Взлохмаченный внук ногой откинул засто-навшую калитку. Куры, кудахтая, рассыпались по двору, залаял с просыпу угольно-черный Гришка, рыжий теленок Семка перестал жевать прошлогоднее сено, поднял на Борьку блестючие карие глаза. Это бабка прозвала всякую свою животину человечьими именами. В честь тех, кого она по-своему любила, на кого она безмерно изливала свою невостребованную нежность.
Борька ткнул телка кулаком в чугунный лоб, подергал за маленькие - не больше мизинчика - рожки и, далеко выбрасывая вперед худые ноги в обшарпанном ботинке сорок третьего размера, затопал по хлипкому крыльцу.
- Ну, бабка, вот тебе лотерейка, - крикнул с порога.
Бабка сидела на лавке возле небольшого оконца, придавив задом почерневшую от времени прялку, наматывала на юркое веретено грязно-серую овечьей шерсти пряжу.
Борька всегда приходил шумно. Бабка уже привыкла, только голову в его сторону поведет, проворчит заученно: 'Утихни, оглашеннай! Обедать будешь?' И неспешно примется накрывать на стол.
Сегодня устоявшийся ритуал нарушился. Бабка привыкла слышать в своей жизни только одно: 'дай мне', и еще больше привыкла пропускать эту фразу мимо сознания. И вдруг ее слуха достигло иное слово. Она оторопело заморгала тусклыми глазенками, силясь поймать непривычное, выдернула из-под себя старую прялку, уложила ее на лавку.
- Чё ты там провякал? - напрягла она слух, аж шею до размеров гусиной вытянула.
Борьке нравилось производить на людей впечатление. Хоть на любых, даже на свою собственную бабку. А проявленный ею неподдельный интерес, разжигая его воображение, парня возбуждал. Он заговорил взросло и значимо.
- Поздравляю, значит, и, что же еще? Здоровья и любви тебе не пожелаешь, старенькая совсем - вот-вот развалишься. И никто в тебя не влюбится. Ты ведь если кому ночью приснишься, он с кровати упадет от страха. - Борька поскреб вихрастый затылок, отчего его лохмы немного пригладились. - Ага, нашел! Как говорят у них: 'Эврика!' Дай-ка я поцелую тебя, бабка-ежка ты моя ненаглядная! Желаю тебе выиграть машину. 'Москвича.' Во!
Бабка осторожно за уголок приняла из рук внука билет и, придвинув к нему свой морщинистый нос, обнюхала со всех сторон.
- Вот спасибо, вот уважил, балбесина ты моя, - это слово в лексиконе старой относилось к разряду ласкательных. - Интересная штуковина, красивая, с цветоч-ками нали. Гля-ка, Борь, тут 'С праздником' написано. Меня, небось, проздравляют-то, а?
- Конечно тебя, кого же еще им поздравлять, - усмехнулся внук.
Борька был страшно доволен произведенным впечатлением. Надо же, как ловко он догадался - за тридцать копеек враз снять кучу проблем. И бабку ублажил, и себя не шибко разорил, и покормит его она сегодня чем-нибудь вкусненьким. Это уж точно, бабка запасливая, у нее завсегда где-нибудь что-нибудь да припрятано. Искать самому - беспо-лезно. Бабка - прирожденный шпион, так порой запрячет, сама потом найти не может.
Мысли бабки вышли на тот же круг - надо бы покормить этого оболтуса. Она сложила билетик вдвое, испугалась и уставилась на внука:
- Борька! Чего эт я? Его можно гнуть-то, а? Он не испортится?
Борька взял билет, посмотрел его на свет, покрутил, соображая что-то, и, громко вы-дохнув, заключил:
- Да, бабка, наделала ты делов, - ему захотелось малость побаламутить. - Теперь, если выиграешь, экспертизу тебе делать будут.
- Чево делать?
- Экспертизу, говорю.
- Ой, батюшки, зачем же еённую делать?
- Какая ты, бабка, тупая у меня, - сморщился Борька. - Ну, проверят, не пририсовывала ли ты какие другие цифры, чтоб, значит, выиграть.
- Да ты ж видел! - наседала бабка. - Ничего я ему не пририсовывала, согнула только!
Борька надул губу, покачал головой.
- Они, бабка, все узнают, у них приборы всякие есть. Ух, надежные!
- Борька, ты, чё дык, скажешь им, - не пририсовывала бабка. Сложила напополам, а не пририсовывала. Скажешь, а? - уговаривала она. - То ведь жалко машину, она ж вон каких деньжищ стоит!
- А чего, можно и сказать, - успокоил внук бабку.
- Ну вот и хорошо, вот и ладно. Давай билетик-то, потеряешь, не приведи Господь. Он ведь выигрышный!
Бабка забрала у Борьки билет и понесла его на вытянутых руках к комоду. Все свои бумаги она хранила в старой чугунной шкатулке, - самый дорогой подарок на ее свадьбу. Да и в остатней жизни дороже подарков у нее не было. Их вообще никаких больше не было.
- Бабуся, - спросил Борька, - а ты как выигрыш возьмешь? Деньгами или машиной?
- Чего? - остановилась та на полпути.
- Как возьмешь, говорю, - с нажимом спросил Борька.
- Дык, возьму как? - задумалась бабка. Она не могла так сразу взять и ответить. - Надоть покумекать... Это ж не пенсия... Это ж... - На ум никак не приходило нужное сравнение. Она вспотела, соображая, но поняла, что не справится с задачей, обреченно махнула рукой. - А деньгами возьму. Мне деньги нужны.
Бабка присела к столу, подперла голову высохшей рукой и замечтала:
- Деньги вон что! Их же куча будет!.. Куплю себе на юбку, платок там новый, еще чего...
- Чего? - Борька ждал, - вдруг и про него бабка вспомнит, и ему чего-нибудь от ее выигрыша перепадет. Но бабка его разочаровала.
- К Петьке, вон, съезжу. Давно его не видела, не узнать, поди. В третий, кажись, пошел. А, Борь? В третий, что ли?
- Не-а, во второй.
- Ну все одно, большой уже. На фотке-то какой стоит, прямо мужик! В отца поди будет.
- Ага, жди да радуйся. В отца! Сопливый да писклявый. Ничего путнего из него не выйдет.
- Много ты понимаешь, балаболка. Вы все и писклявые и сопливые. И из всех какие-никакие мужики вырастают, - мудро поставила его на место бабка. - А машина мне ни к черту не нужна. Я и ездить не умею. Страшно, чай, рулю-то крутить?
- Так я умею, - заверил Борька. - Не, бабка, ты бери обязательно машину. Представляешь? Красный такой 'Москвич'. Я за рулем, а ты рядом. Все смотрят и говорят: - Вот Зотовна на старости лет рехнулась, машину завела. По деревне грязь месит.
- Борька! Я тебе счас как наподдам, ты у меня доболтаешься! - бабка выпрямилась на стуле.
- Ты чего, бабуся! - Борька понял, что ма-лость перегнул. - Это они от зависти так гово-рить будут. А ты их не слушай, бери да ездий. А мне во как машина сгодится! - он провел ребром ладони по шее. - У нас в техникуме ни у кого нет, а у меня будет. - Борька и сам размечтался, задрав кверху голову, но бабка быстро спустила его с небес.
- Шиш тебе будет! Больно быстры вы на чужое. Ма-ши-ну ему захотелось! Не отдам!
Бабка взяла шкатулку и прижала ее обеими руками к груди:
- Ни черта я вам, прости Господи, не дам! Вы с меня жил потянули, что ты, что отец твой. Расти вас, оболтусов, а вы и похоронить не придете. Ма-ши-ну ему! На вот, выкуси! - она протянула внуку худой кукиш, уперлась взглядом в Борькино лицо, потом глаза ее увидели икону. Бабка одернула руку, перекрестилась и крепче прижала к себе шка-тулку. - Я билетик спрячу, не то мигом стащишь. Знаю я вас! - И бабка пошла прятать билет.
- А тебе не дадут ничего по билету, не думай.
Бабка остановилась.
- Это почему же не дадут? Я им не дам! Выиграла я машину? Выиграла! Значит, давай!
- Не, не дадут, - Борька уверенно покачал головой.
- Ты меня не зли, не зли. А то...
- Билет кто согнул?
- Дык я...
- Во-во, согнула! Теперь он не годный стал. Свидетели у тебя есть? Ага, нету свидетелей? А экспертиза все узнает. Даже возьми его сейчас утюгом по этому месту прогладь. Следа от сгиба не останется, а там уже знать будут. Ага, согнула и утюгом его гладила! А за это и посадить могут. Так вот, бабусенька, - ошарашил внук бабку.
- Ты же им скажешь, я ничего не делала! Борька, скажешь же? - взмолилась бабка.
- Не, не скажу. Зачем мне это?
- Борька! Ты рехнулся, небось? Такие деньжищи зазря пропадут!
- А мне какое дело? Твои пропадут, не мои. Подумаешь, тысяч шесть всего, - подлил внук масла в огонь.
- Батюшки, Борька! - бабка забегала вокруг него. - Ты им подскажи, а я тебе дам денег тоже. Сколько-нибудь.
- Сколь? -Борьке понравилось бабкино предложение.
- Ну сколь-нибудь дам.
- А сколь дашь? - не унимался Борька.
- Ну сколь, сколь... Сказала, дам... Рублей сто хватит?
- Ха, сто! Тебе шесть тыщ, а мне сто? Не, не скажу ничего.
- Двести, Борька! - расщедрилась бабка.
- Две тыщи дашь? - Борька пошел ва-банк.
- Ты что? Побойся бога, внучек, - взмолилась бабка.
- Тебе же еще четыре тысячи останется, - разъяснял ей внук.
- Ох и жадный ты, ох и жадный. Ну на кой черт тебе столько денег? - уговаривала его бабка.
- Ладно, я пошел. Не хочешь делиться со мной, ничего не получишь. А могла же просто так четыре тысячи получить. Че-ты-ре ты-щи! Вон сколько.
- Стой, Борька, стой! Дам тебе две тыщи, черт окаянный! Подавись ты ими, паразит эта-кий!
- Давай, - Борька протянул руку.
- Чего давай? - бабка разинула рот.
- Деньги давай.
- Какие?
- Ты же обещала? Давай.
- Я же еще не получила их.
- Аванс давай, задаток. Двести рублей. Мне во как нужны, - Борька опять провел себе рукой по горлу. - А я тебе бумагу напишу, что ты ничего не пририсовывала к билету. Согласная?
- Где я тебе, бандит, денег таких возьму?
- Показать, а? - Борька решительно шагнул к комоду.
- Уйди, уйди! - замахала на него бабка. - Я те покажу! Я тебе так сейчас покажу, обормот, ты у меня в подпол улетишь! Пиши садись бумагу! И как надо пиши!
Борька взял лист и начал писать.
Бабка, оглядываясь на внука, достала из заветного закутка деньги, отсчитала, сколь просил Борька, перечла их два раза, слюнявя пальцы и шевеля губами, и спрятала ос-тальное за пазуху, чтобы потом перепрятать в другое место.
Она подошла к внуку и заглянула ему через плечо.
- Написал?
- Счас, распишусь только и все.
Борька размахнулся на листе с крючками и завитушками и протянул бабке лист. - На готово!
Бабка отстранила Борькину руку:
- Ну-ка, прочитай.
- Давай, прочитаю. - Он отставил лист по-дальше и громко прокричал:
- Я, Борька, бабкин внук, хоть она и называет меня всякими нехорошими словами, подтверждаю, что она ничего не пририсовывала к лотерейки. Она вообще ни фига...
- Ты чего эт пишешь? Это же документ, а ты - 'ни фига'! Я тебе счас дам вот! Убирай свою фигу! - Бабка наступала на внука.
- Да стой ты! Это я так. Написано-то по другому. Гляди сюда, - Борька ткнул пальцем в лист, - видишь? Написано - ни-че-го.
- А ты и читай, как написано! Грамотей.
- Ладно, слушай дальше. - И он снова отставил лист. - Она вообще ни фи... то есть, ничего не может рисовать, потому как и пишет коряво. А билет она согнула и все. Так удобней его в шкатулку прятать...
- Так, так, правильно, удобней, - поддержала бабка.
- Не встревай, я еще не кончил, - перебил ее внук.
- ...Так что, товарищи, отдайте ей деньги за выигранную машину, пусть пользуется.
Борька положил лист на стол:
- Все. Давай деньги.
Бабка взяла бумагу, посмотрела в нее и отдала внуку деньги.
- Смотри, бабуся, не считаю. Верю тебе, - и он убрал деньги в карман. - Ну, счастливо тебе выиграть.
- Как выиграть? - испугалась бабка. - А если не выиграю?
- Нет, должна, - Борька был в отличном настроении, - выигрывают же иногда.
- А не выиграю? - Что-то непонятное навалилось на нее, обескровило ноги, она вяло опустилась на скамью. - Ой, Борька. Ты бы мне отдал пока деньги-то, а? - попросила бабка.
- Нет, бабуся. - Борьке не хотелось расста-ваться с так легко добытыми деньгами. - Ты, когда выиграешь, мне ничего не дашь. Бумага-то у тебя уже.
- На, Борь, возьми, потом отдашь, когда выиграю, - радостно протянула бабка лист.
- Давай, давай. Только я потом тебе бумагу не за двести рублей дам, а за три тысячи! Чтобы тебе половина, и мне половина. Ну, давай, давай.
Борька пошел на бабку с протянутой рукой.
Та отступала.
- Три тыщи?.. Ну бандит... ну, охломон... ну... ну.
- Давай, давай бумагу, чего прижала!
- Постой, ладно. Забирай деньги. Но смотри, ежели не выиграю, на глаза мне не смей показаться! Ох смотри! Ну, Борька! Ухват об тебя переломаю, черт окаянный. Вон чего подарил-надумал. Машина. 'Москвич'. Крас-ный...
КАНИКУЛЫ
святочный рассказ
Толик возвращался из школы.
Снег скрипел под ногами взрослых. У него из-под валенок выползало только жалкое попискивание. Он старательно нажимал на снег, переносил тяжесть с одной ноги на другую, раскорячивался потолстевшей уткой, убыстрял и замедлял шаги, но настоящего хрусткого звука все никак не получалось. Толик остановился под фонарем. В большой круг искрящегося голубого снега заполз треугольник синего - от столба к забору, а дальше тянулся фиолетовый с черными ямками. Мальчик вступил в круг и пошел по цветам - где глыбже? Снег везде был одинаков, и вилась по нему дорожка темных следов-ямок, а рядом неглубокая полоска - от мешка со второй обувкой.
- Сила! - мечтал он вслух. - Две недели никаких уроков! Ох и нагуляюсь! Мама сама выгонять будет: 'Иди, сынок, побегай. Устал за книжками целые дни просиживать. Вон какой бледненький'. Станешь тут бледненьким! Вовка в четвертом классе учится, а мы в третьем столько же пройдем. Вовка хвалится: 'Нам учиться лафа!' А сам завидует. Еще бы! Он старше на год, а энглиш вместе зубрить начнем. Посмотрим еще, кто быстрей по иностранному закалякает. Лафа ему! А каждую субботу ремня получает. За дневник. Толик не получает. У него папа хороший. Да и с отметками порядочек. За что получать? Ни одной тройки в табеле. Вот он, здесь в портфеле. Все оценки красными чернилами проставлены. А в дневнике Марина Юрьевна еще 'спасибо за сына' написала. Подарок маме и папе.
Он решил проверить - не потерялся ли та-бель, на месте ли приписка учительницы? При-сел на снегу, стянул зубами закуржавевшие варежки. Пальцы красные, от морозца огнем горят, слушаются плохо. Но ничего, проверил. На месте! Куда денется? Закрыл портфель и вприпрыжку побежал домой.
- Сегодня елку наряжать, - вспомнил он.
Мама достанет с антресолей старый почтовый ящик с игрушками, сядет на диван, поставит ящик на стул и зашелестят бумажки - каждая игрушка в обрывок газеты завернута. Мама разворачивает и Толику подает.
- Эту на верхушку, эту - пониже, эту - рядом, - подсказывает сыну. Игрушки на нитках крутятся, лампочки в шарах перемаргиваются, улыбаются. Толика спать рано не погонят. Мама книжку почитает, а он будет слушать, слушать и на елку смотреть. Сила!
Толик забежал на четвертый этаж и услышал из за двери громкий разговор - сразу несколько голосов. Не ругались, весело спорили.
- Гости!
Он радовался, когда к ним приходили гости. При гостях можно хоть на голове ходить - не заругают. И в любую игру играть: хочешь в прятки, хочешь в шахматы. Взрослые любят играть в шахматы с маленькими. Толик не знает - почему, но знает, что любят. Он сначала плакал, когда проигрывал. Его жалели и убирали шахматы. Теперь он не плачет. Карпов и то проигрывает! А Карпов - любимый его шахматист.
Постучал. Голоса затихли.
По коридору, прижимаясь к стенке, поползли чужие шаги. Толик постучал еще. Дверь открыла незнакомая тетя.
- Ты кто? - спросила она.
- Я? - растерялся мальчик от такого вопроса. - Я.... Толик.
- Ну и что?
- Пусти, пусти, - крикнул папа из комнаты. - Сын это.
Толик тоже засмеялся. Ну и тетя! Рот как у клоуна - большой и красный. И волосы лохма-тые, в разные стороны торчат, как на болотной кочке трава - у головы рыжие, на концах - бледно-желтые.
В коридоре и на кухне горит свет, а в комнате темно. Только лампочка магнитофона зеленым глазком светится. Гости какие-то чужие - кричат, курят. Мама не разрешает курить дома, а они курят. Папа сидит на диване, локтями надавил на стол и кричит кому-то через музыку. Болотная Кочка толкнула его в плечо; папа покачнулся, оторвался от стола и вышел на свет.
- Отучился? - спросил он.
- Угу. А где мама?
- Мама? - повторил папа таким голосом, словно Толик спросил у него: 'А где ручка, или книжка?' Он оглянулся на гостей. - Пойдем-ка на кухню. - И легонько подтолкнул сына. Когда вошли, закрыл дверь и прислонился к ней - забаррикадировал. Толик ждал, а отец смотрел на стену, смотрел на пол, смотрел в потолок - смотрел на все, только не на сына; левая рука в брючном кармане, правой несколько раз поправлял волосы, но еще больше растрепал их, и никак не мог начать разговора. - Мама... - сказал он, разгоняя себя. - Ты уже большой, сынок...
Он пытался подготовить сына к важному, вселить в него спокойствие, смягчить голос, но добился обратного. Мальчик сжался и, не зная, что скажет ему отец, всхлипнул, вы-тянул шею и впился глазами в папины губы. Он ждал - сейчас губы зашевелятся и в маленькую щелку выползут страшные слова. Но губы никак не раскрывались. Правая рука ерошила волосы, опускалась и вновь водворяла на голове беспорядок.
- Мама, она ничего... Все в порядке... Она скоро нам ляльку принесет... Из больницы. - Сказал и удивился - как долго не находились такие простые слова, и, словно гора с плеч свалилась, почувствовал близость сына, его напряженное ожидание, доверчивость; привлек к себе и улыбнулся.
Толик и не хотел плакать - с чего? - но слезы сами побежали. Он смахивал их с одной, с другой щеки, шмыгал носом и теснее прижимался к отцу.
- Ляльку? - переспросил он и тоже улыбнулся. - А кого? Братика или сестренку?
- Ну... это я не знаю... Это как получится... то есть... что я говорю? Что достанется.
- Завтра?
- Да нет, пожалуй, попозже.
- Послезавтра?
- Поживем, увидим.
- И в Новый год ее не будет? - вспомнил Толик и снова засопел. Как это Новый год без мамы встречать?
- Ну-ну, перестань, - сказал папа. - Попросим врача, может отпустит нашу маму пораньше. А сейчас, давай-ка поешь тут чего-нибудь. Мы теперь сами хозяева.
Дверь толкнула папу в спину. Он отступил.
Вошла тетя с красным ртом.
- Что-то у нас такое? - загнусявила она, склоняя к мальчику болотную кочку. - Какой большой и плачет? - хотела погладить Толика. Он увернулся и сделал шаг назад. - Фу, нехороший, - капризно поджала губы.
- Отстань! - папа взял ее за плечо и выпрямил.
Тетя крутнулась на пятках, потрепала папу по щеке.
- Тю-тю-тю. Ладно, ладно, не стреляй глазками. Отстаю, - она передернула плечами и ушла, по-клоунски виляя откляченным за-дом.
Папа ушел за ней.
Про Толика забыли.
Он смотрел в окно. Сначала просто так - ничего не видел, все о маме думал. Плохо без нее. Когда мама дома, она как будто в каждой комнате, в каждом уголке сразу. Даже когда сидит на диване и вяжет, или на кухне возится. Толик не подходит к ней, не мешает. Ему и так хорошо и спокойно. Он умеет играть один. И читать любит... когда мама дома.
По низу стекла протянулись ледяные горы. Толик срезает ногтем острые вершинки, пере-двигает их; лед тает, холодит пальцы; чистая вода по капельке стекает на подоконник, собирается в маленькое озерцо.
На хоккейную коробку падает свет прожектора. В комнате играет магнитофон - громко поют на иностранном языке. И еще громче хихикает Болотная Кочка. Чему она радуется? Рыжая!
Мальчик выглянул в коридор. Везде темно. Из кухни вырывается свет, падает на вешалку с пальто, но в комнаты не заглядывает. Толик щелкнул выключателем. Смех оборвался. По-правляя выбившуюся рубашку, вышел папа.
- Ты поел? - спросил он.
Толик задумался. Что сказать? Возвращаться на кухню не хотелось. Он опустил голову и ответил.
- Я не хочу.
- Ну ладно, не хочешь, не надо, - согласился папа и позвал сына. - Пойдем, чаю вместе попьем.
Вместе можно. Вместе веселее - само проскакивает. И не заметишь, как в тарелке пусто.
Папа налил суп и пододвинул тарелку сыну. Как вкусно пахнет! Толик сразу про-голодался и начал есть.
Снова пришла Болотная Кочка. Толик смотрел на нее и не мог понять - что-то в ней другое. А что?
Она обняла папу за шею, навалилась на него и зевнула:
- Я скучай-й-ю-у. Пойдем, а?
Папа скинул ее руку и прогнал тетю.
- Уйди, - попросил он. - Не видишь, с сыном разговариваю.
- Ну-ну, - проворчала она и лениво по-брела.
Ага, - вспомнил Толик. - Кофточка была в юбку заправлена. Теперь болтается как на пугале. И вовсе она не красивая. А ноги толстые, синими жилками переплетены. Я и не видел. Ну, да она гамаши сняла. Жарко стало.
Папе было трудно говорить. Наверное устал на работе. Он сбивался и все помахивал рукой, ероша волосы.
- Ты того, не бойся... Ага?.. Мама нам братика принесет. Вот... Или дочку... А ко мне гости пришли... После Нового года к маме сходим.
- Завтра сходим, - уверенно сказал Толик.
- Завтра, - кивнул папа.
Он уронил голову на грудь, покрутил ею над стаканами. С головы посыпался мелкий белый снег.
- А елку будем наряжать?
- И елку поставим... И гостей позовем... Ты ешь, ешь, я пойду... Люди там ждут... Нехоро-шо... гости. - Он поднялся и замер в раздумьи.
Толик отодвинул тарелку. Отец заметил и понял.
- Нет, я сяду... отдохну, - сказал он; нава-лился на стол и повторил. - Ты ешь, ешь.
Толику очень хотелось, чтобы папа вот так и сидел на кухне. Пусть его гости уходят. Они нехорошие, шумные. Курят много. На кухне и то пахнет. И эта тетя с красным ртом. Она как дома, а папа как ее. Жалко, мамы нет. Мама бы их быстро всех выгнала. А папа не хочет выгонять.
Мальчик сидел уже просто так. Смотрел то на затылок папы, то на ходики, то в окно. И не шумел. Дышал тихо-тихо. Пусть папа немного поспит.
Отец поднял голову; непонимающе оглядел стол; увидел сына.
- Все нормально... Мама нам братика принесет... Или сестренку... Пойдем спать.
- Пойдем, - обрадовался Толик. Он был на все согласен, лишь бы не отпускать папу. А то Болотная Кочка заберет его себе и не отдаст.
Толик прижался к папиной руке и они пошли в спальню - маленький и большой, - оба неуверенно ступают по сине-красной до-рожке.
Папу перехватила Болотная Кочка.
- Смотри-ка! Мой наклюкался, - крикнула она в комнату и обхватила папу за талию. Толик прижался крепче, но тетя оттолкнула его.
- Тащи сюда! В чувство приводить будем! - засмеялись из комнаты.
Мальчик не видел их в темноте. Только голоса - мужской и женский из угла, где стоит диван. Он ждал - папа опять прогонит Кочку, но отец отстранился и безвольно ушел. Они растаяли в темноте.
Толик торопился уйти из дома. Схватил в охапку пальто, клюшку и валенки и выбежал на лестничную площадку; остановился, - злой, с красными глазами. Сунул ноги в валенки и сильно топнул; даже ноге больно стало - где-то в колене отдалось; пальто надевал, словно рукава хотел оторвать. И, не застегиваясь, выскочил из подъезда.
Мороз успокоил его. Он сразу отключился от дома. Бегал за оранжевым мячом, похожим на апельсин, успевая и нападать и защи-щаться.
На площадке все меньше и меньше ребят. Крикнут одного, за ним еще потянутся. Огни в окнах стали пропадать, а он все гонял и гонял мяч от ворот к воротам.
Вовка забрал мяч и ушел. Толик выбрал подходящую ледяшку и играл сам с собой, но уже не так отрешенно. Нет-нет, а глянет на свои окна. Музыка доносится до него тихо. Свет горит только на кухне, а из подъезда никто не выходит.
Стало зябко. Стыли руки и ноги.
Он бросил ледяшку в ворота, зашел в подъезд. Прислонился спиной к батарее - тепло! И глаза сами собой закрылись.
Хлопнула дверь.
Он вскочил и выжидательно посмотрел наверх, в узкую полоску лестничного пролета.
- Нет, не они, - увидел Толик и побрел на свой этаж. За дверью было тихо. Он постучал; громче; затарабанил ногой. Тихо. Бил долго, пока не понял - сейчас расплачется. Присел на ступеньку и... заснул.
Много или мало спал - не знает. Его дергали за рукав.
Открыл глаза. Молодая тетя, похожая на их пионервожатую, виновато заглядывала в лицо.
- Ты чего здесь?
Толик посмотрел в ее грустные глаза и подумал. - Она хорошая. Лучше Болотной Кочки. И рот у нее не красный, а маленький, как у девочки. Только сигаретами пахнет.
- Пойдем домой, - попросила она и помогла Толику подняться.
Высокий худой дядя в коричневой шубке, короткой, как пиджак, отступил от двери.
- Черт знает что, - ругнулся он. - Мальчишку на улице оставили. - Голос его тоже был виноватым и он отворачивал скуластое лицо с большим носом и рыжими усами.
Толик хотел узнать - а какие у него глаза? Но шапка у дяди лохматая и глаз не видно. - А руки хорошие, - заметил мальчик, - руки как у папы - большие, сильные.
Его ввели в квартиру. Тетя помогла раздеться и уложила в кровать.
- Спи, - просто, как мама, сказала она и провела рукой по волосам Толика. Ему стало тепло, он расслабился и поплыл куда-то далеко, откуда доносился тихий голос. - Я вас закрою, - сказала тетя. - Ключи Саша, папа твой, завтра возьмет. Ты не забудь, скажи ему.
Толик кивнул или хотел кивнуть. Он спал, а рука, теплая, как у мамы, гладила и гладила его по волосам.
Проснулся он поздно.
Пробежал по комнатам, заглянул в кладовку, в туалет - никого нет. Папа ушел на работу. Сегодня еще рабочий день. Это у них каникулы. У взрослых каникул не бывает. Только отпуск, и то один раз в году.
Толик обрадовался, что никого нет. Значит папа прогнал Болотную Кочку. Сам догадался, что она плохая.
Ему сильно захотелось есть. В холодильнике были яйца и масло. Он поставил на плиту чайник и зашел в комнату, где вчера сидели гости. На столе много посуды; на тарелках несколько долек потемневшей за ночь колбасы; выгнутые лодочкой куски хлеба и картошка. Толик перехватил что-то и начал наводить порядок. Долго мыл посуду, стоя возле раковины на стуле; составлял тарелки в сушилку и протирал вилки и ложки, как мама делала. Старательно собрал пылесосом с паласа вчерашний мусор и пепел; чистил диван и кресла; передвигал стулья. И весело насвистывал. Папа придет - вся работа сделана и они будут елку на-ряжать! Сегодня последний день старого года. Елка стоит на балконе, перевязанная веревкой как гирляндой. Снег ветки при-порошил. Толик хотел занести ее в комнату, отогреть. Но дверь балкона не открыть - тугой шпингалет не поддавался. Игрушки на антресолях - тоже не достать без папы. Ну ничего, скоро он придет. День сегодня пред-праздничный, короткий, и они отлично успеют все сделать. Только бы еще суп сварить, но он ни разу не варил. Вдруг не получится? Папа рассердится, что продукты испортил. Лучше и не пытаться.