- Вот все кричат: кризис, кризис! Он всему виной, от него все страдают и богатые тоже, а о бедных, и говорить нечего, - назидательно вещает расположившийся на не берегу моря мужчина в несвежей одежде, видимо, бомж.
- Ох уж этот кризис, мать его так, - вторит ему мужчина лет сорока явно "подшофе" в спортивном костюме и бейсболке. - Я вот уже шесть месяцев без работы, дома хоть шаром покати, и живем только за счет огорода. Придется к зиме квартиру продавать, все равно платить за нее нечем.
- А чо, дети не помогают? - спрашивает бомж, явно желая втянуть мужика в бейсболке и меня в длительную дискуссию.
Я, обеспеченный пенсионер, дом которого стоит недалеко от берега, как обычно прогуливаю в этих местах свою собаку, пока молчу в ожидании развития дискуссии на самую злободневную мировую проблему.
- Дети сами временными заработками перебиваются, на пособие живут. И кто только выдумал это пособие. Молодым здоровым мужикам, да еще семейным, как нищим подают. Его и за квартиру заплатить не хватит, а еще нужно семью накормить. Нашим бы министрам, да депутатам это пособие, один хрен ничего не делают, а только решают, как бы еще себе зарплату прибавить.
- Ишь, чего захотел? Их же народ выбрал. Небось, сам голосовал за них, вот сам их и корми. Выбираете, а они вас за дураков считают, - поясняет бомж, отхлебывает из бутылки пиво и с удовольствием сосет чинарик сигареты с фильтром.
- Тоже мне умный выискался! А сам-то ты за них разве не голосовал? - спрашивает мужик.
Бомж приподнимается, садится на брезентовую военного образца плащ-палатку и, глядя на меня, улыбается.
- Во, видали? Темнота необразованная. Я-то есть кто? Деклассированный элемент со справкой. Кто ж мне биллютень выдаст. Это для тебя я человеческое существо, а для статистики я нуль, не существующий субъект. Да меня и на порог избирательного участка никто не пустит, я же им атмосферу праздника испорчу в раз. Ты в телевизоре хоть одного нашего в день голосования видал? Понимать надо политическую линию правительства - нас в процветающей Эстонии нет. Ты вот думаешь, я есть, а меня нету. Я - фантом, хотя ты меня и видишь, а нет меня.
- Зря вы так, - говорю я, - статистика вас учитывает, правда, в криминальных отчетах.
- Это я-то криминальный элемент? - возмущается бомж. - Да я бродячей собаки не обижу, не то чтобы человека. За свою жизнь я ничего чужого не брал, клянусь! А сейчас все что беру, люди сами выбрасывают, а значит оно им не нужно. Мы газеты читаем, у меня в моей норе даже телик имеется.
- Верю, - успокаиваю его я, - воровать не каждый сможет, все зависит от воспитания.
При этих словах бомж застегивает пуговицы, стряхивает с брюк крошки хлеба и пепел сигареты.
- Разрешите, преставиться. Руки не подаю, по известной причине, но к вам с уважением. Бывший токарь завода "Двигатель", высшую квалификацию имею, вернее, имел, неоднократный победитель социалистического соревнования.
- А я бывший моряк торгового флота, - отвечаю я и смотрю на мужика в бейсболке.
- Бывший учитель истории. Дачка у меня здесь недалеко. Вениамином меня звать, можно Веня, - поясняет тот, подходит ближе и протягивает мне руку. - А как вас, простите, по имени и отчеству.
- Я, пожалуй, постарше вас, и раз мы здесь все "бывшие", зовите просто Михалычем, а вас-то как, господин фантом?
- Лады, Михалыч, - соглашается бомж, - у меня теперь только кликуха. Меж нашими меня "Метр-Книга" зовут, а чаще просто - Петро.
- А "Книгой" за что прозвали, - спрашивает Веня.
- Книги я люблю и хорошие собираю. У моего деда библиотека на несколько тысяч книг была, я без книги не засыпаю. Теперь-то книги мало кому нужны, много их выбрасывают, и среди них очень редкие попадаются. Зачем им пропадать? Я их собираю и на продукты обмениваю. Берут еще люди, но редко, - с сожалением говорит бомж.
- Это потому, что время такое поганое, - говорит Веня, безнадежно разводя руками, - теперь деньги да драгоценности собирают. У меня тоже большая библиотека, по подписке собрал, а детям она не нужна. Говорят теперь, папуля, в интернете найти можно любую книгу. Жена тоже гудит - продай, а желающих не найти. Даром и то не берут.
- Во, - соглашается бомж, - правильно говоришь, поганое время, а почему?
- Действительно, а почему? - провоцирую я дискуссию.
Лицо "Книги" становится серьезным, сосредоточенным. Он поднимает вверх палец правой руки и говорит поучительно:
- Причиной тому, судари, власть имущие. Так было и так будет, ибо жадности человеческой предела нет. Человечество медленно, но уверенно движется к катастрофе, именуемой концом света.
- Начитался! - комментирует Веня, покручивая пальцем у виска.
Бомж не обижается, пользуясь паузой, подкладывает сухие ветки в костерок и продолжает:
- С педагогической точки зрения, нынешняя ситуация может быть и не безнадежная, но согласись, Веня, критическая, а для нашей маленькой страны время икс может наступить раньше.
- Это почему, - спрашиваю я.
- А потому, что КРИЗИС! - многозначительно отвечает бомж.
- А причем здесь кризис? У меня два образования и Университет марксизма, но я не пойму связи кризиса с всемирной катастрофой, - недоумевает бывший учитель.
"Книга" смотрит на мою реакцию и отвечает спокойно, как учитель непонятливому ученику:
- Вот, капитан, к чему приводит излишнее образование. Человеку, очень образованному да еще с идеологически извращенным мышлением нелегко понять самую простейшую истину - все дело в ЭКОНОМИКЕ.
- Ты, академик скоростной обработки болтов и гаек, - возмущается педагог, - излагай свою теорию гибели человечества без нравоучений. Словоблудие книголюбам не свойственно, я уже сомневаюсь, обучен ли ты грамоте.
Бомж не обижается и миролюбиво обращается к нам обоим:
- С удовольствием поясню, только вот жаль, что в горле пересохло. Может быть ты, Веня, до магазина сбегаешь? Тут недалеко.
- А что, без допинга не можешь? - не без доли ехидства спрашивает Вениамин.
- Так ведь вопрос серьезный. Как-никак, мировой значимости и требует исключительно высокой концентрации умственных способностей.
- Ну, уж если так, то кое-что найдется, - педагог достает из кармана плаща, начатую бутылку водки и добавляет к ним из авоськи пакет с бутербродами. Я достаю плоскую фляжку и предупреждаю - кубинский ром.
При виде всего лицо бомжа расплывается в улыбке.
- Это другое дело, раз так прошу к столу, - указывает он на лежащую в сторонке перевернутую вверх днищем рыбацкую лодку. Подойдя к ней, он достает из-под нее и расстилает на чистое и слегка влажное от росы днище лодки довольно свежую клеенчатую скатерть. Из бездонного кармана вытаскивает два стакана, долго поласкает в морской воде, ставит на стол и усаживается на лежащий рядом валун. Усаживаемся и мы. Веня достает стопку, которую я экспроприирую, поскольку водку не пью. Педагог привычно разливает в стаканы водку поровну, по лицам вижу, что эта операция нас сближает и превращает в единомышленников. Опасаюсь, что мои новые знакомые не смогут продолжать дискуссию на должном уровне и ищу выход из положения.
- За что пьем, - спрашиваю я и предлагаю, - давайте растянем удовольствие и выпьем в три приема: за знакомство, за близких и за тех, кого с нами нет.
- Понятно, капитан, - третий за тех, кто в море. Ты это, не волнуйся, я не запойный. Двести грамм принимаю без последствий, на большее уже здоровья нет - токсины свое дело делают, да и возраст уже за шестьдесят.
- Разве это возраст, мы как мой дед, до девяноста доживем. Поехали - говорю я, и опрокидываю стопку.
Выпивают треть стаканов и они, закусывают. Вижу, как розовеют щеки у бомжа, и блуждает блаженная улыбка на лице учителя. Он глядит на меня и произносит теперь уже знакомую всем известную фразу:
- Жить хорошо!
- А хорошо жить - еще лучше, - добавляет Петр, вяло жуя бутерброд, и морщит лоб, собираясь с мыслями.
- Значит, идя навстречу пожеланиям бывших трудящихся, поговорим о КРИЗИСЕ и его причинах с точки зрения рядового гражданина страны, - начинает он.
- Ты себя с рядовыми гражданами не равняй, - прерывает его учитель, - ныне в нашей стране есть две категории жителей - граждане и неграждане, мнения которых во многих вопросах расходятся перпендикулярно. Ты валяй с точки зрения рядового жителя, а лучше от себя лично.
- Что значит учитель! - обращается ко мне бомж. - Поправка принимается, но будем считать, что существенного значения она не имеет, как говорят водоплавающие - мы все в одной лодке. Однако придется немного рассказать о себе, чтобы стало понятнее на дальнейшее, имею ли я право говорить от имени постоянного жителя страны и как я оказался без гражданства и паспорта. Он раскладывает на траве куртку, ложиться на нее, устраивается удобнее, подпирая рукой голову
- Родился я здесь, в Эстонии, возьмите это себе на заметку, в 1946 году в семье военнослужащего, офицера Эстонского стрелкового корпуса с нелегкой судьбой. Мой дед, офицер армии Юденича, после революции возвращаться в Советскую Россию не пожелал и поскольку в Эстонии имел много знакомых русских, не раздумывая, остался здесь. В Талине жили его брат и мать, являвшиеся акционерами завода "Руссобалт". По происхождению дед был из прибалтийских немцев, но считал себя русским, для чего взял фамилию матери. Отец окончил в 1938 году Тартуский университет, однако попал в списки неблагонадежных и работал на временных работах, пока не уехал в Ригу. В Таллин вернулся в 1940 и, владея эстонским, немецким, русским и английским устроился на работу переводчиком в порту.
К тому времени многие русские имеющие немецкие корни по призыву Гитлера уехали в Германию, уехал и мой дед, а бабушка осталась, в своем доме, построенным ее отцом в 1929 году в Нымме. Когда началась война, отца арестовали, но вскоре выпустили и даже пригласили на работу переводчиком при Советской комендатуре. При подходе гитлеровской армии, он был эвакуирован на пароходе. До Питера они не дошли, судно подорвалось на мине около мыса Юминда. До берега добрались не многие и тех добивали националисты. Ему повезло, с обломком шлюпки его отнесло в сторону, и он спрятался на хуторе рыбака. Через полмесяца добрался до Ивангорода.
Потом воевал под Лугой, в блокадном Ленинграде, а затем в Эстонском корпусе. Два раза был ранен, один раз тяжело, но выжил и женился на медсестре. Сразу после войны его демобилизовали и направили в Таллин, там очень нуждались в переводчиках. Мать была ему неслыханно рада, но невестка ей не понравилась - она считала, что такая жена была слишком проста для сына. Отец получил квартиру, и молодые жили отдельно, пока не родился я. С моим рождением они с матерью помирились и мы переехали в Нымме в родительский дом. Дом был большой, с хорошим участком с высокими соснами и изгородью из сирени. В грибной сезон мы собирали у себя во дворе много белых грибов, волнушек и рыжиков.
Бабушка умерла, когда мне было восемь лет. Отец очень часто болел, сказывалось второе ранение в область печени и когда мне исполнилось четырнадцать, он умер. К тому времени он сумел дать мне многое, развивая интерес к книгам, музыке, искусству. После смерти отца, к нам подселили купца Ефремова, вернувшегося из ссылки, его дом занимал один из "отцов" города, и вскоре они с матерью поженились. Это явилось причиной того, что я ушел из дома и поступил в горный техникум, но проучился там всего два года. Меня отчислили из-за ссоры с одним преподавателем, который допекал моего товарища, добродушного, но не очень умного эстонца. Надо сказать, что я рос среди эстонцев, учился в эстонской школе и эстонским владею не хуже чем русским.
Уйдя из техникума, решил посмотреть, как живут люди в других местах, и отправился к Черному морю. Побывал в Латвии, Литве, Белоруссии, на Украине. Черное море увидел в Одессе, где меня забрала милиция и вернула в Таллин, а там меня ждала воинская служба.
Четыре года оттрубил во флоте, был сигнальщиком, минером, а последние два года мотористом. Там же учился токарному делу у старых токарей военного судоремонтного завода. Когда демобилизовался, остался работать токарем на "Седьмом" заводе, потом переманили на завод "Двигатель". Женился на медсестре из поликлиники, поэтому они с матерью сошлись сразу и ладили до смерти мамани. Родила мне жена двух сыновей и дочь. Детей вывели в люди - ребята окончили Политехнический институт, дочка - Тартуский университет, стала стоматологом. Красивая и удачливая она поздно вышла замуж за шведа и вот уже семнадцать лет живет в Карлскруне, уютном и красивом городишке на юге Швеции.
Петр сделал паузу, поднялся и потянулся за стаканом.
- За что у нас, капитан, второй тост? За близких? - спросил он, и неожиданно заявил:
- За тех, кто у меня остался, я не пью.
- Ты чего, - возмутился учитель. - Грех так говорить о своих родных.
- О детях, если они этого заслужили, не грех, а вот родителей обижать - это большой грех, только почему-то вы педагоги, в последние годы их этому не учили. Светлое коммунистическое будущее строить учили, а как богатыми стать они сами доходят. С вашей помощью они быстро перестроились с одной идеологии на другую - говорите им о демократии, а по сути, проповедуете идеологию наживы. Да ваша демократия страшнее Берии, от нее в России народу раза в три больше на тот свет отправилось, а беспризорных детей стало больше чем после революции.
- А ты чего на меня-то навалился, - возмущается Веня. - Сами хотели капитализма, в цепочках стояли, танцевали до упаду, советские памятники рушили. И не дети это делали, а взрослые, будто с ума все посходили. Тебя и меня спрашивали?
- Не о тебе речь, а о тех, что у власти, там же молодых немало. Плохо, значит, вы их учили, раз они на народ плюют. А на них глядя и подрастающие туда же.
- Что ты, Петро, шумишь, словно штормовой ветер в соснах, - успокаиваю я, - все мы в этом виноваты. Наши дети и внуки жить, как мы не будут, а по-другому их никто и не учил, вот они сами и ищут легких путей, правда, не без помощи друзей с Запада, да из-за океана. А за близких все же выпьем, хотя и мои сыновья меня пока не радуют.
Бомж не сдается, но успокаивается:
- Ладно, но за своих пить не стану, не достойны они. Оставлю водку на следующий тост.
- Как хочешь, а мы все же выпьем, - говорю я.
Ром приятно согревает внутренности, слегка ударяет в голову. Я смотрю на "Книгу" и замечаю слезы на его щеках. Он прячет взор, возвращается на место и продолжает молчать.
- Ладно, Петро, не обижайся. Ты хорошо рассказываешь, продолжай, - говорит Вениамин, протягивая ему бутерброд. Тот берет его и, подумав, кладет рядом.
- А что рассказывать? Жил я в советское время, как и вы, небогато, но нужды не знал. У меня было все: хороший родительский дом в пригороде, самая популярная модель ВАЗА "семерка", хорошая работа, любимая жена. Друзей было много, зарабатывал хорошо, в отпуске на юг ездили с детьми, по путевкам в санаториях лечились - жена часто болела. Работал да и жил не только ради денег, мои изделия шли и на космические корабли, и для военной техники и были и почет и уважение. Когда пришел к власти Горбачев, в самой России все прахом пошло, есть стало нечего, а в Эстонии особо ничего не поменялось, у нас ведь сельское хозяйство было отменное - наши молочные, мясные продукты, картошка и овощи причудья в Питере лучшими считали. Заводы вроде, как и прежде, работали, а чувствовалось, что наверху что-то не так. В секретные цеха зачастили иностранцы, руководство все чаще донимали партийные чиновники - началась перестройка, да только никто еще не понял, что она означает, а когда поняли, криминал прибрал к рукам народную собственность. Власть слабела с каждым днем, и этим воспользовались националисты, а дальше вы все сами знаете.
Объявление независимости встретил спокойно - родители был постоянными жителями буржуазной Эстонии, я хорошо знал язык, в компартии не состоял и, вроде бы для новой власти угрозы не представлял, да и обещали равенство и братство. Жена все переживала тяжело, у нее обострилось ее главное заболевание - рак по женской части, а дети разлетелись в погоне за богатством по всему миру. Тот бизнес, что они организовали в Эстонии у них, как и положено, при попустительстве властей отнял криминал.
Растащили по мелким частным фирмам и то, что осталось от моего завода. Попробовал работать на хозяина, но тот специализировался на обмане - точили мы краны и переходники из хренового сулемина, хрупкого и бракованного. На закупленной в Швеции установке покрывали их тонким слоем бронзы и продавали как латунные. При начавшемся строительном буме бабки он зарабатывал большие, а платил гроши. Было это не по мне и, высказав ему все в лицо, я ушел. Тогда хозяин отказался выплатить положенное при увольнении пособие, я устроил скандал. Три месяца провалялся в больнице - меня встретили вечером около дома и избили. Бандитов, конечно же, не нашли.
К моему выходу из больницы прилетели дети, и я млел от радости, забыв про обиды и огорчения. Причина их повышенного внимания стала понятна, когда они стали уговаривать продать дом, им нужны были деньги. При этом никто из них не выражал желания взять меня к себе. От такой наглости я вспылил и прогнал их, но меня ждала еще одна неприятность - объявился фиктивный хозяин моего дома, проживающий где-то в Австралии. К великому огорчению наглого молодого человека представляющего австралийского самозванца, я имел оригинальные документы на дом, оформленные после строительства на имя деда. Нанятый мною адвокат подтвердил подлинность моих документов, но через неделю произошло странное ограбление. В доме перевернули все, взломали сейф, а взяли только полушубок из прихожей и икону бабушки. Вскоре мне вежливо намекнули, что занимать одному такой дом глупо - все равно со временем отберут или просто убьют. Деньги давали хорошие и в придачу предлагали однокомнатную квартиру в социальном доме на Паэ. Я согласился, ведь денег мне должно было хватить на много лет вперед. Два года я шиковал, пока не позвонил младший сын и не сказал, что проиграл в казино большую сумму и его непременно посадят. Оформил визу, поехал в Германию, где все сказанное подтвердилось. Отдал все, что у меня было, вернулся и продал свою однокомнатную. Работы не было, с русским паспортом не очень-то хотели брать. Российское гражданство выбрал принципиально - родившийся здесь и окончивший эстонскую школу я почему-то еще должен был сдавать экзамен по эстонскому языку, как нерадивый школьник.
Жил в бывшем общежитии, в комнате с таким же бедолагой. Вскоре у меня пропал паспорт, по-пьяни сосед признался, что продал его финну, как сувенир, за двести крон. И вот уже седьмой год бомжую.
- А что ж в посольство за паспортом не обратишься? - спрашивает учитель.
- К чему он мне теперь? Я ведь и так по нашим меркам долгожитель, да и привык уже к такой жизни. Ну, получу паспорт, жилья и работы все равно нет, а в дом престарелых не возьмут, чтобы туда попасть, нужно иметь приличную пенсию или большие деньги. Да я и не хочу по идейным соображениям. Я ведь рабочий человек, не какой-нибудь бездельник, уж как нибудь дотяну до конца, а он чую, уже близок.
- Грустную историю ты нам рассказал, - Вениамин смахнул слезу, отвернулся и вытер лицо рукавом плаща. - Я тоже жил и работал не только ради денег, а дети другого мнения. Мы для них материал отработанный, ненужный. Они меня тоже давно уговаривают продать дачу и землю и жить в двухкомнатной квартире вместе с дочерью. Превратить нашу с женой оставшуюся жизнь в мучения? - извините! Мы и так им с наших пенсий помогаем и без дачи быстро в ящик сыграем, а так все же на воздухе, при деле да свои свежие овощи и фрукты. Вот помрем, пусть продают, для них теперь родительский дом ничто! Мы-то по нужде только в одно место ходили, а они теперь по нужде живут - все ради денег и ради наживы и без радости. На хрена нам со старухой такая жизнь? Хотя и сейчас не сладко, а что делать? Не на своей земле живем.
- Как это не на своей? - возражаю я, хотя в остальном с ним согласен. - Я, к примеру, здесь мореходное училище закончил и пятьдесят три года рабочего стажа на Эстонию в море имею. Здесь до революции имела землю и дом моя бабушка, в лагерях под Нарвой лечил русских солдат и умер мой дед. Жена моя эстонка от смешанного брака, здесь родились и выросли мои дети граждане Эстонии по матери. Вон за этими домами стоит на берегу мой дом, на земле моей жены по реестру. Пусть я имею российское гражданство (не хочу отрекаться от своих предков), но эта земля моя, тем более что Ельцинская Россия нас бросила и стала мачехой. Там не осталось у меня никого, но я русским был и останусь им до конца. Кто может запретить мне это, и под каким соусом? Мы живем в стране Евросоюза, и придется признавать его законы.
- Эх, капитан! - перебивает бомж. - Привык ты все по законам и инструкциям жить, а теперь живут по прихотям богачей, политиков и депутатов. Они какой закон захотят, тот и примут и на законы Евросоюза плюют.
- Это недолго, - возражаю я. - Пока еще многие не поняли, что такое СОЮЗ и чем он отличается от Советского Союза. А я твердо знаю, что в Советском союзе Эстония была первой из республик по уровню жизни, по производительности труда, медицинскому обслуживанию и еще по многим статьям, а в Европейском союзе будет в хвосте, и может быть даже ниже Румынии.
- Вот мы и подошли к тому с чего начали, - заключает бомж, - все возвращается на круги своя, и мы вернулись к тому, с чего начали - к КРИЗИСУ. Не буду говорить о том, что в наше время это всемирное явление и причины его теперь ясны всем. Обращаю внимание только на один факт - ранее кризис не касался стран с социалистической системой хозяйства. Вернее касался, но не значительно. А почему? Да потому, что при кризисе больше всего страдает экономика и финансовая система. За "железным занавесом" экономика социалистических стран была от него защищена, поскольку оставалась мало зависимой от экономики капиталистических стран, и особенно от их финансовой системы, а теперь мы полностью зависим от них. И это при отсутствии развитого сельского хозяйства и былого производств. Не буду говорить, куда делось то и другое, вы и сами знаете, что с помощью иностранных советников и их управляющих все передавалось в частные руки - нужно было срочно создать класс собственников. Заводы демонтировались, отправлялись в развивающиеся страны или продавались как металлолом, огромный для республики рыболовный и торговый флот продан за смешную цену, так же как и военное имущество, самолеты, оружие. С приходом новой власти все переводилось в денежные знаки. А куда ушли денежки в государственную казну? На благо народа? Ничего подобного. В качестве подачки трудящимся бросили кость - разрешили приватизировать жилье да дачные участки, зато граждане получили обратно то, что было экспроприировано ими после Брестского договора.
- Надо отметить, - начал он, поглядывая на меня, - говорил ты убедительно, но это всем известно. Я понимаю американцев - они от жиру бесятся, печатают свой доллар, имея громадный государственный долг, а нам мучения за что?
- Ты хотя и учитель, а вроде ничего не понял! - перебивает его бомж. - Может быть, скажешь, каким золотым запасом обеспечена наша крона? И бюджет-то у нас дефицитный. Наше государство живет за счет налогов, а какие налоги может платить нищий? Богатые держат деньги за границей и если и платят налоги, то в другую казну. Вот ты, капитан, - обращается он ко мне, - По всему видно не бедный, станешь платить за меня налоги? Не станешь! Пока живем на кредитах, вот только чем будем расплачиваться? Так что выходит экономический кризис не главная причина.
- Это понятно, - соглашаюсь я. - Догадываюсь, к чему вы клоните, ведь падение нашего благосостояния началось не сегодня и умные люди его прогнозировали. Отгородиться стеной неприязни от соседней страны, владеющей неисчислимыми запасами энергоресурсов, сырья и с огромным рынком сбыта нашей сельхозпродукции - глупость, равносильная самоубийству. Благодаря потере нашей страной рынка сбыта в России, только Финляндия увеличила сбыт мясных и молочных продуктов за какие-то десять лет почти в семь раз. Мой отец погиб и похоронен под Выборгом, и я каждый год 9 мая езжу на его могилу. По дороге из Питера в Выборг до полудня вижу непрерывный поток фур с продуктами из Финляндии. Вечером эти фуры с лесоматериалами, металлом, трубами спешат в обратном направлении, причем их поток настолько плотен, что обгон от Питера до Выборга и обратно не возможен. Наше экономическое падение началось раньше, чем разразился кризис. Одно то, что самый новый, глубоководный и перспективный, а значит и экономически выгодный порт Мууга благодаря политикам стоит практически без работы, говорит о том, что творится что-то неладное в нашем "королевстве". Хотели насолить России - глупее не придумаешь! Этим мы помогли ей построить рядом новейшие порты, а сами будем сосать лапу. В России уже работают над проектом моста в Финляндию через Финский залив в районе Усть-Луги, и тогда наши огромные паромы и Таллинский порт останутся без работы. Выходит причина всего не в экономическом кризисе.
- Понятливые у меня слушатели, - соглашается бомж - выходит не в нем. Наш кризис разразился еще при Горбачеве, когда партия и государство оказались бессильными перед идеологической диверсией западной, капиталистической идеологии. Китай устоял и реформировал свою экономику без вмешательства западных идеологов, а Горбачев и Ельцин капитулировали перед ними, не найдя разумного пути перехода к рынку, хотя в свое время Косыгин и Рыжков стремились сохранить преимущества государственной системы.
Так кризис власти, разрушил все: страну, общественный строй, единую экономику огромного государства. В этом хаосе и нагромождение противоречий начался беззастенчивый грабеж народного состояния, который поощрялся из-за рубежа. Страна, которая стремилась к равенству между людьми, разделилась на олигархов, богачей и нищих. Так был похоронена идея равенства между людьми и крах системы превратился в народное бедствие - в кризис в наших головах! Так что это результат, прежде всего, кризиса нашего сознания - то же самое, что происходит, когда даже в здоровую и питательную среду без противоядия внедряют вредные бактерии. Вот и у нас не оказалось в нужный момент противоядия, а китайцы его нашли - плавный переход к рынку без разрушения экономических связей
- Круто ты завернул, Петро, но справедливо. Говорят, что двадцать пять миллионов соотечественников оказались за границей, а я думаю больше, ведь тех, кто уехал из России на работу и живет там без гражданства, наберется еще не один миллион, - говорит Веня. - Правда, в России хотя бы пытаются как-то исправить положение, а у нас одни обещания. Обещания вещь не такая уж и плохая, если они подкрепляются возможностями. Наш премьер заявляет, что выведет Эстонию в пятерку лидеров ЕС, а это уже авантюризм чистой воды. В пятерке-то Германия, Англия, Франция, Италия, получается, что мы оттуда вытесним Италию? Я бы на месте итальянцев обиделся, а там еще есть австрийцы, датчане, испанцы. Учитель с возмущением качает головой, безнадежно машет рукой.
- Да нет, - вступаю я, - до Испании нам еще расти и расти. Я там каждый год зимую и знаю, что там дела обстоят намного лучше. За свою пенсию 350 евро с трудовым стажем пятьдесят два года в море там стыжусь и помалкиваю, потому, как не поймут. У них минимальное пособие по безработице почти в два раза больше, а уж про пенсионные льготы и говорить нечего. А что там безработных больше, это не удивительно - одних эмигрантов из Африки больше в два раза, чем все население Эстонии.
Наш разговор прерывает вышедший из ворот большого особняка средних лет хорошо одетый человек. Подойдя к нам, здоровается и обращается к бомжу:
- Петр Максимович! Я сейчас отвезу гостей в отель и вернусь. Как и обещал, мы с вами сегодня обязательно покажемся врачу. Сейчас за вами придут, вы сходите в баньку и переоденетесь. А вас я попрошу, - обращается он к нам, - Не задерживайте его, пожалуйста.
Из ворот выезжает микроавтобус с затемненными стеклами, он садится в него и уезжает.
- Это кто такой, супер вежливый джентльмен, - спрашивает учитель, - уж не хозяин ли этого особняка и гостиницы.
- Он, - отвечает Петро и впервые за время разговора улыбается. - Хороший парень, сын моего погибшего товарища.
- Так ведь он миллионер! - удивляется педагог.
- Среди богатых тоже есть порядочные люди.
- А вот я что-то таких не встречал, - сомневается Веня. - В книжках читал, а в жизни не довелось.
- Мало их конечно, - соглашается бомж, - а он сам меня находит, к докторам возит и деньги дает, только я их не беру.
Он убирает импровизированный стол, заворачивает в плащ стаканы и прячет их под лодку и начинает прощаться.
- Ты еще придешь, - спрашивает учитель.
- Не знаю. Скорее всего, нет. Здесь у вас кайтселит лютует и такие, как я ваше Рандвере стороной обходят, боятся. Он оборачивается ко мне и на мгновение застывает с лицом, на котором видно раздумье.
- Знаете, капитан! Не идут у меня из головы слова одного из бомжующих, между прочим, профессора исторических наук и очень умного мужика. Он назвал наше государство аквариумом ЕС, созданный по желанию из-за океана. Рядом с нами такие же аквариумы Латвия и Литва, и Европа наблюдает, как мы, постсоветские особи, поведем себя в новой жизни. Он уверяет, что очень немногим удается выбраться из этого ограниченного пространства в неограниченное мировое, потому что для этого нужно иметь много денег. А у нас их нет. Вполне вероятно, что богатые нас бросят, и мы, небогатые, передеремся между собой в этом аквариуме из-за отсутствия выхода.
Да уже бросили, подумал я, но промолчал.
Из ворот вышел парень и подал знак заходить нашему "просветителю".
- Живите, мужики, и не кашляйте. Хорошо живите, если сможете, - пожелал нам Петр Максимович и, не оборачиваясь, скрылся за высокими воротами.
- Нет! Все же поганая настала жизнь, капитан, не то, что раньше. Вернее, теперь и жизни-то нет. Разве это жизнь? Одно прозябание. Скажи, почему так жизнь устроена, - все лучшее всегда позади и никто не знает, что нас ждет, а все же надеются на лучшее, - и старый учитель, не ожидая ответа, зашагал вдоль моря в сторону своей дачи.
Я тоже не знаю, почему и тоже надеюсь на лучшее, но если говорить честно, то не очень.
Рандвере 2009 год.
Вместо заключения.
Прошло три месяца. Прогуливаясь вдоль моря, я остановился у ворот знакомого особняка. Словно по заказу они раскрылись и выпустили черный микроавтобус. Тот затормозил и из него вышел знакомый хозяин. Поздоровался и застыл на некоторое время в нерешительности.
- А я вас узнал, - промолвил он, - вы и еще один человек не так давно с Петром Максимовичем на берегу беседовали.
- Как он? - спросил я, - вы тогда его к доктору возили?
- Возил, - ответил он. - Доктор сказал, что с его раком другой давно бы на тот свет отправился, а он еще пару лет проживет на свежем воздухе.
Сделав паузу, он предупредил мой следующий вопрос:
- Петр Максимович меня, молодого инженера, в свое время от смерти спас - своим телом закрыл на испытаниях одного прибора, когда тот взорвался. А я вот не смог его спасти.
- Все мы смертны, - попытался успокоить его я, - наверное, болезнь все же была серьезной, а при его образе жизни и здоровые долго не живут.
- "Гвоздь" его, такой же как он бомж, когда Максимыч за женщину заступился, большим ржавым гвоздем зарезал.
Я молчал, не зная, что сказать. Видимо посчитав мое молчание укором, он произнес:
- Я много сил потратил на то, чтобы уговорить его жить нормально. Он ведь мог сдать экзамен по эстонскому языку и получить гражданство, а вот не пожелал. Гордым был.
В нашей жизни быть гордым теперь не каждому это дано, - подумал я.