Рапопорт Виталий
Репрессии 41-го года

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Размещен: 08/11/2007, изменен: 17/02/2009. 47k. Статистика.
  • Глава: Публицистика
  • Война, пропади она пропадом
    • Оценка: 4.02*17  Ваша оценка:

    Виталий Рапопорт

    Война, пропади она пропадом

    (Две главы из книги )

       Репрессивные судороги
       В 1941 г. в Красной Армии началась новая волна арестов. После чисток 1936-38 гг. недовольство репрессиями в армейской среде было сильным и явным. Протесты исходили даже от тех, которые поначалу радовались устранению своих личных неприятелей. Например, Кулик в 1937-ом приветствовал аресты армейских интеллигентов, но позднее стал заступаться за некоторых из арестованных, например, за А.В. Хрулева. Мы уже видели, как сам Сталин весной 1940 на совещании комсостава подыгрывал антиарестным настроениям. Тем не менее, в предвоенные месяцы репрессии возобновились.
       Рамки данной работы не позволяют обсуждать эту тему подробно, но несколько замечаний стоит сделать. Советский режим с самого своего зарождения был репрессивный. Подавление его противников— активных, потенциальных и даже мнимых — всегда стояло на повестке дня. При этом реальная вина арестованных не играла особой роли, главным соображением всегда была практическая, точнее политическая, польза.
       Нередко случается так, что авторы, описывая репрессии, создают у читателя впечатление, что они совершались из-за подозрительности и мстительности Сталина. Согласиться с такой трактовкой невозможно. Организованное насилие заложено в основании советской власти, вытекает из ее тоталитарного характера. Репрессии, например, такие, как расстрелы заложников, начались сразу после Октября и вовсе не по инициативе Сталина. Его первый серьезный вклад в карательную политику — это Шахтинское дело 1928 г. время было переломное: кончался НЭП, надвигалась коллективизация. Сталин к этому времени консолидировал свою власть. Партийный аппарат начал создавать культ своего вождя, партийная масса отозвалась положительно. Вскоре, в конце 1929 г. появится статья Ворошилова “Сталин и Красная Армия”, которая послужила директивой для полной ревизии истории гражданской войны. Началось то, что увековечил Орвелл: “кто управляет настоящим, тот управляет прошлым”.
       Шахтинский процесс послужил прообразом для других подобных дел. Вот вкратце его история. Положение на шахтах Ростовской области в то время было неблагополучное, происходило много несчастных случаев по стандартным советским причинам: неквалифицированный технический персонал, пьянство рабочих, пренебрежение правилами безопасности. Уполномоченный ОГПУ по Северному Кавказу Ю.Г. Евдокимов нашел свое объяснение, именно контрреволюционный заговор. В письмах бывших владельцев шахт он заподозрил "подрывные инструкции" заговорщикам, хотя их смысла разгадать не смог. Это для него не имело значения: буржуазные спецы были виновны самим фактом своей классовой природы.
       Когда председатель ОГПУ Менжинский, недовольный разработкой Евдокимова, дал ему две недели на разгадывание шифра, тот апеллировал к Сталину. Вождь поверил в заговор немедленно, он добился, что Политбюро поручило комиссии под его председательством окончательно разобраться в этом вопросе; в комиссию вошли Янсон, Молотов, Куйбышев и Бухарин. После этого Менжинский взял руки по швам, и ОГПУ обнаружило международный заговор, направляемый из Парижа, Берлина и Варшавы. На апрельском пленуме ЦК 1928 г. Сталин дал обоснование будущим процессам:
       Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют, и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается страна, строящая социализм. Раньше международный капитал пытался свергнуть советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка провалилась. Теперь он пытается и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции, не всегда явно, но вполне серьезно организуя саботаж, планируя всевозможные "кризисы" в той или иной отрасли промышленности, тем самым обеспечивая возможность будущей военной интервенции. Все это неотъемлемая часть классовой борьбы международного капитала против советской власти. О случайностях не может быть и речи.
       Процесс длился почти месяц и обнаружил свою искусственную природы. Из 53 подсудимых признали себя виновными по все пунктам только 10, в показаниях свидетелей было много накладок. 11 человек расстреляли, остальным различные сроки тюремного заключения (правда, германских инженеров потихоньку выпустили). Тем не менее, главная цель была достигнута. В качестве зрителей на процессе побывали почти 100 тысяч рабочих, крестьян и школьников, которые плохо разбирались в юридических тонкостях, но вынесли твердое уюеждение в злонамеренности вездесущих классовых врагов.
       Сталин искренне верил в виновность подсудимых, хотя и понимал, что многие детали выдуманы или подстроены ОГПУ. Но его интересовала не судьба отдельных личностей, а общая политическая картина, сложившаяся в результате процесса. Верил не он один, а очень многие члены партии и простые люди. Верил даже Николай Бухарин:
       В Донбассе при помощи рядовых рабочих раскрыли вредительскую организацию, которая через ряд посредствующих звеньев была связана с иностранным капиталом, с крупными иностранными капиталистическими организациями, с эмигрантскими кругами, наконец, с военными штабами некоторых иностранных держав. Она состояла в значительной мере из бывших собственников соответственных шахт и рудников, причем некоторые из них имели очень гнусный контрреволюционный стаж... Она состояла из белогвардейских инженеров и техников, из которых многие оказались бывшими деникинцами, некоторые — бывшими контрразведчиками Деникина... Они имели связь через некоторых иностранных инженеров с заграницей, причем некоторые из этих инженеров оказались членами фашистских организаций... Идеологией этой организации являлось свержение Советской власти, восстановление капиталистического режима... Ближайшей их задачей была решительная спекуляция на войне и на новой интервенции... не исключена возможность существования организаций, подобной этой, в других областях; нет гарантии, что такая гнусность не завелась в военной промышленности химической; хотя прямых данных для этого предположения нет.
       Легко видеть, что в своей параноидальной уверенности ныне объявленный либералом и гуманистом Бухарин идет даже дальше тоталитарного злодея Сталина. Стоит добавить, что находившийся в эмиграции Троцкий не протестовал.
       В начале 30-х годов было еще три подобных процесса: процесс "Промпартии" (25 ноября -- 7 декабря 1930 г.), процесс Союзного Бюро меньшевиков (1-9 марта 1931 г.), процесс служащих "Метро-Виккерс" (2-18 апреля 1933 г.). Техника процесса была усовершенствована, подсудимые признавали свою вину, за что следовали послабки: иностранцев выдворяли из СССР, некоторых советских подданных даже выпускали на свободу (инженер Рамзин даже стал лауреатом Сталинской премии). Главная цель была достигнута: население убедили в реальности вредительства, тысячи буржуазных спецов превратили в рабов НКВД.
       Параллельно с этими открытыми процессами в начале 30х гг. ОГПУ провело без особого шума операцию "Весна", в ходе которой было арестовано более 3 тысяч бывших царских офицеров, находившихся на службе в РККА. Несколько человек расстреляли, остальных через несколько месяцев выпустили, но теперь они могли быть только на преподавательской работе, почти всех их уничтожили в дальнейших чистках. Снова Сталин искренне поверил в монархический офицерский заговор, раскрытый ОГПУ, которое тогда же похитило из Парижа главу Российского Общевоинского Союза генерала Кутепова. И снова Сталин не был самый подозрительный. Когда арестованные Какурин и Троицкий обвинили Тухачевского а причастности к заговору, сочиненному чекистами, Сталин, после протестов со стороны Гамарника, Якира и других, решил разобраться, лично допрашивал обвинителей и не поверил им.
       После убийства Кирова истерия в стране и партии достигла новых высот. Сталин теперь требовал от НКВД обнаружить заговор оппозиционеров, за спиной которых стоял международный империализм, и снова любимое ведомство не подкачало. Было три открытых, показательных, процесса и множества тайных. В частности в июне 1937 г. за несколько часов в закрытом заседании Военной коллегии осудили на смерть восемь высших чинов РККА: Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Фельдман, Эйдеман, Примаков, Путна. Процесс самоуничтожения большевистской партии шел безостановочно. Из восьми судей на июньском процессе шесть были вскоре ликвидированы. За два года состав НКВД обновлялся несколько раз, при этом два наркома из трех были расстреляны.
       Военный заговор 41-го года
       Снова у нас нет возможности входить в детали. Метод НКВД и НКГБ при Берия был такой же, как и во времена Ягоды и Ежова: хватали одного, добивались от него показаний, на основании которых можно было арестовать других. Показания, оговоры и самооговоры были главными, чаще всего единственными, основаниями для репрессий. Ягода некогда заметил в минуту откровенности, что органы бессильны, когда арестованный все отрицает. Но это было прежде, чем органам разрешили применять физические методы дознания, другими словами избиения м пытки.
       Истерия обычно порождается страхом перед неизвестностью. В средние века природные бедствия, такие, как эпидемия чумы или неурожаи, привычно приписывали евреям, колдунам и ведьмам. В советское время неудачи, просчеты и глупости в политике и экономике трактовали как козни буржуазных спецов, партийных оппозиционеров или агентов империализма. Сталин и его подручные, в первую очередь Молотов, Ежов, Шкирятов, всегда готовы были принять такие объяснения на веру; про рядовых партийцев и простых граждан и говорить нечего.
       ЧК-ОГПУ-НКВД, со своей стороны, были постоянно готовы раздувать опасности, находить и фабриковать врагов; в противном случае отпадала необходимость в существовании карательных органов. Коварные изощренные засевшие повсюду вредители и шпионы делали чекистов нужными и значимыми. Они особенно старались, если поступал социальный заказ сверху. Так было в середине тридцатых, когда Сталин провозгласил, что с развитием социализма сопротивление эксплуататорских классов должно усиливаться. Ягода и Ежов преуспели на этом поприще, особенно последний, который никому не уступал в паранойе и подозрительности. Ежов был искренне убежден, что кроме него самого и Сталина, только считанные люди не являются врагами.
       "Железный нарком" Ежов довел масштабы чисток до физического предела, когда в печально знаменитом приказе  00447 от 30 июля 1931 г. установил обязательные нормы для областей и республик. Этот приказ был по всем правилам утвержден Политбюро и получил силу закона. Нормы были такие: всего по СССР полагалось репрессировать около 270 тысяч человек, в том числе по первой категории (расстрел) около 76 тысяч. Как всегда, задание партии и т. Сталина было ударно перевыполнено. Только в 1938 г. было арестовано 638 тыс. 509 человек, расстреляно 328 тыс. 618. за два года, 1937 и 1938, забрали свыше 1 млн. 575 тысяч, расстреляли около 682 тысячи. В начале 1938 г. до Сталина и других главарей стало доходить, что при таких темпах отстрела партийцев и бюрократов СССР скоро перестанет функционировать. В январе ЦК принял постановление о перегибах в борьбе с врагами народа, но остановить децентрализованные проскрипции оказалось непросто: на это ушла большая часть 1938 года.
       Берия возглавил органы как альтернатива Ежову и первое время успешно выступал как умеренный. В этой игре он набрал определенное количество очков, тем более, что по интеллигентности и сообразительности Берия намного превосходил своего предшественника и практически всех в сталинском руководстве. Однако моральный стержень у него, как и у большинства в его ведомстве, был чекистский и большевистский. Это означало готовность выполнить любой, самый бесчеловесный, приказ революции, т.е. Сталина. В конце 1940 г. пришло время для Берия доказать свою полезность и незаменимость. Было ли специально задание от вождя, мы не знаем, скорее всего, было. Вот статистическая иллюстрация.
       Годы
       Осуждено по
       политическим
       мотивам
       Расстреляно
       % расстрелов
       1939 = 100
       1939

    63/889

    2.552

    100

       1940

    71.806

    1.649

    65

       1941

    75.411

    8.001

    485

       Мы видим, что в 1941 г. репрессии обострились. Хотя количество арестов увеличилось незначительно, число расстрелянных возросло почти в 5 раз. Еще одна особенность этого периода состоит в том, что террор стал молчаливым. Праздники ненависти, показательные процессы, кровожадные письма трудящихся, массовые митинги с требованиями смерти — все эти атрибуты тридцать седьмого года отсутствовали. Люди теперь исчезали по-тихому, вычеркивались из жизни, испарялись, как в романе Орвелла.
       Хронологически начали с оборонной промышленности. Первые аресты были в Наркомате боеприпасов: 23 октября 1940 г. Борис Ефремов, начальник 2-го Главного управления, 12 ноября заместитель наркома Николай Хренков, 11 декабря взяли двух заместителей наркома Василия Шибанова и Михаила Иняшкина, 30 мая 1941 г. дошла очередь до наркома Ивана Сергеева и Александра Ходякова, в прошлом замнаркома, в момент ареста — члена Совета по оборонной промышленности при СНК СССР. Еще трех ответственных работников Наркомата боеприпасов взяли летом 1941: Сергея Горина, Даниила Ирлина и Георгия Толстова. Подробно разбирать обвинения нет особого смысла, это обычные для органов взаимные оговоры. Вот простой пример нарком Сергеев
       Уличается показаниями СИДОРА, ХОДЯКОВА, КУПЕРА, ГОРИНА, ИНЯШКИНА, ШИБАНОВА, ЕФРЕМОВА, ХРЕНКОВА, ТОЛСТОВА и ИРЛИНА в том, что он являлся одним из руководящих участников антисоветской организации, проводил вредительскую и шпионскую работу.
       В деле его заместителя Иняшкина читаем
       Уличается показаниями ЗОМБЕ, ЕФРЕМОВА, ТОЛЬСКОГО, ХРЕНКОВА, ШИБАНОВА, СЕРГЕЕВА, ТОЛСТОВА, ДЫНКИНА, ИРЛИНА и ГОРИНА в принадлежности к антисоветской организации и проведении вредительской работы.
       Совпадения формулировок и фамилий бросаются в глаза. Инящкин уличает Сергеева, Сергеев уличает Иняшкина — что и требовалось доказать. Это перекрестное опыление применялось очень широко, считалось юридически правомерным и достаточным основанием для расстрелов.
       Авиационная промышленность была давно на мушке у НКВД. Конструкторов Туполева и Петлякова взяли в 1937 г. как организаторов Русско-фашистской партии. В начале 1939 г. они оказались в болшевской "шарашке" вместе с другими специалистами. Заочный суд над этими технарями состоялся в мае 1940 г. Почти все получили по десять лет и пять лет поражения в правах, в июле их неожиданно освободили со снятием судимости.
       Но эту важную отрасль промышленности нельзя было оставлять без присмотра. 27 ноября 1940 г. взяли Бориса Акимова, главного инженера 4-го Главного Управления Наркомата авиационной промышленности. Дальше все происходило по заведенному стандарту: из него выбили показания на Ивана Михайлова начальник 4-го Главка и пошло-поехало. На Лубянку попали ответственные работники наркомата: Леонид Водяницкий (17 января 1941 г.), Анисим Каминский (5 мая), Дмитрий Королев (6 мая). Все они вели вредительскую работу и как легко догадаться сознались.
       Не забыли и Наркомат вооружений. 7 июня потащили на Лубянку наркома Бориса Ванникова. Названные лица — это верхушка пирамиды или айсберга. Среди арестованных на каждого из ответственных бюрократов приходилось много сотрудников рангом пониже.
       Переходя от оборонной промышленности к РККА, стоит сразу отметить, что репрессии очень сильно задели военно-воздушные силы. 9 апреля Политбюро обсуждало феномен частых аварий в военной авиации — 2-3 самолета в день; был сделан вывод, что причина лежит в отсутствии дисциплины. Постановили: 1) снять начальника ВВС Рычагова, 2) отдать под суд полковника Миронова (начальник отделения оперативных перелетов штаба ВВС), 3) объявить выговор наркому Тимошенко за то, что “в своем рапорте от 8 апреля 1941 г. он по сути дела помогал т. Рычагову скрыть от ЦК ВКП(б) и СНК СССР недостатки и язвы, имеющие место в ВВС Красной Армии”.
       12 апреля Рычагова официально сняли и направили на учебу в Академию. Тимошенко и Жуков представили в Политбюро проект приказа о наказании виновных. Ознакомившись с документом, Сталин написал: "Т-щу Тимошенко. Согласен с той, однако, оговоркой, чтобы в приказ был включен абзац о тов. Проскурове и чтобы тов. Проскуров был предан суду наравне с тов. Мироновым. Это будет честно и справедливо". В приказе наркома обороны  0022, вышедшем в тот же день вышел, в частности, говорилось:
       Заместителя начальника Главного управления ВВС Красной армии генерал-лейтенанта авиации Проскурова И.И. за явно преступное распоряжение, нарушающее элементарные правила летной службы, в результате чего произошло 3 катастрофы, при которых погибло 7 человек и ранено 2 человека, от занимаемой должности отстранить и предать суду.
       Суда не было, но обвинения были записаны в личные дела. 21 апреля Проскуров послал докладную записку Сталину и Жданову, в которой изложил “соображения по существу подготовки авиации к войне”:
       Главным недостатком в подготовке авиации считаю неумение в массе своей, даже кадрами, надежно действовать в сложных метеоусловиях и ночью, низкий уровень огневой и разведывательной подготовки (большинство экипажей не умеют отыскивать цели, даже в крупных пунктах).
       4 мая 1941 года Сталин провел решение Политбюро, в котором говорилось:
       Предложить Прокурору СССР тов. Бочкову в отношении генерал-лейтенанта авиации Проскурова и полковника Миронова рассмотреть их дело на суде и, имея в виду их заслуги по работе в Красной армии, ограничиться общественным порицанием.
       Проскуров получил назначение на должность командующего ВВС 7-й армии, расположенной в Карелии.
       Между тем чуткие органы поняли, что партия и т. Сталин ждут от них ударных результатов в выявлении врагов, засевших в военно-воздушных силах РККА. Аресты начались в апреле. 21-го взяли дивинженера Ивана Сакриера — начальника управления вооружений ВВС, вскоре видного конструктора авиационных пушек Якова Таубина. Из них быстро выбили показания, на основании которых 27 апреля арестовали Григория Михно, начальника отделения Опытного Отдела Управления Вооружения ВВС. 22 апреля забрали военинженера 1 ранга Петра Никонова, начальник 8-го Управления ВВС 18 мая — полковника Георгия Шевченко, начальника Научно-испытательного полигона авиационного вооружения ВВС.
       10 мая Политбюро решило, что боевая подготовка авиации в Орловском и Московском округах ведется неудовлетворительно, поэтому были сняты соответствующие начальники: генерал-майор Котов и генерал-лейтенант Петр Пумпур. Первого послали преподавать в академию, но второй, Герой Советского Союза так легко не отделался. 27 мая его обвинили в неправильном подборе кадров, вменяя ему в вину в частности то, что он хотел взять в себе в заместители Эрнста Шахта, участника боев в Испании, бывшей в той же должности в Орловском округе. Герой Советского Союза Шахт немец из Швейцарии, с 1922 г. живший в СССР, давно был под подозрением — он был в свое время пилотом репрессированного Алксниса, бывшего начальником Управления ВВС в 1931-37 гг. Военной контр-разведке поручили проверить иностранца. 30-го взяли Шахта, на следующий день — Пумпура. Вскоре их передали в НКГБ.
       15 мая 1941 г. германский трехмоторный самолёт Ю-52 вторгся в советское воздушное пространство, беспрепятственно пролетел по маршруту Белосток-Минск-Смоленск-Москва и приземлился на Центральном аэродроме столицы. В настоящее время в русской печати можно найти весьма интригующие объяснения, почему этот Юнкерс не был перехвачен, например, что он доставил послание Гитлера к Сталину; этот мотив использован в романе Игоря Бунича. Более реалистическая, хотя и официальная, версия сводится к тому, что система ПВО, находившаяся тогда в зачаточном состоянии, просто его прозевала. В это можно поверить: как известно, ситуация повторилась в 80-х годах при полете Матиаса Руста. Стоит напомнить, что с октября 1939 г. до начала войны германские самолеты свыше 500 раз вторгались в воздушное пространство СССР, причем наиболее интенсивно — в первом полугодии 1941 г. Нередко — в том числе и после полета Ю-52 — они садились на советской территории, иногда даже группами. Открывать огонь по самолетам-нарушителям было категорически запрещено. В соответствии с заключенной 10 июня 1940 г. "Конвенцией о порядке урегулирования конфликтов и инцидентов на государственной границе между СССР и Германией" советская сторона подавала официальные протесты, на которые немцы не обращали серьезного внимания.
       Реакция верхушки РККА последовала не сразу. Только 10 июня Тимошенко издал приказ  0035 "О факте беспрепятственного пропуска через границу самолёта Ю-52". Там говорилось, что службы ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) обнаружили самолет-нарушитель, когда он углубился внутрь советской территории на 29 км, после чего приняли его за рейсовый самолет ДС-3 и успокоились. Что касается ВВС, то штаб управления разрешил Юнкерсу посадку на Центральном аэродроме Москвы. В заключение нарком объявил выговор двум чинам ПВО (генерал-майору Сазонову и майору Автономову). В штабе ВВС генерал-майоры Володин и Грендаль отделались замечаниями.
       Этот запоздалый приказ показывает, что злополучный полет не считался большим ЧП. Кроме того, будь полет тайно согласован со Сталиным, вряд ли стали бы привлекать внимание к факту выдачи разрешения штабом ВВС. Кроме, того, даже если бы тайная переписка между Гитлером и Сталиным действительно происходила, выбор самолета-нарушителя, летящего на протяжении более 1000 км над чужой территорией, представляется чрезвычайно сомнительным. Его могли сбить вопреки инструкциям, он мог потерпеть аварию. Такое случилось весной 1940 г. с германским самолетом над территорией Бельгии, при этом планы вторжения попали в нежелательные руки. Был ли полет Ю-52 связан с арестами Штерна и Смушкевича, о которых пойдет речь ниже, сказать с определенностью нельзя. Против такой связи говорит то обстоятельство, что Штерн был назначен начальником ПВО только в апреле, т.е. незадолго до инцидента, а Смушкевич вообще не имел отношения к противоздушной обороне и к тому же лежал тогда в госпитале. С другой стороны, практика советского руководства часто не имела логической подоплеки. По этой причине ничего не мешало Сталину и НКВД объявить евреев Штерна и Смушкевича пособниками нацистов.
       7 июня арестовали командующего ПВО РККА Героя Советского Союза генерал-полковника Штерна, на следующий день — первого дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Якова Смушкевича. Свою первую звезду Смушкевич получил в 1937 г. за Испанию, где он был под псевдонимом генерала Дугласа, Смушкевич был живой легендой. В апреле 1938 г он разбился. во время тренировочного полета. Его вытащили из под обломков с ногами, переломанными от ступней до бедер, с тяжелыми ранениями головы, сотрясением мозга и обожженной спиной. Тем не менее, после сложной операции он продолжал летать и получил вторую звезду Героя за Халкингол в 1939 г. Он занимал должности начальника Управления ВВС, генерал-инспектора ВВС, а перед арестом — помощника начальника Генштаба по авиации. Смушкевича арестовали в больнице, через три для после сложной операции.
       Аресты Штерна и Смушкевича подымают вопрос о роли Жукова. На Халкинголе Жуков был подчиненным командующего Дальневосточным фронтом Штерна, и отношения у них были не лучшими. Генерал Григоренко, участник этой операции, оценивает действия Жукова не очень высоко. Победа советских войск была обусловлена их большим численным и техническим превосходством. В то же время (Григоренко, гл. 15):
       ...потери мы понесли огромные, прежде всего из-за неквалифицированности командования. Кроме того, сказывался характер Георгия Константиновича, который людей жалеть не умел. Я недолго пробыл у него в армии, но и за это время сумел заслужить его неприязнь своими докладами Штерну. Человек он жестокий и мстительный, поэтому в войну я серьезно опасался попасть под его начало.
       Далее Григоренко описывают судьбу книги о боях на Халкинголе, написанной офицерами-операторами, участниками боев:
       Труд исключительно деловой. В нем очень хорошо раскрыты недостатки в подготовке войск и офицерских кадров. Детально описаны и разобраны боевые действия. В них показано использование родов войск, тыла, недостатки командования. В нем нет прямых нападок на Жукова и похвал Штерну, но каждый прочитавший поймет, кто чего стоит. Понял это и Жуков.
       Книга писалась сразу же после событий и была представлена в Генштаб. Там она была прочитана и получила горячее одобрение. Жуков в это время командовал Киевским Военным Округом. Пока книга ходила по отзывам и готовилась к печати, Жуков получил назначение начальником Генштаба. Первое, что он сделал, придя на эту должность, потребовал книгу о Халхин-Голе. Прочитал от корки до корки и начертал: "Они там не были и ничего не поняли. В архив". Так книга, вскрывшая на небольшом боевом эпизоде те коренные пороки в боевой подготовке войск и офицеров, которые выявились и во Второй мировой войне, оказалась упрятанной от офицерского состава.
       Штерн был влиятельной фигурой — не в последнюю очередь благодаря его близости к Ворошилову, у которого он долгое время был адъютантом. Григоренко и другие отмечают человечность Штерна, который хлопотал и нередко успешно за офицеров, осужденных на расстрел. Быстрое возвышение Жукова вряд ли было ему по душе. На декабрьском совещании Штерн критически отозвался о докладе Жукова, тогда еще командующего Киевским округом. Было ли назначение общевойскового генерала Штерна в ПВО результатом хитрого маневра Жукова, сказать невозможно. Один факт вне сомнений. Для ареста Штерна НКВД требовалось согласие наркома Тимошенко. При этом он мог спросить совета у Жукова, и если так, то ответ последнего был предсказуемый. Роль Тимошенко остается неясной. Нарком знал Штерна, тот командовал у него армией во время финской войны. Об их стычках ничего не слышно. Могло произойти то, что часто случалось во время чисток. Берия настаивал на аресте Штерна, а у Тимошенко не хватило духу защитить генерала. Подобная ситуация имела место у Ворошилова с Ежовым.
       Посадка Смушкевича определенно на совести Жукова, знаменитый летчик был его помощником по авиации. В мемуарах Жуков тепло отзывается о Смушкевиче, но ни слова не говорит про его арест — это показательно.
       8 июня арестовали генерал-майора авиации А.А. Левина, долгое время руководившего Управлением военно-учебных заведений ВВС. В начале 1930-х гг. Левин, будучи начальником Сталинградской школы военных летчиков, учил летать начальника ВВС Алксниса. С начала 1941 г. Левин был заместителем командующего ВВС Ленинградского военного округа.
       В мае и начале июня взяли помощника генерал-инспектора ВВС генерал-майора Николая Васильченко, заместителя начальника штаба ВВС генерал-майора Павла Юсупова, командующего ВВС Дальневосточного фронта генерал-лейтенанта Константина Гусева, заместителя командующего ВВС Прибалтийского ВО генерал-лейтенанта Павла Алексеева, начальника НИИ ВВС генерал-майора Александра Филина, а также других авиационных технарей: полковника Георгия Шевченко, военинженеров I ранга Григория Михно, Сергея Онисько и Петра Никонова,
       19 июня пришла очередь командующего Прибалтийским Особым ВО генерал-полковника Александр Локтионова. По всем данным этот арест связан с авиацией: с декабря 1937 по ноябрь 1939 г. Локтионов был заместителем наркома по ВВС, потом командовал войсками, оккупировавшими Прибалтику в 1940.
       С началом войны пыл у патриотов с Лубянки ничуть не убавился, скорее наоборот. Похоже, к тому времени у них уже был сценарий заговора. Интересна история о том, как арестовали Мерецкова. 21 июня нарком Тимошенко послал его в Ленинград “в качестве представителя Главного командования в Ленинградском военном округе” на случай войны. Однако 23-го он получил срочный вызов в Москву. В тот же он был назначен постоянным советником при только что созданной Ставке Главного командования. 24 июня вскоре по возвращении его арестовали. Понятно, что Тимошенко узнал о намерениях органов в последнюю минуту, иначе он не включил бы врага народа в приказ о создании Ставки. Была ли у Берия санкция Сталина на арест Мерецкова и некоторых других в первые дни войны, это большой вопрос. Очень возможно, что не было, потому что вождь заперся на кунцевской даче и целую неделю не принимал участия в делах.
       Посадки между тем шли полным ходом. 24 июня на Лубянку потащили трех генерал-лейтенантов — недавнего главу ВВС Павла Рычагова, начальника Военной академии командного и штурманского состава ВВС Федора Арженухина, командующего ВВС Киевского ОВО Героя Советского Союза Евгения Птухина. 26 июня забрали командующего ВВС Прибалтийского ОВО генерал-майора Алексея Ионова, днем позже — известного нам Ивана Проскурова и начальника штаба ВВС генерал-майора Павла Володина, того самого, кому нарком объявил замечание за полет Ю-52. Обвинение Проскурову гласило:
       ...вовлечен в заговорщическую антисоветскую организацию, по заданию которой проводил враждебную работу по ослаблению военной мощи СССР. По возвращении из Испании тормозил боевую подготовку летного состава, не боролся с аварийностью.
       Мы, разумеется, не смогли перечислить всех арестованных. Посадки в РККА шли полным ходом и после конца июня, но они были связаны с военными действиями: Сталину и подручным позарез нужны были козлы отпущения за катастрофические неудачи на фронте. Про это — в своем месте. Пока остановимся на сценарии большого армейского заговора, сочиненного на Лубянке.
       Сценарий был простой. Заместитель наркома Мерецков, нарком Ванников, начальник ПВО Штерн, а также видные фигуры военной авиации Смушкевич, Рычагов, Локтионов, Проскуров, Сакриер, Таубин, Арженухин, артиллеристы Савченко и Склизков и другие рангом поменьше, входившие в состав шпионской группы, составили заговор и готовили военный переворот против Сталина.
       Кто заказал разоблачение этого заговора, Сталин и Берия, мы не знаем. Известно, что следствие вели высшие чины органов — глава НКГБ Всеволод Меркулов, начальник следственной части Лев Влодзимирский. Вот что сообщил активный участник событий Лев Шварцман, когда его допрашивали в середине пятидесятых годов:
       Физические методы воздействия применяли к Мерецкову сначала высокие должностные лица Меркулов и Влодзимирский, а затем и я со следователями Зименковым и Сорокиным. Его били резиновыми палками. На Мерецкова до ареста имелись показания свыше 40 свидетелей о том, что он является участником военного заговора.
       Полковник Шварцман, журналист по профессии, был один из самых талантливых сценаристов НКВД. По словам Судоплатова, Шварцман сам, как правило, не занимался допросами, а в основном редактировал фальсифицированные показания, вырванные у заключенных. В данном случае он принял личное участие в избиениях, потому что у него имелось “такое высокое указание, которое не обсуждается”.
       Обычно чекисты добивались своего. Подследственные не выдерживали и подписывали то, что им подсовывали. Смушкевича, например, были по повязкам от недавней операции. Невероятную стойкость проявил Локтионов. Вот показания следователя Семенова:
       Я лично видел, как зверски избивали на следствии Мерецкова и Локтионова. Они не то что стонали, а просто ревели от боли... особенно зверски поступали со Штерном. На нем не осталось живого места. На каждом допросе он несколько раз лишался сознания... Локтионов был жестоко избит, весь в крови, его вид действовал и на Мерецкова, который его изобличал. Локтионов отказывался, и Влодзимерский, Шварцман и Родос его продолжали избивать по очереди и вместе на глазах Мерецкова, который убеждал Локтионова подписать все, что от него хотели. Локтионов ревел от боли, катался по полу, но не соглашался.
       Мерецкова, стоит отметить, брали и раньше, в 1937. Он поэтому хотел избежать избиений и поскорее получить пулю в затылок.
       К Ванникову применяли столь же убедительные методы дознания, но потом Сталин, видимо, спохватился. Вот как об этом рассказывает сам Ванников (см. статью Израиля Подрабинека в Интернет-газете "Каскад":
       17 июля 1941 года в одиночную камеру на Лубянке вошел следователь, и впервые обращаясь к Ванникову по имени-отчеству, сказал:
       - Борис Львович, если бы вдруг началась война с Германией, и немцы на первых порах имели бы большой успех, куда бы мы смогли эвакуировать военные заводы?
       После небольшой паузы ответил:
       Сразу я ответить не смогу, но отлично знаю каждый из военных заводов, и дня за два мог бы написать, как все это сделать.
       - Прекрасно, - ответил следователь. - Я прошу Вас все написать сюда. Он протянул Ванникову довольно толстую тетрадь в сером переплете и несколько заточенных карандашей.
       20 июля с тщательно перевязанными ранами, переодетый в новый костюм, прямо из тюрьмы Ванников был доставлен к Сталину. В кабинете находились Молотов и Маленков (по другой версии - Берия). Перед Сталиным лежала записка Ванникова, было видно, что он над ней поработал. Сталин сказал: ”Ваша записка - прекрасный документ. Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали“. Потом добавил: ”Этот план надо осуществить... Вам, товарищ Ванников. Не теряйте времени, приступайте“.
       Ванников возразил: ”Я объявлен врагом народа. Кто будет выполнять мои распоряжения?“ Сталин вызвал Поскребышева и продиктовал текст следующего удостоверения, которое вручил Ванникову:
       Государственный Комитет Обороны. 20 июля 1941 года. 1021.
       Удостоверение.
       Государственный Комитет Обороны удостоверяет, что тов. ВАННИКОВ Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению и, что тов. ВАННИКОВ Б.Л. считается в настоящее время полностью реабилитированным.
       Тов. ВАННИКОВ Б.Л. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР назначен заместителем наркома вооружения и, по распоряжению Государственного Комитета Обороны должен немедленно приступить к работе в качестве заместителя Наркома Вооружения.
       Председатель Государственного Комитета Обороны И.Cталин”
       Вручая Ванникову это удостоверение, Сталин сказал: ”Случаются недоразумения, к сожалению. Я ведь тоже сидел в тюрьме, товарищ Ванников“. Ванников ответил: ”Вы сидели у врагов, а я у своих“. Сталину реплика не понравилась: ”Сейчас не время держать обиды, надо работать“.
       Конечно, слова вождя не надо было понимать буквально. Оклеветавшие наркома подлецы продолжали трудиться в своих кабинетах. Ванникова выпустили, потому что в нем была нужда. У нацистов тоже были свои полезные евреи. Сталинское лицемерие еще лучше видно в случае с Мерецковым. Генерал все подписал, но по дальше была заминка — ни суда, ни расправы. Он решил написать челобитную вождю:
       Секретарю ЦК ВКП (б) Сталину И.В.
       В напряженное время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется полностью отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествий врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил.
       Прошу Вас еще раз доверить мне, пустить на фронт и на любой работе, какую Вы найдете возможным дать мне, доказать мою преданность Вам и Родине.
       К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну, дайте возможность подраться, буду мстить им до последней моей возможности, не буду щадить себя до последней капли крови, буду бороться до полного уничтожения врага. Приму все меры, чтобы быть полезным для Вас, для армии и для нашего великого народа.
       28.VIII.-41 г. К. Мерецков.
       Письмо раболепное: одно выражение "доказать мою преданность Вам и Родине" чего стоит. Когда на Руси это была стандартная форма: Царь-батюшка! Бьет тебе челом раб твой Кирилка Мерецков. Екатерина II запретила употреблять слово раб в государственных бумагах. Сталину, наоборот, было приятно, что в сознании генерала армии Мерецкова он стоял впереди Родины. Судьба генерала, как и любого гражданина первого мире государства рабочих крестьян была в руках диктатора, зависела от его троекуровского своеволия: захочу — казню, захочу — помилую. Пролетарский вождь-батюшка порешил быть милостивым. 8 сентября на Мерецкова напялили новую форму и повели к кабинет к Сталину, который с отеческой ухмылкой справился о здоровье генерала, после чего послал его на фронт в качестве представителя Ставки”... В мемуарах Мерецкова, вышедших в свет в 1968 г., т.е. после XX съезда про арест не сказано ничего. Видимо, вспоминать об издевательствах и мучениях было слишком больно. Или обидно.
       Хотя главу военного заговора Мерецкова выпустили на свободу, все его подельники остались сидеть. В диалектической логике советского режима, в том, что Орвелл окрестил двоемыслием, это было нормально:
       ... придерживаться одновременно двух противоположных мнений, понимая, что одно исключает другое, и быть убежденным в обоих; логикой убивать логику...
       Разумеется, ничто не мешало Сталину выпустить Штерна или Проскурова или любого участника мнимого заговора. Почему он этого не сделал при острой нехватке командных кадров, мы не знаем. Возможно, потому, что никто из них не написал ему холопских прошений...
       В дни московской паники в октябре 1941 г. Берия и НКВД трудились, не покладая рук. 16-го расстреляли около 300 человек, в том числе военных в высоких званиях — генералов Н.А. Клича, С.А. Черных, С.М. Мищенко, Р.Ю. Клявиньша, А.Н. Крустыньша, А.И. Дальберга и А.Я. Даннебергса, Говорят, не было средств для их эвакуации. Павленко (с. 274) называет этот приказ преступным: “на боевых участках под Москвой в это время полками командовали лейтенанты”. В тот же день казнили Нину Уборевич и Нину Тухачевскую (Блюму Гамарник и Екатерину Корк расстреляли в июле). Расстрелянных закопали вблизи совхоза Коммунарка под Москвой. Когда через 10 лет я стал посещать Коммунарскую среднюю школу; мы понятия не имели, что по соседству находилось страшное место, отведенное для захоронения жертв НКВД.
       17 октября из Москвы в Куйбышев увезли группу двадцати особо важных врагов. В нее входили известные нам участники военного заговора и кое-кто из штатских. На следующий день вдогон полетело предписание Берия — расстрелять без суда. Это произошло 28 октября в поселке Барбыш под Куйбышевым. Задание наркома выполнили славные чекисты старший майор, впоследствии генерал-майор Баштаков (участник Катынской акции), майор Родос и старший лейтенант Семенихин. Сохранился документ:

    Акт

       Куйбышев. 1941 год, октября 28 дня,
       Мы, нижеподписавшиеся, согласно предписанию Народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности тов. Л.П. Берия от 18 октября 1941 года за  2756/Б, привели в исполнение приговор о ВМН -- расстреле в отношении следующих 20 человек осужденных: Г.М. Штерн, А.Д. Локтионов, Я.В. Смушкевич, Г.К. Савченко, П.В. Рычагов, И.Ф. Сакриер, И.И. Засосов, П.С. Володин, И.И. Проскуров, С.О.Склизков, Ф.К. Арженухин, М.М. Каюков, М.Н. Соборнов, Я.А. Таубин, Д.А. Розов, З.П. Розова-Егорова, Ф.И. Голощекин, Д.А. Булатов, М.П. Нестеренко, А.И. Фибих (Савченко).
       Старший майор госбезопасности Баштаков
       Майор госбезопасности Родос"
       Из 20 расстрелянных 15 проходили по военному заговору, большинство не нуждается в представлении. В группе было четыре Героя — Штерн, Рычагов, Проскуров, Смушкевич; последнему присвоили это звание дважды. По воинским званиям была такая картина: 2 генерал-полковника — Штерн, Локтионов; 4 генерал-лейтенанта — Арженухин, Проскуров, Рычагов, Смушкевич; 1 дивинженер — Сакриер; 3 генерал-майора — заместитель начальника Артиллерийского управления Каюков, Савченко, Володин; 2 бригинженера — начальник Управления стрелкового вооружения ГАУ РККА Склизков, начальник Опытно-конструкторского бюро Наркомата вооружений Соборнов; 1 полковник — председатель Артиллерийского комитета Засососв; 1 майор — известная летчица Мария Нестеренко, жена Рычагова. Один заговорщик не имел воинского звания — начальник Специального КБ Наркомата вооружения Таубин. Из пяти штатских Либих расстреляли как жену генерала Савченко, остальные попали в список по другим причинам: секретарь Омского обкома Булатов, 1-й секретарь Казахского ЦК Голощёкин, заместитель наркома торговли Розов и его жена Зинаида. Голощекин, к слову пришлось, будучи в 1918 г. комиссаром Уральского военного округа, принимал участие в расстреле царской семьи. Ликвидировали его по другим причинам. Похоже, что дела этих казненных не сохранились; их, возможно, уничтожили в 1960-х.
       Круг арестованных по делу о заговоре в РККА не исчерпывался теми, кого расстреляли под Куйбышевым, и Берия решил подвести черту. 29 января 1942 г. он послал Сталину список 46 арестованных, "числящихся за НКВД СССР". Среди них были 17 генералов и несколько руководителей оборонной промышленности. Последовала резолюция: "Расстрелять всех поименованных в списке. И. Сталин". 13 февраля 1942 г. Особое совещание НКВД СССР оформило расправу. Список включал генерал-лейтенантов авиации П.А. Алексеева, К.М. Гусева, Е.С. Птухина, П.И. Пумпура, генерал-лейтенанта технических войск Н.И. Трубецкого, генерал-лейтенантов П.С. Кленова, И.В. Селиванова, генерал-майоров авиации А.П. Ионова, Н.А. Ласкина, А.А. Левина, А.И. Филина, Э.Г. Шахта, П.П. Юсупова, генерал-майора танковых войск Н.Д. Гольцева, генерал-майоров А.Н. Де-Лазари, М.И. Петрова, помощника генерал-инспектора ВВС комдива Н.Н. Васильченко, руководящих работников НКАП и НКБ во главе с наркомом боеприпасов И.П. Сергеевым.
       Большинство расстрелянных были связаны с пресловутым военным заговоров, большинство, но не все. Начальника военных сообщений Трубецкого, например, расстреляли за заторы на железных дорогах. Список включал 3 Героев Советского Союза — Пумпура, Шахта и Птухина, но были там и лица из другой категории. Под номерами 42-46 стояли арестованные, которых обвиняли в мошенничестве. Согласно документу, четверо выдавали себя за Героев Советского Союза, один — за командира Красной армии; все сознались.
       Приговор в отношении всех 46 привели в исполнение 23 февраля. Бог весть, зачем НКВД понадобилась такая символика.
       Как мы видим, накануне войны Сталин и его партия продолжали начатое в 1937-38 гг. массовой уничтожение кадров РККА и оборонной промышленности. При этом они не были пособниками Гитлера, вовсе нет. Для Сталина и подручных превыше всего была их неограниченная власть, которой они пользовались как террористы или бандиты. Лучше орвела про это сказать невозможно:
       Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.
       Они не умели отличать честных работников от врагов и видели саботаж там, где чаще всего было вековое расейское разгильдяйство, а также необразованность и неразумное усердие малокультурных выдвиженцев. По своему крайнему невежеству, они любые неудачи и срывы немедленно квалифицировали как работу вездесущих шпионов и вредителей, а все затруднения разрешали казнями. Большевики с самого начала были сторонниками террора, только в отличие от народовольцев и эсеров они предпочитали его в массовой ипостаси. До самого конца у них всегда был позыв запугивать — не только население, но своих товарищей по партии.
       Нельзя отделаться от впечатления, что Сталин и подручные часто вели себя как шайка преступников. Увы, многие из них ушли от наказания. Коммунистическая партия однажды признала криминальную природу сталинского руководства, но с опозданием и робкой скороговоркой. В резолюции XXII съезда (1961) говорится о выносе тела Сталина из Мавзолея за “преступления против партии и государства”. Дальше этого дело тогда не пошло.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       5
      
      
       Copyright Џ 2007 by Vitaly Rapoport. All rights reserved.
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рапопорт Виталий (paley11@yahoo.com)
  • Обновлено: 17/02/2009. 47k. Статистика.
  • Глава: Публицистика
    • Оценка: 4.02*17  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.