В длительных рейсах на рыболовных судах, когда молодые, здоровые мужики до года оторваны от семьи, от берега, самым заметным событием бывает получение почты, письма и посылки от родных и друзей, встреча с людьми, которые недавно вышли из родного порта. После этого многие светятся от радости, другие озабочены, а некоторые становятся хмурыми, раздражительными.
Работая больше тридцати лет капитаном на больших рыболовных траулерах-заводах, где экипажи до ста и больше человек, помню, что очень редко бывали мешки с почтой, где не было бы хоть одного письма с указанием адресата: "Капитану". Иногда таких писем было и по два, по три сразу. Чаще всего такие письма были от жён моряков с просьбами помочь советом, поговорить с мужем, от девушек - с братом, другом, помочь решить проблему, которую они сами не смогли решить на берегу.
Однажды я получил письмо от жены электрика Анатолия Васильевича, который работал со мной уже пять рейсов. Его семью считали образцом благополучия - недавно он отпраздновал серебряную свадьбу. Дочь, окончившая среднюю школу с золотой медалью, с первой попытки поступила в мединститут. Всегда он получал много писем, радиограммы, посылки. Всегда у него было ровное, хорошее настроение. Несколько рейсов подряд моряки выбирали его председателем судового комитета профсоюза. И вдруг узнаю из письма его жены, что уже пять месяцев от него нет ни писем, ни радиограмм, ни разу он не позвонил домой по радиотелефону. Женщина очень беспокоится за него и просит сообщить, что случилось с её мужем.
Работали мы в южной части Тихого океана в январе - середина лета. Погода была отличная, рыба ловилась очень хорошо - в тот же день нашёл время поговорить с Анатолием Васильевичем. Пригласил его вечером в мою каюту, выпили с ним по чашке кофе, поговорили немного о профсоюзных делах, о работе. Потом дал ему почитать письмо, которое я получил от его жены. Анатолий Васильевич долго молчал, тяжело задумавшись. Я его не торопил. Он понимал, что я должен что-то ответить его жене на такое серьёзное письмо. Словно перед прыжком в холодную воду, встал с кресла и, с трудом разжимая губы, слегка охрипшим голосом проговорил:
--
Простите меня, капитан, никогда не пил ничего спиртного, знаю, что и вы не пьёте, но сейчас чувствую, что без грамулечки разговор не получится. Разрешите, я схожу в каюту - у меня припрятана бутылка коньяка. Через пять минут вернусь.
Я молча достал из холодильника бутылку коньяка "Наполеон", - во время захода в чилийский порт Вальпараисо за продуктами агент привёз мне ящик этого напитка. Из бара взял два бокала, дал бутылку Анатолию Васильевичу. Он молча открыл бутылку, плеснул на донышко каждого бокала грамм по десять и, даже не пил, а как-то дышал этим ароматом минут пять. Наконец, решившись, начал разговор.
Женился я рано. Мне ещё и двадцати не было. Вместе мы учились с первого класса. Дружили, никогда не ссорились. Татьяна моя закончила экономический факультет КТИ, а я обеспечивал ей возможность учиться без проблем. Она уговаривала и меня поступить в институт, но - родилась дочь, пока купили квартиру в кооперативе, бесконечные заботы. На себя у меня времени не хватило. Только и закончил курсы электриков. Я никогда не сомневался, что лучше моей Татьяны во всём мире нет ни одной женщины. А потом и дочь Настя - свет в окошке! Перед этим рейсом, когда мы прилетели самолётом из Кальяо, и намечался отдых всего две недели, я попросил отпуск за два года, хотя обычно зимой рыбаки в отпуск не просятся. Старший механик очень не хотел отпускать, но у меня причина была веская - свадьба дочери. Познакомили меня с женихом - прекрасный парень, врач из областной больницы. Только недавно закончил мединститут, из очень хорошей семьи.
Свадьба намечалась через неделю после нашего прилёта из рейса. Сняли зал в ресторане "Атлантика". С утра дочь ходила в парикмахерскую. На 16 часов назначено было время во Дворце Счастья. За час приехал жених на машине за невестой - ехать во Дворец. Квартира у нас небольшая, двухкомнатная. Одна комната выходит на одну сторону дома, вторая - на другую. Между комнатами - тёмная кладовка. Из кладовки одна дверь выходит в коридор, а вторая - в маленькую комнату. В этой комнате жена собирала дочь к свадьбе. Мы с женихом были в большой комнате, ожидали. Уже и ехать пора, а они всё не выходят. Не помню уже, за чем я зашёл в кладовку и случайно услышал тихий взволнованный голос дочери:
- Мама, не могу я ехать... я - не девушка... что я Николаю скажу? Не хочу скандала.
И вдруг такой же тихий, возмущённый голос Татьяны:
--
Настя, прекрати дурить! Обойдётся! Что, думаешь, я выходила замуж девушкой?
Меня словно обухом по голове! Ничего не соображая, вышел из кладовки в комнату, где нервничал жених:
--
О чём они там так долго разговаривают?
Я, даже не соображая, о чём говорю, пробормотал:
--
О чём могут говорить две бляди...
Парень удивлённо отшатнулся от меня, растерянно оглянулся по сторонам, бережно положил на стол большой букет красных роз, который держал в руках. Медленно, тихо, словно боясь кого-то разбудить, вышел в коридор и ушёл из квартиры.
Через несколько минут Татьяна вывела за руку Настю.
--
Мы готовы. Поехали. Где Николай?
Молча, не глядя на них, я оделся и пошёл к нашему стармеху. Ничего не объясняя, попросил его взять меня в рейс. Он позвонил в отдел кадров, и я улетел снова в рейс.
- Расстроил свадьбу. Теперь у меня нет ни жены, ни дочери... - закончил свой рассказ Анатолий Васильевич.
--
- Анатолий Васильевич, а вы не думаете, что ваша жена, как очень умный человек, просто решила пожалеть дочь? В такой критический момент она могла придумать что угодно, чтобы спасти судьбу дочери, пожертвовав своим авторитетом. Унизить себя, чтобы хоть немного поддержать своё любимое чадо в сложной ситуации.
--
- Да. Над этим стоит подумать. - Ответил мне моряк.
--
Рейс в Тихом океане мы доработали нормально, без приключений. В конце рейса зашли в перуанский порт Кальяо и самолётом, чартерным рейсом прилетели в Калининград. В аэропорту Храброво я обратил внимание, что Анатолия Васильевича встречают жена и дочь.
--
В феврале 1972 года мне пришлось возвращаться домой пассажиром на попутном БМРТ "Иван Дворский", который закончил промысловые работы и уходил в порт. Вечером, после ужина, за несколько часов до захода в пролив Ла-Манш, капитан Ушаков Станислав Яковлевич позвал меня в салон команды посмотреть фильм. Примерно через полчаса к Ушакову подошла судовой врач и громко сказала ему:
- Станислав Яковлевич, только что в коридоре на нижней палубе встретила кочегара Сергея Рыжего. Глаза у него были какие-то ненормальные. Спросила, куда он торопится, и услышала странный ответ: "Пойду за борт. Тут не глубоко - дойду до Англии. А домой я не хочу - никто меня там не ждёт!" И бегом побежал на бак.
--
Ушаков сразу приказал прекратить сеанс, объявил аврал, по судовой трансляции объявил всем морякам, чтобы искали кочегара Сергея, а если кто знает где он, - сразу доложили капитану. Развернулись на обратный курс, включили прожекторы, выставили дополнительную вахту для наблюдения за поверхностью моря. После двух часов поиска стало ясно, что Сергея на судне нет. Погода была штормовая - баллов восемь. Температура воды - около нуля. Сообщили на берег, дали оповещение всем судам, находившимся в нашем районе. Поиски продолжались двое суток. За это время комиссар Ибрагим Умарович взял письменные объяснения у всех моряков.
--
Выяснилось, что перед снятием с промысла была получена почта - большой мешок писем с берега. Раньше Сергей с каждой почтой получал по нескольку писем от жены, от шестилетнего сына. В этой почте для Сергея не было ни одного письма. Над кроватью у него в рамочке висела большая фотография очень красивой молодой женщины с ребёнком. В каюте с Сергеем жил моряк, считавший себя юмористом, которые не упускают ни одной возможности позубоскалить по любому поводу. Другие моряки рассказали, что этот "юморист" изводил Сергея несколько дней:
--
- Ну, Серёжа, твоя красавица, наверное, пошла вразнос! Зачем ей такой рыжий, когда вокруг молодые лоси-красавцы кругами ходят? - и больше всего старался перед зрителями.
--
Сергей по натуре был очень спокойный, замкнутый. Но и он однажды не выдержал и отоварил юмориста кулаком по носу. Когда капитан вызвал этого юмориста к себе в каюту для объяснения, тот ничего вразумительного сказать не смог:
--
- Да я ведь шутил! Не мог же я подумать, что он такой нежный и впечатлительный...
После этого, работая тридцать лет капитаном на разных судах, я всегда рассказывал морякам на собраниях перед выходом в рейс об этом случае и предупреждал, что таких юмористов буду выгонять из экипажа без малейшего сожаления.