Начну с того, что это житие, так сказать, неофициальное. Написанное мною самим. Житие же канонизированного Епифания Санфранцисского сильно рознится с моей настоящей биографией. Но отцы церкви просто не знают кому и чему я обязан своей святостью и необычной способностью, о которой вы узнаете ниже. Если бы вселенский собор, на котором меня причислили к сонму святых, узнал истинные причины моего чуда, боюсь, что почтенных кардиналов и самого святейшего папу хватил бы удар. Но, впрочем, предисловие мое затянулось. Пора бы и начинать повествование.
Мое настоящее имя Джон Линдон Уорнер, или как называли меня коллеги с рыболовецкого траулера "Дырявый трал" - Коротышка Джон. Ибо росту я маленького - чуть выше пяти футов. Служил я на судне коком. Наш "Дырявый трал" был видавшей виды посудиной, переоборудованной из военного тральщика времен второй мировой. В свое время ее купил у военно-морского ведомства бизнесмен-неудачник Хэнк Савар. Все его финансовые предприятия обычно заканчивались крахом. Хэнк прогорал насквозь. У него бывали периоды, когда приходилось месяцами питаться отбросами на свалках. Потом он, как птица Феникс восставал из пепла. Чтобы опять прогореть.
Коком я стал не в силу выдающихся кулинарных познаний и способностей. Просто, однажды, пребывая в обычном для меня безденежном состоянии я великодушно позволил одному оборванцу попастись на своей персональной помойке, где был полновластным хозяином. Это был старина Хэнки. Позже, в очередной раз, уподобившись Фениксу, он не забыл обо мне и пристроил на свой "Дырявый трал".
Как уже было сказано, все финансовые дела Хэнка завершались провалом. Но я - то ведь, черт возьми, не знал еще об этом! Первый же поход за сельдью и креветками закончился неудачей. У банки Салданья-Флэтч в самом что ни на есть захолустье Тихого океана, куда раз в несколько лет забредали только такие идиоты, как наш капитан Спаркс, эту посудину застиг внезапный шквал. Впрочем, меня на ней уже не было и "Дырявый трал" затонул без меня. Но, по порядку.
С самой первой стычки с капитаном я понял, что он мне счастья не принесет. На вторую же неделю плавания, когда мы дрейфовали несколькими сотнями миль южнее вышеозначенной банки, он швырнул в меня бараньей лопаткой и стал чрезвычайно громко орать:
- Чем ты нас кормишь, ублюдок! Где мясо, свежие овощи и фрукты?!
Как будто я виноват, что ему досталась лопатка от сильно тощего барана. До сих пор-то он молчал, памятуя о моей дружбе с хозяином. Но тут ему словно углей под хвост напихали. Тогда-то я и понял, неврастеник, впадающий в истерику из-за отсутствия мяса на бараньей лопатке, не может быть хорошим капитаном. Поэтому я в ответ кротко заметил, что возможно, кок из меня неважный, но капитан, в поисках рыбы забредший в район вышеозначенной банки, достоин быть выброшенным за борт на прокорм акулам, единственным живым существам, населяющим эти воды.
В общем обстановка стала накаляться. Ежедневно я, перенервничав из-за явно несправедливых упреков, либо пересаливал свою стряпню, либо она подгорала. Свора капитанских прихвостней добавляла масла в огонь.
Дать мне по роже никто не решался. Потому что, несмотря на малый рост, был я тогда парнем нехилым, что доказал мореходам с "Дырявого трала" очень скоро. Поль - Джойс - здоровенный боцманюга ростом за шесть футов, попытавшийся однажды в шутку дать мне дружеского пинка, два дня потом провалялся в своем гамаке, не желая выставлять на посмешище разбитую физиономию.
Конечно, против всей команды я бы не потянул. Поэтому, после очередной своей неудачи на камбузе - засыпал в котел вместо соли пачку стирального порошка - понял, что пора смываться. Тем более, что на закате слева по курсу показался какой-то берег.
Когда варево в котле слегка остыло и мыльная пена перестала лезть из под крышки, я быстро перелил суп (ха-ха!) в бачок и выставил в раздаточное окошко. А саамы быстро прошел на левый борт, бесшумно спустил на талях маленькую шлюпку и, не мешкая, прыгнул в нее. Через полчаса интенсивной гребли огни бывшего тральщика уже невозможно было отличить от звезд на черном небе. Впрочем, даже расстояние не приглушило могучего взрыва матросского мата, раздавшегося в кромешной тьме. Должно быть, это была реакция на ужин. Но меня это только рассмешило.
Я плохо ориентируюсь на море. Поэтому чуть было не проехал мимо острова. Но вовремя заметил слева и уже позади темную массу, смутно проступавшую в темноте.
Берег, на который я ступил, был пологий, посыпанный мелким пляжным песочком. Сразу за прибережной полосой начинался лес. Сунуться в глубь чащи я не рискнул. А потом прилег на песочке под раскидистым деревом и быстро уснул.
Утром, спросонья, я с трудом вспомнил события накануне. Лишь после того, как ощупал три ящика с продуктами, которые предусмотрительно прихватил с "Дырявого трала", я вполне пришел в себя. Но ялика на берегу не обнаружил. Его, видимо, унесло отливом. Моей посудины тоже не было видно на горизонте. О том, что она затонул днем позже, я узнал только потом.
Я надеялся, и как обнаружилось не без оснований, что встречу людей на острове. Я их обнаружил сразу после завтрака. Четыре девицы появились на пляже, где я высадился накануне. Сказать, что они были легкомысленно одеты, было бы нечестно, потому что они были совершенно голенькие.
"Туристки-нудистки", - подумал я. Впрочем, рассудок у меня почти сразу отключился. Два месяца на судне, где женщинами и не пахло, я надеюсь, вполне оправдывают мое состояние. Только им можно объяснить то, что я рискнул появиться перед дамами в костюме Адама. Нудистки повели себя несколько странно. Впрочем, тогда я не обратил внимания на то, с какой неприличной жадностью и бесстыдством они меня разглядывали. Восторгу их не было предела. Они прыгали и скакали вокруг, как сильно изголодавшиеся папуасы вокруг тушеного с чесноком крокодила.
В общем, все было почти что именно так. Через пару часов я уже знал, как обстояло дело и сильно призадумался над своим будущим. Дело вот в чем. Небольшой реактивный самолет, на котом летела группа победительниц регионального конкурса на звание "Мисс Америка", направлялся на Гаваи, где должен был состояться заключительный тур конкурса. Каким образом пилота занесло сюда, неизвестно. Я предполагаю, что он был из того же разряда, что и капитан Спаркс.
На последних каплях горючего самолет дотянул до этого острова и на глиссаде воткнулся в огромное раскидистое дерево. В салоне никто не пострадал, если не считать небольших ушибов и ссадин. Этого нельзя было сказать о тех, кто был в пилотской кабине.
Таким образом, тридцать шесть красоток, словно сошедших с обложки рекламного журнала, оказались на необитаемом острове, где и жили уже четвертый месяц до моего появления. И ни одного мужчины в пределах досягаемости, исключая меня. Вы понимаете, о чем я говорю?!
Житуха на острове была бы просто райской. Потому что тропический лес с его непуганой дичью способен прокормить сколько угодно тунеядцев. Одежды в тропиках никакой не нужно. И все бы хорошо, если не эта вопиющая диспропорция.
В любом другом месте, если бы столько голеньких, безумно соблазнительных красоток стали бы столь неприкрыто выказывать мне свое расположение и желание остаться с глазу на глаз, я был бы на верху блаженства. Вся беда в том, что только в этой ситуации было возможно такое. Поэтому я не строил иллюзий. А заставил себя задуматься.
Красавицы, ослепительно улыбаясь, угощали меня жареным на углях мясом косули, которое разительно отличалось от моей стряпни. Они, наспех обвязавшись по моей просьбе набедренными повязками, хлопотали вокруг, норовя погладить или просто прикоснуться ко мне (Ох, как они все были заряжены"). Вы понимаете, почему я так задумался?!
Промеж моих невеселых размышлений, помню, скользнула одна несерьезная, что все было бы прекрасно, если бы "Мисс Америка" оказалась в единственном числе. Пожалуй, я бы согласился на тройку призеров. Но тридцать шесть! И все победительницы!
Не для того я накормил команду "Дырявого трала" мыльным супом и удрал с корабля, рискуя собственной шкурой, чтобы бесславно погибнуть на этом острове от истощения. И ловя на себе недвусмысленные взгляды, я невольно поежился и подумал, что лучше бы мне попасть к людоедам. Там, по крайней мере, смерть наступила бы быстро.
Но, видно, и среди этих гурий оказались трезвомыслящие особы. Когда меня вкусно и до отвала накормили, тут же на лесной поляне, окруженной неумело сделанными из тростника хижинами, состоялся совет. Слово взяла длинноногая умопомрачительная блондинка с огромными синими глазищами. Ее звали Крис. И как оказалось, она была здесь за главную. Оказывается у них сложились кой-какие традиции и обычаи. Именно Крис сразу после катастрофы, когда половина девиц билась в истерике, а друга половина пребывала в обмороке, взяла власть в свои руки. Так было и сейчас. Энергия так и перла из нее.
- Ну, вот, девочки, наконец, у нас появился мужчина. В связи с этим нужно решить некоторые вопросы...
Это "у нас" мне не особенно понравилось. Но покуда я решил молчать и больше наблюдать. Мое появление здесь неизбежно должно было вызвать проблемы. В этом Крис была права.
- Я думаю, будет правильно, поселить нашего гостя в салоне самолета, - продолжила Крис. - Появление Джона, конечно, большая радость для нас, но... - тут она замялась, - но то, что у нас здесь единственный мужчина, создает некоторые трудности. И мы должны быть готовы к ним.
Надо признать, что Крис была очень неглупой бабой и даже в некотором роде философом.
- В обычных условиях Джонни мог бы выбрать любую из нас и жениться нВ ней. Но необычность ситуации исключает этот выход.
Насчет моего выбора в нормальных условиях, это она дала маху. Где-нибудь на Гаваях, в окружении небезденежных породистых плейбоев, происходящих из того же племени, что эти тридцать шесть длинноногих большеглазых красоток с нежной кожей и холеными лицами, они бы и не покосились в мою сторону.
Кстати, о салоне самолета. После катастрофы он почти не пострадал. И лежал в лесу рядом с хижинами. Его хвостовая часть была битком набита образцами мыла, шампуней, всяческих пудр, духов и прочей дребедени. Дело в том, что менеджер, везший девиц на конкурс, по совместительству был еще и коммивояжером, занимавшимся рекламой косметики и парфюмерии нескольких Фирс с восточного побережья. Поэтому девицы, имевшие к тому же еще и некоторые свои припасы выглядели достаточно ухоженными.
Крис велела отвести меня в мое новое жилище. Я думаю, это было не больше чем просто предлогом. Видимо, ей нужно было обсудить с товарками некоторые сложным вопросы бытия.
Я не стал возражать и в сопровождении стройной шатенки Энн и мне менее стройной брюнетки Мэгги отправился в салон. Это был обычный салон не очень большого самолета с трапом в хвосте. Самолет лежал на фюзеляже. Носовая часть была смята вдребезги, все же остальное в целости, если не считать вмятин на крыльях и корпусе. В салоне тоже все было цело. Я вошел в него и огляделся. Здесь мне предстояло жить и ... работать.
Для начала я сел в кресло слева от прохода и расслабленно откинулся на спинку. Тут же рядом нарисовалась Энн. Мэгги где-то потерялась, как выяснилось в поисках пары-тройки спелых бананов для моего величества. Энн, пользуясь минутой, без особых церемоний плюхнулась мне на колени. Эдакой кошечкой стала ластиться, бормоча что-то слегка осипшим от возбуждения голосом. Я еще успел подумать, что не следует так вот сразу браться за дело, что надо бы поберечь свой пыл. Но уж больно хорошо она смотрелась на моих коленях. По правде сказать, пассажирский салон самолета мало приспособлен для любви. Но что поделаешь...
Когда в салоне появилась Мэгги, мы с Энн еще пребывали на вершинах наслаждения.
- Энн! Как ты могла?! Бесстыжая! - Мэгги была искренне возмущена. Пришлось поднатужиться, чтобы она не чувствовала себя ущемленной.
Расслабленно лежа в кресле, я думал, что это дело, которое я прежде рассматривал лишь как развлечение и отвлечение от трудов праведных, теперь должно стать для меня основным занятием. И работать мне придется в поте лица своего, денно и нощно. Добывая хлеб насущный трудом праведным...
При этой мысли я, несмотря на незавидное положение, даже прыснул.
- Ты надо мной смеешься, Джонни, противный?! - недвусмысленно глядя на меня, спросила Энн и попыталась прижаться ко мне. Но я уже очухался. И деликатно отстранил ее и заодно потянувшуюся ко мне Мэгги.
- Все, девочки, не отвлекайтесь, - сказал я и опять оглядел салон. - Ну-ка, малышка, - хлопнул я по кругленькой попке Мэгги, - найди-ка мне отвертку и молоток. Надо как следует оборудовать спальню.
Я успел снять десять кресел в середине салона, когда на трапе возникла посланница от Крис. Там заседание уже закончилось и меня звали, чтобы огласить решение.
- Уважаемый Джон, - торжественно сказала Крис, когда меня усадили на почетное место. - Вы дар, посланный нам свыше. Вы наше достояние и богатство. Мы решили, что вы здесь на острове должны быть в исключительном положении. Вам не придется работать, добывать себе пищу и вообще утруждать себя.
Я уже понял, куда она клонит.
- Да, неужели тридцать шесть здоровых и сильных баб (я бы предпочел иметь дело с бабами послабей!) не сумеют обеспечить безбедную жизнь одному красивому мужчине?!
Здесь она тоже явно преувеличивала. Правда, одна моя подруга по ночлежке в Сиэтле, назвала меня однажды симпатягой. Но красавцем меня даже во сне никто не называл. Так что мои акции росли. Соответственно, росла и тревога. Ибо в ответ на риторический вопрос вся компашка дружно заорала что-то нечленораздельное, но вполне подтверждающее оптимизм их предводительницы.
- Милый Джон, - обратилась ко мне Крис, - мы возьмем все заботы на себя. Но у тебя будет одна обязанность...
Тут я понял, что надо брать штурвал в свои руки:
- Уважаемая Крис, леди, я понимаю о чем идет речь...
Девицы в большинстве своем откровенно и громко загоготали.
- Минутку! - внушительно сказал я. И вся кодла немедленно заткнулась, ибо я теперь натурально был здесь в исключительном положении. И хотя все они далеко не были синими чулками и сильно дисциплинированными девушками, никто не захотел впасть в немилость.
- Я хочу сказать, - я нарочно вещал очень негромко и веско, - что, понимая вашу беду и входя в ваше положение, тем не менее, вынужден выдвинуть и свои требования.
- Конечно, Джон, - вякнула Крис в почтительной тишине, слегка оттененной шелестом листвы.
- Так вот. Требования будут следующие. Я постараюсь никого не обойти своим вниманием. Но для этого в ваших рядах должна быть установлена железная дисциплина. Мое слово должно расцениваться как приказ.
- Разумеется, Джонни, я слагаю свои полномочия, - скороговоркой отбарабанила Крис. "А куда ты денешься?!" - подумал я про себя и продолжил:
- Будем откровенны, леди. Вам следует составить список и очередность... - тут я несколько смутился и в результате закашлялся. Тут ко мне подскочила рыженькая девчонка, кажется, ее звали Виржинией, и протянула мне пластиковый стаканчик с соком манго. Я отхлебнул:
- Неизвестно, когда еще наш остров посетит какое-нибудь судно. Это тоже следует иметь в виду. Возможности мои не безграничны.
Они безропотно согласились на мои условия и даже устроили бурную овацию по окончании моей речи. Я с самого начала решил пресечь любую анархию и держать их в крепкой узде. Ибо потеря контроля над ними грозила мне смертью. И до поры до времени мне удавалось держать среди них дисциплину.
Первую ночь я провел с Крис. Она оказалась очень милой и нежной цыпочкой. Впрочем, все девицы первое время относились ко мне трепетно и нежно. И трений, разногласий и ревности не возникало. Поэтому несколько первых дней на острове показались мне чудесными. Но уже на исходе второй недели мне пришла в голову мысль, что это нелегкая работенка, черт возьми! А когда все девицы по списку погостили в моем салоне, я уже чувствовал себя пожизненным каторжником.
Крис интуитивно поняла, что мне приходится туго и самоотверженно отказалась от своей очереди. Остальные красотки тоже решили не уступать в благородстве. И мне дали трехдневную передышку. Все это время меня усиленно кормили и всячески холили, как боевого быка перед корридой. Потом все пошло по заведенному порядку. То есть по списку, хотел я сказать.
Конечно, среди них были девчушки, к которым я питал некоторую слабость. Я ведь живой человек, черт возьми! Это были Ли и Марго. Я, разумеется, старался ничем не проявлять своего расположения. Но бабы есть бабы. Впрочем, малышка Ли никак не пользовалась моим расположением. Но Марго! О, эта крошка умела извлечь выгоду изо всего. Она норовила пробраться ночью в салон в те короткие промежутки, которые предоставляли мне для отдыха. С этого, собственно, и начались неприятности. Потому что скрыть такое оказалось невозможно.
Среди мужиков все бы обошлось небольшим мордобоем. Но не забывайте, что это были женщины. Энн, та самая, что первая расколола меня, пронюхала о незаконных визитах Марго и явилась ко мне ночью. Она попыталась шантажом добиться своего. Но я был неуступчив.
- Нет, малышка, - сказал я ей, - порядок есть порядок.
- А на эту стерву Марго, порядок не распространяется?! - запальчиво спросила она. - Я ведь видела, как она вчера пролезла сюда.
- Она... она приходила за духами, - промямлил я.
- Должно быть, она долго выбирала. Потому что вернулась только под утро.
И тут я чуть было не сломался. Я уже примеривался, чтобы завалить ее на мою импровизированную постель, но вовремя заметил неясную тень, мелькнувшую в иллюминаторе. Без сомнения за мной следили. Поэтому я твердо сказал Энн:
- Как бы то ни было, очередь есть очередь. Меня не хватит на всех, если не будет порядка.
- Да, а на Марго тебя хватило! - заревела Энн.
- Слушай, детка, - прошептал я ей, чтобы не услышали там, у трапа, - я обещаю, когда наступит твоя очередь, я особенно постараюсь. Давай, договоримся на этом. А сейчас иди.
Мне казалось, что я выбрал удачный момент, чтобы без шума спровадить ее, потому что она должна была раскиснуть от слез. Черта с два она раскисла! Как я плохо знал женщин. Она тут же утерла сопли и деловито предупредила:
- Смотри не обмани! А не то я заложу и тебя и Марго с потрохами.
И ушла.
А я рухнул на постель и пожалел, что на этом острове нет природного источника виски. Но потом вспомнил, что в хвосте полно всякой парфюмерии. Действительно, я там обнаружил коробку с каким-то лосьоном. С первого флакона меня чуть не вытошнило, но я стойко удержал лосьон в себе. Второй флакон пошел уже лучше. Я как следует надрался и завалился спать. Всю ночь меня мучили кошмары.
С этого дня, точней, ночи, весь налаженный порядок пошел прахом. Я теперь знаю, какими изобретательными бывают бабы. Мне не давали покоя ни днем, ни ночью. Я слабел с каждым часом. И когда почувствовал, что еще немного и отдам концы, наглухо задраил двери в носу и корме. А ведь настала очередь Энн. Что тут началось!
Эта мерзавка стучала по корпусу, заглядывала в иллюминаторы. Она попеременно пыталась высадить обе двери. Одновременно она поносила меня так, что уши вяли.
Образчик истинно женской логики! Не понимаю, при чем здесь прическа?!
- Если ты такой никудышный мужичонка, - надрывалась она, стуча в иллюминатор напротив моей постели, - то, какого дьявола ты приперся сюда?! Сидел бы в своем Сиэтле и вязал носки. Небось, ни одна тамошняя потаскушка не связывалась с таким коротышкой.
Меня тревожило, что вся остальная толпа стояла поодаль и чуть ли не с сочувствием наблюдала за Энн.
Когда воительница стала орать, что в обычных условиях она бы и посмотреть в мою сторону погнушалась, я не выдержал.
- Найди себе в лесу зверюгу покрупней и займись с ней любовью, - крикнул я, на минутку отдраив дверь, - или повесься на ближайшем дереве, чтобы не мучиться, все равно я с тобой спать не буду! - и захлопнул дверь, потому что Энн уже неслась ко мне со здоровенным дрыном в руках.
Когда она немножко выдохлась, я опять отдраил дверь и крикнул к сведению всех:
- Я требую пересмотра договора. Даешь двухчасовую рабочую ночь!
В общем я им объявил забастовку. Три дня ко мне никто не совался. Потом у иллюминатора возникла Крис. Она с жалостью и очевидным превосходством глядя на меня, сказала:
- Отопри дверь, дурашка! Ты же подохнешь с голоду.
- Пусть я сдохну, но пока вы не пересмотрите условия договора, я не отопру дверь, - упорствовал я.
- Побойся бога, Джон! Те нормы, которые ты же сам и установил, вполне тебе по силам.
- В ваших рядах процветает коррупция и беспринципность. Почти все пытаются пролезть в мою постель вне очереди! - по правде сказать, я до сих пор не знаю точно, что означает слово "коррупция", но я был почти в истерике. - Вы не соблюдаете соглашения. Я отказываюсь работать!
- Это твое последнее слово, Джонни? - негромко, но угрожающе спросила Крис.
- Да!
- Что ж, пеняй на себя.
И с этим она удалилась. Через полчаса начался штурм салона. Я несколько раз видел по телевизору, как специально обученные коммандос штурмовали самолеты, захваченные террористами. Перед богом свидетельствую: то, что пережил я, ни одному террористу не снилось в самом кошмарном сне.
Поначалу они пытались пробить брешь в борту. Для чего приволокли откуда-то ствол пальмы. Я сидел на своей постели, вздрагивая от тяжелых ударов и с тоской думал, выдержит борт или нет. Борт выдержал. Тогда они попытались таранить дверь в хвосте, к передней с бревном было не подобраться. Хорошо что и задняя дверь была расположена так, что удары бревном можно было наносить только по касательной, иначе дверь бы рухнула.
Слегка подустав, они решили устроить перерыв на обед. Это было мучительно. Они сидели в ряд перед иллюминаторами и угощались жареным мясом и швыряли в стекла шкурки бананов. А я уже третий день держался на одном огуречном лосьоне. Правда, когда они все разделись донага, надеясь уязвить меня еще и такой картинкой, я слегка воспрял духом. Потому что теперь их тела вызывали не вожделение, а отвращение. Мужчинам, возможно, трудно сейчас меня понять. Но побывали бы они в моей шкуре!
После обеда они с утроенной яростью пошли на приступ. Я где-то читал, что сам Чингисхан отступал и снимал осаду, если сопротивление было упорным и осада затягивалась. Но Чингисхан был мужчиной и его не разбирала похоть.
На следующий день они разбили стекло одного из иллюминаторов и стали забрасывать в салон дымящиеся ветви. Обстановка уже давно была предельно боевой и я принял вызов. В свое время мне пришлось служить в армии. Прежние знания и навыки пригодились. Я намочил водой носовой платок и обвязал им лицо. Головешки я не стал гасить, в противном случае я бы просто задохся в дыму, а попросту повыкидывал наружу. Но, когда я увидел, что они тащат к самолету охапки сухих веток и траву, я понял, что это конец. И если бы эти женщины не были бы женщинами до мозга костей, я вряд ли попал бы в компанию святых и уж, наверное, не писал бы сейчас воспоминаний.
- Я сдаюсь! - крикнул я им в разбитый иллюминатор. - Сейчас я открою заднюю дверь и выйду. Подавитесь! Я согласен на все, но просьба - не набрасываться всей кучей, если не хотите иметь дело с трупом.
Снаружи раздалось дикое улюлюканье и кто-то громко выкрикнул:
- Так-то лучше, Джонни-бой!
Если я не ошибаюсь, это была мерзавка Энн.
Я подошел к двери и как можно громче лязгая запорами, открыл ее. Толпа, ясное дело, сгрудилась у трапа и ждала меня, затаив дыхание. Я тем временем перебежал к передней двери, тихо открыл ее и кинулся в заросли.
Они гнали меня, как шайка фермеров волка-одиночку, перетаскавшего у них половину овечьего стада. И, в конце концов, загнали меня на песчаную косу. Не чую под собой ног от ужаса, я летел по мягкому податливому песку. Они уже настигали меня, когда коса кончилась. Но я бежал! Бежал по воде, как Иисус, все дальше уходя от погони, барахтавшейся в волнах.
Я бежал! Остров давно уже скрылся из виду, когда я, наконец, перешел на шаг. И шел почти до заката, пока не увидел вдали большое судно...
Вы, вероятно, читали в газетах рассказ капитана канадского сухогруза "Анита", о человеке, пришедшем по воде, как по суху, на его корабль?! Все газеты мира перепечатали этот рассказ. Второй штурман "Аниты", железный атеист, не веривший ранее ни в бога, ни в черта, свихнулся после этого. И весь остаток плавания преследовал меня на четвереньках, умоляя ниспослать ему благодать.
Вот так закончилась эта история. Оказавшись на суше, я подумывал податься в цирк, чтобы за доллары демонстрировать свое искусство. Но кардинал Пратс отговорил меня, открыв иные, более заманчивые перспективы. Церковники с такой охотой уцепились за возможность провозгласить меня святым, что я мог выставить любые условия.
Не забыл я и о своих мучительницах. Через несколько суток после моего прибытия в Сан-Франциско, было снаряжено спасательное судно. Причем, я постарался, чтобы капитан подобрал в экипаж парней покрепче. Я не держал зла на девиц. Их тоже можно понять. И к тому же моя новая ипостась регламентировала мне смирение и всепрощение. Кстати, потом я даже помог малышке Ли стать "Мисс Америка" на конкурсе следующего года. При моих теперешних связях это оказалось делом плевым.
А я теперь святой. На самом деле. Ну, сами посудите: с вином я завязал, потому что лучшее виски теперь отдает огуречным лосьоном, в пище я всегда был непривередлив, если вспомнить жизнь на помойках. А женщины... Я с ними общаюсь теперь только на расстоянии не меньше семи ярдов. Не хотите спросить почему? Ну, и правильно! Вы меня и так прекрасно понимаете.