Батя у нас немолодой уже. Он в 15 году родился, еще до революции, еще при живом и правящем царе. Правда, не помнил ничего из тех царских времен. Но горя всякого хлебанул до фига и больше.
Когда гражданская война кончилась, ему уже семь лет было. Но в школу он еще не ходил. Потом, в девять или в десять лет отдали его учиться, ненадолго, всего на три класса. И то ладно. В маленькой таежной деревушке читать-писать умеешь, - уже большой человек. А потом один голод, другой... коллективизация, раскулачивание... не до учебы. Выжить бы.
Ни химии, ни физики, ни географии он не изучал, а знал всего сколько! Запросто любую печку сложит. У нас печь была, голанка называлась. Так он не просто ее, круглую, сложил, он в нее котел замуровал специальный - сам чертеж рисовал - это для парового отопления, и трубы по всему дому провел. А потом железный кожух сделал и печь в него одел. И в черный цвет покрасил. Здорово! Зимой к голанке спиной прижмешься - красота! Он сам наш дом срубил, и окна сам выстругал. И полы... и стены глиной с навозом и соломой оштукатурил. Это он не в школе научился. Это жизнь его всему научила.
Он как перед армией на шофера выучился, так всю жизнь шофером и работает. В 39-м на фронт забрали, и только в 46-м домой отпустили. Обе войны за баранкой провоевал, в блокаду по льду в Ленинград продукты и снаряды возил. Он сам не любил про себя ничего рассказывать. Мы бы не узнали. Но по телику кино показывали, как в блокадном Ленинграде по замерзшему озеру дорога жизни пролегала. А батя с дядей Гришей после баньки как раз пива хорошо выпили. Он увидел, что шофер дверь кабины открыл, на подножке стоит, одной рукой рулит, одной ногой газует, чтобы в случае чего успеть выпрыгнуть из тонущей машины, и проболтался.
- Вот так и я всю блокаду ездил. Где-то и моя машина в этой колонне груженая едет. - Сказал печально и тут же полный стакан пива залпом опрокинул. - Мало там народу выжило. Мне вот повезло.
И замкнулся. Сколько мы его потом не расспрашивали, никогда не рассказывал.
- Зачем вам?
- Ну, интересно же!
- Ничего там нет интересного. Война и смерть. Не приведи господь никому такое увидеть.
И все. Как отрезал. Попробуй, спроси хоть раз - под горячую руку попадешь, так еще и получишь по первое число.
Батя имел свои взгляды на трудовое воспитание детей. Собственной жизнью апробированные.
Есть человек в любом сознательном возрасте, есть у него и руки и ноги. А не только один вечно голодный рот. Значит, руки надо загрузить работой соответственно этого самого возраста. Для блага и ног, и особенно рта. Пусть не сейчас для блага, но непременного блага в будущем. Чтобы, когда время придет из дома улетать, не загиб, не потерялся в жизни, место свое маленькое для себя и для своего сосуществования нашел.
- Собирайся, - сказал мне в один из выходных дней, - в лес поедем.
В лес? Запросто! Конец июня. Значит, ботинки, а не сандалии, и брюки с рубашкой, рукав желательно длинный, чтобы зря комаров не кормить. Зачем едем, надолго ли? - Вопросов не задавать. Вперед и с песней. Не любит Николай Николаевич лишних вопросов. Хочешь раньше времени узнать - думай, башка на что тебе дана?
Косу не взял, значит, не за травой. И не за кисляткой, давно отошла. Грибы? Так не его это дело ерундой заниматься. Грибы мы в зоне собираем и пешочком за ними, нечего впустую бензин жечь, когда дармовые ноги в достаточном количестве дома присутствуют.
Вывел он из гаража мотоцикл, наш трудолюбивый "Урал", я в люльку прыгнул, и поехали мы за КПП. С час пилили по проселку. Я не помню, чтобы в этих местах раньше бывал. Но лес он везде одинаков, те же рвущиеся ввысь мачтовые сосны, перевитые густым подлеском - кустами рябины, боярышника да липы. В низинах, где ручьи или речушки пробегают и влагой землю безмерно напитывают, - обязательная черемуха с ольхой и осиной. И трава! На покосе такой отродясь не бывает, на покосе всегда попадается и ростом пониже, и густотой пореже. Интересно все-таки получается. Лес один, трава одного сорта-имени, а надо же! В тени черт-те куда вымахала, а на солнышке, на полянках, словно прибита, пообожжена.
Я головой по сторонам верчу, благость лесную в себя впитываю. Раз белку увидел - она по веткам за нами прыгала-прыгала, потом вспомнила о своих собственных делах, нехотя назад повернула. Пичуг вокруг полно, особенно дроздов. Некоторые даже бомбить нас пытались, мстили за привнесенное в их тихую благодать тревожное беспокойство. А больше никто не попадался. Зайцы или лисы - эти под колеса полезут в ночной темноте. Сколько их видели, когда поздно из Кусы возвращались! Этакая пушнина под свет фар любит соваться.
Остановились мы, докатив до молодого березняка. Батя развернулся так, что мотоцикл в тени оказался. Один нож, который побольше, себе взял, второй мне доверил.
- Веники вязать будем. На зиму.
Первые ветки, которые я срезал, забраковал.
- Смотри, чтобы сережек не было, - дал ценные указания. - И верхушечник не бери, хлипкий он и хлесткий. Им только скотину в голодный год кормить.
Я знаю уже, что лист березы горький и его ни корова, ни свинья есть не будет. Нонешняя, которая к нормальной покосной траве привыкла. Но если кипятком запарить, да подмешать чего еще, той же вареной картошки, - горечь березовая уйдет. На покосе в нормальный год болотину не берем - жесткая и невкусная. Скотина морду воротит. А в засушливый год и болотины накосить - за счастье почитаешь.
Было время, Батя рассказывал, голод по стране шел. Ему лет пятнадцать было, почти как мне сейчас. Так они что только не ели! У молодых березок бересту снимут, там толстая подкорица. Мягкая, сочная, сама в рот просится. Налопаются сдуру или с голоду, а как по большой нужде приспичит, волком воют, друг другу палочкой подкорицу эту спрессованную выковыривают. И все равно наслушаются воя пустого живота, и опять к молодым березкам. Голод мозги напрочь отключает...
Ободрал он напоказ одну березку, складывая ветка к ветке. Подхватил и к мотоциклу.
Расположился обстоятельно.
Уселся на пенек, веревки под правую руку, и начал вязать. А я заступил на его рабочее место - ветки у берез кромсать.
Когда у ног Бати скопилась куча высотой с наш отдыхающий "Урал", он говорит.
- Хватит пока. Садись вязать.
Вязать?
Веники?
Да запросто!
Я быстренько насовал в кулак пахучих веток, потянулся за веревкой - связать свое творение. Батя на веревки сапогом наступил, посмотрел на букет, вырвал его у меня из рук, замахнулся - дать по морде, но удержался. Беззвучно пошевелив губами, сотворил непечатное слово и бросил ветки в общую кучу.
Я притих.
Минут пять, вжав голову в худые плечи, смотрел на его руки, - как это у него так ловко получается. Заметил - он каждую ветку беглым взглядом окидывает, поворачивает, если надо, оборвет лишние листы, мелкие ветки... Да так сноровисто, две-три минуты - и веник готов. Я один соберу, он пяток под ноги бросит.
Так всю кучу переработали. Штук пятьдесят, или немного больше. Норма на зиму, один веник на неделю. До следующего заготовительного сезона. Из них хорошо, если с десяток я связал.
Тут же, на пеньке обрубил неровные ветки, придал продукции товарный вид. Батя не сказал, как у меня получается. Но, когда в люльку мотоцикла укладывал, мои со своими вперемежку в общую стопку положил.
Принял работу.
Этим же летом решили построить новую баню. Старая еще до нас рубилась, была она из подтоварника бросового, маленькая и холодная. А тут по случаю лес выписали и привезли - стайку для живности пристроить. Ну и на баню что получше пустить.
Я с топором немного дружил. Дрова колоть, выстругать самолет или саблю...
В воскресенье Батя дождался, когда мы выспимся, поедим. Не спрашивая о планах, или еще чего, сказал негромко.
- Пойдем.
Притащили мы четыре сосновых чурбака, уложили на них бревна. Батя чертилом наметил будущие чашки. Перевернули бревна.
- Держи, - велел мне.
Я уселся верхом на свежее сосновое бревно, чувствуя, как липкая смола приклеивается к голым ногам. И смотрел во все глаза, как ловко он орудует топором, как оттягивает носок, делая косые зарубы - слева-справа, как выкрашивает светло-желтые щепки стальное жало топора.
Обе чашки первого бревна Батя вырубил сам. Второе бревно поделили поровну. Он и топор мне уже приготовил, маленький, плотницкий, с ладонь размером. Под меня, под мой рост. Как до этого косу мне делал. Себе девятку, - "литовку", а мне и шестерки за глаза.
Топор звенит, как колокол от удара по нему языком.
За весь полный день положили мы с ним полтора венца - шесть бревен. Благо, что в первом венце всей-то работы только чашки вырубить.
Работой по бане меня особо не загружали. К приходу Бати с работы я должен положить одно бревно. Отпилить по размеру, ошкурить и вырубить пазы и чашки. В помощь мне спровадили двоюродного брата, Сашку. Ну, Лизкиного брательника. Он годом старше меня, так же на каникулах. Они в городской квартире живут. Отец его и послал, нечего мол, попусту болтаться. Баня, мол, и для нас тоже. Так что давай, помогай.
Пришел он, топор с какого конца брать, толком не знает. Легкую работу ему дал - бревна шкурить - неинтересно, он же старший, ему что-нибудь посущественнее подавай! Взял топор, излохматил одно бревно, психанул, ушел. Дядя Гриша, отец его, Саньке немного всыпал, ну тот обиделся, крикнул в сердцах, что в баню вашу, мол, ходить не буду! А когда баню поставили, первый прибежал! Не будет он!
У меня мысли не было увильнуть, сфилонить. Батя ничего не скажет. Только посмотрит по особому. Но... лучше бы он взял дрын и отхерачил, чем так смотрел.
А я, гордый, что мне доверили такое ответственное дело, ждал, когда он придет домой. В шесть вечера. Он не пойдет рассматривать - как там я чисто остругал кору, точно вырубил чашку и паз... Нет, он пройдет мимо сруба в дом, чаю попить, глазом стрельнет. Это уже потом, вечером за ужином может обронить, - если настроение нормальное, - что-то типа, молодец, или нормально.
Мои старшие братья - один работал в гараже автослесарем, другой заканчивал фазанку, - не притрагивались к топору. Не их дело. А я умел! Я мог!
Когда первокурсников записывали кандидатами в стройотряд, я, на вопрос, что умеешь? - сказал, что умею сруб ставить. Командир отряда ленинский стипендиат Толя Архипов встрепенулся, попросил меня нарисовать, как паз чертилом намечают и чашку вырубают. Я нарисовал. И он сразу велел меня принять. И мне уже не задавали традиционных вопросов, типа: "Что надо сделать, чтобы свободный ход молекулы в этой аудитории составлял пятьсот метров", или "Сколько литров компрессии умещается в одном ведре" и т.д.
Правда, в стройотряд я так и не поехал.
Тренер отговорил.
. . .
Мне было около сорока. Дядька вышел на пенсию, взялся строить в саду баню. Я приехал к ним на пару дней погостить. А он как раз со срубом возится, топором тюкает.
Попросил меня подмогнуть малость, бревна наверх закатить.
Я взял топор - два-три удара и руки сами вспомнили.
- Ты умеешь? - удивился дядька. Для него я - интеллигент с высшими образованиями, городской житель, писатель... Но никак не мужик с топором.
Пришлось ему рассказать эту историю.
Потому что, если бы не было этой построенной Батей и мной бани, может, не было бы и этой повести про наш банный день...
См. также
ПОТЕРЯВШАЯ ОРГАЗМ
Книга психологических ребусов "Семь невыученных уроков"
"Я - SOSка"
эротическая повесть, - исповедь 12-летней
"ЭРОТИЧЕСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БАБКИ - ЁЖКИ"
Триллер-пародия-фэнтэзи
"БАННЫЙ ДЕНЬ - СУББОТА",
исповедь 13-летнего, повесть, полный вариант на сайте