Рапопорт Виталий
Урок литературы

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Размещен: 12/08/2005, изменен: 17/02/2009. 12k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Рассказы
    • Оценка: 6.64*6  Ваша оценка:

       УРОК ЛИТЕРАТУРЫ
      
      
       На дом задавали приготовить устный рассказ про
       Пушкина. Только начался урок, сосед по парте Володя
       Даниленко мрачно предсказал: "Сейчас эта брюква меня
       выдернет". Он начал говорить еще на пути к доске:
       -- Пушкин был самый умный для своего времени человек.
       Он понимал, что "счастья нет, а есть покой и воля". Он знал,
       что с падением тирании произойдет крушение свободы...
       -- Ты что несешь, Даниленко? Опять не выучил?
       -- Я, Людмила Михайловна, расказываю, как было в
       истории. Чтобы все точно.
       -- Как можно заявлять такие несусветные глупости! Где
       это наш великий поэт говорил что-нибудь подобное?
       -- Когда декабристам писал в Сибирь. Вы должны
       помнить:
      
       Оковы тяжкие падут,
       Темницы рухнут
       И свобода...
      
       Но мало кто понял прозорливую мысль поэта...
       -- Даниленко, я тебе не только двойку поставлю, я
       поставлю вопрос на педсовете.
       -- Нельзя за убеждения преследовать!
       -- Но за клевету и поклеп, за надругательство над святыми
       для нас вещами наказывать можно и должно.
       -- Правда все равно себя окажет!
       Учительница, небольшого роста, коротко стриженная,
       пожилая и невзрачная, чуть не плакала. Фамилия у нее была
       пушкинская, Гринева, чем она очень гордилась. Она была
       очень правильная и постоянно стояла на страже. В нашей
       школе учились обе дочки Гриневой, не близнецы, но страшно
       похожие одна на другую и на мать. Они учились на пятерки,
       но выглядели запуганными, несчастными. Уроки литературы
       протекали скучно. Гриневские классы покидали школу со
       стойким отвращением к родной словесности, толком не
       прочитав "Мертвых душ" или "Медного всадника", не говоря
       про "Войну и мир". Сейчас Гринева ощетинилась, как Россия
       против Наполеона. В поступке Володи она видела угрозу
       морали, обществу, своему благополучию. Могут подумать, что
       это она подбивает своих питомцев на антипатриотические
       поступки. Что скажет директор товарищ Грошев, который,
       будучи Вячеслав Михайлович, не мог посрамить своего
       знаменитого двойного тезку?
       Людмила Михайловна нашла в себе силы продолжать
       урок. Выгнать Даниленко из класса, призвать на подмогу
       директора или завуча, значило признать поражение,
       отступить. Следовало разоблачить и развенчать вредные
       взгляды. Она приказала классу открыть хрестоматию на
       злополучном стихотворении, в надежде, что пушкинский текст
       окажется убедительным сам по себе. Даниленко не унимался:
       -- Вы думаете, я не знаю, что у Пушкина написано?
       Насчет того, как свобода встретит радостно у входа? Ему
       пришлось завуалировать, спрятать свою мысль, чтобы самому
       не угодить в места не столь...
       -- Вот ты и попался, Даниленко. Раз приходилось
       прибегать к тайнописи, а поэт действительно зашифровал
       целую главу "Онегина", то где же свобода, которая якобы
       погибла заодно с царским режимом? Значит, не было тогда
       никакой свободы. Только угнетение и гнет, я хотела сказать --
       притеснение.
       Володя развел руками:
       -- Этого, Людмила Михайловна, я от вас не ожидал! Был
       режим, как не быть, но была и свобода, скрытая, сокровенная.
       Помните, у Блока: "Пушкин, тайную свободу, пели мы вослед
       тебе" (Блок не был под запретом, но в школе его не проходили).
       В русской литературе девятнадцатого века постоянно
       пристутствовал скрытый смысл, иносказание. Это нынче
       "Одинокая гармонь" стала вершиной поэзии, а заместо Гоголя
       -- дед Щукарь или басни Михалкова. Вот про какую свободу
       я имел в виду.
       Даниленко пошел садиться за парту, прозвенел звонок.
       Гринева была почти что в обмороке. Валька Харитонова, у
       которой мать была учительница, побежала за водой. Урок был
       сорван -- ни опроса, ни домашнего задания. Класс радостно
       предвкушал скандал.
       После перемены учащихся построили в коридоре на
       общешкольное собрание. Налицо были все учителя, но
       говорил один -- физик, он же секретарь школьной парторга-
      
       низации Пальгун. Виктор Иванович был всеобщий любимец,
       весельчак и обладатель громового баса. Он сухо начал: Сегодня
       на уроке литературы в восьмом Б имела место безобразня
       выходка ученика Даниленко, но подробностей касаться не
       стал. Мы никому не позволим, сказал Пальгун, чернить
       репутацию нашей школы. Мы не допустим, чтобы в советской
       школе уроки превращались в трибуну для пропаганды чуждых
       взглядов. Можете не сомневаться. А если некоторые думают,
       что ничего особенного не произошло, что это, мол, пустяки,
       то мы с такими шапкозакидайскими настроениями поведем
       беспощадную борьбу (Акустика в коридоре была неважная,
       многие не расслышали, какие настроения имелись в виду.
       Левка Цветков утверждал, что западнокитайские. Это было
       после, на бугре, где мы обсуждали серьезные дела). В
       заключение парторг объявил виновнику строгий выговор с
       предупреждением.
       Мы стали ждать дальнейших событий. Гринева вела уроки
       по-старому занудно, но Даниленко не вызывала. Скоро он
       бросил школу. Через пару лет, перед окончанием, мы близко
       сошлись с Пальгуном, нередко выпивали и болтали. Кто-то
       спросил, не выгнали ли Володю по-тихому. Нет, сказал, В.И.,
       у нас этого и в голове не было. Главное дело дать отпор, а
       исключение ученика, да еще по идеологической причине,
       происшествие чрезвычайное, для школы невыгодное. Думаю,
       он не соврал. Как многие интеллигенты, Пальгун знал, где
       правильная позиция и неизменно ее занимал, но без нужды
       гадостей не совершал. Во внеслужебное время он даже мог
       поддержать не совсем правоверный разговор.
       Володя какое-то время слесарил на заводе, ходил в
       вечернюю школу, потом исчез -- забрали в армию. Мы
       повстречались через несколько лет, на улице. Он возмужал,
       раздался в плечах. Сообщил, что женат, недавно дочка
       родилась. Потом без перехода сказал, что в пятьдесят шестом
       служил в Венгрии, был ранен. Я набросился с вопросами,
       события эти были еще свежие и волнующие.
       -- Особенно много мне видеть не пришлось. Я был
       механиком-водителем танка. Когда начались эти дела, нас
       стали посылать на патрулирование города. Танки стояли на
       перекрестках, для устрашения что ли. Мы видели, как
       венгерские чекисты из автоматов расстреливали толпу, но сами
       не вмешивались. Однажды стоим на обычном месте, как вдруг
       стреляют, вроде, по нам. Я по приказу командира завожу
       двигатель, трогаюсь, но люк не задраил, а то не видно, куда
       едешь. Пальба идет во всю, чувствую попали в меня, на плече
       кровь. Доложил командиру, но делать нечего. Внутри танка
       местами не поменяешься, а вылезать наружу под обстрел кому
       охота. Он мне кричит: закрой люк и полный вперед куда глаза
       глядят. Пушку отвернули назад. Я газую, как чумовой, стреляю
       из курсовых пулеметов. Вырвались за город живыми, все
       боялись, что бросят в нас гранату или бутылку с
       зажигательной смесью. По дороге угол снесли у какого-то
       дома, но это детали. Только положили меня в госпиталь и пулю
       вынули, как наши очистили Будапешт, тридцатого что ли
       октября. Четвертого ноября обратно вошли, но войска были
       другие. Их Жуков привел из Закарпатского окурга, ему за это
       четвертого Героя дали. В госпитале политинформацию
       проводили по три раза в день, все разъясняли, что к чему.
       Политруков вопросами доводили до холодного пота, как и что,
       где дружба народов и все прочее, у раненых страху
       поубавилось.
       Я вспомнил про собрание, где Володю прорабатывали за
       тайную свободу. Он усмехнулся: Хорошее было время, все
       казадось просто, одно к одному. Мы договорились не терять
       друг друга из виду, но больше не свиделись.
       Наша подмосковная школа была смешаная, сельскую
       местность гимназическая реформа обошла стороной; даже
       школьной формы у нвс не полагалось. Думали мы преимуще-
      
       ственно про девочек, при первой возможности старались их,
       как тогда говорили, прижать или пощупать. Рано научились
       курить, пить водку, при случае умели залихватски хряпнуть
       полный стакан. Времени для высоких материй оставалось не
       очень много. Иногда меня, за давностью лет, берут сомнения.
       Кажется, в Венгрии служил не Володя, а мой следующий сосед
       по парте Ромка Плахтин.
      
      
       21 октября 1990 г.
       Нью-Йорк
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Обновлено: 17/02/2009. 12k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    • Оценка: 6.64*6  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.