Я вновь и вновь удивлялся, как наш капитан ведет судно узким каналом в густом тумане, не глядя на экран локатора. У него было действительно звериное чутье, чуткий слух, он всегда угадывал нужное направление и не ошибался. Груженный углем лихтер оставили у причала электростанции в Пайза (ныне Светлое) и, не задерживаясь, направили в Калининград, куда выгруженный лихтер должен был привести другой буксир - нам полагался недельный отстой для отдыха после тяжелой и нудной зимы Южной Балтики.
Ошвартовались к первому причалу прямо у здания управления порта, рядом с проходной. Моя вахта на мостике закончилась, и я вышел на крыло. Сквозь пелену тумана отчетливо виднелось лишь здание управления, да два крана на первом причале. Напротив бассейна выше стены тумана, едва угадывался силуэт элеватора, да виднелись зубцы разбитых бомбардировками обгорелых зданий с зияющими глазницами окон.
Пограничники и таможенники ожидали на причале, одетые по-весеннему, зябко поеживаясь от сырости и холода. Майор пограничников первым спрыгнул на палубу, не дожидаясь, когда подадут сходню, и поднялся на мостик.
- С приходом, Михаил. Как всегда без происшествий? - спросил он капитана, за годы работы буксира на Калининград они успели подружиться.
- Раз пришли, значит без происшествий, - ответил капитан. - Что это ты в такую погоду сам решил нас навестить, не иначе как какое-то ЧП у вас в порту?
- Типун тебе на язык. Вот, решил попрощаться - отправляют меня на пенсию.
- Не дослужился, значит, до полковника? - капитан сказал это с искренним сожалением.
- Нам, воевавшим, Миша, нынче таких званий не дают, мы "академиев" не кончали, а за то, что воевали, ордена свои получили. Теперь уступаем место молодым. На мое молодого подполковника из Москвы прислали прямо из академии. Ты-то долго еще плавать собираешься?
- Пока, как тебя не попрут. Мне, Гриша, на берегу кранты - долго не проживу. Во мне морской воды много, а без моря она испарится и без нее мой хилый организм протухнет, как продукт недолгого хранения.
- Ладно прибедняться, продукт! Давай паспорта, старый морской волк, да попроси своих гавриков на кормовой палубе собраться. Хочу в последний раз на твоих "волчат" глянуть. А вы, - он посмотрел на меня и на фото в паспорте, - можете идти отдыхать.
- Вот это ты правильно распорядился. Этот практикант полчасика вздремнул после вахты в кочегарке и шесть часов отстоял на руле. Могучий организм, майор, в этом на вид хилом теле. Хороший моряк из него получится.
- Это чему научится.
- А я плохому, таких как он, не учу. Иди, поспи, - приказал он мне, - а то скоро все разбегутся, опять будут просить тебя повахтить за них.
В каюте старший кочегар "Птенчик" засовывал в портфель старшего наряда таможенников Егорыча бутылки спирта и шоколад - обычный "подарок" после рейса в Польшу. Сам хозяин портфеля в каюте напротив излагал новости боцману, а его напарник, молодой парень чуть старше меня "вникал" по любимому выражению своего шефа в тонкости таможенного досмотра на судах.
- Ты запомни, - назидательно выговаривал Егорыч, который видимо уже "причастился" у кочегаров, - без хорошего отношения к морякам нам нельзя. Вас-то учили в каждом человеке контрабандиста видеть, а контрабанда контрабанде рознь. Ну, возьмет моряк лишнюю пару бутылок спирта или, положим, гарнитур женского белья, так этим основы нашего государства не подорвешь. Государство наше другим сильное - индустрией, армией и единением людей наших, где человек человеку друг. Вот и относись к моряку как другу, как к человеку, труд которого нелегкий, а заработок небольшой. Он тогда прятать от тебя ничего не будет, все покажет, а коли к нему без души подойдешь, моряки народ дружный - промолчат и спрячут так, что вовеки не найдешь. Ты не смотри, что буксир маленький они столько укромных мест знают, что у тебя лет десять уйдет, пока всему научишься. Как ты думаешь, боцман, слона у тебя на буксире спрятать можно? - спрашивает он боцмана.
- Слона? - задумывается боцман. - Слона, у нас, пожалуй, нет - он через двери в надстройку не пролезет, а вот барана, к примеру - пожалуйста. Четыре года назад возвращались мы в Германии из города. Смотрим, а по причалу баран бегает. Жирный такой - как раз на шашлыки, ну и забрали мы его. Утром тревога, полиция по причалу рыщет - при выгрузке с аргентинского сухогруза не досчитались немцы одного барана. При их педантичности - ЧП, у тальманов в трюмах он есть, а у береговых нету. Кто-то у них из вахты видел, как он вроде бы в нашу сторону побежал. Стали нас спрашивать, не мы ли забрали его. Капитан наш обиделся.
- У меня, говорит, своих баранов хватает. Привыкли вы, чуть что пропадет, на русских сваливать. Я буду консулу своему жаловаться - и послал их по русской привычке далеко. Тут они обиделись и пообещали полицию вызвать. Ну, а раз немцы сказали, значит, непременно досмотр сделают. Капитан боцмана зовет и говорит:
- Я тебя, чертова кукла, знаю. Признавайся, где баран?
- Вы, товарищ капитан, как-то незаслуженно меня обижаете. Я ведь за пароход свой и наш славный экипаж всей душой радею, не щадя живота своего и ваши оскорбительные намеки принять не могу. Как же это можно, немчуре проклятой верить, а своих сотоварищей по нашему героическому морскому труду так оскорблять недоверием. Обидно прямо так, что и опохмеляться расхотелось.
- Ты мне здесь политинформацию не устраивай, знаю я тебя и твоих невинных сотоварищей и потому говорю, если найдут у нас немцы барана, сам из тебя, как из барана шашлык сделаю.
- Лады, - говорит боцман - только учтите, немчуре мы свое не отдадим, а если он вдруг к нам и забежит, экспроприируем его в счет репараций. Тут капитан успокоился. - Окэй, - говорит, я ведь тоже шашлык уважаю.
Матросы в то время форпик чистили (самый носовой балластный танк), он узкий и глубокий влезать в него не очень удобно. В барана влили стакан водки, надели ватные брюки, задние ноги обули в сапоги, сверху ватник натянули, обмотали ветошью горло. На морду надели шланговый противогаз и шапку ушанку, чтобы рога не были видны и опустили его на дно танка. Как только подъехала полиция и таможенники для проверки, боцман сел наверху рядом горловиной, взял в руки шланг от противогаза и сидит, как вроде страхующий своего матроса в форпике. Проверяющие разделились на три группы, одна в машину пошла, вторая - в надстройку, а третья - на палубу. Почти час искали, ничего не нашли. Настала очередь подшкиперскую проверять и полубак. Подходят, а боцман материт в шланг барана, как своего матроса:
- Ты что, там м...к заснул. А может быть, задохнулся? Говорит другому матросу:
- Давай спускайся, посмотри, может ему уже капут?
- Я боцман не дурак туда лезть. Сам знаешь, что там газы от порченой воды собираются. Метан, пропан, а может даже и хлорпикрин. Немцы слышат знакомые химические слова, заволновались, говорят, вашего человека оттуда вытаскивать нужно. Фонариками светят, а спускаться боятся. Тут из противогазного шланга раздается невнятное бормотание. Боцман радостно улыбается и поясняет:
- Жив он, значит, сигнал подает, что все в порядке, - и стучит в ответ киркой по палубе, ну вроде для, того, чтобы матрос в танке услышал, и дает добро на продолжение работы. Немцы даже заулыбались, гут, зеер гут, говорят и уходят.
- Ну, ты и заливать, боцман, - качает головой молодой таможенник.
- Можешь верить, можешь не верить, а шашлык был что надо, только мы его в море делали, чтобы в порту немцы аромат не унюхали. Да и вашего майора пограничника можешь спросить - сколько раз учения устраивали, а мы так их солдатика прятали, что они его ни разу не нашли. Твой предшественник, такой же Фома неверующий долго у нас спирт искал при досмотре и удивлялся, где мы его прячем.
- Так вы его в плафоны освещения заливали, они же у вас в морском исполнении, герметичные и даже пары не пропускали. Это я потом догадался - говорит старший.
- Догадался? Да тебе комиссар проболтался, когда с нашим капитаном поссорился из-за своего беспробудного пьянства. Мы-то в море не пьем, а он ни места не знал, не времени, месяцами не просыхал. Думал раз из СМЕРШ-а, то ему все сойдет.
Таможенник не обижается, кофе с ликером делает свое дело. Его молодой товарищ не хочет терять престиж и обращается к старшему, давая понять, что тот говорит лишнее:
- Можно объявить команде, что досмотр закончен?
- Можно, но ты не уходи, посмотри судно, познакомься с экипажем, - говорит старший и видно, что он сегодня очень расстроен. - Я попрощаюсь с ребятами и приду.
Вот так, боцман, уходят меня, - вздыхает он, когда напарник скрывается из виду. - На мое место вот этот молодой юрист с высшим образованием назначен. А меня тю-тю, как самого необразованного. К нам в порт сразу кучу новых начальников прислали, говорят, Никита (Хрущев) был очень недоволен тем, что пассажир "Эстонию", на которой он с визитом ходил, мы в Балтийске строго досматривали. Обиделся, значит, а по мне самые контрабандисты это те, кто в высоких начальниках ходят, им законы не указ.
Не раздеваясь, ложусь в кровать укрываюсь ватником и мгновенно засыпаю. Просыпаюсь оттого, что кто-то теребит меня за плечо. Открываю глаза и вижу старшего механика.
- Вставай. Наши все в город ушли - день рождения Голикова праздновать. Сказали, что есть твое согласие постоять вахту до утра, а там кто-то прибежит. Без меня не начнут, пора мне. Уголька в топки я подбросил, воды в котёл подкачал. Следи за паром и не упусти воду. Опыта ты за два месяца набрался - справишься. На камбузе тебе оставили макароны по-флотски, но наш шеф их как всегда пересолил.
Он осторожно притворил за собой дверь, и было слышно, как на палубе заскрипела под ним сходня. Я встал, спустился в машину, тщательно все осмотрел, открыл клапан горячей воды на душевую и поднялся на палубу. Вахтенного матроса не было, рядом на причале около пакетов целлюлозы, сжимая руками винтовку, сидел любитель поговорить знакомый охранник Мартынов.
- Ушли все ваши. Попросили меня подежурить, обещали принести к вечеру презент из кабака, - сообщил он мне.
- Держи карман шире, - раздался сверху голос капитана. - Раньше полудня никто из них не явится.
- Не-е, - протянул охранник, - ваши никогда не обманывают, разве немного задержаться.
- А я что говорю, - ответил капитан. - Конечно, задержаться. Если можешь - сиди, только когда надумаешь уйти, нам скажи.
- Хорошо, меня в полночь меняют, - охранник вновь спрятал нос в ворот шинели.
- Вот студент, - обратился капитан ко мне, - что значит верный друг. Такому и охрану судна доверить можно, поэтому поднимайся ко мне на мостик, приглашаю. Мы с тобою одни на судне остались, вот и поговорим за жизнь, как говорят в Одессе. Только сначала открой мне воду на ванну, я сполоснусь.
Заодно и я ополоснулся в душе и вышел с разыгравшимся аппетитом, но стряпню нашего грязнули есть не смог. Вообще-то он готовил сносно, но был всегда сексуально озабоченным, по словам капитана, и перед портом думал только о женщинах, что явно мешало его профессии.
Выпив две кружки компота, в ожидании капитана поднялся в штурманскую рубку, заметив, что в двери торчит ключ, который обычно капитан хранил на стоянке у себя и погрузился в чтение лоции. Не знаю как кто, а я очень любил это занятие, когда на каждой странице буквально с каждой строкой открывается что-то новое, о чем вроде бы и не догадывался, хотя проходил эти места неоднократно. Сколько времени прошло, я не заметил, когда раздался снизу голос капитана:
- Спустись, Магеллан, помоги мне подняться, а то я что-то от ванны совсем размяк. Я быстро скатился вниз по трапу. Капитан, одетый в чистое белье стоял в махровом халате на одной ноге
- Кенгуру из меня хреновый, ты сзади меня поддерживай, а я уж как-нибудь допрыгаю. А теперь сходи ко мне в каюту, я там перекус на подносе приготовил, принеси да кофейник не забудь, - приказал он, когда мы одолели трап. Через некоторое время мы сидели в рубке, пили ароматный кофе с бутербродами, которые он готовил мастерски, и любовались заходящим апрельским солнцем. Он выставил под его уже греющие лучи свою культю и щурился, словно большой кот. Я знал, что молчание не продлится, но на это раз капитан молчал долго, будто собирался с мыслями и хотел сказать что-то важное.
Внезапно внизу на причале раздался женский голос:
- О, дэвитесь люди. Наш морской волчара в этот раз даже на берег не сошел. Шо таке творится, или захворал? Ната его на обед ждала, а он высунул свою культю до солнця и сидит як старый котяра.
Я встал и вышел на крыло мостика. "Людей" не было, только у трапа стояла охранница Алена, подруга нашего боцмана в длинной шинели и шапке ушанке. Увидев меня, она спросила:
- Неужто и впрямь занемог хозяин.
- Не верещи сорока, - громко сказал капитан у меня за спиной. - Растрещалась тут - захворал, захворал!
- А ты на меня ни кричи. Вот Наташка управиться и прийде до тэбе. Она тоби байбаку не только борща принесе, а и шлею намылит, - путая русскую и украинскую речь, ответила Алена. - Слухай, хлопчик, а мой кабель уже смылся? - спрашивает она меня и, не дожидаясь ответа, несется дальше на свой пост.
- Вот бабы! Обязательно шумят, когда находятся вне досягаемости. Ты это учти и всегда вовремя сокращай дистанцию, студент. Убери все это, - указывает он на поднос и кофейник. - Помой быстренько и спрячь, а то Наташка обидится, да не уходи, вместе ужинать будем, теперь уже по-настоящему, а я пока здесь посижу.
Я едва успел закончить уборку, как услышал через открытый иллюминатор женский голос, и хлопнула дверь в надстройку.
Сейчас, читая свои записи тех лет, я понимаю, что был слишком неопытен и наивен, а встреча с такими людьми, как экипаж буксирного пароходства "Метростроевец" была для меня определена судьбой и открыла мне взгляд на другой мир, о котором мне не говорили в школе, и оберегали от него мои родители. Именно тогда я понял, что сам должен научиться разбираться в людях, а позже придет понимание, что не все в нашем мире так однозначно и хорошо. Эти месяцы были встречей с другим миром, который по-своему не так уж и плох, но лучше сделать все, чтобы в нем не оказаться. Поэтому капитан этого судна занимал в моей жизни особое место, и я очень часто его вспоминал.
Я спустился в машину, подкинул угля в топку, прокачал питательный насос и вышел к трапу. Охранник по-прежнему сидел, обхватив винтовку, подняв воротник и было непонятно, дремлет он или бдительно несет службу.
- Эй, служивый! Ты чаю хочешь? - спросил я его. Он встрепенулся, зябко повел плечами и посиневшими губами произнес:
- К вам повариха наша пошла, шамовку принесла. Неплохо бы чайку, а еще и стаканчик чего покрепче.
Я принес кружку горячего чая и разогрел макароны. Он с радостью схватил миску и начал уплетать за обе щеки.
- А ты кто, я что-то тебя раньше не видел. Я ваших ребят всех знаю. Мужики что надо, поверь мне детдомовскому. На других пароходах и воды не дадут, а твои и спиртика не жалеют, - спросил он меня, уплетая за обе щеки.
- Практикант я из Таллинской мореходки, а ты значит детдомовский? Я тоже, пока родители воевали, три года в детдоме на Волге провел.
- Не, мы смоленские. Мои в партизанах сгинули, а нас от партизан самолетами во Владимир отправили, а сюда после школы в строители кинули, да только строят здесь мало, вот в охрану и определили. Наши ребята в рыбаки подались, а меня по здоровью не приняли - печенка у меня больная, а выпить хочется. Почему-то всегда хочется того, чего нельзя. А ты как насчет этого? - он щелкнул пальцем по горлу.
- Не любитель я, и извини, у меня ничего нет.
- Жаль. А куда ж ты деньги деваешь? Говорят, вы такие деньжищи заколачиваете.
- Врут все, но мне хватает.
- А вот мне нет. Я ведь своей Вере каждый месяц половину высылаю. Это одна наша детдомовская девчонка, любит меня - страсть! И я ее тоже. В няньках она, вот хочу ее сюда вызвать, а разрешения получить не могу, а так бы давно женился. А у тебя, моряк, девчонка есть? - спросил, он, едва пережевывая сухие макароны.
- Есть.
- Она красивая? Ты давно с ней встречался, а она тебе письма пишет?
- Пишет, - соврал я - Раз пишет, значит любит. Моя в неделю по два письма посылает, а я письма писать не люблю, вернее не умею, - он доел макароны и протянул мне кастрюлю. - Спасибо тебе моряк. Прав был твой капитан - наверное, обманули меня ребята, а я хотел бутылку своему начальнику отдать, он отпуск мне дать обещал. Хочу к Алене съездить, она ждет.
- Такого быть не может, чтобы обманули, - успокоил его я. - Приходи завтра, бутылку они тебе обязательно дадут. Хотя подожди.- Я спустился в каюту и взял припрятанную на похмелье ребятам бутылку и отдал ее охраннику.
- Студент! Ты где там запропастился? Забыл, что я тебе приказал - давай быстро в каюту.
Зная, что у капитана гостья, я сменил одежду и осторожно постучал в двери.
- Заходите, заходите, - раздалось за дверью. Я вошел. В приемной капитана за накрытым столом для гостей сидела женщина в яркой юбке и такой же кофте с большим вырезом на груди. Она была очень красива и выглядела намного моложе капитана. Пышные черные волосы прикрывали левую половину лица и спускались на грудь вьющимися локонами. Большие карие глаза смотрели открыто и заинтересованно.
- Знакомься Ната, наш студент, то бишь, практикант, судоводитель и будущий мой коллега, а пока по моей прихоти кочегар на моем лайнере. Ты хотела его видеть - любуйся.
- Любоваться буду потом, а пока садитесь, простите, не знаю, как вас зовут.
- Лев он, что означает рычащий, - ответил за меня капитан. - Только пока еще грива не отросла, но хватка уже видна. Ты не смотри, что он щуплый, а силы и воли у него хватает. Быть ему на капитанском мостике.
- Ну, раз так садись, - она указала на кресло справа от нее. - А я Наташа. Она поднялась, взяла рукой тарелку поставила передо мной. Затем поставила рядом кастрюлю с борщом, вновь правой рукой взяла половник и налила тарелку до краев. Оттого, что все она делала только правой рукой, я насторожился, а когда она села и кивком закинула волосы назад, увидел, что левой руки у нее нет.
- Война, брат. Она и женщин достала, - произнес капитан. - Наташа для меня очень близкий человек, мы с ней уже много лет знакомы. С госпиталя, где вместе лежали.
- Помолчи Миша. Пусть парень поест. Шел бы проветриться, судно осмотреть, а я сама им займусь.
Капитан вышел. Она достала тазик, сложила в него белье и прошла в душевую, предварительно поставив на стол миску с варениками.
- Ешь, все ешь, не стесняйся, я быстро, а придет хозяин, мы чайку попьем и побалакаем.
Когда она закрывала дверь в душевую, я успел заметить, что у нее тонкая талия и стройные ноги. Я быстро расправился с борщом и не успел съесть вареники, как вышла она, укладывая рукой волосы вокруг головы.
- Уже справились? Вот и хорошо, как вам вареники?
- Очень вкусные. Такие бабушка на Кубани готовит и мама.
- А ты значит с Кубани? А я из Николаева, все равно с юга, - она села рядом, уже не скрывая плеча отсутствующей руки.
- Да нет, я из Питера, это отчим с Кубани.
- Извини, я забыла, мне Миша о тебе много рассказывал. Он ведь мечтал иметь такого сына как ты.
Я посмотрел на нее вопросительно - что вам мешало, и она поняла.
- Жена его толи не может, толи не хочет, а мне с ним и так хорошо. Я ведь в госпитале, как руку потеряла, три раза пыталась покончить собой. Вот, - она подняла подбородок, и я увидел на шее багровый шрам.
- Все три раза из петли он меня вынимал, словно чувствовал, а может, господь ему подсказывал. Я без него жить пробовала, но не смогла, а как он на Калининград стал ходить, перебралась сюда, устроилась поваром в столовую докеров. Вот так и живу с ним рядом. Я ведь ему тоже нужна, его жена за шесть лет ни разу к нему не приезжала и не одного письма не написала. Вот такие пироги. А тебе твоя девушка пишет?
- Пишет, - второй раз этот день соврал я. Мне вдруг стало стыдно, и я покраснел.
- Раз покраснел, видимо соврал, только зря ты краснеешь. Если не пишет, значит, не любит. А вот я... - она понизила голос, - все время Мише письма пишу, только не показываю. Уже не одну толстую тетрадь исписала. Ты только не проболтайся. Миша сказал, что ты тоже дневники пишешь. Покажешь мне? Я покраснел еще раз.
- Ладно, не хочешь и не надо, я тоже не кому не показываю. Она помолчала и, глядя внимательно в мои глаза, неожиданно спросила:
- А капитан тебе нравится?
- Он же не девушка, чтобы нравится. Настоящий и опытный капитан, ко мне хорошо относится. Я все свободное время на мостике провожу, он разрешает.
- Значит, нравится. Я ведь как любящая его женщина тебя спросила, ты уж извини. Для меня он стал незаменимым, самым лучшим человеком в этом мире. А он тебя не обижает? Он ведь человек прямой, резкий и часто бывает груб.
- Нет, вот только старпому от него достается.
- А ему поделом, нехороший он человек, я из-за такого как он руку потеряла, чуть жизни не лишилась.
- А вы воевали? - спросил я
- Воевала, целых четыре года на фронте пробыла. У меня звание старшего лейтенанта. От самого Ленинграда до Пилау протопала, а здесь все и случилось.
- А как все случилось, - вырвалось у меня.
Я понял, что сказал глупость. Она улыбнулась, погладила меня по голове.
- Не смущайся, ты еще молод и тебе хочется больше знать. Это хорошо - он налила еще чаю мне и себе.
- Глупо все получилось. Война то в тот день для нас закончилась, взяли мы Пилау и отвели нас на отдых в небольшой курортный поселок на побережье. Домики все аккуратные, красивые. Тюльпаны во всю цветут, сирень распускается, Как будто войны и не было, только в поселке никого. Наши офицеры довольны, что первыми вошли и сразу стали присматривать себе место расквартирования. Мой подполковник красивый дом с верандой присмотрел. Прошли мы через калитку, а двери в дом закрыты. Ломать очень не хотелось, и вестовой двери в гараж открыл. В этот момент подъехал "Вилис" и ребята из комендантского взвода говорят, подождите, пусть минеры проверят, уж больно все чинно и красиво. А мой подполковник не послушал, как они отъехали, послал нас с вестовым в дом двери открывать. Лестница из гаража прямо в кухню привела. Мы как увидели кухню, так и ахнули. Я до сих пор таких больше не встречала. Хрусталь блестит, фарфор, вино в стеллажах и мебель - ахнешь, только в заграничных фильмах увидишь. Вестовой, парень не из робких, москвич сразу к бутылкам, а меня послал двери открывать. Я только к дверям подошла, слышу на кухне взрыв. Оглянулась, а он на полу в вине корчится, и лицо в крови. На двери какай-то ящик вроде почтового висел. Я на ручку двери нажала, чтобы открыть, он и рванул. Дверь от взрыва открылась, а руки нет. Дома эти командирам подводных лодок принадлежали, их должны были взорвать, да не смогли, ну и всяких там сюрпризов понаставить успели. Еще трое подорвались. Послушай мы тогда комендантских, все бы и обошлось, да мой командир других слушать не любил, а с окончанием войны совсем загордился. Как же - мы ведь при разведке переводчиками были, аристократами нас звали. Глупо все получилось, а мой командир ни разу меня в госпитале не навестил. Долго я лежала, когда жить не хочется и поправляешься плохо. А потом Миша появился, ему ногу еще раз укорачивали, он-то и вернул меня к жизни. Поверила я ему, что жить все равно надо, да и полюбила его. Вот так с ним рядом теперь и живу.
- Ну что голуби мои, наворковались? - вошедший капитан, тяжело ступая на протез, садится рядом со мной.
- А ты как думал? Сам же говоришь - нет большего удовольствия теперь в нашей жизни, как поговорить за жизнь.
- Только и осталось. Наша жизнь теперь мало кого интересует. Раньше я думал, что самое жестокое время, война, осталось позади, а оказалось, что во время войны нам воевавшим было легче, потому что вера с нами была. Думали, закончиться война, и наступит благодать - этакий послевоенный рай, как в Евангелие - божья благодать. Народ быстро забыл своих героев, вон, сколько их по руинам в этом городе ютятся. Молодые стариков больше не уважают, побывали за рубежом, насмотрелись фильмов и стремятся теперь к другой жизни.
- Может быть, ты ошибаешься, Миша, не такая уж и плохая наша молодежь, ведь хорошей жизни всем хочется? - попыталась успокоить его Наташа.
- Мне уже по возрасту и опыту ошибаться нельзя, да и времени подумать у меня теперь много. Таких романтиков, как наш практикант, немного осталось. У него воспитание не совсем пролетарское, и люди в его жизни попадались хорошие.
- Ты же сам говорил, что на свете хороших людей больше.
- Может и больше, да только они не высовываются, стыдятся, а такие наглые, как наш старпом и помполит вперед по трупам лезут. Это здесь, на судах они еще осторожничают, а на берегу друг друга за уши тянут, ради карьеры и теплого места по трупам идут.
- Ну и пусть, - Наташа обняла капитана, - нам немного осталось, мы уж как-нибудь доживем.
- Конечно, доживем, только вот где? У нас с тобой только твоя комнатка в развалинах на четвертом этаже, мне туда скоро не забраться будет.
- Совсем ты сегодня расхандрился, - рассердилась Наташа. - Неужели так из-за своих друзей таможенника и пограничника расстроился, а может, от начальства известия какие получил. Если и тебя на пенсию отправят, так ведь уже давно пора.
- Ну и пусть, только вот я чего боюсь? Здесь я при деле и главное за жизнь всегда поговорить можно.
- А что на берегу собеседника не найдешь? Да у тебя в городе друзей еще с военных времен не сосчитать.
Поняв, что они затронули важную для них тему, я поднялся:
- Разрешите идти? Мне пора в машину.
- Я уже все проверил. Можешь отдохнуть, не раздеваясь, чую, скоро дед (стармех) явится, пускай сам повахтит, все равно до утра спать теперь не будет. У него после выпивона руки чешутся и язык. Они-то сегодня с Натальей до утра не заснут, он тоже за жизнь поговорить любит.
Через месяц на подходе к Калининграду.
Весна полностью вступила в свои права, а море оставалось еще холодным, но уже не было столь неприветливым, хотя и с трудом, но меняло свои краски с холодных на летние, добавляя больше голубизны. Ветры сменили направление на южные, солнце даже в море пригревало днем, и если спрятаться за надстройку, то можно было после вахты понежиться под его лучами.
Я делал последний рейс и стармех освободил меня от вахт, при такой погоде в котельной с работой справлялся один кочегар. С отходом из Ростока я занялся отчетом о практике и с разрешения капитана почти все время проводил в штурманской рубке. Обычно спускался в каюту или в столовую, когда заступал старпом, но на этот раз замешкался и услышал за спиной его недовольный голос:
- Какого черта ты торчишь здесь недоделанный кочегар-судоводитель? Разбаловал тебя кэп, а я не собираюсь терпеть нарушение Устава. Пошел вон из рубки! Я собрал бумаги и еще не успел сложить их в папку, как услышал из ходовой рубки голос капитана. На этот раз в его голосе вместо недовольного ворчания, гремела сталь:
- Кто позволил вам, чиф, отменять мои указания да еще в моем присутствии, или вы решили, что вам не следует придерживаться субординации и морских традиций. Какого черта вы гоните практиканта, которому я уже давно разрешил появляться на мостике? Старпом растерялся, обмяк, на лице появились красные пятна не то от гнева, не то от страха. Он подошел к дверям в ходовую рубку и остановился в нерешительности.
- Простите, я не видел вас, - едва слышно произнес он.
- Что вы как всегда бормочите себе под нос и прячетесь от меня? Я и отсюда вижу, что вы опять пьяны. Надеетесь, я буду терпеть это бесконечно? Убирайтесь к черту с мостика, и пишите рапорт о добровольном уходе с судна, иначе я сам проинформирую обо всем пароходство.
Казалось, старпом только этого и ждал, он резко развернулся и, не оглядываясь, кинулся в каюту.
- Ну, все, - входя в рубку, заключил стармех. - Теперь они с комиссаром непременно напишут на тебя идейно-политический донос.
- Если только их не прохватит понос от страха. Пускай, они оба мне надоели, а с ним бы равно бы расстался - не оставлять же на него судно.
- Да я, Миша, это давно понял. Ты ведь его терпел только потому, чтобы не прислали вместо него молодого перспективного, который бы тебя подсидел.
- Да нет, мой старый друг. На этой пароходской гауптвахте начальство пароходства я устраивал, потому мне и присылали сюда бесперспективных старпомов. Но чувствую что время нашего "Метростроевца" в загранплавании кончается, а вместе с ним и наше с тобой, дедуля. Вон, какие ребята растут, - он указал рукой на меня. - Их время настает.
Через два дня провожать меня на вокзал пришли капитан, Наташа и стармех с моим учителем в кочегарке старшим кочегаром Голиковым. Мы отобедали в ресторане вокзала, а когда я садился вагон, Наташа проводила меня и усадила на место. За стеклом покрытого копотью окна я смотрел на лица моих провожатых, и внезапно понял, что больше не когда их не увижу. Меня охватила грусть. Я не удержался и опустил стекло, но не знал, что сказать. Капитан подошел ближе и прижался ко мне лицом.
- Вот и поговорили мы с тобой за жизнь,- негромко произнес он. - Ты не грусти, я верю, сынок, у тебя впереди долгая и счастливая жизнь. Ты умеешь слушать, а значит, тебе всегда будет, что сказать другим и поговорить с ними за жизнь!
Мы с ним уже больше не встретимся. Еще в училище я получу письмо от Наташи, в котором она сообщит, что они с капитаном живут в поселке Пионерский и взяли из детского дома девочку и мальчика. Капитан часто болеет, "привязался" к нему диабет и поэтому ему часто приходится "ремонтировать" ампутированную ногу, а в остальном живут они счастливо, хотя и стал ее Миша большим ворчуном. Шли выпускные экзамены и я не нашел времени на ответ.
Через пятнадцать лет в Мурманске меня остановит кочегар Голиков. Стесняясь моей капитанской формы, он попросит у меня "на бутылку" и я поведу его в ресторан пообедать. Спросил его о капитане, но он о нем ничего не знал и признался, что вскоре после моего ухода он ушел с флота из-за одной женщины, с которой хотел связать жизнь. Но любовь оказалась непрочной, она нашла другого, а он подался на рыбный флот, где работает на разделке рыбы, так как другой профессии кроме кочегарской в свое время не приобрел. Было видно, что у него не сложилась жизнь.
- А вы здорово смотритесь в капитанской форме, - сказал он, по-прежнему обращаясь ко мне на ВЫ, и я понял, что поговорить за жизнь у нас не получится.