а в ответ слышали:
       - Ну, вот завтра будет, а сейчас-то ведь нету, а вдруг завтра не будет? Вдруг завтра реактору что-то сделают, и всё будет прекращено? Тогда как мы будем себя чувствовать, мы закон нарушаем!
       И под решением комиссий об эвакуации населения, они своей подписи не поставили. И только на следующий день, когда эвакуация началась они были вынуждены согласиться с нашими выводами. Но как эвакуировать? Громкоговорящей связи на местной радиосети не было. Генерал Бердов дал команду милиционерам обойти каждую квартиру и заявить, что до завтрашнего дня ни одному человеку не выходить на улицу, сидеть в домах. И, тем не менее, 27 утром, были: и женщины гуляющие с детьми, и прохожие, и люди идущие в магазин, город жил своей жизнью. Сказывалась наша организационная неопытность. Причём, я понимал, что город эвакуируется навсегда. Но психологически, я не мог объявить это людям. Я рассуждал, если сейчас это людям объявить, то эвакуация затянется, люди начнут долго собираться, а такого времени нет. И мы решили объявить, что срок эвакуации пока мы точно назвать не можем. "Возможно на несколько дней, возможно и на больший срок". Так объявлялось, и люди не могли понять, на сколько дней они исчезают из своего города. Поэтому они все, налегке собирались и уезжали. Была допущена ещё одна ошибка. Часть жителей обратилась с просьбой эвакуироваться на собственных автомобилях, а в городе было порядка трёх тысяч автомобилей. Разрешили! Трудно представить масштаб, сколько загрязнённого железа попало в Киев и другие города. Но с другой стороны и люди были загрязнены и их вещи.
       Но поразило другое! Была демонтирована партийная организация! Впервые в СССР коммунисты потеряли правление! Руководящая роль партии исчезла! Даже во время войны, отступление из города планировалось, кто-то оставался в подполье, кто-то уходил в партизаны, а здесь - ничего! Одно сплошное бегство! Позднее это всё восстановили, но тогда это было так!"
       И это всё из воспоминаний академика Легасова. Я считаю его тоже солдатом, он выполнял свой долг непосредственно на станции. И не бежал, как другие руководители, от смертельной опасности. И его воспоминания, как нельзя лучше, подходят к названию моей книги "Чернобыль глазами солдата" Я буду и дальше приводить выдержки из его воспоминаний. И не осудите меня за это, потому что моё присутствие было только на одном определённом участке, и всего я видеть не мог.
      
       Служба
      
       Распорядок дня был обычный, армейский, не было только физзарядки. Поднимались в шесть утра, умывались и ждали завтрак. Потом шли в автопарк, учиться работать на АРСе. Это что-то наподобие пожарной машины, на базе ЗИЛ-131, только шлангов больше. Вот мы их и разворачивали, скручивали и без конца, чистили и драили. Потом начальство уходило, а мы забирались в машины, писали письма, вспоминали дом, родных, близких. Однажды, получив письмо из дома, где у меня осталась жена и дочь, я каким-то внутренним чувством, вдруг, явственно ощутил - жена мне изменила. Было ли то воздействием радиации, когда проявляются сенсорные способности, не знаю, но это оказалось правдой. Об этом я узнал, вернувшись, домой. Позже, это и послужило причиной развода. Были ли такие случаи ещё - науке не известно. Но мне тогда, такое известие отравило жизнь, переживал и хмурился долго. Отравил Чернобыль и другие жизни.
       Демобилизовавшись, не все солдаты смогли наладить свои семейные отношения. У кого-то, молодая женщина хотела иметь ещё детей, а рожать уродов, не желала. Кто-то, как и я, сидел на измене. А кто-то, насмотревшись документальных фильмов, как умирают от облучения, испугался предстоящей участи, быть женой калеки, разводился сразу. Приведу пример:
       Олег Воробей был тогда идейным партийцем. На ликвидации провёл три месяца. Волонтёр. Перед тем - полгода в Афгане. Вернувшись домой, Чернобыльцем почувствовал себя сразу. Одежду выбросил в мусоропровод, а вот пилотку отдал сыну, очень уж просил. Два года спустя сыну поставили диагноз - опухоль мозга. Из-за этого ушла жена. ("Сука" - это уже сквозь стиснутые зубы.) Горько усмехается.
       - Теперь мы уже другой народ!
       Инвалид второй группы в 22 года, он теперь не верит никому. Покойники-друзья и мизерная помощь государства. Вот всё, что у него сегодня есть.
       - МОГ я туда НЕ ЕХАТЬ, но и НЕ ПОЕХАТЬ туда я НЕ МОГ! - как заклинанье повторяет он. На что можно ответить словами: - "Несчастна та страна, которой нужны герои"! Я повторяюсь, но нас всех тогда воспитывали в духе патриотизма и самопожертвования. К героизму принуждает только глупость и неграмотное руководство.
       Николай Батин говорит, что когда лежал в шестой клинической больнице, города Москвы, то там находились и первые ликвидаторы. Их облучение было настолько сильным, что фонило уже само тело, то есть скелет. От них уже облучались и медсёстры. Тогда было принято срочное решение заменить сестёр, солдатами срочной службы. Такому солдату-добровольцу, после трёх дней ухода за больным, предлагалась полная демобилизация. И это была та правда, которая широко не афишировалась. Могу привести и другой пример. Ноги у меня начали отказывать после трёх месяцев пребывания в зоне. Когда же, по возвращению домой, я обратился в поликлинику, то врач рентгенолог, узнав мою дозу облучения, ответил с улыбкой:
       - А к нам-то, что пришли? Наша аппаратура вас не возьмёт.
       Я и теперь передвигаюсь только при помощи палки. Радиация разрушает костную основу организма. Зубов нет, есть язва, боли в голове и сердечные заболевания.
       Помню, как-то ночью, я вышел из палатки по малой нужде. Туалет находился в метрах пятидесяти и мы, чтобы не бегать, справляли нужду рядом. Взглянув на небо, а оно было звёздным и чистым, я вдруг почувствовал время, и себя в его пространстве. Почувствовал дыхание космоса и ощутил его живое существо. Оно проникло в меня, захотелось как-то совершенствоваться. Ушли какие-то земные желания. И только одна страсть захватила меня целиком. Хотелось как можно скорее проникнуть в тот, другой мир, непознанный и загадочный. Я услышал неизвестные голоса, загадочные, тончайшие звуки в истоке мироздания и мысли, мысли, мысли! Они бежали, опережая друг друга к искусному резцу мастера, что создал меня во вселенной. Что смерть не страшна, надо просто относиться к ней с другим пониманием. Что человек создан для рабства, оттого он и любит твёрдое руководство и только единицы не хотят вписываться в общий замкнутый круг рабства. К этим единицам относился и я. И потому так не хотелось слепо подчиняться и лезть на этот проклятый реактор. Что это было? Временное прозрение, слияние с космосом или что-то другое? Не знаю. Но спустя некоторое время, я случайно нашёл крестик. Обыкновенный нательный крестик, сделанный из серебра. Сначала я хотел его выбросить, но подумав, зачем-то положил его в карман. Тогда мы все были атеистами, смеялись над богом и чёртом. А тут я вдруг подумал, может всевышний через этот крестик шлёт мне спасение? Ещё многие годы эта находка была со мной как талисман, возможно, он и хранил меня. Я жив до сих пор, а многих уж нет. Странное совпадение, случайная находка заставила меня пересмотреть и своё отношение к религии. На глаза всё чаще стали попадаться статьи с религиозной тематикой. Я стал более подробно изучать основы православия, ислама, буддизма. Я становился верующим человеком. Я и сейчас хочу стать христианином, но пока ещё не могу достичь истинного понимания веры.
       На территории части, в чудом сохранившемся сельском домике, находился солдатский магазин. Это была отрада для всех. Так как нам ежемесячно выдавали по сто семь рублей, то в нём, на эти деньги, можно было купить какие-то продукты или одежду. Первым делом все брали сгущенное молоко, в металлических банках. На гражданке, такой деликатес являлся дефицитом и в разные области российской федерации шли посылки со сгущенным молоком. То, что оно было облучено, об этом мы не думали и не придавали большого значения. Но главное достоинство магазина было в том, что в нём продавался одеколон. Я даже цену его помню, пятнадцать рублей за флакон, довольно дорогой! Если учесть, что килограмм докторской колбасы стоил два рубля двадцать копеек.
       И вот этот-то одеколон и был самым ходовым товаром. Возьмёшь флакончик, другой, и жизнь в палатке, идёт веселей. Она уже не кажется такой мрачной и безнадёжной. Пили его все! Территория части, как гранатами, была сплошь усеяна бутылочками с надписью "Фараон", "Гусар", "Тройной". А ещё в магазине продавалась салака, пряного посола - отличная закуска. Булка чёрного хлеба и баночка рыбы съедались мгновенно. К сожалению, пили его редко, только в те дни, когда выдавали суточные. Но пили не потому, что у нас такой менталитет. Мол, русскому человеку лишь бы напиться. Нет, пили от бессмысленного просиживания в тридцатикилометровой зоне. Мы облучаемся, а для чего? Если уж привезли и нужно что-то делать, так давайте работать! Зачем же время терять?
       Но теряли его не все! Где-то рядом, была жилая деревенька. Через месяц или два, один из солдат, из нашей палатки, Николай Суворов, не выдержав безделья, сходил туда в самоволку и от всей души, нажрался самогону, да так, что на ногах стоять не мог! Как кот Баюн, лежит в палатке, песенки мурлычет. Хорошо ему и нам весело! Хоть какое-то развлечение. Кто-то даже пытался заказать ему концерт по заявкам. Не получилось, у него был свой репертуар. Ну, тут сразу шумиха началась, прибежали командиры, а что делать с ним не знают. Вытрезвителя нет, куда его? Решили, до утра оставить ночевать в палатке. На следующий день его демобилизовали. Не знаю, отправляли ему вслед письмо или нет, где говорилось про его трусость и малодушие, но он один из первых получил инвалидность, квартиру, телефон, путёвку в санаторий. А другие до сих пор, ничего не имеют. Но это зависит от внутренней культуры человека. Как правило, те, кто ничего не делал, больше других кричат о своём героизме. Я знаю массу примеров, когда кто-то был там сравнительно не долго, а потом получал все привилегии и сокрушался, какую большую дозу облучения он получил. Не буду называть фамилии, но например, с концертами приезжали в Чернобыль сроком на два дня, и после этого требовали себе инвалидность. Один мой знакомый музыкант, находился там, в составе оркестра, три дня и теперь получает пособие, как за работу на станции.
       Настала пора, и мы стали ездить на дезактивацию деревень. Там-то мы и стали разживаться самогоном. В те времена его гнали повсеместно, по всей стране шла борьба с пьянством. Генеральный секретарь М.Горбачёв решил взяться за воспитание народа и отучить его от водки, как сейчас В.Путин от курения. Они ведь все отцы народа и знают, что ему можно и что нельзя. Но народ боролся с правительственным постановлением своими методами, пили одеколон, тормозную жидкость, и перегоняли всё, что под руку попадёт. Когда эвакуировали местных жителей, то предприимчивые хозяева не забыли позаботиться о своём будущем. Надеялись вскоре вернуться. А за счастливое возвращение, не грех и выпить. Поэтому самогон закапывали в землю или прятали в поленнице дров. Но для советского солдата нет тайн, которых бы он не раскрыл! Выглядело всё просто. Брали металлический щуп и тщательным образом обследовали всю территорию двора. Там где он натыкался на стекло, оттуда немедленно извлекалась трёхлитровая банка с мутной жидкостью. По возвращению в часть, в палатке царил праздник. Сосед по койке, становился братом или ближайшим родственником. Каждый знал друг о друге почти всё. Рассказывали и семейные истории и производственные. Кто кем работал, сколько зарабатывал. Забегу немного вперёд и скажу, что в этом вопросе была колоссальная несправедливость. За работу на станции нам платили в пятикратном размере. И вот те, у кого на производстве тарифная ставка была выше, соответственно он и получал больше. Представьте себе разницу, мои сто двадцать рублей в месяц и триста - слесаря с завода. А если это умножить на пять? Слесарю выходило полторы тысячи рублей, а мне шестьсот. То есть, если я получал меньше, то и здоровье моё оценивалось в пять раз дешевле! А рисковать приходилось одинаково! Порой, душила такая обида на несправедливость, что хотелось плакать, но приходилось мириться, изменить систему было невозможно.
       Сами деревни выглядели жалко. 0x01 graphic
    Брошенные, забытые, они стояли как на эшафоте, ожидая, когда топор палача опустится на их головы. Где-то покосившийся забор, виновато глядел на пришельцев, где-то подгнившая крыша, обливаясь слезами, как гранатами, опоясала себя набором сосулек. Некоторые дома стояли с выбитыми дверями и стёклами. Своими тёмными глазницами, они пугали и настораживали. Их удручающее состояние передавалось и нам. Говорили, что это бесчинствовала милиция, призванная на охрану этих объектов от мародёров. Но сама оказалась в одном ряду с грабителями. А почему бы и нет? Вокруг никого, заходи и бери, что пожелаешь, претензий от жителей не будет, заявлений на имя прокурора не поступит. И это происходило не потому что в милиции работали одни негодяи - нет! Просто всем хотелось жить лучше. Советская система власти не давала возможности где-то заработать ещё. Существовал принцип уравниловки, одинаковая зарплата, одинаковая одежда, одинаковая пища. Это сейчас в магазинах можно купить что угодно, а тогда стояли в очередях: и за молоком, и за мясом, и за детским питанием. Смешно вспоминать, как ездили в Москву за колбасой. Но это было, когда поезда и электрички насквозь пропахли мясом. В одной из таких деревень, мы наткнулись на местных жителей. Странная была пара, все эти месяцы, они пряталась у себя в подполе. Стоя с пунцовыми лицами, встретили нас настороженно. Опасались, что возьмут их под белы рученьки и засунут в машину, "чёрный воронок". Им ещё памятны были Сталинские репрессии. Жить-то здесь запрещено! Органы власти то дело устраивали облавы, на не послушных стариков. Но нам было всё равно, мы ведь не милиция. Стали спрашивать, задавать вопросы и получать простые, ясные ответы:
       - Так мы же дома. Лучинку зажжём и хорошо. И могилки тут, кто за ними ухаживать будет?
       - А питаетесь вы чем? - согласитесь, какая нелепость! Неужели больше не о чем спросить?
       - Так огород нас кормит! - добродушно отвечал дедок. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, ещё точно не зная как себя вести.
       - Заражено ведь всё! - сочувственно протянул голос.
       - А нам уж всё равно! Старые мы, чтоб по чужим углам мотаться. Уж лучше дома умереть.
       - И милиция не гонит?
       - А что милиция? Сначала выселили нас. Я сначала, думал, опять война началась! Китайцы напали! Или американцы опять гадят! Собаки воют, скотина ревёт, солдаты из дома гонят, матерятся, пинаются, одним словом - эвакуация. Вывезли, засунули в какое-то общежитие, а оно нам надо? Вот мы и вернулись, спрятались и живём. Об этом знают там! - и он значительно ткнул пальцем вверх. - Теперь не трогают. И раз в неделю автолавку присылают. Боятся, с голоду умрём. Заботливые!
       Надо сказать, дозы, полученные жителями, эвакуированными из сильно загрязненных районов, достигали иногда нескольких сотен миллизиверт, при среднем значении, оцениваемом в 33 м3в для большинства жителей загрязнённой зоны и до нескольких сотен для некоторых из них.
       Критическим радионуклидом в первые недели после взрыва был радиоактивный йод (131 J) Но йодная профилактика с целью блокирования поступления 131J в щитовидную железу была проведена запоздало, бессистемно и не привела к положительным результатам. Впоследствии с облучением 131 J связан взрывной рост рака щитовидной железы, особенно среди детского контингента.
       Многие жители впервые недели после аварии употребляли в пищу продукты, загрязнённые йодом, что привело к большим дозам облучения. Для жителей города Припять, в официальных отчётах, эти дозы были существенно уменьшены в шесть раз. Вот и хозяйка этого дома, очевидно, не понимала, какому риску они себя подвергают. Молчавшая до сих пор, она скромно извинилась.
       - Ой, солдатики, вот если б не война, то я бы угостила вас. Может бульбы вам сварить?
       Но мы отказались. Что-то не хотелось есть, аппетит пропадал от сознания, что пища заражена, спросили лишь воды. Она вынесла из дома ковш и подошла к колодцу.
       - Сами наберёте?
       Достав ведро с водой, и наполнив ковш, мы удивились. Вода была желтоватого цвета. Неужели радиация имеет цвет? Никто из нас точно не знал, но и пить никто не рискнул. От кого-то мы слышали, что водка имеет свойство выводить из организма радионуклиды, и мы спросили самогон. Не ради пьянства, здоровья для! Командир роты сразу зашумел! Ему было невдомёк, что нам для проявления героизма, требовался стимул. Ну, кто ж на трезвую голову будет проявлять инициативу? Что-то дезактивировать или активировать? Да и бессмысленно всё обливать водой, она хоть и с добавками, но жизнь старикам не спасёт.
       - Я вам, бля, налью сейчас! Под трибунал пойдёте!
       - А мы, бля, и не хотели! Мы, бля, не пьём! Мы, бля, как страна - все трезвыми помрём!
       В его сторону посыпались плевки. Но возражать никто не стал, потому что дед уже принёс бутылочку самогона и тихонько сунул одному из солдат. А мы продолжали расспрашивать, интересоваться, что и как?
       - А моетесь вы где? Ни одной бани в деревне не видно.
       - Ну, в мирное-то время, в райцентре мылись все, а щас, лохань воды нагреем, и хватает нам. А пить чего не стали? Боитесь отравиться?
       - Так жёлтая она!
       - Да, - задумался старик, - пожелтела что-то! Наверное, от липы цвет такой! Но раньше я не замечал.
       - Да не от липы! - перебила его жена. - У нас тут в огороде кусочки разноцветные валялись, дождь прошёл их смыло. Вот, может, от них?
       (Радиоактивные осколки от взрыва разлетались на несколько километров)
       Мы поставили над колодцем новый навес, что бы пыль туда не заметало, и уехали, оставляя стариков мирно доживать свой век, который они сами себе укорачивали.
       На обед опять была перловка. Как нам потом объяснили, она мало подвержена заражению, поэтому есть её, приходилось часто. Зато яблок было - вдосталь. На столе обязательно стояло несколько тазов, доверху наполненных свежими фруктами. Надо было только их почистить и вырезать сердцевину.
       Так тянулись дни и недели. На станцию нас пока не пускали, там работали другие полки. На дезактивации деревень, дозу облучения нам писали маленькую и большую часть времени, мы просто бездельничали. Откровенно слонялись по полку, по автопарку, сидели в палатках. Однажды, на территорию части забрела лосиха, с большим, большим животом. Возможно, ждала пополнение в своей семье и не знала, что это ей запрещено. Её застрелили прямо возле колючей проволоки. Её труп ещё долго служил нам напоминанием, что плодиться облучённым - не рекомендуется. Иногда нас просто угоняли в лес. Но такое случалось только в крайнем случае.
       Дело в том, что полк находился вблизи станции, километров двадцать от неё, и к нам часто прилетало высокое начальство. Что бы узнать, непосредственно, из первых рук, подробности ликвидации. Соблюдаются ли инструкции по безопасности, как обстоят дела с героизмом, правильно ли ведётся политическая работа, понимают ли солдаты всю ответственность, возложенную на них? В горячую зону, а именно к реактору, чиновникам приближаться не хотелось, а доклад готовить надо, вот и повадились к нам как мухи на ... Как только в небе появлялся вертолёт, знали - нас осчастливили своим посещением высокопоставленные лица государства, кто-нибудь из генштаба или член политбюро. А они, как известно, не любят бездельников. Поэтому создавалась видимость, что весь личный состав находится на ликвидации последствий аварии. В срочном порядке всех загоняли в лес. Мы, конечно, смеялись над этим, хотя и понимали - лес-то заражён! В зоне максимального облучения, где расчётная, накопленная доза радиации достигала 10-12 крад, деревья гибли. Чем больше мы гуляем по лесному массиву, тем хуже нашему здоровью. Предлагали друг другу наломать веничков и попариться. После такой баньки, жить останется не долго, мучиться не придётся.
       Вот, с одним из таких вертолётчиков я и беседую. Председатель Кировского регионального союза Чернобыль, Владимир Журавлёв. Оказывается, в Чернобыле, мы были с ним в одно время, и он был одним из тех, кто летал над нашими головами и не давал покоя солдатскому сну.
       - Ну, давай! Рассказывай, как ты туда попал? - начинаю спрашивать я.
       - Как все! Дали команду и поехал.
       - Что, вот так вот сел на лошадь и поехал? Подробности давай. Откуда, как и почему?
       Владимир человек весёлый, смеётся.
       - С Цхинвали мы! Наш полк базировался там.
       - А ты был командиром этого полка? - я тоже смеюсь, нам почему-то весело вспоминать то время. Теперь, со стороны, это выглядит немного романтично. Реактор, взрыв и мы!
       - Нет, в звании старшего лейтенанта, я был бортовым техником.
       - Учился где?
       - Когда-то, заканчивал наше Кировское КВАТУ.
       - Значит, Вятский с головы до пят?
       - Можно и так сказать.
       - Вот куда ни сунься, везде вы есть! У вас что, порода такая - быть в каждой бочке затычкой? - добавляю я.
       Сам я родом из Сибири, но в связи с профессионально деятельностью, мне приходилось бывать во многих городах. И где бы, ни бывал, там обязательно найдётся выходец из Вятки.
       - Продолжай, продолжай! Значит, ты сидел в Цхинвали, ел виноград, запивал его вином, а дальше что?
       Почти всё так и было. Мы прилетели из командировки, меня попросили зайти в строевой отдел, там вручили орден...
       - Орден? - перебиваю я его. - Это как? В счёт будущих заслуг?
       - Нет, мы когда вернулись из Афгана, то всем был предоставлен отпуск. И вот 28 января, вернувшись из отпуска, я получил награду.
       - Понятно, и обмывал её! Но почему вас, Афганцев, направили в Чернобыль?
       - Я по телевизору увидел взрыв и уже тогда понял, нас туда пошлют. Потому что, МИ-26 базировались только в двух полках Телавский полк, с которым был в Афганистане и в Беларусии стоял один. И в любом случае, Чернобыль нам не миновать. Этот вертолёт только входил в серию, и близко были только мы.
       - Не повезло тебе.
       Вот так люди и попадали, из огня, да в полымя. Год войны в Афганистане, это вам не на курорте быть! А тут ещё предстояло пройти и Чернобыль. Очевидно, так судьбой предназначено, одному несчастье расхлёбывать, другому мёд из бочки хлебать! А благодарности-то - ноль! Обвешали медалями как куклу и забыли! Но это происходит не только у нас. Мы ещё хоть как-то выживаем. В Америке ветераны войны вообще на помойках живут. Конечно, и у нас случается такое, если человек не смог себя найти. Но мы продолжаем разговор.
       - Так оно и оказалось, нашей базой стал полигон на Украине, не далеко от станции. Раньше он принадлежал Варшавскому договору, тут проводились совместные учения, и теперь он служил временным пристанищем для боевой техники. Потому что, после нескольких полётов над реактором, вертолёт отправлялся в могильник.
       Это я знал и без него, вся техника, которая использовалась при ликвидации аварии, утилизировалась и направлялась в могильник. Их было такое множество, что и сосчитать трудно. И в нашем полку было такое захоронение, но над ним даже крест не стоял. Покоилось там два БАТа, несколько ЗИЛов, и что-то ещё по мелочи. Как это всё помечалось на карте - не знаю. И сохранятся ли эти карты для будущего поколения - неизвестно. Распад плутония длится веками. Может, будущие археологи будут изучать нас именно по этим могильникам.
       - И куда вы летали?
       - Разнарядку давал командир эскадрильи. Обычно полёт был в Чернобыль, в Киев или в зону.
       - Понятно, это к нам! Ты видел, я тебе внизу рукой махал, здоровался с тобой?
       - Видел! Я тебе тоже махал.
       Оба смеёмся.
       - Значит, песочек в реактор ты не сыпал?
       - Нет, мы же были позже.
       Делаю паузу, хочу спросить о том, что меня самого интересовало. В один из дней, при выполнении задания, в жерло 4-го блока, упал вертолёт.
       0x01 graphic
       - А как вы относились к тому, что в реакторе покоятся ваши товарищи? Что говорили об этом? Как туда свалился вертолёт?
       - Что говорили? Что за троса зацепился, не заметил их пилот. Все ведь старались опуститься пониже, чтобы сработать точнее, а это тоже связано с риском. Сколько там техники вокруг реактора стояло! Командование требовало точного сброса. Ведь, сколько мимо попадали, кто повыше летал. Вот и они, соответственно, высоту подбирали, прицеливались, где-то просмотрели. Как обычно говорят? Сработал человеческий фактор. Понятно, что виноват командир экипажа.
       - Значит, был приказ?
       - Ну, да! Чтоб пониже, поточнее!
       - И на борту, наверное, чёрные ящики следили за выполнением приказа?
       - Сергей, я не могу тебе точно сказать. Сам знаешь, приказ знал только командир, или кто отдавал его. Сказали, чтоб была предельно малая высота и точность сброса и всё. И сам экипаж знал, если промахнёшься, придётся лететь второй раз. Поэтому и старались сделать качественно, с первого захода.
       - Всё равно, сам факт гибели вертолёта, должен как-то воздействовать на людей? Да и сам Чернобыль не радовал глаз. Вот у тебя лично, какие были ощущения?
       - Ну, это, конечно же, гнетущая тишина. Мрачные лица, особенно после полёта. В Афгане было так, когда ощущаешь, что смерть поселилась где-то рядом.
       - Значит, всё-таки, сознавали опасность?
       - Понимаешь, в отличии от гражданского населения, мы получали специальное образование, мы изучали оружие массового поражения и были как-то к этому готовы.
       - Конечно! - перебиваю я его. - У военных было больше приспособлений, что бы уберечься от радиации.
       - Какие там приспособления? Нам давали такие же лепестки!
       - Это вам сразу стали их давать! А мы сначала пользовались респираторами.
       - Какая разница! Если честно, я и пользовался им только один раз. Я в нём чуть не задохнулся.
       Разговор стал переходить на какие-то частности, мне было это не интересно. Любопытно было узнать, чем же всё-таки конкретно занимались вертолётчики?
       - Но ведь не всё время вы были воздушными такси? Что ещё вы выполняли?
       - Проверяли плотины в шестикилометровой зоне. Если где-то обнаружится, хотя бы ручеёк, отмечали на карте и вызывали сапёров. Там же специалисты, летающие с нами, делали замер радиации грунта. Нас тогда первый канал телевидения снимал, съемочная группа вышла на берег, а от винтов такая пыль поднялась, что они голову накрыли плащами и бегом обратно. Зато сняли берег Припяти. Картина была потрясающая. Год назад здесь отмечали праздник, и по всему берегу, насколько хватало глаз, остались стоять разбросанные палатки, висели котелки над кострищем, как будто люди на минуту отлучились. Вот-вот они вернутся, и праздник будет продолжаться. Зазвучат песни и весёлый смех.
       Мой собеседник слегка задумался, вспомнил что-то ещё.
       - С учёными летали, нам дали два прибора. Один наш, здоровый такой, другой маленький - американский. Их мы закрепили в люк в полу, и летали с ним восьмёркой над реактором, на разных высотах, начиная от пятидесяти, делали замер альфа и гамма излучений.
       - И сколько вам за это писали?
       - Да писали как всем, по среднему.
       - Неужели дозаторов не давали?
       Мой собеседник возмутился.
       - Ты как будто не бывал там! Давали! Когда я вернулся первый раз из зоны, посмотрел на прибор, он одно показывает, стукнул его ботинок - другое! Я химику говорю, зачем вы нам даёте такие приборы, если они всё врут? "Мне сказали, я вам выдал"! - вот его ответ. И всё, больше я этот прибор не признавал. Правда, ещё раз пришлось им воспользоваться. Это когда ночью пришлось летать над реактором. Учёным, почему-то требовалось делать замер именно ночью. Вот и барражировал восьмёркой, два часа над реактором. Он уже закрытый был, но вот синее свечение шло из него. Ребята рассказывали, что впервые дни, вот этот синий купол поднимался до двух тысяч метров, и видно его было за пятьдесят километров.
       Задаю ещё один вопрос.
       - В январе, феврале, фон на третьем блоке составлял что-то около трёх или четырёх тысяч рентген? И ты знаешь, я что-то птиц не припомню. Не было их там! И вы, значит, решили их заменить? Покружиться над реактором?
       - Тогда я, наверное, хватанул излишек. Мы даже печку боялись включать, чтоб не засасывало воздух. Если ты помнишь, тогда как раз морозы ударили, и мы как полярники на зимовке, в этом вертолёте. У нашего штурмана теперь рак обнаружили. Его, правда, сразу списали, после Чернобыля.
       - Ладно, не будем о грустном. Ты мне лучше скажи, что вы пили? Водку, одеколон или самогон?
       Смеётся.
       - Одеколон, конечно, мы не пили. Вокруг гарнизона, спиртное вообще запрещено было продавать. И вот кто услышит клич, что куда-то, что-то завезли, берут в плен местного прапорщика, а у того запорожец был, и едут или за пивом, или за коньяком. А кто-то и в Чернигов сгоняет. Наберёт парашютную сумку разного ассортимента и все довольны. Особо-то пить некогда, перед вылетом к доктору надо. Всё строго было. Если даже утром, на построение опоздаешь, шёл доклад в Москву и тебя откомандировывали обратно в часть. Писали какое-то письмо...
       - Знаю! При выполнении важного, правительственного задания,..
       - Да, что-то в этом духе! Но вот химики, те употребляли. Я помню одного такого, рожа красная, глаза опухшие. Им ведь спирт выдавали! Если в кабине вертолёта радиационный фон больше 0,15, то они должны проводить трёхкратную обработку салона спиртом. Солдат наливал в котелок спирт, брал кисточку и работал. На это должна была выделяться трёхлитровая банка, но фактически выходило пол-литра. Остальное выпивали химик и компания, плюс ко всему, у нас каждый солдат знает, экономика должна быть экономной! Поэтому, у него всегда оставался в котелке излишек.
       - А расскажи какой-нибудь курьёз?
       Почему я его об этом попросил, потому что там случалось такое, что и нарочно не придумаешь. В экстремальных условиях, обыкновенная история выглядит иначе. Так, например, в годы второй мировой войны, во время наступления, одна из санитарок зацепилась телогрейкой за колючую проволоку и повисла. Беспомощно болтает руками и ногами, кричит! Так пробегающие мимо солдаты, вместо того чтобы помочь ей, просто закатывались от смеха. От нервного перенапряжения срабатывала реакция на расслабление, вот и давились смехом. Но это я отвлёкся. Володя продолжал:
       - Забрали мы как-то, в Киеве одного проверяющего генерала и начальника штаба медицинских войск. Прилетели в Рудаково, в воинскую часть, и вдруг на тебе, выползает откуда-то пьяный солдат, то вправо его несёт, то влево, то на четвереньки встанет и смотрит как собака. Генерал аж опешил от такой наглости. Выручил дневальный, затащил его в палатку, и убрал с дороги генерала. А тот возмущается: - "Откуда тут солдаты как собаки выползают? И все сплошь пьяные"?
       - А ещё что-нибудь в памяти осталось?
       - Разве, что Славутич. Эти пятнадцать кораблей пришвартованных по наименованию республик, в них жили строители этого города. Был тогда с нами зам министра МВД, на мой взгляд, очень порядочный человек. Вот он нам и рассказывал, что в первые дни творилось. После эвакуации населения такое мародёрство началось, что пришлось топить, любителей чужого.
       - Как топить?
       - Ставили на берегу пулемёты и открывали огонь по лодкам. С БТРов стреляли. Допустим, идёт ночью лодка по Припяти, без сигналов, без всего, вот и применяли оружие. Оно ведь как, кому война, а кому и мать родна!
       - Да, тогда и из могильников, запчасти для "Жигулей" воровали, - добавляю я. - Приезжали с резаком к могильнику, и что бы получить меньшее облучение, просто срезали нужные запчасти. А потом в Киеве продавали. Уже тогда коммерсанты учились обманывать народ.
       - Мне такую мразь не жалко! Одобряю, что стреляли. Они же на чужом горе наживались!
       Трудно с этим не согласиться. Но такова уж человеческая натура!
       - Я, помню, в Припяти, вот где чёртово колесо стоит, были целые холмы навалены из мотоциклов, мопедов, велосипедов. Смотришь сверху, куча разноцветных машин, рядом пирамида мототехники и тишина! А был ещё случай, одного деда не могли поймать. Никак не хотел уезжать старик. Только заслышит шум винтов, так сразу бегом в лес, только пятки сверкают. Встанет на опушке и ждёт, когда мы улетим.
       Но я отвлёкся от своего повествования. Как-то, в один из таких визитов, нас отправили на прогулку в сосновый бор. Так сказать, подышать свежим воздухом, отдохнуть на природе некоторое время, и набравшись сил, бодрыми и весёлыми вернуться в часть. Гулять надо было, как минимум, часа два, а то и больше. Ну, мы и пошли. Забрели в какую-то чащобу и сели отдыхать. Кто-то захотел по малой нужде и немного отошёл в сторону. Оттуда вдруг послышался крик и не цензурная брань. Все среагировали мгновенно, мало ли что могло случиться, может, радиация мгновенно свалила бойца с ног и тот находится при смерти. Ведь написал один из нас в письме своей жене, "Письмо пишу в противогазе, на сапоге погибшего товарища". Шутка это была или он хотел продемонстрировать супруге опасность своего положения, не знаю. Знаю только, что письма вскрывались службами КГБ и прочитывались. Чтобы не было протечки информации об уровне радиации. На этот раз, все дружно повскакивали со своих мест и с любопытством приблизились к умирающему товарищу. Кто-то уже начал ломать ветки, что бы соорудить носилки для раненого. Но оказалось, что солдат просто провалился в какую-то яму. При более тщательном осмотре места происшествия, мы обнаружили, что под ним подломилась сгнившая доска. К нашему удивлению, в яме хранился самогонный аппарат. Сделан он был из двух алюминиевых кастрюль, наложенных одна на другую. Очевидно, в нижнюю часть заливалась брага, в верхнюю - вода. И при помощи не хитрых устройств, скопившаяся влага поступала наружу. Откуда он мог тут взяться? Кто его спрятал? Приглядевшись внимательней, увидели, что местность покрыта сгнившими досками, обвалившимися землянками, поросшими мхом, существовала даже какая-то давняя траншея, по периметру окружности. Что это было? Стоянка партизанского лагеря, в годы войны, или жители местных деревень прятались тут от немцев - неизвестно. Но в любом случае, находка была любопытной. Самогон пользовался спросом всегда! На фото видно, с каким любопытством мы рассматриваем находку.
      
       0x01 graphic
       Владимир Девятых, который так же проходил службу в этом полку, вспоминает.
       - Мы в этом лагере даже землянку восстановили! Находили ржавое оружие, некоторые искали какой-нибудь партизанский арсенал, с автоматами, с боевыми патронами. Зачем? Не знаю. Наверное, надеялись найти какие-то отголоски той эпохи или что-то, в этом роде. Нас ведь тоже называли партизанами.
       - Нашли? - спрашиваю я.
       - Нет! Зато какое место для отдыха получилось!
       Он был там позднее меня, но, тем не менее, нам было что вспомнить. Перебирая фотографии, остановились на одной. В полку стоял вот этот стенд, с загадочной и непонятной надписью "Место подвига"
      
       0x01 graphic
      
       Солдаты понимали всю значимость этого транспаранта и относились к нему серьёзно, с уважением. Подойдёт, бывало, какой-нибудь боец, и ненароком, расстегнув штаны, с широко раскрытыми глазами совершает подвиг! Вот так, на наших глазах и рождались герои. Главное, он точно знал, куда патриотизм девать, а то, что пахло от него, так это уж детали.
       Вспомнили мост через Припять, через который бегали на станцию. Почему бегали? Да потому что железная конструкция излучала определённую дозу радиоактивного заражения, и миновать его нужно было, как можно, быстрее. Это была ближайшая дорога на станцию, в объезд, такая процедура заняла бы несколько часов.
       - А мы в этой Припяти и рыбу ловили! - говорит Владимир. - Сушили на солнце и ели.
       - Мы тоже ели! - поддакиваю я. - Но тогда, правда, она почему-то плавала вдоль берега, кверху брюхом. Лежит такая здоровая рыбина и балдеет, от удовольствия, едва плавниками шевелит. Наркоманка, наверное! Нанюхалась стронция или плутония и в кайф вошла.
       - Я через этот мост сорок два раза бегал, - продолжает Владимир. - Двадцать шесть раз был на станции и один раз чуть не остался там навсегда. Забыли нас. Отцы-командиры домой торопились и не сосчитали всех. И мы пешком, по заражённой зоне, как проклятые топали в пыли.
       - А чем занимались в свободное время? - спрашиваю.
       - В карты играли.
       Действительно, вечерами, самые непоседливые и активные, собирались за столом. Рядом топилась буржуйка, мы чифирили, разговаривали и играли в покер, на деньги. Карт не было и поэтому, для этих целей использовали домино. Бывало, что за вечер, я выигрывал рублей двадцать, а то и тридцать. А на другой день, их же и проигрывал. Но мне везло, к концу службы у меня в кармане лежало четыреста рублей. Но мой выигрыш не сказывался на товарищах. В палатке было тридцать человек и если сумму разделить на весь период пребывания в зоне, пять месяцев, то их убыток был ничтожный.
       Но главной отдушиной для меня была художественная самодеятельность. Хотя, весь период героизма, можно назвать самодеятельностью. Где-то, через месяц, после того как нас привезли сюда, подходит ко мне начальник клуба и говорит:
       - Мы к двадцать третьему февраля готовим праздничное выступление, и не желаю ли я, как профессионал, принять участие в этом мероприятии?
       Я тут же согласился. Это ж какая благодать! Сидеть в тепле и заниматься ерундой! Но в тёплом месте уже собрались новоявленные лейтенанты. До этого, я никого из них не знал. Хорошие ребята, весёлые! Главное, у них присутствовал юмор и фантазия, и мы взялись за постановку. Сам я не участвовал, только руководил. Совместными усилиями, у нас получилась какая-то миниатюра, на тему войны. Вроде как бойцы на привале. Вася Чарушин, который теперь торгует на рынке мёдом, пел. Образование у него было музыкальное, и он неплохо справлялся с этим. На смотре художественной самодеятельности, среди полков, мы даже заняли какое-то место. Вместо того, чтобы заниматься работой на станции, мы два месяца бездельничали, и готовились к смотру художественной самодеятельности, кроме как дурь и глупость, такую акцию не назовёшь! Но вся прелесть ещё заключалась и в том, что мы с выступлениями стали ездить по сёлам. А это давало возможность купить самогон. Как-то, приехав в один населённый пункт, нам стало известно, что в магазине есть вино. Пока идёт концерт, я попросил водителя съездить и купить вина. Он отказался, сославшись на то, что кэгебист, а он обязательно присутствовал с нами, поднимет шум.
       Тогда я, взяв всю ответственность на себя, угнал ЗИЛ - 157, доехал до магазина и купил бутылок десять вина. Когда вернулся обратно, меня уже ждал капитан КГБ.
       - Куда ездил? - спросил он.
       - Странный вопрос. За вином, - наивно и простодушно ответил я.
       - Купил?
       - Конечно! - С моей стороны, что-то скрывать было бы глупо. Всё было так очевидно.
       - Ну и где оно?
       - В машине.
       То ли он не поверил моей наглости, то ли просто решил не вмешиваться, но вино у нас не изъяли. Но на всякий случай, мы решили выпить его до конфискации. И прямо во время концерта, по очереди, прилагались к стакану. Обратно ехали захмелевшие и весёлые. Остаток вина привезли в часть и там уничтожили его окончательно. Но душа меру знает. Лишнее пришлось отдать лозунгу "Место подвига". Блевали от всей души, казалось что сами внутренности сейчас вылезут наружу. К сожалению, на этом моя карьера в самодеятельности, закончилась. На следующий день меня выгнали за несоответствие занимаемой должности. Побоялись, что я и дальше буду разлагать и спаивать дружный коллектив. А на войне, как на войне - дисциплина, прежде всего! Но я нашёл себе другое занятие.
       В автопарке стоял не исправный ЗИЛ-131. Ему уже давно предназначался могильник, и было видно как он по нему скучал, но не хватало какой-то незначительной дозы, для списания. Я попросил командира роты закрепить его за мной и обещал восстановить его. Недели две, я упорно возился с развалюхой. Когда-то, до армии, я работал слесарем мотористом и мой опыт пригодился. Наконец, моя колымага смогла самостоятельно выехать из гаража. Какое это было счастье! Я опять был свободен! Это чувство жило во мне постоянно. Оно было неотъемлемой частью души. И я всячески старался оградить его от любых притязаний! "Ещё будучи солдатом срочной службы, меня считали отличным специалистом колёсных машин, но как солдат - я числился говном! Постоянные нарушения устава, непослушание, дерзость, это мои личные качества, записанные в карточку, а если добавить 30 суток гауптвахты, становится понятно, что за солдат перед вами! Офицерское чванство, хамство и тупость, я не переносил органически. Хотя они меня ценили. Когда кто-то их них покупал "Жигули", то чтобы перегнать их из Свердловска до Н-Тагила обращались именно ко мне. Оформляли трёхдневный отпуск, и забирали с собой. Но не это главное, теперь я мог снова покидать полк, ездить по хозяйственным нуждам и быть, хоть в какой-то степени, независимым.
       Дело в том, что где-то там, на самом верху понимали, быстро ликвидировать аварию не получится, на это уйдёт не год и не два. Придётся завозить всё новое и новое пушечное мясо, в виде солдат. А для этого решили территорию полка благоустроить. Строили КПП, склады и прочую дребедень. И я на своём ЗИЛе, возил доски, гвозди, железо. И каждый раз, выезжая в населённый пункт, мне удавалось покупать самогон, местные жители с радостью его продавали солдатам. Им прибыль, нам развлечение. И теперь в палатке с нетерпением ожидали конец рабочего дня, так как вечером наступал праздник. Спиртное, которое я привозил, употреблялось быстро и с удовольствием. Так текли дни и месяцы. Изменилось всё мгновенно, в считанные дни. В апреле месяце, пришёл приказ провести облучение всего личного состава. То есть, всех подряд прогнать через работу на станции. В срочном порядке стали переоборудовать машины под перевозку личного состава. Обтянули тентом кузов, установили скамейки, и такси было готово. С ветерком, по безлюдной местности - красота! На станцию колона отправилась ночью. Личный состав оставался в части, мы их должны были встречать на том берегу Припяти, после перехода через железнодорожный мост. Мне в этом параде участвовать не пришлось, Через пару десятков километров, двигатель у машины застучал, и мне пришлось вернуться обратно. Командиры потом долго сетовали, ведь машину планировали отправить в могильник, а тут её надо ремонтировать.
       Но облучение дело серьёзное. Для постановки важной задачи, в часть опять прилетело начальство. Мы в это время находились в автопарке, и терпеливо ждали, когда оно нас покинет. Подошло время обеда, а нас в столовую не пускают, не велено! Прошёл час, два, три, а начальство всё ещё здесь. Среди служащих пошёл ропот недовольства.
       - Вы, что там, охренели?
       - Почему мы должны голодными сидеть?
       Ротный капитан только ухмылялся:
       - Вы солдаты, терпите!
       - Ты сам-то уже поел? - перешёл на "ты", один из нас.
       - А ты мне не тычь, я тебе не ровня! - огрызнулся тот.
       - Да ты меня по возрасту младше! Сопляк! - уже закричал Калиныч, так мы звали солдата, призванного из-под города Челябинска, ему было пятьдесят.
       Назревал бунт. Продержав нас в автопарке ещё какое-то время, наконец, нам разрешили следовать в столовую. Но не тут-то было!
       В ответ на произвол начальства, мы решили отказаться от пищи. Объявили голодовку. Что тут началось! Прибежал товарищ из КГБ и начались угрозы!
       - Под трибунал пойдёте! Кто зачинщик?
       А до нас уже дошли слухи, что взбунтовался Литовский полк, много народу пересадили. В одном из полков Северо-кавказкого округа, солдаты подняли мятеж и порезали несколько офицеров. В чём была причина - не знаю, видимо горячих парней с Кавказа не устраивало то, что их насильно делают импотентами. У нас в роте тоже запахло "жареным". Неизвестность, она тяготит, а мы уже столько времени проводим в ожидании будущего.
       Разговор был коротким. Капитан, наугад, ткнул пальцем в нескольких солдат и сказал:
       - Тебя, тебя и тебя объявляю зачинщиками. А разбираться будет следствие. Или сейчас, вся рота идёт в столовую, или вы трое под арест.
       Подставлять своих товарищей мы не стали, в столовую пошли. Но весь обед остался стоять на столах нетронутым. Замечу, после этого случая, гонор у командиров поубавился. Из-за такого инцидента, могли полететь и звёздочки с погон.
      
       СТАНЦИЯ
      
       Станция, станция! Есть различные толкования этого слова. Оно нас интриговало, будоражило воображение, будило страх и неизвестность. Как много стоит за этим понятием! Разрушенные судьбы, смерть и слёзы! Многие, как и я, до сих пор не понимают что это такое? Ничего нет, а люди гибнут. А такой могла оказаться и вся планета, взорвись ещё первый и второй реактор. И что бы этого не произошло, нас и пригнали сюда. Мы уже столько месяцев здесь, а никто из нас и в глаза не видел то, ради чего мы сюда прибыли. Нас интересовало, где находится наша будущая могилка? Как она хоть выглядит? Правда, по рассказам тех, кто уже побывал там, мы имели некоторое представление о том, что нас ждёт. Но впечатления от "повести печальной", были не радостные. Так истопник палатки, из прежнего набора, которого мы застали впервые дни после приезда, говорил:
       - Не завидую я вам, ребята. Нас вот облучили, а чего и сколько - не говорят. Всем написали одинаково -25.
       Сидит, весь такой загоревший, и это в декабре месяце, курит и сплёвывает зло.
       - Бардак полный!
       И это была правда! Впервые дни ВОВ, в 1941 году, власть проявила свою не состоятельность, народу полегла куча и в плен попала тьма! Также и здесь, народу уйма, а облучаются напрасно. Вместо того, чтобы работать, мы по лесам от начальства бегаем.
       - Ну, а как оно, самочувствие? - спрашиваем мы.
       - Впервые дни после станции были тошнота и рвота. У некоторых даже кровь шла.
       А потом, вроде, ничего - оклемались.
       К тому времени, когда пришёл приказ прогнать нас через станцию, я уже серьёзно болел. С ногами творилось что-то непонятное. Лежишь на кровати, а в коленях, будто граната взорвалась. Те ощущения помню до сих пор.
       Помню и тот солнечный день, когда построили нашу роту на плацу и ещё раз объяснили нам всю важность задачи, стоящей перед полком. То есть ликвидацию аварии. После чего был задан вопрос, есть ли добровольцы, желающие проявить своё гражданское мужество и отправиться на работу, на станцию? Шаг вперёд сделали два или три человека. Я не был в их числе, но это ничего не изменило. Дальше произошло то, что и должно было произойти. Прозвучал приказ: - "Остальные, в добровольно-принудительном порядке грузятся в машины и вперёд"!
       Ехали по просёлочной дороге. Впереди идущие машины поднимали такую пыль, что в двух метрах комара не видно было. А они были такие огромные, что цинковые вёдра прокусывали. В палатке, от этих истребителей, спасались только под одеялом. Мы сидели в респираторах и задыхались. Вся одежда была сплошь покрыта радиоактивной пылью, но кого это волновало? Разве заботятся о чистоте свиней, когда их везут на убой? Километров через десять, миновали колючую проволоку, ограждающую станцию по периметру и выехали на берег Припяти. Выгрузившись из машин, стали с любопытством разглядывать ландшафт. Впереди стоял железнодорожный мост, за ним располагались многочисленные строения атомного гиганта.
      
       0x01 graphic
      
       1. Главный корпус. 2. Объединенный вспомогательный корпус с химводоочисткой. 3.Склад химреагентов. 4. Административно-бытовой корпус. 5. Дизельно-генераторная станция. 6. Хранилище жидких и твёрдых отходов. 7. Азотно-кислородная станция. 8. Резервная котельная. 9. Склад свежего топлива.
      
       Разрушенный блок бросился в глаза сразу. Он выделялся своей высокой трубой. Строящиеся пятый и шестой блоки, стояли слева от нас, а справа виднелся город Припять. Страха не было, присутствовало только ощущение опасности. Кто-то спустился к реке, кто-то присел на траву, как тут же послышалось предупреждение:
       - Дезактивирована только тропа, кто испытывает недостаток облучения, может прилечь.
       Мгновенно, все как по команде, выстроились в колонну, и только шум от хлопающих ресниц, долетал до ушей командиров.
       А они, заботясь о нашем здоровье, по-отечески наставляли:
       - Через мост нужно двигаться как можно быстрее, железо напиталось излучением и сейчас сильно фонит. Не набирайте лишние рентгены, скачками и вприпрыжку - вперёд!
       И мы, как пьяное стадо козлов, бросились на штурм железнодорожного моста. Но так было только в первый день, дальше к этому относились спокойно. Через мост ходили как по бульвару. А чего опасаться? Мы в такой же радиоактивной зоне уже несколько месяцев, так что - хуже не будет!
      
      
       * * *
      
       - Уже когда мы подъезжали к городу Припять, поразило небо, - вспоминает академик Легасов В.А. Багровое такое, точнее малиновое. Над станцией стояло зарево! Обычно атомная станция, с её трубами, представляет собой сооружение очень чистое, аккуратное, а тут вдруг как металлургический завод! Сразу стало видно, что руководство атомной станции и Минэнерго, какое там присутствовало, ведут себя противоречиво. Какие давать команды и поручения не знают. И только по инициативе А.Е Мешкова была дана команда приступить к расхолаживанию первого и второго блока. Ю.Е Щербина немедленно вызвал химические войска и вертолётные части. Начались облёты, осмотры внешнего состояния 4-го блока.
       В первом же полёте было видно, что реактор полностью разрушен. Верхняя плита, так называемая "Елена", герметизирующая реакторный отсек, находилась почти в строго вертикальном положении. Из жерла реактора постоянно истекал такой белый, на несколько сот метров столб продуктов горения, видимо, графита. Но всех нас волновал один вопрос, работает реактор или нет? Поскольку это необходимо было быстро и точно установить, то предприняли попытку пробраться туда на бронетранспортёре. 0x01 graphic
    На него были вмонтированы датчики, которые имеют каналы гамма измерений. Первое измерение нейтронным каналом показало, что существует мощное нейтронное излучение. Это могло означать, что реактор продолжает работать. Для того чтобы в этом разобраться, мне пришлось самому, на этом бронетранспортёре подойти к реактору. Путём радиохимических измерений, я быстро убедился, что реактор не работает и находится в критическом состоянии. В 4-м блоке было заложено около двух с половиной тысяч тонн графита, и эта масса горела и распространяла радиоактивность на большие территории. После консультации с Москвой было принято решение о забросе в кратер реактора большого количества поглотителей нейтронов. К счастью на складе оказалось не загрязнённым сорок тонн карбида бора, который и был заброшен в жерло при помощи вертолётов.
       Вторая задача была стабилизировать температуру. Решили забросать в реактор максимальное количество железной дроби, на станции её было достаточно. Сбор различной информации и совокупность данных привела к решению сбросить в реактор и 2400 тонн свинца. С большим мастерством и высокой точностью эту операцию выполнили вертолётчики.
       Выполнили, но как? Я привожу в пример, отрывок из воспоминаний одного из таких героев.
       "Мы выложили сиденья свинцовыми листами. Из тонкого листового свинца вырезали нагрудные жилеты, но оказывается, от одних лучей они защищают, а от других - нет. Лица у всех стали красные, обожженные, не могли бриться. Летали с утра до ночи. Фантастического ничего не было, это сейчас мы герои, а тогда это была работа, тяжёлая работа. Сверху было видно разрушенное здание, груды обвалившегося хлама, и гигантское количество маленьких человеческих фигурок. Умирали роботы, а что уж говорить о людях? Задумываться мы стали года через три-четыре. Когда заболел один, второй... Кто-то умер...Сошёл с ума...Покончил собой... У меня за спиной Афган и Чернобыль, яркие ли это моменты в моей жизни? Не знаю. Может лучше, чтоб их не было"?
       0x01 graphic
      
       Вот они эти моменты! Один из могильников техники! А могильники живого мяса, разбросаны по стране. Бывает, что и похоронить участника ликвидации не на что. Ходят родственники повсюду и клянчат деньги на захоронение!
      
       * * *
      
       На другом берегу Припяти, нас уже ждали машины, которые прибыли туда накануне. Жалел ли я, что не оказался среди них? Хорошо ли, что моя машина сломалась по дороге? Не знаю. Всех водителей поселили в пятом, строящемся, блоке. Вот потому-то их и нет уже в живых. И весь период пребывания на станции они жили там. Там мы все и питались. Пищу привозили из части. В одном из помещений накрывали столы и мы обедали. Опять вспоминаю крестик. Уж не он ли уберёг меня от этой участи? Какие высшие силы, в тот момент, руководили моей судьбой? Опять же, загадка!
       Привезли нас к административному корпусу и оставили стоять на улице, в ожидании кого куда направить, на какой участок работы. Было видно, каким ухоженным и чистым представлял собой участок территории станции раньше. Везде были клумбы, насаждения, а теперь всё залито бетоном - город будущего! Никогда прежде, я не видел бетонированную клумбу. Она производила определённый эффект. Мимо нас проезжали отечественные КРАЗы, вид их был тоже необычный. Вся кабина обшита свинцом, тяжёлые, неуклюжие, они двигались как в замедленном кино. Создавалось впечатление, что машину пытались превратить в фантастического монстра, чтобы она являлась во сне как пожиратель маленьких детей.
       Меня и ещё человек пять отправили во второй блок. Не помню, что мы там делали, зато хорошо помню, как нас переодели в белую одежду и сказали, что прежняя наша форма будет уничтожена. Каково же было моё удивление, когда после работы, я опять облачился в свою солдатскую робу. Все сотрудники, приезжающие на станцию, переодевались и их одежда уничтожалась. После работы, надевали всё новое. В санитарном отсеке стояли целые мешки, забитые чистой одеждой. Мы даже подобрали себе подходящий наряд и отложили его отдельно, чтоб потом быстренько переодеться, предвкушая какое впечатление мы произведём на сослуживцев. Я даже нашёл себе галстук, но на нём в пору было повеситься. Солдат, по-прежнему, после работы, одевали в радиоактивную форму. А ведь в то время была уже создана санитарная служба по надзору за состоянием всего, что могло заражать окружающую среду. Они обязаны были следить, во что и как переодевают солдат. Но вместо этого, когда нас привезли обратно в часть, где просто отправили в баню, если можно её так назвать. Палатка, с протянутыми вовнутрь неё шлангами от АРСа. ЗИЛ-131 стоял рядом и грел воду. Вода была чуть тёплая, в апреле месяце, мы просто замерзали под ней. После чего, опять облачались в солдатскую форму, и к себе в палатку, пить чай. Так продолжалось все пять месяцев, что я там находился. В чём работали на станции, в том и ходили. Мы ведь мясо, а не штатные сотрудники, которых надо ценить, и заботится об их здоровье! Сейчас, когда одна из таких наблюдателей рассказывает, как много они делали для солдат, мне хочется сказать: -
       "Мадам, вы глубоко не правы"! Но время прошло, мёртвых не вернёшь, пусть это останется на совести тех, кто за это отвечал.
       А ответчиков было много. В одном из помещений станции, куда нас привели для дезактивации, мы просидели часов пять, ждали, когда подадут нужное оборудование. Просто сидели и бездельничали! Должен был подойти АРС, для дезактивации, машина для погрузки мусора, что-то ещё. А пока мы рассматривали чьи-то личные вещи, которые остались здесь, гадали, для чего предназначалось здание? Оно было заполнено каким-то электрооборудованием. Кто-то даже успел вздремнуть. Наконец, появился дозиметрист:
       - Кто вас сюда направил? Где этот идиот? Помещение зашкаливает, в нём можно находиться полчаса. Вон отсюда!
       Молоденький лейтенант скривился и ответил:
       - Я не идиот, я выполнял приказ.
       Позже, я узнал, что советские дозиметры были не точные, специалисты пользовались японскими аналогами. Они выдавали наиболее точную информацию о заражении объекта.
       В один из дней, тоже самое произошло и внутри третьего блока. Нас спустили в какое-то нижнее помещение и предупредили:
       - Пять минут и быстро назад!
       Но там было темно, а нужно расчистить от грязи (так называли всё, что фонит) объект и доложить об этом лейтенанту. Но пока разобрались: Что? Где? Куда? Времени ушло немало. А что уж говорить о работе возле четвертого блока? Осколки попадались разные. Разве будешь замерять каждый, отдельно взятый кусочек? А там были фрагменты и по пятьдесят, и по семьдесят рентген. И вот после такой работы, никто и не думал переодевать солдат. Сполоснули в баньке тело, и будь здоров. Опять напяливай на себя радиоактивную робу. Повторюсь ещё раз: - "Несчастна та страна, которой нужны герои"! Благо, население страны позволяло плодить их повсеместно.
       Но к тем, кто работал на верху третьего блока, отношение было другое. Сергей Кудрявцев, которого врачи не признают облучённым до сих пор, опять же по указанию сверху, (не рекомендуется признавать инвалидами ликвидаторов аварии на ЧАЭС) вспоминает:
       "Подъехав к 3-ему энергоблоку атомной электростанции, нас высадили и завели внутрь. Там нас проконсультировали, что и как надо делать и куда идти, а также правила безопасности при нахождении на станции, хотя это всё мы уже знали, так как за 3 дня пребывания в школе, по 2 раза в день нам проводили лекции по правилам безопасности и поведения на станции. Далее нас повели наверх. На последнем этаже 3-го энергоблока находился штаб. Здесь находились мониторы, на которых была видна вся крыша и разрушенный 4-ый энергоблок, за ними сидели в основном офицеры. Так же там находились средства защиты - свинцовые трусы, свинцовые майки, прорезиненные жилеты, защитные очки, шлемы как у сварщиков, лепестки для дыхательных путей, резиновые сапоги. Нас построили, и перед нами выступил генерал, начальник штаба, с пламенной речью о долге, о верности Родине, о значимости коммунистической партии в работе по ликвидации аварии, о том, что даже техника (японские и немецкие роботы) не выдерживают, ломаются и что, вся надежда на нас ликвидаторов. 0x01 graphic
    После речи нас разбили по парам. Мне пары не хватило, и меня поставили на контрольную точку. Выглядело это место, так, продолбленное отверстие в стене, далее лестница, ведущая к двери выхода на площадку крыши. По команде я выпускал ликвидаторов (выход на крышу делалось парами), а по окончания работы принимал их. Так же в мою задачу входило наведение дезактивирующего раствора в металлическую ванночку для обуви, в которую обязательно должны ступать по возвращению с крыши. Вскоре подоспела новая партия и меня заменили. Какую дозу радиации я получил, никто не говорил, а измерительного прибора у меня не было. Следующим этапом был выход на крышу. Меня поставили в паре с лейтенантом запаса из Нижнего Тагила. Хоть он и имел высшее образование, но в данной ситуации был растерян, и постоянно переспрашивал меня, что делать. Тогда я взял на себя всю ответственность и сказал ему, чтобы он смотрел на меня и делал как я. Нас подозвали к мониторам и стали объяснять нам нашу задачу по работе на крыше. Вся крыша была разделена по зонам. Почему-то все зоны имели женские имена. Где нам пришлось работать, я не помню. Нам объяснили, что выбежав на крышу, к месту поставленной задачи, мы должны как можно больше скинуть радиоактивных отходов вниз за одну минуту. Лейтенант должен был схватить лопату, а я лом. По истечению времени нас по громкой связи, установленной на крыше, оповестят, что пора возвращаться. Если же мы это не услышим, то для нас включат сирену, так же установленную на крыше. Получив задачу, мы пошли экипироваться в защиту. Без посторонней помощи одеться было невозможно, так как свинцовые трусы и майка были тяжёлыми и сковывали движение, так же сверху надевался прорезиненный плащ. На ноги резиновые сапоги, на голову шлем сварщика, на глаза, плотно прилегающие очки, на рот и нос лепесток, и перчатки. Надевалось всё это поверх военной формы. Так что в конечной экипировке я потяжелел килограмм 15-20.
      
       0x01 graphic
       Далее нас подвели к выходному люку там, где я недавно стоял. Перед выходом нам дали радиационные счётчики, в виде фломастера, и заставили их закрепить под защитой. Далее нас спросили, понятна ли нам поставленная перед нами задача, и есть ли вопросы. Мы сказали, что всё понятно и вопросов нет. Тогда нам дали старт. Когда мы выбежали на крышу, нам надо было ещё пробежать метров 150 до назначенного места. Прибыв к месту назначения, я схватил лом, а напарник лопату и мы начали, как бешенные я долбить, а напарник сбрасывать радиоактивный мусор с крыши. Сколько мы работали по времени, я не знаю, только вот голосовое предупреждение по громкой связи мы не слышали, а услышали только сирену, которая могла и мёртвого на ноги поставить. Мы бросили инструмент и побежали обратно. Спустившись вниз у нас, забрали счётчики и сказали, что мы работали 1 мин. 15 сек. и получили дозу облучения около 8 рентген. Нам приказали раздеться и отдыхать, готовится для второго выхода. Через некоторое время нас опять вызвали к мониторам, и вся процедура повторилась, только работать пришлось в другой зоне. На второй раз я не стал закреплять счётчик под свинец, а повесил на прорезиненный жилет снаружи. Когда мы прибежали обратно, то нам сказали, что мы работали на крыше 40 секунд, и получили дозу облучения около 13 рентген. Нам сказали, что мы свободны и можем идти переодеваться. Выйдя из зала, где находился штаб, мы спустились в низ. Там был душ. Мы зашли в первую комнату, где сняли с себя всю военную форму и нижнее бельё, нам дали мыло, мочалки и мы зашли в душевую комнату, затем помывшись, мы вошли в третью комнату, где нам выдали полотенце и нижнее бельё, далее нам выдали чистую военную форму. Пройдя всю эту процедуру, мы спустились на первый этаж в большой зал, где нас уже ждали, для посадки в машину".
      
       Работали мы на станции уже дней пять. Не обходилось и без сюрпризов. Однажды, после очередного форсирования Припяти, на другом берегу нас ждал подарок от санитарной службы. Прибыв к назначенному месту, где стояли машины, мы увидели, доверху чем-то набитые мешки. Сразу не разобрались, для чего они предназначались. Обычно, в таких мешках хранят картошку или сахар. Стали гадать, что в них может быть, спиртное? Ходили слухи, что на опасных участках работы, раньше выдавали вино. Наконец, дошла очередь и до нас. Может и нам по сто грамм нальют? Какое же счастье мы испытали, увидев содержимое подарка! Оказывается, нас решили осчастливить солнечными очками. Представьте себе три мешка солнечных очков различного фасона. Все знают басню Крылова "Мартышка и очки". Это про нас. У кого-то оказалось с собой зеркальце, и вот рота мартышек стала примерять себе очки. Вот уж была забава! Мартышкам было невдомёк, что излучение поражает сетчатку глаза, и после четырёх месяцев пребывания в зоне отчуждения, начальство вспомнило о них и дало им очки. Но исключительно, для работы на станции. Восемнадцать дней подряд, нас вывозили сюда на облучение. О дозах речь не шла, цифры брали из мочи в голове. Мне рассказывают о каких-то накопительных таблетках, но нам их не выдавали. Я их видел. Некоторые даже носили их собой, в надежде, что на гражданке они пригодятся, для выяснения истины. Куда они их дели потом? Выбросили! Потому что, по возвращению домой, нас ждало другое разочарование, никто не мог понять, сколько ему причитается получить денег. В бухгалтерии не знали, как правильно начислять, настолько было всё засекреченным, что все инструкции находились только в спецотделе. А о дозах вообще не могло быть речи. Ведь, вдобавок ко всему, после увольнения, нас обязали дать подписку о не разглашении, всего того, чему мы были свидетелями. О существующей радиации, рекомендовалось забыть, но на всякий случай, обследоваться у врача! В то время мы и думать не могли, что нам предстоит в судах доказывать своё право на льготы. Государство просто отреклось от нас. Доходило до того, что заслуженные награды собирали в кучу и пешком несли в Москву, что бы выбросить их на площади! О, люди! Как же вы жестоки и безжалостны к тем, кому обязаны!
       От того ли, что сама природа старается сохранить память о тех кто отдал жизнь, за наше с вами счастье, но не далеко от станции, чудом сохранилось дерево, необычной и странной формы. 0x01 graphic
      
       То ли это полуразрушенная, немецкая свастика? В годы войны, на нём вешали партизан и местное население! На перекрёстных ветках висело по несколько трупов сразу. И вот теперь этот враг повержен - свастика в земле! То ли это православный крест, на могилах убиенных, поставленный природой? Но как бы это, ни было, но на фоне станции, дерево смотрится символично! Образуя пространство в одну общую могилу.
       Я устал от своего повествования, оно мне надоело, до мозга костей. Проело плешь на голове моей собаки! Перечитав то, что я написал, понял, нового ничего нет. В различных печатных источниках, вся эта информация уже существовала, так зачем же я бередил прошлое? Просто, мне кажется, что в художественном изложении, это звучит как-то иначе, интереснее. Может я что-то упустил, забыл. Но я осознаю, что моё произведение, не отвечает воспитанию патриотизма у подрастающего поколения. Но это не моя вина, пусть власть изменит своё отношение к простому человеку, и тогда можно будет говорить о патриотизме. Наш народ великий! В критической ситуации он может мобилизовать свои силы и сделать невозможное! История подтвердила это не раз. Но зачем же играть и паразитировать на этом?
      
       Но что же, на самом деле, произошло 26 апреля 1986 года в Чернобыле? На этот вопрос нет ясного ответа до сих пор. "Падает горькая звезда полынь" - предсказано в библии, кто-то трактует это высказывание как предупреждение Чернобыля. Мол, это промысел Божий! Причём здесь инженеры, проектировщики - Богом так предсказано! Но ведь кто-то руководил их ошибочными действиями?
       А вот авторы документального фильма "Чернобыль: обречённая АЭС" предлагают свою версию о причинах аварии. Этот фильм тоже произвёл эффект бомбы. О нём много говорили и писали, изымали даже из интернета. Я уважительно отношусь к этим людям, и у меня нет оснований не доверять им. За каждое сказанное слово, они готовы ставить свою подпись. В их руках оказались секретные документы, свидетельствующие о том, что там находились три сейсмических станции, которые выполняли секретные задания Министерства обороны! Но они, неожиданно свернули все свои действия и поспешно скрылись в неизвестном направлении. Может быть действительно, военные и тут приложили руку? И расшифровки сейсмограмм подтверждают версию землетрясения. Непосредственно через площадку АЭС проходит один из тектонических разломов Припятской системы, активной в данную эпоху. Перед взрывом на энергоблоке рыбаки слышали неоднократный продолжительный подземный гул. А незадолго до аварии наблюдались сильные деформации фундаментной плиты реакторного отделения блока N 4. (Республиканская пресса по данным геодезического контроля). Версия обоснована и выглядит правдиво.
       Но в памяти всплывают слова Р.Рейгана, что Россия захлебнётся кровью! И он своё слово сдержал. Сначала Афганистан, потом Чернобыль. Многие склоняются к тому, что рыжие пятна, оставшиеся на плите, свидетельствуют о заложенной взрывчатке. Почему, вдруг, инструкция действий в аварийной ситуация была зачёркнута? Не иначе как диверсия! Зайти на станцию, и заложить взрывчатку было просто! Возможно, это сделал один из сотрудников, работавший на ЦРУ? А может быть уже тогда, испытывали ХАРП? И американский корабль, находящийся в Севастополе, координировал её действие? И после выполнения задания спешно покинул рейд.
       Загадок много! Перед аварией над АЭС наблюдались оптические эффекты в виде свечения. Люди видели нечто, напоминающее северное сияние. Можно выразиться яснее, люди наблюдали летающие тарелки. И над Фокусимой происходило это. В небе зависали светящиеся объекты. И на "Курской дуге", и под Сталинградом! А свечение над АЭС во время аварии на 2-м блоке в октябре 1991 г?
       "Исследуя искорёженные металлоконструкции на блоке, учёные обнаружили следы высоких температур и странных процессов вроде высокотемпературного дутья, будто кто-то резал трубы коммуникаций и палил бетон исполинской газовой горелкой. Я рассказывал о кусках графитовых замедлителей, которые находились на крыше энергоблока, как "ликвидаторы" удаляли их. Но как они туда попали? Для этого графиту нужно было пробить тысячетонную металлическую крышку реактора и сохранившееся в целости железобетонное покрытие?
       А чудеса открывались все новые. Краска, которая покрывала стены шахты реактора после взрыва, даже не почернела, хотя обычно она загорается уже при 300 градусах Цельсия. В одном месте она поблескивала на металлическом листе, в котором зияло прожженное неизвестно чем большое отверстие правильной круглой формы. Но главная интрига и загадка в другом, - совершенно непонятно, куда подевались 70 тонн ядерного топлива?
       Ах, кто бы ответил на этот вопрос? Я задаю его своей собаке. Она поднимает бровь, загадочно подмигивает, и я слышу её голос: "Не лезь под крышку гроба, там много тайн сокрыто"! А я и не лезу, сижу, кутаясь в халат, и опять вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       0x08 graphic
    0x08 graphic

       0x08 graphic
    0x08 graphic
       0x08 graphic
    0x08 graphic
    0x08 graphic

       0x08 graphic
    0x08 graphic
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       64
      
       64
      
       64
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 25/11/2024.
  • © Copyright Сычёв Сергей Федзерович (serzh.sichyov@mail.ru)
  • Обновлено: 25/01/2014. 139k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    • Оценка: 6.50*11  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.