Аннотация: Любовь - какой бы долгой она ни была, длится одно малое мгновение. А согревает вечность. Отношения мальчика и взрослой женщины.
Книга психологических ребусов "Семь невыученных уроков"
УРОК 8
А СОГРЕВАЕТ ВЕЧНОСТЬ...
история Альфонса, но не Доде
Я попал в лазарет с подозрением на аппендицит. Врачиха пионерлагеря, добрая симпатичная тётень-ка, прощупала меня, поспрошала, дала выпить ка-кой-то зеленоватой жидкости безо всякого вкуса, и уложила в кровать. Я почувствовал слабость, задре-мал...
Потом оказалось - это был не аппендицит. Мы с ребятами в лес ходили, проголодались, ну и предло-жил один всезнайка ножки грибов есть. Якобы съе-добные. Я всего одну и попробовал, не понравилось - гадость какая-то, пожевал и выплюнул. Им ничего, пронесло только, а меня в лазарет упрятали.
Когда я проснулся - никаких болей в животе не было. Только слабость в теле.
- Ты похож на ту бледную поганку, которую съел, - сказала врачиха, подавая еще один стакан своей любимой касторки или хлорки. - Придется дней пять здесь поваляться.
Настроение мое, конечно же, от такого известия не улучшилось. Теперь жидкость показалась мне противной, а сама врачиха злой и некрасивой.
Ничего себе! Пять дней! Как раз на прощальный костер меня выпустят, чтобы успел подарок полу-чить, вещи упаковать и домой собраться. Хорошо отдохнул, называется. Только по-настоящему с ребя-тами познакомились-подружились, только, что назы-вается, отдых начался и нате вам, приветик.
Я попробовал уговорить мою надзирательницу, разжалобить, чтобы отпустила меня к друзьям, не портила каникулы. Но она посмотрела на меня каки-ми-то мутными глазами, погладила по длинным ру-сым волосам и сказала нежным, почти маминым го-лосом:
- Дурачок ты мой маленький! Ты еще просится будешь остаться здесь на лишний денек, на лишний часок. Попомни мои слова.
Повернулась и ушла.
А я ничего понять не мог. Ну, дурачок, это понят-но. Какой нормальный человек будет сырые грибы, ничего в них не понимая, лопать? Но маленький! Мне скоро пятнадцать лет будет. Через десять месяцев. И шестнадцать дней. А росту во мне метр шестьдесят восемь! И я еще расту. Правда лицо совсем девчоно-чье, особенно на фотке. Да и не на фотке тоже. Один раз в магазине стою за хлебом. Тетка какая-то спра-шивает у меня:
- Девочка, ты последняя?
Нашла, тоже мне, девочку. Мама говорит:
- Не расстраивайся, в твоем возрасте все такими бывают.
Ага, все! Вон в классе у Вовки уже усы растут. А Оганес бриться начал. Конечно, он армяшка, у них это раньше появляется. Но все равно, обидно, когда тебя за девчонку принимают. Скорее бы вырасти. Я специально усы отращу, как у Чапаева, чтобы не путали и не обзывались. Вот так вот.
Что она еще там городила? А, проситься буду остаться. Что я, совсем дурной? Лежать здесь целы-ми днями, в потолок плевать и запах больничный вдыхать, когда лето в самом соку, ягод полно, вода в речке - парное молоко, и дискотека каждый день! Да я завтра же убегу! Пусть директору жалуется. Все равно в конце смены за такую ерунду как побег из лазарета не выгонят. Какой я больной? Тетке этой делать нечего, она со скуки готова любого сюда уп-рятать, чтобы работу свою показать, мол не даром она хлеб ест и место просиживает. Знаю я их! Да и лучше пусть домой отправят, там найду, чем занять-ся, чем бока здесь пролеживать позабытому позаб-рошенному.
Потом я опять уснул и проснулся уже днем. Во, пожарник! Все заспал, и слабость свою и боль. Пора драпать. Одежды нет? Ничего, в трусах до отряда добегу, там и оденусь.
Солнце вовсю светит, за стенкой громко разгова-ривают, хихикают. Там у врачихи кабинет, она боль-ных принимает. Ну, не совсем больных, а тех, кто к ней на прием приходит. С пустяками всякими. Кто с царапиной, кто с чирьем, кто просто с головной бо-лью или как я, с животом.
Между кабинетом и лазаретом дверь есть, она деревянная, но со стеклянными окошечками. А что-бы не видно было, со стороны кабинета шторки сде-ланы, а с этой белой краской замазано.
Я подкрался, смотрю, а шторки немного в сторону съехали, краска где плохо наложена, где чьими-то ногтями заботливо расцарапана. Перед врачихой Танька из нашего отряда стоит. В одних желтых плавках. Какие-то красные пятна на коже у нее вы-сыпали. Наверное, опять пацаны крапивы им под простыни подложили. Вот они пятна неизвестного происхождения и обсуждают. Танька то спиной по-вернется, то грудью. Красиво! Я ее в купальнике видел, ничего особенного. Даже на танцах не при-глашал. А тут груди как надутые шарики. И совсем не маленькие. Так бы и потрогал! Теперь точно при-глашу, проверю, какие они на самом деле.
Они красные пятнышки еще где-то нашли, Танька уже догола разделась. Мне совсем не по себе стало. Я же никогда еще так близко вживую голых девчо-нок не видел. На картинках это совсем не то, это ерунда. А тут вживую, на расстоянии вытянутой ру-ки! У меня в штанах предательски зашевелилось. А они еще сильнее дразнят. Врачиха ее к двери моей подвела, как бы к свету! И крутит перед моими гла-зами, и вертит.
- Подними левую ногу, поставь на стул, раздвинь складки. Так, с этой стороны ничего не видно, давай с другой посмотрим...
Ага, им не видно! А мне-то все видно! И то, что у нее за кудряшками розовое да влажное. Я уже удер-жаться не могу!
Таньке дали ватку, йод, посадили на стул перед моими глазами и велели каждый найденный красный кружочек прижигать. И завтра в это же время опять на осмотр прийти. Она с такой любовью это делает, с таким удовольствием ваткой себе в паху тычет - прижигает, аж глаза у нее закрываются! А я подгля-дываю и свой член успокаиваю.
- Проснулся уже? - услышал я совсем рядом и понял - застукали, на самом сладком поймали. Я ж уже почти приплыл. Онемел, пошевелиться боюсь.
Но врачиха как будто ничего и не заметила, по-могла мне подняться с колен, проводила к кровати. Я еле иду. У меня от страха член совсем не опускается, с головой выдает, зараза, торчком в трусах торчит, и глупый не захочет - увидит. А она совсем ослепла, как будто и не замечает. Уложила меня, одеялом прикрыла.
- Сейчас тебе обед принесут, - говорит, а в глазах опять мутность, и голос нежный-нежный!
От стыда я совсем разум потерял. Хоть сквозь землю провались! Какой теперь побег? Расскажет директору, на чем меня застукала, позор на весь белый свет! Вызовут, поставят перед всем педсове-том и объясняться заставят. "А чем это вы таким занимались, юноша?" Что я скажу? Да ничего! Я рта раскрыть не сумею.
Придется смириться, отбыть наказание на полную катушку, лишь бы врачиха молчала!
Кое-как поел, с головой под одеяло спрятался, притих. Техничка полы вымыла, ушла, обед мой не-доеденный унесла.
По лагерному радио объявили сончас.
Пришла врачиха, присела на уголок кровати, гладит по голове. А я вздохнуть боюсь, притворился, будто сплю - сончас все таки, ночи и половины дня мало мне было.
- Ах, ты, дурачок мой! - говорит. - Чего ж ты ис-пугался? Того, что в тебе мужчина проснулся? Так этого не пугаться, - радоваться надо, гордиться, нос к небу задирать. И перед девчонками не робеть, а гоголем ходить. У тебя сейчас есть то, ради чего они спят и бредят, ради чего прихорашиваются - красят-ся, одеваются, прически лепят, за фигуркой своей следят. Ради чего они даже друг дружку ненавидят, потому как соперниц видят, претендентов на то, что им одним иметь хочется. Вон сколько всего ради твоей мужской силы. Тебе стыдно потому, что ты пока ничего не умеешь. Ты не знаешь, с какого боку к ним подойти, как разговор завести, как понравить-ся ей да приятное сделать. Не знаешь, как распоря-диться тем, что заимел. Я тебе говорю все это пото-му, что вижу - мама твоя время упустила и сына не научила. Вот ты и схватил первое попавшееся - на-зывается это просто - онанизм. Опять же, ничего страшного в этом нет. В юношеском возрасте прак-тически все мальчики и девочки проходят через не-го. Развивают чувственность, познают себя. Но толь-ко себя, свои сокровенные места и ощущения. А на-до еще познать и того, ради кого существует влече-ние, и это не менее важно. А вот как раз это и оста-ется за полем людского внимания. Не потому, что такие плохие да эгоистичные, а потому, что никто нас этому вовремя не научит. Такое табу наложили на вопросы сексуального воспитания, словно это государственная тайна особой важности. А знаешь почему? Потому что вопрос: что можно, а что нельзя решают старые импотенты из нашей дебильной вер-хушки. Им все разговоры о сексе как нож по сердцу. Сладко - это они помнят, это они знают. Но не для них. Это они уже понимают. И никогда для них уже не вернется, будь у них власти в сто, в тысячу раз больше. Вот и поступают соответственно своей из-вращенной натуре: мне нельзя, потому что уже не могу? А тогда и вам нельзя, но уже потому, что я не могу!
И пожинаем плоды этой дурацкой идеологии. И боится мама сыну рассказать, дочку свою просветить - и делает дочка те же ошибки, что и мама соверша-ла, и так же ломает свою жизнь и жизнь ближнего своего. А уж показать да научить - это вообще за семью печатями! А ведь в старину у нас, и доныне у большинства народов, с юношества обучают премуд-ростям сексуальной жизни. Даже школы создают. Потому как понимают - не будешь учить грамотно ты, научит безграмотно улица, или другой дядя. Но нау-чит уже со своей колокольни, со своей идеологией. И потеряешь ты не только авторитет, но и человека, целое поколение человеков.
Пущено на самотек.
Лишь некоторые мужчины и некоторые женщины годам к тридцати-сорока наконец понимают, что же надо противоположному полу. А до этого судьбу свою и других поломают, ошибок наделают, по сто раз поссорятся и помирятся. А вот те, кто умеет, зна-ет, с какого боку подойти и не опростоволоситься, тем легко живется, и за себя стыдно не бывает.
Так что стыдиться надо не того, чего ты сейчас стыдишься, а неумелости своей...
Говорила она просто, без недомолвок и длинных пауз, правда как мама, и об этом как о чем-то обыч-ном, не покрытом завесой пошлости и тайного. Я слушал и успокаивался. А потом мне даже захоте-лось, чтобы она долго-долго говорила. И про дево-чек, и про мальчиков, про их особенности, про все это. Я же ничего не знал! Я, оказывается, даже еще и не задумывался об этом по-настоящему. Даже не знал, о чем тут думать можно!
- Есть удовлетворение физическое, то, чем вы, мальчишки, втихаря занимаетесь. А есть радость эмоциональная, радость обладания, ощущения поле-та. Это когда ты женщине доставишь высшее насла-ждение и вознесешь ее на небо. Тогда и тебе стори-цей воздастся, и тебе будет неизмеримо лучше, чем то, что ты хотел недавно испытать.
Я продолжал делать вид, что сплю, но слушал ее, затаив дыхание - боялся пропустить малейшее сло-во, упустить малейшую мысль. Она уже не гладила меня по голове - запустила руку под одеяло, погла-дила по животу, по трусам, остановилась и нежно помяла член. Он, от ее сладких разговоров или от ласкового прикосновения, молниеносно восстал.
- Ты, наверное, девочку голенькую первый раз увидел? Да что я спрашиваю - конечно первый раз! Но даже и не первый! То, что она так на тебя воз-действовала, мне говорит о многом. У тебя большой потенциал мужской силы, - рука ее уже выполняла то, что недавно, тайком, делал я. И мне было не стыдно, мне было необычайно приятно. Она не умолкала ни на минуту, сознание мое раздваивалось - и слушать ее хочется, и там подступает. - И от того, как ты распорядишься силой этой, зависит - будешь ли ты любимцем женщин, или рядовым эгоистичным мужем, от которого радости жене если и есть - ино-гда чуть-чуть, а на стороне все равно лучше, хотя бы одним тем, что новизна ощущений пусть и не при-несла физического удовлетворения, но эмоциональ-но подзарядила.
Ты думаешь, Таня случайно перед тобой верте-лась? Нет. Я ее вертела. Я видела тебя, знала, что ты смотришь. И делала это для тебя. Я выбрала тебя. Надо, чтобы хоть один мужчина из ста, из тысячи умел понять душу женскую и умел сделать то, что женщина от него хочет. Такого будут не просто лю-бить, такого будут боготворить. Будет у нее сто, ты-сяча мужчин в жизни, она о них будет помнить как о случайных эпизодах, где-то приятном, где-то пустом. А тебя, научёного, помнить будут всю жизнь, бого-творить будут, во сне видеть и всегда, любого - ста-рого или молодого, по прежнему сильного или уже потерявшего силу, красавца или некрасивого, ждать будут с распростертыми объятиями. Потому как ты и бессильный сможешь дарить радость общения с то-бой. Как? Хочешь научиться? Я сделаю тебя таким. Не захочешь, неволить не буду.
Ты сейчас полежи, подумай. Мне ничего не гово-ри, я словам не верю. Ты глазами мне скажешь, я пойму. А вечером, надо же как-то пять дней твоего заключения скрасить, расскажу тебе, что надо де-лать и что надо уметь. А потом и покажу...
Я напрягся. У меня вот-вот должно было начать-ся. Только бы она не убирала руку, только бы не останавливалась, еще чуть-чуть...
Эти пять дней и потом еще три восхитительных года я был в учениках у доброй тетеньки врачихи, моей первой и единственной, после мамы, любви. Она была не просто хорошей учительницей, была второй моей мамой, была мудрейшей из всех муд-рейших женщиной.
Она полностью подчинила меня себе, но не уни-жение перед ней довлело надо мной - преклонение. И я радовался такой ее власти. Она понимала свою силу. И постепенно выводила меня из зависимости - взрослила - объясняла мне мои же поступки, разби-рала их "по косточкам". Три года она не просто учи-ла меня, она готовила меня к расставанию с ней.
Или себя?
- А теперь послушай и не перебивай меня, - ска-зала с необычной для нее твердостью в голосе. - Ты многое умеешь. Ты практически любую женщину, которая окажется с тобой наедине, не просто удов-летворишь, ты ее в собственном понимании возвы-сишь, другие глаза ей откроешь. Это хорошо, этого я и добивалась. Ты привык ко мне, ты познал меня, тебе кажется, что на свете есть одна женщина, дос-тойная твоего внимания - я, что мы всегда будем вместе. Вот этого быть не должно. Тебе семнадцать, мне сорок восемь. Я не хочу дождаться той минуты, даже одного мгновения, когда я начну тяготить тебя. Это будет для меня хуже смерти. Надо уметь вовремя уйти. Из спорта, из коллектива, из жизни, наконец, чтобы не быть в тягость. Тебе из моей, мне из твоей. Мы иногда будем видеться, но прежних отношений не будет... мне уже нельзя... я тебе рассказывала... климакс... женская импотенция.
Лишь много позже я узнал, что она меня просто обманула своей импотенцией, просто воспользова-лась моей неграмотностью, специально наговорила мне неправду, чтобы иметь веский повод для меня отказаться от притязаний на нее. Меня нельзя было запугать ни ее "старым" возрастом, ни "дряхлею-щим" - в каком месте? телом, ни привлекательно-стью молоденьких девчонок. Я понимал только одно - "нельзя сейчас, милый"; или "сюда нельзя сего-дня, милый". Теперь понял - "нельзя никогда, ми-лый". Так она меня научила - всегда все можно, но иногда бывает нельзя. И я не смел, я не умел ослу-шаться ее, поставить ее слова под сомнение. Я уже говорил, - она не задавалась целью привязать меня намертво, она три года готовила наше расставание. И в этом ее мудрость. Скажи мне кто год назад, что мы расстанемся - я бы умер от тоски и отчаяния. Сейчас воспринял приговор спокойно.
- Сегодня позанимаемся любовью последний раз. Иди, я тебя поцелую...
Такой она была впервые.
Я готов был разорвать ее на маленькие кусочки за одно то, что это было, и было в последний раз...
Я не остался один.
За месяц до нашего расставания она устроила мне экзамен.
Познакомила меня с хорошенькой замужней жен-щиной тридцати с небольшим лет - несчастной в сексуальных отношениях с мужем. Предложила про-верить - насколько она правильно учит меня? Смогу ли я в полной мере на другой применить свои зна-ния? И первый раз мы были вместе втроем. Точнее, я с ее младшей подругой, а моя любимая, моя милая учительница рядом. Я видел в происходящем только очередной урок - мой экзамен на зрелость. Так хоте-ла она, ее желание - закон, и я старался. Я старался не ради своей партнерши - я видел перед собой мою любимую, старался ради моей любимой, ради нее одной! Я хотел оправдать ее доверие и, о чудо! Оп-равдал так, что мои экзаменаторши обе расплака-лись. Якобы от счастья. Теперь я понимаю - если младшая от счастья, то моя любимая - от предстоя-щей в скором времени разлуки...
А потом началась работа.
Была подруга этой подруги, их хорошая знако-мая, которая до сих пор не знает, что такое настоя-щий мужчина... еще и еще...
Я стал служить женщинам. Не рабски преклонять-ся - это нравиться очень немногим, а быть сильным, ласковым и необычайно нежным в одно время. Мас-тером... секс - спорта.
Это стало моей профессией и источником хороше-го дохода.
Большинство мужчин становятся состоятельными уже в том возрасте, когда их жены, мягко говоря, приелись им. Они предпочитают развлечения на стороне с деловыми партнерами и партнершами. А от жен своих, чтобы не особо выступали, просто отку-паются, позволяют им транжирить деньги, или, по крайней мере, не особо ограничивают в средствах и свободе времяпровождения. И в этом, может быть, их главная ошибка. Когда материальная сторона жизни урегулирована, когда женщине не надо вста-вать в пять утра, чтобы успеть на работу, с которой она вернется вымотанной часов в шесть-семь вече-ра, на первое место выходит эмоциональное начало. В семье его нет, она начинает искать. И, чем больше вокруг богатых и таких вот неразумных, тем больше в обществе спрос на мое мастерство, на мои ласки, на меня. А некоторые мужья сами нанимают меня для своих жен. И такое бывает.
Она, моя навсегда любимая, объяснила мне.
И ступил я на эту стезю легко, без предубежде-ний. Так воспитала меня моя навсегда любимая.
"Большинство, абсолютное большинство женщин не знает или не получает полного, облегчающего и омолаживающего удовлетворения. Я иду по улице, вижу лица десятков и сотен женщин и только изред-ка, далеко не каждый день удается заметить одно - счастливое: удовлетворенное и успокоенное. Оно светится! Такой женщине не страшны мелкие неуря-дицы, она их не замечает! Ей и крупные не страшны - у нее есть выход! Даже если это и не ее любимый (его встретить удается не каждому), но раскрывший или раскрывающий ее мужчина. Знаешь, в нас нака-пливается много злости, желчи, которая нас портит, старит до срока, разъедает изнутри. И нет в природе другого лекарства от нее, кроме истинного сексуаль-ного удовлетворения. Пусть изредка, раз в год, раз в жизнь... Но лучше чаще, как можно чаще. Тогда зло-сти и желчи меньше, а молодости и спокойствия, даже снисходительности к людям за их злость и сер-дитость, больше.
Ты один на тысячу. И долг твой - осчастливить ту тысячу женщин, которым не повезло, которым ты, такой как ты не достался".
Женился на сверстнице, как мужчина ее устраи-ваю - что поделаешь, профессионал! Есть дети. Двое. Устраивает ли она меня? Хорошенькая, два-дцать семь лет, следит за собой. Но...
Я не покажу любой женщине ни малой капли пренебрежения или холодности, какой бы она из себя ни была. Так воспитан, это мое внутреннее со-стояние, мне не надо ни напрягаться, ни специально следить за собой, чтобы ненароком не обидеть парт-нершу. Я честно и на все сто выполняю свою люби-мую работу.
Но с полной страстью, с горячим желанием я пре-даюсь любовным утехам только с женщинами после сорока. Как моя навсегда любимая. Только они, кажется мне, понимают, что такое истинное наслаж-дение, только они, получая сами, умеют еще больше дать, только они уже ценят последние мгновения самой радости, и тех, кто умеет ее нести.
"Большое видится на расстоянии..."
"Ты полюбишь молоденьких, когда тебе будет столько, сколько сейчас мне..."
"Я хочу остаться в твоей памяти желан-ной..."
"Человек, который по-настоящему любил, не убоится смерти..."
"Любовь - какой бы долгой она ни была - длится одно малое мгновение..."
"А согревает вечность..."
Необходимый комментарий.
Прежде чем признать тот или иной урок готовым предстать перед вами, я провожу его обкатку - вы-пускаю малым тиражом и даю познакомиться своим независимым экспертам - знакомым и просто слу-чайным для меня людям самого разного возраста и социального положения. Для чего делаю так?
Одну и ту же историю можно показать по-разному. Можно осудить, можно оправдать. Техниче-ски это будет выполнено ненавязчиво, на уровне воздействия на подсознание: всего лишь игра неко-торых слов и фраз, незаметная неподготовленному специально читателю. И, даже сравнивая два текста, несущих диаметрально противоположную психоло-гическую нагрузку, не каждый сможет уловить раз-личия в написании. Это может быть ничего не зна-чащее само по себе ключевое слово, но в опреде-ленной фразе программирующее сознание. Может быть обратный порядок слов в предложении, дежур-ная фраза, даже к месту поставленная запятая. На-конец, один и тот же текст, наложенный на конкрет-но мыслящего человека, окажет на него совершенно иное воздействие, чем, скажем, на вас.
Я не занимаюсь программированием сознания. Моя задача в другом - показать объективно, не навя-зывая своего мнения, тот или иной случай из прак-тики просто как состоявшийся факт. Чтобы вы, про-читав, не поддавались моему влиянию, а составляли свое, неповторимое среди многих, мнение. Помните, что сказано в начале? Психологические ребусы. Я мог бы осудить или одобрить, у меня есть свои сим-патии и антипатии. Но я не делаю этого. Я призываю вас размышлять! Ибо, только узнав много разного об одном, можно найти золотую середину.
Данный урок выявил две диаметрально противо-положные точки зрения. Одни, узнав, что такой че-ловек действительно существует, настоятельно про-сили телефон или адрес моего героя. Другие проси-ли помочь найти им такую мудрую учительницу для своего так незаметно повзрослевшего сына. Третьи (на одном случае я остановлюсь подробно) осуждали и призывали "на голову этой страшной ведьмы, это-го гомика альфонса, и на мою, естественно, как по-родившего эти ненормальные чучела в своем боль-ном воображении все громы небесныя".
"Я внимательно, целых два раза прочла вашу брошюрку и поняла вас. Вы старый больной импо-тент, который ненавидит всех женщин, не может ни одной из них дать ничего хорошего. Они вас никогда не любили, не замечали, и всю жизнь вы только и делаете, что смотритесь в зеркало и занимаетесь онанизьмом..." (орфография автора письма).
Состоялась и одна поучительная встреча. Серьез-ная дама, не осуждая в принципе ни героев, ни ме-ня, написавшего о них, предположила, что то удов-летворение, которое несет он случайным для него женщинам, не может быть полным, очищающим и омолаживающим, каким пытаюсь показать его я. Без настоящей любви не может быть страсти, не будет оргазма, а значит и всего того, о чем я "так востор-женно написал".
Постепенно разговорились. Снялось сковываю-щее напряжение первых минут знакомства. Выясни-ли - с мужем близость бывает очень редко, раз в месяц или в два. Он никогда первым не предложит, инициатива исходит от нее. Почему так редко? Ей неудобно просить, вот она и терпит, покуда терпит-ся. Ах, почему он не предлагает, то есть не просит близости? Здесь свои семейные сложности. Не хоте-лось бы об этом говорить... Близость всегда для нее заканчивается оргазмом - он не оставляет ее не-удовлетворенной. Для него? Он, как один ваш герой, начитался китайского Дао и живет по нему. Так по крайней мере мне говорит. Любят ли? Нет. Скорее привыкли друг к другу. Любви, наверное, и не было никогда.
- Вы говорите, что всегда от близости с мужем испытываете оргазм? И тут же утверждаете, что люб-ви и не было. Посмотрим на ваши отношения глаза-ми вашего мужа. Он, по вашим же словам, не то что-бы холоден, скорее равнодушен к вам. Так? Не бу-дем заострять внимание на таком факте, что он ни-когда не проявляет первым инициативы, не просит, оставляя это право за вами. И в то же время никогда не отказывает вам на вашу просьбу, всегда готов как мужчина, выполнить ее с должным старанием. Вы хотели бы оставить причину такого отношения в тайне, хотя, скажу вам честно, я мог бы объяснить ее вам в подробностях не хуже, чем можете рассказать ее мне вы. Но не будем вникать в глубь. Вам ясно, мне понятно. Вы осознали и не сваливаете вину на мужа. Хорошо. Так легче вести нашу беседу, легче найти взаимопонимание. Итак, он доставляет вам удовлетворение, а вы испытываете с ним оргазм и потом месяц или два живете им, пока не решитесь "попросить" снова. Как вы думаете, способен ваш муж относиться так же как к вам, а может и более нежно, к другой женщине? Способен ли он нести такое же удовлетворение другой женщине?
- Мне кажется - да, - ответила после некоторой заминки, и призналась. - Наверное, я эгоистична. Где-то в подсознании я кружила вокруг этих мыслей, боялась их, хотела их, только не могла их сформули-ровать правильно. Он прав, он тысячу раз прав, ваш парень. Мы совершенно не ценим того, что рядом с нами, не боремся за него. А потом, потеряв, кусаем локти. Да если ваш Альфонс даже одной женщине даже один раз доставит минуты радости... Мой муж... Почему он до сих пор не бросил меня? Вы думаете - любит? Или у него есть отдушина?
- А как вы сами думаете?
- Конечно приятно, если тебя любят. Но любовь порождает паразитизм с нашей стороны. Мы пере-стаем добиваться ее - зачем стараться, когда уже любит? Как будто она раз и навсегда. Нет. Лучше бы у него была отдушина. Да-да! Для меня это стимул - отбить его у нее, доказать, что я лучше, или, хотя бы, постараться, сдвинуться с места, начать хоть что-то делать. Я ведь присохла к стулу.
- А без стимула?
- Наверное, мы, бабы, (она так и сказала) ужасно обленилась, перестали видеть в других женщинах соперниц. И стали неинтересны не только своим мужчинам, но и всем остальным...