Вот, и правильно она не доверяла этим подозрительным существам с перьями. Носятся, противно и тревожно шелестят крыльями. Скажем, ангелов все любят, а кто-нибудь слышал треск раздираемого ангельскими крыльями воздуха? Наверное, это очень неприятно.
Варя лежала на диване и смотрела в окно. За ним метались какие-то стремительные черные силуэты, по виду - не птицы, а летучие мыши, но зачем летучим мышам утром пикировать в угол ее окна? А птицам зачем? Писк стоит... От этого разламывается голова...
Варя встала и закрыла форточку. Стало потише. А теперь - на работу бы не проспать.
Вчера одна пациентка, из состоятельных, по странной прихоти родителей имевшая имя Золушка Петровна, угрожала жалобами во все возможные инстанции за то, что Варя с первого раза не попала ей в вену. Такого раньше не случалось. Все хвалили Варю за легкую руку, просили, чтоб вот эта девочка делала уколы - та, маленькая, золотоволосая, кудрявая. Вы наш ангел, ей говорили... Ну, с ангелами-то все понятно. Кто улыбается, не хамит и летает по коридорам - тот для них и ангел. А вот с девочкой они маху дали. Девочка разменяла свой сороковник, да и ангельского в ней ровно столько, сколько и в любом человеческом существе. То есть ноль.
Уловила краем уха разговор в палате: "А что, я ему стираю, пусть и он мне стирает". Это - Варя узнает голос - студентка института культуры (чем она очень гордится и о чем всех оповещает) про мужа, который стирает ей трусы.
Варя простодушна и не понимает, как такое деликатное дело можно доверить мужчине. Наверное, успокаивает она себя, он просто бросает их в стиральную машину. Но все равно... - Варя поеживается.
Еще обрывок того же разговора, это уже какая-то пожившая умница говорит, кто именно - из-за матового стекла двери не видно: "А я думаю, что это он ко мне с утра прицепился? И пилит, и пилит, непонятно за что. Оказалось, в эту ночь с подругой моей переспал. Вот уж, феномен мужского поведения: изменив, наезжать".
Ну, у самой-то Вари никаких наездов не было: вернулась домой, а шкафы - пустые. Шмотки собрал и без единого слова уехал. Ни записки, ни последнего прости. Она тогда сестре Ильи позвонила, робко так спросила - не знает ли, куда он подевался. Сестра не знала. Через какое-то время она перезвонила Варе и передала свой разговор с братом, вероятно, смягчив резкость тона и умолчав о главном: "Я ему говорю: ты где? А он: "Я сейчас у детей, купил себе квартиру, завтра получаю документы. Надоело жить, где попало, надо свой угол иметь". Я: "Но... вы будете с Варей встречаться?". Он: "А зачем мне это надо?". Вот же... мужик. И что с них взять?".
Варя тогда ответила ей: "Я ему могу и постельное белье дать, и полотенца, зачем мне столько, я ж на двоих покупала. И телевизора у меня два, зачем мне два, я один ему могу отдать".
Сестра тогда решила, наверное, что у Вари - не все дома. Сама-то она заорала бы, как сумасшедшая: "Ну и пошел на хрен, козел!". А Варя просто растерялась, не поняла, почему это и как. Да, две последние недели они с Ильей практически не разговаривали, все сломалось из-за смски, которую Варя прочла в его телефоне (читать чужие смски нельзя, но она не смогла удержаться, ей хотелось разобраться в происходящем). Там мелькнуло что-то типа "люблюцелую", поточней вчитаться не удалось, Илья зашел в этот момент в комнату и вырвал мобильник.
Случайностей в жизни не бывает, все закономерно, тут Варя в курсе. Только кажется случайным, что у тебя не получилось с образованием, с семьей, с любовью. Что ты не разбогател, хотя предоставлялись все возможности, что ты не прославился, хотя все к тому и шло. Это Варя не о себе, естественно. Ей с рождения ни богатства, ни славы не светило. А вот любовь светила. Как Варя была уверена в свои пятнадцать, что весь мир лежит у ее ног, можно ему ка-ак наподдать! Или наклониться, поднять осторожненько к свету, рассмотреть как следует, выбрать, что тебе из этого мира больше понравится...
Что-то она расфилософствовалась сегодня. А тут по ходу дела - совсем не философская история. Подружка Лара, с которой училище вместе оканчивали, - она-то Варю в неврологию и перетащила, - весело спорит в коридоре с Шаиком - больным из 20-й палаты - о том, хорошо это или плохо - носить женщинам брюки. Ничего не подозревая, Варя направляется в сестринскую, чтобы облачиться в униформу... Но Лара зовет: "Ангел мой, иди сюда!", и Варя подходит, уловив краем уха Ларину фразу: "Ну вот, посмотри, вот девушка в брюках. Разве некрасиво? Варя, повернись!". Варя механически поворачивается к спорщикам спиной и слышит приговор Шаика: "Красиво. Но нэприлично". "Я в ахере", - говорит Лара.
С Шаиком дружит врач Андрей Андреевич. А может, не дружит, может, Шаик ему просто за лечение что-то отстегивает, но отношения у них, видать, доверительные. Как-то Шаик делился с А.А., кто из медсестер ему так понравился, так понравился... Не больно-то и хотелось, но такая честь выпала Варе. Она слышала, как Шаик кричит Андрею Андреевичу через весь коридор: "Это не та девушка! Это не та девушка!" - а из сестринской в этот момент Лара выходила.
Андрея Андреевича все ужасно боятся. Он появляется на пороге палаты, - борода скрывает шрамы от подростковой угревой сыпи, под очками - цепкий неприятный взгляд, которым он охватывает все помещение разом и тут же начинает вязаться к тем, кто не убрал бутылку кефира с тумбочки или у кого полотенце криво висит на спинке кровати. Такое впечатление, что раньше А.А. в концлагере служил. Причем не врачом, а капо.
Когда Варя только попала в отделение, у нее начались с ним вялотекущие отношения. Она даже подарила А.А. красивый черноморский камушек - гладенький, палевый, с рисунком в виде бантика. Потом этот камушек показала ей Лара, похваставшись, что доктор презентовал. Варя сделала большие глаза, а потом они вместе выкинули камушек в окно - специально поднялись на девятый этаж. Бедные маленькие дурочки!
Варя часто о себе думает именно с такой снисходительной жалостью. Даже иронической жалостью. Это помогает. Еще Варя поняла, что когда касаешься дна (ногами, руками или другими частями тела - неважно), ты вовсе не отталкиваешься от него и не поднимаешься к поверхности, а так и продолжаешь зависать на этом дне, колыхаясь, как водоросль, и никто не поспешит тебе на помощь, и ничего не случится - только в книжках и в кино бывает, когда в момент самого острого отчаяния вдруг происходит у человека что-то такое - хорошее или даже плохое, - что перешибает ситуацию, и человек живет дальше. Варя не живет. Передвигается.
Раньше она работала в тюремной психбольнице. Платили там больше. И люди сидели интересные. Один художник сделал Варе красивый экслибрис "Из книг Варвары Белкиной" - и белка с гусиным пером в руках. Ой, в лапках, конечно. Вроде бы, художника за наркотики посадили, а шепотом говорили - за политику какую-то, Варя в этом не разбирается, но художник ей нравился, он милый.
Экслибрис-то Варе вообще без надобности, книг у нее мало, да и те - не те, которые читают серьезные люди. Парочка детективов, тройка любовных романов. Но было приятно, что сумасшедший художник о ней думал и представлял ее в виде белки. Хотя... Кто там влезет им в голову и узнает, в виде кого они ее представляют. Но уж точно - не ангелом с крыльями. Взгляды бросают какие-то не такие. А какие взгляды бросают на ангелов? Вряд ли умильные. На что-то сверхъестественное только в ужасе и в смятении можно смотреть...
Почти что так она впервые и посмотрела на Илью, это когда уже в Ларину неврологию перешла. Другие медсестры ей говорили: "На вон того ты даже глаз не поднимай. Не смотри, что красавчик. Верный муж, двое детей. После смены - сразу домой. А на смене - одна работа". Варя и не поднимала. Как-то само все получилось. Говорят, банальнее не придумаешь: роман врача и медсестры. Но ей все это вовсе не казалось банальностью. Вообще, что может быть банальнее самой жизни? У всех все одно и то же: рождение, детство, любовь, беды, дети, болезни, старость, смерть. Не банальны только подробности, например: рождение на океанском лайнере, детство в королевском дворце, любовь на необитаемом острове, беды не такие, как у всех, дети - суперудачливые или наоборот, болезни экзотические, старость светлая и бодрая, смерть - легчайшая. Впрочем, подобное редко случается. Говорят, только особо богоугодным людям так везет. Хотя... Была у Вари соседка, вроде как известная местная писательша. Ужасней бабы не придумать, во всех смыслах: огромная, бочкообразная, с маленькой, почти наголо стриженой головкой, вредная до невозможности. Все соседке не так было. То звонит в дверь: вкрути на площадке лампочку, твоя очередь, и из такого простого вопроса устраивает целый воспитательный процесс: и почему это я одна должна, как бедная овечка, трудиться на весть подъезд, вкручивать лампочки, и что это за молодежь пошла, не может самостоятельно вкрутить лампочку, все им надо указывать и подсказывать... То требует подмести лестничную площадку: "Это твои подружки семечки тут нащелкали! Ходят и ходят...". Вариным подружкам нечего делать на лестнице, подружки сразу в квартиру попадают, да и к семечкам они - не очень, лучше бутылочку распить... Но тетке со всем этим недосуг разбираться, она как городовой времен дореволюционных: ать-два, ать-два! А еще писательша... К коврику вот, который перед Вариной дверью лежал, прицепилась: вытряси да вытряси. То и дело ломилась к Варе: коврик, коврик, коврик... Потом взяла - и выкинула его на мусорку собственноручно. Варя видела, как соседка его за уголок через весь двор несла. Охота пуще неволи...
Неужели и такие когда-то молодыми были? И чушь прекрасную несли? Да были, были, еще и как несли: кто-то из больных, смеясь, рассказывал Варе, не подозревая, что она писательшу знает, как на каком-то выступлении в районе (денежки в советские времена таким образом литераторами зарабатывались) хватились бочкообразной (может, по молодости лет и не такой бочкообразной?). Оказалось, она на каком-то реквизите за кулисами имеет секс (раньше так не говорили, раньше вообще об этом не говорили) с каким-то местным трудягой. Когда ее стали упрекать в аморальности, та не стала оправдываться: "Ну а что, парень-то хороший. И если человеку уж так хотелось, мне-то это ничего не стоит...". Кажется, позиция даже трогательная. Такая забота о ближнем. Варя старается быть к людям не только справедливой, но и терпимой.
Так вот эта самая писательская драконша как раз таки и умерла очень легкой смертью: села на стул, телевизор смотреть, раз - и умерла. Но ведь подобные мегеры разве могут богоугодными считаться? Благости в них - ни на грош, ни симпатии к людям, ни даже интереса. Однако, вроде бы, писателям неплохо было бы людьми интересоваться...
Сейчас соседскую квартиру снимает какой-то молодой человек. Кажется, он дворником тут работает. Приятный такой, в ковбоечке. Только очень большой и очень лохматый. Варе чуть ли не задирать голову приходится, чтоб ему в лицо посмотреть. Почему-то хочется ему в лицо смотреть. Ну а прическу и укоротить можно (ой, да разве она специалист по чужим прическам?). А еще - он не лезет к Варе ни с какими глупостями. Однажды только позвонил в дверь - ему бинт понадобился, руку чем-то порезал сильно. Ну, Варя пришла на помощь, конечно, это у нее инстинктивно получается - сколько раз на помощь той же писательше приходила - то капельницу ей поставь, то укол сделай. А она только знай, наезжает. Все интересовалась, зарегистрированный ли у них с Ильей брак и прописан ли Илья в ее квартире... И хватало же энергии совать нос всюду, куда не просят...
Хорошо, что теперь у нее совершенно другой сосед. Они почти сразу же стали здороваться, и Варя спросила, как его зовут. "Зовите меня Эвридэй, - сказал их новый дворник и подмигнул Варе ярко-голубым глазом. - Меня так друзья зовут". Ей польстило, что она вот так, запросто, попала в число друзей Эвридэя.
Метет себе за окошком, насвистывает что-то. Варя постепенно с его насвистыванием свыклась, оно ей даже понравилось. Стала выяснять у Эвридэя - что это за мелодии он тут каждое утро выводит? "Да так, - отвечает, - откуда-то сверху спускают их мне, как резолюции, - а потом почему-то спросил: - Вы рок, вероятно, не очень признаете?". "Ну почему же? - Варе не хотелось выглядеть в глазах Эвридэя ретроградкой или любительницей попсы. Вспомнила названия двух рок-групп. - "Битлз" вот люблю, "Би-2"...". "А", - сказал Эвридэй и стал насвистывать дальше, размахивая метлой.
Разговор в палате продолжается. "А в качестве испытания я ему дала задание - переписать от руки "Кама-Сутру". Ой, что с ним было! Хи-хи-хи!..". Бабье! - как сказал бы Илья. "Я в ахере!", - как сказала бы Лара.
Выходные и праздники Варя переползает теперь, как тяжелая черепаха, закованная в свой толстый панцирь. "За окном шумит Ла-Манш, а я тебя любил...", - пел под гитару Илья. За окном у Вари не Ла-Манш, а стоянка автомобилей. Газуют и днем, и ночью. Нынче под гитару петь некому, да и гитары уже никакой нет - уехала вместе с Ильей. Но ведь все романы заканчиваются так - расставанием или смертью. И по какому поводу тогда траур? По непомерным длиннотам жизни? Когда месяцами и годами ты один, один и один?
Варя вдруг ясно понимает - легче становится, когда выносишь смертный приговор своим иллюзиям. Вот, на кого-то обижался, чего-то ждал, на что-то надеялся, а когда, наконец, отдаешь себе отчет в том, что все - тщета, когда принимаешь неизбежность, когда развидняется перед носом и вдали, тогда и начинаешь жить по-настоящему: делать, что хочешь, быть самим собой, и - плевать на окружающих.
Варе нравилось словечко "тщета", в нем была некая безжалостная, утоляющая боль правда: слышались "щепка" и "нищета": щепки летят под топором лесоруба, нищета дарит свободу от утомительного поддержания "достойного образа жизни", будь он неладен.
Она вот хотела мебель поменять, стенку новую купить. Чтобы стало красивее. "Давай купим стенку?", - говорила Илье, но ему было все равно, он-то здесь жить не собирался.
В коридоре отделения Варя слышит обрывок разговора по мобильнику: "Какой ты правильный, я тебе это припомню, когда ты мне очередную воровскую схему предложишь". Ох... Начальнички свои проблемы решают. Этот - моложавый такой, сытенький. Хозяин жизни и всего вокруг. Вряд ли такой на сайтах знакомств ошиваться будет, но вот ощущение, что Варя постоянно натыкается там на один и тот же типаж, на таких вот моложавых и сытеньких, у которых есть к ней единственный вопрос: "М...т делаешь?". Хочется спросить у них: ребята, а больше у вас никаких вопросов ко мне нет? Хозяева жизни вы наши... Конечно, зря Варя там зависает, на этих сайтах, но внутренний комфорт как-то устраивать надо. Впрочем, она ищет то, чего там нет и сроду не водилось: повторение (продолжение?) Ильи. Но разве можно найти такого в Интернете? Интернет - место безжизненное, иллюзорное. Если ты нашел там себя или себе - партнера, например, значит, ты уже не вполне человек. Значит, ты можешь свой сколок делегировать в астрал, чтоб твой фантом там общался и процветал, а ты, основной ты - никак по такому поводу переживать не станешь - ну хулиганит там некто, выделывается, подличает, спрятавшись за ником и аватаркой - но это ведь не ты так поступаешь. Ты живешь себе, уважаемый всеми и видимый, и никто, блин, не знает, какая же ты сволочь...
Теперь вот, говорят, у нас тут интернет вещей намечается, тогда наши усилия по поддержанию собственной жизни ни фига не будут нужны. Как в мультфильме про Вовку: "Хочешь - пирожное, хочешь - мороженое...". Все в доме со всем связано, нажал на кнопку - квартира в движение пришла, обслуживает тебя. Но ты-то тогда ей зачем? Илья как-то рассказывал, что у какого-то польского фантаста был такой рассказ - "Бунт стиральных машин". А если вот вся квартира взбунтуется? Выгонит тебя на улицу... Все квартиры выгонят всех людей на улицу. И не только квартиры. Рабочие места, магазины, больницы, парикмахерские... Что станут делать люди? Посмотрят друг на дружку, заплачут и пойдут, куда глаза глядят? Или будут штурмовать свои дома - с ломом и топором в руках? Разгромят все компы и начнут цивилизацию заново? Варя представляет себе, что за жизнь тогда начнется. Обратно в пещеры! Обратно - самые сильные загрызают самых слабых, подчиняют себе среднеслабых и живут себе припеваючи. А сейчас разве не так?
Варя чувствует себя загрызенной. Неблагодарной работой, развалившейся личной жизнью, странной пустотой вокруг. А теперь еще эти птицы. И что они к ней пристебались?
Все-таки залетели в комнату к Варе этим утром! Так она и знала! Противные существа! И чего им в своем небе не сидится? Варя подскочила в ужасе - на подоконнике бил крыльями стриж, не вписавшийся во внешний угол ее окна. Говорят, стрижи плохо умеют маневрировать. Было пять утра, но выпустить птицу Варя сама не смогла, и ей пришлось, быстро накинув на себя халатик, броситься за помощью к Эвридэю через площадку. А он, в традиционной своей ковбоечке и с влажной, от этого не такой буйной, шевелюрой - открыл сразу же, как будто только того и ждал (дворники встают рано). И очень удивился, увидев Варю.
- Простите. Простите. Там стриж. Сидит у меня в комнате, на подоконнике. Вернее, не сидит, бьется в стекло.
Эвридэй тут же все понял. И почему-то пробормотал странную фразу: "Мертвый в Испании более мертв, чем в любой другой стране мира". Увидев Варин изумленный взгляд, улыбнулся:
- Не обращайте внимания, это я Гарсиа Лорку за завтраком читал, не сочтите меня снобом... Ну, посмотрим, где у нас тут птичка вольного полета, - и пошел за Варей в ее квартиру. Стриж по-прежнему трещал крыльями, не желая чуть подумать своей башкой и вылететь в открытую рядом створку. Эвридэй смело схватил дурбалая и выпустил в окно:
- Давай, пиляй... свободолюбец...
Варя благодарно захлопотала:
- Ну а теперь кофе? Если вы еще, конечно...
- Нет-нет, благодарю, - отказался Эвридэй, с одобрением оглядывая Варину комнату: светлую, просторную, без лишних вещей, правда, и без новой стенки. - Это вот как раз начало моего рабочего дня. Побегу. Прелестно - начать день с того, чтобы кому-то подарить свободу и выпустить его на волю, да?
- Ага, - сказала Варя. - Заходите тогда вечером, если время будет.
"И желание", - добавила мысленно.
- Всенепременно, - сказал Эвридэй, исчезая за дверью. И почему-то Варя никак не могла согнать с лица улыбку.
Через какое-то время из-за окна раздалось знакомое насвистывание.
Варя залезла в Интернет, нашла стихи Гарсиа Лорки. Стала читать. Но мысль про мертвого в Испании там не обнаружилась. Да, вроде это не в рифму сказано... Решила, вот повод позвонить Илье и спросить про прозу Лорки. Но потом поняла, что совершенно не хочет прилагать усилия к тому, чтоб услышать в телефонной трубке холодный голос Ильи. Лучше еще в Инете пошарить. Зато Варя вычитала в стихах очень много про птиц и ангелов. Даже к своим противным утренним посетительницам как-то подобрела. Ну и ангелы, так уж и быть, пусть живут. Особенно ей понравилось:
Черные ангелы носят
воду, платки и светильни.
Так и стоит в глазах сонмище черных ангелов, повязанных платками, и - кто с кувшином, кто с лампой в руках. Льется вода и льется свет... Хотя сами ангелы - черные...
Сегодня она услышала, как завотделением выговаривал больной: "Хотите лечиться - деньги надо иметь!". У Вари от этой фразочки загорелись уши. И не то что бы она такая уж вся небожительница и не знает, откуда берутся у медиков допресурсы, но зачем так-то, во всеуслышание... Вообще, их зав, конечно, отличается особым нравом, мягко выражаясь. Не далее как вчера на пятиминутке заявил, что в отделении пропадают одеяла, потому что медсестры ходят ночевать к хирургам на пятый этаж и там одеяла забывают... Варя понимает, в чей огород этот камушек, да господи, тому уж двадцать лет! Десять они с Ильей так встречались, потом десять лет он у нее жил, а испарился в одночасье...
- А вот Гарсиа Лорка о любви говорил исключительно в возвышенных тонах: "Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске...", - неожиданно для себя заявляет Варя заву.
- И откуда ты знаешь эту Лорку? - довольно миролюбиво парирует начальство. - Вон, у нас своя Лорка есть, - и нацеливает острый палец в сторону Лары, которая прилежно хихикает в нужном месте. Не ожидала от нее Варя такого.
В то утро - нелегкое утро начала недели, после вызволения стрижа из плена добрым Эвридэем, - Варя взяла и побрызгала дезодорантом угол окна - может, птиц отвадит запах, ну не ядом же брызгать, живые ведь существа... И правда, они, вроде, поприутихли.
А вечером Эвридэй не пришел. Он вообще исчез из Вариного поля зрения - не мел по утрам, не насвистывал под окном. Варя выглядывала-выглядывала - нет и нет Эвридэя. Как-то скучно ей стало. Вот, жил рядом необычный человек, читал на завтрак странные книжки про мертвых в Испании, мелодии красивые выводил, размахивая метлой. Варя вспомнила, как в детстве смотрела фильм "Город мастеров". Там тоже был один очень красивый и очень музыкальный дворник, правда, горбун. Он для девушки, сидевшей в замке возле окна, сочинял песни. "Один стежок, другой стежок, не спи, моя иголка...". Конечно же, Варя не похожа на красавицу из фильма, но тоже бы не возражала, если б Эвридэй специально для нее что-нибудь сочинил. Да и кто б возражал вообще-то? Варя вздохнула и опять полезла в Интернет - смотреть, кто ж это придумал сказку про Город мастеров - такую вот вечную, неустаревающую. Узнала - Тамара Габбе, девушка в смешной беретке и с архитяжелой жизнью. Варя устыдилась своих примитивных огорчений - разве сравнить их с пережитым Тамарой Габбе? - и с волнением прочла: "Трем экзаменам подвергается в жизни человек: испытанию нуждой, испытанию страхом, испытанию богатством. Если он может переносить нужду с достоинством; страху - не поддаваться; живя в достатке, понимать чужую нужду - он - человек". Ну да, третью составляющую не каждому удается за хвост ухватить, да и со страхом что делать - еще тот вопрос. Так вот и не узнаешь никогда, человек ты или нет. Хотя Варе почему-то кажется, что Эвридэй - человек. А вот Илья... Не знаю - не знаю...
Прошли вторник и среда. В четверг - дежурство, из-за ерунды - обида на Лару: спрятались с ней покурить, и Варя попыталась рассказать про черных ангелов, а подружка на смех ее подняла: я, мол, в ахере... "Вижу, ты поэзией не на шутку увлеклась". Нет, ну ведь обидно же... Впрочем, в пятницу уже все было как всегда, и даже Золушка Петровна осталась довольна: Варя делала свое дело на отлично. И птицы совсем забыли дорогу к ее жилищу. Эвридэй - заклинатель птиц.
Ну а в субботу утром Варя услышала со двора знакомое насвистывание. Она бросилась к окну босиком и увидела Эвридэя, как ни в чем не бывало метущего мостовую. Варя обрадовалась ужасно и выскочила к нему из подъезда, ни грамма не заботясь о впечатлении, которое произведет на окружающий мир.
- Привет!
- О! Привет.
- Ты пропал куда-то, - от волнения Варя перешла на "ты", ну и Эвридэй сразу же тоже.
- Да, прости, предупредить не успел, я ж тогда прийти был должен...
Послушай... Ты новости смотришь?
- Нет, - удивилась Варя.
- И про Авдеевку не слышала?
- Нет, - Варя поняла, что пропустила в жизни что-то очень важное.
- И про войну ничего не знаешь?
- Про какую войну?
- Ох, да ладно, что это я тебя допрашиваю? Вот, просто в Авдеевке стреляют до сих пор, своих пришлось оттуда вызволять. Маму и бабушку привез, теперь втроем у меня размещаемся. Ничего, уж как-нибудь. А что твои птицы? Не изводят больше?
- Раздумали изводить. А... Слушай, я тебе простыней могу дать, и полотенец тоже. У меня много. И раскладушку забери, ладно? Зачем мне раскладушка?