И там, откуда нет возврата,
вновь бытия живая радость
не вспыхнет семицветьем радуг
в моих глазах, одетых мглой.
(А.Белоусов, из стихотворения без названия).
Жил-был в Самаре совсем русский мальчик. Читал множество книг. - Продлись, тривиальная сказка.
В тринадцать лет ему в руки попала Библия, и в том же 1961 году воспылал он страстью изучить иврит, чтобы открыть для себя первоисточник.
Нашел синагогу, где раввин Менахем-Иегуда-Лейб Опенштейн познакомил Сашу с первым учителем - Давидом Исааковичем Локшиным, разговаривавшим на идиш, так что этот язык стал для подростка родным. Потом выучил он и иврит...
- С такой легкостью и редким тактом, как бы выставляя вперед чужие заслуги и заслоняя свои, рассказывал Саша о юности, свободно, но сдержанно, как все, что он делал, раскинувшись в обитом материей кресле, забросив ногу на ногу в потертой джинсе, а руку с сигаретой держа в стороне и давно о ней позабыв: для него быт не существовал. Я вижу Сашу на фоне длиннющей стены домашней изысканной библиотеки, он читает стихи или спорит о главном, но его тихий голос всегда остается спокойным, вежливость не изменяет, и мысль работает напряженно, как привык он за десятилетия: разве возможно иначе?!
ИВРИТ
Как сердце, как душа, как вера,
Язык священный, ты во мне.
Ты солнечного света мера,
Пусть вечно ночь в моем окне.
Домой вернусь, раскрою Книгу,
Услышу вещие слова -
Звенят на протяженье мига,
Как вздрогнувшая тетива.
Стрелу пославший сквозь столетья,
Едва ты не исчез во мгле;
Я не хотел бы жить на свете,
Не будь ты рядом на земле.
И как Шагал свои картины
Писал на продранном мешке -
Я про тебя, язык старинный,
Пишу на новом языке.
Саша говорил, что усвоил идиш буквально из воздуха; два языка навсегда остались его постоянной любовью, - вечная, древняя музыка.
На вечере Сашиной памяти легендарная исполнительница еврейской песни Нехама Лифшиц, знавшая его ребенком, произнесла: "Однажды на гастролях в Самаре мне передали записку на великолепном идиш, которая потрясла меня и глубиной мысли, и болью за судьбу языка. Но вслед - новое потрясение: за кулисы пришел сероглазый русский парень лет пятнадцати. Его перевод ивритского стихотворения Бялика на идиш считаю лучшим из известных переводов этого стихотворения. Ушел из жизни большой поэт, и о нем нельзя забывать".
(Перевод Е.Аксельрод стихотворений, написанных на идиш А.Белоусовым):
ДРУЗЬЯМ
1.
Когда придет разлуки нашей срок-
Чтоб горевать вам не было повадно,
Свечу зажгите, встаньте на порог,
И я не скроюсь в ночи непроглядной.
Какие б тяготы я ни встречал-
Осилю, справлюсь, ощупью идущий,
Когда порог ваш светит, как причал,
Один-единственный, в душе живущий.
Власть одиночества не так сильна,
Есть средство сладить с ней и отогреться:
Та дверь, что и во тьме отворена,
Всегда открытое навстречу сердце.
2.
Мудрец как-то бросил: "И это пройдет".
Увы, все проходит, любимое нами.
Однако есть нечто, что вечно живет,
Чему не опасны ни воды, ни пламя.
Печаль и веселье - и это пройдет.
Злосчастье и счастье - и это пройдет.
Сама наша жизнь - да как быстро! - пройдет.
Но та, нас связавшая некогда нить-
Вовек не истлеть ей, вовеки не сгнить.
На вечере памяти в тель-авивском культурном центре "Бейт-Лейвик" председатель Союза идишских писателей Даниэль Галай говорил, что Александр Белоусов укрепил поэзию на языке идиш в Израиле, ставшем судьбой поэта более чем за четверть века до того, как Белоусов обрел свою родину.
Слова о феномене Саши - эрудита, знатока двадцати семи языков, что само по себе каждый раз изумляет, - неоднократно звучали в газетах, на радио...
И все-таки - поздно и мало, что несправедливо до боли. Прислушайтесь к этому голосу:
ВЬЮЖНОЕ УТРО
Во мгле притушенной зари
зимы горячка белая
пускай как хочет говорит
с душою омертвелою.
Вся рукопись моей судьбы
на нить ее нанизана.
футляры, ящики, гробы,
про вас ли это писано?
Ветвям нестриженых кустов
и птицам непроснувшимся
понять дано похмельный стон
зимы, вконец пропившейся.
Ее февральский хоровод -
предчувствие бессильное,
что в марте тихо отойдет
с последним вздохом инея.
1975
- Из ранних произведений... И еще о зиме вспоминается, - замечательные сравнения в стихотворении "ГОРОДСКИЕ ДЕРЕВЬЯ", где у пожелтевших листьев по воле поэта проступают измученные лица:
...И только лишь зимой, когда живей,
свободней суть деревьев обнажится,
в заснеженных сплетениях ветвей
проступят их измученные лица.
Как лучшего идишского поэта и переводчика, Александра Белоусова в 1998 году наградили премией Давида Гофштейна. Но как его самого огорчало многолетнее замалчивание на страницах русской прессы, игнорирование его русских стихов, мучительное проталкивание едва ли не каждой статьи в очередную газету! И никогда Саша вслух не пожаловался. - Нес несправедливость в себе, по привычке воспринимая как неизбежное, должное. Только все чаще смолил "Ноблес" через мундштук в форме маленькой трубочки. - Самые дешевые, "интеллигентные" сигареты "последней волны".
РАББИ ГИЛЕЛЮ
Не Бог и даже не пророк,
Как ты пророс ко мне оттуда,
Единственный живой листок
На высохшем кусте Талмуда?
Как русский, внятен древний шрифт,
Но я внезапно холодею:
Что, если б выучить иврит
Мне в детстве не пришла идея?
Как много вер, речений, снов,
Непотрясаемых основ
Земля сменила, как перчатки,
За двадцать с небольшим веков!
От скольких мудро-лживых слов
Не покраснел станок печатный!
Над искореженной Землей,
От крестной муки изнывая,
Один последователь твой
К любви всеобщей призывает.
Но для новейших дикарей
Он чересчур императивен,
Твое учение мудрей-
Ты более консервативен.
Мудрец, ты принял зло как факт
И людям не раскрыл объятья,
Предвидя, что подобный акт
Всегда кончается распятьем.
Не влек ты к истине силком
И новых не вводил заветов-
С людскими нравами знаком,
Ты ограничился советом:
"Чего себе мы не хотим-
Того не сделаем другим".
Что может, кажется, быть проще
Таких понятных этих слов-
Без криков о любви всеобщей,
Без потрясения основ?
Но люди мудрствуют лукаво,
Им простота твоя сложна,
И на устах вселенской славы-
Совсем иные имена.
Лучшие Сашины стихи лиричны и философичны, - это естественное его состояние, свое понимание религии, особые, высокие чувства к ивриту. В интервью 2001 года журналист Александр Брод спросил, с чего началось увлечение еврейской культурой, и Саша вспомнил, как ему было всего восемнадцать, и в Куйбышевском Дворце пионеров он читал лекцию о советской еврейской литературе, а шестнадцатилетняя Розочка (иначе, не ласково, он при мне ее не называл) там же посещала кружок юных филологов:
- ...Хорошо знал язык, хотя не афишировал этого, Василий Павлович Финкельштейн, руководитель филологической школы при Дворце пионеров - там, кстати, я познакомился с Розой, своей женой... Я пытался организовать кружок еврейской культуры в Пединституте. Короче, нас было достаточно много, и в мае 1967 года мы уже придумали название нашему кружку - "Алеф". Но тут разразилась Шестидневная война, и пришлось оставить эту затею.
Саша тогда уже учился в Педагогическом институте на факультете русского языка и литературы. После школы туда же поступила и Роза.
(Перевод с идиш Е.Аксельрод):
* * *
На той земле мой след
не сыщешь в снежном поле.
Здесь - посреди камней
не различить мой след.
Здесь - корчится строка
от нестерпимой боли.
Тех, кто меня поймет,
там - и в помине нет.
Сломалась дудочка.
Я оробел, как в детстве.
Чуть песню затянул-
сдавило горло мне.
Я жду зари, чтоб вновь
в пустыне Иудейской
со всей Вселенною
молчать наедине.
* * *
То ль рассвет, то ль ночь пришла ?
Вновь тревога ожила.
Полусвет иль полумгла?
Ветер стих, свой норов прячет,
Полуслепну полузрячий.
Что-то будет. Не иначе.
Тень падет иль свет с высот?
Что-то ждет меня вот-вот.
Да свершится, что грядет.
Говорят, что Сашины стихи, созданные в оригинале на идиш, нежней и талантливей русских, - не потому ли их часто поют? Одна талантливая идишская поэтесса, ветеран Великой Отечественной, считала, что Гитлер победил уже потому, что он убил этот прекрасный язык; и Сашу всегда беспокоило будущее древних, родных ему звуков. - Из интервью:
- Тому, что было до Второй мировой войны, уже не бывать никогда. Но культура идиш настолько велика и уникальна, что окончательно погибнуть, я думаю, она не может. Однако она, скорее всего, перестанет быть специфически еврейской и приобретет международный характер. Такие тенденции заметны уже сегодня. Я - лишь один из неевреев, пишущих на идиш, есть и другие. А среди изучающих язык в России, Германии, других странах уже, насколько мне известно, больше не евреев, чем евреев.
Так что, еще раз скажу, культура наша не исчезнет, хотя и не восстановится в прежнем великолепии. Трудно ожидать, что одно и то же чудо - возрождение языка - повторится дважды.
ОТТЕПЕЛЬ
Утром дул пасмурный ветер с юга
и загнанной лошадью всхрапывал,
а с крыш понурых ночная вьюга
капала, капала, капала.
Днем был по-прежнему ветер,
и Цельсий остолбенел на нуле,
все шансы зимы беспристрастно взвесил
и начал март в феврале.
Вечером дул тот же самый ветер,
И снег на дороге без сил
Лежал размозженный, и беспросветно,
Слякотно отходил.
1975
Часть 2. Теперь за двоих не спеть...
Сплетенье душ, - судьбы скрещенья.
Роза Белоусова
Он преподавал по-настоящему уже родные иврит и идиш. Вжился в традиции и культуру великого, вечно гонимого народа. В стихотворении "ЗИМНИЙ СЕМИСВЕЧНИК" Саша естественно, органично сравнивал березу с белым семисвечником. Он тонко, как человек ранимый и открытый добру, чувствовал природу; в стихотворении "ДЕРЕВО МОЕГО ДЕТСТВА" легко и светло признавался, что серебристому тополю "сложил свою первую песню"...
СНЕГ В ФЕВРАЛЕ
Уже не похожий на зимний,
Еще не весенний пока,
Он завтра под солнечным ливнем
Утратит пуховость платка.
Гляди на него с восхищеньем:
Он твой устраняет позор-
Меж замыслом и воплощеньем
Привычный всесильный зазор.
Имея пленительно редкий
Талант наведенья мостов,
Он видится сучьям и веткам
Как первый набросок цветов.
А все потому, что на крыше,
Где кромка железа видна,
