"С Е Л Е Н А"

   Калининград - город морской. Если и не на все сто, то в такой степени, что не заметить это с первых шагов невозможно. Впервые я увидел его летом 1960 года, когда баркентина "Кропоткин", на которой проходили практику курсанты Ленинградской мореходки, зашла в этот порт по морскому каналу и ошвартовалась у мелькомбината. По каналу и вдоль берегов реки Прегель виднелись над водой ржавые остовы полузатопленных катеров, барж, куски покорёженного металла - их после войны никто и не пытался убирать. Город - почти сплошные руины, горы красного кирпича, среди которых иногда в уцелевшем окне виднелись белые занавески, цветок герани. В развалинах копались дети, подростки, иногда и взрослые, пытаясь найти что-либо полезное для своего хозяйства. Перед увольнением на берег наш капитан строго предупредил всех курсантов, что в город ходить можно только группами не менее трёх человек. С местными не драться. На судно с берега ничего не приносить (в городе за копейки можно было купить у пацанов немецкий пистолет, "шмайсер", гранату и даже "фаустпатрон", или самим раскопать это богатство среди развалин). На каждом шагу можно было увидеть надписи на немецком языке. Даже на остановках автобусов в некоторых местах сохранились ещё довоенные расписания. Потом, за неделю стоянки мы увидели красивые зелёные окраины, парк Калинина, который называли парком "живых и мёртвых", дворец культуры рыбаков.

   В мае 62 года мне снова пришлось ехать в Калининград - проходить плавательскую практику на БМРТ "Аметист". Работал матросом два рейса по шесть месяцев в районах промысла у берегов Западной Африки: Сенегал, Гвинея, Гамбия, Мавритания, Марокко. После получения диплома техника-судоводителя остался работать штурманом на калининградских траулерах. В июне 1971 г., досрочно получив диплом КДП (Капитан дальнего плавания), начал работать в должности капитана-директора на всех типах траулеров-заводов. Для такой работы нужно было иметь образование инженера-судоводителя, но специалистов с высшим образованием постоянно не хватало и министерство рыбного хозяйства разрешало работать на этой должности капитанам с дипломами техника. Через шесть лет, наконец, удалось уговорить начальство разрешить мне поступить в КВИМУ (Калининградское высшее инженерное мореходное училище) на судоводительский факультет. Заканчивая первый курс, на летние каникулы с июня до сентября решил сходить в море, подзаработать немного денег, поскольку у меня уже была семья - двое детей. Правда, жена работала, но на учительскую зарплату не разбежишься. Пошёл в своё управление "Тралфлот" - там коротких рейсов не было, а на шесть месяцев идти не мог, чтобы не опаздывать на учёбу. Обратился в Калининградское управление "Мортрансфлот" в надежде поработать там пару месяцев вторым или третьим штурманом. Главный капитан, выслушав просьбу направить меня штурманом в короткий рейс на время летних каникул в КВИМУ, посмотрев документы и узнав, что я уже шесть лет работал капитаном в "Тралфлоте", с удивлением спросил:

  -- А почему вы не хотите работать капитаном?

  -- Слышал, что вы со стороны капитанов не берёте.

  -- Да у нас сейчас не хватает около тридцати капитанов - очень много новых судов получаем. Если согласны, сегодня вечером на пассажире "Зарница" отправим вас в Германию, капитаном принимать на верфи города Штральзунд новый супертраулер "Борис Цинделис". Около месяца будете следить за окончательной стадией постройки, а потом - переход в Петропавловск-Камчатский. Оттуда - самолётом домой. В сентябре сможете вернуться на учёбу. Если и будет небольшая задержка - за это в КВИМУ не убьют. Поможем. Не первый раз.

   Вечером я уже выходил из Калининграда пассажиром на "Зарнице". Капитаном на этом судне работала Лилия Абдрахмановна - очень известный и уважаемый в Калининграде человек. Грамотный и опытный моряк и строгая, как администратор. Только один эпизод был в её работе, о котором она не любила вспоминать.

   Однажды в день выхода в короткий рейс в Швецию скорая помощь увезла боцмана с приступом аппендицита. Было лето, все в отпусках, и отдел кадров направил первого, подвернувшегося под руку боцмана. Оказалось - любитель выпить при любом удобном случае, за что его раньше уволили из "Тралфлота". После выхода из порта Гётеборг умудрился напиться и уснул прямо на баке у брашпиля. Когда нужно было срочно отдать якорь - боцмана не смогли разбудить. Положение спас старпом - молодой и толковый мужик. Огромными прыжками он добежал на бак и вовремя успел отдать якорь. Боцмана отметелил от души. Перевели в пассажиры, а по приходу в Калининград сразу уволили. Сдавая боцманское хозяйство новому боцману, он умудрился тайно нарисовать вторую ножку у буквы Р на щите над рубкой, прямо над парадным трапом, где метровыми буквами было написано название корабля, слово "ЗАРНИЦА". Вместо Р получилось Д. Три дня никто не обращал внимания на такую "мелочь".

   Переход из Калининграда в Штральзунд занял всего 18 часов и назавтра к вечеру я уже был в Германии. Поселили меня в хорошем одноместном номере в гостинице "У фрау Элизабет" на берегу красивого озера. Рядом со мной в таких номерах жили капитаны "Мортрансфлота" Филановский Аркадий Савельевич и Ремесло Василий Яковлевич. Они принимали от верфи такие же супертраулеры и помогли мне быстро освоиться. Раньше, в 1964 году мне приходилось почти четыре месяца работать на этой верфи четвёртым штурманом на траулере "Козерог" во время гарантийного ремонта. Тогда я довольно быстро изучил разговорный немецкий язык, расположение верфи, город. Да и работа по контролю за постройкой корабля для меня не была новой (в 1968 году, старпомом принимал на верфи Гданьска новый большой морозильный траулер-завод "Григорий Полуянов"). Вместе со мной прибыли старший механик Щелкунов Леонид Александрович, электромеханик, рефмеханик, начальник радиостанции. В первый же день познакомились с директором верфи. Невысокий, плотный Карл Диттман производил приятное впечатление. Он познакомил меня с коммерческим директором Петерсом, строителем Шёпке, который руководил постройкой нашего траулера. Работа потекла в спокойном, деловом темпе. Шёпке за сутки вручал мне письменные уведомления о том, какие части траулера и механизмы и когда будут предъявляться нашим специалистам. Мы каждый день к шести утра приходили на судно, принимали работу, а если были какие-либо замечания или претензии - записывали в специальный журнал. Немцы, как правило, не спорили, переделывали, а потом повторно предъявляли работу.

   На территории верфи находился офис представителя министерства рыбного хозяйства СССР, Семёнова Игоря Митрофановича. Он собирал у себя всех капитанов и старших механиков каждый понедельник в восемь утра на короткое совещание. Потом мы шли на свои суда. Рабочий день на верфи заканчивался в 15 часов, и дальше мы располагали свободным временем по своему усмотрению. Суббота и воскресение - выходные дни. За каждый день получали командировочные по 41 марке и 5 пфеннигов. По тем временам это были хорошие деньги. По 6 марок в день платили за питание в ресторане "Дома нефтяников", а остальное собирали для покупки "колониальных товаров" - за 35 марок можно было купить вполне приличную обувь. В выходные я чаще всего ходил по музеям. Однажды в воскресение со старшим механиком на прогулочном катере пошли на остров Хиддензее в Балтийском море. Но оказалось, что там все пляжи заняты нудистами. Поскольку мы к таким свободам не привыкли, то просто погуляли по острову, зашли в местный музей, который нам очень понравился. Там мы с Леонидом Александровичем оказались единственными посетителями, и смотритель музея больше двух часов водил нас от одного экспоната к другому, подробно рассказывая об истории островов Хиддензее и Рюген, земель вдоль берегов Одера и до самого Берлина. Сразу сказал, что он не немец, а славянин, что на всех этих территориях в древности жили славянские племена, что Рюрик с братьями Синевусом и Трувором были из славян с острова Рюген, которые занимались морскими разбоями и за это их называли варягами. Часто они воевали с варягами с берегов Швеции, которых ещё называли викингами, ходили морем грабить жителей восточных берегов Балтийского моря, а по рекам и дальше на юг. Потом, в музеях городов Штральзунд, Росток, Рыбниц, Засниц, Грейфсвальд, Нойбранденбург, Берлин, мы слышали почти то же самое с небольшими вариациями. Пришлось нам побывать даже на территории бывшего фашистского концлагеря Заксенхаузен, осмотреть его страшный музей, крематории. В обычные дни после работы часто гуляли по городу, ходили по магазинам, в кино, играли в бильярд в зале отдыха в "Доме нефтяников", по вечерам играли в шахматы, беседовали за чашкой чая с капитанами Филановским и Ремесло.

   К концу июня Семёнов И.М. пригласил меня и Щелкунова Л.А. к себе в кабинет. Там сидел Карл Диттман. Поговорив немного с нами о работе, директор верфи сказал, что он хочет пригласить нас с электромехаником, рефмехаником и начальником радиостанции в ближайшую субботу вечером в ресторан вместе с немецкими товарищами, обеспечивающими строительство нашего корабля, чтобы у нас было больше взаимопонимания, чтобы наладить не только деловые, но и чисто человеческие отношения. Игорь Митрофанович поддержал это предложение, сказав, что это у них давно практикуется и идёт на пользу делу - своеобразный вечер дружбы. Мы с Дедом не стали возражать, хотя и чувствовали что-то не совсем естественное в этом приглашении. В субботу вечером за нами приехал на машине директора верфи его шофёр и отвёз в хороший ресторан. Мы сразу попытались сесть за один столик, но подошёл строитель Шёпке и попросил меня и Деда сесть за отдельный стол, накрытый на четыре персоны - два места "для наших товарищей". Мы перешли, надеясь, что к нам сядут Карл Диттман и Семёнов, но через несколько минут увидели, что Шёпке подвёл к нам две довольно молодые и красивые, хорошо одетые дамы. Высокая, стройная брюнетка обратилась ко мне на хорошем русском языке:

  -- Здравствуйте. Меня зовут Валя. Если вы не возражаете, надеюсь, что мы подружимся.

   К стармеху подвинула свой стул маленькая, изящная дама лет тридцати. Щелкунов тоже был невысокий, заметно ниже меня. Присмотревшись внимательно к Вале, я сразу сказал:

  -- Мне кажется, ваше имя не Валя, а Вальтрауд.

  -- Вы меня знаете? Откуда? - она попыталась с улыбкой изобразить удивление, но по глазам я понял, что она тоже узнала меня.

   В конце 1963 года я пришёл на траулере "Козерог" из шестимесячного рейса в Центральной Атлантике в порт. Встречать меня приехала моя жена, которая тогда училась в педучилище в Ленинграде. Зная, что в марте ей предстоят роды, я попросил главного капитана не направлять меня в длинный рейс на промысел, а разрешить пойти на моём траулере на гарантийный ремонт в Штральзунд, чтобы в марте получить отпуск. Перед Новым годом жена уехала обратно в Ленинград, а я третьего января оказался в Штральзунде у ремонтного причала судостроительной верфи. Технология ремонта у немцев была отработана отлично. Весь корпус траулера накрыли огромными брезентами, на баке и на корме поставили агрегаты с шестью форсунками, нагревающими воздух. Шесть мощных вентиляторов по толстым гофрированным шлангам нагнетали тёплый воздух под брезент и в коридоры судна. Ремонт не прекращался в любую погоду. Каждый из этих агрегатов обслуживали молодые девушки или парни, иногда даже школьники выпускных классов подрабатывали, заступая на ночные дежурства. Заправив агрегат соляркой, и запустив его, они собирались группами на одном из многочисленных судов и часами занимались болтовнёй на разные темы. Я стоял на "Козероге" на штурманской вахте сутки через двое суток, а обслуживали "ветродуйки" окончившие в прошлом году школу Инна Шварц и её жених Карл. С самого начала мы подружились, и они оба по вечерам заходили ко мне в каюту согреться, выпить по чашке чаю, да и просто поговорить. А я с их помощью довольно быстро начал изучать немецкий язык и к марту уже свободно говорил почти на любые темы. Часто по вечерам в моей каюте собиралась компания немцев человек по 5-6, а иногда и больше. 28 февраля я получил телеграмму, что моя жена родила сына. Это радостное событие отмечал и с экипажем и с немецкими друзьями. Сразу попросил капитана отпустить меня домой в отпуск, но из Калининграда не смогли прислать замену, и пришлось работать ещё почти месяц. Немцы по-прежнему продолжали вечерами собираться у меня в каюте. В последние дни я заметил, что одноклассница Инны Шварц, которую звали Вальтрауд, старается задержаться у меня попозже, когда уже все уйдут. Приходилось чуть ли не силой выпроваживать её. Однажды Инна с Карлом зашли ко мне вдвоём. Разговор начала Инна с серьёзным видом:

  -- Леонид, ты любишь свою жену и сына?

  -- Конечно. А почему такой вопрос? Что случилось?

  -- Тогда прекрати даже разговаривать с Вальтрауд. Она - фальч!

  -- Не понял.

  -- Ну, чего тут понимать. Она - блядь. - Это слово Инна чётко произнесла на русском языке. И Карл за нею повторил:

  -- Да. Вальтрауд - фальч. Блядь. Она похвасталась, что заберёт тебя у твоей жены. А мы приглашаем тебя на нашу свадьбу.

   Но на свадьбе у них мне побывать не удалось. И Вальтрауд выгонять не пришлось. На следующий день прибыл штурман, который подменил меня на "Козероге", а меня направили вторым штурманом на буксир. Через день я ушёл из Штральзунда в Калининград.

   Через четырнадцать с лишним лет внешне Вальтрауд почти не изменилась, только раньше она была наивной школьницей и очень скромно одета, а сейчас - дама, уверенная, что перед нею не устоит ни один мужчина. Поэтому, не вступая в беседу, я извинился, отозвал стармеха в сторону, объяснил ему ситуацию и сказал, что мы все должны уйти. Дед меня понял правильно, без лишних разговоров вызвал остальных наших моряков и мы ушли. По пути зашли в гаштет "Фриц Рёйтер", там я выпил кофе, а Дед с моряками - по пиву и "дупелёчку" - отметили свой собственный вечер дружбы и вернулись в гостиницу.

   В понедельник на судно пришёл инспектор Регистра СССР Матрёничев Алексей Николаевич, который тоже был на этом "вечере дружбы" и наблюдал издали за нами:

  -- Ну, капитан, ты и хитёр! Но как же тебе удалось раскусить этих блядей? Они ведь у Диттмана действительно выполняют роль подсадных уток. Он их всегда подсовывает капитану и стармеху, чтобы крепко держать их на крючке, чтобы они не трепыхались, когда подписывают генеральный акт приёмки траулера от завода. А Семёнов с ним заодно - имеет хороший гешефт.

   В начале июля стало ясно, что постройку супертраулера "Борис Цинделис" не успеют закончить даже к концу августа, а такой же траулер "Селена", который принимал капитан Ремесло, в первых числах августа выйдет в рейс. Поэтому я договорился с Василием Яковлевичем поменяться местами. Карл Диттман не возражал. Дали телеграмму начальнику управления "Мортрансфлот" Таврунову и, получив его официальное разрешение, я принял все дела по "Селене", а капитан Ремесло В.Я. перешёл на "Борис Цинделис".

   За две недели до подписания акта о приёмке "Селены" капитан Филановский А.С. пригласил меня на праздник - торжественный подъём Государственного Флага СССР на супертраулере "Штральзундский Корабел", который он принимал от завода. Завод праздновал своё тридцатилетие и Аркадия Савельевича, - он тоже 30 лет принимал новые корабли на этой верфи, предупредили, что приедут высокие гости из Москвы и Берлина и ему будут вручать медаль "Почётный гражданин города Штральзунд".

   В день праздника была прекрасная летняя погода. Вместе с Филановским и Ремесло мы пешком пришли из гостиницы на верфь, договорились, что к 15 часам будем на празднике и разошлись по своим судам. Около девяти часов, проходя по причалу, увидел Аркадия Савельевича, который с бешеными глазами бежал в сторону управления верфи:

  -- Беда! Авария на моём корабле! Всё накрылось! - прокричал он мне на бегу.

   Я зашёл на "Штральзундский Корабел" и увидел жуткую вещь - прямо посреди огромной палубы, подготовленной к празднику, зияла большущая дыра. Из неё торчали обломки досок палубной обшивки, труб, изоляции. Вахтенный штурман рассказал мне, что несколько минут назад при погрузке заводским краном большой катушки стального троса ваера весом около пяти тонн, груз оборвался. Катушка, упав с высоты около десяти метров, проломила верхнюю палубу и застряла в главной палубе, изуродовав много механизмов рыбозавода. Понимая, что в такой ситуации лучше не мешать, увидя прибывающие аварийные бригады завода, я ушёл на "Селену". Все решили, что праздник перенесут на несколько дней, пока залечат все раны. Но в 14³⁰ все капитаны получили официальное приглашение капитана Филановского на праздник. Поднявшись на борт, я с удивлением увидел, что на палубе не осталось никаких следов аварии - Карл Диттман развернулся лихо! Торжественный подъём Государственного Флага СССР прошёл точно в назначенное время. Высокие гости ничего не заметили. Правда, ушёл от причала верфи "Штральзундский Корабел" на неделю позже, чем намечалось.

   Окончание строительства "Селены" ожидалось 6 августа. Но у немцев были свои секреты. На каждый месяц планировалось строить по два супертраулера. Если верфь за этот же месяц сдавала не два, а три корабля, то 50% стоимости сверхпланового объекта она получала в виде премии. А стоимость корабля - 24 миллиона марок. За неделю до конца июля Карл Диттман начал усиленно обрабатывать меня и деда. О том, что с "вечером дружбы" ничего не получилось, никто не вспоминал. Правда, Щелкунов Л.А. остался на "Б.Цинделисе", а на "Селене" со мной был старшим механиком ("Дедом" на морском жаргоне), Проскурня Владимир Михайлович - грамотный специалист и исключительно порядочный человек. "Селена" строилась для Базы активного морского рыболовства (БАМР) в порту Находка и оттуда прислали на должность второго механика Виктора Ивановича, молодого, но опытного и толкового моряка. Он должен был изучать траулер и по прибытию в Находку принять должность старшего механика. Нам начали "давить на психику", даже Семёнов И.М. каждый день проводил с нами разъяснительные беседы, начиная с того, что мы должны быть честными и принципиальными, а заканчивал всегда на одной ноте:

   - Надо уметь работать с немецкими товарищами, находить с ними точки взаимопонимания и не цепляться к мелочам.

   Карл Диттман и Шёпке твердили одно - подписать акт о приёмке судна надо не позже, чем вечером 31 июля. На корабле - дым коромыслом! Согнали туда несколько бригад с других кораблей, - на стапелях одновременно строились 16 траулеров в разных стадиях постройки - поточный метод. Каждый день на траулер пригоняли из местной тюрьмы до двухсот молодых здоровых мужиков в синих робах ЗЭКов - на спине у каждого яркой белой краской нарисована большая мишень. Охраняли колонну десятка два полицейских с овчарками. На судне их заставляли убирать мусор, отходы, грязь. В непроглядной пыли и в дыму от сварочных работ они работали без респираторов. Пригласив однажды к себе в каюту на чашку чая начальника охраны, пожилого майора, спросил его - почему такое жестокое отношение к этим людям. Он рассмеялся:

  -- Разве это люди? Это "насильщики". Все они сидят по три года за изнасилование. Когда они издевались над девушками, их они не считали за людей, обращались с ними, как со скотиной. Вот теперь им самим дали возможность побыть в роли скотов, чтобы они не воображали себя сверхчеловеками, чтобы из них не выросли фашисты.

  -- А мишени на спине зачем?

  -- Городской совет принял решение водить их пешком через весь город в назидание другим. Если попытаются бежать - полицейские имеют право стрелять на поражение. Не предупреждая. И овчарки натасканы так, что хватают, ориентируясь на мишень. Куртку эту быстро сбросить невозможно - специальные застёжки можно открыть только ключом, который лежит у меня в кармане. А если попытаются рвать силой - полицейские и овчарки сразу реагируют на громкий треск. Правда, я не помню ни одного случая попыток побега. Немцы в таких случаях закон уважают.

   Из Калининграда прибыли ещё 17 человек экипажа для помощи нам в приёмке большого судового хозяйства, для подготовки к переходу в Калининград. Каждый день я собирал всех моряков утром и вечером для подведения итогов, записывал замечания - их набиралось всё больше. И немцы начали хитрить. Так в трюме при погрузке снабжения, под колёсами электрокаров начало проламываться бетонное покрытие изоляции палуб - слой бетона оказался почти в два раза тоньше, чем требовалось по проекту - заставили переделать. Старпом с боцманом обратили внимание, что по контракту надо было в снабжении доставить одеяла из верблюжьей шерсти размером 210 х 170 см. Фактически привезли синтетические пледы 160 х 160. Предъявили претензию - Шёпке ничего лучше не придумал, как взять ножницы и на каждом пледе обрезал часть этикетки, где напечатан размер и цена. Когда таких замечаний набралось слишком много, поговорил с Диттманом и Петерсом - Шёпке (моряки уже открыто начали называть его "Жопке") сразу убрали. Заканчивать сдачу траулера поручили другому инженеру. На все серьёзные претензии мы составляли акты, в которых Петерс и Диттман давали гарантию исправить все недоделки не позже пятого августа. Под нажимом Семёнова И.М. и Карла Диттмана мы согласились подписать акт вечером 31 июля с условием, что Флаг СССР поднимем только тогда, когда все работы будут фактически завершены, а за каждый день просрочки верфь будет платить морякам командировочные - по 41,05 марок. Диттман уговаривал меня всё делать по прежней схеме, - получать эти деньги в банке и выплачивать морякам, а потом он вернёт мне всю сумму наличными. Но у меня уже была информация, что капитан Твердюков Сергей, в июне месяце, согласившийся на такую аферу на другом траулере, от Диттмана не получил ничего, а бухгалтерия "Мортрансфлота" сделала Сергею начёт около 4 тысяч марок. Со скрипом, но Диттман согласился выплачивать морякам командировочные через свою бухгалтерию, минуя меня.

   Вечером 31 июля, в конце рабочего дня перед подписанием генерального акта я попросил инженера, руководившего сдачей, убрать весь строительный мусор, хлам, которым была завалена верхняя палуба, чтобы осмотреть корабль в целом. Когда толпа "насильщиков" под присмотром полицейских и под лай овчарок очистила палубу, мы с дедом и старпомом внимательно осмотрели наш новый супертраулер и сразу обратили внимание, что погибь верхней палубы выглядит неестественно. Пригласили инспектора Регистра СССР, Матрёничева А. Н., хотя немецкие инженеры пытались доказать, что всё сделано в строгом соответствии с контрактом, что они сами много раз проверяли, но мы настоятельно потребовали провести контрольные замеры приборами прямо при нас. Немцы начали возмущаться, ругаться, что мы отрываем их от более важных и срочных работ. Мы пригласили директора верфи и сказали ему, что не подпишем генеральный акт, если не сделают новых официальных замеров с составлением отдельного акта. Карл Диттман пытался увести нас к себе в кабинет, где уже был накрыт праздничный стол:

  -- Мои инженеры достаточно грамотные и честные люди. Они сами сделают замеры и принесут нам акт, а мы за это время выпьем по "рюмке чаю"! - уговаривал он нас с весёлой улыбкой рубахи-парня. Семёнов И.М. тоже прибыл на судно и уговаривал нас идти в кабинет к директору верфи:

  -- Не капитанское это дело - ползать по грязной палубе с линейкой! - заявил он мне с видом аристократа, который всегда выше мелкой суеты.

   Но я всё же остался и наблюдал весь процесс замеров, проверял показания приборов. Закончили все расчёты и оказалось, что настил верхней палубы просел вместе с набором почти на 100 мм., хотя нормы допускали не более 40 мм. Когда начали выяснять причины, узнали, что при монтажных работах палубного набора на заводе не оказалось полособульбового металла нужного размера и, чтобы не срывать сроки поточного метода сборки, решили поставить металл, размеры которого на 20% меньше, чем требовалось - запас прочности большой. Выдержит!

   Карл Диттман попытался уговорить нас, чтобы мы "обнаружили" этот недостаток во время перехода в Калининград, но, увидя нашу реакцию, согласился написать официальное "Гарантийное письмо", в котором оговаривалось, что через год, когда судно придёт в Штральзунд на гарантийный ремонт, верфь заменит палубу за свой счёт.

   Праздник подъёма Государственного Флага СССР на корабле прошёл очень торжественно и красиво. Это у немцев было отработано чётко. Правда, с утра была одна неприятность. Из гостиницы я вышел в полшестого с механиком Виктором Ивановичем, чтобы к началу рабочего дня быть на нашем траулере. Солнечное летнее утро, красивый зелёный немецкий городок. Виктор Иванович, здоровый молодой моряк под два метра ростом, о которых обычно говорят - орёл-мужик, оживлённо рассказывал мне по пути о своей работе на Дальнем Востоке. Когда прошли через проходную верфи, я вдруг обратил внимание, что его голос стал затухать. Посмотрев на него, увидел, что лицо как бы поплыло, словно оно было из воска, который тает при высокой температуре и медленно оплывает вниз.

  -- Виктор Иванович, что с вами?

  -- Что-то дышать трудно... устал я очень... надо отдохнуть... - с трудом шевеля губами, прошептал он.

   Посадив его на камень у стены здания, я забежал в госпиталь, который находился рядом с проходной на территории верфи. Объяснил дежурному врачу, который оказался кардиологом. Он вышел вместе со мной, посмотрел и сразу определил - инфаркт. Позвали санитаров с носилками, отнесли больного в палату.

  -- Лечить его будем не меньше месяца. Придётся вам уйти без него, - заявил мне врач.

   На банкет по поводу подъёма Флага судовладелец выделил мне валюту, прислали из Калининграда продукты, наш повар хорошо подготовился и вечер прошёл великолепно. Карл Диттман пришёл с женой. Когда кто-то из механиков высказал сожаление о том, что немцы не выполнили всех своих обещаний, она, извинившись за грубость, рассказала "солдатский" анекдот: "Рано утром, полицейский, делая обход своего участка, увидел посреди площади пьяного офицера. Одежда его была в беспорядке, и он делал какие то странные движения. Полицейский спросил:

  -- Что вы делаете здесь в таком неприличном виде?

  -- А что, разве дама уже ушла?"

  -- Вот и в нашем случае - дама уже ушла".

   "Селена" вышла из Штральзунда вовремя. Перед выходом мы с дедом посетили в немецком госпитале Виктора Ивановича. Состояние его уже было лучше, но врачи оставили его на лечении.

   Через день мы уже зашли в Калининград. Там наш экипаж увеличили до сорока человек. Направили матросами 9 курсантов последнего курса КВИМУ для прохождения практики. Я надеялся, что через два-три дня выйдем из порта и пойдём в Находку, но мне поручили снять тысячу тонн мороженой рыбы с большого транспорта, осадка которого не позволяла ему пройти в порт. Потом выгрузка в рыбном порту. Выход в море отложили на 15 августа. Пошёл к главному капитану с просьбой дать мне замену, так как служба эксплуатации запланировала взять попутный груз в Швеции, сдать его в порту Александрия, потом взять в Индии груз мороженой креветки для Иокогамы - опоздание в КВИМУ на учёбу могло затянуться до двух и больше месяцев. Но заменить меня было некем и начальник "Мортрансфлота" Таврунов Е.В. пообещал, что разрешит идти без попутных заходов прямо в Находку, чтобы опоздание было не больше месяца. С таким условием я и ушёл в море. Но, как только мы вышли из Калининграда, сразу получили радиограмму за подписью заместителя начальника по эксплуатации: "Зайти в Гётеборг, взять 400 тонн мороженого мяса для Египта". Пришлось звонить по радиотелефону Таврунову, напомнить о его обещании не давать попутных заходов. Мне разрешили следовать дальше. Зашли в Средиземное море - новая команда: "Зайти в порт Специя в Италии, взять груз для Йемена". Опять пришлось звонить Таврунову.

   Наконец зашли в Суэцкий канал. Египетский лоцман, поднявшийся на борт, сразу потребовал блок американских сигарет, банку чёрной икры и банку вишнёвого варенья. Не вступая с ним в переговоры, я вызвал по радио лоцманскую станцию и потребовал заменить лоцмана. Буквально через пять минут подошёл лоцманский катер, к нам поднялся другой лоцман - англичанин, а египтянина забрали. Мы заняли место в середине огромного каравана, в котором было около пятидесяти судов. Начался длинный, спокойный переход. Слева пески выжженной пустыни Синайского полуострова, среди них иногда виднелись остовы сгоревших грузовиков, танков, пушек - следы войны с Израилем. Справа вдоль канала - военные укрепления Египта. Часто встречались землечерпалки, копающие русло второго канала, чтобы сделать движение судов двусторонним. Иногда, особенно перед поворотами, создавалось впечатление, что корабли идут прямо по пескам. Зашли в Большое Горькое озеро - все суда каравана встали на якоря, чтобы пропустить встречный караван. Потом снова пошли на юг. На 94-м километре канала, на полном ходу, неожиданно заклинило руль. Чётко сработал боцман - по моей команде отдал оба якоря. Отработали "Самый полный назад" и остановили движение. Лоцман по радио предупредил суда, идущие за нами, чтобы они сбавили ход. Попутное течение начало разворачивать нас. Чтобы не поломать руль и винт, пришлось форштевнем осторожно лечь на бровку канала. Корма прошла чисто, не задев другой берег. Старпом Юра Букреев спустил на воду шлюпку с египетскими швартовщиками, которые дежурят на каждом судне. Нас быстро и аккуратно привязали к швартовным бочкам, расставленным по всей длине канала. Вся эта операция заняла около 15 минут - задержка каравана для меня казалась небольшой. Когда все суда прошли мимо нас, подошли два буксира и отбуксировали нас обратно в Большое Горькое озеро. Как только мы отдали якорь, на катере прибыл капитан египетского порта Исмаилия для проведения расследования. Старший механик быстро выяснил причину - у маленького сервомотора на рулевом приводе немцы не положили смазку на шестерёнку, которую заклинило мелкой стружкой силуминового корпуса. Сломалась ось сервомотора, и рулевое устройство отказало. Египтянин начал медленно подсчитывать убытки от простоя 38 судов, которые шли за нами. Оплата буксиров, суммарный тоннаж всех судов, умноженный на 15 минут, в результате дали штраф больше пяти тысяч долларов США. Я накрыл стол, предложил пообедать, но капитан Махмуд с сожалением глядя на обильный стол и бутылку водки на столе, объяснил:

  -- Мусульманам нельзя ничего есть до захода солнца - Рамадан! - и продолжал медленно писать акты. Закончил он, когда солнце скрылось за горизонтом. Я уговорил его поужинать. Посмотрев на колбасу, на мясные блюда на столе, он спросил меня:

  -- Свинины здесь нет?

  -- Моя фамилия - Татарин.

  -- Я знаю, что в России живут татары, что они мусульмане. Но вы на татарина не похожи. - Пришлось мне показать ему мой паспорт, в котором латинскими буквами чётко написано - Tatarin.

  -- Теперь верю. Если что-то не так - Аллах все грехи отнесёт на вас. - И начал спокойно есть всё подряд.

   Просидели мы с ним всю ночь до утра. Когда он перед рассветом собрался уходить, я дал ему две бутылки немецкой "Шершеньской водки", которой у меня осталось два ящика:

  -- Угостите своих друзей, не мусульман.

   Капитан Махмуд подумал и сказал с улыбкой:

  -- Да, у меня много друзей не мусульман, которые любят выпить.

   Тогда я достал ещё две бутылки:

  -- Это - подарок вашим друзьям.

   Махмуд раскрыл свой портфель, достал все экземпляры акта и протянул их мне:

  -- А это мой подарок русскому Татарину. - На прощание я подарил ему ещё две бутылки русской водки, и мы расстались друзьями.

   Подошёл катер, на борт поднялся лоцман, а Махмуд ушёл. Мы подняли якорь и, пристроившись в хвост каравана, идущего на юг, без приключений вышли в Красное море. На вахте второго штурмана ночью в этом море наблюдали в небе странный предмет - огромный, ярко светящийся эллипсовидный, в полной тишине пролетевший на небольшой высоте над нами в сторону Африки. Вместе с рулевым Олегом Овчинниковым и штурманом Э. Казаковым решили, что наблюдали НЛО. Сообщили в Калининград.

   Выйдя в Индийский океан, получили ещё одну радиограмму: "Следовать в индийский порт Веровал, взять груз мороженой креветки на Японию". В ответ на мои объяснения, что у меня нет карт, что мне обещали..., строгая радиограмма "Совфрахта" из Москвы: "Прекратить переписку. Срочно заходите порт Веровал. Ясность, исполнение подтвердите". Пришлось мне в два часа ночи снова звонить домой Таврунову. Он разрешил мне следовать на Сингапур.

   При заходе в Малаккский пролив, у берега острова Суматра увидели караван военных кораблей. Мой первый помощник, Иван Николаевич Сушков, служивший раньше на Балтийском флоте, посмотрев в бинокль, сразу определил:

   - Вот этот корабль, на борту которого написано название "Мультатули" - бывший наш крейсер "Свердлов", проданный Индонезии.

   Перед подходом к Сингапуру судовой врач Пётр Прокофьевич принёс мне рапорт: "Нужно срочно госпитализировать рефмашиниста. Диагноз - воспаление оболочки головного мозга". Запросил разрешение судовладельца оставить его в госпитале Сингапура. На следующий день зашли на рейд, стали на якорь. Прибыл агент У Тан. Быстро оформив официальные документы по заходу, вызвал катер, на котором отправили на берег больного в сопровождении врача. Я взял заранее приготовленные бумаги и тоже ушёл на берег, чтобы в Посольстве СССР у консула оформить морской протест по аварийному случаю в Суэцком канале. Увольнение экипажа в город поручил организовать старпому и первому помощнику. На берегу агент дал мне машину для поездки в посольство, а сам повёз больного и врача в госпиталь, пообещав потом врача доставить на судно.

   В посольстве мне пришлось пробыть долго. Только к концу рабочего дня закончили оформление всех бумаг. После этого я решил заехать в представительство Минморфлота СССР, попросить начальника представительства Черепанова, чтобы он проконтролировал отправку в Москву нашего больного, когда он поправится. У торца здания, где находилось представительство, был пристроен винтовой пандус, по которому на машине можно было заехать на любой этаж. Заехав на седьмой этаж, увидел, что у закрытой двери представительства мечется мой врач Коваль, на диванчике лежит без сознания больной рефмашинист, и никого нет. Врач с возмущением объяснил, что агент У Тан привёз их в китайский госпиталь. Там профессор-китаец небрежно посмотрел больного, дал две таблетки, сказал, что это обычная простуда и посоветовал везти его на судно.

  -- Агент хотел отправить нас в порт, но я возмутился и потребовал доставить нас в госпиталь. Тогда он привёз нас сюда, а сам уехал, ничего не сказав.

   С помощью моего шофёра-малайца мы осторожно перенесли больного в машину и поехали в наше посольство. Там дежурный позвонил Генеральному консулу посольства, который через полчаса приехал с русским врачом. Вместе мы отвезли больного в малайский госпиталь, где профессор-малаец подтвердил диагноз - воспаление оболочки головного мозга - больной нетранспортабельный. Тогда отношения у нас с китайцами были очень непростые - свежи были события на острове Даманском на Амуре. Консул сказал, что китайцы пакостят нам, где только могу. Документы больного мы оставили консулу, который пообещал всё оформить, и сами уехали в порт. Всего мы стояли там три дня. Я получил валюту, выплатил морякам. Все побывали в городе, побродили по магазинам, по Малай-базару, - все остались довольны отдыхом. На третий день вечером пригласил агента для оформления отхода судна и лоцмана. Но агент У Тан, прибыв на судно, заявил, что я должен заплатить штраф - тысячу долларов за то, что оставил на берегу моряка без разрешения агента:

  -- Ведь профессор китайского госпиталя сказал, что моряку госпиталь не нужен.

   Понимая, что с китайцем-агентом спорить бесполезно, я позвал первого помощника Ивана Николаевича, дал ему пару бутылок водки, поручил хорошо "побеседовать" с лоцманом, чтобы он не ушёл, а сам, набрав полный портфель немецкой и русской водки, потребовал у агента катер и машину. Приехал в наше посольство, через дежурного нашёл паспорт нашего больного, консул по телефону объяснил мне и шофёру-малайцу что и как надо делать, дал домашние адреса профессора малайского госпиталя, который принял нашего больного. И мы поехали по ночному Сингапуру. Сначала нашли на окраине особняк профессора, которого наш консул предупредил по телефону. Профессор встретил меня очень вежливо, предложил чашку чая. Напечатал письмо, поставил печать и вручил мне, сказав, что теперь надо ехать к начальнику иммиграционной полиции, чтобы он поставил штамп. Поблагодарив профессора, я угостил его двумя бутылками русской водки и поехал дальше. Через час нашли особняк начальника полиции. Предупреждённый консулом, он тоже быстро оформил бумаги, сказав, что это - работа судового агента, а не капитана. Его я тоже угостил русской и немецкой водкой.

   На судно я вернулся в два часа ночи. Иван Николаевич к этому времени так хорошо угостил лоцмана, что тот еле спустился в лоцманский катер вместе с агентом, который уже не имел никаких претензий ко мне и подписал разрешение на выход. Мы выбрали якорь и самостоятельно ушли с рейда Сингапура.

   В Южно-Китайском море нас немного потрепал шторм. Прошли вдоль острова Палаван, вдоль китайских и японских берегов, проливом Цусима. На сорок пятые сутки рейса зашли в порт Находка. На причале нас встретил Виктор Иванович - здоровый и бодрый. Сразу прибыла комиссия БАМРа принимать новый супертраулер. Когда был подписан Генеральный акт, я пошёл с ним к начальнику БАМРа. Начальник, Котляр Н., предложил мне поработать на "Селене" хотя бы один рейс в Охотском море на минтае.

  -- Понравится - оставайтесь у нас. После рейса дам квартиру. Летом у нас половина флота без капитанов. Приходится назначать на эту должность пацанов с дипломами ШДП (штурман дальнего плавания) через 4-5 лет после средней мореходки. Поэтому очень высокая аварийность флота. Убытки огромные.

   Пришлось мне извиниться и отказаться от такого предложения - учёба, семья ...

   Перед вылетом капитан, которому я сдал "Селену", свозил меня на своей машине в тайгу через перевал на Саянах. Осень там изумительная! Отдохнули в тайге, на таёжной пасеке, накопал корня элеутерококка, собрал ягод китайского лимонника, кедровых орехов.

   На следующий день самолётом вылетели из аэропорта Артём через Хабаровск и Москву в Калининград. Прибыл с отчётом по рейсу к главному капитану "Мортрансфлота". Он предложил мне переходить работать к ним на большие транспорта. Я спросил, почему они не назначают капитаном Юрия Дмитриевича Букреева, который был со мной в рейсе старпомом - имеет диплом КДП, высшее образование.

  -- Кто-то из капитанов когда-то написал ему в характеристику двусмысленную фразу, а кадровики подчеркнули её жирной красной чертой. И мы всякий раз спотыкаемся на этой черте. А вы ему дадите рекомендацию для выдвижения в капитаны?

   Я молча протянул ему характеристику с рекомендацией.

  -- Пойдём к Таврунову.

   Таврунов Е.В., выслушав меня и прочитав характеристику, сразу сказал:

  -- Оформляйте документы на должность капитана. - Тут я добавил:

  -- Евгений Васильевич, Букреев у вас третий год стоит в очереди на получение квартиры под номером первым, имеет троих детей, а ему квартиру всё не дают.

   Он тут же вызвал председателя профкома:

  -- Почему не даёте квартиру Букрееву?

   Бабак Николай даже вроде ростом ниже стал:

  -- Всё никак не получается...

  -- В распределении квартир к праздникам чтобы Букрееву была квартира. - Сухо приказал Таврунов.

   Перед ноябрьскими праздниками Юра Букреев действительно получил четырёхкомнатную квартиру в новом доме на Московском проспекте.

   Л. Татарин.

   (Первый раз эта повесть была напечатана в "Балтийской газете" в 2003 году).

  

  

  

   10

  

  

  

  

  

   10