Рапопорт Виталий
Глава правительства

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Размещен: 12/08/2005, изменен: 17/02/2009. 15k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Рассказы
    •  Ваша оценка:

       ГЛАВА ПРАВИТЕЛЬСТВА
      
      
       Александру Ануфриеву
      
      
       ...Вот что рассказала нашему корреспонденту гвоздиль-
      
       щица Людмила Брюханенко: С огромным удовлетворением
       восприняли мы, труженики "Серпа и молота" решение о
       переводе столицы нашей Родины из Москвы в город Магадан.
       Это еще одно проявление заботы нашего советского
       государства о нуждах народа. Теперь органы управления
       нашей державы будут находиться в самой гуще трудовых
       буден, по соседству с неисчерпаемыми кладовыми родной
       природы.
       Голос был звонкий, пронзительный. Так, наверно,
       работает гвоздильный агрегат. Складно излагает, подумал
       Дмитрий, не придерешься. Тут же под ложечкой засаднило.
       Ведь это -- прощай, Москва, вот что это значит. Если столица
       перемещается, ему, председателю Совмина, тоже не миновать
       ехать. Ему в Магадане бывать не приходилось. Возможно, там
       совсем неплохо, в местах, где раньше каторжных содержали.
       Партии виднее; они, поди, все взвесили, по науке. У них с этим
       строго. Ехать все равно было неохота: как-никак в Москве
       родился и вырос. И то правда, что с ним никто не советовался.
       Хорошо этой Людке разоряться, завод ейный здесь останется.
       Кому нужна такая коптильня на краю света. Дмитрий решил
       послушать, что еще имеет сказать товарищ Брюханенко. Он ее
       себе ясно представил: грудастая телка в спецовке, на голове
       косынка. Одно слово -- активистка, хотя, наверно,
       симпатичная. Уже бархатно нудил диктор: У нас в студии
       находится поэт Алексей Воздвиженский. Мы попросили его
       поделиться мыслями по поводу последнего Постановления.
       Поэт заговорил тягуче, с хрипотцой. Голос был
       располагающий. Крепко поддает, стервец, подумал Дмитрий
       с сочувствием. Выступавший начал издалека:
       -- О Постановлении я узнал в пути, возвращаясь из
       творческой командировки. И надо же такое совпадение -- я
       ехал с Камчатки, расположенной по соседству с Колымой, где
       будет скоро находиться наша столица. Сразу подумалось: как
       своевременно. И как точно. Потомкам Ерофея Хабарова и
       Семена Дежнева радостно сознавать, что наше государство
       твердой ногой встанет на исконно русских тихоокеанских
       берегах. Так некогда Великий Петр утвердил наши права на
       Балтике. Пусть ни у кого не будет сомнений: мы с Дальнего
       нашего Востока, мы с Крайнего Севера никуда не уйдем.
       Правильно, поддержал Дмитрий, и не собирались. Но в
       душе опять защемило. Сказал бы лучше, как продолжать
       служение Родине здесь, в Москве. Но куда там, поэт заливался:
       Магадан, я хочу подчеркнуть, выбран не случайно. Ведь не
       Тюмень с ее черным золотом, а Колыма, где крупнейшие на
       планете запасы червонного золота. Народ наш издревле
       употребляет эпитет золотой в приложении к самому что ни на
       есть дорогому. Помните песню военных лет: Дорогая моя
       столица, золотая моя Москва... То есть я хотел подчеркнуть,
       какое остроумное, дальновидное было принято решение. В
       главном все остается, как было. МК был московский комитет,
       а будет магаданский.
       Дмитрий почувствовал зависть. Поэт может в Москве
       остаться, хотя и не столица больше. А ты, раб Божий, глава
       правительства, собирайся в неведомые дали. Он не успел
       додумать эту мыслсь до конца, как мама сказала: семь часов без
       двух минут, хватит под одеялом нежиться. Димка открыл глаза,
       мамы в комнате уже не было, радио молчало. Это был, слава
       Богу, только сон. Чего это он вообразил себя премьер-
       министром -- вот уж, действительно, потеха.
       Всю дорогу в толкучем вагоне метро одна мысль не давала
       ему покоя. Что если это неспроста приснилось?
       Предупреждение или эта, как ее, благая весть? Что делать
       дальше, он не знал. Ждать, когда события призовут? Или
       приготовиться? Образования у Димки была только
       десятилетка и курсы для электриков после армии. Для Совета
       Министров жидковато. Устроиться бы в заведение, где на
       министров учат, но куда ему. Нужна характеристика,
       направление...
       На работе мысли про давешний сон сразу заслонило
       обыденное. Только ступил в дверь, Стасик Лесневский
       потащил в угол:
       -- Представь только, все снова-здорова!
       -- Что именно?
       -- Моя опять в себя ушла.
       -- Как это?
       -- Вот так. Ушла и весь хрен до копейки. Я вчерашний
       день несколько припозднился, с ребятами одно дело
       обмывали, по какому поводу домой пригреб в первом часу.
       Она не спала, но на мое появление отреагировала, как степной
       истукан. Ни слова, ни вздоха. Я туда-сюда, она ноль внимания.
       Теперь она в своем репертуаре, будет меня донимать глухим,
       непроницаемым молчанием. Такая у них порода упрямая, у
       хохлов западыньских.
       -- Ты, когда за ней ухаживал и замуж брал, ничего такого
       не замечал?
       -- Сравнил тоже! Я в те поры вился круг нее ровно Змей-
       Горыныч, она только улыбалась загадочно. Мне лестно, мысли
       возникали про мою мужскую неотразимость. Но это когда
       было! До меня теперь дошло, какая сила в молчании. Когда на
       нее накатится, она в таком ступоре может пребывать
       бесконечно. Сукой быть! Последний раз больше месяца, будь
       она неладна. Какой-то день я не выдержал, принялся крушить
       посуду, вообще утварь. Уже порядком осколков произвел,
       когда вдруг она спрашивает, голос спокойный, деловитый: Ты
       чего, собственно, разоряешься, по какому поводу?
       -- Какое же средство защиты? Домой являться по часам?
       -- Ни фига подобного,. повод всегда найдется. Я одни
       выход вижу: пристрелить и конец мучениям.
       -- А если развестись?
       -- И так можно, но с позиции гуманизма нужно
       пристрелить. А то другому человеку придется мучиться.
       Беседа Димку освежила. Очень скоро начальник послал
       его в 78-ую лабораторию, блок питания для приборов
       отрегулировать. Кому питание, а Димке сигнал. Приходи, дело
       имеется. Оказалось, клиенту нужно приемник перепаять на 13
       метров.
       Незаметно подошло время обеда, не успел оглянуться --
       полпятого. Если говорить по-честному, работой Димку не
       донимали. Иинститут был большой, три тысячи народу, из
       которых ремонтного персонала человек сорок. Механики,
       водопроводчики, особенно электриков много, потому что
       аппаратуры всякой полно. Начальник мастерских Константин
       Матвеич, с иголочки одетый, уверенный в себе человек, знал
       все ходы и выходы. Он установил такой порядок. Занимайся,
       чем хочешь, но всегда будь под рукой. На случай, если
       понадобишься. Можно было халтуру делать или для себя
       мастерить. Хочешь -- читай. Большинство предпочитало
       домино. В середине дежурки располагался длинный стол, на
       него положили лист гетинакса. Для звука. Треск стоял что
       надо. Насчет домино Димка был настроен равнодушно. Он
       обычно находился в дальнем углу, где оборудовал себе
       верстачок. Сегодня, ковыряясь в Спидоле, думал о призвании.
       Димка с детства завидовал людям, которые рано поняли свое
       назначение в жизни. Как Моцарт. Себя считал неудачником,
       который живет день ото дня, без всякой цели. Теперь он вырос
       в собственных глазах. Хотя бы понятно, зачем живет, не то, что
       раньше.
       Ребята за столом нещадно забивали козла. К исходу дня,
       когда возратсало смятение душ, многие цеплялись за домино.
       Альтернатива была известная: скинуться, сбегать, дальше
       никто не знал, как остановиться. Димка давно научился не
       замечать шума, создаваемого любимой народной забавой.
       Вдруг со стороны играющих стали доноситься посторонние
       слова. Он прислушался.
       -- Израиль Аронычу наше с кисточкой! Как поживает
       мировй сионизм?
       Пришел отставной подполковник из политработников по
       фамилии Галбмиллион. Какая у него была должность в
       институте, никто толком не знал. Это был ярый общественник
       и штатный пропагандист, которого бросали на самые боевые
       мероприятия, вроде воскресников или выездов в колхоз.
       Приземистый, лысоватый и рыхлый, с вывернутыми
       семитскими губами, Израиль Аронович по внешности был
       типичный еврей, каким его представляет остальное население.
       Он был начисто лишен чувства юмора; в то же время, подобно
       многим партийцам и беспартийным, очень остерегался сказать
       лишнее. Если ребята, из беззлобного антисемитизма,
       спрашивали про Израиль, Галбмиллион начинал тягуче
       пересказывать официальную позицию. Возможно, в этом была
       скрытая издевка, но ее не хотели замечать.
       За глаза подполковника называли Галб или Полмиллиона
       (перевод фамилии с идиш), чаще -- В-коммуне-остановка.
       Последню кличку пустил в оборот еврей-диссидент, давно,
       впрочем, уволенный за активный сионизм.
       Димка никогда без нужды не вступал в соприкосновение
       с официальными и общественными персонами. Он и сейчас
       к столу не пошел, продолжал работать. Толпа опять
       заволновалась:
       -- Это слишком, на прошлой неделе было собрание! Надо
       в рабочее время... Мне сына из яслей забирать.
       Голос Галбмиллион перекрыл всех:
       -- Никаких разговоров, товарищи, никаких уважительных
       причин. Случай совершенно особый. Чрезвычайное
       постановление, очень важное для всех нас. Вам прочтут
       официальный документ, потом состоится короткое обсужде-
      
       ние. Явка для всех строго обязательная -- под расписку. Я
       сейчас принесу список вашего отдела. Прошу никого не
       расходиться. Учтите, парторг института стоит в коридоре, всех
       берет на заметку.
       Димка, как услышал, похолодел. Вот он, сон в руку. С
       минуты на минуту явится судьба в облике пучеглазого
       общественника, и вся жизнь насмарку. Подпишешь -- считай
       пропало.
       Он внутри заметался, заскучал от тревоги. Все надежды
       рушились. Какой Моцарт в Магадане! Господи, неужели нет
       спасения? Засосало в чреслах, в ушах пошел звон. Он
       вспомнил, как в детстве его подловили пацаны из вражденого
       двора, одного. Что побили, то ладно, хотя и больно. Но
       тоскливого ожидания, когда они подступали со всех сторон, а
       он стоял и ждал, этого безысходного чувства Димка не мог
       забыть. Все прахом, все. Я пропал, как зверь в загоне,
       вспомнились ему стихи.
       Нет, что-то кричало в нем, не хочу, не дамся. Когда
       пацаны его лупили, он отбивался и ушел-таки, помятый, в
       крови сопливый, а ушел. Димка сделал было шаг к двери, но
       передумал. Ну на фиг, усохнешь с ними объясняться. Голова
       неизбежно повернулась к окну в обрамлении зеленых портьер.
       Спасибо, что второй этаж, хотя и потолки четыре метра. Он
       успокоился, отворил створку.
      
      
       23, 27 декабря 1986 года
       Нью-Йорк
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Обновлено: 17/02/2009. 15k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.