Они составляли приметную пару: охотник Степан Зайков и Анюта-магазинщица. Степан, хотя и не рослый, был в плечах изрядно широк, она -- и вовсе ядреная бабенка, с формами, голос пронзительный, ровно фанфара, глаз озорной. Когда поженились, ему минуло двадцать пять, был он добытчик соболей не из худших. Анютка только школу закончила, болталась по дому.
Кузьмовка -- таежный поселок, кормящийся охотой. С магазином, почтой и пекарней. Правда, пекарь однажды поехал на побывку в Красноярск и забыл воротиться. С той поры покупного хлеба не стало. Хозяйки пекут сами, холостым мужикам -- морока.
Быть бы Анюте мужниной женой, но подоспел случай. Внезапно проворовалась Дуська, спокон веков заведовавшая магазином, точнее будет сказать -- попалась. Недостачи набежало на три тыщи, сверх того 40 руб. 26 коп. Дуська этот дефицит покрыла, но пост свой сохранить уже не могла. Она продала дом, закатила отвальную на четверо суток и в слезах отбыла на родную Курщину.
Некоторое время должность завмага оставалась вакантной. Местные кандидаты не объявлялись, со стороны начальство тоже не могло никого подобрать. Кузьмовка -- место не самое притягательное, стоит на Подкаменной Тунгуске, в ста пятидесяти километрах от впадения в Енисей. Кругом рыбное изобилие, про которое материковый народ мечтать забыл: осетрина в открытой продаже по два рубля за килограмм, запретная стерлядь у браконьеров по трешнице (так, по крайности, было в семидесятых годах). Но в остальном не Амстердам и не Белгород, ближайший центр цивидизации -- таежный аэродром Бор с прилегающим поселком. Поэтично, но глухо. До Красноярска больше тысячи верст, до Москвы никто не считает. Кузьмовка сообщается с остальным миром почти исключительно по воде. Грузы забрасываются между весной и летом в короткий период высокой воды, потом Подкаменная шириной в километр сильно мелеет, остается проходимой для одних моторок. Обыкновенными лодками местное население больше не пользуется, кому охота грести. Если попадается байдарка или резиновая шлюпка, это геологи, а то туристы. К геологам иногда прилетают вертолеты.
Поселок без магазина, это значит без водки, муки, бензина, соли, папирос, макарон и прочей бакалеи очень просто мог захиреть, сойти на нет. Эту историческую катастрофу предотвратил Анютин отец, который вдруг сообразил, что дочка вполне пригодна для торговой деятельности. Район, то бишь Эвенкия, по обширности превосходит пару Бенилюксов, но заселение не столь густое. Поэтому все друг друга знают. Как-то родитель повстречал на реке председателя райпотребсоюза. За вечерней ухой и водкой они сладили дело.
Приняв предприятие розничной торговли, Анюта заняла положение в кузьмовском обществе. От магазина зависели все. Он открывался не по часам, а по надобности или возможности. Магазинщица отпускала в долг, потому что охотники подолгу, месяцами, жили в счет доходов от предстоящей зверодобычи. Хороший человек мог раздобыть у нее спиртное в критические периоды, когда продукт был на исходе и в открытую проджау не поступал. Запасы, напомним, пополнялись раз в год, когда из Енисея приходил долгожданный караван барж.
Анюта прижилась на новом месте. Она быстро нашла верную линию поведения. Сдачу следовало сдавать до копейки. Таежные -- народ не скупой и не бедный, но подобную пунктуальность ценили высоко. Проверяющих, вообще начальство, нужно было угощать доотвала. Еще нужно было для себя выкроить, потому что кому охота жить на магазинное жалованье, которое со всеми коэффициентами и надбавками едва переваливало за сотню. Каким образом Анюта умудрялась все это совмещать, не наше с вами дело. Чета знала достаток и согласие, но Бог не наградил их детьми. Не понимая причины, они все же постеснялись обратиться к кузьмовскому фельдшеру. Съездили на хутор к бабке-староверке, которая дала мешочек с сушеными травами. Из них приготовляли взвар, испиваемый перед отходом на супружеское ложе. Толку из этого знахарского лечения не получилось.
Между собой Степан с Анютой это дело больше не обсуждали, тем более с чужими. История, к которой мы так долго приступали, произошла на седьмой год совместной жизни. Как заведено, Степан отправился в тайгу в ноябре. Каждому охотнику выделялся участок, где он ставил зимнюю избушку. От поселка это нехитрое жилье отстояло на многие десятки верст, кои преодолевались на люжах. В последние годы вышло облегчение. Соболь был в цене на мировом рынке; во время пушных аукционов шкурка шла на круг по 70 долларов и выше (охотник за лучшую получал меньше 20 рублей). По причине этой государственной надобности охотников стали забрасывать в места добычи на вертолетах и бесплатно. Могли и назад снять, но это уже за деньги. Анюта осталась дома одна. В январе, акурат под Крещенье по-старому, местная женщина разрешилась мертвым дитем, сама тоже была очень плоха. Опасаясь худшего, фельдшер вызвал по радио санитарный вертолет. Прибывший врач сумел роженицу спасти. Вертолет поднялся в воздух, чтобы обратно лететь, как забарахлил двигатель. Стали ждать помощи, но испортилась погода. Разыгралась метель, так что за пять шагов не видать. Экипаж, а также врач с сестрой застряли в Кузьмовке.
Все это время Анюте было муторно, без повода тревожно. Приезжие навестили магазин, не обошли. Летчики были как летчики, в кожанах, сестра -- крашеная блондинка, а вот доктор местному глазу приметный: нерусского корня, лицом веселый, с быстрыми глазами и отменно волосатый. Смоляные волосы курчавиились на голове и лезли отвсюду, они пробивались на руках, заходя на пальцы, торчали щетиной по щекам, шерсть вылезала также из-под ворота джемпера. Обезьян, а симпатичный, решила Анюта. Купив водки, коньяку и конфет, гости ушли.
Она не находила себе места до самого вечера. После ужина, убрав со стола, долго сидела без движения, когда ее осенило: доктор тот самый, подходящий, вдруг поможет. В глубине была убеждена, что причина в ней. Ночь проворочалась -- все думала. Она сроду таким докторам не показывалась, этот как назло был мужик в соку, маленько старшее ее Степана. Все же не пойти значило упустить неповторимый случай, потому что когда еще выберешься в Красноярск. А этот посмотрит -- и след простыл.
Поутру она открыла магазин, но все колебалась, не могла решиться. Стукнула дверь, и сердце у Анюты упало: у прилавка стоял чернявый доктор, улыбался. Спросил три пачки сигарет, расплатился с благодарностью, пошел было прочь. Анюта сдавленно крикнула "Погодите", подскочила:
-- Вы, доктор, простите, но не могли бы вы меня обсмотреть. Неполадки по женской части.
-- Что ж, -- он смeрил продавщицу глазами, -- приходите в больничку через час, разберемся, в чем дело.
Гинекологического кресла в кузьмовской амбулатории не было. Доктор Марк Савельич усадил Анюту с ногами на кушетку, покрашенную белой краской. Стыдность процедуры смягчалась его профессиональной развязностью. Он трогал интимные части запросто, по-свойски, небрежно и с шутками, словно муж или любовник. Из-за необходимости копаться в женском теле больных гинекологи не теряют сексуального аппетита -- вопреки тому, что думает публика. Доктору очень понравилась случайная пациентка, которая краснела и мямлила. Осмотр ничего не показал. Здоровая самка и обязана рожать исправно, на манер крольчихи, подумал он и стал массировать клитор, с удовлетворением отметив, как содрогнулпсь женское тело. Пока она одевалась за ширмой, он вымыл руки, закурил.
-- Ну-с, милая Аня, ничего плохого у вас не нахожу, пока. Для уверенности сделаем еще одну проверку. Вот вам таблетки. Одну примите сейчас, вторую -- через пару часов, потом еще через два. Помойтесь теплой водой (доктор был брезглив) и пожалуйте сюда к шести.
Вечером он дал ей раздеться для осмотра и повел такую атаку, к которой Анюта не была готова. Растерянная и одновременно возбужденная его прикосновениями, она очень скоро стала отвечать. Таких ощущений она со Степаном не испытывала никогда. Чернявый доктор был, видать, спец не только по женским болезням. Близость продолжалась долго, куда дольше, чем она привыкла.
Марк оторвался от нее. Места на кушетке не было, он поднялся, подошел к окну. На улице было темно, как ночью. Анюта лежала, не чувствуя холодности кушетки. Было легко и покойно, как в детстве возле мамы. Она вдруг застыдилась, торопливо оделась и бросилась вон.
Доктору хватило ума больше ей на глаза не попадаться. В этом была практическая мудрость. Поди знай, какой аллюр взбрыкнет баба, впервые изменившая мужу. Сибирячки отличаются независимостью характера и умеют за себя постоять, однако в умении контролировать свои чувства уступают эмансипированным горожанкам. Анюту тянуло к доктору, чего там говорить, но подойди он, она бы, вероятнее всего, отвернулась и убежала. Чтобы потом терзаться... Чернявый Марк улетел, жизнь пошла своим скучным чередом. Только стала успокаиваться сумятица в душе Анюты, как подоспело новое беспокойство. В срок не пришли месячные, их не было через две недели и через три. Видно, доктор правду сказал: не было в ней изъяна... Она радовалась предстоящему материнству, но каждую ночь как слепни к кобыле липли страхи. Благодаря каждодневной тренировки, она была в числах сильнее Степана, но опасалась, что рано или поздно одолеет он эту арифметику.
К возвращению мужа Анюта носила шесть недель. С минуты, как он прижал ее к себе, она стала думать о том, что не давало спать ночами. Сразу сказать, что беременная, или сделать вид, что зачали ребеночка после Степанова прихода из тайги. Хоть умри, не давалась ей эта задачка. Все выходило неладно, полтора месяца выпирали отовсюду. Пока топила ему баньку, решила объявить сегодня и груз с души.
День прошел обыкновенно. Ночью муж, как обычно, быстро отвалился. Анюта невольно отметила различие, прошептала:
С тех пор, как подвесные моторы, "вихри" и "ветерки", вытеснили весла, каждый мужик считал себя специалистом по двигателям внутреннего сгорания. Не будь предмет щекотливый, Анюта вряд ли стерпела бы подобную наглость, но сейчас даже в уме достойного ответа не сложилось.
Так оно пошло. В Анюте крепла уверенность, что обойдется, станут жить лучше прежнего. Вины она за собой не числила. Не хотелось только шуму, разговоров...
Роды принесли мальчика. Крупный, большеголовый, он потянул на десять фунтов с половиной. Окрестили его Андреем, угостили народ. Анюта занялась младенцем, Степан -- своим обычным времяпровождением, наше дело не рожать. Окружающие находили в огольце сходство с отцом и мамашей, с родней, но то был, конечно, этикет, равнодушная вежливость. Лежавший в люльке розовый комок мало напоминал человека, скорее обезьянку.
Теперь Степану часто приходилось заменять жену в магазине, он получил доступ к винным запасам. Это была приятная и по его мнению заслуженная сторона новых обязанностей, но Анюта ворчала. Когда подошел срок охоты, Степан отправился в тайгу с обещанием не засиживаться.
Возвращение произошло неожиданно быстро. Степан пришел из тайги считай с пустыми руками. Прежде редко когда приносил меньше ста шкурок, в это раз -- сорок шесть. Из них сорок одну добыл за первый месяц, потом как отрезало. Упорный Степан искал бы и дальше фарту, но произошел несчастный случай, после которого быстро побежал домой. Было так. Собака загнала зверька на дерево. Соболь, к слову пришлось, такая хитрая тварь, что способен сутки просидеть, спрятавшись в хвое, и ничем себя не выдаст. Степан действовал как принято промеж охотников. Прикинув, что ствол больно толстый для рубки, натаскал хвороста, развел костер. Скоро елка весело занялась. Степан, задрав голову, ждал, когда соболь побежит от жара. В азартном напряжении не заметил, как подошел вплотную к костру. Переступая с ноги на ногу, он зацепился за корягу и рухнул в огонь. Руки, ноги, все тело предохранила одежа, но лицо пострадало. Все наличные медикаменты составляли бинт и йод. Боль сверлила без остановки днем и ночью. Вместе с незадачливой охотой она раньше времени выгнала Степана из тайги.
Как и полагается испытавшему несчастье русскому человеку, Степан стал запивать, в промежутках болтался без дела. Анюта терпела. Так вели себя все охотники в Кузьмовке. Степан посещал фельдшера Филиппыча, который мазал его вонючей мазью, утешая, что все заживет к свадьбе сына. В это самое время у Степана возникли подозрения относительно своего первенца.
-- Ань, я че подумал. Ты с Андрюхой ходила десять месяцев с лишним.
-- Чего-чего?
-- Долго, говоря, носила.
-- Это так-так долго?
-- Очень просто. Я в тайгу улетел двадцать седьмого ноября, а этот родился в октябре, шестого числа. Выходит, -- он стал загибать пальцы, -- декабь, январь, февраль...
-- Тебя бы рожать заставить, кобеля похмельного, ты бы другое запел. Я пальцы загибать не могла. Я в стол обеими руками вцепилась, чтобы только в голос не кричать. Ведь это надо же! С утра нальет глаза портвейном и приходит мне устный счет разводить, язви его в душу... Перед лицом такого яростного отпора Степан стушевался, отступил. Одно оставалось -- напиться. Однако сомнения остались. Внешностью мальчонка подрастал ни в мать, ни в отца. Они оба были русые, а в сыне обещался брюнет. В разрезе глаз, в форме носа -- везде подмигивал Анюте женский специалист Марк Савельич.
Сплетен по этому поводу в поселке не было слышно, но в душе Степан затаил хамство. Однажды он вернулся домой пьяный. Андрейка ухватил отца за штанину, приглашая поиграть. Тот в ответ окрысился: Отстань, выблядок! Бывшая поблизости мать закричала: Ты чего это на дите выражаешься? А ну мотай откуда пришел. Тогда Степан замахнулся на нее. Замахнулся, но вряд ли бы ударил (В коренных сибирских семьях не заведено бить жен. Скорее сами сибирячки крепкой рукой вразумляют своих благоверных, когда те подгуляют). Недолго думая, Анюта пустила ему в лицо скородку с жареной картошкой, которую держала в руках. От сковороды Степан увернулся, но брызги кипящего сала попали на незажившее лицо. С воем и беспорядочным матом он вылетел за порог.
Филиппыч уврачеввал страдальцу свежие раны, они разговорились. Степан жаловался, поносил жену, лекарь и сам кое о чем догадывался. Ему засветила ироническая мысль исправить ущерб, нанесенный корпоративной нравственности. Сам он ушел на войну с четвертого курса медицинского, больше учиться не пришлось.
-- Ладно, Степа, дело ясное. Ты мне вот что скажи: вы с Аней давно женаты?
-- Восемь лет, девятый.
-- Детей раньше не имели?
-- Андрей как получился?
-- Я почем знаю. Ты, Григорий Филиппыч, тоже нашел кого спрашивать. Я простой охотник, семилетку кончил на одних минусах.
-- Оно и видно. Ну-ка спусти штаны.
-- Это зачем?
-- Осматривать буду, не пороть (Степан неохотно подчинился). Нда, на вид ничего жеребец.
-- Бог не обидел.
-- Ты погоди хвалиться.
После недолгого прощупывания фельдшер вымыл руки, уселся за стол.
-- Тебя как по батюшке?
-- Семеныч.
-- Садись Степан Семеныч, заодно ширинку затвори. Не буду скрывать, дело твое скверное. Дрянь дело.
-- Почто так.
-- Семенной канал хреновый. Это бывает от рождения, но у тебя, думаю травматического происхождения. Ушибся или поднял что тяжелое. Какая ни причина, но все равно плохо, поскольку... Одним словом, у тебе бесплодие.
-- Я, выходит, вроде мерина?
-- Не совсем. Продолжай этим делом заниматься в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывай, но чтобы дите зачать -- это извини.
-- Помочь никак нельзя?
-- Иногда делают операцию, но штука эта рискованная, ненадежная. То ли поможет, то ли еще хуже станет. Тогда точно будешь мерин. Поэтому живи, как есть. Со временем может стать лучше, такие случаи известны.
-- Вот это капуста, -- отрезвевший Степан потянулся к двери.
-- Ты куда? У меня заночуешь. Вам с Аней успокоиться надо, охолонуть. А то неровен час она тебя еще раз приласкает -- никакая мазь Вишневского не поможет. Оставайся, я тебе утром потрет как следует обработаю. Пока для крепости сна прими спиртевича.
Дома Степан с порога заметил на жене японское платье в крупных цветах, одеваемое на выход. На столе раскинулся чемодан, полный барахла. Он хотел заговорить, но передумал. Обнял так, что нехлипкая баба охнула, и, оторвав от пола, потащил в другую комнату...
Анюта осталась переодеваться в будничное, Степан, босой, в одних трусах, вышел в горницу. Андрей копошился с игрушками на полу. Он взял сына на руки:
-- Что это ты, Андрюха, все ползаешь? Пора, паря, на ноги становиться. Нам с тобой в тайгу скоро, соболя бить.