Их было трое в комнате, но по временам Виктору казалось, что он сидит за столом один. Юрка Чернякевич уставился в пустой стакан и давно ни на что не реагировал. Володька Мазурик смотрел по телевизору футбол, выключив звук. Виктору профессиональный спорт давно надоел, он даже не поинтересовался, кто сегодня играет. В бутылке Русского стандарта (Юрка приволок, подарок клиента) еще оставалось грамм сто пятьдесят. Выпить хотелось, но он никак не мог себя заставить разлить и пригласить собутыльников.
Они знали друга друг с незапамятных времен, проучились в одном классе с восьмого по десятый. Давно это было, даже подумать страшно, больше пятидесяти лет прошло, а связь сохранилась. Отношения ихние дружбой назвать было бы неточно, они иногда по нескольку лет не виделись, но потом обязательно кто-нибудь кому-нибудь звонил и они втроем собирались за столом.
Чернякевич в школе был примерный ученик, серебряный медалист, и после всегда в передовых рядах: инженерно-строительный институт, прораб, начальник отдела, главный инженер треста, работник министерства. В восьмидесятых, незадолго до развала советской власти, у него умерла супруга, положительная, спокойная женщина; Виктор помнил Тоню Галкину со школьных лет, даже был в нее недолго влюблен. Юрку смерть жены повергла в тяжелую депрессию, он потерял интерес к службе, вышел на пенсию и подолгу сидел дома один, глядя в никуда.
Мазурик в юности брал смазливой внешностью, девицы на него западали, даже женщины постарше. Он пошел в медицинский на санитарно-гигиенический факультет: мужики в дефиците и нет математики. На третьем курсе, однако, дела пошли вкривь. Володька женился, родился ребенок, денег не было, он стал брать взаймы с бешеной энергией. Сначала у него у него получалось. Он подходил к друзьям, знакомым и малознакомым людям и, глядя в глаза, просил одолжить денег на короткий срок. Всегда на горизонте была какая-то предстоящая выплата: стипендия, халтура или почтовый перевод от родственников. Многие поддавались. Мазурик, конечно, никогда денег не возвращал, просто бегал от кредиторов. Виктор сам имел глупость отстегнуть ему из своих скудных средств, через пару недель он случайно натолкнулся на Володьку в метро. Тот, не сморгнув, сказал, что с деньгами произошла коротка задержка, но они на подходе и попросил еще. Виктор поддался. После этого Мазурик исчез напрочь. Виктор какое-то время хотел его поймать, но потом смирился. Прошел год или больше, когда он узнал, что Мазурик сидит в тюрьме. За что? За долги. Развитие событий было фантастическое. Каким-то образом кредиторы Мазурика объединились и стали искать способов взыскать долги. Хотели было подать на него гражданский иск, но сообразили, что, даже выиграв дело, денег не увидят. С нищих не берут. Кто-то подал мысль пожаловаться в прокуратору, там возбудили уголовное дело. Ничего не подозревавшего Мазурика поволокли в народный суд, где он получил три года за мошенничество. Оно и неудивительно -- с такой фамилией, заключил рассказчик. Тогда только Виктор узнал про отрицательную коннотацию Володькиной фамилии: мазурик значит жулик.
Мазурик, отсидев два года, вернулся как ни в чем не бывало: малость обтрепанный, но улыбающийся и энергичный. В институте его не восстановили, правда, дали работу лаборанта и обещали через год снова рассмотреть вопрос. Володька довольно скоро нашел себе другую сферу деятельности. Он устроился на ВДНХ или как многие говорили на Сельскохозяйственной выставке. Что ты там делаешь? -- допытывался Виктор. Мы оформляем выставочные стенды. Но ведь ты не умеешь ни рисовать, ни лепить? Неважно, у нас коллектив, разделение труда. Позже, из другого источника, Виктор узнал, что Мазурик действительно выполнял общественно полезную функцию. Он размещал заказы среди художников и дизайнеров, работавших по договорам. Зарплата была скромная, но благодарные клиенты отстегивали определенный процент от договорной суммы, иначе отношения с ними не возобновлялись. С женой Мазурик разошелся, алименты платил с официального заработка.
Сам Виктор после школы поступил в МГУ на истфак. Это произошло не по естественной склонности, а по настоянию маминого брата дяди Миши: Историческое образование откроет тебе многие двери. Виктор хотел было возразить, что история -- штука скучная, но сообразил, что дядя Миша, служивший инструктором ЦК, знает, что говорит. Впоследствии Виктор выработал стандартную формулу: я пошел учиться по партийной путевке. Все вышло, как задумано: Виктор на последнем курсе стал кандидатом партии, его оставили в аспирантуре. Он защитил диссертацию о формировании советского госаппарата; тему, разумеется, выбрал дядя Миша. Он несколько лет проработал референтом в Совмине, писал справки и доклады для больших чинов, получал хороший паек, затем перешел в ВПШ, где и проработал до пенсии. Дядя Миша умер в 70-м, но Виктор к тому времени хорошо укоренился в системе.
-- Ну, что, славяне, может, мы выпьем, чего Бог послал? -- не выдержал Виктор.
Они, действительно, представляли три ветви славянства: он сам великорусскую, Мазурик -- украинскую, хотя все ограничивалось записью в паспорте, а вот с Юркой не все было ясно. Раньше он числился как белорус, но в последнее время стал настаивать на своем польском происхождении. Виктор попытался сбить его с позиции:
-- Может, ты литовец?
-- Я поляк. Как Мицкевич.
-- Он как раз был из Вильно.
-- Мицкевич -- великий поэт польской нации, перед ним ваш Пушкин шляпу снимал.
-- Я не спорю, что он писал на польском, но...
-- Вам, москалям, лучше этой темы не касаться.
Мазурик, вздохнув, выключил телевизор: Ты прав, Витек, давайте вздрогнем, потому что смотреть такой футбол не хватает злости. Нет на них товарища Сталина.
Володька в юности был вратарем, но спортивной карьеры не сделал. С падением советской власти оказалось, что он устроился лучше двух других, женившись на греческой даме, родственники которой вели обширную торговлю с Россией. Они наняли Володьку в качестве завхоза для своей конторы в Москве. Виктор поинтересовался, чем занимается греческая фирма, но получил ответ в обычным стиле Мазурика: Знаешь, чувак, широкий круг товаров народного потребления, одним словом, импорт-экспорт. Сам Виктор жил на свою пенсию, покупательная способность которой стояла очень низко, и на временные заработки от писания разнообразных бумаг. Работу давали, в основном бывшие студенты ВПШ, которые, как и немалое число из бывшей советской элиты, пошли в бизнес. У Виктора всегда была репутация умелого составителя документов, она пригодилась. Бумаги теперь были другого рода, коммерческие, но ему было все равно. Иногда ему заказывали политические манифесты и программы, левые и правые, коммунистические и православные. Выбирать не приходилось. Заработки были непостоянные, ненадежные, но. денег хватало: на жизненные нужды и даже на кое-что еще. Он завел себе компьютер и несколько других технических игрушек, пару раз съездил за кордон.
Юрка в первые послесоветские годы погрузился в скудость, которую старательно скрывал. Денежные накопления съела инфляция, пенсия позволяла не умереть с голоду, но не больше. На протяжении нескольких лет он не мог себе позволить потратиться на носки или рубашку. Со временем стало легче, он нашел себе заработок в качестве посредника между жильцами, нуждавшимися в ремонтных услугах, и шабашниками, которые эти услуги предоставляли. Сводя тех и других, он получал вознаграждение, крайне скромное. Клиентура Юркина состояла из бедноты, для которой серьезные фирмы, в том числе престижный Евроремонт, были не по карману. Виктор про положение Чернякевича узнал не сразу, но потом старался помочь: подкидывал клиентов, водил на всякие общественные жрачки, иногда давал деньги. Даже Мазурик, при всей его прижимистости, и тот пару отстегнул однокласснику какие-то суммы. Сегодня Чернякевич притащил бутылку, чтобы показать, что и он не пальцем деланный.
? Мужики, мы общаться будем или в молчанку играть? -- Виктор произнес с подчеркнутым раздражением. Юрка встрепенулся: Ты прости меня, Витек, я тут замечтался.
? Про девиц? -- ехидно спросил Мазурик.
? Это, Вольдемар, по твоей части. Я все прикидываю, как мне устроить обучение родному языку.
? Тебе вроде в советской школе учили. Как сейчас помню.
? Я имел в виду родной язык.
? Я тоже. Лидия Михайловна с седыми буклями так и стоит перед глазами, забыть невозможно. (Высоким голосом): Юра Чернякевич снова меня порадовал своим сочинением, Татьяна Ларина у него как живая.
? Мой родной язык, к твоему сведению, польский.
? Как это я мог позабыть? -- в отчаянии вскинул руки Мазурик. -- Польский, конечно же польский. Жаль, что не могу тебе помочь. Я из польского знаю только один куплет, папаша научил.
? Это какой же? -- опрометчиво поинтересовался Юрка.
? А вот какой, его пели в тридцатые годы, когда Союз и белопанская Польша были врагами:
Ще Польска нэ сгинела, але мусит сгинучь.
? Ах, ты падла! -- Чернякевич с кулаками наперевес стал медленно подниматься со стула. Виктор повис на нем. Щуплый Мазурик предусмотрительно отскочил от стола к окну. Юрка сел на стул, перевел дух.
? Чудак ты, Юрка, -- сказал Мазурик примирительно. -- Я просто пересказал байку из тридцатых годов.
? Из-за чего собственно сыр-бор? -- спросил Виктор.
? Он надругался... над моими национальными чувствами, -- Чернякевич стал опять заводиться.
? Что эта фраза означает?
? Объясняю, -- подключился Мазурик. -- Первая часть взята из польского гимна: Еще Польша не погибла, а добавка переводится как Но должна погибнуть. Клянусь, я ничего не придумывал, только пересказал, что слышал от папаши. Если это кому обидно, я прошу прощения. Юра, ты же меня знаешь не первый день. Кстати, мой украинский народ тоже был лишен независимости на протяжении веков.
Чернякевич вдруг вспомнил, что когда он в школьные годы сломал ногу, катаясь на лыжах, Мазурик единственный из всего класса навещал его в больнице на краю Москвы, куда надо было очень долго добираться. Ладно, -- сказал он, -- я погорячился, как пацан.
Смыли, но разговор не ладился. Виктор встал и направился в кухню, где по его соображениям должна была быть початая бутылка. Помешал звонок в дверь. Кто там? -- спросил он, положив руку на задвижку. При теперешнем разгуле преступности приходилось проявлять осторожность; давно пора было вставить дверной глазок, но все руки не доходили. Это я, Виктор, -- послышалось из-за двери. Голос был знакомый, он только не мог определить, кому он принадлежит. Кто это я? Назовите себя. -- Вот тебе раз! Я, приземлившись в Москве, первым делом помчался к другу, которого столько лет не видел, а у меня требуют удостоверение личности. Збышек, -- закричал Виктор и стал отпирать. Они долго обнимались в дверях, хлопая друг друга по спинам, наконец, прошли в комнату. Тут только Виктор осмотрел прибывшего. Збышек, ты ни капли не изменился, то же лицо и стройный, как кипарис.
? Ты сам еще ого-го!
? С меня какой спрос, седьмой десяток кончается.
? Я сам в прошлом году перевалил за 60.
? Ты в Москве по какому поводу? Надолго?
? Сам не знаю. Ольга уже неделю здесь, пытается оформить нежданное наследство, дом в Серпухове. Я смог прилететь только сегодня, до завтрашнего утра у меня окно.
? Извините, мужики, мы на вас не обращаем внимания. Это Збышек Големба, мой друг и любимый аспирант, прошу любить и жаловать.
? Очень рад, -- сказал Чернякевич. Он хотел еще что-то добавить, но передумал.
? Вы похожи на актера Цыбульского, -- отпустил неожиданный комплимент Мазурик.
? Вы мне льстите, хотя он действительно мой тезка.
? Господа, займите друг друга интеллигентной беседой, -- распорядился Виктор. -- Я ненадолго отлучусь-- на счет горючего.
? Не беспокойся, ради Бога, -- Збышек поднял с пола кожаную сумку, из которой стал доставать бутылки. -- Я не мог появиться с пустыми руками. Выборова, Люксусова из картошки и твоя любимая Экстра житная.
? Что такое жито? Давно хотел узнать, -- поинтересовался Мазурик.
? Жито -- это рожь, и на украинском тоже. Мог бы знать.
? Мы университетов не кончали.
? Славяне, заткнитесь, -- вмешался Виктор и стал разливать. -- Нет возражений начать с Экстра житной?
Первая рюмка прошла очень гладко, сразу же новый гость позаботился, чтобы у всех было налито: Господа, разрешите мне произнести тост. Я покинул Москву много лет назад с самыми теплыми чувствами, а теперь, по возвращении, город кажется мне еще лучше...
? Вам нравится, как центр перестраивают? -- перебил Мазурик.
? Я из аэропорта прямо сюда приехал. Нет, меня радует, что нет больше большевистской власти.
? Ты раньше был такой идеологически выдержанный, -- упрекнул Виктор.
? Давайте вздрогнем и я объясню.
Выпили, Збышек аппетитно чмокнул, закусил кусочком селедки и откинулся на стуле: Собственно, достаточно рассказать еврейский анекдот. На конкурсе школьников разных стран на знание математики, искусства, истории и прочего остаются три финалиста с одинаковыми показателями, им задают последний вопрос: Какая самая значительная личность в истории человечества? Ирландский ученик назвал св. Патрика, испанец -- св. Терезу, а еврейский мальчик из Бруклина -- Иисуса Христа. Его объявили победителем. Уже дома он признался: я знаю, что главный человек был Моисей, но бизнес есть бизнес.
? Да, -- сказал Виктор, -- оно конечно.
? Витя, а ты действительно верил в исторический материализм и прочую прибавочную стоимость?
? Уж не знаю, как на это ответить. Я истинность доктрины всегда принимал, как нечто естественное, как аксиому. Ты можешь сказать, что мне так было удобнее, но я не мучился сомнениями.
? А теперь?
? Теперь другое дело. У пенсионера свободного времени много. Я стал книги читать, на которые раньше и смотреть бы не стал. Кстати, недавно одолел на английском монографию по истории Польши, со словарем, но одолел. Знаешь, работа Норманна Дэвиса.
? God'splayground?
? Она самая.
? Вы про что говорите? -- спросил Юрка.
? Книга под названием... Как бы это перевести поточнее? Буквально: Игровая площадка господа Бога.
? Можно и так. Я бы сказал Излюбленное Богом место развлечений.
? Хм. Ты сам чем теперь занимаешься?
? Ты не поверишь. Историю Польши преподаю. Со времени Солидарности вышел из партии.
-- Давайте выпьем за Варшаву, -- галантно предложил Мазурик.
Выпили. Тосты пошли чаще: на брудершафт, за победу, чтобы не было войны, чтоб они все сдохли. Две фляжки Экстра житной опустели, после недолгого обсуждения перешли на Выборову. Чернякевич долго откашливался и предложил: За Шопена! Никто не возражал. Только выпили, как Юрка сказал Збышеку: Ты не представляешь, как я ему завидую.
? Ты разве музыку сочиняешь?
? Нет, но его сердце после смерти отвезли в Польшу. Мне такое не светит.
? Что-то наверно можно устроить, были бы деньги.
? Неужели это так?
? Про что звон? -- поинтересовался Мазурик.
? Шопен, который умер в Париже, завещал, чтобы его сердце похоронили в Польше. Сестра Людвика это исполнила, урну замуровали в колонну церкви св. Креста в Варшаве.
? И Юрку так похоронят? -- всплеснул руками Мазурик.
? В храме вряд ли, поскольку он не знаменитость, но может быть на кладбище.
-- Имею тост, -- сказал Виктор, его немного развело. -- Раз разговор зашел про Польшу, то давайте выпьем за Ягайло и Ядвигу, стоящих в том же ряду, что и Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Паоло и Франческа...
Он хотел добавить еще кого-то из знаменитых любовников, но не мог вспомнить. Збышек собрался что-то сказать, но передумал. Когда все выпили, он внимательно осмотрел опустевшую бутылку и отставил ее в сторону: Мы за что пили?
? За Ягайло и Ядвигу, за их чистую любовь, -- повторил Виктор.
? Витя, это бессмыслица, херня на постном масле.
? Ягайло и Ядвига -- это история польского народа.
? Откуда ты это выкопал?
? Все это знают, да и у Пастернака есть "Всесильный бог любви Ягайлов и Ядвиг".
? Великий русский поэт попал пальцем в небо. Нет сомнения, что польской истории он не знал.
? Пастернак был еврей, -- вставил Мазурик.
? Шум смерти не помеха. Я не хочу обижать братский народ России, но здесь у многих представление о польской истории сформировано на основании оперы "Иван Сусанин", она же "Жизнь за царя". Русские свято верят, что в начале семнадцатого века на них накатилось польское нашествие, подобное наполеоновскому.
? Я знаю, что это был небольшой отряд, не такой уж я простачок, -- с горячностью выступил Виктор. -- Ты объясни, чем тебе Ядвига не угодила.
? Претензий к ней не имею, но никакой любви между упомянутыми персонажами не наблюдалось; во-вторых, оба к польскому народу не принадлежали. Вот и все.
? Как все? Это ни в какие ворота не лезет. Объясни.
? Сначала выпьем, -- вдохнул Збышек, открывая новую бутылку Выборовой. -- За уважение к истории.
? Пошла, как по маслу, -- похвалил Чернякевич.
? Похвалу принимаю. Итак, время -- вторая половина четырнадцатого века. Последний король из династии Пястов Казимир Великий сыновей не имел и завещал свой трон Людовику Анжуйскому; это был король Венгрии, женатый на сестре Казимира. Людовика короновали в Кракове в 1370 г., он заключил с польской знатью договор: король обязался уважать их привилегии, они согласились, что после Людовика, тоже не имевшего сыновей, трон перейдет к одной из его дочерей. Людовик преставился в 1382 г., после небольшой гражданской войны младшую дочь его Ядвигу, 12 лет, короновали королем Польши. С шести лет она была обручена с австрийским эрцгерцогом Вильгельгмом, но он польских магнатов не устраивал. По приезде в Краков, австрийцу бесцеремонно указали на дверь. Ядвига была безутешна. Бросилась к матери, та сделала вид, что ничего не произошло; пожаловалась архиепископу, он в ответ сообщил, что ее обручение аннулировано. Ядвиге подобрали нового жениха -- языческого литовского правителя Ягайлу, старше ее на 24 года. После мучительных раздумий пришлось согласиться. Так была заключена уния Литвы и Польши. Ягайла принял крещение под именем Владислава, от него пошла Ягеллонская династия. Ядвига мужа никогда не любила, скорее терпеть его не могла, даже радовалась его военным поражениям. В 1399 родила дочь, которая прожила недолго, вскоре и сама Ядвига ушла из жизни.
? Зачем они обидели бедную девочку? -- не унимался Виктор.
? В военном отношении Литва в то время была серьезная держава, постоянный союз с ней очень Польшу усилил.
? А с Пастернаком как же быть? Давай ронять слова...
? Как сад янтарь и цедру, Рассеянно и щедро, Едва, едва, едва... Он поэт несравненный, но никак не историк. Поэтов читают не для истории. Пастернак, кстати, в хорошей компании. Пушкин, например, был уверен, что Сальери Моцарта отравил.
? Недавно кинофильм про это вышел.
? Это и есть изучение истории посредством опер и кино. Вот тебе еще пример. У Мандельштама можно прочитать про двенадцать муз...
? Мандельштам был еврей, -- встрепенулся Мазурик.
? Ну и что? Я имею в виду двенадцать муз.
? Греки завели только девять. Витя, не огорчайся насчет Ядвиги, Так сказать, не бери в голову. Предлагаю выпить за нас, грешных, за все хорошее, за дружбу.
? Прекрасно сказано, дай я тебя обниму. Ты только Володьке не наливай.
? Он все равно уже спит.
Они выпили втроем. Лицо у Чернякевича было отсутствующее. Он выпил свою рюмку до дна, но на стол не поставил и напряженно ее разглядывал.
? Мужики, я должен признание сделать. Про то, как я предал польский народ.
Господи, он еще пьянее меня, подумал Виктор. Вслух сказал: Юр, может тебе лучше отдохнуть, на диван прилечь?
? Что я тебе прилагательное какое-нибудь? Ты слушай, что я хочу сказать. В 39-ом году наша семья проживала в Гродно. Город, как и вся Западная Белоруссия, оказался под Советами. Когда стали выдавать советские паспорта, отец написал в анкете, что национальность у него белорус. Я родился в 40-м, и мне автоматически в метрике поставили то же самое.
? Ну и что? -- сказал Збышек.
? Отец мой чистокровный поляк, он это сделал из соображения, что так прожить будет легче.
? Что в этом удивительного? Ты не представляешь, какая национальная ситуация была в Польше перед приходом Гитлера. Украинцев и белорусов третировали, как грязь, про евреев и говорить нечего. В университетских аудиториях левая сторона была отведена для еврейских студентов, правая -- для арийцев.
? Не может этого быть! Ты преувеличиваешь, -- закипятился Чернякевич. -- При Гитлере я понимаю, но не при польской власти.
? Увы, так оно и было, с 1935 года по 39-ый. Нападения на еврейских студентов были обычным делом. Их польские коллеги устраивали забастовки с требованием нулевой квоты для евреев,
? Да ты-то откуда знаешь?
? Мой папаша преподавал тогда в Кракове. Правда, когда он мне это рассказывал, в шестидесятых, ему было малость неловко.
Виктор вдруг почувствовал, как невидимая рука сдавила ему сердце. Дышать стало трудно. Он тихо вышел на кухню, выпил воды из-под крана, зачерпнув ее ладонью, и присел на стул. Он слышал, как Збышек и Юрка беседуют, но слов не разбирал. Стеснение в груди стало поменьше, но двигаться не хотелось. Он закрыл глаза. Когда открыл, перед ним стоял Збышек.
? Витя, тебе нехорошо?
? Был момент, сейчас нормально. Как там Юрка?
? Безутешен, все не может своего родителя простить.
? Теперь слушай мое признание.
? У вас что сегодня -- банный день?
? Не перебивай. Я тут стал копаться в семейном архиве и обнаружил такой факт. Мой отец принимал непосредственное участие в Катынской операции.
? Ты уверен?
? Увы. Он был капитан НКВД и за Катынь орден получил -- Красную Звезду. Я справки навел в официальном порядке, все сходится.
? Пся крев, -- тихо сказал Збышек. -- Блядская у нас с тобой история.
Он шагнул вперед и обнял Виктора на стуле. Поза была неудобная.
20-26 мая 2006 г.,
Кресскилл
виталий рапопорт
памяти королевы ядвиги
2
7
Copyright Џ 2006 by Vitaly Rapoport. All rights reserved.