Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ЧЕТЫРЕ ЧЕКИСТА И ПОВОДОК ДЛЯ СОБАКИ
Повесть
Памяти сына Антона
1
Новенького звали Пашкой. Он появился во дворе месяц назад и долго не встревал ни в какие игры. Молчаливый, даже угрюмый — бука букой, — стоял в стороне и разглядывал всех, словно фотограф перед тем, как щелкнуть.
— Суеглазый, видать, ваш новенький, — сказала Димкина прабабушка, когда внук рассказал ей о сверстнике-новоселе.
Бабушка у Димки давно умерла, а прабабушка еще жила. Такая вот несправедливость случилась в семье. Сухонькая, маленькая, она росточком уже стала ниже внука, и Димка не раз приподнимал ее вместе со стулом. Бабуля пугалась и ворчала, что Димка из нее весь песок вытрясет, а в ней, кроме песка, и нет ничего, и, значит, он останется без прабабушки. Она уже не спускалась с третьего этажа, боялась не подняться, целые дни скучала у окна или на балконе и встречала дворовые новости внуков с искренним интересом.
— Суеглазый, видать, ваш новенький, — повторила бабушка.
— Да нет, он никуда не суется, — возразил Димка.
— Вот и я говорю: всуе смотрит.
— Ну да, конечно, — согласился Димка, хотя ничего не понял.
Но прошло недели две, и новенький заиграл, забегал и затормошил мальчишек вопросами, на которые у них чаще всего не находилось ответа.
— А почему у вас столько черемухи? Их кто посадил или они сами выросли?
— Какой черемухи?
— Обыкновенной. Цветы белые, ягоды черные.
Пашка ткнул кроссовкой в тонконогое деревце. Продолговатые листья мелко дрогнули. Ни белых цветов, ни черных ягод никто не разглядел. Все один за другим пошершавили ладони об зеленовато-матовый ствол и пожали плечами.
Через день Пашка высыпал новые вопросы.
— А почему у вас во дворе нет хоккейной коробки?
Ребята снова пожали плечами.
— Наверно, не положено. Или некому сделать.
— А где вы зимой катаетесь?
— Мы в загон бегаем?
— Какой загон?
— Бабки так прозвали. Каток в соседнем квартале. Там каждый год заливают. Сеткой огородили — получился загон.
— И здесь так можно. Только качели в сторону убрать, — Пашка деловито обвел глазами внутридворовое пространство по периметру. Ребячьи головы повернулись вслед за Пашкиным взглядом слева направо.
— А кто у вас депутат?
— Какой депутат?
— Ну, за кого вы голосовали?
Ребята захихикали.
— Ну, не вы, взрослые, — поправился Пашка. — Плакаты же висели. На каждом подъезде наклеивали.
— Висели. Рашидка им усы рисовал. Даже женщинам, — сказал Димка.
— А ты какому-то дядьке нос губной помадой мазал, — завертелся Рашид.
— Мама сказала, что он пьяница и не просыхает. И секретарш меняет, как перчатки.
— А голосовали-то за кого?
Этого никто не знал. Юра Злобин забыл, хотя всю неделю до выборов семья судачила о кандидатах. Рашид рос только с матерью, а мать по выходным подрабатывала на ремонте квартир, и ей было не до голосования. Родители Димки Суслова поставили крестик «против всех» — так говорил отец.
— Бабуля, а кто у нас депутат? — безнадежно спросил дома Димка.
— Чего?
— Депутат у нас кто? Ну, кого выбрали?
— Ой, милок, спроси что полегче. Вот что вторник приходит раньше среды, это я еще помню. А про депутата и тени в памяти нет. Ты уж отца потереби, он у тебя памятливый. А что это тебе депутат понадобился?
— Это не мне. Это Пашке.
— Для чего?
— Чтобы хоккейную коробку на зиму сделали. Там, где он раньше жил, у них свой каток был. Депутаты помогли.
— Ишь ты! А ты говорил, что суеглазый он.
— Это не я, это ты так сказала.
— Может, и я, — согласилась бабушка. — Ну и хорошо, что не суеглазый. Только бездельник попусту глаза пялит. А ему, вишь, депутата надо. Прыткий...
А утром Пашка задал новый вопрос, и ответ на него искали почти до конца летних каникул.
Ребята сидели на пнях спиленных весной трухлявых кленов и наперебой досказывали Рашиду вчерашний боевик. Вдруг Пашка прервал их:
— А какая собака во-он у той тетеньки?
Движением подбородка он показал в сторону тротуара.
— У нее вообще нет собаки. Вот! — выпалил Димка, словно обрадовался: наконец-то был короткий и ясный ответ на вопрос.
— Скажешь тоже!
— Да-а! Я знаю! Это тетя Вера Касьянова. Она в нашем подъезде живет. Никакой собаки у них нет. Только кот Иоська.
— А почему она все время ходит с поводком?
— Каким поводком?
— Собачьим. Каким же еще?
Женщина уходила в сторону трамвайной остановки. В руке болтался пластиковый пакет.
— Выдумал ты все. Ничего у нее нет!
— Больно надо! — обиделся Пашка. — Выдумать я поумнее мог. А поводок у нее в сумке. Я сам видел.
Причины не верить Пашке вроде бы не было.
— Может, она прогуливает чью-нибудь собаку? К детям же берут няньку...
— То к детям. А тут — собака...
— Ну и что? Если собака породистая! Сейчас, знаешь, какие дорогие собаки есть? Дороже машины.
— Тогда зачем она поводок с собой носит? Оставила бы там, где собака.
И снова вопрос повис без ответа, как листочек, который слетел с дерева, зацепился за невидимую паутину и не упал на землю. Молчали до тех пор, пока Рашид грустно не пожаловался:
— Как я хочу собаку!
— А кто ее не хочет? — откликнулся Юра Злобин. — Я тоже хочу. С первого класса прошу. А мама говорит, что лучше железную дверь поставить. Она есть не просит.
— У меня папа так говорит, — обронил Димка.
— Мама обещала. Если нормально в шестой класс перейду, — нерешительно признался Рашид.
— А ты как перешел?
— Нормально. Как все. Тройки, четверки. Пятак по физре.
— Все они обещают. А потом фиг получишь. Ни в жизнь не купят, — сопел Юрка. — Мамка получит за сверхсрочную работу и железную дверь поставит. Вот тебе и собака.
— За какую работу?
— Сверхсрочную. За отлов призывников. Ну, тех, кто в армию не хочет идти.
— Ничего себе! Что — есть такая работа?
— Еще какая! Бегают, как сыщики. А папин знакомый смеется над ней. Он считает, что в армию идут дураки и бедняки.
— А он, значит, богатый?
— Почему?
— Потому что умный так не скажет.
Все с уважением посмотрели на Пашку. Димка даже подосадовал втайне, что у новенького такая несолидная, прямо-таки смешная фамилия — Пешкин. Она вроде как принижала его, мешала уважать.
— Паш, а тебя в школе дразнили?
— А тебя что — не дразнят?
— Дразнят. Сусликом зовут.
— А меня Пешкой.
— Обижаешься?
— Да не очень. Что обижаться? Докажи, что ты не пешка, и все. Делов-то куча!
— А ты переведешься или в свою школу будешь ездить?
— В свою.
— У нас хорошая школа. А тебе придется на трамвае ездить. Дорого.
— Мама говорит, что перетерпит.
— Понятно.
На самом деле Димка не понял, зачем ездить в такую даль, когда школа под боком: зимой можно без куртки добежать, если не морозно. Ему показалось, что и Юрка, и Рашидка в недоумении, оттого и молчат.
Вечером, уже засыпая, Димка поймал беглую мысль, как мышь за хвостик: ему досадно, что Паша Пешкин останется в своей школе, а ему, Димке, очень, ну очень хочется, чтобы Паша Пешкин был рядом.
2
Касьяновы жили этажом выше. Димка несколько раз взбегал к их двери и прислушивался, не тявкнет ли собака. Но в квартире либо ютилась тишина либо лопотал телевизор. Один раз мяукнул Иоська — запросился на улицу. Кто-то слегка приоткрыл дверь и выпустил кота.
Пришлось ожидать тетю Веру на лавочке у подъезда и, словно бы ненароком начать подниматься вместе с ней.
— Здрасте, теть Вер!
— Здорово!
— Давайте я вам сумку понесу.
— Ничего. Своя ноша не тянет.
— Ну, как хотите. Теть Вер, а у вас есть собака?
— Нету. Я сама вместо нее. Тебе что — мало собак в подъезде? Через дверь по псине.
— А почему вы с поводком ходите? — напропалую спросил Димка.
— Не твое щенячье дело, — огрызнулась соседка. — Много будешь знать — скоро состаришься. Вот расскажу отцу, он тебе врежет.
— Вы что? — озадачился Димка. — Что я вам сделал? Вас тарантул, наверно, укусил. Я же только спросил...
— А ты не суй носа в чужое просо. Синяков не наживешь!
Синяки могли засиять уже в ближайшую субботу.
Семья поехала в сад — качали поливную воду. Димка с отцом в два шланга поили кусты, а мама с Ксюшкой возились на клубничной грядке. Все было спокойно, пока не сели обедать. Намазывая майонез на хлеб, отец неожиданно потребовал:
— Давай выкладывай, что ты там натворил.
— Ничего я не творил, — насупился Димка.
Он еще не догадывался, откуда дует ветер.
Мать с испугом прекратила жевать. Отец был скор на руку и любил трепать Димку в саду. Дома за него горой стояла прабабка, которую отец называл старой жужелицей, а здесь заступиться было некому.
— Что ты наговорил Касьяновой? Тебя кто учил грубить старшим?
— Я не грубил.
— Сам выложишь или из тебя правду выбить?
Ксюшка боязливо поджала коленки и пыталась натянуть на них сарафан. Ветхий ситец мягко, без треска пополз в стороны. Мать совсем расстроилась.
— Ну вот, в чем домой поедешь?
— Обойдется. Кто в машине видит?
Димка чувствовал, что отец разогревается и вот-вот сорвется. И он рассказал о Пашке Пешкине, его вопросах, о загадочном поводке и перебранке с соседкой.
— За что ты ее обозвал тарантулом?
— Я не обзывал. Я сказал, что ее, наверное, тарантул укусил.
— И все? — с облегчением выдохнула мать.
— Все.
— Ну ладно, ешь, — отцовская ладонь хлопнулась на затылок, словно спешила прибить комара. — Касьянова та еще баба, кого хочешь заведет. Только грубить все равно не надо. Даже если это Касьянова.
Есть расхотелось. Но Димка покорно сжевал бутерброд и запил его чаем из термоса, — чтобы не раздражать отца.
— Странно. А зачем она ходит с поводком? — медленно произнесла мать.
— О! — брюзгливо повысил отец голос. — Еще любопытная Варвара! Сыщиков развелось, как нерезаных собак. Пацанам почудилось, они и купились. Что ж она попусту будет ошейник таскать? Или поводок. У нее пока все дома, крыша не поехала. Пошли работать.
— Ди-имка! — шепотом задержала Ксюшка брата. — Я тоже видела у нее поводок.
— Когда?
— Еще зимой. Она шла, шла по лестнице, потом в карман засунула.
— А это поводок был?
— Да-а! Она его уронила, и он звякнул. Там крючок на конце. Я такой у Лельки видела!
— У какой Лельки?
— Из второго «б». У них собака есть. Лелька с ней гуляет.
— А-а-а...
— Ди-им! А что ты теперь будешь делать?
— Застрелю тетю Веру. Из рогатки.
— Ты что? Она тебе житья не даст!
— Как? Она же будет застреленной! Эх ты, Ксюша, юбочка из плюша, — он потрепал ситцевые лохмотья на сестре.
— Бабушка говорит, что у тети Веры язык без привязи. Правда?
— Бабушка всегда говорит правду.
Вторую половину дня и всю обратную дорогу Димка молчал. Он знал, что в понедельник все расскажет Пашке.
3
Пашка слушал молча и сосредоточенно. Мальчишки сидели на детской карусели. Рядом в песочнице копошились малыши, и Димка подумал, что сейчас они закапризничают, заканючат, затеют кататься, и чья-нибудь мать или бабушка прикрикнет: « Что вам, места мало? У мальцов карусель отобрали?» Впервые Димка обнаружил, что во дворе все для маленьких: карусели и качели, грибочки, домики, лесенки. А что же им? Особенно летом, когда в школу не ходишь? Даже на Урал не смотаешься: трамвайный билет стоит пять рублей, туда и обратно — десять. Искупаешься тут, как же! Да и не больно уедешь: он присматривает за Ксюшкой и бабушкой, а бабушка — за ним и Ксюшкой.
— А она рассердилась, когда ты сказал про поводок?
— Ее не поймешь. Она всегда сердитая. Ну, такая, как будто весь мир ей опротивел. Сразу: «Не твое щенячье дело!»
— Выследить ее надо. Куда она с поводком ходит. И все, — Рашид решительно сверкал черными глазками.
— Зачем?
— Подозрительно потому что. Если б что хорошее, она бы не рассердилась. И мне охота посмотреть, какая у нее собака.
— Да нет у нее собаки, нет! Тебе надо, ты и следи.
— И выслежу. Подумаешь! Если в лагерь не уеду.
— А ты собираешься?
— Мамка сказала: «Или лагерь, или собака». Она за лагерь, конечно. Чтобы я не телепался на улице. А я за собаку. Ты бы нет?
— Нет. Я спать люблю, — признался Димка.
— Я тоже соня, — поддержал его Пашка. — Каникулы кончатся, что ты с ней будешь делать? Щенка, знаешь, сколько раз надо кормить? Чаще, чем тебя. И гулять с ним...
— Зна-аю...
Димке показалось, что Рашидка заплачет. Они невольно поддержали не друга, а его маму. Тоска по собаке точила Рашидку. Обычно скрытный и задиристый, он жалко ежился и стыдился, что не в силах эту тоску спрятать поглубже.
— Я выслежу, — вдруг сказал скучно молчавший Юрка Злобин. — Она мне зимой клюшку сломала.
— Зачем?
— Я из загона шел. Пацаны толкнули, ну, я и хлузданулся. Ее клюшкой зацепил. Она как растянется!
— Ну и что?
— Встала, схватила клюшку и — тра-ах об угол.
— Попало дома?
— Нет. Просто сказали, чтобы новую сам заработал.
Юра, Дима и Рашид втроем уставились на Пашку. Ведь именно с его случайных или неслучайных наблюдений пали неотвязные подозрения на Касьянову: к чему ей поводок, если нет собаки, и куда она с ним ходит.
— Все. Заметано! — сказал Паша. — Для начала установим дежурство. Поводок она носит в полиэтиленовой сумке, на сумке нарисован Санта Клаус.
— А ты откуда знаешь?
— Видел. Она вытаскивала, когда искала там что-то. То ли ключи, то ли деньги. Надо проследить, когда она выходит из дома. Раз. Куда идет — на трамвай или автобус. Два. На какой номер садится. Три. А там... Война план покажет.
Это прозвучало так убедительно, что Пашкино лидерство стало безоговорочным.
4
Но не тут-то было. Неделя дежурства ничего, кроме неразберихи, не принесла.
В первый день на посту — под грибком-мухомором — сидел Юрка. Для конспирации он держал футбольный мяч, будто ожидал корешей, жевал «орбит» и не сводил глаз с нужного подъезда. Хорошо еще — балкон Сусловых выходил во двор, и Димка нет-нет да и выглядывал. Один раз Юрка показал на открытый рот, второй раз — на живот. Димка сменил друга. Вечером, когда все собрались, решили, что это будет условным знаком для временной подмены: открытый рот — «хочу пить», хлопок по животу — «хочу в туалет».
Касьянова появилась поздно. Городские куранты уже пробили четыре. Она лениво добрела до ближайшего магазина и вернулась с хлебным батоном. Вечером Касьянова еще раз выходила посудачить с соседками на лавочке, но это было уже неинтересно.
На второй день дежурил Рашид. Ему повезло — он помыкался на посту всего пару часов. Около одиннадцати, когда он ожидал увидеть Касьянову выходящей из подъезда, она вернулась домой. В руках болтался пакет с Санта Клаусом. На вечерней сходке решили: заступать на дежурство не в девять, а в восемь часов утра.
Сидеть в такую рань с футбольным мячом под грибком в крапинку было смешно, и Димка устроил наблюдательный пункт на своем балконе. Он попросил бабушку разбудить его без четверти восемь — родители уезжали на работу в семь.
Бабушка растолкала его вовремя, не поскупилась на похвальные слова. Протирая глаза. Димка отворил балконную дверь и шумно проглотил зевок: тетя Вера с рождественским пакетом в руке сворачивала за угол соседнего дома. Димка нырнул в бермуды и кроссовки и понесся вниз по лестнице под оханье бабушки.
Он забыл, что надо быть осторожнее и не попадаться под руку Касьяновой, не думал о том, что скажет, если столкнется с ней носом к носу. Он просто бежал, обшаривая взглядом все подступы к трамвайной остановке. Касьяновой след простыл. Налево и направо уходили, громыхая, вагоны. В который из них села женщина, осталось под вопросом.
Бабушка забрала назад все похвальные слова, настыдила и обозвала внука медведем-неумывакой, как будто не умываются только косолапые.
Паша Пешкин свое дежурство проспал. Не нарочно, конечно. Будильник не завел, а родители не разбудили: больше спит — меньше шляется. Ребята от своего лидера такого не ждали. Но Пашка не врал, не выдумывал отговорки, не сочинял, как он охотился за «объектом», а честно и смущенно выложил правду. А понежиться в постели все были не прочь, и за сон никто не мог поручиться. Ребята даже успокоились: все были на равных, все потерпели неудачу, и Пашка в том числе.
Выходные дни из режима наблюдения выпали. Пешкины уезжали к озеру, Злобины — в сад, Сусловы — тоже. Оставался только Рашид Галеев. Но за завтраком бабушка, словно заранее прося прощения, что лезет не в свое дело, тихо вздохнула:
— Взяли бы с собой татарчонка этого, Рашидку-то.
— С чего бы вдруг? — недовольно спросил отец.
— Опять будет цельный день томиться под окнами. Одна ж баба ростит сына. Да и мальчонка неплохой.
— Взяла бы баба да и купила сад.
— Купила бы вола... — обронила бабушка и выщмыгнула из-за стола, пока никто на нее не шикнул. Мама грустно проводила ее взглядом до кухонной двери. Она, как и бабушка, и Димка, побаивалась отца и не смела ни перечить ему, ни советовать. Отца советы бесили, и он тут же посылал всех к тещиной матери. Ругательство было его изобретением, и он не лишал себя удовольствия повторять его при любом удобном случае.
Димку ругательство очень смешило, пока мать не объяснила, что как раз бабуля и приходится отцу тещиной матерью, потому что тещей была мамина мама. Теперь же Димке хотелось, чтобы бабушка успела уйти в свою комнату и не услышала, как стеганут ее по пяткам хлесткие слова.
Но отец неожиданно приказал:
— Поел — дуй к Рашидке. Хочет ехать — через десять минут у машины.
Опешившая мать едва успела крикнуть вдогонку:
— Пусть записку матери оставит. А то обыщется.
Рашид радостно попрыгивал около сусловских «Жигулей» — смуглый, худой, в черном трико, совсем как галчонок. Он бросился к отцу:
— Спасибо, дядя Коля!
— Так дешево не отделаешься. Мы работать едем, а не футбол гонять.
— Это бабушке спасибо! — выдала Ксюшка. — Она велела тебя взять.
Но папа уже заводил мотор и не обратил внимания.
Касьянова осталась без наблюдения.
5
Удача ускользала от ребят весело и дразняще, как убегали от Димки два трамвая в день его дежурства.
Доложились Пашке, кто, когда и где сел Касьяновой «на хвост», где оборвался след и какие новые догадки мелькнули во время поисков.
— Итак, что мы имеем, — строго спросил Паша, совсем как киношный следователь. Он свел русые брови, сощурил глаза, зрачки тревожно забегали: вот-вот выудит и выдаст разгадку, как «полароид» фотографию.
Но выудить разгадку было не из чего. Касьянова покидала квартиру, когда ей было угодно или удобно. Это могло зависеть от погоды, ее настроения или свободного времени.
Садилась она на первый попавшийся трамвай и не интересовалась, куда он ее везет — на вокзал или в новые кварталы. Ребята разочарованно ворошили собранные факты.
Димка обнаружил в ворохе сведений какую-то похожесть на мешочек, в котором бабушка хранила клубочки ниток. Клубки копились много лет, сматывались по-разному — один на спичечный коробок, другой — на комок бумаги, третий — на мамину бигудишку. Концы ниток спутывались, сваливались, и бабушка, берясь за вязание, успокаивала себя: «Ничего, найти бы нитку, до клубка доберемся».
Димка рассмеялся:
— Найти бы нитку, до клубка доберемся!
— А-а! Мура все это! — хныкнул Юра. — Кончать надо.
— Че, сдаешься? Еще пыжился, что сам выследишь! Слабак! — Рашид приплясывал вокруг пней, на которых сидели погрустневшие сыщики. — Тебе что — кино тут? Только в кино все быстро получается. Раз-два — и порядок.
— А чего она? Едет непонятно куда...
— А тебе вынь да положь!
— Не, но... Может, никакого поводка и нет? Пашка! А если она догадалась, что мы ей на «хвост» сели? А, Паш?
— Скажешь тоже! С чего б она догадалась? Ладно. Давайте двигаться дальше.
— Куда?
— Как «куда»? Ехать, куда «объект» поедет. Выяснять так до конца.
— А ехать как? Зайцем? Без билета?
— Я сам поеду. У меня проездной.
— Зачем тебе летом проездной?
— Есть — и все.
— Не твой что ли?
— Почему? Мой.
— Фальшивый небось?
— Нет, не фальшивый. Еще есть вопросы?
— Каникулы же. Зачем летом покупать проездной?
— На тренировки ездить. По дзюдо.
Ребята присвистнули.
— Ну, ты даешь! — Димка с уважением оглядел Пашку. Мальчишка как мальчишка, как все. Ничего сверх обычного или мужественного, разве что взгляд цепкий да привычка долго-долго всматриваться.
— Наверно, ты в президенты собрался, — хохотнул Юрка. — Как Путин!
— Ну и дурак ты, Злобин! — мигом слетел с пня Рашид и засеменил рядом. — Как будто для президента только это надо. Ты знаешь, сколько у нас дзюдоистов? Если все попрут в президенты, у нас... у нас в каждом доме будет по президенту!
— А зачем ему дзюдо?
— Тебя не спросили! Завидуешь, да? Тебе-то слабо? Шея тонка?
— Потолще твоей!
— Я поеду с тобой, — сказал Димка.
— Тебе нельзя. Касьянова тебя знает. А я недавно здесь живу. И проездного у тебя нет.
— Ничего, я зайцем. Вдвоем веселее. Я за тебя спрячусь. Или за киоск. Могу в другой вагон сесть.
— А выходить как? Столкнетесь лбами — вот потеха будет!
— Да ничего! — Димка обрадовался, что Пашка сдается.
— Попадешься — не виноват, — на всякий случай предупредил Пашка
добровольного напарника.
6
«Однажды шел дождик дважды», — приговаривала бабушка.
Дождь зарядил с утра, веселый и бестолковый: рванет — и перестанет, рванет — и снова солнце. Только прохожие закроют зонты, он тут как тут — бьет горохом по макушкам и сыплет за воротник.
Димка сбегал за хлебом и молоком, с удовольствием промок, но вернулся скучный: мальчишки во двор не вышли. Можно было крикнуть снизу Пашке или Рашиду, но он не посмел: окна и балконы все держали открытыми, и какая-нибудь тетя Маша или баба Даша устроила бы разнос почище Касьяновой.