Lib.ru : Тарн Алекс. Диббук

Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А:

Х а н а н, ешиботник, 21.

С е н д е р, богатый торговец, 43.

Л е я, его дочь, 19.

Э н о х, местный житель, 52.

Ф р а д а, служанка в доме Сендера.

1-ы й с т а р и к

2-о й с т а р и к

Ж е н щ и н а

Д е в о ч к а

Р а б б и Э л ь х а н а н, раввин-каббалист.

П Р О Л О Г

Исполняется солистом в сопровождении фоновой подпевки. Начинается медленно, задумчиво, в соответствии с вопросительной интонацией текста; затем постепенно набирает мощь, и последние строфы поются уже в полную силу.

П о д п е в к а:

Смерть... смерть... смерть... смерть...

С о л и с т:

Что может быть сильнее смерти?

Она приходит и берет

По вечерам и на рассвете,

Не извещая наперед.

Невыносима и огромна,

Она вступает на порог,

И оглушительнее грома

Ее беззвучный говорок.

П о д п е в к а:

Смерть... смерть... смерть... смерть...

С о л и с т:

Что может быть сильнее смерти,

Когда в беспечной слепоте

Она широким махом чертит

По обезумевшей толпе.

Или когда движеньем быстрым,

Как будто кречет с высоты,

Она выклевывает жизни

Из повседневной суеты.

П о д п е в к а:

Смерть... смерть... смерть... смерть...

С о л и с т:

Что может быть сильнее смерти?

Ее безжалостных зубов?

Ее кромешной круговерти? -

Неужто только лишь любовь?

П о д п е в к а:

Любовь... любовь... любовь...

С о л и с т:

Любовь – прозрачный и убогий,

Ничтожный, крошечный росток,

Комочек теплый на дороге,

Среди грохочущих сапог...

П о д п е в к а:

Любовь... любовь... любовь...

С о л и с т:

Легка, как малая ресница,

Как пух летучий по весне -

Да ей ли, слабенькой, сравниться

С могучей смертью на коне?

П о д п е в к а:

Любовь... любовь... любовь...

С о л и с т:

Да ей ли... Ей! На целом свете

Нет ничего любви сильней!

Вернее смерти и бессмертья,

Седого космоса мощней!

П о д п е в к а:

Любовь... любовь... любовь...

С о л и с т:

Она прекраснее творенья,

Она огромнее миров,

Она – победа и смятенье,

Она – любовь! Она – любовь!

Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е

Площадь маленького галицийского местечка. Лето. Ранний вечер. По трем сторонам площади – черная от времени синагога, несколько бедных покосившихся домишек, а также каменный дом местного богача – Сендера. Под его высоким крыльцом дремлет 1-ы й с т а р и к.

Из синагоги, таща деревянную скамью, выходят Э н о х и 2-о й с т а р и к. Они устанавливают скамью и усаживаются, отдуваясь от нехитрого физического усилия.

2-о й с т а р и к. Погреться хоть...

Э н о х. Ага.

2-о й с т а р и к (жмурится на солнце, оглядывается, замечает дремлющего под крыльцом старика, зовет его). Эй, реб Вульф! Реб Вульф!

1-ы й с т а р и к (садясь). Чегой-то?

2-о й с т а р и к (насмешливо). Чегой-то, чегой-то... Что нового слышно?

1-ы й с т а р и к. Так ведь, было бы чего, разве ты сам бы не услыхал?

2-о й с т а р и к. Значит, не вернулся Сендер?

1-ы й с т а р и к. Так ведь, если бы вернулся, разве ты сам бы не...

2-о й с т а р и к (перебивает). Услыхал бы, услыхал... Ты можешь просто ответить?

1-ы й с т а р и к (рассудительно). Так ведь, если просто, ты разве понял бы?

Э н о х (неодобрительно). Второй день торгуются. Будто лавка продается... Нехорошо это.

1-ы й с т а р и к. А чего нехорошего? Реб Сендер – человек небедный. Чего ж ему об жениховом богатстве не позаботиться? Деньги – они к деньгам идут...(Лезет в карман, копошится в нем, выворачивает – карман пуст, только палец торчит из дыры.) А к дырке – дырка! (Смеется.)

Э н о х. Раньше не так было.

2-о й с т а р и к. Вот и я про что. Разве хороший жених деньгами мерится? Раньше такие богачи, как Сендер, женихов по уму выбирали. Бывало как невеста на выданье поспеет, так сразу едет хороший отец не куда-нибудь, а в наиславнейший ешибот. Кто лучше всех в учении преуспел, того в дом и берет. А что бедный – не беда, даже и лучше: значит, от учения не отвлекался. Вот как!

Э н о х. Правильно! Деньги от невесты, ученость от жениха. Так уж заведено, и не нам это менять.

1-ы й с т а р и к. Эх! Поди расскажи это Сендеру. Он, говорят, за тем женихом десять тысяч золотом берет. Тут не до учености...

Э н о х (возмущенно). Вот именно что не до учености! Оттого и нет теперь таких раввинов, как прежде! Какие были мудрецы! Святые! На любой вопрос – ответ! К любому спору – решение! В любой беде – подмога! Где они теперь, где?

1-ы й с т а р и к (мечтательно). А помните святого рабби Исроэля Ружинского? Ни дать ни взять – царь! Шестеркой лошадей ездил! А как обедать сядет – ему аж двадцать четыре скрипача играют, для аппетита.

2-о й с т а р и к. Это что... Рассказывают, что рабби Шмуэль Каминкер даже дома ходил в золотых туфлях! Чисто золотых – даже подошвы...

Э н о х. Да при чем тут золото? Я же о другом. Помните, какая сила у них была? Какая мощь! Разве можно было таких мудрецов ослушаться?! Никому даже в голову не приходило!

1-ы й с т а р и к. Что верно, то верно. Вот про святого рабби Шмельке Никельсбургского рассказывают такой случай. Пришел к нему бедняк с жалобой на первого во всей губернии богача. А богач-то не простой был. Всех обижал, никого в грош не ставил, к самому царю входил в любое время без спроса – хочу, говорил, то; подай, говорил, это! А царь ему: на, бери! Вот какой богач. Выслушал рабби Шмельке дело и назначил богачу денежный штраф. А тот смеется: кто ты такой, чтобы меня судить? Мне сам царь не указ! Тогда рабби Шмельке спокойненько так ему говорит: "Либо ты немедленно подчинишься раввинскому суду, либо я вынужден буду взять плетку!"

2-о й с т а р и к (изумленно). Да ну? Плетку?

1-ы й с т а р и к. Плетку! Богач, как это услышал, так совсем раскипятился. Кричит, ругается. Привык сам всех стегать, а тут ему самому поркой угрожают. Уже и замахиваться стал, за пистолеты свои хвататься.

2-о й с т а р и к. За пистолеты? Перед самим Шмельке Никельсбургским?!

1-ы й с т а р и к. (Разводит руками.) Велика глупость человеческая... Пришлось рабби Шмельке доставать плетку. Да не обычную. Приоткрыл он ящик стола, а оттуда сам Змей Творения – прыг! Да богачу на шею! Да душить его! Душить!

2-о й с т а р и к. Душить?!

1-ы й с т а р и к. Душить! Богач кричит, плачет, молит о пощаде. Ну, убрал рабби Шмельке Змея. "Теперь, говорит, будешь слушаться?" Богач на колени упал: "Буду! Только не доставай больше свою плетку!" А рабби Шмельке ему: "Ступай домой и закажи всем детям, внукам и правнукам, чтоб боялись раввинской плетки!" (Смеется.)

2-о й с т а р и к. (Хлопает себя по коленям и тоже начинает смеяться.) Ай да плетка! Вот-так так! Ах, порадовал ты меня, реб Вульф!

1-ы й с т а р и к. Сейчас бы водочки, на радостях-то...

2-о й с т а р и к. (Посмеиваясь, напевает.) За это надо б выпить, да водочки-то нет...

Следует зонг, в котором старики, приплясывая, поочередно исполняют веселые куплеты.

Зонг стариков.

1-ы й с т а р и к.

У Талненского ребе был настоящий трон -

пластиной золотою обшит со всех сторон.

В сравненьи с этим ребе, прекрасным, как Давид,

все паны и вельможи имели бледный вид.

В м е с т е:

Ах, ребе, ребе До́вид, он прожил много лет!

За это надо б выпить, да водочки-то нет.

2-о й с т а р и к.

А в Ружине когда-то жил ребе Исраэль,

к нему ходили люди за тридевять земель.

Он разъезжал в карете, в карете не простой,

с шестеркою лошадок в попонке золотой.

В м е с т е:

За ребе Исраэля, что прожил много лет,

не грех бы было выпить, да водочки-то нет.

1-ы й с т а р и к.

А мудрый ребе Шму́эль – Ками́нкер, Каминке́р

имел себе ботинки, как царский камергер.

Ботинки золотые и сверху, и внутри,

и понизу, и сбоку, и как ни посмотри.

В м е с т е:

Ах, туфельки такие не сносишь в тыщу лет,

за это надо б выпить, да водочки-то нет.

2-о й с т а р и к.

А Зуся Анопольский, напротив, нищим был,

с котомкой за плечами он по́ миру ходил.

Без трона, без кареты и даже без сапог

таких чудес, как Зуся, творить никто не мог.

В м е с т е:

Ах, нищий ребе Зуся – холщовая сума...

за это надо б выпить, да водочки нема!

Э н о х неодобрительно смотрит на приплясывающих стариков. Не замеченный никем, появляется Х а н а н – бедно одетый юноша с котомкой за плечами. Он осматривается с видом человека, вернувшегося в хорошо знакомое место после долгого отсутствия. Затем присаживается на завалинку возле синагоги, вытягивает уставшие ноги и достает из котомки книжку.

Э н о х (сердито). Глупая история! Как можно рассказывать дурацкие байки о таком великом человеке?

2-о й с т а р и к. Почему ж дурацкие, реб Энох? Народ зря говорить не станет.

Э н о х. Народ! Народ тебе и не то расскажет. Ну сам подумай: как в ящике стола у святого раввина может быть Змей Творения?

2-о й с т а р и к. А почему не может? Не поместится?

Э н о х. Тьфу ты! Да при чем тут "не поместится"? Ну не может святой раввин звать на помощь темные силы, как вы не понимаете? Потому что сила у раввина – святая! А Змей Творения – сила темная! Смотрите: вот сила святая, божественная... (Изображает, будто ставит на землю большую драгоценную вазу.) ...а вот – темная... (Шепотом.) Ситро́ Ахро... другая сторона... ("Ставит" в отдалении от первой воображаемой вазы вторую.) ...и вместе они быть не могут! Понятно?

2-о й с т а р и к (неуверенно). Понятно... Ситро Ахро – дело страшное... (Опасливо обходит место, куда Энох "поставил" вторую воображаемую вазу.) Ситро Ахро... другая сторона... не к ночи будь помянута. (Отходит к первому старику, снова устроившемуся около крыльца дома Сендера.)

Х а н а н. Вы и в самом деле полагаете, реб Энох, что святой раввин не может иметь дела с Ситро Ахро? Странное мнение... А как же Каббала? Разве она не связывает своей мудростью все существующие миры?

Э н о х оглядывается и только сейчас замечает Х а н а н а. Для него это явно сюрприз, причем радостный. Э н о х вскакивает со скамейки, подбегает к Х а н а н у, тот тоже встает. Они обнимаются.

Э н о х (радостно). Ханан! Дорогой! Как я рад тебя видеть! Где ты так долго пропадал? Два года без малого! Дай-ка на тебя посмотреть... Ох, и похудел же ты, брат, дай тебе Бог здоровья. Бледный такой... ты уж не болен ли?

Х а н а н. Я здоров, реб Энох, не беспокойтесь. А что бледен, так это из-за поста. Ничего не ел с прошлой субботы.

Э н о х. Из-за поста? Какой же нынче пост положен?

Х а н а н. Никакого не положено, реб Энох. Это я для только себя, для ясности рассудка. На полный желудок плохо думается, а читается еще хуже.

Э н о х. Что же ты читаешь? (Берет книжку у Ханана, вслух произносит ее название и почти испуганно сует обратно в руки хозяину.) "Книга ангела Разиэля"... ну, знаешь... вот, оказывается, с какими книгами ты теперь ходишь...

Х а н а н. Да, реб Энох. Я ведь все это время провел в Полесье. Учился у рабби Эльханана. Слыхали о таком?

Старики у крыльца с любопытством прислушиваются к разговору. Услышав произнесенное Х а н а н о м имя, 1-ы й с т а р и к вскакивает на ноги.

1-ы й с т а р и к. Как не слыхать! Рабби Эльханан! Знаменитый каббалист! Говорят, что он видит за тысячу верст! Может одним словом вызывать пожар, а другим – тушить! (С еще большим волнением.) А правда ли, что он может сделать так, что водка потечет прямо из стены?

Э н о х (с досадой). Ах, реб Вульф! Опять эти глупые суеверия! Дайте спокойно поговорить... (Уводит Ханана в глубь сцены.)

2-о й с т а р и к (мечтательно). Да, нам бы сейчас это умение...

1-ы й с т а р и к. Что это за юноша?

2-о й с т а р и к. Ты его уже не застал. Его зовут Ханан. Учился здесь в местном ешиботе. И не просто учился, а так, что вся округа им гордилась. (Оглядывается на дом Сендера.) Потому-то Сендер и взял его к себе жить.

1-ы й с т а р и к. Так он жил у Сендера?

2-о й с т а р и к. Четыре года. Умный юноша – дому украшение. Все были уверены, что Сендер выдаст за него свою дочку Лею.

1-ы й с т а р и к. Погоди, погоди... ту самую Лею, за которую он сейчас с тартаковскими сватами торгуется? За десять тысяч золотых червонцев?

2-о й с т а р и к (печально). Вот-вот. Говорят, и Лея за него выйти хотела, за Ханана-то. Но Сендер, вишь ты, решил иначе.

1-ы й с т а р и к. Да-а... а что Ханан?

2-о й с т а р и к. А что Ханан... Как стало ясно, что не видать ему Леи, так и ушел. Никому ничего не сказал: ни слова, ни упрека, ничего. Просто встал как был – в одной смене одежки да в худых сапогах – и ушел.

1-ы й с т а р и к. Да-а... А сейчас, значит, вернулся... аккурат к свадьбе.

2-о й с т а р и к. Лея, как он ушел, целый год проплакала. Вон в том окне стояла, на дорогу смотрела – не покажется ли. А потом, вишь, привыкла. Время, реб Вольф, все лечит. Да и жених тартаковский не так уж плох. Да что там "не так уж плох" – хорош жених! Не такой умный, как Ханан, но зато парень рослый, красивый. Да еще и с золотой ложечкой во рту родился. Можно понять Сендера.

1-ы й с т а р и к. Да-а... Десять тысяч червонцев на дороге не валяются, сколько на нее ни смотри...

2-о й с т а р и к (видя, как сзади приближаются беседующие Ханан и Энох). Ш-ш... тише ты!

Старики умолкают. Мимо них проходят поглощенные своим разговором Х а н а н и Э н о х.

Х а н а н. ...а потом он сказал, что не станет меня больше учить Каббале.

Э н о х. Не станет? Но почему?

Х а н а н (пожимает плечами). Разве это так важно, реб Энох? Теперь я могу учиться и сам, без чьей-либо посторонней помощи.

Э н о х. Посторонней? Помощь великого рабби – не посторонняя, дорогой Ханан. Чему же ты учишься... сам?.. (Кивает на книжку, которую Ханан по-прежнему держит подмышкой, с чувством, в котором смешаны страх, осуждение, беспокойство.) Вот этому? Колдовским заклинаниям?

Х а н а н (со слабой улыбкой). Да. Но почему это вас так пугает, реб Энох? Вот вы давеча говорили: святая сила это одно, а темная сила – другое. (Указывает на "расставленные" Энохом воображаемые сосуды, мимо которых они как раз проходят.) А ведь это неправильно. Создатель один, а значит и мир един. Все связано одной цепью, во всем есть одна и та же божественная искра... ("Хватает" обеими руками воображаемые сосуды и "соединяет" их в один, затем делает жест, обнимающий всю сцену разом.) Все это – одно! И то, что вы видите, и Ситро Ахро...

Э н о х. (Суеверно отмахнувшись, делает шаг назад.) Не надо говорить таких слов, Ханан! Как ты можешь... это нельзя, нельзя...

Х а н а н (словно не слыша его, обращаясь в никуда). Ситро Ахро... Ситро Ахро... другая сторона...

Звучит зонг "Ситро Ахро". Во время исполнения зонга Х а н а н ведет себя так, словно видит скользящие вокруг него тени: Ситро Ахро для него вполне осязаемо и ощутимо. Э н о х же зажмуривается и зажимает уши обеими руками. В противоположность им, старики у крыльца сендеровского дома не замечают ничего.

Зонг "Ситро Ахро"

Ситро Ахро – другая сторона,

Ситро Ахро безмолвна и темна,

Ситро Ахро не пропускает взгляд,

шагнешь туда – и нет пути назад.

Там тишина, и в этой тишине

шуршит змея, ползущая ко мне,

несущая в шершавом колчане

свершенья, не свершённые вовне.

Ситро Ахро – другая сторона,

она живет в подушке полусна,

где в мешанине призрачных теней

волшебный шелест шепчется о ней.

О той, одной, утраченной давно -

мне здесь ее обнять не суждено...

Но там, в тепле незримой стороны

земные страхи больше не страшны -

Земная злоба и земной навет,

земных страстей унылый, тусклый свет...

Лишь там, где тьма ступает по листам,

лишь там моя любимая, лишь там.

Э н о х. Лучше бы я этого не слышал! Опомнись, Ханан! Знаешь что? – Тебе нужно поесть, и как можно скорее. Нельзя так изнурять себя постом. Это только кажется, что голова от голода светлее, а на самом-то деле – смотри, что получается. Как ты можешь жить с такими мыслями? Ханан! Ты меня слышишь?

Х а н а н (рассеянно). Да-да, реб Энох... конечно, слышу. Но что это мы все ученые беседы ведем? Не расскажете ли мне местные новости? Я ведь только-только пришел, еще ничего не знаю. Здоров ли реб Сендер?

Э н о х. Слава Богу.

Х а н а н смотрит на Э н о х а, словно ждет продолжения, но его собеседник явно не горит желанием развивать эту тему.

Х а н а н. А все остальные?

Э н о х. Тоже в порядке.

Х а н а н. Ну, а...

Э н о х (поспешно перебивая, кричит через площадь). Реб Вульф! Реб Вульф! Я совсем забыл вам передать... Извини, Ханан.

Э н о х переходит к двум старикам, оставляя Х а н а н а в недоумении. На площадь, толкая перед собой грубо сколоченную двухколесную тележку, входит Ж е н щ и н а. На тележке – больная Д е в о ч к а. Ж е н щ и н а. останавливается около Х а н а н а.

Ж е н щ и н а (Ханану). Добрый день, молодой человек. Не подскажете ли, где тут дом реб Сендера?

Х а н а н. Да вот он.

Ж е н щ и н а. Ну, слава Богу, дошли...

Ж е н щ и н а осторожно закрепляет телегу в наклонном положении, щупает лоб дочери, озабоченно качает головой, подтыкает тряпичное одеяло, оглядывается. Э н о х издали наблюдает за ее диалогом с Х а н а н о м.

Ж е н щ и н а. Что же народу-то совсем нету?

Х а н а н. А должен быть?

Ж е н щ и н а (недоуменно). Конечно. Как же иначе? Такое событие... У нас говорили, что даже из соседних губерний приедут. Раввины, цадики, просто люди... Я вот и дочь привезла... (Утирает слезу.) Может, какой-нибудь святой раввин поможет... совсем девочка расхворалась.

Х а н а н. О каком событии вы говорите?

Ж е н щ и н а. Как это о каком?

Э н о х (поспешно подходит, вмешиваясь в беседу). И чем же больна ваша дочь, госпожа?

Ж е н щ и н а. Да разве ж я знаю? Мы люди простые... Здоровенькая была и вдруг как кто сглазил. Легла и не встает: ноги не ходят. Три месяца уже. А теперь еще и жар.

Э н о х. А доктора что говорят?

Ж е н щ и н а. А доктора разве знают? Только деньги зря берут. Тут раввин нужен.

1-ы й с т а р и к (подходит, смотрит на девочку). Это верно. К докторам ходить – болезни плодить. А молитва не помешает. Не хочет ли госпожа, чтобы мы за девочку псалмы почитали?

Ж е н щ и н а. Ой, конечно, хочу, добрый человек! Дай тебе Бог здоровья!

Но старик не уходит, а наоборот, мнется и со смущенным видом топчется рядом. Наконец, Ж е н щ и н а догадывается, достает из пояса юбки кошелек, долго роется там, и в итоге торжественно передает старику монетку.

Ж е н щ и н а. Вот вам на водку, добрый человек.

1-ы й с т а р и к (радостно). На восемнадцать псалмов, пожалуй, хватит. Эй, реб Меир! (Напевает.)

Ах рабби, рабби Зуся, холщовая сума,

За это надо б выпить, да водочки нема...

Оба старика, весьма довольные неожиданно открывшейся перспективой, убегают в синагогу.

Э н о х (глядя им вслед). Ни стыда ни совести у людей. Нашли, у кого брать.

Ж е н щ и н а (рассудительно). Ничего, ничего. У кого же нищему брать, как не у своего? Богатый-то не даст.

Тем временем Х а н а н подходит к Д е в о ч к е, смотрит на нее, затем открывает свою книгу, находит нужное место и начинает что-то бормотать, раскачиваясь, глядя в книгу и положив руку на лоб девочки.

Э н о х (тревожно). Ханан! Ханан!!

Ж е н щ и н а. Зачем вы ему мешаете, господин? Пусть помолится хорошенько, может, хоть жар спадет. Этот юноша святой, сразу видно. Вон какой бледный, и глаза горят. Хуже-то всяко не будет...

Э н о х. Откуда вам знать? Будет, не будет... Ханан!

Х а н а н (закрывая книгу, Женщине). Поднимите ее.

Ж е н щ и н а. Да как же я ее подниму, милый? Она ж не ходит.

Х а н а н. Ходит, ходит. Поднимите.

Ж е н щ и н а обнимает дочь и, потянув ее на себя, ставит на ноги. Д е в о ч к а, покачиваясь, стоит.

Ж е н щ и н а. Стоит! Видит Бог, стоит! (Падает на колени, начинает целовать Ханану руку.) Рабби, святой рабби! Ты же мне жизнь вернул. Господи! Счастье-то какое!

Х а н а н (осторожно отнимает руку). Вы походите с ней немножко. Ей теперь к здоровью привыкать надо.

Ж е н щ и н а берет девочку под руку, и они идут по кругу в обход площади. Э н о х, осуждающе качая головой, глядит на Х а н а н а.

Э н о х. И ты не боишься?

Х а н а н. А чего я должен бояться, реб Энох?

Э н о х. Думаешь, я не слышал, какие заклинания ты читал? Как призывал Ситро Ахро? Какие страшные слова произносил? Разве язык твой готов к таким словам, Ханан? Посмотри: я даже подумать о них боюсь, а ведь мне больше пятидесяти. Смирись, мальчик. Ты очень талантлив, спору нет, но тебе ведь еще двадцать двух лет не исполнилось, сам подумай! Ты должен вернуться в ешибот и учить Талмуд: десять лет, двадцать, тридцать...

Х а н а н. Талмуд велик, но сух, как пустыня.

Э н о х. Сух, как чистое покрывало, которое осушит любые слезы.

Х а н а н. Тверд, как каменистое поле.

Э н о х. Тверд, как надежная дорога через опасную топь.

Х а н а н. Тяжел, как постылая ноша.

Э н о х. Тяжел, как непробиваемый защитный панцирь. Я не верю, что мне приходится вести этот спор с тобой, Ханан! Разве не ты был лучшим учеником нашего ешибота?

Х а н а н (качает головой). Был, пока не узнал Каббалу! Она наполняет мир душой, соединяет его прочными незримыми связями, учит и врачует! Прекрасен ее Небесный Сад, ее Пардес! Чудесны его плоды! Разве ты не видел, как она поставила на ноги эту бедную больную? Посмотри: девочка ходит! Нужно ли тебе доказательство лучше?

Э н о х. Ах, Ханан, Ханан! Ты не хуже моего знаешь, насколько опасны эти заклинания. Сейчас они помогли, но в другой раз могут принести несчастье, эпидемию, пожар, наводнение... Что же до Пардеса, то вспомни, что написано о нем в Талмуде. Четверо вошли в Пардес; первый взглянул и упал замертво, второй взглянул и потерял рассудок, третий взглянул и отрекся от Бога. И только рабби Акива вошел с миром и вышел с миром. Неужели ты считаешь себя подобным рабби Акиве?

Х а н а н. Бог создал человека по своему подобию. Если ты не боишься уподобиться Богу, почему нельзя уподобиться рабби Акиве?

Э н о х (нетерпеливо). Ты взываешь к Ситро Ахро, к самому сатане и при этом рассуждаешь о Боге?

Х а н а н. Сатаны нет, реб Энох.

Э н о х. Как так нет? Откуда же тогда зло?

Х а н а н. И зла нет, реб Энох. Если Бог – благой Бог – сотворил этот мир, то в нем не может быть зла.

Э н о х (насмешливо). Да что ты говоришь? Откуда же тогда взялись болезни? Войны? Воровство? Насилие?

Х а н а н. От глупости, реб Энох. От глупости человеческой. С крыши тоже можно упасть и убиться – но разве это значит, что крыша – зло? Что она от сатаны?

Продолжая беседовать, они уходят в синагогу. Ж е н щ и н а с девочкой садятся передохнуть на скамейку. Мать обнимает дочь, прижимает ее к себе. Д е в о ч к а улыбается, порывается встать.

Ж е н щ и н а (гладит дочь по голове). Посиди, доченька, посиди, милая. Отдохни, золотце мое. Еще успеешь устать: жизнь впереди длинная, трудная... длинная, трудная... длинная, трудная...

Зонг "Бричка"

Едет бричка по дорожке

Колесо верти́тся.

Речка, мельница, мосточек,

Быстрая водица.

Вот вернется твой отец,

Привезет подарки -

Тебе сладкий леденец,

Мне платочек яркий.

Дует ветер из лесочка,

Задувает к ночи.

За ракитовым кусточком

Чьи-то злые очи.

Вот вернется твой отец,

Привезет подарки.

Тебе сладкий леденец,

Мне платочек яркий.

Где-то бродят гайдамаки,

Хамелюк проклятый.

Солнце катится под горку,

Далеко до хаты.

Вот вернется твой отец,

Привезет подарки.

Тебе сладкий леденец,

Мне платочек яркий.

На площади появляются Л е я, дочь Сендера и старуха-служанка Ф р а д а.

Л е я. Какая грустная песня! Не знаю, чего в ней больше – надежды или жалобы... Фрада, вот монетка, дай им.

Ф р а д а. А чего ж я буду давать твою монетку, Лиенка? Вот ты и дай.

Л е я и Ф р а д а подходят к скамейке, Л е я протягивает Женщине монетку.

Л е я. Возьмите, госпожа. Вы, верно, издалека. Дорога долгая, все денег стоит.

Ж е н щ и н а. Спасибо, девочка. Доброе у тебя сердце. А уж красавица какая, благослови тебя Господь. Погоди, погоди... да ты уж не дочь ли Сендера?

Ф р а д а. Она самая. Лея, Лиенка, невеста наша.

Ж е н щ и н а. Радость-то какая! Мы ведь на свадьбу твою и пришли. Счастья тебе, милая, и детушек здоровеньких, и чтоб побольше!

Л е я слушает без улыбки, кусая губы. Потом закрывает лицо руками, отходит в сторону. Ж е н щ и н а с беспокойством смотрит на Фраду.

Ж е н щ и н а (вполголоса). Что случилось? Я, наверное, что-то не так сказала? Вы уж простите нас, глупых. Издалека мы.

Ф р а д а (тоже вполголоса, доверительно). Да нет, милая, вы тут ни при чем. Грустит голубка наша. Видите, бледненькая какая? Не ест почти ничего, плачет.

Ж е н щ и н а. А что ж грустить-то? Жених, говорят, из тартаковских, красивый, молодой, да еще и богач наипервейший. Чего же лучше? (Вздыхает.) Хотя, знаете, госпожа, девушке перед свадьбой всегда есть о чем погрустить. Потом-то для грусти времени не будет.

Ф р а д а. Вот-вот. И я о том же. Вся грусть от свободного времени, от безделья то есть. Когда руки заняты, голове веселей. (Доверительно, с гордостью.) Я ведь что придумала: дай, думаю, Лея вышьет пока завесу для кивота. Чтоб по бархату, да золотой нитью, да со львами, да с орлами, как в старину. Вот и забудет свою грусть-тоску за работой-то.

Ж е н щ и н а (восхищенно). Лучше не придумаешь! А сумеет?

Ф р а д а. Это уж будьте уверены. Руки у нашей Лиенки золотые, под стать той самой нити, которая для вышивания.

Ж е н щ и н а. Ну и что? Согласилась?

Ф р а д а (подмигивает). Как не согласиться, когда я сказала, что это будет подарок к поминальному дню ее покойной матушки? Согласилась, даже с радостью. Я уж и бархат запасла, и нитки с иголками. Вот сейчас посмотрим на старые образцы из синагоги и сразу начнем. (Вздыхает.) А там, глядишь, и кушать начнет.

В дверях синагоги появляется Э н о х, и Ф р а д а поспешно подходит к нему.

Ф р а д а. Реб Энох! Реб Энох! Добрый день! Вас-то мне и надо. Помните, вы обещали показать нам с Лиенкой старинные вышивки для кивота? Нельзя ли сейчас посмотреть?

Э н о х. Отчего же нельзя? (Кланяется Лее, все еще стоящей в сторонке.) Здравствуйте, госпожа Лея. Пойдемте, я покажу.

Ф р а д а. Нет, нет, реб Энох. Внутри темно, что там разглядишь при свечах? А нам на шов посмотреть надо, да на узелки малые. Вы уж нам сюда вынесите.

Э н о х (чешет в затылке). Да там много. Пойдемте хоть выберем, какие покрасивее.

Ф р а д а. Выбрать – это можно. Лиенка...

Л е я (устало). Ты иди, Фрада, а я тут подожду, на скамейке.

Ф р а д а (после секундного колебания). Ну, как хочешь, девочка. Только никуда не уходи, ладно?

Ф р а д а и Э н о х. уходят. Л е я присаживается на скамейку рядом с Женщиной.

Ж е н щ и н а. Старая у вас синагога. Аж почернела от времени.

Л е я. Очень старая. Никто и не помнит, как ее строили. Рассказывают даже, будто и не строили ее вовсе, а так и нашли под землей, готовую. Может ли быть такое?

Ж е н щ и н а. Все может быть, девочка. Мне так вот что чудно: она ж деревянная. Неужто не горела ни разу? Пожары-то, небось, каждый год случаются.

Л е я. Конечно, случаются. Фрада говорит, что на ее только памяти город два раза дотла выгорал. И только синагоге ничего не делается. Раз, когда гайдамаки жгли, уже и крыша на ней занялась. Так говорят, будто прилетела огромная стая голубей и огонь крыльями затушила. (Улыбается.) Вот ведь что напридумать можно.

Ж е н щ и н а (осуждающе). Ну почему же "напридумать", девочка? Люди говорят, значит, неспроста. Народ, он ведь врать не станет.

Л е я (пожимает плечами). Не знаю. Наверно. Я там внутри только один раз и была. Страшно как-то. Темно, и стены не белены.

Ж е н щ и н а. Так это и понятно. Нельзя в синагоге стены белить. Разве ты не знаешь? Бывают дни, когда Господь начинает плакать по разрушенному Храму, а вместе с Ним плачут все ангелы и праведники. И слезы их горючие капают с небес прямо в синагоги, капают и текут по стенам. Потому-то в самых старых синагогах стены делаются совсем черными от слез. Как же белить по заплаканному, доченька? Нельзя это.

Под самый конец ее рассказа появляется вышедший из синагоги Х а н а н. Увидев Л е ю, он останавливается как вкопанный. Л е я тоже замечает его и словно окаменевает. Последней, проследив за взглядом Леи, реагирует на его появление Ж е н щ и н а.

Ж е н щ и н а (шепотом, Лее на ухо). Этот юноша – святой. Он давеча мою Ривку молитвой вылечил. Его зовут Ханан.

Л е я (эхом). Ханан...

Х а н а н. Лея...

Л е я встает, закрывает лицо руками, отходит в сторону. Звучит зонг "Разлука".

Зонг "Разлука"

Как можно привыкнуть к разлуке?

Она – как незваные гости,

Она – как уставшие руки,

Она – как дожди на погосте.

Она, как сиделка больницы,

Склонясь к твоему изголовью,

И мучит тебя, и грозится,

И любит постылой любовью.

Как можно привыкнуть к разлуке,

Вампиршею впившейся в вену,

К ее нескончаемой муке,

К ее беспощадному плену?

Коль смертная эта истома

Дана в наказание Богом,

Не дай ей убить тебя дома,

Тащи ее в мир, по дорогам.

Пусть вместе с тобой пропадает,

Пусть ноги сотрет до коленей,

Пусть плачет, гниет, голодает,

Не зная ни солнца, ни тени.

Пусть тонет на дальней излуке,

Пусть, падая, катится с кручи...

Как можно привыкнуть к разлуке?

Ее можно только замучить.

Х а н а н приближается к Л е е и останавливается на некотором расстоянии от нее – так остерегаются подходить вплотную к святыне. Он хочет сказать ей что-то, но это получается у него не сразу. Поначалу оба говорят, не глядя друг на друга, словно соприкосновение даже одним только взглядом уже чрезмерно.

Х а н а н. Лея, я...

Л е я (вытягивая руку, словно защищаясь). Нет-нет, молчи! Как ты мог? Как ты мог?

Х а н а н. Лиенка, я...

Л е я. Как ты мог? Да знаешь ли ты, что я чуть не умерла от горя?

Х а н а н. Но что я мог сделать тогда, любимая? Реб Сендер отказал мне в твоей руке, выгнал из дома. И я...

Л е я. Ты даже не попрощался со мною! Ты просто ушел, ничего не сказав! Исчез, будто ничего не было! Будто я для тебя никто! Как ты мог?

Х а н а н (горячо). А что можно было сделать, Лиенка? Лечь под крыльцом твоего дома? Лезть к тебе в окно? Бродить по городу и жаловаться каждому встречному? Сама подумай, какие пошли бы тогда разговоры. Люди, хоть и не злые, но языки у них длинные, машут, как помело. А помело, оно помело и есть: нет-нет, да и зацепится за мусорное, злое слово. Любого праведника оклевещут, дай только повод. А уж про девушку и говорить нечего – даже такую чистую, как ты, с грязью смешают. Кем бы я был, если бы навлек такую напасть на тебя – самое дорогое для меня существо, свет очей моих, радость жизни моей...

Л е я. Милый мой... как ты, наверное, страдал! Не было минуты, чтоб я не думала о тебе: как ты там, один-одинешенек, среди чужих людей, без дома, без одежды, без гроша в кармане. Представляла себе всякие ужасы: как ты замерзаешь в снегу, как схватили тебя гайдамаки и волокут на костер, как панские казаки избивают тебя нагайками, как погибаешь ты от голода на бесконечной степной дороге. Боже, Боже... как мне было страшно, как тяжело! А ты? Что тебе пришлось вынести за все эти годы?

Х а н а н. Два года, Лиенка.

Л е я (гневно). Два! Видишь? Ты можешь их сосчитать, да еще и так коротко! Два! Сказал, как отрезал. А для меня это была вечность, понимаешь ли ты это? Вечность! Ты-то ушел, взял тоску-разлуку с собой, потащил ее по дальним дорогам, чтоб запылилась, чтоб устала, чтоб сбила ноги до колен! Посадил ее рядом с новыми людьми, чтоб не так выделялась, сунул в незнакомую толпу, чтоб потерялась, растворилась, исчезла. Так ведь, так? Ты морил ее голодом, пугал страданиями! Немудрено, что в конце концов она отстала от тебя, черная гадина! А каково было мне? Ты-то ушел, но куда могла деться от разлуки я – та, что осталась на месте? Об этом ты подумал, ты, такой заботливый? О том, каково мне было сидеть вон за тем окном, глядя вот на эту дорогу, на эту площадь, на эти дома? Каждый день, каждый час, каждую минуту – все та же картина, все те же лица, все те же слова... и ты, ты, ты – в каждой черточке, в каждом лице, в каждом слове! Вот на этой скамье ты сидел, вот за этим столом ты давал мне уроки, в эту дверь входил, эта лестница скрипела под твоими шагами! Эту песенку ты любил, а эту – не переваривал; над этим человеком мы посмеивались, а этого боялись, это слово звучало в твоих устах так, а то эдак... (Хватается за голову.) Удивительно, как это я не помешалась!

Х а н а н (мучительно). Ты права, любимая. Я виноват. Нет мне прощения.

Л е я (словно опомнившись). Нет-нет, что ты. Что ты... это ты прости меня, глупую. Нашла в чем тебя обвинять! В том, что ты погибал на дорогах, пока сама я сидела в тепле да в сытости! Господи, что я за дура! Расскажи мне обо всем: куда ты пошел сначала и где был потом, с кем знался, где ночевал, что ел, с кем познакомился... все-все. Я хочу знать о тебе все... расскажи о каждой минутке, которую ты прожил без меня. (Смеется.) О, тебе придется поднапрячься, чтобы вспомнить все и во всех подробностях!

Х а н а н (оглядываясь на синагогу). У нас очень мало времени, Лиенка.

Л е я (горько). Да, ты прав. Всего времени мира не хватит, а у нас осталось лишь несколько минут, пока не вернутся Фрада и Энох. (Всматривается в Ханана.) Есть и еще что-то, о чем ты пока еще не знаешь.

Х а н а н. Что?

Л е я. Нет-нет... пусть тебе расскажут другие. Я не могу.

Х а н а н (снова тревожно оглядывается на синагогу). Не важно. Что бы это ни было, это не столь важно теперь, Лиенка. Понимаешь, теперь все будет иначе. Я не потратил это время впустую, поверь мне. Я полтора года прожил у рабби Эльханана в Полесье.

Л е я. Рабби Эльханан? Тот самый, великий каббалист?

Х а н а н (торопливо). Ну да. Теперь у меня много силы, Лиенка. Я снова поговорю с Сендером, объясню ему, кем я стал...

Л е я. Поздно, любимый. Отец уже ни за что не согласится, даже не пробуй.

Х а н а н. Отчего ж не попробовать? Хуже-то не будет, правда?

Л е я. А потом? Когда он не согласится?

Х а н а н. Вот об этом я и хочу поговорить с тобой.(Снова тревожно оглядывается на синагогу.) У нас мало времени... Понимаешь, мы сможем убежать туда, где нас никто не достанет.

Л е я (горько). Убежать? Но убежать мы могли бы и два года назад! Почему только сейчас, после всех этих страданий? Где ты был до этого, Ханан?

Х а н а н. Нет-нет, любимая. Я говорю не о простом бегстве. Здесь, на земле, нам все равно никуда не деться: найдут, достанут – злым языком, голодом, холодом, бедностью, страданиями... Нет-нет, тут нам не дадут соединиться.

Л е я. Тогда где?

Х а н а н. В Ситро Ахро.

Л е я (испуганно). В Ситро Ахро? Ты с ума сошел! В аду, у сатаны?

Х а н а н. Нет-нет, не в аду и не у сатаны. Ты просто не знаешь. И никто здесь не знает. Чтобы узнать, нужно побывать там. (Шепотом.) Понимаешь, я нашел дорогу туда, в Ситро Ахро. У меня просто не было другого выбора. Я сказал себе: если ты не можешь быть счастлив с Лиенкой на земле, значит, нужно искать другое место. Место, куда не дотянутся все они... (Показывает на синагогу и на дом Сендера.) ...с их проклятой завистью, алчностью, злобой... Место, которого они боятся! И хорошо, что боятся! Я и сам ужасно боялся: все-таки Ситро Ахро, не шутка... Но у меня нет и не будет ничего важнее, чем ты. Ничего, даже собственной жизни. И тогда я решил: можно по крайней мере проверить, каково Ситро Ахро на самом деле. Я пришел к рабби Эльханану и сказал, что хочу учить Каббалу. Мне удалось скрыть от него свою главную цель. Это Господь помог, Лиенка – ведь от рабби Эльханана невозможно скрыть ничего, даже самую малость. Потом-то он догадался и ужасно рассердился, но было уже поздно. Я уже побывал там.

Л е я. Там? В Ситро Ахро?

Х а н а н. Да, там.

Л е я. И что там?

Х а н а н (отворачивается). Там... другое...

Л е я. Другое – это как?

Х а н а н. Другое – это другое. Например, там мы могли бы быть вместе.

Л е я (горько). Ну да. Вот уж действительно другое...

Х а н а н (поспешно). Мне нужно знать, согласна ли ты. Решай сейчас. Не знаю, выпадет ли нам еще такой случай поговорить.

Л е я (задумчиво). Ты предлагаешь мне руку и сердце?

Х а н а н. Они давно уже твои, Лиенка.

Л е я. Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж и жить вместе в Ситро Ахро?

В дверях синагоги появляются Ф р а д а и Э н о х, несущие расшитые покрывала для кивота.

Х а н а н (твердо). Да. Что ты решила?

Ф р а д а (заметив Ханана, беседующего с Леей). О Боже! Это уж не Ханан ли? Ох, дура я, дура! (Поспешно скидывает на руки Эноху покрывала и бежит к Лее.) Лиенка, Лиенка! Иди скорее ко мне, девочка! (Ханану.) А вам, молодой человек, стыдно должно быть! Шептаться с молодой девушкой прямо на городской площади, да еще и накануне свадьбы!

Х а н а н (удивленно). Свадьбы? Какой свадьбы?

На площадь вбегают 1-ы й и 2-о й с т а р и к и. Они навеселе. 1-ы й с т а р и к размахивает наполовину пустым водочным полуштофом. Ф р а д а тем временем отводит Л е ю к Э н о х у и начинает разворачивать перед нею расшитые золотом малиновые ткани. Л е я кивает с отсутствующим видом.

2-о й с т а р и к (увидев Женщину, сидящую с дочкой на скамейке). О! Глянь-ка, реб Вульф: помогли наши псалмы!

1-ы й с т а р и к. Как же им не помочь-то, реб Меир? Восемнадцать псалмов, а число восемнадцать означает "жизнь"! Выпьем за жизнь, реб Меир! Лехаим! (Отхлебывает из горлышка.)

2-о й с т а р и к (с беспокойством следя за уровнем водки в бутылке). Э-э, реб Вульф! Не слишком ли много жизни вы отхлебнули?

1-ы й с т а р и к (передавая ему бутылку). Жизни много не бывает, реб Меир!

2-о й с т а р и к. И водочки тоже! (Отхлебывает в свою очередь.)

Следует зонг "Водочка". Приплясывая, старики вовлекают в танец и Х а н а н а. Тот подчиняется машинально, как кукла. Он и Л е я, хотя и участвуют в действии (Х а н а н – в танце, Л е я – с тканями), но как бы и отсутствуют.

Зонг "Водочка"

Как на речке лодочка,

лодочка плывет,

а на сердце водочка,

водочка поет.

В рот возьмешь – горька она, ах горька-горька,

А когда распробуешь – как она сладка!

Жизнь на вкус – сладка она, ах сладка-сладка,

А когда распробуешь – как она горька!

Радость посередочке,

сбоку переплет,

а на сердце водочка,

водочка поет.

В рот возьмешь – горька она, ах горька-горька,

А когда распробуешь – как она сладка!

Жизнь на вкус – сладка она, ах сладка-сладка,

А когда распробуешь – как она горька!

Жизнь меня в колодочки

закует, забьет,

а на сердце водочка,

водочка поет.

В рот возьмешь – горька она, ах горька-горька,

А когда распробуешь – как она сладка!

Жизнь на вкус – сладка она, ах сладка-сладка,

А когда распробуешь – как она горька!

Черт со сковородочкой

спуску не дает,

а на сердце водочка,

водочка поет.

В рот возьмешь – горька она, ах горька-горька,

А когда распробуешь – как она сладка!

Жизнь на вкус – сладка она, ах сладка-сладка,

А когда распробуешь – как она горька!

Запыхавшиеся старики отпускают Х а н а н а. Ф р а д а в обход их группы ведет Лею в дом.

1-ы й с т а р и к. Ах, хорошо! А ведь еще свадьба впереди!

Х а н а н. Опять свадьба! О какой свадьбе вы говорите?

1-ы й с т а р и к (2-ому старику) Смотри-ка, он не знает! Да об этом вся округа уже месяц говорит! Сендер выдает свою дочку замуж... (Прикладывается к бутылке.) ...за десять тысяч золотых червонцев!

2-о й с т а р и к (отнимая у него бутылку). Ну вы уж скажете, реб Вульф. Выдает за жениха, а не за червонцы!

1-ы й с т а р и к (пьяно грозя пальцем). А это еще как посмотреть...

1-ы й с т а р и к, пошатываясь, уходит с площади; 2-о й подходит к Ж е н щ и н е и пытается угостить ее оставшейся водкой. К Х а н а н у подходит Э н о х.

Э н о х (сочувственно). Ханан... Ханан...

Х а н а н. Так вот в чем дело... так вот о чем она...

Х а н а н пошатывается – он упал бы, если бы Э н о х не подхватил юношу. Тем временем обеспокоенная Ф р а д а уже почти совсем увела Л е ю с площади, но в последний момент та вырывает руку и оборачивается.

Л е я (говорит, гордо выпрямившись, громко, так, чтобы слышали все). Я согласна, Ханан! Слышишь? И вы все тоже слушайте. Я согласна!

Ф р а д а уводит девушку.

Э н о х (со смесью недоумения и тревоги). С чем согласна? Что происходит? Ханан! Ханан!

Вбегает 1-ы й с т а р и к.

1-ы й с т а р и к. Сендер едет! И бричка вся в цветах! Обручение состоялось! Теперь будет свадьба! Свадьба!

С этого момента внимание всех поглощено приближающимся Сендером. Э н о х тоже оставляет Х а н а н а.

Х а н а н. Значит, все. Значит, выбора нет. Значит, надо делать так, как решено. Лея согласна. Значит, надо... Ситро Ахро... Не бойся... Ты ведь сам убеждал Лею, что бояться нечего. Сам убеждал, а теперь боишься? (Садится прямо на землю, достает из кармана книгу, открывает ее.) Так... сначала отсюда... (Еле слышно бормочет непонятные слова.) потом отсюда... (Снова бормочет.) А теперь... теперь... все. (Опускает голову на руки и застывает в этой позе.)

Вбегает С е н д е р. Он радостно возбужден, его сразу же обступают все присутствующие.

С е н д е р. Эге-гей! Свадьба! Будет свадьба!

Ж е н щ и н а. Вот радость-то ! Вот счастье-то!

Э н о х. Поздравляю, реб Сендер!

1-ы й с т а р и к. Что ж, реб Сендер, и десять тысяч червонцев в деле?

С е н д е р (гордо). А как же! Всё в деле! Уж чего-чего, а торговаться Сендер умеет!

Э н о х. Почему же тогда так долго?

С е н д е р (солидно). Да вот, реб Энох, дело так было. Первые два дня о деньгах спорили. Тартаковские с четырех тысяч начали, я – с двенадцати. Сошлись на десяти.

2-о й с т а р и к. До десяти поднял! С четырех! Ай да Сендер!

С е н д е р. Потом целый день выясняли, какими платить: бумажными или золотыми. (Делает многозначительную паузу.)

1-ы й с т а р и к. Ну и?..

С е н д е р. Согласились на червонцы. Что ж я, бумажные возьму? Хитры тартаковские, но и мы тут тоже не пальцем деланы!

1-ы й с т а р и к (глядя на свои пальцы). Молодец!(Загибает три пальца.) А еще два дня?

С е н д е р. А еще два дня выбивал я расходы на стол для молодых. Что ж, им есть не хочется, особенно, когда по первости?

2-о й с т а р и к. Ой, хочется, ой хочется, аж живот подводит!

С е н д е р (хохочет). Будет тебе угощение, реб Меир, будет и водочка, и закусочка.(Оборачивается к дому, кричит.) Эй, Фрада! Тащи-ка сюда спирта самого лучшего, да пряников, да редьку в меду! Праздник у нас сегодня! Обручение! (1-ому старику) Короче говоря, я десять лет стола требовал!

1-ы й с т а р и к (изумленно). Десять! Это ж как много! А они?

С е н д е р. А тартаковские дошли до пяти и дальше ни в какую. Крепкие торговцы попались. Да только мы тоже не мягче. Сошлись на семи годах с половиной! И по рукам! Хе-хе-хе... Эй, Фрада! Где ты уже? Людям выпить хочется!

Выбегает Ф р а д а, неся на подносе тарелки с закуской, бутылки в корзинке, мешок с пряниками. Э н о х отводит радостного С е н д е р а в сторонку.

Э н о х. Реб Сендер, не хотелось бы омрачать такой радостный день...

С е н д е р. Что такое?

Э н о х. Ханан вернулся. Вы уж не гоните его...

С е н д е р. Ханан? Зачем мне Ханана гнать? Он мне как сын родной! Сколько времени у меня столовался... Ну, было когда-то между нами небольшое разногласие. Было и прошло, так ведь? Где он?

Э н о х (показывая на сидящего Ханана). Вон он сидит. Вы уж с ним поласковей, реб Сендер. Постится парень от субботы до субботы, совсем обессилел.

С е н д е р. А вот мы его сейчас подкормим... (Улыбаясь, решительно направляется в сторону Ханана.) Ханан, сынок, а ну-ка вставай! Дай я тебя обниму! Радость у нас, обручение Леи, Лиенки моей. Помнишь Лиенку?

Подойдя сзади к Х а н а н у, он трогает его за плечо и пытается поднять. Х а н а н безжизненно повисает на руках Сендера, и тот снова опускает его на землю, затем склоняется над телом юноши, оборачивается к столпившимся вокруг угощения людям.

С е н д е р (испуганно). Ханан! Ханан! Что с тобой! Эй, люди, помогите! Ханан!

Первым подбегает Э н о х, прикладывает ухо к груди юноши. 1-ы й с т а р и к поднимает с земли книгу, выпавшую из рук мертвого Х а н а н а.

Э н о х. Он мертв! Ханан мертв!

С е н д е р. Как это "мертв"? В такой день! Как это можно...

Э н о х (горько). С ангелом смерти не поторгуешься, реб Сендер...Ой, горе нам, горе! Ханан мертв!

1-ы й с т а р и к (читает). "Книга ангела Разиэля"... Ах!.. (Отбрасывает книгу, как ядовитую змею. Вы только посмотрите, что он читал перед смертью!

2-о й с т а р и к. Ситро Ахро! Ситро Ахро! Другая сторона! Храни нас, Господь...

К о н е ц п е р в о г о д е й с т в и я

Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е

Интерьер дома С е н д е р а. Большая гостиная и отделенная от нее стеной комната Леи. В гостиной висит большое зеркало, стоят массивные часы с боем. На часах – около восьми вечера. В комнате Леи полумрак, видна только неподвижная фигура девушки – она сидит спиной к зрителям, лицом к стене. В гостиной горят керосиновые лампы. Входят С е н д е р и Э н о х.

С е н д е р. Прямо и не знаю, как ей сказать...

Э н о х. Так и скажите, реб Сендер. Правду скажите.

С е н д е р (неловко). Вы, может, не знаете, реб Энох, но два года назад, когда Ханан жил еще здесь, он просил у меня Леиной руки. Понимаете, юношеское чувство, ничего особенного, но все-таки...

Э н о х. Я знаю.

С е н д е р (удивленно). Знаете?

Э н о х. Как же такое скрыть, реб Сендер? Да и не только я – все местечко знало, а то и вся округа.

С е н д е р. Господи, какой ужас. Вся округа!

Э н о х. Да почему же ужас? Вот вы и сами давеча говорили: было и прошло.

С е н д е р. Так-то оно так... Но все-таки неприятно, когда в твоих домашних делах чужие копаются. И что же говорили?

Э н о х (пожимая плечами). Да то и говорили, что вы сами сейчас сказали: юношеское чувство, случается. У молвы, как известно, язык без костей. Но уж больно Ханан был достойным молодым человеком, а Лея – достойной девушкой, чтобы кто-либо осмелился даже намекнуть на что-то еще.

С е н д е р (нерешительно). А про меня? Что про меня говорили?

Э н о х. С пониманием, реб Сендер, с пониманием. Какой отец не хочет счастья для своей дочери! Особенно для такой красавицы и умницы, как Лея. Что и говорить, Ханан, да будет благословенна память о нем, был очень талантлив. Из таких юношей вырастают великие цадики. Но и жить рядом с большим талантом нелегко.

С е н д е р (благодарно подхватывает). Вот-вот! Золотые слова, реб Энох. Не верьте тому, кто-то нашептал вам, будто я отказал Ханану из-за денег. Вы ведь не поверите подобной клевете, правда? Не поверите?

Э н о х (напряженно). О чем речь, реб Сендер... Я ведь вас не первый год знаю.

С е н д е р пристально смотрит на Э н о х а, вздыхает, проводит рукою по лбу. Он выглядит подавленным и растерянным. Часы отбивают время.

С е н д е р. Восемь... Реб Энох, я хотел бы попросить вас об одном одолжении... Не могли бы вы поприсутствовать при моем разговоре с Леей... поддержать, что ли? Дело ведь, хоть и прошлое, но деликатное.

Э н о х (с сомнением). Даже не знаю... А почему бы вам не привлечь к этому разговору Фраду? Женщина она умная, бывалая.

С е н д е р. Видите ли, реб Энох... с некоторых пор Лея избегает откровенно разговаривать с домашними. Даже с Фрадой.

Э н о х. С некоторых пор... нетрудно догадаться, с каких именно пор, реб Сендер.

С е н д е р. Боже мой, Боже... не надо, не надо!

С е н д е р отходит к окну. Э н о х стоит, глядя в пол. Видно, что он испытывает противоречивые чувства – от жалости до гнева и презрения. Наконец, жалость побеждает. Э н о х делает неловкий жест в сторону С е н д е р а.

Э н о х. Хорошо, реб Сендер, будь по-вашему. Пойдемте к Лее.

С е н д е р (радостно). Огромное вам спасибо, реб Энох. Огромное. Никогда не забуду. Сендер, знаете, в долгу не останется. Спасибо. Огромное спасибо. Вот сюда, реб Энох, в эту дверь. (Понижает голос.) Я только постучу, и зайдем. Только вы первый, ладно?

С е н д е р и Э н о х останавливаются перед дверью, которая ведет в комнату Леи. Л е я по-прежнему неподвижно сидит спиной к зрителю. С е н д е р стучит в дверь – безответно, Л е я даже не шевелится. Он пробует постучать снова – с тем же эффектом. С е н д е р и Э н о х тревожно глядят друг на друга.

С е н д е р (шепотом). Что делать?

Э н о х. Может, заснула?

С е н д е р (повысив голос и приникнув к двери). Лея! Лиенка! Это я! И реб Энох со мною. Нам нужно кое о чем с тобой поговорить. Это не слишком срочно, но лучше не откладывать. Лея! Лея! (Эноху.)

Не отвечает. Прямо не знаю, что и делать.

Э н о х (с видимым облегчением). Ну, тогда в другой раз. Я пойду, реб Сендер.

С е н д е р (поспешно). Нет-нет, что вы, что вы. Она точно не спит. (Шепотом.) Я недавно заглядывал потихоньку. Сидит, смотрит в стену. Как изваяние, честное слово... Не уходите, реб Энох, пожалуйста.

Э н о х. Час от часу не легче...

С е н д е р. Лиенка! Лиенка! Мы входим! Мы входим!

С е н д е р открывает дверь в комнату Леи и делает шаг в сторону, пропуская туда Э н о х а. Они заходят в комнату и останавливаются. Л е я никак не реагирует.

С е н д е р (с фальшивым воодушевлением). Что же ты сидишь в темноте, дочка? Керосин бережешь? Зажечь тебе лампу?

Л е я молчит.

С е н д е р (суетливо). Ну, нет так нет. Можно и в темноте. Мы с ребом Энохом не против. Чего зря глаза трудить, правда? Особенно нам, старикам. Хе-хе-хе... Ты, наверное, думаешь: чего это мы к тебе в такой час заявились? По делу, Лиенка, по делу. Дело, может, и не слишком важное, но все-таки. Правда, реб Энох? Вот и реб Энох согласен. Он тебе сейчас все и расскажет. Давайте, реб Энох, рассказывайте. Лея слушает. Правда, Лиенка? Реб Энох... Лиенка... реб Энох, пожалуйста...

Э н о х (шепотом. в крайней неловкости). Но, реб Сендер, что же это? Вы ведь просили меня только поприсутствовать, а теперь... Нет, так не пойдет. Сами и рассказывайте.

С е н д е р (тоже шепотом). Я вас умоляю, пожалуйста... Я сам не могу... Ну, реб Энох, дорогой, вы же знаете: нельзя делать доброе дело наполовину...

Э н о х (с досадой). Ах ты... Эк меня угораздило! Со здоровой головой да в больную постель! Ну, реб Сендер... (Поворачивается к Лее, решительно.) Госпожа Лея, много тут рассказывать не придется. Вы, конечно, помните молодого человека по имени Ханан, который когда-то столовался у вашего отца. Впрочем, что это я спрашиваю – конечно, помните: вы ведь с ним сегодня беседовали на площади.

С е н д е р (изумленно, шепотом). Беседовали? Это как же?

Э н о х (тоже шепотом). Да вот так и беседовали. Фрада ко мне зашла покрывала посмотреть, а госпожа Лея на площади осталась, Ханан как раз...

С е н д е р. Ну, Фрада, ну услужила! Говорил ведь: глаз не сводить! Хотя какая сейчас разница...

Э н о х (громко). То есть, госпожа Лея, вам известно о том, что упомянутый молодой человек не далее как сегодня вернулся в наш город. Наверное, он хотел поздравить вас с предстоящим обручением... (Оглядывается на Сендера, тот усиленно кивает, одобряя взятую Энохом линию разговора.) Но, увы, Господь судил иначе. Вы, госпожа Лея, наверняка, как и все мы, обратили внимание на нездоровый вид Ханана, на его бледность и худобу. Несчастный добровольно постился от субботы до субботы, что в его возрасте смертельно опасно. Должен заметить, что я сразу предупредил его о возможном исходе. К нашему всеобщему горю, Ханан не внял голосу рассудка. В результате нынче, ближе к вечеру, мы обнаружили его на площади... (Запинается.) ...обнаружили его на площади... (Оглядывается на Сендера.)

С е н д е р (шепотом). Ну скажите уже, скажите! Что вы – слово забыли?

Э н о х (тихо). ...мертвым.

Л е я молчит. За все это время она не только не произнесла ни звука, но даже и не пошевельнулась. С е н д е р и Э н о х напряженно вглядываются в ее спину, тщетно стараясь уловить хоть какую-нибудь реакцию.

С е н д е р (шепотом). Вы слишком тихо сказали! Она не слышала! Повторите громче!

Э н о х. Вот вы и повторите! С меня хватит!

С е н д е р. Лиенка, ты, наверное, не расслышала последних слов реба Эноха. Он сказал, что Ханан скончался. Такое вот несчастье. Заморил себя голодом. Похороны завтра в полдень, так что, если ты захочешь...

Д и б б у к (Л е я, говорящая и ведущая себя как Х а н а н). Вон! Выйдите вон!

С е н д е р и Э н о х в недоумении смотрят друг на друга.

Э н о х. Вам тоже показалось, реб Сендер?

С е н д е р. А вам?

Э н о х. Это был голос Ханана. Я ведь говорил с ним – вот как с вами – всего два часа назад. Я не могу ошибиться.

С е н д е р. Странно. Вы уверены, что он мертв?

Э н о х. Уверен ли я! Да я его только что обмывал, реб Сендер! Вот этими вот руками! Конечно, мертв. Это так же верно, как и то, что мы с вами живы...

Д и б б у к. Оставьте меня в покое. Уйдите прочь!

С е н д е р. Вот! Снова! Храни нас Господь!

Д и б б у к резко встает со стула.

Д и б б у к. Сколько раз нужно повторять одно и то же?

Д и б б у к медленно поворачивается, и теперь становится видно его лицо. Это и Л е я, и не Л е я. Д и б б у к говорит голосом Х а н а н а, резко, отрывисто; тело существа по-прежнему принадлежит Лее, но все его движения скорее мужские, чем женские. Д и б б у к делает несколько шагов и останавливается перед потрясенными С е н д е р о м и Э н о х о м.

Д и б б у к. Есть ли на земле какое-нибудь место, где можно избавиться от вашего назойливого присутствия? А? От вашей подлости, от вашего лицемерия, от вашей трусости? Есть или нет?

С е н д е р (пятится). Лея...

Э н о х. Это не Лея, реб Сендер... Господи... это не Лея...

Д и б б у к. Оставьте меня!

Делает несколько решительных шагов, резким движением распахивает дверь.

Д и б б у к. Вон!

С е н д е р и Э н о х выходят наружу. Д и б б у к захлопывает за ними дверь и возвращается в прежнее свое положение – лицом к стене. С е н д е р и Э н о х какое-то время ошарашенно смотрят друг на друга.

С е н д е р. Что это было, реб Энох? Она заболела?

Э н о х (качает головой). Можно сказать и так. Боюсь только, что это не совсем болезнь.

С е н д е р. А что же это?

Но ему отвечает не Э н о х, а другой человек, который не то незаметно вошел, не то загадочным образом перенесся в стоящее в темном углу гостиной кресло. Это р а б б и Э л ь х а н а н.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Диббук.

Исполняется зонг "Душа".

Зонг "Душа"

Скажите, где душа нетленная живет?

Куда летит, куда плывет, куда уходит?

Какие пажити небесные находит?

Какие песенки душевные поет?

Быть может, где-то там, где синь всего синей,

Она с улыбкою родной следит за нами

И не скучает, и не жалуется маме -

Ведь мы, в конце концов, соединимся с ней.

А может, вон она, мелькнула там, в углу,

Смотрите, вон она, любимая когда-то -

Душа отца, душа жены, сестры и брата,

Ушедших в почву, в пыль, в забвение, в золу.

Быть может, здесь, средь повседневной трескотни

Они живут меж нас, присутствуя незримо,

А мы, незрячие, наивно ходим мимо,

Толкаясь с ними, но не зная, где они.

Скажите, где душа нетленная живет?

Куда летит, куда плывет, куда уходит?

Какие пажити небесные находит?

Какие песенки душевные поет?

Р а б б и Э л ь х а н а н, высокий длиннобородый старик с посохом, поднимается с кресла и выходит на середину комнаты. С е н д е р и Э н о х смотрят на него со страхом, смешанным с недоумением.

С е н д е р. Кто вы? И как вы здесь оказались?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Меня впустила ваша служанка. Я Эльханан, раввин из Полесья.

Э н о х (изумленно). Рабби Эльханан! (Целует цадику руку.)

С е н д е р. Рабби! (В свою очередь целует цадику руку.) Я глазам своим не верю. Рабби Эльханан – в моем доме! Какая честь... и как вовремя...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Вовремя? Вы так полагаете? Я-то вижу, что, к несчастью, опоздал.

С е н д е р. А по-моему, вы так к самому несчастью и поспели. У нас тут как раз возникло что-то... что-то необычное. Даже не знаю, как и назвать. Дочка моя заболела. И вот ведь какая досада: прямо накануне свадьбы!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Это не болезнь, реб Сендер. Это диббук.

С е н д е р. Снова это слово! Что такое "диббук"?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Одержимость. Обычно души умерших, как оно и заведено, сразу же после смерти переходят в потусторонний мир, в Ситро Ахро. Но иногда, хотя и очень редко, душа находит себе новое тело, вселяется в него и живет там. Получается существо, принадлежащее одновременно двум мирам. Это существо, реб Сендер, и называется "диббук".

Э н о х. Я сразу догадался! Хотя и никогда своими глазами такого не видел, только рассказы слышал! Думал, врут люди... И надо же, чтобы это произошло именно с душой Ханана!

С е н д е р. Да-да, великий рабби. Это точно Ханан: и голос его, и походка... был у нас такой ешиботник, умер сегодня вечером. Боже милостивый... Вы ведь сможете изгнать его из моей девочки? Правда? Про вас рассказывают, что вы все умеете... Пожалуйста, рабби! Ничего не пожалею, все отдам, только верните мне мою Лиенку!

Э н о х. Погодите, погодите... Рабби, Ханан незадолго до смерти упоминал ваше имя, говорил, что учился у вас в Полесье. Вы ведь поэтому здесь, правда?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Да, уважаемый реб...

Э н о х. Энох.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Реб Энох. Ханан пришел ко мне полтора года назад – учиться. Я редко беру учеников, а уж молодых так и вовсе почти никогда. Каббала и без того опасное знание, но в сочетании с молодыми страстями оно становится просто смертельным.

Э н о х. Почему же вы согласились, рабби?

Р а б б и Э л ь х а н а н (качает головой). Я ошибся, вернее, дал его виду обмануть себя. Он пережил в своей короткой еще жизни столько горя, что выглядел совершенно бесстрастным, как... как поле, на котором выгорело все, без остатка. И я пожалел его. Я подумал: "Что может взойти на такой угольной черноте? Какая страсть, какое чувство?" А кроме того – он был блестящим учеником. Такие таланты встречаются один раз на несколько поколений. Большой соблазн выучить будущего великого цадика, передать свое знание в самые сильные руки... (Разводит руками.) Вот так, уважаемые. У дракона часто три головы: соблазн, жалость и ошибка. Зато хвост у него всегда один: беда.

С е н д е р (осторожно). Э-э... Рабби... а что именно он рассказал вам о своем горе?

Р а б б и Э л ь х а н а н (пристально смотрит на Сендера, качает головой). Ах, реб Сендер, реб Сендер... (Обнимает Сендера за плечи, подводит к окну.) Что вы видите там, в окне, реб Сендер?

С е н д е р (недоуменно). Люди... я вижу там людей, великий рабби. Не иначе как прослышали о вашем приезде... или о моей беде.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Значит, люди. (Подводит Сендера к зеркалу.) А теперь? Что вы видите теперь?

С е н д е р. Себя. Но при чем тут это все?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Значит, себя. (После паузы.) А ведь и тут, и там – стекло, реб Сендер. Обычное стекло – и в окне, и в зеркале. Отчего же, если это стекло посеребрить, человек перестает видеть людей и видит только себя? Погиб блестящий юноша, вашей единственной дочерью владеет диббук, а вы беспокоитесь о том, известно ли мне, что вы выгнали Ханана из дома?

С е н д е р молча закрывает лицо руками.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Но если уж вы спросили, отвечу. Нет, не рассказал. Понимал, что в этом случае я не возьму его в ученики. Потому что нет страсти сильнее, чем несчастная любовь. Он говорил только о своем сиротстве. Об отце, погибшем, когда Ханану не исполнилось и двух лет. О матери, умершей через год после того. О детских приютах, о равнодушной родне. Говорил настолько спокойно, что я подумал: "Этот юноша пережил побольше иного старика..."

Э н о х. Как же вы узнали?

Р а б б и Э л ь х а н а н. По случаю. Через год приехала ко мне женщина из вашего городка – за помощью от болезни. Увидела Ханана и принялась рассказывать о местных новостях. Он молчал, но изменился в лице. А потом, когда она упомянула Лею, я посмотрел Ханану в глаза и увидел пожар.

С е н д е р. И вы тоже прогнали его? Как и я?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Нет! Я не прогнал его... но только потому, что было уже поздно: он уже научился слишком многому. Я пытался, наоборот, оставить Ханана у себя, образумить, направить его страсть в безопасное русло. Но в настоящем пожаре постоянно только одно: огонь, который движется во всех направлениях, пока не выгорит все, что может гореть.

Э н о х. Он ушел сам... Безумец! Уйти от такого учителя!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Увы... я не смог его удержать, реб Энох. Оставалось только молиться и надеяться на лучшее. А еще через месяц мне понадобилась моя "Книга ангела Разиэля", я стал искать ее и не нашел.

Э н о х. Он держал ее в руках перед смертью!

Р а б б и Э л ь х а н а н (кивает). Да, я сразу понял, что это Ханан забрал ее с собой. А поняв, срочно собрался и поехал сюда. Но вот – опоздал...

С е н д е р (испуганно). Что значит "опоздал", великий рабби? Вы ведь не откажетесь вылечить мою Лиенку? При всем уважении к погибшему Ханану, ему уже не поможешь. А моя дочь жива! Жива! Она принадлежит этому миру. Она собиралась выйти замуж и рожать, и растить детей, и быть счастливой, как все нормальные порядочные девушки. Вы ведь не позволите мертвому украсть ее у живых?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Реб Сендер... Мне жаль вас разочаровывать, но диббук не может войти в живое тело без полного согласия населяющей это тело души.

С е н д е р. Что это значит?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Это значит, что Лея согласилась его впустить.

С е н д е р. Быть такого не может!

Э н о х. Может! Теперь я припоминаю: когда давеча Лея уходила с площади, то крикнула Ханану, да так, чтобы все слышали: "Я согласна!" Никто тогда не понял, что она имела в виду. Но сейчас... сейчас это совершенно ясно. Если не верите мне, реб Сендер, спросите хоть у Фрады.

С е н д е р. Ох, горе мне, горе... За что, за что?.. (Хватает Рабби Эльханана за руку, прижимается к ней губами.) Рабби, рабби, сжальтесь... помогите моей девочке... пожалуйста...

Р а б б и Э л ь х а н а н (после паузы). Хорошо, реб Сендер. В одном вы совершенно правы: Лея жива и принадлежит миру живых. Как бы плохо вы ни поступили с Хананом, он не вправе был превращать девушку в диббук. Дайте мне поговорить с ним: возможно, он согласится по своей воле покинуть Лею. Если же нет – я изгоню его заклинаниями Каббалы. (Поворачивается к Эноху, повелительно.) Реб Энох, будьте добры, соберите десять человек для миньяна. Принесите шофар и священные свитки.

Э н о х кланяется и уходит. С е н д е р садится и начинает раскачиваться, спрятав лицо в ладонях. Р а б б и Э л ь х а н а н берет лампу и входит в комнату Леи. Д и б б у к сидит в прежней позе.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ханан, это я.

Д и б б у к (вскакивает, поворачивается к Рабби Эльханану). Рабби?! Вы?! Зачем вы здесь?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты знаешь.

Зонг "Сыночек"

Не ходи во двор, сыночек,

Птенчик там не проживет:

Кошка черная наскочит,

Шейку тонкую свернет.

Не ходи во двор, сыночек,

Не прожить котенку там:

Пес не дремлет даже ночью,

Перекусит пополам.

Не ходи во двор, сыночек,

Мамки с папкой поперед:

Ты пока еще щеночек,

Там кабан тебя сожрет.

Не ходи во двор, сыночек,

Поросенок, не визжи:

Живо вздернут на крючочек,

Под мясницкие ножи.

Не ходи во двор, сыночек,

Ангел смерти начеку:

Он до деточек охочий,

Будешь пищей червяку.

Не ползи во двор, сыночек,

Червячочку там конец:

Там в песочке когти точит

Ужасающий птенец.

Не ходи во двор, сыночек,

Птенчик там не проживет:

Кошка черная наскочит,

Шейку тонкую свернет.

Д и б б у к. Я обманул вас. Нет мне прощения.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты обманул меня, но я тебя прощаю. Речь сейчас не об этом, мой мальчик.

Д и б б у к. Не об этом? Если я и жалею о чем-нибудь, что совершил за свою недлинную жизнь... и после нее, так только об этом, больше ни о чем.

Р а б б и Э л ь х а н а н (горько). Ни о чем? Ты мог бы стать великим цадиком! Ты мог бы укрощать людские пороки, лечить страждущие души, утешать безутешных. Ты мог бы сделать жизнь людей лучше, честнее, разумнее. Ты мог бы проникнуть в самые дальние чертоги, впустить в свое сердце самый тонкий, самый чудный свет. Ты мог бы увидеть мир с самого его зенита, понять его красоту, оценить его соразмерность... Ты мог бы... (Машет рукой, словно обрывая сам себя.) А ты... На что ты променял эту возможность, Ханан? На девушку?

Д и б б у к. Да. Вам кажется, что она того не стоит?

Р а б б и Э л ь х а н а н. В тебе говорит страсть, Ханан. Страсть подчинила себе твой разум, твою способность судить и сравнивать.

Д и б б у к. Вовсе нет, рабби. Зачем мне величие цадика? Ради славы? Ради поклонения глупых, невежественных, суеверных людей? Вы сами прекрасно знаете, чего стоит эта слава, это поклонение. Помогать этим людям? Лечить их? Но для чего? Чтобы они и дальше продолжали грешить и обманывать?

Вы говорите, что я мог бы узреть скрытую красоту мира? Но я уже узрел ее, рабби! И для этого не понадобилось входить в Небесный Сад, подниматься в высшие миры. Лея – вот мой Небесный Сад! Здесь, под рукой... (После паузы.) Знаете, рабби, когда я возвращался от вас, в Межибоже меня приютил на субботу один богач. Его звали реб Ицхак. После трапезы он повел меня по своему дворцу в дальнюю комнатку, где стояла полуразрушенная глиняная печка.

"Смотри, – сказал он. – Это все, что у меня было еще три года тому назад – печка и полуразвалившаяся хибара вокруг нее. А потом я увидел сон – будто в Кракове под королевским мостом зарыт клад."

И представьте себе, рабби, этот Ицхак взял котомку и пошел в Краков. Он шел туда несколько месяцев, голодал, мерз и много раз был на волосок от гибели. Но и в Кракове оказалось не легче. Мост охраняли стражники. Они увидели, что оборванец бродит вокруг моста, схватили его и привели к капитану. Капитан выслушал сбивчивый рассказ о сне и захохотал: "И из-за этого ты проделал столь длинный путь пешком? Из-за какого-то сна? Будь я таким же дураком, как ты, я был бы уже на пути в Межибож..."

"Почему, ясновельможный пан?" – спросил Ицхак. "Да потому, что вчера я видел сон, будто под печкой у какого-там межибожского Ицхака зарыто сто тысяч золотых монет. Ты вот из Межибожа... тебя, случаем, не Ицхак ли зовут?"

"Нет, – сказал Ицхак. – Меня зовут Барух," – повернулся и отправился восвояси. И что вы думаете, рабби? Под печкой и впрямь оказались монеты!

Истинный клад всегда рядом, рабби, всегда под рукой...

Р а б б и Э л ь х а н а н (мягко). Эта история нова для тебя, мой мальчик, но на самом деле ей много лет.

Д и б б у к. Что ж, это делает ее менее правдивой?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Нет. Клад находился в Межибоже, под рукой, это верно. Но ты упустил из виду еще одну важную деталь: дорога к нему лежала через Краков. Неправильно думать, будто весь этот трудный путь был проделан впустую. Не поговори Ицхак с капитаном королевской стражи, разве стал бы он копать под собственной печкой? (После паузы.) Неисповедимы пути познания. Одно можно сказать точно: ошибается тот, кто думает, что пути эти бывают короткими. Что можно срезать дорогу тут, перескочить там, сократить здесь... Так думать – ошибка, мой мальчик. Вот и ты ошибся.

Д и б б у к. Нет-нет... я не ошибся. Я много думал. Я не мог ошибиться...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты был слишком нетерпелив, Ханан. Ты должен был подождать. Время само убедило бы тебя в твоей неправоте. Ты просто не дал мудрому времени такой возможности.

Д и б б у к (мучительно). У меня не было времени, рабби. Я мог потерять ее навсегда! Как вы не понимаете?!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты не мог потерять ее, Ханан: ведь она никогда не была твоею.

Д и б б у к. Была! Вы просто не знаете! Мы давно любим друг друга! И теперь, когда мы, наконец, вместе, ничто уже не разлучит нас. Теперь мы счастливы. Счастливы!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты должен покинуть ее, Ханан. Ты должен уйти.

Д и б б у к. Не просите у меня этого, рабби. Я не оставлю ее.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Кого ты хочешь обмануть на этот раз, Ханан? Меня – снова? Или себя? Мы ведь с тобой оба знаем, что ты остановился на полпути. Почему ты не забрал ее сразу в Ситро Ахро? Почему оставил в живых?

Д и б б у к (в смятении). Да, вы правы. Сначала я думал так и поступить. Мы могли бы вместе перейти туда, на другую сторону, в Ситро Ахро. Тем более что Лея согласилась – при всех! Я ни капельки не неволил ее, рабби!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Я знаю, мой мальчик.

Д и б б у к. Но потом... потом я засомневался... мне стало жаль ее, рабби. Мне стало жаль ее тела, понимаете? Я вдруг подумал: неужели я никогда больше не увижу ее милого профиля, склоненного над вышиванием? Никогда не смогу полюбоваться ее тонким запястьем... ее улыбкой... она так улыбается, рабби!

Р а б б и Э л ь х а н а н. И ты не смог убить ее.

Д и б б у к. Нет! Это неправильное слово! Я не смог переместить ее в Ситро Ахро!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ты не смог убить ее. Это называется именно так, мой мальчик.

Д и б б у к. Ладно. Пусть будет так. Я не смог... убить ее. (Лихорадочно.) Я подумал: это всегда успеется. Зачем сейчас делать то, чего нельзя потом вернуть назад? Можно ведь проверить временем... вы же сами сказали: мудрое время решает, была ли ошибка. Я подумал: а вдруг Лея потом передумает? Тогда я всегда смогу оставить ее и уйти.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Поэтому ты поселил ее меж двух миров? А тебе не приходит в голову, насколько это мучительно для нее?

Д и б б у к. Она любит меня. Она не хочет, чтоб мы расставались. Все слышали, как она согласилась – вся площадь!

Р а б б и Э л ь х а н а н. "Вся площадь"! Теперь тебе вдруг важно мнение людей, которых ты сам же назвал невежественными и суеверными? Неудивительно, Ханан! Ведь Лея по-прежнему живет среди них, хотя бы и как диббук. Ее тело, ее душа здесь же, никуда не исчезли. Она любит своего отца, свой дом. Она любит луг, и речку, и небо весной, и птичье пение, и старое кладбище, и ярмарку, и субботние свечки, и хануку, и пурим! А потом она захочет семью и детей, ведь она женщина, Ханан, обычная женщина... Неужели ты полагаешь, что Лея согласится просидеть десятки лет вот так, уставившись в стену? Да даже если и согласится – готов ли ты принять от нее подобную жертву?

Д и б б у к. Не надо, рабби! Зачем вы меня так мучаете?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Оставь ее, Ханан. Уходи.

Д и б б у к. Нет. Не могу.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Мне неприятно угрожать тебе, мой мальчик, но тогда я вынужден буду изгнать тебя силой. Ты учил Каббалу, ты знаешь, что сила на моей стороне. Ты принадлежишь Ситро Ахро, а Лея – этому миру.

Д и б б у к (в смятении). Боже... Боже... что же делать... не изгоняйте меня, рабби...

Р а б б и Э л ь х а н а н (мягко). Ты уже сам хочешь быть изгнанным, Ханан. Ты знаешь, что ошибся. Так не лучше ли выйти самому? Я уже послал за свитками и за шофаром. Скоро сюда придут чужие люди, чтобы помочь мне в молитве. Изгнание будет мучительным не только для тебя, но и для Леи. Нужно ли доводить до этого?

Д и б б у к (после паузы). Хорошо. Я уйду сам. Но с одним условием...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Говори.

Д и б б у к. Дайте мне время попрощаться с Леей. Хотя бы одни сутки.

В гостиной бьют часы.

Р а б б и Э л ь х а н а н (твердо). Сейчас девять вечера. До рассвета остается восемь часов – это время, которое у тебя есть. Я выйду из комнаты, а ты немедленно покинешь Лею. Пусть она затем покажется отцу, чтобы мы увидели ее целой и невредимой. Потом она сможет вернуться к тебе в комнату, если захочет. Повторяю: если захочет. А в пять утра, с первыми лучами солнца, ты исчезнешь из этого мира навсегда. Таковы условия. Принимаешь ли ты их?

Д и б б у к. Принимаю. Простите меня, рабби.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Прости и ты меня, мальчик. Это я не уберег тебя. (Целует его в лоб, потом отстраняется.) Лея?

Л е я смотрит на него, будто очнувшись от сна.

Л е я. Кто вы?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Пойдем со мной, Лея...

Р а б б и Э л ь х а н а н выводит Л е ю в гостиную. Навстречу им вскакивает С е н д е р, подбегает к дочери, берет ее за руки.

Л е я. Отец, что случилось? На вас лица нет.

С е н д е р. Господи, счастье-то какое... рабби Эльханан, век не забуду! Вы ведь мне жизнь вернули! Лиенка, милая, доченька... (Обнимает дочь.)

Л е я (нетерпеливо). Да что такое?

С е н д е р. Ничего не помнит... но это даже и лучше. Иногда, доченька, полезнее забыть. Вернее, нет, наоборот: это помнить полезно иногда, а вот забывать как раз полезно в большинстве случаев. Все хорошо, милая, все хорошо.

Л е я (пожимает плечами). Ну, коли хорошо, то и ладно. Я пойду к себе?

С е н д е р. Сразу так и к себе?! Отчего бы с отцом не посидеть, не поговорить? Давно мы с тобой по душам не разговаривали.

Л е я. Видать, причины были. Хотя вы, наверное, не помните. Ведь забывать, как вы говорите, "полезно в большинстве случаев".

С е н д е р. Ты меня винишь, да? Ну ладно, пусть будет по-твоему. Виноват, признаю. Одно мне на высшем суде зачтется: если и ошибался, то только желая тебе самого лучшего. Ты ведь любимая дочь мне, Лиенка.

Л е я. Я вас ни в чем не виню, отец. Да и зачем? Что было, то было, уже не вернешь.

С е н д е р (с воодушевлением). Ну и слава Богу! Прямо камень с души упал. Давай как в расчетной книге: отчеркнем и начнем сначала. А еще лучше – давай выбросим всю ту книгу в речку, да новую заведем. С первого листа, начисто!

Л е я. Разве в жизни так бывает, отец? Разве мы те книги пишем, чтобы их выкидывать?

С е н д е р. Конечно, мы, доченька! А кто же еще? У тебя теперь все чистое будет, красивое. Я перины новые заказал, белье шелковое, как у пана, посуду голландскую: белый фаянс и цветочки голубые. А дом весь побелим внутри, чтоб глаз радовался. А захочешь – даже и снаружи побелим, хотя на это я, честно говоря, не откладывал. Но – что скупиться, правда? Сваты шарабан новый дарят, с лошадками. Я уж прослежу, чтоб лошадки здоровые были, ты не сомневайся...

Л е я (тихо). Какие сваты?

С е н д е р. Что значит "какие"? Те самые, тартаковские. Ты ведь замуж выходишь, доченька. Радость у нас.

Л е я. Замуж... тартаковские... Забудьте об этом, отец. Забывать "полезно в большинстве случаев", и сейчас как раз такой случай.

С е н д е р (растерянно). Как же это, Лиенка? Я ведь и договорился уже... обручение было, жених твой, небось уже на свадьбу собирается...

С е н д е р беспомощно оглядывается на Р а б б и Э л ь х а н а н а; тот делает ему успокаивающий знак: мол, не надо возражать, пусть прежде успокоится.

С е н д е р. А знаешь, давай не будем спорить, ладно? Хочешь еще подумать, давай подумаем. Да разве стану я тебя неволить, доченьку мою единственную? Да разве не дороже ты мне всего на свете? (Садится на кушетку, притягивает Лею к себе.) Жаль, мама не видит, какой ты красавицей стала... вот она бы порадовалась... помнишь ее?

Л е я. Конечно, отец.

С е н д е р (дрожащим от слез голосом). Помнишь, как ты запрыгивала к ней на эту кушетку, когда она чинила одежду или мотала шерсть?

Сидят на кушетке, обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону. Затемнение, исполняется зонг "Дочка".

Зонг "Дочка"

Мама, звездочка свети́тся -

Это в небе, дочка,

Мама, плещется водица -

Это в речке, дочка.

Мама, мама, как спокойно,

Как уютно и как сонно,

Мне глядеть в стекло оконно –

Это в доме, дочка.

Мама, надоели куклы -

Почему же, дочка?

Мама, я надену туфли -

Подскользнешься, дочка!

Мама, мама, я летаю,

Как по небу, как по раю,

Слышишь, музыка играет? –

Как мне страшно, дочка...

Мама, не смотри, не надо -

Что же делать, дочка?

Как по горю, как по аду -

Это люди, дочка.

Мама, мама, сколько боли,

Сколько слез и сколько соли,

Доживем до у́тра, что ли? -

Ну конечно, дочка.

В темноте часы бьют десять. Освещается гостиная. С е н д е р и Л е я по-прежнему сидят рядышком на кушетке.

Л е я. Мама часто пела эту песню, помнишь?

С е н д е р. Не очень, Лиенка. Я песни мало различаю.

Л е я. Я тогда ее совсем не понимала. А сейчас понимаю. Жаль, мамы уже нету. Некого спросить, доживем ли до утра.

С е н д е р. Спроси у меня, дочка.

Л е я (улыбается, ласково гладит отца по голове). Нет, отец, ну как же вас спрашивать, если вы песен не различаете? (Поднимается с кушетки.) Я пойду, ладно? Тут ведь есть кому с вами побыть, правда?

С е н д е р (обеспокоенно). Почему ты уходишь? Еще рано ложиться спать. Сидеть в одиночку в комнате... зачем?

Л е я. Но я там не одна, отец.

С е н д е р. Что за глупости? Хотя, конечно, если считать тараканов...

Л е я. Там Ханан. Я должна вернуться к нему. Сами понимаете: муж есть муж. Мы и так уже слишком долго порознь. (Смотрит на настенные часы, потом прислушивается.) Он зовет меня, слышите?

Входит Р а б б и Э л ь х а н а н, смотрит на часы.

С е н д е р. Ничего не слышу. (Кладет руку на лоб Леи.) Ты, не дай Бог, не заболела ли, дочка? Уж больно то, что ты говоришь, похоже на бред. Ханан умер сегодня, здесь, на площади, еще до темноты. Спроси кого хочешь. Реб Энох обмывал тело. Завтра похороны. Сама подумай: может ли мертвый быть твоим мужем?

Л е я. Может. Я должна идти к нему.

С е н д е р (вскипая). Никуда ты...

Р а б б и Э л ь х а н а н (повелительно). Реб Сендер!

С е н д е р неохотно отпускает Лею. Та уходит в свою комнату.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Не перечьте ей сейчас. (Смотрит на часы.) Через шесть с половиной часов диббук покинет ее. Ханан обещал мне сделать это добровольно – взамен на возможность распрощаться с Леей.

С е н д е р (изумленно). И вы поверили какому-то духу, рабби? Настолько, что дали ему столько времени на прощание с моей дочерью? А если он вас снова обманул? Как я понимаю, один раз ему это уже удалось! Почему вы не хотите изгнать его силой, как и положено изгонять вора и грабителя?!

Р а б б и Э л ь х а н а н (гневно). Замолчите! Вы забыли, перед кем...

С е н д е р, опомнившись, падает на колени.

С е н д е р. Простите, великий рабби! Примите во внимание отцовское горе и помутнение рассудка... Простите!

Р а б б и Э л ь х а н а н (брезгливо). Встаньте! Передо мной не ползают на коленях. За этим идите к пану. (После паузы.) Да, можно действовать силой. Судя по всему, именно такой способ мил вашему сердцу, реб Сендер. Но мой опыт говорит иное. С диббуком лучше не ссориться – если, конечно, вы хотите, чтобы ваша дочь осталась жива.

С е н д е р. Жи... жи... жива? Великий рабби хочет сказать, что ей все еще угрожает опасность?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Пока диббук здесь – да. Он может забрать ее с собой в Ситро Ахро. Конечно, с ее согласия, но, как видно, за этим дело не станет. Лея уже согласилась уйти в Ситро Ахро вместе с Хананом и навряд ли переменит свое решение.

С е н д е р. Что же делать?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Прежде всего – не сердить диббук! Ведь жизнь Леи зависит сейчас только от него.

С е н д е р. Понимаю, великий рабби... Господи, как все страшно...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Об этом я и говорил с Хананом. Он был хорошим человеком при жизни и остался таким после смерти. В обмен на эти несколько часов Ханан обещает уйти один, не забирая с собой Лею. Поэтому, ради жизни собственной дочери, не вздумайте ему мешать!

С е н д е р. Конечно, конечно... Если великий рабби полагается на благородство Ханана, то могу ли я сомневаться? (После паузы.) Меня смущает другое: а что если...

Р а б б и Э л ь х а н а н. ...если Лея сама решит последовать за ним – без его на то согласия?

С е н д е р. Да. Насколько я знаю свою девочку, она так и сделает.

Р а б б и Э л ь х а н а н. К счастью, это невозможно. Она не сможет уйти в Ситро Ахро вместе с Хананом, если он откажется увести ее за руку.

С е н д е р. Даже если она убьет себя?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Даже если так. В этом случае она просто погибнет, но не останется с Хананом.

С е н д е р. Но почему? Ведь, умерев, она тоже окажется в Ситро Ахро...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Ситро Ахро огромно, реб Сендер. Двум душам, попавшим туда порознь, труднее отыскать друг друга, чем двум песчинкам с разных краев пустыни. Либо Ханан берет ее с собой по своей воле, либо они разлучаются навсегда. Третьего не дано.

С е н д е р. Слава Богу!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Впрочем...

С е н д е р. Что? Что "впрочем", великий рабби?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Лея сможет уйти с Хананом, если получит помощь извне. Если другая душа, уже находящаяся в Ситро Ахро, сможет направить Леину душу по пути Ханана. Но это очень непросто... можно даже сказать – невозможно без веской на то причины. А поскольку в нашем случае такой причины нет, то и беспокоиться не о чем. (Пристально смотрит на Сендера.) Реб Сендер?

С е н д е р (задушенно). Да?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Вы слышали, что я сказал?

С е н д е р. Да...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Вы ничего не хотите мне рассказать?

С е н д е р. Н-н-н... н-н-нет...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Полно, реб Сендер. Говорите. Жизнь вашей дочери в опасности.

С е н д е р (в полубезумном состоянии). Я проклятая мокрица! Я мерзкий жук! О, Боже! Сделай так, чтоб я не рождался! Верни все назад, Боже!

Р а б б и Э л ь х а н а н. Говорите!

С е н д е р (лихорадочно). Двадцать семь лет тому назад, в тарновском ешиботе я подружился с парнем по имени Нисан. Мы были не разлей вода, великий рабби. Разве что он учился много лучше меня: я уже тогда больше склонялся к торговле, чем к священным книгам. Мы были такими друзьями, что однажды поклялись: если у нас родятся первенцы разного пола, то мы непременно породнимся. Мы даже заранее придумали им имена... (Замолкает.)

Р а б б и Э л ь х а н а н. Говорите, реб Сендер!

С е н д е р. ...Лея и Ханан. Мы оба происходили из хороших семей, великий рабби! Это была прекрасная сделка! Потом мы разъехались по разным местам. Я женился и родил мою Лиенку. А Нисан... позднее я узнал, что его местечко попало под страшный погром. Сам он был убит, его семья потеряла все, а вдова пошла по миру и вскоре умерла от горя и лишений...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Вы знали, что у него был сын?

С е н д е р (страстно). Я не знал, нет!

Часы бьют одиннадцать.

С е н д е р (после паузы, тихо). Я знал, великий рабби. Но я думал, что он погиб вместе с с матерью! Я и предположить не мог, что лучший ученик нашего местного ешибота окажется тем самым мальчиком! Вы можете себе такое представить, великий рабби? Судьба сама привела его к моей Лиенке! А люди еще называют судьбу "слепой"...

К тому времени я и думать забыл о своей давней клятве...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Но вспомнили.

С е н д е р. Да! Вспомнил! Вспомнил, когда увидел, как они потянулись друг к другу. Я тут же навел справки в сиротских домах, через которые прошел Ханан. (Прячет лицо в руках.) Это оказался сын Нисана, великий рабби! Это был он! Но я ни слова не сказал об этом ни ему, ни Лее... никому...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Велик Господь! Как же вы... как же вы осмелились... о чем вы думали?..

С е н д е р (в слезах). О чем я думал? О своем деле, великий рабби! О своей лавке, о своем сахарном заводике, о своей хлебной торговле. Я выстроил все это своими руками, своей головой, своей шкурой! Я не спал ночами, рисковал, унижался, угрожал, дрался, зубами вырывал каждую копейку... Я не мог передать все это в ненадежные руки. Мне нужно было найти жениха, который знал бы всему этому цену, понимаете? Ну как отдать дело всей твоей жизни горлодранцу из сиротского приюта?! Как?!

Р а б б и Э л ь х а н а н (после паузы, задумчиво). Реб Сендер. я расскажу вам историю, которую мой дядя слышал от своего деда. Как-то в город святого Баал-Шем Това приехал бродячий цирк. Жонглеры натянули поперек реки веревку и ходили по ней, играя мячами и булавами. Как известно, у святого раввина не было ни одной свободной минутки: он либо учился, либо учил, даже на сон не оставалось.

Поэтому, когда он захотел увидеть жонглеров, ученики были поражены: зачем великому Баал-Шем Тову понадобилось такое низкопробное зрелище? Рабби пришел на берег реки, посмотрел, покачал головой и повернул домой. "Зачем вы ходили туда, рабби?" – спросил один из учеников. Великий цадик повернулся к нему с выражением безмерного удивления на лице. "Представь себе, – сказал он. – Сколько труда нужно вложить, чтобы научить свое тело проделывать такие фокусы на тонкой веревке! Если бы человек направил хотя бы часть этих огромных усилий на собственную душу – с какой легкостью ходил бы он по тонкой веревке жизни!" (После паузы.)

Вы впустую потратили многие годы своей жизни, реб Сендер. (Смотрит на часы.)

Что ж, судя по вашему рассказу, нам есть чего бояться. Если душа вашего старого друга Нисана помогает Лее с другой стороны, то она сможет уйти с Хананом, не спрашивая его согласия. Ведь речь идет об исполнении клятвы, реб Сендер.

С е н д е р (в отчаянии). Неужели ничего нельзя сделать?

Р а б б и Э л ь х а н а н (задумчиво). Против клятвы? Почти ничего.

С е н д е р. Почти? Значит что-то все-таки можно?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Клятву можно перебить другой клятвой, более сильной. Например, брачной. (После паузы, быстро.) Долго ли ехать сюда жениху вашей дочери?

С е н д е р. Час, полтора.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Немедленно посылайте за ним! Если он успеет надеть кольцо на палец вашей дочери, она уже не сможет убежать вслед за Хананом. Быстрее, реб Сендер! (Взглядывает на часы.) Времени еще много, но в таких делах всегда лучше поторопиться.

С е н д е р. Бегу! Я поеду сам! Фрада! (Выскакивает из комнаты.)

Затемнение. Часы бьют полночь. Исполняется зонг "Вальс приговоренных" – дуэт мужского и женского голосов.

Зонг "Вальс приговоренных"

Слышишь, любимая, слышишь? – Слетают минуты

птицами в небо, а время, седой птицелов,

ловит и крутит им головы мастерским скрутом -

скоро дойдет и до наших с тобою голов.

Что ты, любимый, зачем эти черные думы?

Всех птицеловов давно разогнала гроза...

Просто возьми меня за руку, просто не думай,

Просто смотри мне, смотри мне, смотри мне в глаза.

Слышишь, любимая, ночь погибает в мясницкой?

Время кромсает ее, словно тушу мясник.

Где нам с тобой от секир этих жутких укрыться?

Нам не спастись, не уйти, не укрыться от них.

Что ты, любимый, зачем эти черные думы?

Спят мясники, топором заработав гроши...

Просто возьми меня за руку, просто не думай,

Просто моим поцелуем горячим дыши.

Слышишь, любимая, смертью дыханье чревато?

Время наставило копьями стрелки часов...

Нам ли, любимый, пугаться его циферблата?

Нам ли страшиться его бутафорских усов?

Нам ли бояться, лежащим средь вечного мая?

Нам ли бояться, летящим средь вечных планет?

Там, где вселенную наша любовь обнимает,

Там, где ни жизни, ни смерти, ни времени нет.

В темноте бьют часы. Комната Леи. Л е я и Х а н а н стоят, обнявшись.

Х а н а н. Уже час ночи. Как мало времени осталось, как мало...

Л е я. О чем ты говоришь, любимый? Перед нами целая вечность. Теперь мы вместе. Вместе. Ты так настрадался, бедный, милый... Тебе надо отдохнуть... положи голову мне на плечо, закрой глаза... вот так... Пусть тебя ничего не беспокоит, просто не думай ни о чем, ни о чем.

Х а н а н. Я думаю только о тебе, Лиенка.

Л е я. Не надо и обо мне, милый. Мы ведь с тобой одно целое, помнишь? Разве человек думает о своей ноге или руке? Нет ведь, правда? Или нет: конечно, бывает, что и думает – но это только если нога болит, правда? А когда ноге хорошо – что же о ней думать? Вот и ты обо мне не думай: мне ведь так хорошо с тобой, так радостно, так спокойно.

Х а н а н. Ты действительно счастлива со мной?

Л е я. Почему ты спрашиваешь? Разве этого не видно?

Х а н а н. Помнишь, я рассказывал тебе о Рабби Эльханане, каббалисте из Полесья?

Л е я. Ну да. Тот, у которого ты учился.

Х а н а н. Он здесь.

Л е я. Здесь?

Х а н а н. В доме твоего отца. Я говорил с ним.

Л е я. Он, верно, упрекал тебя? (Смеется.) Еще бы! Какой учитель захочет лишиться такого ученика, как ты! Но ты теперь мой. Только мой. Так и скажи ему: Лея не отдает.

Х а н а н. Дело не в этом, любимая. Он требует, чтобы я ушел.

Л е я (сердито). Он требует! Что мы ему такого плохого сделали? (Запальчиво, топнув ногой.) Ну и ладно! Ну и уйдем! Можно подумать, что тут медом намазано! Было бы за что цепляться!

Х а н а н. А как же твой отец? Дом? Подруги?

Л е я (недоуменно). Почему ты спрашиваешь? Ты думаешь, что мы должны остаться, несмотря на то, что нас гонят?

Х а н а н. Гонят не нас.

Л е я. Но ты только что сказал...

Х а н а н. Гонят только меня. Они хотят, чтобы я ушел, а ты осталась.

Л е я. Что?! (Смеется, как смеются над очевидной нелепостью.) Как такое возможно? (Заглядывает Ханану в глаза.) Я надеюсь, ты объяснил им, что... Ханан! Ханан! Посмотри на меня!

Х а н а н. Я мертв, Лиенка, а ты жива. Я не могу дать тебе того, что ты заслуживаешь... того, что полагается любой девушке... семью... детей... хозяйство... субботний стол. А ты ведь рано или поздно захочешь всего этого, даже если сейчас полагаешь иначе. Ты не сможешь просидеть всю жизнь в темной комнате, уставившись пустыми глазами в голую стену.

Л е я. Это не твои слова, Ханан! Я же слышу, это говоришь не ты! Чьи это речи? Твоего учителя, рабби Эльханана? Так? Но он уже не твой учитель! Когда мы говорили там, на площади, ты прекрасно обходился своей головой. Зачем же сейчас слушать чьи-то наставления? (Хватается за голову.) Я не верю, что ты с такой легкостью отказываешься от меня... Как ты можешь? И почему? Ты разлюбил меня? Так скоро? Я уже не нравлюсь тебе, как прежде?

Х а н а н. Что ты?! Что ты... нет для меня ничего в этом мире, кроме тебя. Сердце мое содрогается и рвется на части, когда я смотрю на тебя, слышу твой голос, касаюсь твоего рукава. Душа моя звенит под твоим взглядом, как скрипка под смычком. Любимая моя...

Л е я. Почему же тогда...

Х а н а н. Мы живем сейчас меж двух миров, Лиенка. Моя душа – душа мертвого человека внутри твоего тела – живого, земного, настоящего. Это называется "диббук".

Л е я. Мне все равно, как это называется. Я хочу быть с тобой.

Х а н а н. Тебе, может, и все равно, но другие люди вокруг... они не дадут... не позволят...

Л е я. Но ты говорил, что у тебя есть заклинания... Каббала...

Х а н а н. Есть. Но, понимаешь, диббук – промежуточное состояние. Его легче разрушить, чем удержать. И сила, и закон – на их стороне.

Л е я. Сила, возможно, и да, но не закон! Закон справедлив, а что может быть справедливее, чем мы с тобой вместе? (В отчаянии.) Неужели ничего нельзя сделать? Ханан, не молчи... не молчи... (Плачет, потом вдруг поднимает голову.) Подожди, подожди... Там, на площади, ты говорил о чем-то другом. Так ведь? Ханан, посмотри на меня! Ну да! Ты говорил, что мы оба уйдем в Ситро Ахро! Оба, а не ты один. И не было никакой речи о каком-то диббуке. Ничего промежуточного. Только окончательное, только навсегда. Это ты предлагал, на это я согласилась. Почему же сейчас все вышло иначе?

Л е я пытается заглянуть Х а н а н у в глаза, тот отворачивается.

Л е я. Я поняла! Ну конечно! Ты ведь совсем не умеешь лгать. Тебе просто стало жаль меня, правда? Поэтому ты остановился на полпути. Так? (Гневно выпрямившись.) Отвечай сию же минуту! Ну?!

Х а н а н. Да. Так и есть. Я не смог убить тебя.

Л е я. Это неправильное слово – убить. Мы ведь оба продолжим жить там, в Ситро Ахро. Так ты обещал мне на площади.

Х а н а н. Да. Продолжим. Но – иначе. А вдруг тебе там не понравится? Там все другое. А вдруг и наша любовь предстанет там по-другому?

Л е я. Так не может случиться. Возьми меня с собой, Ханан. Ты обещал. Ты поклялся!

Х а н а н. Я не могу убить тебя, любимая... не могу...

Л е я (в рыданиях). Ну пожалуйста, милый, ну пожалуйста... возьми меня с собой, ну пожалуйста...

Оба плачут, обнявшись. Затемнение. Бьют часы – два часа. Высвечивается гостиная. В нее входят Р а б б и Э л ь х а н а н и Э н о х.

Р а б б и Э л ь х а н а н. Есть известия от Сендера? Он давно должен был вернуться вместе с женихом и, главное, с кольцом.

Э н о х. Увы. Честно говоря, я начал беспокоиться уже два часа тому назад. Послал им навстречу реба Вульфа и реба Меира. Еле добудился после вчерашней выпивки. Так теперь и они пропали.

Входит запыхавшийся 1-ы й с т а р и к.

1-ы й с т а р и к (целует руку Рабби Эльханану). Доброго утра великому рабби... ох... никак не отдышаться... Сендер сказал: беги всю дорогу...

Э н о х. Да что случилось, реб Вульф? Говорите толком. И почему вы бежали? Ведь я дал вам бричку.

1-ы й с т а р и к. Вы-то дали, реб Энох, да черт забрал. Ох... ох...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Говорите, скорее.

1-ы й с т а р и к. Значит, встретили мы их на полдороге, две версты от поворота на Каменку.

Э н о х. Ну?

1-ы й с т а р и к. Знаете, там еще мостик каменный был?

Э н о х. Как это "был"? Его только в прошлом году заново отстроили после наводнения.

1-ы й с т а р и к. Вот то-то и оно, что "был". Но давайте я лучше с самого начала расскажу. В Тартаково-то реб Сендер быстро долетел, сразу после полуночи. А там уже не заладилось. То жениха никак не могли найти, то кольцо потерялось, то еще что. В общем, выехали только во втором часу.

Э н о х. Ну и что? Тут дороги всего на час с небольшим...

1-ы й с т а р и к. Час с небольшим – это когда все в порядке, реб Энох. А на них прямо как посыпалось. Сначала ось у брички сломалась, пока починили... а потом конь захромал. Вы ведь знаете сендеровского коня, реб Энох? Скорее заяц захромает, чем этот конь – уж больно ладный. Помните, реб Сендер его с ярмарки привез...

Э н о х (перебивает). Да оставьте вы этого коня, реб Вульф! Дело говорите.

1-ы й с т а р и к (удивленно). Так я и говорю. Это ж не какой-то другой конь захромал, у цыгана под Херсоном. А самый что ни на есть тот, на котором реб Сендер с женихом ехали. А как его ночью-то подкуешь?

Э н о х. Дальше, дальше что было?

1-ы й с т а р и к. Дальше – больше. Коня-то в поводу повели, ясное дело. А в бричку самим впрягаться пришлось – не бросать же, жалко. Так и шли, пока до моста не добрались. А уж как добрались, там и вовсе все кувырком пошло. Только, значит, на мост вступили, как он – бац!

Э н о х. Что – "бац"?

1-ы й с т а р и к. Обрушился! Конь и жених – кубарем в речку! Чуть не убилися оба! Жених-то ладно, можно еще найти, а вот коня было бы жалко. Уж больно ладный конь...

Э н о х. Вот ведь сдался вам этот конь, реб Вульф. Что дальше-то было?

1-ы й с т а р и к. А дальше мы с реб Меиром подъехали, стали помогать. Жених без чувств, сразу не повезешь. И конь, опять же...

Э н о х. Дальше!

1-ы й с т а р и к. Дальше мне реб Сендер и говорит: "Беги, мол, реб Вульф, до великого рабби, расскажи ему, как тут все поворачивается. Потому что, сдается мне, говорит, неспроста это." Вот я и побёг. А там, значит, остались две брички да ваша, реб Энох, лошадка, да конь реб Сендера, который охромел, да сам реб...

Р а б б и Э л ь х а н а н (перебивает, повелительно). Вот что, реб Вульф. Вы, хоть и устали, но бегите теперь же назад. Скажите Сендеру: пусть бросает все, берет одно только кольцо и возвращается. Запомнили: одно только кольцо! И, ради Бога, поторопитесь.

1-ы й с т а р и к. Так как же...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Бегите!

1-ы й с т а р и к, махнув рукой, выбегает из гостиной. Затемнение. Часы бьют три. Л е я и Х а н а н в комнате Леи.

Х а н а н. Пойми, это бесполезно. Я не возьму тебя с собой, Лиенка. Я не могу убить тебя, не могу.

Л е я. Я не стану тебя спрашивать.

Х а н а н. Ты не знаешь, о чем говоришь. Если ты просто убьешь себя сама, это ничем не поможет. Чтобы быть вместе, мы и прийти туда должны вместе.

Л е я (отчужденно). Есть и другие пути.

Х а н а н. О чем ты? Лея! Лея!

Затемнение. Часы бьют четыре. Гостиная, в ней – Э н о х и Р а б б и Э л ь х а н а н.

Э н о х (глядя на часы). Это ведь все неслучайно, великий рабби? Что-то не пускает их сюда?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Боюсь, что так.

Вбегает 2-о й с т а р и к.

2-о й с т а р и к. Боже мой, Боже... великий рабби...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Говорите.

2-о й с т а р и к. Реб Сендер просил сказать вам, что будет скоро. Что он помнит, что должен успеть до пяти...

Р а б б и Э л ь х а н а н. Почему его до сих пор нет? Реб Вульф передал, что важно доставить только кольцо?

2-о й с т а р и к. Конечно. Он так бежал, что чуть не умер. Но к тому времени случилось еще кое что. Мы уже погрузили жениха на бричку, но тут вдруг лошадь чего-то испугалась и понесла. Пока ловили, пока искали кольцо...

Э н о х. Искали кольцо? Оно что – потерялось?

2-о й с т а р и к. Ну да. Жених обронил во всей этой суматохе. Но потом нашли.

Э н о х. Где же оно?

2-о й с т а р и к. Реб Сендер несет. (Смотрит на часы.) Ой, уже к пяти время-то...

Э н о х. Почему же он так долго его несет, реб Меир? Вы-то уже здесь.

2-о й с т а р и к. Да там странное что-то. В жизни такого не видывал. Стоит положить это кольцо в карман... а то и просто взять в руку, как сразу такая тяжесть в ногах образуется – шаг сделать трудно. Будто два мешка с мукой на плечах, честное слово. Вот он и отстал, бедный, меня вперед выслал.

Э н о х (Рабби Эльханану). Что же делать, великий рабби? Он успеет?

Р а б б и Э л ь х а н а н. Нет, реб Энох.

В гостиную врывается растрепанный, грязный, измученный С е н д е р. Перед собой в вытянутой руке он держит маленькое золотое колечко. С трудом переставляя ноги, С е н д е р движется к двери в комнату дочери. В момент, когда он берется за дверную ручку, часы бьют пять. Комната Леи освещается. Она там одна – сидит на полу, опустив голову на руки. Звучит зонг из Пролога.

Тарн Алекс
Диббук

Алекс Тарн

(по мотивам одноименной пьесы Семена Ан-ского)

Диббук

Мистическая музыкальная драма

П Р О Л О Г

Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е

К о н е ц п е р в о г о д е й с т в и я

Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е

З а н а в е с

Оставить комментарий © Copyright Тарн Алекс (alekstarn@mail.ru) Размещен: 28/11/2009, изменен: 30/11/2009. 119k. Статистика. Пьеса; сценарий: Драматургия Пьесы Скачать FB2	Оценка: *7.004** Ваша оценка:
Аннотация: Мистическая музыкальная драма по мотивам одноименной пьесы С.Ан-ского.

Тарн Алекс Диббук

Алекс Тарн

(по мотивам одноименной пьесы Семена Ан-ского)

Диббук

Мистическая музыкальная драма

П Р О Л О Г

Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е

К о н е ц п е р в о г о д е й с т в и я

Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е

З а н а в е с

Тарн Алекс
Диббук