Веселов Лев Михайлович
Унесённый. книга 2

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 3, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Веселов Лев Михайлович (leveselov@rambler.ru)
  • Размещен: 23/06/2013, изменен: 23/06/2013. 545k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 4 шт.
  • Скачать FB2
    • Оценка: 8.42*4  Ваша оценка:

    Лев Веселов

      
      

    УНЕСЁННЫЙ
    книга вторая

      
       Предисловие автора
      
       Прежде всего, приношу читателю свои извинения за задержку второй части книги, но для этого были объективные причины, о них я скажу ниже.
       Книги написаны на основе рассказов главного героя и записей его дневников, которые он передал мне при расставании. Первая книга была написана сравнительно легко, во время четырехмесячного рейса. Однако с приходом в Таллин, по донесениям первого помощника и парткома, все дневники и записи были у меня изъяты кураторами отдела КГБ "до окончания выяснения содержимого на предмет антисоветского содержания", а сам я был отправлен в трехмесячный отпуск.
       В Комитете Госбезопасности разобрались быстро, я был восстановлен в должности, однако записи были возвращены лишь частично, а решение восстановить их в памяти пришло значительно позже - после ухода с большого флота. Написанную первую книгу я решил отложить и приступил к написанию второй части только в 2008 году. Когда она была почти написана, стало понятно, что в ней не хватает главного - атмосферы и быта Испании, знания ее истории, обычаев и городов, в которых побывал Федосов. Дальнейшую работу над книгой пришлось отложить.
       С окончанием моей капитанской деятельности и уходом на пенсию пришло решение вновь посетить Испанию не только с целью отдыха, но и длительного проживания именно на восточном побережье рядом с городом Федосова - Аликанте. Выбрали уютный городок Торревьеха. Ушло четыре года на то, чтобы совершить путешествия по местам пребывания моего героя и понять его ощущения здесь, вдали от Родины, а конкретно от Петербурга, в котором мы оба родились.
       Я обещал ему рассказать о его судьбе и делаю это еще и потому, что теперь, после развала моей большой страны, Родина уже не привлекает меня как прежде, и я твердо знаю, что я ей уже так же не нужен, как в свое время герою моей книги. И, хотя остаюсь гражданином России по паспорту, для неё я такой же, как и многие унесенные из России не по своей воле, только уже не революцией, а контрреволюцией, стыдливо называемой переворотом.
       Я посвящаю её всем, кто не по своей воле остался за пределами России, и ищет своего места на чужбине.
      
    Изгнанники, скитальцы и поэты,
    Кто жаждал быть, но стать ничем не смог.

    Так писал о них поэт Максимилиан Волошин, и мне все чаще приходит мысль, что он был прав.
      
      

    Часть первая
    В ТИСКАХ ВОЙНЫ

      
      
    Русскому человеку непременно нужна Родина,
    чтобы продолжить род и не умереть от тоски.
       А. Федосов.
      
       Экстрадиция
      
       Наступивший трехдневный перерыв в наших встречах начал меня беспокоить. Я заволновался, не случилось ли что с Федосовым, и решил навестить его в яхт-клубе.
       - Нет, с ним все О'К, - сказал его молодой помощник. - Какие-то женщины попросили его прогуляться с ними до Майорки, а он у нас - настоящий кабальеро и женщинам отказать не может. К тому же они оказались очень симпатичными.
       Федосов появился на следующий день в прекрасном настроении и, как мне показалось, помолодевший и чем-то очень довольный. Я не удержался:
       - А общение с молодыми женщинами сказывается на вас положительно.
       - Как же иначе, капитан. Эти две милые хохотушки, почти мои внучки.
       - Это интересно. Значит, у вас все же была семья? - спросил я.
       - Не гоните коней, мой молодой друг. Семья, как вы помните из моего рассказа, была во Франции, но...
       Лицо его потемнело, потеряв прежний вид, и я понял, что затронул больную для него тему. Но извиняться не спешил и, так же как он, стал задумчиво смотреть на расстилающееся перед нами море в лучах заходящего солнца.
       - Итак, мы остановились на том, что я принял решение остаться во Франции, - собравшись, продолжил он свое повествование. - Разумеется, сделал это из-за Кати и сына, да и состояние мое после всех злоключений было, как говорят на Руси - не ах! Вряд ли другое мое решение было бы верным - тогда я был измотан и раздавлен. Мне казалось, что я потерял все, и хотя бы на короткое время мне были нужны отдых и тепло близких. Все это я получил в семье Павловых и довольно быстро стал приходить в себя.
       Режим маршала Петена, установленный на территории южной Франции, отличался от гитлеровского в Париже только тем, что здесь к власти допустили французских фашистов. Нужно отметить, что в первое время в городе мало что изменилось, разве что появилось много немецких офицеров, проходивших лечение на курорте Биарриц. Для многих они были желанными гостями, госпиталь давал работу, а французские женщины оставались женщинами и нуждались в ухаживании. Надо отдать должное, во Франции немцы были неплохими кавалерами и щедро сорили марками. Немецкая комендатура в дела петеновцев не вмешивалась и французы в первое время не ощутили особых притеснений. Работали рестораны, бары, ночные клубы, публичные дома, гостиницы и пансионаты. Мало что изменилось и тогда, когда началась война Германии с Советской Россией.
       Я недолго наслаждался отдыхом, но вскоре понял, что сидеть без дела непривычно и неприлично, хотя деньги мои еще не кончились. Как моряк, я решил, что найду себе работу в порту, но сразу потерпел неудачу - у меня не было французского паспорта. Я стал помогать в разгрузке рыбы на городском причале, за что получал небольшие деньги, но мог при случае сослаться на них, как на официальный доход.
       Однако это меня не устраивало, шел второй год моего пребывания во Франции, шла война Германии с СССР, а я фактически нелегально проживал в стране басков, когда неожиданно получил извещение из жандармерии явиться для регистрации. После совещания с Павловыми мы с Катей отправились "сдаваться". К моему удивлению, начальник, пожилой и уставший мужчина принял нас обоих довольно радушно и, проверив документы о регистрации брака, обратился ко мне:
       - Не буду спрашивать, как вы попали к нам - ясно, что нелегально. Ваше счастье, что мы - баски, а не французы, но вас придется все же отправить в Испанию, а уж там ходатайствуйте о визе, тем более что по семейным обстоятельствам вы имеете на это полное право. Вами постоянно интересуются немцы и наши фашисты. Я заготовил вам справку о том, что здесь проживают Ваши жена и сын. В Испании вас разыскивает брат, Андрей, который приехал из Марокко. Завтра утром я сам отвезу вас на границу. Надеюсь, Вы человек разумный и прислушаетесь к моему совету, тем более что слово русский не очень нравится французским фашистам.
       Какие проблемы могли быть у меня в Испании, я предполагал, и на семейном совете решили, что в моем положении лучше всего не пренебрегать советом разумного человека. На следующий день, в полдень, я пересек в Андорре границу Испании и среди встречающих сразу же увидел Федосова, а от него стало ясно, что с моим возвращением домой все улажено.
      
       Приезд "американца"
      
       - Ну, вот мы и снова вместе, - промолвил американский Федосов, обняв меня так, что затрещали кости и перехватило дыхание. - Оформим кое-какие формальности и получим документы о твоей реабилитации. Спасибо графу Апраксину и его друзьям, которые помогли мне не только разыскать тебя, но и оформить документы о твоей непричастности к антифашистской деятельности. Тебя, мой брат, чуть не записали в коммунисты, пришлось доказывать, что ты никогда не состоял ни в одной партии, и как мой брат находишься под защитой Соединенных Штатов, о чем есть соответствующий документ. И не тряси головой, - строго сказал он, - настает время, когда Штаты не дадут своих друзей в обиду. Ты знаешь, что сказал наш президент? Так вот, Америка поддержит всех, кто воюет с япошками и гитлеровцами. Идет вторая Мировая война, а Штаты, Андрюша, готовятся к открытию второго фронта и мне нужно возвращаться. Вот закончу с тобой дела и назад - раз война, то это деньги да такие большие, что никому и не снились, а я своего упустить не могу.
       Я был очень рад встрече с Федосовым и одновременно не мог скрыть огорчения от его отношения к войне, потому что уже хорошо знал, что любая война, а тем более мировая, удачи мне не сулит и скорее всего надолго задержит встречу с семьёй.
       - А тебе не кажется, что это безнравственный бизнес? - спросил я.
       Он удивился:
       - Я думал, что после Гражданской войны в Испании ты перестал быть пацифистом. Или ты уже не патриот России?
       На этом, сильно заинтриговав меня, Федосов закончил разговор.
      
       Всю ночь я просидел за записями и понял, что до окончания рассказа Федосова еще далеко. Между тем, что-то случилось на фабрике, производящей для нас груз битума, погрузку прекратили, словно по заказу. А между тем в Аликанте наступила настоящая весна. Зацвела роза, бугенвиллия, оделись в желтые одежды акация и мимоза. Дни стали по-летнему теплыми, а солнечные лучи ласковыми и не жгучими, как в летние месяцы. Быстро прогревалась вода, в которой мы купались уже подолгу, как у нас в летние месяцы.
       На этот раз Федосов пригласил нас в кафе на окраине города, куда мы с удовольствием прогулялись пешком. Здесь его тоже знали, и нас презентовали бутылками вина, отказавшись от уплаты.
      
       - На другой день мы добирались до Мадрида на автобусе, который из-за частых остановок прибыл в город только к вечеру, - продолжил Федосов свой рассказ. - Американский Федосов позвонил по телефону и вскоре рядом с нами остановился "Форд" с дипломатическими номерами, который отвез в небольшой отель для встречи с представителем торговой миссии Мексики. Он был в курсе дела и обещал помочь с моим возвращением во Францию. В полдень тот же "Форд" доставил нас в Аликанте. Федосов остановил водителя в начале улицы, где когда-то стоял наш дом.
       - Зачем ты привез меня сюда, - спросил я, - хочешь посмотреть на развалины нашего дома?
       - С чего ты взял, какие развалины? Пока нас не было, в нашем доме поселился полицейский, которого неделю назад по моей просьбе выселили. Пойдем, посмотрим, как идет ремонт, а может уже завезли и новую мебель.
       - Но я не собираюсь в нем жить.
       - Ты что, собираешься жить в гостинице или в яхт-клубе? Даже если ты и вернешься во Францию, пока идет война, жить там не сможешь, и семью придется привезти сюда. Франко в войну не вступит, Гитлеру и Муссолини он не верит, а с французами из-за басков у них большие разногласия, да и социалисты с коммунистами еще помутят воду. Франко - хитрый лис и уже взял курс на Штаты, хотя и говорит о своем нейтралитете. Вот привезешь сюда семью и живи себе на здоровье. Денег на твой счет я добавил, поскольку и сам буду бывать здесь наездами. Есть у меня задумка: хочу после поражения Германии оттяпать у немцев кое-какой бизнес в Испании. Вот тебе и весь мой сказ.
       - Широко замахиваешься, штаны не порвешь?
       - Эх, Андрей! Хороший ты мужик, да нет в тебе русской купеческой жилки. Глубоко сидит дворянская психология и наши поповские посулы - не убий, не обмани, а мир живет теперь по законам бизнеса - и обмануть можно, и конкурента уничтожить не грех. Да ладно, - похлопал он меня по плечу, - я ведь за это и люблю тебя малохольного.
       Когда мы открыли ворота, во дворе и в доме шла уборка, мыли окна, собирали мусор, смывали струей воды грязь и пыль с кафельной плитки двора, с кустов зеленых насаждений. Подскочил юркий человек, видимо старший, и доложил:
       - Немного не успели, хозяин, но в доме все готово, как вы сказали. Кухарка подойдет после сиесты, а вечером обещал подъехать консул. Вы не сказали, какой автомобиль вам подобрать, с ним придется отложить на завтра. Приходили из яхт-клуба, сказали, что зайдут позже вечером. Садовник будет завтра утром к девяти часам. Все ключи на столе, еще два экземпляра у меня, - он протянул приличную связку ключей.
       - Солидное авто выберешь сам, с расчетом на все семейство, - добавил Федосов, - а сейчас мы примем ванну и махнем в ближайшее кафе. Я соскучился по рыбным блюдам, которые по-настоящему готовят только испанцы и, у нас на восточном побережье Штатов, мексиканцы. И на сегодня никаких серьезных дел и разговоров, тем более испанцы их не очень любят, - заключил мой американец.
       В дом я входил с волнением. Изменений было мало и только мебель и картины были другими и соответствовали вкусам американца. Заметив мое смущение, Федосов пояснил:
       - Твои гости должны видеть, что ты хотя и не янки, но имеешь отношение к Штатам. Поверь мне, это тебе не повредит, уж я-то знаю, кто после войны будет хозяином в мире. Ты можешь думать иначе, но я прошу прислушаться к моим словам. Все империи вскоре развалятся под напором демократии, как развалилась Российская империя в семнадцатом году. Править миром будут те, у кого деньги и сила.
       - Поживем и увидим, - нехотя согласился я. - Кроме Штатов есть еще СССР, Британия, Франция.
       - Ну, они-то на первое время договорятся и поделят мир, но только на первое время, Андрей. Теперь я знаю, что Уолл-стрит со временем все приберет в свои руки. У него, Андрей, такие деньжищи, которых хватит, чтобы купить весь мир.
       Возражать ему я не стал, было понятно, что это бесполезно. За годы, проведенные в Америке, его купеческий талант, видимо, перерос в неуемную страсть наживы, которая неизлечима, как роковая болезнь.
       Говорить ему об этом сейчас было бесполезно, и я промолчал.
       Вскоре рабочие покинули дом и двор, в доме остались только мы и горничная, молчаливая женщина, снующая на кухне. Заметив мой взгляд на нее, Федосов спросил:
       - Ты помнишь ее, иногда она помогала Стефании? Сама пришла, когда приступили к ремонту дома.
       Думаю, она справится, ты ее не выгоняй. Её имя Ирен, не то немка, не то полька. Она когда-то помогала нашему немецкому доктору. Кстати, неплохой был врач.
       - Почему был? Его жена Анна дружит с Катей, - сказал я, решив не рассказывать, какую роль он играет в моей жизни. - Он сейчас - большая шишка, командует несколькими немецкими госпиталями во Франции.
       - Выходит, ты успел обзавестись знакомством с немецкими фашистами?
       - С немецкими и с французскими фашистами иметь дел не собираюсь. Просто Анна дружит с Катей, и иногда у них мы встречаемся, - сказал я. - Это позволяет избежать излишнего любопытства к нам со стороны французских фашистов. Они в страхе и в попытках выслужиться перед возмездием свирепствуют больше, чем немцы.
       Наш разговор прервала Ирен, сообщив, что ванна готова.
       Приняв ванну, мы поняли, что в этот день на большее, чем отойти ко сну, мы были не готовы и отправились по своим комнатам.
       Проснулся, когда было еще темно. Часы показывали пятый час утра. В приоткрытую дверь в коридоре увидел, что в гостиной горит свет, надел халат и прошел туда. За столом сидел Федосов с бумагами, на столе стоял поднос с фруктами, Херес и два фужера.
       - Я знал, что ты проснешься, - произнес Федосов, закрыв папку и отодвигая ее к краю стола. - Выспался и готов рассказать тебе о своей Одиссее? Писать многое не решался, да и переписывались мы нечасто. Ты в дороге уже рассказал мне о себе, настала моя очередь. Наливай из термоса кофе, плесни коньячка, я так и не смог привыкнуть к виски - самогон он и есть самогон. Как его не назови, порядочным людям пить негоже.
       Он пододвинул ближе кресло, уселся удобнее.
       - Добрался я до Нью-Йорка ко времени, когда Таракиди только и мог сказать, что мне рад. Потом долго бормотал что-то бессвязное, то ли оправдываясь, то ли давая наставления. Стало ясно - понять что-либо из его бессвязной речи я не смогу, и больше смотрел на Лиз, которая очень похорошела.
       Он умер на другой вечер, а с утра началась возня с завещанием. Нотариус, довольно скользкий тип, пытался быстрее подсунуть мне бумаги, но Лиз была спокойна и терпеливо объяснила, что торопиться не стоит. Закончили все дела через месяц, удалось получить по максимуму, но вскоре пошли непредвиденные иски. Хорошо, что ты не знаешь Нью-Йорка, этот город в полной власти евреев, и хотя я умел с ними бороться, быстро понял, что в этом городе это бесполезно. По совету наших эмигрантов решил перебраться на Восточное побережье Штатов, где начал заново свой бизнес, благо денег у нас было достаточно. Лиз во всем была согласна со мной, а ее мамаша осталась в Нью-Йорке.
       Мои надежды в Сан Франсиско оправдались с лихвой, там было где развернуться такому, как я. Через полгода Лиз согласилась зарегистрироваться, а еще через год родила дочь. Разумеется, я хотел еще и сына, но она внезапно охладела ко мне, уделяя все внимание дочери. К тому же она стала такой набожной, что подолгу пропадала в синагоге и еврейской школе. Когда к ней приехала мать, она стала пропадать неделями и являлась домой только за деньгами. Наверное, оттого что я не тратил времени на семейные заботы, у меня хорошо шли дела и за короткое время я увеличил капитал втрое. Семейные проблемы тоже вскоре благополучно разрешились - Лиз получила часть денег и дочь, а я получил свободу. Мой бизнес быстро разрастался, я вложил деньги в автомобилестроение и судостроение, понимая, что от мировой войны не отсидеться даже за океаном. Большая война, а значит и большие армии, а они требуют много оружия, обмундирования и продуктов. Все швейные фабрики Таракиди я перепрофилировал на пошив военного обмундирования, заключил большие контракты на поставку тушенки из Аргентины, свинины из Мексики и не прогадал. А знаешь, зачем я здесь, в Испании? - спросил он и сам же ответил. - Как ты думаешь, какие отрасли хозяйства больше всего пострадали и еще пострадают от войны? Судоходство и рыболовство. Суда переделывают в военные корабли и потом их нещадно топят. Войны когда-нибудь закончатся, а судов почти не останется. Когда окончилась гражданская война в Испании, торговый и рыболовный флот был курам на смех. Вот почему я здесь и завтра уезжаю в Картахену. После разговора с приближенными генералиссимуса Франко я уверен, что Испания и Швейцария - единственные страны в Европе, которые не будут участвовать в войне, и именно здесь нужно строить хороший рыболовный и торговый флот. Янки тоже со мной согласны и готовы дать денег, тем более им в Европе вскоре потребуются военно-морские базы с выходом в океан и Средиземное море.
       Он замолк, выпил хереса и вопросительно посмотрел на меня.
       - Не знаю, что тебе и сказать, - ответил я. - Вероятнее всего ты прав, но все эти великие планы и игры не для меня. Строить корабли, как мой отец, я бы вероятно и смог, но по понятным тебе причинам образования для этого не получил. Ты начал коммерческую деятельность в семнадцать, а мне уже сорок два. В отличие от тебя я умею делать немногое и вряд ли стану для тебя помощником. И задача у меня сейчас одна - воссоединиться с семьей, воспитывать сына, а может быть еще и дочь. Тебе же, как говорил мой отец, могу пожелать большого и счастливого плавания во всех начинаниях и верю, что у тебя все получится. Мне уже не собраться для больших дел и иногда кажется, что я много и бесполезно бегу в никуда. Даже хорошего мужа и отца из меня не получается.
       - Ты потерял интерес к жизни, Андрюша, и в этом не одинок. Ваше сословие аристократов всегда считало основным своим назначением служение Родине и оказалось неспособным, когда ее не стало. Но так жить нельзя. Жизнь - это бег, и если не бежать, то непременно окажешься на обочине или тебя затопчут. Подумай над этим, еще не поздно ее изменить, ведь у тебя есть любимая женщина и сын.
      
       Американский Федосов уезжал на следующий день и, в случае благополучного завершения переговоров, собирался вернуться. Но быстро договориться не удалось, испанские военные медлили с решением, не желая, чтобы их втянули в войну. Едва успевая на самолет из Касабланки в Штаты, Федосов написал мне письмо, в котором просил меня не торопиться с возвращением во Францию, и через Гибралтар отправился паромом в Марокко.
      
       ...В ближайшее время, Андрей, Франция может стать ареной большой битвы, которая вызовет ненависть немецких прихвостней к таким, как ты. Очень прошу тебя подождать месяцев шесть, хотя приказать тебе не могу. С деньгами не жмись, Андрюша, для тебя мне ничего не жалко. Я буду молить Бога, чтобы он сохранил так неожиданно обретенного мною брата. Ближе тебя у меня никого нет. Когда закончится война, мы обязательно встретимся, чтобы больше никогда не разлучаться.
      
       За три дня я не мог собраться, облазил весь дом, пробовал ознакомиться с бумагами, содержанием подвала, а когда изучил новый автомобиль, решил пользоваться им в крайнем случае. Ирен ходила за мною по пятам словно тень, не говоря ни слова, приглашала к обеду и ужину, не проявляя желания заговорить со мной. Мне это было на руку, Федосов просил ее не выгонять, сказав только, что он хотел бы увидеть ее в свой следующий приезд. Утром четвертого дня я отправился в яхт-клуб, понимая, что без работы мне не выдержать неопределенности ожидания. Сказать, что меня встретили с особой радостью, не могу, новый хозяин был не в восторге от моего появления - клуб переживал не лучшие времена. После того, как я сказал, что не претендую на зарплату и готов работать инструктором за чашку кофе, он не поверил, но возражать не стал. Работа, в какой-то мере, заставляла меня повременить с новым бегством во Францию, к тому же меня не оставляло чувство ожидания больших перемен.
       Прошел месяц, за ним второй, и я решил поехать в Мадрид во французское консульство. Там меня неожиданно спросили, как я смог попасть во Францию в прошлый раз.
       - По паспорту моряка, - солгал я. - А что делать, когда там оставались жена и сын, а граница фактически была закрыта?
       - Хорошо. Тогда ставлю вопрос иначе - смогли бы вы во второй раз тем же способом попасть во Францию?
       Меня такой вопрос насторожил, но я решил рискнуть:
       - Если мне откажут в визе, то ничего не останется.
       - Это означает, что ваш ответ на мой вопрос положительный, - произнес консул скорее для себя. - Если возможно, поясните.
       - Баски живут в Испании и во Франции, и вы без меня знаете, что граница для них условна, с ней они никогда не смирятся.
       - Спасибо за ответ. Возможно, нам понадобится ваша помощь. Погуляйте в Мадриде день-два, полюбуйтесь городом. Остановиться можете в этой гостинице, мы оплатим счет, - он положил на стол визитку отеля, и когда я встал, он с улыбкой добавил, - а ваш вопрос мы решим положительно. Лично вы в этот раз перейдете границу легально.
       Уже через день на двух машинах мы выехали в Сан Себастьян. В первой ехали мы с помощником консула, вторая машина с темными стеклами следовала на некотором отдалении. В пункте назначения вторая машина осталась в центре, а мы подъехали к знакомой мне гостинице, где достали рюкзаки и прошли в ресторан. Здесь все было как раньше - чистые столы без скатертей, на стенах высушенные овощи в гирляндах, головы крупных рыбин с раскрытой пастью и большой стол у окна, который был пуст. С первой минуты я понял, что хозяин меня узнал, но вида не подал. Мы сели за отдельно стоящий столик.
       - Что желают сеньоры, - произнес подошедший хозяин.
       - Сейчас пообедать и остановиться на ночь в вашей гостинице, если мы договоримся, - ответил я. - Вы помните меня?
       - Как не запомнить человека, который щедро оплатил королевский номер, а вечером угостил моих друзей. Они будут рады увидеть вас, синьор, эти бездельники собираются у меня каждый вечер.
       - Почему бездельники? - обиделся я.
       - Вам я могу сказать, - хозяин наклонился над столом, делая вид, что вытирает столешницу, - Рыба, которую они теперь ловят, стоит совсем недорого, а дорогую у берегов Франции стерегут французские нацисты.
       Я понял его и спросил:
       - И что, она стоит так дорого, что и Дикий не может за нее заплатить?
       Пригнувшись еще ниже, едва слышно он произнес:
       - Дикого взял Океан, - он перекрестился. - Теперь ту рыбу ловит его брат по прозвищу "Тореадор". Он такой же сильный и смелый, но очень любит деньги. Если сеньоры останутся до вечера, то непременно его дождутся, он как раз сегодня собирался выпить перед выходом в море. Думаю Вам, сеньор, он не откажет.
       Я посмотрел на своего спутника, тот кивнул головой в знак согласия и произнес:
       - Нам нужно три номера, - мы платим двойную цену, разумеется, при условии молчания.
       - Про молчание вы сказали лишнее, сеньор, сразу видно, что вы не знаете басков, - проворчал хозяин. - Но я вас прощаю, ради этого знакомого сеньора. Вам лучше поставить машины подальше от моря, мой внук укажет, где можно укрыть их от любопытных глаз. Стало понятно, что баски остались прежними и тайный бизнес продолжается, несмотря на войну.
       "Тореадор" оказался красивым, высоким парнем, от которого веяло недюжей силой и уверенностью в себе. Он появился, когда за большим столом расположились десятка полтора рыбаков, которых трудно спутать с людьми других профессий. С его появлением хозяин легким кивком головы показал, чтобы мы поднялись в номер. К тому времени наши авто уже стояли в "отстойнике", а пассажиры второго автомобиля оставались в своем номере.
       Мы поднялись в наш номер вместе с хозяином, который поставил на стол бутылку вина и три бокала.
       - Он имел дело с "Диким" и "Белой Бородой", теперь у него дело к тебе, - указал он на меня.
       - Пусть говорит, - сказал "Тореадор", наливая вино в бокалы.
       - Говорить будет этот сеньор, но за все, о чем он попросит, я отвечаю, - произнес я.
       - Мне сказали о тебе только хорошее, и если дело серьезное, можешь уходить к моим друзьям. Мавр сделал свое дело - промолвил он, - только допей мое вино.
       За время пребывания в Испании я привык к тому, что испанцы, как правило, выпивают вина много, но не напиваются до безобразия, а вот помощник консула в тот вечер изрядно поднабрался, и нам с его товарищем пришлось с ним изрядно повозиться. В это время водители наших авто отдыхали в другом ресторанчике. Однако опыт и профессия не подвели, и к отходу судов в море помощник консула был на удивление дееспособен. Провожать я не пошел - меньше знаешь, крепче спишь и потому проснулся раньше всех и поднял помощника к обеду. Распрощавшись с хозяевами, мы вернулись в Мадрид, где в консульстве меня заверили, что моя виза во Францию будет готова в течение месяца.
       Первым сюрпризом за последнее время оказалось отсутствие в доме Ирен. Я искал оставленную записку, просмотрел все записи в телефонной книге, но ничего не обнаружил. На месте были ее вещи, обувь, одежда, даже сумочка, с которой она ходила на рынок и в магазины. Я уже было собрался сообщить о её исчезновении, когда раздался звонок. Помощник консула сообщил мне, что они приедут к вечеру для важного разговора. Радости от этого сообщения я не испытывал, поскольку давно решил не иметь дел с этой категорией знакомых и сожалел, что нарушил свое обещание.
       Помощник консула приехал не один. Крупный с военной выправкой мужчина, явно метис, первым крепко пожал руку и, не называя своей фамилии, представился - второй секретарь посольства в Испании. От имени моего посла благодарю Вас за оказанную помощь и буду рад чем-то помочь Вам.
       - Мне, в свою очередь, вероятно, следовало бы поблагодарить за оказанное доверие, но уже почти четверть века я - человек без Родины и патриотизм, как таковой, мне чужд. Я сделал это в собственных интересах, надеясь на вашу помощь в деле воссоединения с семьей, - ответил я.
       На его лице появилось некоторое замешательство, но он быстро овладел собой.
       - Мне знакомо чувство собственного достоинства, так сильно развитое у людей вашего происхождения, но вы напрасно подозреваете нас в саботаже. Вашим вопросом занимаются довольно серьезно, но вы же знаете, что у Франции теперь два правительства. В ваших же интересах мы ищем наилучший вариант.
       Проводив его, мы остались вдвоем с помощником.
       - Зря вы его так. Он хороший парень и действительно в какой-то степени очень помогает нам.
       - Ну, если он хороший парень, то думаю, не обидится, - ответил я.
       - Так вот, капитан. Можно я буду называть вас так, как мне советовал Федосов старший.
       - В России в таких случаях говорят - валяйте! Из Ваших слов следует сделать вывод, что Андрей старший вам хорошо знаком.
       - Конечно. Вы же понимаете, что американский Федосов - довольно крупный и энергичный предприниматель, часто выезжающий за границу. К тому же он - натурализованный американец и, конечно же, находится под контролем спецслужб. Се Ля Ви - говорят французы, но без этого не обойтись.
       - Бог с ним, - остановил его я. - Федосов сам знает, что ему делать. Перейдем лучше к нашим делам - у меня пропала горничная.
       Он неожиданно рассмеялся, - Ирен? Так на сегодняшний вечер я готов ее заменить. Не сомневайтесь, свою трудовую деятельность я начинал официантом.
       - Нашли время шутить! - обиделся я.
       - Бросьте обижаться. Ирен - наш человек и с вашим братом неоднократно бывала в командировках, связанных со знанием французского языка.
       - Уж не ее ли мы проводили в Сан Себастьяне? - вырвалось у меня.
       - Отдаю должное Вашей догадливости, но советую Вам забыть ее раз и навсегда, к тому же ни в каком Сан Себастьяне мы с Вами не были.
       Он сбросил пиджак, расстегнул ворот рубашки и засучил рукава, отчего вдруг превратился в простого парня.
       - Где тут у вас кухня и посуда. Я захватил с собой кое-что для ужина. Наш друг все равно пропьянствует всю ночь с важными шишками, а нам с Вами нужно расслабиться. К тому же у меня неплохие новости, но их я сообщу за столом.
       Он оказался неплохим поваром, быстро приготовил овощной суп и аппетитное жаркое. Я смотрел, с каким удовольствием он накрывал стол, раскладывал приборы и не сдержался:
       - По всему Вы неплохой семьянин и любите хорошо поесть за красиво накрытым столом.
       - Вы угадали, капитан. Я с детства хотел стать поваром и помогал матери на кухне. Она говорила, что у меня дар и даже мечтала о моей карьере в каком-нибудь ресторане.
       - Так что же помешало осуществить ваши планы?
       - Женщины, капитан, женщины! - он произнес это с сожалением в голосе.
       Я промолчал, изобразив на лице крайнее удивление.
       - Да, - он на момент даже прервал занятие. - Как и положено мечтательному мальчишке, я влюбился в дочку одного высокопоставленного чиновника. Её отец был в гневе, а матери я очень понравился. В результате она занялась моим воспитанием и образованием, а я оказался способным, особенно к языкам. А дальнейшее определил ее муж. Свою избранницу я очень любил и постарался угодить папаше. Вот и занимаюсь тем, что мне не очень нравится, и только чувство патриотизма удерживает меня от смены профессии.
       - Это чувство непостоянно, и оно вряд ли устоит перед выгодой. Кончится война и многое изменится, глядишь - к тому времени Вы и займетесь другим делом.
       - Как говорят русские, Вашими устами мед пить! Между нами говоря, войны только начинаются, армии разрастаются до невероятных размеров, а значит, всегда будет желание с кем-то повоевать.
       - А как же ваш хваленый патриотизм? - опять не сдержался я.
       - Я, капитан, принадлежу к людям, которые любят свою страну и гордятся ею, хотя Франция сейчас переживает не лучшие времена.
       - Мы оба знаем об этом. Давайте лучше вернемся, как говорят у нас, к нашим баранам. Последнюю фразу я сказал по-русски.
       - Как вы сказали, к нашим баранам? - переспросил он и покраснел.
       - Вот и выдали вы себя - и русским, как я и подозревал, вы владеете. Так давайте перейдем на него, и этим вы сделаете мне приятное.
       - Я согласен и мне от этого на пользу. Я правильно сказал?
       - Не совсем, но это не столь важно. Какую пользу вы получите от нашего разговора, не знаю, но заранее предупреждаю, что сотрудничать с вами желания не имею.
       - Почему?
       - Это совсем просто. Как бы это не скрывали, вы и США, как и Сталин, хотите владеть всем миром. Я хочу, чтобы Россия принадлежала только русским. Хватит того, что я остался без Родины, а она и без меня обойдется. Для меня главное, что она есть и по-прежнему великая и могучая. Надеюсь, вы не станете это отрицать?
       - Нет. Вы, русские, - удивительный народ. Родина, простите за грубость, дала вам под зад, а вы ее защищаете.
       - Для нас это естественно - ведь она все же мать, и защищать - ее долг, даже блудного сына. Вот я и делаю это по мере своих возможностей. Однако закончим этот интересный, но мне кажется, бесполезный разговор. Стол накрыт, вино на столе, займемся чревоугодничеством в отсутствие женщин.
       Мы плотно поужинали, распечатали несколько бутылок вина и он, наконец, заговорил о деле, сообщив главное.
       - С Вашей проблемой решение найдено и может быть через неделю - две Вы станете человеком с двойным гражданством - испанским и республики Андорры. Вы, испанец, будете совладельцем одной из туристических гостиниц Андорры, которую недавно купил американец, что позволит Вам посещать Францию без визы, поскольку Андорра находится и под ее правлением. Раскрою вам секрет - вскоре Штаты откроют в Европе второй фронт, власть в свободной Франции перейдет нашим союзникам, сторонникам генерала де Голля, и Франко ничего не останется, как установить с ним хорошие отношения.
       - Это будет нелегко. У Испании с Францией всегда очень непросто складывались отношения, а годы гражданской войны, когда Франция практически открыла границу для интернационалистов и анархистов, они еще более ухудшились.
       Помощник обиделся.
       - Выходит, вы недовольны нашим решением?
       - Дареному коню в зубы не смотрят, - машинально ответил я и увидел, как лицо его вытянулось от удивления.
       - А причем здесь конь? - спросил он.
       - Так говорят на Руси, когда не принято осуждать подарок, - пояснил я. - Большое спасибо. Я могу спросить, когда все будет готово?
       - Я же сказал Вам - недели через две, а сегодня я сделаю снимки для внесения дополнений в ваши документы. Он достал фотоаппарат, выбрал ровную белую стену в коридоре, усадил меня у нее на стул. Дважды щелкнул затвор, сработала вспышка.
       - А техника у вас немецкая, - сказал я, заметив название камеры.
       - Не стоит тратить время на то хорошее, что уже сделано другими, а лучше купить патент.
       - Разумеется, точно так же, как и перспективных ученых, - ответил я.
       - Но Вы не станете возражать, что это делается не без их желания и согласия? Мы хорошо платим и это на пользу обеим сторонам.
       Желание продолжать ни к чему не обязывающую дискуссию у меня пропало, да и у него был, видимо, не легкий день. Я встал и стал убирать со стола.
       - Вам помочь? - спросил он
       - Обойдусь без Вас. Погуляйте в саду, полюбуйтесь ночным видом на порт и город, в Мадриде этого не увидишь.
       Перед сном мы выпили еще бутылку Хереса и улеглись. Мне снились Катя и Костя, мы катались на яхте, потом они пропали. Я искал их среди волн, но так и не нашел, проснувшись среди ночи. Мой гость крепко спал и не проснулся, когда я открыл дверь в его спальню. До утра я так и не уснул. Две недели, две недели - кружилась пластинка в моей голове, а к утру я поверил, что так оно и будет.
      
       Погрузка судна возобновилась, но грузили медленно по сотне бочек в день. Следующая наша встреча состоялась в здании казино, куда Федосов пригласил на встречу с командой яхтсменов, завоевавших Кубок Испании. Церемония поздравления была недолгой и вскоре гости уселись за большие столы, уставленные вином, фруктами. Здесь были большие блюда с дарами моря, разумеется, испанский хамон, баранина, телятина и жареные поросята с грустными мордочками. Испанцы умеют так же хорошо веселиться, как и поесть, но Федосов в этот день был грустным и необычно рассеянным. Как ни старались мы его развеселить, не получилось, и я пригласил его на судно.
      
       - Извините меня за любопытство, Вам нездоровится? - спросил я.
       Он помолчал и, неловко улыбнувшись, словно извиняясь, произнес:
       - Простите, сегодня день, который я не могу забыть до сих пор.
       - Так, может, отложим разговор до завтра?
       - Нет, нет, - возразил он. - Мне будет легче перенести его вместе с Вами. Делиться этим с испанцами ни к чему, а вы - русские люди и поймете меня правильно.
      
       Возвращение в Байонну.
      
       - В прошлый раз мы остановились на том, что помочь мне, разумеется, не безвозмездно, предложили французы, как я догадался, связанные с американцами. В моем положении выбирать не приходилось, и я согласился, тем более что кроме договора аренды моего дома для нужд консульства в дни моего отсутствия от меня ничего не требовалось, что было весьма кстати. Мы составили об этом нотариальный договор, а вскоре я получил паспорт с внесенными изменениями. Такое завершение дел сулило мне удачу, и с приподнятым настроением я направился в Андорру, где задержался только для того, чтобы ознакомиться со своей новой "собственностью", купить подарки и билет до Байонны. На французской границе мой новый паспорт несколько заинтересовал пограничников, но лишь настолько, чтобы задать вопрос о цели моего визита.
       Когда в окно автобуса я увидел дом Павловых, казалось, что вот-вот потеряю сознание. Дома была только мать Кати, которая при виде меня упала в обморок, и я пожалел, что не предупредил ее о своем приезде по телефону с автобусного вокзала.
       - А Катя с Павловым, так она называла своего мужа, когда была им недовольна, по делам в Париже и вернутся только через два дня, - придя в себя, сообщила она, - они же не знали, когда Вы приедете.
       В этот момент я проклинал себя за то, что не сообщил о своем выезде, считая, что незачем заставлять волноваться их заранее.
       Костя, увидев меня, вначале оторопел от неожиданности, но затем бросился мне на шею.
       - Ты знаешь, - сообщил он мне, - мама с бабушкой, вспоминая тебя, часто плакали. Я боялся, что ты не приедешь. Завтра обязательно проводишь меня в школу, я хочу показать всем какой у меня отец, а то они не верили, что ты есть и вернешься. А почему ты так долго не возвращался? - спросил он и при этом топнул ногой.
       - Константин, перейдите на русский, Вы не в школе и говорите с отцом, - сказала теща. - Теперь он почти совсем не говорит на родном языке. Вы уж, Андрей, последите, чтобы он не только говорил, а и писал.
       - Зачем, бабушка, здесь у меня нет русских друзей? - уперся Костя.
       - Потому что это великий язык, и ты обязан хорошо его знать. Сколько раз тебе объяснять - это язык твоих предков, твоего отца и матери, а кроме того, я верю в то, что вы вернетесь в Россию.
       Надо отдать должное, Константин свободно владел русским, так же как и французским, а Павловы очень заботились о своей библиотеке и всегда пополняли ее, когда находили в магазинах русские книги.
       Весь день Костя не отходил от меня, а вечером мы отправились на прогулку в порт. Я надеялся встретить кого-нибудь из знакомых, в надежде устроиться на работу, хотя в деньгах не нуждался.
       С разрешения тёщи, сын лег спать со мной, чему он был бесконечно рад. Я едва сдержал слезы, когда сын прижался ко мне и уснул, не разжимая рук на моей шее. Уснул только под утро и проснулся, когда зазвонил колокольчик, приглашая нас к завтраку.
       В школе пришлось здороваться с многочисленными друзьями Константина и преподавателями. В утренние часы перед началом занятий педагогический состав, как обычно, встречался с родителями учеников, и мне пришлось пройти через "экзекуцию" знакомства, к которой я не привык.
      
       - Нам нужно серьёзно поговорить, Андрей, - такими словами встретила меня тёща, указывая на кресло рядом с ней. - Не пугайтесь, ничего пока еще не случилось, но поверьте материнскому сердцу. В последнее время меня не оставляет чувство беспокойства за Катю, да и за мужа. Только не подумайте, что в их поведении есть что-то непристойное. Он и она никогда не позволят себе этого, однако меня очень беспокоят их частые отлучки, о причине которых они мне не говорят. Я уверена, что это как-то связано с Вальтером, а ведь он все-таки нацистский офицер. Вряд ли все французы одобряют такое знакомство, а Катерина даже согласилась на работу в комендатуре у немцев - преподает им французский язык. Вы же понимаете, что это не делает ей чести и может осложнить жизнь среди порядочных французов, тем более что немцы все же проиграют войну.
       - Они проиграли ее еще тогда, когда напали на Россию, - ответил я. - Понимаю Вашу озабоченность, но никогда не соглашусь с мыслью о том, что Ваши муж и дочь пойдут против своей совести на службу к немцам, видимо для такого поведения есть серьезные причины. Даю Вам слово, что непременно поговорю об этом с Катей, а с супругом поговорите Вы. Что касается Вальтера, не берусь утверждать, но он не нацист и работу предложил ей из хороших побуждений.
       - Я тоже уверена в этом, но французы? Они в последнее время все меньше улыбаются немцам и нам.
       - Положение обязывает, - улыбнулся я. - Бездарно проиграть войну и теперь, когда немцы терпят поражение, они понимают, что придется держать ответ за флирт и улыбки. Что поделать, ведь даже когда идет война - жизнь не кончается.
       - Да, Андрей, - согласилась она,- но так хочется пожить без войн и революций, ведь чем их больше, тем меньше остаётся надежды на возвращение домой.
       - Кстати о доме. Вскоре начнется битва за Францию и единственным местом без войны в Европе останутся только Швейцария, Швеция да Испания. Я предлагаю переехать ко мне в Аликанте, в мой дом, хотя бы на время военных действий.
       - Спасибо, Андрюша. Только бегать нам надоело. У нас и так ничего не осталось.
       - А ничего и не надо, у меня в доме есть всё для спокойной старости. После гражданской войны Испания уже долго не будет воевать.
       - Дай Бог! Вот вы и живите на здоровье.
      
       Павлов и Катя вернулись через день, к вечеру. Я открыл двери, и мы так и оставили ее открытой, не в силах оторваться друг от друга.
       - А ведь Катя чувствовала, что ты вернулся, - произнес Павлов и опустился на стул. - Всю обратную дорогу, не слушая меня, торопила шофёра. С приездом, Андрюша. Надеюсь, в этот раз тебе не придется уезжать внезапно.
       Если и придется, то только с вами, хотел ответить я, но слова застряли в горле, и у меня внезапно закружилась голова.
       - Пойдем, - подхватила под руку Катя и увела меня в свою комнату.
       - Где ж ты, сокол мой, был так долго. Я думала, что уже не дождусь тебя. Хотя бы весточку прислал или сообщил свой адрес. Я столько писем написала тебе.
       Только теперь я сообразил, что виноват и мог бы написать пару строк, хотя вышло так, что пока в своей жизни я не написал ни одного письма.
       - Прости меня, Катюша, свинтус я и мне было невдомек, но теперь мы не расстанемся никогда.
       Боже, как же хороша она была! Со мной происходило что-то непонятное - то я смеялся, не скрывая радости, то безмолвно плакал, не выпуская ее из объятий.
       Проснулись поздно, вернее нас поднял Константин, придя из школы.
       - Ура, мама. Завтра мы в школу не идем, а едем к Анн. Она и дядя Вальтер приходили в школу и сказали, чтобы я передал вам приглашение. Он очень хочет видеть тебя, папа. А еще сказал, что он когда-то спас тебя. Ты расскажешь мне об этом?
       - Я тоже хочу знать, и он непременно расскажет, когда ты подрастешь, - сказала Катя.
      
       И хотя я ждал приезда Вальтера, но каково было мое удивление, когда у подъезда в назначенное время остановился блестящий никелем "Хорьх" и из него вышел улыбающийся Вальтер в шикарном белом костюме.
       - Наконец-то ты сделал приятный сюрприз? - произнес он. - Этого очень хотели наши дамы, а я уже потерял терпение. Давай обнимемся по вашему русскому обычаю. Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!
       Я был тоже рад встрече, но глядя на его лимузин, вспомнив наш последний разговор, несколько умерил пыл.
       - Ты, видимо стал большой шишкой? - пробормотал я.
       - Но не для тебя, - ответил он без смущения. - Ты - часть очень хорошего моего прошлого и врачебной практики. А еще я обязан тебе самым дорогим, что у меня есть - это моя Анн.
       - И я рад за тебя, хотя и у меня теперь есть чем гордиться.
       - О, да! - согласился он, - Катя и сын так ждали тебя. Да и нам с тобой есть о чем поговорить.
       - Вот и наговоритесь, когда приедем, - перебила нас Катя.
       Через полчаса мы въезжали на территорию небольшой виллы курорта. Нас встретила располневшая Анна с тремя детьми, которые тут же умчались в сад вместе с Костей, а нас она увела на открытую веранду, где был накрыт стол. С веранды открывался чудесный вид на пляж и океан, от которого было трудно отвести взгляд. Уловив минуту свободного времени, Анна обратилась ко мне:
       - А знаете, Андрей, Средиземное море в Аликанте все же красивей, особенно в часы рассвета и заката солнца, а Океан, особенно зимой, меня почему-то всегда пугает. В её голосе я уловил нескрываемое волнение, и мне захотелось её успокоить:
       - Океан пугает даже самых решительных мужчин. Его власть над нами слишком велика, чтобы относиться к нему иначе. Великий и оттого непостижимый, он требует к себе уважения и чувство страха перед ним естественно. Как моряк я знаю, что это чувство приходит к человеку от мысли о бессилии перед ним, и часто навязано обстоятельствами.
       - Вы - опасный человек, Андрей, от вас трудно что-либо скрыть. Я очень хочу поговорить с Вами тет-а-тет. Надеюсь, Вы согласитесь провести у нас пару дней?
       - Это как решат хозяин и Катя, а я человек свободный, вернее пока бездельник.
       - А Вальтер как раз хочет предложить Вам работу, но сомневается, что Вы согласитесь работать на немцев в такое время. Ладно, я побежала на кухню, помогу повару. Вальтер за это время сделает короткий обход. Прежде чем выйти, она спросила с тревогой в голосе:
       - Что же дальше будет, Андрей?
       - Это не женское дело, Анна, да я пока и не знаю. Мы поговорим об этом с Вальтером, он наверняка знает лучше меня.
      
       В ожидании Вальтера я решил прогуляться. Спустясь по лестнице, ведущей к морю, подошел к калитке, за которой начиналась полоса пляжа. На скамейке за забором сидели Катя и тёща, а перед ними в песке резвились дети. Было видно, что они отлично понимают друг друга и рады встрече. Я подошел к женщинам и сел рядом.
       - Удивительно, - произнесла теща, - наши дети живут в разных семьях и при встрече предпочитают говорить на русском, а ведь Вальтер им не владеет, но не возражает и даже просит Катю давать им уроки русской грамматики. Когда я спросила его - зачем, он сказал очень серьезно, что русский может стать им родным и более нужным. Мой супруг говорит, что Вальтер очень сильно изменился после поражения немцев под Москвой. Кстати, а где они?
       - Пошли вместе с Вальтером в санаторий. Там есть раненые из Русской освободительной Армии. С некоторыми он уже хорошо знаком. Среди них немало тех, кто не знает иностранных языков, тогда папа помогает с переводом, - ответила Катя явно для меня. - Иногда это делаю я, но если честно, то не понимаю, как русские могут служить Гитлеру.
       - На войне, как и в жизни, одни верят в своего вождя, другие его боятся, а кто-то ненавидит. Страх и ненависть - плохие советчики и нередко заставляют служить врагу. Есть еще и заблудившиеся на чужбине, которые надеются вернуться в Россию с помощью врага, - сказал я.
       - А Вы, Андрей, не относитесь к последним? - спросила тёща.
       - Нет. Я - у н е с е н н ы й, а потому человек без Родины и уже давно не хочу служить никому.
       - А кто же тогда мы? - неожиданно спросила Катя.
       - Это решать вам, - ответил я, - но уверен, что вы никогда не станете врагами России.
       На дорожке вдоль пляжа в этот момент показались Вальтер и Павлов. Дети дружно кинулись к ним и, под их шумные возгласы, мы проследовали на веранду.
       - По русскому обычаю, чур, не говорить за обедом о делах, - заявила Анна. - Это относится и к тебе, Вальтер, - перешла она на немецкий. - У вас еще будет время на разговоры, лучше подбери к столу вино, ведь сегодня радостный день - наконец- то мы собрались все вместе и увидели блудного мужа и отца. Не обижайся, Вальтер, но сегодня первый тост за мной - по праву хозяйки дома. Я, Андрей, никогда не забуду нашу первую встречу в Валенсии и поездку в Аликанте. Тогда всю дорогу мне казалось, что Вы везете нас в новую жизнь, и я благодарна Вам и судьбе, что все так и вышло. В моей жизни Вы - добрый волшебник и я хочу выпить за Вас и за Ваше возвращение.
       Выпили стоя. Внезапно я ощутил, что по моим щекам текут слезы, но мне было совсем не стыдно. Катя вытирала их платком, но они продолжали катиться по щекам под удивленными взглядами детей. Я извинился и вышел на веранду.
       - Выпей, - протянула мне полную рюмку коньяка подошедшая Катя, - и забудь о прошлом. Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив. Хочешь, я рожу тебе девочку, - она ласково прижалась ко мне.
       После десерта все расселись по креслам в ожидании новостей, дети убежали в сад. Первым заговорил Павлов.
       - Жалко Вальтера - в госпиталях слишком много тяжелораненых и умирают совсем молодые. Пока Вальтер делал обход, я просмотрел газеты. На русском фронте дела у немцев совсем плохи, а американцы вот-вот форсируют Ла-Манш. У нас оживились партизаны, вчера недалеко от курорта обстреляли автобус. Армия Роммеля оставила Африку, Гитлер в бешенстве грозится стереть с лица земли Британию, но уже всем ясно, что он проиграл войну.
       - Выход еще есть - сепаратный мир. Черчилль может пойти на него, он никогда не смирится с победой Сталина, да и у американцев за спиной - война с японцами, - произнес я нерешительно.
       Неожиданно в разговор вмешался Вальтер:
       - Война будет продолжаться до конца, ее окончание будет означать конец фашизма, и Вы, Павлов, как русский военный и патриот России, это хорошо знаете.
       - Простите меня, - извинился Павлов, - я поступил бестактно.
       - Вы - человек военный, поступили правильно, я не имею права обижаться. Мы с Андреем ненадолго покинем вас, у меня с ним серьезный разговор.
       Вальтер встал, и мы отправились в его кабинет, где на низком столике стояло вино и два фужера. Вальтер сел на диван, мне указал на кресло. К моему удивлению, он достал из коробки сигару, обрезал щипчиками кончик.
       - Тебе не предлагаю, знаю, что ты - некурящий, а вот я недавно начал. Помогает размышлять, а теперь делать это приходится постоянно. Для начала поговорим о тебе, хотя многое я уже знаю от Кати. Для начала предлагаю тебе работу, хотя думаю, что ты ответишь отказом. У санатория есть свой причал, несколько яхт и прогулочный катер. В свое время ими пользовались подводники и моряки из Байонны, но теперь их совсем мало. Можешь осмотреть хозяйство, и я оформлю тебя как инструктора. Зарплата не ахти, но приличная, языками ты владеешь, и петеновцы перестанут тобой интересоваться. Я подчеркиваю, что последнее очень важно для меня, а почему - я скажу потом.
       Он помолчал в ожидании моей реакции, но я не хотел отвечать, не подумав.
       - Теперь немного о Катерине. Некоторое время она работала у меня в регистратуре, но потом внезапно отказалась по причине того, что ей приходится часто ездить в Париж. Я говорю тебе это потому, что жандармы не раз задавали мне вопрос - зачем? Думаю, ты должен решить с ней этот вопрос. Слежка за ней ведется, и тобой будут тоже интересоваться, а мне нужно, чтобы ты был чист. Почему - я скажу тебе потом, в зависимости от твоего решения.
       Он встал с кресла и направился к окну, откинул шторы и произнес полушепотом:
       - Ты мне нужен, Андрей. Как моряк и как честный и смелый человек. Это дело я не могу доверить никому. Вряд ли с этим я смогу справиться сам.
       Он замолчал, подошел и вновь сел напротив.
       - Я знаю, что наш разговор кажется тебе странным. Я, как потомственный военный врач, всегда говорил тебе правду. Да, я верил фюреру, что он хочет избавить Германию от позорного мира, сделать её великой и вернуть отобранные у немцев земли в Польше и во Франции. Какой патриот не мечтает видеть свою страну сильной и справедливой? Но Гитлер обманул немцев, ему захотелось покорить весь мир. В погоне за господством над всем миром он бросил в мясорубку бесполезной войны лучшую часть нации. И немцы, так любившие сказки, поверили ему. Ему было мало всей Европы, и он попёрся в Россию, забыв, что там Наполеон потерял свою непобедимую армию. Как только Гитлер развязал войну с СССР, я понял, что он приведет Германию к гибели. Но что мог сделать я, когда вся нация покорно шла на убой? Решил, что буду отдавать все силы обманутым и покалеченным войной. О нашем разговоре пока не говори никому, а если согласишься, позвони мне, но помни, что время, как говорят русские, дорого. Анна просила уговорить вас остаться у нас до понедельника, и я надеюсь, что вы не откажетесь. Сегодня я обязан вернуться на работу, а завтра с утра могу показать вам наш флот и причал.
      
       Биарриц
      
       Анна оказалась отличной хозяйкой, которая еще успевала нас развлекать. Мы вдоволь накупались, посидели в небольшом кафе с отличным вином, где хозяин не переставал хвалить ее и Вальтера.
       - Пусть они - боши, но скажу вам, что многим французам до них далеко. Анна - отличная хозяйка, успевает не только дома, но и учит наших женщин русской кухне. Когда-то у нас был большой русский ресторан, потом хозяин умер, его купили итальянцы, но их пицца и спагетти вскоре надоели. Анна научила нас готовить русские блюда, которые пришлись по вкусу не только бошам, но и нам, а какие она печет пироги с рыбой! Да и муж её никогда не отказывает в помощи, особенно детям. У нас на курорте до него врачеванием занимались одни евреи и брали за это дорого. Теперь же он дает им работу в госпиталях, и, считайте, этим защитил их от жандармов и фашистов. Не все конечно довольны, но мы его ценим и молимся за его здоровье, курортников теперь мало, а выздоравливающих почти полтысячи. Благодаря этому наш рынок еще держится и рестораны не в убытке. А война, она не вечна, как-то жить все равно нужно. Мы все же французы и любим жизнь, какой бы она ни была.
       В тот день мы погуляли в окрестностях виллы Вальтера, отложив знакомство со знаменитым курортом до следующего дня. Вальтера вызвали ночью, я слышал, как отъезжала машина, и не заснул до утра, размышляя не столько над предложением Вальтера, сколько обеспокоенный за него, ведь он все же оккупант и не все французы смирились с поражением. Утром, как можно деликатнее поделился этим с Анной.
       - На такие встречи он ездит не один, с охраной, но я все равно каждый раз молюсь за него. К тому же знаю, что иначе он жить не может, а мне в последнее время кажется, что он ищет смерти.
       - Не может быть, Анна. Вальтер слишком хорошо знает цену жизни и к тому же занимается благородным делом - спасает людей, - попытался её успокоить.
       - Да, но он стал неосторожным, даже бесшабашным и часто ездит один без шофера, а ведь в него уже дважды стреляли. Говорит, что я и дети - это его ангелы-хранители, а уж если что и случится, сказал, чтобы я ехала к вам в Испанию. Заставил старших детей учить испанский, кстати, он им очень нравится. Только вы не проговоритесь.
       - Я буду рад, но почему не к нему домой, ведь его родители тебя приняли?
       - Вальтер говорит, что они вряд ли уцелеют, их дом рядом с военным заводом, который постоянно бомбят, а если этим займутся американцы - они не оставят камня на камне. Его сестра приглашает их в Вену, но старики не едут, они очень упрямые, верят в Фюрера и готовы разделить с ним участь.
       Она помолчала немного, вопросительно глядя на мою реакцию.
       - А знаешь, Андрей, Вальтер здорово изменился за последнее время. Мне кажется, что теперь он ведет какую-то скрытую от всех жизнь: часто уезжает, не сказав куда, тайно встречается с высшими офицерами недовольными Гитлером. На мои вопросы отвечает только - это не твое дело и лучше тебе ничего не знать.
       - Что ж, он прав и заботится о вашей безопасности. Зная его характер, я понимаю, что ему трудно признаться, что в свое время он ошибался, поверив в фашизм. Однако он не фанатик, а скорее безбожный реалист, который видит ту пропасть, в которую Гитлер завел Германию, - попытался успокоить её я. - Думаю, он выбрал правильный путь, и не следует мешать тому, что он делает.
       - А вы очень умный, Андрей. Он Вас часто вспоминал и хочет видеть Вас помощником. Было бы хорошо, если бы все Вы решили сейчас. Впрочем, он сам Вам об этом скажет.
       - Уже сказал, - ответил я, - но в моем положении я должен знать если не все, то много больше.
       - Разумеется, - ответила Анна, - ведь у Вас теперь тоже семья. Именно это и удерживает его рассказать Вам все, но, кроме как от Вас, помощи ему ждать не от кого.
       Я понял, что большего она не скажет, и мне придется ждать решения Вальтера.
       Вальтер не вернулся ни к вечеру, ни на другой день. Анна не находила себе места. К полуночи, когда я слушал последние известия по радио, раздался телефонный звонок. Немного обождав, взял трубку.
       - Даже лучше, что это ты, Андрей. Передай Анне, что у меня все нормально, но приходится задержаться в Париже. Без меня не скучайте, знакомьтесь с курортом. Кстати, госпожа Павлова - отличный экскурсовод и лучше всех знает его историю, она была здесь не раз, ведь Биарриц всегда привлекал русских. Однако не забывай о моей просьбе, мне очень нужно твое положительное решение.
       Стало понятно, что Вальтер был чем-то озабочен. Ночь я спал плохо, чем обеспокоил Катерину, и утром она меня спросила:
       - Ты можешь мне сказать, что тебя беспокоит? Мне кажется, что ты не веришь Вальтеру.
       - А разве это не естественно? Вальтер - офицер вермахта и пусть не фашист, но все же немец.
      
       Когда мы вышли на прогулку по курорту, и роль экскурсовода с удовольствием взяла на себя Анна Николаевна, я убедился в правоте слов Вальтера.
       - Судя по всему, Вы, Андрей, пока еще не знакомы с курортом настолько, чтобы понять, почему он был и остается столь популярным в Европе. Конечно же, из-за своего климата, а особенно воздуха, избавляющего от легочных заболеваний, а также благодаря пляжам. Он популярен, прежде всего, у людей среднего и старшего возраста, часто страдающих астматическими заболеваниями. Своим рождением Биарриц, что на языке коренного населения этой непризнанной страны басков означает "Два утеса", которые придают одной из его бухт очень живописный вид. Здесь с давних пор жили рыбаки, которые не просто промышляли в Атлантическом океане, а в бурном Бискайском - самом коварном его заливе. Вы, Андрей, как моряк знаете об этом лучше нас. В средние века здешние баски занимались охотой на китов и добывали больше всех амбры, которая ценилась тогда дороже золота. Но китов вскоре выбили, а красивое место оценили испанские дворяне. Племянник Наполеона Бонапарта первым построил здесь для своей супруги шикарный дворец, который назвал ее именем "Евгения", что и послужило началом нашествия аристократов, которые быстро оценили красоту этих мест и благодатный климат. Только то, что здесь в свое время отдыхали император Наполеон, португальская королева Амели, императрица Елизавета Австрийская, английские короли, король Бельгии, канцлер Германии Отто фон Бисмарк и принцы и принцессы без счета, говорит о многом. Бывали здесь и русские аристократы, великие князья и княгини, которые закатывали пышные и многодневные гуляния. Здесь совмещали отдых с работой: актриса Сара Бернар, пианист Антон Рубинштейн, писатели Алексей Толстой, Максим Горький, Проспер Мериме, Стендаль, Теофил Готье, Густав Флобер и еще многие писатели, музыканты, художники и президенты.
       Сам курорт - это пляжи и виллы, которые в разное время принадлежали аристократам, коронованным особам и богачам. Мы начнем знакомство с одной из самых романтичных - с "Виллы Белза". Построена она была в 1880 году для уединенной жизни. Однако по иронии судьбы в начале прошлого века здесь открылось русское кабаре. К бесшабашному обществу русских князей охотно присоединился молодой король Англии Эдуард, а после революции 1917 года виллу покупают полковник полка охраны государя Григорий Белянкин, шурин композитора Игоря Стравинского. Как только немцы оккупировали Францию в 1940 году, словно в насмешку они устраивают на вилле тюрьму.
       Подобная судьба и у другой знаменитой и не менее роскошной виллы - здания "Казино Муниципал", фашисты устроили здесь тоже казармы и еще одну тюрьму. Не менее известную, с великолепным видом на залив, виллу "Бегона" в свое время купил испанский шахтовладелец Рамон Де ла Сота и именно он нарёк виллу именем святой покровительницы испанского города Бильбао. Но дом или судьба сыграли с ним дурную шутку - как-то он вылетел на своем самолёте из Биаррица и бесследно исчез. Сейчас здесь отдыхают офицеры все того же вермахта.
       На авеню Императрицы сразу два отеля - Отель "Реджина" и Вилла Роше Ронде. Первый - белоснежный красавец-отель с великолепным зимним садом. Его архитектура нравится утонченным романтическим натурам. С 1924 года в нем проживала мадам Элио - представительница испанской знати Наварры, а сейчас живет вдова бельгийского короля. Поговаривают, что его второй хозяин - врач Эжен Виллемин имел в нем роман с известной шпионкой Матой Хари.
       Не менее знамениты вилла "Марракеш" и вилла "Касабланка". Обе они "в марокканских традициях" были построены в 1922 году. Один из хозяев был летчиком в первую Мировую войну, его сменил кутюрье Поль Пуаре, одевавший саму Сару Бернар. На вилле часто выступал Антон Рубинштейн.
       Отель "Карлтон", название которого говорит о многом, был популярен у русской знати. Здесь в 1910 году останавливался министр иностранных дел России Извольский и вел переговоры с королем Эдуардом VII по вечному Восточному вопросу. Отдыхали здесь кузен Николая Второго и пионер бразильской авиации Сантос Дюмон.
       Нельзя не упомянуть "Гранд-Отель" и "Отель Палас". В первом бережно хранят список его именитых постояльцев:
       Фон Бисмарк 1864 г.
       король Георг V Ганноверский и его дочь Фредерика 1876 г.
       король Англии Георг V 1879 г.
       императрица Елизавета Австрийская (Сиси) и король шведский Оскар II
       Среди продвинутой публики был очень известен бар этого отеля - "Бар Баск".
       В свое время в России была широко известна гостиница "Англетер", именно в этом красивейшем здании-дворце селились наши соотечественники - самые родовитые русские аристократы. Они и передали это здание в наследство королю бельгийскому Леопольду II. Именно в нем обычно проживал Шаляпин, когда выступал с концертами во Франции. Проживали там и знаменитые русские танцоры и балерины.
       Так что русских здесь знают и помнят как людей щедрых, любящих жить весело и беззаботно. А вот немцев, не считая Бисмарка, французы вспоминать не любят, а после нынешней оккупации уже вряд ли они будут желанными гостями. Правда, обеспечивая здесь отдых и выздоравливание высоким чинам, они ведут себя не очень агрессивно.
       Надо сказать, что с оккупацией число посетителей резко упало, но французы остаются французами и пусть ненадолго, но в сезон по привычке непременно приезжают сюда. Не отстают о них и испанцы, а вот русские почти пропали, есть только пережидающие, вроде нас, лихолетье, благодаря спаду цен на проживание. Южная Франция пережила начало войны и поражение, можно сказать, беззаботно, и дай Бог, чтобы здесь не высадились союзники - тогда, может быть, беда обойдет нас стороной.
       Как покажет дальнейшее, желания Анны Николаевны сбылись частично, но об этом в следующий раз.
      
       Катастрофа
      
       - То, о чем расскажу сегодня, я предпочитаю не вспоминать, хотя это и не всегда удается. Ради Вас, капитан, сегодня это сделаю, но постарайтесь меня не перебивать, и, если не возражаете, выпил бы водки, - так необычно начал нашу очередную беседу Федосов. Лицо его было серым, и вид выражал крайнюю усталость, очевидно, он провел ночь без сна.
       - Может быть, начнем встречу с обеда, - спросил я, глядя на часы, которые показывали ровно полдень.
       - Нет, капитан, вы кушайте, а я не смогу. У меня при воспоминаниях о тех событиях надолго пропадает аппетит.
       - Тогда я буду солидарен с Вами и ограничусь тем, что на столе.
       Он обвел глазами приготовленные закуски, и при виде селедки "под шубой" легкая улыбка скользнула у него по лицу.
       - У вас отличный повар. Русские всегда ценили застолье, за это их любят. Как-то Федосову старшему в США при встрече с одним из сенаторов пришло в голову приготовить "селедку под шубой". Тот под нее выпил бутылку водки и через час выступал в конгрессе. Журналисты единогласно отметили, что это был его лучший спич. Так что я, пожалуй, отведаю, тем более что считаю эту закуску одной из лучших. Испанцы любят соленую рыбу, но я всегда утверждал, что у них она, скорее, просто соль с рыбой, исключая, правда, анчоусы.
       Я обрадовался, но преждевременно. Он положил в тарелку чуть-чуть, и улыбка исчезла с его лица. Надеясь поправить положение, налил полную рюмку.
       - Так будем на сегодня сенаторами!
       - Хорошее пожелание, но боюсь, что у меня не получится. Вы уж извините, капитан, если буду не последователен, я ещё никому не рассказывал то, что расскажу Вам сегодня.
      
       Прошлый раз мы остановились на экскурсии по Биарицу. Тогда мы еще не знали о том, что она проходила в то время, когда янки и их союзники высаживались во Франции. Гуляли мы в тот день долго, была отличная и не очень жаркая погода с прохладным северным ветром и, когда вернулись, застали в доме Вальтера. Он сидел у приемника и слушал последние известия из Берлина, и даже не обернулся, лишь жестом попросил не шуметь.
       - То, чего ждали, случилось. Американцы и британцы собрали для десанта невиданную армию, а вермахт не в состоянии снять больше войска с русского фронта. Хотя немцы заявляют, что они отбили нападение, Лондон утверждает, что высадка прошла успешно. Уверен, чтобы не говорил вермахт, правы британцы, а неприступный Атлантический вал в основном обороняет армия Власова. Эти изменники вряд ли будут стоять до конца, в сложившейся обстановке им выгоднее сдаться в плен.
       - Слава Богу, - произнес Павлов. - Хватит русским воевать в одиночку. Как человек военный могу сказать, что в случае успешного наступления войск союзников немцы цепляться за Францию не будут и постараются быстрее вывести свои войска с юга Франции к линии второго фронта. А это приведет к усилению партизанской войны, которая за последний год во Франции и так значительна, а в тыл немцам возможна еще высадка союзников на юге. Поверьте мне, что фашисты не устоят и месяца.
       - В целом я согласен с Павловым, - согласился Вальтер, - но многое зависит все же от русских. Если они продолжат стремительное наступление, то союзники могут и не войти в Берлин первыми, а значит, капитуляцию Германии могут принять русские.
       Меня это высказывание удивило еще больше, выходит я мало знал Вальтера. Но то, что произошло дальше выходило за рамки моего воображения.
       - Вот теперь, Андрей, я обязан сообщить то, что собирался сделать раньше. Видя Ваше удивление, должен сразу разрешить сомнения относительно меня и Павлова. Год назад мы сошлись с ним во мнении, что не можем стоять в стороне от того, что происходит, и установили связь с подпольем и партизанами. Основной целью мы ставили не вооруженную борьбу, а сбор информации и помощь партизанам медикаментами. Вот для чего мы с Павловым так часто выезжали по делам. Вальтер немного помолчал и продолжил:
       - Я уважаю твой выбор не вмешиваться в политику и не брать в руки оружие и потому до сих пор не задавал тебе вопроса - с кем ты? Сейчас в одном деле нужна именно твоя помощь, где ты будешь полезнее нас, поскольку она связана с морем.
       - У меня есть время подумать?
       - Разумеется, но недолго, может так случиться, что через день-два она уже не понадобится.
       - Раз так, выкладывайте ваше дело. Можете считать это моим согласием.
       - Ты, Андрей, знаешь, что я не отношусь к числу антисемитов и у меня в госпиталях довольно много врачей евреев. Многих из них я избавил от лагерей и смерти, доказав своему начальству, что они очень нужны как хорошие специалисты, и оно согласилось не трогать их до тех пор, пока они нам нужны. Несколько дней назад я узнал о секретной директиве Гимлера, которая гласит, что в случае эвакуации госпиталей все евреи подлежат заключению в концлагеря, а если есть необходимость, то уничтожению на месте. В порядке исполнения комендатура Биаррица обязана арестовать всех евреев, провести эффективные мероприятия по их выкупу, а затем всех уничтожить. Аресты должны начаться с высадкой союзников, а уничтожение - с началом "передислокации" немецких войск, очевидно с их отступлением. Местный комендант собирается осуществить все это за трое - четверо суток. Тех евреев, кто заплатит выкуп, обещают доставить в Испанию морским путем. Для убедительности в порту Байонны, на виду у всех, стоит баржа для перевозки скота, которая может вместить человек двести-триста, но уже определенно установлено, что она заминирована и до испанского порта не дойдет. Капитан буксира - наш человек. Он сообщил, что на буксире постоянно находятся два эсесовца, которые должны добить тех, кто останется на плаву, а на барже будет еще четыре автоматчика, которые перед взрывом сойдут на буксир. Из плюсов во всем этом только то, что капитан буксира - с нами, и в порту взрывать баржу не будут. После взрыва ее в море известят о том, что баржу утопила английская подводная лодка. Из помощников у тебя будет сапер, твой соотечественник из сопротивления. Сапер очень хороший, как говорят "маки", и владеет немецким. В порту на баржу не проникнуть, слишком большая охрана, а на поиск мин, разминирование и ликвидацию охраны времени мало. Пока это все, сапер подойдет завтра утром. Ночевать можете у нас, так меньше привлечете внимания. Вопросы есть?
       - Есть. Катерина с Вами?
       - А как ты думал? Ведь она - моя дочь, - ответил Павлов, - но Анна Николаевна ничего не знает. Смотри - не проболтайся.
      
       На ужин собрались все. Видимо щадя Вальтера, о высадке союзников не говорили, но по лицам было понятно, что все ждут новостей. Французское радио молчало или передавало известную оперную музыку. Поздно вечером немецкое радио в очередной раз сообщило о том, что вермахту удалось нанести непоправимые потери союзникам и остановить их наступление.
       В тот же вечер состоялся наш последний ужин с Вальтером, к полуночи он уехал. В городе объявили комендантский час, сновали патрули, прекратилась работа всех развлекательных заведений, отключили уличное освещение. Тревожное ожидание повисло над курортом.
       Катерина уединилась с отцом, теща помогала Анне укладывать детей, которым передалось возбуждение взрослых. Я лежал в постели в ожидании Кати, а в голове путались мысли от новостей, опасение за Катю, и я никак не мог сосредоточиться на чем-то одном, определить самое важное из всего случившегося и не заметил, как Катя проскользнула в ванную комнату.
       - Андрей, иди сюда, - позвала она. При виде ее тела под струёй воды, я потерял голову и забыл все, о чем хотел спросить. Я положил ей руки на грудь - ее упругость всегда волновала меня. Я опустил руки ниже, на ее бёдра, она обхватила руками мою шею и мы полетели куда-то. Я помогал ее бедрам, пока она не обмякла в моих руках. Потом мы, обнаженные и влажные от воды, молча лежали в кровати, пока нас вновь не охватило желание. Если подобные ласки Вики были сравнимы с танцем балерины, то ласки Катерины - бушующий океан незабываемой и несравнимой ласки.
       Я решил отложить разговор о ее поездках до утра, но она неожиданно призналась сама:
       - Ты не хочешь знать, зачем я ездила в Париж?
       - Зачем - я уже знаю, но почему втайне от меня?
       - Ты ведь сам сказал, что в такие игры больше не играешь, и я не хотела рисковать тобой, ты для меня очень дорог.
       - А разве ты для меня не дорога? Вы с Костей - последнее, что у меня есть, и я не хотел бы лишиться всего.
       - Мне тоже не хочется. Но когда решается судьба Родины, я не могла ответить отказом на предложение моих подруг по Петербургу. По совету отца я согласилась и не жалею об этом. Прости меня, Андрюша, за это, ведь тогда тебя не было рядом.
       - Что поделаешь, - вспомнив своенравность матери, ответил я. - Женщины русских дворян всегда делали выбор сами, а нам, мужчинам оставалось только соглашаться с вами. Ты сделала выбор, и приказать тебе я не могу.
       - Спасибо, Андрюша, - она с улыбкой обняла меня и вдруг стала серьезной.
       - А ты в такое время останешься в стороне?
       - Вы не оставили мне выбора. Что я скажу сыну, если с вами что-то случится?
       - У него есть бабушка, которая сможет не только объяснить ему все, но и поможет вырасти настоящим мужчиной и человеком, - как мне показалось, Катя сказала это с гордостью.
       - Я в этом не сомневаюсь, - ответил я и всем видом показал, что пора отойти ко сну.
       Наверное, оттого, что Катя долго тяготилась тайной, а теперь почувствовала облегчение, она быстро уснула. Мне не спалось, я встал и отправился в гостиную, где застал Павлова с фужером вина.
       - На ловца и зверь бежит, - произнес он, достал еще один фужер, налил и подвинул ко мне. Взглянув на меня внимательно, улыбнулся.
       - Вижу, что объяснились. Уж больно Катя переживала твое неведение, а сказать боялась. Да и я побаивался, что ты со своими убеждениями вряд ли нас поймешь - кому хочется заново переживать тяжелое? А Вальтер был убежден, что ты не откажешься. Хотя?
       Он пытливо посмотрел на меня - Хотя время отказаться еще есть.
       - Я думал, что Вы лучшего мнения обо мне, - обиделся я.
       - Да нет, Андрюша. Время такое, что мы, русские эмигранты, разделились на две стороны - одни ради России служат Гитлеру, а другие без Сталина и коммунистов, просто Родине и своему народу в трудные для него минуты. И знаешь, среди них много дворян, кадровых офицеров и генералов царской армии. Их больше тех, кто служит нацистам. Можно конечно спрятаться, отсидеться, но что потом скажешь детям и внукам? Вот почему я рад, что ты с нами.
      
       Минер пришел рано утром. Он оказался человеком лет сорока, одетым в немецкую форму рядового и сразу же заявил, что мы можем не сомневаться в нем - он не только свой человек из Одессы, но и отлично знает минное дело.
       - Знаю я эту баржу, - сообщил он нам. - Её уже дважды собирались минировать, и меня вызывали разбираться в запущенной электропроводке. Я вообще-то электрик в казино и отлично говорю по-немецки, но о том, что минер, немцы не знают. Для того чтобы ее утопить, проще всего заминировать входные порты, либо форпик и ахтерпик. Скорее всего, при их педантичности, они сделают и то и другое. Разминировать до выхода в море вряд ли удастся, все на виду, а охрана в порту будет многочисленной. Это нужно делать в море, сняв предварительно охрану. Учитывая обстановку, можно пообещать оставить ее в живых. Здешние вояки разбаловались на курорте и желанием воевать за Фюрера особо не горят. Но на чем заранее выйти в море?
       - Думаю, это возможно, вот только как избежать столкновения с немецкими сторожевыми катерами? - спросил я.
       - Вряд ли они будут "светиться", раз охрану с баржи будет снимать буксир, - сказал Вальтер.
       - Тогда нужно как можно незаметнее подойти к барже в море, - сказал я. - И знаю, кто сделает это за деньги. Тот, кто уже не раз помогал нелегально попасть в Байонну. Сегодня же я постараюсь с ним встретиться.
       - А он надежный человек?
       - Надежнее в нашем деле не найти - он контрабандист и к тому же баск.
       - Тогда действуй, - согласился Вальтер.
       - А я, - оживился электрик, - поболтаю за рюмкой с минерами. Их здесь немного и вечерами они сбираются в солдатском баре. Интересные, между прочим, ведут теперь разговоры - опасаются, что не успеют удрать, если американцы и англичане высадятся в Марселе. А еще больше они боятся партизан, те уже перекрывают все основные дороги.
       - Этим нужно воспользоваться. Французское сопротивление готовится к решительной борьбе с оккупантами по всей Франции. Не далек день, когда освободят Париж, это будет сигналом к борьбе на всей оккупированной территории. Но нам свое задание необходимо выполнить раньше, чем погибнут невинные люди.
       - Уверяю вас, - подвел итог минер-электрик, - наши разбалованные в тылу вояки драпанут быстрее всех. Не зря комендант взял под личный контроль весь транспорт в городе.
       - Этими настроениями нужно воспользоваться. Если удастся, попробуйте сегодня узнать настроение именно минеров, а я свяжусь с партизанами относительно каких-то гарантий для них, - сказал Вальтер, закрыв совещание.
      
       Дальнейшие события показали, что наша "операция" задерживается и возможно станет ненужной. Причиной этого окажутся непредсказуемые действия со стороны комендатуры и еврейской общины. Первая оказалась больше озабочена организацией цивилизованного отступления, для чего втайне от своего командования вступила в переговоры с отрядами французского сопротивления, а еврейская община действовала по своим законам, организовав подкуп немецкого командования. Первым об этом узнал наш минер, которому его коллеги из комендатуры сообщили, что минирование баржи отменено до дня "Х" - высадки союзников на южном побережье Франции. Наступил июль, а высадка не начиналась, да и на Западном фронте немцы не позволяли развить союзникам быстрого наступления.
       И все же бегство немецких войск из южной части Франции было неминуемым и началось с началом высадки войск союзников 15 августа 1944 г на побережье между Тулоном и Каннами. Начиналась операция "Драгун", без которой, вопреки мнению Черчилля, американский президент Эйзенхауэр считал невозможным успешное наступление на севере Франции.
       17 августа в Париже началось национальное восстание под руководством командующего повстанческими отрядами полковника Роль Танги, а 24 августа в город вошли танки генерала Леклерка.
       25 августа немецкий гарнизон генерала Хольтица капитулировал. После этого "передислокация" немецких войск из южной Франции превратилась в не совсем организованное отступление. В сентябре французский корпус при поддержке американской 94-й пехотной дивизии очистил южное побережье Бискайского залива от немецких войск.
      
       Но меня к этому времени в Байонне уже не было. Вы, капитан, спросите - почему? Так получилось, что для спасения своей семьи, Павлова и Вальтера, я за неделю до этого на океанской яхте подходил к португальскому берегу в районе Опорто, доставляя важных фашистских персон. Я так и не узнал их имен, хотя провели мы в штормовом море вместе пять суток. Яхта была большой, и если бы ни один из них, вряд ли бы мне удалось довести ее до порта назначения в одиночку, остальные пассажиры все время лежали в полумертвом состоянии из-за сильной качки. По всему было видно, что он - моряк с большим опытом. Рослый, широкий в плечах, сильный и неутомимый, он отличался от других, которые были явно из немецкой военной аристократии, судя по их поведению до выхода в рейс. Рядовые солдаты без оружия принесли их солидные кожаные чемоданы, после чего в темноте на причале прозвучали три выстрела, после которых моряк брезгливо поморщился. У меня создалось впечатление, что он оказался в этой компании не по своей воле.
       На время Федосов сделал паузу, словно перебирал в памяти прошедшее, и спросил:
       - А вы не хотите узнать, почему я оказался на яхте?
       - Думаю, не по своей воле.
       - Как сказать? - задумался Федосов. - Можно было отказаться и вместе с собой унести в могилу всех своих близких, а заодно и Вальтера с Анной и ее детьми. Они ворвались в дом в полночь, когда женщины и дети уже уснули. Все пятеро были в черных кожаных плащах и в летных шлемах с большими очками, руки в черных перчатках. В руках у них были парабеллумы. Вместе с ними двое верзил с автоматами.
       - Судя по всему, капитан - ты, - ткнул стволом мне в грудь самый маленький из них. - И ты нам нужен для того, чтобы выйти в море на яхте.
       - Но я вас не знаю и не испытываю ни малейшего желания выйти в море в такую погоду и с неизвестными людьми.
       - Кажется, ты ничего не понял? Никто не спрашивает твоего желания. Я сказал, что ты нам нужен, и учти, что я не люблю повторять. К твоему сведению, в случае отказа мы для начала расстреляем организатора группы помощи маки, несмотря, что он немец, затем самую активную его помощницу. Кажется она - Ваша жена. Если этого будет недостаточно, есть еще месье Павлов, его жена и Ваш сын. Учтите, что нам ничего не останется, как расстрелять даже детей. Но мы предлагаем Вам самый гуманный вариант - Вы доставляете нас по назначению, и все остаются живы. Согласитесь, это благородно с нашей стороны - мы оставляем в живых десяток человек, включая Вас. Решайте и не просите времени на раздумывание, его нет ни у Вас, ни у нас.
       У меня не оставалось другого выхода, и пришлось согласиться, хотя после того, как они расстреляли своих же солдат, погрузивших на яхту их чемоданы, я был уверен, что меня они в живых тоже не оставят. За время плавания эта мысль не давала мне покоя и тот же, самый маленький из них подтвердил мои сомнения.
       - Если с нами что-то произойдет, на берегу остались те, кто исполнит приговор, - сказал он мне. - Уж постарайся, чтобы все остались живы.
       С первых минут плавания я влюбился в яхту. Это было великолепное сооружение, созданное для долгих океанских переходов. Не знаю ее кораблестроителя, но думаю, он был не только великолепным яхтсменом. Яхта, судя по оборудованию, была построена в Германии и оснащена по последнему слову техники. Управиться с нею могли два - три хороших яхтсмена, и мне понадобилось несколько часов для того, чтобы овладеть управлением ею с зарифленным парусом. Шторм, словно из-за сочувствия, только набирал силу, а мой добровольный помощник, о котором я подумал сразу, что он моряк, хватал все на лету.
       - Даже не верится, - сказал я, - что Вы - не яхтсмен. У Вас все неплохо получается. Только учтите, что это еще цветочки, поэтому переоденьтесь по погоде, там внизу есть штормовые костюмы.
       - Хочешь жить - умей вертеться, - неожиданно ответил он по-русски. - А вдруг вы без меня задумаете утопить всех нас?
       - Это я могу сделать и при вас, стоит только поставить яхту лагом к ветру, но я почему-то твердо решил вернуться к жене и сыну. Так что идите, да посмотрите заодно, не умерли ли от страха ваши товарищи.
       Сейчас, вспоминая тот рейс, могу признаться, что именно тогда, несмотря на первое желание покончить с жизнью, я любовался яхтой, парусом и штормом. Полет по бушующим волнам восхищал своей неповторимостью, наполнял меня необыкновенной силой и жаждой жизни, укреплял веру в счастливое окончание. Меня не пугали люди, которые находились со мной на яхте. Они были сломленными и жалкими, а я с каждым часом становился сильней, словно бушующие волны и штормовой ветер отдавали мне часть своей энергии. Я должен был победить, чтобы сохранить жизнь моим любимым и вернуться. И я победил.
       На третий день рано утром, воспользовавшись выглянувшим солнцем, я сделал определение секстаном своего места и лег на курс, ведущий в Опорто. Словно смирившись, стал утихать ветер, а бортовая качка стала плавней, но от этого мои пассажиры лучше себя не почувствовали. Мой помощник, который не без удовольствия стал называть себя моряком, впервые приготовил неплохой обед, и мы с ним плотно пообедали на палубе. От этого меня потянуло в сон. Понимая, что мне не выдержать без короткого отдыха, я отключил авторулевой и поставил моего помощника на руль, а сам прилег у мачты.
       Спал я недолго и проснулся от того, что на палубе о чем-то спорили. Не открывая глаз, прислушался.
       - А я говорю, он нам больше не нужен, - убеждал самый маленький, но видимо, самый старший из них по званию. - Я уверен, что теперь и Гюнтер доведет яхту до берега.
       - Берег для нас при таком волнении опасней, чем шторм, и я не уверен, что мы найдем фарватер в таком густом тумане, - отвечал стоящий на руле Гюнтер. - А если еще и рация наша не сработает, нам крышка, берег у Опорто скалистый, а волна там еще больше. И к тому же мы обещали ему, что с ним ничего не случится.
       - Наплевать мне на обещания, пристрелить его нужно непременно, что я и сделаю, когда мы окажемся на берегу.
       Поняв, что на этом они согласились, притворившись спящим еще несколько минут, я встал, прошел в рубку и включил эхолот. Эхосигнал дна не обнаруживал, глубина была еще большая, а это значит, что спал я недолго. Когда я вышел из рубки, Гюнтер спросил:
       - Как ты думаешь, сколько еще до берега?
       - Часов шесть, не меньше, - ответил я, - из-за направления ветра нам пришлось идти от него подальше.
       - А может быть, ты сделал это специально? - проскрипел маленький, - чтобы продлить себе жизнь?
       Меня взорвало.
       - Если бы в такой шторм я шел ближе к берегу, то вы бы уже давно захлебнулись в своей рвоте и нечистотах, и мне не нужно было бы беспокоиться за свою жизнь.
       - Нет, его непременно нужно пристрелить, - завизжал маленький и схватился за пистолет.
       - Лучше отстрелите себе свой член, - ответил Гюнтер. - Без него, - он указал на меня, - он вам больше не понадобится.
       - Пристрелить его позже все же придется, - успокоил маленького самый старый из них, - и это сделаете Вы, Гюнтер.
       - Ошибаетесь, я не мясник, и никогда не стрелял в безоружных. Вы же, господа, давали слово, и я постараюсь, чтобы вы его не нарушили.
       - Успокойтесь, мы еще не на берегу, к тому же нам нужно сохранить не только свою жизнь, но и яхту. Мы обещали вернуть ее хозяину. Если мы этого не сделаем, лучше действительно отстрелите себе свое мужское достоинство, - подвел итог дискуссии, молчавший до сих пор интеллигентного вида, с аккуратно постриженной бородкой и самый спокойный из них. После его слов, словно по команде, они спустились вниз.
       - Теперь ясно, кто из вас главный, - не удержался я.
       Гюнтер усмехнулся, передал мне руль, устало опустился на откидное сидение у борта.
       - А знаете, Вы правы. Теперь, когда война проиграна, главными становятся те, у кого деньги, но мясники - эсесовцы еще не никак не поймут, что их песенка спета и по привычке петушатся. Оно и понятно - кому хочется болтаться в петле?
       - Так что же заставило морского офицера с такими мыслями оказаться в этой компании? - не удержался я.
       - А нас, подводников, не спрашивали. Записали в войска СС, заставили топить все, что плавает на воде, не спасая ни женщин, ни детей. Вот смотрю я на Вас и теперь понимаю, что мог бы, как и Вы, уйти от этого кошмара еще в морском училище, но поддался всеобщему подъему национального самосознания и поверил Гитлеру. Что стоило мне, обеспеченному сыну немецкого моряка из Аргентины, сесть на пароход и вернутся к отцу? Но тогда мы все вместе с фюрером просто сошли с ума и, в итоге, погрязли в преступлениях. Не знаю, смогу ли я жить после этого кошмара, но уж точно не смогу жить с этими подонками.
       - А вы знаете, что такое стать унесенным в этом мире, таким, как я? Как устоять перед неизбежными революциями и войнами, сохранить веру в людей? Такие, как я, не нужны в наше время, когда в мире правят войны, несправедливость и подлость. От них не спрячешься, они сами находят тебя. Может быть уже поздно, Гюнтер?
       - Этот вопрос я задал своему отцу, который покинул Германию в 1919 году, и знает, чего стоит начать жизнь заново. В ответ он написал мне только одну строчку:
      
       Я уверен, что мой сын должен знать, как это сделать!
      
       Вот почему, капитан, я постараюсь сделать все для того, чтобы Вы остались в живых.
       - Тогда, может быть, ответите на вопрос - кто нас предал?
       - Этого я не знаю, хотя случайно слышал, как они часто упоминали одного из близких помощников доктора Вальтера, которому он очень доверял. Не то Гиннер, не то Виннер. Думаю, что немцы Ваших родных не расстреляют, им сейчас светиться ни к чему, ведь теперь, как и положено, за все придется ответить, и этого они очень боятся. А вот избавиться от Вас они постараются.
       - Так, может быть, нам их утопить?
       - Вот тогда я не гарантирую Вашу безопасность и Ваших родных, эти подонки подстраховались. Пассажиры должны добраться благополучно, а Вам еще, возможно, придется вернуться с яхтой. Об этом Вам сообщат в Опорто.
       - Только пусть имеют в виду, что стать перевозчиком нацистов я не имею ни малейшего желания.
       - У вас в России в таком случае говорят - человек полагает, а Бог располагает. В Вашем конкретном случае Господь может оказаться не на Вашей стороне, - он вновь сказал это на довольно чистом русском.
       - Откуда вы знаете русский?
       - Я же говорил, что родился и вырос в Аргентине. Моя мать из Петрограда, была учительницей русского языка в школе. Нашим спутникам этого знать не нужно. Кстати, на берегу наши пути разойдутся, я иду в посольство Аргентины, они же - клиенты португальских военных.
       В этот момент я увидел, как из иллюминатора носового кокпита выставили наружу радиоантенну. Гюнтер это тоже заметил.
       - Сколько до берега, капитан? - спросил он.
       - Где-то миль тридцать.
       - Пожалуй, они могут установить связь. Радиоцентр португальских ВМФ в Опорто находится в горах на высоте километра. Тогда ждите новостей.
       Ждать пришлось недолго. Гости поднялись на палубу и застыли, вглядываясь в сгущающийся туман.
       - Если продолжать следовать прежним курсом, через час мы будем в опасной близости к берегу. В таком тумане видимость - сотня метров, и мы можем столкнуться с рыбацкими судами или залезть в сети. Если нас будут встречать, нужно убрать парус и запустить двигатель, - пояснил я.
       - Нас просили обождать, катер за нами уже вышел, - с нескрываемой радостью и, как показалось мне, гордостью произнес самый маленький, словно забыв обещание меня пристрелить.
       Первым из тумана показался лоцманский катер.
       - Кто из вас капитан?- спросили с него.
       - Он, - указал на меня Гюнтер
       - Приготовьте документы на приход и примите лоцмана, капитан.
       В этот момент к другому борту лихо пришвартовался катер, окрашенный в серый военный цвет. На палубу спрыгнули два матроса, подхватили поданный трап и помогли пассажирам перейти через фальшборт.
       - А вы, Гюнтер, что стоите? Давайте с нами, - скомандовал маленький, и матросы не дали моряку проститься со мною.
       - Удачи Вам, Гюнтер! - только и успел сказать я. Катер взревел моторами и скрылся в тумане.
       Лоцман провел яхту в порт, и мы ошвартовались в рыбной гавани на отстойном причале, где нас ждали таможенники и эмиграционный офицер, которые тщательно осмотрели яхту, забрали документы и приказали мне ожидать их решение на борту. Заметив на причале охранника, я отправился в каюту и, не раздеваясь, рухнул на койку. Проснулся оттого, что кто-то теребил меня за плечо. Я открыл глаза, передо мной стоял пограничник, протягивая мне мой паспорт.
       - Вам придется пройти со мной к телефону, - сказал он.
       Я надел штормовку, натянул короткие сапоги, закрыл на ключ рубку и, проверив швартовные концы, показал, что готов к визиту. Здание пограничной охраны порта было недалеко, меня ждали. Представительный начальник указал на кресло и набрал на пульте номер телефона.
       - С кем я буду говорить? - спросил я.
       - С владельцем вашей яхты, господином... - он замешкался, и я понял, что тот просил не называть его имени.
       - Добрый вечер, капитан, к сожалению, мне незнакома ваша фамилия. Я назвал имя и фамилию.
       - Хорошо, господин Федосов, я - владелец яхты и знаю все подробности её похищения. Для начала я бы хотел знать - все ли с ней в порядке.
       - Она так же хороша и красива, как и прежде и у нее изменились только количество топлива на борту и отсчет лага. Я, правда, не проверял запасы продовольствия.
       - Очень рад хорошим известиям и Вашему настроению. Вам придется немного обождать, пока мой адвокат прибудет к Вам, чтобы решить проблемы Вашего освобождения. Я уже официально заявил, что к похищению Вы не имеете никакого отношения. Вас просто принудили, идет война. Я готов заплатить компенсацию за доставленные Вам неприятности и денежное вознаграждение за время командования яхтой.
       - Благодарю Вас, но я хотел бы как можно быстрее вернуться домой.
       - Уверяю Вас, что сделаю все для этого, хотя идет война. Мой адвокат - к Вашим услугам, он поможет решить и эту проблему. Всего хорошего.
       Утром почтальон на велосипеде вручил мне извещение на получение в банке довольно приличной суммы, которая оказалась очень кстати и открыла мне выход в город на большой рыбный рынок, правда с сопровождением.
       Федосов помолчал немного и, глядя на меня, спросил:
       - Вы бывали на рыбном рынке Опорто?
       - Бывал и неоднократно.
       - Тогда Вам не следует пояснять, какое удовольствие я получил и сколько деликатесов притащил на яхту. Вино из запасов яхты брать не стал и прямо в порту накупил местного портвейна лучших марок, и зашел в контору капитана порта. От моего приглашения ни он, ни дежурившие лоцмана не отказались, и вскоре дружная компания соревновалась в кулинарном искусстве, благо камбуз яхты был довольно просторным и хорошо оборудован. Соревнование в приготовлении рыбных блюд я с треском проиграл, но зато они одобрили выбор спиртного и вин. Вскоре все мы пришли к выводу, что только испанцы и португальцы понимают толк в дарах моря, земли и солнца, которые имеются в этих двух странах. Была глубокая ночь, когда капитан порта объявил последний тост.
       - Давайте выпьем за счастливчика капитана. Что-то я не припомню, чтобы немцы оставляли их в живых. Обычно они заставляют экипажи высаживаться на шлюпки, а потом расстреливают суда и команду с подводных лодок. Ты, видимо, доставил очень важных шишек, и еще нужен им.
       - А может, им нужна яхта, - добавил лоцман.
       - Мне звонил хозяин яхты, очень беспокоился за нее, - сказал я.
       - Видимо тебе придется гнать ее обратно, и знаешь, это не так уж и плохо. До Франции через Испанию тебе придется добираться долго. Во Франции еще война, союзники на юге не очень торопятся наступать, а у военных можно и на расстрел нарваться, как шпиону. Ты теперь будь осторожней, в нехорошее дело ты вляпался, и лучше переждать.
       Слова эти дойдут до меня потом, когда утром меня приведут на допрос в жандармерию. После этого меня посадят на яхте под домашний арест, а к трапу поставят угрюмого и несговорчивого жандарма. Службу свою он понимал правильно, прекратил мои прогулки и перестал пускать ко мне гостей, за исключением капитана порта.
       Прошло четыре дня, когда меня вновь вызвали в жандармерию. В этот раз там были вежливей, предложили кофе и сказали, что со мной хочет встретиться испанский консул. Тот, войдя в комнату и поздоровавшись, сразу же перешел к делу.
       - Я к Вам от судовладельца. Сам он, к сожалению, часто звонить Вам не может и попросил меня поговорить о возвращении яхты. Первоначальное предложение, перегнать ее во Францию, по некоторым обстоятельствам отпадает, новые оккупационные власти решили разобраться с владельцами, которые сотрудничали с немцами. Он предлагает перегнать яхту, - консул перешел на английский, - в Испанию, в один и ее северных портов. Предпочтительней в небольшой, вроде Сан Себастьяна или Хихона. В какой конкретно - мне нужно знать, чтобы оформить Ваш выход. Между нами говоря, переход предпочтительней без команды и без лишних свидетелей. Если Вы согласны, я подъеду к Вам завтра к обеду, чтобы обговорить все тет-а-тет. Думаю, это самый надежный вариант не только быстрее добраться до близких, но и сохранить свою жизнь. Ваши пассажиры, Вы понимаете, о ком я говорю, сделают все, чтобы Вас не стало. Учтите это и будьте осторожней, опасайтесь непрошеных гостей. Яхту они уничтожать не станут, это не в их интересах - подымется большой и ненужный им шум, а вот убрать Вас - способов достаточно. Постарайтесь пару дней не появляться днем на палубе.
       Я уже привык к подобным предупреждениям и не придавал им особого значения, но как-то нужно было убивать время, и занялся подробным изучением яхты, обнаружив много интересного. Оказывается, винт мог приводиться в движение электроприводом, для чего в трюме имелись мощные аккумуляторы, которые можно было заряжать от береговой электросети и от генератора. На яхте был небольшой кинозал с узкопленочным киноаппаратом, всеволновый радиоприемник, мощная радиостанция. Кормовая аппарель позволяла безопасное погружение и подъем аквалангистов. Особо хороши были две резиновые шлюпки с мощными подвесными моторами. Этот список можно продолжать, но остановлюсь только на еще одном - сильном подводном освещении корпуса, которое я обнаружил случайно, включив вечером в рубке тумблер с иконкой аквалангиста. Свет пронизывал воду вокруг корпуса в глубину и в стороны - не менее чем на пятьдесят метров. Я бы не рассказывал Вам все с такими подробностями, но тогда я впервые задумался над тем, что мое желание изолироваться от происходящего вокруг, наивно и бесполезно. Меня не оставляла мысль, что рок смерти моего рода предопределён и мне не уйти от него. Но пока я был не один - меня ждали Катя и Костя, и я должен был выжить и вернуться. Чтобы побороть чувство тревоги в темное время суток, я стал спать днем и бодрствовать ночью, и не зря.
       Как-то, сидя без света в рубке, услышал легкий стук по корпусу и включил подводное освещение. Яркий свет осветил двух аквалангистов, спасающихся бегством. Мой охранник поднял тревогу. Прибывшие жандармы не поверили мне, но когда я надел акваланг и обнаружил прикрепленный к корпусу предмет, похожий на мину, они вызвали военных. Те обнаружили еще одну на дне, видимо утерянную во время бегства. Этот случай обеспокоил военных и ускорил решение хозяина перегнать яхту.
       - Официально (по документам) я уходил в Альхисерас - небольшой порт рядом с Гибралтаром. На выход мне даже выделили военный катер сопровождения, но после того, как в ночи растворились огни Опорто, мы оба погасили ходовые огни, и я развернулся курсом на Север, сохраняя при этом радиомолчание. После слов провожавшего капитана порта я был не уверен в положительном завершении рейса и надел костюм для подводного плавания, приотдал найтовы у обеих шлюпок, покрепче закрепив их подвесные моторы.
       Однако на этот раз мне опять везло, северо-западный ветер принес дождевые облака, уменьшив видимость. Пришлось идти в бейдевинд, помогая двигателем. Господь хранил меня, а когда я прошел Ля Корунью, то спустился ближе к берегу и дальше следовал на виду у испанской береговой охраны. На четвертые сутки я был в Сан Себастьяне, где меня ждал новый капитан, хмурый испанец, явно из фалангистов. На следующие сутки я освободился и сообщил эмиграционному офицеру, что направляюсь домой, в Аликанте. Но возвращение во Францию этим путем заняло бы у меня не менее трех суток. Я не удержался и опять тем же нелегальным путем был доставлен в Байонну моим старым знакомым - Белой Бородой.
       Сходя на берег, я благодарил Бога за благополучное возвращение и еще не знал, какие страшные новости ожидали меня дома.
       Здесь Федосов встал и произнес:
       - На сегодня хватит. А если честно, капитан, то не знаю, смогу ли завтра рассказать и заново пережить тот ужас, который тогда ожидал меня. Не провожайте.
       - Это невозможно, что подумает моя команда?
       - Извините, капитан. Я забыл, что мы на советском судне, а Вы, к тому же, - человек долга.
      
       Утром следующего дня погода впервые испортилась, пахнуло зимой от припорошенных вершин горного хребта. К обеду ветер сменился на северо-восточный, и море вздыбилось, озлобленно бросаясь волнами на брекватер. Низкие тучи стремительно летели на небольшой высоте, готовые разразиться дождем или градом.
       - Не придет сегодня Ваш гость, - с изрядной долей злорадства в голосе произнес комиссар. - И что такого интересного рассказывает Вам недобитый буржуй.
       - Этот "недобитый" буржуй рассказывает поучительную историю своей жизни, которая повествует о том, как хреново оказаться без Родины.
       - Он сам виноват, - назидательно произнес помполит, - незачем было становиться врагом Советской власти.
       - Уж Вы-то, комиссар, знаете, что врагами советской власти объявляла сама власть всех, кто ей просто не нравился.
       - Нехорошие у Вас мысли, капитан.
       - Вот вы и доложите с приходом. Только учтите, что сейчас не 1917 и не 1937 год, и партбилет у меня такой же, как и у Вас. Кстати, не скажете ли, по какому поводу Вы вчера весь день гуляли, а затем ночью ломились в каюту буфетчицы? При этом полезли в драку со своим любимчиком, секретарем комсомольской организации Скляровским? Я не думаю, что при случае он будет отрицать это. И что за фонарь у Вас под глазом? Только не говорите, что Вы споткнулись на трапе. А ведь у Вас, кажется, последнее серьезное предупреждение парткома именно по этой части.
       Комиссар невольно прикрывает синяк ладонью и угодливо улыбаясь, произносит - я все понял.
       После обеда заморосил дождь, стало еще холодней, и улицы города быстро опустели. Но Федосов все же пришел с наступлением темноты, когда ветер стал стихать и на прояснившемся небе показались редкие звезды.
       - А мы уж думали по погоде, что Вы не придете? - сказал я после приветствия.
       - Мне в такую погоду не уснуть, она как раз для моего грустного рассказа.
       - Вот и хорошо. Стармех уже приготовил кофе, найдется и перекус.
       - Перекус? Я вспомнил, капитан, так говорил мой дед адмирал, которому из-за полноты доктора запретили плотно ужинать. А откуда Вы знаете это редкое слово?
       - Из детского дома. Так говорили, когда на обед не было ничего и давали кусочек хлеба с селедкой. Это называлось перекус до ужина, а если не было и ужина, давали кусочек сахара или леденец, которые запивали морковным чаем.
       - Восхищаюсь вами, я имею в виду весь русский народ. И после такого так любить Родину? За что?
       - За то, что она есть, - сказал я, - и там живут близкие, друзья и мой народ. Мы же русские, не правда ли?
       - С Вами трудно спорить, капитан.
       - И бесполезно! - согласился я. - А потому давайте поговорим о том, что Вас ожидало дома.
       Федосов помрачнел и я пожалел о том, что поторопил его.
      
       - Еще в море я обратил внимание, что Белая Борода и его люди вели себя со мной странно - не смотрели в глаза, замолкали при моем появлении, - начал он. - Да и капитан старался на меня не смотреть и советовал мне больше находиться в каюте. Я сильно устал за три ночи без сна и потому крепко уснул и проснулся только от толчка о причал. Сполоснул лицо в капитанском душе и поспешил на палубу.
       - Проснулся? Вот и хорошо, сейчас я соберусь, и пойдем вместе, - скорее приказал капитан. - Вот возьми рыбу, я быстро.
       Я сгорал от нетерпения отправиться домой, и несколько минут ожидания показались мне вечностью.
       - Ты особо не спеши, - обратился он ко мне, - прогуляться нужно, не торопясь, поразмять ноги после плавания. Рановато пришли, вон еще звезды хорошо видны и темнота не спешит уходить. В такие часы одному хорошо утро встречать. Когда-то я тоже по утрам домой торопился, пока сын с дочкой маленькими были, а когда дети из семьи ушли, жена тоже ушла и даже объясниться не пожелала. Оставила записку, которую помню дословно:
      
       Прости, но жить с тобой не могу, трудный ты человек, неласковый и невнимательный, до сих пор не заметил, что я давно люблю другого.
      
       Это она так думала, а я давно знал, но ради детей молчал, думал, что с другим они их не смогут полюбить. А они полюбили - вот ведь какая штука.
       Меня вдруг охватило неясное беспокойство.
       - А почему ты решил мне об этом сказать?
       Капитан спохватился.
       - Да вижу я, как ты переживаешь. Жена у тебя хорошая, о ней никто плохого слова не скажет, а время сейчас смутное и всякое может случиться. Если что - не стесняйся, положись на меня. Он хлопнул меня по плечу и, слегка толкнув в спину, произнес:
       - Храни тебя господь и святая дева Мария!
       Я понял, что сказал он это неспроста. Открыв ключом входные двери, я с трудом поднимался по лестнице от сбоя дыхания на внезапно отяжелевших ногах. Подойдя к дверям квартиры, не сразу смог вставить ключ в замочную скважину. Внезапно дверь открылась, и на пороге увидел падающую в обморок тещу. Подхватив ее, шагнул в комнату, пронес в спальню и опрыскал водой из графина. Она открыла глаза и беззвучно шевелила губами.
       - Катя? - спросил я, и не ожидая ответа, бросился в нашу спальню. Она была пуста. Кровать застлана покрывалом, а на ночном столике догорала оплывшая свеча с траурной лентой. Сознание у меня помутилось, и я рухнул на черное покрывало.
       Без сознания пробыл почти сутки и в другое время меня увезли бы в больницу, но обошлось вызовом знакомого врача, поляка Вацлава из команды Вальтера.
       - Очнулись, - с облегчением произнес он. - И часто это с Вами происходит?
       Вместо ответа, я попытался встать с кровати, но он остановил.
       - Прежде я должен знать, откуда у Вас травма головы и случалось ли такое с Вами ранее.
       Пришлось рассказать, после чего он полез в свой саквояж и достал шприц. Я не возражал, состояние было ужасное, я с трудом понял, что со мной произошло.
       - Сейчас накормите его бульоном, и лежать еще сутки. И никаких разговоров, пока сознание и память не восстановятся полностью, - обратился он к Павловой после сделанного мне укола. - А Вы, месье, и без меня знаете насколько это у Вас серьезно. Спать, спать и еще раз - спать!
       Окончательно я проснулся еще через сутки, встал с кровати, надел халат и прошел в гостиную. На столе накрытая чистым полотенцем еда и записка:
      
       Никуда не уходите. Мы с Константином в школе, где возобновляются занятия. Возможно, без нас придет доктор, у него есть ключи. И еще - сегодня утром приходил ваш знакомый моряк, очень расстроился и обещал зайти завтра. Завтрак на столе, кофе в термосе.
      
       Прежде чем завтракать я обошел все комнаты в надежде увидеть Павлова, но и его кровать была также накрыта черным покрывалом, а на столике стояла потухшая оплывшая свеча. Значит, его тоже уже нет, так что же случилось? У меня опять закружилась голова, но на этот раз я смог добраться до кресла, сел и закрыл глаза.
       Доктор вошел бесшумно, положил мне ладонь на лоб.
       - А Вы неплохо выглядите. Вас, очевидно, однажды сильно били по голове. Сегодня Вы встали сами или Вам помогли?
       - Били неоднократно и очень хотели убить, но я живучий, оклемаюсь и на этот раз, - сказал я.
       - Мне говорили, что Вы - мужественный человек, но все же лучше не испытывать судьбу.
       - Зато она меня испытывает, доктор, и к тому же безжалостно.
       - На Ваши слова могу лишь сказать, что я не виноват, - ответил доктор. - Мне самому это все хорошо знакомо. Видимо, мы с вами родились не в то время и в неудачном месте. Госпожа Павлова рассказала мне Вашу "одиссею". Моя судьба во многом схожа: бежал от революции из Малороссии в Польшу, затем от Гитлера во Францию и оказался в лагере. Меня тоже били, правда я голову не подставлял, но это не меняет сути дела. Как доктор, скажу - физически Вы - крепок, а болезнь - в Вашей душе, и хочу Вам честно признаться, что от Вашей болезни медикаментов нет, и бороться с нею Вам придется самому, собрав в кулак всю Вашу волю.
       - Для меня это не ново, - согласился я. - Вы повторяете слова доктора Вальтера. Кстати, Вы знаете, почему нет ни Кати, ни Вальтера, ни Павлова? Что без меня произошло?
       Доктор замешкался, порылся в своем саквояже и выставил на стол бутылку польской водки.
       - Молчать дальше не имеет смысла. Но сначала давайте выпьем, это нужно не только вам, но и мне.
       - Возьмите в буфете столь любимые Павловым граненые стаканчики, привезенные им из Петрограда. Да наливайте полными, как он делал это всегда.
       Мы выпили, не чокаясь.
       - С Павловым все просто - сердце старика не перенесло потерю единственной дочери. В семьдесят с лишним лет, после всех передряг это почти естественно. Он так мечтал выпить за вашу и нашу победу над фашизмом, в которую он верил с первых дней войны. Вацлав на минуту задумался, затем снова налил.
       - А вот с Катей и Вальтером дело обстоит сложней. Старшая сестра услышала выстрелы после того, как в кабинет Вальтера прошли два эсэсовских офицера. Когда она открыла двери, то получила сильный удар по затылку, а когда очнулась, то увидела Катю в луже крови. Потом рядом с ней на полу обнаружили большое пятно крови той же группы, что и у Вальтера, а сам он словно провалился. Дежурные санитары у выхода утверждают, что офицеры вышли одни. Обыскали весь госпиталь, но Вальтера так и не нашли. Катерине стреляли в голову разрывной пулей, и надежды на спасение не было. Эсэсовцы уехали на черном "Фиате", который обнаружили в порту. Через два часа в город вошли англичане, которых убийство немецкого военного врача и его медсестры не заинтересовало. Кому это нужно в наше время, а новый комендант рассудил, что война все спишет. Катю похоронили через три дня вместе с отцом, который пережил дочь всего на сутки.
       Я машинально налил по третьей.
       - Если это за Вальтера, то за него я пить не буду, - запротивился поляк, - еще Польша не сгинела, - произнес он. - Давай выпьем за всех убиенных в эту войну.
       Потом мы пили коньяк из буфета за победу, а за ним, кажется, спирт из его саквояжа.
      
       С того дня и пошло - поехало. Я пил с утра до вечера и не мог остановиться. Пил в ресторанчиках, с рыбаками в порту, с английскими моряками и шотландскими стрелками. Как только наступали минуты отрезвления, начинались головные боли, охватывала невероятная злость на себя и окружающих. Избавиться от них помогало только спиртное и я вновь пил. Дома я не появлялся и был убежден - такой неудачник никому не нужен.
       Федосов все больше мрачнел, и я испугался, что он встанет и уйдет. Чтобы удержать его, я предложил выпить.
       - Нет, капитан. Спиртное только обостряет чувство потери, и возвращает память к тяжелому прошлому. То, о чем мне предстоит вам рассказать, в напоминании не нуждается, такое забыть нельзя, и только смерть сотрет воспоминания. Вероятно, я бы и расстался тогда с жизнью, если бы не Белая Борода, который привел меня в свой дом и несколько дней приводил в порядок. Когда я пришел в себя, то ужаснулся тому, что совершил, ни разу не появившись дома. Удивительно, но в дни запоя сохранил ключи и, выбрав время, когда теща с сыном ушли, прошел в квартиру, сбросил старую одежду, еще раз хорошенько помылся, чтобы избавиться от запаха спиртного, переоделся в новую одежду и выбросил старую. Не осознавая, что делаю, собрал чемодан, уложил в саквояж документы и поставил их в коридоре у дверей. Я еще не успел пройти на кухню, как отворилась дверь и вошла теща.
       - Собрался уходить? - спросила она, указав на собранные вещи.
       Я растерялся, поняв, что мое поведение похоже на бегство.
       - Правильно решил,- неожиданно заявила она, - такой ты нам не нужен. С сыном объяснишься, когда он будет готов тебя понять, а сейчас он еще много не понимает и простить тебя вряд ли сможет. Он ведь думает, что в трудное время ты на яхте сбежал от нас, а правду и я бы не знала, не расскажи мне муж перед смертью. Косте ее знать рано, так что уезжай. Деньги у меня есть, проживем как-нибудь. Вернешься, когда сам в себе разберешься и если совсем не сломаешься. Ты уже привык жить один и с нами тебе нелегко будет, не готов ты еще к этому. Так что поезжай, пока Костик не вернулся. За меня не беспокойся, я переживу все ради внука, а если плохо станет, то позову.
       Тогда ее слова показались мне обидными, но я хорошо знал, что она - женщина умная и сильная, а потому упираться не стал.
       Оставив все деньги, что у меня были, я возвратился в Испанию.
      
       Ирен
      
       До Аликанте добрался с приключениями, о которых говорить не хочу. Дом был пуст, но было видно, что жили в нем совсем недавно. Я чуть было опять не запил, но утром третьего дня моего пребывания дома раздался звонок. Я спустился во двор, подошел к калитке. За ней спиной ко мне стоял человек в американской военной форме без погон.
       - В дом пустите? - глухим голосом спросил он.
       Я еще не успел рассмотреть его и замешкался с ответом. Он обернулся, и я увидел его обезображенное лицо и отсутствие правой руки. Высокая грудь и длинные, переброшенные через плечо волосы указывали, что эта женщина.
       - Чем могу помочь - спросил я, и вдруг до меня дошло, что это наша Ирен.
       - Простите меня, - спохватился я, открыл калитку и взял ее вещи. - Проходите, Ирен. Какими судьбами, как говорят русские?
       - Вот возвращаюсь в Штаты после госпиталя. Попросила отправить морем через Картахену. Самолетами больше никогда летать не буду. Налеталась, - указала она на поврежденную часть лица.
       - Расскажешь потом, а сейчас располагайся, только вот я не успел еще побывать в магазине, так что извини, могу предложить только легкий завтрак.
       - А Вы не волнуйтесь, у меня кое-что найдется, - она раскрыла свой баул и выставила на стол банку ветчины и тушёнку, и отправилась на кухню. Я остановил ее и с трудом уговорил доверить мне приготовление завтрака.
       Из ванной она вышла посвежевшей и села за стол так, чтобы я не видел ее поврежденную часть лица и недостающую руку. В военной футболке, обтягивающей грудь, и со стороны уцелевшей руки она была по-прежнему красива. Завтракали молча, а когда я подал кофе, она попросила что-нибудь выпить. Я спустился в подвал и принес херес "Карлос 1".
       - Выпьем за тебя, - опередила она меня. - Ты отменно выглядишь, хотя у тебя очень грустные глаза, - впервые она назвала меня ты.
       - Не стоит, я этого не достоин. Давай лучше за тебя, - возразил я. Немного поразмыслив, она кивнула головой в знак согласия.
       - Ты, наверное, хочешь узнать, как все случилось, - она тряхнула головой. Ее волосы взлетели и улеглись, закрыв поврежденную часть лица, отчего она стала похожей на прежнюю Ирен. Я кивнул головой.
       - Надеюсь, ты догадался, что в Сан Себастьяне вы отправили во Францию меня. Там я добралась до Марселя, где меня уже ждали наши агенты. Устроилась в кабаре официанткой, с заданием сблизится со штабными офицерами вермахта. Это далось мне легко - немецкие высшие чины привыкли, что многие француженки были к ним благосклонны. Перед наступлением удалось достать схемы немецких береговых укреплений, и мое задание посчитали выполненным.
       К тому времени я познакомилась с немецким летчиком, пилотом самолета срочной связи. Он не был поклонником Гитлера и отлично понимал, что война близится к концу. Я не отказала ему в близости, и однажды он предложил мне перелететь с ним и важными документами к союзникам. Как только мы взлетели, к нам пристроились два американских истребителя. Он пытался оторваться от них на бреющем полете и вел самолет над самыми верхушками деревьев, когда очередь истребителя буквально отрубила часть крыла. Он попытался сесть на поле и вот, - она указала на правое плечо, - ты видишь, чем это закончилось для меня. Мой поклонник погиб сразу, а меня подобрали крестьяне, но в хирургическое отделение я попала только на вторые сутки. Когда меня передали в американский госпиталь, спасти руку было уже нельзя.
       Когда после госпиталя предложили лететь домой самолетом, я просила позволить мне заехать сюда. И вот я здесь, хотя встретить тебя не рассчитывала. Не знаю почему, мне очень хотелось сказать тебе, что раньше в твоем доме я оказалась совершенно случайно, но мне в нем очень понравилось и потому так захотелось сюда вернуться.
       - Можешь в нем оставаться, - вырвалось у меня.
       - Нет. Война заканчивается, и хотя меня в Штатах не очень ждут, необходимо закончить лечение и сделать протез. А ты - человек семейный, вскоре все уладится, и к тебе приедут жена и сын.
       Пришлось рассказать ей о моих приключениях, о смерти Катерины, о размолвке с сыном. Ирен слушала, не перебивая, не вытирая слез, текущих у нее по щекам. Когда закончил свой рассказ, она встала, спустилась в подвал и принесла еще одну бутылку. Проснулся я в полдень следующего дня в своей постели. Рядом со мной лежала обнаженная Ирен, прижимаясь лицом к моему плечу, обнимая меня здоровой рукой. Волосы и простынь прикрывали ее лицо и поврежденное плечо. Обнаженное по пояс тело было прекрасным. Я догадался, что произошло ночью и, как ни странно, не испытывал никакого стыда, поняв, что благодаря ей уже не сойду с ума в одиночестве. Так мы начали совместную, довольно странную жизнь. Ни я, ни она не говорили о любви, но не стыдясь, отдавались друг другу, словно торопились наверстать упущенное. Однако судьба и на этот раз показала мне каиновский оскал - у Ирен начали воспаляться раны, и стало ясно, что без стационарного лечения не обойтись. Американское консульство организовало доставку ее в Штаты военным санитарным самолетом. Она попросила меня остаться, заверив, что с окончанием лечения и изготовлением протеза непременно вернется ко мне. Я вновь остался один, но в этот раз с неясной надеждой. Вскоре меня пригласили на прежнюю работу, и чувство одиночества стало не столь болезненным и возвращалось ко мне только ночами, и когда я вспоминал о сыне. Несколько раз пытался звонить теще, но ни разу не застал ее дома.
       Я не находил себе места в ожидании известий от Ирен, когда появился, как всегда внезапно и без предупреждения, американский Федосов. Я дежурил в яхт-клубе и находился наверху в рубке, когда услышал внизу его голос:
       - А подать сюда Тяпкина - Ляпкина, - грохотал он приветствием из "Ревизора", введя в замешательство моего помощника, отчего я сразу вспомнил нашу первую встречу с ним в Валенсии почти тридцать лет назад. Вот человек, которого не может изменить ни время, ни положение, - подумал я, спускаясь по трапу.
       - Что-то зачастил в Испанию русский американец, уж не купил ли он наш клуб, а заодно и нас со всеми потрохами, - приветствовал его я в том же духе.
       - Это не плохая мысль, но боюсь, что меня опередит дядюшка Сэм, прибрав к рукам всю Испанию, - продолжил он диалог на русском.
       - No pasaran! - ответил я ему, - скорее небо упадет на землю.
       - Убедительно! Вижу, ты стал настоящим патриотом этой солнечной страны и её гордого народа. В его голосе я все же ощутил какую-то неуверенность и настороженность, совсем не свойственные ему, но показывать этого не стал.
       - Надолго к нам? - спросил я.
       - Время - деньги, а деньги нужно беречь, - уклончиво ответил он, и я окончательно понял, что он чем-то смущен.
       - Что ж! Теперь видно, что ты стал настоящим американцем, но надеюсь, что не забыл русского обычая выпить при встрече?
       - Только не здесь, - ответил он. - Пить, так пить, а гулять, так гулять! Сдавай дела и айда ко мне в гостиницу, там ресторан работает до утра.
       Почему не домой, подумал я, и меня охватило неприятное предчувствие.
       - Ты спешишь или твой бывший дом тебя уже не устраивает? - закинул я удочку.
       - Скорее первое, да и с утра у меня деловые встречи, - и он развернулся, приглашая меня следовать за ним. У входа нас ждало такси и через десять минут мы входили в холл ресторана. За это время по его молчанию я убедился в том, что он избегает начала разговора. Словно подтверждая мои догадки, сев за стол, он делано произнес:
       - Когда я ем, то глух и нем. Отложим разговор до номера.
       Ел он не спеша, изредка комментируя пищу, почти не глядя мне в глаза. Выпив всего две рюмки Смирновской, отложил нож и вилку, глянул на часы.
       - Вылетаю из Мадрида завтра к вечеру. Извини, но времени у меня в обрез, а разговор очень важный для нас обоих, - начал он, когда мы прошли в номер, и официант, накрыв стол, вышел, осторожно прикрыв двери. - Я знаю все, что произошло в последнее время, выражаю тебе своё глубокое соболезнование и понимаю, что заменить Катерину не так просто. Но прошлого не вернешь и нужно продолжать жить. Я прилетел во Францию, надеялся застать тебя там, у Анны Николаевны. Сдает княгиня, перенести смерть мужа и дочери в ее годы трудно, а тут еще и внук на руках. Я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты их бросил, но результат от этого не меняется - ты им пока не нужен! Как ни трудно это понять, но это так, в глазах её, а значит и сына, ты - виновник всего. Я попытался переубедить их в этом, но у Константина твой характер, и это оказалось бесполезным. Вряд ли такое станет возможным и через год, а случись что с Анной Николаевной?
       - Я все равно заберу его к себе, он - МОЙ сын, - сказал я.
       - Твой, твой и, кстати, такой же упрямый. Ты хочешь его сломать?
       - Не хочу.
       - Тогда слушай меня! - в его голосе появился повелительный тон. - Ты знаешь, что я всегда мечтал о сыне, но Господь мне его не дал. Отдай мне сына для воспитания хотя бы на время, он будет твоим и моим наследником. Открою тебе секрет, как говорят врачи, мне осталось жить, семь - десять лет. Это время он будет жить и учиться в лучших условиях, и это не пройдет для него даром, а главное - я сумею пробудить в нем если не любовь к тебе, то уважение.
       - Ты хотя бы понимаешь, что сказал? Отдать тебе сына? - возмутился я.
       - Не кипятись. Я же объясняю тебе, что я обречен. Только я не хочу, чтобы после меня все пошло прахом. И ты не вечен, к тому же типичный русский аристократ и не согласишься продолжить мое дело. А Константин, при хорошем обучении и под моим присмотром, сможет. После Федосовыми будут он и его дети - разве ты хочешь для них такой же судьбы как у тебя? Я не могу допустить, чтобы он остался таким же безродным, как мы, он носит нашу фамилию и достоин другой жизни. Хватит того, что мы с тобой набегались без Родины, а у него будут деньги и гражданство Соединенных Штатов. Нам с тобой остается только сделать его образованным и порядочным человеком.
       - Таким, как ты? - сорвался я, но он не обиделся.
       - Нам не пришлось ими стать, нас отверг тот строй, который установили в нашей стране большевики. Им оказались не нужны такие предприимчивые, как я и аристократы-патриоты, как твой дед, отец и ты. Однако надеюсь, что придет время, когда наши дети, а может быть внуки, вернутся на Родину, и я не хочу, чтобы они вернулись нищими. Думаю, и ты этого не хочешь. Ты меня хорошо знаешь, я смогу вернуть тебе любовь сына безболезненней, чем это сделаешь это ты. Я не требую от тебя ответа сейчас, тем более что твой сын с бабушкой уже летят в Штаты. Княгиня нуждается в срочной операции, да и Константину ни к чему терять время зря.
       - Выходит, ты все решил без меня?
       - Выходит так, только с поправкой - не ты, а мы. Мы ведь теперь члены одной семьи, и имя ей - Федосовы. Может быть, когда-то ты сможешь дать ему фамилию своего рода, и я не возражаю, если моя будет писаться через тире, только не уверен, что это произойдет скоро.
       - Зачем тебе мое согласие, если ты все решил без меня? - спросил я его.
       - Да потому, что он - ТВОЙ сын, черт возьми. А ты уехал и до сих пор не соизволил узнать, как они там без тебя. Ты даже не знаешь, что их выгнал из квартиры вернувшийся из Англии хозяин дома.
       - Но ведь это была их квартира.
       - Была, но все документы об этом пропали. Теперь, после войны многие остаются без жилья. Только одно сотрудничество с немцами позволяет поставить человека вне закона, а твоя жена работала в немецком госпитале и дружила с семьёй гитлеровского офицера. Что могла поделать вдова офицера царской армии России. Что бы ни говорили, но мы, беглые русские, остаемся чужими в этом мире, и от этого есть лишь одна надежная защита - деньги, много денег! И не говори мне, что ты этого не знаешь. Он встал, показывая, что разговор окончен.
       - Извини, но я так и не услышал от тебя согласия. Чтобы ты ни думал, но я прав, и хочу твоему сыну и тебе только добра. Заеду к тебе перед вылетом, у тебя завтра, вернее, уже сегодня, кажется, выходной?
      
       Я так и не уснул в ту ночь, вновь и вновь вспоминая наш разговор. Разум подсказывал, что Федосов старший во многом прав, но весьма вероятно, что пребывание в Штатах отнимет у меня сына навсегда и мне придется с этим смириться. Во многом виноват я сам, когда думал только о себе и пьянством оттолкнул сына. Выходит, брак не стал для меня главным в жизни, и не хватило воли справиться со своим "Я". Так зачем тогда жить дальше? - и к обеду решил покончить с жизнью. Приготовив в гараже петлю и стул, направился написать посмертную записку, когда калитка с треском распахнулась. Увидев в гараже петлю, ничего не говоря, американский Федосов отвесил мне такую оплеуху, что я не устоял на ногах.
       - Как ты посмел, безвольный дворянин? Что-то я не припомню, чтобы в вашем уставе было узаконено самоубийство, да еще через повешенье. Мне стыдно, что ты носишь мою фамилию, а что я скажу твоему сыну? Идем в дом. Садись и пиши, что ты сам решил расстаться с жизнью, чтобы не подумали, что это сделал я или кто-то другой. Не бери греха на душу.
       Я молчал, помутнение рассудка улетело, породив чувство глубокого стыда.
       - Прости меня и не говори об этом сыну. Когда-нибудь я сам ему расскажу.
       - Держи карман шире! И не дай Бог тебе сделать это, лучше я раньше откручу тебе твою глупую башку. На, положи в сейф, - он протянул мне револьвер, - и уж если решишь, не пачкай ковер и мебель, сделай это как порядочный человек где-нибудь в другом месте. А сейчас собирайся, едем в гостиницу.
      
       - Узнаешь? - спросил он, когда в его номере с кресла, смущенно улыбаясь, поднялся доктор Вацлав.
       - Беру его с собой, врач он хороший, а "лягушатники" за помощь нацистам его заклюют. Мой-то в Штатах совсем спился, а другие - в основном еврейской национальности и прохиндеи не дай Бог. Ты, док, пропиши ему что-нибудь от этого, - он убедительно покрутил пальцем у виска, - а то с тоски, чего доброго, его опять потянет на глупости, - обратился он к доктору.
       Мы сели в кресла. Официант принес шампанское и фрукты, поставил на стол, разлил по фужерам. Федосов поднял фужер и, поглядев с прищуром на искрящееся вино, произнес с легкой грустью:
       - Мне жаль, что опять приходится пить за расставание, но я все же надеюсь на новую встречу. Давай за это и выпьем. Я буду ждать и сообщу, как только Костя пожелает тебя увидеть.
       Когда мы вышли из гостиницы, перед тем, как сесть в машину, он еще раз обернулся, что-то хотел сказать, но лишь рубанул воздух ребром ладони, словно обрубил связывающий нас канат. И в этот момент я вдруг с ужасом понял, что добровольно отдал ему своего сына и, возможно, не увижу его больше никогда.
       Как я дошел до яхт-клуба, не помню. Пришел в себя только в клинике, где меня продержали неделю. Выписывая меня, врач предупредил, что выходить в море мне будет можно не менее чем через месяц. Руководство клуба приняло решение освободить меня от работы до полного выздоровления и, пользуясь свободным временем, я взялся за приведение в порядок своих дневников.
      
      

    Часть вторая
    ПРОДОЛЖЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

      
       Вначале это занятие охватило меня целиком, и я решил, что смогу написать книгу, но вскоре понял, что мне это не под силу. Дойдя до места, когда я и Гомеш решили пройти пешком Испанию по побережью Средиземного моря до португальской границы, я вдруг понял, что не знаю толком даже Мадрида, хотя и был в нем несколько раз по делам в смутные времена Революции. До сих пор мне было не до этого, а ведь я уже немало лет прожил здесь, полюбил эту страну и ее народ, хотя мало знаю ее. А ведь есть еще Барселона, Валенсия, Толедо, Севилья, Гранада. Есть земля, воспетая Сервантесом, родившая великих мореплавателей, открывших Америку и завоевавших её. Стоят еще мельницы, с которыми воевал Дон Кихот, рассыпают струи фонтанов сады Гранады. Что держит меня в пустом доме, да и в жизни? Сын, Ирен? Но Костя вряд ли сможет быстро простить меня, а Ирен для операций потребуется не меньше года, а может и больше, и я стал составлять план своего путешествия.
       Первоначально решил идти пешком, но простые расчеты говорили, что для того, чтобы увидеть все, что я собирался, мне не хватит и жизни. Произвел перерасчеты, и вновь пришлось произвести урезание. Обратился в туристическое агентство за помощью, где мне предоставили подробный план посещения основных достопримечательностей с наименованием городов, соборов и, главное, гостиниц. Оказывается, несмотря на войну, туризм в Испании не умер. Испанцы очень гордятся своей страной и обязательно знакомят с ней своих детей и гостей.
       Вскоре я был готов к путешествию, но мне не рекомендовали начинать его ранее марта, и я засел за книги. Перед Новым годом пришло письмо от Федосова, в котором он писал, что Константин освоился в школе и приобрел друзей. Анна Николаевна пока держится, но американская жизнь ей не нравится, и она утверждает, что только внук удерживает ее на этом свете. Врачи с ней согласны и думают, что проживет она недолго. Самого Федосова врачи обнадежили - появилось новое средство для борьбы с его болезнью, да он и сам не собирается сдаваться. Он отыскал Ирен и часто звонит в клинику, где ей закончили операцию по восстановлении лицевой части. При этом не удержался от шутки - не рекомендовал целовать ее в правую часть лица, поскольку для пересадки брали ткань из ее мягкого места. Заканчивалось письмо словами:
      
       Если мне повезет и господь позволит прожить дольше, я непременно вернусь к тебе в Испанию, как только Костя закончит учебу в университете, а может быть и раньше, ведь здесь он учится в Испанском колледже. Бизнес мне стал надоедать, акции снятся по ночам, а янки после победы стали несносными и всерьёз задумались о мировом господстве. Хочу к тебе в Испанию, где мои деньги понадобятся не для войны.
      
       Еще через месяц пришло письмо от Ирен. Сдержанное, но ласковое, оно дышало уверенностью в окончании всех процедур месяцев через восемь, после чего она будет готова вылететь ко мне в Испанию, если я ее еще не забыл. Пришлось опять урезать маршрут и поторопиться с началом путешествия. Остаться в доме вместо меня с охотой согласился диспетчер яхт-клуба с молодой женой и, проведя с ними инструктаж, я отправился в путь.
       В автобусе Аликанте - Мадрид моим соседом оказался испанец городского вида и моих лет, которого явно тяготило молчание. Терпел он недолго.
       - Вы в Мадрид? - спросил меня он и, не дожидаясь ответа, представился, - Хуан Карлос.
       - Рад оказаться соседом Его Величества, - не удержался я. - Андрей Федосов, моряк.
       Лицо соседа вытянулось в растерянности, но ненадолго. - Как вы сказали Андре?
       - Нет, А н д р е й, - я сказал как можно разборчивее.
       - Неужели руссо?! Здравствуй, товарищ!
       - Русский, русский, - ответил я негромко, увидев, что на нас обращают внимание пассажиры.
       - И ты говоришь по-испански, вот здорово! Едешь к нам в Альбасете?
       - Нет, в Мадрид, - мне было не понятно его восхищение, и я пояснил, - совершаю путешествие по Испании и решил начать с Мадрида.
       - Нет, - он даже подпрыгнул в кресле. - Мадрид от тебя никуда не уйдет, ты должен побывать у нас в Альбасете, ведь именно там русских очень хорошо помнят. Именно у нас во время Гражданской войны формировались интернациональные бригады, - сказал он уже тише. - И у нас тоже есть свои достопримечательности - красивые замки и музеи. Да и если мой брат и моя жена узнают, что я не уговорил тебя остаться, то надолго потеряю их уважение. Он говорил настолько искренне, что я задумался.
       - Соглашайтесь,- сказала женщина, сидящая в соседнем ряду. - Не пожалеете, город у нас красивый, отлично сохранились замки. А чтобы понять Испанию, нужно увидеть Кастилла - Ла Манчу, Толедо, Андалузию, Эстремадуру, тогда и Мадрид станет понятнее. А в Альбасете живёт еще много тех, кто помнит русских.
       Зная гостеприимство испанцев из провинции, в Альбасете я сошел с Хуаном и не пожалел об этом.
       Мне показали город и его окрестности, рассказали о том, что испанцы в 1212 году отвоевали у арабов деревню Аль-Басит, что означает "простой", а статус города даровала королева Изабелла Вторая в 1862 году. Город славится тем, что в нем впервые проводились ежегодные сельскохозяйственные ярмарки, именно здесь впервые в Испании появилось электрическое освещение улиц.
       Мы много бродили по парку Абелардо Санчес и любовались вместе с детьми особенностями природы и животного мира. Осмотрели крепость Альманса, побывали в старых районах Виллена и Кинкилла де Монте Арагон. Испанцы с гордостью показывали мне Мавританский замок в районе Куэнка.
       Брат Хуана, недавно вышедший из лагеря, настоял на том, чтобы мы поехали в пригород Лос-Льянос, где в годы Гражданской войны находилась военно-воздушная база республиканцев. С прилегающего холма он показал мне места на аэродроме, где базировались республиканские самолеты, и неожиданно сказал на довольно чистом русском:
       - Они улетали отсюда на Мадрид. Русские летчики вместе с нами спасли его от бомб.
       - Значит, вы знаете русский язык? - спросил я.
       - Не очень хорошо. Я был в Москве два месяца, изучал ваши самолеты. Меня недавно выпустили из лагеря и запретили говорить по-русски. Если узнают, возьмут обратно. Ты хорошо знаешь испанский, вот и не говори всем, что ты русский. В Испании, особенно в Галисии, лучше об этом молчать. Но я знаю, что придет время, когда в моей стране будет много русских, - последнее он сказал на испанском.
       Я прожил в этой семье почти неделю, вместе ели, вместе гуляли и работали в саду. Приходили соседи, друзья и никто не пугался меня, не смотрел недобрым взглядом. Наверное, именно поэтому у меня прошла хандра, и окрепло желание узнать об этой стране больше.
       - А знаешь, тебе лучше поехать в Толедо, - решила семья Хуана на семейном совете, - а оттуда - в Севилью и Гранаду, и потом - в Эстремадуру. Ты ведь моряк и узнаешь там много интересного о Великих открытиях.
       Не верить этим людям было нельзя, и чтобы сэкономить время, я нанял автомашину. Шофер, испанец среднего возраста, вел старенькую "Суазу" на предельной скорости, лихо обгоняя старые громоздкие автобусы, нагруженных тюками осликов и навьюченных лошадей. По дороге чинно следовали монахини, соревнуясь с осликами, около домов сидели на низких табуретах женщины, занимаясь шитьем и стиркой под открытым небом. Я уже было задремал из-за однообразия пейзажа, когда водитель торжественно объявил:
       - Сейчас вы увидите Толедо, испанский город арабов и евреев, - торжественно произнес он и остановился на спуске дороги с холма. Я увидел бурлящую массу черепичных крыш. В ясное голубое небо упирались острые пики церквей и башни замков. Город в несколько ярусов вздымался к небу, словно стремился взобраться ближе к Богу.
       - А это Вы правильно подметили. Арабы и евреи чаще нас устремляют свои взоры к Нему и воздают молитвы. Мы - большие грешники, и наша участь - трудиться. Каждому - свое: еврею - деньги, арабу - милость аллаха, а нам - труд за грехи. Он вздохнул и перекрестился.
       - Рекомендую Вам войти в этот город пешком и так же покинуть его, - произнес он после некоторого молчания. Я продолжал любоваться видом города и не ответил ему, а когда спохватился, его уже не было.
       В город вошел улицей, ведущей в центр и, ориентируясь по табличкам автобусных остановок, дошел до вокзала, когда солнце начало клониться к закату и зазвонили колокола в церквях. В бессмысленности улиц, потеряв ориентировку, стал искать первую попавшуюся гостиницу и наткнулся на вывеску парикмахерской.
       - Идите этой улицей до крепостной стены, - посоветовала мне полная черноволосая хозяйка. - Там небольшая, но очень хорошая гостиница. Правда, цена высокая, но если Вы хотите узнать Толедо, то найдете в ней хорошего гида. Судя по всему, Вы - не испанец, а без проводника в нашем городе можно нажить крупные неприятности - таков уж этот Толедо, из которого я собираюсь уехать много лет и остаюсь, потому что это Толедо.
       - Сеньор надолго к нам? - спросила хозяйка уютной на вид гостиницы.
       - Хочу увидеть Толедо во всей красе, много о нем наслышан.
       - Понятно. Раз сеньор не испанец, могу порекомендовать гида. Интеллигентный и очень образованный человек, Вы останетесь довольны. Когда ему прийти?
       - Пригласите к утреннему завтраку и разбудите меня к девяти часам, если Вам не трудно.
       - Хорошо, сеньор, только не выходите гулять ночью, здесь новичку и днем нелегко заблудиться. Напротив хороший арабский ресторан марокканца, там можно выбрать неплохую девушку на ночь.
       В ресторан я пошел из любопытства и не пожалел об этом, но от девушки отказался. Я сравнительно давно бывал в подобном заведении и был приятно удивлен изумительной арабской кухней и прекрасными танцами.
       Спал, как убитый, и если бы не хозяйка, то проспал бы до обеда.
       - Вас ждут, сеньор. Что желаете на завтрак?
       - Тортилью и, если можно, больше зелени, и белый кофе. В зале было пусто, только в углу за двухместным столиком сидел аккуратно одетый человек с большой лысиной. Он встал, подошел и сказал на русском:
       - Доброе утро, господин Федосов. Я извиняюсь, но посмотрел в журнале регистрации Ваше имя и фамилию. Кикорский Вениамин Абрамович, - он протянул крупную ладонь.
       Я сделал вид, что удивился.
       - Вы не из полиции? В ответ на мой вопрос он улыбнулся.
       - Я - Ваш гид, если не возражаете, и весьма рад, что Вы - русский.
       - Хотите позавтракать со мной? - спросил я.
       - Не откажусь, это очень кстати для знакомства.
       Я внимательно посмотрел на него. Было видно, что он искренен и явно рад нашей встрече.
       - Я - бывший моряк из Питера, в Испании живу уже более двадцати лет, но в силу обстоятельств знаю только Аликанте, немного Барселону, Валенсию. В Мадриде бывал наездами во время войны. Решил посмотреть на Испанию не с побережья. В Толедо впервые.
       - Весьма коротко, но ясно, - улыбнулся он. - Если можно, скажите причину, по которой вы оказались здесь?
       - Вопрос нескромный, но я отвечу. По причине разногласий с революцией в России, а конкретно в её столице, в моем родном городе.
       - В таком случае, и мне нечего скрывать. До революции - летчик, обучавшийся во Франции. Вернулся в Россию в двадцатом, был арестован в тридцать шестом, как враг народа, за плохие отзывы о советской авиации. Думал, расстреляют, но через шесть месяцев за знание языков направили в Испанию обучать республиканских летчиков. В тридцать девятом не захотел возвращаться в СССР, ответил отказом на предложение обучать летчиков Франко. Вновь думал, что расстреляют, но мне опять же за знание языков, я полиглот, - с гордостью произнес он, - предложили преподавать. Вот такая невероятная история. Правда, часов дают немного, вот и подрабатываю гидом.
       Сразу поверить в эту авантюрную историю было трудновато, но даже если он и связан с полицией, мне ничего не грозит. Впрочем, он был искренен и я до сих пор рад нашему знакомству.
       - Знакомство с Толедо мы начнем с кафедрального собора, мне он напоминает о веке поэзии, - начал свой рассказ Веня. - На его месте когда-то стояла маленькая церквушка с чопорными фигурками святых, какие ставили тогда в церквях по всей Испании. Однажды, в год 666-й от Рождества Христова, во время службы на епископском месте появилась женщина. Это была сама Пресвятая Дева, спустившаяся с небес, которая пришла на землю благословить и наградить своего защитника епископа Ильденфонсо. Все, кто верит в эту легенду, отправляются в Толедский кафедральный собор, чтобы прикоснуться к мраморной колонне, которая стоит там, где тридцать веков назад находился алтарь. Первую церковь в 712 году разрушили мавры и воздвигли мечеть, но мечеть тоже разрушили в 1086 году, а строительство собора начали в 1227 году.
       Если все соборы, как правило, хранят полумрак, то Толедский кафедральный собор - один из самых светлых. Этот собор украшали художники со всей Европы, и даже англичане, которые изготовили в протестантском Лондоне шесть великолепных подсвечников для алтаря. В алтаре собора похоронены три древних короля Испании и "великий кардинал" времен Фердинанда и Изабеллы Мендоса. Среди статуй святых и епископов стоит ненавистный и гордый мавр. История появления неверного удивительна, но в каком-то смысле символична. Когда король Альфонсо VI принял капитуляцию города, в котором население составляли арабы, христиане и евреи, он обещал сохранить мечети в обмен на лояльность мусульман, но французские король и епископ отменили обещание. Когда же король Альфонсо вернулся, он в гневе приказал сжечь епископа, но арабский ученый Абу Валид уговорил его не делать этого. Вот его-то статуя и стоит среди других святых. Самая почитаемая из статуй святых в соборе - великолепная мраморная статуя Белая Мадонна. Человеческого роста, одетая в платье дамы четырнадцатого века, она держит Иисуса на сгибе левой руки, а правой поддерживает его тело. Подобных Богородиц в Испании много и каждый собор желает верить, что их Богородица одета лучше других. Я был в сокровищнице собора с ее картинами Эль Греко и Гойи, с сундуками, набитыми драгоценными камнями и золотом из Америки. Из первого привезенного золота и драгоценных камней была изготовлена дароносица весом около ста пятидесяти килограмм. От республиканцев все это было спрятано в туннелях собора. Около восьмидесяти священников были ими убиты, но сокровища не выдали и их так не нашли.
       В тот день я был подавлен увиденным, и мысли мои путались и тонули в массе сказанного моим гидом.
       Я был поражен его знаниями - остановившись перед любой скульптурой, он мог рассказать многое о ее авторе и истории создания. Весь следующий день мы бродили по собору, просто любуясь его содержимым и богослужением. На третий день мы решили, что о соборе теперь я знаю многое. За обедом в уютном ресторанчике он кратко рассказал историю династий Испании и предложил следующий день посвятить Толедскому мечу и кинжалу.
       На улицах Толедо иногда до сих пор слышен перестук молотков, а если заглянуть во двор, можно попасть в мастерскую по изготовлению клинков и кинжалов, которые славятся на весь мир. Этот звук слышат в Толедо с римских времен. Толедцы с гордость показывают гостям продукцию фабрики мечей Мартина Бермехо, которая производит палаши, рапиры, парадные и древние мечи. И вся она, до маникюрных ножниц, украшена великолепной чеканкой. Чтобы показать, как великолепно закалены толедские мечи, их сгибают в кольцо так, чтобы острие коснулось рукояти. Чтобы изготовить такие мечи, раскаленные докрасна лезвия мастера изящными движениями переносят на наковальни и начинают ковать с точностью, доступной только большим мастерам. Момент вытаскивания меча из горна и погружение его в холодные воды могут определить только истинные мастера, овладевшие этим древним искусством. Здесь куют шпаги для убийства быков, для охотников за сувенирами, которые как-то ухитряются вывезти из Испании. Очень высоко искусство чеканки, оно пришло в Толедо вместе с маврами в 711 году. Однако чеканка, которую мы видим сейчас в самой дешевой и низкой форме - насекается узор на металле, а затем в него втирается краситель. Настоящая чеканка делалась вбиванием в металл серебряной проволоки. И все же искусство изготовления холодного толедского оружия не потеряно - оружие для вечерней парадной формы членов Дипломатического корпуса делают с большой любовью и соблюдением всей старой технологии изготовления. Кстати, в Альбасете несколько производителей ножей, кинжалов и ножниц сохранили мавританские методы и украшают свои изделия отличной чеканкой с непременным указанием "Фабрика ножей Антонио Гонсалеса, Альбасете."
       Высокие стены, которые до сих пор обрамляют Толедо - средневековые. В них есть камни римские, готские и мавританские. Мне показали камни сирийского Баальбека - они хранят золотой отблеск, буровато-желтые как пустыня, как камни монастыря Калат-Семан, а также камни великого замка крестоносцев Крак де Шевалье. Они высоки, прочны и горделивы, а река Тахо обнимает Толедо коричневой рукой со всех сторон, кроме Севера. На мосту через нее писал свой вид Толедо Эль Греко и буря, которую он нарисовал, была делом рук этого чародея, а белый город в ее свете выглядит обиталищем святых и волшебников. Я очень люблю смотреть на город с реки, многое становится понятно, когда видишь его целиком. Мне кажется, ты хочешь о чем-то меня спросить? - немного помолчав, спросил мой гид.
       - Ты угадал. Я знаю, что Толедо называют городом испанцев, евреев и арабов. С евреями все понятно, после того, как ты рассказал мне о сокровищах города - евреи всегда рядом с ними и деньгами. Со школы я знаю, что сюда, на Пиренеи, стремились и греки, и римляне, не считая англосаксов. А что сюда привлекло арабов?
       - А вот об этом мы поговорим завтра, у меня для тебя есть весьма интересный ответ, - загадочно улыбнулся Веня.
      
       На следующее утро, после обмена приветствиями, Веня привел меня в небольшой музей университета.
       - В краеведческом, как у нас говорили, музее есть очень любопытный документ, который я в свое время переводил на русский, - с этими словами он продолжил экскурсию. - Перевод сохранился в журнале для студентов, который ведется на нескольких языках. Русских студентов пока не было, но директор музея очень надеется, что со временем их будет много.
       Сидевший за столом работник музея, завидев нас, протянул Вениамину папку и тот открыл нужную страницу.
       - Читай внимательно, - произнес он, - из этого текста станет многое понятно и без моих пояснений.
       Я сел за стол и прочел заглавие документа на русском. Привожу его целиком.
      
       Из речи арабского полководца Тарика перед вторжением в Испанию:
       ...Вы должны знать, что греческие девушки прекрасны как гурии, их шеи, искрящиеся несчетными жемчугами и драгоценностями, их тела, одетые в туники из дорогих шелков, вышитых золотом, ждут вашего прибытия, развалившись на мягких диванах во дворцах венценосных владык и принцев...
       Вы знаете, что великие владыки этого острова (Испания) желают усыновить вас и привязать к себе узами браков...
      
       - Далекие от мысли нести свет великой цивилизации в Испанию (как многие считают до сих пор), мусульмане пришли в восторг от идеи получить богатую и роскошную страну, - сев рядом, продолжил мой гид свой рассказ с пояснениями. - Ссылка на испанцев, как на греков, показывает, что арабы то время объединяли жителей Испании с византийскими греками, - пояснил мне Веня.
       - Учитывая, что ни один араб не в состоянии отказаться от легкой добычи, воины Тарика в 711 году одержали довольно легкую победу. Предполагалось, что после набега арабы вернутся в Африку, получив хорошие откупные. Но вестготы, грубые вояки, не умевшие даже читать и писать, просчитались. Так вестготская Испания закончилась вместе с королем, который исчез неизвестно куда. Арабское вторжение совпало со временем расцвета династии Омейядов в Дамаске. Ее, в результате кровавого переворота, сменила династия Аббасидов, к которой принадлежал и Харун ар-Рашид, известный по сказкам "Тысячи и одной ночи". Единственный из уцелевших Омейядов юноша Абд ар-Рахман переправился в Испанию и нашел там сторонников. Став эмиром Кордовы, он сделал Испанию независимым государством. Блистательная эпоха Кордовского халифата продолжалась более века, а затем халифат пал от раздоров и смут. В 1225 году Фердинанд третий захватил Кордову, а мусульмане переместились в Гренаду, где продержались до разгрома, учиненного Фердинандом и Изабеллой в 1492 году.
       И все же в Испании арабы оказались терпимыми завоевателями. Они никогда не пытались искоренить христианство, не запрещали колокольный звон и кресты, как это случалось в других частях света. Арабы, которые не привезли с собой женщин, нашли в испанских дамах все, на что надеялись. Даже эмиры брали испанок себе в жены. Через несколько поколений они получили породу светловолосых и синеглазых арабов.
       Арабская жизнь с ее роскошью и полигамией обладала большой притягательной силой. В двуязычной стране, какой стала Испания, арабскую литературу читали многие христиане, и даже национальный герой Сид часто носил арабское платье и пел арабские песни.
       После того, как в 80 году Иерусалимский храм был разрушен, евреи в Испании составляли значительную часть населения. Арабы им доверяли и их ценили. Христиан, оставшихся верными своей религии, называли мозарабами (как бы арабы). Их не преследовали, потому что подушный налог был одним из главных источников государственного дохода. В Испании до сих пор существует храм, в котором Мозарабскую мессу служат каждое утро. И этот храм - Толедский кафедральный собор.
       Вениамин встал, положил документы на место.
       - Если желаешь, завтра утром можешь прийти в этот храм к началу службы. К сожалению, я вынужден тебя покинуть, но теперь, как говорят моряки, ты знаешь мои координаты, и в случае необходимости всегда меня отыщешь. Хочу пожелать тебе успехов в твоем путешествии и рекомендую отсюда отправиться в Кордову и Гренаду, они помогут еще более полно понять еврейскую и арабскую Испанию.
       - А куда порекомендуешь после них?
       - Наверное, в Эстремадуру, ведь великие завоеватели Америки родом оттуда, а Мадрид подождет. Я звонил в Кордову своему знакомому, запиши его телефон. Он такой же "испанец" как и я, только англичанин, по уши влюбленный в Испанию.
      
       Кордова и Эмилия
      
       В Кордове меня ждал сюрприз - телефон знакомого Вени не отвечал. Позвоню позже, - решил я и пошел искать гостиницу ближе к Алькасару. Недалеко от входа на знаменитый мост вошел в старое здание с вывеской на испанском и английском. В уютном фойе расположились в креслах пожилые дамы и несколько лысых мужчин евреев, колдующих над толстыми папками. Ни те, ни другие не обратили на меня внимания.
       - Что желает сеньор? - произнес портье дежурную фразу, угодливо расплываясь в жуликоватой улыбке.
       - Одноместный номер с видом на реку и мост, - ответил я на английском.
       - С видом на реку одноместные все заняты. Могу предложить номер на двоих, но это недешево.
       - Цена меня не интересует, - как можно небрежнее ответил я.
       - Тогда, - он снял с доски ключи, протянул мне, - номер двадцать семь, на втором этаже налево. Вас проводят, - добавил он, указывая глазами на миловидную девицу в белом переднике. Та сделала глубокий книксен, посмотрела на меня жгучими плутовскими глазами и произнесла райским голосом - Эмилия.
       - Она хорошо владеет английским и одна из лучших наших девушек.
       Не знаю почему, но отказываться от этой чертовки я не стал и не пожалел об этом. Номер оказался неплохим, вот только, несмотря на открытые окна и полузакрытые шторы, было душновато - я приехал в Кордову в то время, когда здесь бывает жарко. Вряд ли стоит сегодня начинать осмотр города, - подумал я и решил сменить рубашку. Зазвонил телефон.
       - Это я, Эми, сеньор. Вы не собираетесь прогуляться? - спросила она на хорошем английском. - До вечернего фламенко остается часа два, и мы еще успеем посмотреть на мост и реку.
       Я на секунду задумался, представив ее жгучие черные глаза и гибкую талию.
       - Если Вас не затруднит, то не возражаю и через пять минут буду готов.
       На этот раз она была в строгом платье с ярким платком на шее, цветком розы в волосах и выглядела как прелестная испанка, сошедшая с полотен художников. Я даже пожалел, что оделся просто. Она это заметила и произнесла с деловым видом:
       - У меня есть пара часов до выступления, и я думаю, что мы успеем прогуляться до Алькасара. Вы давно в Испании, сеньор?
       - Давно, больше двадцати лет.
       - И не бывали в Кордове? - удивилась она.
       - А что в этом удивительного? За это время произошли события, которые не очень-то располагали к путешествиям.
       Она погрустнела, превратившись в обиженного ребенка, на длинных ресницах задрожали слезинки.
       - В нашей семье погибли мама и два моих брата. Отца чуть не расстреляли республиканцы, сделав инвалидом. Он мечтал о том, что мы переедем в Лондон, к его сестре, а я буду танцевать там в театре. Ладно, не будем о грустном, - она ловко смахнула слезы. - Лучше я немного расскажу вам о Кордове.
       Это один из старейших городов времен римской империи. Благодаря реке Гвадалквивир и мосту через нее здесь проходили основные торговые пути Андалузии. При арабах долгое время Кордова была столицей халифата. В лучшие времена это был миллионный город с большой крепостью и центром арабской культуры, просвещения и наук. Сейчас ее население меньше в три раза, но центром культуры и науки она остается. Если хотите знать, папа называет ее почтенной старой дамой. А вот это, - указала она рукой на открывшийся в конце улицы вид на мост, - и есть самый знаменитый и старый мост Испании. Он был построен еще римлянами, состоит из 16 арок и длина его 250 метров. Долгое время он был единственным мостом через Гвадалквивир на пути перевозок из Рима в Кадис, на так называемой дороге императора Августа. На нашем берегу моста находился таможенный пост. На другой стороне Алькасар - в арабский период самая большая крепость и место дворцов, которые перестраивались по воле завоевателей. После завоевания Андалузии христианами в 1236 году король Фернандо III сделал его королевской резиденцией. Впоследствии он в 1327 году был перестроен кастильским королем Альфонсо ХI, и в таком виде дошел до нашего времени. А еще знаменитыми достопримечательностями нашего города долгое время являются бывшая самой большой арабская мечеть и древняя еврейская синагога. Последние слова ее заглушил колокольный звон.
       - Ой, - спохватилась она, - нам пора возвращаться, - и мы быстрым шагом направились обратно к гостинице.
       Когда я переоделся и спустился в ресторан, он был уже переполнен. Люди заполнили все свободное пространство, оставив нетронутой только зону столиков у небольшой, чуть приподнятой сцены у стены зала, ведущей на кухню. На ней полная дама в андалузской одежде, виртуозно играя голосовыми связками, пела что-то испанское, вяло помогая себе кастаньетами. Мой столик был накрыт и официант, ловко лавируя между сидящими в проходах, провел меня к нему.
       - Вы не будете возражать, если за столик к вам сядет пара из Лондона? Я возражать не стал.
       Они были чуть старше меня. Он - типичный представитель англосаксов с тяжелой челюстью и бесцветными глазами, она - подстать ему, погрузневшая женщина с крупным недовольным лицом, которое скорее было неопределенным, чем некрасивым. Удостоив меня небрежным кивком головы, они не представились, лишь мужчина произнес сквозь зубы - "Грасиас, сеньор".
       Как джентльмен мог бы сказать "Мучос грасиас", - подумал я и, потеряв к ним интерес, стал разглядывать зал. Публика была разношерстной, но явно знакомой с исполнителями - в руках у некоторых были цветы. Многие пили напиток Манзаниллу и курили сигареты, негромко переговариваясь между собой.
       На сцену вышли гитаристы, сели на стулья и, лениво перебирая струны, начали играть что-то андалузское. Зрители оживились, но только на время, пока на сцену не вышла девушка, скорее похожая на ребенка. Поправив яркое и широкое простого покроя платье и, чуть приподняв его над помостом, она топнула каблуками и взметнула над головой руки с кастаньетами. Игра гитар стала громче, ритм ускорялся. Девушка то кружилась, то останавливалась, не прекращая стучать каблуками, пока, внезапно окаменев, вдруг не застыла в изящной позе под последний аккорд гитар.
       Публика одарила ее, как мне показалось, слишком вялыми аплодисментами и стало понятно, что гвоздь программы впереди. Я повернулся на стуле и посмотрел на англичан. Они сидели, неспешно работая челюстями.
       - А она ничего, - промолвил муж.
       - Что Вы в ней нашли? - равнодушно произнесла жена. - Впрочем, Вас всегда тянуло на несовершеннолетних, - добавила она, не отрывая глаз от еды. Мне стало немного не по себе не столько от сказанного, как от ярко выраженного пренебрежения к моему присутствию. Я подозвал официанта и спросил на английском:
       - Скажите, а сеньора Эмилия сегодня танцует?
       - А как же! Эти люди пришли только из-за неё, - обвел он руками зал. - Ждать её осталось минут двадцать.
       Англичане были явно смущены, прослушав наш диалог, но британское высокомерие не позволило правильно оценить мой жест.
       - Что же не сказали, что Вы - британец? Судя по Вашему выговору, уроженец Лондона, - натянуто улыбаясь, произнесла дама.
       - Я - уроженец Петербурга, а в России не любят, когда обижают хозяев, ведь мы с вами здесь всего лишь гости. Я встал и прошел в бар выпить что-нибудь крепкое. Когда минут через пятнадцать вернулся, их за столом уже не было.
       Эмилия вышла под взрыв аплодисментов. Она не обращала внимания ни на выкрики, ни на приветствия. Пройдя в центр помоста, застыла, подняв одну руку и голову с полузакрытыми глазами. Публика продолжала хлопать и топать ногами. Сквозь издаваемый ими шум звон гитар был едва слышен. Но вот на край помоста во всем черном с длинными волосами и в широкополой шляпе вышел человек с гитарой. "Санчес", "Санчес", - послышались голоса. Он, не поворачивая головы, ударил по струнам. Громкий басовый аккорд перекрыл аплодисменты, и в тот же момент мелодию подхватили остальные гитаристы, но девушка по-прежнему оставалась неподвижной. И вдруг стремительно взлетели руки, защелкали кастаньеты, и она сорвалась в танце. В нем были стиль, отточенность и захватывающая страсть. Все ушло куда-то, в зале остались только стук высоких каблуков, вихрь яркого платья и узоры ее рук. Она то останавливалась, то снова срывалась в неистовство. Так продолжалось долго и вдруг, совершенно неожиданно, оборвался звон гитар, девушка, едва дыша, застыла, словно раскрашенная статуя, и раздался сокрушительный залп - "Оле"!
       Так и, видимо, только так, танцевали цыгане у костров три тысячи лет тому назад, и только великая культура этой страны смогла сохранить этот танец до наших дней.
       До этого я видел фламенко не раз и в различном исполнении. Хвалили за этот танец и Вику, но здесь в Кордове я был поражен тем, что его потрясающе исполнила не актриса, а знакомый мне, особо ничем не примечательный, правда, чертовски красивый человечек - Эмилия. Мы привыкаем, когда видим превращение сказки в обыденную реальность, когда знакомый нам исполнитель, уже вознесенный толпой и титулами, по ряду причин вдруг теряет свой ореол и превращается в обыденного или безразличного нам человека. А в этот раз все сложилось наоборот, и совсем малознакомая девушка не только оказалась блестящим исполнителем легендарного танца, кумиром публики, но неожиданно обворожила меня, внеся в мою душу смятение. Вернулось острое чувство потери, испытанное после исчезновения Вики, моей первой любви, и нестерпимая боль от смерти Катерины. Если Вика в варьете танцевала фламенко как классическая балерина, и в ее исполнении восхищали красота танца и техника исполнения, то в танце Эмилии было другое - колдовское, захватывающее и неземное чувство раскрепощенной любви, о которой мечтает каждый мужчина. Оно уводит нас от реальной жизни в прекрасное и на время погружает в мир грёз и легенд.
       Очнулся я лишь тогда, когда стали убирать стулья. Взял в баре бутылку хереса и поднялся в номер. Было душно, я открыл окно и долго любовался пейзажем реки и моста в ярком лунном свете. Щемящее чувство одиночества на время отступило перед очарованием чудесной южной ночи и силуэта средневекового города, но как только я оторвался от окна, оно вновь навалилось на меня. Чтобы хоть как-то отвлечься, я включил радио и прошел в ванную комнату, забыв об открытой в номер двери. Тугая струя прохладной воды приятно освежала тело, я закрыл глаза и вдруг ощутил, как чьи-то руки легли на мое лицо. Эмилия! вздрогнул я, но не открыл глаз, а только опустил свои руки ей на грудь.
       Она оказалась неожиданно опытной и умелой женщиной, и я пришел в себя только тогда, когда мы оказались в кровати. Принеся на ночной столик фрукты, мой херес и вино для себя, Эмилия села рядом, и выпив вина, легла, положив голову мне на плечо и, глядя в глаза, произнесла тихо:
       - Я, русский, пришла проститься с тобой. Сегодня Санчес объявил, что берёт меня в жены, и мы едем на карнавал в Аргентину.
       - А разве ты его любишь? - спросил я.
       - Цыгане, такие как он, женщин об этом не спрашивают, а я - единственный человек, который может позаботиться об отце. Если соглашусь, то за отцом будут ухаживать до его смерти, и никто не посмеет ослушаться приказа Санчеса, а я с ним стану великой танцовщицей.
       - А ты, оказывается, очень тщеславна!
       - А почему бы нет. Ты, русский, вон какой большой, сильный и красивый, а я хотя и маленькая, но хочу быть великой. Разве это плохо?
       - Для этого нужно много учиться.
       - Я еще успею, ведь мне только девятнадцать, а сколько тебе, русский.
       - Не зови меня русским. Зови по имени, я разрешаю, хотя мне скоро пятьдесят.
       - Хорошо, Андре. Я благодарю Бога, что он послал мне тебя. Ты не думай, что я продажная женщина. Когда умерла мама, мне было пятнадцать и пришлось искать работу. Хозяин этой гостиницы, друг отца, с детства взял меня помогать в уборке и развлекать постояльцев танцами. За это он давал деньги, которых хватало, чтобы прокормиться. Когда было много постояльцев, он приглашал цыган, и те стали обучать меня фламенко. Но цыгане ничего не делают просто так, и в семнадцать меня изнасиловал барон. Хозяин с тех пор нанял мне учителя, а их больше не берет, приглашает только Санчеса с музыкантами. В восемнадцать я жила с еврейским парнем из богатой семьи, но Санчес посватался ко мне и мы расстались, вернее мой кавалер испугался. Но Санчес меня не трогает, у него много других красивых женщин, я нужна ему для дела.
       Она сбросила простыню и, не стыдясь наготы, села рядом.
       - У тебя, наверное, было много женщин. Ты женат?
       - Нет, - ответил я. - Был женат, только жена погибла во время войны, а что касается женщин, то их было не много.
       - Они наверняка были красивыми, расскажи мне о них.
       - Зачем тебе это?
       - Зачем? - она задумалась, затем поцеловала меня, прижалась ко мне всем телом. - Хочу знать, достойна я их, или ты считаешь меня случайным увлечением. А еще я думаю, что исполнилась моя мечта встретить рыцаря - сильного, большого, красивого и доброго. Папа много рассказывал о них, а мне казалось что таких, как Ричард Львиное сердце, больше нет. Теперь я думаю, что ошиблась. Расскажи о них и о себе, чтобы я могла лучше запомнить тебя.
       - Хорошо, - согласился я не без колебаний. - Только это будет грустный рассказ.
       - Пускай, мне теперь о многом придется вспоминать с грустью. Начни со своих родителей.
       Мой рассказ, как я ни старался избежать этого, оказался грустным. Она роняла слезы на подушку, гладила мое лицо. Ее сильно тронул уход Вики, но больше всего слез пролила после того, как я рассказал о гибели Катерины.
       - А где сейчас твой сын? - вдруг прервала она меня.
       - У матери моей жены и моего хорошего друга.
       - А почему ты не взял его с собой?
       - Так сложилось, что он не захотел со мной оставаться, и в этом виноват я.
       - Выходит, ты не добрый рыцарь? - расстроилась она, но видя, что я огорчился, она прижалась ко мне грудью. - Прости меня. Все равно ты самый лучший и самый желанный. Я очень хочу, чтобы у меня от тебя был сын.
       Ушла она под утро, когда сквозь щели жалюзи стал пробиваться робкий свет восхода. Обожгла горячими слезами, последним поцелуем и исчезла за шторой, неслышно прикрыв дверь, и я понял, что не увижу ее больше никогда. От этого острая боль пронзила сердце, я испугался, что не смогу встать.
       Встать меня в то утро заставил портье, который, не стучась, открыл дверь.
       - Эмилия просила передать, что она не сможет сегодня сопровождать Вас, но очень рекомендовала посетить нашу мечеть, - сообщил он, собирая на поднос посуду. Я понял, что его визит не случаен и попросил его достать из саквояжа лекарство.
       - Вы бы поспали до обеда, Эмилия сегодня уже не придет. Мне Вы можете доверять, ведь она - моя двоюродная сестра и мы вместе росли, а ее отец учил меня английскому. Этой ночью её искали, а я сказал, что здесь ее нет. Будьте осторожны в городе и кроме мечети, на всякий случай, сегодня никуда не ходите.
       Боль вскоре успокоилась, и до обеда я успел выспаться. Перекусив в буфете, отправился в мечеть и с первых минут был поражен зрелищем сотен колонн из мрамора разных цветов. Красно-белые полосатые арки тянутся бесконечно, увеличивая здание до потрясающих пропорций. Основатель Кордовского халифата Абд ар-Рахман прибыл в Испанию в 755 году и не только привез из Сирии первый гранат, но и мечту о соперничестве с Багдадом, которую осуществил великий Абд ар-Рахман III, построив летний дворец аз Захра с террасами, собственными акведуками. В нем имелись висячие сады, птичьи дворы, зверинцы и пруды с рыбками. Во дворце было много фонтанов и скульптур зверей и птиц из золота, украшенных драгоценными камнями. В её центре я увидел кафедральный собор Кордовы, который построили, убрав часть колонн, и, чтобы освободить место, крышу ее подняли выше мечети. Многие церковники считают эту церковь позором, но для Андалузии, да и для всей Испании, она - скорее христианский бриллиант в мусульманской оправе.
       Служба в соборе уже началась, и потому я решил не заходить в церковь, постояв у открытых дверей, рассматривая через них священника, хор и огромный орган со светящимися рядами позолоченных труб. От бессонной ночи и почти постоянно поднятой головы мне стало нехорошо, и я зашагал обратно в гостиницу.
       - К Вам приходили незваные гости. Я сказал им, что Вы уехали в Севилью, а сам договорился со знакомым таксистом, который готов недорого отвезти Вас куда пожелаете. Я бы на Вашем месте поехал в Гранаду, где сейчас очень много туристов. К тому же там много цыган, которые не любят местных сородичей, да и Санчесу не придет в голову искать Вас там, - негромко сообщил портье.
       Мне стало неудобно за такое предложение. Выходило, что я бросал Эмилию в трудный для нее момент. Словно угадав мои мысли, он добавил:
       - Эми звонила и просила, чтобы я Вам помог. Сделаю это с удовольствием.
       - Согласен, - ответил я, - и понимаю, что за удовольствие нужно платить.
       - Не обязательно, сэр, но я не возражаю, - лицо его опять стало лукавым. - Имейте в виду, - водитель включил счетчик. Соберите Ваши вещи, я сам занесу их в машину. Выпейте это для бодрости, - он протянул мне термос, - оставшееся возьмите в дорогу. Рассчитаемся в номере, чтобы не привлекать внимание.
       Я так и сделал. От всего этого было не по себе, мой отъезд, конечно же, походил на постыдное бегство, но недооценивать благоразумный совет было глупо - андалузский темперамент следовало учитывать. Когда портье принес мой баул, и мы были готовы к отъезду, духота жаркого дня внезапно разразилась грозой и ливнем, а по улицам потекли мутные реки желтой воды.
       - В такой ливень, сеньор, ехать по дорогам Андалузии опасно, давайте переждем. Мой дом стоит на возвышенности, там затоплений не бывает, и уверяю вас, жена будет рада увидеться с русским, - неожиданно заявил водитель такси. Картину затопленных улиц, снесенные мосты и разлившиеся словно, полноводные реки в такие ливни даже небольшие ручьи я видел неоднократно и согласился, надеясь к тому же выспаться.
       Встретившая нас жена таксиста привела меня в крайнее удивление, произнеся на русском:
       - Добро пожаловать! Меня зовут Оля, а Вас?
       - Андрей.
       - Проходите, пожалуйста, в гостиную. Это хорошо, что Вы согласились зайти к нам, два года назад муж попал в такой же ливень и едва остался жив, а машину унесло в пропасть. И каким ветром Вас к нам занесло? - накрывая стол, причитала она.
       Господи, подумал я, уж не снится ли мне это. Откуда здесь, в Андалузии, русская женщина и это после жестокой гражданской войны, когда в южных провинциях многие считали русских врагами?
       - Вы рубашку снимайте, я Вам сухую дам. И носки снимайте, возьмите вот эти тапки с мехом внутри. У меня на ужин тортилья. Уж не знаю, понравится ли она Вам. А как Вы смотрите на соленые огурчики с кальвадосом. Мой муж предпочитает их другой закуске, а кальвадос делает сам. По-нашему, это скорее самогон, такая же технология. Муж, француз из Тулона, гордится своим напитком и всегда угощает друзей.
       Огурчики оказались весьма кстати, самогон - он и есть самогон, как бы его ни называли, и через полчаса мы очистили стол и называли друг друга на ты. Ливень барабанил по стеклам веранды, бросал на окна листья винограда и инжира, но нам было тепло и уютно. По моей просьбе Ольга рассказывала историю своего знакомства с мужем, а тот, сидя на диване, только кивал головой, явно желая прилечь.
       - Родилась я в Николаеве, в семье мастера судостроителя. Не богато жили мы и не бедно, но беда пришла нежданно. Сразу после революции народ у нас разделился - большая часть за советскую власть, а кто за Гетмана. Отец - ни за тех и ни за других, он больше о верфи заботился, ну и кинули его в кутузку, а там какой-то бандит сидел. Поссорились они, тот его и убил. Мы с матерью его похоронили и отправились в Одессу к ее сестре. Та нас приняла, а когда в Одессе бандиты править стали, мы вместе с нею перебрались в Измаил. Сестра замужем за румыном была и сманила нас с матерью в Констанцу, где у родителей мужа был ресторан. Мать тоже не с пустыми руками приехала - дед по материнской линии был известным ювелиром в Херсоне. Тогда в Румынии много наших было, а в ресторане сестры знаменитый в то время певец Лещенко выступал. Он-то и уговорил мать во Францию перебраться. Мама у меня красавицей была, да и я не дурнушка, многие за нами ухаживали. Мама понравилась французскому полковнику, и увез он ее в Тулон. Жених и у меня был, да только он вскоре в Алжире пропал, и я к матери вернулась. Там с Жаком и встретилась, он механиком на пароходе плавал. Сам-то он - баск и много родственников имел в Испании, испанский язык для него родным был. В тридцатом году предложили ему работу на испанском судне, приписанном к Малаге, и мы сюда перебрались. Потом, после гибели мужа в Африке, и мать к себе перевезли. В первые годы гражданской войны пароход утопили итальянцы, муж водителем грузовика стал и через то чуть не попал под расстрел. Отсидел два года в лагере, а затем его реабилитировали.
       Ой, да что ж это я! Вы же засыпаете, а я растрещалась, как сорока. Пойдемте, я Вас на второй этаж провожу, там у нас уютная спальная комната. Вас будить-то когда?
       - Обычно я сам просыпаюсь, - с трудом встав со стула, ответил я и не помню, как мы дошли до места и как уснул.
       Проснулся от непонятного гула и не сразу сообразил, что это звон колоколов. Убрал жалюзи на окне, и в лицо мне ударило яркое солнце и тепло. Было немного душновато, но голова была ясной, словно мы вчера и не опустошили бутылку кальвадоса. Приведя себя в порядок, спустился на первый этаж.
       - Можете побриться в ванной, я сменила лезвие у безопасной бритвы мужа, ему уже не терпится ехать, а мне обидно, ведь мы с Вами так и не договорили и о себе Вы ничего не рассказали, - с обидой в голосе сказала хозяйка. Торопыга он у меня, вечно спешит куда-то, может, потому у нас и детей не было.
       - Не говори чепухи, - отрезал муж на французском.
       - Вы не правы, - пояснил я, - он бы никогда не стал шофером, если бы излишне торопился.
       - А откуда вы французский знаете? - удивилась она.
       - А вот кофе выпьем, и я вам расскажу. Нам ведь торопиться ни к чему, моряки все всегда делают в свое время, - обратился я к мужу.
       - Раз Вы - моряк, то без рассказа я вас не повезу.
       После этого наш завтрак затянулся до обеда. Мне пришлось рассказать о себе многое. Хозяйка успела поплакать, муж выкурил три трубки. Мы договорились встретиться на обратном пути или у меня в Аликанте и выехали в полуденную жару. День выдался почти летний - солнечный, жаркий, а после обильного ливня душный. Однако во всей Испании нет зрелища более приятного, чем пейзаж Андалузии. Именно она породила легенду о стране, где всегда светит солнце. А еще это место, где всегда что-то цветёт - деревья, кустарник или бугенвиллия, розы или садовые цветы. Вскоре впереди в жарком мареве возникло видение огромного волшебного города. Это был Хаэн - столица оливкового края. Мы въехали в его улочки с богатыми лавочками и остановились недалеко от собора у небольшого ресторанчика.
       - Я всегда останавливаюсь здесь пообедать или выпить чашку кофе, а если честно - поздороваться с настоящими испанцами, которые сохранились только в таких провинциальных местах, - пояснил мне водитель, надевая на ходу галстук и пиджак. Я был поражен его одеванием в такую жару. Все стало понятным, когда мы вошли внутрь.
       Зал был полон мужчин, которые считали ниже своего достоинства ослабить галстук или расстегнуть пиджак в такой зной. Ни о каком кондиционере и речи быть не могло. Все они были заняты уничтожением паэльи и изрядных кусков жареной свинины или баранины. Здесь водитель удивил меня еще больше - он заказал нам говяжьи отбивные и бутылку вина. Отбивные оказались настолько аппетитными, сочными и вкусными, что я справился быстрее водителя.
       - Невыпитое вино мы оставим, его подадут тем, у кого на него не хватает денег, - пояснил мне Жак, - так принято в этих местах.
       Мы уже собрались уходить, когда к нам подошел хозяин.
       - У тебя новый клиент, раньше я его не видел, - он протянул мне руку. Жак молчал и я понял, что должен ответить сам.
       - Я из Аликанте. Путешествую по Испании, еду в Кордову - ответил я коротко, но этого оказалось недостаточно.
       - Но ты не похож на испанца тех мест, - произнес хозяин, явно нуждаясь в пояснении.
       - Русский я, из Петербурга, живу здесь уже двадцать лет, но в ваших местах впервые.
       Хозяин обрадовался моему ответу, явно готовый продолжить разговор, если бы не водитель, который пояснил, что мы очень торопимся.
       - Раз так, Жак - произнес он с огорчением, - ты должен показать ему как делают у нас лучшее в мире оливковое масло. Водитель сделал вид, что предложение нам очень понравилось.
       Ехать далеко не пришлось, небольшое пропахшее маслом строение стояло в полумиле от городка. Особо смотреть было не на что - жернова и мул с завязанными глазами (чтобы не закружилась голова), вращающий их. Во время отжима оливки с косточками бросали в пресс. Лучшее масло - первого отжима, а остатки косточек хранят для топлива. На прощание маслодел предложил трехлитровую бутыль масла и пояснил, что иностранцы любят прозрачно и желтое масло, а испанцы предпочитают масло с мякотью. Жак попросил заменить трехлитровую бутыль на три литровых.
       Мы подъехали к Альгамбре еще засветло. Поднявшись на холм к отелю, Жак, ловко маневрируя среди многочисленных машин, остановился у шлагбаума с охранником. Бутылка с маслом, завернутая в газету, перекочевала в будку охранника, шлагбаум поднялся и мы остановились наверху, у главного входа в отель.
       Разумеется, портье удивился нашей наглости - в такое время и свободный номер?! Но после того, как еще одна бутылка нашла нового хозяина, на четыре дня я стал обладателем номера с лучшим видом на город и замок. Прав был тот, кто когда-то сказал, что важнейшие друзья в жизни - таксисты, полисмены и портье в отелях!
      
       Альгамбра
      
       О Гранаде написано немало, и мне казалось, что я не увижу что-то новое, но я ошибся. Вряд ли смогу передать охватившее меня с первых минут восхищение, и проведенные мною там четыре дня похожи на сказку Шехерезады без слов. Разглядывая из окна отеля вершину холма Альбайсин, где проживают цыгане, развлекающие туристов, я залюбовался танцем их девушек, ритмичными и изящными движениями и не заметил, как опустилась ночь. Решив, что в первый вечер я просто погуляю по парку или осмотрю цитадель, спустился в холл и прошел в бар. Он был пуст, только у стойки толкались похожие на ирландцев двое мужчин в подпитии. Я попросил кофе и херес, и сел за столик.
       - Эти испанские мартышки всучили мне билеты на вечерний концерт при лунном свете в садах Хенералифе, - произнес ирландец постарше. - Я думал, будет банкет с цыганами, а там, оказывается, какой-то польский пианист играет Бетховена и Шопена при лунном свете.
       - На кой черт они нам да еще при лунном свете. Я сюда приехал ради цыганок, - возмущался тот, что моложе, и бросил мятый билет на пол.
       Шустрый бармен выскочил из-за стойки, поднял билет и, глядя на меня, произнес:
       - Зачем бросать билет, сэр! Он же дорого стоит, лучше его продать.
       - Да кому он нужен? - удивился хозяин билета.
       - Мне, - вырвалось у меня. - Скажите вашу цену.
       - Да бери его себе так, - щедро махнув рукой, произнес ирландец.
       - Я джентльмен, сэр. Назовите вашу цену.
       - Две пинты пива, - он вновь махнул рукой и отвернулся, показывая, что торг закончен.
       - Нальешь им, сколько они смогут выпить, - сказал я бармену, доставая бумажник.
      
       Так я неожиданно попал на большой праздник в садах Хенералифе, куда и в будний день не всегда есть возможность попасть. Оставалось около часа до начала концерта, и я сгорал от нетерпения, бродя в парке недалеко от входа. Конечно же, я неоднократно видел эти сады в проспектах, киножурналах, но они относятся к числу тех достопримечательностей, которые необходимо увидеть вживую, а увиденное превзошло все мои ожидания.
       Вскоре мальчик в одежде пажа, взяв меня за руку, повел туда, где два ряда подсвеченных фонарями водяных струй клонятся друг к другу. Знаменитые сады, освещенные лампами, погруженными в пруды с рыбками, чтобы подсвечивать изгородь или арку из гранатовых деревьев, нависали над нами словно декорации. Из садов доносился аромат сильный, сладкий и приятный, а вверху плыла полная луна. Закончив осмотр, мальчик подвел меня к сцене, где стояло несколько рядов стульев, и усадил на один из них. Минуты через две прожектора осветили на сцене белый рояль, блестящий позолотой, и сидевшего за ним пианиста. Звуки падающей воды фонтанов заглушили первые ноты Лунной сонаты Бетховена. Когда смолкли последние ноты, никто не шелохнулся, и даже тогда, когда на несколько мгновений погас свет и под звуки чарующего вальса Чайковского из "Лебединого озера" поплыли молодые балерины. Только спустя некоторое время я понял, что это изображение с кинопленки. Зрители смотрели молча, словно околдованные. Затем зазвучала музыка из "Спящей красавицы", потом пианист вновь виртуозно исполнял Шопена, Баха. Закончился спектакль знаменитой "Гранадой", которую виртуозно исполняла очень полная испанка, а ей вдохновенно подпевали все зрители.
       По пути в гостиницу я прошел через небольшой садик, который словно сошел со страниц "Тысячи и одной ночи". Сразу за ним наткнулся на небольшие пруды с двумя сидящими странными львами, позади которых поднималась терраса, засаженная кипарисами и миртами. Пространство между ними было заставлено сотнями горшков с гвоздиками и геранью. Я присел на лавочку, когда вдруг замолкли птицы, и стало удивительно тихо. В такие минуты думается о женщинах, но я гнал от себя мысли об Эмилии. Очнулся, когда скрылась луна, и в непроглядной темноте я заторопился в номер.
       Уснуть сразу не удалось, возбуждение не проходило. Открыл окно и стал вслушиваться в звуки гитар, доносившиеся из цыганского посёлка. Неясная тревога заползала в душу, мысли путались в голове. Снял трубку и позвонил в рецепшен.
       - Скажите, мне никто не звонил? - спросил я, тотчас же поняв бесполезность вопроса.
       - Нет, сеньор. О звонках мы обязательно информируем, а если Вы желаете, то можете звонить куда угодно.
       Звонить в такое время можно только близким, подумал я, а их у меня не было. От этого стало на душе еще противней, и я решил все же уснуть. Приняв душ, почувствовал небольшое облегчение, решив, что позвоню утром домой коллеге.
       Проснулся поздно с больной головой. Звонить коллеге на работу расхотелось. Выпив кофе с чурос, спустился в фойе и купил билет на экскурсию во дворец, который так и не достроил император Карл V. Бродя по прохладным залам, забыв обо всем, погрузился в мавританскую роскошь, разглядывая в сводчатые окна панораму Гренады. Полюбовался миртовым двориком с апельсиновыми деревьями и прошел в львиный дворик - место особой неповторимой красоты и был захвачен чарами струй фонтанов. Главная струя фонтана поднималась высоко и падала в чашу, а из пасти двенадцати лежащих львов вытекали тонкие струйки. Они своими задами поддерживают главный фонтан, прижимая к нему двенадцать колонн. В этот день я возвращался сюда неоднократно.
       Не помню, кто сказал, что ни один средневековый король не имел такого экзотического и женственного окружения, как султаны в Кордове. Здесь всегда думается о женщинах и все наводит на мысль, что Альгамбра подобна красавице, у которой нет других достоинств, кроме красоты.
       Когда с этой мыслью я возвращался в номер, меня окликнули. Обернулся и увидал таксиста Жака.
       - Привез одного клиента и решил узнать - как тебе здесь? - пытливо вглядываясь в мое лицо, произнес он.
       - Выкладывай все, - ответил я ему. - Раз ждешь меня, значит тебе что-то нужно.
       - От Вас ничего не скроешь. Я рассказал ему о Вас, и он очень хочет с Вами встретиться.
       - И за что такая честь? - спросил я, - у меня такого желания нет.
       - Я Вас понимаю, но он - очень интересный человек, ученый-историк, который преподает в Англии историю Испании. Он готовит новую работу о короле Фердинанде и его супруге Изабелле, их гробница здесь в Гранаде, в Королевской капелле. Он хотел бы ознакомить Вас с ней.
       - Не знаю, какая ему от меня польза, в истории Испании я - профан.
       Жак смутился.
       - Видимо, я виноват. Когда я сказа ему, что Вы - русский капитан и интересуетесь первооткрывателями Америки, он обрадовался:
       - Это будет первый слушатель моей новой работы и мне очень важна его оценка. Он немного помолчал, наблюдая за моей реакцией, затем сообщил:
       - А еще он сказал, что будет сопровождать Вас в Севилью, где и он собирается пробыть несколько дней. Вы ведь там еще не были, значит, можете соединить приятное с полезным.
       Почему бы и нет, подумал я. Как бы там ни было, наверняка узнаю много интересного от знающего человека и не нужно задумываться над продолжением моего путешествия. К тому же мне не грозит одиночество, которого я стал так бояться.
       Мистер Том, по его просьбе не буду называть его фамилию и титулы, оказался высоким, худым и подвижным человеком, возраст которого на первый взгляд определить было невозможно, он менялся постоянно, в зависимости от того, что делал и говорил. Казалось, что внутри его - вечный двигатель, который не дает ему ни на минуту остановиться и замолчать. Привыкнуть к этому сразу было невозможно, как и сбить его с мысли внезапно заданным вопросом. Правда вскоре я узнаю, что он становится немым в двух случаях - когда спит или дремлет и когда ест. Оба случая будут выручать в течение недели, но совсем ненадолго, ибо ел он так же мало, как и спал.
       Оценив мои габариты и крепкое рукопожатие, он остался доволен мною, и разбудил меня рано утром, едва забрезжил рассвет.
       - Можете выпить чашку кофе, но не вздумайте плотно завтракать - с полным желудком мозг работает в замедленном режиме, а в полутьме усыпальницы тем более.
       Жак в этот день взял тайм-аут, он однажды уже был слушателем, да и подвернулась выгодная поездка в Малагу. И вот мы - в самой большой гробнице Испанских королей. За кованой решеткой на мраморном ложе покоятся Фердинанд и Изабелла. Королева в длинном платье, с крестом ордена Святого Иакова на груди. Он в рыцарских доспехах, с орденом Подвязки.
       - В Испании, где бы вы ни побывали, то непременно слышите два этих королевских имени и встречаете памятники этим правителям, - обращаясь ко мне словно к большой аудитории, начинает свою лекцию британец. - Если вы слышите о Фердинанде без упоминания Изабеллы, значит это другой Фердинанд, поскольку эти два имени всегда рядом и подобны Ромео и Джульетте. Однако король был хитрым рыцарем, а Изабелла была на год моложе мужа и, являясь личностью более тонкой и великой, оставалсь большой ревнивицей. Королева не была красавицей, но обладала приятной внешностью, светлой кожей и золотыми, почти рыжими волосами. Излишняя скромность сопровождала ее до последнего дня, и все же она была фанатичкой. В тоже время, обладая добродетелями веры, решительности, прозорливости, не останавливалась ни перед чем, чтобы приблизиться к царству Христа, поддерживая идею, что Бог Любви одобрял инквизицию и изгнание евреев из Испании. Вопреки мужу, она была самой могущественной из веривших в открытие Америки (Вест Индии), и однажды сказала: "Я готова заложить свои драгоценности, чтобы покрыть расходы на экспедицию, если средств казны окажется недостаточно".
       Она, женщина, проехала через всю Испанию в рыцарских доспехах и пользовалась огромной любовью у народа. Их брак служил живым символом и принес в Испанию самое главное - единство. Такого еще нигде и никогда не случалось прежде - именно под властью католических королей возникла страна Испания, дожившая до наших дней.
       У них родилось пятеро детей и все рождались в разных городах. Когда Изабелла очутилась на пороге смерти, во всем мире не было женщины более успешной и одновременно более несчастной. Судьба нанесла ей удар в самое больное место, по ее детям. Первой умерла при родах дочь Изабелла, королева Португалии. Единственный младенец прожил всего двенадцать месяцев. Но больше всего мучений ей доставила старшая дочь Хуана, которая известна в истории как Хуана Безумная. Слухи о ее безумии покрыли Фердинанда и Изабеллу позором. Королева ослабела от бесчисленных ударов судьбы и скончалась в ноябре 1504 года.
       Под хмурым ноябрьским небом тело великой королевы, одетой как францисканская монахиня, повезли из замка Медино-дель-Кампо, через горы Кастилии и равнины Ла-Манчи в Гренаду, где она просила ее похоронить. Королевская капелла была еще не построена и тело королевы поместили в маленьком монастыре на холме Альгамбры. Через двадцать лет туда же доставили тело Фердинанда. Король и королева снова воссоединились, а через год Королевская капелла приняла их окончательно.
       Смотрите, капитан, и запомните, это одно из самых потрясающих зрелищ в Испании и наиболее испанское - наверху возвышается надгробие, сияющее королевской роскошью, а ниже в склепе, как былое величие - их останки, словно напоминая:
      
      

    Все приходит к этому, в конце концов.
    Так есть ли смысл беспокоиться о чем-либо
    - ведь все закончится здесь.

      
      
       - Не буду спрашивать Вас, капитан, что Вы думаете о моей лекции. Вижу, что Вы поражены и Вам необходимо прийти в себя. Пойдемте быстрее на свежий воздух. Однако роль этих двух людей в истории Испании необходимо знать не только испанцам, хотя бы потому, что они способствовали открытию и завоеванию Америки. Кстати, Вы видели могилу Колумба?
       - Нет, пока не довелось.
       - Считаю это Вашей большой ошибкой - настоящий капитан открытого моря (так называют британцы дальнее плавание) обязан отдать честь этому человеку. Думаю, мы устраним это недоразумение, я постараюсь рассказать Вам об открывателях Америки что-нибудь интересное и незнакомое.
       - Буду Вам премного благодарен, - искренне ответил я.
       Как человек неугомонный, он молчал недолго.
       - Скажите, капитан, а у ваших моряков есть покровительница или покровитель, которые помогают вам в море?
       - У русских моряков покровителем являлся святой Николай Угодник, он хранил моряков в море, и в каждом порту России непременно были храмы его имени.
       - Тогда скажите мне - кто был покровителем испанских первооткрывателей?
       Я улыбнулся и вспомнил библиотеку своего деда.
       - У моего деда, адмирала русского флота, была очень хорошая библиотека, где я прочитал, что они поклонялись, если мне не изменяет память, Пресвятой Деве Гуадалупской.
       - Это делает Вам честь. Сейчас уже мало кто знает, что в феврале 1493 года, проходя недалеко от Азорских островов, каравеллы Колумба попали в жестокий шторм. Не одну ночь их носило по воле волн и ветра, и конец всем приключениям казался неизбежным. Тогда-то Колумб созвал команду и дал обет совершить паломничество к Пресвятой Деве Гуадалупской и пожертвовать ей пятифунтовую восковую свечу. Через два дня они благополучно достигли острова Санта Мария из Азорского архипелага. С тех пор вошло в обычай выделять на пожертвование для неё часть трофеев, а завоеватель Южной Америки Кортес распространил её имя по всей Мексике, а затем и по всей Южной Америке. А Вы знаете историю находки статуи Святой Девы Гуадалупской? Нет, тогда слушайте:
       Однажды у одного пастуха пропала корова. Он искал ее три дня, а потом на том месте, где сейчас стоит монастырь, наткнулся на ее труп. Как принято в этих местах, он сделал надрез на груди в форме креста и корова поднялась. Рядом с ней вдруг появилась Богородица и сказала: "Не бойся, я - Мать Спасителя нашего" и велела позвать священника и копать на том месте, где лежала корова.
       Пастух вернулся домой и увидал, что один из его сыновей лежит мертвым. Мальчика решили похоронить около места появления Богородицы и начали копать могилу, а когда принесли его туда, он очнулся. Священники, удивленные этим чудом, решили продолжать копать и откопали статую Пресвятой Девы Гуадалупской, которую там тайно закопали во времена арабского вторжения.
       Построили на этом месте маленькую часовню, а когда ее посетил король Альфонсо XI, он велел построить монастырь с собором и принес им в дар земельные угодья. После победы над арабами при Рио-Саладо он выделил монастырю в дар ряд трофеев, положив начало традиции.
       В наше время в соборе можно увидеть большую коллекцию драгоценных украшений, корон и всевозможных ценных вещей, принесенных в дар Богородице. Я видел там покрывало королевы Англии, посланное монастырю в 1621 году, прекрасную библиотеку переплетенных книг с пятнадцатого по восемнадцатый века. Величайшие сокровища Гуадалупе - картины Сурбарана. Над алтарем висит кормовой фонарь с корабля Али-паши, он был преподнесен Доном Хуаном Австрийским после битвы при Лепанто.
       Если Вы найдете время, капитан, посетите Гуадалупе, пожертвуйте монахам совсем немного - на свечу, и Ваши плавания будут удачными.
       Тогда я не придал особого значения словам ученого, и только когда потеряю самое дорогое - сына, я приеду в Гуадалупе, зайду в собор и все расскажу монаху. Перед уходом куплю самую большую свечу для Пресвятой Девы Гуадалупской в надежде на то, что положу конец моим бесконечным потерям.
      
       Сегодня я Вам многое наговорил. Нужно бы короче, но не хочу перескакивать с одного на другое, да и вижу, что Вам интересно. Завтра мы продолжим разговор о моем путешествии, и я поделюсь с вами сведениями о завоевании испанцами Южной Америки.
      
       Севилья, Колумб и Херес.
      
       Как и обещал, Федосов пришел на следующий день и пригласил для разговора в морское кафе рядом с портом. Его зал был разделен на две части. В одной, с видом на порт, вместо столов стояли винные бочки. Стены завешены старыми картинами с морскими пейзажами, блоками, скобами, талрепами, гардаманами, свайками. Несколько старинных большого диаметра барометров показывали действительное давление и температуру воздуха. Стойка бара, на небольшом возвышении, ограждена перилами в виде фальшборта, на котором под стеклом выставлены образцы блюд. Рядом - стеллаж с хорошим выбором вин и с надраенной медью большой нактоуз магнитного компаса, а перед ним - штурвал из красного дерева, блестевший латунной отделкой. За ними, на стене висела большая картина маслом с входящим в порт старым парусником с названием "Колумб". Я залюбовался обстановкой и картиной, но Федосов взял меня под руку и повел во вторую, подвальную часть кафе.
       По дубовым ступенькам мы спустились вниз и очутились в трюме старого парусника, со свернутыми подвесными койками и длинными столами по бортам. Пахло пивом, хорошим табаком и морем, но запах был несильным и не напоминал о наших питерских пивных.
       - Правда, очень похоже на то, как жила команда на старых парусниках?- спросил меня Федосов, явно довольный произведенным эффектом. Я согласился, тем более что это напомнило мне наш старшинский кубрик на учебной бригантине "Вега". Там тоже питались в тех же помещениях, где спали и проводили досуг.
       Одна из больших бочек в стеллаже открылась, и к нам подошел, как потом выяснилось, сам хозяин заведения.
       - Здравствуй, Андре. Привел своего гостя, тогда давайте знакомиться, только я встану между двух капитанов. Говорят, что тогда будет попутный ветер, - произнес он на чистом английском.
       - А он тебе нужен, Георг?
       - А кому не нужен ветер удачи, разве что бездельникам. Георг протянул мне руку.
       - Георг - испанский англичанин, поскольку родился в Севилье в семье английского служащего. На голодный желудок, да еще без вина, сразу не разобраться, поэтому прошу капитанов в капитанские апартаменты, - произнес хозяин и распахнул дверь в соседний зал. В нем было светло и все напоминало капитанский салон старых парусников, которые мы часто видим в пиратских фильмах. Он представлял собой застекленную корму старинного фрегата, через стекла которой был виден порт и голубое море. Яркое солнце золотило бронзу старинных светильников, секстанов, барометров, часов. Большой круглый стол был накрыт скатертью с изображением карты Атлантического океана с путями Колумба и Магеллана. Видя мое восхищение, Георг пояснил:
       - Это идея Федосова. Впрочем, не только идея, а и деньги, вложенные в это кафе.
       - Мог бы этого и не говорить, поскольку ты уже давно со мной расплатился, - пробурчал Федосов, - лучше проследи, чтобы нам часа четыре никто не мешал.
       Мы сели за стол и в ожидании обеда выпили пива, закусывая нежными, только что поджаренными в масле ломтиками кальмара.
       - В Испании англичане жили давно, но особой любовью издавна не пользовались, хотя в крови многих испанцев есть и кровь англосаксов. Особенно у дворян и коронованных особ, ведь династические браки между англосаксами и французами здесь - не редкость. Немало англичан поселилось после службы в Гибралтаре и рядом с ним, в Андалузии, куда мы вернемся сегодня в моем рассказе. При Франко отношения к ним немного испортились из-за Черчилля, который все же готовил вторжение в Испанию, впрочем, как и французы, сформировав приличную армию из испанских эмигрантов. Кстати, в тридцать девятом году Георг помог очень многим республиканцам отплыть на английских судах, капитанов которых он знал лично. За это год он провел в лагере, но был выпущен по указанию Франко и теперь его уже никто не беспокоит.
       - Хватит обо мне и о моих предках, не для этого ты привел сюда гостя, - прервал Федосова хозяин.
       -Ты прав, нам пора отправляться в Севилью, которую я впервые увидал из автомобиля. Сверху, с холма большой город казался меньше из-за громады собора, возвышавшейся над ним. Отель, в котором мы остановились, был тоже огромным и полон туристами, в основном из Англии. Вопреки намерениям не особо показываться в городе по понятным причинам, я не сдержался и направился в сторону собора по знаменитой Сьерпес, куда не допускается никакой транспорт. Здесь рай для туристов - многочисленные лавочки и магазинчики. Несколько необычно, что много сидящих прямо на мостовой неплохо одетых и пожилых мужчин, чинно беседующих между собой, разумеется, о женщинах. В этом лабиринте я чуть не заблудился и прервал прогулку, к тому же с наступлением темноты жара не спала, а влажность усилилась.
       В номере с метровой толщины стенами было сравнительно прохладно, я сполоснулся в душе и спустился в ресторан этажом ниже. К своему удивлению, застал там Жака и профессора за ужином.
       - Присоединяйтесь к нам, - пригласил Жак, - мы только начали.
       Официант, пышный и разодетый, словно павлин, полный достоинства, подошел не торопясь. Выслушав мой заказ, спросил:
       - Вино брать будете? - и, услышав мое согласие, направился прочь, не уточнив, какое вино мы желаем.
       - Вернитесь, - остановил я его, - Вы не уточнили, какое подать вино. Принесите бутылку, - я указал ему на вино в меню, - урожая 1934 года.
       У него полезли вверх брови:
       - Но это очень дорогое вино, сеньор!
       - Иного ни я, ни мои друзья не пьем, - сказал я с безразличным видом. Официант трусцой понесся к бармену.
       - Вы с ума сошли, - воскликнул профессор, заглянув в меню. - Зачем такие шутки?
       - Сегодня моему отцу исполнилось бы девяносто лет. Он был гвардейским офицером царского флота, а они ерунду не пили, - ответил я. - Да и пусть этот павлин на работе, - указал я на спешившего к столу официанта, - не распускает хвост.
       - Вы не справедливы к нему, капитан, он в душе - артист, к тому же испанец и не сразу понял, что имеет дело с состоятельным человеком, у которого к тому же плохое настроение, - произнес профессор.
       - Извините за бестактность, но отца расстреляли именно в этот день.
       В тот вечер пришлось рассказать немного о себе. Выпили много, но отправились спать почти трезвыми и к завтраку явились вовремя. Жак извинился и отправился к знакомому, которого обещал отвезти в Малагу, а мы с Томом направились в Севильский кафедральный собор, похожий на гору среди города. Путеводители называют его самой крупной готической церковью после собора Святого Петра в Риме. Его построили на месте громадной мечети и хорошо видно, что архитекторами вероятнее всего были мусульмане. Я стоял пораженный размером собора с его колоссальными колоннами нефов и огромным ячеистым сводом. Он был полон изысканной утвари и золота, сверкающего в коронах мадонн и телах купидончиков. За его огромным алтарем могло уместиться население небольшого городка.
       - Капитан, - привел меня в чувство профессор, - Вы хотели увидеть могилу Колумба? Пройдемте.
       Он подвел меня к четырем гигантским герольдам, несущим на плечах гроб с телом мореплавателя.
       - Они представляют Кастилию, Леон, Арагон и Наварру, - пояснил профессор.
       - А Вам не кажется, что Колумб как бы продолжает свое плавание в вечность, - после недолгого молчания спросил он меня. - Я думаю, и через четыреста, пятьсот и тысячу лет человечество будет торжественно отмечать дату открытия им нового континента, хотя он умер, уверенный в том, что приплыл в Азию. Здесь в Севилье, в библиотеке я видел записи Колумба, вернее, его пометки на полях книг. Почти все они посвящены золоту и богатству, что свидетельствует, что им владела, увы, не жажда открытий. Те, кто знали его, отмечали, что это был высокий, красивый и всегда чисто выбритый человек. Никто точно не знает его происхождения, и время от времени заявляли, что он то итальянец, то португалец, то каталонец или галисиец. Многие считали его болтуном, а некоторые даже сумасшедшим, и хотя он был очень высокого мнения о себе, все же от него исходило ощущение благородства. Он был в числе первых мореплавателей, которые считали землю шаром и решил, что кратчайший путь в Индию лежит через Атлантику. Главной целью его жизни было найти монарха, который профинансирует его экспедицию. Потерпев в этом неудачу с королем Португалии, уже сорокалетним он отправился в Севилью, где в то время находился королевский двор Испании. Но и здесь его ждала неудача - королевская комиссия посчитала его проект "тщетным и достойным полного отвержения", после чего он отправился в монастырь Ла Рабида забрать сына, которому исполнилось одиннадцать лет. Что он рассказал там отцу Хуану Пересу, никто не знает, но тот написал письмо королеве, а та повелела явиться во дворец. Вернулся монах с приказом Колумбу явиться к королеве.
       - Скажите, капитан, Вы в своей практике ориентируетесь по звездам? - неожиданно спросил Том.
       - Правильнее сказать, определяем свое место, поправку компаса, корректируем курс в открытом море там, где нет радиомаяков, - пояснил я
       - А Вы знаете, что Колумб был первым, кто определял место и курс в океане по звездам, а для этого были нужны особые таблицы и до сих пор точно не установлено, где он их взял. Говорят, их ему дали все те же монахи. 3-го августа 1492 года они отслужили мессу, а моряки причастились. За полчаса до того, как встало солнце, утренний ветер наполнил паруса и три небольших корабля вышли в море.
       Мужество Колумба и команд его кораблей было вознаграждено выстрелом пушки каравеллы "Пинта", моряки которой первыми увидели землю одного из островов Багамского архипелага. Он сделал четыре рейса туда и обратно, обнаружил новый мир, которым не смог управлять и умер, так и не зная, что открыл Америку.
       Вот так, капитан. Нередко великие открытия не приносят открывателям счастья, и делают великими тех, кто умеет ими воспользоваться. Открытие Колумбом Америки и ее золота сделает на время Испанию богатейшей страной Европы и положит в то же время начало уничтожению целой цивилизации, но об этом поговорим позже, а сегодня я предлагаю взглянуть на еще одну жемчужину Севильи - Алькасар.
      
       Первое впечатление от Алькасара Севильи - это самое красивое из архитектуры позднего Средневековья: фантазия, легкость, грозди золотых пчелиных сот под крышей, стройные парные колонны, островерхие арки и это продолжается без конца. Недаром во дворце живет Франко, когда приезжает в Севилью. Можно подумать, что он построен арабами, но его построили христиане на месте старого мавританского дворца. Это свидетельство того, насколько в Испании арабская культура проникла в христианскую. И все же сады Алькасара - самое красивое место - здесь восхитительные водяные шутихи, живые изгороди из всевозможных деревьев, пруды с рыбками. По территории разбросаны многочисленные павильоны, фонтаны, беседки, скамьи, покрытые мавританскими изразцами.
       Совершенно отключившись от остального мира, я долго сидел под одной из самых больших магнолий и вдруг понял, что жить так, как я жил после смерти Катерины, нельзя. Жизнь слишком хороша и коротка, чтобы жить затворником, а в мире, и в Испании, так много всего интересного. Наверное, так же подумал и мой гид, который вдруг предложил мне посетить одно очень интересное место, в котором живут и трудятся люди, производящие "эликсир радости", известный во всем мире.
      
       Красивый и процветающий во все времена город Херес находится менее чем в ста километрах от Севильи. Название города не может быть незнакомо людям, если не всего мира, то уж европейского континента, несомненно. Мы решили заглянуть в него по пути на север, после возвращения вечером Жака и моего звонка в Аликанте, к моему квартиранту. Известия от последнего были не совсем приятными, однако изложить их по телефону он отказался, сказав только, что, по его мнению, мне особо спешить, не стоит. Посовещавшись, мы решили, что Жак довезет нас до городков Медельин и Трухильо в Экстрамадуре, откуда родом Кортес и Писарро, а дальше мы будем добираться автобусами - Генри в Мадрид, а я в Аликанте. Для меня это было дальше, чем через Мурсию, но мне не хотелось терять возможность услышать от профессора рассказ о завоевателях и завоевании Южной Америки в местах, где они родились. Хочу сказать сразу, что я не пожалел об этом.
       С восходом солнца мы позавтракали, и пока не наступила жара, выехали из Севильи. Некоторое время мы ехали, молча прощаясь с улицами поздно просыпающегося большого города, а когда выехали из него, Жак остановился на подъеме, откуда, не выходя из машины, была хорошо видна столица солнечной Андалусии. Не знаю почему, но я решил, что не увижу ее больше никогда, но просчитался. Правда бывать в ней мне придется не так часто, но в Малаге и Гибралтаре с моими клиентами на яхтах побываю еще не раз, а они обязательно посещали Гранаду и Севилью, нередко приглашая меня.
       Город Херес неожиданно оказался не маленьким, с множеством пальм и банков, с большим количеством на улицах мужчин в темных костюмах, больше похожих на чопорных англичан, чем на испанцев. Жак подвозит нас к самому красивому зданию города. Это картезианский монастырь. Его главное здание медового цвета, а в сочетании с рекой Гуадалете, пожалуй, самое красивое здание в Испании. Здесь тоже прогуливается много мужчин в добротных пиджаках. Поняв мое недоумение, свою лекцию профессор начинает словами:
       - Тесное общение британцев с городом установилось ещё в семнадцатом веке, посему в родовитых семьях доля британской крови ощущается до сих пор и в этом виноват производимый здесь совсем не испанский напиток "Шерри". Первый "Шерри" (искаженный англичанами Херес) прибыл в Англию вместе с королевской невестой Екатериной Арагонской. Однако истинный "Шерри" ничем не похож на портвейн одноименного названия. Упоминание последнего в этом городе - кощунство, и может неприятно окончиться для неопытного человека.
       Мы останавливаемся у одного из многочисленных бодегас (винного погребка, исп), который предлагает самый большой выбор лучшего в мире "Шерри". Пред тем как отведать напитка, нас посвящают в его тонкости и рассказывают особенности его приготовления, разумеется, не раскрывая секрета. С удовольствием поясняют нам, что напиток готовится из мелкого белого винограда, который растет на почвах с большим содержанием извести. В подвале с тридцатью огромными бочками нам дают отведать "Солеру" большой выдержки. Затем нас провели в угол, где в темноте и в пыли стоял одинокий бочонок, покрытый тканью цветов флага Испании.
       - Его заложили, когда последний король дон Альфонсо XIII уехал в изгнанье, - негромко сообщил нам наш гид. Его откроют, когда король вернется.
       Про себя я подумал, что прошло уже более двадцати лет со дня бегства короля, и еще не меньше будет здравствовать Франко. Да и захочет ли Испания после Республики видеть короля на престоле?
       После посещения погреба захотелось пообедать, но профессор опасался, что мы уснем, и он останется без слушателей, настаивал на продолжении поездки.
      
       За окном автомобиля, вопреки моему ожиданию, расстилалась земля более зеленая, чем Кастилия, но более заброшенная, с бедными селениями и зарастающими травой полями. Редкие селения, мальчишки с хворостинами, гоняющие свиней, напоминали места центральной России в конце лета. Профессор, сидевший рядом с водителем, молчал, и как мне показалось, задремал, но я ошибся. Он обернулся и спросил:
       - Вы меня хорошо слышите?- на что я ответил утвердительно.
       - Тогда, с Вашего позволения, начнем нашу беседу с вопроса. Если не трудно скажите, что Вы знаете о конкистадорах, и, если можно, - из каких источников?
       - Видите ли, профессор, мой дед, адмирал, имел хорошую библиотеку и заставлял меня шлифовать свой английский, читая английских классиков, и по его настоянию я знакомился с книгой американского историка Прескотта "История завоевания Мексики". Однако если признаться, из-за обилия событий и невероятных приключений конкистадоров, тогда в моей голове была ужасная мешанина имен, названий и событий, скорее похожих на приключения трех мушкетёров, чем исторических личностей.
       - А вы, черт возьми, очень хорошо охарактеризовали первое впечатление от знакомства с Уильямом Прескоттом. Этот американский историк и литературовед сделал в освещении истории завоевания Мексики невероятное и более никому неподвластное. И это практически при отсутствии зрения. "Я должен работать мозгами - так или иначе, - но только не глазами", - говорил он. Однако история завоевания Америки не может быть полной без записей Берналя Диаса дель Кастилио, который стал автором одной из лучших книг. Этот человек следовал за Кортесом повсюду и написал: "На эту прекрасную экспедицию пошли все наши средства; нищие вернулись мы на Кубу, нищие и покрытые ранами". Это об их первой экспедиции в Мексику. Скажите, капитан, а русские, как и Прескотт, тоже считают, что "Конкистадоры - это злодеи, которые разрушили американские цивилизации. По его мнению, "они были остатками золотого века и лучше христианства, пришедшего им на смену, а Монтесума являлся подобием Христа".
       - Не берусь судить, но думаю, что после покорения Сибири, Средней Азии и Кавказа, русские вряд ли согласятся с подобной оценкой, хотя кое-кому и не нравились действия казаков и русских экспедиционных корпусов.
       - Вот так же, капитан, думают многие историки о завоевании Америки. Ацтеки, несмотря на экзотическое внешнее великолепие их цивилизации, на самом деле были расой варваров-каннибалов. Конкистадоры и миссионеры, пришедшие с ними, были людьми высочайших и благороднейших нравственных принципов - писал Диас. Испания имеет право гордиться ими. На каждом шагу они видели чудеса и ужасы странной земли, полностью отрезанной от знакомого для испанцев мира. На вершинах пирамид они находили храмы, чьи стены были залиты человеческой кровью. Им встречались орды ужасных жрецов в черных одеждах, чьи волосы слиплись от засохшей крови. Они вскрывали грудь человека обсидиановым ножом и вырывали оттуда бьющееся сердце. Диас был уверен, что человеческая плоть выставлялась для продажи. Испанцев приводили в ужас бесчисленные юноши, одетые женщинами. Правда в том, что при всем их золоте, серебре и внешнем блеске, ацтеки были дикарями. Железа они не знали, медь встречалась редко. Первым колесом в Америке стали колеса пушек Кортеса. Не было и лошадей, и когда туземцы впервые убили лошадь, они отрезали ей голову и разослали по племенам, чтобы доказать, что это существо смертно. У них не было ни овец, ни коров, ни пшеницы.
       Построив на побережье новый город Веракрус, Кортес в начале своего похода на Мехико старался привлечь на свою сторону вождей многочисленных племен. Однако, в тылу у него с испанцами жестоко расправились восставшие племена, и он решил сжечь Мехико, хотя и считал его самым прекрасным городом в мире. Однако сразу же приступил к строительству нового Мехико. Королевский дворец Пласа Майор стоит на месте резиденции, которую Кортес построил на руинах дворца Монтесумы.
       Кортесу к тому времени исполнилось всего тридцать шесть лет и, как бы ни относились к нему историки, он был действительно величайшем испанцем своего времени. Его прославляли и осыпали почестями, но он был обречен и со временем перестал допускаться на прием к королю. Когда он умер, его останки перевезли в Мексику, но накануне объявления национальной независимости в 1823 году их вывезли по некоторым данным на Сицилию, где тогда жил глава его рода. Где они сейчас - неизвестно.
       Настолько же трагична судьба и другого завоевателя Америки, наверняка Вам, капитан, знакомого - Франсиско Писарро. Их вместе с братьями было четверо, и все они проскакали по Перу, как всадники Апокалипсиса и привели к падению цивилизацию инков.
       Инки не были ни жестокими, ни каннибалами, как ацтеки, но братья обходились с ними очень жестоко. Писарро, к примеру, пригласил Инку на обед, убил безоружную свиту и согласился отпустить его, если он набьет золотом комнату, а когда тот это сделал, приговорил его к смерти через сожжение. Существует мнение, что Писарро и его братья стали первыми американскими гангстерами. В храме Солнца они содрали с его стен семьсот золотых слитков и карниз из чистого золота. Они впервые услышали историю о золотом Эльдорадо и попытались найти этот чудесный город Маноа. Их жестокость во многом объяснялась тем, что в отличие от Кортеса они были старше, им всем было под шестьдесят, и они очень торопились стать богатыми. Трое незаконнорожденных Писарро погибли насильственной смертью. Хуан умер от ран, полученных в боях, Франсиско убили в собственном доме, а Гонсало был обезглавлен во время восстания против наместника Перу. Выжил только законнорожденный заносчивый Эрнандо, возможно потому, что двадцать лет просидел в тюрьме Испании, и выпустили его в возрасте девяноста лет. Есть предположение, что он дожил до ста. Его останки можно увидеть в Лимском соборе в стеклянном гробу.
      
       Профессор умолк, не спрашивая, словно рассказывал для себя, повернулся и задремал. За окном проносились небольшие городки, одиноко стоящие усадьбы и развалины монастырей. Почему, подумал я, на Западе так много уделяют внимания истории своего народа, своей страны, а у нас, в России, в школах дают только куцые сведения о Ермаке и исследований Дальнего Востока? Если бы не Лермонтов, то история покорения Кавказа была бы многим неизвестна, так же как и покорение Средней Азии. Вероятно от того, что мы русские почему-то стыдимся своих завоеваний и потому со временем жестоко поплатимся за это.
       - А знаете, капитан, Кортес по приказу короля в 1541 году присоединился к походу генуэзского адмирала Андреа Дория и попытался захватить алжирского пашу Хайретдина Барбароссу? Сильный шторм едва не потопил весь его отряд. Этот поход принес Кортесу много долгов, ибо он снаряжал экспедицию на собственные средства. Кортес пытался вернуться в Мексику, но заболел и скончался недалеко от Севильи. Так закончил свою жизнь человек, который на вопрос короля: "Кто вы такой?", ответил: "Я человек, который подарил вашему величеству больше стран, чем ваши предки оставили вам городов". А ведь он подарил их и нам, только мы часто забываем об этом.
       - Вы правы, профессор. Я могу лишь добавить, что и Англия не так давно лишила Испании многих завоеваний, а теперь Америка завоёвывает весь мир, и мне кажется, очень успешно, - сказал я.
       - К сожалению, это так и не столь романтично. Это новая история, капитан, и дай бог, она обойдется без атомных войн. Пусть лучше эту энергию человечество потратит на полеты к луне и другим планетам, а не в погоне за территориями и богатством.
      
       Между тем на горизонте показались бастионы городка Трухильо. Издалека в дрожащем мареве они казались нетронутыми временем, но с приближением мы увидели, что бастионы, как и внушительный алькасар, это их осыпающиеся стены. Верхний ярус города представлял собой множество улочек с бывшими, когда-то прекрасными, а теперь полуразрушенными дворцами эпохи Ренессанса. Все это было построено на золото инков и доказывает, что конкистадоры все же воспользовались южноамериканским золотом на родине. В нижней части города, словно обрамляя богатство, ряд великолепных средневековых домов и дворец с гербом Писарро высотой около двух этажей, о котором туристам рассказывают, что в нем жил Франсиско. Но это не так - он был убит в Перу. Здесь, в Трухильо, стоит только его статуя американского скульптора Марии Хэрримен Рамси, такая же, как ее копия перед собором в Лиме.
       Пока мы ужинали в кафе "Виктория", рядом с памятником, зашло солнце. Мы прощались с Писарро, глядя при свете свечей на фигуру преклоненного рыцаря в церкви Санта-Мария де ла Консепсьон, разглядывая слово "Писарро" на плите, которую ошибочно называют его гробницей.
       Остаться ночевать решили в небольшой гостинице, в которой было много старых картин времен конкистадоров. При тусклом освещении электрических свечей ее стены из небеленого камня веяли рыцарским духом, а старые доспехи в нишах можно было принять за дремлющих рыцарей. Я долго не спал, коротко записывая заметки в свою тетрадь, а когда задремал, в ушах стоял звон мечей и ржание лошадей.
       Утром, направляясь к завтраку, с огорчением узнаем, что у Жака проблема с автомобилем - не запускается двигатель. Он безрезультатно провозился с ним всю ночь и решил обратиться в расположенную недалеко автомастерскую. Решив обождать результата, садимся завтракать в небольшом ресторанчике напротив гостиницы. Выбираем столик в дальнем углу, и в глаза бросается настенное панно, на котором Писарро в доспехах передает вождю инков сноп пшеницы. При виде его профессор не может сдержать возмущения и подзывает хозяина. Полный пожилой испанец с огромными усами и красными щеками на вопрос, что изображено на панно, отвечает с достоинством:
       - Писарро передает инкам пшеницу, которой Америка до испанцев не знала. Именно мы, испанцы, первыми привезли в Америку лошадей, колесо и пшеницу, а в Европу - картофель, маис, табак и какао.
       - Пусть так! - горячится профессор. - Но Писсаро не передавал инкам пшеницу, тем более в таком виде. Это сводная сестра Писарро Инес Муньес, просеивая прибывший из Испании бочонок с рисом и обнаружив несколько зерен пшеницы, посадила их в клумбу, где они хорошо прижились. От неё все и пошло.
       На лице хитрого хозяина - явное сомнение, но опыт общения с клиентами заставляет искать компромисс.
       - Хорошо, сеньор. Пусть пшеницу нашла Муньес, но передал её туземцам сам Писарро. Эта картина написана давно, когда он бывал в нашем городе. Мои предки осваивали Америку и построили этот дом, а когда вернулись, написали эту картину. Если не верите, можете спросить кого угодно.
       Зная характер профессора, я спешу прервать разговор и делаю заказ. Хозяин уходит довольный с чувством победителя, профессор что-то бурчит, но аппетит берет верх и он замолкает. Хозяин возвращается с нашим завтраком и пыльной пузатой бутылкой из собственных погребов. Он наполняет наши бокалы и наливает немного себе. Мы выпиваем, причмокиваем, и историческая справедливость восстановлена окончательно.
       Когда настало время обеда, консилиум о состоянии здоровья продукта умирающего довоенного автостроения Испании продолжался, и я решил позвонить в Аликанте. Найдя на этот раз без особого труда почтовое отделение, связался с яхт-клубом. Мой квартирант оказался на месте и с нескрываемым облегчением выложил мне все новости:
       - Вас ждут два письма из США и телеграмма от господина Федосова, в которой он сообщает, что прилетает в Испанию через четыре дня. Я снял комнату ближе к порту и оставляю Ваши ключи у дежурного. Рады Вас видеть, у нас назревают приятные события, о которых расскажем Вам с приездом.
       Известив своих спутников, что еду в Аликанте автобусом и расплатившись с Жаком, через четыре часа я прибыл в Мадрид и, недолго прогулявшись по Пуэрто - дель - Соль, наутро выехал в Аликанте.
      
       Последний вояж американского Федосова
      
       В Аликанте было теплее, дул ветер с моря, которое в этом году почти не остывало. Взяв ключи у дежурного яхт-клуба, не отвечая на расспросы, отправился домой. Нет, чтобы ни говорили, а свой дом - это место, куда ты всегда возвращаешься, прежде всего, с чувством удовлетворения. В этот раз не хватало только одного - спокойствия. Причина - письма и неожиданное возвращение Федосова, которое при его занятости можно было считать форсмажерным.
       В доме был порядок, лишь слегка застоявшийся воздух напоминал о моем отсутствии. Я прошел в кабинет и сразу увидел на письменном столе стопку газет и письма, но решил с ними повременить, ощутив, как во мне нарастает чувство тревоги. Я открыл жалюзи и окна, подошел к письменному столу и вдруг меня охватил страх. Липкий пот пополз по спине, подкосились колени, и я почти рухнул в кресло не в силах собраться. В голове пронеслась мысль - что-то случилось с сыном или с Ирен. С трудом собравшись силами, я вскрыл первое письмо. Оно оказалось коротким, всего одна страница печатного формата.
      
       Здравствуй, Брат!
       Звонил тебе, но безрезультатно, послал телеграмму - результат тот же. Вспомнил, что ты собирался путешествовать и рад, если ты действительно приступил к исполнению своей мечты. В данный момент это кстати - хороших новостей у меня мало, а что касается плохих, то от них не убежишь.
       Первая родилась в недрах нашей службы ФБР, которой опасаются даже самые преданные своей стране американцы. Когда я запросил у них для тебя "добро" на визит ко мне, пришел ничем не мотивированный отказ. Тогда я "подсуетился" через свои знакомства и к удивлению узнал, что ты по их данным оказывал "помощь нацистским преступникам в бегстве на яхте из Франции". Все мои попытки убедить их в том, что ты делал это не для спасения своей шкуры, а для семьи и людей, боровшихся с фашистами, оказались тщетными. В наше время победители, увы, не имеют понятия о благородстве и полны охватившего их чувства мщения за все человечество. Ну и чёрт с ними, я обязательно приеду к тебе сам, заодно проверю, как идут мои дела в Испании. Вот только займусь немного своим пошатнувшимся здоровьем.
       Теперь о Константине. Силен парень! я тебе скажу, и все время приятно удивляет меня. Адаптировался полностью, хвалят учителя, знакомые. Это дают знать ваши с Катериной гены, да и твоя теща, которую он боготворит. Иногда спрашивает меня о тебе - особо тебя не расхваливаю, но рассказываю ему все, что знаю о твоей семье. Много читает на английском, но так же легко справляется с Пушкиным, Лермонтовым. Собирает библиотеку русской книги, для чего мы регулярно делаем визиты к букинистам.
       Андрей, я знаю, что ты ждешь известий от Ирен, но их не будет. Мужайся и смирись с этим, потому что ее больше НЕТ. Во время последней пластической операции ее не уберегли от инфекции, а когда спохватились, было уже поздно. Что поделаешь, видимо не судьба. Она звонила мне перед операцией и предчувствовала свою смерть.
       - Хотя у меня все идет очень неплохо, - сказала она, - но что-то говорит мне, что я Андрюшу больше не увижу. Если что-то случится, передайте ему, что он был для меня самым дорогим человеком.
       Крепись, Андрей, её все равно не вернуть, а тебе еще нет пятидесяти, и ты непременно найдешь свое счастье.
       До скорой встречи, брат, я уже взял билет на самолет, хотя мои эскулапы хотят за это содрать с меня три шкуры, но об этом при встрече".
      
       Еще не понимая, что я делаю, открыл второй конверт. Из него выпало фото Федосова, преклонившего колено у надгробной плиты на Арлингтонском кладбище. Надпись на плите гласила:
      
      

    капитан
    Ирен Клосманн

    1909 - 1947

      
      
       Во втором письме Федосов писал:
      
       ...Ради Ирен и тебя прилетел в Нью Йорк, который, как ты знаешь, я ненавижу. Но в этот раз пришлось задержаться, военные, ничего не объясняя, расторгли со мной ряд контрактов и, не дожидаясь моего ответа, передали их деятелям земли обетованной. Моего негодования хватило только на пару "ласковых", после чего я убедился, что после второй мировой войны русский язык становится популярным в Штатах. Но черт с ними, я не обеднею, того что у меня есть, хватит надолго и моему наследнику, а я припас для моих недоброжелателей пару клизм. Как видишь, Андрей, я стал брюзгой и злопыхателем - это все потому, что живу в мире, который меня так и не признал. Впрочем, я его тоже. Американский бизнес, в отличие от наших купеческих дел, похож, скорее, на разбой, чем на изящную операцию по "распределению или изъятию" ценностей. Я устал от бесконечной борьбы и пока не вижу преемника моего бизнеса. Константин не проявляет особого рвения, хотя во многом уже разбирается. По характеру он весь в тебя, такой же щепетильный, честный до безобразия и большой любитель справедливости, а это свойство в Америке не в почете. Здесь очень любят требовать это от других, но считают это абсолютно неприемлемым в бизнесе, что естественно, ведь ковбои признают только два аргумента в споре - силу и кольт.
    Как видишь, я стал брюзгой, а когда они сбросили атомные бомбы на головы мирных граждан Японии, разуверился в американской демократии. Это оказалось совсем ненужным для победы в войне, но должно было устрашить всех, а особенно Россию и положить мир к своим ногам. Только я, знающий силу советской экономики и мужество русского народа, уверен, что у них ничего не выйдет. Советы сделают атомную бомбу, а их армия вышла из войны сильной духом и мужеством. Да вообще, после жизни в Америке я понял, как силен дух русского народа.
       Очень хочу увидеться с тобой, и скажу по секрету - врачи тоже советуют годик отдохнуть и подлечиться в солнечной Испании. Так что жди, дату прилета сообщу дополнительно. Встречать меня в Мадриде не нужно, несколько дней я проведу там за делами.
       Готовь яхту, хочу увидеть еще раз Барселону, Валенсию, а может, и махнем с тобой вокруг Португалии в Бильбао и Ла-Корунью. Говорят, там обалденный маяк. Я - одессит, как ни как, и имею понятие о море.
       До скорой встречи".
      
       В тот вечер я не мог успокоиться. Немного выпил, четыре раза выходил на прогулку среди ночи и забылся только к утру. Сколько я дремал, не знаю, только с рассветом понял, что без спиртного не обойтись. Спустился в подвал и вдруг услыхал, как хлопнула дверь и раздались шаги в коридоре.
       - Андрей, где Вы? - услышал я незнакомый, хриплый и сдавленный голос. Кто бы это мог быть? - пронеслось в голове. Во всяком случае, не Федосов, но раз называет меня по имени, значит знакомый. Взяв еще бутылку, я поднялся в кухню.
       В дверях стоял незнакомый человек с черной повязкой на левом глазу.
       - Вот и встретились, - произнес он. Guten morgen, Андрей! Я так рад тебя видеть. Не узнаешь?
       - Боже мой! Вальтер, - охнул я, но договорить не смог. Страшная боль в голове и черная пелена застлала глаза.
       Очнулся я, как когда-то - на диване в гостиной с зашторенными окнами. Вальтер сидел рядом уже без пиджака, в рубашке с засученными рукавами.
       - А Вы не меняете дурных привычек, Андрей. Но должен отметить, что в этот раз вы отключились ненадолго. Видимо, за прошедшее время Ваш организм отдохнул и набрался здоровья. Не зря Ваши коллеги говорили, что Вы отправились в приятное путешествие.
       - Да как же это Вальтер? Ведь тебя же...
       - Меня убить трудно, Андрей. Я всегда стоял рядом со смертью, правда, других, поэтому мы с нею хорошие знакомые. Знаешь, что она мне сказала - ты мне не нравишься и немало спас моих клиентов. Мне с тобой не интересно, вот и живи пока, мы с тобой еще встретимся.
       - А вот моей Кати нет.
       - Прости, что я не смог ее уберечь, Андрей. Сначала он выстрелил в меня. Поговорим об этом лучше потом, а пока выпей немного конька и теплого чая.
       Он встал, прошел на кухню и вернулся несколько раздосадованный.
       - Экономки у тебя, конечно, нет, продуктов тоже. Ты подожди, пока я сбегаю в соседнее кафе и скажу, чтобы принесли нам чего-нибудь готового. Пока не вставай, а еще лучше, если немного вздремнёшь.
       Легко сказать - вздремнешь! - пробурчал я. - Является с того света, погибший вместе с самым дорогим для меня человеком и просит рассматривать это визитом вежливости. А вот моей Кати нет, и не будет. Впрочем, ты здесь ни при чем. Может быть, я рано перестал ее ждать? - засомневался я.
       Вальтер вернулся вместе с аккуратно одетой пожилой женщиной. Они вкатили в кухню тележку на колесах, нагруженную бачками.
       - Знакомься, хозяин. Эта сеньора изъявила желание поработать у вас экономкой. Владелец соседнего кафе хорошо рекомендовал ее мне. На днях нас станет трое мужиков, которым будет не до уборки и возни с кофе по утрам, - сказал он на немецком. - Или у тебя есть другие предложения?
       - Соглашусь, если на это время ты станешь управляющим, но на вознаграждение не рассчитывай. Хватит с тебя койки на втором этаже и трехразового питания, - пробурчал я, прекрасно понимая, что это был прекрасный выход в нашем положении.
       - Уж не знал ли ты её раньше? - спросил я Вальтера, когда экономка ушла.
       - Я когда-то лечил ее мужа, после жестоких побоев гвардейцев. Вряд ли бы я ее узнал, если бы она сама не подошла ко мне в кафе. А взять ее посоветовал хозяин, когда я обратился к нему с просьбой принести нам обед. Так же он просил передать тебе, что очень рад твоему возвращению и прислал твое любимое белое вино.
       Так в доме появилась женщина, которая будет заботиться обо мне двадцать с лишним лет. Было в ней что-то от Стефании - она понимала все без слов и лишь три раза в год отпрашивалась на неделю, чтобы навестить своего мужа-инвалида, живущего в горной деревне.
       Обедали мы с ним вдвоем. Несмотря на наши титанические усилия, Эмму, так пожелала звать себя экономка, усадить рядом не удалось. Убрав со стола, она обошла весь дом и, как нам показалась, осталась довольна.
       - Ваша комната за кухней, - сказал ей я.
       - Нет, - возразила она. - Я не привыкла спать в таком доме. Мое место во дворе, ведь у вас такая хорошая комната рядом с гаражом.
       - Это комната шофера, но в последнее время его у меня нет. Если она Вам нравится, то живите в ней.
       - Спасибо. Я хотела бы прибраться немного на первом этаже, если Вы не возражаете, уж больно много пыли в гостиной и кабинете, - немного помявшись, произнесла экономка.
       - Вы правы. Мы, пожалуй, выйдем во двор, на улице сегодня тепло, там мы и поболтаем, - подмигнул мне Вальтер и, взяв со стола недопитую бутылку хереса, вышел. Я, к удовольствию Эммы, вышел за ним вслед.
       - А ты молодец, Вальтер, без тебя я бы еще долго не привел в порядок дом.
       - Это оттого, что ты потерял вкус к жизни и не знаешь, что значит вернуться с того света, долго искать свою семью и жить в чужом доме. Я через все это прошел и теперь дорожу каждым днем, каждым часом.
       - А мне, нечего ждать, некого искать, - сказал я. - Вокруг меня пустота, и если вдруг и появляется кто-то, то так же быстро он исчезает. Из прошлого ты второй после Федосова, и тоже исчезнешь через некоторое время. Сколько пробудешь здесь? - спросил я его.
       - Не знаю, - немного помолчав, ответил Вальтер. - Это зависит не от меня, а от Федосова. Ему плохо, очень плохо. Он просил меня приехать сюда. Ты же знаешь, что я ему многим обязан, так же как Анне и тебе. Если бы не вы я бы уже давно спился.
       - Неужели у него все так плохо? - спросил я, - мне он написал, что немного захворал.
       - Туберкулез или чахотка, как у вас говорят, в его возрасте обычно быстротечна. Влажный климат Лос Анжелоса позволил ей подкрасться незаметно. Боюсь, ни я, ни средиземноморский климат уже не помогут, но постараюсь сделать все, что смогу.
       Вальтер помолчал, затем обратился ко мне:
       - Расскажи мне, что ты делал и как жил с момента возвращения в Байону?
       - Да ничего я не делал, Вальтер, и не жил. Как узнал о смерти Кати, пил, гулял, потерял сына. Увез его Федосов, он посчитал, что будет лучше для Константина. Это, может быть и так, только мне от этого не легче. После смерти Кати жизнь превратилась в кошмар. Появилась небольшая надежда, когда встретилась Ирен, но я был почему-то уверен, что из этого ничего не выйдет. Теперь для меня очередная встреча с женщиной, что-то вроде очарования ночи - придет утро и все пройдет. Такой, как Катя, никогда не будет, я всегда буду ждать встречи с ней. С некоторых пор я стал думать, что все мои несчастья - наказание за мое бегство из России. Человек должен всегда помнить, что Родина у него одна, а я надеялся, что смогу прожить и без нее.
       - Интересный вы народ, русские. Родина вас кинула, а вы в этом считаете виноватыми себя. Для немца Фатерланд тоже дорог, но не настолько, чтобы считать себя виноватым в том, что приходится жить в другой стране, - удивляется Вальтер. - С языками у тебя проблем не было и нет. Работа и средства для нормальной жизни имеются, что тебе еще нужно - семья, дети? Понимаю, что после Кати найти трудно, но ведь много женщин, которые с радостью будут жить с таким мужиком, как ты. Не понимаю я тебя, Андрей.
       - И не поймешь, Вальтер. У тебя настоящая семья - трое детей, верная и заботливая жена.
       - Было трое, а теперь только двое. Сына задавил пьяный американский капрал. Анна чуть ума не лишилась, нет уже прежней Анны, готовой идти за мной куда угодно. Надорвалась она со мной, считает, потому и сына не уберегла. Это ведь она меня спасла - на себе в подвал унесла и прятала в нем, пока гестаповцы из Байоны не ушли. Не должен был я выжить в таких условиях, ведь до операции четыре дня у нее на руках был. С детьми все это время была Павлова, а как меня на ноги поставили, отправились мы к моим старикам. Они после окончания войны в Американской зоне оказались. Меня Анна везла в коляске. Родительский дом заняли, победители и с побежденными не церемонились. Стариков поселили во флигель для прислуги. Мать у меня уже много лет не ходит, а отец в войну зачах. Город от бомбардировок здорово пострадал, заводы разбомбили и жителей в нем почти не осталось. За продуктами нужно ездить в деревни, теперь это все легло на Анну и ей не до личной жизни. Здесь у меня в банке счет сохранился, да и работу быстрей найду, а там ещё лет десять бедовать на пособие не хочу. Я Федосову по телефону все рассказал, он со мной согласился и сказал, что будет рад быть моим первым клиентом. Только радости от этого мало, пока старики живы, Анна сюда не поедет. Так что, Андрей, я здесь не задержусь.
       Я промолчал, думая уже о другом. Мне хотелось увидеть Федосова, расспросить о сыне и я надеялся, что с его помощью я получу визу и встречусь с Костей, чтобы уже не расставаться с ним никогда. Тогда я верил, что эта встреча непременно состоится вскоре, подтверждением тому - приезд Федосова, и я стал готовиться к встрече.
       Она состоялась, как я и ожидал, вскоре, но об этом я расскажу в следующий раз, а сегодня, если не возражаете, хочу, как говорят в России, расслабиться, или просто напиться. Выпейте немного со мной, капитан, я знаю, что Вам нельзя, а мне сегодня очень хочется. Ведь это день рождения Катерины. Так сложилось, что встречать этот день вместе нам удалось только раз, и виноват в этом только я.
      
       На другой день он не появился. Подождав до вечера, мы со стармехом отправились в яхт-клуб.
       - А он взял неделю отдыха, - сказал его напарник. В эти дни он делает это каждый год.
       Значит, загулял, решили мы и посвятили солнечный и тихий вечер знакомству с крепостью Санта Каталина. Полюбовавшись видом порта и города со стен крепости на вершине горы, и погуляв часа два по набережной, мы вернулись на судно и с удивлением увидали его сидящим на скамейке вместе с комиссаром. Пришлось извиниться, на что Федосов неожиданно ответил шутливо:
       - Ничего страшного. За это время ваш Михаил Михалыч, как он себя назвал, произвел меня сначала в "контрика", а затем в заблудшего белогвардейца, и после того, как мы выпили бутылку "Столичной", объявил мне прощение и обещал похлопотать о прощении и для вас о том же с приходом в Таллин. Правда я так и не понял, кто же из нас заблуждается, но прощение комиссара было искренне, и я успокоился за свою судьбу в случае возвращения.
       - Обещаниям верного ленинца можно верить только в случае одобрения свыше и зафиксированного решением ЦК партии, - съязвил стармех, но комиссар отреагировал на его слова, согласно выпитого:
       - Я думаю, что после МОЕГО отчета, такое решение ЦК непременно будет, - и, пожав Федосову руку, он нетвердой походкой пошел на судно.
       - А вы знаете, мне с ним скучно не было. Скажите, а он действительно работал в центральных партийных органах?
       - Если ему верить, то да. А вообще-то он был в свое время талантливым журналистом, освещавшим как раз действия партийных органов, на чем и преуспел и был направлен в районные партийные органы. Но с тех пор стал злоупотреблять спиртным и перегнул палку. Но своих партия не бросает, и нашла ему место на флоте. Со своей главной задачей информирования он справляется блестяще и с большой выдумкой.
       - И как же вы с ним живете?
       - Это он с нами живет, и как бы он ни старался, в море свои законы и ему приходится это учитывать. Но не все, что он говорит, нужно брать за истину.
       - Выходит, что его роль на судне та же, что раньше была у попов? - произнес Федосов. - Те тоже докладывали, но не всё, и чтобы закончить разговор скажу, что в Испании доносительство не очень распространено. Этого не терпит испанская гордость. Если вы не устали, - после недолгой паузы предложил он, - зайдемте в кафе напротив. Там очень неплохо и недорого готовят рыбу. Хозяин его - бывший рыбак и знает в ней толк, к тому же у меня сегодня дата, которую я скромно отмечаю. Она имеет непосредственное отношение к событиям, о которых я собираюсь вам рассказать.
       Многие из экипажа, в том числе и мы, это кафе и его хозяина уже знали, заходя сюда ненадолго выпить вина или пива. Из его окон был отлично виден причал с нашим судном, что позволяло во время визита наблюдать за местом нахождения вахтенных помощников и комиссара. Увидев старших командиров, хитрый хозяин, сама любезность, радушно приветствовал нас, вопросительно поглядывая на Федосова.
       - Сегодня они - мои гости, - успокоил его Федосов и указал на стол, стоящий у горящего камина.
       Когда распластанная и запеченная на углях рыба была съедена и бутылка вина опустела, а мы насладились ароматным кофе, старый моряк продолжил рассказ.
       - Американский Федосов опоздал всего на один день и появился в дверях дома, когда мы с Вальтером и Эммой протирали пыль нашей люстры в столовой.
       - Так-то вы встречаете дорогого гостя, - прогремел он командным голосом как когда-то прежде. - И не стыдно вам? Два здоровенных мужика загнали на стол пожилую женщину, вместо того, чтобы самим заниматься делом. К нашему удивлению экономка не оробела, уперла руки в бока и, глядя на гостя сверху вниз, спросила недовольным голосом.
       - А вы, нахал, кто такой и по какому праву позволяете себе распоряжаться в чужом доме?
       - Слушайте, Андрей, а это не новая ли Стефания? - спрашивает удивленный Федосов.
       - Вы угадали, - отвечаю я с улыбкой. В этот момент Вальтер оборачивается и устремляет взгляд на гостя.
       - Что-то знакомое в этом шайтане, только не пойму, - глядя на меня, произносит Федосов и вдруг удивленно поднимает брови. - Так это же наш док Вальтер, - смущенно бормочет он, но тут же обретает уверенность.
       - А я предупреждал тебя - не связывайся с бесноватыми нацистами, выговаривает он Вальтеру.
       Я бросаюсь доктору на подмогу.
       - Не следует делать поспешных выводов и отыгрываться на чужих ошибках. Говорят, можно быть мудрым, как бог, и все же оставаться обычным человеком. Вальтер вовремя сумел избавиться от коричневого дурмана, но об этом он расскажет тебе потом. Лучше располагайся в своей комнате, смой в ванной американские грехи, а мы накроем праздничный стол, - по-хозяйски распорядился я.
       - Слушаюсь и повинуюсь строгому хозяину, - с улыбкой ответил гость.
       Через час мы сидели за накрытым столом, а подобревшая Эмма, которой гость все же пришелся по душе, разливала рыбный суп из форели по праздничным тарелкам. Американский Федосов с расчесанной бородой, притихший и обмякший после ванны, покашливал в кулак, пряча взгляд от Вальтера. Понимая причину неловкости, мы, молча, трудились ложками, стараясь не смущать его, и приступили к беседе, когда заканчивая обед, Эмма сменила вино на коньяк и поставила на стол испускавший аромат кофе, приготовленный на углях.
       Мы с Вальтером, спросив у гостя согласие, раскурили сигары, а он попросил сливки и, сделав несколько глотков, откинулся в кресле, не глядя на нас, произнес:
       - Судя по всему, рассказывать первым придется мне. Так вот - визит мой, хотя я его и планировал, но все же вынужденный, по причине болезни, так неожиданно на меня наехавшей. Впрочем, верить в это было бы неразумно, когда-то в Астрахани, в плавнях, я уже встречался с её признаками, но тогда был молод и здоров как бык. Причины, по которой чахотка привязалась ко мне сейчас, врачи в Штатах понять не могу и говорят, что болезнь всегда оставалась во мне, только боялась высунуться, учитывая мой скверный и буйный характер. Могу добавить, что напряжение военных лет и тот энтузиазм, с которым я сражался с еврейскими воротилами, отняли немало сил и не то чтобы иссяк, но уже не тот, что прежде. Да это уже и не нужно - любые империи со временем распадаются, и финансовые тоже, тем более, что строить свою империю я не особо стремился. Все же болезнь подорвала силы, у меня стало не хватать воли и я начал искать более легких путей. В бизнесе, а тем более большом, это недопустимо. Должен вам пояснить, что я занимался самым безнравственным бизнесом, связанным с войной, и всегда чувствовал себя в какой-то степени не в своей тарелке. После известных вам атомных бомбардировок Японии меня охватил ужас от того, что я могу оказаться причастным к новым, еще более безнравственным и ужасным войнам. Наша русская, славянская душа оказалась неспособна принять такое, и я стал понемногу выходить из такого бизнеса, догадываясь, что США готовят новую войну против коммунистического Китая и Вьетнама. Как только конкуренты почувствовали слабость, мою маленькую империю стали рвать на куски, сбивая цены, затаскав по судам. Но многое я все же сумел спасти. Он налил себе полный фужер коньяка, выпил залпом и после недолгого молчания продолжил:
       - Когда мне стало совсем плохо, пошел сдаваться коллегам Вальтера. Те, содрав с меня немалые денежки, определили мою болезнь как чахотку, или как её теперь называют - туберкулёз лёгких и предсказали мне нелегкую смерть не позднее, чем лет через пять. Я сказал им, что на этот срок не согласен, тогда они прибавили мне еще три года. Для себя я решил, что семь лет - удача, к тому времени Константин станет совершеннолетним, и я успею передать ему свой немалый опыт. Где-то в душе понимаю, что это слишком оптимистичный вариант, но я всегда был удачлив и это придает мне сил. Надеюсь и на тебя, Вальтер, в той части, что у тебя найдутся здесь знакомые врачи, которые знают хорошую лечебницу, ведь у испанцев немало колоний, где чахотка свирепствовала во все времена. Очень не хочется уходить, когда остается еще так много дел.
       Он замолчал, встал и начал ходить по комнате. Молчали и мы. Первым собрался Вальтер.
       - Болезнь, конечно нешуточная, но в наше время лечится. Мужик Вы крепкий, настырный и сдаваться не привыкли, поэтому Ваша хандра мне не очень понятна. К югу от Аликанте есть небольшой город Сан Педро, там несколько отелей СПА и один из них специализируется на лечении легких и дыхательных путей. Есть еще и соляные пещеры, лечение в них весьма эффективно. Я завтра же займусь выяснением возможностей. А вот со спиртным придется завязывать, правда вино в небольших количествах вреда не принесет. А если честно, то не нравится мне Ваше настроение и совсем несвойственный Вам пессимизм. Болезни только этого и нужно.
       - Не ко времени все, совсем не ко времени - вот я и расклеился. Ты, Вальтер, меня хорошо знаешь и лучше выясни, сколько мне осталось. Больше шести месяцев быть с вами не смогу, за океаном с Костей осталась его теща, - он указал на меня, - а ей за восемьдесят.
       - Так может мне поехать? - предложил я.
       - Тебе в штаты въезд заказан, я тебе потом объясню - почему. Так что выход у нас один - лечите меня и как можно лучше. А сейчас с вашего разрешения пойду отдохнуть, стал быстро уставать и без дневного сна не обойтись.
       - Это плохой признак. Упадок сил свидетельствует о прогрессирующем недомогании, - озабоченно произнес Вальтер, когда Федосов вышел. - Поеду к знакомым коллегам, вернусь вечером, а если не приеду до двадцати, меня не ждите, возможно, заночую у знакомых.
      
       Федосов старший проснулся часа через четыре. Я за это время никак не мог сосредоточиться на том, что мне ждать от его визита. Ждал его с новостями о сыне, но он не спешил с разговором, что меня встревожило. Писем от Константина и тещи, видимо не будет, а это означало, что встреча с ними не предвидится. Нехорошие мысли лезли в голову - он сознательно лишает связи с ними и вычеркивает меня из их памяти. Я был обязан объясниться, выяснить его намерения, и как только он вошел ко мне в кабинет, я спросил его об этом.
       - Да, Андрей. Писем нет и пока не будет. Анна Николаевна мнения не изменила, а Константин для серьезного разговора не созрел. Твой приезд в Штаты пока невозможен по двум причинам. Первая из них -это сведения о твоем рейсе на яхте, а вторую мы сотворили в свое время сами, выхлопотав тебе паспорт как моему брату. Американскую визовую систему не проведешь, они могут потребовать генетическую экспертизу, и наши братские отношения потерпят фиаско и вызовут ненужные подозрения. Я советовался с юристами, которые заверили, что признание тебя отцом Кости имеет смысл только после того, как он будет признан моим законным наследником, то есть после моей смерти. Сказать ему об этом сейчас, как ты понимаешь, я не могу. Тебе скажу - завещание я составил и подписал. Когда знаешь, что годы твоей жизни сочтены - это самое разумное. На чудо я не надеюсь и мой визит в Испанию - скорее зов сердца. Эта страна была первой в эмиграции и помогла пережить прощание с Родиной. В её народе есть что-то наше бесшабашное русское. Я сменил её на Америку только из-за того, что хотел делать деньги и скажу тебе, что не прогадал. Только Америка - не та страна, в которой должен жить Костя. Он такой же, как ты неисправимый русский интеллигент. Америка просто зажует его и выплюнет, там нужно быть борцом, не брезгующим любыми средствами. Кстати, твоя тёща тоже так думает. Скоро мне потребуется передать всё, что нажил, ему или тебе, и надеюсь, что жить он будет в Испании, где настоящий интеллигент - традиционно лицо обожаемое. После революции и войны она непременно будет быстро развиваться. Франко не вечен, а фашизм обречен. Вот и решил я большую часть своих денег вложить здесь в очень перспективное дело - в судостроение. Правда, Штаты сейчас усиленно втюхивают Европе свой огромный флот из судов, построенных на один рейс через океан, но эти суда хотя и рентабельны, однако тихоходны и не специализированы. Флот Германии, а он немалый, союзники разделят между собой, Испании при этом вряд ли что достанется. Испанцы - хорошие моряки и до Гражданской войны флот у них был немалый и это понятно, он должен был осуществлять связь с родственными странами Американского континента.
       Его потери начались в октябре 1936 года, когда правительство Республики реквизировало лучшие и самые быстрые суда для перевозки оружия и боеприпасов. Ты, наверное, знаешь интересную историю пассажирского трансатлантического лайнера "Juan Sebastian Lecanto" (Хуан Себастьян Элькана), который работал на линии Средиземное море - Гавана - Нью-Йорк, и на котором я отплыл в Штаты? С началом гражданской войны он вернулся в Барселону, и некоторое время служил приютом для многочисленных беженцев, прибывших в город. В январе 1937 года он взял курс на Одессу. Там загрузился хлопком, военной техникой и 20 февраля вернулся в Барселону. Затем вновь отправился на Черное море и возвратился в Валенсию. 11 июля судно из Картахены с грузом свинца и фруктов снова направляется в Одессу и прибывает туда через неделю. Но когда оно, груженное авиационными моторами, было готово отправиться в обратный путь, советские власти конфискуют его и перегружают технику на другие суда. Оно было не единственным судном, которое постигла такая судьба. В портах Одессы, Мурманска, Феодосии были задержаны и другие испанские суда: "Cabot San Agustin", "Isla de Gran Canarias", "Chided de Ibiza", "Inocencio Figaredo", "Mar Blanco", "Cabos Quilates", "Marzo". Это были лучшие суда Испании. Правда, экипажи их частично (по желанию) были отправлены в Испанию в 1939 г.
       "Хуан Себастьян Элькано" вначале носил название "Волга", затем сменил имя и стал плавучим госпиталем "Одесса". После войны продолжает дымить своими двумя трубами в качестве грузового судна "Якутия". (Окончит он свои дни в 1969 году под Севастополем грудой металлолома. Автор)
       После окончания Гражданской войны в Испании судов построено немного и на сегодня страна нуждается как в торговом, а учитывая проблемы с питанием, так и в рыболовном флоте. Государство, в котором столько лет существует карточная система, вряд ли найдет средства на строительство флота. Мне искренне хочется помочь стране, которая первой дала мне приют, да и деньги не должны лежать без дела. Это хотя и не скоропортящийся продукт, но все же лучше когда они крутятся. Заодно и тебе забота будет, а то разве это работа для настоящего мужика - баб катать да на вышке сидеть?
       - А ты не боишься, что я твои денежки не уберегу и как непутевый интеллигент все профукаю?
       - Не боюсь. Я к тебе толкового менеджера приставлю, и тебе останется только проверять его. А проверять, как мне говорят, ты умеешь.
       - И когда ты собираешься все это осуществить?
       - Долго тянуть не собираюсь, сам понимаешь, что мне приходится торопиться, - Федосов встал, дав понять, что на сегодня разговор закончен. Уж таков был старший Федосов - ему подавай все сразу и как можно больше. Однако, несмотря на его обычную решительность, тогда мне показалось, что и сам он не особенно верит в успех, а может быть, виной этому было его состояние.
       Вальтер появился через день с главным врачом клиники и после короткого разговора они уехали, сказав, что ранее трех дней не появятся. Явился через неделю под вечер Вальтер, и по его виду я понял, что случилось что-то серьезное.
       - Вот это Федосов просил положить в сейф, - протянул он мне портфель, - а эта записка тебе.
       Я развернул лист.
      
       Андрей. Я полежу немного в клинике, эскулапы говорят, что без лечения я отдам концы. Дай от моего имени телеграмму в Штаты, что все в порядке, и планирую возвратиться через месяц. Остальное тебе расскажет Вальтер, он все же мужик что надо. В портфеле аккредитив на предъявителя, оплати счет моего пребывания в клинике и десять процентов от него наличными передай Вальтеру.
       Р.S. Готовься, как выйду отсюда, махнем в Астурию и Галисию (всегда мечтал познакомиться с родиной Франко). Да, чуть не забыл, узнай расписание лайнеров из Барселоны на Нью-Йорк. Хочу вместе с тобой перед отъездом из Испании попрощаться с Колумбом.
       Навещать меня не нужно, обойдемся без телячьих нежностей.
       Твой брат Андрей.
      
       Прочитав записку, я вопросительно глянул на Вальтера. Тот указал на кресло и сел напротив.
       - Плохо дело, - промолвил он. - Никакого туберкулеза, а вот в крови обнаружили наличие неизвестного химического вещества, которое при окислении превращается в яд, а противоядия от него и химики не знают. Вероятнее всего это целенаправленное отравление. Если противоядие не будет найдено, то через полгода или год легкие перестанут функционировать. Специалисты говорят, что подобный яд испытывали в свое время гитлеровцы в Заксенхаузене, но отказались от него из-за его медлительности. Надежды на полное выздоровление нет, но продлить жизнь на несколько лет возможно. Только какая это будет жизнь, никто сказать не может.
       - А кто мог его отравить? - спросил я.
       - Этого он не знает. Специалисты говорят, что яд проникает в организм, как пары ртути, и его достаточно разлить в плохо проветриваемом помещении на час-два. Судя по всему, он хватил его достаточно много, и остается только ждать.
       В ту ночь мы не спали, решая, что делать дальше. Если не станет Федосова, то исчезнут все надежды на воссоединение с Константином, а без этого я не видел смысла жить дальше, о чем я и сказал утром Вальтеру.
       - Ты это брось, - отрезал тот, - неужели ты не в состоянии добиться визы в американском посольстве? Солидный мужик, да еще с деньгами Федосова. Помнится, ты рассказывал о знакомстве с работниками консульства. Давай-ка попробуем восстановить эти связи, чем черт не шутит, может тебя еще помнят. Да и мне туда не вредно съездить со своей справкой от оккупационных властей, может еще удастся увидеть страну нынешних хозяев мира.
       Закончив дела с аккредитивами, мы стали готовится к поездке в Мадрид.
      
       Федосов встал. - На сегодня, капитан, хватит, - обратился он ко мне. - Далее мой рассказ будет грустным, и я еще подумаю, стоит ли его продолжать.
       - Если Вы беспокоитесь за меня, то напрасно. У нас шутят - у моряков жизнь, как окраска зебры, черное чередуется с белым, - сказал я.
       - Приму к сведению. Не хочу портить Вам настроение на завтра. Приходите в яхт-клуб к десяти часам, застанете старт нашей ежемесячной регаты. Берите с собой всех желающих, зрелище достойное и моряку глаз радует.
      
       Первое, что поразило нас на другой день, это обилие яхт, как в гавани, так и на рейде. Различные по величине, они заполнили рейд севернее порта от берега до нескольких миль в море. Среди массы белых парусов мелькали красные, зеленые, фиолетовые и жёлтые, отчего казалось, что море заполнили яхты со всей Испании. Я сказал об этом подошедшему Федосову.
       - Вы заблуждаетесь, здесь яхты только нашего клуба, да из гаваней Санта Пола, Гвадемара и Торревьехи. На нашем побережье Коста Бланка от Аликанте до Валенсии свыше ста яхтовых гаваней. Через несколько лет к ним прибавятся еще около сотни. В последнее время очень многие владельцы яхт со всей Европы оставляют здесь свои яхты на зиму. Зачем гонять их на Северное море или на Балтику и обратно - дорого, да и не безопасно, на пути коварный и бурный Бискай. У нас этому рады - лишние рабочие места, а испанцы во все времена пользовались славой хороших моряков и понимают толк в парусном деле. Сколько вас пришло, капитан?
       - Шестнадцать человек, но яхтсменов нет, - ответил я.
       - Не беда, - ответил он. - На руле стоять и команды выполнять сможете, и ладушки.
       Яхта оказалась моторной, с входившими тогда в моду японскими подвесными моторами и великолепными каютами. Управлением её овладели быстро и поочередно с удовольствием стояли на руле. На момент старта заняли позицию мористее и наблюдали гонку во всем великолепии. Вернулись в гавань перед заходом солнца и прямо на причале за накрытыми столами пировали вместе с победителями и побежденными. Тогда впервые я увидал за столами много немцев, шведов, голландцев и французов, которые по всему не чувствовали себя чужими среди испанцев. На мое замечание по этому поводу, Федосов ответил с улыбкой:
       - А разве это плохо? Бедной и опустошенной гражданской войной Испании без их помощи не подняться. Туристический бизнес и строительство приносят стране немалые деньги. Вот и хорошие дороги стали строить. Испанцы соскучились по работе и с удовольствием трудятся за смешные деньги, а гостеприимство у них в крови. Пусть ваши ребята повеселятся, а мы пойдем на мостик, хочу рассказать Вам сегодня, чем закончился визит американского Федосова.
       Как ни старались врачи, здоровье его улучшалось медленно. Продержав два месяца в клинике, его выпустили передохнуть от процедур и переливаний крови. Он сильно похудел, стал хуже слышать, отчего часто нервничал. Первым делом он привел в порядок финансовые дела и потребовал отчет от своего доверенного лица и адвоката в Америке. Те прилетели через неделю и дней десять они сидели с бумагами с полудня порой до полуночи. Когда мы проводили их на самолет в Касабланку, он не сдержался и разразился долгим ругательством.
       - Воры, жулики! - кричал он, топая ногами. - Почти одну треть моих денег оттяпали, рвут, как шакалы, а ведь я еще живой. Вот наберусь сил и доберусь до этого сучьего племени. Жалко, Костя еще мал, а ты так и не научился ворочать деньгами, - навалился он на меня. - Ты, Вальтер, скажи своим эскулапам, что я им любые деньги дам, если хворь мою прогонят.
       - Да знают они это, и очень стараются. Только ты сам виноват - обратился к ним только тогда, когда начал падать в обморок.
       - Да если бы я раньше об этом сказал, меня бы уже обчистили как на одесском привозе - до нитки.
      
       Прошло два месяца отдыха, а состояние его не улучшалось, и Вальтер настоял, чтобы он вновь лег в клинику. На этот раз врачи нашли довольно эффективный метод лечения и через месяц выписали, обязав явиться к ним через год, если все будет нормально, однако заниматься делами запретили.
       - Ты, Андрей, в своем яхт-клубе при деле, Вальтер скоро госпиталь построит, а я уже больше года валяю дурака. Все, решил - еду в Мадрид. Настало время поставить точку в моих делах.
       - Я поеду с тобой, - сказал, было, Вальтер, но Федосов распалился еще более. - Занимайся своими делами и оставь меня в покое. Как я сказал, так и будет.
       - Но я обязан следить за твоим состоянием.
       - Еженедельно буду тебе докладывать по телефону, как решил консилиум. Я же не враг себе.
       Спорить с ним было бесполезно, но мне стало очень тревожно, впервые в его голосе я уловил нотки отчаяния. Надо отдать ему должное, несмотря на его тяжелый характер два месяца он регулярно звонил мне или Вальтеру, но, разумеется, не только из Мадрида. За это время он успел побывать в Севилье, в Таррагоне, в Бильбао и на побережье Кантабрии, где были расположены небольшие судостроительные верфи. Было ясно, что он не просто интересуется испанским судостроением.
       Я уже перестал беспокоиться за него, когда он вдруг позвонил из Мадрида.
       - Приезжай, ты мне нужен. Предварительно позвони мне в гостиницу и сообщи время прибытия автобуса. Лучше если ты приедешь пораньше утром. Больше чем на пару дней я тебя не задержу.
       Уже на следующее утро я был у него, но успел передумать за это время, черт знает что. Он встретил меня, радостно улыбаясь, похудевший и загорелый.
       - Что случилось? - спросил я.
       - Не понял, - он развел руками. - А почему что-то должно случиться? Я просто соскучился без тебя, вот и назначил тебе встречу в этом солнечном и одном из самых красивых городов мира. Разве улица Алькала, по которой мы сейчас едем, - не самый красивый проспект Европы? Мы выйдем с тобою на площади Пуэрто-дель-Соль, в самом центре мавританского Мадрида. Пойдем пешком и будем толкаться в толпе людей, которые говорят на кастильском. На нем испанский язык звучит как нигде уверенно и свободно. Давай сядем в каком-нибудь кафе, я еще не завтракал, а обедать нам может быть и не придется. Я знаю маленький ресторанчик недалеко от нашей гостиницы, говорят, в ней королева Изабелла II встречалась со своим любовником.
       Мы сели в зале с массивными буфетами, зеркалами в позолоченных рамах и серебряными подсвечниками. По заказу Федосова нам принесли креветки под майонезом, говяжье филе с грибами с соусом из портвейна, и мы с удовольствием приступили к трапезе.
       - Обрати внимание, - тихо произнес Федосов, - как много хорошо одетых людей в утренние часы.
       - Что в этом удивительного, - пожал плечами я. - Они одеваются небогато, но изящно, между прочим, так же как и женщины. Это тебе не твой Нью-Йорк или Лондон. Когда говорят, что испанцы ленивы и не могут хорошо работать - это вранье. Я знаю людей, которые только для того, чтобы хорошо одеваться, работают на трех и четырех работах, потому что платят здесь немного.
       - Ты прав, американец за такие деньги с места не двинется и мне очень обидно, что Испания из богатейшей когда-то страны превратилась в бедную. Я был во многих странах, но столько памятников старины, как здесь, не сохранилось нигде. Не разграбили и не уничтожили их, как в России за годы революции и Гражданской войны, и уже одно это говорит о многом.
       - Ну, положим, монастырей вместе с монахами пожгли много, а вот дворцы и музеи старались оберегать и революционеры и франкисты, только с анархистами были проблемы. Они монахов и священников не щадили, - повысил я тон, чувствуя, как во мне поднимается непонятное раздражение. Разговор мне явно не нравился, мы уже это проходили, но я решил обождать, ведь не для пустых разговоров он вызвал меня сюда.
       - Дворцы мы, если будем живы, еще посмотрим, - добавил я, но Федосов продолжал, как ни в чем не бывало:
       - Я наметил, и завтра мы поедем с тобой в Эскориал или в Королевский дворец.
       - Против дворца я не возражаю, но в Эскориал, эту усыпальницу королей, поезжай без меня, и так слишком много смертей было в моей жизни, нагляделся. Да и тебе я бы это место не рекомендовал, лучше поближе познакомься с рынками Мадрида. Уверяю тебя, ты не пожалеешь об этом, и я с удовольствием поброжу с тобой за компанию.
       - Успокойся, Андрей. Я не прав и сказал, не подумав. Завтра мы непременно посетим Королевский дворец, но у нас с тобой впереди - целый вечер. Мне нужно сказать тебе очень важное для нас, только я хотел бы сделать это в присутствии нашего доктора Вальтера. Он обещал приехать завтра к вечеру.
       - А без него нельзя?
       - Он должен привезти один документ, без которого наш с тобой разговор бесполезен, - решительно произнес Федосов.
       - Мне не нравится, что ты стал таким категоричным и многое, что касается меня, решаешь сам, - не удержался я.
       - Признаю свою ошибку и на этот раз решил исправиться. Но повторяю, все зависит от того, что завтра привезет нам Вальтер.
       Он встал из-за стола и неожиданно улыбнулся.
       - А пока получается, как говорим мы русские, без пол литра не разберешься. Я ночь не спал, а ты с дороги. Махнем в гостинцу и устроим, как в былые добрые времена, маленький "разгуляйчик".
      
       Однако "разгуляйчик" в полной мере не получился. Мы выпили две бутылке коньяка, но надлежащее моменту опьянение не приходило, а сил "для продолжения банкета" уже не было. Я уложил "янки" в постель и вызвал коридорную, которая, как сказал мой американский друг, - бывшая операционная медсестра и при надобности сможет привести его в чувство. Она проверила его состояние и посчитала нормальным. Под утро явилась "доложить" мне о нем и заодно проверила по полной программе и мое состояние, посчитав его просто великолепным.
       Несмотря на столь лестную оценку, пришлось признать, что посещение нами Королевского дворца было возможно только после бассейна гостиницы и прогулки по рынку. Последнее выбрали именно лишь по одной причине - настоящее рыночное искусство, вероятно, свойственно только для Испании. Если в большинстве стран рынки - это шумный и грязный кавардак, то на улочках Мадрида они самые красивые и благоустроенные, с образцовой чистотой. Мы выбрали небольшой рынок между улицей Веласкеса и улицей Гойи, недалеко от нашей гостиницы. Нигде и никогда вы не увидите столько рыбы, фруктов, овощей и мяса, выставленных с ощущением их прелести. Испанцы - одни из величайших в мире любителей моллюсков и с ними не сравнятся даже законодатели блюд - французы. Доставка моллюсков и рыбы организована в стране наилучшим образом и считается приравненной к государственной службе, и даже популярней ее. Вы приходите в ресторан или кафе, расположенные даже далеко от берега, и заказываете свежую мерлузу или лубину (рыбу, похожую на кефаль и судака одновременно). При этом вы даже не догадываетесь, что в холодильнике ресторана ее нет, но через десять минут маленький грузовичок-холодильник доставит ее на кухню такой, будто она только что вынырнула из глубины моря.
       Удивительные витрины кондитерских лавок выглядят как хранилища пряностей и одно только их название "ультрамаринос" заставляет вспомнить о кораблях, идущих из изумрудных бухт Востока с грузом перца и гвоздики. Любовь испанцев к сластям не умирает со времени арабского нашествия, а монастыри до сих пор остаются хранилищем рецептов нуги или марципана.
       Обилие вкусной пищи и разнообразие сладостей вместе с вином и хорошим кофе позволяют испанцам сидеть часами просто так, ничего не делая, в приятной расслабленности. Эта неподвижность - чудесный дар, помогающий скрасить нелегкую жизнь в жаркой стране.
       Прогулка по рынку и свежие креветки с вином быстро поправили наше здоровье и подняли настроение. Теперь мы были готовы посетить Прадо, чтобы провести несколько часов с королём Филиппом II и его современниками, написанными Тицианом и Коэльо, Филиппом IV кисти Веласкеса и Бурбонами кисти гениального Гойи. Все эти картины считаются одними из величайших, написанных гениальными художниками, также как и потрет Марии Тюдор, написанный Тицианом и не менее известный её же портрет, написанный Моро.
       Когда смотришь написанные Веласкесом портреты упадочного испанского двора - такие яркие и живые, то они не нуждаются в словесном пояснении. За время карьеры придворного художника, Веласкес написал около сорока портретов короля, а еще портреты королев, принцев и дворян, придворных карликов и шутов. Их фигуры кажутся живыми, и вы ожидаете, что они вдруг шевельнутся или обратятся к вам. Автопортрет самого Веласкеса - одна из великолепнейших картин Прадо. Именно во время работы над этой картиной художник подхватил смертельную лихорадку.
       Мы вернулись в Мадрид, под впечатлением увиденного не в первый раз, так и не сказав в дороге друг другу ни слова. Вальтер встретил нас в фойе, завернув в отдельный кабинет ресторана. Пока мы рассаживались по местам, я заметил, как волновался Федосов, вопросительно и с надеждой одновременно поглядывая на доктора. Мою руку Вальтер пожал с улыбкой, глядя в глаза и, неожиданно озадачив меня, тихо произнес:
       - Я Вас поздравляю.
       Федосов вскипел:
       - Ну, что вы, немцы, за народ? Прямой, как оглобля. Испортил праздник. А где ж ваш политез, то бишь дипломатия? Для чего мы столько дней готовили эту встречу?
       Вальтер обиженно молчал, ожидая, когда "американо" успокоится.
       - Ты что на человека накинулся, лучше сядь и спокойно объясните мне, с чем вы меня поздравляете, - спросил я.
       - Разве он тебе ничего не сказал? - удивился доктор.
       - А я не болтун, как некоторые и хотел настоящий подарок сделать, да только тебе, немчуре, это не ведомо.
       - Вот и не болтай, - внезапно разозлился я. - Выкладывайте, что вы еще надумали.
       Федосов успокоился.
       - Пойди-ка закажи нам водки и хорошего мяса на ужин, - приказал он доктору. - Да сразу не возвращайся, погуляй минут пятнадцать, мне этому Колумбу деликатно объяснить кое-что нужно, а то, чего доброго, до него не дойдет. Они, дворяне, нашей купеческой души сразу могут и не понять.
       Честно говоря, не знаю с чего начать, - обратился он ко мне, - вопрос уж очень деликатный. Но разрешить его, пока жив, нужно непременно, чтобы не осквернять нехорошими раздумьями многолетнюю нашу дружбу, - непривычно витиевато начал он, когда мы остались одни.
       - Да мы раньше вроде бы без деликатности обходились, а что это теперь ты о ней вспомнил?
       Федосов сделал паузу, достал платок и вытер вспотевший лоб.
       - Вспомнил, Андрюша, вспомнил. Вот постучится к тебе дама с косой, и ты вспомнишь. Все вспомнишь - как жил, как грешил, перед кем в долгу остался. Душа обязательно должна отделаться от всего плохого, иначе не отлетит она в рай и будет мотаться на грешной земле и беспокоить близких. Я хоть и не верю поповским байкам, а отойти хочу чистым, как после бани.
       - Это все я понимаю и без твоих слов, грехов - то у меня не менее твоих.
       - Не перебивай. Нелегко мне перед тобой каяться, да виноват я, Андрюша, шибко виноват. Ты прости меня подлого, как увидал я Константина твоего, сразу разум и покой потерял. Мне Бог наследника не дал, как я ни старался, вот и созрела у меня нехорошая мысль забрать его у тебя. Ехал-то я без этой подлой мысли, да видно перевернуло меня всего, задурманило. Потом-то я успокаивал себя тем, что может быть взыграет ваша дворянская кровушка и потянется он к тебе, а видишь, как вышло - не встретиться вам никак. Ты меня прости, но думаю я, что Константин - отрезанный ломоть, русского духа в нем только что от тещи твоей, да только не наш он, не мужицкий. Вот считал и считаю я себя во многом виноватым за то, что боялся его к тебе привезти.
       Федосов встал и принялся ходить по кабинету.
       - Не мог я с этим жить спокойно, а как болезнь мою определили, понял, что наказание это мне за грех мой, который, кроме тебя, никто мне простить не сможет. Только понимать - одно, а преодолеть не то, что гордость, безнадежность мешала. Так бы и маялся дальше, да только во время лечения познакомился я с русской женщиной, которой почти из-за такой же, как у меня хвори осталось жить считанные годы. Ты слышал об испанских "возвращенцах" из СССР? - спросил он после небольшой паузы.
       - Слышал. Таких в Испании называют "испаносовьетикос" или просто "советико". Их пока очень мало вернулось, только те, кого персонально простил Франко.
       - Вот-вот. Когда я в последний раз лежал в клинике, там проходила лечение вдова вернувшегося "советико" Татьяна. Муж вернулся одним из первых в 1947 году с согласия сторон, для работы по созданию комиссии по возвращению испанских детей на родину. Он был баском, а баски всегда боролись за независимость и Франко с ними немного заигрывал. Возвратился он с русской женой Татьяной, учительницей испанского языка, и дочкой Алисой. В прошлом году муж скоропостижно скончался от сердечного приступа, а у вдовы через полгода обнаружили быстро прогрессирующее белокровие, и жить ей осталось немного. Как ни странно, страшная болезнь только подчеркнула ее красоту, а уж что касается ее ума, то и мужикам с нею не ровняться. Я влюбился в нее сразу, но скоро понял, что это дело безнадежное, она слишком озабочена судьбой дочери и думает только о ней. Наверное, эта моя влюбленность помешала мне думать о другом, а вот Вальтер сразу подсказал мне очень неплохую мысль - усыновить девочку после смерти матери. Однако юристы этот вариант отвергли и предложили другой. Кто-то, непременно испанский гражданин, заключает брак с Татьяной и девочка автоматически обретает если не отца, то опекуна.
       Федосов, глядя на меня, замолчал.
       - Прости, но пока я не совсем вник в ситуацию, но как понимаю, ты ждешь от меня согласия на этот брак?
       - Правильно. Для меня он будет вроде индульгенции и позволит мне хотя бы немного восполнить тебе потерю сына. Только ты не торопись отвечать отказом, он ведь ничего тебе не даст. Я уверен, Андрей, что ты сможешь быть хорошим отцом для девочки. Так решила и Татьяна, когда мы с Вальтером поговорили с ней об этом. Вот смотри, - он протянул мне фото Татьяны с дочкой, - и решай. Чем быстрее решишь, тем у вас будет больше возможности провести время вместе.
       Он встал и дернул веревочку колокольчика, и я понял, что на сегодня разговор закончен. Вошел Вальтер и два официанта быстро сервировали стол.
       - Ко мне вопросы есть? - спросил Вальтер.
       - Если и будут, то завтра к вечеру. Уж больно крутой заложили вы поворот, на скорости не опрокинуться бы.
       - Что делать, промедление, без преувеличения, смерти подобно. Ты капитан, тебе видней, - произнес Федосов. - Только смотри, если откажешься, Алису я увезу с собой.
       Только тут до меня дошло, что Федосов предлагал мне окончательно отказаться от сына, предлагая взамен Алису вместе с умирающей матерью. Все это было скорее похожим на ультиматум, чем на предложение. Сразу же пришла в голову мысль, которая посещала меня уже неоднократно - не слишком ли много смертей в моей жизни? Умирали не просто окружающие меня люди, а дорогие для меня отец, дед, Катя, тесть, Ирен. Вот и теперь, чтобы избавиться от одиночества, мне предлагают получить дочь и пережить еще одну смерть. А стоит ли ради этого менять жизнь, к которой я привык? Я вдруг почувствовал, что липкий страх, как паутина, охватывает меня. Чтобы прийти в себя, я решил выиграть время:
       - Ты сказал, я услышал. Предлагаешь мне отказаться от сына?
       - Я этого не говорил. Предлагаю тебе избавиться от одиночества, которое убивает тебя. Разве ты забыл, что у н е с е н н ы е мы в этом мире и от нас ничего не останется, если мы об этом не позаботимся. Я не спрашиваю тебя, для чего и для кого ты живешь в последнее время, но разве тебя устраивает такая жизнь?
       - Позволь мне самому решать, как жить. Ответить тебе сейчас я не готов, мне нужно время.
       - В Мадриде я пробуду еще дня два - три, надеюсь, этого времени тебе хватит, - заключил Федосов.
      
       Новая семья
      
       В ту ночь я спал часа два. Решение отыскать Алису пришло ко мне не сразу. Я не мог решить, что скажу ей при встрече. Встав рано, заказал такси. Судьба была благосклонна ко мне и в этот раз - шофер такси оказался "советико". Когда я назвал пункт назначения и поинтересовался, знает ли он резиденцию Эль Реторно, он обернулся и спросил:
       - Извините, сеньор, у вас там друзья?
       - Пока нет, но возможно после визита будут, - ответил я.
       Прежде чем тронуться, он обернулся еще раз и внимательно посмотрел на меня.
       - Как же я сразу не догадался, ведь вы русский.
       - Почему вы так решили? Борода?
       - И она конечно, да и большой вы для испанца, вон в крышу головой упираетесь. А ваш испанский делает вам честь, - неожиданно сказал он мне на русском.
       - Спасибо, и к Вам это тоже относится, - не удержался я. - У Вас почти нет акцента.
       - Я не тот, за которого Вы меня приняли, - усмехнулся водитель. - Это вашим учителям спасибо. Я у вас в Союзе с тридцать седьмого года летчиков испанскому языку учил и русским серьезно занимался. С тридцать седьмого до возвращения преподавал в детском доме номер 1 на подмосковной станции Правда, а с первой партией выехавших из Союза испанских детей, благодаря брату, в Аргентину попал, он у меня там большая шишка в армии. Потом сюда перебрался.
       - А что ж таксистом работаешь?
       - Так это по блату. На работу по образованию меня с такой биографией не берут. Я под постоянным наблюдением и с испытательным сроком работаю только по заказам гостиницы. Вы это учтите, если поговорить хотите, побеседуем, когда приедем, а в машине говорить лучше на испанском, но без лишнего.
       - Понял, - ответил я и перешел на испанский.
       Минут двадцать, мы беседовали о Мадриде, о погоде, а потом я спросил его, бывал ли он в резиденции.
       - В прошлом году вез туда одного человека с женой и девочкой. Жена с девочкой говорили на русском, а он всю дорогу молчал. Она несколько раз спрашивала, как он себя чувствует. Видно, очень больной был, она у меня ему что-нибудь под голову попросила. Помог я им девочку домой занести, она в дороге уснула.
       Возможно, это была Алиса, подумал я, но расспрашивать не стал.
       Минут через двадцать мы остановились около "резиденции", расположенной в очень живописном месте. Здесь было много света, солнца и огромных кустов роз, бугенвиллии, вниз по склону виднелся большой сад с недавно посажеными плодовыми деревьями. У дороги стояло двухэтажное кирпичное здание с балконами.
       - Скажите, кого Вы хотите видеть, я пойду, поищу, - перешел на русский вышедший из машины водитель. Вскоре он вернулся с женщиной лет сорока в рабочей одежде.
       - Простите меня, - она потрепала фартук, - уборкой занимаюсь, не слышала, как вы подъехали.
       - Это вы нас извините, что мы без предупреждения. Я бы хотел увидеться с Татьяной, фамилии я, к сожалению, не знаю, или с ее дочкой Алисой.
       - Ой, а Татьяны нет, она заболела и в госпитале, а Алиса здесь. Она где-то у теплицы с собакой играет. Подождите, я фартук сниму и вернусь.
       - Да Вы не беспокойтесь, я сам ее найду.
       - Нет, нет. Незнакомому человеку одному видеться с ней позволить я не могу. Она сняла фартук, вымыла водой из шланга руки.
       - Вот теперь можно. А Вы зачем хотите ее видеть? - все еще настороженно спросила она.
       - По просьбе Татьяны, - соврал я.
       - А где Вы встречались с ней? Как она?
       - Проходит обследование в клинике, болезнь серьезная. Сам я с ней не встречался. Доктор, который лечит её, мой друг, сказал, что пока особой угрозы нет.
       Последние слова видимо насторожили женщину.
       - А что Вы хотите от девочки? Мы здесь за ней хорошо смотрим.
       - Я не сомневаюсь. Хочу с ней познакомиться и передать ей немного сладостей.
       Внезапно женщину кто-то окликнул с крыльца и она, попросив меня подождать, заторопилась обратно. Я не удержался и пошел к теплице. В утренней тишине вдруг услышал звуки, которые вначале принял за гудение пчел, но через несколько шагов понял, что это пение девочки. Сидя на краю сада за парником, она чистым и грустным голосом пела песню о замерзавшем в степи ямщике. Это была одна из любимых песен моего "дядьки" и отца, и стала такой же для меня в Испании. Я невольно остановился, опасаясь, что пение прекратится.
      
    ...Там в степи глухой замерзал ямщик - пела девочка, четко выговаривая слова.
    И набравшись сил, чуя смертный час,
    Он товарищу отдавал наказ.
      
       Я стоял как вкопанный, не в силах сдвинуться с места, еще до конца не понимая, что происходит. Слёзы текли по моим щекам, стекая в бороду, а я не мог поднять руки, чтобы смахнуть их. В голосе девочки было столько недетской тоски и безнадежности, что казалось, это поет не ребенок.
      
    Ты, товарищ мой, не попомни зла,
       Здесь, в степи глухой схорони меня,

    - пела она, и мне вдруг показалось, что она поет эту песню специально для меня, словно предсказывая мне мою судьбу.
      
    Про меня скажи, что в степи замерз,
    А любовь ее я с собой унес.
      
       Последние слова сразили меня окончательно.
       Песня смолкла, а я продолжал стоять, не в силах сдвинуться с места.
       Девочка обернулась, и её глаза-васильки, казалось, заглянули мне в душу. Я продолжал стоять под ее взглядом, не в силах подойти к ней.
       - А у вас борода мокрая, - произнесла она. - Вам не понравилось, как я пою? - спросила она и подошла ближе.
       - Что ты говоришь, Алиса? - с трудом приходя в себя, сказал я. - Ты пела очень, очень хорошо.
       - А откуда Вы знаете, как меня зовут, - встревожилась она. - Вы от моей мамы, ей опять плохо?
       - Нет, Алиса, ей лучше. Меня зовут дядя Андрей, я приехал познакомиться с тобой, и спросить тебя, как ты здесь живешь.
       - Спасибо, хорошо, только с мамой лучше.
       - Вот возьми, - я протянул ей фрукты и сладости. - Скоро ты обязательно будешь вместе с мамой, я тебе обещаю.
       - А разве Вы - волшебник? - спросила она.
       - Еще нет, - ответил я, вспомнив полюбившуюся в детстве сказку, - но я непременно научусь, Алиса. Ты мне веришь?
       - Да, волшебник Андрей, - сказала она после недолгого раздумья.
      
       В Мадрид мы ехали, молча, хотя я видел, что водитель очень хотел поговорить со мной. Мне стало жаль его.
       - Если хотите, мы можем пообедать в ресторане гостиницы. Угощаю, Вы сделали приятное для меня, - предложил ему я. Он согласился с радостью. - Только, если можно, не привлекая внимание и лучше в малом зале.
       - Спасибо Вам за предложение, - начал свой рассказ Висенто, так звали водителя. - Что бы Вы хотели от меня услышать?
       - О Гражданской войне в Испании я знаю, пожалуй, достаточно, а вот о том, как жили испанские дети в Советской России хотелось бы услышать от Вас, ну и о себе немного расскажите.
       - Знаете, я - баск, о которых, живя здесь, Вы знаете многое. Родился я не в Испании, а в Аргентине, в семье эмигранта из Испании. В Буэнос-Айресе окончил университет, в котором подружился с детьми русских эмигрантов и чуть не женился на одной русской девушке. Когда в тридцатых годах в Испании начались волнения, отец решил вернуться на родину в Барселону. С началом Гражданской войны примкнул к баскам, поддерживающим Франко в надежде на получение независимости. После печальной бомбардировки немцами Герники у меня не осталось сомнений в том, что я выбрал правильный путь, встав на сторону республиканцев.
       Массовая эмиграция началась с детей. Тогда-то и пригодилось мое знание русского языка и университетское образование. Только баскских детей покинуло тогда Испанию более 20 тысяч. В тридцатые годы приняли испанских детей: Франция 9 тысяч, Бельгия 3,5 тысячи, СССР почти 6 тысяч. Первый корабль привез в Кронштадт весной 1937 года 72 беженца, а уже на следующий день судно "SONTAY" доставило 1499 ребят. В других странах детей в основном принимали в семьи, а в СССР было создано для них пятнадцать детских домов, сосредоточенных в основном под Москвой, Ленинградом, в Одессе, Херсоне, Киеве и Харькове. Во время оккупации детей перевезли в Поволжье, в Среднюю Азию, на Кавказ и частично в Сибирь.
       В годы войны испанские дети в полной мере испытали все те же трудности, что и русские дети, но все же самым трудным для испанцев оказались русские холода. С конца 1942 года испанских детей переростков стали устраивать в ФЗО (школы фабрично-заводского обучения), после окончания которых они стали работать на заводах и жить в лучших условиях. На фронте погибло более восьмидесяти испанцев из числа вывезенных детей. Более 440 человек после окончания школы поступили в вузы и техникумы.
       Возвращение испанцев после войны в фашистскую Испанию Франко затягивалось. Я попал в первую партию около 150 человек, которая выехала из СССР до января прошлого (1947) года. В основном мы выезжали в страны Латинской Америки. Мне и еще двенадцати таким, как я, по личному разрешению Франко было разрешено вернуться в Испанию. Остальные пока ожидают, когда Сталин и Франко решат их судьбу.
       - И как Вы думаете, когда это произойдет? - спросил его я.
       - Думаю, не скоро. Дело в том, что большую роль в судьбе детей играет руководство Испанской Коммунистической партии во главе с Долорес Ибаррури и руководитель Коминтерна Георгий Дмитров, которые пока против. До отставки Сталина и Франко положительного решения ждать не следует, а эти люди сами со своего поста вряд ли уйдут.
       Слова этого парня окажутся верными, последующая реэмиграция испанцев из СССР начнется только в 1956 году, после смерти Сталина.
      
       Разговор с американским Федосовым после моего возвращения оказался неприятным и чуть не привел к большому скандалу. Свое неудовольствие он высказал в необычайно категоричной форме, обвинив меня в попытке давления на Алису. О каком давлении он говорил, я так и не понял. Говорила ли в нем ревность или, того хуже, желание завладеть девочкой, для меня теперь было безразлично, я уже принял решение и начал действовать. События развивались стремительно - юристы произвели все формальности для вступления в брак Татьяны и Федосова Андрея (разумеется, меня), а также для усыновления мною Алисы (православное имя Алла) с ее согласия. Врачи не возражали против отдыха от лечения Татьяны сроком на неделю, а еще через два дня мы сыграли скромную свадьбу, на которой её мужская часть изрядно поднабралась, но вела себя, по словам строгой Эммы, весьма прилично. Казалось, все идет слишком хорошо - неплохо чувствовала себя Татьяна, петушился Федосов и только Вальтер хмурился все больше и больше.
       Как-то вечером, после того как утихомирился после игры с Алисой старший Федосов и легла в постель Татьяна, он пришел ко мне с горячим кофейником и хересом.
       - В клинике требуют, чтобы Татьяна легла для обстоятельной проверки. Помимо болезни крови они обнаружили у нее опухоль в голове. Все это резко меняет ход лечения и ускоряет приближение самого худшего. На мой вопрос, сколько вы ей даёте, ответили уверенно - не больше года. А еще они хотели бы осмотреть Алису.
       - Травмировать ребенка я пока не позволю, хватит ей переживаний за мать, - отреагировал я.
       - Они обещают сделать это деликатно, достаточно амбулаторного осмотра, который требуется для поступления в школу. Кстати, ей уже семь лет, а она еще не ходит в школу.
       - Но она свободно пишет и читает на двух языках.
       - Этого мало. В испанских школах учатся с шести лет и в ее возрасте знакомы с арифметикой, с основами естествознания и другими предметами.
       - Алиса - способный ребенок и с домашним учителем она быстро догонит сверстников, - ответил я. - Вести ее в школу за два месяца до окончания учебного года нет смысла.
       - Согласен. А что будем делать с нашим боссом? Если он не хочет серьезно заниматься своей болезнью здесь, то пусть сделает это в Америке. Сейчас ему лучше и хотя его избавили от яда, но он сделал свое дело и серьезные последствия могут в любой момент вызвать рецидив, - лицо Вальтера помрачнело.
       - И что ты предлагаешь?
       - Он должен возвращаться в Штаты. Это и в твоих интересах, девочке ни к чему привыкать к вам двоим. Отец должен быть один.
       - Хорошо, - ответил я. - Будем готовиться к разговору, только он не должен подумать, что нам мешает.
      
       Прощай американский Федосов
      
       Однако наш деликатный план не понадобился. У Федосова было особое чутьё, и отличная интуиция. Он всегда предугадывал наши намерения и на этот раз озадачил нас свои предложением.
       - Надоел я вам, - сказал он на другой день нашего разговора с Вальтером. - Пора и честь знать, да и в Штатах у меня дел накопилось, а здесь что хотел, я все переделал. Остается заключительный аккорд - хочу побывать на родине Франсиско Франко. Понять хочу, откуда он черпает силы для оздоровления страны и её народа.
       - Что это ты его так превозносишь? - спросил Вальтер. - Фюрер он и в Испании фюрер, а фашизм везде одинаков.
       - Не скажи. Ваш Адольф такой пожар в Европе разжег, что сам же в нем и сгорел. Всякие другие фашисты тоже были и все вышли, а Франко умнее и хитрее. Сколько Гитлер его уговаривал воевать с Россией и союзниками, а он всех перехитрил - коммунистов пересажал по лагерям, а народ примирил. Даже баски со своим стремлением к независимости - и те притихли. Большой ум, сила воли и хитрость сидят в этом человеке. Такой вольнолюбивый народ как испанцы сидит тихо и не дергается. Погодите, Франко еще всех нынешних правителей, может и самого Черчилля, переживет.
       - А вот у нас в России не нашлось такого в смутное время. Наши генералы были слишком деликатны или наоборот, слишком жестоки и народ считали за быдло. Нет, что бы ни говорили, а Франко мне нравится.
       Он встал и, потирая руки, начал ходить по гостиной и вдруг резко сменил тему разговора.
       - Хитрить не стану и знаю, что мне не так много осталось, но я спокоен. Грехи свои вроде все "замолил", а главное, Андрей, думаю, ты меня теперь и за сына простил. Этот мой грех не давал покоя, ведь ближе тебя у меня никого нет. Получалось, не только у тебя последнее счастье украл, а и у себя тоже. Теперь все на свое место станет. Прости меня, если можешь. Очень прошу тебя о последнем одолжении - не откажись сопровождать меня в последнем моем путешествии по стране, которая свела нас с тобой на чужбине. Нас, русских людей с обычными человеческими страстями, ни в чем не повинных перед Богом и людьми за ту смуту и тот бардак в умах людей, который привел к революции на нашей Родине. А путешествовать мы будем на автомобиле, без которого тебе, теперь семейному человеку, обходиться нельзя. Я купил его на твое имя и это мой вам подарок к свадьбе. На время путешествия нанял шофера, которого можешь оставить, если захочешь, хотя современный мужчина должен уметь водить даже самолет - если понадобиться. Наш Константин уже совершил несколько полетов с инструктором.
       Я с удивлением отметил для себя, что при упоминании имени сына не ощутил прежней боли, лишь появилось желание перевести разговор в другое русло.
       - Раз уж разговор о летчиках, хочу спросить вас, знаете ли вы, что брат Франко - Рамон Франко Баамонде, очень известный летчик, - продолжил Вальтер - Он участвовал в марокканской войне и прозван за отвагу Шакалом. Блестяще знал арабский язык и Коран, был награжден за боевые заслуги. Однако больше он известен как пилот, который очень любил летать, и был инициатором авиаперелёта с Пиренейского полуострова в Латинскую Америку. 22 января 1926 года гидросамолет Plus Ultra начал сверхдальний перелет. После 51 часа в воздухе и многочисленных приводнений 10 февраля из первого перелета через Южную Атлантику их встретила Аргентина. В 1928 году Рамон берется за новый проект NUMANCIA - облет земного шара. Во время тайных испытаний при выборе летательного аппарата в июле 1929 года воздухоплаватель вместе с экипажем теряется в Атлантике. За это, когда их находят, его изгоняют из армии.
       Вступление в Военную революционную ассоциацию и масонство отдаляют его от брата. В 1930 году Рамон отказывается от места военного атташе в Вашингтоне. Он устанавливает контакты с каталонскими анархистами. Вскоре его задерживают по обвинению в транспортировке оружия для восстания, но ему удается бежать. Он облетает Королевский дворец с намерением бомбить его, но передумывает и эмигрирует в Париж.
       После провозглашения Республики его назначают начальником испанской аэронавтики. В 1934 году он все же отправляется в Вашингтон как военный атташе, но с началом мятежа, возглавляемого братом, оказывается смещенным с должности. Тогда он меняет свои взгляды и после провозглашения Франсиско Франко верховным правителем Испании, Рамона восстанавливают в армии и назначают командующим базой на Болеарских островах.
       В октябре 1938 года он на 43 году жизни погиб, когда его гидроплан упал в море.
       Глядя на удивленного Федосова, я не удержался:
       - Вот тебе еще материал для раздумий о личности Франсиско Франко и о его "звериной" сущности, столь излюбленно тиражируемой левой прессой. А для меня он был и остается человеком незаурядным, сильной воли и светлого разума. Он умел не только разделять и властвовать, но и прощать. Последнее, согласись со мной, не очень свойственно великим личностям нашего времени, а сравнение Франко с Гитлером не лезет ни в какие ворота.
       - А я помню твое отрицательное мнение о нем, когда ты работал в порту с республиканцами, - усмехнулся Вальтер.
       - Что было, то было. Республиканские газеты и из советской России особой объективностью не отличались. Теперь-то мы знаем, что самые жестокие и самые безнравственные войны - это гражданские, и испанская гражданская война - не исключение. Для армии нет большего греха, чем стрелять в свой народ, который она призвана защищать. Думаю, Франко это знает, вот и простил он своих противников, призвал к примирению. А вот в России этого мы не дождались и, наверное, еще не скоро дождемся.
       - Что-то не узнаю я вас, господа! Франко у вас чуть ли не герой, так вы и Ленина простите, и Гитлеру памятник поставите, - возмутился Федосов старший.
       - Приехали! Сам разговор этот завел, а мы виноваты, - возразил я.
       - Завел потому, что хочу понять, как дальше жить. Я теперь, как американец, в ответе за атомные бомбардировки и знаю, что США на этом не остановятся. Американцы одобрили эти преступные действия, когда война была уже практически выиграна. Им теперь нужно, чтобы к их ногам лег весь мир, и они это сделают, потому что их потери в войне минимальны, а банки лопаются от распирающих их денег. Судьба Испании в Штатах решена еще 1898 году, когда они выбили испанцев с Кубы, завершив захват самых доходных испанских колоний. Поверьте мне, человеку, понимающему в бизнесе, война это тоже бизнес и самый доходный. Нужно же как-то содержать огромный флот, армады самолетов, многомиллионную армию и дать работу рабочим. Войны в истории никогда не кончались и не кончаться, потому что жадность и жажда наживы всегда сильнее разума.
       В тот день мы бы непременно перессорились, если бы не Эмма, которая прогнала нас спать.
      
       Через три дня мы были готовы отправиться в путешествие. Медики заверили нас, что Федосову оно пойдет на пользу, а для Татьяны главное - покой в доме. Хозяйкой на время нашего отъезда оставалась Эмма, поскольку главное было сделано. Больше всех расстроена нашим отъездом была Алиса, но любовь к матери преодолела горечь временного расставания с нами.
       Первоначальный план ехать в Астурию через Валенсию, Сарагосу и Бильбао отвергли по моей просьбе, перед этим я созвонился с одним знакомым в Мадриде, который около года работал в администрации Франко, хорошо знал каудильо и при желании мог рассказать о нем немало интересного.
       Водитель вел автомобиль профессионально, не мешая беседе, поэтому дорога до Мадрида в этот раз показалась короче. Мой знакомый жил в центре и, когда мы подъехали к его дому, он ждал нас на скамейке у фонтана, подкармливая зимующих лебедей. Мы поздоровались, и он указал нам на место рядом с собой, произнеся для знакомства коротко - Луис.
       - Ты говоришь, что твой друг американец, случайно не журналист? - начал он разговор с вопроса.
       - Нет, мой брат, как говорят у них, бизнесмен. Долгое время жил в России, затем здесь в Аликанте, и вот уже двадцать с лишним лет живет в Америке.
       - Интересуетесь Франсиско Франко? С какой целью, уж не хотите ли писать о нем? - задал ему вопрос Луис
       - Нет, просто хочу больше узнать об этом человеке. В последнее время он мне все более симпатичен, - признался Федосов. Уж больно много всякого про него говорят. А я смотрю, Испания всё же вышла из смуты, от которой я когда-то убежал в Штаты.
       - Вообще-то я не должен разглашать что-либо, касающееся жизни нашего вождя. Но учитывая, что Вы - брат моего хорошо зарекомендовавшего себя русского аристократа, надеясь на Вашу порядочность, могу ответить на интересующие Вас вопросы, разумеется, по своему усмотрению. Извиняюсь, но в дом вас не приглашаю, по понятным вам причинам, а спуститься в подвальчик к знакомому греку не отказывайтесь. Уверен, что там вам понравится и нам никто не помешает.
       "Подвальчик" оказался довольно приличным рестораном с недорогой кухней, но присущим всем мадридским заведениям подобного рода необычным уютным и образцовоЙ чистотой. Причина стала понятна после прочтения висевшей у входа надписи:
      
       ХОЗЯИН И КЛИЕНТЫ ПРОСЯТ ВАС В ПОМЕЩЕНИИ НЕ КУРИТЬ!
      
       Шофера Федосов отпустил на три часа - к своей знакомой. Мы, сидя в небольшом кабинете за тяжелыми шторами, сразу оценили предусмотрительность нашего нового знакомого.
       - Так что вас конкретно интересует, - спросил Луис, когда хозяин сменил вино и принес фрукты.
       - Все о Франко, - как я и ожидал, не раздумывая произнес Федосов.
       Луис улыбнулся и показал пальцем вверх. - Все об этом человек знает только ОН, который, кстати, оберегает его всю жизнь во всех его делах. Скажу вам немногое, что считаю нужным.
       Он - сын потомственного офицера Николаса Сальгадо, благодаря корням своей матери оказался потомком Педро Фернандеса де Кастро - седьмого графа Лемоса. Согласно семейной традиции, собирался стать военным моряком, но американцы в 1898 году нанесли Испании смертельное поражение на Кубе, флот Испании стал не столь великим и вакансия адмирала ему не светила. Он успешно закончил пехотную академию и при первой возможности отправился в Марокко, где приобрел боевой опыт и после ранения в 1916 году становится в 33-х летнем возрасте самым молодым генералом.
       Когда в 1931 году пала монархия, Франко заявил о нейтралитете и призвал слушателей Военной академии в Сарагосе, которой он руководил, последовать его примеру.
       Затем последовали годы кровавой смуты, начали формироваться многочисленные полувоенные организации, начиная от анархистов и коммунистов до националистической "Испанской фаланги".
       В 1934 году на его родине, в Астурии, вспыхнуло шахтерское восстание, возглавляемое социалистами и анархистами. Франко его жестоко подавляет, затем командует испанскими войсками в Марокко, а вскоре становится главой генерального штаба в Мадриде. В феврале 1936 года, как вы знаете, на выборах победил Народный Фронт, а 18 июля началась Гражданская война. Она была неизбежна, при такой ситуации в католической стране с многовековой культурой и большой ролью церкви в управлении государством. Пылали монастыри, сотнями расстреливались священники, свирепствовали анархисты, вместе с выпущенными на свободу заключенными. Вначале восставшими против них военными командовал генерал Хосе Санхурхо, а после его гибели в авиакатастрофе на выборах восставших 29 сентября 1936 года был избран молодой, умный и энергичный генерал Франко. Он, в отличие от других генералов, не был ни фалангистом, ни монархистом, ни правым республиканцем. Совсем недавно я прочитал в газетах, что в СССР, не знаю уж с чьей подачи, считают, что Гражданская война началась с сигнала по радио - с его фразы "Над всей Испанией безоблачное небо". Увы, такого не было, и в Испании об этом никто не знает.
       Правда то, что Франко взял фашистский девиз "один вождь, одно государство, один народ" и фашистское приветствие, которое, в народе не прижилось. Разумеется, в стране теперь была только одна партия - Франко - фашистская.
       Номинально Франко был союзником нацистской Германии и даже послал на русский фронт элитную "Голубую дивизию", но близкие к каудильо люди поговаривали, что он сделал это, чтобы избавиться от зревшего в ней заговора. В то же время Франко закрывал глаза на то, что пограничники, пусть и не даром, пропускали в Испанию бежавших евреев и сумевших добраться до Испании, и сбитых в небе Франции летчиков антигитлеровской коалиции. Уже во время второй мировой войны он стал ограничивать деятельность Фаланги, а сейчас создает из нее партию Национального движения.
       Извините меня за то, что я сказал многое из того, что вы знаете. О себе могу сказать, что начинал я свою деятельность в леволиберальной партии, но был исключен из нее после отказа голосовать за конфискацию земель церквей и монастырей, понимая, что это приведет к смутам и убийству церковных служащих, которых в моем роду было немало. Когда Франко создал партию Национального движения, я вступил в ее ряды. Из-за своего происхождения и образования оказался в окружении Франко и до сих пор уважаю его за то, что он снова заставил Испанию жить и работать. Он - воин и солдат, при этом для руководства страной у него нет династических амбиций, хотя он и живет в старом королевском дворце Прадо. Он вовсе не диктатор в европейском смысле слова, а просто солдат, который подавил в стране восстание.
       - Но такое положение не может быть вечным в современном мире. И что дальше? - спросил Федосов
       - Этого пока никто не знает, но я осмелюсь предположить, что когда-нибудь он вернет короля. Иначе зачем ему понадобилось проводить в прошлом году в стране референдум по этому вопросу, когда за возвращение короля проголосовали четырнадцать миллионов против одного.
       - И кто, и когда будет выбран королем?
       - Вы желаете узнать то, что знает только Франко. Я знаю только одно - это произойдет, если страна вновь не взбунтуется. Гитлер называл Франко хитрой лисой, Черчилль, вечный враг Испании, его тоже не любит. Франция с её мнимой республиканской свободой теперь, когда Испания с каждым днем становится сильней, союзницей ему не станет, и думаю, с возвращением короля Франко торопиться не будет.
       - Хотелось бы узнать о нем, как человеке? - спросил я.
       Наш знакомый задумался и внезапно задал нам вопрос:
       - Как вы думаете, зачем ему нужны для резиденций лучшие королевские дворцы по всей Испании?
       - Возможно для самоутверждения, - ответил я
       - Но я же вам говорил, что для этого ему не нужны королевские регалии. Когда начался грабеж национального достояния, Франко объявил всему народу и армии, что музеи и дворцы находятся под его личным контролем, а грабеж будет караться смертью. После окончания гражданской войны некоторые дворцы были объявлены его резиденциями, хотя экскурсии в них в его отсутствие разрешены. Он очень следит за выделением средств на их содержание и за их расходом. К этому имею причастность и я. Каудильо очень любит кино, конный спорт, охоту, рыбалку и весьма хорошо разбирается в творчестве великих и современных испанских художников. Очень любит жену Кармен Поло, но детей пока нет.
       И заканчивая нашу встречу, настоятельно рекомендую вам посетить Долину Павших - памятник, посвященный ВСЕМ погибшим в гражданскую войну, сооружаемый по личному указанию Франко.
       Когда он ушел, к нам подошел хозяин ресторан с тремя бутылками вина.
       - Это вам от господина Луиса.
       - Хороший у тебя друг, - глядя на меня, произнес Федосов.
       - Он вытащил меня из концлагеря, отблагодарив за то, что я спас его 1935 году после падения с яхты. Они в шторм потерпели крушение в восьми милях от Аликанте. Я рискнул, вышел и не напрасно - подобрал пятерых из семи. Если бы не он, я бы до сих пор строил памятник в Долине Павших.
       Однако в Долину Павших мы не поехали, ночью стало плохо американскому Федосову. Врач гостиницы вызвал скорую, и к обеду ему сделали переливание крови. Когда через день его выпустили из госпиталя, мы выехали из Мадрида.
       Из-за спешки при отъезде и капризов Федосова мы не определили конкретного маршрута, планируя все же по пути заехать в Саламанку, а на ночь остановиться в Леоне, считая, что на дорогу потратим не более восьми часов. И вот за окнами проносятся цветущие сады с яркой весеннею зеленью, свежевспаханные поля, бродящие по склонам гор стада баранов и молодых бычков. Небольшие фермы сменяются маленьким городками со светло выкрашенными домиками. После сытного завтрака с хорошим кофе настроение подстать весенней погоде и яркому, еще нежаркому солнцу. Машин на дорогах немного, но очень часто встречаются бригады дорожных строителей, расширяющие полотно и возводящие новые мосты.
       - А следов войны и не видать, - произносит негромко Вальтер. - У нас в Германии вдоль дорог до сих пор развалины и горы кирпичей. Сколько лет потребуется, чтобы все восстановить?
       - Да - соглашается Федосов старший. - Союзники своими бомбардировками целые города сравняли, а дороги тяжелыми танками перепахали, но немцы - народ работящий, восстановят.
       - Только когда? Лет двадцать уйдет, - вздыхает Вальтер, - и все это время недоедать придется.
       - А что тогда о русских говорить, у них - не у японцев, где на человека квадратный метр приходится, - неожиданно заявляет шофер. - Я недавно американский фильм про разгром германского Вермахта смотрел. В Сталинграде, можно сказать, ни одного дома не осталось. У нас такое только в Гернике было. Неужели еще война будет?
       Вопрос остался без ответа. Минут через десять водитель остановил машину для осмотра.
       - Дальше горные дороги начнутся, проверить машину нужно, да и место здесь красивое, ноги можно размять. Через час будем в Саламанке.
       Долина была действительно прекрасна и хорошо просматривалась в ясном сухом воздухе. Деревья миндаля во время цветения еще почти без листвы и словно облиты нежной розой краской, отчего вся долина выглядит огромным цветком. Сильный и невероятно приятный аромат дурманит и заставляет вновь и вновь глубоко вдыхать его полной грудью.
       - А ты, Андрей, не хотел бы вернуться или хотя бы побывать в России? - не глядя на меня, едва слышно произносит Федосов старший.
       Я давно ждал этого вопроса и полагал, что учитывая состояние его здоровья, такое желание появится и у него. Однако я до сих пор не решил, как поступлю, если он предложит мне поехать вместе с ним. Теперь, когда в моей жизни появились Татьяна и Алиса, ответить на этот вопрос стало еще труднее.
       - Побывать хотелось бы, но возвращаться желания нет. Я видел людей из СССР, работал вместе с ними и понял, что нашей с тобой России больше нет. Есть страна, которая нам не принадлежит не потому, что они отняли ее у нас, а потому, что мы не смогли ее удержать. Ты можешь ответить мне, почему испанцы смогли устоять против Коммунистического Интернационала всей Европы, вернее - всего мира, а мы не смогли справиться с фанатиком Лениным? Мы, народ, который пережил нашествие татарских орд и армии Наполеона. А почему? Да потому, что слишком долго наблюдали, как дряхлеет наша монархия и отдаляется от народа, слушая не своих верноподданных, а шарлатанов вроде Распутина. Нас втянули в войну с кайзером, чтобы на крови наших солдат добыть победу над страной, которая многие годы была скорее нашим союзником и локомотивом нашей индустрии. Царь и дворяне просрали армию, эту главную опору власти в стране, а Франко сумел противопоставить коммунизму национальную гордость великой Испании. Он знал, что делать и использовал фашизм в своих целях, а в европейскую драку не полез, не заключил союза с Францией и Англией - вечными врагами Испании. И он еще долго будет у власти, ведь вторая мировая война не кончилась, она просто переходит в другую фазу.
       - Вот и я от американских военных знаю, что Черчилль планировал начать войну с СССР первого июля 1945, но американцы не согласились, у них еще с японцами не было покончено. А сейчас к этой войне они готовятся, только Сталина им не переиграть, атомная бомба у него все равно будет - неожиданно сказал Федосов.
       - Так выходит, что американцы и СССР не союзники? - спросил я.
       - А ты знаешь союзников, когда дело идет о владении огромными ресурсами? Янки, Андрей, хотят владеть всем миром, и помешать им может не одна отдельно взятая страна, а союз стран с другой политической системой, и такая пока только одна - коммунистическая. Каким бы противником ее я не был, но она устояла, что означает если не ее победу, то жизнестойкость. Вот и хочется мне узнать, в чем ее сила, в диктатуре или действительно в союзе народа и власти.
       - А что тебе мешает поехать, дела?
       - Дела, Андрей, я свернул. Не хочу участвовать в подготовке нападения на свою Родину. Мне бы еще лет десять продержаться, а это ох как трудно будет, - внезапно сменил он тему.
       Я не знал, что ему сказать после его признания, но на мое счастье шофер попросил продолжить поездку. Через час показался характерный для Саламанки силуэт, который не спутаешь ни с каким другим. Город стоит на высоте 778 метров над уровнем моря и воздух здесь кристально чист и свеж почти всегда. В нем хорошо видны купола старого собора в романском стиле, нового собора и ренессансного собора доминиканского монастыря, где выступал Колумб, а также многочисленных церквей.
       - Куда едем, - спросил шофер.
       - К университету, разумеется.
       - Значит, к новому собору, ближе не подъехать. Вы там долго пробудете?
       - Даю тебе два часа и ни минуты больше, - ответил Федосов, и только теперь мне в голову пришла догадка, почему он настаивал на посещении Саламанки, хотя она была в стороне от дороги, ведущей в Астурию. Видимо он решил подстраховаться и узнать, сможет ли Константин, в случае его смерти, получить образование в здешнем университете. Один из старейших в Европе он основанном еще 1254 году. Долгое время с ним не могли конкурировать даже такие известные университеты, как Оксфорд.
       Через некоторое время мы подходили к Западному фасаду университета и, пока осматривали его монументальный вид, Федосов исчез. Я возмутился, но Вальтер остановил меня:
       - Не мешай ему, это для него очень важно.
       Вскоре к нам подошел добровольный гид, студент университета, и очень интересно рассказал его историю и успел провести нас по знаменитым местам города. Мы узнали, что город Саламанка упоминается еще до нашей эры, а кафедра университета во время арабского нашествия была перенесена в Овьедо. В 1177 году король Фердинанд ll предоставил городу особые привилегии, как второму по величине городу королевства. Кроме университета, город знаменит еще тем, что в 1812 году здесь состоялось сражение между английскими и французскими войсками. Не без гордости гид упомянул и о том, что в годы Гражданской войны он временно был столицей Испании и в аркадах на площади Пласа Майор с изображениями королей есть и генерал Франко. Это одна из самых красивых и знаменитых площадей Испании, и глядя на нее, невозможно представить более красивый и изящный памятник восемнадцатому веку в Европе. Испанцы оказались величайшими архитекторами и строителями со времен Рима. В Саламанке нет ни одного здания, которым не стоит полюбоваться, а дождь веков так и не смыл со стен университета творения студентов средних веков, которые после получения степени брали лестницы и писали свои имена красной охрой на стенах домов. Саламанка - это прекрасный золотой город и одна из жемчужин Испании.
       Прошло почти два часа и мы, было, собрались возвращаться к университету, как увидели спешащего к нам шофера.
       - Сеньор Федосов и профессор английского факультета приглашают вас на обед в ресторане, - громко объявил он, и мне показалось, что он уже "причастился".
       - Ну что, конспиратор, - обратился я к Федосову, когда мы оказались за столом и он познакомил нас с довольно молодым профессором. - Уже обтяпал свои делишки, - не без сарказма продолжил я на русском.
       - А как же, - с довольной улыбкой на лице промолвил он. - Теперь гарантия, что наши дети при одном их желании будут приняты в Университет.
       - И ты веришь обещаниям?
       - Не зря же еще до посещения я пожертвовал Университету приличную сумму.
       - Это на тебя похоже. Ты и в своей Америке не смог отделаться от купеческих привычек.
       Услышав от профессора много интересного, мы засиделись в ресторане и поэтому в Леон въезжали, когда солнце зашло за горизонт. От унылого вида болот и зимних полей по обеим сторонам дороги мы задремали и пришли в себя, когда водитель разбудил нас, указывая на башни кафедрального собора, освещенные ушедшим за горизонт солнцем на фоне ночного неба с яркими звездами. Необыкновенное зрелище ненадолго заворожило нас, но вскоре мы пересекли мост над рекой Орбиго, и небо сразу потемнело в свете городских огней. Не останавливаясь, водитель подвёз нас к гостинице.
       Федосов от вечерней прогулки отказался, Вальтер пожелал остаться с ним. Смотреть вечерний город одному расхотелось, к тому же я был в нем ранее и он не произвел на меня особого впечатления. Желая выпить вина и поужинать в хорошем ресторане, направился к соборной площади. Было около одиннадцати вечера, но улицы были полны гуляющих. Мое внимание привлек небольшой ресторан, на витрине которого красовались дон Кихот и Санчо Пансо и я, не раздумывая, открыл двери.
       Испания, наверное, одна из стран, где в полночь в любом ресторане или кафе посетитель не рискует остаться неудовлетворенным обслуживанием и качеством приготовленной пищи. Здесь не будут торопливо убирать посуду и отвечать, что таких-то блюд, объявленных в меню, уже нет. Наоборот, хозяин всегда рад запоздавшим посетителям, пришедшим именно в его ресторан. Так было и на этот раз - хозяин, крупный мужчина, видимо баск, отыскал в набитом битком зале место и раскрыл толстую папку меню.
       - На ваше усмотрение рыбу и бутылку белого вина, - сказал я.
       - Горная форель в виноградном соусе с сыром, или морской лосось? Вино разумеется полусладкое?
       Я остановился на форели и не пожалел. Белое вино с тонким ароматом украсило прекрасно приготовленную речную форель и в хорошем расположении духа, неторопливо разглядывая публику, я не удержался от чашки кофе с молоком. Разумеется, большинство были мужчины, не столь щегольски одетые, как в Мадриде, но в аккуратных темных костюмах и шерстяных жакетах. За моим столом сидели двое, не обращавшие на меня внимания до тех пор, пока я не расправился с рыбой.
       - Извините, - произнес старший из них, выждав, когда я откинулся к спинке кресла, оглядывая зал.
       - По всему видно, что Вы - не здешний и даже не испанец, - при этом указал на мою бороду. Я сказал ему, что я русский. Он совсем не удивился, но задумался.
       - У Вас хороший испанский, - похвалил он.
       - В этом нет ничего удивительного, я уже много лет здесь живу. А Вы не учитель? - спросил я
       - Нет, я историк. До войны преподавал в школе, а сейчас работаю экскурсоводом.
       - Тогда будем считать нашу встречу моей большой удачей. Что бы Вы посоветовали посмотреть мне в вашем городе?
       - Леон являлся одной из столиц Испании. Правда, у нас их такое количество, которого нет ни в одной стране Европы: Овьедо, Бургас, Толедо, Севилья, Вальядолид и наш город были резиденцией королей и правительства. Наш Леон стал столицей, когда христианские королевства стали довольно сильными. Затем шествие столиц продолжилось на юг, вслед за вытеснением арабов.
       - Спасибо, это я уже знаю, я все же хотел бы увидать то, чего нет в других местах Испании.
       - Тогда посетите собор и обязательно в утреннее время, после восхода солнца. Войдите в него через западные двери оранжереи средневековых витражей. Если будет солнце, то вы увидите то, чего еще не видели никогда.
       - А как Вы оказались в наших краях? - спросил собеседник, узнав, что я проживаю в Аликанте.
       - Мой американский друг интересуется всем, что связано с генералом Франко. Им, американским демократам не понятно, как он смог победить в Гражданской войне, удержать власть в такое трудное время и править страной фактически без правительства?
       Собеседник глянул на сына. Тот, впервые нарушив обет молчания, спросил с улыбкой:
       - А Вы не знакомы с легендой на эту тему? Тогда слушайте.
      
       Как-то Господь созвал святых покровителей европейских стран и спросил, какие у них есть пожелания. Святой Яков, покровитель испанцев, попросил, чтобы испанцам дали ум и красоту, которой нет ни у кого в мире. Бог выполнил его просьбу. Но когда святой не удержался и попросил добавить еще лучшее правительство на земле, это разгневало Всемогущего. Нет! В Испании вообще никогда не будет никакого правительства!
      
       Вот и правили с тех пор страной Бог, Короли, Епископы, при коммунистах - дьявол, а ныне наш вождь Франсиско Франко, который вероятно знаком с этой легендой. Ну и не забывайте, что Испания, хотя явно не испытывает желания лицезреть лик понтифика, - пока все же одна из самых преданных дочерей церкви.
       После этих слов они поднялись и церемонно раскланялись. Я ответил им тем же, и казалось, никто из присутствующих, не обратил на это никакого внимания.
       Я попросил портье разбудить меня за полчаса до восхода солнца. Тот глянул на большой настольный календарь и с улыбкой сообщил мне:
       - Час назад ваши друзья попросили меня об этом же.
      
       Мы встретились утром, быстро позавтракали в ресторане отеля и отправились в собор. У его западных дверей, называемых Французскими, толпился десяток посетителей, которых сдерживал священник, поглядывая на восток. Когда солнечные лучи впервые отразились в окнах собора, он пригласил нас войти. Мы оказались в оранжерее и были ошеломлены разнообразием и яркостью настоящего церковного стекла. Это было удивительно, потому что испанские соборы строились так, чтобы изгнать из них как можно больше света. Здесь же окна повсюду и собраны все краски цветовой гаммы. А между тем солнце все больше и больше проникало в собор. Это была самая яркая и светлая церковь в Испании. Не помню, кто сравнил эту церковь с убедительной книгой с картинками, озаренными Божьим светом, но именно это впечатление я вынес из собора в Леоне.
       Мы пробыли в нем минут сорок, а свет раннего утра все не желал уходить из него. В этот день нам показали еще сохранившийся участок римской стены и склеп святого Исидора, покрытых византийскими фресками, где первые короли и королевы Леона, после нашествия солдат Наполеона, спят в своих безымянных могилах.
       Перед обедом мы выехали в Галисию и, как хотел Федосов старший, направились на мыс Ла-Корунья. В Испании есть одна удивительная особенность - обычно всегда заметен переход из одной области в другую. Меняется растительность, геологическое строение земли, окраска домов, осанка и взгляды людей. Из довольно равнинного Леона, на границе с Галисией горы резко повышаются, множество пастбищ для скота прямо у дороги. Крестьяне в большинстве своем носят сабо поверх обычной обуви, словно резиновые галоши. Встречается довольно много скота и многочисленные большие амбары.
       Ветер с Бискайского залива принес нудный моросящий дождик, и мы решили ехать до конечной цели без остановки. Ла-Корунья славится старыми связями с Англией и всегда одной из первых встречала паломников с Севера. Город-гавань, построенный на узкой полоске земли с причалами на западной и восточной стороне, в зимнее время является самым сырым местом Испании. К нашему приезду выглянуло солнце, и город оказался весьма оживленным в весеннем солнечном свете. Мы обедали в маленьком ресторане, стены которого были завешаны фотографиями и картинами быков и тореадоров. На самой большой не очень удачно было изображено отплытие знаменитой Непобедимой армады. Считают, что ее появление у берегов Англии должно было стать одним из самых знаменитых секретов, в результате английский флот будет разгромлен, а испанцы высадят армию из Нидерландов. Операция, которую разрабатывал сам король Филипп Испанский, готовилась несколько лет. За это время сгнили корабельные запасы, обросли ракушками корпуса судов, многие галеоны дали течь. При этом армада считалась непобедимой, но накануне отплытия командир Армады герцог Медина Сидония писал королю:
      
       ...флот сейчас сильно уступает английскому, команды ослаблены болезнями... Провизия сгнила, вода протухла... Поверьте мне, Ваше Величество, мы очень слабы, молю - не позволяйте убедить Вас в обратном.
      
       Но заносчивый король верил, что на его стороне сам Господь и огромные корабли с золочеными носами отплыли навстречу гибели.
       В Ла-Корунье, как и на всем побережье Галисии, немало мест, где чувствуется пребывание английских военных в эпоху борьбы с Наполеоном, и паломников, да и близость Португалии, которая всегда зависела от Англии, тоже сказывается. Южнее в Испании нет больше мест, кроме Гибралтара, где нередко вам смогут ответить на английском.
       Пока мы осматривали город, Федосов старший сгорал от нетерпения увидеть римский маяк, известный как Башня Геркулеса. Когда мы подошли к нему, он решил подняться на его маячную площадку почти на стометровой высоте. Двери были закрыты и мы никак не могли найти маячного смотрителя. Федосов настаивал, пока Вальтер не уговорил его остаться, подъем на такую высоту был для него небезопасным. Поколотив в дверь, он все же успокоился. Воспользовавшись этим и обойдя нижнее основание маяка римской постройки, мы продолжили свое путешествие по городу.
       Внезапно он все же закапризничал:
       - Мы ехали сюда, чтобы побывать на родине Франко. С меня уже достаточно этого города, поехали в Ферроль!
       - В Ферроль, так в Ферроль, - успокоил его Вальтер. - Сейчас узнаем, как туда лучше проехать, - он указал на автомобиль военного патруля, остановившийся недалеко.
       - В Ферроль? - удивился морской пехотинец. - А зачем вам нужен именно этот город?
       - Хотелось бы увидеть дом, в котором родился Каудильо.
       - Да вы случайно не иностранцы? Тогда вы должны знать, что Ферроль - закрытый город. Предъявите ваши документы.
       Стало ясно, что вместо желанного Ферроля можно оказаться на время за решеткой. Только теперь я вспомнил, что там расположена одна из самых больших военно-морских баз Испании. Пришлось прикидываться незнайками и с большим трудом убедить патруль, что основной целью нашего путешествия является знакомство с побережьем Бискайского залива. Отпустили не без сомнений, а потому патруль почти сорок километров сопровождал нас, пока мы не проехали поворот на Ферроль.
       Вскоре солнце скрылось за тучами, а когда мы въехали в Астурию, пошел довольно плотный дождь, отчего поездка потеряла интерес. Задремали на заднем сидении Федосов и Вальтер, а водитель неожиданно заговорил о Гражданской войне.
       - Когда началась война, я работал помощником шофера здесь в Астурии, в восточной ее части. Возили уголь на металлургические комбинаты и в порты Авилес и Сантандер. Здесь я оказался в поисках работы после окончания технического училища, и было мне двадцать лет. Люди в Астурии суровые, но честные, с детства привыкшие к тяжелому труду и суровой, по испанским меркам, природе. Немало уезжают в поисках работы в Мексику, Аргентину и Европу, в основном во Францию, в её районы, где проживают баски. Уехал и мой водитель, а я занял его место. Во время гражданской войны многие шахтеры стали на сторону республиканцев, а когда сюда пришел Франко со своими марокканцами, ушли в партизаны. Астурия - страна горцев, которые во все времена славились непокорностью. И во время гражданской войны они действовали старыми партизанскими методами - устраивали засады, сбрасывая на головы врагов камни. Но Франко - галисиец, человек хитроумный и сообразительный оставил их в тылу. Те, что ушли с республиканцами, завоевали зловещую славу своим бесстрашием и фамильярностью обращения со взрывчаткой, их не зря прозвали dinamitero. Они были самыми упорными и бесстрашными бойцами с бруском динамита в каждой руке, поджигающими запал от своей сигареты.
       Таким куском динамита партизаны подорвали и мой грузовик, я решил идти пешком домой в Сан-Себастьян к родителям. Зима в горах была суровая, чуть не замерз на перевале, но подобрала санитарная машина. Когда подлечили, освободилось место водителя одной санитарной машины. Вместе с госпиталем дошел до Мадрида, а после окончания войны женился на медсестре, с которой вместе работал. У меня сейчас отпуск и мой знакомый предложил мне поехать с вами. Тайно надеюсь, что мы заедем в Сан-Себастьян.
       Водитель на время смолк, и молчание заставило меня вспомнить, что с этим городом меня связывает многое.
       - Я знаю этот город, - неожиданно для себя, произнес я вслух. - Был в нем не однажды.
       - Он вам понравился?
       - А я его толком и не видел, во время войны с Германией это было. Добирался из него во Францию, где в Байоне у меня жена оставалась. Хорошие люди помогли мне к ней перебраться.
       - Понимаю, - произнес водитель. - Этим там всегда занимались, во Франции басков много, а не у всех нужные паспорта есть. Дед рассказывал, что еще наши предки границ не признавали и нередко жен из Франции привозили.
       - Привозили, говоришь? А мне не удалось.
       - Так еще можно попробовать!
       - Спасибо за сочувствие, - я похлопал водителя по плечу. - Нет ее уже больше, погибла она в 1944 году, да и другая жена у меня уже имеется.
       Водитель пожал плечами, видимо решив, что я не поддерживаю его предложение, но помолчав немного и оглянувшись на заднее сидение, сказал озабоченным тоном:
       - Дождь усиливается, а значит, и темнота наступит раньше. Такую погоду лучше переждать в Овьедо. Скоро проедем красивый мост, который перекрывает реку Селья огромной аркой. По уровню воды в реке будет видно, стоит ли ехать дальше через холмы и долины. Надо бы посоветоваться с вашими друзьями.
       Друзья решили ехать до Овьедо, хотя уровень воды в реке был явно выше обычного. Водитель после некоторого раздумья прибавил скорость и через час мы, наконец, увидели башни старинного собора на фоне просветлевшего на время неба. Еще через двадцать минут мы сидели за ужином в небольшом ресторане, рекомендованном нашим водителем, уплетая астурийское блюдо Фабадо - жаркое, основными ингредиентами которого являются жирная свинина, фасоль, острая колбаса с обильным количеством чеснока. Рядом с нами испанцы, покончив с Фабадо, добавили еще форель, жареную баранину и закончили пиршество чашкой кофе с взбитыми сливками.
       Столица Астурии Овьедо в дождливый день выглядела непривлекательно, может тому виной был и не дождь, а переедание и усталость, но пройдясь немного по улицам, мы решили остановиться в гостинице, где уже почивал наш водитель. Перед сном я поведал им о желании водителя отклониться от маршрута на его родину, на что Федосов ответил пословицей - утро вечера мудренее.
       Но утро оказалось неожиданно тревожным - Федосову ночью стало плохо. Мы здорово перепугались, но прибывший врач успокоил:
       - Это наш Фабадо вам не впрок и, судя по всему, ему долго находиться в машине нельзя. Движение, сеньор, движение и никаких перегрузок. Белки ваших глаз желтые, а это означает, что кровь ваша закисает. Далеко едем?
       - В Барселону, - ответил Федосов, и я впервые увидел в его глазах страх.
       - Не близко, да и дорога непростая. Рекомендую поделить на две части. Сегодня обещают ясную погоду, вот и езжайте до Сарагосы с тридцати минутной разминкой через каждые два-три часа. А Вы, коллега, купите в аптеке на всякий случай вот это, - он протянул Вальтеру рецепт. - Пациент Ваш немолод и, судя по всему, в этом нуждается. А если будет нужно - денек передохните в Сарагосе. А сейчас перед дорогой соизвольте на тридцатиминутную прогулку и непременно.
       Доктор ушел, пожелав нам хорошей поездки.
       - "Заход" в порт Сан Себастьян отменяется, - сказал я огорченному водителю.
       - Какой Сан Себастьян? - возмутился Федосов. - У меня до отхода лайнера остается всего трое суток, а я еще должен увидеть памятник Колумбу.
       - Разреши тогда задать тебе нескромный вопрос, - и что это за лайнер? Ваше величество собирается вновь покинуть нас на белом лайнере? Весьма импозантно и, как всегда, в Вашем духе! - взорвался я.
       Федосов на момент смутился.
       - Я ожидал от тебя такой реакции и потому не стал объявлять свое решение при домочадцах. Понимаю, что тебе, здоровому, мое решение понять нелегко, но я решил покинуть вас именно так - неожиданно и втайне от Татьяны и Алисы. Дальнейшее мое пребывание в твоем доме, Андрей, делает расставание только тяжелей для всех и для меня тоже. Я решил сделать это без наших женщин и взял билеты на лайнер, идущий из Барселоны на Кубу, где я давно мечтал побывать. Так что твое возмущение справедливо только частично и ты сам понимаешь, что так лучше для всех.
      
       Наутро нам предстояло проехать около шестисот километров. По хорошим дорогам в горной местности со средней скоростью шестьдесят километров можно было бы сделать это и за один день. Заманчивая перспектива провести два дня в Барселоне придала нам смелости и мы решили не останавливаться в Сарагосе, оставив этот большой и тоже невероятно красивый город в стороне. Наше решение поддержал и водитель, который сообщил, что Сарагоса была сильно разрушена в годы гражданской войны. В настоящее время ведутся большие работы по восстановлению, и часть улиц могут быть перекрыты.
       После восьми часов пути с двумя, по двадцать минут, остановками для отдыха, а также благодаря мастерству нашего водителя и его хорошему знанию объездов крупных населенных пунктов, мы объехали стороной Саламанку, пожертвовав обедом. На ужин остановились в маленькой деревушке рядом с трассой у небольшого ресторанчика на скале, нависающей над рекой Эбро. Стены ресторана, в котором вероятно останавливаются рыбаки, были увешаны фотографиями с изображением удачливых рыболовов с огромными сомами, лососями, а в хрустальной воде протекающего через ресторан ручья плавала стая речной форели. Хозяин, похожий на старого пирата, быстро разделал рыбу и приготовил на гриле рыбную сказку из форели, лосося и здорового куска сома. Мы пили вино, наливая фужеры прямо из бочки, ели салат из огромного деревянного блюда при свете свечей и журчании воды. От жаровни исходило приятное тепло вперемежку с прохладным воздухом.
       - Ешьте, пейте, гости дорогие, - глядя на нас, повторял довольный хозяин единственную фразу по-русски, которую он помнил, и рассказывал на испанском о том, как десять лет назад на этом перевале на две недели русские добровольцы задержали марокканцев Франко. Пятеро из двенадцати погибли, их похоронили на общем кладбище, но фашисты сравняли могилы, а он забыл записать их фамилии, но помнит, как звали командира - Федор. У них была одна маленькая пушка и два пулемета, а марокканцев было много. Вот, - он достал из буфета поврежденный маузер. - Я нашел его три года назад на берегу. Такой же был у командира, а может этот и его.
       Он вздохнул, выпил из своей кружки вина и сказал фразу, которую я запомнил:
       - Говорят, что люди все простили, но это не так, они предпочли все забыть, потому что так проще жить.
       Нам очень не хотелось уезжать, но время неумолимо отсчитывало часы до расставания. Мы выехали еще засветло с трехлитровой бутылью вина в подарок от гостеприимного хозяина.
      
       Прощание в Барселоне
      
       - Я Вам еще не надоел, капитан, - встретил меня вопросом Федосов при следующем свидании в яхт-клубе. - Теперь осталось немного и рассказ мой подходит к концу, а почему - Вы поймете сами.
      
       - Мы остановились с Вами на том, что выехали в Барселону после хорошего ужина. Быстро темнело, движение по трассе в то время было не столь интенсивно, и мы задремали, просыпаясь ненадолго на поворотах или при резком торможении. В Барселону приехали к полуночи и еще час потратили на то, чтобы найти гостиницу недалеко от порта. Опасения за Федосова не оправдались, он был бодр и первым вспомнил о бутыли вина в багажнике. Отель был не ахти, средний, с номерами на двоих, с душем в коридоре и небольшим буфетом, в котором за стойкой дремала блондинка средних лет в белом переднике. Мы выпили по чашке какао с горячими чурос и разошлись по номерам. Водитель отпросился до восьми утра, а мы с Вальтером, приняв душ, быстро уснули, оставив Федосова с оживившейся буфетчицей.
       Проснулись мы от стука в двери. Когда я открыл их, увидел хозяина в страшном смятении.
       - Ваш попутчик споил весь мой персонал и теперь некому готовить постояльцам завтрак. Они не хотят открывать двери в кафе, пока не допьют его вино. Вы не знаете, у него его много?
       - А сколько с ним человек вашего персонала?
       - Две женщины - повар и барменша, - пролепетал хозяин.
       - По литру на человека? Это не так страшно, - успокоил его Вальтер. - Вы не волнуйтесь, женщины останутся довольны, - и, посмотрев на часы, добавил, - будут на местах к началу рабочего дня.
       - Я не уверен, - пролепетал хозяин.
       - А я гарантирую. Три литра испанского вина для русского мужчины с двумя женщинами - совсем немного.
       В этот момент дверь буфета открылась и в дверях показалась повар в фартуке на голое тело, которая, не смущаясь, проследовала в душ напротив. Вслед за ней туда же прошла буфетчица в белом расстегнутом халате. За ней вышел Федосов и, увидев нас, произнес командирским тоном:
       - Разбудите меня в двенадцать ноль-ноль! И чтобы машина была у подъезда.
       - Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Императорское Величество, - сказал я и щелкнул каблуками.
       Хозяин, еще не до конца понимая ситуацию, на всякий случай тоже вытянулся, вглядываясь в наши с Вальтером лица. Разрешения конфликта оставалось ждать недолго. Надо отдать женщинам должное - завтрак запоздал минут на двадцать, а они были подчеркнуто внимательны и мило улыбались всем клиентам. Повеселел и хозяин.
       До подъема Федосова оставалось три часа, и мы с Вальтером, отпустив водителя, решили прогуляться по бульвару Рамблас, одному из самых посещаемых туристами в Барселоне. Широкий, со скамьями и платанами, чистильщиками обуви, всевозможными киосками и фонтаном он был неповторимым. Даже здесь было хорошо видно, что в отличие от Мадрида, где толпа движется не спеша, жители Барселоны ходят раза в два быстрее, словно куда-то торопятся. Вероятнее всего потому, что в Барселоне туристы могут увидеть больше достопримечательностей, чем в Мадриде. Их действительно много, начиная от хорошо сохранившихся римского и средневекового городов, прекрасных дворцовых ансамблей и всемирно известных музеев. А ведь есть еще творения Гауди и, разумеется, памятник Колумбу.
       Мое внимание на бульваре привлек молодой человек с листом картона на груди, на котором на трех языках - испанском, английском и немецком было написано: "Отвечу на любой вопрос".
       Я не удержался и спросил на немецком:
       - Не скажет ли мне молодой человек, чем ему нравится Барселона?
       - Это же слишком просто - потому, что мне нравится Испания. Это романтичная и в то же время деловая и реалистичная страна. Мне нравится, как здесь живут и относятся друг к другу люди. Здесь так много солнца и света. Разве это не так, сеньор?
       - Раз Вы заговорили о всей Испании, тогда почему церкви здесь такие темные?
       Он улыбнулся
       - Это потому, что у священников монополия на торговлю свечами.
       - А хотите, я угадаю, из какой Вы страны? - спросил он в свою очередь. - Вы - русский, - сказал он с улыбкой. - Такого большого и с такой бородой я видел на фотографиях у отца. Я даже запомнил, как его звали - Федор Шаляпин. Вы первый раз в Барселоне?
       - Нет - ответил я. - Но мой друг очень хотел бы толкового гида для экскурсии по местам Колумба в вашем городе.
       - Жаль. Колумб - не мой бизнес, но я укажу вам человека, который о Колумбе знает все, - он глянул на часы. - К двенадцати, если не занят, он будет вот в этом кафе за своей обязательной чашкой кофе. Приходите и я вас познакомлю.
       Мне было жаль расставаться с этим молодым человеком, и я предложил Вальтеру вернуться за Федосовым, а сам пригласил нового знакомого с английским именем Артур в кафе.
       - Мой отец в свое время читал лекции в Английском университете и решил так меня назвать. Мать нас бросила, когда мне было полтора года и моим воспитанием занимались друзья отца и студенты, часто проводившие много часов у нас в доме. Так что я - продукт комплексного образования умудренных стариков и любознательных студентов. Этот симбиоз сделал меня человеком рациональным и в то же время любопытным, с необузданной тягой к познанию, - не без гордости заявил он. - Финансовое состояние нашей семьи позволило остаться безразличным к богатству и в то же время оценить значение достатка. Подводя итоги, скажу - в смутные годы Гражданской войны я побывал в Европе, США, Южной Америке и арабских странах с целью понять их влияние на культуру Испании и жду сейчас предложения поработать в местном университете.
       Поняв, что его интересует и моя биография, я вкратце поведал ему о себе, и попросил коротко вернуться в прошлое Барселоны. Он принял мое предложение с удовольствием.
       - О её Римском периоде Вы можете получить представление, спустившись в раскопки здесь, недалеко от Рамблас. Наиболее важный и интересный период начинается со времени правления мавров. Если Испания сражалась с мусульманами восемьсот лет, то Барселона была под ними всего восемьдесят восемь. Мавров прогнали франки в 801 году. Это делает Барселону и Каталонию отличными от всей Испании. Она всегда могла позволить себе поддерживать тесные отношения с Александрией, Генуей, Венецией и Константинополем и поэтому стояла к остальной Испании спиной, а разногласия между Каталонией и Кастилией тянутся из тех далеких времен. С открытием Нового Света королевская власть Кастилии всячески стремилась исключить роль Барселоны в испанском судостроении и открытии Нового Света, хотя многие корабли флота строились каталонскими мастерами именно здесь, а порт Барселоны всегда был самым крупным и самым важным в торговле с другими странами. В Барселоне порою кажется, что ты в крупнейшем порту Средиземноморья Марселе, она - самый красивый и современный промышленный город. Барселона всегда была очагом инициативы и авантюры, и потому вынесла сосредоточение всей власти в Мадриде, и выносит до сих пор. А что Вы об этом думаете?
       Честно говоря, тогда я растерялся. Не потому, что испугался ответственности или боялся обидеть моего нового знакомого. В то время в моей голове все перемешалось, а за последнее время я понял, что много времени потерял. Страну, в которой живу, я начал познавать только сейчас, растратив много времени зря. Немного подумав, признался ему в этом. Он неодобрительно пожал плечами и, глядя мне прямо в глаза, произнес:
       - Вот и я часто задумываюсь над этим, ведь мне уже тридцать два, а я так и не могу окончательно определить своего отношения ни к республиканцам, ни к Франко. Что бы ни говорили, а власть первых была законно избранной, да и будущее в мире не за диктаторами. Многие восхищаются Франко, а я думаю, что он, как военный начальник, исполнил свою роль в кризисной ситуации, не допустив катастрофы, но теперь зря цепляется за власть и тянет Испанию к изоляции. Что такое фашизм, теперь понятно всем - режим преступный и не имеющий перспективы. А что Вы скажете?
       - Я уже сказал, что стал задумываться над этим только в последнее время. Как представитель класса, который потерял в Советской России все и всех, я нашел приют в Испании, но гегемон и здесь устроил революцию, которую я не одобрял. Потому, когда народная власть Испании позвала помочь тем, кто уничтожил мою Россию, постарался остаться нейтральным. Однако это не удалось, и я вновь решил спасаться бегством, теперь уже во Францию, где нашел свою настоящую любовь, семью и сына. Но судьба вновь жестоко отомстила мне - я потерял их обоих и вернулся сюда, потому что возвращаться мне было некуда. У меня оставалась надежда только на то, что мне в этой стране все же удастся создать новую семью. Хорошо понимаю, что эта надежда призрачная. Она возможна, если больше не будет революций, белых и красных, гражданской войны, и поэтому я за Франко, но не за фашизм. Мне кажется, что он способен удержать Испанию от новых потрясений и, кстати, за последнее время Испания имеет неплохие экономические показатели.
       Не знаю, почему я стал исповедоваться этому молодому человеку, но, как ни странно, почувствовал от этого облегчение. Потом пойму, что глядя на него, я все время представлял, что и мой Костя будет именно таким - умным, грамотным и уверенным в себе.
       Когда вернулся Вальтер с Федосовым, Артур уже познакомил меня с сеньором Эмилио, невероятно полным и совершенно лысым человеком. Хозяин кафе принес широкий табурет, толстяк погрузил на него свое тело, которое растеклось, удерживаясь от полного растекания только тканью плотных брюк и широкого пояса. Знакомясь со мной, он подал пухлую ладонь, казавшуюся совсем крошечной для его большого тела. Шумно отдышавшись, дождался своего кофе в миске, в которой в жаркий день обычно подают холодный суп гаспачо. Несколько смущаясь, он отпил почти половину и вопросительно глянул на нас.
       - Эти сеньоры желают услышать и увидеть в нашем городе все, что связано с именем Колумба. Это по Вашей части, сеньор Эмилио, и я передаю их Вам, - несколько картинно передал нас новому знакомому Артур. - О нем с ними я не обмолвился ни словом.
       Мы дружно кивнули головами в знак согласия. Это понравилось толстяку, он вытер платком губы и, придав лицу глубокое сожаление, произнес:
       - Вам не повезло, сеньоры. В Королевский дворец, где я начинаю обычно свою экскурсию, входа сегодня нет. Придется начать нашу экскурсию с памятника Колумбу. Почему он стоит в Барселоне, я скажу позже, ведь больше всего богатств от открытия Америка получила Севилья. Говорят, что только случайно памятник в виде огромного столпа оказался лишь на несколько футов ниже колонны Нельсона в Лондоне, но когда поднимаешься наверх, он смотрится выше и с этим не спорят даже англичане.
       Сделав паузу и допив кофе, Эмилио неожиданно предупредил:
       - Я наверх с вами подниматься не стану, с моим весом, сами понимаете, делать это по нескольку раз в день трудно. Туда вас будет сопровождать мой помощник, но за отдельную плату. А сейчас я прошу заплатить вперед - мне нужно расплатиться за кофе.
       - Я - бизнесмен и не привык платить за еще не оказанные услуги, - возмутился Федосов.
       Гид растерялся.
       - Разве я похож на обманщика, - ударил он пухлым кулачком себя в грудь.
       - Но ведь и мы не милостыню Вам подаем, а платим за конкретные услуги, - не уступал наш друг.
       Возникла пауза, которую разрешил Артур.
       - Сделаем так, джентльмены! Если обе стороны мне доверяют, буду посредником. Я плачу сеньору Эмилио причитающуюся плату, а по окончании экскурсии вы платите мне, - обратился он к Федосову.
       На лице толстяка отразилось замешательство, которым Федосов немедленно воспользовался.
       - Вы, молодой человек, случаем не банкир? - спросил он
       - К сожалению, нет. Просто я не люблю безвыходные ситуации, - ответил Артур, а Эмилио покачал головой в знак согласия.
       Сказанная сумма перекочевала к Артуру, и мы двинулись в направлении порта. Вскоре мы уже шли по его территории мимо сухих и полузатопленных доков, где располагались длинные пакгаузы. Здесь теперь располагался отличный и большой морской музей, который убедительно рассказывает великую историю испанского владычества над морями. Такого огромного количества моделей, картин, карт, навигационных пособий и реликвий вы не увидите нигде. В расписанных моряками старых больших и малых сундуках хранятся одежда, обувь, посуда, топоры, ножи, ракушки, рыболовные снасти и многое другое из морского быта тех времен. Около часа занял осмотр, после чего мы прошли в сторону моря, где стоит флагман кораблей Колумба - каравелла "Санта-Мария", построенная в 1929 году по сохранившимся чертежам. Почти двадцать лет она находится на воде и пригодна к плаванию.
       Мы поднялись на ее палубу. Я, проходивший практику на парусном судне, был поражен. Шириной менее 7 метров люди пересекли Атлантику. Ведь я на судне в пять раз длиннее, с главным двигателем мощностью в четыре тысячи пятьсот лошадиных сил, каждый раз тщательно готовился к плаванию в ее водах. Где могли на каравеллах уместиться они, где спали, что ели во время рейса в течение тридцати шести дней? Ведь на борту была только солонина, мука и овощи. Откуда брали пресную воду, в бочках в тропиках она должна была задохнуться. А что они делали во время шторма? Еще много таких как и почему возникло и будет возникать позже в моей голове, но уже тогда я понял одно - настоящими моряками были не британцы и голландцы и не они совершили самые великие открытия. Ими были португальцы и испанцы, которых затем вытеснили из многих открытых ими новых земель англичане и голландцы, а теперь этим же занялись американцы.
       Небольшой лифт поднимает нас на вершину колонны, где находится огромный золотой глобус и громадная статуя Колумба. Через небольшую дверь выходим наружу, и открывается потрясающий вид на один из самых красивых, по моему мнению, городов мира - Барселону. Отсюда она видна сразу вся от берега моря до холмов и горы Тибидабо.
       Под напором сильного ветра создается впечатление, что башня раскачивается. Это неприятное чувство заставляет нас вскоре спуститься вниз. На этом экскурсия на сегодня закончена, нас отпускают "в свободное плавание" до девяти часов утра следующего дня.
       На следующий день Эмилио встречает нас на выходе из гостиницы, и через двадцать минут мы спускаемся метров на десять под землю - в раскопки Римского города. Спуск в могилу времени не производит на нас особого впечатления и Федосов торопит выйти наверх. Выходим на яркий дневной свет и оказываемся на королевской площади Пласа дель Рей. По красивой лестнице поднимаемся в вестибюль старого дворца графов Барселонских. Нас встречает молчаливый сопровождающий в строгом темном костюме и проводит в большой зал, в который, как нам объяснили, в свое время въезжали на лошадях.
       - Вот в этом зале в апреле 1493 года король Фердинанд с королевой Изабеллой собрали их двор, чтобы услышать рассказ Колумба об истории открытия Нового Света, - начал свой рассказ наш гид. - Как утверждают историки, Колумб был бы в наше время отличным министром пропаганды, который превосходно подготовился к этой встрече. Он сделал все, чтобы его прибытие в Барселону и визит ко двору стал помпезным и зрелищным, в сравнении со скромными проводами при отплытии. На этот раз он прибыл с невиданными до сих пор "индийцами", неизвестными деревьями, попугаями и плодами таинственной Вест-Индии, а главное - с золотом! Его было не так много, но скоро оно потечет в казну Испании рекой. Не трудно понять, каким было это мгновение в жизни Колумба, после долгих мытарств и унижений при дворе. Он искренне верил, что первым открыл Новый Свет - короткий путь в Индию, Китай и Японию и в страны с несметным количеством золота, хотя еще и не знал о золоте ацтеков и инков. Когда он вошел в зал, Фердинанд и Изабелла впервые встали и стояли пока он целовал их руки, чем поразили весь двор, ведь такое жалуют только лицам королевской крови или величайшим людям страны. В довершение всего приказали принести для Колумба табурет и разрешили сидеть в их присутствии. Для него с этого мгновения действительно открылся Новый свет - мир, о котором он так долго мечтал: мир славы, богатства и знатности. В тот вечер по королевскому приказу весь двор провожал Колумба к его дому. Таковы мера и цена славы.
       После этих слов нашего экскурсовода молчаливый сопровождающий легким, но убедительным жестом указал нам на выход из зала, в котором мы провели не более двадцати минут.
       - Поистине королевская милость, - произнес Федосов по-русски, отчего спина сопровождающего нас охранника, как мне показалась, слегка вздрогнула.
       До полудня мы успели пройтись еще раз по Рамблас, выпить кофе, после чего по желанию Федосова вернулись в отель, где нас ждал водитель. Наставали томительные минуты трудного расставания, хотя оставалось еще достаточно времени до отхода лайнера.
       - Прошу вас, джентльмены, одеться приличнее, нам сегодня предстоит прощальный ужин в одном из лучших ресторанов этого лучшего, как говорят о нем баски, города Испании. Прямо из ресторана мы отправимся в порт, на пассажирский причал. Не хочу от вас скрывать, что вероятно я уже больше в Испании не побываю, и потому гульнём напоследок по-нашему, по-русски. Мы едем в пригородный район, в каталонский ресторан "Con Cortado", который рекомендовали как идеально подходящий для нашего случая. Да я и раньше знал, что каталонская кухня сродни нашей кавказской, не зря говорят, что каталонцы и грузины - одного происхождения. Так что предлагаю окунуться в знакомую атмосферу злачных мест, подобных нашей матушки России, - таким долгим спичем разразился американский Федосов.
       С румянцем на щеках и широкими жестами, он удивительно напоминал сейчас того Федосова, с которым меня свела судьба много лет назад в Валенсии. У меня защемило сердце от мысли, что он не зря боится этого прощания, предчувствуя близкий конец. Я взглянул на Вальтера, но тот, увидев мой взгляд, отвел глаза.
       Через полчаса мы въезжали в ворота усадьбы постройки ХI века и остановились у дверей замка. Встретил нас все тот же Артур. Он был в смокинге с галстуком-бабочкой и в широком набекрень черном берете басков. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидал наше удивление.
       - Следуйте за мной, сеньоры, я укажу вам ваши места, - промолвил он и, пропустив вперед Федосова, повел нас внутрь замка. То, что мы увидели, было скорее похоже на элегантный дворцовый комплекс с залами, превращенными в отдельные рестораны на любой вкус.
       После краткого вступительного слова мы приступили к трапезе, с короткими пояснениями названий блюд и их состава. Правильное усвоение поглощаемого обеспечивали изысканные каталонские вина и негромкая музыка в исполнении двух гитаристов. Когда процесс насыщенья достиг кульминации и сидящие за столом приступили к десерту, в зал вошла группа цыган и зазвучала бессмертная "Соколовский хор у Яра", правда на испанском языке. Несмотря на это Федосов пустился в пляс, выделывая коленками замысловатые па, чем привел цыганскую братию в неописуемый восторг. Вопреки этикету в дверях зала появилось немало любопытных и желающих подпевать, что незначительно озадачило администрацию, основным правилом которой было удовлетворение любых желаний клиентов. Потом Федосов угощал всех вином и в обнимку с солисткой солировал в заключительной фазе - "Не уезжай, ты мой голубчик!"
       До пассажирского причала мы ехали с эскортом из двух полицейских машин и цыганского автобуса. Прощание было недолгим, но очень теплым, в соответствии с нашей кондицией. Федосов ступил на трап под звуки все той же "Не уезжай..." и в сопровождении блюстителей порядка, которые, спустившись с борта, эскортировали нас в гостиницу.
       Наутро нас разбудил Артур, сказав, что он с удовольствием исполнил пожелания Федосова устроить ему настоящие проводы. Затем без ложной скромности заявил, что со вчерашнего дня, согласно надлежаще заверенного договора, он является представителем господина Федосова и распорядителем его фонда оказания помощи талантливым студентам с представительством в Мадриде, а также содействия по их выезду в Соединенные Штаты Америки. После плотного завтрака те же два полицейских гиганта гасконца вывели нас на трассу Барселона - Валенсия, пожелав счастливой дороги. Глядя на удаляющиеся позади пики соборов Барселоны, я невольно вспомнил проводы Федосова в Картахене. Он остался верен себе и в этот раз с той лишь разницей, что этим прощанием он давал понять, что уезжает навсегда.
      
       Татьяна
      
       Мы приезжали домой без предупреждения, но появиться, как снег на голову, не получилось, двери и ворота оказались закрыты. Я посмотрел на Вальтера и прочитал в его глазах испуг, и по моей спине пополз холодок, сжалось сердце. Неужели с Татьяной что-то случилось? - пронеслось в моей голове.
       - Мама, мама, они уже приехали, - услышал я за спиной голос Алисы и обернулся. К нам по улице бежала девочка, а за ней спешила необыкновенно красивая женщина в модном пальто. Это была Татьяна, какой до сих пор я её ещё не видел.
       - Мы вас очень-очень ждали, - обиженно произнесла девочка и прижалась к моим ногам.
       Я взял ее на руки и невольные слезы потекли у меня по щекам - мне уже давно никто такого не говорил. Татьяна открыла дверь и, смущенно пряча глаза, ожидала, когда мы пройдем во двор.
       - А у нас несчастье. Эмма упала с лестницы и сломала ножку. Мы были у нее в госпитале, и она сказала, что ее скоро отпустят домой, - сообщила Алиса. - Нехорошо оставлять нас одних, - продолжила она.
       - Но ведь мы договорились, что вы будете вести себя хорошо, - сказал Вальтер. - Зачем Эмма забралась на лестницу? Видишь, что выходит, когда не слушаются.
       Я слушал девочку, а сам смотрел на Татьяну. С модной прической, с хорошим цветом лица и с необыкновенной улыбкой она казалась прекрасной принцессой, сошедшей со страниц модного журнала. Сколько же ей лет? Кажется, двадцать семь, но выглядит на восемнадцать. Выходит она моложе меня больше чем на двадцать лет, а я со своей бородой рядом с ней выгляжу не иначе, как дед.
       Между тем Татьяна открыла двери и скрылась в глубине дома.
       - Перестань тискать дочь, она уже большая. Что стоишь как столб, иди в дом, муженёк, - Вальтер с усмешкой подтолкнул меня в спину. - Пора начинать настоящую семейную жизнь, которую тебе дарит судьба, - заключил он.
       Так начался очередной период моей семейной жизни. Тогда я даже не задумывался, что он будет таким счастливым, но коротким и нелегким одновременно.
      
       - Говорят, капитан, что вам осталось стоять еще дня два, - сообщил мне Федосов при следующей встрече. Это мы уже знали, поскольку погрузка бочек на палубу началась с утра. Он выложил из сумки три папки исписанных мелким почерком листов.
       - Вот, решил передать вам свои записи, потому что несколько раз пробовал писать, но у меня не получается, а если и напишу, здесь читатели вряд ли найдутся.
       - Кое-что из наших бесед я записал, - я достал толстую амбарную книгу, в которую коротко записывал его рассказы. Он открыл ее, пробежал по ее страницам и с удовлетворением произнес:
       - Очень неплохо. У меня так не получится.
       - Вы это преувеличиваете, - искренне ответил я. - Веду дневники для себя, пробовал писать рассказы, стихи, но это так - баловство, а для серьезного написания нужно много времени, желания и умения. Пока ни того, ни другого у меня нет.
       - А Вы все же дайте мне Вашу тетрадь, я посмотрю на дежурстве.
       - С удовольствием, - сказал я и протянул ему еще одну тетрадь. - Здесь две неоконченные повести, да пара не сосем готовых рассказов.
       - А у Вас найдется пара свободных часов? - спросил он. - Я все же собираюсь закончить рассказ о своей жизни.
       - Но вам еще жить и жить! - искренне ответил я.
       - Можно обмануть других, капитан, но наступает момент, когда понимаешь, что конец уже близок. Господь и так отвел мне много времени. Давайте лучше перейдем к делу.
      
       - Вчера я остановился на том, что был поражен открывшейся красотой Татьяны. А иначе и быть не могло - до этого я видел в ней больного, нуждающегося в помощи несчастного человека, а тут вдруг передо мной оказалась красивая, даже слишком, стройная, очень изящная, улыбающаяся женщина, которая была искренне рада моему появлению. Честно говоря, я растерялся и никак не мог собраться, и сидя за столом, смотрел в тарелку или разговаривал с Алисой.
       В тот вечер после ужина Вальтер стал собираться и попросил у меня машину.
       - Поеду в клинику, посмотрю Эмму и останусь ночевать в своем кабинете. Татьяна сказала, что все работы там закончили, осталось провести озеленение территории и обставить летний павильон для выздоравливающих. А она, оказывается, очень способный администратор, подумаю да и возьму ее к себе на работу.
       - Ты что, Вальтер, какая работа с её здоровьем?
       - Ладно, посмотрим, но легкая работа ей только на пользу. Смотри, как она расцвела за эти несколько дней.
       Когда он уехал, Алиса пригласила пойти погулять на вечернюю набережную, а когда я согласился, принесла мне мой костюм, широкополую шляпу и заставила меня одеться. Я глянул в зеркало, увидал там здоровенного, бородатого мужика в модной в то время шляпе рядом с изумительной хрупкой феей и ужаснулся.
       - Что случилось? - испуганно спросила Татьяна.
       - С моей-то бородой и рядом с вами?
       Татьяна рассмеялась.
       - Это поправимо. Садись в кресло, я когда-то собиралась стать парикмахером, причем непременно мужским. Видела в твоей ванной комнате ножницы, неси сюда. Прости, но я завяжу тебе глаза, так удобней и мне не будет мешать твое возмущенное лицо.
       Прошло минут двадцать, она сняла повязку. За это время она укоротила бороду, превратив меня из купца в симпатичного мужчину. Если бы не выделялись незагорелые места, меня было бы легко принять за учителя или доктора. Хорошо это или плохо я не знал, но когда по ее просьбе надел рубашку с отложным воротником, бежевые брюки и коричневые туфли, шляпа с широкими полями смотрелась уже по-другому. Алиса пришла в восторг и захлопала в ладоши.
       На набережной горели фонари, цветными огнями играли витрины, дефилировало много празднично и хорошо одетых людей с детьми. Испанцы не стесняются брать на прогулку детей и родителей всех возрастов. Те, что постарше, занимали лавочки и кресла в кафе, наблюдая за своими детьми и внуками, негромко обсуждая наряды проходящих мимо. В этот раз немало внимания уделили и нам с Татьяной, особенно мужчины постарше, знающие толк в женщинах.
       - Капитан, - окликнули меня у одного из кафе. За столом сидела группа моих богатых клиентов нашего яхт-клуба. Мы подошли. Директор банка, большой волокита за женщинами и владелец большой яхты, не скрывая удивления, буквально пожирал глазами Татьяну:
       - Где это ты, русский медведь, отыскал такое сокровище! Прошу разрешения поцеловать Вашу ручку, божественная фея. Уж не в Париже ли? - простонал он на французском.
       - В России, господин рантье, - не удержался я, почувствовав прилив ревности. Татьяна это уловила.
       - Мой муж просто некоторое время скрывал меня и нашу дочь от вас.
       - Если так, то он просто подлец и заслуживает наказания. Прошу вас к нашему столу. Я вызываю его на дуэль настоящих мужчин - кто кого перепьет.
       - Я уверена, что Вы проиграете, - сказала Татьяна - и потому говорю нет, избавляя вас, месье, от позора.
       Я посмотрел на Татьяну с благодарностью, она взяла меня под руку и мы продолжили прогулку. Каждый раз, когда она касалась меня бедром, я вздрагивал, а она крепче прижимала к себе мою руку, робко поднимая на меня взгляд.
       - А тебя узнают многие женщины, - сказала она, когда в очередной раз нам встретились мои ученицы.
       - Очень много богатых женщин в последние годы покупают яхты.
       - Ах, значит они еще и богаты? Тогда непонятно, почему ты до сих пор не женился? - шутливо произнесла она, но не смогла скрыть ревности.
       Я остановился и взял ее за плечи.
       - Потому что среди них не было таких, как ты, а их яхты меня привлекали больше.
       - Тогда, наверное, хорошо, что у меня нет яхты? - она повернулась и взяла за руку Алису.
       - Зато у тебя есть Алиса, которая очаровала меня с первого взгляда, - ответил я.
       Она промолчала, повернулась лицом к морю. Затем, подняв голову, едва слышно прошептала:
       - Смилуйся, Боже. Все, что я прошу - хотя бы немного продли дни моей жизни. Разве я не достойна настоящего счастья.
       Я тоже взглянул на звездное небо, и мои губы невольно прошептали:
       - Не отнимай у меня последнее, не отнимай!
      
       В тот вечер я долго не мог уснуть, вслушиваясь в шаги на втором этаже, в спальне Татьяны. Несколько раз она открывала двери, возвращалась, но не ложилась в постель. Когда шаги наверху стихли, я встал, оделся и, не поднимая шума, отправился в яхт-клуб, где до утра записывал события нашей последней поездки. Вернулся домой под утро и застал Татьяну на кухне за приготовлением завтрака. Она обернулась, и в ее глазах я увидел слезы.
       - Что случилось, тебе плохо? - испугался я.
       - А как ты думаешь? Разве может быть хорошо, когда от тебя сбегает любимый человек?
       - Но я думал, что муж и любимый человек - это разные вещи.
       - Ты для меня все - и муж, и любимый! Неужели ты этого еще не понял?
       Я обнял ее, затем взял на руки и понес в свою спальню. Тонкий халат распахнулся, я уткнулся лицом в обнаженную грудь и до кровати осыпал ее поцелуями. Она была слишком хрупкой для моего крупного тела, я лег, посадил ее на себя. Она казалась невесомой, летящей вместе со мной в облаке блаженства.
       За завтраком Алиса шепнула мне:
       - Ты знаешь, Андрей, а мама вечером плакала. Я ее спросила - почему, а она не ответила. Но я знаю, из-за тебя.
       - Ябедничать нехорошо. А она не сказала - почему?
       - Сказала, что ты ее не любишь и очень строгий с ней. А я сказала, что ты - капитан и со всеми строгий, потому что у тебя такая работа.
       Вальтер приехал ко мне на работу перед сиестой и сказал, что Татьяна просила обедать дома. У меня было свободное время, и мы поехали домой.
       - Татьяна сегодня очень красива и ужасно счастливая, - не глядя на меня, произнес Вальтер. - Это хорошо, при ее болезни очень важно психическое состояние, но помни, что перегрузки ей противопоказаны, и беременность, разумеется, исключена. Пока я здесь, я сам буду следить за своевременностью переливания крови, но когда меня не будет, об этом будешь заботиться ты. Сколько еще она проживет, не знаю, многое зависит от вас, но одно знаю точно, период между переливаниями будет со временем сокращаться.
       - Я понимаю, почему ты говоришь мне об этом. Хочешь сказать, что ты скоро покинешь нас?
       - Анна написала, что сюда не поедет, и у них скоро заканчивают строительство большой клиники. Ее главврач приглашает меня заведовать отделением.
       - А как же твоя клиника здесь?
       - Желающих ее купить хоть отбавляй. Устрою аукцион, а сейчас Испания на подъеме - не прогадаю. Вот только жалко с вами расставаться. А может быть, поедешь со мной, Андрей? Заберем с собой Татьяну с Алисой, а каждой осенью будем приезжать сюда, в твой дом.
       - Нет, Вальтер. Татьяна и Алиса - последнее, что у меня есть и я за них в ответе. А ты поезжай, Анна тебе задержки не простит.
       Вальтер помолчал, потом произнес:
       - Ты прав, Андрей. Только помни, лейкемия - штука препротивная и перемены мест не любит. И не забывай - эффективного лекарства от нее пока нет.
       - Мне бы только знать, сколько она еще проживет?
       - И этого я тебе сказать не могу. Никаких перемен мест и резких потрясений, а главное - у нее всегда должно присутствовать большое желание жить.
       Через неделю, несмотря на её протесты, Татьяну положили в клинику. На это было несколько причин: ее усталость, необходимость более тщательных анализов и появление нового лекарства. Мы с Алисой остались на время одни. Теперь в дни дежурства я брал ее с собой на работу, и вскоре она стала любимицей всех наших служащих и яхтсменов. Когда вернулась домой Татьяна, девочка сыпала морскими терминами, применяя их весьма удачно и к месту.
       В день возвращения Татьяны пришло первое, со времени отъезда, письмо от Федосова. Вернее, в конверте были два письма : одно - для всех и, запечатанное в меньший конверт, письмо для меня. Всем он сообщал, что у него все нормально и даже лучше, чем он ожидал, запечатанное, которое я сначала принял за письмо Константина, было предназначено только мне. Для всех у него было все прекрасно со здоровьем и с делами. Он подробно описывал свое пребывание на Кубе, встречу с Хемингуэем и митинг на площади.
       Второй конверт я вскрыл в кабинете.
      
       Дорогой Андрюша!
       Обращаюсь к тебе с исповедью, иначе я не могу назвать свое письмо, поскольку вынужден повиниться (каяться поздно) в своих грехах. Только с возвращением сюда я понял, что в дополнение к краже сына, прибавил еще один непростительный грех - смерть тещи, заменившей мать твоему сыну. Ведь она отговаривала меня от поездки, видимо чувствуя приближение своего конца. Моя болезнь, которую я от нее скрывал, и желание вновь увидеть тебя и Испанию затмили мой разум. Она умерла в одиночестве, и даже внука в тот день не было рядом с ней, он гостил у своего товарища. Помнишь, я сказал тебе, что украл его у тебя с надеждой, что он станет продолжателем моего дела и опорой мне на склоне лет. Надежды мои не оправдались - он не желает идти ни твоим, ни моим путем, а готовится стать военным. Выходит, я не досмотрел. Прости меня за это, если сможешь.
       На Кубе здоровье мое захандрило, я еле дотянул до Майями, где опять надо мной издевались врачи. Теперь обязали делать переливание регулярно. С бизнесом придется завязывать, вернее, вводить в курс моего нового помощника. К моему счастью, ты вовремя нашел Артура, этот парень приятно удивляет меня каждый день, а его знания законов и бизнеса поразительны, как и работоспособность. С тем, на что мне после возвращения потребовалось бы не меньше месяца, он справился за две недели. При этом он успевает еще слушать лекции на Высших Курсах Бизнеса. Отдыхает всего час днем и ночью спит часа три-четыре. А главное, у него все получается удивительно красиво. Молюсь, чтобы не переманили, хотя при моем здоровье ему нет смысла терять хозяина.
       Так что на Константина я махнул рукой, свое он от меня и так получит, хотя утверждает, что обойдется без моих денег. В этом он похож на тебя, извини, но в нем говорит всё та же ваша дворянская спесь. Очень хочу увидеться с тобою в конце года, но боюсь, что из-за болезни Татьяны ты вряд ли решишься на такую поездку. Не обижайся на меня, но я уверен, что вы с ней будете не только друзьями - разве можно оставить беззащитной такую женщину. Береги их, особенно Алису - этот человечек должен быть счастливым и будет приносить тебе радость до конца твоих дней.
       Я не прощаюсь с тобой, но все может быть. Целуй за меня жену и дочь и непременно напиши, как поживает и что делает наш фриц. А может он уже сбежал в свой Дойчланд? "Америкосы" видишь как "расщедрились" - захваченную неисчислимую партийную кассу фашистской Германии они "дарят!" немцам в виде помощи "плана Маршалла". Вот так, Андрюша, нужно делать большой бизнес - было ваше, стало наше. Раз мы - победители, так уж и быть, мы с вами поделимся!
       Передаю привет тебе от Артура. Кстати, как тебе его сюрприз с цыганами? А ведь я только пожалел, что в ресторане их нет, а он успел договориться с ансамблем из Севильи и даже разучил с ними куплет "не уезжай ты мой голубчик". Вот такой он и во всем, стоит только заикнуться.
       Твой брат и баламут Федосов.
      
       А ведь я ждал письма от сына, но вскоре, не без помощи Татьяны, приду к выводу, что не имею права вмешиваться в его жизнь, у него есть человек, заменивший ему отца. К этой мысли я пришел после того, как вспомнил себя в девять лет, когда вместе с "дядькой" управлял шлюпкой под парусом в Кронштадте, мечтая стать морским офицером. Может быть и в нем заговорили наши родовые гены, раз ему захотелось стать военным.
       Теперь, когда у меня появилась настоящая семья, казалось, кончились черные дни одиночества. Пошла в школу Алиса, которую подготовили мать и испанский педагог на пенсии, встала на ноги незаменимая в нашем доме Эмма. Я часто просыпался по ночам от мысли, что вся моя жизнь - не просто цепь случайностей, а написанный кем-то сюжет. Но как бы нам не хотелось заглянуть вперед - это невозможно, потому что тот, кто написал его - недоступен, и имя ему - судьба. Однако теперь, когда у меня вновь была полноценная семья, я чувствовал, как становится яснее ум, освобождаясь от лишнего, сохраняя в памяти только очень нужное.
       - Ты становишься похожим на сосуд, в котором, как вино, с годами зреет мудрость, - сказал мне мой сосед - старый винодел. - Теперь все накопленное годами, как созревшее вино, остается отдать своим близким и друзьям. Ведь Всевышний, - он указал на небо, - принимает только с чистой душой и с пустыми руками, туда с собой ничего не возьмешь.
       Когда спала жара и наступили тихие и погожие дни октября, Татьяна почувствовала себя лучше, стала реже ходить к врачам, а Алису перевели во Французскую гимназию за хорошую учебу и знание трех языков. Это были счастливые дни, наполненные прогулками по воскресным дням на яхте, каникулами в Барселоне. В доме появились веселые подружки дочери, которые наполнили его детским смехом. В такие дни Татьяна садилась за пианино, наша дочь пела песни, а мы ей часто подпевали. С приходом декабрьских холодных штормов подолгу просиживали вечерами у камина, оберегая Татьяну от простуды. Как и полагается православным за границей, встретили Рождество и Новый год, а в новогодние каникулы совершили путешествие в Мадрид и Валенсию.
      
       Так пролетели два года. В конце января 1950 года меня вызвали в американское консульство, где объявили, что теперь я, по ходатайству старшего Федосова, в любое время могу получить разрешение на поездку в США. В разговоре консул поинтересовался, не собираюсь ли я побывать в Советский России и, как мне показалось, несколько огорчился, услышав мой отрицательный ответ. В конце марта неожиданно прислали вызов в Водный департамент, где предложили участие в большой парусной регате яхтсменов-любителей из Лондона на Средиземное море, сроком около месяца. Татьяна уговорила меня согласиться.
       Регата затянулось из-за штилей в Бискайском заливе, и домой я вернулся только в середине июня. В яхт-клубе пришлось брать отпуск без содержания, на моем месте был молодой штурман. Посовещавшись с врачами, мы отправились в Ниццу. Эту поездку я выбрал не случайно и собирался убить сразу двух зайцев - показать французским врачам Татьяну и посетить могилу Катерины.
       Первое удалось без труда, хотя и обошлось недешево. Однако нового мы ничего не узнали, но Татьяна легла на двухнедельный курс терапии по новой методике. Мне это было весьма кстати и, переговорив с Татьяной, мы с Алисой направились в Байону.
       Город совсем не изменился, я быстро нашел наш дом. Ворота во двор были зарыты, а рядом с входом висела помпезная вывеска, свидетельствующая, что теперь это отель. Я нажал кнопку звонка, открылась калитка, а из дверей дома вышел привратник в блестящем камзоле, который показался мне знакомым.
       Ознакомившись с расположением номеров, заказал "Люкс", в который была превращена квартира Павловых. Оставив свои вещи, мы отправились на кладбище. Пройдя через главные ворота, я остановился, не зная, куда идти дальше. Алиса дергала меня за рукав, а я не мог сказать ей, что, посещая ранее кладбище, был сильно пьян и теперь не вспомню место могилы.
       - Может быть, могу вам чем-то помочь, - заслышав наш разговор, спросил проходящий мужчина. Не дожидаясь ответа, он протянул мне руку.
       - А я Вас помню, - произнес он. - Если я не ошибаюсь, много лет назад мы встречались с Вами в Петербургском манеже. Разрешите представиться: полковник лейб-гвардии Конно-гренадерского полка Болтин. Помните, как мои гвардейцы пошутили над Вами в Манеже, стреножив задние ноги Вашего жеребца, и он сбросил Вас. Вы были в белоснежной форме морского офицера, сильно испачкали Ваш мундир и собирались вызвать на дуэль чуть ли не всех нас сразу.
       - Вы ошибаетесь, - возразил я
       - Ну что Вы, у меня отличная память, да и не узнать Вас трудно.
       - Тогда, вероятно, это был мой брат Николай, действительно морской офицер, а я в то время был слишком мал, чтобы драться с Вами на дуэли.
       - Тогда извините, - он протянул руку. - Болтин Николай Николаевич. Еще раз прошу прощения. У вас кажется затруднения? Не могу ли я вам чем-то помочь.
       - Да вот ищем могилу полковника Павлова и его дочери Катерины, - сказал я.
       - А Вы не сможете сказать дату его похорон или хотя бы год.
       Я сказал год и дату. Новый знакомый оживился:
       - Кажется, в конце этой дорожки налево я видел могилы, датированные с 1944 по 1946 год. Пойдемте, я вас провожу. Он повернулся и пошагал твердым военным шагом, а мы едва поспевали за ним. Памятник на могиле Павлова я увидал издалека, а на могиле Катерины, рядом, была лишь надгробная плита с немного поблекшей фотографией под стеклом.
       - Красивая женщина, - произнес полковник, а Алиса спросила по-испански:
       - Это твоя жена, папа? Она очень красивая.
       Болтин встрепенулся:
       - Вы из Испании?
       Пришлось признаться и объяснить, как мы здесь оказались.
       - Я ведь тоже из Испании. Здесь по делам. Сегодня воскресный день, я свободен и решил поискать среди усопших знакомых по России. Их здесь немало, но своих однополчан не нашел. А вы давно в Испании?
       Я промолчал, и он спохватился.
       - Простите, я забылся где мы находимся. Обрадовался, знаете ли, давно русского не встречал.
       - А Вы заходите вечером, мы остановились в гостинице "Ля мер", - сказал я ему, видя его искреннее огорчение.
       - Спасибо. Непременно забегу, непременно!
       Все время посещения кладбища меня не оставляло чувство нереальности происходящего. Казалось, что Павлов, Катя, ее смерть были в каком-то другом прошлом, не связанном с настоящим, которое произошло вроде бы и со мной, но в то же время нет. Я смотрел на могилу Кати, а почему-то думал о том, что буду делать, когда умрет Татьяна. Через несколько лет я пойму, что тогда это было защитное чувство восприятия тяжелого прошлого, которое спасает от обреченности, пережитых потерь и одиночества.
       Полковник пришел в десятом часу вечера. Достав бутылку шампанского, он осмотрел наш люкс и произнес неожиданно:
       - А Вы для русского, очевидно, не бедный человек. Ныне наши бывшие соотечественники в люксах не останавливаются.
       Мне это не понравилось.
       - Этот номер - бывшая квартира тестя. Это может помешать нашей беседе?
       - Простите меня, сработало профессиональное чувство. Последнее мое звание - полковник Национальной милиции при правительстве Франко. Для этой должности такая оценка порой важна. Богатые люди обычно требуют к себе особого подхода, но Вы для меня - не только бывший, но и настоящий соотечественник.
       - Успели узнать у портье мое гражданство?
       - У нас не так много времени для беседы, а хочется узнать больше, - уклонился от прямого ответа гость, - а для знакомства скажу немного о себе. В 1910 году окончил Пажеский корпус. К первой мировой дослужился до полковника Конно-гренадерского полка. Во время революции в России командовал вторым лейб-драгунским Псковским полком. Служить большевикам не захотел, некоторое время служил во французском иностранном легионе инструктором верховой езды. С началом гражданской войны в Испании - один из организаторов Русского отряда в армии генерала Франко. После окончания гражданской войны был награжден "Военным Крестом" и произведен в почетные полковники Национальной милиции. В этом лице нахожусь здесь в составе делегации, на переговорах о совместных действиях с французами против боевиков баскских организаций.
       - В 1917 году был добровольцем в береговой артиллерии, - начал в свою очередь я, - потом был мобилизован в Красную армию. За отступление под Нарвой бежал от расстрела сначала в Эстонию, затем в Англию. Плавал в английском флоте, скрывался от бандитов в Барселоне, был жестоко избит, едва выжил и остался в Испании, видимо навсегда. С 1934 года - гражданин Испании, живу в Аликанте. Работаю капитаном-инструктором парусного спорта в яхт-клубе.
       - А что делали во время Гражданской войны?
       - То же, что и сейчас, - ответил я. - Если Вас интересует мое отношение к Гражданской войне, то мне хватило революции в России, потери Родины и всех близких, чтобы отказаться от участия ни на стороне революционеров, ни на стороне Франко.
       - И Вас не пытались использовать ни те, ни другие? - спросил полковник.
       - Любая революция и война приносят людям только большие проблемы, из-за них я потерял всех близких не только в России, но и за ее пределами. У меня не оставалось выбора, но я не собирался менять место жительства, и Испания была должна оставаться им при любом исходе. Можете считать это шкурным интересом человека, у которого тогда, кроме нее, ничего не оставалось.
       - Убедительный ответ для профессионала вроде меня, - сказал полковник после недолгого молчания. - У меня, как у потомственного военного, были иные мотивы. Когда в Испании революция перешла в фазу Гражданской войны, я в Марокко не мог спокойно наблюдать как в Испании, которая мне очень нравилась, толпы озверевших безродных анархистов и прочей сволочи жгут монастыри, сотнями расстреливают и сжигают монахов, грабят национальные ценности. Я предложил свои услуги генералу Франко, который был мне знаком как хороший наездник и нравился, как отличный генерал. Он выслушал меня и предложил организовать Русский отряд в его армии. Скажу, не скромничая, что я являюсь тем человеком, который спас немало жизней русским, воевавшим на стороне революционеров, поскольку неоднократно добивался у генерала решения отменить расстрел русских добровольцев, военных спецов, летчиков и танкистов. Не одобрял я и направление испанских военных помогать немцам в России.
       - Но ведь и в "Голубой дивизии" было немало русских офицеров?
       - Не так уж и много, я знал почти всех: штабс-ротмистры Гурский Сергей Константинович и Трингам Александр Александрович, да несколько младших офицеров. Кстати, воевать в России отказались многие, среди них князь Шекулидзе, фон барон Вольф-Люденгсгаузен, князь Амилахвари, священник Шаховской. Очень жаль, что до сих пор никто не написал о русских добровольцах, воевавших на стороне Франко. Я читал репортажи советских журналистов и могу сказать, что они избегали этой темы и избегают до сих пор. Единственный, у кого я прочел более или менее правдивые репортажи - это Илья Эренбург, но и он этой щекотливой темы не касался.
       - А почему Вы не напишете? - спросил его я, пользуясь затянувшейся паузой.
       - Что Вы! Я - солдафон, драгун. Для меня изящная словесность не досягаема, да и какие-либо записи при моей должности вести не рекомендовалось.
       Пользуясь тем, что наша беседа скорее походила на его монолог, я осмелел:
       - Раз уж Вы хорошо знаете Франко, расскажите мне о нем.
       Он задумался, а я налил ему виски, положил льда.
       - Забыл Вас предупредить, - он приложил руку к сердцу, - врачи категорически запретили мне крепкое. Разве что фужер шампанского по гусарской привычке.
       - Ничего плохого о нем сказать не могу, - продолжил полковник. - Франко - тот человек, который знает, что делает, я никогда не видел, чтобы он выходил из себя или кричал. Хороший семьянин, скромный и честный. Говорят, что он любит богатство, но я думаю, скорее комфорт, живопись, ценит и понимает испанское искусство, архитектуру и заботится о сохранности великих ценностей и культуры своей страны. О нем часто говорят плохое, но я не знаю случая, чтобы он выражал по этому поводу своего неудовольствия.
       А впрочем, лучше скажу Вам то, что говорили о нем известные люди нашего времени:
      
       Идальго. Военный министр Испании:
      
       Франко был предан до конца своей профессии и был наделён всеми достоинствами профессионального военного: он много работал, ясность его мышления и общее образование - все было поставлено на службу армии. Он был педантичен в выполнении своего долга, что, возможно, заслуживает критики.
      
       Уинстон Черчилль:
      
       Политика генерала Франко на всем протяжении войны была исключительно своекорыстной и хладнокровной. Он думал только об Испании и испанских интересах. Благодарность Гитлеру и Муссолини за их помощь была ему чужда. Этот тиран с ограниченными взглядами думал лишь о том, чтобы предотвратить участие своего обескровленного народа в новой войне.
      
       А Черчилль, как Вы знаете, никогда не питал к Испании добрых чувств, и поэтому его оценка для меня лучше любой похвалы.
       А в заключение то, что сам Франко говорил испанцам:
      
       У испанцев нет иной альтернативы, кроме выбора между режимом, который он назвал мирной революцией, и коммунизмом... Политическая система западных держав также не подходит для испанцев, ибо испанская история свидетельствует, что всякая попытка импорта любой внешней доктрины обречена на неизменный провал, в силу своего несоответствия характеру и традициям.
      
       А когда в начале 1946 года ООН объявила моральный бойкот Испании, как стране с фашисткой диктатурой, он обратился к своему народу просто и доходчиво:
      
       Если наша добрая воля не понята, и мы не можем жить, глядя на внешний мир, мы будем жить, глядя внутрь.
       Богатый и бедный, не забудь, что ты испанец!
      
       Он посмотрел на мою реакцию и добавил, словно для себя:
       - Я в какой-то мере счастлив, что оказавшись ненужным России, вдалеке от Родины, все же пригодился в трудный момент для Испании.
       На мою просьбу рассказать о себе подробнее, он пообещал сделать это в следующий раз. Было видно, что полковник устал или ему нездоровилось. Договорились встретиться с ним утром на кладбище, но он не пришел. Немного подождав его, мы поехали в Биарриц, где провели остаток дня и вернулись в гостиницу к вечеру. Портье протянул записку.
      
       Извините меня, но я совсем расклеился и надеюсь на встречу в Мадриде. Оставляю номер своего телефона. У Вас изумительная дочь, а нам с женой Бог так и не дал детей.
       Очень рад знакомству. Ваш Б.".
      
       Однако больше с ним мы не увидимся. Из газет я узнаю, что после тяжелой болезни он скончается в январе 1954 года и будет по приказу Франко похоронен со всеми почестями в Долине Павших.
      
       Мы вернулись в Ниццу рано утром, двери номера нам открыла Татьяна. Посвежевшая, с румянцем на щеках она расцеловала Алису и, напоив теплым молоком, уложила спать.
       - Я готова, - заявила она и сбросила халат. - Моя доктор сказала, что ЭТО не повредит.
       - Что еще она тебе сказала? - спросил я.
       - Сказала, что ты - человек ее мечты и, если я буду вести себя плохо, она непременно отобьет тебя у меня.
       - А ты знаешь, что хорошо, а что плохо?
       - Знаю, - обняла меня Татьяна. - Хорошо - это любить тебя с Алисой, принимать вовремя лекарство, делать переливание крови. А что плохо, я тебе не скажу, потому что ты не должен об этом знать. Мне больше всего жаль, что родить ребенка тоже входит в "плохо".
       - Что поделаешь, но у нас есть Алиса и той радости, которую она доставляет, нам хватит на всю нашу жизнь.
       - Какой ты у меня добрый, заботливый и рассудительный, а все же немного хитрый, но я тебя прощаю.
       Тогда я не хитрил, врач обнадежила, да и я верил, что мы сумеем вдвоем поднять дочь. А как было не поверить, когда Татьяна словно забыла о болезни.
       С возвращением домой я обнаружил, что теперь время ускоряет свой бег и совершенно неожиданно наступило Рождество. После полученной телеграммы мы ждали приезда гостей из Америки. Готовились тщательно: украсили дом, установили небольшую елку в гостиной и во дворе украсили гирляндами араукарию (бразильская ель), ворота и приготовили сказочные костюмы. Я - дед Мороз, Татьяна - добрая фея, Алиса - Золушка, Эмма - мачеха. Оставалось полчаса до полуночи, а гостей все не было. Мы уже пали духом, когда у ворот раздалась музыка. Я распахнул ворота, и во двор въехала позолоченная карета с яркими фонарями, запряженная оленем с ветвистыми рогами. На переднем сидении чернокожий кучер в белом полушубке, на заднем - сказочный принц с рыцарем. Карета сделала круг у елки и остановилась у крыльца. Первым на землю ступил негр, открыл дверцу и блестевший серебряными латами рыцарь вывел принца и подвел его к Золушке. Принц, придерживая рукой шпагу, опустился на одно колено и протянул Золушке золотую с драгоценными камнями корону. Мы стояли пораженные картиной, не двигаясь с места. Музыка внезапно смолкла, и принц произнес с волнением на английском:
       - Будьте моей женой красавица!
       Золушка поняла, но от неожиданности потеряла дар речи. Тогда рыцарь снял свой шлем, взял его в левую руку, со словами:
       - Наш юный принц предлагает Вам стать его принцессой, - уже на испанском языке.
       И тут, к его удивлению, Золушка произнесла на английском:
       - Я согласна, - и сделав книксен, взяла принца за руку.
       Так состоялось первое знакомство моего сына и дочери, которое, как показалось нам тогда, обещало привести к счастливому концу.
       Рыцарь, а это был Артур, передал нам привет и поздравления от американского Федосова, который не смог прибыть из-за занятости. Настоящий негр вместе с кабриолетом был арендован Артуром с условием, что наша компания примет участие в детском городском Новогоднем карнавале. Праздник удался, мы и пришедшие посмотреть соседи веселились всю ночь, и даже дети улеглись только под утро. Уснули утомленные Татьяна и Эмма, а мы с Артуром пошли пить утренний кофе в кабинет.
       - Вот теперь выкладывайте все начистоту, мистер управляющий. Я не верю Вам, что при хорошем здоровье Федосов усидел дома, тем более отпустил бы одного Константина, - пошел я в атаку.
       - Вы правы, но всем знать об этом необязательно, - ничуть не смущаясь, ответил Артур. - Пришлось долго уговаривать его отпустить Константина, и вряд ли бы это удалось без вмешательства отца Михаила.
       - Это еще кто такой? Помнится мне, что поповскую братию мой брат терпеть не мог.
       - Теперь без него он шага не сделает, хотя и не надеется на вечное блаженство. Говорит, что в рай его не пустят, но и не хочет в аду с грешниками в котле вариться, а надеется на должность кочегара - шуровал, мол, по молодости на волжских пароходах. А если честно, то только этим знакомством и живет. Где он подхватил радиационное излучение так и не говорит, но последствия катастрофические.
       - Значит, все дела ведете Вы? - спросил я.
       - Желающих много, но он доверяет только мне. Честно говоря, не знаю почему, - он немного помолчал и продолжил:
       - Знаете, во многом он напоминает мне отца, своенравного, упрямого и жестокого. Но если отец считал справедливость и доброту утопией, то Федосов руководствуется ими и не терпит обмана в любом проявлении.
       Тут я вспомнил одесские "подвиги" молодого Федосова и усомнился в правоте слов Артура.
       - Я бы не был столь наивен. Федосов - человек добрый с теми, кто пришелся ему по душе и беспощаден к тем, кто стоит у него на пути.
       - И это тоже верно, но всеже с теми, кому он доверяет и кого любит, поступает только порядочно. Вы скажете, что так и должно быть. К сожалению, в американском бизнесе этого нет, и никогда не будет. Друг может в любое время оказаться врагом, а враг только на время может стать другом.
       - А разве это противоречит Вашим взглядам?
       - Представьте, да! Меня воспитывал дед. Род наш - рыцарский со времён войн за гроб господний, и служил всегда в интересах церкви и государства. Таким меня воспитывал дед, а отец поклонялся золотому тельцу, вернее, был его рабом, но ухитрился многое промотать из-за своей корысти и глупости. Во время гражданской войны я не без помощи деда понял, что революция разрушает устои испанской государственности, потому не принял участие ни на одной стороне и потратил это время на повышение своего образования. Я не считал и не считаю себя дезертиром, поскольку гражданская война, по моему мнению, - безумство и приводит только к опустошению всех ресурсов страны. Чего добился Гитлер? Вы думаете, вместо торжества фашизма, пришло торжество демократии? Ничего подобного. Какая же это демократия, когда одни нажили миллиарды и считают, что это они сделали своим трудом, а другие стали нищими. Вы думаете, эти миллиарды пойдут на благо людям?
       - Нет, я так не думаю. Война только сменит свое место на планете.
       - Она уже сменила и теперь разгорается в Азии. Вы думаете, во имя демократии?
       - Конечно же, нет. А где все же Вы видите свое место в этом мире?
       - Если честно, то хотел бы посвятить жизнь и средства образованию и лечению людей от болезней и бедности.
       - Благородно, но в наше время нереально. Это коммунистическая утопия. Уж не вступили ли Вы в компартию?
       Внезапно он впервые улыбнулся.
       - Нет и еще раз нет! Партия - это коллективный разум, а я предпочитаю жить своим умом.
       - Вряд ли что у Вас получится, но я искренне желаю Вам успехов, на мой взгляд, в совершенно безнадежном деле. Думаю, Вы со временем поймете, что я прав.
       Он промолчал, и мы больше не возвращались к этому разговору.
      
       Праздничные дни пролетали быстро, Константин все время проводил с Алисой и явно уклонялся от общения со мной. Видя его отношение к Алисе, я решил повременить с разговором, надеясь, что теперь он захочет вернуться к нам во время летних каникул, тем более, что это он обещал. Улетали они за два дня до окончания зимних каникул, американским военным самолётом из Картахены во Франкфурт. Расставание его с Алисой было теплым, чего нельзя сказать обо мне. Парень оказался упрямым, так и не простившим меня. Алиса ко времени расставания заметно охладела к нему, и ни на шаг не отходила от Артура, да и тот с удовольствием уделял ей много времени. Я тоже не был в обиде - он навел порядок с моими финансами и оставил много рекомендаций по ведению дел.
       - Передайте брату мое большое спасибо, и я заранее извиняюсь, что не могу принять его приглашение, боюсь за Татьяну. А когда все уладится и подрастет Алиса, посетим вас с удовольствием.
       Когда они пошли на посадку, я поднял глаза на табло. На нем высвечивалсь дата - 8 января 1952 года, а стрелка быстро отсчитывала секунды, и мне пришла в голову мысль, что теперь время летит намного быстрей.
      
       Тем летом я получил приглашение в Париж на празднование десятилетия начала организованного сопротивления против оккупации Франции фашистскими войсками. Оно было подписано княгиней Тамарой Волконской, активной участницей сопротивления. В нем она писала:
      
      
       Уважаемый господин Федосов.
      
       Приглашаем Вас на встречу русских участников сопротивления нацистам, по случаю десятилетнего юбилея.
       Мы благодарны Вашей супруге Екатерине Павловой и ее отцу за оказанную помощь медикаментами, которые спасли немало героев.
       Память о них навсегда останется в наших сердцах.
      
      
       Я связался с Вальтером. На предложение поехать он ответил коротко:
       - Извини меня. Но я не могу этого сделать, поскольку виновен в гибели Кати. К тому же меня никто не приглашал.
       Не поехал тогда и я.
      
      

    Часть третья
    ВРЕМЯ ПОТЕРЬ

      
    Я стар душой. Какой-то жребий черный -
    Мой долгой путь.
    Тяжелый сон, проклятый и упорный,
    Мне душит грудь.
       Александр Блок
      
       Моя жизнь менялась к лучшему, - так оптимистично начинались записи. В доме стали чаще появляться гости, подруги Алисы, и теперь вечерами я был не один даже тогда, когда Татьяна лежала в госпитале. Она оказалась очень внимательной супругой, хорошим психологом и заставила меня сесть за работу над воспоминаниями.
       - У тебя интересная и необычная судьба. Ты видел и пережил многое и свидетель событий, о которых со временем забудут. Вот и напиши, это поможет и разобраться в себе, а я буду первой и очень благодарной читательницей, - уговаривала она меня. Ей понадобилось два года для того, чтобы я, наконец, начал работу. Решил я это скорее потому, что для встречи Нового 1954 года Федосов старший попросил отпустить Алису в Штаты с прилетевшим по делам Артуром. Причину столь настоятельной просьбы он мне не объяснял, она была и так понятна из его писем - отвлечь Костю от мысли стать военным. Я был против поездки, но неожиданно Татьяна впервые резко выступила против моего решения. Пришлось уступить, поскольку лечащяя Татьяну врач не советовала огорчать пациентку.
       Десять дней я провел в тревоге, но волновался напрасно, Алиса вернулась целой и "невредимой", как выразилась Татьяна, и я успокоился. Из рассказа дочери стало ясно, что Константин остался непреклонен и провел каникулы в своем любимом скаутском лагере. Несколько насторожило то, что очень часто она упоминала имя Артура без приставки дядя, но и здесь мои тревоги были развеяны убедительным аргументом - он вернулся в Аликанте с блестящей и очень знатной девушкой, весьма близкой к семье испанского короля в эмиграции. Алиса была влюблена в эту невероятно обаятельную девушку. Они провели у нас два дня и отбыли в Мадрид.
       Перед отъездом Артур попросил уделить ему время для беседы наедине, на которой он сообщил мне, что, по заявлению лечащих врачей, смерть Федосова наступит через шесть месяцев или даже раньше. Это было тяжелым и неожиданным для меня ударом, он всегда был для меня человеком, в смерть которого я не мог поверить, хотя он и был старше меня.
       Вновь и вновь я перебирал в памяти дни своей жизни в Испании и убеждался в том, что без старшего Федосова она бы не состоялась и могла оборваться преждевременно. Была и еще одна причина, которая легла на меня непомерно тяжким грузом. За неделю до этого лечащий врач Татьяны, Каролина Руис, наложила запрет на интимные отношения с Татьяной, которые, по ее мнению, становятся опасны и могут закончиться летальным исходом. Это означало приближение конца, я и сам догадывался об этом, видя, как тают ее силы. Счастливая идиллия нашей семьи внезапно улетучилась, и настало время притворяться, чего я не терпел и не умел.
       Новый год мы встречали без потерь, что давало хотя и небольшую, но всеже надежду на лучшее. Второго января, когда с наступлением сумерек мы возвращались с прогулки к морю, увидали у калитки ждущую нас Эмму.
       - Вас попросили срочно позвонить по этому номеру, - протянув листок календаря, произнесла она.
       Номер мне был знаком, это был номер Вальтера, которому я звонил, поздравляя с Рождеством. Сразу вспомнил, что ему 31 декабря (он в шутку называл себя декабристом) исполнилось 82 года. На звонок ответила старшая дочь Элеонора.
       - Дядя Андрей, мама не смогла до Вас дозвониться, не было связи. - Вчера не стало папы, - произнесла она всхлипывая. Он умер во сне, отказало сердце, - сообщила подошедшая Анна, и я удивился ее уверенному и спокойному голосу. - Похороны завтра в полдень. Ты не приезжай, вряд ли успеешь, да и Татьяну не оставляй одну.
       Я молчал, не в силах собраться. Закружилась голова, и я едва устоял на ногах.
       - Прими наши соболезнования, а летом приезжай с детьми. Вернее приезжай, когда сможешь, но надолго не откладывай. Помощь тебе нужна? - с трудом проговорил я.
       - Спасибо, Андрей. Мы ни в чем не нуждаемся. Береги Татьяну и дочь. Да что же это я? - вдруг спохватилась она, - ты и себя не забывай, побереги свое здоровье.
       Смерть Вальтера, человека, который всегда следил за состоянием нашего здоровья и неоднократно спасал в критических ситуациях, потрясла не только меня. Не хотелось верить, что теперь рядом не будет больше человека, который безвозмездно придет на помощь лишь только потому, что он человек нашего круга и нашей семьи. Мы доверяли ему, больше чем себе, и он ни разу нас не подвел. Никто из нас ни разу не усомнился в нем, не спрашивал у него диплома, хотя появился он в нашем кругу только с подачи Федосова старшего. Он удивительно правильно определял диагноз, назначал лечение и поэтому ему верили все, в том числе и умудренные опытом врачи. При этом он ухитрялся служить не только нашему окружению. Что-то было в нем от Мефистофеля, колдовское и заставляющее беспрекословно отдавать ему душу и доверять плоть. Он был всегда рядом и в тоже время незаметным, словно тень в пасмурный день. Я даже ощутил, как защитная аура вокруг меня вдруг исчезла, и впервые почувствовал себя беззащитным. А что будет теперь с Татьяной? Как смогу я без него верить в правильность её лечения?
      
       Однако жизнь продолжалась, с той только разницей, что где-то в глубине души надолго оставалась еще одна незаживающая рана. Я стал часто просыпаться ночью, отчего не досыпал, и это отразилось на моем здоровье, что не укрылось от Татьяны. Она посовещалась со своим врачом и та решила меня осмотреть. Заключение не содержало ничего хорошего - перебои в сердце, нервное истощение и еще ряд неприятных изменений. От госпитализации я все же отказался, но согласился на курортное лечение. По рекомендации все той же Каролины Руис мы отправились в Больнеаро де Арчена на испанский курорт, на котором еще 2000 лет назад лечились римские легионеры. Трудно перечислить все его лечебные процедуры, но после почти месячного пребывания, по мнению Каролины, я стал совершенно здоровым.
       Когда же Татьяна вышла, и мы остались одни, она, не глядя мне в глаза, сообщила, что, по мнению врачей, на лето, если оно будет жарким, нужно уехать туда, где прохладней. Тогда я спросил ее - сколько ей осталось?
       Та надолго задумалась, затем подняла на меня глаза:
       - При ее болезни ЭТО может случиться в любой час, а может и минуту.
       - А как же? - не договорил я.
       - Даже если мы положим ее в стационар, любое наше вмешательство будет бесполезным. Прошу простить меня за откровенность, но теперь ей лучше быть с вами. Вы же наверняка заметили, что период между переливаниями становится меньше и меньше, оттого что красные кровяные тельца организм уже не вырабатывает и не защищает.
       После этого я заметил, что Татьяна здорово изменилась, мало ходит, больше спит, стала забывчивой и ко многому безразлична. После курорта прекратились прогулки к морю, она отправляла нас с Алисой одних, отдыхая в тени сада на шезлонге.
       - Мама скоро умрет? - спросила меня однажды дочь. Я растерялся и промолчал, не зная, что ответить.
       - Этого никто не знает, - сказал я, собравшись.
       - Мама сама мне сказала, что она это знает, - все так же серьезно произнесла Алиса.
       Я остановился, поднял ее на руки.
       - Не надо, папа. Я уже не маленькая.
       - Да? А я этого и не заметил, - поцеловав ее, бережно опустил на землю.
       - Я на тебя не обижаюсь, ведь ты очень любишь маму.
       Как быстро моя дочь стала совсем взрослой, - подумал я.
       Наступило лето. Оно было нежарким. Морской бриз днем, а в вечернее и ночное время ветер с гор приносил прохладу. Теперь рядом с Татьяной всегда кто-то был, а на работе я дежурил только в ночное время. Когда в школе наступили каникулы, Алиса заявила, что теперь в ее обязанности входит покупать продукты. Мы договорились, что я буду встречать ее утром в районе рынка и исполнять роль носильщика.
       В один из дней июля, прикупив овощей и фруктов, когда мы зашли в рыбный магазинчик недалеко от дома, услышали звуки сирены скорой помощи. Заторопились домой, но увидали только быстро уходящую в сторону госпиталя машину. У ворот нас ждала заплаканная Эмма, которая так и не смогла сказать что-то путное. Когда я приехал в госпиталь, Татьяна еще была в приемной палате, но уже бездыханной. Пожилой врач, ни слова не говоря, усадил меня на стул, снял пиджак и, закатав рукав рубашки, всадил шприц.
       - Говорить уже бесполезно, лучше помолчите, - сказал он. - Вы долго оберегали её, теперь пожалейте себя, хотя бы ради дочери.
       Последующие дни все происходящее было похоже на дурной сон. Каролина, как я узнаю потом, взяла на работе отпуск и проводила все дни у нас. Утром и вечером делала мне уколы, отчего смутно помню похороны Татьяны, вернее водружение на место урны с ее прахом. В нормальное состояние меня привели через неделю, и понадобилась еще одна, чтобы упокоить сильные головные боли. Окончательно я пришел в норму только через месяц, но все, что произошло после смерти Татьяны восстановить в памяти я так и не смог.
       Прошел месяц, когда Эмма сказала мне, что нужно сходить на кладбище. Мы купили цветов, я взял с собой термос с коньяком и никак не мог вспомнить, когда я в последний раз пил спиртное. Грех-то какой, - сказал я сам себе. Какой же ты русский, если до сих пор не помянул собственную жену?
       Без Эммы я бы не отыскал урну в бесконечно длинной стене. Все непривычно и предельно просто - имя Татьяны, написанное латинскими буквами, с датой рождения и смерти. Ниже, русскими буквами поменьше
      

    Ты всегда с нами.

    Андрей и Алиса

      
       Под надписью небольшой православный крест.
       Я вопросительно взглянул на Эмму и указал на надпись.
       - Так решили Алиса и Каролина, и ты не возражал, - она впервые назвала меня на "ты". Ты пей, пей, раз у вас так положено, Бог простит.
       Когда бутылка была выпита наполовину, она остановила меня:
       - Алиса позвала на вечер Каролину. Ты её не гони, Алисе она нужнее, чем я. Когда мать умерла, девочка сказала, что обязательно станет врачом. А тебе Каролина нравится?
       Я пожал плечами и в тот момент был искренен. В последнее время она для меня, так же как и Татьяна, оставалась в прошлом, тем более, что и особо не напоминала о себе.
       - Красивых испанских женщин много, но умные среди них редко встречаются. Красота со временем уходит, а ум остается надолго. Каролина, с какой стороны не подойди, тебе подходит, - разговорилась Эмма.
       - Уж не сватаешь ли ты её?
       - Просто я женщина и ее понимаю. Нравишься ты ей.
       Я об этом догадывался, но пока была жива Татьяна, значения этому не придавал.
       - Пусть приходит, если это удобно на поминках, - сказал я, хотя еще не решил, как вести себя в её присутствии.
       Когда мы вернулись домой, Эмма принялась расспрашивать меня о том, как проходят поминки в России, а я никак не мог припомнить, при мне в нашей семье их не было.
       - Ладно, - сказала Эмма, - проведем, как завещала Татьяна, - за обильным ужином и с хорошим вином.
      
       С Каролиной
      
       Каролина пришла в скромном черном платье с темным платком, отчего казалась еще стройней. Эмма усадила её между мной и Алисой. Сидящая рядом с Каролиной дочь показалась немного чем-то похожей на нее, и я вновь подумал, как быстро она выросла. За столом сидели недолго, мы с доктором и Эммой выпили много, но не пьянели, и кофе решили пить на свежем воздухе во дворе. Там к нам присоединились соседи, пришли мои коллеги по работе и поминки затянулись до утра. Как и принято в Испании, разошлись без шума. Уже утром мы с капитаном порта уединились для хереса.
       Стол для завтрака Эмма накрыла во дворе, под раскидистым инжиром и вскоре к нам присоединилась Каролина, от которой мой начальник был без ума. Я оценил ее жест, в последнее время мне иногда напоминали о том, что я в коллективе самый старший по возрасту. При ней шеф расслабился и, вместо признания ей в любви, выложил претензии ко мне.
       - Разве он плохой моряк и инструктор? - спросила Каролина.
       - Нет. Но понимаете - годы, и так много желающих занять его место. Среди них немало сыновей очень влиятельных особ.
       - А что, капитан Федосов, - хитро улыбнувшись, обратилась она ко мне. - Не уступить ли Вам им место? Ведь кроме большого опыта у Вас хватит денег, чтобы организовать свою фирму. Вы, судовладелец, будете оказывать услуги и как капитан-инструктор, а я - проводить осмотр и инструктаж перед выходом в море и оказывать первую помощь при несчастных случаях на воде, - она смотрела на меня, ожидая ответа.
       У капитана порта отвисла челюсть. Он был не очень умным, но неплохим человеком, которому постоянно напоминали вышестоящие, что он им обязан, а такое предложение решало многие проблемы.
       - Да, но как это сделать? - пролепетал он.
       - А это уже наши проблемы. Правда, капитан?
       Я, все еще не понимая до конца задуманное, кивнул головой в знак согласия.
       Когда капитан порта ушел, я не удержался:
       - В России говорят - слово - не воробей, вылетело - не поймаешь. Выкладывай.
       - Ну и пусть летит наш воробей, - улыбнулась она. - Над этим вариантом уже поработал Артур во время последнего визита. Нам остается только съездить в Валенсию, в Департамент, и получить документы. Вам, правда, предстоит подобрать помощников, остальное - за мной. Если честно, то мне до чертиков надоело работать в государственной системе.
       В принципе я к этому был готов, американский Федосов, когда бывал здесь, всегда удивлялся, почему я не куплю себе флот и не возьму в аренду причал. Каждый раз я ссылался на экономическое положение Испании, а оно после Гражданской войны оставалось плачевным. В 1947 году разразился настоящий кризис, а к 1950 году по основным экономическим показателям страна достигла уровня только 1935 года.
       В сентябре 1953 года США и Испания подписали соглашение "об обороне", "экономической помощи" и о создании американских военных баз на ее территории. Только после этого ускорился процесс сближения Испании с Англией, Францией, ФРГ и рядом других стран. После этого стала оживать тяжелая индустрия, транспорт и судостроение, расширялись и модернизировались порты, медленно, но все же начался приток капитала, возрождался туризм. Выходило, что настало наше время. Для консультации позвонили Федосову в Штаты. Тот от нашей идеи пришел в неописуемый восторг и обещал прислать в помощь Артура. Тот прилетел через три дня.
       Две недели ушло на работу с документами под присмотром опытного юриста, а когда они были готовы, мы отправились в Валенсию. Бюрократические процедуры везде одинаково нудные и отнимают много времени и, если бы не Артур и Каролина, у меня бы не хватило терпения довести это дело до конца. Через два месяца, потратив немало денег, мы получили толстые конторские папки документов, кучу свидетельств и сертификатов. Из них следовало, что фирма "Каролина" (на этом названии настаивал влюбленный в нее по уши чиновник) получила в долгосрочную аренду причалы в новостроящемся бассейне порта Аликанте и обязывалась выплатить немалую сумму судостроителям за яхты и катера, заказанные на испанских и французских верфях.
       Признаюсь честно, что не один раз я готов был бросить все, но Каролина и Артур были непреклонны. Все это время мы жили в гостинице, и Каролина оставалась для меня только компаньоном. На выходные дни мы уезжали в Аликанте, где каждый занимался своими делами. Постепенно я все чаще и чаще любовался ею как женщиной и, закрывая глаза, пытался представить ее обнаженной.
       Немало волнений мне доставил Артур, который был очень внимателен к Алисе, а та, в свою очередь, вдруг стала называть его Артурчиком. Опасения развеяла Каролина, которая по моей просьбе переговорила с дочерью.
       Окончание наших переговоров совпало с ежегодной ярмаркой яхт и катеров, которая проводилась в Барселоне, и мы отправились туда, где приобрели первые девять судов. Среди спущенных на воду оказалась одна полностью готовая крейсерская яхта с двигателем. Она носила название фирмы и была великолепна. Я решил сделать подарок Каролине и предложил морем вернуться в Аликанте на яхте ее имени. Она согласилась без колебания.
       В день выхода, словно по заказу, стояла великолепная солнечная погода с умеренным северо-западным ветром. Он разгладил складки нового паруса и наполнил его своей силой, и яхта, слегка покачиваясь, понеслась, как белокрылая чайка, по верхушкам волн. Наверное оттого, что уже много дней я не выходил в море, а может быть и оттого, что рядом со мною была красивая женщина, меня охватило радостное волнение, и я вспомнил, как когда-то на палубе "Черного дрозда", рядом с Викой, любовался закатом. Я повернулся - она была рядом, стоило только протянуть руку, и я знал, что она этого ждет.
       Ходовые качества яхты оказались прекрасными и к вечеру мы подошли к Бенидорму, где я решил заночевать. Выбрав удобное место, стал на якорь так, чтобы хорошо видеть набережную курорта и город.
       Уже тогда этот город стремился вверх, что было не свойственно Испании, и многие дома имели более десяти этажей. Быстро опустился вечер, рейд погрузился в темноту. Зажглись фонари и многочисленные рекламы отелей, магазинов и кафе.
       Каролина вынесла на палубу небольшой столик и накрыла ужин. Ветер доносил с берега музыку и аромат цветов. Я опустился на раскладной стул рядом с ней.
       - Тебе нравится, - спросил я.
       - Глупый вопрос, - неожиданно ответила она голосом, в котором я услышал обиду, но пояснять ее не спешила.
       - Ты обиделась?
       - Как можно. Ведь ты даришь мне то, чего я так хочу - счастья быть рядом с тобой, - она повернула ко мне лицо. При свете фонаря я увидел её сияющие глаза и раскрытые губы. Осыпая поцелуями, на руках понес ее вниз. Её тело и ласки были изумительны и совершены. Она дарила мне настоящее счастье здоровой зрелой и умелой женщины, словно знала, что я - ее поздняя и последняя любовь. Ласки ее были настолько бурными и искренними, а мне было всего пятьдесят шесть, и ушедшее, казалось, навсегда, чувство любви вернулось. Теперь оно еще защищало меня от одиночества, которого я смертельно боялся, зная, что единственный пока близкий мне человек, моя дочь, будет поступать в Университет Саламанки и вскоре покинет меня.
       - Когда я впервые тебя увидела, - глядя мне в глаза, говорила Каролина, - мне так захотелось иметь от тебя ребенка и непременно сына, сильного и доброго, такого же, как ты. Мой муж был очень умным и целеустремленным человеком, но физически слабым. Партийный функционер, он больше всего мечтал о мире, в котором все будут равны, примкнул к республиканцам и застрелился незадолго до капитуляции. На меня ему всегда не хватало времени. Я была ему верна, но он не хотел детей. С тех пор мужчины стали для меня безразличны и только ты пробудил во мне забытое чувство. Как жаль, что я не смогу родить, так сказали мне мои коллеги. Только ты не бросай меня, позволь быть рядом с тобой.
       Мне этого тоже очень хотелось, но я промолчал, опасаясь говорить о расставании.
       Утром усилился ветер, качка стала ощутимой. Я опасался за Каролину, но напрасно, она была физически крепкой, и даже усталость не могла лишить ее хорошего настроения.
       - Ты была в штормовом море? - спросил я, глядя, как двухметровые волны накатываются на берег.
       - Я уже была в такую погоду на большом лайнере, но с тобой мне не страшно и на яхте.
       - Имей в виду, я возвращаться не люблю.
       - Я тоже, - ответила она, прижимаясь ко мне, - к тому же ты говорил, что к обеду такой ветер стихает.
       - Но волнение останется,- ответил я.
       - Ну и пусть, я ведь всегда буду волноваться рядом с тобой, - ответила она и прижалась ко мне.
       Мы вышли и легли на курс в Аликанте. Яхта хорошо всходила на попутную волну, проседая между валами. Я поднял стаксель, прибавил скорости. Каролина побледнела, но держалась мужественно. Как я и ожидал, после обеда ветер потерял силу, а волна - гребешки, но качка оставалась прежней и даже немного усилилась.
       - Спускайся в каюту, полежи. Часа через два подойдем.
       - Нет, милый. Без тебя мне будет страшно, - сказала она, впервые назвав меня милым.
      
       Ошвартовались в яхт-клубе к так называемому парадному причалу, и стало понятно, что нас ждали. Среди старых яхт наша "Каролина" выглядела солидно и отличалась идеальными обводами корпуса и новыми, дорогими красками. Люди все подходили и подходили, смотрели и искренне удивились оснащению новой радиоаппаратурой, американским авторулевым, спасательными средствами. Капитан порта был явно раздосадован, увидев рядом со мной Каролину. Та, слегка кокетничая, рассказала о нашем плавании, ответила на вопросы корреспондента городской газеты.
       Разбили о корпус яхты еще одну бутылку шампанского и, посидев в баре, направились домой. У выхода из порта, на стоянке такси, Каролина направилась к первой машине.
       - Ты куда? - остановил ее я.
       - Домой.
       - Я думал, что твой дом теперь у меня, - сказал я.
       - Но... - нерешительно промолвила она.
       - Никаких но, нас наверняка заждалась Эмма. Не стоит обижать тех, кто тебя любит и ждет.
       Так вошла в мой дом еще одна женщина. Я любил ее не меньше других, пожалуй, даже Катерина, мать моего сына, не смогла бы поспорить с Каролиной за первенство, поскольку мы с ней пробыли вместе гораздо дольше. Кроме того, она делила со мной не только любовь, но и работу и это равенство только усиливало наши чувства. Трудились мы много, но с удовольствием. Через год у нас было уже более полусотни яхт, свои оборудованные причалы, здание яхт-клуба и воскресной детской мореходной школы, а еще небольшая клиника Каролины, которая оказывала скорую помощь на воде. Штат фирмы разросся до 25 человек и на работу к нам перешли очень неплохие специалисты. Экономические показатели первое время нас особо не интересовали, но оказались неплохими. Однако работали мы много, пропадали на работе неделями, тогда появлялась Эмма и устраивала нам разнос.
       В один из дней ноября, когда я был по делам на судоверфи в Барселоне, в гостиницу неожиданно явился Артур. По его виду, хотя он пытался шутить, я понял сразу, что ушел из жизни американский Федосов.
       - Почему ты не сообщил мне, - возмутился я.
       - На то была воля моего шефа, - ответил Артур. - Он был невероятно рад и доволен тем, что Вы наконец-то взялись за ум и сбросили оковы аристократического упрямства.
       - Теперь он поймет, как нужно жить в этом мире, и я уверен, что такая жизнь ему понравится, - были его слова при нашей последней встрече. Он часто вспоминал о Вас и очень сожалел, что увез в Штаты Константина. Об этом мы еще поговорим, а сейчас нам нужно срочно ехать в Мадрид по делам завещания, я бы не хотел надолго оставлять Костю одного и заказал на утро автомобиль, а пока вот Вам последнее письмо моего шефа.
       Я собрал все силы, чтобы не вскрыть его до гостиницы.
      
       Ну, вот и всё, мой дорогой брат! Никогда не думал, что так закончу свои дни, но видимо, я слишком много грешил, и Господь определил именно такой конец для меня. Понимая это, я не согласен лишь с тем, что он не позволил мне дожить до совершеннолетия Константина, НАШЕГО сына и наследника. Прости меня за то, что я украл его у тебя, но тогда мне казалось, что так будет лучше. Теперь я должен признаться, что ошибался и доставил тебе немало боли. Я молю Господа только об одном - сделать так, чтобы Костя вернулся к тебе. Как это сделать, скажет тебе Артур, который действительно продлил дни моей жизни и оказал хорошее влияние на Константина.
       Я очень рад, что вы с Каролиной "взялись за ум", два таких красивых и полных сил человека. Молюсь за вас, и пусть Господь даст Вам силы и здоровье для того, чтобы понянчить внуков, прожить еще долго-долго. Мы с Артуром договорились, что Константин, который учится в военном колледже, на лето приедет к вам, и вы решите, как продолжить его образование. Ты знаешь, что я не одобряю его выбора стать военным, но окончательно это решать тебе, отцу и русскому дворянину. Защищать Родину (вот только какую?) выбирать вам, главное, чтобы выбор был достойным, и я думаю, что ты непременно поможешь ему в этом.
       Как бы хотелось перед смертью глянуть на твоих красавиц - жену и дочь, по фотографиям Артура они очаровательны, а Каролина просто королева! Береги их и кончено же себя.
       Я любил и люблю тебя, как брата. Прости меня за все.
       Твой брат, "бузотер" Федосов.
      
       Когда я вернулся в гостиницу, то неожиданно для себя застал в номере Каролину. Что-то оборвалось внутри, я уткнулся лицом в ее колени и долго не мог подняться. Ее слезы падали мне на шею, стекали на грудь, и ее соучастие в большом горе гасило в моем сердце нестерпимую боль.
       Утром мы были у нотариуса, а затем вместе с ним отправились в банк Urguijo (Уркихо) - один из шести наиболее могущественных банков Испании. Он выделялся среди других тем, что проявил себя, выделяя кредиты иностранным правительствам.
       - В 1918 году наш банк выделил правительству Франции 35 миллионов песет и 75 миллионов правительству США, - прошептал нотариус с благоговением. - Самим Соединенным Штатам! И еще успешно приобретал испанские предприятия, находившиеся в руках иностранных компаний. Вы можете быть спокойны за ваши деньги.
       Мне было безразлично, денег у нас и так было достаточно, но почему Федосов решил перевести сюда их из Штатов, мне было непонятно. После почти трехчасовой процедуры я стал опекуном собственного сына и его капиталов в Испании, а Артур - распорядителем оставшихся капиталов и недвижимости в США.
       По настоянию банка и нотариуса пришлось составить завещание и на случай моей смерти. Я завещал все жене, а Каролина - мне или Алисе.
       В связи с тем, что Артур становился распорядителем капиталов и собственности в США, он рекомендовал вместо себя помощника управляющего финансами судоверфи АСТАНО в Ла Корунье своего однокурсника по университету.
       Вероятно от напряжения последних дней и известия о смерти Федосов старшего, я чувствовал себя все хуже и хуже, и стал плохо и мало спать. Это заметила Каролина и заставила лечь в госпиталь. Окна палаты выходили на море, и вскоре я успокоился, глядя то на голубую и спокойную поверхность, то на бушующие седые волны, и не без помощи заботливых врачей и медперсонала.
       Как-то раз, глядя в окно, я заметил идущий под всеми парусами грузовой парусник, очень похожий на "Черного дрозда", и сразу вспомнил прошлое, которое считал стертым в своей памяти. Интересно, - подумал я, - живы ли еще Гомеш и Вика, - и стал подсчитывать, сколько лет прошло со времени расставания. Если мы с Федосовым были знакомы с 1926 года, значит прошло более двадцати лет - почти половина прожитой жизни. И все эти годы, что ни говори, (благодаря этой встрече, я нашел свое место в этой стране) я жил не так уж и плохо, если не сказать незаслуженно хорошо. Тогда почему так много было потерь? Вика, Гомеш, Катерина, Павловы, Татьяна, Федосов. Может быть, были правы те, кто считал нас, дворян, вымирающим классом, неспособным противостоять изменениям в современном мире? Но ведь существуют в мире монархии, аристократы, которые находят свое место и служат своему отечеству. А кому служил и служу я? Не хотел служить революции в России, но помогал испанским революционерам. Спасая своих близких, одновременно спасал от возмездия немецких фашистов. За все нужно платить, а я - не исключение, платил, но все еще, по-видимому, оставался в долгу.
       От этих мыслей было трудно избавиться, не помогала даже работа. Мое беспокойство передалось Каролине, она стала требовательней к Алисе, которая подолгу пропадала в колледже. Рождественские каникулы мы провели в Севилье, где отношения с дочерью наладились - после её признания, что она пережила свой первый роман. Оказывается, Каролина была в курсе и благодаря этому вовремя подсказала дочери его окончание.
       - Вот так, папочка, еще немного и ты бы мог стать дедушкой, мой дорогой. Наша девочка выросла и вскоре уйдет от нас.
       - Как уйдет? - забеспокоился я.
       - Она готовится поступать в университет. Ты забыл, дорогой, что живешь не в России, ей девятнадцать лет и в ней течет наполовину испанская кровь. Через полгода она уйдет от нас, и мы останемся одни.
       После этого разговора я обнаружил, что за делами не заметил, как быстро пролетело время, а я перестал уделять достаточно внимания дочери. Нужно как-то исправлять упущенное, - решил я.
      
       Константин
      
       Он, а вернее они, без предупреждения появились в доме за день до Нового 1961 года. Мы с Каролиной отправили Эмму к мужу и готовились к приему в яхт-клубе, когда в комнату влетела взволнованная Алиса.
       Ни слова не говоря, она пронеслась в свою комнату. Каролина пошла вслед за ней. - Что случилось? спросила она.
       - Там, к нам солдаты! - лихорадочно переодеваясь, прокричала дочь.
       - Какие солдаты? - спросил я.
       - Американские, - вставляя ноги в новые туфли, пояснила она.
       В этот момент раздался звонок, я направился к воротам.
       - Папа, подожди! - крикнула она, пролетая мимо меня, - я сама открою.
       Их было шестеро, на первый взгляд одинаковых, как оловянные солдатики, парней в форме морских пехотинцев. Войдя во двор, они пропустили вперед Константина с букетом роз в руке. Тот было рванулся к Алисе и вдруг застыл перед Каролиной.
       Подскочил симпатичный парень и, выхватив букет, галантно преподнес его жене:
       - Не ожидали увидеть двух потрясающих женщин, потому это вам, обеим.
       - Прошу вас в дом. Алиса принимай гостей, - произнесла Каролина, побуждая растерявшуюся дочь к действию. Дав гостям немного освоиться, я спросил Константина:
       - Какими судьбами и надолго?
       - На три дня, папа, если не прогонишь нашу компанию. Кроме того, тебе придется позвонить по этому номеру, так надо.
       Это оказался номер военного коменданта американской военной базы в Сен Жевьере, недалеко от Картахены.
       - Спасибо, что позвонили. Большая просьба к Вам. Парни - еще мальчишки и Вы, капитан, посмотрите, чтобы они не расшалились. Ваш сын сказал, что в вашем доме место всем найдется. Пусть мальчишки погуляют на свободе. Если что, звоните. Хорошей встречи Нового года.
       Так наш дом на три дня наполнился, в основном, английской речью. Из гостей испанский знали только мой сын и тот шустрый малый, который преподносил цветы. Его звали Том Конноли, и сразу стало ясно, что мой сын - ему не конкурент.
       Эти три дня были чудесными - смех и вино лились рекой, но ребята знали меру и много времени проводили на прогулках и в яхт-клубе. С Костей мы говорили каждый вечер, он здорово повзрослел, от былого отчуждения не осталось и следа.
       - Ты прости меня за прошлое, - сказал он мне. - Сначала я не понимал твоего горя, ведь рядом со мной был твой брат, который многое сделал для меня. Он рассказал о твоем плавании с фашистами только перед смертью, а когда его не стало, я понял, что незаслуженно обижался на тебя. Ты жертвовал своей жизнью ради нас и только поэтому не смог уберечь маму. Бабушка, перед тем как умереть, просила тебя простить, ведь мама была у нее единственным ребенком, она едва пережила ее смерть. Твой брат, когда заболел, просил называть его дедом, а тебя звать отцом. Он был всегда внимателен к бабушке и слушался, а когда её не стало, дед рассказал мне о вашей встрече и все о тебе. После этого дома мы говорили только по-русски, я читал много русских книг и получил прозвище "рашен". Благодаря знанию русского языка, я теперь командирован в качестве переводчика на авианосец у берегов Вьетнама. Нас таких в группе двое. Пойми меня правильно, отец - прежде, чем стану журналистом, я хочу сам разобраться, что происходит там и почему русские помогают китайцам. Поэтому университет пока подождет. Том, с которым мы стали друзьями, ушел из университета в армию, тоже надеясь отыскать ответ на многое, очень важное для него, ведь он родился и вырос в Гонконге и свободно владеет китайским. В нашей группе только двое едут из-за денег. Я думал, что Артур будет отговаривать меня, но он только попросил, чтобы я непременно вернулся.
       Костя помолчал немного.
       - Папа, у тебя такая красивая жена. А ты часто вспоминаешь маму?
       - А разве ты не видел ее фотопортрет в гостиной?
       - И как к нему относится Каролина, не ревнует?
       - Каролина, сынок, не только красива, но и очень умна, а умные женщины к прошлому не ревнуют, понимая, что ревность только убивает любовь.
       - А ты, сын, не ревнуешь Алису - Том, кажется, ее очаровал.
       - Нет, у меня есть своя "принцесса", а Том - очень хороший парень и достоин ее.
       - А твоя девушка будет тебя ждать?
       - Конечно, я очень надеюсь на это, отец, - сказал Константин и отвел глаза.
       Меня охватило чувство, что у него с ней не все в порядке, но расспрашивать не стал.
       Праздник длился недолго, счастливые минуты всегда проносятся, как курьерский поезд вдоль перрона.
       Военный автобус остановился у ворот 2-го января 1961 года. Пригласили на обед прибывшего за нашими гостями капитана и водителя. Выпили за хозяев, за удачу. Последний тост произнесла Каролина:
       - Выпьем за то, чтобы все были живы и вернулись домой.
       Когда стали садиться в автобус, к нам подошли Том с Алисой, у которой в глазах стояли слезы.
       - Мне очень нравится Ваша дочь, капитан, и если она будет меня ждать, то есть смысл дорожить жизнью. Я обещаю Вам непременно вернуться, - несколько смущаясь, сказал он.
       - Возвращайтесь в любом случае, мы все вместе будем вас ждать.
      
       Тогда мы еще мало знали о том, что происходит во Вьетнаме, газеты и радио сообщали лишь о том, что прокоммунистические силы Китая и вьетнамские коммунисты ведут партизанскую, а значит бандитскую борьбу против законного режима. Однако уже тогда американским главнокомандующим генералом Уильямом Уэстморлендом была разработана стратегия "найти и уничтожить" подразделения Народного Фронта Освобождения Южного Вьетнама крупными силами армий Южного Вьетнама под руководством почти трех с половиной тысяч американских военных специалистов. У берегов крейсировали крупные корабли, в том числе и авианосцы, но основная война была впереди.
      
       Крах
      
       Известий от сына и его друзей не было, и весь 1961 год прошел в томительном ожидании. К новому году пришло письмо от Артура, в котором после поздравлений стояла приписка:
      
       От Кости, через раненного "морпеха", получил известие, что с ним - все в порядке, а при встрече в госпитале тот шепнул, что он в "самом большом городе этой южной страны". Возможно, весной получит отпуск.
      
       Новый управляющий, с громким именем Херкулес или просто Гера, оказался добросовестным и покладистым парнем, который вместе с Каролиной канцелярской работой меня не обременяли и я стал больше времени уделять своей бывшей работе наставника, пропадая в море с молодыми яхтсменами, и поэтому время теперь летело стремительно. Мне нравилась такая жизнь, а когда после нескольких дней в море я приходил домой, ласки Каролины были желанными и не по годам бурными.
       Осенью Алиса поступила в университет. Как я и думал, она выбрала Саламанку с желанием покончить с ухажёрами в Аликанте, и быстрей стать самостоятельной.
       1961 год для Испании, благодаря займам Международного валютного фонда, притока иностранного капитала, увеличился к тому времени более чем в десять раз. Возрождение туризма и массовая эмиграция рабочей силы в Западную Европу способствовали приросту валового национального продукта до 7,6 % . По судостроению Испания вышла на пятое место среди капстран, по автомобилестроению - на восьмое. Заработная плата повысилась на 76 %, а песета превратилась в конвертируемую валюту. Но что было особенно важно для нас - туризм привлекал людей из богатых стран Европы, которые оживили рынок недвижимости. Теперь на всем побережье Средиземного моря быстро строились гостиницы, пансионаты и гавани для яхт. При этом стоимость услуг на содержание яхт, причалов оставалась более низкой, чем во Франции, Италии. На нашем побережье в любое время года оставался высокий спрос на яхты, катера и все больше европейцев оставляли свои суда на зимовку. С этой работой неплохо справлялся наш новый управляющий, пока не случилось ЧП на месте его прежней работы.
       6 ноября на верфях Астано произошел пожар на крупном и известном в Испании пассажирском лайнере "Маркиз де Комиллас (Margus de Comillas). Это судно, водоизмещением 13200 тонн и длиной 145 метров, до Гражданской войны работало на линии между Испанией и Америкой. В 1937 году, в начале войны в Барселоне, оно было реквизировано Республикой, но при возвращении его из Одессы оно было реквизировано мятежниками Франко и несколько лет перевозило марокканских паломников в Мексику. По окончании Гражданской войны он был возвращен Трансатлантической компании и продолжил обслуживать былую линию. В годы Второй мировой войны, пользуясь нейтралитетом Испании, он плавал в Центральную Америку, эвакуируя европейских беженцев и участвуя в спасении пассажирских судов, терпящих бедствие в результате атак подводных лодок. Одним из последних своих рейсов в 1960 году он вывез из Кубы многих изгнанных или недовольных режимом Кастро.
       Пожар "Маркиза" на верфи оказался для судна роковым, а ущерб составил более 200 миллионов песет.
       Наш управляющий при его постановке на ремонт был помощником начальника службы безопасности и спасения и, в числе многих членов экипажа, был вынужден давать показания. Вскоре он сообщил, что ему предложили перспективную работу на верфи, которая подходит ему больше по семейным обстоятельствам. К его решению мы отнеслись спокойно, у нас был неплохой выбор из числа своих работников.
      
       1962 год прошел в ожидании известий от Константина. Алиса звонила нам почти каждую неделю, она тоже ожидала известий от Тома. В один из вечеров февраля раздался телефонный звонок, трубку взяла Каролина. Звонил один из тех парней, которые были у нас вместе с Константином. Сказал, что он находится в Штатах в госпитале и звонит по просьбе Тома и Константина. Как ему сообщили при отправке, оба живы, но где находятся, он не знает. В скором времени их отправят на отдых на Гавайи, правда, звонить за границу им вряд ли позволят. Том просил передать Алисе просьбу подождать год-два, он не намерен менять своего решения.
       После этого звонка мы немного успокоились, а прибывшая на каникулы Алиса призналась, что они с Томом решили пожениться, как только представится возможность. Это решение видимо было серьезным, в университете Алиса отказывала в близости всем желающим, а их было немало, как утверждала навещавшая ее Каролина. И все же ожидание становилось все тягостней, нехорошее предчувствие мешало в работе, будило меня по ночам. Вскоре оно передалось и жене, и мы решили обратиться к командиру американской базы в Картахене. Ответ с приглашением на беседу пришел неожиданно быстро.
       - Присаживайтесь, - указал нам на кресла сопровождающий и застыл в ожидании за нашими спинами. Через минуту в кабинет вошел подтянутый, с короткой стрижкой адмирал. Он поздоровался, но в кресло не сел. Вслед за ним вошел человек в парадной морской форме без нашивок.
       - Вы мать и отец Константина Федосова? - спросил он, словно желая убедиться, кто перед ним. Я кивнул головой в знак согласия.
       - Простите за нескромный вопрос, Вы давно из СССР? - внезапно спросил он, пристально глядя мне в глаза.
       - Если это имеет отношение к нашему делу, то давно. Я ушел из России в 1918 году.
       Глаза его не выдали удивления, но лицо смягчилось.
       - Я - военный атташе США в Испании. Дело касается государственной тайны, а вы - представители другой страны, и я обязан вас предупредить, что это накладывает на вас и на нас некоторые обязательства. Речь пойдет о пропавшем без вести военнослужащем США.
       - Он погиб? - вскрикнула Каролина.
       - Вертолет, в котором он находился при выполнении задания, упал в джунгли под Сайгоном. Их ищут, и поиски будут продолжаться, пока их не найдут.
       - И как давно начались эти поиски? - спросил я, пока жене подавали воду.
       - Этого я Вам не могу сказать, поскольку это тоже военная тайна, но это будут делать столько, сколько понадобится.
       - Скажите, а Том Конноли, тоже был в этом вертолёте? - вырвалось у меня.
       По лицу атташе было видно, что он не был готов ответить на этот вопрос.
       - А почему это вас интересует? - вступил в разговор адмирал.
       - Он - жених нашей дочери, - опередила меня жена.
       Адмирал вопросительно глянул на атташе, раскрыл папку и положил ее на стол.
       - Они служили на одном корабле, но потребуется время, для того чтобы уточнить. После этого мы ответим на ваш вопрос. Можете не сомневаться, а как только будет результат, вы получите документы в надлежащем порядке.
       По возвращении домой мы долго не могли успокоиться, не помогло и спиртное. Под утро Каролина вошла ко мне в кабинет, что-то пыталась сказать и упала на пол, потеряв сознание. Коллеги колдовали около нее неделю, когда она словно очнувшись, вдруг тихо произнесла:
       - Я видела его во сне. Он мертв.
       Скажи это кто-то другой, я бы не поверил, но из уст любящего человека и врача с большой практикой это было больше, чем убедительно. Говорят, надежда умирает последней, но тогда я сердцем чувствовал, что сын уже не вернется никогда, потому что это было предопределено судьбой, и оставалось ждать, кто будет следующий. Чтобы хоть как-то держать себя в норме, я стал чаще один выходить в море. Только здесь, в одиночестве, я мог иногда позволить себе не думать ни о чем и чувствовал хоть какое-то облегчение. Ветер и парус заставляли двигаться, напрягаться физически и на некоторое время забыть о том, что ждет меня на берегу. Порой я проводил в море штормовые ночи, не позволяя себе расслабиться. Однажды после шторма швартуясь к причалу, я неосторожно прыгнул на берег и не успел выбраться вовремя. Яхта придавила мою ногу, сломав ее в трех местах. После этого Каролина так и не смогла окончательно оправиться, стала медлительной, рассеянной и однажды, и не заметив проезжающий мимо автобус, шагнула с тротуара под его колеса.
       Ее привезли, положили в палату рядом со мной. Придя в сознание и увидев меня рядом, она не удивилась, легкая улыбка тронула ее лицо, но затем оно стало строгим.
       - Скажите ему, - едва слышно сказала она врачу, - он должен жить, а я буду ждать его там, как сказал ОН.
       - Хорошо, хорошо, - ответила хирург, погладила ее волосы, добавила, - и Вы его не бросайте.
       Через полчаса они закрыли ее лицо простыней и увезли из палаты, но я этого не видел. Она уснула навсегда, когда я уснул после большой дозы снотворного.
      
       Капитан Пеп
      
       В госпитале меня намеренно продержали дольше, чем было нужно, поместив потом в двухместную палату с капитаном рыболовного сейнера. Мой сосед Пеп Васкес по прозвищу Катран (название небольшой средиземноморской акулы) был тоже небольшим, юрким и необыкновенно разговорчивым человеком. Упав за борт при выборке сетей, он так в них запутался, что экипаж, опасаясь ухудшить положение, решил следовать в порт. Когда он попал в руки врачей, ногу, затянутую сетью, пришлось ампутировать до колена и теперь её готовили к протезу. Капитан, родственники которого жили на северном побережье и посещали его редко, нуждался в собеседнике, по его выражению, как рыба в воде. Говорил он быстро, словно боялся, что ему вскоре отрежут язык. За время пребывания с ним в одной палате мне пришлось узнать всю историю его жизни. В начале рассказа он стал описывать свой сейнер, ознакомил меня со всеми его достоинствами и недостатками, а когда перешел к описанию команды, я запросил пощады и попросил его замолчать.
       Однако молчал он недолго.
       - А мне говорили, что положат настоящего морского волка, - не глядя на меня, бубнил он. - Какой он к черту капитан, если не хочет выслушать рыбака. Конечно, эти чистюли с лайнеров, могут трепаться только с красивыми бабами да королевскими особами, а от нас нос воротят, хотя рыбку и устриц любят. А кто он здесь, на больничной койке? Старый краб, такой же, как я, только у меня клешню оторвали, а у него под панцирем копаются. Один черт, без моря обоим нам на берегу одна цена - Тьфу! - на всякий случай он сплюнул не в мою сторону, и с кряхтением перевернулся на другой бок. Меня после снотворного клонило в сон, я боялся, что усну и не услышу для меня явно интересное. Не поворачиваясь к нему, произнес:
       - Не гуди как шмель. После укола меня и так в сон тянет. Вот отосплюсь, тогда и поговорим.
       - Ну и спи, больно ты мне нужен, все равно никуда от меня не денешься, от Пепа еще ни одна сардина не ускользала.
       Разбудила меня нянечка, которая мне очень симпатизировала и потому выполняла все мои просьбы.
       - Ужинать в столовую пойдете или в палату принести? - спросила она.
       Я глянул на рыбака, сидящего за столиком у окна с ложкой и вилкой в руках.
       - Принеси нам сюда, и вина не забудь.
       - А Вам, капитан Пеп, в палату не положено, Вам ходить и гулять нужно, - кокетничала сестра, вдова лет сорока пяти.
       - Выполняй, что я сказал, а то утром главврачу пожалуемся, - пошутил я.
       - И я скажу, что ты мне холодную пищу приносишь, а на мои просьбы внимания не обращаешь, - добавил Пеп.
       - Знаю я, какое внимание тебе нужно, - пробурчала она и показала ему язык.
       - Во, видал? - обратился он ко мне, когда та ушла. - Это называется родственница, моей жены младшая сестра. Любит она только больших мужиков вроде тебя, а на таких лилипутов, как я, внимания не обращает. Первый муж у нее был двухметровый детина, гвардеец и злющий, не дай Бог. Бил ее каждый вечер за то, что детей не рожала. Он на ученьях в пропасть сорвался и так шмякнулся, что ни одной косточки целой не было. Она теперь мужиков его калибра подбирает, да только они у нее не задерживаются. Говорят, у тебя жена недавно умерла, и у меня при родах. Ребенок мертвый родился, только я не виноват. Я её никогда и пальцем не тронул, она же была примерно того же водоизмещения, что и ее сестра. Броненосец, а не женщина, а вот в море со мной не ходила - укачивалась в любую погоду, зато дом содержала в полной исправности. Я на берегу всегда балдел от счастья, вот только с выпивкой было глухо. Когда женился, на третий день перебрал, ну и выпендрился - кулаками размахивал, слова обидные говорил. Сняла она юбку, спеленала меня и так в трусах шла до дому со мной на плече. Наутро мне и говорят: срамотища-то какая - баба в одних трусах мужика в своей юбке из таверны домой несла. Стыдно мне стало, говорю, как же ты в одних трусах-то по улице? А вот так, говорит, в следующий раз я и без трусов пойду, меня поймут, а вот тебе и в море покоя не будет, над тобой не то что дельфины, а и чайки хохотать будут. Он помолчал, но видя, что я сомневаюсь в правдивости его рассказа, перекрестился.
       - Вот те крест, такая она у меня была. Я поначалу не поверил, а ее мать сказала:
       - Смотри, она вся в меня, только не знаю в кого такая большая. Это она не знала, а весь городок не сомневался, других таких, кроме гвардейцев, на сто миль вокруг не было.
       - И что, больше ни разу и не набирался? - засомневался я.
       - Да ты что? Как же рыбаку без этого? Когда рядом со мной, она завсегда согласная была. Через то ее и не стало. Я-то в море шесть дней в неделю рыбку промышляю, на ветерке да на волне, сам знаешь, трезвеешь быстро, а у неё дома запретов нет, в подвале запасы вина каждую осень пополняли, вот она и...
       Он махнул рукой и замолчал, увидев, что нам везут еду.
       - А вино где? - притворно возмутился я. - Мне перед старым капитаном за Вас, сеньора, стыдно.
       - А больше вам ничего не нужно? - бросила она.
       - Ты эти свои грязные намеки брось! - рыбак даже подпрыгнул на одной ноге. - У нас какой день?
       - Пятница, - буркнула нянечка.
       - Это у тебя пятница, а у нас день встречи старых капитанов, а на испанском побережье все знают, что такая встреча без вина, что свадьба без невесты.
       - Это уж не ты ли жених? - с ехидством произнесла она и, глядя на меня, кокетливо пожала плечами и скрылась за дверью. Через минуту она вошла с двумя фужерами вина.
       - Пейте, попрошайки, пока старшая сестра не нагрянула. Теперь вы - мои должники, и смотри, Пеп, долг с тебя возьму сполна.
       Расправившись с обедом и запив вином, рыбак лег под одеяло и захрапел. В здоровом теле - здоровый дух, вспомнил я поговорку и внезапно поймал себя на мысли, что этот маленький рыбак совсем не глуп и мне от встречи с ним полегчало.
       Уснуть я так и не смог, встал и подошел к открытому окну. Оно выходило в зеленый сквер, на лавочках которого сидели больные с посетителями. А ко мне и прийти некому, подумал я, Алиса сможет приехать только через неделю. Осторожный стук в дверь заставил обернуться, в дверях стоял капитан порта, с моим управляющим. Я приложил палец к губам и указал на рыбака. Накинув халат, вышел в коридор. Подошла доктор, укоризненно покачала головой и показала на пальцах - десять минут.
       - Тебя хотят выпустить через неделю, а работать разрешат через месяц, если все будет нормально. Ты не волнуйся, на работе все в норме. Твой директор все взял в свои руки, только у него часть инструкторов взбунтовалась, говорят, платят мало.
       - Ну а вы как думаете, - спросил я управляющего.
       - У нас зарплата намного выше, чем у других. Это профсоюз воду мутит.
       - Гоните их в шею, пусть им профсоюз и платит, - не удержался я.
       - Он их уже уволил, они двое суток в море не выходили. И так работы меньше стало, а тут еще они.
       - Правильно сделали, тем более что часть из них - сезонные работники.
       - А ты когда отсюда выйдешь? - спросил капитан порта.
       - Это только врачи знают, но мне не говорят. Предупредили, что делами заниматься можно будет только через год. Капитан порта немного помялся, и сказал с сожалением:
       - Нужен ты очень, но до Рождества подождем. Да, чуть не забыл. Твою "Каролину" мэр города просит на неделю. Ты знаешь, он хоть и любитель, но судоводитель неплохой и гости у него - к королевской семье приближенные. Хотят на Майорку сходить, пока штормов нет.
       - Пусть берут, только чтобы мой боцман непременно с ними шел, эта яхта для меня очень дорога.
       Когда они вышли, Пеп сел на кровати, свесил здоровую ногу.
       - Капитан, ты все понял? - спросил он меня.
       - Поясни.
       - А чего пояснять. Имущество твое уже хотят разделить, да не выходит. Вот они и суетятся. Нельзя тебе здесь долго валяться. Ты своему управляющему доверяешь?
       - Как и положено, в нашем капитанском деле - доверяй, но проверяй и из рук не упускай. Мануэль моим доверием дорожит, контракт у него выгодный.
       - А если кто более выгодный предложит?
       Я задумался. Именно после сегодняшнего визита у меня появились сомнения, ведь раньше бы он непременно опередил визитеров. Впрочем, я сам виноват, с ним нужно было встретиться дней за пять раньше, а не терзаться по поводу смерти жены. Словно прочитав мои мысли, рыбак заговорил:
       - Я тебе историю из своей жизни расскажу. Поучительная история.
       Когда началась Гражданская война, ловил я рыбу у португальского побережья. Родители мои в Ферроле, родном городе Франко, проживали. Отец мой не то чтобы богатый был, но не бедствовал, поскольку в свое время командовал большим кораблем и пенсию имел солидную. Человек он был не глупый, в смутное время перебрался в Опорто и все свои сбережения заблаговременно в Португалию перевел. Я к тому времени как раз службу на флоте закончил в должности командира тральщика, но мундир еще не сменил. Отловили меня республиканцы, когда я к отцу собрался, и поставили вопрос ребром - или согласие служить революции, или расстрел. Что делать? ни то, ни другое меня не устраивало. Я тогда им говорю - надоела мне военная служба, вот если бы на благо революции на торговом судне или на рыболовном, то я бы с большим удовольствием.
       - А не убежишь, как твой папаша? - спрашивают.
       - Папаша мой, говорю, жену себе новую и богатую в Португалии нашел, у меня тут тоже не бедная невеста Мария есть, у нее даже два сейнера имеются, правда, теперь под арестом стоят. Вот если бы вы похлопотали, мы бы на них для Революции рыбку ловили. Так и сказал, дурачком прикинулся. Подержали меня под домашним арестом пару недель, а потом привезли ко мне эту судовладелицу Марию. Я как ее увидел, дурно стало - вес больше ста кило, зубы желтые, а глаза красные.
       - Ты, говорит, на мне жениться хочешь? Собрался я с силами и говорю - Я.
       - Так ты же... Не дал я ей договорить.
       - У меня конечно веса такого нет, да он мне и не нужен, женщины без ума от другой части моего тела.
       Офицер и комиссар от смеха чуть на пол не упали. Похохотали, похохотали, а потом комиссар достает револьвер и говорит. Покажи, но если обманул, то отстрелю.
       Тут она вступилась. - С чего это он вам показывать будет? У нас женщины его давно оценили.
       - Ну, раз так, говорит комиссар, завтра революционную свадьбу сыграем, если он тебя не обманул.
       Так стала Мария моей женой, а вскоре и поделилась со мной, что пора бы и сбежать. Только революционеры не были дураками и без охраны в море не впускали, пришлось ждать. А когда высадились франкисты, и пока они на берегу за революционерами гонялись, мы на четырех сейнерах в Португалию смотались.
       Но встретили нас не очень приветливо, там и без нас хватало своих, испанских и французских рыбаков. Помытарились мы и решили отправиться через океан в Аргентину. Собрался караван в полсотни судов и десяток старых баз. На переходе две базы, шедшие под французским флагом, были торпедированы, так что к приходу на место едва хватило топлива и пресной воды.
       С приходом выяснилось, что и там мы не очень желанны, а через год я ловил рыбу уже у берегов Чили. Рыбы там много, но ловить приходится на больших глубинах, и мы со своими снастями были не конкуренты чилийцам и мексиканцам, а особенно японцам. Большие проблемы были со сбытом улова и от этого получали малые деньги: по условиям контракта - только пятую часть от улова, которой едва хватало на питание. Остальное нам должны были выплатить при возвращении.
       Рабская жизнь была вдали от Родины, это мы поняли через год. Когда к власти пришел Франко, многие поспешили вернуться, а я тогда остался, потому что получил известие, что попал в списки активных республиканцев. Так постаралась моя женушка, сказав, что я угнал флот с помощью комиссаров. Еще пять лет ишачил на чилийского японца, практически за еду.
       - Вот ты скажи мне, - после недолгой паузы обратился ко мне, - почему человек так устроен? Ведь вроде что в Чили, что в Аргентине те же горы, то же солнце, такой же океан и тот же язык. И даже рыба та, что у нас, а от тоски повеситься хотелось, особенно когда без моря и без работы. Ты скажешь, что наша Родина здесь. Но ведь и там люди вроде не чужие, и вино неплохое, климат почти такой же, а все равно не то. Почему?
       - В России говорят: где родился, там и пригодился, - сказал я. - Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?
       Вернуться. Пойти на могилу отца, матери, брата, моего воспитателя вестового дядьки. Открыть бутылку водки, достать соленых огурцов из кадушки и, как говорил мой названный брат, выплакаться за все эти годы на чужбине. Знаю, ты скажешь, что я неплохо жил, ел и пил, любил красивых женщин. Только все это в прошедшем времени, а я хочу, чтобы прошедшее как в сказке обернулось настоящим хотя бы на пару часов. Только теперь это даже не мечты, скорее бред, и я не эмигрант, не друг и не враг для России, а просто УНЕСЕННЫЙ вихрем революции, как лист ветром. Там, в России, не осталось никого из моих родных, и нет их могил, потому что они оказались никому не нужны. Вот у тебя в Испании стоят соборы, мечети, монастыри, дворцы, родовые усадьбы, есть король с королевой, аристократы. Господь справедливо покарал меня за бегство и за то, что незаслуженно сладко ел и пил, хотя без дела и не сидел. Теперь я точно знаю, что как пришел сюда один, так и уйду отсюда в одиночестве в мир иной.
       - Здорово тебя развезло, - после недолгого молчания произнес Пеп. - На вид ты мужик крепкий, а изнутри червями изъеденный, словно старая обшивка моего сейнера. Вы, богатые, завсегда так - чуть прижала вас жизнь, вы и лапки кверху. Эх, мне бы твою комплекцию, я бы горы своротил, а с твоими деньгами и печали бы не знал. А про тебя люди говорили - крепкий мужик и хороший моряк этот русский, а ты вон как сдал. Жена умерла - тяжко, но ведь у тебя еще дочь-красавица есть. Придет время, внуки пойдут, да и тебе-то шестьдесят пять всего. Доктор сказала, что ты до ста проживешь. Вот живи, и радуйся.
       Обиделся я тогда, а скорее, расстроился за такой вывод и оборвал разговор глупой фразой, что, мол, не понял он меня. А ночью проснулся, перебрал все в памяти и стыдно мне стало. Человек помочь мне решил и сказал от души как умел то, о чем я и сам знал, но уж больно не хотелось в этом признаваться. После о море и судах мы говорили много, но столь откровенными разговоры не получались.
       В конце недели отправляли его в Валенсию для установки протеза, и я решил извиниться. Был он в этот день очень серьёзен и мое признание выслушал без улыбки.
       - Я тебя понимаю, такой же, как ты, - одинокий буек в море. Только если я почти незаметный, ты - большой и красивый, и тебя какая-нибудь чайка обязательно приметит. Жизнь ведь тоже море, и тех, кто устал в его просторах, немало. Раз нам суждено расстаться, расскажу я тебе свою историю до конца.
       - Вернулся я, когда отец написал, что ждет меня и препятствий для возвращения не будет. Немного опасался, но все же поехал, денег хватило только на билет. Отец жил в своем доме, но от былого достатка ничего не осталось. Моя женушка из Португалии вернулась с приличным пополнением новых сейнеров и прибрала к рукам несколько складов в порту. Меня она игнорировала, но как-никак я - ее муж, и в один день подал я заявление на развод и раздел имущества. Мой отец к тому времени ушел из жизни. Адвокаты женушки состряпали встречный иск, обвинив меня в том, что я якобы угнал в Чили два сейнера и там их продал. Чтобы избежать тюрьмы, пришлось выставить на торги родительский дом и усадьбу. И этого оказалось для них мало, грозились убить, если я не уберусь из города.
       Вот так и попал я сюда и ловлю рыбу на этой гнилой посудине, едва хватает на проживание. А теперь еще придется залезть в долги на протез, а без него - дорога в дом инвалидов, где без моря я и полгода не проживу. Вот теперь и сравни со своими бедами. Любовь она, конечно, любого может с катушек свалить, так ведь сердечную боль можно лечить в любом возрасте. Ты - такой мужик, да еще с деньгами, не пропадешь, забыл, видимо, в последнее время, что моряк любовь делит между морем и женщиной. Так уж повелось издавна, что в горе моряк должен морю боль свою отдать, оно все примет. Хочу, чтобы ты меня понял и помнил, а я, как на протезе ходить научусь, тебя найду, может, возьмешь меня сторожем. У меня никого не осталось. А ты быстрей выбирайся отсюда, для нашего сердца морской простор и морской воздух - самое лучшее лекарство. Это мне уже выйти в море больше не дадут, а тебя кто удержит?
       - Спасибо за хорошие слова. У меня дом стоит пустой, а уж на чем в море можно выйти - всегда найдем. Так что жду я тебя, капитан Пеп.
       После разговора с ним я почувствовал облегчение. Проснулось чувство стыда - не один я несчастный в этом мире. Вспомнил последние дни Федосова старшего, который и в худшем положении не сдавался, и утром заявил врачу, что мне позарез нужно выйти отсюда.
       - Если Вы так считаете, держать Вас не буду, - заявила она после некоторого раздумья. - Соберем консилиум и решим, только помните, что с сердцем шутить не стоит, а жить Вам хотя бы некоторое время придется без резких движений и сложных решений.
       - Да я, доктор, уже все решил, и впредь попадать к вам не намерен.
       - Попадать не стоит, а зайти посоветоваться рекомендую, а главное помните, в том, что случалось с Каролиной, Вы виноваты. Сегодня звонила Ваша дочь. Справлялась о Вашем здоровье и сказала, что приезжает завтра, я уже сообщила об этом вашей Эмме. Всего Вам хорошего и не забывайте нас.
       - Спасибо, доктор. Как только встречу дочь, я приглашаю вас к себе.
      
       Алиса
      
       Алису я не видел больше года. Так случилось, что за делами я не то, чтобы забыл о ней. Мы общались по телефону, и это устраивало нас обоих из-за большой занятости. В 1965 году Алиса окончила университет и зарабатывала стаж для получения диплома в сельской клинике небольшого городка в Эстремадуре, а теперь улетала в Никарагуа на год бороться с эпидемиями в составе группы молодых врачей. Когда она сообщила мне об этом, в голову пришла мысль, что моя дочь упорно ищет возможность уехать от беззаботной и обеспеченной жизни, которую я мог ей дать. Это было обидно, хотя я догадывался, что гибель Тома она пережила очень тяжело, и из веселой девушки вдруг превратилась в грустную и неразговорчивую женщину.
       Она приехала не одна, вслед за ней из автобуса вышел высокий молодой человек. В этот раз она не кинулась мне на шею как всегда, а негромко произнесла:
       - Здравствуй, папа. Познакомься, это мой друг, - указала она на стоящего с чемоданами смуглого мужчину, внимательно рассматривающего меня сквозь большие очки.
       - Арнольд, - он поставил один из чемоданов и протянул мне руку. Рукопожатие было сильным, а его ладонь размером, пожалуй, не уступала моей.
       - Он - руководитель нашей группы, которая едет "гасить" вспышку холеры, - поспешила пояснить и снять возникшую неловкость Алиса.
       - И давно ты с ним знакома? - спросил я ее на русском, когда мы сели в машину.
       - Уже год. Кстати, он - кубинец, и неплохо владеет русским. Это его третья экспедиция, он успел побывать в Нигерии и Конго. Специалист по тропическим эпидемиям.
       - Специалист - это хорошо, - сказал я. - Спасибо, что предупредила насчет знания им русского. А я предупреждаю его, что, как отец, хочу знать все о ваших отношениях.
       - Папа?!
       - У меня одна дочь и я не хочу попасть впросак при гостях.
       - Он - мой мужчина, тебя это устраивает? - закапризничала дочь.
       - Нет. И поэтому называй его при Эмме и гостях другом или компаньоном по твоей поездке.
       - Меня это устраивает, - опередил ее с ответом Арнольд.
       У меня не было оснований думать, что он плохой человек, но ревность и еще какое-то смутное чувство подсказывали мне, что он до знакомства со мной завладел моей дочерью если не полностью, то надолго, а это означало, что он мне не друг.
       Дома нас встречали Эмма, мой управляющий, капитан порта и врач. Я не стал томить гостей ожиданием, когда прибывшие приведут себя в порядок, и попросил всех сесть за стол. Догадливый капитан порта предложил выпить за возвращение хозяина дома и пожелал мне долгих лет жизни. Доктор спокойно отнеслась к налитому в мою рюмку коньяку и добавила только:
       - И всегда помнить, что все зависит от него самого.
       Подошли Арнольд с Алисой. На Алисе было любимое платье Татьяны, и я невольно вздрогнул, насколько она была похоже на нее. Мой взгляд скользнул по окружающим, и я поймал себя на том, что особого восторга, за исключением управляющего, от этого сходства они не испытывали, на их лицах читалось скорее смущение, а на лице Эммы - негодование.
       - Хорошо, что ты, дочка, вспомнила о маме в такой день? - чтобы как-то разрядить обстановку, произнес я.
       Она растерялась, глянула на Арнольда.
       - Я примерила любимое мамино платье, а Арнольду оно очень понравилось, и он попросил меня надеть его.
       Значит, теперь для нее главным в жизни стал он, подумал я, и, в подтверждение моих слов, увидел, как Эмма, прижав фартук к губам, быстро вышла из-за стола.
       Вечер спасли кулинарное искусство Эммы, вино и тактичность моего лечащего врача, которая хвалила меня и наказывала Алисе всегда помнить, что я ее очень люблю и без этого вряд ли бы сумел справиться с тяжелым инфарктом. К моему удивлению, Алиса была больше занята своим возлюбленным, и у меня сложилось впечатление, что они собираются сказать что-то очень важное, не особенно приятное для меня, и ждут окончания застолья. То же подумала и доктор и, уходя, предупредила об этом меня, посоветовав принять двойную дозу снотворного и отложить все разговоры с дочерью до утра. Я так и сделал.
       Утром меня разбудил звонок врача. Она справилась о моем здоровье и сказала, что минут через тридцать заедет ко мне. Молодые спали в комнате Татьяны, которая долго пустовала в отсутствие Алисы.
       - Какой наглый этот мулат, - ворчала Эмма. - В нашем доме ведет себя, как хозяин, - сказала она с возмущением и вдруг залилась слезами. Я стал ее успокаивать, но это не помогало.
       - Что произошло с нашей девочкой? - причитала она. - Такая была ласковая, всегда весёлая и добрая, а теперь совершенно чужая и непонятная. Вы должны узнать, что произошло, а может быть, этот кубинец её избивает? Тогда я его отравлю.
       - Успокойся, Эмма, я всё узнаю и, если что, задавлю его своими руками.
       Молодые спустились вниз только к обеду. Отдохнувшая Алиса держалась проще, но радости на её лице по-прежнему не было. Поцеловав меня в щеку, шепнула:
       - Папа, мы поговорим с тобой потом, когда Альберт уедет по делам.
       Когда Алиса проводила Альберта, зашла ко мне в кабинет. Я просил Эмму принести кофе. Дочь пододвинула свое кресло и прижалась ко мне плечом.
       - Не ругай меня, папа. Я знаю, что приношу тебе боль, но той Алисы, которую ты знал, больше уже не будет. Я очень люблю тебя и знаю, как ты меня любишь, но ничего не могу с собой поделать - к прошлому возврата нет.
       - А нельзя ли проще?
       Алиса замолчала, на лице появилась растерянность.
       - Я долго готовилась к этому разговору и постараюсь тебе всё объяснять, но вряд ли ты меня поймешь.
       - Кто тебе такое сказал, раньше мы всегда прекрасно понимали друг друга.
       - Хорошо, папа. С чего начать? - она выглядела растерянной.
       - Начни с того, как ты получила известие о Томе, - подсказал я.
       Она вздрогнула, словно от боли, и я пожалел, что напомнил ей о нем.
       - Это случилось раньше и еще не знала, что его нет. Когда я впервые увидала его, то решила сразу - он или никто. Ночь перед расставанием пролетела, как один миг. Случилось то, что и должно было случиться, когда влюбляешься. По возвращении в университет узнала, что у меня будет ребёнок. Чтобы не огорчать тебя, я не писала об этом и решила рожать, но ребенок был крупным и, переворачиваясь, задушил себя пуповиной. К врачу я обратилась поздно и чуть не умерла при операции. Узнав о том, что у меня больше не будет детей, совершила глупость и пыталась отравиться. Меня вновь спасли, но при выписке после всех анализов спросили, не было ли у меня среди родственников страдающих белокровием. Оказалось, что мне требуется следить за своей кровью, есть больше орехов, граната и меньше мяса. Я испугалась и в очередной раз пыталась уйти из жизни, но меня спас Арнольд. Вот с тех пор он все время со мной рядом. Я знаю, что он меня любит, но выходить за него замуж боюсь. Он очень талантливый врач, сильный человек, но из-за трудного детства осторожен и неразговорчив.
       Она замолчала и впервые подняла на меня глаза.
       - Я думаю, папа, это моя судьба, вернее рок нашей семьи. Ты в свое время потерял все и всех, даже Родину. То же испытали и мой первый отец, мама и так, видимо, уготовано и мне. В этом нет твоей вины - это всего лишь судьба. У тебя осталось еще много сил сопротивляться ей, а у меня их нет, как и нет желания.
       - Зачем же так мрачно, Алиса? Жизнь - это плавание в океане житейских бурь и забот. Если есть желание выжить во что бы то ни стало, даже ураган не страшен, ведь и он не может бушевать вечно. Нужно жить, Алиса, несмотря ни на что.
       - Я стараюсь и всегда вспоминаю маму, которая была так счастлива с тобой, но судьба не пощадила ее. Я не сказала тебе о том, что через Эмму мама передала перед смертью для меня записку, о которой просила тебе не говорить. В ней было всего несколько слов:
      
       Твой отец Андрей испытал слишком много горя. Он сильный, добрый человек и должен жить долго. Если тебя настигнет моя судьба, ради меня, огради его от испытаний, не обрекай на новые мучения".
      
       Поэтому я так долго молчала и обо всем рассказала только нашему университетскому священнику.
       - Всё в руках Всевышнего, - сказал он. Господь дарит нам жизнь, и он же забирает её, за грехи наши. Слово судьба забудь, ты - врач и твори добро людям. Через то добро продлит Он года жизни твоей и дарует тебе счастье. Лечи людей, но помни - душу лечит только Господь, через молитвы. Молись, и Он услышит тебя.
       - Тебе, Алиса, не стоит так доверяться святым отцам, ведь ты - врач и у тебя благородная профессия, которая требует реального взгляда на жизнь, не все в ней зависит от Бога. Пусть он будет в твоей душе, но мы живем не на облаках, а среди людей и необходимо придерживаться их законов. Зачем тогда лечить больных, если Господь их наказал? Для чего же тогда ты училась столько лет и давала клятву Гиппократа? - постарался убедить её я.
       - Все это так, отец, но кто даст мне надежду?
       - А ты подумала, кто давал ее мне? Ты потеряла любимого человека, ребенка и решила, что потеряла все. А скольких потерял я? Каждый раз думал, что это конец, но именно люди, которые были рядом, помогали начать все заново.
       - Может быть, но это все же была воля Божья?
       - Нет. Теперь я знаю точно, что всегда рядом оказывались те, кто любил меня, а ради этого, поверь мне, стоит жить. Рядом с тобой, как я понимаю, есть человек, который тебя любит, разделяет твои неудачи, строит планы на будущее, дает надежду. Ты хочешь сделать его несчастным?
       - Если на это будет воля Господа?
       - С такими мыслями тебе нужно уйти в монастырь, но помни, что сейчас - не то время. Пусть Бог будет в твоей душе, но в жизни нужно всегда помнить об окружающих тебя людях, иначе тебя просто не поймут.
       - А как же судьба, о которой говоришь ты?
       - Судьба?! О ней можно думать только тогда, когда проживешь много лет. Раньше я винил её во всем, а теперь понял, что она - не что иное, как выбранный нами путь, которым мы идем по жизни. Дороги, которые мы выбрали, нужно пройти до конца и лучше, если рядом с тобой будет если не друг, то единомышленник.
       - Если ты имеешь в виду Арнольда, то я знаю, что он сделает для меня все, что сможет, а я ответить тем же не смогу. Даже если я очень полюблю его, я не смогу дать ему ребенка, а ведь когда-нибудь он этого захочет.
       - Но и это поправимо. Можно взять ребенка из приюта.
       - Нет, папа. Он не такой, как ты. Да, он любит меня, но и себя любит не меньше. Я боюсь, что так будет всегда.
       - Мне кажется, что ты не права. Ты сама сказала, что он приходил к тебе на помощь неоднократно. Если хочешь, я могу поговорить с ним об этом, ведь я - твой отец.
       - Не делай этого, папа. Он может тебя не понять.
       - Тогда я не знаю, чем я могу тебе помочь, разве что деньгами.
       - Мы уже решили, что начнем как все, без помощи родственников, но я знаю, что ты никогда не откажешь мне, если это понадобится.
       - Когда-то в трудную минуту мне помог мой названный брат, и я не могу поступить иначе, ты только скажи.
      
       Не знаю, был ли разговор на эту тему у Алисы с Арнольдом, но мы так и не поговорили с ним об этом. Судя по всему, он был слишком гордым и независимым, к тому же наглухо закрытым. Я понял, что у Алисы будет нелегкая судьба, и не ошибся.
       Они не захотели, чтобы мы пошли их провожать. Мы очень расстроились. В тот вечер я впервые давал Эмме сердечные капли и вдруг понял, что и она скоро уйдет из моей жизни, ведь она была старше меня на десять лет.
      
       Последние страницы
      
       Мой последний разговор с Федосовым состоялся на борту судна, в моей каюте, за несколько часов до отхода. Обычно в заграничных портах эти часы и минуты, все же радостные, наполнены чувством удовлетворения от окончания стоянки, а значит и приближения встречи с родной землей. Однако в этот раз я оставлял Аликанте с чувством грусти от расставания с интересным человеком, ставшим мне небезразличным. Это чувство испытываешь, провожая близкого тебе человека, зная что больше его не увидишь. При этом обычно возникает желание сказать ему что-то очень хорошее, но не находишь слов и бодришься, говоря ничего не значащие слова.
       В отличие от меня, Федосов был абсолютно спокоен и сосредоточен.
       - Мне искренне жаль, капитан, что Вы уходите, - произнес он, когда после осмотра рубки мы спустились в мою каюту. - Маловероятно, что мы увидимся вновь, а я так и не успел рассказать Вам все, вернее побоялся. Впрочем, это естественно, ведь нерассказанным остались последние и самые трудные моменты моей жизни - время последних потерь. Мне часто приходила в голову мысль, что я умирал уже не однажды, и все же кто-то или что-то возвращало меня к жизни, но сейчас я знаю, что рассказать о них, значит умереть еще раз, теперь уже окончательно. Вот почему я решил передать Вам записи о том, что произошло за последние годы. Они в этой папке и принесли мне столько боли, что я удивляюсь тому, что пока еще жив.
       Когда вы ознакомитесь с ними, решите сами, что с ними делать.
       Он выложил на стол из портфеля папку с тесемками.
       - Может быть, Вы все же оставите ее для своих наследников, ведь того, что Вы рассказали, хватит на приличную книгу, а я не знаю, смогу ли что-то написать.
       - Берите, берите. О каких наследниках Вы говорите? Я потерял всех близких и теперь точно знаю, что и в России не осталось никого из моего рода. Вам, судя по Вашим рассказам, это знакомо, ведь Вы тоже - последний из своего рода, и я очень хочу, чтобы Ваши дети продолжили Вашу родословную. Мир жесток и не исключены большие перемены. Сильная Россия никому не нужна, она слишком велика и богата не только своей историей. Найдется еще немало тех, кто позарится на наши земли. Что бы ни случилось, капитан, не бросайте ее, она - наш парус в бушующем океане жизни. Он замолк и встал, заслышав шаги поднимающихся по трапу представителей портовых властей.
       - Счастливого Вам плавания и долгих лет жизни. Прощайте.
       У меня перехватило горло. Я даже не удосужился поблагодарить его, только пожал руку.
      
       Когда был оформлен отход и власти сошли с борта, я поднялся в ходовую рубку и вышел на крыло мостика. Он стоял за территорией порта на самом высоком месте улицы, наблюдая за нашим выходом.
       - А ваш контрик даже провожать нас пришел, - услышал я голос первого помощника за моей спиной.
       - Пошел вон с мостика, - раньше меня приказал ему старпом.
       Я подошел к тифону и трижды нажал на кнопку. Три длинных гудка прокатились в сторону берега и эхом откликнулись от горы.
       - Прощай, капитан Федосов, - едва слышно произнес я, но он казалось, услышал, поднял руку и, резко повернувшись, пошел в сторону города. Еще через несколько минут его фигура затерялась среди прохожих.
      
       За три дня, пользуясь спокойным весенним плаванием Средиземным морем и у Западного побережья Африки, я разобрал папку и разложил в надлежащей последовательности исписанные мелким почерком листы, но основательно знакомиться с содержимым не решился. Даже отрывочные сведения привели меня в состояние, близкое к шоку. Такого окончания одиссеи капитана Федосова я не мог предполагать.
       Несколько дней я не решался раскрыть папку, а затем у меня не оказалось для нее ни минуты времени. Еще до прихода в порт Конакри стало ясно, что нам уготовлена нелегкая стоянка. На второй день после прохождения Канарских островов сработала сигнализация высокого уровня воды в льялах. Произведенные замеры показали, что льяла полны не воды, а жидкого битума. Стало ясно, что бочки в тропиках текут, не смотря на обещанную герметичность. Это отлично было видно на палубе, при нагревании их содержимое расширялось и разжижалось, выдавливая пробки, вытекало из бочек. Наше судно оставляло на воде хорошо видимый след. Проложили курс подальше от путей следования других судов и, к нашему счастью, самолеты воздушной разведки не появлялись. Однако состояние командиров было на грани паники. Долго колдовали над радиограммой агенту и заводу-изготовителю в Аликанте, пытаясь выяснить, что же за груз у нас на борту. Ответа не дождались. Перерыли все конверты со спецификацией и в одном нашли короткое описание груза на испанском языке. С помощью словаря узнали, что под привычным для нас словом битум, правилами погрузки которого мы руководствовались при погрузке, кроется жидкая битумная мастика для обработки дерева, бетона, кирпича и других стройматериалов от влаги. Используется также для размягчения асфальтового покрытия при повторном покрытии или реконструкции дорог. Она же защищает от влаги и ржавления трубы нефте- и газопроводов.
       Особой опасности при правильном использовании для человека она не представляет, смывается мыльной водой. В жидком виде тяжелей воды, значит, при откатке из льял она все же тонет. Провели эксперимент, он окончился неудачей. Через несколько часов работы насос остановился. После разборки обнаружили, что насос пришел в негодность. Наши умельцы из машинной команды решили приспособить для этого эжекторы, которые в свое время нам удалось выменять у кладовщиков ВМФ. Они работали бесперебойно.
       На наше счастье в Конакри к причалу нас поставили с приходом и сразу же начали выгрузку бочек с палубы. Если бы с подобным грузом мы пришли в любой порт даже Южной Америки, быть грандиозному скандалу, но гвинейские портовые власти не стеснялись использовать на этой работе буквально рабский труд. Из защитных средств у грузчиков были только брезентовые рукавицы (в резиновых на жаре больше десяти минут не выдержать). Когда бочки были выгружены, наша грузовая палуба оказалась покрытой матовой черной пленкой, настолько прочной, что её не брали никакие шарошки. Оставалось только нанести тонкий слой краски. Бочки из трюмов решили выгружать в темное время суток, когда они переставали слезиться.
       Стальной пайол трюмов и льяльные колодцы после скатывания водой и откатки эжекторами оказались покрытыми той же прочной пленкой. То же произошло и с трубами льяльной системы, что дало нам возможность около пяти не беспокоиться об уходе за ними. Правда, пришлось перебрать массу клапанов, датчиков, но эту работу машинная команда выполняла систематически и раньше.
       Только тогда, когда мы стали на якорь в порту Абиджан (ранее Берег Слоновой кости, ныне Котдевуар), удобно расположившись в кресле, я раскрыл последние страница дневника. Написанные не очень разборчивым подчерком, читались они трудно, да и волнение от возвращения к страницам жизни полюбившегося мне человека заставляло перечитывать их неоднократно. На листках были только короткие описания событий, мне теперь явно не хватало его присутствия и привычного голоса. Часа через два я дошел до того места, где он проводил Алису с Арнольдом в Никарагуа.
      
       Страницы последнего дневника
      
       Наступил 1969 год. До этого я не испытывал желания вести записи, жизнь стала неинтересной и однообразной, теперь мне оставалось только ждать, - писал он.
       - Ждать я привык, но в этот раз я не находил себе места, чем напугал Эмму.
       - Сходил бы ты к врачу, - уговаривала она меня, - может лекарство какое даст. Что ж ты себя изводишь, лица на тебе нет.
       - А зачем оно мне теперь?
       - Так жить же нужно, ты ж еще молодой, что уж тогда говорить мне.
       Ее слова заставили меня задуматься. Нужно жить! А что это я действительно захандрил? Американский Федосов не сдавался до последних дней и с одиночеством боролся делами. Нужно что-то делать, - решил я и тут же возник другой вопрос - а для чего? Как для чего? Ведь у меня есть дочь. Пусть мне не совсем нравится путь, который выбрала она, но это ее выбор и я не имею права бросать ее на дороге.
       Словно подтверждая мои мысли, пришло письмо от Алисы, которое порадовало меня, но озаботило небольшой припиской:
      
       Р.S. И все же мы решили уехать на Кубу, где медицина на высоком уровне. Недавно там побывал Арнольд и очень хвалил власти, которые большое внимание уделяют развитию медицинского обслуживания. Он собирается построить современную клинику, если у нас хватит средств. Я согласна, правда, денег нужно немало. Я написала Артуру, и он посоветовал обратиться к тебе...
      
       Думал я недолго и отправился в яхт-клуб, где собрал правление и попросил отчетные финансовые документы за последние два года. Из отчета выходило, что в текущем году доходы резко сократились. Что-то подсказывало мне, что в нашем королевстве не все в порядке и, подумав, решил дозвониться до Артура.
       - Мне нужна твоя помощь, - сказал я ему.
       - Всегда рад Вам помочь. Как срочно я нужен? - коротко спросил он.
       - Я получил письмо от Алисы с просьбой, ты понимаешь о чем. Прилетай, как сможешь, но не откладывай надолго.
       Артур прилетел через неделю. За это время я обнаружил, что за моей спиной велись переговоры о продаже части яхт под видом долгосрочной аренды шведскому судовладельцу, а на спасательный отдел наложили лапу городские власти, возбудив дело в суде о его незаконной деятельности.
       После недельного разбирательства Артур сделал неутешительный вывод, после чего спросил:
       - Нескромный вопрос - для чего Вам нужны все деньги?
       - Часть я хотел бы отдать Алисе, на остальные жить, - ответил я.
       Артур улыбнулся.
       - Даже если Вы будете тратить в год миллион песет, то и одной трети Вам хватит еще лет на тридцать. По результатам проверки ясно видно, что Вашего управляющего "заинтересовали". Отсутствие у Вас опыта и, как предупреждал меня Ваш брат, Ваша дворянская мягкотелость доведут Вас до банкротства. Учитывая возраст и семейное положение, предлагаю, пока не поздно, продать фирму через банк. Так будет легче решать и вопросы наследства. Оставьте пару-тройку яхт для себя, прогулок Ваших друзей и небольшого бизнеса. Если согласны, договоримся так - я еду говорить с банком, а поскольку Вы - единственный владелец, вызову Вас, когда Вы понадобитесь. Рекомендую Вам оставить Вашу "Каролину", она прекрасна не только как память. На время давайте ее капитану порта для официальных встреч, он весьма неравнодушен к этой яхте. Это позволит вам не портить с ним отношения.
       Я еще раз поблагодарил Бога за знакомство с этим человеком, которым искренне восхищался и доверял ему во всем. Не восхищаться им было нельзя, ведь все, за что он брался, было обречено на успех.
       Он честно служил моему брату и так же честно выполнял мои просьбы.
       - Вот бы Вам такого сына - сказала как-то Эмма, и мне всегда казалось, что Артур и был им в нашей с Федосовым старшим жизни.
       В этой суете забыл было о капитане Пепе, но когда однажды увидал заходящий в гавань небольшой сейнер, сразу вспомнил о нем, и пока не уехал Артур, мы купили в соседней гавани Сан Поло два судна. Это были сейнера совершенно новые, на которых с ловом справлялись всего два-три человека. Сообщать Пепу о покупке не стали, решили дождаться его приезда.
       Провожая Артура, я не удержался и попросил узнать о судьбе Константина, в смерть которого так и не смог окончательно поверить. Он удивился и тут же позвонил в Мадрид, военному атташе США. Там извинились и просили подождать. В тот же день сообщили, что сообщение о гибели Константина Федосова не было выслано из-за отсутствия в живых его родных.
       Через два дня мне доставят по почте конверт из консульства США в Испании, а я так и оставлю его невскрытым.
       Капитан Пеп пришел в восторг от сейнеров. Он довольно сносно передвигался на протезе, но жаловался, что боль не ушла окончательно, и сгорал от нетерпения выйти в море. Первый выход на лов показал, что рыбак он опытный, а я принимал в нем непосредственное участие, стоя на руле. Первый улов мы отпраздновали вместе с экипажами в портовой таверне, отдав всю рыбу малоимущим и инвалидам. Пеп был счастлив, да и я впервые за последнее время- он отвлек меня от тягостных мыслей.
       Вскоре пришло письмо от Алисы и телеграмма от Артура, в которых они сообщали, что находятся уже на Кубе и успешно закончили переговоры с медицинским департаментом. В тот же день я отправил им радиограмму с поздравлением, пожелания счастья и успехов. После этого я на время успокоился и стал готовиться к регате вокруг Испании.
      
       15 сентября 1969 года.
       К регате готовился зря - не прошел медицинский контроль из-за перебоев в сердце. Все началось полмесяца назад, когда получил письмо от Арнольда, в котором он сообщал, что после удачного искусственного оплодотворения, Алиса все же вновь потеряла ребенка на пятом месяце беременности и по этой причине потеряла рассудок и в настоящее время переведена в специальную клинику.
       Как только я пришел в себя, решил лететь в Гавану. Оказалось, что сделать это невозможно, мне было отказано в визе. Попробовал получить визу через французское консульство, но паспорт был просроченным и его мне более не вернули. Через неделю позвонил Артур и сказал, что через день он прилетает в Мадрид и просит приехать для встречи.
      
       22 октября
       С тяжелым предчувствием ожидал я Артура в холле отеля "Tryp Ambassador" среди роскоши фойе в египетском стиле, обильно снабженного позолотой. Артур спустился в сопровождении человека с громоздкими очками, в котором безошибочно узнавался доктор. Я все понял сразу и, несмотря на то, что собралсяс силами, ноги меня не слушались, и я не смог подняться им навстречу. Предчувствие не обмануло меня. Артур был слишком молод, чтобы скрыть от меня непоправимое. Все, что говорили они дальше, было уже безразлично, я понял, что моей Алисы уже нет.
       Меня не повезли в больницу, опасаясь, что не выдержит сердце, но Господь посчитал это слишком легким для меня наказанием. Только через три дня я стал на ноги и отказался слушать подробности смерти дочери, теперь это уже не имело значения. Она сама избрала себе наказание за смерть двоих не рожденных младенцев. У нее хватило сил искупить свой грех, и я был уверен, что даже если бы и был рядом, то не смог бы этому помешать.
      
       20 декабря.
       До сих пор не могу прийти в себя. Не дает покоя одна мысль - когда и почему начались мои несчастья?
       Бегство из России было вынужденным и являлось, пожалуй, единственным способом избежать расстрела. Роковая любовь Виктории? Но ведь теперь я знаю, что это было мимолетное увлечение, она не любила меня. Настоящая любовь у нас была с Катериной, но я предал ее, оставив в трудное время одну. Что стоило мне тогда уйти к французским партизанам, как делали это мои соотечественники, бежавшие военнопленные? Я нарушил закон сохранения продолжения рода, оставив мать и свое дитя. Все, чем я жил дальше, было лишь приспособлением к условиям, которые мне диктовала судьба и деньги, которые, как мне казалось, помогали многого достигнуть. Не зря говорят, деньги - темные очки для совести, позволяющие видеть то, что тебе хочется. Ведь если разобраться, я всегда жил больше для себя, хотя не забывал и тех, кто был рядом. Однако этого видимо мало.
       Ну, и что дальше?
      
       1970 год.
       Под руками нет календаря, и я даже не знаю, какое сегодня число. Седьмого января умерла Эмма, вернее ушла в последнюю дорогу, не разбудив нас поутру, не приготовив завтрака и не дав нам с Пепом напутствия на день. Пеп, обнаруживший Эмму холодной в постели, вызвал врача и нотариуса, а я так и остался сидеть в кресле. Мы привыкли к ее словам о том, что живет она только ради нас, и нам казалось, что она вечна.
       После ее похорон, Пеп привел в дом свою знакомую, которая работала поваром в небольшом кафе. Она оказалась тихой и прилежной женщиной, бывшей второй женой араба, который попытался устроить нам скандал в надежде получить денег. Пеп откупился от него рыбой, а Нана, как звали женщину, быстро освоилась и мы были довольны ее работой.
       Постепенно отходил и я, а когда "Катрину" арендовала семья грека, я ушел с ними в рейс до Лиссабона. Путешествие обещало быть интересным, с множеством заходов в порты Испании, Марокко и Португалии, но радостного чувства встречи с морем и парусом не было, но и дома, где все напоминало о прошлом, оставаться было нельзя.
      
       22 февраля 1970 года.
       Так получилось, что давно не открывал дневник, а за это время случилось кое-что неожиданное и в какой-то мере важное, но все по-порядку.
       Семья грека оказалась на удивление спокойной и дружной. Глава семьи был опытным морским путешественником, отлично владел парусами, да и другие члены семьи были отличными матросами. Они были в восторге от яхты и, несмотря на ветреную погоду, спускались в каюты лишь для сна. Мы оставили позади Картахену, Алмерию и Малагу и, не дойдя всего несколько миль до Гибралтара, попали в жестокий шторм от Норд-веста, который трепал нас трое суток. Оставалось совсем немного и нас бы выбросило на берег, когда сквозь дрёму я увидел на палубе Катерину, которая молча указывала мне на убранный фор-стаксель. Я закрыл глаза и ясно увидел, как она снова и снова указывала мне на него. К тому времени мы были уже вблизи берега. Закончилось топливо, заглох двигатель. Поднимать довольно большой парус при еще сильном ветре было опасно, но мне поверили. Мы справились, яхта накренилась под напором ветра и стала удаляться от опасности. Через шесть часов ветер стих, и к вечеру мы зашли в Сеуту. Пополнив запасы топлива, решили выспаться, и как только я закрыл глаза, Катерина вновь явилась и стала у изголовья.
       - Вот мы и встретились, - произнесла она, и положила мне на грудь свою голову. Она была тяжелой, а ее густые волосы легли мне на лицо и затрудняли мое дыхание. Хотелось скинуть их, но я не мог поднять рук и почувствовал, как остановилось сердце.
       - Катя, я умираю, - закричал я и не услышал своего голоса. Катерина исчезла и наступила полная темнота.
      
       - Доктор, он умер? - услышал я, но это уже был голос кухарки грека.
       - Я тоже так думал, но, кажется, он не собирается, - проскрипел старческий голос по-русски. - Открой глазки, соколик.
       Я с трудом открыл веки.
       - Давай возвращайся. Рано ты туда собрался, я и то не тороплюсь, а постарше тебя буду.
       - Что со мной было, обморок?
       Он смешно захихикал треся реденькой бородкой.
       - В нашем возрасте, родной, как на Руси говорили - "Кондратий" к нам пришел. Вот и к тебе он пожаловал, да меня испугался. На твое счастье я рядом оказался. Ты меня не признал? А я тебя сразу узнал, мы у Апраксиных встречались более тридцати лет назад, когда вы из Испании от Франко убежали. От кого теперь бежишь?
       - Было такое, - сказал я, - а теперь от себя бегу.
       - Раз так, потом расскажешь, а сейчас лежи спокойно и ни о чем не думай - это лучшее средство от инфаркта.
       - Не пойдет! Я нанялся людей до Лиссабона сопровождать, значит должен вставать.
       Доктор не на шутку рассердился:
       - Ты что не понял? Я ж тебе русским языком говорю - инфаркт у тебя, отлежаться тебе нужно, иначе каюк тебе, а твои пассажиры до Касабланки сами дойдут. Они решили в Марокко задержаться, посмотреть Маракешь, Агадир, погулять по Медине, а ты под моим присмотром недельки через две в норму придешь. Мужик ты крепкий и, как сказали, не бедный, во французской клинике вместе с шейхами лежать будешь.
       Старик не соврал, правда, шейхов не было, но райские дивы ублажали, как могли. Приходили посетители из числа русских эмигрантов, очень часто навещали Апраксины и Владимировы, заглянул однажды и консул СССР, но разговор у нас не получился, после того, как он узнал, что я не собираюсь возвращаться на Родину.
       Все время пребывания в клинике я был в состоянии почти полного безразличия, видимо под действием лекарств. Много прогуливался в саду под присмотром сестер, спал почти без снов, все чаще стал думать о возвращении домой. Когда врач француз сообщил мне, что я больше не нуждаюсь в его помощи, меня забрали к себе Апраксины. Там меня уже ждали мои греки, которые в тот же вечер предложили мне продать им уже полюбившуюся яхту. Расставаться с "Катариной" было жалко, но и без рекомендаций доктора я понял, что для моего здоровья лучше было это сделать. К тому же они были очень неплохими моряками, и я впервые видел такую дружную семью, которая проводила отдых в море в полном составе.
       Глядя, как моя любимая яхта уходит за горизонт, с новым для себя чувством я прощался с частью моего прошлого. Впервые без сожаления делился с другими тем, что было очень мне дорого. Я был уверен, что она переходила в хорошие руки, частично освобождая меня от болезненных воспоминаний о прошлом. Для новых хозяев это имя становилось символом радостных эмоций и хороших мгновений.
       Прощай, "Катарина" и будь счастлива, - прошептал я.
      
       12 апреля 1970 года
       Три дня назад, после довольно долгого отсутствия, я вернулся домой. Из Марокко я решил добираться через Португалию, для чего высадился на причал Лиссабона с борта французского лайнера "Клемансо".
       Смутная надежда отыскать Гомеша умерла сразу у первого окошка адресного бюро - Гомешей в Лиссабоне было много тысяч. Поехал в Опорто, прошел в порт на знакомый причал, зашел в лоцманскую, но мои знакомые капитан порта и лоцман в порту уже не работали.
       Сильно расстроился, и прихватило сердце. Как оказался в медпункте не помню, ночь провел под присмотром медицинской сестры. Утром ее муж отвез меня на автобусный вокзал и в тот же день я приехал в Мадрид. Ехать домой расхотелось, снял номер в гостинице и решил провести здесь неделю - другую. В этот раз столица Испании оказалась переполнена туристами со всего света. Улицы были переполненными белыми, черными и желтыми людьми, среди которых первенствовали юркие и любопытные японцы с обязательными фотоаппаратами и не менее шумные немцы, поглощающие несметное количество пива и рыбопродуктов. Испания все же выбиралась в число ведущих стран Европы, и бурно развивался туризм. Испанцы забыли ужасы Гражданской войны, нищету и теперь, как и побежденные немцы, покупают автомобили, яхты, застраивают виллами побережье, наслаждаются доступными ценами на продукты и вина. И просто неплохо живут и отдыхают, а делать это они умеют.
       В один из вечеров, когда я ужинал в кафе, официант просит разрешения подсадить ко мне женщину. Соглашаюсь и женщина лет тридцати- сорока благодарит меня и углубляется в изучение меню. Я машинально оглядываю её, и что-то знакомое заставляет напрячь память. Она ощущает мой взгляд, но не отрывается от меню, но я замечаю её волнение. Наконец она опускает меню и бросает на меня взгляд. Почему-то ощущая неловкость, опускаю свой взгляд я.
       - Простите, - произносит она. - Вы не работали инструктором в яхт-клубе Аликанте?
       - Было дело. И мне кажется, что мы с Вами встречались,- отвечаю я, копаясь в глубинах своей памяти.
       - Постойте, Вы ведь, кажется, русский?
       - Мое имя Андрей, а вот Ваше имя я не могу припомнить.
       - Это и не удивительно, - дружески улыбнулась она. - Встреча была мимолетной, мы тогда с подругой пытались Вас напоить и в итоге набрались сами.
       - И пришли ко мне в каюту. А я запомнил - Вас зовут Изабель.
       Она смущенно улыбнулась.
       - Удивительно, что Вы помните мое имя, а я, как видите, Ваше забыла.
       - Это не имеет значения. Я предлагаю выпить хорошего вина за встречу, - предложил я.
       - Я не против, но...?
       - Никаких но! Мужчинам моего возраста не отказывают, к тому же я один.
       Она смутилась, но ненадолго.
       - Тогда я жду вина и продолжения нашей беседы.
       Она пересела в кресло рядом, поскольку в кафе было довольно шумно.
       Мы расправились с рагу из молодого барашка, выпили бутылку вина и закусили мороженым, болтая о погоде и последних новостях. Глядя, как один за одним покидают зал посетители, я подумал, как останусь в одиночестве в этот вечер.
       - Вы не торопитесь? - осмелел я.
       Она, видимо, ждала этого вопроса и ответила сразу:
       - Сегодня меня никто не ждет.
       - Меня тоже, поэтому я приглашаю Вас в гостиницу, если Вам удобно.
       - С Вами, Андрей, - куда угодно.
       Около часа мы сидели в летнем ресторане гостиницы, а когда на улице зашумел весенний ливень, я осмелел и предложил пройти в номер.
       - Я - свободная женщина, Андрей, и уже сказала Вам свое решение.
      
       В номере мы выпили еще и я понял, что теперь ничто не в силах удержать нас. И хотя она была намного моложе, но очень красива. В ее глазах я видел желание и забыл обо всем.
       - Тебе не больно?- спросила она, когда все закончилось, приложив ухо к груди и прислушиваясь к перебоям моего сердца.
       - Мне хорошо с тобой, - ушел я от прямого ответа, но не тут-то было.
       - Не обманывай меня, ведь я - кардиолог.
       Пришлось во всем признаться. Она встала, оделась и спустилась вниз. Вскоре вернулась, сделала укол и легла рядом.
       Наутро я проснулся один, не было ни ее, ни записки. Оделся, спустился вниз и спросил в рецепшене нет ли чего для меня. Дежурный отрицательно покачал головой.
       А чего ты ожидал, папуля, - сказал я сам себе и отправился завтракать. Я еще не доел тортиллу, когда мне на плечо легла ее рука.
       - Почему ты не подождал меня? Я ужасна голодна.
       - Не люблю, когда уходят, не прощаясь.
       - А почему ты решил, что я не вернусь? - она села рядом, позвала официанта и заказала завтрак.
       Я молчал, наслаждаясь запахом духов и ее присутствием. Словно поняв мои чувства, она склонилась ко мне на плечо и прошептала:
       - Боже! Как мне хорошо с тобою рядом.
       Я повернул голову и посмотрел в ее глаза. Они были чистыми и в уголках век дрожали слезинки.
       - Если можно, оставайся со мной, - тихо произнес я. Она ничего не ответила, лишь улыбнулась, тряхнув головой в знак согласия.
       - Тогда собирайся, и поехали ко мне.
       - Нет, милый, сначала пойдем ко мне, ты должен кое в чем убедиться.
       - Это обязательно? - спросил я.
       - Если ты серьезно предлагаешь мне ехать с тобой, это обязательно.
       Идти пришлось недолго, минут через пятнадцать мы свернули на тихую улицу и остановились у помпезного здания, похожего не небольшой дворец. В сквере рядом прохаживался рослый гвардеец с карабином, который при виде нас приветливо кивнул головой моей спутнице. Изабель нажала кнопку звонка и отворила дверь. Мы прошли в лифт и поднялись на второй этаж. Двери лифта открылись, и нас встретила девушка в белом халате.
       - Как он? - спросила ее Изабель.
       - Все так же. У него доктор и генерал.
       Только этого мне не хватало, подумал я, понимая, что речь идет о её муже.
       - Скажите Беатрис, пусть приготовит кофе и займет моего гостя, - распорядилась хозяйка и скрылась в глубине большого зала.
       Беатрис, грузная женщина моих лет, посмотрев на меня с любопытством, усадила в широкое кресло, позвонила в колокольчик и вскоре мы сидели рядом, наслаждаясь ароматом хорошо приготовленного кофе.
       - Мне так жалко сестру, - произнесла она, не глядя на меня. - Вот уже больше двадцати лет ее муж не встает с постели. Эти проклятые бедуины проткнули его насквозь, и его легких хватает только на то, чтобы лежать в постели. Теперь он умирает и наконец-то бедняжка сестра вздохнет свободно. Она перекрестилась.
       - А Вы, наверное, доктор или нотариус? - спросила она.
       На мое счастье вошла Изабель и сказала:
       - Пройдемте, я покажу Вам кабинет мужа.
       Большой кабинет с окнами во всю стену был заставлен рыцарскими доспехами, стены увешаны оружием и картинами, на которых были изображены военные во весь рост в парадной форме и при шпагах.
       - Вот, - остановилась она у последнего в ряду, за которым было свободное пространство до окон.
       - Это и есть причина, по которой я не смогу уехать с Вами сейчас. Такое стало бы несмываемым позором для его рода и совсем не имеет значения, люблю я его или нет. Сегодня будет последний консилиум, но я и так знаю, что остаётся несколько дней. Вполне возможно это случится этой ночью, поэтому я не смогу больше оставаться с тобой. Но, если хочешь, я найду тебя, когда стану свободной. В обед я приду к тебе попрощаться, а сейчас иди. Нет, подожди, я хочу сказать, что не случайно встретила тебя, это дар судьбы за многие годы вынужденного одиночества и воздержания. Я узнала тебя сразу, хотя прошло немало времени. До и, особенно, после ранения мужа я нередко вспоминала тебя.
       А теперь иди, тебя проводят,- сказала она и дважды поцеловала в щеки, как обычно здороваются и прощаются в Испании.
       Она резко повернулась и вышла из кабинета. Увидев у стены небольшой письменный стол, я подошел к нему и, ничего не говоря, написал в книге отзывов свой адрес и телефон.
      
       В тот вечер она не пришла. Я не стал ждать и последним автобусом выехал домой. Впервые ехал с непонятным чувством. Это были не ревность, не сожаление о внезапном расставании с женщиной, которая понравилась мне после продолжительного одиночества. Это было чувство какой-то неизбежности и беспомощности, то чувство, которого я всегда избегал, а теперь стал бояться. Почему-то вспомнились слова отца, сказанные о матери:
       " Женщине не обязательно любить мужа, она прежде всего любит себя и детей, а не того мужчину, кто отдает ей все. Многие из них считают, что постоянство вредно и старит их преждевременно."
       Через несколько дней я был готов забыть об этом приключении, тем более, что дома события разворачивались не по моему сценарию.
      
       20 июля 1970 г.
       Прошло два месяца после моего возвращения, а я все еще не могу прийти в себя после того, что произошло в моем доме. Одно из них значительное, правда, касалось больше не меня, а Пепа - сбежала наша кухарка, которая жила у него в доме, который он снял без меня. При этом она прихватила с собой деньги капитана, которые он задолжал своим командам за два месяца. Её поймали через две недели в Андалузии, но денег у нее уже не было. Капитан, чтобы заработать эти деньги, был вынужден пропадать в море. От такой напасти Пеп все время оставался на ногах и его нога "поссорилась" с протезом. Все материальные потери не стоили его здоровья. Я их компенсировал, однако капитан ко мне не вернулся и стал собираться домой.
       - Я приношу несчастья, - заявил он мне, - и не хочу больше оставаться здесь.
       Перспектива остаться в одиночестве меня не устраивала, и я пытался уговорить его, но тщетно.
       Вскоре за ним приехала шустрая женщина, как он признался, его гражданская жена. Я был бессилен перед ней и только попросил планировать отъезд в конце года, когда решится вопрос с продажей сейнеров. Вскоре ко мне пришел капитан второго сейнера, у которого взрослый и очень прилежный сын работал штурманом на сейнере Пепа. Он был готов купить оба сейнера в рассрочку года за три, если я дам ему денег в долг. Стало ясно, что наше прощание с Пепом не за горами. Так оно и случилось. Наведя порядок в доме, его жена попросила у меня разрешения отправиться с мужем домой и я остался один.
       Чтобы не сойти с ума от одиночества, я стал пропадать в яхт-клубе, благо желающих получить мои услуги на оставшихся яхтах было достаточно, и понемногу стал привыкать к пустому дому.
      
       20 октября 1970 г.
       Наверное, я не продолжил бы записи в дневнике, если бы не случилось, по моему мнению, что-то невероятное, да еще и очень приятное для меня. Два дня назад, когда я с одной мадридской парой возвратился с прогулки, меня встретил один из диспетчеров с известием, что меня просит явиться капитан порта по срочному делу. Я удивился не столь поспешности, сколько тому, что обычно его дела меня не касались и, проводив симпатичных пассажиров до автобуса, открыл двери кабинета, за которыми слышался оживленный смех. Капитан порта и несколько инструкторов сидели за накрытым столом, и все их внимание было занято женщиной, сидевших спиной ко мне, но я узнал её сразу. Когда Изабель повернулась, я с трудом устоял на ногах.
       - Ответьте, коллега, - обратился ко мне капитан порта, - почему все потрясающие женщины попадаются именно Вам? И где Вы их только находите.
       - Может это и так, - прервала его Изабель, - но в этот раз его нашла я. И чтобы он не пропал опять, прошу разрешения покинуть вашу гостеприимную компанию.
       - Ну, вот. Опять все ему, - разочарованно развел руками капитан порта. - Дайте нам слово, что Вы ненадолго оставляете нашу компанию.
       - Это зависит не от меня, - она встала, подошла и взяла меня под руку.
       - А я думал, что не дождусь тебя, - вырвалось у меня, когда мы вышли из кабинета.
       - Похороны состоялись две недели назад, но замучили формальности с наследством, пришлось ждать их окончания.
      
       22 февраля 1971 г
       Отпраздновали Новый год, семьдесят первый в моей жизни. Никогда бы не подумал, что в такие годы близость с любимой женщиной станет такой же необходимой, как и в молодости. Время летит быстро, и я не успеваю в срок сделать то, что намечаю. Придумал себе оправдание - Счастливые часов не наблюдают.
       Изабель приехала ко мне без вещей, и мы до сих пор не побывали с ней в Мадриде и не собираемся, ей хочется забыть годы, проведенные прикованной к постели мужа. Она оказалась большой любительницей путешествий на яхте и мы "облазили" все гавани и острова на побережье, от Барселоны до Картахены.
       - Мне так нравится на яхте, - повторяет она.- Здесь не нужно носить эти проклятые обязательные наряды для гостей и соблюдать этикет, как в доме бывшего мужа. Люблю, когда ты смотришь на меня, в твоих глазах столько мужества и скрытой ласки, которых я не видела, как мне кажется, за всю жизнь. Я так счастлива, но боюсь, вдруг все это оборвется в один момент. Любимый, не отдавай меня никому, я хочу умереть в твоих объятьях.
       Я боготворил ее, любовался ее телом, совершенным, сильным и нежным одновременно и пил любовь, как пьет воду путник в пустыне, после долгого путешествия под палящим солнцем. Мое сердце, казалось, тоже родилось заново и ничто не напоминало о перенесенном инфаркте. Каждый раз, слушая его, Изабель удивлялась его чистому, без перебоев биению.
       - Чему удивляться, - посмеивался я. - Рядом с такой женщиной мне, сыну моряка и рожденному для морской бродячей жизни, не положено сдаваться годам. И сердце мое теперь принадлежит только тебе и болезнь над ним не властна.
       Мы закончили осмотр Болеарских остовов и возвращались домой, когда я заметил в поведении Изабель явное беспокойство.
       - Что случилось, любимая, уж не беременность ли этому причиной.
       - К сожалению, это исключено. Я сама не знаю, но у меня нехорошее предчувствие.
       У меня его не было, и я решил не придавать особого значение ее ответу, но когда мы ошвартовались к причалу, она разволновалась еще больше.
       - Что случилось, дорогая?
       - Не знаю, но я боюсь идти домой.
       -Успокойся. Такое бывает после долгих морских путешествий, когда на это есть причины, - попытался успокоить ее я. - Но нам беспокоиться нечего, у нас с тобой всё в порядке.
       Однако она не могла упокоиться и только ускоряла шаг.
       Двери нам открыла кухарка, мы прошли в гостиную и в раскрытые двери кабинета я увидал стопки газет на письменном столе. Я направился в кабинет, а Изабель стала расспрашивать кухарку. Через минуту она вошла в кабинет в тот момент, когда я держал в руках письмо, адресованное ей. Она взяла, глянула на адрес и вдруг потеряла сознание и я едва успел ее подхватить. Положив ее на диван, поднял конверт. Письмо пришло из Аргентины, но на нем не было ни одной марки.
       - Откуда оно, - спросил я кухарку.
       - Его принес мужчина и сказал, что он будет ждать звонка по этому телефону, - она поискала на столе и достала из газет визитку, на обратной стороне которой был написан номер телефона.
       Изабель очнулась и произнесла сквозь слезы:
       - Я верила, что мой мальчик жив, - прошептала она.
       - Так это ж хорошо,- попытался успокоить ее я. - Отдохни немного, и во всем разберемся.
       - Нет, я должна прочитать письмо, - она протянула за ним руку.
       - Выпей сначала, это поможет, - я протянул ей бокал с хересом, но она уже не слышала меня. Закончив читать, выронила письмо и глянула на меня удивленными глазами.
       - Как же так, Хуан жив, - прошептала она, - и мой мальчик, Виктор. Где он?
       - Я не знаю и пока ничего не могу понять. Давай сядем за стол, выпьем кофе и поговорим спокойно, иначе я ничем не смогу тебе помочь.
      
       Рассказ Изабель.
      
       Мне было семнадцать, когда я вступила в отряд Хуана, состоящий из студентов, поддерживающих республику. Хуан был комиссаром, а я к тому времени работала медсестрой в городской больнице. Хуан мне понравился сразу, я ему тоже и он настоял на моем приеме в отряд, где всегда старался держать меня поближе к себе. Война войной, а через год я родила мальчика, и Хуан отправил меня в походный госпиталь. Мы отступали под натиском войска генерала Мола и вскоре попали в плен. Хуан был ранен и через месяц попал в ловушку, пытаясь спасти меня. Расстреливать сразу его не стали, пытаясь склонить к измене, обещая сохранить ему жизнь. Но он не сдавался. Прошел месяц и ко мне в госпиталь зачастил начальник контрразведки генерала.
       Однажды он предложил мне компромисс - я выхожу за него замуж, а он устраивает побег Хуану вместе с ребенком в Аргентину. На раздумье дал мне неделю. Каждый день он приходил ко мне и показывал фото расстрелянных бойцов нашего отряда, когда дошла очередь до Хуана, я сдалась при условии, если он сохранит жизнь мужу и сыну, не очень надеясь на это. Но он принес мне письмо Хуана и фото его с сыном на руках на палубе лайнера. Пока не закончилась Гражданская война, я оставалась в лазарете, потом он увез меня в Мадрид. При всей своей жестокости и коварстве, со мной он был всегда ласков и долгое время ждал моей близости. Я сдалась, когда через год он улетал в испанскую Сахару усмирять бедуинов, ему очень хотелось, чтобы у него был ребенок, но ничего не вышло.
       Ему не повезло - в одной из стычек его насквозь проткнули копьем, сильно повредив внутренние органы. Он остался инвалидом и почти всю оставшуюся жизнь провел лежащим в постели. Я была полновластной хозяйкой в доме, его родственники не то, чтобы любили, но очень ценили меня за то, что я взяла на себя все заботы о нем. Я долго пыталась искать мужа и сына, но эмиграционная служба Аргентины сообщила, что такие в Аргентину не прибывали.
      
       - И чего мы теперь ждем? - спросил я и протянул ей визитку. - Звони сыну, а если хочешь, едем в Мадрид.
       Она глянула на визитку и вскрикнула:
       - Боже мой, это же телефон апартаментов генерала, они заберут его у меня!
       - Не спеши, он уже давно не мальчик, звони.
       Я вышел из комнаты, чтобы скрыть свое волнение. Появление сына и то, что он был принят и находился в семье генерала, не предвещали мне ничего хорошего. Потеря Изабель становилась неминуемой, вряд ли, если станет выбор между сыном и мной, она выберет меня, да и я удерживать её не стану. А это означало, что впереди снова одиночество.
       Виктор приехал утренним автобусом и, когда он появился в дверях, я понял, что для меня все кончено.
       Он был лучшей копией матери, так же удивительно красив, только крупнее и мужественнее. Широкие плечи, крупные руки, красивое лицо, умный взгляд, все в нем не говорило, а скорее кричало о его красоте и мужественности одновременно. Пожатие его руки подтвердило мое мнение, а взгляд на мать, которую он видел впервые, выражал восхищение.
       Она протянула руки, шагнула к нему, он легко подхватил её, падающую, на руки, смущенно глядя на меня, поцеловал.
       - Посадите ее на диван, дайте воды. Она - мужественная женщина и скоро придет в себя. Я буду в кабинете, если понадоблюсь. Прикрыл дверь и стал ходить по кабинету. Прошло полчаса, а они всё еще обходились без меня. Тогда через черный ход прошел во двор и, не понимая, что делаю, пошел в гавань.
       Пришел в себя лишь тогда, когда мое молчание на расспросы моих друзей, обеспокоили их настолько, что они позвали доктора. Тот, послушав, посоветовал налить мне что-нибудь покрепче и оставить в покое. Херес несколько привел меня в чувство и, чтобы уклониться от дальнейших расспросов, я прошел в ресторан своего друга Германа.
       Тот не стал расспрашивать, провел в капитанский зал и приказал нас не беспокоить.
       - Не хочу знать, что произошло и хорошо знаю, что больнее всего ранят очень красивые женщины, а она у тебя, как говорят, была не только невероятно красива, но и умна, что, кстати, бывает очень редко. Я тебя понимаю, но в твоем возрасте не стоит удерживать то, что тебе не принадлежит. Если это твое, она найдет тебя сама. Заметь, я не говорю о любви, в наши годы это другое и любовь по сравнению с ним, забавы молодых. Нам нужнее преданность. Если она есть, то она останется с тобой.
       - А вот и ошибаешься, старый краб. В моем случае важнее материнская верность, а она посильнее преданности. Так что давай выпьем за то, что в очередной раз я проиграл и не случайно, так уж видно мне на роду написано.
       - А ты не спеши делать выводы. Если сменился ветер, ложись на другой галс, твой конечный порт еще далеко. Держись, капитан!
       Как добрался я до дома, не помню, вероятнее всего с помощью Германа. Читать записку на столе я не стал и уснул на диване.
       Разбудила меня женщина лет сорока, сообщив, что ванна готова и меня ждет завтрак. Мне было немного стыдно за свой вид, я не стал расспрашивать и прошел в ванную комнату. Лежа в теплой воде, рассматривал аккуратно сложенное белье, безупречный порядок, подумал, что вернулась Изабель.
       Однако прошло полчаса, но она не появилась.
       Я встал, оделся, запахнул халат, вышел из ванной и прошел в гостиную. Как только сел за стол, появилась незнакомка, молча поставила передо мной завтрак и кофе и вернулась на кухню. Я позвал ее колокольчиком.
       - Постойте. Скажите, кто Вы такая и что вы делаете в моем доме? - стараясь скрыть раздражение, спросил я.
       - Я - Ваша новая кухарка. Меня зовут Стефания.
       - Стефания! - чуть не вскрикнул я и потряс головой, отгоняя наваждение.
       - Да, Стефания. Меня в Ваш дом привел господин Герман.
       Только этого мне не хватало, подумал я, но вскоре успокоился. Раз остался один, она очень кстати, а плохого человека Герман не пришлет.
       - А откуда Вы знаете Германа, - спросил я.
       - Я десять лет проработала у него в доме. Скажите, как мне Вас называть, господин.
       - Не называйте меня господином, зовите капитаном.
       - Хорошо, господин капитан. Вам звонили из Мадрида, я сказала, что Вы заняты. Они позвонят позже.
       - С этого нужно было начать. Давайте договоримся, что в дальнейшем в первую очередь Вы говорите то, что касается меня.
       - Хорошо, господин капитан.
       Вскоре зазвонил телефон.
       - Куда ты пропал? - в голосе Изабель я впервые почувствовал раздражение. - В каком свете ты выставил меня перед сыном, - продолжила она в том же духе. От неожиданности я онемел, чем спровоцировал еще большее возмущение.
       - Что случилось? Ты не собираешься со мной говорить?
       - В таком духе - нет. Ты сейчас не похожа на любящую женщину.
       - Извини, я не ожидала, что ты такой обидчивый.
       - Я признаю свою вину. Чего ещё ты от меня хочешь? - стараясь быть как можно сдержанней, произнес я.
       - Хочу, чтобы ты приехал ко мне в Мадрид, - прозвучалоиз ее уст как ультиматум.
       - Как ни странно, но сейчас я не могу, у меня появились срочные дела.
       Она бросила трубку, и только тогда я понял, что совершил непоправимую ошибку, разговаривая с нею, как со своей кухаркой.
       Решение подсказала мне Стефания. Вытирая о фартук руки, она вышла из кухни с вопросом:
       - Вы уезжаете, хозяин?
       - Да, и может быть, задержусь дня на два.
       - Можно я приведу сестру, вдвоем мы быстро наведем в доме порядок.
       Я удивился. О каком порядке она говорит, Изабель неплохо содержала его.
       - Делайте, что хотите, сказал я и прошел в гараж.
       Мой "Сеат", простоявший несколько месяцев, никак не хотел заводиться, в процессе его реанимации я потратил много сил и мое беспокойство улеглось. Я позвонил знакомому мастеру из гаража, тот приехал и через десять минут мой конь, слегка подрагивая, был готов двинуться в путь.
       В дороге я многое передумал и пришел к выводу, что не имею права обижаться на Изабель и мешать в её выборе. Кто я для неё? Занесенный в трудное время ветром приключений мужчина, словно спасательная шлюпка в бурном житейском море. Нет ничего удивительного в том, что она уцепилась за неё, доверив ей свою судьбу. Но буря прошла и на берегу, в другой жизни можно обойтись и без неё. Успокойся и соберись с силами, это в твоей жизни не первый случай, когда выбор остается не за тобой. Веди себя достойно, как бы обидно и трудно тебе не было.
       Когда я остановился у её дома, гвардеец узнал меня и указал место стоянки. Увидав меня в окно, вышла знакомая служанка.
       - Сеньора в отъезде, но просила, чтобы Вы дождались ее, они с сыном обещали быть к обеду. Что Вам подать, кофе или чай? - тараторила она в лифте, оправляя фартук на пышной груди.
       Мне пока не хотелось никого видеть, и я сказал ей об этом.
       - У нас есть комната для гостей, а можете ждать и в кабинете генерала, сейчас в доме никого нет, кроме повара и меня, - она словно невзначай прижалась ко мне бедром.
       - Хорошенькое начало, - подумал я. Видимо, молодая блудница имела основание проявлять ко мне такой интерес.
       - Ведите меня в комнату для гостей и принесите кофе и фрукты, - подтолкнул я её из лифта. Она повела плечами и кинулась исполнять мое приказание.
       Ждать пришлось долго, я успел прогуляться по саду и собирался поехать в ближайшую гостиницу заказать номер, когда услышал разговор в коридоре. Не успел открыть дверь, как влетела Изабель и бросилась мне на шею. Я разжал ее руки и попросил сесть.
       - Ты что подумал? - опередила меня она. - Это же мой сын и теперь, если захочешь, он будет нашим с тобой сыном. Идем обедать, хотя по времени скорее на ужин. Там поговорим, и ты все поймешь.
       - Вряд ли удобно выяснять наши отношения за столом. Ты лучше объясни, почему вы без меня сбежали из Аликанте?
       - Перестань говорить со мной таким тоном. Никуда я от тебя не сбегала, сбежал ты и поставил меня перед сыном в неудобное положение. Если ты приехал ссориться со мной, можешь уезжать обратно.
       Я встал и пошел к дверям, и был почему-то уверен, что она меня не остановит. Так и вышло. На улице мне стало не по себе, противная слабость охватила все тело, ноги плохо повиновались мне. Я едва дошел до машины.
       - Я не рекомендую вам садиться за руль, - услышал я голос гвардейца, и его рука легла мне на плечо.
       - Мне только до гостиницы.
       - Небольшая гостиница вон там, за углом. Я провожу вас, так будет лучше. Если желаете, могу известить сеньору Изабель.
       - Не нужно, я отдохну и поеду домой.
    - Задерживать Вас, сеньор, не могу, но у Вас такой вид... Я бы на Вашем месте провел ночь в постели.
       Хозяйка гостиницы провела меня в небольшой, но очень уютный номер на первом этаже и поинтересовалась, не нужен ли мне доктор и что бы я пожелал на ужин.
       Состояние мое не улучшалось, но от доктора я отказался и направился в ванную комнату. Успел только раздеться, как в двери постучали. Изабель, - подумал я, но это был Виктор. Когда он вошел, я попытался встать, но поскользнулся. Не подхвати он меня, не обошлось бы, по меньшей мере, без синяков.
       - Мне нужно поговорить с Вами, - сказал он, когда мы вышли из ванной комнаты, - вернее, объясниться. Это могла бы сделать и мать, но ей и так нелегко приходится, ведь я свалился ей на голову, как снег. Так кажется, говорят русские.
       В его голосе была искренность и одновременно уважение. Я позвонил в колокольчик и заказал херес и кофе.
       - Коньяк Вам на пользу, а кофе, как врач, я бы не рекомендовал. Попросите лучше зеленый арабский чай.
       - Так о чем Вы хотели поговорить? О Вашем отце, - перебил его я.
       - Обо мне и о нем. Он очень болен, - было видно, что Виктор разволновался.- Вы извините, я встану и с Вашего разрешения начну с того момента, когда я узнал, что у меня жива мать. Отец до моего совершеннолетия говорил, что мама погибла в Гражданскую войну. У нас никогда не было ни одного её фото. Долгое время он даже не говорил об Испании, и только ненависть к нему аргентинских фашистов наводила меня иногда на мысль, что он воевал на стороне республиканцев. Он работал инженером в автомобильной мастерской, а когда я окончил университет и стал врачом, его выбрали руководителем отделения работников автотранспорта. Восемь лет назад при взрыве бомбы, заложенной в автобус профсоюза, отец стал инвалидом и с тех пор не встает с постели. У нас с ним небольшая квартира, наверное, поэтому не хотели иметь детей и дважды от меня уходили жены, кому хочется возиться с инвалидом. Моего жалования врача едва хватало на нас двоих. Но шесть лет назад неожиданно на имя отца стали приходить приличные деньги, якобы его пенсия ветерана испанской фаланги. Отец отказался и написал письмо, которое я должен был отослать. В то время я поменял квартиру, отцу была нужна отдельная и светлая комната, и письмо я не отослал. Была еще одна причина: узнав о пенсии, аргентинские фашисты больше не трогали отца и не мешали мне.
       И вот три месяца назад меня вызвали к нотариусу и объявили, что, по желанию известного Вам генерала, я включен в список его наследников, как сын его жены. От этого известия отцу стало плохо, он рассказал мне о своем отъезде из Испании, но главное, что моя мать добровольно стала женой генерала. Я решил сам убедиться во всем, и вот я здесь и теперь знаю всю правду и то, что генерал решил отблагодарить мать за все и позаботился о её чести. Кроме того мне он оставил часть своего наследства и хотя отец против того, чтобы им воспользоваться, я на стороне матери. Ведь это она своим замужеством спасла нас.
       А теперь главное. Вы зря обидели мать, она Вас очень любит, я это понял сразу. Но поймите и Вы её, она сейчас разрывается между Вами и отцом не только как женщина и моя мать, но еще и как врач, которая может помочь ему. Я понимаю ее как коллегу, и хорошо знаю отца - он её держать не станет. Я восхищен мамой, её красотой и мужеством, горжусь её поступком и прошу Вас об одном - будьте к ней снисходительны.
       Перед его аргументами я был бессилен. В этом молодом человеке чувствовалась убежденность уверенного в себе человека. Видимо, с красотой матери он унаследовал ум и волю отца. Что мог сказать ему я? Как объяснить, что Изабель - это последнее, что осталось в моей жизни. Смогу ли пережить разлуку с ней, а что-то говорило мне, что она будет долгой. Так уж сложилось в моей жизни, что те, которых я любил, уходили безвозвратно.
       Я не смогу описать прощание с Изабель, и воспоминания о нем еще долгое время будут терзать мою душу. Дни и недели тянулись теперь бесконечно, и если бы не выходы в море с клиентами, можно было сойти с ума. Полновластной хозяйкой в доме стала Стефания, у которой, как я понял, не было родных. Вспоминать о прошлом она не любила, только однажды сказала, что в Испанию приехала со своим возлюбленным воевать с фашистами. Любимый погиб, а она осталась, в Польше вся семья погибла во время восстания в Варшаве. В свободное время она переводила на испанский любовные рассказы из польских журналов, которые ей привозили знакомые польские моряки. Заработанные деньги посылала в Польшу в фонд узников фашистских концлагерей. Её устраивала работа у меня, она ценила мое равнодушие к ней, как к женщине. Раз в месяц она отпрашивалась у меня на два-три дня. Говорили, что видели ее в сомнительных заведениях, но меня это не интересовало. Впрочем, меня теперь мало что интересует, разве что известия от Изабель, но они приходят все реже и реже...
      
       19 февраля 1972 года.
       Новый год встретил в море, отпустив Стефанию на "новогодние каникулы". Какой-то чудак швед решил встретить новогоднюю ночь в море на яхте и взглянуть с моря на фейерверк на берегу. Оказывается, он всю жизнь проработал смотрителем маяка у берегов своей Швеции и не любит грохота ракет и петард. Скупой и угрюмый, он глотнул из маленькой бутылочки виски, открыл баночку анчоусов и пробурчал неразборчиво на своем языке, что-то вроде с Новым годом.
       С прибытием в порт, я отказался от приглашений и попросил "новогодние каникулы" с желанием поехать развеяться в Мадриде. Не помню сам, как я оказался у дома Изабель, где всё так же скучал знакомый жандарм. Он искренне обрадовался мне и признался, что служить стало скучновато. На мой вопрос, живет ли кто в квартире генерала, он ответил утвердительно и добавил, что сеньора Изабель давно не появлялась. Я не знал, что мне делать и пошел в знакомую гостиницу.
       Хозяйка узнала меня, извинившись за наплыв постояльцев, вручила мне ключи от небольшого, но уютного номера на верхнем этаже.
       - Открою Вам секрет,- негромко промолвила она при этом. - В номере напротив Вас живет русский, вернее испанец из России. К нему приезжали важные люди из посольства, а затем тайная полиция.
       - Спасибо, что Вы предупредили меня, но не говорите ему обо мне, - ответил я и подумал - за кого ж тогда принимает меня она.
       "Русского" господина я видел потом неоднократно, даже узнал его имя - Рамирос, но мне не хотелось ни с кем встречаться, я просто отдыхал от однообразия моей жизни в Аликанте. Пятого января Мадрид, как и вся Испания, отмечал Кабальгате-дел-Райес, праздник трех королей. Двенадцатая ночь со дня Рождества знаменуется яркой процессией декорированных платформ с тремя королями - белым, арабским и черным. Собирается огромное количество детей и волхвы раздают им сотни килограмм конфет, подарки и короны.
       Потолкался и я, а благодаря большому росту увидел шествие во всей красе. Возвращаясь домой глубокой ночью, у дверей номера услышал, как напротив Рамирос говорил кому-то, что с утра они поедут в Долину Павших. Там я не был давно и решил, что утром непременно отправлюсь туда. В последний раз был я там не по своему желанию, когда проходил проверку деятельности в годы гражданской войны и на моё счастье недолго. Этот памятник погибшим в гражданской войне начали сооружать по приказу Франко. В 1950 году строительство возглавил Диего Мендес. Это гигантское захоронение в горах Гвадаррамы в 58 километрах от Мадрида по замыслу генералиссимуса должно было стать памятником погибшим солдатам, сражавшимся на обеих сторонах, и примирить нацию под лозунгом "Тем, кто погиб за Бога и Испанию". И хотя политический символ Долины Павших неоднозначен, замысел диктатору частично удался, потому что народ Испании все же предпочел оставить все позади.
       Еще при посадке в автобус я вновь увидел Рамироса в окружении четырех мужчин, явно похожих на людей советского происхождения, которых спутать с другими довольно трудно. В автобусе они расположились немного впереди меня, и я хорошо слышал пояснения, которые он давал им.
       - Все элементы гигантского мемориала имеют необычайные размеры, - поясняет он, когда на перевале у Эскориала вырастает уходящий в небо огромный крест. - Высота креста 150 метров, а поперечная перекладина его равна 46 метрам. Внутри движется лифт, а на двух площадках на высоте 25 и 42 метров расположены восемь скульптур, которые представляют основные христианские добродетели, по четыре на каждой площадке. Все элементы огромного мемориала имеют гигантские размеры.
       Сейчас в кристально чистом воздухе мемориал вставал, словно вырастающий из бездны. Не доезжая до мемориала, автобус свернул на узкую дорогу, ведущую к монастырю монахов-бенедиктинцев, которые осуществляют обслуживание базилики комплекса. Затем мы вновь спустились к подножью Святого Креста. Живописная горная дорога выводит нас к подножью креста и заканчивается на эспланаде площадью 30600 квадратных метров. В середине её, на пути в крипту, стоят четыре огромные монолитные колонны из черного гранита, каждая высотой 11,5 метров и диаметром 1,5 метра. Они были вырублены еще в пятнадцатом веке. Для крипты, которая находится в скале, пришлось вырубить из неё около 200 000 тысяч кубометров горной породы.
       Тогда, когда я был здесь раньше, проход еще пробивали заключенные и работали они с энтузиазмом, им обещали значительно сократить сроки заключения. Огромное облако пыли стояло тогда над стройкой и в безветренную погоду оно закрывало солнце.
       У колонн пассажиры разделились - часть пошла на лифт, который движется внутрь креста, а большая часть, и я с ней, отправилась по эспланаде к входу в крипту. Огромная бронзовая дверь входа поражает и является произведением скульптора Карлоса Феррейры. За дверью располагается такая же громадная бронзовая решетка, с изображениями сорока святых, в центре её фигура апостола Иакова.
       Дальше идем подземной галереей длиной 88 метров, которая разделена на четыре отрезка. В её боковых нишах 6 часовен, стены которых украшены восьмью прекрасными гобеленами пятнадцатого века - работы Вильгельма Паннемейтера, с изображениями сцен из Апокалипсиса. При подходе к главному алтарю стоят восемь гранитных статуй работы Санррино и Антонио Мартина.
       Мы входим в главный алтарь - цель моего путешествия. У гранитного подножья алтаря по вертикальной линии с крестом расположены могилы каудильо Франсиско Франко и организатора и руководителя движения фалангистов - Хосе Антонио Примо де Ривера. Венчает алтарь гигантский купол высотой 42 метра и диаметром почти 41 метр. Весь он декорирован прекрасной мозаикой из шести миллионов керамических элементов.
       По бокам главного алтаря расположены входы в две тоже огромных часовни, в которых покоятся 33872 жертв с обеих сторон гражданской войны в Испании.
       Трудно описать чувства, вернее, состояние перед всем увиденным, ведь базилика больше, чем собор Св. Петра в Ватикане. Грандиозность одновременно восхищает и подавляет настолько, что все это кажется не делом рук человека. Только тогда, когда начинаешь читать фамилии захороненных жертв войны, помалу возвращаешься к действительности.
       Выйдя на свежий воздух, не сразу приходишь в себя, да и потом противоречивость чувств еще некоторое время будоражит твое сознание. Оглядываюсь вокруг, словно возвратился с того света и понемногу прихожу в себя от пышного торжества природы. Внезапно приходит мысль о том, что жизнь, прожитая мной, не так уж и плоха, а прожитые годы были и не совсем напрасными, ведь я стал свидетелем грандиозных событий: двух революций и двух мировых войн и совсем необязательно оставлять свой след в этой жизни.
      
       22 февраля1972 года.
       После посещения Долины Павших я надолго забросил свои записи и причиной тому, как мне казалось, была безнадежность, охватившая меня от одиночества. Я жил, как во сне, и если бы не работа, то...
       Несколько скрасило мое существование возвращение Стефании, её избранник оказался альфонсом, да еще и пьяницей. Она долго терпела, но когда тот распустил руки, она надолго успокоила его скалкой, а утром собрала вещи и вернулась.
       За меня она взялась решительно, зачистила погреб от пустых бутылок, составила длинный список замены белья, штор и, частично, мебели, именно диванов, которые я пролежал. Меня она отдраила в ванной, несмотря на мой протест, и сказала, что я стал похож на бродягу и завсегдатая портовых притонов.
       Все это оказалось весьма кстати, впереди была встреча с моей Родиной, вернее с советским судном и его командирами.
      
       Советский теплоход и его капитан
      
    Для того чтобы изменить жизнь, необходимо
    выйти за рамки сложившихся обстоятельств.
      
       Возвратившись в Мадрид, я сошел с автобуса и отправился погулять на Пуэрта - дель - Соль, как зовут центральную площадь города. Солнце клонилось к закату, был воскресный день, площадь была заполнена праздно гуляющими туристами и мадридцами. Потолкавшись в толпе, я свернул в боковою улочку и спустился в первый ресторан - в подвале старого дома. Свободных мест не было, и я решил уходить, когда кто-то взял меня за рукав.
       - Извините меня, но Вы, кажется, русский, - спросил он меня на всякий случай на испанском.
       - Почему Вы так решили?
       - Так мне сказали в гостинице, - сказал он уже на русском почти без акцента.
       - А Вы, очевидно, сеньор Рамирос?
       - Для Вас я просто товарищ Рамирос, - улыбнулся он. - Садитесь с нами, это товарищи из вашего торгпредства.
       - Вы очень любезны, Рамирос, но именно из-за товарищей я оказался без Родины и потому спасибо за приглашение. Я развернулся и пошел к выходу.
       - Подождите, - догнал он меня, - хочу сказать Вам, капитан, что в Аликанте приходит русский теплоход, который будет стоять под погрузкой около месяца. Я буду обслуживать его от агентирующей фирмы.
       - Желаю Вам успехов, - промолвил я и направился в гостиницу. Через час я садился в автобус, еще не до конца понимая, почему это делаю.
       Утром я был в Аликанте и, не задерживаясь, направился в порт. Какая-то неведомая сила заставляла меня делать это словно во сне. Удивительно, но я остановился на городском причале именно в том месте, где должен был ошвартоваться советский теплоход. Два жандарма, явно для этого случая одетых в парадную, несколько театральную на вид форму, с тяжелыми устаревшими карабинами прогуливались по причалу. Невдалеке в тени стоял Фиат тайной полиции, около которого толпились таможенники и врач карантинной инспекции с уже знакомым Рамиросом. Если последние мне уже были знакомы, то встреча с тайной полицией не входила в мои планы, и с причала я поднялся на тротуар прилегающей улицы, откуда, вровень с капитанским мостиком, наблюдать за швартовкой было еще удобней.
       Судно, по моему мнению, средних размеров с высокой надстройкой, несмотря на свежий бриз, ошвартовалось без буксиров, даже несколько лихо, что свидетельствовало, что капитан на нем не стар и не из трусливых, и его команды по судовой громкой связи спокойным и уверенным голосом свидетельствовали, что он еще и не из робких. Когда же он вышел на крыло мостика, я с удивлением обнаружил, что он был скорее похож на мальчишку, чем на капитана судна такого размера. Все, что делали матросы на палубе, было уверенной неспешной работой скорее опытных моряков со стажем. Так же, без суеты, они спустили парадный трап, чиновники и таможенники проследовали на борт в сопровождении Рамироса. Словно по команде у трапа остался только матрос с повязкой вахтенного, все остальные исчезли в надстройке.
       А дисциплина-то военная, подумал я и вспомнил, что и на коммерческих судах России она было основой в общении и работе экипажа на борту. Значит, особо ничего не изменилось - правит балом капитан. А ведь это неплохо, черт возьми, подумал я.
       Меня тянуло подойти к судну поближе, но я решил подождать, когда закончится досмотр, было очень интересно, как поведут себя власти франкистской Испании на борту советского судна.
       Досмотр закончился довольно быстро, комиссия спустилась на причал, на судне остался только Рамирос. С борта сошел старший помощник (нашивки на рукаве кителя были идентичны английским). Вместе с боцманом они осмотрели борт судна и вернулись обратно. К удивлению, на палубе почти никто не показывался, иллюминаторы были задраены, очевидно, во внутренних помещениях судна работал кондиционер.
       Со своего наблюдательного места я прошел на причал и увидел идущего навстречу взволнованного Рамироса.
       - Что случилось? - спросил я, - какие-то проблемы?
       - Нет. Просто как-то неожиданно - встреча с моим не таким уж плохим прошлым.
       - И что же такое неожиданное?
       - Не знаю,- пожал плечами Рамирос. - Они хотя уже и другие, но все же, как и те, что приняли нас, испанских детей, как своих. А капитан у них почти мой ровесник, мальчишка. Похвалил меня за мой русский. Вы непременно должны с ним познакомиться, мне кажется, он очень интересный человек и, как и Вы, из Ленинграда.
       При упоминании моего города я улыбнулся.
       - Вы ошибаетесь Рамирос. Ленинград - это Ваш город, а мой город - Санкт-Петербург.
       Неожиданно Рамирос возмутился.
       - Для многих русских, после героической блокады во время войны, теперь ближе его настоящее название - Ленинград, господин Федосов, и для меня тоже. Я один из немногих испанцев, которые детьми по льду Ладоги переправлялись на большую землю, и знаю, что перенес это город в блокаду, и раз русские его так зовут, нужно уважать их выбор. Капитану судна этот город дорог, прошу учесть это при знакомстве с ним.
       Он развернулся и, не прощаясь, пошел в свою гостиницу.
       Рамирос был первым возвращенцем из числа детей вывезенных в годы гражданской войны в СССР, с которым мне пришлось близко встретиться и, честно говоря, я не ожидал от него такой реакции, особенно во время, когда Франко был жив. Потом, к моему стыду, он объяснит все очень просто, сказав коротко и понятно:
       - У меня две родины, господин Федосов. Одна - Испания, где я родился и погибли мои родители только потому, что хотели видеть ее другой, а вторая СССР с ее русским народом, которая спасла меня тем, что приютила в годы страшной войны, дала образование и сделала человеком. Не ждите от меня плохих слов о ней, и лучше найдите общий язык с вашими соотечественниками, они ведь тоже русские, как и Вы. Признаться, такого я от него не ожидал, а когда моя гордыня поутихла, решил, что Рамирос прав. Невольно пришла мысль о том, что мне давно нужно было познакомиться с такими, как он, - испанцами из СССР.
       Три дня наблюдаю за моряками и удивляюсь тому, как быстро у них установились дружеские отношения не только с докерами, но и с охраняющими их жандармами. Впрочем, слово охраняющие не совсем верно, они просто обязаны контролировать их сход на берег, что и делают, на первый взгляд, согласно инструкции. Однако, контроль с каждым днем становится лояльней, уже на третий день моряки выходят в город в вечернее время, правда, к полуночи все возвращаются.
       Вчера вечером пришел с биноклем на верхнюю дорогу, откуда хорошо видна каюта капитана, и в открытый иллюминатор увидел, как он что-то писал в толстую тетрадь, похоже, что он ведет дневник. А еще в бинокль я увидел на его книжной полке толстые книги в красивых переплетах, не похожие на лоции. Мне захотелось увидеть их и полистать, как в былые времена в библиотеке деда. Не откладывая в долгий ящик, я решил дождаться схода капитана на берег для прогулки.
      
       26 февраля
       Утром я стоял недалеко от жандармов, приучая их к своему присутствию, когда ко мне подошел Рамирос.
       - Что, господин Федосов? Все же тянет познакомиться с земляками? А капитан Вас уже приметил и спрашивал меня: кто этот бородатый мужчина, который так похож на русского и каждый день прохаживается у борта?
       - Уж больно Вы догадливый, сеньор Рамирос, - буркнул я.
       - Зря обижаетесь. Капитан не прочь познакомиться с Вами. Уверяю Вас, Вы не потеряете время зря, но поторопитесь - погрузку начнут на днях, хотя стоять они будут еще долго, наша фабрика сможет делать в день до двухсот бочек, а им нужно погрузить тысяч пять. Да, еще выходные дни и праздники, русские не любят платить овертайм и праздничные. - Да, и еще. Не сомневайтесь, в данной ситуации я на стороне русских и хочу отблагодарить их за прошлое. Жандармский начальник намекнул мне, что хотел бы оставить у русских приятные воспоминания о его людях и это уже заметно.
       - Так что мне сказать капитану? - спросил он, после некоторого молчания.
       - Я думаю, Вы уже давно догадались, товарищ Рамирос.
      
       15 марта 1972 г.
       Как быстро летит время. Наши встречи с капитаном стали почти регулярными. Я уже познакомился с его старшим механиком, старпомом, радистом. Очень неглупые, в меру образованные люди и не зря их так обожает экипаж. Поражает отношение к нижним чинам, как бы сказали в царском флоте. Советским русским удалось избежать неприязни внутри экипажа, соблюдая субординацию в служебных отношениях и быть друзьями в обычной жизни. Правда, глядя на их комиссара, понимаешь, что такое его совсем не устраивает. Впрочем, они отвечают ему тем же.
       Не знаю почему, но я доверил капитану и его друзьям самое важное - историю моей жизни, хотя, если говорить честно, капитан первым показал мне написанный им рассказ "Тонька", из которого стало понятно, что из него со временем может получиться писатель. С моего разрешения он записывает кое-что из моих рассказов, мне это льстит, и я стараюсь быть как можно окровенней. Вот только бы успеть рассказать все до отхода.
      
       24 марта
       Как бы тяжело мне не было, я рассказал капитану все, что собирался, и закончил свой рассказ на смерти Алисы. Все дальнейшее в истории моей жизни уже не имеет особого значения. Вполне возможно, меня уже и не было бы, но Господь послал мне пароход из России и его капитана, выросшего в моих городах - Питере и Ревеле. Невольно в голову пришла мысль о том, что это не случайное совпадение, ведь я покидал Россию из Ревеля, и последнюю весточку от неё привез мне теплоход - тоже из Ревеля.
       Ночью я не спал и пришел к мысли, что это судьба, которая дает мне шанс оставить свой след на земле и поведать другим о жизни унесенного на чужбине.
       Я знаю, что столь любимая ранее лазурную даль моря, уже не вызывает во мне прежнего волнения. И все чаще всплывают в памяти строки стихов Александра Блока:
      
    Кто поймет, измерит оком,
    Что за этой синей далью?
    Лишь мечтание о далёком
    С непонятною печалью.
      
       А для меня уже давно не секрет, что эта печаль - не что иное, как тоска по Родине.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Комментарии: 3, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Веселов Лев Михайлович (leveselov@rambler.ru)
  • Обновлено: 23/06/2013. 545k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    • Оценка: 8.42*4  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.