Как египтяне строили свои пирамиды? Пирамида Хуфу или Хеопса представляла собой махину 145 метров вышиной, сложенную, шутка сказать, из 2 миллионов 300 тысяч каменных блоков, каждый весом две с половиной тонны. Ее недаром считали одним из семи чудес света. Как, спрашивается, египетские трудящиеся ворочали эти глыбы? Была ли у них, извините за выражение, достаточная механизация четыре с половиной тысячи лет назад?
Сказать по совести, эти вопросы мне в голову не забредали, пока не появился Руденко. Дело было так. Я учился в Институте стали. На пятом курсе -- или это был весенний семестр четвертого курса? -- в учебной программе стояли грузоподъемные машины. Для доменщиков, мартеновцев и электрометаллургов, составлявших наш поток, предмет был второстепенный, по нему даже экзамена не устраивали, только зачет. Обычно такие дисциплины прослушивались вполуха и сразу забывались.
Постигать грузоподъемную премудрость предстояло раз в неделю с восьми утра. Для меня такие утренние лекции были в роде наказания. Курс ненужный, а сачкануть нельзя. Я перевелся в Институт стали из Днепропетровского металлургического, где к пропускам лекций относились терпимо, лабораторки -- другое дело. Учиться все равно было нужно, а преподавательский состав был там, на мой взгляд, очень крепкий. Директор, Николай Фомич Исаенко, добрый, порядочный и мужественный человек, в сороковых и пятидесятых сумел выстоять против истерии квасного патриотизма, против эпидемии ксенофобии и урагана расового мракобесия. Вся страна горячо отстаивала приоритет подлинно русской науки, боролась против жидовского засилья, а в ДМетИ чуть ли не на каждой кафедре заведующий был еслине Вайнштейн, то Готлиб или другой космополит; пятый пункт не служил препятствием для поступления. Атмосфера в институте была вольная. Преподаватели в большинстве не придирались по пустякам, не подлавливали; считалось нормой смотреть на студентов, как на младших коллег. В Москве, к моему изумлению, многие профессора и доценты оказались серыми посредственностями, злыми и надменными; чуть что, они шипели, как гусаки; лавочка на Большой Калужской попахивала казармой. Физическая обстановка тоже отличалась в худшую сторону: тесные полутемные аудитории, узкие коридоры, кое-как оборудованные лаборатории. Пуще всего администрацию заботили посещение лекций и дисциплина. Я это почувствовал на первой неделе, получив вызов в деканат. -- Слишком часто отсутствуете, -- сказал замдекана доцент Кривандин. -- Шутить изволите, -- возразил я развязно. -- Я, Владимир Алексеич, чист, как стеклышко; десяти часов не успел прогулять (в Днепропетровске начинали журить, когда набиралось 50, а то и 70). -- Десяти у вас действительно нет. Вы пропустили шесть академических часов, за что у нас полагается предупреждение. Если не поможет, будем принимать меры. Я приплелся на первую лекцию злой и сонный, пристроился в задних рядах в надежде покимарить. Пока аудитория рассаживалась, из первого ряда возникла миловидная девица в жакетке. Она объявила торжественно: Лекцию вам прочтет профессор Николай Федосеевич Руденко. На кафедру взошел плотный человек в приличном костюме: Вас, наверно, удивила такая форма представления. Я мог сам про себя рассказать, можете не сомневаться. Мол, так и так, доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники, автор шести монографий, фундаментального справочника, многочисленных статей. Заведующий кафедрой, член шести ученых советов. Но вышло бы нескромно.
Лектор говорил с южной горячностью, акцент был украинский. Увертюра мне понравилось, я стал слушать земляка.
-- Свою вводную лекцию я хочу построить в виде рассказал о трех выдающихся примерах из истории техники. Начну с египетских пирамид. В школе на уроках истории вам говорили, что древние египтяне знали геометрию и физику, умели пользоваться рычагами, блоками и полиспастами. Вы поверили на слово, не стали углубляться в подробности. Теперь разрешите спросить вас, будущих инженеров: как с помощью упомянутых орудий поднять огромные камни на высоту 50 или 100 метров? Молчание показывает, что вы никогда об этом не думали, а зря.
Руденко завладел аудиторией. Я не говорю про обычный контингент выскочек, зубрил, подлипал, которые год за годом конспектировали все подряд. На этот раз слушали завзятые лодыри, скептики, зазнайки, эрудиты, стиляги. Даже ЛеняЧуднов слушал. Это был человек твердых принципов и большой выдержки, непревзойденный в искусстве крутить динаму (Для незнакомых с московском арго тех лет поясню, что термин имел отношение не к электрификации всей страны, а к системе кафе и ресторанов; в студенческой среде считалось большим гусарством хорошо выпить и закусить, а потому скользнуть, не платя по счету). Я считал Леню чемпионом Москвы по динаме. Он выполнял этот акт элегантно и с охотой; часто можно было услышать во время массовой пьянки: Сваливайте, парни, все беру на себя. Вспоминается также такой случай. Когда нам впервые раздали опросную анкету институтской многотиражки, большинство стало в тупик, стоит ли отвечать на вопросы вроде "Что вы думаете по поводу... ?" или "Как вы относитесь к ...?" В конце пятидесятых годов мы не имели привычки публично выражать свои убеждения. Леня разрубил этот узел одним махом, написав в каждой графе ОХРЕНИТЕЛЬНО (на самом деле еще крепче).
-- Египетские инженеры, не располагая машинами, умели использовать наклонную плоскость. Вот как это делалось. Строительные работы обычно велись в конце лета, во время разлива Нила. По высокой воде на барках привозили тысячи известняковых блоков весом за две тонны каждый. На салазках их тащили по песку люди и животные, волы. После того, как был выложен первый ряд, вокруг всей пирамиды насыпали из песка наклонную плоскость с малым углом возвышения, всего2 градуса. Затащив и установив второй ряд кладки, снова насыпали песок и т.д. Законченная пирамида была поэтому погребена под массой песка. На его уборку уходило почти столько же времени, сколько на возведение здания. Пирамиду Хеопса в окрестностях Гизы строили 100 тысяч человек на протяжении 30 лет.
Во перерыв мы только и делали, что делились восторгами по поводу нового лектора. На втором часу он рассказал еще две истории, которые, строго говоря, не имели отношения к подъему и перемещению грузов.
-- В восемнадцатом веке по городам Европы разъезжал предприимчивый человек с шахматной машиной. Машина представляла собой сооружение на колесиках в виде робота, сидевшего перед доской с фигурами. Робот имел руки, с помощью которых он совершал ходы. Каждый желающий мог сразиться с машиной, многие пробовали, все проиграли. Иногда с машиной случались неполадки, тогда изобретатель выкатывал ее в соседнюю комнату, откуда вскоре возвращался, показываю сломанную пружинку. На протяжении несколько лет робот оставался непобедим. Знатоки шахмат терялись в догадках. Собралась группа людей, которые задались целью узнать секрет этого шахматного Левиафана. Однажды во время сеанса они закричали "Пожар!". Среди зрителей поднялась паника. Все бросились к дверям, увлекая за собой любознательных шутников. Один успел заметить, как робот смахнул с доски фигуры.
-- В восемнадцатом веке не было вычислительных машин, они и по сей день играют не лучше людей. Внутри робота сидел живой человек, машина повторяла его ходы с помощью остроумной системы рычагов. Владелец железного гроссмейстера не мог нанять никого из знаменитых шахматистов, их исчезновение сразу бы заметили. Он брал молодых, способных, но неизвестных игроков. Секрет был в знании психологии. Люди чувствовали страх, скованность, обреченность, играя против бездушной машины.
-- Моя последняя история относится ко времени абиссинской войны. Когда в 1936 году Муссолини напал на эту древнюю африканскую страну, ее теперь называют Эфиопия, там не было регулярной армии, только полиция и дворцовая стража. Эфиопский император или негус Хайле Селасие хотел капитулировать, но местная знать пригрозила возвести на трон другого правителя. Срочно собрали армию, которая совершила героический марш на север. Босоногие солдаты были вооружены примитивными ружьями, все затраты на них составляла горстка еды в день. Вместе с тем эфиопское командование применяло принцип материальной заинтересованности. За каждого приведенного итальянца выдавалась денежная награда. Надо вам сказать, что в Италии в это время был создан новый танк, выдающийся по тем временам; новинка вызывала живой интерес в европейских военных кругах. Муссолини приказал обкатать опытный образец в Абиссинии. Испытания с участием главного конструктора проводились в районе боевых действий, на некотором удалении от линии фронта. Однажды испытатели решили сделать привал. Только открыли люки и вылезли на броню, как их немедленно заарканили эфиопские лазутчики. В это время при главном штабе эфиопов находился английский военный атташе. Он выкупил конструктора у пленивших его абиссинцев, заодно они отвели его к танку. Новая боевая машина больше не представляла секрета. Ее злополучный создатель попал в Англию, откуда написал дуче. Он рассказал о своих несчастьях и выразил желание вернутьсяв Италию. Муссолини отказал. Черт с ним с танком, был ответ, но то, что итальянского дворянина привели на веревке босоногие дикари, это несмываемый позор. Не знаю, как насчет документальной достоверности, номы были довольны. На следующей лекции все ждали новых развлечений, но Руденко стал читать про краны и лебедки. Ладно, решили мы, с поганой овцы. Неделя проходила за неделей, ничего не происходило. Но списывать Руденко было рано.
Мы заметили, что он часто приходит на лекцию, испытывая сильную утреннюю жажду. Жителям наших широт хорошо знакомо это состояние, для излечения народная мудрость рекомендует пиво. В перерыве Руденко посылал в буфет кого-нибудь из студентов-китайцев; как самые внимательные слушатели, они оккупировали передние ряды. Как-то на втором часу лекции, он прервал описание очередного механизма:
-- Э, нельзя все работать да работать! Вот какой случай произошел со мной однажды. Сижу я дома, отдыхаю после праведных трудов, как вдруг телефонный звонок из комендатуры Кремля, ни больше, ни больше. Так и так, за вами выслана машина. Время, между тем, два часа ночи. Я говорю жене, чтобы приготовила смену белья, а сам выпиваю стакан коньяку. На всякий случай. Приходит машина, везут меня прямо к генералу, коменданту Кремля (насколько помню, Руденко фамилии генерала не назвал), вместе с ним идем, куда бы вы думали, в мавзолей. Спускаемся и видим такую картину. Гроб, саркофаг, стоит полуоткрытый, стеклянная крышка повисла в воздухе на тросе. Крышка эта весит четыре тонны, она была закреплена на шарнире в ногах у Ленина, каждую ночь ее поднимали для обслуживания мумии, знаете, косметика и тому подобное. В этот раз лебедку заклинило, почему меня и вызвали. Я посмотрел на эту картину и сказал напрямик, мы, одесситы, за словом в карман не лезем: Где была ваша голова, чем вы думали, когда вы строили этот саркофаг? Шарнир надо было сделать у Ленина в изголовье. Если даже что случится, ноги всегда прикрыть можно. А если крышка упадет на голову, что вы народу показывать будете!? Это уже были не древние пирамиды. В 1958 году столь фамильярное упоминание о персонах вождей или их набальзамированных трупаx еще не вошло в обиход. Не знаю, как у кого, а мое впечатление было, что профессор хвастает, но не врет.
-- Я принял на себя руководство аварийными работами. В ту же ночь привезли новую лебедку, крышку прикрепили к ее тросу, дефектную лебедку убрали. Крышку опустили в обычное положение. Тут же генерал спрашивает, какие у меня соображения насчет реконструкции саркофага. Очень просто, отвечаю, нужно сделать, чтобы крышка отъезжала на салазках, будет разумно и безопасно. Комендант получил добро на мое предложение, мы приступили к делу немедленно. Работали по ночам, чтобы не привлекать внимания публики. Все было сделано в лучшем виде, сдано государственной комиссии. После этого комендант принес мне большой ящик с деньгами, которые я раздал всем участникам проекта. Была и для меня премия, но это потом.
В конце семестра мы пошли к Руденко сдавать зачет. Я забыл сказать, что он был не наш, а из Горного института, расположенного по соседству, в том же дворе. Сначала на Большой Калужской было одно заведение -- Горная академия, здание в виде буквы П было выстроено в 1930 году. Потом академия разделилась на три института, горняки заняли перекладину, металлурги -- правую стойку, нефтяники --левую.
Мы по одному входили в кабинет Руденко , он пожимал руку, желал дальнейших успехов и ставил в книжку зачет. Профессор понимал, что металлургам эти дела нужны только для общего развития.
Я заметил такую закономерность. Сколько раз сдавал экзамены большим величинам, как Сергей Тихонович Ростовцев в Днепре или Сергей Николаевич Похвиснев в Москве, всегда это происходило легко, интересно, благородно. Но если попадался бездарный середнячок, тогда наступала такая мерзость, что вспоминать неохота.
17 марта 1991 года
Нью-Йорк
No Copyright 1991 by Vitaly Rapoport. All rights reserved.