1

С некоторой натяжкой его можно было назвать зеркалом. Собственно, оно и было зеркалом. По своему предназначению. Впрочем, по нынешним временам довольно архаичное зеркало. Никто нынче не полирует бронзу до состояния, когда она начинает отражать действительность. Оно было довольно большим - где-то семьдесят на сто шестьдесят сантиметров в тяжелой простой дубовой раме на массивной дубовой же подставке. Громоздкое и неимоверно тяжелое сооружение. Своему главному предназначению - отражать морщины и тени на лице, а также складки на одежде - оно отвечало не в полной мере. Для этого его надо было, как следует, отполировать. Поверхность бронзовой пластины в нескольких местах была процарапана. Особенно глубокой и заметной была царапина в правой верхней части.

Досталось оно ему в наследство от деда вместе с каменным старым домом в подмосковном Щербинске. И он был единственным наследником. Так получилось. Хотя деда своего по материнской линии практически не знал. Были смутные еще детские воспоминания: сумрак старинного дома, негромкие голоса, пронзительный взгляд холодных светлых голубых глаз в обрамлении серебряной седины - волос, бороды, бровей. Это был дед - Матвей Степанович Маниоль. После безвременной смерти родителей в автомобильной катастрофе, его и без того не частые поездки к Маниолям и вовсе прекратились.

Подросток-сирота попал на попечение к тетке - сестре отца. Тетка, в отличие от своего единственного брата - достаточно известного ученого-физикохимика, оказалась неожиданно простой и домашней женщиной, домохозяйкой, жившей замужем за торговым работником. Детей у них не было. Именно поэтому к Женьке в новой семье относились нормально. Как к неизбежному злу. И будущее приемыша было предопределено: не физфак МГУ, а техникум советской торговли. Откуда тоже ведь выходили достойные люди.

Но дальше судьба его запнулась о неожиданный порог. Покойный родитель сказал бы, что произошел массовый сбой программы. В изложении отчима от торговли это прозвучало в иной тональности: надо же, как все нае...лось. Это о развале Советского Союза. Одним из следствий того, что СССР нае...лся, стало то, что техникум советской торговли закрылся. Советский образ жизни ушел в прошлое. Торговля стала делом рискованным и опасным.

Дядю однажды застрелили в его собственном кабинете-подсобке небольшого, но доходного магазина на окраине Москвы. Тетка мучилась недолго. После первого контакта с хорошо прогретым утюгом, она подробно рассказала обо всех известных ей заначках и тайниках. После чего умерла без мук. Времена были лихие. Бандиты, прочесав немаленькую теткину квартиру и довольные уловом, небрежно имитировали самовозгорание от сигареты, которую некурящая тетка якобы уронила на синтетический ковер.

Так в одночасье сирота стал владельцем сгоревшей трехкомнатной московской квартиры. Пожарные бодро загасили вяло занявшееся пламя, для чего добросовестно залили все водой и пеной. Жильцы из квартир на нижних четырех этажах потом долго и безуспешно обивали всяческие пороги с целью получить хоть какую-то компенсацию за вконец испорченное имущество.

Все добро, нажитое приемными родителями, превратилось в угли, которые Евгению потом пришлось выносить на мусорку почти целую неделю. Что делать с квартирой, где выгорело все вплоть до обоев и внутренних дверей, при полном отсутствии денег, а также даже начальных признаков деловой сметки, он не знал. Некоторое время жил по углам у бывших однокашников по техникуму, которые сочувствовали и готовы были терпеть его присутствие какое-то время.

Но все же есть такая вещь, как цеховая солидарность. Отец одного из приятелей - директор большого универмага, узнав о случившемся, ссудил деньгами. Более того, отрядил бригаду знакомых молдован-шабашников ремонтировать квартиру. Через некоторое время пепелище приобрело человеческий вид. И через три месяца после трагических событий Евгений уже ночевал в теткиной квартире, которой единолично владел на законных основаниях, имея при этом в виду, конечно, долг директору универмага.

Было неуютно. И не только из-за долга. В комнатах едко пахло свежим молдавским ремонтом, а спать приходилось на тощеньком туристском матрасике. А, главное, не было денег и идей, как их заработать. Единственной возможностью рассчитаться с долгами, а также иметь некоторую сумму на черный день, был обмен на меньшую с доплатой. Но этот вариант он решил придержать про запас.

Евгению было плохо и одиноко. И именно в эти дни он вынул из почтового ящика бумагу, сделавшую его де-факто еще более одиноким. Это было извещение от нотариуса. В нем сообщалось, что со смертью деда Матвея Степановича Маниоля он - Евгений Игоревич Остенде - становится единственным наследником всего имущества и недвижимости, числившихся за ним.

В Щербинск он поехал со смешанными чувствами. С одной стороны, вроде бы лишился последнего формально близкого человека, с другой, возможно, наследство могло бы помочь в решении финансовых проблем. Пусть это и звучит несколько цинично. Но деда ведь своего Евгений почти не знал и помнил только пронизывающий неприятный взгляд, от которого по спине бежали мурашки.

В Щербинске, навестив нотариуса, он стал обладателем целого вороха бумаг: документов, доказывающих права на недвижимость, а также несколько писем. Одно из них было адресовано непосредственно Евгению. Что стало полнейшей неожиданностью. Кто-то даже назвал бы это шоком. Прямо на скамеечке, в скверике около нотариальной конторы он вскрыл письмо, предварительно жадно закурив. В конверте был сложенный вдвое листок пожелтевшей от времени бумаги. Развернув его, Евгений прочитал несколько слов, вогнавших его в полнейшее остолбенение:

"Все, что имею, твое. Вселяйся в дом и живи. Будь осторожней с зеркалом. Не вступай в разговор с Рагузой. Увидишь его - гони прочь. Не вздумай чистить печную трубу до сочельника. Будь здоров. Твой дед Матвей Степанович.

P.S. На могилу ко мне не ходи".

Он и раньше казался суровым и неласковым. "Что же, Матвей Степанович, как прикажете. Не пойду я на твою могилку. А, насчет, вселяйся и живи, приказывать мне не надо, - подумал Евгений. - Возьму и продам дом к чертовой матери, а из вырученных денег отдам долг. И с неведомым Рагузой общаться не больно-то хотелось. Да и печной трубой я заниматься не собирался ни до, ни после сочельника. Так что, уж извини, дедушка!"

Впрочем, дом стоило хотя бы посмотреть перед продажей. Время от времени опрашивая прохожих, он за полчаса добрался до наследованной недвижимости, расположенной на улице красного командира Щорса. По детским впечатлениям дом Маниолей казался огромным: широкий, длинный коридор с тускло блестевшим в скудном освещении полом и комнаты направо и налево. В реальности дом оказался меньше, ниже и обшарпанней. Была довольно обширная, по-зимнему остекленная веранда, где располагалась кухня, и четыре не особенно большие комнаты. Три комнаты были обставлены мебелью и были похожи на жилые. Последняя была почти пустой. Если не считать вышеупомянутого бронзового зеркала. В его глубинах смутно отражалось лицо нового владельца. Ранние сумерки усугубляли плохое качество картинки. Впрочем, себя он все же видел. Выражение лица было глупым.

Впрочем, в дедовском доме Евгений вдруг ощутил давно утерянный уют и покой в отличие от сиявшей свежей побелкой теткиной квартиры. Там ему было плохо. Тень замученной тетки дрожала под потолком в белизне свежей штукатурки. А сочувственные взгляды и показное внимание соседей просто убивало. Новую жизнь следовало начинать здесь.

Будучи человеком малоопытным, Евгений не нашел ничего умнее, чем выдать доверенность на продажу теткиной квартиры своему кредитору. Тот так растрогался, что заставил его взять еще немного денег. "Чтобы легче было начинать на новом месте", - с чувством сказал он. Хлопоты, связанные с теткиной квартирой и прежней жизнью, заняли несколько дней. Однажды явился директор универмага собственной персоной. Он сам захотел выкупить квартиру. Впрочем, вряд ли этот шаг директора был спонтанным. Денег он за нее предложил значительно меньше, чем Евгений предполагал выручить. Но зато без хлопот с оформлением и поиском возможных покупателей. Поэтому он с легким сердцем согласился. И отбыл в Щербинск.

2

Поселился он в передней комнате, непосредственно примыкавшей к веранде. Кушетка, стоявшая у окна, оказалась неожиданно мягкой и уютной. А на широком подоконнике стояло несколько горшков с растениями, названия которых Евгений не знал. Но выглядели они симпатично. А в изголовье стояла большая кадка с разросшимся фикусом.

Стояло лето. Было тепло, сухо и удивительно тихо. Он много времени проводил в небольшом дворике, очень симпатично засаженном разной зеленью. Насаждения и трава сильно разрослись без хозяйской руки. Но он был не против, потому что, вообще не любил ограничивать себя и других в чем-то. Он только расчистил дорожку от калитки до входа в дом и обрезал несколько ветвей, уж слишком докучливо протянувшихся над дорожкой и вынуждавших наклоняться. Необходимые инструменты и инвентарь нашлись в небольшом сарайчике у ограды. Там же был погреб. Спустившись в него, Евгений был поражен. Достаточно яркая лампочка осветила добротные полки, сверху до низу уставленные банками с маринадами, солениями, консервами, вареньями, соками и прочей снедью. Два больших окорока висели под потолком и выглядели вполне съедобно. В больших прочных ящиках хранились овощи: картофель, лук, морковь, капуста. Удивительно было то, что все было свежим и годным в пищу. Этих запасов могло хватить на очень продолжительное время. В самом углу на отдельной этажерке стояли плотно заткнутые бутыли с какими-то жидкостями, подозрительно напоминавшими самогон и настойки.

Евгений не удержался от соблазна, сбегал в дом за ножом и, отрезав хороший ломоть от окорока, накрыл им кусок хлеба, принесенный с собой. Мясо было отличным. В погребе, прямо у полок, он расправился с бутербродом. Потом прихватил несколько приглянувшихся банок с маринадами и, отрезав еще мяса, вернулся в дом, где поел уже основательно. Матвей Степанович, может быть, и был бирюком, но толк в еде знал. Разомлев после ужина, он решил отложить на завтра хлопоты с установкой и подключением нового японского телевизора, привезенного с собой. Было уже темно и хотелось спать. И он уснул.

Проснулся поздно. Зато отлично выспался. Умывался долго и с удовольствием. Впервые за столь продолжительное время новый день начинался бодро. Он позавтракал тем, что оставалось от ужина. Прибрался на веранде, потом и в своей спальне. Полил цветы. Им это понравилось. Даже показалось, что они зашевелились, будто потянулись от удовольствия. "Сони блэк тринитрон" расположился на тумбочке в изножии постели. Хотя в интерьер не вписался. Минималистский дизайн японского изделия плохо сочетался со сдержанным советским ампиром обстановки, всякими резными ножками и рельефными узорами на дверцах шкафов. Некоторые странности и несоответствия телекартинки он легко приписал комнатной антенне, дав себе обещание, в скором времени поставить на крыше нормальное приемное устройство.

Теперь надо было более подробно обследовать свои владения. Вторая комната - по коридору налево представляла собой что-то среднее между гостиной и кабинетом. У окна стоял массивный добротный диван, обитый плюшем. У стены - старинный письменный стол на двух тумбах с ящиками. По моде тридцатых-сороковых столешница была крыта зеленым сукном в дубовом окладе. На столешнице расположился богатый медный письменный прибор с фигуркой то ли Ники, то ли Дианы-охотницы. Маловразумительная дева освещалась сбоку лампой под зеленым же абажуром. К столу с двух сторон примыкали этажерки с книгами. В основном это были собрания сочинений русских, советских и разрешенных в советское время иностранных писателей: Горький, Пушкин, Толстой, Писемский, Золя, Мопассан, Флобер. Словом, вполне ожидаемый набор имен и книг.

Исключение составляла одна полка на отшибе. Здесь стояли старинные фолианты в коже с золотым и серебряным тиснением. Пара книг даже с металлическими застежками. Впрочем, изучение этой полки он решил отложить на потом. Пол в гостиной был покрыт толстым, явно не синтетическим ковром с длинным густым ворсом. Единственное, небольшое окно, прикрывала кисейная занавеска, по бокам от которой висели тяжелые бархатные портьеры. Воздух в комнате был спертым: пахло книгами, кожей, табаком и каким-то едва уловимым ароматом старинных духов.

Посмотрев все, Евгений аккуратно выключил свет и вышел в коридор. Следующая комната была явно спальней. У стены практически до середины комнаты стояло массивное обширное ложе. Странно, но не было обилия перин и подушек, постель была застелена по-солдатски - простым шерстяным одеялом. В изголовье с каждой стороны стояло по тумбочке с настольной лампой. У стены расположились два платяных шкафа. Больше ничего примечательного здесь не было.

В последнюю комнату он входил со странным чувством. Комната была почти пуста, если не считать бронзового зеркала, и чего-то, похожего на низкий длинный сундук у стены. Еще одной загадочной странностью этой комнаты было полное отсутствие окон. Но проникавший из коридора свет отражался и рассеивался зеркалом. Поэтому в комнате стоял полумрак. При этом воздух в комнате был неожиданно свежим и чистым.

Вопреки пожеланиям Матвея Степановича Евгений вплотную занялся исследованием зеркала. Чем-то оно очень привлекало. Обследовав, он пришел к выводу, что зеркало было штучное, старинной работы. В нижнем левом углу можно было даже различить какой-то вензель. Показалось даже, что сумел прочитать старинную витиеватую латинскую роспись - "Бен-Бецалель". Зеркало давно не полировали, более того в разное время оно подвергалось грубому механическому воздействию. Несколько достаточно глубоких царапин прочерчивали поверхность.

Повинуясь каким-то непонятным позывам, Евгений заглянул в ларь и в одном из отделений нашел деревянную коробку с непонятным серовато-белым порошком. В других отделениях было полно всякой ветоши. Выбрав подходящий лоскут ткани, он окунул его в порошок и попробовал натереть бронзовую поверхность в самой середине зеркала. Непонятно, был ли порошок предназначен именно для полировки бронзы, но дело пошло на лад. Евгений даже не успел вспотеть, когда в середине бронзовой пластины образовалось чистое сверкающее окошко, хорошо отражавшее его встрепанную голову и руку с куском ткани. При этом показалось, что вся остальная поверхность зеркала еще больше помутнела, как будто покрылась какой-то пленкой. Этот эффект он отнес на счет того, что в сравнении с очищенным пятном остальное просто было плохо отполировано.

После этого он взялся за царапину в верхнем правом углу. Здесь потрудиться пришлось больше. Бронза отлично полировалась, и все пространство вокруг царапины тоже вскоре засверкало. Но сама царапина была очень глубокой. Она быстро забилась посеревшим от частиц бронзы порошком и ликвидировать повреждение так и не удалось. Поняв тщету своих усилий, он отложил тряпочку и, утерев пот со лба, вгляделся в свое отражение. Лицо Евгению неожиданно понравилось, хотя, возможно, из-за свойств бронзы показалось излишне бледным.

Внезапно он увидел за своей спиной какую-то серую тень. Еще не успев испугаться, он оглянулся: позади никого не было. Но, когда он опять посмотрел в зеркало, то увидел, что серая тень стала отчетливей и определенней - позади стоял человек, лица которого он не видел. Евгений в ужасе отпрянул в сторону, при этом повернувшись к непонятной фигуре. Но в реальности за спиной по-прежнему никого не было. Некоторое время он стоял, прислонившись к стене, ощущая, как струйка холодного пота стекает по спине. Через некоторое время стала возвращаться способность адекватно воспринимать действительность и анализировать события. Он был в трезвом уме и ясной памяти, и ни в какую мистику не верил.

Никогда с ним, за исключение двух случаев в детстве, не случалось ничего необъяснимого. Поэтому тень за своей спиной он готов был приписать некоторым особенностям старинного зеркала, но никак не реальным вещам. В комнате был только он один и никого более. Утвердившись в этой мысли, Евгений медленно подошел к зеркалу и заглянул в него. Он был один, и за спиной никого не было. Он провел еще некоторое время перед изделием таинственного Бен-Бецалеля, попеременно экспериментируя то с левым, то с правым глазом, путем надавливания на глазное яблоко. Но больше никаких загадочных теней в тот вечер так и не увидел. Мысленно Евгений назвал эту комнату - лабораторией. И, выходя, очень плотно прикрыл за собой дверь.

Вернувшись на веранду, вдруг обнаружил, что провел в лаборатории почти весь день. Солнце клонилось к закату. Веранда была погружена в сумрачную предвечернюю полутьму. Но стоваттная лампочка под потолком ярко освещала все вокруг, и постепенно взбудораженное сознание вернулось в свои обычные рамки. Только где-то в глубине царапало душу память о непонятном происшествии в дальней комнате.

Есть не хотелось. Пришлось заставить себя сделать несколько бутербродов, подумав при этом, что надо кончать с пропитанием всухомятку и сообразить себе на завтра какое-нибудь жареное мясо. С тарелкой бутербродов и кружкой горячего сладкого чая он завалился в кресло под фикусом и включил телевизор. Все было обычно. Он нашел выпуск новостей с очень симпатичным комментатором, который, как всегда обстоятельно, с неким скрытым сарказмом, излагал свою версию событий, произошедших в мире за этот день. Всего было в меру: террористы покусились на какое-то посольство, неслабый циклон старательно утюжил южную оконечность Индии, Центральную Европу заливало дождем, в Азии клонировали мартышку, а наши футболисты не использовали очередной шанс не опуститься в мировом рейтинге еще на пару ступенек вниз.

Изображение время от времени срывало. При этом пропадал и звук, иногда экран выдавал двойную экспозицию, когда на заливаемую дождем немецкую Тюрингию накладывалось изображение бородатого дядьки, явно ведшего на другом канале какое-то доморощенное ток-шоу, интересное только его участникам, но никак не зрителям. Впрочем, картинка мира складывалась достаточно отчетливая и понятная. И только последняя фраза, произнесенная симпатичным комментатором, заставила напрячься.

Тот вкратце изложил прогноз погоды и, рассказав о влажности, давлении и температуре, вдруг совершенно неожиданно сказал фразу из дедовского письма: "И не вздумайте чистить печную трубу до сочельника". До Евгения не сразу дошло, что сказал комментатор, но смысл постепенно дотягивался до расслабленного едой мозга, и он опрокинул на себя чай. Хорошо, что его оставалось уже мало, и он уже остыл. Он стал лихорадочно размышлять, над тем, что произошло.

Фраза эта могла быть шутливой репликой, завершавшей прогноз погоды, сулившей на завтра безоблачность и тепло. В этом контексте фраза могла стать достаточно неуклюжей шуткой. Если бы комментатор практически дословно не повторил фразу из письма. Он мог допустить, что это могло быть просто совпадением. Кроме того, не исключалось, что благодаря плохой комнатной антенне на комментатора наслоился звук от бородатого дядьки с соседнего канала. Что, впрочем, не делало эту фразу менее нелепой и неуместной.

Нельзя сказать, что его обуял мистический ужас, но ощущение было некомфортное и странное. Логически ничего нельзя было объяснить. Выше уже отмечалось, что за всю не очень продолжительную его жизнь произошло всего два события, не поддававшиеся логическому объяснению. Первое произошло еще в детстве в пионерском лагере, куда его отправили на весь август любящие родители. Они на этот период, естественно, отправились в Крым. Пионерский лагерь в дальнем Подмосковье, отличался железным режимом, обильным питанием и полным отсутствием достойных развлечений. Их в меру своей фантазии Евгений вынужден был изобретать сам. Так, однажды обойдя все засады и сторожевые вышки режима, установленные начальником лагеря, отставным военным, вполне возможно бывшим вохровцем, он на какой-то период вырвался на свободу за пределы лагеря.

В один из моментов своей "самоволки" он оказался над крутым склоном, прорезанным небольшой ложбинкой, сбегавшей вниз до валуна, запиравшего ее внизу. Моренный валун был огромен - выше его роста. И он решил добежать до него по склону, чтобы обследовать. При этом не учел крутизны склона, и чем дальше он сбегал вниз, тем яснее становилось, что затормозить уже не сможет и обязательно расшибется в лепешку о гигантский валун. Отклонится влево или вправо мешали края канавы. Вот с этой-то мыслью о неизбежном столкновении с мореной Евгений вдруг понял, что уже бежит по горизонтальной поверхности, каким-то непонятным образом миновав роковой камень.

Последующий анализ показал, что столкновения и неизбежного членовредительства, а может быть и смерти, никоим образом избежать бы не удалось. Какая-то неведомая сила волшебным образом перенесла его над камнем преткновения.

Второе происшествие имело место быть через два года после пионерлагеря. Евгений с родителями были на загородной даче неподалеку от Дубны. Тот вечер он запомнил очень отчетливо. Мама ушла спать, а он с отцом сидел на скамеечке около крыльца. Небо было мутно-серым, как перед ненастьем. Было начало осени. Отец курил, Евгений рассматривал небо, и первым заметил необычное явление.

Где-то на западе, над зубчатым темным контуром леса зарождались концентрические дуги мутного изжелта серого цвета и, нарастая, надвигались на них. Они росли в размерах, перекрывая окоем от края до края, потом уходили за спину и, сужаясь, собирались в точку на востоке. Это было похоже на беззвучную пульсацию. Евгений, онемев, наблюдал эту свистопляску, а отец осторожно вслепую гасил сигарету о столбик скамейки. И никак не мог загасить.

Отец знал и понимал больше и мог строить какие-то свои собственные предположения, которые вероятно не сулили ничего хорошего. Непонятная световая пульсация все продолжалась, а он никак не мог загасить сигарету. По его лицу Евгений понимал, что происходит что-то очень нехорошее. Минут через пятнадцать все закончилось, небо приобрело свой прежний вид, заморосил слабый дождик, и он спросил отца: "Что это было?" Отец, наконец, отшвырнул давно погасший окурок за живую изгородь, молча поднялся и пошел в дом. Уже открывая дверь, он повернулся к сыну и сказал: "Ничего не было. Тебе померещилось". Больше о той странной ночи они не разговаривали.

3

Спал Евгений в эту ночь плохо. Снилась та морена из детства. Она испускала концентрические круги света, которые упруго толкали его в грудь и не давали приблизиться к валуну. А за ним стоял кто-то невидимый. Евгений знал, что за камнем кто-то есть, и необходимо было увидеть его лицо. Он знал, что это кто-то из знакомых, но при этом никаких предположений не возникало. Потом ему снилось, что небольшая лиана, свисавшая из подвешенного на шнуре кашпо в изголовье постели, стала расти вниз, и холодный щекотливый усик протянулся к лицу, что-то нащупывая. Через некоторое время он вдруг впился в шею как раз в том месте, где проходит сонная артерия. Он пытался схватить его, чтобы оторвать от шеи, но странным образом рука, раз за разом, скользила мимо. Впрочем, никакой паники он не испытывал, хотя усик впился довольно больно. Он стал толще, налился каким-то странным бурым цветом. Он пил кровь, пульсируя и подрагивая, как будто испытывая удовольствие.

Проснувшись, Евгений обнаружил на подушке кровавое пятно в пятак величиной и раздавленного комара. Лиана висела, как и прежде несколько в стороне, и усик ее никак не мог дотянуться до шеи. Он сел на постели и со словами: "Смерть кровопийцам и вурдалакам", - щелчком отправил дохлого комара в район кадки с фикусом. Было странно услышать, как он ударился о бумагу, которой была обернута кадка. Он выпил томатного сока из кружки, с вечера поставленной в изголовье, потом погасил свет, перевернул подушку чистой стороной и растянулся на постели.

Больше кошмары, равно, как и вообще неприятности этой ночью не снились. А приснилась девушка Аля, с которой Евгений дружил некоторое время назад, до неприятностей с родственниками. С Алей они доходили до некоторых вольностей, оставаясь один на один. В том смысле, что она допускала его залезть в трусики и побродить пальцами в густой поросли волос. Но при этом цвета волос он так никогда и не увидел. Всегда после подобной возни, он оставался в неком состоянии напряжения, а также вполне отчетливого ощущения незаконченности, незавершенности усилий. И это было мучительно. В конце концов, однажды Аля ему все же отдалась. Но сделала это в кромешной темноте теткиной квартиры, после долгой и бесплодной возни. И было это так бестолково и суматошно, что он плохо ощутил таинство грехопадения. Было только чувство освобождения, избавления. И за это он был благодарен Але.

Она приснилась в каком-то облагороженном виде, то есть выглядела лучше обычного. Выдающейся красавицей она не была. Обычная, миленькая, с маленьким кукольным личиком болтушка без больших претензий, что, видимо, подсознательно и привлекало. Евгений вполне осознавал, что это только сон. Поэтому решил наследующий день позвонить ей и пригласить в гости.

Проснулся он достаточно рано и в весьма неплохом расположении духа, несмотря на треволнения накануне. В дальнюю комнату пока не тянуло. Он решил сходить до магазинчика, а заодно и до почты, чтобы оттуда позвонить Але в Москву. К сожалению, ее не оказалось дома. Ответила ее сестра. Он объяснил ей, кто звонит, потом надиктовал свой адрес, сказав, что ждет Алю в гости. Когда, прижимая к груди батон белого хлеба и упаковку молока, Евгений открывал свою калитку, его окликнула хороших габаритов женщина в мешковатом сарафане и с бидоном в руках.

- Никак новый хозяин?! Вы кем же будете Маниолям? - спросила она, подходя ближе.

- Внук я Матвея Степановича, - односложно ответил он, отперев наконец дверь.

- А чего же молоко казенное покупаете? Вот берите у меня, настоящее, только из-под коровы. Матвей Степаныч не жаловался, а сливки и сметану даже хвалил.

- Если б знал, не покупал бы.

- А у меня и дешевле.

- Да мне немного надо. Пару литров на неделю.

- Ну и хорошо. Оставляйте банку на приступочке, я вам с утра буду наливать. А рассчитываться можно в конце месяца.

Он поблагодарил ее и уже собирался закрыть калитку, когда она спросила:

- А не одиноко вам одному молодому, в этом доме? Матвей Степанович был человек хороший, но со странностями.

Евгений посмотрел на нее: она стояла в расслабленной позе, слегка избочившись, чтобы уравновесить тяжесть бидона. Вряд ли она что-нибудь знала. Расспрашивать ее не имело смысла. Поэтому он попрощался с ней и пошел к крыльцу.

Он с полчаса уже возился по дому, когда с улицы кто-то громко окликнул: "Хозяева дома?!" Он вышел на крыльцо: за высокой калиткой угадывался непонятный старичок в серой шляпе. Когда Евгений отпер калитку, он как к себе домой вошел во двор. От неожиданности Евгений пропустил его.

- Здравствуйте, - сказал он. - Слышал: вы внуком приходитесь Маниолю?

- Внуком - внуком. А вы кто? - довольно грубо спросил его Евгений.

- Александр Афанасьевич Рагуза. Прошу любить и жаловать, - старичок даже слегка поклонился, театрально приподняв шляпу. Шляпа была не новой, ржавые потеки вели от двух окантованных клепками дырочек к замусоленной ленточке, обвивавшей тулью. Вообще старик производил впечатление неопрятное, если не сказать отталкивающее. Рукава его то ли рубахи навыпуск, то ли пижамы были нечисты и замусолены. Штаны обмахрились внизу, прикрывая изношенные, давно потерявшие свой цвет летние туфли. Неожиданным элементом выглядели очки в позолоченной супермодной оправе на полном, если не сказать, толстом лице. Глаза, прятавшиеся за ними, были неожиданно насмешливы и быстры, хотя общее выражение лица было, кажется, печальным.

- А что вас привело ко мне, Александр Афанасьевич? - спросил Евгений.

- Не скажу, что Рагуза с Маниолем последнее время дружили. Но, пожалуй, ближе меня после смерти жены у Матвея Степановича никого не было. Кстати, как прикажете вас величать?

- Евгением меня зовут. Можно Женей. А дед вам что-то был должен? - он сделал попытку разыграть наитие.

- Что вы, что вы! - замахал руками Рагуза. - Скорее, я должен вашему деду за то терпение, с которым он относился ко мне. Старик последнее время мало в ком нуждался и уж, во всяком случае, не во мне.

- Александр Афанасьевич, у меня есть еще дела по дому.

- Понимаю, понимаю, - засуетился Рагуза, делая движение к калитке. Потом застыл, по-птичьи повернул голову в профиль и спросил куда-то в пространство, - неужто старик каким-то образом попытался вас настроить против меня?! - и, не дожидаясь ответа, вышел вон.

Вскоре обозначился и третий на сегодня собеседник. Что при том образе жизни, который вел Евгений, было уже перебором. Во дворе невесть откуда появился кот. Рыжий, с белыми пятнами и полосками поперек корпуса. Был он скорее лохмат, чем пушист, но вид, тем не менее, имел ухоженный, без этой, знаете ли, свалявшейся в косички шерсти и репьев по брюху и на хвосте. Кроме того, у него были голубые глаза, а белое пятно на морде имело форму правильного креста. Хвост он держал опущенным, но не так, чтобы он безвольно волочился по траве.

Кот по-хозяйски прошелся по двору, остановился перед ступеньками крыльца, нагло посмотрел на Евгения и нехотя взобрался на крыльцо. Здесь он некоторое время примеривался вспрыгнуть на перила крыльца, все же решился и сделал первую попытку. Попытка не удалась. Кот не допрыгнул и шмякнулся на деревянный пол, сказал: "Блядь..." - и искоса посмотрел на Евгения. Потом собрался и легко и стремительно взвился на перила. Отсюда он опять посмотрел на Евгения, уже победно и стал примащиваться на широкой балке перил.

Евгений в некотором обалдении смотрел на кота, потом нерешительно сказал: "Привет". Кот вполглаза глянул на него и коротко ответил: "Здорово".

- Э-э, ты кто? - глупо спросил Евгений, и, приходя в себя, добавил, - Как тебя зовут?

- А мы на ты?! - надменно спросил кот.

- Вообще-то нет, - смутился Евгений, - но если вы не возражаете...

- Не возражаю, - свеликодушничал кот. - Зовут меня Мерлином.

- Красивое имя, - вежливо сказал Евгений.

- Кормить будешь? - требовательно спросил кот.

- Есть... э-э-э, колбаса, - промямлил, еще не вполне придя в себя, Евгений.

- Курочки нет? - Мерлин старался быть светским.

- Нет, - честно признался Евгений, потом нерешительно спросил, почему-то понизив голос, - А ты тут будешь жить?

- Я везде живу, - туманно и высокомерно ответил кот, вздохнул и продолжил с ноткой горечи в голосе, - Матвей Степанович, покойный, всегда курочкой вареной потчевали. Широкой души был старик.

- Потому что курочкой угощал? - невинно спросил Евгений.

- Курочка что?! - не заметил скрытого сарказма Мерлин. - Он и ветчинкой меня баловал. Бывало, и семужки подкладывал, - Мерлин воодушевился, - а хек с мерлузой это повседневно. Как черный хлеб.

- Однако ж, и запросы у некоторых, - пробурчал в пространство Евгений.

- Однако ж, и я не простой кот из подворотни, - сварливо и быстро, словно ожидал чего-то подобного, ответил Мерлин. - Вот ты, например, часто ли встречал говорящего кота?

- Только в сказках, - честно признался Евгений.

- Ну, да! Всякие там криминальные Бояны, да проходимцы в сапогах. Да, были еще эти - ученые. Ну, знаете: "по цепи кругом". "Пойдет направо - песнь заводит, налево - сказки говорит..." - Мерлин неожиданно разозлился. Шерсть у него встала дыбом. А хвост нервно замаячил по широкой балясине, сметая пыль и мелкий хлам.

- Конкуренты? - посочувствовал Евгений.

- Нам ли конкурентов бояться?! - почему-то быстро успокоился кот.

- Но все же, уважаемый, вышеперечисленные коты сплошь как бы положительные персонажи. А вы, несмотря, на необыкновенные способности, широкой публике не известны.

- Слава преходяща... ну, что кормить будешь? - деловито спросил кот, закрывая готовую разгореться полемику.

- Да, кстати, меня зовут Евгением. Внук я так тобой почитаемого Матвея Степановича. Чтоб ты знал, - сказал Евгений.

- А чего тут не знать?! - сварливо спросил Мерлин. - Евгений Игоревич Остенде, двадцати пяти лет. Холост. Нет. Нет. Масса вредных привычек. Экстраординарные способности в области парамагнетики, а также белой и черной магии. Оценка моральной устойчивости - три по пятибалльной шкале. Здоров. Никаких патологий. Психика устойчива. Склонен к авантюризму. Что, впрочем, неплохо, имея в виду предстоящие события.

- Какие события? - насторожился Евгений.

- Жизнь полна неожиданностей, - туманно заявил кот. - Ну, так что?

- Что? А колбаса... сей момент, - спохватился Евгений.

- Только докторскую. Любительскую не ем, - крикнул ему вдогонку Мерлин

Когда Евгений с уже нарезанной колбасой на блюдце вернулся на веранду, кот уже сидел на полу у выхода. Он подозрительно обнюхал колбасу, куснул. Потом посмотрел на Евгения и спросил, - Ты так и будешь пялиться? У меня же кусок поперек горла встанет.

- Приятного аппетита, - вежливо сказал Евгений и пошел во двор мимо кота. Тот не счел нужным посторониться, и Евгений вынужден был протискиваться мимо него на крыльцо. Дверь он не стал закрывать.

Евгений какое-то время занимался мелкими делами по двору. Когда вернулся, кота, как и колбасы, уже не было. Зато дверь лаборатории была приоткрыта. Впрочем, Мерлина не было и здесь.

В остальном этот день прошел обычно, без происшествий. А на следующий день приехала Аля. Она действительно за то время, пока они не виделись, очень похорошела. Была оживлена и весела настолько, что ей даже пришлось сделать некоторое усилие, когда она выражала соболезнование по поводу безвременной кончины его приемных родителей. Выполнив необходимые по этикету действия, она побежала осматривать дом. Единственно дальнюю комнату он ей так и не показал. И это было ошибкой. Потому что возбудило ее любопытство. Аля была девушкой по-своему смышленой, с хозяйской хваткой. Ужин, который она соорудила в этот вечер, был обильным и вкусным. После чего они приступили к акту соития. И сделали это так, будто занимались этим много раз.

Уснул Евгений практически счастливым. Но спать долго не пришлось. Разбудил истошный, леденящий душу крик. Первым делом он обнаружил, что Али рядом нет. Платье и туфли были у кресла, а их обладательница, как он полагал, кричала от ужаса где-то в недрах дома. Он даже не стал заглядывать в другие комнаты, а сразу побежал в лабораторию. Горел свет, но Али здесь не было. Он зачем-то проверил все ящики сундука, но, понятное дело, девушки там не обнаружил. Его привлекли странные бурые пятна возле зеркала. Наклонившись и потрогав их пальцами, он понял, что это кровь. Выпрямившись, он невольно посмотрел в зеркало. Оно не отражало, оно показывало, как будто это был телевизор. Показывало непонятное помещение с каменным полом, на котором лежало женское тело без головы. Невозможно было утверждать, что это была Аля. При этом тело на глазах менялось. Кожа сморщивалась, усыхала.

Потом изображение в зеркале пропало, и в нем отразился сам Евгений с окровавленными руками. Ужасно было то, что за его спиной опять кто-то стоял. И на этот раз он был отчетливо виден, но у него не было лица. Он пьяно покачивался и издавал какие-то нечленораздельные стоны. Почему-то Евгений был готов к этому. Во всяком случае, не стал резко оборачиваться, а продолжал наблюдать неизвестного в зеркале. Лицо его представляло сплошное белесое пятно, в котором вдруг резко очертился огромный глаз, который смотрел мимо него. Обладатель глаза мучительно пытался сфокусировать взгляд на чем-то. Когда это ему удалось, он медленно стал переводить взгляд. Подсознательно Евгений понимал, что ему будет плохо, когда неизвестный его обнаружит. И тогда он резко обернулся. Он увидел перед глазами яркую вспышку, а потом словно что-то взорвалось у него в голове.

Очнулся он на полу. В комнате опять никого не было. Зеркало отражало его бледного, с трясущимися, но чистыми руками. Отражало оно все то, что должно отражать обычное зеркало. Без мыслей в голове он вернулся в свою спальню, не забыв плотно закрыть дверь за собой. Аля безмятежно спала в постели. Он хотел ее разбудить, но потом решил этого не делать. Когда он лег рядом, она, не просыпаясь, прижалась к нему. Был третий час ночи. Аля ровно дышала в плечо, а его сотрясала внутренняя дрожь: что-то явно было не так. Уснуть удалось лишь, когда за окном уже было светло. Впрочем, это был даже не сон - короткая нервная полудрема, из которой его вывел резкий нетерпеливый стук во входную дверь. Это был Рагуза. Вопреки правилам хорошего тона, он без спросу прошел во двор, а теперь нетерпеливо и требовательно стучал в стекло веранды. Евгений открыл перед ним дверь.

- Вы позволите?! - Рагуза так вошел на веранду, что он посторонился. Старичок достаточно бесцеремонно прошел к столу и сел, всем своим видом показывая, что место Евгений на стуле перед ним. Тот покорно сел. Сегодня Рагуза прямо и холодно смотрел прямо в глаза.

- Ну те-с. Давайте поговорим. Вам не кажется, что разговор назрел. В некотором смысле даже перезрел. Кстати, кто это там в доме?

- Это мой хороший друг, - покраснел Евгений. Рагуза пристально глянул в глаза, потом сделал рукой пасс в воздухе, и на веранду вышла Аля. Глаза ее были закрыты, дыхание едва заметно. Она спала. При этом была совершенно голой. Рагуза искоса смотрел на нее, потом к чему-то принюхался, поморщился и сказал, - Погубили невинную душу. Добрались. Придется вам, Евгений, попрощаться с девицей навсегда.

- Только не делайте ей плохо.

- Хуже ей уже никто не сделает. Не волнуйтесь: о ней никто беспокоиться и искать не будет, - старик приподнял шляпу и сделал ею какое-то веерообразное движение. Аля вдруг поднялась вверх, не делая при этом никаких движений и усилий. Одновременно она стала бледнеть и таять в воздухе. При этом глаза ее открылись, лицо исказилось гримасой злобы, и она пропала.

- Что все это значит?

- А что вы сами думаете?

- О чем?

- О чем? Может быть о том, что вас, как кота на валерьянку, тянет к зеркалу? Или о том, почему означенное зеркало выкидывает некие фортеля? Слушайте, Женя, зачем вы приехали сюда? Почему, несмотря ни на что, продолжаете жить в этом проклятом доме, хотя рассудок вопит, что надо немедленно покинуть его и забыть навсегда?

- Александр Афанасьевич, я на самом деле заметил, что здесь творится что-то непонятное.

- Непонятное для непосвященного, - сварливо перебил старик. - И самое неприятное, что мне предстоит вас просветить. Вы настоящий продукт своего времени: хомо советикус, чуть тронутый влиянием золотого тельца. А эта публика - самая неблагодарная. Вы почему-то тупо убеждены, что Бога нет, а стало быть, и все происходящее подвластно научному анализу... или уже не столь железобетонно убеждены в этом? - почти весело спросил он, заглядывая ему в глаза. Выражение лица, видимо, показалось ему достойным сочувствия. - Ну, что вы, батенька! Не переживайте вы так. В общем и целом, события пока не вышли за рамки и больших проблем вы пока ни себе, ни окружающим не создали. Может быть, исключая вашу гостью. Здесь, к сожалению, ничего уже исправить нельзя.

Рассказанное Рагузой ставило все с ног на голову. И если бы Евгений не был подготовлен к этому всем тем, что произошло с ним за последние два дня, он, вероятно, был бы груб с Рагузой. И пребывал бы в убеждении, что прав был дед, запретивший общение с безумным старикашкой, в силу того, что тот окончательно и бесповоротно съехал с катушек. Бронзовое зеркало Бен-Бецалеля на самом деле было предметом мистическим, в прежние времена активно использовавшимся для вызывания духов, предсказания будущего и насылания порчи и сглаза - то есть прибором многоцелевого назначения, весьма мощным, уникальным по набору и силе воздействия. А Евгений, как личность, нечаянно активировавшая его, на неопределенное время становился его хранителем. Попал, так сказать, в кабалу. И отказаться от этой миссии он был не вправе. Собственно, конечно, он мог бы попробовать плюнуть на это и попытаться манкировать новыми обязанностями. Но в таком случае он становился беззащитным объектом для атак всякой нечисти. И конец все равно был бы один, или два - либо психушка до конца дней, либо конец дней, наступивший безвременно.

Он почему-то сразу поверил Рагузе. Говорил тот теперь жестко, кратко, не терпящим возражений тоном. Так, словно, Евгений уже душой и телом принадлежал ему. Как оказалось впоследствии, так оно и было. Евгений становился смотрителем зеркала. При этом должность не означала, что он становится неуязвимым. Напротив именно теперь на него должны были наброситься все темные силы района и даже выше. Зеркало было активировано и как магнитом притягивало всех посвященных. Итак, он должен был отказаться от всякой светской жизни, резко ограничить круг общения и посвятить себя служению бронзовому изделию. В мозгу это укладывалось плохо.

На прощание Рагуза выдал ему бронзовый кованый зуб на кожаном заношенном шнурке. "Четвертая степень защиты. Все, что у меня есть", - сказал он.

- И что мне с ним делать? - Евгений был в недоумении.

- Не будьте идиотом! Это теперь ваш персональный амулет. Все что я могу вам дать. Носить его следует на шее, не снимая ни при каких обстоятельствах.

- Что значит четвертая степень защиты?

- Есть семь степеней защиты. Этот зуб не так уж и плох. От наговоров и сглаза помогает, даже не нагреваясь толком. Рядовые вампиры и равная им нечисть будут относиться к вам с опаской. Это все равно, как если бы рядовой обыватель, вовсе неспортивный, с брюшком и одышкой вышел против разрядника по боксу, или как там еще - каратэ. При контакте с демонами может быть эффективен до определенной степени. Все зависит от вашей убежденности и силы духа. С силами зла более высокого порядка вам лучше не сталкиваться. Здесь вы можете рассчитывать только на свою сообразительность, способность к импровизации и изобретательность. Все эти качества у вас по моим наблюдениям развиты весьма посредственно, - здесь Рагуза позволил себе тяжелый вздох. - Тяжко вам придется. В изделии Бен-Бецалеля заинтересованы многие черные персоны высокого ранга... надо же такому случиться: и расположение планет неблагоприятно и обстановка в регионе напряженная. Вода пошла в болота.

- Какая вода? В какие болота? - тупо спросил Евгений.

- Видите ли, юноша. Некоторое время назад нам удалось переломить общую ситуацию в Подмосковье. Повели тотальное наступление на нечисть. Маленько изменили климатический режим. Удалось добиться изменения водного баланса. Говоря проще, меньше дождей и снега стало выпадать. И, как результат, многие заболоченные территории стали осыхать и тамошняя нечисть почувствовала себя неуютно.

И мы бы добились коренного перелома. Да, вот, извольте радоваться, вылез мальчишка Доменико - магистр без году неделя. Поначалу-то его предложение показалось нам великолепным, почти революционным. Хотя чувствовал я, что есть в его плане незаметный изъян, некая червоточинка. Предложил он поджигать бывшие болота, а ныне торфяники. Ч то ж, огонь - первейшее средство, особенно против болотных гадов. Не учли в пылу драки одного: дымы от горящих торфяников накрыли аж саму Москву. А далее, как по писанному: умелая кампания в СМИ, мнение ученых, врачей, полузадохшейся от смога общественности. Далее, толково составленная бумага в нужный кабинет и, пожалуйста, все ресурсы МЧС на службе у нечистых. На радость кикиморам накачали воды немеренно, восстановив болота практически в первоначальных границах. Из всех наших титанических усилий и вышел пшик.

- Так, стало быть, климат - это ваших рук дело?!

- Не могу отнести это себе в заслугу. Но руку приложил. И если бы не торопливость этого юнца, мы бы имели в округе совсем другую ситуацию. Доменико уже и шею помыл под амулет шестой степени, рассчитывал на интересное назначение, куда-нибудь в Южную Америку, а то и в землю обетованную. Да не тут-то было! Магистрат пробрал его так, что только перья полетели! Хотя, возможно, и перестарались. Мальчишка обиделся, затаился. Работой практически не занимается. Не ровен час - переметнется. Тогда костей не соберем. Мальчишка-то он и мальчишка, однако, способностей неслыханных. Уникум! Самородок, каких мало. Впрочем, это не ваша забота. Ваш участок ограничен и скучен в обычных условиях. Но вам удалось активировать зеркало. Кстати, зачем вы это сделали?! По типу характера к числу исследователей вас отнести никак нельзя. Право слово, человеческая душа - потемки!

- Извините, - промямлил Евгений. - Я больше не буду.

- Поздно, батенька! Теперь вы на службе. А эта служба и опасна, и трудна.

- А я не могу отказаться? Что-то не очень мне хочется.

- Вы не поняли! У вас нет другого выхода. Вы сами прочертили линию своей судьбы. До какого предела - пока не знаю.

- Александр Афанасьевич! - взмолился новоиспеченный хранитель, - не покидайте. Мне страшно.

- Ну, это уже, знаете ли, сопли и эмоции, и вообще непростительная слабость, - Рагуза заметно разозлился. - Что вы как кисейная барышня! Возьмите себя в руки. Не хватало мне еще детского сада на попечение! Дел у меня - выше крыши. Завтра я вас навещу. Инструкции вы получили. Теперь все зависит от вас. Прощайте, - старик сделал движение, будто хотел приподнять шляпу.

Кстати, эта шляпа, была как бы и не совсем шляпа. Оберег шестой степени защиты - как узнал Евгений позже. А это вам не фунт изюма. Это возможность не терять здоровья и работоспособности в самых экстремальных условиях: вплоть до падения железобетонной плиты с высоты ста метров на вашу голову. Также шляпа давала вам стопроцентный шанс невредимым встать с рельсов, по которым только что прошел товарный состав из пятидесяти вагонов. Впрочем, обо всем этом Евгений узнал несколько позже. Он приступал к своему первому дежурству. И это надвигалось, как тот самый товарный состав, от которого жалкий бронзовый зуб никак не мог спасти.

4

По инструкции следовало установить защитный барьер на входе в лабораторию. Начертить магические знаки на стенах коридора. А потом идти спать. Но во сне сохранять бдительность, ибо он неотвратимо погружался в новую реальность, где сон был только другим его измерением, иной формой действительности. До назначенного времени было еще далеко, и он вышел с веранды во двор покурить и собраться с мыслями. Вечерело, воздух становился прохладней. На темнеющем небе четко вырисовалась половинка луны. Это был хороший знак - до полнолуния было далеко и особенно можно было не волноваться. Ничто пока не нарушало покоя. Кроме комаров. Он вспомнил откровения Рагузы и подумал: болота, значит, восстановились. Через некоторое время, выкурив против обыкновения полпачки "Кэмел", он пошел в дом.

Евгений чертил куском квасца черту поперек входа в Комнату, бормоча заклинания, которые читал по бумажке, потом рисовал знаки на стенах, оборачивался через левое плечо и через него же плевал, сжег полоску бумаги с наговором и растер пепел по торцу двери. И чувствовал себя полным идиотом. Нет, он верил теперь во всю эту чертовщину. Но все равно было неуютно. И он все время представлял себе, что его видит кто-нибудь из прежних знакомых. И это было неприятно.

Все произошедшее позже он не мог считать только сном. Он лег спать, но едва успел выключить настольную лампу, как его толчком подбросило к потолку. Он судорожно стиснул руками рвущийся с него шерстяной плед. Затем его стала бросать в воздухе какая-то невидимая сила, при этом простыня, сохраняя свое плоское положение, как она лежала на постели, летала вместе с ним, создавая ощущение опоры, и подушка странным образом тоже не сваливалась вниз.

Внезапно навесной потолок из фанеры засветился собственным, оранжевым светом. Свет становился все ярче, гуще, по потолку побежали багровые линии. Неведомые узоры создавались и видоизменялись, сменяя друг друга. Потолок напоминал поверхность лавы. Он тек, струился и клокотал, но при этом странным образом стекал не вниз, а вверх. Комната постепенно наполнялась дымом, пахшим серой. Внезапно та же непонятная сила с размаху влепила Евгения в растекающийся потолок. Его пронесло сквозь горячие потоки огня и света. Некоторое время он не видел ничего, кроме ревущей жидкой магмы, сжигающей все вокруг. Потом его вынесло вверх. И он уже был вне жидкого пламени. Но все вокруг было заполнено дымом или туманом, и он по-прежнему ничего не видел. Потом его мягко опустило на какой-то толстый грязный ковер. Туман сразу вдруг рассеялся.

Он обнаружил себя сидящим на простыне с обуглившимися краями. Плед, прожженный во многих местах, еще дымящийся, прикрывал колени. В этот миг он увидел свои руки, судорожно вцепившиеся в плед. Это были уже не совсем его руки. Обожженные, темные и грязные со сморщенной кожей и скрюченными пальцами, это были руки старика. Евгений стал озираться вокруг и вдруг понял, что сидит на цирковой арене, недалеко от широкого бортика, отделяющего от зрителей. Некто услужливо открывал его глазам обширное пространство передвижного цирка шапито. Зрительный зал был пуст и погружен в полумрак. По бокам арены и под потолком висели какие-то конструкции, металлические лестницы и веревки, растяжки, лонжи с расстегнутыми поясами, посреди арены валялся длинный бич, явно выпавший из рук дрессировщика. На самой арене ближе к центру стояло несколько круглых тумб. Арена тоже была пуста, если не считать Евгения. Было непонятно, зритель он или участник представления.

Внезапно распахнулись тяжелые алые занавеси, и на арену выкатился грузный усатый мужчина, во фрачном наряде и цилиндре. Это был шпрехшталмейстер. Костюм его был безупречен, если не считать, что вместо бабочки вокруг его шеи была повязана пестрая красивая змея. Голова ее свисала на грудь, и она все стремилась забраться ему куда-то под манишку. Господин в цилиндре выскочил на середину арены и неожиданно звонко заорал, обращаясь к пустому залу: "Уважаемый публик, мы даем представление лучшего в мире передвижного цирка шапито. В программе джигитовка в исполнении Всадников Апокалипсиса, болотная феерия, эквилибр мелких бесов, дрессированные дикие свиньи, мартышки из Заполярья и самая большая в мире амазонская анаконда, глотающая рельсы и печку-буржуйку, раскаленную докрасна. Во втором отделении наш безусловный эксклюзив - шабаш ведьм с участием зрителей".

Последний пункт Евгению не понравился, поскольку он был единственным зрителем, и, стало быть, ведьмы рассчитывали на его участие в их представлении. Но простыня под ним приняла форму кресла, и сидеть в нем было удобно. И он пока оставался на месте, тем более что, встав, надо было предпринимать какие-то действия. А он совершенно не знал, что следует делать.

До сих пор шпрехшталмейстера освещал луч единственного прожектора. Теперь зажегся еще один, его луч был направлен на оркестровый балкон. Здесь не было ни души. Впрочем, учитывая обстановку, вряд ли можно было говорить о душах, скорее об адских музыкантах, продавших души дьяволу первых скрипках и чертях с литаврами. Так оно и случилось. Внезапно на балкон выскочил черт из табакерки. Фрачная пара хорошо подчеркивала козлоподобное строение тела, а острая серая бородка-эспаньолка и маленькие, но очевидные рожки довершали общую удручающую картину.

Черт впрыгнул на сиденье ударника, которое в обрамлении барабанов тарелок и прочей дребедени выглядело, как пункт управления стрельбой счетверенной зенитной установки. В подтверждение черт выдал пулеметную бешеную дробь на барабанах, завершив звонким ударом по тарелкам. И как по команде на балкон полезли оркестранты. Без сомнения это были мастера своего дела, было понятно, что все они на ты со своими инструментами. Кто-то еще настраивался, а некоторые уже вполне освоились и играли. Но каждый играл что-то свое, не обращая никакого внимания на остальных.

Дикая какофония нарастала, становилась громче, пронзительней. Черт на ударных творил что-то вовсе несусветное: четкие периоды сумасшедшей, но упорядоченной дроби внезапно прерывались, сменялись совершенной аритмией. Черт в каком-то показном отчаянии вытворял такое, отчего становилось страшно и хотелось ему сочувствовать. Он, в щепки разбив несметное количество палочек, стал кидался на свои инструменты, пытаясь бить по всем своим барабанам одновременно, пуская в дело все части тела, отчего сухая кожа с треском рвалась под ударом острого копыта или рогов. И только в щепы разгромив всю ритмсекцию, черт в совершенном отчаянии взвился вверх, потом грянулся о пол балкона, и звук удара был страшен, но вполне вписался в дикую гармонию адского концерта.

Шпрехшталмейстер, тем временем, молча и свирепо отплясывал в совершенном согласии с ударными и остальной звуковой катавасией немыслимую сумасшедшую джигу с элементами канкана и твиста. Был он неуклюж и плохо координирован, потому его танец напоминал движения осьминога в кипятке. Внезапно он прервал свой танец и в совершенном изнеможении повалился на арену. При этом показалось, что он значительно сдулся и был уже вполовину своего прежнего объема.

Некоторое время он лежал неподвижно, разбросав в разные стороны все свои конечности. Потом подобрал ноги, сел и полез во внутренний карман фрака, откуда неожиданно достал маленький ручной огнетушитель. По всем правилам - очень, надо сказать, ловко - открыл его и направил небольшой раструб в свой широко раскрывшийся рот. Но огнетушитель выдал слабую сифонную струйку, что совершенно не удовлетворило его. Он отшвырнул в сторону огнетушитель, подобрал валявшийся рядом цилиндр, выколотил из него пыль об колено и, надев его слегка набекрень, сокрушенно сказал: "Так всегда. Опять подсунули левый товар. Никто не ждет пожара, поэтому огнетушитель, как правило, не в порядке".

В это время огнетушитель невнятно заворчал и вдруг выдал струю густой первоклассной пены. Шпрехшталмейстер ловко подхватил его с пола и направил себе в рот. Некоторое время пена с рокотом и шипением изливалась в его горло, вся, до единого пузырька, бесследно проваливаясь в разверстый рот. Когда огнетушитель исчерпал себя, выпивоха, широко размахнувшись, лихо зашвырнул его в оркестр, вызвав недовольство контрабаса, выразившееся в неожиданно визгливой протяжной ноте не рассчитанного на такую высоту инструмента.

Шпрехшталмейстер изящно промокнул губы рукавом, густо отрыгнул и, по-гурмански закатив глазки, сказал: "Пил я шампусь и получше. Уж больно отдает бытовой химией. Но все равно это лучше тетушки Клико". Потом он сделал вид, что впервые увидел Евгения. Сценку удивления он разыграл по всем правилам театра-буфф. Взвился в воздух, приземлился на пятую точку, икнул и пробормотал: "Миль пардон, коллега... Я вас не заметил. Прошу прощения за весь этот бедлам. Мы тут развлекались по-своему. Наш частный междусобойчик. Не предполагали зрителя, - он вскочил и подбежал к Евгению. Не зная, как поступить, тот неловко привстал. Прожженный плед съехал вниз. Но, к своему удивлению, Евгений обнаружил, что нормально одет, более того, на нем была очень хорошая, чистая одежда - дорогая костюмная пара, светлосерая рубашка и штучный клубный галстук. Костюм довершали умопомрачительные кожаные туфли достойного цвета. Все это великолепие он увидел в бронзовом зерцале Бен-Бецалеля, непостижимым образом оказавшемся рядом с импровизированным креслом. Прямо по ковру вокруг зеркала пролегла тлеющая полоса защиты, а в воздухе вокруг время от времени вспыхивали огненные знаки, начертанные им на стенах коридора дедова дома.

- Прошу вас, сидите, драгоценнейший! Позвольте представиться: шпрехшталмейстер этого, с позволения сказать, цирка. Так меня и зовите для краткости - Шпрех. Программа, которую я объявил по привычке, состоится в полном объеме! Сегодня мы работаем для вас - нашего лучшего и самого дорогого зрителя. Надеюсь, вам было удобно, а сейчас будет еще лучше. Алле оп!..

По мановению его руки из воздуха соткался обширнейший стол, на который вдруг откуда-то сверху плавно опустилась белоснежная крахмальная скатерть, на ней в стремительной последовательности стали появляться блюда, вазы, салатницы и соусницы с разнообразной едой. Слетели и впечатались в скатерть графины и бутылки разнообразных форм и объемов с разноцветными напитками. В широкие роскошные вазы плавно опустились прекрасные цветы, никогда не виданные Евгением и гирлянда роскошных изысканных орхидей сама собой обвилась вокруг его шеи.

Тут же откуда-то возникли три нагие красотки - блондинка, шатенка и брюнетка, подозрительно напоминающие музыкальное трио, некоторое время назад взорвавшее российский поп-Олимп. Кружевные переднички вполне минималистских размеров только подчеркивали красоту и совершенство форм. Девицы вели себя совершенно непринужденно в роли официанток, ничуть не стесняясь своей наготы, а, напротив, стараясь показать Евгению как можно больше. Тут же нарисовался сбоку - там, где и подобает стоять соммелье - виночерпий, подозрительно напоминающий самого знаменитого гея-танцора. На нем тоже мало чего было надето, а извивался он еще грациозней и профессиональней поп-троицы, с которой стал вполне по-свойски перемигиваться, одновременно предлагая изысканные вина и напитки, скороговоркой отмечая прелести того или иного.

На арене, тем временем, разворачивалось великолепнейшее действо. Начался парад-алле выходом обнаженных танцовщиц в плюмажах и перьях, сверкающих стразами, крепившимися прямо на теле на узеньких атласных лентах, пролегающих там, где прилично было бы быть одежде. Профессионально длинноногие, все, как на подбор, изящные изяществом кованых из металла тел. За ними шаркающей походкой вперевалочку, как и подобает тем, кто больше времени проводит в седле, чем на собственных ногах, выступали всадники, ведя в поводу громадных черных как сама ночь коней, - безмолвные истуканы в черных струящихся плащах с надвинутыми капюшонами, под которыми не видно было лиц. За ними горохом посыпались мелкие бесы на козлиных ногах тоже без тщеты цивильной одежды.

Бесы были бестолковы и сварливы. Задние, намеренно или случайно, наступали передним на хвосты, передние ругались и оделяли топтунов оплеухами. В результате прямо перед столом разгорелась грандиознейшая драка. Все били всех. Из плотной кучи дерущихся, время от времени вываливался кто-то, но тут же опять кидался в самую середину свалки. Впрочем, Шпрех быстро навел порядок. Подхватив валявшийся на арене бич, он стал без разбору хлестать им налево и направо. Ему на помощь набежала, невесть откуда взявшаяся, униформа - и бесов разметали по сторонам как солому. С подвывами и стонами они укатились за кулисы.

Следом на арене появились кикиморы, водяные и прочая болотная гниль. В ярком свете прожекторов под звуки уже ладно звучащего оркестра они, даже одетые в цирковую кисею и атлас, смотрелись как ряженые, и маскарадные наряды выглядели на них как болотная тина и ряска. И в воздухе явственно прорезался болотный смрад и вонь. Но по мановению руки Шпреха, который, как показалось, внимательно наблюдал за Евгением, кикимор и компанию вынесло вместе с болотным амбре с арены, которая тут же заполнилась разнообразными животными: дикими свиньями с выводками полосатых поросят, медведями на велосипедах, маленьким фиолетовым слоном в полосатой юбочке, одиноким кроликом почему-то с окровавленной мордой и повадками осатаневшего от голода волка.

Ватага галдящих обезьян выехала на арену на спине гигантской лениво ползущей анаконды. Она вполне флегматично везла всю эту кодлу и никак не реагировала на выкрики типа: "шевелись, желтый земляной червяк! Больше жизни, пожарный шланг!" И только, когда не в меру раздухарившаяся мартышка в ажитации ухватилась за лениво волочащийся хвост и укусила за самый кончик, анаконда ожила. Могучим ударом хвоста она зашвырнула зарвавшуюся обезьяну под самый купол, стремительно извернулась так, что вся галдящая орава горохом посыпалась на арену и, граммофонно разинув пасть, ставшую вдруг безразмерной огромной воронкой, поймала падающую обезьяну и громко сглотнула. Над ареной повисла тишина. Онемел оркестр и только выпучивший глаза альт выдал в это безмолвие какое-то безумное пронзительное пиччикато.

Первым пришел в себя распорядитель. Он деликатно кашлянул в кулак и сказал: "Ну это уже слишком. Уважаемая... или уважаемый (вот беда с этими рептилиями, никогда не знаешь какого они полу), не будете ли вы так любезны отпустить мартышку. Мозгов у бедняжки на понюх. Увлеклась малышка. Так-то она безвредная, - обратился он к змее. Анаконда, свернувшаяся было в клубок для пищеварения, подняла голову в сторону шпрехшталмейстера, икнула и отрицательно покачала головой.

- Любезный, так нельзя. Обезьянка эта - необходимый элемент номера с белым медведем и вообще это не в вашем стиле. Ведь вас все знают как толерантную, терпеливую особу, не подверженную внезапным сменам настроения, - он был очень убедителен.

Но змея только икала и как болванчик качала в воздухе головой. Пищеварительный процесс видимо был в самом разгаре, потому что анаконда вдруг громко и совершенно вразрез с утонченными речами распорядителя испортила воздух. Шпрех в один момент потерял терпение и, топая ногами, завизжал: "Верни мартышку, ты - старый дырявый чулок!" Среди обезьян поднялся робкий ропот. Змея, впрочем, пресекла его одним движением головы. Потом она застыла с поднятой головой, еще раз икнула и вдруг извергла проглоченную мартышку, после чего нервически дернула головой и сказала неожиданно тонким голосом: "Да подавитесь вы своей мартышкой. Нечего слюнями брызгать, бандерлоги вонючие, - затем, повернув голову к распорядителю, - а ты - сам дурак! Катись к ангелам со своим представлением. Я в ваши игры больше не играю, - и уползла обиженная прочь.

В это мгновение что-то громко хлопнуло, вспыхнуло где-то в районе кулис. На арене появился новый персонаж. В светлом коротком плаще, с пышным жабо и в неизменной своей шляпе с ржавыми потеками в свете прожекторов и сполохах угасающих молний стоял старый знакомый Александр Афанасьевич Рагуза. Он с интересом посмотрел на Шпреха, потом ледяным тоном спросил:

- Обрабатываем неофита? Ну и как клюнул он на вашу дешевую мишуру?

- Процесс в самом начале, - бодро отрапортовал Шпрех. - В результатах я, например, не сомневаюсь, - Рагуза окинул его пренебрежительным взглядом:

- Какое благо, что вы так неизобретательны и глупы. Не требуется больших усилий, чтобы держать вас в узде. Как ваше самочувствие, Женя?

- Во всяком случае, до сих пор ваш подопечный с немалым интересом наблюдал феерию, которую мы ему представили. А девочки и вовсе вне конкуренции, - трио поп-див жеманно поклонилось, а блондиночка вдруг повернулась к Евгению спиной, круто изогнула тело и, слегка наклонившись, бросила на него многообещающий взгляд.

- Все это несерьезно, - Рагуза презрительно одним поднятием брови смел прочь всю камарилью. На арене оставались только Шпрех, он и Евгений, который вдруг обнаружил, что опять полуодет и, неловко подхватив с пола упавшую простыню, кое-как в нее задрапировался. - Ну те-с, вовсе мною не уважаемый господин Шпрех - шарлатан и раб его Злодейства. Ваши штучки не пройдут. Молодой человек вам не по зубам.

- Вы как будто самого себя пытаетесь убедить, - скривился Шпрех. - На самом-то деле вьюноша в вере слаб и духом не тверд. И если бы вы тут не нарисовались, все было бы тип-топ.

- Как бы там ни было, говорить мне с вами не о чем, да и желания большого не испытываю, а потому прощай, зловонный дух, - Рагуза резко взмахнул полой плаща и Шпрех, взмыв в воздух, стал стремительно удаляться в направлении круглой дыры в куполе. Но прежде, чем, с громким стуком ударившись головой о твердый край дыры, исчезнуть в черном бездонном небе, он прокричал сверху:

- Стыдно должно быть, гражданин Рагуза! Бесцеремонность и грубость - это так по-вашему! - и после удара о край, - Скотина...

Рагуза оборотился к Евгению и, не глядя в глаза, пробормотал:

- В сущности, он неплохой парень, даром, что злой дух. Порой в его действиях и речах сквозит былое благородство. Окрас бы ему сменить. И пижонства бы поменьше, - он ковырнул носком своей изношенной туфли грязный ковер арены. - Иногда я, кажется, предпочел бы его компанию, чем Доменико.

В облике Рагузы, в его словах сквозила тоска. Удручен был чем-то старик. Он еще что-то пробормотал, потом решился и, по-прежнему не глядя в глаза, спросил:

- Скажите, Евгений, поддались бы вы соблазнам?!

- Не исключаю, - честно признался тот. - Может быть, вы не того поставили хранителем?

- Как будто у меня есть выбор. Да и у вас его нет, - сказал Рагуза. - Ну, вот что, молодой человек. Я не агитпроп, а вы не агнец божий. Распропагандировать вас у меня не получится. Я только одно скажу: поддадитесь соблазнам, или испугаетесь демонов - прямая дорога вам на ту сторону. Вот и все. Так что, крепите дух, овладевайте навыками противодействия, - он поднял совершенно больные глаза и хрипло сказал, - Устал я, Женя. Все из рук сыплется.

5

Подробностей возвращения в дом Маниолей из цирка шапито Евгений не запомнил. Как будто неведомый режиссер, монтируя фильм, счел нужным вырезать целый кусок. Поэтому свою последнюю реплику Рагуза произнес на арене цирка, а следующую: "Судя по всему, за вас решили взяться всерьез. Предупреждаю: будет трудно. Вас попытаются соблазнить, сломать, запудрить мозги. Арсенал у нечистых огромен", - уже на веранде дома в Щербинске. Рагуза присел в кресле и раздумчиво, словно советуясь с самим собой, продолжил, - Может быть, стоит вас свести с Доменико. Он хороший специалист, и как боец вряд ли кому уступит. Пусть преподаст вам уроки ближнего боя, - и далее, заметив следы паники на лице Евгения, - ничего. Не бойтесь. Приемы магической самообороны имеют много общего с боевыми искусствами и в любом случае не помешают в жизни. Ну, а теперь отдыхать, - он устало потер ладонью лицо, встал и попрощался, - Спокойной ночи, Женя.

Доменико не заставил себя долго ждать. Евгений проснулся после бурной ночи в цирке не по своей воле. Его разбудили посторонние звуки в доме. После усталых увещеваний Рагузы Евгений старался быть все время настороже. Посторонние звуки могли означать только одно: в доме чужой. Вооружаться особо было нечем. Впрочем, за свою главную ценность в уже опостылевшей новой жизни - зеркало Бен-Бецалеля - он был относительно спокоен, потому что оно было под надежной защитой, которую он же сам - по бумажке - установил. Но, окончательно проснувшись, он с ужасом понял, что звуки доносятся именно из лаборатории. Терять, как будто, было нечего, и Евгений с размаху врезался плечом в дверь. Она легко открылась, и он буквально влетел в комнату.

- Ого, сколько страсти! Полегче, амиго, полегче, здесь все свои, - около зеркала стоял невысокий худощавый мужчина, одетый элегантно и просто. Руки он держал в карманах брюк, но при появлении хозяина в притворном ужасе прижал их к груди, - Рагуза должен был предупредить вас о моем визите. Позвольте представиться - Доменико, - сразу стал очевидным латинский тип, слегка оливковый цвет лица и орлиный профиль гостя. Евгений и правда готовился к боевому контакту, а никак не к обмену информацией, поэтому его вопрос прозвучал невпопад, - Что вы тут делаете? - поняв нелепость вопроса, он задал следующий вопрос, - Почему вы меня не разбудили?

Гость был настроен саркастически:

- А вы полагаете, это было легко сделать?

- А как вы прошли через защитное поле?

- Вы это имеете в виду? - уточнил Доменико и презрительно кивнул на порог и стены, разрисованные знаками. - Архаика, взламывается за несколько секунд. При условии, конечно, что взломщик высокой квалификации.

- Вроде вас, - съязвил Евгений.

- Попытка неуклюжая и тяжеловесная. Но хорошо, что попытка. Взлом - не мой конек, но я, как видите, проник в комнату без особых усилий. Защиту установим новую. Но это позже. Сейчас урок практической магии, раздел самооборона. Именно для этого меня и командировали к вам.

- Что прямо здесь? - Евгений с сомнением обвел взглядом комнату. - Еще зеркало кокнем.

- Вторая попытка ненамного лучше первой, но уже кое-что. Мой юный друг, если вы полагаете, что мы сейчас начнем скакать по столам и ломать мебель ребром ладони, то вы не правы. Для начала я погружу вас в транс, подштопаю психику, залатаю ауру, то есть укреплю морально, а уж потом начитаю азы магической самообороны, приемы психофизической самозащиты. После чего выведу из транса и закреплю теорию практическим занятием. Возни часа на четыре. Но вы сами виноваты - зачем активировали зеркало? А кстати, как вы это сделали? Старый Маниоль не мог оставить зеркало просто так, не обезопасив его. Впрочем, ладно, расскажете позже. А сейчас за дело.

- И что же за четыре часа я смогу получить черный пояс?

- Ну, во-первых, пояса я не раздаю; Во-вторых, методика эта меня еще не подводила; а, в-третьих, это все же не каратэ. И хватит слов. Время - деньги. Извольте встать здесь, закройте глаза и сосредоточтесь на мысли, которую я вам сейчас внушу.

Доменико был человеком с юмором. Потому что Евгений сосредоточился и вдруг помимо своей воли сказал:

- А потом головой по рельсу хрясь и рельса пополам, - он отчетливо услышал, как Доменико тихо захихикал. Он не стал открывать глаза: пусть развлечется, коль невмоготу. А потом в мозгу огненными письменами засияла фраза: "Я смогу!"

Очнулся он другим человеком. Откуда-то появилась уверенность в себе, рассудительность и умение сохранять спокойствие в любой ситуации. Евгений вдруг ощутил, что руки и плечи налились мощью. Доменико хищно глянул на него и вдруг коротко и быстро ударил в лицо. Евгений нырнул ему под руку, блокировал удар коленом и, отклонившись в сторону, нанес мощный апперкот в челюсть. Доменико клацнул зубами, закрыл глаза и картинно рухнул на деревянный пол лаборатории. Евгений стоял и молча смотрел, как тот ворочается внизу, и засмеялся: этот прохвост играл свою роль и сейчас сплевывал себе в руку горсть якобы выбитых зубов. Потом он, качаясь, встал и протянул ладонь, на которой лежала кучка резцов и клыков в количестве, явно превышающем норму. При этом он улыбался во весь рот, и на месте выбитых буквально на глазах вырастали новые белоснежные зубы. А окровавленная кучка на ладони вдруг слилась в один большой бронзовый клык на заношенном кожаном шнурке - пока Евгений якобы выбивал ему зубы, он каким-то образом успел снять с него амулет.

- Что ж, пока немного коряво и медленно, но толк из вас будет, Эухенио. Мы из вас сделаем чемпиона - зуб даю! Вот заберите, - Евгений забрал у него амулет и надел на шею.

- Что вы теперь чувствуете?

- Это поразительно, но я будто стал совсем другим человеком.

- Так оно и есть. Через очень непродолжительное время вы достигнете уровня магистра. А это, поверьте, очень неплохой показатель. Конечно, истинные мастера не нуждаются в подобных методах. Они все делают поднятием брови или просто взглядом, - Доменико пришел в хорошее настроение и болтал без умолку.

- И вы тоже умеете взглядом? - с завистью спросил Евгений.

- Я не волшебник, я только учусь. А вот старикан - виртуоз в этом деле. Мне до него, как до небес, - Евгений только сейчас понял некоторые особенности в речи Доменико: по-русски он говорил чисто и правильно, порой даже злоупотребляя изысканностью речи, но иногда его словно мутило от этого, и он начинал намеренно корежить речь нарочитым латинским акцентом.

Было далеко за полдень, когда Доменико уверился в том, что время потерял не зря. Евгений пригласил его пообедать. Доменико с некоторым недоверием все же согласился. Когда Евгений накрыл стол, на нем присутствовали яства из дедова подвала, что Доменико без колебаний одобрил:

- Дон Маниоль знал толк в еде. Впрочем, не найдется ли в доме вино?

- Простите, меня Доменико. Есть вишневая наливка, устроит?

- Благодарю, Эухенио. Но вишневка для меня слишком сладкий напиток. Можно немного водки?

Евгений приволок из погреба несколько бутылок с наливками. Доменико стал дегустировать их и остановился на перцовке, которой остался вполне доволен. Поев, он извлек из воздуха кубинскую регалию и прикурил ее от большой в ладонь длиной спички.

- Главное, мое друг, никогда и ни при каких обстоятельствах не теряйте присутствия духа. На свете нет ничего страшнее страшного, и больнее больного. Все это вопрос восприимчивости. Следовательно, любую информацию, всякую эмоцию надо воспринимать не сердцем, а умом. Оцените особенно то, что пассаж этот вы слышите из уст горячего латинца.

- Скажите, Доменико, кстати, можно я вас буду называть маэстро?

- Эухенио, ваша третья попытка хороша. И хорошо просчитана. Какой же латинский ум устоит против по-мужски грубоватой и, в то же время, тонко откованной лести?! Вы делаете успехи, амиго!

- Так вот, маэстро, меня тревожит состояние Рагузы. Он настроен довольно пессимистически. Показалось даже, что он как-то не верит в окончательную победу над злом.

- На старика навалилось страшно много работы последнее время. Подчеркиваю: последнее время. Что же такого произошло в последнее время, спросите вы? Спроецируйте все то, что произошло в светской жизни этой страны. Впрочем, я бы выразился иначе: не страны, а территории, спроецируйте это на новые реалии вашей жизни и вы поймете, что хлопот действительно прибавилось.

- Не совсем вас понимаю, дон Доменико.

- Эта территория погружена в полутьму. И достаточно давно. Говоря языком ваших доморощенных диалектиков, борьба и единство противоположностей при большой доле случайного. А опрощая до предела, противоборство светлого и темного. Инь и Янь в переложении на национальный фатализм, готовность положиться на понятие "авось", что для латинского ума дико и лишено всяческой логики. Впрочем, ментальность - это область скорее эмоциональная и анализу трудноподдающаяся. Говоря короче, это территория эксперимента, где сосуществуют силы, масштабы которых трудно оценить. Сейчас массовое сознание разъедается новыми соблазнами. Идет массовая рекрутизация в стан темных сил. Оплоты веры рухнули и... впрочем, я в диалектике не силен. Вам следует поговорить с Рагузой. Но боюсь, он не сможет уделить вам много времени.

- Рагуза вас очень ценит.

- Старый схоласт, желчный старикашка! Его теплое отношение я имел возможность почувствовать некоторое время назад на заседании магистрата, - ноздри Доменико гневно раздулись. - Он говорил там такое! Тысячная доля того, что он мне наговорил, неминуемо закончилась бы дуэлью на шаровых молниях! Таких оскорблений мне не пришлось слышать еще ни разу в жизни. Конечно, для тысячелетнего старика я все еще мальчишка и сопляк, недостойный возглавить отдельный район, - с горечью продолжил он, - но ведь он закостенел в своих догмах. Новые веяния требуют новых подходов. А поиск новых путей не может исключать ошибок!

- Доменико, а вы знали моего деда? Что это был за человек?

- Мне немного довелось общаться с доном Маниолем. Он производил впечатление человека цельного, осторожного и предусмотрительного. Он был хранителем зеркала и формально не подчинялся никому. Вот такая странность в нашей иерархии. От хранителя требуется одно - не допустить, чтобы эта допотопная, но эффективная, конструкция попала в руки непосвященных и тем паче темных сил.

- Я до сих пор не очень уяснил, в чем ценность этого зеркала.

- Вряд ли уместно в данном случае говорить о ценности этого механизма. Скорее о потенциальной опасности, которая таится в возможностях этого магического предмета. Физика оптических явлений, в том числе зеркального отражения изучена достаточно хорошо, если не учитывать нелинейные процессы в этой области. Кстати, оптоволоконная связь еще принесет немало проблем людям. А вот суть магических свойств зеркал не ясна до конца даже нам. Понятно стремление сил тьмы завладеть магическим зеркалом. Его можно использовать, в том числе, и как ворота в свет. Несколькими зеркалами темным силам удалось завладеть в разное время. Это и период чумы в Европе, первая и вторая мировые войны. Конечно, нам всякий раз удавалось блокировать работу зеркал. Но ведь может и не повезти. В природе существует шесть таких объектов. Они содержатся в строго определенных географических точках, поскольку изменение координат того или иного зеркала, может изменить баланс сил, что и происходило неоднократно. У каждого зеркала свой хранитель, от личных качеств которого зависит степень безопасности или риска, что зеркало попадет не в те руки.

- И все зеркала активированы?

- В том-то и беда, что в норме все зеркала должны находиться в состоянии покоя. А активированное вами зеркало должно естественным образом покрыться патиной определенной толщины, чтобы оно опять, говоря образно, уснуло. А период бодрствования самый опасный, это время, когда оно работает. И ему все равно кому служить - Добру или Злу.

- А почему у меня так легко получилось активировать его?

- Никто этого не знает, - Доменико развел руками. - Это судьба, точнее рок. Хранители - очень редкий тип людей. Они еще и тем уникальны, что, пройдя посвящение, перешагнув рамки нормы, все же остаются людьми, правда, с уникальными возможностями. Поэтому дон Маниоль, прожив свою человеческую жизнь, по истечении срока, конечно, несколько большего, чем обычно, скончался, как простой человек. Мир его праху.

- Значит, пока зеркало не покрыто патиной, оно опасно?

- Именно так.

- А я, отполировав его, поджег фитиль?

- Воистину. Но зеркало можно использовать во благо. Хотя мы нечасто используем их возможности.

- Почему?

- Ну, во-первых, последствия их воздействия до конца не изучены, а, во-вторых, массово делать людей счастливыми - путь в тупик. Это - коммунизм какой-то. Человек обретает себя через страдание и боль. И становится равен Богу.

- Вас послушать, так счастливое человечество это беззащитное и глупое стадо баранов.

- В этом есть зерно истины. А времени у меня уже совсем нет, - Доменико встал со стула, осторожно положил в пепельницу погасший окурок "гаваны" и сказал, - Эухенио, для вас наступают трудные дни и помощи вам ждать неоткуда. Таких как Рагуза мало, а участков, где возможен прорыв много. Так что рассчитывайте на собственные силы. Прощайте. Не теряйте головы, - он пожал ему руку и ушел в стену, откуда голос его прозвучал гулко. - Кстати, я поставил новую защиту на зеркало. Тоже не идеал, но лучше и современней.

6

Евгений немного поупражнялся с мечами, которые подарил Доменико. Мечи были старинной работы - прямые, узкие и гибкие - без узоров, с желобками по обеим сторонам. Эфесы удобно лежали в ладони, простая гарда достаточно эффективно защищала руки. Доменико, погрузив его в транс, заложил в мозгу умение работы с ними. "Это искусство, может быть, покажется вам бесполезным в вашем положении, - сказал он, вручая мечи в простых, без украшений, ножнах. - Но поверьте, вы будете чувствовать себя намного уверенней. Впрочем, мечи обладают и некоторыми магическими свойствами. Что это за свойства и как ими воспользоваться вы сами поймете по обстановке. А потом, это просто физическое удовольствие - поупражняться в работе с мечами. Времени у вас будет для этого предостаточно. Во всяком случае, в светлое время суток".

Справедливость его слов Евгений почувствовал, когда во дворе, подбросив вверх толстую сухую яблоневую ветку, на лету ухитрился изрубить ее в кусочки, так, что к ногам упали готовые к растопке поленца. Такого молодечества и ловкости он прежде за собой не наблюдал. И это действительно было приятно.

Этой ночью его никто не беспокоил. Ни с той, ни с другой стороны. Впрочем, после семи часов нормального сна остался неприятный железистый вкус во рту, как будто пришлось грызть железо, благодаря чему в кровь изодрал десны, и ощущение, что за ним всю ночь кто-то внимательно наблюдал. И это было странное чувство. В таком состоянии человек, наверно, раздеваясь, делает это неловко и неуклюже, стесняясь своей наготы.

Утром, выходя со двора, Евгений запнулся ногой о лежащее тело. Присмотревшись, он увидел, что человек, лежащий поперек калитки, средних лет, судя по беспорядку в одежде и специфическому перегару в неподвижном утреннем воздухе - нетрезвый маргинал. А принимая во внимание один тапок на босую левую ногу, возможно, сосед.

Было неприятно, что он валяется именно перед калиткой. Поэтому Евгений его приподнял и попытался посадить на скамеечку возле входа. В этот момент тот открыл глаза.

- Ты кто? - спросил маргинал и густо рыгнул перегаром прямо в лицо. Состав перегара был несложным - плохая водка, явно залакированная пивом. Маргинал, словно прочитав мысли, обиженно произнес, - Хорошая водка была... Тока мало...

Беседовать натощак с этим типом не хотелось. С другой стороны сразу наживать врага в лице возможного соседа, тоже было неосмотрительно. Поэтому Евгений вынужден был вступить в диалог.

- Зато пива было - хошь залейся?! - он попытался подладиться под его лексикон, одновременно пристраивая тело на скамейку. Маргинал наблюдал за транспортировкой своего бренного тела, как бы со стороны.

- Мужик, а ты что это делаешь? - икнув еще раз, спросил он, внимательно глядя, как Евгений приподнимает его ноги, и сгибает в коленях, чтобы удобней зафиксировать непослушное никому тело.

- А как, по-твоему? - уже с непроизвольно прорвавшимися злобными нотками спросил Евгений. Сарказм вопроса тот проигнорировал, но к интонации был чуток и потому с угрозой спросил, - А ты че наезжаешь?! Я у тебя что, денег попросил?!

- Еще не попросил, - попробовал его успокоить Евгений. И, видимо, успокоил, потому что маргинал совсем другим тоном спросил, - Командир, займи полсотни до завтра. Вечером отдам, гадом буду.

- Завтра вечером? - уточнил возможный кредитор. Собеседник его не понял. Было утро, ему было томно, и в нюансы с бодуна он не вникал.

- Не мужик, ты чем-то недоволен. Ты че мной недоволен? - с некоторой угрозой спросил он и стал приподниматься, чем усугубил свое состояние и рухнул назад, - встать бы помог, - чрез некоторое время обиделся он.

- Ага! Встанешь и накидаешь мне банок, - разыграл испуг Евгений.

- Не бойсь, матрос ребенка не обидит, - сказал он, потом великодушно предложил, - дай полтинник и я тебя прощу.

- А ты где вообще-то живешь?

- Да вот же, рядом, - с некоторой даже обидой, что тот до сих пор недопер до очевидного: что живет он в доме напротив: калитка в калитку.

- А что же ты перед моей дверью разлегся?

- А перед своей мне, какой резон валяться? - вопросом на вопрос ответил он. - Ну, так как, насчет полтинника?

- Никак, дружок. Не дам.

- Нет, так нет, - почему-то легко согласился маргинал. - Серега меня зовут. Заходи в гости. - Он привстал со скамейки и снова рухнул, но уже мимо нее, перевалился на четвереньки и пополз в направлении своей калитки. - Ну, я пошел домой.

Евгений вернулся во двор.

- Здравствуйте, господин хранитель, - кот сидел на перилах.

- А, Мерлин! Как дела?

- Как сажа бела! Ха-ха-ха! - Мерлин сегодня был жизнерадостен и бодр.

- А у меня и курица вареная в холодильнике имеется!

- Да, сыт я, - отмахнулся хвостом Мерлин. Потом потянулся, зевнул, широко раскрыв пасть, и продолжил, - От семги слабосоленой не отказался бы. Сойдет и форель. Матвей Степанович, помнится, даже извинялся, если в магазине семга отсутствовала, и он вынужден был угощать форелью. Может, сметана есть? - с надеждой спросил Мерлин.

- Нету, - виновато развел руками Евгений. - Хотите молока?

- Чтобы кот древних кровей, с родословной восходящей к египетской пракошке, хлебал молоко из блюдца?! Ты туда еще хлеба накроши! - яду в голосе Мерлина хватило бы на клубок змей, сползшихся на зимовку.

- Ну, нет, так нет. Мое дело - предложить, - Евгений был раздосадован. - А вообще-то, лопай, что дадут!

- А вот дед твой, Матвей Степанович, всегда был отменно вежлив. И обращался со мной куда лучше.

- Ну, что за вранье! - Доменико с треском выломился из стены, оправляя плащ.

- Славный рыцарь Доменико! - воскликнул Мерлин. - Такая честь! Чем обязаны?

- Проходите, Доменико, - Евгений обрадовался, может быть, оттого, что Мерлин ему становился все менее приятен. - Рад вас видеть.

- Много вам тут, этот враль наплел? - спросил Доменико. Кот возмущенно фыркнул. - Как вы думаете, сколько процентов правды в его рассказах?

- Ну, процентов восемьдесят, - вежливо сказал Евгений.

- Двадцать пять!

- Что за оказия, - гневно вскричал Мерлин. - У меня от вас все нервы пришли в возбуждение! Стыдно, должно быть вам, Доменико! Кем вы меня выставляете перед молодым человеком, - взволновался кот.

- Враль и хвастун! - строго сказал Доменико. - Вместо того, чтобы выполнять свою работу, ты тут врешь и мародерствуешь. Шляешься Бог его знает где, тогда как должен сидеть здесь на веранде, как приклеенный и отвечать на вопросы, которые возникают у твоего нового хозяина. Где ты пропадал целую неделю?

- Я - кот, который гуляет сам по себе, - гордо заявил Мерлин.

- Ну, да! Навещал Марго? Погоди, нарвешься на Джакомо, он тебе хвост твой пушистый-то и оторвет.

- Боялись мы! - задорно заявил Мерлин.

7

Сон, приснившийся этой ночью Евгению, был пугающе реален: в цвете, с запахами и звуками. Начался он с того, что Евгений увидел себя в конце коридора, у двери в лабораторию. Коридор непонятным образом стал деформироваться: конец его, где стоял Евгений, остался прежних размеров и очертаний, в то время, как дальше он раструбом стал расширяться и удлиняться до размеров невероятных. Очертания дальнего конца коридора затерялись в пространстве, и оттуда к нему стало приближаться что-то непонятное, сначала имевшее размеры точки. Потом точка стала расти в огромное безобразное пятно, затем окончательно оформилось в гигантское тело дракона с тремя головами, похожими на конские. Приблизившись к Евгению, дракон шумно и неточно приземлился. Он немного не рассчитал расстояние до земли и при неидеальной глиссаде с полутора метров шлепнулся на землю, подняв облака пыли. Одна из голов гневно рыкнула, видимо, в адрес другой, отвечавшей за полетные эволюции. Та не смолчала, отчетливо по-русски послав подальше.

Затем головы практически одновременно заметили присутствие Хранителя. При этом, голова, отвечавшая за полет, и державшаяся несколько позади, близоруко прищурилась. Головы взметнулись вверх, о чем-то там посовещались, и дракон медленно пополз на Евгения. При ближайшем рассмотрении дракон оказался стар и потрепан, но был невероятно огромен и неповоротлив. Он полз, и старая омертвевшая чешуя сыпалась с него. Пах он как позапрошлогодняя вобла. Кроме того, шум от него стоял неимоверный. Дракон скрипел и шуршал, как штукатурка во время землетрясения. Но и землю сотрясал тоже. Дракон неотвратимо приближался и тогда Евгений вынул мечи из ножен и громко сказал:

- Предупреждаю! Порублю к чертовой матери, - он особенно не напрягался. Но то ли из-за новой формы коридора, то ли по каким-то другим причинам, голос легко покрыл все скрипы и шумы, производимые драконом, прозвучав грозно и определенно. Дракон продолжал надвигаться, но скорее просто по инерции. Головы все, как один, замолчали. Потом прозвучало глумливое, - Всех не порубишь. Нас тут много.

...Головы пикировали, пытаясь ударить, вцепиться зубами, просто напугать и ему пришлось таки помахать клинками. Мечи описывали над головой призрачные сверкающие круги, не всегда впрочем, доставая. И тогда он пошел вперед, по-прежнему работая клинками, парируя броски голов, а при удобном случае рубя по шеям и выбивая зубы. И кровь, обильно, но быстро изливавшаяся на Евгения из пораненных шей, на стены, на пол, мгновенно высыхала, превращаясь в пыль. Евгений, как гигантская фреза, прорубал себе дорогу, продвигаясь в кровавом тумане. И хотя мечи Доменико совершенно не затупились и не иззубрились, руки и плечи стали уставать от непрерывной бешеной работы, ноги скользили во прахе и крови, мгновенно превращавшейся в прах. Вдруг в один из моментов дракон как бы отпрянул, и между ним и Хранителем возникло пространство.

Внезапно боковым зрением Евгений увидел, как слева и сверху метнулась какая-то тень. Он взмахнул мечом, и толедская сталь легко перерубила шею и под ноги покатилась голова. Она вращала глазами и бессильно разевала пасть, не в состоянии из-за нехватки воздуха что-то произнести. Средняя голова подобралась, напружинила шею и с натугой дохнула на Хранителя. Видимо, предполагалась струя чего-то, похожего на напалм. Но что-то не сработало, и Евгения просто обдало невообразимым зловонием. Он отскочил в сторону, сплюнул и бестактно, но с чувством, сказал:

- Ну, и вонища!

Огнеметная голова взвилась вверх и оттуда сконфуженно пожаловалась:

- Керосин выдохся. Давно не пользовались.

На что близорукая голова резонно заметила:

- А зубы все равно надо бы чистить. Неудобно перед молодым человеком.

Огнемет, быстро придя в себя после конфуза, пренебрежительно отмахнулся:

- Удобно, неудобно. Что за хрень! Ты на старости лет уж совсем с катушек съехал. Все равно я его сейчас приговорю. Не сожгу, так съем! - и с этими словами голова стремительно снизилась к Евгению, заранее широко разинув пасть. Тот ловко увернулся, как боксер в нырке, и, оказавшись в очень удобной позиции, от души рубанул по морщинистой, на удивление не толстой шее. Отрубленная голова с шумом грянулась о землю. Ободренный успехом Евгений в азарте кинулся вперед, ожесточенно рубя дракона по грудным костяным пластинам, оказавшимся на удивление хрупкими и тонкими.

Навигатор некоторое время наблюдал за ним сверху, потом неожиданно предложил:

- Слышь, служивый, давай перемирие. Притомился, наверно? Может, поговорим?!

Евгений остановился, потом подозрительно спросил:

- Что за разговоры?! Пришли воевать, ну и давай.

- Эх, молодость! Вам бы только шашками помахать. Много ли намашешь?

- Две башки уже снес. Сейчас и до тебя доберусь.

- Они сейчас отрастут.

- Что-то медленно растут.

- Старость - не радость. Способность к регенерации малость ослабла, - пожаловался Навигатор. Евгений угрожающе занес меч над головой. - Ладно, тебе! Мир-мир! - запричитал Навигатор. - Ой, не надо! Ну, больно же! Ладно, сдаюсь... Дикарь какой-то. Что за молодежь, им бы только крушить и ломать. То ли дело, покойный Матвей Степаныч, царствие ему небесное. Уважительный был старикан. Прилетишь, бывало, от скуки развеяться, он встретит-приветит, здоровьем поинтересуется, наливочки нальет. И все чинно-благородно. Каждому по ведерку вишневочки. И никакого пьянства. А тут пыль столбом, головы летят, мечи сверкают. Фу ты, ну ты! По мне, так действительно лучше бы дома сидеть.

- А какого, приперлись тогда?! - в ажитации закричал Евгений. - Чего вам в болоте не сиделось?! Давили бы там водяных, кикиморам глазки бы строили. Нет, на подвиги потянуло! Песок уже пополам с чешуей сыплется, а туда же! Тут, знаешь, кто с мечом придет...

- Ладно, тебе, служивый. Не психуй. Прилетели познакомиться. Нам сказали, что Матвей-то Степаныч, того, преставился. Теперь, мол, Хранителем внук его. Ну, и того, визит вежливости, так сказать.

- Ну, дипломат какой нашелся. Небось, как две головы смахнул, так томно сделалось.

- Если хочешь знать, нам эта процедура только на пользу. Кровь обновляется, морщины, опять же, разглаживаются.

- Что-то по твоей, извини, морде, этого не скажешь.

- А тут такое дело. Время от времени головы лишаться, конечно, надо, но и надо, чтобы одна из голов сохранялась, на всякий случай. Вот последние разы жребий мне и выпадал.

- Так чего же вы хотели? Попугать, приползли? - запальчиво спросил Евгений.

- Ну, не без этого, конечно. Глядишь, по-нашему бы фишка легла, и нам бы благ всяческих перепало. А так, облом.

- Гляжу я на вас и не могу понять, - сказал, остывая, Евгений, - Вроде как Змей Горыныч вы вылитый, из сказок.

- Да, какой на фиг, Горыныч, - Навигатор скривился, как от кислого. - Был обычный дракон. Поставили сюда на боевое дежурство. Но беда здесь - пьют. И ладно бы, в меру, без излишеств. Наверно, климат такой. А как напьются, так первое дело - подраться, побузить. Ну, и выскакиваешь, чтобы малость успокоить. Успокоишь пьяного, как же. Они глаза зальют, им море по колено. Дракона обыкновенного увидят и ну ржать. Не сразу и понять, по какой причине. Потом дошло. Кстати, тогда и понятно стало, что значит, допиться до чертиков. Допьются - в глазах троится. Им дракон трехголовым мерещится. Уроды. До нашего начальства и дошло. А там наверху идея понравилась. Ну и сделали меня-нас - трехголовым. Только в этих местах такой уникум и есть. А у нас-меня теперь шизофрения - растроение личности.

- Жалеть вас что ли?!

- А и пожалел бы, мил человек. Тебя бы так. Три головы, одна из которых женская!

- Ни фига себе!

- Тебе таких мучений и не снилось. А как тебе критические дни?! Можешь себе представить?! Сотворили гермафродита, мать его!

- Да, ладно, не расстраивайся ты так, - Евгений вложил мечи в ножны и сочувственно спросил, - Так что и спорите часто, стало быть, по пустякам?

- Какие споры! Тут такие скандалы, все болото на ушах. Кикиморы, как водится, за свою. Женская солидарность, видите ли. Ну, хоть водяные в положение входят. Иногда сообща поднесут бадейку самопальной бражки. Кислятина неописуемая.

- Да, не позавидуешь.

- Так эта дура, - Навигатор при этом опасливо покосился на дремлющую в анабиозе голову, которая на глазах росла, но пока вроде спала, - так эта дура, - вполголоса продолжил Навигатор, - однажды вообразила, что она наша жена, со всеми вытекающими из этого последствиями, плюс проснувшийся материнский инстинкт. Ты этого себе даже представить не можешь!

- Ладно, - принял решение Евгений. - Так и быть отпущу я тебя. Вали с миром на свое болото. Но больше не шали и другим скажи.

- Ни-ни, служивый! - Да, что же я - враг себе?! - дракон с треском раскрыл крылья, готовясь взлететь, - потом остановился, к Евгению повернулась Навигаторова голова, - А, может, угостишь вишневочкой, внучек? Из Маниолевых запасов. Ну, в память о нашей с ним дружбе?

- Ага, щас! Может еще и сливововой наливочки бочонок тебе? - Евгений выпятил челюсть. - Лети по добру, по здорову, пока я тебе перья не повыщипывал, курочка-мутант! Много тут вас - нахлебников. Ладно бы один кот с причудами. Так еще целый дракон о трех головах! Да, как же я вас всех прокормлю-то?! Валите отсюда, тунеядцы!

Дракон оскорбленно взмахнул крыльями и по-молодому стремительно взмыл ввысь, откуда до Евгения донеслось вполне отчетливое:

- Сквалыга и хам! - после чего дракон скрылся из глаз.

И в мгновение ока все прекратилось. В коридоре загрохотало, заскрежетало, заухало, возвращая все к своим обычным размерам и очертаниям. Последней на место вернулась остекленная дверь на веранду. Как только она встала на место, через нее снова засветило солнце, и вернулась привычная перспектива: кривая ветка яблони и сквозь листву ярко освещенный солнцем двор. Евгений проснулся в полной уверенности, что найдет на полу в коридоре старую драконью чешую. Он встал, оделся и пошел в лабораторию. Там все было как всегда - ларь у стены, зеркало на подставке. Он аккуратно закрыл дверь и вышел на веранду. Там за столом сидели Доменико и Рагуза. У порога расположился Мерлин. Он был не в духе.

- С крещением, вас, Эухенио! - громко приветствовал его Доменико. Рагуза, не вставая с места, прикоснулся к шляпе. - Не думал, что они сразу пришлют к вам дракона. Впрочем, это даже хорошо. Защита Зигфрида - хорошая штука. Хотя, конечно, с драконом надо сражаться нагим.

- Чтобы кровью окатило всего без изъяна? - Евгений улыбнулся, довольный, что может показать свою осведомленность.

- Начитанный какой хранитель попался, - Мерлин был непонятно почему саркастичен.

- Вы имеете в виду листок, прилипший к плечу? О, нет! Это только метафора, означающая, что защита Зигфрида не идеальна и имеет свои изъяны. Например, она совершенно неэффективна против обычного сглаза. Впрочем, ваш амулет в свою очередь от сглаза помогает на все сто. Нагим с драконом следует сражаться для того, чтобы не получить тепловой удар. Кровь дракона в закрытом объеме имеет свойство мгновенно вскипать. Древние латы, панцирь и шлем иногда могут создавать такие условия. Хорошо, что вам доспехи достались от дона Маниоля, который был повыше вас и плотней сложением. Иначе, не избежать вам ожогов.

- Благодарю вас, Доменико, за мечи. Они хороши в работе. А сталь великолепна и ничуть не иззубрилась.

- Благородные доны, ощущение такое, что за столом не хватает только чудака из Ламанчи, - подал голос Рагуза. - Не пора ли снизить тон и поговорить по делу.

- И впрямь ощущение, что в средневековье попал. Какой высокопарный стиль в общении, - поддакнул кот.

- А я слышал, маэстро, что вы были неплохо знакомы с Дон Кихотом, - упрямо продолжил Доменико. - Более того, конь, подаренный вами нашему юному другу...

- Неужели, это тот самый Росинант?! - Евгений был в полном ошеломлении.

- Вот именно! А дон Рагуза за выдающиеся заслуги был даже жалован в дворяне, а ранее именовался весьма просторечно и незатейливо...

- Санчо Панса?! - вскричал Евгений.

- Да, молодой человек, впору бы восторженно приветствовать вашу догадливость, кабы, вы раньше догадались, кем в свою очередь был Матвей Степанович Маниоль, - сварливо сказал Рагуза.

Евгений растерянно оглядел сидящих и ошеломленно сказал:

- Не может быть... я не верю... вы смеетесь надо мной?!

- Нет, Эухенио, - торжественно сказал Доменико, - вы потомок благородного дон Кихота Ламанчского, хранителя Тобосского сокровища, которое на самом деле было ни чем иным как зеркалом Бен-Бецалеля. Да-да, тем самым, что стоит в последней комнате этого дома. А подвиги, описанные в известной книге, ни что иное, как приключения, выпавшие на долю вашего деда в ходе его бдения у зеркала, активированного прекрасной доньей Дульсинеей, к сожалению, также обладавшей качествами хранителя. Только обратившей свой талант против нас. И только благодаря вашему деду, удалось избежать рек крови и тьмы над Европой.

- Чего не удалось избежать несколько позднее, - желчно сказал Рагуза. - Если бы старикан не впал в маразм, все могло повернуться иначе.

- Маэстро, вы ведь помните, что магистрат не согласился с выводами вашей докладной и принял сторону дона Маниоля, - возразил Доменико.

- Если бы магистрат полностью поддержал его, то мы с ним, а вкупе и с Росинантом не оказались бы в этой холодной дикой стране, - было видно, что Рагуза разозлился. - И потом, я не думаю, что вам стоит обсуждать это.

Доменико молча проглотил оскорбление.

- Итак, господин Хранитель. Поскольку события вокруг зеркала разрастаются, как снежный ком, вам надо пройти третью ступень посвящения, - Рагуза был лаконичен, говорил кратко и с нажимом.

- Да-да, мой друг, - покивал головой Доменико. - Вы делаете стремительную карьеру. Третья степень посвящения - это мой уровень.

- Никакой карьеры нет, - желчно сказал Рагуза. - Вы так и останетесь Хранителем, но с более широким кругозором, если можно так сказать. Разумеется, новые знания вы будете использовать в борьбе. Это даст вам достаточное могущество, чтобы двигать стены и останавливать пули. Но я надеюсь, что новые возможности вы будете использовать только при крайней необходимости и только на благие цели.

- Увы, Эухенио! - непонятно было: веселится Доменико, или напротив, печалится. - Все на вашей совести. И у нас нет другого выхода.

Рагуза подошел к изголовью постели, Мерлин подобострастно прянул в сторону, уступая дорогу. Старик вынул из внутреннего кармана своей заношенной толстовки короткую толстую свечу синего цвета, поставил ее в центре кружевной салфетки, покрывавшей стол, достал одноразовую пластиковую зажигалку "Крикет", несколько раз чиркнув ею, наконец, зажег фитиль и сказал:

- Ложитесь спать. Утром вы проснетесь другим человеком.

- Надеюсь, более воспитанным и вежливым, - добавил Мерлин. Он настолько явно выражал свое неудовольствие Евгением, что тот поневоле заподозрил, что Мерлин был в курсе разговора Евгения со Змеем Горынычем. Особенно в последней его части.

- Я почему-то чувствую себя подопытным кроликом, - сказал Евгений и зевнул и, тотчас поняв, что это Рагуза бесцеремонно, не предупреждая, погружает его в транс, мстительно добавил перед тем, как провалиться в глубокий спокойный сон, - в руках шарлатана-фокусника.

8

Гигантские летучие мыши бесшумно пронзали воздух вокруг, грозя ранить острыми когтями. Их отвратительные головы, похожие на головы черных гиен, вдруг мгновенно возникали из всей этой кутерьмы прямо перед лицом, готовые впиться, чтобы пить кровь. Поодаль гарцевали непонятные всадники на черных конях в черных же средневековых латах, шлемах украшенных черными плюмажами и только обнаженные мечи сверкали временами в свете полной луны. Над ними кружили стаи гарпий. Сначала всадников было немного, и внимание Евгений целиком было поглощено летучими мышами.

Мечи Доменико, описывая мерцающие призрачные круги, держали их на расстоянии. Все же не все были осторожны, и тогда сталь со зловещим шелестом рассекала кожистые крылья с когтями, отсекала отвратительные головы, а порой разрубала пополам. Мыши роились вокруг, как болотный гнус. Впрочем, и урона наносили они не больше. Внезапно они перестроились, начав нападать только сверху, а в свободное пространство между землей и нижним краем стаи устремились всадники, которых вдруг стало очень много.

Они летели со всех сторон, и в черные прорези шлемов смотрела сама Смерть и дробный топот копыт, как барабанная дробь, возвестил финал битвы. Евгений успел малодушно подумать про себя, что сейчас бы не помешало присутствие Доменико, Рагузы и кого-нибудь еще, как вдруг ощутил, что теперь не один на один с врагом, клубившимся над головой и неотвратимо надвигавшимся со всех сторон. Справа стоял Доменико и обнаженные мечи сверкали в его руках, а слева - не Рагуза - совершенно незнакомый человек в черных одеждах и в черной полумаске на лице.

- А у вас тут жарко, Эухенио, - поприветствовал Доменико, потом, слегка повернув голову, - А что вас привело сюда, Черная Маска?

- Мне показалось, что мой меч окажется нелишним. Мне приятно видеть вас, дон Доменико, - ответила Черная Маска.

- Позвольте, Эухенио, представить вам господина Черную Маску. Впрочем, не до церемоний. Всадники уже близко и мне кажется, предстоит много работы. К бою, господа!

- Как в прежние времена, Доменико, - звонко прокричала Черная Маска.

Следующий отрезок времени прогрохотал черной смертоносной лавиной, ощетинившейся убийственной сталью. Евгению трудно было оценить, сколько минут или часов он не слышал ничего, кроме металлического лязга, трудного зловонного дыхания черных коней, визга летучих вампиров, пронзительного крика гарпий и стука копыт. По возгласам за своей спиной он узнавал, что соратники по-прежнему надежно прикрывают спину.

Черная лавина схлынула внезапно и вся разом, оставив по себе горы трупов и раненых. Евгений опустил натруженные руки в порубленных и покореженных латах. Дыра зияла в нагрудной пластине, металл наплечников был больше похож на терку. Накидка за плечами была измочалена, изрезана и продырявлена во многих местах, намокла и отяжелела от крови. Так что он без особого сожаления отстегнул застежки, и она тяжело упала в лужу крови.

Доменико перевязывал плечо Черной Маске. Выглядел он немногим лучше Евгения в отличие от третьего товарища. Что не преминул отметить Доменико:

- Скажите, как вам удалось в этой мясорубке сохранить опрятность в одежде? Поистине только женщины способны на такое!

- Доменико, вы меня смущаете, - сказала Черная Маска и с этими словами сняла маску с лица, прекрасного и светлого

- Эухенио, хочу вам представить в лице лихого рубаки, отважного воина мою старую знакомую, самого изящного рыцаря ордена иоаннитов, прекрасную Анну фон Виттен.

- По-моему, он немного растерялся, Доменико, - сказала фон Виттен, поправляя слегка испачканную кровью повязку так, что она стала вдруг элементом ее весьма элегантного костюма.

- Растерянность не в полной мере передает те эмоции, во власти которых пребывает наш друг. Ему, пожалуй, следует чем-нибудь подвязать челюсть, - ответил Доменико, с лязгом швырнув свои мечи в ножны.

- А где ваши ножны, Анна? - игнорируя насмешку Доменико, спросил Евгений, поднимая из праха под ногами ее клинки - изогнутые с изящными эфесами, богато украшенными гравировкой и камнями.

- Берегитесь, Эухенио! Донна Анна как раз из эпохи Боккаччо. В его книге иносказания граничат со скабрезностью. И вопрос о ножнах наша дама может воспринять не совсем правильно.

- Ах, Доменико, старый похабник, испортишь ты юношу, - засмеялась Анна. -Женечка, ну, как может женщина обременять себя мечами в ножнах? Она взяла свои клинки и вдруг подбросила их вверх. Крутясь, кривые сабли со свистом унеслись вверх и быстро растворились в воздухе. - Рада знакомству, - сказала Анна, глядя в глаза и широко улыбаясь. - Впервые вижу Хранителя. Доменико, разве они бывают такими молоденькими?

- Прекрасная донна, мужчины молодеют в твоем присутствии. А кое-кто и вовсе становится мальчишкой.

- Доменико, ты хочешь вскружить голову бедной девушке?!

- О, донна! Я могу только мечтать о том, чтобы такая дама полюбила меня.

- Нет, милый Доменико. Влюбляться в тебя я не стану, ибо твоя репутация мне известна.

- Неужели, рыцарь Ордена слушает низкие сплетни.

- Доменико, Анна, позвольте пригласить вас ко мне в гости. Отдохнуть, подкрепить силы.

- Анна, предупреждаю: у нашего юного Хранителя в погребце хранится сладкий дурманящий напиток, настоянный на спелых вишнях. Так вот, не пейте его, он дурманит голову и обманывает сердце, делая его мягким и слабым.

- Не слушайте его, Анна. В доме есть душ.

9

...Анна плескалась в душе. Доменико устало курил и молча глядел через окна веранды на сереющее предрассветное небо. Мерлин валялся в кресле и дела вид, что спит. Евгений собирал на стол. В том числе и полюбившуюся Доменико перцовку. Не забыл и о вишневке. Когда он поставил на стол графин с темно-красным, густым напитком, Доменико только молча поднял глаза и улыбнулся, потом встал из-за стола и сказал:

- Что же, Женя сегодняшняя ночь больше не принесет вам неприятностей. Прощайте, и не слишком доверяйте женщинам. Они прекрасны, но своенравны.

- Как же ужин, или, если угодно, завтрак? - при этих словах уши Мерлина, все еще делавшего вид, что спит, слегка дрогнули.

- Это только у такого молодого человека, как вы, после такой ночи может быть аппетит.

В это время из ванной послышался голос Анны:

- Женя, а у вас не найдется полотенца?

- Идите, Эухенио, женщина зовет, - немного желчно улыбнулся Доменико. - Идем, Мерлин. Мы с тобой сегодня лишние на этом празднике жизни.

С полотенцем в руках Евгений подошел к двери ванной и хотел постучать, но не успел. Дверь открылась и Анна, нагая и прекрасная, сказала, протягивая руку за полотенцем:

- Доменико, вероятно, уже ушел?

- Да. Он не захотел есть - нет аппетита.

- Зато есть большая деликатность.

Анна совершенно не стеснялась своей светящейся наготы и уже через пару секунд отдала полотенце, отяжелевшее от влаги.

- Пожалуй, мне понадобится какая-нибудь чистая рубашка. В противном случае, и вы лишитесь аппетита.

- Напротив, у меня зверский аппетит.

- Могу ли я расценить ваши слова, как комплимент?

- Идемте. Здесь вы найдете рубашки. На веранде я накрыл стол.

Анна вышла в одной рубашке, прикрывавшей ее до середины бедер. Евгений поймал себя на том, что поспешно отвел глаза.

- От этого напитка меня пытался отговорить Доменико? - спросила она, садясь за стол и кивая на графин. - Налейте, Женечка, мне полный стакан. Я хочу сегодня немного забыться, почувствовать себя слабой и наивной.

Она ела быстро, жадно и так увлекательно. Он влюбился, глядя, как ее острые ослепительно белые зубы кусают черствый хлеб и подсохший сыр, как тоненькая струйка настойки бежит по подбородку и длинной беззащитной шее, ныряя под изветшавшую от частых стирок белизну рубашки. Она впивалась в маринованный помидор, и тот весело брызгал соком, вызвав взрыв смеха. Она хохотала, закидывая голову, и голубая жилочка на шее пульсировала и билась.

О, как же она была красива! Яркой, броской смелой красотой, дерзко, наотмашь, бившей по всем чувствам. Евгению в ней нравилось все: от ярких медно-каштановых волос, крупными локонами падавших на неожиданно широкие плечи, крупных, но тонких в кости рук, до насмешливых серых глаз, внимательно наблюдавших за ним. Ему нравилось даже то, что она видела его насквозь и читала мысли так же ясно, как если бы они были пропечатаны крупным шрифтом у него на лбу. Она была смешлива, расслаблена и уверена в себя. Он же весь был, как натянутая до последнего предела струна. Но Анна знала, как извлечь нужную ноту, высокую и чистую, звонкую, обжигающе горячую, без фальши и недосказанности.

Солнце, яростно вонзившее свои лучи в стекла веранды, возвестило о наступлении утра, когда они в изнеможении отпали друг от друга. Уже бессильные на новые порывы, но еще больше жаждущие их. Анна потрогала набухшую от крови повязку потом, окинув взглядом постель, во многих местах алевшую пятнами крови, сказала:

- Это похоже на постель новобрачных, - потом погладила его по щеке, - Я люблю спать одна. Не возражаешь? И не надо сидеть у постели и пожирать меня взглядом. Пойди в свою комнату и поспи. Тебе надо отдохнуть, - легла удобней и уснула. Евгений послушно поплелся в свою комнату, повалился на кровать и неожиданно тоже быстро и крепко уснул.

Проснулся он, когда солнце завалилось за полдень. Давно он не просыпался в таком хорошем настроении. Он вышел на веранду, придумывая, как разбудит Анну, весело и остроумно пошутив по какому-нибудь чепуховому поводу. Но Анны уже не было. Смятая постель была в полнейшем беспорядке и совершенно пуста. И не было ни записки, ни даже какого-то знака, обращенного к нему и обещающего новую встречу. И только, когда он в полнейшей растерянности поднял со стола алый увядший лепесток розы, в воздухе прямо перед лицом вспыхнула яркая, как блик солнца на чистом стальном клинке, улыбка Анны. Всего на мгновение и после погасла, оставив по себе обуглившийся лепесток - клочок черной сажи на ладони Евгения.

10

- Доменико, как я ждал вас! Кстати, существует ли способ в случае надобности срочно вызвать вас или Рагузу? А то, ведь черт-те что! Меня будут убивать, а вас не докричишься!

- Эухенио, перестаньте тараторить. Излагайте мысли ясно и сжато, - сказал Доменико, присел в свое кресло и достал из внутреннего кармана своего плаща или накидки неизменную сигару. - Что за срочность? Зачем я вам так понадобился? Если дело касается Анны фон Виттен - это одно. А если вы узнали, что черти затевают что-то новое - другое. По правде сказать, второе мне куда интересней.

- Где и как я могу найти Анну? - Евгений уже понимал, что Доменико ревнует, но старается не показать вида. - Она исчезла так внезапно.

- Вам не кажется, что если женщина исчезает внезапно и не подает о себе вестей, то ей просто не хочется больше вас видеть? - Доменико понимал, что он немного пережимает, поэтому тут же поправился, - Анна - человек настроения и как любая женщина совершенно непредсказуема. Впрочем, женщина... хм, - Доменико затянулся сигарой.

- Что вы имеете в виду? Вы ведь чего-то недоговариваете. Доменико, что не так с ней? Кто она такая, чем занимается. Ведь вы должны знать, где она?

- Не должен и не знаю. Она не из наших.

- Доменико, не говорите так! Она ведь рубилась рядом с нами плечом к плечу.

- Вы - неофит. И многого не знаете. Анна другая. Она не из наших.

- Но как же так, Доменико?! Она не может принадлежать к темным. Она же их десятками в капусту...

- Женя, либо вы помолчите некоторое время, либо я по этой теме больше ни слова не скажу.

- Я молчу, Доменико! Я нем и тих как... ну, как вот этот фикус.

- Да?! - с непонятным сарказмом воскликнул Доменико. - Этот фикус, если его так можно назвать, не так уж и нем, как вы полагаете. Впрочем, об этом потом. Так вот, об Анне. Она из абреков. Мир зазеркалья не так одномерен и понятен, как вам, возможно, хотелось бы. Да, есть светлые и темные силы. Но черное и белое - не вся цветовая гамма нашего мира. Так вот, фон Виттен не наша и не их. Она где-то посередине. Ей нет места в рядах темных, но и наша иерархия ее не устраивает. Наши рамки, наша мораль, обязательства и прочее тесны таким, как она. И среди людей ведь есть такие, кому тесны рамки человеческого общества. Из таких чаще всего выходят либо преступники, либо герои. Смотря по тому, кто - мы или темные - сумеем вложить ему в душу, свои принципы. Рядом с Анной был я, - Доменико вдруг повесил голову, и голос его зазвучал тише и глуше. - О, небо, как же я любил ее! Во всех известным мне мирах не было никого красивей и лучше. И как же она была предана мне, когда узнала, кто я. Пылкая, живая, с радостной душой ребенка! Я думал, что все делаю правильно, и открывал ей все новые и новые истины. С каким обожанием она слушала меня. Хотя, наверно, уже тогда ей в голову приходили некоторые мысли, сомнения закрадывались в душу. Хотя, такая цельная натура вряд ли могла подвергать сомнению то, что говорит ей ее возлюбленный.

- Так вы знали ее?!

- С самого рождения. Да-да! Анна - земная девушка. Ее родители - нежная и безропотная баронесса Изольда и отец - беспечный гуляка и поэт Тристан - дали ей жизнь и надеялись, что она будет счастливой.

- Не хотите ли вы сказать, что Изольда и Тристан...

- Эухенио, вы обещали онеметь до состояния этого, якобы, растения, - Доменико кивнул в сторону кадки с фикусом. - Да. Именно это я и хочу сказать. Тристан и Изольда - это не плод поэтического воображения. Более того, саму поэму написал отец Анны. Но поэтов хлебом не корми - дай выдумать конфликт. Хотя не отрицаю, истинная история их жизни была бы скучна читателю. Родители Анны прожили недолго, что по тем временам было почти нормой. Но, как на беду, многочисленные тетушки и прочая родня пали жертвами чумы, накрывшей тогда Европу. Меня обязали быть опекуном маленькой Анны. Почему магистрат принял такое решение - не знаю.

Когда Анна выросла, ей, посвященной во многие наши тайны и знания, предстояло жить жизнью обычной не очень богатой аристократки в родовом замке в глуши. Но много знаний - много печали. Она не могла жить обычной жизнью: надо было выходить замуж за какого-нибудь болвана-баронета, рожать детей, интриговать при жалком дворе местного курфюрста. Молодой, пылкой и, как я уже сказал, хорошо образованной девушке такое будущее почему-то не показалось привлекательным. И она стала искать пути в ряды светлых. Но такого не бывает. В таком возрасте разве что святую Жанну Орлеанскую сочли возможным принять в свои ряды. При том, что Орлеанская девственница была девушкой темной и не отличалась, мягко говоря, выдающимся умом. Но фанатик веры, страдания на костре - заслуги сомнению не подлежат. Ну и старички из Синклита, вроде пресветлого Рагузы и приняли соответствующее решение. Теперь в Синклите только зубами скрежещут на Жанну. Потому как ума - явно не палата, зато энергии и убежденности - хоть лопатой кидай, - тут Доменико с некоторым сомнением посмотрел на Женю. - Я не уверен, что правильно использую все эти русские метафоры и экспрессии. В данном случае, все нормально?

- Абсолютно, Доменико. Ваш русский идеален, - почти не покривив душой, успокоил тот Доменико.

- Чувствую, что доля сарказма в ваших словах присутствует. Но оставлю это на вашей совести. Так вот, Анна изыскивала возможность кардинально поменять свою жизнь. Параллельно, ей приходилось существовать в рамках обычной жизни.

Каюсь, я не имел права открывать ей некоторых вещей.

- Вы все с большой неохотой это делаете. Тот же Рагуза рассказывает мне только то, что мне как хранителю надо знать. Впрочем, подозреваю, что и здесь он не до конца откровенен.

- Не обижайтесь на него, Эухенио, - мягко возразил ему Доменико. - Таковы правила и потом так лучше, поверьте мне. Я в этом тем более уверен, что пример Анны фон Виттен у меня все время перед глазами.

- Но что с ней не так?

- Я еще раз повторяю, она из абреков. Ей нет места среди светлых. А к темным она не прибьется в силу воспитания и характера. Ваше положение хранителя в чем-то похоже: свой среди чужих, чужой среди своих.

Абреки - вольные скитальцы, вечные бродяги. В своем роде изгои, но добровольные изгои. Им душно у нас и невыносимо у них. Хотя я им порой завидую и жалею, что мне дорога к ним заказана. Среди них и наемники темных сил, но в большинстве своем они за нас. Часто они нам помогают. Как в случае с вами. Часто остаются в стороне. Им закон не писан. Они сами по себе. Они бессмертны, но уязвимы, они посвященные, но вне рамок наших законов и правил.

- Но все же, где я могу найти ее.

- Милый Женя, не ищите ее. Это бессмысленно. Если захочет, она сама вас найдет. А не захочет, то, даже найдя ее, вы ни на микрон не приблизитесь к ней.

- Я люблю ее, Доменико.

- Вопрос в том, любит ли она вас.

- Ради нее я готов на все, - несколько вызывающе сказал Евгений.

- Да?! - коротко посмотрел на него Доменико. - Что ж, это уже вопрос выбора. Но только не смейте шантажировать этим.

- Доменико, я не знаю, что делать!

- Здесь вам бессилен помочь даже Рагуза. С этим вы должны справиться сами.

- Вы ругаете старика за черствость, а сами недалеко от него ушли. Вы, верно, даже не знаете, что значить любить женщину!

- Не впадайте в истерику, - было видно, что Доменико в гневе, но держит себя в руках. - Прощайте, господин Хранитель. Хочу только сказать, что мне наш последний разговор не доставил радости.

11

Доменико ушел не в самом лучшем настроении. Евгений бесцельно пошатался по двору. Потом спустился в погреб. Там все было так же. Только показалось, что откуда-то тянет затхлостью и гнилью. Он выбрался наружу. Погода за те несколько минут, что он находился в погребе, поразительно изменилась. Дул резкий порывистый ветер. Небо заволокло низкими свинцовыми тучами. В воздухе пахло грозой. На душе у Евгения становилось все тревожней. Внезапно сверкнула где-то в отдалении молния, и через некоторое время издалека пророкотал гром. Ветер вдруг разом прекратился. Не дожидаясь пока начнется дождь, он зашел в дом.

Бесцельно ходил по веранде. Курил. Бросал и снова закуривал. Гроза не случилась. Напротив заморосил серый нудный дождик. Молний больше не было. Евгений прилег на тахту. Некоторое время ворочался беспокойно и вдруг уснул тревожным коротким сном, полным странных видений и томительного ожидания. Сначала это была череда несвязных картинок, которые объединяло только одно: тревога, ожидание чего-то неприятного. И только под конец ему приснилась Анна.

...Она висела привязанная веревками к шпилю одной из московских сталинских высоток. На ней была все та же его застиранная рубашка. Рубашка была в крови. Голова ее бессильно склонилась на грудь, лицо было закрыто волосами. Вероятно, она была без сознания. Но она была жива. Евгений проснулся в сильнейшем волнении. Он рывком встал с тахты и почти побежал в лабораторию. Здесь он снял со стены мечи Доменико. Достал из сундука пояс, окованный медью, надел его на себя и застегнул. Как только пояс был застегнут, он почувствовал, как поножи сдавили икры, панцирь ощутимо и надежно лег на плечи и шлем с поднятым забралом охватил голову. Он еще раз проверил на шее ли амулет, набросил на плечи тяжелую черную бархатную накидку, опоясался перевязью с мечами и, взяв тяжелые обшитые металлом перчатки, вышел из комнаты. Под окном веранды, понурив сухую гривастую голову, неподвижно стоял Россинант. Евгений был уже на пороге, когда его перехватил Рагуза. Тут же рядом со стариком возникли Доменико и Мерлин.

- Не будете ли вы так любезны, объяснить, куда так поспешно направляетесь? К тому же в столь непривычном одеянии? - сухо спросил его Рагуза.

- Судя по боевой амуниции, а еще больше по огню в очах, наш юный друг собрался на битву, - подбросил дров в огонь Мерлин.

- Командор, Анна в беде, - сказал Женя, проверяя седло. - Ей нужна помощь.

- С каких это пор хранители стали активно вторгаться в дела Зазеркалья? - взвился Рагуза. - Ваше дело сидеть у зеркала и не совать носа в чужие проблемы.

- Э-э-э, видите ли, дон Рагуза, - Доменико был несколько смущен. - Наш Эухенио пал жертвой чар прекрасной донны Анны. Кстати, она очень помогла нам в прошлое полнолуние.

- Вполне бы справились и сами, - сварливо сказал старик. - Экая важность - стая эриний и всадники. Нечего было церемониться - применили бы бомбометы Грунского и обошлось бы без мелодраматического махания железом и риска быть ушибленными лошадиным копытом или копьем.

- Настроение было такое, - пояснил Доменико. - Ностальгия замучила по честной рубке.

- Сколько раз было говорено: несанкционированную помощь абреков принимать только в крайнем случае, - Рагуза был в очень скверном настроении.

- Как бы то ни было, Командор, я еду выручать Анну, - Евгений прыгнул в седло, - И вы не вправе запретить мне это.

- Как и всего остального, - пробурчал Доменико и негромко свистнул. Рядом с Россинантом возникла его вороная Ласточка. Доменико вопросительно посмотрел на Рагузу.

- Нет, я пас. Еще не хватало на старости лет схватиться в рукопашную с какими-то чертями и кикиморами, - Рагуза устало махнул рукой и добавил, - Успеха вам. Долго не задерживайтесь. Придется мне тут подежурить.

- А то бы поехали с нами, - Доменико было приятно видеть, что сухой и желчный Рагуза вдруг сподобился на человеческое участие. - Как в прежние времена. А, шеф?! Тряхнули бы стариной, показали бы нечисти, как владеют клинком мастера старой школы.

- Мне эта физкультура вот где, - Рагуза провел ребром ладони по горлу и неожиданно попросил Евгения, - Я понимаю, дела сердечные, но Женя не забывайте и о своем долге.

- Я одно скажу вам, Александр Афанасьевич, - сказал Женя, тщательно подбирая слова. - Если Анне надо будет, чтобы я отдал свою жизнь, я это сделаю, не сомневайтесь.

- А я и не сомневаюсь, - совсем другим тоном ответил Рагуза и напутствовал, - с Богом.

Евгений под неодобрительным взглядом Доменико, как следует, пришпорил Россинанта. Конь встрепенулся и одним прыжком вымахнул, не выбирая особо дороги, со двора через двухметровый глухой забор. Зачем-то, может быть, чтобы как следует оттолкнуться от земли, коснулся копытами разбитого асфальта улицы имени красного командира Шорса и стремительно, вытянувшись в струнку, ввинтился в чистый прохладный после дождя вечерний воздух. Позади затрещали в струях набегающего воздушного потока складки длинной щегольской накидки Доменико.

Они последовательно обследовали три высотки, пока не увидели на шпиле четвертой смутно белеющий объект.

- Придется ждать до темноты, задумчиво сказал Доменико и после небольшой паузы добавил, - сдается мне, что это ловушка, Эухенио.

- Знаю, - ответил Евгений. - Меня только злит, что, пытаясь добраться до меня, они не погнушались захватить Анну.

- Раз они решились на такой шаг, а захватить Анну - вовсе непростая задача, значит, готовы на многое, - Доменико говорил и одновременно осторожно осматривал окрестности, - а относительно, погнушались-не погнушались, учитесь мыслить по-новому. Это борьба без правил, или почти без правил. Интересно, сколько нечисти полегло, пока удалось стреножить прекрасную фон Виттен?

Стемнело как-то сразу. Внезапно загорелись прожектора подсветки и сориентированы они были так, что фокус света пришелся как раз на острие шпиля. При этом свет, словно потеряв часть своих физических свойств, последовательно освещал здание и шпиль. Лучи прожекторов не мгновенно ударили в сам шпиль, а медленно текли из прожекторов, и передняя кромка со скоростью лифта ползла в воздухе. За их сиянием тьма как бы еще сгустилась. И когда лучи, наконец, добрались до шпиля, в их фокусе появилась женская фигура с головой, склоненной на грудь.

- Ну, что же, пошли, Эухенио, - вздохнул Доменико, спрыгивая с Ласточки. - Покажем гадам, где раки зимуют.

И они тяжелой поступью, лязгая металлом о каменные плиты, пошли к парадному входу. Там уже клубились какие-то тени. Нечисть группировалась и строила ряды, чтобы атаковать их.

Трудно было, прорубая себе проход в сплошной стене вурдалаков, чертей и бесов, которые тоже не картонными саблями размахивали, идти по ступеням все время вверх. При этом останавливаться было нельзя. Терялся темп, напор нечисти отбрасывал в такие моменты назад. Когда они преодолели примерно половину пути, шлем Евгения обкорнали, срубив все перья плюмажа и основательно покорежив решетку забрала. Один из чертей исхитрился до момента, когда клинок снес ему голову, вонзить свою шпагу в щель в латах и глубоко ранить его в левую руку. Доменико выглядел получше. Он даже не отстегнул своей накидки и рубился одной рукой, другой картинно, по-пижонски придерживая немного на отлете длинную полу накидки.

И все это время нечисть перла на них сверху. Евгений начал уже задыхаться, когда Доменико, до сих пор прикрывавший его сзади, вдруг решительно протиснулся вперед, сорвал с плеч плащ и, с лязгом вырвав из ножен второй клинок, как угольный комбайн врубился на полных оборотах в ряды нечисти. Евгений некоторое время отдыхал за его спиной, отбивая атаки с тыла. Через некоторое время, отдышавшись, Евгений опять выступил вперед.

Пока они добрались до самого верха, им не один раз пришлось подменять друг друга на переднем краю. Они прорубились на чердак и вылезли на узенькую площадку, где вокруг основания шпиля толпилась плотная ватага нечисти. С воздуха их сразу стали атаковать летучие мыши. То ли мыши были другие, то ли были они голоднее, но атаковали они в этот раз злее и настойчивей. В один из моментов одной из них удалось, когда Евгений как раз разрубал одного вурдалака вдоль, прорваться сквозь веерную защиту. Она даже успела лязгнуть зубами по металлу забрала и тут же издохнуть под мечом, срубившим ей голову. Но при этом она каким-то невероятным образом сумела длинным своим клыком зацепить шнурок с амулетом и сорвать его с шеи. Евгений увидел как в замедленной съемке, как летит прочь отсеченная голова, разбрасывая во все стороны кровавые брызги, и амулет, невероятным образом зацепившийся за ее зуб, улетает от него. В невероятном прыжке Евгений сумел по-вратарски перехватить голову и вырвать свой амулет из зубов отрубленной головы.

Он надел амулет на шею, спрятал бронзовый зуб под панцирь, вложил левый меч в ножны и полез на шпиль. И тут он, наконец, ощутил, с какой яростью летучие мыши могут атаковать. Они перестроились и, слившись в одну сплошную черную, как ночь, ленту, стали стремительно пикировать на него. Пару раз он чуть не сорвался вниз под ударами летучих мышей. Но потом приспособился одной рукой отбиваться от них.

Анна висела на импровизированном кресте: кто-то грубо и наспех приварил к боковине шпиля полоску железа, к которой теперь были прикручены руки Анны. Ноги ее были грубо охвачены полоской металла, не полностью вырванной из шпиля. Она была без сознания. Евгений осторожно снял ее с креста, разрезав веревки мечом. Раскрутил искореженный острый рваный кусок старого железа вокруг ее ног. Кожа, там, где она не была закрыта рубашкой, была сплошь исклевана воронами. Левая рука, видимо, была сломана, потому что была изогнута под каким-то неестественным углом и, когда он инстинктивно попытался поправить ее, Анна дернулась и застонала от боли.

Он не помнил, как спустил Анну на площадку к подножию шпиля. Сейчас его не занимали вороны, летучие мыши и вереница невообразимых гадов, которые перли из открытой двери на крышу, оставив все это заботам Доменико. Латинец был молчалив и свиреп: прямоходящие валились рядами, как колосья под косой, летучие мыши визжали в предсмертном вопле, а вороны так и сыпались горохом.

Евгений пытался привести в чувство Анну. Но она только стонала, не открывая глаз. Тогда он стал из подручных средств перевязывать ее раны. Закончив с ними, Хранитель сорвал с себя накидку и, завернув в нее Анну, повернулся к Доменико и закричал:

- Пора, Доменико! Надо уходить, - и подхватив на руки свою ношу, пошел за магистром, сосредоточенно и мощно прорубавшим проход в рядах гадов. Но чем дальше они продвигались к двери, тем медленнее становилось движение. Женя видел, что Доменико рубится уже из последних сил. Но странным образом, движение практически прекратилось. Более того, через какое-то время гады стали теснить его назад.

Вдруг ряды нечисти расступились и в образовавшемся коридоре кто-то стремительный в сверкающих черных доспехах стал приближаться к ним. Доменико, опустив мечи, угрюмо смотрел на приближающегося. Тот был молод и красив. Тонкие изящные черты лица, аккуратная эспаньолка, высокий античный лоб над хищным тонким носом и огромные холодные серые глаза. Это лицо не отражало никаких эмоций и именно в силу этого, несмотря на идеальную красоту черт, производила отталкивающее впечатление. При этом, оно было знакомо Евгению. Он почти сразу узнал его - сосед-маргинал, до поры прятавшийся под обыденным именем Серега. Только сейчас без ухищрений грима и похмельной отечности.

- Благородный идальго, давно мы с вами не виделись, - произнес он, подойдя вплотную к Доменико, - Мне почти приятно видеть вас вновь.

- Не могу сказать того же, - мрачно ответил Доменико, не опуская взгляда.

- Да-да. Припоминаю. Во время нашей последней встречи я нанес вам некоторый урон. И если бы не ваш патрон - синьор Рагуза, потрепал бы вас еще сильней, - усмехнулся его собеседник. Но усмехнулся одними губами, и в этом было что-то змеиное.

- Вам ведь неизвестно, что такое честь и благородство. И в поединке вы пользуетесь самыми бесчестными приемами, - зло ответил Доменико.

- Но, позвольте, Доменико! Благородство, честь... с таким багажом я был бы в ваших рядах. Вы что-то путаете. Впрочем, - прервал сам себя демон, - я здесь не для того, чтобы беседовать с вами. Мне больше интересен ваш юный друг - новоиспеченный Хранитель. Приветствую, юноша. Доменико, не будете ли вы так любезны, представить меня.

- Мерзкий демон, душитель младенцев, отравитель и совратитель, его серость Джакомо Бессердечный явился по твою душу, Женя, - как-то обреченно сказал Доменико, - Видимо, они очень нуждаются именно в нашем зеркале, если явился он.

- Не скрою, именно объект ваших забот интересует меня. Одно из лучших творений великого Бен-Бецалеля. Его возможности воистину безграничны, - Джакомо почти веселился, а Доменико все больше мрачнел.

Евгений осторожно положил Анну на пол за своей спиной и деловито предложил, адресуясь к Джакомо:

- Ну, что, сосед, на мечах, или по-простому: на кулаках?

- О нет! - совсем развеселился Джакомо. - Никаких поединков, ни на мечах, ни на пистолетах. Помилуйте, я почти в панике. Какое средневековье! Пощадите и поговорите лучше со мной.

Евгений не стал больше его слушать и, обнажив мечи, кинулся на Джакомо. На лице того не дрогнул ни один мускул. Он даже не вынул своего меча из ножен, а только непостижимым образом уклонялся от выпадов Хранителя, сохраняя все то же насмешливо холодное выражение на своем лице. Евгений убыстрил работу клинков, но не добился ровно никакого результата. Он наступал на Джакомо, но при этом ему не удавалось не то что ранить своего соперника, но даже приблизиться к нему. И только, когда Евгений прижал его к стене, Джакомо выхватил свой меч и одним движением пресек его напор. Одним неуловимым и стремительным движением он перерубил своим клинком мечи Доменико практически у самого основания так, что в руках у Евгения остались только эфесы. Тот в недоумении посмотрел на бесполезные обрубки в своих руках, опустил руки и бросил их. Потом перевел взгляд на Доменико. Тот сидел на бордюре крыши, бесцельно глядя на ночную Москву. В его позе была безграничная усталость и обреченность.

- Ну, довольно! Хватит этой клоунады. Если бы я поставил себе задачу победить вас в поединке, у вас не было бы никаких шансов. Но вы нужны мне живым и желательно невредимым вместе с зеркалом, - негромко, но очень веско сказал Джакомо. - Я не буду вас уговаривать, обещать золотые горы. Вы и сами знаете, что вам могут предложить за согласие перейти на нашу сторону. Но сдается мне, этого вы не хотите. У меня есть другое предложение. Эта девушка вам, как будто дорога. Она ваша, но вы знаете, чем за это отплатите.

- Она вам не принадлежит, - сказал Евгений.

- Зато мне принадлежит ее жизнь, - перебил его Джакомо. - Вот здесь, - он протянул ладонь и раскрыл ладонь и Хранитель увидел небольшой хрустальный флакон, в котором мягко светилась и переливалась какая-то светящаяся розовая жидкость или субстанция. - Здесь ее жизнь. И от вас зависит, будет ли этот флакон открыт и его содержимое коснется ее губ, или будет вылита в какую-нибудь зловонную клоаку или болото. Я могу так же дать выпить этот флакон какой-нибудь игуане или бородавчатой жабе. Представляю, каково будет прекрасной Анне фон Виттен, очнутся в безобразном теле жабы. Бр-р-р! Решайте, юноша. Ее судьба в ваших руках.

Евгений беспомощно оглянулся на Доменико. Но тот по-прежнему сидел на бордюре, свесив ноги наружу, устало опершись локтями на колени и опустив голову на сжатые кулаки. Сзади к нему подкрадывались двое козлоподобных с явным намерением столкнуть его вниз. Они дружно пихнули Доменико в спину, но тот остался недвижим, как скала. Больше попыток столкнуть черти не предпринимали, более того, сочли за лучшее отойти подальше.

- Что делать, Доменико?! - растерянно спросил Женя.

- Решение принимать тебе, - негромко ответил Доменико, не поворачивая головы. Он словно всем своим видом давал понять, что бессилен помочь.

- Ну, же, господин Хранитель! Я жду ответа, - повысил голос Джакомо.

- Будь ты проклят, злой демон! - закричал Евгений. - Будь ты проклят!

- Я проклят и не единожды! - проскрежетал в ответ Джакомо, - и не такими щенками, как ты! В последний раз спрашиваю: да или нет?!

- Нет! Мерзавец! Трижды нет!

Евгений орал в исступлении и не видел, что стоит уже во дворе своего дома, что волшебным образом пропали вдруг декорации московской высотки, сонмы нечисти, зловещий Джакомо с розовой склянкой, в которой струилась и таинственно переливалась жизнь Анны. И только Анна без сознания лежала у его ног, и Доменико сидел на скамеечке у крыльца, мрачно глядя перед собой. А, осознав, что находится совсем в другом антураже, и выглядит нелепо, Евгений словно задохнулся. Он направился, было, к Анне, но тело прекрасной иоаннитки вдруг растворилось в воздухе. Ошеломленный Хранитель потрогал руками камни, на которых только что лежала Анна. Ему показалось даже, что камни еще хранили тепло ее тела, но самого тела не было.

- Что теперь будет, Доменико, - спросил он, не глядя на друга.

- Боюсь, об Анне тебе придется позабыть. Хотя, если Джакомо сделает так, как он говорил, есть вероятность, что еще одним смертельным врагом у тебя станет больше. А, учитывая, что это женщина... - Доменико, неопределенно покачал головой. - Демон умен и опасен. Только ему могло такое придти в голову. Эриннии - духи преданных нами женщин, самые опасные из духов. Тебе следует это знать, мой друг. А теперь прощай, Эухенио, мне надо зализать свои раны и я ухожу. Раньше третьего дня не жди. Впрочем, раньше следующего полнолуния тебя никто не потревожит. А вот следующее полнолуние совпадает с пятницей тринадцатого. Будет жарко. А, покуда, отдыхай. Мерлин присмотрит, чтобы тебя никто не тревожил.

- Прощай, Доменико. И спасибо тебе.

12

До следующего полнолуния Евгений жил как в полусне. Бесцельно слонялся по двору. Подолгу сидел на скамье у крыльца. И даже Мерлин особенно не докучал - молча сидел в кресле, вполглаза наблюдая за Евгением. И только за день до пятницы тринадцатого Хранитель будто пришел в себя. Он решил прислушаться к своему сердцу и поступить, вопреки рассудку, но согласно подсознанию. Будь, как будет. И с этого момента стал действовать. Первым делом он разыскал в сарае старую пустую бочку. Снял с нее обруч и понес в дом. В доме развел огонь в старой печи. Огонь разгорался неохотно - не было тяги. Евгений отыскал в сарае веревку и старый чугунный утюг, который привязал к концу веревки, наподобие шара - непременного атрибута трубочиста. Когда он влез на крышу, резкий порыв ветра чуть не сбросил его вниз. Нет, он все время помнил слова из дедова письма, где тот предостерегал от чистки дымохода до определенного срока, который далеко еще не наступил. У него не было выхода. Поэтому он обвязал себя вокруг пояса запасным куском веревки, а второй конец укрепил на коньке крыши. Когда он опустил утюг на веревке в черный прямоугольник дымовой трубы, из нее вдруг ударило пламя. Евгений отпрянул, поскользнулся на мокрой после дождя жести и упал на бок. Он неудержимо катился по крыше, сорвался с нее и повис на веревке. В момент, когда веревка остановила его падение, у него перехватило дыхание - веревка резко и глубоко захлестнула его грудь. От боли потемнело в глазах.

Но, отдышавшись, Евгений подтянувшись на веревке, вновь влез на крышу. Дымоход он прочистил достаточно быстро. Слез с крыши и пошел в дом. Здесь он сунул заранее распрямленную и обернутую в старую ветошь полоску обруча прямо в пламя. Ветошь была пересыпана смесью порошков, которую он составил по канону для ковки мечей, вычитанному в одной из старинных дедовых фолиантов, стоявших на отдельной полке. Канон был составлен коллективом древних алхимиков и предназначался для ковки клинков, превосходящих все нынешние, а также старинные рецепты. Когда ветошь прогорела, порошок вспыхнул ярким магнезийным пламенем. Пока металл прогревался, он приволок из сарая старую наковальню, молот с молотком и клещи с длинными ручками. Когда металл обруча неровно заалел, Евгений клещами схватил полоску и перенес ее на наковальню.

Без навыка ему было трудно. Но через некоторое время, то, что было бочечным обручем, приобрело грубое подобие японского меча. Много времени отняла заточка и шлифовка. Потом Евгений изготовил из дубового бруска ручку для хвата двумя руками и грубые ножны. Почему-то у него получился именно японский меч. Евгений вырвал из своей шевелюры волос и бросил его на лезвие меча. Волос плавно опустился на него и распался на две неравные половинки, едва коснувшись острия. Из куска кожаных вожжей сделал перевязь. Надел меч на себя. Он все делал на глазок, но все оказалось точно и удобно подогнанным.

Евгений снял с себя перевязь и пошел в сарай. Там он спустился в погреб. Здесь на нижней широкой деревянной полке он давно приметил небольшой бочонок с надписью на днище "Мальвазия. Для укрепления духа и тела". Надпись была сделана химическим карандашом, но готическим шрифтом, аккуратно и любовно. Евгений выбил пробку. При этом немного темно-красной жидкости выплеснулось на пол. Разлился смолистый аромат старого вина. Евгений налил себе полную стеклянную пивную кружку и стал пить. Вино было густым, тягучим и крепким, чистым на вкус. Он, не отрываясь, выпил кружку до дна. В голове прояснилось, а на душе посветлело.

После этого Евгений вернулся в дом. В лаборатории он в старом сундуке нашел простую белую холщовую рубаху и черные штаны, похожие на панталоны. Оделся, опоясался мечом и подошел к зеркалу. Зеркало вполне ясно показало, где следовало искать Анну. Более того, обеспечивало коридор к опушке леса, в котором надо было искать. И Евгений шагнул внутрь зеркала. Уже оказавшись на опушке леса, он понял, что бос. Но возвращаться было поздно. И он быстро пошел по тропинке.

Сначала лес был не сплошным и достаточно светлым. Тропинка, укрытая толстым ковром из еловых иголок, пружинила под ногами, иногда слегка покалывая босые ступни. Лес постепенно становился все более темным и угрюмым. К тому же надвигалась ночь. Но тропинка все также отчетливо белела в сумерках, и Евгений шел очень быстро. Неожиданно тропинка кончилась. Просто, вот она - бежала среди деревьев и вдруг пропала, как не было. Евгений остановился. Внезапно прямо перед ним, на высоте около трех метров над землей, загорелись два огненных глаза и голос, имевший мало общего с человеческим, проскрипел: "Кто ты? И куда тебя несет в неурочный час?"

- Припозднившийся путник. Куда иду - не твоя забота. Тем более, я тебя не знаю, - сказал Евгений.

- Смелые речи для одинокого путника. Дерзкие нотки в голосе. Никак, пьян? - удивился голос.

- Некогда мне, - сказал Евгений и пошел прямо. Проходя под глазами, Евгений даже не поднял головы, но почувствовал неладное и прянул в сторону. На то место, где он только что находился, обрушилась громадная бесформенная тень. Евгений успел увернуться, но, то, что было тенью, успело зацепить его острыми когтями. Удар пришелся по левому плечу. Острые когти располосовали кожу до кости. Не помня себя, Евгений вырвал меч из ножен и одним движением, на бегу, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рубанул по сгустку тьмы. Меч, сверкнув в лунном луче, рассек темноту надвое. Нечеловеческий рев, в котором смешались боль и ярость, накрыли настороженно молчащий лес, который вдруг загомонил, зашипел и заухал. Темнота неуловимо окружила Евгения со всех сторон. Хранитель сбросил свою импровизированную перевязь и, удобнее перехватив меч, закружил в бешеной пляске Огненного Колеса - древней системе боя на мечах, придуманной самым искусным бойцом Поднебесной еще в доконфуцианские времена. Меч, описывая вокруг бойца круги, петли и восьмерки, образовывал мерцающую непреодолимую стену - смертоносный смерч, крушащий, перемалывающий все на своем пути. И темнота, окружившая его, стала мягко распадаться на лоскуты и ленты, темными сгустками оседать на ветвях, кустарнике и траве. К утру она должна была превратиться в холодную пятнистую слизь, от которой листья деревьев жухнут и начинают гнить прямо на ветвях, а сосновые иголки мгновенно чернеют и опадают на землю, на которой потом долго ничего не растет.

Наконец, пелена спала, и Евгений остановился. Он огляделся. Вокруг было тихо и спокойно. Полная луна слала сквозь сплетение ветвей свои лучи. Благородный клинок сиял в руке девственной чистотой. Внезапно Евгений почувствовал зуд и боль. Он осмотрел себя: кожа во многих местах вздулась и кровоточила большими безобразными язвами. Но было не до язв и зуда, и Евгений с мечом в руке пошел дальше, держась настороже.

Чем больше он приближался к своей цели, тем больше у него было оснований для того, чтобы быть настороже все время. Ночной лес полон кошмаров и все эти кошмары ожили и старались ужалить, укусить, уязвить. И Евгений не столько шел вперед, сколько прорубал себе проход в сплошном месиве всего самого отвратительного, что он только мог себе представить, а еще более из того, что он даже не мог себе представить. Его одежда была в лохмотьях, сам он - искусан, исцарапан, истерзан. Он шел то посуху, то по колено, а где и по пояс в болотной жиже и злые духи болот рвали его волосы, хватали за ноги, опрокидывали в гнилостную вонь и тину, тащили на дно, забивали рот, нос и уши ряской и гниющим мхом. Но Евгений раз за разом выныривал из гибельной топи, широко раззявленным ртом хватая вонючий, но такой желанный воздух и болотные огоньки плясали вокруг, стараясь не пустить его дальше. Но он по-прежнему шел туда, куда гнало непонятное неизъяснимое чувство. Он выползал на сухой берег, но и тут его не оставляли в покое. Корни деревьев, как живые вылезали из земли, обвивали ноги, руки и туловище, пытаясь разодрать живую плоть на тысячи кусочков, острые твердые ветви глубоко ранили, располосовывая кожу в лохмотья. И снова сталь, изготовленная по рецепту древних германских алхимиков, молнией сверкала в воздухе, освобождая от корней, в щепы круша ветви и сучья.

Евгений шел вперед и уже не помнил ни где он, ни куда идет. Не помнил, вероятно, и самого имени своего. И внезапно все кончилось. Угомонились духи леса и болот, отлетели неисчислимые сонмы нечисти, водяные погрузились в болота, попрятались по дуплам и трухлявым пням гады и кикиморы. А впереди, прямо там, куда шел Евгений, появился смутный еле уловимый свет. И Евгений пошел на него. Он вышел на небольшую поляну, со всех сторон окруженную вековечными деревьями. На самой середине поляны он увидел невысокую шапку густого папоротника, густо увенчанную цветами. Небольшие цветки, похожие на цветы клевера, светились ровным розоватым сиянием. "Сегодня ведь ночь на Ивана Купала", - вспомнил Евгений. Здесь силы оставили его и он рухнул в высокую траву. Но быстро очнулся и пополз к цветущему папоротнику. Когда он приблизился вплотную, так что листочки коснулись лица, один из цветков вдруг засиял сильней, разгораясь, как зажженная спичка. Внезапно он будто взорвался на тысячи искорок, которые кружась, опустились на лицо Евгения. Следом стали разгораться и лопаться другие цветы и искорки, взмыв сначала ввысь, слетали оттуда на Хранителя, не больно обжигая, заживляя язвы и раны и даря бодрость и силу измученному телу. Евгений протянул руку и коснулся папоротника, и тот ответно прильнул к его ладони.

- Здравствуй, Анна, - прошептал Евгений. И последний цветок взорвался в воздухе ее ясной яркой улыбкой.

Евгений после небольшого отдыха вырыл мечом из земли растение. Снял с себя то, что осталось от рубашки, и соорудил из лоскутьев ткани что-то вроде сумки. Он набил ее землей и укоренил в нее светящийся папоротник. Взял его в левую руку, намереваясь правой взяться за меч, но понял, что неудобно будет нести растение одной рукой. Тогда он, ни на минуту не задумавшись, бросил меч, и, прижав к груди котомку, не оглядываясь, пошел назад. Обратный путь был легким и простым. И теперь никто не препятствовал Евгению, словно поняв тщету своих усилий.

Когда Евгений вывалился из зеркала, уже занимался новый день. Все также держа папоротник двумя руками, Евгений уже собирался отойти от зеркала, когда вдруг увидел, что ветви папоротника тянутся к поверхности ярко начищенной отполированной бронзы. Повинуясь этому движению, он поднес папоротник к зеркалу. Тотчас растение прильнуло ветвями к бронзе. Листочки стали ссыхаться и осыпаться прахом. При этом там, где прах этот касался поверхности металла, тот покрывался тонкой пленкой патины. Когда все зеркало покрылось пленкой и стало тусклым и серым, растение поникло и съежилось. На нем оставалось всего несколько живых зеленых листочков. Евгений с тяжелым сердцем вышел из лаборатории. Он освободил один из цветочных горшков, взрыхлил в нем землю и пересадил в нее папоротник. Потом обильно полил водой из старого серебряного графина. Вслед за этим он пошел в библиотеку, где снял с полки старинный фолиант "Трактат о жизни растений". Быстро нашел нужные ему страницы. Внимательно прочел. После этого незамедлительно вернулся в спальню. Здесь он острым концом своего бронзового зуба-оберега полоснул себя по запястью, отворяя кровь. Сел рядом, держа руку над горшком, чтобы кровь напитала землю. И здесь силы оставили его.

Когда он очнулся, первым делом взглянул на папоротник: растение ожило и выпрямилось. И, когда Евгений приблизил к нему лицо, оно выбросило на ближней к лицу ветви светящийся розовый цветок, с едва слышным ароматом духов Анны. Евгений некоторое время сидел подле цветка. Неожиданно он подумал, что фикус в горшке, оставшийся после деда, возможно, тоже не вполне растение. Он потянулся рукой к фикусу, с намерением прикоснуться к нему, и почувствовал, как фикус, вообще-то начисто лишенный шипов, вдруг явственно уколол его. Евгений отдернул руку и сказал: "Прошу прощения. У меня не было плохих намерений", - потом перевел взгляд на папоротник и шепнул, - Ну, вот, любимая. Ты теперь навечно моя.

Папоротник в ответ зацвел розовыми сияющими лепестками.