Аннотация: Молодежный-шпионский триллер-пародия
1. Лучше Сидеть, Чем Лежать2. Любимое Занятие3. Откуда Растут Ноги4. Тайный Орден Лосева-Рогатова5. Как Леха Третировал Профессора6. А Теперь Переходим к Вербовке7. Анализы
Г Л А В А 7
ТАЙНЫЙ ОРДЕН
Who li they такие
ЛОСЕВ-РОГАТОВ
1. Лучше Сидеть, Чем Лежать
2. Любимое Занятие
3. Откуда Растут Ноги
4. Тайный Орден Лосева-Рогатова
5. Как Леха Третировал Профессора
6. А Теперь Переходим к Вербовке
7. Анализы
1. ЛУЧШЕ СИДЕТЬ, ЧЕМ ЛЕЖАТЬ
Оперативная информация
Открывал второй десяток траурного спи-ска 'Л' Ходорок.
Он все знал.
Не только о конкретном списке.
Но и о себе.
И о своей несчастной доле.
Потому как, в отличие от Небритого, Кал-мыка и Лысого, уже сидел.
И, как ни странно, был рад тому, что си-дел. Потому что, кто-кто, а он знал наверня-ка - если бы сейчас так красиво не сидел, то давно бы уже почетно и торжественно ле-жал.
Как эти.
Которые уже вычеркнуты навсегда его дрожащей рукой.
24. Лебедь, 52 года. Красноярский край...
29. Цветков, 54 года. Магадан...
32. Фархутдинов, 53 года. Сахалин...
49. Гамов, 39 лет. Дальний Восток...
53. Головлев, 45 лет. Челябинск...
Не абы кто, сплошь Генерал-Губернаторы! И это не все, почившие. Это только малая часть, за несколько месяцев одного года.
А всего эти за два неполных года почти половину списка исполнили. И ведь как ис-полнили-то! Ни по одному номеру заказчи-ков и исполнителей близко не нашли!
А искали ли?
Что говорить? От тюрьмы и от сумы, как пословица гласит.
Времени подумать о себе и судьбинушке своей тут предостаточно. Хоть слева напра-во, хоть с заду наперекосяк - считай-наприкидывай!
Он никого не винит - сам виноват во всех своих бедах. Молодой, наивный, книжек про Америку начитался, по городам и весям штатовским покуролесил, уже и сам сдуру поверил, что и у нас теперь как у них все должно быть, строго и по закону.
Бизнес - одно, политика - другое.
Умеешь зарабатывать бабки - иди и зара-батывай. И государство, от лица благодар-ных налогоплательщиков, тебе низкий по-клон и презент на все времена.
Не умеешь ничего путнего в жизни делать - дуй в какие ни то чиновники, чтобы у умеющих и делающих на законном основа-нии капельку от их труда для своего личного благополучия отнимать.
Или еще проще - в политику отправляйся. Тут и кусок с маслом пожирнее, и неподсуд-ность за любые прегрешения любимой пар-тией как пуленепробиваемой броней гаран-тирована.
Он как-то прочитал в одной умной книж-ке, что раньше, до Петра Первого, и цари, и столбовые бояре и помещики жили почти как весь народ. В таких же деревянных из-бушках, ели такую же пищу, как и осталь-ные, говорили с народом на одном языке, и закон божий, как и закон людской, был для всех равно писан.
Петр привез из Европ эту заразу.
Стали цари и бояре на другом, простому народу непонятном языке говорить. По-строили себе хоромы заморские, отгороди-лись от люда высокими каменными стенами, придумали для себя особые законы, которые шли не от божиих заповедей, и которые на-крепко защищали господ от народа.
И минуло с тех петровских времен три сотни лет, а и только глыбже пропасть меж-ду народом и властью стала. И законы с ка-ждым новым царьком становятся безжало-стнее к бесправному народу и лояльнее к своей преданной челяди. А не трожь наших, а не смей даже подумать о них плохо, чего бы они по пьяне, сдуру или от безнаказанно-сти не творили!
Иначе одна тебе дорога - в каталажку!
Вот на волне этих якобинских мыслей и совершил он свою главную ошибку.
В команду к Папе он в свое время не по-шел, хотя ох как звали!
Нет, не бабок ему жалко.
Себя жалко.
Он же думал - вот-вот цивилизованное общество верх возьмет, новыми ценностями все вокруг наполнит. Стыдно же связывать свое имя с их именами... Особенно с этим выскочкой зятем. Аллергия на него у мно-гих. Как вот есть в русском народе аллергия на чупайсятину, немцевость, гайдаровщину - хоть их в золоте изобрази, хоть памятни-ков на каждом углу поставь, все одно пле-вать в их сторону будут.
Какие бы они партии не создавали, как бы в президенты не рвались - гарантирован им полный провал.
Самое-то горько-смешное, что они, идио-ты от политики, понять этого никак не хо-тят. И все тужатся, тужатся, а честолюбие свое усмирить, то есть проср...ться им, ни-как не могут.
Ну не дано, и все тут.
Разве может он, человек со светлой голо-вой и несчитанными бабками, с такими лю-дишками на одном гектаре даже по малой нужде присаживаться?
Да ни в жисть.
Лучше он коммунякам окажет поддержку. Финансовую. Им деньги во как нужны. Пусть отрабатывают, нервы Папе и Семье щекочут, хоть иногда заставляют их, спив-шихся и зажравшихся, в сторону народа ог-лядываться...
Вот из-за них, из-за комуняк, и оказался он здесь. Враз вспомнили и к нему, неприкос-новенному, законы, для челяди написанные, применили.
Слава богу, что живой остался! Могли же в один ряд с этими...
Состояние даже посаженного и ощипанно-го Ходорка позволяло и из тюрьмы играть свою партию. А огромная свора борзописцев и осведомителей держала и держит, несмот-ря на колючую проволоку, в курсе всех больших и малых дел.
Вот и про игру Лысого донесли одно, а при встрече с доверенными лицами он, гад, бабки требовал, вроде как, совсем на другое. Темнит, как всегда, хитрее всех выглядеть пытается. Ну-ну. А то ты, друг ситный, на Луне живешь. А то мы не знаем, что ты мо-жешь, а что другим поручишь.
Решайле, например.
То, что к Решайле попало, считай что про-пало - в смысле, что он никому, даже под пытками... за просто так...
А вот если вы, скажем, за зелененькие мечтаете - тут совсем другой базар, бери, сколь душе угодно! Да мы тебе в довесок еще всяких тайн, и не только государствен-ных, а еще и постельных, да с фотография-ми, да с перебором.
Радовался Ходорок, что много знал. Даже здесь, как многие считали, в полной ж... то есть в изоляции, рука его тонко пульс стра-ны ощущала.
Но еще больше радовался бы Лысый, если бы эти мысли Ходорка каким боком под-слушал. Знать, верно он все просчитал, дошло куда надо 'самое тайное'. Шансы его личному плану многократно прибавило.
А Ходорок еще и потуги Небритого про-анализировал, прямо тут, в камере, расшиф-ровки телефонных переговоров перечитал.
Сел, наприкинул.
Всем нонешний П-т как-то так вдруг и сразу по-серьезному мешать начал.
С чего бы?
Он срок свой, договором с Папиной Семь-ей обусловленный, досиживает, власть по-трогал так, не по-настоящему, малым кра-ешком ладони. Посмотрел - с чем ее кушать можно, и, естественно, захотел уже всей пя-терней, да в кулак, да чтобы вокруг только свои, и никаких соглядатаев. А уж тем более ему и быть в роли куклы?
Предупреждал же я их, когда они пять премьеров один за другим меняли, все сго-ворчивого подбирали!
Не тот человек! Он только с виду безро-потный и послушный.
Не его надо было ставить!
Как в воду тогда глядел, своей собствен-ной ж... чуял.
Увидел П-т, денег в стране много.
Но не у него.
Это сегодня.
А как окрепнет, наберет свою команду, попросит поделиться? А как же! Всю страну поделили до него, без него. Ну чего он там, в Питере своем, щипнуть успел? Так, двум девчушкам на молочишко!
Как там, в 'Свадьбе в Малиновке'?
'У атамана нет золотого запаса, потому хлопцы и разбегаются'. А чтобы не разбега-лись, чтобы верой и правдой... Надо запас золотой... да потолще... и чтобы ни у кого больше не было... и чтобы никто не посмел диктовать... он же старой закалки, комму-нистически-кагэбэшной.
Государственник.
Того гляди, затеет справедливую проле-тарскую национализацию. Или пересмотрит итоги бандитской приватизации...
Меня-то он покусать ради чего удумал, а? Обкатку своих будущих методов работы на мне проводит, заодно реакцию хозяев своих проверяет, восторженные крики толпы впи-тывает.
Ну, первое, ясно дело, - для острастки ос-тальных, чтобы не смели своего 'я' иметь. Чтобы все как один перед ним на цырлах ходили, бегом в его личную партию бежали, и денег сколь надо, куда надо безлимитно и завсегда.
А второе... Все, что я десять лет собирал, одним махом в чьи-то руки перейдет. За просто так, за малую копейку. Они вон как прокрутили.
Неизвестная никому фирма все прибрала, и никто с ней за такой жирный кусок бо-даться не стал?
А?
Да кто поверит?!!
Абрам даже не сунулся.
Махмуд заявку подал, а через неделю с из-винениями отвалил.
Ираклию предложили, он двумя руками замахал: 'Чур вам! Я жить хочу!'
Китайцев, вчетверо больше предлагавших, и на порог пустили.
Сколь классов надо иметь за спиной, что-бы понять - кто лапу на мою империю ре-шил наложить?
- Погоди, Саня, - говорю я другу по несча-стью. - Месяца три пройдет, страсти по-утихнут, и покажутся длинные уши настоя-щего собственника. Он пренепременно бу-дет из личной команды П-та. Питерский или около того.
Ну, что?
Как в воду смотрел!
То-то!
На мне обкатали, а вскорости и с Магнит-кой так же поступили.
Подобрался П-т к большим бабкам.
Пока голым был, никого не задевал, всем заискивающе улыбался.
Теперь становится опасен...
Всем.
И Папе с его большой семьей.
И Лысому.
И Небритому.
И тем, кто еще при нем, и тем, кто уже сбежал.
Руки-то вон какие длинные!
Свернул и засунул налитый неимоверной тяжестью лист бумаги в нутренной карман тюремной робы.
Ходорок недолго чесал коротко стрижен-ную репу.
Созвонился с Гусем, перемололи ситуа-цию. Гусь аж чуть собственными слюнями не захлебнулся. Очень ему хочется отом-стить за свое позорное выдворение и мол-ниеносное разорение.
Ходорок ему:
- Ты понимаешь, я сам только по телефону могу, или через доверенных лиц.
- Да ладно ты, не ломай в голову! Мы, что ли тут не того? Я все сам. И за себя, и за те-бя расстараюсь.
На следующее утро Гусь полетел в Лон-дон, навестил опального Березу. В его со-гласии они и не сомневались. Просто реши-ли прощупать, есть ли у того силы, способ-ные издалека помочь. Ну и... идея его, во-площение не грех на друзей переложить, а самому в стороне постоять, в смысле, что продолжить сидеть.
Вдруг чего у них не по плану пойдет? Начнут пытать, а Ходорок при чем? У него стопроцентное алиби!
Береза пуще Гуся загорелся, тут же сделал несколько звонков, в том числе... даже вслух фамилию называть страшно! Там и ударили по рукам.
Береза взял на себя даже больше, чем рас-считывал Ходорок. Он через купленных лю-дей в МИДе своей новой родины подготовит почву на предмет принятия Двором Двойни-ка. И щедро профинансирует проект.
Ответ из высокого кабинета не заставил долго ждать. Береза своим подельникам те-леграфировал коротко и понятно, в каждую буковку радость свою загоняя:
'Клюнули'.
Тут же хитрый план разработали, согласо-вали, утвердили в Палате Лордов, Пэров и тех Сэров, которые против нас еще со вре-мен эс-эс-эс-эров.
Засекретили и в Россию срочной депешей с нарочным послали. И даже своего шибко законсервированного агента не пожалели - на новые задачи переориентировали.
Глубоко-извращенный аглицкий ум не шибко от нашего отличается. Операции там же, в МИДе, присвоили кодовое название 'Замена'.
2. ЛЮБИМОЕ ЗАНЯТИЕ
Еще со студенчества любимым занятием наших аспирантов было хоронить профессо-ра Лосева-Рогатова.
Вернее, не совсем хоронить его, а как бы частично.
Нет, они не вампиры и не мазохисты. Они не закапывали в землю сегодня неоднократ-но и трепетно пожимаемую ими руку про-фессора; в следующий раз твердо ступав-шую по земле ногу или оттопыренное еще со школьных драк ухо, оставив что-то и на завтра. Похороны по полной программе, са-ми знаете, дело весьма хлопотное: венки всякие, могилы, оркестр, море задейство-ванного народа и прочая суетность, которая страшнее потопа, переезда и пожара, вместе взятых.
Помню, как-то одни знакомые одного сво-его поперешного невыносимым характером человека хоронили. Умер он, как и полагает-ся всем поперешным, накануне большого праздника, аккурат в полдень 31 декабря. В честь этого знаменательного события, вы-звавшего не очень скрываемый вздох облег-чения у всех, кто мал мала был знаком с по-чившим, ударил знатный мороз. Даже дере-вья укутались в пушистые и блестящие но-визной шубы из инея, но так и не могли со-греться, стояли не шелохнувшись.
Начались неприятности с того, что дома не могли найти паспорт умершего. Неприятно-сти имеют особенность всегда с чего-то на-чинаться. У одних они начинаются со смер-тью еще вчера живого и никому не нужного человечика. У других с потерянного ко-шелька. Здесь начались с пропавшего пас-порта. Он его, оказывается, сдал на вклейку очередной фотографии. Вот чудак, смерть за дверью с косой стоит, ждет, когда ей дверь откроют, а он срок действия паспорта про-длевает. Бессрочно жить надумал, Кощей Бессмертный, В-ухо-до-носор новоиспечен-ный выискался.
Без паспорта в похоронном бюро не выпи-сывают похоронного свидетельства, без по-хоронного свидетельства не получишь места на кладбище, нет места, не наймешь мо-гильщиков выкопать могилу. Не выкопаешь могилу, не куда закапывать.
Но, в каждом минусе есть свои плюсы - равновесие должно быть соблюдено всегда и везде. Про это еще Ломоносов говорил. Если у кого-то что-то убыло, в другом кармане обязательно прибудет. Главное, чтобы на пользу, а не на пропой.
Предложили им со значительной скидкой, в честь окончания финансового года, и как новогодний подарок, большой выбор уце-ненных Дедом Морозом венков, подмочен-ных слезами предыдущих скорбящих траур-ных лент с десятком вариантов поздрави-тельных надписей 'дорогому, любимому от родных', 'от коллег', 'от благодарных (за что? За своевременную смерть?) детей' и еще много разных 'от... и от....'
Все, кто начал отмечать новый год с ихне-го новомодного рождества, не могли понять, что от них хотят 31 декабря во второй поло-вине дня, когда равнение на часы на Спас-ской башне в каждом сердце ничьей смер-тью не своротишь. И, выказывая завидное спокойствие души, настойчиво советовали приходить сразу после праздников, числа четырнадцатого, а лучше двадцать первого, чтобы уж точно и голова перестала болеть, и, вконец уставшие от затянувшихся кани-кул, служащие дружно соскучились по тру-довому коллективу и потянулись к родным рабочим местам, и пренепременно оказали бы все достойные почести так горячо люби-мому ими и так сытно кормящему теперь уже их гражданину.
Родственники, конечно, могли бы и до двадцать первого подождать, им чего? Им тоже праздника хочется. Но он, который представился, проявлял явные признаки не-терпения. Даже после своей смерти он всех доставал. Разлегся посредине самой боль-шой комнаты и не объехать его, не обойти. Глаза закрыты, а он, словно, наблюдает за каждым и вопрос задает:
'А покажи - ка, любезный, как ты забо-тишься о моем бренном теле, как ты пере-живаешь мой нежданный уход? А чегой-то ты улыбку в уголках губ прячешь? Думаешь, крякнул я, дубака дал, концы отбросил, за-жмурился, так и нюх весь потерял?'
Короче, всей родне на цельную неделю за-дал этот и при жизни-то жмот хлопот полон рот.
Ни звонки, ни взятки, ни самовольный вы-воз тела на кладбище под покровом рано наступающих сумерек не помогли. Пьяный в усмерть сторож мычал, но телиться никак не хотел. Ключ от кладбищенских ворот даже во рту у него искали. Разозлились, гроб с телом в сторожке оставили, пусть вместе поживут, уж эти друг другу мешать долго не будут. До дома добрались, совесть заела, вернулись. Пришлось опять домой тащить и на пятый этаж по узким лестничным клет-кам гроб чуть ли не стоймя поднимать.
Зима, дома душно и умерший кое-чего до-бавляет. На улице мороз за тридцать. На балконе чуток поменьше. Кто-то с отчаяния и предложил вынести гроб с телом на бал-кон, пусть, мол, охолонится, ему, мол, поль-зительно. А мы пока, до четырнадцатого, а если уговорят, и до двадцать первого подо-ждем, не будем людей от приятного отдыха отрывать, праздники им портить.
Сказано - сделано.
Третьего января и к ним новый год веселье принес, особенно когда на каждую грешную душу по поллитра оприходовали, да вина не считано, да кому мало, в кладовке в ящике на поминальный стол с запасом припасено.
Незаметно песня затянулась, сначала вро-де грустная, про 'мороз, мороз', который все недружным хором просили 'не моро-зить' каждого из них в отдельности, но, подмигивая и кивая головой в сторону бал-кона, переводили стрелки на того, которого как раз и желательно было заморозить за всех вместе взятых.
Через третью на пятую песни пошли весе-лее, ноги сами в пляс пустились, выстукивая о дребезжащий пол напряжение последних дней.
От выпитого и от танцев стало жарко, дверь балкона распахнули - клубами во-рвался в комнату морозный воздух, освежая гуляющих. Разветрилось, посвежело, воздух перестал молоком клубиться, прояснел.
Как хоккейный арбитр замечает на пло-щадке присутствие лишнего тринадцатого игрока в круговерти спортивных баталий? Я всегда удивлялся его шестому чувству. Спе-циально начнешь считать, раз пять со счета собьешься и бросишь к чертям эту безумную затею. А он только глазом повел и ну к стене на расстрел - шестой полевой игрок, нару-шение численного состава! Малый штраф!
Мы, едва развеялся туман, еще ничего не видим глазами, но каждый своим индивиду-альным затылком, на котором у кого что ос-талось, вроде как вверх потянулось, чувст-вуем: не столько нас было минуту назад. Нарушен численный состав. Почему молчит свисток арбитра?
- Гады, - набивая рот салатом из общей хрустальной вазы, выговаривал нам нару-шитель численного состава. - Горбатишься на вас всю жизнь как прокаженный, любишь вас, как собака палку, а вы и похоронить нормально не можете. Я вам за мерзость ва-шу хотел напоследок гадость сделать, праздник испортить, да, вижу, ничем вас не проймешь. А и ладно, в следующий раз умру как все нормальные люди, в понедельник, летом, за месяц предупрежу, все сам подго-товлю, чтобы вам осталось только за стол сесть и нажраться.
3. ОТКУДА РАСТУТ НОГИ
Студенты, сдавшие очень даже вовремя и все как один на 'отлично' верхнюю матема-тику и очень поверхостную информатику, научились с немалой пользой для себя лиш-нее в любом деле сокращать, квадратное ок-руглять, а если попало в руки или на зуб, и сжимать при помощи архиватора очень большое и хлопотное в малое и иногда при-ятное. А потому процесс очередных похорон любимого профессора традиционно сокра-щался ими до весьма неумеренной пьянки, естественно с музыкой, но несколько дале-кой от той, какую исполняют солисты похо-ронного ансамбля 'Земля и Люди' и кото-рую пожелал бы слышать на своих плано-вых похоронах сам профессор.
Происходит процедура прощания чаще всего в близлежащем к университету кафе. И совпадает совершенно случайно либо с днем выдачи стипендии, либо с каким-то большим или малым праздником, обяза-тельно в присутствии дам, чтобы в танцах было кому в любви признаваться, иначе по-держаться не дадут.
Процедуру эту придумал, в оправдание своего первого 'улета', третьекурсник Васька. Возвращаясь как-то с очень неуме-ренного возливания домой, он, дабы строгий родитель проявил мягкосердие и не всыпал икающему чаду в количестве, прямо про-порциональном принятому последним на свою впалую грудь, на конкретный отцов-ский вопрос:
- Ты где был? - так же прямо и конкретно ответил (здесь нам потребуется некоторое уточнение: это стоял Васька криво, а отве-чал очень даже прямо),
- Лосева - Копытова, ик, хоронили.
- Ваш Рогатов копыта отбросил? - почти неравнодушно спросил отец.
- И ик тоже, - чадо честно старался не ды-шать хотя-бы в сторону отца, чтобы послед-ний не догадался, отчего сын поздновато домой заявился.
Глаза его упорно не хотели слушаться и затягивались поволокой как у петуха, чью голову только что отделили от шеи, а через нее и от остальных частей тела. Сын потря-хивал стокилограммовой головой, пытаясь заставить глаза хотя бы делать вид, что они держат ситуацию под контролем, отчего пе-на от выпитого пива стекала из ушей, и хлопьями ниспадала на плечи.
- И когда же он успел представиться? - за-дал коварный вопрос папанька.
У сына вполне обоснованно порой возни-кало опасение, что его предок, в силу произ-водственной надобности и некоего числа знакомых, скрывающихся порой в самых неожиданных слоях населения, знает о всех сколь-нибудь значимых событиях города.
- Сегодня, ик, с утра.
- И уже закопали?
Больше связных слов в запасе у Васьки не нашлось.
Всыпали ему на этот раз только половину причитающейся нормы. Причин тому было две. Первая - чадо было в таком состоянии, что терялся педагогический эффект от вос-питательной процедуры. И вторая - все-таки дите проявило находчивость, а, следова-тельно терзалось муками стыда по дороге к родимому дому, тем самым восполняя упу-щенный педагогический эффект от прерван-ной процедуры перевоспитания.
В последующие годы процесс захоронения неоднократно совершенствовался и выкри-сталлизовывался уже коллективным трудом сокурсников в ставшее традиционным меро-приятие, о коем, помня прошлые ошибки, предки извещались заранее. Что приносило ощутимые выгоды: не надо было тратить свои кровные. Сердобольные папанька с ма-манькой поочередно субсидировали некую сумму на 'помин', возвращая ее опосля, когда обман выползал на свет божий, с не-малыми процентами.
4. ТАЙНЫЙ ОРДЕН ЛОСЕВА-РОГАТОВА
Лосев - Рогатов был выходцем из мутных кругов научной интеллигенции в третьем, самом вывернутом наизнанку колене.
В годы студенчества он скромно носил в серпастом и молоткастом паспорте нежную девичью фамилию Панты-Оленев. Уже по одному этому словосочетанию можно с дос-таточной степенью точности сказать, что родиной его была самая умная на свете страна, Пуп Земли - Ой-Шмяк-Кония, где каждый второй, который не оленевод, так сразу и работник большого умственного труда.
Дедушка Панты-Оленева, первый обучен-ный грамоте абориген, сначала самозабвен-но ходил с красным флагом по тундре, соби-рал под свои знамена оленей, песцов, волков и даже полярных сов. Необученные грамоте и не понимающие сущности классовой борьбы совсем дикие звери и немножко не совсем дикие птицы, собираться, конечно же, были рады, но каждый на свою отдельно надыбанную кормежку. А когда коллектив-но, это, извините меня, и поперхнуться можно от спешки, и не того, понимаешь ли, на зубок употребить. Вот и разгорится огонь классовой борьбы.
Оно, конечно, в условиях совсем вечной мерзлоты, любой огонь вроде как бы и на благо, но ему, зверью, в неподготовленную революционным сознанием голову, не вдол-бишь. Путь куда-то там лежит через желу-док.
Вооруженный таким мощным знанием, бывший юный революционер, а теперь Учи-тель всех остальных аборигенов, темой док-торской диссертации выбрал знаменитую работу Ленина, перефразировал ее под ме-стные вечно-мерзлотные условия.
Получилось очень благозвучно и для на-родного хозяйства пользительно:
'Шаг вперед, два мешка ягеля за пазухой'.
Всю оставшуюся жизнь он, уже заведую-щий собственной Академией Наук Ой-Шмяк-Конии, высчитывал, сколько можно собрать ягеля, если сделать два шага, потом четыре, потом еще...
Говорят, перед смертью число шагов, по-считанных им, достигло середины шахмат-ной доски.
Папа Панты-Оленева не шибко, однако, в экономике кумекал, не в дедушку пошел. В детстве он рос любопытным мальчуганом, все норовил к оленю с заду зайти, под хвост заглянуть. Олень стеснялся, олень уворачи-вался, когда успевал, а когда не успевал, взбрыкивал. Малышу и досталось в лоб ко-пытом, отчего он крепко скопытился, долго-долго в больнице провалялся. Уже его ма-манька, пока революционный пахан по тун-дре с мешком ягеля носился, от трех геоло-гов и одного не знамо кого ему на радость пять братьев и две сестры принесла, вот сколько провалялся.
В больнице много умных было, однако. Один даже газету читал, но так до конца и не дочитал, не успел, выписали быстро, все-го за полгода вылечили ему оторванное ухо у шапки.
Так вот, из умных речей соседей по палате папанька понял, его место в политике, там ничего совсем знать не надо, ничего совсем делать не надо, только говорить и слушать, одного самого себя слушать. Не других.
Он быстро, уже к восемнадцати годам научился читать, всего через полгода, к два-дцати шести сам писал карандашом некото-рые буквы. А уже когда доктором наук стал, - даже на печатной машинке умел лист в каретку вставлять и знал, если по клавише сильно пальчиком стукнуть, на листе буков-ка появится. Только понять никак не мог, каким образом такая большая тетенька в та-кой маленькой машинке прячется, буковки красивые рисует, а ее никак не увидишь. Даже сиди весь день около стола с ружьем, сторожи, глаз не смыкая, она ни на обед, ни, извините, по нужде не выходит. Хороший, однако, охотник, с такой на тюленя ходить можно.
Темой своего научного исследования он безошибочно выбрал историю освободи-тельного движения своего угнетенного Се-верным сиянием и Вечной мерзлотой наро-да. Нравились ему призраки, которые по Ев-ропе босиком запросто ходили. Про них еще песня революционная есть.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
Папанька Панты-Оленева после многих лет упорного труда доказал всем неверую-щим, что Карла Маркса и Фридриха Энгель-са совсем не муж и жена, как говорил всем не защитивший диссертации председатель колхоза, а четыре совершенно разных и большинству ой-шмяк-концев лично не зна-комых человека.
Лосев - Рогатов не стал двигать вперед науку Ой-Шмяк-Конии. Там папанька - Сам плотно на все должности сел. Сынок поехал далеко-далеко, не один олень, пока добежит, копыта отбросит.
Он смело оставил дома все предрассудки старого времени, успешно заменив их на новые. В дорогу папанька снабдил сына тремя вещами: подарил азбуку с картинка-ми, чтобы сын грамоту разумел; дал малень-кий, не больше килограмма, только на пер-вое время, мешочек с мелкими алмазами; и зашил за подкладку модной вельветовой фуфайки рекомендательное письмо к друго-му ректору с просьбой - взять его сына, на-следного доктора наук, студентом первого курса и обучить чему-нибудь.
Другой ректор честно поделил мешочек пополам, а Панты-Оленева сделал студентом и женил на своей племяннице Лосевой - Ро-гатовой. Не пропадать же второй половине килограмма на чужбине.
В учебе ему, потомственному интеллиген-ту, особенно легко давались трудовые семе-стры. Каждую осень он возглавлял студен-ческие сельхозотряды, летом - студенческие стройотряды, зимой - снегоборьбу, весной - снегозадержание, и круглый год заведовал базой лопат, носилок, граблев и даже неко-торых метел.
Так медленно и упрямо докатился Панты-Оленев до почетной ученой старости. Шиб-ко оброс, где волосами, где связями, а по бокам учениками. Благо, папанька до сей поры время от времени заветные мешочки присылает. Темы, которые он глубоко копал сам и заставлял впрягаться аспирантов, бы-ли сплошь прикладными. К пещерам. Цир-куляция воздуха, влияние загазованности на дымность костра, глубина освещения семей-ного ложа в полярную ночь, зависимость деторождаемости от частоты геологических экспедиций.
Так и жил, весь в заботах обо всех, кроме остальных. Все еще в огне комсомольских будней, незаметно отстал Лосев-Рогатов от жизни. Героизм его молодости давно почи-тался нынешним поколением за идиотизм. Естественно предположить, что идиотизм его времени почитался ныне за еще больший идиотизм. А потому и в самом страшном сне не могло ему присниться сегодняшнее соб-рание. Хотя нет, собрание могло и при-сниться, а вот итоги его...
Но, не будем торопливо забегать вперед, когда и с заду еще осталось место для про-стора.
5. КАК ЛЕХА ТРЕТИРОВАЛ
ПРОФЕССОРА ЛОСЕВА - РОГАТОВА
Однажды Леха проснулся и подумал: дав-но в его извращенном неумеренным рабст-вом мозгу не рождались враждебные кому-нибудь вихри. Трижды безуспешно поменяв руки и сбрив волосы со всех своих мозоли-стых ладоней, он выдавил из себя нечто по-хожее, только по запаху не понял, на что. Но план ему, в отличии от запаха, в целом по-нравился. Его даже одобрять не пришлось.
В этот же день, если считать по туркмен-скому календарю и с заду помесячно, при-шел он без приглашения в кабинет профес-сора. Сел в его каждой отягощенной зна-ниями половинкой удобно продавленное кресло, тоже без приглашения. Заложил пе-ред этим сто грамм за воротник, а в кабинете еще заложил, но уже одну свою длинную и костлявую ногу на другую такую же, только в левом ботинке и в дырявом носке, надетом прямо на голую мозоль.
Лосев-Рогатов несколько ошарашено на-блюдал за рождающим дымные вихри Ле-хой, его неуместными выкрутасами, и так незаметно молчал. Леха за профессором не наблюдал. Леха по-хозяйски оглядывался, даже нет, приглядывался ко всему на столе и около него, и тоже молчал, только делал это, в отличии от профессора, громко и напоказ.
Профессор, как человек истинно интелли-гентный, вскормленный интеллигентным молоком, настоянным на вечнозеленом и нержавеющем ягеле, первым не выдержал и так интеллигентно, немного тушуясь перед наглостью того, кого еще вчера гордо име-новал своим аспирантом, а сегодня уже не знал, как и обозвать, заметил.
- Вы, м-м-м... молодой человек, кажется, сели в мое кресло?
Но получилось у него несколько робко, как будто он, страшно извиняясь, спросил: 'Не кажется ли вам, что еще половина пер-вого?'
- Да? А где про это написано? - уловил существенную разницу между произнесен-ным вслух и спрятанным за спину смыслом Леха, и демонстративно перевернул кресло вверх всеми четырьмя сразу и поразительно кривыми, словно срисованными с профес-сорских, ногами.
- Если кресло стоит в моем кабинете...
- В вашем? - очень сильно изумился Леха, даже глаз один у него ползком на лоб вы-брался, а челюсть отвалилась так, что в стол со страшным стуком ударилась и помяла дубовую столешницу. В образовавшуюся воронку тут же весело скатились умные профессорские чернила и шарики от роли-ков, которых у профессора на столе... все-гда... запас... для лучшего раскручивания мозговых клеток.
- В моем, - немного обиделся незнанию такого очевидного профессор.
- Ах, что же это я! - сделал вид, что он обо всем одномоментно догадался, Леха. - Вы, наверное, у нашего ректора еще не были?
При упоминании слова 'ректор', произне-сенного в контексте вышеозначенных собы-тий, профессору сразу захотелось пописать, пойти домой, сменить ползунки и лечь на-совсем спать.
- Не был, - ошибочно признался Лосев, и как-то непонятно заволновался. - А что? А где?
- Ну, тогда мне все ясно.
- Что-что? - заволновался Лосев еще на одну скорость по гололеду больше.
- Вы про новый приказ ничего не знаете, - этой фразой Леха заставил профессора резко нажать на все разные тормоза и потерять полное управление, вместе с браздами, ко-торые еще, но уже не у него.
- Какой приказ? Про кого?
- Не-е, не буду вам говорить. Зачем хоро-шего человека пустяками расстраивать? Скажешь, а его заранее инфаркт за что-нибудь хватит, сюрприза не получится, - по привычке заважничал Леха, чем неожиданно вернул Лосева из состояния полной расте-рянности в состояние крайнего собственни-ка.
- Извольте заметить, Леха, копытом тебя промеж тех, которые пониже спины, по обе-им сразу и очень больно! Сдается мне - я вас ни на фига к себе не вызывал.
На что Леха ему совсем не интеллигентно, специально так, чтобы вернуть отвоеванные позиции.
- Зато я вас вызывал.
- Да? - опять растерялся профессор. - И что?
- Что, что! - Леха по-прежнему не смотрел на профессора. Он проводил спланирован-ную психологическую атаку, а сам перекла-дывал на профессорском столе бумаги, меж-ду делом отправляя особо не понравившую-ся ему сначала в рот, а потом, тщательно спрессованную трудолюбивыми плантатор-скими челюстями, вынимал, взвешивал на ладони, прикидывая, куда же еённую деть, бросал не в голову профессора, бросал в корзину. - Вы же о приказе ничего не знае-те! Я вас вызываю, чтобы сообщить новость, вы не приходите. Что, по-вашему, я должен делать?
- Даже не предполагаю, - сознался в своей полной беспомощности профессор.
- Вы не знаете? А я знаю!
- И что же?
- А ничего! Я принял самое умное реше-ние, которое мне диктовали вслух и по сло-гам. Я сам к вам пришел!