Аннотация: Я, как только они трусы стали стягивать, сразу же отвернулся
8. КАК ТОНЬКА И ВАЛЬКА ЧТО-ТО ПОКАЗЫВАЛИ
Летом на каникулах главное развлечение - по лесу лазить. Или на речке пропадать. Когда с удочками, когда просто так, купаться и загорать. С утра до вечера. Пить захотел? Мало ли ручейков с гор сбегает, да ключиков вдоль по берегу. А есть? Ну тут совсем пустяк - в апреле начинается медуница, потом кислятка, барашки, щавель... Грибы, ягоды, молодые побеги на сосенках. Да мало ли чего растет в огромном лесу? Мы ели все. Никто нас специально не учил искусству выживания. Но мы выживали, может быть, даже назло всем земным силам...
За мостом слева залив. Каждую весну Юрюзань разливается и овраг этот наполняет свежей водой и рыбой. Он узкий и длинный. Метров пятьдесят. А в ширину от пяти до пятнадцати метров. И глубокий! Кое-где под три метра будет. Не донырнешь без тренировки. Когда сходит большая вода, залив остается отрезанным от основного русла. Вода отстаивается до полной прозрачности, прогревается на солнце до температуры парного молока. Дно разными водяными водорослями обросло, а чего им - расти себе спокойно, течения нет, солнца полно. А рыбы тут как в аквариуме плавают, каждую видно, можно часами просто так за ними смотреть, особенно за щурятами - затаятся и ждут добычу...
Лучшего места для купания не найти. Залив с дороги не виден, берега густо окутаны кустарником, бережок травой как ковром покрыт... Даже иногда голышом купались. А чего? Все равно никто не увидит. Потом лежишь обессиленный, смотришь на гладь воды, на рыбью мелочь, и завсегда о чем-нибудь думаешь. Вон напротив нас ива - куст старый, разросшийся, ствол у нее загнулся от возраста, над водой свисает. Можно сидеть на нем в самую жару, как на скамейке. Ноги почти касаются воды, ни лучика солнца до тебя листвой не пропустится. А ты как в палатке, или как в сказочном шатре. Мечтай, о чем хочешь, представляй себя хоть путником в Индии, хоть султаном. А еще здесь прятаться можно. Когда кто чужой в залив забредет, скажем так, не один - можно отсюда наблюдать. Не все про эту иву знают, про ее скрытые хитрости.
Сколько мы всякого кино, которое детям до... смотреть не положено, отсюда наблюдали!
На перекате поставили банки, быстренько насобирали полведерка пескарей и малявки, почистили. Каждый что мог из дома прихватил. Колька Любимов, сосед наш, принес с собой три крупных картофелины, Сережка пшена стакан и соли. Я нарвал в огороде луку и укропу, по дороге купили полбулки хлеба на Петькин пятак. Мы привычно костер разожгли и уху нашу сварили. Только вот ни ложки у нас, ни кружки. Чем есть? Не догадались взять. А идти домой, даль такая!
Где-то в полукилометре от залива воинская часть стоит, казармы там солдатские. Сережку, как самого младшего, послали, он принес каждому по старой консервной банке, из под тушенки. Там их полно валяется, целая ямина. Чем хороши? Они снаружи промаслены, а внутри жир от тушенки. Если их в костре обжечь немного, вроде как они продезинфицируются, к употреблению в качестве посуды годятся. Мы почерневшие банки помыли в заливчике, с песком и с травой. Каждый сам для себя. Кто до блеска тер, кто чуть-чуть шоркнул, и к ведерку с ухой.
Банки солдаты открывали ножом. Которые наполовину крышки, которые на две трети. Край отогнут, тушенку вывалят, банку выбросят. Нам удобно, за отогнутую крышку держать, из ведра черпать. Только взбултыхнуть надо, поднять со дна крупу и картошку. Не один же рыбный бульон глотать.
Мы поели уже, а Сережка и скажи.
- Тонька с Валькой опять к солдатам пошли.
Все пацаны наши знали, зачем.
Тонька в ремесленном учится, на маляра. После восьмого класса пошла. У нее со школой плохо. Совсем никак. Даже на тройку не тянет. Мать у них дворничиха, живут они в комнатке в полуподвале, дом их около милиции. Я всегда, когда мимо прохожу, смотрю под ноги - а у их окошка над асфальтом только узкая полоска видна. Остальное в яме. И всегда плотно шторы занавешены. Даже днем. Даже в жару. Чтобы с улицы никто в их домашнюю печальную жизнь не заглядывал. У них там еще три девки, маленьких. Ну, то есть, младше Тоньки. А отца у них нет. Где он? А никто не знает. То ли сидит, то ли бегает.
А Валька в школе учится. Не в нашей, в четырехэтажной. В девятом классе была, в десятый теперь перешла. Но тоже почти как Тонька, с одной мамашей живет.
Они часто к солдатам ходят. Подойдут к их воротам, дежурному в щелку покажутся и уйдут к кустикам. Сядут там и сидят, ждут, а сами негромко промеж собой болтают.
Обе худенькие, Тонька совсем маленькая, как я, метр пятьдесят не будет, белобрысая, волосы до плеч, немного кудрявятся. А Валька повыше на чуть-чуть. Она немного рыжая, лицо в веснушках. Обе в легких простеньких платьицах.
Они так иногда долго сидят. Бывает, ничего не высидят и уйдут тихонько. Иногда, если жарко, к нам в залив придут, покупаться. Там, где кусты над водой нависают, они там купаются. Нам близко подходить нельзя, у них из купальников одни трусы не купальные, простые. Потому они нас гоняют. Но мы все равно, когда надо, запросто можем с их стороны подползти и подсмотреть. Они нас не заметят. Уж мы-то на нашем заливе каждую травинку знаем.
А иногда они и дождутся.
Когда Серега сказал, что девчонки пошли, мы сразу засобирались. Опять самого младшего, конечно, Серегу, кого еще? оставили у костра, пусть ведро и удочки наши сторожит.
По тропинке через малинник бежим, пригнувшись, и переговариваемся негромко.
- Хоть бы их за колючку не повели.
- Хоть бы кто-то вышел, а они еще недалеко ушли.
Это мы хотим, чтобы так было. Должно же хоть иногда повезти.
Два цветастых пятна первым Колька заметил.
- Тихо, - шепчет, - договариваются!
Мы в траву упали и наблюдаем.
Два молоденьких солдатика вытаскивают из-за пазухи консервы, упакованные в бумагу брикеты, - в таких гречку или горох продают, или еще кисель, и сигаретные пачки. У Тоньки сетка есть, темно-зеленого цвета, тонкая такая, но очень крепкая. Когда она пустая, в кулаке ее спрятать можно. А начнешь складывать - растягивается хоть до пола. В нее складывают продукты и сигареты.
А потом девчата им что-то говорят, парни переглядываются, меняются местами. Тот, который напротив Тоньки стоял, ближе к Вальке перешел. А Тонька первая встала и пошла в нашу сторону, к малиннику. Там полянка малюсенькая, со всех сторон малина, а на одном клочке ничего не растет, только трава высокая вперемежку с полевыми цветами.
Мы ужами с ее дороги поползли, прятаться, хорошо, кустарник густой вокруг.
Тонька шла и все время оглядывалась - идет солдатик следом или отстал. Уже почти пришла на место, видит, ухажер ее отвлекся, в сторону своей части смотрит. Она сетку с продуктами в крапиву скинула, заныкала от него.
А когда вышла на полянку, присела на траву, коленки голые худенькие выставила на обозрение и ждет терпеливо.
Солдат подошел, обсмотрелся. Место ему понравилось, он перестал нервничать, сел рядом. И сидит сиднем. Не делает ничего, зачем приперся, и молчит как немой.
Мне уже надоело лежать в траве и ждать, я уже уходить, то есть уползать, собрался, дурак какой-то попался. А еще в армии служит! И чему их там, в части учат? Защитник отечества, ко всему готовый. Готовый он, как же! Тушенку жрать да на посту стоять, может и готовый. А в остальном, вот тут, к примеру, ни рыба, ни мясо.
Тонька тоже устала его ждать.
- Ну, ты чего, - спрашивает негромко. - Я тебе назад ничего не отдам, у меня уже ничего нет, видишь, - это она ему за продукты объясняет, и руки свои показывает. - Ты давай уже, или я пойду.
Тонька не уйдет, ей хитрожопить ни к чему. Если хоть раз кого обманет, или обломает... ей же потом сюда не прийти. Веры не будет, значит, и жратвы халявной не будет.
Она подползла к робкому солдатику, щекой о его щеку потерлась, - кошечка приласкалась. Платье свое через голову сняла и аккуратно на травку положила. Парень уставился на ее маленькие грудки с бесцветными сосками и окончательно замер. Тонька помогла ему снять гимнастерку, ремень расстегнула, а он все как замороженный, или заторможенный. Потом она совсем осмелела, трусики скинула и руку его себе... туда... положила.
Только тут парень ожил, понемногу зашевелился.
Всего-то дел у них было минуты на две, на три.
Мы даже рассмотреть ничего не успели. Только приспущенные штаны солдатика несколько раз колыхнулись, потом опали. Да Тонькины голые ноги с грязными пятками рогатиной поднятые к небу.
Он вскочил быстро, - в глазах то ли радость, то ли испуг, - подхватил гимнастерку и почти бегом по тропинке к себе в часть убежал. Под спасительное прикрытие железного забора с большими красными звездами на воротах.
А Тонька лежала голая в траве, смотрела в ясное голубое небо и одной рукой рисовала в воздухе плавные круги. Теперь только ее маленькая парящая рука - больше нам ничего не видно.
Мы были разочарованы. Кино кончилось, а мы даже в зрительный зал не успели попасть.
Отползли немного, потом встали и в залив свой вернулись.
Петька последним пришел, когда мы уже в воде баландались. Когда мы в воду ныряли, я заметил, что у Кольки шишка еще выпирает, и подумал тогда: - "А почему у меня быстро прошло?"
Мы накупались до одурения, лежали на траве и загорали. Я рассказывал пацанам про Соколиный Глаз. Я любил Фенимора Купера читать. А они, все трое, вообще книг не любили. Я не понимал их. Как так? Слушают, рты разинув. Замолчу я, они торопят: "Давай дальше! И чего он сделал?" А самим прочитать - лень. Да я, если бы дали, только книги бы и читал, и ничего больше не делал бы.
Смотрим, в залив девчонки пришли. Сели наискосок от нас, невесёлые такие, чуть не плачут.
- Ухи хотите? Идите, у нас есть, - позвал сердобольный Петька. Он всегда такой. Даже когда к нему домой просто так придешь, на минутку, он всегда спрашивает. - Жрать хочешь?
Мать у него такая же сердобольная. Она в Ленинграде всю блокаду прожила. Еле выпуталась. Мы как-то кино смотрели, не помню, как называется, там еще из плена сбежал наш, и по заснеженным горам домой пробирается. А с ним женщина не русская. И просит она у него: - Брот! - Ну, хлеба, значит, по нашему. А Петькина мама громко заплакала и говорит: - Да миленькая ты моя, все бы тебе отдала. - А ей кто-то говорит: - Она же немка! - А она: - У голода национальности нет...
Тонька кивнула, мол, хочу. И Валька за ней следом подошла.
Покормили мы их из наших смешных тарелок-банок. Уха уже остыла, стала даже вкуснее. Или когда мы ее горячую ели и обжигались, нам не до вкуса было?
- Купаться будете?
Валька буркнула:
- Угу, - рот ее был занят.
А Тонька вдруг сказала обиженно.
- У нас сетку с тушенкой свиснули. Жалко. Мы бы вас тоже чем-нибудь угостили.
Я сильно удивился. Здесь редко люди бывают, кто бы мог так нехорошо сделать. Мне даже стало немного неудобно. Ведь я видел, куда она сетку в крапиву под кусты бросила. Вдруг она узнает, что мы подглядывали, и на нас подумает?
Петька спрашивает.
- А чего там было?
Девчонки обсказали подробно.
- Две банки тушенки, два гречневых брикета...
- Три, - вяло поправила Валька.
- Сигареты тронзон. Пять пачек.
- А где прятали? - не унимается Петька.
- В крапиве у малинника.
- Хорошо искали?
- Все на пузе облазили.
- А че будет, если найдем и вернем вам?
- А че тебе надо? Сигареты или тушенку? Или гречку?
- Не-а, - говорит Петька.
- А чё тогда?
- Вы на фиг к солдатам ходите?
- А жрать чего? - совсем по-взрослому спросила Тонька. - От картошки уже отрыжка. Мне шестнадцать скоро, а я ни разу на танцах не была, не в чем идти.
- У тебя это платье красивое, мне нравится, - говорит Колька и смотрит на нее по-влюбленному.
- Ничего ты не понимаешь. Мал еще, - беззлобно сказала Тонька, - Я в нем с пятого класса хожу. Вон, уже швы ползут.
- Ну и что. Все равно ты красивая.
- Я? - хотела уже рассмеяться Тонька, но передумала. Только благодарно Кольке улыбнулась.
Она сидела напротив меня, ноги в коленках разведены, а пятка в пятку упирается. Я лежу на животе и все вижу. Вижу ее серые трусы, застиранные до желтых пятен. Нитки на швах порвались во многих местах и торчат как седые щетинки. Трусы натянулись, рельефно выпячивая бугорок и глубокую полоску по нему. А еще я вижу... настоящие курчавые волосики, которые через тонкую ткань пробились.
А Петька опять за свое.
- Ну что, поискать вам вашу сетку?
Валька первая смекнула, что Петька не просто так их пытает. Что-то от них ему надо. Она прямо в лоб спросила.
- Чё ты взамен попросишь? А?
Он хитро один глаз прищурил и на голые коленки кивает.
- Покажете, а?
- Мал еще, - смеется Тонька, и видно, что у нее тоже интересность появилась к Петькиной настойчивости.
- Всего на год тебя меньше, - выпячивает губу Петька. - Да я вас сто раз уже видел, если хотите.
- Когда? - в голос спросили девчата.
- Когда вы отжимались в кустах.
- Подглядывал, да?
- А чё такого! У вас убыло? Я ж не за просто так.
- А они? - это она про Серегу и Кольку.
- Они издалека посмотрят, - находится Петька, - вон с того берега.
- А вы?
- А мы с ближины.
- Только без этого, - показывает Валька руками соответствующее действо. Но в словах ее даже мне слышится равнодушие, и я почти уверен, сказал бы Петька сейчас что-то типа:
- Ну, уж дудки! - и она бы легко согласилась. Но Петька своё в голове держал, он не лез на рожон.
- Угу, - легко согласился с выдвинутыми условиями.
Девчонки отошли от воды в тень ивы, приспустили трусы и немного подняли подолы.
- Ну, это только за сигареты. Выше поднимайте, выше. - Петька подошел совсем близко и объяснял, как надо им подол задирать, до какой вышины. А сам рассматривал девчонок, наклоняясь то к одной, то к другой. А потом говорит мне. - Иди, смотри.
Но я не мог поднять головы. Я, как только они трусы стали стягивать, сразу же отвернулся, в землю смотрел. Мне не хотелось, чтобы вот так это было, по принуждению, через обман. Мне было немного жалко их. Мы тут купаемся, загораем, ничего не делаем целыми днями. А они... Тонька вон, сестренок своих маленьких сейчас пришла бы, и накормила гречневой кашей с тушенкой. А у нее сетку стащили.
Петька набрался смелости, или наглости. И рукой там у девчат потрогал.
- Классно! - сказал, закатывая глаза к небу. - Настоящая п...а, волосатая! - и уже одной Вальке. - Пошли, я знаю, где ваша сетка лежит. Только я в крапиву не полезу... за просто так.
Гад такой.
Я понял, почему он позже нас вернулся. Он сетку с Тонькиным и Валькиным заработком перепрятывал.
. . .
Младшенькая сестра Тоньки закончила пединститут в Магнитке, сейчас в родном городе преподает русский и литературу. Средняя в областном центре журналистом работает. Еще одна просто вышла замуж и уехала далеко, на юг, с мужем офицером.
А Тонька... она сестер своих на ноги поставила, выучила. Рожать сама не смогла, несколько абортов сказались.