Аннотация: Молодежный шпионский триллер-пародия
1. Кыш-Мыш, 2. Ну и Нравы, 3. Второй Конюший,4. Матерщина, 5. Не любите, Девки, Сало, 6. Проценты к Плану. 7 Потуги Небритого
Г Л А В А 6
МАТЕРЩИНА
Who li they такие
НАТАШКА
1. Кыш-Мыш
2. Ну и Нравы
3. Второй Конюший
4. Матерщина
5. Не любите, Девки, Сало
6. Проценты к Плану
7. Потуги Небритого
1. КЫШ-МЫШЬ
В длинном коридоре полуподвального этажа к шершавой ни одной пулей не цело-ванной стене одиноко прислонился фанер-ный ящик. На его облупившейся красной поверхности белыми буквами специального шифра выведено шпионское ПК ? 7 и ниже, для маскировки: 'При пожаре звонить 01'. Во всех нормальных университетах в нор-мальных подвалах в таких ящиках вы не найдете ничего, кроме: пыли, несчетного количества окурков и мусора, сто лет не проверяемого пожарного рукава с бранд-спойтом и торчащего из стены толстого ог-рызка пожаротушительной трубы. На проре-зиненных рукавах любит тренировать сталь-ные челюсти зажиревшая моль, а в огрызках труб совершенно без прописки живут высу-шенные запасливым пауком доверчивые му-хи и нелегальные приведения.
В нашем университете все не так. Некото-рые аспиранты полюбили чистоту и поря-док, самолично взяли шефство над ящиком: и мусор вовремя вынесут, и пыль уберут по очереди. Не только своими юбками и кол-готками. Но иногда и заранее. Как сегодня с утра, чтобы вечером, когда коридоры и ау-дитории опустеют, можно было с чистой зад... простите, совестью спрятаться в при-мелькавшемся всем и оттого надежно укры-вательном ящике. По ходу предварительной зачистки сделали еще два полезных дела: мух не тронули, только пыль с крылышек сдули, а привидения лишили статуса неле-гальных - прописали по форме ?6 , но без права на ускоренную приватизацию.
Сначала в ПК ? 7 засел в засаду один агент. Не прошло и получаса, кто-то опо-здавший заскреб в замке универсальной от-мычкой.
Ящик маленький, там один агент прячется, на трубу намотанный как шланга. Где уж потесниться и второго под боком пригреть? Первый догадался, вывесил табличку:
'Занято. Просьба не беспокоить'.
Тот, который первым не успел, не стал разборки устраивать, права качать и пальцы веером распускать. Тихо сказал что-то нехо-рошее и сердитое, и пошел прятаться в дру-гой, не подготовленный по санитарным нормам ящик. Или перенес шпионские пря-талки на более удачливое время, пообещав себе прийти и занять очередь с утра по-раньше, чтобы первым быть и задание не провалить.
Уже добрых три часа как затих последний проезжающий по гулким коридорам дежур-ный трамвай, а человек, затаившийся в ящи-ке, не спешил покидать его. Светящиеся в темноте часы показывали: до звонка на вы-ход осталось восемнадцать минут.
Человек умел ждать. Ждать так, чтобы это было не в тягость, не раздражало слизистую оболочку и не ослабляло боевой дух. Сказы-вались годы упорных тренировок и сотни прослушанных затылком наискучнейших университетских лекций. А еще он прожигал пустые часы и составляющие их минуты приятными воспоминаниями. Вот и сейчас перенесся на десятилетие назад.
Весной к ним в Скрудж Холл Кулички приезжал сэр Пол с женой Линдой и со всеми своими Крыльями. Приезжали погостить недельку, на жирных карасей и диковинных ротанов поохотиться. Дядя Пол вечерами, у костра, пел под гитару свои негромкие песни. Особенно часто затягивали подвыпившие гости бесшабашные куплетики про Yellow Submarine, а по просьбе Линды коронную Yestudey. Агент не раз проверял - если эту песню петь до тех пор, пока спина не закружится, как раз на восемнадцать минут скучания хватит. А еще агент знал: если сейчас из ящика начать выбираться, с кривой трубы слазить и вывернутые кости рук и ног в порядок приводить, тоже восемнадцать минут потребуется. Что он и начал незамедлительно осуществлять.
В этот полуночный час университет при-вычно пустовал всеми своими нормальными обитателями. Агент знал и это, но привычно не расслаблялся. Надеяться на шпаргалки и на авось не в его правилах. Заблокировал входы и выходы в полуподвал. Поставил растяжки поперек коридора - натянул стру-ны от гитары, настроил их в миноре и при-ступил к главному.
Утром, днем или вечером проникновение в каморку было рядовой операцией, конечно, требующей некой предварительной подго-товки, но весьма небольшой. Достаточно подойти к расшатанной, обитой кусками проржавевшего железа двери, вставить в замочную скважину ключ, повернуть его, надавливая на головку нежно вправо и резко вниз, а правым коленом на специально вы-давленное полушарие, но не сильно, до при-ятного скрипа, не в коленке, скрипа желез-ного листа, и нате вам, вы уже внутри. Ви-дите, как все просто. Несколько лет трени-ровок и вы сможете справляться с каприз-ным замком даже без ключа.
Глубокой ночью такого подхода было недостаточно. Пришлось дополнительно смазать все шарниры, даже в замочную скважину влить положенную порцию.
Наибольших опасностей было три: темно-та, возможные камеры слежения, и ночные обитатели подземелья.
Агент действовала грамотно и уверенно. Фонариком решила не пользоваться, луч хоть и тонкий, а все равно издалека виден. Щелкнула выключателем, весь коридор ос-ветили три мигающих люминисцентом лам-пы дневного света. Камер слежения она се-годня не боялась. Аналитический расчет по-казал: когда на дежурство заступает бывший начальник студенческого оперотряда, ныне дрочливый пенсионер дядя Паша, видик у него всю ночь порнушку показывает. Перед операцией агенту донесли: какой-то пенсик шесть соответствующих кассет в студенче-ском пункте прокате взял. По фотографии опознали кого надо. Значит, до утра глаз не сомкнет, а рук не разомкнет.
Агент, выполняя требования инструкции, опустила на лицо темную вуаль, белые ари-стократические руки спрятала в грубые ре-зиновые перчатки. На туфли натянула мяг-кие войлочные чулки, скрадывающие звуки шагов. Входную дверь открыла так же лов-ко, как и днем, изнутри застопорила ее дере-вянным клином.
- Половину дела сделала, - привычной фразой, выдающей ее с головой, подбодрила себя. Она всегда так говорила, выработала своего рода психологический стимулятор личного стимулирования своего изнеженного организма и склонного к симулированию характера.
Старинный книжный шкаф в темном углу каморки бригада мастеров, вызванных ей из другого города, предупредительно переста-вила с шариков на ролики. Наталье осталось только нажимать на кнопки. Пультом она привела в действие скрытый механизм. Шкаф вздрогнул всеми своими перегород-ками, мотор чихнул, выбрасывая клубы чер-ного дыма и копоти, затарахтел ровно на низких оборотах. Полтонны настоящего ду-бового дерева с настоящими дубовыми ди-пломными работами студентов и аспирантов доброго десятка поколений медленно от-ползли от бомбоубежищной бетонной сте-ны.
Убежал, громко топая многими босыми ногами, под потолок потревоженный паук.
От его шагов Наталья затаилась.
Мама-мышка хотела тоже убежать, не смогла стряхнуть с себя заспавшихся деток, пискнула отрешенно, все четыре лапы суну-ла в открывшиеся было пасти маленьких глупых мышат. Порешила - раньше времени не паниковать, дислокации не менять. Война - если случится, план покажет.
Чуткий слух агента уловил мышиный писк. Наталья нашла в себе силы не закричать, молча прикусила губу, молча поменяла терпеливую к сырости прокладку.
Поправляя штаны, нечаянно опрокинула стакан. Его падение на пол в ночной тишине было похоже на выстрел. С любым в такой ситуации мог случиться конфуз. Агент не расстроилась, вытряхнула из башмака пока еще тепленькое, сверила часы с ровным бо-ем своего сердца и строго по расписанию приступила к выполнению основного зада-ния родины.
Девушка дождалась, когда шкаф отполз от стены на расстояние, достаточное, чтобы в узкую щель пролезли ее округлые формы. Ломиком приоторвала заднюю фанерную стенку, просунула руку. С самого недоступ-ного дна вытащила самую древнюю ди-пломную работу. Посмотрела на дату. Вы-пускник 1961 года.
'Аппарат для полета на Луну и другие планеты Солнечной системы разработки конструктора Иванова'.
- Клево!
Где-то она уже слышала эту известную везде, но редкую в научных и музыкальных кругах русскую фамилию. Надо посмотреть по инициалам и прикинуть: может, под ми-нистра иностранных дел подойдет, или под министра обороны?
Представила, как на высоких переговорах, когда этот высокий Иванов не захочет чего-то по-нашему делать, ему в качестве ком-промата (или неожиданного подарка, смотря по обстановке) его секретную студенческую работу поднесут - не корявыми буквами и цифрами корявой рукой нарисованную, а красиво отпечатанную в лучших типографи-ях Англии! Да еще гонорар, да членство в какой-нибудь Академии, да почетный титул доктора, а может и кандидата в Нобелевские лауреаты!
Вот ее центровые начальники будут до-вольны. И процент выполнения подскочит!
- Ну, не этих, не министров, Бог с ними, - вовремя опустила себя с небес, - но какого-нибудь зама в каком-нибудь высоком кресле все равно в авторстве этой работы уличу.
Наталья, обладая удивительно извращен-ной женской логикой, заранее прокручивала в своем извращенном сознании возможные варианты извлечения максимальной для се-бя прибыли из, казалось бы, совсем непри-быльной работы.
- Дать крупным планом титул, залить ви-ном дату и инициалы разработчика, предпо-ложить его будущую должность, надергать цитат и фрагментов схем...
Папку она временно конфисковала. Поставила на первой странице оттиски заранее припасенными печатями и штампиками: 'Совершенно секретно'. 'Единственный экземпляр'. 'Мойте руки перед едой'.
Страница за страницей пересняла цифро-вым фотоаппаратом всю работу. Вернула на место, подкатила к стене шкаф.
Но окончательно скрыть следы проникно-вения не удалось.
Паука дважды приглашать не надо, вер-нулся сам, сразу видно - ответственный то-варищ. Не повезло маме-мышке. Маленькие глупые мышата так старательно сосали ма-мины лапы, что обсосали их до косточек. Как теперь на охоту ходить? Это ж все кости по полу просыплются, стучать будут и дичь распугивать. Пришлось каждую фалангу нитками к хвосту привязывать, а саму мыш-ку и все ее семейство до полного излечения поставить на временное усиленное доволь-ствие с полной диспанзеризацией.
Наталья скачала цифровую информацию в компьютер и, первый раз за последние пол-тора часа непередаваемых волнений, вздох-нула.
2. НУ И НРАВЫ!
Первый раз в жизни Наталья готовила такой широкомасштабный грабеж со взломом и страшно переживала. Бедной девушке казалось, что ее крамольные мысли густой сетью заполнили эфир на всех существующих частотах. Их прослушивают те, у кого есть радио, телефоны, кредитные карточки и законспирированные замочные скважины. И шушукаются за спиной, и делают свои противные выводы о моральном и иных непристойных обликах члена дружного трудового коллектива. Она еще ничего не украла, но уже согласна была явиться с повинной и понести заслуженное наказание, справедливо полагая: если она и в мыслях готова к проступку, то в деле тем более драная курица надвое не посмотрела .
Совершать противоправные действия нелегко. Даже если ты не знаешь законов. Потому как есть законы, которые на бумаге пишут. С ними все понятно - они отражают степень испорченности создающего их общества и зачастую переделываются под каждого нового правителя или окружающую его шайку олигаторов (гибрид из олигархов и крокодилов). Чтобы ни в чем не нарушать эти противоречащие человеческому естеству законы, надо не дышать, не ходить, не думать и уж конечно не говорить никому ни слова вслух. Лучше сразу взять и окончательно по-правдошному умереть. Так спокойней. Полежишь, переждешь смутное время кавалерийских наскоков, в новом теле века через два народишься и, глядишь, повезло. На смену старой шайке управителей новая пришла, немного не временная, у которой есть время не только сейчас скорохватательно до запора нахвататься, а там хоть трава не расти. А есть время подумать: а что дети наши хватать будут, если мы сами только хватаем, а ничего в заделе на будущее не оставляем?
Ну и нравы...
Это как в сказке про Мужика, который со-брал добрый урожай яровых и озимых, си-дит на печи и размышляет.
- А вот и стал я стареньким, зиму надысь едва пережил, э-вон как скукожило. Знать нонешнюю уж ни за что ни про что не про-тяну. А и не буду землю пахать, не буду озимые сеять, даст Бог, помру поманеньку. В гроб с собой однова ничего не возьмешь.
Сказал и сделал. Вернее, делать не стал, укрылся попоной и весь ушел в неспешные думы.
А Бог прослышал про такие сумнительные речи и порешил Мужика трухлявого жизнью долгою наказать. И дал ему еще четверть века. И стал Мужик со своей философией самым наипоследним ненужным никому человеком: ни земле, ни детям своим, ни людям чужим. И даже Господу Богу.
' Помирать собирайся, а землю паши...'
Смотришь на Россию, и думаешь: похоже, господь Бог и ее наказал, как того Мужика, за крамольные мысли. И последние пять ру-ководителей (если не считать двух трупов) были как раз по работе проделанной чистой воды временщиками.
Закон по большому счету только тогда становится законом настоящим, когда он на душу ляжет, и ни уму, ни сердцу противно-сти не принесет.
Есть такие законы.
Их в голове, на нервных клетках зубилом высекают, и не в один скоропалительный год, а сотнями лет трудов и убеждений.
Наталье было трудно решиться на грабеж. Во-первых, законы она чтила.
Но гораздо важнее было второе.
Воспитание.
Она еще не родилась на свет, а уже знала все десять божьих заповедей и производные от них. Из поколения в поколение как азбу-ку, как основу основ внушали членам семьи заросших мхом, в смысле - древних родом, лордов правила жизни. Быть примером для всех, быть над законом, быть выше законов. Никакого поступка, не только пятнающего, но даже бросающего тень подозрения быть не должно. Так вот.
О каком счастливом детстве может идти речь, когда, ох уж эти естественные потреб-ности растущего организма! и пошалить нельзя, без разрешения с дерева яблоко со-рвать непозволительно. В чужой огород за морковкой и огурчиком не залезь, из рогатки в стекло или в пролетающую пичугу не стрельни.
А в юности? Ни подраться тебе, ни поку-рить в подворотне. Да и самой подворотни в замках семейства Скрудж тоже не найти, - те, которые были, заложили камнями, а но-вые сейчас не строят, не модно.
Она помнит, как почти пять лет ходила в школу мимо велосипеда, который кто-то ос-тавил возле булочной. И стоял он и днем, и ночью, и летом, и зимой, припорошенный снегом, пролитый дождем. Одинокий, забы-тый, больной. И никто не решался даже пе-реставить его с места на место без хозяйско-го соизволения. Пыль на мостовой протира-ли, боялись колесо неосторожным движени-ем потревожить.
Владелец ателье, что напротив, сжалился как-то, взял кисточку беличью, машинное масло и аккуратненько смазал все поры-жевшие ржавчиной места. И все извинялся перед соседями, что не мог равнодушно смотреть, как механизма портится. А потом выяснилось, что хозяин попал в больницу и там умер. Наследники, оформив наследство, не нашли велосипеда в гараже и подумали, что старичка сдали на металлолом. Пять лет понадобилось, чтобы найти его и не уди-виться, что он остался на том самом месте, с которого хозяина увезли на карете скорой помощи.
Ох, ну и нравы у них!
А в пансионате для благородных девиц как было? Кельи, шкафы, комоды не имели ни замков, ни запоров.
С молоком матери впитывалось: чужое брать нельзя, скрывать воспитанному человеку нечего, вся твоя жизнь проистекает на виду у многих. Ты должна знать это и быть готовой в любой момент отвечать за любые свои поступки и проступки. Ты - дочь древнего рода лордов, гордая лордочка, нет, лордесса-поэтесса, нет, лордушка-подушка. Одним словом, леди, как и все прочие бабы твоего древнего рода.
Степень свободы определяется степенью несвободы людей, находящихся рядом с то-бой.
Так было в теории.
И почти всегда на практике.
Пока воспитанницы не оставались один на один сами с собой. Тут уж... И откуда что взялось? Вроде все мадамы из благородней-ших семейств, где каждый глаз оберегали от неприглядного, слух от неподслушного, а руки от шаловливости? Ан, нет, уберегали, да не уберегли. И чертиков в юных мадамах трижды больше чем в самых проказливых проказниках с какой-нибудь сорок восьмой авеню. И немудрено. Одно дело каждый день из себя выплескивать накопленное, как все нормальные дети делают. Совсем дру-гое, когда чертики внутрь загоняются, спрессовываются, один на другой наслаива-ются, забродят как на хороших дрожжах, а потом с таким хлопком изо всех щелей!
Нет, вы только посмотрите, какие нравы у них.
Уже в восемь лет все девочки из пансионата знали, что если развернутый презерватив опустить в кастрюлю, то в него можно совершенно спокойно вылить три литра густо подкрашенной марганцем воды. Для чего? О, вы, как я посмотрю, еще более благородных кровей! Надо завязать и, аккуратненько переворачивая кастрюлю, перелить под простынку патронессы, которая не разрешает после отбоя хихикать, читать романы про любовь, да какой там читать! Просто прыгать по кроватям и драться подушками!
Три литра подкрашенной воды растекутся плоской лепешкой под простынкой. И могут сидеть в засаде хоть сколько: час, день, ме-сяц. Пока не дождутся упавшей на них голо-вы, это если вы под подушку подложили, или чего-нибудь потяжелее. От любого чув-ствительного прикосновения чувствительная резина неслышно прорвется, вода вырвется на свободу и доставит домомучительнице и ее любимым воспитанницам разливанное море приятных впечатлений.
В девять лет девочка свободно разговаривала на французском, немецком и родном английском. Танцевала все, что положено танцевать на светских приемах и молодежных дискотеках. Прочитала все книги, рекомендованные министерством специального пансионатного воспитания для девиц своего круга, и худшую половину из категорически не рекомендованных к прочтению. Умела написать правильное письмо и ровно приклеить на конверт марку.
В десять лет ее взяла под свое покрови-тельство двенадцатилетняя герцогиня N. На-тали с сего дня забыла, что такое издева-тельства старших и черная работа по чистке общественных унитазов собственными зуб-ными щетками, извазюканными до локтей то ли отбеливающим колгейтом, то ли очер-няющим уотергейтом. Зато в совершенстве познала технику и таинства лесбийской любви.
Ну, скажу вам, и нравы у них!
Через два года герцогиня окончила пол-ный начальный курс элитного обучения, ос-тавила Натали свое покровительство и уеха-ла учиться в колледж при университете Дружбы имени Лумумбы. А Натали долго скучала, ходила, понурая, от графини к гер-цогине и обратно, и у всех выспрашивала:
- Как вы считаете, лучше вскрыть вены топором или вылить ведро ужасной уксус-ной эссенции прямо в голодный желудок?
На что следовало глубокомысленное:
- Топор, милочка, может быть тяжелым. Вы его не осилите.
- Топоры грязные. Им старое мясо рубят. Вы себе инфекцию занесете.
- Топором лучше с размаху по башке, как в седьмой главе романа о Бабукаразюках.
- А от уксуса тело сильно воняет и червя-ков отпугивает.
- Да-да, и труп дольше не гниет.
Полученные ответы были максимально полными, охватывали все, что можно отхва-тить старым грязным топором и навевали другие посторонние мысли.
- А сунуть с разбегу голову в петлю легче, чем прыгнуть с волжского утеса в мировой океан? - не успокаивалась на достигнутом Натали.
Высокородные товарки, как вы уже поня-ли, были в вопросах суицида людьми весьма осведомленными. Не раз слышали от... ну, вы поняли от кого! Тема была живой и па-дала на благодатную почву. Начинались многочасовые рассказы страшилок и сме-шилок из собственных генеалогических вет-вей, листьев и корней. Круг вовлеченных в разговор возрастал по геометрической, только что изученной ими на уроках сложе-ния прогрессии. Незаметно менялось на-правление разговора, и вот уже, насмеяв-шись до колик, наобнимавшись до засосов на спине и пониже, запевали любимые само-убийственные песни и расползались по со-гретым привидениями кроватям.
3. ВТОРОЙ КОНЮШИЙ
Перестав быть любимой и собственностью герцогини N, Натали вернулась в круг под-руг и стала общей собственностью, то есть дружной со всеми и доступной для всех. Де-вушек, господа, девушек!
Вы не подумайте, что они там, в пансио-натах своих, только ерундой занимались. Как всякую светскую даму высшего общест-ва, Натали многому научили для практиче-ской жизни на воле, если за точку отсчета брать их пансионат, и в неволе, если пред-положить, что она сразу же выйдет замуж.
Юная леди весьма сносно умела стряпать пироги, правда кормить ими предпочитала других; жарить на сковороде фасоль, сдоб-ренную капустой и сухарями в сметане; шить куклам платья, а себе хвостики для косичек; штопать собственные колготки и мужские носки; и даже стирать использо-ванные полиэтиленовые мешочки, а дырки в них умело заклеивать скотчем.
Сильверстоун издавна известен всей добропорядочной Англии и остальным Шотландиям и Уэльсам лучшими конюшнями. Породистые лорды и чопорные сэры приходили сюда полюбоваться на породистых рысаков древних кровей, сделать ставки, достойно проиграть или безразлично выиграть, не показав ни одним дрогнувшим мускулом радости или огорчения.
Их высокопородистость на фоне высоко-породистости скаковых лошадей приобрета-ла еще больший блеск. Даже походку свою, наклон шеи, линию спины и томность глаз господа лорды копировали с жеребцов.
Мы могли бы предположить, что господа сэры и лорды, как существа более организо-ванные, не стали бы копировать каких-то там арабских либо русских скакунов. Пусть их копируют, с них берут пример. Но кони они и есть кони. Им на приемах не сидеть, семь пар приборов за столом не менять, им, вообще-то не грех и на людях, посреди ип-подрома, хвост задрать и показать всем свое к их, господской породистости, отношение. Так что пусть господа пример берут. Госпо-дам бы к их напыщенной важности еще и прыти бы скакунской, цены бы на рынке скакунов не было.
Но прыть - штука такая неуживчивая. Ни-как не хочет она оплечь с чопорностью на одном гектаре даже по малой нужде приса-живаться. А потому ипподром осчастливли-вали своим присутствием некоторые другие знатные особы.
Многочисленные леди и юные чада женского рода ходили сюда хоть и по обязанности светского этикета, но с немалой пользой для себя. Окуляры мощных биноклей наводили не на тех жеребцов, которые взрывали грязь ипподрома всеми четырьмя подкованными копытами. Их внимание целиком и полностью было похищено лихими скакунами с двумя ногами, теми, которые всегда на коне, даже если они пешие, даже если у них выходной или отгул. И привлекало в них дам в первую очередь внутреннее и внешнее сходство с жеребцами: такие же поджарые, с раздутыми состязанием ноздрями, с крепким крупом и возбуждающим запахом конского пота, который, не поймешь, впитали от лошадей, или сами научились такое ядреное вырабатывать.
Мужчины обсуждали здесь свои мужские дела. И подвижек было несравнимо больше, чем при многодневных обсуждениях в пала-тах разных там лордов или пэров. Перенос состязательности на природу, примиренче-ский настрой, праздность в настроении были лучшими аргументами в уговорах. Зачем ссориться, портить себе и другим приятный день? Не в высоких кабинетах разных там Букингемских или Бекингемских дворцов решали вопросы войны и мира, смены пре-мьер-министров или экономического курса страны, поддержки малого и другого бизне-сов. Все эти судьбоносные вопросы давно уже решались здесь, в Сильверстоуне, под рев возбужденной толпы и грохот моторов.
Леди, разбившись на группки, в своем женском кругу полушепотом, полунамеками - на более откровенные разговоры не реша-лись, воспитание не позволяло - пересказы-вали истории, которые, якобы, происходили с их хорошими знакомыми или подругами, в которых сюжет, при всем различии в мело-чах, в основном совпадал до неприличия.
- Какие эти конюшие...
- Ну, чисто разогнавшиеся жеребцы...
- А выносливы...
- Какой напор...
- Такая сила...
- Говорят, двумя руками не согнуть...
- Этот запах...
- Он так возбуждает...
Каждая вставляла своим сердцем прочув-ствованную фразу. Но фразы эти, собранные из разных уст вполне могли быть сказаны одной, так дополняли они друг друга и, без лишних слов и подробностей, достаточно полно изобличали нравы уже много веков прогнивающего, но почему-то так и не про-гнившего до основания общества замшелых аристократов.
Юные леди, которым слушать подобные разговоры вроде бы и ни к чему, вынужденно слушали их. Во-первых, интересно. Во-вторых, мамашам нужно было показать всем окружающим невинность своих разговоров, вот, мол, даже дети с нами. В-третьих, скоро на смену стареющим теткам придут они, их дочери, так же как на смену выбывающим конюшим непременно явятся молодые и красивые. И уж они-то точно на юных леди глаз, и не только... положат.
Это по вине своей maman Натали влюби-лась в Дэвида, второго конюшего дядюшки Макларена. Ну, зачем было так нахваливать его при пятнадцатилетней доченьке, которая в своем физическом развитии явно обогнала время и неуемную maman? Ну, зачем было брать ее с собой для прикрытия своих тай-ных свиданий? Ребенок - он же охотно ве-рит любой лапше, которую ей на уши веша-ет многоопытный конюший. Если сама maman не раз попадалась в расставленные сети, что говорить о Натали?
Скандал уже давно стал достоянием истории, ничего не поправишь, ничего не изменишь. Нам остается только констатировать факт: юная леди сбежала с шотландцем на скачки в Монте-Карло. Дэвид взял Гран-При. Дядюшка Макларен закатил банкет, поставил на рога всех Монте-Карлов с их любимыми Монте-Карликами. Честные жители графства гуляли и радовались победе. Но были и такие, которые на любом празднике остаются до мозолей на глазу папарацами. Натали и Дэвид вели себя как истинные победители. У Дэвида победа оказалась двойной: и на трассе, и над дочкой лордов. И он не собирался скрывать свои головокружительные успехи.
Папа-лорд, конечно, ну о чем тут гово-рить, выкупил негативы за весьма круглень-кую сумму, но ограничиваться полумерами не стал. Как-то не принято в семье лордов останавливаться на полпути. Воспитание и законы чести не позволяют.
Дабы соблюсти правила приличия, Натали быстренько пристроили в закрытый кол-ледж, благо, связей и фунтов у папаньки с три короба.
Перед тем, как начать отсчет новой своей биографии, леди получила хорошую взбуч-ку, потом промывание женских частей на предмет стерилизации от возможного зара-жения матки. Ей выдали новое обмундиро-вание, новую биографию с именем - отчест-вом. Зачислили в спецгруппу на ускоренную спецподготовку.
4. МАТЕРЩИНА
И пошла она проходить курс молодого бойца.
Каждый из вас, дорогой Читатель, слышал про такое нехорошее армейское явление, как дедовщина. Многие полагают, что оно свойственно только нашей Советской, а теперь уже Российской народно-трудовой армии. Но, смею вас заверить, дорогие мои, есть еще более страшное армейское явление. И распространено оно повсеместно, даже в самых на первый взгляд цивилизованных странах, и особенно в их элитных школах по подготовке шпионов, агентов, диверсантов и разведчиков. Явление это, пустившее глубокие корни в спецчастях, носит типично женское имя, - матерщина. Нет, не матерятся там они, а проповедуют жесточайший матриархат: неограниченную власть старших, уже чему-то наученных агентов женского, если можно за их жестокость отнести их к этому разряду млекопитающих, рода, над младшими, еще только хлебающими кирзовым сапогом горький борщ солдатской жизни.
У новичков выбивали играющее в одном месте детство, а на его место забивали свой-ственную высокородному отпрыску гор-дость.
Натали пришла в шпионскую школу под своим новым именем Наталья, с новой фамилией и придуманной биографией. В ней ни словом, ни намеком не было сказано, чья она дочь, за что ее так низко опустили. Однако, родственная несчастьем братва прочитала по ее лицу, как по писанному, все крутые и не очень повороты прошлой жизни будущего агента. И, раскусив большие и малые мелочи, вывернув их наизнанку, выработала тактику внедрения новичка в свой ущербно-крамольный коллектив.
Первым испытательным рубежом для На-тали стала помывочная. На раздевание и санобработку их группе дали пять минут. Натали стеснялась общей душевой, никак не решалась скинуть с себя последние одежды. Взводная, сержант с агентурным именем Кики, участливо поинтересовалась о причи-нах жеманства.
- О, как я вас понимаю, милочка.
- Правда? - прониклась уважением Ната-лья.
- Сама такой была, - доверчиво шепнула на ухо и пообещала. - Я разрешу тебе по-мыться в нашей, в офицерской кабинке. Там ни одной девушки нет. Можешь плескаться сколько захочешь.
- Ой, я вам так благодарна! Даже не знаю, как и выразить свои чувства.
- Ничего не надо, - успокоила ее Кики. - Ты мне сразу понравилась своей скромно-стью и непорочностью. Я решила помочь тебе быстрее понять и принять правила здешней игры. Поверь, милочка, чем быст-рее ты станешь такой как все, тем больше шансов, что ты выживешь еще сегодня.
- Я постараюсь.
- Да уж постарайся. А пока... Можешь забыть про пять минут. Плескайся, пока не надоест, пока сама не захочешь уйти оттуда. Но, если уж тебе непременно хочется отблагодарить меня, за ужином отдашь свой компот.
В офицерской кабинке, куда сержант Кики пристроила Наталью, действительно не бы-ло ни одной девушки. Но там было четверо лишенных хорошего воспитания курсантов, которые радостными криками приветствова-ли купленную у Кики за любимые ею вечер-ние компоты новенькую.
Через час девушку выскребли оттуда взмыленную и измочаленную. Но Наталья больше не стеснялась своей наготы. Она во-обще уже ничего не стеснялась.
И усвоила первый урок. Не верь, что кто-то питает к тебе добрые чувства. Если тебе оказывают внимание, платить придется сто-рицей.
Следующий урок не заставил себя ждать.
Новеньких определили на постой в казарму. Двадцать часов в сутки их гоняли, кормили, учили, кормили, опять гоняли и снова кормили. Сон был одним из предметов обучения. Сержант Кики вполне достойно могла представлять доблестные вооруженные силы на службе в концентрационном лагере. Помня ее первое участие в своей судьбе, Наталья старалась не давать повода для последующих вспомоществований. На одном из построений агента похвалили. Инструктор улыбнулся открытой улыбкой, протянул руку для поздравления. Наталья протянула свою нежную и белую для ответного рукопожатия и... очнулась в больничной койке с переломленной переносицей.
Она хорошо выспалась и отдохнула. И ус-воила новое правило: Не верь тому, кто смотрит на тебя с улыбкой.
Их, правил и уроков, за годы службы в элитном подразделении было много. Все вместе они сформировали готового ко всему агента экстракласса. Утешало сознание того, что, если в элитном так издеваются, что же творят в обычном?
После сдачи экзамена на политическую зрелость, ей определили сугубо личное спецзадание, да такой степени сложности, что и в страшном сне не приснится: забросят ее в дикую Россию. И пока она не раскроет все сто процентов их секретов в квадрате сто на сто километров от места ее дислокации (дальше были границы ответственности дру-гих секретных агентов), не получит роди-тельского прощения и, вместе с ним, права вернуться домой, в лоно любимой семьи и не менее любимой Родины. В ее личном де-ле до сих пор хранятся: аттестационный лист выпускницы, тест на профессиональ-ную пригодность и варианты поведения в сложных ситуациях. Вот некоторые схемы.
'Добрая и спокойная внешне, - надо от-дать должное инструкторам школы, не зря они ели хлеб налогоплательщиков, - Наталья настолько безжалостна и жестока внутри, что даже собственные родители иногда по-баиваются дочь. Собаки обходят ее сторо-ной, оглядываются и рычат ей вслед. А ко-гда понимают, что сбежать не удастся, доб-ровольно поднимают вверх лапы и роняют к Натальиным ногам скупые собачьи струйки. Холодная расчетливость, ум, железная вы-держка сделали ее настоящей терминатор-шей среди людей...
Но все эти качества она ловко скрывала под маской простушки. Ни один человек никогда бы не догадался, с кем он имеет де-ло. Ее улыбка настолько обезоруживала, что невольно хотелось плакать и задыхаться от нежности. Глядя на это милое создание, не-которые мужчины просто таяли от ее шарма и обаяния. Она, словно дорогой парфюм в магазине, манящий и привлекающий поку-пателя, ловила в свои сети любого...
Заполучить нужную информацию для Натальи не составляет особого труда и если, вдруг, человек, с которым она контактирует, о чем-то догадается, она способна без промедления его тихо и бесшумно ликвидировать. Опасность очередной раз обойдет ценного агента стороной, а в город поступит очередная партия сочных беляшей, так горячо ценимых любителями. Особенно хорошо Наташе удаются 'колбаски' в тесте из нежных девичьих пальчиков - это было и остается ее фирменным блюдом'.
Все аналитики спецшколы были едины в выводах: вырастить такого монстра уда-лось по трем причинам. Первая - высокий интеллектуальный уровень развития. Чем выше ты находишься, тем больнее падать. Она упала - ниже некуда, потому могла по-зволить себе встать над моралью любого общества. Второе - жесткое, даже правиль-нее будет сказать - жестокое обращение с ней и другими курсантами сформировали животное предвидение опасности, мгновен-ную, не останавливающуюся перед любыми методами, готовность отстоять и защитить свою жизнь. И третье - высокий уровень профессиональной подготовки в горячо лю-бимой шпионской школе.
Насколько желаемые результаты тестов и аттестаций совпадали с реальной картиной жизни агента Натальи, мы узнаем из сле-дующих глав.
5. НЕ ЛЮБИТЕ, ДЕВКИ, САЛО
Вы, прочитав заголовок этой главы, зададитесь резонным вопросом. А за что же не любить его, Мику Сало? Чем он перед вами провинился? Красавец, миллионер, один из лучших гонщиков Формулы 1. Да за такого не глядя можно замуж или на Канары! Только он парень разборчивый, еще не каждую позовет.
Но не о нем мы, не о Мики, а о простом интернациональном, которое еще недавно босиком бегало по загону и довольно хрю-кало о сытой жизни.
Наталья - откуда такая бюргерская при-вычка, вроде в чистом английском роду ни в одном прямом либо кривом колене галлов к саксам и близко не подпускали, - любила шпик и прочую жирную свинину. Сызмаль-ства приметили эту слабость. Как с ней ни боролись, разумно полагая - отклонение от нормы портит породу и плохо сказывается на урожайности и карьере, - и убеждали, и обманывали, и прятали за семью замками. Ничего поделать не могли. Пока ушлый сек-ретарь папаньки-лорда не раскопал в исто-рии рода некую графиню Мэри из графства Стюарт, третью жену прадедушки Скруджа, от которой и пошли все сегодняшние потом-ки. Жила она в далеком семнадцатом веке, привязанности имела сходные с привязанно-стями Натали, судьбу немного странную, если не сказать более - таинственную.
Надо же, через четыре столетия, шестнадцать поколений, если считать по родословной, выплыли дурные повадки феодализма. Жаль, папа-лорд был сильно занят своей важностью и службой, мама-лордочка была занята собой и своей неуемной любовью ко всем, кого кто-то уже любил, а она еще нет. Если бы они нашли время поближе познакомиться с жизнеописанием своей древней праматери и посмотреть, что еще кроме сала, имело место быть у бабульки в достатке, может, по-другому бы судьба распорядилась их дочерью. Но... что сало, то съели.
Эта привязанность к нежному и сытному продукту и предопределила ее извилистый путь в Россию. Не конкретно сам путь, а до-рогу, которой ей следовало следовать.
Стала Наталья любимой и единственной дочерью Мани и Миколы Чесалы, украин-ских инженеров, сбежавших от бескормицы с угольного Донбасса в сытую, хоть и гряз-но-холодную после самостийной, уральскую столицу. Не столицу вообще, а только чер-ной металлургии. Прямо в сам город, прямо на известный металлургический комбинат.
Собственный послужной список и густое засилье салолюбимой родни на руководя-щих и около постах помогли сначала при-строиться с краешку, а потом и поглубже влезть.
У Мани и Миколы, истинных хохлов, продавшихся в свое время англичанам опять же за пресловутое сало, заплывшая жиром совесть была нерастопляемо спокойна. Честно скажем, не какие-нибудь мелкие попрошайки, дешевка, помани пальчиком и на коленях поползут. Продались они за большое количество.
Ловкая Маня и хитрый Микола выторго-вали для себя ровно один кило, нет - одно кило, нет - одну килу... не важно, главное в том, что с момента их официально задоку-ментированной вербовки, Маня могла еже-дневно, без ущерба для внутреннего семей-ного бюджета, выставлять салолюбивому семейству цельный килограмм вкусной сви-нятины на каждое присутствующее за сто-лом родное хохляцкое рыло.
А легализоваться в тогдашнем сэсэсэре было проще простого. Это только наивные кагэбэшники считали, что придуманная ими паспортная система закабаляла весь народ и делала каждый его шаг по перемещению в родном советском пространстве подкон-трольным и отслеживаемым.
Как мы уже признавались, Маня и Микола Чесалы приехали на Урал. С ними прибыла пока еще беспаспортная Наталья, всей документальной ценностью которой являлось свидетельство о ее нарождении на свет в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году (так Натали стала на три года моложе самой себя, что, для женщины, весьма приятное действо). И запись в паспорте у батьки да и у мамки. Устроились на работу, получили жилье, прописались. Дочке по свидетельству о рождении выдали паспорт с фотографией и прочими атрибутами гражданина СССР. В то же время истинная Наталья Чесало, которая ни за что не хотела уезжать со своей любимой родины, осталась жить при бабушке, в ее хате, с полученным по случаю случайной утери при переезде дубликатом свидетельства о рождении, по которому она, по месту жительства у бабушки получила свой паспорт, и тоже на Наталью, и тоже на Миколовну Чесалову. И стало их две, одинаковые, хотя и не похожие ничем, кроме одинакового шестнадцатилетнего возраста, но нам вторая, которая подлинная, ну никак не интересна, нехай в своей хате с бабулькой бульбу с клецками хлебает и свиноматкам хвосты крючком на бигуди завивает.
А наша Наташа, ни в чем никем не запо-дозренная, спокойно с первой героической медалью закончила русскую школу, получи-ла настоящий аттестат об их образовании, благополучно поступила в тогдашний гор-ный институт и сбежала.
Нет, не за границу. Сбежала от истинных хохляцких родителей. Не смогла она, пусть и справедливо наказанная дочь лордов, больше терпеть высококультурный уровень своих приемных родителей. Особенно, когда папа за столом делал то, что называется обедом, самоотверженно и неутомимо боролся с тарелками и кастрюлями с всхлипами, всчмоками и прочими застольными комментариями. А по вечерам перед сном требовал от приемной, но больше законной жены любимой дочери, пожеланий 'спокойной ночи' с непременным чмоканием им ее, а ей его.
Стала она жить как все. Которые иного-родние студенты. У которых родители дале-ко. Не очень сытно, но зато весело и свобод-но. Настоящей студенческой жизнью.
6. ПРОЦЕНТЫ К ПЛАНУ
Некоторые разъяснения для тех, кто еще не все, спрятанное неглубоко, понял.
Наталья - агент английской интеллекту-альной разведки, считала, что в жизни ей крупно не повезло. В двадцать шесть лет она могла бы, как законная жена какого-нибудь сэра министра или сенатора-конгрессмена, заседать в десятке благотворительных ко-миссий. Могла бы блистать нарядами в лич-ной ложе театра, на балу, на светском прие-ме в Букингемском дворце. Могла бы посто-янно быть на виду и на устах у особ коро-левской семьи, на обложках модных журна-лов и на экранах телевизоров. Могла бы...
Но не смогла.
Вместо такой красивой и достойной ее жизни во дворцах, она оказалась в холодной и нищей России.
Живет в общаге, питается в дешевых сту-денческих столовых, смотрит черно-белый телевизор, у которого полторы программы, и те показывают только после хорошей взбуч-ки. Вот на работу она ходит действительно во дворец.
Здание университета выглядит очень со-лидно даже если к нему подходить по высо-ким буржуйским меркам. Но... снаружи. А изнутри... Каморка похожая на камеру предварительного и пожизненного заключе-ния. Для нее. Потому как задание у Натальи такого несоизмеримого с ее короткой жиз-нью размера, что выполнить его в ближай-шее тысячелетие вряд ли удастся. Если вдруг не найдет чего-то сверхвсякомеры секретного или разоблачительного.
С того момента как ее внедрили в русскую (по паспорту) хохляцкую (по привязанно-стям) семью, прошло семь неполных лет. За это время она успела проучиться в универ-ситете полных пять лет, получить диплом с отличием, стать одной из любимых аспиран-тов профессора Лосева-Рогатова, найти ма-териализованное в скромный результат при-менение своим тайным способностям.
Наталья не стала, как это делают большинство молодых агентов, кидаться сломя голову на поиск и похищение важных государственных секретов страны-кормилицы. Не стала зарабатывать дешевого авторитета агента, готового для родины на 'холод могильных камней'.
- Зачем спешить? - здраво рассудила юная леди. - Я сюда пришла всерьез и надолго. Покружусь, пригляжусь, авось можно не сразу попасться на зубок здешним внутрен-ним органам. Жизнь состоит из плохого и хорошего, из пользительного для здоровья и самочувствия, и из вредного, иногда убийст-венного. А дай-ка я разделю ее на кусочки да присмотрюсь к каждому.
Получилось у нее следующее: студентка, активистка, спортсменка, агентка, да и внешне ничего себе. Не красавица писанная, но она, в отличие от многих девушек рядом, и не мечтала быть красавицей. Они все не такие как остальные. Красота ущербна. Если господь Бог дал красоты немеряно, что-то в голове, как правило, отобрал. Вот и мучают-ся. Радостей им намного меньше. А спрос с них по красоте их высокий. Наталья здраво решила оставаться серой мышкой: шерстка мягкая бархатистая, вроде и не броская, но погладил разок и еще хочется. А уж опытно-сти да умения она приложит, благо, есть не-малый задел...
Много всего наприкидывала, контроля за ней ни от родителей, ни от Центра почти и никакого, и согласилась пожить так, чтобы не было 'мучительно больно за бесцельно прожитые годы'. Пожить она решила в свое молодое удовольствие.
И выполняя собственные заветы, целый год шла от своего конца.
Потенциального.
Как если бы она залетела, ее раскрыли, арестовали, осудили и в яму посадили.
Все, что касаемо русских концлагерей, не менее конц тюрем и предваряющих репрес-сивно-исправительный аппарат учреждений, познавалось ей без каких-либо заданий и понуканий. Она изучала русские несуразные уголовные кодексы, в которых за украден-ную у соседа курицу наказание было не-сравнимо больше, чем за украденный у го-сударства миллиард, даже если он в долла-рах или фунтах.
Ходила в суды наблюдать идиотские предопределенные обвинением процессы, где адвокат и обвиняемый были безгласной мебелью, а судья руководствовался не статьями идиотского закона, а курсом партии и правительства, своим местом в очереди на квартиру и задержанной за полгода мизерной зарплатой. Заводила нужные знакомства, и, как на экскурсию, прогуливалась в изолятор временного содержания, по оперативной терминологии ИВС, в СИЗО, следственный изолятор, где подозреваемые в мелких прегрешениях сидели в ожидании окончания следствия и суда годами. Многих потом, когда суд выносил приговор, отпускали домой, так долго они тут томились. Но никого не оправдывали, потому как, оправдав этих, нужно было наказывать тех, которые этих ни за что сюда упрятали. Но разве рука поднимется на того, с кем из одной кормушки хавать приходится?
За этот год Наталья поняла: такой конец ей ну ни на фиг не нужен. Если бы ее, разо-блачив и осудив, отправили отбывать нака-зание в родную Англию, она бы еще поду-мала. Но в России, где даже государство жи-вет по своим понятиям, а не по законам, жизнь на воле много хуже, чем в английской тюрьме.
Весь второй год вынужденного пребыва-ния она укреплялась в мысли, что рисковать свободой ей не след.
Еще три года усиленно внедрялась, обрас-тала знакомствами и связями. Центр с пони-манием отнесся к ее объяснению своей от-крытой пассивности. А когда она поступила в аспирантуру, даже первый орден пообеща-ли. И бюст на ее родине... за счет конто-ры... увеличить... пока на один размер.
С бюстом она решила не спешить, дождаться следующей благодарности и сразу на два размера и обе увеличить, чтобы и не больно, и заметней выглядеть.
В тесной аспирантской каморке она на-шла, наконец, свою золотую жилу.
Шкаф.
Забитый курсовыми и дипломными рабо-тами студентов за последние лет ...дцать. Она потихоньку достает их, снимает на мик-ропленку, обрабатывает. Сложными канала-ми через систему тайников переправляет на родину, в туманный, который Альбион.
По крайней мере на ближайшие лет два-дцать она беспроигрышно обеспечена ин-формацией, а если учесть, что студенты на-род невольно плодовитый и число их работ год от года растет, Наташе уже снится сча-стливая старость, не омраченная провалом и сорванными заданиями. Даже и попытаются раскрыть ее, накрыть или расшифровать - вряд ли даже в их придурошных органах найдется хоть один придурок, который об-наружит хоть какую-то ценность, а тем паче важную государственную тайну в никем не читаемых дипломных работах студентов.
А все мастерство матерого шпиона Натальи Чесалы-Скрудж заключается в том, как выдать своим шефам отрывки из дипломов за секретные научные разработки; как убедить Центр в перспективности исследований, в которых самое большое исследование студента заключается в поиске аналогичной работы старших товарищей, с которой можно содрать максимум материала с приложением минимума собственных усилий. Не зря Наталья окончила в России закостенелую советскую школу. Она быстро сделала спасительное открытие: в каждом студенческом дипломе есть обязательная глава с расчетами экономического эффекта от внедрения.
И нет такого труда, где бы эффект не ис-числялся суммами, приятными даже глазу развращенного богатством капиталиста. По-тому почти на каждый отправленный мик-рофильм с выдержками из названной главы, она получала задание:
'Агенту ПК?7. Форсировать работы по добыче дополнительных сведений в данном направлении исследований крупной группы ученых, замаскированных под легендой вечно пьяных и голодных советских студентов. Материал поставлен на контроль мини-стерством, вам присвоено очередное звание, награда не заставит себя ждать, готовьте дырку, а на ваш счет...'
7. ПОТУГИ НЕБРИТОГО
Оперативная информация
Легко расставаясь с такой мелочью, как десять миллионов долларов, Небритый меч-тал только об одном: чтобы никто за преде-лами высокого кабинета не узнал о его ще-дром взносе. Обрадовался, когда услышал, что деньги надобны налом и чистые, ни по каким ведомостям не пропущенные. Потому что, в отличие от Лысого и Калмыка, он ме-нее был завязан на Папу, делал вид, что сто-ит в стороне от любой политики, не имеет никаких амбиций. А втихаря, сам с собой наедине, немного верил в восходящую звез-ду П-та и ждал удобного случая для подачи ему и его команде сигнала: 'Я за вас, я - свой'. Ибо, знал, останется 'чужим', ждет его судьба Гуся, Березы или Ходока. Это в лучшем случае. А в худшем... жизнь в чуме за счастье покажется.
С детства робкий и молчаливый, любил он в уединении предаться размышлениям.
Небритый в сотый раз прогонял в памяти весь разговор в кабинете у Лысого. Куда проще - мог бы просто диктофон включить и прослушать, не напрягая извилин. Но он так привык. Диктофон бесстрастно передает все, что сказано. Память глубже копает, память недосказанное ловит, в душу заглядывает. А душа у Лысого тьфу какая. Плюнуть и растереть, вот какая душа. Специально, что ли Папа такого себе подбирал? Сколько сидит наверху, до сих пор ни с кем дружбы не завел. Поговаривают, что у него вообще друзей нет. Ни школьных, ни институтских. Ни по линии жены. Ни по своим родственникам. Это ж как же так? Стоит ли ему доверять свою шкуру?
А задумал-то, подлец, ловко. Все гениаль-ное просто. Выйдет на арену двойник, никто и не заметит, что он другие песни поет. Тек-сты же он не сам пишет, музыку не сам со-чиняет. Папу, вон, месяцами никто не видел, а страна шла куда-то. Выползет на экран по-сле очередного запоя, очередную глупость ляпнет, очередную дурь выкинет, все и рады - жив, курилка. А сам ли это Папа, или двойник его... Рожа от водки опухшая? Опухшая! Значит, наш, родимый!
Лысый задумал, Лысый сделает. Возмож-ности у него немалые. А как повернется для него перемена... курса?
Ищи подвох. Копай глубже!
Что же Лысый задумал? Зачем собирает большие бабки? Только ли на 'Двойника'? Не сходится. На информационную войну или блокаду П-та? Тем более так много де-нег не надо. Все газеты и каналы подкон-трольны. На новые выборы? Нет мотивации. Да и ни к чему они сейчас, выборы. Явно будет отрицательный результат.
Ищи!
Есть одна хитрая штучка. Погружают клиента в сон, подключают приборчик и переписывают его мозги. Любую программу заложить можно. Надо - чуть-чуть поменяют, надо - кардинально. Был за вас, станет за нас. Был белым, станет красным. Говорят, таким образом любой китайский язык за два месяца учат. Слышал Небритый о таком чуде, но от кого и по какому поводу, никак вспомнить не может. Не сюда ли пути - дорожки ведут? Но и тут больших бабок не надо. Тут вообще бабок не надо.
Что он задумал?
Может, решил собрать с нас побольше, всех подставить, а самому слинять?
Реально.
Но бесперспективно. Понимать должен, что от списка 'Л' ни ему, ни кому другому не уйти. Нет такой точки на карте, где спря-таться можно.
'От Байкала до Амура...' Любит Лысый эту песню. Все время под нос мурлычет. Не отсюда ли ноги растут? Может, решил новое царство создать, Дальневосточную респуб-лику? И там окопаться? Или Сахалином за-владеть, объявить Японии войну и до того, как прозвучит первый выстрел, сдаться в плен со всеми городами и островами?
Или...
Ладно. Потом разберемся. Пока же ясно одно, играть Лысый будет за себя и на себя. И ни в коем случае ни на Небритого либо кого другого.
Плыть в их течении не стоит.
Попробовать своё замутить?
Что, если воспользоваться ситуацией и сыграть в свою игру? И чтобы никто не знал.
А что! Великолепно! Ни одна зараза в мою сторону и не подумает! Огонь-то на себя Лысый вызвал.
Что для этого мне надо?
Ну, во-первых надо утечку информации о задумках Лысого куда надо сорганизовать.
Надо своего кандидата на место П-та по-дыскать. Своего двойника.
Еще что?
Деньги?
Денег много. Даже чересчур много. Часто ночью просыпается в холодном поту. Кош-мары мучат. Что с бабками делать? Куда еще вбухать? Что еще купить? А потом мысль отрезвляющая. А на фига? Каждая новая покупка - новая головная боль. Рань-ше жил тихо. Никто не знал, или почти ни-кто. Старался быть поменьше на виду, не засвечиваться в прессе. Нет, пронюхали, вы-тащили. Теперь пернуть нельзя - во всех газетах, на всех каналах раструбят.