Весной 1980 года мы уезжали в эмиграцию. Покидали родину. Совершившиеся с тех пор исторические катаклизмы сильно изменили лицо планеты Земля, и я теперь не знаю толком, как следует писать слово "родина" -- с заглавной буквы, она же прописная, или со строчной, маленькой. Может, стоит все слово пустить заглавными? Никто не откликается. Как у Гоголя: дай ответ -- не дает ответа. Хорошо немцам, в ихнем языке подобные затруднения невозможны. В немецком все существительные пишутся с большой буквы. Просто и хорошо. По этой причине им не приходится ломать голову по поводу правописания. Немцы вообще не любят ломать себе голову. У них порядок. Сказано -- сделано. Гитлер поставил цель завоевать мировое господство, немцы не стали разводить дискуссии, дружно пошли на войну. Фюрер просит -- неудобно отказать. Война затянулась, пятьдесят миллионов погибли, мировое господство не получилось, но немцы по своему обыкновению и тут не подкачали. Они объявили капитуляцию: мол, если что не так, извините. Отстроили свою Германию по плану Маршалла и живут лучше прежнего, разъезжают взад-вперед в роскошных Мерседесах. Одно слово, немцы. Но я отвлекся.
Так вот, относительно эмиграции. Можно, конечно, повести разговор про так называемую большую картину. Например, какую роль этот исход из России сыграл в развале советской империи? Или: как сравнить это недавнее перемещение больших людских масс с другими, известными истории переселениями народов? Но если не касаться философии, если оставить ее для потомков, тогда можно поговорить про предметы обыденные. Какая была погода в день отъезда? Кто в чем был одет? И прочее, в том же роде. Тоже в своем роде для истории пригодится.
Погода в день нашего отлета стояла ясная, солнечная, градусов двадцать с лишним. Я оделся, как обычно: штаны, ковбойка. Однако кто-то из провожающих принял это близко к сердцу: Недопустимо покидать родину в мятой ковбойке! Трудно сказать почему, но я уступил, поддался на сентиментальный аргумент. Наверно, хлопоты, переживания и пьянство последних дней подорвали мою способность к здравому мышлению. Я формальной одежды на дух не переношу, а тут послушно натянул на себя белую сорочку и пиджак. Насчет штанов не помню, кажется, остался в тех же самых, но галстук повязать отказался, это точно. Пиджак был темный, плотный, типа блейзера.
В Шереметьеве нужно было первым делом пройти таможню. Немедленно возник конфликт. Таможенник не мог найти к чему бы придраться, потому что барахло в нашем багаже было неинтересное, как вдруг взгляд его остановился на моем транзисторном приемнике японского производства. Этот агрегат NationalPanasonic был моя гордость и главный источник информации. Были и сентиментальные соображения. Приемник приобрел для меня мой любимый дядя Матвей, полковник советской армии, служивший на Сахалине. Вытащите батареи, -- распорядился таможенник. Я исполнил. Следующее требование должно было по его расчету послать меня в нокаут: Откройте заднюю крышку. Винты на крышке имели крестообразный шлиц, Филипс, а соответствующие отвертки были тогда в СССР большою редкостью. На его беду я знал про подобные трюки и с торжествующим видом достал из нагрудного кармана правильную отвертку. Таможенник был так расстроен, что позвал кого-то из своих коллег, чтобы тот продолжал досмотр нашего багажа.
Это была серьезная моральная победа, но почивать на лаврах не было времени. Нужно было заняться устройством Капки. Мы собирались эмигрировать втроем, я с женой Катей и сын Николай, 13 лет, но в последнюю минуту позвонил из Германии мой друг Саша-хирург и со слезами умолил меня прихватить Капку, сучку породы сенбернар. Ей тогда было семь лет отроду. Саша с семьей уехал в Западную Германию на полгода раньше нас, но по какой-то ныне забытой причине собаку на время оставил в Москве. Позднее ее должен был доставить Сашкин африканский коллега Фердинанд (родом из Сенегала). Пока собака обитала у вырастившей ее Сашкиной знакомой, профессионального кинолога. Дальше пошли осложнения. Приезд Фердинанда задерживался, по каковому поводу кинолог поставила ультиматум: сейчас или никогда. Дескать, нужно считаться с Капкиным душевным состоянием, собака выбита из равновесия, еще немного и она совсем отвыкнет от своих хозяев. Мы были последняя Сашкина надежда. Я относился к Капке с большой симпатией. Это была очень приветливая и добрая собака, которая любила бросаться на шею всем посетителям Сашкиной квартиры. Саша и его жена Карина любили собаку до безумия, но очень часто не могли договориться, кто именно должен в данный момент выводить Капку. Мне гулять с Капкой нравилось, и в разгар таких споров я нередко предлагал свои услуги.
Все обещало сойти гладко. Саша заготовил клетку для перевозки Капки в самолете, кинолог получила все необходимые ветеринарные справки. Накануне нашего отъезда я доставил в Шереметьево клетку и справки, раздал взятки и получил заверения, что все будет тип-топ. Теперь, освободившись от таможни, я подошел к кинологу и сказал, что готов взять Капку. Капке сделали укол успокоительного, чтобы она спала на борту, и мы пошли к стойке приема багажа. Там Капку взвесили, я заплатил за 85 кг груза, отдал оставшиеся деньги друзьям за барьером (советские дензнаки нельзя было провозить за границу) и направился было к тому месту, где мы должны были пересечь государственную границу СССР, когда меня позвали назад к багажной стойке. "Не можем мы взять вашу собаку, -- сказала вежливая женщина в пилотке. -- Клетка не входит в самолет". Заказывая клетку, Саша ничего не пожалел для любимой собаки, по каковой причине сооружение вышло слишком длинное. Когда клетку подняли по трапу самолета, оказалось, что ее невозможно повернуть, чтобы внести в багажный отсек. В растерянности я отошел и стал посреди зала. В воздухе запахло катастрофой. Я представил Сашкино лицо, когда он встретит нас в Вене без собаки, и бросился назад к стойке. Весь багаж увезли, но там еще было несколько женщин в форме Аэрофлота. "Девки! -- завопил я с отчаянием и мольбой. -- Помогите мне! Я же вырос с этой собакой! Как же я брошу ее, такую красавицу? Вы только посмотрите на нее!" Красавица Капка неподвижно и безразлично лежала на брюхе. Иногда она открывала глаза, но видно было, что ее одолевает сон. Мое вхождение в роль по системе Станиславского возымело действие. Мимо проходил какой-то человек с шевронами на рукаве. Мои аэрофлотские девки его окликнули: "Михал Иваныч! Тут вот клетка для собаки не входит в отсек, нельзя ли человеку помочь?" "Некогда мне этим заниматься, -- сказал он, не останавливаясь. -- Ну да ладно, позвоните на борт, что я разрешил без клетки". Багажных тележек больше не было, но мне было все нипочем. Женщина-кинолог дала мне широкий брезентовый ремень, я пропустил его Капке под пах, взвалил передние лапы полусонной Капки себе на плечи и пошел, как бурлак на картине Репина. Задние ноги ее тащились по земле, изредка она ими перебирала. Всех прочих пассажиров не было видно, мы без задержек прошли пограничный контроль и двинулись по длиннейшей галерее. Это было комичное зрелище: я тащил Капку, рядом важно шествовал сын со спиннингом, который он не захотел сдать в багаж, и жена с ручной кладью. Я влачился из последних сил, обливаясь потом и проклиная все на свете. Скоро слух о необычной процессии разнесся по зданию, и на дальнейшем пути мы шли сквозь строй служащих Аэрофлота, которые выбегали из своих служебных помещений и шпалерами выстраивались вдоль стен.
У трапа нас встретил член экипажа, молодой приветливый парень: "Ах, какая собака! У моего бати была такая". Он отвел нас в закуток, где летчики вешают свои куртки. Я пристегнул капкин ошейник к какой-то стойке и присел рядом на откидном сидении: "Я с ней побуду во время взлета. Она скоро заснет". "Ступай, отдохни на своем месте, остынь, сейчас кондиционер включает. Я тебя потом позову".
Дальше все шло как по писанному. Я посидел рядом с Капкой на взлете, вскоре она крепко заснула и никого не беспокоила до самой Вены. Во время посадки она проснулась, но вела себя тихо. Только в микроавтобусе, в котором нас везли от самолета, она вдруг встрепенулась и подала голос. Окружавших пассажиров как ветром сдуло. "Капка, сука, замолчи!" -- заорал я. Подлинный текст был более соленый, но Капка, привыкшая к фольклору, успокоилась. Встречавший нас представитель Сохнута в кожаной куртке прочел мне нотацию: "Разве можно так с животным разговаривать!" В здании аэропорта нас встретил счастливый Саша.
В Германии Капка прожила еще года четыре, но я ее больше не видел. Приемник Panasonic все еще функционирует, как и 30 лет назад. Мораль этой истории: покидая родину, одевайся полегче. Мало ли что может случиться.
19-20 июля 2004 года
Кресскилл, Нью-Джерси
4
Џ Copyright 2004 by Vitaly Rapoport. All rights reserved.