У семье у Ивана Ивановича случилась беда - родился внук. Беда была в том, что мальчик родился с тяжелым пороком сердца, черный, как головешка, слабый, наглотавшийся плодных вод. Увешанный трубками капельниц, пронизанный копьями катетеров внук лежал в специальном прозрачном домике - кювезе и медленно угасал...
Дома пахло валерианой. Иван Иванович почернел, осунулся и без конца звонил знакомым медикам, пытаясь вызнать хоть что-нибудь. Те сочувствовали, советовали надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Это Иван Иванович понимал и без них.
Самое страшным было то, что Иван Иванович не знал за что? Почему именно его, его семью, именно его внука постигло это.
Чтобы забыться, отвлечься от тяжелой атмосферы несчастья, с недавних пор прочно обосновавшейся в доме, чтобы не видеть заплаканных глаз и не слышать истерических выкриков обезумевшей от горя жены, Иван Иванович уходил с утра из дома куда глаза глядят. Он понимал, что поступает скверно, как трус, как дезертир, что сейчас надо действовать, что нужно решительно что-то предпринимать, но ничего не мог с собой поделать.
Однажды, когда Иван Иванович медленно, почти не видя ничего, брел в никуда, его окликнули.
- Вы не могли ли бы проводить меня? - услышал Иван Иванович чей-то негромкий голос и почти машинально поднял глаза на говорившего.
Возле обледеневшей пешеходной дорожке стоял странный молодой парень с полиэтиленовым пакетом в руке. Лицо его периодически сводила гримаса, судорожно подергивались брови, щеки, натягивался волнообразной тетивой угол рта. Иван Иванович видел, что и стоит-то он необычно, искривленно, как ствол груши, что правая рука у него неестественно приведена к туловищу, а белые, тонкие пальцы сжаты так, словно он постоянно держал в руке пишущую ручку.
Не отвечая, Иван Иванович прошел мимо. Ему было не до калек. Их в последние годы развелось на улицах Москвы столько, что если бы даже Иван Иванович и захотел им всем помочь, не хватило бы на это ни сил, ни времени. К тому же, собственное горе переполнило его настолько, что не оставило места для иных чувств.
Но, сделав несколько шагов, Иван Иванович вдруг понял, что не может вот так уйти...
Он остановился, не зная, что делать, оглянулся на калеку. Инвалид по-прежнему стоял перед ледяным полем, покрывавшим весь тротуар, обращаясь с просьбой о помощи. Никто не останавливался - всем было некогда.
Иван Иванович, чертыхнувшись, развернулся и подошел к увечному:
- А далеко Вам?
- Вот до того подъезда, - показал инвалид.
- Ну, пошли, - Иван Иванович взял у инвалида поклажу. Парень мертвой хваткой вцепился в рукав пальто Ивана Ивановича, и они тронулись в путь. Незнакомец подволакивал правую ногу, с трудом удерживал равновесие, наваливаясь на колдобинах всем телом на проводника. Сначала шли не в такт, каждый тянул в свою сторону, но потом приноровились, дело пошло лучше.
- Я бы и сам дошел, но сегодня очень скользко, - вдруг стал оправдываться калека. И впрямь - наросты, торосы смерзшегося льдистого наста враз обнажились в этот солнечный мартовский день. Тут и здоровому-то пройти - без головы остаться - подумал Иван Иванович, - каково ему-то, он и на ровном-то месте еле-еле на ногах стоит!
Как ни странно, Иван Иванович почувствовал вдруг, впервые за несколько дней, какое-то облегчение. Его будто отпустило. Он забыл о плачущей жене, о доме, пропахшем валерьянкой, о том, сейчас, в эту минуту, в прозрачном кювезе, где постоянно поддерживается одинаковая температура и влажность, по прозрачным шлангам капля за каплей вводится глюкоза в маленькое сморщенное синюшное тельце... Вернее, не забыл, а...
- Простите, - тяжело дыша, инвалид переваливался рядом с боку на бок, - Простите, а Вам не тяжело?
В первый момент Иван Иванович не понял. Кому тяжело? Ему? Странно! Человек неспособный без посторонней помощи пройти и десяти метров, самостоятельно одолеть лестничный марш, тревожится за крепкого мужика. И тут же Иван Иванович почувствовал стыд за свои рассуждения. Ему стало по-человечески жаль этого, видимо, доброго, деликатного, обделенного судьбой человека, который мучается из-за того, что доставляет столько неудобств окружающим. Чтобы снять напряжение, бросил на ходу:
- Нет, нет, нисколько не тяжело. А Вы, студент?
- Аспирант. - Иван Иванович невольно зауважал своего собеседника. Надо же, мальчишка, калека, а какая сила, воля какая!
- А у меня вот тоже, проблема... - неожиданно без перехода вырвалось у Ивана Ивановича, - дочка, вот, родила внука четыре дня назад... А у внука - врожденный порок, врачи говорят: без операции - не жилец, две лишние дырки в сердце. Если не залатать - помрет. Но и латать пока нельзя - операции не выдержит... А я вот хожу, не знаю, что делать, как быть...Жена требует, чтобы дочь немедленно отказалась от ребенка...
Парень слушал внимательно, не перебивал. Потом заволновался, заторопился с рассказом:
- Про меня то же самое говорили. Я до восьми лет не ходил и почти не говорил. Отец нас бросил, когда узнал, что я останусь калекой. Сначала, правда, все ее упрашивал, чтобы она от меня отказалась, не портила себе жизнь. И все ее уговаривали. - Он помолчал, - а она ни в какую... Ну как такой грех православной на душу взять? А крест надо нести... Я сейчас заканчиваю диссертацию, меня в Америке печатают... Недавно приезжал один профессор из Калифорнии, интересовался мной, расспрашивал... А в конце предложил переехать туда, к нему, в университет... А я отказался...
- Почему?
- Мама не согласилась уезжать. У нас в Перми - мы из Перми - вся родня на одном кладбище лежит, четыре поколения. Мама говорит, ну куда мы от родных-то поедем. Вот и остались. Она от меня не отказалась и я от нее не откажусь... Спасибо, пришли. Доброе у Вас сердце. Спасибо еще раз. - Аспирант неуклюже протиснулся в дверь общежития...
Иван Иванович возвращался домой, как на крыльях. Ему впервые стало легко. Он вдруг понял, что самое страшное уже позади, что он никогда не откажется от внука и никому не позволит это сделать. "Ишь, чего удумали, дуры недоделанные, - отказаться! Я им откажусь!" Еще Иван Иванович знал, что внук не умрет в маленькой прозрачной камере кювезы, что он сильный, что мальчик непременно выживет, назло всем, что операция пройдет благополучно, что все будет хорошо, все будет хорошо!
Редкие прохожие с удивлением смотрели: вот чудак человек, семенит по скользкой дороге, прямо по осевой, размахивает руками и сам с собой о чем-то громко разговаривает...
![[]](/img/u/uglickih_a_k/text_0220/russkiidom-2.jpg)