Эразм Роттердамский: "Вольтер XVI века" или "воин Христов"?
Д.А.Троицкий
Великого Эразма чтит пространный свет,
И пред тобой его до пояса портрет
Но для чего не весь он умещен в картину,
А только в половину?
Читатель, не дивись, возможность так велит!
Всего его земля вся не вместит.
Эпиграмма Федора Безы на Эразма,
"изображенного до половины"
в первом русском издании его книги
"Христианин-воин Христов и
победоносное Его оружие",1783 г.
Большинству наших современников имя Эразма Роттердамского практически ничего не говорит и представляется не более чем одним из фактов далеко ушедшей истории, интересным лишь узкому кругу специалистов. Между тем, Эразм был одной из центральных ключевых фигур эпохи Гуманизма и Реформации. По степени напряженности духовно-нравственных поисков, остроты и трагичности политических коллизий и значительности историко-культурных последствий она может быть сопоставлена лишь с эпохой рождения христианского мира в I - IV веках и с эпохой его раскола в XI веке на западный - католический и восточный - православный. Итогом этой эпохи стал раскол католического мира и формирование мира протестантского. Этот мир, как показывают результаты современных историко-культурологических исследований, стал колыбелью современной цивилизации со всеми ее наиболее существенными чертами: атеизмом или скептицизмом в духовной жизни общества, глобальной секуляризацией культуры, фундаментом которой стала вера в научно-технический прогресс, капитализмом - в экономике, либерально-демократическими идеалами - в политике. Таким образом, эпоха Эразма, отстоящая от нас почти на 500 лет, интересна и значительна для нас тем, что именно она во многом определила направление той исторической магистрали, по которой движется современная цивилизация.
В истории есть сюжеты, которые в концентрированном виде воплощают в себе суть духовного напряжения эпохи, ее нерв и одновременно - ключ к разгадке ее смысла. Таким ключом к духовной тайне эпохи Реформации (и во многом - к духовной тайне нашего времени) является противостояние двух гигантов европейской цивилизации - Эразма Роттердамского и Мартина Лютера. Глубинная причина этого конфликта состояла, как мы попытаемся показать, не столько в различии политических позиций, сколько в разном понимании природы человека, его отношений с Богом и миром, от которого зависит понимание смысла человеческой жизни и способов его практической реализации. Таким образом, спор Эразма и Лютера - это, прежде всего, спор религиозных мыслителей по поводу вопросов человеческой жизни, относящихся к категории "вечных" вопросов философии. Однако Эразм, хотя и был одной из самых авторитетных фигур своего времени (его называли "очами Германии") не был по-настоящему понят как большинством современников, так и потомков и его образ, переписываемый биографами друг у друга на протяжении почти пяти столетий, весьма тенденциозен. В подавляющем большинстве описаний Эразм предстает как чисто кабинетный человек, одинокий эпикуреец, чуть ли не атеист ("Вольтер XVI века", как позднее назвал его В.Дильтей), равнодушный в глубине души ко всему вокруг него происходившему и старавшийся на протяжении всей жизни обустроить свою "башню из слоновой кости", в которой можно было бы предаваться тихим интеллектуальным наслаждениям, посмеиваясь с ее высоты над человеческой глупостью. С этой точки зрения главным трудом Эразма представляется "Похвала глупости" - действительно самое известное его произведение, едкая сатира, бичующая нравы современного ему общества и, особенно, католической церкви. Однако при ближайшем знакомстве с фактами биографии Эразма, переведенными на русский язык фрагментами его писем, а также со всей совокупностью переведенных на русский язык произведений становится ясно, что широко известный портрет совершенно не похож на оригинал.
В самом деле, зачем человеку, стремившемуся, прежде всего, к тихой незаметной жизни, печатать полную горечи и сарказма "Похвалу глупости", зная заранее, что тем самым он наживает себе массу врагов среди католического духовенства, при том, что сам он был иеромонахом?! С другой стороны - почему, если Эразм в действительности был скептиком, многие его современники - высшие иерархи Римской церкви, европейские монархи, даже некоторые реформаторы, не говоря уже о массе менее известных и совсем неизвестных людей, видели в нем "опору Евангелия" и смотрели на него как на один из высших духовных авторитетов эпохи? Зачем Эразму, если он действительно был "Вольтером XVI века" нужно было тратить массу своего времени на перевод и издание сочинений святых отцов христианской церкви - Василия Великого, Иоанна Златоуста, Иринея Лионского, Амвросия Медиоланского и целого ряда других? Каким образом скептик, пусть даже и прекрасно образованный, смог написать такое произведение, как "Оружие христианского воина", которое высоко ценили даже иерархи Русской Православной Церкви, начиная еще с XVIII века (это при строжайшей духовной требовательности православия!)? Как, наконец, ему удалось создать (а главное - зачем?) - критический перевод Нового Завета, который спустя почти 500 лет православные богословы (например, архиепископ Аверкий (Таушев) в предисловии к своему знаменитому "Четвероевангелию") оценивали как образцовый? Эти противоречия ясно указывают на ущербность и ложность понимания Эразма как "Вольтера XVI века" и призывают сделать попытку приоткрыть тайну этой личности.
Начнем с анализа его биографии. Эразм родился в 1469 году в городе Роттердаме. Родители его - Герард и Маргарита - не состояли в законном браке, поскольку ко времени их знакомства Герард, готовившийся принять монашеский постриг, уже носил тонзуру и, следовательно, уже дал обет безбрачия. Поэтому в глазах общества оба сына этой четы: старший - Антоний и младший - Дезидерий (имя Дезидерий на латыни, так же как и Эразм - на греческом языке означает "желанный") были незаконнорожденными и заведомо лишались целого ряда гражданских прав. Драматизм этой жизненной ситуации - столкновения сильной человеческой любви и религиозного долга достигает своего апогея, когда во время одного из своих пребываний в Риме Герард получил ложное известие о смерти горячо любимой супруги. Вероятно, он воспринял это известие как кару Всевышнего за нарушение монашеского обета, память о котором должна была, конечно, постоянно отравлять его семейное счастье, и он немедленно принимает полный монашеский постриг.
Можно только догадываться, что творилось в душе этого глубоко религиозного человека, когда, вернувшись домой, он обнаружил, что его бессовестно обманули родственники и супруга его жива. Вероятно, в этом стечении обстоятельств Герард также увидел действие Божественного Промысла и, покоряясь Ему, он, хотя и не удалился в монастырь, но стал жить в уединении как монах в миру, продолжая, однако, заботиться о семье. Именно он, будучи чрезвычайно образованным человеком, привил сыну любовь к античным авторам и вообще сыграл огромную роль в его воспитании. Таким образом, атмосфера, в которой с детства воспитывался Эразм, была традиционной религиозно-патриархальной, а характер образования, которое он получил сначала в училище, а затем - в коллегии в Девентере - схоластическим. Позднее Эразм вспоминал, что в школах "царствовал полный застой и покой и изучалась самая нелитературная литература" [Цит. По [2], с. 8].
Вскоре после поступления Эразма в коллегию, когда ему исполнилось всего 12 лет, умирает его мать, а вслед за ней - и отец, и Эразм со своим немногим более взрослым братом могли полагаться только на своего опекуна, который стал склонять их к поступлению в монастырь. Антоний, по-видимому, принял это предложение сразу. Эразм же, которому в то время было уже 17 лет, проявил неожиданное сопротивление. Тем не менее, Промысел неуклонно вел юношу к монашеству. Во время посещения одного из монастырей Эразм встретил своего товарища по Девентерской школе, который красочно описал умиротворенность монашеской жизни, посвященной молитве, и, указывая на богатую монастырскую библиотеку, говорил о возможности спокойно заниматься науками. Таким образом, решение Эразма принять монашеский постриг было обусловлено всей совокупностью обстоятельств его жизни. Боль утраты любимых родителей, разочарование в близких людях, сознание собственной социальной ущербности, которое как бы выталкивало его из мирской жизни должны были привести к разочарованию в обманчивых и преходящих радостях мирской жизни. В тоже время эти обстоятельства могли способствовать и укреплению религиозного строя души юноши, обусловленного и влиянием глубоко религиозных родителей и религиозным характером его воспитания и образования. Об этом свидетельствует один из первых литературных опытов Эразма - юношеский трактат "О презрении к миру", из самого названия которого ясно видно вполне сознательное желание покинуть его. Эразм остался в монастыре послушником, а спустя год принял монашеский постриг. В это время ему шел уже 22-й год. Однако монастырская жизнь оказалась для него непомерно тяжелой. Прежде всего, сказывалось слабое здоровье. С.Цвейг, например, сравнивает эпистолярное наследие Эразма с историей болезни. Однако и другие реалии монастырского быта, нравы монашеской братии оказались в разительном противоречии с представлениями юного монаха, что позднее нашло отражение в саркастически заостренных главным образом против лиц духовного звания "Похвале глупости" и "Дружеских беседах". В монастыре Эразм провел пять лет. Позднее, вспоминая этот период своей жизни, он писал: "Что могли сделать подобная душа и подобное тело в монастыре? То же, что сделала бы рыба, заброшенная в поле, или бык - в море" [Цит. по [1], с. 14]. В 1491 году, когда Эразму было 26 лет, он обращает на себя внимание архиепископа Кембрийского Генриха Бергена, который, заметив склонность молодого монаха к научным занятиям и оценив его образованность, предлагает ему должность секретаря. Эти обязанности Эразм выполнял на протяжении пяти лет, причем в первый же год он был рукоположен архиепископом в иеромонаха. По истечении указанного срока Эразм получает разрешение не возвращаться в стены монастыря и направляется в Париж, где поступает в коллегию Монтегю при Парижском университете в качестве пансионера для усовершенствования богословского образования. Жизнь в коллегии также как и в монастыре оказалась слишком суровой. Впоследствии в одной из своих "Дружеских бесед" автор вспоминает о последней в своей жизни школе: "Ты из Монтегю? Должно быть, голова твоя в лаврах? - Нет, в блохах". Но дело было не только в этом. Как известно, образование в католических учебных заведениях заключалось главным образом в изучении трудов богословов-схоластиков. Чуть позже, уже покинув коллегию, в одном из своих писем Эразм отзывался о преподавании в коллегии следующим образом: "Дорогой Грей, не ошибись во мне и не прими сказанного, как направленное против самой теологии, к которой я отношусь, как ты знаешь, всегда с исключительным почтением. Я только насмехаюсь над лжетеологами нашего времени, мозг которых испорчен, язык варварский, ум оцепенелый, их обучение - ложе, утыканное шипами" [Цит. по [2], с.11].
Позднее, в своей знаменитой "Похвале глупости" именно этим лжетеологам Эразм посвятит один из самых блистательных пассажей: "По своему произволу они толкуют и объясняют сокровеннейшие тайны: им известно, по какому плану создан и устроен мир, какими, путями передается потомству язва первородного греха, каким способом, какой мерой и в какое время зачат был предвечный Христос в ложеснах Девы, в каком смысле должно понимать пресуществление, совершающееся при Евхаристии. Но это еще всем известные и избитые вопросы, а вот другие, воистину достойные, по их мнению, знаменитых и великих теологов: в какой именно миг совершилось Бо-жественное рождение? Является ли сыновство Христа однократным или мно-гократным? Возможно ли предположение, будто Бог-Отец возненавидел Сына? Может ли Бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или камень? А если бы он действительно превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, принять Крестную муку... Позволено ли будет есть и пить после воскресения плоти (эти господа заранее хотят обеспечить себя от голода и жажды на том свете). Существует бесчисленное множество еще более изощренных тонкостей касательно понятий, отношений, форм, сущностей и особливостей, которых никто не сможет различить простым глазом... Все эти архидурацкие тонкости делаются еще глупее из-за множества направлений, существующих среди схоластиков, так что легче выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, фомистов, альбертистов, оккамистов, скоттистов и прочих... Во всем этом столько учености и столько трудностей, что, я полагаю, самим апостолам потребовалась бы помощь некоего отнюдь не Святого Духа, если бы им пришлось вступить в спор с новейшими нашими богословами... А доктора наши между тем донельзя собой довольны, сами себе рукоплещут и столь поглощены бывают своим усладительным вздором, что ни ночью, ни днем не остается им даже минуты досуга, чтобы развернуть Евангелие или Павловы послания. Пустословя подобным образом в школах, мнят они, будто силлогизмами своими поддерживают готовую рухнуть вселенскую церковь, подобно тому, как у поэтов Атлант держит на плечах свод небесный" [Гл.LIII].
Современное же ему католическое монашество он характеризует следующим образом: "К богословам по благополучию своему всего ближе так называемые благочестивые монахи-пустынножители, хотя это прозвище нисколько им не пристало: ведь большинство из них далеко от всякого благочестия, и никто чаще "пустынножителей" не попадается вам навстречу во всех людных местах... Они навлекли на себя такую единодушную ненависть, что даже случайная встреча с монахом почитается за худую примету, а между тем сами вполне собой довольны... Своей грязью, невежеством, грубостью и бесстыдством эти милые люди, по их собственному мнению, уподобляются в глазах наших апостолам... всего усерднее пекутся они о том, чтобы не быть похожими друг на друга. Нe в том, чтобы возможно более уподобиться Христу их цель, но в том, чтобы возможно сильнее отличаться от монахов других орденов. Большинство их столь высокого мнения о своих обрядах и ничтожных человеческих преданьицах, что самое небо едва считают достойной наградой за такие заслуги, никто и не помышляет о том, что Христос, презрев все это, спросит об исполнении единственной его заповеди, а именно - закона любви. Тогда один выставит напоказ свое брюхо, раздувшееся от рыбы всевозможных сортов. Другой вывалит сто мер псалмов. Третий перечислит мириады постов и укажет на свое чрево, которое столько раз едва не лопалось после разговения... Тайны исповеди они блюдут свято, и разве что в пьяном виде развлекут иной раз собутыльников особенно забавными историями; впрочем, и тогда они не называют собственных имен и только по обстоятельствам дела дают возможность догадаться, о ком идет речь. Но если кто разъярит этих ос, того они на совесть отделают в публичных проповедях, причем назовут врага, хотя и обиняками, но так метко, что поймет всякий, кроме тех, кто вообще ничего не понимает" [Гл. LIV].
И вот Эразм, пробыв в коллегии год, решается ее оставить и с разрешения Римского папы остается иеромонахом в миру. В тех конкретных условиях Эразм мог рассчитывать только на финансовую поддержку богатых меценатов. В эпоху Возрождения и Гуманизма меценатство, как и в античном мире, широко распространяется. Светские покровители финансируют различные культурные проекты, а также принимают на службу интеллектуалов в качестве педагогов для своих детей и советников для себя. В 1496 - 97 годах Эразм дает уроки некоему молодому англичанину, который предлагает ему свои связи в Англии. Эразм решается принять это предложение. Перед расставанием ученик подарил своему наставнику перстень, на котором по заказу Эразма был выгравирован его девиз - "Никому не уступлю!" Своему жизненному кредо Эразм оставался верен в течение всей своей жизни: он ни под каким предлогом, никогда и никому не уступил своей свободы и, главное - своих убеждений. Таким образом, Эразм оказывается в Оксфорде, где в 1498 году знакомится с известным английским теологом и проповедником Джоном Колетом и его единомышленниками и учениками. В этот кружок входил и Томас Мор - будущий автор всемирно известной "Утопии", которому в то время было всего 20 лет (Т.Мор был на 12 лет моложе Эразма) и с которым Эразма в дальнейшем будут связывать крепкие дружеские отношения вплоть до мученической кончины Т.Мора. Однако постоянная материальная неустроенность заставляла Эразма искать новых покровителей, менять местожительство. Поиски средств к существованию отнимают у него драгоценное время, которое он старается целиком посвящать работе, что его, конечно, тяготит и раздражает. Об отсутствии всякой хитрости, напротив, о доверчивости и даже житейской наивности Эразма свидетельствуют его письма, в которых первые восторженные отзывы о людях, по - началу заверявших о сочувствии и содействии его трудам, часто сменяются разочарованием в этих же людях при более близком знакомстве с ними.
Так, например, об одной из своих покровительниц он вскоре после знакомства с ней восторженно пишет: "Природа никогда не производила ничего более девственного, мудрого, благосклонного", а спустя год отзывается о ней совсем иначе: "...у нее хватает средств, чтобы потворствовать разврату близких ей духовных лиц и не найдется ни гроша для поддержания скромных людей науки, лишенный таким образом возможности оставить потомству свои произведения, достойные удивления будущих поколений" [Цит. по [1], с. 16 - 18].
Однако, несмотря на трудности именно в 1498 - 1500 годах литературная деятельность Эразма приобретает систематический характер. Литературную известность ему приносят переводы античных авторов - особенно Еврипида и Лукиана, а также его собственные поэтические произведения (первые стихотворения были написаны им еще в четырнадцатилетнем возрасте).
О поэтическом мастерстве и профессионализме Эразма свидетельствует уже то, что в его произведениях воплощены, как отмечают литературоведы, более 20 стихотворных размеров классической греческой и латинской поэзии и их сочетаний, а также разнообразие стихотворных жанров, к которым он обращался - в числе его стихотворений есть оды, обращения к друзьям, стихотворения на случай, эпиграммы, эпитафии. Центральное же место, по его собственным словам, занимает поэзия "ученая и священная", в которой автор обращается преимущественно к религиозно-философским темам. Однако подлинную международную славу принесли Эразму "Адагии" - сборник афоризмов античных авторов, которые впервые были опубликованы в 1500 году и которые до 1536 года, то есть до кончины автора выдержали более 60 изданий (в среднем более двух изданий в год!), что на заре книгопечатания было совершенно беспрецедентным явлением. В этой работе впервые проявился блестящий талант Эразма как историка и филолога.
Проходит всего лишь год и Эразм пишет произведение, которое вдумчивого читателя, знакомого лишь с расхожим образом Эразма как писателя - сатирика, должно ставить в тупик.
В 1501 году Эразм, отвечая на просьбу супруги известного оружейника того времени Иоганна Поппенрейтера дать духовное наставление ее мужу создает книгу "Оружие христианского воина". Греческое название этого труда "Энхиридион" означает "нож" или "кинжал" и в то же время "руковод-ство", "наставление". Таким образом, Эразм передал оружейнику свое духовное оружие, а тот подарил автору маленький меч. Правда, в одном из писем Эразм признавался, что как ему нет пользы от меча, так и Поппенрейтеру - от его книги. Это произведение долго не привлекало к себе внимание. Только спустя 17 лет в 1518 году, когда начинает разго-раться пожар Реформации, а авторитет Эразма как богослова достигает своего апогея, этот труд в одночасье становится таким же знаменитым, как и "Адагии".
"Оружие" переводится на все ведущие европейские языки и вы-держивает вплоть до начала Тридентского собора в 1545 году более 50 изданий. В 1783 году в свет выходит русский перевод этой книги под названием "Христианин - воин Христов и победоносное его оружие" с посвящением первоиерарху Русской Православной Церкви митрополиту Московскому и Коломенскому Платону (Левшину). Данный факт должен был бы вызвать немалое удивление.
В самом деле, в дореволюционной России, стране ортодоксально православной, в которой вся печатная продукция проходила через жесткий контроль цензуры, курируемой Святейший Синодом, печатается произведение католика с посвящением первоиерарху Православной церкви! Недоумение рассеивается при внимательном чтении этой книги. Она посвящена искусству молитвы и борьбы с помыслами, которые в христианской аскетике объединяются поня-тием "внутреннего делания" и сразу вызывает в памяти целый ряд произведений святоотеческой литературы, посвященной этой теме и, прежде всего, "Невидимую брань" Никодима Святогорца. Однако для того, чтобы создать такой труд, вовсе недостаточно просто скомпилировать то или иное количество творений подвижников благочестия. Для этого абсолютно необходимо иметь свой собственный духовный молитвенный опыт. Осознание же общего падения духовного уровня религиозной жизни в западной церкви того времени (чего стоила одна только продажа индульгенций, которую Эразм заклеймил прозванием "торговли человеческими грехами") высвечивает эту личность как совершенно уникаль-ную в европейской духовной культуре того времени.
Созданием сочинения, несущего такой мощный духовный заряд, Эразм был во многом обязан Джону Колету, указавшему молодому иеромонаху на необходимость и возможность христианского (а не языческого) возрождения путем отказа от схоластики и прямого обращения к Евангелию, творениям апостолов и сочинениям святых отцов христианской церкви. Тем самым, Дж.Колет стал человеком, сыгравшим определяющую роль в духовном становлении Эразма.
Воодушевленный Дж. Колетом, Эразм приступил по его собственным словам к делу "возрождения в первоначальной чистоте и достоинстве древнего и истинного богословия, которое схоластики затемнили и окутали своими измышлениями" [Цит. по [2], с.11]. Только с этой точки зрения становится понятным, почему сам Эразм считал главным делом своей жизни критическое издание Нового Завета и перевод его на латинский язык, а также издание творений святых отцов христианской церкви. Эразм проявляет себя как блистательный переводчик и комментатор и фактически становится основоположником текстологии в европейской науке. Мировоззренческая позиция Эразма по поводу роли изучения античных авторов и отцов Церкви совершенно ясно выражена им в диалоге "Цицеронианец", изданном И.Фробеном в 1528 году: "Христианин должен говорить языком христианина точно так же как Цицерон говорил, как это подобает язычнику. Христианин должен иметь свое собственное красноречие и не изъяснять свою веру и таинства, заимствуя определения и выражения у язычников" [Цит. по [2], с.5].
В диалоге "О произношении" он советует с большой осторожностью препода-вать молодым людям Гомера, Вергилия, Цицерона и других классиков, чтобы они не подпадали под языческие влияния. Одно из писем к ректору Базельского университета - В.Ф.Капито - Эразм, высказывая надежду на реформу католической церкви с согласия папы Льва Х и европейских монархов, заканчивает следующими словами: "Все обещает нам добрый успех, одно только смущает меня: я боюсь, что под видом возрождения античной литературы, возрождается на самом деле само язычество" [Цит. по [2], с.5]. Таким образом, не случайно Эразм завоевал у своих современников репутацию "твердой опоры Евангелия" и естественно, что в трагическое время Рефор-мации именно на него были направлены взгляды враждующих сторон как на высший авторитет в решении острейших мировоззренческих вопросов.
В 1505 году Эразм получает ученую степень бакалавра богословия в Кембридже, а год спустя - степень доктора богословия - в Турине. В 1508 году он посетил Рим. Впечатления, полученные от этой поездки, легли в основу знаменитой "Похвалы глупости", которая была написана как бы на одном дыхании всего за 17 дней на обратном пути из Италии в Англию, и заканчивалась в первые дни пребывания Эразма в Англии, в доме своего ближайшего друга - Т.Мора, которому и посвящена эта книга. Вот, например, как автор характеризует иерархов католической церкви: "Папы, кардиналы и епископы не только соперничают с государями в пышности, но иногда и превосходят их... И не вспомнит никто, что самое слово "епископ" означает труд, заботу и прилежание: лишь об уловлении денег воистину пекутся они и здесь, как подобает епископам, смотрят в оба... А верховные первосвященники, которые заступают место самого Христа? Если бы они задума-лись над значением своих титулов "папы", иначе говоря, отца и "святей-шества" -чья участь в целом свете оказалась бы печальнее? Кто бы стал добиваться этого места любой ценой, или, однажды добившись, решился бы отстаивать его посредством меча, яда и всяческого насилия? Ревнуя о Христе, папы огнем и мечом отстаивают "наследие Петрово", щедро проливают христианскую кровь и при этом свято веруют, что они по завету апостоль-скому охраняют невесту Христову - церковь, доблестно сокрушая ее врагов. Как будто могут быть у церкви враги злее, нежели нечестивые первосвя-щенники, которые своим молчанием о Христе позволяют забывать о нем, которые связывают его своими гнусными законами, искажают его учение своими за уши притянутыми толкованиями и убивают его своей гнусной жизнью" [Гл. LVII- LIX]. Недаром, видимо, во времена Эразма широкой известностью пользовалась поговорка, которую позднее передавал М.Лютер: "Если под землей существует ад, то Рим стоит на его сводах".
А теперь задумаемся, какой смелостью должен был обладать человек, тем более - священнослужитель, чтобы решиться в одиночку открыто обличать укоренившиеся пороки духовенства? Никак не меньшей, чем решимость М.Лютера, проявившаяся спустя 10 лет и в куда более благоприятных для этого условиях, когда он прибил к дверям Виттенбергского храма свои ставшие знаменитыми тезисы. Об изумительном произведении Эразма написано очень много. Поэтому в нашей статье ограничимся лишь замечанием, что, читая "Похвалу", следует твердо помнить, что эта книга со всем ее ядовитым сарказмом есть не насмешка полуатеиста, человека с "двоящимися мыслями", каким позднее пытался представить Эразма Лютер и его соратники, а затем - "просветители" и атеисты XVIII - XX веков, а вопль болезнующего христианского сердца о приходящем в запустение доме Божьем. Эразм мог бы воскликнуть вместе с псалмопевцем Давидом: "Чужим стал я для братьев моих... ибо ревность по доме Твоем снедает меня... и плачу, постясь душею моею: и это ставят в поношение мне" [Пс. 68, 9 - 11].
Фактически Эразм выступает как идеолог христианского возрождения, обновления церкви. Только этим и можно объяснить вполне благосклонное отношение к этой книге папы Льва X, с удовольствием перечитывавшего эту пародию на панегирик Глупости. Сразу же после выхода в свет "Похвала" была переведена на все европейские языки и разошлась еще при жизни автора в десятках тысяч экземпляров: такие тиражи - неслыханное дело по меркам того времени. Однако своей книгой Эразм воз-будил сильнейшее раздражение в монашеской среде. Сам автор вспоминал, как папа Александр VI однажды заметил, что предпочел бы оскорбить самого могущественного монарха, чем задеть эту нищенствующую братию. Именно настойчиво проводимая Эразмом мысль о том, что монашество само по себе не равнозначно благочестию (еще в "Оружии христианского воина" он писал: "Монашество - это не благочестие, а образ жизни, полезный или бесполезный для каждого в зависимости от склада тела и характера" [[4], с. 216]] и его обличительная критика современного ему монашества стала главной причиной обвинения Эразма в ересях, а позднее - уже после раскола католического мира - запрещения его книг Тридентским собором уже после смерти автора.
Следующее десятилетие в жизни Эразма становится самым благополучным. В 1512 году он решается возглавить приход в Кембридже, однако напряженная работа не дает возможности выполнять обязанности настоятеля. В 1514 году он принимает предложение короля Испании и Нидерландов Карла I (будущего императора Карла V) занять должность королевского советника с довольно значительным денежным содержанием и, самое главное, без стеснения в выборе места жительства и рода придворных занятий. Путешествие Эразма по Германии превратилось по сути дела в торжественное шествие. Его узнавали, брали автографы, желали аудиенции, совета, письма. Ни один из немцев не был при жизни столько раз (более 10) запечатлен выдающимися художниками-портретистами, среди которых были Ганс Гольбейн и Альбрехт Дюрер. После выхода в свет в 1517 г. критического перевода Нового Завета с посвящением папе Льву X, а так же "Дружеских бесед", увидевших свет в 1519 г., Эразм становится самым издаваемым автором в Европе. К пятидесятилетнему юбилею слава Эразма достигает апогея. Бытовая устойчивость, позволявшая целиком сосредоточить внимание на своих трудах, казалось, была достигнута. Но именно в это время начинается самая драматичная эпоха не только в жизни Эразма, но и в истории всей Европы.
31 октября 1517 года настоятель соборной церкви в Виттенберге Мартин Лютер обнародовал свои ставшие позднее знаме-нитыми 95 тезисов, прибив их накануне к церковным воротам [5]. Сам Лютер поначалу, видимо, расценивал этот акт не более как известие о готовящемся диспуте по вопросу об индульгенциях. Первоначально индульгенция состояла в замене церковной епитимии, налагаемой священником на кающегося в своих грехах человека, уплатой денег. Однако сама по себе она не означала отпущения грехов, которое по учению церкви дается только в таинстве покаяния самим Богом по молитве священника. Непременным усло-вием этого таинства является искреннее внутреннее раскаяние человека в совершенных грехах и решимость приложить усилия к исправлению своей жизни. Однако со временем в католической церкви возобладала теория Фомы Аквинского о преизобилующих заслугах Христа и святых, практическим следствием которой стало широкое распространение убеждения в том, что покупка индульгенции автоматически освобождает человека от его грехов (как прошлых, так и будущих). Тем самым продажа индульгенций превратилась в эффективный механизм финансовой эксплуатации практически всей Европы Римской курией. На протяжении 1517 - 20 годов, пока Лютер находился в лоне церкви, Эразм, несмотря на давление со стороны Рима решительно высказаться против него, отказывался признать Лютера еретиком. Более того, в одном из писем Эразм прямо пишет: "Если Лютер останется в лоне католической церкви, я охотно буду на его стороне" [Цит. по [3], с.192]. Так же со свойственным ему сарказмом Эразм указывал на главные причины, вызвавшие ярость Рима: "Лютер совершил два преступления: он поднял руку на папскую тиару и на монашеское брюхо" [Цит. по [1], с.9]. Однако, события в Германии приняли совсем не тот оборот, на который надеялся Эразм. Во-первых, деятельность Лютера, первоначально направленная на обновление церковной жизни быстро переросла в военно-политическое противостояние Риму. Во-вторых, собственно религиозная позиция Лютера переродилась в антицерковную. Лютер решительно противопоставил Священное Писание Священному Преданию. Отвергнув последнее, он тем самым отверг всю церковную традицию - и богословие (что фактически привело реформатора к необходимости создавать свое собственное религиозное учение), и богослужебную практику (что позднее, например, в кальвинизме, привело к упразднению большей части ТаинствЦеркви за исключением Крещения и Евхаристии). Упразднение же монашества как особого духовного пути усугубило глобальную деформацию религиозной жизни в протестантизме. Таким образом, Лютер фактически отпал от католической церкви, и 21 сентября 1520 года была обнародована папская булла, в которой новое учение было осуждено как еретическое, а самому реформатору давалась возможность в течение 60 дней пересмотреть свою позицию и вернуться в лоно католической церкви. Однако Лютер, чувствуя за собой внушительную военно-политическую поддержку, решился на окончательный разрыв с Римом, и 10 декабря 1520 года папская булла при огромном стечении народа была торжественно предана огню. Европа заполыхала пожаром Реформации. Принудительное зак-рытие монастырей, уничтожение месс, разнузданность и фанатизм черни при-няли такие размеры, что Лютер, выпустивший из бутылки этого джина, при всей его активности не справлялся с ситуацией, вышедшей из - под контроля.
В 1522 году под флагом реформации вспыхнуло восстание Ландаусского союза рыцарей под руководством Улъриха фон Гуттена, а в 1525 году - крестьянская война под предводительством Томаса Мюнцера. Оба восстания были жестоко подавлены. Причем сам же Лютер, фактически спровоцировавший немецкое крестьянство на бунт, затем объявил его подавление крестовым походом, а господам, и без того ожесточенным против мятежников, обещал Царство Небесное за их истребление. Его торжественное заявление: "Я, Мартин Лютер, убил всех погибших в восстании крестьян, потому что приказывал убивать их. Кровь их да падет на мою голову. Но я сделал это, потому что Господь приказал мне говорить так" [Цит. по [6], с.151] одновременно показывают и степень, и цену гордыни, самонадеянности и духовного ослепления реформатора. Таким образом, встать на сторону Лютера - этого взбунтовавшегося иеромонаха, который в духовном ослеплении и самооболь-щении говорил о себе: "Бог повелел мне учить и судить как одному из апостолов и евангелистов на земле немецкой" [Цит. по [3], с.179], Эразм, не терявший духовной трезвости, разумеется, не мог. Он сделал все от него зависящее, чтобы примирить враждующие стороны. Еще в 1519 году Эразм в своем ответе на письмо Лютера, в котором реформатор стремился заручиться его поддержкой своим начинаниям, осторожно советовал: "Мне кажется, что можно больше сделать умеренностью и сдержан-ностью, чем задором; не ими ли Христос покорил Вселенную? Лучше писать против тех, кто злоупотребляет авторитетом пап, чем против самих пап; остережемся сделать что-нибудь, отзывающееся надменностью и жестокостью" [Цит. по [1] с.18]. Эразм, прекрасно понимая, какой вес может иметь его мнение и, сознавая свою ответственность, обусловленную его исключительным авторитетом, в течение ряда лет решительно противостоял всем попыткам враждующих сторон перетянуть его на свою сторону, и отказывался публично высказать свое мнение о происходящих событиях. В своих письмах Эразм сравнивал самого себя с трупом Гектора, которого чуть - было не разорвали тянувшие его греки и троянцы. В сентябре 1520 года он писал одному из своих корреспондентов: "Я не вмешиваюсь в эту трагедию, хотя если бы я написал против Лютера - для меня было бы готово епископство" [Цит. по [4], с. 649]. Позиция над враждующими сторонами, которую занял Эразм, вызывала непонимание и раздражение обеих сторон. Лютер обвинял Эразма в измене делу обновления церкви и низкопоклонстве перед римским престолом, а католические теологи, не забывшие его беспощадной критики в "Похвале глупости" и вновь раздраженные вышедшими в свет в 1519 г. "Дружескими беседами", в свою очередь обвиняли Эразма в ереси и публично поносили его вместе с Лютером. Однако и спустя почти 500 лет в наше время, позиция Эразма по-прежнему остается непонятой многими. Очевидно до разрыва Лютера с Римом Эразм не оставлял надежды на мирное разрешение конфликта и на осуществление церковной реформы. Фактическое же отпадение Лютера от церкви окончательно определило позицию Эразма по отношению к нему. Трудно даже представить себе, какую горечь разочарования в надеждах на казавшееся близким обновление церкви должен был испытать этот человек. И вот, все надежды рухнули. Духовное противостояние выродилось в кровавую политическую драму.
В 1523 году после разгрома восстания рыцарей его идейный вдохновитель -Ульрих фон Гуттен - написал памфлет против Эразма, в котором есть такие строки: "Ты, который еще так недавно разоблачал заблуждения и темные деяния римской курии, ты, который восстал против церемоний и продажи индульгенций, ты, который всегда являлся открытым врагом всякого притворства и обмана, теперь отрекаешься от своих слов, предпочитаешь молчать, чем громить разврат духовенства, переходишь в лагерь врагов отечества и правого дела" [Цит. по [1], с.24]. На этот упрек Эразм ответил памфлетом, посвященным Цвингли. В письме же к Меланхтону - одному из ближайших сподвижников Лютера, он пишет про новых защитников христианства: "У этих людей вечно на устах Евангелие, слово Божие, Христос, а между тем нравы их, если ближе к ним присмотреться, представляют нечто совершенно противоположное" [Цит. по [1], с. 26]. В письме же к Лютеру в 1524 году он пишет о Гуттене: "Я ни слова не сказал о жизни Гуттена, о его роскоши, о пьянстве, о дерзком распутстве, о глупейшей похвальбе, которой никто из друзей не в силах вынести, о расточительстве, о деньгах, отнятых у картезианцев, об ушах, которые он отрезал у двух проповедников, о разбое, который он учинил трем аббатам на большой дороге, за каковое преступление казнили одного из его слуг, и о других широко известных его преступлениях" [Цит. по [4], с.591]. Эразм прекрасно понимал, что повлиять позитивным образом на процесс, в котором разгул страстей окон-чательно взял верх над разумом невозможно. Великому русскому подвижнику святителю Игнатию Брянчанинову, жившему в XIX веке, принадлежат замечательные слова: "Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою своею. Устранись, охранись от него сам - и этого с тебя достаточно. Ознакомься с духом времени, изучи его, чтоб по возмож-ности избегнуть влияния его... Преследуй лицемерство в себе, изгоняя его из себя; уклонись от зараженных им масс..., прикрывающих служение миру служением Богу,...прикрывающих личиною святости порочную жизнь и душу, всецело преданную страстям" [7, т.VI, с.494]. И Эразм как монах совершенно сознательно делает личностно спасительный выбор - отстраниться, не дать втянуть себя в разбушевавшийся вихрь страстей. Величайший из русских святых преподобный Серафим Саровский говорил: "Радость моя! Стяжи дух мирен - и тысячи вокруг тебя спасутся". Конечно, счет спасенным для вечности душам знает только Всевышний. Но можно с уверенностью сказать, что на совести Эразма не было ни одной физически загубленной человеческой жизни, а сколько их на совести Лютера и других вождей Реформации? Сотни и тысячи!
Однако с тревогой наблюдая за развитием событий, полностью осознавая свою ответственность перед людьми, с надеждой ожидавшими его слова, Эразм все-таки решает выступить против Лютера, но не на почве политических сиюминутных интересов, а по вопросу, который лежал в основе противостояния Лютера и его последователей - с одной стороны и Эразма и католической церкви - с другой. Этим вопросом являлся вопрос о свободе человеческой воли, отно-сящийся к категории "вечных" вопросов человеческой жизни и поэтому явля-ющийся одним из центральных вопросов философии и богословия. В этом исто-рическим споре с предельной ясностью выразилось коренное расхождение Эразма и Лютера в понимании природы человека, обусловленное, в конечном счете, принципиальным различием в характере их духовности. Важность понимания сути этого спора определяется тем, что оно помогает увидеть многие явления современной действительности в их настоящем свете.
Заблаговременно известив Лютера о своем намерении начать с ним пуб-личный диспут, Эразм в сентябре 1524 года выпускает трактат под названием "Диатриба, или рассуждение о свободе воли". Греческое слово "диатриба" означает научное исследование, философско-риторическую увещева-тельную беседу, проповедь, наставление. В одном из писем автор объяснял, что хотя его выступление и направлено против реформатора и его сторонников, он сам остается на чисто богословской почве "дабы нельзя было его заподозрить в домогательстве сильных" [Цит. по [1], с.26]. Суть позиции Эразма, находящейся в полном соответствии с учением апостолов и святых отцов церкви по вопросу о человеческой воле заключается в том, что человек, созданный по образу и подобию Бога и, следовательно, изначально наделенный свободной волей, в результате первородного греха, хо-тя и чрезвычайно повредил свою природу, стал смертным и зависимым как от внешних природных условий и обстоятельств жизни, так и от внутренних - от своих страстей и вожделений - тем не менее, не совершенно утратил свою свободу. Эразм был твердо убежден, что человек обладает реальной свобо-дой выбора между добром и злом. Этой, хотя и малой по своим собственным возможностям, но совершенно реальной свободы по мысли Эразма совершенно достаточно, чтобы избрать путь веры в Бога, возложить на Него все свое упование, просить в молитвах у Него вразумления и помощи и тем самым получать благодатные силы для совершения конкретных дел во спасение души. Несмотря на то, что "Диатриба" написана в мягкой доброжелательной форме и совершенно лишена полемической заостренности, Эразм опасался, что она не будет напечатана. В письме к королю Англии Генриху VIII он пишет: "Никто в настоящее время не смеет ничего печатать про Лютера, не смеет даже упоминать его имени; тогда как против папы дозволяется все писать. Вот современное положение Германии" [Цит. по [1], с.27]. А сразу после публикации "Диатрибы" Эразм в письме к Теодорику Гезию сетует: "Благожелательность к Лютеру день ото дня становится больше. Французы безумствуют еще больше, чем некоторые немцы. У всех на устах пять слов: Евангелие, Слово Божие, Вера, Христос, Дух.. Однако я вижу, что здесь много таких людей, что нет сомнения: их ведет сатанинский дух! О, если бы это смятение, поднятое Лютером, как сильное лекарство, принесло нам хоть какое-нибудь здоровье!" [Цит. по [4] с.587].
Опасения Эразма были не напрасны. Свое отношение к "Диатрибе" Лютер выразил в одном их своих писем следующим образом: "Невозможно себе представить, как отвратительна книжонка о свободной воле..." [Цит. по [4],с.587]. Однако озабоченный подавлением вспыхнув-шей именно в то время крестьянской войны и одновременно (!) переводом на немецкий язык Библии, Лютер не сразу ответил Эразму. Только год спустя, в декабре 1525 года он издал книгу "О рабстве воли", которую позднее, в 1537 году оценивал как лучшее из всего им написанного. В конце этого довольно пространного труда реформатор обращается к Эразму со следующим знаменательным признанием: "...Ты один из всех напал на глав-ное, на самую суть спора. Ты не досаждаешь мне не имеющими к этому делу отношения вопросами о папстве, чистилище, об индульгенциях и тому подобных пустяках, за которыми до сих пор все за мной напрасно охотились. Ты один - единственный увидел суть дела и схватил за горло" [Цит. по [4], с.544].
Суть позиции Лютера заключалась в полном отрицании в противополож-ность Эразму какой бы то ни было свободы воли у человека. По мысли Лютера реально существует только воля Бога: даже вера человека в Бога не зависит от него самого, а дается ему только по милости Всевышнего как особый дар. А раз так, то в добрых делах, совершаемых человеком во имя веры в Бога нет никакой его личной заслуги и, следовательно, они бесполезны для спасения души. Человек же спасается только своей верой в Бога независимо от дел. В целях защиты своего религиозного учения Лютер был вынужден предпринять ревизию Нового Завета - в частности он объявил фальсификацией Соборное послание Св. апостола Иакова, в котором последний ясно говорил о необходимости для спасения души соответствующих вере дел: "Но скажет кто-нибудь: "Ты имеешь веру, а я имею дела": покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих" [Иаков.2,18]. "Как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва" [Иаков. 2,26]. Логическим следствием позиции Лютера, которое позднее в систематической форме было развито Ж.Кальвином, явилось учение о скрытом и непостижимом Божественном предопределении одних людей - к спасению, а других - к вечной гибели. Божественное предопределение судьбы конкретного человека определяет условия его рождения, воспитания, образования и, следовательно, род его мирской деятельности - его профессию. Таким образом, только мирские обязанности человека, по мысли Лютера, являются его Божественным призвани-ем и поэтому исполнение Евангельской заповеди о любви к Богу предполагает осуществление человеком деятельности в общественных рамках, предопределенных Божественным промыслом. В тоже время именно мирская деятельность, по мысли реформатора, является и единственным истинным исполнением заповеди Христа о любви к ближнему.
Монашеский же путь Лютер объявил и бессмысленным (поскольку само монашество он стал трактовать как посяга-тельство человека на Божественное предопределение о нем - ведь человек не может родиться в монашеской среде), и противоречащим христианской любви к ближнему (потому что на монашество он стал смотретькак на уклонение человека от мирских обязанностей, порождаемое эгоистическим расчетом на индивидуальное спасение). Лютеровская концепция профессионального долга как высшей религиозно-нравственной задачи человека в жизни позднее была развита Ж.Кальвином и, как блестяще показал Макс Вебер в своем исследовании "Протестантская этика и дух капитализма", стала основной духовной движущей силой развития капитализма.
Однако в контексте нашей работы наиболее интересна другая сторона этого вопроса - почему Лютер, сам бывший также как и Эразм, иеромонахом - в противоположность ему отверг этот путь? Внимательный анализ духовной эволюции Лютера позволяет дать на этот вопрос совершенно определенный ответ: сам дух христианства и только в частности монашества были восприняты Лютером совершенно ложным образом. Сам Лютер уже на склоне лет вспоминал о своем восприятии Бога: "Я постоянно был занят мыслью, сколько мне нужно совершить добрых дел, чтобы умилостивить Христа, от которого как от неумолимого судьи, как мне говорила мать, многие убегали в монастырь". [Цит. по [6], с.81]. Лютер, по-видимому, был уверен, что, спрятавшись за стенами, монастыря он избавится от всех искушений жизни. На самом же деле весь опыт христианской аскетики говорит об обратном: "духовная брань" человека, вступившего на путь монашеского делания первоначально усиливается. Один из величайших русских подвижников святитель Феофан Затворник писал, например, одному из своих духовных чад: "Вы спешите в монастырь, будто на свободу, в рай... Он, воистину, там находится, но загорожен терновниками и колючками, сквозь которые надо до него добраться. Этого, не исколовшись и не исцарапавшись, никто не достигает" и в другом месте: "Спасение не от места, а от душевного настроения. Везде можно спастись и везде погибнуть". Кроме того, все подвижники благочестия неизменно подчеркивали, что в основу своего поведения инок должен положить воздержание от всего мирского и глубочайшее смирение перед ближними. Если же принять во внимание духовные искушения, преследовавшие Лютера в течение всей его жизни, (вспомним, хотя бы, широко известный эпизод, когда он швырнул чернильницу в приви-девшегося ему беса), его почти животный страх перед Богом как грозным судьей, который доводил его иногда до чувства ненависти к Творцу (ибо "кто может любить Бога, который гневается, судит и осуждает?" [Цит. по [6], с.89] и от которого он так и не сумел избавиться в монастыре, то становится понятным, что глубинной внутренней причиной отказа от монашества стало духовное поражение реформатора. Становится ясной и глубинная духовная противоположность личностей Эразма и Лютера. Эразм воспринимал монастырь как путь к Богу, Лютер - как бегство от Него. В Эразме мы видим, прежде всего, монашескую тихость, мирный дух и любовь к Богу и ближнему, в Лютере - страх перед Богом, уныние и отчаяние в спасении, страстный воинственный темперамент, гордость и самообольщение. Для Эразма Бог - всемилостивый Христос, "хотящий всем спастись и в разум истины прийти", для Лютера Бог - грозный Иегова. Религиозное сознание Эразма - Новозаветное, Евангельское, сознание Лютера - Ветхозаветное. Лютеровское отрицание монашества - это бунт отчаяв-шегося в своем спасении гордого монаха, впавшего (выражаясь языком православной аскетики) в прелесть. Неумолимая логика этого падения привела его к мысли приспособить христианство "под себя", переделать его по своему произволению. Только находясь в состоянии крайнего самообольщения можно, как это и случилось с Лютером, считать самого себя равным апостолам и договориться до сравнения самого себя с Христом. (Как тут не вспомнить целую плеяду "духовных учителей" XX века, объявлявших себя "новыми мессиями" - Сёко Асахару, Виссариона и т.д. и т.п.). Так, за несколько дней до своей смерти в 1546 году Лютер писал: "Пусть знают, что никто не может разобраться в Священном Писании, если он не направлял Церковь вместе с пророками - Илией и Елисеем, Иоанном Крести-телем, с Христом и апостолами" [Цит. по [4], с.668]. Вот поистине люциферовская гордыня! Какой контраст по сравнению с Эразмом! Таким образом, противостояние Эразма и Лютера - это не противоборство двух христианских позиций. Это противоборство двух противоположных духовных типов, монаха и лжемонаха, христианина и лжехристианина. В целом же ответ Лютера, исполненный желчи и злобы, поражает своей грубостью и чтение его оставляет самые неприятные ощущения. Не случайно в своем ответе ""Гипераспистес - I" - сверхзащита "Диатрибы" Эразма Роттердамского против "Рабства воли" Мартина Лютера", изданном в феврале 1526 года, Эразм совершенно справедливо укорял реформатора: "...как много оказалось в твоей книге нисколько не относящегося к делу, как много лишнего, сколько остановок на общих местах, сколько поношений, как много явного пустословия, сколько хитроумия, изощренных укусов, как много бесстыдных искажений, и извращений, патетических выводов из извращений и, кроме всего, сколько крика на того, кто этого не заслужил" [Цит. по [4], с.547].
Еще через год, в 1527 году Эразм опубликовал "Гипераспистес -II" на который однако Лютер, исчерпав свои аргументы, уже не ответил. Зато в стане реформатора после этого произошел раскол и один из наиболее влиятельных идеологов реформации - Меланхтон - покинул Лютера и возобновил прежние отношения с Эразмом. На практике же теория Лютера об оправдании человека одной верой независимо от дел принесла ядовитые плоды, поскольку большинство людей толковало "новое Евангелие" как отмену обязательных нравственных предписаний. В связи с этим противники Реформации справедливо утверждали, что ее быстрое распространение во многом было обусловлено угождением раз-бушевавшимся человеческим страстям. (Как все это напоминает события 1917 года в России!).
В начале февраля 1529 года в Базеле, где Эразм жил в последние годы в доме своего друга и издателя Иоганна Фробена, произошло жестокое столкновение между мирными жителями и "евангелистами". Монахи и прелаты, не успевшие скрыться, были перерезаны разбушевавшимися протестантами, церкви поруганы, мессы уничтожены. И Эразм, которому было уже 64 года, был вынужден покинуть свое обжитое пристанище и переехать во Фрейбург. К вновь приступившей материальной неустроенности присоединились болезни (это при вообще плохом его здоровье). В 1530 году в Аугсбурге собирается церковный собор с целью примирить враждующие стороны. Естественно, что каждая из них была чрезвычайно заинтересована в поддержке Эразма. Папа Павел III предлагает ему кардинальскую шапку, благоволят к нему и другие высшие иерархи церкви, поскольку Эразм не встал на сторону Реформации. Однако и в этих новых обстоятельствах он не поддается искушению встать на сторону какой-либо из сторон и извлечь те личные выгоды, которые он несомненно получил бы, если бы не продолжал оставаться "над схваткой". Объясняя свою позицию, Эразм с горечью пишет в своем послании собору: "Если Император сделает уступки протестантам, они повсюду провозгласят победу, и я не знаю, кто в состоянии будет снести их наглость; если же, напротив, одержат верх католики - кто решиться склонить голову под их тиранию" [Цит. по [1], с.28]. Так мог повести себя в этих драматических обстоятельствах только совершенно твердый в вере христианин, воспринимавший свою жизнь как предстояние перед Богом и не шедший ради своей веры ни на какие компромиссы ни со своей совестью, ни с людьми. Как и следовало ожидать, собор вместо мира принес открытую войну.
Реформационное движение все более ширилось. Через 5 лет, в 1535 году протестантизм был признан господствующей религией в Женеве, добившейся долгожданной политической независимости. Католическое богослужение было уничтожено, а священники и монахи - изгнаны.
В том же году в Англии королева Екатерина, первая супруга короля Генриха VIII, благоволившая Эразму, была лишена трона, а сам король, ранее разыгрывавший роль защитника католичества - разорвал связь с Римом и провозгласил свое супрематство, поправ тем самым, не только законы церкви, но и Англии, в соответствии с которыми церковь признавалась свободной и независимой. Причиной этой разительной перемены стало стремление короля во что бы то ни стало получить развод со своей супругой для того, чтобы получить возможность заключить второй брак с прельстившей его фавориткой Анной Болейн. Жертвой этой королевской интриги стал ближайший друг Эразма - Томас Мор, казненный как преступник за отказ изменить своей присяге и вере. Получив это известие, Эразм говорил: "Я почувствовал, как будто вместе с Мором умер я сам". Постепенно уходят из жизни и другие его друзья. Сам он чувствует, приближение смерти. Эразм пишет о себе, что он "не более как тень своей собственной тени" и "моя душа готовиться покинуть несчастное свое жилище" [Цит. по [1], с.28,30]. В июле 1535 года Эразма перенесли в Базель, где он прожил самые счастливые годы своей жизни (он был настолько слаб, что не мог сидеть в коляске). В последние месяцы жизни он вставал с постели только на 6 часов, но и в это время продолжал работать: печатал сочинения Оригена и составлял каталог своих произведений, чтобы избавить потомков от возможных ошибок. В феврале 1536 года он составил завещание, по которому свою библиотеку оставлял одному из своих близких знакомых, а деньги и дорогие вещи - подарки покровителей и почитателей - приказал разделить на три части: одну раздать неимущим ста-рикам, другую - на приданное бедным девушкам, а третью - на содержание бедным способным студентам. Скончался Эразм в полном сознании в доме Фробенов в ночь с 11 на 12 июля 1536 года в возрасте 67 лет с молитвой на устах.
Масса народа провожала в последний путь его тело, которое было погребено под левым клиросом кафедрального собора в Базеле. Множество эпитафий, написанных на смерть великого подвижника позднее составили большой том. Даже многие из бывших противников Эразма почтили его. Так, например, один из них - Скалигер - написал: "Я, который насмехался над ударами смерти, содрогаюсь ныне, видя, что и величайшие божества умирают".
В последовавшее за смертью Эразма десятилетие Реформация обрела более четкие контуры как теоретические (прежде всего в форме кальвинизма), так и территориально-политические (в Германии, Англии и ряде других стран стали господствовать различные формы протестантизма). Отсутствие четкой догматической основы стало причиной религиозной анархии, выразившейся в появлении огромного количества различных сект и религиозных организаций, представители которых толковали Евангелие каждый на свой лад, а в дальнейшей исторической перспективе - к широкому распространению скептицизма и атеизма. Так возник протестантский мир со своими особенностями миросозерцания, системой ценностей, которые вызвали к жизни по меткому замечанию Макса Вебера "дух капитализма" и определили, в конечном счете, основные особенности современной Евро-Американской культуры. В тоже время католическая церковь также собралась с силами. Тридентский собор, продолжавшийся с перерывами с 1545 по 1563 годы и зафиксировавший результаты Контрреформации, утвердил так называемый индекс запрещенных книг, в который попали и труды Эразма, поскольку многие католические теологи по-преж-нему видели в нем идейного вдохновителя Реформации. Этот акт сыграл на руку потомкам первых реформаторов, которые не замедлили начать спекуляцию на имени Эразма и, выдернув из его литературного наследия преимущественно "Похвалу глупости" и "Дружеские беседы", толкуя их на свой лад, создали образ "предтечи реформации". Каким образом создавался этот образ, ясно видно из того, что горькие слова Эразма "я снес куриное яйцо, из которого Лютер высидел птенца совсем иного рода" были превращены в широко известный ныне и прямо противоположный по смыслу афоризм "Эразм снес яйцо, которое высидел Лютер". Интерпретация Эразма Роттердамского как писателя-сатирика и атеиста, автора одной книги - европейскими просветителями - и "Вольтера ХVI века" - философами XIX-XX веков - только логическое продолжение искажения подлинного образа этого "воина Христова". С другой стороны во II-й половине XX века наследие Эразма вновь привлекло внимание католической церкви. За последующее время и европейский мир в целом, и католическая церковь в частности претерпели существенные изменения. В XVIII - XIX веках был упразднен институт инквизиции, была существенно преобразована практика индульгенций, во 2-й половине XX века были сняты анафемы, наложенные взаимно Римской и Константинопольской Церквями в 1054 году. Эти изменения в известной степени стали результатом процессов, инициированных движением реформации и, в частности, отдаленным следствием деятельности самого Эразма Роттердамского. Так что сейчас, как и почти 500 лет назад сравнение Эразма самого себя с трупом Гектора, чуть было не разорванного греками и троянцами, тащившими его каждый на свою сторону, остается справедливым. Это говорит о том, что творческое наследие и личность Эразма продолжают вызывать живой интерес.
Мы же, не занимая ни той, ни другой позиции, предприняв попытку пробиться к подлинной личности Эразма, с удивлением обнаружили духовную близость и, более того - родственность духовного строя этого подвижника веры православному миросозерцанию (не намереваясь, разумеется, приписывать собственно православие самому Эразму).
Для современного российского читателя рассматриваемая тема интересна еще и тем, что через призму противостояния двух типов духовности, представленных Эразмом и Лютером, понятнее становится глубинный духовный смысл общественных процессов, происходящих в настоящее время и в мире в целом, и в нашей стране - в частности. В самом деле, ускорение научно-технического прогресса и, одновременно, расцвет оккультизма и язычества, само сосуществование этих явлений в рамках одной культуры может быть понято только как логическое следствие процесса тотальной секуляризации культуры, начало которой было положено почти 500 лет назад Лютером.
Не случайно Октябрьский переворот 1917 года в России (падение православной монархии) сопровождались попыткой уничтожения церкви и силового насаждения атеизма, а так называемая "перестройка" в России ознаменовалась инкорпорированием в нашу страну огромного количества всевозможных "духовных учителей", в том числе - протестантских проповедников. Окончательно разрушить Россию, сделать из нее западную колонию возможно только уничтожив православие, потому что именно на этом духовном фундаменте происходило формирование отечественной культуры, государственности, ментальности русского народа. Именно поэтому вслед за неудавшейся попыткой силой уничтожить православную церковь и силой же насадить атеизм, последовала кампания, направленная на вытеснение православия другими формами религиозности и их активное внедрение преимущественно в молодежную среду. Природа же этой духовности становится совершенно ясной при изучении ее истоков.
Литература
1. Мусин-Пушкин А.А. Эразм Роттердамский как сатирик и значение его сатиры для современного ему общества.- Спб., 1886.
2. Пузино М. Значение диалога Эразма Роттердамского "Ciceronianus" для понимания его духовного развития. - Спб., 1913.
3. Цвейг С. Триумф и трагедия Эразма Роттердамского. - М., 1977.
4. Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986.
5. Гобри И. Лютер. (ЖЗЛ Серия биографий).- М., 2000.