Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
САМОЛЕТ
Авантюрная повесть
В каждой деревне — свой дурачок...
Народная мудрость
1
Когда-то, еще до Октябрьской революции, небольшая сибирская деревушка, заброшенная в тайге, называлась Сосенки. Красивое такое название — Сосенки. По-детски нежное и трогательное.
Спросят, бывало:
— Ты, брат, откуда родом? Где живешь-проживаешь?
— В Сосенках, — отвечает.
Чинно и достойно.
В тридцатые годы Сосенки переименовали в «Путь Ильича». Никто особо не возражал. Да к тому времени, чего греха таить, возражать уже было некому. После известных мероприятий народ стал послушный, согласный и на «Путь Ильича».
Во времена горбачевской перестройки, будь она неладна, решили вернуть прежнее название. Только получился какой-то фокус. В районном центре, а может, где повыше, толком не разобрались. Запутались государственные люди в названиях, и деревенька вдруг, по неясной причине, стала называться не Сосенки, как положено, а Сосунки. Так на всех картах местного масштаба, во всех документах и стало значиться: Сосунки.
Селяне растерялись. «Как же так? — думают. Вроде по-другому хотели...» Однако бузить не стали: сказалась старая привычка к покорности.
— Это в столицах народ разбаловался, норовит прыть показать. А мы люди маленькие, — рассудили жители. — Нам и без катаклизмов хорошо.
А к новому названию привыкли быстро. Наверное, в силу хороших адаптационных способностей. «Сосунки» — чем не название! Проглядывает в нем что-то младенческое, нетронутое.
Народ в Сосунках подобрался неплохой. В целом, трудовой народ. Есть и своя доморощенная интеллигенция: учителя в школе, медицинские работники, председатель Андрей Иванович, по образованию техник-механик. Но основная масса люди простые: кто шофер, кто электрик, уборщицы там разные и, конечно, костяк деревни — работники свинофермы. Специализация такая в Сосунках — свиней разводить. До хрущевской «оттепели» ценные пушные породы зверья разводили. Но это естественно: тайга рядом. Потом лес где надо спилили, корни выкорчевали, землю распахали, посадили кукурузу. Полгода не хватило, чтобы початкам завязаться. А урожай погиб при первых заморозках. Наметился было переход обратно к разведению соболей. Ан нет: грянула перестройка. Сначала все «трезвые» свадьбы играли. Потом за Ельцина голосовали. Потом жрать стало нечего. Потом появился на деревне бывший техник-механик из города — он там на каком-то заводе работал — Андрей Иванович Водолеев, будущий председатель деревни Сосунки.
— Свиней разводить надо, — авторитетно заявил он.
Селяне задумались, а когда районное начальство дало инициативе «добро», тут же поддержали поступившее предложение.
— Свинья не соболь, — трезво оценили они ситуацию. — В лес не убежит.
И не сказать, что дело пошло бойко. Скорее вяло, чем бойко. Но председатель сумел построить себе новый дом и купить автомобиль иностранного производства. «Джип» называется. На вид что-то вроде нашей «Нивы», но шикарнее. Куда там!
Еще порадовались «перепрофилированию производства» главбух и разведенка Катерина. Ну, главбух — это понятно, а разведенка Катерина — еще понятнее: красивая баба, не зря на нее председатель глаз положил. Жена председателя, тоже так, ничего себе, говорит:
— От Андрея не убудет, а от меня и подавно.
Так и живут. Все с прибытком. Только жителям Сосунков от того не легче. Спасибо алхимикам, что самогонный аппарат изобрели. Выпьешь стаканчик, оглядишься вокруг: мать честная! Жизнь-то налаживается!
Правда, один непьющий затесался-таки в дружную среду мужского населения Сосунков. Имя этого доходяги, по справедливости, не должно даже произноситься. Уж больно личность мелкая, того недостойная. Но случилось так, а не иначе — упрямее фактов только ослы, которых отродясь в Сосунках живьем не видели, — и невзрачный, ничтожный человечишка стал вдруг героем целой истории, основательно встряхнувшей сибирский поселок.
2
Елкин Боря — так называлось несчастье и позор всей деревни. Глупый никчемный малый, сызмальства отличался иждивенческими настроениями и хлипким здоровьем. Районную восьмилетку он все-таки закончил. В свидетельстве по всем предметам значились одни тройки, которые, по совести говоря, можно смело отнести к двойкам. Его отец расплачивался с учителями отменным медом, с испугом поглядывая на собственное дитя: и как такое чучело могло получиться?
Внешне малорослый и белобрысый, он обладал поразительной способностью заваливать любое порученное дело. С одной стороны, он как бы старался, шумел и суетился, но все получалось бестолково, а шум оставался всего лишь шумом. Боре и прозвище подходящее подобрали — Муха. Смысл простой: сколько ни жужжи, а меда все равно не будет. Зато батька Мухин знатным пчеловодом был. А дед, тот и вовсе лучшим бортником слыл в округе. Лесное пчеловодство знал во всех тонкостях.
Борю пчелы не интересовали. Его вообще интересовала одна рыбалка. Уйдет вверх по Каменке подальше, закинет удочки — и спит себе в прибрежных кустах. Однажды целый день проспал. Июльское солнце нещадно опалило лицо и руки паренька. Вечером на месте ожогов выступили волдыри, и бедная Борина мать под вопли непутевого сына мазала его физиономию холодной сметаной. Долго потом Муха напоминал человека, больного проказой. Дед Матвей при виде внука плевался и, размахивая костылем, шамкал вслед беззубым ртом:
— Пшел отшедова, пёш шелудивый!
— Сам пшел, — огрызался Муха.
Скандального деда он старался избегать. И не только его. Народ подобрался в деревне в основной своей массе трудовой, с утра до ночи вкалывать привыкший. Особенно весной, летом, осенью. И еще зимой. Боря, который Муха, вносил, так сказать, диссонанс в дружный хор трудоголиков. За что и носил позорное клеймо бездельника.
На свиноферме работать Муха решительно отказался.
— Свиней разводят для чего? — задал он прямой вопрос своим кровным родителям. И сам тут же дал не менее прямой ответ с подробными пояснениями: — Да чтобы жрать в виде окороков и буженины. А я, может, этот... как его... вегетарианец и скоро стану мусульманином. Буду по утрам громким голосом кричать: «Аллах акбар!» Мне свинину есть никак нельзя, а глядеть на них или заботу какую проявлять о грязных тварях — это и подавно.
Отбрехался Муха на сей раз. Как и в следующий, и в следующий... Ничегонеделание было возведено у него в принцип.
— Нужно его перештать кормить! — авторитетно и жестко заявил дед Матвей.
— Да как же это? — испугалась мухинская маманя. — Рази можно дите без еды оставить.
— Корм ему не положен! — продолжал греметь дед, стуча костылем о землю.
Отец деда поддержал.
— Такое дело, сынок, — пояснил он Мухе, — у нас кто не работает — тот не ест. Понял? Кусок хлеба заработать надо.
— Понял, — ответил сын, шмыгнув носом, и наутро уехал в районный центр, где просидел у церкви весь божий день с протянутой рукой. Денег ему подали немного, зато на следующий день вся деревня знала, что сынок Елкиных побирается в компании цыган и юродивых.
— Ты что ж, стервец, нас позоришь? — возмутился отец. — Мы ведь можем и силу применить!
— Пороть его надоть! — встрял неугомонный дед.
Впрочем, идея «пороть!» засохла на корню.
— Поздно пороть, — тяжело вздохнул отец и подозрительно посмотрел на жену.
— Вот что, Варвара, пойдем-ка на секунду в другую комнату, — предложил он жене, которая, обреченно вздохнув, последовала за мужем. Дед в сердцах покачал седой кудлатой головой: подобные сцены в семье Елкиных повторялись с периодичностью раз в месяц, почитай, с самого рождения непутевого мальчика Бори.
— Ты мне, Варвара, ответь: от Федьки Мореного нагуляла? А? Чует сердце, от него! Как две капли воды! У-у, сука! — как обычно завелся глава семейства Елкиных.
— Опомнись, Егор, хватит напраслину наводить. Окромя тебя, в моей жизти никого и не было. А Борька — твой! Не сомневайся, — привычно начала оправдываться несчастная женщина. Она знала: все кончится тем, что получит от мужа в ухо. Или в глаз. Это уж как повезет.
Егор взревел:
— Это Борька-то мой?! Ах ты, подлюка! Не мог от меня такой обалдуй явиться! Не мог!
— Да твой он, твой!
После чего и последовало традиционное наказание. На сей раз удар пришелся в лоб. Бабе хоть бы что, а вот муж ударил неловко: палец выбил.
— А-а, ёшкин свет! — заорал он и принялся прыгать по комнате, зажав пострадавший палец между ног. Варвара воспользовалась моментом и улизнула, зато в дверном проеме нарисовался суровый дед и, увидев вопящего от боли и досады сына, сочувственно произнес:
— По яйчам дошталошь — это хреново.
— По каким яйцам! Вот видишь, палец покалечил!
— Чего тогда мотню швою в кулак шобрал?
— Уйди, батя, от греха...
А Елкин Боря, виновник семейного скандала, почесал затылок, взял удочки и ушел на речку. Ну их всех! Пускай ругаются.
3
Но рыба в тот день не клевала, и Муха решил прогуляться к тайнику, который находился неподалеку в лесу, в дупле старой сосны. Содержимое тайника не представляло собой ничего особо секретного, что требовалось бы скрывать от глаз родственников и прочих селян: набор рыболовных крючков, эротический журнал, старый дореволюционный медный пятак и фигурка нэцкэ, приносящая владельцу мудрость и процветание, — вот и все мухинское богатство.
Если не спеша, то до тайника было идти минут двадцать. А Муха не спешил. И правильно: чего спешить, день летом долог. Удочки он надежно спрятал в прибрежных кустах, так что за них можно было не волноваться.
А солнце припекало все сильнее. Паренек недовольно посмотрел на небо.
«Зря кепку дома оставил. Ни облачка. Морда опять обгорит — в деревне все лопнут от смеха. Можно, конечно...»
Мысли оборвались, не успев сформироваться. Увиденное было столь неожиданно, столь маловероятно, что Муха поначалу не поверил своим глазам.
«Мерещится. Наверное, солнечный удар приключился», — подумал он, вглядываясь в нагромождение искореженного металла, бывшего когда-то — скорее всего, совсем недавно — красавцем самолетом. Корпус воздушного судна от удара о землю раскололся надвое; всюду валялись какие-то зеленые ящики и обгоревшие предметы, назначение которых определить с первого взгляда было трудно.
Муха еще раз протер ясны очи — нет, не снится.
— Мать честная, — прошептал он, вытирая грязной пятерней потный лоб. — Авария, видать, с самолетом в воздухе произошла. Вот он и того... рухнул. Турбулентность, ёшкин свет!
Мудреное слово «турбулентность» Муха помнил по названию фильма и, естественно, его значениz не знал, но звучало оно эффектно, и этого было достаточно. В свою очередь, выражение «ёшкин свет» паренек перенял от отца, который любил ругаться заковыристо.
«Авария», — еще раз повторил про себя Муха и внимательно оглядел место трагедии. Обгоревшие останки источали едкий дым, что само по себе вызывало недоумение.
«Ни взрыва, ни огня — ничего такого не было, — рассуждал он. — А разбитый самолет вот он — лежит себе, дымится... И запахf я не чувствовал, пока самолет не увидел... Чудеса!»
Преодолевая страх и брезгливость — вокруг наверняка могли быть разбросаны окровавленные трупы пассажиров или то, что от них осталось, — Муха зажал нос пальцами и стал подбираться поближе к самолету, готовый рвануть в лес в любую минуту.
Носовая часть самолета ушла глубоко в землю; место здесь топкое, если пройти в глубь лесной чащи, совсем недалеко, — обязательно забредешь в болото.
«Наверное, летчики от удара о землю всмятку расшиблись. Так и лежат себе сейчас под землей в алюминевом гробе», — подумал Муха и хотел рвануть назад в деревню, подальше от дымящегося кошмара. Но любопытство пересилило. Особенный интерес вызывали металлические ящики, выкрашенные в зеленый цвет. Навскидку их было не менее ста. А вот самолет показался огромным лишь поначалу. Когда глаза притерпелись к невиданному зрелищу, габариты самолета перестали вызывать уважение.
«Да так себе, и совсем не лайнер. Спортивный, что ли, какой?» — решил парень, громко шмыгнув носом; увесистая сопля вернулась на положенное ей место и лишь чуть погодя начала вновь выглядывать из ноздри на свет божий.
Более всего вызывал удивление факт отсутствия пассажиров.
«Видать, уцелели во время катастрофы и по лесу разбежались. Шок называется. Еще бы! Так об землю шандарахнуться — тут любой и в штаны наложит, и в тайгу рванет, не разбирая дороги», — здраво рассудил Муха, уже который раз обходя место трагедии.
— Гнилое место. Ишь, как под ногами чавкает, — пробормотал он и для убедительности попрыгал на месте. Глубокие следы от кроссовок тут же наполнялись водой.
Тут ему на глаза попался один из ящиков, расколотый надвое в результате мощного удара об острый предмет, может быть, об угол другого ящика, кто знает. Многие ящики выглядели помятыми, но этот будто разрубило чем.
Мухинское сердце рассыпалось в груди мелким бисером.
«Что это там внутри блестит?» — мелькнула тревожная мысль.
Едва дыша, он наклонился над ящиком и невольно прикрыл рукой глаза, ослепленный игрой солнечных зайчиков.
«Золото! Ей-богу, золото!»
И действительно, скрытые от постороннего взора густой изумрудной травой лежали — нет, валялись! — высыпавшиеся блестящие кирпичики — золотые слитки.
— Ух ты, ёшкин свет! — только и смог произнести ошарашенный паренек.
4
Сколько времени может находиться человек в прострации, окажись он на месте Мухи? Пять минут? Шесть? Или час, два?.. Муха не мог прийти в себя три минуты двадцать две секунды. И всего-то.
«Круто, товарищ!» — говаривал в таких случаях кто-то из великих. И нам вспомнить мудрые слова не грех — случай особый выпал: Муха нашел горы золотых слитков. Как говорится, богатство с неба свалилось!
Другой бы на месте Мухи задался естественным вопросом: что за самолет, чей, российский или нет, по какой такой надобности и чьему приказу над дремучей тайгой рассекал облака, пока не рухнул прямиком в район Кислицы — так местные жители называли болотистую местность к западу от Сосунков. Вопросов могло возникнуть масса. Тем более у такого любознательного паренька, как Муха.
Но не возникло. Потом — да, но это потом. А пока в хлипком организме неокрепшего отрока начали появляться симптомы золотой лихорадки. Глаза, ослепленные блеском золота, приобрели идиотское выражение и стали напоминать своей формой пятирублевые монеты. Муха вскочил и рванул на противоположный конец поляны, затем обратно. Он размахивал руками и выкрикивал победное «ура!». Досыта набегавшись, он остановился около разбитого ящика.
— Ёшкин свет, — еще раз повторил Муха и протянул дрожащую руку к ближайшему слитку.
«Где-то на килограмм потянет, — сразу прикинул он, показав одним этим всему миру присущий ему практический склад ума. — Сколько же это будет, если в рубли перевести? А в доллары? А один рубль сколько долларов стоит? Или нет, как-то наоборот».
Муха почувствовал — ему грозит опасность заплутать в лабиринте собственных умозаключений, и он резко оборвал мыслительный процесс. Не рассуждая больше ни о чем, парнишка скинул футболку и начал лихорадочно складывать в свернутое нечто, похожее на вещмешок, блестящие кирпичики.
Но не такая голова у Мухи, чтобы долго оставаться пустой, не обремененной глубокими мыслями. И поток вопросов вновь застучал, забегал, зашарахался — что еще там? — загулял, забродил, заегозился в коробочке, наполненной серым веществом под названием головной мозг. Если выразиться проще — в голове.
«Ишь ты, и надпись имеется — цифры «995/1000» — что бы это значило?.. Эх, подвалило счастье. «Мерседес» теперь куплю. А где же пассажиры? Даже если все погибли — останки не могли никуда исчезнуть. Значит, я прав. Разбежались по лесу. Кто разбежался? Останки? Нет, конечно, живые люди. Вечно я все путаю. Наверное, они похоронились в носу самолета — это запросто. Лежат там себе, а тут такое!.. Надо золото в дупле спрятать. И никому в деревне про самолет не говорить. Никому! Ни одной живой душе. Волчары! Все себе заберут, а мне — дулю без масла, да еще по шее накостыляют!»
Муха взвалил на плечо тяжелую, но очень дорогую ношу, побрел в лес, туда, где в дупле дерева находился тайник.
«Лишь бы футболка не порвалась», — подумал обладатель сокровища, пошатываясь из стороны в сторону. И взял-то всего ничего — с десяток слитков, а поди ж ты, какая тяжесть. «Лучше я за два раза золото унесу, — решил парнишка, — а то так и пуп надорвать можно. Такие случаи бывали. Вон в прошлом годе...»
Муха положил часть слитков обратно в ящик.
«Ну вот, так-то оно легче», — удовлетворенно хмыкнул он, вытирая пот со лба. Солнце палило нещадно. Поэтому или по какой другой причине, но путь до тайника показался нашему герою чрезвычайно долгим.
5
Дупло в дереве напоминало щель и со стороны в глаза совсем не бросалось. Муха вытащил наружу только эротический журнал, остальное добро лежало на дне и не мешало укладывать слитки столбиком, один на другой. Внутри старой сосны получилась золотая змейка. Не вошел только один слиток, и Муха в растерянности вертел его в руках, не зная, куда деть.
«В огороде спрячу, — решил он. Завернул слиток в футболку, сунул журнал под мышку и зашагал в сторону деревни. — Один кирпичик схоронить легко. Хорошо, лишку не взял, не стал надрываться».
И заиграли в мухинской голове разные мысли.
«Разве золото бывает лишним? — думал он. — Вон в районе начальство. Или даже в Москве. А что, вчера по телику показывали. Воруют почем зря — и люди не бедные, а все мало, все на жизнь не хватает. Мало — хоть ты тресни! Больше надо. А я не такой, мне хватит. Не такой я человек. Пусть другие от жадности лопаются. Да и не смогу я все эти ящики перетаскать. Как тогда районный врач сказал: «У вашего сына (это про меня) — низкая толерантность к физическим нагрузкам». Словечко классное — толерантность. Целую неделю учил. Маманя просит на огороде прополкой заняться — не могу, говорю, у меня толерантность низкая.
Главное — никому и ничего, ни слова. Это главное. А если с района самолет искать начнут — я ни при чем. А если никто не приедет, то все богатство мне достанется. Можно будет золото постепенно перепрятать. Класс!»
Вот так. Другие бы сразу растащили золотишко по укромным углам, а Боря Елкин решил переждать. Потому как парень он — предусмотрительный. В деревне, правда, его за дурачка считают, но Муха-то знает, кто настоящий дурак, а кто лишь кажется таковым. Они, умники деревенские, вкалывают день и ночь, а он, Елкин Боря, отродясь не работал. Сначала просто лень было, потом в каком-то журнале про кришнаитов вычитал, что есть такие люди, которым с рождения можно не работать, — гуру называются. И все вокруг должны их кормить и ублажать. Хотя Муха мог и что-то перепутать, до него всегда новая информация доходила в искаженном, только ему удобном виде.
«Я, наверное, и есть гуру», — решил Муха и попробовал сесть на шею целой деревне. Ничего не вышло. Ладно, папаня с маманей есть, они не дали чаду с голоду помереть. Дед — тот дело другое. Не раз пытался ему Муха объяснить кришнаитскую науку, но тут же по затылку пятерней получал. А рука у старого Матвея тяжелая...
Тут новоиспеченный Крез вспомнил про удочки.
«Зря их не взял с собой, — огорчился он. — Шел бы себе сейчас по деревне, в руках удилища — рыбак рыбаком, никто бы и внимания не обратил. Идет себе Муха с рыбалки, ну и пусть идет. А что футболку снял — так понятное дело: жарко. А в футболке что завернуто? Хлебную горбушку не доел, домой несу. Хлеб выбрасывать нельзя!.. Ну ладно, как-нибудь прошмыгну незаметно».
Не прошмыгнул. Успел дойти только до промтоварного магазина, где его тормознула Вика, дочь сестры жены председателя. Она уже три года как школу закончила, а замуж до сих пор еще не вышла: не берет никто.
— Привет, Муха!
— Привет, — пробормотал тот, мысленно повторяя одну-единственную фразу, пытаясь навечно вдолбить ее в свою голову: «Никому ничего не говорить про самолет. Никому ничего не говорить про самолет. Никому...»
— Ты откуда такой запаренный? — стала задавать вопросы любознательная Вика.
«Никому ничего не говорить про самолет. Никому ничего...»
— Что молчишь? — не отставала она от парня.
«Никому ничего не говорить...»
— В тайге я был, — неожиданно для самого себя заговорил Муха. — Там самолет с неба свалился. Грохнулся — костей не соберешь! Раскололся надвое.
— Врешь!
— Ха! Вру! Да там, знаешь, сколько золота в ящиках?
— Какого золота? — губы девушки презрительно скривились. — Ты, наверное, за сокровища коровьи лепешки принял.
И она залилась звонким смехом, довольная своей шуткой.
Муха от злости аж побелел.
— На, смотри! — и он развернул футболку и сунул ей под нос играющий на солнце золотой кирпичик. Жесткая установка держать рот на замке вылетела в шесть секунд, и Муха буквально упивался мгновением своего торжества.
— Видела?!
Вика молча кивнула головой. Eе пунцовое лицо походило на спелый помидор.
— То-то. Нравится? А? Знай наших. Но только никому не говори. Это секрет.
Муха вдруг осознал степень своей дурости.
«Проболтался... Как же я так?»
— Рот держи на замке, поняла? — с угрозой в голосе повторил он, уже понимая, что через час о самолете будет знать вся деревня.
— На каком замке?
— Ни на каком! Я же пошутил! — неожиданно выкрикнул Муха, да так громко, что девушка испуганно вздрогнула. — Нет в лесу никакого самолета. Я все придумал!.. Гы-гы-гы! А ты, дуреха, и поверила! Гы-гы!
Но смеялся он столь фальшиво, а золото блестело так натурально...
«Не убедил я ее, — понял Муха. — По глазам вижу — не убедил».
— Ты думаешь, это золото? Я просто деревянную чурку бронзовой краской покрасил, чтобы таких дурех, как ты, разыгрывать.
Вика молча разглядывала слиток, который Муха продолжал держать в руках.
Пока болтливый паренек доказывал ей, что черное — это белое, около них стали собираться деревенские обитатели. Первой подошла коза Зинка, черная, с белыми отметинами на боках, а вслед за ней появилась и сама хозяйка козы — бабка Матрена.
— Ме-е-е! — проблеяла Зинка, что, наверное, в переводе с козьего означало: «Врет он, бабоньки, не верьте ему. Мужики все брехуны!»
Бабка Матрена оказалась не столь разговорчивой. Она и рада была бы встрять в разговор, да одышка не позволяла.
Пока коза мекала, а ее хозяйка пыталась восстановить нормальное дыхание, Муха продолжал заливаться соловьем.
— Ну и молодец я! Такую шутку классную придумал! Вика, уж на что умная девчонка, и та на удочку попалась.
— А где ты свои удочки оставил, у речки? — наконец заговорила старая, но жутко любопытная Матрена. — Давеча видала, как ты рыбалить пошел. Не клюет рыбка-то?
— Муха в лесу самолет нашел, говорит, сверху донизу золотом набит, — подала голос Вика.
— Каким золотом?! — вскипел парень. — Это, что ли, золото? Гы-гы-гы! И совсем не похоже! Чурку деревянную я покрасил краской, только неудачно получилось. Пойду другую сделаю, еще кого-нибудь разыграю.
Муха попытался завернуть обратно в футболку драгоценную находку, но мешал журнал, зажатый под мышкой. А тут еще коза встряла не в свое дело.
— Ме-е! — выразила она свое мнение по поводу происходящего и схватила зубами край футболки.
— Золото! — всплеснула руками Матрена. — Ах ты, Господи!
— Да не золото это!
— Врешь, золото! Дай в руках подержать! Не даешь, боишься? — Вика попыталась вырвать слиток, но Муха на время превратился в бульдога, и номер с экспроприацией не прошел.
Бабка замахнулась клюкой.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но на горизонте появился джип председателя.
6
Председатель Андрей Иванович Водолеев вполне обоснованно гордился своим автомобилем.
— Джип «Гранд Чероки» — тачка классная! На таких в городе самые крутые ездят, — говаривал он, любовно поглаживая темно-зеленые бока заморской машины.
Разведенка Катерина и жена Клавдия благоговейно внимали словам кормильца. Женщины давно уже смирились с двусмысленностью их положения, а денег Андрей приносил столько, что хватало на обе семьи. Обиженных не наблюдалось.
— Глупо мне бегать на сторону, хоронясь от дурных взглядов, — сказал он как-то Клавдии, выслушав вполне обоснованные претензии по поводу имевшей место супружеской неверности. — Деревня, она и есть деревня. Все у всех на виду. Потому давай жить в открытую.
— Как это? — не поняла она.
— Да так. Что греха таить, Катерину я люблю. И тебя люблю. И детей. И стариков уважаю: и твоих, и моих, и Катькиных. Так давай и будем жить дружно. А свиньи нам в этом помогут (и ведь помогли, твари такие. Хоть две семьи, да зажили в Сосунках по-человечески. И то, знаете ли, прогресс).
— А-а! Подлюка, вон что ты задумал! — возмутилась женщина, когда до нее дошел смысл сказанного. — Гарем заводить тебе не позволю! — твердо и бескомпромиссно заявила она в ответ на провокационные предложения мужа.
И не позволила. Не отдала на поругание вековой уклад жизни крестьян, их, так сказать, моральные устои. И правильно — в доме должна быть одна хозяйка. Но на существование связи Андрея с красавицей разведенкой глаза закрыла. А с Катериной со временем даже как бы подружилась. Общая забота о любимом человеке сплачивает, что бы тут ни говорили.
А люди? Осуждают, конечно, или завидуют. Поди разбери.
Промашка в другом деле вышла.
Решил Андрей Иванович называться впредь не председателем неизвестно чего (с колхозами-то давно распрощались), а мэром. На западный манер. В духе времени.
Только получилось из хорошей затеи черт-те что. Как-то само собой его всюду стали называть не «мэр деревни «Сосунки», а «мэр сосунков», или того хлеще — «сосунковский мэр». Пришлось инициативное решение отменить и вернуться к старому названию «председатель»: оно на слух простому люду привычней и не вызывает саркастических замечаний.
Впрочем, это все мелочи. Стоит ли обращать на них внимание такому масштабному человеку, как Андрей Иванович? В результате создания АОЗТ (акционерного общества закрытого типа) председатель каким-то образом оказался владельцем пятидесяти одного процента акций и все бывшее колхозное хозяйство фактически перешло под его контроль.
Правда, запросы дружного коллектива родственников, особенно его женской части, последнее время стали превышать, казалось бы, безграничные возможности хозяина большого семейства. Кривая расходов поползла вверх, и его это сильно нервировало. Требовались новые источники пополнения семейного бюджета.
Это и являлось темой глубоких раздумий председателя, когда он, посетив свиноферму, возвращался в правление, не обращая внимания на лай собак, пытавшихся напугать колеса его джипа.
Тут-то и увидел Андрей Иванович старую Матрену, размахивающую клюкой. Так-так, непорядок. На кого это она осерчала? А-а, на сына Елкиных. Не повезло родителям с дитятей.
Председатель лихо притормозил около нарушителей тихой, мирной жизни деревни.
— Вы чего тут разорались?! А? Смирно!
Спорщики вытянулись в струну и замолкли.
— Ну, то-то. Виктория, докладывай.
Андрей Иванович любил вспоминать годы армейской службы, особенно последний год. Уж он-то над молодыми в свое время покуражился!
Вика в двух словах обрисовала суть конфликта.
— А слиток золота Муха в футболку завернул. Прячет, не хочет показывать, — добавила девушка в завершение своего мини-доклада.
— Ме-е! — подала голос коза.
— Молчать! — рявкнул на нее Андрей Иванович.
— Нет у меня никакого золота, — доверительно сообщил председателю Муха.
И, естественно, слиток, будто пытаясь уличить парня во лжи, выскользнул из его рук и упал прямо на ногу бабке Матрене.
— Ах! Хосподи! Больно-то как! Ай-я-яй! Палец ведь сломал, паршивец этакий!
Все кинулись хлопотать вокруг ударенной слитком бабушки... кроме председателя. Андрей Иванович не поленился нагнуться и поднял выпавший металлический предмет с земли, неторопливо отряхнул от пыли, взвесил на ладони, внимательно оглядел со всех сторон.
Наступила тишина. Даже бабка Матрена забыла про ушибленную ногу.
— Где взял? — обратился председатель к Мухе.
Тот в ответ шмыгнул носом.
— Ну, я жду ответа.
— Чурку я деревянную покрасил бронзовой краской, хотел девчонок разыграть...
Андрей Иванович поморщился, как при зубной боли.
— Говори ты, — кивнул он в сторону Вики.
— Я уже все рассказала. Повторить?
— Не надо. Всем в машину. Жи-ва-а! — глаза председателя метали молнии.
«Жи-ва-а» получилось только у Вики с Мухой; с бабкой возникла проблема: она не могла без посторонней помощи в автомобиль залезть, ее ноги от земли не хотели отрываться. Молодежь ухватила Матрену за руки, председатель подсобил сзади, и, в конце концов, совместные усилия увенчались успехом.
— Так-то лучше, — сказал Андрей Иванович и огляделся. Похоже, он кого-то искал.
— Нигде не видно. Странно. Ведь только что здесь была, — пробормотал он вполголоса, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Что потерял, председатель? — крикнула ему из машины Матрена.
— Не «что», а «кого»! — раздался грубый ответ. — Коза твоя куда-то исчезла.
— Как это исчезла? Ах ты, Господи! И куды ж она подевалась? — бабка предприняла попытку вылезти наружу.
— Сидеть на месте! — пресек ее намерения командный голос председателя.
Матрена высунула голову в открытую дверь и начала орать истошным голосом на всю деревню:
— Зинка! Зинка! Ты хде?
— Кончай народ пугать. Поехали, — сказал Андрей Иванович, садясь за руль автомобиля.
— Это ж куды?
— В правление.
— Это ж зачем?
— Надо. Вы арестованы.
— Это ж за что ж?
— За хулиганство.
Старая Матрена, услыхав такое, попыталась выпрыгнуть на ходу из машины, но вследствие резких интенсивных движений быстро задохнулась и грузно отвалилась на сиденье, смирившись с ударами судьбы.
— Чурку деревянную я краской покрасил, хотел пошутить, — настаивал на своей версии событий Муха.
— Разберемся, — сквозь зубы процедил председатель.
Его больше волновало исчезновение козы, и на то имелось основание. Черная, «меченая» животина давно вызывала у сельчан чувство суеверного страха. Козе приписывали сверхъестественные способности и называли ее не иначе как «дьявольским отродьем». Зинка и впрямь отличалась среди себе подобных умом, хитростью, любопытством и прямо-таки человеческим коварством. Все вокруг были убеждены, что она понимает язык людей и сама умеет разговаривать. А бабка Матрена, как могла, поддерживала Зинкину славу и сама распускала всяческие небылицы про козу.
Сначала Андрей Иванович хотел отвезти «пленников» в правление, но по дороге передумал и свернул к дому капитана милиции Петра Алексеевича Гречкина, местного участкового. На удачу, тот оказался дома. Услышав сигналы председательского джипа, сам вышел встречать дорогого гостя.
— Ух, сколько вас! — воскликнул участковый, разглядев в салоне пассажиров.
— Это правонарушители, — тоном, не допускающим возражений, объяснил председатель. — Затеяли драку. Их нужно задержать на некоторое время. До выяснения личностей.
Капитан Гречкин ничуть не удивился. Он умел все схватывать на лету, что было его несомненным достоинством. Зато из салона автомобиля последовала незамедлительная реакция на слова руководителя. Особенно кипятилась бабка Матрена.
— Кака драка, Иваныч! Что ты такое говоришь? Побойся бога!
Не обращая внимания на протест задержанных односельчан, председатель тихо, вполголоса попросил участкового присмотреть за старухой и девушкой, тем самым дав ему возможность наедине потолковать с Елкиным Борей, то бишь Мухой, который в предвкушении неприятностей заметно скис.
— Дома кто есть? — спросил Андрей Иванович капитана милиции.
— Только мать моя, но она тихая, как та мышка, в наши дела встревать не станет.
— Сколько уже ей?
— В августе восемьдесят стукнет. Старой закваски человек — за жизнь крепко держится.
— Это она молодец... Ты, Алексеич, все понял? Вику с бабкой из машины не выпускай, пока я из дома не выйду.
— Да понял я все.
«Кажись, задумали чего, — догадался Муха и мгновенно принял мужественное решение. — Пусть они меня бьют, пытают, каленым железом жгут — ни за что не скажу, где находится самолет».
— Елкин... Егора Матвеевича сын? Давай на выход, — приказал участковый.
Тот послушно выбрался из машины.
— Что это у тебя за журнал?
Муха без возражений протянул представителю силовых структур эротический журнал с глянцевой обложкой, купленный в прошлом году во время поездки в районный центр.
— Та-ак! Бабами голыми интересуемся?
Муха еще больше ссутулился под тяжестью взгляда капитана милиции.
В это время бабка Матрена предприняла очередную попытку покинуть пусть и комфортабельный, но надоевший ей автомобиль.
— Ты куда? Сказано сидеть и не выходить! — осадил ее участковый.
Председатель открыл переднюю дверцу любимого джипа, вытащил из бардачка золотой слиток и завернул в тряпку. После чего мягко, почти нежно проделал процедуру закрывания дверей. Муха смотрел на действия руководителя затаив дыхание. Председатель подошел к нему вплотную, крепко взял за щуплое плечо и подтолкнул к воротам дома.
— Пошли со мной. Разговор есть.
7
А в это самое время по направлению к деревне Сосунки двигались три автомобиля иностранного производства, внешне очень напоминавшие джип председателя. Народ ехал серьезный, одетый в камуфляжную форму и вооруженный, как говорится, до зубов. Возглавлял бригаду заместитель главы района Бабец Павел Сергеевич. Рядом с ним на сиденье расположился нервный господин в темно-синем костюме и галстуке. Он был не из местных. Он прибыл из самой Москвы.
8
Допрос правонарушителя Елкина Бориса много времени не занял. Парнишка моментально скапустился и выдал Андрею Ивановичу всю информацию о самолете. Даже место падения оного на карте показал. Правда, о спрятанных в дупле дерева слитках почему-то умолчал. Кто его знает, почему. Забыл, наверное.
— Так, значит... — неопределенно бормотал председатель, уже который раз внимательно рассматривая со всех сторон изъятую у Мухи ценность.
— А ну-ка, пиши, — вдруг сказал он, приняв, наконец, решение.
— Про что? — спросил Муха; в его голосе проступали слезы.
— Про чурку деревянную, которую ты выкрасил бронзовой краской.
Муха остолбенел.
— Или Гречкин тебя отвезет в район как хулигана и мародера. Ты понимаешь, о чем я толкую?
Перепуганный Муха кивнул в знак согласия, хотя ничего и не понял. Кроме одного — ему угрожают.
Андрей Иванович порылся на столе в бумагах участкового и нашел чистый лист.