От таких делов избушкиных Иван Дурак с мыслей продюсерских съехал. Он для ча сюда приперся? Ревизию обчей боеготовности провести. Фильму вперед продвиг-нуть. А ему чего впаривают? А проблемы всяко-разные. К прохфессии его непосредственной, к фильме задуманной отношения не имеющие. Сколько бабок уже вбухано, сколько в атрибутах заморожено, в те же поленницы вон сложили. Ужо пора как бы цыплят по осени считать. А их, цыплят, ишшо даже в виде яйцов не обозначено. И осени, хошь до небес подпрыгивай, на горизонте не проглядывает-ся. Бизнесмен он хреновый? Или команда неподходящая подобралась?
Крепко нагрелся, прям вот-вот закипит. Надо бы ко-го-то отматерить, чтобы пар вышел, разумность возвернул. А кого? Деда энтого, метлой машущего? Он, небось, глухой как пень. Да и удовольствия никакого не получишь.
Али нет козла отпущения у всех этих отклонениев от планового социалистического хозяйства?
Как жа ж! Есть! Кто в кине гадости всякие придумы-вает? Кто над ними, продюсерами, изуверски издевается? Сюжету то в одну, то в другую сторону закручивает, смотря какая блажь в бошку пьяную залезет?
Есть такой чудила-мудила. Писуном именуется, со-чинителем. Талант, видите ли, у его соответствующий. Зна-ток эциклопедический всего и не только.
Ну кась, оторвусь-ка я на нем, настроение себе до потребной высоты подыму, когда ему его вконец испорчу.
Сунул Иван Дурак два пальца в рот, а свистнул токо один раз.
Мелко семеня всеми двумя нечищеными калошами, вприпрыжку по травке, прибег мужик в очках. От спешки частым пыхом запыхался. Бородища сеном-соломой пере-плелась, три раза вкруг шеи опуталась. Сам мешкотный, весь в одёже посконной, серой пылью покрытой.
- Чавось? - вопросил торопко и обрадно. А сам бли-зоруко прячется от строгого взгляда продюсера. Не дай бог, заметят, что он только что с Музой... тута, в кустиках... ишшо и не охолонился как следоват, блеск в глазах не пога-сил.
- Твоя работа? - потряс перед носом толстенной журналиной, пригретой на крутой продюсерской груди.
- Дык... это... как заказывали! Все в строгости с по-желаниями, - ответствует скользко, а сам гадает, - где и что не так накуролесил?
Обрадовался Иван Дурак холопской угодливости Писуна. Перед им, недавним троешником, спину гнут. И кто? Одни титулы да премии перечислять - времени сколь уйдет? А туда же, в рот заглядывают, слово любое ловят. Решил еще строгости напустить, еще к чему не то придрать-ся.
- Кто там у тебя шарагатится? - на старичка у из-бушки тычет.
- Кто вон этот такой?
- Да-да, этот пень старый.
- Ну, как вам сказать? Если по-военному брать, должность его - комендант. Если по-светски - дворецкий. По-иностранному - камердинер. А по-нашему, по-простому, - завхозом, почитай, будет.
- Некогда мне почитать! Ты так, своими словами скажи. На кой он здесь?
- Вам был нужен человек за все ответственный: где подмести, где лампочку перегоревшую заменить, где воров отогнать, а где и просто кого на место поставить. Вот это он и есть. Завсегда на посту.
- Да я ж разве про то у тебя спрашиваю?
- Он ваш соглядатай. Проследить, донести, рапорт написать.
- Ты поглядь! Я ему про Фому, а он мне про Ерему!
- Не понял...
- Этот, старикашка древняя, вот - вот рассыплется! В чем душа держится? Ему лет сто - не меньше.
- Ошибаетесь! Две тысячи, - мелко посмеялся Писун. - Аль не узнали? Кащеюшка это, Бессмертный.
- И чего, взаправду он? - в один момент растерял вальяжность Иван Дурак. Еще бы! Такую знаменитую лич-ность, десятками веков раскрученную, прямо сказать - рей-тинговую хфигуру у себя в кине... Куда там Крузу, али Бандере ихнему!
А Писун по-своему смену настроения продюсера своева расценил.
- Пенсия маленькая, с ее сдохнуть можно, вот и при-рабатывает дворником... ну и по хозяйству разное. Жить - то хочется, хоть и старый.
- Он же бессмертный.
- Жизнь ноне такая, - и бессмертные умирают.
- Кто его нашел?
- Я написал, Баба-Ёжка рекомендовала, худсовет ут-вердил.
Не получилось у продюсера прикопаться. Решил с другого боку зайти.
- Гляди сюды! - взял Писуна за шкирку, подвел к Избушке Накуно и ткнул носом в ее нарождающееся потом-ство. - Видишь?
- Это не я! Чем угодно клянусь, не моя работа! Я во-обще... последний раз с женчиной... лет уж двадцать как...
- Не про блудство я!
- Усыновить, что ли?
- Ты конкретнее, давай!
- Я бы... может и... Да у меня зарплата маненькая. Можа, другой кто? Скажем, отец их родной, по фамелии... - суетно зашарил по карманам, - у меня где-то записано...
Сценарист не успел бумажку найти, фамелию засек-реченную вслух озвучить.
Курья нога Избушки, которая больше толчковая, чем левая, крепко его под зад поддела. Двойной пируэт с трой-ным Акселем удачно сбили сочинителя с предательской мысли, которую он тут же и потерял, прямо в траву густую почти безвозвратно обронил.
Иван-Дурак сопроводил мудреный полет Писуна внимательным взглядом. А, когда сценарист приземлился и соображать, обратно же, стал, поставил перед ним пооче-редно. Стакан поставил, огурец солененький и новую зада-чу.
Писун стакан единым махом осушил, огурец надку-сил, задачей новой занюхал.
- Я готов!
- К завтрему утру ты мне вот енто место, - пальцем в избушкино потомство указал, - перепиши.
- Пофамильно?
- Исходя из численного состава уже присутствую-щих, и с учетом тех троих, что в очереди стоят. И, смотри у меня, каждому чего-нибудь по сценарию. Роль хоть самую завалящую, чтобы, значит, оклад какой ни то, на пропита-ние и пеленки с подгузниками.
- И крышу мне бы перекрыть, - не к месту вставила Избушка, - совсем прохудилась. В сельпо металлочерепицу красивую завезли, ымпортную.
- Цыц ты! - прикрикнул на глупую бабу Иван Дурак, и опять к Писуну. - Задача ясна?
- К завтрему утру? - попробовал встать на дыбы Пи-сун. - Ну, вы загнули!
- Ты чего? Плохо слышал? - Продюсер кулак свой дал понюхать. - Я тебя еще не загибал, токо вот собираюсь. К завтрему!
- Да вы! Да я! Вы не понимаете специфики! - пере-шел на визг бумагомаратель.
- Мне другого найти и ему твою работу высокогоно-рарную отдать?
- Нет, это невозможно! Голодные дети... До утра тя-нуть... Да я вам через час все переделаю, я вам к вечеру два новых сценария! Только чтобы их покормить, детушек ма-лых... сиротинушек голодных.
И так же вприпрыжку, по траве, за свой рабочий стол. Пока Муза не оделась и к другому не убёгла.
А калоши в разные стороны впереди хозяина... сами бегут и не оглядываются.