Аннотация: олодежный Шпионский Триллер-пародия
1. Пьяные Тараканы, Мама-Паучка и др. 2. Группа Анализов. 3. Группа Терроризма.4. Двое остальные, которые рядом. 5. Разборки. 6. Sekuriti
Г Л А В А 2
ПЬЯНЫЕ ТАРАКАНЫ
1. Пьяные Тараканы, Мама-Паучка и др.
2. Группа Анализов
3. Группа Терроризма
4. Двое остальные, которые рядом
5. Разборки
6. Sekuriti
1. ПЬЯНЫЕ ТАРАКАНЫ,
МАМА-ПАУЧКА и др.
Долгожданное июньское солнышко загля-нуло в заляпанное грязью и затянутое пау-тиной окно тесной аспирантской каморки, затерявшейся в нулевом* этаже импозантно-го здания университета, высветило три чах-лых сгорбленных фигурки ее обитателей, торопливо пробежалось по сырым стенам и быстренько смылось на волю.
Два пьяных таракана, замаскировавшиеся и почитающие себя надежно спрятанными в опрокинутом, плотно заляпанном сальными отпечатками стакане, являющем собой на-ходку для криминалистов, оторвались на мгновение от заплесневелой корочки хлеба. 'Чпок-чпок', - переставили непослушные худенькие лапки в кроваво-сладком нектаре подсохшей бормотухи. Отпили по глотку из капельки, надежно прилепившейся к ступне, переглянулись уважительно и осоловело, погладили друг друга длинными усиками-антеннами и продолжили приятную трапезу: глаза помутнели и захлопнулись, длинные хоботки присосались к сухарику, а их еди-ноличные владельцы сладко захрапели.
С осени засушенная в паутине хозяйствен-ного паука мумифицированная муха лениво покачивалась на сквозняке, звякая упругими крыльями о выпученный глаз дремлющего вампира. Методичность ударов не доставала сердитого паука, как раз наоборот, наполня-ла его сердце трепетной радостью за свое сытое и, естественно, счастливое будущее. Чего не скажешь о совсем недалеком полу-голодном пионерском детстве, когда и мухи были тощее, и голодных ртов было большее на каждой взмыленной родительской шее. Вот, к примеру, их у папаньки - жука - пау-ка и у маманьки - сучки - паучки было аж тридцать восемь с гаком. Не каждый из вас может представить, что такое быть тридцать восьмым ребенком в семье, где каждый член - от рождения вампир, - так и норовит засу-нуть в бок ядовитое жало, мумифицировать тебя чисто по-родственному, и затем втиха-ря, в каком-нибудь темном углу, чтобы ни-кто не сел на хвоста*, слопать.
А и ничего, и в таких, можно сказать, не-человеческих условиях, выжил, и не просто выжил, даже пристроился на зависть многим не только в своей, но и во всей паучьей род-не. Не в сортире каком ни то, где того и гля-ди явятся нежданно лихие ребята, послан-ные самым большим человечьим начальни-ком, такие же засекреченные, как некогда он сам, да еще и специалисты широкого про-филя, и кого-нибудь замочат. А тебя, безот-ветного, без твоего согласия подельником назначат и в каталажку упрячут, где сам на себя быстро и добровольно вину примешь не только за этот сортир, но и за все сортиры всех городов и университетов от Камчатки до Луны. И не в грязном подвале полуразва-лившихся хрущоб - страшно такое место наследникам оставлять; - в умном универси-тете пристроился, среди интеллигенции, всяких уже совсем ученых, и пока еще уче-ных не очень.
В дальнем углу за шкафом, вместившим в свое резиновое нутро рукописные труды не одного поколения студентов и аспирантов, мама-мышка* согревала на брюшке выводок сереньких мышат. Их было много, раза в два больше, чем в прошлый раз, и все по причи-не наступления периода сытой жизни. Как говорится, пришли семь тучных годов. И семь красивых и охочих ухажеров. Вон они, их отпрыски, разлеглись вокруг мамки, по-сапывают себе в две дырочки. А она смотрит на них влюбленными в каждого их папаньку глазами и с томлением в груди вспоминает минуты ухаживания, и еще кое-какие мо-менты, но вслух о них при детях ни-ни.
Один мышонок, потревоженный попав-шим в глаз солнечным лучиком, проснулся.
- Гулять? - спросил у мамы.
Мама была сыта, мама не спала предыду-щую ночь, старательно прятала в норку съе-добные следы вчерашней попойки обитате-лей этой каморки, маме лень было шеве-литься.
- Куда ты собрался? - буркнула она сы-ночку, оторвавшему ее от таких сладких воспоминаний. - Двуногие алхимики еще здесь! Спи дальше, до заката далеко, - успо-коила она любимое чадо и для верности придавила его тяжелой лапой к одной из взбухшихся сисек на своем теплом пузе.
2. ГРУППА АНАЛИЗОВ
Смелый поступок небесного светила не остался незамеченным и будущими свети-лами науки, постыдно и старинно обозван-ными глупой, хоть и университетской мы-шью, алхимиками. Каждый загадочно ус-мехнулся, натренированно прогнал в голове длинную цепочку логических умозаключе-ний, финалом которых у всех троих выплы-вало с подозрением на плагиат теплое лето, долгие каникулы, некоторые развлечения, разнящиеся у раскрепощенных мальчиков и не менее раскрепощенных девочек лишь в соответствующих половому признаку дета-лях - кто сверху.
Сидевшая ближе к солнечному свету и по-тому первой попавшая в поле нашего зрения сдобненькая Наташа, сладко зевнув, закры-ла блаженно глаза и потянулась. Острые грудки приятно натянули ткань легковесно-дешевенькой китайской блузки. Мысленно провела по соскам влажным языком, засто-нала громко. Звуки собственного голоса вернули ее в тесную каморку аспирантской братии. Оглянулась - не заметил ли кто ее фантазий, не повернулся ли недоуменно? Ну да, дождешься от них! Есть кому до нее де-ло! Это же не мужики, это аспиранты засу-шенные. Им через час в деревню уезжать на замеры, они прибежали готовность обеспе-чивать, приборы паковать. Ха! Пакуют! Ле-ха сидит в углу и мучает себя прошлогодни-ми кроссвордами, спрятав листок в умную книгу по экологии ширококорпусных дои-сторических пещер. Васька сотый раз про-сматривает картинки и читает, нет, не 'Плейбой', что в его возрасте было бы бо-лее естественно, а, страшно подумать - чи-тает журнал 'За рулем'! Совсем на машинах помешался. Я вчера на работу пришла, спе-циально забыла трусики надеть, целый день перед ними: ножки раздвину, ножку на нож-ку. Хоть бы один заметил, какая у меня но-вая прическа. Даже, блин, обидно. А, впро-чем, они и старой не знают.
Дверь каморки приоткрылась, влезла по-лулысая голова зашуганного дипломника.
- Шефа нет?
- Нет-нет, - успокоила его Наташа.
- Ты иди, мальчик, иди, - это Леха как бы блистает, а на самом деле достает всех - и своих и чужих - аспирантским остроумием.
Кайф сломали. Наташа выдохнула громко, отгоняя не пожелавший войти в нее со вче-рашнего дня оргазм, и продолжила моно-тонно тыкать напряженным пальчиком в клавиатуру допотопного компьютера.
Скукотищ-ща!
Эти таблицы и графики уже в печенках сидят. Другие весь день ни хрена не делают, взять Оксанку, например. Только игрушки на уме, то ей в 'тетрис'* хочется, то в 'бал-ду', то еще куда, а мне за всех отдувайся! Чайку с холодным пивом попить некогда! Что-то и Юлька не идет.
Ни день, тоска одна, поболтать не с кем, язык размять не кому.
Мысли медленно перекатывались по стулу из одного полушария в другое. Наташа сильнее придавила их, поерзала пышными булочками, чтобы сильно не трепыхались, и продолжила такую нудную псевдонаучную, да к тому же еще и исследовательскую рабо-ту.
'Господи! Неужели до пенсии вот так мучаться? - чертыхнулось в утомленной го-лове. - Лучше бы я пошла в ментовку или на панель!'
Мысль эта произвела в мозгах короткое замыкание. Яркая вспышка в глазах и про-граммирующий голос: - 'Во имя отца и сына и святага духа... Забыла, блудница, зачем ты здесь? Сейчас вот как наподдам кадилом! Будет тебе и оргазм, и панель, и ментовская шинель на босу ногу!'
Счастливое детство, беззаботная юность, любящие обеспеченные родители, наконец, самый лучший колледж страны - все было у нее и для нее. Если бы не ошибка молодо-сти, разве сидела бы она здесь, в этом мягко говоря вонючем подвале, перед тем, что и компьютером назвать стыдно.
Когда-то сэр Билл Гейтс* только заявлял о новинке, а она уже распаковывала коробки с этим чудом.
Зря она тогда согласилась. Сейчас, по прошествии нескольких лет, взвесив все 'за' и 'против', кажется, она смогла бы найти аргументы в свое оправдание. Но, да-же если бы и не отмазалась? И дураку по-нятно, что тюрьма на ее родине сто крат лучше свободы в этой стране.
Вернуться теперь она может только после выполнения всего полученного задания. На сегодня она дала к плану двадцать девять процентов. Минус пеня, - четыре с четвер-тью. Минус подоходный налог и бездет-ность... Итого ей осталось?
Она пощелкала клавишами компьютера - на экране загорелись столбики неровных цифр, выстроившихся в хлипкую дорогу до-мой.
Скоро половина останется. Правда, пока еще большая половина. Но так легче дума-ется и считается. И сегодняшний день по-трачен не так себе. Сегодняшними трудами еще долю процента наберет она на свой банковский счет, еще приблизит его, кото-рый этот, my house.
Спина резко выпрямилась, дышать стало легко и свободно, помещение наполнилось черт те откуда свалившимся теплым светом. Нежные пальчики ее резво запрыгали по мягким клавишам любимого компьютера, хоть и не последней модели, но все одно старательного и борозду не портящего, вы-светились на экране неповторимо-стройными графиками и симпатюльными таблицами. А спину надежно согревало ме-лодичное дыхание недалекого (в смысле, что сидит он от нее недалеко) Лехи, и товарище-ски прикрывало боевое сопение Васьки, не в меру разогнавшегося на очередной аудюшке цвета голубой мечты этого самого, на кото-рого вы и подумали.
3. ГРУППА ТЕРРОРИЗМА
А в это время на конспиративной кварти-ре, умело замаскированной под лаборато-рию экологии уже знакомых нам пещер, хрупкая и нежная аспирантка Юля, склонив голову набок, и от большого усердия чуть высунув похожий на возбужденный клитор язык, скрупулезно выполняла расчеты. Ав-торучка за авторучкой, лист за листом, тет-радь за тетрадью исписывались этой стара-тельной аспиранткой с поразительной быст-ротой. Буквы и цифры у нее аккуратно вста-вали, и почти всегда на свои места. Во всем у Юльки был должный порядок.
- А если мне здесь, - нахмурила бровь, - вместо уравнения Лагранжа, - задумалась на мгновение, - применить формулу Лейбни-ца?! - почесала переносицу. - Это идея! - воскликнула радостно.
И вновь побежала рука по странице. Тру-дилась она вдохновенно, подобно художни-ку, создающему свои шедевры и заранее осознающему, что он не может и в помыслах любой свой мазок назвать рядовым. Так и только так Юля колдовала над любой, самой незаметной формулой. Пролетел еще один стремительный час, и вот поставлена точка.
- Юля! На сегодня все! - приказала она се-бе, взглянув на часы.
Спина так затекла, что встать с первой по-пытки не получилось.
'Сгруппироваться!' - вонзился в мозг электрический сигнал.
Девушка напрягла мышцы, закрыла глаза и задержала дыхание. Неудержимой молни-ей хрупкое тело ее сорвалось со стула. Гиб-кой змейкой, описав в воздухе замыслова-тую дугу, приземлилась Юля возле шкафа и дважды рубанула воздух свистящими кула-ками.
- У-ф-ф, - выдохнула громко и преврати-лась в худенькую черноволосую Юльку, бо-лее похожую на неощипанную студентку первого курса, чем на аспирантку смертель-ного второго года обучения.
В желудке тихо заурчал проглоченный вчера моторчик.
'Так и язву себе заработать можно, - по-думала она и еще раз посмотрела на часы. - Господи, половина шестого, а я и не замети-ла, как день пролетел! Все! Завтра специ-ально приду попозже, а то с восьми часов торчишь здесь каждый день, и никто спаси-бо не скажет. Надо и о себе немного думать! Мое здоровье, это не только мое здоровье. Это, в первую очередь, здоровье моей лю-бимой угнетенной родины. Отлежаться, ото-спаться, и не трепыхаться! Это приказ!
Взяла со стула неприметную сумку, обо-рудованную двадцатью восемью потайными карманами, из которых Юлька нашла пока и открыла только шесть штук, сложила в нее рабочие тетради и шифровальные блокноты. На столе под стеклом фотография, с которой на нее весело смотрят их мальчишки. Ей стало больно и стыдно, что за весь день о них даже не вспомнила.
- Вот жаба я! Себя не забыла, пожалела. А пацанам каково?! Весь день мотаются по деревням, замеры делают, и на меня, между прочим, на мою диссертацию тоже пашут! - Явственно представив картину рабского, местами изнурительного труда Лехи и Вась-ки в окрестных деревнях, Юля разрыдалась от переполнившей ее жалости.
- Народ там какой? Мужики сплошь пья-ные, грязные да немощные, лакают ведрами самогон, заедают прошлогодним силосом, от них и толку-то почитай никакого. Доярки, те наоборот, на молоке и комбикормах сплошь кровь с молоком да голоднющие как соба-ки... Ох, и каково там нашим мальчикам в спину не целованным, необъезженным да необстрелянным? - плакальщицей на похо-ронах запричитала девонька. Получилось очень даже натурально. Она послушала себя со стороны, добавила высоких в голосе и пары глубоких морщин у левой губы. По-нравилось - правдоподобно, с хорошей экс-прессией. Уроки перевоплощения намертво вбиты в подсознание годами упорных тре-нировок. Послушай ее сейчас инструктор тени и свето-маскировки, точняк бы четвер-ку поставил и скупую шпионскую слезу на пол обронил. И запрыгала бы она, слеза эта, по неровным доскам обшарпанного пола, загромыхала бы, скатываясь по широким гранитным ступеням в мрачные глубины университетского подземелья.
Размазывая по лицу густую тушь впере-межку с яркой помадой, и попутно давясь от смеха, закрыла на ключ аудиторию. Постоя-ла мгновение, включая в работу шестое и седьмое чувства - проверила: ни за спиной, ни за поворотом нет ни души, - никто ее не подстерегает, никто не излучает девятибаль-ных волн опасности. Скользнула рукой по упругому животу вниз, безжалостно вырвала еще секунду назад такой родной кучерявый волосок, успев подумать вдогонку - надо чаще руку менять, а то все с одного края выщипываю, подумают, что плешивая, - приклеила, высморкнувшись, к дверному косяку. Кому на фиг нужно тайком прони-кать в ее каморку? Но Юлька отогнала по-дальше предательскую мысль. Она привык-ла, так ее приучили с сопливого детства, ни-когда не пренебрегать мелочами. Только благодаря скрупулезности в мелочах долго живут хорошие агенты, это она проверила на своей шкуре. Ее явка считалась самой надежной явкой и у Клавки, и в книжной лавке, и в самом Главке. Три грамоты и два почетных диплома в рамочке под стеклом красовались на плохо оштукатуренной сте-не. Ими она гордилась не меньше, чем удач-но проведенными операциями и ликвида-циями.
И, только после принятия всех этих мер предосторожности, направилась Юлька в гости к Наташке. Идти ей с первого этажа в подвал через один коридор и два лестнич-ных марша три минуты и шестнадцать се-кунд. По законам конспирации на этот ко-роткий отрезок пути ей отводилось не менее получаса.
Вверх до четвертого этажа, по черному ходу на чердак, открыв предварительно над-рессированным ногтем амбарный замок. По запутанным, одной ей известным тропинкам пробраться в соседний корпус, из него на улицу. Для проверки две трамвайных оста-новки в последнем вагоне третьего по счету подошедшего трамвая, и чтобы водитель не мужик.
- Хорошо, молодец, хвоста пока не об-наружено.
Далее, через проходные дворы в тол-кучку ярмарки, купить у чурок пару ведер картошки - сегодня выбрала синеглазку, в киоске отовариться на двести десять грамм вчерашней чайной колбасы.
В центр сейчас же уйдет сообщение, что у нее все в порядке: - слежки нет, месячные по графику, денег до стипендии осталось с гулькин нос, а стипендию, как всегда, за-держивают, и, если к ней не прибудет коше-лек, то есть курьер курьерским поездом с 'манями' и 'ванями'*, она с себя снимает всякую ответственность за подготовку пред-стоящей крупномасштабной операции, о су-ти которой она, дабы не сглазить, и под пытками ничего не скажет ни врагам, ни своим. Пусть они, если такие жмоты, сами прилетают, сами внедряются и пашут тут за те гроши, что ей переводят с такой позорной нерегулярностью. Она что, похожа на агента прогнившего коммунизма, чтобы пахать с риском для жизни за чью-то идею?
И, хоть она и ворчала, а в животе у нее закипал заранее включенный на половинную мощность маленький курильский вулканчик, рождающий в необходимых для снятия стресса дозах злую сердитость и отпуги-вающее предстоящими выбросами бульбу-канье, к подруге она явилась точно по гра-фику.
4. ДВОЕ ОСТАЛЬНЫЕ,
КОТОРЫЕ РЯДОМ
Леха и Васька, взмокшие от пота и пива, нет, сперва от пива и лишь потом от пота, в сотый раз доставали непослушными паль-цами из драных мешков раздолбанные вра-гами науки приборы, пьяно смотрели на них, туго соображая - куда же втыкаются разные оборванные концы и загогулины, подсоеди-няли несоединимые провода, отчего прибо-ры таинственно пощелкивали фазами, взбрыкивали тонконогими стрелками, ворч-ливо брызгали искрами и обдавали тугих аспирантов вонючим черным дымом. А на-пуганные в усмерть парни матюкались срочно заученным густым деревенским ма-том, разбрасывали ценную научную аппара-туру по загаженным тучными коровами лу-гам и поминали последними оставшимися у них в памяти внятными словами горячо лю-бимого профессора Лосева-Рогатова. Это по его гнусному распоряжению сослали аспи-рантов на сельские просторы, чтобы в нака-зание за долгое зимнее ничегонеделание они как можно подробнее изучили сочные запа-хи, неповторимый устойчивый вкус и благо-родный цвет грязной своей Родины и, мес-тами переходящий в овраги, не всегда тро-пический климат родной области.
- Вась, - жалобным голосом простонал ма-лохольный, как заблудившийся в двухполу-ведерной кастрюле с помоями огурец, Леха. - Может на сегодня все, кранты объявим?
- Я тебе дам кранты! - полупьяно послы-шалось в ответ. - Мы только по три банки заглотили! Еще по столько же осталось, да НЗ, да в мензурке грамм сто пятьдесят спир-та неразбавленного. Их прикажешь бросить на поле боя, прикажешь сдаться на милость поскотины? - ввернул Васька не к месту впервые услышанное из уст простого народа и понравившееся ему глубоким смыслом слово. - С таким вооружением мы с тобой запросто можем до утра пахать, и даже не сеять. А ты - все! А ты - кранты! Вот, я вспоминаю, однажды в... ладно, где это бы-ло, не важно, мы взяли пива по две банки на нос, а солнце в устье реки По... по...
- Какой реки? - сделал стойку фокстерьера перед фокстерьершей вечно собранный в последний путь Леха.
'Ну, парень, чуть ты в очередной раз не провалился, - смерчем прокатилось по зату-маненным мозгам. - Ищи броду, когда су-ешься в чужое болото', - увещевал себя Васька, проявляя чудеса выкручиваемости. Трижды прокашлялся, поднял на Леху пол-ные голубого неба чистейшие из честней-ших невинные шарёшки, и прожевал непо-нятливому:
- Солнце, говорю, в устье реки по - ярче здешнего будет, усек?
- Ну и что?
- А то! Пива мало, жары много. До бли-жайшего ларька полсуток ходу, да и неиз-вестно, пиво там кончилось или еще не на-чиналось.
- Ну и что? - опять не врубился Леха.
Но Васька, допустив опечатку, то есть, чуть не сдав себя вместе со своими потро-хами, малость переволновался и призабыл, о чем он хотел, как всегда в воспитательных целях, поведать другу по изнурительному труду. Чтобы не напрягать извилину вспо-минанием, ляпнул привычно и громко.
- Нечего дурака валять, работай, сын кон-фискованных кофейных наркоплантаций! - и, показав ему здоровенный кулак, двинулся по слякотному полю собирать в корзину торчащие из луж, местами еще дымящиеся, кое-где порядком подостывшие, но в таком виде особенно вкусные приборы.
Работать. Всю жизнь он слышит только одно - работать. Меняются хозяева, меняют-ся страны и широты, меняется язык, на ко-тором произносят команды, да кнут порой чередуется с пряником. Кофейные планта-ции, гарем африканской жрицы Чупы-Чупсовны, кооператив 'Сосульки' в китай-ском квартале монгольского стойбища, те-перь вот университет.
На что рассчитывал Леха, отправляясь в Россию? Ему показали на фотографии па-мятник ихнего вождя. Вождь указывал ру-кой в сторону светлого будущего, которое, судя по его целеустремленному взгляду, он точно видел и не иначе как за ближайшим углом, может даже в ближайшем гастроно-ме. На постаменте памятника, как бы в под-тверждение чистоты помыслов, крупными буквами было выбито: 'Учиться, учиться и учиться...' Он, всю жизнь мечтающий по-лучить надежное образование, даже специ-ально закончивший изначальную кофейную школу с именной бамбуковой медалью за успехи в стрелянии из рогатки и в скорост-ном лазании наперегонки с обезьянами за спелыми бананами, клюнул на согревающие детскую душу слова, и согласился внедрить-ся в эту страну. Несколько лет терпеливо работал на любой работной работе, ждал, когда же его, наконец, учить будут. Устал ждать, стал вопросы задавать, справки наво-дить.
На вопросы никто не хотел вслух отвечать, справку тем более с подписью и печатью, не давали. Но в темном углу, шепотком и на ушко ему подсказали люди умные. На том постаменте, после слов про 'учиться' жир-ное многоточие стоит. Он, дурачок, хоть и с бамбуковой медалью, на многоточие в свое время внимания не обратил, полагал, что, у кого сколько точек на конце умещается, столько раз к первым трем разам его учить обещают. А в нем, в многоточии этом, самое главное и сокрыто. Учиться они призывают коммунизму. Диковинная, надо сказать, штукенция. Это когда каждый по заветам за троих добровольно и осознанно работает, если не хочет работать за десятерых далеко и принудительно, а все остальное за него промежду собой честно делят другие, кото-рые некоторые, которых, вообще-то, ежели посчитать по головам, мало, но им все равно всего мало, и они непременно хотят больше, и чтобы сейчас, и во имя твоего же, оказы-вается, тобой не понимаемого, но блага. Вот, оказывается, как расшифровывается надпись на постаменте.
Понял Леха, что лех-пухнулся. Но... не идти же с чистосердечным. Терпит. Говорят - работать, и работает, дело для него при-вычное: на Родину-мамку, на тетеньку Маньку, какая ему разница, кому ввалять ваньку-встаньку. Что еще остается делать бедному Лехе.
Только Ваське и может Леха слово попе-решное сказать, только единственный неза-вербованный друг его за все простит и не каждый раз отлупит, за что Леха, тоже не каждый раз, щедро подкладывает Ваське то жирную свинью в постель, то еще какую гадость сделает. Каждому человеку отдуши-на нужна.
- Ничего, я покажу ему, как я умею рабо-тать, еще умолять будет, чтобы закончили быстрее. Вот возьму и специально, втихаря, все пиво выпью, спирт разбавлю чем-нибудь несъедобным и в землю глубоко-глубоко закопаю, а место схорона нарочно забуду, чтобы и под пытками не проболтаться. По-смотрим, как этот враг всех рабов запоет! - Леха противно скрипел зубами, зло сверкал загорелыми на далекой южной родине бел-ками глаз в сторону 'надзирателя' и гор-танно выкрикивал одному ему понятные проклятия на родном кофейно-плантатном языке.
5. РАЗБОРКИ
Солнцу надоело болтаться высоко в небе над сгорбленными спинами двух придурков и наблюдать их бесполезный для Родины, но регулярно оплачиваемый заботливым отече-ством, труд. Оно смачно сплюнуло вниз, не попало; от огорчения сплюнуло еще раз, те-перь попало; и с чувством исполненного долга отправилось на покой.
'Надзиратель' разогнул спину, стряхнул с затылка что-то липкое и, потянувшись и не узнавая, посмотрел в сторону 'раба'.
- Лех? Ты, что ли?
- А ты кого - деда Мазая ожидал увидеть? - огрызнулся Леха.
- Не, на деда Мазая ты не тянешь. Для деда Мазая у тебя уши не того размера, - успоко-ил друга Васька.
- Во, дуб! Уши были не у деда Мазая, а у спасенных им обезьян! - продемонстриро-вал Леха знание классической литературы своей новой родины.
- Насчет обезьян ты, возможно, и прав, - согласился Васька, - но только корова, под которой ты проползал, чегой-то на тебя уро-нила, и, ежли ты такой подарок до дома не растрясешь, помидоры в вашем саду полу-чат ощутимую прибавку гумуса. А ты вдо-весок еще более теплую, чем этот подарок, благодарность любимой мамы.
Кулаки у Лехи явно не дотягивали до размеров Васькиной морды, но зато натре-нированный в гареме мускулистый язык с лихвой восполнял предыдущий пробел в фи-зическом развитии.
Васька, честно получив на полную катуш-ку причитающуюся ему долю, безропотно собрал остатки приборов в мешки и без лишних напоминаний отнес их в багажник Лехиной тарантайки. Драная копейка*, радо-стно разбрасывая по обочинам ошметки жирного перегноя, героически пробиралась к ближайшей ферме. Ее, как и хозяина, сон-ливо болтающегося за баранкой, сильнее магнита притягивали мажорное мычание отдоившихся коров и устойчивый запах парного молока, застоявшегося в давно не стиранных пятого, любимого Лехиного раз-мера, лифчиках.
Этот шедевр деревенской архитектуры не был включен Лосевым-Рогатовым в титуль-ный список, подлежащий тщательному изу-чению, измерению, расчленению и осемене-нию. Но в своих знаменитых лекциях про-фессор неутомимо повторял: 'наука любит любознательных, сующих везде, в том числе и свой нос. Никто не может заранее сказать, где спрятано, иначе бы давно нашел и сразу перепрятал. Свобода манёвра, умение слы-шать внутренние токи, доверяться интуи-ции, а когда ее нет, легкому волнению, не бояться следовать им - в этом, может быть, кратчайшая дорога к успеху'.
Верные заветам, молодые недоучёные просочились на молочную ферму, где их смело окружило любопытное рогатое стадо. Одни шустрые буренки лизали шершавым языком по всем оголенным местам, другие шустрые буренки, которые опоздали к ого-ленным местам, натренированными губами чистили ребятам одежду, третьи, скромно потупясь, ждали своей очереди.
Леха щедро угощал некоторых, особо приближенных к его руке с полупустой бан-кой, пивом: встряхивал банку до появления пены и позволял лизнуть. Те, кому разок досталось, сразу начинали наглеть и лезть за повторной пайкой, яростно рыча и больно рогатя своих подружек. Но, не знали они, с кем связались. Бдительный Леха строго сле-дил за порядком: спрашивал у каждой коро-вы ее настоящее имя и ласково предлагал кедом сорок какого-то размера вставать в конец быстро сформированной очереди.
Вообще-то, по законам этой страны незна-ние закона не освобождает от ответственно-сти. За неполные две минуты Леха по край-ней мере десять раз попал под статью уго-ловного кодекса. Он преднамеренно, с осо-бым удовольствием, а значит и осознанно, спаивал малолеток. Вряд ли хоть одна из этих буренок имела за могутными нижними плечами пять-семь лет от роду. Судя по их ребристым кожанкам облезлым мехом на-ружу, до более серьезного возраста в усло-виях средней полосы России дожить непро-сто, обозначенный нами возраст можно сме-ло считать запредельным - никто на такое мясо не позарится.
Местный корефан, шишкарь и держимор-да* одновременно, собравший все эти хули-ганские титулы в одной крупнорогатой мор-де, высокоуважаемый бык, - производитель на свет всех и предыдущих и будущих буре-нок, ходил напряженными кругами и высчи-тывал - который же из двух обоих ему больше не нравится? Один вроде тезка, это ему в плюс. Но он здоровее. И это ему в ми-нус. Другой высокий и худой, как вобла по-сле двадцати лет усушки. А худые они обычно злое... ну это, серьезные в его, бычьем бизнесе, соперники. Потом бык склонял голову обок, прикидывая, как будет висеть на одном роге тезка, а как на сосед-нем, но тоже роге, дальний родственник во-блы.
Эх, ему бы рассказал кто историю про бу-риданова осла...
Выбрать он не успел, выбрать ему просто-напросто не дали.
Пришли две широко улыбающиеся, мол-чаливо-суетные доярки и быстренько разо-брали обоих, не выбирая. Одна мертвой хваткой вцепилась в Васькину руку, другая ловко и даже не поморщась, закинула Леху на плечо.
Главное - что? Успеть первой сливочки снять. Обрат он того, его и другим не жалко потом отдать.
Провожать парней в последний путь тро-нулось, было, все влюбившееся в них стадо. Но грозный окрик 'Стоять!' и удар ведром промеж рогов предводительнице восстания, разом остудил горячие головы. Стадо замер-ло, провожая четыре удаляющиеся фигурки понятливыми и оттого еще более грустными глазами. Особо влюбчивые обещающе по-махивали заляпанными свежим удобрением кисточками хвостов.
Вот так, с позднего утра до раннего вече-ра, а частенько и беспробудными ночами, благо 'инструменты' пока еще не согнуть даже крепкой мозолистой рукой... работали аспиранты... не покладая... естественно в меру... но чаще вообще безо всякой меры во имя и на благо... каждый своей, одному ему известной родины.
6. SEKURITI
Все разведки мира созданы и функциони-руют по одной схеме.
Причин тому две.
Первая - занимаясь сбором информации, попросту воровством ее у тех, кто ворон ло-вит, а доверенное хранить надлежаще не хранит, спецслужбы, естественно, первыми дорываются до бесплатного, имеется ввиду для них, оплачивает-то государство! и, как все остальные люди, которым ничто челове-ческое как и нам, любя, естественно, халяву, беззастенчиво пользуются своим первенст-вом. 'Все лучшее детям!' - любил говари-вать вождь всего мирового, который голод-ный и босой. 'Все лучшее нам!' - перефра-зировали духовного наставника и не пожа-лели, - по таким заветам жить действительно и сытнее и вкуснее.
И вторая причина - опять же чисто про-фессиональная, можно смело сказать 'спи-сифисьская'. Разведки мира для повышения своей всегдашней будь-готовности до не-сгибаемой всегда-готовности, честно и регу-лярно обмениваются вышедшими в тираж агентами. И не только вышедшими, и не только в тираж. Древнейшая женская про-фессия нигде более не получила такого ши-рокомасштабного распространения. Это с легкой руки спецслужб прижились у нас, простых смертных, радующие души и по-полняющие карман: работа по совмести-тельству, служба на полставки, устройство подснежником, синекурые должности. И то верно! Не называть же продавшегося им нашего агента проституткой? Обидится, продаваться передумает. А мы так удачно замыслили! Сегодня он от нас к им перемет-нулся, все наше им рассказал, втерся куда надо без мыла, все ихнее у них выпытал, и опять к нам. Квартал у нас в штате состоит, зарплату получает, квартал у них в Штатах.
Напущенный туман секретности, доходя-щий до абсурда, когда агент даже туалетную бумагу после надлежащего употребления обязан съесть, не запивая из унитаза, неко-торым гражданам видится под ореолом ге-ройства, романтики и недосягаемости. Мы решили приоткрыть завесу исключительно-сти с людей, которые туда, куда и попадать-то страшно, каким-то образом сумели и там чего-то еще и умудряются.
Совершенно неожиданно, в процессе ра-боты над одной из глав, нам удалось под-смотреть живой кусочек живого диалога живых пока еще разведчиков. Диалог мог происходить в любой стране, в любой раз-ведке, но нас в первую очередь интересуют только четыре из некоторых, плюс одна, ко-торая бесстыдно проворонила и до сих пор этих, которые у нас успешно вредят, не рас-кусила.
Изо дня в день, пока трудятся эти, которые ихние, у нас, за семью замками у них прово-дится очередной разбор полетов.
Везде одно и то же, с незначительными национальными различиями, выражающи-мися в горячем кофе вместо холодного чая, вчерашних сэндвичах вместо прошлогодних пончиков, либо удобной постели вместо по-качивающегося лифта.
- Неимоверно трудно работать в условиях страшной русской зимы, - докладывал ве-дущий 'русского' агента куратор с тридца-тилетним стажем разглагольствования о сложностях оперативной работы в регионах, в которых не приходилось бывать даже во сне или по пьяне.
- Прошу прощения, сэр! - воспытался про-толкнуть разговор в реальное практическое русло бывший полковник КГБ, ныне глав-ный консультант русского отдела, команди-рованный по договору об открытости и взаимопомощи для передачи им своего опы-та и всех известных ему агентов, явок, паро-лей, тайников и прочей требухи, - по-моему, в России сейчас лето.
- Может быть, может быть, - загадочно попыхивал трубкой (сигаретой, сигарой, вы-сушенным кизяком) умудренный иногда проблесками мыслей куратор. - Только ис-тория учит нас, сэр, определять погоду в России не по времени года, сэр.
- Здрасте вам с кисточкой! - незаметно пе-решел с хренового английского на чистый русский полковник. - Как же еще ённую оп-ределять прикажете? Да мы завсегда, как пойдешь до ветру...
- Простите, сэр! Куда пойдешь?
- Во, народ! - прихлопнул себя по заси-девшимся бедрам полковник. - Разбаловали вас теплыми сортирами. В уборную, говорю, ну, или, по-вашему, по-сэровски, об угол выдолбить...
- Сэр? - напряжение на лице сэра медлен-но нарастало, уверенно раскрашивая сытую кураторскую рожу в ярко-пунцовые цвета. - Не могли бы вы выражаться с большей оп-ределенностью?
- С чего вы взяли, сэр, что я вообще при вас тут рискну выражаться? Я, да будет вам известно, сэр, тоже теперь вроде как вам коллега, тоже в некотором роде сэр, но если вы настаиваете, сэр, могу и выразиться, могу и послать, сэр, и очень даже далеко, сэ-эр!
- Послать, сэр, вы меня не можете, потому как я вам не подчиняюсь по службе. А, коли вы задали мне вопрос, сэр, считаю возмож-ным ответить вам, исходя из нашего огром-ного опыта. Погода в России определяется, простите за повторение, сэр, определяется не календарем, сэр.
- Вот ни хрена себе задвинул!
- Это пряное растение упомянуто вами, сэр, не к месту. А погода в России для нас всегда одна - зима, сэр, и еще долго будет оставаться зимой, сэр. Достаточно посмот-реть с кем и в каких условиях приходится работать нашему агенту.
По рукам пошли фотографии, сделанные из космоса - аспирант в одежде пастуха и стадо, присосавшееся к банке с пивом. Рас-кисшее поле и ползающие по нему аспиран-ты с мешками неподъемных приборов за плечами. Ну и еще некоторые, которых на-щелкали числом немалым.
- Ха! - сердце главного консультанта тре-пыхнулось ностальгически. - Знакомое дерьмо. Сколько сапог я по нему истоптал!
- Да-да, вы правильное слово подобрали, - важно поблагодарил сэр. - Именно оно, это самое, похожее на плодородную почву со свежевнесенным спонтанно, то есть самым естественным способом удобрением.
- Ты чего городишь - похожее! - да это оно самое и есть! Ты носом потяни, носом! - красота! 'Запах до боли родной, душу уста-лую греет', - процитировал чьи-то соответ-ствующие моменту стихи.
- Сэр, мне очень жаль, что я не могу раз-делить ваших восторженных чувств. У меня насморк. Но я полностью согласен с вами в той части, которая... Одним словом, сэры и сэрики, я прошу увеличения ассигнований! И сразу вдвое! - подвел итог куратор. - Да-вайте хоть штанов ему купим побольше. Да и смокинга у него ни одного до сих пор нет. А на ногах черт те что! Представляете? В этом, которое до колен...
- Что до колен? У кого до колен?
- Я о сапогах, сэр. Он и на прием в сапогах ходит, вымоет, солидолом натрет для бле-ску, штанины сверху напустит и как в лаки-рованных штиблетах!
- А чё! Мы так же ходили, и ничего, ника-кого плоскостопия в голове, никакого ради-кулита на языке. А насчет чтобы грошей подкинуть - идея хорошая. Ассигнований надо бы побольше... но не агентам... агента деньги портят, пропить, то есть провалиться запросто может, ежли денег много и, ска-жем, потратить их он захочет. Я бы наобо-рот, зарплату ему задержал, скажем, на пол-года. Чтобы жил как все у нас... простите, у них... Голодный волк быстрее бегает, и как-то, знаете, больше мышей поймает.
- Зачем нам их мыши?
- Ну, это, знаете ли, образно,
- Волк мышку?.. По-вашему это образно?
- А по вашему?
- По-нашему, сэр, это садизм. Для каждой мышки, извините за напоминание, сэр, кош-ка положена.
- Да у вас, я посмотрю, сервис! На, мышка, кошка для тебя уже разложена!
- Сэр?!
- Ха-ха! Не трудитесь врубиться, сэр. Вам с вашими отсыревшими в сытом капитализ-ме мозгами за русским народным юмором ни в жисть не поспеть.
Через час сэр, который куратор, запершись в своем кабинете вместе с другими сэрами, которые тоже не просто так рядом оказа-лись, жрал виски без содовой, заедал луком и квашеной капустой, и честно делил увели-ченные ассигнования между много собой и немного остальными. По-товарищески де-лил, чтобы потом, когда и они чего-то про-бьют, не только виской угостили.
Прием этот, атрибут некогда только рус-ской разведки, дольше других не мог укоре-ниться в разведках западных. Они, ошибки капиталистического аборта, никак не могли понять, почему то, что дается им за их не-пременные заслуги, должно обмываться? Почему надо делиться с начальством, с со-служивцами, прятать за подкладку бумаж-ника от жены, и почему теща, у которой есть свой мужик, законно лазает по карманам зятя и выискивает, сколько же он заныкал от ее любимой дочки.
Но самое полезное во взаимообмене - уз-нали все-таки, гады, как голова с похмелья гудит, как ерша делать и как с помощью хлеба из гуталина спирт добывать.