Ветер Андрей
В поисках своего дома

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Ветер Андрей (wind-veter@yandex.ru)
  • Размещен: 10/07/2006, изменен: 17/02/2009. 640k. Статистика.
  • Роман: Проза
  • Приключения
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
  • Скачать FB2
    • Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приключенческий роман о завоевании американского Дальнего Запада. Книга охватывает период с 1860 по 1890 годы и рассказывает о главнейших исторических событиях этого времени. Формально "В поисках своего дома" может быть отнесён к жанру вестернов, но по сути - это эпическое полотно о столкновении Традиции и Цивилизации.-------------------------------------------------------------------------Аннотация издателя: Это первая книга в истории русской литературы, замахнувшаяся на гигантскую тему освоения Дикого Запада. Роман предназначем для широкого круга читателей - любители приключений,любители истории и этнографии, поклонники любовных интриг - каждый найдёт в этой книге что-нибудь для себя.

    • Андрей Ветер

    В ПОИСКАХ СВОЕГО ДОМА

    Леониду Шебаршину,

    познакомившему меня с Маленьким Большим Человеком

    В ПОИСКАХ СВОЕГО ДОМА

    ИЛИ

    ПОВЕСТВОВАНИЕ О ДАЛЁКОМ ВЫСТРЕЛЕ

      
      
       Последнее время старик совсем не разговаривал. Он молча сидел на рассохшемся стуле и смотрел в окно бесцветными глазами. Он всегда усаживался таким образом, чтобы в окне не виднелись заборы и постройки, чтобы только сосны и заснеженные верхушки гор отражались в его зрачках.
       Он умер в первый день зимы, и его похоронили на следующее утро. На могилу поставили небольшую доску с овальным верхом, на которой чья-то рука криво вывела: "Здесь покоится Кожаный Док Эллисон. Умер в 1915 году. У него нет родных. Пусть Бог не оставит его".
      

    НОВАЯ ЖИЗНЬ

    (1860)

    1

      
      
       Бак Эллисон остановил коня в самом начале широкой пыльной улицы и осмотрелся. На просохшей после вчерашнего дождя дороге застыли глубокие следы повозок и конских копыт. Большинство домов по обе стороны улицы походили на дощатые ящики, украшенные вывесками и надписями, выполненными прямо на стенах. Временами ветер порывисто поднимал с земли обрывки бумаги и тащил их от дома к дому, чтобы прилепить их на какой-нибудь потрескавшийся столб или на покосившийся забор скотного двора.
       Эллисону недавно исполнилось двадцать пять лет, но суровый (если не сказать тяжёлый) взгляд из-под сведённых бровей и смуглость лица, которого много дней не касалась бритва, делали его старше. Длинные тёмные волосы, стянутые у висков тонкими полосками сыромятной кожи, опускались на плечи из-под пушистой шапки, украшенной горстью беличьих хвостов и большим орлиным пером. Мягкая замшевая одежда с бахромой вдоль швов на рукавах и штанинах потемнела от бессменной носки и не могла похвастать былой красотой, лоснясь во многих местах. Судя по остаткам бисерной вышивки на спине, куртка некогда предназначалась для праздничных выходов, но теперь стала повседневной.
       Прислушавшись, Бак Эллисон услышал заливистый детский смех. Смех доносился из-за кустов, росших вдоль забора, который обрамлял единственный в городе особняк. Бак повернул коня и приблизился к ограде. Во дворе, прячась в тени раскидистого дерева, холёный мужчина с прилизанными волосами сидел на качелях и громко фыркал. Перед ним смеялась и повизгивала девочка лет восьми-десяти. Она всеми силами пыталась напоить господина из большой стеклянной посудины и вся трепетала от восторга, когда вода проливалась мимо его пухлого рта на красивый шёлковый халат. Мужчина хихикал, отряхивая халат руками, но маленькая шалунья сию же минуту вновь плескала из склянки.
       Бак наблюдал, никем не замеченный. Сцена заставила его улыбнуться, и озабоченность, похоже, сошла с его загорелого лица. Девочка прыгала, поджимая одну ножку, и кружилась на месте. Её пышное белое платьице то и дело вспыхивало кружевами на жарком солнце.
       -- Дядя Бен! Вы должны играть взаправду! -- переливался её голосок. -- А вы никак не хотите, вы не пьёте, а лишь брызгаетесь!
       В очередной раз облитый дядя Бен спрыгнул с качелей и пошёл в дом. С него текло. Девочка заняла его место и принялась раскачиваться, поджав под себя ножки в туфлях с голубыми бантами. Внезапно её смех оборвался. Она спрыгнула с качелей и направилась прямо к изгороди, за которой сидел на лошади Бак. Он мог поклясться, что девочка не могла его разглядеть сквозь густую листву, да и солнце било ей прямо в глаза. Но белое платьице подошло к нему почти вплотную. Девочка отодвинула тяжёлую зелёную ветвь, чтобы лучше видеть, и внимательно осмотрела человека на лошади. От него пахло дымом и чем-то ещё терпким.
       -- Папа говорит, что мы здесь не любим незнакомцев, -- строго сказала она, не отрывая взгляда от Бака. Он не шевелился, но лошадь его, будто бы возмущаясь таким нелюбезным обращением, помотала косматой головой и фыркнула.
       -- Почему вы так смотрите на меня? -- Девочка заслонилась рукой от солнечных лучей и сощурилась. Перед ней был человек из тех, какие никогда не осмеливались появляться в её доме. Она часто видела в городе людей, похожих на этого, их называли охотниками и следопытами. Они всегда выглядели грязными, бедными и усталыми, но вели себя независимо. Этот незнакомец чем-то отличался от них, но чем? Своим детским чутьём девочка безошибочно угадала в нём дикость лесного оленя, к которому никак нельзя подойти, чтобы погладить по нежной шее. От этого человека веяло необузданностью и хищной силой. Но он не пугал девочку, несмотря на свои ужасно длинные волосы, не соответствующие привычному облику мужчины, и тёмные руки, покрытые царапинами.
       -- Почему вы смотрите? -- спросила она опять.
       -- Я не могу ответить тебе, потому что я не знаю ответа, малыш. Я просто смотрю. -- Бак Эллисон склонился, чтобы заглянуть девочке в глаза, и его окатило свежестью забытого детства.
       -- Я не малыш, -- топнула ножкой она. -- Я леди.
       -- Хорошо, леди...
       -- Лиза! -- позвали из дома, и в дверном проёме промелькнула полная негритянка в переднике и чепчике. -- Все садятся за стол!
       -- Тебя зовут, леди-малыш, -- сказал Бак и поднял ладонь в прощальном жесте. Улыбка не сходила с его лица. Девочка без видимой охоты повернулась и уходить медлила.
       -- Лиза!
       -- Малыш, -- сказал Бак, -- возьми это! -- Он быстро, сам не зная для чего, развязал тесёмку на шее и снял какое-то украшение. Он не смог дотянуться до руки девочки и перебросил его через кусты. -- У меня нет лучшего подарка. Возьми это.
       Он помахал рукой. Лошадь послушно тронулась и повезла его вверх по улице. Лиза сделала реверанс и шаловливо послала вслед уезжающему всаднику воздушный поцелуй. Она нагнулась и подняла из травы оставленный подарок. Это оказалось индейское ожерелье из четырёх параллельных ниток, на которые были нанизаны гладкие продолговатые костяшки с красовавшимися между ними крупными синими бусинами.
       -- Благодарю вас, сэр, -- прошептала она и побежала в дом, пряча подарок за спиной.
       Бак спрыгнул на землю перед кособокой конторой Дрейка, которая ютилась возле двухэтажного здания почтовой станции. Вдоль улицы стояли четыре огромных грязных фургона с брезентовыми покрытиями. Чуть в стороне сгрудилось около десятка вонючих коров, виднелись навозные пятна. Худой юноша с серо-зелёным лицом сидел на пыльных тюках и свёртках, сваленных у стены почтовой станции, и прижимал к груди костыли. Бак отбросил длинные косы за спину и направился в контору.
       При звуке скрипнувшей двери мистер Дрейк (он сидел за квадратным канцелярским столом, опустив коротко стриженную седую голову) вскинул брови. Мутные солнечные лучи пробивались сквозь пыльные окна и падали на его впалые щёки.
       -- Бак, дорогой мальчик, -- поднялся Дрейк из-за стола навстречу вошедшему и рассыпал какие-то бумаги. -- Я заждался... Люди давно бы отправились в путь, но лопни мои глаза, если кто-нибудь возьмётся вести такой крохотный караван...
       Дрейк обнял Бака за плечо и заговорщиски отвёл в угол.
       -- Дело даже не в обозе, Бак, -- он понизил голос до едва слышного шёпота. -- Скажу тебе честно: эти переселенцы -- мормоны. Понимаешь? Они, видишь ли, не в ладах со всем светом. Одним словом, они уже успели попасть в передрягу, и никто не желает проводить их до Ларами. Я рассказал им про тебя, и теперь они могут надеяться только на тебя.
       Стулья в комнате были заняты тихими бородатыми людьми, которые выглядели измученными, носили сильно изношенные пыльные рубашки, застёгнутые, правда, на все пуговицы до самого верха. Они грустно улыбнулись Баку сквозь свои бороды, но их улыбки тут же растаяли и фигуры снова превратились в печально-молчаливые силуэты на солнечных стенах.
       -- Мы ждали тебя дня два назад, -- как бы с укором покачал головой Дрейк, -- ты опоздал.
       -- В городе время определяют по часам, -- ответил Эллисон, -- на равнинах его измеряют собственной жизнью. Я сказал, что я приеду, и вот я здесь. Если бы поторопился, то сейчас лежал бы на излучине Молочного Ручья без волос.
       Дрейк понимающе сдвинул брови, явно ожидая увлекательного рассказа, но Бак замолчал. Он сел на корточки, положил ружьё на колени и прислонился спиной к двери, устремив глаза на присутствующих.
       -- Вот этих людей надо вести?
       Дрейк засуетился. Он принялся объяснять, что мормоны очень торопились, потому что рассчитывали нагнать возле Ларами большой обоз до Солт-Лэйк-Сити. Главный в их группе, назвавшийся Брэккетом, наиболее опрятный, но тоже изрядно помятый, держа широкополую шляпу священника в руках, сказал, что они слышали много лестных слов о Баке. Они желали выехать по возможности скорее, дабы успеть воссоединиться со своими братьями по духу и дружной семьёй продолжать ехать до славного города на Солёном Озере.
       На рассвете маленький обоз, вовсе не похожий на привычные в пограничье длинные вереницы фургонов, называемые поездами, покатился по запылённой улице Лэсли-Таун. Если бы не громыхание и скрип колёс, то в утреннем тумане повозки, покрытые старым выцветшим брезентом, могли бы показаться призрачными парусниками. Бак молча ехал наравне с головным фургоном. Бок о бок с ним раскачивался в седле мистер Брэккет и монотонно бубнил что-то о каких-то ламанитянах и письменах на скрижалях, будто хотел сыпавшимися из него историями о мормоновских пророках заворожить Эллисона.
       В полумиле от города их настиг разгорячённый всадник, осадил высокого гнедого жеребца, на боках которого висели грязные дорожные сумки, набитые доверху. Человек поднял в приветствии мятую шляпу. У него оказалась бритая голова и короткая крепкая шея.
       -- Макинтош, -- представился бритоголовый. -- Едва не упустил вас...
       Оказалось, он услышал от кого-то, что группа мормонов двинулась к форту Ларами, и решил, что ему с ними по пути, не в город обетованный детей Нефи и Ефира, разумеется, а до укреплённого поста на реке Плат. Он жизнерадостно засмеялся и похлопал рукой по расчехлённому ружью у седла.
       -- Клянусь святым Патриком, со мной вам будет явно веселее. Ирландия славится весёлыми людьми, а я как раз ирландец...
       Когда приблизился вечер, все четыре фургона безжизненно замерли, поставленные квадратом вокруг костра, и возле огня закопошились утомлённые путешественники. Ирландец Макинтош опустился на землю возле Бака и свернул для себя курево.
       -- Сначала я подумал, что ты здорово уверен в себе, раз взял с собой ватагу этих овец, -- заговорил Макинтош, словно продолжая какой-то незаконченный разговор, -- но сейчас готов биться об заклад, что ты просто так же мало знаешь об этих святых братьях, как о личной жизни английской королевы.
       Бак с удивлением взглянул на ирландца.
       -- Разве они особенные? -- спросил он, кивком указывая на мормонов.
       -- Особенные? Да ты несведущ в этом деле, как младенец. Ты читаешь следы на земле с такой же лёгкостью, с какой городской мэр пролистывает газету, но, похоже, в людях ты не разбираешься ни на цент. -- Макинтош хлопнул себя по ляжкам. -- Мормоны ненавидят всех и готовы удавить из-за своей религии любого, кто выступит против неё. В своё время некий Джозеф Смит объявил, что выкопал где-то Книгу Мормона и по ней составил новую Библию, будь ему неладно. С тех пор его последователи считают всех других людей язычниками, даже верных христиан. По разным причинам их гнали отовсюду. Особенно, как я слышал, им досталось в Миссури, где их отстреливали, словно бешеных собак. А они терпели, потому что, согласно своей вере, не имеют права держать оружие в руках. Они вроде как не переваривают насилия.
       -- Ты хочешь сказать, что я веду обоз, в котором никто не умеет стрелять? Эти люди рискнули выбраться в прерию, не вооружившись? -- Бак был потрясён. Он не знал, насколько верны слова Макинтоша, но убеждённость, с которой говорил ирландец, заставляла его верить услышанному.
       -- Дружище Эллисон, -- ирландец похлопал его по плечу, а в это время над их головами одна за другой проявились во мраке алмазные крупицы звёзд, -- в том-то вся соль. Плевать на то, что у них многожёнство, плевать на их новую Библию. Они орут "не убий!" во всю глотку и не возьмутся за пистолет даже для защиты любимого дитяти, чёрт подери. Среди них есть, правда, такие, которые за исправностью револьвера следят больше, чем за чистотой своего исподнего, но таких мало. Их специально сочинили мормонские главари, чтобы уничтожать неугодных. Ангелы-мстители. Палачи на службе у Всевышнего. Года три тому назад эти мстители перебили на Горном Лугу полтораста невинных душ из Арканзаса и Миссури, потому что они ехали из штатов, где в своё время началась травля мормонов.
       Эллисон углубился в молчаливое созерцание путешественников. Теперь ему стали понятны их постоянные молитвы и то, что ни разу даже краем глаза не видел у них винтовки или пистолета.
       Со следующего дня он повёл обоз ещё осторожнее, хотя и прежде никто не мог обвинить его в невнимательности. Он постоянно выезжал вперёд, разглядывал вздыбившуюся холмистую землю и подолгу высматривал что-то в траве.
       Худой юноша-калека в первом вагоне, которого Бак видел возле почтовой станции, то и дело высовывался из-под руки возницы и кричал Брэккету, что ему надоело плестись, что надо ехать быстрее. Брэккет пытался выяснить, что именно беспокоило Бака, почему они двигались так медленно но, проводник отвечал угрюмым взглядом из-под мохнатой шапки.
       Однажды он остановил фургоны и уехал далеко вперёд. Вернувшись через час, он объявил, что необходимо переждать.
       -- Что, собственно, произошло? -- высунулся из фургона юноша с костылями.
       -- Пока ещё ничего, -- сказал Бак и слез с коня. Длинная бахрома на его одежде заколыхалась. -- Но произойдёт обязательно, если сию минуту поедем дальше.
       Макинтош и Брэккет взволнованно забросали Бака вопросами. Ирландец нервно стискивал ружьё. Следопыт пояснил, что видел военный отряд.
       -- Краснокожие? -- спросил Макинтош, обтирая вспотевшую шею и отгоняя мошкару.
       Бак утвердительно кивнул.
       -- Я думал, случилось что-то серьёзное, а вы видели издалека кучку бродяг! -- выкрикнул худой юноша из повозки.
       Из фургона выпрыгнул ещё кто-то и заговорил, что они упустят обоз мормонов в Ларами. Послышались другие недовольные голоса. Эллисон слушал их молча.
       -- Я собственные волосы сумею сохранить, -- сказал он вдруг, -- но что вы будете делать? Или думаете, что индейцы послушают ваши проповеди и повернут обратно? Ошибаетесь, они любят достойного врага, сильного, смелого, храбрость которого можно ощутить на себе. А вас они просто со смехом убьют. У вас нет даже пистолетов.
       -- У меня есть револьвер! -- выкрикнул калека. Загремели упавшие костыли. -- И я умею им пользоваться. Когда мы приедем в Солт-Лэйк-Сити, я упрошу мистера Янга сделать меня мстителем... А вы -- жалкий дикарь, который хочет заработать побольше денег. Мы платим вам за каждый день пути, поэтому и тянете резину...
       Мистер Брэккет воздел руки к небу и долго успокаивал своих братьев, убеждая их внять голосу разума. Бак поднялся вверх по склону и устроился под кустом, сосредоточенно вглядываясь в волнистый горизонт. Он не обернулся, когда стихли споры, и остался внешне невозмутим, когда два фургона из четырёх тронулись с места и, тяжело гремя, прокатили мимо него. Лениво следом трусили коровы, протяжно мыча. Бак проводил их глазами и мысленно попросил Всесильных Духов сжалиться над глупцами.
       -- Бак, -- свесился из седла над ним Макинтош, -- я поеду с ними. Кто знает, может, помогу чем-нибудь этим библеистам. Отпугну дикарей...
       -- Отпугнёшь? -- спросил в ответ Эллисон, и в его глазах ирландец прочитал приговор.
       -- В любом случае, скальп у меня не слишком богатый, -- принуждённо засмеялся Макинтош и обнажил бритую голову. Солнце вспыхнуло у него на затылке. -- Да поможет мне святой Патрик.
       Он понёсся вдогонку удаляющимся фургонам. Бак остался лежать на земле, следя за непонятными людьми, которые так спешили к своей смерти. В племени, где Эллисон провёл десять долгих лет, он знал нескольких ослабших стариков, которые специально выставляли себя противнику. Но то было иное. Они готовились к подобной кончине, героической и почти торжественной. Они наряжались, пели песни. Они не желали умереть от слабости и выезжали с военным отрядом или в одиночку, чтобы погибнуть, как полагалось воину. Один из стариков (Бак видел его достаточно близко и понимал, что дряхлые его руки не смогли бы удержать боевого топора) раскинул руки в стороны и остался стоять на месте, показывая врагам, что не сделает ни шагу назад, что он ждёт смерти. И его убили. Бак запомнил, как копьё, которым его пронзили насквозь, вышло из спины наружу. Обмотанная вокруг древка шкура выдры вылезла с обратной стороны тела сморщенным окровавленным клочком, подобно мокрому птенцу...
       Но мормонов вело к смерти глупое упрямство.
       Солнце нещадно поливало крутые холмы жаркими волнами дрожащего воздуха. Редкие облачка плавились в густом сапфировом небе. Топот лошадей и скрип колёс давно стихли. Наступила мучительная тишина.
       -- Господи, дай им пройти через ниспосланные тобой испытания, -- сложил руки на груди бледный Брэккет.
       Они прождали целый день в густо заросшей низине. Бак то и дело выезжал куда-то, долго смотрел, слушал, затем молча сидел около колеса фургона.
       Утром он разрешил двигаться дальше. Он знал, что даже провидение не спасло уехавших вперёд упрямцев.
       Перебравшись через ручей, Бак дал знак фургонам остановиться. Брэккет осадил своего мула возле Эллисона.
       -- Что случилось?
       Бак потянул носом. Казалось, он не вбирал запах, а ощупывал воздух всей кожей лица. Его глаза буравили пространство. Затем они вдвоём перебрались через хребет длинного пологого холма и сразу же обнаружили фургон, на который было совершено нападение. Метрах в ста от него они увидели тело старика. Во время атаки он, видимо, выпрыгнул и побежал для чего-то к первой повозке. Его застрелили в спину, а голову искрошили дубинками. Рядом валялся топор, взятый из фургона и покрытый кровью. Тело старика было утыкано стрелами. Бак спокойно спешился, нагнулся над землёй и внимательно осмотрел следы вокруг тела.
       -- Вы пока позовите остальных, -- вспомнил он про оторопевшего Брэккета.
       Он выдернул из трупа несколько стрел и изучил их. От наконечника к оперению тянулись по три волнистые линии. Бак бросил стрелы и направился к фургону. Вокруг валялись обрывки картонных коробок, куски искромсанной упряжи и белела на солнце рассыпанная мука. Возле колеса лежало тело юноши-калеки, который так яростно ругал Бака за чрезмерную осторожность. Окровавленная правая рука его крепко стиснула барабанный пистолет, но все патроны оказались на месте. Он не успел выстрелить. Индейцы напрасно ковыряли и резали его руку, пытаясь достать оружие. Спазм смерти оказалась сильнее их ножей. Парень был оскальпирован.
       Бак обернулся на звук громыхающих повозок. Над хребтом появились качающиеся брезентовые покрытия.
       -- Много вам придётся пережить на этом свидании со смертью...
       Около фургона он увидел возницу. Остаток волос на плешивой голове был сорван, уши отрезаны, в теле торчала добрая дюжина стрел. Рядом с ним растянулся бритоголовый ирландец. Его застрелили в лоб, сняли добротную куртку и рассекли сухожилия на обеих руках. Ружья нигде не было, но вокруг валялись гильзы, много гильз. Ирландец успел повоевать.
      

    2

       Оставшийся путь покрыли за четыре дня. Мормоны были укутаны в траурное молчание, которое давило на Бака больше бесконечных разговоров о священной книге мормонов. В их молчании жил чудовищный испуг. Они дышали страхом друг на друга, дышали на Бака. Он ощущал их состояние всем телом. Они оказались в положении косули в окружении охотников.
       Сам Бак испытал подобный страх впервые, когда увидел, как индейцы принялись убивать его родителей в точно такой же жаркий и пыльный день. Это случилось десять лет назад. В тот день Бак должен был отметить своё пятнадцатилетие. Индейцы появились внезапно и, пуская стрелы и издавая пронзительные вопли, стремительно окружили караван переселенцев. В памяти мальчика надолго отпечатались окровавленные тела отца и матери с расколотыми черепами.
       Высокий дикарь со страшным лицом, рассечённым двумя глубокими шрамами, забрал Бака с собой. Его звали Прыткий Койот. В течение тех нескольких дней, которые белый мальчик провёл в его хижине, дикарь почти не замечал своего пленника. Когда индеец садился есть, его жена ставила деревянную миску с едой и перед Баком. Вскоре Прыткий Койот отдал Бака другому индейцу. Бак не понимал речи дикарей и не мог спросить, почему его передавали из рук в руки, но он был рад очутиться подальше от человека, который хладнокровно и жестоко убил родителей на его глазах. Когда же он познал язык людей, среди которых очутился, он уже не вспоминал о дне своего пленения.
       Новыми отцом Бака стал индеец по имени Жёлтая Птица. Он происходил из Оглалов, что означает Разрозненные, а его жена Лесное Лицо была родом из Сичангов, то есть Опалённые Бёдра. Оба племени входили в союз семи племён, известный как Лакоты.
       Однажды Жёлтая Птица вошёл в палатку и сказал:
       -- Из похода против Вороньего Племени вернулся отряд Бурого Медведя; воины пригнали много лошадей. -- Жёлтая Птица посмотрел на Бака и добавил: -- Погиб Прыткий Койот.
       -- Я рад, -- ответил Бак.
       Это был единственный раз, когда в его присутствии было упомянуто имя человека, лишившего мальчика родной семьи. Но к тому времени Бак Эллисон уже освоился в обществе кочевников и считался полноправным членом племени. За его плечами было два похода в стойбища врагов, три уведённых лошади и одно прикосновение к врагу в бою, что считалось наивысшей воинской заслугой. Он быстро взрослел, ухаживал за девушками, принимал живое участие в общих праздниках и почти никогда не вспоминал о белых людях.
       Однако через пять лет ему пришлось не только вспомнить о людях с белой кожей, но и столкнуться с ними в бою. Навещая вместе с Жёлтой Птицей родственников жены в деревне Маленького Грома, Бак попал под беспощадный огонь американских солдат. Ничего не ожидавшие индейцы бросились врассыпную, как перепуганные зверьки, гонимые животным инстинктом самосохранения. Но многие даже не успели проснуться и остались лежать в палатках, сражённые картечью. Солдаты налетели внезапно на лагерь, стреляя во всё живое на своём пути. Бак слышал позже, как многие кавалеристы утверждали, будто в ночной тьме и утреннем сумраке трудно отличить длинноволосого воина от индейской женщины. Но поверить не мог, ведь затоптанные тела грудных детишек никогда не были похожи на взрослых воинов...
       Двадцатилетний юноша, Бак уже имел репутацию прекрасного охотника и доблестного воина, поэтому привычка мгновенно реагировать на любые неожиданности бросила его на спину послушного мустанга. Увидев, как синяя цепь кавалеристов принялась гонять стайку женщин, среди которых металась его индейская мать, Бак ястребом кинулся к солдатам. С безумным криком он вышиб одного из них из седла ударом боевой палицы и завладел армейским карабином. Сквозь сизую пелену он вместе с молодым воином по имени Крапчатый Хвост несколько раз выезжал вперёд и стрелял в тёмные фигуры. Бак яростно нажимал на спусковой крючок, не особенно надеясь попасть в цель, ибо до этого лишь пару раз держал огнестрельное оружие в руках. И всё же одна из выпущенных им пуль сразила рыжего кавалериста, который бодро выехал вперёд, выставив перед собой саблю. Расстояние было велико. Пуля попала всаднику в лоб. Это была, конечно, случайность, но именно она дала Баку Эллисону новое имя -- Далёкий Выстрел. Впоследствии прозвище укрепилось за ним навсегда, да и винтовка в его руках превратилась в оружие, редко дающее промах.
       Во второй раз судьба столкнула его с белыми людьми в Чёрных Холмах. Грязные бородатые мужчины обстреляли охотничью партию Оглалов с высокого утёса, возможно, желая просто позабавиться. Шутка закончилась для бородачей печально. Никто из них не выжил. Лакоты ни с кого не сорвали скальп, ни у одного не забрали одежду, так как от Бледнолицых отвратительно пахло, но взяли все пистолеты и ружья. У одного из убитых Бак обнаружил на поясе засаленный мешочек с золотым песком.
       Так шаг за шагом Бак Эллисон по кличке Далёкий Выстрел начинал своё новое знакомство с белым человеком, о котором он успел изрядно подзабыть. Теперь Эллисон решил посмотреть поближе на мир, который он оставил волею судьбы десять лет назад. Случайно ему повстречался седовласый мистер Дрейк с хитрым прищуром на загорелом морщинистом лице. Он дважды пристраивал его проводником при больших фургонных поездах. На третий раз попались мормоны.
      

    3

      
      
       Неподалёку от форта Ларами стояли по кругу два больших обоза. Возможно, один из них был именно тот, который мечтали догнать мормоны. Впрочем, их караван мог уже и уйти. Бака не интересовало это ничуть. Он сделал своё дело. Рано утром он оставил позади тёмные строения форта. Несколько раз ему доводилось бывать в этом месте с торговыми отрядами Оглалов, но теперь он впервые навестил пост как белый человек, как следопыт и охотник, каких в форте было множество. Правда, Бак не был уверен, что вполне мог называть себя белым...
       Форт Ларами был шумным клочком мира Бледнолицых на земле индейцев. Множество людей сновало между кирпичными стенами домов. Здесь торговали, обманывали, пили, дрались, болели. Пахло ружейным маслом, навозом, спиртом. Вокруг поста на взрыхлённой копытами земле то и дело попадались брошенные переселенцами вещи, дырявая обувь, битая посуда, встречались и разорванные книги, которые солдаты с готовностью подбирали чтобы использовать бумагу для самокруток и для другой необходимости. Баку здорово не нравилось это место. Он пустил коня рысью, перескакивая через поломанные стулья и полупустые мешки с мусором. По воздуху тянулся запах сопревшего белья. Подобных мест теперь встречалось много, но нигде не было столько мусора. Нередко можно было наткнуться на целые спальные гарнитуры, письменные столы и кресла-качалки, оставленные посреди прерии из-за того, что фургоны переселенцев были слишком перегружены. И всё же форт на берегу реки Ларами воплощал собой не богатство, а всю грязь белого человека.
       Тёмное неподвижное тело привлекло внимание Эллисона. Он придержал коня. На земле лежал, зарывшись головой в старое тряпьё и опилки, человек. Он был грязен и громко сопел. По запаху Бак понял, что человек здорово пьян. Бак спрыгнул на землю и наклонился над спящим. Это оказался индеец в грязной полосатой рубахе и совершенно сношенных ноговицах на тощих ногах. Один из тех, кого дикие Лакоты нарекли Болтающимися-Около-Форта. Их также называли Бездельниками. Эти опустившиеся краснокожие дикари приспособились существовать на подачках белых, исполняли частенько роли переводчиков и посыльных, кое-как изучив английскую речь. Лакоты презирали их, но всё же не гнали их от себя, когда Бездельники навещали племя... Бак встряхнул пьяного, но тот не отреагировал. Он оказался не способным в ту минуту вернуться в реальный мир. Он был мертвецки напившимся. Бак не разбирался в спиртном, но слышал, что поили индейцев не просто плохим виски, а какой-то специально намешанной бурдой. Он бросил вялое тело пьяницы на землю и вернулся к лошади.

    4

       Бак развёл костёр и вскипятил кофе, неторопливо жуя пластинку вяленого мяса. Вот уже несколько дней он находился возле небольшого торгового пункта, окруженного частоколом. Поблизости стояло шесть индейских палаток, паслись лошади. За частоколом слышались весёлые голоса. Дикари, одетые в длинные рубашки из мягкой кожи, привезли на обмен охапки пушистых шкурок. На скрипучей коляске подкатила группа упитанных мужчин в помятых пиджаках и с сигарами в зубах.
       Ночью за частоколом торгового поста долго и шумно что-то праздновали, слышался смех, пьяное повизгивание какой-то женщины, песни под скрипку и гармонь, топот танцующих ног. А возле одной из индейских палаток, монотонно стуча в бубен, голосили двое краснокожих. Красные отблески костра то и дело прорисовывали в темноте их носастые профили.
       Утром Бак обратил внимание на молодого человека с очень аккуратным лицом, словно выточенным искусным мастером. Синие глаза смотрели на мир с повышенным вниманием и некоторым беспокойством. Он стоял с двумя индейцами Виннебаго и о чём-то договаривался. Похоже, юноша покупал лошадь.
       Бак приблизился к нему, когда тот, закончив торговлю, уселся перед тлеющим костром и принялся с удовольствием жевать индейскую картошку.
       -- С кем имею честь? -- спросил юноша и окинул Бака взглядом, полным небесной синевы.
       Эллисон представился.
       -- Меня зовут Чарли, -- в свою очередь представился молодой человек. -- Чарли Рейнолдс. Моё имя вам ничего не скажет...
       Из-за частокола послышалось протяжное пение гармоники и треньканье банджо.
       -- Этой весной меня, как и многих других, потянуло в Пайнс-Пик за золотом, -- рассказывал Чарли, отхлёбывая ароматный кофе и вкусно причмокивая. -- Я решил оставить домашний уют и вкусить самостоятельности. Всё-таки восемнадцать лет уже набежало. Ты, наверное, представляешь, как сходят с ума из-за золота. Так вот и я тоже решил сделаться старателем. Но судьба, как говорится, сплясала другой танец. Партия, с которой я ехал, не добралась до цели.
       -- Индейцы?
       -- Да. Они атаковали обоз. Я оказался среди тех нескольких счастливых, кого смерть обошла стороной. Мне думается, что это везение должно стать добрым знаком всей моей жизни... В форте Кирни я сошёлся со старым траппером по имени Грин. Он живёт на острове. Одним словом, пожил я с ним недолго. Не по душе мне люди без совести. Возможно, в этом краю нельзя требовать, чтобы человек из леса был джентльменом, но я пока не привык ладить с такими... Однажды мы с Грином обнаружили на дереве привязанное тело умершей индеанки. Он не долго думая сбросил труп на землю, расчленил его и стал использовать куски в качестве приманки для волков. Чёрт возьми, на этом наше партнёрство прервалось. Я понимаю, что покойнику всё равно, но кормить им псов... Не в моём это вкусе. Грин считает иначе. Может быть, для пограничья это норма? Собственно, из дома я улизнул вовсе не в поисках романтики, я уверен, что таковой вообще нет. Писатели выводят романтическими красками зачастую самые отвратительные стороны жизни и делают из страшного события весьма привлекательную картинку. Разве я не прав, Бак? А тут мне показалось, что многие специально заставляют себя быть жестокосердными, чтобы очерстветь и не пугаться окружающего мира. Ведь здесь нет полированных банкетных столов, с которых можно прихватить ломтик колбаски. Эта земля требует, чтобы человек был волком, чтобы мог одолеть волка, чтобы жить и выживать. Не знаю, сумею ли я стать таким. Мне кажется, что сумею, потому что здесь, несмотря на всю первобытную дикость, есть нечто затягивающее. Я сам себе удивляюсь: откуда во мне такое желание порвать с цивилизацией? Но Бог не простит мне, если я из человека сделаюсь зверем. Он никому не простит этого...
       Чарли Рейнолдс происходил из респектабельной семьи, учился в Абингдонском колледже, но вдруг бросил всё и сбежал в дикий край, чем едва не свёл отца в могилу. Хорошее воспитание не помешало ему в кратчайшее время освоиться и вжиться в мир следопытов и охотников, словно он сам родился и вырос на равнинах.
       Расставаясь с Эллисоном, он и не предполагал, что через шестнадцать лет судьба сведёт их вновь при совершенно иных обстоятельствах. Но до той встречи он пройдёт через гражданскую войну, помотается после её окончания по пыльным каньонам Канзаса и Колорадо, отстреливаясь от Шайенов, забредёт в Санта-Фе, где его охватит головокружительная любовь к мексиканской девушке. Ангел-хранитель проведёт его по просторам Небраски, не раз сохранит его скальп в стычках с дикарями, оставит невредимым после дуэли в форте Макферсон, тогда как стрелявшийся с ним офицер лишится руки. Наконец, Чарли Рейнолдс доберётся до Чёрных Холмов и до Сочной Травы, где тропа его оборвётся. Именно в долине реки Сочной Травы Бак Эллисон увидит его ещё раз...
       Бак распрощался с юношей, однако сам промыкался возле торгового поста почти всю осень, подобно Болтающимся-Около-Форта-Бездельникам. Он не знал, куда себя деть.
      

    5

      
      
       Зимой он ушёл поначалу на Белую Реку, где устроился в пустующей бревенчатой избе. Неподалёку от задней стены он обнаружил маленький холмик с размокшей дощечкой, на которой с трудом угадывались остатки вырезанной эпитафии.
       Баку был нужен запас жира на зиму, и он счёл себя самым удачливым человеком, наткнувшись на медвежью берлогу на второй день своего пребывания в избе, когда отправился на охоту. То, что берлога была обитаема, Бак понял с первого взгляда. Медведь забрался туда через узкий проход и прикрыл отверстие ветками и мхом. Осторожно приподняв ветви, он заглянул в берлогу. Изнутри сильно пахло зверем.
       -- Чудесно, -- прошептал Эллисон и отступил на несколько шагов, чтобы сделать небольшой факел, с помощью которого намеревался выгнать медведя из его землянки.
       Запалив факел, Бак приготовил винтовку, проверив наличие патрона в стволе, и шагнул к берлоге. Если бы у него был помощник, Бак чувствовал бы себя увереннее, но он был в полном одиночестве. Сердце учащённо билось. Он собрался с духом и бросил пылающий факел внутрь. Едва освободившись от горящей палки, Эллисон кинулся прочь от медвежьего жилища. Он успел сделать не более пятнадцати шагов, когда услышал злобное ворчание, а затем и рёв медведя. Убегать дальше было невозможно. Бак повернулся и поднял винтовку к плечу. В следующую минуту медведь выбрался из берлоги. Шерсть его ощетинилась, от правого бока валил дым. Отряхиваясь, огромный зверь остановился. Он не понимал, что произошло, и всё ещё находился в полусне.
       Эллисон плавно потянул спусковой крючок, и медведь опрокинулся на бок, дрыгая лапами. Бак передёрнул затвор и, продолжая держать медведя на прицеле, приблизился к нему. Язык вывалился из пасти медведя, уши едва заметно шевелились. Но то были последние движения огромного зверя.
       -- Хороший выстрел, -- похвалил себя Бак.
       Он ловко свежевал тушу, отделил жир от мяса и внутренностей и наполнил им две большие кожаные сумки. С трудом передвигаясь по глубокому снегу, он вернулся к избе и приготовил лошадь, чтобы на ней перевезти медвежье мясо в дом. Небольшие куски он оставил в качестве приманки для волков и койотов, надеясь, что к утру в его капканы попадётся не один пушистый хищник.
       Наслушавшись всевозможных историй золотоискателей, он решил попытать счастья в намывании золотого песка. Дело это, однако, оказалось совершенно для него незнакомым и неинтересным. Бак продержал лоток в руках не дольше двух дней, после чего раздражённо забросил его в дальний угол избы.
       -- Глупость какая! Куда приятнее бить зверей и продавать их шкуры.
       Махнув рукой на профессию старателя, Бак Эллисон жил в своём доме ещё месяц, затем затосковал, собрал пожитки и перебрался в лагерь Лакотов, где его тепло встретили члены индейской семьи. Отцу и двум своим близким друзьям он привёз в подарок по длинноствольному ружью, а старейшине общины преподнёс широкий пояс с пристёгнутой кобурой и большим барабанным пистолетом. Множество гостей собиралась в палатке Жёлтой Птицы послушать длинные повествования о жизни Далёкого Выстрела среди бледнолицего народа, и белые люди казались дикарям странными существами, которых Великий Дух лишил за какие-то провинности разума и смысла жизни.
       Сам Эллисон не решился бы в те дни сказать, что за чувства поселились в нём после недолгой жизни рядом с Бледнолицыми. Чувств было много, и разобраться в них сразу не получилось. Его постоянно беспокоили хмурые сновидения, в которых он бродил из одной палатки в другую, то и дело натыкался внутри на бревенчатые стены, которых никак не могло быть в индейском жилище, а сквозь сложенные брёвна протискивались сверкающие стволы винтовок и стреляли Баку в лицо... Привыкший, как все индейцы, видеть в каждом сне важные знаки, Бак решил, что отныне дорога беспрестанно станет приводить его в мир белых людей, и мир тот не сулил ему ничего доброго...
      
      
      

    ПО ЧУЖИМ СЛЕДАМ

    (1861)

    1

      
       В марте, который Лакоты называли Месяцем Снежной Слепоты, Бак Далёкий Выстрел повстречал партию странных пришельцев, которые искали в земле какую-то руду. Они устраивали базы, строили нехитрое жильё, ставили какие-то ориентиры в лесу, что-то постоянно записывали и чертили в толстых тетрадях. Они предложили Баку заниматься заготовкой провизии для их геологической экспедиции. Это было для него обычным делом, заниматься которым приходилось в любом случае. Поэтому Бак принял предложение. Геологи оказались людьми весьма спокойными и в большинстве своём добродушными. Они с интересом расспрашивали его об индейских племенах, любопытствовали, шутили, возмущались.
       -- Но как же так? Ты утверждаешь, что твои краснокожие друзья это добрые и честные люди. Откуда же тогда жестокость? Откуда отрезанные ноги и головы?
       -- Такова война, -- отвечал Бак, посасывая трубку, -- Лакоты часто вспоминают, что белые люди пришли в этот край нищими. Красный человек поверил белому, накормил, не убил. Однако поселенцы обманули. Они твердили о Христе, о мире, о любви, но в душе таили совсем иное. Они стали теснить здешние племена, а кто же согласится с тем, чтобы его гнали с собственной земли? Тогда белые стали покупать землю. Но индеец не понимает, что такое покупка. В его голове не укладывается, что землю можно продавать. Земля -- это мать, из которой и на которой произрастает абсолютно всё.
       -- А мне кажется, что твои индейцы очень похожи на животных по своей сути. Они, разумеется, люди, но душа у них от животных.
       -- Животные для индейца -- родня, соплеменники, братья.
       -- Волк и олень не братья друг другу, -- злобно возразил рыжий парень, -- как же вы можете брататься со всем зверьём?
       -- У нас общий дух...
       -- Вот я и говорю, что вы -- животные, -- проворчал тот же хмурый голос.
       Как-то во время очередного перехода на место новой стоянки геологи совершенно выбились из сил. Многие из них не раз уже выказывали своё неудовольствие, не слишком привыкшие к кочевой жизни, а в этот раз усталость сделала их особенно раздражительными.
       -- Сделаем остановку здесь же, -- решил начальник партии.
       -- Здесь невозможно, -- возразил Бак.
       -- Что нам мешает? -- резко воскликнул кто-то из-за спины Эллисона.
       -- Тут слишком открытое место. Посмотрите сюда. Видите примятую траву? Тут совсем недавно проходили лошади, это может быть военный отряд.
       -- Я дальше не пойду, ни шагу не сделаю! -- веско сказал кто-то. -- Если ты, Бак, утверждаешь, что знаешь краснокожих, то как-нибудь сумеешь столковаться с ними. Разъяснишь им, что мы не мерзавцы какие-нибудь, а мирные граждане.
       Бак пожал плечами. Белые люди не переставали удивлять его своей беспечностью.
       В следующую секунду раздался выстрел. Бак резко обернулся на звук и увидел в руках одного из спутников поднятое ружьё.
       -- Зачем? -- крикнул Эллисон.
       -- Там стояла антилопа, -- послышался ответ.
       Эти люди привыкли поступать безрассудно. Они бросались за первой попавшейся дичью при каждом удобном случае. Они частенько загоняли своих лошадей и мулов, забывая о том, что лошадям в прерии всегда нужно было сохранять силу на случай непредвиденной скачки.
       -- Вы не умеете смотреть вперёд, -- хмуро сказал Бак.
       -- Думать о безопасности должен ты, Эллисон, на то мы тебя и наняли, -- ответил ему рыжий парень. -- У нас полно своих забот.
       -- Глупо отделять одну заботу от другой. Мир хоть и состоит из отдельных тропинок, но все они спутаны, как нити, в единый клубок, -- покачал Эллисон головой.
       На следующий день он возвратился с охоты и обнаружил всю геологическую партию перебитой. Похоже было по следам, что на них напали индейцы из племени Черноногих. Бак не ощутил ни малейшего расстройства, глядя на окровавленные тела белых людей. Он знал, что они были чужеземцами, копались в земле, выискивая что-то такое, что могло привлечь других белых. Они были беззлобными, не проповедовали насилия, но даже своим безобидным образом жизни они сеяли в девственном краю беспокойство. Новый пришелец означал ещё один бревенчатый дом, заборы...
      

    2

      
       В августе Бак появился в Ливенворсе и услышал, что между американцами завязалась страшная драка. Южные штаты подняли мятеж против Севера.
       -- Мистер Линкольн решил выпустить черномазых на волю, чтобы они без разрешения прыгали с дерева на дерево, -- втолковывал Баку осунувшийся солдат, вероятно, улучивший свободную минутку или драпанувший самовольно из казарм в город, чтобы отвести душу за стаканчиком. -- Вот мы и отдуваемся за него, головы под пули подставляем.
       Бак отошёл от стойки и устроился за столом в углу помещения. Салун гудел, источая наваристый запах спирта, табака и бульона. Над поверхностью грязных столов сновали мухи. Громко дзынькали стаканы, скрипели стулья, кто-то перебирал пальцами по клавишам пианино, насвистывая при этом.
       Неожиданно за центральным столом, где перешёптывалась толпа зрителей возле игравших в карты и густо клубился сигарный дым под свисавшей лампой, голоса раздражённо повысились. Отодвинув стул, поднялся прилизанный мужчина.
       -- Я тебя удавлю, будь я трижды проклят! -- рявкнул другой человек, следом вставший из-за стола, схватил первого за плечи и бросил на пол. -- Хейг, я от тебя и костей не оставлю!
       Посетители загалдели. Задвигались стулья. Хейг поднялся с пола, качнулся, выпрямился. Он потирал ушибленное плечо и щурился на противника. Тот, правильно сложенный, длинноволосый, с двумя револьверами на поясе, стоял перед ним на широко расставленных ногах и что-то тихо говорил. Пару раз он продвинулся к Хейгу на полшага. Кто-то схватил его за руку, но он отряхнул чужие пальцы и опять свалил Хейга ударом кулака.
       -- Это Джеймс Батлер Хикок, -- шепнул на ухо владелец заведения, видя любопытство на лице Бака, -- его называют Диким Биллом. Судили за жестокое убийство целой семьи, но почему-то он остался невредим. Возможно, врут. Может, не судили. Теперь он служит в форте Ливенворс главным погонщиком и разведчиком.
       Дикий Билл перешагнул через рухнувшего картёжника и в дверях салуна задержался.
       -- Часы ты у меня не выиграл. Ты шулер, поэтому я хочу получить часы обратно, -- сказал он.
       -- Нет! -- Хейг сплюнул на пол и покачал головой, не то подчёркивая свой отказ, не то приводя себя в чувство после удара.
       -- В девять я должен быть в штабе, -- продолжал Билл, -- поэтому часы мне нужны к восьми.
       -- В это время мне самому потребуются часы, -- откашлялся Хейг -- У меня свидание, мне нельзя опаздывать.
       В салуне затаили дыхание. Никто не шевелился, никто не позволил себе скрипнуть половицей под ногой. Тишина напряжённо вздувалась.
       -- Я буду ждать тебя на улице. -- Билл повернулся и вышел. Громыхнули его сапоги по лестнице, и салун загудел. Взрыв голосов, советующих и сочувствующих, охватил картёжника. Бак прошёл сквозь толпу и посмотрел через непротёртое стекло на улицу. Билл Хикок сидел на ступеньках магазина на противоположной стороне улицы. Бак видел на его лице маску подчёркнутого равнодушия.
       -- Хейг, я видел, как Хикок стреляет, не связывайся! -- крикнул кто-то.
       -- А мне плевать! Почему меня должны называть трусом?
       -- Потому, что лучше называться трусом и быть живым, чем лежать без признаков жизни в деревянном ящике.
       Хейг отмахнулся и вышел на веранду.
       -- Разве уже время? -- поднялся Билл и шагнул вперёд. -- Почему ты торопишься, Хейг? Жизнь не следует понукать. Ты умеешь передёргивать карты лишь за столом, приятель, но сейчас ты поймешь, что не везде получается быть шулером.
       -- Пошёл ты... -- Хейг заговорил невнятно, будто простуженным голосом заурчал бродяжный пёс. В руке его тускло мерцал револьвер. Он поднял его и выстрелил. Пуля звонко разбила стекло на другой стороне улицы. Билл остался неподвижен, но правая рука его, словно самостоятельное существо, сделала едва уловимое движение, и сию же секунду клубы пороха окутали его фигуру. Хейг упал на спину, не меняя позы. Его голова тяжело стукнула о порог салуна и замерла. Во лбу несчастного все увидели дырку от пули.
       -- Кто-нибудь ещё желает последовать за ним? -- донёсся голос Билла из вечерней мглы.
       Бак не спускал с него глаз. Он был восхищён. Взращённый воинственным народом, который умел ценить храбрость и ловкость, он сразу уловил характер Дикого Билла. Он внутренне аплодировал Хикоку, поражённый его элегантным умением убивать. Совершенно ясно, что Билл рисовался. Ему было лет двадцать пять, впрочем, Бак мог ошибиться на пару лет. Но Дикий Билл оказался куда большим игроком, чем самый заядлый картёжник. И он играл не на деньги. Ставкой была его собственная жизнь. Билл играл в своё удовольствие, смакуя каждое движение, каждый поворот головы. Он был молод и уверен в себе. Он смущал противника уверенностью в глазах, выступая, как актёр на подмостках, будто в действительности ему ничто не угрожало. И Эллисон понимал это. Так же выказывали свою храбрость Лакоты, скача неторопливо перед цепью противника, выставляя себя во весь рост, чтобы доказать свою храбрость и неуязвимость... Дикий Билл совершал показательное действо, а не убийство на арене цирка. Он, казалось, не думал о дуэли. Бак отступил от окна, раздвинув плечом пару неподвижных франтов, и пробрался к двери. Хейг лежал, неподвижно уставившись в перекладину на потолке, и в левый глаз ему стекала из дырки во лбу кровь. Эллисон невольно подумал, что картёжнику повезло, потому что смерть настигла его мгновенно, ведь в прерии смерть была обычно мучительной. Глаз покойника таинственно заполнялся красной мутью. В левой руке мертвеца лежали часы, из-за которых, похоже, разгорелась ссора. Бак нагнулся, забрал часы и спустился бесшумно по ступеням. Он протянул часы Биллу.
       -- Благодарю, -- слегка наклонил голову Дикий Билл, подражая манерам светского человека, но на лице его Эллисон прочёл не благодарность, а досаду. Тень досады, лёгкий налёт пыли, портивший блеск идеальной шлифовки. Действие закончилось, но Билл не получил должных аплодисментов. На сцене появился кто-то ещё.
       Ливенворс несколько дней ещё говорил об этой дуэли. Смерть привычна на пограничье, поэтому обычно обсуждали не саму смерть, а виртуозность убийства. Это было единственное, чем могла привлечь к себе чья-то кончина. Дуэли случались часто, головорезы встречались на каждом шагу, таковы были нравы. Смерть была более привычной, чем появление новой женщины в городе. В фортах солдаты зачастую вываливали толпой из бараков и вонючих сараев, когда слышали, что в поселение прикатил очередной обоз, чтобы увидеть живую новую женщину. Жизнь в районах пограничья знала не так много удовольствий, и это накладывало отпечаток на каждого. Мало кто мог похвастать благородством или иными добродетелями, чаще напоказ выставлялись суровость и грубость, потому что такие качества обеспечивали большую безопасность, нежели любовь и ласка. Все соглашались, что убийства были неотъемлемой частью того времени, хотя далеко не все считали это нормальным явлением.
       Хейга никто не оплакивал. У могилы, окружённой пыльным жёлтым вихрем, сняли шляпы лишь трое его закадычных друзей.
       Когда Бак, проезжая мимо, задержался и высказал стоявшему вблизи сухому старичку своё удивление, что за такое убийство никому ничто не угрожает, он услышал в ответ:
       -- Каждый вправе защищать свою шкуру, сынок. Этот Хейг ведь с пушкой в руках помер, да ещё успел первым спустить крючок. Вся правда на стороне Дикого Билла. Закон прост: коли ты уверен в себе, так дай себя оскорбить, дай в себя плюнуть, дай в себя выстрелить, но успей шарахнуть из своего револьвера в ответ, пока пуля противника ещё не долетела до тебя. Дай ему быть первым в движении. И тогда никакой судья не сможет угрожать тебе верёвкой.
       Старичок раскашлялся и сплюнул густую слюну.
       Закон того времени был прост. Если ты боялся, то тебе не следовало поднимать голову. Тебе оставалось лишь потупить глаза, когда тебе наступали на ногу и плевали в лицо. Над тобой грубо посмеялись бы, но ты остался бы жить. Однако если ты хватал за локоть обидчика и требовал удовлетворения, будь то на кулаках или пистолетах, ты должен был знать, что никто не пощадил бы тебя, окажись ты слабее. Тебя забили бы до смерти, раскрошили бы все кости, разорвали бы внутренности, потому что на твой оскал ответили бы беспощадные звери своим чувством жестокости. И никто бы не спас. Никто не вступился бы, потому что всем известны беспощадные законы пограничья. Если такие законы тебе не по вкусу, тебе следовало просто сойти с тропы и притаиться, потому что других правил Дальний Запад не знал.
      

    3

      
       В форте Ливенворс шумно маршировали солдаты, утаптывая пыльными башмаками и без того плотную сухую землю. Щёлкали по команде затворы винтовок, синие шеренги внезапно ощетинивались штыками, словно дикобраз иглами, и так же быстро винтовки дружно опускались с плеча к ноге, пряча голубые лезвия между рядами людей.
       -- Если мне не изменяет память, мы встречались, -- раздалось за плечом Бака Эллисона, едва он спрыгнул с коня. Он обернулся и увидел Дикого Билла Хикока.
       -- Привет.
       -- Похоже, ты из скаутов, -- сказал Билл, окинув взглядом одежду Эллисона.
       -- Нет, но подыскиваю работу в этом духе.
       -- Сейчас идёт большой набор, приятель, армия нуждается в толковых разведчиках. Не советую упускать такой случай, -- сказал Хикок, потягиваясь по-кошачьи, -- особенно, когда глаза сидят на нужном месте и знают своё дело. Ты ведь читаешь следы?
       Форт гудел, тут и там всхрапывали лошади, раздавались отрывистые команды. Повсюду шумели скрипящие повозки, дружно щёлкали затворы винтовок, шаркали подошвы пыльных башмаков. То и дело слышалась отборная брань, смачные плевки, звонкие оплеухи.
       -- На днях в Канзас уходит большой военный обоз, -- Билл Хикок расправил плечи и оглянулся на скопление крытых фургонов, -- могу отвести тебя к начальнику гарнизона. Увидев тебя возле салуна, я сразу смекнул, что ты не из трусливых. Держу пари, что смерть Хейга произвела на тебя не большее впечатление, чем смерть курицы. Ведь ты привыкший к виду крови? Кстати, спасибо за часы. Только не стоило. Это был лишь повод... Не знаю твоего имени...
       -- Бак Эллисон, -- представился Бак, -- Лакоты называют меня Далёким Выстрелом.
       -- Зря ты поднял часы. Ведь я мог тебя ухлопать. Откуда мне знать, что это не была уловка со стороны его дружков? У меня в последнее время нервы расшатались. Едва выпутался из одной истории... Так ты жил с краснокожими?
       -- Да.
       -- Долгая история?
       -- Десять лет.
       -- А старики твои? -- Билл посмотрел на Бака очень внимательно.
       -- Вся семья убита. Лакоты вырезали весь обоз. Тогда я к ним и попал.
       -- Должно быть, в душе всё перепутано. Ненавидишь краснокожих?
       -- Почему? -- Бак возился с седлом. -- Я врос в эту жизнь.
       -- Ладно... Вон офицер идёт. Это мой отличный друг. Джордж Кастер. Пойдём представлю тебя, -- Дикий Билл перехватил желтоволосого офицера в белоснежных перчатках. -- Сэр, мне бы хотелось представить вам моего хорошего друга Бака. Сю называют его Далёким Выстрелом. Он жил в прериях десять лет.
       -- Хочешь служить? -- улыбнулся офицер Баку.
       -- Он замечательный следопыт, -- сказал Билл с такой уверенностью, словно знал Эллисона с детства.
       -- Могу взять к себе. Сегодня толковые люди особенно нужны. Умение выживать на войне сейчас превыше всего, а следопыты знают в этом толк. -- Кастер оглядел Бака, в глазах его появилось удовлетворение.
       За его спиной прокатилась шумная вереница фургонов. Медью пропела труба, созывая кавалеристов. Отовсюду побежали люди, придерживая руками сабли и шляпы. Некоторые уже сидели в сёдлах, покрикивая задорно на своих однополчан и делая непонятные посторонним жесты руками.
       -- Прошу простить, джентльмены, -- Кастер бегло козырнул, не слушая ответа Эллисона, -- мы договорим позже.
       -- Красивый человек, -- сказал Бак вслед ладной фигуре Кастера.
       -- Он быстро станет генералом, -- заявил Дикий Билл, сплёвывая табак, -- он полон такой уверенности в себе, какой я никогда не встречал в жизни. Почти безрассудная доблесть...
       -- Неужели кто-нибудь может быть более уверен в себе, чем ты? -- засмеялся Бак.
       -- Принимаю этот комплимент, но Кастер, на мой взгляд, ещё более холоден головой, а сердце у него бурлит. Он родился солдатом. Он не поддаётся никаким переубеждениям, когда приходит к решению. Мне иногда кажется, что он однажды свихнется на своём героизме.
       -- Ты думаешь, от этого можно тронуться умом? -- Бак опустился на корточки.
       -- У всего человеческого есть предел. Когда люди перешагивают через границу чувств, они падают в бездну. Я испытал такое на себе какой-нибудь год назад, когда попал в переделку на одной станции. Мне кажется, что я смотрел на всё со стороны, с какой-то высоты, когда стрелял в тех людей... А в глазах и в голове черно... Макэнлес заблевал мне кровью мои башмаки... Блевал и кричал при этом своему сыну, чтобы тот убегал прочь. Знаешь, так во сне случается иногда: пусто, а затем возникает что-то из пустоты, выныривает в самые глаза. Чужая смерть проникла в меня в тот день, мне стало больно и страшно. Я переступил одной ногой через эту самую грань допустимого. А ведь до того я не раз стрелял в людей...
       Билл опустился на землю и задел локтем Бака. Правильные черты его молодого лица осунулись, и Бак увидел возле себя старика. Но через мгновение Билл принял свой прежний образ.
       -- Мне кажется, что мы с ним как бы одно целое. Один человек. Будто этого человека расщепили при рождении, и стало две половинки. Не случайно мы встретились... У меня три брата и две сестры, но я не чувствую их так, как его. Словно их нет. А вот Кастер есть. Похоже, я влюбился в него. -- Билл странно улыбнулся и добавил: -- Мы умрём вместе... Я стал бояться за него, как только познакомился с ним. И сразу ощутил страх за свою собственную жизнь.
       Бак сложил ладони и хрустнул пальцами.
       -- Ну так что насчёт скаутов? -- возвратился Билл к началу разговора. -- Рискнёшь пойти в разведчики? Станем вместе рыскать по степи.
       -- Нет. Не сейчас, -- их взгляды встретились. -- Пока я не желаю иметь ничего общего с солдатами.
       -- А ведь придётся. Ты белый человек, Бак Эллисон, и ты вернулся к белым. Ты можешь симпатизировать краснокожим, сколько угодно, но ты белый человек. Никогда тебе не отмахнуться от этого факта. Ты пришёл в форт за работой, а что тебе могут предложить, зная твои способности? Я прекрасно изучил собственный народ. Он хитёр и жесток. Ему нет дела до чужих страданий, зато он здорово умеет заботиться о собственной выгоде. Краснокожие устроены иначе, клянусь собственными глазами. Я кое-что представляю. Есть у меня скво. Она полукровка из племени Шоуни, при крещении получила имя Мэри Оуэн. Она характерный представитель тех и других. У неё сильный характер, однако он не помогает ей, потому что она не может выбрать правильную для себя дорогу. Она не сумела полностью стать белой, но не смогла также остаться индеанкой... Я давно не видел её, может, она уже умерла... или тронулась в уме. То же случится и с тобой, если ты не решишься. Ты белокожий, хоть и крепко потемнел на солнце.
       -- Но вырос я не в деревянном доме. И вокруг меня много лет ходили одни Лакоты. Я слышал их песни. Я скакал по тропе рядом с ними.
       -- Это всего лишь время. Оно решает свои задачи. Оно беспощадно. Оно строит и ломает. Подумай хорошенько. Надо делать выбор. Я свой сделал. Время твоих примитивных дикарей прошло. А от цивилизации никому не скрыться. Если ты уйдешь к индейцам, Бак, то эта громадина, -- Билл кивнул на выстроившихся солдат, -- сомнёт тебя вместе с твоими краснокожими. Человек гораздо сильнее животных, а индейцы -- те же звери, разве что объясняются на человеческом языке. Поверь мне. Цивилизованный человек, как бы его ни воротило от этой мысли, должен растоптать туземцев, иначе как он сумеет продвинуться в глубь страны, как сумеет построить города, если путь ему преграждают топоры и стрелы? Решайся, Бак Эллисон...
      

    4

      
       Хосе Луис происходил из крестьянской семьи северной Мексики. Случилось однажды, что его мать -- тогда ещё полногрудая девушка с привлекательным лицом -- попалась на глаза изголодавшемуся по женщинам американскому солдату. В результате скоротечной любовной схватки на песчаном берегу прозрачного ручья была заложена жизнь Хосе. Правда, отец его тут же поплатился жизнью, погибнув под ударом острого мачете в руках родителя изнасилованной красавицы. Несчастный солдат не успел даже вскрикнуть, как кровь его залила обнажённое тело юной мексиканки. Пролитая кровь отца кипела в Хосе неуёмной страстью вампира. Он жаждал убивать, сам не понимая причины. Страсть к убийствам просыпалась в нём постепенно и привела его в армию, где он получил винтовку и с ней вместе возможность безнаказанно стрелять в людей. Особенное удовлетворение он находил в отстреле индейцев. Он хотел быть полнокровным американцем, но мексиканская порода мешала ему. Индейцев же он поставил на ступень ниже себя, превратив их в животных, и это позволило ему ощутить себя человеком.
       Однажды он отсёк кусок мяса от ягодицы застреленного индейца и запихнул его в рот. Это не доставило ему удовольствия или удовлетворения, но ему показалось, что он сумел добраться до вершины ненависти к дикарям.
       -- Их можно пожирать так же спокойно, как оленя или буйвола, -- заявил он.
       С тех пор он просто помешался на дикарях. Они мерещились ему повсюду. Он видел их лица за каждым валуном, за всяким стволом дерева и даже за дощатыми углами казармы. Он ждал встречи с ними с нетерпением обезумевшего любовника, карауля их подолгу за стенами укрепления и отстреливая их, как страшных ядовитых змей.
       Бак Эллисон увидел его случайно в полумиле от форта, когда Хосе сидел верхом на трупе голого индейца и неторопливо (со смаком и со знанием дела) рассекал тело мертвеца. Было в нём что-то от довольного повара, который умело разрезал сочный пирог на равные доли. Синяя форма Хосе пропиталась кровью и стала чёрной. Жужжали мухи. Солдат был настолько увлечен своим занятием, что не услышал подошедшего к нему со спины Эллисона. Следопыт беззвучно извлёк широкий охотничий нож и с силой воткнул голубую сталь в жилистую шею мексиканца. Тот упал на растерзанное тело индейца без единого звука. Он умер, как его отец, не успев осознать собственную смерть.
       Бак дважды сунул нож в мягкую землю, очищая сталь от крови...
       Армейская жизнь не обещала никаких развлечений, поэтому охота превратилась в излюбленное занятие служивых. Особенное удовольствие солдаты получали от стрельбы по "краснокожим бестиям", из-за которых они были вынуждены прозябать в глуши. Они приравнивали индейцев к обыкновенным животным, но не без причины считали их мишенью более сложной, нежели олень или лось, поэтому записи о подстреленных индейцах выделялись особенно.
       Сидя у тлеющих углей рядом со старым траппером, Бак рассказал об убитом мексиканце. Старик, увидев на лице Эллисона удивление и гнев, хмыкнул и покрутил тёмными пальцами пышные седые усы.
       -- Ты вырос в племени, друг, и для тебя здешняя жизнь привычна. Чтобы тебя не загрыз волк, нужно научиться лакать с ним из одной лужи, и для тебя это норма. Тебе привычно держать ухо востро. А им, -- траппер кивнул в сторону солдат, -- всё здесь чуждо и ненавистно. Они останутся чужими этой земле, навсегда чужими, как бы ласково ни светило солнце. Они ненавидят этот мир, потому что он слишком жесток, на их взгляд. Они боятся такой жизни и хотят уничтожить её любым способом, пусть даже сами при этом превращаются в животных. -- Траппер замолчал и неторопливо сделал себе самокрутку. Огонь красными отсветами шевелился на его морщинистых щеках. Казалось, невидимые человеческому глазу призраки танцевали на его лице, оставляя светящиеся следы на морщинистой коже старика. -- Ты же слышал не раз, что индейцев называют животными. Оно, конечно, недалеко от истины. Краснокожие -- разумные звери. Но и городской народ, эти проспиртованные толстобрюхи, всякие там клерки, полицейские и прочие разные -- тоже звери. Только они, на мой взгляд, худшие из зверей, они -- заболевшие животные, обезумевшие животные. Что тут поделать? Так, видно, задумана эта жизнь. Мы, живя в лесах и горах, разговариваем с Землёй на понятном друг другу языке. Они же, городские твари, не знают этого языка. Они глухи к голосам листвы, травы и воды, бегущей в ручьях. Городская болезнь сделала их глухими и слепыми. Что можно требовать от них?
      

    5

      
       -- Мы занимаемся пустым делом. Особенно, когда страна трясётся в военной лихорадке. Американцы бьют американцев. Да это просто смешно. -- Капитан тяжёлыми шагами передвигался из угла в угол и возмущённо пускал дым. За окном мелькали тени гарцующих всадников. -- Войну на континенте можно было оправдать лишь в те годы, когда Франция и Англия воевали друг против друга. Выбирался хозяин этой земли.
       -- А революция? Освобождение от короны разве не требовало крови? -- Лейтенант, шевельнув лёгкими усиками, откинулся за столом и небрежно плеснул виски на донышко стакана. Желтоватая жидкость накрыла зазевавшуюся в стакане муху.
       -- Согласен с вами, полностью согласен. Но теперь воевать глупо, -- капитан взмахнул рукой, и пепел с сигары слетел на пол. -- Это всё равно как если левая рука отрывала бы правую. Зачем? Единая страна, единые интересы. Это причуды высшей власти...
       -- Успокойтесь, капитан, -- засмеялся лейтенант добродушно, -- мы с вами не принимаем участия в гражданской войне. Мы торчим тут и слушаем ночные завывания волков.
       -- И караулим краснокожих.
       -- Нельзя принимать их всерьёз, капитан.
       -- Почему? Индейцы всегда окружали тех, кто приходил в эту страну. Они были неотъемлемой частью здешней природы. Они звери. Они деревья. Они люди. Если их не станет, Америка изменит свой облик до неузнаваемости. Она перестанет быть той Америкой, которую мы стараемся покорить. Она превратится в огромный склад золота, меди и прочей дряни, на которую, между прочим, нам с вами наплевать. Мы умеем жить так, как живём сейчас. На самом деле нам не нужна другая жизнь. Вспомните Кортеса и Мексику. Когда этот конкистадор забрёл туда, Мексика брызгала золотом и кровью. Испанцы растоптали Ацтеков и Майя, и у Мексики стало лицо современного мексиканца в соломенном сомбреро. Исчезли широкие гладкие улицы, пропали великолепные дворцы, с которыми не мог сравниться ни один самый пышный королевский замок Европы. Разве это та страна, которой хотели владеть испанцы?
       -- Похоже, вы симпатизируете краснокожим...
       -- Ошибаетесь. Просто я хотел бы видеть окружающий меня мир таким, какой он есть, а не перекроенным по усмотрению политиков. Увы...
       Хлопнула дверь, и в комнату вошёл Бак Эллисон. На лице его угадывалось заметное раздражение.
       -- Ставлю бутылку, если ты опять не с жалобой на солдат, Эллисон, -- обернулся капитан и достал изо рта сигару, поправляя обслюнявленным кончиком сигары свои усы.
       -- Чёрт возьми, вы правы, сэр, -- кивнул Эллисон.
       Капитан усадил следопыта на стул возле лейтенанта, а сам продолжал расхаживать по комнате.
       -- Помоги нам скоротать время, Бак, -- сказал капитан. -- Мы затеяли разговор, который вполне имеет отношение к твоему недовольству... Ты ведь по поводу самовольной охоты солдат?
       -- Именно, капитан. Это моя работа, и я не люблю, чтобы в мои дела совали чужой нос.
       -- Успокойся, никто не отнимет у тебя твой хлеб. Солдаты занимаются охотой из желания развлечься. Согласись, что здесь можно загнуться от тоски. Многие пьют, просаживают деньги в карты. Мне это совершенно не нужно. Здесь армия, а не пансионат. Пусть уж они развлекаются охотой, чем раскисают в торговой лавке со стаканом в руках. Да и руку натренируют.
       -- Сэр, палить из ружей для удовольствия -- дурная забава. Вам не видно, как реагируют на бессмысленные отстрелы дичи индейцы в лесу. Но вы можете понаблюдать за скаутами в форте. Поуни и Псалоки, да и белые трапперы прекрасно знают, чем заканчиваются подобные развлечения.
       -- Эллисон, я попробую объяснить тебе кое-что, -- остановился напротив Бака капитан. -- Я солдат по доброй воле. Никогда меня не принуждали силой надеть мундир. Я солдат и выполняю свой долг. Я старше тебя и крови повидал не меньше твоего, клянусь честью. Я научился смотреть правде в глаза. Уметь отворачиваться от действительности и обманывать себя -- проще и выгоднее во многих отношениях. Я не всегда умел раньше принимать твёрдые решения, и именно это побудило меня в своё время пойти на военную службу. Здесь я выполняю приказы, я не должен возлагать ответственность на себя. Это вовсе не означает, что мне по вкусу всё, что задумывает правительство. Поверь, я считаю, что кровопускание для Америки -- позорное дело. Но я также понимаю, что наша общая обязанность -- склониться перед неизбежным. Не криви презрительно лицо. Не так это просто. Ты вот не сможешь отдать себя добровольно в руки истории, чёрт возьми. Ты предпочитаешь смерть минимальной зависимости от кого-либо. Но время таких людей подходит к концу. Ты и тебе подобные погибнете в бесплодной борьбе за мифическую свободу. Так погибали все, кто жил в стороне от эволюции общества и от прогресса. Вам только кажется, что вы можете прожить без цивилизации... Я солдат, я отдаю себе отчет, что занимаюсь грязной работой, что история когда-нибудь осудит меня и моих товарищей за пролитую здесь кровь. Но я готовлю землю для будущей жизни. У меня есть жена, но я никогда не позволю ей приехать сюда из Вашингтона с детьми, зная, как она воспримет мою хищную жизнь здесь. Я не сомневаюсь, что нельзя убивать детей и женщин, но я вынужден делать так, чтобы мужчины, опасаясь за жизнь своих семей, уводили племена прочь. Они должны остерегаться нас. Возможно, мы перестали быть джентльменами в этой стране, но ведь тут ласковыми словами не обойтись... Такова официальная политика, и я добровольно стал её служителем. Лично я не испытываю неприязни к индейцам, будь то дикие Сю или дружественные Вороны. Мне всё равно. Это лишь доисторические люди. Они понимают, когда подкармливаешь их, они понимают, когда хлещешь их. Я пользуюсь тем и другим. Да, мои люди убивают дичь без нужды. Но я должен лишить дикарей возможности жить, как они жили раньше. Краснокожие должны приобщиться к цивилизации, чтобы она не стерла их с лица земли. Но они не желают входить в мир белого человека... Остаётся лишь убивать их. Другого выбора нет... Попробуй осознать, что я сказал тебе, Бак. Мне было бы жаль видеть тебя сломленным. С историей надо смириться. Мы всего лишь маленькие фигурки, которые переставляет властная рука. И это даже не рука президента, не рука всей страны, не рука истории. Это рука Бога. Нет смысла противиться ей, мой славный друг.

    6

      
       Туман рассеялся. Трава под ногами лошадей вздрагивала и рассыпала серебристую росу. Фургон громыхал по выпуклым корням деревьев на тропе и давил тяжёлыми колёсами хрупкие камешки.
       -- Остановитесь, сержант. -- Бак осадил коня.
       -- Что такое? -- Рябое лицо сощурилось и сдвинуло рыжие брови.
       -- Кто-то едет. -- Бак опустился на землю и взял карабин. Впереди показались всадники, беззвучно проявившись в голубой дымке мутными силуэтами. Три сопровождавших солдата вскинули винтовки. Возница и охотник в фургоне тоже подняли ружья. Приближались индейцы. Многие из них были с перьями на головах. Лица густо раскрашены.
       -- Псалоки, -- сказал Бак.
       -- Стало быть, стрельба отменяется, -- расслабился сержант.
       -- Погодите. Что-то в них странное. Нервничают... -- Бак погладил своего коня по морде, успокаивая. -- На всякий случай держите палец на спусковом крючке. Сдаётся мне, что нам всё-таки придётся пустить пару-тройку свинцовых приветствий для сохранения наших волос.
       Пятнадцать всадников остановились в полусотне метров от фургона, они вертелись на месте, размахивая луками, сбивались в кучу и снова разъезжались. Вперёд выехал индеец на пегой низенькой кобыле. Над висками были подняты характерные для Вороньего Племени пучки волос с раскрашенным пухом, волосы на лбу и макушке были ровно пострижены и зачёсаны ёжиком. Индеец подскакал вплотную и заговорил на плохом английском языке, поясняя речь жестами.
       -- Мы из Вороньего Племени. Белый брат знает мой народ. Я известен под именем Половина Волка. Мы -- друзья. Большие Ножи верят друзьям. Мы верим вам. Нужен правдивый язык. Половина Волка говорит, что сегодня у нас на сердце тяжело. Храбрые ходили против Лакотов. Мой сын и пять других молодых погибли. Лакоты сильны. Наши сердца плохие сейчас. Нужен бой. Мы хотим биться, чтобы наполнить себя радостью победы. Вы первые на пути. Мы будем драться с вами.
       Индеец замолчал, тут же развернул кобылу и помчался к своему отряду. Послышались гортанные выкрики. Бак торопливо отогнал своего коня к фургону.
       -- Вы поняли? -- успел спросить он.
       -- Но это бред! -- возмутился сержант, держа приклад у плеча. -- Почему мы должны сражаться с ними, если они не поладили с Сю?
       -- Сержант, сейчас не время для разговоров.
       Над отрядом Абсароков взвились два пороховых облачка, прокатилось глухое эхо. Индейцы выпустили несколько стрел и рассыпались, направляясь зигзагами к фургону. Солдаты дали залп, и дикари прытко развернулись и погнали своих лошадок в обратную сторону. Отъехав на безопасное расстояние, они продолжали улюлюкать и размахивать над головами луками и копьями. Их стрелы не долетали и падали в траву. Ещё пару раз донеслись выстрелы их старинных, может быть, даже кремнёвых ружей.
       -- У них нет винтовок, только две эти штуки на всю банду! -- крикнул охотник с длинноствольным "буйволиным" ружьём. Он прицелился и спустил курок. Половина Волка упал с гривастой кобылки лицом в мокрую траву. Несколько воинов помчались к нему, свесившись с лошадей.
       -- Сержант, -- Бак дёрнул синий рукав с нашивками, -- давайте налетим на них.
       -- Их пятнадцать человек.
       -- А нас семеро, -- ответил Бак и вспрыгнул в седло, -- но они потеряли вожака. Они не захотят сражаться серьёзно, сержант, у них сегодня не тот дух. Если мы уложим ещё пару этих крикунов, остальные не станут задерживаться поблизости. Решайтесь.
       Сержант кликнул людей и взмахнул рукой. Солдаты погнали коней на пляшущие фигурки индейцев. Дружный залп из пяти карабинов свалил одного из Абсароков. Бородатый охотник тщательно прицелился, не покидая фургона, и выпустил заключительную пулю в сражении. С пони рухнул ещё один дикарь.
       Абсароки успели подхватить с земли двух убитых (среди них Половина Волка). Третьего подстреленного подобрали солдаты. Индейцы скрылись. Солдаты подтащили мёртвого туземца к ближайшему дереву, раздели покойника донага и подвесили за ноги к мокрой от прошедшего дождя ветке. Бак протестовал, яростно отгонял синие фигуры от мертвеца и кричал в лицо солдатам:
       -- Так нельзя! Это оскорбление! -- Он кружил вокруг рыжего сержанта и расталкивал солдат прикладом. -- Псалоки предупредили нас, а могли расстрелять из-за кустов. Это честный бой...
       -- Но с нас, если бы что, содрали бы кожу с волосами.
       -- Это Псалоки. Они не посмели бы, сержант. Они приедут через день в форт извиняться. Они привезут трубку. Вот увидите.
       -- Эллисон, заткнитесь. Пусть туземец висит. Ничего страшного. Я же не отрезаю ему яйца, а мог бы! -- Сержант оскалился и раздражённо дёрнул козырёк фуражки.
       -- Поехали, эгей! -- Маленький отряд покинул опушку, продолжая прерванный путь в форт Пьер. Фургон качался, растрясая наваленные в него туши оленей.
       Повозка с грохотом вкатилась в деревянные ворота, и столпившиеся солдаты принялись разгружать её. Тяжёлые трупы животных громко шлепнулись на землю. Громко стукнулись о спицы колёс оленьи рога, и между губ одного из мёртвых животных показался окровавленный язык. Бак отвёл коня в стойло и ушёл в комнатушку, где на стенах были растянуты шкуры антилоп и медведей, где густо пахло табаком и потными мокасинами. В этом тесном помещении ютились охотники и следопыты, приписанные к военному посту. С установленных в два яруса кроватей свисали поношенные шерстяные носки, источавшие густой запах. Бак бросил голову на руки, недолго посидел без движений, затем взглянул в окно. На дворе шумели возбуждённые голоса, начался красочный рассказ об утренней стычке.
      
      

    7

       День был пасмурный, мрачный. Если бы не сознание того, что форт с его Синими Мундирами остался позади, то настроение Эллисона можно было назвать чертовски дурным. Он покинул укрепление в полном одиночестве, не только никому не пожав руку на прощание, но едва не устроив животную драку с лейтенантом Бигсом. Повод был пустяковый (какая-то глупая солдафонская шутка), но Бак вспылил. Их разняли стоявшие неподалёку трапперы.
       -- Полно тебе, сынок, -- прошепелявил старый канадец Фурье, вытирая полами замшевой куртки медвежий жир с ладоней. Этот седовласый охотник со сломанным носом с первого дня знакомства называл Эллисона сыном. -- Неужели у тебя не хватает ума чувствовать себя выше этих синих рубашек и пропускать их бесцветные шутки мимо ушей?
       -- Я устал от них, Фурье.
       -- Уезжай. Что тебя удерживает?
       -- Но ведь меня наняли на строго оговоренный срок, -- возразил Бак.
       -- Это они обязаны жить по уставу, а ты -- человек вольный. Высморкайся в их сторону и спокойно садись в седло.
       Бак решил последовать совету старого канадца и рано утром собрался в путь.
       Он ехал верхом на красивой гривастой лошади чёрного цвета, на поводу за ним шла пегая лошадка, на которую он навьючил свой скудный скарб.
       Ближе к полудню он увидел одинокого бизона. Это был очень крупный самец.
       -- Здравствуй, брат, -- поприветствовал его Эллисон, поднявшись в стременах. -- Ты давно ли поджидаешь меня? Я весьма голоден, так что поделись со мной своим жирным мясом.
       Бык повернул косматую голову в сторону человека и покачал ею, словно отказывая охотнику.
       -- Не упрямься, -- улыбнулся Эллисон и вытащил винтовку из чехла.
       Бизон, казалось, понял его намерения и пустился прочь тяжёлыми скачками. Бак проворно приложил приклад к плечу и выстрелил, но пуля лишь задела громадное животное, напугав его и заставив его бежать быстрее. Он пустил коня галопом, бросив повод вьючной лошади. Охотясь на бизонов, Бак обычно подъезжал к ним максимально близко, чтобы бить наверняка. Если подобраться к быку вплотную, то даже самого крупного можно свалить одним выстрелом.
       Но в этот раз бизон попался хитрый. Он прыгал то туда, то сюда, не позволяя всаднику приблизиться. Его чёрные глаза сверкали из-под взлохмаченной пыльной шерсти, пересохший язык то и дело высовывался полумесяцем из открытого рта, могучая голова дёргалась вправо и влево, отгоняя охотника короткими чёрными рогами, хвост поднялся и вилял лохматым концом, будто грозя человеку.
       С большим трудом Бак заставил коня подскакать близко к бизону и выстрелил. Пуля попала под лопатку рогатому гиганту, но он продолжал мчаться вперёд. По языку его потекла кровь.
       Внезапно бизон ринулся на всадника, и только ловкость Эллисона спасла его от страшного удара. Рога проскользнули в каком-то дюйме от лошадиной груди, едва не свалив её. Если бы это произошло, Бак неминуемо попал бы под копыта разъярённого животного и был бы растоптан. Ему не раз приходилось наблюдать такие сцены во время большой охоты. Однако он был готов к такой выходке со стороны бизона. Быстро перезарядив винтовку, он выстрелил ещё раз. Бык завилял, оступился и в конце концов упал.
       -- Вот и всё, мой могучий брат, -- Эллисон остановил коня возле огромной туши, -- я благодарю тебя за твоё мясо и шкуру. Если бы не ты, мне пришлось бы голодать. Но Великий Дух послал тебя мне. Не злись, что мне пришлось лишить тебя жизни. Теперь я приму твою силу. Не тревожься. Ни твоё мясо, ни твоя шкура не пропадут. Я всему найду применение...
       Спрыгнув с коня, Бак достал нож и быстрыми движениями вспорол шкуру на брюхе бизона, затем ловко отделил с помощью широкого ножа шкуру от мяса. После этого он взял животное за рога и принялся поворачивать мощную голову, переваливая тушу с бока на живот, и вскоре бизон уже лежал ободранной спиной вверх. Следуя привычке, Бак в первую очередь вырезал длинные куски мяса между лопатками быка; все охотники признавали это место самым лакомым в бизоне.
       Едва уложив мясо в мешки, Бак услышал далёкий топот конских копыт. Он выпрямился и в следующую секунду увидел над ближайшим холмом человек десять обнажённых всадников. У всех за плечами висели колчаны со стрелами и круглые щиты, у одного поблёскивало в руках длинноствольное ружьё. Заметив человека возле разделанной бизоньей туши, индейцы вытащили луки из колчанов.
       -- Да у вас совсем не дружеские намерения, -- заключил Бак, отступая к лошади. -- Кто бы вы ни были, у меня нет желания сближаться с вами.
       Не дожидаясь дальнейших действий краснокожих воинов, Эллисон вспрыгнул на своего скакуна и погнал его прочь. Лишь отъехав на приличное расстояние, он приостановился и оглянулся. Индейский отряд подъехал к бизону, многие спешились. Сгрудившись над тушей, индейцы копались в бычьих кишках, кое-кто горстями черпал кровь и пил её медленными глотками.
       -- Пусть горячая печень придаст вам силы! -- крикнул Бак им и помахал рукой.
       Некоторые индейцы ещё оставались в седле, и один из них, выкрашенный белыми полосами по всему телу, погнал было коня по направлению к Эллисону, но передумал и быстро вернулся обратно. Зов желудка оказался сильнее жажды подвигов.
      

    ЮДИТ МОРРИСОН ЛЮБИТ ТЕБЯ

    (1863)

    1

      
      
       Бак Эллисон провёл лето 1862 года на берегу Найобрары в Лэсли-Таун (том самом, где два года назад он подрядился проводить партию мормонов до форта Ларами). В Лэсли он сошёлся с коренастым и широкоскулым Билли Шкипером. Билли имел своё торговое дело, промышлял мехом, разумеется, не стремясь конкурировать с Пушной Компанией.
       -- Мне достаточно моего куска. Я не желаю поперхнуться, хватая более жирный ломоть, -- смеялся Шкипер. -- У меня дурная наследственность. Никто из моих предков, Бак, не смог покинуть этот грешный мир своей смертью. Дед моего деда был шкипером на какой-то океанской посудине и велел всем называть себя Шкипером, когда оставил парусник. Так и приросло к нему это прозвище, приросло и стало настоящим именем. Все дети после него носили фамилию Шкипер... Так вот, дорогой мой Бак, его убили ещё до Американской революции. В форте Дирфилд, что стоял в Новой Англии, во время войны англичан с французами с него сняли скальп. Была жуткая зима, как рассказывали мне, никто не мыслил в ту ночь о нападении. А снегу намело столько, что весь частокол занесло, через него можно было запросто перешагнуть, что, собственно, и произошло. Подкрались французы, с ними индейцы из племени Чагнавагов и перебили массу людей. Тогда и погиб первый Шкипер нашего рода. Жена его чудом уцелела с детьми... Затем понеслось. Кого-то раздавило деревом в лесу, кто-то утонул при переправе, кого-то лошадь насмерть затоптала. Деда задрал медведь, а бабку в Иллинойсе убили во время войны Чёрного Ястреба. Отец мой, бедняга, подвернулся какому-то головорезу и умер с пулей в желудке. Он страсть как любил пожрать, но такая закуска оказалась не для него. А матушку я не видел никогда, потому что она скончалась при моих родах... Знаешь, Бак, у всех наших было по несколько детей, и все обрывали жизнь, не дойдя до старости... Я в нашей семье был первым и последним ребёнком, да не оставит моих предков Господь... Поэтому я не рвусь соперничать ни с кем. Я последний остался в нашем роду. И я бы предпочел сам протянуть ноги, а не подыхать с ножом под ребром. Ха-ха!
       Он привёл Бака к себе и убедил остаться у него в доме. Он был взрослее лет на пять и принял Эллисона как младшего брата. Потянулись дни непонятной городской жизни. Бак обучился играть в покер и частенько просиживал за карточным столом в салуне целый день, заодно приобщаясь к спиртному. Случалось, он оставался в номере второго этажа до утра, обласканный симпатичной Юдит Моррисон. Она работала в том же салуне Брайна, заставляя посетителей раскошеливаться на выпивку.
       -- Ну, жмот толстопузый, купи мне стаканчик, -- трогала она за колено кого-нибудь из мужчин. Бывало, она уводила приглянувшегося ей человека в свою комнатку на втором этаже. Там, под облупившимся портретом Джорджа Вашингтона в тяжелой раме с приколотым букетиком высохших цветов, она ублажала гостя. Он млел в её объятиях всю ночь, однако наутро выворачивал карманы, чтобы расплатиться за полученное удовольствие. И сумма, обыкновенно требуемая Юдит, не была маленькой.
       Был случай, когда смазливый паренёк показал ей кукиш, выбравшись из её кровати. Тогда Юдит достала из выдвижного ящика трюмо крупнокалиберный дерринджер, который обычно прятали в ладони или в рукаве карточные шулеры, и направила ствол в живот парня. Расстояние было слишком ничтожным, чтобы промахнуться. Парень побледнел и больше не упрямился. Он извлёк из жилетки, расшитой золотыми листьями, всё до последнего цента...
       Бак Эллисон стал бесплатным любимчиком Юдит. Иногда, правда, ей приходилось всё же встречаться с кем-нибудь из клиентов для заработка, но это были весьма редкие случаи. А главное -- клиенты перестали задерживаться у неё до утра, потому что её ночи принадлежали Эллисону.
       -- Оказывается, -- смеялся Шкипер, -- тебя манит не только прерия, Бак.
       А Юдит он не прекращал напоминать о том, что Бак однажды сбежит от неё в прерию, подобно койоту, несмотря на всю её ласку и нежность.
       -- Он слеплен из другого теста, Юдит дорогая. Город он сможет принимать лишь мелкими порциями, иначе загнётся, как от ядовитого напитка. Его дом -- прерия, горы, леса. Там он на своем месте.
       -- Не вздумай только напоминать ему про эту поганую пустыню, -- шипела она в ответ и отталкивала торговца, -- не то в самом деле ускачет к своим краснокожим... Ступай домой, оставь меня с Баком, он сейчас придёт... И не каркай мне тут, ты небось не ясновидящий.
       Билли от души хохотал, но ещё долго расхаживал по комнатушке, чтобы подзадорить женщину. Наконец, когда Бак Эллисон появлялся, Юдит просто начинала выпихивать Билли за дверь.
       -- Я хочу побыть с вами, друзья, -- смеялся Шкипер, размахивая початой бутылкой, -- вы мне очень дороги, я вас люблю!
       -- Ну и торчи тут! -- восклицала она и принималась раздеваться, шурша атласной юбкой, чулками и подвязками.
       -- О! Как ты щедра, милая Юдит, что согласна поделиться своими прелестями сразу и со мной. Ты же знаешь, что я не против. Я всегда был твоим обожателем, -- гоготал Билли, наблюдая за её движениями, пока она расшнуровывала корсет. Тут в него летел тяжёлый дамский сапожок, и Билли выскакивал за дверь, впуская в комнату табачный запах и гудящее пение салуна, пронизанное дребезжанием рассохшегося пианино.
       Прошло время, и Бак заскучал, если так можно назвать подкравшееся к нему настроение. Жизнь в индейской деревне на самом деле была не менее однообразной, чем в этом городе. Там тоже всегда было одно и то же, но каждое действие там совершалось для того, чтобы поддержать жизнь и защитить её, если что-то угрожало ей. Поэтому всякое событие было значительным... А в городе Эллисону всё казалось пустым, бессодержательным, но при этом всего было слишком много. Та же Юдит Моррисон. Она настолько насытила Бака постельной любовью, что всякая женщина стала представляться ему не спутницей жизни, не хранительницей очага, а возбуждённой самкой с раздвинутыми ногами и высоко вздымающейся грудью. Шляпки, шуршащие юбки, перчатки и зонтики городских дамочек раздражали его, потому что казались ему лишними и ненужными безделушками. Обходя девушку стороной, он невольно пытался прикинуть, каков запах у неё между ног... Едва Бак уловил такое своё состояние, он пришёл в ужас.
       -- Я насквозь провонял женщиной и виски. Я прячусь от дождя, чтобы не замочить брюки, -- говорил он Шкиперу, -- я не сумею теперь учуять волка. Юдит меня удушила своим запахом. Эти флакончики, пудра... Это как заманивать пса ароматным мясом... Я должен убраться отсюда побыстрее...
       Он принял решение мгновенно, прицепил дорожные сумки и погнал коня прочь из Лэсли-Таун, словно за ним гнался сам дьявол. На окраине он неожиданно остановился, вслушиваясь в звуки. Стояло раннее утро. Город крепко спал. Убаюкивающе журчала вода после ночного дождя. Бак повернул коня и оглянулся. Молодые листочки уже успели раскрыться на деревьях и кустах, но ещё не полностью покрывали ветви. Справа от Эллисона возвышался красивый особняк. Бак подвёл коня к кустарнику, окаймлявшему ограду и заглянул во двор. Пустые мокрые качели слегка раскачивались под большим деревом. Бак улыбнулся, представив около них смеющуюся девочку в белоснежном платье, выплёскивающую воду из стеклянной посудины. Улыбнулся и опять нахмурился, оглянувшись на салун.
       -- Хей! -- Он пустил коня с места во всю прыть.
       Лето он провёл в стороне от людей. Реки за время весенних дождей наполнились и вновь опустились. Краски исчезли. Надвигалась хмурая осень. Много раз Бак видел издалека кочующих индейцев, их свёрнутые по-походному палатки, волокуши с домашним скарбом, табуны лошадей и суетливых собак. Он смотрел на них издалека и не решался приблизиться, хоть это было его родное племя. Ему мерещился тяжёлый запах города на себе. Казалось, что этот запах никогда не выветрится. Далёкий Выстрел растерянно думал о том, что индейцы могли учуять в нём чужака и, подобно обезумевшим псам, злобно броситься на него, зловонного и противного им Бледнолицего. И благоразумие заставляло Бака Эллисона далеко огибать стойбища краснокожих. Он ясно почувствовал теперь смысл слова "дикие". Оно вобрало в себя бесконечность равнин, просторную грудь земли и вседозволенность жизни, которую белый человек понимал лишь как насилие. Бак вынужден был признаться себе, что связующая жизненная нить между ним и Лакотами готова была порваться (если уже не порвалась), подобно пуповине между матерью и ребёнком. Родное племя страшило его. Он ожидал агрессии со стороны индейцев, и это означало, что он сделался другим. Он стал опасаться туземцев. Цивилизованный человек не принимал дикость, она страшила его, отпугивала, отгоняла от себя, подобно оскалившемуся хищнику. Бак чувствовал это по себе и ощущал себя из-за этого больным.
       Целый год он рыскал, подобно другим охотникам-одиночкам, по горным и лесным тропам, заезжая то и дело в торговые пункты, чтобы сдать меха. Позади остались зимние снега, затем уплыло жаркое лето.
      

    2

      
       Исхудалая лошадь тяжело и громко дышала. Из тонких волосатых ноздрей валил пар. Неподвижный всадник в изношенной кожаной рубахе смотрел на Бака провалившимися глазами. Бак не слышал его приближения и вздрогнул, когда увидел в нескольких шагах от себя странную фигуру на фоне холодного неба. Это был призрак.
       -- Иди ко мне, -- позвал Бак. По покрою рубашки и обуви он понял, что индеец принадлежал к Дакотам. Дикарь не выказал удивления, услышав родное наречие в устах белого человека. Не потому не удивился, что ждал именно этого, а потому что не мог удивляться. Он смертельно устал, и в глазах его стояла тоска. Голые ноги индейца шевельнулись, подгоняя лошадь к костру.
       -- Ты из лесных Дакотов?
       Индеец кивнул. Он сполз с лошади и сел перед углями на корточки. Ветер гнал колючие иголки по воздуху, это был ещё не снег, но это уже означало зиму. Индеец безвольно опустился возле огня, и голые ноги его стали похожи на конечности ожившей мумии. Обтрёпанные мокасины свободно болтались на худых ступнях. Бак протянул ему кусок мяса и сходил к лошади за одеялом, чтобы укрыть краснокожего. Тот кивнул и набросил одеяло на плечи. Спутавшиеся волосы беспорядочно плескались вокруг худого тёмного лица....
       Время шло. Они сидели молча. Потом, когда небо совсем провалилось во тьму, дикарь вдруг заговорил. Его голос был тих:
       -- С прошлого снега у наших людей было мало еды. Нам не разрешали охотиться и не давали продуктов в агентстве. Священный-Ходящий-Ястреб поверил белым людям и дотронулся до их бумаги палочкой с чернилами. Он отдал им наши земли, но они не захотели кормить нас. Один из них злобно кричал на нас, когда мы, как нам велели белокожие начальники, пришли за едой. Тот человек называл нас животными. Он сказал, что мы можем есть траву, если голодны, и собственный навоз. Нас было много в агентстве, но никто не подумал тогда убить белых. Мы ещё не поняли, что они решили уничтожить нас голодом. С нами пришли женщины и дети, и дети плакали... Мы не могли понять, что бумаги, которые обещали нам мир, не обещали нам жизни. Прикоснувшись руками к пишущим палочкам и нарисовав свои знаки на листах договора, мы не заключили договора о мире. Но тогда мы ещё не знали об этом. Мы просто отдали свои земли и пообещали не воевать против белых людей... И вот в конце месяца, когда ягоды краснеют, случилась первая схватка. Четверо наших воинов просили белых дать им курицу. Они были голодны и сильно раздражены. Один из Бледнолицых стал прогонять их, угрожая ружьём, и они убили его, затем двух других. Священный-Ходящий-Ястреб был недоволен и сказал, что нас всех перебьют за это. Он был старым вождём. Он ходил к белым в их дом, где они обращаются к своему Богу, он даже носил их одежду. Но он остался с нами до конца... На следующий день мы напали на агентство. Многих белокожих убили. Наши вожди и воины дружили со многими, они не трогали друзей. Я видел, как кое-кто из Дакотов прятал знакомых Бледнолицых от наших братьев, потому что большинство было сильно разгневано. Но не все Бледнолицые имели друзей. Мы оставили там много крови. Торговцу, который велел нам есть траву, мы напихали полный рот травы и застрелили его, потом вспороли ему живот и натолкали туда травы тоже... Мы были сильно озлоблены. Я сам убил нескольких человек и отрезал им головы, как издревле было принято поступать с нашими злейшими врагами. В тот же день мы повстречали солдат и прогнали тот отряд, затем напали на форт, но не одолели его. Правда, мы сумели поджечь конюшню и угнали много лошадей, но большой пользы нам это не принесло. У нас не было в достатке стреляющего оружия, и мы собирали с земли оборонённые белыми людьми патроны, складывая их в кушаки. Два дня мы сражались возле деревянной крепости и всё-таки отступили... И тут пришёл большой вождь Синих Мундиров, которого мы называем Длинный Торговец Сибли. Теперь мы испугались, потому что солдат было слишком много. Мы знали, что пощады нам не будет, так как слишком многих жителей мы убили, которые не были воинами... В самом начале Священный-Ходящий-Ястреб спрятал нескольких Бледнолицых даже в своём доме, чтобы оградить их от слишком обозлившихся воинов, но позже запах крови и пороха пробудил в нём забытый голос предков, и он тоже стал жесток к белым людям... Он знал, что солдаты не станут теперь щадить нас... С нами кочевали наши семьи, а мы не привыкли воевать в таких условиях. Поэтому многие стали падать духом. За нами охотились, нас гнали, и мы бежали. Кое-кто стал говорить, что нам следует уйти к степным Дакотам, но наш народ не был богат лошадьми, чтобы передвигаться быстро по открытому пространству. Нас бы перебили сразу, а в лесу мы умели выживать... Тогда многие вожди сложили оружие и сдались белым, среди них был Вабаша и Большой Орёл. Священный-Ходящий-Ястреб ускользнул. Солдаты окружили лагерь с теми, которые согласились больше не воевать. Эти Дакоты не поднимали с того дня оружие. Но на них всё равно направили пушки, отобрали у них ножи и стрелы и заковали в железо, скрепив мужчин подвое, чтобы не смогли сбежать. Священный-Ходящий-Ястреб был застрелен, когда хотел достать для нас лошадей. Он был стар, очень стар, но тем не менее ему отрубили голову и сняли скальп. Солдаты насадили его голову на палку и увезли её в город на показ. Мы долго следили за пленными, но не сумели выручить никого. Длинные Ножи хорошо их стерегли. Однажды из города пришло множество белых людей, но они не носили синюю военную одежду. Это были мужчины и женщины. Они хотели повесить всех схваченных индейцев и кидали в них палки и камни. Пленные не могли сопротивляться, потому что на них висело много цепей. Одного ребёнка затоптали ногами. Солдаты прогнали белых, но увезли и пленников. Теперь мы не знаем, где наши родные. Живы ли они? Куда их забрали? По дороге их опять будут бить, и никто не знает, что ждёт их в том месте, куда их доставят. Индейцев не любят нигде. Их всюду поджидает смерть. Я потерял жену и детей. Я потерял страну. У меня ничего не осталось. Даже имя моё мне не нужно. Я хочу только скорее отправиться по Дороге Призраков следом за моим племенем...
       Индеец замолчал и набросил на голову одеяло. Мерцающие угли высветили широкие скулы, туго обтянутые тёмной кожей. Безжизненные глаза потерялись в глубоких глазницах.
       -- Когда поднимется солнце, -- сказал Бак, -- я поеду на юг. Я оставлю тебе нож.
       -- Не нужно ничего, брат, -- ответил дикарь. Кожа сморщилась вокруг потрескавшихся губ. -- Я не поеду дальше. Я видел много людей. Много белых и много красных. Но моего народа нет, мне больше нечего искать.
       Он замолчал и оставался неподвижен всю ночь. Возможно, с последним словом, которое он выдавил из себя, его дух и тень-призрак начали готовиться к отходу к высоким звёздам, откуда они были взяты и вложены в человека при его рождении... Или он просто засыпал... Он слишком устал.
       Утром Бак не заговорил с ним, лишь молча положил перед ногами Дакота ремень с большим охотничьим ножом. Индеец не шелохнулся. Он сидел с покрытой одеялом головой и думал о своём. Может быть, он уже умер или умирал. Бак не стал открывать одеяло, скрывавшее лицо дикаря. Он сел на коня и поскакал прочь. Прерия за ночь покрылась тонкой коркой снега. Ушёл ещё один год жизни. После него в душе не осталось следов радости.
      

    3

      
       Бак въехал в Лэсли-Таун по боковой улице, обогнул длинное строение городского склада, на стенах которого трепыхались многочисленные лохматые обрывки объявлений, и прямиком направился к салуну Брайна. Просторное помещение уже кишело посетителями. В зимнее время в салуне собирались значительно раньше, чем летом. Многие ковбои, обычно занятые перегоном скота через штаты, теперь лениво посасывали подорожавшее пиво да пускали кольца сизого дыма в потолок. Бак шагнул в салун и остановился, оглядываясь. Прогретый воздух лизнул замёрзшее бородатое лицо.
       -- Эй, приятель, не держи дверь! -- крикнул кто-то. -- Когда мы надумаем глотнуть свежего воздуха, мы сами выйдем на улицу.
       Бак захлопнул за собой дверь. Виднелись знакомые лица, но было множество чужих. За столом возле входа сидел одноногий солдат в дешёвенькой куртке на меху, рядом стоял прислонённый к стене костыль.
       -- Скажи, Брайн, -- обратился Бак вместо приветствия к хозяину салуна, -- Юдит у себя?
       Он стащил с головы потрёпанную мохнатую шапку с хвостом и сунул её за пояс. Надышанный воздух кабака и плавающие вокруг ламп полосы дыма вызвали у него желание ополоснуть горло жгучим напитком. Вирус кабацкой жизни мгновенно проник в него.
       -- Так что, у себя Юдит?
       -- Нет. Её вообще нет. -- Хозяин посмотрел Эллисону в глаза. -- Умерла она. Похоронили всего неделю назад. Зарезали её по пьяному делу.
       -- Кого? Юдит Моррисон? -- не понял Бак. Бармен кивнул и подвинул стакан. Бак взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж. Он залпом выпил налитый виски и поморщился. Жёлтый огонь проскользнул в желудок.
       -- Ты изменился, -- сказал Брайн и плеснул в стакан ещё.
       -- Не брился давно. Я сам не могу привыкнуть к бороде. -- Бак глубоко вздохнул, прогоняя по телу жгучесть спиртного. Затем он выпил ещё одну порцию. -- А Билли Шкипер здесь?
       -- В городе, куда ему деваться? Он в салуне "Арома".
       -- Новое место?
       -- Город растёт, -- ответил Брайн, -- "Арома" открылся в прошлом месяце. Быстро и ловко соорудили. Для приезжих там, конечно, поуютнее, стены плюшем обиты. Но старожилы толкутся у меня. Здесь у каждого свой стул, свой угол. Раньше у меня и у Толстого Блэйка собирались, теперь, видишь, ещё одна забегаловка. Заблудиться можно. Если так пойдёт дальше, то придётся конкурентов отстреливать, как ядовитых змей, -- засмеялся Брайн и направился на кухню, откуда густо валил запах бульона.
       Бак оставил на мокрой поверхности стойки несколько монет. Выйдя из салуна, он верхом добрался до кладбища на окраине Лэсли. Сразу в глаза бросились две могилки со свежими дощечками. На одной покоился заледенелый хвойный венок. Обмороженные траурные ленты чёрной коркой лежали в снегу. На каждой кривенькой досочке виднелись надписи. Бак очистил их от снега и увидел на одной из них: "Доброй девочке Юдит Моррисон. Она веселила весь город. Убита Джейком Маклаудсом". На другой говорилось: "Джейк Маклаудс. Повешен руками Билли Шкипера за убийство Юдит Моррисон". Бак поскрёб пальцем по могильной доске Юдит, отколупывая застывшие ледышки на отдельных буквах, затем отступил на несколько шагов. Ему казалось, что надо что-то сделать, стоя перед могилой этой женщины. Но он не привык к обычаям белых людей. И он негромко затянул траурную песню Лакотов, раскачиваясь туда-сюда, словно на ветру. Юдит не была чужой, хоть и не доводилась близким другом. Она была человеком. Песня должна была успокоить её и беспрепятственно провести по Дороге Призраков... Затем он вернулся в седло и поскакал к бару "Арома", чтобы увидеть Шкипера.
       -- Повешен руками Билли Шкипера, -- сказал Бак, остановившись возле столика, за которым Билли угрюмо постукивал двумя маленькими рюмочками друг о друга.
       -- Привет, Бак, -- поднял глаза Билли и встал, чтобы обнять приятеля, -- рад видеть тебя живым. Присаживайся и угощайся. Только сперва скинь куртку, а то с тебя снег течет, да ноги отряхни веником у двери. Здесь приличное место... Ты уже знаешь о ней? Был у могилы?.. Она, мне кажется, серьёзно привязалась к тебе, дружок, и решила, что ты навсегда уехал... Помнишь, как она весело смеялась, когда выгоняла меня из комнаты? Потом погрустнела, ни с кем больше не встречалась после твоего отъезда. Торчала целыми днями внизу и пропивала деньги...
       -- О мёртвых нельзя говорить, это большое неуважение по отношению к ним.
       -- Это у вас, варваров, так считается, -- отрезал Билли, -- а у нас принято вспоминать умерших... Вернись ты на две недели раньше, она осталась бы жить... Этот Джейк появился случайно. По-моему, он вне закона, хоть мне и не доводилось видеть объявления за его поимку. По крайней мере, он всё время таился, ждал чего-то. А однажды напился напару с Юдит и разбушевался. Он и до того тоже пытался липнуть к ней, но она отшивала его. А тут вдвоём перебрали, её развезло, он стал колотить её. Какой-то проезжий офицерчик, молоденький такой, усики совсем прозрачные, вступился за неё. Джейк кинулся на него с ножом и порезал ему руку. Потом ударил Юдит. Просто так ударил. Подошёл, глянул ей в лицо и ткнул ножом в грудь. Нож так и остался в ней, когда она упала на спину. Этого подлеца скрутили, кто-то раскровянил ему рожу табуретом. Маршал распорядился вздёрнуть его без суда присяжных. Я вызвался сам...
       -- Я тебе волков настрелял и прочую живность. Много шкур привёз, -- прервал воспоминания Шкипера Эллисон, и Билли удивлённо посмотрел на него.
       -- Не хочешь вспоминать о ней?
       -- Не знаю. Когда я услышал, что она умерла, я ничего совсем не ощутил. Разве что какую-то досаду. Или разозлился на неё. Не одной ведь ей тошно на свете... А там, у могилы, мне показалось, что это моя вина. Призраки, хоть мы и не слышим обычно их слов, всё-таки нашёптывают нам свои мысли; они то успокаивают нас, то укоряют.
       -- Твоя вина, Бак. Юдит тосковала по тебе. Будь ты рядом, ничего бы не произошло. Или же тебе не следовало попадаться ей на глаза.
       -- Зачем ты говоришь так? -- вспылил неожиданно Бак. -- Разве я могу что-нибудь изменить? Моя жизнь наполнена смертями, они не потрясают меня. Смерть привычна. Не хочу сказать, что она вовсе ничего не значит, но она привычна, она всегда и везде, потому что без смерти жизни не бывает. Возможно, гибель близкого человека заставит меня страдать, плакать... Я не знаю... У меня нет такого близкого. А что до Юдит... Я провёл с ней хорошее время. И что теперь?
       -- Ты должен помнить кое о чём, лопни мои глаза! Ты живёшь с нами, поэтому держи в своей башке что-нибудь ещё, помимо своих краснокожих. Ты стал жить с женщиной, ты приручил её, ты сделал её женой и сбежал!
       -- Не ори на меня. Я не враг тебе, чтобы запугивать меня криком. Я не понимаю, о чём ты говоришь. Разве я обещал ей что-то? Ко мне подошла самка, она легла под меня, так почему я виноват? В племени жена иногда приводит мужу своих сестёр, чтобы они не страдали без мужчин, затем их может забрать в жёны другой воин, если они согласны. И никто не обижается. Любовь? Так ведь Юдит любила всех. Я оказался одним из многих, Билли. Я жил с ней, затем уехал, когда захотел. Я свободен. Или человек обязан спрашивать дозволения на каждый поступок? Никто не в праве никого неволить. Между прочим, индеанка ждала бы возвращения мужа. А Юдит не стала. Кто должен чувствовать себя обманутым? Давай оставим этот разговор, Билл... Просто не было ничего.
       -- Было, Бак, -- Шкипер взял Эллисона за руку, -- было. Была Юдит, ты с нею жил.
       -- И ты тоже, среди прочих клиентов, -- ответил Бак, посмотрев в зрачки приятеля.
      

    4

      
       Шестьдесят третий год остался позади. Шкипер взял Бака компаньоном в своё дело, но Эллисон не чувствовал тяги к бизнесу. Он предпочитал брать на себя привычное дело охоты, водил небольшие партии зверобоев в горы и леса и всячески старался приобщить самого Шкипера к жизни вне города. Но для Билли костёр и свежий воздух оставались лишь атрибутами пикника. Охота вовсе не пришлась ему по сердцу, он предпочитал видеть шкурки четвероногих братьев в обработанном виде на прилавке.
       За несколько дней до встречи Нового года Шкипер показал Баку десяток разных фотографий на картонной основе с названиями фотографических студий, где он позировал на фоне различных магазинных вывесок. На одном снимке Бак увидел рядом с Билли улыбающуюся Юдит.
       Он был ошарашен. Впервые он увидел человека, которого давно не было в живых. Он испытал чувство суеверного ужаса, долго ходил по комнате, подносил фотографию к лицу, ощупывал пальцами плотный картон, разглядывал и ждал, когда, наконец, женщина зашевелится. Шкипер внимательно смотрел на него и вдруг осознал, что рядом с ним находится первобытный человек. В некотором смысле Бак оставался больше индейцем, чем белым. Ждать чуда от маленькой картонки мог только на удивление наивный человек... Не случайно все краснокожие, столкнувшись с фотокамерой и узнав о способностях "чёрного ящика" захватывать облик любого живого существа, долгое время сторонились этого громоздкого фотоаппарата, считая, что он заглатывает душу, поэтому и размножает на плоскости проглоченные им образы.
       В ночь, когда они отмечали Новый год в окружении нескольких смазливых барышень и трёх прилизанных коммерсантов, Бак вдруг сказал негромко:
       -- Я думал, что Юдит придёт к нам, раз она у тебя в доме.
       В первую минуту Билли растерялся и не понял даже слов Эллисона. Гости смеялись о чём-то своём, а Билли молча смотрел на Бака. Через пару минут он понял, что товарищ вовсе не тронулся умом, а просто вспомнил фотографию, считая её какой-то необъяснимой частью жизни... И кто знает, может быть, эти странные свето-химические портреты на самом деле таят в себе неведомые нам частицы жизни...
       Билли обнял Бака и вышел с ним в другую комнату.
       -- Я же тебе объяснял, Бак, что это не имеет к нам никакого отношения. Будь я проклят, если знаю, как растолковать тебе это. Бумага не живёт. Её можно сжечь, порвать.
       -- Человека тоже можно порвать, просто ты не видел этого. Мы часто разрезали своих врагов на куски...
       Шкипер замял разговор, но увидел, что Юдит внезапно приобрела для Бака особенное значение. Она стала человеком, который, оказывается, жил после смерти и находился в непосредственной близости. Разумеется, он слышал, что индейцы были сильно суеверными существами, что они умудрялись даже общаться с умершими родственниками. Будучи человеком религиозным, Билли понимал, что есть иной мир, где обитают души предков, но слова об умении примитивных дикарей, не знающих Христа, входить в контакт с тем самым "иным" миром вызывали на его лице скептическую улыбку. Что могут уметь варвары?.. Но на его глазах Бак Эллисон превращался в совершенно другого человека, держа в руках фотографию Юдит. И это не было простым удивлением. Здесь явно присутствовало нечто большее, и это большее отчетливо проявлялось в глазах Эллисона: он видел то, чего не видел Шкипер.
       -- Лакоты говорят, что люди живут где-то после своей смерти, -- сказал он однажды Шкиперу. -- Но никто точно не знает. Так говорили издревле. Шаманы многое знают, и мы не можем не верить им. Иногда они показывают настоящие чудеса, и это не те фокусы, которые вы смотрите в ваших цирках, где просто ловкость рук. Почти всякий воин, да и женщины тоже, старается соприкоснуться с невидимой страной, чтобы обрести уверенность и помощь. Просто слов мало, человек должен знать, убедиться сам. Но мы знаем не всё... Вы говорите, что есть рай, так вас учит Библия. Может, это та же страна, где обитают наши мёртвые?... Я видел, как один белый умирал и молился. Он был пробит пятью стрелами, меж губ у него сочилась кровь. Я стоял над ним, и он думал, что я настоящий краснокожий и не понимаю его языка. Он посылал мне всякие проклятия и упрашивал своего Бога, чтобы тот дал ему какие-то доказательства, он требовал чуда, чтобы убедиться, что на самом деле существует та самая таинственная страна по имени Рай. Он хотел убедиться, чтобы в последнюю минуту ему не страшно было умирать. А мы, Лакоты, знаем наверняка, поэтому в трудную минуту поём песню смерти, дабы под её звуки шагнуть в край, где обитают мёртвые. Ты показал мне больше, чем тот умирающий мог получить от своего Бога.
       -- Это лишь фотография, -- пробовал опять объяснить Билли. -- это не мир покойников, клянусь всеми святыми. Это просто портрет. Посмотри, ведь я тоже там есть.
       -- Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но я все знаю. Ты тоже там живёшь. Это означает, что ты уже умер. Вспомни, как ты рассказывал мне о своих предках, об их судьбах. Тебе не уйти от их участи. Юдит тоже убили, и ты находишься с нею рядом, ты же сам видишь.
       Шкипер ощутил неприятный холодок, ползущий по спине, и сказал:
       -- Мы с тобой можем сходить в фотографическое бюро. Я подарю тебе карточку с твоим лицом, и ты убедишься, что это вовсе не страна мёртвых.
       -- Не хочу. -- Бак отдал фотографию Шкиперу. -- Я не боюсь смерти. Но я совсем не желаю жить, опустившись душой в страну мёртвых. Я не знаю, кто или что такое Бог. Но я знаю наверняка, что есть страна, куда уходят те, которые умерли. Из той страны являются призраки. Я видел их. Они точно такие же, как портреты на твоей бумаге. Они столь же отчётливы, столь же впечатляющи. Лакоты обращаются к Великой Тайне с просьбами. Великая Тайна, я думаю, это -- тот же Бог. Я не успел поверить в Бога, будучи в мире белых. Мне так же трудно поверить в Великую Тайну, хотя я чувствую, что меня окружает какая-то тайна, вся моя жизнь насыщена ею. Кто-то управляет мною, но кто?
      

    КРОВЬ С БЕРЕГА РУЧЬЯ

    (1864)

    1

      
       -- Они вытворяют такое, господа, что волосы дыбом встают, -- размахивал руками красивый молодой человек в жёлтом костюмчике. Время от времени он обтирал выступающий на шее пот носовым платком и промокал им же лоб. -- Это неописуемое варварство, джентльмены. Представить трудно. Я даю руку на отсечение, что общая индейская война начнётся не сегодня завтра.
       -- Вот как начнётся, так вам руку-то и отсекут, любезный, -- откликнулся кто-то из накуренного угла.
       -- Готов держать любое пари, что война не за горами, -- донёсся первый голос, пропустив шутку мимо ушей -- Генерал Мичел не случайно затребовал тысячу человек и батарею артиллерии для охраны дороги через Платт.
       -- А я слышал, что губернатор Иванс потребовал защиты поселенцев на реке Южный Платт.
       -- Вот-вот, власти знают, что делать.
       В июне газеты сообщили, что беспорядочные налёты индейцев продолжались. Военные отряды Шайенов и Лакотов не переставали тревожить белое население Платта. Там и сям видели воинов в боевом облачении.
       -- А что же вы ждали от них? -- смеялись бородатые трапперы в старых замшевых куртках с жирными пятнами и потёртыми локтями. -- Может быть, вы полагали, что дикари придут сюда в чёрных сюртуках пить с вами кофе и играть в бридж?
       Кто-то из Колорадо рассказывал, что банда краснокожих угнала скот из ранчо на Угольном Ручье и после этого дерзко напала на лагерь переселенцев. Всё это чуть ли не на глазах жителей Денвера! Затем индейцы перебили небольшой караван. Горожане привезли в Денвер несколько изуродованных трупов и выставили их напоказ, и все ходили пялиться на обезображенные тела, кричали, собирались толпами, требовали немедленной мести и для чего-то фотографировались на память возле покойников. Лэсли-Таун тоже шумел. Летний зной клубился вместе с табачным дымом под потолком салуна. Жужжали назойливые мухи. Кто-то хрипло выкрикивал невнятные призывы и размахивал над головой флагом.
       Проходивший через город отряд кавалеристов поведал возмущённым и обеспокоенным согражданам, что лагерь Опалённых Бёдер был здорово потрёпан солдатами. Теперь же генерал Мичел собирал различные группы краснокожих в районе Коттонвуд. Затем стало известно, что вместе с Лакотами Мичел пригласил зачем-то и индейцев племени Поуни, с которыми Лакоты никогда не ладили. Из-за этого на месте переговоров едва не произошла схватка между враждебными племенами. Кто-то из окружения генерала сказал, что он пытался прыгнуть выше собственной задницы, усаживая Поуней и Лакотов за одним столом. Тогда Мичел пришёл в ярость и потребовал, чтобы все дикари немедленно убрались прочь.
       -- Мы не хотим уезжать, -- сказал один из вождей Лакотов. -- Мы не желаем вести войну, но на нас уже напали солдаты. У нас много убитых. Мы -- Опалённые Бедра и хотим дружить с белыми. Но если мы уедем от вас, никто не остановит солдат, когда они придут. Они снова станут убивать наших женщин и детей. Длинные Ножи не отличают тех, кто на военной тропе, от тех, кто живёт в мире. Дайте нам белых, которые смогут объяснить солдатам это, когда те придут стрелять.
       Мичел направил на краснокожих пушки и велел им уйти как можно дальше от дороги, по которой ходили обозы, словно это было залогом безопасности.
       Краснокожие впали в раздражение. Поселенцев становилось слишком много, и им было наплевать на подписанные с племенами соглашения. Слухи накатывались волнами, и никогда нельзя было сказать наверняка, новое ли это известие, или кто-то до неузнаваемости переврал какое-то старое сообщение. Но было очевидно: краснокожих сильно разозлили.
      

    3

      
       Скопление всадников напоминало чёрную бурлящую воду, от которой густо поднимался пар в ноябрьскую ночь.
       -- Почти пять часов утра, сэр, -- доложил ординарец громадному полковнику.
       -- Думаю, успеем ко времени. -- Полковник поманил пальцем проводника-индейца и спросил: -- Далеко ли ещё, Джек? Учти, что мне Белая Антилопа и Левая Рука нужны спящими. Нам не нужно, чтобы они проснулись, понимаешь ли ты это своей тупой кочерыжкой? Долго ещё?
       -- Близко, -- ответил скаут. -- Надо ходи тихо. Волк выть -- собака слышать, как волк выть, и тоже выть. Индеец слышать собака и смотри внимательно. Если слышать чужое, бежать совсем. Индеец бежать, его не догнать. Осторожно ходи надо, очень тихо ходи...
       -- Послушай, Джек, -- засмеялся мрачно полковник, -- здесь шесть сотен человек, как могут они тихо шагать? Лошади храпят, оружие гремит. О чём ты говоришь мне? Не нужно обманывать. Если Чёрный Котёл или Стоящая Вода, да мне плевать, кто именно, застукает нас, я тебя выпотрошу. Клянусь, я давно не лакомился филейными частями краснокожих... -- Он ткнул револьвер индейцу в лицо. -- Если ты вздумал надуть меня, я на ужин сожру тебя с потрохами.
       Подъехал старый следопыт-мулат Джим Беквурт.
       -- Мистер Чивингтон, -- заговорил он увядшим голосом, -- верьте этому парню. Джек доведёт нас. Это я уж совсем плох стал, след потерял.
       -- Да уж, Беквурт, на кой чёрт я тебя взял, старого хрыча такого? Проку от тебя, как от сырого пороху. -- Чивингтон пришпорил коня. -- Джек, давай быстрее, краснокожая тварь!
       В шесть утра кавалеристы и пехота остановились.
       -- Джентльмены, -- подъехал полковник к офицерам и откашлялся, -- мы взяли на себя большое дело. В грязь лицом нельзя ударить -- ставки слишком велики... За этим холмом нас ожидает слава и почёт, если ничто не поколеблет нас. Мы с вами внесём сегодняшний, двадцать девятый день ноября в историю нашей страны. Соберите волю в кулак, джентльмены, бейте все, что попадется вам на глаза. Пощадить сегодня дикарей -- значит оставить другим работу на завтра. Отстреляйте эту падаль до конца, чтобы не слышать никогда варварского зловония. Пленных не брать. Женщин и детей для вас не существует сегодня, и вы не имеете права забывать об этом. Весь лагерь -- мишень. Помните, что дети завтра превратятся в воинов. Из гниды вырастет вошь! С Богом, господа!
       Офицеры погнали своих коней к эскадронам, и вскоре солдатская масса растеклась вширь, делясь на три живых бесформенных тела. Большая группа направилась прямо к табуну индейских пони, чтобы сразу лишить дикарей возможности быстро отступить. Тут же послышалась беспорядочная пальба и разбойничье гиканье. Кавалеристы бросились на спящую деревню, от которой их отделяло лишь узенькое песчаное русло обмелевшего и заледеневшего ручья. Снега было немного, он не затруднял бег армейских коней, и солдаты надвигались, подобно стремительному тёмному дракону.
       Прорвавшись сквозь поднявшийся дым первого нестройного залпа, кавалеристы очутились возле самого ручья. Теперь ясно и близко нарисовались в сером воздухе конусные жилища, припорошённые белым, и заметавшиеся между ними фигурки. Их становилось больше с каждой секундой, этих перепуганных человечков. Посередине деревни неожиданно взвился большой американский флаг и вздулся на холодном ветру красными полосками.
       -- Боже, это правительственные Шайены, мирные то есть...
       Этот одинокий удивлённый возглас растворился в топоте копыт. Разбираться оказалось уже не время. Свистели пули. Кони мчались сквозь пороховые клубы, нависшие над ручьём.
       Эрик Уил, двадцатилетний волонтер, оказался в числе первых, кто влетел в серое сонное стойбище индейцев. В нескольких футах от себя он увидел громадную, как ему показалось, нечеловеческих размеров фигуру кричащего Чивингтона, к бороде которого примёрзли несколько капель слюны. Полковник размахивал над головой револьвером, и оружие выглядело смешной детской игрушкой в его руке.
       -- Что это за чучело? -- прорычал Чивингтон, указывая вперёд.
       -- Сэр, это, кажется, Джон Смит. Правительственный переводчик! -- крикнул кто-то в самое ухо полковнику.
       -- Какого чёрта он тут...
       -- Как вам известно, сэр, это не враждебные Шайены. Им выделили переводчика и ещё каких-то двух торговцев, -- торопливо объяснил майор Энтони, сдерживая резвого коня.
       -- Тут и другие белые есть?
       -- Точно так.
       -- Скоты! Ублюдки! Разве можно так воевать?! -- гаркнул Чивингтон. -- Как его? Джон?.. Эй, дядюшка Джон, будь ты сто раз проклят!
       Испуганный до смерти человек с поднятыми руками бежал к солдатам.
       -- Дядя Джон, дуй сюда! -- кричал хрипло полковник и гнал коня к Джону Смиту, стреляя поверх его головы в мягкую стену индейского жилища.
       -- Господа! -- приблизился запыхавшийся переводчик. -- Что вы творите? Тут женщины...
       Он упал без сил на снег.
       -- Дядя Джон, ковыляй на тот берег, -- отрезал полковник, -- тут тебе не место. Переводить не придётся.
       Оглушительно стучали лошади вокруг. Эрик Уил снова тронул коня. Он видел, как другой отряд обходил деревню слева по противоположному берегу. Небольшая группа кавалеристов неслась также по руслу ручья, преследуя убегавших людей. С берега по лагерю стреляли пехотинцы. Воздух трещал и лопался. Эрик вскинул карабин и выстрелил пару раз наугад. Его лошадь перепрыгнула через неподвижное голое тело, затопталась на месте и перекосилась неожиданно набок, дрыгая ногами. Эрик успел высвободить ноги из стремян и покатился на припорошённую твёрдую землю. Животное сильно хрипело и тряслось, в горячем трепещущем брюхе его торчала стрела. Мимо проскакали бывалые солдаты, держа винтовки наготове. Один из них пустил коня на индейскую палатку, но конь не слушался, брыкался, затем всё-таки шагнул на кожаную стену и с хрустом завалил её, едва не упав вместе с хозяином. Шесты обломились и распороли в двух местах кожаное покрытие. Кавалерист торжествующе засмеялся, услышав из-под рухнувших на землю шкур и шестов чей-то жалобный вскрик. Эрик зашагал мимо жилищ. Повсюду уже валялись трупы, темнела кровь, стремительно пролетали тени солдат. Индейцы спешили уйти на дальний конец лагеря. По услышанным репликам Эрик понял, что они рыли на излучине в вымерзшем русле траншеи, чтобы скрыться в них и отстреливаться. Он посмотрел на реку. По песчаному дну дружно шагали пехотинцы, посреди них ехал верхом полковник и яростно кричал что-то. Слова его уносились ветром и перекрывались выстрелами. Иногда панорама затягивалась густым дымом. Эрик Уил постепенно добрался, обходя неподвижные тела, до того места, где он видел недавно поднятое американское знамя. Флаг лежал, втоптанный в грязный снег, вокруг в большом количестве были набросаны люди. Возле ног Эрика скорчился старый морщинистый индеец с восковым лицом. Его руки прижимали к окровавленной рубашке, от которой ещё шёл пар, щупленькое тельце грудного ребёнка, посиневшее на морозе. Слева от Уила толпились солдаты и со смехом наблюдали, как разгорячённый бородач выдёргивал из цепких рук какого-то мертвеца ярко расшитое покрывало. Подскакал всадник в охотничьем наряде и сверху осмотрел убитого.
       -- Э, друзья, да ведь это сам Белая Антилопа. Отвоевался, выходит, вождь. Семьдесят пять ему примерно, -- сказал он и сплюнул, -- старый волк... А покрывало, между прочим, Навахи ткали, это их стиль.
       Охотник спрыгнул на землю и помог разжать пальцы убитого вождя.
       -- Я ещё скальп его прихвачу на память, -- раздражённо заявил бородач.
       -- Ну, мне тоже кое-что достанется, без ничего не уйду, -- засмеялся охотник и ловко сорвал с неподвижного старика тряпичную набедренную повязку. -- Отрежу ему эту штуку, сделаю из неё кисет для табака и продам какому-нибудь любителю индейского искусства.
       Он выхватил широкий нож и воткнул его в пах мертвецу.
       Эрик торопливо отвернулся и тут же вздрогнул. Прямо на него смотрели глаза. Две маленькие девочки сжались в комок, вцепились друг в друга тонкими руками и дрожали. Старшая зажмурила глаза. Чёрные волосы слиплись от крови. Младшая повернула лицо к Эрику и смотрела на него. У неё были огромные глаза, тёплые и влажные, как у коровы. Бездонные чёрные зрачки источали невыразимую печаль и отчаянье.
       Воздух гудел, переполненный огромным костром, и ветер носил над землей непроглядную массу дыма. Нечеловеческие крики резали уши. Уил не сделал и десяти шагов, как из-за дымящихся шестов навстречу ему вышла растопыренная фигура. Руки ощупывали пространство деревянными пальцами. Замшевое платье пропиталось кровью и талым снегом. А кровь не переставала течь по плечам. Это была женщина. Уил отшатнулся и закричал: у неё был сорван скальп, и широкий лоскут кожи со лба свесился вниз, залепив ей глаза, залив кровью лицо. Она была похожа на слепую. Ответив на резкий крик солдата едва заметным движением руки, индеанка поплелась дальше, трудно передвигая ноги, оступаясь, поскальзываясь.
       Эрик рухнул в снег, холод обжёг ему лицо. Нечто невообразимое и огромное распухло в его голове и требовало выхода наружу. Нечто невыносимое, что не могло дольше оставаться внутри. Оно не вмещалось в сознание, оно терзало мозг, раздирало его. В одно мгновение война вздулась в голове кровавыми кишками и перехватила ими, как щупальцами, горло. Когда он заново открыл глаза, ему стало легче. Крики пропали, смолк треск пылающих костров, не звучали выстрелы. Он встал и твёрдым шагом направился к ручью. Он никого не искал, ни от кого не убегал. Он просто шёл, переступая через замёрзшие изодранные тела, безразлично отталкивал встречных солдат. Пару раз он натыкался на кавалеристов, которые стояли на коленях и резали большие куски мяса. Уил опрокинул одного из них, перешагнул и продолжал путь. Его обругали. Он шагал до тех пор, пока не добрался до русла речушки. Здесь его свалил с ног рослый сержант и подмял под себя. Неподалёку виднелись кучки песка, за которыми прятались индейцы. Их обнажённые тела время от времени вскидывали луки и стреляли в солдат. Ледяной ветер успевал взвихрить их длинные волосы, не сплетённые после сна в косы.
       -- Я хочу умыться, -- сказал громко Эрик из-под мощного тела сержанта, -- пустите меня к воде. Я грязен...

    4

      
       Он пришёл в себя в Денвере, но оставался неподвижен и молчалив много дней. Он не узнавал комнату, безучастно смотрел на худосочного врача с колючими усиками и винно-табачным запахом из рта. Восторженный рёв толпы, доносившийся иногда с улицы, не будоражил его. Лишь однажды Эрик Уил заметно взволновался, когда кто-то в комнате сказал, что в театре демонстрировали взятых в плен индейских детишек.
       -- Не может быть! -- воскликнул он. -- Это ложь. Пленных не брали.
       Затем его куда-то перенесли. Туманный голос временами сообщал ему о чём-то, но он понимал лишь интонацию, а не слова.
       К середине января он был на ногах и собрался в дорогу. Денвер, всё ещё праздничный, поющий новогодние гимны, пугал его шумом и многочисленными тенями недавней резни. Обросшие люди с длинными скальпами на поясах и кисетами из женских грудей вызывали в Эрике дрожь и слабость. Он спешил подальше от войны.
       К своей тётушке, миссис Пруденс, он прибыл в Лэсли-Таун в начале февраля. Эмма Пруденс, вдова с пятилетним стажем, слыла добродушной старушкой и несколько странноватой особой, которая никому ни в чём не отказывала. Заботиться и опекать кого-нибудь стало её навязчивой идеей после смерти мужа. Многие посмеивались, многие жалели её. Она любила плакать и получала от этой своей слабости глубочайшее наслаждение. Она плакала на похоронах Юдит Моррисон и на похоронах её убийцы. Она плакала на похоронах какого-то пьянчуги, которого пыталась взять на поруки однажды, но он не поддался и, прячась от неё, свалился со второго этажа. Она плакала по любому поводу, когда можно было кого-нибудь пожалеть.
       Теперь у Эммы Пруденс поселился племянник Эрик Уил, который, на её старушечье счастье, оказался с расстроенными нервами и явно нуждался во внимании и лечении. Она с радостью обрушила на него всю скопившуюся в её добром сердце любовь и заботу. Обыкновенно Эрик проводил целые дни дома, но иногда бродил без дела по улице.
       Однажды он познакомился с Билли Шкипером и даже решился заходить в его компании в салун, полный шума и дыма. В одно из таких посещений Эрик, сидя в уголке напротив Шкипера, вдруг съёжился. Билли обернулся и проследил за взглядом юноши. В помещение ввалился крупный мужчина в грязной залатанной военной форме, давно не брившийся, с голодным и нездоровым лицом.
       -- Чем он напугал тебя, малыш?
       -- Это один из них, -- еле слышно сказал молодой человек и втянул голову в плечи.
       -- Кто?
       -- Он был там... на Песчаном Ручье. Я помню его лицо.
       -- Брось. Я готов держать пари, что такие рожи тут у каждого десятого. Мир кишит ублюдками всех сортов. Они толпятся за каждым поворотом, теснятся в любом кабаке. Может быть, это и тот, кто тебе запомнился... Какая разница?
       -- Знаете, мистер Шкипер, мне сейчас гораздо страшнее, чем тогда. Сейчас мне кажется, что от каждой ужасной мысли любого человека ко мне тянутся невидимые иголочки. Они не перестают колоть меня. Мне постоянно больно и страшно... Тогда мне не было страшно. Я не успел испугаться. Я был просто раздавлен, я был в шоке, все мои чувства разрушились. В Денвер однажды привезли изувеченные тела переселенцев, которых убили индейцы. Их выставили на площади для всеобщего обозрения и повесили плакат: "Это ждёт всех, если мы ничего не предпримем". Конечно, вскипел гнев. И мы отправились мстить. Полк состоял большей частью из непрофессиональных солдат, как мне показалось, но по их лицам читалось, что они кое-что умеют... решительность... нет, ярость сквозила в лицах. Теперь я думаю, что это просто бандиты... Поверьте, пальнуть в человека не трудно на расстоянии. Меня, думаю, не смутило бы большое число застреленных в бою. Но ведь там не убивали, там просто терзали, сдирали кожу с живых людей. Это ведь не война. Воюют с противником, а Шайенов за таковых не считали. Их держали просто за мясо! Мясо, а не тело, не человек! Женщинам отрезали груди. Один солдат потом похвалялся, что отрезал грудь у живой индеанки. Он очень смахивает на того, который сейчас вошёл в салун. Я уверен, что это он... Это не жизнь, это не война, когда детей отстреливают в упор, когда женщин, которые просят пощады, убивают с особым шиком -- саблей в шею. Полковник запретил брать пленных, солдаты опьянели от крови. Они после боя застрелили проводника-метиса, просто подошли и застрелили... Трёх детишек специально пощадили, чтобы в городе выставить напоказ. Их демонстрировали в театре, в опере, брали за вход пятнадцать центов с человека (переправа на пароме стоит десять)... Когда меня уносили из уничтоженного лагеря, мне казалось, что я тоже умер, что вся жизнь умерла. Я лишился ощущений. Я видел, как солдаты вырезали у одной индеанки ножом тело между ног, затем один из них натянул эту мякоть на луку седла... Помню неродившегося ребёночка, который вывалился из распоротой саблей беременной женщины... Из женских грудей они делали кисеты для табака...
       Билли Шкипер взял Эрика за руку и остановил его.
       -- Успокойся, малыш, слышишь? Чёрт меня знает, как это я позволил тебе опять ворошить прошлое...
       Он обернулся и пристально вгляделся в мужчину, который так напугал Эрика Уила. Незнакомец бросил мокрую шляпу на стол и слюнявил бумажку для самокрутки. Потом он залез рукой в карман и достал кисет. Билли вытянул шею, но за головами других посетителей не разглядел, какой это был кисет.
      

    ЖЕНА

    (1865)

    1

      
       Июль окутал солнечным воздухом Бака Эллисона и Билли Шкипера в городе Спрингфилд, куда они прибыли по коммерческим делам Шкипера. Бак, как уже повелось, проводил время на улице и в салуне, лишь иногда сопровождая Шкипера на деловых встречах.
       Однажды он остановился в толпе, привлеченный прозвучавшим позади него именем Дикого Билла. Он обернулся и увидел двух миловидных молодых женщин. Они шли под розовыми пушистыми зонтами и увлечённо беседовали. Спустившись с пыльного деревянного помоста перед магазином, они остановились и, разглядывая свои мутные отражения в витрине, обсуждали какой-то любовный конфликт Дикого Билла.
       -- Простите, милые леди, -- Бак Эллисон приподнял над головой шляпу, -- я невольно услышал, как вы упомянули Билла Хикока. Он, как я понял, сейчас находится в этом городе. Не подскажете ли, как его найти?
       Женщины оценивающе осмотрели стройную фигуру Эллисона и засмеялись.
       -- Его всегда можно найти за игорным столом, сэр. Вам, правда, придётся обойти все салуны и заглянуть каждому картёжнику в лицо. Как только вас встретит ствол револьвера, вы можете быть уверены, что это именно мистер Хикок.
       -- Благодарю, -- ответил Бак, -- но думаю, что узнаю его раньше, чем он окажет мне столь благосклонный приём.
       Он отыскал Билла через пятнадцать минут в полупустом заведении, где на большей части столов лежали вверх ножками стулья, а худой негр возил по полу мокрой тряпкой на палке. Билл сидел лицом к распахнутой двери, спиной к стене и встретил появление Эллисона пристальным взглядом. Бак подошёл вплотную и спросил разрешения присесть.
       -- Стол занят, друг. Но ты можешь быть зрителем, только не торчи над душой, -- холодно ответил Хикок.
       -- Меня зовут Бак Эллисон... Далёкий Выстрел.
       Билл сложил свои карты в стопочку, положил их лицом на стол и поднял глаза.
       -- Мы встречались?
       -- В Ливенворсе я подал тебе часы, которые один франт не успел сам вручить тебе.
       -- Ах! -- вскинул руки дуэлянт. -- Прости, друг, я слишком увлечён игрой... Конечно! Я тебя в скауты тащил, а ты торопился в объятия краснокожих, если не ошибаюсь. Но ты здорово изменился, я вижу. Больше не индеец? Кому-то, похоже, удалось вернуть тебя в лоно цивилизованного мира...
       Через полчаса Хикок затолкал в кошелёк выигрыш и велел негру кликнуть хозяина. Бак устроился напротив. Хозяин принёс две кружки пива.
       -- Да, приятель, жизнь уходит безвозвратно, -- говорил Хикок, -- и я в ней, кроме ошибок, ничего не совершаю, чёрт меня возьми. Когда нет спроса на мой револьвер, окунаюсь в карты. Не подумай только, что покер стал смыслом моей жизни. Но он здорово занимает время, особенно сейчас, когда на душе скверно... Мне тут понравилась одна барышня. Клянусь моими глазами, я ничего не обещал ей. Обыкновенный флирт. Но есть у неё брат, некий Дейв Тат. Едва я перекинулся к другой женщине, этот Тат стал мне надоедать. Мерзавец заявил, что я далеко не джентльмен, коли променял его сестрицу на Сюзанну Мур. Он даже осмелился угрожать мне. Прошло немного времени, и я заметил, что этот Тат увивается возле моей Сюзанны. Он ей не увлёкся, это ясно как божий день, а просто решил поднасрать мне слегка. Но она, мокрощелка в шляпе, как я вижу, отвечает на его ухаживания.
       -- Сдаётся мне, что я твою Сюзанну видел на улице, -- сказал Бак.
       Билл пропустил слова Эллисона мимо ушей. Он о чём-то задумался, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул, что вечером пригласит Бака в ресторан и познакомит с Сюзанной Мур.
       -- Глянешь со стороны. Свежий глаз полезен. Может, не стоит из-за неё руки-то марать.
       Вечером они снова встретились. Бак прихватил Билли Шкипера, ему было приятно познакомить Билли с кем-нибудь из своей старой жизни (к тому же Хикок был весьма известен в определённых кругах, хотя Шкипер никак не соприкасался именно с этими кругами). Мисс Мур пришла с подругой.
       -- Джессика Свит, -- представила она её и усадила подле себя. Человек поднёс на овальном подносе ароматные блюда, от которых валил аппетитный пар. Мало-помалу нелепый разговор о погоде и театре перешёл на тему любви и нащупал главного рыцаря темы.
       -- Я никогда ни словом, ни взглядом не признавалась вам в любви, Билл, и мне не доставляет удовольствия, что беседа эта происходит при посторонних. Но раз вы настаиваете на выяснении отношений, пожалуйте... Я достаточно хорошо знаю мужчин, чтобы понять, чем именно вы так оскорблены. Вы абсолютно меня не любите, но ваше самолюбие задето: как же я позволила себе обратить взор на другого, когда вы не дали на то своего согласия? Я успела первой оставить вас, а вы к такому обращению не привыкли. Кроме того, подпустила к себе не просто мужчину, а Дейва Тата... Для вас это удар.
       -- Замолчите, -- хлопнул Хикок по столу.
       -- Простите, господа, -- поднялся Шкипер, -- я вынужден вас покинуть. Мне приятно ваше общество, но у меня намечено ещё одно дельце.
       Он ушёл, поглаживая себя по насытившемуся брюшку.
       -- Вы просто вертихвостка, дорогая Сюзанна, -- угрожающе понизил голос Хикок.
       -- В таком случае, мистер Хикок, -- она встала, -- позвольте мне пойти повертеть хвостом в том обществе, где мне это приятно делать.
       -- Катитесь к дьяволу! А то я приложу руку к вашему хвосту и вырву его с корнем!
       Сюзанна зашагала прочь. За столом осталась смущённая Джессика Свит, Эллисон и Хикок.
       -- Хватит, мне надоело всё это смертельно. -- Билл вышел из-за стола, поклонился движением головы и скрылся в коридоре, бросив официанту ворох денег. Простучали его тяжёлые шаги.
       В ту ночь он устроил пьяный дебош в доме Лайона, где снимал комнату. Перепуганные постояльцы слушали его грубую брань, затаив дыхание. Никто не осмелился подойти к разъярённому Биллу, ибо все прекрасно знали о его неуёмной страсти к стрельбе по живым мишеням.
       Бак проводил Джессику и долго не соглашался распрощаться с ней. В темноте он видел её красивые глаза на слегка освещённом луной лице. Она смотрела на него внимательно и словно чего-то ждала. Но Бак не угадал её желания, снял шляпу и ушёл.
       Утром он нашёл опухшего Хикока за карточным столом. Подняв глаза на Эллисона, Билл тихонько присвистнул.
       -- Вот такая штука... любовь...
       -- Наплюй, -- сел рядом Бак, -- я бы рад посочувствовать тебе, но не могу. Не вижу повода для печали. Хороший бык всегда найдёт себе тёлочку. Любовь тут ни при чём... Хлебни виски, тебе сегодня полезно.
       -- Было бы полезнее свернуть Тату шею...

    2

      
       Три дня подряд Бак встречался с Джессикой Свит, бесцельно бродил с ней по городу, подолгу сидел в салунах, говоря о всякой всячине, и один раз выехал на коляске в прерию. Их настиг проливной дождь. Бак сорвал с себя пиджак, чтобы укрыть очаровательную головку спутницы. Она весело смеялась, прячась от сильных струй, а Эллисон нахлёстывал рыжую кобылу, то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть в блестящие тёмные глаза, выглядывающие из-под мокрого пиджака. Коляска прикатила в залитый лужами Спрингфилд, и они бросили её на Южной улице, где жила Джессика. Скрывшись под навесом перед дверью, они долго хохотали, прижавшись спинами к стене.
       -- Шкипер закончил свои дела, мисс Свит, и мы завтра уезжаем в Небраску, -- сообщил Эллисон, встряхивая головой.
       -- И что? -- Джессика последовала его примеру и завертела головой. Посыпались брызги. Бак ощутил в сердце внезапное покалывание, увидев за растрёпанной причёской и каплями разлетавшейся воды густую синеву женских глаз и призывный рот.
       -- Послушайте, Джесс...
       -- В чём дело?
       Он едва сдержался, чтобы не стиснуть сильной рукой её гибкую шею. Неожиданно он понял, что никогда больше не будет иметь возможности приблизиться и притронуться к ней (а такое желание вдруг охватило все его существо), если не скажет ей что-то важное, необходимое. Неведомая ему дотоле паника закипела в душе.
       -- Джесс, мы завтра со Шкипером возвращаемся в Небраску.
       -- Вы уже сказали.
       -- Так вот мне хотелось бы, чтобы вы были со мной, -- решительно заключил он.
       -- Вы удивительный человек, Бак. Вы просите меня об этом, будто дотрагиваетесь до запретного плода.
       -- Я не понимаю вас, мисс.
       -- Я ждала, что вы обратитесь ко мне с этим в первый же вечер.
       Бак растерялся и для чего-то огляделся.
       -- После ресторана? -- уточнил он.
       -- Да. Мы вместе ужинали, познакомились. Однако вы, вероятно, постеснялись. -- Она приблизила к нему лицо и облизнула губы.
       -- Я вовсе... Да вы, конечно, неверно поняли меня, Джесс! Я не о том, чёрт меня дери! Я хочу, чтобы вы были со мной. Я хочу вас в жены!
       -- Боже праведный! -- вырвалось у женщины. -- что за глупая шутка, мистер Эллисон?
       -- Какая шутка? Я говорю, как никогда, серьёзно. Может, принято произносить какие-то иные слова, но я в этом деле не смыслю ни на цент. Клянусь собственной жизнью. Я говорю то, что я чувствую. Мне только что стало понятно моё желание, Джесс. Но держу пари, что вы мне не верите.
       -- Бак, умоляю вас, прекратите! -- Она отвернулась.
       Он сгрёб её в охапку и сильно тряхнул.
       -- Я готов удавить вас сейчас, если вы мне откажете, мисс Свит. Во мне проснулся зверь.
       Она вырвалась из его рук и в смятении оглянулась, как бы в поисках помощи и совета у пустынной улицы.
       -- Бак, вы не имеете права. Нельзя так издеваться... Если я торгую своим телом, это не означает, что у меня вовсе нет чувств! -- Она прикусила губу и заплакала.
       -- Торгуете собой? При чём тут это? Впрочем, конечно... Я понял... Эти ваши порядки, взгляды...
       Бак отступил на несколько шагов, затем резко придвинулся к ней.
       -- Вас пугает лишь ваша профессия?
       -- Здешние пуританские мамаши со мной даже не здороваются, обходят стороной. Я верчусь среди таких людей, как ваш друг Хикок. Неужели вы не видели, что никто не смотрит в мою сторону, когда я близко? -- Она побледнела, слёзы исчезли, а губы нарисовали на очаровательном лице неукротимую ненависть. -- Они презирают меня, а я презираю их.
       -- Тем более, -- вернул её Бак к прежней теме, -- завтра же вас здесь не будет. Решайтесь. Вы ничего не теряете, кроме этих улиц.
       -- Боже, неужели такое случается? -- Из синевы её глаз опять выступили слёзы.
       В шуме дождя раздались обрывистые крики и выстрелы. Бак обернулся и увидел всадника.
       -- Хикок! -- изумился он.
       Дикий Билл мчался по улице, поднимая фонтаны брызг, мокрые волосы плескались на плечах.
       -- Он взбесился, чтоб ему провалиться, -- сплюнул Бак. -- Он ищет ссоры с Татом и добьётся своего, готов спорить на что угодно.
       Билл размахивал руками и хлестал льющуюся с небес воду. Неожиданно он поднял коня на дыбы, потом направил его к салуну Филадора. Лоснящийся жеребец с грохотом поскользнулся на широких мокрых ступенях, опрокинул пару стульев, но встал на ноги и, пришпоренный наездником, влетел через просторную дверь прямо в помещение.
       Бак позабыл о Джессике и кинулся за Диким Биллом.
       -- Билл! -- крикнул он, вбегая в салун. Хикок лежал на полу, обхватив руками мокрую голову. Над ним стоял испуганный конь и косил глазами по сторонам. Посетители жались к стенам, а возле сломанного стола стоял на широко расставленных ногах владелец заведения и держал возле головы Хикока ружьё.
       -- Что с ним? -- остановился Бак.
       -- Головой о перекладину стукнулся, -- сообщил кто-то.
       -- Забирай отсюда своего головореза, -- крякнул надрывно Филадор, -- не то я нажму на крючок.
       Бак бесцеремонно выволок Хикока на улицу, следом кто-то вывел вздрагивающего коня. Хикок невнятно ругался и пускал слюни, от него нестерпимо разило бренди. На улице он выпрямился, огляделся в поисках утерянной шляпы, взобрался в седло и развёл руками.
       -- Тата здесь нет, -- обиженно моргнул он красными глазами.
      

    3

      
       В полдень 21 июля Бак Эллисон, Билли Шкипер, Джессика Свит и незнакомый им господин с пухлым рябым лицом сели в дилижанс. Двое загорелых молодцов в последний раз проверили ремни на крыше, опоясывающие поклажу, и взобрались на козлы. Стрельнул хлыст, и карета покатила, скрипя и покачиваясь.
       Проезжая мимо пыльного салуна, где Бак обычно встречал в обеденные часы Хикока, карета немного сбавила ход, и Шкипер разглядел возле дверей взволнованную Сюзанну Мур.
       -- Ваша подруга, -- сказал он сидевшей рядом Джессике. Та прильнула к окошку, но дилижанс свернул на другую улицу. Считанные минуты спустя он покинул Спрингфилд. Лёгкий порыв ветра взбаламутил поднятую колёсами пыль и погнал её вдоль домов.
       Сюзанна Мур, расхаживая нервно возле салуна, прикрыла лицо простеньким чёрным веером и раздражённо обмахивалась им. Из салуна полетели громкие голоса. Сюзанна поднялась по ступенькам к двери, заглянула внутрь и сию же секунду заспешила прочь.
       Дикий Билл сидел за столом напротив Дейва Тата и был мрачен, как туча. Вчерашний хмель выветрился не до конца, а вместе с его остатками на душе лежал и непереносимый осадок ревности.
       -- Ты проиграл, Тат, -- тихо произнёс он, -- надо расплачиваться, любезный. Но я вижу, у тебя нет больше денег.
       -- Ты ищешь повода для ссоры, -- дрогнувшим, но громким голосом ответил Дейв.
       -- Ищу. Бьюсь об заклад, что я уже нашёл его, -- ухмыльнулся Дикий Билл и показал на цепочку часов Тата. -- Ведь дорогие часы -- уважительный повод для раздора, не правда ли? Ведь ты расплатишься ими?
       -- Нет.
       Билл поднялся и уронил стул.
       -- Тат, ты ведь не станешь стреляться, ты ведь струсишь и предпочтёшь расплатиться часами... Или ты предпочитаешь дуэль? Часы -- отличный повод, проверенный.
       Дэйв Тат обречённо вздохнул и вышел из-за стола. Толпа возбуждённо гудела.
       -- Джентльмены, здесь нестерпимо душно, расступитесь, дайте пройти на воздух, -- почти выкрикнул Дикий Билл. Собравшиеся образовали коридор, и соперники направились к выходу.
       Едва они вышли на улицу, следом пчелиным роем загудели люди и растеклись вдоль стен домов. На противоположной стороне остановились любопытные. Тат брёл впереди Билла и загребал пыль носками башмаков. Он дошагал до городской площади, вытащил на ходу револьвер и остановился. Пять человек подбежали к нему, что-то пытаясь втолковать ему. Один не переставал показывать в сторону Билла Хикока стволом охотничьего ружья. По жестам чувствовалось, что они собирались вступиться за Тата, но он угрюмо отодвинул их и шагнул в сторону.
       Опять всколыхнулась пыль и закружилась в траурном танце ветра. Тат поднял голову и посмотрел на неподвижную фигуру Дикого Билла, длинные волосы которого прыгали на ветру. Билл слегка придерживал левой рукой шляпу. Он казался далёким и недосягаемым, и Дэйв понял, что отошёл слишком далеко, чтобы попасть в цель. Тёмные фигуры зрителей обступили площадь, но никто не стоял позади дуэлянтов.
       Тат поднял руку и выстрелил. Пуля разбила стекло где-то позади противника. Слишком далеко стоял Билл. Слишком далеко для дуэли.
       Хикок неспешно извлёк из кобуры свой пятизарядный "дин-адамс" сорок пятого калибра, вытянул правую руку, подставил левую для опоры, тщательно прицелился и выстрелил в растерянного Дэйва. Тот вздрогнул, шагнул назад и упал, обеими руками схватившись за грудь. Пуля попала в сердце. Между выстрелами прошло с десяток секунд, но странное, почти торжественное (словно на ритуальном убийстве) поведение Билла Хикока вытянуло эти секунды в вечность. Стоило Дэйву рухнуть на спину, Билл стремительно повернулся в сторону его дружков, не опуская оружия. Толпа загудела. Приятели Тата обеспокоено переглянулись, потоптались на месте и скрылись в толпе. Хикок убрал револьвер.
       Газеты потом указывали, что расстояние между стрелявшими было тут же замерено. Оно равнялось семидесяти пяти ярдам, что казалось неправдоподобным фактом для дуэли. Репортёры кричали, что Билл войдёт в историю, но он вошёл в тюремную дверь в сопровождении шерифа. Правда, через пятнадцать дней он вышел на свободу, оправданный присяжными. Он даже выставил свою кандидатуру на должность городского маршала, но лишь шестьдесят три голоса поддержали его, среди остальных горожан он не пользовался популярностью. И Билл снова погрузился в карточные игры. Через шесть лет судьба забросит его в город Эбилин, где он вновь повстречает Сюзанну Мур, и женщина ни единым словом не напомнит ему о Дэйве Тате. Они проведут чудное время в уютном коттедже, скрытые от посторонних глаз... Однако сейчас Дикий Билл Хикок бродил по улицам Спрингфилда, перекатывая огрызок сигары во рту. Затем появились корреспонденты из других городов, и Хикок узнал, что читающее население жаждало кровавых историй. Люди, оказывается, успели привыкнуть за годы гражданской войны видеть списки погибших, читать душещипательные истории о героях, пересказывать друг другу репортажи о сражениях. Теперь они желали продолжения. И газетчики кинулись разыскивать новых героев, время которых как раз наступило на Дальнем Западе. Билл Хикок превратился в одну из самых замечательных личностей, его имя мелькало на страницах многих газет, длинные волосы и усы стали известны во всех штатах. Мастерское умение убивать создало матёрому дуэлянту пьедестал национального героя, с которого Билл сошёл только в могилу.

    4

      
       -- Я, наконец, дождалась, -- шептала Джессика и обнимала горячее мужское тело. Бак сопел и сильными движениями топил женщину под собой в перине. Она пыталась говорить, но захлёбывалась в порывистом дыхании.
       -- Я дождалась, -- сказала она, когда Бак сполз с неё и развалился рядом.
       -- Что случилось, детка?.
       -- Я беременна, -- она прильнула к нему, -- теперь у нас будет настоящая семья, будут дети.
       -- Правильно. Стадо без телят -- не стадо.
       -- Терпеть не могу твои сравнения с животными. Я не корова. -- Она поднялась на локтях и строго посмотрела на мужа. Он расплывался в синем ночном воздухе и казался необъятным. -- Я не корова, повторяю тебе.
       -- Рогов нет, зато есть вымя. Корова или волчица -- какая разница, детка? В любом случае рожает и вскармливает детей самка, а детьми её наполняет самец. И ничто не меняется от названия. Не понимаю, что тебе не нравится? Ты пускаешь мужчину между ног, значит, животное. Деревья так не поступают. И не вижу ничего обидного в этом. Природа постаралась так сделать. Я не встречал ещё ни одного человека, который был бы совершенно глух к зову природы. Я заметил, правда, что многие белые, как и ты, не любят, когда их ставят в один ряд с животными. Мне это странно. Чем их жизнь кажется им благороднее? Они едят, испражняются, получают удовольствие. Впрочем, люди умеют рассуждать, поэтому они доказывают так яростно, что они не звери. Индейцы называют зверей своими братьями и не считают их ниже себя по развитию.
       Джессика молчала.
       Любовь...
       Молодая миссис Эллисон, привлекательная и чувственная, понимала, что её опьянение любовью долго не сможет развеяться. Возможно, это было связано с тем, что её любовь выросла из глубокого чувства благодарности к Баку. Он взял её такую, какой она была, и она ощущала в сердце глубокую преданность этому человеку. Она не понимала, что Бак, находясь в мире белых людей, воспринимал её профессию проститутки столь же нормально, как профессию дровосека или, скажем, бармена. Джессика не понимала, что Бак не совершил ничего благородного, пригласив её с собой. Он просто взял ту женщину, которую хотел. Но её головка старательно думала о всевозможных способах выразить свою благодарность, и ничего не получалось...
       -- Я люблю тебя, -- повторяла она мужу и тянулась к нему. Внутри неё всё пламенело. Алая кровь ударяла в лицо, и Эллисон смеялся, видя её счастливые синие глаза. Сам он был спокоен в обращении с Джессикой. Тот возникший в Спрингфилде страх потерять женщину исчез, едва они вместе сели в дилижанс. Возможно, он исчез даже раньше, когда Бак бросился за пьяным Хикоком в салун Филадора...
       Эллисон был доволен женой. Она была ласковой и уютной, в ней чувствовался дом. Но страсть в Баке не кипела, хоть он умел быть пылким любовником. И это умение удовлетворить жену, освободить её от тяжести неутолённых желаний проститутки привязывало её к мужу ещё сильнее. Правда, временами Бак казался ей слишком холодным, далёким, провалившимся в долгое молчание, что расстраивало и угнетало Джессику, потому что она винила в этом именно себя. Но Шкипер утешал её:
       -- Это его характер. Ты пока что плохо знаешь его, милая. Он частенько проглатывает язык, поверь мне. В нём это от краснокожих осталось.
       Но случались минуты, когда молодая миссис Эллисон смотрела на супруга глазами, полными отчаяния. Это происходило, когда она замечала, что в нём вовсе нет тех упоительных любовных страданий, которыми терзалась она сама. Бак был просто доволен, что жена находилась рядом.
       Именно такое настроение было у неё сейчас, когда он сполз с неё. Она обвела ночное пространство глазами. На полу изломился отблеск луны и высветил кусочек свалившегося с кровати одеяла.
       -- Бак, -- позвала она, и он вопросительно промычал в ответ. -- Бак, чтобы ты ни говорил, я всё равно тебя люблю.
       -- Хорошо.
       -- Я хочу тебя ещё... Только не сравнивай меня с коровой...
       -- Ладно... Но мне приятно осознавать, что я бык. Я сильный, я хозяин, я брожу среди стада, выбираю подходящую коровку и...
       -- Какой ты сейчас мерзкий! -- взвизгнула она. -- Бессердечный.
       -- Меня таким вырастили. Я убиваю других, чтобы есть. Я владею самкой, чтобы получилось потомство. И я буду рвать на куски других, если они придут разрушить мой дом и погубить мою семью. Это мой закон. И мне не стыдно, что я такой, потому что я такой всегда. Вы, воспитанные цивилизацией, привыкли считать себя выше зверей. Возможно, вы в чём-то перешагнули их, но всё-таки вы делаете то, что присуще животным. Вспомни себя, Джесс. Тобой пользовались мужчины, и ты позволяла им владеть тобой именно по-животному. Там не пахло любовью. Но ты всё-таки не желаешь сравнивать такой образ жизни со звериным. Может быть, ты даже считала его безнравственным, но ни в коей мере не животным. Не странно ли?
       -- Перестань! Я... я не могу... О, как мне хочется умереть, чтобы исчезло моё прошлое. Я так люблю тебя Бак, и мне стыдно вспоминать. Я становлюсь несчастной... -- Она отвернулась и заплакала.
       -- Ты напрасно волнуешься, -- придвинулся он к жене. -- Я не обижаю тебя. Но нет надобности забывать прошлое. Оно живёт само по себе. Тебя не было бы без него. Успокойся, Джесс.
       Бак повернулся лицом к жене, и она доверчиво обвила его шею. Утром на их лицах не было и следа ночной размолвки. Бак, позвякивая чайной ложечкой, известил Билли Шкипера, что миссис Эллисон находится в положении. Сказал и улыбнулся, увидев, что Джессика смутилась вдруг и опустила глаза.
       -- Поразительно, как женщины странно реагируют на собственную беременность. Рады, но стесняются, -- засмеялся он. -- Можно подумать, что они готовы были бы носить эту тайну до конца дней, скрывая от всего мира.
       Билли радостно подпрыгнул, выбежал из-за стола и расцеловал Джессику в глаза.
       -- Умница! Молодец, девочка! Ах, как я рад, друзья мои.
       -- Что ты пляшешь так, Билли? -- удивился Бак. -- Можно подумать, что мы с ней совершили подвиг. Могу тебя заверить, что увести табун из-под носа у Поуней куда труднее.
       -- О чём ты говоришь? Не неси чепуху, -- Шкипер плюхнулся в кресло и восторженно захохотал. -- К дьяволу твоих Поуней. Надо сегодня устроить кутеж. Никаких Брайнов с их салунами, простой домашний кутёж. Будем на радости бить посуду и кричать из окна глупости. Позовём обязательно Эрика Уила, потому что он от вас обоих без ума.
       -- Да он и в тебя влюблён, старина, -- ответил Бак.
       -- Обязательно наймём теперь прислугу, чтобы Джесс не перегружала себя, -- решил Билли и наметил сразу массу других полезных шагов.
       -- Ты, главное, не забывайся, -- остановил его Бак, -- помни, что тебе надо приберечь силы для дороги.
       -- Пожалуй, лучше спланировать нашу поездку, а не тонкости нашей семейной жизни. Сейчас это главнее. А Джесс сама сообразит, как ей тут без нас жить. Тётушка Эмма, конечно, её не оставит, она лучше всякой мамаши будет, или я ничего не смыслю в таких старушках.
       -- Поездка? -- забеспокоилась Джессика. -- Куда вы собрались?
       -- На север, дорогая моя, -- с явным удовольствием сообщил Бак. -- У Шкипера дела в форте Юнион, и я с великой радостью сопровождаю его, потому что чертовски утомился в городе.
       -- Но я? -- Джессика схватила руку мужа.
       -- Ты, разумеется, останешься здесь, детка. Эта прогулка не для беременных женщин.
       Молодая женщина пришла в отчаяние, когда он добавил, что в путь они отправляются завтра же, а вернуться смогут только к весне. Она заметалась по комнате, разбила единственную в доме китайскую чашечку и упала в глубокое кресло, обливаясь слезами.
       -- Но почему? -- всхлипывала она. -- Почему именно сейчас? Я только ощутила семью, а семья уходит от меня.
       -- По-моему, она уже оплакивает нас с тобой, Билли, -- развёл руками Эллисон.
       -- Отложите поездку, умоляю вас, -- сложила она руки на груди.
       Шкипер расстроенно посмотрел на друга, но тот решительно помотал головой в знак отрицания.
       -- Зачем ты привёз меня сюда, если знал, что уедешь? -- воскликнула несчастная женщина.
       -- Чтобы ты была здесь, когда я вернусь, Джесс. -- Он сел перед женой на корточки и взял её ладони в свои руки. -- Мне жаль, что наш отъезд опечалил тебя, детка, но у Шкипера важные дела. Мы должны ехать.
       Она смиренно кивнула, поняв, что любые возражения бессмысленны. Перед ней находился человек, который повиновался исключительно внутреннему зову, любой другой голос для него тонул вдали. Женщина опустила голову и отёрла лицо.
      

    5

      
       Лопасти колеса взбивали мутную воду Миссури и оставляли за пароходом пенный след. Мимо проплывали яркие пятна желтеющих рощиц на склонах холмов и тяжеловесные утёсы. Иногда к самой воде подходили олени и с любопытством смотрели на пароход.
       Однажды вечером пассажиров здорово качнуло, послышалось громкое шуршание снизу. Через пяток минут разгневанный капитан звонко стукнул лоцмана по физиономии и осыпал отборнейшей бранью.
       -- Что такое? -- удивлённо поднял брови Бак, и Шкипер объяснил, что они сели на мель (более того, посудина застряла основательно, не просто же так капитан съездил по физиономии лоцману).
       Ночью завыл волк, которому ответило пронзительное пугающее эхо. Бак беспокойно прошёлся по корме, всматриваясь в густую ночную даль. Вернувшись к Билли, он сказал, что кричали дикари, а не звери... Однако ночью ничего не произошло.
       Утром в тумане появились обнажённые всадники. Они гарцевали на большом расстоянии от парохода, язвительно смеялись и десяток раз выстрелили из ружей. Бак не распознал, к какому племени они принадлежали, но роли это не играло. Для горстки дикарей пароход был слишком крупной дичью (разве что они решились бы спалить его). Но индейцы, кажется, сообразили, что плавучий дом Бледнолицых по какой-то причине должен оставаться на месте, и ускакали, как показалось Баку, чтобы позвать соплеменников.
       -- Если они подожгут вашу посудину, то деваться будет некуда, -- произнёс Бак, и капитан смачно сплюнул. Вокруг собралась команда. У поручней толпились люди в длинных замшевых куртках и, лениво жуя табак, смотрели на берег. Их глаза прощупывали каждый куст и валун.
       -- Пускай попробуют сунуться...
       -- Болтаемся, как поплавок...
       -- Что нам делать, тысяча чертей? -- Капитан теребил пуговицу на воротнике и морщил длинный нос.
       -- Только не думайте, что кто-то вспомнит о вас и выручит. Краснокожие вернутся (вопрос лишь в том, как далеко их деревня), и тогда все, кто тут находится, пойдут на корм волкам и стервятникам.
       -- Что ты предлагаешь?
       -- Я отправлюсь в форт пешком, -- сказал Бак.
       -- Это безумие! -- Стоявшие вокруг зашумели. Большинство пророчило скорую смерть Баку, но кто-то подбадривал его, видя в этом слабую надежду для себя.
       Эллисон прекрасно знал здешние места, но риск был велик. Пешком и в одиночку, не имея возможности укрыться за надёжными стенами, любой скороход обрекал себя на верную потерю скальпа. Правда, в былые времена многие пионеры пользовались лишь собственными ногами да каноэ, чтобы изучить этот край, и утверждали, что подобная жизнь более надёжна, чем на лошади.
       -- Всё-таки я пойду.
       -- Пешком? -- Шкипер вцепился в рукав Эллисона.
       -- Могу сесть верхом на тебя, -- засмеялся Бак.
       Со свойственной ему решительностью он вскинул сумку и надел лямки. Шансов на успех было мало. Даже если он доберётся до форта дня через два-три, солдаты всё равно появятся возле застрявшего парохода уже после нападения дикарей. Впрочем, краснокожие могут и не напасть, кто знает, что у них в душе?
       Бак сошёл на берег, сжимая в руке карабин, и зашагал вверх по берегу.
       -- Да... Не таким мозглякам, как я, тягаться с тобой, -- прошептал Шкипер, провожая глазами крохотную уже фигуру Эллисона.
       Пассажиры судачили на борту, кто-то сошёл на берег, но далеко от парохода не отлучался. Солнце обмакнуло Миссури в мягкую розовую краску запоздалого осеннего рассвета.
       -- Знаете что, -- негромко рассуждал тонколицый человек в строгом сюртуке, -- я думаю, что этот малый имеет шансы на успех. Я слышал, что летом военные власти начали крупную кампанию против враждебных племён где-то в долине Пыльной Реки. Полагаю, что дикари все кинулись туда, чтобы сдерживать солдат. Это в некоторой степени облегчит дорогу нашему посланцу.
       -- Ставлю месячное жалование, -- приблизился к нему капитан, -- что вы ни хрена не смыслите в жизни, мистер. Против горстки краснокожих, которых мы видели отсюда, белому человеку в одиночку никогда не устоять. Не вам, расфуфыренному индюку, рассуждать о войне. Много вы понимаете...
       За три дня ничто не растревожило ровной жизни пассажиров. Но утро четвертого ознаменовалось страшной грозой. Ночь ушла, но тьма осталась и обрушилась на землю жутким дождём. Такие ливни -- редкость. Это был шквал. Библейский потоп. Струи хлестали по пароходу, взрыхляли берег, ветер и вода вытаскивали из земли мелкие кусты. Чёрные потоки бежали с берега в реку, тащили ветви и камни.
       Пароход лениво завертел колесом, загудело машинное отделение.
       -- Мы поехали, господа! -- крикнул кто-то.
       -- Нас потащила вода.
       -- Стихия спасла нас! Да здравствует буря!
       -- Капитан! -- хрипел насквозь мокрый человек с багром в руках. -- Капитан, там дерево... бревно...
       -- Если не везёт, то до конца... или я ничего не смыслю в невезении, -- капитан мчался по скользкой палубе, падал, поднимался и опять падал. По его лицу бежала кровь из рассечённой брови и тут же смывалась дождём. Капитан видел, как бурный поток тёмно-коричневой воды тянул огромное дерево прямо на лопасти колеса.
       -- Отталкивайте его! -- кричал капитан, и бледно-голубые вспышки молний освещали на секунды его напряженное лицо.
       Пароход отползал от берега, гудел, пускал чёрные клубы дыма из высоких труб. Но обтрёпанная крона рухнувшего где-то выше по течению дерева неумолимо приближалась, гонимая течением. Три человека из команды тщетно пытались отогнать враждебное ветвистое бревно баграми, но длинные шесты лишь проваливались в мокрую листву и застревали там... Дерево сделало своё коварное дело, и пароход, продолжая пыхтеть машинами, медленно и безвольно стал выходить на середину реки. Колесо с переломанными лопастями вращалось вхолостую. Течение властно несло пароход вниз, откуда он с таким усердием поднимался много дней.
       -- По крайней мере, -- ворчал капитан, стаскивая с себя мокрое бельё, -- этот ливень избавил нас от необходимости дожидаться краснокожих. И всё же я чувствую себя счастливым, тысяча чертей! Теперь мы похожи на простую кастрюлю на плаву, но не на мишень...
       Несмотря на всю невероятность случившегося, приходилось в это верить. Оба берега отодвинулись во мглу пространства, захлебнувшегося водой. Билли Шкипер стоял под дождём, крепко вцепившись в поручни, и с тоской смотрел в ту сторону, куда ушёл Бак Эллисон.
       -- Прости, Бак! -- крикнул он в шум бури. -- Прости! Храни тебя Бог...

    6

       Это были Поуни. Они предстали перед ним, внезапно возникшие ниоткуда, непривычно длинноволосые. Лишь один из четырёх был традиционно выбрит на голове, и щёточка жёстких волос на блестящем черепе переходила сзади в тонкую косичку. Другой воин выделялся среди соплеменников тем, что носил армейскую куртку, между тем как товарищи его покрывались только набедренными повязками, и тела их, обмазанные медвежьим жиром, сияли в утреннем розовом свете.
       Бак не поднял карабин, даже нарочито опустил ствол к земле, демонстрируя свою уверенность в дружественных намерениях Поуней.
       С давних времён эти люди вели упорную борьбу со всеми племенами семьи Лакотов, и отношения их настолько были насыщены ненавистью, что заклятым врагам хватало одного лишь упоминания о близости противника, чтобы вспрыгнуть на коня и ринуться в бой. Армия организовала целый батальон Поуней, который возглавили братья Норты. Фрэнк Норт, как никто из белых, знал быт и язык Поуней и снискал такое уважение среди индейцев, что они повиновались ему, словно божеству. Пожалуй, это был единственный офицер, которого Поуни слушались беспрекословно. Другие белые люди оставались для Поуней просто белыми людьми, дружественными, но чужими.
       Бак внимательно смотрел на индейцев перед собой. Это были враги его родного племени, но друзья белого человека.
       -- Белый брат не имей лошадь? -- удивился на корявом английском тот, что в куртке, и белозубая добродушная улыбка широко расползлась на его тёмном лице. -- Поуни имей доброе сердце к белый человек. Поуни дари для белый брат хороший пони.
       Позади всадников стояли шесть неосёдланных лошадей (очевидно, индейцы возвращались из набега). Бак взглянул на животных и сел на землю перед всадниками, не выказывая никаких чувств. Покопавшись в сумке, он достал оттуда трубку. Индеец в куртке спрыгнул на землю и сел рядом с Эллисоном на корточки. Бак раскурил трубку и протянул её воину. Индеец взял трубку в руки и внимательно осмотрел мундштук.
       -- Трубка Сю, -- удивился он. -- Белый брат убить злой Сю?
       -- Да, -- соврал Бак, -- я убил, взял трубку. Дома храню два скальпа Лакотов.
       Он показал два пальца для пущей убедительности, и дикарь улыбнулся, ему приятно было слышать, что где-то не стало ещё двух ненавистных ему врагов. Бак извлёк из сумки банку с кофе и протянул её индейцу:
       -- Я беру у вас одну лошадь. А вот -- чёрное лекарство, подарок вам от меня.
       Индеец встал, вернул белому человеку трубку и подвёл к Баку пегую кобылу (жест щедрости -- индейцы почему-то особенно ценили пегих лошадей). Затем маленький отряд ускакал, оставив позади себя мутную пыльную зыбь.
       -- Крепко я не люблю вас, Волки, -- произнёс Бак на языке Лакотов. -- пусть вы дали мне пони, я не удивлюсь, если за соседним холмом вы выстрелите мне в спину и отберёте свой подарок, а с ним и ружьишко моё.
       Но Волки-Поуни не объявились, Бак зря подозревал их в коварстве, индейцы оказались мирно настроенными и не рыскали по прерии в поисках светловолосых скальпов.

    7

       До форта Бак не добрался, хотя был уже неподалёку. Рысью до укрепления оставалось, как он полагал, не более часа пути, когда над головой хлопнул выстрел, прожужжала пуля. Бак увидел мчавшихся к нему с горы оперённых всадников. Он выругался и поднёс к плечу винтовку. Ему совершенно не хотелось стрелять, ибо в индейцах он узнал Лакотов, но не стрелять было нельзя. Всадники неслись на него и размахивали над собой боевыми палицами. Один из них на скаку перезаряжал древнее длинноствольное кремнёвое ружьё. Эллисон видел, как всадник держал в зубах заготовленные пули и проворно шевелил коричневыми пальцами, копошась в заклинившем затворе. На фоне могучих крутых склонов их фигурки могли показаться забавными, если бы не хорошо понятные Эллисону их намерения... Он выстрелил, остановив своего коня, и ближайший к нему всадник сорвался со своего скакуна, поражённый, скорее всего, наповал. Следующий лишился лошади, но сам остался невредим. Бак видел кувыркнувшееся между камней раскрашенное тело. Индеец поднялся и побрёл, прихрамывая, за обогнавшими его соплеменниками. На его руке болталась, привязанная к запястью, тяжёлая палица с длинным металлическим лезвием и привязанным к нему чёрным пучком волос.
       -- Болваны! Что вы ко мне пристали? -- Он поднял левую руку и громко крикнул на языке Оглалов: -- Лакоты! Остановитесь! Я ваш брат!
       Его слова и жест заставили воинов придержать мустангов, но пара самых горячих из отряда всё же поскакали дальше, рассчитывая размозжить дерзкому Бледнолицему череп. Бак выстрелил ещё раз, выбив из-под ног одного из них лошадь. Он умел не промахиваться. Индейцы явно были поражены меткостью белого человека.
       -- Большая сила! -- услышал он их возгласы. Лакоты рассыпались вокруг него, но не приближались. Их было пятнадцать человек. Все раскрашены красной и чёрной краской. В волосах торчали большие орлиные перья. Двоих украшали пышные головные уборы. У одного в волосах сидело чучело вороны.
       -- Лакоты! -- крикнул Бак опять. -- Я принадлежу к вашей крови. Я не хочу вас убивать, но могу убить всех. Вы видели мои выстрелы. Почему ваши уши не желают слышать?
       Он снова опустил оружие. Один из Лакотов подскакал к нему почти вплотную и долго смотрел Баку в лицо. Глаза свирепо сверкнули из-под жирного слоя чёрной краски.
       -- Кто ты?
       -- Меня зовут Далёкий Выстрел. Я из Оглалов, сын Жёлтой Птицы.
       -- Но у тебя лицо Бледнолицего, волосы на лице, -- индеец дотронулся рукояткой палицы до своей щеки, покрытой краской. Палица в его кулаке была большой и тяжёлой, с тремя стальными лезвиями на конце и свисающими с рукоятки прядями человеческих волос. -- Я знаю Жёлтую Птицу. Он приехал с визитом в нашу деревню два дня назад. Я сомневаюсь, я не знаю тебя, но слышал твое имя много раз. Язык твоего ружья похож на могущество Далёкого Выстрела. И я вижу, что ты на самом деле не хочешь биться с нами. Мы заберём тебя к Жёлтой Птице. Пусть он сам решит, сын ли ты ему.
       -- Мне нужно в крепость белых людей, -- ответил Бак недовольно.
       -- Нет, ты поедешь с нами. -- Индеец сделал резкое движение рукой, и палица со свистом рассекла воздух. -- Мы не пустим тебя в деревянный дом Больших Ножей. Ты знаешь наш язык и Жёлтую Птицу, но у тебя внешность Бледнолицего. Ты можешь быть оборотнем, а можешь просто хитрым врагом. Ты ведь убил нашего брата. Мы не можем верить тебе.
       Со всех сторон к Эллисону приблизились другие воины. Их глаза гневно сверкали. Один из них громко пел песню храбрых. Стрелы лежали в луках с натянутой тетивой, длинный ствол старинного ружья смотрел Баку в грудь. Вот она, эта самая непредсказуемая дикость...
       -- Хорошо, я еду с вами. У меня нет причины бояться своего народа. У тебя есть причина не доверять мне, но вскоре ты узнаешь, что мой язык прям. Я не лгу.
       Бак тронул коня, и пёстрый отряд сомкнулся вокруг него. Индеец с чучелом вороны в волосах поднял глаза к небу, послушал и сказал:
       -- С Мутной Реки идёт буря. Далеко отсюда. -- Лицо его, сплошь покрытое слоем красной охры, казалось бесстрастным. Деревянный лик идола мог показаться более человечным, чем это лицо живого существа. Свисающие по обе стороны лица связки чёрных перьев усугубляли неестественность его облика.
       -- Мои друзья остались на Мутной Реке в большой лодке, -- ответил Эллисон. -- Они могут погибнуть.
       -- Мне жаль, -- прежним тоном произнёс дикарь.
       В лагерь они прискакали после полудня, когда солнце пускало на осенний лес последние лучи перед надвигавшейся грозой. Увидев белого человека в окружении воинов, многие побежали навстречу, выкрикивая ругательные прозвища и смеясь. Не прошло пяти минут, как все смолкли, когда перед лошадью Эллисона остановился улыбающийся Жёлтая Птица.
       -- Сын мой, -- покачал старый индеец седеющей головой, -- ты не очень хорошо выглядишь. Жизнь среди белых людей, наверное, тяжела и мучительна, раз ты совсем потерял нормальный вид. Всякий раз, возвращаясь от Бледнолицых, ты теряешь нормальное лицо. Спускайся с лошади, я отведу тебя в мою палатку и накормлю.

    КРАСНОЕ ОБЛАКО

    (1866)

    1

      
       Неподвижный январский воздух огласился старческим криком одинокой вороны. Птица взлетела, толкнув ивовые ветви, они вздрогнули и просыпали пушистый снег. Собаки залаяли, засуетились, почуяв приближение людей.
       Лагерь Хункпапов во главе с молодым вождём по имени Человек-Который-Ходит-Посередине стоял неподалёку от форта Бертхолд, окружённый живописной ивовой рощей, покрытой снегом. Жёлтая Птица вёл свою маленькую группу Оглалов в стойбище Человека-Который-Ходит-Посередине, чтобы провести с ним зиму. Заметённые палатки встретили приезд группы Жёлтой Птицы радостным оживлением. Казалось, что даже ленивые струйки дыма потянулись в серую небесную глубину энергичнее.
       Приехавшие сбросили с лошадей двух подстреленных антилоп, и жирные туши соскользнули вниз, шумно опустившись в снег. Сию же секунду возле них возникли лохматые собаки, виляя хвостами и радостно повизгивая. Молодой вождь вышел приветствовать гостей. У него было широкое приятное лицо, обрамленное длинными, туго стянутыми косами. На широких плечах покоилась тяжёлая бизонья шкура мехом вниз, разрисованная картинами боевых подвигов Человека-Который-Ходит-Посередине. Жёлтая Птица представил сына. Бак спрыгнул с гривастого скакуна, покопался в сумке, достал оттуда завёрнутый в мягкую кожу длинноствольный револьвер и протянул его вождю. Тот, довольно кивая головой, принял ценный подарок и улыбнулся.
       -- У него на щеках растёт белая трава, -- засмеялся вождь, указывая на заиндевевшую бороду Эллисона.
       -- Когда живёшь среди белых людей, -- ответил Бак серьёзным голосом, -- волосы начинают расти на лице.
       Молодой вождь понимающе кивнул. Как и все индейцы, он умел шутить, но многие вещи воспринимал серьёзно, как бы абсурдны они ни казались белому человеку. Единственным абсурдом для индейца был сам белый человек.
       Всё в жизни могло случиться, всё могли сделать Великие Невидимые Силы. Но белый человек был нелеп. Он был неуместен. Всё остальное было нормальным. Любое чудо было возможным. Даже волосы могли начать расти на лице индейца, если он жил среди белых.
       -- Скоро я опять стану привычным человеком, -- продолжал Бак, -- и у меня появятся косы, а борода пропадёт. Белые люди сильно болеют, их болезни передаются Лакотам. Но если сердце наполнено духом племени, то эта проходит легко, стоит лишь вернуться к своему народу.
       Вождь кивнул.
       -- Другие болезни Бледнолицых куда страшнее, -- сказал Жёлтая Птица. -- В деревни Крапчатого Хвоста многие умерли, потому что решили жить, как Большие Ножи. Их убила болезнь, которую белые называют оспой. Я думаю, что мысли светлокожих тоже очень заразны. Все хвори идут от их мыслей. Многие наши люди пьют их скверную огненную воду, многие отдают им наши охотничьи угодья и думают, что могут стать похожими на белых, если перестанут есть мясо оленей, а станут пить их чёрное лекарство и носить на голове шляпы. Глупцы! Они никогда не станут белыми людьми, но умрут от их мыслей, потому что мысли Бледнолицых отравлены. Великий Отец направляет к нам своих гонцов специально, чтобы отравлять нас. Теперь много воинов умерло. Опалённые Бёдра поехали за Крапчатым Хвостом на совет и заболели. Солдаты опять зовут нас к себе на совет. Чёрная Одежда, которого белые называют Де Смет, ездит по деревням Лакотов и заманивает в форт.
       Человек-Который-Ходит-Посередине откинул входной полог и жестом пригласил гостей к себе в палатку, потом сделал знак рукой, чтобы к нему созвали других известных воинов.
       -- Эти жалкие Бледнолицые псы надоели своими пустыми словами. Они говорят, что хотят мира с нами, но посылают в нашу страну солдат и строят крепости. Чёрная Одежда будет отвлекать нас сладкими фразами, а Синие Куртки будут в это время рубить наши леса, -- заговорил вождь, -- я не хочу воевать с ними, потому что они не умеют вести войну. Они просто убивают, но не воюют.
       Он погрузился в глубокомысленное молчание, но не сел на расстеленные шкуры. Он высказался не до конца.
       -- Весь прошлый год Длинные Ножи охотились за индейцами, вы это помните. Один из них требовал, чтобы его солдаты убивали всякого человека с красной кожей, которому больше двенадцати зим. Разве это война? Три армии топтали нашу землю. Они напали на деревню Полосатых Перьев, которые не поверили нашим гонцам, не поверили нашим предупреждениям. Большие Ножи сожгли стойбище Голубых Облаков. Они пустили по нашему следу Волков-Поуней. Но всё равно не справились, потому что они -- псы. Они умеют нападать стаей на одного Лакота... Лакоты подобны свободному сильному бизону, а белые -- шакалам. Что могут эти визгливые собаки? Разве можно вспоминать без смеха, как они потеряли дорогу в нашей стране и едва не умерли с голоду? Они загнали своих лошадей, и несчастные животные околели, когда пот и пена на них превратились на морозе в лёд. Мы даже не сражались, а их армия едва не погибла. Что будет, когда мы поднимемся всей нацией? Мы знаем, что Бледнолицые пришельцы хотят нашей смерти. Они зовут нас на переговоры, чтобы мы на время поверили им и отложили оружие, тогда они спокойно въедут в нашу деревню и застрелят нас всех. Они просто не умеют ничего другого, только убивать. Вспомните, как Два Лица и Чёрная Нога повезли в форт белую женщину. Они обменяли её у Шайелов на ружья и отправились в крепость, чтобы вернуть эту женщину белым людям. Они хотели показать, как добры их сердца, но белый вождь затянул на шеях наших братьев верёвку и выдавил из них дух. Лакоты висели на башнях, стервятники клевали их трупы. Могут ли индейцы верить после такого? Нет, но есть такие, которые всё равно идут к нашим врагам. Быстрый Медведь уже приложил руку к бумаге белых, и они говорят теперь, что он отдал им долину Пыльной Реки. Разве может один человек распоряжаться землями целого народа? Крапчатый Хвост тоже собрался ехать к Длинным Ножам. Ему мало того, что его люди поумирали от болезни Бледнолицых. Откуда берётся в Лакотах яд измены?
       Человек-Который-Ходит-Посередине умолк. Он был молод, очень высок и крепок. В форте его называли Ссадиной и питали к нему чувство неутолимой жёлчной злобы. Вряд ли кто-нибудь мог объяснить причину такой горячей ненависти. Среди своих Хункпапов молодой вождь слыл самым миролюбивым, но в сделки с Вашингтоном не вступал никогда и был непреклонен в собственном мнении. Видимо, это воспринималось властями Штатов как более тяжкое преступление, чем откровенное вооружённое столкновение.
       -- Я не желаю разговаривать с Бледнолицыми и слушать их ложь. От неё коробит сердце. Пусть они ждут нас, но мы дети вольной страны, -- сказал он и опустился на меховое ложе.
       После него поднялся Жёлтая Птица.
       -- Лакоты, мой сын Далёкий Выстрел провёл пять зим среди Бледнолицых. Он поведал, как крепка их ненависть к нам. Они задумали поделить нашу землю, протянуть через неё заборы и дороги для Железного Коня, чтобы он распугивал оленей и бизонов. Далёкий Выстрел принёс весть, что говорящие бумаги Бледнолицых не скрывают планы Длинных Ножей. Они собираются строить новые крепости, чтобы прятать за их стенами сумасшедших людей, которые ищут жёлтый металл. Синие Куртки подсунут нам бумагу, но мы не знаем языка той бумаги. Они заверят нас, что она сулит мир и радость. Но зачем нам новая радость, когда мы уже имеем все, что нам нужно для счастья? У нас есть свобода, есть бизоны на равнинах, есть лоси и бобры в лесах, есть женщины, которые рожают нам детей. Что ещё могут предложить нам Бледнолицые? Разве нам нужно что-то другое? О чём нам с ними разговаривать? Я знаю, что они не умеют давать, но только забирают. Вот и сегодня, когда мы двигались к вашему лагерю, в форте белых, что за этими холмами, шумели кони и пела труба. Что они задумали?
       Вставали и держали речь многие воины. Они злились и горевали. Они пересказывали жизнь своих отцов и дедов. Их слова уносились в прошлое, где никто не знал белых поселенцев, которых с каждым днём становилось теперь всё больше, словно их изрыгало огромное лоно гигантской белой женщины. Многие воины готовы были в тот же момент покинуть палатку вождя и напасть на ближайшее укрепление солдат, чтобы утихомирить разбушевавшиеся в душе страсти.
       -- Нет, братья, -- угрюмо произнёс Человек-Который-Ходит-Посередине, -- мы не тронем их. Мы ещё можем терпеть их присутствие на нашей земле. Но главное не это. Нас мало здесь. Наши гости не намного усилили нас. Где Красное Облако? Где Сидящий Бык? Где Хромой Олень и Чёрный Щит? Где Убийца Бритоголовых? Нет, мы подождём...
       На ночь деревня затихла. Светились изнутри конусообразные палатки, озарённые внутренними кострами. Слышались кое-где негромкие голоса. Иногда ворчала где-то собака, устраивая себе нору в сугробе.
       Рано утром, когда воздух ещё не потерял тёмную окраску, сквозь серую ватную пелену, глотающую стук копыт, проскакали всадники в зимних армейских тулупах. Попарно выстроенная колонна заехала в индейскую деревню и сразу наполнила её храпом многочисленных коней, звоном оружия и английской речью. Многие кавалеристы спрыгнули, чтобы размять окоченевшие ноги. Офицер повернулся к жилистому индейцу-проводнику.
       -- Ты уверен, что это те самые Хункпапы?
       Скаут сверкнул глазами и указал на типи вождя:
       -- Ссадина здесь. Длинный Мандан не ошибается.
       Из отдельных палаток показались индейцы. Они кутались в цветастые одеяла и непонимающе смотрели на солдат, цепью выстроившихся через всю деревню. Из-под тёплых тулупов торчали стволы винтовок. Над нежданными посетителями мутно плавал пар.
       -- Сержант!
       -- Да, сэр, -- остановил перед командиром коня человек с пышными усами.
       -- Возьмите пять человек и приведите Ссадину. Длинный Мандан будет с вами.
       -- Может, не стоит возиться с одним вождём? -- Сержант обвёл оживающий лагерь свирепыми глазами. -- Пока они сонные, как мухи, мы можем запросто уложить целую кучу...
       -- Для такого вояки, как вы, сержант, у которого никогда нет чистой смены белья и вечно разит из рта, хватит и одного вождя, -- властно оборвал его лейтенант. -- У меня есть приказ, и он касается всей нашей колонны.
       К солдатам торопливо подошёл Бак Эллисон. За ним следовал Жёлтая Птица с ружьём под покрывалом. Пять-шесть индейцев с топорами и луками в руках спешили позади них. Двое индейцев вышли из жилища лишь в набедренных повязках, не успев одеться и лишь схватив оружие.
       -- О, мистер, -- обрадовался офицер, -- до чего приятно встретить нормального человека по другую сторону цивилизации. Я лейтенант Бассет из форта Бертхолд, это тут рядом, вы, возможно, знаете... -- Он козырнул и утонул в белых клубах пара. -- Нам нужен человек по имени Ссадина. Я знаю, что Сю называют его Медведем-Который-Разбрасывает-Свои-Волосы и также Человеком-Который-Ходит-Посередине. Ведь это его лагерь? Или мы, чёрт возьми, ошиблись? Нас вёл Длинный Мандан, он должен разбираться, ведь он тоже Сю.
       Бак окинул взглядом нахохлившихся солдат и перевёл слова лейтенанта Жёлтой Птице. В этот момент появился Ссадина. Он остановился у входа в свою палатку и пристально посмотрел на кавалеристов, как бы желая спросить у них, что нужно белым людям в стойбище свободных Лакотов.
       -- Вот он! -- крикнул проводник и поднял коня на дыбы, будто собирая вокруг себя злые силы. Его правая рука взметнулась ввысь и сразу опустилась, подобно воинственному острию копья, указывая на вождя Хункпапов.
       -- Возьмите его, -- коротко распорядился лейтенант Бассет и шагом направил своего мерина к молодому вождю.
       Бак и Жёлтая Птица предостерегающе подняли руки и издали гортанные возгласы. Ссадина увидел спешившихся солдат, которые неуклюже бежали по снегу в его сторону. Длинный Мандан пустил коня вскачь и выхватил из-под расстёгнутой армейской куртки револьвер. Вождь не стал больше ждать, сбросил тяжёлую бизонью шкуру, и она соскользнула с его широких плеч в снег. Не успели солдаты добежать до вождя, как он уже скрылся в палатке. Два кавалериста и Длинный Мандан объехали жилище. Один из них извлек из ножен саблю и спрыгнул с коня. Прямо на него из-под заднего полога типи вынырнул вождь. Сабля холодно мелькнула и с чавкающим звуком вошла в мякоть шеи. Ссадина качнулся и вцепился в рану руками, между пальцами брызнула кровь. Солдат присел, и ноги его спрятались под полами тулупа. В таком виде он стал похож на карлика, над которым громадной тенью нависла фигура индейца.
       -- Ещё! -- гаркнул второй кавалерист, и его товарищ поспешно ударил Ссадину ещё три раза. Сабля глубоко вонзилась в грудь. Вождь рухнул в сугроб. Гарцующий кавалерист выстрелил в воздух, чтобы остановить колыхнувшуюся массу индейцев.
       -- Остановитесь, Лакоты! -- крикнул им Длинный Мандан на родном языке. -- Солдаты перебьют вас всех! Не делайте глупостей! Сегодня сила не с вами!
       Пока Хункпапы выбегали наружу и собирались возле поверженного вождя, эскадрон сорвался с места и помчался в сторону форта Бертхолд. Кавалеристы гикали и стреляли в воздух. Вскоре они исчезли, и лишь клубы пара напоминали о присутствии здесь только что каких-то чужих людей.
       -- Убили! -- воскликнул Жёлтая Птица.
       -- Надо уходить, -- донеслись голоса, -- это страшное предательство. Великий Дух отвернулся от нас. Большие Ножи обязательно вернутся, они побоятся нашей мести и вернутся, чтобы расправиться со всеми.
       Воины бросились за оружием и лошадьми. Пять-шесть горячих юношей крикнули гневные слова, адресованные солдатам, и поскакали по их следам. Спустя пятнадцать минут они вернулись, вероятно осознав бессмысленность погони.
       -- Это Длинный Мандан привёл их... предатель. Он умрёт страшной смертью, псина вонючая..
       -- Убили Человека-Который-Ходит-Посередине, -- плакали женщины.
       -- Сворачивайте палатки. Сейчас не время для слёз, надо немедленно уходить. Здесь дурное место. Здесь правят злые духи!
       В считанные минуты паника охватила стойбище. Чувство растерянности и горя переросло в чувство страха. Охваченные возбуждением, лаяли собаки, путались под ногами людей. Быстро сползли шкуры с шестов, исчезли пахнущие костром жилища... Не прошло и часа, а на месте лагеря остались только чёрные пятна кострищ да несколько остовов от типи. И тело вождя осталось лежать в луже раскисшего от крови снега. Перепуганные жестоким и откровенным предательством соплеменника Лакоты испытали суеверный ужас и ни разу не притронулись к трупу. Только снежинки бесстрашно опускались на него и в леденеющую кровавую кашу. В нависшей тишине растворилась жизнь.
       -- Кто сказал, что его нельзя трогать? -- донёсся голос Бака, и на опушку выехал он в сопровождении Жёлтой Птицы. -- Я не слышал раньше, чтобы Лакоты боялись забрать с собой погибшего брата. Что случилось, отец? Я не узнаю людей. Неужели народ стал трусливым?
       Он спрыгнул с коня возле покойника и попал мокасином в загустевшую кровь.
       -- Длинный Мандан привёл сюда злых духов, -- сказал Жёлтая Птица, и на его стареющем лице появилась обида. Он знал, что не должен оправдываться. Мужчина поступает по зову сердца, и никто не может требовать от него объяснений его поступков. Но он хотел объясниться. -- Человеку не справиться с духами, сын. Лакоты никогда не трусили, но духи сильнее и коварнее любого народа.
       -- Отец, ты знаешь, что во мне не только дух великого племени, -- повернул голову Бак и грустно улыбнулся, -- но и кровь белых людей. Ты знаешь... Я сын Лакотов. И я сын Бледнолицего. Меня ничто не пугает, потому что мне нечего терять, у меня ничего нет, кроме желания быть кем-то полноценным. Я люблю вас, но я не до конца ваш, отец мой, я никому и ничему не принадлежу, поэтому меня просто нет. А что могут сделать злые духи тому, кого нет?
       Бак наклонился над убитым и облизал губы, натыкаясь горячим языком на сосульки, свисающие с усов.
       -- Вождь, -- он присел на корточки и положил руки на плечи Ссадины, -- ты говорил, что Синие Куртки никогда не убьют тебя...
       Он повернул тело, и Человек-Который-Ходит-Посередине посмотрел Баку в глаза усталым взглядом существа, которому безумно надоело ждать. Он был жив и произнес с трудом:
       -- Поехали...
       Кровь хлынула из ноздрей и рта, раскрылась рана на шее.
       Бак переглянулся с Жёлтой Птицей и глазами попросил помочь ему. Удивления он не выразил. В окружении индейцев он переставал удивляться. Он неоднократно видел в бою, как воины получали смертельные раны, но вместо песни смерти затягивали песню храбрых и не выходили из боя. Они были храбрыми и гордились тем, что называли себя так. После сражения они с гордостью рассказывали, как свирепый враг наносил им рану за раной, но Великий Дух не дал им умереть. Иногда Эллисону казалось, что дикари просто не знали, что от определённых вещей человек просто обязан был умереть, и это непонимание оставляло их в рядах живых. Эллисон не был индейцем и не понимал, откуда шла такая необъяснимая живучесть, почти сказочная выносливость. Порой выдержка краснокожих пугала его, не верилось, что люди могут быть таковыми. Но они были.
       Бак сел на мустанга и при помощи Жёлтой Птицы усадил перед собой Человека-Который-Ходит-Посередине. Сперва он хотел соорудить волокуши, но вождь отказался, сказав, что желает ехать верхом, как присуще воину. Они медленно поехали сквозь падающий снег. Вождь качался, его рваная заледеневшая рубаха хрустела на морозе.
       Когда сгустились сумерки, Бак прикинул, что они покрыли около двенадцати миль. Разумеется, нагнать уехавшую деревню они бы не сумели, поэтому Жёлтая Птица велел Баку высматривать жилище Волосатого Подбородка, который должен был стоять в стороне от всех. Этот воин частенько практиковал колдовство и для этого предпочитал заметно отставать от племени. Жёлтая Птица знал, что после случившегося Волосатый Подбородок обязательно обратится к невидимым силам, и это означало, что его типи повстречается им раньше других.
       Через некоторое время Бак различил в сумраке конус палатки. Вокруг спали седые от снега утёсы, величественно поднимались из девственных сугробов мохнатые ели. В этих местах не могли не обитать призраки. Тяжёлый входной полог шумно откинулся, и из жаркого, освещённого углями типи вышел на мороз Волосатый Подбородок, одетый в длинную шаманскую рубаху, украшенную перьями и волосами. Его взгляд блуждал в густой синеве зимнего вечера. Увидев приближавшихся всадников, он встрепенулся, снова откинул полог, и красные блики огня высветили на его лице чёрные глаза.
       -- Вороний Призрак, -- позвал он сына, -- приготовь быстро спальное место. Человек-Который-Ходит-Посередине вернулся...
      

    2

      
       Экспедиция полковника Кэррингтона выдвинулась в сторону Ларами в мае. Наличие трёхсот человек в мундирах говорило о том, что вытянувшаяся по равнине колонна была военной, но присутствие женщин в обозе заставляло усомниться в этом, присутствие же оркестра и нескольких негров-слуг наводило на мысль, что по прерии едет настоящий балаган. Впрочем, генерал Шерман лично посоветовал женщинам сопровождать своих мужей в экспедиции и даже взять с собой детей, потому что путешествие, по его мнению, должно было быть очень привлекательным и совершенно мирным.
       Колонна полковника Кэррингтона остановилась на привал, не дойдя каких-то четырёх миль до форта Ларами. Знай полковник, что в форте именно в тот момент переговоры правительственной комиссии с Лакотами достигли своего накала, он, вероятно, нашёл бы способ повременить с прибытием к месту назначения. Теперь уже было поздно.
       Солнце склонялось к горизонту, и тени людей беспомощно растекались по траве, становясь тоньше и слабее.
       -- Послушайте, полковник, -- к нему подошёл ссутулившийся Джим Бриджер. Это был шестидесятилетний старик с широким лицом, похожим на картофель. Несмотря на свои годы, Бриджер считался в армии лучшим проводником. -- Что-то нашёптывает мне, что нелёгкая притащила нас сюда в скверное время. Индейцы, которых я видел, сообщили мне, что переговоры с Лакотами, на нашу беду, зашли в тупик. Краснокожие сильно волнуются, чёрт возьми, и прибытие нашей колонны подольёт масла в огонь. Тут и слепой поймёт, что дело дурно пахнет.
       -- При чём тут мы? Это дела комиссионеров. И вообще встреча с вождями должна была давно завершиться.
       -- Жаль, что у меня язык подвешен не так здорово, как у того сочинителя, что наплёл истории про Ирокезов и Делаваров, не то я бы порассказывал вам ужасов, полковник. Лакоты -- народ отчаянный. Я повидал на моём веку немало дикарей, но Лакоты особенные. Это вам не какая-то отдельная банда, а целая семья племён. Семь здоровенных воинствующих племён. Они непокорны, как ветер. Я полагаю, что договориться можно разве что с мёртвым Лакотом. Впрочем, я не всегда бываю справедлив в моих суждениях, сэр.
       -- Для чего ты завёл этот разговор, Джим? Я выполняю порученную мне работу, изменить что-либо не в моей силе. У меня приказ.
       -- В том-то и беда, что вы, армейцы, делаете все по приказу... А ведь жизнь сложена не по приказу... Мне бы не хотелось присутствовать на ваших похоронах, полковник...
       -- Сэр! -- подбежал румяный ординарец. На его лице сияла довольная улыбка, и он радостно доложил, что прискакал какой-то краснокожий и желает говорить с белым вождём.
       Это оказался индеец из клана Опалённых Бёдер. Ноги и бёдра его были закутаны в красное одеяло, коричневый от солнца торс его украшен только нагрудником из гладких костей и серебряной медалью с изображением Джефферсона. Часовые проводили его к полковнику. Джим Бриджер, щурясь и покачивая головой, выкурил с индейцем трубку, затем они помолчали с минуту.
       -- Я Стоящий Лось, -- объявил гость и ткнул пальцем в старого Бриджера. -- Некоторые называют тебя Толстой Глоткой за тот случай, когда ты приехал к индейцам с горлом, распухшим из-за какой-то болезни белых людей. Ты водишь Больших Ножей по землям нашего народа. Наши люди хорошо знают тебя. Я помню, как ты привёл племя Змей на переговоры к форту Ларами много зим назад.
       -- Да.
       -- Зачем здесь солдаты? В крепости заключается мир с Лакотами. Если вас увидят храбрые, они будут сражаться. Зачем здесь солдаты? -- Стоящий Лось быстро жестикулировал, полагая, что белый офицер мог вполне понять его без переводчика, раз он приехал за землю Лакотов.
       -- Я веду солдат охранять Боузменский тракт и строить крепости, -- пояснил Кэррингтон через Бриджера. Он махнул рукой, указывая на запад. -- Там будут возводиться большие укрепления для наших солдат.
       -- Та земля принадлежит Лакотам. Они не пропустят вас и начнут войну. Я и Крапчатый Хвост -- друзья. Мы верим, что дети Великого Отца не с плохим сердцем идут в нашу страну. Опалённые Бёдра -- тоже Лакоты, но мы не хотим войны. Оглалы называют нас женщинами и трусами, потому что мы верим белым людям. Оглалы не любят белых людей, Красное Облако будет драться...
       Когда Стоящий Лось ускакал, сделав такое неожиданное признание, Бриджер увидел кислое выражение на лице Кэррингтона.
       -- Ставлю галлон виски, полковник, что краснокожему не удалось вас отговорить от вашей чёртовой затеи.
       -- Это приказ, а не затея, -- возмутился офицер, -- это не моя блажь, Джим. Я не свободен, как ты, хочешь -- идёшь проводником, хочешь -- нет. Я состою на службе и выполняю приказ правительства.
       -- Я стар, -- спокойно ответил следопыт, -- я вдоволь поел лосятины. Я от души нагулялся по горам и прериям. Я пожил своё, полковник, а вот вы с вашей миссис и оравой молокососов в мундирах, украшенных золотыми пуговицами, зря спешите свидеться с Лакотами. Не спорю, это дьявольски интересные ребята, ловкие, хитрые. Но не обязательно убеждаться в этом на собственной шкуре.
       На следующий день, когда Кэррингтон прибыл в форт Ларами, огромное пространство, на котором раскинулось море индейских палаток и паслась лавина лошадей, всколыхнулось. Весть о том, что белый вождь с солдатами направлялся в страну Лакотов строить новые укрепления, облетела все собравшиеся кланы. Потоки всадников полились к тенту, в тени которого велись переговоры, требовать объяснений.
       Вожди выходили на дощатый помост перед столом, за которым сидели члены правительственной делегации, и с жаром произносили длинные речи. Беспокойно крутили головами драгуны, готовые каждую минуту броситься в бой и сгинуть в океане бронзовых тел. Члены комиссии громко разговаривали между собой и яростно жестикулировали. На многих побледневших лицах выступил пот, губы напряжённо сжались. За спинами комиссионеров топтались офицеры. Переводчики тараторили, не спуская глаз с новых и новых ораторов.
       -- Белые люди требуют нашей дружбы и уверяют, что Белый Отец любит нас, как он любит собственных детей. Но это лишь сладкие слова, падающие с лживых языков. Бледнолицые прокладывают дороги и строят дома из камня и дерева, чтобы охранять свои дороги. Они бьют нашу дичь, рубят наш лес, привозят свои страшные болезни. Они злят наших юношей и затем упрекают их, что сердца молодых воинов полны гнева и нетерпения. Белые остаются на нашей земле и требуют, чтобы мы жили по их законам. Почему? Разве мы Бледнолицые? Почему они, приходя к нам, не живут по законам наших отцов? Они стоят на нашей земле.
       Тэйлор, глава комиссии, нервно дёргал за рукава товарищей и требовал, чтобы они выступили. Но было поздно. Страх прыгал на их лицах, недавно ещё уверенных в себе и в успехе. Тяжело расхаживал возле стола полковник Кэррингтон, вызвавший эту неудержимую лавину слов.
       -- Мы хотим жить, как мы жили раньше, -- продолжали Лакоты, -- Великий Отец белых собрал нас на совет, но не хочет советоваться с нами. Он позвал нас, чтобы просто сообщить, что Бледнолицые всё решили за нас. Солдаты давно уже идут по нашей земле. Белый человек несёт в своем сердце войну. Он безумен. Он всегда приносит горе. Мы не хотим белого человека. Великий Отец присылает солдат. Зачем нужны солдаты, если вы не хотите войны? Вы утверждаете, что ваши сердца полны дружбой, но зачем же вы строите форты?
       Из рядов индейцев появлялись новые ораторы. Выходили воины в одеялах, выступали индейцы в торжественных облачениях, в расшитых одеждах, были некоторые с уборами на голове. Многих знали индейцы и белые, многих знали только краснокожие.
       Человек-Который-Боится-Лошадей был хорошо известен членам комиссии, они доверяли ему и возлагали на него большие надежды. Он был активным сторонником мира и поэтому старался поддерживать предложения белых. Но и он не утешил комиссионеров своей речью. Он был предельно краток, заявил, что терпению Лакотов настал конец, что через две луны от отряда белого вождя не останется даже копыта.
       -- Это война! -- простонал кто-то за столом. Волной прокатился шум голосов над собравшимися индейцами. Пронеслись громкие крики, сильно напоминавшие боевой клич. Под драгунами, стоявшими близко от дикарей, испуганно заплясали лошади.
       Наконец, на помосте показался человек в ворсистом одеяле, покрывавшем всё его тело, кроме ног в мокасинах. У него было строгое, как из камня, лицо с крупным носом, презрительно сложенными губами и жёсткими складками в уголках рта. Прямые чёрные волосы, смазанные жиром и расчёсанные на пробор, стекали по спине до пояса.
       -- Красное Облако, -- объявил чей-то голос, и чёрные сюртуки за столом зашевелились.
       -- Слушайте меня, Лакоты! -- Он повернулся лицом к соплеменникам. -- Когда Великий Отец из Вашингтона прислал к нам своего военного вождя, он просил разрешения проложить тропу через наши охотничьи угодья. Тропу до горных массивов и до моря. Тропу для Железного Коня. Нам сказали, что Бледнолицые будут только проезжать через нашу страну. Только проезжать. И мы согласились. Нас обманули, нам не сказали, что белые будут обосновываться здесь, искать золото и мешать нам. Почему они хотят изгнать нас и жить в нашей стране? Неужели у них нет своей земли, откуда они пришли? Они обманули нас, использовав доброту наших вождей. Мы пустили к нам ядовитую змею. Белые год за годом теснили нас. Теперь наши последние охотничьи угодья отнимают у нас. Где мы станем охотиться? Что будем есть? Женщины и дети будут умирать от голода. Но я считаю, что лучше умереть в сражении, чем от голода. Великий Белый Отец прислал нам подарки и хочет новую дорогу на нашей земле. Но белый вождь с солдатами идёт забрать землю для дороги прежде, чем Лакоты успели сказать "да" или "нет". Не остыли ещё угли костра переговоров, где нам говорили слова дружбы, а Синие Куртки уже идут по нашей земле. Что будет дальше, Лакоты? Их присутствие здесь, посреди нашей страны, оскорбительно. Оно оскверняет нашу землю и оскорбляет дух наших предков. Неужели мы отдадим священные могилы отцов, чтобы их засеяли зёрнами? Лакоты! Я за войну!
       Переводчик торопливо шевелил губами, а среди краснокожих слушателей поднялся оглушительный рёв и такой беспорядок, что Тэйлор забарабанил кулаками по столу. Никто не слушал. Тогда глава комиссии объявил перерыв в заседании, но все понимали, что продолжения переговоров не последует.
       Красное Облако прошагал мимо группы офицеров, как бы не замечая их, и направился через пыльный плац быстрым шагом в лагерь Оглалов. За ним хлынула толпа молодых воинов. Полковник Кэррингтон проводил индейцев усталым взглядом. Некоторые вожди остались на местах и с интересом следили за гудящей горсткой комиссионеров. Большинство же воинов покинуло форт с достоинством, свойственным только краснокожим дикарям. Возле комиссии толкались трапперы в замшевых одеждах; возбуждённо спорили, сверкая пуговицами, офицеры; размахивали руками торговые служащие и клерки в костюмах из чёрной фланели. Вместе с пёстрой массой вождей и храбрых удалялся из форта нахмурившийся Бак Эллисон. Он был гладко выбрит и порядком отпустил волосы, хотя до привычных индейцам кос было ещё далеко. Он шёл молча и искоса поглядывал на галдящую толпу белых людей.
       Когда он добрался до лагеря, почти все палатки оказались уже свёрнутыми, шесты и вещи сложены на волокуши и закрыты шкурами. На некоторых лошадях висели тюки.
       -- Белая Трава, -- услышал он позади себя. К нему приближалась девушка по имени Вода-На-Камнях. Она была красива лицом и телом. Иногда её красота страшила Бака и вызывала в нём суеверное желание поклоняться ей, как величайшему божеству. Эту красоту не мог испортить даже глубокий уродливый шрам на смуглом лице девушки, который тянулся с середины лба вниз и рассекал широкую левую бровь почти пополам.
       Бак привёл эту молодую женщину в палатку Жёлтой Птицы месяца полтора назад. Теперь они жили в своем типи. Вода-На-Камнях с радостью согласилась стать женщиной Бака. Её отец по скрытой от всех причине не потребовал от Далёкого Выстрела выкупа за дочь, как это было приняло среди степных племён. Обычно мужчины приводили родителям невесты лошадей -- две, пять, двадцать... Единого правила для всех не существовало. Однако отец Воды-На-Камнях не попросил ничего. Он был хитрым стариком и прекрасно понимал, что Бак на самом деле принадлежал к семье Бледнолицых, страшной и сильной семье, непобедимой, беспощадной, многочисленной. Вероятно, он рассчитывал в будущем извлечь из этого брака какие-то выгоды.
       -- Белая Трава, -- заговорила девушка, подойдя к Баку. Она редко называла его Далёким Выстрелом. Ей по душе было имя, данное ему Ссадиной из-за заиндевевшей бороды. -- Я знаю, что сейчас не время говорить об этом, когда мужчины заняты мыслями о войне. Но тебя не огорчат мои слова.
       Бак положил на плечи девушке свои тяжёлые руки и улыбнулся.
       -- Разве я умею запрещать? Твой голос так нравится мне, что ты можешь говорить без умолку. -- Он покрепче обнял её.
       -- Я хотела сказать тебе, что во мне теперь живёт твой сын.

    3

      
       В жаркий июльский полдень, когда на берегу Маленького Соснового Ручья кипела работа, топоры и пилы расправлялись с поваленными деревьями, устанавливались механизмы для изготовления кирпичей, сооружались брезентовые навесы для боеприпасов и сенокосилок, на горе внезапно появилось несколько индейцев с белым флагом. Через минуту показались ещё человек сорок с женщинами и детьми. Солдаты оставили работу и схватились за винтовки. Повисло напряжённое молчание. Звенели в траве насекомые, пели птицы.
       Индейцы были при полном параде, лишь пять-шесть из них ехали в шляпах, один держал над собой зонтик, остальные облачились в пышные головные уборы. Почти все были обнажены до пояса, густо навесив на груди ожерелья из обработанных медвежьих клыков, ракушек и маленьких костяных колечек. Многих украшали правительственные медали, которые они получили на каких-то переговорах. На поясах болтались табачные кисеты, расшитые бисером, ножи, боевые топорики и мешочки с амулетами.
       Им навстречу шагнул старый Бриджер в сопровождении своего друга Бэкворта и переводчика Джека Стида. Спохватились и военные, подняли приветственно руки.
       -- Это Шайены, -- начал переводить Стид журчащую речь гостей, -- Чёрный Конь, Две Луны, Красивый Медведь, Человек-Который-Стоит-Один-На-Земле, Тупой Нож, Прыгающий Заяц, Красная Рука... Они хотят знать о планах белого вождя. Они говорят, что Сю готовы к войне, что в округе полным-полно их лазутчиков.
       -- Спроси, не хотят ли они завербоваться к нам на службу? -- велел Кэррингтон.
       -- Нет. Они говорят, что Сю слишком сильны, против них нельзя воевать.
       Кэррингтон распорядился поднести дикарям подарки: поношенные вещи офицеров, сахар, кофе, табак и прочую мелочь. К полковнику подошла его жена, она не спускала с индейцев восторженных глаз.
       -- Есть в них что-то необъяснимо притягательное, -- сказала она на ухо супругу, -- хоть они и дикари, в них чувствуется благородство, впрочем, это не совсем подходящее слово.
       Индейцы долго благодарили за подарки и пожимали стоящим перед ними солдатам руки. Спустя каких-нибудь пять минут после этого, они уехали.
       Едва Шайены скрылись из виду, с противоположной стороны послышался приближающийся топот. Это оказался майор Хэймонд с тремя ротами, которых дожидался Кэррингтон. Медный голос горна прорезал воздух, и большой лагерь оживлённо загудел, заговорил, засмеялся.
       Сквозь густую листву леса, покрывающего ближайший склон, за прибытием солдат зорко следили десятки глаз. Никто не видел разведчиков Лакотов, но Бриджер старчески смеялся и качал головой:
       -- Как раз сейчас они на нас смотрят и прикидывают в своих косматых головах, с какого бока лучше подкрасться. Эх, молокососы в шляпах, что вы понимаете в индейцах? Индейца видно только тогда, когда он хочет, чтобы его видели. Если он показывает себя, значит, замышляет что-то грязное.
       Едва Шайены, нагруженные подарками, ушли из поля зрения Синих Курток, между деревьями показался отряд Лакотов человек из десяти и налетел на улыбающихся Шайенов. Поднимая пыль и насмешливо указывая друг другу на Чёрного Коня и его товарищей, Лакоты скакали вокруг них. Топот копыт и хлёсткий, как удар бича, презрительный смех эхом поднимались в горах.
       -- Красивый Медведь, почему женщины не отдадут тебе свои платья? Такой наряд тебе больше к лицу, чем орлиные перья!
       -- Ха! Тупой Нож растерял остатки совести и гордости в форте Ларами, когда подписывал договор с Бледнолицыми обманщиками. Теперь ему легко ходить по земле, где лежат его предки, так как стыд не жжёт ему сердце.
       Лакоты заставляли плясать своих пони и осыпали новыми обидными словами своих недавних друзей. Иногда они приближались к вождям Шайенов и шлёпали их луками по спине и рукам. Удары были едва ощутимы, но перед лицом своих детей и жён вожди были опозорены. Воин мог гордиться шрамами от ран, нанесённых в бою, а символические побои в наказание за измену отнимали всю славу. Лакоты вели себя так, будто даже не желали опускаться до драки с Шайенами.
       -- Ха! Шайелы хотели получить дружбу белых людей, но получили только старую одежду! -- Лакоты оборвали свои насмешки, издали устрашающий вопль и помчались прочь. Один из них на мгновение осадил пони и крикнул опустившим головы вождям: -- Глупцы! Кости ваших детей и сестёр лежат на Песчаной Речке, но их кровь не научила вас, что Бледнолицые не умеют держать в руках трубку мира. Шайелы из гордого народа превратились в глупцов.
       Шайены остались одни. Пыль медленными волнами опускалась вокруг них, и солнце полоскало в пыльных клубах своё жёлтое дыхание.
       Наступивший рассвет следующего дня принес строителям целый рой свистящих стрел и отряд юрких обнажённых всадников. Их тёмные длинноволосые фигурки вклинились в табун Кэррингтона и пронзительными воплями распугали лошадей.
       -- Хопо! -- слышали солдаты крики индейцев и видели, как они ловко угоняли армейских мулов. Потом подсчитали, что исчезло почти двести голов.
       Внезапность атаки и поднявшаяся в стане суета позволили Лакотам уйти на большое расстояние. Майор Хэймонд, скача между своих солдат, подгонял их бранью и стрелял по удалявшимся дикарям. Затем он плюнул и, позабыв о благоразумии, один помчался за табуном. Кавалеристы нестройно последовали за ним. Минут через пять Синие Куртки обнаружили перед собой мощный отряд Лакотов, который, оказывается, давно поджидал их. После беспорядочной перестрелки солдаты отступили к своей стоянке. Лакоты скакали невдалеке от них по крутым склонам и кричали что-то на своём языке. Клочья порохового дыма низко тянулись над землёй.
       С того дня строители потеряли покой. Каждый день Кэррингтон, подводя итоги, недосчитывался кого-нибудь. В светлое время суток часовые постоянно видели на утёсах и в лесных чащах странные вспышки. Бриджер объяснил, что это сверкали зеркала, которыми пользовались для передачи сведений на расстоянии разведчики Лакотов. Беззаботность покинула солдат. Казалось, за каждым кустом, каждой корягой прятались краснокожие туземцы.
       По ночам к лагерю прибегали волки и страшно выли, пытаясь пролезть за ограду, где находилась бойня и пахло кровью забитого скота. Попасть в них пулей в глухой ночи было невозможно, поэтому для волков стали разбрасывать куски отравленного мяса. Заметив это, индейцы, не опасаясь быть застреленными, маскировались волчьими шкурами и ухитрялись иногда подбираться к самому лагерю строителей. После таких визитов несколько раз поутру обнаруживали зарезанных часовых.
       Кладбище возле почти завершённого частокола крепости неумолимо расширялось. Крепость уже могла укрывать людей, но далеко не все успевали спрятаться за надёжными стенами. Голые всадники в перьях возникали неизвестно откуда, мчались на своих прытких низкорослых лошадках вдоль строений и исчезали так же внезапно, прежде чем люди успевали среагировать. Хвататься за оружие обычно начинали, когда опасность уже проходила. Почти всегда после таких молниеносных налётов в траве оставалась пара трупов с воткнутыми в них стрелами.
      

    4

      
       Лейтенант Вильям Бизби опустился в кресло-качалку, бормоча что-то под нос. В комнате уютно гудела печь, и стоявший у окна подполковник Феттермэн не разобрал слов лейтенанта. Он потёр ладонью по стеклу и спросил через плечо:
       -- Что вы там бурчите?
       -- Краснокожие мерзавцы начинают действовать мне на нервы. -- Лейтенант Бизби злобно отстегнул револьвер и патронташ, и они грохнулись на деревянный пол.
       -- Скажите на милость, чем это они вывели вас из себя на этот раз? Неужели Сю выкрали весь запас спиртного?
       -- При чём тут... Что вы в самом деле... Я обнаружил сегодня мёртвого Гловера.
       -- Кто это? -- Феттермэн скрипнул сапогами и шагнул к Бизби.
       -- Корреспондент из иллюстрированного "Фрэнк Лэсли". Он писал репортажи и рисовал для этого еженедельника. Я обнаружил его в нескольких минутах ходьбы от укрепления... Голый, оскальпированный, ужасно изуродованный... Бедняга лежал в луже крови вниз головой поперёк дороги. На меня сильно подействовала эта картина, сэр. Почему нам не разрешают задать хорошую трёпку краснокожим? Что мы тут зря прохлаждаемся?
       Дверь распахнулась, и вошёл, пуская сигарный дым, интендант крепости Фредерик Браун.
       -- Слышу гневный голос Бизби, дай, думаю, загляну. Может, он тут Красное Облако линчует, а я пропускаю такое представление.
       -- Оставьте свои вечные шутки, Фредерик, -- огрызнулся лейтенант, -- лучше скажите, когда достопочтенный полковник даст команду свернуть шею краснокожим негодяям?
       -- Не знаю, Вильям. Но готов выступить сию же минуту. Я постоянно жду боя. Мне даже некогда заняться делами, -- усмехнулся интендант.
       -- Не одному вам, лейтенант, надоело отсиживаться за стеной, -- сказал Феттермэн. -- Здесь полно офицеров, которые горят желанием снять скальп с Красного Облака. Но Кэррингтон ждёт приказа, ему не по душе самодеятельность. Что ж, будем пока пыхтеть сигарами и слушать рассказы дедушки Бриджера.
       -- Этот старикан открыто смеётся над нами... Разведчик! Да он дальше собственного носа не видит. И что здесь разведывать, когда индейцы открыто разъезжают под стенами? Почему Кэррингтон за него цепляется? На мой взгляд, этот Бриджер давно выжил из ума, -- интендант подошёл к шкафчику, громыхнул бутылкой о скрипнувшую дверцу и плеснул себе в стакан. -- С этими краснокожими надо действовать решительнее. Они совершенно обнаглели. Они выставляют нас какими-то сосунками, не умеющими постоять за себя. Что за чёрт возьми в конце концов! Я лично уверен, что одна рота регулярных войск вполне может справиться с тысячей дикарей.
       Феттермэн вздохнул и вернулся к окну.
       -- Какая холодная осень, джентльмены. Впрочем, уже ноябрь, почти зима. Что до краснокожих, то я рассчитываю на то, что скучать мы будем недолго. Я полагаю, что в ближайшее время Кэррингтон отправится в форт Рино. Тогда я возьму сотню человек и проеду через всю страну Сю, чтобы навсегда загнать этих животных в их вонючие норы.
       -- Вы меня обнадёжили, -- подобрал свой револьвер Бизби. -- Пойдёмте-ка пока в столовую, хочется глотнуть кофе.
      

    5

      
       Мороз обжигал лицо, и пар, валивший из лёгких, казалось, застывал в воздухе мириадами ледяных иголок. Было настолько холодно, что индейцы, обычно спокойно переносившие мороз, в этот раз надели шкуры бизонов шерстью вниз, натянули поверх шерстяных ноговиц высокие меховые мокасины. К сёдлам многих лошадей мужчины приторочили ещё и одеяла. Мороз крепчал, но не мог остановить войну. Индейцы широкой тёмной лентой растянулись вдоль Долины Сурков.
       Процессия в две тысячи человек двигалась без спешки, в строгом порядке. Вместе с Лакотами ехали Шайены, решившие в военное время не оставаться в стороне, и Арапахи. Бак Далёкий Выстрел, сын мужественного воина по имени Жёлтая Птица, смелый воин Оглалов из родовой группы Неистовой Лошади, ехал возле этого молодого военного вожака. Рядом молча ехали, прокладывая в глубоком снегу дорогу, Жёлтая Птица, Пёс, Горб, Прыгающий Орёл. Поодаль угадывалась в темноте могучая фигура Человека-Который-Ходит-Посередине.
       Глубокой ночью индейцы остановились лагерем, поставив маленькие походные палатки. Из круга, где расположились Миниконжи, выдвинулась группа людей. Бак разглядел всадника, голова которого была плотно обмотана чёрным одеялом.
       -- Это уинкте, мужчина-женщина, приехавший с Шайелами, -- сказал Пёс, -- его посылают собирать образы убитых врагов.
       Мужчины, выбравшие женский образ жизни, пользовались среди равнинных племён особым положением и считались чудом природы. К ним часто обращались за предсказаниями и безоговорочно верили их снам.
       Мужчина-женщина ехал, не видя дороги и заставляя лошадь скакать зигзагами по склону холма. Слышно было, как он свистел под одеялом в свисток из орлиной кости. Из лагеря доносилась священная песня под удары барабана. Мужчина-женщина закричал издалека, что поймал солдат.
       Увязая в снегу, он вернулся к Лакотам и протянул руки. В свете костра его обмороженные красные ладони казались неживыми. На них плясали крохотные тени людей. Тени корчились и как бы сыпались с ладоней в снеговую бездну.
       -- Я принёс по десять Бледнолицых в каждой руке, -- донёсся из-под одеяла его голос. Лакоты дружно зашумели, размахивая руками и раскрашенным оружием.
       Они не были довольны. Слишком много собралось племен для военных действий, чтобы воины могли согласиться на жалкий десяток поверженных врагов. И уинкте торопливо поднял свои обмороженные руки вверх, показывая, что он не настаивает на первом пришедшем видении. Он был готов ехать за новыми жертвами. Тени тех, кому суждено было назавтра погибнуть, уже бродили в морозной синеве. Священный мужчина-женщина, распростав руки, погнал своего коня в густую ночь, во весь голос распевая колдовскую песню. Его голос сливался с завыванием ветра и становился похожим на поскуливание изголодавшегося волка. К монотонному пению примешивался размеренный барабанный бой, доносившийся из снежной мглы.
       -- Нам нужна большая победа! Принеси нам много белых!
       Пронизывающий ветер вгрызался в лицо, и Бак плотнее укутался в мех. Много индейцев вышло смотреть на человека с одеялом на голове, но он не возвращался. Наконец, свисток смолк, донёсся далёкий голос. Посланник медленно приближался к военному лагерю и раскачивался в седле.
       -- Много, -- пел он торжественно, -- много врагов погибнет! Я видел их трупы! Они не помещаются в моих руках!
       Лакоты радостно зашумели. Мужчина-женщина принёс добрый знак о завтрашней битве. Воины столпились вокруг посланца, сняли с него чёрное одеяло и надавали разных подарков.
       Рано утром индейцы покинули ночную стоянку и, окутанные облаком пара, помчались по направлению к хребту, который назывался Палаточным Следом. Ещё не растаяла серая краска воздуха, а индейцы размещались уже на местах, откуда, согласно плану, собирались ударить по солдатам.
       Неистовая Лошадь закрепил на голове чучело ястреба и широкое орлиное перо, пристроил за ухом крохотный камешек, обмотанный тонкой кожаной нитью, другой камень, с продетым сквозь просверленное в центре отверстие шнурком, подвесил под левой рукой, накинул поверх длинной кожаной рубахи красное одеяло. За спиной у него висел колчан со стрелами и лук, за поясом торчал боевой топор, а в руке молодой вождь сжимал винтовку и имевшиеся в его распоряжении четыре запасных патрона. Он взмахнул рукой, подзывая маленькую группу индейцев. Это был отряд, которому предстояло принять на себя первые пули солдат. Ночью вожди выделили десять воинов для этого задания: два Арапаха, два Шайена и по два воина от каждого из трёх присутствовавших племён Лакотов: Оглалы, Хункпапы, Миниконжи.
       Бак и Горб въехали на высокую точку, чтобы иметь возможность видеть сквозь голые обледенелые деревья далёкий форт Фил-Кирни. Над головой трещали от мороза ветки, свистел ветер. Всё живое, казалось, было сковано морозом и погребено под снегом. Так должны были думать солдаты, приблизившись к западне. Они не должны были ничего заподозрить. Провожая глазами скачущих воинов, Бак невольно улыбнулся простоте индейского плана. Небольшой отряд Лакотов нападет на обоз Бледнолицых, который выехал на заготовку дров (вероятно, уже напал). Длинные Ножи помчатся обязательно на выручку из форта и увидят группу Неистовой Лошади. Они решат, что это часть отряда напавших Лакотов или даже тот же самый отряд, и начнут преследовать их. Маленький отряд сделает вид, что отступает и увлечёт за собой солдат в ловушку, из которой им не выбраться.
       Мутным пятном выглядывал из-за хребта бастион Фил-Кирни. Десять маленьких фигурок скакали к форту, и, едва они приблизились к форту, грохнула пушка, взвился столб снега и чёрной земли. Всадники бросились врассыпную, один из них упал с лошади. Видно было, как они яростно машут руками на крепость. Снова сбились они в кучу. Из открывшихся ворот крепости показалась колонна кавалеристов, построенная по четыре. Фигурки заманивающих индейцев торопливо отъехали и выпустили в солдат стрелы. Кавалеристы погнали коней, стреляя из револьверов. Звук выстрелов донёсся до слуха Бака и Горба сухим треском. Специальная группа воинов, якобы находившаяся в засаде у ручья, высыпала из неподвижной лесной чащи, будто испугавшись солдат, и помчалась прочь.
       Отряд Неистовой Лошади поспешил за ними, но затем остановился, чтобы подпустить солдат ближе. К этому моменту из ворот крепости вышли пешие солдаты. Верховые обогнули хребет Палаточный След и остановились.
       -- Испугались? -- Горб заволновался, поняв, что белые готовы были повернуть обратно.
       Неистовая Лошадь поспешно развернул коня и в полном одиночестве поскакал на кавалеристов. Такое наглое поведение дикаря вынудило солдат сорваться с места и двинуться на индейцев. Неистовая Лошадь вновь пустился наутёк и присоединился к своему крохотному отряду, поднимая снежную пыль. Опять донеслись хлопки выстрелов, и над головами армейской колонны расплылось пороховое облако. Из-за хребта Палаточный След появились пехотинцы. Неистовая Лошадь снова остановился. Укутанный в красное одеяло, он выглядел ярким пятнышком на белом снегу. Он выстрелил, и из массы Синих Курток кто-то вывалился под копыта лошадей. Молодой вождь быстро помчался прочь, едва не настигнутый кавалеристами. Он вёл опасную игру, но его надёжно охраняли невидимые Силы Неба.
       До западни оставалось совсем близко.
       -- Белые летят к нам в руки, -- сообщил Горб. Индейцы удовлетворённо закачали головами. Медленным шагом к Баку подъехал Пёс, и жестокая белая улыбка появилась на его лице, покрашенном в чёрный цвет. Он предвкушал кровавый пир. Одинокий Медведь внимательно посмотрел на своих Оглалов, но ни в одном не увидел спешки. Сегодня все умели ждать, никто не торопился. Одинокий Медведь наклонил голову, украшенную рогатым бизоньим скальпом, и поправил колчан со стрелами.
       В этот момент вылетели воины Неистовой Лошади. Копыта коней разбили лёд на ручье, и отряд выехал на дорогу. Следом, тяжело стуча по мёрзлой земле, мчались кавалеристы. Бак различал их голоса, подбадривающие друг друга. Выстрелы эхом перекатывались в горах. Заманивающие индейцы неслись во всю прыть.
       Бак приготовил карабин, поднял его и выжидающе смотрел на солдат. Меховая шапка вдруг стала мешать ему, он сорвал её с головы и запихнул за пазуху, давая волосам рассыпаться по ветру. Прядь волос на несколько секунд залепила ему глаза, а когда он откинул волосы, внизу по склонам уже бежали потоки человеческих фигур. Это были индейцы. Воздух звенел криками, которые могли сковать ужасом сердце самого смелого человека.
       Кавалеристы осадили своих огромных коней, сбились в растерянную кучу. Дорога перед ними закрылась. Оставалось повернуть назад, но за их спинами бежали, тяжело дыша, пехотинцы, и, несмотря на то, что они были ещё достаточно далеко, было видно, как позади них тоже появляются фигуры дикарей. Всё-таки кавалеристы развернулись, но неорганизованно, перепуганно, толкаясь мощными крупами коней, беспорядочно стреляя. Они объехали пеший отряд, но тщетны оказались их попытки -- пространство сплошь заполнилось воющими краснокожими. Храпели лошади, свистели, рассекая холодный воздух, лезвия топоров. Синие фигурки пеших солдат в поисках укрытия неуклюже валились между большими плоскими камнями, множество которых выступало из-под снега возле мрачно нависшего утёса. Поверх голов Бак увидел, как кавалеристы взбирались по обледенелому склону на гору. Они гнали обезумевших животных, но те скользили, падали, ломали наездникам ноги и пачкали взрыхленный снег кровью.
       Солдат действительно оказалось очень много, может быть, сто. Но стреляли они плохо. Они были ошеломлены обрушившимся на них ураганом. Море раскрашенных лиц клокотало вокруг них. Стрелы испещрили хмурый небосвод, и, казалось, из-за них стало темнее. Солдаты поднимались всё выше на гору, уходя от наседавших индейцев, но спасения не было. Мужчина-женщина не обманул храбрых.
       Те Синие Куртки, что остались внизу, укрывшись в камнях, быстро расстались с жизнью под ударами дубинок и топоров. Лошади Лакотов беспощадно топтали раненых солдат. Проворные дикари выдергивали из рук умирающих Бледнолицых винтовки и револьверы, вскидывали их над собой, похваляясь трофеем, и оглашали морозный воздух победным кличем. Страшной смертью умирали солдаты, которые не пали от стрел индейцев на расстоянии. Широкие лезвия ножей и палиц разрубали их до костей, отсекали руки и ноги. Залитые кровью белые люди, час назад мечтавшие о стремительной расправе над Лакотами, теперь бились в агонии.
       Бак подгонял коня, чувствуя внутри себя поднявшуюся бурю. Волк, о котором он так часто говорил Шкиперу, пробудился и поднял на запах крови морду. Нервозность, беспокоившая до начала сражения, ушла и сменилась яростью. Он хлестал скакуна и гнал его наверх. Перед глазами прыгали синие фигуры солдат, кто-то останавливался, чтобы стрелять с колена, кто-то падал, корчился. Вокруг метались кони, большие серые армейские кони, потерявшие седоков. Лакоты юрко проносились между солдатами, свесившись на боку своих гривастых лошадок с подвязанными хвостами, проворно подхватывали повод армейской кобылы и уводили её вниз. Поднявшись на самый верх хребта, Бак окунулся в сплошную дымовую завесу. Хребет тянулся почти на две мили и был покрыт всадниками. Тёмные ряды мундиров и тулупов разваливались на глазах. Оглушительная пальба и вой краснокожих смешивались с эхом и превращались в головокружительный гул. Бак врезался в гущу солдат, размахивая карабином, словно дубинкой (перезарядить не было времени). Промелькнули внизу белые пятна лиц, красные брызги, жёлтые пуговицы.
       Одинокий Медведь издал над ухом Бака громкий возглас и пронёсся рядом, покачивая рогами, будто он на самом деле был бизоном. Вспыхнула молния из-под его лошади, отпрыгнул солдат, и из груди Одинокого Медведя вырвался рёв. Он свалился на землю и скрылся под ногами разгорячённых коней.
       Впереди, среди беспорядочно разбросанных трупов, отстреливалась последняя горстка Бледнолицых. Вокруг них крутились дикари и пытались ткнуть солдат копьями. Внезапно между солдатами выпрямился бледный офицер, приложил к виску револьвер и выстрелил. Индейцы испуганно переглянулись. Когда за первым офицером застрелился второй, ближайшие Шайены развернулись и отъехали в сторону. Самоубийство было для индейца актом сверхъестественной значимости. Самоубийц боялись, обходили их тела стороной и вспоминали о таких событиях с тревогой. Увидев, как покончили с собой капитан Браун и подполковник Феттермэн, воины шарахнулись в сторону. Пространство слегка расчистилось. Оставшиеся в живых солдаты, потеряв самообладание, бросились бежать. Они оставили в снегу винтовки и не оглядывались на дикарей. Индейцы стряхнули с себя суеверный ужас, охвативший их было при виде самоубийства, и погнались за беглецами. Теперь эти солдаты превратились в безобидные мишени.
       Неожиданно всё смолкло. Холодный ветер продолжал завывать, будто ничто не растревожило его заунывного пения. Укутанные в низкие облака скалы безучастно созерцали поле боя. Повсюду в лужах крови валялись в нелепых позах тела солдат, так похожие теперь на сломанные куклы. Может быть, они и были куклами, которыми забавлялся в своём видении прошлой ночью мужчина-женщина? Но вот жизнь вернулась в долину и на склоны гор. Кто-то затянул победную песню. Индейцы собирали оружие на усеянных стрелами утёсах, стаскивали с покойников обмундирование, проламывали раздетым трупам головы, ловили лошадей.
       Нависшая над горами тишина заставила всех в форте содрогнуться. Почти тридцать минут люди в крепости прислушивались к далёким звукам боя, женщины нервно заламывали руки. Мороз крепчал и начинал трещать в самые уши. Воздух, казалось, можно было разбить на мёрзлые льдинки, словно замороженное стекло.
       Полковник Кэррингтон, не выдержав напряжения, велел капитану Эйку и лейтенанту Мэтсону немедленно выступить на подмогу Феттермэну, прихватив с собой двух докторов и медицинские повозки. После этого Кэррингтон взобрался на смотровую башню и впился глазами в заснеженные горы. На вершине Палаточного Следа он разглядел одинокого всадника. Но едва воздух наполнился тишиной, индеец исчез.
       Солдаты медленно поползли в серую мглу.
       Потянулись мучительные минуты ожидания. Воздух наполнился жутким напряжением.
       -- Дьявол, -- прошептал Кэррингтон взволнованно, -- терпеть не могу неизвестности.
       Джим Бриджер молча указал куда-то рукой, и полковник увидел всадника у ручья. Это оказался гонец от капитана Эйка.
       -- Сэр, долина кишит индейцами. Капитан велел передать, что в бой вступить не решается. Несколько сотен Сю собрались внизу у дороги и столько же западнее. Они не приближаются к форту, сэр, но вызывают нас на битву. Феттермэна нигде не видно. Капитан спрашивает, как ему поступить? -- дрожа всем телом спросил бледный солдат.
       -- Пусть соединится с Феттермэном, медленно ведёт огонь и ни при каких обстоятельствах не разделяет людей. Всем держаться вместе. Впрочем, я черкну ему записку... Проклятая война...
       До вечера ждали известий... Солдаты и слуги сразу бросились навстречу вернувшемуся капитану Эйку и повозкам. Они въезжали в ворота в полном молчании, если не считать скрипа телег и снега. При свете керосиновых ламп на лицах кавалеристов прочиталось нечто страшное. Никто не осмелился ничего спросить у них. Кэррингтон, прикусив губу в волнении, подбежал к фургонам и увидел замёрзшие голые трупы.
       -- Здесь сорок девять человек, сэр, -- сообщил Эйк, -- остальные лежат на горе. Я не представляю, как там всё случилось, но живых, судя по всему, нет. Там мёртвая тишина, полковник. Там всё выглядит мёртвым...

    ДУША РЕКИ ТЕЧЁТ С РЕКОЙ

    (1867)

    1

      
       Жаркое летнее солнце поливало равнину, и воздух плавился в горячих лучах. Лагерь Лакотов гудел и жужжал, подобно пчелиному рою, занятый множеством мелких, но очень важных дел. Старики сидели у распахнутых палаток и негромко вспоминали давние истории, возле них толпились мальчуганы. Лаяли собаки. Женщины пели песни, занимаясь обработкой шкур. Смеялись и бегали меж палатками дети.
       -- Почему ты остался здесь? Многие вожди и воины отправились в Ларами, -- спрашивала Вода-На-Камнях, вышивая узор на рубашке. На уровне её головы покачивался в индейской люльке, украшенной голубыми и белыми бусами, ребёнок. Изредка Вода-На-Камнях поднимала к люльке глаза и любовалась сыном.
       -- Белый Отец прислал новые обещания, но они обязательно будут похожи на старые, -- качал Эллисон головой. -- Вожди станут много говорить, сетовать на то, что из-за дорог Бледнолицых уходит дичь, что мы голодаем. Но ничто не изменится. Слова подобны вольным птицам. Они кружат и кружат. Зачем их рождать, если они не становятся делами? Два народа легко могут договориться, если они хотят одного и того же. Но белые люди и Лакоты хотят разного. Они устроены по-разному. Если бы Бледнолицые ушли из этой страны, то не о чем стало бы говорить. Но они не хотят покинуть этот край. Поэтому мир не придёт сам по себе. Белые люди уже считают эту землю своей. Для чего вести переговоры, если они не будут иметь результата?
       -- Вожди поехали, значит, они имеют надежду.
       -- Надежду руками не потрогаешь, Вода. Большой Рог, Проворный Медведь, Стоящий Лось, Крапчатый Хвост давно встретились с Большими Ножами. Красное Облако не там. Он послал лишь Молодого-Человека-Который-Боится-Лошадей... Он хотел узнать, о чём говорят на совете. Сидящий Бык не там, а на своих угодьях. Неистовая Лошадь не там. Кто же поехал? Только те, которые готовы променять остаток своей жизни на спокойное время и на жалкие подачки Бледнолицых? Но ведь многие храбрые заявили, что будут говорить о мире только тогда, когда солдаты уйдут...
       -- Твой сын тоже станет великим вождём, -- серьёзно ответила Вода-На-Камнях. -- За ним в бой отправятся многие воины. Сейчас его зовут Сыном Белой Травы, но придёт время, и он станет мужчиной. Тогда он получит такое же славное имя, как имеешь ты, мой муж.
       -- Конечно.
       -- Скажи, -- спросила она всё тем же серьёзным тоном, -- когда ты становишься белым человеком и живёшь среди Бледнолицых в больших деревнях, где дома не из шкур, а из дерева, ты берёшь себе женщину?
       -- Да. У меня есть жена в городе. Но ты видишь, что у меня не получается привести вас в одну палатку, как делают достойные воины -- живут сразу с двумя или тремя жёнами в одном типи. У неё должен был быть мой ребёнок, но я никогда не видел его. Я даже не знаю, дочь это или сын. -- Бак ясно увидел перед собой лицо Джессики и ощутил внезапную беспокойную тяжесть на сердце. Он часто думал о ней, но никогда не представлял её столь ясно, как сейчас, глядя на своего индейского сына в расшитой люльке.
       -- Разве ты не хочешь увидеть её? -- удивилась Вода-На-Камнях. -- Почему ты не отправишься к ней и не привезёшь её в нашу палатку?
       Бак развёл руками. Почему? Разве можно объяснить дикарям, почему цивилизованный человек не способен жить среди них, брать грязными руками пищу с углей, смотреть на то, как женщины отрезают у трупов половые органы?...
       -- Быть может, она не хочет к нам? -- продолжала индеанка. -- Или она не любит нас? Или не скучает по тебе? Я бы очень скучала по тебе, потому что ты мой муж.
       Эллисон медленно поднялся, стряхнул с ноговиц налипшую пыль и вышел из палатки. Понукая усталых пони, в стойбище въезжали люди соседнего племени. Бак узнал старого вождя Два Удара и его племянника Поломанную Руку, который совсем недавно получил имя Стоящий Медведь за храбрость в сражении с Волками. Они выкурили трубку, и Два Удара рассказал собравшимся вокруг мужчинам, что индейцы покинули резервацию. Красное Облако и Неистовая Лошадь повели воинов в рейд. Стоящий Медведь поведал, что Лакоты сильно разозлились, прослышав о новой железной дороге на юге своей земли.
       -- Наши друзья Шайелы, -- засмеялся он вдруг, -- свалили одного Железного Коня. Ха-ха! Храбрые возвращались из похода на Волков-Поуней и увидели, как по дороге, где ходит Железный Конь, катится маленькая повозка. На ней было шесть человек, они шевелили какую-то палку, и телега ехала без лошадей. Шайелы обрадовались возможности наказать Бледнолицых и перебили их. Они сняли скальпы с них, но не забрали их, а бросили возле трупов. Потом Зуб Волка предложил сломать дорогу. Воины последовали его совету и разобрали путь. Когда спряталось солнце, они услышали стук колёс и голос Железного Коня. Шайелы поскакали рядом, и белые люди стали стрелять в них. Потом Железный Конь и дома на колёсах, которые он тащил, упали на бок. Шайелы убили многих Бледнолицых, которые оказались внутри, набрали ружей и ещё нашли много красивой материи. Они привязали длинные куски к хвостам лошадей и помчались по прерии с такими украшениями. Ха! Они говорят, что на сердце у них было хорошо.
       Но плохо было на сердце у Лакотов, вернувшихся с военной тропы вместе с Неистовой Лошадью. Они рассказали, что солдаты получили новое колдовство: их ружья стали стрелять очень быстро и много раз подряд. Автоматические винтовки, которыми солдаты встретили отряд Лакотов, привели дикарей в полное замешательство. Воины прискакали в деревню с тяжёлым осадком на душе. Много храбрых пало в том бою.
       -- Нам нужны такие ружья, -- сказал Неистовая Лошадь. Однако достать их было негде.

    2

      
       В ноябре по лагерям Лакотов проехали Болтающиеся-Около-Форта с приглашением на очередные переговоры. Некоторым из них не повезло, они попали под горячую руку Оглалам и вернулись в форт побитыми.
       Бак направился в Ларами с тремя юношами из соседних кланов, чтобы передать отказ вождей явиться к белым. Комиссия, находившаяся в форте, была в отчаянии: никто из вождей Лакотов не приехал. Здесь сидели лишь несколько представителей Абсароков, которые всегда считались дружественными, служили разведчиками в военных экспедициях, никогда не высказывали недовольства своими покровителями из племени Бледнолицых. Но даже они на этот раз поразили комиссионеров. Мистер Тэйлор в недоумении развёл руками, когда увидел вставшего перед ним вождя Абсароков по имени Медвежий Зуб.
       -- Отцы, -- вытянул индеец руки в мольбе, -- выслушайте меня. Верните наших юношей с гор, где пасутся лохматые козы. Они ушли потому, что нам негде жить. Ваши люди переполнили нашу страну, они выжигают наши земли, чтобы сеять на них, они уничтожают молодой лес и уничтожают траву. Отцы, ваши люди опустошили этот край и убили моих животных: лося, оленя, антилопу, бизона. Эти звери приходятся мне братьями. Зачем ваши люди убивают? Они оставляют туши гнить там, где они упали, они не едят это мясо. Посмотрите на меня, отцы, я не воевал против вас никогда, но вы всё равно лишаете меня жизни, будто я враг. Если бы я пришёл в вашу страну убивать ваших животных, что бы вы сказали? Разве не поступил бы я дурно, разве не стали бы вы воевать со мной?
       Члены комиссии заволновались. Похоже, что верные союзники готовы были отвернуться в любой момент. Сквозь клубы табачного дыма Бак хорошо разглядел взволнованные лица комиссионеров. Они волновались. Но индейцы сидели тихо вдоль стен. Бак вышел из помещения, устав от напряженной обстановки. Он был одет в длинную рубаху из кожи оленя, украшенную пучками конских волос и бахромой. За спиной висел колчан с луком и стрелами. Тёмные длинные волосы расчёсаны на пробор и стянуты позади кожаным шнурком.
       Проходя мимо сарайчика, где торговали спиртным, Бак остановился перед скрипящей обшарпанной дверью. Странное, никогда не возникавшее во время жизни с Лакотами, желание ополоснуть внутренности жгучим напитком внезапно охватило его. Он оглянулся на контору, где заседали члены комиссии, и подумал, что воздух, которым дышат белые люди, должно быть, носит в себе все болезни, поразившие цивилизацию. Эти болезни уже успели проникнуть в среду дикарей и убивали их.
       Бак распахнул дверь. Подрагивающий жёлтый свет грязной лампы мерцал на хмурых стенах заведения. Пахло сыростью и дешёвым табаком. Навстречу Баку выполз из мрачного угла человек с сальными волосами и раскисшим огрызком сигары в беззубом рту.
       -- Виски, -- сказал Бак торговцу и указал на стакан. Хозяин ленивыми движениями извлёк откуда-то снизу бутыль, взболтал её и налил половину стакана. По едкому запаху перца и имбиря и по мохнатым хлопьям в мутной смеси было легко определить, что в стакане не было ни капли виски. Бак тут же вспомнил, что для индейцев торговцы специально заготавливали напитки, куда на кварту спирта добавлялось столько же патоки, а также перец, имбирь и даже жвачный табак, а то и порох.
       -- Виски, -- отодвинул он пальцами стакан.
       -- Послушай меня, краснокожий, если ты что-нибудь понимаешь в нормальном языке. Хоть ты и выучил слово "виски", это не означает, что ты стал похож на Джорджа Вашингтона и можешь требовать здесь что-то, -- гнусавил торговец, перекатывая окурок во рту и хлюпая слюной. -- Тебе нужно только отшелушить положенную бумажку и влить в глотку то, что здесь продаётся для тебя.
       Бак выслушал эти слова с вниманием, поднял левой рукой стакан, подержал его перед глазами и неожиданно вцепился стальной хваткой в сальный загривок человека. Лицо торговца искривилось в страхе, он хотел закричать, но рот его утонул в стакане, и вонючая смесь потекла в горло, вынуждая его кашлять и давиться огрызком сигары.
       -- Мне нравится твоя любезность, -- отчетливо произнёс Бак, -- и я готов ответить добротой на доброту, приятель... Жуй свою сигару и глотай её, иначе я отрежу тебе не только волосы, но и всю голову вместе с ними...
       Торговец шарахнулся к задней стене, опрокинул с грохотом полку с бутылками и затрясся. Он отплевывался и таращил глаза на клиента, ничего не понимая.
       -- Я с удовольствием заставлю тебя также сожрать собственное дерьмо, которое ты сейчас наложишь в свои вонючие штаны.
       -- Э... мистер, -- промямлил сальный человек и обтёр дрожащими руками губы, -- я не знал... как бог свят, я не знал. Я принял тебя... принял за краснокожего... Я здесь недавно. Слушай, приятель, не бей, я дам хорошего виски, у меня ведь есть...
       Эллисон швырнул стакан в стену и вышел, сильно хлопнув расхлистанной дверью. Посыпалась пыль. За его спиной что-то упало в лавчонке.
       Бешенство клокотало в нём и требовало выхода. Бак шёл большими шагами, как ходят взбудораженные городские судьи, и сжимал кулаки, боясь кинуться на первого встречного. Он понимал, что с ним не станут церемониться, если он устроит драку. Он выглядел индейцем, и его просто застрелят. Поэтому он торопливо направился к своей лошади, чтобы поскорее ускакать подальше и громко прокричаться в густую синеву вечернего неба...
      

    3

      
      
       По ночам всё чаще и чаще стали слышны людям странные звуки, будто кто-то бегал по спящему лагерю и громко фыркал. Несколько раз собирались старейшие мужчины и пускали по кругу трубку, чтобы отогнать злые силы от палаток Лакотов, обсуждая при этом, что бы могло означать внезапное и настойчивое посещение их стойбища тёмным духом Ийа.
       -- Мы многое стали делать не так, как задумывал Вакан-Танка, вдыхая в нас жизнь, -- сказал шаман и взял в руки древнюю погремушку, сделанную из копыта бизона. -- Нам нужно вернуться на некоторое время назад, чтобы исправить наши ошибки и пройти наш путь заново.
       -- Но мы не умеем так делать, -- пожимали плечами воины. -- Да и не знаем мы толком, что именно мы делаем не так. Мы все смотрим на наших отцов и друг на друга. Нам всегда казалось, что мы живём по законам Великого Творца...
       -- Тогда нашему народу остается только дожидаться, когда само время пойдет по очередному кругу. Всё в мире идёт по кругу, воздух и вода, Солнце и Луна, то же самое и время. Если мы дождёмся повторения удобного момента, мы сможем вернуть своё былое величие... Мы сделались слишком нерадивы в наших молитвах, и наш народ утрачивает свою силу. Обратитесь к священной трубке и молитесь...
       В очень далёкие времена, о которых остались лишь устные сказания, злой дух по имени Ийа уже приходил к Лакотам, чтобы пожрать это племя. Но проказник Иктоми сумел обмануть Ийа, выведав о том, что Ийа страшится звуков барабанов, трещоток и флейт, и рассказав об этом людям. Он вовсе не жаждал помогать Лакотам, просто хотел навредить Ийа, так как между ними давно кипело соперничество. И всё же с помощью Иктоми люди на время избавились от страшного присутствия злого духа, начав громко шуметь своими инструментами, что парализовало Ийа. Теперь же Ийа набрался сил и возвращался, чтобы сломать жизнь Лакотов. Рыскал повсюду и злой шутник Иктоми; он умел принимать любой облик, говорить сладкие речи, сеять сомнения в сердцах людей и лишать их сил. Не он ли вкладывал в головы многих вождей опасные замыслы? Не он ли прокладывал для племён дорогу, на конце которой людей поджидала пропасть?
       Никто не знал, как противостоять хитрому и беспощадному Иктоми, потому что народ привыкал к присутствию Бледнолицых, принимал многие стороны их жизни и забывал свои традиционные навыки, с помощью которых можно было совладать с невидимыми врагами. Только шаманы оставались с древними знаниями и умениями. Но о них вспоминали реже и реже.
      

    4

       Генерал Хэнкок, вместе с которым находился в экспедиции Кастер, подошёл настолько близко к совместному селению Шайенов и Лакотов, что индейцы проявили явные признаки страха. Кастер предпринял не одну попытку напасть на диких воинов, но всякий раз они рассеивались по прерии маленькими группками. Армия в очередной раз столкнулась с фактом, что она не была способна вести боевые действия против активных военных отрядов дикарей. Она, опираясь на опыт гражданской войны и европейской практики ведения сражений, оказалась неприспособленной к манёврам малых отрядов, которые вели себя на поле боя совершенно непонятным образом, нападали невесть когда и отступали по каким-то своим таинственным законам, зачастую имея за собой казавшееся белым людям преимущество. Военная пружина неторопливо раскручивалась. Хотя, кто знает, быть может, и не раскручивалась она вовсе, а постоянно работали запущенные кем-то когда-то неведомые механизмы, которым положено было в определённое время включать в положенный им момент силы агрессии. Ведь война была всегда, как только человек стал осознавать себя человеком, а причины её никто ни разу так и не сумел отыскать...
       В октябре на ручье Целительной Палатки состоялось подписание соглашения между разными племенами... Генерал Терри, Санборн, Харни, сенатор Хендерсон, комиссионер Тэйлор и полковник Тэппан, которым активно помогали губернатор Кроуфорд и сенатор Росс засучив рукава принялись за своё ремесло, всячески обрабатывая вождей индейских племён. Седьмая кавалерия выступила в качестве эскорта на этих переговорах. Никто не мог понять, чего именно добивались белые посланники Великого Отца. Они желали, чтобы вечно враждовавшие между собой племена вдруг заключили мирный договор. Это была не первая попытка свалить разные племена в общий котёл и отварить их по своему вкусу. Индейцы согласились на встречу, но знали, что белые люди требовали от них больше того, что положено им по жизни. Договор подписали, но дикари разъехались в стороны, оставшись при своих взглядах и убеждениях. Через два-три дня многие из них, не успев отъехать на приличное расстояние, схлестнулись друг с другом в кровавых схватках. Белые жаждали иметь спокойное пространство для передвижения своих караванов из одного конца страны в другой, но такого пространства не получилось...
      

    БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ

    (1868)

    1

      
       -- Ответь мне, Вода, -- сказал Бак, закрепляя оперение на стреле, -- у тебя опять большой живот. Разве ты после каждой зимы собираешься приносить мне детей?
       -- Я смотрю на тебя и вижу, -- ответила с улыбкой жена, -- что ты опять превращаешься в белого человека. Твои щёки покрываются волосами.
       Бак невольно потрогал щетину. Он неоднократно прекращал бриться в последнее время, погрузившись в какую-то тоску. Затем спохватывался и приводил себя в соответствующий облику Лакота вид. И вот опять борода отрасла.
       -- Если ты становишься белым человеком, -- продолжала Вода-На-Камнях, -- ты скоро уйдёшь от нас. Я не знаю, сколько времени ты проведёшь у своей светлокожей женщины, но пока тебя не будет здесь, у меня не появится ни одного ребёнка.
       Бак улыбнулся, глядя на красивое лицо индеанки. К его ногам подполз маленький сын.
       -- Ты ещё не научился говорить, сын мой, -- поднял он на руки ребёнка, -- поэтому не можешь упрекнуть меня, как твоя мать. Твой язык не научился ещё бросать слова, но уши твои хорошо слушают. Когда-нибудь ты станешь великим воином, как каждый мужчина Лакотов. Но сначала ты должен наполниться духом своего народа. Ты превзойдёшь храбростью отца и деда. Ты должен стать прозорливым и не совершать глупостей, в какие бы ты обстоятельства ни попадал. В противном случае ты заработаешь себе смешное имя, подобно воинам группы Нет Луков. Ты знаешь, почему этим Лакотам дали такое имя? Я расскажу тебе, как это случилось... Они были и остаются одной из многих групп Лакотов, очень храбрые, заслужившие уважение соплеменников, заработавшие много подвигов. Говорят, что эта история случилась три раза по десять зим тому назад. Поскольку звёзды всё время нашёптывают тебе слова о жизни, ты должен уже знать, что среди каждого народа живут люди, наделенные особой силой. Лакоты считают, что такая сила сразу даётся мужчинам-женщинам из-за их особой природы. Когда приходит время спросить Владыку Жизни о важных вопросах, Лакоты часто обращаются не к шаману, а к этим мужчинам-женщинам. И вот однажды военный отряд Лакотов вышел на военную тропу и взял с собой мужчину-женщину. На второй день пути воины решили узнать, будет ли им удача в походе, и задали этот вопрос мужчине-женщине. Тот ответил, что ему мешали военные песни и пляски отряда, поэтому воины прекратили их. Они сложили своё оружие. И случилось так, что именно в этот момент на них напал отряд врагов. Лакоты сильно пострадали в тот раз, потому что не успели вовремя схватить свои луки и стрелы. С тех пор их все называют Нет Луков. Я уверен, что ты никогда не отложишь своё оружие, подобно Нет Луков, никогда не останешься беззащитным. И никогда не побежишь от опасности... Расти скорее, мой сын, мне нужен хороший помощник.

    2

       Месяц Когда Краснеют Вишни ознаменовался внезапными сборами Синих Курток в фортах Смит и Фил-Кирни. Болтающиеся-Около-Форта принести весть о том, что правительственные уполномоченные покинули Ларами (остались только Харни и Санборн, которых Лакоты прозвали Белые Бакенбарды и Чёрные Бакенбарды; индейцы доверяли этим двум). Болтающиеся-Около-Форта рассказали, что Белый Отец из Вашингтона повелел своим солдатам покинуть земли Лакотов. Известие было ошеломляющим, невероятным. Никто, даже Красное Облако, не верили в такой скорый поворот событий, приготовившись к бесконечно долгой войне. Теперь индейцы внимательно наблюдали за военными укреплениями и за дорогой, наблюдали с покрытых лесом гор, никем не замеченные.
       29 июля войска Соединенных Штатов сложили своё имущество и выдвинулись маршем на юг, оставляя позади опустевшие строения форта Смит. Туманным утром следующего дня Красное Облако торжественно привёл отряд Оглалов на гарнизонный пост. Индейцы неистово кричали, скакали вдоль стен. Их длинные, иногда достигавшие земли оперённые шлейфы величественно развевались. Там и тут разводились костры, которые должны были превратить усилия белых людей в прах.
       Через месяц солдаты вышли колонной и из форта Фил-Кирни. На окрестных холмах виднелись обнажённые всадники, следившие за отбытием армии. Едва Синие Куртки отошли на приличное расстояние, лавина воинов влетела в покинутую крепость. В большом количестве прибыли Шайены, которым Лакоты предоставили почётное право поджечь укрепление. Маленький Волк, которому Судьба уже наметила проделать через десять лет изнурительный путь со своим племенем из оклахомской резервации, похожей на жёлтый ад, до Чёрных Холмов, гордо вышел вперёд и первым подпалил стены форта. Колонна Длинных Ножей в угрюмом молчании продвигалась между гор, оглядываясь и видя позади себя густой дым. Сколько сил оказалось положено напрасно! Сколько смертей! Сколько страшных моментов ожидания! И теперь -- отступать с позором... То и дело неподалёку от солдат показывались пляшущие пони с бронзовыми воинами, кожа которых, обмазанная жиром, пылала на солнце.

    3

       Ветром и брызгами встретила одинокую индейскую фигуру улица Лэсли-Таун, залитая лужами. Скулили собаки за заборами. Город попрятал жителей во чреве домов. Под копытами лошадки громко чавкало. Стекла домов слезились, и вода лениво струилась по облупившимся оконным рамам.
       Перед большим домом, где жил Билли Шкипер, промокший всадник остановился. Никто не побеспокоил его на пустынной улице. Никто не заметил.
       -- Вот, Бак, ещё один поворот судьбы, -- произнёс индеец и сбросил с себя мокрое одеяло. Вода мелко набросилась на замшевую рубаху. Бак снял с себя колчан, спрыгнул на землю. Привязав пони, он взял в руку ружьё, обёрнутое старым покрывалом, и поднялся по знакомым ступеням. Дверь пропустила его в дом, и он пошёл по коридору, оставляя за собой мокрые следы на деревянном полу.
       По лестнице послышались торопливые лёгкие шаги. Женские каблучки стучали по направлению к вошедшему.
       -- Я иду...
       Голос прозвучал уже совсем близко, и Бак остановился. С вниманием смотрел он на ступеньки, ожидая появления сверху оборки юбки. Женская фигура появилась быстро и легко и застыла, увидев перед собой индейца, с которого текла на пол вода. В густой синеве её глаз появился страх, когда дикарь шагнул к ней.
       -- Джесс...
       Женщина вздрогнула, прижала ладони к груди. Индеец остановился в двух шагах. На него упал свет. Знакомые черты проявились в полумраке коридора. Она слабо вскрикнула.
       -- Бак!
       Он шагнул вперёд и протянул свободную руку. Зашуршала одежда, донеслось дыхание, и он превратился в живого, близкого человека. Длинные волосы мокро прикоснулись к женской коже. Джессика всхлипнула и прижалась к нему. Бак ощутил, как воздух наполнился странной, давно забытой нежностью, такой тонкой и желанной.
       -- Билли! -- позвала срывающимся голосом Джессика. На её зов появилась коренастая фигура Шкипера, удивлённо смотрело его широкоскулое лицо.
       А поздно вечером оживление охватило каждый уголок дома. За столом собрались также Эрик Уил с тётушкой Эммой Пруденс, гладко выбритый цирюльник, которого вызвали в дом, чтобы расправиться с шевелюрой Бака, но не отпустили и заставили принять участие в общей суете, и ещё пара незнакомых Эллисону особ мужского пола, о которых Билли успел шепнуть Баку на ухо, что они отличные ребята. Шкипер шумел и не переставал ронять на пол посуду, отбрасывая носком башмака осколки. Его громкую беспредельную радость невозможно было унять. Он постоянно подбегал к Эллисону, на коленях которого сидела светловолосая дочурка, и, хлопая его по плечу, спрашивал девочку:
       -- Лола, ты любишь папу?
       Этот же вопрос не переставали выкрикивать то и дело взбудораженные гости. Они словно немного опасались Эллисона и будто спешили заострить всё внимание на дочке. Бак кривил лицо в лёгкой растерянной улыбке и прижимал девочку к себе. Она обнимала его, но время от времени испуганно дёргалась, и её пухлые пальчики начинали сжиматься нервно в кулачки.
       -- Не бойся, не слушай их, -- гладил её по голове Эллисон. -- Что вы все так горлопаните?
       Временами Билли хватал руку Эллисона и начинал трясти её от избытка чувств.
       -- Я рад, старина, так рад, чёрт меня возьми... Клянусь, я надеялся на лучшее, но всё-таки не ждал тебя! -- Шкипер размахивал руками и пускался десятый раз за вечер рассказывать историю о путешествии на пароходе по Миссури, которое разлучило его с Баком. Миссис Пруденс толкала Эрика в плечо и восклицала, что эта история сведёт её с ума. Но по глазам старушки было видно, что повествование доставляло ей удовольствие, потому что давало возможность пустить слезу.
       Иногда распахивалось окно, и дождь врывался в комнату. Мокрый воздух рассыпался по собравшимся, охлаждая порозовевшие от спиртного лица. Вздрагивал свет лампы, начинала недовольно гудеть печка.
       Время от времени цирюльник поднимал бокал дрожащей рукой и бормотал невнятно Баку, что ему безумно жаль остриженных индейских кос, что волосы были просто замечательны, что он мог бы сделать замечательную причёску из них, будь Эллисон женщиной.
       Иногда поднималась с места Джессика и подходила к мужу, чтобы погладить его по голове тонкими пальцами, от прикосновения которых по коже мужчины пробегала волнующая дрожь.
       -- Я хочу поговорить, Бак, -- шептала она. Он притягивал её к себе и заставлял её пить вино из своего бокала. Она притворно фыркала, смеялась, целовала его в шею. Шкипер радостно хлопал в ладоши, глядя на вновь соединившихся супругов, а Эрик Уил смущённо опускал глаза, и его щёки розовели.
       Глубокой ночью гости покинули шумный дом Шкипера и под зонтами побежали каждый к себе через мокрую улицу.
       Наступила пронзительная тишина. Тёмная ночь, лишённая малейших проблесков света, высосала, казалось, из комнаты все предметы и формы. Осталось дыхание. Осталось прикосновение рук, похожее на неуверенное ощупывание слепым существом незнакомого пространства.
       -- Ты чем-то смущён? -- услышал Бак голос жены возле самого уха.
       -- Нет, но я совершенно не помню, что надо делать с твоим платьем.
       Она засмеялась и отодвинулась. Одежда с шёлковым шелестом слетела на пол. Джессика потянула Бака к себе, и они утонули в перине.
       Ночью Эллисон увидел сон, где он вновь попал во вчерашний день. Опять он въехал на мокрую улицу Лэсли-Таун и остановил коня перед домом Шкипера. Вспыхивала молния, на мгновения превращая город в белые коробки, и при очередной яркой вспышке Бак вдруг разглядел, что это вовсе не дома, а огромные гробы. Он толкнул дверь перед собой и шагнул внутрь. Перед ним возникли люди с ружьями в руках. Они пронзительно закричали на него и выстрелили в Бака несколько раз подряд...
      
      

    4

      
       Звон стаканов, истеричные голоса и лишённое слуха пианино вызывали в Эллисоне безграничную тоску, но деть себя он никуда не мог. Возвращение в мир родной крови за два дня превратило его в измученного человека. Ощущение охватившей его страшной болезни нахлынуло с коварной быстротой. Шквал необъяснимой суеты обрушился на его мозг, привыкший к тишине и размеренности. Бессмысленность городского существования сдавливала ему голову. Нет, конечно, люди вокруг него жили вовсе не бесцельно, наоборот, они все куда-то стремились, рвались, бежали. Перед каждым человеком висело невидимое полотно с нарисованным планом будущего, которое завораживало сознание и тянуло к себе, будто клещами. Воздух был пропитан нескончаемой лавиной слов о каких-то важных делах. Бак варился в мешанине замыслов цивилизованного мира, как в котле. Он задыхался. Люди вынашивали планы и воплощали их в жизнь. Люди взращивали большие и малые идеи, громоздили одну на другую и превращали их в склады, магазины, ранчо, стада длиннорогого скота... Принять такую жизнь Бак Эллисон, воин племени Лакота, боец клана Плохих Лиц, не мог. Жизнь города торопилась, наступала ему на ноги, толкала без причины в спину, выкапывала ямы и надстраивала балконы над головой. Люди отмечали шумными попойками удачно провёрнутые сделки и точно так же напивались до беспамятства, когда их постигала неудача. Жажда деятельности бурлила в них. Но именно такая жажда лишала Эллисона сил. Он не мог заставить себя идти куда-то для того, чтобы совершить нечто конкретное и задуманное заранее. В его предыдущей жизни всё совершалось само по себе, он лишь принимал участие в происходивших событиях, вливался в них, как река в море. Но он никогда не насиловал жизнь. Никогда не ездил он по равнине в поисках какого-то определённого зверя, он стрелял ту дичь, которая была перед ним.
       -- Отвык ты от нас, старина, -- наливал ему очередной стакан заметно полысевший Брайн, -- привык небось к тишине, пустыне, а тут у нас муравейник... молотки стучат, кассовые аппараты гремят... Да ты не грусти, Бак. У тебя отличная жена, дочурка вон растёт. Чёрт меня дери, если это не есть счастье. Я не понимаю тебя, друг мой. Ведь не оплакиваешь же ты себя. Жизнь бежит, не хлопай ртом зазря. А что до твоей пустыни, так вокруг её полным-полно, не так ли? В любое время можно выбраться на прогулку и поколесить по холмам вволю...
       -- Это не то... -- Бак махнул рукой. С каждым днём назойливее стучалась в сердце мысль, что надо покинуть белых, но что-то удерживало его. Вряд ли это была семья, вряд ли дело было в Шкипере, но что-то свербило внутри, что-то вынуждало его сидеть целыми днями в салуне и утопать в чёрной дурноте пьянства.
       -- Бак, -- говорил ему Шкипер, -- вспомни, как мы здорово с тобой жили раньше. Бьюсь об заклад, ты просто одичал, другой причины нет. Не о чем тосковать. Вот увидишь, что ты быстро привыкнешь.
       -- Почему я должен привыкать? К чему мне привыкать? Для меня сейчас все вокруг -- сумасшествие. Рассуди сам, есть ли хоть крупица разума в том, чтобы привыкать к сумасшествию? Возможно, вы все живёте нормальной жизнью, я не знаю, не хочу знать этого. Мне просто больно представить, что я могу опять впрыгнуть в шкуру такого человека, который будет втягивать всю эту вонищу, суетиться, вкладывать силы в какие-то дела. Они важны для вас, но мне на них наплевать, их нет для меня. Возможно, без ваших дел не будет прогресса, но зачем он мне, ваш прогресс? Мне страшно от одной мысли, что вы меня изничтожите, превратите в сапоги и шляпу. Я был раньше среди вас, я хорошо помню это. Я помню, как сбежал от Юдит Моррисон в степь. Неужели мне нужно войти в вашу толпу, чтобы опять удрать? Я ведь прекрасно понимаю сейчас, что не желаю вашей жизни, Билли. Почему я должен жить среди вас?
       -- Потому что ты белый человек. Потому что ты регулярно уходишь от дикарей к белым людям. Потому что мы здесь одна семья.
       -- Врёшь, Шкипер. Вы тут все порознь, каждый сам по себе. Только в кабаке все вместе... А семья -- там, за холмами. Там даже не семья, Билли, там один огромный организм. Все племя -- один человек. Там есть общее дело -- жизнь. Там нет у каждой семьи крепкого бревенчатого дома, в котором можно скрыться от посторонних глаз. Там нет посторонних. Там посреди равнины стоят простенькие одинаковые палатки. Сквозь их стены слышно абсолютно всё, ничего не скрыть. В любую минуту к такому незащищенному жилищу может подойти враг или дикий зверь. Там нет крепости. А у вас на каждом шагу тяжелые двери, чтобы кто-нибудь что-нибудь не умыкнул. И чем больше в доме всякого хлама, тем крепче вы ставите стены. Вы запираетесь в своем доме и остаетесь одни. Одни! Ты можешь это понять? Вы не народ, не семья, не страна. Вы никто... Я понял это лишь теперь, только в этот раз. Понял сразу. Но я не знаю, почему я тут нахожусь. Ведь я здесь чужой. Я не могу сказать никому правду, потому что всякая неприглядная правда будет казаться вам оскорблением. И вы не говорите правды, вы постоянно лжете, разрази вас гром. Почему? Чего вы опасаетесь? Вы знаете, что продавец обманывает вас, но вы живёте с этим. Политики обманывают вас, но вы живёте с этим. Вы знаете, что вокруг ложь, но вы живёте с ней бок о бок и подкармливаете её. Вы нагромождаете ложь на ложь, затем обходите её стороной. Зачем делать лишнее? Вы должны держать в голове все обманы, чтобы не ошибиться однажды. При этом вы держите в уме правду... Зачем? Чтобы отличать как-то ложь? У Лакотов нет такого. Никто не будет верить и общаться с человеком, который лжёт. Ему нельзя доверять, потому что это может стоить жизни... У вас же сплошная ложь... Я вчера пришёл в дом и услышал, как Джесс и Эрик спорили. Они словно убеждали друг друга в чём-то. Он кричал, что он виноват во всём, что был чересчур назойлив, воспользовался моим отсутствием, а теперь вот я вернулся. И она плакала, что виновата перед ним и передо мной, потому что в момент отчаяния потеряла голову, что она принадлежит только мне и даже не может вспоминать о том, что между ними произошло. Я вошёл, и они перепугались. А мне смешно, потому что они скрывают то, что скрывать не нужно. Они ведь считают, что между ними произошло нечто преступное. Это глупость. Где же ваши цивилизованные мозги? Билли, вы обманываете во всём... Эти двое, наверное, решили, что я им отрежу головы от ревности и побросаю в мешок для трофеев. Глупцы...
       Билли глядел на Бака с некоторым удивлением. Позади кипела кабацкая жизнь, плескался громкий смех, топали и шаркали башмаки. То и дело что-то падало и гремело. Из-за плеча Шкипера высовывались рябые лица с мутными глазами.
       -- Я не знаю, для чего говорю это. -- Бак размазал ладонью пролившееся на грязный стол пиво. -- Ведь ничто не меняется от слов. Ты не станешь жить иначе, потому что для тебя такая жизнь вполне нормальна. Но мне горько, что вы не желаете открываться, вы будто заперты изнутри для посторонних глаз... Я приехал зря, Билли. Я умер для всех. Я понял это. Вы все, даже Джесс, боитесь меня. Я для вас -- дикарь, опасный зверь. Всё тут изменилось, выросли новые травы, затух костёр дружбы...
       -- Ты не прав... Но в любом случае, -- уговаривал Шкипер, -- не спеши. Не уезжай, оглядись. Хотя бы потому не спеши, чтобы не стать похожим на нас.
      
      

    5

      
       Весть о том, что Красное Облако подписал договор и согласился поместить своих Лакотов в резервацию, привела Бака в полнейшее уныние. Понять поведение этого вожака, который совсем недавно добился, чтобы армия оставила военные укрепления на его территории, было невозможно. Великий воин складывал оружие после крупнейшей победы, ссылаясь на то, что он обещал Бледнолицым прекратить войну, едва Длинные Ножи покинут его землю. Топор войны был зарыт. Многие Оглалы покинули Красное Облако и отправились на север в племена Сидящего Быка и Неистовой Лошади. Многие, хоть и не согласились с решением Красного Облака, всё же остались в резервации переждать зиму, но по весне готовились двинуться за соплеменниками на север в свободные деревни Лакотов.
       -- Великий человек умер, -- говорили храбрые, неся в сердце тяжесть, -- сначала Крапчатый Хвост предал свой народ, теперь его примеру последовал Красное Облако и отдал своё сердце Бледнолицым.
       Бак совершенно раскис. Гордые воины Лакотов теперь зависели от подачек правительства. Им будут выдавать муку и сахар, табак и одеяла. За ними станут присматривать, как за скотом, чтобы не убежали, их будут наказывать, если они покинут пределы резервации. Лакоты окажутся в тюрьме. Как может воин жить без простора? Как может индеец быть ограничен в своих действиях?
       Ещё этим летом Лакотов боялись. Генерал Шерман сходил с ума от гнева и кричал на толпившихся перед ним офицеров:
       -- Как случилось, что несколько тысяч нагих и плохо вооружённых дикарей сдерживают натиск сорока миллионов белых? Какого черта вы пытаетесь сделать из меня идиота? Разве я ничего не понимаю в военных действиях? Вы пальцем боитесь пошевелить, а они в ответ на ваше благородство скалят зубы, насилуют женщин, сжигают целые обозы! Бездействие армии я расцениваю как обыкновенную трусость и слюнтяйство. И не надо обвинять командование в желании развязать войну с племенами. Я просто хочу, чтобы прекратились бесчинства дикарей.
       И вот теперь храбрые юноши Лакотов лежали безвольные и безумные от дешёвого спирта, который им продавали хитрые торговцы на территории агентства. Их расстроенные умы не способны стали думать. Они тянули руки к новым бутылкам, потому что им хотелось спрятаться от собственных глаз и сердец. Они перестали быть воинами, они потеряли свободу и превратились в собак на привязи. Им оставалось лишь глотать отраву белого человека, которой оказалось так легко сломить их гордые души. Синие Куртки не справились с Лакотами в бою, голод и холод не осилили их, но жгучий напиток убил воинов.
       Бак опрокинул очередной стакан. Он был таким же Лакотом в такой же резервации, так же потерял он силу и волю. Вокруг него толкались свободные белые граждане, они пели песни и отсчитывали деньги на прилавок. Они сорили пеплом и проливали бренди на пол. Они убеждали друг друга сколотить по весне партию старателей и отправиться в Монтану за золотом. Они хлопали дверьми шумного заведения и уходили на улицу, где свистел снегопад. И никто не задумывался, что их кипучая деятельность вынуждала кого-то хвататься за топор или копье, а кого-то -- голодать. Никто не думал о том, что в это самое время где-то ехали сквозь глубокий снег их братья по крови, братья по разуму, братья по устремлениям. Ехали в тёплых зимних тулупах через заснеженные холмы, чтобы рано утром вскинуть карабины и под бравую музыку полкового оркестра начать стрелять в спящую индейскую деревню. Это было далеко. Это было лишнее. Об этом не следовало помнить.
       Когда в салуне стало стихать, Брайн усталым голосом, плавая в сизом дыму между столами, принялся подгонять засидевшихся посетителей. Бак качнул тяжёлой головой и произнёс заплетающимся языком длинную фразу на языке Лакотов.
       -- Что? -- не понял Брайн, но Эллисон махнул рукой. Как и весь цивилизованный мир, набравшийся крепких напитков, он находился в особом измерении и понятия не имел о длинной колонне солдат, которой в ближайшие часы предстояло ополоснуть руки в человеческой крови. Впрочем, об этом не ведал никто, кроме самих участников намечавшихся событий. Бак не знал, что красивый человек, которого он много лет назад видел в форте Ливенворс, которого обожал Дикий Билл Хикок, которого многие индейцы называли Длинными Жёлтыми Волосами, а белые именовали Джорджем Кастером, вёл свою Седьмую Кавалерию к спящему лагерю Шайенов в долине реки Уашита.
       Эрик Уил, мучительно страдавший от безнадёжной любви к Джессике и считавший в то время своё чувство главнейшим в мире, ворочался под тёплым одеялом и тоже, разумеется, не представлял, что в ближайшее время множество Шайенов, которых он видел в бою на Песчаном Ручье, падут от пуль кавалеристов. Старый вождь Чёрный Котёл, поднявший в той битве над перепуганными индейцами американское знамя, на которое потом в растерянности наступил Эрик, погибнет вместе со своей женой. Эрик тяжело дышал, прикусив губу. Волнение терзало его, как перед страшным сражением на Песчаном Ручье.
       Джессика мирно спала в обнимку с дочкой. Её не тревожило отсутствие мужа, так как последнее время он возвращался поздно из салуна и валился спать на свою любимую подстилку на полу. Он не любил кровать. Не любил перину. Если они занимались любовью, то потом он сразу перекатывался на пол... Джессика ровно дышала, прижимаясь к тёплой маленькой ладошке нежной своей щекой.
       Таким же безмятежным сном были охвачены сотни людей -- женщины и мужчины -- в палатках на берегу реки Уашита. Сны кружили над людьми, подобно могучим орлам в ярком солнечном поднебесье. Взмахи крыльев сменяли картины, уносили их широкими волнами в неведомые дали, пригоняли новые струи свежих образов. Пространство раздвигалось, наполнялось голосами. Бегали олени, медведи, бобры. Искрились снежинки на солнце и превращались в снежные шапки на елях. Пели птицы, журчали ручьи, перекатывая хрустальные воды через гладкие камни. Синее небо спускалось к лицам своих детей и любовно трогало их щёки и глаза.
       Но вот треснул выстрел в тёмном морозном воздухе, и сновидения разлетелись тяжёлыми ошмётками по хрустящему снегу.
       Полковой оркестр, прихваченный Кастером специально для поддержания бодрого духа, грянул "Гарри Оуэн". Гулкий топот серых кавалерийских коней тяжело покатился по долине. Высокие белые палатки Шайенов, струившиеся тонким дымом в ясное утреннее небо, мгновенно ожили. Из них посыпались люди, в большинстве своём голые. Они держали в руках луки и стрелы, кто-то нёс длинноствольную винтовку. Среди мужчин бежали и женщины, но некоторые индеанки поворачивали обратно в типи, прячась от солдат. Воины, увязая в снегу, мчались к деревьям, скрывались за стволами и открывали огонь по солдатам. Кавалеристы хлынули в лагерь с двух сторон. Они гнали мощных коней, топтали убегавших, стреляли в упор. Шайены тщетно пытались сдержать натиск. Солдаты вертелись уже среди них. Иногда среди солдатской гущи возникала обнажённая фигура всадника, распугивая их истошным криком и пальбой из подобранного в снегу револьвера. Такого индейца быстро убивали, всаживая в него изрядную горсть пуль. Когда воин падал, он часто оказывался мальчиком, который, вероятно, таился с матерью в жилище, а затем не выдерживал, выбегал наружу, хватал оборонённое солдатами оружие и нападал на врагов. Сын воина, он скакал к своей смерти, надеясь глотнуть хоть каплю крови ненавистных пришельцев.
       -- Отрежьте от них табун! Они не должны добраться до лошадей!
       Индейцы бежали к реке и бросались в ледяную воду, чтобы перебраться на противоположный берег. Последняя группа воинов залегла в овражке возле самого берега и долго оборонялась, не подпуская к себе солдат. Чем дольше держались Шайены, тем сильнее охватывало солдат чувство бешенства. Желание уничтожить дикарей становилось неудержимым, и многие кавалеристы гнали лошадей в сгоревший почти дотла лагерь, чтобы пристрелить хоть кого-нибудь, будь то мальчуган, будь то старуха. Рыхлый снег повсюду цвёл красными пятнами.
       -- Майор Эллиот! Немедленно скачите за теми, которые удрали!
       По чёрным останкам лагеря носились всадники, сгоняя индейских женщин в единую толпу. Иногда лошади скользили ногами в раскисшей грязи, спотыкались о трупы и перепуганно шарахались в сторону. Когда Кастер приблизился к овражку с засевшими там индейцами, дело уже было сделано. Взрытая пулями грязь вокруг большой ямы была похожа на вылезшую из земли тошноту. В овражке лежала груда тел (человек сорок, многие из которых застыли на морозе, вероятно, погибшие в первую очередь), у некоторых ещё сочилась кровь.
       -- Прикажите людям расстрелять индейский табун, -- распорядился Кастер.
       -- Сэр, там тысячи животных!
       -- Расстрелять всех индейских пони! -- повторил Кастер и резко вытянул руку в сторону гигантского табуна. -- Нам не нужна лишняя забота, а краснокожие обязательно попытаются отбить их. Стреляйте!
       Кастер тронул коня и направился в сторону, где собирали пленных индеанок.
       -- Вы не видели, Эллиот отправился за беглецами? -- остановил Кастер майора Бентина.
       -- Да, генерал, человек двадцать с ним.
       -- Прекрасно, -- кивнул желтоволосый командир. Пыл сражения прошёл, кавалеристы стали зябнуть. Майор Эллиот не возвращался со своим маленьким отрядом, зато на гребне холма в том направлении, куда он отправился, показались оперённые всадники. Их было сперва мало, но подъезжали новые. Это были не те индейцы, которых застали врасплох кавалеристы Кастера. Эти воины пришли на шум сражения, до них успели дойти ускользнувшие Шайены.
       -- Табун кончен, сэр...
       -- Замечательно. Теперь велите людям собираться, майор. Мы срочно выступаем обратно.
       -- Сэр, Эллиот ещё не вернулся.
       -- Вы, вероятно, лучше меня знаете, что делать, Бентин? -- Кастер негодующе сощурил глаза. Майор козырнул и не ответил. Он был один из немногих, кто позволял себе вступать в пререкания с командиром, явно не испытывая тёплых чувств к Джорджу Кастеру.
       Индейцев на гребне становилось всё больше. Кастер поднёс к глазам бинокль и внимательно рассмотрел их. Они были хорошо вооружены и в полном боевом одеянии. Их собралось ещё мало, чтобы они рискнули сойти к солдатам, но никто не знал, сколько их могло прибыть через час... Арапахи, Кайовы, Шайены... Откуда они взялись? Неужели поблизости находились большие деревни? Неужели лагерь Чёрного Котла оказался лишь крайней стоянкой в огромном зимнем стойбище? Это могло закончиться дурно...
       Никто не представлял в тот день, что Кастер поторопился и совершил ошибку, гонясь за славой. Но в этот раз он успел вовремя отступить. Через десяток лет он налетит на такой же громадный лагерь, но не застанет его спящим, и это будет стоить жизни не ему одному.
       -- Выступаем!
       Синие Куртки ушли и увели с собой сотню женщин, чьих-то жён, матерей, сестёр. Развеялся дым над побоищем, остался чёрный пепел и обгоревшие шесты палаток на грязном снегу. Бегали собаки в поисках своих домов и выли возле трупов хозяев. Испуганное карканье ворон доносилось из леса.
       В молчании потянулись с гор всадники, раскрашенные для боя, облачённые в перья. Они остановились, пёстрыми лоскутами заполнив берег реки, от которой поднимался пар. Кое-кто спустился с пони и направился к убитым. Послышалась траурная песня. Индейцы опускали оружие. С гор ехали новые и новые. Они останавливались, спрыгивали на землю, осматривали убитых, подбирали их, чтобы увезти и подготовить к погребению.
       Ночь наступила морозная и ясная. Белый глаз луны завис над заснеженным лесом и пялился на чёрные останки лагеря. Мерцающие звезды плыли по небу под траурную песню, которую затянул ветер в голых ветвях деревьев. В молочном свете луны виднелись волчьи спины на опушке леса. То и дело слышался протяжный вой хищников, прерываемый иногда их рычанием. Волки вышли к трупам застреленных лошадей. Наваленные на огромном пространстве животные похожи были в лунном свете на застывшие волны лавы. Отдельные несчастные кобылы ещё дрыгали ногами и хрипели, тараща большие глаза на волков. Хищники быстро насытились, громко хрустя мясом и костями, но долго ещё слышалось их ленивое чавканье и клацанье зубов. Они бегали по трупам лошадей, рычали, дрались друг с другом. Многие не в силах были проглотить больше ни куска, но злобно скалили клыки на сородичей. В этот момент им больше не нужно было ничего, но они готовы были разорвать любое живое существо, подошедшее к ним. Их окутывал густой запах крови и смерти, он одурманивал их, сводил с ума. Они сытно облизывались, пускали из пасти слюну и пар, но их головы воинственно поворачивались вместе с мощными лохматыми плечами и высматривали кого-то горящими глазами. Луна то и дело наполняла волчьи глаза своим молочным светом, но он угасал сию же секунду, подавленный ледяным блеском смерти, который так же часто встречался в зрачках зловещих существ, одетых в синие мундиры.
       Спала река Уашита. Спали равнины и люди.
      
      

    ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА

    (1870)

    1

      
      
       Пробираясь сквозь толчею, Билл Хикок недовольно фыркал из-под пышных усов и щурил серо-голубые глаза. Длинноволосый, широкоплечий, ростом шесть футов и два дюйма (вместе с каблуками запылённых башмаков), с двумя револьверами на бёдрах, он своим видом вселял каждому встречному желание на всякий случай понизить голос и любезно приподнять шляпу. То и дело откидывая с глаз длинные русые локоны, Билл не переставал из-под широких полей шляпы прощупывать глазами улицу, и в прищуре его глаз читалось заметное раздражение.
       Хэйс-Сити мало чем отличался от большинства городов Канзаса тех лет. Вдоль железнодорожного полотна тянулись кособокие сооружения, ряд непокрашенных магазинов и складов с кривыми надписями на стенах, грязные салуны, возле которых всегда толкались ковбои и охотники за бизонами, а также и жадные до развлечений солдаты из лежащего неподалёку форта Хэйс. Улицы были постоянно запружены фургонами и колясками. Со станции и на станцию перетаскивались грузы, скрипели колёса, галдели голоса, клубилась пыль, и над всем парил запах кислого пива и конского навоза. Там и сям затевались драки, сопровождаемые звоном битых стекол и треском ломающихся стульев, и на место происшествий, отборно ругаясь, спешили блюстители порядка с серебряными звездочками на груди. Во главе законников шествовал обычно Дикий Билл Хикок.
       В августе 1869 года местные политики, делая ставку на твердость рук и характер Билла, нацепили на него звезду шерифа округа Эллис и взвалили на его плечи также обязанности маршала города Хэйс. Теперь Билл, в недавнем прошлом считавшийся неукротимым дуэлянтом и устроителем всяческих неприятностей, едва не угодивший на виселицу, сам сделался ревностным служителем закона.
       Шестнадцатого июля Джеймс Батлер Хикок, снискавший себе известность под прозвищем Дикого Билла, был не в духе. Продираясь сквозь толпу, он посмотрел вперёд и увидел в расплывчатом воздухе дрожащую фигуру всадника. Она была так далеко, что её можно было принять за мираж над горячей равниной, который плыл вдоль железнодорожного полотна в сторону Хэйс-Сити. Но Билл знал, что это настоящий всадник, какие ежедневно приезжали в город. Расплавленный мираж постепенно стал приобретать отчётливый контур.
       Человек сидел в седле уверенно, словно слившись воедино с холеным чёрным жеребцом. В нём не улавливалось напряжения, лёгкая посадка выдавала в нём давнего жителя равнин. Жеребец неспешно приближался. Наездник был довольно широк в плечах, высок. Низко надетая шляпа типа Стетсон отбрасывала на лицо незнакомца такую густую тень, что черты лица не угадывались. Длинный нашейный платок жёлтого цвета спускался одним концом по тёмно-синей рубашке до самого пояса. Солнечные блики прыгали по патронным ячейкам на широком ремне. Из жёсткой кобуры высовывалась ручка тяжёлого кольта сорок четвёртого калибра.
       -- Надолго в нашу дыру, приятель? -- Хикок остановился перед чёрным жеребцом.
       Незнакомец пристально посмотрел на городского маршала, и Билл узнал в лице человека собственные черты. То же упрямство. Та же наглая уверенность.
       -- Я проездом. Пережду ночь. Отдохну и утром уеду, маршал, -- незнакомец обтёр потное лицо кончиком нашейного платка.
       -- У тебя оружие, чужак, -- сказал Хикок, растягивая слова, -- будь осторожен с ним. Я не люблю людей, которые приносят мне неприятности.
       -- Разве сейчас можно встретить в пустыне человека без оружия? -- криво улыбнулся приезжий и направил коня в поток людей и повозок.
       Билл проводил всадника взглядом и медленно побрёл по улице, утопая в головокружительном зное. Внезапно его внимание привлекло лицо в толпе. Он прибавил шаг и обогнал человека, чтобы остановиться прямо перед ним и заглянуть ему в глаза. Это оказался весьма приличный джентльмен в добротном костюме. Билл тотчас узнал его и молча ткнул указательным пальцем в грудь.
       -- Далёкий Выстрел? -- улыбнулся он.
       -- Верно, -- ответил Эллисон и пожал маршалу руку, -- на этот раз, Билл, ты не промахнулся. Помнится, в Спрингфилде ты не хотел меня узнавать.
       -- Ты же всё время меняешь облик, мой друг.
       -- У судьбы свои пристрастия, маршал. После Спрингфилда я женился, затем опять попал к Лакотам, теперь снова среди вас. Это большой путь, и никто не знает, что нас ещё поджидает на тропе.
       Они вошли в переполненный салун и заняли угловой столик.
       -- Спиртное здесь скверное, но уж какое есть, -- сказал Билл, наполняя стаканы. -- Тут всё скверное, старина. Есть такие места, где все вызывает отвращение. Хэйс -- одно из них...
       -- На мой взгляд, -- ответил Бак, -- все ваши города на одно лицо...
       С тех пор, как Эллисон покинул Оглалов, его не переставали преследовать постоянные сообщения о различных столкновениях дикарей с правительственными войсками и фермерами. Ему чудилось, что невидимые силы специально травили его печальными известиями, чтобы вызвать максимальное отвращение к народу, среди которого он сейчас находился. Весьма неожиданной была весть о том, что Лакотам запретили вести торговлю возле форта Ларами, что по сути своей было нелепо, ведь форт находился на их территории. Однако возмущение индейцев не переросло в вооружённое столкновение...
       -- Я же давно говорил тебе, -- хмыкнул Билл, -- что краснокожих будут сильно бить. Вот их и лупят. Я сам недавно с Кастером и Хэнкоком рыскал по прерии в поисках Сю. Подраться, правда, по-настоящему не удалось... Так, две-три минутные перестрелки... Ты знаешь, многое случилось за это время... -- бормотал Хикок. Они сидели долго, и Билл успел изрядно набраться. -- Прерия... Не одного тебя тошнит от города... Как я истосковался по вольной жизни. Клянусь моими глазами, здешний сброд почти до смерти замучил меня... Я имею право стрелять в людей. Я не бандит, а власть! Но мне всё наскучило, старина. Надо удирать отсюда, а я всё чего-то жду... Что-то должно случиться...
      

    2

       Билли Шкипер проснулся не ранее девяти часов утра и увидел, что кровать Эллисона уже пуста.
       -- Никогда не разбудит меня мой Индеец, -- улыбнулся он, поднял штору и распахнул окно.
       День был ясный и радостный. По улице прогуливались парочки, катили крытые фургоны с товаром. Неподалёку от гостиницы стояла карета, и два негра (в торжественных фраках с фалдами до пят) украшали её цветочками. В их медленных движениях чувствовалась забота и важность от сознания порученного им дела. Шкипер вспомнил, что в соседнем здании, где находился городской зал для всякого рода торжеств, велись приготовления к свадьбе.
       -- Я же видел вчера этих голубков... Она просто божественна.
       Шкипер оделся и спустился вниз, грузно ступая по ступенькам и на ходу поправляя воротничок рубашки.
       -- А! Бак, друг мой, вот и ты! -- обрадовался он, заметив на крыльце Эллисона, рядом с которым стоял маршал Хикок.
       -- Доброе утро, сэр, -- кивнул ему Дикий Билл.
       -- Вы видите, собираются свадьбу справлять, -- сказал Шкипер.
       -- Я знаю этих молодых людей, -- сообщил маршал, -- милая парочка... Как идут ваши дела?
       -- Дела всегда идут хорошо, маршал, -- улыбнулся Билли Шкипер, -- бизнес не может быть в тягость. Мучениями нельзя зарабатывать деньги, потому что тогда деньги вызовут лишь отвращение. Вы уж поверьте мне. Но нынешняя поездка вызвана такой мелочью, что её и деловой-то не назовёшь.
       В это время из дверей гостиницы вышла шумная толпа: несколько молодых людей в чёрном, среди которых выделялся красивой внешностью высокий юноша, должно быть жених, и весёлые дамы в пышных платьях с оборками, бантами и пришпиленными цветами.
       -- Здравствуйте, шериф, -- поздоровался сияющий жених.
       Хикок учтиво склонил голову и дотронулся пальцами до полей шляпы.
       -- Поздравляю вас, мистер Мичел, -- произнёс он, -- и вас также, дорогая Лиза. Вы сегодня неотразимы. Впрочем, этого у вас не отнять никогда.
       Невеста ответила лучистым взглядом прелестных глаз и взяла под руку будущего мужа, прижимаясь к его плечу головой.
       -- Мы надеемся увидеть вас за нашим столом, маршал, -- прощебетала она. Золотистые волосы её, собранные в пучок под белоснежной фатой, заиграли на солнце несколькими выпущенными у висков локонами.
       -- Обещаю зайти, господа, -- сказал Хикок. Девушка засмеялась.
       Эллисон, услышав перезвон колокольчиков в её голосе, внимательно присмотрелся к ней, словно уловив знакомое, что-то увиденное однажды, но прошедшее стороной. Казалось, девушке нужно было сделать нечто задорное, чтобы Эллисон мгновенно узнал её. Но она только мило наклонила голову и окинула беглым взглядом Шкипера и Эллисона, на секунду задержав на лице Бака лучистые глаза.
       -- Провалиться мне на месте, если я не встречал где-то этого ангела, -- сказал он, провожая взглядом веселую толпу, которую поджидали на улице несколько мужчин зрелого возраста и очень толстая дама в белом, почти подвенечном платье. Облобызав невесту и жениха, они присоединились к процессии и направились пешком к церкви. Украшенная карета послушно двинулась за ними.
       -- Иногда я удивляюсь, -- заговорил громко маршал, -- как такие женщины могут тут жить. Здесь воняет выдохшимся пивом и отвратительным виски. Здесь в дождливые дни нельзя перейти улицу, не замаравшись до ушей. И здесь толкутся одни ублюдки.
       -- А вы? -- удивился Шкипер, его брови вскинулись вверх. -- А Бак? А я?
       -- Все мы одними нитками шиты, -- Хикок махнул рукой, отгоняя ненужный разговор, -- от любого из нас немного отдаёт дерьмом и кровью. Мы только пыжимся и хорохоримся, как петухи, а за душой ничего не имеем. Так неужели эти хрупкие очаровательные создания сделаны из одного с нами теста? Неужели вся их прелесть ограничена только божественной внешностью и ангельским голосом? Как они могут выбирать спутников жизни среди нас?
       Дикий Билл замолк и вперился взглядом в уже прилично удалившуюся свадебную делегацию.Улица постепенно заполнялась людьми и лошадьми, но глаза маршала остановились на фигуре человека, который неподвижно сидел на блестящем чёрном жеребце и следил за женихом. Это был вчерашний незнакомец, с которым Хикок перекинулся парой фраз на окраине Хэйс-Сити.
       -- Вот дьявол, -- сплюнул Хикок, -- ведь чувствовал я, что парень этот не просто так повстречался мне.
       Бак хотел было спросить, в чём дело, но маршал уже быстро шагал по дороге вслед за торжественными людьми. Всадник тронул коня и лёгкой рысью приблизился к молодым. Со своего места Эллисон не слышал его слов, но ясно различал в движениях незнакомца сильное раздражение, если не агрессию. Он остановил коня перед процессией и поднял пыль. Конь плясал на месте. Толстая женщина замахала руками, закашляла. Окружающие молодые люди засуетились. Незнакомец что-то произнёс, дёрнул головой.
       -- Похоже, -- не без волнения сказал Бак, -- намечается склока. Дикий Билл не зря так обеспокоился. Не повезло этим с началом семьи.
       К тому времени маршал уже приблизился к чёрному всаднику и что-то резко говорил ему. Незнакомец слушал его, наклонив голову. Затем он пятками ударил своего коня, объехал три раза растерянную толпу и поскакал в сторону салуна. Маршал быстрыми шагами последовал за ним. Бак похлопал Шкипера по плечу и заспешил туда же.
       Когда он вошёл внутрь, Дикий Билл находился в двух шагах от незнакомца, но тот презрительно повернулся к маршалу спиной. Публика в заведении напряжённо следила десятками глаз за неожиданным скандалом. Пианист убрал пальцы с клавиш и прижал пухлые руки к груди, теребя мятый галстук. Хозяин за стойкой бара усиленно протирал на одном месте полированную поверхность, исподлобья наблюдая за движениями маршала.
       -- Я предлагаю тебе вернуться в седло и исчезнуть из города сию же минуту, -- говорил властно Дикий Билл.
       -- Я ничего не совершил, маршал, -- отвечал глухим голосом незнакомец, не оборачиваясь, но рассматривая Билла через зеркало перед собой. -- Ты не можешь гнать меня. Это свободная страна.
       -- Мистер, -- Билл постукивал указательным пальцем по правой кобуре, -- я вчера не шутил, говоря, что не люблю людей, которые приносят неприятности. В этом городе хватает своих ублюдков... Твой конь тебя ждёт.
       -- Я не люблю, когда мне указывают, -- тем же глухим голосом проговорил незнакомец. -- Я слушаюсь лишь самого себя.
       -- В этот раз ты послушаешь меня, потому что мне не понравилось, как ты разговаривал с Мичелом на улице и обещал угостить его свинцом. Я не знаю ваших дел, но знаю свои, и мне работы хватает, поэтому я не ищу лишние заботы. Ты же чересчур горланишь.
       Незнакомец повернулся к нему лицом.
       -- Я бродячий волк, маршал, и я вою, когда хочу и где хочу. И ни одна псина Дядюшки Сэма не смеет указывать мне! -- Человек демонстративно сложил руки на груди, показывая, что не боится Хикока.
       -- В таком случае, мистер волк, мне придётся повыбивать тебе зубы, чтобы ты не кусался в моём доме. -- Нижняя часть лица Билла злобно дрогнула. -- Я даю тебе пять секунд, чтобы ты одумался. Когда они протикают, я тебя убью, если ты не двинешься с места.
       Незнакомец увидел, что маршал потянулся за пистолетом.
       -- Срать я на тебя хотел, -- прошептал он, следя всё же за рукой Билла.
       -- Маршал! -- донеслось сзади. -- Так нельзя!
       -- Билл, остановись, -- прошептал Эллисон. Дикий Билл сверкнул глазами и оттолкнул Бака локтем. Из угла бара к нему бросились солдаты, опрокидывая стол и стулья. Толстошеий сержант свалил маршала на пол, но получил коленом между ног и откатился под стойку. Бак Эллисон отпрыгнул, чтобы не попасть под руку стройного солдатика с безумным пьяным взором. В воздухе мелькнул табурет, готовый обрушиться на растерянного Билла, оскалилось лицо солдатика. Кто-то предупредительно вскрикнул, и мгновением позже в помещении грохнул выстрел. Стул упал на мертвого солдата.
       -- Мерзавцы! -- кричал Билл. -- Солдатская голытьба! Перестреляю всех!
       Поднявшийся на ноги сержант завопил, чтобы солдаты успокоились, но один из них уже вытаскивал пистолет. Хикок, не раздумывая, выстрелил, и синяя фигура рухнула на пол, корчась и скуля.
       -- Стоять всем на месте! -- прорычал маршал. -- Сержант, велите своим ослам не двигаться, не то в форт привезут не два трупа, а все пять.
       Сквозь расползающийся дым проступали белые пятна лиц, чёрные пуговки испуганных глаз. Незнакомец, из-за которого всё началось, исчез. Бак выглянул в окно и увидел его удаляющуюся фигуру на чёрном коне. По улице к салуну мчались с револьверами наголо помощники маршала.
       -- Рядовой Келли убит, сержант, -- проговорил сдавленно солдат с мятым заросшим лицом, -- Лэниган ранен.
       Дикий Билл огляделся, не опуская кольта, и направился к двери, где столкнулся со своими помощниками. Заметив окровавленных солдат, вошедшие замерли.
       -- Что случилось?
       Билл вышел на улицу, не отвечая. Бак поспешил за ним. Блюстители порядка прошли в помещение.
       -- Так тоже случается, -- сказал, поправляя шляпу Хикок, словно очнувшись и увидев рядом Эллисона, -- теперь пришёл мой черёд сверкать пятками, старина. Генерал Шеридан вздёрнет меня на первом столбе за убийство военных, хоть я и шериф. Так что я, пожалуй, сяду в седло, потому что мне больше по душе чувствовать ноги в стременах, чем болтать ими в воздухе. Чёрт возьми, я снова вне закона! Продырявил человека в мундире. Похоже, у меня есть что-то общее с твоими краснокожими...
       Он не переставал говорить, не обращая внимания на то, что Бак остановился и не шёл рядом. К бару Пэдди Велша со всей улицы стекались люди. Возбуждённо размахивая руками, помощники маршала не пускали внутрь любопытных. В человеческую кашу с разных сторон вклинивались всадники в пыльных потных рубашках, с криком расталкивая людей. Свадебная карета остановилась на запруженной улице. В окошке Бак увидел белую ткань фаты. Молодой муж выпрыгнул на дорогу, потолкался среди людей и вновь сел в карету.
       -- Не повезло этим голубкам, -- пробормотал подошедший Шкипер, -- такой замечательный день был, и всё так испортили. Теперь даже застолье нормальное не получится. Всё на нервах пройдёт.
       Бак кивнул. Перед его глазами стояло окошко кареты, обрамлённое гирляндой немного увядших на солнце цветов. Нежная рука, облитая белоснежной перчаткой, высунулась наружу, как бы ощупывая воздух, и застыла в нерешительности, превратившись в мраморный изгиб. Один из негров во фраке слез с козел и, взяв лошадей под уздцы, повёл их через толпу, негромко покрикивая, чтобы уступили дорогу. Карета медленно покатила к городскому залу.

    3

      
       Когда до отъезда в Лэсли-Таун оставались сутки, Бак внезапно отказался трястись в душном поезде и, несмотря на уговоры Шкипера, решил отправиться в Небраску верхом. Билли ругался, но понял, что Эллисон нипочём не откажется от своей затеи.
       Бак покинул Хэйс-Сити на следующий день после Шкипера, оставив того в мучительных сомнениях: собирается ли Эллисон вообще возвращаться к жене или на него накатила очередная волна непреодолимого желания вернуться к индейцам?
       Без особого труда покрывая двадцать-тридцать миль в день, он рассчитывал на десятый день встретить восход солнца на развилке реки Платт и оттуда держать курс на Найобрару.
       На пятый день пути он, как обычно, сел в седло на заре, но к полудню придержал коня, увидев свежие отпечатки копыт. Через полчаса он заметил вьющийся дым костра и приблизился, положив купленный в Хэйс-Сити винчестер поперёк седла. Возле небольшого костра сидел человек в тёмно-синей рубашке и жёлтом нашейном платке. К немалому своему удивлению, Эллисон признал в нём того самого, с которым Дикий Билл хотел разделаться в баре Пэдди Велша. Незнакомец встретил Бака настороженным взглядом и взведённым кольтом, но, не заметив ничего подозрительного в поведении Эллисона, убрал оружие и пригласил к костру.
       -- Если бы я не верил в случайность, я бы поклялся, что вы меня преследуете, мистер, -- сказал мужчина, обтирая лицо платком. От него сильно несло потом и табаком. -- Я вас видел в салуне, когда ко мне приклеился маршал. Но вся моя жизнь давно превратилась в случайность. Может быть, в этом запрятан весь закон жизни?...
       -- Я держу путь в Лэсли, что на берегу Найобрары, -- сказал Бак и опустился на корточки перед костром, -- меня зовут Эллисон, Бак Эллисон.
       -- Чероки Том, -- представился незнакомец, -- возможно, доводилось слышать это имя? Я разок хорошенько тряхнул почтовую карету возле Спрингфилда, за что попал в немилость к властям, впрочем, это ерунда... Похоже, находиться вне закона мне даже по душе.
       За лёгкой неторопливой беседой Бак узнал, что Чероки Том, совершая одно из нападений на дилижанс, нарвался на трёх офицеров и в перестрелке убил всех троих. Среди груза оказалась только почта, денег не было. Но в карете находилась испуганная черноволосая девушка с глазами лани и лицом ребёнка. Чероки Том вышвырнул на дорогу покойников, велел вознице гнать в город и поскакал рядом, не переставая разглядывать через окно прелестную пассажирку.
       -- Она меня зря боялась. Я никогда не трогаю женщин и вообще не люблю зря начинять людей пулями, -- сказал Том.
       Запомнив дом, где она жила, Чероки Том неоднократно приезжал туда и ждал появления девушки на улице. Он пробовал заговорить с ней, но всякий раз читал только ужас в девичьих глазах. Тогда он стал привозить цветы к дверям её дома и уезжать, чтобы не пугать её своим видом. Маленькая женщина покорила его сердце бесповоротно.
       -- Это единственный раз, когда меня сразили наповал...
       Однажды Чероки Том сказал себе, что не может не видеть это большеглазое существо, и проскакал под проливным дождём добрых сорок миль, остановившись поздно вечером перед домом, где жила его любовь. Он долго ходил по лужам вдоль забора и не решался войти, а когда, наконец, открылась дверь, увидел молодого человека перед собой.
       -- Представь меня, Бак, мокрого, как новорождённый, и грязного от ушей до пят, стоящего перед холёным красавцем в белоснежной сорочке. Это был её брат. Я долго объяснял ему, чего я хотел, но толком ничего сказать не мог, потому что чувствовал себя, как в чужих башмаках на пару размеров меньше. Он, сволочь, смотрел на меня, как на последнего дурака. Но что-то заставило меня не вспылить, какая-то сила свыше. Я полагаю, это была воля Господа, иначе ничто не удержало бы меня от греха в тот момент... Я любил ту женщину, и я не хотел ей зла. А смерть её брата была бы злом, я это чувствовал. Я знал, что нельзя... несмотря на всё его явно выраженное презрение ко мне... И тогда я просто назвался и сказал, что люблю его сестру. Вы бы видели, как вытянулась его физиономия! Перед ним словно мешок с гремучими змеями вывалили. И в ту минуту вышла она. Я увидел, что она испугалась и смутилась. Я смешался ещё больше, мистер, поверишь ли? Я без труда могу двумя пальцами выломать человеку передние зубы. С расстояния в сто футов я попадаю в десятицентовую монету восемь раз из десяти. Меня побил в своё время только Колорадо Чарли, влепив в монету на одну пулю больше. А тут я растерялся. У меня обмякли ноги. Братец же её, поняв, что я был в ту минуту овечкой, вытолкал меня в шею. Я готов был скулить, как щенок. Мне хотелось, чтобы земля лопнула под моими ногами и поглотила мой стыд вместе со мной.
       Чероки Том сочно сплюнул табачной слюной.
       -- На следующий день я встретил её на улице, и она вдруг улыбнулась! Ангел не отвернул от меня лица! Я ходил за нею следом, но не приближался. И тут опять её братец, теперь уже с шерифом и его подручными. Бог свидетель, я никого не хотел убивать, я стрелял в землю, отгоняя их. Говорят, что кто-то погиб... Прошло полтора месяца, и вот я забрёл в Хэйс-Сити, будь он проклят. И опять случайность! Вижу её братца, идёт в брачном одеянии, толпа дружков вокруг. Я, разумеется, мгновенно взвинтился, подлетел к нему и готов был нашпиговать его свинцом, да увидел его невесту, такую же славную, как его сестра. И заколебался. Тут подоспел идиот шериф.
       -- Это Дикий Билл Хикок.
       -- Неужели? Собственной персоной? -- Чероки Том засмеялся. -- Зря мы с ним не покусались, клянусь моим пропащим сердцем.
       -- Что же с той девушкой?
       -- Еду к ней. Держу пари, что в городе у них мой портрет расклеен по стенам, но я хочу её видеть. Сердце подсказывает, что это моя судьба.
       Они вместе добрались до реки Платт и готовы были расстаться, когда на них налетела банда индейцев. Если бы не новый винчестер в руках Эллисона и не виртуозность Чероки Тома в обращении с револьвером, они бы распрощались в тот день с волосами. Но Арапахи отступили. Позже они снова появились в лучах заходящего солнца, но знаками показали, что ехали с миром. Они сели на землю и выкурили с Бледнолицыми трубку. Старший воин сообщил, что белые люди ранили своими быстрыми ружьями двух храбрых, но они не умерли, поэтому Арапахи не таили зла. Воин сказал, что его людям жаль, что они не сумели проявить достаточно ловкости и дотронуться до Бледнолицых в бою. Эллисон понимающе кивнул.
       -- Я знаю, что Арапахи всегда были большими воинами. Вам не нужно доказывать свою храбрость, брат. -- Затем Бак объяснил, что никогда не воевал против этих индейцев, что он не хотел войны, поэтому воины должны позволить им ехать дальше.
       -- Хорошо, -- кивнули дикари, довольные, что белые люди помнили, кто настоящий хозяин страны, -- но лучше, чтобы вы больше не возвращались на нашу землю, потому что с вами всегда приходит беда! -- Индейцы сели на своих лошадок и с гордым видом ускакали в надвигавшуюся ночь.
       На следующий день Чероки Том повернул круто на запад и направился в Джулсбург, горя желанием увидеть любимое лицо, но не лелея никаких надежд.

    4

      
       -- Джесс, мы должны решить этот вопрос, -- бормотал Эллисон, раскачиваясь на пьяных ногах, -- надо сворачивать вещи и уезжать.
       -- Бак, дорогой, ты сейчас в таком состоянии, что не видишь меня, как не видишь собственного затылка. Куда тебе вести споры? -- тащила она мужа к постели.
       -- Нет, поговорим.
       С момента возвращения в Лэсли-Таун из Хэйс-Сити Бак Эллисон не переставал думать о том, чтобы обосноваться где-нибудь в глухом месте, подальше от городской сутолоки. Прежде он изо всех сил старался не выливать на жену свою тоску, но в последнее время что-то надтреснуло в нём. Она, конечно, давала яростный отпор безумным пожеланиям Бака и натравливала на него Билли Шкипера. Тот использовал всё своё красноречие и приводил самые веские доводы против идеи переезда в горы. Бак согласно кивал, но потом говорил:
       -- Только мне всё равно надо ехать, старина. Вы с Джесс правильно, конечно, говорите, но...
       Билли пытался растолковать Джессике, что пришёл момент, когда Баку требовалось вырваться на волю, ничто не могло удержать его, потому что это была потребность больного принять лекарство при очередном приступе болезни.
       -- Это самый настоящий недуг. Бак соприкоснулся опять с краснокожими и вновь заразился их проклятой жизнью. Для него коротенькая встреча с дикарями и самый незначительный разговор подобны легкому языку огня в стогу сена. Он просто сходит теперь с ума. С тобой, детка, или без тебя, но он уедет. Когда он насытится их бизоньим мясом, надышится вдоволь запахом их вонючих типи, он возвратится. Сейчас же нет смысла его удерживать. Посмотри, как он раскис. Он плакал сегодня в салуне. Заезжий репортёр из Джулсбурга сказал, что какого-то головореза по имени Чероки Том вздёрнули, и Бак заплакал, проклиная весь свет. Он пускал сопли и бубнил что-то невнятное. Нервы его ни на что не годятся. А ведь он сильный человек.
       Голландские часы за спиной Шкипера пробили полночь.
       -- Что же делать, дорогой Билли?
       -- Не знаю. Он никогда не был так плох.
       -- Боже, смилуйся над нами, -- всхлипнула Джессика.
       -- Господь однажды проявил свою милость и сохранил Баку жизнь, когда мы с тобой уже не ждали его. Он охранил его от гибели и ещё раньше, когда вся его семья пала от рук краснокожих. Но он всё равно не знает счастья. Он разрывается между двумя мирами, потому что не понимает, что ему нравится и что мешает в каждом из них. Он, похоже, не очень желает дожидаться милостей с небес, Джесс. -- Шкипер ласково потрепал её по голове.
      

    5

       Джо Фостер вошёл в салун Брайна в тот час, когда на улице уже стемнело и салун был переполнен.
       -- А, маршал! -- воскликнул Шкипер и направился ему навстречу. Фостер снял шляпу и стряхнул с неё дождевые капли. Он всегда испытывал к Билли тёплое чувство доверия, частенько заходил к нему в дом и повсюду говорил, что Шкипер являл собой редкий пример настоящей порядочности в самые гнилые дни. Билли также оставлял везде лестные отзывы о маршале, хоть и знал, что Джо Фостер не мог сравниться ловкостью и проворностью рук с такими известными стрелками, как Дикий Билл или Бэт Мастерсон.
       -- Ну как тут? -- спросил Джо, и лоб его с большими залысинами собрался складками. Он был невысок и плотного сложения. -- Что это за бродяги, Шкипер?
       За ближайшим столиком осипшими голосами покрикивали друг на друга три здоровенных ковбоя. Каждый из них имел оружие. Это были обросшие мужчины в изношенных куртках и сильно залатанных штанах. Все были заметно пьяны. Такие часто встречались в любом поселении пограничья.
       Они не находились вне закона, но всегда готовы были переступить черту дозволенного.
       -- Эй ты! Нам нужен четвёртый для игры, -- толкнул один из них в спину Бака Эллисона, который сидел за соседним столиком.
       Бак недовольно посмотрел через плечо и отвернулся.
       -- Эй, слюнтяй, у тебя уши законопачены что ли? У меня есть первоклассная штуковина для чистки вот таких ослиных ушей! -- Ковбой достал револьвер и, не успел Джо Фостер остановить его, всадил пулю в потолок.
       Многие в салуне вздрогнули, кто-то подпрыгнул на месте, упал стул, что-то покатилось по полу. Бак угрюмо повернулся к ковбою. Его взгляд был тяжёлым и страшным.
       -- Зачем ты навонял тут, парень? -- оскалился Бак, демонстративно отмахивая от себя пороховой дым.
       Джо Фостер шагнул к столу.
       -- Я здесь маршал, чужаки. Не нужно устраивать скандал.
       -- Звезда маршала для меня, -- засмеялся ковбой с револьвером, -- как звезда на небе. Блестит, но не больше... И вообще вы тут на отъевшихся тараканов похожи и пьёте лошадиную мочу вместо виски. Особенно этот глухарь с полными дерьма ушами.
       Бак, не дожидаясь дальнейших слов, с разворота стукнул кулаком ковбоя в нос. Удар оказался неожиданно сильным и точным. Послышался хруст хряща, брызнула кровь. Фостер успел достать оружие и направил его на других бродяг. Ковбой опрокинулся на спину вместе со стулом. Бак бросился к нему, с присущей дикарю проворностью выхватил револьвер.
       -- Ладно, чужаки, -- крикнул маршал, -- игра окончена! Козырей у вас нет, так что отрывайте свои задницы от табуреток и убирайтесь. Чем скорее вы сделаете так, тем лучше. У нас тут тихий город, мы не любим стрельбы.
       Эллисон сунул отобранное оружие к себе за пояс. В наступившей тишине, которая длилась, пока ковбои не вышли за дверь, слышался скрип досок под ногами и чьё-то простуженное дыхание. С улицы доносился шум дождя.
       -- Надеюсь, продолжения не последует. -- Фостер опустил револьвер в кобуру. Подойдя к Баку, он сказал: -- Эллисон, ты всё-таки не очень размахивай руками, а то вон парня уронил...
       Кто-то засмеялся. Билли подмигнул Баку. Но никого не покинуло дурное ощущение, что история ещё не завершилась.
       -- Доброй ночи, джентльмены, -- сказал маршал и покинул салун.
       Шкипер и Бак последовали за ним. Хлюпая ногами по лужам, они пересекли тёмную улицу и, поёживаясь под дождём, готовы были распрощаться с Фостером, как впереди полыхнули молнии выстрелов. Возле ног Шкипера взвились фонтанчики грязи. Бак бросился на землю и перекатился несколько раз, при этом кольт, который он отобрал у ковбоя, вывалился из-за пояса.
       -- Ложись, нас видно на фоне окон!
       Фостер не двинулся с места и направил свой револьвер в сторону стрелявших бродяг. Шкипер было присел, но тут разглядел под ногами обороненное оружие, схватил его и нажал на курок.
       -- Давай, давай, -- подбодрил его маршал и побежал в темноту, скользя ногами и громыхая своим револьвером. Огонь его оружия на доли секунды выхватывал его фигуру из тьмы, затем Джо исчез из вида.
       -- Маршал! Идиот! Остановись! -- кричал Бак. Шкипер выстрелил второй раз, и в нос ударил едкий запах пороха. Бак увидел, как фигура маршала вступила в жёлтую полоску света, споткнулась, его руки поднялись и упали.
       -- Ты его уложил! -- воскликнул Бак, бросив быстрый взгляд на Билли. -- Ты попал ему в спину!
       Шкипер растерянно растопырил свободную пятерню, втянул виновато голову в плечи, как нашкодивший ребёнок, и из его пухлого рта вырвался непонятный звук. В это мгновение ещё раз далеко на улице вспыхнуло, и Шкипер вздрогнул. Его ноги подогнулись, и он мешком рухнул на землю, как несколько секунд назад свалился Джо Фостер.
       На улицу выбегали люди. Возле мокрого и грязного Эллисона собирались тени. Кто-то вынес пару фонарей. Натягивая на бегу куртки, приближались два помощника Фостера. Кто-то вышел из темноты и сказал, что маршал умер.
       -- Провалиться мне на этом месте, у него пуля в затылке.
       -- Это Эллисон, проклятый индеец!
       -- Заткнись, дурак, у него оружия нет.
       -- Ковбоев тех ищите. Где они?
       -- Шкипер умирает.
       -- Сограждане, дайте Эллисону рассказать, что случилось.
       -- Вам бы только уши развесить... Маршал лежит без дыхания, может, вам это на руку?
       -- Я видел, как Шкипер стрелял.
       Билли лежал на спине. Раскрытые глаза наполнялись дождевой водой и дрожали. Тяжёлый кольт медленно выползал из слабеющей руки. Бак разорвал на груди друга рубашку и увидел пулевое ранение в верхней части живота.
       -- Вздёрнуть прямо на месте!
       -- Кого?
       -- Много тут негодяев, всем урок будет!
       Кто-то пронёс тело Фостера в контору маршала. Толпа негодовала. Поднялись, чертыхаясь под струями дождя, фигуры, взявшие Шкипера. Билли едва слышно стонал.
       Он скончался на мягком диване в своей комнате. Рядом сидел Бак в мокрой одежде, за его спиной стоял, вытирая не нуждавшиеся в этом руки, утомлённый врач. Джессика плакала за столом. На лице Шкипера застыло странное выражение, будто он хотел заставить себя улыбнуться, но улыбка не получилась в последнее мгновение (он даже зажмурился от сосредоточенности).
       Утром Бак быстро свернул одеяло, приторочил к седлу винчестер, надел тёплую куртку и молча сел в седло. Джессика не заметила его отъезда, уснув после тяжёлой ночи, дожидаясь прихода агента из похоронного бюро. Когда Бак тронул коня, улица, заполненная серым осенним воздухом, ещё спала. Пропитанный мглой утренний ветер беспокойно рябил поверхности бурых луж на дороге. Где-то за углом скулила собака.
       В дверях своего дома появился Эрик Уил в траурном одеянии и с чёрным зонтиком в руке. Он был бледен, губы его подрагивали. Увидев Эллисона верхом на лошади, он удивился и хотел даже окликнуть Бака, но не решился, заметив страшное выражение на лице всадника. Бак покачивался в седле, словно погрузившись в дремоту, и что-то заунывно напевал под нос. Это был совершено чужой, незнакомый человек, которого Эрик никогда прежде не видел. Его облик был дик. Такими запомнил Эрик солдат полковника Чивингтона на Песчаном Ручье. Такими выглядели Шайены, засевшие в русле ручья. Это было лицо смерти.
       Бак возвратился в город через пять дней. Он проскакал, не глядя ни на кого, через главную улицу и остановился возле кладбища. Эрик заметил бледность лица Эллисона и безвольную правую руку, прикрытую брошенным на плечи влажным одеялом.
       Немного позже, когда Бак вернулся с могилы Билли Шкипера, расседлал лошадь и вошёл в дом, где к нему бросилась заплаканная Джессика, Эрик Уил приблизился к холмику земли, под которым покоилось тело Шкипера. Перед деревянным крестом и дощечкой с именем Билли он увидел на чёрной земле три скальпа.
      
      

    ДЫХАНИЕ ЛЕСА

    (1871)

    1

      
       Прошедшая зима не сумела прогнать мысли Эллисона о переезде. Едва солнце подсушило землю, он погрузил вещи в фургон и велел жене готовиться в дорогу. Джессика громко протестовала, но Бак не уделял её словам ни малейшего внимания. Когда пришёл день, намеченный им для отъезда, он взял на руки дочь, посадил её в фургон. Жена металась по комнате, не зная, как ей остановить мужа, плакала, заламывала руки.
       -- Мы с Лолой ждём тебя, -- крикнул ей Бак, -- или ты не едешь?! Тогда желаю приятного одиночества.
       Джессика, всегда панически боявшаяся за жизнь дочери, бросилась в фургон, поняв, что муж не склонен шутить.
       Путь до Белой Реки, где, как помнил Бак, много лет назад он обнаружил в укромном уголке заброшенную избу, прошёл гладко. За все время путешествия ни разу не появились индейцы, и Бак, указывая Джессике на зелёные холмы, говорил с удовольствием, что это чудесные места, спокойные, благодатные.
       -- Впереди ещё лучше будет, вот увидишь... Если тот дом вдруг окажется кем-то занят, мы устроимся рядом, станем соседями. Но я сомневаюсь, что мы там встретим кого-либо. Кому вообще пришло в голову поставить там сруб?
       Когда фургон, накренившись на косогоре, остановился перед бревенчатыми стенами, покрытыми мхом, Джессика невольно вздохнула: по крайней мере над головой уже была крыша. Лола обнаружила позади дома несколько костей, но Бак велел ей выбросить их подальше и не упоминать о них матери. Пока Джессика с дочерью выгребали мусор из дома, чтобы хоть немного привести его в порядок, Эллисон соорудил простенький загон для десятка лошадей, которых пригнал с собой.
       Возле избы протекал ручей, сбегавший с гор, вилявший между камней и впадавший в Белую реку примерно в полутора милях от жилища Эллисонов. Холмы величественно изгибались вокруг, а на западном берегу реки превращались в сплошную горную цепь, синюю по утрам.
       -- Вся земля тут, Джесс, полна чарующей силы. Воздух здесь наполнен живым духом. Это ничего общего с городом, дорогая... А там, если переправиться через реку Шайен, лежит страна Лакотов, которую называют Чёрными Холмами. Если мне однажды удастся уговорить тебя, то мы переберёмся в племя...
       -- Вот уж нет! -- с испугом воскликнула женщина. -- И попроси своих краснокожих дружков вообще к нам не приезжать. Господи, что за удел? Как у нас всё хорошо начиналось. Неужели ты не помнишь?
       Самым тягостным чувством на новом месте, которое охватывало Джессику, оказалось чувство одиночества. Оно нападало на неё всякий раз, когда Бак садился в седло и отправлялся на охоту. Едва его фигура скрывалась за пригорком, у неё сжималось сердце. Лола брала мать за руку и тянула в дом. Повседневные дела, однако, не позволяли ей подолгу сидеть за стенами, и, пересиливая страх, женщина выходила хлопотать наружу, держа возле себя постоянно заряженное ружьё. Но и оружие под рукой не позволяло ей чувствовать себя защищённой. Более того, даже присутствие мужа, который считал себя в этом диком краю абсолютно на своём месте и находил общий язык даже с койотами, не снимало до конца постоянное напряжение нервов. Бак смотрел на горы и лес спокойно, как Джессика смотрела на входную дверь магазина. Но она, не знавшая раньше ничего, кроме уюта, воспринимала первобытность окружающего её мира с не покидавшим её ожиданием опасности. Дыхание и многочисленные голоса гор заставляли её вечно сжимать кулаки. Постоянное ожидание, что лес вдруг выпустит когти и набросится на неё, временами доводило бедную женщину до истерики. Дочка дрожала, забиваясь в такие минуты в дальний угол хижины, и широко раскрытыми глазами смотрела на слёзы матери. Бак не умел остановить рыдания Джессики и бессильно опускал руки.
       -- Зачем ты нас привёз? Я хочу обратно. Сжалься, Бак, умоляю тебя, отвези меня с Лолой назад, отпусти нас.
       -- Я не могу жить в городе! -- отвечал Эллисон. -- Я подыхаю там!
       -- А я умираю здесь. Я боюсь. Здесь вечный страх. Посмотри на Лолу. Пощади нас!
       Бак отворачивался, пытаясь не слушать просительного голоса жены, но чувствовал, что должен будет выполнить когда-нибудь её просьбу. Джесс выглядела такой несчастной, каким он никогда не был в городе. Похоже, их дороги расходились.
       -- Бак, я так больше не выдержу.
       -- Папа, -- подхватывала Лола, -- я тоже хочу домой.
       Два месяца в диком краю принесли не облегчение, как рассчитывал Бак, но заботы. Одна печаль ушла, другая заняла её место. Мысленно Бак уже согласился отвезти семью обратно в Лэсли, но никак не мог заставить себя посадить их в фургон и погнать лошадей на восток.
       Пару раз наведывались Лакоты. Эллисон спокойно беседовал с ними, угощал их мясом и кофе. Индейцы смеялись, но притаившаяся у окна Джессика не верила, что эти одетые в длинные рубашки или закутанные в одеяла всадники не сделают ей ничего плохого. Замерев от ужаса, она разглядывала их длинные косы, ожерелья, колчаны со стрелами и украшенные перьями круглые щиты. Бедная женщина не отличалась твёрдостью духа, и отрезанность от цивилизованного мира, обещавшая ежедневные превратности судьбы, сводила её с ума.
       Однажды появились Поуни. Они объяснялись с Эллисоном знаками и курили трубку. Джессика, поражённая устрашающим видом их бритых голов, целый день после их визита не могла вымолвить слова и не отходила от окна, считая, что такие дикие люди не могли не вернуться, чтобы убить цивилизованных граждан. Её стало трясти от одной мысли, что эти посетители могли появиться в отсутствие мужа.
       Бак отлучался часто, но пытался не уезжать далеко. Всё чаще стал он задумываться над тем, что откладывать поездку в город нельзя. Измученное лицо жены, потерявшее красоту и свежесть, постоянные слёзы терзали его сердце. Ему, выросшему в суровой и неласковой природе, привыкшему рассчитывать на собственную смекалку и сноровку, никогда не приходила раньше мысль, что жизнь в прерии или горах не могла по казаться желанной и прекрасной, если человек был брошен в неё по чужой воле. Теперь он ясно видел это.
       -- Завтра мы уезжаем, -- сказал он жене хмуро, -- складывайте вещи.
       В тот же день он обнаружил примерно в миле от дома, где ручей нёс хрустальные воды по густо заросшей лощине, следы лошадей и брошенные старые мокасины. По отделке обуви он понял, что это был отряд Шайенов. Это не обеспокоило бы его, хоть отряд и состоял из шести человек, но по следам краски на ветке орешника, которая, должно быть, зацепилась за чье-то голое тело, он понял, что отряд был военным. Это меняло все дело.
       Бак прискакал к дому и велел жене и дочери какое-то время не покидать жилище. Деревянные стены надёжнее брезентового покрытия фургона.
       -- Я скоро вернусь, -- сказал он, ничего не поясняя, и умчался.
       Наступила ночь, и всё погрузилось в непроглядную тьму. Чувство незащищённости по ночам обострялось у Джессики особенно. Рёв зверей в лесной чаще, свист ветра, шуршание травы наводили на неё непреодолимый ужас. Только спокойное дыхание мужа обычно убеждало, что опасности не было. Она привыкла следить за ним, как за барометром. Но в ту ночь он не вернулся.
       Джессика взобралась на кровать с ногами, не раздевшись, обняв ружьё одной рукой и прильнувшую к ней дочь другой, и смотрела на дверь. Ей чудилось, что за стенами дома собираются в огромную безжалостную стаю звери и дикари. Она слышала хруст гравия под чьими-то ногами, храп лошадей в загоне. Внезапно наступила пронзительная тишина, от которой Лола и мать мгновенно похолодели. Затем заржали лошади, раздался громкий рык и безумный крик, который нельзя было отнести ни к одному живому существу. Постепенно крик принял форму изорванного лошадиного ржания.
       Джессика поняла, что готова умереть с минуты на минуту. Сердце её прыгало по всему телу, колотилось в затылок и глаза. Возможно, лишь присутствие не менее перепуганной дочери не позволило ей лишиться чувств.
       Когда топот утих, перестали трещать прутья загона за стенами, женщина отчетливо различила чавканье и ворчание. Кто-то долго и страшно ел возле самых стен дома. Затем донёсся жуткий вой волка.
       Утром Джессика очнулась, уложила поудобнее спящую Лолу и выглянула в окно. Одна из стен загона была опрокинута и растоптана. В большой луже крови лежал, облепленный мошкарой, хорошо объеденный каркас коня. Чёрные куски мяса клочьями висели на рёбрах. Другие лошади разбежались.
       -- Где же ты, мой муж? -- заплакала Джессика, не подозревая даже, сколько других женщин на бескрайних равнинах задавали изо дня в день точно такой же вопрос. -- Что теперь станет с нами?
       Сознание собственной ничтожности и подвластности обстоятельствам подняли в её душе волну жгучей обиды и горечи. Из прелестного существа, окружённого лаской и вниманием, беспощадная судьба превратила её в жалкого птенца, брошенного на пожирание зверью. Для чего? Неужели это расплата за грехи?
       Днём она видела двух волков, которые трусцой направлялись к останкам задранного коня. Она выстрелила в хищников и с радостью обнаружила, что они пустились наутёк.
       Ночью они вернулись. Вероятно, их было больше двух. Они выли прямо под дверью. Слышалась ожесточенная грызня возле обглоданного конского трупа, рычание, клацание зубов. Джессика гладила дрожащей рукой Лолу по голове и что-то бессмысленно говорила. Голос её срывался, переходил с шёпота на истеричный полукрик. Девочка, как и мать, не отрывала глаз от двери, возле которой шуршала под когтями волка земля. В горле Джесс пересохло, как только она поняла, что хищник рыл землю лапами. В щель под дверью прорывалось настойчивое сопение. Вот уже появился нос волка, десна под вздёрнутой губой, мокрые клыки...
       Джессика вздрогнула и отогнала видение прочь, однако исчезла лишь пасть хищника, сопение зверя и звук скребущихся когтей остались. Это происходило наяву. Джессика схватила ружьё и бросилась к окну. Приоткрыв ставни, она высунула ствол наружу, направила его сверху вниз прямо в сторону двери и тут же выстрелила. Комната наполнилась пороховой вонью. За стеной громко заскулило и тяжело забилось о землю. Шелест травы сказал, что остальные волки убежали.
       Утром Джессика слегка приоткрыла дверь и в щель увидела неподвижное косматое тело с разорванным брюхом. Волк лежал футах в пяти от дома, куда он сумел отползти. Вокруг была набрызгана кровь.

    2

      
       Опасения Эллисона насчёт военного отряда оказались не лишёнными оснований. Проехав по следам милю-другую, он обнаружил на пологом склоне среди деревьев шестерых индейцев: трёх Арапахов и трёх Шайенов. Они сидели вокруг костра, оголённые до пояса, покрытые слоем краски на плечах, руках и лицах. Отряд проводил окуривание магической травой. Это означало, что дикари уже были готовы к нападению. Они приводили себя в полное соответствие с требованием военной тропы. На случай смерти, они должны были выглядеть торжественно (перья в волосах, украшения и амулеты, священная раскраска на теле) перед лицом невидимых жителей Неба. Но так как Бак знал, что поблизости не было никого, кроме его семьи, то совершить набег индейцы собирались именно на его дом. Привыкший к разного рода неожиданностям, Бак решил действовать быстро и нагло. Он беззвучно поднял винчестер. Отчётливо виднелись три широкоскулых молодых лица Арапахов и затылки Шайенов. На индейцах плясали густые тени листвы и подрагивали солнечные пятна. Бак взял на прицел центрального Арапаха и потянул спусковой крючок. Под грохот выстрела индеец откинулся навзничь. Его сосед покатился по земле после мгновенно прозвучавшего второго выстрела, хватаясь за грудь. Третий Арапах застыл на месте с дымящимся пучком травы в руках. Шайены рассыпались в траве, жирной краской вспыхивая на солнце. Арапах бросился бегом к стоящим неподалёку мустангам, виляя между стволами деревьев. Бак выстрелил в него, но пуля не попала в цель, с визгом оторвав кусок коры над головой дикаря. Эллисон пустил коня во всю прыть прямо на индейцев. Они уже подскакивали верхом и разлетались в разные стороны, но не прошло и минуты, как они развернулись и помчались на него, крича и держа стрелы наготове. Очередной выстрел свалил кого-то из индейцев с коня. Тотчас редкое облачко дыма распустилось над одним из дикарей. Пуля прожужжала высоко в листве, не причинив белому человеку вреда. Однако в следующую секунду лошадь Эллисона споткнулась, и он кувырком полетел в траву. Рассекая клубы пыли, воткнулась в землю стрела, рядом другая. Бак ответил выстрелом, но поторопился и не попал ни в кого. Его лошадь уже стояла на ногах, и сквозь ноги её он видел обнажённых всадников, гнавших своих косматых пони к нему. Бак стремительно поднялся, чтобы прыгнуть в седло. Одновременно с его рывком лошадь дёрнулась, громыхнуло индейское ружьё. Животное осело, мотая головой и хрипя. Бак успел откатиться, чтобы тяжёлое тело кобылы не придавило его. Он выстрелил наугад, и Шайены придержали коней. Они находились совсем близко. Бак прицелился и свалил ближайшего воина, ранив его в живот. Индеец перевернулся, поднялся на ноги, качнулся и упал. На его раскрашенном лице Бак прочитал удивление. На это он и делал ставку. Индейцы должны были растеряться, должны были отказаться от драки, потому что они уже проиграли. Зная веру краснокожих в чудеса, Эллисон рассчитывал, что храбрые уедут, решив, что их белый противник охраняется сильным талисманом. Однако два оставшихся Шайена не уехали совсем. Они остановились на безопасном расстоянии, спрыгнули на землю, сели на корточки и стали следить за Баком. Он выпрямился. Шагах в шести от него шевелился раненый Шайен. На вздувшихся мышцах его спины, покрытых краской, налипли хвоя и травинки. Бак огляделся и тут услышал выстрел. Сильный удар в левое плечо сбил его с ног. Он не видел стрелявшего. Должно быть, это пришёл в себя один из тех, кого он посчитал за мёртвого. Сквозь траву, повернув голову, Бак различил направившихся к нему двух Шайенов. Среди деревьев стояла согнутая фигура Арапаха, оперевшаяся всем корпусом о старинное длинноствольное ружьё. Верховые индейцы быстро приближались. Вот уже белки глаз стали видны, слышно, как длинные косы с вплетёнными в них бусами постукивали об ожерелья из медвежьих клыков. Один из воинов спрыгнул на землю, держа в руке лук, и шагнул к поверженному Бледнолицему, намереваясь притронуться к нему. Многие обычаи степных племён ушли в прошлое, но давняя традиция дотрагиваться до противника в бою, чтобы заработать славу, осталась. Шайен нагнулся, и Эллисон спустил курок, всаживая последнюю пулю в горло дикаря. Брызнула кровь, пачкая широкое белое перо, лопнула кожа. Индейца отшвырнуло. Эллисон издал подобие смешка, обрадовавшись своему манёвру. Второй Шайен издал пронзительный крик, в котором негодование слилось воедино с потрясением. Он взмахнул топориком и саданул им по голове белого человека. Эллисон не успел издать ни звука и упал на спину. Кровь залила ему лицо. Шайен объехал вокруг несколько раз, низко свесившись с пони, затем быстро слез, подбежал к странному Бледнолицему, опустился на колени и умело положил его лицом к земле, как переворачивали его далекие предки поверженных врагов, заслуживших уважение в бою. Затем индеец сел на коня и поскакал к двум израненным товарищам.
      

    3

       Бак разлепил глаза, но ничего не увидел. Он шевельнул головой, и она ошпарила его брызгами боли. В мозгу вспыхнуло, по спине разлился огонь. Бак приоткрыл губы, но совсем немного, так как малейшее движение мышц на лице словно наполняло голову кипятком. Между губ проникли стебельки мятой травы, и Бак понял, что он лежал лицом вниз. Тогда он попытался перевернуться, что удалось ему не сразу, однако тьма не рассеялась, даже когда он лёг на спину. Над ним плыла глубокая ночь. Он повернулся на бок и, скрипя зубами, стал медленно ползти, делая едва уловимые движения. Временами он проваливался в забытье, затем заново открывал глаза, чувствуя, как его поочерёдно охватывали жар и озноб. Но он продолжал ползти на звук воды.
       Заря застала его почти возле ручья. За ночь он прополз всего футов двадцать, но совершенно обессилел и потерял сознание. При этом голова его уткнулась тяжело в песок, и свежая кровь полилась из раны с новой силой. Густой красной лентой она затекла ему в открытый рот и ухо. Прийдя в чувство, Бак опустил лицо в воду и едва не захлебнулся, не в силах поднять голову, чтобы набрать воздуха. Он слегка ополоснул лицо, но кровь продолжала струиться из глубокой раны на голове и через минуту снова застлала ему глаза. Из охватившей его мглы Бак вынырнул, когда услышал топот копыт, и разлепил веки. Заходящее солнце просвечивало косыми лучами траву. Перед самыми глазами ползали муравьи, многие бегали по его лицу. Бак ощутил, как по всему телу закипели пузырьки крови, заметались жгучие иголочки. Он напрягся и подтянул ноги к животу. Правая рука упёрлась в землю, и он, испытывая головокружительную боль, заставил себя подняться на колени. Между деревьями гарцевали верховые индейцы. Некоторые были в парадных убранствах, держали в руках щиты и копья. Некоторые прикрывались только набедренными повязками, и за поясом у них торчали дубинки. В лучах вечернего солнца все они выглядели по-настоящему красными. Воины заметили покрытого кровью белого человека сразу и в полном молчании окружили его. Бак вытянул перед собой руку с раскрытой ладонью и, тяжело ворочая языком, сказал на языке Лакотов:
       -- Сегодня плохой день для смерти. Великий Дух велел мне жить -- Его голос звучал слабо, но отчётливо.
       Индейцы обменялись несколькими певучими фразами на языке Шайенов. С высокого жеребца цвета смолы спрыгнул индеец с единственным пером в волосах и с длинными косами, пущенными по груди, и подошёл к Баку, заглядывая ему в лицо. Он сильно повернул голову белого человека, чтобы увидеть рану, и издал удивлённое восклицание. Затем он разорвал рубашку Эллисона и обнаружил вздувшееся плечо с пулевым ранением навылет. Бак стиснул зубы, но сдержался и не проронил ни звука. Когда индеец вновь посмотрел ему в глаза, Бак узнал в нём Лакота по имени Поймать Лисицу.
       -- Вода-На-Камнях всё ещё ждет меня? -- прошептал он. -- Поймать Лисицу отвезёт меня к моей жене?

    4

       В лагерь Плохих Лиц, с которыми стояли также палатки Шайенов из группы Воинов Собаки, Бак Эллисон въехал верхом, сидя за спиной Поймать Лисицу. Рана на его голове была наскоро обработана, но кровь не переставала сочиться, плечо раздулось. Он мог бы лечь на волокуши, но отказался, решив проявить максимум воли, чтобы произвести впечатление на Шайенов, которые не были знакомы с ним.
       Как он объяснил позже, индеец, нанёсший ему заключительный удар, привёз в лагерь весть о доблестном белом человеке, который обладал великим чудом и силой, который не знал страха и не хотел умирать. Воины Собаки и Плохие Лица (примерно человек двадцать общим числом) наутро отправились на место странной схватки, чтобы подобрать тела погибших и посмотреть на труп удивительного Бледнолицего. Они домчались до цели к вечеру и были поражены, увидев белого окровавленным, но живым.
       Поймать Лисицу и Язык Бизона, которые приехали с отрядом, доводились двоюродными братьями индейской жене Бака Эллисона. Но они не сразу признали его, покрытого загустевшей кровью и коротко остриженного. Услышав родную речь и имя Воды-На-Камнях, они промыли Бледнолицему раны и оторопели от очередного изумления: перед ними оказался Далёкий Выстрел, известный воин Оглалов, сын Жёлтой Птицы.
       В деревню ехали без спешки, с остановками, потому что Бак плохо держался на лошади. Мир плыл перед его глазами, будто его погрузили в воду.
       Когда же отряд добрался до стойбища, собралась толпа, слышались причитания женщин над убитыми юношами. Бак соскользнул с коня и сел на землю, не в силах больше держаться. Шайены кричали на него, принимая за пленника. Несколько женщин бросились на Бака с криками и бранью, и одна стукнула его кулаком по голове. На несколько секунд он лишился чувств, но судорожно сжатые пальцы держались за ногу Поймать Лисицу. Прибывшие воины подняли голоса на женщин и замахали копьями на старух. Молодая индеанка с глубокими шрамами на щеках проскочила между мужчинами и плюнула Эллисону в лицо. Поймать Лисицу сильно оттолкнул её и воскликнул что-то на языке Шайенов. Язык Бизона крикнул Баку, чтобы тот снова сел на пони и не слезал, покуда они не въедут в лагерь Лакотов. С тяжёлым сердцем наблюдал Бак за вспышкой гнева, причиной которой во всех отношениях послужил он сам.
       -- Ты останешься в моём доме, -- объявил Поймать Лисицу, помогая белому человеку сползти с лошади и пройти в типи, перед входом которого стоял высокий шест с развешанными на нём скальпами. Бак слышал индейца, но почти ничего не понимал. Ватный туман окутывал его.
       -- Через десять дней мы свернём палатки и отправимся на север. Там встретятся многие Лакоты, чтобы решить, что делать с белыми пришельцами, которых становится всё больше. Они, подобно мухам вокруг лошадей, роятся возле нашего народа. Красное Облако недоволен и говорит, что Длинные Ножи обманули его. Но воевать не хочет.
       -- Где моя жена?
       -- Вода-На-Камнях в лагере Неистовой Лошади. Мы встретим их позже.
       В типи вошёл лекарь. Его голову украшал скальп бизона с торчащими рогами, окрашенными в красный цвет. Из-под мохнатого головного убора свисали длинные косы, переплетенные кожей гремучей змеи. На голом сухом старческом теле виднелось множество начерченных жёлтых полосок. За спиной лекаря стоял мальчуган и держал сумку с пахучими снадобьями и большой бубен. Взглянув внимательно на обмякшего белого человека, старик велел всем покинуть жилище и сунул в рот костяной свисток.
       Возле входа в палатку собрались женщины и мужчины. Некоторые расспрашивали, кто такой Далёкий Выстрел. Кое-кто стал рассказывать о нём истории, в которых он оживлял Человека-Который-Ходит-Посередине и совершал другие сказочные поступки. Были такие, которые выражали удивление тем, что Далёкий Выстрел слишком похож на Бледнолицего. Но едва зазвучал бубен, все умолкли. Бубну вторил свисток колдуна, напоминавший клёкот орла. Затем колдун запел. Через короткое время, которого не хватило бы, чтобы вода в котле закипела, лекарь вышел и спокойно направился через деревню к своему жилищу. За ним молча следовал мальчик с сумкой, бережно неся бубен.
       Лакоты заглянули в палатку. Там стоял густой запах трав. Бак крепко спал, лицо его было спокойным, бледность ушла.

    5

       -- Там никого не было, брат мой, -- повторял молодой индеец, -- я говорю правду.
       -- Не может быть. Куда же они делись? -- вопрошал взволнованно Бак. -- Женщина и девочка, у них красивые светлые волосы.
       -- Нет. Дом из дерева есть. Загон поломан, там лежит скелет коня, а вокруг много волчьих следов. Около жилища растерзано тело большого волка. Его кто-то убил, потому что кровь была сначала, до того, как появились койоты и сожрали его.
       -- И нет женщины? Ты уверен? -- Бак пристально следил за индейцем. -- Не обманывает ли меня Огонь Руки? Может, молодые воины напали на дом и увели женщину?
       -- Нет. Огонь Руки не лжёт, его язык прям. Это знают все. Наши воины не застали в деревянном доме никого, но видели много отпечатков копыт с подковами. Раньше нас там побывали Длинные Ножи. Я думаю, они забрали твою женщину.
       Бак опустил голову. Незнакомые прежде чувства глубокой вины и утраты сжали его сердце. Где теперь искать? Не обманывает ли индеец? Впрочем, разве удержались бы юноши от похвальбы, если бы привели пленную женщину или добыли её скальп?
       Три дня провёл он в лагере Плохих Лиц и заметно оправился. После посещения старого лекаря боль в голове и плече ушла, отёк почти пропал, кровь перестала сочиться из раны. Оставались естественная слабость и головокружение.
       На четвёртый день пришёл Шайен и принёс Баку его винчестер. Эллисон видел, что индейцу стоило больших душевных сил вернуть добытое в бою оружие, но не отдать он не мог, ведь Далёкий Выстрел оказался вовсе не врагом (ведь это Шайены готовились напасть на него и его семью, а любой мужчина имеет право защищать свой дом, пусть то и неприятный для осознания, но всё же правдивый факт).
       В тот же день в палатку беззвучно, как привидение, проскользнула молодая женщина, которая бранила Эллисона в день его приезда и оскорбила его плевком в лицо. Она молча села перед мужчиной и положила перед ним новые мокасины, искусно украшенные иглами дикобраза, и большую сумку с бисерной вышивкой. Затем индеанка застыла в ожидании его слов. Бак показал знаками, что не таит зла в сердце. Женщина улыбнулась, отчего глубокие рубцы на её щеках превратились в рельефные борозды.
       Когда лагерь снялся с места, Бак уже уверенно сидел верхом. Он ехал молчаливый, но вполне умиротворённый. Шуршали по траве волокуши, лаяли собаки, смеялись дети. Безоблачное небо сверкало, насыщенное солнечным воздухом.
       -- К нам приезжали Болтающиеся-Около-Форта, -- рассказывал Поймать Лисицу, скача рядом с Эллисоном, -- они говорили, что Красное Облако получил для племени землю около Лошадиного Ручья. Он больше не выйдет на военную тропу. Красный Лист и Маленькая Рана остались с ним. Я слышал, что многие Оглалы приехали на совет и дотрагивались до этих вождей, как до врагов в бою. Юноши кричали, что вожди должны покинуть землю Лакотов, раз они превратились в Бледнолицых. Белый Отец послал Крапчатому Хвосту подарки, но отряд воинов выехал встретить посланцев и не пустил их в агентство Крапчатого Хвоста. Подачки Бледнолицых делают разум некоторых вождей безвольным... Плохие времена наступили. На душе у меня тяжело, потому что многие наши люди оставляют свои сердца в фортах белых людей.
      

    ПЛОХИЕ ЛИЦА

    (1872)

    1

      
       Вынув из чехла винчестер, Бак принялся за чистку оружия. Вода-На-Камнях приходила временами, присаживалась на корточки напротив мужа и с любовью смотрела на него. Затем, спохватившись, она поспешно возвращалась к наваленной на бизоньей шкуре груде свежего мяса и продолжала резать его на тонкие длинные кусочки. Вокруг стояло множество лошадей, перепачканных кровью, с которых женщины уже успели снять тюки, полные мяса и крови бизонов, но мальчики ещё не отогнали их к реке, чтобы обмыть.
       -- Славная была охота, -- сказал с довольной улыбкой Далёкий Выстрел, -- я знал, что мы вдоволь набьём быков. Великий Дух спел мне об этом во сне.
       -- Зима была тяжелой, но теперь у нас много мяса, -- ответила через плечо Вода-На-Камнях, работая ножом. -- Скоро Сын Белой Травы станет твоим помощником.
       -- Да, -- согласился Бак, любуясь ловкими движениями женщины, -- он должен скорее взрослеть. Вскоре Лакотам потребуются сильные воины. Нам уже сейчас нужны ловкие люди, они всегда нужны... Ты знаешь, что Пятнистый Рог попал на охоте под ноги бизона?
       -- Я слышала об этом, -- ответила жена, -- говорят, его сбросил конь.
       -- Да. От тела мало что осталось, но его останки всё равно привезли в деревню на волокушах. Я видел, как его жена, обезумев, перерезала коню горло и умылась кровью. Похоже, горе убьет её.
       -- Бедная женщина, -- Вода-На-Камнях обернулась и серьёзно посмотрела мужу в глаза. -- Я умру, если с тобой произойдёт что-то на войне или охоте. Я отправлюсь следом за тобой по тропе. Ты вернулся ко мне из другого мира, где люди становятся ленивыми, грязными, где от них дурно пахнет. Но ты вернулся, значит, твоё сердце связано со мной вечными узами. Ты мой муж до самой смерти.
       Далёкий Выстрел спрятал винчестер в чехол и приблизился в жене. В эту минуту её лицо показалось ему прекрасным, как никогда. Бак протянул руку и дотронулся до того места, где шрам рассекал бровь жены. Чёрные волосы изуродованной брови под грубой кожей его пальцев ощутились, как шелковистая весенняя трава под тяжёлой подошвой усталой ноги. Бак придвинулся и коснулся шрама губами, язык скользнул по плотному рубцу.
       -- Зачем? -- засмеялась она. -- Люди будут смотреть и говорить, что мой муж не похож на воина, что у него нежное сердце.
       -- Мужчины Лакотов умеют воевать. Но почему они должны стыдиться сердечных порывов? Возлюбленные дарят друг другу сердца, для них ставят палатку, чтобы они жили вместе и могли любить. Никто не смеётся над этим. Почему же нельзя показывать свою любовь через много лет после свадьбы? Почему я не могу говорить тебе о любви на глазах своего народа? Я хочу, чтобы все знали об этом, чтобы разделили моё счастье. И я хочу, чтобы в минуты горя со мной плакали все Лакоты. Это моя семья, огромная семья, и мне хочется чувствовать бой нашего общего сердца.
       -- Ты никогда раньше не говорил таких слов.
       -- Сегодня я счастлив. Я почувствовал это на охоте, когда вокруг меня мчались мои братья и я видел восторг в их глазах. Оказывается, ещё осталась жизнь.
       -- Разве она должна была исчезнуть?
       -- Вода-На-Камнях красива, и ей, как всякой женщине, хочется, чтобы красота никогда не покидала её, -- засмеялся Бак, -- точно так же все Лакоты надеются, что их жизнь не изменится. Но уже много земли отдано белым. Я видел, что делают белые на той земле. Я понял, что жизнь красного человека подошла к закату. Мы похожи на остров посреди безбрежного океана Бледнолицых, и вода продолжает наступать.
       -- Твои слова печальны.
       -- Да, я скорблю. Я вижу, что смерть народа близка. Но сегодня я понял также, что на этом острове осталась настоящая жизнь. Её мало, но она есть. И я хочу пользоваться ею и радоваться, покуда осталось время. Как только начнутся танцы, я приму в них участие. Я хочу движения. Танец -- это движение, а движение -- это жизнь. Мы будем двигаться по кругу в едином ритме, и наша песнь будет единым голосом. Я чувствую, что сегодня, как никогда раньше, Лакоты должны соединиться с Большим Кругом в своём круговом танце. Сегодня я буду петь песни и говорить тебе о любви, потому что завтра этого можно не успеть сделать. Впереди нас ждут беды...
      

    2

      
       Неистовая Лошадь, Маленький Ястреб, Пёс, Маленький Большой Человек, Далёкий Выстрел и десятка полтора других воинов сделали привал в густо заросшей лощине, когда солнце зависло в зените. День был жаркий, лошадей и всадников разморило за долгую дорогу. Поблизости два юноши умелыми быстрыми движениями свежевали застреленную антилопу.
       -- Ты полон мрачных дум, -- Бак опустился в траву возле Неистовой Лошади.
       -- Нет причин для радости, -- глядя в расплавленную даль, ответил индеец, -- мы ездили за оружием, но возвращаемся с ненавистной мне огненной водой. Мы потеряли время. Теперь многие наши люди потеряют следом за ним и разум.
       Десять дней назад отряд Плохих Лиц отправился на встречу с людьми Сидящего Быка, чтобы вместе с ними торговать с кочевым племенем метисов с Красной Реки. Это были единственное северное племя, которому удавалось в большом количестве покупать оружие и порох. В этот раз они обещали привезти множество новейших винтовок, но в избытке доставили виски, а оружия оказалось ничтожно мало.
       -- Воины огорчены, что не достали ружей, -- продолжал Неистовая Лошадь, -- но они рады святой воде белых. Никогда этот напиток не приносил ничего хорошего. Когда он вливается в кровь Лакотов, люди теряют голову. Под его воздействием они начинают драться. Куда девается в такие минуты величие Лакотов? Воины превращаются под стенами фортов в жалких скулящих псов, не знающих достоинства и желающих лишь одного -- лакать виски. Болтающихся-Около-Форта становится всё больше. Сила Лакотов пропадает. Даже те, кто не сложил оружия перед Синими Куртками, тянутся к проклятому напитку, в котором живёт злой дух. Вскоре враги наши не увидят возле наших палаток ни одного мужчины, их будут встречать жалкие животные. И наши женщины уйдут к Бледнолицым, потому что не останется рядом Лакотов, достойных уважения и любви.
       Неистовая Лошадь пользовался редкой популярностью и уважением среди множества степных народов -- не только Лакотов, но и Шайенов, и Арапахов. При встрече с ним любой сразу замечал необычность этого человека, удивляло его поведение, его внешность. Его кожа была светлее, чем у других Лакотов. Длинные мягкие волосы стекали по плечам светло-коричневыми струями, а не привычно чёрными. Поговаривали, что в его жилах была кровь индейцев племени Мандан, которые отличались светлыми волосами и прозрачностью глаз, но никто не знал наверняка. Он был среднего роста, сложен легко, почти по-мальчишески. Узкое спокойное лицо смотрело на окружающий мир внимательными чёрными глазами, но эти глаза редко останавливались на собеседниках. Он словно определял людей по какому-то ему одному видимому ореолу, а не действительной внешности. Они никогда не пел и не принимал участия в плясках, будь то праздник или ритуальный танец. Он мало разговаривал и даже на важных советах предпочитал отмалчиваться. Но когда говорил, его слова были точны и весомы. В собственном лагере его называли Странным Человеком и испытывали к нему непреодолимую таинственную тягу.
       Этой зимой Чёрное Покрывало, его жена, после полутора лет совместной жизни принесла ему дочь. Друзья полагали, что Неистовая Лошадь будет огорчён, что у него не родился сын, но он взял ребёнка на руки, улыбнулся и сказал, что его дочь (когда настанет время) родит великого воина, если на то будет воля Вакан-Танки, Великой Неизвестности.
       За много лет до этого, ещё совсем юношей, Неистовая Лошадь полюбил девушку по имени Женщина Чёрного Бизона, но отец отдал её мужчине, прозванному Нет Воды. Это оказался вспыльчивый и гневливый индеец, который пронёс огонь ревности и ненависти к Неистовой Лошади через всю жизнь. Неистовая Лошадь открыто смотрел на Женщину Чёрного Бизона даже после её замужества. К тому времени он был избран одним из четырёх Носителей Рубашки, то есть вождём. Это положение накладывало на него важные обязанности. Прежде всего он должен был показывать пример соплеменникам и не позволять себе того, что могли позволить простые люди.
       Однажды Неистовая Лошадь подъехал к палатке Женщины Чёрного Бизона, усадил свою избранницу на коня и на глазах у всего лагеря поехал с ней к себе в стойбище. Женщина Чёрного Бизона сидела на лошади, высоко подняв голову. На лбу у неё виднелась ярко-красная краска, означавшая, что она горячо любима. Она уезжала с известным воином, который пользовался всеобщим уважением, и не таила своих радостных чувств. Нет Воды был поднят соплеменниками на смех и разъярился не на шутку. Через несколько дней он ворвался с револьвером в руке в жилище Неистовой Лошади и выпустил пулю в голову Странного Человека. Затем он перешагнул через залитое кровью тело и забрал жену. Никто не думал, что молодой Носитель Рубашки доживёт до утра. Однако Неистовая Лошадь не только дотянул до рассвета, он оправился и через неделю уже стоял на ногах.
       За то, что молодой вождь не сумел сдержать своих чувств, он был лишён звания Носителя Рубашки. Но это не сделало его менее популярным среди Лакотов.
       Нет Воды пытался стрелять в него ещё раз в прерии, не рискуя приблизиться, однако пули пролетели над головой. Это произошло два года назад...
       -- Я никогда не говорил, что мои воины глупы, -- сказал Неистовая Лошадь, -- но сейчас говорю.
       -- Зачем ты хочешь обидеть нас? -- спросил Маленький Большой Человек, напыжив грудь. -- Я не раз доказывал в бою храбрость и отвагу. Я одолел немало врагов открыто, а ещё больше взял хитростью.
       -- Зато теперь ты выпьешь огненной воды и станешь глуп. Вы уже глупы, раз взяли с собой столько бутылок. Вы превратитесь в дураков и поубиваете друг друга. Плохим Лицам это не в первый раз делать.
       Много лет назад в одном из кланов Оглалов индейцы, отравившись солдатской водкой, учинили побоище в собственном стойбище, многие пали от рук родственников. Когда дурман алкоголя прошёл, индейцы пришли в ужас от совершённых ими убийств. Те, которые замарали себя кровью братьев, уехали жить отдельно, не в силах выносить павший на них позор. С тех пор их прозвали Плохими Лицами. Время шло, наступил момент, когда признанным лидером Плохих Лиц стал Красное Облако. Но теперь он хотел тихой жизни, и многие славные воины ушли со своими семьями в лагерь Неистовой Лошади. Теперь у Странного Человека были свои Плохие Лица.
       -- Мы не можем позволить себе превратиться в больных и слабых, -- неожиданно громко и страстно сказал он, -- потому что скоро Синие Куртки придут к нам с войной. Не успеет снег покрыть нашу землю дважды, как нам придётся взяться за оружие и встретиться в бою с Бледнолицыми.
       Но солдаты появились раньше. Солнце лишь десять раз угасло и проснулось заново, а из лагеря Сидящего Быка прибыл посланец и сообщил, что разведчики обнаружили много солдат на Лосиной Реке. Никто не заметил, когда пришли туда Длинные Ножи, но они уже находились там. Многие мужчины ушли сразиться с Вороньим Племенем, чтобы прогнать его со своих охотничьих угодий, оставшиеся готовились к ежегодной Пляске Солнца, которая придавала людям силы и делала лучше их сердца. Узнав о появлении четырёх сотен кавалеристов, Лакоты решили поскорее убрать свои деревни с пути солдат, чтобы не подвергать опасности женщин и детей. После этого большой отряд Лакотов отправился встретить врага.
       Эллисон не присоединился к военному отряду, решив, что дальше ругательств и нелепых попыток проскакать сквозь ряды солдат, чтобы дотронуться до них, война не зайдёт. Бак видел, что индейцы находились далеко не в воинственном настроении. Солдаты на самом же деле были весьма далеко от деревни и не угрожали в то время. Дни стояли тёплые, мужчины слегка разленились. Понимал это и Неистовая Лошадь, не спешивший сесть в седло. Но позже Бак узнал от жены, что молодой вождь задержался по другой причине: у его дочурки внезапно начались судороги, вызванные холерой, которая слизывала своим страшным языком сотни жизней за один заход.
       Глубокой ночью Странный Человек Оглалов привязал за ухом магический камешек и спрятал в мешочек другой талисман, затем вспрыгнул на коня и ускакал. Он нашёл отряд возле ручья Стрелы. Горячие юноши Сидящего Быка успели угнать несколько лошадей из армейского табуна, и теперь за ними следом спешили синие фигурки солдат. Автоматические винтовки громко и без перерывов стреляли. Эхо перекатывалось между холмов. Пороховые облачка расплывались над землёй. Размахивая широкими рукавами рубашки из кожи оленя с длинными чёрными прядями волос на плечах, между индейцев метался Длинный Святой, на голове которого был закреплён орлиный хвост. Напрягая раскрашенное белыми полосками лицо, он пытался перекричать гикающих воинов.
       -- Слушайте, братья! Знайте, что мне было видение, которое указало способ, как сделать шесть храбрых мужчин неуязвимыми для пуль. Эти шестеро должны объехать четыре раза вокруг Бледнолицых шакалов, исполняя известную мне песню, а после напасть на них без страха в сердце. Видение сказало, что ружья солдат потеряют силу.
       Шесть голых дикарей, покрытых священной раскраской, с воплями погнали коней к Синим Мундирам, не дожидаясь Длинного Святого. На первом же кругу четверо едва не свалились со своих пони, получив пулевые ранения в плечо и грудь. Они подскакали совсем близко к солдатам, называя их трусливыми женщинами и жалкими псами, но трескотня выстрелов полностью заглушила их голоса, и юноши, обливаясь кровью, вернулись к соплеменникам. Пятый рухнул в густую траву с пробитой головой. Лакоты видели, как он цеплялся за гриву лошади, вздрагивая при каждом движении, и кровь сильно брызгала ему на лицо и спину.
       Длинный Святой опустился на землю, не доехав до своих Лакотов, и оставался неподвижным, совершенно сбитый с толку и подавленный происшедшим. Его длинная кожаная рубаха с перьями и человеческими волосами на нижней кромке легла в траве жёсткими коричневыми складками, и индеец стал похож на изваяние. Руки и лицо, раскрашенные жёлтым, застыли. Только длинные волосы слегка шевелились на ветру. Он не обращал внимания на свист пуль вокруг него. К нему неспешно подъехал Сидящий Бык, украшенный тяжёлым оперением из орлиных перьев со шлейфом до самой земли. Он слез с коня и сел рядом. Это был немного грузный и с виду суровый мужчина. Его раскосые глаза, близко посаженные к крупному носу, со жгучим любопытством глядели на мелькавшие за пороховым туманом синие фигуры в шляпах. Он покачивал головой, будто стараясь соответствовать своему имени, и словно старый бык высказывал тем самым молчаливый упрёк непослушным своим детям. Он достал из украшенного бисером мешка длинную трубку и закурил. Едва из его трубки поднялся сизый дым, возле самых ног вождя несколько раз разлетелись клочки рыхлой земли, но воин не удостоил предназначавшиеся ему пули даже беглого взгляда. Позади него, то разворачиваясь пёстрой лентой, то собираясь в бесформенную кучу, гарцевали раскрашенные Лакоты.
       Неистовая Лошадь проскакал один раз прямо перед самым строем солдат, будто рассматривая их, и пуля с визгом оторвала щепку от древка его копья. Дикари завыли, замахали луками и дубинами, но не приблизились.
       -- Вы воете, подобно псам, когда в небе восходит луна, но не можете достать до неё, -- гневно выкрикнул Неистовая Лошадь, потеряв душевное равновесие. -- Такая война не прогонит солдат никогда! Проявить храбрость и угнать лошадей можно у Псалоков или Волков из-под носа. Но нельзя, сражаясь против Синих Мундиров, собирать прикосновения к врагам и похваляться ими, как в былые дни. Солдат надо убивать, ибо они понимают только язык ружей, который сваливает людей мёртвыми! Тот, кто приходит убивать нас, заслуживает только смерти! Нет нужды выказывать им нашу доблесть или благородство сердец! Мы, люди племени Лакота, должны забыть амбиции! Мы должны стать воинами по крови, время кровавых шуток на поле брани ушло!
       Ночью лагерь Лакотов был тих. Никто не пел, не слышались разговоры. Лишь лошади фыркали да потрескивали костры. Гибкие струи дыма поднимались из жилищ в звёздную вышину. Тихими вздохами окружил прохладный ветер стены палаток. Изредка тишину тревожил случайный скрип шеста. Возле засыпающих индейцев скользили никем не замеченные призраки людей, совершивших великие подвиги и страшные преступления. Эти тени прошлого проникали в сны живущих, разговаривали там с родными и чужими, манили за собой, отталкивали от себя, воспевали необозримые просторы ушедшей жизни и обещали мрачное будущее, полное пожаров. Поутру деревня привычно окунулась в житейский шум и суету. Призраки, окутанные сумрачными песнями о грядущих бедах, отступили. Неторопливо объехав на пёгой длинногривой лошадке весёлую стайку детворы, к палатке Эллисона приблизился Маленький Большой Человек. Как всегда он был важен и смотрел на окружающих сверху вниз, слегка приподняв подбородок.
       -- Вчера мы вернулись из похода против Длинных Ножей, -- сказал он вместо приветствия. -- Мне интересно знать, почему ты не ездил с нами?
       -- Разве мужчина обязан отчитываться за свои решения? -- На лице Бака появилось изумление. -- Тебе нужно отправиться в деревню белых людей, брат мой. Там привыкли отвечать, когда их спрашивают строгим голосом.
       Индеец опустил голову, смущённый своей невежливостью. Он считался храбрым воином, заслужившим уважение соплеменников и не раз доказавшим преданность своему народу, однако временами он бывал крайне несдержан и груб.
       -- Ты не должен считать, что я любопытен, как глупая женщина, -- проговорил он с лошади, -- никто не может сказать, что я сую нос в чужие дела.
       -- Я тоже не думаю так.
       -- Но мне интересно знать. Может быть, ты знал какую-то тайну, поэтому не пошёл против Бледнолицых?
       -- Я отвечу тебе, -- серьёзным тоном сказал Бак, -- но скажи мне сперва, сколько скальпов вы привезли?
       -- Ни одного.
       -- А много ли ружей вы добыли?
       -- Нет.
       -- Тогда ответь мне, брат, разве нужно было ехать так далеко, чтобы просто порезвиться верхом? Разве тут мало места? Неужели нужно ехать к Длинным Ножам, чтобы похвастать пышным оперением? Когда мы отправимся воевать не на шутку, я не задержусь в деревне, поверь мне. Воевать с Бледнолицыми можно только на смерть, а не для подсчёта подвигов.
       -- С твоего языка слетели слова, которые мы слышали от Неистовой Лошади. Он, как и ты, говорит, что с белыми нужно сражаться до смерти. Я думаю, вы правы, но не знаю, как же мне тогда посмеяться над врагом, если я его просто убью? Как докажу я ему, что во мне больше ловкости, если не прикоснусь к нему во время боя, не возьму его оружие и лошадь? Если я убью его, он не узнает, что я смелее и проворнее. Зачем тогда воевать?
       -- Сойди с коня, брат, и войди в мой дом, -- предложил Бак, -- мой сын привяжет твоего друга.
       Сын Белой Травы, стоявший поодаль и внимательно следивший за гостем, радостно подбежал, уловив жест отца, и схватил повод лошадки. Его лицо запылало от гордости, ведь один из самых храбрых мужчин племени доверил ему, пятилетнему мальчишке, присмотреть за своим четвероногим другом. Вода-На-Камнях улыбнулась, глядя через откинутый полог палатки на сына. Возле неё молча сидела дочка, ковыряя маленьким пальчиком нашитые на мокасинах матери бусинки.
       Несуетливая беседа увела мужчин в далекое прошлое, которое жило в легендах и воспоминаниях детства. Затем они вернулись в действительность, где в их воображении выстроились окутанные пылью колонны потных солдат.
       -- Они одолеют нас, -- сказал Бак, -- не сейчас, разумеется, позже. И никакое чудо нам не поможет.
       -- Зачем нам чудо? -- удивился собеседник. -- Лакоты сильны. Кроме того, у нас есть верные друзья Шайелы и Арапахи. Мы прогоним Бледнолицых.
       Бак Далёкий Выстрел мысленно обозвал Маленького Большого Человека последним тупицей, каких видел свет. Никакой талисман не мог спасти дикаря от надвигавшейся последней войны с цивилизацией. Как бы сильно ни доверялся индеец чуду, обыкновенные кусочки свинца превращали его живое тело в труп. В этом не было магии. Это был обыкновенный, но не осмысленный индейцами до конца закон. Любой краснокожий, увидев во сне или в состоянии транса какой-то предмет, привлекший его внимание, будь то перо птицы или речная ракушка, принимал его в качестве священного амулета и доверял ему охрану собственной жизни, подключаясь через данный предмет к тонким сферам невидимого мира. В прежние времена амулеты действительно помогали, потому что оружие в руках врага насыщалось живой силой врага. Но мало кого спасали талисманы в бою, где стреляли винтовки, хоть у каждого воина их имелось по несколько штук. Это была новая система, на которую индейцы автоматически переносили старые правила. Были и заветные слова. Были обряды. Но никогда мужчина не обращался с упреками к своим оберегам, если получал ранение. Ему даже в голову не приходило, что амулет не обладал силой. Дикарь искал другие объяснения и находил их в огромном количестве: он не так повернулся, привязывая священный камешек, он притронулся к пище стальным ножом, а именно ему нельзя (по условиям видения) пользоваться металлическими предметами в быту, или же обмолвился словом со своей тёщей, что категорически возбранялось... Сотни причин приходили в голову индейцу, кроме одной: не каждый имел настоящую магическую силу, не каждому невидимые духи-покровители предоставляли свою помощь. В мыслях туземцы настолько привыкли к присутствию чуда, что оно даже не считалось чудом. Сама жизнь была проявлением чуда, потому что её создал Великий Дух, Великая и Непостижимая Тайна. Поэтому привычное действие одного человека оставалось обыкновенным действием, но могло стать чудодейственным в руках другого. Дух-Вакан, насыщавший барабанный бой, излечивал болезни. Песня отгоняла смерть. Злобное слово убивало. Белый же человек, лишенный такой жизни, мертвый в душе и сердце, жил тем, что забирал чужие жизни. Ему служили неживые рабы: пушки и ружья, они дышали смертью и сеяли смерть.
       И вот опять пришли на землю степных Лакотов колонны солдат, чтобы нарушить привычный ход жизни. Хранители священных копий, владельцы магических трубок, мудрые шаманы, зрелые охотники и воины -- все обращались за советом к Богу. Кто-то внезапно осознавал, что способ защититься от пуль дальнобойных винтовок очень прост: нужно сшить рубашку с рисунком животного-охранителя и окурить её дымом шалфея, сидя лицом на восток. Другие твердили, что нужно четыре раза, не сдвигаясь с места, проследить движение солнца и луны, моля Небо о защите. Много высказывалось предложений, многие приступали к своим приготовлениям, никому ничего не говоря.
       Неистовая Лошадь смотрел на соплеменников с выражением сожаления. Иногда он поднимался и говорил, что Лакотам прежде всего нужны были ружья, как у солдат, много ружей и много боеприпасов.
       -- Сегодня дело не в волшебстве. Оно слабеет с каждым днём, братья. Синие Куртки пришли в наш край слишком быстро. Наши духи не успели познать силу, которой владеют духи Бледнолицых. Наша магия не помогает нам в бою против их ружей.
       Огнестрельное оружие превратилось в первую необходимость для дикарей. В племени имелись ружья, но их было слишком мало, да основную массу их составляли древние кремнёвые, которые не могли тягаться с армейскими карабинами. Многие индейцы экономили порох, так как его хронически не хватало. Дикари сами изготовляли патроны, но их пули не могли похвастать силой и дальностью полета.
       Однажды молодой воин, долгое время владевший старинным ружьём, которое приходилось заряжать со ствола, прискакал в лагерь с торжествующим криком. Его глаза восторженно сияли, когда он показывал новую винтовку и коробку с патронами, взятую им у одинокого белого старателя. Когда он в первый раз нажал на спусковой крючок, сила отдачи вырвала карабин из его рук. Юноша пришёл в замешательство и долго сидел после этого в палатке, скрывшись от посторонних глаз. Но когда он показался, он держал на ладони две горстки пороха.
       -- Я кладу столько пороха, брат, -- удивлённо подошёл он к Баку, -- а белые используют в своих патронах, оказывается, в два раза по столько. Сильно бьёт ружьё. Очень сильно.
       Временами в дикие стойбища наведывались Лакоты из агентств, сообщая, что Красное Облако продолжал требовать от Белого Отца в Вашингтоне подарки, обещанные за отданную землю. Но власти привозили в резервацию только продовольственные пайки, одеяла и табак. Винтовки белые люди не собирались давать. Иногда индейцам удавалось приобрести оружие у торговцев, которые приезжали в тяжёлых фургонах, чтобы обменять револьверы и ружья на шкуры бизонов. Но таких торговцев было мало. Белые опасались приближаться к воинственно настроенным краснокожим. Чаще всего приезжали торговцы спиртным. Пару раз воины напивались прямо возле фургонов и начинали выкрикивать обрывки военных песен. Оба раза эти буйства закончились для белокожих торговцев смертью. Одному дикари прострелили грудь, отрубили голову и бросили её с телом в повозку, которую подожгли. Второго убили выстрелом в голову, когда он прятался под колесами от потерявших рассудок Лакотов. Он умер мгновенно, но туземцы долго ещё терзали его тело, отрезав нос и уши, отрубив обе ступни, оскальпировав и вырезав сухожилия на руках. В таком виде труп остался лежать среди разбитых бутылок, окутанный стойким запахом разлившегося виски. На следующий день после этих событий лагерь обычно сворачивал палатки и двигался в другое место.
       Все эти мелкие события забывались особенно быстро теперь, когда Лакоты собирались для большой Пляски Солнца.
       Целых четыре дня в период полнолуния продолжалось торжество, и каждая ступень его была особым красочным ритуалом. Люди, едва собравшись в общий лагерь, облачались в самые яркие наряды, отовсюду слышались песни, смех и звуки барабанов.
       Возле Одинокой Палатки, куда сходились шаманы, толпились возбуждённые зрители, слушая сильный поющий голос изнутри.
       -- На военной тропе я никому не уступаю... Я веду жизнь, полную безграничного мужества... О, мой Крылатый Друг, сейчас я раскуриваю трубку и передвигаю её по кругу для тебя, который обитает с Отцом, передвигаю по кругу к начинающемуся дню, передвигаю по кругу к Единственно Прекрасному...
       Все знали, что никому из посторонних не посчастливится увидеть даже краем глаза, как собравшиеся старики раскурят священную трубку, пустят её по кругу и сделают в земле отверстия, символизирующие плодородие... Но все, кто не был занят специальными приготовлениями, толпились, ощущая каждой клеточкой тела важность происходящего, испытывая трепетный восторг.
       -- Отец мой отдал всё это мне в пользование: деревья, горы, реки... Все они принимают участие в нашем празднике...
       А потом лучшие молодые люди, одетые в самые яркие костюмы, выезжали верхом в поисках дерева, которое сделают столбом в центре площадки для танцев. И девушки, не знавшие ещё мужчин, взволнованно сбивались вместе, гадая, которой из них могут предложить участвовать в освящении столба.
       После многочисленных церемоний, песен, бесконечных глашатаев, торжественных процессий наступал четвёртый день -- день Пляски. К полудню шаманы покидали Одинокое Типи, неся в руках разные погремушки, бубны и священную трубку. Устанавливался центральный столб, на верхушке которого закреплены пучки травы, вырезанные из кожи бизона фигурки человека и быка, несколько длинных тросточек с привязанными к ним табачными кисетами.
       -- Вот я стою, священный, перед вами, -- пела громко одна группа, -- в центре земли стою я и взираю на вас. Я узнаю людей вокруг меня.
       -- Отец наш, мы чтим тебя, находящегося в месте Четырёх Ветров. Мы носим священные вещи перед тобой. Мы собрались всем племенем, потому что хотим жить, -- пела другая группа.
       И вот уже шаманы проткнули острыми костяшками кожу на грудных мышцах тем, кто несколько дней тщательно готовил себя к исполнению танца, привязали к ним тонкие кожаные ремни, свисавшие с верхушки столба. Тела танцоров сплошь покрыты краской: одни полностью жёлтые, у других -- чёрные ноги и белый торс, третьи усыпаны красными точками от пят до головы.
       Под звуки множества голосов танцоры отклонились назад, и проткнутые грудные мышцы натянулись, сильно потекла кровь по телу. Длинные ремни эластично напружинились, подтягивая юношей обратно к столбу, но те при каждом шаге отклонялись назад.
       -- Я пошлю молитву с этим танцем. Услышь меня, Земля! -- затянул один из танцующих, перекрывая других поющих. -- Прими мою плоть, Мать-Земля, прими кровь мою!
       Лица собравшихся светились сильным возбуждением, кто-то выглядел радостным, кто-то торжественным и напряженным, внимающим каждому звуку огромного лагеря, утонувшего в море голосов и барабанном бое. Иногда кто-нибудь из танцоров с громким криком резко дергался назад, и острые костяшки-крюки с треском рвали проткнутые грудные мышцы. Кровь заливала руки тех, кто подхватывал освободившегося человека. Воздух, и без того наполненный голосами до невозможного, взрывался восторженными воплями.
       Временами хор поющих смолкал, тогда громко слышались протяжные слова шамана:
       -- Стоящий Над Всеми, обрати к нам свои уши. Многие люди ослабли. Нас одолели недуги белокожих пришельцев. Стада бизонов исчезают, как вода под жарким солнцем. Мы знаем, что это наказание ты послал нам за непослушание, Великий Дух, но сжалься над своими детьми! Наши юноши отдают сейчас свои тела на мучения, чтобы кровью смыть свою вину перед тобой. Прими их страдания, Владыка Жизни, и избавь нас от бед. Храбрые сами отдают тебе свою кровь, не отвергай их жертвы. Обрати свой взор и на ослабших женщин и детей нашего народа. У нас нет другого защитника, кроме тебя, Создатель. Нам не у кого просить силу. Только ты способен укрепить нас, Могущественный и Непознаваемый!

    ТРОПА ВОРОВ

    (1873)

    1

      
       Весна растопила снег и смыла грязь зимних облаков с небосвода. Заискрились под девственной голубизной свежие хрустальные резцы Скалистых Гор. Ожили холмы, затрепетав молодой травой на ветру.
       Каждый день девушки бегали к пасущемуся табуну и радостно мчались назад в лагерь, сообщая о новых родившихся крапчатых жеребятах, что считалось добрым знаком, предвещающим хорошее лето. Однажды разведчики оповестили, что огромное стадо бизонов направлялось в долину, покрывая окрестные холмы живым чёрным ковром. Охотники начали скорые приготовления. Однако первая же партия, отправившаяся за мясом, обнаружила отряд Абсароков. Обнажённые Лакоты вскинули луки, огласили воздух протяжными криками и пустилась за чужаками, которые, очевидно, преследовали то же самое стадо. Преследуя врагов, Оглалы взлетели на очередной косогор, за которым скрылись пышно разодетые Абсароки, и перед ними открылся вид целого лагеря. Вместе с палатками Абсароков в утреннем тумане утопали и жилища Проткнутых Носов. Лакоты повертелись на гребне холма, обозревая стойбище и не прекращая свои угрожающий вой, и повернули обратно. Противник был слишком силен для них. Но к полудню через холм перевалила целая орда Лакотов, одетых и покрашенных для сражения. Бак мчался бок о бок с Неистовой Лошадью. Ближе к деревне Вороньих Людей и Проткнутых Носов отряд распался, и Лакоты рассыпались, истошно гикая и улюлюкая. Поверх голов всадников Бак видел чучело сокола на затылке Неистовой Лошади и поднятое над ним ружьё с привязанным к стволу пучком чёрных перьев. Многие Лакоты ворвались во вражеский лагерь, но им не удалось увести ни единой лошади, так как Абсароки предусмотрительно переправили свой табун на остров разлившейся позади деревни реки. Их женщины успели, ожидая нападения Лакотов, вырыть вокруг многих типи небольшие траншеи, где затаились теперь мужчины. Бак отъехал назад и остановил горячего жеребца. Рядом вертелись на хрипящих мустангах жадные до схватки юноши, впервые ступившие на военную тропу. За их спинами вскоре появились женщины Лакотов и дети, приехавшие поглядеть на войну. Все громко кричали и жестикулировали. Несколько девушек выдвинулось вперёд, подняв высоко палки с прицепленными к ним лохматыми скальпами Абсароков. Возле одного из скальпов болтались нанизанные на нить отрубленные пальцы и уши.
       -- Вы плохо слышали в прошлый раз! -- визжала девушка, размахивая страшными трофеями. -- Я отрезала вашим мужчинам уши и повторяла прямо в них, чтобы вы не появлялись в нашей стране, иначе придётся изрубить вас на куски!
       Изредка из лагеря Абсароков доносились ружейные выстрелы. Между палатками, позади которых невозмутимо ползла широкая лента синей реки, Бак заметил нескольких белых людей. Их лица были покрыты краской, а волосы зачёсаны на лбу и смазаны жиром на манер Вороньего Племени. Один из них выехал вперёд, выкрикивая песню храбрых. Его голову украшало красное перо. Поперёк седла лежало длинноствольное ружьё. Всадники обеих сторон скакали вперёд и назад, но в бой не вступали, зато не переставали звучать пронзительные оскорбления. Однако никто не предпринимал решительных шагов, потому что каждое племя было с семьями.
       Внезапно наступила тишина. Пыль медленно опустилась на землю. Пятеро Лакотов медленным шагом приблизились почти вплотную к ближайшему типи и молча уставились на врагов. Бак последовал за ними и остановился перед белым человеком с красным пером в волосах.
       -- На сердце становится теплее, когда видишь человека своей расы даже в такой дурной истории, не правда ли? Надеюсь, мы с вами не станем дырявить друг друга, -- засмеялся незнакомец, откидываясь в седле.
       Бак ответил растерянной улыбкой. Со стороны Абсароков прискакал второй белый, похожий на охотника: в пушистой шапке с хвостом белки и замшевой куртке.
       -- Мич Боуэр, -- представился он и коротко объяснил, что прибыл с правительственной делегацией из форта Ларами, чтобы созвать Абсароков на переговоры. Он не успел договорить, как хлопнул выстрел. Все пригнули головы и развернули коней, направляя их подальше от врагов. Лицо Боуэра крепко врезалось в память Эллисону. Возможно, при других обстоятельствах он не запомнил бы этого человека, но в этот раз всё было как-то особенно ярко: и солнце, просветившее орлиные перья насквозь, и множество лоснящихся краской вражеских лиц в непосредственной близи, и английский язык в шквале лакотского наречия...
       -- Зачем ты с этими людьми, брат? -- кричали Лакоты с холма человеку, который назвался Боуэром. -- Псалоки выклюют тебе глаза и вырвут волосы!
       Бак остановил дрожащего жеребца возле жены, заметив её среди прочих женщин и спросил, откуда Лакоты знали того белого.
       -- Когда тебя не было с нами, мы стояли лагерем возле торгового пункта и были дружны с Бледнолицым, который жил там. Этот человек приходится ему сыном. В его жилах бежит кровь Вороньего Племени, потому что его мать из того племени...
       Ближе к закату Лакоты ушли в свой лагерь, потеряв двух юношей, которых женщины оплакивали всю ночь. На следующую ночь в деревне начался победный танец. Извиваясь под бой барабанов, обнажённые фигуры двигались по кругу. На жезлах болтались пять добытых скальпов.
       Из густой темноты на бурное торжество смотрел Неистовая Лошадь, прижимая к себе больную дочку. Рядом с ним молча сидела жена, положив голову на его плечо. Их чёрные глаза вспыхивали, когда фигуры танцоров отступали от огня и открывали пламя костра.
       День за днём нанизывалась гирлянда времени и, взмахивая сильными крыльями, уносилась в безвозвратное прошлое. Вместе с шумом ветра прилетали без конца вести из агентств и наполняли сердца дикарей печалью. Оказалось, правительство, нарушив соглашение с Красным Облаком, передвинуло резервацию с первоначально выделенного участка на Лошадином Ручье на север к самой Белой Реке. Это была граница, которую не имел права переступить ни один белый человек. Это была земля Лакотов, устраивать резервацию на которой было глупостью, нелепостью, ведь эту территорию Бледнолицые ещё не купили у индейцев. Рассказывали, что Красное Облако сильно разгневался, завернулся в одеяло и отправился к агенту по делам индейцев в сопровождении Красной Собаки и других вождей. Но разговоры не оставили даже следа в бездушном сердце белокожего начальника.
       -- Терпение умерло! -- кричали воины Неистовой Лошади. -- Мы не пустим Длинных Ножей за Белую Реку! -- гремел Маленький Большой Человек, готовый прыгнуть на лошадь.
       -- Одну зиму назад мы встретили солдат на берегу Лосиной Реки, -- негромко ответил Странный Человек, -- и мы не сумели прогнать их.
       -- У них имелось сильное волшебство, а магия Длинного Святого оказалась слаба, -- резко возразил Маленький Большой Человек, и его тяжёлые косы от движения головы стукнулись о широкую грудь.
       -- У них были ружья, стреляющие много раз, -- не повышая голоса продолжал Неистовая Лошадь, -- с такими ружьями белые пойдут от Лосиной Реки на юг и с Белой Воды на север. С двух сторон они придут в Чёрные Холмы, и нам нечем будет ответить на их вторжение. Останется только умереть...
       С невероятной быстротой прилетели новые сообщения о Бледнолицых, которые уже появились в священных Чёрных Холмах, чтобы рыться в земле и искать в ручьях жёлтый песок. Самым невероятным известием оказалось сообщение о появлении там колонны солдат. Это означало не простых бродяг, а правительственную экспедицию.
       -- Белый вождь с длинными волосами цвета солнца ведёт много Синих Мундиров. Бледнолицые воры прокрались в самое сердце нашей страны, где захоронены наши предки. Почему мы не схватимся с ними, братья? -- хрипел Пёс. -- Чего ждут Лакоты? Солдаты не умеют проворно бегать, в них легко попасть, потому что они плохие воины. Они ведут войну только с нашими женщинами.
       -- Нам нужны ружья.
       -- Мы не станем сидеть на месте! -- возмутился Маленький Большой Человек. -- Там, где появляется белокожая тварь, индейцам нет покоя. Мы должны скорее отсечь голову страшной змее, которая ползет по нашей земле, иначе она насмерть пережалит всех нас. Великий Дух подарил нам этот край, мы здесь живём. Неужели не вступим мы в бой с ворами, которые сеют вокруг ложь и смерть? Неужели не дадим отпор и позволим запугать себя, даже не пытаясь вступить в бой?
       Индейцы, распаляли себя речами, устраивали пляски и обряды в просторных палатках военных обществ, откуда постоянно слышались теперь песни храбрых. Мальчишки не отступали ни на шаг от мужчин и готовили свои собственные вещи для похода. Они горели желанием стать настоящими воинами, сразившись с ненавистными пришельцами, и готовили себя к подвигам. Когда военный отряд выступил, целая стая мальчуганов последовала по пятам, нацепив на себя мягкие колчаны с луками и стрелами.
       На берегу Лосиной Реки Оглалы Неистовой Лошади соединились с Хункпапами Сидящего Быка и Ссадины.
       -- Я не хочу вести войну, -- услышал Бак слова Неистовой Лошади, -- я готов уходить от белых без боя, пока будет позволять земля, где можно жить. Лишь бы они оставили нас в покое. Но воины мои озлоблены. Их сердца кипят желанием пустить белым людям кровь. Я не могу им запретить.
       Возле Пыльной Реки вождь Чёрная Луна появился со своими людьми. Именно тут Лакоты увидели множество подвод и фургонов в большом строительном лагере Бледнолицых. Далеко разносился стук топоров и молотков, и монотонный лязг механизмов мучительно разрушал тишину лесистых холмов.
       Горстка Лакотов остановилась на берегу, приведя в панику строителей, и стала на своем языке требовать чего-то, перекрикивая шум реки. Торопливо примчался в облаке белой пыли небольшой отряд кавалерии, за ним маячила, шевелясь, тёмная масса строителей и пеших солдат. Сухо треснувшие со стороны индейцев выстрелы свалили почему-то кавалериста в самом заднем ряду. Нетерпеливо и нервно прозвучал горн, словно полоснув по небу медной бритвой, и солдаты сорвались с места. Захлестала вода под ногами коней, брызги вспыхнули на солнце совсем не по-военному весёлым, радостным огнём и разлетелись по жёлтому летнему воздуху. Вертлявые фигуры дикарей, не переставая истошно кричать, поскакали зигзагами прочь. Белые перья сияли в солнечных лучах, связки пёстрых лент трепетали по ветру, голые спины жирно сверкали на солнце свежей краской. Белым людям иногда мерещилось, что до кожи вертлявых раскрашенных всадников можно было дотронуться рукой -- так рельефны и ощутимы они были даже на большом расстоянии.
       Впереди кавалеристов мчался офицер, выделявшийся элегантностью и парадной выправкой. Длинные золотистые волосы его плескались вокруг головы. Бок о бок с ним скакал темнокожий индеец-скаут из племени Арикара, одетый в клетчатую ситцевую рубаху.
       Через минуту к удирающим индейцам присоединилась другая маленькая группа, выскочившая из зарослей, что привело желтоволосого офицера в неожиданную ярость, и он пришпорил коня. Краснокожие мчались дальше, заманивая солдат куда-то. Фигуры преследователей вырастали, укрупнялись, то сбиваясь в чёрную прыгающую массу, то расползаясь лентой между холмов. Офицер, в котором Бак, оглянувшись, узнал Кастера, значительно вырвался вперёд, окружённый двумя десятками солдат. Но вскоре его товарищи тоже отстали, и он ехал теперь лишь в сопровождении верного Арикара по имени Кровавый Нож и какого-то юного кавалериста. Казалось, что эти трое потеряли головы, как теряли рассудок за карточным столом игроки, ставя на кон честь и жизнь. Внезапно три сотни оперённых всадников, сверкая глазами на покрытых краской свирепых лицах, появилась из леса. Под копыта преследователей ударили пули. Лощина зазвенела протяжными голосами.
       -- Длинные Волосы! -- прокричал промчавшийся мимо Бака высокий Шайен. -- Я узнал его! Это Длинные Жёлтые Волосы, его солдаты убили мою семью!
       Кастер не стал ждать, к чему могла привести его безрассудная доблесть, и погнал коня обратно. Он едва успел домчаться до отставших солдат, как их двадцать винтовок дружно грянули, посылая смертоносные куски свинца в гущу приближающихся дикарей. Лакоты успели рассыпаться и завертелись пестрыми лоскутками, увиливая от пуль. Длинные копья Шайенов цеплялись друг за друга, лошади толкались.
       -- Ещё Длинные Ножи! -- выкрикнул кто-то, указывая рукой на появившуюся из-за холма колонну. Тяжёлый эскадрон решительно приближался, безостановочно изрыгая огоньки и дым выстрелов. Выстроенные по четыре кавалеристы сверкали стволами винтовок и револьверов. Перестрелка продолжалась минут пятнадцать, затем солдаты отступили под яростным натиском дикарей. Вокруг сбившейся плотной синей массы мелькали в клубах пыли юркие обнажённые всадники, пронизывая воздух острыми стрелами. Иногда они подскакивали совсем близко, свесившись на боку своих лошадок, и стреляли из-под брюха мустангов.
       Лакоты проводили солдат до самой реки, не прекращая драться, и там оставили. Шумная яркая волна откатилась за покрытые густым лесом холмы, и наступила тишина. Неведомая сила отвела от Кастера смерть, с которой он постоянно вёл головокружительную игру.
       Через пару дней, в которые ничто не побеспокоило строительный отряд, от лагеря отъехали на прогулку два всадника. Чарли Рейнолдс, служивший у Кастера следопытом, поскакал было за ними, ругаясь и называя их идиотами, но затем остановился и благоразумно решил вернуться обратно.
       -- Теперь за их жизнь я не дам и стреляной гильзы! -- Он спрыгнул на землю и опустился на корточки. Привыкший оставлять свои чувства при себе, Чарли молча стал наблюдать. К нему вразвалку приблизился рядовой Виндолф в потемневшей от пота вонючей рубашке. На щеках и на лбу солдата налипла пыль.
       -- Кто это такие смелые, Чарли? -- Кавалерист сплюнул коричневую табачную слюну и почесал облупившийся нос.
       -- Немец наш, доктор Хонзингер, и дурак-маркитант Балиран.
       Чарли Рейнолдс, прозванный в полку Одиноким Чарли, обтёр нашейным платком капли пота под носом и приготовил винтовку. Прошло минут десять, рядовой Виндолф, убаюканный звоном кузнечиков и зноем, задремал. Чарли не мешал ему, молча наблюдая за двумя безрассудными всадниками, которые остановили коней возле густой рощи. Толстый Хонзингер неуклюже соскользнул с коня. Над его лоснящейся лысиной витала мошкара. Он лениво отгонял её пухлой рукой. Балиран вальяжно откинулся в седле и обмахивал свою коротко остриженную голову шляпой, словно находился на веранде центрального салуна в Сент-Луисе.
       Виндолф проснулся от ужасных воплей. Он едва успел увидеть, как Балиран свалился со своего чёрного мексиканского коня, вытолкнутый из седла кривым копьём, которое сжимал бронзовый дикарь. Он поднялся на ноги и засеменил к лагерю, нелепо подпрыгивая и вертя руками. Его неторопливо настигли два всадника и воткнули ему в спину две длинные стрелы. Одна из них пробила его насквозь и вылезла из живота. Толстый Хонзингер, зажмурив глаза и обхватив лысую голову руками, бежал куда-то в сторону. С возгласом презрения его догнал крупный индеец с длинными распущенными волосами и проломил ему голову прикладом ружья. Чарли Рейнолдс выпустил по индейцам две пули, но ни одна не попала в цель.
       Несколько дней подряд после этого случая Лакоты показывались возле строительного лагеря, но не нападали. Иногда в них стреляли из пушки, и громоподобное эхо отвечало белым людям, скрашенное переливом индейских голосов. Затем Бледнолицые начали внезапные сборы.
       Когда закат зажигал облака багряным огнем, в индейском стойбище в палатках военных обществ собирались воины, собирались вокруг костров, чтобы узнать, какие новости приносили гонцы из резервации Красного Облака и Крапчатого Хвоста. Посланцы рассказывали, что агентским индейцам не разрешалось охотиться на дичь, но взамен им выдавали продовольственные пайки. Однако они оказались мало пригодными для пищи. Соленые ломти свинины были настолько пожелтевшими и раскисшими, что даже собаки не брали их в рот. Мука имела странный серый цвет и кишела червями... Крапчатый Хвост, побывав у президента США на торжественном банкете, с грустью заявил присутствовавшим сенаторам, что у белых людей вкусной еды, несомненно, гораздо больше, чем они посылают индейцам. Но ничто не изменилось от сказанных слов.
       -- Ещё нам дали коров, которых разводят Бледнолицые, -- продолжал гонец, -- но не разрешили их сразу застрелить и съесть. Они объяснили, что коров надо выгонять на выпас, как это делают белые фермеры. Но мы не умеем делать этого. Мы пытались устраивать на этих пятнистых домашних бизонов охоту, но животные эти очень ленивы. Они не понимают, что такое охота. Это не бизоны, нет. Мы подгоняли их горящими палками и подсовывали им под хвосты колючки, и всё же коровы только брыкались, а бегали очень плохо. Нет, конечно, это не охота... Ушли те времена, когда нас кормили бизоны...
       Зато многочисленные гниющие туши настоящих бизонов появились вдоль железнодорожного полотна. Белые люди отстреливали целые стада, снимали шкуры, а мясо оставляли на съедение стервятникам и волкам. Обожравшиеся взъерошенные грифы, не в силах подняться в воздух, громадными чёрными стаями бродили вокруг. Над прерией стоял нестерпимый смрад. Несметные стада бизонов таяли на глазах. Этих горбатых хозяев равнин, которые в былые времена живым ковром покрывали холмы и скрывались за горизонтом, нынче индейцам приходилось отыскивать с большим трудом, и всякий белокожий человек вблизи от поверженного бизона становился в глазах дикарей существом, не имеющим оправданий. Исчезновение бизонов казалось невероятным и страшным событием, в реальность которого отказывались верить все кочевники, надеясь на то, что рогатые исполины прерий просто переместились куда-то на время, и вскоре они возвратятся в прерии. Но расползавшийся над землей запах вскоре убедил всех.
       -- Слёзы не помогут, -- обращался к народу Ссадина, -- ничто не изменится в лучшую сторону само по себе. Пришло время вмешаться в события. Пришла беда. Не знаю, как вернуть бизонов, но знаю, как выгнать белых людей, которые уничтожают этих чудесных животных. Настал день, когда нужно дать отпор. Посмотрите на своих жён и сестёр. Что станет с ними, если мы, воины, не отстоим их право на жизнь?
       -- Белые люди без труда разрубили наш народ на части, словно мы трухлявое дерево, -- встал Сидящий Бык, -- теперь мы не похожи на крепкую скалу. Нас превратили в груду камней. Неужели у Лакотов не хватило бы силы вышвырнуть, как назойливых щенков, светлоглазых пришельцев, которые уже ходят по эту сторону Белой Реки и заполнили наши Чёрные Холмы? И мы, Лакоты, дерёмся друг с другом. Бледнолицые сделали Болтающихся-Около-Форта ленивыми и жадными. Они научили наших братьев ненавидеть нас. Некогда сильные воины теперь выпрашивают у наших врагов виски. Что ждёт Лакотов? Если не соединимся мы все вместе, то Бледнолицые перебьют нас поодиночке, как дерево за деревом они убирают в непроходимых лесах, чтобы проложить себе дорогу. Если мы не станем стеной, то по Тропе Воров придут другие. Лакотам не останется ни песчинки на их собственной земле.
       Вернувшись однажды к себе в типи после очередного совета из военного общества, Бак обнял дочку и сына и погрузился в тягостное молчание. Семья с удивлением смотрела на него. Потрескивал обложенный камнями костёр, и зыбкие красноватые тени проявлялись на плотных кожаных стенах жилища. Дым мутным живым телом колыхался вверху, сам себя подталкивая и выгоняя между клапанами палатки наружу, где притаился в тёмной синеве Звёздный Народ.
       -- Когда приходит скверное время, нельзя покидать друг друга, -- заговорил он вдруг. -- Беду можно пережить, когда рядом есть любимое сердце, но не хватит сил выдержать натиск горя, если нет рядом никого. Зачем жизнь человеку, если она подобна высохшему руслу, где не плещется рыба, не звенит вода?
       -- О чём ты говоришь? -- опустилась на тёплое ложе из шкур Вода-На-Камнях. -- Почему последнее время я вижу глубокую печаль в твоих глазах?
       -- Потому что я знаю, что нас ждёт впереди. Я вернулся в племя, чтобы остаться здесь. Я не хочу терять никого. Не смотри на меня так, не упрекай. Я знаю, что не подобает мужчине говорить подобные слова, но я не стыжусь, что люблю тебя, не стыжусь и того, что боюсь разлуки с тобой.
       -- Я рада этому, счастлива и горда.
       -- Но скоро всё это уйдёт в никуда. Жизнь наша исчезнет.
       -- Я не верю, -- ответила женщина тихо, но лицо её омрачилось.
       -- Мы давно не живём на старых наших землях. Жизни одного воина хватило, чтобы наша прошлая страна навсегда осталась под ногами белых людей. Там заборы и деревянные дома. Сидящий Бык и Неистовая Лошадь не согласятся жить в резервациях и будут отступать под самым носом новых поселенцев, покуда позволит земля. Но есть граница, за которую мы не перейдём. Земли не хватит на всех.
       -- Говори дальше, -- подняла глаза на мужа Вода-На-Камнях.
       -- Мне горько осознавать, что я боюсь. Мне стыдно говорить, что ужас захватывает мое сердце, когда я думаю, что могут появиться солдаты и убить тебя с детьми. Раньше погибали другие, теперь пришёл наш черёд. Мне страшно, что пуля солдата может сразить тебя, а я останусь жить.
       -- Но ведь когда-нибудь ты последуешь за мной в Страну Теней, -- женщина прильнула к нему и заплакала. -- Ведь мы встретимся там? Я буду ждать тебя и приготовлю хороших лошадей для дороги, потому что без тебя я никуда не поеду. Я буду ждать на переправе...
       Бак внезапно осознал, что они разговаривали об этом, как о решённом деле. И ему стало ещё страшнее, потому что он понял, что речь шла о реальных надвигавшихся событиях, а не о нелепых предчувствиях. Они обсуждали завтрашний день, завтрашнее расставание.
       Он нежно поцеловал жену в глаза и слизнул слёзы на её щеках:
       -- Всё это верно. Ты будешь ждать меня. Но кто знает, сколько зим мне придётся провести в одиночестве?
       -- Я не хочу, чтобы ты думал об этом. Сейчас мы вместе и должны радоваться, -- она поднялась и сняла с себя рубашку из кожи оленя. В полумраке палатки горящие зрачки углей проводили красным взором её смуглое тело, когда она ложилась под тонкое летнее одеяло. Бак разделся и лег рядом, прижимаясь к горячей коже. Натянутая струна дурного предчувствия с новой силой зазвенела внутри. Безысходность впалыми глазами посмотрела на него, и он содрогнулся. Чтобы сбросить томительную и пугающую тяжесть, он покрепче обнял пахучее женское тело.
       -- Погляди, погляди на юношу, -- донёсся из соседней палатки негромкий старческий голос, затянувший песню. -- Ему хорошо. Радость наполняет его душу, раз избранница не спускает с него глаз. Погляди на юношу, его ждёт счастье получить в жёны лучшую девушку...
      

    2

      
       Зима заволокла холмы непроглядной пеленой снежного ветра. Потянулись бесконечные дни жестокой стужи. Тщетно выезжали охотники на ослабевших лошадях в поисках добычи. Всё вымерло и превратилось в пустынное белое покрывало. Каждый раз зима казалась людям более жестокой и невыносимой, чем прежде, но теперь подкрался настоящий голод. Изнурённые недугом и отсутствием пищи, индейцы кутались с головой в тёплые шкуры бизонов и отчуждённо смотрели в пространство.
       В лагере Плохих Лиц появился белый человек, которого Лакоты прозвали Хватателем. Пёс разместил его в своей палатке. Христианское имя Бледнолицего было Франк Гроард. Он попал к Лакотам несколько лет назад, скрываясь от федеральных властей, которые разыскивали его за какое-то убийство. Случай привёл его в лагерь Сидящего Быка, и вождь (по ему одному ведомым причинам) усыновил бродягу. Некоторые индейцы называли Франка Сидящим, Подняв Руки Вверх, другие дали ему имя Хвататель. Это было связано с тем, что при первой встрече с дикарями Франк рухнул на землю и бросил руки вверх, нервно шевеля пальцами, словно нащупывая что-то в воздухе. Редкий Лакота испытывал к Хватателю тёплые чувства, тесно общались с ним лишь Болтающиеся-Около-Форта. Но подавляющее большинство индейцев знало его.
       Весной Хвататель исчез из деревни Плохих Лиц. Вскоре после этого в палатку Эллисона вошёл Пёс, сел на шкуры и угрюмо уставился на огонь костра. Он был в глубоких раздумьях и временами сильно морщил лоб.
       -- Хвататель уехал от нас. Я слышал, что он повздорил с Сидящим Быком, и я полагаю, что Хвататель сбежал к Бледнолицым навсегда. В сердце его живёт много дурного, и он обязательно приведёт солдат к нашим палаткам.
       -- Тебя беспокоит это?
       -- Не знаю. Он был белым человеком... Я хотел спросить тебя о чем-то. Тебе легче объяснить это. -- Пёс рассказал, что Большие Ножи арестовали недавно известного воина по имени Дождь-На-Лице, обвинив его в убийстве торговца Балирана. Кто именно пустил слух, что Дождь-На-Лице повинен в смерти торговца, так и не стало известно. Но в резервации Стоящая Скала возле магазина, некогда принадлежавшего Балирану, солдаты устроили засаду. Чарли Рейнолдс знал знаменитого Лакота в лицо и, едва индеец, ступая по глубокому снегу, приблизился к дому, бросился на него сзади. Том Кастер ловко заломил дикарю руки и скрутил их ремнём. Не успел Дождь-На-Лице опомниться, как его усадили в седло и связали его ноги под брюхом лошади. В форте Линкольн на индейца надели кандалы.
       -- Почему они арестовали его? -- вопрошал Пёс. -- Солдаты прыгнули на него сзади, их было много. Разве мы едем арестовывать белых людей, когда они убивают наших жён и детей? Они пришли на нашу землю, где всегда правили наши законы, но они наказывают нас, когда мы сопротивляемся, словно мы неразумные дети. Они не обращают внимания на наши законы, а принуждают нас жить по своим. Почему? Никто не может никого заставлять. А что касается войны, то я вовсе не понимаю ничего. Дождь-На-Лице не участвовал в той стычке, не он убил Бледнолицего. Но дело не в этом. Шла война. Почему они наказывают нас, но не разрешают наказывать себя? Я ничего не пойму. Белые просто сошли с ума...
       Той же весной длинная колонна Синих Мундиров вклинилась в мохнатые покровы Чёрных Холмов, но индейцы ничего не смогли сделать с солдатами. Более ста фургонов и тысячи кавалеристов вместе с геологической партией и пушками двигались между гор. Индейцы из племени Мандан показывали дорогу. Лакоты опять увидели человека по имени Длинные Жёлтые Волосы, которого Шайены помнили как убийцу своих родных на реке Уашита. Возле белого командира скакал его брат, который арестовал Дождя-На-Лице.
       Вожди собрались на большой совет и послали представителей всех родовых групп в агентства просить помощи, надеясь, что в резервациях, где промышляли самые разные торговцы, будет легче раздобыть ружья.
       Но горе просачивалось в лагерь Плохих Лиц не только из-за войны... Не успела зеленеющая листва загустеть, как в дом Неистовой Лошади пришла смерть. Умерла дочь. Её тело завернули в одеяла и шкуры и крепко перетянули сыромятными ремнями. Чёрное Покрывало тихо, но безудержно плакала, вымазав лицо золой и землёй. Платье женщины было изрезано в лоскуты, и под ним проглядывалось трепещущее тело. Бак помог уложить умершую на специальный помост, закреплённый на высоких шестах.
       Неистовая Лошадь принёс из типи красное одеяло и набросил его поверх погребального настила. Теперь его дочь в одиночку отправлялась по долгой дороге мёртвых, и чтобы ей не было грустно, вождь оставил возле неё куклу, сшитую из оленьей кожи и украшенную бусинками. Вода-На-Камнях и десяток других женщин пришли оплакивать умершую вместе с матерью.
       Молодой вождь, затаив в сердце боль смертельной скорби, умчался с военным отрядом в Чёрные Холмы, чтобы следить за солдатами. Несколько раз индейцы нападали на стоянки золотоискателей и жестоко убивали этих неумытых и дурно пахнувших Бледнолицых, забирая их ружья и пистолеты. Со всех сторон в лагерь Неистовой Лошади тянулись люди, многие из которых покинули резервации и теперь ставили палатки в его деревне. Мало-помалу появлялось огнестрельное оружие, которые Болтающиеся-Около-Форта доставали через мистера Бушера. Этот белый был женат на дочери Крапчатого Хвоста и решил сделать бизнес, занявшись тайной поставкой винтовок и револьверов дикарям за большие деньги. Денег Лакоты дать не могли, но в избытке привозили пушнину. Подготовка к решающей схватке шла полным ходом, однако часть Лакотов, верная данному обещанию не брать оружия, оставалась неподвижной и с грустью взирала на распаленных юношей, которые носились по резервациям, задорно кричали и били стекла в конторах агентов по делам индейцев.
       Год пролетел стремительно, как поющая стрела. Листья налились желтизной и стали осыпаться. Агент Савиль (белый руководитель резервации Красного Облака) настороженно всматривался в краснокожих и решил-таки напомнить дикарям, что белый человек в скором времени станет безраздельным властителем на их земле. По его приказу работники срубили как-то в лесу высоченную сосну и привезли её к нему во двор, намереваясь обтесать её и сделать флагшток.
       Собравшиеся индейцы долго выспрашивали, для чего белому начальнику такой высокий шест, а узнав, что на ней будет американский флаг, пришли в бешенство.
       -- Никогда над нашей территорией не будет болтаться такая тряпка, эту землю никто не отдавал, и Лакоты не позволят над собой насмехаться. Мы не беспомощные щенки, которых можно безнаказанно пинать и оплёвывать! -- индейцы сгрудились вокруг флагштока и топали ногами. Поднималась густая пыль. С десяток или больше всадников носились по кругу, размахивая луками.
       Прискакали возбужденные молодые воины, покрытые краской, и в мгновение ока изрубили сосну на куски. Савиль, спотыкаясь, поспешил к массивной двери и заперся в конторе. Хлопнул выстрел, звонко брызнуло оконное стекло, и агент, мокрый от пота, распластался на полу, боясь поднять голову. С десяток стрел с пугающим стуком воткнулись в деревянные стены.
       -- Скоро белым людям придётся убраться! -- кричали индейцы снаружи сквозь топот лошадей, а в разбитое окно медленно вплывали мутные клубы пыли и пороха.
       Кто-то успел предупредить военных, и из укрепления срочно выдвинулся небольшой отряд кавалеристов. Разгневанные индейцы встретили солдат в прерии и едва не завязали бой. Топоры и палицы, оскалившиеся лезвиями, готовы были взвиться над головами Бледнолицых, но на помощь кавалеристам примчались дружелюбно настроенные индейцы, которых спешно привёл Молодой-Человек-Который-Боится-Лошадей. Лакоты пронзительно, истошно кричали друг на друга, хлестали соплеменников луками по рукам, но никто не стрелял. С большим трудом кровопролития удалось избежать, но в последовавшие дни между различными кланами Лакотов неоднократно происходили громкие ссоры, готовые перерасти в настоящие столкновения.
       Красное Облако взирал на все это из-за забора, сидя на сваленных в кучу бревнах, и курил. Его лицо оставалось невозмутимым. Внезапно воины обеих сторон с удивлением обратили внимание на своего давнего предводителя. Его поведение озадачивало их. Многие из них, выбравшие мирную дорогу, раньше готовы были следовать любому указанию Красного Облака; он был их кумиром, молодежь подражала ему во всем. Когда он сложил оружие, последователи не позволили себе усомниться в его поведении и сделали, как он. Прекращение войны против белых людей стало для них неизбежностью. Но теперь, когда Лакоты едва не убивали друг друга, индейцы увидели перед собой совершенно другого вождя. Он не хотел ничего. Он устал бороться и опустил руки, но вовсе не жаждал мира, как считали в большинстве своем люди его племени. И вот разочаровавшись в своем кумире, новые группы свернули палатки, несмотря на выпавший снег, и направились в стойбище диких Лакотов.
      
      

    ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР

    (1875)

    1

      
       -- Коснись Туч приехал! -- вбежала с радостным известием Вода-На-Камнях. Бак откинул входной полог и вышел из палатки. Яркое летнее солнце ослепило его. Прищурившись, он увидел шумную толпу. Люди вышли встретить большой кочевой лагерь Миниконжей, которых привёл за собой Коснись Туч. Молодые люди громко приветствовали гостей. Многие старухи плакали от счастья, видя родных, с которыми не встречались с тех пор, как Миниконжи обосновались в резервации. Понукая усталых лошадей, прибывшие Лакоты двигались к положенному им месту в общем круге. Лагерь разрастался с каждым днём. Коснись Туч, покрытый полинявшим одеялом, направился к палатке Неистовой Лошади. Перьев не было в его волосах в знак траура по умершему отцу.
       -- Коснись Туч приехал, чтобы бок о бок с братьями жить и сражаться до конца, -- сказал он о себе, слезая с коня и окидывая большую деревню довольным взглядом. -- Я вижу, что Лакоты опять становятся одной семьёй, как в старые времена...
       Через несколько дней Лакоты совершили набег на тракт, по которому двигались караваны, и напали на длинный обоз переселенцев. Едва завидев индейцев, белые распрягли лошадей, чтобы быстрее убегать, и кинулись наутёк, в панике побросав фургоны с разнообразными товарами. Индейцы со злобным смехом настигали тех, которые спасались пешком (некоторые едва передвигались, не желая расстаться с каким-нибудь громоздким ящиком или мешком). Тут и там между покрытых мхом валунов остались лежать неподвижные тела с пятнами крови. Дикари, довольные лёгкой победой, вернулись к повозкам и вгрызлись в груду тюков. В считанные минуты они обнаружили множество одеял, оружие и разную одежду. Вещи Бледнолицых оказались сильно потными, давно не стиранными, и Лакоты, чтобы избавиться от резкого запаха, развесили рубашки и штаны на копьях и винтовках, проветривая их всю дорогу до самого лагеря.
       Вернувшись домой, Бак разложил перед женой дорогую голубую шаль с чёрным рисунком цапли и целый ворох разноцветных бус, которые он обнаружил в порванной сумке возле колеса фургона. Вода-На-Камнях бросилась к нему и долго целовала в лицо, затем спрятала шаль подальше. Вечерами она доставала подарок и любовалась им. Её красивые пальцы гладили завитушки рисунка, руки оборачивали шаль вокруг головы, расправляли по плечам. Женщина разглядывала подарок, вытянув перед собой на руках, и снова прятала. Бак смеялся над женой, но она отвечала ему серьёзным взглядом и объясняла, что эта вещь для неё особенная -- как для Бака его коричневая лошадь с жёлтыми ногами, которую он держал для торжественных случаев.
       -- Есть вещи, которые мы не показываем никому, -- говорила она, -- потому что они дороги сердцу и созданы не для того, чтобы пользоваться ими.
       -- Я не знал, что есть такие вещи, -- улыбнулся Эллисон, ласково гладя женские руки.
       Десять раз после удачного нападения на обоз солнце уходило и возвращалось, чтобы опять согревать остывшую за ночь землю и лелеять тёплыми лучами густую траву. Когда оно выкатилось красным диском из-за горных изломов в одиннадцатый раз, люди увидели, как Неистовая Лошадь собрался в дорогу и в сопровождении Маленького Большого Человека быстро ускакал из стойбища. Индейцы, навещавшие своих родственников в агентстве Красного Облака, вернулись в лагерь и рассказали, что видели в резервации Неистовую Лошадь, беседующего с Молодым-Человеком-Который-Боится-Лошадей. Два давних друга, в один день избранные вождями своих групп, желавшие со всей искренностью счастья своему народу, но идущие разными путями, провели за разговором долгое время. Люди видели, что на их лицах не было радости. О чём были их слова, можно лишь догадываться. Когда они поднялись, чтобы расстаться, они пожали друг другу скрещенные руки -- знак уважения, но каждый пошёл своей тропой. Молодой-Человек-Который-Боится-Лошадей выслушал все доводы друга, но не отступил от данного Бледнолицым обещания хранить мир. Его мокасины давно уже шли по дороге белого человека.
       Жившие за пределами резерваций Лакоты прекрасно знали, что многие вожди ездили в Вашингтон говорить с Белым Отцом. В свое время встречались с президентом Красное Облако и Крапчатый Хвост, правдиво излагая обо всех бедах на территории агентств. Другие тоже пытались рассказать Великому Отцу всех Бледнолицых о несчастье красного человека, но тщетно. Теперь вернулся из столицы старый Одинокий Рог, переполненный печалью и потерявший все надежды. Он держал долгую речь перед главным белым человеком, выступая против продажи индейской земли, потому что невозможно покупать и продавать то, что дано всем на все времена. Нельзя продать землю, как нельзя продать небо и четыре стороны света. Но слова его утонули в сводах громадного зала и не нашли ответа...
       Возможно, некоторые люди родились злыми и по всей земле посеяли семена ненависти. Возможно, волею судеб такие люди всегда сходились в одном месте, чтобы творить бесчинства и единым кулаком сдавливать горло жизни. Кто знает, почему так случается, что чьё-то ухо не слышит песни ветра и птиц, но приятны ему голоса чужих слез. Может быть, такие люди не могут иначе?
       Америка была большим домом с распахнутыми воротами, через которые стекались на обширные земли миллионы людей. Здесь были мелкие жулики, обросшие грязные бродяги, приговорённые законом к смерти убийцы, обнищавшие дворяне, проигравшиеся до нитки идальго и всякого рода хитроумные дельцы. Словно из лопнувшего мешка хлынула сплошной массой грязь. Улыбались жёлтые зубы с коричневыми наростами. Толстые чёрные ногти ковырялись во рту. Тёмные небритые человекообразные существа набивались в тяжёлые фургоны, направляясь туда, где не прижились ещё правила европейского этикета, где рамки закона отмерялись собственным настроением. Бородатые люди с ружьями наперевес уходили рубить лес и стрелять дичь. Они жили, прячась от малейшего подозрительного шороха, намечая в жертвы всякого, кто казался им хоть чуточку опасен.
       Кровь захлестнула страну. Всё опустилось лицом в кровавую жижу. Всё резалось, как мясо в магазине. Всё стрелялось, подобно развлечению в тире. Слова пощады забылись. Не слышали женщины перламутровых слов любви. И повсюду было золото. Его искали, из-за него убивали, ненавидели, дрожали от страха. Оно вспыхивало солнечными лучами в головах и ослепляло разум. Всё пропадало, оставался только лоток, полный воды, песка и ожидания. Старатели облизывали опухшие потрескавшиеся губы, высматривая песчинки золота. Сколько их? Пять? Десять? Сколько пуль выпустит из-за них револьвер? Сколько раз дёрнется к кобуре испуганная рука? Страх был постоянным спутником поселенцев. Менялись хозяева, попутчики, враги и друзья. Неизменным оставался страх. Страх перед белыми и особенно страх перед темнокожими жителями лесов и равнин. Их боялись и потому ненавидели. Их готовы были резать живьём, наматывать их кишки на руку, жечь огнём. И с каждым годом страх перед индейцами рос, потому что дикари переставали верить пришельцам, переставали щадить их... И вот опять золото. Теперь бородатые люди обнаружили его в Чёрных Холмах. Новые и новые вонючие бродяги с лоснящейся кожей и сальными волосами, которые дикари брезговали брать в качестве трофеев, ехали в край голубых елей и стройных сосен. Опять пахнущие спиртом люди рылись, подобно кротам, в земле. Военные власти, проведя разведку, обнаружили в Монтане тысячи старателей, которые не имели никакого права появляться на земле Лакотов.
       Красное Облако и Крапчатый Хвост послали гонцов к агентам с энергичными требованиями остановить наплыв Бледнолицых в священные края Лакотов. Даже эти вожди, уже отдавшие много земель и глубоко закопавшие топор войны, не могли представить, чтобы край, где находились могилы предков, был осквернён сапогами белых европейцев.
       Вновь забили барабаны, песни храбрых полетели над холмами. Раскрашенные всадники помчались по равнинам на косматых мустангах, пуская стрелы и пули. Трупы с откромсанными на макушках волосами встречались тут и там. Отрубленные руки и пальцы валялись в пыли рядом.
       Из Вашингтона в форт Ларами была направлена комиссия с целью любыми средствами заполучить Чёрные Холмы.
       Далеко от форта, сидя у костра в своём типи, Сидящий Бык поднял щепотку пыли и сказал гонцу:
       -- Передай белым вождям, что я не отдам даже вот столечко нашей земли. В Чёрных Холмах обитают Духи-Призраки наших предков. Эта земля не может принадлежать Бледнолицым.
       Комиссионеры получили послание могущественного вождя и жреца. Но ещё большим ударом для них было собрание вождей, которое Лакоты устроили перед правительственными чиновниками. Сентябрьский ветер трепал волосы индейцев и бахрому на их рубашках, но лица дикарей оставались непроницаемыми. Метис Льюис Ричард наклонялся над плечом каждого члена комиссии и называл присутствующих вождей по имени, указывая на них рукой.
       -- Они все сказали, что бумага, до которой они дотрагивались в прошлый раз, обещала Лакотам, что земля Чёрных Холмов останется за ними навечно. Прошло семь зим, а вы требуете эти земли в своё пользование.
       -- Но некоторые вожди уже подписали новые бумаги, -- раздражённо заметил кто-то в чёрном сюртуке.
       -- Если поделить всех взрослых Лакотов на четыре части, -- ответил метис, -- то голоса трёх таких частей будут иметь силу. Индейцы помнят, что прошлая бумага говорила так...
      

    2

      
       Большие переговоры решили проводить на берегу Белой Реки, что между агентствами Крапчатого Хвоста и Красного Облака. Равнины, как вспоминали позже члены комиссии, на многие мили вокруг были покрыты индейскими палатками и огромными табунами пасущихся лошадей. Прибыли Лакоты, Шайены, Арапахи, собрав краснокожих от реки Миссури до окрестностей реки Большой Рог. Комиссионеры говорили впоследствии, что дикарей на совет прибыло, должно быть, не менее двадцати тысяч человек.
       Бак, протолкавшись к столу, который стоял под большим брезентовым навесом возле одинокого тополя посреди холмистой прерии, увидел много знакомых лиц.
       Сотня кавалеристов из форта Робинзон тщедушной шеренгой выстроилась напротив многотысячной толпы дикарей, через которую ехал в фургоне Крапчатый Хвост. Красное Облако не пришёл на переговоры.
       Пыль медленно оседала.
       -- Юноши Белого Отца хотят унести золото из наших земель, чтобы заполнить им свои дома, -- заговорил один из вождей. -- Им нравится то, что в земле. Нам нравится вся земля. Мы любим всё, что создано Великим Духом, и не желаем, чтобы кто-то портил наш край. Мы не хотим, чтобы ваш народ мешал жить нашему. Мы не ломали и не поджигали ваши города, так почему же ваши солдаты приходят топтать наши жилища? Разве у вас нет других дел?
       Два Медведя угрюмо поправил покрывало на плечах.
       -- Вы много забрали у нас, но не дали ничего взамен. Мы не требовали этого раньше, но нынче осталась последняя земля. Что будет, когда вы отберёте её? Что ещё потребуете вы? Наши жизни...
       -- Великий Белый Отец объяснил через своих посланников, что в Чёрных Холмах много золота и других металлов, которые нужны белым людям, -- выступил вперёд Волчье Ожерелье. -- Белые люди желают выкопать из земли её содержимое, потому что оно нужно им. Но как же земля станет существовать без того, что дано ей Великим Творцом? Эта земля нравится Бледнолицым, но она принадлежит нам. Мы любим этот край и не портим его. Белый Отец желает пользоваться нашей страной, но мы хотим здесь просто жить. Разве у нас нет такого права? Я никогда не хотел покидать этот край. Все мои родичи лежат в здешней земле, и, если я погибну, я хотел бы погибнуть здесь. Вы, пришельцы, были нищими, когда появились среди нас. Мы могли вас убить. Но мы накормили вас и разрешили жить тут. Теперь вы делаете нищими краснокожих. Вы отобрали у нас всё: нашу дичь, нашу землю и наших богов. Неужели вы не дадите Лакотам умереть, где они хотят?
       Окинув тяжёлым взглядом комиссию, Воронье Перо повёл речь скорбным голосом.
       -- Мои друзья и братья, мы долгие годы жили в этой стране. Мы никогда не старались проникнуть в страну Белого Отца. Но его народ вторгся в наши края, наводнил его, как вышедшая из берегов река. Белые люди беспокоят нас и часто поступают дурно. Они учат дурному наших детей, предлагая им огненную воду, от которой все сходят с ума. Весь образ жизни белого человека ведёт в могилу. Лакоты, лучшее из того, что мы имеем, это Чёрные Холмы. Я вырос в этом краю, он принадлежит моему сердцу. Мои предки жили и умерли там, и я хочу там остаться!
       -- Вы изгнали нашу дичь из нашей страны! -- горячо заговорил Белый Дух. -- У нас остались лишь эти горы, ничего больше. Мы не отступимся, мы будем драться...
       Неожиданно над гребнем одного из холмов закипело облако пыли, и галопом появился отряд Оглалов, одетых и раскрашенных для битвы. Они проскакали вокруг навеса, стреляя и крича, и стали позади кавалеристов. Следом появился ещё один отряд, за ним другой. Многие пели песни храбрых. Огромный круг воинов сомкнулся вокруг растерянных солдат.
       Сенатор Аллисон поднялся, теребя пуговицы сюртука, и сбивчиво принялся объяснять, что правительство вовсе не намерено отбирать эту территорию у индейцев навсегда, но так как регион представляет для белых интерес с точки зрения различных ценных минералов, президент желает получить Чёрные Холмы на время, чтобы там проводить горные работы.
       -- Если вожди согласятся (за справедливое и обоснованное вознаграждение) предоставить этот край на какой-то срок, то правительство заключит договор с Лакотами о предоставлении такого права. Когда золото и другие ценные породы будут извлечены, земля вновь вернётся к вам и вы станете опять её хозяевами и сможете располагать ею, как вам заблагорассудится...
       Едва переводчик смолк, послышался громкий смех. Бак вытянул шею и увидел, что Крапчатый Хвост запрокинул голову и трясся от неудержимого хохота. Из-под сползающего тёмного одеяла на его плечах показалась белая рубашка. Индейцы в недоумении переглянулись.
       -- Белый вождь хорошо пошутил, -- сказал Крапчатый Хвост после некоторого времени. -- Мне по сердцу добрый юмор. Думаю, мы каждый день будем улыбаться, вспоминая эти забавные слова.
       -- Это не шутка, -- возразил переводчик.
       -- Разве? Выходит, белый человек принимает нас за дураков. Он хочет одолжить у Лакотов землю, выкопать оттуда всё, что делает этот край ценным и нужным, и вернуть его нам, когда земля умрёт. Но согласится ли кто из Больших Ножей предоставить мне упряжку хороших мулов на время, чтобы я загнал их до смерти и съел после этого, а затем вернул останки их владельцу? Что получит белый человек обратно? Не знаю, почему Великий Отец думает, что мы глупы.
       Подобные речи продолжались три дня. 23 сентября на переговорах появился Красное Облако. Увидев приближающихся в сопровождении усиленного отряда кавалерии членов комиссии, он с возмущением заговорил об армии.
       -- Солдат с каждым днём больше. Зачем? Это наша земля, мы не в крепости белых людей. Длинные Ножи должны немедленно вернуться к себе за деревянный забор...
       Он не успел проговорить больше ни слова и застыл с поднятой рукой. Среди Лакотов произошло внезапное волнение.
       Вниз по склону холма рысью скакали около трёх сотен Плохих Лиц из лагеря Неистовой Лошади. Они мчались, стреляя в небо из винтовок, и пели на родном языке, что не отдадут милую сердцу страну Чёрных Холмов, что всякий чужак, ступивший на эту землю, услышит голоса их ружей и пение тугой тетивы. Высокий широкоплечий воин, обнажённый для боя, вырвался вперёд и погнал коня сквозь ряды индейцев вокруг навеса. Бак узнал в нём Маленького Большого Человека. На груди индейца была размазана краска и свежая кровь, текущая из свежей раны на груди. За поясом торчали два револьвера. В одной руке воин держал новый винчестер, другой сжимал полностью набитый патронташ. Гарцуя перед членами комиссии, Маленький Большой Человек кричал надрывно, чередуя слова с боевым кличем.
       -- Я убью первого же вождя, который выскажется за продажу Чёрных Холмов! -- На фоне низких сизых облаков он казался дьяволом, украшенным торчащими на затылке перьями, длинноволосым и обозленным.
       Откуда-то возникла группа Лакотов, впереди которых ехал с ружьём Молодой-Человек-Который-Боится-Лошадей. Он добровольно возложил на себя обязанности полицейского и окружил воинами опасного Лакота из клана Плохих Лиц. Он оттеснил его потихоньку, что-то нашёптывая ему на ухо.
       Племенные связи ещё работали.
       Нервно кричал что-то генерал Терри, но слова его пропадали в шквале копыт и голосов.
       -- Я убью каждого! -- доносился крик Маленького Большого Человека.
       -- Мистер Аллисон! -- колотил по столу генерал. -- Нужно немедленно возвращаться в форт. Мои люди не смогут сдержать эту лавину варваров! Посмотрите на них, они готовы оторвать нам всем головы и сожрать нас живьём, чёрт возьми!
       К генералу протолкнулся бледный офицер и, запинаясь, сообщил, что солдаты окружены плотным кольцом Лакотов. Ситуация складывалась самым отвратительным образом.
       -- Похоже, что здесь скоро разгорится настоящий адов огонь! -- воскликнул переводчик, тараща глаза. -- Индейцы взбешены, и когда они начнут стрелять, нам достанется в первую очередь.
       Переговоры прервались и больше не возобновлялись. Если бы не присутствие Молодого-Человека-Который-Боится-Лошадей, вполне возможно, что никто из членов комиссии не дожил бы до следующего дня. Стоило бы одному дикарю не сдержать свои эмоции, как смертоносный ураган разразился бы в одно мгновение, а индейцы не умеют оставаться в стороне, когда пахнет кровью. Они подобны диким зверям... Но молодой вождь приложил всё своё ораторское искусство, чтобы успокоить соплеменников.
       Несколькими днями позже Бак видел в форте Робинзон десяток вождей, которых комиссионеры, знающие своё дело, пытались всё-таки склонить к продаже земель, но их попытки не увенчались успехом. Лакоты не отдали Чёрные Холмы.
       -- В таком случае, господа, -- ухмыльнулся узколицый офицер, провожая глазами удалявшихся индейцев, -- готовьтесь к большому бою. Наверняка вскоре придут соответствующие распоряжения.
       Распоряжения не заставили себя ждать. Уже в ноябре специальный инспектор Бюро по делам индейцев отправил в столицу сообщение, где указывал, что дикие племена хорошо вооружены и совершенно бесконтрольны в своих действиях. Они оказывали отвратительное влияние на мирных индейцев и тем самым губили на корню всю систему государственных резерваций. Инспектор Ваткинс потребовал срочных действий со стороны армии. Через месяц комиссионер по делам индейцев Эдвард Смит повелел агентам срочно уведомить всех индейцев, находившихся за пределами резерваций, немедленно прибыть на территорию агентств к 31 января 1876 года. В противном случае, указывал Смит, регулярная армия будет считать их враждебно настроенными племенами. Это было самое странное заявление, которое Лакотам приходилось слышать за долгий период отношений с европейцами. Ведь они находились на земле, не купленной белыми людьми, то есть на своей территории, и требование добровольно уйти с неё в загон резервации по нелепой прихоти агента было просто глупостью. Министр внутренних дел, проявляя прыткость истинного государственного деятеля, в первый день февраля поспешил объявить, что срок истёк, и ровно через неделю зазвенело оружие, заготавливаемое для карательных экспедиций.
      

    3

      
       -- Помнишь, я говорил, что Хвататель уйдёт к Бледнолицым навсегда? Я знал, что он приведёт солдат к нашим типи, -- проговорил тихим голосом Пёс, обращаясь к Баку. Вокруг возбуждённо шумели индейцы, фыркали лошади. -- Он не мог не привести солдат, его сердце наполнено ложью и трусостью.
       -- Пусть наши братья и сёстры удобнее располагаются в наших жилищах, теперь нам долго жить вместе, -- громко сказал Неистовая Лошадь, окидывая взглядом прибывших Шайенов.
       -- Что произошло? -- подбежала к Баку Вода-На-Камнях. Эллисон объяснил, что армия полностью разорила лагерь Шайенов, где старшим был Две Луны. Солдат привёл Франк Гроард по прозвищу Хвататель. То ли он выслуживался перед белыми за прошлые грехи, то ли мстил за недавнюю ссору с Сидящим Быком. Он намеревался выдать белым Неистовую Лошадь -- главного военного лидера и вдохновителя Лакотов, но ошибся стойбищем. Солдаты напали на лагерь Шайенов, с которыми стояли лишь несколько типи Оглалов. То были палатки воинов, которых привёл в гости Пёс.
       -- Солдаты ворвались в деревню, но нашим людям удалось скрыться. Из-за гряды камней мы сумели обстрелять Больших Ножей и отогнать их. Солдаты, правда, захватили весь табун, но мужчины сумели ночью увести почти всех пони обратно. Весь лагерь сгорел, не осталось ни вещей, ни запасов мяса, -- рассказывал Две Луны. -- Издали мы видели, как уничтожали наше селение. Солдат пришло много, но они оказались плохими воинами. Они справились только с нашими вещами, но не с нами. Впрочем, не все смогли уйти от Длинных Ножей. Несколько наших людей остались лежать между горящими палатками.
       -- Я рад, что вы пришли к нам, -- произнёс Неистовая Лошадь, -- теперь нас станет больше. Надеюсь, брат мой, что Бледнолицые окончательно сломали твою веру в их дружелюбие. Жалко, что цена такого прозрения слишком велика.
       -- Да, я готов сражаться. Я сражался с ними и прежде, но затем я решил ступить на мирный путь. Я брал от них подарки. Но теперь мои люди убиты. Вероломный Хвататель, в котором течёт настоящая кровь белого человека, привёл к моим домам убийц. Во мне не осталось дружбы, я снова иду в бой.

    СХВАТКА

    (1876)

    1

      
       Запах свежей травы поднимался над склонами долины, и Майкл жадно вдыхал его жёлтые волны. Он ехал верхом, нахлёстывая кобылу.
       -- Мистер Мичел! -- кричал обеспокоенно облачённый в длиннополую замшевую куртку проводник Харрис. -- Надо поворачивать обратно!
       Лиза Мичел сияющими голубыми глазами оглядывала поросшие лесом склоны и вздымающиеся вдалеке стены гор.
       -- Неужели здесь кто-то может прятаться, мистер Харрис? -- Её нежный голосок заставил тёмного от загара охотника ещё больше нахмуриться. -- Отсюда всё видно на много миль.
       Харрис тяжело вздохнул, явно измученный беззаботным поведением своей спутницы.
       -- Боюсь, миссис Мичел, вы смутно представляете, что являют собой краснокожие бестии. Вы можете никого не видеть, но, клянусь Мадонной, это вовсе не означает, что в двух шагах от вас не распластался в траве размалёванный дикарь. Здесь никто не держит в руках вывесок с предупреждением об опасности, чтобы привлекать внимание. Я готов отдать последнюю щепоть табаку, что мы через минуту-другую увидим где-нибудь вблизи раскосые морды краснокожих.
       Он озабоченно оглянулся и опять крикнул мужу Лизы, что пора возвращаться к обозу.
       -- Давайте поедем за ним, мистер Харрис. -- Девушка занесла было руку с хлыстом, но охотник удержал её, схватив за запястье, покрытое длинной бежевой перчаткой в тон коричневой амазонке.
       -- Я предпочел бы не отъезжать дальше, миссис, я и без того здорово сглупил, забравшись с вами сюда. Возможно, вашу прелестную головку Сю не тронут, в чём я, впрочем, сомневаюсь, но мою кочерыжку они точно снимут с её законного места.
       -- Почему вы так уверены, что индейцы нападут на нас? -- Лиза не выпускала из поля зрения мужа, который находился уже на гребне очередного холма и что-то кричал, размахивая руками, но слова не долетали до Лизы.
       -- Знаете, миссис, смерть в этих краях никогда не бывает сыта. Это такой зверь, в брюхе которого хватит места всем, особенно теперь, когда армейские щёголи выдвинулись из фортов, увесившись оружием. Нет, милая леди, я предпочитаю осмотреться лишний раз, чтобы не ступить прямо в раскрытую пасть какой-нибудь твари... Смотрите-ка, кажется, он удирает! -- Харрис поднялся в стременах, вглядываясь в быстро скачущего Майкла Мичела, который пришпоривал и нахлестывал свою рыжую кобылу, хоть она уже полностью отдалась стремительному бегу. В следующее мгновение на холме, где только что стоял Майкл, выросли шесть всадников, показавшиеся на ядовито-голубом небосводе настоящими чёрными бесятами. Их лошадки задорно топтались на месте. Если бы не внезапный страх, охвативший Лизу, она бы весело засмеялась, так нелепо смотрелись на большом расстоянии многочисленные перья на головах и телах этих всадников. Индейцы задержались на гребне считанные секунды, затем подняли над собой ружья и пустили низкорослых лошадок вскачь.
       -- Это для меня было ясно как божий день! -- воскликнул охотник, хватая винчестер. -- Гоните, откуда мы приехали, миссис, и не стройте жалобное личико, чёрт возьми!
       Сухо треснули, словно сломанная ветка под ногой, выстрелы впереди, и сердце девушки сжалось. В голове промелькнула стремительная вереница сожалений и раскаяний в собственном легкомыслии.
       Охотник сверкнул глазами.
       -- Скачите отсюда, я вам говорю! У вас ещё есть шанс! -- крикнул Харрис.
       -- А он? -- Лиза с ужасом видела, как отчаянно муж гнал кобылу, но расстояние между ним и дикарями сокращалось. Харрис сплюнул и поднёс к плечу винтовку. Когда всадники приблизились, он выстрелил, но не попал ни в кого.
       -- Может быть, вы справитесь с ними? -- пролепетала Лиза, дрожа всем телом. -- Их всего шестеро.
       Майкл подлетел к ним, словно вихрь, и не сумел остановить кобылу на месте. Он проскакал несколько ярдов вперёд и оглянулся, подняв лошадь на дыбы.
       -- Слезайте! -- закричал Харрис. -- Теперь уже не уйти, будьте вы неладны со своей прогулкой! Укройтесь за лошадью. Вы тоже, миссис.
       Дикари стремительно приближались, оглашая тихий тёплый воздух леденящими душу воплями. Над головами незадачливых путешественников просвистели пули. Майкл достал револьвер и стиснул его побелевшей рукой. Индейцы внезапно рассыпались и помчались в стороны, объезжая белых людей. Те двое, что топорщились чёрными перьями, теперь казались вовсе не забавными бесятами, а воплощением ужаса. На их руках прыгали браслеты, вокруг плеч трепетал ворох тёмных волос и перьев, скрывающих шею наподобие пухового шарфа, а на затылке торчали гребни из крыльев птицы. Один из нападавших выделялся пышным головным убором из белых орлиных перьев с тёмными кончиками. На обнажённых телах дикарей болтались целые связки бус, а кожа была покрыта яркой краской. Двое же из нападавших были одеты в широкие рубашки из кожи, и волосы у них, стянутые у висков, не украшались перьями.
       -- Хоть бы одного шакала уложить, -- вырвалось из оскаленного рта охотника, и его карабин грянул трижды. Не попав в цель, Харрис выругался, и в ту же секунду пуля, посланная близко проехавшим индейцем, свалила его с ног.
       Лиза закричала, когда он, падая, ухватился за её плечо. Майкл побледнел и выстрелил из револьвера наугад. Его решимость, однако, не произвела на Лакотов впечатления, и они в мгновение ока оказались возле белых людей. Раскрашенные лица замелькали перед глазами двух несчастных. Размалёванные лошади с подвязанными хвостами (не менее воинственные на вид, чем их хозяева) дико ржали. Чёрные и красные отпечатки ладоней на их крупах шевелились, словно живые руки. Индейцы, не потерявшие в короткой перестрелке ни одного бойца, торжествующе горланили, толкая ногами своих пленников. На поясах у каждого висели страшного вида дубины, на концах каждой из которой сидели стальные лезвия, отливающие голубым. Один из дикарей спрыгнул возле мёртвого Харриса и достал широкий нож. Лиза затряслась и едва не лишилась чувств, увидев, как индеец левой рукой схватил за волосы голову покойника и, оттягивая их с усилием, начал резать кожу за ухом. В другой ситуации даже менее кровавая сцена заставила бы девушку упасть, но сейчас ужас сковал её настолько, что она просто перестала воспринимать окружающее. Послышался отвратительный хруст, кровеносные сосуды стали лопаться от соприкосновения с лезвием, и кожа с волосами поднялась над головой, как кровавый дёрн с жирной земли.
       Следующее мгновение должно было стать роковым для молодых супругов, поскольку широкоплечий воин в пышном уборе направил на Майкла ствол винтовки. Но именно в ту секунду один из дикарей в рубашке что-то закричал, и голос его заставил воина с винтовкой остановиться. Все обернулись к нему. Он, приблизившись на своём мустанге к белым людям и подняв над головой винчестер, что-то внушительно говорил. Лиза прижалась к Майклу спиной и услышала стук его безумного сердца. Глаза застилал пунцовый туман, выплывающий из недр головы. Кровь оглушительно пульсировала в висках, и представлялось, что сплетённые в сетку кровеносные сосуды вырвались из головы и висели прямо над ней.
       Индейцы внимательно слушали говорившего соплеменника. Чувствовалось, что он пользовался их уважением. Он жестикулировал, охватывая руками пространство прерий, небо, голых мужчин в перьях, иногда указывая на бледных пленников, и в голосе его слышалось что-то невероятно поэтическое и вместе с тем унизительное (когда он указывал пальцем на белых людей), будто не он сам говорил, а нечто более властное, нежели человеческое существо. На мгновение Лиза ощутила, что она видит сон, и во сне том она стояла вблизи говорившего индейца и обнимала его за плечи...
       Он спрыгнул с коричневой лошади, ноги которой были ярко-жёлтыми, словно покрытые чулками, и приблизился к пленникам. Он толкнул белых людей рукой, и Лакоты засмеялись. Лиза упала на землю, а Майкл удержался, схватившись за повод своей лошади. Дикарь многозначительно показал на белых людей пальцем.
       Неожиданно для Лизы, не нашедшей в себе силы, чтобы подняться, всадники успокоились. Через минуту, прихватив винчестер Харриса и его патронташ, сняв с охотника куртку и штаны, они тронули своих скакунов и поехали прочь. Лошади Майкла и Харриса последовали за ними на поводу. Индейцы растворились со сказочной быстротой. Но тот, который вступился за молодых супругов, остался. Он долго смотрел на Лизу, затем вдруг сказал на английском языке:
       -- Вам нужно прийти в себя. Я понимаю ваше состояние, но лучше, чтобы мы пустились в путь поскорее.
       Лиза и Майкл оторопело переглянулись, но не проронили ни слова.
       -- Не пяльте на меня глаза, не то они вывалятся, -- сказал индеец, садясь на свою коричневую лошадь и убирая в чехол винтовку. -- Если вы способны шевелиться, тогда не задерживайтесь.
       Майкл помог жене подняться на ноги, подобрал её затоптанную шляпу и принялся тщательно очищать её от налипших травинок. Индеец с откровенным удивлением смотрел на белого человека.
       -- Может быть, вы сошли с ума, мистер? -- поинтересовался он. -- Вам некуда торопиться? Получается, что я зря удержал Лакотов, раз вы предпочитаете оставаться здесь. Впрочем, благодарите свою жену. Своим спасением вы обязаны лишь ей одной.
       Лиза вздрогнула.
       -- Да, леди, я узнал ваше лицо, хоть чувство страха его здорово изменило. Но был момент, когда в нём появилось то самое, что мне так запомнилось однажды.
       Лиза открыла рот, а её супруга внезапно поразил приступ икоты.
       -- Вы кто? -- выдавила из себя молодая женщина.
       -- Бак Эллисон, но для вас моё имя не может ничего значить. Я никогда не представлялся вам раньше. Лакоты называют меня Далёким Выстрелом... Теперь садитесь на мою лошадь позади меня, миссис. А вы, мистер, на кобылу вашей жены.
       -- Тут женское седло! -- пронзительно выкрикнул в ответ Майкл, обретая дар речи. На его лбу выступил пот.
       -- Меня мало интересует седло. Можете его вообще сбросить, если умеете сидеть без него... Женщина весит меньше мужчины, поэтому со мной поедет ваша жена. Вам же остается её кобыла. -- Бак протянул руку Лизе. -- И не кричите слишком громко, мистер, я не так красноречив, чтобы убедить других индейцев, которых вы сейчас созовете своими воплями. Не все готовы послушать меня, чтобы не брать ваших скальпов. Те воины получили лошадь и оружие. Другим придётся взять ваши жизни. Впрочем, будем надеяться, что моих пленников никто не тронет.
       -- Так мы у вас в плену? -- с волнением спросила Лиза.
       -- Якобы...
       -- Куда мы поедем?
       -- Откуда вы появились?
       -- Мы с обозом направлялись в Дэдвуд, знаете такое место? На стоянке мы отлучились, чтобы прогуляться, и вот...
       -- Для подобных прогулок нужно иметь добрую сумку с патронами, а не шляпку от солнца, -- проговорил Бак и направил лошадь в сторону сосновой рощи.

    2

      
       Если бы Бак Эллисон, ничем не отличавшийся внешне от Лакотов, приблизился к обозу один, то переселенцы непременно осыпали бы его градом пуль, но за его спиной сидела белая женщина, справа скакал белый мужчина.
       Бак проводил молодую пару до самых фургонов и готов был повернуть обратно, однако Лиза Мичел взяла его за руку. Её раздирали противоречивые чувства. Она молчала всю дорогу, погружённая в тягостные переживания, и теперь вдруг с жаром обратилась к Эллисону:
       -- Я не знаю, чем отблагодарить вас, мистер Эллисон. -- В голосе её слышалась растерянность и мольба.
       -- Попросите, чтобы ваши попутчики не стреляли мне в спину. Я вижу на их лицах страшное желание совершить такой подвиг.
       -- Мистер Эллисон, я понимаю, что моя просьба покажется вам нелепой и смешной. У вас своя жизнь, -- Лиза опустила глаза, -- но я прошу вас остаться с нами хоть на день-два.
       -- Не уверен, что в этом есть нужда, -- засмеялся Бак, тряхнув волосами.
       -- Мы обязаны вам жизнью, -- заговорил Майкл, беря под уздцы коричневую индейскую лошадку, -- и мы неловко себя ощущаем теперь, расставаясь вот так. Вы спасли нас... Разумеется, отплатить за такое невозможно, разве что жизнью... Но не хотелось бы, чтобы вы уехали просто так... Мне трудно найти нужные слова, сэр, но провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь не докажу вам, как я вам благодарен.
       -- Не забивайте голову ерундой, -- Бак посерьёзнел, -- лучше не возите никогда вашу женщину на подробные прогулки. Вряд ли судьба позволит мне ещё раз вступиться за вас. Такое не повторяется. Между прочим, не узнай я вашу жену, вы бы остались лежать возле вашего проводника.
       -- И я? -- нервно спросила Лиза.
       -- Боюсь, что так. Я ничем не отличаюсь от моих диких братьев, -- ухмыльнулся Бак.
       -- И всё же...
       -- Никаких "всё же". Индейцы не видят большой разницы между враждебным мужчиной и женщиной, -- тряхнул головой Бак, и лицо его стало суровым и неприятным. -- В лучшем случае её взяли бы с собой в лагерь и кто-нибудь сделал её своей женой. Она очень красива.
       Майкл и Лиза переглянулись, в очередной раз переживая сцену смерти Харриса, словно он сейчас лежал, изуродованный, у них в ногах. В те минуты они уже слышали, что Баку знакомо лицо Лизы, но, оглушённые ураганом промчавшейся смерти, они не обратили на это внимания.
       -- Откуда вы меня знаете? -- Глаза молодой женщины распахнулись широко, пытаясь прочитать на лице странного длинноволосого человека ответ. Лицо его тоже казалось ей знакомым, а она почувствовала это лишь сейчас. Но уловив это чувство, Лиза уже не могла отогнать его. Бак был ей знаком, сомнений не оставалось. И знаком давно.
       -- В день вашей свадьбы в Хэйс-Сити, -- улыбнулся Эллисон, -- я долго разглядывал вас и хорошо запомнил ваше лицо и вашу руку, когда вы протянули её из окна дилижанса.
       -- Вы были там? -- ошеломлённо поднял брови Майкл.
       -- Поблизости. Мы с маршалом встретили вас на веранде отеля. Затем к вам подъехал Чероки Том...
       -- Боже! -- воскликнула Лиза, поражённая таким известием. -- Невероятно! Мы стояли в двух шагах друг от друга и даже не познакомились, но судьба вновь свела нас вместе, чтобы мы всё-таки узнали друг друга. Майкл, ведь в это невозможно поверить! Правда?
       -- Действительно... Вы, наверное, выглядели тогда иначе, -- удивился Майкл Мичел.
       -- Не то слово. Я бы сам себя не узнал, если бы увидел сейчас себя в сюртуке и галстуке, -- хмыкнул Эллисон.
       -- Готов поклясться, что меня меньше ошарашило бы известие, что я незаконнорожденный сын, чем это сообщение, сэр, -- пробормотал Майкл. Он ощупывал глазами лицо Эллисона, но не узнавал. -- Случайная встреча в день нашей свадьбы. Встреча, которая не оставила в моей памяти даже маленького следа, оказалась единственной значимой встречей в жизни нашей семьи. Трудно поверить.
       -- Беда частенько следует за человеком по пятам, и её обычно видно, -- сказал Бак, оглядываясь на уступы гор, -- а добрые духи стараются держаться в тени. Но и они не отступают от нас ни на шаг. И они ведут нас к нашим нужным встречам, хоть мы и не подозреваем об этом. -- Бак задумался, улыбка сошла с его лица. -- Вы похожи на такого духа, леди. Я уверен, что видел вас значительно раньше, но разрази меня гром, если я могу вспомнить, когда и где.
       -- Нет, что вы! Это было бы слишком невероятно, -- покачала головой Лиза и снова увидела себя, обнимающей, словно во сне, этого сильного мужчину. Но слова Бака, будто искра в бумаге, прожгли в закоулках памяти какое-то окошко, и сердце радостно всколыхнулось: она не ошиблась, она знала этого человека. Но где ей довелось видеть его?
       -- Мистер Эллисон, -- откашлялся Майкл и усадил жену в седло, -- раз уж так сложилось, не откажите нам, проводите до Дэдвуда. Я думаю, вам особенно некуда спешить, а нам приятно видеть вас рядом.
       Неожиданно для себя Бак принял предложение и последовал с караваном.
       На следующий день переселенцы заметили горстку индейцев и обстреляли их. Индейцы покрутились на месте, выпустили несколько стрел и скрылись в лощине. Одна стрела попала в спину погонщику. Бак отогнал от раненого толпу любопытных и советчиков и ловко извлёк наконечник.
       -- Вам повезло, приятель, -- сказал он, обрабатывая рану, -- это был не военный отряд, а охотничья партия.
       -- Какая разница, чёрт возьми? Ничего себе везенье! -- воскликнул подоспевший с бутылкой спирта желтолицый врач в чёрном сюртуке с протёртыми до дыр локтями.
       -- Во-первых, будь это военная группа, досталось бы многим. Уж поверьте мне на слово. Во-вторых, пришлось бы здорово помучиться со стрелой, потому что у боевой стрелы наконечник устроен иначе. У него плечики побольше, да закрепляется он послабее, чтобы остался в ране, если стрелу выдернуть. А это стрела для охоты.
       -- Вы, я смотрю, ловко справились с раной, коллега, -- похвалил Эллисона врач, -- вы настоящий доктор.
       -- Кожаный доктор, -- хохотнул кто-то, хлопнув Бака рукой по кожаной рубашке.
       Это прозвище быстро привязалось к Баку, пока он ехал с караваном, и окончательно закрепилось за ним в Дэдвуде, где никто не называл его Баком Эллисоном, кроме Мичелов. Для всех он оставался степным бродягой, одним из многих людей без постоянного дома, без цивилизованного прошлого, без надёжного будущего, без денег, без счастливой семьи, без всех тех мелочей, которыми белые люди заполняли укромные уголки своей жизни.
       При въезде в Дэдвуд Лиза увидела двух молчаливых индейцев в обтрёпанных армейских штанах и мятых рубахах. Они стояли возле салуна и знаками выпрашивали спиртное у человека с крысиной физиономией.
       -- Нечего мне тут ваше индейское дерьмо развозить! -- кричал на них человек-крыса. -- Своего хватает! Пошли прочь, ублюдки краснокожие!
       Лиза с ужасом поглядела на бедняг. Они совсем не были похожи на воинственных Лакотов, которые убили Харриса. Эти индейцы выглядели жалкими и вызывали брезгливость. Но Лиза всё равно разволновалась. Бак недовольно оглядел краснокожих и что-то громко крикнул им на непонятном языке. Они опустили головы и сели на корточки, безвольно бросив худые руки на тощие колени. Бак повернулся к своей спутнице и виновато покачал головой.
       -- Это не индейцы, миссис Мичел. Вы видели настоящих Лакотов, пусть они и не произвели на вас положительного впечатления. Они вам показались страшными и жестокими. Конечно, это так. Но вы встретили их в плохое время. Сейчас идёт война. Плохая война. Беспощадная война. Индейцы в ней обречены на смерть, поэтому сегодня они стали особенно жестоки. Впрочем, они всегда были жестокими. Однажды мне пришлось помогать одной геологической партии, и кто-то сказал тогда, что индейцы подобны зверям. У них дух не человека, а животных, дух медведей, бизонов, оленей, бобров. Я тогда был обижен, что моих соплеменников отнесли к животным, а не людям. Но теперь я, многое пережив и повидав в двух мирах, хотел бы поговорить ещё раз с тем человеком и ответить ему... Вам посчастливилось, хоть вы ещё не понимаете этого, встретить настоящих Лакотов. Вы видели их в бою... А эти двое -- просто ленивые и грязные твари. Таких в племени называют Бездельниками. Истинным воинам не понятно, почему правительство дарит подарки только самым слабым и трусливым индейцам, а те, которые ведут нормальную жизнь и занимаются охотой для своего пропитания, обычно гибнут от рук солдат. Никто из Лакотов не может понять, почему белые дружат с самыми дурными индейцами... Видно, потому, что само правительство белых людей в душе похоже на этих жалких отщепенцев...
       Лиза, выглядывая из фургона, внимательно смотрела на Эллисона. Он был приятен ей, даже интересен. Она не могла определить, чем он притягивал её, сколько ни копалась в душе. Он был страшно диким, но не пугал... Знакомое (откуда?) для неё чувство волновало её...
       Мичелы сняли дом в два этажа, не роскошный, но и не из самых плохих. Дэдвуд ещё не превратился в громадный город, но разрастался с каждым днём. Новые бараки лепились друг к другу, надстраивались ежедневно, укреплялись, чтобы через какое-то время их сломали и поставили на их месте что-то более добротное. Но уже стояло множество домов крепких и надёжных. В обязательных для пограничья просторных кабаках гудели разномастные посетители. Здесь толкались благообразные личности, и в изобилии слонялись без видимого дела люди самой дурной репутации. Золотые прииски Чёрных Холмов заманили в свои объятия тысячи желающих легко разбогатеть. Теперь эти тысячи тянулись через леса в город, а из города вновь уходили в леса, увешанные оружием.
       Две недели Мичелы не отпускали от себя Эллисона ни на шаг. Бак улыбался в больших чинных компаниях сперва любезно, затем натянуто. Он не понимал, что держало его в этом городе, где люди и улицы, по которым бродили люди, были совершенно чужими. Он не знал, но ощущал где-то глубоко в сердце, что ещё не разрешилась какая-то давняя загадка... Но он не был уверен в том, что она должна была разрешиться. Да и загадка ли это?
       Время шло, и Майкл Мичел стал чувствовать, что его любовь и благодарность к "дикому человеку" заметно поубавились. Вместе с тем в душе пустила корни неприязнь. Бак стал вызывать раздражение своим нелепым видом (длинные волосы, стянутые позади в хвост) и подчеркнуто дурными манерами в обществе. Не имея достаточной храбрости просто попросить его уехать, Майкл заставлял себя почаще уходить из дома. Недовольство раздувалось в нём, но с ним разрастался и страх перед диким характером Эллисона, перед его сильными руками, перед его острым слухом, перед его охотничьим ножом. Он иногда подумывал уже, что Эллисон вовсе не такой уж и спаситель. Скорее, он просто убийца... кто может знать, сколько других белых семей он уничтожил собственными руками?... Впрочем, таких тут, на Дальнем Западе, было полным-полно. Пожаловаться и попросить защиты было не у кого... Но больше всего злило отношение к Баку золотоволосой Лизы. Она, казалось, повстречала героя детской сказки и не могла налюбоваться им.
       -- Что ты пялишься на него? -- раздражался Майкл, оставаясь наедине с женой. -- Это же дикарь, варвар, самый настоящий первобытный человек. Посмотри на него внимательнее... Безграмотный, неопрятный... Он явно чувствует себя счастливым в грязи, в пыли, среди скал и сосен, где не нужно утруждать себя вежливостью и элементарным проявлением культуры... Не вижу, что ты в нём нашла...
       -- Почему ты злишься, дорогой? -- ласково прижималась Лиза к щеке мужа.
       -- Потому, что он мне становится противен. Может быть, потому что я боюсь его, как настоящего Сю. Я помню их лица. Я помню его лицо среди других. Он собственноручно зарезал бы нас и не моргнул бы глазом, не признай он случайно тебя... Он ничем не отличается от других проклятых дикарей, дорогая. Он обычный убийца! Он живёт с краснокожими и убивает белых людей! Его надо было бы сдать шерифу...
       -- Перестань. Он спас нам жизнь!
       Лиза относилась к тем натурам, у которых всякие чувства обострены до болезненности. Столкнувшись с опасностью посреди холмов, увидев страшную смерть проводника Харриса, она попала в тесные объятия постоянного кошмара. Весь воздух, которым дышали люди, казался ей теперь пропитанным бациллами сумасшествия. За каждым углом ей мерещились мрачные фигуры в перьях и шляпах. Она ежеминутно ждала беспричинного выстрела в свою сторону, нападения. Она вздрагивала всякий раз, когда слышала дружный мужской хохот из двери салуна, потому что эти взбудораженные мужские голоса означали пробуждение в них безудержной природы диких зверей, потому что после этого обязательно звенели стёкла и звучали выстрелы... Она боялась всех после сцены в прерии. Она в каждом видела жуткую сторону природы. Не случайно ведь люди тянулись в эти девственные земли, где правили законы волков и медведей. Любой приезжий был носителем насилия, потому что без насилия здесь никто не мог выжить...
       Но и любовь билась в сердце Лизы Мичел с такой же силой. Позволив сердцу увлечься, Лиза уже не могла жить спокойно. Любовь требовала выхода, жаждала проявления. Любовь оказалась не менее навязчивой, чем страх. Однажды заинтересовавшись Баком, девушка больше не могла забыть его.
       -- Судьба прислала мне этого человека, -- шептала она себе по ночам, -- я должна быть рядом с ним, пока не пойму, что скрывается за всем этим.
       Она не знала, что именно собиралась понять и что подразумевала под "всем этим", но наверняка знала, что не желала даже думать сейчас о разлуке с Эллисоном. Когда Бак несколько раз говорил о том, что ему пора уезжать, она начинала плакать. Ревность мужа сильно огорчала её, но Лиза считала, что в её увлечении "человеком из прерии" не было греха, потому что он пришёл к ней по велению Судьбы, идя через долгие годы.
       Однажды вечером, разговорившись на редкость, Бак поведал Лизе, жадно глотавшей каждое его слово, историю о том, как на берегах Белой Реки он потерял свою жену и дочку.
       -- Они не погибли, это совершенно точно. Возле избы не осталось трупов, не было крови людей. Их увезли куда-то солдаты... Если бы они были у индейцев, я бы мог их отыскать. Но их увезли белые. В этом мире нет для меня следов... Я не потому рассказываю, что я чувствую себя одиноким, вовсе нет. Я не одинок. Нет, я не одинок. В племени у меня есть жена, она родила мне дочь и сына, так что теперь у меня настоящая семья. Но ведь Джесс с Лолой мне тоже не чужие. Где они теперь? Подарит ли мне судьба случай увидеть их? Порой жизнь делает такие повороты, что и представить трудно... Нет, я не одинок, но я не знаю, где мой дом...
       -- Получается, у вас две жены? -- тихо спросила Лиза. Пальчики её рук задрожали и сплелись. В мягком свете лампы лицо её преобразилось в таинственную маску, сделанную из неведомого тёплого материала.
       -- Вам это кажется странным? Вам это дико? -- улыбнулся Бак.
       -- Две жены?
       -- Краснокожие часто имеют по несколько жён. А мы, то есть такие как я, пусть и белокожие, но мало отличаемся от индейцев.
       Лиза сглотнула слюну. Шея её напряглась. Она отвела взгляд, и Бак заметил на её щеках румянец. Лиза вновь посмотрела на него. Перед ней сидел мужчина, который за сорок один год своей жизни познал и собственную смерть, и воскрешение, и утрату, и надежду. Он был силен, решителен и похож на колдуна из сказки. Он был полон магической красоты, вернее -- красивого, обворожительного кошмара, принесённого из мира дикой природы. За две недели, проведённые в Дэдвуде, он заметно оброс на щеках и потерял сходство с индейцами. Теперь он ещё больше стал похож на того, кого Лиза пыталась вспомнить. Она уже привыкла к его лицу, но сейчас, вглядевшись пристальнее, словно продравшись сквозь годы, она вздрогнула.
       -- Бак, -- сказала она едва слышно, и в комнате стало совсем тихо. Накатилась мягкая волна ожидания, от которой повеяло какой-то тайной, готовой вот-вот развернуть перед ними неведомые страницы. Бак заглянул женщине в глаза, увидел что-то, но не узнал... Слишком много лежало между ними... Бесконечные годы любви... и отсутствие общей жизни... Лиза быстро поднялась и мелкими шажками убежала в соседнюю комнату. Послышалось шуршание вещей, хлопнула скриплая дверца шкафа, задребезжало вставленное в неё стекло. Затем всё смолкло, и Лиза Мичел, стройная, взволнованная и обворожительная в обуявших её чувствах, показалась в дверном проёме. Она что-то держала в руке, перебирая пальцами, готовая протянуть это что-то Баку, но будто боялась.
       -- Что случилось? -- спросил он, ощутив смутное, похожее на тревогу, чувство.
       -- Вот, -- Лиза шагнула к нему и поднесла к его глазам тонкое нашейное украшение, которое Бак Эллисон подарил желтоголовой девочке в белоснежных кружевах много лет назад.
       В голове вспыхнуло солнце, улица Лэсли-Таун, красивый особняк и заливистый детский смех. Словно вчера. Ясно и перед самыми глазами. Пробежала со стеклянной посудиной в руках восторженная девочка в пышном белом платьице.
       -- Вот почему ваш смех привлёк моё внимание, когда вы остановились на веранде, одетая в белое свадебное платье, -- проговорил Бак. -- Но я бы никогда не подумал...
       -- Вы не знаете, что сейчас случилось, что это такое! Это чудо из чудес! Только не смотрите на меня, как на дурочку, умоляю вас. В тот день я сказала себе -- пусть это и была моя детская глупость -- я сказала себе, что всадник тот станет моим рыцарем. Но вы исчезли навсегда, оставив мне только это ожерелье. Я была совсем маленькой, но я отдала вам моё сердце. И вот вы пришли. Это неправдоподобно, я понимаю. Только не отвечайте ничего. Молчите, потому что нельзя ничего говорить в такую минуту. Это судьба. Это рок. Злой или добрый, но это рок. Это явление Господа нашего в его желании. Это не моя блажь, согласитесь.
       Повисла напряжённая тишина, которую никто из двоих не решался нарушить. В лампе гудел огонь. За окном горланили пьяные охотники и ковбои.
       Бак прикрыл глаза. Всё это не было случайностью. Он это понимал. Но не мог осознать, как многие другие события, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни. Карты легли невероятным образом, как выразился бы Дикий Билл Хикок. Такого совпадения быть не могло, но оно было. Трижды он видел одного и того же человека, ни разу не узнав. И вот она перед ним, столь же поражённая этими совпадениями. Любой индеец сказал бы ему, что он полный дурак, раз не видел такого знака во сне, раз не встретился ему никто из духов, кто бы предупредил и объяснил странное стечение судьбы.
       "Им проще, они -- индейцы, -- проговорил он мысленно, -- в этом наше незначительное великое различие. Любой из них давно бы объяснил себе, зачем ему привели такую женщину, и непременно забрал бы её с собой. А я лишь в затылке почёсываю..."
       -- Мне было десять лет, теперь мне двадцать шесть. Бог свёл нас вместе не случайно, -- проговорила Лиза отчётливо и вдруг заплакала, упала на колени и обняла его ноги. Бак схватил её за плечи и оторвал от пола. Он страшно растерялся и даже испугался, сам не зная чего, но бежавшие по лицу женщины слёзы зажгли в нём огонь страсти, которому не было сил сопротивляться.
       -- Всё это подстроено коварным Иктоми, -- прошептал он и поцеловал Лизу в губы, -- а он ничего не делает просто так. После этого придёт беда.
       Она ответила ему жадным движением тела, которое ждало этого мгновения добрые шестнадцать лет.
      

    3

       День, когда Дикий Билл Хикок и Колорадо Чарли въехали на улицу Дэдвуда, был пыльным и жарким. Эти двое скакали неторопливо и направлялись прямо к салуну Карла Манна, где в дверях стоял, широко расставив ноги, Бак Эллисон. Он был гладко выбрит и одет в тёмно-синюю хлопковую рубашку и мягкие индейские ноговицы из кожи. Одной рукой он взвалил небольшой тюк на плечо, другой сжимал винчестер, с которым никогда не расставался. Он с улыбкой смотрел на приближающегося Хикока.
       -- Похоже, старина, ты снова напялил на себя шкуру краснокожего, -- сказал Дикий Билл, останавливая коня перед входом. -- Готов поспорить, что ты собрался в поход. Опять ты заплёл свои дикарские косы!
       Бак молча кивнул и спустился по ступенькам на дорогу. Дикий Билл спрыгнул на землю. Вокруг собирались люди.
       -- Обожди немного, дружище, -- похлопал он Эллисона по плечу, и множество присутствовавших с завистью вздохнуло, мечтая о том, чтобы Дикий Билл похлопал по плечу именно их и пригласил к столу. -- Что-то подсказывает мне, что из этого лагеря я уже не уеду. Дэдвуд -- моя последняя стоянка. Проведи со мной мои последние дни, Бак. Не во всяком я нынче вижу доброго друга...
       -- За последние пятнадцать минут ты раз десять успел повторить эту глупость про дурное предчувствие! -- недовольно воскликнул Колорадо Чарли, сбрасывая за спину грязное сомбреро.
       -- Я бы рад задержаться, Билл, -- ответил Бак, укрепляя на седле вещи, -- но обещал одной особе немедленно отправиться в форт Линкольн.
       -- Что ты позабыл в той дыре? -- удивился Билл, отмахиваясь от мух шляпой.
       -- Мне нужно отыскать некоего Дженнингса...
       -- Какого дьявола? Впрочем, плевать мне на твоего Дженнингса. Не желаешь выпить со мной? Плевать. Ты будешь сожалеть об этом, а не я. Мы видимся с тобой в последний раз, старина. У меня на самом деле дурное чувство. Жаль, если ты в своих хлопотах не поспеешь на мои похороны. -- Дикий Билл, не прощаясь, направился в салун. Десятки рук тянулись к нему. Огромная толпа галдела вокруг, желая посмотреть на знаменитого дуэлянта. Карл Манн, хозяин заведения, и бармен по имени Гарри Янг встретили Билла в дверях, громко приветствуя и вытирая мокрые руки о фартуки.
       Бак сел в седло и тронул лошадь. Она прытко побежала по улице, поднимая жёлтыми ногами густую пыль. Возле мясной лавки стояли Тим Брэди и Джони Варнес, издалека буравя тяжёлыми взглядами фигуру Дикого Билла.
       -- Не спеши уезжать, Док, -- хмыкнул кто-то из них. -- Ты можешь пропустить потрясающий спектакль, повторения которого никогда не будет.
       На минуту Бак остановил коня, оглядывая этих двух головорезов. Ему не нравились люди такого типа. Но он не нашёлся, что сказать им, когда они отпустили в адрес Хикока какую-то мрачную шутку, и ударил коня пятками...
       Двое суток был Эллисон в уютной спальне Лизы Мичел, невольно вспоминая дом Шкипера и тело Джессики. Он полностью отдался во власть нежного молодого существа. Он сам не знал, сколько ещё провёл бы времени в объятиях очаровательной женщины, если бы не внезапное известие, которое потрясло Лизу. Её кузен Рэй Дженнингс отправился в форт Линкольн, откуда должен был выступить с экспедицией генерала Терри (кузен Лизы намеревался сопровождать армейскую колонну то ли из любопытства, то ли в качестве журналиста от какой-то газетёнки). Лиза вбежала в комнату в развевающемся халатике на голое тело, обхватив голову руками. Она принесла свойственный ей панический страх и, размахивая руками, развеяла ласковый уют. В тот же день вернулся из палаточного лагеря возле шахт Майкл Мичел и с радостью принял известие о том, что Эллисон решил покинуть Дэдвуд. Лиза швырнула в мужа толстой книгой с золотым корешком, визгливо назвала его идиотом и крикнула, что ничего не понимает в людях, что сердце его превратилось в сухарь и тому подобное. После этого она кинулась к Баку и со слезами стала торопить его и умолять силой увезти Рэя из форта.
       -- Ведь он не солдат, он обыкновенный журналист. Он хочет посмотреть на войну с индейцами, но не знает, глупый, что его ждёт... Сейчас какая-то экспедиция снаряжается против Сю... Бак, я умоляю вас...
       Бак собрался в считанные минуты. Но, в очередной раз поддавшись уговорам Лизы, спросил себя, что всё-таки заставляло его слушаться эту странную, почти незнакомую женщину. У него не было ни малейшего желания встречаться с Синими Куртками на их территории... Неподалёку от форта Линкольн, когда Бак уже различал мрачные бревенчатые блокгаузы и побелённые квадратики офицерских домов, группа верховых в военной форме обстреляла его, приняв за индейца. Он скрылся и решил, что ничто не заставит его в очередной раз приблизиться к форту. Свою миссию он попытался выполнить честно, но по-глупому лезть под пули у него не имелось ни малейшего желания, и он развернул коня.
      

    4

      
       Очередную ночь Бак провёл, не разводя огня. Вокруг вздымались тёмные, словно осыпанные пеплом стены Плохих Земель. Одиноко выл койот, перекликаясь с собственным эхом. Наутро Бак продолжил путь. Что-то подсказывало ему, что нужно спешить в родной лагерь, который должен был теперь уже разрастись до невероятных размеров из-за съехавшихся вместе (как это обычно случалось летом) многочисленных Дакотских племён.
       И вот опять ночь, опять Бак вслушивался в шорохи. Теперь, перевалив через водораздел, он наверняка знал, где стояли Лакоты. Впереди раскинулась долина реки Маленький Большой Рог, которую большинство индейцев называли долиной Сочной Травы. Равнинные племена давно облюбовали это место и часто разбивали в летние месяцы там свои лагеря.
       -- Ну что? -- погладил Бак свою усталую лошадь. -- Теперь мы почти у цели. Скоро увидим своих.
       Утром Бак прицепил к седлу вещи, среди которых был красивый шёлковый отрез, специально приобретённый Лизой для Воды-На-Камнях, и поскакал вперёд, пристально всматриваясь в очертания холмов. Дул прохладный ветер, но по всем признакам Бак знал, что к полудню навалится нестерпимая жара.
       Прошло не более пятнадцати минут, и Бак увидел в утренней дымке длинную вереницу всадников, выстроенных поэскадронно, от этого вся колонна напоминала прямоугольнички, змеившиеся между склонов холмов. Во главе различались фигуры индейских разведчиков, но на таком расстоянии Бак не мог разобрать, к какому племени они принадлежали, впрочем, от этого ничто не зависело теперь. Какой-нибудь десяток миль отделял солдат от громадного стойбища Лакотов, где стояли почти все кланы. Далеко впереди над холмистой равниной висела туча, которая поднималась из-под копыт гигантского табуна индейских пони.
       -- Похоже, эти солдаты обезумели, -- проговорил Эллисон, разглядывая фигурки кавалеристов, -- они лезут прямо в пасть смерти.
       Он пустил лошадку быстрее, но, чувствуя её усталость, понял, что не успеет обойти Синие Куртки стороной и прежде них добраться до лагеря. Не останавливаясь, он проверил, заряжен ли винчестер, поправил на спине колчан из шкуры выдры и большими скачками погнал лошадь вниз по склону. Через некоторое время солдаты на ходу перестроились в две колонны и, покрыв ещё пару миль, остановились. Взобравшись на очередной косогор, Бак увидел, что на их пути стояла одинокая палатка, очевидно, с телом какого-то умершего воина. Группа скаутов и человек пять кавалеристов приблизились к ней, осторожно объехали вокруг, затем один из проводников заглянул внутрь. За ним потянулись остальные. Всадник в светлой одежде, которого Эллисон сперва принял за следопыта, похоже, был вовсе не проводником, а одним из главных в колонне. К нему подошли, выйдя из палатки, двое военных, что-то доложили. Выслушав, офицер в белом разочарованно махнул рукой и дал знак двигаться. Обе колонны поползли дальше, поднимая пыль, которую тут же подхватывал южный ветер. Тем временем индейцы-скауты подожгли палатку, и от неё потянулся вязкий смоляной дым, пачкающий чистое небо. Почти одновременно с этим из типи вышел солдат и вынес на руках завёрнутого в одеяло покойника. Он донёс его до серой ниточки извилистого ручья и бросил в воду. Некоторое время он сидел на берегу, словно погрузившись в тяжёлые думы. Мимо него рысью скакали кавалеристы, выстроившись по четыре в ряд. Затем солдат поднялся и вернулся к своей лошади. Палатка уже занялась огнём и красными искрами осыпала клубящийся чёрный дым. Индейцы-скауты что-то кричали. Кажется, это были Абсароки и Арикары. По воздуху плыл далёкий топот копыт и бряцанье амуниции. Эллисон проводил глазами окутанные пылью фигуры солдат и с немалым удивлением увидел, что колонны разделились. Вероятно, солдаты решили напасть на деревню с двух сторон.
       Неожиданно в сухом воздухе треснуло два выстрела. Бак бегло ощупал глазами пространство и заметил далекие точки убегающих всадников. Это были индейцы. Человек двадцать, не больше. Солдаты не попали ни в одного, но, похоже, оживились. Никто из кавалеристов не погнался за дикарями, но обе колонны прибавили шагу. Бак улыбнулся. В следующее мгновение его внимание привлекли индейцы-скауты. Они сбились в кучу и, казалось, колебались, сопровождать ли им кавалеристов дальше. В их поведении он угадал страх. И страх пересилил. Бак засмеялся, увидев, что они остались на месте. В сердце его заколотилась гордость за великое племя Лакотов -- за свой народ.
       -- Бойтесь нас, псы услужливые! Бойтесь! -- воскликнул он и ударил пятками в крутые бока уставшей лошади.

    5

      
       Он остановился перед плавным изгибом Сочной Травы. На противоположном берегу проглядывались в тенистой роще конусообразные жилища индейцев. По форме палаток и рисункам на них Бак узнал Шайенов. Друзья Лакотов, они присоединились к колоссальному военному лагерю, чтобы встретить Бледнолицых и дать им решительный бой. Далёкий Выстрел прислушался и оглянулся. Нет, не доносились ещё звуки кавалерии. Но с минуту на минуту их тяжёлые кони появятся на одном из холмов. Бак поторопился к реке и переправился, где позволяла глубина. Въехав в деревню, он направился в лагерь Оглалов. Со стороны стойбище показалось ему слегка взволнованным. Скача между типи, он понял, что сражение на дальнем конце лагеря уже началось. Должно быть, подошла одна из кавалерийских колонн и приблизилась к стойбищу Хункпапов. Если так, то Сидящий Бык и Человек-Который-Ходит-Посередине уже повели своих воинов на Длинных Ножей. Деревня была гигантских размеров, и шум боя не доносился до Бака. Сновали люди, лаяли собаки, мальчики ловили лошадей. Многие куда-то спешили, схватив в охапку вещи. В глаза лезла густая пыль.
       -- Муж мой! Муж мой! -- бросилась к Баку Вода-На-Камнях. Глаза горели на лице, руки вытянуты для объятий. Она осыпала Эллисона поцелуями и слезами, накопившимися за время разлуки, одновременно с этим шепча, что Большие Ножи напали на деревню. -- Пули продырявили типи Человека-Который-Ходит-Посередине и убили его родных. Шайелы только что приготовили себя для боя и помчались за нашими братьями. Ты тоже поедешь?
       -- Веди мне коня. Моя желтоногая выбилась из сил, -- ответил он, извлекая из чехла винтовку.
       Считанные минуты спустя Сын Белой Травы пригнал двух мустангов, которых Далёкий Выстрел всегда держал для боя, и остановился перед отцом. Он строго изломил брови, чтобы выглядеть суровым, и сказал отцу, что отправится вместе с ним биться с Бледнолицыми койотами. Бак засмеялся, поправляя колчан.
       -- Тебе только девять зим, сын, но ты храбр, как настоящий мужчина. Я не стану удерживать тебя, но знай, что даже взрослым воинам не хватит солдат для расправы -- так нас много. Оставь подвиги тем, кто по возрасту идёт в последний раз сражаться. Посмотри на битву со стороны. Сейчас появятся другие белые люди, и ты увидишь, как наш народ расправится с ними.
       Сев верхом, Бак вгляделся в коричневые утёсы на противоположном берегу. Где-то за ними двигалась вторая колонна солдат. Он поскакал к берегу. Повсюду шумели индейские женщины и детишки. Кое-где старухи и девушки держали наготове лошадей для тех, кто не успел ещё приготовить себя к битве и только выходил из палатки, осматривая оружие. Возле самой воды, по которой рябило солнце, скопилось изрядное количество стариков и женщин с грудными детьми, готовых переправиться на другой берег, если солдаты всё-таки прорвутся в деревню.
       -- Уходите назад в лагерь! -- закричал Бак, размахивая над ними карабином. -- Сейчас тут будут Длинные Ножи!
       Мало кто обратил внимание на его слова. Громко переговариваясь, люди перебегали глазами с холма на холм, оглядывались на деревню, толкались. Все были взбудоражены, никто никого не слушал. Какая-то плохо причёсанная женщина трясла маленького голого мальчика за плечо, пытаясь втолковать ему что-то очень важное, затем вдруг замолкла и стала вслушиваться во что-то, задрав голову. Рядом с ней шлёпал босыми ногами по кромке реки седой старик и тряс над головой древним копьём с длинным каменным наконечником, копьё то и дело опускалось вниз и тыкалось наконечником в песок. Рыжая собака одиноко каталась по земле, не то потеряв рассудок от общей суматохи, не то радуясь человеческим голосам.
       В следующую секунду пронзительно прозвенел чей-то испуганный голос, руки многих, как стрелы, вытянулись, указывая через реку. Из-за пыльной коричневой гряды, залитой ядовитым солнечным светом, появились всадники в шляпах. Над ними трепетал на длинном древке флажок с раздвоенным хвостом. Пропела труба. Кавалеристов становилось всё больше и больше. Они выползали из-за холма тяжёлой шумной лентой, отчётливо слышался стук копыт. Они были настолько близко, что Эллисон разглядел, что многие солдаты одеты не по форме: некоторые облачились в светлые цивильные рубашки, а не серо-голубое армейское тряпьё, кто-то нацепил на голову широкополую шляпу с мягкими полями, порхающими по ветру, на ком-то сидела соломенная шляпа, один из всадников выделялся ярко-красной рубашкой, а несколько человек были одеты в куртки и штаны из замши.
       Колонна, согласно сигналу горниста, повернула налево и направилась прямо к берегу. Индейцы бросились врассыпную, крича и перепуганно взмахивая руками. Бак пустил мустанга с места в галоп. Его глаза не отрывались от прыгающего по ветру двухцветного -- красного сверху, синего снизу -- флага, на котором скрестились две белые сабли. Полотнище извивалось, как раздвоенный язык змеи, над головами кавалеристов. Бак с размаху влетел в реку. Четыре Шайена обогнали его, поднимая ослепительные брызги. Среди них Бак узнал Телёнка и Безумного Волка. Следом ехали пять Лакотов из клана Чёрных Ног. Вместе с ними Бак выскочил на противоположный берег и помчался на солдат. В голове вспыхнула мысль, что такой жалкой горсткой остановить кавалерию не удастся, но ничего другого не оставалось. Синие Куртки нужно было задержать, чего бы это ни стоило, пока не подтянутся основные силы. Солдаты не должны были дойти до реки, потому что прямо за ней стояли жилища.
       И кавалеристы остановились. Две сотни верховых, вооружённых винтовками и револьверами, внезапно натянули поводья, словно испугавшись горстки полуголых дикарей. Бак в недоумении оглянулся, но позади увидел лишь десяток индейцев. Должно быть, солдаты решили, что их поджидала западня? На пару мгновений мир провалился в неестественную тишину. Солдаты неподвижно стояли в клубах пыли и смотрели на индейцев перед собой. Стволы винтовок вспыхивали на жарком солнце. Кто-то из скакавших Шайенов, не останавливая лошадь, выстрелил. Бак послал в кавалеристов три пули подряд и услышал, как грянули остальные ружья индейцев. Краснокожие закричали, вертясь на лошадях, но ближе не подъезжали. Из ближайших рядов Синих Мундиров вывалился мёртвый кавалерист и рухнул под ноги серых коней. Бак услышал позади топот новых лошадей, которых вовсю гнали Лакоты. Индейцы прибывали на глазах, но всё же их было ещё слишком мало, чтобы схватиться с Бледнолицыми. Основная масса сражалась на другом конце лагеря. Но солдаты почему-то бездействовали. Какая-то невидимая сила остановила их перед самым лагерем и смешала их мысли.
       Вновь резкий голос трубы впился в густую небесную синеву, кавалеристы спешились, но тут же опять вспрыгнули в седла, послушные очередному сигналу горниста. На этом расстоянии Бак хорошо видел, что солдаты совершенно выдохлись от длительного похода, их движения казались сонливыми, тяжёлыми. Их кони захрапели, зазвенело оружие и сбруя, донеслись команды офицеров, грянули армейские винтовки, потянулся белый дым.
       Впереди солдат появился, сдерживая коня, мужчина со знакомым Эллисону лицом. Он был страшно возбуждён, то и дело бессмысленно отряхивал рукой синюю рубашку. Из-под белых полей потной шляпы слегка выбивались золотые пряди. Кастер! Бак узнал его. Опять Кастер! Его волосы подстрижены, но черты лица не изменились.
       Кастер то и дело трогал себя за грудь, будто что-то мешало ему там, будто обезумевшая пчела кольнула его туда своим жалом. Быть может, это была пуля? Если так, то замешательство кавалеристов становилось объяснимым.
       Под звуки грянувших винтовок отряд краснокожих слегка отпрянул к воде, скача вдоль берега туда и сюда, не прекращая стрелять и издавать воинственный клич. Но никто не отступил на берег, где стояли индейские жилища. Из деревни катила теперь уже целая волна обнажённых всадников, пронзая воздух протяжными воплями. Многие пустили мустангов вплавь, не доехав до брода. Над Маленьким Рогом тянулся густой пороховой дым. Длинные Ножи, увидев лавину краснокожих, которая готова была накрыть их, повернули обратно. Бак успел заметить в стороне кишащий поток Лакотов, скрытый от глаз солдат и вливающийся в узкое ущелье, чтобы обойти кавалеристов и обрушиться на них со стороны. Солдаты ожесточённо нахлёстывали своих крупных измотанных длинным переходом коней и поднимались вверх по склону. Большинство скрылось из виду, перевалив через хребет, но эскадрон серых лошадей остановился на вершине и попытался огнём сдержать натиск дикарей. Пыль и дым заволокли пространство. Длинноволосые тени проносились мимо Эллисона, хлопали ружья, крики агонизирующих людей резали уши. Солдаты исчезли за клубящейся пеленой. Иногда на земле мелькало скорчившееся тело, которое топтали лошади.
       Если бы в те минуты Эллисон углубился вдруг в воспоминания, он невольно бы увидел занесённые снегом горы близ форта Фил Кирни и такую же массу Лакотов, захлестнувшую растерянных солдат. Только теперь не хрустел под ногами голубеющий лёд, а взбивалась едкая пыль, кипела в солнечных лучах. Но как и десять лет назад, белые пытались спасти свои жизни, взобравшись на длинный кряж.
       Бак взлетел на вершину горы, объезжая стороной занявших оборону солдат. Ветер здесь немного быстрее разгонял дым, и видно было лучше. Серый эскадрон, спешившись, яростно отстреливался. По склону метались потерявшие своих хозяев кони с армейскими сёдлами, у многих на губах висела густая слюна. Другие эскадроны удалились по гребню почти на полмили, но бурлящая масса индейцев вырвалась им навстречу из ущелья и, как чёрная лава, залила весь хребет. Кавалеристы спрыгивали с белых лошадей, падали, перекатывались по земле, уворачиваясь от сыпавшихся со всех сторон ударов и пуль. Между ними ездил, оставаясь верхом, человек в светлой замше с бахромой. Всадник исступленно кружил на коне и стрелял в Лакотов. Он казался безумным, толкал иногда стременем кого-нибудь из кавалеристов, но никто его не слушал.
       Ружейный огонь наполнил воздух жужжащими пулями и вынудил индейцев ненадолго отхлынуть. Бак спустился вниз до середины склона. Горстка солдат, которые не отпустили своих жеребцов, тоже ринулась к реке. Они скалились, подобно затравленным диким зверям, их лица и шеи вздулись, покраснели, стали похожи на распухшие комочки жил и мясистых шариков. Волосы прилипли к потной коже. Один из них размахивал сверкающей на солнце медной трубой. Он втянул голову в плечи и свободной рукой вцепился в гриву лошади. Поток стрел со свистом вспорол воздух и застрял в спине горниста, две или три воткнулись в его кобылу. Другие кавалеристы заставили своих коней перепрыгнуть через погибшего товарища, но не остановились. Среди них Бак разглядел усатого человека в жилетке из кожи пятнистого теленка. Всадник бросил короткий взгляд через плечо, и Эллисон узнал в нём Бледнолицего, которого встретил в лагере Псалоков три года назад. Мич Боуэр приподнялся в стременах, вытянув руку с револьвером, и в тот же миг сорвался с лошади. Бак проскакал мимо, почему-то отчетливо запечатлев кровавые брызги на пыльном лице Боуэра.
       Сквозь массу воинов продрался к солдатам вождь Шайенов Две Луны. Он имел вид потерявшего рассудок. Глаза вылезали из орбит. Лёгкий томагавк в его руке опускался направо и налево без разбора. За его спиной мчался Лакота по имени Убить Орла, нахлёстывая чёрного коня с перьями в гриве. Бак увидел, как сосредоточенный Горб, потерявший своего мустанга, ловил перепуганную армейскую лошадь, замахиваясь на неё луком и называя глупой тварью. Многие индейцы, наоборот, спешивались и укрывались за валунами от пуль. Солдаты наверху то и дело стреляли в собственных коней, чтобы спрятаться за ними. Несчастные животные дрыгали ногами, били своих хозяев копытами, вырывались, брызгая кровью. Растрёпанный кавалерист пронёсся сквозь ряды однополчан на гнедой кобыле. Ему удалось беспрепятственно промчаться между индейцами и скрыться в лощине. Кучка Лакотов и один Шайен по имени Старый Медведь, держа длинный крюк наперевес, погнались за белым человеком. Бедняга не ушёл далеко и рухнул в высокую траву, сражённый пулей в позвоночник.
       От огромного скопления людей в глазах мельтешило. Искажённые ненавистью физиономии стали неузнаваемыми. Зубы скрипели набившимся в рот песком. Спотыкались и грузно падали на землю индейские лошадки, брыкались и взметали ногами столбы пыли. Небо сплошь исчертилось полосками стрел.
       Вдоль поредевших рядов Длинных Ножей промчался на чёрном коне Неистовая Лошадь. Не отставая ни на шаг, за ним следовал Нож-Вождь, пустив длинные волосы по ветру. Лошадь под ним сверкала на солнце потными боками.
       Солдаты сгрудились на самом пике горы. Пять-шесть из них хладнокровно целились и методично стреляли с колена, будто находились на учениях. Остальные армейцы били наугад. Многие руки уже не в силах были поднять раскалившиеся винтовки, и пули с визгом вгрызались в землю и дробили на куски мелкие камешки. Солдаты размахивали револьверами. По ввалившимся щекам бежали капли пота. Несколько человек бросились к реке, но их тут же свалили ударами дубинок.
       Бак въехал на самый гребень горы, где сгрудились последние солдаты. Кто-то схватил револьвер у погибшего друга и приложил его к виску. Две синие фигуры выстрелили в своих раненых товарищей, затем направили стволы в себя.
       Между наваленными трупами лошадей и людей на коленях стоял грязный человек в кожаной одежде. Одной рукой он упирался в землю, другой же держался за простреленный бок. Кровь бежала из его рта и оставляла жирный след на пепельного цвета коже. Пуговки безучастные прозрачных зрачков закатились под самые брови. Вокруг него кособоко сидели четыре солдата, но из-за тяжёлых ранений они не смогли даже шевельнуть руками. Их рубашки, покрытые пылью, сочились чёрной кровью. Бак видел эту картину несколько секунд, затем Лакоты сомкнулись и скрыли от него всю группу. Ударом дубины Бак проломил голову прыгнувшему из-под ног лошади солдату. Рядом с ним пронёсся, рыча, как медведь, Белый Бык. Он мчался к намеченной жертве, отпустив повод и стиснув в мощных руках палицу с широкими лезвиями. Индеец проворно спрыгнул с лошади возле желтоволосого человека в замшевой куртке и ударил его в лицо рукояткой. Бледнолицый свалился с ног, выронил винтовку, но успел при этом выбить из рук индейца оружие. Белый Бык вцепился кавалеристу в горло, но тот заревел нечеловеческим голосом и, казалось, криком своим отпугнул дикаря. Оскалившись из-под жёлтых усов, он левой рукой стал рвать волосы Белому Быку, правой нащупывая револьвер. Лакот ловко вывернул ему кисть, завладел оружием и дважды саданул врага по лбу стволом револьвера. Бак видел, как офицер, готовый вцепиться зубами индейцу в нос, обмяк и бросил голову на грудь. Его осыпанное пылью лицо застыло. Белый Бык поднёс ствол к сердцу кавалериста, и задымилась замша от выстрела. Желтоволосый мужчина откинулся на спину тряпичной куклой.
       Грянули последние залпы. Навалилась неожиданная тишина. Индейцы спрыгивали с лошадей, подбирая оружие солдат. Многие недоумевали, оглядываясь и не веря, что сражение завершено. Подняв глаза к солнцу, Бак удивился, что не прошло и получаса с начала сражения. Всё промелькнуло каруселью и оборвалось. Теперь слышались удары дубинок и топоров: воины добивали раненых.
       Возле Бака остановились, тяжело дыша, Низкий Пёс и Маленький Большой Человек.
       -- Они стали совсем глупые, -- сказал Низкий Пес, -- зачем они напали на нас? Зачем убивали себя? Если они боялись драться, то не нужно было нападать.
       Прошагал Дождь-На-Лице, помахивая часами на цепочке, которые он только что подобрал где-то.
       -- Эта вещь издаёт звук. Там, видно, живёт кто-то. -- Он пошёл по склону, нагибаясь над убитыми. Длинные косы раскачивались при каждом шаге. Некоторых убитых Дождь-На-Лице толкал ногой, трогал руками их лица и что-то бурчал под нос. И вдруг он издал торжествующий вопль.
       -- Смотрите, люди! -- остановился он над трупом, который уже был раздет догола и распорот от паха до грудной клетки. -- Это человек, который напал на меня со спины в деревянном доме. Он заковал меня в цепи. Это подлый пёс, не осмелившийся схватиться со мной в честном бою. И вот он мёртв. Не моя рука лишила его жизни. Но я всё равно счастлив. Я бежал из форта и поклялся, что он заплатит мне за оскорбление. Кто-то опередил меня, но я не в обиде на братьев. Сегодня хороший день. На сердце моём легко.
       Дождь-На-Лице достал нож и небрежно срезал золотистый скальп с Тома Кастера, сорвав сильным движением кожу даже с шеи покойника. Кровь свернулась многочисленными каплями на его пыльных запястьях. Затем проломил ударом топора изуродованную голову мертвеца и побрёл дальше. Куда ни глянь, индейцы переворачивали трупы, стаскивали с них одежду. Появились женщины и дети, они несли ножи, топоры и сумки для трофеев.
       Бак почувствовал усталость. Долгая дорога и жестокая схватка наполнили его голову мутной тяжестью. Он зажмурился и подумал, что его утомительное путешествие, жизнь в Дэдвуде, светловолосая Лиза Мичел в аромате духов -- всё это ему просто приснилось. Возможно, этот бой тоже снился ему, как и вся жизнь, долгая и, как ему вдруг показалось, лишённая смысла.
       -- Отец! -- подбежал к Баку сын, сверкая восторженными глазами. -- Я убил Бледнолицего! Я совершил подвиг! Я стал воином!
       -- Ты разве был в бою? -- Далёкий Выстрел опустился на корточки перед мальчиком и положил на колени винчестер. Кровь стучала в висках, и в голове трещало от палящего солнца.
       -- Нет. Мы смотрели с берега. Было плохо видно, так много поднялось пыли. Многих солдат, которые бежали, мужчины проткнули копьями. Но мы с Чёрным Лосем заметили одного, который притаился в кустах, и стали стрелять в него из луков. Он громко кричал и уворачивался, но мы убили его. Затем я притронулся к нему, как полагается храброму, чтобы заработать уважение и славу.
       -- Ты достоин похвалы, -- сказал Бак устало, -- а я теперь отправлюсь отдыхать. Ты займешься моим конём.
       -- На том конце деревни, -- указал рукой мальчик, -- ещё много солдат. Это те, которые первыми напали на нас. Они засели на горе, они очень испуганы и плохо стреляют. Мужчины стаскивали многих из них с лошадей прямо руками, когда те взбирались на гору... Разве ты не пойдешь биться с ними?
       Бак не ответил. Он молча протянул сыну повод и пешком направился к воде, обходя бесконечные кучки людей, толпящихся над мертвецами. Перешагивая через трупы, Далёкий Выстрел блуждающим взглядом обводил поле брани. Несколько всадников волокли длинными крюками окровавленные мешковатые тела раздетых солдат. Повсюду валялись изувеченные трупы, у многих были отсечены конечности. Провалы вместо глаз чернели запёкшимися лепёшками на бледных лицах. Медленно оседала пыль, опускаясь на восковые фигуры, утыканные стрелами. Иногда на пути попадались изрядно изрубленные армейские лошади, которым, по всей видимости, тоже пришлось испытать на себе ярость краснокожих победителей. Тут и там среди покойников встречались тела, совершенно нетронутые, и они казались непростительно нелепыми в своей цельной белой наготе среди изрубленных мертвецов.
       Возле самого брода Эллисон увидел хмурого индейца по имени Убивает Ночью. В руках воина синим комом лежала армейская куртка и шляпа поверх неё. Убивает Ночью стоял над раздетым трупом солдата, на котором остались только носки, и монотонным голосом, словно он пел похоронную песню, упрекал мертвеца:
       -- Ты и твои друзья не хотели внимать голосу сердца. За это я расковырял тебе уши, чтобы они лучше слышали на Дороге Призраков. Вы не оставили нас в покое, вы гнались за нами. У вас жадные руки, вы хотели нашей смерти и нашей земли. Теперь вы останетесь на нашей земле навечно. Только не сможете вы ничем похвастать, потому что не осталось у вас ничего, кроме позора. И не будете вы знать покоя. Женщины и дети уже ходят вокруг с топорами и ножами, чтобы нанести каждому из вас столько ран, сколько ран в их сердцах от вашей войны...
      

    6

      
       Бак сходил на поле брани утром, когда над равниной лениво полз сероватый туман. По склону холма с белеющими в сумраке голыми мертвецами шелестели зелёные бумажки -- деньги, которые дикари повыбрасывали из карманов мундиров и найденных кошельков. Вдалеке, прихрамывая, брела одинокая лошадь с соскользнувшим и волочившимся за ней армейским седлом.
       Стоя среди разбросанных фигур, лишённых человеческого облика и похожих на истерзанных плюшевых кукол, Бак ощутил подобие суеверного ужаса. Более двух сотен кавалеристов -- и ни малейшего намека на жизнь. Ничего общего не было у этих окровавленных тел с жизнью. Бак невольно пошевелил пальцами руки и осмотрел себя с ног до головы, чувствуя скрытую в мышцах силу. Какой-то обман таился в человеческом теле. Что-то очень неправдоподобное скрывалось под кожей и выдавало себя за жизнь, что-то зыбкое, вымышленное, готовое без усилий улетучиться.
       Он остановился перед обнажённым человеком, брошенным на два изуродованных трупа. Из всей одежды на покойнике остались только носки. Неподалёку валялся сапог со срезанным голенищем. Бак долго смотрел на убитого. Не сразу он признал это бледное, покрытое пылью лицо с грязными разводами на лбу и щеках. Это, конечно, был не тот человек, что пятнадцать лет назад, когда Дикий Билл представил ему Эллисона в форте Ливенворс. Но всё же это был Джордж Кастер. Он сильно изменился, заметно постарел, но в лице оставалась та же выразительная элегантность, подчёркнутая прикосновением смерти. Возле посиневшего рта застыла кровь. Бак погладил генерала по коротко остриженной голове и нащупал пальцем пулевое отверстие на виске. Затем он медленно провёл ладонью вниз по груди и наткнулся пальцем на вторую дырку от пули в области сердца.
       Тело излучало мёртвую прохладу остывшей за ночь скалы и казалось скользким. На обоих бёдрах покойника мышцы развалились, рассечённые острым лезвием до самых костей. В паху торчала длинная стрела, но крови не было -- воткнули уже в труп. Странно, что индейцы, оставив следы издевательств, не сорвали волосы с головы генерала. Непонятно зачем, кто-то аккуратно отрезал покойнику кончик мизинца на одной руке...
       Медленным шагом Бак вернулся в деревню, откуда многие воины уже ускакали на противоположный конец и обстреливали оставшихся на горе живых солдат. Лакоты подожгли траву, чтобы выкурить кавалеристов из вырытых траншей. Но Длинные Ножи не собирались покидать своих позиций.
       Индейцы беспрестанно стреляли, носились по склону и возвращались ни с чем. Они уже не желали воевать. Они набрали много оружия и припасов, они излили свой гнев вчера на солдат Кастера и теперь были довольны.
       Возле своей палатки Эллисон сел на лошадь и повернулся лицом к холму, где засели первые напавшие солдаты. В двух шагах от Бака остановил свою рыжую кобылку Неистовая Лошадь и тряхнул привязанным к волосам чучелом птицы.
       -- Никто не желает драться дальше, -- сказал он, -- воины насытились добычей. Я не научил их драться. Они продолжают похваляться храбростью, и только. Значит, Большие Ножи останутся жить, а мы сгинем.
       Выстрелы звучали реже и реже. Индейцы остыли, боевой пыл испарился. Лакоты разворачивали коней и неторопливо направлялись в деревню. Минут через десять над холмом повисла тишина. Вместе с группой юношей, ищущих обороненные патроны в траве, Бак проехал между валунов, разглядывая трупы. Тела лежали по всему пути, проделанному солдатами, и легко угадывалось, где они атаковали поселок, где поспешно отступили, где задержались после переправы. Бак увидел втоптанный в песок помятый картон фотографии, с которой смотрела пухленькая женщина (должно быть, в это самое время она спокойненько размешивала сахар в изящной чашечке где-нибудь на уютной веранде и не подозревала о гибели своего мужа или жениха). Невольно Эллисон вспомнил Лизу Мичел. Любопытно, не лежит ли среди этих мертвецов её любимый кузен, мечтавший посмотреть на войну против Лакотов, словно на красочное театральное действо? Что ж, действо было на редкость ярким.
       Проехав дальше, Бак остановился, привлечённый телом человека, которое было слегка привалено тушей мёртвой лошади. Лакоты не тронули его, вероятно, не желая возиться с тяжёлой кобылой. А может быть, они выразили уважение к мужеству мёртвого белого -- вокруг него была целая россыпь использованных гильз. Человек был одет в кожаную куртку, продырявленную множеством пуль. Лицо его застыло с выражением сдерживаемой боли. Бак долго рассматривал это лицо, словно вылепленное умелой рукой... Конечно! Чарли Рейнолдс, которого Бак встретил пятнадцать лет назад возле торгового пункта... Как быстро летит время и как странно пересекаются тропы!
       Эллисон рысцой направился в лагерь. Неподалёку от него двигался в сторону деревни, построенный строго попарно, отряд Лакотов, облачённых в снятую с покойников армейскую форму. Они ехали словно заправские армейцы, и один из них, поднеся к губам медный горн, трубил нечто похожее на кавалерийский сигнал "По коням". Завидев их, засевшие на горе солдаты поднялись над траншеями и радостно замахали руками, приняв индейцев за подоспевших кавалеристов Гиббона, но тут же попрятались обратно, услышав над собой свист пуль.
       -- Краснокожие черти! Будьте прокляты со своим маскарадом!
       Немного позже пропыленные насквозь капитан Бентин и майор Рино, перевязавший голову окровавленным носовым платком, поднялись во весь рост, заметив, что дикари отступили. Испещренные пулями туши лошадей источали зловоние. Солдаты стонали, высунув опухшие от жажды языки.
       -- Похоже, Марк, нам дают отсрочку. -- Бентин сплюнул, и слюна оставила на его сером подбородке тёмный след.
       -- Ты полагаешь, это уловка? -- Из-под платка по лицу майора сочилась кровь.
       -- Кто их знает...
       Минуты вытянулись в часы. Солнце затянулось низкими тучами, мелкие капли посыпались на землю, скатываясь по толстому слою пыли вниз.
       -- Смотрите!
       Десятки лиц, вздрагивая, вперились в долину, где одна за другой исчезали индейские палатки. Гигантская деревня разбиралась.
       -- Господи, они же уходят, -- прошептал кто-то.
       Пропылённые фигуры солдат настороженно стали подниматься над вонючими трупами лошадей, которые были свалены в качестве укреплений перед неглубокими и наспех отрытыми траншеями.
       Волокуши неторопливо потянулись вдоль реки на юг. Пестрая масса индейцев выстраивалась в колонну и вскоре превратилась в цветастый ковер, который расползался на добрые три мили и достигал шириной почти одной мили. Мужчины скакали возле нагруженных скарбом волокуш, многие даже не смыли с себя боевую раскраску. Рядом с широкой лентой кочевников, поднимая густую пыль, двигалась лавина индейских лошадок, которых подгоняли голые мальчуганы верхом на несёдланных лошадках. Дикари ехали мимо горы, с которой настороженно наблюдали измождённые солдаты, и будто не замечали Бледнолицых.
       -- Кажется, мы будем жить, -- прошептал капитан Бентин, ловя потрескавшимися губами дождевые капли.
      

    7

      
       Сообщение о гибели Кастера и его Седьмой Кавалерии привело американцев в шок. Газеты истерично брызгали типографской краской, взывая к мщению. Надрываясь, журналисты требовали отрубить дикарям руки, потому что кровь несчастного генерала и его солдат с этих рук не смыть. И новые колонны тянулись по следам индейцев, которые рассыпались маленькими группами и разбрелись по равнинам. Армия генерала Крука двигалась тяжело, тонула в едкой пыли между высоких сосен, гремела колёсами фургонов, бряцала оружием. Навстречу ей, так же измотанная бесплодными поисками, ползла колонна генерала Терри.
       Едва Шошоны и Юты, служившие у Крука разведчиками, обнаружили впереди ряды генерала Терри, они извлекли из походных коробов головные уборы, вымазались грязью и понеслись навстречу солдатам, чтобы торжественно встретить их. Однако Абсароки, скакавшие во главе колонны Терри, приняли вопящих индейцев за враждебных Лакотов и едва не схватились с ними. Их остановило появление кавалеристов на опушке за спинами Шошонов. Медленно два синих полка слились воедино, глотая пыль, кашляя, ругаясь последними словами на пустоголовое командование.
       Несколько дней спустя военная громада вновь разделилась у берегов Жёлтого Камня. Шошоны и Юты заявили генералу Круку, что на территорию Лакотов они не поедут. Удержать их оказалось невозможным. Индейцы всё ещё делили землю по своим привычкам, а не по понятиям белых. Они осознавали до конца, что времена изменились, что восприятие окружающего мира должно было стать иным.
       Начались проливные дожди. Пространство наполнилось слякотью. Съестные запасы Крука подошли к концу, и голодные солдаты принялись убивать лошадей. Две тысячи небритых вонючих человек впали в состояние мрачного ожесточения. Минул уже месяц с тех пор, как они в последний раз меняли бельё, их одежда не просто пропотела, но насквозь пропиталась коричневой грязью. А дождь не переставал хлестать в рот и глаза.
       Восьмого сентября Крук выслал вперёд полторы сотни кавалеристов во главе с капитаном Милсом. К своему немалому удивлению солдаты внезапно обнаружили возле Тонкого Перешейка на Кроличьем Ручье сорок палаток Лакотов.
       Длинноволосый проводник по кличке Дешёвый Чарли-Бизон остановил коня перед капитаном и отряхнулся, как пёс, рассыпая гроздья брызг.
       -- Похоже, что это лагерь Чёрного Щита, его ещё называют иногда Железным Пером, -- откашлялся Дешёвый Чарли и отёр рукой с длинными чёрными ногтями мокрое небритое лицо. -- Мужчин там по пальцам пересчитать можно. Эти бродяги, думаю, ползут в агентство, поэтому не ждут встречи с нами. Если шарахнуть по ним внезапно, то, держу пари, они отпляшут отличный танец смерти под нашими винтовками.
       -- Ты готов их живьём проглотить.
       -- Я голоден и зол, как сам дьявол, сэр, -- прошипел проводник, -- клянусь, у краснокожих в палатках найдётся немало такого, что можно бросить в желудок.
       Рано утром кавалеристы обрушились на деревню, залитую коричневой водой. Лошади падали, скользя в глубоких лужах, где тяжело плескалась вязкая масса. Частые выстрелы изорвали монотонный гул дождя, сбивая с ног убегавших индейцев. Десятка два воинов успели вспрыгнуть верхом и после короткой перестрелки умчались прочь. Кавалеристы не последовали за ними. Проклиная краснокожих и мерзкую погоду, они носились по лагерю, стреляя в стены палаток. Горстка завёрнутых в одеяла фигур промелькнула во мгле и скрылась в пещере. Солдаты побежали за ними, но отступили.
       -- Что вы тянете волынку с этими бродягами? Что они, крепость там устроили в пещере что ли?! -- кричал, схватившись за простреленную ногу, лейтенант фон Лютвитс. Он рухнул на бок и скорчился от боли. За его спиной волокли по жидкой грязи мёртвого Дешёвого Чарли с налипшими на лицо прядями сальных волос. Следом протащили молоденького кавалериста с пробитым виском.
       Когда прибыл Крук, мрачный и решительный, индейцев ещё не выбили из пещеры. Пули пронзительно визжали, ударяясь о камни. По лужам стелился дым.
       Франк Гроард-Хвататель на карачках подкрался к самому входу пещеры и долго уговаривал Лакотов сдаться. После продолжительной паузы под струи дождя вышли пятнадцать женщин, все испуганные, накрытые одеялами. Две матери прижимали к груди мёртвых детишек. Крук, утопая в грязи по щиколотку, подошёл к ним и протянул из-под длинного серо-голубого плаща руку. Женщины ответили пожатием, устало глядя генералу в глаза. С полей его шляпы текла вода. Крук устало улыбался из недр неухоженной бороды и поглядывал на пещеру, откуда изредка доносились выстрелы.
       К вечеру, тяжело дыша, показался изборождённый морщинами старый вождь Железное Перо. Он шёл, слегка согнувшись и прижимая левую руку к разорванному животу. Покидая пещеру, он с грустью оглянулся, видимо, прощаясь с погибшими друзьями. Через ряды солдат протолкнулся Франк Гроард и остановился перед вождём. Железное Перо протянул окровавленную руку для пожатия и медленным шагом направился к костру. Обеими руками он поддерживал скользкие вываливающиеся внутренности.
       Дождь прекратился, словно небо обессилело от бесконечных слёз, и внезапно стало совершенно темно. Над уничтоженным лагерем испуганно затаилась тишина. Отчётливо слышался треск костра, возле которого молча сидел старый индеец, прикрывая одеялом свисающие кишки. Из-под брезентового навеса доносился стон лейтенанта фон Лютвитса, ногу его с раздробленной костью пришлось ампутировать. Он лежал без сознания и бредил в брезентовую пустоту над собой. А к полуночи дождь возобновил монотонную песню осени и громыхнул в невидимых тучах долгим раскатом. Белоснежная паутина молнии пробежала в черноте и осветила на мгновение повисшую голову Железного Пера, его набрякшие щёки, крупный нос, закрытые глаза. Вождь умер.
      

    8

      
      
       Бак Эллисон пролетел между обугленными шестами палаток одним из первых. Когда капитан Милс напал на деревню, Бак умчался с группой воинов в лагерь Неистовой Лошади за помощью, но путь был не близким. Теперь около шестисот Лакотов набросились на колонну Синих Курток с яростью обезумевших псов. Но было поздно. Железное Перо погиб, лагерь был мёртв. Осень гнала над лужами холодный ветер и беспокойно теребила поверхность грязной воды. Дешёвый Чарли оказался прав: Железное Перо вёл своих людей в агентство. Вождь ушёл из отряда Неистовой Лошади и держал путь в резервацию Красного Облака, чтобы скрыться на мирной территории от остервенелой военной машины белых людей. Вода-На-Камнях, как и многие женщины напуганная скоплением солдат в округе и постоянными перестрелками, упросила мужа присоединиться к Железному Перу. Но они не успели добраться до цели.
       Чёрные скелеты типи ещё дымились кое-где. Индейцы слезали с лошадей и в недоумении оглядывали деревню, по которой прошлись сапоги двух тысяч солдат, топча сорок жалких индейских палаток.
       -- Они всё время охотятся за нами. Мы мечемся взад и вперёд по нашей земле, но они идут следом, -- сказал Неистовая Лошадь, обводя потухшим взором разрушенную деревню. -- Они не могут спокойно жить, пока мы не убиты. У нас не будет покоя. Мы ведём неравную борьбу. Мы хотим жить, они же хотят нашей смерти. Они жаждут нашей крови.
       Бак, чувствуя охватывающий его холод, торопился к своей палатке. Его шаги убыстрялись, сердце колотилось исступлённо, уши наполнялись свистом. Вот уже близко остатки жердей, курившихся дымом, вот клочья опалённой шкуры, вот чёрные хлопья сгоревшего тряпья. Бак сделал последний шаг и застыл, скованный ужасом... Перед ним лежала мёртвая дочь с разметавшимися со сна волосами и тремя дырками от пуль на залитом кровью лице. Возле неё, прижимая испачканную в грязи полоску голубого шёлка, которую Бак привёз в подарок из Дэдвуда, вытянулась в коричневой луже Вода-На-Камнях. Её глаза смотрели на Бака неподвижным бесконечным взглядом. Рассекающий бровь рубец казался совершенно белым, будто заиндевелым. Мягкие при жизни губы теперь жёстко сложились, как бы сдерживая возглас обиды. Пущенная сзади пуля вырвала на шее клочок мяса, и он повис возле раны, тёмно-коричневый от запёкшейся крови.
       Бак опустился на колени перед неживым телом и беззвучно зашевелил губами. Произнести он ничего не смог, потому что не осталось в мире ни слов, ни поступков, ни любимой женщины. Всё унеслось и развеялось пеплом... В голову полилась ночь. Свод небес обрушился внезапно на Бака невыносимой теснотой. В нос ударил запах гари, пожар лесов и прерий, жар погребального костра. В глазах набухли водяные мешки и, лопнув, брызнули огнём. Горячие слёзы побежали по лицу. Бак вновь увидел неподвижные зрачки мёртвой женщины. Глаза смотрели, но Воды-На-Камнях в них не было.
       И мир затух.

    ОСТЫВШИЕ УГЛИ КОСТРА

    (1877)

    1

      
      
       Бак провёл зиму в кособоком холодном бараке, пристроенном к кухне одного из салунов Дэдвуда. Он беспрестанно пил дешёвый виски, выпрашивая денег у посетителей, временами мыл в кабаке пол или посуду, но чаще валялся без памяти. Его ум плавал в муторном сне. Уши были заложены гнетущей тишиной и отвратительным гулким перекатом собственных редких стонов. Сквозь ватную завесу до него доносились отдалённые голоса событий, но он не улавливал их сути. Случалось, он выныривал из топкого, как болотная бездна, забытья, и тогда действительность стискивала его в угловатых объятиях шумного салуна. Жизнь разрасталась, как мрачная лесная чаща, где рычали волосатые образины, ссорились и галдели слюнявые рожи. С каждым днём мир делался теснее, ужаснее, бессмысленнее. Бак превращался в сгусток нервной дрожи и спешил поскорее нырнуть в свой пьяный дурман.
       Однажды дверь распахнулась и ударила в опухшие глаза Эллисона ослепительным весенним солнцем. Тёмная фигура склонилась над Баком и окатила его ледяной водой из ведра.
       -- Эй, кусок дерьма, -- ворвался хриплый голос. -- протри морду. Чёрт тебя дери, Док, я тебя пристрелю, как вонючую свинью, если ты не очнёшься сию же минуту.
       Бак ответил ленивым движением пальцев и в ту же секунду получил звонкую оплеуху. Вошедший осыпал его вялое тело ворохом сильных ударов, выволок за шиворот на улицу и дал пинка. На грязном полу в смрадной каморке остался след от обмоченных штанов Эллисона.
       Вечером он проснулся в мягкой мшистой яме. Над ним качались высоченные сосны, их пушистые лапы поглаживали тёплое небо, подкрашенное дыханием близкого заката. Тишина вползла в Кожаного Дока и увлекла его обратно в сон, где он уютно расслабился в покачивающих руках умиротворённости.
       Утром он выбрался на дорогу и побрёл в Дэдвуд. На окраине перед ним вырос длинный траппер в пушистой шапке (мордочка лисицы торчала на ней спереди, а позади висел рыжий мягкий хвост). Он преградил Баку дорогу, ковыряя ногтем в зубах, и прогнусавил:
       -- Док, могу поставить тебе миску гречневых оладьев, но ни стакана спиртного. Похоже, ты слегка проветрился, мой друг, и я не понимаю, почему раньше не встряхнул тебя посильнее... Завтра я готов взять тебя с собой. Мне нужен толковый помощник, а ты скоро придёшь в форму...
       За едой они разговорились. Бак с удовольствием внимал душистому запаху травы и хвои. Ему казалось, что он целую вечность не был в лесу. Ему казалось, что леса уже давно не было на земле, как не было и свободной кочевой жизни родного племени...
       -- С каких пор ты в Дэдвуде, Француз? -- спросил он у траппера.
       -- Как первый нормальный дом заложили, так я пасусь здесь, -- он неторопливо снимал с лошадей тюки и выкладывал на землю капканы. -- Этот город не хуже и не лучше других... Я тебя хорошо запомнил, Док, когда ты приехал с тем обозом... Ты выглядел настоящим краснокожим. Зато весной ты пришёл совершенно ободранный, грязный, голодный... Говорят, ты дружил с Диким Биллом? Рассказывали также, что ты спас Мичелов.
       -- Было дело. Кстати, где они сейчас?
       -- Уехали этой зимой, пока ты заблёвывал свой угол. Я слышал, они очень поругались. Миссис забеременела, а он кричал, что ребёнок приблудный. Я думаю, это блажь идиота. Даже если на самом деле не он надул ей брюхо, какая разница? Твой приплод или нет, он либо одинаково в тягость, либо одинаково мил сердцу... Городские люди странные... С другой стороны, почему он отказывался от ребёнка? Она ведь настоящая леди, никто из здешних не осмелился бы приблизиться к ней запросто, я уж не говорю про постель...
       Эллисон промолчал. Он обвёл медленным взглядом застывший зелёный водопад леса на крутой горе и тяжело вздохнул.
       -- Знаешь, Француз, я бы лучше подох всё-таки, -- пробормотал он.
       -- Глупости. Во-первых, это всегда успеется. Во-вторых, что плохого в жизни? Я знаю, что твою скво солдаты убили, но что же теперь? Обязательно на луну выть?
       -- Я только после её гибели понял, чего я лишился.
       -- На то она и жизнь, чтобы терять, Док. Клянусь, ты меня удивляешь. Разве тебе кто-нибудь обещал, что ты в жизни будешь только приобретать? Или же среди краснокожих ты привык к постоянному довольству?
       -- Я привык к счастью...
       -- А к смерти? -- не унимался траппер.
       -- Француз, -- прервал его Бак, -- а где Билл Хикок?
       -- То есть?
       -- Он ещё в Дэдвуде?
       Траппер удивлённо вылупил глаза.
       -- Старик, -- ответил он после паузы, -- ты притащился в город облезлый и больной, как подстреленный койот, ты никого не видел и не слышал. Но могу поклясться последним центом, трудно не заметить могилу Билла. Это здешняя достопримечательность.
       -- Он умер?
       -- Джек Мак-Кол всадил в него пулю второго августа прошлого года. По крайней мере, эта дата нацарапана на плите.
       -- Значит, кто-то оказался проворнее с кольтом.
       -- При чём тут это? -- засмеялся траппер. -- Мак-Кол выстрелил Биллу в спину. Говорят, что Тим Брэди и Джони Варнес подбили его на это дело. Спорить не стану, потому как грехов на них висит полным-полно, и они, конечно, боялись Хикока. Но ведь Билл совсем стал плохо видеть, он уже не был дуэлянтом. А Джек Мак-Кол, как говорили на суде, имел свои причины: якобы Хикок убил когда-то его маленького брата... Ну Мак-Кол подошёл к Биллу вплотную и выстрелил в затылок. Сорок пятый калибр, Док, будь покоен... Свинец продырявил Биллу череп, вылетел из щеки и воткнулся в руку капитана Мэсси, который сидел напротив... Чёрт возьми, это было зрелище, старик! Они играли в карты. Я стоял рядом и видел, как Билл рухнул на пол... Джек Мак-Кол попытался удрать, но его поймали. Джейн-Баламутка, эта чёртова сучка в мужских портках, носилась за Мак-Колом с тесаком для разделки мяса и едва не зарубила парня. Но самое смешное, что суд оправдал Мак-Кола...
       -- Выходит, Хикок мёртв, -- сказал Бак.
       -- Мертвее не бывает. Вернёмся в Дэдвуд, и я покажу тебе могилу...
       -- В августе, говоришь? -- задумался Эллисон, -- Не намного он отстал от генерала.
       -- То есть?
       -- Хикок говорил мне однажды, что умрёт вместе с Кастером, потому что у них одна судьба. Вот он и умер.
       -- Дерьмо это всё, Док, чепуха, -- сплюнул смачно траппер.
      

    2

      
       Жизнь сложила крылья и упала камнем. От прошлого остался только дым пожарищ. Последние вожди готовы были сложить оружие...
       Правительство прилагало все силы, чтобы убедить Неистовую Лошадь и Пса, всё ещё находившихся далеко на севере, приехать в резервацию. Красное Облако в сопровождении многих соплеменников отправился на поиски воинственных вождей. Так как Неистовая Лошадь и Пёс скрывались только от солдат, то разведчики Красного Облака без особого труда отыскали их стойбище.
       -- Что привело тебя к нам, вождь? -- спросил Неистовая Лошадь, когда Красное Облако въехал в лагерь. Со всех сторон к прибывшим стали стекаться люди, жаждавшие услышать что-нибудь о своих родственниках в резервации и вообще о том, как обстояли дела на территории, подвластной правительству.
       -- Мы начнём наш разговор после того, как мои люди вручат вам подарки, которые мы привезли из агентства, -- заговорил неторопливо Красное Облако. -- Здесь сахар, табак, еда, одеяла и даже лошади. Белый начальник позволил мне взять всё это специально для вас.
       Люди Неистовой Лошади и Пса очень оживились, когда с повозок были сгружены дары.
       -- Что хочет Красное Облако? -- спросил Пёс. -- Должно быть, вождь намерен звать нас в агентство?
       -- Да. Я не хочу произносить пустых и долгих слов, -- сказал Красное Облако. -- Я буду прям, как всегда. Я встречался с Президентом -- Белым Отцом из Вашингтона. Я рассказывал ему о тяготах моего народа. Я получил уверения Президента в том, что белые начальники будут наказаны за то, что притесняют Лакотов. Но Президент требует, чтобы военные отряды сложили оружие. Он требует, чтобы вожди, которые до сих пор не привели своих людей на территорию резервации, больше не чинили препятствий мирным соглашениям. Покуда идёт война, никто из Лакотов на территории агентства не может чувствовать себя спокойно. Я приехал просить Неистовую Лошадь и Пса начать мирную жизнь.
       -- Мы не хотим войны, -- ответил Пёс, -- и ты знаешь об этом. Но мы не желаем жить по указке белых людей.
       -- Не нужно объяснять этого мне, мой младший брат, -- хмуро проговорил Красное Облако, и его лоб покрылся морщинами. -- Я знаю по себе, сколько душевных сил надо потратить, чтобы приучить себя жить иначе, чем мы жили раньше. Все вы знаете, что я всегда желал моему народу только счастья. Но я взял на себя ответственность и привёл людей в агентство, пообещав, что мои люди больше не будут воевать. Не стоит рассказывать мне о былых вольных днях. Я старше любого из вас и помню времена более отдалённые и более приятные сердцу каждого Лакота, поэтому не стоит убеждать меня. Я решился. Теперь пришло время решаться и вам. Вы -- вожди, вас избирал народ. Вспомните, как это было! Вспомните, зачем это было!
       -- Ты проделал долгий путь, -- сказал Неистовая Лошадь тихим голосом. -- Мы понимаем, насколько трудно тебе далась эта поездка. Ты отправился в путь, чтобы разговаривать с самыми упорными военными вождями. Мы понимаем тебя. Мы слышим голос твоего сердца. И мы рады, что ты приехал к нам.
       Следом за Неистовой Лошадью поднялся Пёс:
       -- Мы и все другие Лакоты родились на этой земле. Великий Дух дал нам эту землю. Он создал животных, которых мы ловим, шьём из их шкур одежду и жилища и едим их мясо. Великий Дух дал нам эту землю, чтобы мы жили на ней и защищали её, как защищают свою собственность. Ты ведь знаешь, что обещал нам Великий Белый Отец и его солдаты. Они обещали мир, но они стреляли в нас и жгли наши дома. Наша война -- это единственный способ защитить наш народ. Мы не чувствуем никакой вины за собой. Мы должны были драться против солдат. Мы дрались только для того, чтобы выжить. Но нам не хочется проливать кровь, ни свою, ни кровь Бледнолицых. Мы устали. Наши люди устали. Поэтому мы согласны с тобой, что нам надо ехать в агентство.
       После этих слов со всех сторон послышались возгласы одобрения. Люди устали от постоянных погонь и столкновений с войсками. Племя голодало. Мир был нужен как воздух.
       -- Мы согласны ехать с тобой, -- продолжил Пёс, -- но ты, Красное Облако, отправишься обратно, не дожидаясь нас. Ты поедешь с твоими людьми и предупредишь вождя Синих Мундиров, что мы возвращаемся. Пусть в нас не стреляют. Мы будем ехать медленно, так как с нами много детей и стариков. Теперь мы выкурим трубку...
       На следующий день палатки были свёрнуты, и племя отправилось в путь. На второй день, когда люди в очередной раз тронулись в путь, Неистовая Лошадь подъехал к Псу и заговорил взволнованно:
       -- Послушай, брат мой, до меня дошли сведения, что Хромой Олень со своей группой отправился на охоту в те места, откуда мы уехали. Я хочу вернуться туда, чтобы в последний раз провести охоту на бизонов.
       -- Брат, ты хочешь обмануть сам себя, -- покачал головой Пёс. -- Ты ищешь предлог, чтобы не ехать в резервацию. Я понимаю тебя, но не могу согласиться с тобой. Ты выкурил трубку с Красным Облаком, ты дал слово. Не уклоняйся от обещаний. Не нарушай заветов предков. Обратного пути больше нет. Ты и я, мы оба приняли решение.
       Они разговаривали очень долго. Неистовая Лошадь колебался. Но он понимал, что Пёс был прав. Отказываться от слов, произнесённых с трубкой в руках, было преступно.
       Дни протекли незаметно. Радость смешивалась с тревогой в сердцах Лакотов. Что ждало их на мирной территории, ограждённой забором?
       Неподалёку от форта Робинсон Неистовую Лошадь и Пса встретил отряд во главе с лейтенантом Кларком, которого индейцы называли Белая Шляпа. Бок о бок с ним скакал Красное Облако и несколько других вождей. Люди Неистовой Лошади и Пса стали двумя лагерями и приготовились к разговору с белыми людьми. А разговоров было много.
       -- Я много слышал о вас, -- сказал Кларк. -- Мне рассказывали, что Неистовая Лошадь и Пёс подобны двум ярким кострам в ночи. И вот я сижу перед вами, смотрю на вас и удивляюсь. Вы выглядите совершенно обычно.
       -- В знак наших дружественных намерений я хочу подарить тебе, белый вождь, моего боевого коня и седло, -- сказал Пёс.
       Офицер улыбнулся и поклонился. Он не мог не оценить поступка Пса. Боевая лошадь воина была особенно дорога владельцу. Таких скакунов долго обучали и высоко ценили. Отдавая своего военного коня, Пёс однозначно показывал, что не намерен был в дальнейшем заниматься войной.
       Но через несколько дней радужное настроение прибывших Лакотов сменилось чёрным унынием. Приехавшие от Кларка солдаты объявили, что им велено забрать у индейцев всё оружие и всех лошадей! Поднялся шум, началась настоящая паника. Женщины закричали, младенцы заплакали от испуга. Лакоты не могли взять в толк, что происходило. Зачем их лишали оружия и лошадей? Это наполнило всех самыми страшными предположениями -- их хотят сделать беспомощными, чтобы затем без усилий расправиться с ними.
       Разгневанный Неистовая Лошадь бросился на поиски Кларка, чтобы требовать разъяснений.
       -- Зачем тебе оружие, вождь? -- пожал плечами офицер. -- Отныне ты мирный человек.
       -- Как же я буду охотиться?
       -- Тебе не придётся охотиться. Тебе всё даст правительственный агент.
       И вождь ушёл, опустив голову. Встретив Пса, он бросил ему:
       -- Теперь ты видишь, что я был прав. Нас подло обманули. Нас лишили всего! Как мы будем жить без лошадей? Они хотят, чтобы мы умерли здесь с тоски. Им даже воевать против нас не нужно, чтобы сгубить нас...
      

    3

      
      
       Бак Эллисон, узнав о том, что его друзья Неистовая Лошадь и Пёс сложили оружие, приехал в форт Робинсон в конце лета, чтобы навестить сына, который оставался в деревне Оглалов. Стойбище имело страшно бедный вид, а понурые фигуры в одеялах возле палаток вызывали слёзы. Сын Белой Травы не желал уезжать из лагеря. Одна мысль о жизни с отцом среди Бледнолицых вызывала в нём громкие протесты. Он оставался сыном своего народа, и в сердце его тлели жаркие угли ненависти к Бледнолицым, из-за которых, по словам стариков, чудесная вольная жизнь ушла навсегда.
       Лето проскользнуло, как один день. Жизнь теперь была пуста. Тепло ещё не улетучилось, но листва уже покрывалась сентябрьской желтизной и переливалась под ярким солнцем золотистой рябью.
       Как-то раз, прохаживаясь по территории форта, Бак увидел, как к лейтенанту Кларку подошёл индеец в полицейской форме и принялся объяснять что-то на языке жестов. Эллисону не было нужды приближаться, дабы понять суть разговора. Индеец предупреждал офицера о том, что Неистовая Лошадь готовился к покушению на генерала Крука, с которым должна была произойти встреча в ближайшее время. Ничего конкретного индеец не сообщил, только одно -- озлобленный вождь намеревался убить генерала.
       Дождавшись конца разговора, Эллисон приблизился к Кларку.
       -- Прошу прощения, -- заговорил он быстро, -- но с кем вы сейчас разговаривали, лейтенант?
       -- Я обязан отвечать вам, сэр? -- удивился Кларк недовольным голосом.
       -- Разумеется, не обязаны, -- согласился Бак. -- Но я видел ваш разговор. Этот краснокожий обвиняет Неистовую Лошадь в том, чего тот не может совершить.
       -- Видели разговор? Вы знаете язык жестов?
       -- Да. Я долго жил с Лакотами. Я прекрасно знаю Неистовую Лошадь.
       -- Как ваше имя?
       -- Эллисон. Оно не скажет вам ничего. -- Бак равнодушно пожал плечами.
       -- А как вас называют они?
       -- Далёкий Выстрел.
       -- Неужели? Это имя мне приходилось слышать. Вы воевали на их стороне?
       -- Я жил с ними с детства. Они -- моя семья. Я воевал, когда моя семья должны была защищаться. Не пытайтесь выставить меня в дурном свете. Я не предатель, я не срывал с себя погоны и никогда не носил синей формы. Более того, я имею все основания ненавидеть армию. Солдаты убили мою жену.
       -- Ладно, оставим эту тему. Что вам не понравилось в словах Женского Платья?
       -- Так это был Женское Платье? Я не узнал его с остриженными волосами. Раз это он, то я понимаю, почему он обвиняет Неистовую Лошадь. -- удручённо покачал головой Эллисон. -- Он давно точит зубы на вождя... Вы поверили ему?
       -- Скорее, нет, но я всё-таки вынужден принять меры. Неистовая Лошадь слишком раздражён, и я полагаю, он может совершить какую-нибудь глупую выходку. -- Кларк повернулся, чтобы уйти.
       -- Не верьте Женскому Платью, лейтенант!
       -- У меня, конечно, нет оснований верить ему, Эллисон, но у меня нет оснований верить и вам, -- бросил офицер через плечо.
       Бак чертыхнулся.
       -- Они затравят его, вынудят взяться за оружие и после этого упрячут за решётку! Проклятые свиньи!
       Некоторое время Бак стоял в нерешительности, затем быстрыми шагами направился к своему коню. За его спиной пропела труба горниста. Небо очень быстро темнело, продолжая светиться красными полосами только у самого горизонта. Вспрыгнув в седло, Эллисон погнал коня к лагерю Неистовой Лошади.
       В палатку вождя он вошёл стремительно, не объявив постукиванием о шесты снаружи, как это полагалось по этикету.
       -- Я давно не видел твоего лица, -- едва заметно улыбнулся Неистовая Лошадь.
       -- Да, мы давно не встречались.
       -- Ты хочешь поесть? У меня теперь нет свежего бизоньего мяса. Я могу предложить тебе только эти чёрствые лепёшки, которыми нас кормят здесь, -- сказал вождь.
       -- Я не голоден, брат. Я пришёл с дурным известием. Женское Платье распускает слухи, что ты готовишься к мятежу и хочешь убить генерала Крука.
       -- Убить его? Зачем? Что это даст мне или моему народу? -- с едва заметным удивлением произнёс вождь. -- Смерть этого Бледнолицего не вернёт нам стада бизонов и не возвратит нам былые пространства равнин. Нет, брат, я не намерен никого убивать. Я устал. Моя война завершена. Я сделал всё, что мог. Я держал моих людей вдали от Бледнолицых ровно столько, на сколько хватило моих сил.
       -- Я говорю не о твоих чувствах, а об их чувствах! Послушай меня! -- Бак повысил голос. -- Они задумали посадить тебя в тюрьму! Ты хочешь в тюрьму? Если нет, то ты должен предпринять что-нибудь.
       -- Я подумаю, -- кивнул Неистовая Лошадь. -- Ты останешься на ночь у меня в палатке?
       Эллисон бросил быстрый взгляд на жену вождя, которая сидела, закутавшись в тёмное одеяло и глухо кашляла -- она была тяжело больна.
       -- Нет, не хочу мешать тебе. Я зайду к тебе завтра.
       Когда на следующий день Эллисон появился у Неистовой Лошади, он был возбуждён больше прежнего.
       -- У меня плохие новости, брат, -- начал он с порога.
       -- Разве новости могут быть хуже тех, которые ты принёс вчера?
       -- Могут. Сегодня я разговаривал с одним из белых переводчиков, который постоянно крутится возле Белой Шляпы. Он был выпивший и не мог держать язык за зубами. Вот что он сообщил мне, брат. Сегодня в полдень Белая Шляпа встречался с вождями, в преданности которых он уверен.
       -- Зачем?
       -- Они обсуждали, как расправиться с тобой. В конце концов Белая Шляпа велел им выбрать наиболее надёжных индейцев, которые могли бы убить тебя. Он обещал заплатить за твоё убийство триста долларов и подарить свою лошадь. Ты хочешь знать имена вождей? Красное Облако, Маленькая Рана, Красная Собака, Молодой-Человек-Который-Боится-Лошадей, Нет Воды...
       -- Опять этот проклятый Нет Воды, -- хмыкнул Неистовая Лошадь. -- Моя жизнь не даёт ему покоя.
       -- Там присутствовал знакомый тебе Гроард-Хвататель. Там был и сам генерал Крук.
       -- Значит, генерал не хочет разговаривать со мной, -- заключил вождь. -- Мне надо уезжать.
       -- Если ты покинешь резервацию, тебя обвинят в нарушении закона. Ты не можешь уехать отсюда, иначе в тебя станут стрелять, -- сказал Бак.
       -- В меня готовы стрелять уже сейчас. -- Он поднялся на ноги и оглянулся на свою жену. -- Я поеду к моему дяде.
       -- К Крапчатому Хвосту?
       -- Да. Я вижу, что Красное Облако не хочет видеть меня в своём агентстве. Он боится меня.
       -- Крапчатый Хвост прогонит тебя, -- предупредил Эллисон, -- он дорожит своей репутацией.
       Бак оказался прав. Крапчатый Хвост, когда Неистовая Лошадь появился на территории его агентства через несколько дней, вежливо попросил племянника уехать обратно и вести себя тихо. Вождю ничего не оставалось делать.
       На пятый день осени Неистовую Лошадь ждали в форте Робинсон. Отряду индейской полиции, посланному за вождём, было велено сообщить ему, что с ним встретится в форте генерал Брэдли. Все напряжённо ждали приезда Неистовой Лошади. Индейцы жались к забору и внимательно следили за дверью деревянного строения, из которого периодически выбегал лейтенант Кларк в сопровождении Гроарда-Хватателя. Изредка в дверях появлялся майор Ли, жуя что-то бледными губами. Повсюду бродили Лакоты в одежде полицейских, постукивая пальцами по прикладам винтовок и строго поглядывая на соплеменников. Среди них Бак узнал Маленького Большого Человека, как всегда важного и гордого. Но под маской холодного величия Бак разглядел на лице этого краснокожего немалое волнение.
       Пространство форта то и дело наполнялось гулом голосов, который внезапно обрывался, после чего некоторое время в воздухе висела угнетающая тишина.
       Около трёх часов дня на горизонте появились всадники, и все сразу задвигались, заговорили безостановочно, гадая, что произойдёт в ближайшие минуты. По мере приближения наездников, Бак начинал узнавать лица некоторых из них. Навстречу им с грохотом выкатила повозка с жёлтым брезентовым покрытием.
       -- Что там в повозке? -- спросил кто-то.
       -- Говорят, это для жены Неистовой Лошади, -- откликнулся другой голос, -- она настолько ослабла, что не может держаться в седле.
       Из ворот форта к Неистовой Лошади помчался обнажённый по пояс Пёс, на голове которого красовался пышный убор из орлиных перьев. Он выглядел готовым к бою, впрочем, оружия при нём не было. Подъехав к другу, он протянул руку и проговорил:
       -- Теперь ты совсем один, брат. Только я остался с тобой из твоих друзей. Твои люди поджали хвосты, как трусливые койоты. Я не знаю, чего ждать. У тебя есть оружие?
       Неистовая Лошадь уныло взглянул на Пса и кивнул. При нём не было ни ружья, ни топора, ни лука со стрелами. Вождь был одет в старые, сильно поношенные ноговицы и бесцветную холщовую рубаху, поверх которой было накинуто красное одеяло. Он натянул поводья, и красное одеяло соскользнуло с плеч на седло. Неистовая Лошадь спрыгнул с коня и ещё раз пожал руку своего боевого товарища, глядя на него внизу вверх. Люди сомкнулись вокруг него плотным кольцом.
       Едва Неистовая Лошадь появился между бараками, к нему подбежал Маленький Большой Человек. С коня спрыгнул Пёс и взмахнул из-за спины Неистовой Лошади сильной рукой, мышцы заиграли под тёмной кожей.
       -- Чего ты хочешь? -- недовольно спросил Пёс, обращаясь к Маленькому Большому Человеку, стоявшему на пути.
       -- Посмотрите на себя! Кто вы такие? Вы были вождями, но куда подевалась ваша сила? Где ваше могущество? Но я остался воином и мужчиной! -- воскликнул Маленький Большой Человек и хлопнул ладонью по своему синему мундиру; глаза его сощурились. Он вытянул перед собой винтовку и погладил её по затвору, как реликвию. -- Я остался воином, у меня есть конь и оружие. Я могу воевать. А вы превратились в женщин. Вы не захотели быть рядом со мной. Вы не похожи на мужчин. Вы не можете драться, потому что вы лишены всего, чем должен владеть настоящий Лакот! Я презираю вас!
       Неистовая Лошадь с грустью смотрел на недавнего товарища и молчал.
       По плацу бежал, взмахивая руками в белых перчатках, майор Ли. Бак ясно различал на его обеспокоенном лице россыпь пота. Неистовая Лошадь, отведя глаза от бывшего товарища, пожал руку подошедшему майору.
       -- Похоже, вождь, что переговоры откладываются, -- поторопился сказать майор Ли, -- я сожалею, но это зависит не от меня. Генерал Брэдли примет тебя завтра утром. Я думаю, что ты можешь переждать в том доме, а не возвращаться в лагерь.
       Майор нервно дёрнул щекой и указал в сторону бревенчатого строения с тяжёлой дверью.
       -- Брат, -- схватил Пёс друга за плечо, -- вернёмся лучше в наши палатки. Мне не нравится здесь. Это опасное место.
       Неистовая Лошадь ответил спокойным, слегка отрешённым взглядом и сказал, что останется. Маленький Большой Человек движением головы велел ему следовать за собой. Позади пристроились два хмурых солдата и несколько индейцев. Майор бегло козырнул и побежал в контору, на ходу отдавая распоряжения индейской полиции. Неистовая Лошадь медленно сложил и повесил одеяло на руку, один конец которого опустился до земли и подметал пыль. Возле мощной двери с ржавым засовом сухощавый солдат кивнул головой. За его спиной виднелась винтовка с примкнутым длинным штыком, который поблёскивал холодом. Пёс остановился шагах в десяти, помялся и повернул обратно, печально покачивая перьями на голове. Лязгнуло железо, скрипнула, словно простонала, дверь, за домиком прытко протопали копыта.
       Столпившиеся индейцы внезапно замолчали. В воздухе сгустилось тяжкое напряжение. Что-то невидимое надавило на всех.
       -- Так всегда случается... -- послышался чей-то тихий, но ясный голос.
       Никто не спросил, что именно случается. Но казалось, что все поняли.
       Скрипнула тяжёлая дверь. Неистовая Лошадь провёл ладонью по рубашке и остановился, шагнув одной ногой через порог. На окнах он сразу увидел тюремные решётки.
       -- Значит, вы с самого начала хотели спрятать меня за решётки!
       Бак услышал пронзительный возглас и поверх голов собравшихся индейцев разглядел, как стройная фигура бросилась из двери обратно, расталкивая солдат. Маленький Большой Человек вцепился в Неистовую Лошадь сзади, бросив винтовку на землю, и Странный Человек остервенело бился в его больших руках. Это было похоже на борьбу мальчика и великана.
       -- Он держит его за руки! -- закричал кто-то.
       Клубок тел рухнул на землю и поднял ленивую пыль. Кто-то завопил, чтобы стреляли.
       -- Пустите! -- вырвался Неистовая Лошадь из мощных объятий и внезапно выхватил из-под широкополой рубашки спрятанный там нож. Маленький Большой Человек дёрнулся, словно ужаленный, и на запястье у него выступила кровь. Солдаты отпрыгнули, один оступился, забарахтал руками. Подбежал Проворный Медведь с распущенными волосами и прыгнул на Неистовую Лошадь, стараясь заломить ему руку с ножом.
       -- Пустите!
       Откуда-то вынырнул индеец по имени Копьё, в его руке появился револьвер. Прыгая вокруг тел на земле, он пытался приставить оружие к голове Неистовой Лошади. Если бы не подоспевший Пёс, то прогремевший выстрел разнёс бы Неистовой Лошади череп, однако Пёс сумел отстранить руку Копья и подмял индейца с револьвером под себя, обеими руками придавив ему голову к земле.
       Срывая с плеча винтовку со штыком, вышел из оцепенения животастый солдат с окладистой рыжей бородой и заспанными глазами. Какой-то офицер с зеленоватым лицом приближался большими прыжками к сцепившимся фигурам и вытягивал перед собой саблю.
       -- Бей его, Джентлс! Коли его штыком, старый чёрт! -- хрипел офицер.
       Спины синих мундиров закрыли дерущихся, обрывистые крики летели из-за них, но ничего не было видно. Отовсюду навалились собравшиеся Лакоты. Словно проснувшись от долгой спячки, продирался сквозь соплеменников разъярённый Красное Облако; он что-то кричал, но слова его тонули в общем шуме.
       Через несколько секунд все вдруг остановились и как бы обмякли. Вот отступил один, за ним другой, попятился третий. Пёс оглянулся и отпустил придавленную голову Копья, который всё ещё пытался высвободиться и выстрелить в Неистовую Лошадь. Красное Облако подбежал и сразу отпрянул. Маленький Большой Человек и Много Волков, одетые в полицейскую форму, всё ещё держали вождя.
       -- Пустите, друзья, пустите, -- проговорил Неистовая Лошадь, -- вы делаете мне больно.
       Он опустился на колени и мягко откинулся назад, прислоняясь спиной к покрытому трещинами деревянному косяку. Нож вывалился из его рук к ногам на мятое красное одеяло.
       -- Пустите...
       Тяжело дышал рыжебородый солдат; он всё ещё держал винтовку со штыком возле вождя. Казалось, этот грузный человек лет с потным старческим лицом и сбившейся набекрень фуражкой, не успел осознать, что произошло, и не знал, стоит ли ударить упавшего к его ногам индейца ещё раз.
       -- Вы делаете мне больно, -- голос индейца затухал.
       Два кровавых пятна медленно расплывались на холщовой рубашке в том месте, где виднелись две малюсенькие прорези от штыка, неровные струйки бежали из-под полы по слегка оголившемуся животу и собирались в тёмную лужицу на пыльной земле. Она ширилась и растекалась, и когда тело смертельно раненного индейца перенесли в помещение гауптвахты, в кровавом озерце, как в чёрном зеркале, появились курчавые облака на холодном вечереющем небе и зависшая высокая тень орла. Среди облаков обеспокоенно заметался ветер, и в его стоне послышалась едва уловимая песня о славном воине, для которого настали худые времена и глаза которого застлала смерть.
       -- Расступитесь, дайте дорогу врачу!
       Возле казарм труба как ни в чём не бывало пропела "отбой", но её медный голос прозвучал будто из другого мира.
       Бак прислонился к стене и медленно, чувствуя уплывающие силы, опустился на корточки...
       В чём-то провинились индейцы перед Создателем Жизни, за что-то наказывал их Великий Творец. Он шаг за шагом лишал их привычного уклада, одного за другим вырывал из рядов лучших людей, каплю за каплей лишал их надежды...
       Когда в форт Робинсон за телом Неистовой Лошади прибыли убитые горем старики-родители, висела мучительная тишина. Отец оставался возле медленно умирающего сына всю ночь. Рядом сидел, безвольно повесив голову, Коснись Туч. Столпившиеся возле барака индейцы, сдерживая дыхание, напряжённо прислушивались к тому, что происходило внутри. И вдруг до них донёсся голос Неистовой Лошади, негромко, с большими паузами затянувший свою песню смерти. И тогда над собравшимися снаружи Лакотами пронёсся мучительный, разрывающий душу стон.
       Утром отец Неистовой Лошади вышел из дверей и жестом попросил друзей вынести бездыханное тело сына и уложить его на волокуши.
       -- Никто не узнает, где будет погребено тело моего сына, -- сказал едва слышно сутулый старик, покачивая головой и длинными седыми волосами, -- земля Лакотов велика. Мой сын останется жить повсюду, со всеми, а не станет покоиться в одном месте. Он был Странным-Человеком-Танцующим-Как-Неистовая-Лошадь при жизни, таким же останется он навсегда, -- печально сказал индеец, глядя в мутную даль.
       Его слова растворились в осеннем сумраке и опустились где-то между лесистыми холмами, похожими на множество спящих гигантских тёмных животных, опустились где-то никому не нужной и бессильной тенью. В былые времена произнесённые слова пульсировали собственной жизнью, сила струилась в них бесконечным потоком. Подобно птицам, слова срывались с губ оратора и улетали ввысь, чтобы служить всем. Теперь всё изменилось.
       Ни эхом, ни тоскливым криком птицы, ни глухим рокотом в тяжелых нависших облаках не ответили Чёрные Холмы на блеск слезы, дрогнувшей в глазах старика. Страна Лакотов словно умерла, исчерпала до конца свои силы, осознав внезапно, что не сумела сберечь того единственного человека, к которому были обращены с надеждой взоры последних вольных индейцев. Лишь воздух слегка качнулся, глубоко вдыхая разлитую по земле печаль. Теперь живым оставалось лишь ожидать наступления завтрашнего дня, где их стерегла бесславная медленная кончина.
      
      

    СНЕГ

    (1890)

    1

      
       -- Чудесные у вас места здесь...
       -- Оставьте, приятель, о чём вы говорите? Это давно не тот край, -- лениво ответил гнусавый человек в мокрой куртёнке и свалявшейся лисьей шапке, выдавливая каждое слово с таким трудом, будто рот его был набит всякой вкуснятиной, -- остались только горы, с которыми вы, слава Богу, не скоро справитесь. Всё остальное вы убили, приятель. Остались скалы, они живут вечно, как поют краснокожие, но жизни больше нет, клянусь последней парой мокасин.
       Строгий господин лет тридцати сидел напротив помятого пожилого траппера и без энтузиазма слушал слова старожила. Чувствовалось, что он просто коротал время в пустом салуне, где было значительно приятнее, чем на улице под мокрым ветром. За соседним столом играли в покер "на угощение" два джентльмена в серых ворсистых костюмах, слегка забрызганных дорожной грязью.
       Встряхивая гривастой головой, подобно лохматому промокшему псу, в салун ввалился крепкого сложения бородач, облачённый в старую кожаную куртку со следами многочисленных починок на рукавах. Ему было не более пятидесяти пяти, но обветренная годами кожа и сильная седина, перетекавшая пепельными разводами с висков на бороду, делали его значительно старше. Он остановился возле стойки и выпил стаканчик, после чего взял вторую порцию и подсел к трапперу.
       -- Как дела, Бак? -- спросил траппер. Бак Эллисон неопределённо пожал плечами и опорожнил стакан. Крякнув, он оглядел важного господина с саквояжем и осклабился.
       -- Новый бизнес приволокли, мистер? -- спросил он. -- Валяйте, таким гусям, как вы, есть где развернуться в Чёрных Холмах. Вы все, праведники с толстыми кошельками, мечтаете нас метлой смахнуть, лишь бы лишнюю монету заполучить. Что молчишь, франт расфуфыренный?
       Господин демонстративно отвернулся.
       -- Эта птица выше нас летает, брат, видишь, как клюв воротит, -- сказал Бак приятелю и раздвинул бороду в кривой усмешке. -- Нет, Француз, этот гусь нам не товарищ.
       -- Мистер Гаррисон, -- вошёл в бар широкоплечий возница и кнутом стряхнул воду с длинного серого плаща, -- дамы уже идут.
       -- Благодарю. -- Гаррисон с достоинством поднялся, не удостоив Бака малейшим взглядом, и направился к двери, покачивая пузатеньким саквояжем. Остановившись на веранде, он поправил на голове котелок и помахал рукой.
       -- Лола, дорогая, я сейчас помогу, -- услышал Эллисон его голос и приблизился к мокрому стеклу.
       Господин засеменил к гостинице, перед которой стоял дилижанс с распахнутой дверцей. Прячась под зонтиком, к карете спешила девушка с болезнено-бледным лицом. Следом шагала пожилая чета и неслышно беседовала, так же закрываясь зонтом на толстой ножке. Мужчина сокрушённо покачивал головой и блестел очками. Увидев их, Бак ощутил волнующий холодок в сердце, и возглас удивления вырвался из его груди.
       -- Боже, не может быть! -- Он прислонился лицом к стеклу, и кожа его на щеке расплющилась блином.
       Девушка, опершись на руку строгого Гаррисона, поднялась в дилижанс и нетерпеливо замахала ручкой в серой перчатке пожилым людям.
       -- Мама, отец, вы простынете под этим мокрым снегом. Спешите же!
       Женщина улыбнулась дочери, и вокруг её глаз собрались морщинки. Они сильно старили её, но улыбка, поблёскивая потускневшим жемчугом, отчасти возвращала ей утраченную молодость.
       -- Джесс, -- прошептал Бак чуть слышно, и от его близкого дыхания стекло запотело.
       Эллисон протопал к выходу, скрипя половицами, распахнул дверь и хотел что-то крикнуть, но внезапно закашлялся, громко и резко, будто стреляя. Он прикрыл рот кулаком и опустил голову. Когда он вновь поднял глаза на пассажиров, они уже скрылись внутри. Захлопнулась дверца, и через секунду в окошке показались очки. Мужчина снял их с носа, и Бак узнал чистые, не замутнённые годами голубые глаза Эрика Уила.
       -- Духи всесильные! -- Эллисон медленно спустился по ступеням на дорогу и так же медленно, будто остерегаясь чего-то страшного, направился к почтовой карете. Возница уселся на козлах поудобнее, поднял воротник и звонко щёлкнул хлыстом. Попарно запряжённая шестёрка разномастных лошадей побежала вниз по Главной улице. Бак остановился, вытянув вслед руку в неопределённом жесте. Изумление всё сильнее проступало на его бородатом лице.
       -- Док, -- позвал его траппер из салуна, -- ты не вовремя, кажется, решил проветриться. Или молодая леди приглянулась, старикан? Забудь, дружище. У нас с тобой, конечно, зубы ещё хоть куда, но этот зверёк не для нас. Такие лошадки любят сбрую, отделанную золотом. Не таким облезлым бродягам, как мы, держать их в старом стойле.
       Эллисон молча вернулся в салун и уставился в стакан. Затем он невнятно выругался и подошёл к стойке бара.
       -- Кто это были? Откуда? -- спросил он хозяина, кивнув на окно, за которым только что в дилижанс сели его жена и дочь.
       -- Не знаю, Док. Раньше не встречал. Да ведь много людей мимо проезжает, -- ответило ему небритое лицо со скучающими прозрачными глазами.
       -- Док, -- прокашлял за его спиной Француз и громко дзынькнул бутылкой о стакан, -- а ты знаешь, что тут на днях крутился Буйвол-Билл? Я слышал, у него в кармане лежал ордер на арест Сидящего Быка. Говорят, что генерал Майлс выписал его прямо на каком-то банкете на обратной стороне собственной визитной карточки, вот до чего не терпится старого Быка сцапать.
       -- И что?
       -- Ничего. Разве здешнее офицерьё отдаст лавры победы какому-то циркачу? Они поили Билла водкой и ромом всю ночь, а наутро отправили обратно...
       Бак повернулся, не дослушав, и, шаркнув потёртыми мокасинами о пол, вышел на улицу, ничего не ответив Французу. Долго он смотрел тяжёлым взглядом туда, куда укатила карета вдоль ряда складов и салунов. Мистер Гаррисон сейчас, наверное, с презрением вспоминал бородатых трапперов, повстречавшихся в кабаке, и брезгливо рассказывал об их обтрёпанных смрадных одеждах...
       Серый ветер разбрызгивал по лицу мокрый снег.
       Бак зашёл в торговую лавку и приобрёл там на все деньги два мешка маиса и муки, затем взобрался на своего стареющего жеребца и поскакал в сторону Дэдвудского ущелья.
       Дорога до агентства Стоящей Скалы, куда держал путь Бак, чтобы повидать своего сына, прошла спокойно, ничто не потревожило бородатого человека, никто не выехал ни разу в боевом облачении, не появились на укатанной дороге дикие звери. Деревья стояли на склонах тихие и печальные. Временами Бак слышал отдаленные отзвуки песен, но не обращал на них внимания. Он привык к тому, что отдельные родовые группы в последнее время удалялись подальше от селений белых и дни напролёт плясали, забыв об окружающем мире. Они пели и, плотно укутавшись в полинявшие одеяла, ритмично двигались по кругу, составляя громадные хороводы и пугая своими танцами Бледнолицых.
       В форте Йатс Эллисон увидел Джеймса Маклафлина, который занимал пост правительственного агента в резервации Стоящая Скала. Рядом стоял его помощник Джек Каригнан. Бак был мало знаком с ними, но пары коротких встреч ему хватило, чтобы он стал объезжать их стороной.
       -- Не люблю я этих мужчин-скво, -- проворчал Маклафлин, бросая косой взгляд на Эллисона.
       -- Его скво давно погребена на Кроличьем Ручье, майор, -- сказал мрачный траппер, сосавший погасшую трубку и подошедший к агенту, чтобы прикурить. -- Кожаный Док редко навещает племя. Сын его вырос и в помощи не нуждается.
       -- Так у него сын? Сю?
       -- Да, отчаянный малый, если я понимаю что-либо в краснокожих. Сын Белой Травы. Держу пари, что он будет первым, кто поедет за Коротким Быком и Бьющим Медведем, если они надумают воевать. А дело может и так ведь обернуться? Пляска-то не из простых...
       -- Эта пляска с ума меня сведёт! -- Маклафлин сплюнул и выпустил сочную тираду проклятий в адрес всех Лакотов.
       Пляска Духов, охватившая равнины, уже почти год беспокоила белое население. Фермеры затаились в ожидании новой индейской войны, прекрасно зная о нищенском существовании индейцев и царившем в резервациях голоде.
       Бьющий Медведь, скуластый индеец с презрительно сложенными крупными губами и злобно поджатым подбородком на настороженном лице, привёз из штата Невада весть о таинственном молодом краснокожем по имени Уоуока из племени Паютов. Впав однажды в транс, Уоуока рассказал о прекрасном видении, которое обещало в ближайшем будущем чудесное возвращение прошлой жизни. Уоуока видел Христа, которому поклонялись белые и в которого заставляли верить индейцев. Господь сказал ему, что близилось его пришествие на землю. Но он собирался явиться в теле краснокожего человека, потому что в прошлый раз его кожа была белой, но белые люди распяли его. Он велел Уоуоке научить индейцев священной пляске и песням, которые им надлежало исполнять до наступления чуда.
       -- Когда солнце умерло на небесах, братья мои, -- рассказывал он, -- я ушёл на небеса и видел там много людей, которые давно погибли. Бог велел мне вернуться к вам и научить вас быть хорошими. Вы не должны убивать и угонять лошадей. Не нужно драться и лгать. Были времена, когда я звал вас на тропу войны, но слова мои теперь стали иными. Знайте, что нет больше старых дорог, они занесены песком и поросли травой. Молодым воинам не отыскать их. И не плачьте по мёртвым, они скоро вернутся. Бог сказал, что наступит счастье. Не берите в руки оружия, но пойте и танцуйте каждый день.
       Бьющий Медведь после посещения Уоуоки объяснил Лакотам, что скоро нахлынет волна земли и погребёт мир белых людей и тех индейцев, которые ступили на тропу белого человека и не верят в возвращение старой жизни. Бьющий Медведь и Короткий Бык кочевали из лагеря в лагерь, поучая, как надо плясать и какие слова направлять к небесам.
       -- Будет новая земля, счастливая и богатая, как в былые дни, -- говорил Короткий Бык толпившимся Лакотам, и на их лицах разгорался огонь надежды. -- Старая земля покроется новой, придут несметные стада бизонов, лошадей и оленей, восстанут славные воины, которых мы столько оплакивали. И пока это будет происходить, мы должны все время плясать, чтобы Бог видел тех, кто верит в новую жизнь, чтобы оставил нас на поверхности. Белые пропадут навсегда под покровом земли. Станет хорошо и весело, как прежде.
       Бак прошёл в маленькую пивную, чтобы пропустить стаканчик и разогреться слегка. В распахнутую дверь Бак видел возле частокола фигуры двух худых дикарей. Они завернулись в полотняные одеяла, которые выдавали индейцам в резервации, и смотрели перед собой. Иногда их застилал дым костра. Перед складом, закрытым на замок, стоял утомлённый и озябший молодой солдат с застывшим выражением вины и смотрел на трёх индеанок с обвисшей кожей, которые протягивали тонкие руки из-под покрывал и просили что-то у него...
       Через день Бак добрался до небольшого лагеря на берегу обмелевшего ручья. Немного поодаль, выстроившись в круг, танцевали и пели люди. Никто не посмотрел в сторону бородатого Эллисона. Всякий раз, когда он приезжал побеседовать с сыном, молодой индеец демонстративно отворачивался и с явным раздражением говорил, что Бак не хотел, чтобы счастье вернулось к Лакотам, поэтому не принимал их Пляски.
       -- Почему, отец? Неужели кровь Оглалов не бежит больше в твоих жилах? Ты был уважаемым воином племени, теперь ты стал просто Бледнолицым.
       -- Ты смотришь на меня злыми глазами, сын, -- говорил ему Бак, -- ты считаешь, что сердце у меня окончательно повернулось к белым людям. Ты не хочешь простить мне, что меня не оказалось рядом, когда Вода-На-Камнях встретила смерть. Ты требуешь, чтобы я доказал, что во мне течет кровь настоящего Лакота, чтобы я присоединился к Пляске. Но разве это доказательство? Я не хочу целыми днями топтать землю ногами. Это не поможет мёртвым восстать из могил. Я знаю, что никогда не вернётся прежнее время, никогда не придёт ко мне моя жена... Даже Сидящий Бык не участвовал в Пляске, а разве он не был настоящим и великим Лакотом?
       -- Сидящий Бык не принимал участия в танце, но он никому не запрещал плясать и никого не осуждал, -- резко ответил юноша.
       Всякий раз после подобного невнятного разговора Сын Белой Травы замыкался в себе.
       Эллисон хорошо понимал, что его сын жил рассказами старых индейцев и мечтал войти в жизнь, которая уже исчезла. Юноша жаждал проявить себя на военной тропе, чтобы считаться таким же ловким и смелым, как те, которые погибли не дольше, чем десять лет назад. Но такой жизни больше не могло быть. Подобный образ жизни канул в небытие. Индейцы пока что не могли осознать этого и всеми силами души рвались назад...
       В этот день молодой индеец подошёл к отцу, не проронив в знак приветствия ни слова. Он посмотрел на бородатое лицо впавшими, но по-прежнему взбудораженными глазами. Бак развязал сыромятные ремни и свалил с вьючной лошади тюки.
       -- Я привёз муку и маис, -- сказал он. -- Я видел в агентстве много солдат.
       -- Знаю. Бледнолицые собрались убить нас, -- голос индейца прозвучал устало, почти безвольно, -- они хотят застрелить нас, чтобы мы не успели вызвать волну новой земли, которая покроет их. Они боятся Лакотов даже теперь, когда у нас почти нет оружия, когда мы падаем без сил. Они всегда будут бояться нас, эти презренные псы...
       И Сын Белой Травы медленно побрёл в сторону. Он уходил не от Бака. Он просто заметил на холме группу индейцев с ружьями в руках и направился к ним. Присмотревшись, Эллисон узнал в одном из них Бьющего Медведя. Голова ясновидца была покрыта скальпом бизона и утыкана длинными чёрными перьями. Бак опередил уставшего сына и первым приблизился к отряду. Бьющий Медведь сидел неподвижно, по-индейски гордо выпрямившись в седле, и неотрывно смотрел в глаза белому человеку.
       -- Чего ты хочешь? -- спросил Эллисон негромко. -- Зачем тебе Пляска?
       -- Белому не понять, -- с подчёркнутым презрением в голосе ответил индеец. -- Я хотел, чтобы мой народ был счастлив. Сейчас люди счастливы, несмотря на свое ужасное положение. Появились солдаты, но это лучше голода и нищеты. Лакоты найдут силы умереть, как умирали великие предки.
       Бак печально покачал головой. Позади него пыль поднималась в наступающую вечернюю мглу. Лакоты ритмично топали ногами и двигались друг за другом. Они скрещивали руки на груди, иногда прижимались друг к другу, иногда двигались на расстоянии. Мужчины танцевали с женщинами и детьми, и это не было похоже на прежние танцы. Они плясали без отдыха, исступлённо, оставив свои дела и предав забвению свою горькую жизнь. Многие падали на землю без сил, их оттаскивали, накинув на них одеяло. Они танцевали, и танец их был сплошным ожиданием грядущего счастья...
       Они танцевали много дней, потеряв счёт времени. Они танцевали даже тогда, когда индейская полиция сумрачным зимним утром приехала к хижине старого Сидящего Быка, выволокла его наружу и застрелила. Они танцевали в то время, когда было не до плясок. Но у них не было ничего иного, ибо танец стал их надеждой, их жизнью.
       Они позабыли о том, что Вакан-Танка -- Величайшая-Тайна-Дающая-Всем-Всё-Что-Люди-Заслуживают, не могла дать им иного пути, чем тот, который они выбрали. Они позабыли о том, что Главная Сила не даст им ничего, кроме того, что они выбрали...
       Они должны были расплачиваться за свой выбор. Они должны были расплачиваться за то, что совершили, как бы странно это им ни казалось. Они взяли то, что заслужили...
       Бог никогда не ошибается. Ошибки совершают только люди.
      

    2

      
       -- Плохо дело, -- проворчал Бак, нагнувшись над столом.
       -- Что-то сильно тебя угнетает эта Пляска Духов, приятель, -- хмыкнул Француз. -- Ты же сам говорил, что она не станет началом войны...
       -- Эта Пляска -- конец их жизни. А я ведь рос и жил с ними. Они погибали на моих глазах, и с каждым из них немного умирал я сам. Теперь никого не осталось, кого бы я мог назвать настоящим краснокожим. Песня спета, мой друг, и провалиться мне на этом месте, если я вижу какую-то дорогу впереди. Ничего нет. Пропасть... Остался у меня сын, но он не желает даже разговаривать со мной. Недели полторы назад я случайно видел женщину... то есть мою жену и дочь... я потерял их двадцать лет назад. Увидел и одурел. Подойти не смог. Ведь они тоже для меня умерли. Да и я подох для них. Нет меня. Ни для кого нет. Куда ни глянь, одни могилы друзей. У каждого холма чьи-нибудь кости. Где яму для самого себя отрыть?
       -- Не по нутру мне такие беседы, Док. Тело ты умеешь быстро латать, а вот в душе у тебя раны кровоточат...
       Кожаный Док Эллисон не ответил и решительным шагом направился к выходу. Дверь тяжело хлопнула, и жарко натопленная комната осталась позади Бака. На лицо и открытую шею его набросился пронзительный ветер, полный злых снежных колючек. В ушах засвистело. Каких-нибудь полчаса назад погода была спокойной, теперь же в небесах что-то разбушевалось и вывалило на землю бесноватый снегопад. Бак прошёл через завьюженный двор к конюшне, долго проверял сумки, где лежали патроны, осмотрел винчестер и убрал его обратно в чехол, обмотав сверху тряпкой. Накопившиеся в душе отчаянье и чувство безысходности всколыхнули в нём желание мчаться на край света, чтобы обогнать ветер, обогнать себя, обогнать все годы своей жизни и нырнуть в головокружительное счастье, которого он давно лишился и о котором пели уже столько месяцев хороводы дикарей.
       Бак сел в седло и погнал коня по снегу. Животное, повинуясь хозяину, ускоряло бег, но не могло сделать того, что желал Эллисон, не могло взлететь и перенестись в далёкое прошлое. Бак не знал, куда держать путь, но внутри что-то гнало его, как шпоры судьбы, в слепую снежную стену, гнало туда, где он должен был в последний раз издать боевой клич Лакотов.
       В тридцати милях от места, где он пробирался по сугробам, на берегу ручья, которое кто-то назвал Раненое Колено, стояли лагерем три с половиной сотни голодных и промерзших людей вождя Большая Нога. Их заснеженные палатки были ветхи и вот-вот, казалось, могли развалиться под страшным ветром. Вокруг лагеря расположились плотным кольцом укутанные в тулупы солдаты. Тупорылые гаубицы, похожие на каракатиц, уставились жерлами в палатки. В мутном воздухе проглядывалась колонна кавалеристов, которая неспешно приближалась к братьям по оружию, окружившим деревню. На древке прыгало полотнище с эмблемой Седьмой Кавалерии. Вождь Большая Нога, завернувшись в рваный платок, лежал в фургоне, не в силах передвигаться, больной, исхудавший. Солдаты ходили от палатки к палатке и выбрасывали в общую кучу найденное у дикарей огнестрельное оружие. Иногда они срывали с Лакотов одеяла, проверяя, не спрятаны ли там винтовки. Кто-то назойливо свистел в костяной свисток. Среди растерянно стоявших индейцев молоденький офицер с натуженным лицом выдергивал из рук какого-то старика ружьё, проклиная старого индейского упрямца, который никак не желал расстаться со своим оружием... Тут что-то щёлкнуло, раздался выстрел, и пуля ушла в серое небо, зарывшись в косматых облаках.
       В следующее мгновение фигуры людей ожили и бросились врассыпную. Солдаты на склонах холмов вокруг лагеря открыли беспорядочный огонь. Сквозь падавшие хлопья снега было видно, как пули подкосили индейцев и нескольких солдат, что рыскали между типи. Лейтенант торопливо поднес к голове Большой Ноги кольт и выстрелил в укутанного старика, после чего вывалил бездыханное тело на снег, пнул его пару раз и спрятался за фургоном, дабы не попасть под пули однополчан.
       Через секунды поочередно грохнули гаубицы. Снег лопнул, взметнулся чёрными клочьями земли. Палатки разлетелись рваными кусками шкур и обломками шестов. Минуту спустя всё потонуло в дыму и громовых раскатах. Колонна кавалеристов развалилась, не успев добраться до стойбища, и всадники поскакали рысью по склону, высматривая жертвы.
       Едва гаубицы затихли, ветер отнёс грязные облака в сторону. Солдаты принялись стрелять из карабинов. Не погибшие под мощным огнём орудий индейцы метались теперь обезумевшими чёрточками по взрытой земле. Всё нечеловеческое, что могло всплыть в лицах солдат, появилось в ту минуту. Они нажимали на спусковые крючки с фанатичным ожесточением, поливая свинцовым дождём остатки народа, который бредил свободой и исступленно цеплялся за жалкие клочки воспоминаний о ней. Женщины катались по снеговым кучам, закрывая собой малышей. Мужчины старались схватить что-нибудь из разбросанного оружия. Кровь растекалась тёмными узорами на жутком мозаичном рисунке наваленных трупов. Те, которые могли, хромая и спотыкаясь, пытались уйти на восток и на запад, где тянулось извилистое глубокое ущелье. Надеясь найти в нём укрытие, израненные Лакоты направились к каменистым изломам, оставляя кровавую вязь на снегу. Всадники мчались по ущелью и стреляли в людей, которые прятались среди низкорослых сосен. Несколько человек сумели пробежать около двух миль, но они всё же рухнули, изрешечённые пулями по всему телу.
       Бак Эллисон появился на гребне водораздела, когда гаубицы уже развернулись и стреляли по ущелью, накрывая индейцев целыми группами. Трескотня выстрелов заполняла хмурое снежное пространство. Бак едва успел разглядеть, что именно происходило впереди, но сразу учуял запах горелого мяса и крови. Крик, который вырвался из него, поразил ужасом даже его самого. Он поднял винчестер и пустил коня во весь опор.
       Увидев в ущелье тяжёлых армейских лошадей, с которых стреляли кавалеристы по упавшим окровавленным телам, Эллисон остановился и сделал по врагам первый выстрел за последние пятнадцать лет.
       Непередаваемый гнев и ненависть мешали ему целиться. Он громко ругал себя, свои руки и постаревшие глаза, но опять и опять спускал курок. И вот с коня полетел первый солдат. Бак неистово закричал и помчался вперёд... Далёкий Выстрел вступил в бой...
       Через несколько минут он услышал позади себя топот и увидел через плечо человек тридцать вооружённых Лакотов. Они, как и он, опоздали. Кавалеристы, окружавшие раненых людей на дне ущелья, дали нестройный залп и повернули обратно, отступая к основной группе солдат.
       Бак гнал жеребца, чувствуя, что несчастное животное могло в любую минуту упасть от изнеможения, но не позволял ему остановиться. Мёртвые и шевелившиеся ещё фигуры лежали повсюду. Грудные дети валялись, растоптанные конскими копытами. Кое-где трупы были разорваны на куски снарядами. И везде собиралась в большие лужи кровь.
       Солдаты постепенно отходили, и Бак, не переставая стрелять в них, вдруг обнаружил, что пули в него летели с обеих сторон: спереди стреляли Бледнолицые, а сзади -- Лакоты. Он ведь был бородатым белым, обычным белым, который участвовал в схватке. На расстоянии никто из индейцев не мог узнать его. Да и кто вообще теперь знал Далёкого Выстрела?
       Из-за хребта появились новые индейцы. Бак повернулся лицом к Лакотам и поднял руку с ружьём над головой. Несколько пуль прожужжало над ухом. Он понял, что медлить больше нельзя. Нужно было стрелять в ответ или немедленно удирать. В ту минуту гаубицы и кавалеристы откатили в снежную мглу, и Бак был теперь единственным белым перед лицом разъярённых дикарей. И он, повинуясь голосу воина из банды Плохих Лиц, поднёс винчестер к плечу. В уставших глазах странно расплылось, и фигура всадника, который заметно вырвался вперёд с явным намерением размозжить Баку череп, запрыгала тёмным пятном. Прицел на секунду накрыл дикаря, грянул выстрел. Едва индеец упал, Эллисон ощутил острую боль в сердце. Тревожная волна накрыла его. Впервые за все годы жизни его охватила паника, когда выпущенная им пуля сразила человека. Он почувствовал себя убийцей...
       Лакоты теперь не обращали внимания на солдат и на Эллисона. Они спешили к распростёртым телам в ущелье и к тому месту, где начался беспощадный расстрел их родных.
       Бак смотрел на них, живых и мёртвых, слабых и сильных, старых и молодых, на людей одного племени, потерявших последнюю надежду, и по щекам его катились слёзы. На его глазах умирала мечта и вера, окончательно обрывалась жизнь, сложенная из миллионов жизней, исходила кровью идея, не выраженная словами, но понятная каждому человеку, рожденному с красной кожей.
       Всё было кончено. Он тронул жеребца и медленно направился вниз, чтобы спуститься в ущелье к людям племени Лакотов, которым он всегда был братом и другом. В ту минуту они могли не принять его и убить на расстоянии, но он внезапно перестал опасаться за жизнь. В нём не осталось собственной жизни. Он был пуст. Он просто хотел помочь.
       Возле застреленного им воина с растрёпанными косами Бак вытер глаза и прошептал:
       -- Прости, брат, -- и едва слёзы ушли из глаз, он увидел под ногами своего коня Сына Белой Травы, сына прекраснейшей из женщин по имени Вода-На-Камнях, юношу двадцати четырёх лет, на исхудавшее лицо которого медленно текла из дырочки во лбу густеющая на морозе кровь.
       Всё было кончено.
      
      

    Август 1990 -- январь 1991

      
      
      
      
      
      
      

    Великий Дух!

    Все живые существа земли едины.

    Все мы родились слабыми и беззащитными.

    Взгляни в бесчисленные лица твоих детей.

    Пусть они смогут пойти верной дорогой ко дню своего покоя.

    Великий Дух!

    Услышь меня!

      
      
      

    ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ

    О ЖИЗНИ НЕИСТОВОЙ ЛОШАДИ

      
       ПЁС
       Пёс (Шунка Блока) -- в 1930 году он был последний представитель большого совета Оглалов. Члены большого совета были избираемыми вождями самого высокого уровня. Официально они назывались Владыками Племени или Верховными Вождями (Вичаша Йатапика). Однако этот титул казался Оглалам, гордившимся своей демократичностью, чересчур тяжёлым и неуместным, поэтому они величали таких вождей Носителями Рубах (из-за особых церемониальных одежд, которые они носили в целях отличия). Красное Облако и Неистовая Лошадь были именно такими Носителями Рубах. Пёс доводился племянником Красному Облаку, но родственные узы не остановили его, когда пришло время сделать выбор, и он принял сторону Неистовой Лошади во время войны 1876 года. Когда в конце девяностых годов на территории резервации Сосновый Утёс была образована судебная администрация индейцев, Пёс был назначен судьёй. Он выполнял свои обязанности до тех пор, пока не достиг преклонного возраста и зрение не стало изменять ему.
       "Я буду рад рассказать о Неистовой Лошади и о других вождях прошлого, о которых ты хочешь узнать. Ведь я уже старый человек и не проживу много лет, так что пришёл мой час поведать об этих вещах. Всё, что я расскажу, будет совершенной правдой, потому что я занимал положение, позволяющее мне говорить об этом. Сейчас в резервациях можно встретить множество индейцев, желающих поговорить с белыми людьми и готовых выложить всякую всячину, не заботясь о том, правда это или ложь. Таких людей мы, вожди старых времён, никогда не взяли бы себе даже в слуги.
       Я и Неистовая Лошадь родились в один год и в одно время года. Мы росли в одной общине, играли вместе, ухаживали за девочками вместе и сражались бок о бок. Мне сейчас семьдесят два года, так что ты можешь подсчитать, в каком году он родился, согласно твоему календарю. Лет в семнадцать-восемнадцать мы расстались. Неистовая Лошадь отправился в группу, живущую на Реке Розового Бутона, то есть в общину Опалённых Бёдер, и оставался с теми индейцами почти год. Затем он возвратился. Через некоторое время я поинтересовался, почему он покинул ту общину. Мне сказали, что он уехал оттуда из-за того, что он убил женщину из племени Виннебаго. (Согласно древней традиции Лакотов, разрешалось прикоснуться к поверженной вражеской женщине, если она находилась в поле зрения своих соплеменников-мужчин. Предполагалось, что враги должны были сражаться куда более яростно, защищая или мстя за свою женщину, чем за убитого воина. Но к тому времени Опалённые Бёдра уже были индейцами из агентства, и американские чиновники весьма недоброжелательно смотрели на подобное поведение Лакотов.)
       Менее чем через год после того, как Неистовая Лошадь покинул наш лагерь, я присоединился к отряду, отправившемуся в поход против Вороньего Племени. Когда я вернулся, гонец объявил о возвращении к нам Неистовой Лошади. Но в то время его ещё не звали так. У него было три разных имени в разные периоды его жизни. До десяти лет его называли Вьющиеся Волосы. Позже, с десяти до приблизительно восемнадцатилетнего возраста, он носил имя Его-Лошадь-На-Виду. Но это имя не прижилось к нему. Примерно в восемнадцать лет он участвовал в бою против Арапахов, которые укрепились на высокой горе, стоявшей возле реки и покрытой большими каменными валунами. Он всё ещё считался мальчиком, но атаковал врагов несколько раз в полном одиночестве. Он вернулся раненый, но принёс два скальпа Арапахов. Его отец, которого звали Неистовая Лошадь, устроил пир в честь сына и передал ему своё имя. После этого он сам никогда больше не пользовался именем Неистовая Лошадь, и все стали называть его Тёплый. Неистовая Лошадь, его сын, был одним из трёх детей. Старшим ребёнком была Сестра, средним -- Неистовая Лошадь, младшим -- Брат. Теперь все они мертвы.
       Когда мы были молодыми людьми, Оглалы разделились на две группы. Одну возглавил Красное Облако, другую -- Человек-Который-Боится-Своих-Лошадей. Я и Неистовая Лошадь остались в группе Человека-Который-Боится-Своих-Лошадей. Затем и эти группы раздвоились.
       Я отправился с более северной половиной, где позже я и Большая Дорога, а затем Священный Лысый Орёл и Красное Облако были назначены вождями (Носители Рубах, называемые так из-за особых церемониальных рубашек, которые надевали на себя вожди именно этого ранга).
       Неистовая Лошадь остался с южной четвертью разделившегося племени. Совет этой общины назначил вождями Неистовую Лошадь, Американскую Лошадь, Саблю и Человека-Который-Боится-Своих-Лошадей.
       Человек должен был хорошо зарекомендовать себя в сражениях и мирных делах, чтобы его сделали вождём.
       Название общины Неистовой Лошади было Хункпатила (Край Круга Маленькой Деревни), так как эта группа всегда занимала крайнее место при расположении полукругом общей деревни Оглалов.
       Примерно в то время, когда Неистовая Лошадь был назначен Носителем Рубахи, его отряд направился к Белым Горам (так Оглалы называли Горы Большого Рога).
       Неистовая Лошадь и я пошли в военный поход на противоположную сторону тех гор. Когда мы вернулись в лагерь, люди выбежали из деревни встретить нас и проводили нас до наших жилищ. Затем на большой церемонии нам вручили два копья -- подарок всего племени, которое сошлось вместе. Каждое из тех копий было возрастом по триста или четыреста лет. Их передавали старые воины молодым людям, которые самым лучшим образом проявили себя на воинской тропе.
       Неистовая Лошадь был ещё неженатым, когда получил звание Носителя Рубахи. Через несколько лет после этого он стал уделять внимание жене человека по имени Нет Воды. Однако Нет Воды вовсе не желал отпускать свою жену.
       В Сражении-Когда-Они-Прогнали-Ворон-Обратно-В-Лагерь (1870), Пёс и Неистовая Лошадь выступали в роли носителей копий Канги Йюха (Общество Носителей Ворон). Примерно через десять дней после битвы Неистовая Лошадь отправился с небольшим военным отрядом в поход. Жена Нет Воды сопровождала его. Нет Воды последовал за ними, заглянул в типи Недоброго Быка и одолжил у него револьвер. (Недобрый Бык был братом Пса.) Револьвер принадлежал Недоброму Быку. Нет Воды объяснил, что собрался на охоту.
       Неистовая Лошадь и женщина сидели возле костра в типи своих друзей. Нет Воды вошёл в типи, шагнул к Неистовой Лошади вот так же близко, как от меня до той печки (около четырёх футов) и выстрелил ему в лицо. Пуля ударила прямо под левую ноздрю. Отсюда у Неистовой Лошади появился шрам. Нет Воды забрал свою жену.
       Теперь Неистовая Лошадь не мог больше быть Носителем Рубахи. Когда нас назначали вождями, мы обязались строго выполнять возложенные на нас ограничения -- что нам разрешалось и что категорически воспрещалось делать. Нам было очень трудно выполнять эти правила. Я никогда не обсуждал это с теми, кто взял с нас обет. Я ни разу не нарушил данного слова, а Неистовая Лошадь нарушил.
       Позже старики возложили на Неистовую Лошадь обязанности вождя другого ранга. Он стал Военным Вождём всех Оглалов. Такое же положение занимал Сидящий Бык среди своих Хункпапов. Это произошло задолго до битвы с Кастером. В то время правительство ещё не знало, кто мы такие.
       Неистовая Лошадь всегда возглавлял своих людей, когда они уходили на войну. Он всегда был впереди них. Его ближайшие друзья ходили с ним -- Далёкий Выстрел, Красное Перо, Маленький Большой Человек. Он вёл много наступлений и много раз был ранен в бою, но ни разу не получал серьёзных ранений. Он никогда не носил на голове военный убор из перьев.
       Шаман по имени Стружка наделил его особой силой, которая работала, если он носил на себе свисток из кости орла, одно орлиное перо и круглый камешек с отверстием посередине. Этот камень Неистовая Лошадь носил под левой рукой на длинном кожаном шнурке, надетом через плечо. Единственное его перо в волосах было взято из самой середины орлиного хвоста.
       Неистовая Лошадь был всегда бережен со своей винтовкой. Он старался убить как можно больше врагов, не теряя никого из своих людей. Он никогда не выступал на советах и редко посещал их. У него не было на это каких-то особых причин, просто таков был его характер. Он был очень тихим человеком, пока дело не доходило до сражения.
       Неистовая Лошадь был женат трижды. Первой избранницей оказалась женщина Нет Воды, но она оставалась с ним всего несколько дней. Вскоре после этого он женился на сестре Красного Пера. Она родила ему дочь, однако девочка умерла года через два. Много позже, уже сдавшись в форте Робинсон, он взял ещё одну жену -- девушку-метиску. Она не родила никого.
       Я присутствовал при убийстве Неистовой Лошади. Я могу сообщить, что там произошло, кто находился рядом, какая была погода.
       В Год-Когда-Мы-Воевали-Против-Белых-Людей (1876), моя община присоединилась к группе Неистовой Лошади. Зимой после войны Крапчатый Хвост отправился на север и убедил Неистовую Лошадь вернуться в агентство сразу по весне. Когда мы поехали туда, я считал, что мы едем лишь для того, чтобы посмотреть, выдадут ли нам предписанные резервационным индейцам пайки, а не для того, чтобы сложить оружие. Я думал, что нам разрешат вернуться в наши края. Но едва мы приблизились к форту Робинсон, я понял, что мы ехали сдаваться.
       Крапчатый Хвост устроил нам западню. Позже я слышал, что он рассказывал разные недружелюбные вещи про Неистовую Лошадь, которые были полны лжи. Крапчатый Хвост и другие тоже уговаривали Неистовую Лошадь отправиться в Вашингтон, чтобы говорить с президентом. Вскоре Неистовая Лошадь пришёл в такое настроение, что вовсе никуда не хотел ехать и ни с кем разговаривать.
       Однажды меня позвали встретиться с Белой Шляпой и просили привезти с собой Неистовую Лошадь для беседы, так как я был его друг. Я предложил это Неистовой Лошади, но он отказался. От этого мне сделалось плохо на душе, и я даже велел моим людям покинуть его лагерь на Малом Тополином Ручье и устроиться возле общины Красного Облака. Мы не поссорились, мы просто разъехались.
       Неистовая Лошадь сказал мне, что поедет в Вашингтон только в том случае, если белые передвинут резервацию на Ручей Бобра. Он хотел этого, потому как Ручей Бобра протекал по самой середине земли Лакотов, а форт Робинсон стоял на окраине нашей земли.
       После того как я передвинул мой лагерь к агентству Красного Облака, поближе к форту Робинсон, мне приказали переехать на пару миль к востоку от форта, к подножию Белого Хребта. Долетел слух, будто Три Звезды (генерал Терри) намеревался приехать в тот вечер в форт, поэтому на следующий день все индейские вожаки должны были встретиться с ним. Однако Неистовая Лошадь не появился на переговорах. Не пришёл и Три Звезды. Через некоторое время нас собрали в форте Робинсон и сообщили, что Неистовую Лошадь надо арестовать.
       На следующий день я отправился в форт Робинсон, где мне сказали, что Неистовая Лошадь сбежал, а с ним и часть его группы. Индейской полиции дали приказ вернуть его. На следующий день они возвратились вместе с ним. Я всё ещё стоял лагерем на Белом Хребте. Они проехали мимо моего стойбища, направляясь в форт. Я увидел их и послал людей к полиции с просьбой позволить Неистовой Лошади остановиться у меня в типи. Но полицейские не остановились и двинулись прямо в форт. Тогда я надел на голову мой военный убор, сел на коня без седла и последовал за ними.
       Когда я прискакал к форту, Неистовая Лошадь двигался во главе процессии, укрытый красным одеялом. За ним ехала медицинская повозка, в которой сидели два офицера. Я приблизился к Неистовой Лошади с левой стороны и мы обменялись рукопожатием. Я обратил внимание, что он неважно выглядел.
       Я сказал: "Будь осторожен, ты едешь в опасное место."
       Я стоял с южной стороны от входа в дом, где размещался кабинет адъютанта. Красное Облако стоял со своими людьми с восточной стороны здания. Американская Лошадь занял западную сторону со своими людьми. Неистовую Лошадь провели в кабинет и вскоре вывели наружу, направляясь к домику, стоявшему с северной стороны от здания адъютанта. Я знал, что в этом домике была тюрьма, так как раз или два Белая Шляпа посылал меня туда, чтобы я привёл к нему оттуда задержанных за какие-то провинности индейцев. Но Неистовая Лошадь не знал, что это за сооружение. Вертящийся Медведь шагал впереди Неистовой Лошади. По бокам шли Маленький Большой Человек и Деревянная Сабля. Сзади двигался Прыгун.
       Вскоре после того, как его ввели в тюрьму, послышался шум.
       Неистовая Лошадь имел при себе револьвер и попытался достать его, но у него вырвали оружие. Тогда он выхватил спрятанный нож. Американская Лошадь и Красное Облако закричали своим людям: "Стреляйте в него! Убейте его!" Белый солдат, стоявший на карауле при входе, подбежал к Неистовой Лошади сзади, пока тот дрался с индейцами-полицейскими, и ударил дважды штыком. Неистовая Лошадь воскликнул: "Меня пронзили!" Он отшатнулся и опрокинулся на утрамбованную землю плаца. Я оглянулся. Солдаты и кавалеристы выстроились цепью по краю плаца. Я стоял, готовый сложить голову в любой момент.
       Появился Белая Шляпа, и я сказал ему, что должен подойти к Неистовой Лошади. Я так и сделал. Вокруг него собрались солдаты. Штык и нож лежали позади него в луже крови. Я разорвал надвое большое красное агентское одеяло, которое было на мне, и накрыл вождя одной половиной. Он дышал очень тяжело. "Посмотри, куда я ранен, -- вздохнул он. -- Я слышу, как истекает кровь."
       Я отвернул его рубаху и увидел рану. Он был дважды проткнут почти насквозь. Первый удар прошёл между рёбер справа в спину и закончился спереди почти возле сердца. Кожа вздымалась комом там, где остановился штык. Второй удар пришёлся в поясницу и проткнул почки.
       Большинство людей Неистовой Лошади исчезло. Стоящий Бизон и другой индеец-полицейский прошли через плац и набросили на Неистовую Лошадь свои одеяла. Затем прибежал доктор Макджилликади (помощник гарнизонного хирурга и друг Неистовой Лошади).
       Неистовая Лошадь скончался рано утром."
      
      
       КОРОТКИЙ БИЗОН
       Короткий Бизон (Татанка Птечила) -- младший брат Пса. Имя обычно переводится как Короткий Бык, но иногда его называют Коротким Бизоном, чтобы не путать его с Коротким Быком -- шаманом из группы Опалённых Бёдер, который прославился в период Пляски Духов. Любой, кто возьмёт на себя труд сравнить его свидетельства с мемуарами ряда офицеров, опубликованными лет тридцать пять назад, удивится, насколько Короткий Бизон точен в своих воспоминаниях. В некоторых местах его показания сильно отличаются от тех, что дали офицеры, но это говорит лишь о резких расхождениях в оценке событий, откуда и проистекает разная интерпретация. Короткому Бизону было чуть более двадцати лет, когда произошло то, о чём он рассказывал.
       "Я расскажу об одном из военных выступлений Неистовой Лошади, которое я считаю великим. Это было во время сражения с Шошонами, когда Шошоны превосходили числом Оглалов. Неистовая Лошадь и его младший брат охраняли тыл своего отряда. После продолжительного боя пони, на котором скакал Неистовая Лошадь, совсем выбился из сил. Неистовая Лошадь отпустил пони, и тогда его младший брат тоже соскочил со своего коня. Тут появились два вражеских всадника, чтобы сразиться с ними один на один. Неистовая Лошадь сказал: "Будь осторожен, а я сейчас сделаю кое-что." Неистовая Лошадь выбрал лучшего из Шошонов и сразил его, и второй пустился наутёк. Неистовая Лошадь завладел двумя их конями, после чего они догнали свой отряд. Они спаслись сами, захватили двух вражеских пони и принесли с собой один скальп убитого Шошона. Это произошло неподалёку от места, где сегодня располагается наше агентство.
       Был случай, когда Вороны едва не разделались с Неистовой Лошадью около Ручья Стрелы. В том же бою Бесстрашный Бегун и Далёкий Выстрел совершили каждый по одному подвигу. Неистовая Лошадь помчался на Ворон, и лошадь под ним была убита, враги окружили его. Оглалы пытались помочь ему, но не могли подступить близко. Человек по имени Пятнистый Олень сделал последнюю попытку добраться до него. Он прорвался сквозь врагов, и Неистовая Лошадь сумел вспрыгнуть на его пони позади него. Вдвоём они примчались к Лакотам. Враги скакали очень близко. Это сражение известно у нас под именем Когда-Жёлтая-Рубаха-Был-Убит-Воронами. Во время того сражения Неистовая Лошадь и Пёс были копьеносцами общества Носителей Ворон (Владельцы Вороньей Кожи).
       Около сотни человек уехало из агентства, чтобы присоединиться к нам, а затем привести нас в агентство под предлогом того, что вопрос с Чёрными Холмами будет, наконец, решён. Отряды Неистовой Лошади, Пса, Священного Лысого Орла и Большой Дороги собрались, чтобы послушать этих людей и провести совет на развилке Языковой Реки, где сегодня стоит большой город белых людей (Шеридан, штат Вайоминг). Все наши люди согласились на том, что сезон стоял неблагоприятный, что настало время для сбора шестов для типи, так что мы решили приехать в агентство весной.
       Весной Пёс стоял вместе с Шайенами на Пыльной Реке, неторопливо двигаясь в сторону резервации. Как-то раз утром рано на них налетел отряд солдат, посланный генералом Круком, и забрал у них всё, чем они владели: типи, одежду, провизию, совсем всё. Неистовая Лошадь находился чуть дальше на той же реке. Пёс и Шайены направились к нему, но не успели добраться до него, так как были атакованы солдатами. Помимо Пса, там были вожди Шайенов, которых звали Маленький Волк и Лёд. Человек по кличке Ползун прибыл из резервации с посланием от Красного Облака: "Наступила весна, мы вас ждём." Ползун тоже попал под обстрел, несмотря на то что он приехал к нам в интересах и от имени белых людей. Это нападение сыграло решающую роль. Летом Крук снова атаковал нас, затем Кастер. Если бы Крук не напал на нас весной на Пыльной Реке, мы пришли бы в агентство, не случилось бы никакой войны.
       Первое сообщение о приближении Кастера мы получили в начале лета. Небольшой отряд индейцев из Северной Дакоты приехал и поведал нам о столкновении с Кастером. Один из людей этого отряда славился своей доблестью и звался Длинный Лось (вероятно, это были Янктоны, возглавляемые Инкпадутой).
       После того как они присоединились к нам, мы перебрались на другую реку, на Розовый Бутон. Тут к нам примкнули Шайены. Они приехали на север через форт Ларами. Они известили нас о том, что в форте Ларами не было солдат и что Крук набрал к себе много Ворон и Шошонов и двигался в северном направлении, чтобы захватить Сю.
       Теперь уже недолго оставалось до сражения с Круком на Розовом Бутоне, когда мы отбросили его. Вороны, Шошоны и Крук составляли огромную силу. На Розовом Бутоне солдаты сперва вынудили Лакотов и Шайенов отступить. Неистовая Лошадь, Недобрый Бык, Чёрный Олень, Бьющий Медведь и Хорошая Ласка удержали Лакотов, возобновили атаку и отогнали солдат. Хорошая Ласка был кем-то вроде лейтенанта для Неистовой Лошади, он всегда находился рядом.
       Крук отступил на Гусиный Ручей после сражения. Если бы он послал сообщение Кастеру, он бы предупредил его, что Сю собрались большим числом. Но он ничего не сообщил ему. Неистовая Лошадь вынес хороший урок из этого боя.
       Через шесть дней после сражения на Розовом Бутоне на нас напал Кастер. В этом бою я дрался против Рино и не заметил, как атаковал Кастер. Мы гнали Рино прочь через ручей, когда прискакал Неистовая Лошадь со своими людьми.
       "Слишком поздно! Ты опоздал на битву!" -- крикнули мы ему.
       "Жаль, что я опоздал на эту битву, но на той горе сейчас начнётся хороший бой!" -- засмеялся он в ответ.
       Я посмотрел в том направлении, куда он указал, и различил Кастера с его Синими Мундирами. Они сыпались по склону. Мне казалось, что их целый миллион.
       "Вот где будет настоящее сражение! -- сказал Неистовая Лошадь. -- Не пропусти его!"
       Он был спокоен, он шутил. Он развернулся и умчался вниз по реке, и через некоторое время я увидел его верхом на пегой кобыле во главе его отряда, они переходили через брод. Он первый переправился через ручей. Я видел, что он управлял всем. Они подскакали к склону, и затем поднялась пыль, за которой я ничего не различил.
       На следующий день я увидел наступавшего на нас с реки Медвежью Куртку (так индейцы прозвали генерала Майлса, но Короткий Бизон безусловно имел в виду генерала Терри, которого дикари нарекли Хромым Солдатом или Человеком Без Бедра). Эти солдаты чаще окапывались в земле и не умели хорошо воевать. На следующее утро они присоединились к людям Рино на холме. Индейцы прекратили бой и ушли.
       За нами следовали три армии: Крук, Кастер и Медвежья Куртка (Терри). Если бы все они ударили по нам одновременно, дело повернулось бы иначе. Но они шли каждый сам по себе.
       В день, когда мы увидели Медвежью Куртку (Терри), Неистовая Лошадь командовал нами. Он выслал разведчиков проверить, не следует ли Медвежья Куртка за нами. Оказалось, что нет. Его солдаты занимались сооружением носилок для раненых, чтобы переправить их к устью Большого Рога. Я был в числе тех разведчиков и сам докладывал Неистовой Лошади.
       Следующий бой состоялся на Узком Перешейке. Пять вождей принимали участие в том сражении. Неистовая Лошадь, Бьющий Медведь, Носит Олений Убор, Пёс, Храбрый Волк. Никто из них не был командиром. Никто не совершил ничего выдающегося. Это была последняя битва, когда я видел Неистовую Лошадь в деле. Последний раз я видел там и Далёкого Выстрела. Многие Лакоты ушли с военной тропы после того боя. Лакоты называют эту схватку Сражением-В-Котором-Мы-Потеряли-Чёрные-Холмы. Шесть индейцев попали в плен, мы называем им пленниками Чёрных Холмов. Нападающий Медведь (Маленький Большой Человек) был одним из тех пленников.
       После этого мы двинулись в северном направлении к Языковой Реке и выслали восемь человек для заключения соглашения с белыми. Наши посланцы наткнулись на лагерь Ворон, и пятеро из них погибли. Трое вернулись обратно. Затем случился бой, в котором погиб Большая Ворона. Неистовая Лошадь принимал участие в том бою, но я не видел его. Под ним был убит его конь. Он был в числе тех, кто сражался в арьергарде, прикрывая отступление людей. Большая Ворона, по имени которого названа битва, был из племени Шайенов. Шайены провели ту зиму с Неистовой Лошадью.
       После этого мы направились к Скалистым Горам охотиться. Метис по кличке Большие Ноговицы (Джон Бруер) привёз трёх женщин, пленённых генералом Майлсом, и просил нас подумать над мирными переговорами. Большие Ноговицы происходил из Хункпапов и служил у Майлса переводчиком. Он проявил огромную смелость, приехав к нам. Его бы непременно убили, но Пёс вступился за него. Вокруг Пса в те дни было много воинов. Когда люди выяснили, зачем приехал Большие Ноговицы и что женщины не пострадали, находясь у солдат, люди успокоились. Покуда мы стояли там, Вороний Ястреб, Бегущий Огонь и Сабля прискакали к нам с посланием. Они хотели, чтобы мы приехали в агентство Красного Облака и прекратили войну. В то время мы узнали, что Неистовая Лошадь уже ждал возле ручья Палаточный Шест неподалёку от Пыльной Реки. Он был готов ехать в агентство. Итак, мы встретились на Пыльной Реке и приняли решение ехать в резервацию. Вожди Шайенов Две Луны, Лёд и Маленький Волк поехали в другом направлении.
       Добравшись до истоков Пыльной Реки, мы повстречали Красное Облако в сопровождении сотни вождей. Они приветствовали нас: "Всё хорошо! Не бойтесь ничего! Смело поезжайте вперёд!" Несколько мужчин-скво были с ним, оба Джениса и другие. Настроение у всех было хорошее, никакой злобы. Приехав к Ручью Шляпы, мы выслали быстрых гонцов, сами же медленно поехали следом. На большой равнине неподалёку от форта Робинсон Неистовую Лошадь встретили Красное Облако и Белая Шляпа и два отряда кавалеристов. Они пожали друг другу руки. Неистовая Лошадь расстелил своё одеяло, чтобы Красное Облако мог сесть, а также вручил ему свою рубаху. Пёс сделал то же самое для Белой Шляпы. Это означало, что они сдались на милость этих двоих. Пёс подарил своего военного коня и седло Белой Шляпе. Так что никакой злобы не было по отношению к белым. За весь тот день Неистовая Лошадь сказал во время разговора: "Есть один ручей, который называется Ручей Бобра. Западнее его истоков лежит равнина. Я хочу, чтобы моя резервация была посреди этой равнины." Он сказал, что там отличная трава для лошадей и дичи. Эта равнина лежит возле сегодняшнего города Жилетт в Вайоминге.
       Неистовая Лошадь был готов отправиться в Вашингтон для переговоров с Великим Отцом сразу после того, как в указанном месте будет основано его агентство. Он настаивал на месте близ Белых Гор. Теперь там стоит город Шеридан в Вайоминге. Если бы это не получилось, он соглашался на равнину в истоках Бобрового Ручья. И это было единственное, о чём спорили в те дни. Единственное противоречие. Неистовая Лошадь сперва хотел получить агентство, затем ехать в Вашингтон. Офицеры настаивали на поездке в первую очередь. Когда родственник Неистовой Лошади по кличке Железный Белый Человек посетил Вашингтон, он попытался разъяснить там создавшуюся проблему.
       Пёс, я и все наши семьи были родственными Красному Облаку, так что через некоторое время мы естественным образом обосновались возле его общины. Вскоре я присоединился к скаутам и участвовал в переговорах с Хромым Лосем, всё ещё находившимся на военной тропе. Именно в это время убили Неистовую Лошадь. Неистовая Лошадь не был ни очень высоким, ни очень низким человеком, ни широким, ни узким в плечах. Он был чуть меньше шести футов ростом (около 175 см). Недобрый Медведь был примерно того же роста, но Неистовая Лошадь был очень лёгкой комплекции, гораздо легче большинства индейцев. Он обычно носил ожерелье из раковин ирокезского производства. Это было его единственное украшение. Его черты лица сильно отличались от наших. Лицо не было плоским и широким. У него был острый и высокий нос. Глаза у него были чёрные, редко смотрящие прямо на человека, но они всегда успевали всё разглядеть.
       Я видел две фотографии Неистовой Лошади. На одной он сидел верхом на своей рыжей кобылке, на другой был верхом на гнедой. Мне кажется, что это были именно его снимки. Я видел и третью фотокарточку, которая уж точно изображала его, так как всадник сидел на пегой лошади, той самой, на которой Неистовая Лошадь скакал в битве Кастера. В этой лошади я не мог ошибиться, ведь такая была только у Неистовой Лошади. Владелец этих фотографий получил эти снимки от солдат, служивших в форте Робинсон. У него целая коллекция вождей. Я думаю, что он теперь проживает в Калифорнии около тамошнего Национального Парка. Я не помню его имени."
      
      
       КРАСНОЕ ПЕРО
       Красное Перо был младшим братом жены Неистовой Лошади. Он принадлежал к его группе с войны 1876 года и до гибели вождя. В те годы он был молодым человеком, а позже сделался значительной фигурой племени и в резервации. В период волнений 1888--1890 годов правительственные чиновники часто опирались на его авторитет, чтобы успокоить индейцев. Он принял католичество и стал посещать массовые службы три раза в неделю в Миссии Святой Розарии. Его дружба с отцами церкви и широкие связи в агентстве привели к частым контактам с белыми людьми. Красное Перо снискал славу прекрасного дипломата, был очень проницательным человеком.
       "Я поведаю действительные факты о Неистовой Лошади, потому что я теперь католик и это часть моей религии -- говорить правду.
       Чёрная Борода заключил соглашение с индейцами (1858--1869). Это соглашение определяло границы страны Дакотов. Индейцы держались в пределах установленных границ. Белые люди посылали гонцов к Неистовой Лошади, чтобы он покинул свою землю и пришёл в агентство. Одного из них звали Хранящий Саблю, другого Крапчатый Хвост.
       Неистовая Лошадь и другой вождь, по имени Пёс, находились в районе Пыльной Реки. Хранящий Саблю и Крапчатый Хвост взяли с собой табак и убили много бизонов. Они сказали Неистовой Лошади, что агент хотел видеть его. Если он придёт в агентство, то его люди получат продовольственные пайки, одеяла, затем смогут уйти на свою землю. Неистовая Лошадь не хотел никуда ехать. Он долго не давал посланникам ответа. Он отправил их к другим индейцам, в отряд Пса. Сам он готов был поступить так же, как другие. Эти другие находились в Белых Горах (Горы Большого Рога). Неистовая Лошадь не принял поднесённый ему табак и отослал его другим.
       Когда они взяли подарок, состоялся большой совет вождей обеих групп. Один старик по имени Железный Ястреб говорил первым: "Вы видите, что все наши люди одеты в лохмотья, им нужна одежда. Нам нужно поехать." Неистовая Лошадь спросил, считают ли так все остальные. Если да, то он подчинится. Все решили ехать. Они обещали приехать в форт, получить довольствие и вновь вернуться на земли западнее Чёрных Холмов.
       Я находился рядом, когда убили Неистовую Лошадь. Он не бывал в агентстве с юношеских лет. Я тоже. Индейцы с Гор Большого Рога направились в агентство. Неистовая Лошадь ждал их на Пыльной Реке, оттуда они двинулись вместе. Когда оставался всего один день пути до форта, агент выдал им провизию, одежду и одеяла. Все радовались. Женщины пошили себе новые платья. До этого они носили платья из кожи, теперь же у них были наряды из яркой ткани. Выдав индейцам одежду, агент объявил Неистовой Лошади, что он должен сделаться скаутом. Был апрель, когда они приехали. (На самом деле в апреле они двинулись в путь, а форта Робинсон достигли 7 мая 1877 года.)
       Когда мы приехали, нам обещали, что мы сможем вернуться назад, но позже нам сказали, что уезжать нам не разрешалось. Все белые люди приходили взглянуть на Неистовую Лошадь, подносили ему подарки и деньги. Другие индейцы в агентстве очень ревновали.
       Однажды солдаты позвали Неистовую Лошадь в форт. Он не хотел ехать. Я убедил его послушаться. Встретив его там, они принудили его пообещать, что он станет скаутом. Тогда старый Билли Гарнет сказал мне, что индейцы распространяли лживые истории о Неистовой Лошади. Индеец по прозвищу Нет Воды пообещал скаутам, что он застрелит Неистовую Лошадь. Индейцы провели совещание. Неистовая Лошадь пригласил на совет Белую Шляпу (лейтенант Вильям Кларк). Он хотел сказать ему, что он и его община были готовы отправиться назад на землю, откуда они прибыли. Гарнет поехал на этот совет с Белой Шляпой. Три Звезды (генерал Джордж Крук) был с ними.
       Скаут по имени Женское Платье остановил их на дороге и заявил, что Неистовая Лошадь намеревался убить их. Это была ложь. Белая Шляпа спросил, почему Неистовая Лошадь хотел поступить так. Женское Платье ответил, что он так слышал. Услышав эту историю, Белая Шляпа и Три Звезды вернулись в форт и вызвали всех скаутов. Белая Шляпа пообещал 100 долларов и гнедую лошадь тому индейцу, который убьёт Неистовую Лошадь. Прознав об этом, я поехал в форт. Гарнет сказал мне, что скауты и солдаты уже готовились помчаться за Неистовой Лошадью. Неистовая Лошадь отдал мне своё ружьё и сумку с патронами прошлой ночью и теперь у него остался только нож. Так он и ждал их. Я выехал навстречу солдатам. Они велели мне сказать Неистовой Лошади, чтобы он делал так, как ему велят. Я поскакал к нему, но он скрылся. Он взял свою жену и поехал в агентство Крапчатого Хвоста, она плохо себя чувствовала из-за воспалившейся и вздувшейся руки. Он оставил жену с её матерью в лагере Крапчатого Хвоста на берегу Бобрового Ручья. Кое-кто из индейцев утверждал, что он сбежал, но он не сбежал, а просто отвёз жену в безопасное место, а сам поехал на встречу с агентом. Да, его жена была моей сестрой.
       Несколько скаутов встретили Неистовую Лошадь на пути из лагеря Крапчатого Хвоста в стойбище Коснись Туч, располагавшееся неподалёку. Они сопроводили его в форт Робинсон, где были солдаты. Услышав об этом, я поспешил в форт. Три скаута, сопровождавшие Неистовую Лошадь, были из агентства Крапчатого Хвоста, а двое -- из Красного Облака. Приехали люди из общины Крапчатого Хвоста со словами, что они не желали присутствия Неистовой Лошади в их резервации. Скауты отвели Неистовую Лошадь в маленький дом. Они сказали его людям, чтобы никто не приближался туда. Я и индеец по имени Белый Телёнок проскользнули поближе и заглянули внутрь.
       Белая Шляпа сидел в комнате в этом маленьком доме. Затем ввели Неистовую Лошадь, и Белая Шляпа распорядился, чтобы вождя отвели в соседний домик, где ему следовало остаться до конца дня, а наутро его повезут в Вашингтон. Индеец по имени Маленький Большой Человек (его также звали Преследующим или Нападающим Медведем) пошёл следом за Неистовой Лошадью. Он обещал находиться возле него всё время. Маленький Большой Человек сказал: "Мы сделаем всё, что прикажет Белая Шляпа."
       До того дома, куда повели Неистовую Лошадь, было далеко, как отсюда до того столба на горе (примерно 200--300 футов). Они сказали: "Ступай внутрь." Там шагал взад-вперёд солдат со штыком за плечом. Увидев их, солдат опустил штык и впустил их.
       Затем я услышал возбуждённые голоса внутри. Скауты Крапчатого Хвоста закричали: "Это тюрьма!" Неистовая Лошадь выбежал наружу. Он выхватил свой нож и помчался за ними. Маленький Большой Человек, обещавший находиться возле Неистовой Лошади, схватил его за руки и сцепил их за его спиной. Тогда Неистовая Лошадь порезал ему кулаки, и они принялись драться за нож. Подбежал часовой и ударил штыком Неистовую Лошадь сзади. Удар пришёлся прямо в почки. Это случилось перед заходом солнца.
       Индеец по имени Закрытое Облако (возможно, Коснись Туч?) принёс одеяло, которое Неистовая Лошадь уронил в помещении тюрьмы, и укрыл им раненого. Неистовая Лошадь схватил его за волосы и принялся рвать их: "Вы все убеждали меня приехать сюда, и все бросили меня, убежали!"
       Они перенесли Неистовую Лошадь в дом. Все были готовы драться. Но все они успокоились. Все сбежали. Вот почему так произошло. Скауты были причиной всему. Если бы они сдержали его и не испугались, никто бы не ранил его.
       Когда Неистовую Лошадь отнесли в дом, мало кого из индейцев допустили туда. Белая Птица, Его Отец, Паук (прозвище Американской Лошади) и ещё один индеец находились с ним всю ночь. Неистовая Лошадь скончался поздно в тот вечер.
       Я спросил Поворачивающегося Медведя, одного из людей из резервации Розовый Бутон, почему они покинули Неистовую Лошадь и сбежали. Я сказал им, что они совсем испортили всё, воскликнув: "Осторожно! Это тюрьма!" и пустившись наутёк. Поворачивающийся Медведь прекрасно знал, что его-то никто не собирался сажать в тюрьму. Я спросил: "Почему вы не остановились, чтобы поддержать его?" Все эти люди из Розового Бутона -- трусливые твари.
       После этого я заплакал.
       Когда Неистовая Лошадь умер, солдаты подкатили военный фургон, запряжённый мулами, перенесли тело в фургон и повезли в стойбище.
       Его нос был прямым и тонким. Его волосы были очень длинные, прямые и мягкие. Я хорошо знал его, я всё знал про него, кроме его возраста, места его рождения и места его захоронения. Его похоронили родители, и даже его жена, которая была моей сестрой, не знала, где его могила.
       Неистовая Лошадь женился на моей сестре за шесть лет до своей гибели. У них родился только один ребёнок, маленькая девочка, очень похожая на него. Она умерла в возрасте примерно трёх лет. Мою сестру звали Чёрная Шаль. Она скончалась всего несколько лет назад, в год, когда многие индейцы болели гриппом. Ей было около 84 лет. Она никогда больше не выходила замуж.
       Неистовая Лошадь был вождём на всей своей земле. Его отец так спрятал его тело, что даже моя сестра не знала, где он похоронен. Перед тем как его похоронили, каждую ночь на его гроб опускался орёл. Он ничего не делал, просто ходил по гробу.
       Я знал Неистовую Лошадь с мальчишеского возраста. Враги убивали лошадей под ним восемь раз, но никогда серьёзно не ранили его самого! Во время военных экспедиций он носил маленький белый камешек с дырочкой посерёдке, нанизанный на кожаную нить, переброшенную через плечо. Он носил этот камешек под левой рукой. Дважды он был ранен в начале своего воинского пути, но ни разу после того, как стал носить камешек. Человек по имени Стружка, очень близкий его друг, дал ему этот его амулет. Теперь мой сын Молодое Красное Перо хранит этот камень."
      
      
       МАЛЕНЬКИЙ УБИЙЦА
       Маленький Убийца имел родственное отношение к Неистовой Лошади, так как доводился братом индейцу по имени Человек-Топор, который женился на старшей сестре Неистовой Лошади. Он входил в группу Неистовой Лошади и был первым его поклонником, о чём однозначно говорят его слова. Он почти одного возраста с Коротким Бизоном.
       "Я был с Неистовой Лошадью всё время вот так (он тесно сжимает две ладони, переплетая пальцы). Но я не был рядом с ним, когда его убили. Будь я там, меня бы тоже убили.
       Я находился с общиной Неистовой Лошади, когда к нему приехали из форта Робинсон с табаком и просили сложить оружие. Когда мы уже были недалеко от форта Робинсон, нам привезли мясо. Это, конечно, не было бизонье мясо, но мясо другого рогатого скота. Неистовая Лошадь сказал мне, что его "сцапали" и что теперь придётся ехать в форт Робинсон и в Вашингтон. Белые люди из форта Робинсон хотели забрать наше оружие и лошадей, то есть всё, что нам нужно было для борьбы. Неистовая Лошадь сказал: "Ладно, пусть возьмут."
       Отдав лошадей и оружие, он решил-таки поехать в Вашингтон. Он хотел поставить в известность Президента, что он выбрал место, где намеревался жить. Место, куда он хотел вернуться, было возле Белых Гор, неподалёку от Языковой Реки. У Неистовой Лошади был заготовлен "пограничный" камень, на котором белый человек сделал надпись. Неистовая Лошадь хотел, чтобы его брат отвёз этот камень на ту землю. Брата звали Человек-Палица (Человек-Топор). Теперь он умер. Если бы он был жив, он бы стал вождём всего племени. Он был женат на старшей сестре Неистовой Лошади. У него родилось восемь детей, но никто из них не дожил до того времени, чтобы получить от правительства наделы.
       Когда Неистовая Лошадь приехал в форт Робинсон в первый раз, он хотел отправиться в Вашингтон. Но другие индейцы были очень ревнивы к нему и опасались, что в Вашингтоне его назначат главным вождём над всеми резервациями. Эти индейцы постоянно приходили к нему с разными дурными историями. После этого он решил никуда не ездить. Затем его арестовали у убили.
       Я не был возле него, когда его убили. Меня отправили в агентство Крапчатого Хвоста с донесением. Вернувшись назад, я узнал о случившемся несчастье.
       Неистовая Лошадь был небольшим, невысоким человеком. Его волосы были не чёрными, но коричневыми, как у белого человека. Прямой длинный нос. Но глаза были чёрные, как у настоящего Лакота.
       Сколько я знал его, до того момента, как он сложил оружие, он был женат на одной женщине. После этого он взял вторую жену, она была белой (метиской). Его первая жена была сестрой Красного Пера. Она родила ему дочь, но маленькая девочка умерла. Сестра Неистовой Лошади и её дети скончались до 1901 года."
      
      
       КЭРРИ МЕДЛЕННАЯ МЕДВЕДИЦА
       Миссис Кэрри Медленная Медведица -- дочь Красного Облака. Она не была непосредственным свидетелем описанных событий, хотя и жила в резервации тогда. Её отец и муж были очевидцами. Её рассказ являет собой версию всего произошедшего, которая утвердилась в семье Красного Облака.
       "До того как Неистовая Лошадь приехал в агентство, всё, что мне было известно о нём, это то, что он был очень храбрый. Значительная часть племени находилась за Чёрными Холмами. С ними был Неистовая Лошадь. Красное Облако жил в агентстве. Он хотел дружить с белыми людьми. Неистовая Лошадь не хотел.
       Белые Люди желали сделать так, чтобы Неистовая Лошадь приехал в агентство и прекратил войну. Медленный Медведь и Красное Облако ездили к нему и просили его сдаться. В конце концов они уговорили его сложить оружие. Затем белые люди принялись убеждать его отправиться в Вашингтон, но он отказывался. Через некоторое время они арестовали его и привезли в форт. Они стали отнимать у него оружие, его нож, ружьё, но он не разрешал этого. Тогда они проткнули его саблей. Вот и всё, что мне известно.
       Неистовая Лошадь был убит, прожив в агентстве совсем недолго. Я не думаю, что у них было достаточно времени на то, чтобы рассориться или найти повод для взаимной ревности. (Неистовая Лошадь сдался 7 мая и был убит 5 сентября 1877 года.)
       Сначала Неистовая Лошадь хотел поехать в Вашингтон на переговоры, но ему рассказали столько разного об этом, что он передумал, испугался чего-то. Красное Облако и Медленный Медведь говорили ему правду. Они настаивали на том, чтобы он поехал и что всё будет благополучно. Но Маленький Большой Человек сказал, что его убьют либо в Вашингтоне либо в Робинсоне."
      
      
       ЧЁРНЫЙ ЛОСЬ
       Знаменитый шаман Лакотов. В годы, когда Неистовая Лошадь вёл войну, Чёрный Лось был ещё мальчиком, поэтому не так много запомнил о военном вожде Оглалов, но даже то немногое, что он рассказал, имеет большое значение.
       "Неистовая Лошадь... Я изредка видел его ещё в мои ранние годы и слышал рассказы о его славных делах. Помню историю о том, как на него с братом напала большая группа Ворон. Братья скакали во весь опор, а Вороны неотступно следовали позади. Вдруг Неистовая Лошадь услышал крик и, оглянувшись, увидел, что лошадь его брата упала, а Вороны совсем уже приблизились. Тогда Неистовая Лошадь развернулся и на скаку врезался в гущу врагов. Он сразился с ними, имея только лук и стрелы, подобрал брата, усадил его позади себя и умчался прочь. Враги оробели перед священной силой, которой обладал Неистовая Лошадь. Люди рассказывали, что он всё время проводил с одним Лакотом по имени Горб. Горб в то время был уже старым и знаменитым воином, может быть, самым знаменитым в те давние времена. Люди удивлялись, отчего это мальчик и старик настолько неразлучны друг с другом. Я же думаю, Горб знал, что Неистовая Лошадь станет великим вождём, и поэтому хотел передать ему всё, что знал сам... Отец Неистовой Лошади приходился моему отцу двоюродным братом. Среди всей нашей родни до Неистовой Лошади никогда не было вождей были, только знахари. Он сделался вожаком благодаря силе, которую получил во время своего видения, будучи ещё мальчиком. Когда я стал уже взрослым, мой отец поведал мне кое-что об этом видении. Конечно, он не мог знать всего, но говорил, что Неистовая Лошадь во время сновидений попал в мир, где обитают души всех окружающих нас вещей... Именно это видение дало ему великую силу. Когда Неистовая Лошадь отправлялся в бой, то всеми своими мыслями погружался в потусторонний мир. Вот почему он мог броситься в самую гущу битвы и отовсюду выходил невредимым. До того как белые люди убили его в городке солдат, что стоит на Белой Реке, его ранили только дважды (первый раз совершенно случайно в детстве, когда ему было 15 лет, а второй раз рану нанёс человек, сильно ревновавший его к своей жене), и оба раза его ранили Лакоты...
       Он был человеком странным, обычно ходил по лагерю, не замечая людей, и всегда молчал. В своём же типи он был весел и разговорчив. Шутил он и тогда, когда выходил на военную тропу с небольшим военным отрядом и старался подбодрить людей. В самом же лагере он ни с кем не общался, кроме маленьких детей. Все Лакоты любят петь и танцевать. Он же никогда не танцевал, и никто не слышал, как он поёт. Несмотря на это, все любили его, и исполняли все его желания, и шли туда, куда он указывал.
       В сравнении с другими людьми он был невысок и на вид щуплый. Лицо его было худощавым, а глаза словно пронизывали каждый предмет, на который он смотрел. Казалось, он постоянно думал о чём-то. Лично для себя он довольствовался малым, не владел табунами, как подобало вождю. Говорят, когда дичи было мало и народ начинал бедствовать, он вообще ничего не ел. Странный он был человек. Возможно, он всё время жил в мире своего видения. Это был величайший из людей."
      
      
       ИЗ ПЕРЕПИСКИ ВИЛЬЯМА ГАРНЕТА
      
       Вильям Гарнет, единственный сын майора Ричарда Гарнета, коменданта форта Ларами, и женщины из племени Лакота. Отец Вильяма погиб под Геттисбургом во время Гражданской войны. Вильям остался жить с народом своей матери. Он постоянно служил армейским скаутом и переводчиком, особенно часто к его услугам стали прибегать в напряжённое время кампании против Лакотов в семидесятых годах. Вильям Гарнет родился в 1855 году, ему было 22 года в год смерти Неистовой Лошади.
      
       Отель Кларемонт, Беркли, Калифорния 28 февраля 1922 года
       Вильяму Гарнету
       Сэр! Хотелось бы мне знать, здравствуете ли вы или уже "перевалили за гряду".
       У меня всё идёт своим чередом, старею, отметил 73-й день рождения 14-го числа. Но я всё ещё шустрый, на здоровье не жалуюсь. Если это письмо дойдёт, то я хотел бы получить кое-какую информацию по следующим вопросам:
       Я слышал, что Младший-Человек-Который-Боится-Лошадей погиб при падении с лошади весной 1901 года, то есть почти сразу после сражения при Раненом Колене. Сколько ему было лет?
       Какое отношение Американский Конь, убитый на Тонком Перешейке в сентябре 1876 года, имел к нашему Американскому Коню?
       Как Неистовая Лошадь получил своё имя? Я слышал, что его отец тоже носил это имя, был вождём по рождению, принадлежал к Хункпапам, а жена -- к Оглалам.
       Касательно Маленькой Раны. Кого из его родственников убил Красное Облако? Когда и при каких обстоятельствах умер Маленькая Рана и в каком возрасте? В какое сражение он повёл своих индейцев и одержал победу? Было ли это при Ash Hollow в Небраске? Кто командовал там солдатами? В каком году это произошло? Когда скончался Старший-Человек-Который-Боящийся-Лошадей? В каком возрасте? Откуда у него такое имя? Как звали отца Маленькой Раны? Приходилось ли вам слышать о Кожаном Доке и верно ли то, что он всю жизнь провёл бок о бок с Неистововой Лошадью?
       Я надеюсь, что не обременяю вас большим количеством вопросов. Буду рад услышать от тебя новости. Надеюсь, что вы в полном здравии. Когда умер Сабля?
       Ваш друг В. Макджилликади.
      
      
       Пайн Ридж, Южная Дакота 6 марта 1922 года
       Господину В. Макджилликади
       Мой дорогой друг!
       В прошлое воскресенье я получил ваше письмо, датированное 28 февраля 1922, в котором вы спрашиваете меня про некоторых старых индейцев этой резервации. Я задержался с ответом лишь по той причине, что хотел уточнить некоторые детали.
       Младший-Человек-Который-Боится-Лошадей умер от сердечной недостаточности, направляясь в Монтану в гости к индейцам Вороньего Племени. Это случилось где-то между Эдгемонтом (Юж. Дакота) и Ньюкэстл (Вайоминг) в 1894 году.
       В сражении возле Тонкого Перешейка в 1876 году погибли два индейца: старик, имя которого мне не известно, и молодой, которого звали Железный Щит. Бэт Пурье убил его. Никого из них не звали Американским Конём, и никто не был родственником нашего вождя по кличке Американский Конь.
       Неистовая Лошадь -- полнокровный Сю, его отец был Оглалом, а мать происходила из группы Миниконжу (агентство на реке Шайен в Южной Дакоте). Имя передалось ему по наследству от отца, которого тоже звали Неистовая Лошадь. Он не был вождём от рождения, но был выбран вождём в 1868 году за свои воинские качества. Нет никаких сомнений в том, что он был храбрейшим и наилучшим воином Сю.
       В сражении на Розовом Бутоне погибли четыре Сю и один Шайен. Несколько человек были ранены, но оправились. Мне это сообщил Красное Перо, шурин Неистовой Лошади.
       Ручей, на котором произошла битва Кастера, индейцы Сю называют Сочной Травой. Вороны и белые люди называют эту реку Маленьким Большим Рогом.
       После сражения индейцы двигались некоторое время на восток. Шайены отделились от Сю и направились на юг, в сторону Волчьих Гор, пересекли их и повернули на запад. Оглалы остались в горах Большого Рога. Сидящий Бык со своими людьми уехал на север, перебрался через Жёлтый Камень, где столкнулся с генералом Майлсом, затем проник в Канаду. Племя Миниконжу откололось от Сидящего Быка, не пожелав идти в Канаду, снова пересекло реку Жёлтый Камень и пошло на юг. Причиной того, что индейцы разделились, была нехватка провизии. Им нужно было разойтись, чтобы получить возможность обеспечить себя едой за счёт охоты.
       Надеюсь, эта информация вам пригодится. Конечно, Красному Перу нет нужды преувеличивать число погибших на Розовом Бутоне, ведь он сам принимал участие в сражении.
       Что касается Кожаного Дока. Я встречал его неоднократно, но не был с ним в близких отношениях. Он белый человек. В детстве попал к индейцам и получил имя Далёкий Выстрел. Некоторые называли его Белой Травой. Если слухи верны, то он скончался несколько лет назад.
       Фрэнк Гоингс сказал мне, что он получил от вас несколько писем. Не очень полагайтесь на то, что рассказывает Фрэнк. Он женат на дочери старого Джона Нельсона. Если бы Джон был жив, то он бы задал Фрэнку хорошую трёпку за то, что он превратился в крупнейшего лгуна в мире.
       Преданный вам Вильям Гарнет
      
      
       Пайн Ридж, Южная Дакота 15 декабря 1923 года.
       Господину Доану Робинсону
       Уважаемый сэр!
       Простите, что не сразу ответил вам на ваше письмо от 5 декабря, но я покидал агентство и не мог взяться за перо, чтобы отписать вам.
       Я был переводчиком Красного Облака, когда он излагал историю своей семьи для агентства Сосновый Утёс. В тот раз он сказал, что его отца тоже звали Красное Облако. Но я совершенно точно знаю, что это имя принадлежало старшему брату Красного Облака, от которого оно перешло к нему самому. Отца звали Одинокий Человек или Единственный Человек. Имя матери -- Ходящая-Во-Время-Раздумий. Оба родителя принадлежали к родовой группе Старого Дыма племени Оглала.
       Не могу ответить, насколько история Красного Облака, изложенная Джеймсом Куком, соответствует действительности, но если вы пришлёте мне экземпляр, то я прочту его внимательно и обязательно возвращу вам, сообщив, насколько книга правдива.
       Красное Облако проводил много времени в доме Кука, они весьма сдружились. Вполне возможно, что Кук получал информацию от самого Красного Облака. Если это так, то история должна быть несколько приукрашена, потому что индейцу, особенно старику и вождю, свойственно, рассказывая о себе, кое-что забывать и кое-где подшлифовывать повествование.
       Искренне ваш В. Гарнет
      
      
       Отель Кларемонт, Беркли, Калифорния 15 апреля 1926 года
       Дорогой Гарнет!
       Глубоко признателен вам за ваше последнее письмо. Сообщите мне, стояла ли дикая индейская деревня на берегу Маленького Большого Рога в том же месте, когда Кастер атаковал её, что и в день, когда индейцы налетели на нас на Розовом Бутоне 17 июня? Или же деревня была в другом месте?
       Я слышал, что Фрэнк Гроард и Луи Бордо оба умерли.
       Фотографировался ли когда-нибудь Неистовая Лошадь? До меня дошли слухи, что кто-то клянётся, что имеет его фотоснимок. Я с трудом верю в это, потому что помню, что сам тщетно пытался снять его в 1877 году. В каком агентстве Неистовая Лошадь жил в 1875 году и весной 1876 года, когда индейцы стали собираться в военный лагерь? К какому агентству или племени принадлежал Коснись Туч? Был ли это он в доме старшего адъютанта в форте Робинсон, когда я перевязывал Неистовую Лошадь в ночь его смерти? Как вы произносите правильно его имя? К какому агентству или племени принадлежал Маленький Большой Человек? Где он провёл зиму 1875--1876?
       Ваш В. Макджилликади
      
      
       Пайн Ридж, Южная Дакота 21 апреля 1926 года
       Дорогой доктор!
       Пришло ваше письмо от 15 апреля 1926 года, в котором вы интересуетесь, где стоял лагерь индейцев, напавших на ваш отряд на Розовом Бутоне. Эти индейцы располагались на речке под названием Мертвец-В-Палатке, это маленький ручеёк, вливающийся в Маленький Большой Рог, и находится он почти в 25 милях от вашей стоянки на Розовом Бутоне. Устье Мертвеца-В-Палатке находится примерно в сорока милях от места битвы Кастера.
       Фрэнк Гроард и Луи Бордо оба скончались. Фрэнк умер лет восемнадцать назад, а Луи лет пять тому.
       Неистовая Лошадь никогда не фотографировался, насколько я об этом знаю, разве что кто-нибудь тайно выследил его и запечатлел. Но сам он был категорически против фотоснимков. Он был удивительно скромным человеком, особенно если принять его боевые качества и отвагу.
       Неистовая Лошадь никогда не жил ни в одном агентстве. В 1875 году он находился в диком лагере. Но когда его убили, он официально размещался в агентстве Красного Облака, так как принадлежал к племени Оглалов.
       Коснись Туч был вождём группы Миниконжу, но 1875--1876 годы провёл среди Оглалов и индейцев Крапчатого Хвоста. Он помог привезти Неистовую Лошадь в форт Робинсон. Вот почему он оказался в помещении главного адъютанта вместе с вами. Мне кажется, что он был родственником матери Неистовой Лошади, но я не сумел найти никого, кто знал бы наверняка.
       Маленький Большой Человек был Оглалом, очень большим другом Неистовой Лошади и принадлежал к его группе. Может быть, вы помните, что он держал Неистовую Лошадь, а того закололи. Он старался предотвратить драку. Он был рядом с ним в 1875, 1876 и 1877 годах.
       Я, как и вы, постоянно наталкиваюсь на людей, которые не родились ещё на свет во время тех событий, и меня поражает, что они знают всё гораздо лучше, чем мы с вами, принимавшие непосредственное в этом участие.
       Искренне ваш В. Гарнет
      
      
       Беркли, Калифорния 24 июня 1927 года
       Дружище Гарнет!
       Недавно я получил два сообщения, связанные с тем, кто был причиной гибели Неистовой Лошади в форте Робинсон 6 сентября 1877 года.
       Одна из бумаг написана лейтенантом Лемли, который был на службе в тот день, другая -- лейтенантом Джесси Ли, который был правительственным агентом в резервации Крапчатого Хвоста и который вернул Неистовую Лошадь в форт Робинсон.
       Лейтенант Лемли утверждает, что Неистовая Лошадь был арестован за то, что с ним жила сбежавшая из дома дочь Луиса Ричардса, и Неистовая Лошадь не хотел возвратить её. Мне кажется, я слышал что-то об этой истории раньше. Но так ли это? И была ли ещё жива первая жена Неистовой Лошади, которая приехала вместе с ним весной 1877 года?
       Лейтенант Ли сообщает, что переговоры между генералом Круком и Неистовой Лошадью начались примерно первого сентября 1877 года, но сорвались. Вину за это возлагали на Неистовую Лошадь. Он якобы хотел бежать на север и вывести своих людей на Тропу Войны. Моя память подсказывает мне, что переговоры проходили в лагере Неистовой Лошади, то есть милях в пяти от форта Робинсон. Так ли это?
       Я был довольно тесно связан с тем делом.
       Примерно 1 сентября Крук прибыл в форт Робинсон из Омахи. В тот же день я направился верхом в лагерь Неистовой Лошади. Где-то на половине пути я увидел повозку генерала, запряжённую четырьмя мулами, которая вприпрыжку мчалась в мою сторону прочь от индейского лагеря. Генерал остановил меня и приказал мне возвращаться на военный пост, сказав, что так будет безопаснее для меня, так как с переговорами случилась беда.
       В тот вечер примерно в восемь часов Луи Бордо пришёл ко мне и сказал: "Доктор, этот проклятый Гроард устроил сегодня скандал на переговорах. Я был там, когда Крук попросил Неистовую Лошадь взять своих воинов и помочь Великому Отцу, то есть отправиться на север, чтобы подавить восстание Проткнутых Носов. Неистовая Лошадь ответил: "Вы послали за мной; я приехал мирно; я устал от войны, но теперь Великий Отец просит нас снова залить наши лица кровью и воевать против Проткнутых Носов до тех пор, пока не останется ни одного Проткнутого Носа." Но Гроард перевёл таким образом: "Мы отправимся на север и будем драться до тех пор, пока не останется ни одного белого человека." Бордо сказал также, что Гроард специально сказал так, потому что боялся вождя и хотел избавиться от него.
       Я встретил генерала после того, как Бордо ушёл, но генерал сказал, что никакой ошибки не было и что Неистовая Лошадь действительно намеревался уйти на север и соединиться с Сидящим Быком.
       На следующее утро генерал спешно укатил в своей повозке в форт Ларами.
       На следующий день из форта прибыл курьер с приказом арестовать Неистовую Лошадь и посадить его в каталажку. Я лично получил приказ сопровождать экспедицию в качестве военного врача.
       Прибыв к месту лагеря, мы не обнаружили ни единой палатки. Все индейцы скрылись.
       В тот вечер прискакал курьер от майора Бурка, командовавшего в форте Шеридан, с сообщением, что Неистовая Лошадь объявился в резервации Крапчатого Хвоста. Бурку был послан приказ арестовать вождя и вернуть его в форт Робинсон.
       Бурк решил не усложнять дело и на следующее утро, когда Неистовая Лошадь вместе с Крапчатым Хвостом пришёл в контору, он не стал обыскивать молодого вождя и не объявил о его аресте. Он просто сказал, что командующий хотел переговорить с ним в форте Робинсон. Вождь согласился и вместе с лейтенантом Ли в девять утра выехал в повозке в сопровождении Бордо и группы верховых скаутов-индейцев. Ни Бордо, ни Ли не знали, что Неистовая Лошадь считался арестованным.
       Я находился в форте и получил приказ не покидать его пределы, так как в случае внезапного обострения обстановки моя помощь могла понадобиться. Я чувствовал в воздухе нависшую беду.
       Примерно в половине пятого прикатила повозка и остановилась перед конторой старшего адъютанта. Я вышел на плац и встретил Ли и Бордо, направляющихся в дом генерала Брэдли. Они были крайне взволнованы, не обнаружив в штабе никого, кроме дежурного офицера -- капитана Кеннингтона, который сказал им, что ему велено принять от них Неистовую Лошадь и посадить его на гауптвахту. Бордо прошептал на ухо Ли: "В таком случае нам лучше убраться. Если они захотят посадить его за решётку, то начнётся драка и нас прибьют за то, что привезли его сюда."
       Когда я очутился перед входом в контору адъютанта, там уже стояло с полдюжины офицеров, толпились индейцы. Кеннингтон вышел из дверей вместе с Неистовой Лошадью, который кивнул мне. Они прошли мимо и спокойно вошли внутрь гауптвахты. Я даже подумал, что всё обошлось. Но внезапно донёсся вой Неистовой Лошади. Вождь вылетел из двери, размахивая длинным ножом. Кеннингтон и Маленький Большой Человек, стоявший поблизости, схватили его. Однако вождь полоснул Маленького Большого Человека по запястью и высвободился. В ту же минуту двойное кольцо охраны человек в двадцать сомкнулось вокруг него, выставив штыки. Офицеры, ординарцы и переводчики исчезли в мгновение ока. Я остался стоять один примерно в двадцати футах от солдат. Вождь кидался из стороны в сторону, пытаясь прорваться сквозь цепь, и в этот момент один из солдат -- рядовой 14-го пехотного полка -- сделал выпад, и Неистовая Лошадь упал на землю. К тому времени началось то, о чём ковбои обычно говорят: "Заклокотал ад," -- индейцы кишели, крича на нас. Я протолкался сквозь солдат и увидел лежащего на спине Неистовую Лошадь. Он скрежетал зубами, из его рта шла кровавая пена. Кровь сочилась из штыковой раны, виднеющейся над бедром. Пульс прощупывался слабо и затухал с каждой минутой. Я понял, что вождь умирал. Я пробился к Кеннингтону и сообщил обо всём. "Что ж, -- сказал он, -- у меня есть приказ поместить его за решётку. Так что давайте-ка вы возьмёте его за одно плечо, я-- за другое, солдаты поднимут его за ноги, и мы внесём его в помещение гауптвахты." Мы так и собрались было сделать, но мне в плечо вцепился огромный Северный Сю и почти оторвал от земли, показывая, чтоб я оставил вождя в покое.
       Всё остановилось. Я предложил Кеннингтону пойти к генералу и объяснить наши трудности. Я сам и пошёл. Генерал ответил так: "Передайте мои поздравления дежурному офицеру, и пусть он выполнит полученный приказ, то есть поместит Неистовую Лошадь в каталажку." Я отправился обратно. Из-за угла комиссариата на меня смотрел Гроард, но он исчез, едва я позвал его, чтобы он перевёл мои слова. Тогда я увидел Джона Провоста -- моего переводчика -- перед входом в мою контору и позвал его. Через него я объяснил Американскому Коню, который сидел верхом, что Неистовая Лошадь тяжело ранен, что у меня приказ отнести его в помещение гауптвахты, где я смогу без помех заняться им и т.д. Он ответил мне: "Неистовая Лошадь -- вождь. Его нельзя поместить за решётку."
       Я снова пошёл через плац, чтобы переговорить с генералом. Я объяснил обстановку и сказал, что у него восемьсот человек под ружьём, что этого вполне достаточно, чтобы силой затащить раненого вождя в каталажку. Но я добавил: "Генерал, это приведёт к тому, что погибнут ни в чём не повинные ваши люди и индейцы, прежде чем вам удастся осуществить задуманное, потому что индейцы разозлены." Старый упрямец в конце концов сдался и согласился на моё предложение занести тело Неистовой Лошади в кабинет старшего адъютанта, где я смогу спокойно осмотреть его.
       Я сделал вождю подкожный укол морфия, чтобы облегчить боль.
       Он скончался около полуночи. В ту ночь никто не пришёл в кабинет адъютанта. Было одиноко и уныло. Присутствовали только капитан Кеннингтон, лейтенант Лемли, Старый Неистовая Лошадь (отец вождя), Коснись Туч, я и переводчик.
       Старый Неистовая Лошадь причитал: "Мы, северные Лакоты, не хотим жить на мясе, которое подсовывает нам белый человек, мы хотим сами охотиться на бизонов. Но Серая Лиса (Крук) всё время посылал за нами, мол, приходите, приходите, и мы пришли. Теперь они убили моего мальчика. Красное Облако, Гроард и агентские индейцы сильно ревновали и боялись нас."
       Если бы в ту ночь Неистовую Лошадь не убили, то его немедленно отправили бы по железной дороге в форт Мэрион во Флориде. Я вернулся к себе, и Коснись Туч пошёл со мной. Он проспал на полу до утра. Всё казалось ужасным.
       До сих пор я задаюсь вопросом, кто виновен в смерти Неистовой Лошади.
       Искренне ваш В. Макджилликади
      
      
      
      
       Форт Ларами был заложен в июне 1834 года двумя торговцами пушниной Вильямом Саблетом и Робертом Кэмпбелом. Они назвали фортом добротную бревенчатую хижину, которую отстроили посреди страны кочевников и назвали её именем Вильяма Саблета. Постепенно местечко превратилось в крупный торговый центр. В 1836 году форт Вильям был приобретён американской пушной компанией, вскоре бревенчатые стены сменились кирпичными (в 1841 году); укрепление стало называться форт Джон. Но и это имя не прижилось, и как-то само собой крепость стали величать Ларами из-за протекавшей вблизи реки с этим названием. В июне 1849 года правительство Соединённых Штатов приобрело у пушной компании форт Ларами, превратив его в военный пост.
       Индейская картошка-- так жители пограничья называли похожие на репу крупные корнеплоды, употреблявшиеся в сыром виде или варёном. Иногда их связывали в "косы" и высушивали.
       Траппер (от английского слова trap) -- человек, промышлявший пушниной и ловивший зверей капканами.
       Сю (Sioux) -- так белые люди называли всех Дакотов, степных и лесных.
       Скво -- слово заимствовано из алгонкинского языка и традиционно употреблялось по отношению к женщинам со времён основания Новой Англии.
       Племя Абсарока. Эллисон употребляет название, которое применяли Лакоты по отношению к Абсарокам. Эти индейцы больше известны как Воронье Племя. В период колонизации Воронье Племя, будучи не очень многочисленным и соседствуя с могущественным враждебным союзом дакотских племён, предпочло стать союзником белых людей и почти всегда проявляло дружелюбие к белым поселенцам.
       Четан-Мани-Вакан (Ястреб-Ходящий-Священным-Образом) -- в литературе обычно встречается под именем Маленькая Ворона, так его называли местные жители. Он носил одежду белых людей, когда появлялся на улицах городка, чтобы поселенцы не почитали его лично и его народ за диких существ, и часто посещал церковь, то ли пытаясь приобщиться к "цивилизованной религии", то ли стараясь произвести благоприятное впечатление на белых людей.
       Маршалы -- государственные чиновники, назначаемые в некоторые города США для выполнения судебных и административных функций.
      
       Шайены Чёрного Котла не имели отношения к военным набегам, хотя, зная весьма "свободное" отношение дикарей к мирным соглашениям, можно вполне предположить, что некоторые из молодых людей этого лагеря могли присоединиться к другим военным отрядам. Однако присутствие нескольких правительственных переводчиков в стойбище однозначно говорило в пользу Шайенов: они были мирными.
       Чёрное лекарство -- так большинство индейцев называло кофе.
       Военная экспедиция в долину Пыльной Реки.
       По некоторым источникам, солдат привёл Кровавый Нож, индеец из племени Арикара (тот самый, который позже стал любимым проводником Кастера). Но историк Стэнли Вестал настаивает на том, что кавалеристов вёл Длинный Мандан -- Лакот из группы Охенонпа (Два Котла). После этого случая он якобы перебрался в форт Стивенсон, опасаясь мести Хункпапов. Все вспоминавшие об этом случае были поражены наглостью, с какой действовал индеец-проводник, кем бы он ни был. Любопытно также, что нигде не приводились свидетельства самого Человека-Который-Ходит-Посередине об этом событии.
       Джим Бриджер был одним из наиболее известных трапперов Дальнего Запада и принадлежал к плеяде так называемых "горцев" или "горных охотников". Армия нередко привлекала его в качестве проводника, и он по праву относился к числу лучших следопытов.
       В качестве иллюстрации активности индейцев ниже приводятся выдержки из дневника одной из жён офицеров форта.
       "9 августа. Во время очередной атаки на обоз, отправленный для заготовки дров, погонщик был вынужден перерезать постромки и выпустить мулов, чтобы они не опрокинули телегу. Подоспевшие на подмогу из форта солдаты капрала Филипа сумели поймать этих мулов, убили одного индейца и ранили другого.
       12 августа. Индейцы угнали лошадей и скот, принадлежащий поселенцам на берегу ручья Рино. Скот удалось вернуть.
       14 августа. В четырёх милях от форта Рино убиты Джозеф Поствэйт и Стокли Вильямс.
       17 августа. Индейцы появились в большом количестве около форта и увели семь лошадей и семнадцать мулов.
       8 сентября. В шесть часов вечера индейцы угнали двадцать мулов из табуна гражданских служащих форта Кирни во время сильной бури. Это произошло всего в миле от форта. Ещё два таких же случая в этот же день. Полковник Кэррингтон и лейтенант Эдар возглавляли погоню, продлившуюся всю ночь.
       10 сентября. Десять пастухов были атакованы в миле к югу от форта, потеряли тридцать три лошади и семьдесят восемь мулов. Преследование дикарей ничего не дало.
       13 сентября. В полночь пришёл призыв о помощи со стороны Гусиного Ручья, где заготавливается сено. Один человек убит. Сложенное на сенокосилках сено сожжено. Двести девять голов скота уведено дикарями. Лейтенант Эдар немедленно пустился в погоню, но обнаружил, что индейцев было слишком много. В тот же день индейцы угнали табун лошадей, ранив двух пастухов. Капитан Эйк и лейтенант Вэндс вели преследование индейцев до темноты. Рядовой Донован вернулся в крепость со стрелой в бедре.
       14 сентября. Убит рядовой Гилхрист.
       16 сентября. Питер Джонсон сегодня был отрезан индейцами от своего отряда. Поиски ничего не дали, тело не найдено.
       17 сентября. Крупный отряд появился на востоке и угнал сорок восемь голов скота. Чуть позже это стадо удалось отбить".
      
       Лакоты называли трансвеститов словом "уинкте"; полное звучание слова - "уиньаничида" (от "уиньан" - "женщина" и "ичида" - "вместе", то есть "мужчина-женщина"). Отсюда происходит слово "уинктапи" -- "педерастия". Эти странные мужчины не вызывали ни у кого отвращения и презрения, но их безусловно боялись. Уинкте были мужчинами, которые не могли тягаться в подвигах с другими мужчинами и находили свою форму существования в женском образе жизни. Они жили в отдельных типи на краю деревни (место, где ютились и покинутые старики), занимались вышиванием. Детям строго наказывали не связываться с уинкте. Лакоты говорили: "Уинкте -- это мужчина, который узнал через свои видения, что проживёт очень долго, если станет жить по-женски". Обычно такие видения приходили в юношестве. Позже молодой человек облачался в женское платье, возлагал на себя женскую работу и называл себе подобных людей сёстрами. Они считались прекрасными шаманами. У каждого была своя собственная палатка, которую ему ставили родители после того, как с уинкте вступил в связь кто-нибудь из мужчин. Раньше существовало поверье, что ребёнок, которому даст имя уинкте, вырастет без болезней. Обычно отцы ходили к уинкте и оказывали им всякие знаки внимания, чтобы задобрить трансвестита и получить от него имя для ребёнка, ведь такое имя будет настоящим тайным именем человека. Эти имена редко произносятся вслух. Девочки никогда не получали своих имён от уинкте.
       Ийа (или Ибом) -- материальное божество, сущность которого видна только по его собственному желанию. Его дыхание с вредными испарениями всегда было для людей источником многих заболеваний. Он не переносит никаких церемоний, боится огня и улетает прочь от дыма полыни и шалфея. Особенно он боится дыма трубки.
       Иктоми -- один из множества духов, известных Дакотам. Он материален, и его сущность может быть видима или невидима по его желанию. Он нередко появляется среди людей в облике красивого молодого человека. Когда Иктоми присутствует на церемониях, он замышляет сделать их оскорбительными для Божеств, так как он -- отпрыск Зла.
      
       Никто из отправившихся с майором Эллиотом не остался в живых. В декабре Кастер поехал на место учинённой им бойни с целью отыскать тела погибших. Вот что он сам рассказал об этом: "Внезапно мы увидели застывшие на морозе голые обезображенные тела наших товарищей. Не нужны были никакие слова, чтобы понять, насколько отчаянно они сражались, пока их не одолели. Неподалёку различались остовы коней, которые, вероятно, пали в самом начале схватки. Видя, что прорваться сквозь кольцо индейцев, которые явно превосходили кавалеристов числом, не удастся, Эллиот велел спешиться своим солдатам, связать коней вместе и приготовиться подороже отдать свои жизни. Говоря об этих деталях сражения, которого я не видел лично, я опираюсь не только на мой военный опыт и тщательное изучение места битвы, но и на свидетельства индейских воинов и вождей, которые участвовали в той сече... Тела Эллиота и всех его людей лежали, за исключением одного солдата, по кругу диаметром примерно в двадцать ярдов. Мы нашли их в тех позах, как они упали, разве что дикари перевернули их тела, раздевая и уродуя их самым ужасным образом".
       С. Хойзингтон пишет в своих воспоминаниях: "Летом 1872 и 1873 годов развелось очень много волков и койотов. Без оружия выходить в прерии было нельзя. Моя мать была медицинской сестрой, и люди приходили к ней за помощью. Один человек по имени Джонсон поселился на соседнем участке к западу от нас и построил там дом из дёрна... Он часто уезжал на заработки и отсутствовал месяца по два. Его жена очень скучала по своим родным, оставшимся на Востоке, и вскоре свалилась с лихорадкой. Много страха натерпелась она по ночам: волки приходили к их дому и скреблись у дверей и под окнами, ворошили дёрн, и тогда мы с мамой стали приходить к ней... Я выходила наружу, стреляла из револьвера, и волки на время отступали, но затем снова подбирались к дому..."
       Круг священен, по словам Дакотов, потому что Великий Дух повелел всей Природе быть круглой (кроме камня, ибо он -- орудие разрушения). Всё, что дышит, -- округло, как тело человека. Что растёт -- округло, как ствол дерева.
       Сидящий Бык наивно полагал, что прекратить строительство Северо-Атлантической железной дороги белых людей вынудили Дакоты. Однако он ошибался. Дело было в том что банкир Джей Кукер, финансировавший строительную и военную экспедиции, потерпел крах. 18 сентября, когда Кастер отправился в форт Линкольн на зимние квартиры, банки Джея Кукера были закрыты из-за отсутствия фондов, вызвав этим внезапную остановку всего строительства.
       Дождь-На-Лице (правильнее называть этого индейца -- Его-Лицо-Подобно-Буре) был арестован Томом Кастером, братом Джорджа Кастера: Том и пять кавалеристов вошли в торговую лавку, куда должен был приехать Дождь-На-Лице. Том никогда не видел этого индейца, но хорошо представлял его по описанию. Кроме того, рядом был Одинокий Чарли Рейнолдс, который лично знал дикаря. Едва индеец вошел в лавку, Том схватил его за руки и вывернул их. Солдаты вырвали из рук индейца винчестер. Находившиеся рядом Лакоты двинулись было на солдат, но тут вбежал капитан Йатс с другими кавалеристами. Тогда Лакоты помчались в лагерь с известием, что Дождь-На-Лице, брат Железной Лошади, арестован Длинными Ножами и закован в цепи. Позже Дождь-На-Лице сумел убежать из тюрьмы. Сам он рассказывал, что ему помог охранник, отперев почему-то дверь и сделав вид, что не замечает бегства индейца, который тащил за собой чугунное ядро на цепи.
       Генерал Крук рассказывал в своих воспоминаниях: "Солдаты без особого труда взяли деревню, включая весь запас провизии индейцев и огромное число лошадей. Но из-за того, что нашим солдатам не удалось захватить скалистые уступы, индейцы вскоре хорошо на них закрепились, отразили наши атаки и выбили наших людей из деревни. Наши части отступали столь поспешно, что даже не позаботились о раненых, которые остались в деревне, чтобы стать чуть позже добычей индейцев. Раз начавшись, отступление продолжалось до самого утра. Многие из захваченных индейских пони были вновь угнаны дикарями".
       Некоторые утверждали, будто слышали, как Дождь-На-Лице после побега из тюрьмы поклялся вырезать сердце Тома Кастера и пожрать его. Именно по этой причине большинство историков склоняется к тому факту, что именно Дождь-На-Лице убил Тома, а если не убил, то наверняка изуродовал его труп.
       "Теперь уж не до шуток, -- писал своей жене подполковник И.Карр, -- Мы будем торчать здесь, потому что два дурака не знают своего дела". Под двумя дураками Карр подразумевал Крука и Гиббона.
       В литературе чаще встречается под именем Американский Конь.
       Вильям Джентлс -- рядовой Четырнадцатой Пехоты. За всё время своей службы он ничем не зарекомендовал себя. В 1861 году его контракт истёк и Джентлс уволился со службы, которую проходил в форте Ларами. В том же году он записался добровольцем в Первый Миссурийский полк и отправился на Гражданскую войну. После войны он поступил на службу в Четырнадцатую Пехоту и летом 1877 года попал в форт Робинсон. Не совершивший ничего примечательного за всю свою жизнь, этот солдат сделал то, что не удалось никому из личных врагов Неистовой Лошади, ни всей американской армии. После случившегося, гарнизонное начальство спрятало Джентлса в одном из бараков, опасаясь мести Лакотов. Вильям Джентлс скончался на следующий год 20 мая в возрасте сорока восьми лет от приступа астмы.
       Вильям Коди (вошедший в историю как Буффало-Билл) был весьма известным на Дальнем Западе проводником и принимал участие во многих военных операциях. Во время турне по Америке великого князя Алексея в 1872 году именно Билла направили к Крапчатому Хвосту, чтобы упросить вождя выделить сотню отменных воинов для показательной охоты на бизонов. Впрочем, более широкую известность он приобрёл, организовав красочное представление под названием "Дикий Запад". В 1885 году, когда никто из Лакотов уже не воевал, Буффало-Билл сумел зазвать Сидящего Быка к себе в цирк, обещая вождю организовать встречу с президентом, когда выступления будут проходить в Вашингтоне. Однако никакой встречи с президентом не было. После окончания гастролей Буффало-Билл подарил Сидящему Быку белое сомбреро и цирковую лошадь серой масти и вождь отправился в резервацию. Когда началась знаменитая Пляска Духов, правительственные чиновники испугались, что Сидящий Бык воспользуется взбудораженным состоянием индейцев и поднимет их на бунт. Вождя решили арестовать. Утром 14 декабря 1890 возле дверей хижины, где он жил, появился отряд индейской полиции (все они были из племени Лакота). Полицейских возглавлял Бычья Голова. Сперва Сидящий Бык согласился ехать с полицией, но через несколько минут он внезапно переменил решение и заявил, что никуда из дома не уйдёт. Одна из жён старого вождя гневно воскликнула, обращаясь к полицейским-Лакотам: "Чего вы хотите, завистники?" К тому моменту возле избушки собралось уже значительное количество людей. Кто-то схватил Сидящего Быка за локоть и дёрнул в гущу полицейских. Тут раздался выстрел. Вполне возможно, что кто-то просто выстрелил в воздух, но драматическая развязка накалившейся обстановки не заставила себя ждать. Сержант Красный Томагавк выстрелил старому вождю в голову. Сторонники Сидящего Быка открыли ответный огонь. В короткой перестрелке погиб семнадцатилетний сын Сидящего Быка и семь других Лакотов. Среди полицейских индейцев потери составили шесть человек. Рассказывают, что цирковая лошадь, которую Буффало-Билл подарил Сидящему Быку, опустилась на одно колено, как только стихли звуки выстрелов, и стала кланяться, ожидая привычных аплодисментов, но они не последовали.
       Шунка -- собака, блока -- самец, представитель мужского пола. В англоязычных текстах он всегда фигурировал как He Dog, что обычно переводилось на русский язык -- Он Пёс. Ставя свою подпись на документах, Пёс обязательно рисовал собаку с хорошо видным половым органом.
       Йатапика -- от слова "йата", то есть "говорить, произносить, выражать словами".
       Пте -- корова. Этим же словом могли назвать не только корову, но и бизона вообще (как вид животного), независимо от половой принадлежности. Но если речь шла конкретно о быке, то употребляли только слово "татанка". Птечила есть укороченная форма "Пте Чикaла", то есть "Маленький Бизон". "Татанка" подчёркивает принадлежность бизона к мужскому полу. Не очень понятно наличие в имени одновременно слов "бык" и "бизон". В обычном случае было бы сказано "Татанка Чикала". Вероятно, в данном повторе заложен какой-то смысловой акцент.
       Любопытно, насколько уверенно индейцы говорили о конях Неистовой Лошади, изучая фотоснимки, но почти никогда не могли сказать с уверенностью, сам ли Ташунке Уитко изображён на карточках. Многие сходились на том или ином портрете лишь по той причине, что на лице запечатлённого индейца был виден шрам. Несколько раз Лакоты подтверждали личность Неистовой Лошади на снимке, где был снят человек преклонного возраста, то есть явно не Ташунке Уитко. В одном из своих писем к Эддисону Шелдону доктор Макджилликади писал в январе 1930 года: "Касательно фотографии, которую я посылаю обратно вам, должен сказать со всей ответственностью, что это не Неистовая Лошадь. Он был большой мистик, очень суеверен и категорически отказывался позировать перед камерой. А заснять его исподтишка никто не мог, ведь в те дни не было "скорострельных" аппаратов-кодак, чтобы зафиксировать его без его ведома". Согласно многим историческим сведениям, Неистовая Лошадь не позволял фотографировать себя, ссылаясь на то, что он не желал, чтобы его духовная тень попала в волшебный ящик (фотоаппарат) бледнолицых. "Вы и тень мою желаете пленить?" -- говорят, что именно так он спрашивал фотографов, подходивших к нему с просьбой позировать после того, как он сложил оружие в форте Робинсон. Фотограф Д. Берри вспоминал, что он неоднократно уговаривал Неистовую Лошадь посидеть перед "чёрным ящиком", но вождь всякий раз категорически отказывал ему. В Историческом обществе Южной Дакоты имеется более десяти фотоснимков, запечатлевших воинов, в которых индейцы опознали Неистовую Лошадь. Но дело в том, что на всех карточках зафиксированы разные воины. Так что, несмотря на то что люди, лично знавшие Неистовую Лошадь, опознавали его на том или другом снимке, ни одна из этих фотокарточек не может считаться действительным портретом великого военного вождя Оглалов.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       256
      
      
      
  • Комментарии: 4, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Ветер Андрей (wind-veter@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 640k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.