Такой большой, такой теплый ч а р а у н і к лежит поверженный на дне холодного озера. Он прислушивается к немому голосу воды, но она безмолвна. Он ищет глазами П і р а б о р, но его нигде нет. П i р а б о р сгубила з а л а т а я в о л ь н а с ц ь. Связи распались, он рассыпался. Может, траву-р а с і ч к у занесло каким ветром в круглое окошко П i р а б о р а или з а л о м скрутил кто-то из врагов чаровника. Чтобы врага победить, з а л о м надо сжечь, но где уж там жечь... Вес воды прижимает чаровника ко дну, забивает дыхание, заламывает руки. И дуба чаровник не сажал, и желудей не сеял, чтоб сила его перешла к растущим деревьям. Забрала его к себе рябиновая ночь, сломила буря, а ведь был уверен, что буря для него не страшней теплого летнего дождика.
Вроде, совсем еще недавно было так: ходит чаровник возле озера с прутиком - д у б ч ы к а м, к чему прикоснется - все звучать начинает. Даже камушек, даже розовый лепесток поют в едином порыве со всеми вместе - рыбий хвостик, птичье перышко, ветка коралла, высохшая водоросль, мертвая пчела - все стараются, выводят трели - высокие и чистые. Вместе они звучат не так, как по отдельности, лепятся друг к другу по воле своего творца. Так, песчинка к незабудке, еловая лапа к яичной скорлупе - самовыстроился на б л а к і т н а й х в а л i озера чудный поющий полукораблик-полудуда, а может, полуоргАн, кто его знает. Чаровник назвал его П i р а б о р, нравилось чаровнику это звонкое слово с двумя звучными "р". П е р а л ё т - трава устилает палубу П i р а б о р а, поэтому он летуч. Порывы ветерка слабо колышут его, и он всюду следует за своим создателем. Тот, заложив руки за спину, движется вдоль кромки озера, напевая про себя новую песенку, и П i р а б о р за ним, как на ниточке. Чаровник-духовник вдохнул в него дух, и П i р а б о р теперь держится на одном дыхании - на его дыхании.
На озеро чаровник попал случайно. Шел-шел, и пришел. Красивых озер в округе, конечно, полно, но это показалось каким-то уж очень красивым. К тому же, оно звучало не так, как все остальные, по-своему, как единый хор и оркестр, чаровник это ясно слышал сквозь плеск воды и шум прибрежных деревьев. Присев на ближайшее бревно, он начертил что-то прутиком на песке, а в середину рисунка положил золотистое яблоко. Оно немного зависло над песком и запело высоким чистым голосом, выводя рулады и вращаясь вокруг своей оси. Чаровник только что сорвал яблоко в приозерной роще. Там, на ветках яблони (ветки - г а л і н к і) живут русалки и черти. Вот почему нельзя рвать яблок до Яблочного Спаса. А он сорвал...
И ведь всегда знал, что все на Земле безобразия начинались с яблока: сначала з ь м е й - с п а к у с н і к, потом я б л ы к р а з л а д у и А л ю т а Т р а я н с к а я, потом еще какие-то чудеса. Не зря ж на латыни "яблоко" и "зло" звучат одинаково: "малум". Мудрец-чаровник верит премудростям латыни, таких совпадений не бывает, но разве именно зло для нас - начало всему? Может, и зло, - чтобы в его преодолении рождалось добро.
Яблоко крутится, напевает. В П i р а б о р е оно звучит лучше всех: звенит, как колокольчик, расстилается п а в а л о к а м и, чарует и обманывает. Яблоки, они ведь круглые. Так и норовят поскорей укатиться, те еще к а л а б к и, предатели. Нашептывают: удача не вечна, она сама - источник несчастья, как зло - источник добра. Вот и этот краснобокий колобок удрал на другую сторону озера, сам принеся себя в жертву - кому, чему? Чаровник за яблоком вдогонку не бросился, кабы не было, чем его заменить... А вот хотя бы и м а т ы л ь к о м, который только что присел на краешек П i р а б о р а.
Но бабочка, - что там яблоко, - еще более неверное существо. Сама и смерть, и бессмертие, образ пляшущего огня. Чем выше она летит, тем богаче на лугах лен-кудряш, тем наряднее расписные, как ее крылья, к а ш у л і, к а м з э л ь к і, а н д а р а к і. Мелькают, манят бело-красно-белым узором.
А ну-ка, грянем "Ю р а ч к у", станцуем "Я н к у"! Д з е р н е м к р а м б а м б у л и, и будет нам веселье. А то возьмем, книжку почитаем. Где наша б і б л і я т э к а? Как бабочки на булавках, хранятся там меж аксамитовых переплетов безмолвные строки. Один вздох чаровника - не касаясь пыльцы - и бабочки летят на огонь человеческих душ, но не сгорают, растворяются в этих б л і с к а в і ц а х, сполохах пламени. П i р а б о р сполохи ловит, переводит их в звучащее нечто, сам себя слушает, сам себе удивляется. На голос его слетаются люди, птицы и самолеты. Пришел поэт. Увидел, как чаровник ходит по кромке воды, все понял - поэт же - испугался за него, бормочет: "прохрипит накануне ворона а когда рассвело навсегда выезжает на берег кедрона некто конный с дудой у седла..."*.
А чаровник все прохаживается, незаметно для всех, кроме поэта, удаляясь от берега. Один раз ступив на водную гладь, начинает продвигаться в г л ы б і н i, назад ему дороги нет. А п у с к а н н е его обратно не отпустит, и он, покидая стоящих на берегу, даже махнуть им рукой не успевает. Человек, а хоть бы и чаровник, в таком состоянии со временем начинает представлять опасность для окружающих. Оно заставляет его вести себя странно, деформирует, распластывает по дну. И никакой П i р а б о р чаровника оттуда уже не вытянет, да не больно-то и хотелось.
Эх, золотая вольность, ты - само несмирение, гордыня. Что П i р а б о р у чаровник? Он творец и создатель. Да когда это было! С тех пор сам П i р а б о р чувствует себя создателем, жаль, рассыпается на составные части. Сначала яблоко укатилось, потом рыбий хвостик хвостиком махнул, следом ожившая мертвая пчела зажужжала. Розовый лепесток уплыл, камушек камнем пошел на дно... А на дне - давление, глубинная эйфория. Там все по-другому. Камушку хоть бы что, а чаровник видит золотые к а м е н i ц ы, из окошек выглядывают язи и густеры. Рядом - а р э л i, на которых качается, свесив ножки, букет васильков.
Топот П а г о н и все слышнее. "У б е л а й п е н е п р а н о с я ц ц а к о н і...". Бабочка Елена Троянская летит на его зов как на свет.
Только слышит чаровник из глубины - песенки-то П i р а б о р о в ы продолжают резвиться на воле, как ни в чем не бывало. Одна вроде за сучок на сосне зацепилась - трепещет, другая лодочкой по волнам плывет, третью детский голос выводит, четвертая вслед за мотыльком полетела, пятая спит в песке у кромки озера. И еще их там - не одна и не две. Воздух аж прозрачность свою от крыльев песенок потерял, и летают они хоть и вместе, но все равно порознь - не смешиваются, в кучу не сбиваются. Каждая сама по себе поет, слышат ее лишь те, кому именно она предназначена. Они, эти песенки, без толку ищут теперь на земле чаровника с П i р а б о р о м. Не найдут, конечно. Но у чаровника теперь, что ж, - свои печали. Он полеживает на дне, укрытый толщей озерной воды, без всяких тебе забот, а то, как некто конный с дудой у седла, выезжает, понимаете ли, на берег кедрона, - в общем-то, имеет право, - и смотрит, чуть прикрываясь ладонью от солнечного света: что там поделывают песенки и не появится ли на горизонте его П i р а б о р - полукораблик-полуволынка, а может быть, даже полуоргАн - кто его знает...