Ветер Андрей
Воспоминания об Урицкой

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ветер Андрей (wind-veter@yandex.ru)
  • Обновлено: 11/09/2009. 11k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
  •  Ваша оценка:

      С Любой Урицкой меня познакомил Александр Шеко, а с ним я встретился впервые на посиделках, которые проводил Валентин Криндач, который устраивал так называемые игры Будды, которые...
      Если начинать распутывать клубок человек-человек-кто-когда-откуда, то обнаруживаются тысячи любопытных картин и жизнь открывается в таком неожиданном виде, в таких деталях, что сравнить её можно только со сложнейшей агентурной сетью, созданной не спецслужбами, а неведомыми человеку силами. Мы все играем в жизни друг друга важную роль, но никто не знает наверняка, какая роль ему отведена. Иногда мы просто приходим и рассказываем что-то, а наш слушатель (может, даже невольный, случайный) из всего разговора вычленяет одну-единственную фразу, и эта фраза постепенно совершает переворот в его сознании. А мы просто говорили, просто делились впечатлениями о чём-то незначительном...
      Мы были молоды - моя жена и я - и смотрели на мир ненасытными глазами. Советская идеология ограничивает не меньше и не больше, чем любая другая жёсткая система, структурирующая нравственные и моральные догмы, и нам хотелось заглянуть за пределы этих границ. Картины Александра Шеко легко сорвали засовы с запертых ворот общепринятой живописи и впустили нас в пространство абсолютно свободного изобразительного искусства. Рассказывая о своём творческом пути, Саша знакомил нас с друзьями. Не мог он не познакомить нас и с бывшей своей женой.
      Несколько раз он упоминал в разговорах тот день, когда увидел Любу впервые, и всякий раз в его голосе звучали удивление и восторг. Он работал на "Мосфильме" художником-декоратором и по делам зашёл однажды в фотоцех. Там на стене висел женский портрет - вытянутое лицо, глубокие большие глаза, длинные распущенные волосы. Странная фотография, чуть искажённая широкоугольным объективом. "Кто это сделал? Кто фотографировал?" - воскликнул Шеко, и через несколько секунд из дверей выскочила на его голос Люба Урицкая. "Это Зойка, её фотографировала я", - крикнула она.
      Трудно говорить о внешности женщины, когда в ней нет ничего от привычного понятия "красота". И трудно понять, что может привлечь внимание молодого мужчины к женщине, у которой непропорционально сложена фигура, очень короткая шея, длинное лицо с тонкими губами и огромными глазищами... Впрочем, в ту минуту зародились отношения не мужчины и женщины, а двух гениев, хотя один гений обитал в мужской оболочке, а другой нашёл пристанище в женской. Словом, две эти души нашли друг друга.
      Когда Саша повёл нас к Любе, мы не догадывались, кого и что предстояло увидеть. Мы вошли в старый дом, приткнувшийся окнами к соседнему дому. Вошли в старую квартиру. Увидели Любу - живую, маленькую, громкоголосую, с цепкими глазами. Она провела нас в белую комнату, где на одной стене висели синие картины Шеко, а на противоположной красовались большие чёрно-белые работы Любы. В соседней комнатке, служившей когда-то, видимо, кладовкой, спал грудной ребёнок.
      - Можно говорить громко, мы ей не мешаем, - успокоила Люба.
      Фотографии меня ошеломили - жёсткие, контрастные, почти без полутонов. Любой профессионал "классической школы" раскритиковал бы их в пух и прах, обвинив в пересветке и всяких иных огрехах. На самом деле в них не было брака, они были ясные, тонкие, детальные. Чернота была их сутью. Белизна - их оживляющим инструментом.
      Потом на стол легли коробки и конверты с фотографиями меньшего формата. Мы смотрели, перебирали их, иногда я подносил их близко-близко к глазам, чтобы понять, как они сделаны, и Люба начинала смеяться: "Кто же так фотографии смотрит!", но я-то знал, что мне нужно именно так, а не иначе, потому что я разгадывал секрет. Но не разгадал.
      - Ну что? - спросила Люба нетерпеливо, не слыша от нас отзывов.
      - А разве можно что-то сказать? - растерялись мы, потому что впечатление от её работ было таким огромным, что оно лишило нас дара речи. - Надо переварить.
      - Ну переваривайте, - и Люба принесла чай.
      Они жили бедно, роскоши не знали никогда. Их питало творчество. О другом они и не думали. Сначала всё шло хорошо, но потом наметилось расслоение их совместного внутреннего мира. Конкретнее не могу сказать. Они разошлись, но остались друзьями. Саша перебрался к маме, Люба осталась в этой квартире, наполненной духом былого.
      На одной из фотографий, висевших у Любы на стене, был запечатлён Элем Климов, режиссёр непростой судьбы, но мне известный в то время лишь по картинам "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещён" и "Спорт, спорт, спорт", которые я в силу обстоятельств знал почти наизусть и мог цитировать с любого места. Эта фотография (где он скрестил руки на груди) очень известна и в последнее время её бессовестно используют в документальных фильмах, даже не упоминая имени Урицкой. Также почти нигде не упоминается Люба, когда публикуется известнейший снимок Елены Соловей, растиражированный в картине Михалкова "Раба любви". В действительности фотография сделана в качестве фотопробы Соловей для фильма Рустама Хамдамова.
      В Любиной коробке с фотографиями хранились несколько фотоснимков со съёмок запрещённого к показу фильма "Агония" про Гришку Распутина: потрясающие по силе кадры, где императрица припала головой к бронзовой спинке кровати и портрет Распутина-Петренко. Кстати, сама Люба мелькнула на экране в сцене гуляния в ресторане, она сидела на полу среди цыган.
      Личность Распутина меня в то время сильно интересовала, особенно после публикации в журнале романа Валентина Пикуля "У последней черты". Исходя из рассказов Любы, я был уверен, что "Агония" показала последние дни Распутина почти документально. Да и про сцены бани с голыми бабами много был наслышан. Мог ли я предполагать, что буду однажды не только здороваться с Элемом Германовичем за руку, но сидеть в его кабинете на "Мосфильме", а он будет уговаривать меня сниматься в его фильме?
      Дело было так. После долгого простоя Климов запустился с фильмом "Иди и смотри". Люба, увидев мою жену, решила, что столь красивая девушка не имеет права оставаться вне поля зрения кинокамеры, повела нас к Элему Климову. То был мой первый визит на "Мосфильм" и первое соприкосновение с настоящим кинорежиссёром. Обстановка в его кабинете была спокойная, почти умиротворяющая. Ни я, ни моя жена ничуть не нервничали, поскольку не претендовали ни на какую роль и вообще не собирались сниматься. Климов неторопливо рассказывал о будущем фильме, и было приятно слушать его. У него был красивый голос. А потом Ю вдруг задала ему вопрос: "Вы любите вестерны?" Он улыбнулся и ответил: "Нет, я люблю остерны". И посмотрел на меня. "Не хотите сняться у меня, Андрей? Не хотите попробовать себя в кино?" Я решительно отказался, довольно нагло заявив, что готов попробовать себя в качестве оператора. "Нет, оператор у меня есть", - покачал головой Элем Германович.
      В то время я бредил вестернами и мастерил своё собственное кино - со стрельбой, драками и откровенными любовными сценами. Я видел себя кем-то вроде Клинта Иствуда - с небритым подбородком и с небрежно зажатым в зубах огрызком потухшей сигары. Понятно, что выныривать из мира шляп и револьверов ради фильма о белорусских партизанах мне не хотелось. "Вы всё-таки подумайте", - мягко настаивал Климов, и я обещал подумать, хотя твёрдо знал, что сниматься не стану. Сегодня я даже не представляю, почему он предложил мне пробоваться, потому что на главную роль я никак не подходил (если исходить из того, что он взял Кравченко), а Климов говорил со мной о главной роли. Когда мы собрались уходить, ассистент по актёрам просила подождать немного. Через пару минут она вышла и сказала Ю, что Климов хочет её на роль немки. О какой немке шла речь, мы не понимали. Ю не хотела играть, но Климов уговорил её сделать фотопробы. Вот тогда мы впервые попали в фотоцех, где Люба познакомилась с Сашей Шеко.
      Так я прикоснулся к миру крупнейшего советского режиссёра, так я упустил мою возможную актёрскую судьбу, отказавшись ухватиться за хвост Птицы Счастья.
      Второе моё появление на "Мосфильме" опять связано с Любой: она пригласила меня на закрытый просмотр фильма Иоселиани "Фавориты Луны". Впечатление от "Фаворитов" было сильным. Не потрясение, но очень глубокий след, в который я всматривался ещё долго-долго.
      Люба умела удивлять. Нет ни одного человека, ни одной книги, с которыми она свела меня случайно. Всё имело глубокий смысл и своё развитие, особенно книги. Люба читала в основном эзотерическую литературу. Запрещённый в СССР Раджнеш ворвался в мою жизнь, как джин, выпущенный из Любиной квартиры. Первая его книга, попавшая в мои руки, называлась "Я - врата"; она привела меня в бешенство. Никак не мог я согласиться с логикой этого таинственного индийца. Он ломал всё моё представление о жизни, он выворачивал меня наизнанку, и я торопился к Любе, чтобы выплеснуть ей моё возмущение и призвать к ответу. Она пыталась объяснять, но безрезультатно. Раджнеша мог объяснить только Раджнеш. Требовалось время...
      Потом я ушёл из Внешторга и разведшколы, сойдя с гарантированно-гладкой дороги, и растерянно остановился, не понимая, как жить дальше. Поиски творческой работы ничего не дали. Такой работы попросту не существовало. Для меня не существовало, потому что я хотел делать только Своё, а страна не желала, чтобы кто-то делал Своё. Это разрешалось только тем, у кого за спиной были соответствующие папы, мамы или очень хорошие друзья в высоких партийных креслах.
      И тут объявилась Люба Урицкая. Она числилась в то время фотографом в Московском Хореографическом Училище, но ушла в декретный отпуск. "Иди в отдел кадров, скажи, что я направила тебя. Должны взять", - посоветовала она. И меня взяли на ставку лаборанта. Платили девяносто рублей. После двухсот пятидесяти рублей за лейтенантские погоны я почувствовал себя почти нищим, но - счастливым нищим, свободным. Что такое работа фотографа в МАХУ? Сплошное удовольствие, потому что работа обрушивалась со всей силой только в период экзаменов. Всё остальное время я был отдан себе.
      Устроив меня на работу, Люба посвятила меня в свои алхимические тайны, а их оказалось много. И важнейшей из них был её собственный рецепт проявителя. Овладев им, я перескочил с любительского уровня на ступень хорошо вооружённого художника. Впрочем, вспоминать об этом сейчас, в век цифровых технологий, нет смысла...
      Прошло несколько лет, и Люба собралась в Израиль. Она давно вынашивала планы, но мне всё казалось, что это только разговоры. И всё же она уехала. Мы мало переписывались, несколько раз разговаривали по телефону.
      Так закончилась её жизнь в мире фотографий. Она иногда берёт в руки аппарат, но снимки получаются "домашними", для семейного альбома. А ведь были портреты, ставшие хрестоматийными - Елена Соловей, Лариса Шепитько, Элем Климов... Много лиц, много натюрмортов, много всего...

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ветер Андрей (wind-veter@yandex.ru)
  • Обновлено: 11/09/2009. 11k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.