Аннотация: Мемуарная повесть о 70-х годах прошлого века, о родной Перми, о приключениях, случившихся с автором-студентом Пермского мединститута
ЖИЛ СТУДЕНТ ПГМИ НА ОКРАИНЕ ПЕРМИ
...
Мемуарная повесть
Вместо предисловия
Я учился в Пермском государственном медицинском институте (ПГМИ) в семидесятых годах прошлого века. Хочу рассказать о студенческом житье-бытье своем и о родной Перми но, главное, о том мединституте, которого (под вышеупомянутым названием) давно уже нет. Тем не менее ПГМИ существует, продолжая жить-поживать в моем сердце, и сам факт этого существования считаю я основным посылом для появления на свет данной рукописи.
ПИОНЕР-ДЕКАН
Путешествуя по интернет-сайту российских ученых РАМН, "открыл" для себя страничку В.А. Четвертных и крайне обрадовался неожиданной "встрече" - ведь доцент кафедры гистологии, кандидат медицинских наук Виктор Алексеевич Четвертных - первый декан нашего педиатрического факультета, многолетний руководитель его!
Мало того - и по сей день отличник здравоохранения В.А.Четвертных (только теперь уже в рангах доктора медицинских наук, профессора, заведующего кафедрой гистологии, эмбриологии и цитологии, директора Института морфологии, проректора по научной работе Пермской государственной медицинской академии им. акад. Е.А. Вагнера) продолжает трудиться в стенах моей "альма-матер". (http://www.famous-scientists.ru/4395). Респект и слава!
Я - ИЗ ВТОРОГО НАБОРА!
Педфаковцем стал я случайно в ходе собеседования при подаче документов в мединститут. В "мое" время в "моем" ПГМИ было четыре факультета - лечебный, педиатрический, стоматологический и санитарно-гигиенический. Я подавал на лечебный. А в приемной комиссии предложили:
- А не хотели бы вы учиться на педиатрическом, самом молодом нашем факультете, который занимается подготовкой детских врачей? В этом году - второй набор. Факультет интересный, перспективный, в историю войдете. А если надумаете потом во "взрослую" медицину - препятствий никаких, специальность ведь тоже "лечебная"...
А что там думать - если дело действительно интересное и всего "во второй раз набирают"!
Сейчас на дворе май 2014... Значит, на мой родной факультет скоро состоится уже 44-й набор!
"ХИМИЯ ПОЗАДИ - СЧИТАЙ, ЧТО СТУДБИЛЕТ НА ГРУДИ!"
Абитуриенты ПГМИ в семидесятых прошлого века сдавали устные экзамены по биологии, физике и химии. Хотя, если в порядке "тяжести-трудности", то, наверное, правильнее было бы все-таки расположить их следующим образом: ХИМИЯ, Физика и биология. Впрочем, самым первым препятствием на пути к заветному студенческому билету все-таки было испытание письменное, сочинение.
В перечне тем, предложенных в тот год, значились, если не ошибаюсь, А.С. Пушкин с мятущейся его Татьяной и В.В. Маяковский с "чистящей себя под революцией" поэзией. Я же выбрал тему третью, свободную, точного названия которой сейчас не помню, что-то там совсем уж пафосное, типа: "Гуманистические начала профессии врача (на примере героизма советских медиков)". Но, думаю, не ошибся - так вдохновенно писалось мне о подвиге наших медиков в годы Великой Отечественной войны! Раскрыть героические и гуманистические качества советского врача, всей нашей замечательной советской медицины (без всяких оговорок и кавычек!) во всей своей полноте решил я, ничтоже сумняшеся, на контрасте с медициной не нашенской, буржуазной, а значит, по определению, никуда не годной. И помог мне в этом вышедший на голубые экраны страны незадолго до описываемых событий телефильм "Последнее дело комиссара Берлаха" (1972), снятый, как известно, по повести швейцарского писателя Ф. Дюрренмата "Подозрение". Картина (напомню тем, кто не видел этой работы режиссера Василия Левина) посвящена была "последним месяцам жизни комиссара полиции Берлаха, в течение которых умирающий полицейский продолжал, несмотря ни на что, разыскивать военного преступника, нацистского врача-изувера Эменбергера. Скрываясь под чужим именем, тот и в мирные дни продолжал ставить жестокие опыты на людях. Смертельно больному Берлаху удается разоблачить преступника и сломить его, заставив сознаться в содеянном...".
...Писал искренне, честно. О том, что думал, о том каким виделся мне тогда окружающий мир... Ведь был я к тому времени, как мне тогда казалось, совсем "взрослым", уже семнадцатилетним, к тому же - патриотично настроенным выпускником советской школы, несмотря даже на то, что был я и ярым, заядлым битломаном. Но увлечение электромузыкальными инструментами, битовой, роковой зарубежной музыкальной культурой, весьма распространенное среди тогдашней молодежи, почему-то совершенно не мешало мне искренне считать свою страну самой передовой, самой правдивой, самой лучшей на свете!
После сочинения прошло несколько долгих, томительных дней ожидания, прежде чем из вывешенных в Главном корпусе института списков стало ясно, что мой сочинительский порыв не пропал всуе - я допущен к экзамену по химии.
"Сдал химию - почти поступил!", "Химия позади - считай, что студбилет на груди!" - не раз слышал я от знакомых студентов-медиков. Действительно, вступительный экзамен по химии традиционно считался в ПГМИ самым трудным. Верхом же невезучести, по общему мнению, было еще и попасть на этом сложнейшем испытании к такому строгому, придирчивому (и это еще очень и очень мягко сказано!) экзаменатору, как доцентша кафедры общей химии ПГМИ, назовем ее К.
Ни о каких репетиторах в те времена и слыхом не слыхивали! Посему готовился к вступительным испытаниям я самостоятельно, перечитывая школьные учебники и пособия, умудряясь при первой же возможности сочетать обременительное и не слишком-то приятное занятие это с выходами на реку Каму и всеми прочими радостями как всегда краткого уральского лета. Впрочем, будучи коренным жителем, аборигеном небольшого поселка городского типа с благозвучным названием "КБМаш", раскинувшегося на холмах неподалеку от остановочной площадки (о.п.) "Молодежная" Горнозаводского направления Свердловской железной дороги, предпочитал я не сам официальный пермский городской пляж (находившийся чуть дальше, возле о.п. "КамГЭС"). Меня больше привлекали территориально более близкие, "родные" окрестности именно самой плотины Камской гидроэлектростанции, на местном сленге именовавшиеся "бетонкой". Та, по сути своей, представляла собой огромную, эллипсоидно-вогнутую "чашу" бетонного ложа водохранилища, плавно переходившую, "перетекавшую" в шлюзовую систему ГЭС. Вы спросите, почему? Да потому, что на "бетонке" всегда и вода была почище, и народу поменьше, и было интересно наблюдать, как шлюзуются вдали суда и плоты...
...В назначенный день, по дороге на экзамен, удобно расположившись на жесткой скамье вагона электрички пригородного сообщения, все твердил, зубрил я, помнится, какие-то формулы, лихорадочно вспоминал некие химические законы и константы.
Почему электричкой, возможно поинтересуетесь вы? Что, в Перми нет автобусов или трамваев? Да, конечно же, есть. Просто так мне "повезло", что с моей городской окраины добираться до центра города было проще всего именно пригородными поездами. Ибо жил я на самом городском отшибе, в одном из отдаленнейших районов города - Орджоникидзиевском. На картах город Пермь напоминает длинное-длинное веретено, веретёшко, этакое "коромысло", километров под семьдесят в длину, ну никак не меньше! "Виной" сему была моя любимица - красавица Кама. Она-то и "растянула" своей великостью и протяженностью мой замечательный город вдоль своих бесконечных берегов, подобно тому, как атлет растягивает мускулистыми руками пружинный эспандер. (В нашей стране несколько таких вот, городов-"эспандеров". Пермь делит в этом перечне почетное второе-третье место с Н.Новгородом и Волгоградом, кажется). Так вот, повторюсь, жил я почти на самом северном "полюсе" города, в районе Камской гидроэлектростанции, совсем неподалеку от впадения реки Чусовой в реку Каму.
Расскажу еще какого было мне с моей городской окраины добираться до исторического центра города, где был расположен главный корпус ПГМИ. Стартовая часть маршрута представляла собой пеший переход от нашей кирпичной пятиэтажки, что в поселке "КБМаш" ("Конструкторское бюро машиностроения") до упоминавшейся уже о.п. "Молодежная". Кстати, появлением своим на свет поселок наш обязан, как явствует из названия, секретному и значительному "среднемашевскому" предприятию, работавшему на сугубые нужды "оборонки" (как, впрочем, и почти вся промышленная Пермь тогда). (Кстати, раньше, до того как стать "Поселком КБМаш", именовался наш населенный пункт либо просто "Вторым участком" либо "Почтовым ящиком ? такой-то").
Переход до "Молодежки" обычно занимал минут десять. Дорога шла плавненько все время под небольшой уклон, словно бы "скатываясь" с горочки, и ноги сами себя, что называется, несли... Наконец, с пристанционного холма, радуя глаз и волнуя сердце, открывалась совершенно изумительная картина: темно-синее Камское море, с примыкающей к нему железной дорогой и виднеющимися поодаль высокой "Спасской башней" главного управления Камской ГЭС, бессонными тружениками-шлюзами, любимой моей "бетонкой" и лодочной станцией... И над всем этим благолепием шатром невиданной красы - бездонная глубина темно-синего небесного купола! (Помните: "Цвет небесный, синий цвет полюбил я с малых лет..." Так вот, до сих кажется мне, что Николоз Бараташвили написал строки эти - и я вовсе не шучу! - именно об этом небе! Тем более, что и сам Пастернак, которому обязаны мы переводом этого стихотворения классика грузинской литературы, был человеком вполне уральским, поскольку проживал несколько лет на севере Пермской губернии (в первой четверти двадцатого века), то есть, имел все возможности наблюдать дивную природу Урала собственными глазами... Красота, и впрямь, какая-то просто невероятная!).
Электрички "в город" следовали (как и ныне) до конечной станции "Пермь II". Железнодорожное движение осуществлялось согласно расписанию, изобиловавшему большими "ремонтными" разрывами, "перерывами".
Поэтому всем "орджоникидзиевцам", которым выпало трудное счастье работать или учиться, как это называлось и называется до сих пор: "в центре", "в городе", приходилось в те времена не сладко. Конечно, с центром города имелось и автобусное сообщение - ходили два автобуса-экспресса, но этого было явно недостаточно. В общем, электричками добираться было надежнее, спокойнее, хотя временами, особенно по утрам, набивалось в них народищу- немерено!
...Путешествие до старинной, изумительно красивой станции "Пермь-I" продолжалось около получаса. От "Перми-I" надо было опять идти пешком, но теперь уже в подъем, "в горочку": по ул. Орджоникидзе (нынешней Монастырской) мимо красивого здания Камского речного пароходства (теперь в нем - Пермский краеведческий музей), затем - Комсомольским сквером знаменитого на весь мир Пермского театра оперы и балета и вот он, как на ладошке перед тобой - главный корпус ПГМИ!
(Таким образом, по сути дела, все мое студенчество вполне можно полагать одним сплошным, немыслимо продолжительным, хотя и "разорванным" на тысячи и тысячи "отрезков", и, одновременно, растянутым на множество лет железнодорожным переездом, осложненным многолетним хроническим вокзальным ожиданием... Не потому ли расписание пригородного сообщения как "туда" (о.п. "Молодежная" - "Пермь-I"), так и "обратно" (ст. "Пермь I" - о.п. "Молодежная") так прочно "вшито" в память? Настолько, что и сейчас, спустя почти полвека, я безошибочно могу воспроизвести его! Подобно тому, как солдат - без запинки и в любое время суток может назвать проверяющему начальнику номер своего карабина или автомата!
...Как уже писал, главный корпус мединститута располагался в самом историческом сердце Перми, на пересечении улиц Карла Маркса и Коммунистической. (Он и сейчас, несмотря на изменившийся почтовый адрес, располагается там же. Просто поменялись названия улиц, вернувших себе дореволюционные имена: улица Карла Маркса опять стала Сибирской, а Коммунистическая - Петропавловской).
ПГМИ был одним из шести действующих тогда на территории города-миллионщика, столицы Западного Урала, высших учебных заведений [Университет, Политехнический, Сельскохозяйственный, Педагогический институты, а также Пермское высшее военное училище (ПВВУ)]. А через три года, 1975-м, откроется еще и Пермский институт культуры.
Повторюсь, комплекс строений главного корпуса ПГМИ занимал всю четную сторону квартала по тогдашней Коммунистической и включал три огромных здания.
Корпус ?1 считался (и являлся) самым главным. Еще бы - ведь в нем располагались кафедры истории КПСС, марксистско-ленинской философии, биологии, гистологии, гигиены, деканаты большинства факультетов и ректорат! В корпусе ?2 - преподавали латинский и более современные иностранные языки, здесь же обрели пристанище институтский комитет комсомола и профком. Угловое здание корпуса ?3 "облюбовали" самые грозные для студентов и бродячих собак "институции": кафедры нормальной и топографической анатомий, оперативной и военно-полевой хирургий. На территории "трешки" базировались также анатомический музей и виварий. Кстати, именно поэтому корпус ?3 был еще и наиболее "звуковым". "Повинны" в том были круглосуточный собачий вой и лай, а также - ежевечерние "завывания" электрогитар и звуки ударных барабанных установок - наискосок от гардероба, была небольшая, но очень "громкая" репетиционная комната, в которой увлеченно занимались тогдашние факультетские вокально-инструментальные ансамбли...
...В назначенный час появился я на экзамене по химии. Огляделся, осмотрелся, обратил внимание на то, что многие из моих "товарищей по несчастью" - абитуриентов появились на вступительном испытании с сопровождающими, а некоторые - аж с целыми "группами поддержки"! С одной стороны, все было понятно: если абитуриент приехал поступать из другого города, кто-то же должен сопровождать его, помочь устроиться в общежитии, правильно оформить документы, поболеть, в конце концов, за него на экзамене!? А с другой - должен заметить, что многие из "помощников-сопровождающих" зря времени не теряли. Они опрашивали всех, у кого экзамен остался позади, относительно номеров и составов их экзаменационных билетов. Еще они занимались сбором оперативной информации о том, кто и как сегодня "принимает", в каком расположении духа находятся те или иные экзаменаторы, какие они любят задавать "дополнительные вопросы". Думаю, по итогам этой работы в "личных штабах" кандидатов на студенческие билеты принимались те или иные решения и выдавались рекомендации относительно правильности тактики "вступительной" компании.
Что же касательно меня - то я был один. Гол, что называется, как сокол. Родители работали, бабушек и дедушек к тому времени, увы, уже не было. Одноклассники - так же, как и я, сдавали вступительные экзамены в высшие учебные заведения.
Отстояв обычную в таких случаях очередь, я вошел в экзаменационную аудиторию, получил билет и начал готовится, с головой погрузившись в мир химических формул, задач и заданий. На первый взгляд жребий мой не выглядел слишком суровым: вопросы билета в ходе подготовки к экзамену я так или иначе "проходил" и посему - многое помнил. А когда понял, что еще и задачу, похоже, решил (а задача - один из ключевых и необходимых элементов успешного экзамена!), то вообще успокоился, почти утвердившись в успехе дела...
Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает: первый тревожный "звоночек" прозвучал минут тридцать-сорок спустя, когда сердце невольно замерло от громкого, не терпящего возражений, женского голоса:
- Углицких! Товарищи, а кто у нас тут Углицких? А это вы? Вот и хорошо! Как будете готовы, сразу же сюда ко мне выходим!
Меня, словно кипятком ошпарили! Еще бы - иду к К.! Оказывается, все то время, пока я готовился ответу, мой экзаменационный лист уже преспокойненько лежал на столе перед знаменитой химичкой-доцентшей и терпеливо дожидался лишь моего личного появления...
...Что ж, если вызывают, а избежать этого невозможно - надо идти! Некоторое время спустя, честно собрал пожитки-бумажки (и себя, заодно) и, как в омут головой - шасть! - двинулся к экзаменационному столу, сел подле К., разложился с листочками, приготовился к ответу. Но, как выяснилось, подняла меня К. из берлоги моей рановато - поспешила, неугомонная, не завершив разборки с моей незадачливой предшественницей.
Стара история как мир: К. ставила "неуд" абитуриентке. Неудачницу, естественно, эта перспектива не устраивала и она активно сопротивлялась неизбежному, наотрез отказываясь покидать аудиторию:
- Пожалуйста, поставьте "удовлетворительно". Я же ответила на два вопроса из трех...
- "Тройка" не спасет. С "тройкой" вы все равно не пройдете...
- Я сдам остальные предметы на "пятерки" и пройду. Поставьте "удовлетворительно", пожалуйста!
- Даже если сдадите все остальные предметы на "шестерки", все равно не пройдете! Так что, давайте, не будем задерживать остальных!
Словом, как несчастная ни пыталась, ей так и не удалось растопить лед непреклонного сердца К..
Не знаю, так ли это было на самом деле, но когда дверь за моей предшественницей закрылась, показалось мне, что К. тяжело вздохнула. Сердце мое тут же взыграло, отреагировало на событие это стремительным возрастанием надежды на благополучный исход моего дела: стало быть, даже им, самым твердокаменным и безжалостным, экзаменаторам, тоже приходится не слишком сладко!? Выходило, что даже эти "железные монстры", вершители судеб людских, судьи строгие и беспощадные, даже они способны со-чувствовать, со-переживать и со-страдать!?
Впрочем, тут же выяснилось, что радоваться рано: едва придя в себя, экзаменаторша тут же и столь же напористо, энергично принялась за меня:
- Ну что у вас, молодой человек? Готовы? Нет, нет, не надо пока отвечать по билету! Не спешите, я сказала! Первое - задача! Где решение? Покажите! Если нет - тогда и говорить не о чем... Так... так... нет, посмотрите-ка, кажется, правильно... Пермяк?... А в школе какой учились?... Номер, номер назовите!.. А где -это?... Понятно... Да, все, похоже, правильно... Что ж, теперь переходим к ответам на вопросы билета...
Не успел я, однако, как следует и рта, что называется, приоткрыть, как дверь в аудиторию приоткрылась и на пороге вновь возникла та самая абитуриентка-неудачница. Она вернулась, чтобы вручить К. "свой" экзаменационный лист, сообщив при этом:
- Это - не мой! Это какого-то "Углицких"!
Встревоженная К. пробежала глазами документ, потом еще раз и погрузилась в тяжелое молчание. Лицо ее словно бы "осело", вены на лбу и шее вздулись, обозначившись еще резче. Экзаменатор соображала, видно, что делать дальше, как выйти из положения...
Смешался, скомкавшись, сбившись на полуслове, и я... Еще бы, ведь теперь даже самый поверхностный анализ ситуации свидетельствовал если не о полном крахе всех моих надежд, то уж во всяком случае - о крайней шаткости моего и без того более чем скромного положения... Батюшки-святы, нет, это же надо было вот так вот вляпаться! Нет, повезло так повезло - мало никому не покажется: оказывается "двойку", поставленную этой самой абитуриентке, К. умудрилась вписать не куда-нибудь, а именно в мой экзаменационный лист! По ошибке ли, по невнимательности ли, из-за жары ли, обрушившейся на мой город в том раннем августе, из-за того ли, что все экзаменационные листы на свете похожи один на другой, как похожи друг на друга все однояйцевые близнецы - не знаю по какой из этих причин, конкретно, но - ВНЕСЛА! Попутала экзаменационные листы! То есть, выходило, что я, еще не начиная ответа, уже имел за него официально оформленную в моем экзаменационном листе неудовлетворительную оценку!
Чем-то всё это закончится, что-то теперь предпримет, не ведающая жалости и сострадания, К.? Как поведет себя, какую изберет тактику?
За несколько мгновений живое воображение умудрилось выстроить в моей голове целую гамму версий, вариантов возможного развития событий. Спектр их был "широк", как никогда: от самого пессимистического до - почти безнадежного. Согласно первому и главному из них, у К. нет вообще никаких резонов что-то исправлять в моем документе. А зачем? А вдруг это и есть истинная мера моих знаний по химии - я же еще не закончил ответа? Вся логика развития сюжета и недюжинный инстинкт самосохранения активно диктовали, предписывали бывалой, опытной экзаменаторше, что сейчас ей проще, выгоднее "добить" меня, нежели потом нехотя, прилюдно признаваться, что и она-де, имеет право на описку, на ошибку и так далее...
Ибо, если кто-то предположит, что для К. была важна хоть как-то некая абстрактная, абсолютная справедливость - тот рискует глубоко ошибиться... Ведь, давно и хорошо известно, что черного кобеля невозможно отмыть добела! Репутация у доцентши была уже настолько испорчена, что попытайся она изменить ее в лучшую сторону, прояви эта опытная экзаменаторша сейчас слабость, начав растекаться слезной лужей - "виновата, мол, сейчас исправлюсь" - да, никто бы ей все равно не поверил! Отсюда и вывод, он же - прогноз: самое лучшее для К. сейчас, это - сделать вид, что ничего не случилось! Ровным счетом! И просто стойко придерживаться прежней, непоколебимой никакими привнесенными извне обстоятельствами, линии! [Конечно, идеальный вариант - если бы этот Углицких получил бы, таки, в итоге свою уже вписанную ему в лист "двойку", подтвердив этим еще раз незыблемую и очевидную "дальновидность и прозорливость" доблестной К. ("Я-де, всех этих "двоешников" насквозь, знаете ли, вижу, заранее, по выражениям лиц их створоженных, когда они еще только готовятся завалить экзамен!")].
Момент был очень тяжелый. А может, подбавило, плеснуло дополнительно керосинчику в без того раскочегаренное пламя еще и нервное перенапряжение последних дней и часов... Возможно, что довнесли свою посильную лепту, доделали свое черное дело и гипогликемия, и жажда, и стресс, усугубленные отсутствием рядом близких людей, которые точно на твоей стороне, которым можно "на все сто" довериться... Словом, виной всему извечная, напряженная борьба за выживание, за правильное место в очереди, за везение, за удачу, схватка, в которую хочет он того или не хочет, но вынужденно вступает всякий абитуриент...
Но все это всего лишь эмоции, личные переживания, не боле, а чем же в итоге все завершилось?
Достаточно долгие размышления на сей счет (а времени на них, как вы понимаете, у меня было достаточно: лет сорок - минимум!) привели меня нынешнего, "образца 2014", к возможно, надуманной и не слишком-то "оригинальной", но версии о том, что, видимо, в тот критический момент ТАМ, ГДЕ НАДО, то есть где-то высоко-высоко, так высоко, что и с самой высокой горы не увидать, оказался НЕКТО высший и справедливый. ТОТ, кто в критический момент вдруг, решил все и за всех. А именно: а пускай мальчишка сопливый этот сдаст-таки сегодня эту самую злосчастную химию! А - хрен с ним! Раз уж готовился... Коль скоро, худо-бедно, но - занимался! Конечно, лентяй этот патологический вполне мог бы и побольше приложить усилий, а не шляться каждый Божий день на свою ненаглядную "бетонку"! Но, хорошо, Бог с ним, завтра, может, с него и по полной спросим (у нас - не заржавеет!), но сегодня, сегодня - пусть его, пусть сдает! Нет, о "пятерке" говорить конечно даже не приходится, слишком уж это ему жирно будет... Да и о "четверке", пожалуй... Но вот удовлетворительной оценки герой наш сегодня, пожалуй что, точно заслуживает! К цыганке, так сказать, не ходи! Да и рад будет, думаю, "троечке" этой своей он так, что и не передать! Ни словами, ни на бумаге! Вот, увидите! Нет, нет, даже говорить не о чем: пусть, пусть сдает! Нельзя отнимать последнее, лишать единственного! Не он же, в конце концов, а эта строгая, неподкупная тетка-доцент в спешке, напорола, напортачила... К тому же чудак этот и так получит сегодня наисерьезнейший в своей жизни урок, когда, станет отвечать на вопросы билета, почти реально ощущая как в миллиметрике над его шейкой цыплячьей каждую секунду грозя сорваться, будет дрожать безжалостное, остро отточенное лезвие гильотины уже поставленной ему отрицательной оценки!
...Дальнейший свой ответ помню я плохо, словно бы кто его ластиком неким почти стер из памяти. Но показалось мне, что и сама К. к концу экзамена тоже устала, как-то сникла, стала другой, иной. Словно бы - помягчела, умиротворилась...
Проблема, думаю, была все же даже не в самой этой злосчастной "двойке". Она (проблема), как мне представляется сейчас, заключалась, прежде всего, "в сломе" самого моего настроя на экзамен, в изменении внутреннего состояния, выразившееся в появлении опасного безразличия: куда-то исчезло, испарилось, кануло в никуда то, столь необходимое в тяжелых ситуациях азартное настроение, пропал, как раньше говорили, "кураж", который был, точно был у меня в самом начале экзамена. Причем "кураж" не в претенциозном понимании словаря Ожегова (как "непринужденно-развязанное поведение, наигранная смелость"), а именно в "первоначальном" значении, как бы сие не звучало пафосно [("кураж" (фр. courage) - "мужество, храбрость, смелость...")]...
К счастью, все когда-нибудь заканчивается. Наступил сей счастливый миг и для меня: К., наконец, пододвинув к себе мой несчастный экзаменационный лист, и, как бы нехотя, зачеркнув в нем свою предыдущую "оценку", надписала сверху малюсенькую, малохольную какую-то, но - все-таки, "3" и "подкрепила", "затвердила" действо сие еще и надстрочным: "Исправленному "2" на "3"(тройка) верить. Доцент К.""!
Сидел мокрый, как мышь, не в силах поверить в фантастическую удачу и редкостное везенье!
Лишь, спустя некоторое время, спросил:
- Как же я пойду на следующие экзамены с таким "красивым" экзаменационным листом?
- Обратитесь в приемную комиссию... Полагаю - обязаны выдать дубликат... До свидания!
- До свидания, - потом (после паузы, тихо, еле слышно), - Спасибо...
В приемной комиссии мое заявление-просьба "о выдаче дубликате экзаменационного листа" вызвала единодушный веселый отклик:
- Уф, насмешили, молодой человек! Спасибо! Готовьтесь к следующим экзаменам! Все у вас замечательно...
***
А вот от прочих экзаменов в недрах памяти моей вообще почти ничего не осталось. Я очень плохо помню экзамен по физике. Как, кому сдавал, что было в моем билете? Ничего не помню! Не могу сказать наверняка даже о том, где, в каком конкретно месте, территориально, то есть, происходил он: то ли в главном корпусе, что на улице Коммунистической, то ли мы, абитуриенты, ездили на сдачу физики непосредственно в теоретический корпус института, что на площади Дружбы, в Мотовилихе? Тайна за семью печатями!
Впрочем, чисто логическим путем, прикидывая и так и эдак, "довычислялся" до того, что, скорее всего, сдача физического экзамена происходила, все-таки, именно в теоретическом корпусе. А это, братцы мои, в нескольких километрах от главного! Что, в свою очередь означает, что наступает время для того, чтобы рассказать вам о пермском трамвае, поскольку именно это замечательное транспортное средство, словно бы и создано было для того, чтобы стать самым удобным средством связи между корпусами мединстиута...
Лирическое отступление о пермском трамвае
Начинать этот рассказец следует, как это и положено, с дифирамбов. Например, с утверждения о том, что трамвай для меня всегда был одним из самых любимых видов городского транспорта. Думаю, что объясняется сие благорасположение просто: проведший значительную часть жизни на рельсах (в электричках, поездах), на подсознательном уровне, априори, всегда я отдавал, отдаю и, видимо, буду отдавать в дальнейшем предпочтение именно рельсовым средствам передвижения, а не каким-либо иным...
Поэтому для меня трамвайное путешествие между корпусами мединститута всегда было делом приятным, занятием - необременительным, ибо весь маршрут - от остановки "Главпочтампт", что на улице Ленина и до площади Дружбы в Мотовилихе - почти никогда не отнимал у студентов более двадцати минут их драгоценного времени. При этом трамвай настолько был деликатен, что никогда ничего от своих пассажиров не требовал и ни на чем не настаивал, ну разве что - на легком расслаблении, да на максимальном непротивлении путешествию, но и то - так, безо всякого на то давления, исключительно на добровольной основе... Так, что - если вы, уважаемые читатели мои, пассажиры пермского трамвая - то располагайтесь поудобнее, расслабляйтесь, смотрите во все глаза и окна по сторонам, по ходу и против движения; можете, напротив, смежив веки, некоторое время даже подремать пока ваш электрический чудо-перевозчик все катит и катит - унося вас все дальше и дальше от исторического центра города. Поначалу - старой, малоэтажно-мезонинной, дореволюционно-"экскурсионной" Пермью, то бишь, улицей Ленина, потом проезжая-огибая бывший купеческий Разгуляй... После Разгуляя, "божья коровка" трамвая, упрямо следуя по назначенному маршруту и пользуясь всеми предоставленными ей возможностями, начинает вползать, карабкаться по наклонной "ветке" Мотовилихинской дамбы, забираясь все круче и круче вверх, почти что - на самое "седьмое небо". При этом путешественникам, с высоты возвышенного их положения, открываются совершенно роскошные виды - низины-долины речной поймы... Альпы, Альпы швейцарские, да и только!
Вершинной же точкой подъема нашего замечательного электрического дивайса становится Т-образный перекресток улиц Уральской и Крупской, слева увенчанный элегантной бетонной "шляпкой" купола Пермского цирка. (Кстати, застал я еще те времена, когда никакого постоянного цирка и в помине не было и на его месте сноровистые рабочие каждое лето заново собирали брезентовый шатер цирка-шапито, представлявший собой весьма сложную конструкцию на стальных тросах-растяжках).
...Пока умильно предавался воспоминаниям, наш симпатичный электрический красный "жук", позвякивая и постукивая на рельсовых стыках, успел лихо повернуть направо и уже следует широкой, просторной улицей Крупской, чтобы спустя несколько минут победно и торжественно "выкатиться" на совершенно замечательную площадь Дружбы. Ибо на одной стороне ее испокон веку располагается большое здание, где сочиняют, пишут и издают любимую газету пермяков "Звезда" (ласково именуемую жителями столицы Западного Урала просто "Звездочкой"), а на другой - высится теоретический корпус нашего мединститута с кафедрами физики, общей и биологической химии, фармакологии, физической культуры, спортзалом и многим-многим другим...
Вот и добрались! С третьего этажа теоркорпуса, кстати, открывался (и открывается!) совершенно роскошный вид на город, на наш знаменитый пермский трамплин (в те времена - один из самых современных в СССР). Боюсь, что ничего более о своем вступительном экзамене по физике я добавить не сумею...
Но вот биологическое вступительное испытание осталось, таки, в памяти. И тем, что проходило оно в цокольном этаже Главного корпуса, там, где, наверное, и по сей день расположена знаменитая кафедра биологии, и тем, что досталась мне на этом вступительном испытании "классика жанра": инфузория-туфелька, клещи и теория Ч.Дарвина, с которыми я успешно справился. Вообще, после экзамена по химии все остальные вступительные испытания почему-то казались мне легкими, а экзаменаторы - сверхобьективными и отзывчивыми...
НЕМНОГО АРИФМЕТИКИ
В 1972 году для успешного поступления в ПГМИ абитуриентам педфака (со школьным аттестатом, скажем, в 4 балла) необходимо было набрать на вступительных экзаменах как минимум, две "четверки" и две "тройки". В этом случае, при набранной в итоге сумме в 18 баллов (4+4+3+3 = 14 + 4 балла аттестат), представители сильного пола на 0,5 превосходили свой проходной показатель (17,5 баллов). Для абитуриенток же этого было недостаточно, им обязательно надо было получать на вступительных экзаменах, как минимум, три "пятерки" и "четверку" (при точно таком же среднем балле за аттестат). Лишь тогда, преодолев "планку", установленную для представительниц слабого пола на "космической" за малым высоте в 22,5 балла, они могли стать обладательницами студенческих билетов (5+5+5+4=19 + 4 балла за аттестат = 23 балла).
Иными словами, существовали вступительные "преференции" для представителей сильного пола...
Но - чем и перед кем прекрасная половина человечества так провинилась в тот, так далеко уже ушедший от нас, год?
Исчерпывающего ответа на этот вопрос, похоже, нет. Ходили разговоры, что существовало то ли "указание", то ли "распоряжение", то ли целый "приказ" Министерства обороны СССР - но и это неизвестно, поскольку никому из нас, простых смертных, видеть документ сей так и не довелось. Известно лишь, что бумага эта важная была подписана самим Маршалом Советского Союза Гречко Андреем Антоновичем, занимавшим в описываемые времена пост Министра Обороны СССР.
И написано в документе том было, что времена нынче ну очень уж неспокойные (а когда они были спокойными-то?). Что-де, только-только отгремела канонада на востоке, на пограничном с Китаем острове Даманском, а за несколько лет до этого случилась известная всем катавасия с Чехословакией, что нынче вот - пылает-горит синим пламенем Восток Ближний... Что, в интересах обороны и безопасности страны, необходимо срочно увеличить выпуск врачей военных. А между тем, согласно статистическим данным, количество студентов, обучающихся на лечебных факультетах в медицинских ВУЗах страны почему-то стало где в два, а где и - поболе - раза меньше количества студенток! Обезмужнели, выходит, медицинские институты наши! Говорят, что именно это, недопустимое, согласитесь, положение дел и вынудило грозное Министерство на самые решительные действия - ввести преференции, вступительные "квоты" для представителей сильного пола.
В подтверждение сказанному - красноречивые цифры и нашего местного, так сказать, "пэгэмэишного", розливу... Сентябрь 1972 г. Первый курс педиатрического факультета. Весь набор - 150 человек, из них особ мужеского пола - 28 (меньше 20%).
Для как-то заинтересовавшихся сообщаю, что в дальнейшем от подобной практики отказались. Ибо выяснилось, что само по себе простое механическое увеличение количества будущих врачей-мужчин за счет введения для них вступительных льгот не оправдывает себя: вслед за относительно легким приемом мужчин в мединституты, буквально спустя пару месяцев начинался и вполне сопоставимый по масштабам отток их из стройных студенческих рядов. По закону жидкости, налитой в дырявый сосуд: больше налили - больше вылилось!
Причина одна: более слабые студенты не выдерживали напряженных учебных нагрузок и, не справляясь с программами обучения, вылетали и вылетали из ПГМИ. Понятно, что 22,5-балльные студентки знали больше своих 17,5-бальных коллег! Справедливости ради следует сказать, что и студент студенту также был - рознь. Среди представителей сильного пола в ПГМИ, в свою очередь, можно было смело выделить как минимум две подкатегории: отслуживших в Советской армии ("дембелей", "дедов", "стариков" и так далее) и прочих, то есть совсем "зеленых" еще вчерашних школьников.
"Дембелям", несмотря на весь комплекс присущих им замечательных свойств и качеств (уверенное знание жизненных реалий, умение самостоятельно принимать ответственные решения, житейскую основательность), увы, пришлось хуже всего - годы, проведенные ими в казармах и кубриках, в тревогах и учениях, изрядно подвыбили, подвытряхнули из некоторых бывших воинов существенную часть базовых школьных знаний, но это было, пожалуй, еще полбеды. Самое же неприятное заключалось в том, что многие из экс-военнослужащих внутренне, "идейно" уже отвергали, как наивную, саму психологию, так называемого, "школярства", "коротенькие штанишки" которого они навсегда переросли. "Школярства", в хорошем смысле этого слова, как некой наивной ученической еще усидчивости, романтического желания получить отметки повыше, самоотверженной готовности грызть гранит знаний. Без которых трудно, если вообще возможно, было освоить сухую, требующую педантизма и точности медицинскую науку. Поэтому именно демобилизованные воины, увы, и попадали под безжалостный молох экзаменационных сессий и зачетных передряг I и II курсов первыми. (При этом тут же оговорюсь, это касалось далеко не всех бывших военнослужащих. Многие студенты из их числа учились хорошо, успешно преодолевая выпавшие на их долю испытания и временные трудности).
Хоть и не радужнее, но все же в чем-то привлекательнее просматривалось ближайшее будущее для вчерашних школьников (к которым относился и я). Хотя разница в исходной подготовке со студентками, безусловно, также сказывалось и в этом случае. Но в отличие от "дедов", "стариков" и так далее, имели вчерашние школьники не траченные армейской молью, совсем свежие еще знания. И сильную мотивацию учится, поскольку для них вылет из института почти наверняка, едва ли не автоматически, означал службу в армии! А перспектива оказаться вместо теплых студенческих аудиторий и лабораторий где-нибудь далеко-далеко во вьюжных снегах забайкальского края возле самой таежной китайской границы не слишком-то радовала и прельщала! Наверное, именно это позволило многим из вчерашних школьников не только благополучно уцелеть, выжить в ходе сессий и иных студенческих испытаний, сохранив свой студенческий билет, но и постепенно догнать, дотянуться до уровня "высокобальных" однокашниц своих.
ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ - НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ!
Мне приходится бывать на распределениях выпускников нашего Российского национального исследовательского медицинского университета (РНИМУ им.Н.И. Пирогова). Вот и недавно распределялись очередные выпускники-вечерники педиатрического факультета...
Вообще, "вечерники" - и об этом нужно отдельно упомянуть! - "особ стать". Эта категория студентов, которая традиционно пользуется уважением преподавателей мединститутов. И не только потому, что пришли они ("вечерники") в медвуз не абы как, не с кондачка, не с бухты-барахты, а именно, осознанно, сделав выбор свой жизненный решительно и окончательно; не только потому, что многие из них уже имеют ко времени поступления законченное среднее специальное медицинское образование, и что весь период учебы эти труженики и труженицы медицинского фронта еще и изрядно потрудились на ниве московского здравоохранения: кто - в стационарах и поликлиниках - медицинскими сестрами, кто - фельдшерами на линейных бригадах скорой неотложной медицинской помощи. А некоторые - и на специализированных успели "хлебнуть лиха"! Не менее перечисленного, подкупает нас, преподавателей, в "вечерниках" еще и то, что они чуть постарше, и в чем-то серьезнее, мудрее, обычных, остальных студиозусов, что многие из них не только успешно обучаются сами, но - и растят, воспитывают, "ставят на крыло" уже и собственных детей.
Учатся "вечерники", как правило хорошо, или очень хорошо: почти у четверти дипломы - "с отличием", а еще у трети - количество "троек" за семь лет обучения не превышает пяти! Это из четырех с лишним десятков экзаменов! (Такая успеваемость, в свою очередь, позволяет Ученому Совету рекомендовать таких молодых врачей не просто к прохождению обучения в клинической интернатуре по специальности "педиатрия", но и минуя эту, первую профессионально-образовательную ступень, - к непосредственному обучению уже в клинических ординатурах по избранным врачебным специальностям).
И вот, по завершении протокольной части мероприятия стали и мы, преподаватели, то ли в шутку, то ли всерьез, "подсчитывать" - кто громче, а кто, как я, потише, поскромнее: а сколько было "троек" у нас-то самих, в наших-то собственных студенческих зачетных книжках? А то у других считать - мы горазды, а у себя? Нечестно, знаете ли, как-то получается...
Тут же выяснилось, что не все так просто... Мы заканчивали ВУЗы немыслимо давно ... В прошлом веке! В другой стране! Многие из нас не удосужились в свое время получить специальный вкладыш к диплому, где собраны вместе все оценки из зачетных книжек (не принято было такое в наши заскорузлые времена). Правда, кажется мне, что я переносил данные эти в "ручном" уже, так сказать, режиме, переписывал всю важную эту информацию на отдельный лист. Но, ведь, жизнь прожить - не поле перейти: по ходу всех моих переездов после выпуска из института "документик" данный, как это часто случается, взял, да и запропастился куда-то! Ищи-свищи его теперь!
Полагаю, впрочем, что учился я не хуже большинства нынешних студентов. Косвенное подтверждение тому - тот факт, что получал стипендию. Практически, все время обучения. Впрочем, было одно исключение...
Известно, что у каждого есть свои "скелеты" в шкафу. Укрытые надежно в самых отдаленных закоулках памяти. Которыми не слишком-то мы гордимся и о коих не особо распространяемся...
Не избежал сей участи и я, на втором курсе обучения едва не вылетев из ПГМИ... И - поделом! А что еще прикажете делать со студентом, не сдавшим в отведенные для этого сроки серьезнейший экзамен? Не выдержавшем испытания по нормальной анатомии человека? Допустившем столь серьезную академическую задолженность?!
Почему, как это случилось, произошло? Для ответа на этот вопрос придется "погрузиться" в специфику жизни среднестатистического студента медицинского ВУЗа.
Не открою никаких "америк", если "неожиданно" сообщу, что на успеваемости студента сказывается буквально все: и трудности перехода от наивного школярства к институтской образовательной системе, и проблемы и особенности студенческого бытия, быта, и специфика учебного заведения и многое, многое другое.
Коль скоро мы уже заговорили об этом, обозначим некоторые важные проблемы этого переходного периода (хотя, не думаю, что и для нынешнего студента-медика что-то существенным образом, по большому счету, изменилось!). Вот, по моему мнению, самый краткий перечень:
Синдром "белки в колесе";
Хочу - посещаю, не желаю - пропускаю!;
Синдром тонущего "Титаника";
Ее Величество - АНАТОМИЯ;
Синдром страха мертвого;
Синдром нигилизма, цинизма и "воинствующего атеизма";
Синдром "застрявшей в горле" латыни.
Синдром белки в колесе
Впечаталось, вцементировалось в память: занятия в мединституте почти всегда начинались еще в темноте и заканчивались уже затемно.
"Благодарить" за это следует наши, разбросанные по всему городу, учебные корпуса и базы. Ведь занятия проходили на разных, весьма удаленных друг от друга территориях. Учебное расписание составлялось с учетом всевозможных временнЫх "допусков", "зазоров" и "люфтов", то есть, времени для необходимых переездов. Биология, история КПСС, гистология, анатомия, лекции - преподавались в главном корпусе; физика, общая химия, количественный анализ - в теоретическом. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы!
Вот, к примеру, допустим у вас сегодня, согласно расписанию, три учебные "пары". На круг это, вроде бы, немного: в чистом временном выражении, всего лишь 4,5 часа (1,5 ч х 3), плюс перерывы еще 40-50 минут, плюс 30-40 минут на обеденный перерыв. Итого: около 6 часов. То есть с 9.00 до 15.00! Все! Но не спешите спешить! Ведь, первая "пара" - это лекция, которая читалась в главном корпусе, а две оставшиеся - практические занятия, на которые надо было переезжать в теоркорпус... Значит, добавим к расчетному времени еще минут пятьдесят (на переезд, раздевалки-одевалки, "трамвай пришел вовремя", "трамвай не пришел вовремя..."). А бывало, что одна из двух оставшихся "пар" проходила в теоркорпусе, а на потом снова надо было возвращаться в главный! Плюс какое-нибудь собрание, вызов в деканат, читальный зал, библиотека, профком, репетиция, да мало ли что... В итоге, всегда возвращаешься домой не раньше 8-9 часов вечера, чтобы с утра все повторилось сначала...
Даже "шестидневка", то есть, шестидневная рабочая неделя, о которой современные студенты практически ничего не знают, потому что никогда не учились по этой замечательной системе, даже и она не была в состоянии сколь-нибудь существенно выправить ситуацию. Кстати, мы не роптали на то, что учимся по шестидневной рабочей неделе, поскольку тогда по "шестидневке" учились и жили не только мы, но и вся огромная страна. Мы, просто не представляли себе, что можно учиться по какой-то иной еще "дневке", кроме той, по которой мы уже столь доблестно учились...
Хочу - посещаю, не желаю - пропускаю!
Не секрет также, что система институтского обучения (семинарская) принципиально отличается от школьной (классной). С одной стороны, тебе не нужно каждый день опасаться, как школяру, вызовов к классной доске или "двоек" в классном журнале. Значит, отпадает, становится необязательной, ежевечерняя подготовка к каждому уроку-занятию следующего дня. К тому же в вузах никогда не вызывают в деканат родителей проштрафившихся студиозусов. Считается, что студент сам по себе уже настолько взрослый и сознательный, что в родительской опеке вообще не нуждается. (Поэтому, не заморачиваясь и, не мудрствуя лукаво, деканаты времен моего студенчества просто-напросто отчисляли, вышибали вон по мере надобности и необходимости проштрафившихся подопечных своих и вся тебе недолга!).
С другой же стороны, студент в течение нескольких месяцев (именуемых учебным семестром) оказывался, как бы, предоставленным самому себе. Будучи настроенным, как некая рация только на фиксированный "прием", то есть, пребывая в процессе почти исключительно одностороннего набора информации, сбора, аккумулирования знаний.
Вот так и жили и живут по сей день студенты-медики - постепенно "наполняясь" знаниями, как наполняется, к примеру, чайник, наливаемой в него водой - до самого верху, до самых краев! Но "лафа" эта - оказывается на поверку обманчивой и отнюдь не вечной! Ведь продолжается она лишь до некоего часа "Х", знаменующего собой начало "предэкзаменационной недели", и последующей за ней собственно "экзаменационной сессии", когда студент, напротив, должен начать возвращать взятое "в долг", когда его основной, главной обязанностью становится отчет "о проделанной работе", открытая и гласная демонстрация благополучно приобретенных за время "приема" знаний для "обмена" их на красивые зачеты и экзаменационные оценки в зачетной книжке.
Методика эта ("стулья - сейчас, а денежки за них - когда-нибудь потом..."), при всех своих достоинствах и "оригинальности", очень и очень коварна. Ведь, вкупе с отсутствием родительского и иного контроля за процессом усвоения полученных знаний, применение ее, вполне способно окончательно атрофировать у части не слишком-то ответственных студентов их и без того, несформировавшуюся, слабую еще "познавательную мускулатуру", разрушить у данного контингента шаткую еще "иммунную систему" внутренней самодисциплины... Иными словами, иногда эта пресловутая студенческая вольница ("хочу - посещаю лекции, не желаю - пропускаю!") время от времени оказывает недисциплинированным, нерадивым студиозусам медвежью услугу, подводя их, горемык бестолковых, под монастырь.
Впрочем, не все так просто, как кажется на первый взгляд! Конечно, силами деканата и курсового старостата с завидной регулярностью устраиваются массовые проверки на лекциях, контролирующие их посещаемость, но, согласитесь, что при определенном везении, фарте, всякий прогульщик может существовать (хотя бы - некоторое время) вполне безбедно. С пропущенными же практическими занятиями все, естественно, строже и куда серьезнее. Тут уж вступает в действие самый БОЛЬШОЙ СТУДЕНЧЕСКИЙ ЗАКОН, гласящий просто и ясно: "ВСЕ ПРОПУЩЕННОЕ - ОТРАБАТЫВАЕТСЯ"! Все!! Независимо от причин!!! Без каких-либо исключений (болезнь, там, сдача донорской крови, участие в межвузовских конференциях и спортивных соревнованиях и так далее и тому подобное)! Мотивация этого довольно проста: "да, всем известно, что ты пропустил занятие по болезни. Что у тебя имеется официальное уважительное освобождение. Но ты же не предъявишь этот самый бюллетень свой потом, в качестве оправдательного документа, тем из своих пациентов, которым ты так и не сможешь поставить, по причине данного пропуска, правильный диагноз? То-то и оно! Значит, будь любезен - отработай все сейчас, восполни пробел! Чтоб не краснеть потом, у постели больного!"
К тому же всегда существовала, существует и, думаю, вечно будет существовать категория, квота этаких "лихих", безбашенных студентов, которым ощущение этой самой студенческой свободы, межсессионной "вольницы" сносило, сносит и всегда будет сносить напрочь "крышу", пьянить больше вина. Или спиртных напитков иной крепости, к которым, кстати, во все времена и эпохи студенчество в целом относились более чем благосклонно - вспомните-ка, в этой связи, к примеру, знаменитую "Песенку бедного студента" из Вагантов, вошедшую в легендарный альбом Давида Тухманова "По волне моей памяти"! А ведь это - средние века! Что уж с нынешних-то спрашивать?
Синдром тонущего "Титаника";
Коварство системы заключается еще и в том, что тайное в ней становится явным не тут же, не сразу, а - опосредовано, "проявляется" как бы, исподволь, постепенно, спустя некое время! Когда исправить что-либо практически уже невозможно!
Реализовалась эта системная особенность очень и очень просто: отработки те же, к примеру, - ну, "капают" и "капают" себе, ну, "копятся" и "копятся", и что с того? Ничего, вроде, как и не происходит. Равно, как и пропущенные лекции - те, опять же, "отмечаются" и "отмечаются", но, какое-то время - без последствий, жизнь вокруг все также прекрасна, спокойна и размерена. А на самом же деле дела уже так плохи, что дальше некуда! - ведь, отработать в предэкзаменационную неделю более трех-четырех занятий по одной учебной дисциплине чисто физически почти невозможно, нереально, а если таких проблемных предметов у студента не один, а несколько? А в итоге: готовьтесь с вещами на выход, товарищ нерадивый студент!
Образно говоря, "Титаник" уже смертельно ранен, но сам он об этом пока еще ничего не знает. Это чудо инженерной мысли уже вовсю черпает и черпает своим распластанным ледяной бритвой айсберга правым бортом стылую атлантическую воду, этот незадачливый красавец-лайнер потихоньку уходит ко дну, но внешне все выглядит так, словно бы, ничего не случилось: на палубах еще вовсю играют оркестры, танцуют красивые пары, официанты разносят шампанское в высоких бокалах, и очередей к спасательным шлюпкам, равно как и палубного крена, пока почти что не заметно. Ни стюарды, ни радист, ни матросы, ни пассажиры даже и не догадываются, не осознают всей гибельности своего положения!
Ее Величество - АНАТОМИЯ
На первом курсе мединститута студенты-медики изучают, по большей части, так называемые общеобразовательные науки, "общеразвивательные" предметы, гуманитарные дисциплины. Казалось бы, ничего не только врачебного, но и даже отдаленно медицинского! (Лишь со II курса в программе появляются курсы и практики, так или иначе, хотя бы и косвенно, но относящиеся к медицине: биологическая физика и химия, общая физиология и другие).
Но, все-таки, нет правил без исключений: с самого первого дня обучения в каждом медицинском институте преподается предмет, не только имеющий отношение к человеку, но и напрямую относящийся к самой медицине, к проблемам здоровья и болезни, жизни и смерти, диагностике и врачеванию заболеваний человека. Речь, конечно же, как вы уже догадались, идет о нормальной анатомии человека. Из всех преподававшихся на первых двух курсах учебных дисциплин эта - всегда занимала, занимает, и будет вечно занимать свое особое место, важность которого никем и никогда не может быть оспорена! Поскольку постольку именно нормальная анатомия человека и является почти всей возможной на самых ранних этапах обучения в медицинских вузах медициной, в понимании и объеме термина этого, символом, знаменем и синонимом ее.
Ввиду особой важности, попытаюсь обосновать эту принципиальную позицию.
- Именно на анатомии мы, первокурсники, едва сдерживая волнение и сердечный трепет, впервые облачились, примерили самые первые свои белые и "настоящие", самые "всамделишные" медицинские халаты и шапочки, почти наяву ощутили себя настоящими медиками, будущими врачами!
- Именно на анатомии человека мы, будущие врачи, знакомясь с тайнами человеческого тела, становились (хотя и условно, авансом!) но - членами некоего пусть и не "элитарного", но уж, как минимум, "высшего" привилегированного клуба, делались соучастниками профессионального анатомического сообщества, навсегда с тех самых пор оставаясь для всего остального человечества "своими", соратниками и единомышленниками;
- Членов этого профессионального "объединения" анатомов отличает от прочих, обычных людей, именно ПОСВЯЩЕННОСТЬ в некую тайну, недоступную, по определению, всем остальным смертным - тайну жизни и смерти, здоровья и болезни, нормы и патологии;
- Практические занятия анатомией являются и являлись для нас, первокурсников, ярким свидетельством доверия - еще и потому, что им доверяли человеческое тело! Как настоящим врачам! Как - равным! Мы ежедневно могли соприкасаться (и - соприкасались!) с этой неживой, пусть, но - человеческой плотью, материей, с тканями, имея полную возможность изучать все эти субстанции, препарировать мышцы, связки, иные анатомические образования, расчленяя, разъединяя и соединяя их! Вот что было крайне важно!
- Имело большое значение также то, что у нас был свой язык, особый, особенный, язык - официальный язык анатомии и медицины - ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ЛАТЫНЬ! Назвать которую "мертвой" ни у одного из нас не поворачивался язык. Как может быть "мертвым" язык, которым так активно пользуются, на котором столь успешно общаются! Если есть на латыни обозначения всего что есть в человеческом теле: названия всех костей и мышц, связок и фасций, ямок и бугорков, отверстий и бугристостей, позвонков и суставов и иных анатомических объектов, тел, всех внутренних органов!
Даже дома, по возвращении из института, первое, чем делились мы с родителями, знакомыми, товарищами, так это информацией о том, что делали мы сегодня, именно, в "анатомичке": что, конкретно, видели, с какими анатомическими препаратами познакомились.
[Препаратами - назывались анатомические учебные пособия. Они представляли собой части человеческих тел и/или целые человеческие тела (трупы), выдававшиеся в препараторских студентам, являвшимся дежурными по группе на период проведения практических занятий или отработок (под залог студенческого билета)].
По поводу сему я даже написал стихотворение, которое дерзну привести полностью:
В АНАТОМИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ
Обшарпанный морг, где сырели
Гекзаметры точные стен,
И трещины по капители
Змеились подобием вен,
Где мрамор запекся латыни
На секционных столах,
И плавали в формалине,
По-рыбьи - немые, тела
Точнее сказать - п р е п а р а т ы...
Где мы, преступив через страх,
Копались руками и з в а т ы,
В разьятых, чужих черепах,
Где анатомическим ядом
Снедаемые и виной,
Открыли, насколько же рядом
Дыхание жизни и н о й ...
Синдром страха мертвого...
Страх перед мертвецами... Еще одна вечная студенческая "страшилка", еще один камень преткновения для медиков-первокурсников.
"Смерть - это то, что настолько пугает людей, что они согласны верить во что угодно - царствие небесное, загробную жизнь, реинкарнацию, лишь бы уберечь свой разум от осознания своей конечности. Страх смерти - один из факторов, породивших все религии и все заблуждения человека" [Герон].
Понятно, что все это напрямую имеет отношение и к Фрейду, с его психоанализом, и - к языческому еще поклонению мертвому, мертвецам, и - к религиозным сакральным обычаям, и - также просто бытовым приметам, привычкам и так далее... Ведь страх перед мертвецами имеет многотысячелетние корни. В основе обычая еще неандертальских погребений - страх перед мертвецами (не оставлять же их среди живых людей!).
В работе "Тотем и табу" З.Фрейд отмечает: "Если покойник носит имя, похожее на название животного и т.д., то упомянутым народам кажется необходимым дать новое название этим животным или предметам, чтобы при употреблении данного слова не возникло воспоминание о покойнике, благодаря этому получилось беспрестанное изменение сокровищницы языка, доставлявшее много затруднений миссионерам. За семь лет, проведенных миссионером Добрицхоффером в Парагвае, название ягуара менялось три раза; такая же участь постигла крокодила, терновник и звериную охоту. Боязнь произнести имя, принадлежавшее покойнику, переходит в стремление избегать упоминания всего, в чем этот покойник играл роль и важным следствием этого процесса подавления является то, что у этих народов нет традиций, нет исторических воспоминаний и исследование их прошлой истории встречает величайшие трудности."
Классический пример подобного бытового страха перед миром загробным - Николай Васильевич Гоголь, который больше всего на свете опасался заснуть "беспробудным" (летаргическим) сном и быть, вследствие этого, ошибочно заживо похороненным...
Иными словами, всякий вступающий на путь медицины должен либо преодолеть в себе этот страх "мертвого тела", либо - не заниматься "мертвой жизнью". Прекратить занятия анатомией. И следовательно, ...медициной. Ибо они не могут существовать друг без друга. Студенту, не сумевшему преодолеть в себе комплекс страха мертвого остается лишь одно - уйти из мединститута. Увы, ежегодно пусть небольшое, но относительно постоянное число студентов-медиков навсегда покидает стены медицинских учебных заведений из-за невозможности преодолеть в себе проблемы тесного взаимодействия с мертвецами...
Синдром нигилизма, цинизма и "воинствующего атеизма"
Другой стороной анатомической "медали", иной крайностью, является обратная ситуация, то есть, демонстративное, нарочитое неуважение к мертвым. Речь о так называемом медицинском или - врачебном, или - анатомическом (как угодно назовите!) цинизме, мифы о котором столь распространены и живучи среди определенных категорий населения.
Один из примеров того - фотографирование с препаратами. Не секрет, что почти все любят фотографироваться. И медики в этом отношении - не исключение конечно же. Но дважды или трижды наблюдал я в анатомичках ПГМИ такую картинку: студенты тайно, оглядываясь по сторонам, втихаря позируют перед объективами фотоаппаратов, тайно пронесенных с собой на занятия или отработки. Позируют перед фотокамерами ...держа в руках препараты (человеческие черепа и кости конечностей)!
Что это, откуда? Из области какого бреда? Мальчишеская демонстрация "бесстрашия" перед мертвой плотью? Попытка "заглушить" в себе страх перед грядущей неизбежностью? Нигилистическое пренебрежение перед сакральной стороной жизни, языческими верованиями, религиозными догмами, догматами и постулатами? Или же простое производное от советского еще, воинствующего, атеизма повсеместно тогда распространенного (да только ли "советского" - а давайте-ка вспомним и тургеневский классический персонаж - "выдающегося физиолога" Базарова?).
А может, это банальное отсутствие воспитания, проявление затяжной инфантильности, последствие и симптом духовной глухоты?
Случались вещи и покруче. Хотя и реже. Некоторые будущие "пироговы" и "боткины" из моих студенческих лет в обеденный перерыв спешили в расположенную неподалеку от третьего корпуса ПГМИ городскую столовую с "оригинальным" названием "Три пескаря". Чтобы там, отстояв положенную очередь, набрав на подносы еды, расплатившись в кассе, сесть и перекусить. Но проблема была не в том, "что" делалось, а в каком виде все это осуществлялось. Ведь приходили в столовую студенты эти в тех же халатах, в которых они только что работали в анатомичках... Мало того: порой из их карманов почти демонстративно, во все стороны, торчали не сданные на время обеденного перерыва анатомические препараты (речь о мало-или большеберцовых человеческих костях, а также - ключицах, лопатках)! Это уже откровенное неуважение!
К счастью, повторюсь, такие случаи были крайне немногочисленны. К тому же при выявлении подобных фактов в наши времена с нарушителями всегда проводилась работа с целью недопущения подобного впредь. Шли серьезные проработки на всех возможных уровнях (группа, курс, факультет). Бывало, что за это лишали стипендий. Обычно помогало.
Случались и совсем экстраординарные случаи. Как-то зимним субботним вечером двое друзей-второкурсников получили под студенческий билет, как это и положено, препарат человеческой головы (человеческий череп с отпрепарированными лицевыми мышцами). Но по окончании занятий, друзья не только не сдали, но и вообще, вынесли взятое на время (в целлофановом пакете, в портфеле) в город. Мало того, они отправились с украденным в пивной бар (а дело, по стечению обстоятельств, было еще и в день получения стипендии). Наконец, ближе к ночи, будучи "в дым и вдрызг", эти два друга - "буран да вьюга", зачем-то закопали похищенное в сугроб неподалеку от автобусной остановки, что по соседству с Политехническим институтом. В самом центре миллионного города! Закопали, поленившись, не глубоко. Прикопали, в общем... Еле-еле. В свежевыпавший снег. А всю ночь дул сильный ветер... Представляете себе, что испытали воскресным утром несчастные прохожие, имевшие неосторожность прогуливаться по Комсомольскому проспекту, когда из придорожного сугроба внезапно прямо под ноги им выкатился этакий страшный "колобок"?!
К чести пермской милиции, разыскали негодяев быстро...
По-моему, их не судили и не посадили, хотя и продержали "там, где надо" еще некоторое время. Покуда разбирались. Впрочем, думаю, с них вполне хватило и справедливого суда самого Евгения Антоновича, уважаемого нашего ректора, который, как и всегда в таких случаях, был краток, суров, но - предельно объективен: "Гнать взашей! Немедленно и без разговоров!" Виновные были тут же отчислены из ПГМИ, и, спустя некоторое время, продолжили "обучение"... но уже в рядах Советской армии...
Еще раз не могу не подчеркнуть, что, хотя проблема такая существовала (да и сейчас, думаю, существует), подавляющее большинство студентов ПГМИ относились к анатомическим препаратам, к человеческому телу с уважением. Немногочисленные исключения лишь подтверждают правило.
Синдром "застрявшей в горле" латыни
"Вот возьму я фибулю!"
"Нормальная анатомия человека" - уникальная дисциплина еще и потому, что это единственный из институтских предметов, продолжительность обучения которому официально составляет более одного года (если быть точным, то - целых три учебных семестра)! Начинают изучение анатомии в сентябре на первом, а завершают - в зимнюю сессию на втором курсе. Связано сие, естественно, с полнотой изучаемого, с гигантским объемом информации, которую необходимо как-то усвоить, "переварить" будущим врачам.
Основной путь постижения этого астрономического числа анатомических образований - зубрежка, зубрежка и еще раз зубрежка. Зубрежка по-русски. Зубрежка - по-латыни. На первое, на второе, на третье...