-- Редкий устный переводчик, Сергей Глебыч, просто первоклассный.
-- Я тебе спрашиваю, какой человек, а ты увиливаешь. По виду чистый алкаш.
-- Мы все не без греха по этой части, но жалко будет его упустить, такие переводчики на дороге не валяются.
-- Этот откуда свалился?
-- Из Интуриста, отзывы исключительно хорошие.
-- Смотри, тебе с ним работать.
Получив согласие директора, я поспешил в кадры, чтобы подтолкнуть оформление. Что Серега Салтыков не дурак выпить, не было, разумеется, для меня секретом, но сие не считалось среди нас за недостаток. Тем более, привел его Боря Вавилов, по части алкоголя весьма активный. Боря был добрый, даже мягкий мужик, но по вечерам его влекла красивая жизнь, это значит интуристовские бары. Нажираться там было небезопасно из-за торчавших в обилии сотрудников КГБ в штатском. Понимая, что Боря не диссидент и не протестант, они тем не менее вызывали милицию, когда он слишком шумел, становился задиристым. Вавилов попадал в вытрезвитель, что, помимо штрафа, сопровождалось грозном письмом по месту работы с требованием принять меры. Борю как члена КПСС не выгоняли, но усиленно воспитывали.
По поводу зачисления в наш отдел Салтык, как водится, счел своим долгом угостить нас с Борей. Вопреки прошллому в Интуристе, в места скопления иноподданых его не тянуло. Втроем мы зашли в простонародное кафе-стекляшку на Патриарших, где я впервые к нему пригляделся. За сорок, приземистый, с выступающим брюшком, он был типичный москич -- веселый и разбитной, немного жиганистый, общительный и разгульный. Так, наверно, выглядели продавцы сбитня на улицах древней Москвы. Широкое лицо Салтыка, скуластое и с хитринкой, всегда выглядело малость опухшим. После распития двух, я думаю, поллитр, он повез нас к себе на Плющиху. Проживал он в тесной крохотной квартире с женой и матерью. Детей не было, что при ихнем образе жизни было кстати: жена, как оказалось, была не прочь поддать. У него дома мы энергично, с удовольствием добавили, поговорили, сбегали в магазин и еще приняли. Все были пьяны, но не до упаду. Салтык взял гитару и исполнил какие-то особенные частушки и прибаутки, думаю, собственного сочинения. Я их потом не раз слышал. Они неизменно веселили присутствующих, правда, в памяти ничего не оставалось. Пение Салтыка было незатейливое, но с присутствием несколько навязчивой театральности. Он, по всей видимости, пытался подражать. Какому-нибудь дворовому кумиру детства, одновременно разным профессиональным актерам, в частности, Доронину из Свадьбы с приданым. Однажды во время пьянки, когда Салтык пел, я вдруг подумал, что он подошел бы для роли Платона Каратаева. Это внезапное соображение меня захватило, я поспешил поделиться с сидевшим рядом Вавиловым.
-- Ради Бога, -- сказал Боря. Была у него манера произносить это выражение в качестве отдельной фразы, -- ради Бога.
-- Объясни, будь добр, в чем я не прав.
-- Ты прав, по-настоящему прав, я с тобой полностью согласен, и спасибо, что сказал, но говорить этого Сереге не следует.
-- Да почему же?
-- Он может обидеться. Я не знаю почему, но чувствую, что обидится. Давай лучше выпьем, пока еще виски есть.
Мы действительно выпили. Салтык прижился в отделе, он всем понравился. Он иногда давал нам уроки разговорного английского, очень живописные. В наш лексикон вошли его питейные афоризмы, особенно один: Ничто так не освежает в душный летний день, как стакан теплой водки. Это была, как мы говорили, коронка Салтыка. Еще он не ленился повторять: Водка особенно вредна, когда ее пьют нерегулярно. У него случались загулы, но не слишком часто.
Мне хорошо запомнилось, как мы с ним наслаждались чешским пивом на Плющихе. Не помню, каким путем туда попали и откуда пришли, но отчетливо вижу, как теплой летней ночью мы стоим у какого-то подъезда, достаем из портфеля бутылки и одну за другой опустошаем. На улице ни души, в домах огни почти не горят, время остановилось. Подошедший милиционер миролюбиво обратил наше внимание на то, что распивать в общественном месте строго нельзя. Так мы же пиво, сказал Серега и протянул непочатую бутылку. Все равно нарушение, сказал милиционер, а пиво не взял. Ну, мы тогда допьем и спать. Милиционер ушел, мы еще немного постояли в молчании, потом Салтык вдруг сказал: Я сегодня с Татьяной разругался. Вдрызг.
-- Чего это вы вдруг? -- спросил я. Сколько раз мы к нему заваливались в самое неурочное время, она никогда кипиш не поднимала. Всегда встречала приветливо, ставила на стол закуску.
-- Знаешь, как с бабами... Я книгу приобрел по случаю. Дорогая, падла, ничего не скажешь, но она развезла жидко, как в опере. Больше я так жить не могу, да кто это может вытерпеть, да тут и святой взорвется. Одно слово -- водопад. Ей, понятное дело, денег жалко, семьдесят пять целковых, а высказать неудобно. Но главный пункт бабский, не ходи к гадалке. Ревнует, невыносимым образом ревнует.
Серега задумался. Я удивился, но вопросов задавать не стал. Из уважения к его праву на личную жизнь. Или малость осовел. По моим наблюдениям, Салтык с Татьяной на людях никогда не ссорились, да он ей и повода не давал. Я имею в виду, что Салтык не проявлял резвости в отношении прекрасного пола. Вавилов -- это я мог понять, тот постоянно пребывал в нежной озабоченности и вообще неисправимый кавалер, но Серега не по этому делу. Еще поразила меня названная цена. Салтык был мужичок прижимистый, что при зарплате сто пятьдесят рублей немудрено, да и вообще старался тратить деньги только на выпивку. Никогда раньше я его не держал за книжника. Мы продолжали стоять на том же месте, в воздухе был покой, вязкая тишина. По другой стороне улицы прошел человек, торопливо и деловито, глядя под ноги, в нашу сторону не обернулся. На меня, как одеяло, наползала сонливость. На языке медленно вертелся вопрос, не пора ли нам пора, когда Салтык возобновил монолог:
-- Особенность ситуации заключается в том, что... Потому как, если принять в соображение все обстоятельства, это не более, как вообще... Тьфу, черт! Ты должен учесть, что ревность ейная не направлена по отношению к живой бабе. Она бесится и беснуется, так сказать, по поводу мертвой личности.
-- Так, -- подумал я. -- Мы начали давно, это я помнил, и не с пива, тоже факт, но поворот сюжета застал меня врасплох, фактор внезапности. Сколько раз я поддавал с Салтыком, мистических поползновений за ним не водилось. Порой на него нападало косноязычие, особенно на письме: понимая языковые тонкости оригинала, он не умел их выразить. Дело, конечно, осложнялось тем, что филологическое образование мало помогало при переводе технических текстов. То, что он говорил сейчас, было для меня явно за пределами. Я не выдержал:
-- Послушай Серега, ты не бери в голову, успокойся. Я тебя домой отведу. Время позднее, пора в койку.
-- Я в порядке. Отлить нужно, а так в порядке. Просто накопилось, а высказать не умею. Ты знаешь, мой русский язык не самый точный. Если домой не торопишься, давай пройдемся. Мне сегодня надо выговориться.
Так начался наш анабазис. Детали этой ночи остались у меня в памяти как нечто сюрреалистическое. Я помню все, что Серега говорил, только где мы в это время были, это как-то не удержалось, хоть убей. Задним числом я могу восстановить, что мы прошли за эту ночь: с Плющихи через Смоленскую на Арбат, потом с Арбатской площади по бульварам к Никитским, где мы некоторое время поколбасились, наверно, хотели идти назад по Герцена, но вместо этого вернулись на бульвар и дошли до Пушкинской, оттуда по улице Горького до площади Маяковского и по Садовому назад к Смоленской. Круг, как знают москвичи, изрядный, но сколько километров или верст, не знаю. Некоторое названия с тех переменились, или были восстановлены в дореволюционном виде. Забыл упомянуть, что описываемые события имели место в 72-ом году или 73-ем.
Опростав мочевые пузыри в каком-то дворе на Плющихе, мы двинулись. При пересечении Садового у Смоленской я отметил, какая стояла тишина. Машин совсем не было, прохожих не видать, только наши шаги слышны. Вроде как не Москва, а Новая Гвинея, подумал я. Слова лезли из Салтыка, как тесто из квашни. Интерес к личности Екатерины возник у него в двадцать или девятнадцать лет. Из случайно подвернувшихся мемуаров императрицы узнал про Сергея Салтыкова, первого любовника царицы, отца Павла Первого. Читая про давнишнего Салтыкова, сравнивал с собой.
-- Он был красив, как бог, и при дворе никто не мог с ним сравниться... Он не испытывал недостатка ни в остроумии, ни в знании света... И дальше всю дорогу подобные заявки. Из зеркала на меня глядел лопоухий замухрышка в ковбойке, из которой давно вырос. Все равно меня поразило, что мы, это, двойные тезки. Я стал постоянно думать про этого Салтыкова, даже мечта зародилась, что мы от тех Салтыковых произошли. Таким макаром я заинтересовался Екатериной, всякими про нее байками. Любыми подробностями.
-- Погоди с царицей, лучше про тезку расскажи. Я вообще-то имя слыхал, но практически ничего больше. И посмотреть особенно негде.
-- С источниками туго, чистая правда. Из-за распутной репутации в России про Екатерину сплетничают охотно, а печатать стыдятся. До революции не хотели, потому что династия, так сказать, и сейчас не торопятся. Основная информация залегает у иностранцев, особенно на французском. Кстати, книга, из-за которой сыр-бор с Татьяной произошел, это Бильбасова История Екатерины Второй. В трех томах, 1900 год. Напечатана по-русски, но в Берлине. Все-таки, я лучше не с Салтыкова начну, до него дойдет черед, а с Катьки. Так будет понятнее. Привезли ее в Россию пятнадцати лет, перекрестили по-православному из Софьи в Екатерину, после чего оженили за великого князя Петра Федоровича...
-- Оженили?
-- Замуж выдали, какая разница. Тем более, этот брак представлял из себя херню на постном масле. Петр имел серьезную родословную: внук Петра Первого по матери, по отцу тоже внук, знаешь чей?
-- Не имею понятия.
-- Карла Двенадцатого. Но вместе получился чистый ублюдок. Великий князь Петр Федорович был умственно неполноценный, законченный дебил, хотя на два года старше жены. В супружеской постели играл в солдатики до поздней ночи, после чего засыпал. Так продолжалось семь лет.
-- Ты шутишь?
-- Ни в одном глазу. Вообще-то Петр не мог с супругой справить мужское дело, поскольку в довесок к идиотизму имел фимозис.
-- Это что такое?
-- Я думал, ты знаешь. Как культурный человек.
-- Издеваешься? Я не получил медицинского образования.
-- Это по анатомии проходят, в восьмом классе.
-- Я с этого урока на Тарзана сквозанул.
-- Фимозис это когда крайняя плоть настолько сжата, что делает невозможным обнажение головки члена.
-- Мужского члена?
-- Нет, члена президиума! Короче говоря, в этой ситуации член не залуплялется, значит, не может встать.
-- Восстать.
-- Ты оказывается, все про фимозис знаешь.
-- Извини.
-- Так вот, у великого князя был этот физический недостаток, который, кстати, устраняется с помощью простой операции обрезания, но Петр боялся скальпеля. Бедная Екатерина все эти годы оставалась целкой.
-- Девственницей.
-- А я что сказал? Петр был по натуре подловатый тип. Хвастался перед женой придуманными похождениями с другими женщинами, а с другого конца Елизавета Петровна катила на нее бочку -- на предмет бесплодия. Царица знала, что Петр дурак-дураком, но очень надеялась получить от него наследника престола. Его для того и привези из голштинского захолустья. Для нормального престолонаследия в Российской империи. Поскольку сама Елизвета детей не имела. Закрутку чувствуешь?
-- Династический кризис, едрена вошь. Почему нам про это не объясняли на уроках истории?
-- Ты что, бля, с Луны свалился? В нашей стране первое дело --чистота мыслей, целомудренность, на том стоим. Мы не какие-нибудь развратные французы. Можно миллионов десять в лагерях сгноить, по ошибке, но, как говорится, ошибка не беда. Другое дело, пионерам показывать анатомию великого князя, это уже тяжелое преступление, похабная безнравственность.
Какое-то время мы шли молча, потом Салтык сказал как бы извиняясь: Я должен тебе одну вещь сообщить. Можешь меня после этого за человека не считать, но я скажу. Как блатные говорят: хоть срок вломлю, но я его ударю. Я не знал, как реагировать, но он и не ждал от меня ответа.
--
Ты небось, удивился, зачем это я эти книги приобрел по такой грабительской цене. Мол, гуляет купчишка. Нет, послушай, ты этого не знать можешь. Потому как это единственная моя духовная пища, мое чтиво.
-- Не понял.
-- Понимать нечего. Я если когда читаю, то про Катьку, про Екатерину Вторую. Ну, и связанные вещи по истории.
-- Ну, а прочие книги?
-- Ты имеешь в виду художественную литературу, фикцию? Некогда, да и интереса нет.
-- Даже Толстого не любишь? Или Пушкина?
-- Чего ты привязался?. Пушкин, Бальзак или Стендаль, я не по этому делу.
-- Как можно Пушкина не любить?
-- Ну ты, бля, прокурор! Чуть что не по-твоему, сразу статью шьешь: мол, ты что, против советской власти? Причем тут любовь, скажи на милость?
-- Он поэт великолепный!
-- Ну и что? Я разве спорю? Складные писал стихи. Лучше, чем я или Воздвиженский...
-- Вознесенский.
-- Я и сказал Евтушенко. Я в гостях недавно от нечего делать раскрыл Евгения Онегина, тут же захлопнул. Татьяна, русская душою, целый день вареньем капает на скатерть. Не влияет.
-- Странно.
-- По-моему, нормально. Люди бывают разные. Меня лично образ князя Андрея под дубом вековым не тревожит. Девятнадцатый век, лишние люди --эта бодяга нагоняет на меня смертную тоску. Современные еще хуже: язык грязный. Такие дела. Если тебе партийная совесть не велит со мной водку кушать, потому как я не рыдаю над похождениями Эммы Бовари, давай на этом и порешим. Я твое мнение уважаю.
-- Ладно выламываться! Лучше про Салтыкова доложи.
-- Это настоящая история, сукой быть! Покруче, чем три мушкетера. Мы остановились, когда Екатерина семь лет оставалась девственницей. Наконец, она положила глаз на Салтыкова. В воспоминаниях через много лет она написала, что он был при дворе самый красивый, самый ловкий, словом, самый что ни на есть. Эти ей, наверно, с голодухи так показалось, но все равно кавалер был хоть куда. Другие находили в Салтыкове недурную наружность, лоск, живость. Еще он был завзятый бабник, это он в мать пошел, урожденную княгиню Трубецкую. Через ее постель, если верить молве, прошли триста гренадеров императрицы Елизаветы. С какого-то момента Салтыков при содействии своего неразлучного дружка Льва Нарышкина просто не давал прохода Екатерине. Она туда-сюда, и хочется, и колется. Спрашивает: а как же ваша молодая жена? Не все золото, что блестит, отвечал Салтыков, я теперь люблю вас одну. Когда все это кончилось грехопадением, Екатерина была на седьмом небе. Великий князь скоро узнал про роман жены, но ему было до ноги. Салтыков, однако, стал гоношиться.
-- Он же сам этого добивался!
-- За версту видать мужлана, непридворного человека. Одно дело одержать дерзкую победу, украсить свой донжуанский список, но когда засветила беременность, у моего тезки очко заиграло. Петр оставался при своем фимозисе, это легко проверялось, значит, ответственность ложилась на него, на Салтыкова. Таких лавров он не искал. Так можно было и головы не сносить. Царице был нужен мужской потомок Петра и Екатерины, вовсе не его незаконный отец, с ним могли поступить, как угодно. Салтыков вывернулся, подтвердил свою репутацию мастера интриги. Ход был такой: он сам завел с императрицей разговор о физическом недостатке Петра. Мало того, вызвался уговорить того на операцию. Елизавета одобрила. Устроили пирушку, великого князя хорошо накачали, после чего Салтыков стал ему расхваливать прелести семейной постели. Присутствующие за столом рухнули на колени, умоляя Петра не отказывать себе в этой радости. Великий князь что-то пробормотал, что приняли за согласие. Из соседней комнаты появился хирург с инструментами, и дело было сделано. Узнав про достигнутый успех, императрица повелела, чтобы к великому князю доставили опытную женщину -- с целью боевого полового крешения. Наконец, наступил день государственного совокупления, которое оставило обоих супругов равнодушными. Наутро Петр, по совету Салтыкова, послал императрице запечатанную корзину с доказательствами. Елизавета сделала вид, что приняла все за чистую монету. Иные при дворе посмеивались в кулак, но все поздравляли Петра. У Салтыкова гора с плеч, на радостях он укатил с Нарышкиным заграницу. Увы, у Екатерины скоро случился выкидыш.
-- Снова будущее империи под угрозой?
-- И не говори! Бедная Екатерина была кругом несчастна. Салтыков, по возвращении, стал невероятно осторожен, как бы не разоблачили. Она, в отчаянии, дала знать канцлеру Бестужеву, что она-де не так далека от него, как прежде. Раньше они друг друга на дух не переносили. Вдруг все переменилось. Канцлер стал любезный, приторный. Он, я думаю, давно был был в курсе дела и разыгрывал великую княгиню по нотам. Она по наивности радовалась, что-де обманула бдительность мадам Шоглоковой, которая за ней надзирала, а та, возможно, просто глядела в другую сторону. Как бы то ни было, мадам из цербера превратилась в сводню, заговорила с Екатериной таким языком: супружеская верность -- святое дело, но государственная польза, престолонаследие стоят еще выше. Великая княгиня слушала, разинув варежку. На нее напал страх: вдруг Елизавета ей ловушку подстраивает, ищет доказательства неверности. Да мало ли что у нее могло быть на уме! Мадам между тем не унималась: ради блага страны я на все пойду. Вам остается выбрать: Салтыков или Нарышкин. По-моему, это последний. -- Нет, только не он! Торжествующая надзирательница ушла. Салтыков продолжал бегать от Екатерины. На каждый упрек у него имелось объяснение, очень складное. Приходилось его заманивать с помощью женских уловок. Все-таки она опять забеременела, но ненадолго. Новый выкидыш, тяжелый, летом 1753 года. Она чуть не умерла. Я тебя избавлю от гинекологических подробностей.
-- Уж ты сделай такое одолжение.
-- Ничего не стоит. Событие это повлияло на Салтыкова. Он понял, что даже без любви должен выполнить свои обязанности.
-- Какие обязанности?
-- Известно, какие. Опять же Бестужев ему постоянно внушал. Обязанности государственного жеребца-производителя. Мы, Салтыковы, люди долга. Благодаря этому года Екатерина смогла в конце концов произвести на свет сына Павла. Это случилось в ночь с 19 на 20 сентября 1754 года. Запомни эту дату, юноша, открылась новая страница в истории Российской империи.
-- Чем это Павел больше или лучше прочих царей?
-- Неужели еще не сообразил?
-- Понятия не имею.
-- Невероятно. Все несчастья родины от небрежения историей.
-- Может, история не слишком привлекательная?
-- Очень тебе сочувствую, только другой истории у меня для тебя нет. С рождением Павла Россия получила новую династию, нашу, салтыковскую.
-- Действительно. Только сейчас до меня дошло, что в Павле нет ничего от Романовых.
-- Ни одной капли крови. Мы, конечно, и раньше внесли свой династический вклад.
-- Это как понимать?
-- Буквально. Династию поддержали.
-- Это как?
-- Через дочерей Иоанна Пятого.
-- Это еще кто? Я знаю четвертого Ивана, Грозного.
-- Цари не Иваны, они Иоанны. В прежнее время даже первая буква была другая, с точкой. Но к делу. Иоанн Пятый -- сын Алексея Михайловича, коронован вместе с Петром, царствовал до своей смерти в 1696 году.
-- Правильно! Теперь вспомнил. Про него говорится в романе Петр Первый.
-- Ну, да. Историческую правду узнаем из романов, еще лучше из опер. Удобно. Так вот, сей болезный царь, цинготный, почти слепой, произвел на свет пять дочерей. Одна из была царицей, Анна Иоанновна. Внучка его Анна Леопольдовна была правительницей, регентшей, хотя недолго.
-- Понимаю. Только Салтыковы тут причем?
-- На ком был женат бедный царь Иоанн? Не знаешь? Стыдно. На Прасковье Салтыковой.
-- Какой реприманд неожиданный!
-- Два раза мы вливали в династию свежую кровь. Каждый раз в больших количествах. Мы, Салтыковы, плодородные.
-- Плодовитые?
-- Еще лучше. Про Иоанновых пять дочерей я говорил, но Павлово потомство было рекордное. Знаешь, сколько детей он народил?
-- Три.
-- Нос утри. Десять, и все выжили. В том смысле, что не умерли в младенчестве.
-- Вот это да! Неудивительно, что потом великих князей и княгинь было как собак нарезанных.
-- Выражайся почтительно про династию, будь так добр.
-- Что виноват, то виноват. Ну, ты даешь! Не подозревал я в тебе таких знаний. Только не говори, что ты можешь Павловых детей перечислить по именам.
-- Можно попробовать. В порядке старшинства. Александр, понятное дело, император и самодержец всероссийский, потомства не оставил. Следующий Константин, наместник польский, не мог взойти на престол из-за того, что развелся с женой, чтобы жениться на прекрасной полячке; умер, кстати, от холеры. За Константином следует вереница баб, подряд шесть дочерей: Александра, Елена, Мария, Екатерина, будущая королева вюртембергская, потом Ольга, померла трех лет, и Анна, ставшая голландской королевой. Далее Николай, будущий царь Николай Палкин и последний Михаил, в которого Кюхельбекер стрелял во время восстания декабристов.
-- Салтык, ты -- король! Снимаю перед тобой воображаемую шляпу с плюмажем. Следующий естественный вопрос будет про любовников Екатерины, ты их тоже, небось, наизусть знаешь.
-- Основных фаворитов знаю, как не знать. Могу назать, но при одном условии. Если ты мне скажешь, долго еще мы будем здесь топтаться.
Тут только до меня дошло, что мы действительно описываем круги на маленьком пятачке Никитских ворот. Я сообразил это из повторения архитектурных деталей: суворовский дворик, магазин "Овощи-Фрукты", шехтелевский особняк, церковь, подземный туалет. Место это близко от моего дома, я здесь бывал тысячи раз и, кажется, знал каждое здание. Указывя на ампирный храм, спросил Салтыка:
-- Знаешь, чем церковь замечательна?
-- Что большевики не снесли?
-- Здесь Пушкин с Гончаровой венчался. Пушкин, которого ты почему-то невзлюбил.
-- Кончай цепляться. Я ему сочувствую.
-- В каком смысле?
-- У меня два вопроса. Мы что меняем предмет с Екатерины на Пушкина, это раз, и второй: каким путем пойдем дальше.
-- Какой вопрос -- такой ответ. Движемся по бульвару, ты продолжаешь про императрицу.
-- Спасибо, что дорогу указал, и вообще за ясность. Еще раз, какой у тебя вопрос?
-- Прежде всего, это правда, что...
-- Нет, неправда. Истории про то, как Екатерина умерла на конюшне, это все сказки, плод воображения. Но кое-что о ней нужно разъяснить. Царица была баба очень похотливая...
-- Чувственная?
-- Что бы я без тебя делал! Конечно, чувственная! Про императрицу следует говорить уважительно. Она не была нимфоманьяк, не бросалась на каждого мужика, но потребность в половой жизни у нее была исключительно сильная, и с годами только увеличивалась, до самой смерти. Но все держалось, так сказать, под контролем. При царице нельзя было похабный анекдот рассказать, тут же одернет.
-- Больше похоже на лицемерие.
-- Возможно. По натуре Екатерина была типичная немка. Аккуратная, чистоплотная, трудолюбивая, организованная. Верила в науку. Приказала, что ей сделали прививку оспы, одну из первых, когда прочие боялись даже про это слышать. Проверила на себе, а потом и тогдашнего хахаля Орлова подвергла.
-- Я что-то не пойму, какое отношение наука имеет к предмету нашего разговора.
-- Всему, батюшка, свое время. Главное для тебя, что царица верила в науку. После рождения Павла Екатерина осталась без мужика. Елизавета услала Салтыкова с поручением в Стокгольм, потом на службу в Гамбург. Услужливый английский посол, не раз выручавший Екатерину по части денег, и здесь не подвел, предоставил ей привлекательного кавалера из своего окружения. Граф Понятовский, парижски образованный и романтический молодой человек, очень ей понравился, но был застенчив. Сверх того, боялся Сибири. Дело сладил Лев Нарышкин, прирожденный сводник. Сей Лев знал вкусы и секреты великой княгини, а также, возможно, был одно время ее любовником. Нарышкин буквально втолкнул поляка в спальню Екатерины. Понятовский стал отцом ее дочери, но его отозвали в Варшаву, когда Бестужев попал в немилость. Впоследствии Екатерина посадила графа на престол в Варшаве, который он потерял при третьем разделе Польши, опять же не без ее помощи. Следующий хахаль, Григорий Орлов, из простых дворян и не принятый при дворе, был выбран за бравый вид и репутацию неутомимого жеребца. Екатерине пришлось встечаться с ним тайно на Васильевском острове при посредстве графини Брюс. Пять братьев Орловых, крепко стоявших друг за друга, беззаветно преданные Екатерине, сыграли видную роль при свержении Петра Третьего, они же расправились с ним физически. Очень удобно. С воцарением Екатерины Григорий стал лицом официальным, с огромным жалованьем. Проживал в специально отведенных апартаментах, смежных с царицыными. Привлекательной наружности и атлетического сложения, Орлов, не блистая умом, пробыл в должности фаворита больше 12 лет, осыпанный милостями и наградами. Посланный на переговоры с турками в Фосканах, вел себя по-дурацки, вообразил, что он чуть ли не царь. Этим он никого не удивил, но разозлил многих. Когда матушке императрице доложили про его амурные похождения, она решила, что это слишком, тем более к этому времени он ей, видимо, порядком прискучил. По возвращении в Петербург Орлов обнаружил, что в его покоях расположился Васильчиков, молодой человек приятной наружности. Екатерине было 43 года, новому фавориту 28.
-- Здоровое сочетание.
-- Она тоже так думала. В послеорловский период она меняла мужиков часто, через год-два. Процесс отбора и введения в должность был научный. Кандидат проходил медицинский осмотр, после чего попадал на испытание к доверенной даме: сначала это была графиня Брюс, потом госпожа Протасова. Протасова и ее функция l'eprouveuse (испытательница) упоминаются в Дон Жуане Байрона. Подробный отчет о результатах испытаний поступал к императрице. При положительной оценке следующим этапом была высочайшая постель. Если он приходился по вкусу Екатерине, то становился новым фаворитом со всеми вытекающими. В любом случае первая пробная ночь хорошо вознаграждалась. Например, мимолетный баловень Зорич, из сербов, получил наутро чин подполковника и 1800 крепостных душ. Кроме того, при занятии отведенных покоев новый любимец находил там ящик со ста тысячами золотом.
-- Действительно, все по науке.
-- А ты как думал! Екатерина принесла в Россию цивилизующее начало. Основала, кстати, Эрмитаж.
-- Выходит, недаром почитывала энциклопедистов и Вольтера.
-- Ох, не даром! У ней, конечно, был интерес к передовым идеям века, но ихние восторги были небескорыстные. Императрица купила за огромные деньги библиотеку Дидро, платила долги Вольтера. Он ее журил за непостоянство, она возражала, что предана... красоте.
-- Слушай, расскажи про Потемкина.
-- Это была фигура. Во время государственно переворота Екатерина была с верными ей гвардейцами, одетая в форму Семеновского полка. В последнюю минуту спохватились, что на ее шпаге нет темляка. Бывший рядом конногвардеец преподнес ей свой, лицо излучало восторг. Это и был Григорий Потемкин. Она запомнила красивого прапорщика, после успеха переворота произвела в корнеты. Дальше пошла кутерьма. Потемкин славился подражательным талантом. Григорий Орлов привел его к царице с целью ее развеять. Потемкин изобразил саму Екатерину с таким искусством, что она смеялась до упаду. Потемкин попал в ее близкий круг. Как сотрудник, не любовник. Он оказался умен. Орловы почуяли в нем соперника. Алексей Орлов затеял с Потемкин драку во время игры в биллиард и ударом кия выколол ему глаз. Екатерина продолжала ему покровительствовать, французского учителя дала, потом послала его обратно в армию, где он отличился, получил генерал-майора. Одним словом, когда Васильчиков после двух лет постельной службы был щедро награжден и отправлен на постоянное жительство в Москву, на его место она пригласила Потемкина. С их первого знакомства минуло 12 лет. Екатерине минуло сорок пять, новый любовник на 10 лет моложе. С первой ночи Екатерина была раздавлена, сокрушена, влюблена без памяти. Ходит упорный исторический слух, что она тайно обвенчалась с Потемкиным в Самсониевской церкви, но записи пропали. Потемкин был осыпан титулами и милостями: член тайного Совета, генерал-аншеф, генерал-губернатор Новороссии, русский граф, князь Священной Римской империи. Екатерина подарила ему свой миниатюрный потрет, усыпанный бриллиантами, наградила Орденом Андрея Первозванного. Иностранные ордена прибывали в изобилии: Черный Орел из Пруссии, польский Белый Орел, датский Белый Слон. Не было только британского Ордена Подвязки, да Ордена Святого Духа из Франции, последним награждались исключительно католики. Потемкин перевез во дворец всю свою семью, включая пять миловидных племянниц, которых он всех по очереди соблазнил, но это потом, много позже,. Он получал двенадцать тысяч жалованья...
-- Это в год?
-- В месяц. Он ел и пил за счет дворцового ведомства. Не жизнь, а малина. Потемкин проявил себя как способный воин, дипломат и администратор, даже обнаружил таланты к музыке и поэзии. Все перед ним заискивали, поэты сочиняли оды. Гостей он принимал в халате на голое тело, даже самых важных: императрицу, дипломатов, фрейлин... Был крутой выпивоха и страстный обжора. За его столом подавались устрицы, осетрина, астраханские арбузы, прованские фиги, но перед обедом он любил закусить: чеснок, пирожки, квас. Когда после двух лет идиллии в их физических отношениях наступило охлаждение, Потемкин не растерялся, не ударил в грязь лицом. Те, кто думали, что звезда его закатились, поторопились с выводами. Князь Потемкин-Таврический остался другом и ближайшим советником императрицы, хотя ее постельные нужды теперь удовлетворяли другие. Более того, эти другие поступали на рассмотрение императрицы по рекомендации Потемкина. Но и это еще было не все. Когда смазливый хохол Петр Завадовский пришел занимать фаворитскую квартиру, Потемкин потребовал с него сто тысяч, каковые получил. Следующий фаворит, Зорич, по кличке Адонис, сам предложил Потемкину сакраментальную сумму. Тот взял, глазом не моргнул. Так оно установилось на долгий срок. Римский-Корсаков, Ланской, Ермолов, Мамонов были все предложены Потемкиным. Ланской помер молодым, при исполнении. Катерина знала его с детства, он воспитывался во дворце вместе с ее незаконным сыном графом Бобринским и Платоном Зубовым. Взятый в фавориты в 1780 году (ему 26 лет, императрице 51), он обнаружил пристрастие к чтению, интерес к истории. Летом 1784 года заболел дифтеритом и быстро преставился. Екатерина была безутешна. Как это возможно, повторяла она, она был такой крепкий. Знаменитый доктор Викар, приглашенный к больному, записал в своих мемуарах, что крепкая конституция, упомянутая царицей, была от чрезмерных доз шпанской мушки, которые Ланской принимал, чтобы не осрамиться по мужской части. Это средство, по мнению доктора, сильно повредило здоровью фаворита.
-- Какие вещи вы рассказываете!
-- Наверно, хватит травить, в горле сильно пересохло.
Я оглянулся. Мы находились рядом с Планетарием, родная территория. Я подвел Салтыка к фанерному автомату с газировкой. На наше счастье стаканы были на месте, обычно их уносили алкаши. Салтык полез в карман за мелочью, но я его остановил. Этот трюк мне показали как-то два пацана-школьника. Удар кулаком в заветную точку на передней панели автомата, и в стакан потекла вода. С газом, но без сиропа. Пацаны утверждали, что если ударить в две особых точки, будет с сиропом, но у меня ни разу не получилось. На площади Восстания мы как-то машинально двинулись к скверу, уселись на скамейку. Только тогда я почувствовал, что ноги у меня гудят. Салтык и вовсе откинулся на спинку, закрыл глаза. Светало. Высотное здание и все вокруг на площади, включая любимый мной Вдовий дом, было хорошо видно. Салтык вдруг встрепенулся, стал прислушиваться.
-- Ты чего?
-- Часы где-то пробили.
-- А как же, главные часы нашей родины. Три часа московское время.
-- Куранты из Кремля? Не может быть!
-- Еще как может. Я рядом проживаю. Вон шаляпинский особняк-развалюха, а в глубине двора, отсюда едва видно, наш дом, Дом-пароход. По ночам, когда нет движения автомобилей, куранты можно слушать. Не всегда. Может, погода влияет. Слушай, ты начал с Салтыкова. Ты действительно ему родственник?
-- Хрен его знает. Родословные проследить оказалось самое трудное. Что мы из Салтыковых-дворян это вроде правда, но какая линия, не знаю. Отца на войне убили, да он, кажется, тоже не знал.
-- Где родился?
-- В Ставрополе, но и там знающих родственников ни одного. А Салтыковых в истории до фига. Фельдмаршал граф Салтыков Петр Семенович, победитель при Куненсдорже, который будучи московским генерал-губернатором, бросил столицу во время чумы. Федор Степанович Салтыков сотрудник Петра, боярин Салтыков Михаил Глебович, который служил по очереди царю Федору, Борису Годунову, самозванцу, ратовал за польского короля Владислава, уехал в Варшаву, где и помер.
-- Сатирик знаменитый Салтыков-Щедрин ведь тоже Салтыков?
-- А как же! И Салтычиха-мучительница тоже. Вот и угадай, кто твой предок. Был кстати еще один Салтыков в екатерининское время, Николай Иванович, воспитатель великих князей Александра и Константина. Он был из клики, которая выдвинула Платона Зубова в фавориты, назло Потемкину. Пьер Массон, учивший Павла математике, утверждал, что этот Салтыков и два брата Зубова обслуживали императрицу по очереди, так ее разобрало на старости лет.
-- Это установленный факт или байка, навроде сношений с жеребцом?
-- Науке это неизвестно, но наши ученые занимаются этой проблемой, ведут раскопки.
-- Дай им Бог! Ну, Серега, ты меня утешил. Просветил по поводу русской истории.
-- Ну, ты тоже, не бери в голову. Это не история, так, курьезы. Если интересуешься, Ключевского читай, Соловьева, а то получится это, как его, однобокое представление. Погоди, забыл тебе интересный факт рассказать. Екатерина сама одевалась скромно, драгоценностей не носила, но хахалей одаривала от души. Один дипломат французский подсчитал, во сколько обошлись царицыны фавориты, все в деньги перевел -- землю, крепостных, подарки и так далее. Получилось 92 миллиона рублей: из них 50 миллионов Потемкину, 11 миллионов братьям Орловым.
-- До фига денег!
А ты думал, империю содержать -- это даром? В те годы анекдот ходил: Какой канал в Петербурге самый дорогой? Екатерининский.
-- Зря она все-таки разбазаривала народное имущество. И крестьян. Если перевести на нынешние деньги, наверно, миллиард получится.
-- Очень даже возможно. В тогдашние времена ведро водки стоило трешник, а в ведре -- 12 литров. Но с другой стороны, ты думаешь нынешние лучше? Если подытожить план ГОЭЛРО, стройки коммунизма, торфо-перегнойные горшочки, то еще неизвестно, кто больше растратчик. Свинья грязь найдет. У нее было преимущество, очень серьезное. Она была добрая баба, действительно добрая. Елизавета, та чуть что пытки или секир башка, но не Екатерина. Хахаль Римский-Корсаков, обнаглев, взял дополнительную любовницу графиню Строганову, а еще подкатился к графине Брюс, которая его испытывала. В каковом виде и был захвачен врасплох матушкой императрицей. И что же? Никаких серьезных последствий. Из фаворитов, конечно, прогнала, но потом простила и наградила.
-- Да, но это, знаешь, бабские дела...
-- Не согласен. Другой пример Пугачев. Был приговорен к четвертованию и отсечению головы -- в таком порядке. Екатерина приказала, чтобы сначала обезглавили. В это же время какой-то француз совершил покушение на Людовика Пятнадцатого, в знак протеста кольнул его в плечо перочинным ножиком. Так его при всем честном народе лошадьми разорвали, на Гревской плащади. Нет, доброты у нее не отнимешь.
-- Как скажете, вашество, вам виднее.
Мы еще какое-то время посидели молча. Становилось совсем светло, день накатывался в шуме появившихся машин, в мыслях о делах и заботах. Нужно было разбегаться, а мы все сидели. Вдруг Салтык выпрямился, провел ладонью по волосам, точнее будет сказать по лысине, потому что по волосяной части ему похвастаться было нечем:
-- Забавная ситуация. Утреннее время , а мы с тобой уселись на лавочке, ровно два голубка. Отставить голубков! Как двуглавый орел и сталинский сокол. Только, чур, не спрашивать, кто есть кто!
-- В таком разе последний вопрос, а то действительно по домам пора: Ланской этот, злоупотреблявший шпанской мушкой, он в каком отношении к графу Ланскому, что на Наталье Пушкиной женился?
-- Не могу тебе сказать. Ты давеча про Пушкина спросил, а мне это всегда серпом по яйцам. Напоминает про жену, которой Дантес был нужен, не чудное мгновенье. Перед дуэлью Дантес приехал повидаться с Натальей, а твой Ланской стоял на шухере, караулил, чтобы Пушкин не застал. Конногвардейцы были все против Пушкина. Бог дал ему талант, да не дал счастья. Грустная история, и сказать нечего. Хрен его знает, как все устроено. Я иногда думаю про нас с Татьяной. Живем вроде весело, а как-то безрадостно.